Девять с половиной идей Антон Леонтьев
        # Одна из них стала женой американского миллиардера, другая - наемным убийцей, выполняющим «заказы» по всему миру. Что их объединяет? Ольга и Инна - простые русские женщины, к которым судьба оказалась ох как не ласкова! И вот теперь ребенок одной из них похищен, а другая оказалась на скамье подсудимых за убийство мужа и свекрови… Инна знает о существовании Ольги, а та остается в полном неведении, ожидая вынесения трех пожизненных сроков за преступления, которых не совершала. Или все-таки совершала? Американский мир взбудоражен, с негодованием удивляясь, на что способна загадочная славянская душа. Но это еще не все - потому что вторая русская выходит из тени…
        Девять с половиной идей
        Антон Леонтьев
        Нью-Йорк, 12 сентября
        - Таким образом, уважаемые господа присяжные, обвинение собирается доказать, что миссис Ольга Маккинзи намеренно убила своего мужа, мистера Клиффорда Маккинзи, ради денег. Это преступление ужасно не только тем, что подсудимая пренебрегла жизнью человека, подло втеревшись в доверие к одному из самых удачливых бизнесменов Америки…
        - Ваша честь, - воскликнул адвокат подсудимой, - я протестую! Обвинение оскорбляет мою клиентку, вешая на нее ярлыки.
        - Принимается, - кивнула судья Ида Джоунз. - Господин заместитель окружного прокурора, впредь избегайте подобных оценок. И ближе к делу.
        - Да, ваша честь, - согласился обвинитель, вроде бы мирно склонив голову.
        Но в глазах мистера Джейсона Мэрдока сверкнула обида. Еще бы, его перебили в тот момент, когда он наслаждался своей блестящей речью.
        - Итак, господа, - продолжал он, подходя к барьеру, за которым располагались присяжные, вполне ординарные люди, шесть мужчин, шесть женщин, среди них четверо афроамериканцев и один мексиканец, - самое ужасное в преступлении миссис Мак-кинзи не то, что она убила своего мужа, что мы и собираемся доказать вам, не то, что она сделала это ради денег, не скрою, очень больших денег, а то, что это произошло в нашей стране. Америка гордится своими демократическими устоями, и мы не должны позволять кому бы то ни было разрушать их. Если вы приезжаете к нам из-за границы, чтобы развивать бизнес, обогащать и себя, и нашу страну, то вам только рады. Вы это знаете по себе, господа присяжные, я вижу, что многие из вас сумели найти в США осуществление своей мечты о нормальной жизни. Но если вы приезжаете к нам ради того, чтобы промышлять преступлениями, убивать, распространять наркотики, заниматься совершенствованием порноиндустрии, то в таком случае вас ждет только одно. И это вам прекрасно известно. Это наказание за нарушение американского закона и порядка, того единственного и незыблемого, на чем стоит наше
государство.
        Закончив пассаж на резко звенящей ноте, заместитель окружного прокурора города Нью-Йорка Джейсон Мэрдок, следуя правилам сценического мастерства, сделал паузу.
        Напряженная тишина воцарилась в здании суда, было слышно, как кто-то робко кашлянул, с передних скамей доносился скрип карандашей - представители крупнейших газет присутствовали на процессе, а из-за запрета съемок в суде они зарисовывали и обвиняемую, и представителей обвинения.
        Довольный произведенным эффектом, Мэрдок, всегда склонный к театральности, резко развернулся и, глядя прямо в глаза пожилой негритянке в жюри присяжных, которую он с самого начала выбрал объектом внушения своих мыслей, громко произнес:
        - Вместе с вами, господа присяжные заседатели, мы шаг за шагом воссоздадим картину того, что произошло в особняке на Гарден-Роуд девятого августа этого года. Вы сумеете убедиться, что мотив, возможности и желание убить Клиффорда Маккинзи были только у его жены, Ольги Маккинзи. Доказательства, представленные нашими криминалистами, заставят вас поверить в ее виновность. И потом, когда всяческие сомнения в этом отпадут, вы сделаете то единственное, что и должны сделать как честные граждане великой страны. Вы вынесете обвинительный вердикт, и мышеловка с треском захлопнется. Миссис Ольга Маккинзи просчиталась. Может быть, в нашей стране и есть недостатки, но нет несправедливости и предвзятого отношения к подсудимым. Миссис Маккинзи может рассчитывать на справедливый суд, но это не означает, что за преступления не надо платить. Платить надо всегда. Обвинение не намеревается требовать смертной казни для миссис Ольги Маккинзи, убившей своего мужа. Мы будем милосерднее ее - однако остаток своей жизни она проведет в тюремном заключении… У меня все, ваша честь, - сказал Мэрдок, повернувшись к судье Джоунз.
        Судья, проведшая не одну сотню судебных процессов, была также под впечатлением его речи. Похоже, Мэрдока ждет успех. Теперь ему остается только добиться от присяжных осуждения этой русской. И, кажется, с самого начала ему удалось заручиться их расположением.
        Заместитель окружного прокурора Джейсон Мэрдок сумел найти то, что сплотило и пожилых бедных афроамериканцев, и среднего возраста белых, получающих в год тысяч по восемьдесят, и стилиста-мексиканца, представителя бомонда, вырядившегося в немыслимый кожаный пиджак желтого цвета. Он сумел донести до их сознания, что враг - это не несправедливая государственная система, что враг - вот он, на скамье подсудимых. И эта женщина, которую судье на секунду стало жаль, полностью соответствовала представлению среднего американца о враге. Во-первых, иностранка. Но не афроамериканка, латиноамериканка или китаянка. Русская. Сразу всплывает в памяти «империя зла», как однажды сказал президент Рейган, нестабильность в их стране, ядерные боеголовки без присмотра. Во-вторых, она богата. Очень богата. Для Америки богатство всегда было признаком успеха, но только в том случае, если им владеют американцы. А эта русская, которой нет и тридцати, вышла замуж за одного из компьютерных магнатов, миллиардера - он вполне мог достигнуть вершин Билла Гейтса - и хладнокровно отравила его.

«Хотела стать одной из нас! - вот что прочел Джейсон Мэрдок в темных глазах негритянки из жюри присяжных. - Не удастся! И не помогут тебе твои миллиарды, ты заслуживаешь только одного. Смерти!»
        Америка на самом деле полна раздоров и противоречий, но если кто-то извне посягает на ее ценности, то вся страна мгновенно сплачивается и дает отпор наглому пришельцу. Его могут просто растерзать.
        Это и происходило с Ольгой Маккинзи.
        - Ваша честь! - воскликнул адвокат обвиняемой, далеко не самый лучший, Арнольд Постейло. - Разрешите подойти к вам!
        Судья Ида Джоунз, худая седоватая леди, кивнула.
        - Мистер Мэрдок, вы тоже, - добавила она.
        - Ваша честь, - заторопился с объяснениями Постейло, оказавшись около судьи, - я не понимаю, о чем говорит заместитель окружного прокурора. Он только что потребовал для моей подзащитной пожизненного заключения, хотя прекрасно знает, что это возможно только в отношении людей, совершивших особо тяжкое преступление. В штате Нью-Йорк таковыми считаются убийство полицейского, убийство с помощью пыток, убийство свидетеля уголовного процесса…
        - Мистер Постейло, мы не на экзамене в колледже, - оборвал его Мэрдок. Его галстук от Хоффмана, как всегда, изумительно соответствовал расцветке пиджака. - Я думаю, ее честь не нуждается в пространных лекциях по праву. И я давно закончил Гарвард.
        Арнольд Постейло опустил глаза, чувствуя, что покрывается потом. Черт возьми, когда же он научится держать себя с людьми! Этот Мэрдок просто давит на него. Теперь вот намекнул, что Постейло ничтожество, ведь адвокат и в самом деле не заканчивал Гарвард.
        - Избавьте меня и от ваших лекций, мистер Мэрдок, - парировала судья, надевая очки. - Действительно, в чем дело? Почему вы требуете пожизненного заключения, хотя, если не ошибаюсь, прокурор округа собирался требовать от пятнадцати до двадцати пяти лет?
        - Все дело в том, ваша честь, - ответил Джейсон Мэрдок, - что в нашем штате, о чем забыл сказать уважаемый защитник, пожизненное заключение предусмотрено еще и за двойное убийство. А именно это прокуратура собирается инкриминировать Ольге Маккинзи.
        - Что! - чуть ли не закричал Постейло, судорожно рванув узел галстука. - Что вы такое говорите? Какое двойное убийство! Ваша честь! - Он беспомощно посмотрел на судью Джоунз. Та переадресовала этот взгляд заместителю окружного прокурора.
        - Именно так, - подтвердил Мэрдок, обнажая в улыбке белоснежные зубы волка, готового к смертельной схватке. - Наше ведомство намерено предъявить ей еще одно обвинение в убийстве. Причем оно тоже будет проходить по этому процессу. Так что пожизненное заключение вполне уместно.
        - Но это же нарушает все правила, почему вы не предупредили нас… - пытался возразить Арнольд Постейло.
        - Разве я обязан, ваша честь? - с неподдельным изумлением поинтересовался Мэрдок у судьи Иды Джоунз. - Кроме того, уважаемый мистер Постейло, вы плохо просматриваете собственную почту. Например, я увидел, что на вашем столе лежал конверт с официальным уведомлением от прокуратуры, но вы даже не удосужились его вскрыть.
        Судья Джоунз не особо жаловала Джейсона Мэрдока, но тот был абсолютно прав. Впрочем, как всегда.
        - Я, я… - стал неизвестно зачем оправдываться Арнольд Постейло, - я хотел его вскрыть, но отсутствие времени…
        - Отсутствие времени будет стоить вашей клиентке свободы, - нанес еще один удар Джейсон Мэрдок.
        - Мистер Мэрдок, - прервала его судья, - в убийстве кого конкретно вы собираетесь обвинить миссис Маккинзи? В этом деле всего один убитый человек - ее муж.
        - Прокуратура Соединенных Штатов предъявляет ей обвинение в убийстве своего мужа Клиффорда Маккинзи, а также его матери миссис Элеоноры Джоанны Маккинзи.
        - Но это же ерунда! - закричал потрясенный адвокат. - Его мать умерла чуть больше двух с половиной месяцев назад, официальное заключение - сердечная недостаточность.
        - У убийства нет срока давности, мистер Постейло, позвольте напомнить это, если вы забыли, - ответил Мэрдок. - Я намерен доказать, что Ольга Маккинзи истребила целую семью.
        - Но ваша честь… - попытался заикнуться Постейло.
        - Мистер адвокат, ничем помочь не могу. Если будет нарушен закон, то и вы, и суд сразу же заметят это. Пока нарушений нет.
        Затем судья Джоунз ударом деревянного молоточка призвала зал к порядку, потому что пресса, воспользовавшись ситуацией, попыталась проникнуть к подсудимой и взять у нее мини-интервью.
        - Требую тишины! - воскликнула Джоунз. Зал мгновенно стих.
        - Ваша честь, - произнес вернувшийся на место Арнольд Постейло, - прошу сделать перерыв в заседании суда до разъяснения всех возникших неясностей. То, что сказал заместитель прокурора…
        - Принято, - ответила судья Ида Джоунз. - Суду тоже нужно разобраться во всем, что сейчас сообщил нам мистер Мэрдок. Поэтому заседание откладывается на три дня, до десяти часов пятнадцатого сентября. - Еще один удар молоточка подтвердил это решение суда.
        - Да, ваша честь, - улыбнулся Джейсон Мэрдок.
        Его главная цель была достигнута. Этот лопух Постейло сам попросил о переносе заседания, причем на целых трое суток. Этого времени с лихвой хватит, чтобы добыть последнего свидетеля и самые явные доказательства злого умысла со стороны Ольги Маккинзи. Приятно все-таки иметь дело с неучами типа Постейло. И почему Маккинзи при ее деньгах не наняла самого лучшего адвоката? Но это и хорошо, сей процесс - последняя ступенька, которая приведет его, Джейсона Мэрдока, в кресло прокурора округа. Но и там он задерживаться не намерен. Государственный прокурор Соединенных Штатов Джейсон Мэрдок, разве плохо звучит?
        Он направился к выходу, готовясь дать обстоятельное интервью корреспондентам ведущих газет и телекомпаний, осаждавшим зал суда. Еще один штрих - и никто не поверит этой русской. Спасти ее может только чудо. Но такое, разумеется, не произойдет.
        Арнольд Постейло с бьющимся сердцем, вытирая пот со лба, опустился на стул рядом со своей подзащитной. Ольга Маккинзи была очень привлекательна - великолепная фигура, но главное, роскошные вьющиеся темные волосы и глаза цвета океана, около которого жил еврейский мальчик Арни Постейло до того, как его семья переехала в Нью-Йорк.
        - Все будет хорошо, - сказал он Ольге.
        Та повернулась к нему. Сегодня она была неотразима в темно-зеленом платье.
        - Не надо, мистер Постейло, - с едва уловимым акцентом произнесла она. - Я все поняла. В чем еще они хотят обвинить меня?
        Адвокат собрался было утешить ее дежурными фразами: мол, все под его полным контролем, но вместо этого, вздохнув, опять стал вытирать лоб. Сентябрь выдался чрезвычайно жарким.
        - Мэрдок хочет вашей крови, миссис Маккинзи. Они обвинят вас не только в отравлении мужа, но и в убийстве его матери.
        - Боже мой! - простонала Ольга. Она запустила руку в копну волос, ее старая привычка, от которой она никак не могла избавиться.
        Постейло взглянул на Ольгу. Адвокат был потрясен, в ее глазах мелькнул страх. Он-то с самого начала сомневался в правдивости ее слов о том, что она непричастна к смерти мужа. Предлагал ей сделать признание в непредумышленном убийстве или убийстве в состоянии аффекта. Но Ольга была непреклонна. А ее версия событий того дня, девятого августа, выглядела слишком наивно и неправдоподобно. Но Арнольд все-таки заставлял себя верить ей. А теперь, когда заметил, как на нее подействовал новый пункт обвинения, вдруг с ужасной ясностью осознал, что она виновна. Она боится. А бояться может только преступник. Хорошо, что присяжные не видели ее в таком состоянии, они и так настроены по отношению к ней враждебно, особенно женщины, которые мстят ей за красоту, ум, за то, что вырвалась из серой жизни. И за богатство, огромное богатство. Состояние Клиффорда Маккинзи, которое он оставил единственной наследнице - жене, - достигает четырех с половиной миллиардов долларов. Кто поверит, что она равнодушна к таким деньгам.
        - Мы справимся, - мягко сказал он, сам не веря в это. - Мы победим.
        Ольга закрыла глаза. Сейчас ее уведут. Неужто когда-нибудь этот кошмар закончится? Разве только тогда, когда ей в вену вставят иглу, по которой подадут смертельную дозу снотворного? Разве только так… Уж лучше мгновенная смерть, чем пожизненное заключение. Где же Стивен, почему его нет? Неужели все кончено?
        - Миссис Маккинзи, вам пора, - отвлек ее от мыслей Арнольд Постейло, увидев приближающихся полицейских. Это означало, что ее снова отправят в тюрьму Райкерс.
        Ольга поднялась. В ее взгляде одновременно были вызов и отчаяние. Как она одна может бороться против всей Америки? Они ведь не поверят, что она невиновна. Порой Ольга сама забывала об этом. Но не она отравила Клиффорда, хотя порой ей хотелось сделать это, и не она убила его мать. Но кто ей поверит? Никто. Остается ждать, когда все закончится и ее поглотит вечность. Вот итог ее жизни, дороги длиной в двадцать восемь лет.
        А как все начиналось… Нет, не хорошо, ужас был всегда, он сопровождал ее с самого раннего детства, ее, маленькую девочку Ольгу Суворову, родившуюся в небольшом городке в Ленинградской области.
        Ужас был всегда. Но теперь он стал реальным. Чересчур реальным.
        Боже, но где же Стивен?
        - Миссис Маккинзи, - обратилась к ней женщина-полицейский, которая утром привезла ее из тюрьмы. Это означало одно - обратно в Райкерс. Ей, выросшей в Советском Союзе, было не так неприятно в комфортабельной тюрьме, как другим заключенным. Но все равно это был застенок.
        Остается только надеяться. Три дня. А потом опять суд. Неужто ей никто не поможет и она совсем одна, как тогда… Тогда…
        Ольгу увели, а Арнольд Постейло остался в пустеющем зале суда.
        Ольга
        Советский Союз, 1975-1988
        Оля в очередной раз подошла к окну и с надеждой посмотрела вниз. Мамы все еще не было. Когда же она придет!
        Несмотря на то, что Оле было всего пять с половиной лет, она считала себя уже большой девочкой. Она умеет, например, готовить. Конечно, не так, как мама, когда у той хорошее настроение, но Оля уже научилась жарить яичницу и делать салат.
        Обычно мама возвращалась с работы около шести вечера, но очень часто ее вызывал по телефону директор, так говорила мама, и ей приходилось работать в ночную смену.
        Тогда мама просила остаться с Олей соседку тетю Машу или сама приводила дочку к ней. Многоподъездную пятиэтажку постройки хрущевской эры населяло огромное количество жильцов. Но, конечно, самой лучшей была тетя Маша.
        Она такая хорошая, всегда веселая, никогда не наказывает своих детей, несмотря на то, что у нее и ее мужа дяди Саши их целых шесть. Оля знала, что им за это дали трехкомнатную квартиру, и многие соседи, особенно старушки на лавке, часто поминали это как совершенно несправедливый факт, добавляя, что много ума не надо, чтобы нарожать шестерых, а вот воспитать их! При этом они всегда жаловались, что сами проработали на заводах или в колхозах по сорок лет, а им никто не даст большую квартиру, а какой-то вечно беременной сразу же выделили такую жилплощадь.
        Оля не все понимала из того, о чем говорили старушки, вечно злобные и завистливые. Она только знала, что они плохо отзываются о тете Маше, которую девочка считала второй мамой.
        Оля уже несколько раз пыталась спросить мать, где же ее папа, но та всегда как-то грустнела и переводила разговор на другую тему. Оля не настаивала, хотя ей было очень интересно узнать, где же ее отец, который обязательно должен быть похож на дядю Сашу - такой же сильный, всегда находящий время для своих детей.
        А у мамы времени почти никогда не было, но Оля от этого не переставала любить ее. Ей только хотелось узнать, кто же ее отец. Эту тему она затронула не сама, просто в детском саду, откуда ее обычно забирала все та же тетя Маша, воспитательница как-то сказала, что надо уважать любую профессию, главное - это приносить благо Родине. А потом она попросила детей сказать, кем работают их родители. Каждый с гордостью сообщал о профессии отца и матери. Сережа, например, пыжась от того, что знает такие слова, сказал, что его папа - кандидат технических наук. Воспитательница каждого хвалила, смеялась вместе с детьми. Когда же очередь дошла до Оли, то она, тоже гордая за свою маму, заявила на всю игровую комнату, что ее мама - медсестра.
        - А папа? - задала вопрос воспитательница.
        Оля не ответила, а только опустила глаза. Она видела, что друзья смотрят на нее, при этом воцарилась тишина, словно каждый ждал только ее ответа. У Оли не было папы, но она не хотела об этом говорить, потому что боялась, что другие дети будут смеяться. Раньше она никогда не задумывалась о том, что у нее и у ее мамы нет никого, похожего на дядю Сашу.
        - А у нее нет папы, - произнес кто-то из детей.
        Воспитательница постаралась замять эту неловкую сцену, стала что-то весело говорить, декламировать стихи, но Сережа, который был самым одаренным мальчиком, крикнул так, чтобы слышали все:
        - А моя мама говорит, что у тех, у кого нет отца, семья неполная! Они незаконнорожденные!
        Поднялся крик, воспитательница вскочила на ноги и попыталась стукнуть мальчика. Никто толком не понял, что означает «незаконнорожденный», однако это звучало противно и гадко. Что-то плохое, и это плохое было связано с Олей.
        Оля запомнила, что тогда никто не смеялся. Все смотрели на нее с каким-то доселе незнакомым чувством. Это было презрение. Девочка поняла, что ее презирают за то, что у нее нет папы.
        Она чувствовала на себе взгляды своих друзей, с которыми только что играла в мозаику или одевала кукол, а те, окружив ее кольцом, стояли молча и смотрели. Тогда Оля побежала в спальню, улеглась в свою кровать и стала плакать.
        К ней никто не подошел, воспитательница, только заглянув, исчезла.
        Когда Оля вышла обратно к группе, ее перестали замечать. С ней больше не играли, другие дети сторонились ее. А когда пришли родители, каждый ребенок что-то обязательно шептал своей маме или, хуже того, папе.
        А Олиной мамы не было, пришла тетя Маша, у которой Оля потом, по дороге домой, и спросила, почему у других детей есть папы, а у нее нет. И что такое незаконнорожденный.
        Тетя Маша, веселая, полная блондинка, сжала ее руку и сказала:
        - Глупости, Оленька, не слушай их. Это сплетни, как и то, что говорят старухи про меня и моих малышей, сидя около подъезда. Они хотят сделать тебе больно, но ты не давай им понять, что чувствуешь боль, и ни в коем случае не плачь. Им только этого и надо. Будь сильной. А папы у тебя нет, потому что он не самый лучший человек. И обещай мне, что ты всегда будешь любить свою маму, несмотря ни на что. Она делает все, чтобы вам жилось хорошо, запомни. Есть много людей, которые рады причинить боль, но ты не поддавайся.
        Оля расплакалась второй раз за день, прижавшись к тете Маше, а та обняла девочку. И именно в этот момент Оля пообещала себе, что никогда не бросит свою маму, которую она любит больше всего на свете.
        Мамы все еще не было, хотя она обещала в это время быть дома. Неожиданно зазвонил телефон, и его трель испугала Олю. Она еще никогда не брала трубку сама, хотя много раз видела, как ее мама говорит по телефону.
        Звон продолжался, и Оля шагнула к темно-красному аппарату. Она сняла тяжелую трубку и сказала:
        - Да.
        На том конце провода воцарилось молчание, кто-то сопел, а затем мужской голос, похожий на тот, каким вечно курящий папиросу дворник Федя кричал на детвору, произнес:
        - Эй, позови маму. И быстро! У меня к ней заказ.
        - Ее нет дома, она еще не вернулась из больницы, - сказала Оля, зная, что мама работала в большой клинике в центре их городка. Правда, она ни разу не брала дочь с собой на работу, хотя Оля много раз просила ее об этом. Но та отказывалась, она умела быть непреклонной, когда хотела.
        - В какой больнице, детка? - произнес хриплый голос. - Где она шляется? Когда завалится домой, передай, чтобы срочно связалась с Юрием. Ты поняла?
        - Да, - ответила Оля, хотя ей совсем не нравился голос этого человека и то, как он говорит о ее маме. Но она была послушной девочкой. Она обязательно передаст маме, когда та придет домой.
        - Ну, хоккей, - отозвался мужчина, и в трубке послышались отрывистые гудки.
        Едва девочка положила трубку, как услышала, что замок в двери открывается. Это была мама.
        - Здравствуй, доченька, - проговорила та, входя. - Я в магазине в очереди стояла, там давали зеленый горошек, вот, нам и тете Маше взяла.
        Оля подошла к маме, одетой, как обычно, в клетчатое красное пальто. Ему завидовали многие соседки, например, тетя Лариса, жившая этажом выше, она, вечная модница, упрашивала маму продать пальто, а услышав отказ, допытывалась, где та сумела его купить.
        - Такого в наших магазинах нет, - говорила она, пуская в потолок струю дыма из тонкой сигареты, - разве что в валютных. Ну, признайся, ты его там брала? А откуда чеки? Может, у тебя и доллары есть? Если что, обращайся ко мне, я тебе по выгодному курсу обменяю.
        Пальто мама так и не продала, а тете Ларисе ответила, что купила его случайно в универмаге, там их выкинули всего несколько штук, и она оказалась первой у прилавка. Но соседка, скривив узкие губы и приподняв выщипанные брови, явно ей не поверила и, фыркнув, удалилась.
        - Тебе звонил Юрий, - сказала Оля, наблюдая за тем, как мама выгружает из сумки банки с консервами и другие продукты. Рука мамы дрогнула, она, обернувшись, испуганно спросила:
        - Оленька, что он сказал?
        - Что у него есть для тебя работа…
        Мама бросилась к телефону, набрала номер, захлопнула дверь на кухню. Но Оля все-таки услышала разговор.
        - Алло, гостиница, Юрия Алексеевича, пожалуйста. Да, подожду… Алло, это ты? Как ты смеешь звонить мне домой и тревожить дочь, зачем ты ей открытым текстом… Да, да, поняла… Скоро буду… Но все-таки, кто это?.. Хорошо, выхожу.
        - Доченька, я сейчас пойду на работу, меня срочно вызывают, тяжелый больной, - проговорила мама, выходя из комнаты. Она уже переодела платье. Теперь на ней было длинное, с цветами, которое пахло духами и так нравилось Оле.
        - А ты надолго, мама? Это ваш директор звонил? Он мне не понравился, какой-то злой…
        - Он никому не нравится, Оленька, - вздохнула мама. Ее взгляд был каким-то обреченным. - Я буду поздно, поэтому сейчас отведу тебя к тете Маше.
        - Не хочу! Мама, возьми меня с собой, я буду тихо сидеть, не помешаю тебе. Ты уже столько раз обещала показать мне больницу изнутри, а все время обманываешь…
        - Замолчи, Ольга! - воскликнула мама. Она никогда не называла дочь полным именем, и это могло означать только одно - она чрезвычайно рассержена.
        Оля не стала больше просить, только надулась и не дала маме руку, когда та отвела ее в квартиру на том же этаже к тете Маше. Соседка, выйдя на звонок, лишь покачала головой. Тетя Маша была в фартуке, она пекла пироги для своего большого семейства.
        - Кира, и когда же это все прекратится? - зашептала она.
        - Машенька, возьми ее к себе, - произнесла мама. - Я надолго, если что, то отведи ее и в сад. Ты же понимаешь.
        - Ну зачем? - опять начала тетя Маша. - Неужто ты не понимаешь, что это окончится плохо. Если хоть кто-то узнает, то…
        - Но ты же знаешь, - возразила мама.
        - Я - это другое дело, - тихо сказала тетя Маша, вытирая руки о фартук и привлекая к себе Олю. - А вот если другие…
        - Ладно, я бегу, - проговорила мама. И добавила: - Маша, иначе прожить нельзя. И тебе, и мне. Вот еще немного, и тогда сможем переехать с доплатой в Ленинград…
        - Это «еще немного» длится уже пять лет. - Тетя Маша обратилась к Оле: - Попрощайся с мамой, Оленька.
        Но девочка отвернулась, уткнувшись в покрытый мукой халат тети Маши. Мама накричала на нее, и притом ни за что. Оля не хочет говорить с ней. Она ощутила, как мама ласково поцеловала ее в волосы, а затем послышались торопливые шаги по лестнице.
        У тети Маши было хорошо. Сначала они наелись теплых пирожков с чаем, потом вместе с ее двумя дочками, ровесницами Оли, играли в куклы. А потом пошли спать.
        Оля не знала, сколько было времени, но за окном царила тьма. Значит, еще ночь. Кто-то настойчиво звонил в дверь, не прерываясь, тревожа всю квартиру. Дядя Саша, накинув рубашку, пошел открывать, спросил, кто это. Услышав ответ, открыл. Потом раздались приглушенные голоса, чье-то всхлипывание. Оле показалось, что она узнала голос мамы.
        Девочка спустилась с двухъярусной кровати, сооруженной дядей Сашей. Она открыла дверь из детской и прошла в освещенный коридор. Дверь в гостиную была распахнута, там суетилась тетя Маша, держа в руках какие-то бинты, все в крови, на полу стоял большой эмалированный таз, в котором плавали окровавленные тряпки. Кто-то лежал на диване, и его заслонял дядя Саша.
        - Олечка, иди спать, - произнесла тетя Маша, увидев девочку. На ее лице было выражение крайнего испуга. - Детка, иди, у нас тут свои дела.
        - Я хочу видеть ее, - услышала Оля с дивана слабый голос мамы. И она бросилась вперед, оттолкнув дядю Сашу.
        На диване лежала мама. Бледная, с темными кругами под глазами, с растрепанными волосами, вся какая-то безвольная и апатичная. Одежда на ней была частично разодрана, а платье, особенно его низ, пропитан кровью. Красное пальто валялось тут же, прямо на полу, и на его подкладке также отчетливо проступало влажное пятно.
        - Мама, что с тобой? - закричала Оля. Руки мамы, скользкие и влажные, прижали ее голову к своей груди. Она дышала редко и глубоко.
        - Запомни, Оля, - еле слышно сказала она, - все, что будут говорить про меня, правда. Но это не главное. Главное - это то, что я люблю тебя. Всегда любила и буду любить. Пока жива.
        - Мама, что с тобой?! - Оля испуганно прижималась к маме.
        Однако дядя Саша оторвал ее от дивана и, сопротивляющуюся, отнес на кухню.
        - Посиди здесь и не мешай, - строго сказал он. - Если мы сейчас не поможем, то твоей маме будет очень плохо.
        Оля замолкла и стала ждать.
        Ждать пришлось не очень долго, хотя время тянулось бесконечно. Тетя Маша сходила в их квартиру, чтобы вызвать «Скорую помощь», так как на всей лестничной клетке телефон был только у них.
        - Мария, я тебе говорю, не надо! - произнес дядя Саша вслед жене. - Что ты делаешь, ты и ее под монастырь подводишь, и, главное, нас. Что скажут люди!
        Но тетя Маша, не слушая его, все-таки отправилась вызывать медиков. Оля не поняла, что дядя Саша хотел сказать, но его раздраженный тон испугал ее. Он не разрешал ей быть с мамой, не хотел, чтобы вызвали «Скорую помощь». А Оля видела, что маме плохо, она вся в крови.
        Сама не понимая, что делает, Оля побежала обратно в гостиную, но стоявший в дверях дядя Саша не пустил ее, ударил по лицу. Оплеуха была тяжелой и очень жгучей. Олю никогда никто не бил, но от неожиданности и страха за мать она не заплакала.
        - Пустите, я хочу к маме, - повторяла она, пытаясь протиснуться между косяком и животом дяди Саши.
        Но тот зло посмотрел на нее, сильной рукой сжал за локоть и потащил в ванную. Закрыв там девочку, он произнес:
        - Сиди и не кричи. Понятно? А Марии не смей ничего говорить, не то будет плохо. Не отвлекай нас, а то мать твоя помрет.
        Оля затихла. В темном узком помещении было страшно, там царил затхлый запах плесени и сырости. Оля вообще боялась находиться в закрытых комнатах без света, но ради мамы она была готова на все. Главное, чтобы не произошло то, о чем сказал дядя Саша. Мама не может умереть.
        Девочка точно не знала, что такое умереть. Умереть - это означало для нее слезы, оркестр около подъезда, когда очередная старушка покидала этот мир, женщины в черном и цветы, раскидываемые из грузовика. Это было что-то плохое. Какая-то прогулка, с которой никто никогда не возвращается.
        Через некоторое время, когда Оля уже привыкла к темноте, она услышала, как в дверь отрывисто позвонили. Кто-то открыл, раздались голоса, на этот раз не приглушенные, а громкие. Приехала «Скорая помощь».
        Оля старалась уловить все, что будут говорить, но слышала только обрывки фраз, ничего ей не говорившие:
        - Изнасилование…. Маточное кровотечение… Жестоко избита… Срочно в больницу…
        В больницу! Значит, маме так плохо? Неужто ей будут делать операцию? Но ведь мама такая молодая, почему она заболела? И отчего так много крови?
        Единственное, что Оля смогла услышать еще, так это тихий разговор тети Маши и дяди Саши. Он успокаивал жену, одновременно сам повышая на нее голос:
        - Мария, я запер ее в ванной. Она была в истерике, брыкалась. Нет, ты что, я ее пальцем не тронул, ну ты что?
        Тетя Маша что-то ответила, но что именно, Оля не расслышала. Наверное, они разговаривали на кухне, расположенной в непосредственной близости от ванной.
        - Об этом не может быть и речи, - громко произнес дядя Саша. - У нас своих шестеро, куда нам еще одну. Тем более, я понял бы, если б своя, а то какая-то со стороны…
        Тетя Маша опять заговорила, причем муж несколько раз пытался перебить ее, но ему это не удавалось, и он замирал на полуслове. Наконец все-таки вставил:
        - Хорошо, но ты осознаешь, как это отразится на моей репутации? Конечно, если б это был ребенок из детского дома, нас поняли бы. Но Оля… Ее мать проститутка, и ты это знала и не поставила меня в известность. Если начальство на заводе об этом проведает, то меня точно не сделают главным инженером, и по партийной линии будет проработка. Нет, нет и еще раз нет! Нам собираются выделить новую квартиру, а если мы возьмем эту девчонку, которую мать прижила от всех этих фарцовщиков или как их там, то нас осудит общественность. Подумай о собственных детях, Мария! Наверняка у нее есть тетка или какая-нибудь бабка, это не наша проблема. Ну и что, если мать окочурится, то и в детский дом пойдет, ничего.
        Дальше Оля услышала какой-то глухой звук, похожий на удар. Недовольный голос дяди Саши произнес:
        - Истеричка, ты что творишь! В квартире врачи, еще увидят. Но мы об этом позже поговорим, пошли, и скажи, чтобы ее обязательно забрали в больницу, нечего нам ковер в крови пачкать. Ясно, Мария?
        Оля теперь поняла, что она очень не нравится дяде Саше, он не любит ее, но ничего поделать не могла. Не любит он и ее маму, которую назвал каким-то длинным и неприятным словом. Но она ведь медсестра, а никакая не проститутка. И что это вообще такое? Надо спросить у мамы, когда она выздоровеет.
        Но спросить у своей мамы Оле больше ничего не пришлось. Потому что мама скончалась тем же весенним утром в городской больнице. Девочка проснулась на полу в ванной оттого, что кто-то открывал дверь. Она не помнила, как заснула.
        - Оленька, - сказала, входя, тетя Маша. Она была одета почему-то в темное платье, а волосы забраны в пучок. Было видно, что она плакала, а морщины около глаз стали резче. - Оленька, вставай, солнышко. Мне надо тебе что-то сказать.
        Оля быстро поднялась. Она поняла, что с мамой произошло что-то нехорошее. Скорее всего, ей придется сделать операцию. А это больно.
        Они прошли в гостиную, где еще оставались следы ночного кошмара. Неубранные кровавые простыни и бинты, мамино скомканное красное пальто валялось в углу, а на нем был рассыпан пепел. Значит, здесь кто-то курил. Неужели дядя Саша, который раньше всегда делал это на лестничной клетке?
        Оля обняла тетю Машу. Та, прижав ее к себе, сказала медленно и четко:
        - Милая моя, я не хочу скрывать от тебя правду. Не надо никаких сказок о том, что мама в командировке.
        - А что с ней? - спросила девочка, отстраняясь от тети Маши.
        Та отвернулась, пряча от Оли глаза. В коридоре раздались детские голоса, это просыпались остальные члены семьи.
        - Оля, она умерла, ее больше нет с нами, - тихо проговорила тетя Маша и вдруг заплакала.
        Оля ошеломленно посмотрела на нее. Тетя Маша ошибалась, мама не могла умереть, это происходит только со старыми и некрасивыми, но не с ее мамочкой. Такого быть не может.
        - Поплачь, детка, - тетя Маша попыталась привлечь ее к себе.
        Но Оля вырвалась и отошла в сторону. Она не верила ей. Это все неправда.
        - Где мама? - не по-детски серьезно спросила она.
        Тетя Маша вытерла глаза и посмотрела на внезапно повзрослевшую девочку.
        Оля не плакала. Она не плакала и в тот день, когда хоронили маму. Шел мелкий дождь, и совсем немного соседей вышли из дому, и никто, кроме тети Маши и ее детей, не решился поехать на кладбище.
        Оля видела, что тетя Лариса, хотевшая купить мамино пальто, косо смотрела на гроб, где лежала такая незнакомая мама, утопая в красных и розовых гвоздиках. Несколько старушек о чем-то шептались, одна из них с притворной улыбкой погладила Олю по голове и, повернувшись к своей собеседнице, прошептала:
        - А ведь была такой вроде приличной, ан нет, оказалась из этих, из проституток.
        - Моя мама не проститутка! - закричала Оля. Это слово было противное, как жаба.
        Старушки только переглянулись, поджав губы, и отошли к подъезду. Теперь Оля услышала и слово «незаконнорожденная».
        Дядя Саша на похороны не пришел, у него было какое-то важное совещание на заводе, но Оля не жалела об этом.
        Гроб на веревках быстро опустили в могилу, забросали землей. Скоро около ограды возвышался только свежий утрамбованный холмик, на котором сиротливо лежал страшный венок из железных и пластмассовых цветов. От тети Маши.
        А потом Оля переехала к тете Маше, которая относилась к ней как к дочери. Дядя Саша сначала избегал Олю. А вечерами, когда девочка играла с их детьми, взрослые о чем-то спорили на кухне, причем дядя Саша всегда выходил после этого красный и злой, и, если Оля случайно попадалась ему на пути, он грубо отпихивал ее, делая какое-нибудь замечание, или говорил:
        - Ну, что встала на проходе, иди прочь!
        Он даже не называл ее по имени.
        Однако через несколько дней все вроде бы успокоилось. Дядя Саша побывал в их квартире, принес оттуда телевизор, какие-то вещи, а также мамины драгоценности - сережки, цепочку с сердцем, несколько колец. После этого и состоялся их разговор с Олей. Тети Маши дома не было, она ушла на рынок за продуктами.
        Дядя Саша вызвал девочку на кухню. В квартире оставалась только самая младшая, Тоня, ей не исполнилось и полутора лет, остальные были или в детском саду, или в школе. Никто не мог слышать, о чем они говорят.
        - Итак, ты станешь членом нашей семьи. Мария настояла. Но учти, я это не одобряю, мне ты не нужна. Это причуда моей жены, из-за любви к своей лучшей подруге. А по мне, шла бы ты лучше в детский дом.
        Оля не понимала, почему дядя Саша так невзлюбил ее. Когда мама… когда мама была жива, он был не против, чтобы Оля проводила с его детьми многие часы.
        - Но учти, ты не посмеешь вести себя так, как твоя мать. Ты ведь знаешь, что она была проституткой. Запомни, проституткой. Никакой не медсестрой, а шлюхой. Ты этого слова не знаешь, но когда вырастешь, то поймешь. Это позор!
        - Неправда, - попыталась возразить Оля, - мама хорошая, она…
        - Не перебивай. Или тебя никогда не учили, что это неприлично? - Дядя Саша возвышался над ней. - Твоя мать была хорошей, запомни, ее больше нет. И хорошей была она для своих клиентов, с которыми спала. За деньги или, может, ради удовольствия. И кто-то из них, из хачиков, просто изнасиловал ее, и от этого она сдохла. Туда ей и дорога…
        Оля не поняла, о чем говорит дядя Саша, но, судя по его ехидной улыбке, это было что-то плохое.
        - Но у нас ты будешь себя вести, как все советские дети. Я дам тебе шанс исправиться и забыть о том, что у тебя когда-то была мать-проститутка. Если ты хоть раз произнесешь ее имя или посмеешь ходить на могилу, то, во-первых, я накажу тебя, а во-вторых, ты отправишься в детдом, где много пауков, сырых подвалов, злых учительниц. Там тебя будут бить, кормить из помойки и ночью сажать на цепь.
        Оля была готова заплакать, но дядя Саша схватил ее за руку. Он задышал ей в лицо горячим и противным воздухом.
        - Но если будешь вести себя хорошо и делать то, что я тебе прикажу, то останешься у нас. Учти, ты никогда не расскажешь тете Маше об этом, иначе будет плохо не тебе, а ей. Ты поняла, ей. Ты же не хочешь, чтобы твоей новой маме было больно?
        Он сжал ее локоть. Оля не шелохнулась.
        - Ну, отвечай быстро, поняла?
        - Да, - прошептала девочка. Она не хотела ни в сырой подвал к паукам, ни того, чтобы добрая тетя Маша страдала. Она никому ничего не скажет. Никогда не скажет.
        - Ну и молодец, - отпустил ее новоявленный папа. - Мы тебя удочерим. Может быть, мне на заводе все-таки выделят четырехкомнатную квартиру в новом доме. Учти, ты должна быть благодарна мне и Марии. Особенно мне, так как именно я разрешил, чтобы ты осталась у нас нахлебницей, а не отправилась в детский дом. Поняла?!
        Оля поняла. Через пару месяцев, уже в начале лета, она официально стала членом семьи Суворовых, а тетя Маша и дядя Саша стали ее родителями. Тетю Машу Оля сразу стала называть мамой, а вот ее мужа она никак не называла, впрочем, как и он ее.
        Дяде Саше Суворову правление завода, на котором он ударно трудился, ближе к Новому году выделило благоустроенную четырехкомнатную квартиру в новом шестнадцатиэтажном доме. Туда-то и переехала вся семья, в том числе и Оля Суворова.
        В новой квартире оказалось куда больше места для всех. Дядя Саша при жене и старших детях относился к Оле достаточно хорошо, хотя по вечерам, когда возвращался с работы в плохом настроении, он говорил, что еще один ребенок - это и лишний рот, и проблемы, и позор. Однако тетя Маша реагировала на его слова как-то отстраненно, она привыкла к тому, что муж всегда находит причину для брюзжания.
        Она же относилась к девочке хорошо, но, несмотря на то, что проводила дома практически все время, будучи еще в декретном отпуске по уходу за младшей дочерью, тетя Маша не замечала, как настроен ее муж по отношению к их новому ребенку. Она считала, что все страсти скоро улягутся, но не тут-то было.
        Через полтора года после смерти мамы Оля пошла в школу. Было плохо, что в классе с ней не учился никто из детей тети Маши, несмотря на то, что ее ровесница, Женя, тоже в этом году отправлялась в первый класс. Но именно дядя Саша настоял, чтобы его дочь пошла в спецшколу с углубленным изучением английского языка, а Оля была зачислена в обыкновенную среднюю школу.
        На первую линейку все дети пришли с родителями, некоторых сопровождали даже бабушки и дедушки, все были радостные и веселые. А накануне у дяди Саши состоялся крупный разговор с женой касательно того, к кому идти на линейку.
        - Я не понимаю, - говорил он, - почему мы должны жертвовать собственной дочерью ради нее. - Он все еще избегал называть Олю по имени, хотя по документам был ее приемным отцом. - У Евгении ответственный день, нам надо сразу познакомиться с учителями, там завучем работает мой одноклассник. Так что быка за рога нужно брать сразу же. И я не хочу, чтобы мы разделились, чтобы я пошел с нашей дочерью, а ты - с ней.
        Чем закончилась их перепалка, неизвестно, но Оля, привыкшая к тому, что ей все равно дают понять, что она здесь не своя, смирилась с мыслью, что отправится на линейку в школу одна.
        Так и произошло, тетя Маша не смогла противостоять мужу. Хотя она потом и присоединилась к Оле, но только после того, как в спешке прибежала из спецшколы Жени. Она успела к самому концу торжества, когда школьники уже вовсю распевали песни про Страну Советов и свое счастливое будущее.
        Она заметила, что Оля стоит на периферии, оттесненная празднично одетыми детьми, девочками с огромными бантами и мальчиками в белых наглаженных рубашках, которые держали в руках пышные букеты астр. А позади них стояли счастливые родители.
        Оля же была одета в старую форму, которую носила еще старшая дочь тети Маши, цветы у нее были, но какие-то невзрачные, помятые и увядшие. Дядя Саша сказал, что разоряться аж на два букета не имеет смысла, поэтому купил один хороший для Жени, а второй, совсем чуть ли не даром, для Оли.
        Тетя Маша подошла к девочке.
        - Ну, все в порядке? - спросила она. Странно, но женщина, родившая и воспитавшая шестерых, не могла понять, что в порядке было далеко не все.
        - Да, мама, - ответила Оля и первый раз за полтора года поняла, что маму ей заменить не сможет никто и что тетя Маша как была, так и останется хоть и хорошей, но чужой женщиной.
        - Вот и прекрасно, - сказала тетя Маша. - А где ваша классная руководительница, покажи-ка мне ее.
        Оля показала, но не сообщила тете Маше о том, что произошло, когда она одна подошла утром к площади около школы. Дома сказали, что ей надо найти первый «Б», класс, в котором она будет учиться. Оля уже умела читать, поэтому смогла различить цифры и буквы, нарисованные на асфальте, где указывалось точное место расположения каждого класса. Там, где было написано 1-й «Б», суетилась дородная женщина, одетая в длинное желтое платье, с модным перманентом и на высоченных каблуках. Оля подошла к ней и хотела сказать, что она будет учиться в этом классе, как вдруг, повернувшись, женщина заметила Олю и строго спросила ее:
        - Девочка, ты что здесь делаешь? Не мешай, отойди к своему классу. И куда только твои родители смотрят!
        Оля отошла и прислонилась к бетонной стене. Женщина по-прежнему суетилась, принимая цветы от родителей и прибывающих детей, улыбаясь и расставляя учеников по цепочке. Оля так и осталась стоять около своего класса, не присоединяясь ни к кому, а родители, толпившиеся около нее, не замечали маленькую девочку с букетом страшных увядших цветов, каждый стремился рассмотреть свое чадо, сфотографировать его или шепнуть о нем преподавательнице.
        - Вот она, - указала Оля на женщину в желтом платье, которая вместе со всеми аплодировала выступавшему директору.
        Тетя Маша подошла к ней и что-то сказала. Учительница, повернувшись, как-то недовольно посмотрела на Олю, но потом, мило улыбнувшись, все-таки приблизилась к ней.
        - Значит, ты и есть Оля Суворова, ну что же ты мне сразу не сказала, - произнесла она. - А я думала, что вы еще не приехали, у нас некоторые не возвратились пока с моря, я такое не поощряю, но первый раз это допустимо.
        Затем классная руководительница, которую звали Вера Николаевна, отвернулась от Оли, опять устремив свой взор на директора. Тот как раз заканчивал говорить проникновенные слова.
        - Оля, иди и подари ему цветы, - сказала Вера Николаевна.
        Она критическим взглядом оценила букет в руках у девочки, взяла его, положила на асфальт и вручила Оле три шикарные розы, перевязанные красной лентой.
        - Иди, иди, - подтолкнула ее учительница, - надо вливаться в коллектив, нельзя стоять все время у стеночки.
        Оля в толпе других школьников побежала к крыльцу, на котором располагалась администрация школы, и вручила директору, лысоватому, в очках, букет роз. Тот потрепал ее по голове, передав цветы кому-то из приближенных.
        Когда Оля вернулась, тети Маши уже не было. Она ушла, как объяснила учительница. Оля поняла, что та заторопилась к Жене, в спецшколе должен был проходить специальный конкурс первоклассников, и Женя принимала в нем участие.
        - Дети, сейчас будет звучать веселая песенка, - радостно сообщила своим питомцам Вера Николаевна, - и вы дружно за мной пойдете в здание вашей школы, где будете набираться знаний. Становитесь по парам, так, побыстрее.
        Родители бросились поправлять банты, целуя своих детишек, а Оле не оказалось пары. Все дети были или знакомы друг с другом, или уже сумели найти общий язык.
        - Девочка, становись в конец, - сказала ей чья-то бабушка. - Давай, не задерживай, у моего Андрюши сегодня самый счастливый день в жизни. - И бабушка попыталась поцеловать уворачивающегося внука, уже считавшего себя взрослым.
        Грянул школьный марш, отражаясь эхом в стеклах близлежащих пятиэтажек, и дети пошли за Верой Николаевной в обитель науки.
        Оля видела, что они ступали прямо по ее букету, который учительница кинула на асфальт. Причем ребята специально старались его раздавить, расплющить. Оле вдруг стало очень обидно. Она была готова заплакать и, когда дошла ее очередь идти по своим цветам, попыталась остановиться и поднять хоть один оставшийся цветок.
        Однако позади на нее зашипели, там шел еще один класс, и их преподавательница, молодая и самоуверенная особа, одетая в голубое облегающее платье, с глазами, подведенными голубой тушью, и волосами, отсвечивающими синькой, проговорила:
        - Девочка, не мешай, иди быстрее. Этот мусор уберут дворники, не беспокойся.
        Оля чувствовала, что сейчас заплачет, но сдержалась. Она вспомнила то, что ей когда-то говорили и мама, и тетя Маша. Нельзя показывать на людях, что ты слабее их, нельзя плакать. Даже если очень больно, надо перебороть себя. Потому что если хоть кто-то увидит твою слабость, то сможет использовать это против тебя.
        Поэтому девочка, подняв голову, наступила на ту зелено-красную массу, которая осталась от букета. Хруст и чавканье на асфальте отозвались в ее голове, но всего на секунду. Потом нескончаемый поток наряженных школьников вовлек ее в здание школы.
        - Итак, я вызвала вас, Александр Федорович, - сказала Вера Николаевна в конце третьей четверти, - чтобы поговорить об успеваемости вашей дочери Ольги.
        Они находились в пустом кабинете, был конец зимы, снег уже начинал таять, а ночью ударяли морозы, превращавшие лужи в каток.
        - Что произошло? - спросил дядя Саша.
        - Девочка, без сомнения, одаренная, она, например, уже умела читать, когда пришла в первый класс, сейчас многие родители сами занимаются со своими детьми, приучают их к чтению. Хотя и не так эффективно, как по нашей коллективной и отработанной системе, но школа только приветствует это. Наверное, вы сами занимались с Олей?
        Дядя Саша понятия не имел, как девчонка научилась читать, скорее всего, ее мать-проститутка в свободное от посещения «Интуриста» время учила свою дочь по букварю. Интересно, она ей больше никакое умение не привила? Он плотоядно усмехнулся. Он невзлюбил мать Ольги, Киру, за то, что, когда он однажды пытался пристать к ней, она осадила его. Ишь ты! С другими небось за деньги такое вытворяла! А теперь он вынужден воспитывать дочь этой недотроги!
        - Да, мы занимались с ней, с Ольгой, я хочу сказать, - сказал он. - Лично я, иногда моя жена.
        - Это заметно, - кивнула учительница, - но, понимаете, ей требуется система. Девочка какая-то неконтактная, замкнутая, мало общается со сверстниками. Письменные работы у нее получаются великолепно, но если спросить ее устно, то Оля сразу теряется, краснеет, не может ничего сказать.
        - Ага, - произнес дядя Саша.
        Несмотря на то, что Олю он не считал своей дочерью, его раздражало, что на нее жалуются. Все Суворовы обязаны быть лучше других, а этот приемыш только портит общее впечатление. Вон, старшая Зинаида наверняка получит золотую медаль по окончании десятого класса, а этой… этой незаконнорожденной ничего не светит.
        - Поэтому я советую вам провести с ней мягкую воспитательную беседу, - продолжала Вера Николаевна. Отец Оли ей нравился. Не каждый занимается с дочкой до школы чтением. Кроме того, он главный инженер завода, с такими надо поддерживать хорошие отношения. - Просто поговорите с девочкой, в этичной форме поинтересуйтесь, что произошло. Не исключено, что виной всему какой-то пустяк. Но вы не должны откладывать этот разговор в долгий ящик. В четверти у вашей дочери предвидятся четыре тройки, а это не совсем хорошо. И для нее, и на класс влияет дурно, и на нашу отчетность.
        - Я вас понял, Вера Николаевна, - заверил он ее. - Я проведу с ней беседу, причем сегодня же.
        Дядя Саша действительно провел очень проникновенную беседу с Олей в тот же вечер. Мария со всеми детьми отправилась к своей матери, жившей на другом конце города. Бабушка не особо жаловала новоявленную внучку, поэтому тетя Маша, чтобы лишний раз не раздражать мать, оставила Олю дома. Тем более, что на этом настоял и муж, который сказал, что был в школе и беседовал с классной руководительницей и та посоветовала Ольге больше времени уделять домашним заданиям.
        Девочка сидела за столом и сосредоточенно делала уроки, когда почувствовала на своем плече тяжелую ладонь приемного отца. Оля обернулась. В руках у дяди Саши был ремень.
        Не говоря ни слова, он наотмашь ударил девочку, затем еще раз. И еще. Ничего не понимая, Оля закричала и бросилась из комнаты. Дядя Саша попытался удержать ее, но она впилась ему в руку зубами. Чертыхнувшись, он выпустил ее. Оля вбежала в ванную и закрылась изнутри. Дядя Саша напрасно колотил в дверь, Оля, сжавшись в комок, проплакала весь вечер.
        Когда Оля покинула убежище, дядя Саша на кухне мирно пил с женой и детьми чай с оладьями, принесенными от бабушки. Он был сама невинность и отеческая забота.
        - Вот, Маша, посмотри, - показал он на Олю, - глупая девочка упала на ступеньках и поранила себе все тело. Уж не знаю, как она умудрилась пропахать носом всю лестницу, но у нее и колено разбито, и тело исполосовано.
        - У вас все было в порядке, Оля? - гася свет, спросила ее тетя Маша. Она всегда перед тем, как потушить свет в спальне, целовала детей и справлялась об их проблемах.
        Оля задумалась, но ее колебание длилось всего секунду.
        - Да, мама, - ответила Оля и закрыла глаза. - Все нормально.
        Вздохнув, тетя Маша вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Она была довольна, что все в порядке. А то она не совсем поверила мужу, что Оля упала со ступенек. Александр бывал необузданным и жестоким.
        Оля лежала в темноте и думала о том, как ей недостает мамы. Но ничего, больше она никогда не позволит себя обидеть. Никому.
        Именно в эту ночь Оля поняла, что она не расстроится, если дядя Саша вдруг умрет. Просто умрет и оставит всех в покое. Но он был здоровым мужиком, вряд ли такое случится в ближайшие двадцать-тридцать лет. Хотя кто знает. И именно эта ее мысль была последней. Оля заснула. Ее не терзали воспоминания о том, что произошло вечером, ведь она просто не поняла, что именно хотел сделать дядя Саша. Об этом она догадалась через несколько лет. Оля всегда знала, что приемный отец плохо относится к ней, и то, что он избил ее ремнем, не было шоком. Хотя последствия, разумеется, остались. И когда через десять лет произошло то, чему было суждено случиться, она не огорчилась. Потому что именно тогда воплотилась в реальность ее первая мечта. Дядя Саша умер.
        Прошло два года. Дядя Саша оставил Олю в покое, однако его неприязнь к ней только усугубилась, теперь он практически не разговаривал с девочкой, едва обмениваясь с Олей за целую неделю парой пустячных фраз.
        Изменилось и его отношение ко всей семье, он начал пить, и не от плохой жизни. Его сделали заместителем директора завода, у него был напряженный график работ, сдачи очередных объектов, приуроченных к праздникам коммунизма. А все это сопровождалось возлияниями и в кабинете у начальства, и на приемах по случаю приезда комиссии или иностранной делегации, и в особых закрытых банях, только для «своих», где были и дефицитные продукты, и лучшее спиртное лилось рекой, и практиковались, разумеется, развлечения иного плана.
        Отказаться от этого было нельзя, товарищи по работе не поняли бы Суворова и расценили бы его отказ как проявление индивидуализма. Кроме того, дяде Саше осточертела нудная жизнь в семье, он жалел, что по глупости завел шестерых детей плюс лишний рот. В любом случае слава «Матери-героини» досталась его жене, а в его компетенцию входила починка беспрестанно ломающихся кроватей, стульев, игрушек и вешалок.
        - Делай, что хочешь, - таков был теперь стандартный ответ дяди Саши практически на любой вопрос жены, когда она все-таки видела его дома, злого, с похмелья, невыспавшегося, возвратившегося от очередной пассии.
        Дети все чаще получали подзатыльники, грубые окрики, попреки в том, что они растут нахлебниками и бестолочами в то время, как их отец вкалывает на вредном производстве.
        - Делай, что хочешь, - так же отреагировал он и на вопрос тети Маши, не против ли он, чтобы Олю после третьего класса перевели в спецшколу, где училась их дочь Женя.
        Та сцена не прошла для девочки бесследно. Какой-то внутренний страх перед приемным отцом заставил ее взяться за учебу. Раньше основной причиной, по которой она получала удовлетворительные оценки, было постоянное чувство одиночества, с которым она не могла справиться.
        Но теперь она стала старше, поняла, что в жизни зачастую приходится надевать маску не только для других, но и для самой себя. Так что ей пришлось убедить себя, что учиться на «отлично» лучше, чем отставать по успеваемости от всего класса. По крайней мере, это хоть сможет в дальнейшем помочь ей… Помочь добиться того, чтобы никто больше не посмел ее бить или оскорблять.
        Теперь она училась в одном классе со своей сестрой Евгенией. Было бы ошибкой считать, что специализированная школа представляла собой этакий пансион для благородных девиц, где учились только дети бонз города. Практически все отпрыски партийных работников, крупных начальников или деятелей искусства были избалованы до крайности, с детства приучены к роскоши, не знали отказа ни в малейшем желании, перемещались по улицам исключительно в папиных автомобилях. Они отличались от тех учеников, которые поступили в эту школу собственными стараниями, явно в худшую сторону. Но им прощалось и плохое поведение, и хамство, а в старших классах и увлечение выпивкой, и то, что именовалось буржуазным стилем жизни.
        В четвертом классе «А», куда попала Оля, уже сложилась своя компания, причем ее сестра Женя не вписалась в нее. Теперь настала очередь другой девочки.
        - Дети, - произнесла в начале учебного года классная наставница Марина Эдуардовна, чрезвычайно самоуверенная дама средних лет, предпочитавшая короткие стрижки, мода на которые дошла до Советского Союза из Парижа, где Марина Эдуардовна недавно была на очередной конференции. - Познакомьтесь со своей новой одноклассницей, это Ольга Суворова, сестра Жени. Иди, Оля, садись на свободное место к Стелле.
        Оля, взяв свой старенький портфель, подошла к парте высокой девочки, одетой хоть и в школьную форму, но с явной претензией на исключительность. На ее пальце блестело золотое кольцо с камнем, ослепительный блеск которого не оставлял сомнения в том, что это бриллиант. Стелла была единственной дочерью председателя горисполкома.
        - Зачем она мне нужна, - как-то гнусаво - по моде, заведенной самой Стеллой, это считалось в школе высшим шиком, - проговорила та, осматривая Олю. - Здесь же сидит Вика, Марина Эдуардовна. Когда Вика выздоровеет, где же она будет сидеть, если эта займет ее место?
        - Ничего, найдет где сесть, - ответила Марина Эдуардовна. - В четвертом классе она уже находит место у парней на коленках, так что как-нибудь перебьется.
        Класс рассмеялся, но Стелле, привыкшей, что никто и никогда не осмеливается шутить над ней, это очень не понравилось. «Разумеется, виновата и Марина Эдуардовна, но больше эта новенькая. И во что только она одета, как и ее сестра. Их из жалости взяли в школу, чтобы соответствовать всяким распоряжениям о поддержке многодетных. Ну вот, нарожали же таких дур, теперь сиди с ней», - презрительно думала Стелла.
        Оля сразу поняла, что в классе ее невзлюбили. Она улыбнулась Стелле и заняла место рядом с ней. Она уже привыкла, что ее никто не любит. Ничего, это когда-нибудь изменится.
        Оля добилась своего - хоть ее никто не любил, но все заискивающе просили у нее списать домашнее задание, так как она стала гордостью класса и единственной круглой отличницей.
        Двумя предметами, которые особенно нравились ей, были, казалось, взаимоисключающие науки, а именно химия, которая в спецшколе преподавалась спустя рукава, но кто хотел, тот мог взять все ему нужное, и английский язык, который и являлся профилем школы. После восьмого класса на удивление и на зависть всем одноклассникам Оля стала одной из немногих, кто мог показать родителям исключительно отличные оценки.
        - Говорят, у тебя все пятерки, - сказал дядя Саша, появившийся дома на четвертые сутки после того, как торжественный вечер ушел в небытие. Это теперь стало его обычной манерой. Пропадать, а потом заявляться, причем такое впечатление, как говорила тетя Маша, вздыхая, что он был не у любовницы, а спал где-то в подвале - одежда грязная, порванная, от самого разит водкой.
        Его карьера постепенно также скатывалась под гору. Руководство поощряло участие в гулянках, санкционированных сверху, но самодеятельность не приветствовало. А дядя Саша, уже основательно поседевший и обрюзгший и выглядевший гораздо старше своих сорока семи, перестал генерировать новаторские идеи, предпочитая брать дни за свой счет или больничные. С завода его уволили.
        Тетя Маша, похоже, забыла о том, что ее супруг когда-то занимал высокооплачиваемую должность, был многообещающим специалистом и кормильцем семьи. Она просто плюнула на него, хотела развестись, но по старой привычке - авось все само уладится - ждала чуда. Его не произошло. Дядя Саша после увольнения и из магазина перешел работать в мастерскую по ремонту обуви, где завел пассию, какую-то Люську, и теперь они на пару хлестали всякое пойло.
        - Ты только посмотри, - удивился дядя Саша, рассматривая оценки Оли. - Вот это да, кто мог ожидать, что из этого приемыша выйдет толк!
        После этих слов жена вытолкала его за порог.
        - Ну что, Оля, будем делать? - спросила она у девочки, точнее, уже у молодой девушки. - Может быть, ты, как и Таня, пойдешь в училище, у меня есть знакомые в одном, могут устроить швеей-мотористкой. Вот и Евгению туда устрою, у нее ведь сплошные тройки…
        Однако Оля не хотела идти по стопам детей тети Маши. Та сама, казалось, стала в какой-то степени равнодушно относиться к собственной семье, она потолстела, на ее лице прибавилось морщин. Если раньше Мария мечтала, что все ее дети получат высшее образование, то теперь место в третьеразрядном ПТУ было для нее верхом всех чаяний.
        - Я не знаю… - ответила Оля. - Но все-таки я бы предпочла закончить девятый и десятый класс.
        - А потом? - Тетя Маша ожидала такого ответа.
        - Я решила, что потом пойду в медицинский. Для поступления в институт придется ехать в Ленинград.
        - Ну что же, это твое решение, - ответила тетя Маша, в душе все-таки не одобряя его.
        Оля всегда была чужим ребенком, и это особенно чувствовалось теперь, когда она повзрослела. Женщине, вырастившей семерых, было обидно, что ни один из ее отпрысков не поднялся выше того, чего смогла достигнуть их мать, или того, чем теперь был их отец. Ну что поделаешь, может быть, у Оли судьба сложится по-другому. Однако стена отчуждения между приемной матерью и дочерью после этого разговора только укрепилась, и они больше не возвращались к этой теме.
        Неожиданно для себя, учась в десятом классе, Оля обнаружила, что из той девчонки, над которой всегда смеялись, которую ненавидели или просто игнорировали, некрасивой, сосредоточенной только на уроках, она превратилась в красивую девушку.
        Можно сказать, что их класс очистился. Например, Стелла и Эльза, хоть они и продолжили учебу, в школе появлялись крайне редко, теперь их главным занятием были вечеринки, дискотеки, про которые они потом со смаком рассказывали другим - выпивка, наркотики и, разумеется, свободная любовь.
        С одной стороны, Оля хотела присоединиться к ним, попробовать такой жизни, которая, по мнению подавляющего большинства учеников, была райской, так как эти детки имели все, о чем иные не могли и мечтать. Но с другой стороны… Это походило на то, что практиковал дядя Саша. Может быть, они пили не денатурат, а виски, но суть-то была одна. А Оля, еще в детстве решившая во что бы то ни стало вырваться из своего городка, даже жалела тех, у кого были ведомственные машины, распределители и государственные дачи.
        Единственным человеком, кому Оля могла довериться, был Сергей. Он пришел из другой школы и казался совсем не таким, каким было большинство одноклассников. Он увлекался поэзией, никогда не позволял себе грубых замечаний или шуток со скрытым сексуальным подтекстом и тем более прямых предложений, а именно этим отличались учившиеся с Олей парни - тот же Андрей, друг Стеллы, которая громогласно повествовала об их интимной жизни.
        Сергей, высокий, зеленоглазый, с черными вьющимися волосами, нравился Оле, и, похоже, она ему тоже. Когда в тетради или учебнике она находила очаровательное стихотворение, написанное его твердым почерком, то чувствовала себя на вершине счастья.
        Рассматривая себя в зеркале, она никак не могла понять, что же такое он нашел в ней - ну, серые глаза, это банально, ну, темные, отливающие бронзой волосы, густым каскадом спадающие ей на плечи. Тоже ничего особенного. Ну, фигура. Но ведь у нее не было стильной одежды, которую носила та же Стелла, - этих безумных варенок, оригинальной бижутерии, туфель на огромной платформе. Разве она могла сравниться с ними? Разумеется, нет. И что Сергей нашел в ней?
        Она не могла понять этого, но именно он был в ее представлении человеком, с которым она хотела бы провести всю свою жизнь, - такой спокойный, одновременно увлеченный и… Оля краснела и в мыслях ругала себя за то, что ставит это на первый план. Такой красивый…
        Она стала рассеянной, иногда на протяжении целого урока глядела на профиль Сергея, его открытое мужественное лицо. А по вечерам, когда ложилась спать, именно он доминировал в ее снах. Неужели это и есть любовь?
        Однако ни он, ни она не пытались сделать шаг навстречу друг другу, Сергей только засыпал ее волшебными стихами, некоторые строчки приводили Олю в трепет. Что, если они стали парой на всю жизнь, которым судьба указала путь друг к другу?
        Самым волшебным для Оли стал один январский вечер. Она задержалась в школе, так как требовалось завершить приготовления к контрольной по химии, намеченной на следующий день. Шел уже четвертый час, и темнота начинала заполнять улицы. Ольга сняла с вешалки старенькую шубу, доставшуюся ей в наследство от старшей сестры, уже вышедшей замуж и успевшей сделать тетю Машу бабушкой, когда вдруг ощутила, что кто-то позади взял эту серую, немного облезлую шубу и помогает надеть ее.
        Оля обернулась. Перед ней стоял Сергей.
        - Это ты, - только и прошептала она.
        Такое могло произойти только в ее мечтах. И теперь они стали реальностью. В обтягивающем широкие плечи свитере, поверх которого была надета короткая куртка, со спутанными вьющимися волосами, Сергей выглядел как романтический герой, как…
        Посмотрев на нее долгим и пристальным взглядом своих продолговатых зеленых глаз, он хрипло произнес:
        - Я тебя люблю, Оля.
        Ей показалось, что это самый счастливый день в ее жизни. Она ждала его целую вечность. И неважно, что на улице минус тридцать, что темно и сугробы по колено… Ольга вдруг поняла, что тоже любит Сергея.
        Они ходили по улицам, и Сергей держал в своей сильной руке ее ладонь. Они не замечали ни пронизывающего ветра, ни взглядов редких прохожих, замечавших красивых юношу и девушку, устремивших взгляды друг на друга. Сергей был великолепен, он читал ей стихи, говорил о том, что Оля - его первая любовь, о том, как его словно пронзило током, когда он впервые вошел в класс и увидел ее, такую красивую и недоступную. Оля была счастлива. Она с жадностью внимала каждому слову Сергея, пленившего ее.
        В этот день он впервые поцеловал Олю. Она сначала испугалась. Но Сергей был нежным, он прикоснулся своими горячими губами к ее губам, и тогда, в темном подъезде, она ощутила, что именно этого желала ночами. Оказалось, что он достаточно опытен в таких делах, однако Сергей заверил ее, что она - единственная и неповторимая, он мечтает только о ней и безумно любит ее. И Оля сдалась. Он целовал ее и целовал, однако, когда его рука пыталась скользнуть на ее грудь, а Сергей уже расстегнул пальто на ней, Оля мягко отстранила его.
        - Не надо, - произнесла она, - я еще не готова. Ты же понимаешь, что любовь - это когда смотрят в одном направлении, а не бесконечно глядят друг на друга.
        Однако именно этого Оля хотела больше всего - часами смотреть на своего Сергея, любоваться его красотой и мужественностью, держать его руку и ощущать его терпкие и горячие поцелуи. Она знала, что рано или поздно все это должно перейти к… К сексу, к тому, о чем рассказывала Стелла, что чуть не произошло между ней и дядей Сашей. Но Ольга была еще не готова и сказала об этом Сергею.
        И он понял ее и не настаивал. Он был чудо. Он один стал для нее ближе всех людей. Он один понимал ее.
        Домой она вернулась на четыре часа позже, чем обычно, и на вопросы тети Маши, даже не покраснев, ответила, что помогала подготавливать эксперимент по химии. Та успокоилась, зная, что Оля увлечена всеми этими химическими реакциями. Ночью Оля долго не могла заснуть, вспоминая то, что было вечером, непрестанно возвращаясь мыслями к Сергею.
        На следующий день она впервые неправильно решила задачу по химии в контрольной, и потрясенная учительница была вынуждена поставить ей четверку. Однако для Оли ничего более не существовало, только Сергей, который не сводил с нее взгляда на занятиях, а она не могла представить себе ничего более волнующего и чувственного, чем погружаться в его глаза и любоваться его обликом греческого бога.
        Так длилось две недели. Оля возвращалась домой с опозданием, говоря тете Маше, что дополнительно занимается по химии. А на самом деле она и Сергей гуляли по улицам города, в желтых и косых лучах фонарей, поминутно целуясь. Он больше не пытался как-то развивать их отношения, хотя говорил, что Оля для него - самое любимое на свете существо и он готов ради нее пойти на все. От его слов у Оли сладко замирало сердце, и продолжением объяснения в любви были стихи Есенина или сонеты Шекспира, которые Сергей мог декламировать часами, посвящая их своей единственной - ей.
        Впервые за многие годы главным для Оли стала не учеба, а отношения с Сергеем. В дневнике, который она теперь прятала от тети Маши, замелькали четверки, а учителя удивлялись ее отсутствующему взгляду на занятиях и ответам невпопад.
        Оля была влюблена, и это стало для нее главным. Ради Сергея она была готова на все, казалось, что ей больше ничего не нужно. Если есть любовь и такой человек, как он, разве требуется искать смысл жизни?
        В конце февраля Сергей пригласил Олю на вечеринку.
        - Там будут все свои, - сказал он ей, - надеюсь, тебе там понравится.
        Оля тоже надеялась на это, поэтому тщательно приготовилась. Она выбрала новое платье, которое убедила купить тетю Машу. Пришлось сделать также восхитительную прическу, хотя очередь в парикмахерский салон была не меньше, чем за дефицитным сахаром. В придачу Оля решилась сделать макияж, который даже в их отчасти вольнодумной спецшколе строго запрещали.
        Странно, но Сергей не зашел за ней, только дал ей адрес, сказав, что будет ждать Олю там. Дом, где жили его друзья, оказался элитной трехподъездной девятиэтажкой, в которой располагались двухуровневые квартиры, заселенные в основном представителями городских и партийных властей. Лифт домчал ее на седьмой этаж, и, уже выходя из него, Оля услышала гром музыки и чьи-то истошные вопли. Ей требовалась квартира номер шестьдесят четыре. Дверь в нее была приоткрыта, и оттуда как раз вывалилась какая-то полуголая девица в мини-юбке, совершенно пьяная. Она кричала преследовавшим ее двум не менее пьяным парням:
        - Где у вас тут мартини, я хочу познакомиться еще с одной бутылкой.
        Заливаясь идиотским смехом, она упала на лестничной клетке. Потом ее стало тошнить. Парни, подхватив девицу под руки, затащили ее в квартиру.
        Оля решила, что или она, или Сергей ошиблись адресом. Она не думала, что вечеринка будет такой. Тем более, Сергей знает, что подобные компании Оля не переносит, не похоже, чтобы он специально пригласил ее.
        Уже собираясь уйти, Оля повернулась к лифту, как вдруг дверь квартиры распахнулась настежь, и из нее вылетела толстая Эльза, что, впрочем, не мешало ей носить короткие юбки и обтягивающие лосины. Именно в таких, тигровой расцветки, она была и сейчас.
        Устремившись к перилам, она извергла из себя все съеденное и выпитое, а потом как ни в чем не бывало повернулась к Оле и весело, чуть проглатывая согласные, произнесла:
        - Ого, твою мать, Суворова, ты пришла, а я уж не верила Сереженьке. Давай заходи, чего стоишь. Не бойся, тебя тут не съедят.
        И с этими словами Эльза затащила ее в свою квартиру. Вечеринка была в самом разгаре. Здесь царил настоящий бедлам, все было завалено пустыми и полупустыми бутылками из-под пива, водки и мартини. В первой же комнате, куда сунулась Эльза, ища Сергея, целовалась парочка, причем было видно, что они настроены решительно, желая прямо сейчас перейти к более интимным отношениям.
        - Где же он? - икнув, пробормотала Эльза. - Ладно, сама отыщешь его, мне пора. Чао! - И она устремилась на второй этаж, спотыкаясь на лестнице и крича: - Вовик, я иду, готовь мою дозу, ты слышишь, паршивец?
        Оля не совсем понимала, куда попала. Точнее, она смогла осознать, что это место не обыкновенной вечеринки, а притон наркоманов, любителей выпивки и свободной любви, что здесь тусуются по большей части дети высокопоставленных чиновников. Дверь в квартиру открылась, и туда залетела еще одна компания - несколько разряженных девиц в сопровождении двух бородатых мужчин. Девицы гоготали, одна отбивалась от бородача, а другая, напротив, пыталась поцеловать его взасос. Они принесли с собой ящик водки. Так и не донеся его до места назначения, они уселись в коридоре и предались любовным играм.
        И зачем только Сергей пригласил ее сюда, скорее всего, он просто не догадывался, что здесь будет на самом деле. Ольга решила покинуть квартиру Эльзы, но сначала ей требовалось найти Сергея. Она стала открывать все двери, но это никого не смущало. Все были заняты своим делом - страстными объятиями, распитием водки, а в какой-то спальне, сидя прямо на белоснежной кровати, некое длинноволосое существо, то ли девушка, то ли парень, вкалывало себе шприц в вену. На полу уже валялось три или четыре человека в наркотическом бреду.
        - Я здесь, если ты меня ищешь, - раздался позади нее голос.
        Оля обернулась и увидела Сергея. Он был в рубашке, расстегнутой до пояса, волосы растрепаны, а глаза, милые глаза, в которые она могла смотреть часами, затуманены. От него разило алкоголем.
        - Молодец, что пришла, - сказал он, беря Олю за руку. Его хватка была железной, но он уже неустойчиво держался на ногах. - Пойдем со мной, мне надо тебе кое-что сказать, Оля.
        Сергей потащил ее в самую глубь квартиры, и они оказались в какой-то очередной спальне, где стояла на четвереньках та самая девица, желавшая познакомиться с бутылкой мартини, создавалось впечатление, что она хочет очистить желудок прямо на пол.
        - Пошла отсюда, шалава, - пнул ее ногой Сергей.
        Девица грязно выругалась и уползла в направлении выхода, где радостно завопила:
        - Водочка приехала, класс!
        - Сергей, ты меня именно сюда приглашал? - поинтересовалась Оля. - Пошли быстрее, меня тошнит от всего этого. Может быть, кому-то здесь интересно, мне нет.
        - А мне да, - произнес он.
        Сергей подошел к ней ближе. Оля видела, как вздымается его мускулистая грудь.
        - Ты пьян! - сказала она твердо. - Быстро пойдем отсюда, тебе надо в постель.
        - Это точно, малышка, - глупо улыбнулся он, - нам надо в постель.
        И он, схватив ее за пальто, потащил прямо к постели, грязной и измятой, украшенной каким-то огромным темным маслянистым пятном. Из угла разило мочой.
        - Оставь меня, Сергей, - произнесла Оля.
        Ей не было страшно, она испытывала жгучее отвращение. Неожиданно и Сергей, которого она любила, стал ей мерзок.
        Тем временем он повалил ее на постель и полез со слюнявыми поцелуями. Эта была не та нежная страсть, что раньше, а только угарная похоть и хамство.
        - Я тебя хочу, Оленька, - сказал Сергей, пытаясь снять с себя рубашку. Наконец это ему удалось. - Ты что же, не понимаешь, мы встречаемся полтора месяца, и все какие-то стишки, невинные поцелуи. А я хочу тебя!
        Он кинулся на нее и попытался разорвать платье.
        - Дурак! - единственное, что произнесла Оля. Она ударила Сергея по щеке, его голова мотнулась из стороны в сторону, и он, охнув, сел на пол. - Дурак, - произнесла она еще раз и встала с кровати, чтобы уйти.
        Сергей же, шатаясь, поднялся с пола. Теперь он был разозлен по-настоящему, его глаза сверкали злобой. Схватив какую-то бутылку с пола, он прямо из горлышка отхлебнул водки, вытер локтем губы и сказал:
        - Пока я с тобой не пересплю, недотрога, никуда ты не пойдешь.
        Он ударил ее бутылкой в грудь и снова швырнул на кровать.
        - Ты что думаешь, ты какая-то принцесса, избранная! - кричал он, судорожно пытаясь снять ремень и расстегнуть штаны. - Все спят, и ты тоже будешь! Зачем, думаешь, я все эти стишки читал? Чтобы тебя, суку, уломать. Но если ты по-доброму не хочешь, то будет по-плохому.
        В этот момент в дверь заглянула Эльза. Она была под кайфом, видимо, приняла наркотики, что не помешало ей хлебать мартини.
        - Ого, вы тут, голубки, ну давайте, давайте, - хихикнула она. - Сереженька, когда с ней кончишь, приходи, лапуся, ко мне, мы, как обычно, развлечемся! - Она, издав нечто среднее между хихиканьем и отрыжкой, закрыла дверь.
        - Теперь ты моя, - бормотал Сергей, наконец-то сняв штаны и оставшись в плавках. - Как же я тебя люблю, - произнес он, обнажаясь полностью. Затем кинулся на Ольгу, целуя ее, в то время как его пронырливые пальцы лезли ей под одежду, стремясь добраться до лифчика и трусиков.
        Даже жалость к Сергею, которую испытывала поначалу Ольга, быстро испарилась. Ей стал противен парень, похожий на всех ширяющихся, трахающихся или просто пьющих водку в этой элитной квартире. Никакой любви нет, поняла она. Да и была ли вообще? Скорее это просто самообман. Первый человек, обративший на нее внимание, красиво говоривший, восторгавшийся ею, оказался обыкновенной свиньей.
        Оттолкнув Сергея, она ударила его наотмашь по щеке. Звук получился гулкий и квакающий.
        - Между нами все кончено, - твердо произнесла Оля, подходя к двери.
        - Ты что, я еще не начал! - закричал он, краснея от ярости. - Ты что, б…, пока я не оттрахал тебя, никуда не пойдешь!
        Голый, он перестал быть сексуальным и красивым, он стал смешным и жалким. И она любила такого? Бред!
        - Милый, - сказала Оля, - посмотри на себя, ты явно не в кондиции. У тебя внутри слишком много этилового спирта.
        Сергей взвыл и швырнул в нее бутылку. Та, разбившись о косяк, усеяла ковер осколками.
        Оля выскочила из комнаты и побежала к выходу. На пути ей попался храпевший бородач, ей пришлось наступить ему на живот, но тот, прижав к себе бутылку водки, повернулся на бок и продолжил дрыхнуть.
        - Подожди, сука! Я доберусь до тебя! - кричал голый Сергей, выскакивая за ней следом. - Ты ответишь за все, я тебе башку размозжу, дешевая целка. Да от меня еще ни одна баба не отказывалась! Стой, гадина!
        Но догнать ее он не смог, застряв где-то в коридоре.
        Последнее, что видела Оля в той квартире, была фигура Сергея с опущенными плечами, стоявшего возле храпевшего бородача, и Эльза, на коленях примостившаяся около его бедер и пытавшаяся заняться с ним оральным сексом.
        Прибежав домой, Оля первым делом приняла горячую ванну, стремясь смыть с тела все следы Сергея. Убрать его из души было сложнее, она все-таки чувствовала, что, несмотря ни на что, питает к нему какое-то чувство, может быть, не любовь, но сочувствие, но она отогнала и эту мысль прочь. Драя себя мочалкой, она поняла, что продаваться за бутылку мартини и заученные стихи Есенина нельзя. Надо уважать себя, потому-то Сергей навсегда ушел из ее жизни.
        В школу он, как, впрочем, и Эльза, явился только через неделю после неудачной попытки изнасилования Ольги. Выглядел Сергей по-прежнему великолепно, даже стал еще красивее из-за бледности и темных кругов под глазами, но Оле слишком хорошо было известно их происхождение. Он на уроке попытался встретиться с ней взглядом, но Оля пресекла его попытки. Уходя - уходи. Надо быть твердой в принятом решении.
        Поэтому она порвала, даже не читая, записку от Сергея, которую тот подложил ей в тетрадь. Все кончено. Оля стала наверстывать упущенное за полтора месяца любви, которая дала ей многое. Она познала это чувство и убедилась, что рассказы про то, что любовь на всю жизнь, что именно на ней держится существование, - выдумки. На такой любви ничто не может держаться, даже то, что Сергей вынул из штанов.
        Он больше не домогался ее, скоро он ушел в загул с Эльзой, и в самом конце десятого класса его отчислили из школы. Эльзу же не тронули, так как ее дед проектировал и строил дома в городе. Оля не чувствовала себя ответственной за его падение. Легче всего обвинить кого-то в своих неудачах, сказать: «Виновата ты, Ольга, ты предала и не поддержала меня, ты не предоставила мне еще один шанс выбраться из ямы». Может быть, оно и так. Но все дело в том, что любви больше не было. Она испарилась, остались только горечь и боль.
        Десятый класс Оля закончила на «отлично». Выпускные экзамены не были для нее проблемой, она все сдала на пятерки, теперь предстоял выпускной бал с вручением аттестатов. Оля еще с тремя учениками своего класса была удостоена золотой медали.
        Ольга решила как можно быстрее покинуть родной городок. Он был олицетворением всего самого ужасного в ее жизни. Поэтому она не пришла на выпускной бал, получив аттестат и медаль несколькими часами раньше, а уже вечером, когда ее одноклассники отмечали вступление во взрослую жизнь, уехала в Ленинград - поступать в медицинский институт.
        Сидя на жесткой скамье пригородной электрички, Ольга смотрела в ночную тьму, перемежающуюся островками бледно-желтого света. Она приняла твердое решение - вырваться из той среды, в которой жила. Но что ждет ее впереди?
        Поезд, стуча колесами, мчался через ночь.
        В Ленинграде Оля жила у двоюродной сестры тети Маши. Месяц упорной подготовки - и к середине августа она стала студенткой лечебного факультета Ленинградского медицинского института.
        Ленинград поразил ее своими масштабами и открывающимися перспективами. Оказалось, что из ее сокурсников никто особенно учебой не интересовался, для них были более привлекательны иные, не менее захватывающие стороны жизни большого города. Многие из студентов уже не раз предлагали Оле отправиться на вечеринку или в ресторан.
        Однако каждый раз ей представлялось то, что произошло на той вечеринке, с Сергеем, и она отказывалась. Сначала сокурсники не понимали ее, а потом, убедившись, что Оля твердо решила посвятить себя науке, оставили свои попытки.
        Нельзя сказать, что учеба захватывала Олю, но она знала, что на первом курсе самой медициной даже не пахнет, здесь преподаются смежные науки, необходимые для закладки фундаментальных знаний.
        Поэтому, когда прошли и первая, и вторая сессии, она оказалась одной из немногих, в чьей зачетной книжке были только самые высокие оценки. Оля тем не менее чувствовала, что медицина - это не совсем то, о чем она мечтала. Все-таки закончила она спецшколу с углубленным изучением английского, и язык знала неплохо даже на институтском уровне. Нет, она не жалела, что эти знания пропадут или окажутся невостребованными, в конце концов, привыкнуть можно к любой профессии, главное - стать и в ней первой.
        Девиз - стать во всем первой - сделался для нее своего рода навязчивой идеей. Возможно, сформировался он из-за тех непростых семейных и жизненных обстоятельств, в которых выросла Оля. Возможно, из-за того, что она приехала из области. А таким в Ленинграде приходилось ежедневно доказывать, что если ты жила в маленьком провинциальном городке, то это не означает, что и склад мыслей у тебя тоже провинциальный.
        И это Оле удалось. Во время летней сессии один из самых уважаемых профессоров сказал ей:
        - Знаете, если вы будете продолжать работать так, как сейчас, из вас может получиться великолепный врач.
        Что же, не исключено, что так и произошло бы, однако то, что случилось в ее родном городке в конце июля, полностью изменило Олину жизнь.
        После экзаменов все иногородние разъехались. Оля тоже вернулась на пару недель домой, хотя очень не хотела возвращаться в прежнюю жизнь.
        С вокзала она несла сумки с дефицитными продуктами, закупленными ею в Ленинграде. Впрочем, в то время все продукты были дефицитные.
        Из писем тети Маши ей было известно, что она и дядя Саша официально развелись, тот ушел к своей приятельнице Таньке, устроив при этом ужасающий скандал, обвинив в своей нелегкой судьбе жену, детей и особенно Олю. Он кричал, что именно после того, как это чудовище взяли в дом, дела пошли наперекосяк, ему, чтобы обеспечивать лишний рот, пришлось больше работать, он перенапрягался и по глупости заливал свою усталость водкой. Жена его не остановила. Вот так он и спился, по вине Оли, жены и, в принципе, собственных детей.
        Тетя Маша выгнала его из дома даже без вещей, и вскоре стало известно, что ему дали два года условно за попытку изнасилования подружки его новой супруги Таньки. По неизвестной причине суд оказался мягкосердечным, и дядя Саша, просидев пару месяцев в КПЗ, вышел на свободу, стал пить еще больше, при этом его характер менялся только в худшую сторону.
        Когда Оля подошла к дому, в котором когда-то жила, было около половины четвертого. Однако на лавках не оказалось ни одного человека, видимо, из-за жары все предпочли уехать на дачи или вообще в сезон отпусков проводить свободное время у моря.
        Дверь квартиры была приоткрыта. Ольга прошла в коридор, не понимая, что же случилось, и тут до нее донеслись какие-то крики. Стало ясно, что бывшие супруги выясняют отношения, однако эта ссора грозила обернуться чем-то непредвиденным.
        - Ты тварь, - громко говорила тетя Маша.
        Стоя в коридоре, Оля не захотела обнаруживать свое присутствие, тем более она слышала, что у ее приемной матери голос дрожит от злости. Именно от злости, а не от возмущения или страха. Такого Оля за ней никогда не наблюдала.
        - Да ты что, Машенька, - пытался возразить дядя Саша.
        Его голос можно было узнать с трудом. Он стал пропитым и прокуренным. Оля не видела приемного отца уже года два, поэтому представить не могла, как он деградировал.
        - Ну и что я такого сделал? - заговорил он, при этом его немного заплетающийся голос звучал все увереннее. - Ты, сука, моя жена и не посмеешь мне помешать. Пошла вон, мерзавка.
        После этого раздался сильный удар, кто-то вскрикнул.
        - Не смей бить ребенка! - воскликнула тетя Маша.
        Значит, там был еще кто-то, скорее всего, самая младшая, Тоня. Девочке уже исполнилось двенадцать лет.
        - Что хочу, то и ворочу, дорогуша! - засмеялся дядя Саша. Его смех звучал мерзко.
        - Что он с тобой пытался сделать, Тоня? - услышала Оля голос тети Маши.
        - Да ничего, я только воспитывал ее, - прохрипел дядя Саша.
        Раздались его шаркающие шаги, а потом крик бывшей жены:
        - Отпусти, немедленно отпусти!
        - Дура Танька меня выгнала, ты тоже. Но дети-то мои! Значит, я имею право жить здесь. И ты, тварь, не можешь помешать мне.
        - Ты выписан из этой квартиры, поэтому иди прочь!
        - Что ты сказала? - Раздался удар, потом еще один, не менее сильный. Женщина вскрикнула. - Повтори, лахудра, ты что промямлила? Я твой муж, и ты не смеешь выставлять меня на улицу!
        - Оставь маму! - раздался голос Тони. - Оставь ее! Мама, он пытался раздеть меня, он приставал ко мне! - закричала девочка.
        После этого наступило молчание. Оля, стоявшая в коридоре, прислонившись к стене, все поняла. Дядя Саша нисколько не изменился, более того, он стал настоящим чудовищем. Теперь он уже пристает к собственному ребенку с гнусными намерениями. Он, спившийся и полоумный, представляет собой опасность для близких.
        - Что, дочка? - спросила изменившимся голосом тетя Маша. - Он приставал к тебе, он…
        - Он стягивал с меня колготки! - закричала Тоня.
        - Не плачь, не плачь, - сказала мать успокаивающе. - А теперь иди в спальню и запрись там. Никого, кроме меня, не впускай. Иди!
        Было слышно, как девочка скрылась в смежной с гостиной комнате. Захлопнулась дверь.
        - Ну что, слышала? - сказал, смеясь, дядя Саша. - Вы теперь все мои! Эта дуреха сопротивлялась, как и тот приемыш. Что делаешь такую морду? Не знала? Да, я ее изнасиловал еще десять лет назад, а потом насиловал у тебя под носом каждую неделю. Ха-ха, сразу видно, что ты паршивая мать, не могла уберечь собственных ублюдков!
        - Что ты сказал?! - произнесла тетя Маша. Интонация ее голоса была замедленной, странной и какой-то неумолимо жестокой.
        - Что-что… Оглохла, что ли? Да, я насиловал и Ольку, и Тоньку тоже хотел, да ты не вовремя приперлась и мне помешала…
        Договорить он не успел. Оля услышала глухой удар, затем еще один. Потом раздался звук упавшего тела. Понимая, что произошло что-то ужасное, она вбежала в комнату.
        - Ты здесь, Оленька? - совсем по-будничному, словно ничего не произошло, спросила тетя Маша. - Проходи, ты поможешь мне избавиться от этого подонка.
        На полу лежало распластанное тело дяди Саши. За эти годы он похудел, превратился в седого старика с неухоженной бородой и резкими морщинами. Вся его голова была в крови, а рядом с телом валялась тяжелая хрустальная ваза, расколовшаяся на две части.
        Без слов Оля подбежала к человеку, которого она ненавидела многие годы. Теперь она должна оказать ему помощь. Но уже поздно. Дядя Саша был убит. На его макушке и правом виске зияли два огромных пролома, кость вошла в мозг. Помочь было невозможно.
        - Надеюсь, он мертв? - спросила тетя Маша.
        Оля молча кивнула. Не требовалось иметь диплом врача, чтобы понять это. Когда-то она хотела, чтобы он умер. И вот это случилось.
        - Ты слышала, что говорил этот мерзавец? - спросила ее тетя Маша.
        - Он сказал неправду, - ответила наконец Оля.
        Тетя Маша ничего не сказала.
        - И тебе не жалко его? Ты же убила его, мам? - спросила Оля, посмотрев на тетю Машу. Та только улыбнулась.
        - Совсем не жалко, так ему и надо. Но он точно умер?
        - Сомнений нет, ты проломила ему череп. Что же делать теперь?
        Тетя Маша улыбнулась еще раз. Ее глаза сверкнули, и она сказала:
        - Уж явно не каяться в грехах. Он причинял боль моим детям, а такое не прощается. Но я не хочу провести в тюрьме даже и дня за его смерть, мне надо поднять на ноги Тоню и других. Поэтому нужно замести следы, как говорят преступники в детективах. Ты мне поможешь?
        Сначала Оля не знала, что ответить, но потом поняла, что иногда убийство оправданно. Оправданно ли оно в этом случае, сказать с уверенностью не мог никто. Но что сделано, то сделано. Она не судья и не имеет права осуждать кого-то, тем более женщину, вырастившую ее, давшую ей очень многое. Настала пора хоть как-то расплатиться с ней за все добро.
        - Да, мама, - ответила Оля. - Я помогу тебе.
        - Ну и отлично, дочка! - сказала та, обняла ее и поцеловала. - А винить себя мы будем потом, сейчас надо подумать о детях, только о них.
        Они вместе смыли кровь с пола, тетя Маша отмыла вазу, завернула ее в старые газеты и сказала, что завтра утопит в каком-нибудь канализационном люке. Теперь оставалось главное - правдоподобно изобразить несчастный случай. Поэтому пришлось действовать на свой страх и риск. Они отнесли мертвеца к балкону и, предварительно убедившись, что за домом никого нет, перевалили его через перила и сбросили вниз. Тело дяди Саши с глухим стуком приземлилось на асфальт. Место за домом было тихое, туда редко кто заходил, поэтому труп могли обнаружить лишь через несколько часов.
        Потом тетя Маша позвала Тоню из спальни. Девочка спросила: «А где же папа?»
        - Он ушел, Тоня, - ответила та. - Но пора и нам.
        Все вместе отправились на вокзал, чтобы сымитировать, что они якобы встречали Олю с поезда. Когда через полтора часа они возвратились, у их квартиры толпился народ и милиция.
        - Мария, что произошло, что произошло, - кинулась к ней одна из местных сплетниц.
        - Что такое, Валя? - совершенно спокойно спросила тетя Маша.
        На ее лице не дрогнул ни единый мускул. Оля и сама чувствовала, что она тоже спокойна, словно и не была свидетельницей и соучастницей убийства.
        - Твой бывший-то, - запричитала Валя, - он пытался к вам по балкону залезть, да, видимо, пьян был. Сорвался и упал.
        - Он умер? - осведомилась тетя Маша.
        - Да, его только что увезли в морг.
        Тетя Маша повернулась к притихшей дочери:
        - Тоня, ты слышала, папа умер. Несчастный случай, какой кошмар!
        - Да, мама, - ответила та. В ее глазах не было страха. - Это несчастный случай.
        - Несчастный случай, - повторила и Оля. - Бедный папа!
        К такому же выводу пришло и следствие, не уделившее большого внимания смерти забулдыги и дебошира. Туда ему и дорога. Признали, что Александр Федорович Суворов погиб по собственной безответственности, пытаясь проникнуть в квартиру бывшей супруги и сорвавшись с седьмого этажа. Экспертиза была самая поверхностная, никто не заинтересовался, откуда в ранах на голове покойного мелкие осколки хрусталя. Мало ли что валяется на асфальте…
        Похороны устроили самые скромные. Оля пробыла дома еще неделю и затем уехала обратно в Ленинград. Учиться в мединституте после произошедшего она не могла. Теперь-то она знала, что специально тогда не выдавала свое присутствие в коридоре, подсознательно чувствуя, что дело идет к убийству. Ей хотелось, чтобы ее приемный отец умер. Так и случилось.
        Поэтому, забрав документы из института, она в течение года усиленно готовилась и на следующий год поступила на английское отделение Ленинградского университета. Еще долго она не могла прийти в себя, вспоминая убитого дядю Сашу и совершенно спокойное поведение тети Маши.
        Однако постепенно это событие стерлось из ее памяти, только иногда Оля размышляла, смогла бы она когда-нибудь пойти на убийство.
        Времени размышлять на эту тему становилось все меньше, она с головой ушла в учебу. Наставали времена перемен.
        Инна
        Советский Союз, 1964-1982
        Отец Инны погиб, когда ей исполнилось двенадцать лет. Но до этого были годы счастья. Инна вместе с родителями жила в одном из многочисленных военных гарнизонов на Дальнем Востоке. Ее отец, капитан второго ранга, был подводником и надолго уходил в плавание. Его походы могли длиться полгода, иногда даже девять месяцев, однако ее мама переносила все это стоически.
        Крупная и красивая женщина, всегда уверенная в себе, немного грубая и вечно в отсутствие отца курящая сигареты, говорила дочери:
        - Каждый сам выбирает свою судьбу, запомни это, Инна. И каждый несет за нее ответственность. Отец сделал свой выбор, ведь мы не можем спускать буржуям все то, что они творят в странах Азии.
        Она не то чтобы была ярой коммунисткой, но мощь державы, огромные субмарины с ядерными боеголовками ей, как и всякому другому, внушали гордость за Родину.
        Однако у Инны никогда не было с ней теплых отношений. Да, Инна делилась с ней некоторыми тайнами своей жизни и собственными переживаниями, но на самом деле она была дочкой своего отца.
        Когда тот, не так уж часто, иногда всего два-три раза в год, появлялся дома, Инна светилась от счастья, а отец, бывало, говорил двум сыновьям, что дочка растет настоящим солдатом.
        Однако после одного-двух дней его пребывания дома родители уезжали из военного городка куда-то на другой конец страны, к Черному морю, чтобы вместе провести неделю или две, которые выпадали до следующего рейда. И Инна оставалась одна.
        Но именно подобные мимолетные встречи с отцом приносили ей счастье. Все то время, пока он отсутствовал, Инна не отставала от своих братьев и других мальчишек - детей военнослужащих. Вместе со всеми она занималась спортом, училась стрелять, а на занятиях по политпросвещению лекторы пытались доказать им, что западная, в частности, американская, система порочна, что США загнивают и что СССР всего через два-три года догонит, а потом и перегонит Америку.
        Несмотря на то, что в задачи подводников входило охранять рубежи Родины, некоторые из них, разумеется, не громогласно, выражали свое мнение насчет такого прочищения мозгов. Однажды Инна была свидетелем разговора между двумя офицерами, точнее, один рассказал другому анекдот.
        - Слышал последнюю хохму? - спросил один другого. - Брежнев встает на заседании Политбюро и говорит: «Товарищи (тут офицер стал копировать сбивчивую и немного шамкающую речь Генерального секретаря)… Товарищи! Америка стоит на самом краю экономической пропасти, поэтому задача этой пятилетки - догнать ее и перегнать!»
        Странно, но другой офицер не выразил протеста, а только рассмеялся.
        Спустя несколько лет Инна поняла, что не все так хорошо и гладко в жизни, как это представляли лекторы на занятиях по политпросвещению. Когда она выбиралась в большой портовый город, расположенный недалеко от их военного городка, то там видела, что единственное, к чему стремились практически все жители, - это каким-либо образом провезти из Японии контрабанду, будь то сигареты, поношенная, но продаваемая по жутко высокой цене одежда и иногда автомобили. Причем промышляли этим в основном не обычные люди, а те, кто имел власть и был облечен большими полномочиями, - чиновники, таможенники, представители партии, посещавшие Страну восходящего солнца.
        Как-то Инна задала каверзный вопрос очередному лектору, полноватому усатому человеку, который часа полтора до этого вещал, что НАТО спит и видит, как атаковать рубежи нашей социалистической родины, что в Японии и Франции безработица по двадцать процентов, множество нищих, засилье капитала, а в СССР нет ни одного безработного, все свободны, сыты и счастливы.
        - Есть вопросы? - спросил он, вытирая свою лысину большим клетчатым платком.
        - Есть, - сказала Инна, даже не поднимаясь с места. В то время ей было одиннадцать лет. - Товарищ лектор, скажите, почему, если у нас все есть, люди в городе пытаются всеми возможными путями что-то провезти из-за границы? Но если там все загнивает и разрушается, то везти оттуда нечего. А ведь правда, и джинсы там лучше делают, и автомобили…
        Лектор не ответил, замяв вопрос, начав опять нудно распространяться насчет того, что наша страна богата и буржуазные государства не выдерживают с ней сравнения.
        Однако он сделал какую-то пометку в своем блокноте, и на следующий день маму Инны вызвали в школу. Так как школа располагалась на территории военного городка и все прекрасно знали друг друга, то директор, приятель отца и матери, не предпринял никаких мер против Инны.
        - Ты знаешь, - обратился он к матери Инны, - что твоя дочка вчера ввергла в шок лектора из Москвы? Он мне так и сказал, что мы в бастионе советских подводников растим новый диссидентствующий элемент. И потребовал принять меры. Но когда я ему прозрачно намекнул, что он и сам нечист на руку, например, скупил у нас на базаре пар сорок колготок, джинсы, огромное количество банок кофе, то он замолк. Однако все-таки я бы предостерег на твоем месте дочь так открыто выражать подобные мысли, ее отцу это когда-нибудь могут припомнить, недоброжелатели есть у каждого, поэтому поговори с ней.
        Мама поговорила с ней в тот же день, однако совсем не так, как ожидала Инна.
        - Знаешь, дочка, - сказала она, закуривая очередную сигарету и пуская в потолок дым, - ты задала тогда вполне закономерный вопрос. Но ответить на него не может никто. Поэтому лучше не высовываться, у нас таких не любят, особенно здесь, в армии. Хорошо, что ты не слепая, как большинство людей, но учти, что есть тут паршивцы, которые при желании могут отыграться на твоем отце, запомни это. И главное, как я тебе говорила не раз, если ты выбрала свой путь, то иди по нему без оглядки.
        Инна запомнила слова матери, поэтому больше не пыталась что-то спросить или возразить на очередной лекции. Она просто не ходила на них, что, разумеется, также учитывалось, записывалось в какие-то секретные папки и потом складировалось в архивах соответствующих служб.
        Ее старший брат, Анатолий, пошел по стопам отца, но выбрал не морской флот, а службу в сухопутных войсках. Мама, получавшая от него письма, перечитывала их по нескольку раз в день, однако, когда она была на людях, относилась ко всему со своей вечной саркастической улыбкой и как бы полушутя.
        Младший брат, Алексей, был Инне ближе, разница между ними составляла всего год.
        И вот пришло время, ранняя весна того злопамятного года, когда отец ушел в очередное плавание. Как потом вспоминала Инна, никто из домашних не испытал какого-то страха, ни у кого не было предчувствия, что они видят его в последний раз.
        Хотя именно в день начала похода к матери прибежала ее лучшая подруга Юля и, заливаясь слезами, сказала, что не хочет отпускать в плавание своего мужа, который служил на той же подводной лодке старшим помощником.
        - Ну что ты ревешь? - говорила мать, успокаивая ее. - Вот лучшее средство от стрессов, - и она достала свою фирменную настойку на кедровых орехах. - На, успокойся, не последний же раз провожаешь бойца.
        - Наденька, не могу я, - причитала тетя Юля, впрочем, она, как отметила Инна, всегда отличалась склонностью к истерикам. - Такое чувство, что больше его не увижу.
        - Что за глупости, - отрубила мама, - сколько раз уходили наши в океан и всегда возвращались. А ты такую истерику устроила. Как же твой пойдет, о чем будет думать все месяцы? Юлька, Юлька! Хотя бы постыдилась, надо было ублажать мужа по ночам, а ты наверняка все ночи в подушку проревела.
        - Ты что, - сказала Юля, - не слышала, что говорили насчет той подводной лодки? Она просто исчезла где-то около побережья Америки. Раз - и нет восьмидесяти человек. А из наших никто даже не признал, что лодка исчезла, вроде бы все в порядке…
        Мама ничего не ответила, так как подобные истории были известны всем. Но о них старались не задумываться.
        - Мысль о неудаче - начало неудачи, Юлия, - по-философски ответила ей мама. - Тем более, программу по катастрофам, учрежденную нашим родным правительством и, - тут она прошамкала, - нашим родным и дорогим Леонидом Ильичом, мы выполнили на три года вперед. Так что не беспокойся!
        - Ох, Надя, Надя, - рассмеялась Юля, выпивая еще одну рюмку настойки, - теперь ясно, в кого Инка пошла. Но все равно на сердце у меня как-то неспокойно.
        И только в апреле, когда от подводной лодки, на которой был отец, почти месяц не поступало никакой информации, а в штабе сухо и скупо говорили, что та выполняет особые задания и поэтому разглашать какую бы то ни было информацию о ней запрещено, поползли слухи, что субмарина пропала.
        Прошел еще один месяц, полный тревог, однако в информации родственникам опять отказывали, и только после того, как толпа женщин пригрозила обратиться с открытым коллективным письмом в Министерство обороны, в начале июля им сообщили, что подводная лодка за таким-то номером, имея на своем борту четыре боевых заряда межконтинентальных ядерных ракет, не вышла на связь с базой еще в марте, исчезнув где-то в океане.
        Больше никаких сведений не было, все молчали, никто и не заикнулся, что на борту, помимо ракет, находилось еще шестьдесят четыре члена экипажа.
        В тот же вечер мама напилась в первый раз. К ней пришла Юля и еще несколько женщин - жены тех, кто находился на этой подводной лодке, и они, практически не разговаривая, молча пили и настойку, и портвейн, и водку.
        Именно в тот день Инна поняла, что ее отец больше не вернется. Она переносила это труднее всех, хотя, может быть, мать, про которую она всегда думала, что отец ей если не безразличен, то относится она к нему холодно, тоже страдала. Через две недели, когда Инна заметила, что мама уж слишком часто собирается с подругами и пьет, она положила этому конец. Она прошла в комнату, еле освещенную торшером, где собрались будто не женщины, а тени вокруг стола, взяла бутылки и отнесла их на кухню.
        Ее остановил голос матери. В нем сквозило отчаяние:
        - Оставь, Инна, зачем ты взяла выпивку! Принеси обратно! Ты слышишь, что я сказала! Принеси!
        Однако Инна, повзрослевшая за эти недели, вместе с младшим братом отправила женщин по домам. Алексей, казалось, еще не до конца осознал, что произошло, тем более что официально ничего не было объявлено.
        Инна помогла маме добраться до постели, но та, несмотря на то, что была пьяна, не путалась в мыслях.
        - Не надо, Инна, - чуть ли не закричала мать, - не надо! Разве ты не понимаешь, что это она убила его?
        - Кто, мама? - спросила девочка.
        - Она, - зло ответила та. - Эта система!
        Помолчав, она добавила:
        - Глупо говорить, что я смирилась бы, если б он погиб, выполняя свой воинский долг. Но если бы никто не отшивал нас в штабе, если бы никто не смотрел презрительно и с отвращением на нас, жен погибших подводников… Да, не спорь! Погибших! Но даже в этом советская власть отказала мне - считать мужа погибшим! Они не хотят позориться перед миром, нанести ущерб своему военному престижу и официально объявить, что подводная лодка затонула где-то в океане. Как же, мы не можем демонстрировать свои ошибки, мы же непобедимы, - так думают ЭТИ. Поэтому считается, что лодка просто пропала, ушла и не вернулась в порт…
        - А может, - начала Инна, - у них поломка, и они просто задержались, может, это спецзадание?
        Мама впервые за многие годы обняла ее и сказала:
        - Нет, Инна, мы должны смотреть правде в глаза. Горючее у них кончилось уже три месяца назад. Они погибли…
        Тут впервые Инна увидела, как ее мама, которую она всегда считала сильной, плачет. Это были слезы отчаяния, она оплакивала не только того, чьей женой была двадцать лет, она оплакивала всю свою жизнь.
        Инна не успокаивала ее, понимая, что сказать нечего. Она еле сдержалась сама, чтобы не присоединиться к матери. Однако надо быть сильной. Всегда сильной. Всегда…
        Прошло около полугода, когда Инна наконец-то заметила перемены к лучшему в поведении матери. Та, до этого постоянно пребывавшая в сумрачном настроении, замолкавшая на полуслове и все еще питавшая какие-то нелепые надежды, теперь окончательно смирилась с мыслью, что муж погиб. После этого, словно компенсируя месяцы бесполезных слез и апатии, она принялась требовать отовсюду хотя бы официального подтверждения, что подлодка, где находился ее муж и другие члены команды, затонула в океане.
        Она даже возглавила Комитет жен погибших подводников, стала его председателем и принялась бомбардировать Москву и область письмами, жалобами, записывалась на прием к каждому мало-мальски значимому чиновнику. Это никак не могло понравиться властям. На митинге, посвященном Седьмому ноября, один из крупных чинов заметил, что Родина помнит своих героев, а когда присутствовавшая на этом помпезном мероприятии мама попыталась что-то возразить, ее просто вытолкали вон.
        Наконец настал день, когда к ним пришел заместитель начальника военного городка, чтобы побеседовать и образумить ее.
        - Проходи, Виктор, - сухо сказала ему мать.
        Инна была в соседней комнате, предполагалось, что она занимается уроками. На самом деле ее успеваемость оставляла желать лучшего, но и учителя, и ученики старались не трогать ее из-за бешеного, вспыльчивого характера, который, прорвавшись однажды сквозь флегматичность, мог привести к трагедии. Брата Алексея не было дома, гибель отца он переживал тяжело, но это быстро прошло. Теперь у него появились друзья и подруги, и он по вечерам проводил время с ними.
        - Ну что тебе сказать, Надежда, - произнес заместитель начальника после некоторой паузы. - Я сделал все, что мог.
        - И что же именно, Виктор? - спросила та ровным голосом. Затем раздалось чирканье спичек. Инна поняла, что мама закурила. Теперь ей не хватало и двух пачек в день, но на все уговоры дочери бросить это занятие она отвечала отказом, говоря, что так ей легче. Инна знала, что такой ровный тон предвещает бурю.
        - К сожалению, ничего не удалось добиться, - ответил Виктор. - Но ты не отчаивайся, пенсию вам будут платить, вот только вопрос с жильем не урегулирован…
        - Так, так, - произнесла мама, - значит, вы собираетесь выселить нас? Нас, жен и детей тех, кто по вашей милости теперь в стальном гробу гниет где-то на глубине трех километров?
        - Ну не надо так, - мирно попросил ее Виктор.
        Мама захотела что-то возразить, но ее заставил остановиться на полуслове приступ кашля. Инна обеспокоенно припомнила, что это уже не первый раз, прямое следствие чрезмерного курения.
        - Не надо! - услышала она ее голос. - Мне лучше, лучше! И это тоже из-за вас, из-за вашей тупости, из-за вашей бюрократии…
        - Хорошо, - не выдержал заместитель начальника. - Я не для того пришел, чтобы выслушивать твои обвинения. Совсем не для того. Учти, Надежда, несмотря на то, что мы с покойным твоим мужем учились вместе и друзьями были, я против воли партии и товарищей не пойду.
        - И что же партия вместе с товарищами предложила, что вы там выработали, на собрании? - спросила мама. Кашель по-прежнему не оставлял ее. - Единственное, что я могу предположить, - это выселить нас, иждивенцев, с территории городка.
        - Все не так, как ты себе представляешь, - ответил Виктор. - К нам прибывают новые кадры, военные с женами, им требуется жилье, и, соответственно…
        - Мы должны выметаться отсюда, все понятно, - сказала мама. - Интересно, эти молодые кадры подозревают, что вы ради идиотского престижа, ради какой-то мертвой идеи так же легко отправите их ко дну и от мертвых затем откреститесь, а жен с детьми выгоните к чертовой матери? Они знают, что вы такие сволочи, Витя?
        - Перестань! - оборвал ее заместитель начальника. - Свои штучки алкоголички держи при себе! Если бы вели себя по-человечески, права не качали, на нас телеги не писали, то вас бы оставили, а так никому вы, сучки, здесь не нужны, ты это хорошо поняла?
        - Я - хорошо, - ответила мама, снова чиркнув спичкой. - Что отворачиваешься, подводник? Бережешь легкие? Ты, кстати, когда в море последний раз выходил, небось лет десять назад, а так окопался в горах бумажек и стратегических планов? Знаешь, что я тебе скажу? Мне терять больше нечего, есть тут пара корреспондентов из западных журналов и газет, а один вроде бы на «Голос Америки» работает. Слышал о такой волне, Витя? Так вот, если вы нас отсюда выбросите, то весь мир узнает, какое брехло товарищи Брежнев и Устинов и все военное командование, как оно легко кидает своих людей и даже не выделяет их вдовам и детям угла в казарме.
        - Ты это оставь, Надежда, я говорю по-хорошему, - произнес с угрозой заместитель начальника городка. - Сделаешь так, тебе придется очень туго, и не только с квартирой. И поедешь в свой Израиль, - с ударением на последнем слоге завершил он. - Подумай о старшем сыне, карьеру ему испортишь, да и младшенькие небось хотят учиться в каком-нибудь вузе, а вот если у них мамаша будет сидеть за клевету или, того хуже, шпионаж, то их возьмут разве что помойки чистить.
        Послышалось, как чиркнула еще одна спичка. Это была третья сигарета за десять минут.
        - Приму к сведению, Витя, - ответила мама. - Не забыл еще про хорошие времена, как мы вместе начинали, как ты был лучшим другом моего мужа? Видимо, забыл. Спасибо за дружеский совет, приму к сведению. Постой, вот что еще. Давно хотела тебе сказать, но все время пыталась переубедить себя, что это не так…
        Тут ее голос взвился вверх, она закричала:
        - Ты гнида, Витя, гнида, понимаешь? Ты не его предаешь, ты себя предаешь. Вот так же сдохнешь, и твоих попрут.
        - Я так не сдохну, - ответил тот, хлопая дверью.
        Инне пришлось снова успокаивать маму, та, прежде всегда уравновешенная, в последнее время сильно изменилась и издергалась. Взяв еще одну сигарету, она сказала:
        - Ну что, Инна, убедилась, как они нас любят? Использовали и выбросили. Как последнюю шлюху. Запомни, верить этой власти нельзя, обманет, подомнет под себя и сожрет.
        Успокоившись, она добавила:
        - А может быть, и правда в Израиль, - с ударением на последнем слоге, - махнуть?
        После этого разговора Инна почувствовала, что отношение в школе к ней тоже переменилось. В классе ее если и уважали, то только за то, что она могла постоять за себя, причем Инниной силе и ловкости мог позавидовать каждый сверстник. Но, задавшись целью избавиться от тех, кто недоволен режимом, власти стали претворять это в жизнь. Скоро из Комитета жен погибших подводников почти никого не осталось, бывшие подруги перестали ходить к ним в гости, зато семьям было позволено по-прежнему жить в городке. Инна видела, что мама не винила знакомых, у женщин были дети, и они делали то, что считали нужным. Но сама она решила не сдаваться. Те, кто бросил ее мужа, предал и просто забыл, вычеркнув из списков, по ее мнению, должны заплатить.
        Первые признаки того, что буря надвигается, Инна заметила, заканчивая девятый класс. Ей ясно указали на то, что ее знания минимальны, учиться дальше не имеет смысла, одним словом - что она тупица.
        Инна знала, что учителя тоже люди подневольные, но некоторым, казалось, доставляло особое удовольствие исполнять приказы сверху и «топить» неугодную ученицу.
        И именно в этом возрасте Инна впервые поняла, что может нравиться. От отца она унаследовала рыжеватые волосы, которые теперь вились, спадая ей на плечи. Спортивная фигура одновременно была женственной, а от ежедневных тренировок она только приобрела еще более идеальные формы. Некоторые одноклассники уже пытались оказывать Инне знаки внимания, но она не реагировала на них. Как и всем, ей хотелось любви, однако то, что она наблюдала вечером в заброшенных местах городка или в подъездах пятиэтажек, расположенных рядом, было грубо, примитивно и противно.
        Она вовсе не была ханжой. Инна помнила наставления мамы, что свои недостатки надо использовать против своих врагов, а не против себя. Если, конечно, считать привлекательность недостатком.
        Как-то раз, во время очередного смотра, к ним в городок приехала важная комиссия, возглавляемая каким-то сановным контр-адмиралом, жирным и с большой проплешиной на башке. Одним из объектов, которые посетили проверяющие из Москвы, стала школа, где, разумеется, был проведен показательный урок истории с картой военных действий, вывешенной на доске, с цветущим учителем, от волнения неправильно выговаривавшим слова «контрудар» и «рекогносцировка».
        Адмирал занял место на первой парте, вроде бы внимательно следя за объяснениями историка и заученными и нудными ответами отличников и хорошистов, которых учитель якобы наугад выбирал из тех, кто тянул руки и опять же якобы страстно хотел ответить на поставленный вопрос. На самом же деле Инна с самого начала заметила, как похотливый взгляд этого адмирала скользнул по классу, причем задержался именно на ней. Она знала таких мужчин - некрасивых, переживающих последний всплеск сексуальной активности перед полной импотенцией, жирных, облеченных большой властью. Такие встречались и в городе, они проносились по центральным улицам в длинных черных «ЗИЛах» или «Волгах», перед ними все были обязаны расступаться. В общем, начальство. Те, от кого зависит судьба многих людей.
        - Великолепно, великолепно, - похвалил адмирал урок, к концу которого он чуть было не заснул. - Сразу видно, что вы воспитываете в школьниках настоящий дух военного братства и доблести нашей армии. А теперь я хотел бы познакомиться с классом, с теми, кто придет нам на замену лет через двадцать-тридцать.
        Инна про себя хмыкнула, думая, что этот старый пень слишком много времени отпускает себе для активной деятельности.
        Свита, состоявшая из молодых, но тоже уже жиреющих штабных офицеров, тихо зашумела:
        - Макар Ильич, нам надо на прием в облисполком, и вообще, это не предусмотрено…
        - Замолчать! - по-военному лаконично отрубил Макар Ильич, не терпевший возражений. - Как говорит Леонид Ильич, главное - это наши дети, поколение двадцать первого века. Я быстро, только познакомлюсь с классом.
        Было видно, что его особенно заинтересовали девушки, он подходил к каждой, спрашивал, кем она хочет быть, а при этом его маслянистые глазки ощупывали фигуру, мысленно раздевая.
        Когда он приблизился к Инне, на его когда-то привлекательном лице, теперь изборожденном морщинами из-за излишеств и сидячего образа жизни, отобразился живейший интерес. Он, казалось, даже подтянулся.
        - А тебя как зовут, деточка? - приторно спросил он. Тут же суетился историк, бормоча, что вот здесь отличница Лена, тут чемпионка школы по шахматам Катя.
        - А это Блажко, - бросил он, только взглянув на Инну. - Так сказать, недоглядел педагогический коллектив. Троечница, и вообще…
        - Что значит «вообще»? - рявкнул адмирал, беря своей горячей ладонью руку Инны. - Товарищ преподаватель, как зовут девочку, или вы, как в царские времена, по фамилии тыкаете?
        - Инна, - прошелестел учитель, пропадая за плотной толпой свиты, обступившей девушку и адмирала.
        - Давно бы так, - кивнул тот. - И запомните, если ребенок плохо учится - это вина преподавателя, не все объяснил, не все рассказал. Инна, - обратился он к ней, - ты, наверное, спортсменка и комсомолка, только вот не отличница, кем хочешь быть?
        - Гляциологом, - ответила та, видя, что старик уже мысленно начал насиловать ее. Свита и сам адмирал рассмеялись, из присутствующих никто не знал, что такое гляциолог и с чем это едят.
        - И красива, и умна, а вы говорите, троечница, - протянул адмирал. Потом он кивнул одному из своих подчиненных, высокому офицеру с надменным выражением лица. Тот, опустив глаза, пошел к выходу.
        Адмирал поспешил на прием в облисполком.
        Когда он скрылся, историк начал занудно ругать Инну за то, что та посмела нахамить важному гостю, ей это не простится, это еще один шаг в пропасть…
        - Да летите вы туда сами со своей историей, - сказала она и под ехидные и изумленные взгляды одноклассников, собрав вещи, убежала с урока. Ей было все равно, к чему приведет ее поступок, но терпеть угрозы она не могла.
        Урок еще не кончился, в коридоре было пустынно, там находился только один человек - тот самый офицер из сопровождения почетного гостя. Увидев девушку, он улыбнулся и подошел к ней.
        - Инна, - обратился он к ней, - подожди секунду, у меня есть к тебе дело.
        Инна остановилась. Она видела, как глаза этого мужчины тоже пожирают ее фигуру, замирая на выпуклостях бюста, который она вопреки правилам школы обтягивала модной водолазкой. Она сразу поняла, в чем дело. По глазам офицера было видно, что он хочет ее.
        - Макару Ильичу понравилось твое остроумие, - сказал он. - Кстати, хорошо, что пока в коридоре никого нет, есть время поговорить. Понимаешь… - Его глаза опять скользнули по ее фигуре, а Инна в ответ уставилась ему прямо в ширинку, офицер беспокойно посмотрел вниз, а потом придвинулся ближе. - Понимаешь, - проговорил он, - всегда есть шанс получить что-то очень выгодное в обмен на… И Макар Ильич хочет… Я вижу, ты девушка понятливая, так вот…
        - Он хочет, чтобы я переспала с ним, - спокойно сказала Инна, глядя в глаза офицеру.
        Того нисколько не смутили столь откровенные слова, он продолжил:
        - Хорошо, что ты на самом деле сообразительная. Учти, за это ты можешь получить многое.
        - Макар Ильич тоже - лет семь тюрьмы за совращение малолетней и изнасилование, - нежно ответила она. - Не пугайтесь, это тоже мое остроумие. Но учтите, что за все надо платить, бесплатно, «на благо Родины», не получится. У меня свои условия.
        - Конечно, - заверил ее офицер. - Люблю умных. Может, после старика зайдешь и ко мне?..
        - Говорите, где и когда, - оборвала его Инна. Это был торг, она продавала свое тело, желая в виде платы получить право остаться в городке. Податься им с матерью и братом было некуда. А Макар Ильич, если его как следует ублажить, решит все в два счета. Не надо упускать свой шанс.
        - Так что насчет нас? - осведомился офицер, которого в Москве наверняка ждала жена с парой детишек. Но в командировке как не разгуляться?
        - Вам нечего мне предложить. Кстати, я же сказала, что хочу стать гляциологом, а не гетерой, так что у нас с вами ничего не получится, - произнесла Инна, записывая номер комнаты в элитной гостинице в центре.
        В этот момент прозвенел звонок, и из классов высыпали орущие дети. Началась перемена.
        Вечером, когда уже стали сгущаться сумерки, она пошла к гостинице для высоких гостей, в которой остановился Макар Ильич. Оказалось, внутри этот отель разительно отличается от чопорного внешнего вида - тут и там сновали горничные, похожие больше на девиц легкого поведения, откуда-то сбоку доносилась музыка, причем такая, которую не одобряло родное правительство. Это был ночной бар, где, как выяснилось, полно не только партийных чинов, весело проводящих время в командировке, но и различного рода спекулянтов, фарцовщиков, тех, кто умеет вовремя и подешевле достать для «слуг народа» какой-нибудь пустяк - шубу для жены, аккумулятор для «Мерседеса» или колечко с бриллиантом.
        - Вы куда прете? - спросил ее администратор гостиницы с воинственной интонацией.
        - Мне в номер двести пятьдесят четыре, - ответила Инна. В этот вечер она выглядела еще более сексуально и соблазнительно, чем всегда. - К Макару Ильичу.
        Администратор по внутреннему телефону связался с номером, что-то сказал, потом расплылся в улыбке и, повернувшись к Инне, произнес:
        - Пажалста, так сказать, проверки на дороге. Счастливого вечера. - И его бегающие глаза уперлись ей в грудь.
        На лифте она поднялась на шестой, самый элитный этаж, где проживали только VIP-персоны. Номера здесь были просторнее, в коридоре сидела немолодая тетка, читавшая какой-то заграничный журнал. Увидев ее, она отложила его в сторону, и Инна заметила, что это порнографическое издание с обнаженными красавцами.
        - Вы к Макару Ильичу? - уточнила тетка, сверкая золотом зубов. - Вас ждут…
        Девушка подошла к двери красного дерева и постучала. Раздалось какое-то шуршание, и дверь плавно открылась. На пороге ее приветствовал сам Макар Ильич. Он был по-домашнему облачен в длинный махровый халат, через который выпирало его пузо и в вырезе виднелась волосатая грудь. Увидев Инну, он широко улыбнулся:
        - Ага, будущий, как ты сказала? Гинеколог?
        - Гляциолог, - поправила его Инна и прошла внутрь. Роскошный номер состоял из двух комнат, в одной располагался кабинет адмирала, в другой была его спальня. Именно в последнюю комнату он и провел Инну.
        В спальне был сервирован небольшой стол, на нем красовались дефицитные продукты и не менее дефицитное иностранное спиртное.
        - Ты что будешь, у меня есть виски или, может быть, предпочитаешь ликер? - спросил он у Инны, наливая что-то в рюмки.
        - Предпочту сок, если у вас имеется, - ответила она. - Я веду здоровый образ жизни.
        У контр-адмирала был и сок, используемый им, конечно, для того, чтобы запивать водку. Через несколько минут, когда он успел порядочно принять на грудь, раскрасневшись и часто задышав, он повернулся к Инне и произнес:
        - Ну что, деточка, надеюсь, ты поняла, зачем пришла ко мне?
        Он уже был готов повалить ее на кровать, но Инна остановила его:
        - Товарищ контр-адмирал, один из ваших подчиненных, который заманил меня к вам, сказал, что это будет честная торговля. Я отдаю вам свое тело, а вы тоже делаете мне подарок.
        - Разумеется, хорошая ты моя, - засуетился Макар Ильич. - Что ты хочешь, говори. Могу подбросить тебе деньжат или кое-какие шмотки, такие, что их даже в Москве днем с огнем не отыщешь.
        - Я предпочитаю дом, Макар Ильич, - ответила Инна. Она понимала, что тот с каждой секундой распаляется больше и больше, но именно из-за этого он должен пойти на ее условия. - Меня и мою семью выгоняют из собственного дома. После того, как отец пропал с подводной лодкой, никто не хочет связываться с вдовами и их детьми.
        - Хорошо, хорошо, - пообещал Макар Ильич. По его лицу было видно, что ему не до того. - Давай начнем, потом все выясним.
        - Нет, мы выясним все с самого начала, - оборвала его Инна.
        Она села в кресло, положив ногу на ногу, так, чтобы контр-адмирал мог пожирать ее глазами, но не более того.
        - Позвоните и отрегулируйте этот вопрос немедленно. Мужчины любят забывать свои пылкие обещания после того, как получат свое.
        Макар Ильич чертыхнулся, но все-таки взял трубку телефона. Хватило одного звонка и пяти фраз, чтобы урегулировать проблему. Теперь же, положив трубку, он выглядел победителем.
        - Ну что же, товарищ контр-адмирал, - сказала Инна. - Вы честно выполнили свое обещание, теперь дело за мной!
        Она подошла к нему и положила руки на его жирные плечи. Макар Ильич кинулся на девушку, мусоля ее своими губами, сжимая ее груди и кусая за живот. Он скинул халат, оказалось, что контр-адмирал под ним голый. Теперь он предстал перед Инной во всей красе. У нее он вызывал только отвращение, свою первую ночь она представляла совсем иначе.
        - Как я тебя хочу, Инночка, - бормотал Макар Ильич, повалив ее на кровать. - Ты так похожа на мою младшую внучку Свету, нет, ты в десять раз красивее! - И он начал стаскивать с нее водолазку.
        Инна не испытывала ни возбуждения, ни страсти, вообще ничего. Однако, чтобы честно отработать квартиру, она стала изображать экстаз и восхищение неземными ласками старого моряка.
        После совокупления Макар Ильич еще несколько минут лежал на ней, восхищаясь и приговаривая, что такого с ним не было давно. Инна хотела спросить - чего именно? Того, что его половой акт дошел до благополучного финала? Но удержалась. Потом она покинула его и пошла в душ смыть с себя следы первой страсти. Макар Ильич хотел последовать за ней, но оказалось, что возраст берет свое, его лимит на этот вечер был исчерпан.
        Через несколько дней, когда высокая комиссия отбыла обратно в Москву, их снова навестил заместитель начальника военного городка. Матери Инна, разумеется, ничего не сказала. Та ни в коем случае не приняла бы подобной жертвы и не осталась бы в доме, узнав, что ради этого дочь переспала с контр-адмиралом. Но Инна понимала, что вступает в самостоятельную жизнь, в которой многого нельзя добиться обыкновенными способами. Нужно знать, на что клюют власть имущие, и давать им это, добиваясь своих целей.
        - Э, - начал с запинки Виктор, - я по тому самому делу.
        - Ну и чем ты можешь нас порадовать? - спросила его мама, как всегда закуривая.
        Инна в последнее время заметила, что мама перестала кашлять. Это было обнадеживающим признаком, значит, ничего серьезного с ее здоровьем не происходит. Выглядит она, правда, не совсем хорошо - слишком бледна и часто устает, но это скорее последствие стресса от потери супруга.
        - Мы, посовещавшись, - заговорил Виктор, - решили, что выселять тебя и твоих детей, детей нашего павшего товарища, было бы делом, недостойным советского флота. Поэтому начальство пошло вам навстречу, разрешив остаться на территории военного городка до особого распоряжения.
        - Это значит, что вы можете выкинуть нас отсюда по первой своей прихоти, - опять начала мама. Внезапно у нее снова возник приступ кашля, более глубокого и сухого, но она быстро с ним справилась.
        - Раз мы пошли на уступки, должна и ты понять, что не можешь жить за наш счет и ставить нам же палки в колеса, - ответил Виктор. - Гнать тебя никто не собирается, но учти, больше никаких поисков истины, хватит!
        Мама так и не поняла, почему руководство смягчилось, и приписала это себе.
        - Вот видишь, дочка, - сказала она Инне вечером, - они испугались, что я пойду к зарубежным корреспондентам и весь мир узнает о том, какие они заботливые, наши начальнички.
        - Конечно, они испугались именно этого, - ответила Инна, обнимая ее. - Ты у меня молодец.
        Склонившись над ее головой, она заметила, что мать начинает седеть. А это означало, что бороться за жизнь предстоит ей самой.
        Несмотря на все угрозы, Инна смогла продолжить свою учебу в девятом классе. Она не знала, что именно смягчило позицию руководства, скорее всего, то, что видный деятель Министерства обороны из Москвы, восхищенный Инной, оказывал ей свое покровительство даже издалека.
        Инна поняла, что стать обыкновенной проституткой, которая спит с каждым, кто хоть как-то может улучшить ее положение, она не должна. Подобных женщин на улицах портового города она видела уже многие годы, все они спивались, рано старели, получали от моряков или иных клиентов какие-нибудь болезни, становились объектом травли со стороны милиции. Такого она не хотела.
        Ей требовалось большее. Если у нее есть великолепное тело и мозги, то надо приложить все усилия, чтобы выбиться наверх. А для этого придется постараться, ведь времени у нее в запасе максимум лет десять-двенадцать. До тридцати она должна достигнуть всего. И этим всем был даже не Макар Ильич, она не хотела становиться просто любовницей, девочкой по вызову экстра-класса. Надо стараться подняться на самый верх лестницы. Для этого, конечно, придется жертвовать и собой, и особенно другими, но она была готова.
        Инна рассудила правильно. В их городе нашлось много влиятельных людей, которые приходили в экстаз, только увидев ее. Что же будет твориться с ними, если они переспят с ней? Однако она поняла, что требовать надо не после, а до, потому что после секса никто уже не помнит, что пообещал смазливой девушке.
        А еще надо соблюдать меры предосторожности. Инна не хотела стать матерью в шестнадцать лет, кроме того, никто в военном городке не должен узнать о том, чем она занимается. На их мнение ей было наплевать, но братьям и маме будет больно узнать, что их сестра и дочь не стесняется ради достижения своих целей торговать собственным телом. Она не собиралась быть любовницей молодого лейтенанта, он не мог бы ей ничего предложить. Инна давно поняла, что в этом мире существуют только две вещи, перед которыми все преклоняются, - деньги и власть.
        В школе за ней пытались ухаживать сразу несколько ребят, но Инна дала им понять, что они ей неинтересны. Часто люди, чьего общества она искала, те, кто был облечен властью, имели толстые животы, лысины и являлись скрытыми садистами, но это не останавливало Инну. Главное - начать.
        Вторым ее любовником стал секретарь райкома КПСС некий Дмитрий Викторович. Это был еще достаточно молодой, где-то лет сорока пяти, мужчина, фигура которого уже утратила на спецпайке свои некогда стройные очертания. Инна поняла, что начинать надо не с самого дна, не со всякого сброда, но и на самый верх она пока соваться не могла. Она встретилась с ним на «своей» вечеринке.
        Три месяца, которые она провела с секретарем райкома, пролетели незаметно. За это время она смогла познакомиться с массой влиятельных людей города и края, причем со многими в неформальной обстановке. Инна ничего не требовала от Дмитрия Викторовича, тем не менее, словно невзначай, она упомянула, что ее семья живет в крайне плохих условиях. Но инициатива все равно исходила от него, и вскоре он сообщил, что у него есть возможность предоставить им трехкомнатную квартиру в новом доме на окраине города. Инна, понимая, что с каждого надо брать по-разумному, согласилась и отблагодарила Дмитрия Викторовича новым всплеском страсти.
        Это был только первый шаг, и она не собиралась долго развлекать простого секретаря райкома, тем более что лимит его могущества оказался фактически исчерпан. Но обменять его следовало на кого-то стоящего, и притом так, чтобы он не затаил на нее обиду. И удачный случай подвернулся во время очередной псевдоримской оргии, которая раз в неделю, на выходные, устраивалась в чиновничьих коттеджах.
        Дмитрий Викторович уже прилично набрался и был в хорошем расположении духа. На его даче развлекались еще какие-то мелкие сошки со своими любовницами. Выпив очередную порцию то ли виски, то ли бренди, он сообщил Инне:
        - Крошка моя, к нам сейчас приедет Борис Спиридонович, надеюсь, он тебе известен?
        Инна прекрасно помнила, что главное для любовницы - быть глупой и не соваться в дела. И не показывать, что она умнее своего мужчины. Разумеется, она имела представление о том, кто такой Борис Спиридонович, потому что давно изучила иерархию всего реального и теневого начальства в крае. Борис Спиридонович являлся директором крупнейшего в стране, а также во всей Европе комбината по выплавке алюминия, который находился на территории их области. Он был человеком номер три среди наиболее влиятельных людей края. Это было как раз то, что нужно.
        Однако, мило похлопав ресницами, Инна ответила:
        - Кто это, Дима, я не знаю, расскажи!
        Дмитрий Викторович сообщил ей и новую информацию. Например, Бориса Спиридоновича решили выдвинуть депутатом в Верховный Совет, а это означало… Это означало, что пути вели уже на самый вверх, в Москву. Такой случай она не должна была упустить.
        Директор алюминиевого завода оказался неказистым и маленьким мужичком, совсем не таким импозантным и представительным, как ожидала Инна. Он выглядел много моложе своих шестидесяти с небольшим лет. Приехал он с двумя девицами, грудастыми и голосистыми и уже порядком пьяными. Они явно надоели ему. И это было очень хорошо.
        Когда вся компания основательно набралась, а потом каждый уединился с той, которая ему приглянулась, в одной из комнат дачи, Инна увидела, что Дмитрий Викторович удалился с двумя красавицами, прикатившими вместе с Борисом Спиридоновичем.
        Сам он находился в гостиной и умудрялся просматривать какие-то бумаги. Инна поняла, что он не такой простой тип, как Дмитрий Викторович, притом достаточно опасный, и просто так кидаться к нему на шею она не может, он примет ее за обыкновенную шлюху и пошлет куда подальше. Поэтому пришлось импровизировать на ходу.
        Одевшись и причесавшись, чтобы выглядеть эстетично и нетронуто среди хаоса и разврата, царившего в коттедже, она отыскала в большой библиотеке Дмитрия Викторовича книгу, посвященную как раз тому самому алюминиевому комбинату, и с невинным выражением лица прошла в гостиную.
        Борис Спиридонович, не видевший ее до сих пор, так как она намеренно не появлялась перед ним в полуголом и угарном виде, только поднял свои маленькие глаза, заключенные в роговые очки, презрительно оглядел ее и продолжил молча читать.
        Инна была для него очередной хозяйской забавой, распутной девчонкой, совершенно не образованной и темной. Как видно, красота и сексуальность для него не были первостепенными достоинствами.
        Инна скромно села в кресло и принялась читать книгу. К сожалению, она оказалась изданной лет пятнадцать назад, и там была фотография старого директора, но Борису Спиридоновичу знать об этом не полагалось. Инна громко воскликнула и потрясенно уставилась на него своими большими, по-детски чистыми глазами.
        Тот поднял голову и спросил холодно:
        - Девушка, что-то случилось?
        - Но этого не может быть! - воскликнула Инна, удивляясь собственному пылу и восторгу. - Вы же Борис Спиридонович Краснов, директор нашего прославленного комбината по производству алюминия.
        - Да, - сухо ответил он.
        - Это ведь ваша фотография дана в этой книге, - сообщила Инна, поднимая книжку вверх. - Потрясающе, я встретила человека, который так мне нужен!
        На книгу Борис Спиридонович отреагировал гораздо активнее, наверное, он был не прочь взглянуть на свой портрет, но удержался, не снисходя до общения со шлюхой.
        - Борис Спиридонович, - продолжала Инна, видя, что тот оказался падок на лесть. Если мужчину прельщает не секс, так известность. Всегда найдется, чем его зацепить. - Разрешите представиться. Дмитрий Викторович не говорил обо мне? Я его племянница, Инна. Учусь на журналистском отделении университета, и в задачи моей практики входит написание большого репортажа о выдающихся деятелях нашего края. Я считаю, вы самая подходящая кандидатура для моей будущей статьи.
        Борис Спиридонович отложил портфель с бумагами и заинтересованно посмотрел на Инну. Она оказалась не шлюхой и к тому же неглупой. И еще она могла написать о нем статью, а именно стремление к известности, желание видеть свой портрет в каждой газете было ахиллесовой пятой директора комбината.
        - Ну что же, Инна, я мог бы вам дать кое-какие наметки для этой статьи, - сказал он. - Например, о том, как я сделал себя…
        - Чрезвычайно интересно, - подхватила Инна. - Наверное, вам пришлось преодолевать огромные препятствия, многому учиться, чтобы стать тем, кем вы являетесь сейчас?
        Борис Спиридонович понял, что эта девушка - именно та, которая нужна ему. Жена старая, некрасивая, интересуется только внуками, шлюхи, с которыми он иногда спит, грубы, тупы и жадны до денег. Их совершенно не интересует он как человек, и это обиднее всего.
        - Разумеется, - с достоинством ответил Краснов Инне. Внезапно он увидел, что она чертовски привлекательна. - Родился я…
        Они беседовали около полутора часов, пока не стали появляться другие участники веселья. Инна внимательно слушала Бориса Спиридоновича. Не то чтобы она увлеклась, но, если она хочет стать его любовницей и иметь на него влияние, надо жить его интересами.
        Ловко сумев избегнуть разоблачений со стороны Дмитрия Викторовича, который в два счета мог сказать, что она никакая не племянница ему и тем более не журналистка, Инна попеняла секретарю райкома за тех двух девиц, которые его привлекли. В тот же вечер они мирно разошлись, причем Дмитрий Викторович считал, что инициатором разрыва был он, а Инна не лишала его иллюзий. Единственное, о чем она его потом попросила, - это поддерживать легенду о том, что она учится на факультете журналистики. Тот согласился, и Инна полностью переключилась на Бориса Спиридоновича.
        В течение месяца она исправно посещала его кабинет, и единственное, чем они там занимались, - это предавались воспоминаниям о том, как Борис Спиридонович стал великим человеком. Чтобы оправдать свои визиты, Инне пришлось охмурить главного редактора одной из местных газет, что было несложно, и в результате огромная статья с портретом Героя Социалистического Труда, кавалера ордена Ленина и т. д. и т. п., то есть Краснова Б. С., вышла в свет. Инна вечером принесла эту статью в кабинет к Борису Спиридоновичу, тщеславие того было удовлетворено, и дали о себе знать иные желания. Он достал бутылку французского шампанского, чтобы отметить успех. Инна заверила, что своим успехом она обязана только ему, его яркой личности, которой была посвящена передовица, и Борис Спиридонович сдался. Таким образом, Инна стала его любовницей.
        Однако Краснову, в отличие от других, того же Дмитрия Викторовича, был нужен не столько секс, сколько понимание, уважение и время. Время для того, чтобы он мог поведать о своей жизни.
        Оказалось, что он довольно щедр. Инна, которая поначалу сама не знала, что именно может дать ей Борис Спиридонович, пришла в восторг, когда он преподнес ей какую-то золотую безделушку. С этого и началось. Жена перестала для него существовать, и с тайным ужасом Инна поняла, что Борис Спиридонович никогда не отступится от нее по собственной воле. Несколько раз он заговаривал с ней о том, что хорошо бы развестись со старой супругой и сыграть шикарную свадьбу. Любая девушка была бы счастлива, получив подобное предложение, но Инна понимала, что это только затормозит осуществление ее планов, а может быть, разрушит их вообще.
        Брак с Борисом Спиридоновичем предусматривал массу запретов, Инна стала бы его драгоценной игрушкой, он бы любил ее горячо и пылко, а что касается Инниных чувств - он бы даже и не спросил о них. Посредством такого мезальянса она могла бы мгновенно вырваться из нищеты, стать женой одного из самых влиятельных и богатых людей края, который, не исключено, сумеет сделать и политическую карьеру.
        Но Инна не хотела этого. Она не желала терять свободу, и ей следовало донести это до сведения Краснова с наименьшими потерями для его самолюбия. Потому что несколько раз она видела его в разъяренном состоянии, когда он кричал на кого-нибудь из заместителей по телефону, и это было ужасно. Инна не сомневалась, что, будь бедный заместитель перед ним, Борис Спиридонович удушил бы его или убил ударом в висок. И боялась, что, когда она найдет кого-нибудь, кто сможет дать ей еще больше, чем Краснов, приключится то же самое.
        Мама Инны не догадывалась о том, чем занимается ее дочь. Единственное, что могло ее насторожить, были деньги, причем крупные суммы, которыми Инна свободно распоряжалась. Но мать этого не замечала, а младший брат предпочитал тратить деньги, не задавая вопросов. От старшего брата, Анатолия, пришло письмо, в котором тот писал, что у него все в порядке, их часть вроде бы собираются передислоцировать на юг, и это радовало Инну и маму.
        Однажды в начале лета, когда Инна закончила десятый класс и ей оставался только один год, чтобы выбрать вуз для продолжения образования, она появилась на даче Бориса Спиридоновича. У них было заведено, что она приходила к нему четыре раза в неделю. Была суббота. Приближался день рождения Краснова, а Инна знала, что у него в такие дни обычно хорошее настроение и именно тогда он предпочитал делать подарки. У нее скопилось уже достаточное количество золотых безделушек, которые - в случае наступления черных дней - могли достаточно долго поддерживать существование семьи.
        В доме было слишком тихо, даже подозрительно, что не играла музыка, не слышались трели телефона, которые иногда отвлекали их от занятий любовью, так как Борис Спиридонович обычно говорил, что это может звонить и министр.
        Инна прошлась по особняку. В коридоре царил беспорядок, вещи были раскиданы, словно кто-то взбесился и вымещал свою злобу на них.
        Ни в кабинете, ни в спальне Краснова не оказалось. Не было его и в гостиной на первом этаже. Значит, он, скоре всего, на втором, если вообще приехал сюда. Обычно он встречал Инну, а теперь даже не вышел на порог.
        Только Инна захотела подняться по лестнице наверх, как услышала тяжелые шаги. Борис Спиридонович спускался вниз. Она еще никогда не видела его в подобном состоянии, он был не просто разъярен, он весь дышал злобой, черты его лица искажала гримаса отвращения и гадливости. Заметив Инну, он издал звук, похожий на рычание, и бросился прямо на нее.
        Что бы у него ни произошло, это могло закончиться очень плохо для нее. Борис Спиридонович был в ужасном настроении, и Инна не хотела попадаться ему под горячую руку. Увернувшись, она бросилась в смежную комнату, бильярдную, и заперла дверь на замок. Только она повернула ключ, как послышались удары в дубовую дверь, притом такие сильные, что девушка испугалась, не вломится ли он сюда.
        - Открывай, Инна! - кричал, срываясь на визг, Борис Спиридонович. Похоже, его любовь испарилась, осталась только ненависть. - Мне все известно, твой любовник Дмитрий Викторович мне все рассказал!
        Инна похолодела. Это было самое худшее, что могло произойти. Неужто Дмитрий Викторович из чувства мести или просто из желания доставить ей неприятности рассказал Краснову о том, что спал с ней, что она никакая не студентка факультета журналистики, что Инна готова заниматься любовью с каждым, кто может хоть на немного вознести ее выше. Это был удар под дых Борису Спиридоновичу, удар по его гордости и самолюбию. Такого Краснов ей не простит.
        - Ты лгала мне! - продолжал он уже нормальным тоном. У Инны мелькнула мысль, что он успокоился, хотя такого быть не могло. - Ты обдурила меня, притворилась невинной студенточкой, а сама спала со всеми подряд! Ну ты и шлюха!
        До сих пор он никогда не оскорблял ее, никогда не позволял себе поднять на нее руку или повысить голос. Но в том, что произошло, была виновата она сама. Надо срочно исправлять ситуацию.
        - Боря, - произнесла она, надеясь, что ее тон воскресит прежние отношения.
        - Какой я тебе Боря! - взревел тот и нанес еще один сокрушительный удар по двери. Он взял стул или иной предмет интерьера в качестве тарана, чтобы вышибить дверь. О том, что произойдет, если ему это удастся, Инна предпочитала не думать.
        Борис Спиридонович продолжал таранить дверь, одновременно поливая Инну грязью. Он не вспомнил ничего хорошего из их отношений. Она ни с кем его не обманывала, он же припоминал все случаи, когда она кому-то улыбнулась, поглядела на другого мужчину или просто сказала кому-то пару ничего не значащих фраз.
        Инна даже не пыталась увещевать своего бывшего любовника, это могло подлить масла в огонь. Она молчала и думала о том, как выбраться из комнаты. Окон в ней не было, в противном случае Инна могла бы просто выпрыгнуть в сад. Дверь уже трещала и была готова сорваться с петель. Оставалось одно - защищаться. Здесь стояло несколько стульев, кии, которые могли служить хорошим средством самообороны, плафон от лампы. Инна не собиралась сдаваться на милость победителю, тем более сумасшедшему от ревности.
        - Вот я и добрался до тебя! - закричал Краснов.
        Последовал сильный удар в дверь, и после этого настала тишина. Затем раздалось нечто, похожее на стон, и послышался удар о пол, словно упало чье-то тело.
        Борис Спиридонович больше не атаковал бильярдную, крики тоже смолкли. Инна не понимала, что же произошло. Может быть, это тактический ход, чтобы выманить ее наружу? Но он практически добился своего - ворвался сюда, зачем же ему останавливаться? Краснова не было слышно, и, выждав еще несколько секунд, она выглянула за дверь, готовая тут же нырнуть обратно.
        В коридоре, около перевернутого кресла, которое и служило тараном, в неестественной позе лежал Борис Спиридонович. Инна бросилась к нему. Изо рта у него стекала струйка крови, глаза были раскрыты и бессмысленно смотрели в потолок. Девушка попыталась нащупать пульс. Его не было. Борис Спиридонович Краснов скончался от инсульта, который произошел от чрезмерных переживаний и слишком бурной активности.
        Инна убедилась, что он мертв, и поняла, что помочь ему не в состоянии. Оживить его нельзя. Даже если сейчас же вызвать «Скорую помощь», та приедет минимум через полчаса. Тогда люди узнают о том, что Инна была любовницей Краснова.
        Около часа ей понадобилось на то, чтобы привести в доме все в относительный порядок, убрать осколки ваз, стекла, разложить по местам разбросанные вещи. Мертвого Бориса Спиридоновича она усадила за стол, усыпанный бумагами, создавая видимость того, что он скончался, интенсивно работая на благо алюминиевого комбината.
        Забрав свои вещи, она ушла с дачи. Инна не испытывала чувства облегчения от того, что сложный узел проблем разрешился таким благоприятным образом. Теперь ее никто не будет преследовать, угрожать ей, третировать. Но и жалости к Борису Спиридоновичу в ее сердце не было, произошло то, что произошло. И это было только ее первое столкновение со смертью в тот жаркий июньский день. Потому что, придя домой, она застала там безмолвие и скорбь.
        - Доченька, - сказала ей мама, которая выглядела очень собранной и неестественно спокойной. Только сухой блеск глаз выдавал то, что творилось у нее в душе. - Инна! Только что принесли бумаги…
        - Какие бумаги? - спросила Инна, проходя в комнату.
        Она не понимала, почему атмосфера в квартире стала какой-то мертвящей. Все было затянуто табачным дымом, который сизым туманом обволакивал предметы, делая их собственными тенями. Мама опять выкурила не меньше пачки.
        - Бумаги на нашего Толика, - ответила та будто отстраненно. - Сообщение из министерства о том, что мой сын, младший лейтенант Блажко А. П., пал смертью храбрых, выполняя боевое задание Родины. Их послали не на юг, в Таджикистан, как он сообщал нам, их переправили в Афганистан. И две недели назад, 21 мая 1980 года, он был убит. Как пишет командир, застрелен душманами.
        - Этого не может быть, - произнесла Инна, падая на диван. - Этого не может быть…
        В глазах матери не было слез, возможно, что она просто не отдавала себе отчета в том, что произошло.
        Дни после этого трагического известия тянулись по-особому долго и муторно. Через два дня состоялись торжественные и пышные похороны Бориса Спиридоновича, который, как сообщали газеты, скончался на шестьдесят третьем году жизни от кровоизлияния в мозг. Причина столь ранней кончины, разумеется, напряженная работа на благо Родины, интенсивное выполнение задач, поставленных перед ним партией, и так далее, и тому подобное.
        Похороны старшего брата Инны прошли, разумеется, гораздо скромнее и незаметнее. Его тело доставили в самую жару, в начале июля, в закрытом цинковом гробу, который было запрещено вскрывать.
        Мать все рвалась удостовериться, что именно ее сын, ее Толик, покоится в этом продолговатом ящике, но несчастную смогли убедить, что ошибки быть не может и не стоит ей смотреть на то, что осталось от сына через полтора месяца после смерти и в результате транспортировки по жаре.
        Инна никак не могла поверить, что старшего брата больше нет. Тогда же ее посетила мысль, что это уже второй удар, нанесенный Родиной их семье. Второй удар по живому человеку. Первым был отец, сгинувший где-то в океане, чья гибель даже сейчас не была официально признана, вторым стал брат, чье тело пришло, но от этого легче не стало. Все произошло ради меркантильных интересов десятка человек, сидевших в Москве, Кабуле и Вашингтоне.
        Инна ненавидела их всех, и именно тогда она поняла, что убить - легко. Если бы ей только попался тот, кто отправил ее брата и еще тысячи парней в эту каменистую пустыню умирать ради идеи, геополитики и грошового престижа империи зла… Если бы ей добраться до горла того моджахеда, который лишил ее брата жизни. Если бы…
        Именно тогда, в последнее лето детства, Инна решила вырваться из той трясины, которая поглощала ее. Она приложит все силы, чтобы стать богатой, независимой и самой диктовать правила игры. А для достижения этой цели надо планомерно, пусть даже перешагивая через трупы, как она сделала с Красновым, карабкаться наверх. В то лето она поняла многое. И именно тогда в ней пробудилась жестокость, дремавшая на самом дне души.
        Следующим этапом ее карьеры стал заместитель начальника местной милиции некто Михаил Иванович Ростецкий. Инна решила стать его любовницей не из-за того, что ей нравился этот коренастый и чрезвычайно самоуверенный человек, про которого говорили, что он заправляет как правоохранительной системой города, так и правонарушительной, то есть имеет самое непосредственное отношение к преступности, проституции, торговле наркотиками. По слухам, ему причитался какой-то процент со всего незаконного оборота, и он смотрел сквозь пальцы на попрание социалистической законности. Инна выбрала его по двум причинам.
        Первая, объективная, заключалась в том, что Ростецкий, с одной стороны, имел выход на самый верх партийного руководства края, а с другой - был связан с руководителями преступного мира. И те, и другие могли в дальнейшем понадобиться ей. И вторая, субъективная, причина заключалась в том, что мама решила во что бы то ни стало не пустить своего теперь единственного сына Алексея в армию. Она была готова сделать все, чтобы он не попал в Афганистан или просто в такую часть, где - опять же по темным слухам, которые пресекались, - царили неуставные отношения и в мирное время можно было запросто погибнуть от побоев и издевательств. Инна понимала, что помочь осуществить это может только она, ее умение быть хорошей любовницей. Теперь она смотрела на секс как на профессию, а не просто как на приятное и прибыльное времяпрепровождение. И как в каждой профессии, у нее должна быть возможность сделать себе карьеру на этом поприще.
        Михаил Иванович как раз расстался со своей очередной любовницей, изменявшей ему, и Инна решила заполнить собой образовавшийся вакуум.
        Дело оставалось за малым - утешить оскорбленного мужчину. Через неделю, когда ненависть ко всему женскому полу улеглась, Михаил Иванович стал обращать внимание на других дам. Скоро Инна стала частым гостем в его пятикомнатной квартире, утешила Ростецкого и добилась того, что ей нужно.
        Их отношения длились не очень долго, однако Инна использовала это время с большой выгодой для себя. Как-то вечером, когда Ростецкий, обессиленный, пришел с работы, Инна, приготовив ему романтический ужин, завела разговор о том, что у нее есть брат, единственный брат, и что ей очень не хочется потерять его.
        - Так в чем же дело, - спросил Михаил Иванович, насытясь и придя в игривое настроение. - Разве он собирается умереть?
        Он протянул руки, чтобы схватить Инну, однако та ловко увернулась от него. Она решила, что пока он не выполнит ее просьбу, ни о каком сексе не может быть и речи.
        - Все очень просто, милый, - сказала она. - Тебе это ничего не стоит. Я не хочу, чтобы он шел в армию, и ты в состоянии это провернуть.
        - Ну как же, не так-то все легко, - стал тянуть время Ростецкий, подбираясь к Инне. Халат на нем распахнулся, обнажая его объемистый живот и волосатую грудь. - Как-нибудь потом, а сейчас я хочу…
        - А я не хочу, дорогой, - ответила она. - Или сейчас, или больше никогда. У тебя ведь есть власть, ты все можешь…
        - Ладно, - ответил Михаил Иванович. - Но ты мне за это должна! - И он бросился на нее, после чего последовали привычные вздохи, поцелуи, закатывание глаз и мнимый экстаз.
        Она смогла добиться своего - менее чем через неделю у нее в руках оказался документ, удостоверяющий, что ее брат, Блажко Алексей Павлович, негоден к воинской службе по причине слабого здоровья, к этому прилагалась внушительная медицинская справка с массой подписей и печатей, в ней приводились все заболевания, которыми якобы страдал ее брат.
        - Откуда это, Инна? - спросила у нее мама, когда дочь принесла справку домой.
        Инна ничего не ответила. Она знала, что мать начинает догадываться о том, где она пропадает по ночам и каким образом зарабатывает деньги. Однако вопросов пока не задавала, каждая играла свою роль: Инна обеспечивала семью, а мама делала вид, что не замечает, как в квартире появляются то новый гарнитур, то японский телевизор. И это был первый вопрос.
        - Не все ли равно, мам? - ответил вместо нее Алексей. - Спасибо, сестренка! - И он, поцеловав ее, убежал на улицу к своей компании.
        По старой привычке мама закурила, теперь она курила гораздо больше, до сих пор не придя в себя после гибели Анатолия. Казалось, она жила только воспоминаниями и старыми фотографиями, выросших детей для нее не существовало, все было сосредоточено на тех, кого больше не было.
        - Ты, похоже, уже все решила за нас! - вдруг едко и как-то странно сказала мама. - Ты думаешь, я не знаю о том, где ты пропадаешь? Думаешь, мне не известно, кем ты стала?
        - И кем же? - Голос Инны в пустой комнате звучал гулко и властно. - Скажи, кем я стала?
        Ответ матери - краткий и резкий - был похож на пощечину. Инна даже на секунду зажмурилась, когда услышала бранное слово. Но пережить можно все, даже это.
        - Шлюхой, ты стала шлюхой, - сказала мать. - И еще пытаешься скрыть от меня, с кем ты спишь. Ты продала себя, готова за деньги, квартиру или спасение брата лечь с каждым подвернувшимся кобелем!
        Инна была потрясена, она знала, что ее могут осуждать, могут не любить, но то, что это первой сделает родная мать, не ожидала.
        - Мама, как ты можешь? - тихо спросила она. - Ты ведь знаешь, что это совсем не так! Ты почему-то не сопротивлялась, когда мы именно благодаря тому, что я шлюха, получили эту квартиру, когда благодаря тому, что я сплю с первым встречным кобелем, обставили ее… Как ты можешь?
        - А ты как можешь, детка? - задала вопрос, полный сарказма, ее родная мама. - Ты пошла на поклон к тем, кто убил твоего отца и брата.
        - Чтобы спасти второго брата, который еще жив и, слава богу, именно благодаря тому, что я спала с тем, с кем нужно, не будет убит в Афганистане или в какой-нибудь казарме…
        Мама ничего не ответила, только поджала губы, нервно сминая сигарету и сразу же хватаясь за новую. Инна вдруг поняла, что ей так легче жить - жить прошлым, мыслями о том, как было хорошо раньше. Но ведь так не могло продолжаться вечно, жизнь идет вперед, а мама не замечает этого.
        Больше они не сказали друг другу ни слова, они перестали разговаривать. Инна в тот же день ушла из дому, собрав свои немногочисленные вещи, кратко переговорив с Алексеем, который понял ее и не осудил. Перед уходом она услышала слова, которые прошептала ее родная мать.
        - Время возмездия еще настанет, - прошептала она. - Для каждого. И для меня, и для тебя, дочка. Оно придет.
        Инна была готова сделать шаг назад, первой помириться, она обернулась, но ее взгляд встретился с глазами матери, и она решила не делать этого. Мама смотрела на нее отчужденно и с каким-то тайным интересом, казалось, вопрошая: ну когда же она оступится?
        Поэтому Инна ушла, ничего не сказав. Единственное, что она слышала, это был удушливый и сухой кашель мамы.
        Роман с Михаилом Ивановичем Ростецким завершился без скандалов и на очень оптимистической ноте. Инна регулярно получала от него подарки, которые откладывала на черный день. Часть денег она передавала домой, с тех пор только изредка встречаясь с братом и совершенно не видясь с матерью.
        В том же году она закончила школу, хотя ее аттестат не внушал совершенно никаких надежд на то, что она сможет продолжить свое образование в вузе. Однако Инна и не стремилась к этому. Наставала пора активных действий.
        Где-то в июне, когда минул год с момента гибели старшего брата, в их город приехал на гастроли один из популярнейших московских театров, а именно культовый тогда театр «Колизей». Его главный режиссер одновременно сумел показушно противостоять властям и в то же время не лезть на рожон со своими постановками и высказываниями.
        Этот театр, как и все другие, совершал регулярные поездки по просторам необъятной родины, чтобы ознакомить не сведущих в эстетике сцены серых провинциалов с новейшими веяниями драматургии. Билеты на пять спектаклей в городе были раскуплены за полгода назад, в театре собиралась только элита, как партийная, чтобы смеяться над самой собой, так и диссидентская, чтобы аплодировать творческому гению. Цены у спекулянтов, перехвативших чуть ли не все билеты, взлетели до небес, но каждый, кто причислял себя к культурным слоям населения, пробивался в ряды счастливых обладателей билетов на спектакль в здании областного драматического театра имени Кирова.
        В это время Инна была практически одна, точнее, она переехала с квартиры Михаила Ивановича к новому своему любовнику, чиновнику средней руки из областной администрации. Тот, молодой, но страшно занудливый и уверенный, что он - гигант секса, был, помимо всего прочего, еще и страшно скупым, поэтому Инна только и высматривала того, кто мог бы обеспечить ей более достойное существование и стать очередной ступенькой наверх.
        Ее любовник, разумеется, достал билеты на спектакль московских гастролеров, кроме того, после представления ожидался небольшой прием в здании театра в честь самого режиссера, которому исполнялась никому не известная дата.
        Спектакль оказался на самом деле интересным, с несколькими чрезвычайно двусмысленными намеками, но те, против кого они были направлены, не заметили их, а те, кто поддержал «крамолу» криками «браво», оказались в явном меньшинстве.
        Прием был устроен на западный манер, своеобразный фуршет, причем допущены в банкетный зал были не все, а только избранные. Инна и ее чиновник не относились к ним.
        - Ну что, дорогая, - сказал он, - думаю, нам пора домой. Я уже изнываю без тебя, - и он ухватил ее за талию.
        Инна, вздохнув, поняла, что ей не прорваться за эти дубовые двери, куда пропускают только по спецприглашениям. Видимо, оставалось одно - ехать домой к этому остолопу и удовлетворять все его несколько извращенные потребности.
        Но в этот момент из дверей банкетного зала вышел какой-то бородатый красавец, одетый чрезвычайно небрежно. Судя по тому, с какими улыбками его приветствовали многие почетные гости, он был далеко не последним человеком. Он устремил свой взгляд в толпу, его глаза скользнули по Инне, задержались на ней, он улыбнулся белоснежной улыбкой и подошел к ней и к ее спутнику.
        - Мадемуазель, - произнес он, - разрешите представиться. Виталий Рубинштейн, заместитель главного режиссера московского театра «Колизей».
        Инна сразу же поняла, что это шанс, перед ней стоял человек, который мог изменить ее судьбу в одно мгновение. Надо было только удержать это мгновение.
        Очаровательно улыбнувшись ему в ответ, она единственный раз за вечер мысленно похвалила себя за то, что надела платье, которое скрывает больше, чем открывает. Она знала, что требуется мужчинам такого типа.
        Виталий заглотил наживку и пригласил Инну на прием, где ожидался весь местный и заезжий бомонд по случаю юбилея столичной знаменитости.
        Они немного подефилировали по залу, там был и сам именинник, которому местные кондитеры приготовили гигантский торт. Главный режиссер Григорий Исаакович Трабушинский был высок, с гривой седых волос, имел загар, полученный либо в Болгарии, либо в солярии, и, прохаживаясь под ручку с какой-то стервозного вида дамой, чья тощая шея была украшена роскошными бриллиантами, вел беседу с председателем горисполкома. Эта дама, сверкающая драгоценностями, как Екатерина Великая, играла в спектакле суровую и аскетичную революционерку-чекистку, носившую кожаную куртку, красную косынку на голове и «маузер».
        - А кто эта женщина? - спросила Инна, указывая на даму, которая в этот момент, широко раскрыв рот и запрокинув голову с роскошными кудрями, смеялась. Она хотела было взять очередной бокал шампанского, но Трабушинский по-отечески отнял его у актрисы и поставил на бюст Кирова.
        - Дорогая, ты меня удивляешь, - сказал Рубинштейн. - Это же Вера Ассикритова, наша, так сказать, прима, звезда первой величины.
        - Точно! - удивилась Инна. - Но если не ошибаюсь, ей уже далеко за сорок, и в своих лучших фильмах она снималась еще при Хрущеве.
        Виталий рассмеялся и заметил:
        - Ты совершенно верно уловила суть. После всех своих жизненных неприятностей - пятого развода, фазы алкоголизма и наркотиков, длительной депрессии и, поговаривают, практически удавшейся попытки самоубийства - она снова блещет своим талантом и красотой. Уже не на экране, потому что ее бывший муж, один из наших столпов кинодела, и видеть ее не желает на съемочной площадке, теперь она перешла в театр и имеет бешеный успех. Играет только первые роли, сверкает бриллиантами, как видишь…
        В зале были еще лица, известные Инне по плакатам и фильмам или спектаклям, но Виталий, в прямом смысле слова махнув на них рукой, заметил:
        - Для тебя, может быть, это все в новинку, а мне сии артисты и вечеринки, на которых они тешат свое непомерное тщеславие и сами о себе распространяют слухи, осточертели. Так что у меня есть идея получше.
        - И какая же, Виталий? - поинтересовалась Инна. Она уже поняла, чего хочет Рубинштейн, однако не спешила падать ему в объятия. Надо узнать, что он предложит ей взамен.
        - Ты никогда не думала о том, чтобы перебраться в Москву? - спросил он. - Стать, к примеру, секретарем помощника главного режиссера театра «Колизей». Это ведь открывает большие перспективы. Ваш город хороший, но чересчур провинциальный, максимум, что ты будешь тут иметь, так это твоего толстоватого чиновника, который небось еще и скупой, как Гобсек.
        Инна благоразумно промолчала, не интересуясь, кто такой Гобсек. Если Инна чего-то и не знала, а она понимала, что не знает многого, то не показывала этого, чтобы не разочаровать Виталия. Его предложение было заманчиво, но требовалось расставить все точки над «i». Поэтому она спросила:
        - И быть не только твоим секретарем, но и любовницей?
        - Ну разумеется, - по-будничному ответил тот. - А что еще взамен ты можешь предложить мне?
        - Сначала ты должен убедиться, что я тебе подхожу, а то покупаешь кота в мешке, - сказала она, а Виталий, правильно поняв намек, увлек ее в укромное место, где никого не было и где они могли дать волю чувствам.
        Вернувшись под утро, Инна, слушая нудные проповеди своего экс-возлюбленного, собирала вещи. Тот, пока не понимая, что происходит, пытался образумить ее, потом, изображая ревнивца, стал допытываться, где она пропадала и с кем. Он не ожидал, что Инна ответит ему прямо и честно:
        - Я спала с Рубинштейном, тем режиссером, которого мы встретили на приеме.
        - Э… - запнулся чиновник, - да… но как ты посмела, что ты сделала! Ты же моя, ты просто наставила мне рога! - Он попытался схватить ее за руку, но Инна оттолкнула его.
        - Я никогда не была твоей, запомни это, - беря чемодан, проговорила она. - И никогда бы ею не стала. Я ухожу от тебя, можешь меня не искать, я уезжаю в Москву.
        - Гадина, дешевка, обманщица! - вдруг завопил чиновник. - Как ты смеешь бросать меня, я столько вложил в тебя, а ты наглым образом…
        - Не так уж много, дорогой, - сказала Инна в дверях. - Я сделала для тебя больше. Научила заниматься любовью, а то ты совсем не мог, с тобой это было как разучивание гамм на пианино - долго и нудно. И конечный результат не доставляет мне удовольствия.
        Когда Инна пришла к Рубинштейну, там было уже все улажено. Григорий Исаакович, посмотрев на нее мельком, заметил:
        - Ну что же, Виталий, ты выбрал то, что надо. Если бы не мои годы, - тут он усмехнулся, тряся волосами, - я бы отбил у тебя Инночку.
        Вера Ассикритова, которая в столь ранний час еще не проснулась, а встала только ближе к двенадцати, заметив ее в коридоре, громогласно заявила:
        - Новая пассия Рубинштейна? Недурна, но тощая слишком, да и фигура плоская, не то что у меня в «Председателе совхоза». Ничего, отожрешься, милочка, на столичных харчах быстро задницу нарастишь. А вот если бог обделил грудью, то это, увы, навсегда. У нас же их не увеличивают, это мещанство! - Она имела в виду свой старый фильм, по которому ее, сыгравшую пламенную комсомолку, вспоминали сейчас как гений женской советской красоты.
        Инна ничего не ответила, так как понимала, что первый же скандал с Верой может привести к тому, что Трабушинский запросто оставит ее в городе, и никакой Москвы не будет, но все равно она пообещала когда-нибудь припомнить Ассикритовой эти слова, сказанные при всех.
        Через неделю театр «Колизей», закончив гастрольное турне по Дальнему Востоку, направился опять в столицу. В течение одного дня требовалось собрать весь реквизит, проехать в аэропорт, выдержать истерики Веры, которая то теряла свои драгоценности, то чувствовала головную боль, то уже в самолете, крича, что на Британских королевских авиалиниях перед полетом подают коньяк, требовала себе то же самое.
        Инна была счастлива, и вовсе не потому, что влюбилась в Виталия. Именно он должен помочь ей акклиматизироваться в Москве, завести нужные связи. И только потом она бросит его, только потом.
        Оказалось, что работа секретаря не самая легкая. Может быть, со стороны жизнь богемы выглядит каким-то раем, но в том, что это на самом деле тяжкий труд, особенно для тех, кто обеспечивает всякие важные мелочи, Инна убедилась сразу. С Виталием они спали только по ночам, и то, если не было аврала на работе, если не валилась репетиция или та же самая Вера Ассикритова вдруг не решала срочно сменить часть декораций.
        Романтика закончилась, больше не было никаких темных углов в театре, томных страстных поцелуев. Все стало предельно буднично.
        - Что это такое! - в своей обычной манере кривила губы Вера, не видя со стороны, как обостряются на ее фарфоровом лице морщины. Хотя она сама гордилась, что выглядит в свои тридцать пять - она так всем сообщала свой возраст уже лет этак семь - на двадцать два. Создавать иллюзию молодости ей помогали и косметические подтяжки лица в закрытых клиниках для избранных, и зарубежная косметика. - Инна, опять ты что-то напутала, - вот была ее любимая фраза.
        Похоже, Инна не понравилась ей с самого первого дня, скорее всего, потому, что Вера все-таки понимала: та, несмотря на неопытность в театральном деле и свои немногочисленные знания, превосходила ее в том, чего актриса была уже не в состоянии вернуть, - в привлекательности.
        - Я так не могу! - закатывала она глаза к потолку, пламенея на сцене в шикарном красном шелковом халате. Такое, являясь примадонной, она могла себе позволить. - Эти прожектора опять светят мне в глаза, что за кошмар! И, по-моему, я уже сто раз говорила, что кресло надо перенести на середину сцены, а не оставлять в углу. Такое впечатление, что мое предназначение - как бабка сидеть в углу и бубнить текст. Все внимание должно идти на меня, на меня, вы слышите?!
        Инне хватило всего пары недель, чтобы понять, что весь театр просто ненавидит Ассикритову - иные в открытую, но это могли позволить себе немногие, такие же мэтры, как и она сама, а все остальные - тайно. Практически каждый из обслуживающего персонала хотя бы однажды удостоился едкого и обидного замечания Веры, даже механики, отвечавшие за действие скрытых механизмов сцены. Особенно же доставалось гримерам, которых Ассикритова не только обзывала, но иногда, в порыве, как она сама говорила, холеричности, могла просто ударить за неправильно, по ее мнению, наложенные тени или подведенные глаза. Другие же именовали это не холеричностью, а холерой. И были правы.
        Однако Григорий Исаакович Трабушинский, казалось, не замечал дурного характера примы. Как Инна выяснила из местных сплетен, Вера когда-то, чуть ли не двадцать пять лет назад, была его женой, и теперь она пыталась склеить разбитое прошлое, вновь стать его законной супругой. Тот пока что отражал ее атаки, но никак не мог противостоять ее нападкам и требованиям, когда дело касалось постановок.
        Отношения с Виталием у Инны сложились ровные и не обещали никаких взлетов. Инна убедилась, что он, насытившись в плане секса, совершенно теряет к ней интерес, а это чревато скорым разрывом. Инна пока что не завела никаких серьезных знакомств, чтобы обеспечить себе будущее. В Москве все оказалось гораздо сложнее и запутаннее, чем в ее родном городе. В театральной среде было принято сладчайше улыбаться друг другу, говорить комплименты, а за спиной нашептывать гадости и интриговать. Ее, как любовницу помощника главного режиссера, уже не раз просили что-то кому-то устроить.
        - Пожалуйста, - говорила какая-то матрона, вкладывая в ее руки конверт, хрустящий деньгами. - Моя девочка ужасно талантлива, товарищу Трабушинскому хватит и минуты, чтобы это понять, устройте деточке прослушивание. Моя Лизонька - будущая Ассикритова!
        - Нам надо обязательно попасть к Федору Нарышкину, - щебетали какие-то девицы, одетые по моде ранних восьмидесятых. - Мы готовы на все, чтобы только узнать его адрес.
        - Моя пьеса, - сообщал какой-то человек, очень похожий окладистой бородой на Толстого, а комплекцией на Лермонтова, - называется «Оргии Сарданапала, или Великая революция в Ассирии». Библейский текст налагается на социальную критику. И много секса, как раз то, что является профилем «Колизея». У меня, как у Булгакова, только еще лучше. Дайте почитать пьесу Григорию Исааковичу!
        - Я знаю, вы знаменитая актриса! - ловила ее какая-то худощавая мымра с черного хода. - Вы можете устроить меня в театр хотя бы уборщицей, я готова на все, лишь бы дышать воздухом «Колизея»!
        Подобных просьб было много, они варьировались от реалистичных до совершенно фантастических. Скоро Инна научилась не замечать их, хотя, с другой стороны, она, например, делала кое-какой гешефт на распространении автографов знаменитостей. Большим спросом пользовался молодой красавец Федор Нарышкин, разумеется, несменяемая дива Ассикритова, но с ней у Инны не было совершенно никаких отношений, и восходящая звезда Ирина Рокотова.
        Инна уже вовсю искала пути для отступления. И однажды ее посетила хорошая мысль. Она подумала, что если и променять Рубинштейна, то только на кого-то более стоящего.
        Как-то вечером, когда очередная репетиция новой пьесы, которая скоро должна была открыть сезон, подходила к концу, в ее небольшой кабинет, больше походящий на каморку папы Карло, зашла Ирина Рокотова. Она была чуть старше Инны, независима, честолюбива и талантлива. Впрочем, так утверждали другие, по большей части критики, сама Инна этого не замечала.
        - Инночка, - сказала Ирина. - У меня к тебе серьезный разговор и предложение.
        Она плотно закрыла дверь и стала говорить тихо, словно опасаясь, что их могут подслушать.
        - Ты же прекрасно знаешь, что в театре все ненавидят Макаронину, - сказала она ей, называя последнюю подпольную кличку Ассикритовой, которая с недавних времен помешалась на здоровом образе жизни и худобе, изводя всех своими новыми претензиями по этому поводу и желая стать второй Софи Лорен. - А особенно я.
        Ирина имела в виду недавний случай во время спектакля, когда Ассикритова, уже давно заявлявшая, что у Ирины нет ни таланта, ни мозгов, просто-напросто сорвала ее финальную сцену, начав играть следующую, свою. Потом она заявила, что публике неинтересно кривлянье «этой губошлепки». А на самом деле Ассикритова была недовольна тем, что именно Рокотовой, а не ей дали роль главной молодой героини, назначив Веру дамой средних лет, к тому же не самой ключевой фигурой в пьесе. Это разозлило примадонну, а она в гневе не выбирала средств. Кроме того, она видела, что все больше поклонников из зала дарят букеты Ирине, а не ей, великой Вере Ассикритовой, звезде СССР с 1956 года.
        - Примадонна испортила мой спектакль, - сказала Рокотова. - И сделала она это намеренно. Все пытается изображать из себя девушку, а сама уже три года как бабка.
        - И что? - осторожно поинтересовалась Инна, не зная, что означает этот выпад против Веры. Это могла быть и провокация, и просто жалоба, разговор о наболевшем.
        - А то, Инночка, - продолжала Ирина, - что я хочу проучить эту мерзавку.
        Инна ничего не ответила. Сначала она хотела получить максимум информации, а только потом на что-то соглашаться или нет.
        - Я же вижу, - продолжала Рокотова, - что тебе небезразличен наш Григорий Исаакович, так что помоги мне при всех опозорить Веру, и я помогу тебе стать его любовницей. А потом, кто знает, и его женой. Только это должен быть последний удар кинжалом в спину, - заметила она. - Такой удар, от которого Макаронина не должна оправиться. Ей пора уходить со сцены. И освободить место примадонны более перспективным кадрам…
        - Тебе, Ирочка? - подхватила Инна.
        - Точно так, Инночка. Представь, я займу место Веры, ты станешь правой рукой Трабушинского - и на работе, и в постели. Тогда мы сможем такие дела крутить!
        Глаза Инны сверкнули. Она вспомнила об оскорблении, которое ей нанесла Ассикритова.
        - Это должен быть удар кинжала, - повторила она. - И не просто позор, чтобы вызвать к ней сочувствие, это должен быть провал, крах.
        - Смерть мымре! - кинула боевой клич Ирина и засмеялась. Пожалуй, единственное, что не выходило у нее красиво и изящно, был смех - грубый и вульгарный.
        Продумать и осуществить план оказалось не так уж сложно. В тот день, когда Инна наметила проведение своей операции, в «Колизее» давали премьеру. Первый раз на советской сцене исполнялась одна из совершенно неизвестных пьес Шоу, одна из его поздних работ, написанных, когда ему было без малого сто лет.
        Генеральная репетиция прошла великолепно. Вера, несмотря на свою исключительную стервозность, обладала-таки талантом, который в этом спектакле проявился во всех гранях. Инна подумала, что по ее плану в Вере сыщется еще один скрытый талант, который удивит очень многих.
        Инне был известен секрет Полишинеля: у Веры некогда был период запойного пьянства. Врачи уже не чаяли вернуть ее в нормальное состояние, однако Ассикритова, удивив всех, в первую очередь своих многочисленных врагов, сумела взять себя в руки. Она не пила уже много лет.
        Если напоить Веру перед премьерой и сорвать спектакль - это будет крах ее многолетней карьеры. Даже бывший муж, Трабушинский, не сумеет выгородить ее.
        Убедившись, что Веры нет в гримерной, Инна проскользнула в комнату. На столе она заметила чашку, от которой поднимался пар. Так и есть, новое увлечение Веры, травяная медицина. Инна опустила в чашку две крохотные таблетки. Это подействует еще сильнее, чем алкоголь.
        - Что ты здесь делаешь! - надменно произнесла Ассикритова, входя в свою гримерную - Мне нужно готовиться, а ты мне мешаешь!
        - Извините, я ошиблась дверью. - Инна мило улыбнулась.
        Вера взяла чашку и отпила два глотка. Теперь можно и уходить.
        Зал «Колизея» уже начал заполняться, на премьере собралась только элитная публика. Чиновники от Минкульта, дипломаты с женами, блиставшими бриллиантами не хуже самой Веры, коллеги по актерскому цеху, какие-то второразрядные киношники, хотя был и один знаменитый режиссер с бородой, всякие московские фарцовщики, менялы, сувалы, давалы, кидалы и отнималы, в общем, люди, которые могут пригодиться всегда и при любых обстоятельствах, какие-то критики и, главное, журналисты. То, что они увидят собственными глазами всего через полчаса, заставит их содрогнуться от отвращения к Вере Ассикритовой, и завтрашние рецензии, совсем не те благосклонные и умилительные, уже лежавшие в гранках на столе редакторов, а иные, разгромные, язвительные и уничтожающие, появятся во всех более-менее читабельных газетах и журналах.
        - Инна, что такое, ты прямо светишься от радости? - спросил ее Виталий, как всегда весь в бегах и раздумьях.
        - Хочу поскорее увидеть премьеру, - ответила та.
        Это была чистая правда. Она действительно хотела насладиться падением Веры. Желательно, если наркотик сможет повлиять на координацию движений - в оркестровую яму.
        - Ну что, Инночка, все готово? - спросила Рокотова, которой Инна только сказала, что пружина разожмется в день премьеры Шоу.
        - Да, Ириночка, - ответила та. - Я сдержала свое слово, дело за тобой.
        - Если все произойдет, дорогуша, сегодня, то еще до полуночи ты будешь в объятиях Григория Исааковича, - ответила Ирина, улыбаясь.
        - Десятиминутная готовность! - объявил Трабушинский, выходя в предбанник, где толпилась большая часть актеров. Кулис в «Колизее» не было, так как авангардистский дизайн не предусматривал занавеса для сцены. - А где Вера?
        - Я здесь, - ответила та, появляясь, закутанная в прозрачную голубую газовую шаль, в черном облегающем платье. В общем, истинная вдова миллиардера, как того и требовала пьеса. Ее глаза были затуманены, но походка пока ровная.
        - Великолепно! - воскликнул Трабушинский. - Все в сборе? Ну, дамы и господа, помолимся за удачную премьеру!
        Всего через шесть минут труппа театра «Колизей» начала играть премьеру пьесы Бернарда Шоу «Миллиарды Байанта».
        В самом начале все шло хорошо, появление Ассикритовой в первом акте зал встретил продолжительными аплодисментами, так что Трабушинский в актерском предбаннике мог только восхищаться приемом, который был оказан его постановке. Но потом, как поняла Инна, с удовольствием наблюдая весь этот цирк, наркотики начали оказывать свое действие.
        Вера вела себя немного развязно, шумно вздыхая, бросая томные взгляды, подолгу замолкая, не сразу вспоминая свою реплику. Однако это считали новым образом дивы, и поэтому в обыкновенных проколах все искали тайный эстетический смысл. Но такового просто не оказалось. Прошло еще около получаса. Взглянув на часы, Инна поняла, что действие галлюциногена входит в самую силу. Так и было.
        - Что это у тебя, дорогуша, за фигня под платьем? - спросила Вера какую-то пожилую актрису, игравшую незначительную роль. Своей украшенной перстнями дланью она указывала на ее грудь. - Кошмар, сколько раз я говорила, чтобы не шлялись на работу в допотопных лифчиках, только публику пугаете!
        Публика же отреагировала на эту чушь смехом, считая, что Трабушинский решил ввести в слова шоу какие-то собственные поправки.
        - Эй, подайте мне шампанского! - закричала Вера, и теперь в ее голосе были явственно слышны пьяные нотки. - Эй вы, черти, я же играю вдову миллиардера, где, вашу мать, «Вдова Клико»? Нет, не любите вы меня, все бесталанные сволочи! - Вера с ногами забралась на диван, затем просто растянулась на нем и стала смеяться.
        - Что это такое? - буквально выл Трабушинский. - Что эта старая карга плетет! Кошмар, да она же напилась, кто не уследил? Какой позор, какой позор! Она завалит нам весь спектакль! Ну ничего, это ей припомнится!
        Тем временем Вера уже встала с дивана и неровной походкой подошла к краю сцены. Публика в ожидании молчала, никто не понимал, что происходит, хотя с демократической галерки уже раздавались свист и выкрики, мол, если растеряла талант и променяла его на водку, то пора на пенсию.
        - Что там вякают? - переспросила Вера.
        Неожиданно, потеряв координацию, она чуть было не упала, но сумела-таки удержаться.
        - Не надо мне помогать! - сказала она какому-то мужчине из первых рядов, бросившемуся поддержать ее. - Ты, медведь, лучше за своей бабой следи, а не за мной. Я великая актриса. Я Вера… Вера… Черт возьми, какая у меня фамилия? За кем я замужем - за этим импотентом Бронштейном или за вечным бабником Морозовым? Впрочем, они все дебилы, даже бутылку шампанского открыть не умели… Шампанское, я требую шампанского!
        - Идиотка! Пьянь! А еще кодировалась! - вопил Трабушинский, дергая себя за седую гриву. - Почему у нас нет занавеса, опустить бы и скрыть этот позор! Черт побери, надо было не изощряться, сделать занавес. Хорошо бы сейчас на нее упал прожектор или вся осветительная система! Ну сделайте что-нибудь, спасите спектакль. Это же премьера!
        Александр Морозов, тоже бывший муж Веры, который пришел на спектакль, демонстративно поднялся и вышел из зала. Вслед за ним устремилось несколько влиятельных московских гранд-дам, зрители в задних рядах стали топать ногами и свистеть, партер пока сохранял гробовое молчание, следя за монологом Веры.
        - Морозов - заместитель министра культуры! - стонал Трабушинский. - А эта мразь его при всех назвала бабником! Теперь конец не только спектаклю, но и всему театру! Иди, заткни пасть этой истеричной алкоголичке! - И режиссер вытолкнул какого-то молодого статиста.
        - Но Григорий Исаакович… - взмолился тот. - Когда она напьется, то становится неуправляемой!
        - Иди! - заорал тот на него, и его крик был слышен даже в зале.
        - Ага, прислали хоть одного! - глупо захихикала Вера. - Молодой больно, но ничего. Иди сюда, - она привлекла к себе статиста, обнимая. - Тетя Вера тебя утешит, иди, мой маленький.
        Статист, не зная, что делать, подошел к актрисе.
        - Ой! - завопила она, отталкивая его с такой силой, что статист полетел с края сцены прямо вниз. Раздался его приглушенный крик и стоны.
        - Там пауки! - начала орать Ассикритова. - Они хотят меня сожрать, я их боюсь! - указывала она на потолок, где сверкала люстра. - Они спускаются на нитях, ой, мерзость! - Она принялась колотить себя по телу, словно убивая насекомых. Инна поняла, что начались галлюцинации.
        Публика из партера стала подниматься и уходить. Некоторые перешептывались, другие в открытую говорили, особенно разряженные женщины:
        - Алкоголичка, не может держать себя в руках, ее надо гнать в дом престарелых, вот идиотка!
        - Ты сама такая, жаба, посмотри на себя, кикимора подзаборная! - пришла в себя Вера. - На твою поганую прическу спускается огромный паук. Ха, ха! Он пьет из тебя кровь! Сука!
        Дама, облаченная в золотистые шелка, к которой обращалась Вера, только хмыкнула и произнесла вполголоса:
        - Белая горячка, вы что, не видите, у нее уже черти и пауки перед глазами пляшут!
        Трабушинский, не выдержав того, что публика уходит, выбежал сам, улыбаясь, стал рассыпаться в извинениях.
        - Не надо, Гриша, - пыталась удержать его Ассикритова. - Мой маленький, я тебя так люблю…
        Затрещина огромной силы обрушилась на нее. Главреж был разъярен, в таком состоянии его никто никогда не видел. Схватив бывшую супругу за локоть, он потащил ее прочь со сцены, но та упиралась. Тогда Трабушинский взял ее за горло и просто швырнул по направлению к выходу.
        - Прочь, дура! - страшно заорал он. - Ты уволена, пошла вон, глупая баба! Пьянчуга, любительница водки… Обещала мне ничего не пить, а сама в день премьеры…
        Какие-то журналисты, остановившись, стали лихорадочно снимать сцену скандала, но зал был уже практически пуст. Только несколько молодых людей кричали, что
«Колизей» надо закрыть, если там работают халтурщики и алкоголики.
        Инна, наблюдавшая все действо со стороны, даже ужаснулась тому, какие жуткие формы приняла ее диверсия. Она не ожидала, что это будет так страшно. Она не любила Веру, даже ненавидела ее, но чтобы так, при всех, загубить не только ее карьеру, но и все связи, дружбу, положение в обществе, остаток жизни… На мгновение ей стало жалко эту эгоцентричную Ассикритову.
        - Великолепно! - шепнула ей подошедшая Ирина. - Немного через край, но ничего, это даже к лучшему. Когда я блистательно сыграю роль, которую сегодня завалила Вера, все увидят, что я в миллионы раз талантливее ее! А как она при всех поливала грязью Морозова! А та тетка в золотистом платье, это ведь сестра самой лучшей подруги жены Черненко! Ты представь, какой резонанс! Инночка, я тебя люблю, ты чудо, ты сделала все просто великолепно!
        - А как насчет твоего обещания? - осведомилась Инна, глядя на сияющую Рокотову. Та только ухмыльнулась:
        - Не беспокойся, Трабушинский сейчас таскает Веру за волосы, сам собирает ее тряпье и вышвыривает из театра. Пусть старичок успокоится, к десяти приходи к нему в кабинет, он будет тебя ждать! Вот тебе ключ, просто открывай - и смело в бой!
        Ирина исчезла, чтобы насладиться поражением своей соперницы. Григорий Исаакович, видимо, пожалев Ассикритову, вызвал такси, чтобы не просто вышвырнуть ее на улицу, где были толпы любопытных. Слух о грандиозном провале премьеры в «Колизее», о том, что Вера была безобразно пьяна и поносила всех самых влиятельных людей в Москве, уже кругами расходился по городу.
        - Что же делать! - скрипел зубами главреж. - Виталий, надо, чтобы газеты ничего не печатали об этом ужасе. Поговори с одним товарищем из ЦК, он мне обязан, скажи, чтобы попытались замять официальный скандал… Но слухи… Репутация псу под хвост! Кошмар, сегодня же надо начинать репетиции с Рокотовой, эта хоть не пьет! Мы должны максимум через три дня дать новую премьеру, причем на высочайшем уровне. Если хоть что-то пойдет криво, то я виновного сам при всей публике удушу, а на трупе спляшу лезгинку…
        Инна видела, как Вера, еще не до конца пришедшая в себя, уходит из «Колизея». Похоже, она пока не осознала того, что сегодня случилось. Она была весела, наркотики еще действовали, но нашлось только два-три человека, гардеробщицы и женщины-администраторы, которые провожали ее, помогая нести чемодан.
        - Так где же шампанское? - спрашивала Вера. - Я не поняла, почему Гриша посмел меня ударить? Что такое, уже и парочку импровизаций нельзя в текст вставить!
        Ее фигуру, одетую в тяжелую соболиную шубу, с растрепанными волосами, Инна проводила глазами до черного хода. Довольная тем, что ее план в отношении Трабушинского удастся, она с нетерпением ждала назначенного срока.
        Было начало одиннадцатого. В театре по приказу главрежа шла репетиция пьесы Шоу, где теперь главную роль исполняла Ирина Рокотова. В коридорах было пустынно, обслуживающий персонал уже разошелся, так что Инна могла не беспокоиться, что кто-то увидит ее входящей в столь неурочный час в кабинет Трабушинского. Она подошла к его двери, на которой красовалась серебряная табличка, убедилась, что она заперта. Но из тонкой щели снизу был виден мертвенный желтоватый свет. Инна достала заветный ключ и тихо открыла дверь.
        В приемной никого не было, но в самом кабинете Трабушинского слышался какой-то разговор и другие звуки. Инна решила выждать, она не хотела появляться там при свидетелях. Подойдя к приоткрытой двери, она прислушалась.
        - Ты не понимаешь, - говорил Григорий Исаакович. - Какой это ужас! Я знал, что она может сорваться каждую секунду, но чтобы так безобразно, так постыдно… Нет, это самый настоящий стресс, самый настоящий… Мне необходимо расслабиться, и ты знаешь, что это получается только в твоем обществе. Иди, иди сюда… Ирочка, иди сюда!
        Инна осторожно заглянула в кабинет. Трабушинский и Рокотова! Ирина устранила Веру, что открыло ей путь в гранд-дамы.
        Осторожно отойдя в сторону, Инна задумалась. Виталий уже три дня не ночует дома, совсем скоро он попросит ее съехать. Рокотова, добившись своего, не даст ей спокойно жить. Она - та же Вера, только на тридцать лет моложе.
        Инна приняла решение. Ей нужно уходить из театра. Но перед этим следует проучить Ирину. Она использовала ее, нагло обманула, крутит роман с Трабушинским.
        Дождавшись, пока в половине второго закончится репетиция, Инна притаилась и увидела, что Ирина прошествовала к себе в гримерную.
        - А, это ты, - сказала та, заметив входящую Инну. Рокотова сидела около зеркала, приводя свое лицо в порядок. - Можешь меня поздравить, я теперь прима «Колизея». Думаю, эта встряска пойдет на пользу театру, освежит его кровь, придаст силы…
        - Ты подставила меня, Ириночка! - медленно и четко произнесла Инна, глядя в зеркало. Ее глаза встретились со взглядом Рокотовой. Та даже не вздрогнула, продолжая очищать кожу косметическим молочком.
        - Ты о чем? - как ни в чем не бывало, спросила она. - Я тебя не совсем понимаю, дорогуша!
        - О том, что ты знала, что у меня нет ни единого шанса стать любовницей Трабушинского, так как уже сама захомутала старичка.
        - Что, своими глазами убедилась в этом, Инночка? И что ты теперь желаешь? Иди к себе, дорогуша, не мешай мне, я домой доберусь к трем, а на репетицию надо утром к восьми.
        - Значит, ты просто таскала моими руками каштаны из огня? - Голос Инны был ровен и спокоен.
        - Конечно, - ответила Ирина, расчесывая волосы. - А что ты хочешь? Твои проблемы, дорогуша. Твои собственные. Скажу честно, я тебя подставила, но тебе захотелось слишком многого. Выползла с Тихого океана, зацапала Виталика и ротик раскрыла на Трабушинского. А жирным кусочком-то не подавишься, дорогуша? Подай мне полотенце, оно там, на спинке стула…
        - А если я расскажу обо всем Трабушинскому или вообще кому-нибудь? Тебя растопчут, Ириночка, растопчут, оплюют и утопят в унитазе…
        - Не хами, дорогуша. Тебе никто не поверит. Тем более, Вера всех уже достала, от нее рады избавиться и Трабушинский, и другие актеры, и вся Москва. Теперь пусть сидит где-нибудь в Ялте или Гаграх, вспоминает прошлое, мемуары пописывает… И еще запомни, дорогуша. - Глаза Ирины сверкнули, взгляд стал колючим и злым. - Заткни свой ротик, а не то тебя в два счета выкинут из «Колизея», а я такого наговорю всем, что тебя в столице даже метро подметать не возьмут. Прикуси язычок и гордись, что помогла зажечься сверхновой звезде - Ирине Рокотовой!
        Инна поняла, что проиграла. Доказать, что у нее имелся устный договор с Ириной, было невозможно. Никаких следов, ведущих к Рокотовой. Наркотик Вере подсыпала она, а не Ирина.
        - Дай полотенце, ты что, дорогуша, оглохла? Это Москва, тут каждый борется за себя, это тебе не Урюпинск или Вышний Волочек. У кого больше ума и изворотливости, тот и на коне. А ты, увы, пока ходишь в конюших. - Раздался ее смех, низкий, едкий и вульгарный.
        Инна подала ей полотенце и на секунду представила, что закидывает его ей на шею, душит, Ирина мечется, ее тело сотрясают судороги, глаза вылезают из орбит, щеки синеют. И она умирает.
        Когда Инна услышала хрипы Рокотовой, то сначала не поняла, в чем дело. Она осуществила то, о чем подумала. Вафельное полотенце, захлестнутое вокруг шеи Ирины! Инна разжала руки. Нет, она не станет убийцей!
        - Ирина? - произнесла она. - Ира, что с тобой?
        Рокотова не отвечала. Косметика размазалась по лицу, рот приоткрылся. Она была мертва.
        Инна посмотрелась в зеркало. Она убила Рокотову. Убить, оказывается, очень легко. Ей не следовало этого делать, но раз уж так получилось… Ирина заслуживала смерти.
        Тщательно обтерев все предметы в комнате, Инна вышла, плотно затворив дверь. Ирину найдут завтра утром. На нее никто не подумает, решат, что это сделал бесноватый поклонник или тайный фанат Ассикритовой.
        В ту ночь Инна заснула быстро, так и не дождавшись Виталия. Кошмары ее не мучили.
        Следующая неделя была неделей следствия, допросов и расспросов. Как Инна и полагала, никто и представить не мог, что убийца она. Официальное следствие заглохло, а в кулуарах шушукались, что это месть Веры. Ассикритову, по чьему-то навету обвиненную в убийстве молодой соперницы, подвергли общественному остракизму. Она снова запила и, отвергнутая абсолютно всеми театрами, скрылась на курортах.
        В апреле до Москвы дошло печальное известие - в санатории для деятелей сцены, в Пицунде, на сорок девятом году жизни скончалась Вера Максимилиановна Ассикритова. В официальном некрологе, напечатанном в паре газет и распространенном по многим театрам, говорилось, что она умерла от аллергической реакции на какое-то снотворное. Однако волна слухов тотчас захлестнула столицу, люди уже в открытую утверждали, что это было самоубийство. Ассикритова не выдержала краха своей карьеры, всеобщей обструкции и презрения.
        Инна пошла на ее похороны. И вовсе не для того, чтобы получить удовольствие от вида теперь уже навечно поверженного противника. Наоборот, у нее было мерзкое чувство, что она виновата, это она убила Веру.
        Ассикритова лежала в роскошном гробу, заваленном дорогими в начале апреля цветами. После смерти ее полюбили все, и это было похоже не на похороны, а на праздник. Вера, которая теперь действительно выглядела лет на тридцать, была в своем лучшем платье. Инна вдруг захотела во всем признаться, довести до сведения каждого, что именно ее подлая затея привела к такому финалу, но это длилось мгновение.
        Инна снова подумала, что убить - легко. Гораздо легче, чем пишут в детективах. Она убила Ирину и Веру, но обвинить и тем более судить ее за это не смогут.
        На богемной вечеринке, посвященной открытию выставки какого-то подпольного фотографа, Инне удалось найти себе новую любовь. Фотограф, высокий человек с длинными нечесаными волосами и лохматой бородой, был в клетчатой рубашке, расстегнутой до пупа, обнажающей мохнатую грудь. Видимо, он считал, что в человеке все должно быть едино - и голова, и грудь, и борода. Его чествовали шампанским вперемежку с коньяком, портвейном и водкой. Большая часть присутствующих ничего не понимала в его работах, но так как ими восхищались на Западе, а одновременно какие-то пропагандистские работы бородача имели успех и в СССР, то каждый стремился познакомиться с новым гением русского фотодела.
        На вернисаже присутствовали и так называемые диссиденты, которые были не прочь легализоваться, и вполне легализованные советские буржуа, которые были не прочь подиссидентствовать. Мелькали лохматые головы и шарфы до пола, английские полосатые костюмы и вечерние сумочки от Диора. В общем, сборная солянка под названием «московский вернисаж, посвященный…» была в полном разгаре. Точнее угаре, так как пары изделий Бахуса прямо-таки заполняли полуподвальное помещение.
        - Дорогая, нас не тронут? - спрашивала одна элитная дама у другой. Та ее заверяла, что ее мужу доподлинно известно, что эту выставку сносить бульдозерами не будут.
        - Это явное влияние стиля Макса Огородникова, - говорил мужчина в широкополой шляпе своему соседу в головном уборе, как у тирольского австрийца. - Хотя мне кажется, что этот постмодернистский акцент на размыв заднего плана характерен и для Ларсена из Дании…
        Никого из подходящих Инне мужчин здесь не было. Точнее, были, но либо с женами, либо с метрессами. Свободными оказались только инакомыслящие гении, но Инна не хотела ни их таланта, ни их волосатого пупа, ни их проблем и, главное, ни их тараканов, которые наверняка стадами бродили по квартирам-студиям этих пьяниц.
        Она сумела-таки завести беседу с каким-то отставным пожилым генералом из КГБ, который на старости лет решил познакомиться с тем, что всю жизнь преследовал и громил. На безрыбье и рак рыба.
        - Инночка, - шептал он ей в ухо. - Вы великолепны, знаете? У меня супруга в Кисловодске, лечит, хи-хи, язву прямой кишки кислыми ваннами. Так что поедемте-ка ко мне на Кутузовский, я вам покажу много интересного!
        Инна с отвращением посмотрела на лысого генерала и на его штаны с лампасами, в которых и содержалось то интересное, что он желал ей продемонстрировать. Никакого эстетического удовольствия, но все же лучше, чем шляться без работы и денег по Москве.
        Внезапно, когда она уже была готова сказать томное «да» и взять генерала за ручку, кто-то присоединился к их тесной компании.
        - Уважаемый Игнат Иосифович! - произнес прекрасно поставленный мужской баритон. - Вы тоже здесь! Какое удовольствие видеть тут старого друга моего отца!
        Инна обернулась и чуть не замерла от восторга. Перед ней стоял настоящий мужчина, таким был в ее представлении Джеймс Бонд - чуть за тридцать, темные волосы, волевое привлекательное лицо, синие глаза, великолепная фигура, на которой безукоризненно сидел костюм-тройка, явно купленный в одном из фешенебельных бутиков Манхэттена.
        - А, Игорь! - стал суетиться старик. - Как у тебя дела, опять приехал к нам из Вашингтона?
        - Разрешите представиться, мадемуазель, - сказал он Инне, и она увидела, как блеснули его синие глаза. - Игорь Никонов, второй секретарь нашего посольства в США.
        Инна протянула ему руку, ощущая, как по ее телу бежит электрический ток от прикосновения его губ. Именно такой мужчина - красивый и одновременно влиятельный - был ей нужен. И, похоже, она тоже заинтересовала его. Взгляд Игоря скользнул по ее безупречной фигуре, рассыпавшимся по плечам волосам и остановился на груди.
        - Игнат Иосифович, разрешите похитить вашу спутницу? - спросил он у старика, который тем временем углубился в воспоминания о том, как он и отец Игоря участвовали в битве за Берлин.
        - Конечно, конечно, - ответил тот, и его руки уже непроизвольно потянулись к какому-то женскому бюсту рядом.
        - Я хочу представить вас своей супруге, - сказал ей Игорь. - А потом, когда ее благословение будет получено, мы поедем ко мне на дачу…
        - Она знает? - спросила Инна.
        - О да, но у нее свои интересы, а у меня свои. В личной жизни мы не мешаем друг другу, тем более что я практически все время в Вашингтоне, а она здесь, в Москве, работает в Минюсте…
        Жена Игоря Никонова оказалась самой красивой женщиной, которую Инна когда-либо видела. Именно к ней можно было применить эпитет «холодная красота». Серебристое платье, похожее на то, в котором Элизабет Тейлор недавно вышла замуж в пятый раз, струилось по ее фигуре древнегреческой богини, поразительно было и лицо, привлекавшее своей совершенной формой. Длинные волосы цвета платины были собраны на затылке, а шея сверкала россыпью алмазов невиданной величины.
        - Рада с вами познакомиться, - сказала жена Игоря, Виктория, протягивая ей узкую руку. - Вы очаровательны. - Ее ладонь была тверда и холодна, украшена продолговатым перстнем с сапфиром. - Всего вам хорошего, надеюсь, до встречи!
        Она отвернулась к своему собеседнику, какому-то популярному киноактеру. Игорь и Инна еще немного побродили по выставке, рассматривая шедевры чествуемого, но вскоре, взглянув на «Ролекс», Игорь сказал:
        - Я думаю, нам пора.
        В темном дворе захолустной пятиэтажки, в подвале которой и происходило действо, их ждал «Мерседес», принадлежавший Игорю.
        - Мне не нравятся американские автомобили, - пояснил он. - В европейских, особенно немецких, итальянских и английских, чувствуется аристократизм. А от этого равноправия и демократии в США просто устаешь, хочется роскоши…
        По дороге Инна несколько раз пыталась привлечь его к себе, но Игорь, отвечая ей коротким поцелуем, на большее не шел, говоря, что надо подождать. Машина неслась по правительственной трассе куда-то за город, темнота вокруг поглощала махины дач, блестевших где-то за заборами и в гуще леса. На пропускном пункте Игоря не задержали, и скоро «Мерседес» плавно затормозил около высоких ворот.
        - Наша загородная резиденция, - пояснил он. - Наезжаем сюда не так уж часто, но что делать, вечные заботы о благе Родины!
        Когда подъезжали к высокому трехэтажному особняку, Инна обратила его внимание на то, что в доме горит свет.
        - Там кто-то есть? - удивилась она. - Или ты кого-то ждешь?
        - Я думаю, там моя жена, родители должны быть в Таиланде, так что это может быть только Вика.
        - Но разве… - начала Инна и замолчала. Она не стала продолжать, боясь, что это оскорбит Игоря, а терять этого Джеймса Бонда она не хотела. Может быть, он предпочитает секс втроем, в Москве о таких оргиях давно ходят слухи. Он, его законная супруга и любовница… Инна не понимала такого, но ради удачной карьеры была готова на все. По крайней мере, лучше, чем с тем генералом, у которого из ушей торчали волосы.
        Холл дачи был затемнен, на дубовых панелях висело старинное оружие, какие-то кремниевые пистолеты, аркебузы, кинжалы. В просторной гостиной весело горел камин, выложенный изразцами. В глубоком кресле сидела Виктория, в том же серебристом платье, с накидкой из шиншиллы в ногах. Рядом с ней, на полу, положив ей голову на колени, примостился какой-то юноша, которому по виду не было и восемнадцати.
        Увидев входящих, он испуганно встрепенулся, взглянул на Викторию и попытался встать. Виктория только усмехнулась и взяла с пола бокал с коньяком.
        - Опаздываем, Игорек, - сказала она. - Что-то ты долго ехал, видишь, «Форд» добирается быстрее, хотя ты и критикуешь американские машины.
        - Нет, дорогая, в этом виноваты наши дороги, а не заграничные машины, - ответил тот. - Ужас, что творится в городе, там, как в болоте, можно увязнуть.
        - Ладно, - Виктория кинула ему ключи, - вы отправляйтесь на вторую дачу, а мы останемся здесь.
        Инна облегченно вздохнула и уже было повернулась к выходу, но ее остановил голос Виктории:
        - Инна, куда же ты? Я сказала, что ты останешься здесь. На вторую дачу отправятся мой супруг и этот малыш Миша. Бери его, Игорь!
        Парень в недоумении закрутил головой, но Игорь помог ему подняться, взял за руку, и тот покорно направился с ним к выходу. Сначала он пытался что-то возразить, но Игорь тихо произнес несколько фраз, которые совершенно изменили настроение Миши. Обернувшись, он взглянул на Викторию, но та уже не смотрела на него, ей была интересна Инна. Миша обреченно вздохнул и покорился неизбежному.
        - До завтра, дорогой, - сказала Виктория вслед Игорю. - Всего хорошего, надеюсь, Миша тебе понравится! Он хороший мальчик…
        В ответ Игорь только обнял Мишу за плечи, и они скрылись во тьме холла. Через минуту во дворе взревела машина.
        - Ты удивлена, Инна? - спросила Виктория, вставая с кресла. Драгоценная накидка небрежно упала на ковер, но та, даже не заметив, просто наступила на самый дорогой в мире мех. - У нас такая жизнь. Каждый живет как хочет. Как в Америке, сплошная демократия. Если мне нравятся такие красивые девушки, как ты, то Игорь мне не препятствует в этом, он мне их поставляет. Но и я не мешаю ему общаться с милыми сопляками типа этого начинающего фотографа Миши. У нас с Игорем симбиоз - взаимовыгодное сосуществование.
        Инна пока ничего не говорила, глядя на огонь в камине, желтый язык которого, взметнувшись, коснулся закопченной балки.
        - Ты предпочитаешь коньяк или, может быть, пока что-нибудь безалкогольное? - спросила Виктория, проходя мимо нее.
        Инна отступила назад.
        - Ну не бойся, я не кусаюсь, впрочем, только иногда, в самый разгар секса. Так что ты скажешь?
        Помолчав, Инна осторожно произнесла:
        - Но что я…
        - Что ты будешь иметь с этого? - рассмеялась Виктория. Рукой она свободно распустила волосы, и те каскадом упали на ее стройные плечи. - Люблю деловой подход, не верю в святую любовь. Все строится на четырех вещах - деньгах, власти, славе и сексе. Причем последнее зачастую перевешивает все остальное. Так вот, ты, надеюсь, знаешь, что Игорь далеко не самый последний человек в дипкорпусе, лет через десять-пятнадцать вполне может стать послом во вражеской Америке. А я представляю нашу Фемиду, мне подвластно все, что касается того, кого посадить, освободить или засудить. А в тоталитарной стране, какой является наша, это самое важное. И его, и мои родители далеко не последние люди, мой отец, например, лично знаком с Леонидом Ильичом. Так что, детка, ты не прогадаешь, если станешь моей… - Тут она в первый раз запнулась. - …моей любовницей. Ну, что ты теперь думаешь об этом?
        Инна знала, что она думает об этом. Если она откажется, то это может привести к непредсказуемым последствиям. А так она достигнет очень многого, тем более что управлять такими неприступными людьми, какой кажется Виктория, на самом деле легко. Особенно в постели…
        Инна рассмеялась, и Виктория правильно восприняла это.
        - У тебя великолепный смех, Инна, - сказала она, становясь напротив камина. Блики огня бегали по ее платью и волосам, сверкая в бриллиантах вокруг мраморной шеи. - Ты и сама чудо, я давно не видела таких очаровательных девушек. Сразу видно, что провинциалка, в Москве давно нет таких милашек. Будь мне верна, и ты достигнешь таких высот, что голова закружится. Но если я узнаю… Учти, падать оттуда очень больно. Просто смертельно… Если я узнаю, Инна…
        Говоря последние фразы, она спустила бретельки своего многотысячного платья. Серебряная чешуя, скользнув, упала на ковер. Виктория стояла перед ней обнаженная полностью, и ее фигура была совершенной. Она походила на изваяние греческой богини.
        - Иди ко мне, Инна, - позвала она и протянула ей узкую ладонь с сапфиром. - Нам вместе будет хорошо, очень хорошо. Сюда, на шкуры белых медведей…
        Руки Виктории скользнули по телу Инны, а ее зеленые глаза проникли ей в душу.
        - Ты моя, - хрипло сказала Виктория, осторожно целуя ее. - Только моя, я не привыкла ни с кем делиться…
        Ее распущенные платиновые волосы приблизились к плечам Инны, и та закрыла глаза. Сделка так сделка, но все равно что-то внутри ее протестовало, и чтобы не показать этого, она покорно согласилась на все. Ради будущего. Ради светлого будущего. То есть ради себя…
        Все было не так, как представляла себе Инна с самого начала, - у нее это не вызывало отвращения, но в то же время не доставило и наслаждения. Однако для Виктории пришлось Инне играть, показывать те чувства, которых она не испытывала и в помине.
        Вернувшись на следующий день домой, Инна поняла, что должна сделать. Виктория обладает могущественными знакомыми, она должна использовать ее. Секс - один из путей наверх.
        Вика оказалась жутко ревнивой, однако это не помешало Инне уже через неделю найти себе подходящего мужчину. Бедный художник, который был в постели подлинным Гогеном. Секс с Викой Инна расценивала как работу.
        Инна же была уверена, что Виктория ни о чем не узнает. Она ей нужна хотя бы потому, что устроила ее на непыльную секретарскую работу в Министерство юстиции. Виктория раз за разом заводила разговор об учебе в университете.
        - Зачем тебе эта работа секретарши, - говорила она. - Смотри, какие перед тобой открываются перспективы: я помогу тебе поступить в лучший вуз Москвы, скорее всего, заочно. Не нужно будет каждый день шляться туда и слушать нудные лекции. Когда получишь диплом, я помогу тебе устроиться к нам в министерство. Думаю, через пять лет, когда ты закончишь учебу, я буду там не самым последним человеком, а мой супруг тоже немного продвинется по служебной лестнице…
        - Немного? - засмеялась Инна.
        Они лежали на огромной кровати, застеленной черным шелком. Овальные зеркала на потолке и стенах многократно отражали их тела, превращая спальню в помещение, где происходит мистический обряд. Инне нравилось то, что говорила Виктория, но во всех ее словах сквозило «я», «я», «я». Она была слишком ревнива, выросшая в богатой и влиятельной семье, она по наследству получила очень развитый инстинкт собственника. Инна понимала, что она сама в ее руках просто игрушка, чуть ли не рабыня, и это не нравилось ей.
        - Кстати, дорогая, - строгим голосом сказала Виктория. - Когда мы были на этой презентации, ну, где всякая мазня в югендстиле, ты ужас как долго говорила с женой художника. Она, конечно, милашка, но зачем же так нагло предавать меня…
        - Я? Говорила? - удивилась Инна, пытаясь припомнить то, чего не было. - Может быть, я и беседовала с кем-то, но это просто дань вежливости, я разговаривала со многими, так что у тебя нет абсолютно никаких…
        - Я сама знаю, есть у меня причины или нет! - вскрикнула Виктория, беря ее за горло. - Запомни, диктовать условия мне не может никто. И я видела, как ты смотрела на ту брюнетку, не лги мне! Запомни, еще раз увижу такое, и ты будешь сильно наказана. Очень сильно!
        - Мне больно, Вика, - прохрипела Инна, чувствуя, что белые и твердые пальцы Виктории впились в шею и затрудняют доступ кислорода. - Отпусти…
        - Ты поняла меня? - спросила Виктория, склоняясь над ней. В ее изумрудных глазах светилась ужасная ревность и огонек какого-то безумия. - Ты поняла меня? - Ее хватка стала нарастать, она готова была придушить Инну только из-за своего чересчур буйного воображения.
        - Да, милая, - сумела ответить та, - но пожалуйста…
        Виктория отпустила Иннину шею, и мгновенно ее лицо, только что перекошенное и злобное, осветила улыбка.
        - Будь всегда со мной, - промурлыкала она, прислоняясь к Инне. Та чуть отодвинулась от ее горячего тела, внезапно ставшего противным. - И учти, бросать имею право только я! Только я!
        - Конечно, Вика, - ответила Инна, чувствуя, как рука собственницы, украшенная сапфиром, скользит по ее груди. Теперь это прикосновение вызвало у нее омерзение, и Инна почувствовала, как ее охватывает дрожь. Волна страха и отвращения накатила на нее.
        - Ты вся дрожишь, детка, - сказала Виктория тихо, начиная ее целовать. - Я знаю, это от возбуждения, от желания!
        - Да, - простонала Инна, откидываясь на черную подушку. Виктория права. Инна желала… Она желала избавиться от нее, возможно… Возможно, даже убить. И эта мысль, такая заманчивая и простая, занимала ее сознание все то время, пока Виктория целовала и гладила ее, а потом перешла к более активным действиям.

«Убить Вику, а почему бы и нет?» - думала Инна. В конце концов, опыт у нее уже есть.
        Все произошло в начале ноября, когда Виктория с Игорем на несколько дней уехали из страны на какую-то конференцию. В начале второй недели месяца как-то вечером в квартире Инны, которую ей помогла снять Виктория, раздался телефонный звонок. Можно было определить, что это межгород.
        Взяв трубку, Инна услышала голос своего брата Алексея. Она регулярно высылала домой крупные суммы, но мама не отвечала, только Алексей, про которого ей было известно, что он заканчивает ПТУ, учась на сварщика, и вроде бы вскоре собирается жениться, писал ей короткие, полные ошибок письма, основной мотив которых сводился к двум вещам - как хорошо тебе в Москве, и нам катастрофически не хватает наличности.
        В этот раз все было серьезнее. Инна давно знала, что у мамы проблемы со здоровьем, тем более что курила она нещадно. Теперь же выяснилось, к чему это привело.
        - У нее рак легких, - сообщил Алексей. - И надежд никаких, врачи говорят, что ужасно запущенная форма, какие-то метастазы уже проросли в позвоночник и другие органы. Это дело нескольких дней, даже не недели…
        - А как же те деньги на лекарства, которые ты постоянно запрашивал? - холодея, спросила Инна.
        - Ну, понимаешь, - замялся брат. - Давно стало ясно, что ей ничто не поможет, так зачем же было сотенные изводить на импортные лекарства? Это что мертвому припарка. А у меня девушка, мы свадьбу хотим шикарную закатить…
        Спорить, кричать, угрожать брату было бессмысленно. До него все равно не дошло бы. Он потребовал еще денег, говоря спокойным тоном, что на похороны нужна определенная сумма, затем на поминки и на его свадьбу, которую он собирается устроить в начале следующего, 1983 года. И еще на заграничные наркотики, которые помогут матери в последние дни жизни не страдать от ужасных болей.
        Не дав Алексею договорить, тем более что переговоры он заказал за счет абонента, Инна коротко сказала:
        - Жди, я сегодня же вылетаю, завтра буду у вас.
        Она бросилась собирать вещи. Инну ошеломило то, что мама умирает. Ей же нет и шестидесяти… Мысли мелькали в ее голове, когда она методично укладывала в чемодан вещи первой необходимости. Отыскивая черное платье, она услышала, как пронзительно зазвонил телефон. Она не хотела разговаривать с кем бы то ни было. Однако телефон звонил и звонил, пять минут, десять, пятнадцать. Не выдержав, Инна сняла трубку. Она уже поняла, что такой настырной может быть только Виктория. Это действительно оказалась она. Прилетела с конгресса в Исландии, возвратившись на день раньше.
        - Ты мне нужна, - коротко сказала она. - Немедленно. - Ее голос был неэмоционален и сух. Это означало, что Виктория разъярена.
        - Я не могу, - ответила Инна. - Мне надо домой. У меня личные проблемы, у мамы тяжелая болезнь…
        - Не бреши! - вдруг взвизгнула Виктория, захлебываясь в словах. - Не бреши! Я все знаю! Я знаю абсолютно все! Бежишь к мужику, чтобы стать его подстилкой? Воспользовалась тем, что меня не было! Ко мне! Ты все равно никуда не уедешь, я прикажу не продавать тебе билет! Машина будет у тебя через десять минут!
        Машина с молчаливым шофером несла ее по трассе куда-то во тьму. Инна не чувствовала ни страха, ни раскаяния. Если стало известно про ее связь с бедным художником, то она не видела в этом чего-то противоестественного, наоборот, не могла же она быть рабыней высокопоставленной истеричной лесбиянки всю свою молодость? Конечно, Виктория сделала для нее многое, иногда расщедривалась на подарки, следила за ее гардеробом и карьерой, но это было больше похоже на тотальное повиновение, чем на свободную любовь двух независимых личностей.
        И еще. Навязчивая идея не покидала ее. Сейчас самый подходящий случай. Шофер, который вез ее, был новым, она подсела к нему около станции метро. Он ничего не знает про их с Викторией отношения. Для всех она летит к матери, на Сахалин. Она так и сделает, только предварительно убьет Вику.
        Убьет, чтобы избавиться от ее шизофрении. Убьет, чтобы стать свободной. Убьет, чтобы стать богатой. Одни побрякушки Виктории тянут на ощутимую сумму. Так и будет.
        Удивляясь своей жестокости и абсолютному отсутствию страха, Инна решилась на убийство. В конце концов, не в первый раз…
        Высадив ее, автомобиль скрылся. Особняк Виктории был освещен на первом этаже, сквозь плотные занавеси пробивался свет камина. Войдя в дом, Инна застала свою любовницу в ужасном состоянии - пьяную, в расстегнутом халате, под которым виднелось кружевное парижское белье, на шее сияло огромное колье из квадратных изумрудов. Виктория ни в чем не знала меры, будь то украшения, власть или любовь.
        - Пришла, стало быть! - сказала она, увидев Инну.
        Виктория швырнула бокал с коньяком в камин, пламя взметнулось, раздался треск лопнувшего стекла.
        - Что такое, Вика… - начала Инна. - Я спешу и не понимаю твоей глупой ревности…
        - Какая я тебе Вика, стерва! - закричала та, подходя к ней и ударяя ее по щеке. - Для таких дешевок, как ты, я Виктория Сергеевна Никонова, и ты не смеешь тыкать мне, дрянь.
        - Ты пьяна, - заметила Инна, отстраняясь от нее и потирая ушибленную щеку. Рука у Виктории была тяжелая, а сейчас она специально ударила Инну тыльной стороной. Сапфир рассек ей губу, зазмеилась тонкая струйка крови.
        - Что ты сказала, деточка? - расхохоталась Виктория, дрожащей рукой плеснув себе в новый бокал темного коньяка. - Ты знаешь, кто ты? Ничтожество, грязь, простолюдинка! Я приютила тебя, ввела в высший свет, а ты подставила меня! Ты подставила меня, а такое не прощается! Ты думаешь, что многого добилась? Приперлась откуда-то с Камчатки и считаешь, что в два счета завоевала Москву? Ты глубоко ошибаешься, детка! Как ты была ничем, так и осталась! Переспала с Виталием Рубинштейном - экая невидаль! На это каждая шлюшка способна! А вот меня дурить я не позволю! Ты обещала мне, что не будет никаких мужчин, никаких связей за моей спиной.
        Инна расхохоталась.
        - А ты что думаешь, я вечно буду кувыркаться с такой извращенкой, как ты? - крикнула она. - Я тебя не подставляла, а то, что изменила, так это закономерно, тебе необходимо лечиться - и от твоих склонностей, и от высокомерия, и от алкоголизма, Виктория Сергеевна, сладкая ты моя!
        - Что ты сказала? - Глаза Виктории по-змеиному сузились. - Ты смеешь угрожать мне, ты смеешься надо мной? Ты издеваешься? Так послушай!
        Вика встала, пошатнулась и произнесла:
        - Стоит мне захотеть, и ты загремишь лет на пять в тюрьму. Министр Щелоков играет с моим отцом в преферанс, он его лучший друг. Тебя посадят, Инна! Учти, в тюрьме будет очень плохо, там нет красивой и доброй Вики, там грязные, мужеподобные и жестокие бабы, которые в первую же ночь изнасилуют тебя и будут затем насиловать каждый день на протяжении всего срока. А я постараюсь, чтобы ты получила максимум, я уж постараюсь! Эти лесбы встретят тебя с распростертыми объятиями, и ты станешь их законной женой!
        Виктория рассмеялась, и это прозвучало противно и мерзко. «Словно паук пробежал рядом со мной», - подумала Инна. Она поняла, что попала в ловушку. Теперь она просто обязана убить Вику. Ради собственной безопасности.
        - Но это еще не все, - продолжала Виктория. - Смотри! - Она рывком сдернула со своей тонкой и белой шеи роскошное ожерелье. - Это колумбийские изумруды, цена этой безделушке тысяч двести пятьдесят. Разумеется, долларов. Я сегодня же заявлю, что ты украла у меня это, и при обыске ожерелье найдут у тебя. За подобную кражу в особо крупных размерах тебе светит еще лет десять. Когда ты выползешь из тюрьмы, если это вообще произойдет, ты будешь морщинистой, страшной, больной дурой, какой ты и была всегда, Инна! Ты дура, раз упустила свой шанс! А теперь можешь катиться к своей мамуле, при посадке в самолет тебя задержат за кражу и из твоего бюстгальтера выудят это колье, уж я позабочусь!
        Виктория опять залилась смехом, закинув голову и наслаждаясь своим полным триумфом и французским коньяком. Инна, не глядя на нее, повернулась и пошла прочь.
        Она была уже в холле, когда до нее долетел пьяный крик Виктории:
        - Куда же ты, милашка, а твои вещички? В заключении они тебе пригодятся.
        Инна вернулась. Виктория, растрепанная, довольная собой, со сверкающими зелеными квадратами в одной руке и бокалом с коньяком в другой, качаясь, стояла на ковре.
        - Ну, милашка, падай на колени, целуй мне ноги, вытирай своей шевелюрой мои лодыжки, орошай слезами ковер. Может быть, я и прощу тебя, хотя, скорее всего, нет, такую наглую и глупую суку, как ты, надо обязательно проучить, в тюрьму я пришлю тебе свадебный торт, такой, с шоколадной глазурью, на первую брачную ночь, и фату, чтобы ты могла идти под венец с этими потными заскорузлыми бабами…
        - Увы, дорогая, - произнесла Инна. - Скорее всего, я пришлю на твою могилу свежие розы. Две штучки, по количеству извилин в твоей пьяной головке!
        - Что ты сказала? - завизжала Виктория, швыряя в нее бокал. Тот, не долетев, разбился о торшер с японской шелковой росписью. - Ты сдохнешь там…
        - Но сначала ты, Виктория Сергеевна Никонова. Я тоже не прощаю оскорблений, - сказала Инна, вынимая из-за спины старинный пистолет, который она взяла со стены в холле. Она знала, что все оружие заряжено, так говорила сама Вика.
        Выстрел был громким, все затянуло пороховым дымом. Вика, так и не успев понять, что происходит, пошатнулась и осела на ковер. В ее груди зияла огромная дыра, тонкое белье и халат быстро окрашивались струящейся кровью. Голова была откинута назад, ноги подвернуты. Подойдя к ней, Инна убедилась, что ее бывшая любовница мертва. А она совершила еще одно убийство.
        Инна не знала, что теперь делать. Схватив какой-то тонкий шарф с пола, она стала судорожно протирать оружие. Не нужно оставлять отпечатки, это главное… Еще надо собрать как можно больше ценностей, как можно больше…
        - Лучше протирать более плотной тканью, - раздался позади нее голос.
        Инна быстро обернулась, держа наготове пистолет. Она не знала, сколько там патронов, но она больше никому не позволит шантажировать себя. В дверном проеме, полуосвещенный каминным огнем, стоял молодой мужчина. Высокий, темноволосый, красивый. Жесткие черты лица и пронзительные темные глаза придавали ему неумолимый вид. В руке он держал небольшой пистолет с глушителем. Направленный прямо на Инну.
        - Не двигайтесь, - произнесла она, направляя на него старинное оружие. - Еще один шаг, и вы отправитесь вслед за ней. Я готова на все. Или вы думаете, что я не сделаю это?
        - Почему же, - ответил он. По его виду нельзя было сказать, что этот человек рискует получить пулю в живот.
        - Вы… точнее ты, я думаю, самое время отбросить этот официоз, ты совершила за свою короткую жизнь много убийств. Я уверен, что это так, хотя вижу тебя впервые. Но твой взгляд…
        - Что такое? - спросила Инна, отступая. Ей не нравился его уверенный тон, беспечный вид, словно он знал, что она не выстрелит.
        Инна спустила курок, но вместо громкого выстрела раздался только сухой треск. Незнакомец в плаще удивленно посмотрел на нее и сказал:
        - Вот это да! Запомни, ты чуть было не застрелила одного из самых удачливых киллеров в мире. Надеюсь, впоследствии ты осознаешь это и раскаешься. Плохо, что ты не разбираешься в оружии, у старинных пистолетов только один заряд, и ты его использовала.
        - Вы убьете меня? - тихо проговорила Инна, опускаясь на ковер. Может быть, думала она, попробовать соблазнить этого незнакомца, а потом, в самый разгар страсти, впиться зубами ему в шею или нанести удар бутылкой?
        - Прикидываешь, как бы избавиться от меня? Не советую устраивать сейчас сцены обольщения, у нас мало времени. Наш самолет улетает через два часа. Так что поторопись.
        - Да, но… - начала Инна, ничего не понимая. Похоже, этот тип не собирался убивать ее, но что же он хочет от нее?
        - Я - твоя последняя возможность спастись. Или ты без промедления говоришь «да», или я бросаю тебя здесь, а уже через два месяца ты получишь срок на всю катушку. Я же помогу развернуть твои способности по полной программе, ты сможешь получать огромные деньги…
        - За что? - спросила Инна, поднимаясь.
        - За убийства, Инна, за убийства, - ответил тот. - Откуда я знаю твое имя? Я слышал вашу разборку с Викторией. Ты сделала то, что должен был сделать я. Я бы так или иначе убил ее. Мне нужны кое-какие документы из сейфа ее мужа, а я не люблю оставлять свидетелей. Она должна была находиться в Рейкьявике, но неожиданно вернулась, из-за тебя, Инна. Разреши представиться… Меня зовут Эрик Эриксен, впрочем, на самом деле я русский, но теперь это мое официальное имя. Для советских властей я мертв уже девять лет…
        Эрик подошел к Инне, взял из ее рук измазанный в крови шарф, швырнул его в огонь. Затем протер пистолет концом скатерти и бросил около трупа. Инна обратила внимание на то, что его руки обтянуты коричневыми перчатками.
        - По-моему, ты читала много детективов, пора бы знать, что еще Уильям Хершелл во второй трети девятнадцатого века, живя в Бенгалии, заметил, что у каждого человека свой узор папиллярных линий. Так что перчатки - это так же естественно, как и платок при насморке. Итак, вроде бы все как надо. Пусть милиция ищет, ничего не найдет. Поехали…
        Выйдя в темный двор, Инна увидела машину. Эрик помог ей сесть на переднее сиденье, и они рванули с места.
        - Отсюда до «Шереметьево-2» добрый час езды, так что времени впритык.
        - И куда мы полетим? - спросила она, видя, как он умело управляется с автомобилем.
        - В Швецию, Инна, на мою вторую родину. В страну Бенилюкса и истинной социальной экономики. Кроме того, там не задают много вопросов и каждый живет в свое удовольствие. Ага, стой.
        Машина затормозила, он, схватив ее чемодан с одеждой, выбежал, и Инна услышала всплеск в какой-то речушке.
        - Все в порядке, - сказал Эрик, возвращаясь. - Можем продолжать путь. Скоро речка затянется льдом, а к весне твои вещи станут илом. Они тебе больше не понадобятся.
        - Но все же… - начала Инна.
        - Итак, мое объяснение. Мы летим в Швецию. Документы для тебя - не проблема, надо только заехать к одному старинному другу, и ты получишь паспорт гражданки Шведского королевства, подданной Его Величества Карла Шестнадцатого Густава Бернадотта. Потом, под моим руководством, ты станешь самой лучшей и высокооплачиваемой женщиной - наемным убийцей в Европе, возможно, даже в мире. Как тебе такая перспектива? - Эрик улыбнулся, и Инна отметила, что улыбка у него обаятельная и беспечная.
        - Но почему я?
        - Потому что ты мне нравишься, чертовски нравишься. Может быть, я даже люблю тебя. Я всегда знал, что мне нужна такая женщина, как ты. Та, которая будет знать, что я убиваю, и не будет иметь ничего против.
        - Но если я не захочу? - спросила Инна, уже внутренне согласная на все, что предложил ей Эрик.
        - Тогда - смерть. Немедленная и безболезненная, - ответил тот, продолжая весело и по-мальчишески улыбаться. - Или ты все же предпочтешь жить? Не упускай свой шанс.
        - Да уж не хотелось бы… - сказала Инна, поеживаясь от того, что смерть, как она заметила, была для Эрика столь же обыденна, как чистка зубов или утренняя пробежка. Странно, но любовь и смерть для него равнозначны.
        - Я знал, что ты согласишься. Сознаюсь, ты самая красивая и одаренная женщина, которую я встречал.
        В аэропорту, после того как они на четверть часа задержались около элитной дипломатической высотки и Эрик забрал у нее ее паспорт, он достал из багажника автомобиля шикарную, до пола, соболиную шубу, которая полностью скрывала Иннину фигуру, черные очки, за которыми исчезло лицо, и шелковую косынку. Предупредив, что она не должна ничего говорить, он двинулся к специальному дипломатическому пропускному пункту. Там, после предъявления диппаспортов, Эрика и Инну таможенники без промедления и с любезными улыбками пропустили в зал ожидания. У Эрика с собой был только небольшой кейс крокодиловой кожи, который он не выпускал из рук. Самолет уже ждал их, и всего через несколько минут Инна бросила последний взгляд на свою страну из салона первого класса, заполненного едва ли на треть.
        Преодолевая воздушные ямы, самолет Шведских королевских авиалиний набрал высоту и устремился в Стокгольм. В полете они не перемолвились и словом, Инна, не снимая очков, листала журналы мод, предложенные приятной стюардессой, а потом заснула. Сон ее был короток, так ей показалось, и скоро на непонятном языке, шведском, как сообразила Инна, что-то объявили. Так она оказалась за границей.
        Инна не успела удивиться чистоте и комфорту стокгольмского аэропорта, их с Эриком уже ждала на подземной парковке темно-зеленая «Вольво». Только очутившись внутри салона и направившись за город, он сказал:
        - Что же, теперь ты гражданка Швеции, моя законная супруга Инна Эриксен, в девичестве Станицек. Американка польского происхождения. Это для немногочисленных соседей и бумаг.
        За окном «Вольво» мелькал великолепный пейзаж, огромные деревья обступали по обе стороны ленту шоссе, похожего на игрушечное, и только изредка попадались красивые деревянные или каменные строения, озера и ветряные мельницы.
        - А как же в Союзе, они хватятся меня и будут искать… Это плохо для киллера, или не так? - спросила она Эрика.
        Тот, рассмеявшись, ответил:
        - Тонкий аналитический ум - это главное. Пока ты отдыхала в «Боинге», я узнал кое-что интересное. Вчерашний день был богат на смерти в СССР. Кроме Виктории Никоновой, застреленной на своей вилле, скончался, не дожив месяца до своего семидесятишестилетия, генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев…
        - Уж не ты ли причастен к этому? - Инна испугалась своей мысли, задав ее вслух.
        - О нет, таким старикам помогать умирать не надо. В Москве я был по специальному заданию, умерла парочка никчемных личностей типа Вики, а главное, в моем распоряжении оказались важнейшие документы, проект секретнейшего соглашения между СССР и Китаем. Моим заказчикам они очень нужны.
        - А кто умер еще? - спросила Инна.
        Эрик, сосредоточившись на дороге, медленно произнес:
        - И ты. Сегодня в 0.32 над Якутией потерпел катастрофу советский авиалайнер
«Ту-104». По предварительным данным, которые скрываются даже от многих государственных чиновников, не говоря уже о средствах массовой информации, погибло от ста пятидесяти до двухсот человек. Рейс, на котором могла бы оказаться ты, если бы полетела домой. Так вот, я думаю, что милиция, найдя один изуродованный взрывом женский труп, обнаружит в кармане ее пальто паспорт, билет и прочие документы на твое имя. Таким образом окажется, что Инна Блажко, спешившая к смертельно больной матери, погибла в авиакатастрофе. Так что тебя больше нет, зато появилась новая подданная Швеции - Инна Мария Станицек-Эриксен, гражданка Соединенных Штатов Америки, проживавшая до недавнего времени в Лос-Анджелесе, где и познакомилась со шведским бизнесменом Эриком Эриксеном. Через неделю после знакомства они поняли, что всю жизнь искали друг друга. Брак они зарегистрировали в Лас-Вегасе, в той же церкви, что и Элвис Пресли. Все понятно?
        - Как тебе удалось организовать за пятнадцать минут, что ты был у друга, авиакатастрофу?
        Эрик рассмеялся:
        - Катастрофа произошла сама по себе. А мой друг имеет такие связи, что нужные люди подкинут твой паспорт и билет при расследовании причин катастрофы, если там останутся фрагменты тел и это вообще понадобится.
        Инна поняла, что начинается новая жизнь. Вместе с Эриком. Стать убийцей - что может быть ужаснее, но если за это платят… Во Франции должность государственного палача была даже почетной, на нее претендовали сразу до полутора тысяч человек.
        Инна, взглянув на своего новоявленного мужа, улыбнулась. Все будет хорошо, все просто обязано быть так…
        - Это наша вилла, небольшая, но не привлекает внимания ни налоговых органов, ни любопытных соседей.

«Вольво» подъезжала к двухэтажному особняку в конструктивистском стиле по моде поздних двадцатых годов. Здание было скрыто мощными хвойными деревьями и, расположенное на небольшом холме, являлось неприступной крепостью для непрошеных гостей.
        - Мы дома, дорогая жена, - сказал Эрик, останавливаясь около парадного входа. - Прошу тебя оценить мое холостяцкое пристанище, которое ты теперь сможешь разделить со мной. Как-нибудь на досуге, когда ты превзойдешь своего учителя в мастерстве убивать, я расскажу тебе и свою историю. Прошу в наш особняк, он называется
«Зеленый мыс». Очаровательно, не так ли? Вот уж где не могут жить плохие люди, не так ли?
        Инна, набросив на плечи роскошную соболиную шубу, поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Обстановка поразила ее - картины кубистов, металлическая угловатая мебель, комнаты необычной формы. Это Швеция, и это не сон. Так начиналась ее новая жизнь. Ее, Инны-Марии Эриксен, которая станет самой лучшей женщиной-киллером в мире. Да, она сможет, Инна чувствовала это.
        Потом Эрик позвонил по межгороду, переговорил с кем-то и медленно произнес:
        - Твоя мама… Мои соболезнования, но это так…
        Инна ничего не ответила. Она знала, что это случится со дня на день. И она никогда больше ее не увидит, не сможет принять участие в похоронах. Что же, может быть, это и к лучшему, надо безжалостно расставаться со своим прошлым.
        Тоска по маме, покинувшей мир живых, по оставленной родине тлела где-то глубоко в душе, но постепенно она справится с ней.
        - Я думаю, Эрик, - произнесла Инна, скидывая туфли и погружаясь в мягкий ворс ковра, - нам требуется шампанское. Отметить смерть Инны Блажко и рождение Инны Эриксен.
        - Сейчас, дорогая, - отозвался тот, сбрасывая плащ и пиджак на пол. - Я не ошибся, выбрав тебя. Где-то у меня была припасена бутылка «Дом Периньона», специально для такого случая!
        А Инна, упав на ковер и погрузив в него лицо, думала о том, что ей предстоит в будущем. Что ее ждет?
        - Дорогая, держи, - услышала она. Обернувшись, Инна увидела смеющегося Эрика, который протягивал ей холодный продолговатый бокал с янтарной жидкостью. Подняв его, он провозгласил: - За нас, за Инну Эриксен, за будущее!
        - За прекрасное будущее! - подхватила она. И, подняв бокал, Инна насладилась великолепным французским шампанским.
        Ольга
        Нью-Йорк, 15 сентября
        Заседание суда, отложенное до десяти часов утра 15 сентября, вскоре должно начаться. Как всегда, зал был забит полностью, каждый хотел принять участие в этом историческом процессе, любой безвестный журналист мечтал сделать себе на нем имя, тем более что дело обещало быть не только интересным, но и совершенно неожиданным в своем развитии.
        Подсудимая Ольга Маккинзи была сегодня, как отметили практически все, гораздо более бледна и взволнованна, чем три дня назад. Зрители сего действа, которые шушукались за ее спиной, говорили, что она выглядит великолепно, даже находясь в заключении.
        Когда до начала заседания остались считаные минуты, в зал влетел молодой мужчина в прекрасно сидящем на нем дорогом костюме. Увидев его, Ольга улыбнулась.
        - Стивен! - воскликнула она чуть громче, чем следовало бы.
        Некоторые журналисты, находившиеся около барьера, отделявшего пришедших посмотреть на процесс от столов, где находились обвинение и защита, сразу же смекнули, что здесь пахнет маленькой сенсацией, из которой при умении и желании можно сделать большую, даже очень большую сенсацию.
        - Я здесь, Ольга, - ответил мужчина, подходя к столу.
        Адвокат обвиняемой Арнольд Постейло, вздохнув, полез за платком, чтобы вытереть пот с большого и морщинистого лба. Галстук-бабочка в крапинку, который он, подражая Черчиллю, носил постоянно, съехал набок и растрепался. Постейло знал, что по сравнению с этим молодым человеком выглядит просто жалко. Куда ему тягаться с наиболее перспективным адвокатом в Нью-Йорке, имеющим за спиной не только пару дюжин сложных дел, решенных в пользу его клиентов, но и аристократическое происхождение и, судя по его одежде, машине, образу жизни, репутации и деловым связям, хорошенькое состояние. Семья Ван Бьюккенен, что и говорить, самые настоящие сливки нью-йоркского общества, и Стивен является представителем сего могучего клана.
        - Мне нужно кое-что уточнить, - пробормотал Постейло, выходя из-за стола. Он понимал, что Ольге и Стивену надо остаться вдвоем, а он был третьим, разумеется, лишним. Взглянув на часы, он увидел, что до десяти оставалась пара минут, и семенящим шагом стал расхаживать по паркету недалеко от барьера, отмахиваясь от журналистов, просивших у него интервью или хотя бы комментарий всего в три-четыре слова.
        - Ты пришел, Стивен… - сказала Ольга, и в ее словах заключалось куда больше, чем казалось на первый взгляд. Со стороны же можно было подумать, что клиентка, обвиняемая в двойном убийстве, ведет неторопливый разговор со своим адвокатом, который обещает ей сенсационную победу.
        - Да, я пришел, чтобы помочь тебе, - ответил Стивен. - Прости, что меня не было в день начала процесса, но…
        - Я понимаю, - сказала Ольга, - ведь…
        - Да, - продолжил он, глядя ей в глаза, - моя семья была против, они и сейчас против того, чтобы я участвовал в этом деле. Но ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Кроме тебя, у меня никого нет, и та трусость, сиюминутный конформизм уже в прошлом… Если бы здесь не было журналистов…
        Ольга положила на его загорелую и мускулистую ладонь свою руку, и это было ответом на его признание в любви. Она знала, что рано или поздно так случится, ведь она полюбила его с того самого дня, когда впервые увидела Стивена Ван Бьюккенена, молодого красавца-адвоката, высокого, темноволосого, закончившего Гарвард…
        - Я знала, что ты придешь, - прошептала она. - Я ждала тебя… И я убеждена, что ты поможешь мне… Ведь ты единственный, кто верит, что я не убивала ни Клиффорда, ни его мать. Хотя поверить этому трудно, все думают, что ради четырех миллиардов долларов можно изменить моральным принципам. Поэтому единственное, что я могу противопоставить обвинению, - это свое слово. Я невиновна, Стивен…
        - Я верю тебе, - ответил тот, и в его глазах вспыхнул огонь страсти. - Я верю тебе, и мы сможем доказать это. Однако нам предстоят тяжелые испытания. Из конфиденциальных источников в Генпрокуратуре я сумел узнать, кого Джейсон Мэрдок готовит в свидетели обвинения. Он думает, что показания этих людей сумеют убедить всех в твоей виновности. Это отпрыски семейства Маккинзи - младшая сестра Клиффорда Кимберли и его странный братец Элвин. Кстати, они уже здесь. Обернись, но только осторожно, они слева…
        Ольга, не привлекая внимания, словно автоматически окидывая взглядом бурлящий зал, посмотрела туда, куда еле заметным кивком указывал Стивен. Там сидела сестра ее мужа Кимберли, самая стервозная и алчная женщина, с какой Ольге когда-либо приходилось сталкиваться.
        Кимберли была тварью, но она была очень эффектной и шикарной тварью. Она явно не жалела денег своего покойного брата и многочисленных бойфрендов - облегающее черное платье, явно от самого стильного и экстравагантного кутюрье, видимо, траур по усопшему Клиффорду, облегало ее безупречную фигуру, огромная белая шляпа скрывала лицо, глаза прятались за темными очками, сделанными на заказ в единственном экземпляре… Подать себя Кимберли умела, недаром она когда-то была знаменитой манекенщицей, и пробовала сниматься в Голливуде, и уже пару лет являлась не последним человеком в концерне Клиффорда. Оказывается, она не была обделена и коммерческой хваткой, которая в основном базировалась на умении вцепиться в жирный кусок своими беленькими зубками и, мило улыбаясь или ложась в постель с тем, с кем нужно, в итоге получить желаемое. А желала она одного - как можно больше денег. Впрочем, недостатка в поклонниках и безумно влюбленных у Кимберли никогда не было, практически все мужчины, с которыми она общалась, рано или поздно попадали в ее сети.
        - Но что они могут представить суду? - спросила Ольга. - Ведь я в самом деле невиновна, у них нет абсолютно ничего…
        - Оля, - сказал Стивен, смешно коверкая русское уменьшительное имя, - ты же понимаешь, что ради возможности заполучить состояние Клиффорда, которое, в случае, если тебя признают виновной в его смерти, конфискуют и в судебном порядке передадут другим наследникам, то есть Кимберли и Элвину, они пойдут на все. Они так и жаждут заполучить его компьютерную империю… И это не шутка!
        Ольга взглянула на брата Клиффорда, Элвина, который всегда был темной лошадкой. Художник, странный человек, намеренно отказавшийся от возможности стать одним из богатейших людей Америки, он выбрал свой путь и не имел ничего общего со старшим братом. Ольга вспомнила те несколько случаев, которые дали ей понять, что Элвин влюблен в нее, один раз он пытался признаться ей в любви… Может быть, то, что она отказала ему, и сделало его ее врагом, теперь он хочет отомстить за унижение и одновременно, забросив свое бесперспективное занятие живописью, подняться на самый верх социальной лестницы. Его внешность и правда мрачна - глубоко посаженные глаза, длинные вьющиеся волосы, богемная бородка, похожая на те, которые носили во времена мушкетеров… Она не могла поверить, что этот человек, когда-то признававшийся ей в любви, теперь даст показания против нее. Зная, что она невиновна… Но четыре миллиарда долларов…
        Представитель суда объявил, что заседание начинается и ведет его достопочтенная судья Ида Джоунз. Было три минуты одиннадцатого…
        Первым потребовало слово обвинение. Заместитель окружного прокурора Джейсон Мэрдок сделал официальное заявление, эхом отозвавшееся в зале, что обвиняемая Ольга Маккинзи предстанет перед судом по обвинению в совершении двух убийств, о чем и было сообщено ей и ее адвокату в надлежащей форме.
        - Возражения есть, мистер Постейло? - спросила судья у адвоката Ольги.
        Тот, заметно волнуясь, так как этот процесс мог вознести его высоко или, что более вероятно, низвергнуть в пропасть забвения и беспросветного прозябания в своей жалкой конторке, сказал:
        - Никаких, ваша честь. Обвинение сделало все в полном соответствии с законом…. - Он запнулся, посмотрев на присяжных, а потом добавил: - Кроме того, ваша честь, я хотел бы поставить суд в известность, что наряду со мной миссис Маккинзи будет защищать и другой представитель адвокатуры, мистер Стивен Ван Бьюккенен…
        Суд учел это пожелание защиты, сочтя его правомерным. Джейсон Мэрдок, сладко улыбаясь и чем-то напоминая главную героиню сериала «Челюсти», заметил, что это полное право миссис Маккинзи, записанное в американской конституции. Было слышно, как он сделал ударение на слове «американской», явно намекая, что для кого-то это пустой звук.
        Первыми показания давали те, кто обнаружил бездыханное тело мистера Клиффорда Маккинзи девятого августа в его особняке в предместье Нью-Йорка.
        - Причина смерти мистера Маккинзи могла быть определена визуально? - спрашивал Мэрдок одного из патрульных, которых вызвала горничная.
        - Вряд ли, сэр, - ответил тот. - У меня вначале сложилось впечатление, что это удар или проявление какой-то сердечной болезни. Хотя его лицо… оно было уж слишком синим, прямо-таки неестественным.
        - При геморрагическом инсульте это вполне типично, - заметил Стивен.
        Мэрдок продолжал улыбаться, и следующий его вопрос звучал так:
        - И каково же было заключение полицейских экспертов, производивших вскрытие, о причине смерти мистера Маккинзи? Геморрагический инсульт?
        - Ваша честь, не кажется ли вам, что целесообразнее было бы спросить об этом самих экспертов? - подал голос Стивен.
        - Мы успеем сделать и это, - парировал Мэрдок, - но если вы, мистер Ван Бьюккенен, отказываете в компетентности офицеру полиции… Кроме того, заключение уже раз пятьсот было опубликовано во всех газетах и прозвучало во всех выпусках новостей.
        - Протест отклоняется, - провозгласила судья Джоунз. - Говорите, офицер.
        - Причиной смерти, как было установлено, послужило острое отравление одним из редких растительных ядов - физостигмином.
        - И сколько времени мистер Маккинзи был мертв, по вашим приблизительным, разумеется, подсчетам, к тому моменту, когда вы его увидели?
        - Мы прибыли в дом в начале восьмого вечера. По-моему, мистер Маккинзи был мертв около получаса.
        - То есть не исключено, что алкалоид попал в желудок жертвы с пищей, принятой за ужином. Повторяю, не исключено… Спасибо, офицер, разумеется, компетентный эксперт, допроса которого так жаждут обвиняемая и ее адвокат, конкретизируют ваши показания.
        - Миссис Оранжерон, - спрашивал Мэрдок у полноватой пожилой негритянки, той самой горничной, которая и нашла тело мистера Маккинзи, - когда вы обнаружили тело своего работодателя?
        - Если быть совершенно точной, сэр, - ответила миссис Оранжерон, - то в восемнадцать часов пятьдесят пять минут. Я как раз собиралась уходить, так как мой рабочий день заканчивается в семь вечера, и зашла в кабинет узнать, не требуется ли мистеру Маккинзи чего-нибудь…
        - Когда был ужин? - быстро спросил Мэрдок.
        - В тот день? Около шести… Мистер Маккинзи всегда ужинал достаточно рано, а в тот день он собирался на какой-то прием, поэтому я получила приказание подать легкую закуску без четверти шесть. Так я и сделала…
        - И кто вымыл посуду после ужина, вы, миссис Оранжерон? Это ведь является вашей обязанностью…
        - Нет, сэр, миссис Маккинзи…
        - Она всегда брала на себя функции посудомойки?
        - О нет, сэр, только в тот день, раньше она никогда не мыла посуду. Кроме того, все было вымыто самым тщательным образом, все просто блестело, когда приехала полиция…
        - Миссис Оранжерон, - перенял эстафету Стивен. - Вы сами видели, как миссис Маккинзи моет посуду?
        - Нет, но…
        - Тогда объясните, почему же вы только что ввели суд в заблуждение относительно этого пункта?
        - Я не видела, сэр, - ответила негритянка, явно начиная волноваться, - но я слышала. Я видела со спины женщину в таком же платье, как у миссис Маккинзи, которая мыла посуду… Кроме того, в особняке никого больше не было - только миссис и мистер Маккинзи и я. Никто не мог сделать этого! Уж не думаете ли вы, мистер, что я вру суду? - Негритянка нахмурилась, став олицетворением оскорбленной честности и добропорядочности. - Я, между прочим, клялась на Библии, а для меня, ревностной католички…
        - Но вы не видели ее лица, миссис Оранжерон?
        - Нет, сэр, но это…
        - Спасибо, больше вопросов не имею.
        - Мистер Прескотт, - допрашивал Мэрдок следующего свидетеля, - при анализе посуды из кухни особняка Маккинзи вы обнаружили следы какого-нибудь отравляющего вещества?
        - Да, - ответил уверенный в себе эксперт в очках. - На одной из тарелок, несмотря на то, что она была тщательно вымыта, притом с применением какого-то чистящего средства, я обнаружил микрочастицы одного из основных активных веществ физостигмы ядовитой, а именно вещества с химической формулой. Количество было микроскопическим, но наши новейшие технологии позволяют уловить содержание яда практически в любой пропорции. Это алкалоид физостигмин.
        - Тот самый, искусственный аналог которого применялся нацистами в концлагерях для быстрого и эффективного уничтожения евреев во времена Второй мировой войны? - Мэрдок явно бил на эмоции, привлекая симпатии публики на свою сторону.
        - Да, вы правы, - ответил мистер Прескотт.
        - Ваша честь! - запротестовал Стивен.
        - Протест резонен, - ответила судья. - Присяжные только должны знать, для чего именно используется физостигмин и что он собой представляет. А вы делаете из обвиняемой нацистку из Освенцима. Отвечайте, мистер Прескотт!
        - О, - ответил тот, - физостигмин - основа многих действенных лекарственных средств. Как говорится, все лекарства в больших дозах яды, а все яды в малых дозах лекарства.
        - Великолепно, - не терялся Джейсон Мэрдок, сбить его с толку было невозможно, он умел любое слово и ситуацию оборачивать в свою пользу. - И какое же количество этого ценного лекарства, как вы говорите, было обнаружено в организме мистера Маккинзи?
        - Около двенадцати миллиграммов…
        - В то время как средняя доза, ведущая к летальному исходу, составляет…
        - Около двух миллиграммов… - закончил за Мэрдока эксперт.
        - Спасибо, еще вопрос… Где можно раздобыть это средство? Если не ошибаюсь, то подобные, представляющие опасность, токсичные вещества не продаются в аптеке вместе с аспирином?
        - Конечно, нет. Для того, чтобы получить порцию лекарства, содержащего активные алкалоиды, в данном случае физостигмин, требуется специальный рецепт врача, выдача которого строго регистрируется и осуществляется только по необходимости.
        - Разумеется, вы не могли знать, есть ли необходимость у миссис Маккинзи, молодой и здоровой женщины, в приеме физостигмина. О да, да! - Джейсон Мэрдок предупредил возмущение со стороны защиты. - Я снимаю свою последнюю ремарку. О том, каким образом яд попал в руки миссис Маккинзи, нам еще предстоит узнать.
        - Вы обязуетесь говорить суду правду, только правду и ничего, кроме правды?
        Этот обязательный для каждого приводимого к присяге на заседании вопрос Ида Джоунз адресовала мисс Кимберли Маккинзи, сестре умершего миллиардера. Эффектная блондинка, от которой исходили флюиды богатства и сексуальности, в черном наряде, с трагическим выражением лица, выглядела просто очаровательно.
        - О да, ваша честь, конечно! - с пылом ответила Кимберли.
        - Итак, свидетель ваш, советник, - сказала судья, предоставляя Мэрдоку право вести допрос.
        - Благодарю вас, ваша честь. Мисс Маккинзи, когда вы впервые узнали о мисс Ольге Суворовой, будущей миссис Маккинзи?
        - В тот год, когда мой брат летал в Лондон заключать контракт с какой-то южноамериканской фирмой. Ольга была там представителем восточноевропейского филиала. Брат пробыл в Англии около двух недель, а когда вернулся, то сообщил нам, то есть маме, тогда она была еще жива, Элвину и мне о своей женитьбе. Это было весной 1996 года.
        - И как вы отреагировали на это?
        - Как? - Кимберли удивленно посмотрела на Джейсона Мэрдока. - У нас свободная страна, каждый имеет право выбирать супруга по своей склонности, по любви…
        - Или по его материальному состоянию… - продолжил Мэрдок. - Но это так, к слову, общее философское замечание. Мисс Маккинзи, что вы можете сказать о чувствах вашей семьи, когда вы узнали о браке?
        Кимберли, бросив взгляд на присяжных, ответила:
        - Скажу только за себя. Я не была в восторге от этой женитьбы. И вовсе не потому, что Ольга из бедной семьи, или из-за того, что она из России, совсем нет… Просто мне кажется, что брак - дело серьезное и вряд ли человек может узнать свою будущую жену за неделю, причем разговора у них, насколько я поняла, толком и не было…
        - Мисс Маккинзи, - подал голос Стивен, - перед лицом суда вы заявили, что считаете брак делом ответственным и именно поспешное решение вашего брата вселило в вас некоторую предубежденность против миссис Маккинзи. Но объясните, ваши взгляды, видимо, эволюционировали с момента заключения вами второго брака с рэгбистом Уолшем, который состоялся через пять часов после знакомства с ним на круизном лайнере в Атлантике…
        - Ваша честь! - запротестовал Мэрдок, но судья Джоунз не спешила останавливать Стивена.
        - Или ваш развод с третьим супругом, мистером Дэвидом Хазейшнейцом, который состоялся через сорок семь дней после пышного венчания с ним в Риме.
        - Ваша честь, это недопустимо! - пожаловался заместитель окружного прокурора. - Я буду настаивать на удалении мистера Ван Бьюккенена из зала суда! Он сбивает свидетеля!
        Призвав к порядку обе стороны, Ида Джоунз возобновила допрос.
        - Итак, господа, - заявил Мэрдок, - эти мелкие нападки на свидетеля не отвратят нас от основной задачи - выяснить правду. Мисс Маккинзи, как вела себя миссис Ольга Маккинзи, попав в ваш дом и став полноправным членом семьи?
        - Достаточно необычно, - ответила Кимберли. - Видимо, богатство нашей семьи ошеломило ее. Складывалось впечатление, что она никак не может поверить, что на ее долю выпал такой шанс.
        - И в чем это выражалось?
        - Например, в том, что она мне говорила. Сказала, что всегда мечтала стать богатой, что в ее семье никогда не было достатка, что Клиффорд, то есть мой брат, ее муж, для нее настоящая находка…
        - Ага, находка! - Глаза Мэрдока сверкнули, и отсвет гнева в них телепатически передался в жюри присяжных. - Конечно, четыре миллиарда долларов - это не выигрыш сотни баксов в домашнюю лотерею. Кстати, мисс Маккинзи, жена вашего брата говорила вам, от чего умер ее приемный отец?
        - Ваша честь, это не имеет ни малейшего отношения к рассматриваемому делу! - запротестовал Стивен.
        - Да, но согласитесь, ваша честь, что если нечто подобное, в чем обвиняется миссис Маккинзи, имело место и ранее, то это наводит на определенные размышления…
        - И что же такое имело место ранее? - спросила судья Джоунз, сдвигая очки на кончик носа.
        - Несчастный случай, от него скончался приемный отец подсудимой, а именно несчастным случаем пыталась миссис Маккинзи объяснить смерть своего мужа, позвонив друзьям и - заметьте! - в первую очередь адвокату. Уж очень много несчастных случаев пришлось на миссис Маккинзи за ее столь молодую жизнь!
        - Отвечайте на вопрос! - разрешила судья Кимберли.
        Та сказала:
        - Ольга говорила, что ее отец умер, упав в нетрезвом состоянии с балкона.
        - А что еще она вам говорила о своем приемном отце?
        Кимберли, словно поежившись от внутреннего отвращения, произнесла как можно тише:
        - Она сказала мне, что он однажды в детстве пытался избить ее.
        - И что еще?
        - И то, что она всегда его ненавидела и была рада, когда он наконец умер. Кроме того, она как-то призналась, что в некоторые моменты, когда он был еще жив, она готова была убить его, так сильно его ненавидела…
        - А ненавидела ли миссис Маккинзи вашу мать? Были ли у них проблемы во взаимопонимании?
        - К сожалению, да. Мама обладала не самым лучшим характером, кроме того, у нее было несколько тяжелых хронических заболеваний, хотя она всегда старалась выглядеть отлично. И она отнюдь не пришла в восторг от свадьбы старшего сына и русской. У нее были несколько старомодные, возвышенные, романтические представления о браке, поэтому Ольга, которая так стремительно ворвалась в нашу жизнь, по ее мнению, была не самой лучшей женой для Клиффорда.
        - Ага, значит, снова семейные дрязги, опять кто-то недоволен Ольгой Маккинзи, опять смертельные враги до гробовой доски… Кстати, от чего умерла ваша мать? Что записано в официальном заключении?
        - Смерть последовала от сердечной недостаточности, в последние дни мама стала очень слаба, но доктора, честно говоря, ожидали положительного исхода.
        - Было ли произведено вскрытие тела, приношу свои извинения за нетактичный, но необходимый вопрос…
        - Нет, Клиффорд, да и мы не могли представить себе, что тело мамы и после смерти не оставят в покое. По предложению Ольги мы попросили не производить вскрытие, тем более что врачи были уверены в причине смерти…
        - Так, так, врачи, говорите, были уверены? Надеюсь, доктор Розуэлл прояснит этот пункт… А как насчет похорон, кто предложил кремацию тела вашей матери?
        - Ольга. В беседе со мной она заявила, что пепел, развеянный по ветру или над водопадом, - это лучше, чем лежать в тесном и темном гробу. И она была очень огорчена, когда я настояла, чтобы маму похоронили по католическому обряду, без кремирования…
        - К вашему сведению, господа присяжные, - обернулся Мэрдок к тем, от кого зависела судьба Ольги, - и в католической, и в православной вере, к которой принадлежит миссис Маккинзи, кремация не одобряется. Странно, почему же именно такой обряд она предложила? Уж не по той ли причине, что пепел, развеянный над Ниагарой, уже не подвергнешь эксгумации и экспертизе?
        - Протест! - закричал Стивен, вставая.
        - Ваш протест не принимается, - сказала Ида Джоунз.
        Мэрдок продолжал:
        - Вот акт посмертного освидетельствования тела миссис Маккинзи, скончавшейся 22 июня 1999 года. Экспертиза проведена с соблюдением всех процессуальных норм полицейскими патологоанатомами. И вот их детальное резюме. - Мэрдок взял со своего стола папку. - Но я позволю себе зачитать только отрывок из заключения. Страница три, абзац шестой.
        Открыв папку, он прочел ликующим голосом, в котором проскальзывали нотки торжества над противником:
        - «Таким образом, без малейшего сомнения можно признать факт смерти, наступившей в результате поступления в кровеносную систему организма алкалоида физостигмина, в результате чего произошла блокировка холинэстеразы и…» Дальнейшие подробности этого свидетельства, которое я прошу внести в список улик, не столь важны. Главное одно - теперь окончательно установлено, что миссис Элеонора Маккинзи скончалась не от сердечной недостаточности, а от намеренного отравления физостигмином. И нам предстоит выяснить, уж не любящая ли невестка сделала это!
        - Миссис Розуэлл, какой колледж вы окончили? - Мэрдок начал допрос лечащего врача Элеоноры Маккинзи.
        Изящная дама, с восточными чертами лица, в темно-бордовом костюме, сидела напротив него в кресле для свидетелей. Несмотря на то, что заседание длилось уже четвертый час, перерыва пока не объявляли. Судья Ида Джоунз, откинувшись на спинку судейского стула, скрестив руки, внимательно следила за ходом необычного процесса.
        Миссис Розуэлл назвала один из самых престижных американских медицинских колледжей.
        - Я могу сделать вывод, что вы являетесь вполне компетентным специалистом. Так как же вы объясните тот факт, что именно ваша подпись стоит под заключением о смерти миссис Маккинзи от сердечной недостаточности, хотя, как только что суд выяснил, она была отравлена физостигмином? Произошла путаница или вы действовали в чьих-то интересах? Неужто смерть от этого алкалоида столь сходна со смертью от сердечной недостаточности, что вы, опытный врач, работающий в клинике уже второе десятилетие, могли ошибиться? Прошу говорить правду и только правду, миссис Розуэлл, на этом процессе все и без того пропитано ложью!
        Миссис Розуэлл, вздохнув, опустила голову. Отвечать она не хотела. Ее молчание поразило зал, и корреспонденты, которые и так в течение всего дня еле успевали конспектировать одну сенсацию за другой, почуяли, что грядет нечто невероятное.
        - Миссис Розуэлл! - обратилась к ней судья Джоунз. - Вы не можете молчать, ответьте на вопрос советника Мэрдока, несмотря на то, что вы, видимо, должны признаться в чем-то неприглядном. Однако если вы желаете воспользоваться конституционным правом не свидетельствовать против себя, то отказать вам в этом я не могу.
        - Нет, нет! - чуть ли не закричала миссис Розуэлл, и из ее глаз хлынули слезы. - Простите… Мне тяжело, но я больше не могу… Я просто обязана сказать правду!
        - Миссис Розуэлл, - Джейсон Мэрдок стал воплощением заботливости и мягкости, - мы понимаем, что вам тяжело признаться перед всеми в том, что вы поступили неэтично, но, несомненно, мы учтем, что вас принудили к этому. Прошу вас! - Он, отойдя от барьера, дал возможность присяжным и залу видеть плачущую женщину, которая, осознав свой грех, помогала изобличить убийцу.
        - Мне так стыдно, я ведь хороший врач, поверьте мне… - начала миссис Розуэлл. - В семидесятые годы девочке с китайской кровью, проживающей в Бруклине, было нереально пробиться во врачебную элиту. Но я смогла, я преодолела все и стала врачом, спасла много жизней, это так! Мои родители могут мною гордиться! Но стоит один раз оступиться, и рухнет все, абсолютно все! - Она снова замолчала, нагнетая напряжение, которое походило на преддверие взрыва.
        - Прошу вас, миссис Розуэлл, продолжайте, - подтолкнул ее мягко, но настойчиво Джейсон Мэрдок, садясь за свой стол. Дело сделано, Ольга Маккинзи от такого удара уже не сможет оправиться.
        - В мае 1999 года я узнала, что мой муж Джеральд, точнее его компания, оказалась на грани банкротства. Он был там вице-президентом и слишком свободно распоряжался некоторыми фондами. Он говорил, что деньги вскружили ему голову. Понимаете, мы переехали в новый дом, муж подарил мне «Роллс-Ройс», дочка отправилась в элитный колледж… Я ни о чем не догадывалась, хотя теперь понимаю, что просто не хотела видеть очевидные вещи, закрывала на них глаза… Но нам было так хорошо! Я старалась уверить себя, что дела у Джеральда на подъеме, что это экономический бум, а деньги, которые текли к нам рекой, честно им заработаны… И вот в конце мая, как раз перед его днем рождения, грянул гром. Оказывается, на июль планировалась полная проверка его компании, в правление входили новые люди, и они хотели получить полный отчет о финансовом положении фирмы… Представляете, что чувствовал Джеральд! Это был крах его карьеры, семейного положения… Джеральда ждала тюрьма в том случае, если он до конца июня не вернет на счета компании то, что изъял… Когда он мне все рассказал, я была в шоке. Мы продумали сотни вариантов -
продажа дома, машины, всех ценностей, кредиты и ссуды, но все это требовало долгих переговоров, времени и сил. А ни того, ни другого у нас не было. Я себя не оправдываю, я поступила ужасно, но поймите, я попала в безвыходную ситуацию, Джеральд стал заводить разговоры о смерти, однажды на его столе я увидела три пузырька со снотворным, которое он купил накануне!
        Тишина в зале стояла полнейшая, исповедь жены растратчика произвела впечатление, симпатии простых американцев были на стороне этой миловидной женщины, запутавшейся в жизненных коллизиях. Ее можно было понять и простить, а вот ту, которая толкнула ее на преступление… Плач миссис Розуэлл звучал щемяще и жалостливо, люди втайне наслаждались чужим позором и самобичеванием, прощая тому, кто устроил это представление, все грехи.
        - И потом, когда мы уже собирались бежать из страны… В клинике, где я тогда работала, лежала миссис Маккинзи, состояние у нее было стабильное. Но под вечер 21 июня у нее начались спазмы, судороги, нервное возбуждение… И рано утром следующего дня она скончалась. Я была уверена, что это вызвано не сердечной недостаточностью, совсем не те симптомы. У меня возникла мысль, что это или вирусная инфекция, или… Или отравление. Но когда я уже собиралась назначить вскрытие, в кабинет ко мне вошла миссис Ольга Маккинзи. Я знала ее всего пару дней, она всегда была приятной и любезной. Она сказала, что знает о моих трудностях с деньгами и предложила чек с такой суммой, которая спасла бы Джеральда. Понимаете, это произошло всего за неделю до начала аудиторской проверки, а мне сделать надо было немного. Только подписать свидетельство о смерти ее свекрови от естественных причин без вскрытия… И я согласилась… Простите меня, простите! - Миссис Розуэлл разрыдалась, опустив голову на колени.
        - Ну, ну, миссис Розуэлл, - проговорил Мэрдок, уже потеряв к ней интерес. Он напоминал тигра, готовящегося к прыжку. - Все мы совершаем ошибки, только одни ошибки большие, а другие маленькие. И еще важно, кто нас толкает на преступный путь. Один, последний, вопрос: на какую сумму вы получили чек от миссис Маккинзи?
        Миссис Розуэлл подняла заплаканное лицо. В ее глазах читалось полное раскаяние и страдание. Она вздохнула и сглотнула.
        - На два с половиной миллиона долларов, сэр.
        - Кстати, вот и сканированная копия чека на эту сумму, он хранился в памяти компьютера «Бэнк оф Америка», со счета которого миссис Розуэлл получила названную сумму. - Мэрдок победно поднял над головой еще одну папку с увеличенным изображением банковского чека. - Подпись миссис Ольги Маккинзи, снято с ее счета на десять миллионов долларов, который муж открыл на ее имя в день их бракосочетания. Видимо, он и не догадывался, что его супруга на его же деньги купит жизнь его матери… Подпись миссис Маккинзи подлинная, эксперты-графологи признали ее, это не подделка и не факсимиле. Попрошу приобщить это к списку улик обвинения! Итак, мистер Ван Бьюккенен, если желаете, ваша очередь задавать вопросы бедной миссис Розуэлл. Хотя, по-моему, уже известно абсолютно все!
        - Перед тем, как вы, ваша честь, объявите об окончании заседания на сегодня, - сказал Мэрдок, - прошу выслушать показания еще одного свидетеля, они не займут много времени, но это чрезвычайно важно для рассмотрения дела.
        - Мы заседаем уже четыре с половиной часа, и был только один перерыв, - возразила Ида Джоунз… - Ну хорошо, если для вас это так важно…. Но не более получаса, иначе я объявлю об окончании прямо сейчас!
        - Максимум пятнадцать минут, у меня только пара вопросов, - ответил Мэрдок.
        Все заметили, что он обрадованно улыбнулся. Пришло время выложить на стол джокер, который и поможет выиграть партию.
        - Мистер Уилсон, - спрашивал заместитель прокурора через несколько минут у лысоватого приземистого мужчины в хорошем костюме, - представьтесь, кто вы по роду деятельности.
        - Я работаю в отделении банка «Нэшнл Ферст Бэнк». Заместителем директора. Вот уже двадцать один год!
        - Очень хорошо! Является ли миссис Маккинзи клиентом вашего банка? Учтите, о профессиональной этике не может быть и речи, расследуется дело о цепи предумышленных убийств.
        - Да, она абонирует у нас один из боксов, которые предоставляются любому, кто хочет хранить в нашем банке ценности, деньги. И вообще все, что угодно.
        - Хм, все, что угодно… Когда миссис Маккинзи абонировала этот бокс?
        - В апреле этого года, а точнее 28 апреля. Так отмечено в нашем компьютере, бокс номер 1491.
        - Так, так, за два месяца до смерти ее свекрови… Вы не знаете, что она внесла на хранение в банк?
        - О нет, - мистер Уилсон улыбнулся. - Если клиент сам не доверяет нам эту информацию, то мы никогда не задаем такие вопросы…
        - Отлично! Кстати, каким образом и на какой срок она арендовала этот бокс?
        - Оплата произошла по ее кредитной карточке, а срок аренды - на пять лет. Все в полном порядке…
        - В полном порядке? Мне бы вашу уверенность, мистер Уилсон… Кстати, у вас случайно не ведется регистрация дат, когда клиенты посещают ваше хранилище?
        - Такая процедура предусмотрена. Поскольку один ключ от сейфа хранится у меня, то есть в банке, а другой - у самого клиента…
        - И когда же миссис Маккинзи навещала ваш филиал и открывала свой бокс?
        - Она была всего два раза: первый раз - 20 июня этого года и второй раз - 31 июля.
        - Ага, один раз за два дня до смерти миссис Элеоноры Маккинзи, а второй - за десять дней до убийства своего мужа… Спасибо!
        Мэрдок повернулся к присяжным. Его глаза блестели.
        - Дамы и господа! Ваша честь! С соблюдением всех законных предписаний представителями полиции с моей санкции был произведен обыск в боксе номер 1491, принадлежащем обвиняемой. В стальной коробке они обнаружили три вещи - пистолет, купленный на имя миссис Ольги Маккинзи в январе этого года, кстати, по ее же кредитной карточке, книгу под названием «Современная токсикология», с закладкой на главе, посвященной алкалоидам эзерину и физостигмину, и стеклянный пузырек, в котором находилось порядка двенадцати граммов кристаллического физостигмина. Пожалуйста, вот акт обыска… Кстати, нелишне будет отметить, что при обыске в особняке, принадлежавшем Клиффорду и Ольге Маккинзи, именно в ее комнате был обнаружен ключ от бокса номер 1491, в котором и хранились вышеперечисленные предметы, отнюдь, прошу заметить, не невинные…
        За столом, где сидели Ольга, Стивен и Арнольд Постейло, произошло какое-то волнение. Ольга, несмотря на яростный шепот Постейло и мягкие увещевания Стивена, поднялась. Мгновенно внимание зала переместилось на нее, сконцентрировалось на ее красивой фигуре и волевом лице.
        - Ваша честь, - обратилась она к судье Джоунз. - Разрешите мне сделать заявление. Это будет гораздо лучше, чем протесты моих адвокатов.
        - Как хотите, миссис Маккинзи, - кивнула Ида Джоунз. - Это ваше право. Если вы желаете признать свою вину, то…
        - Нет, как раз наоборот! - Ольга магически действовала на присутствующих, даже самоуверенный Мэрдок почувствовал, что она опасная противница.

«А все-таки она чертовски красива и как жестока…» - мелькнула у него мысль. Но это только подхлестнуло Джейсона Мэрдока. Он, сев за стол, приготовился выслушать оправдания и мольбы о пощаде. Но ничего подобного не произошло.
        - Я заявляю, - сказала Ольга, и журналисты принялись кто записывать ее слова, а некоторые включили запрещенные диктофоны, - что невиновна.
        - Это ваше право, миссис Маккинзи, но не устраивайте из судебного заседания пресс-конференцию, - поморщилась судья. - Если вы невиновны, то вам нечего бояться, справедливость восторжествует.
        Затем судья Джоунз объявила, что заседание переносится на завтра, 16 сентября.
        Все присутствующие были уверены в том, что Ольга Маккинзи виновна - и присяжные, и простые зрители, и журналисты. Только Мэрдок, в самый последний момент, когда ее уводили женщины-полицейские, встретился с ней взглядом и вдруг понял, что она только что сказала истину. Она невиновна!
        Но Джейсон Мэрдок, уже готовый праздновать свой триумф и подняться еще на одну ступень по карьерной лестнице, немедленно отмел это глупое предположение. Разумеется, она виновна. Иначе просто быть не может. Она преступница… Просто ей очень не хочется платить по счетам… Ее глаза лгут, как лжет и весь ее облик. Ольга Маккинзи точно виновна, и в этом не может быть ни малейшего сомнения. И он сделает все возможное и невозможное, чтобы она заплатила за свои преступления. Таков он, Джейсон Мэрдок…
        Время возмездия, как всегда говорил его отец, рано или поздно придет…
        Ольга

1989-1996
        Учеба в институте оказалась не такой сложной, как предполагала Оля. Веселая жизнь в общежитии и на факультете оставляла ее равнодушной, а перемены, которые были видны невооруженным глазом и понятны любому, тоже не трогали ее. Ольгиной специальностью стали два языка - английский, азы которого были заложены в спецшколе, и французский, который ей приходилось изучать самостоятельно. Больше всего Олю поразило то, что большинство ее сокурсников вовсе не стремились получить знания.
        - Зачем это нужно? - резонно говорила какая-нибудь девушка, все существование которой ограничивалось приятным времяпрепровождением в различных компаниях. - Папа и без того сможет устроить меня на теплое место, так стоит ли суетиться?
        Вопрос вполне разумный, потому что многие из учившихся, как и в родной спецшколе, были не простыми студентами, их родители играли не последнюю роль в жизни города и области.
        Однако Ольга поняла, что знания, которые она может получить бесплатно, дадут ей гораздо больше, чем хорошая компания, случайные связи и ничегонеделание.
        Домой после смерти своего приемного отца она приезжала нечасто. Она вовсе не испытывала отвращения ко всему, что произошло, и не мучилась совестью. Просто Ольга знала, что тетя Маша поступила верно, и как раз собственная уверенность в правоте, в том, что некоторые конфликты можно разрешать смертью, была для нее невыносима. Но Оля совсем не жалела о случившемся, более того, она знала, что, если бы это повторилось, она поступила бы так же.
        Младший лейтенант милиции Анатолий Панченко оказался первым человеком, которого Оля полюбила по-настоящему.
        Познакомилась с молодым лейтенантом Ольга банально - в метро. У нее сломался каблук, и она едва не упала с эскалатора, но ее вовремя подхватил приятный шатен с улыбчивым лицом. Она спешила на новогоднюю вечеринку к друзьям, Анатолий тоже ехал отмечать веселый праздник. Ольга, ужасаясь собственной смелости, пригласила Анатолия к сокурсникам. Так все и началось.
        Они встречались достаточно часто, чтобы в конце концов понять, что созданы друг для друга и не могут жить порознь. Оля, которая еще недавно размышляла о том, что в ближайшие годы семейная жизнь не станет ее уделом, теперь была согласна на все, лишь бы быть вместе с любимым. Казалось, все честолюбивые стремления отошли на второй план, и теперь она забыла все то, о чем мечтала, и готова посвятить всю свою жизнь одному человеку - Анатолию.
        Он относился к ней так же трепетно и нежно, понимая, что Оля - это самое настоящее чудо. Много раз он говорил, что до встречи с ней его жизнь не имела смысла, у него не было той, кого бы он так обожал, как Олю. А если есть любовь, то что же нужно еще…
        Однажды в конце лета, когда в Петербурге уже чувствовалось приближение осени и холодный ветер с Балтики проникал в город, нагоняя какую-то меланхолическую тоску, Анатолий пригласил Олю к себе домой на свой день рождения. Она выбрала самое красивое платье, так как хотела быть единственной и неповторимой. Когда она поднялась к нему, то оказалось, что в квартире они одни. Больше там никого не было.
        - Я подумал, - сказал Анатолий, беря ее за руку и проводя в комнату, - что нам больше никто не понадобится. Никаких родственников, шумных знакомых или друзей. Только мы вдвоем, разве это не прекрасно?
        Обстановка была очень романтическая. В небольшой гостиной стоял круглый стол, накрытый для двух персон. Полутемная комната была освещена горящими свечами, которые, отбрасывая блики во все стороны, создавали атмосферу волшебной сказки.
        - Надеюсь, ты не сердишься, что мы одни, - сказал ей Анатолий.
        - Нет, - ответила Оля. - Нет… Я сама давно хотела этого… Кстати, с днем рождения тебя, милый. Вот и мой подарок, - проговорила она, доставая плюшевого медведя. - Специально купила, выражением лица он немного на тебя смахивает.
        - Наверное, - рассмеялся Анатолий.
        В тот вечер все было великолепно. Они никуда не спешили. Сначала был ужин, приготовленный изумительно, а в такой атмосфере интимности все казалось вдвойне волнующим. После этого последовали медленные танцы, совсем непопулярные в те годы. Музыка, лившаяся из проигрывателя, напоминала о скоротечности времени.
        - Толя, - сказала Ольга, прижимаясь к нему, когда пластинка, поставленная уже, наверное, в пятый раз, подходила к концу. - Ты знаешь, что я хочу сказать…
        - Думаю, что да, - ответил он. - Но хочу услышать это от тебя. - Он посмотрел на нее, и его взгляд придал ей храбрости.
        - Милый, - продолжила она, - в моей жизни еще не было ни одного человека и, уверена, не будет, которого я любила бы сильнее, чем тебя. Я люблю тебя, ты слышишь? И… И хочу тебя…
        - Оля, - прошептал он, и его руки коснулись ее талии. - Как долго я ждал. Я не хотел торопить события, и вот ты сама заговорила об этом… Если бы ты знала, как я люблю тебя, ты для меня единственная женщина, прошу тебя стать моей женой. Надеюсь, ты согласна?
        - Это официальное предложение? - кокетливо спросила она. - Я скажу «да» только в том случае, если ты немедленно поцелуешь меня.
        Что Анатолий и сделал, и она сказала «да». А после этого они любили друг друга.
        - Ты уверена, что хочешь этого? - спросил он, склоняясь над Олей и нежно ее целуя. - Мы можем подождать, и я способен ждать столько, сколько ты скажешь.
        - Зачем! - рассмеялась она, привлекая его к себе. Ей нравилось ощущать его мускулистое тело, целовать его. - Зачем, милый? Что это даст? Я люблю тебя и хочу быть с тобой… А значит, нам нечего стыдиться или соблюдать какие-то условности…
        Все, что произошло в тот вечер, превысило ее ожидания. Сколько Ольга помнила себя, это был один из немногих, возможно, даже единственный день в ее жизни, когда она была счастлива по-настоящему, без всякого привкуса горечи, какой-то боязни или жалости. И это означало, что их чувства подлинные. Наконец-то, как ей казалось тогда, она обрела свое счастье. И Ольга решила, что это навсегда и она никогда не потеряет его. Анатолий был для нее всем и просто не мог уйти из ее жизни.
        Через несколько дней они объявили о том, что собираются пожениться. Ольга в следующем году должна была закончить университет, и они решили отпраздновать свадьбу под Новый год, как раз в то время, когда познакомились.
        Родители Анатолия оказались великолепными людьми - его мать, Татьяна Федоровна, сразу же приняла свою будущую невестку, она была уверена, что ее Толя никого лучше найти не смог бы. Отец, молчаливый и замкнутый человек, также не имел ничего против.
        В середине сентября Оля поняла, что беременна. Это было для нее неожиданно, но одновременно окрыляло и служило каким-то победным символом. У нее будет ребенок от Анатолия, ребенок, которого они зачали в тот вечер, полный любви и страсти, что может быть лучше. Врач, на приеме у которого она была, сказал, что все в полном порядке и что она и отец могут не беспокоиться, развитие плода идет совершенно нормально. Оля уже начала свыкаться с мыслью о том, что станет матерью, но пока не говорила об этом Анатолию. Она хотела сделать ему сюрприз, тем более, он мечтал, что у них будет много детей, четыре или пять. Сам Анатолий в семье был единственным ребенком и хотел, чтобы у его детей были братья и сестры. Оля ему не перечила, ради него она была готова на все.
        В середине октября Татьяна Федоровна, женщина решительная и безапелляционная, заявила, что пора готовиться к свадьбе.
        - Милочка, - сказала она Оле, - ты не подозреваешь, какой это тяжкий труд. Женить единственного сына - что может быть сложнее. Надо все заранее рассчитать, ведь в наше время достать продукты и сервировать нормальный стол, чтобы не было стыдно перед людьми, равносильно похищению ядерного секрета у американцев. Но я что-нибудь придумаю… Так, гостей должно быть много, с Толиной работы, потом, твои университетские подружки наверняка придут…
        - Может быть, - робко предложила Оля, - нам сделать что-то поскромнее? И не так много денег уйдет, пусть будут только самые близкие, безо всякой помпы…
        - Нет, нет и еще раз нет, - ответила Татьяна Федоровна, замахав руками. У нее был переизбыток энергии, которая оставалась нерастраченной с того времени, как она ушла на пенсию. - У меня сохранились такие связи, что весь город ахнет от вашей свадьбы. Вы не думаете венчаться? Сейчас это самый шик… Например, в той церкви, где венчались наши самодержцы… Хотя это не очень реально, но я поговорю… Дорогая Оля, в наше время не может быть и речи о скромности. Пока деньги окончательно не обесценились, а полки в магазинах не стали похожи на те, что были в блокаду, надо отыграть такую свадьбу… Я все беру на себя. Это мой единственный сын, не так ли?
        Оля уже наметила день, когда она скажет Толе про ребенка. Поскольку он был зачат в его день рождения, то узнать о том, что станет отцом, Толя должен в ее день рождения. В самом конце октября, когда она уже ощущала, что постепенно начинает полнеть, и состоялся этот знаменательный вечер. Все было так же, как и в тот день августа, - свечи, стол, накрытый только для них двоих на квартире ее тетки, которая тактично удалилась к своей подруге, причем с ночевкой.
        - Дорогой, - сказала Оля уже в завершение праздника, - у меня есть для тебя сюрприз.
        - Какой? - спросил он, начиная целовать ее. Это несколько сбивало Ольгу, сцену объявления о ребенке она представляла себе более строгой, но так было даже интереснее.
        - Дорогой, - повторила Оля, - мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Скоро наша свадьба, и я хочу, чтобы ты знал…
        - Что, Оленька? - спросил Анатолий, продолжая покрывать ее тело поцелуями. - Что ты хочешь сказать? Что любишь меня?
        В этот момент раздался пронзительный звук рации, которую Анатолий всегда носил с собой. Он, приподняв голову, скривился:
        - Даже в такой день, когда я могу расслабиться и побыть со своей невестой, они не оставляют меня в покое. Что делать, наша служба и опасна, и трудна.
        Взяв рацию, он выслушал какое-то краткое сообщение. Потом, повернувшись к Оле, обнял ее:
        - Как всегда, вызов в самое неподходящее время. Один рецидивист, за которым мы охотимся уже месяц, наконец-то пришел к своей любовнице. Мне надо идти, но это не займет много времени, задержим его - и я сразу же к тебе. Максимум через час. Кстати, ты хотела что-то сказать мне, это какой-то сюрприз? - продолжал он, одеваясь.
        Оля, наблюдая за ним, подумала, что сообщать такую новость в спешке - не самое мудрое решение. Ведь Толя сказал, что скоро вернется. И тогда в их распоряжении будет вся ночь, долгая осенняя ночь, и она скажет, что он станет отцом. Это должно произойти в мае, ближе к лету.
        - Нет, Толя, - ответила она. - Подожду, когда ты возвратишься. Это надо обсудить не спеша. Но сюрприз будет приятный, можешь мне поверить!
        - Я тебе верю, милая, - ответил он, смеясь, поцеловал ее и сказал: - Я скоро, не пройдет и пары часов, как я снова буду здесь. И мы займемся тем, от чего нас отвлек звонок. Боже, как я жду этого часа!
        Оля не знала, что это была последняя фраза Толи, что она никогда не сможет обменяться с ним кольцами. Но в тот вечер конца октября, когда погода начала портиться, шел мелкий затяжной дождь, грозивший перерасти в ливень, она не чувствовала тревоги или предупреждающего сигнала. Интуиция любящей женщины, если она и существует, в тот день отказала ей. Оля была уверена, что все будет хорошо, и с нетерпением ждала, когда вернется Толя.
        Было около десяти вечера, когда наконец зазвонил телефон. Оля, которая с минуты на минуту ждала возвращения любимого, бросилась к телефону. Что-то ей подсказывало, что это он, и, ничего не подозревая, даже не обращая внимания на то, что трель звонка звучит как-то неумолимо и страшно, она сказала в трубку:
        - Алло, Толя, это ты, милый?
        В трубке сначала молчали, а потом раздался голос Татьяны Федоровны, безжизненный, какой-то тусклый и слишком собранный.
        - Это его мама, - ответила она и замолчала.
        - Да, Татьяна Федоровна! - отозвалась Оля, опять не чувствуя ни малейшего покалывания в сердце. Она даже не спросила, что случилось, потому как была уверена, что все хорошо.
        - Оля, - произнесла мать Анатолия. - У меня к тебе… - Тут она не выдержала и начала всхлипывать в трубку. Потом она пыталась еще что-то сказать, но у нее не получалось. Рыдания становились все сильнее, голос ее слабел, и она замолчала.
        - Что такое? - наконец спросила Оля, чувствуя, что у нее холодеют руки. Какой-то безжизненный холод вселялся в нее, но она еще не могла помыслить, насколько все серьезно.
        Ей показалось, что на том конце провода уронили трубку, потом воцарилось молчание, и Оля безуспешно пыталась позвать Татьяну Федоровну. Та не отзывалась. Наконец кто-то взял трубку. Это был отец Толи.
        - Ольга, это Николай Анатольевич, - сказал он. - К сожалению, должен вам сообщить, что Анатолий получил тяжелейшие ранения. Надежды на спасение практически нет, но ему сейчас делают операцию. Приезжайте как можно скорее. Вы нужны ему…
        Похожие на мерные и тяжелые пощечины гудки завершили его короткий монолог. Оля сидела в кресле, прижимая к себе трубку. Сказанное с большим трудом доходило до ее сознания. Толя ранен, он умирает… Это кошмарный сон, наваждение, бред… Это все, что угодно, но только не правда, он не может умереть, не может… Умереть, так и не узнав, что будет отцом…
        Но шок от известия прошел, осталась надежда на то, что все не так страшно, как сказал отец Толи. Ольга, чувствуя, что мысли захлестывают ее, бросилась на улицу.
        В мрачном, серо-зеленом коридоре больницы, куда Оля приехала около двух ночи, заплатив бешеные деньги таксисту, было все абсолютно спокойно. Первый, кто бросился ей в глаза, был Николай Анатольевич, который сидел в порезанном кожаном кресле, глядя в одну точку. Его жены не было. И именно в тот момент что-то подсказало Ольге, что все им сказанное - правда. Но ей требовалось самой убедиться в этом, ей требовалось увидеть Толю.
        - Он… Толя… умер? - спросила она, садясь рядом с Николаем Анатольевичем.
        Отец Толи поднял голову, но продолжал смотреть в стену.
        - Да, - глухо ответил он. - Десять минут назад. Его мать еще не знает об этом… - Он затрясся в беззвучных рыданиях.
        Следующая ночь была самой ужасной в Олиной жизни. Только теперь, когда в городе пошел первый снег, Оля поняла, что Толя никогда больше не зайдет в эту квартиру, она больше никогда не обнимет его, не почувствует на губах его поцелуй… Все это в прошлом, в прошлом…
        Слез не было, ее душили какие-то сдавленные, сухие и недолгие рыдания, Ольга не могла заставить себя плакать. Все, что накопилось в душе, не выходило наружу. Оля, готовая к тому, что у нее будет истерика, ошиблась. Было только мерзкое ощущение невосполнимой потери, ощущение, что прошлое невозвратимо и что самое лучшее осталось позади. Неужто произошло то, чего просто, как она считала, не могло произойти?.. Толя ушел от нее… И с этим ей придется жить.
        Именно жить, а не существовать, хотя бы ради того, кто еще не родился. Сейчас, как никогда, надо быть собранной и невозмутимой, слезы будут потом, а сейчас главное - ребенок. Их с Толей ребенок.
        Родители Толи, узнав, что Оля беременна, воспрянули духом. Для них он значил очень многое - ребенок их Толи… Они уже строили планы, как будут воспитывать внука или внучку. Оля видела, что они, постаревшие и поседевшие в одну ночь, снова возвращаются к жизни. И она поняла, что должна жить ради ребенка…
        Депрессия длилась около двух недель, потом, в основном под влиянием наставлений тетки и родителей Толи, что главное - это хорошо питаться, Оля воспряла к жизни. Теперь она не имела права быть слабой. От нее зависит жизнь маленького существа внутри ее. Но быть сильной так тяжело…
        Она вновь стала посещать занятия в университете. Те, кто знал о ее трагедии, заметили, что Ольга изменилась к лучшему, стала загружать себя работой до изнеможения, засиживаясь в библиотеках до самой ночи. Дома делать было нечего, а предаваться терзающим ее душу воспоминаниям ей не хотелось. Но на самом деле депрессия не ушла, Оля загнала ее внутрь, и только в самые темные ночи, когда знала, что ее никто не видит и не слышит, она позволяла себе немного слез.
        Началась сессия, первые экзамены прошли отлично, заслонив новогодние праздники, годовщину их знакомства с Толей.
        - Что-то ты сегодня какая-то бледная, Оля, - сказала ей тетка в один из дней. - Плохо себя чувствуешь?
        - Нет, нормально, - стандартно ответила Оля.
        Она знала, что причина в ее беременности. В последние дни и правда бывали какие-то боли, но они быстро проходили.
        Мысли Оли были заняты тем, что случится в мае. В этот последний весенний месяц на свет появится ее дитя от Толи. Нужно подождать всего ничего, и тогда и она, и Толины родители снова обретут смысл жизни.
        До университета Оля добиралась на трамвае. Он делал целый круг, чтобы попасть туда, и Ольга около получаса могла подремать на теплом сиденье, представляя, что уже май…
        Так было и в тот раз, хотя с самого утра Оля чувствовала себя не очень хорошо. Непонятная тяжесть в животе и какие-то неприятные ощущения во всем теле немного беспокоили ее. Но, как и прежние боли, они проходили достаточно быстро.
        Оля понимала, что ребеночку уже четвертый месяц, скорее всего, это типичные явления, хотя посетить консультацию следовало бы. Но процедура осмотра внушала ей трепет. Сейчас она твердо решила, что завтра, после того, как последний экзамен будет сдан, она обязательно запишется на прием.
        Трамвай, тихо дребезжа, двинулся вперед, впереди Оли сидела какая-то матрона в высокой меховой шапке и каракулевом пальто, от которого разило нафталином. Это показалось Оле смешным, и впервые за несколько дней она улыбнулась.
        Внезапно ее тело, особенно живот, пронзила жгучая боль. Словно эта нелепая усмешка привела к такому ужасному результату. Боль нарастала. Ольга чувствовала, что не может встать, она изо всех сил вцепилась в поручни сиденья. Что-то почувствовав, скорее всего, услышав, как Оля застонала, дама в каракулевом пальто обернулась, грозно приподняв свои выщипанные по моде семидесятых брови.
        - Милочка, ты что, мы не на базаре, - сказала она визгливо и высокомерно, изображая истинно петербургскую аристократку. - Ты задела мой воротник, ты имеешь представление, откуда мне его муж вез?
        - Мне плохо… - прошептала Оля, наклоняясь вперед. Она чувствовала, что все ее тело рвет на части, но самое ужасное, что это как-то связано с ребенком.
        - Что, милочка? - Женщина приблизила к ней свое напудренное лицо, распространяя дурманящий аромат «Шанели», смешанный с запахом нафталина от пальто.
        - Я умираю, пожалуйста, помогите… - прошептала Оля.
        - Господи ты боже мой! - воскликнула какая-то старушка, сидевшая позади Оли. - Да у нее же кровотечение!
        Действительно, Оля почувствовала, что по ее одежде струится теплая кровь, боль становилась невыносимой, какой-то толчкообразной, то отпуская, то вновь накатывая.
        - Я беременна, - прошептала Оля, вставая. Она чувствовала, что если сделает хоть один шаг, то ее тело пронзит огненная судорога, но она должна идти, чтобы спасти ребенка. - Прошу вас, помогите мне…
        - Остановите трамвай! - закричал кто-то. - Женщине плохо!
        Все это походило на какой-то ужасный сон, который длился и длился, никак не прекращаясь. Полулежа на жестком сиденье, ощущая пульсирующую боль, Оля понимала, что теряет ребенка. Она не хотела верить, что потеряет его, нет, это нереально, если есть кто-то, управляющий судьбами, он не мог забрать и Толю, и его ребенка, это слишком жестоко, бесчеловечно…
        - Эй, что такое? - обратилась к толпящимся и охающим гражданам какая-то девица. По ее обесцвеченным волосам, забранным в лохматый кок, черным ажурным колготкам, кожаной мини-юбке и накрашенному лицу было понятно, что это одна из «ночных жриц любви», которая, видимо, возвращалась домой с работы.
        - Да вот… - засуетилась какая-то респектабельная дама.
        - В больницу, быстрее, - хрипела Оля. - Или умрет мой ребенок.
        Та, которую все презирали и высмеивали, сообразила все за секунду.
        - Держись, сестра, - сказала она, - я сейчас!
        С помощью пары матерных слов она остановила трамвай. Цокая своими туфлями на высоких каблуках, проститутка полетела к телефонной будке и, сказав всего несколько фраз, вернулась обратно.
        - Все о’кей, - сказала она. - Не дрейфь, они едут…
        Через десять минут, которые показались Оле вечностью, приехала «Скорая помощь». Последнее, что сохранилось в сознании Оли, это то, как проститутка суетится около врачей, пытаясь им что-то объяснить, как она потом кладет свою руку с кровавым маникюром на руку Оли и говорит что-то успокаивающее. А дальше был туман, темный и душный. Дышать стало трудно, иногда почти невозможно. Тело горело не только внизу, но и легкие, словно заполненные свинцом, были готовы разорваться. Это был ад.
        Несколько раз Оля приходила в сознание и опять проваливалась в темный обволакивающий туман, готовый ее поглотить. Она не знала, что происходит, ей казалось, она все еще едет в трамвае, или нет, это была уже «Скорая помощь». Поездка длилась и длилась… И боль, которая замирала, но не исчезала, терзала ее по-прежнему.
        Яркий свет ударил ей в глаза, когда она открыла их в очередной раз. Она находилась в палате.
        - Оленька, ты приходишь в себя! - воскликнула ее тетка, которая сидела рядом, читая какой-то журнал. - Слава богу, ты ведь была без сознания двое суток…
        - С ним все в порядке? - спросила Оля. Боль отступила, однако все тело еще ныло, она не могла пошевелить ногами, ей казалось, что она больше не ощущает живота.
        - С кем, дорогая? - спросила тетя. - О ком ты говоришь?
        - О ребенке… О нашем с Толей ребенке…
        - Конечно, с ним все хорошо, - ответила та слишком поспешно, отведя глаза. - У тебя было небольшое кровотечение, но с ребенком все в порядке. Ты, главное, не беспокойся, отдыхай, тебе надо набираться сил… Не волнуйся, пережить можно все… - неизвестно для чего прибавила она.
        Потом был опять странный сон, точнее, туман, обступающий Олю со всех сторон, пустота, казалось, заполнила все вокруг. И именно в этом сне Оля поняла, что ребенка больше нет. Интуиция подсказывала ей, что он умер…
        В следующий раз тетки уже не было в палате, здесь оказался врач, пожилой мужчина в халате. Увидев, что Оля пришла в себя, он осведомился, как ее самочувствие.
        - Он ведь умер, скажите мне правду, его больше нет? - спросила она слишком спокойно.
        Врач, всего мгновение поколебавшись, просто и четко ответил:
        - Да, к сожалению, ребенка вы потеряли. Вас доставили слишком поздно. Может быть, если бы вы попали к нам на полчаса раньше, мы бы могли помочь… Когда приходится выбирать между ребенком и матерью, мы спасаем мать. Извините… Это была девочка…
        Девочка, ее дочь… Единственное, что связывало ее и Толю. Кроме их любви, конечно. Но теперь не было ни любви, ни Толи, ни их дочери. Все прошло, оставив после себя только прах, боль и страдания.
        - У вас крепкий молодой организм, - добавил врач. - Ваше горе, разумеется, безмерно, но у вас будут еще дети, так что не отчаивайтесь… Всего две недели - и вы снова на ногах. Все уже позади, теперь вам ничего не грозит.
        С того дня Оля замкнулась в себе. Что ж, если судьбе угодно всего за пару месяцев отнять у нее любимого, который мог стать ее мужем, и ребенка, пусть будет так. Слез не было опять, были только бесконечные черные ночи, ужасавшие своей пустотой. Когда ее перевели в общую палату, то и там, среди других женщин, сплетничавших часами напролет, она молчала. Ее мучили мысли, воспоминания… Все лучшее осталось в прошлом, в далеком прошлом, а она хотела жить. Но зачем ей жизнь без тех, кого она любила, зачем?..
        Один раз вдруг что-то подсказало ей, что самый легкий выход - это шагнуть в окно. Конечно, будет больно, но совсем недолго, и она сможет навсегда забыть то, что ее мучает. И она присоединится к Толе и к дочери… Но и это прошло. Наступила какая-то апатия, нежелание двигаться и работать. Однако молодость взяла верх. Надо жить дальше, если не ради тех, кого уже нет рядом, то хотя бы ради самой себя.
        Вопреки пессимистическим прогнозам врачей насчет затяжного характера реабилитационного периода, Оля пришла в себя быстро и уже в марте была готова сдать государственные экзамены. Все удивлялись ее воле, стойкости и упорству. Она и сама удивлялась, но так ей было просто легче. Погружаясь в нечто не особенно для нее интересное, но фундаментальное - в науку, она забывала о том, что не дает ей жить.
        Экзамены она сдала на «отлично», а дипломный проект признали одним из самых интересных и перспективных среди тех, которые защищались в последние годы. Ей предложили поступить в аспирантуру, но Оля отказалась. Уж слишком много воспоминаний было связано с этим городом, с этими стенами… Ей хотелось поменять обстановку.
        Работу после окончания университета оказалось найти очень сложно. Последние годы система распределения практически не действовала, а на выбор предлагались только должности преподавателей где-нибудь в области или в особых школах для детей с какими-нибудь нарушениями. Но Олю это не пугало, ей не хотелось быть первой, теперь она поняла, что все, что случилось, возможно, наказание за ее глупые стремления.
        Апатия не проходила, она стала избегать общения с людьми, поэтому должность обыкновенного преподавателя английского языка в одном из интернатов для детей-инвалидов вполне устроила ее. Там было спокойно, не приходилось бороться с собой. Все свободное время, словно в напоминание об учебе в университете и отчасти для того, чтобы не утратить языковые навыки, Оля читала «Историю Лондона», великолепное издание в трех томах, которое она получила в подарок после защиты диплома.
        Ольга работала в интернате уже около полугода, когда директор, созывая очередное совещание, объявила:
        - У меня приятнейшее известие. Слава богу, к нам едет ревизор! Да, да, какая-то совместная американо-российская фирма решила взять под свою опеку несколько учреждений, подобных нашему интернату, чтобы спонсировать их. Надеюсь, они останутся нами довольны, точнее, недовольны…
        Директор задумалась, затем произнесла:
        - План действий таков. Дети у нас на самом деле талантливы, но всем требуется дорогостоящее лечение или многочисленные операции. А у этих американцев деньги есть, они компьютеры, что ли, делают… Так вот, мы должны продемонстрировать способности детей, доказать, что в нашем интернате прозябают Эйнштейны, Шолоховы, Есенины и Нильсы Боры. А наш быт надо, наоборот, сделать еще хуже…
        - Куда уж хуже, - высказался кто-то. - И так не в Мраморном дворце обитаем…
        - Это так, но американцы хотят выделить средства только тем, у кого есть перспективы, они ищут талантливых детей. Вот и покажем им - инвалиды-гении живут в каких-то трущобах. Поэтому, если раньше перед приездом комиссии наводили порядок, делали генеральную уборку, то теперь, господа, попрошу вас ухудшить интерьер интерната. Цветной телевизор из холла заменить на старый, черно-белый, он валяется на чердаке, занавески с окон убрать, краску со стен можно отколупать, учебники достаньте старые, похуже, самые растрепанные и прокоммунистические. Так, что еще… Вы, Ольга Александровна, должны поразить гостей знаниями английского. Пусть дети свободно поговорят с ними, вот американцы удивятся, что у нас дети-инвалиды могут запросто беседовать на иностранном языке… А еще, проведем заодно выставку тех идей, которые предлагает Олег по экологии, они же обалдеют, что ребенок в десять лет, с культями обеих ног, может разрабатывать проекты безопасных ядерных реакторов… Экология - вот от чего сходят с ума иностранцы, этим мы их и возьмем… Малолетние русские гении, прозябающие в нищете и разрухе. Думаю, деньги они
нам выделят… Куда денутся…
        Гениальный в своей хитрости план директора оказался чрезвычайно простым для реализации. А эффект от него превзошел все ожидания. Вид умных детей-инвалидов, живущих вместе с воспитателями в огромном полуразваленном особняке, где зимой нет горячей воды, а летом прекращается подача и холодной, и тогда используют колодец, - все это подействовало на сентиментальные души американцев нужным образом.
        Делегация, которую возглавляла важная персона в компьютерной компании, причем это оказалась женщина, не столько красивая, сколько ухоженная, изумлялась всему, что было показано, а особенно американцев потрясла экскурсия в подвал старинного особняка, где раскинулась уменьшенная копия озера Байкал.
        Разумеется, компания моментально согласилась взять шефство над детским домом и сразу же привезла пять телевизоров, чистое белье и гуманитарную помощь в виде заморских продуктов в красивых упаковках. Радости детей не было предела.
        После демонстрации открытого урока английского языка, на котором ученики и в самом деле показали себя с наилучшей стороны, глава делегации, миссис Нэнси Брэдсток, выразив восхищение людьми, с которыми она познакомилась тут, и ужас, который испытала, увидев, в каких условиях они живут, добавила:
        - Кроме того, я изумлена, что преподавание английского языка поставлено не просто отлично, а великолепно… Подобный уровень в нашей стране встречается только в частных школах, один семестр учебы в которых стоит тысяч тридцать долларов. У вас же это все бесплатно… Потрясающе!
        На том все и завершилось. Гости, потрепав детей по волосам, угостили их жвачкой и шоколадом, кое-кто получил несколько долларов. После чего кортеж иномарок отъехал от здания интерната. Директор была в восторге - им обещали закупить новые учебники, белье, а также компьютеры, причем самые настоящие американские, произведенные фирмой, филиал которой взял патронаж над интернатом. Все были счастливы. Оля имела только краткую возможность произнести что-то по-английски, так как с самого начала ее оттеснили в сторону хваткие переводчики.
        После знаменательной встречи прошло несколько недель, первые партии обещанных вещей стали поступать, начались работы по прокладке новой, автономной системы теплоснабжения. И именно тогда, когда Оля меньше всего думала о том, что в ее жизни могут произойти хоть какие-то перемены, случилось невероятное.
        В тот день к интернату подъехала шикарная машина, из которой вышла сама Нэнси Брэдсток, одетая элегантно и дорого.
        Директриса, заподозрив, что высокая гостья начнет проверку фондов, сразу же бросилась к ней, объясняя, что все в полном порядке, но та, улыбнувшись, ответила, что она в этом и не сомневается и цель ее визита - краткий разговор с…
        - С мисс Суворовой, если я не ошибаюсь, - проговорила на плохом русском Нэнси. - Я не взять переводчика, так как мисс Суворова говорить на языке моей страны отлично. Well… Вы можеть устроить встреча?
        - О да, да! - засуетилась директриса. - Разумеется, мисс Брэдсток. Ноу, так сказать, проблем, так сказать, фор ас. Джаст а моумент, плиз!
        - Я понимаю по-русски, - поморщилась Нэнси, перекидывая через плечо цветную шаль. - Не отчень хорошо, но немного… Вы позвать ее, пожалуйста, да?
        - Да! - ответила директриса и, оставив Брэдсток в своем кабинете, где портрет Ленина уже был заменен большой эмблемой американской фирмы, побежала в класс, в котором Оля вела урок.
        Вызвав Суворову в коридор и сказав детям, чтобы те сидели тихо, директриса зашептала:
        - Приехала та тетка, Нэнси… Хочет тебя видеть, я прямо не знаю, чего ей надо? Ты запомни все, что она скажет, и потом передашь мне. Может, захотела организовать детям и тебе поездку в Америку? Ты тогда ей намекни, что директор тоже должен быть в тургруппе, иначе вас не выпустят из страны, скажи, мол, строгости на таможне… Ладно, иди и не подведи меня…
        - Чай или кофе? - осведомилась у Нэнси директриса, сверкая златозубой улыбкой.
        - О нет, спасибо, миссис директор, - ответила та. - Вы не есть против, я говорить тет-а-тет с мисс Суворовой?
        - Оф корз, конечно, - ответила директриса, выходя и прикрывая дверь в досаде на то, что разговор пойдет на английском и, даже подслушав, она ничего не поймет из сказанного. Так и произошло.
        - Надеюсь, мисс Суворова, я не отвлекаю вас от работы, - начала Нэнси Брэдсток, садясь в потертое кресло, - от работы, лицезреть результаты которой мне доставило истинное удовольствие. Вы, наверное, думаете, что я, отметив ваши поразительные успехи в этом интернате на должности учительницы, просто говорила комплименты русским хозяевам? Ничего подобного, на любой выставке, презентации, благотворительной акции или просто вечеринке я прежде всего думаю о нашем концерне. Именно это позволило мне стать главой всего восточноевропейского отделения. Без ложной скромности скажу, что я редко упускаю возможность какой-либо выгодной сделки или выгодного приобретения для нашей фирмы. И я считаю, что инвестиции в вас, мисс Суворова, окупят себя в самое короткое время.
        Положив ногу на ногу, Нэнси по-деловому, четко разъяснила все пункты сложного и запутанного контракта.
        - Эти дни я думала о вас. Точнее, о том, что вы губите свой прекрасный талант и великолепное знание языка в жалком интернате. Конечно, детям, тем более инвалидам, помогать надо, но им совсем не обязательно знать английский на уровне Кембриджа. Скажу честно, нам требуются люди. Такие, которым мы могли бы доверять. Но и такие, у которых были бы некоторые способности в бизнесе. А главное - в языке.
        Увы, прожив в вашей стране всего месяц, я поняла, что подавляющее большинство русских не имеет ни малейшего понятия об иностранном языке, школьные и университетские знания давно улетучились. В Западной Европе дело обстоит совсем иначе. В наше время знать язык просто необходимо, это не отдельная профессия, а просто правило хорошего тона и залог успеха. Честно говоря, многие специалисты, переводчики, которых мы, как ни странно, здесь выбираем не сами, а какая-нибудь государственная структура навязывает нам их кандидатуры, знают язык очень слабо, а про других говорят, что они - шпионы КГБ, хотя, наверное, это глупая шутка.
        Беда вашей страны в том, что здесь слишком много связей, протекции и, как вы это называете, блата. А мне нужны знания и хватка.
        Итак, надеюсь, вы поняли меня. Я изучила вашу биографию. Теперь я знакома с вами лучше любого стукача. - Это слово Нэнси произнесла с милым западным акцентом по-русски, и Оля представила, как вздрогнула за дверью подслушивающая директриса, думая, что Нэнси склоняет Ольгу к работе в ЦРУ. - Вам двадцать два года, вы не замужем, ваша мать умерла, когда вам было пять лет, вас удочерили, год вы учились в медицинском институте, но потом бросили его и поступили в ЛГУ, окончили его с отличием и самыми хорошими перспективами. Мне известны также и не столь общие данные о вашей жизни - например, о трагической гибели вашего жениха и о том, что вы не так давно потеряли ребенка. Да, да, мне известно абсолютно все. Понимаете, наш концерн похож на секретную службу - личное дело будущего сотрудника проверяется досконально, изучаются все его связи, слабые места и, разумеется, достоинства. Таковых у вас много - скрытые амбиции, большой потенциал, работоспособность и великолепный английский. Я делаю ставку не на своих американских коллег, которые будут приспосабливаться к вашей жизни лет пять, а в это время
конкуренты захватят весь рынок, а на местные таланты. На таких, как вы. Время - деньги, а деньги - это власть.
        Итак, мое предложение - вы уйдете из интерната, им хватит и заурядной учительницы, и станете работать на нашу фирму под моим началом. Предупреждаю, что это трудно, мы только начинаем завоевывать позиции на вашем рынке. Кроме того, вам, вероятно, еще скажут, что у меня характер не из ангельских и все мои улыбки - только маска счастливой и уверенной в себе американки. Но это к делу не относится. Перспективы у вас есть, а останавливаться на достигнутом наш концерн не собирается. Его оборот в прошлом году составил двенадцать миллиардов долларов, а учитывая повсеместный компьютерный бум, это только начало. Итак… Вы стартуете не с самой нижней, но, разумеется, и не с высшей ступени. А там посмотрим… Жду вашего ответа. Услышать его я должна немедленно. Во-первых, время моего разговора с вами истекло, меня ждут на важной встрече в Москве, и нужно успеть на самолет, а во-вторых, самые важные решения принимают моментально… Кажется, я сказала все, что хотела… Ах да, зарплата… Думаю, говорить об этом излишне, так как инфляция в вашей стране только начинает свой бешеный танец, и вообще, крепче нашей
национальной валюты я пока ничего не знаю. Итак, вы согласны?
        Пауза была совсем короткой, тем более что Оля все давно решила для себя. Это был ее шанс, горе не может длиться вечно, нужно идти вперед. Похоже, что темнота, окутавшая ее, начала редеть, и в конце туннеля показался просвет. Ей нравилась Нэнси Брэдсток, ее деловой и безапелляционный стиль, без всяких эвфемизмов и недомолвок. Итак…
        - Миссис Брэдсток, - ответила Оля, - я согласна.
        - Ну и отлично, я не ждала ничего иного, - проговорила Нэнси, поднимаясь. - За последние три года я услышала только три раза слово «нет» в ответ на мое предложение. Один раз так сказали в Арабских Эмиратах, и сделка на четыреста миллионов сорвалась. Второй раз вчера, в одной из ваших химчисток, где мне заявили, что мое платье для коктейлей не подлежит обновлению и его надо выкинуть - выкинуть две с половиной тысячи долларов… И третий раз так сказал мне один человек, когда я предложила ему жениться на мне… Из этих трех случаев меня беспокоит лишь второй, платье подарила мне сестра, и я не хочу его выкидывать. А насчет сделки с арабами… Падение цен на нефть сделало ту компанию некредитоспособной, и наши конкуренты, подписав с ней соглашение, понесли огромные убытки. Видите, бог бережет меня и концерн…
        - А третий случай… - проговорила Оля, подумав, не слишком ли много она себе позволяет, задавая такой личный вопрос. Но для Нэнси, казалось, это было в порядке вещей, тем более что всего пять минут назад она бесстрастно рассуждала о смерти Толи и выкидыше…
        - Третий случай? - переспросила Нэнси. - Ах, с неудавшимся браком… Понимаете ли, мисс Суворова, Ольга… Кстати, у нас не принято никакого официоза - все зовут друг друга по именам, таков стиль наших взаимоотношений. Даже хозяину компании Клиффорду Маккинзи следует говорить Клифф, так велел он сам… Так вот, насчет той несостоявшейся свадьбы… Я рада, что этого не произошло. Белый цвет мне не к лицу, а ужасный флердоранж вообще смешон в наше время… Нет, в свадебном платье на страницах газет я бы выглядела как пугало! Хорошо, что он сказал «нет», иначе над моим нарядом насмехались бы все рубрики моды…
        Последующие события промелькнули стремительно. Все было невероятно и одновременно непостижимо реально. Директриса, скрежеща зубами, отпустила Олю, боясь в открытую конфликтовать со спонсорами.
        Первым местом работы Оли стал небольшой офис в Петербурге, размещавшийся в одном из старинных особняков. Здесь никто не обращал внимания на время, всюду стрекотали факсы, компьютеры, принтеры и другие незнакомые доселе Ольге машины - все то, что производил концерн «Центурион», на который теперь работала и она. Нэнси бывала в городе нечасто, причем все время бегом и проездом, считалось, что бюро в Петербурге - только крошечный филиал всей империи Маккинзи, и все стремились в Москву. А попасть туда можно было не с помощью связей или длинной руки в руководстве, а только прикладывая собственные усилия и доказывая вышестоящим боссам, что ты и есть самый исключительный, талантливый сотрудник и можешь принести концерну больше пользы, работая в столице.
        Первая должность, на которую Олю приняли, была чем-то средним между секретаршей, разносчицей кофе и переводчицей. На ней она задержалась около трех месяцев. Потом однажды, ворвавшись в офис в перерыве между подписанием какого-то контракта и визитом к высокому церковному иерарху, как всегда элегантная Нэнси, не общавшаяся с Олей со времени того памятного разговора, сказала ей:
        - Ольга, с завтрашнего дня открывается вакансия на должность главного администратора в отделе сбыта. Пора заниматься серьезной работой… Не смотри на меня с таким удивлением, я никогда не выпускаю из-под контроля своих выдвиженцев. Я довольна тобой, но это не повод для того, чтобы расслабляться. Все еще только начинается. Кстати, вот бумаги, изучи-ка их до завтра и выскажи свое мнение насчет предлагаемой сделки…
        - Но как я могу… У меня нет ни опыта, ни малейшего чутья в бизнесе…
        - Я так не думаю. В любом случае решение буду принимать я. Запомни, что бизнес базируется на десять процентов на четких прогнозах, опирающихся на знания, полученные в школе экономики, и на девяносто процентов на всяких неожиданностях, интуиции, глупости, никогда и никем не предвиденных событиях и хитрости. Действуй, я надеюсь на тебя!
        С этими словами Нэнси, оставив в руках Оли синюю папку с парой сотен страниц мелко напечатанного текста, улетела на встречу с митрополитом, чтобы сделать крупное пожертвование на восстановление храма.
        Оле пришлось просидеть за бумагами всю ночь, но, даже детально изучив их, она не смогла прийти к какому-то мнению. Ей казалось, что условия, на которых их возможные партнеры предлагают заключить сделку, слишком хороши, однако не говорить же «нет» единственно по этой причине.
        Утром состоялось совещание, на котором Нэнси, как всегда бодрая и подтянутая, собрала с нескольких наиболее перспективных сотрудников их резюме касательно данного контракта. Сидя в крутящемся кресле и демонстрируя свои идеальные ноги, Нэнси задумчиво сказала:
        - Итак, дамы и господа, вы проявили себя с самой лучшей стороны. Каждый что-то написал… Хотя… Ольга, почему вы не дали мне свое заключение? - обратилась она к Суворовой несколько натянутым тоном, который мог предвещать гнев.
        - Нэнси, - сказала Ольга, - я не сдала вам свой отчет потому, что не являюсь экспертом в области бизнеса и экономики, а в особенности в области заключения контрактов. Кроме того, мне неизвестна вся нужная информация - финансовое положение наших возможных партнеров, объемы их производства и продаж и многое другое…
        Раздалось хмыканье. Оно исходило от одного еще молодого, но чрезвычайно самоуверенного сотрудника, Валерия. Его поддержала эффектная блондинка Ася, которая всеми правдами и неправдами стремилась, подобно чеховским сестрам, в Москву.
        - У вас другое мнение, Валерий? - даже не поворачиваясь к нему лицом, спросила Брэдсток. - Честно скажу, ваш отчет великолепен, заслуживает самой высокой оценки, в нем обстоятельно и аргументированно изложены причины, по которым мы просто обязаны немедленно заключить контракт…
        - Да, да, Нэнси, - не выдержал Валерий, полноватый крепыш, который безрезультатно старался похудеть. - Я указал те факторы, активизация которых в наибольшей степени максимализирует выгоду для «Центуриона»…
        - А что думаете вы, Ася? - прервала его на полуслове Нэнси.
        Блондинка, тряхнув гривой волос, также не полезла за словом в карман, описывая все преимущества, которые даст заключение этого, по ее словам, эксклюзивного договора. В итоге все те, кто получил от Нэнси задание произвести собственную оценку проекта, настаивали на его немедленном осуществлении.
        - Великолепно, дамы и господа, - сказала Нэнси. - Я думаю, ваши меморандумы, а в особенности выступления, будут оценены по достоинству. Валерий превзошел самого себя, а Ася недаром училась на экономическом факультете - ваши выкладки безупречны…
        Брэдсток встала и в задумчивости прошлась по кабинету.
        - Впрочем, - сказала она, - у Ольги есть особое мнение. Может быть, вы выскажете его на словах, если не доверили свои мысли бумаге?
        Оля слышала, как, еще раз фыркнув, Валерий прошептал что-то на ухо Асе, а та затряслась в беззвучном смехе.
        - Ты прав, - ответила она чуть громче, явно стараясь, чтобы их тайна стала достоянием присутствующих. - Строит из себя бог весть что, а элементарных знаний нет…
        - Итак, прошу, ваше мнение, - настаивала Нэнси.
        - Я уже сказала, - произнесла Оля, - что не взяла на себя ответственность вынести особое мнение без анализа данных. Поэтому мне пришлось воспользоваться кое-какими сведениями в компьютере, а также отчетами о финансовом положении наших возможных компаньонов за последний квартал.
        - Так, - протянула Нэнси. - Позволю себе заметить, что этого никто, кроме вас, не сделал. Но продолжайте…
        - Выяснилось, что объем продаж наших возможных партнеров в течение уже двух лет стабильно идет вниз, в то время как руководство компании берет под большие проценты кредиты в банках якобы на модернизацию производственных мощностей. В итоге общая задолженность компании перевалила за сто миллионов долларов, и это в то время, когда годовой оборот фирмы составляет едва ли сто двадцать миллионов. Кроме того, согласно биржевым сводкам, вокруг акций этой фирмы намеренно создается искусственный ажиотаж, и тот, кто умело распускает слухи о неожиданном буме и взлете котировок, на самом деле пытается под шумок сбросить лишние акции и продать их подороже. Это делается через один из небольших трастовых фондов-однодневок, зарегистрированных на Каймановых островах. По-моему, все ясно, хотя моя точка зрения всего одна из возможных, - ни о каком заключении контракта не может быть и речи. Это просто неуклюжая попытка зарвавшегося должника за наш счет исправить свое безнадежное положение.
        Когда Оля закончила говорить, в конференц-зале наступила тишина. Никто больше не пытался показать свое превосходство или отпустить шуточку. Валерий индифферентно смотрел в окно, а Ася в тот самый момент, когда Нэнси взяла слово, заинтересовалась своими ногтями, закрывая лицо распущенными волосами.
        - Данные, которые только что были приведены Ольгой, соответствуют действительности. Точнее, положение на самом деле еще хуже, чем она представила. Для того чтобы понять это, надо было только воспользоваться компьютером и напрячь свои интеллектуальные способности. За это вы и получаете в нашей компании не самую плохую зарплату. Однако, следуя советской привычке, вы решили, что я даю вам задание, где уже почти все решено, и ваша цель - представить мне убедительные доказательства необходимости заключить сделку. Но вы просчитались, вы должны были работать самостоятельно, думать не о том, как угодить начальству, а как способствовать процветанию «Центуриона». Прими я ваши велеречивые отчеты на веру, наш концерн понес бы убытки порядка двухсот миллионов долларов. Итак, господа, никто ругать вас не будет, учтите, это последнее предупреждение. Здесь каждый отвечает только за себя. Еще один крупный промах, причем не случайный, а намеренный, допущенный по собственной лености или нерадивому отношению к общему делу, и вы перестанете работать на наш концерн. Старшим администратором отдела сбыта назначается мисс
Ольга Суворова. Думаю, что все согласятся с этим выбором и признают свое явное поражение. Совещание окончено, приступаем к работе!
        Это было первое повышение Ольги. Оказалось, что, становясь на следующую ступеньку иерархии в петербургском отделе концерна, она не только получает весомую прибавку к зарплате, но и массу новой работы и ответственности.
        Работоспособность и природная смекалка помогли Ольге быстро подниматься по служебной лестнице. Не прошло и полугода, как она уже служила в Москве, в центральном офисе, на новой должности.
        Однажды она убедилась, что апломб и грубый тон не всегда действенны. Нэнси, перед тем как в очередной раз улететь за океан, вызвала к себе Олю, которая теперь отвечала за координацию действий всех отделов и постепенно становилась ее правой рукой. В кабинете был и Валерий. Обычно кичившийся своей галантностью, он не встал при Олином появлении.
        - У меня к вам, - сказала им Нэнси, - срочное дело. На одном из заводов, чей контрольный пакет акций мы купили и хотим переориентировать производство на выпуск компьютеров, сборка которых в России обойдется в пять раз дешевле, чем в Америке, возникла нештатная ситуация. Старое руководство, понимая, что многим ему не удастся поживиться, настропалило рабочих против «Центуриона», и те устроили забастовку и акцию протеста. Кричат, чтобы американские капиталисты и наймиты Запада катились вон, что именно мы ухудшаем положение в стране, кроме того, там окопались кое-какие радикал-социалисты и коммунисты, они-то и подогревают людей, играя на их застарелой ненависти к Америке. Прошу вас срочно разобраться и уладить это как можно более спокойно, без шума, мирно. Я улетаю в Нью-Йорк, на встречу с Маккинзи, надеюсь, что, когда вернусь послезавтра, все будет в полном порядке. Учтите, нельзя поддаваться на провокацию, кое-кто только этого и ждет, чтобы сорвать строительство линии по выпуску компьютеров. Поступайте обдуманно, можете обещать все, что угодно, лишь бы рабочие освободили место для строительства и
сняли свои пикеты.
        Приехав на завод, Ольга увидела около цехов множество простых людей, озлобленных и кричащих, держащих в руках плакаты, гласившие, что они не дадут продавать себя и Россию американским хапугам.
        Валерий, который специально для выступления перед ними надел самое дорогое свое пальто, теперь понял, что поступил опрометчиво. Иномарку и тех, кто в ней приехал, люди воспринимали откровенно враждебно. Сначала гостей просто не желали пропустить на территорию завода. Когда они прошли в один из цехов, то оказалось, что там вовсю идет митинг. Люди, уже разгоряченные высказываниями и ненавистью к буржуям, дружно скандировали: «Концерн «Центурион» - из России вон!»
        Большая часть рабочих, в особенности женщины, выкрикивали что-то не совсем цензурное, прямо переходя на личности. Бывший директор завода, лощеный толстый субъект, был полностью на стороне рабочих, и казалось, что все, что он говорит, служит одной цели - процветанию его подопечных.
        - До каких пор, спрашиваю я, мы будем терпеть эту иноземную экспансию! - вопил он чуть ли не с пеной у рта. - Зачем мы нужны этому «Центуриону»? Да только для того, чтобы выпотрошить нас и выбросить на помойку!
        Эти провокационные слова были поддержаны одобрительным гулом, какие-то личности с красными знаменами и портретами Ленина, а также молодчики в черных кожанках и с короткими стрижками громко улюлюкали.
        Валерий, бесцеремонно прокладывая себе дорогу среди людей, подошел к трибуне, на которой теперь какая-то женщина кричала о том, что у нее трое детей, а американцы не хотят выплачивать ей компенсацию, оттолкнул выступавшую и заявил:
        - Господа…
        В ответ послышался свист. Директор ухмыльнулся. Ранее крайне непопулярный в коллективе, теперь он набирал очки и использовал ксенофобию в качестве средства удержаться в своем кресле еще некоторое время.
        - Э… Товарищи, - исправился Валерий. - Братья и сестры…
        - Ишь ты, Сталин выискался! - завопил кто-то из передних рядов. - Сразу видно, рожа жидовская!
        Оживились новоявленные фашисты, вверх поползи плакаты с текстом, что жиды - истинные виновники всего творящегося в России, что Ельцин - это Эльцин, что
«Центурион» - на идиш - «раб денег», что за всем стоит Березовский. Словом, началась дешевая популистская пропаганда, которая в моменты всеобщего экстаза и волнений сильно действует на умы.
        - Иди отсюда, поганый жид! - раздались вопли. - Продал Россию и теперь нас в рабство хочешь закабалить!
        - Товарищи! - начал терять терпение Валерий, который понял, что ситуация явно выходит из-под контроля. - Я, как представитель концерна «Центурион»…
        - Русский жиду не товарищ! - подогревалась толпа выкриками молодчиков в черном. - Посмотрите, у него же нос, как у типичного еврея-ростовщика. Таких топить еще в детстве надо!
        - Вас нагло обманывают, - продолжал гнуть свое Валерий. - Вы же не знаете всех условий, на которых наш концерн становится владельцем этого предприятия…
        - Увольнение пяти тысяч человек, завоз своих евреев из США, полная распродажа активов! - быстро крикнул в другой микрофон директор, и его реплика потонула в буре аплодисментов и одобряющих криков.
        - Да нет же! - заговорил Валерий. - Ни один человек не будет уволен, вам каждому построят коттедж, зарплата будет в долларах, кроме того, вы станете получать большие премиальные за перевыполнение плана, вы не понимаете, это…
        - Брехня! - смачно плюнул кто-то. - Все брехня. Смотрите на жида, врет и не краснеет. Что мы, не знаем, как ваша фирмочка в Ленинграде обкорнала два завода? Все там автоматизировали, а семь тысяч человек в итоге остались безработными. Какие коттеджи, что ты плетешь, ирод!
        Ольга подумала, что Валерий в своем рвении сулить золотые горы и успокоить митинг хватил лишку. Он готов обещать хоть виллу на Канарах и лечение в швейцарских клиниках, лишь бы рабочие разошлись. Но те и не думали верить ему, обстановка только накалялась. Надо было срочно что-то предпринимать.
        - Эй, дядя, сколько твое пальтишко стоит? - спросил кто-то Валерия. - Да нам на него год вкалывать, а эта тварь такие вещи носит. Что он может нам сказать, ему же дали указание брехать и обещать все, что угодно, лишь бы мы позволили им монтировать линии.
        - Не позволим! - завопили рабочие. - Вон из России, чертовы ублюдки!
        Директор, довольно потирая руки и улыбаясь, уже предвкушал, как американцев вышвырнут с завода, а он через год-другой, дограбив все активы агонизирующего предприятия, сменит профиль работы. Все шло к тому.
        Оля, стоявшая у дверей, поняла, что надо идти на выручку к Валерию. Ее ведь тоже послали сюда утихомирить толпу. Сделав пару звонков, она нашла в пустующем кабинете какую-то фуфайку, на которую сменила свое тоже не самое дешевое пальто, растрепала волосы, стерла косметику и стала протискиваться на трибуну.
        - Дайте слово простой женщине! - закричала она.
        Директор, думая, что это одна из рабочих, желающая поддержать его и заклеймить американцев, сам подал ей руку и помог забраться на импровизированную трибуну.
        Валерий, красный и злой, готовый вступить в открытую конфронтацию с людьми, не сразу узнал ее, а узнав, усмехнулся и предоставил ей слово.
        - Этих мерзавцев ничем не прошибешь, дорогая, - сказал он. - Придется или брандспойтами разгонять, или отказаться от затеи с обустройством тут конвейеров.
        - Товарищи, - начала Оля. - Мы только что слышали, как нагло врал представитель фирмы «Центурион», обещая нам чуть ли не рай, если мы разойдемся…
        Слушатели поддержали ее скандированием неприличных лозунгов, направленных как против жидов, так и против капиталистов, что для присутствующих было одно и то же.
        - Ясно, что ничего такого не будет. Точнее, не будет всей той ерунды, которую обещал этот тип в пальто. Но не надо забывать, что даже в речи, полной вранья, содержится крупица истины. Скажем честно - наш директор Георгий Иванович наиболее подходящая кандидатура на должность того, кто будет управлять нами…
        - Точно, точно, мы Иваныча много лет знаем, - поддержали ее. - Давай Иваныча, а не всяких молодых и шустрых тараканов. Да он ведь и не жид, а русский!
        - Нам прекрасно известно, - продолжала Оля, - как он заботится о нас, простых рабочих. Например, открыл новую столовую. Правда, там крыша течет, стульев пока нет и меню как в тюряге, но ведь это временные трудности, не так ли, Георгий Иванович?
        Тот, уже не улыбаясь, попытался что-то возразить, промямлил, что это происки американцев, но его слова потонули в буре негодования.
        - Американцы тут ему! - закричали первые ряды. - Иваныч, а что же ты сам жрешь в кабинете, и тебе секретарша твоя толстозадая из ресторана обеды таскает, а мы должны помои есть?
        - Но не это главное, - гнула свое Оля. - Георгий Иванович заботится о том, чтобы каждый получал дотации, ему причитающиеся. Например, на детей. Все это он держит под своим неусыпным контролем…
        - Да, да, - вставил директор, начавший, казалось, обретать почву под ногами. - Все так, я сам слежу за графиком выплат…
        - Вот брехло! - завопила какая-то женщина. - Я ж у тебя семь раз была на приеме, ты говорил, что через месяц все выплатишь, и до сих пор ни шиша! А у меня трое детей, где деньги, Иваныч?
        - Дело в том, товарищи, что у Георгия Ивановича тоже есть дети, - сказала сладким голосом Оля. - Дочь Таня и сын Борис. Таня учится в Англии, в элитном колледже для девочек, вместе с внучатой племянницей королевы Елизаветы. Думаю, нам надо радоваться за нашего директора… А сын Боря уже имеет собственную фирму, которая специализируется на продаже нашему же заводу металла и угля, причем по ценам, раз в пять-шесть выше тех, которые предлагают другие посредники. У Бори хорошая квартира, семикомнатная, на Кутузовском, на двух уровнях. Там раньше жил то ли Косыгин, то ли Суслов…
        - Это вранье, товарищи, провокация, - запричитал Георгий Иванович. - Вы что, не знаете меня? Да я же человек кристальной честности, это наветы капиталистов, они хотят меня очернить…
        - Иваныч, а что на тебе за пиджачок-то? - раздался выкрик. - Кажется, баксов на пятьсот потянет…
        - Да я всегда с вами, товарищи, - заметался директор. - Я тоже начинал с фрезеровщика…
        - А потом вон какую ряшку отъел… Знаем мы таких фрезеровщиков, теперь каждый проходимец управляет государством. А где твоя дача, Иваныч?
        - У меня ее нет, товарищи, клянусь! - отзывался тот, принимая вид святого мученика. Обстановка медленно, но верно менялась не в его пользу.
        - Трехэтажная, общей площадью семьсот квадратных метров, в Барвихе, - ответила Оля. - Зарегистрирована на имя супруги, равно как и джип «Чероки» и три модели
«Жигулей».
        - Провокация, жидовка хочет опорочить русского директора! - закричал какой-то прыщавый подросток в черных кожаных одеждах, бритый наголо, с горящим взором и оттопыренными ушами. - Жидовка все брешет, это у них в крови!
        - Товарищ Коц, не суетитесь, - парировала Оля. - И вам дадут слово, не кричите так…
        Раздался смех, парня, который брызгал слюной и обещал набить морду «этой сволочи», просто вытолкнула из толпы пара рабочих.
        По цеху молнией разлетелась весть о том, что на улице по дешевке продают колбасу, сгущеное молоко и импортные колготки. Это были машины, которые Оля заказала по телефону. Толпа начала колебаться, всем хотелось побыстрее ринуться туда, где торгуют дефицитом, но никто не хотел быть первым и упасть в грязь лицом.
        - Неужто вы променяете свободу и честь на колбасу и шмотки империалистов! - кричали активисты, в их числе Георгий Иванович. - Подумайте о Родине, о нашем долге защищать ее…
        - От тебя, что ли, хмырь? - смачно плюнул кто-то. - Там колбасу по пятерке дают…
        - Там жители из окрестных домов набежали, и очередь уже в полквартала! - завопил кто-то, прибежав с улицы.
        - Это наши машины, прочь всех жителей, товары нам привезли!
        После этого уже никакие увещевания и обращения к патриотическим чувствам рабочих не могли остановить их. Начался массовый исход из цеха в сторону нескольких торговых лавок на колесах.
        Через неделю, когда страсти улеглись, а продажа дефицита по дешевке возобновилась, Георгий Иванович, по решению коллектива, покинул свой пост, «Центурион» получил законное право на монтаж линий, а Нэнси удостоила Ольгу похвалы.
        - Сработано как нельзя лучше, - сказала она. - В данном случае не до сантиментов, все сделано грубо, быстро и результативно. Американцы никогда бы не сообразили, как надо вести себя в подобной ситуации. Думаю, прибавка к зарплате тебе не повредит?
        Примерно через месяц Нэнси, которая вновь находилась в Москве, вызвала к себе Олю для одного, как она выразилась, не особо приятного разговора. Одетая как всегда безупречно, Брэдсток выложила перед Олей несколько писем, отпечатанных на компьютере.
        - Все эти послания были направлены в главный европейский филиал «Центуриона». Хорошо, что они не дошли до адресата, потому что содержащаяся в них информация равнозначна хорошей порции стрихнина в кофе. Прочитай!
        Оля взяла один из листков, текст был написан по-английски, причем практически безупречно. Господина Т. Дж. Филлипса, главу европейского филиала, некто из сотрудников московского офиса ставил в известность, что глава восточноевропейского отделения Нэнси Брэдсток оказывает протекцию одной русской сотруднице, Ольге Суворовой. Анонимный автор писал: господин Филлипс должен знать о том, что подобная протекция объясняется не выдающимися способностями мисс Суворовой в бизнесе или административном управлении, а способностями в другой, более интимной сфере. По сведениям, находящимся в распоряжении осведомителя, между Нэнси Брэдсток и Суворовой существует куда более тесная связь, чем работа. Если господин Филлипс не хочет, чтобы бездари просто так получали деньги концерна, следует устроить небольшую проверку Нэнси Брэдсток, а Ольгу Суворову, карьеристку и аферистку, не имеющую ни малейшего понятия о бизнесе, просто выбросить на улицу.
        - Это подкоп, причем не только под тебя, Ольга, но и под меня, - заметила Нэнси. - И идет он из нашего филиала. От тех, кто не любит тебя и меня. Но авторы анонимок просчитались. Они уже уволены. Я не потерплю бунта на своем корабле. А теперь о текущих делах, - продолжила Нэнси, словно ничего и не случилось. Ее тон был совершенно обыденный. - Твоя деятельность в Москве просто великолепна. Мне нужны такие люди в моем собственном офисе. Поэтому на следующей неделе ты будешь сопровождать меня в Лондон, там состоятся крупные переговоры с инвесторами. Будет присутствовать и президент нашего концерна Клиффорд Маккинзи. Думаю, тебе пора входить в высший круг…
        Следующие дни пролетели незаметно.
        Чем выше Ольга забиралась, тем ужаснее становились интриги вокруг нее. Это была своего рода расплата за то, что она когда-то пообещала себе - во что бы то ни стало вырваться из порочного круга, сделать так, чтобы о ней говорили все, стать богатой и знаменитой.
        Она чувствовала, что встреча в Лондоне станет водоворотом, в который ее затянет. Что будет потом - она не знала, но в том, что это ее шанс, не было ни малейшего сомнения.
        Задумываясь о своей жизни, Оля понимала, что чудовищные падения сменяются не менее невероятными взлетами. Она боялась того дня, когда взойдет на вершину пирамиды, когда достигнет всего, что только может дать ей судьба. Потому что за этим неминуемо последует падение, которое будет долгим и, может быть, смертельным. Но, избрав такой путь, она не собиралась отказываться от него. Она любила риск…

…Самолет постепенно набирал высоту, и наконец Оля осознала, что она теперь личный секретарь Нэнси, летит в Лондон. Ее окружали люди, о которых она слышала много легенд или баек, и вот она стала одной из них.
        - Итак, - сказала Нэнси, - проверим еще раз. Где контракты, заключенные с двумя восточными республиками? Надеюсь, общая сумма доходов по ним уже подсчитана, причем представляйте только чистые доходы, с вычетом налогов. Надо доказать латиноамериканцам, что «Центурион» не особо заинтересован в завоевании их рынка, это на самом деле так. У нас и без них хороший оборот в развивающихся странах. Кроме того, еще проблемы с антимонопольным комитетом, кто ими занимается? Нет, пока никакого кофе, обед после того, как решим все вопросы…
        Лондонский аэропорт Хитроу, где и приземлился самолет из Москвы, показался Оле огромным, полным людей и жизни. Хотя по фильмам и благодаря знаниям, накопленным во время учебы, она представляла себе, что такое Англия, но реальность оказалась совершенно иной.
        Теперь Ольга была в столице Великобритании, их вез огромный лимузин, который медленно продвигался по знаменитым улицам, пересекая знаменитые мосты, площади, проезжая мимо дворцов и музеев. Однако Нэнси со свойственным только американцам пренебрежением ничего этого не замечала, полностью сосредоточившись на делах. Даже в автомобиле она просматривала окончательный вариант соглашения, который должен быть представлен президенту «Центуриона» Клиффорду Маккинзи.
        - Сейчас в отель, а через два часа встреча. У нас достаточно времени, чтобы доработать текст.
        Номер, который отвели Ольге, поразил ее воображение. Здесь все было подлинное, дорогое и такое английское. Вспомнив, как обставляются гостиничные комнаты на родине, она только вздохнула. Тут не было рябоватого черно-белого телевизора, обязательной репродукции Айвазовского или Шишкина и шмыгающих туда-сюда тараканов.
        Принимая ванну, нежась в пенной воде, Ольга ответила на телефонный звонок. Разумеется, это была Нэнси.
        - Ольга, ты готова? Нам пора. Встреча с Маккинзи назначена на шесть часов. Поторопись.
        Выбрав одно из лучших своих платьев, одновременно строгое и женственное, Оля спустилась в огромный холл отеля. Рядом с фонтаном и искусственным водопадом, стекавшим с гранитной стены высотой в десять этажей, ее уже ожидала Нэнси.
        - Ты, как всегда, великолепна, - сказала она. Впрочем, у Брэдсток постоянно наготове были дежурные фразы. - Так вот, запомните, - говорила Нэнси, когда они садились в лимузин, - вы должны проявить себя с лучшей стороны, но никакого эпатажа. Как я уже сказала, он для вас - просто Клифф, хотя не думаю, что вам придется лично обращаться к нему. Латиноамериканцы уже здесь, тоже едут к
«Центуриону».
        Здание европейского филиала концерна, располагавшееся в Лондоне, было построено в современном стиле, сверкало стеклом и мрамором. Вход украшала эмблема - голова римского центуриона в шлеме - марка, которая должна была постепенно завоевать весь мир.
        Внутри здание оказалось таким же роскошным, как и отель, здесь еще явственнее чувствовался запах денег и власти. Лифт всего за несколько секунд доставил их на двенадцатый этаж. Было заметно, что и сама невозмутимая Нэнси немного волнуется, скрывая это под железной маской спокойствия и уверенности. Конференц-зал, расположенный здесь, был еще пуст.
        Через несколько минут появилась одна из самых шикарных и красивых женщин, которых Оля когда-либо видела. Строгий темно-синий костюм облегал изящную фигуру этой блондинки, на холодной белой руке, которую она с пренебрежением подала Нэнси, сверкал темный сапфир. Ее глаза, такие же холодные и одновременно хитрые, только скользнули по Ольге и другим членам команды, словно это были не люди, а просто вещи. Едва удостоив их мимолетного кивка, она произнесла надменным и ледяным голосом:
        - Нэнси, надеюсь, у вас все готово. Мне бы не хотелось, чтобы повторилась ситуация с японцами, когда в наших расчетах оказалась ошибка, обошедшаяся нам потерей контракта.
        - Что вы, - заверила ее Нэнси, причем Оля заметила, как напряглись ее скулы и неестественная вежливая улыбка исказила лицо. - На этот раз все абсолютно точно выверено. Можете не беспокоиться…
        Подобно змее, блондинка ускользнула от них, скрывшись в коридоре. Брэдсток, повернувшись к своим сотрудникам, тихо произнесла:
        - Ваше первое знакомство с Кимберли Маккинзи можно назвать успешным. Зачастую она просто не замечает людей, и тогда дела плохи. Но сегодня у нее хорошее настроение. Сестра Клиффорда считает себя гением в большом бизнесе, руководит всеми новыми проектами и курирует европейский филиал. Как видите, она одевается у лучших модельеров, но, честно говоря, способностей ей это не прибавляет.
        Клиффорд Маккинзи, появившийся вслед за сестрой, оказался совсем не таким, каким его представляла себе Оля. Почему-то в ее воображении он был пожилым человеком, хотя его сестре Кимберли не исполнилось еще, наверное, и тридцати, впрочем, судить об этом по ее матовой белой коже без единой морщинки, побывавшей в руках лучших пластических хирургов, было невозможно.
        Достаточно высокий, темноволосый мужчина лет тридцати пяти, красивый и сильный, произвел на Олю неожиданно хорошее впечатление. После знакомства с Кимберли она думала, что Клиффорд тоже должен быть надменным, тем более что состояние в четыре с лишним миллиарда долларов давало ему на это право. Он же оказался очень приветливым человеком.
        Заключительный этап переговоров с группой латиноамериканцев стартовал, каждый играл ту роль, которая была зарезервирована за ним в этом театре, - Нэнси убедительно, с применением диаграмм, доказала, что инвестиции в Южную Америку позволят владельцам тамошних филиалов «Центуриона» стать за короткий срок миллионерами, латиноамериканцы цеплялись за каждую деталь, подробно изучая всю финансовую отчетность.
        В тот же вечер Клиффорд выразил желание завтра осмотреть Лондон, ему требовался сопровождающий, так как он, посетив раз пятьдесят этот город, до сих пор толком не ознакомился с его достопримечательностями.
        - Я плохо знаю Лондон, - ответила на это Нэнси. - Но думаю….
        Оля шепнула ей, что она, ни разу не побывав тут, имеет какое-то представление об этом городе, так как в свое время изучала трехтомную «Историю Лондона».
        - Слава богу, - с облегчением вздохнула Нэнси. - Клиффорд, я думаю, что у меня есть человек, который сможет сопровождать вас завтра по Лондону. Наш русский сотрудник Ольга Суворова.
        - Отлично, - бросил тот, пристально посмотрев на нее. - Думаю, наша экскурсия окажется познавательной. Вас устроит завтра в десять утра? Тогда жду вас, Ольга…
        На следующее утро солнце светило ярко, но воздух был холодным. Оля, одевшись в серые и бирюзовые тона, спустилась вниз. Хотя было без четверти десять, Клиффорд Маккинзи, облаченный в обыкновенный свитер с пиджаком, совершенно непохожий на миллиардера и владельца крупнейшей компьютерной империи, уже стоял в холле.
        - Прошу прощения, что заставила вас ждать, Клиффорд, - произнесла Ольга, подходя к нему.
        Тот, моментально обернувшись, рассмеялся в ответ:
        - Похоже, это я пришел слишком рано. Но раз все в сборе, можно начинать экскурсию.
        Их ждал лимузин. Оля, перебарывая в себе некоторую стеснительность и страх, вызванные тем, что ей приходится общаться с таким богатым и влиятельным человеком, стала извлекать из глубин своей памяти все, что когда-то вычитывала в «Истории Лондона».
        - Букингемский дворец, одно из чудеснейших творений раннего классицизма. Построен в 1705 году для герцога Букингема, с 1762 года стал резиденцией Георга III, того самого, который под конец своего царствования лишился рассудка и его держали на золотой цепи. А с воцарением королевы Виктории дворец стал резиденцией английских монархов.
        Замок Тауэр. Раньше королевская резиденция, а во времена смуты, когда Ланкастеры и Йорки боролись за трон, это получило название войны Роз, стал королевской тюрьмой. Говорят, что именно здесь злодей Ричард III отравил свою жену Анну, утопил брата, герцога Кларенса, и собственноручно задушил малолетних племянников, сыновей своего старшего брата Эдуарда, чтобы расчистить путь к трону. Теперь тут музей и хранилище королевских регалий. Кстати, во дворе Таэура живут черные вороны с подрезанными крыльями, и существует легенда, что когда они улетят оттуда, то и Тауэр, и само Английское королевство рухнет…
        - Откуда такие познания?! - искренне удивлялся Клиффорд. - Я знаю фильм «Война Роз» с Майклом Дугласом, но, оказывается, это как-то связано с Лондоном!
        После того как они совершили небольшой круг по центру города, Клиффорд предложил отпустить машину.
        - Зачем нам лимузин? Погуляем как обыкновенные туристы, все равно нас никто не узнает…
        Они были вдвоем в сердце огромного и величественного Лондона. Смешавшись с толпой туристов и просто спешащих по своим делам жителей, они оказались предоставлены друг другу, так как никому не было дела до них - красивой молодой женщины и сильного мужчины с резкими чертами лица.
        - Вам еще не надоели эти дворцы и короли? - задал ей вопрос Клиффорд. - Давайте посидим где-нибудь на углу, в ресторанчике. Думаю, на сегодня туризма хватит.
        Они очутились в каком-то маленьком, но очень уютном кабачке, где было не так уж много посетителей, и между ними завязалась беседа.
        - Где вы научились так великолепно говорить по-английски? - спросил ее Маккинзи. - Я знал не очень много русских, но вы единственная, кто говорит практически без акцента.
        - В университете, я училась в Петербурге, - ответила она.
        - А, бывший Ленинград! - воскликнул он. - Там, где этот… мавзолей вашего вождя, Ленина…
        Полное незнание того, что Оле казалось таким привычным и вроде бы всем известным, немного рассмешило ее, и с этой минуты исчезла всякая натянутость, страх перед Клиффордом.
        Он расспрашивал о ее жизни, постепенно выведывая такие подробности, которые она никогда бы не решилась рассказать мужчине, тем более собственному шефу.
        - Мне с вами так легко, - заметила Оля, когда они шли вдоль Темзы. - Я не понимаю, почему посвящаю вас во все не самые веселые подробности своей жизни.
        - Потому что вы доверяете мне, у нас любовь с первого взгляда, - ответил Клиффорд.
        - Может быть! - воскликнула Оля. - Я знаю вас так мало, но у меня к вам полное доверие.
        - Берегитесь, - шутливо проговорил он. - Как бы я не оказался злобным и подлым работодателем, который, выведав все, потом выкинет вас на улицу по своей прихоти.
        - Я не думаю, что вы такой, - сказала Оля, глядя ему в лицо. - Вы не можете быть таким…
        - Вы правы, - ответил он. - К сожалению, я бы сказал… Я совершенно не похож на своего отца, который основал «Центурион». Тогда фирма специализировалась на всякой домашней технике, о компьютерах еще никто не слышал, но отец, только увидев их, понял, что за ними будущее. И на свой страх и риск решил вложить в это дело деньги, причем все другие партнеры отвернулись от него, сочтя, что у компьютеров нет перспектив, а телевизоры - реальная прибыль. Конечно, у тех компьютеров, что существовали в шестидесятых годах… Но всего пара лет показала, что они крупно ошиблись. Потому-то мы и стали миллиардерами, ведь пятьдесят восемь процентов акций находится в собственности семьи.
        Они беседовали долго, и с каждой минутой у Оли крепло чувство, будто они знают друг друга очень давно. Клиффорд рассказал, что его отец умер семнадцать лет назад, когда сын еще был подростком, что его мать взяла в свои руки бразды правления фирмой, а через несколько лет он сам подключился к бизнесу.
        - У вас есть еще братья и сестры, кроме… кроме Кимберли? - спросила Оля.
        - О да, - ответил Клиффорд. - Конечно, не такое умопомрачительное количество, как у вас, всего лишь один брат. Живет в Нью-Йорке. Так сказать, паршивая овца нашего благородного ирландского семейства. Элвин… Элвин-художник или, как его называет мама, Элвин-лентяй. Она не может простить ему, что он отказался от семейного бизнеса, предпочтя компьютерам холсты и кисти, а особняку в Старом Салеме далеко не самую лучшую квартиру в Бруклине.
        - Он стал известным?
        - Кто, Элвин? Может быть, в среде своих дружков он и считается новым Пикассо или Ренуаром, но за деньгами каждый месяц обращается к матери… Последний раз, когда он организовал выставку и сумел продать три полотна по семь тысяч, он был страшно горд. Говорил, что скоро станет богатым и знаменитым. Но когда его через неделю забрали в участок за хулиганство в пьяном виде и сопротивление полиции, вносить залог пришлось мне…
        Они беседовали еще около часа. Когда сумерки начали сгущаться над Лондоном и ночная жизнь стала все оживленнее, Оля наконец поняла, что она чувствует по отношению к Клиффорду. Странно и безумно, но в иных обстоятельствах она назвала бы это любовью. Впервые за долгие месяцы, даже годы, полные страданий и разочарований, прошедшие со дня смерти Толи, она нашла человека, с которым хотела бы провести вместе всю жизнь. Нашла, чтобы мгновенно потерять. Разумеется, ни о каком браке речи идти не может. Она обыкновенная секретарша, к тому же из совершенно другого мира, и он…
        - Я думаю, - произнес Маккинзи и взял ее за руку, - я думаю, что нам пора обратно.
        Они прошли молча еще немного и потом, внезапно остановившись, Клифф привлек ее к себе и прошептал:
        - Я знаю, что ты чувствуешь. То же, что и я. Я люблю тебя, хотя это звучит безумно. И страстно хочу тебя…
        Его крепкие руки обвились вокруг Ольги, и он поцеловал ее. Ольга не сопротивлялась. Она сама хотела этого.
        Все остальное было одним сплошным сумасшествием, полным страсти. Его роскошный номер в отеле, шампанское, их ласки. Оле давно не было так хорошо, вся ночь была в их распоряжении. Клиффорд, любуясь ею, шептал, что нашел ту, кого искал все время. Любимую.
        Рано утром она ушла из его номера, только на мгновение задержавшись, чтобы посмотреть на Клиффа, спящего, мужественного, красивого.
        Когда она появилась в конференц-зале, где должно было состояться подписание многомиллионного контракта, Нэнси сказала ей:
        - Дорогая, ты просто светишься от счастья. Неужели кого-то нашла? Ладно, это не мое дело. Однако ты чем-то напоминаешь мне Кимберли.
        Клиффорд появился через несколько минут, безукоризненно одетый и сексуальный. Даже не взглянув в сторону Оли, хотя та старалась привлечь к себе его внимание, специально уронив бумаги на пол, он сразу приступил к делу. Латиноамериканцы безо всякого вступления объявили, что условия, предложенные «Центурионом», им подходят и они, не мешкая, желают закрепить все в письменном виде.
        Так как контракты давно были изучены юристами, оставалось только одно - каждая сторона должна поставить под ними подпись.
        Закусив губу, Оля наблюдала, как Клиффорд и представитель делегации инвесторов подписывают историческое соглашение, дающее «Центуриону» карт-бланш на территории ряда стран Южной Америки. Клиффорд, только мельком взглянув на нее, даже не кивнул и не улыбнулся, словно он совершенно не знал ее. Все было в прошлом. Переспав с ней, удовлетворив страсть, даже не затратив денег на обыкновенную девочку по вызову, он охладел к ней. Вчерашние слова, признания в любви рассеялись как дым.
        - Как прошла вчера экскурсия? - поинтересовалась Брэдсток, не слушая финальную речь бразильца, в которой тот выражал надежду на перспективное сотрудничество. - Похоже, она утомила Маккинзи, он сегодня не в настроении.
        - Все в порядке, но программа была слишком насыщенной. Слишком… - сказала Оля, чувствуя, что в душе поднимается волна обиды и гнева. Вот так! Никакой любви, просто очередное развлечение.
        После завершения процедуры подписания контракта Оля, сославшись на то, что после вчерашней экскурсии чувствует себя неважно, скорее всего, из-за начинающейся простуды, хотела идти в свой номер. Чтобы побыть одной, скрыться от всех. Никто пока не знал, что произошло, но, видимо, скоро слух о том, что она переспала с Клиффордом, разнесется среди сотрудников «Центуриона». Хороший повод, чтобы попросить ее покинуть место… Любовь… Лишний раз Оля убеждалась, что ее нет, а в итоге остаются боль, унижение и… в общем, она потерпела полное фиаско. Глупо строить надежды в таком жестоком мире, ей явно не уготована судьба Золушки.
        - Ольга, задержитесь, пожалуйста, - вдруг услышала она голос Клиффорда. Обыкновенная деловая интонация, никаких эмоций или хотя бы намека на то, что между ними было сегодня ночью. - Вы запишете кое-какие мои распоряжения касательно трастового фонда.
        Он быстро поставил ее на место, дал понять, кто она такая. Секретарша с обязанностями гейши. Трастовый фонд - и никаких воспоминаний.
        Когда и латиноамериканцы, и надменная Кимберли, и деловая Нэнси, и все остальные скрылись, оставив их наедине, Ольга подошла к креслу, в котором сидел Клиффорд. Теперь все прошло. Надо же, испарились и ярость, и обида. К сожалению, то, что она принимает за любовь, осталось. Но она скоро вытравит и это.
        - Да, мистер Маккинзи, - сказала она. - Я слушаю ваши распоряжения.
        Оля намеренно назвала его не по имени, подчеркивая ту дистанцию, ту бездонную пропасть, которая разъединяла их.
        Он вскинул на нее свои темные глаза, улыбнулся и на какие-то доли секунды стал похож на того Клиффа, нежного и страстного, каким он был всего несколько часов назад.
        - Ваши распоряжения касательно трастового… - продолжала она, но он прервал ее:
        - Оля, неужто ты всерьез приняла то, что я сказал? Это был только предлог, чтобы остаться вдвоем и не вызвать подозрений. Знаешь, сестра любит держать все под контролем, особенно то, что касается моей личной жизни.
        Понятно, мелькнула у Оли мысль. И вполне разумно. Чтобы какая-нибудь первая встречная не увела из их семьи миллиарды. Что последует теперь? Приказание стать любовницей, новая прогулка по Лондону и потом постель или что-то новенькое? Он может позволить себе все, что угодно.
        - Знаешь, мне было так хорошо вчера вечером, а сегодня ночью… Это что-то просто неописуемое. Я познал много женщин, но ты первая…
        Разумеется, у этого богатого плейбоя имелись десятки любовниц, и он не стесняется говорить о них ей в лицо.
        - Но ты первая, кого я полюбил. Причем не просто на ночь…
        Клиффорд достал из кармана небольшую коробочку, открыл ее. На черном бархате сверкало великолепное кольцо - круглый рубин необычной огранки в обрамлении крошечных жемчужин.
        Значит, такова плата за ночь? Ну что же, если так, то ей пора самой устанавливать себе цену. Хорошо, что в результате этой интрижки она не потеряла работу, а приобрела драгоценность стоимостью, наверное, в сто тысяч.
        - Возьми, оно твое, это символ нашей любви и знак того, что мы всегда будем вместе. Я задержался, потому что ездил к ювелиру. Кстати, придворному, он поставляет драгоценности и королевскому двору. Наверное, что-то подобное хранится и в Тауэре. Это перстень Марии-Луизы, второй жены Наполеона, дочери австрийского императора Иосифа…
        - Франца, - машинально поправила она.
        - Точно! - рассмеялся Клиффорд. - Именно Франца. У меня всегда были проблемы с этими немецкими именами…
        Искрясь, перстень Марии-Луизы светился в его руках. Кровавый рубин угас, так же как и любовь… Оля грустно усмехнулась про себя. Такова ее участь. Что ж, многие прикладывают все силы, чтобы переспать с Маккинзи, а ей для этого не пришлось делать ничего экстраординарного. Сюжет для мелодрамы. Миллиардер-обольститель платит за ночь любви кольцом королевы.
        - Надеюсь, что ты ответишь мне «да», - продолжал Клиффорд.
        - И на какой же вопрос… - начала Оля.
        Но Клиффорд опередил ее.
        Подойдя к Ольге, он обнял и поцеловал ее. Оля не сопротивлялась. Терпкий аромат его тела, вкус его губ волновали ее, она не могла отвергнуть Клиффорда.
        - Ты станешь моей женой? - спросил он, по-прежнему обнимая ее.
        - Что? - вырвалось у нее. Оля смотрела в его глаза, теперь полные любви и нежности.
        - Говори скорее: «Да, Клифф». Я ждал этого всю свою жизнь. Мать и сестра подсовывали мне каждый месяц новую перспективную невесту - нудную или раскованную, красивую или страшную, богатую или родовитую. Но теперь я понял, что ты мой идеал. Я ждал именно тебя. Давай поженимся сегодня же, не откладывая.
        Голова у Оли закружилась. Мысли, что минуту назад терзали ее, испарились как дурной сон.
        - Но… - попыталась сказать она. - Твоя семья, твоя фирма…
        - И что? - Его брови сошлись грозными линиями. - Разве я не совершеннолетний и не имею права жениться на той, которую люблю? Кимберли, борясь за чистоту рода, сама меняет мужей и бойфрендов с цикличностью в месяц. Так почему мне должен кто-то указывать? Пусть говорят, что хотят. Я ведь знаю, что ты тоже любишь меня и не охотишься за миллиардами, как все те, кого подсовывала мне мама. В тебе сочетается все: красота, женственность, ум, обаяние, знания, сексуальность, страсть и что-то еще, что так и манит меня к тебе. Я люблю тебя, Ольга. Итак, ты согласна стать моей супругой?
        Теперь и Оля поняла, что этого момента она ждала всю жизнь. Она любит Клиффорда, а он любит ее. То, что у него есть деньги, очень много денег, только приятная неожиданность. Ей все равно, что будут говорить другие. Начинается эра сплошной любви и счастья. Разве она не заслужила этого?
        Она ответила ему страстным поцелуем. Потом взяла кольцо императрицы Марии-Луизы, надела его. Это было безумно приятное ощущение - рубин сверкал, находя отклик в ее сердце. Да, она не ошибается, она любит его. Теперь весь кошмар останется позади, и они будут счастливы. Вечно счастливы.
        - Клиффорд Маккинзи, - произнесла Оля, обвивая его шею руками, на одной из которых сиял его свадебный подарок, - я согласна. Я стану вашей женой.
        Инна

1982-1998
        Все то, что Эрик называл обучением, проходило достаточно медленно. Для того чтобы стать наемным убийцей, притом высокого класса, нужно было потрудиться. Первое, чем он заставил заниматься Инну, - это физическая подготовка.
        - Ты должна обладать силой и ловкостью. Думаю, не раз и не два тебе придется перебираться через какие-нибудь стены, устранять охрану или выискивать подходящее место для выстрела где-нибудь на крыше. Поэтому тебе надо заниматься…
        Эрик разработал для нее специальную программу, в которую включил занятия не только по наращиванию силы, но и по овладению различными боевыми приемами.
        - Запомни, главное не сила. В нашем деле почти каждый умеет стрелять или делать взрывчатку. Поэтому побеждает не сильнейший, а тот, кто приспособится к ситуации лучше всех.
        Инна старалась не задавать вопросов. Хотя ей хотелось узнать, кто же те люди, о которых она слышала и представитель которых достаточно часто присылал Эрику сообщения о новом деле, вместе с фотографией жертвы, домашним адресом и перечислением привычек. Иногда бывало, что сообщалось только одно имя жертвы, и тогда приходилось проводить целую разыскную операцию, чтобы найти и устранить того, кто мешал неизвестным боссам. Инна не знала, кто же на самом деле Эрик, не знала историю, которая привела его к такой жизни. Знала лишь, что он тоже русский и однажды был вынужден вступить в ряды ассоциации киллеров.
        - Самое верное - это не задавать лишних вопросов, - учил он ее. - Лучше всего не задавать никаких. И не выяснять, зачем и почему этот человек должен умереть. Просто надо знать, что за это платят большие деньги, а если философствовать о том, что каждый имеет право на жизнь и что тот, кого тебе предстоит убить, ничем не хуже, а иногда и лучше того, кто тебе платит, то это в итоге кончится трагически. Для тебя самой…
        Оказалось, что жить в Швеции под чужими именами и правдоподобным прикрытием очень легко. Никто ими не интересовался. На протяжении долгих месяцев они жили совершенно одни, занятые только друг другом, вокруг дома стоял заснеженный лес…
        Прекрасно оборудованный спортзал, а также некоторые хорошо замаскированные комнаты в подвальных помещениях были в их полном распоряжении. Инна удивлялась, что ни ближайшие соседи, до дома которых было, впрочем, пять километров, ни полиция, ни просто любопытные не интересовались ими.
        - Это Швеция, запомни, - отвечал ей Эрик. - Самая свободная страна в мире. Если ты не нарушаешь законов, то имеешь право жить так, как тебе хочется. А о том, что мы нарушаем законы чуть ли не каждый день, никто и никогда не узнает. А тот, кто знает, будет держать язык за зубами, потому что сам тем или иным образом замазан во всем этом.
        Физическая подготовка оказалась только первой ступенью на пути к совершенству. Разумеется, тренировки проводились каждый день, а месяца через три Эрик сказал, что пора переходить непосредственно к тому, что и составляет основу их деятельности.
        В одном из подвальных помещений у него оказался превосходно оборудованный тир, а арсенал оружия, которым он располагал, был, казалось, неисчерпаемым.
        - Это идеально подходит для того, чтобы стрелять с большого расстояния, - показывал он ей винтовку американского производства с оптическим прицелом. - Как тогда, в 63-м, в Далласе и еще во множестве других мест.
        Вот это, - он указывал на какой-нибудь пистолет-пулемет, - грубое оружие. Стараюсь избегать других жертв, кроме той, которая мне заказана. И не потому, что я такой благородный и меня волнует безопасность других, совершенно посторонних людей. Просто мне нравится делать все без шума. А если устроить засаду, остановить лимузин и расстрелять и жертву, и охрану, и еще парочку случайных прохожих, то это будет бойня, а не искусство. Надо делать все так, чтобы это доставляло наслаждение, было изящно рассчитано до мельчайших деталей. Устроить Варфоломеевскую ночь может любой пьяница, а вот тонко, не привлекая внимания и оставляя себе время на уход, убить может только профессионал.
        Так, а вот эти миниатюрные пистолеты вполне подходят для того, чтобы тихо, обнимая, например, жертву или танцуя с ней на приеме в посольстве, застрелить ее. Легкий хлопок, сливающийся с музыкой Вивальди и хлопаньем бутылок шампанского…
        Скоро Инна, которая с детства, проведенного в военном городке, умела обращаться с оружием, стала разбираться во всех тонкостях «киллерского» дела.
        - Великолепно! - как-то похвалил ее Эрик. - Своей сноровкой и скоростью ты намного превосходишь многих известных мне мужчин, которые считают, что они самые лучшие убийцы. Потому-то я и выбрал тебя… Только женщина, такая, как ты, может сочетать в себе ум, жестокость, расчетливость и одновременно наигранную наивность. Они, то есть жертвы, даже зная, что на них идет охота, не ожидают, что смерть им принесет женщина. Думают, что бугай-десантник в камуфляже спустится с крыши пентхауза с
«узи» и начнет стрелять, а убийцей может оказаться и размалеванная шлюха, снятая всего на полчаса, которая в экстазе страсти вонзит клиенту в затылок клинок, и пожилая леди в мехах и бриллиантах, которой галантная жертва подаст руку и получит укол кураре, горничная, которая однажды вместо свежих простыней привезет «магнум» и всадит постояльцу в лоб пулю.
        Несмотря на все, что происходило между ними, на откровенные разговоры и кровь, которая сближает, их супружество оставалось фикцией. Отношения между Эриком и Инной были чисто деловые. Но ей казалось, что Эрик просто выжидает, хочет, чтобы она достигла какого-то уровня, и потом, когда они станут в чем-то равными, даст волю своему желанию.
        Как-то, словно угадав ее мысли, он заметил:
        - В нашем деле не место эмоциям, симпатиям или жалости. Ты обязана выполнить любое задание, не имеешь право отказываться. Потому что в противном случае тебя заподозрят, а подозрения у тех, кто нанимает нас, отсеиваются одним способом - твоей смертью. Лояльным можно быть, только убивая. Даже если окажется, что ты должна убить меня, ты обязана сделать это…
        - А ты, - спросила Инна. - Ты поступишь так же, если придет контракт на мою персону?
        Эрик ничего не ответил, и они больше не возвращались к этой теме. После огнестрельного оружия было холодное - различные ножи, штыки, какие-то звездочки и чаки, которые Инна доселе видела только в руках ниндзя из голливудских боевиков.
        - Никогда не знаешь, как тебе придется убивать. То, что пишут в триллерах или снимают в фильмах, дескать, есть киллеры, убивающие только из одного вида оружия, например метким выстрелом из винтовки, не соответствует действительности. Существуют жертвы, знающие, что за ними охотятся, они сидят в своих особняках-бункерах под охраной трех десятков качков, не появляясь на улице вообще. Таких можно взять только хитростью и эффектом неожиданности. Так что искусство убивать похоже на своего рода театр - то же лицемерие, та же игра, только смерть героя не бутафорская, а настоящая. И за это хорошо платят…
        Особенно привлекали внимание Инны различного рода взрывчатые вещества. Оказалось, что динамитные шашки или гранаты-растяжки давно уступили место пластиковой взрывчатке, которой можно придавать любую форму, и направленным взрывам, убивающим только того, кого нужно.
        - Достичь с помощью взрыва того, что требуется, проще всего, но так как за другие жертвы не платят, то и калечить их не надо. Например, жертва любит выпить кофе - чего же проще, тонкое фарфоровое блюдце взрывается у нее в руках, разнося череп и грудную клетку, а в радиусе пятидесяти сантиметров ни единого повреждения или осколка. Или есть еще библиофилы, любители полистать старинные фолианты, в которых также может гнездиться что-то пиротехническое. Правда, был случай, когда таким образом один известный мне человек уничтожил не только заказанного миллионера, но и книгу, которую тот держал в руках. Это была инкунабула, старофранцузские баллады, стоимостью в два миллиона долларов. Жена этого бедняги рвала на себе волосы, потому что ее наследство значительно сократилось, когда книжечка превратилась в горящие лохмотья.
        Было еще много чего - своеобразный курс медицины, цель которого не столько помогать оживить человека, сколько способствовать его скорейшему переходу в мир иной, фармакология, токсикология…
        - Травить жертву мне не нравится, потому что в этом случае твоя деятельность сводится к минимуму, главное - дать яд. Это как-то обезличенно и подло, если можно говорить о градации подлости в нашей профессии. Однако некоторые специализируются на этом. Правда, есть риск, что не тот, кто нужно, выпьет или съест отраву, или умрет не одна жертва, а половина гостей, приглашенных ею на банкет. Но это, что называется, издержки нашей деятельности…
        Слежка за жертвой, учет психологической реакции, основы юриспруденции - все это постепенно приходилось постигать Инне. Она не представляла раньше, что для того, чтобы просто уничтожить кого-то, потребуется столько теоретических знаний.
        - Я же, совершенно ничего не зная, смогла помочь миру лишиться нескольких неприятных личностей, - сказала она как-то Эрику после особенно утомительного дня.
        - И что в итоге? Тебе просто чертовски везло, это тоже не последнее в нашем деле, но, например, в случае с твоей ревнивой любовницей ты оставила массу улик, и только мое появление спасло тебя…
        Потребовалось около полутора лет упорных занятий и тренировок, чтобы однажды вечером, после того, как Эрик вернулся откуда-то издалека, он признал, что обучение подходит к концу.
        - Ты выходишь на финишную прямую, - сказал он Инне. - Думаю, что года через два ты станешь одной из лучших…
        - Нет, самой лучшей… - был ее безапелляционный вердикт.
        - А для этого нужен еще один штрих. Тебе придется играть, изобретая, а поэтому требуются знания. Различные знания. Например, о том, чем симфонизм Моцарта отличается от симфонизма Бетховена, что такое счет инкассо или каковы особенности парламентаризма в Италии. Кстати, тебе известен закон Бэра?
        После того, как Эрик выяснил, что сей закон незнаком Инне, ей пришлось корпеть еще полгода над различными книгами, слайдами, статьями, чтобы получить самые начальные знания о том, что иногда позволит ей выдать себя за светскую даму и поговорить о Шнитке, а в другой раз - за смачную бабищу, сфера интересов которой колготки, богатый хахаль и шейпинг.
        - Главное - не останавливаться на достигнутом. В нашем деле расслабление и самовосхищение подобно регрессу, ты, думая, что поднимаешься вверх, постепенно скатываешься вниз. И наступает момент, когда жертва остается в живых, а этого не любят, и совсем скоро, несмотря на все предпринятые меры, зверем, которого травят, становишься ты. Причем здесь игра будет без всяких правил, тут в ход идет все: и взрыв дома, и автокатастрофа, и расстрел в кафе, когда вместе с тобой погибает три десятка обыкновенных посетителей.
        Теперь Инна чувствовала, что практически готова к тому, чтобы стать обезличенной машиной для уничтожения людей. Все будет очень просто - она убивает, ей за это платят. Может быть, это не то, о чем она когда-то мечтала, но ведь главное, что она сумеет стать первой, той, которая возьмется за любое дело, вплоть до убийства президента…

…Было начало января. Эрик, зайдя в тир, где Инна без всякого усилия выбивала самые высокие очки, сказал ей:
        - Тебе пора.
        - Для меня есть дело? - Сердце Инны забилось немного быстрее, хотя она старалась контролировать свои эмоции. Она давно ждала этой фразы.
        - Пока что нет, мы летим в маленькую и уютную Швейцарию… Последний штрих, и где-то в апреле ты приступишь к своим обязанностям…
        Через несколько дней они были в Альпах, в небольшой частной клинике по пластической хирургии. Вопросов тут никто не задавал, а уровень мастерства был непревзойденным. Требовалось изменить внешность так, чтобы те, кто прекрасно знал Инну, никогда при встрече не узнали в ней женщину, которая официально считается погибшей в авиакатастрофе.
        Когда сняли бинты, Инна, разглядывая себя в зеркале, просто не поверила глазам. На нее смотрела совершенно другая женщина. Ее возраст мог варьироваться от двадцати до сорока. Хирург изменил форму носа, сделав его более изящным, разрез глаз стал более острым, даже сама форма лица приняла другие очертания. Ее рыжеватые волнистые волосы изменили не только цвет, став темными, но и структуру, сделались прямыми. Цвет глаз… Теперь они благодаря линзам стали темно-карими, а улыбка из-за измененного абриса губ выглядела совершенно иначе. Прежняя Инна умерла не только на бумагах, ее не стало на самом деле.
        Теперь была только Инна-Мария Станицек-Эриксен, двадцати шести лет, полячка по происхождению, супруга Эрика Эриксена, подданная Шведского королевства. Прошлое осталось где-то далеко.
        - Великолепно, дорогая, - произнес Эрик, склоняясь к зеркалу, в котором Инна рассматривала свое новое лицо.
        Заметив, что он впервые за все время назвал ее так, она улыбнулась.
        - Я согласна, - произнесла она. Даже ее голос из-за каких-то манипуляций на голосовых связках стал более глубоким и волнующим. - Работа ювелирная.
        - Ты самая способная моя ученица. Вместе мы завоюем мир, и он окажется у наших ног. Мы ведь распоряжаемся тем, что доступно только господу богу. Жизнью…
        Помолчав, он сказал:
        - Ты пробудешь в клинике еще две недели. Можешь отдыхать и набираться сил. А мне надо в одну социалистическую страну… И запомни, что для тебя это затишье перед бурей. Совсем скоро ты начнешь… Начнешь убивать…
        После этих слов он впервые поцеловал ее, и Инна не знала, что так возбудило ее, разливаясь по телу огнем: то, что Эрик скоро станет принадлежать ей, или то, что она наконец сможет убивать…
        А через два с половиной месяца, когда Инна уже привыкла к своему новому лицу, Эрик объявил, что время настало.
        - Думаю, ты можешь начинать. Заказ поступил в мое распоряжение. Отныне ты сама сможешь получать их. Посмотрим… Те, кто ждал все это время и в какой-то мере спонсировал тебя, хотят отдачи.
        - Те, кто стоит за всем этим, своего рода бюро распределения, которое распространяет заказы на убийство между своими наиболее надежными исполнителями? - поинтересовалась она.
        - Что-то типа того. И, естественно, как и при любой бюрократической системе, они берут себе часть доходов…
        - Наверное, большую часть, - протянула Инна. - Уверена, что это лысые старики, безвылазно живущие где-нибудь на Карибах. А почему мы сами не можем искать себе контракты? Зачем платить тем, кто принимает в деле минимальное участие?
        - Детка, - рассмеялся Эрик, но за его улыбкой скрывались иные чувства. Опасение… - Не нужно лишних вопросов. Те, кто пытается уйти от фирмы, так мы называем нашу организацию, живут недолго. Советую и тебе даже не думать об этом, кто знает, может быть, они уже научились читать мысли. Они тебе помогут практически в любой ситуации, запомни. Но идти против них… Это безумие, которое неминуемо закончится смертью!
        Первым человеком, которого Инне предстояло лишить жизни, оказался глава одной из итальянских мафиозных семей в Лос-Анджелесе. В большом белом конверте, судя по штемпелю, отправленном из Австрии, содержалась вся нужная информация - фотография грузного мужчины лет сорока пяти с уже седеющими волосами, его адрес, список любовниц, увлечения (ночные клубы, стриптизерши, выпивка и лошади), данные о том, что он еженедельно посещает церковь, а также публичный дом.
        - А это что такое? - спросила Инна у Эрика, доставая маленький листок, на котором была напечатана только сумма - пятьдесят тысяч.
        - Твой гонорар. На первый раз не так уж и много, но все приходит с опытом и со временем. Если ты сумеешь зарекомендовать себя, то проблем не будет, иногда первоначальная сумма вырастает в десять, а то и в двадцать раз…
        Следующий день принес известия и для самого Эрика. Нечто подобное ожидало и его - поездка в Гонконг. Однако его гонорар, как успела увидеть Инна, был несоизмеримо выше.
        - Семьсот пятьдесят тысяч! - присвистнула она. - Ничего себе! Почему те, кто заказывает этих людей, не могут найти дешевого убийцу сами? В том же Лос-Анджелесе какой-нибудь наркоман всего за пару тысяч прибьет этого мафиози…
        - Которого охраняют, как английскую королеву? Сомневаюсь. Кроме того, будучи моментально пойманным, он укажет след. А деятельность представителей нашей фирмы хороша тем, что мы, сделав то, что от нас требуется, исчезаем, и никаких улик. Например, если кому-то потребуется убрать шведского премьер-министра, то это не будешь делать ты или я - это осуществит кто-то другой, из ЮАР, например. Конспирация прежде всего. Кстати, ты справишься с делом сама? Я думаю…
        - Что ты думаешь? - холодно ответила Инна. - Или ты сомневаешься в моих способностях? Да пусть этого Энрике Джарлеоне охраняют хоть два полка солдат, от меня ему не уйти. Женская хитрость - вот то, что никто не принимает в расчет. А зря… Срок, который оговорен в письме, две недели. Думаю, что к католической Пасхе семья Джарлеоне выберет нового главу, того, который удобен заказчикам.
        - Тогда до скорого! - вздохнул Эрик. - Я лечу на Восток.
        - Я же на Дикий Запад! - ответила Инна.
        Подготовка плана не заняла у нее много времени. Двенадцатичасовой перелет над Атлантикой только активизировал ее умственную деятельность. Она летела туда как Анна Вигфорс, это имя было в настоящем паспорте, похищенном еще год назад. Паспорте, которым Инна воспользуется всего раз, чтобы потом уничтожить его. Ее внешность тоже претерпела некоторые изменения, работа в «Колизее», а особенно знакомство с искусством гримирования, не прошли для нее даром.
        Женщина не особо привлекательная, пожилая туристка, очки в металлической оправе, седые длинные волосы, морщины около губ и крыльев носа. Анна Вигфорс из пригорода Стокгольма…
        Прилетев в Лос-Анджелес, она уже знала, как ей действовать. Главное в ее деле - это неожиданность и смелость, граничащая с безрассудством. Никто не ожидает внезапного покушения, даже сам Джарлеоне, который предупрежден о том, что кто-то из его конкурентов страстно хочет послать дорогой венок на его похороны.
        Купив в аэропорту пачку газет, Инна убедилась, что уроки по совершенствованию английского не прошли даром. Она разговаривала достаточно бегло, хотя и с явным акцентом, но она же шведка, бывшая директриса престижной женской гимназии, теперь отдыхающая в свое удовольствие.
        Поселившись в одном из недорогих отелей, она совершила прогулку, но не по голливудским достопримечательностям города, а по тем местам, где любит бывать Энрике Джарлеоне. Надо же, в одном из ночных клубов она застала его. Разумеется, не одного, с охраной, в компании с тремя полуобнаженными красавицами. Смеясь, Джарлеоне мял их груди, засовывал в трусики стодолларовые банкноты. Визуальный контакт был установлен. Теперь нужно приниматься за дело.
        Приезд Инны совпал с визитом святейшего кардинала Римской курии его высокопреосвященства Марко дель Сорренто на Западное побережье США. Навещая Новый Свет и сынов католической церкви, кардинал проводил своего рода инспекцию, одновременно пытаясь поднять пошатнувшийся престиж своей церкви. На днях он должен быть в Лос-Анджелесе…
        Для того чтобы выяснить все детали, потребовался всего один звонок. Домой Джарлеоне, где того ждала преданная стареющая жена и пятеро детишек.
        - Госпожа Джарлеоне, - проговорила Инна как можно весомее, - вас беспокоит представитель делегации кардинала дель Сорренто.
        - О да, ваша милость, - благоговейно отреагировала та. Видимо, звонок от представителя католической церкви, причем такого ранга, был честью для истинных католиков, тем более что итальянские мафиози - это те немногие верующие, которые еще преклоняются перед былой мощью Рима.
        - Как вы знаете, его высокопреосвященство почтит своим визитом ваш город послезавтра. Цель поездки - встреча с церковными иерархами Лос-Анджелеса и знакомство с современным положением дел в миру. Однако кардинал считает, что главное - личная встреча с преданными богу горожанами.
        - Для нас это великая честь, Мадонна! - услышала Инна причитания сеньоры Джарлеоне. - Неужто его высокопреосвященство…
        - Его высокопреосвященство найдет время для того, чтобы принять страждущих. Это могут быть только наиболее достойные граждане нашего города, например вы и ваш супруг. Кроме того, кардинал и лично его святейшество папа, который благословил этот заморский визит моего патрона, считают, что обладающие земными богатствами сыновья и дщери церкви могли бы замолить свои грехи небольшими пожертвованиями.
        - О да, ваша милость, - подобострастно ответила госпожа Джарлеоне. - Это счастье для нашей семьи, если его высокопреосвященство удостоит нас своей аудиенции, а если он разрешит нам исповедаться в грехах…
        - Конечно, сеньора, - заверила ее Инна. - Особенно вашему супругу…
        Несколько звонков в именитые семейства города, а также в приемную мэра, и дело было у нее в кармане. Главное - не дать жертве заподозрить, что планируется грандиозный спектакль. «Это убийство станет самым шумным в Америке в настоящем году», - подумала Инна.
        Лос-Анджелес был идеальным местом для того, чтобы разыграть комедию с кровавым концом. Инна наняла роскошный лимузин, парочку третьесортных актеров, которым сказала, что они должны участвовать в пробах нового грандиозного проекта Фрэнсиса Копполы, и практически все было готово.
        Кардинал дель Сорренто прибывал в город только через день, но некоторые думали, что уже завтра. Поэтому нужно было спешить. Убийство в исповедальне, на глазах у охраны, журналистов и представителей власти - что может быть интереснее!
        Около полудня к знаменитой церкви города Бетлем-черч прибыл кортеж, состоящий из длинного черного лимузина с несколькими мотоциклистами. Его высокопреосвященство, сгорбленный пожилой человек с полузакрытым лицом, подавал свою обтянутую перчаткой руку, на которой сиял аметистовый перстень, знак иерарха римской церкви, для поцелуя. Его сопровождало несколько человек в сутанах чрезвычайно представительного и импозантного вида. Заместитель мэра посетовал, что сам градоначальник будет позже, на что святой отец невнятно ответил, что это не к спеху. Журналистов, пронюхавших про встречу, отодвинули за заграждение, как и многих простых людей, с которыми кардинал не соизволил поздороваться.
        В церкви было прохладно и темно. Отец Карнеги бросился приветствовать святого отца из Рима, тот, похвалив интерьер и кинув несколько фраз, сказал, что его, как посредника божьей власти на земле, интересуют сейчас души нескольких именитых жителей Лос-Анджелеса.
        - Братья и сестры, - продолжил кардинал дель Сорренто мягким тенором, которого Инна добилась с помощью специального модулятора голоса. - Я думаю, что сейчас самое время для таинств церкви…
        Энрике Джарлеоне, его жена и дети, а также прочие благочестивые и богатые католики были в церкви. Первым кардинал соизволил выслушать исповедь сеньора Джарлеоне, который, припав к его руке, заявил, что грехов у него много, но он хочет получить отпущение их всех сразу.
        - Сын мой, ты получишь его, - прошептал кардинал, указывая на темную исповедальню. - Не беспокойте нас! - властно приказал он личностям в сутанах, и те, кивнув, встали, заграждая всем, даже охране крестного отца, путь к тому месту, где их шеф должен каяться в грехах.
        - Какая осанка, - прошептала сеньора Джарлеоне детям. - Смотрите, мальчики, этот святой отец каждый день видит папу римского. Запомните сей день, он врежется вам в память на всю жизнь!
        - Странно, что кардинал приехал раньше, - сказал заместитель мэра своему пресс-секретарю. - В его канцелярии, когда я звонил, сказали, что визит назначен на завтра. И почему все так скрытно, даже с простыми прихожанами не пообщался…
        - Отец мой, - говорил Энрике Джарлеоне, стоя на коленях, отделенный тонкой перегородкой от кардинала дель Сорренто. - Каюсь в многочисленных моих прегрешениях… Я прелюбодействовал сотни раз, занимался непотребными делами, даже лишал людей жизни. Но я истинный католик, вы же знаете это, я верю, что господь простит меня…
        - О да, сын мой, - прошептал кардинал. - И через секунду ты будешь иметь возможность сказать господу слова в свое оправдание лично!
        Выстрел, произведенный в голову Энрике из «беретты» с глушителем, не был услышан из-за благочестивой игры местного органиста. Сладостные и высокие ноты фуги Генделя разлетались по храму. Убедившись, что Джарлеоне мертв, кардинал Марко дель Сорренто вышел из исповедальни.
        - Грешник вспоминает свои грехи, - произнес он. - Оставим его на пять минут в одиночестве. Святой отец, - обратился он к настоятелю храма, - прошу вас, проводите меня… - Кардинал прошептал что-то на ухо священнику.
        - О да, ваше высокопреосвященство, - скромно потупив взор, ответил тот. - Сюда, пожалуйста, во внутренние помещения…
        Скрыться из храма было проще простого. В туалете, сбросив с себя красный балахон, купленный в магазине как маскарадный плащ вампира, сняв старческий грим и парик с красной шапочкой, Инна, став безликой девушкой, чье лицо закрывали большие темные очки, скрылась через окно во внутренний двор.
        Спустя полчаса отец Карнеги, забеспокоившись, не стало ли его высокопреосвященству дурно в туалете, заглянул туда и обнаружил только остатки карнавальной одежды. Взволнованный и тем, что мистер Джарлеоне не подает никаких признаков жизни, святой отец заглянул внутрь исповедальни и понял, что для беспокойства есть веские причины - Джарлеоне был мертв, а орудие убийства валялось на том месте, где совсем недавно сидел его высокопреосвященство кардинал Марко дель Сорренто.
        - Чертов поп! - заорал глава охраны Энрике, потрясая пистолетом. - Это подсадная утка! Мать вашу, где он?
        Это был первый раз, когда кто-то столь откровенно богохульствовал в стенах храма. О том, куда исчез «чертов поп», не знал никто.
        Тем же вечером туристка из Швеции отбыла на родину, а на следующий день кардинал дель Сорренто, подлинный францисканец, родившийся в 1912 году в Палермо в семье герцога и вынужденный защищать свою честь и честь матери-церкви, давал показания представителям полиции.
        Как и предвидела Инна, материалы, посвященные убийству одного из самых влиятельных и богатых мафиози Западного побережья, причем таким изощренным способом, не сходили с первых полос газет около недели, пока следствие не пришло к выводу, что раскрыть это преступление, скорее всего, уже невозможно. Одурачены были все - и те, кто играл роль сопровождения мнимого кардинала, и заместитель мэра, которого тут же отправили в отставку, и сеньора Джарлеоне, которая, впрочем, только облегченно вздохнула, забросила домашние дела, прибрав к рукам наследство покойного мужа, и через пару лет стала единственной женщиной - главой итальянского мафиозного синдиката в США.
        Еще через неделю на имя Инны-Марии Станицек-Эриксен в одном из швейцарских банков кто-то положил сумму в пятьдесят тысяч долларов.
        После первого удачного дела Эрик поздравил Инну.
        - Теперь, кажется, ты становишься профессионалом. Спектакль, который ты устроила в лос-анджелесской церкви, войдет в негласные анналы истории киллерства. И, кроме того…
        - Что же еще? - спросила его Инна. В тот момент она любовалась новым приобретением Эрика, небольшим неизвестным полотном кисти Ренуара.
        - Кроме того, я думаю, пришло время нам стать по-настоящему мужем и женой…
        - Что-то я не понимаю, - притворилась Инна. - Разве не имеется свидетельство о нашем браке, правда, поддельное, но это не столь важно. И кроме того, ведь именно ты говорил, что не стоит смешивать личное и деловое.
        - Я ошибался, - просто ответил Эрик.
        Ту ночь безумств Инна запомнила на всю жизнь. В первый раз она отдавалась не по расчету, а просто…
        - Просто по любви, - прошептала она ему в ухо, нежно целуя. - Конечно, звучит цинично, но даже наемные убийцы могут испытывать это чувство.
        - Теперь я понимаю, как мне чертовски повезло, что я выбрал именно тебя, - сказал Эрик, переворачиваясь на живот. - В тебе совмещается абсолютно все, что мне нужно: красота, ум, нежность, жестокость и нечто, что делает тебя неповторимой.
        Под самый финал, когда они уже устали от взаимных ласк и недвижимые лежали в огромной постели, она спросила его:
        - У тебя не бывало, чтобы ты испытывал к жертвам, к тем, кого тебе необходимо уничтожить, какое-то чувство? Например, жалость… Ведь не все они такие отвратительные, и мы отнюдь не робин гуды, а продажные твари, готовые за деньги лишить человека жизни…
        - Если не мы, то другие, - ответил Эрик. - Зачем же давать фору другим? Тем более, как ты сказала, деньги… А жалость… Если ты начнешь испытывать это чувство, то скоро сам станешь объектом травли. Мы своего рода мясники - понимаем, что жертва, может быть, и не виновна, но у нас есть приказ, и отступить от него нельзя.
        - А мне понравилось, - медленно проговорила Инна. - Это как-то…
        - Как-то обжигающе? - продолжил Эрик, проводя рукой по ее бедру. - Теперь ты поняла, что мы вершим жизнями других, и это делает человека могущественным. А ты, оказывается, жестока, детка, - проговорил он, привлекая ее к себе. - Очень жестока.
        На мгновение ее глаза сузились, а потом она расслабленно усмехнулась:
        - О да, я жестока, но то, что я делаю сейчас, просто рутина. Самая сущность моей жестокости глубоко во мне…
        - И я жажду добраться до нее, - прошептал Эрик, целуя ее тело. - Страстно желаю…
        Следующее дело, заказ на исполнение которого поступил где-то через месяц, оплачивалось уже по иному тарифу. Ставки повысились, причем сразу в два раза. Тот, кого Инне предстояло отправить к праотцам, был преуспевающий франкфуртский банкир Рихард Эслингер, сорока шести лет, спортивный и достаточно привлекательный. Исполнение заказа должно занять не более недели, это было особое условие.
        Для того чтобы выполнить контракт, Инна, именовавшаяся теперь Франсуазой Шаранже, гражданкой Франции, вылетела на Гавайские острова, где Эслингер вместе со своей молодой любовницей весело проводил время. Там Инна, как и ее жертва, остановилась в отеле «Юпитер», очень престижном и шикарном. Лицезреть Эслингера она смогла в тот же вечер. Сидя в баре и потягивая какой-то сок, она увидела его, в цветастой рубашке, шортах и в очках, в обнимку с миловидной, но несколько толстоватой рыжеволосой девицей.
        - Пышка ты моя, - шептал он ей на плохом английском. - Любовь моя! Мне повезло, что я встретил тебя в Штатах, а то бы всю жизнь маялся со своей Ингред. Ты не представляешь, какая она холодная, кроме того…
        - Ричи, хватит о ней, - томно протянула девица. - Ты уже сто раз говорил, что у нее волосатые ноги, а передние зубы сильно выдаются вперед и что раз в неделю в профилактических целях она делает себе клизму с целебными травами. Я хочу мартини, и немедленно. И еще лангустов, они мне так понравились! И осетровую икру!
        Инна, лениво посматривая на эту шумную парочку, подумала, что толстой красотке вредно увлекаться деликатесами, иначе Ричи бросит пышку через полгода, когда ее талия разрастется. Но он этого не успеет сделать, так как умрет завтра вечером. Увы, у каждого своя судьба.
        - Что-нибудь еще, мисс? - спросил ее официант.
        - Нет, я ухожу. Сдачи не надо.
        Инна ушла, предоставив Рихарду и его пассии провести последнюю ночь, полную огня, вместе. Потому что, когда его найдут мертвым, вряд ли девица будет так же эмоционально рыдать над его трупом, как сейчас смеется вместе с ним.
        Инна использовала возможность немного отдохнуть, так как не видела пляжа и теплого океана уже давно, в Лос-Анджелесе на это у нее не оказалось времени, а теперь все было к ее услугам. Чертовски приятно ночью, в одиночестве, полежать в океане, чувствуя, как теплые струи ласкают твое тело, и ни о чем не думать.
        На следующий день Инна заказала билет в Париж, откуда собиралась лететь в Стокгольм. Портье в «Юпитере» выразил сожаление, что мисс Шаранже пробыла у них так немного времени.
        - Увы, - ответила она, улыбаясь. - Дела издательства призывают меня обратно. Я не могу позволить себе надолго задерживаться в вашем прекрасном отеле. Но поверьте, мне у вас очень понравилось. Осталось только одно…
        - Разумеется, - продолжил за нее портье. - Вы должны побывать на карнавале, который будет сегодня вечером. Ваш самолет в половине одиннадцатого, у вас будет возможность увидеть это чудо.
        - Без сомнения, - ответила ему Инна.
        Планы у нее были несколько иные. Но не могла же она смущать этого человека, сказав, что вечером у нее намечено убийство одного из постояльцев, а именно Рихарда Эслингера из Франкфурта-на-Майне, Западная Германия, который зарегистрировался здесь как Вилли Шмидт, предприниматель из Гамбурга. Видимо, чтобы никто не смог узнать, где он отдыхает с любовницей.
        Ближе к вечеру, когда отдыхающие повалили на карнавал и отель опустел, Инна, проникнув в служебное помещение, нашла то, что ей нужно. Форменная одежда горничной - белая мини-юбка, кокетливая наколка на волосы и сексуальный передник с фирменным знаком отеля. Спрятав в тележке с бельем небольшой пистолет, купленный на острове по фальшивому удостоверению личности, она в лифте для обслуги поднялась на четырнадцатый этаж, где свили свое любовное гнездышко Эслингер и его пассия.
        Было тихо, немногочисленные постояльцы не обращали внимания на горничную, которая, наверное, меняет белье. Номер, где жила жертва, оказался запертым, но Инна знала, что они здесь. Осторожно, с помощью отмычки, приоткрыв дверь, она с пистолетом проскользнула внутрь.
        Приглушенно играла какая-то симфоническая музыка, Инна узнала Вивальди, уроки Эрика не прошли даром. В спальне слышались вздохи и смех. Раздался звук откупориваемой бутылки шампанского.
        - Ты облил меня, баловник, - услышала она голос любовницы. - Уверена, что специально, чтобы я пошла в душ. Ну, я иду.
        - Я с тобой, милашка, - сказал Эслингер. Послышался звук поцелуя, какая-то возня. - Нет, Ричи, жди меня тут. Я запрусь изнутри. Я не люблю в душе, ты прижимаешь меня к стенке, это не особенно приятно. Я через три минуты…
        - А мне нравится, - ответил тот, вздыхая.
        Раздались шаги уходящей любовницы, спальня погрузилась в полную темноту. Сбросив форменную одежду, Инна неслышно подошла к кровати, на которой виднелся темный силуэт Эслингера. Она нырнула на шелковое белье.
        - Ты уже тут, малышка? - спросил тот. - Быстро… Или ты не вытерпела и хочешь, чтобы я слизал с тебя все шампанское? Я готов.
        Он протянул руку к Инне и начал ее поглаживать.
        - Я в этом не сомневаюсь, - прошептала Инна, доставая пистолет.
        - Эй, ты что, похудела? - спросил удивленно Эслингер. Его рука упорно шарила по ее груди и животу. - Вот это да, ты стала Венерой Милосской, прямо чудо, это тебе наши упражнения пошли на пользу. Запомни, секс - лучший способ похудеть.
        - Запомню, Ричи, - прошептала Инна, слыша, как в душе потекла вода. Никто ничего не услышит…
        Приставив к шее Эслингера дуло, она плавно спустила курок. Выстрел был практически не слышен, бездыханное тело банкира, дернувшись, откинулось на подушки. Кровь побежала на кремовый шелк простыней…
        Инна была уже в своем номере, когда услышала истеричные вопли любовницы Эслингера и увидела перепуганный персонал, бегущий к лифту. Подхватив сумку, она спустилась вниз. Портье был растерян.
        - Что-то случилось? - спросила Инна, отдавая ему ключи.
        Тот, замявшись, ответил:
        - Несчастный случай. Один из наших постояльцев получил ранение. Хотя, может быть, это и убийство. Его спутница ведет себя неадекватно…
        - Убийство? - протянула Инна. - Надо же, а мне так понравилось в вашем отеле. Убийство…
        Оставив чаевые, она вышла на улицу, взяла такси и поехала в аэропорт.
        Совсем скоро в одном из депонариев тихого банковского отделения в итальянском городишке она обнаружила ровно сто тысяч долларов в стодолларовых купюрах.
        Инна заметила, что то, чем она занимается, стало приносить ей какое-то удовлетворение. Однако она прекрасно понимала, что это противоестественно. Но ей нравилось разрабатывать наиболее сложные варианты совершения преступления и браться за те дела, от которых отказывались другие исполнители, работавшие на фирму.
        Как-то осенью она получила послание, в котором содержалось имя новой жертвы. Сумма, которая предлагалась за положительный исход дела, равнялась полумиллиону долларов.
        - Высоко берешь, женушка, - присвистнул Эрик. - Похоже, руководство заметило тебя и оценило по заслугам. К таким контрактам я пришел лет через пять после начала моей деятельности. Кстати, мне предлагают такую же сумму, и в октябре придется отправиться на недельку в Канаду. Если мы потом объединим гонорары, то сможем приобрести на аукционе Дали одну из его ранних работ. Как ты смотришь на это?
        - Отлично, - ответила Инна, вчитываясь в подробности нового дела. - Думаю, я возьмусь за это.
        Дело предстояло крупное, нужно было устранить вице-президента одного из диктаторских островных государств Карибского бассейна. Вся сложность заключалось в том, что и сам президент страны, и вице-президент пришли к власти путем переворота и теперь были начеку, каждую минуту ожидая покушения или бунта. Охрана в президентском дворце, где работала и жертва, была высококлассной и профессиональной. Но Инну это не смущало. Она знала, что перед ней не устоит ни один дворец.
        Помимо убийства, требовалось найти кое-какие документы, местонахождение которых в кабинете вице-президента указывалось точно - стенной сейф, - и вывезти их из страны. Темно-синяя папка с несколькими страницами, на которых указывались номера счетов и наименования банков, где новая военная хунта хранила сотни миллионов долларов, выкачанных с острова. Кому-то это было нужно, скорее всего, оппозиции, которая, убив вице-президента, бросала тень на президента и одновременно получала в свое распоряжение тайные счета.
        Подготовиться к этому делу следовало основательно, помимо того, что доступ иностранным лицам на остров был ограничен до минимума, там свирепствовала какая-то болезнь среди домашних животных, и под этим предлогом президент, объявив карантин, ввел чрезвычайное положение и приказал подвергать всех подозрительных лиц, прибывающих в страну, тщательному досмотру.
        Инна смогла подделать документы и направление, гласившее, что мадам Урсула Ришар, доктор-ветеринар, сотрудница Пастеровского института, прибывает на остров с единственной гуманной целью - помочь дружественной стране (бывшей французской колонии) справиться с эпидемией цуцугамуши. Теперь Инна выглядела респектабельно - очки в роговой оправе, полноватая фигура, строгое лицо, седеющие волосы, собранные на затылке в пучок. Настоящий «синий чулок», женщина, погрузившаяся в дебри эпидемиологии и сложности трансмиссивных заболеваний у скота.
        - Добро пожаловать, мадам Ришар, - произнес таможенник, высоченный негр с угрюмым выражением лица. - Открывайте чемодан.
        Подвергнув тщательному досмотру весь нехитрый багаж врача-ветеринара, таможенник сказал:
        - Надеюсь, что единственная цель вашего пребывания на нашем острове - борьба с этой заразой. Учтите, к иностранцам у нас отношение подозрительное, особенно к американцам и тем, из соцлагеря. Если полиция или отряды специального назначения обнаружат вас за каким-то сомнительным занятием - например, вы делаете снимки наших военных частей или занимаетесь спекуляцией, - то согласно указу президента Жирара вы подлежите расстрелу на месте. Никакие правозащитные организации или ООН вам не помогут. Вас просто поставят к стенке и отправят на тот свет. Занимайтесь своим делом - и все будет в порядке. Еще раз добро пожаловать на наш остров!
        На тарахтящей грязно-желтой машине такси, которая сохранилась здесь еще со времен, когда остров был зоной влияния американцев и великолепным курортом, Инна поехала в отель.
        Улицы были грязны, людей практически не видно, то и дело мелькали военные, бронетранспортеры. Их автомобиль остановили дважды, причем каждый раз полиция изучала документы Инны с пристрастием, но, не обнаружив ни малейшего несоответствия, пропускала. Инна мысленно поблагодарила Эрика за то, что он заставил ее в свое время заняться и французским, и теперь, говоря на нем бегло, по крайней мере на этом острове, где бытовала смесь французского, испанского, португальского и английского, она смогла сойти за парижанку.
        Отель оказался отвратительной вонючей дырой, однако безумно дорогой. Комната с дырявой ванной, ржавым душем и сколопендрами на облупившейся стене считалась люксом, и за нее требовалось выложить триста американских долларов или пятьсот пятьдесят франков за два дня. Инна, даже не играя роль мадам Ришар, критически оценила санэпидемиологическое состояние номера, но, понимая, что не получит ничего иного, согласилась поселиться в нем.
        В тот же вечер она отправилась на разведку, переодевшись и походя чем-то на местных путан. Проникнуть в президентский дворец было нереально, его охраняли отборные войска хунты, преданные власти до гроба; ряды колючей проволоки под напряжением, мешки с песком, пулеметы и старинная решетка, сохранившаяся с былых времен, окружали пятиэтажное здание дворца в неоклассическом стиле.
        Столица острова, некогда блестящий курорт, теперь была в явном упадке. Процветали только злачные места - кварталы, где жительницы города продавали себя за бесценок, казино, доход от которых шел в карман президенту, и бары, напичканные дешевым ромом и водкой. Инна попала в одно из тех мест, где вертелись ярко размалеванные девицы, приставая к немногочисленным клиентам прямо на улице. Некоторые, пренебрегая рамками приличия, занимались любовью в подворотнях и на асфальте. Чутье подсказывало Инне, что именно этот квартал проституток поможет ей, и она не ошиблась.
        Несколько бронированных машин в сопровождении вооруженных автоматами Калашникова бойцов появились на улице. Из одной машины выскочил подтянутый высокий мулат в зеленоватом защитном кителе без знаков отличия. Но, судя по его уверенности и тому почтению, которое оказывали ему суровые воины революции, он был явно не последний человек. Пройдя мимо рядов проституток, которые сразу же принялись призывно вертеть бедрами, улыбаться и оголять грудь, он выбрал себе одну, молодую негритянку с выбеленными волосами, толкнул ее в бронетранспортер, и процессия скрылась.
        - Надо же, Жужу так повезло, - проскрипела какая-то пожилая шлюха.
        - Он новеньких любит, - поддакнула ей другая. - Тех, что еще необъезженные. Ему подавай экзотику.
        - Баксов пятьсот за ночь слупит, целый месяц можно жить!
        - Так ведь не каждый день тебя забирает начальник президентской охраны, дура. Говорят, что он любит немного садизма. Вон, Энхелита в прошлый раз вся в синяках приехала.
        - Ничего, за пятьсот «косых» я готова на все!
        Теперь Инна знала, как ей проникнуть в президентский дворец. Следующим вечером, облачившись в вызывающий наряд, распустив волосы, предварительно перекрасив их в золотистый цвет, с помощью дешевой косметики она изменила черты лица.
        Взглянув в зеркало, Инна поняла, что походит на обыкновенную портовую шлюшку. Сегодняшний шанс она не имеет права упустить. Начальник президентской охраны должен выбрать именно ее… Захватив небольшое количество пластиковой взрывчатки, способное разнести половину дворца, и нехитрый набор для взлома сейфа, она заявилась на ту же самую улицу, притон разврата.
        - Ты че, стерва! - поперла на нее самая опытная путана. - Пошла вон, гадюка! Ты отстегивала Люсьену? Иди прочь, паскуда! Тут не твое место!
        Для того чтобы получить своего рода аккредитацию на панели, пришлось заплатить пятьдесят долларов Люсьену - худому и прыщавому желтоватому мулату, главному сутенеру квартала. Тот, алчно вцепившись в заветную банкноту, добавил, что каждая девушка обязана раз в месяц бесплатно его обслуживать.
        - Не забудь, на следующей неделе твоя очередь, крошка, - прошептал он. - И половина твоего заработка - моя. Если утаишь хоть доллар - так изуродую твое личико, что на тебя не польстятся и слепые!
        Кортеж так и не появился. Не было его и на следующий день, и только в третий раз, когда Инна решила, что ей не везет, подъехали бронетранспортеры.
        Тот же мулат, держа в руке хлыст, прошелся мимо проституток. Инну оттеснили в самый конец. Каждая старалась как могла - поглаживала свои телеса, тянула руки к богатому клиенту, стонала, обнажала грудь.
        Он, не дойдя до Инны, остановил свой выбор на какой-то тощей рыжеватой особе, совсем девчонке. Положив ей руку на бюст, он уже был готов увести ее. Подняв с земли какую-то бутылку, Инна, незаметно размахнувшись, швырнула ее в спину его избраннице. Та, вскрикнув, пошатнулась и чуть было не упала. Брезгливо поморщившись, начальник охраны заметил, что ему не нужны какие-то больные. Девица захныкала, оправдываясь, что в нее швырнули чем-то. Но он, бросив ее, пошел дальше.
        Его взгляд замер на Инне. Та, облизнув губы, улыбнулась ему.
        - Ты здесь новенькая, детка? - спросил он, рукояткой хлыста поднимая ее подбородок. - А фигура у тебя ничего. Пошли!
        Раздался вздох разочарования, проститутки зашумели, раненая особа попыталась вцепиться Инне в волосы, но та ловко отшвырнула ее.
        - Умеешь постоять за себя? - заметил начальник президентской охраны. - Мне такие нравятся. Сейчас ты испытаешь то, о чем и не мечтала!
        Миновав несколько кордонов, они беспрепятственно проехали во дворец. У начальника стражи было свое крыло, располагавшееся недалеко от кабинета вице-президента. Инна, изучившая внутренний план дворца, быстро сориентировалась. Все необходимое для взлома сейфа уместилось в ее сумочке, которую никто не удосужился проверить.
        Мулат привел ее в небольшую комнату с занавешенными окнами, закрыл за собой дверь на ключ. Посередине с потолка свисали какие-то кандалы, а на полу валялись плети, резиновые дубинки, кнуты.
        - Раздевайся, - коротко бросил ей начальник охраны. - Нам тут никто не помешает.
        Инна подчинилась приказу. Мулат, пожирая ее взглядом, грубо схватил за руки и прикрепил запястья к наручникам, свисавшим сверху. Инна, обнаженная, стояла перед ним. Он, тяжело дыша, скинул свою форму, также полностью оголяясь. Он был возбужден до крайности, и Инна понимала, что ей придется пройти через этот кошмар, чтобы успешно выполнить задание. Но вместо того чтобы начать с ней секс, мулат взял с пола кнут, щелкнул им в воздухе и, закрыв глаза, прошептал:
        - Я люблю боль и кровь!
        Затем со всего размаха нанес Инне сильный удар. Это было совсем не приятно и уж точно не сексуально. Он лупил ее кнутом, периодически подходя и целуя кровавые отметины, а Инна, закусив губу, ждала, когда же он отпустит ее, чтобы потом в два счета убить его.
        - Как ты хороша, малышка, - хрипел он.
        Сменив кнут на дубинку, он ударил ее под ребра. Боль был тупая и страшная. Инна поняла, что может не выжить после такой бойни, а ночь для этого извращенца только начиналась.
        - Это лишь начало, - подтвердил ее мысли начальник охраны. - Сейчас первый раунд, а их будет не меньше десяти. Самая выносливая выдержала шесть. Посмотрим, на что годишься ты, красавица!
        Но едва он подошел к ней, Инна, превозмогая боль, закинула ему ноги на плечи и стала душить. Садист не ожидал этого, он захрипел, глаза вылезли из орбит, а Инна, вне себя от ярости и унижения, просто свернула ему шею.
        Тело рухнуло на пол рядом с орудиями пыток. Еще через несколько минут Инна освободилась от наручников.
        - Тварь, - пнула она мертвое тело своего истязателя.
        Одевшись, Инна подхватила сумочку, открыла дверь и выскользнула из комнаты. Было тихо, охранники, уверенные в неприступности их крепости снаружи, не особо рьяно защищали ее изнутри. В одной из комнат в разгаре была пирушка, солдаты, громко разговаривая, напивались.
        Сориентировавшись в плохо освещенных закоулках здания, Инна, прячась от патруля, который обходил внутренние покои, подошла к кабинету вице-президента. Открыть его оказалось чрезвычайно легко.
        Сейф, как и гласили инструкции, находился за большим портретом президента Жирара. С ним пришлось повозиться, так как конструкция была старой, еще двадцатых годов, а тогда делали на совесть, но в конце концов Инне удалось вскрыть его. Там оказалось несколько папок, среди них пара темно-синих, но Инна, проглядев их, убедилась, что ей требуется небольшая и тонкая, где было всего с десяток листов с записью тайных счетов президента и его окружения.
        Затем, положив в сейф взрывчатку и сделав так, чтобы взрыв произошел при его открывании, она, спрятав папку под одеждой, скрылась из кабинета, уничтожив следы взлома и своего пребывания.
        Никто не заметил, что начальник охраны мертв, солдаты продолжали пить, рассказывая сальные анекдоты. Теперь надо было выбраться из дворца и миновать посты охраны.
        Инна выждала, пока один из охранников, молодой негр, вышел из комнаты и побежал к туалету. Она прошла за ним. Тот, сделав все, что ему нужно, повернулся и увидел ее.
        - О крошка, - глупо улыбаясь, сказал он. - Я как раз хотел какую-нибудь бабу. Я не застегиваю ширинку, становись на колени, я дам тебе десять долларов!
        Но вместо наслаждения от орального секса он получил смертельный удар в кадык, сломавший ему шейные позвонки. Подхватив тело, Инна положила его руку себе на талию, другую на шею и поволокла труп к выходу.
        - Эй, кто там? - спросили ее.
        - Это я, Матильда, - жалобно отозвалась она. - Вот, загулял приятель, но хочет в город, говорит, что еще девочка нужна.
        - Да, я хочу еще бабу, и немедленно! - пьяным голосом выкрикнула она за солдата.
        Не особо разглядывая парочку в темноте, охрана пропустила ее, и через десять минут Инна была за пределами дворца. Там она кинула тело солдата в какую-то канаву.
        - Полежи-ка тут, приятель, - бросила она ему.
        Вернувшись в отель, Инна быстро изменила внешность, вновь став респектабельной мадам Урсулой Ришар, положила похищенные документы на самое дно чемодана и поехала в аэропорт. Ближайший рейс был в Аргентину, но ей требовалось убраться как можно скорее, пока не обнаружили все, что она сделала. Ведь тогда аэропорт просто закроют и всех начнут проверять самым тщательным образом.
        Инна уже стояла в небольшой очереди на таможне, когда по внутреннему радио аэропорта передали, что президент Жирар, находящийся в зарубежной поездке, вводит усиленное патрулирование улиц и проверку всех подозрительных лиц.
        - Ваши документы, мадам, - грозно сказал таможенник.
        - Пожалуйста. - Она протянула документы мадам Урсулы Ришар.
        - Почему так быстро улетаете, что, эпидемию уже победили? - спросил таможенник.
        - Нет, - спокойно ответила Инна. - Но я везу в лучшие институты мира пробы, чтобы ученые могли распознать тип вируса и выработать наилучшую вакцину.
        - Откройте чемодан, - приказали ей.
        Инна подчинилась. Она видела, что другой таможенник пристально наблюдает за ее реакцией, пока его коллега ворошит белье. Внутренне собравшись, она старалась не выдать себя нервным жестом или просто взглядом. Инна чувствовала, как болят раны, нанесенные ей извращенцем-полковником.
        - Что это? - спросил таможенник, доставая похищенные документы. - Что-то запретное? Вы обязаны знать, что вывозить с острова бумаги без особого разрешения запрещено. Посмотрим, что тут такое…
        Он хотел открыть папку, а Инна уже прикидывала, сколько в аэропорту вооруженной охраны, но внезапно ее осенило:
        - Это документация о зараженных цуцугамуши животных. Прямо из самого центра эпидемии. Ничего важного, количество коров и овец, их дислокация, населенные пункты. А на самом дне чемодана колбы с вирусами. Вы их лучше не трогайте, не дай бог заразитесь…
        - И вы везете такую гадость? - Таможенник, не открывая, швырнул папку обратно. - Это же может быть источником заразы, мадам. Вы должны соблюдать меры предосторожности!
        - Протрите руки спиртом, - с облегчением вздохнула Инна, забирая чемодан. Экспромт спас ей жизнь.
        Прийти в себя она смогла, только оказавшись в Буэнос-Айресе. Там она пересела на рейс до Парижа и, уже подлетая к нему, узнала, что вице-президент той страны, откуда она только что с трудом унесла ноги, погиб во время террористического акта, взрыва бомбы, в собственном кабинете.
        Темно-синяя папка была отослана по значившемуся в инструкциях адресу, а в обмен на Иннины счета в разных банках Швейцарской конфедерации поступило пять взносов по сто тысяч долларов.
        Через пару недель Инна и Эрик смогли-таки приобрести картину Дали на одном из аукционов в Венеции, обойдя какого-то нефтяного шейха на двести тысяч. А еще через полгода режим президента Жирара был свергнут повстанцами, которые, получив в свое распоряжение деньги, оснастили свою армию новейшим оружием. Президент во время осады дворца был застрелен, и новая военная хунта стала править островом.
        С тех пор Инна начала получать самые сложные, но и самые высокооплачиваемые заказы.
        - Дела у нас идут хорошо, - заметил как-то Эрик, просматривая счета, на которых хранились их сбережения. - Несмотря на то, что мы ведем достаточно расточительный образ жизни, многие произведения искусства, которые мы покупаем, - настоящие шедевры, а это надежное вложение капитала.
        - Если бы власти знали, каким образом мы добываем средства к существованию, они бы очень удивились, - отозвалась Инна. - Интересно, какой же у нас баланс? - Она заглянула в бумаги. - Не может быть, сумма такая значительная…
        - Да, иметь такую груду денег неплохо, - улыбнулся Эрик. - И думаю, что через некоторое время мы сможем пополнить и ее… Кстати, помнишь, я говорил, что в Южной Америке есть одна сомнительная компания по добыче никеля? Однако сомнительной она кажется только на первый взгляд, так вот, совсем по дешевке можно приобрести контрольный пакет акций…
        Жизнь казалась прекрасной, а то, что она являлась своего рода ангелом смерти, не особенно угнетало Инну. Лишь иногда в глубине ее души возникало сомнение и отчаяние, но деньги, деньги… деньги перевешивали все.
        - На этот раз далеко ехать не придется, - сообщила она Эрику, помахивая перед ним новым заказом. - Всего лишь Швейцария, лыжный курорт… Где-то в районе Давоса, горный отель «Sieben Berge».
        - И сумма, дорогая, - проговорил он, нежно целуя ее. - Сумма…
        - Не так много, - улыбнулась Инна, - всего миллион, но и дело-то плевое, несчастный случай. Однако впервые мне придется иметь дело с женщиной. Но какая разница, лишь бы платили.
        - Точно, - подтвердил Эрик. - Всегда что-то делаешь впервые.
        В последнее время Инна ощущала, что испытывает какое-то новое чувство к нему. Не благодарность или привязанность, а то, что кто-нибудь другой назвал бы любовью. Но только не она, потому что давно поняла - это не для нее. Любовь опасна своей непредсказуемостью и трагическими последствиями, потому что она рано или поздно проходит и остаются разочарование и боль. Но Эрик…
        Однако предстояло новое дело, и сумма, которую Инна назвала маленькой, на самом деле была гигантской для очень многих. Она знала, что и на ее счетах, разбросанных по миру, и на счетах Эрика, и в специальных депонариях, где хранились кое-какие шедевры, купленные на аукционах, скопилась уже порядочная сумма. Инна не собиралась всю жизнь посвятить убийствам, еще лет пять-семь, и тогда спокойно, изменив имя и внешность, можно будет поселиться где-нибудь в Австралии и жить в свое удовольствие, завести детей… Но это отдаленное будущее.
        В первом классе «Боинга», заполненном на три четверти, Инна внимательно изучила фото той, которой надлежало умереть. Джессика Ланч, голливудская звезда, чей пик славы приходился на начало восьмидесятых, когда она сыграла в одном мелодраматическом триллере с Траволтой и была номинирована на «Оскар». И получила его. Теперь Инне предстояло убить эту изящную брюнетку, похожую чертами лица на Одри Хепберн. Но ничего не поделаешь, заказ есть заказ, стоит один раз отказаться…
        Заказчик желал, чтобы все выглядело как несчастный случай, лучше всего, если это будет падение на лыжах в пропасть или сход лавины. Однако тело должно быть обнаружено. И за это Инна получит миллион баксов в любом банке мира. Инна закрыла глаза. Она была уверена, что муж Джессики пытается избавиться от нее. Она читала об их нашумевшем бракоразводном процессе в таблоидах - Ланч уже лет пять-шесть была замужем за каким-то кинопродюсером, но теперь по причине его неверности и, видимо, просто устав от него, требовала развода. Так как перевес был на ее стороне, муж, похоже, решил не отдавать половину имущества бывшей супруге, а это составляло несколько десятков миллионов. Он предпочел истратить только один, чтобы навсегда решить проблему.
        Инна с радостью пустила бы пулю в лоб самодовольному борову, который плескался в бассейне с топ-моделями и запросто распоряжался судьбой жены. Но ей нужно убить Джессику Ланч, и она сделает это. И получит миллион долларов.
        Она остановилась в «Sieben Berge». Отель оказался маленьким, но чрезвычайно уютным. Уже через два часа она знала, что миссис Ланч с сыном поселилась в апартаментах люкс. С сыном… Инна не подозревала, что тут замешан ребенок. Ей не хотелось убивать мать у него на глазах, но, вспомнив свое первое дело, когда лос-анджелесский мафиози был застрелен ею в исповедальне в присутствии жены и детишек, она отмела прочь все сомнения. Инна заметила, что становится слишком жалостливой, но теперь поздно исправляться, на ее совести не одна жизнь.
        Следующий день выдался идеальным для лыжных прогулок. Расположенный недалеко от отеля спуск привлек многих туристов, там была и Джессика, ее стройную фигуру и забранные под шапочку темные волосы Инна узнала моментально, лицо же было скрыто солнцезащитными очками. Вместе со своим ребенком, мальчиком лет шести, она провела полдня в горах. Инна назначила смерть Джессики на завтра. Сегодня Джессика отмечала свой день рождения, ей исполнялось тридцать два. Инна решила дать актрисе последнюю возможность порадоваться жизни.
        Спустившись вечером в ресторан, Инна увидела сияющую Джессику, сидевшую за столиком с сыном. Они оба светились от счастья, похоже, им больше никто не требовался.
        Джессика походила на себя саму пять лет назад, в самом зените славы, такая же шикарная, самоуверенная и красивая. Когда они вдвоем покидали зал ресторана, то, проходя мимо столика, где сидела Инна, Джессика сказала что-то сыну, и до ушей Инны донесся его ответ:
        - Мамочка, как я тебя люблю, мне не хочется, чтобы этот день заканчивался…
        Джессика привлекла его к себе, нежно поцеловала и проговорила:
        - Так и будет, милый. После того как адвокаты все уладят, ты больше никогда не увидишь своего отца. Ты ведь действительно этого хочешь? Я думаю, да. Нам не нужен человек, который только и делает, что пьет, отрабатывает на нас приемы карате и грозит отправить на тот свет. Слава богу, что его тут нет…
        Инна внутренне рассмеялась. Муженек Джессики все прекрасно рассчитал. Именно поэтому он настаивал на несчастном случае. И все для того, чтобы отвести подозрения от себя, единственного подозреваемого. Наверное, старается все эти дни, находясь за тысячи километров отсюда, вести себя примерно, вздыхает, что не хочет этого развода, говорит, что стремится к примирению, а сам втайне ждет известия о трагической гибели супруги в Швейцарии. Сэкономит на разделе имущества и получит опеку над сыном…
        На следующее утро, которое в противоположность вчерашнему было туманным и хмурым, Инна спустилась в холл и осведомилась у администратора, не видел ли он мисс Ланч.
        - Я взяла вчера у нее очки и забыла отдать, - мило пояснила она.
        - Она уже вышла, мадам. Сказала, что хочет немного развеяться в горах. Взяла лыжи.
        - Как плохо, - нахмурилась Инна. - Но спасибо, я подойду к ней попозже…
        Она собралась, надела неприметный костюм и лыжную маску, в которой узнать ее было невозможно. Пора действовать. Через ход для персонала она покинула отель. Инна знала, где следует искать Джессику, - на большом спуске, та просто обожала лыжи. Сама Инна ходила на них сносно, такова особенность ее профессии, надо уметь абсолютно все.
        Когда она выходила из отеля, то увидела, что сын Джессики, кажется, Роберт, на площадке весело играл со своими сверстниками, детьми других отдыхающих. «Увы, - подумала Инна, - он никогда больше не сможет поздравить свою маму с днем рождения».
        Подъем оказался достаточно тяжелым, особенно для неопытных лыжников. Из-за тумана, который все усиливался, видимость стала плохой, и это было Инне на руку. Забравшись на самый верх, тяжело дыша, она остановилась. Джессики тут не было.
        Зато недалеко, за маленьким перевалом, находился великолепный спуск, особенность которого заключалась в том, что оканчивался он пропастью, обрывом, уходившим вниз на сотни метров. Здесь почти никто не катался, только асы могли вовремя затормозить, и это считалось у них особым шиком.
        - Привет, - услышала она позади себя женский голос. - Сегодня великолепный день, не так ли?
        Обернувшись, Инна увидела Джессику. Красивую, уверенную в себе и светящуюся от радости.
        - Немного туманно, - проговорила Инна. - Но в целом день неплохой…
        - Вы правы, - поддержала ее Ланч. - Кстати, раз вы тоже увлекаетесь лыжами… Честно говоря, все эти дни ни мне, ни моему сыну никто не был нужен, мы вполне самодостаточны, но теперь… Извините, если я кажусь вам назойливой, но меня прямо-таки переполняет счастье, и мне требуется кто-то, с кем можно поделиться… Вы из «Sieben Berge»? А то там практически нет никого, кто знает английский, в основном богатые немцы, турки и японцы. А вы, похоже, не из Штатов, но прекрасно говорите по-английски…
        - Из Австралии, - ответила Инна. - Милдред Сноу, занимаюсь разведением страусов. Надоели солнце, жара и тупые страусы, вот и решила отдохнуть на лыжах в горах благословенной Швейцарии…
        - Наконец-то исполняется моя мечта, - произнесла Джессика. - Жить в свое удовольствие, ни от кого не зависеть, посвятить себя своему ребенку. Если вам неинтересно, я замолкну, но я так рада, что практически развелась! Мой муж Джон оказался таким мерзавцем, а ведь когда-то мы сходили друг по другу с ума… Но теперь все прошло…
        Круглое желтое солнце показалось в тумане над горами, стало чуть теплее, но туман продолжал сгущаться.
        - Кстати, - предложила Джессика, - Милдред, почему бы нам не пойти на Тропу смерти, это недалеко! Вам я не советую и мечтать о том, чтобы прокатиться по ней, вы австралийка, и вам потребуется сначала тренировка, но я просто обожаю скользить и замирать за несколько десятков метров от пропасти. Это так романтично, особенно, когда знаешь, что несчастья не произойдет и впереди еще столько интересного… Пойдемте, оттуда открывается великолепный обзор, можно увидеть и кое-какие знаменитые вершины…
        Инна, совершенно не проявляя инициативы, шла за ней. Похоже, Джессика сама рвется в расставленную ею сеть, и надо только немного подтолкнуть ее вперед, в прямом смысле. Инна слышала монолог абсолютно счастливой женщины. Ей стало немного страшно оттого, что именно она разрушит эту идиллию. И почему все так складывается…
        Вид с Тропы смерти был грандиозен: белые шапки гор, вздымающихся к голубому небу, посеребренному туманом, как на рождественских открытках. В самом низу трассы клубился туман, серый и отвратительный.
        - Подождите меня здесь, - крикнула Джессика, срываясь вниз, - я сейчас!
        - Осторожнее! - крикнула ей вслед Инна, удивляясь самой себе. Она должна желать этой женщине не удачи, а смерти. И тем не менее что-то внутри ее противилось этому. Может быть, ей пора взять тайм-аут или вообще выйти из игры?
        Джессика вернулась через десять минут, довольная и смеющаяся.
        - Милдред, внизу так страшно и одновременно захватывающе. Просто жуть берет, когда летишь, а потом внезапно сквозь туман видишь, что до пропасти осталось каких-то тридцать метров, одна секунда - и ты упадешь туда. Остановиться на самом краю, заглянуть в зияющую пасть гор - что может быть интереснее!
        - Джессика, - произнесла Инна. - Я думаю, вам необходимо знать. Дело в том, что Джон, ваш муж… Я даже не знаю, как это сказать, но вы должны выслушать меня…
        Инна решилась. Джессика вправе знать все. Она расскажет ей только о том, что супруг хочет убить ее. Она не имеет права мешать счастью Джессики и ее сына. Задание сорвется, но, в конце концов, можно имитировать смерть, несчастный случай, с большими деньгами в Швейцарии доступно все. Пусть они с Робертом, считаясь погибшими, исчезнут, бросят все, как Джессика и хочет.
        - Нет, нет, дорогая, - прервала ее актриса. - Прошу вас, поймите меня правильно. Я знаю, вы хотите мне добра, но я уже все решила. Верю, что ваш совет, как склеить наш брак, великолепен, но только уже неприменим. Все практически кончено, осталось поставить подпись - и мы свободны. Мы - это наконец-то не Джон и я, мы - это теперь Роберт и я, мой сын и я…
        С этими словами она заскользила вниз, стройная и ловкая, ее красный костюм и черная шапочка мелькали на фоне снега, четко выделяясь в тумане. Инна все взвесила. Да, у нее есть шанс спасти Джессику и ее сына, и она сделает это. Конечно, подставляться сама она не может, не может она и свидетельствовать против Джона, обвиняя его в попытке заказного убийства. Но спасти Джессику и Роберта в ее силах. Сняв со счетов деньги, та должна исчезнуть, чтобы муженек, разъяренный неудавшимся планом, не отомстил ей. Тогда и самой Инне придется досрочно уходить на пенсию, но их с Эриком накоплений даже при расточительном образе жизни хватит лет на триста. Она сделала свой выбор. И наконец-то Инна почувствовала какое-то облегчение: может, она не такая уж дрянь? Нет, убившая столько человек не может быть хорошим человеком, но она не сожалеет о прошлом. Просто этот путь она прошла для того, чтобы спасти Джессику и ее сына.
        Резкий крик, жалобный и протяжный, отдаваясь эхом в горах, донесся откуда-то снизу. Это была Джессика, Инна узнала ее голос. Она поняла все, судьба, поиграв в кошки-мышки, захлопнула дверцу мышеловки.
        Спускаясь вниз, Инна обнаружила следы лыж, которые обрывались у самой пропасти, уводя в чернеющую бездну. Произошло то, чего так жаждал Джон, - несчастный случай. Настоящий несчастный случай, который пресек все мечтания, порывы и надежды на счастье. Джессика была где-то внизу, среди вечных льдов и альпийских валунов, и теперь ей стало все равно.
        Инна уехала на следующий день, она скрыла, что была свидетельницей случившегося, не желая привлекать внимания к своей персоне и особенно - подложному паспорту. Тело подняли из глубокой расщелины, полиция настаивала на одной версии - несчастный случай, произошедший из-за пренебрежения техникой безопасности, тумана и рокового стечения обстоятельств. Искали человека, отпечатки чьих лыж также спускались вниз, но, решив, что какой-то турист, услышав крик, просто испугался и скрылся, не стали его разыскивать.
        В «Sieben Berge» срочно прибыл Джон, отец Роберта, которому не сообщили, что его мама умерла. Высокий шатен с широкими скулами и жестокими зелеными глазами, в дорогом пальто, сверкая «Ролексом», обнял сына, который не понимал, почему все такие напряженные, звал маму и отворачивался от отца, пытавшегося поцеловать его.
        - Робби, - сказал Джон. - Прости меня, но ты взрослый мальчик, ты должен знать, мама умерла, ее больше нет. Несчастный случай… Теперь мы одни…
        Ребенок не заплакал, он только внимательно смотрел в панорамное окно отеля, словно окаменев. Джон пытался выжать из себя рыдания, но у него это получалось плохо и наигранно.
        - Я ее люблю, - пробормотал наконец мальчик. - Очень. Когда она вернется?
        Отец крепче обнял его, утешая, и добавил, что им надо спешить, самолет вылетает через три часа.
        Инна запомнила взгляд Роберта - взрослый, непонимающий и какой-то обреченный. Она не верила, что Джон, любящий сына по-своему, сумеет заменить ему Джессику. Но ничем не могла помочь, она непричастна к смерти актрисы, это был несчастный случай.
        Миллион американских долларов, переведенный в Исландию, она сняла немедленно. Деньги за работу, которую она не выполняла.
        - Знаешь, чего я хочу больше всего на свете, - сказала как-то Инна Эрику.
        - Надеюсь, меня? - ответил тот, обнимая ее.
        - Ребенка, - проговорила она. - Ребенка от тебя. И я не хочу больше ждать. Мне давно пора стать матерью.
        Эрик ничего не ответил. Но Инна знала, что он хочет того же. Если сначала их профессия, профессия убийц, казалась ей романтичной, то после случая с Джессикой Ланч она поняла, что устала от постоянного напряжения. В душе ее была какая-то опустошенность.
        - Считается, что мы выполняем своего рода благородную работу, уничтожаем кому-то неугодных. Умирают не самые хорошие люди. Но это чушь, это обыкновенное убийство, не отличающееся от того, что происходит в каком-нибудь дешевом притоне или в тюрьме. Однако на этих смертях можно заработать много… Получается, что мы копим деньги, надеемся на то, что однажды сменим имя и станем простыми людьми, заведем детей. А долгожданный день все не наступает, и вскоре окажется, что уже поздно, это была лишь мечта, и все существование ограничивается только смертью…
        - Не надо пессимизма, - проговорил Эрик. - Я думаю, пришло время выходить из игры. В фирме будут недовольны, мы считаемся лучшими, но что поделаешь. Я занимаюсь киллерством уже пятнадцать лет, пора однажды сказать «стоп». Ты права, хочется уверенности, спокойствия и домашнего очага…
        Инна подумала, что она практически ничего не знает об Эрике. Только то, что он тоже из Союза, но почему он начал убивать, Эрик скрывает даже от нее. Она понимала, что за этим таится нечто страшное, какое-нибудь преступление. Она не хотела знать, что именно. Жить надо настоящим, точнее, будущим.
        - Ровно через год нас здесь не будет, - заявила Инна, когда они лежали вместе на ковре. - Австралия, страусы… разве это плохо? Или небольшой отель, куда туристы заглядывают не так уж часто, и мы можем любить друг друга в свое удовольствие. Наши дети… Два мальчика и девочка… Я хочу зачать одного из них прямо сейчас, не дожидаясь, когда все будет позади. Если мы не решимся, то избавление никогда не придет.
        - Надо подождать, дорогая, - Эрик ответил на ее поцелуй. - Совсем немного, я обещаю тебе. Еще парочка крупных дел, и мы испаряемся. Но я все же не откажусь от наслаждения….
        Его руки заскользили по ее телу, и, закрыв глаза, Инна представила, что они находятся далеко от Швеции. Всего год, который пролетит незаметно. Один год, и они станут абсолютно свободными…
        - Время возмездия… - прошептала она, изгибаясь под мускулистым телом Эрика.
        - Что ты сказала? - тихо спросил он, замирая на секунду.
        - Уже не помню, - ответила Инна. Она и сама не знала, почему произнесла именно это. Все плохое осталось позади, никакого возмездия не будет, по крайней мере в этой жизни. Она просто не допустит этого. У нее есть Эрик, будут дети. И деньги, заработанные на убийствах. Не для себя, а для детей, чтобы те жили лучше, чем довелось ей. У ее детей будет все, а главное, у них будут прекрасные любящие родители. И до счастья осталось совсем чуть-чуть…
        Одно из последних дел, о которых вел речь Эрик, оказалось сложным.
        - Нам придется работать вместе, - сказал он Инне, получив указания. - Первый раз за все время, но это будет даже интересно…
        - Почему именно так? - удивилась Инна. - До сих пор, насколько я понимаю, фирма избегала давать задания, в которых участвовало бы несколько человек.
        - Скорее всего, это связано со сложностью и значимостью данного дела. В случае удачной работы, а в этом я абсолютно уверен, мы получим три миллиона. Неплохо! Сорвать банк и закрыть лавочку - наша мечта…
        Инна согласилась с ним, однако, когда ознакомилась со всеми условиями, ей стало не по себе. До сих пор их деятельность была направлена против тех, кто живет в странах с не самым демократическим режимом, а если и приходилось убивать кого-то из Европы или Америки, то эти личности были не без греха. Теперь же предстояло вступить в конфронтацию с целой армией полиции и специальных агентов, так как их жертвой должен стать Билл Стентон.
        Стентон, мелкий мафиози, попался на какой-то ерунде, однако ФБР убедило его, что они сумеют найти доказательства, которые заставят Билла провести остаток жизни в тюремной камере, и это в лучшем случае.
        Оказалось, ФБР прекрасно известно, что он не только промышляет распространением наркотиков среди школьников и растлением малолетних, но причастен к серии зверских убийств, вымогательству, шантажу, похищениям, торговле оружием, наркотиками, краденым и атомными секретами, к подделке денег, детской порноиндустрии, трансплатации органов от живых доноров и даже рабству - Стентон с дружками, заманивая ложными объявлениями о выгодной работе в США людей из развивающихся стран, в основном из Восточной Европы и Малайзии, просто отправляли их в Колумбию или Мексику, где те трудились на плантациях марихуаны…
        Билли Стентон, взвесив все улики, проклял тот день, когда решил войти в организацию Ортеги Штольца по кличке Торквемада. Но представители ФБР заверили Стентона, что с него снимут все обвинения и он даже получит крупное вознаграждение, ему полностью изменят внешность, и он сменит место жительства, и все в том случае, если Билл согласится свидетельствовать против своего босса, Торквемады. Именно он был нужен прокуратуре США, а также следственным органам еще пары десятков стран. Но против богатого пуэрториканца, живущего с трехлетнего возраста во Флориде, не было выдвинуто ни единого обвинения, те, кто соглашались свидетельствовать против него, умирали, так и не выступив на суде.
        Торквемада считался одним из самых богатых мафиози в мире, только костюмов у него было около шести тысяч, а замков и вилл, разбросанных по всему свету, не менее дюжины. Уже пятнадцать лет его пытались подловить на чем-нибудь, хотя бы, как Аль Капоне, на махинациях с налогами, но он, официально декларируя ежегодный доход в сто тысяч, ничего не боялся и мог купить практически любого.
        Но теперь над Торквемадой нависла настоящая угроза - Стентон знал о его причастности к убийству Джерри Ли, молодого мафиози, который пытался работать на полицию. И Стентон не только мог под присягой подтвердить, что Торквемада сам в ярости сначала пытал парня, а потом сам же удушил, у него была запись, сделанная миниатюрной видеокамерой, которая в подробностях, очень четко запечатлела все это. В том случае, если суд присяжных признает Торквемаду виновным, а при таких уликах и ангажированном общественном мнении это не вызывало сомнений, ему грозила газовая камера. Говорили, что один из директоров тюрьмы уже велел готовить ее для Торквемады.
        Задача была проста - требовалось устранить Стентона до того, как он выступит в суде и даст показания, и выкрасть у него пленку. Сам Стентон демонстрировал ее заместителю государственного прокурора только один раз, чтобы тот поверил ему, а потом скрыл от всех в каком-то тайнике, известном лишь ему. Убить Билли Стентона казалось нереальным, это было бы осознанным самоубийством. После двух покушений - в результате одного Стентон был ранен в ногу и погибли шесть полицейских и агент ФБР - его охрана стала беспрецедентной, и для того, чтобы устранить Стентона, требовалась особая изобретательность и безрассудство.
        Но и назначенная Торквемадой награда за Стентона повышалась с каждым днем. В тот вторник, когда «Конкорд» перенес Инну и Эрика за океан, за его голову и видеокассету с компрометирующей сценой предлагали четыре миллиона.
        - Торквемада нервничает, - сказал Эрик Инне в аэропорту Вашингтона. - В таком случае выгодно потянуть время, чтобы ставки немного подросли.
        - Разумно, - ответила она. - Но процесс начинается через три дня, вряд ли мы сумеем кардинально увеличить гонорар.
        Суд на Торквемадой, которого выпустили под колоссальный залог в пять миллионов долларов, должен был происходить в Трентоне, столице штата Нью-Джерси. Провинциальный город впервые переживал такой наплыв журналистов и телевизионщиков, места в зале суда продавались по баснословным ценам, существовал тотализатор на исход процесса, и уже делались ставки семь к одному за то, что Торквемада, несмотря на все свои старания убрать свидетеля, будет осужден и окончит свой земной путь в камере, заполненной цианидом.
        Место содержания Стентона менялось каждые два дня, и узнать, где он находится в данный момент, могли только несколько человек, среди них генеральный прокурор США, его заместитель и президент.
        - Завтра Билли Стентон перебирается из Портленда в Сан-Франциско, - сообщил Эрик вечером.
        - Откуда такая точность? - изумилась Инна. - Ведь место его дислокации охраняется на порядок выше, чем секрет водородной бомбы.
        - Думаю, что деньги Торквемады пробивают все стены, и кто-то из тех, кто имеет доступ к секретам прокуратуры, польстился на щедрый гонорар. В Сан-Франциско Стентон проведет два последних дня, и в пятницу вечером его должны специальным рейсом перевезти в Трентон на процесс. Показания он будет давать в первый же день, поэтому остается всего три дня для того, чтобы ликвидировать опасного свидетеля.
        - И его компромат, - добавила Инна.
        - Точно так. Его круглосуточно охраняют двенадцать пехотинцев, пятеро полицейских и два агента ФБР. Доступ в комнату, где содержится Билли, имеет только специальный агент ФБР. Схема его размещения одинакова - они снимают дом на окраине города, не относящийся к имуществу организации или прокуратуры, чтобы было невозможно вычислить местоположение, взломав компьютер. Никаких встреч с родственниками, все контролируется в радиусе нескольких километров, у пехотинцев есть особый приказ с самого верха открывать огонь на поражение даже при неявных случаях опасности. Видимо, кто-то очень хочет довести это дело до победного конца. Но они не учли одного…
        - И чего же именно? - тон Инны был вкрадчив.
        - Того, дорогая, что будем действовать мы. Все - от генпрокурора до обыкновенного пехотинца - уверены в том, что их защита неуязвима, они считают, что дело у них в кармане. Тем более что они достаточно успешно отразили все покушения, особенно второе, в котором было задействовано два военных вертолета и даже базука. Но действовать надо тоньше, удар нужно наносить в спину, а не в грудь…
        Тайный информатор поставил очередные сведения. Самолет со Стентоном, якобы перевозящий радиоактивные отходы, производит получасовую посадку в городе Спрингфилд, штат Иллинойс.
        - Видимо, для того, чтобы Стентон мог изъять там из тайника кассету, - сказал Эрик. - Официально это называется дозаправкой, чтобы даже посвященные не знали истинных мотивов остановки. Однако почему-то один из филиалов местного банка именно в этот день закрывается на срочные работы по установке новой охранной системы. Согласно документам, полученным от надежных источников, проведение сигнализации планируется на следующий месяц. К чему такая спешка? Ответ один - банк закрыт и огорожен якобы из-за ведущихся подземных работ для того, чтобы Стентон мог беспрепятственно получить там свою кассету. Эта таинственность и ненужная конспирация не защищают его, а выдают, все было бы гораздо незаметнее, если бы делалось без шума и вполне обыденно. В пользу того, что в Спрингфилде спрятана пленка, говорит и тот факт, что там живет бывшая любовница Стентона, и он часто бывал в этом городе, поэтому вполне мог положить кассету в сейф местного банка…
        - И какие твои предложения? - спросила Инна.
        - Кажется, я кое-что придумал… Но для этого потребуется немного выпотрошить секретную базу данных ФБР…
        На следующий день на окраине Сан-Франциско, около дома-крепости, построенного в середине тридцатых каким-то безумным миллионером, любителем романтических замков и Греты Гарбо, остановился «Форд». Человек в темном костюме и очках, чей вид свидетельствовал о том, что это агент ФБР, подошел к высокому забору, улыбнулся в камеры, установленные по всему периметру, и потянулся к кнопке звонка. Однако раньше, чем его палец коснулся ее, неизвестно откуда появившиеся крепкие ребята с автоматами уложили незваного гостя, затем ворота раскрылись, и его впихнули в тенистый сад, превращенный в настоящий военный штаб.
        К нему подошел молодой человек с гладко зачесанными назад волосами и сказал:
        - Документы.
        Человек в темном костюме, не смущаясь нерадушным приемом, продолжая жевать жвачку, выдернул руку, заведенную назад, вынул из кармана документы и протянул их гладко зачесанному. Тот долго вглядывался в них, не сказав ни слова, удалился, вернулся через четверть часа и бросил пехотинцам:
        - Все в порядке, отпустите его…
        Затем он протянул ему руку и сказал:
        - Агент Рейнольдс, приношу извинения за доставленные неудобства, но сами понимаете… Я агент Рино.
        - Очень рад, - ответил Эрик, ибо это именно он был агентом Томасом Ф. Рейнольдсом. - Я не в обиде, ведь понимаю, что за пташку мы охраняем.
        - В ФБР и генпрокуратуре полностью подтвердили ваши полномочия, документы подлинные, вы существуете на самом деле, - продолжил Рино.
        - Еще бы, - усмехнулся Эрик, выдувая пузырь. - И ваши пехотинцы напомнили мне об этом, намяв бока…
        - Но чем мы обязаны? Нам не поступало никаких предупреждений о том, что ожидается усиление охраны. В ФБР сказали, что вы хотите…
        - Не я, а обвинение, заместитель генпрокурора желает, чтобы я еще раз выяснил у Стентона все детали относительно продажи Торквемадой плутония Ираку. Это вопрос национальной безопасности, и его решение должно последовать безотлагательно. Скажу по секрету, что вскоре Саддаму предстоит небольшая встряска в пустыне, решение почти принято, военную операцию тормозят только русские. И надо выяснить, обладает ли Хусейн необходимым количеством оружейного плутония для изготовления ядерного оружия.
        - Проходите, агент Рейнольдс, - сказал Рино, пропуская его вперед, к крепости, в которой и находился Стентон.
        Эрик мысленно поблагодарил Инну, ведь это она смогла найти частоту, на которой работали сотовые телефоны ФБР, и вместо того, чтобы говорить со своим шефом в Вашингтоне, Рино вел переговоры с Инной, а голос, пропущенный через компьютер, полностью соответствовал голосу его начальника. Кроме того, фальшивые документы, выглядевшие подлинными, и реальная легенда, которая была отыскана в досье ФБР, также сыграли свою роль. Эрик был уверен, что все пройдет гладко. Главное - это убить Стентона и выбраться живым. Ему было известно, что комната Стентона не оборудована видеокамерами по просьбе самого свидетеля. Остальное - дело техники…
        Дом-крепость был неприступен, в случае необходимости он мог продержаться до прибытия подмоги несколько часов, даже при прямом обстреле.
        - Мистер Стентон, - сказал, входя в комнату, около которой постоянно дежурило двое пехотинцев, Рино. - С вами желает переговорить специальный агент Рейнольдс. Проходите, агент, - обратился он уже к Эрику.
        Комната, где обитал Стентон, была завалена комиксами, порнографическими журналами и бутылками пива. Сам Билли, рано обрюзгший и лысеющий, валялся на диване и смотрел какой-то боевик.
        - Это кто еще такой? - недовольно скривил он физиономию. - Я думал, что рассказал абсолютно все заместителю генпрокурора. Не мешайте отдыхать, меня и так каждую минуту могут убить, и все по милости родного правительства, которое не в силах защитить своих свидетелей.
        - Прошу вас оставить нас наедине, агент Рино, - проговорил Эрик. - Дело строго конфиденциальное, вы понимаете…
        Тот удалился.
        - Валяйте, что вы хотите знать? - спросил Стентон, прибавляя громкость. Теперь выстрелы и взрывы, заполнившие комнату, глушили любой подозрительный звук.
        - Я прибыл по заданию, Стентон, - сказал Эрик.
        - Мистер Уильям Стентон, - поправил его тот и рыгнул. - Черт возьми, опять пиво взяли дешевое, вот гады, буду жаловаться генпрокурору!
        Эрик нащупал в кармане тонкую проволоку. Скорее всего, он придушит этого мерзавца, а труп сунет под душ. У него будет полчаса, чтобы убраться, пока не заподозрят неладное и не найдут в ванной тело свидетеля.
        - Я думаю, что вас это может заинтересовать, мистер Стентон, - проговорил он, подходя ближе.
        Билли не отрываясь смотрел, как главный герой боевика, отправив на тот свет десятка два негодяев, занимается любовью с полногрудой блондинистой красоткой.
        - Во дают, - рассмеялся Стентон. - Как он ее! Что-то я давно не имел девочек, закажу-ка я какую-нибудь филиппиночку…
        Он обернулся к Эрику, который, вынув проволоку, стоял рядом. Глаза Стентона округлились от ужаса, он раскрыл рот, но Эрик профессионально накинул ему на жирную шею удавку и…
        Его спину пронзило восемь выстрелов. Агент Рино, ворвавшись в комнату, выпустил в Эрика весь заряд своего табельного оружия.
        Эрик, качнувшись, упал прямо на задыхающегося, но от этого не менее голосистого Стентона. Кровь заливала ковер и постель. Рино подошел к Эрику, схватил его за волосы и посмотрел в глаза.
        - Он кончен. Сдох. Думал, так легко обмануть меня, Майкла Рино… Надо бы знать, что в операциях такого уровня ничто не происходит экспромтом и что агента Томаса Рейнольдса я знаю лично, работал с ним в Вегасе. А он, ублюдок, хотел убрать Стентона.
        - Меня, меня, - трясся тот, окровавленный, с бороздой на шее, сидя на диване. - Как вы посмели рисковать моей жизнью! Если вы знали, что это наемный убийца, то почему позволили ему пройти сюда! Он запросто мог убить меня, еще секунда…
        - Никто от того, что твой хребет был бы сломан, особо не опечалился, разве только генпрокурор… Запомни, Билли, - Рино склонился к нему, - я никогда не ошибаюсь, я всегда прихожу первым к финишу. Учти, если мне доверили защищать такую падаль, как ты, то можешь быть уверен в безопасности своей жирной задницы. Надо бы установить личность этого киллера, лже-Рейнольдса.
        Рино пнул ногой тело Эрика.
        - Со мной лучше не состязаться, парень, потому что проиграешь…
        Инна поняла, что Эрик убит, когда время, которое он отпустил ей на то, чтобы ждать его в мотеле, подошло к концу. Его план с самого начала был рискованным, но ведь он мог бы выгореть. Однако этого не произошло.
        Она ждала его до последнего, на два часа больше условленного, и только когда увидела, что к мотелю подъехало несколько машин, не полицейских, а черных, таких, в которых разъезжают ребята из ФБР, она, оставив аппаратуру и вещи, по которым установить, кто она, было невозможно, исчезла. Она прошла мимо двух мужчин в темных костюмах, один из них, молодой, с зачесанными назад прямыми волосами, улыбался, подходя к ее двери. Инну не остановили, так как она была в форме обыкновенной уборщицы, с ведром и шваброй.
        Значит, Эрик мертв. Именно мертв, так как живыми наемных убийц они не оставляют. Теперь весь вопрос в том, что произошло со Стентоном, успел Эрик устранить его или нет.
        Вечерний выпуск новостей дал ей ответ на этот вопрос.

«Сегодня днем, - вещала лучезарная ведущая, - было совершено покушение на Билла Стентона, главного свидетеля на процессе против Ортеги Штольца, Торквемады. Однако своевременные действия агента ФБР Майкла Рино предотвратили убийство свидетеля. Когда наемный убийца, проникший в дом, где содержался Стентон, под видом посланника от генпрокурора, пытался убить Билли, он был застрелен. Представители обвинения заявили, что неудавшаяся попытка устранить главного свидетеля не остановит ход процесса, судебное разбирательство не будет отложено и начнется в эту субботу в Трентоне, штат Нью-Джерси…»
        По фотографии самоуверенного красавчика в форме фэбээровца Инна узнала того агента, который с улыбкой подходил к ее номеру в мотеле. Значит, именно он виновен в смерти Эрика. Ну что же, это для нее настоящий удар, так как все планы, мечты о совместной счастливой жизни и, главное, мысли о детях от Эрика стали просто фантазиями. Теперь этому не бывать. Но не бывать и процессу против Торквемады. Она презирает этого наркоторговца, но у нее есть задание - устранить Стентона. И она доведет дело до конца, хотя ФБР известно о том, что у Эрика есть помощник. Они не знают, что он - женщина, и это несколько облегчает ее задачу. Она убьет Стентона и достанет кассету. Он сам приведет ее к ней.
        На следующий день она уже была в Спрингфилде, месте промежуточной посадки, опережая самолет с Билли на день. Конфиденциальный источник поставлял ей новую информацию, в том числе и о том, какие покупки были сделаны Стентоном перед вылетом из Сан-Франциско. Пицца, две шлюхи, десяток новых трусов, лезвия для бритья, три костюма по три тысячи долларов каждый - все за счет налогоплательщиков США. По прибытии в Спрингфилд его ожидал кортеж машин, а также бутылка отличного шампанского, букет цветов и пачка презервативов.
        - Похоже, Билли, ты собрался не только в банк, - протянула Инна.
        В тот час, когда специальный самолет по перевозке радиоактивных отходов приземлился на выделенную только для него дальнюю полосу в Спрингфилде, там его ожидала толпа «зеленых», не допущенных к аэропорту ближе, чем на полкилометра. Они устроили митинг, протестуя против перевозки подобных веществ на самолетах. Инна, смешавшись со сторонниками радикальной экологии, затерялась в толпе хиппи, бородатых активистов и длинноволосых активисток.
        - Что будет, если этот самолет потерпит катастрофу? - вещал какой-то жилистый тип в костюме индейца. - Тогда территория нашей страны окажется вторым Чернобылем…
        Инна подумала, что ФБР сделало гениальный ход - оно привлекло к этому рейсу внимание, хотя вроде бы этого делать не стоило. Но теперь объяснимы и меры предосторожности, и такая таинственность, и кортеж автомобилей, покидающий в спешке аэропорт…
        - Мэм, вам туда нельзя, - остановил ее крепкий полицейский, когда она, с патлатыми рыжими волосами, закрывающими лицо, в черной майке и истертых джинсах пыталась проникнуть за ограждение.
        - «Нет» атомной станции в Род-Айленде! - закричала она. - «Нет» строительству химического завода на Аляске!
        Ее лозунги подхватили и другие, начались небольшие волнения, и Инне удалось увидеть, что самолет со Стентоном совершил посадку, причем на полтора часа раньше, чем по официальному секретному расписанию. Вероятно, так пытались сбить с толку тех, кто готовил еще одно покушение.
        - Все будет в полном порядке, - заверял Стентона срочно прибывший представитель генпрокурора в салоне самолета. - Мы идем навстречу вашим желаниям, мистер Стентон, хотя не обязаны этого делать…
        - Так уж и не обязаны, - ответил тот, поправляя шелковый галстук. - Тогда ваш процесс псу под хвост, без меня там хоть Тина Тернер ляжками сверкай - Торквемаду не осудят. Итак, где мои заказы…
        Получив желаемое, он остался недоволен:
        - Шампанское поганенькое, да и резинки я просил особые, с ароматом мяты, мне такие нравятся… Ладно, что с вас взять…
        - Напоминаю, у вас два часа, - сказал представитель прокуратуры. - Главное - это видеокассета. Банк по вашей просьбе оцеплен, вы можете свободно получить ее…
        Стентон хитро улыбнулся, глядя на него, и потом подмигнул Рино.
        - Где мой лимузин? Надеюсь, мистер прокурор, вы уже подобрали мне подходящий имидж, после того как я дам показания против Штольца? Кстати, пластический хирург должен быть классным, я хочу еще немного исправить себе фигуру, жир откачать.
        - Пива меньше хлещи, - оборвал его Рино. - Поехали, Стентон.
        - Мистер Стентон, - с нажимом сказал тот, еще раз поправляя галстук. - Не терплю фамильярностей, агент Рино, не забывайте, что вы тут ради меня, ради того, чтобы обеспечить мне охрану. Так и делайте свое дело. Сейчас командую я. Итак, в банк!
        Тот, кто заинтересовался бы последующим маршрутом кортежа, который незамеченным покинул аэропорт, мог бы увидеть, что машины устремились к одному из отделений местного банка, где в тот день происходила замена охранной системы и все служащие были заменены на представителей полиции и ФБР. Но на одном из поворотов невзрачная машина с тонированными стеклами оторвалась от кортежа и, развернувшись, поехала в противоположную сторону.
        - Эй, агент Рино, вот мой план! - хохотал Стентон. Только он и Майкл Рино находились в этом автомобиле, направлявшемся к дому подружки Билли Надин Джонсон. - Эти олухи типа того, которого вы укокошили вчера, будут ждать меня в банке. А я там отродясь не бывал! Теперь безо всякой спешки мы поедем к Надин, я трахну ее пару раз, а вы посидите в гостиной, пока мы будем возиться в спальне. Потом я достану из одного тайника в ее домике кассету, и мы спокойно поедем обратно в аэропорт. Пусть там банк хоть напалмом поливают - мне все равно. Ну какой я умный, скажите! Вот почему я люблю смотреть триллеры!
        - Ладно, умник, говори, куда рулить, - перебил его Рино. - То, что ты с мозгами, я понял давно. Поэтому ты, вместо того, чтобы мотать десять пожизненных сроков, выйдешь сухим из воды, сорвешь приличный куш и получишь новую, незапятнанную биографию. У тебя еще и на черный день отложено…
        - Не без этого, - согласился Стентон. - Есть немного. Но это не тебе знать, Микки. Ты всю жизнь будешь ишачить в ФБР, охраняя подобных мне мерзавцев, а потом выйдешь на пенсию и станешь возиться с внуками, выращивать цветную капусту и лечить простату. А передо мной весь мир, Микки. Теперь за светофором налево, туда, к антикварной лавке.
        Тридцатью минутами раньше Инна подошла к дому подружки Стентона, Надин Джонсон. Он точно будет у нее, иначе зачем ему шампанское, цветы и - главное - презервативы. Скорее всего, он разыграл эту комедию с банком, перекрытой улицей, усиленной охраной. На самом деле кассета у этой бабы, и остается дождаться Билла и просто взять из его рук улику.
        Она подошла к двери и позвонила. Через несколько секунд дверь открылась, на пороге стояла молодая привлекательная блондинка с пухлыми губами, в вызывающе прозрачном сиреневом халате.
        - Мисс Джонсон? - прогнусавила Инна. - Я из муниципалитета. Вы должны ознакомиться с новыми тарифами за оплату канализации.
        - Проходите, - сказала та, раскрывая дверь. - Только быстрее, у меня мало времени… Боже мой, и зачем я только голосовала за демократов? Сплошное подорожание жизни!
        Инна наблюдала за тем, как к дому Надин подъехала темная машина, находясь у черного входа. Она проникла в дом под видом представителя муниципалитета для того, чтобы открыть дверь кухни.
        Для этого требовалось лишь попросить стакан сока и пройти вслед за Надин на кухню. Только так, не привлекая внимания, она может войти в дом. Инна заметила, что со Стентоном был тот самый Рино, длинноволосый агент ФБР, застреливший Эрика. Она прищурилась. Значит, вместо одного в этом особняке будут убиты двое.
        Через три четверти часа, выждав, пока все успокоится, она приоткрыла дверь на кухню. Было тихо. Она проскользнула к лестнице, ведущей на второй этаж. Рино сидел в гостиной, рассматривал какие-то журналы. Ну что же, времени у нее должно хватить. Инна бесшумно поднялась наверх, остановилась около комнаты, из которой слышались весьма специфические звуки.
        - Билли, ах… Билли, не так быстро, прошу тебя. Ах… Ты щекочешь мне живот, ах…
        Стентон был там, занимаясь тем, ради чего он и тратил деньги законопослушных американцев, - любовью с Надин. Пришлось ждать еще полчаса, и только после этого удовлетворенный Билли вышел из спальни.
        - Это было классно, крошка, - сказал он, смачно целуя Надин. - А теперь возьму то, что сделает нас богатыми и независимыми. То, ради чего генпрокурор США готов поцеловать меня в зад!
        Билли Стентон прошел в соседнюю комнату, пробыл там несколько минут, а потом появился, держа в руке небольшую кассету, на обложке которой значилось, что это -
«Молчание ягнят».
        - Ловко я додумался спрятать ее среди твоих кассет, киска. Никто бы не обнаружил, пришлось бы просматривать всю твою коллекцию из двухсот фильмов. Это «Молчание» дорого обойдется Торквемаде, от него он так будет вопить в газовой камере, что барабанные перепонки…
        Что именно случится с ними - он не договорил. Глухой хлопок - и Стентон ничком повалился на ковер, в ноги своей подружке. Надин, глядя на него, сначала что-то прохрипела, прижав наманикюренные ладони к горлу, а потом, всхлипнув, бросилась в спальню, громко вопя и баррикадируя дверь чем-то массивным.
        Инна взяла из теплой руки мертвеца кассету и положила ее в карман джинсов.
        - Стоять, крошка, - раздался позади нее голос. Она знала, что это Майкл Рино, Инна ждала его.
        Медленно обернувшись, она увидела Рино с пистолетом, он держал ее на прицеле, облизывая губы.
        - Я не знал, что у того ублюдка, в которого я всадил всю обойму, такая красивая помощница. Медленно клади пистолет на пол, кассету кинь мне.
        Инна подчинилась под завывания Надин. Рино подошел к двери, сказал:
        - Мисс Джонсон, это я, агент Рино. Вы в безопасности, откройте.
        Надин, оттащив ночной столик, появилась на пороге в крови, слезах, растрепанная, сжимая в руке подсвечник.
        - Все в порядке, - повторил Рино, выпуская ей в лицо три пули. Мертвая любовница Стентона упала на того, кого она ублажала всего несколько минут назад.
        - Ну что же, крошка, - сказал Рино, оборачиваясь к Инне. - Такова жизнь. Я убью и тебя, а потом получу все те деньги, которые Торквемада обещал за кассету и смерть Стентона. Какая разница, кто его убил, главное, что я отдам ему кассету. Пять миллионов долларов могут изменить моральные принципы даже специального агента ФБР Майкла Рино.
        Он пристально смотрел на нее, не переставая облизывать губы.
        - Раздевайся, - произнес он вдруг. - Давай, шевелись. Перед тем, как я всажу тебе пулю между глаз, я изнасилую тебя. Всегда хотел такую женщину - сексапильную, красивую и опасную. Быстрее, я сказал.
        Пистолет поблескивал в его руке, он неотрывно следил за тем, как Инна скидывает с себя майку, джинсы.
        - Снимай абсолютно все, я хочу тебя здесь же, около трупов, на кровавом ковре…
        Тяжело дыша, Рино подошел к ней. Инна стояла перед ним обнаженная, вызывающе глядя ему в лицо. Он кинул ее на пол, расставив ноги, встал над ней, отшвырнул пистолет в дальний угол.
        - Я сильнее, и до него тебе не добраться.
        Потом он сбросил брюки и рубашку и бросился на Инну. Она чувствовала его потное и возбужденное тело, прерывистое дыхание, его пальцы скользили по ее животу…
        Удар в пах отшвырнул Рино, он, застонав, упал на колени. Еще один удар в подбородок повалил его.
        - Это тебе за Эрика, Микки, - прошептала Инна. Она ударила его в грудь. Лучший агент ФБР Майкл Рино, задыхаясь, кашлял, что-то бормоча.
        Она подняла с пола кассету, неторопливо подошла к лестнице и взяла его же пистолет. Рино, немного придя в себя, стоял на одном колене, прикрываясь рукой, а другую ладонь прижимая к своему члену.
        - Не надо, крошка, - заговорил он. Кровь капала у него из носа на пол. - Подумай, зачем тебе неприятности, за убийство агента ФБР тебя наверняка застрелят мои друзья, убежать ты не сможешь. Думай, крошка, я согласен на пятьдесят процентов, о’кей, о’кей, сорок, эй, не надо, всего один миллион долларов мне и все остальное - тебе, двадцать процентов, ну не надо, прошу тебя, я не хочу умирать. Не хочу!
        Майкл Рино уже кричал. Однако как только он сгруппировался, чтобы прыгнуть к пистолету Инны, валявшемуся в нескольких метрах от него, та спустила курок. Три выстрела прогремели в пустующем доме, Рино упал на спину.
        - Микки, мой мальчик, - проговорила Инна, одеваясь. - Я намеренно не сразу убила тебя. Одна пуля угодила тебе в печень, другая задела легкое, а третья, видимо, засела где-то в кишечнике, разворотив его. Шансов на спасение у тебя нет. Никто не знает, что вы тут, это ваша с Билли Стентоном импровизация. Тебе осталось жить двадцать-тридцать минут. Ты будешь в полном сознании, это я гарантирую. И эти последние минуты будут самыми ужасными в твоей столь нелепо оборвавшейся жизни. Подумай-ка о том, что ты сделал много глупостей, и главная из них - убийство Эрика. Прощай, Микки…
        - Не уходи, - хрипел тот, не в силах пошевелиться. - Прошу, застрели меня, я не могу терпеть этой адской боли, бо-о-о-о… Застрели…
        - Нет, Микки, - ответила Инна, уходя. - Я не хочу убивать агента ФБР, ведь это чревато большими неприятностями, ты сам сказал. Чао, мой мальчик!
        Через день мировой сенсацией стало убийство Билли Стентона, его подружки и специального агента ФБР Майкла Рино. Инна в Рио-де-Жанейро обменяла кассету, получив за нее ключ от камеры хранения на вокзале, в которой нашла вместительный кейс из крокодиловой кожи, наполненный стодолларовыми купюрами. Пятьдесят тысяч штук, пять миллионов.
        А во вторник следующей недели Ортегу Штольца, он же Торквемада, отпустили на свободу, дело против него за отсутствием состава преступления было прекращено, и он закатил банкет на тысячу персон в одном из своих калифорнийских поместий.
        После убийства Стентона, которое принесло ей пять миллионов долларов, Инна решила изменить свою жизнь. Для этого требовалось получить своего рода благословение от фирмы, от тех, кто стоял на самом верху. А они были весьма довольны Инной, тем, как она выполняет заказы. Она достигла того, к чему стремилась. Стала самой лучшей. Самой лучшей женщиной-убийцей во всем мире. Но запоздалое признание, шквал дорогих заказов, которые обрушились на нее после того, как по профессиональным кругам разошелся слух, что это именно она обвела вокруг пальца ФБР, уже не доставляло ей удовлетворения и радости.
        Все рухнуло в один миг вместе с гибелью Эрика, и теперь она не хотела иметь ничего общего со смертью. С нее хватит. Сначала Инна думала, что одиночество и нечто, похожее на голос совести, просто задавит ее, но этого не произошло. Жить можно и без Эрика, только не жить, поправляла она себя, а существовать. Ребенок…
        Ей под тридцать, она богата, может выбрать любую страну для проживания, стать практически любой личностью. Но зачем ей это теперь?
        Будучи индивидуалисткой, Инна все же поняла, что однажды наступает момент, когда осознаешь, что нужен кто-то, кого ты мог бы любить, отдать ему часть своего тепла. Хотя ей ли говорить об этом, ей, лишившей жизни стольких людей, ей, которую шеф ФБР в кулуарах, защищая честь организации, поклялся разыскать и пристрелить.
        Поэтому-то она и сказала «нет». С нее хватит. Оказывается, когда слишком рано достигаешь вершины того, к чему стремишься целую жизнь, и становишься образцом для подражания, то это тешит самолюбие лишь на первых порах. Потом утомляет.
        Инна проявила недюжинную смелость и настойчивость и в результате добилась своего. Шефы организации были раздражены ее упорством и тем, что она не хочет приносить им прибыль. Для того, чтобы покинуть ряды киллеров, ей пришлось заняться подготовкой целой команды молодых людей на маленьком островке в Индийском океане, это длилось около года, и все надеялись, что она в конце концов изменит свое решение. Но Инна не изменила его.
        Получив новое имя, став гражданкой Австралии Энджелой Харрисон, она перебралась в небольшой городок, затерянный где-то на бескрайних пустынных просторах Квинсленда, на северо-востоке материка. Она купила большое поместье и занялась тем, чем давно хотела заняться, - разведением страусов.
        Небольшая сеть дешевых мотелей по всей стране позволила ей легализовать капиталы, хотя большая их часть оставалась на тайных счетах в Швейцарии. После смерти Эрика она была вольна распоряжаться их имуществом, а завещание, которое он составил втайне от Инны, делало ее наследницей его денег. Она была не просто состоятельной женщиной, не просто богатой, она была очень богатой.
        Маленькие шедевры постимпрессионизма и кубизма - их коллекция, а также недвижимость, акции и финансовые активы, которыми на редкость разумно распоряжались профессиональные менеджеры, составляли весьма значительную сумму.
        - Мадам Станицек-Эриксен, - сказал ей поверенный в Лозанне. - Общая стоимость всего, чем вы владеете, равна приблизительно тридцати миллионам долларов, и это без учета реальной стоимости произведений искусства, за которые на аукционе можно получить иногда в два-три раза больше той суммы, какую вы уплатили за них. Если вы решите продавать Эдварда Мунка, то я к вашим услугам, коллекционеры с радостью выложат за него…
        - Благодарю, господин Штраузе, - оборвала его Инна. - Если мне потребуется, непременно воспользуюсь вашими услугами. Но пока я переселяюсь в Австралию. Я вполне довольна вашей работой, думаю, что есть смысл продолжить наше сотрудничество. Вы говорите, что сейчас стоит заняться акциями нефтяных концернов…
        - О да, - ответил господин Штраузе, склоняя свою лысоватую голову. - Я обладаю конфиденциальной информацией, что скоро грядет небольшая победоносная война в Персидском заливе, а после того, что там произойдет, цены на нефть взлетят вверх. У вас ведь найдутся свободные два-три миллиона, вы могли бы прекрасно заработать на этом…
        - Распоряжайтесь ими по своему усмотрению, - проговорила Инна. - Мы ведь прекрасно знаем, господин Штраузе, что все строится на доверии, а злоупотребление им зачастую кончается трагически… Но я верю вам. Действуйте!
        После полугода тихой и пресной жизни в Австралии Инна поняла, что от себя убежать нельзя. Смена снежной Швеции на пустыни Квинсленда не помогла ей, ее боль, загнанная глубоко внутрь, не утихала.
        Как-то ей пришла мысль, что хорошо бы навестить родину, где она не была уже почти десятилетие. Оттуда Инна уехала с Эриком, молодой девчонкой, у которой руки были по локоть в крови, а теперь вернется импозантной и богатой дамой, Энджелой Харрисон.
        Она следила за международными событиями и знала о недавнем падении Берлинской стены, потеплении связей с Западом.
        В Москве Инна долго не задержалась, ей показалось, что город превратился в большой базар, хотя вся эта кухня знакома ей с того времени, когда она была любовницей Виталия… Как же его фамилия, из того театра…
        Изменилось очень многое. Инна Блажко исчезла, она давно умерла, теперь была Энджела Харрисон. И это позволяло ей практически все, открывало любые двери. В СССР еще совсем недавно каждый гражданин славился своими твердыми моральными принципами строителя коммунизма, а ныне тот же гражданин ради долларов был готов чуть ли не на измену родине и продажу госсекретов.
        Чувствуя ностальгию, Инна решила съездить в родной город. У нее остался только младший брат Алексей, которому в этом году исполнялось двадцать восемь. Возможно, у него есть дети. Наверняка есть. Инна не могла открыться перед ними, она погибла в ночь на десятое ноября 1982 года в авиакатастрофе. Ее не существует. Да и кто мог узнать Инну в уверенной, элегантно одетой женщине, ведь она перенесла три пластические операции.
        Город был практически таким же, каким она оставила его, - грязным, суетливым, вороватым и жестоким. Бумажка в двадцать долларов сделала орущую и трясущую клочковатыми сиреневыми волосами даму в ЖЭКе лебезящей и смирной, как овечка.
        - Да, да, мадам, - говорила она Инне, выгнав предварительно всех из своего кабинета. - Вы хотите узнать насчет одного человека? Вообще-то мы справок не даем, но как я могу отказать вам. Это у вас от Диора?
        - Нет, от Кензо, - ответила Инна. На своей ферме в Австралии она не имела возможности одеваться от кутюр, а теперь, в ее родном городе, в родной стране, это стало своего рода визитной карточкой, точнее, магнитной карточкой, которая вскрывала абсолютно все замки.
        - Так, так, вы говорите, Блажко Алексей Павлович. А адреса старого вы не припомните?
        Инна сообщила ей адрес, дама зашелестела бумагами, проворно прыгая по пыльным стульям и снимая со шкафов серые папки.
        - Куда претесь, бараны! Не понимаете, что я занята! - закричала она на типа, который робко приоткрыл дверь и напомнил, что до обеденного перерыва еще два часа и вообще-то там очередь.
        - Что за люди, - удивлялась дама. - Не видят, что ли, что я занята с вами, вот наша русская беспардонность и хамство, готовы на глотку ногой встать, а свое непременно получить. Ага, вот что-то есть…
        Через пять минут Инна знала, что ее брат переселился в соседний город, обменял квартиру, владельцем которой стал после смерти матери.
        Еще через день Инна приехала в тот город, держа в руке листок с новым адресом Алексея. Немного трат - и она узнала, что он женат уже три года, работает на большом заводе по производству пластмасс.
        - И пьет, - авторитетно заключила соседка, сидевшая на скамейке перед подъездом, в котором жили Иннин брат, его жена Света и их сын Виктор. - Пьет, пьет, - повторила она. - Вначале парень вроде ничего был, Светка-то сама из нашего города, я ее бабку давно знаю, ничего девчонка, а он ее совсем зашугал. Бьет ее. Когда получку приносит, совсем зверем становится. А так, когда трезвый, то и сумку поможет донести, и проводку исправит. И сыночек у них ничего, два годика уже, шустрый такой мальчишка… Недавно Светка родила еще, но там история темная…
        Получив еще десять долларов, которые проворно спрятала в платок, старушка продолжила:
        - Когда она забрюхатела, Светка-то, Лешка ее часто бил, и она узнала о том, что ждет ребенка, уже на третьем месяце. А сам Лешка второго ребенка не хотел, говорил, что времена сейчас не застойные, деньги за лишний рот не платят и зачем рожать? Аборт-то проворонили, и когда Светка родила, решили они оставить девочку в роддоме. И хворая она какая-то, не помню, паралич у нее, что ли. И правильно - зачем нежеланный ребенок, тем более еще какой-то больной?
        Вечером того же дня Инна имела возможность увидеть семью своего брата. Его жена, миловидная, но рано постаревшая, плохо одетая, со сгорбленными плечами, плелась домой с ребенком, таща какие-то сумки. Инна подошла к ней и спросила:
        - Вы Света Блажко?
        Та, испуганно посмотрев на нее, ответила утвердительно. Инна дала ей пятьсот долларов, единственное, что могла сделать для нее. Каждый сам выбирает свою судьбу, и Светлана была не в меньшей степени виновата в своей участи, чем ее пьянчуга-муж. Та взглянула с ужасом на деньги, отшатнувшись от Инны.
        - Берите, - сказала ей Инна. - И не показывайте Алексею, спрячьте, вашему сыну это пригодится, когда он подрастет.
        Она оставила ее около подъезда, растерявшуюся, с ребенком, который прижался к ней. Инна понимала, что Алексей, обнаружив эти деньги, моментально пропьет их, предварительно избив жену, но ей почему-то не было Свету жалко. Лицезреть своего брата, которого Инна помнила подростком, мальчишкой, шлявшимся с плохими компаниями, рано начавшим выпивать и курить, она смогла только мельком. Если бы ей не сказали, что это он, Инна никогда бы не узнала в тощем, небритом, плохо одетом мужике, с растрепанными жидкими волосами, того веселого, но слабовольного парнишку, который остался в ее памяти.
        Он, проходя мимо нее с приятелями, уставился на Инну, которая резко выделялась на фоне местных женщин.
        - Во сучка, - произнес Алексей, блестя двумя железными зубами. - Я б такую отымел зараз, а, парни?
        Те также глядели на нее, пуская терпкий дым дешевых сигарет.
        Инна подошла к алкашам, под их улюлюканье взяла брата за пальто, хорошенько тряхнула, отпихнула его дружка, который пытался схватить ее, и проговорила:
        - Вот каким ты стал, Леша… Я бы простила тебе все, но не то, что ты бросил собственную дочь.
        Оттолкнув его так, что тот едва не упал, она пошла прочь, сопровождаемая запоздалой руганью и трусливыми угрозами в свой адрес.
        Инна посетила и единственный детский дом в городе, где находилась ее племянница. Она всегда знала, что медицина не в почете в этой стране, но нищета и энтузиазм врачей, которые, работая за копейки при полном отсутствии и лекарств, и техники, творили чудеса, просто поразили ее.
        - Да, конечно, - ответила на Иннин вопрос главный врач. - Аня еще тут. И не думаю, что она когда-нибудь обретет родителей. Понимаете, при нынешнем финансировании и упадке технологий она не может рассчитывать на то, что когда-либо сможет нормально ходить. Вы первая, кто интересуется ею. Честно говоря, это не редкость, что родители, узнав, что у их детей церебральный паралич или болезнь Дауна, как котят, выкидывают тех, кто больше всех нуждается в родительской любви и тепле. Да, у Ани церебральный паралич, это практически приговор. А вообще девочка умная, не каждый ребенок в год бывает таким развитым…
        Она отвела Инну в палату, где лежали крошечные дети. Они не кричали, как другие младенцы, они смиренно ждали своей участи, может быть, понимая, что уже обречены.
        - В простом детском доме еще можно рассчитывать на то, что детишек кто-то усыновит, - продолжала врач. - А таких… Я работаю здесь уже двадцатый год и прекрасно знаю, что такие детки, к сожалению, не живут больше двадцати пяти лет, это для них максимум. И вот что обидно, те, кто просто имеет какой-то физический недостаток, который не так уж сложно устранить оперативным путем, но который страшно пугает родителей, превосходят своих нормальных сверстников в умственном развитии. Посмотрите, вот Катя, - они остановились около постели, на которой лежала маленькая девочка, - у нее волчья пасть. В принципе, ничего ужасного, но первое впечатление пугающее. Поэтому мать по настоянию бабушки оставила ее в роддоме, так она попала к нам. И представляете, уже учится читать, и это в год и семь месяцев!
        Увидев Аню, Инна поняла, что она должна стать ее ребенком. Маленькая, безучастно лежащая на спине, с искривленными ножками, она осмысленно смотрела на нее и… улыбалась.
        - Подрастут, - вздохнула врач, - и их отправят в интернат, это, конечно, тех, кто останется жив. Ведь смертность среди них в детские годы достигает сорока-пятидесяти процентов.
        - Что требуется вашему интернату? - задала вопрос Инна.
        - Что? - удивилась врач, которая наверняка никогда еще не слышала ничего подобного. - Вы имеете в виду из оборудования? Да много чего! Но сейчас хотя бы сделать небольшой ремонт, а то в отделении для новорожденных такая трещина в стене, зимой ее приходится законопачивать и занавешивать одеялами, потолки протекают, а про сантехнику уж молчу…
        Инна затратила совсем небольшую сумму на то, чтобы привести детский дом в божеский вид. Еще через месяц в этот провинциальный городок завезли такое оборудование, которое было редкостью и в московских институтах.
        - Что нам с ним делать? - изумлялась главврач. - Я не могу поверить, что все это для нас… И за что?
        - За что? - переспросила Инна. - Честно говоря, я хочу только одного. Удочерить Аню, и вы должны помочь мне в этом.
        Процесс удочерения ребенка иностранцем оказался чрезвычайно сложным. Складывалось впечатление, что многочисленные чиновники, выраставшие на пути Инны, как грибы, доселе не ведавшие о существовании Ани и плевавшие на всех других инвалидов, вдруг рьяно ополчились против того, чтобы девочка покинула пределы практически отрекшейся от нее родины. Для кого-то наверху было предпочтительнее, чтобы дети, срочно нуждавшиеся в лечении и любви, оставались здесь, страдая и умирая до достижения совершеннолетия, чем если бы какой-то богатый человек с Запада взял их на воспитание. Пресса подняла большой шум, крича, что отдавать детей за границу - позор для державы, но о том, что еще больший позор для державы так относиться к инвалидам, все молчали.
        Однако деньги любят все, поэтому, пройдя череду инстанций, где у каждого более высокопоставленного чиновника был более высокий тариф, Инна добилась того, что стало теперь единственной целью ее жизни, - через четыре месяца Аня Блажко превратилась в ее дочь, Энн Харрисон, гражданку Австралии.
        - Желаю вам всего самого хорошего, - напутствовала их главврач интерната. - Кстати, барокамера, которую вы нам подарили, просто чудо, как мы только расплатимся с вами…
        - Не надо, - ответила Инна, чувствуя, что в спасении чьих-то совершенно незнакомых ей жизней она находит гораздо большее удовольствие, чем когда-то в их уничтожении. - То, что я нашла у вас Аню, самое большое событие в моей жизни.
        Первым делом, когда они покинули Россию, их целью стали лучшие клиники Европы и Америки. Вердикт врачей оказался обнадеживающим.
        - Я думаю, - осторожно заметил доктор Сайтон, получивший Нобелевскую премию за кардинальные новации в лечении прогрессирующих параличей, - что у вашей дочери, миссис Харрисон, большие шансы на выздоровление. Придется провести ряд сложных операций, заняться в моем центре специальными упражнениями, разработанными для подобных случаев. Сразу скажу, это будет стоить дорого, но я могу гарантировать примерно на восемьдесят пять процентов, что через два года Энн забудет о том, что когда-то болела…
        - Доктор Сайтон, - рассмеялась Инна, - что такое деньги? Только то, что заставляет их владельца чувствовать себя уверенным. Я полностью полагаюсь на вас, применяйте все, что сочтете нужным… Дочь - это единственное, что у меня есть на всем свете. И я хочу, чтобы ее жизнь сложилась удачнее, чем моя…
        Обещания доктора Сайтона, директора гигантского медицинского центра в Бостоне, оказались не просто словами. Благодаря специально разработанной им системе медикаментозного, тренировочного лечения, которое было сопряжено с постепенным оперативным вмешательством, удалось достичь поразительных успехов. Аня, или, как теперь она именовалась, Энн, выздоравливала необыкновенно быстро, однако приходилось бороться с рецидивами болезни и с психологическими травмами, которые успели оказать влияние на девочку.
        Первые годы ее жизни прошли в медицинском центре, но здесь все походило на дом, было много игрушек, воздуха и веселья. Однако Энн приходилось затрачивать огромные усилия, чтобы сделать первые шаги, неумелые и корявые.
        Для своего возраста она была очень умна, схватывая все на лету. Инна приняла решение и следовала ему до конца. Энн никогда не узнает правды ни о своем истинном происхождении, ни о том, что она удочерена, ни тем более о том, что она племянница Инны, которая была для нее мамой, Энджелой Харрисон. Поэтому Инна прикладывала все усилия, чтобы девочка стала стопроцентной жительницей Австралии или Америки, чтобы она даже на подсознательном уровне забыла о том, что родилась в России.
        - Мама! - кричала ей по-английски Энн. - Я сегодня смогла сама спуститься с лестницы, ты представляешь! И ноги не болят.
        - Правда, моя радость? - спрашивала Инна, обнимая ее.
        Энн была для нее больше, чем дочь. Она заменяла ей теперь абсолютно все. Инна знала, что у ее дочери будет многое - лучшая школа, университет, работа, любящий муж и дети. «У нее будут деньги, много денег, которые облегчат ей существование. Они не станут самоцелью, как у меня, - думала Инна, - они будут только приятной неожиданностью, когда девочка узнает, что обладает состоянием в несколько десятков миллионов долларов. Энн - это другое поколение, и она сможет исправить все, что сделала я…»
        - Энн, скажи мне честно, - спросила Инна, глядя в глаза дочери, - у тебя правда не болят ножки?
        - Ну если только чуть-чуть, - ответила та, улыбаясь, однако сквозь ее улыбку проступало страдание.
        - Ничего, это скоро пройдет, - прошептала Инна, обнимая ее и целуя.
        Она сама верила в это, иногда задаваясь вопросом, почему судьба послала ей Энн. Она не заслужила ее, она - убийца. Иллюзий на собственный счет у нее не было, однако Инна старалась не думать о прошлом, целиком посвятив себя дочери.
        - Ну вот, лечение подходит к концу, - сказал Сайтон, когда Энн отпраздновала свое трехлетие. - В любом случае до того, как она вырастет, придется регулярно принимать кое-какие препараты и витамины, ей рекомендуется гимнастика, но худшее позади. Кстати, я посоветовал бы вашей дочери заняться игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте, это и отвлекает, и одновременно полезно для нее…
        Совет доктора Сайтона оказался пророческим. Когда Инна и Энн вернулись на ферму в Австралию, где девочку привели в трепет страусы и огромный старинный дом, то там ее ожидал подарок - массивное черное фортепиано. Энн пришла от него в полный восторг и сразу же попыталась что-то наиграть, не имея ни малейшего понятия о нотах. И надо же, у нее получилось.
        - Вы знаете, миссис Харрисон, - сказала специально приглашенная учительница, - у вашей дочери есть способности. Я никогда не захваливаю своих учеников, предпочитая суровость и критику излишней восторженности, но, кажется, это талант. Такое бывает один раз в сто лет, когда в ребенке природой или Провидением заложено нечто, что делает его вундеркиндом. Скажу честно, моя миссия на этом исчерпана, у меня слишком маленькая игровая практика, чтобы дальше заниматься с Энн. Советую вам не откладывать и отправиться в Сидней, в консерваторию, и переговорить с тамошними специалистами.
        Это были не пустые слова, так как суровые специалисты в консерватории, которые вначале скептически отнеслись к просьбе Инны прослушать ее дочь, после первой минуты игры задумались, на третьей стали внимательно прислушиваться, на пятой бросать друг на друга красноречивые взоры, и в конце концов пожилая дама, которая держала в кулаке всех пианистов Австралии, заметила:
        - Ну что же, кажется, исходный материал имеется. Из этого может получиться что-то достаточно оригинальное, если приложить огромные усилия…
        Потом выяснилось, что для этой дамы подобная оценка равносильна величайшей похвале. Так же она высказалась бы и об игре юного Моцарта, доведись ей жить в восемнадцатом столетии.
        Инна была в полном восторге. Музыка, та область, в которой она всегда считала себя обделенной и которой интересовалась только по настоянию Эрика, чтобы в нужный момент уметь отличить Чайковского от Пресли, казалась ей какой-то волшебной и завораживающей сказкой.

…Прошло несколько лет. Энн стала заниматься музыкой на профессиональном уровне. Поэтому ей пришлось переселиться в Сидней, Инна последовала за ней. Она радовалась успехам дочери, переживала за нее. И знала, что всего через пять-семь лет Энн станет известна во всем мире. Она просто обязана стать самой лучшей.
        - Мам, а что вы делаете со страусами потом? - как-то спросила Энн при посещении фермы.
        Инна смутилась, она не знала, как объяснить дочери, что выросшие птицы потом просто умерщвляются и используются в качестве деликатесного мяса.
        - Я знаю, - заключила девочка за нее. - Их потом уничтожают. Но им же больно, мам, разве ты не понимаешь? Они как люди, а людей нельзя убивать, ведь так?
        Инна взглянула на дочь, которая иногда пугала ее своими взрослыми рассуждениями и серьезностью, необычной для семилетней девочки. Ее глаза порою вспыхивали каким-то таинственным огнем.
        - Разумеется, малышка, - ответила Инна. - Людей нельзя убивать, и животных тоже… Они такие же, как мы…
        Именно после этого разговора она решила продать ферму, то единственное, что приносило ей хоть какое-то удовлетворение. Но теперь ей это не требовалось, у нее была Энн. Инна расширила сеть мотелей, занялась бизнесом, связанным с недвижимостью. Она хотела, чтобы Энн, когда вырастет, ни в чем не нуждалась. Инна знала, что любовь к дочери стала ее манией, но не могла ничего с собой поделать. Прогнозы ее менеджера господина Штраузе полностью оправдались, после нефтяного бума в начале девяностых она смогла увеличить свой капитал практически вдвое. Штраузе, беря не самые маленькие комиссионные и получая не самое маленькое вознаграждение, ввел Инну в самые высшие слои общества.
        Инна изумилась, узнав однажды, что общая сумма активов на ее счетах перевалила за девяносто миллионов. Она, которая начинала с того, что спала с жирным адмиралом ради квартиры, стала одной из богатейших женщин Австралии. Ее страсть к постимпрессионистам, неизвестным шедеврам этих мастеров, не исчезла, иногда она скупала их, и все ради того, чтобы, полюбовавшись, спрятать полотно в стальной сейф где-нибудь в Берне или Монако.
        Время летело быстро, Инна не замечала, что приближается новый век. Ей уже не раз предлагали выйти замуж, причем иногда люди столь могущественные, что раньше она, не задумываясь, ответила бы согласием. Но теперь все изменилось. У нее была Энн, которой пророчили скорую славу виртуозной пианистки, у нее была свобода, и, наконец, у нее были свои тайны. Кроме того, тень Эрика навсегда нависла над ней, Инна не могла забыть его и не стремилась к этому.
        Однажды в конце 1998 года, когда по всему миру отмечали Рождество, в одном из роскошных особняков в пригородах Мельбурна, где жили миссис Энджела Харрисон и ее дочь, раздался телефонный звонок. Инна, ничего не подозревая, сняла трубку. Она ждала домой Энн, которая с шофером поехала на очередное занятие мастер-класса у знаменитого пианиста из Нидерландов.
        - Слушай внимательно, - услышала она в трубке хорошо поставленный мужской голос. - Инна, ты должна выполнить то, что я скажу, иначе сильно пожалеешь, детка…
        Инна сразу же поняла, что это ее бывшие грехи протянули к ней когтистые лапы. Уже несколько раз с ней связывались из фирмы, пытаясь предложить новый, чрезвычайно выгодный контракт. Но каждый раз она отказывалась. Однако теперь, по слухам, руководство этой организации сменилось. Те старики, которые раньше стояли у руля, или тихо скончались, или были просто отодвинуты на второй план. Руководить стали молодые и слишком энергичные, которые видели свою цель в одном - загрести как можно больше денег любыми путями. Они брались абсолютно за все: шпионаж, терроризм, наркотики, похищения. И Инна, бывшая своего рода мифической личностью в некоторых кругах, привлекала их тем, что на ней можно было сделать огромные деньги.
        Услышав свое имя, которое и для нее самой уже кануло в Лету, Инна внезапно испугалась, а этого с ней не случалось с самого детства.
        - Что, детка, молчишь? - расхохотался ее собеседник. - Учти, вычислить нас нельзя, мы ведем разговоры через военный спутник, а туда лучше не соваться… Итак, ты должна выполнить один заказ, точнее два заказа, с интервалом в полтора-два месяца.
        - Нет, - сказала Инна.
        - Да, - произнес ее собеседник. - Иначе твоя прелестная дочурка никогда не станет победительницей конкурса Чайковского. Потому что ей отрежут прелестные пальчики. Хочешь поговорить с ней?
        Инна помертвела, когда услышала сбивчивый голос Энн:
        - Мама, мне страшно, они убили Джека и захватили машину, мама, помоги…
        - Пока хватит, - сказал голос. - А потом посмотрим. Я прекрасно осведомлен о твоих подвигах, детка, поэтому выбрал именно тебя. У тебя есть фантазия, а в этом деле сие главное. Ты ведь теперь миллионерша, твой гонорар - Энн. А вот будет ли она целой и невредимой, зависит от твоей расторопности. А то у меня парни горячие, а девчонка такая привлекательная.
        - Слушай внимательно, - проговорила Инна. У ее рта залегла тяжелая складка, а тон стал жестким. - Если ты причинишь моей дочери хоть какую-то боль, я достану тебя в любом месте. От меня не уйти. Ты понял?
        - Да, детка, - ответил тот, но его голос уже потерял спесивость и наглость. Видимо, он знал, на что способна Инна. - Твоя дочь пробудет у нас до того, как ты завершишь операцию. Это я неудачно пошутил, с ней все будет о’кей, я тебе гарантирую. Выполни то, что нам нужно, и проваливай прочь…
        - Имя, - сказала Инна.
        - Того, кого тебе предстоит кокнуть? Нет ничего проще. Ты, я слышал, начала инвестировать в компьютеры, и это имя должно быть тебе знакомо. Америка, Америка, мечта моя… Семья Маккинзи, миллиардеры, ворочающие концерном «Центурион». Так вот, цель - его мать Элеонора, а потом и сам Клиффорд Маккинзи. Все должно быть осуществлено так, как значится в инструкциях. Их получишь по Интернету, кстати, через него будем общаться и мы с тобой, ты и дочурку сможешь увидеть. Дело должно завершиться где-то в середине августа, и, если все выгорит, ты встретишь свою Энн живой и невредимой. Ну что, крошка, согласна?
        Инна молчала, думая. Она вынуждена взяться за это дело, потому что иначе подонки просто убьют Энн. Но в любом случае она найдет этого гада. Время возмездия… Похоже, оно началось и для нее. Теперь Инна испытывает то, что испытывали ее жертвы, - страх и чувство полной беззащитности…
        - Учти, как бы ты ни старалась, у меня всегда будет три секунды, чтобы всадить твоей пианистке пулю в голову. Так что без всяких выкрутасов, поняла? Ты работаешь на меня? Тогда увидишь Энн в августе… Она как раз успеет на конкурс в Японии… Ну и?
        - Да, - медленно ответила Инна, и если бы собеседник видел ее лицо, то, скорее всего, отказался бы от своего плана. Инна знала, что найдет этого подонка и убьет в любом случае.
        - Да, - повторила Инна. - Я убью Маккинзи.
        Ольга
        Соединенные Штаты Америки,

1996-1999
        Сенсация о тайной и абсолютно неожиданной женитьбе миллиардера Клиффорда Маккинзи на сотруднице одного из своих филиалов в Восточной Европе, какой-то русской Ольге Суворовой, оттеснила на задний план даже мрачные прогнозы о выборах президента в той же непонятной России. Абсолютно все газеты - начиная с бульварных таблоидов, которые не гнушались распространять вести об интимной жизни принцессы Ди и печатать фотографии пришельцев, и заканчивая вполне респектабельными, уважаемыми изданиями, - посвятили свои страницы этому событию.
        Проснувшись утром в шикарном номере гостиницы, Ольга вспомнила вчерашний день - предложение Клиффорда, его подарок, который теперь сиял на ее руке, их побег в крошечную церковь, где никто не задавал лишних вопросов. Так она стала миссис Маккинзи, супругой одного из самых влиятельных и богатых людей Америки. Но что последует за этим?
        Появился Клиффорд, он выглядел еще более привлекательным, чем в их первую брачную ночь. Он был уже одет.
        - Дорогая, увы, вынужден покинуть тебя, - сообщил он ей. - Но обещаю, это последние наши дни в Лондоне. Мы улетим отсюда сразу же, как только появится возможность.
        - Конечно, Клифф, - ответила Ольга, нежась под шелковыми простынями.
        Ей было хорошо, она хотела, чтобы это мгновение длилось всю ее жизнь. Кажется, она нашла то, что искала. Любовь и богатство… Не так уж часто бывает, чтобы они сопутствовали друг другу…
        - А как же мне теперь быть? - спросила она у Клиффорда. - Ведь у меня тоже есть обязанности, и Нэнси…
        - Со вчерашнего дня уже нет, дорогая, - ответил он, целуя Олю. - Не думаю, что та должность, на которой ты была до сих пор, подходит моей жене. Я все улажу… Кстати, не забывай, что с этого дня твоя начальница Нэнси Брэдсток зависит от тебя… И советую тебе держать ухо востро с журналистами, я с ними управляться умею, а вот ты… Их задача - написать статью с пикантными подробностями и получить за нее деньги.
        После его ухода Оля позволила себе еще несколько минут поваляться в постели, просто наслаждаясь свободой и чувством безграничной радости. Потом она позвонила и заказала завтрак. Сначала Ольга хотела спуститься в ресторан, но, подойдя к окну, увидела, что внизу толпятся журналисты. Она не знала, для того ли они тут, чтобы написать репортаж о ней, или в отеле остановилась какая-нибудь знаменитость, но не рискнула появляться перед ними.
        Через несколько минут в дверь позвонили, Оля открыла. Там оказалась миловидная девушка в униформе, которая толкала перед собой тележку с завтраком.
        - Ваш заказ, мэм, - произнесла она.
        Ольга поблагодарила ее, дала щедрые чаевые, но официантка и не думала уходить. Вместо этого она произнесла:
        - Миссис Маккинзи, разрешите задать всего парочку вопросов…
        - Вы из газеты? - спросила Оля.
        Та только беспомощно улыбнулась и сказала:
        - Это мое второе редакционное задание… Если я не возьму у вас интервью, то меня уволят. Но я понимаю… Если вы не хотите…
        Подумав, Оля ответила положительно. Девушка понравилась ей, она была чем-то похожа на нее саму, тем более, Ольга хотела с самого начала расставить все точки над «i», сразу свести на нет все сплетни и инсинуации. Журналистка умела слушать, она записывала разговор на диктофон и изредка делала какие-то пометки. Оля чувствовала себя с ней непринужденно, поведала практически обо всем, что произошло в ее жизни, о том, что Клиффорда она полюбила с первого взгляда… Так пролетело около часа. Журналистка, восхищенная рассказом Оли, рассыпалась в благодарностях и удалилась.
        Следующим посетителем была Кимберли. Оля знала, что рано или поздно это должно случиться, она уже поняла сущность сестры Клиффорда. Та была в шикарном черном костюме, на шее сверкала нитка серого жемчуга. Ким выглядела неприступно и надменно.
        Никак не отреагировав на приветствие Оли, она прошла к дивану, села на него, закинув ногу на ногу, и долго разглядывала жену своего брата.
        - Ну что же, - изрекла она наконец, - могло быть и хуже.
        Закурив, она стала более милостивой. Для Кимберли Маккинзи это означало, что она могла позволить кому-то говорить в своем присутствии.
        - Итак, Ольга, - сказала она. - Я не имею права вмешиваться в личную жизнь брата, хотя он частенько не позволял мне встречаться с теми, кто мне нравился. И все же… Скажу честно, этот молниеносный брак меня удивил. И как ты только сумела зацапать его? Это до тебя не удавалось никому. Любовницы у него, разумеется, были, но не более того. А тут свадьба… Наверное, приложила немало усилий, детка?
        - Вовсе нет, - ответила Оля.
        - Ну, не говори… - протянула Кимберли. - Я знаю Клиффа, а ты ведь хитрая… Поняла, что его не возьмешь только сексом или страстью, вот и завела разговорчики, наверное, наплела ему, как тебе было плохо в России, как ты его любишь. Я бы на твоем месте так же действовала, нельзя же упустить такой куш. Четыре миллиарда долларов - это не шутка. Но учти… - Тут черты ее холеного лица напряглись, сделавшись жесткими. - Твой удел - постель, поцелуи, званые вечера и банкеты. И не больше. Не суйся в концерн, там тебе делать нечего. Ты ведь понимаешь, детка, что со мной ты тягаться не сможешь. А мне нужен «Центурион»… У тебя будет все - тряпки, драгоценности, яхты и виллы. Но не будет того, что нужно мне, - власти. Если ты встанешь на моем пути, то пожалеешь об этом. А пока… Ты не дура, и в этом Клиффу повезло, хотя меня больше устроила бы какая-нибудь топ-модель с формами Афродиты и мозгами бронтозавра. Добро пожаловать в семью Маккинзи, детка!
        Кимберли протянула ей свою узкую руку, и Ольга, улыбаясь, ответила на ее рукопожатие. Но она чувствовала, что за этим внешне не особо радушным приемом Кимберли скрывает ненависть и злобу, готовые вырваться наружу каждую секунду.
        - А колечко неплохое, - уже уходя, заметила Ким. - Даже я не каждый год могу позволить себе такие вещицы. Пока, сестренка!
        Целый день Оля не выходила из номера. Хотя она безумно любила Клиффорда, но быть его женой означало подчиняться массе условностей. И, похоже, в этом совершенно чуждом ей кругу Ольгу считали опасной и не хотели признавать. Значит, придется пробиваться.
        Клифф вернулся поздно. Бросив свой портфель на ковер, подошел к ней. Оля приготовилась к нежному поцелую, но вместо этого он, взяв ее за плечи, спросил:
        - Ты давала интервью?
        Ничего не понимая, она ответила:
        - Да, я решила, что будет лучше, если мы сразу развеем все слухи и недоразумения…
        Усмехнувшись, Клиффорд протянул ей вечерний выпуск, на первой полосе которого красовалась фотография Ольги в неглиже, сделанная в номере отеля, а заголовок кричал: «В детстве меня избивал отчим, а теперь я стала миллиардершей!» Далее шла статья, вчитываясь в которую, Оля холодела.
        - Тут можно почерпнуть много нового, - сказал Клиффорд. - Например, об интимных подробностях нашей жизни… Ты хотела этого?
        - Но я… - проговорила Оля. - Тут три четверти лжи, причем самого низкого пошиба! Журналистка извратила все факты, а фотографировать я ей не разрешала… Надо подать в суд на этот бульварный листок!
        - Они только того и ждут, - заметил Клифф. - Процесс будет тянуться не меньше года, и все время твое и мое имя будут трепать на все лады. И оправдываться бессмысленно, люди предпочитают верить чему-то сенсационно-постыдному, смаковать извращения и подлость, чем слышать про унылую любовь и светлые чувства.
        - Я не знала, - тихо произнесла Оля. - Но теперь буду гораздо осторожнее…
        - Все в порядке, - ответил ей Клиффорд. - Ты права, это ерунда, и мне не стоило выходить из себя. Надеюсь, ты простишь меня?
        Он обнял ее и поцеловал. Минуту спустя они уже были в постели. Клиффорд вновь стал нежным и чувственным.
        - Знаешь, - произнес он, - мое первое интервью тоже было не из самых блестящих. Я заявил, что мы намерены выпускать новые акции, и это вызвало переполох на бирже. В тот день мы потеряли треть вкладчиков, потому что все решили, будто я намекал на то, что дела у нас обстоят не самым лучшим образом. Но это все несущественно, ведь главное, что мы любим друг друга…
        Через неделю они вылетели из Лондона на личном самолете Клиффорда. В салоне они были вдвоем, и все шесть часов, пока длился перелет на другую сторону Атлантики, они любили друг друга.
        - Тебе предстоит познакомиться с моей матерью, - предупредил Олю Клиффорд, когда они подлетали к Нью-Йорку.
        Облака рассеялись, и она увидела сердце Америки. Огромные иглы серебристых небоскребов, поблескивающая океанская вода, казавшиеся игрушечными лайнеры и танкеры и символ Нового Света - статуя Свободы, которая для всех прибывающих освещала факелом торжество демократии и американской мечты.
        - Я с ней еще не говорил, - произнес Клиффорд.
        По его тону Оля догадалась, что Элеонора Маккинзи, о которой она до сих пор только слышала, имеет огромное влияние на своего сына. Уж не была ли его женитьба без благословения матери своего рода реакцией на ее чрезмерную опеку? Однако Оля гнала от себя такую мысль.
        - Ты ей понравишься, - заключил Клифф. - Мы сядем там, где не будет репортеров, и уедем с аэродрома через один из боковых выходов. Но в любом случае ты теперь моя жена и тебе придется начинать светскую жизнь. Но мы еще поговорим об этом…
        Огромный черный лимузин вез их по городу. Клиффорд специально приказал шоферу провезти их через Нью-Йорк, чтобы Оля имела возможность взглянуть на него. Она была поражена и очарована тем, что до сих пор видела только в фильмах. В реальности это было куда более захватывающе. Они прибыли в самое аристократическое предместье города, проживать там могли позволить себе только политики высочайшего ранга, известные кинозвезды, которые игнорировали суетливый и блестящий Лос-Анджелес, и воротилы бизнеса, чьи имена уже стали нарицательными.
        Особняк, к которому подъехал лимузин, показался Оле просто волшебным. Это был настоящий дворец, окруженный старинным заброшенным садом в английском стиле.
        - Это настоящий европейский замок, - пояснил Клиффорд. - Один любитель древностей еще в девятнадцатом веке нашел его где-то во Франции, купил за бесценок, велел разобрать по камешкам, перевезти сюда и заново собрать. По тогдашним ценам это обошлось ему почти в миллион долларов…
        Из холла, величественного, выложенного зеленоватым мрамором, они сразу попали в огромную гостиную, которая заканчивалась монументальной лестницей. Здесь темно-красные и бордовые тона гармонировали с черным и проблесками белого. На лестнице, как в каком-нибудь кинофильме, их встречала хозяйка всего этого великолепия.
        - Это мама, - шепнул Оле Клиффорд, но та и без его слов поняла, что эта прямая, удивительно моложавая женщина в голубом платье, с сапфировым ожерельем, опирающаяся на резную трость, и есть Элеонора Маккинзи, ее свекровь.
        Она стояла на самом верху, глядя сверху вниз и не двигаясь. Клиффорду и Ольге пришлось самим подняться к ней. Холодно поцеловав сына, мать сказала:
        - Прими мои поздравления, Клифф.
        Потом, повернувшись к Оле, окинула ее взглядом и произнесла:
        - Рада выбору сына. Приветствую вас в нашей семье…
        За этим ничего не последовало, и первая аудиенция была окончена.
        - Мама немного старомодна, - объяснял потом Клиффорд. - Она живет старыми представлениями, господствовавшими чуть ли не сто лет назад. Для нее я своего рода наследный принц нашей империи, поэтому и жена должна быть мне под стать. Но я люблю только тебя…
        В том, что Элеонора Маккинзи недовольна выбором сына и тем, что он женился так быстро, и, главное, без ее согласия, Оля убедилась на следующий день. Клиффорд предупредил, что завтрак для его матери - это святое, и сие действо обставлено, как у английской королевы. Оля позволила себе опоздать всего на минуту, и, когда она вошла в малую столовую, Элеонора, не взглянув на нее, потребовала принести еще один прибор. Оля, в джинсах и майке, выглядела здесь белой вороной. Ее свекровь предпочитала туалеты от лучших модельеров и драгоценности от лучших ювелиров. Этим утром она была облачена в платье лимонного цвета, а ее шею и руки украшали золотистые топазы. Одним из правил завтрака было всеобщее молчание, и когда Оля, не зная, как завязать контакт с Элеонорой, осведомилась о ее здоровье, та, даже не взглянув на нее, сначала долго молчала, потом произнесла в сторону:
        - Благодарю вас.
        Сказано это было резким тоном, с целью указать Оле на ее место.
        - Ну что, детка, тяжело? - спросила Кимберли, прилетевшая через два дня. - Потому-то я практически и не живу в этом мавзолее, меня тошнит от чопорности Элеоноры, дурацкого этикета времен Генриха VIII и ее пронизывающих взглядов, которые годятся разве для фильмов Хичкока. Я никогда не завтракаю с ней, в восемь часов, в такую рань, я только ложусь спать. Кстати, Ольга, у меня появилась хорошая идейка, которая явно не понравится Элеоноре. В честь вашей женитьбы надо устроить грандиозный прием, человек так на семьсот. В нашем замке могут заблудиться и пропасть без вести сотни две людей, и никто не заподозрит об этом. Костюмированный бал, что может быть круче… Гениальная идея… Представляю, как разозлится Элеонора.
        Шикарный костюмированный бал, устроенный в честь бракосочетания Клиффорда Маккинзи и Ольги Суворовой, освещала вся пресса и телевидение. Как и предсказывала Кимберли, желающих посетить это мероприятие оказалась настоящая прорва.
        Элеонора отнеслась к идее бала сдержанно.
        - Зачем это нужно, - сказала она ровным голосом вдовствующей императрицы. - Только пустая трата денег, а что в итоге?
        - Мамочка, - возразила ей Кимберли, - подобные вечеринки устраиваются ради одного - чтобы оттянуться. А лишняя сотня тысяч у нас найдется, так что не беспокойся…
        Это был первый прием в жизни Ольги. Она знала, что все соберутся ради одного - чтобы поглазеть на нее, супругу Клиффорда Маккинзи. Женитьба человека, обладающего такими деньгами и властью, само по себе событие экстраординарное, а если он выбирает какую-то безвестную русскую…
        - Ты должна блистать, дорогая, - сказала ей Кимберли, - и выглядеть великолепно. Ведь именно ты хозяйка всего этого. Я познакомлю тебя с парочкой классных модельеров… - Она назвала имена известных всему миру нью-йоркских дизайнеров. - Надеюсь, ты доверяешь моему вкусу? Я помогу тебе с выбором наряда… И не забудь, большая часть светских сплетниц весьма влиятельные твари, они улыбаются, а на самом деле готовы разорвать тебя в клочья, я их сама ненавижу, но что поделаешь. Не доверяй этим красавицам, особенно если они будут осыпать тебя комплиментами…
        Торжественный прием был назначен на конец лета, когда жара, достигнув своего апогея, уже спала. Когда начало темнеть, к особняку стали подтягиваться лимузины и спортивные автомобили.
        - Ты выглядишь потрясающе, дорогая, - сказала Ольге Кимберли.
        Оля, осмотрев себя в зеркале, заметила:
        - Не кажется ли тебе, что слишком много драгоценностей и ненужного шика?
        - Все в самый раз, - заверила ее Кимберли.
        Только потом Оля поняла смысл этой фразы, произнесенной полушепотом. Сливки нью-йоркского общества собрались для того, чтобы посмотреть на нее, пошептаться, а то и в открытую показать свое презрение.
        - Какой ненужный шик, - услышала Ольга за своей спиной. - Сразу видно этих нуворишей. Чуть дорвутся до денег и начинают покупать самое безвкусное.
        Ольга обернулась и увидела натянутые улыбки, услышала лживые комплименты.
        Кимберли, которая предпочла надеть что-то эфемерно-легкое, порхала где-то далеко, как всегда с новым поклонником, перспективным издателем, Клиффорд вел беседы с важными гостями, а Ольга была покинута всеми. Когда она знакомилась с каждым вновь прибывшим, то ей казалось, что она читает на их лицах: «Какая вульгарность! Сразу видно, что эта русская вылезла из медвежьего угла и готова с ног до головы осыпать себя золотом!» Или нечто подобное.
        - Дорогая, - сказала ей какая-то дама, вроде бы ведущая отдела светской хроники в одном из самых могущественных изданий Нью-Йорка, чье мнение считалось неоспоримым. - Ваш наряд просто очарователен, восхитителен, грандиозен!
        Однако в ее глазах сверкал охотничий азарт, Оля понимала, что завтра с утра в продаже появится газета с огромной статьей, в которой будет сказано, что многие, почитающие себя элитой общества, на самом деле не имеют даже зачатков элементарного вкуса.
        Элеонора казалась в этот день самим совершенством, она была полна достоинства, шарма и шика. На ней было платье в классическом стиле двадцатых годов, украшенное нитью крупного жемчуга. Мило улыбаясь и приветствуя самых могущественных женщин города, она подошла к Ольге.
        - Это твой день, дорогая, - произнесла она. - Ты не должна прятаться, ты жена моего сына, хозяйка дома. Милая невестка… - добавила она, чуть усмехнувшись.
        Первым желанием Ольги было броситься прочь. Она знала, что, если бы даже появилась в безупречном наряде, это не спасло бы положение. По неизвестной причине ее здесь не любят. Точнее, причина известна. Она не их круга.
        - Почему бы тебе просто не наплевать на них всех? - спросил кто-то, подходя к Оле.
        Обернувшись, она увидела высокого молодого человека с растрепанными вьющимися волосами и богемной бородкой. Он был уже навеселе.
        - До сих пор не подозревал, что у Клиффа есть вкус. Все его предыдущие женщины отличались формами, но на самом деле ничего собой не представляли… Хорошая вечеринка, не так ли? - продолжил он. - Ким знает в этом толк. Я забыл представиться - Элвин Маккинзи, а точнее, Тот-Про-Кого-В-Благородном-Семействе-Страстно-Желают-Забыть. Увы, вынужден констатировать, что и ты относишься к той же категории.
        Несмотря на развязность и шокирующую откровенность, Элвин понравился Оле.
        - А знаешь почему? - сообщил он ей, наливая себе еще смеси из трех бокалов. - Потому что они здесь все ничтожества, абсолютно все. И твой муж тоже… Ты его еще узнаешь, впрочем, как и всех нас… Я единственный, кто лишен фамильной черты Маккинзи - желания унизить другого и сделать ему больно. Кстати, тебе ведь именно Ким порекомендовала это платье? Чувствуется рука любимой сестренки. Когда мне было десять, она подарила мне классный шлем для американского футбола. Я не мог и мечтать о таком, а когда надел, то оказалось, что она напихала внутрь пауков. Смешно, не так ли?
        Элвин продолжал раскрывать секреты семейства, когда появился Клифф.
        - А, это ты, - отреагировал он на брата. - Тебя никто не звал.
        - Всегда так, - ответил Элвин. - Готовы звать всякую шваль, а меня нет. Ну что же, дважды повторять не надо… Только мне требуются деньги…
        - Потом, - отрезал Клиффорд. - Дорогая, - обратился он к Оле, - твой наряд чудесен, но немножко не к месту, ты не находишь? Я хочу познакомить тебя с важными людьми, ты должна произвести на них впечатление, причем такое, чтобы они согласились на условия, выгодные «Центуриону».
        Ольге пришлось очаровывать каких-то немногословных норвежцев, а Кимберли, поняв, что здесь она требуется в первую очередь, бросила своего издателя и уже вовсю заигрывала с лысым главой делегации, который совсем потерял голову от нахлынувших на него чувств. Опровергая устоявшееся мнение о холодности скандинавов, он уже не только глазами пытался раздеть Кимберли, а под воздействием выпитого пытался осуществить это на самом деле.
        - …и там мы выращиваем свиней. Вы представить себе не можете, какие они очаровательные, особенно когда маленькие… - говорила супруга одного из членов делегации, высокая дама, на которой бриллианты висели, как на манекене. Хобби сей дамы было выращивание свиней на огромной ферме.
        В этот момент кто-то сзади толкнул Ольгу, и содержимое ее бокала выплеснулось прямо на фиолетовое платье любительницы сельского хозяйства, расплываясь на нем темным пятном. Обернувшись, Оля увидела Кимберли, которая сделала ей приветственный знак рукой. Ольге пришлось долго извиняться перед дамой из Норвегии, твердившей, что все в порядке и что не стоит беспокоиться.
        Однако Клифф взглянул на Ольгу красноречиво и жестко, и она поняла, что совершает промах за промахом. Поздней ночью, когда все разошлись, он сказал ей:
        - Милая, куда делись твое обаяние и шик? Я не узнаю тебя. Честно говоря, если бы не незлобивость и баранья тупость этой Оленсон, мы бы могли потерять контракт только из-за того, что ты была такой неуклюжей…
        - Ты хочешь сказать, что тебе за меня стыдно? - спросила у него Оля.
        - Я такого не говорил, - заметил Клифф. - Но это был не самый лучший прием в моей жизни. Надеюсь, в следующий раз ты внимательнее отнесешься к выбору наряда…
        Оля подумала, что это только временная размолвка, но когда Клиффорд вернулся из душа, он быстро нырнул под простыню и не ответил на ее ласки.
        - Не сегодня, Оля, - проговорил он. - Я смертельно устал…
        Как Ольга и опасалась, некоторые журналы и газеты вышли на следующий день с описанием приема у Клиффорда Маккинзи. И практически все писали, что хозяйка дома
«отличилась чрезвычайно экстравагантным вкусом, который переходил просто в отсутствие такового…». Причем это было самое невинное замечание, которое отпустили в ее адрес. Оля поняла, что она не может доверять Кимберли, которая, несмотря на свое поведение, все же чем-то нравилась ей. Та же считала Ольгу врагом, угрозой своему благополучию и возможности когда-нибудь стать главой компьютерной империи
«Центурион».
        Постепенно жизнь налаживалась. Оказалось, что играть заранее отрепетированную роль не так уж сложно, но все в этой среде было насквозь фальшивым - улыбки, комплименты, благотворительность, светские рауты и многое другое.
        Отношения с Клиффордом складывались прекрасно, но Оля заметила, что им недостает того, что было в самом начале, - какого-то безумия и увлеченности. Медовый месяц, который муж ей обещал, откладывался и откладывался, и Оля поняла, что его никогда не будет.
        - Ты хочешь работать? - спросил Клифф, когда Ольга подняла эту тему. - Но зачем? У тебя есть абсолютно все, подавляющее число жителей планеты о таком даже и не мечтало.
        - И все же, - ответила она, - я привыкла действовать. Меня встретили отнюдь не с распростертыми объятиями, но я не намерена долго лить слезы по этому поводу. Если они не хотят принимать меня, это их проблемы. Я хочу доказать, что тоже способна на многое…
        - Это мне нравится, - сказал Клиффорд. В его глазах она снова увидела страсть. - Запомни, я люблю тебя.
        Возвратилась страсть, которую они испытывали друг к другу всего несколько месяцев назад, но Оле иногда казалось, что с того момента прошла целая вечность. Она поняла, что не имеет права сдаваться и идти на поводу у кого бы то ни было, если хочет сохранить любовь.
        - Я согласен, - сказал Клиффорд после того, как они, утомленные и прекрасные, после любовных ласк, лежали на кровати. - Думаю, это хорошая мысль. Я не зря выбрал тебя, а ты меня. Мы подходим друг другу как нельзя лучше. Действуй!
        Когда Кимберли узнала, что Оля получит под свое начало один из отделов рекламы на предприятии, она пришла к ней и заявила:
        - Крошка, я недооценила тебя. Ты не просто хитрая, но и явно глухая. Я сказала, чтобы ты не совалась в концерн, радуйся тому, что происходит между тобой и Клиффом в спальне…
        - Дорогая, разреши сказать мне, - ответила ей в тон Оля. - Ты сестра моего мужа. И твоя деятельность в «Центурионе» не самая успешная. За последние три года восемь из двенадцати твоих проектов оказались нерентабельными и принесли сплошные убытки, а из-за глупого рекламного ролика мы вынуждены были заплатить гигантский штраф и упустить рынок сбыта в той стране. Не кажется ли тебе, крошка, что пора сбросить обороты?
        - Ты стала смелой, детка, - протянула Кимберли, по ее блеснувшим злобой глазам было видно, что она в ярости. - Но запомни, никто не смеет говорить со мной в таком тоне, а особенно ты…
        - Придется смириться, Ким, - сказала ей Ольга. - А теперь я попрошу представить мне в двухдневный срок отчет о курсах менеджмента для специалистов концерна и особенно о том, куда делись полмиллиона, выделенные на их проведение. По документам было истрачено только триста тысяч…
        Оля понимала, что ворошит змеиное гнездо, но лучший способ защиты - это нападение. Она решила поставить на место зарвавшуюся свояченицу.
        После этого разговора Кимберли, осознав, что и против нее имеется кое-какой компромат и ей стоит поостеречься, на время оставила свои попытки вытеснить Олю из фирмы и лишить ее влияния. Кроме того, выйдя очередной раз замуж, она уехала из дома Клиффа.
        Новая работа была интересна Ольге. Под ее началом в головном отделении концерна оказалось несколько отделов. Теперь многомиллионные рекламные кампании зависели именно от нее, и вначале ей было даже не по себе.
        Отношения с Элеонорой оставались по-прежнему натянутыми. Та намеренно игнорировала Олю, видимо, так и не простив ей, что она женила на себе ее сына. Оля понимала, что мать хотела бы найти Клиффорду более достойную пару, но не могла отказаться от своей любви. Однако в последнее время она стала замечать, что как раз от этой любви уже не осталось и следа. Не было той страсти, которая сделала их супругами, а когда пришел успех и Олю наконец с некоторыми оговорками приняли в обществе, она поняла, что началась обыкновенная семейная жизнь.
        Она была великолепной женой, Клиффорд обожал ее, в постели они наслаждались сексом. Но исчезло то неуловимое, что влекло их друг к другу в Лондоне.
        Через год после свадьбы Оля стала замечать, что Клиффорд начал задерживаться допоздна, постоянно ссылаясь на внеплановые переговоры, совещания или встречи. В том, что у него бывают встречи, она не сомневалась, но вот с кем?
        Однажды поздно вечером, когда Клиффорд еще не вернулся из офиса, Оля сидела у себя в комнате и просматривала бумаги, имевшие отношение к рекламе новой модификации компьютеров. Внезапно в комнату вошла Элеонора, жившая в другом крыле огромного особняка. Спать она обычно ложилась около десяти, но в тот вечер была на ногах. Облаченная в кружевной халат, она подошла к Оле и, ничего не говоря, швырнула ей какой-то плотный конверт.
        - Посмотри, дорогая, - сказала свекровь голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
        Оля, понимая, что Элеонора не может сделать ей приятный подарок, с тревогой открыла конверт. Там был ворох фотографий, на которых в подробностях были запечатлены те встречи, которые происходили у Клиффорда в позднее время. Сначала у Оли мелькнула мысль, что снимки старые, но все указывало на то, что это не так. Например, молодая секретарша, смазливая и длинноногая, которую Ольга сама наняла месяца три назад. Она была снята вместе с Клиффордом на его письменном столе, причем сразу стало очевидно, что ни о каком сексуальном насилии на рабочем месте речи быть не может, девица явно получала от всего происходившего немалое удовольствие.
        - Ну что, убедилась? - спросила ее Элеонора. - Ваш брак - это ошибка, которую он совершил, потому что меня не было рядом. Я смогла бы открыть ему глаза. Но, увы, он всегда допускает ошибки, когда меня нет рядом. Его отец, дорогая, был таким же. Все они, Маккинзи, кобели, скрывать не стану. И тебе, если ты хочешь по-прежнему жить с ним, придется смириться с этим. Он будет задерживаться, врать, что был на важном ужине или на заседании какого-нибудь совета, а очередная секретарша получит от него в подарок колечко с рубином или автомобиль. Кроме того, на работе она будет смеяться тебе вслед и обсуждать твои недостатки с подружками. Я прошла через это, я жила с этим почти двадцать пять лет.
        - И что вы хотите от меня? - спросила Оля. Она не испытывала ненависти к Элеоноре, скорее какую-то жалость.
        - Я хочу, чтобы ты потерпела крах, дорогая, - произнесла та, поправляя халат. - Против тебя я ничего не имею, но ты плебейка. Ты недостойна моего сына. Именно поэтому я показала тебя эти фотографии. Делай с ними все, что хочешь. В любом случае ты проиграешь. Если не заметишь их, он будет спокойно спать со всеми смазливыми девушками в офисе. Если закатишь скандал, он начнет уже открыто заводить любовниц. И тогда все, к чему ты стремилась, полетит к черту. Я же разгадала тебя с первого взгляда. Ты вроде бы такая кроткая, а на самом деле стремишься загрести как можно больше.
        - У вас все? - медленно произнесла Оля. Она услышала, что к дому подъехала машина. Это Клифф. Сердце у нее забилось чаще, но не от радости, а от обиды и разочарования. Он не мог так поступить с ней, не мог…
        - Не жалей меня, дорогая, - протянула Элеонора. - Жалость - это самое мерзкое чувство после любви. Если будешь никого не жалеть и не любить, то сможешь прожить без проблем. Так что не жалей меня, потому что скоро все начнут жалеть тебя. Можешь не благодарить меня за информацию…
        Когда вошел Клиффорд, как всегда, усталый, Ольга заметила, что уже не испытывает к нему прежнего нежного чувства. Фотографии она спрятала, еще не решив, как вести себя. Ее так и подмывало кинуть ему их в лицо, расплакаться, но она знала, что и Элеонора, и Кимберли, и многие другие ждут от нее именно этого. Значит, она не должна вести себя так.
        - Милая, я сейчас, - сказал Клифф, мимоходом целуя ее. - Сегодня был чертовски тяжелый день, переговоры, а еще проблемы с акциями. Кажется, кто-то начинает скупать их, но кто, пока неясно. Всю дорогу я мечтал принять душ…
        Подождав, пока он скроется в ванной, Оля, стыдясь того, что делает, полезла к нему в портфель. В ежедневнике значилось, что сегодня рабочий день должен был закончиться в 16.00. И потом небольшая приписка - нью-йоркский адрес. И знакомое ей имя - очередная кратковременная страсть, молодая помощница, которую Ольга не хотела брать на службу из-за того, что у нее нет ни опыта, ни способностей. Теперь Ольга вспомнила, именно Клиффорд сказал, что надо поддерживать молодые таланты, именно он настоял на том, чтобы принять эту Николь на работу. И теперь в его ежедневнике записан ее адрес.
        Удивляясь сама себе, Оля схватила костюм мужа, небрежно брошенный на пол. Так и есть. Тонкий аромат духов…
        - Оля, что ты делаешь? - услышала она его голос и обернулась.
        За ее спиной стоял Клиффорд, вокруг его бедер было обернуто полотенце, с мокрых волос капала вода. Таким сексуальным она не видела его давно.
        - Ищу кредитную карточку, дорогой, - солгала она, ловя себя на том, что это первая ее ложь за все время их совместной жизни. Все-таки прошел год. Пора… Она горько усмехнулась. - Куда-то положила ее и не могу найти…
        - Ты должна быть внимательной, - сказал он, вытирая волосы. Она смотрела на его крепкие мускулы. Может быть, сама она виновата в том, что больше не удовлетворяет его, что ему требуется еще кто-то?
        Оля подошла к нему сзади, положила руки на грудь, попыталась поцеловать.
        - Не сейчас, милая, - ответил Клифф, резко отстраняясь. - Я устал, ты понимаешь? Уже половина первого, а мне завтра в восемь надо быть в офисе. Дела ждут…
        Когда погас свет и Оля лежала в темноте одна, вспоминая об их любви в прошедшем времени, она вдруг сообразила, что под делами Клиффорд имел в виду все ту же Николь или еще какую-нибудь красотку. Но раз Оля сразу не сказала о том, что знает про его увлечения, то поздно и глупо делать это сейчас.
        Как вспышка, сверкнула в ее голове мысль, что Клиффу так удобно. Молодая, красивая, удачливая жена, работая на его же фирме, приносит ему доход. Счастливая семейная пара, а это очень важно, учитывая, что Клифф готов вступить в большую политику. Возможно, пост губернатора для него не предел. Хотя, если он замахнется на большее, ему придется избавиться от жены-русской. Отношения между ними станут деловыми…
        Ну что же, за все нужно платить. И эта плата - их любовь. Внешне, может быть, все осталось как прежде, они являют собой эффектную и добропорядочную американскую пару, но на самом деле постепенно станут чужими…
        Следующие месяцы показали Оле, что она была права. Она убедилась, что Клиффорд предпочитает менять своих смазливых сотрудниц несколько раз в месяц, делая каждой при увольнении недурной подарок. Одна приобрела маленький спортивный автомобиль, другая получила хорошее место в другой корпорации, владельцем которой был университетский друг Клиффа, третья поехала вместе с младшей сестрой в кругосветное путешествие.
        Чтобы не думать об этом, Ольга с головой погрузилась в работу, тем более что
«Центурион» стремительно набирал обороты. Востребованность на рынке медиа-услуг была огромной, но и конкуренция очень жесткой. Приходилось драться за каждую сделку, за каждый миллион, и реклама очень помогала в этом. Как убедилась Оля, в Америке реклама имеет гораздо большее воздействие на массы, чем те подозревают.
        - Дорогая, - сказал ей как-то Клифф, делая очередной небольшой подарок - браслет в виде золотой чешуйчатой змеи с глазами из изумрудов. Теперь такие милые, как он называл их, безделушки, иногда тянувшие на сотни тысяч долларов, стали эрзацем их любви. - Я просто не понимаю, как у тебя хватает столько сил на всю эту рекламу? С тех пор, как ты руководишь отделом, дела у нас пошли в гору. Два последних ролика вполне могут стать классикой рекламного дела. Это лишний раз подтверждает, что я сделал правильный выбор, ты приносишь мне доход, дорогая.
        Это был один из немногих случаев, когда они снова занимались сексом, но Оля знала, что все дело в том, что она «приносит прибыль». Клиффорду был нужен человек, который мог взвалить на себя проблемы, решить которые он сам не в состоянии. И он нашел ее…
        Ольга и сама уже была не способна испытать былого чувства всепоглощающей любви к Клиффорду. А любила она его по-настоящему хоть когда-нибудь? Она боялась ответить на этот вопрос. Она так одинока… Неужели ей предстоят годы, десятилетия богатой, но такой пустой жизни? Неужели не будет рядом любимого и любящего человека?
        Ответ на свой вопрос она нашла случайно, когда просматривала один из выпусков элитарного журнала. Среди прочего там говорилось, что Стивен Ван Бьюккенен, восходящая звезда юриспруденции, только что одержал свою первую шумную победу. Практически в безнадежном деле, когда все улики и мнение присяжных были против его клиента, ему удалось, используя свое красноречие, великолепное знание права и необъяснимое везение, добиться для него минимального наказания. Известный бизнесмен, обвинявшийся в мошенничестве и двух убийствах, был признан виновным только в первом преступлении, получил четыре года тюрьмы и заплатил несколько сот тысяч долларов штрафа. И это вместо нескольких пожизненных сроков, которые, по мнению всего Нью-Йорка, ему были обеспечены.
        Оля поглядела на цветную фотографию адвоката. Высокий, темноволосый, привлекательный, Стивен ей понравился. Он был представителем старинного семейства, американский аристократ, успешный и ловкий, к тому же красивый. Ольга слишком долго оставалась благодарной Клиффу за все, что он сделал для нее. Она стала его женой, но теперь больше не нужна ему. У него могло быть все - ее любовь, ее тело, ее преданность, их дети. Но ему уже не требуется ничего из этого.
        Они познакомились спустя несколько месяцев, когда концерну потребовалась консультация по одному щекотливому юридическому вопросу. Ольга сама отправилась в офис к Стивену.
        - Миссис Маккинзи? - спросил Стивен Ван Бьюккенен, встречая ее на пороге своего кабинета, обставленного в викторианском стиле. Из общей композиции выбивались только картины известных американских модернистов. Он протянул ей крепкую и загорелую руку. От него веяло надежностью и мужественностью. - Я рад, что вы обратились именно ко мне, миссис Маккинзи.
        - Зовите меня Ольгой, - сказала она.
        - Тогда вы называйте меня просто Стивеном. - Обаятельная улыбка, открытая и сексуальная, осветила его лицо.
        - Стивен, - произнесла Ольга. Она почувствовала, что он именно тот человек, о котором она мечтала. Ни один мужчина в жизни так не привлекал ее, как этот высокий шатен-адвокат. - Мне требуется ваша помощь… нужен человек, на которого я могла бы полностью положиться.
        - Думаю, я именно такой, - сказал Стивен, глядя ей в глаза. Она увидела, что безумно ему нравится.
        Уже позже, всего несколько дней спустя, когда они проводили вместе уик-энд в загородном доме Стивена, их отношения быстро из деловых и платонических превратились в полные страсти. Оказалось, он тоже влюблен в нее.
        - Ольга, ты именно та женщина, которая мне нужна, - сказал он, когда они прогуливались по пустынному пляжу около его небольшого дома, расположенного на берегу океана. - Ради тебя я готов на все, милая, - он поцеловал ее.
        Так они стали любовниками.
        Клифф интересовался женой только в самые ответственные моменты, когда приходилось начинать новую рекламную кампанию или осваивать новый рынок. Для всех они были прелестной парой, все дивились на их счастье, даже Кимберли, казалось, окончательно смирилась с тем, что ей придется поделиться своей властью в
«Центурионе».
        Ольга вдруг осознала, что теперь она точно имеет абсолютно все. Мужа, который не любит ее, но закрывает глаза на то, как она живет, впрочем, она сама уже не интересовалась тем, где Клифф проводит ночи; Стивена, которого она любит по-настоящему, деньги и власть. Похоже на то, иногда думала Ольга, что ее несбыточные мечты начинают сбываться. Больше ей ничего не требовалось.
        Однажды она навестила Элвина, младшего брата Клиффа, жившего в достаточно элитной квартире в центре Нью-Йорка. Там царил настоящий кавардак, странные и искривленные картины, на которых изображались в темных тонах непонятные геометрические фигуры, соседствовали с бутылками из-под пива, коробками от пиццы и грязной одеждой.
        Клиффорд попросил ее заставить Элвина подписать бумаги, согласно которым тот разрешал ему воспользоваться частью акций из отцовского наследства. Так как отношения между братьями были не самыми лучшими, то в качестве парламентера выступила она.
        - Ого, сестренка, - сказал Элвин, встречая ее в каком-то ужасном халате. - Какая честь для меня. Прошу прощения, но я не знал, что ты соизволишь меня навестить. Полюбуйся на мое новое творение, - он указал в сторону незаконченного полотна, усеянного какими-то разноцветными кольцами и треугольниками. - Я мигом…

«Мигом» - это означало, что из его спальни через несколько секунд вылетела сонная, растрепанная голая девица. Даже не взглянув на Ольгу, она натянула джинсы и майку, обматерила Элвина, а он в ответ шлепнул ее ниже спины.
        - Эл, а деньги? - спросила она, когда тот подталкивал ее к выходу.
        - Увы, я сейчас банкрот, - ответил он. - Но поверь мне, через неделю…
        Девица, ударив его по лицу и снова выругавшись, удалилась.
        - Не представляешь, в каких условиях мне приходится творить, - сказал Элвин, наливая себе какой-то подозрительный напиток. - Никак не дают завершить это полотно… Правда, в нем чувствуется сила?..
        - Это точно, - ответила Оля. Ей не очень нравилось находиться в логове свободного художника, кроме того, ее ждал Стивен.
        - Так, опять бумаги, - сказал Элвин, когда она объяснила ему цель своего визита. - Разумеется, Клифф иначе не может.
        Подписывая, не глядя, страницы, он как бы между прочим спросил:
        - Ну что, мой братец уже завел себе любовницу? Прошу прощения, если залез не в те дебри, но, по-моему, в этом нет ничего секретного… Я не стыжусь того, что веду подобный образ жизни, а вот миллиардеры обязаны блюсти целомудрие.
        - Уже завел, - ответила Оля. Она чувствовала к этому человеку непонятную симпатию.
        - Ха, узнаю Клиффа, - засмеялся Эл. - Кстати, тебе я не предлагаю выпить, думаю, в десять утра такие люди, как ты, не потребляют алкоголь. А мне для вдохновения нужно.
        - Почему же, я не откажусь, - сказала Оля.
        Элвин положительно нравился ей, однако это было только дружеское чувство, она не могла и представить себе, чтобы он стал когда-нибудь ее любовником.
        - Ваш бокал, мадам, - появившись из кухни, Эл протянул ей бокал.
        И потом произошло неожиданное. Бокал, упав на пол, разбился, залив ковер темной жидкостью, Элвин обнял Ольгу и поцеловал. Она не сопротивлялась, однако, когда он подхватил ее, чтобы отнести на диван, стоявший здесь же, сказала:
        - Я думаю, нам хватит. Не будем сходить с ума.
        Эл, отпустив ее, заметил:
        - Мне было чертовски приятно. Если когда-нибудь надумаешь повторить это, я всегда к твоим услугам. И зачем тебе Клифф, мы могли бы понять друг друга и в живописи, и в постели…
        - Не сомневаюсь, Эл, - ответила Оля. - Но мне срочно нужны подписанные тобой доверенности.
        Когда она встретилась со Стивеном в тихом ресторанчике, где их никто не мог узнать, тот спросил:
        - Что-то случилось, Ольга? Ты выглядишь взволнованной.
        - Нет, - ответила она, вспоминая о том, что произошло между ней и Элвином. Похоже, она придает этому слишком большое значение. Кроме того, не может же она разрываться между тремя мужчинами, двое из которых - родные братья. - Нет, Стив, - повторила она, отвечая на его поцелуй. - Со мной все в порядке. Просто сегодня мне пришлось узнать то, о чем я и не подозревала…
        События следующих недель закружили ее. В «Центурионе» с начала нового года предполагалась гигантская модернизация, в том числе и в области рекламной деятельности.
        Оля пыталась совмещать работу с личной жизнью - она внимательно следила за ростом популярности Стивена, который брался за серьезные и запутанные дела, получавшие большой резонанс в средствах массовой информации, и практически из всех выходил победителем, но даже те процессы, на которых он терпел поражение, укрепляли его имидж.
        Он предложил ей провести несколько дней в Скалистых горах, в крошечном домике, полностью отрезанном от внешнего мира. Так как Клифф, довольный успехами новой корпоративной политики, уже практически не ночевал дома, делая жене драгоценные подарки каждую субботу, она была вольна поступать, как ей угодно.
        Элеонора, понимая, что добилась того, что ей нужно, но еще не в полном объеме, так как ее сын не развелся с Ольгой, как-то заметила:
        - Дорогая, не забывай, что твоя личная жизнь может однажды стать достоянием общественности. Если Клифф спит с секретаршей или очередной подружкой, то это его право, но тебе такого не простят. Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы дать своим врагам козырь в руки? Ты мне нравишься, но не забывай, я считаю, что скоро ты станешь экс-миссис Маккинзи…
        Элеонора все еще лелеяла планы по ее искоренению из собственного семейства.
        - Ничего, милая, - заметил Ольге на это Стивен. - Старуха просто медленно выживает из ума, не знает, куда бы еще сунуть свой длинный нос. Тебе не так уж долго осталось терпеть. Кажется, она очень больна?
        - Вроде бы да, - подтвердила Оля, - но выглядит она на сорок с хвостиком, правда, у нее какие-то проблемы с позвоночником…
        - На эти три дня мы забудем обо всех проблемах, - прошептал ей Стивен. - Они просто исчезнут из нашей жизни…
        Несколько дней в горах, в маленьком домике, где имелось всего три комнаты, а в спальне отсутствовала кровать, и им пришлось заниматься любовью прямо в спальном мешке, были самым настоящим раем.
        Ближайший городок был удален от этого пустынного места на несколько десятков миль, и они могли посвятить все время друг другу.
        - Кажется, я бы все отдал за возможность провести здесь всю оставшуюся жизнь, - произнес Стивен, обнимая ее, когда они лежали на скрипучих досках в спальном мешке.
        - Ты так думаешь? - засмеялась Оля. - Ловлю тебя на слове. Почему бы мне не бросить мужа, тем более что он не будет особенно возражать, а тебе не сделать мне предложение?
        Стивен поцеловал ее:
        - Еще не время, Ольга. Поверь, я очень хочу, чтобы это произошло как можно скорее, но еще не время. Ты - единственная, кого я люблю, однако мне кажется, что Клиффорд просто так не отдаст тебя. Он из тех, кто не уступает даже то, что ему уже не нужно. А в такой тайной любви есть что-то романтическое, захватывающее и глубоко порочное…
        - Ты прав, Стив, - ответила она, пробегая пальцами по его груди.
        Когда Ольга вернулась в Нью-Йорк, она узнала, что Элеонора уже вторые сутки находится в больнице.
        Увидев Клиффа, который теперь страдал, стараясь не выдать своих переживаний, Кимберли, как всегда шикарную и всезнающую, Элвина, встретившего ее теплым рукопожатием, Оля вдруг поняла, что ей страшно. Страшно из-за того, что она недавно желала избавления от проблемы - Элеоноры, и теперь это оказалось реальным.
        - Положение тяжелое, но не критическое, - сказал им профессор Истербрук, светило в области кардиологии. - О стабилизации говорить еще рано, но угроза смерти миновала…
        Именно в эти дни Оля снова сблизилась с Клиффом, который словно искал у нее защиты. Она старалась всячески поддержать его. Кимберли также, похоже, забыла обо всем, что когда-то пыталась предпринять против Ольги.
        - Знаешь, - заметила она, сверкая крупным рубином на мизинце, - теперь я поняла, что была не права. Я вижу, что ты умеешь заниматься делом и приносишь «Центуриону» прибыль. Так что можешь рассчитывать на меня, сестренка. - И она сама протянула Ольге свою холеную руку с безупречным маникюром.
        Следующие дни принесли тревогу, однако, по заверениям лучших врачей клиники, состояние Элеоноры быстро улучшалось.
        - Мне кажется, - заметила доктор Розуэлл, миловидная китаянка, - что недели через две можно будет говорить о выписке.
        Встречи со Стивеном пришлось временно прекратить, Оля понимала, что теперь ей надо быть с Клиффом, возможно, их отношения наладятся. Именно тогда она заметила пропажу своих кредитных карточек.
        - Странно, - сказала она мужу. - Еще в начале года у меня исчезли две карточки, и теперь еще одна. Похоже, я становлюсь рассеянной.
        - Ничего, - ответил ей Клифф. - Пустяки. Не беспокойся об этом.
        Через несколько дней после того, как Элеонора попала в больницу, там произошло чрезвычайное происшествие.
        - Вы слышали, - обратился к Оле и Клиффу Элвин, когда они приехали туда, - сегодня ночью на клинику было совершено нападение. Похитили в основном наркотики и какие-то токсичные вещества, но странно то, что многие из этих веществ полиция обнаружила недалеко отсюда, в мусорном баке.
        - Сплошной вандализм, - заметила на это Кимберли. - Нью-Йорк скатывается все ниже и ниже. Когда мама выздоровеет, я хочу провести несколько дней подальше от Америки, где-нибудь…
        - На Южном полюсе, дорогая? - спросил ее Элвин.
        - Предпочту Бразилию, - ответила та, сверкая глазами.
        Однако то, что случилось на следующий день, полностью изменило планы не только Кимберли, но и всего семейства Маккинзи. Оля прекрасно помнила, что произошло тем утром. Когда она приехала в клинику, чтобы узнать о самочувствии Элеоноры, медики были очень встревожены. Их нервозность передалась и Клиффу, пытавшемуся хоть что-то выяснить.
        - Вам не стоит волноваться, - заверяла их доктор Розуэлл. - Просто непредвиденные осложнения, но это совершенно ничего не значит…
        - Доктор, - отрывисто сказал ей Клифф, - я делаю взносы вашей клинике по миллиону долларов в год для того, чтобы вы предвидели абсолютно все. Надеюсь на ваш профессионализм.
        - Дорогая, тебе нужно принять немного успокоительного, - сказала Кимберли, застав Ольгу в небольшом баре, прилегавшем к клинике. - Мы все на пределе. На, возьми. - И она протянула ей небольшой флакон.
        - Что это такое? - с некоторым подозрением поинтересовалась Оля, так как знала, что в круг увлечений Кимберли входят и наркотики.
        - Не волнуйся, безобидный транквилизатор, - рассмеялась та. - Бери, это действительно помогает…
        Оля проглотила одну таблетку. И на самом деле, волнение, которое терзало ее, улеглось. Поднявшись наверх, к палате Элеоноры, она увидела, что обстановка остается по-прежнему тяжелой.
        - Нет никаких известий, - сказал Клифф. Он был бледнее обычного, выглядел подавленным. - Мы будем молиться за нее.
        Сама Оля никогда не верила в бога, хотя считала, что судьба существует. Именно судьба, неумолимая, равнодушная и не подвластная ничьим влияниям… Может быть, и то, что происходит сейчас, думала она, тоже является частью какого-то ужасного и непонятного спектакля, и его можно созерцать со стороны или принимать в нем непосредственное участие, но изменить или остановить - не в человеческих силах.
        Она осталась одна в коридоре. Рядом никого не было. Оля чувствовала, что грядет нечто страшное. Она вздрогнула, когда почувствовала, что кто-то положил ей руку на плечо. Это был Элвин.
        - Мне надо поговорить с тобой, - сказал он.
        И, не дожидаясь согласия, взял ее руку.
        - Ольга, ты должна знать, что я люблю тебя. Понимаю, это звучит нелепо, но я говорю правду. Я полюбил тебя с того самого дня, с той самой минуты, когда впервые увидел на том приеме. Ты была так одинока и осталась такой до сих пор. Ты думаешь, я тебе не подхожу? Чтобы быть с тобой, я согласен на все - и изменюсь, если ты захочешь этого…
        - Эл, - ответила Оля, - мне кажется, что ты не совсем удачно выбрал момент. Здесь не место для такого серьезного разговора…
        - Почему же! - воскликнул тот. Теперь она поняла, что он был не в себе, возможно, принял наркотики, так как его глаза неестественно блестели. - Именно сейчас ты должна сказать Клиффу, что не любишь его. По-моему, это ясно всем… Или ты думаешь, что я не смогу обеспечить тебя? У меня тоже имеется доля в «Центурионе», хотя Клифф распоряжается ею, как ему заблагорассудится. Разумеется, у меня нет его миллиардов, но все же… Зачем он нужен тебе, ответь… Нам вместе будет так хорошо, поверь…
        Не получив ответа, он внимательно посмотрел на нее, а потом, вскочив, произнес:
        - Теперь я понял, почему ты не соглашаешься. У тебя есть кто-то. Но я ведь лучше, много лучше… Бросай Клиффа, если не хочешь разводиться, то давай прямо сейчас убежим, скроемся, и нас никто никогда не найдет. Представь - солнечный остров, на котором живем только мы, небольшой дом, свобода и любовь. Я буду писать картины, а ты станешь моей музой…
        Оля не успела ответить ему, как появилась Кимберли. Несмотря на то, что та минуту назад покинула маленькую часовню при клинике, она выглядела какой-то слишком радостной. Увидев ее, Элвин отошел в сторону, только прошептав:
        - Запомни, сказать «да» никогда не поздно…
        Через несколько мгновений появилась доктор Розуэлл. Она была смущена, и, едва начала свою речь, как Кимберли закричала:
        - Я поняла, ее больше нет…
        Врач, отведя глаза в сторону, сказала:
        - Мы сделали все, что могли, но слишком нетипичные явления, видимо, из-за осложнений… Отказало сердце… К сожалению, миссис Элеонора Маккинзи скончалась три минуты назад. Примите мои искренние соболезнования…
        Именно Оля спустилась вниз, чтобы сообщить эту новость Клиффу. Он был в баре, пил кофе одну чашку за другой. Ольга никогда не видела, чтобы он курил, но теперь Клифф нервно мял в руке пачку сигарет.
        - Ну что, есть новости? - спросил он, как только Оля приблизилась к столику.
        - Клифф, - произнесла она. - Только что сообщили, что твоя мама… умерла…
        - Что ты сказала? - переспросил он обыденным тоном. Однако его рука вцепилась в чашку так, что Оля испугалась, как бы он не раздавил ее.
        - Клифф, к сожалению, это так. Она умерла…
        Тот день был очень тяжелым для нее. Оля понимала, что Клифф переживает, что смерть матери, которую он очень любил, была ударом для него, но в душе она ощущала, что это… Это только к лучшему.
        Чтобы не выделяться среди других, Ольге пришлось скорбеть по женщине, к которой она не испытывала ни малейшей симпатии.
        - Бедная Элеонора, - только и повторяла она. - Какая потеря для нас.
        Похороны были чрезвычайно скромными, несмотря на ажиотаж прессы, которая почему-то стала муссировать слух, что смерть матери одного из богатейших людей страны скоропостижная и подозрительная. Присутствовали только ближайшие родственники. Теперь Ольга стала равноправным членом клана Маккинзи. Пути назад не было, тот единственный шаткий мостик надежды, который соединял ее и Стивена, рухнул в пропасть.
        - Милая, когда мы встретимся вновь? - спросил Стивен, позвонив ей. - Я понимаю, ты должна быть с мужем, но я просто не могу без тебя.
        - Еще несколько дней, Стив, - отвечала ему Оля. - Клиффу сейчас тяжело, и я буду рядом с ним…
        Она должна быть с мужем. Но это оказалось так же напрасно, как и попытки вновь сблизиться друг с другом. Сначала Оля решила, что все налаживается, но вскоре она убедилась, что Клифф по-прежнему предпочитает ее обществу общество молодых девчонок.
        Он шептал ей слова любви, говорил, что ему очень тяжело, а буквально через день Оля узнавала, что никакого совещания, на котором он якобы остался допоздна, не было. Так долго продолжаться не могло.
        - Кажется, нам пора прояснить ситуацию, - предложил сам Клифф.
        Это произошло всего через неделю после смерти его матери. Если первые дни были для него тяжелыми, то потом он чрезвычайно быстро пришел в себя. Оля подозревала, что мать, властная женщина, имевшая на него безграничное влияние, была тем человеком, который мог обуздать его, остановить. Теперь же Клифф чувствовал, что он может делать все, что угодно.
        - Я тебя слушаю, - сказала Оля. Посмотрев на часы, она увидела, что уже около двух ночи. Время для серьезного разговора не самое лучшее, но что поделаешь…
        - Мне кажется, - проговорил Клифф, - что наш брак не был ошибкой. Ты именно та женщина, на которой я хотел жениться…
        - Приятно слышать, дорогой, - произнесла Оля с некоторым сарказмом. Ей стало ясно, что это только прелюдия, дальше он скажет другие слова. Так и произошло.
        - Но ты понимаешь, - продолжил он, - понимаешь, что мы слишком разные… У каждого из нас есть свои интересы, свои увлечения и тайные страсти… Мне кажется, я по-прежнему люблю тебя, но это уже не то, что было тогда, в Лондоне… Не думай, что я предлагаю тебе что-то циничное или аморальное, но я считаю, что какое-то время нам лучше жить отдельно. Я повторяю, ты меня полностью устраиваешь, я могу положиться на тебя, ты работаешь в моем концерне, но все же…
        - Все же в своей постели ты предпочитаешь видеть другую? - закончила за него Оля.
        Если речь шла о прагматичном разделении обязанностей, то она не имела ничего против. Клифф, бывший для нее когда-то всем на свете, перестал быть таким желанным. В конце концов, у нее и так все есть. И она уже никогда не потеряет деньги и власть, которую они дают. А ведь это единственное, ради чего она старалась выбиться на самый верх. Может быть, то, что с Клиффом ничего не вышло, она заслужила, ведь, думая о том, как стать выше других, она забыла о главном. О заповедях, которые нельзя нарушать. Нет, она никого не убила, не украла, не совершила иной грех. Просто ее цель стала навязчивой идеей. Потерять же все ради морали, которой все пренебрегают, но которая почему-то еще существует, она не хотела. Теперь Ольга будет свободна и богата. И у нее есть Стивен. Единственный человек, кого она любит.
        - Клифф, - ответила она, подходя к мужу. - Мне кажется, твоя идея не лишена рационализма. Но я поставлю несколько условий. Я не хочу, чтобы ты разводился со мной. Мне требуются деньги, то есть ты по-прежнему будешь содержать меня. В отличие от твоих пассий, я много не потребую, но я хочу вести тот образ жизни, к которому привыкла за эти два с половиной года. И еще. Я тоже имею право на свою личную жизнь. Кажется, это все…
        Теперь исчезла ложь, которая сопутствовала их жизни в течение многих месяцев. И Клифф, и Ольга вздохнули с облегчением.
        - Я знал, милая, что не ошибся в тебе, - произнес он, целуя ее. - Я знал это…
        Отныне вся жизнь Ольги была посвящена одному человеку - Стивену. Тот, узнав о своеобразной сделке, которую она заключила с мужем, изумился, но, понимая, что это только в его интересах, согласился с ней.
        - Я и не подозревал, что ты такая расчетливая, дорогая, - говорил он, целуя ее. - Кто бы мог подумать, что все закончится именно так.
        - А почему нет, - отвечала Ольга, нежась в его объятиях. Раньше она и сама не подозревала, что способна на такое. Прежняя Ольга, стеснительная и полная каких-то глупых идеалистических фантазий, исчезла, она чувствовала, что полностью изменилась, повзрослела. И стала более жесткой.
        Деньги - вот к чему она стремилась все эти годы. И скрывать это глупо. С собой нужно быть откровенной до конца. Никакой любви, никаких чувств, никакой поэзии. Только деньги. А раз так, то теперь она не хочет возвращаться туда, где была никем. Четыре миллиарда долларов… Таково состояние Клиффа, и согласно прогнозам, оно будет увеличиваться еще на миллиард ежегодно. Ольга когда-то считала каждую копейку, ездила на метро и донашивала одежду своих сводных сестер, а теперь получила контроль над невероятными деньгами, недвижимостью и драгоценностями.
        - Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, милая, - сказал ей Стивен. Он только что завершил одно тяжелое дело, как всегда блестяще, и его клиент, подозревавшийся в изнасиловании и убийстве своей подружки, был оправдан.
        - Мы всегда будем вместе, Стив, - ответила Ольга, чувствуя, что хочет этого. - Но только…
        - Но только… - повторил Стивен, откупоривая бутылку шампанского. Шипя, пена оседала в бокалах. - Только для этого тебе требуется стать вдовой, Оля, - сказал он, улыбаясь. - Прости, плохая шутка. Я хотел сказать, что если с Клиффом что-то случится, то именно ты станешь его наследницей. И тогда мы сможем оформить наши отношения. Это не главное, но все же… Ведь когда-то мне придется жениться, и я хотел бы, чтобы именно ты стояла со мной перед алтарем. Но это мысли вслух. Клиффу нет и сорока. Придется оставаться любовниками…
        - Видимо, да, - сказала Ольга, закрывая глаза и отдаваясь страсти.
        Но мысль о том, что смерть Клиффа избавит ее от многих неудобств и сделает богатейшей женщиной в мире, засела глубоко в подсознании. Смерть… Она сопровождает ее по жизни. Часто бывает так, что стоит ей пожелать, и тот, кто стоит у нее на пути, вдруг становится тенью. Но она не хочет, чтобы Клифф умер. Нет, нет, не хочет… Или все-таки?..
        - Как я люблю тебя, Стив, - пробормотала Ольга, царапая ему спину. - Мы всегда будем вместе, всегда…

…Ольга подписала чек, оставив графу, в которой требовалось указать сумму, незаполненной. Так было нужно…
        - Что ты делаешь, дорогая? - спросил Стивен, обнимая ее за талию. - Кому ты выписываешь этот чек?
        - Да так, ерунда, - ответила она, стараясь спрятать его от глаз Стивена. - Небольшие долги, знаешь ли…
        Их счастье слишком красиво, слишком сказочно для того, чтобы быть настоящим. Но теперь требовалось немного терпения, чтобы оно стало реальностью. Совсем немного…
        Конец лета выдался на редкость жарким, солнце палило нещадно, поэтому Клифф решил взять небольшой отпуск. Оля не мешала ему, она знала, что его очередное увлечение не опасно для нее, а раз так, то почему бы не дать мужу свободу…
        - Я планирую скрыться с глаз общества где-то в середине августа, - сообщил он ей.
        Оля подумала, что их отношения начали выравниваться именно после того, как они стали чужды друг другу. Может быть, именно разрыв, одиночество или что-то подобное помогает лучше понять другого. Во всяком случае, нынешний образ жизни устраивал их обоих.
        - Сегодня восьмое августа, - сообщил ей Клифф.
        Было воскресенье. Следующая неделя обещала быть на редкость тихой и умиротворенной.
        - Не забудь, - напомнил он ей, - завтра мы просто обязаны явиться на этот прием. Потом журналы будут восхищаться тем, какая мы счастливая пара. Завтра я, кстати, принимаю одну из этих писак. Очередное интервью.
        Девятое августа, понедельник, ознаменовался очередной новостью не самого удачного свойства.
        - Дорогая, в России опять сменилось правительство, - сообщил ей Клифф, когда Оля утром спустилась к завтраку. - Теперь придется налаживать новые связи. Но что поделать, может быть, именно в такой нестабильности и заключается залог всеобщего равновесия… Я вернусь около четырех, после интервью, потому что к восьми нам надо быть на приеме. Надеюсь, дорогая, ты будешь там блистать…
        Миссис Оранжерон, домработница, не так давно нанятая по настоянию Кимберли, получила приказание приготовить легкий ужин к шести.
        - Там ведь вряд ли будут хорошо кормить, - рассмеялся Клифф, уходя в офис.
        Он вернулся, как и обещал, около четырех. Ужин, приготовленный миссис Оранжерон, был великолепным.
        - Мне кажется, я переел, - пожаловался Клифф, поднимаясь из-за стола. Он выглядел неважно. - Мне нужно уладить кое-какие срочные дела, я буду у себя в кабинете…
        Около семи миссис Оранжерон, чей рабочий день подходил к концу, сказала, что собирается уходить и хочет узнать, не требуется ли чего-либо.
        - Спасибо, нет, - ответила Оля. - Может быть, вы спросите у Клиффа? Кстати, скажите ему, что нам пора выезжать…
        - Да, мэм, - ответила та, направляясь в кабинет Клиффа.
        Через несколько секунд Оля услышала торопливые шаги. В комнату влетела миссис Оранжерон, потерявшая всю свою невозмутимость.
        - Миссис Маккинзи, - проговорила она. - Мне кажется, вам лучше самой это увидеть. Похоже, у мистера Маккинзи удар или что-то подобное… По-моему… По-моему, он умер!
        Ольга помнила все происходившее потом до мельчайших подробностей. Совершенно не волнуясь, она проследовала в кабинет Клиффа. Тот, скорчившись, лежал лицом на письменном столе, одна его рука тянулась к горлу, другая сжимала ручку с золотым пером. Подойдя к нему, Оля взяла его запястье. Еще теплое, но уже начинающее остывать. Заглянув в лицо мужа, она произнесла, повернувшись к испуганной миссис Оранжерон:
        - Кажется, вы не ошиблись. Мой муж умер.
        - Тогда, мэм, - продолжила та, - было бы разумно вызвать полицию или «Службу спасения»…
        - Я думаю, это излишне, - проговорила Ольга. - Вы правы, похоже на сердечный приступ или инсульт. Он слишком много работал в последнее время… Слишком много.
        - И все же… - настаивала миссис Оранжерон, - вам в любом случае потребуется заключение врача…
        - Я сама знаю, что мне делать, миссис Оранжерон, - оборвала ее Ольга. Теперь она стала вдовой, а ведь именно это нужно ей больше всего. Клифф умер. Вот он, мертвый, навалился на письменный стол, а она, живая, стоит рядом.
        Ольга взяла трубку телефона и набрала номер Стивена.
        - Мистер Ван Бьюккенен? - официально спросила она, глядя на миссис Оранжерон, которая по-прежнему в нерешительности стояла рядом. - Это Ольга Маккинзи. Я прошу вас немедленно приехать ко мне…
        - Что-то случилось, дорогая? - встревоженно спросил Стивен.
        - Да, только что умер мой муж, поэтому мне нужен кто-то, кто объяснил бы все юридические тонкости…
        - Что? - изумился Стивен. Его удивление было неподдельным. - Клифф умер? Я еду немедленно… Без меня не предпринимайте никаких действий…
        Он появился меньше чем через двадцать минут.
        - Мне пришлось гнать так, что я нарушал все мыслимые и немыслимые правила, - сообщил он, проходя в кабинет. - Боже мой! - воскликнул Стив, глядя на тело Клиффа. - Как это произошло?
        - Не выдержало сердце, - ответила Ольга слишком быстро и громко. Миссис Оранжерон посмотрела на нее и отвела глаза.
        - Ты не имеешь к этому отношения? - тихо спросил Стивен, выпроводив домработницу на кухню.
        Он смотрел ей прямо в глаза, и Ольга, выдержав его взгляд, ответила:
        - Разумеется, нет, милый… Я начинаю верить в судьбу. Именно ей было угодно сделать меня вдовой. И теперь мы сможем быть вместе…
        - Как-то подозрительно, - вздохнул Стивен. - Он был еще молод… В любом случае придется поставить в известность полицию… Если мы будем дольше тянуть, то у твоей служанки появятся обоснованные подозрения. Ведь тебе нечего бояться? - спросил он еще раз, сжав ее локоть.
        - Я невиновна, Стив, - ответила она. - Я не имею к этому ни малейшего отношения…
        Следующий день стал настоящей сенсацией. Заголовки всех газет сообщали о скоропостижной и неестественной, как подмечали некоторые, новой смерти в семействе Маккинзи. Меньше, чем за два месяца, умерли мать и сын.

«Теперь Ольга Маккинзи, двадцати восьми лет, которая всего несколько лет назад была никем, работая преподавательницей в приюте для детей-инвалидов, становится наследницей одного из самых крупных состояний в США, - сообщала одна бульварная газетенка, принадлежавшая другу Кимберли. - В наших руках находятся неопровержимые доказательства того, что именно она единственная наследница своего покойного мужа. А тот факт, что теперь в ее распоряжении оказалось не менее десяти миллиардов долларов - если учитывать личное состояние Маккинзи и стоимость акций «Центуриона» вместе с недвижимостью, - наводит на мысль, что это дело в скором будущем получит огласку…»
        Так и случилось…
        - Что происходит? - только и успела спросить Ольга, когда через день, рано утром, в особняк, где она была абсолютно одна, ворвались полицейские.
        - Обыск, миссис Маккинзи, - ответил ей пожилой толстый лейтенант. - Ознакомьтесь с ордером. Если желаете, можете вызвать своего адвоката. Ребята, начинайте! - крикнул он своим подручным…
        - И на каком основании? - спросила она, кутаясь в халат.
        - На основании факта убийства вашего мужа, - ответил ей полицейский. - Три часа назад экспертиза установила, что он был отравлен. Алкалоидом физостигмином, чрезвычайно нетипичный способ убийства, скажу я вам… За тридцать лет моей работы подобное встречалось только единожды. В 88-м, когда жена отравила мужа и его любовницу. Она была химиком-экспериментатором. Сейчас отбывает пожизненное заключение…
        - Я вызову адвоката, - произнесла Ольга.
        - Ваше право, миссис Маккинзи, - ответил ей полицейский.
        Наблюдая за тем, как роскошный особняк превращается в большой бедлам, Ольга набрала номер Стивена. Автоответчик сообщил ей, что его нет, но если кто-то желает связаться с ним, то пусть оставит сообщение после гудка… Она вспомнила, что он уехал из страны на несколько дней по важному делу. Стивена нет, защитить ее некому. Хотя от чего? Она невиновна…
        - Шеф, похоже, здесь кое-что имеется! - крикнул кто-то из кухни.
        Полицейский скрылся там и появился через несколько секунд, держа в руке, обтянутой резиновой перчаткой, небольшой пузырек оранжевого стекла, наполовину заполненный кристаллическим порошком.
        - Интересно, что это? - проговорил тот, кто руководил обыском. - Ага, здесь имеется этикетка. Салицилат физостигмина, но экспертиза установит это… Как раз то, чем был отравлен ваш муж… Вы, может быть, не знаете, но из-за того, что свет разлагающе действует на этот алкалоид, его хранят в подобных оранжевых упаковках. Физостигмин, похищенный незадолго до смерти вашей свекрови в клинике из лаборатории. Кто знает, может быть, наркотики были украдены только для отвода глаз, ведь их нашли в ближайшем мусорном баке… Итак, миссис Ольга Маккинзи…
        Ольга посмотрела на пузырек. Тот, который дал ей свободу и который делал ее теперь несвободной. Она перевела взгляд на полицейского.
        - Вы арестованы за убийство своего мужа, Клиффорда Джорджа Маккинзи, произошедшее девятого августа сего года. Вы имеете право на адвоката, причем если у вас нет средств нанять его, то он будет предоставлен вам бесплатно, право хранить молчание, притом все, что вы произнесете, может быть использовано против вас в суде…
        Наручники защелкнулись на ее запястьях с неумолимым холодом и тяжестью.
        - Вы хотите что-то сказать, миссис Маккинзи? - обратился к ней лейтенант.
        - Я невиновна, вы слышите, я невиновна! - закричала Ольга, чувствуя, что ей никто не верит.
        Ну почему рядом нет Стивена, он бы помог ей… Страх и истерика внутри ее нарастали, заволакивая кровавой пеленой глаза. Ее подтолкнули к выходу. Было раннее утро одиннадцатого августа. Их ждало несколько полицейских машин.
        - Я невиновна! - крикнула она еще раз, бросив последний взгляд на роскошный особняк. - Я невиновна, - прошептала Ольга, когда машина рванула с места. Она знала это, но поверят ли ей другие? - Понимаете, я невиновна…
        Инна
        Август 1999-го
        Теперь от ее действий зависела жизнь Энн. Старые грехи имеют длинные тени, и справедливость этой фразы ей пришлось познать на себе.
        Для Инны девочка была дочерью, и она не могла позволить, чтобы кто-то причинил ей вред. Если раньше она без зазрения совести убивала людей ради денег, то теперь готова была растерзать любого - но уже из-за любви к Энн. «Если бы я не стала убийцей, - думала она. - Если бы я не стала убийцей, то вряд ли когда-нибудь смогла бы назвать ее своей дочерью. Останься я в России, то максимум, кем я была бы сейчас, - второсортной и уже стареющей содержанкой какого-нибудь «нового русского».
        Инна отодвинула на второй план все дела. Ей предстояло бороться за жизнь дочери. Сначала она пыталась выяснить хоть что-то о тех, кто похитил Энн, но потом оставила эту затею. Сейчас у нее связаны руки. Она не сможет достать этих ублюдков, пока Энн находится у них.
        Инна получила указания. Требовалось устранить Элеонору Маккинзи, однако главной жертвой был ее сын, владелец огромного концерна по производству компьютеров, Клиффорд Маккинзи. Но это было не обычное убийство. Если раньше ей не указывали на средство уничтожения, то теперь план по устранению этих двоих был разработан тем, кто и заказал их.
        Необходимо обставить все так, чтобы подозрения пали на Ольгу Маккинзи, супругу Клиффорда. Инна взглянула на ее фотографию в одном из журналов. Она тоже русская, всего за несколько лет сумела сделать головокружительную карьеру - из обыкновенной учительницы стать женой одного из самых богатых и могущественных бизнесменов мира. Она кому-то очень не нравилась, и этот «кто-то» был готов на все, лишь бы устранить ее. Не просто убить, а растоптать, уничтожить, смешать с грязью. Потому что если все произойдет так, как задумано, то Ольга не только потеряет положение в обществе и деньги, но и станет преступницей. На нее требовалось повесить два убийства. Те самые, которые предстояло совершить Инне.
        Ну что же, если такова цена свободы Энн, то Инна готова. Что-то ей подсказывало, что этот план не просто безжалостный, он циничный, мерзкий и бездушный. Но стоит ли говорить о душе и морали, рассуждая об убийствах? Она сделает все так, как придумал заказчик. Времени достаточно…
        В конце января Инна получила кредитную карточку на имя Ольги Маккинзи. Именно по ней предстояло покупать те предметы, из-за которых и должны в итоге осудить Ольгу. К этой красивой и холеной женщине она не испытывала ни малейшей антипатии, скорее всего, та просто стала заложницей чьих-то интересов, как и сама Инна.
        Первым делом она отправилась в Штаты, где абонировала сейф в указанном банке. Разумеется, пользуясь кредитной карточкой Ольги. Следующий этап - покупка пистолета, книги по токсикологии, которую требовалось заложить на определенной странице… Затем наступил перерыв.
        Те, кто удерживал Энн, позволяли Инне видеть девочку и говорить с ней раз в две недели. Инна ждала эти краткие две минуты с бьющимся сердцем, понимая, что их разговор оборвется, едва начавшись.
        - Мама, забери меня отсюда, пожалуйста, - попросила Энн в последний раз. У нее были завязаны глаза, и выглядела она страшно изможденной.
        - Потерпи еще немного, солнышко, - только и сумела ответить ей Инна.
        Еще через несколько дней раздался телефонный звонок.
        - Можешь приступать к следующему этапу, - сказал ей знакомый голос. - И без всяких фокусов, иначе у твоей малютки будет не хватать нескольких пальчиков. Лети в Нью-Йорк, в аэропорту найдешь указания в камере хранения… Ключ от нее получишь завтра по почте…
        Там Инна обнаружила небольшой пузырек, заполненный порошком, и конверт с листком инструкций. Предстояло совершить первое убийство - убийство Элеоноры Маккинзи.
        Та находилась в больнице с гипертоническим кризом, и проникнуть в клинику, имея фальшивый пропуск, было легко.
        - Вы куда, сестра? - окликнула ее молодая негритянка в крыле клиники, где располагались VIP.
        Заранее узнав имя той, кто дежурит по отделению, Инна произнесла:
        - Вы сестра Эшли? Вас срочно вызывают на станцию переливания крови. Там что-то серьезное…
        - Что могло случиться? - спросила сестра Эшли. - Я не понимаю…
        - Идите, вас ждут, - коротко ответила Инна. - Я пока заменю вас…
        Та скрылась, а Инна направилась к палате. Той, где лежала Элеонора Маккинзи. В холле, недалеко от двери, она увидела Клиффорда с Ольгой. Они выглядели вполне благополучной семейной парой.
        - Что-то с мамой? - увидев ее, спросил подошедший Клиффорд.
        - Дежурная проверка, мистер Маккинзи, - ответила Инна.
        Она взглянула на того, кого должна лишить жизни всего через несколько недель. Красивый и уверенный в себе, может быть жестоким и упрямым… И чертовски богатый. Это-то, скорее всего, и предрешило его судьбу.
        - Миссис Маккинзи, - сказала она, проходя в просторную палату. - Небольшой укол витаминов…
        - Что еще такое! - возмутилась Элеонора, возлежа на кровати.
        - Таковы указания доктора Розуэлл, - ответила Инна. - Это будет совсем небольно…
        Укол раствора вещества, которое содержалось в пузырьке, был болезненным. Элеонора, поморщившись, пожаловалась на то, что у нее начинает неметь плечо.
        - Обыкновенная реакция, миссис Маккинзи, - успокоила ее Инна. - Это скоро пройдет…
        Менее чем через час состояние больной резко ухудшилось, и еще через пятнадцать минут, несмотря на попытки реанимации, она скончалась. Об этом Инна узнала из газет, которые сообщали, что мать Клиффорда Маккинзи, шестидесятитрехлетняя Элеонора, умерла от обширного инфаркта.
        - Ни слова о том, что она убита, - прошептала Инна. - Странно, но не было ни вскрытия, ни экспертизы…
        Только одна газета позволила себе усомниться в том, что Элеонора Маккинзи скончалась по естественным причинам. Тонкими намеками она дала понять, что, возможно, здесь дело нечисто…
        И именно с нее Инна начала свое расследование.
        Несколько часов работы в Интернете, и все, что так тщательно скрывалось, стало явным. Итак, Кимберли Маккинзи, точнее Хазейшнейц, потому что, разведясь с третьим мужем, она не отказалась от его фамилии.
        Именно она стояла за всеми негативными публикациями о том, что ее мать упокоилась по чьей-то злой воле. Владелец бульварного листка - это ее очередной любовник. Не требовалось быть гением, чтобы догадаться, что именно она и является заказчиком всего дела. По крайней мере то, что она спекулирует именем умершей матери, дает право подозревать ее в этом. Если бы она была непричастна к смерти матери, но кого-то подозревала, то не просила бы любовника раздуть скандал, а пошла бы в полицию. Но ей требовалось другое…
        - Значит, это ты, дорогая… - произнесла Инна. - Но не одна. Твой интеллект не способен разработать тот заговор, который плетется против Ольги. В выигрыше остаешься только ты и твой младший брат Элвин - в том случае, если мать и Клиффорд умрут, а его жена будет осуждена за их убийство, тем самым автоматически теряя право на наследство… Все просто как мир…
        Кимберли и Элвин… Или кто-то еще?
        - Я не оставлю это так, - протянула Инна. - За то, что они использовали Энн, похитив ее, расплачиваться придется всем…
        Следующий выход на сцену был запланирован на начало августа. Все оказалось очень просто. Прилетев в Нью-Йорк, требовалось опять посетить камеру хранения. Там ее ждал еще один пузырек, изготовленный из оранжевого стекла, с остатками кристаллического порошка. Как выяснила Инна, отдав на химическую экспертизу то, что получила в первый раз, это был…
        - Салицилат физостигмина, - ответил ей бородатый химик. - Похоже на чистый препарат, без примесей, такой используется в фармакологии и медицине…
        Перед тем, как убить Клиффорда Маккинзи, Инна предприняла все, чтобы выяснить имя того, кто все затеял. Имена ублюдков, которые удерживали Энн, будет узнать гораздо легче, и с ними она расправится быстро. А вот организатор всего дела…
        - Я не хочу работать даром, - заявила она во время очередного сеанса связи. - Мне требуются деньги… Сто тысяч…
        - Ты что, не понимаешь… - начал хамить ее собеседник.
        - Учти, - оборвала его Инна, - вы все сейчас в моих руках. Стоит мне направить анонимку в полицию - и тебе придется провести остаток жизни в тюрьме, обслуживая матерых уголовников…
        - Не надо угроз, - сказал тот. - Твоя дочурка у нас…
        - И это только ухудшает ситуацию. Если с ней что-то произойдет, то у вас не будет никакого способа контролировать меня. Так что действуй, как я сказала. Сто тысяч. Перевести на счет, который я укажу. Это немного, но подобная компенсация меня устроит…
        Через несколько дней Инна получила деньги. Они требовались ей не для того, чтобы их тратить, деньги были ничем по сравнению с теми мучениями, которые испытывала Энн. Просто это был единственный шанс выяснить, кто все затеял. У Инны были свои связи среди банковских служащих и людей, умеющих работать с крайне запутанной финансовой отчетностью.
        - Это было нелегко, - сказал ей некий Вик Ронсон, человек, который беспрепятственно копался в архивах ЦРУ и баловался тем, что снимал со счета какого-нибудь нувориша сто миллионов долларов и переводил их скромной пожилой учительнице в глухой провинции Нидерландов. - Но мне удалось… Я выяснил, что эти сто тысяч были положены в один из банков на Мальдивах…
        - И?.. - в нетерпении спросила Инна.
        Вик был ей обязан. Именно Инна дала ему деньги, чтобы начать собственное дело, она знала, что из этого щуплого и очкастого человека выйдет толк.
        - Но это еще не все, - хихикнул он, показывая свои неровные зубы. - Они думают, что если внесли деньги, то я не смогу выяснить, откуда их сняли. Я абсолютно все знаю о банках… Не надо забывать, что номера купюр по-прежнему фиксируются… Пожалуйста… Четыре первичных чека, обналиченные в Бразилии, каждый по двадцать пять тысяч, подписаны Кимберли Хазейшнейц…
        - На чье имя? - Инна чувствовала, что подбирается к разгадке.
        - Разумеется, на предъявителя, - удивленно продолжил Вик. - Но тот, кто думает, что таким образом замел свои следы, жестоко ошибается. Для того, чтобы вывезти наличными такую сумму из Бразилии, требуется специальное разрешение. Тот, кто вывез эти сто тысяч, не стал идти законным путем, а просто дал взятку одному лицу…
        - Ты выяснил у него, кто был тот человек? - терпеливо спросила Инна. Зная Вика, она не торопила его, Ронсону нравилось смаковать подробности того, как он гениально решил неразрешимую головоломку.
        - К сожалению, кто-то тщательно заметает следы, или просто рок преследует всех, кто так или иначе связан с этими деньгами, но чиновник был ограблен и застрелен в районе, где ошиваются проститутки, через три дня после сделки… Но это еще не означает, что выяснить правду невозможно. Оказывается, прохиндей вел дневник в компьютере, в котором указывал всех своих клиентов. Чтобы потом, вероятно, шантажировать их. Не исключено, что кто-то из недовольных клиентов и решил избавиться от назойливого таможенника. После его смерти жена стерла все файлы, но восстановить их - ерунда.
        - Он там указан? - спросила Инна.
        - О да! - продолжал Вик. - Хочешь «Сникерс»? Нет… А я прямо обожаю… Все это осуществил некий Николас Стайнович, гражданин Канады… Но я выяснил, что бедный Никки скончался в семимесячном возрасте от гнойного перитонита в апреле семидесятого… Кто-то, использовав его имя, оформил на него и паспорт, и социальную страховку, и многое другое…
        - Вик, - потеряла терпение Инна, - ты установил, кто на самом деле этот Стайнович? Или да, или нет, иначе я за себя не ручаюсь…
        - Конечно, - живо отреагировал тот. - Дело-то пустячное… Так вот, я собрал кое-какое досье на типа, который действует под именем Николаса… Приятный парень… Наркотики, торговля краденым, похищения с целью выкупа, переправка нелегалов, оружие… И он всегда только руководит, никогда сам не пачкает руки… Зато и бабки гребет немерено… Вот тебе досье на него…
        Вик протянул ей тонкую папку. Инна пробежала ее глазами…
        - Но где же его настоящее имя?
        - Не спеши, всему свое время… Он осторожен, этот Стайнович, точнее тот, кто прикрывается именем малютки, уже почти тридцать лет покоящегося где-то в окрестностях Монреаля. В архивах некоего Сурромы, правой руки мафиози Барсона, есть одна любопытная фотография, сделанная тайно. Стайнович не любит светиться, оставлять отпечатки пальцев или делать фото на память с дорогими его сердцу гангстерами. Он был снят вместе с Барсоном в прошлом году во время переговоров по поставке новейшего вооружения косовским албанцам. Взломать компьютер Сурромы было плевым делом… Фото плохое, тем более, что Стайнович любит темные очки, бороды… Но на что тогда компьютеры? Вот его настоящий лик. И имя… Я выяснил его, прогнав изображение по всем банкам данных в Северной Америке… Посмотри на него…
        Инна взяла в руку небольшой листок бумаги. Вот кто помогает Кимберли избавиться от Маккинзи и разработал похищение ее дочери. Теперь Инна знала его в лицо, ей стало известно его имя…
        - Спасибо, Вик, - кивнула она компьютерному гению.
        - Да что ты, - раскланялся тот. - Детские игры, другое дело отыскать в Пентагоне что-нибудь про НЛО…
        Да, теперь Инна знала, кто он такой. Но ей требовалась полная уверенность в том, что именно этот человек стоит за похищением Энн и теми убийствами, которые она вынуждена совершать.
        А потом последовало указание отправить на тот свет Клиффорда Маккинзи.
        - Надеюсь, на этот раз никаких требований? - спросил тот, кто удерживал ее дочь. - В любом случае с тебя хватит…
        Выполнить заказ было до чрезвычайности просто. Для нее убийство - дело техники. Она встретила Клиффорда на пути домой, представилась журналисткой, попросила его об интервью. Небольшой коктейль, его пламенные взгляды - и физостигмин оказался у него в бокале. Клифф был отравлен еще до того, как приехал домой. Но об этом никто не знал. Умереть он должен был именно там, в присутствии жены и слуг, после ужина…
        Когда через несколько дней все газеты, сообщавшие совсем недавно о трагической смерти миллиардера Маккинзи, вышли с кричащими сенсационными заголовками типа:
«Русская жена богатейшего предпринимателя отравляет его» или «Чисто американское убийство - яд в стакане виски от любящей супруги», то Инне стало ясно, что дело сделано.
        Но звонка от тех, кто удерживал Энн, по-прежнему не было. Телефон молчал, никаких сообщений по Интернету не поступало. После того, как кто-то влиятельный получил то, что ему нужно, все прекратилось.
        Был конец августа, когда Инна поняла, что так больше продолжаться не может. Стало ясно, что ее просто использовали, с самого начала не рассчитывая на то, что девочка останется в живых. Инна стала исполнителем чьей-то воли, обыкновенной пешкой в шахматной партии, ставкой в которой были четыре миллиарда. Но что-то подсказывало ей, какое-то особое чувство, что Энн жива. И она обязана спасти ее.
        Марк Слейд, сорокачетырехлетний вор-рецидивист, наслаждался великолепным сексом. Тело его партнерши Сьюзи было таким податливым, мягким, красивым, что он просто сходил с ума. Марк схватил ее за шею, укусил в плечо и, глядя прямо в глаза, стал душить. Его возбуждало это до крайности, ему было приятно чувствовать ее плоть, входить в нее, сотрясаясь от похоти, бить кулаком… Сьюзи не сопротивлялась. Испытав верх блаженства, Марк швырнул надувную куклу, которую он прозвал Сьюзи, на пол и пнул ее ногой. Сьюзи, шипя и хрипя, выпуская воздух из прокушенного плеча, стала съеживаться.
        - Дешевка, - процедил он, - все это дешевка… Чертовы куклы, все они такие, приспособлены только для каких-то хлюпиков, и нормально потрахаться с ними нельзя.
        Марк слез с дивана. Его увесистое пузо, следствие увлечения гамбургерами и пивом, колыхнулось.
        Сексом Марк мог заниматься только со Сьюзи и ей подобными. Еще десять лет назад, во время сеанса эротического массажа с одной китаянкой, он почувствовал, что сила его пропадает. Та, посмеявшись над его опавшим достоинством, сказала, что он, видимо, уже истратил все свои соки. Марк вспомнил, что ударил ее тогда, схватил за длинные черные волосы, бил головой о стеклянный столик. До тех пор, пока она не умерла. Он вышел сухим из воды, но с тех пор стал заниматься любовью только с куклами, молчаливыми и податливыми, которые терпели от него абсолютно все. А ему нравилось бить, кусать, стегать…
        - Так, так, - проговорил он, пиная выдохшуюся Сьюзи. - Завтра куплю еще одну красавицу и задам ей жару…
        Марк двинулся к холодильнику за новой бутылкой пива, потому что никак не мог найти старую под диваном, и вдруг кто-то с силой ударил его по затылку. Марк упал на колени, а потом распластался на полу своей спальни. Он тихо стонал, чувствуя, что ему в пах уперлось холодное дуло. От страха он не мог пошевелиться, только скулил.
        - Кто тебе заказал ограбление клиники на Манхэттене в середине июня? - услышал он голос, вне всякого сомнения, принадлежавший женщине.
        - Детка, ты что? - начал Марк, до сих пор уверенный, что остается чрезвычайно привлекательным для всех особ противоположного пола. - Ты лучше положи туда не пистолет, а свою руку…
        Удар в шею, а потом под ребра заставил его забыть о своем предложении.
        - Повторяю, Марк, если не хочешь оказаться неспособным иметь даже куклу, то быстро и четко отвечай на мой вопрос.
        - Ладно, ладно, - зашептал он, ощущая, что его подмышки внезапно вспотели. Тот, кто прищучил его, был профессионалом. - Это Энди Риккети, один из клана Гранетти, - произнес он. - Он дал мне десять кусков и сказал, что я должен влезть в эту чертову клинику, объяснил, где там находится лаборатория. Требовалось опустошить все сейфы, но главное - взять какой-то яд с длинным названием, я забыл, клянусь именем мамочки! Он дал мне бумажку, где название было записано… Такой в виде сахара, в большой оранжевой банке… А для отвода глаз нужно было стибрить еще и наркоту, и другие яды… Я их потом свалил в мусорный бак, потому что сам травкой не балуюсь, а торговать ею не хочу, тут легко залететь или от конкурентов по шарам получить… Это все, честно, все!
        Оглушив Марка, Инна посмотрела на жирное тело вора. Он был первым в цепочке, которая приведет ее к Энн. Тот, кто прячет ее, действует по указке заказчика убийства Маккинзи. Она не уверена, что Кимберли знала все об этом деле. А того, кто ей требовался, сейчас не было в стране. Но он должен скоро вернуться, и выйдя на него, Инна отомстит за Энн… И получит ее обратно. Если та еще жива…
        Энди Риккети, полный сил здоровяк, припарковался около большого темного особняка. Осмотревшись, он не заметил за собой никакого «хвоста». Он и не думал, что кто-то посмеет следить за ним, подручным самого Романо Гранетти, босса мафии, который держит в своих руках половину города и практически весь штат. Просто Энди не хотел, чтобы кто-то пронюхал о том, что он посещает это место.
        Энди подошел к двери особняка, поглядел на высокие стрельчатые окна, занавешенные кроваво-красными гардинами. Это то, что надо. Сердце его билось в ожидании чего-то невероятного. Он позвонил.
        Дверь открыл дворецкий в черном сюртуке, похожий на графа Дракулу.
        - Я к мадам Зинаиде, - проговорил Энди, стараясь не глядеть в янтарные глаза громилы. - Мне назначено.
        - О да, сэр, - загробным голосом ответил дворецкий. - Прошу вас. Мадам Зинаида завершает сеанс связи с астралом. Она вас примет через пять минут…
        Инна находилась на противоположной стороне улицы и следила за тем, как Энди Риккети вошел в особняк известной прорицательницы и астролога мадам Зинаиды. Самой большой тайной Риккети было вовсе не то, что он работает на мафию, и не то, что он имеет двух любовниц, и даже не то, что иногда он участвует в кровавом сексе - занимается любовью со специально нанятыми проститутками, которых в конце убивают. Тщательнее всего Энди скрывал, что очень суеверен и тратит огромные деньги на консультации у высококлассных астрологов и ведунов.
        - Я вижу, что нисходящая луна обещает вам, родившемуся под знаком Водолея во вторую фазу Марса, неприятности, - вещала мадам Зинаида, облаченная в темные одежды. В ее длинных мочках сверкали серьги с двенадцатикаратовыми изумрудами.
        - И что мне делать, мадам? - спросил Энди. Он пролистал уже все журналы и газеты и убедился, что эта неделя для Водолеев на самом дела обещает быть ужасной.
        - Берегитесь женщины, родившейся под знаком Скорпиона, - продолжала вещать мадам Зинаида. Она уставилась в хрустальный шар. - Я вижу угрозу от нее…
        - Господи, кто же у меня из баб Скорпион? - мучился вопросом Энди. Жена - Овен, две любовницы - Весы, он специально отбирал их, советуясь с личным астрологом. Он всегда избегал Скорпионов - властных, неуправляемых, жестоких…
        Уплатив мадам Зинаиде тысячу долларов и получив подробнейший прогноз на неделю, Энди удалился. Это потрясающая гадалка, такого дара ясновидения он еще не встречал. Итак, во вторник - согласно ее прогнозу - ему грозит опасность столкновения с полицией. Надо будет перенести операцию по отгрузке наркотиков на танкер на среду…
        Сев в машину, он хотел было тронуться с места, как внезапно почувствовал, что ему в затылок уперлось дуло.
        - Кто просил тебя нанять Марка Слейда? - услышал он за спиной.
        Женщина! Бросив взгляд в зеркало, он успел рассмотреть ее. Точно, Скорпион! Мадам Зинаида словно в воду глядела!
        - Говори, иначе твоя карма выплеснется мозгами на сиденье, - ткнула его женщина в затылок.
        - Меня просила Мелинда Стэрс. Она сказала, что у нее какое-то крупное дело, и заплатила наличными двадцать пять штук, - ответил он, глядя на календарь расчетов мадам Зинаиды, лежащий у него на коленях. Сегодня у него был переломный день.
«Некое событие, исход которого зависит от вашей воли и ума, может привести к ужасающим и фатальным последствиям, если вы не сделаете правильный шаг». Он его сделал… Иначе эта Скорпиониха просто застрелила бы его…
        Когда Энди очнулся от удара по голове, то первым делом облегченно вздохнул. И вовсе не от того, что остался жив. А от того, что нашел великого астролога, который действительно умеет читать судьбу по звездам. Мадам Зинаида… Теперь он станет ее постоянным клиентом…
        Мелинда Стэрс расслаблялась в турецкой бане. Она заботилась о своем теле. Хотя ей было уже далеко за сорок, но выглядела она на двадцать четыре, не больше… Конечно, этому способствовала и пластическая хирургия, и новейшие средства для поддержания формы, и дорогостоящие кремы. Однако главным, по ее мнению, было то, что она все еще оставалась девственницей. Секс возбуждает, а возбуждение передается клеткам. В итоге они стареют. Поэтому никакого секса. Но Мелинда не была лесбиянкой, как считали все, кто работал на нее. Она еще в шестнадцать лет приняла решение, что не будет спать ни с кем. И до сорока пяти лет держала свое слово.
        Она помнила то душное лето, когда Освальд, ее одноклассник, пригласил ее проехаться на его новом «Линкольне». Конечно, все это делалось для того, чтобы, выехав в лес, заняться сексом.
        Мелинда и сейчас передергивалась от отвращения, вспоминая, как Освальд лапал ее, слюнявя груди и шею, а потом, явно гордясь собой, встал над ней и расстегнул ширинку джинсов. Мелинда толкнула его и ушла пешком в город.
        В ее жизни самое главное - деньги и власть. Она, Мелинда Стэрс, многого добилась в криминальном мире. Теперь она контролировала почти весь транзит наркотиков, негритянскую проституцию и похищения. И вот одно из них сейчас очень занимало ее…
        - Кто тут? - воскликнула Мелинда, нежась в клубах пара. Она слышала, что кто-то вошел в парилку.
        Мелинда увидела неясную фигуру, закутанную в полотенце. Наверняка какая-нибудь старая кобыла, которая в свои сорок имеет отвисшие груди и вставные зубы. Только она, Мелинда Стэрс, остается вечно юной и невинной. Она выше всего, выше животного секса, выше самой природы!
        - Что такое… - только и успела промолвить Мелинда, когда нож уперся ей в шею.
        - Молчи, тварь, - услышала она приглушенный голос женщины. Лица той из-за клубов пара не было видно. - Если пикнешь, я исполосую твою физиономию так, что никакой хирург ее не соберет.
        - Что вам надо?.. - заикаясь, прошептала Мелинда. Она поняла, что женщина не шутит. В ее голосе чувствовалась решимость. А Мелинда не хотела терять то, что она холила и лелеяла тридцать лет, - свою красоту.
        - Где Энн Харрисон? - проговорила женщина.
        Мелинда все поняла. Это приемная мать этой дрянной девчонки, наемная убийца. Кобра… Такая может содрать кожу с ее лица и глазом не моргнуть…
        - Она была у нас, - просипела Мелинда, стараясь не напрягать носогубные складки. Но те, не слушаясь ее, становились все резче и резче. Если выживу, думала Мелинда, сразу в Беверли-Хиллз, на новую подтяжку…
        - Где она сейчас?.. Мелинда, говори правду…
        Лезвие коснулось холеного лица Мелинды, та чувствовала, что сталь ножа покрылась капельками конденсированной воды.
        - Не знаю… Это чистая правда. Десятого августа ее у нас забрали. Мои люди похитили ее по заказу…
        - Кого? - спросила Инна. Нож процарапал щеку и стал входить в мягкие ткани. - Имя!
        Мелинда, истерично рыдая, произнесла имя. То же самое, что Инна получила от Вика. Именно он стоит за всем. Именно он устранил Маккинзи и Ольгу, именно он похитил Энн… И ему от нее не уйти. Плохо только, что его сейчас нет в стране.
        - Это все! - выла Мелинда, чувствуя, как кровь, перемешавшись с водой, течет по ее лицу. Неужто там будет безобразный шрам? Она не вынесет этого, она лучше застрелится, чем станет уродиной!
        Инна знала, что эта тварь не обманывает. Она уже побывала в том месте, где держали Энн, нашла самодовольного мексиканца, который говорил с ней по телефону. Он и двое его охранников мертвы. Но Энн в том ангаре для хранения пропана не оказалось. Тот, кто организовал все дело, взял ее к себе. Теперь требовалось немногое - найти этого ублюдка…
        Вырубив визжащую Мелинду, Инна ушла.
        Ушла, чтобы найти подонка, который похитил ее Энн.
        Ей был нужен Элвин Маккинзи.
        Нью-Йорк, тюрьма Райкерс,

20 сентября
        - Теперь ты понимаешь, что мы оказались в западне? - спросил Стивен, глядя на Ольгу.
        Она стояла около зарешеченного окна и смотрела куда-то вдаль. Даже сейчас, похудевшая и осунувшаяся из-за переживаний, она оставалась красивой и таинственной - а ведь именно поэтому он и хотел ее.
        - Ольга, ты меня слышишь? - обратился к ней Стивен. - Шансы выиграть процесс равны нулю. Хотя мне иногда удается вставлять эффектные фразы, но это капля в море. В море той лжи, которую выливает на тебя Мэрдок. Всем ясно, что, осудив тебя, он рассчитывает стать окружным прокурором, а там недалеко и до кресла губернатора…
        - Я это прекрасно понимаю, - наконец сказала Оля. - Но я невиновна…
        Несмотря на то, что эта фраза прозвучала беззащитно и искренне, Стивен только саркастически улыбнулся:
        - Милая, это мне прекрасно известно. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что тебя подставили. Но, чтобы выиграть дело или хотя бы добиться, чтобы процесс объявили недействительным, требуются весомые улики… У нас их нет… В том-то вся и беда…
        - Странно, ведь прекрасно известно, кто стоит за всем этим, - сказала Ольга. - Кимберли… Это было ясно еще до процесса, а уж теперь, когда она так безбожно врала… Например, ее показания о тех разговорах, которые я никогда не вела с ней. А все их свидетели - чистая фикция…
        - Я верю, что ты невиновна, - сказал Стивен еще раз. - Но нам требуются серьезные доказательства. Несмотря на всю мою неприязнь к Мэрдоку, я понимаю, почему он доверяет словам свидетелей. Не могли же все они быть подкуплены, это честные и уважаемые люди…
        - Я надеюсь на тебя, Стив, - прошептала Ольга, кладя ему на плечи руки. - Ты - единственный, кто остался на моей стороне. Кто верит в мою невиновность. Ты должен сам поговорить с людьми, которые давали показания. С той китаянкой-врачом, которая утверждает, что получила от меня два с половиной миллиона за лжесвидетельство о причине смерти Элеоноры. С миссис Оранжерон, которая якобы видела, что я после смерти Клиффа хладнокровно мыла посуду…
        - Кстати, ведь тот чек подписан тобой, эксперты заверили подлинность подписи. Ты не помнишь, кому именно ты перевела такую сумму?
        Ольга нахмурилась, кусая губы:
        - Это исключено. У меня действительно был счет на десять миллионов, которые подарил мне Клифф ко дню свадьбы. Именно был… Но такой чек я не выписывала…
        - Хорошо, милая, - решительно произнес Стивен, вставая. - Главное - это уверенность в победе. Я сделаю все, что от меня зависит. Мне нужно только время. Всего пара дней… Но и этого у нас нет… Завтра Мэрдок, по моим данным, нанесет решительный удар. Процесс близится к завершению…
        - И что тогда? - воскликнула Ольга, глядя ему в глаза. - Что, если ты не успеешь?
        - Верь в меня, - ответил Стивен и нежно поцеловал ее. - Мы узнаем правду.
        Затем он нажал на кнопку звонка, вызывая охранника. Визит адвоката к подзащитной был окончен.
        Нью-Йорк, аэропорт
        Дж. Ф. Кеннеди, 20 сентября
        Миссис Клэр Розуэлл оглянулась. Наконец-то все позади…
        - Клэр, - позвал ее муж, Джеральд. - Я отойду на минутку. Беспошлинные сигареты… Запасусь ими…
        - Конечно, дорогой. - Миссис Розуэлл послала ему воздушный поцелуй. - Наш рейс через десять минут. Я жду тебя здесь.
        Провожая глазами фигуру мужа, миссис Розуэлл впервые задумалась о том, что сделала. Она ввязалась в самое настоящее преступление… Ей требовалось под присягой показать, что именно Ольга Маккинзи предложила ей два с половиной миллиона за то, чтобы она выдала свидетельство о смерти Элеоноры Маккинзи. Без всякого вскрытия.
        Миссис Розуэлл с самого начала поняла, что старуха умерла не от сердечной недостаточности, симптомы совершенно не те. Но когда Кимберли, дочь покойной, пришла к ней домой, выбора не оставалось. Та каким-то образом узнала, что Джеральд крал фонды компании, в которой работал, и предложила простой обмен: она получает три миллиона - два с половиной в счет погашения растраты и еще пятьсот тысяч на собственные нужды. А взамен ей нужно в суде подтвердить, что Ольга Маккинзи вела с ней такую-то беседу.
        Все очень просто. Клэр, практически не думая, согласилась. Ей были нужны деньги, и она хотела спасти неразумного Джеральда от тюрьмы. Этот растяпа не мог красть по-умному, не так открыто. Но хорошо, что он тратит деньги не на любовницу, а все несет в семью… Именно поэтому она любила его.
        Теперь все просто великолепно. Заместитель прокурора Мэрдок в обмен на честный рассказ о причинах, толкнувших ее на преступление, обещал предоставить ей и мужу иммунитет от преследования со стороны закона. Джеральда, разумеется, уволили, но они возместили ущерб, сохранив дом, машины, дочка по-прежнему учится в престижном колледже. И еще осталось полмиллиона… На карьере самой Клэр можно ставить крест, но зато они с деньгами и на свободе… Больше ничего не нужно… Она не дура и не собирается требовать большего. Никакого шантажа, ведь тогда ее запросто могут убрать… Всего несколько лет - и она добьется своего. Это не так сложно. Требуется только быть умной и иметь кое-какие связи. А они у нее есть. Друг ее детства, тот, что лишил ее невинности, теперь заправляет одной из триад в Гонконге. Милый шаловливый Ли… Ради денег и будущего дочери она согласна возобновить с ним отношения… А Джеральду необязательно знать об этом.
        - Объявили наш рейс, дорогой, - сказала она вернувшемуся Джеральду. - Нью-Йорк - Гонконг.
        Взяв изящную сумочку, в которой находилась чековая книжка и драгоценности, она направилась к выходу. Теперь все изменится… Несмотря на то, что Гонконг стал китайским, там по-прежнему всем заправляют триады. Гонконгская мафия… А им нужны толковые врачи, особенно те, кто знаком с фармакологией… Например, знает, как лучше и эффективнее приготовить героин… Там она с Джеральдом будет жить спокойно… И начальный капитал у них имеется. Америка, страна сбывшихся мечтаний, дала им его. А дочка пусть учится в колледже, станет юристом…
        - Пошли, Джеральд, - произнесла миссис Розуэлл, беря мужа под локоть. Вечно надо им управлять. Но в Гонконге она найдет применение его бухгалтерским талантам…
        Нью-Йорк, квартира миссис
        Оранжерон, 20 сентября
        - Да, я сделала все так, как вы хотели, мисс, - сказала по телефону миссис Оранжерон. - Но те десять тысяч, которые вы мне дали, это просто смешно. Вы же теперь наложите лапу на четыре с лишним миллиарда да еще на компанию… Я же не сиволапая дура, газеты читаю, телевизор смотрю… Так вот, мисс Кимберли, если хотите, чтобы я не отказалась от своих показаний насчет того, что я якобы видела Ольгу за мытьем посуды после смерти мистера Маккинзи, то гоните триста тысяч. Наличными… И не забудьте также про то, что это я рассыпала на тарелке яд, который эксперты потом с нее соскребли… Именно вы просили меня об этом, мисс Кимберли… И я подложила тот оранжевый пузырек, который фигурирует в деле Ольги как одна из основных улик… Для вас эта сумма ерунда, а для пожилой негритянки это целое состояние… Слышите? Мой адрес вы знаете, через час денег не будет, я звоню в полицию. Мне, конечно, припаяют маленький срок, но вам дадут неизмеримо больше. И вы потеряете все… так что шевелитесь, мисс Кимберли… Триста тысяч, в купюрах по сто долларов…
        Повесив трубку, миссис Оранжерон выругалась. Потом, покаявшись перед господом за неуемное проявление чувств, открыла Библию и стала ее читать. Но, будучи возбужденной до крайности, миссис Оранжерон захлопнула святую книгу и стала думать о том, как потратит деньги…
        Да, она понимала, что участвует в осуждении невиновной, но это был ее единственный шанс вырваться из нищеты. Из тесной однокомнатной квартиры, из этого клоповника, где живут наркоманы и шлюхи.
        Для миссис Оранжерон, набожной католички, все это было содомским вертепом, но так как и она сама была грешницей, то приходилось мириться с положением вещей. Как говорится, не согрешив - не получишь прощение. Теперь ей будет что отмаливать. Но не в этой грязной комнатенке, а где-нибудь в тихом отеле, полном постаревших голливудских звезд, отставных политиков и проповедников. Она, выросшая в Бронксе, запросто сможет общаться с сильными мира сего…
        И для этого требовалось немного лжи - совсем немного. Да, Ольга не делала ничего из того, что она рассказала на процессе, но ведь могла… Эта русская стерва все равно рано или поздно убила бы мужа, так что против истины миссис Оранжерон не погрешила…
        Триста тысяч… Это сначала… через полгода - еще тысяч пятьсот… Ведь ей хочется хорошо выглядеть, жить в лучших отелях, посмотреть мир… Наверстать все то, что она упустила за пятьдесят семь лет обыденного существования…
        Услышав звонок в дверь, миссис Оранжерон поняла, что это ее судьба. Тот, кто находится за дверью, полностью ее изменит.
        Так и произошло. Судьба миссис Оранжерон всего через пару секунд изменилась радикально. Едва она открыла дверь, в лицо ей полетели пули. Еле слышные хлопки… Кровь забрызгала обои, тело миссис Оранжерон упало на столик, разломав его. Убийца, убедившись, что женщина мертва, прикрыл дверь рукой в перчатке, свинтил глушитель, положил его в сумку, сам пистолет швырнул на лестницу и ушел. Теперь он был уверен, что эта тварь никогда и никому не раскроет правду.
        Нью-Йорк, заседание суда,

21 сентября
        - Плохие новости, - шепнул Стивен Ольге перед самым началом заседания. Он видел, что она бледна, наверное, плохо спала ночью, но не было смысла скрывать от нее правду.
        - Чета Розуэлл скрылась в неизвестном направлении. Постараюсь через свои каналы выяснить, куда они делись. А миссис Оранжерон мертва. Была застрелена в собственной квартире вчера вечером. Конечно же, преступник не найден, и это дело, скорее всего, никогда не будет расследовано.
        Ольга взглянула на него с мольбой. Он видел, что она страдает, но изменить ничего не мог.
        - Что же делать! - повторила она, и в ее голосе слышалась паника. - Круг сжимается… Надежда начинает исчезать…
        - Не говори так, дорогая, - шепнул ей Стивен. - Я с тобой, а это значит, что не все еще потеряно… Кто-то изо всех сил старается замести следы, но у него это не получится… Кстати, еще одна неприятная новость. Дав показания против тебя, Кимберли исчезла. Скорее всего, уехала за границу… Ее братец Элвин еще в Нью-Йорке, но у меня сложилось впечатление, что и он, несмотря на подчеркнуто хорошее к тебе отношение, совсем не тот, на кого ты можешь положиться…
        Судебное заседание началось. Заместитель окружного прокурора Джейсон Мэрдок, как всегда, блистал. Его слова, поражавшие впечатлительных присяжных, как стрелы гнева господня, открывали зловещую картину преступления, срежиссированного и осуществленного самой Ольгой.
        - Итак, господин эксперт, - он задал вопрос одному из полицейских экспертов, - каковы результаты экспертизы доверенного вам пузырька из оранжевого стекла? Того самого, который был обнаружен в кухне особняка Маккинзи. Того самого, на котором… Ладно, вы сами сообщите суду все обстоятельства…
        - В нем содержится салицилат физостигмина, - ответил эксперт.
        - И как вы думаете, это тот же самый алкалоид, который был похищен из клиники?..
        - Ваша честь! - воскликнул Стивен. - Обвинение склоняет свидетеля к домыслам. Уважаемый эксперт не может знать, тот ли это яд или нет…
        - Поддерживаю, - кивнула головой Ида Джоунз.
        - Ваша честь, - с плотоядной усмешкой возгласил Мэрдок. - Мистер Ван Бьюккенен жестоко ошибается. Свидетель может, подчеркиваю, может на основе безошибочных фактов доказать тождество алкалоида из пузырька, найденного в доме Маккинзи, с тем физостигмином, который был похищен из клиники. А также с тем, которым были отравлены Клиффорд и Элеонора Маккинзи…
        - Вы это можете, сэр? - несколько скептически осведомилась судья у эксперта.
        Тот, заулыбавшись, ответил:
        - О да, ваша честь…
        - Тогда мы вас слушаем, - кисло произнесла Ида Джоунз. Она понимала, что участь Ольги и так решена, но не могла препятствовать попытке Мэрдока устроить очередное действо, где все внимание, восхищение и аплодисменты благодарной публики доставались одному человеку - ему.
        - Дело в том, - произнес эксперт, уверенно вступая в сферу своих профессиональных знаний, - что спектральный анализ салицилата физостигмина, остатки которого обнаружены в клинике, был сопоставлен со спектральным анализом того вещества, от действия которого умерли Элеонора и Клиффорд Маккинзи, и со спектральным анализом того, что было в предъявленном нам на экспертизу оранжевом пузырьке. Они идентичны абсолютно…
        - Каков шанс, что это совпадение? - спросил Мэрдок, победоносно глядя в зал.
        - Один шанс на полтора триллиона….
        - Триллион - это единица с двенадцатью нулями? - продолжил Мэрдок.
        - Нет, сэр, - ответил эксперт. - Триллион - это десять в восемнадцатой степени, то есть с восемнадцатью нулями…
        - Ага, - произнес довольный заместитель окружного прокурора. Он понимал, что огромное количество нулей завораживало присяжных, лишний раз утверждая их в виновности Ольги. - И еще вопрос… Чьи отпечатки пальцев были обнаружены на том самом пузырьке с физостигмином, которым были отравлены два человека?
        - Миссис Ольги Маккинзи, - невозмутимо ответил эксперт. - На пузырьке сохранились отпечаток ее большого пальца и фрагмент указательного и безымянного. Предваряю ваш вопрос, сэр, - ответил он на красноречивый взгляд Мэрдока. - Вероятность того, что эти отпечатки принадлежат не миссис Ольге Маккинзи, одна на сто сорок миллиардов. Но так как численность населения планеты на данный момент меньше этого числа более чем в десять раз, то даже мысль о том, что произошла ошибка, нелепа…
        - Спасибо… - лаконично заключил Мэрдок, кивая Стивену. - Свидетель в вашем полнейшем распоряжении.
        В его голосе сквозили издевка и превосходство.
        Нью-Йорк, тюрьма Райкерс,

23 сентября
        - Все готово, - сказал Джо Циммерман, подходя к Стивену Ван Бьюккенену. - Мы можем начинать.
        - Одну минуту, мистер Циммерман, - ответил тот. - Моей клиентке надо собраться… Еще одну минуту…
        Стивен подошел к Ольге, которая сидела на жестком стуле, глядя немигающими глазами на странный аппарат, установленный в серо-зеленой комнате.
        - Ничего страшного, Ольга, - произнес он вполголоса. - Это детектор лжи, так называемый полиграф. Поверь мне, это наиболее действенный способ убедить всех, что ты невиновна.
        - Да, - произнесла Ольга. Она чувствовала, что внутри ее все сжимается. Она осознавала, что только так, пройдя тест на полиграфе, сможет противостоять нападкам, проломить стену недоверия.
        - Если ты не хочешь… - начал Стивен. - Но это же была твоя идея… Я сам виню себя, что раньше не додумался до этого… Но если ты чувствуешь, что не можешь…
        - Не говори так, Стив, - оборвала его Оля. - Даже ты начинаешь сомневаться в моей невиновности. Я решила, и я пройду этот тест. Машину подкупить нельзя. Кстати, ты пригласил сюда журналистов? Я хочу, чтобы результаты были объявлены немедленно, едва только машина покажет, что я никого не убивала. Чтобы у Кимберли не было времени подтасовать данные или очередным щедрым чеком изменить их…
        - Конечно, милая, - ответил Стивен. - Здесь журналисты из «Нью-Йорк таймс»,
«Трибьюн», «Лайф», пары иностранных газет и масса папарацци из таблоидов. Все они с нетерпением ждут…
        - Наверное, делают ставки на результаты! - горько произнесла Ольга. - И не пытайся отрицать, я знаю, что ставят девять к одному на то, что я виновна и только пытаюсь затянуть время процесса, потому и предпринимаю отчаянный шаг, надеясь на чудо. Но я-то прекрасно знаю, что никого не убивала, ни Элеонору, ни Клиффорда.
        - Показания полиграфа в качестве доказательства на процессе не учитываются, - сказал Стивен. - Но общественное мнение мы переломим в нашу пользу. Присяжные ведь тоже люди…
        - Эту машину можно обмануть? - спросила Ольга, глядя, как ведутся последние приготовления.
        - В принципе, возможно все, - честно ответил Стивен, - но для этого требуется особая тренировка и стимуляторы… А ошибаться он не может. Он показывает реакцию человека - давление, потоотделение, массу иных процессов в организме - на определенный вопрос. Человек реагирует подсознательно, практически инстинктивно, и держать под контролем давление, биение сердца, потоотделение или напряжение мускулов под силу только йогам со стажем…
        - Никогда не интересовалась йогой, - вздохнула Ольга. - А жаль…
        Само тестирование прошло гораздо более прозаично и быстро, чем Ольга представляла себе. На нее нацепили массу каких-то проводков, манжеток и других сенсоров, она расположилась в удобном кресле. Постепенно ее волнение прошло, хотя она чувствовала, что то и дело в ее сознании загорается какой-то красный огонь. Внешне она была спокойна, но что-то ее нервировало. Это просто страх, успокаивала она себя. Страх и ничего более. Страх, усугубляемый скромным завтраком и чашкой кофе со Стивеном. Но Оля знала, что ей нечего скрывать. Она невиновна и теперь сможет подтвердить свои слова реальными данными полиграфа.
        - Ваше имя Ольга Суворова-Маккинзи? - задал ей первый вопрос Джо Циммерман.
        - Да, - ответила Ольга. Она знала, что надо отвечать односложно.
        - Вы родились в Советском Союзе?
        - Да, - Ольга чувствовала, что у нее пересыхает во рту. Нервозность не спадала, а только увеличивалась. Она знала, что невиновна, но теперь это пугало ее не меньше, чем факт участия в убийстве.
        - Вы закончили Московский государственный университет?
        - Я?.. Нет! - Оля запаниковала, глядя на Циммермана, внимательно следившего за самописцем, который регистрировал все показания датчиков.
        - Вы вышли замуж в Лондоне?
        - Да!
        - Вашего мужа зовут Джордж Буш?
        - Разумеется, нет! - Этот идиотский вопрос вывел ее из себя. Внутри рождался какой-то хохот, неуправляемый и истеричный.
        - Вы работали в рекламном отделе концерна «Центурион»?
        - Да!
        - Это вы убили Элеонору Маккинзи?
        Маленькая заминка. Секунды текут, как песок сквозь растопыренные пальцы… Оля смотрела на Циммермана, ничего не понимая. Внезапно перед глазами у нее возникло видение Элеоноры. Элеоноры, которую она берет за горло, вытаскивает из больничной кровати, срывает с нее капельницу и начинает душить.
        - Нет… Нет…
        - Вы желали ее смерти?
        Желала ли она ее смерти?
        - Да! - Ее голос звучит уверенно. Желать смерти и убить - далеко не одно и то же.
        - Это вы убили своего мужа Клиффорда Маккинзи?
        Она ли убила Клиффорда? Какой идиотский вопрос! Клиффорда, которого она любила… Именно - любила, в прошедшем времени. Больше она не испытывает к нему никаких чувств. Он ей безразличен. Но ведь она не убивала его? Или она ошибается? Нет, она не убивала его, его отравила Кимберли… Ее рука с сапфировым перстнем открыла мышеловку, взяла оттуда отравленный сыр и преподнесла Клиффу на черном блюдце. Черном, с таким милым черепом посередине…
        - Да… То есть нет! Нет! Запишите, я хотела сказать «нет»! Нет! Я не убивала его! Нет! - Ольга стала кричать. Как она могла сказать, что убила Клиффа?
        Циммерман, спокойно подождав, пока она закончит, продолжил:
        - Вы хотели его смерти?
        - Нет! - решительно сказала Оля, неуверенная, что это так. Ведь так часто она думала о том, что станет вдовой и потом, обладая деньгами, упадет в объятия Стивена. Ее Стива…
        Последний вопрос вырвал ее из липких мечтаний и темных мыслей:
        - Вы занимаетесь виндсерфингом?
        - Я? Виндсерфингом? Нет!
        Сеанс был окончен.
        - Ты вся дрожишь, - сказал ей Стивен, когда она появилась в комнате, где он ждал ее. - Все так быстро… Ну как?
        - По-моему, великолепно! - Ольга чувствовала, что страх ушел, сейчас неуемная эйфория заполняла ее. - Теперь объявят, что я невиновна, и они поймут…
        - Пока организуем шумиху в газетах, дорогая, - произнес Стивен. - А потом сумеем развалить и обвинение Мэрдока. Но главное, что ты все выдержала. Как же я люблю тебя! - Он поцеловал ее.
        - Когда будут результаты? - спросила она Стивена, кладя ему руки на плечи. Тот сумел ответить только через полминуты, высвобождаясь из ее объятий:
        - Совсем скоро, еще минут двадцать, и весь мир узнает, что Ольга Маккинзи никого не убивала…
        Когда Джо Циммерман и еще несколько экспертов, среди которых по настоянию Стивена присутствовал один независимый и чрезвычайно склочный профессор психологии, о котором все знали, что подкупить его просто невозможно, появились в конференц-зале, то напряжение достигло апогея. Послышались щелчки фотоаппаратов, журналисты вскочили со стульев, чтобы запечатлеть на пленку этот важный момент.
        - Господа, - произнес Циммерман. - Только что мы закончили анализ тестирования миссис Ольги Маккинзи на полиграфе. Список вопросов у вас имеется? Тогда вы можете записать результаты…
        - Какова вероятность ошибки? - задал кто-то вопрос.
        - Чрезвычайно мизерная, - сразу встрял профессор психологии. - Обыкновенный человек с обыкновенными параметрами и способностями, которой и является миссис Маккинзи, не может обмануть полиграф. Для этого требуется прожить на Тибете по крайней мере семь лет, - сострил он, - или накачаться специальными средствами. В данном случае не было ни первого, ни второго…
        - Итак, результаты, - оповестил всех Циммерман. - Реакция, трактуемая полиграфом как ложь, была допущена миссис Маккинзи в следующих случаях…
        Ольга, помертвев, слушала, как на глазах рушатся ее надежды на лучшее. Она не могла поверить, но жесткий голос Циммермана долетал до нее сквозь оцепенение, из которого Ольгу не смогло вывести и то, что Стивен до боли сжимал ее ладонь.
        - Вопрос номер семь: «Вы ли убили Элеонору Маккинзи?» Ответ тестируемой: «Нет» - полиграф расценил как чрезвычайно неправдоподобное заявление.
        - Вопрос номер девять: «Вы ли убили своего мужа Клиффорда Маккинзи». Ответ тестируемой: «Да», потом «нет», бурная реакция». Мнение полиграфа - намеренная ложь.
        - Вопрос номер десять: «Хотели ли вы убить Клиффорда Маккинзи?» Ответ тестируемой:
«Нет». По оценке полиграфа - ложный… Это все, господа! Никаких комментариев и вопросов!
        Ольгу окружили журналисты, толкавшие и перебивавшие друг друга, желая услышать ее мнение по поводу сенсационных результатов. Ольга помнила, что именно Стивен вывел ее в соседнюю комнату, закрывая от объективов и прижимая к себе. Но в ее ушах еще долго стоял гул от вспышек и единственный вопрос, заданный ехидным высоким фальцетом: «Миссис Маккинзи, признаете ли вы себя виновной в двух убийствах?»
        И самое ужасное, что она была готова сказать: «Да! Признаю!»
        Нью-Йорк, заседание суда,

24 сентября
        Ольга видела, как зал бурно реагировал на ее появление. Это означало, что сенсация, которая разразилась вчера, по-прежнему была на слуху. Полиграф не может ошибаться - постоянно всплывало в ее сознании. Просто не может…
        Ольга осознавала, что ее слова о том, что она невиновна, теперь совершенно ничего не значат. Ей не верит никто. Даже Стивен, который все время был уверен в том, что она не убивала, теперь и сам иногда бросал на нее взгляды, полные сомнения. Хорошо, что только сомнения. Однако Ольга чувствовала, что он продолжает любить ее. А это главное…
        Когда около полудня был объявлен перерыв, Стивен наконец нашел время, чтобы поговорить с ней.
        - Ты ведь веришь мне? - произнесла она тихо. Так, чтобы вездесущие журналисты, которые расположились всего в нескольких метрах от них, не могли занести эти слова в свои статьи.
        - Разумеется, - ответил Стивен.
        Однако его голос звучал как-то неуверенно и фальшиво. Ольга видела, как он отвел глаза. Да, она может потерять его…
        - Не беспокойся, - словно читая ее мысли, сказал Стив. - Мне все равно, убила ты Элеонору или Клиффорда… Даже если да, то для меня это ничего не значит. У каждого есть свои причины для того или иного поступка. И я знаю, что ты сделала это из-за любви…
        - Из-за любви к тебе, - с нажимом на последнем слове сказала Ольга. - Но все-таки поверь мне, я этого не совершала…
        - Я верю, - сказал Стивен, хотя она видела, что это не так. Ну что ж, теперь уже ничего не поделаешь…
        - Нам нужно найти того, кто их убил, - твердо сказала она Стивену. - В том, что за этим кроется рука Кимберли, нет ни малейшего сомнения. Но одной ей слабо, тут требуется ум, который смог бы просчитать все нюансы.
        - Ее любовник? - предположил Стивен. - Но если да, то который по счету?
        - Мне кажется, этот человек не любовник, - медленно произнесла Ольга, глядя на пустующее место судьи. - Теперь я вспомнила, когда и кому я выписывала тот чек, который фигурировал здесь в качестве доказательства подкупа миссис Розуэлл из клиники. Помнишь, однажды ты сам видел, как я заполняла чек на предъявителя, оставив графу с указанием суммы пустой. Человек, который должен был получить его от меня, сам поставил нужную ему сумму. И он поставил два с половиной миллиона.
        - И кто же этот ублюдок? - поинтересовался Стивен.
        - Этот ублюдок - Элвин Маккинзи, - произнесла Ольга. - Он просил дать ему в долг от десяти до пятнадцати тысяч, поэтому я и выписала ему чек, не указав сумму…
        - Теперь все становится ясным, - прищурив глаза, подытожил Стивен. - Кимберли помогал не любовник, ей помогал братец… Ему надоело прозябать в неизвестности, рыскать в поисках подачек. Потому-то и не стало матери, которая тоже имела права на концерн, а затем и его главного конкурента - Клиффорда. Вспомни - ведь за Элом следила полиция, обвиняя его в распространении наркотиков. Он весь погряз в преступлениях… Еще в Древнем Риме учили: надо искать преступника по принципу - cum bono. То есть «кому выгодно». От смерти Клиффорда и твоего осуждения выигрывают только два человека - Кимберли и Элвин. И именно они спланировали и осуществили эти убийства.
        - Но ведь у нас нет доказательств, - сказала Оля. - Моим, да и твоим утверждениям больше никто не поверит. Нужны факты…
        - Да, - пробормотал Стивен, сжимая руку в кулак. - Нам нужны факты.
        Вашингтон, отель «Уотергейт»,

25 сентября
        Элвин Маккинзи прошелся по номеру, бросил взгляд на заголовки вчерашних газет:
«Тест на лай-детекторе разоблачает ложь Ольги Маккинзи!», «Сенсация номер один: вдова миллиардера виновна в двух убийствах».
        Если верить всему, что пишут, а не верить нельзя, то Ольга виновна. И теперь состояние и компьютерную империю поделят они с Кимберли - примерно по два с половиной миллиарда долларов плюс полный контроль над «Центурионом». Живопись станет его хобби, не более того. Он сразу же войдет в элиту не только США, но и мировую. Он, неудачник Элвин Маккинзи, который ни на что не способен…
        Элвин взглянул на цветную фотографию Ольги на первой полосе «Вашингтон пост». Нет, его чувство к ней не исчезло… Его любовь… Даже после того, как Ольга дала понять, что между ними ничего быть не может…
        В дверь постучали.
        - Ваш заказ, сэр! - раздался женский голос.
        Элвин открыл дверь. Официантка вкатила в номер тележку с обедом. У Элвина не было ни малейшего желания показываться на публике, тем более что Кимберли предупредила его - теперь надо затаиться на время, пока не будет вынесен приговор. А до этого остались считаные дни… А потом…
        - Элвин, еще одно движение, и содержимое твоей черепной коробки забрызгает шелковые обои номера отеля «Уотергейт», - услышал он позади себя голос. Тяжелое дуло уперлось ему в затылок.
        - Что вам нужно? - осторожно произнес Элвин, думая о том, что это какая-то сумасшедшая.
        - Мне нужна правда и только правда, Элвин! - услышал он. - И ничего, кроме правды. Начинай, а я послушаю…
        Нью-Йорк, заседание суда,

1 октября
        Присяжные заседали только три с половиной часа. А потом по залу разнесся слух, что вот-вот будет объявлен приговор. Ольга держалась на редкость собранно и твердо. Однако Стивен понимал, что исход битвы уже предрешен.
        Судье Иде Джоунз пришлось несколько раз призывать зал к порядку, и только после того, как она объявила, что, если не наступит тишина, оглашение приговора будет закрытым, журналисты и просто любопытные, которые сумели заполучить билеты на это увлекательное зрелище под названием «Народ штата Нью-Джерси против Ольги Суворовой-Маккинзи», стихли.
        В звенящей тишине двенадцать присяжных, собранных, суровых и напрочь лишенных эмоций, прошествовали на свое место.
        - Стив, что они скажут? - спросила Ольга.
        - Двое из них настроены явно благосклонно, - постарался успокоить ее Стивен. - Думаю, что все обойдется… - Но уверенности в его голосе не было.
        - Господа присяжные, вы вынесли вердикт? - вставая, спросила у старшины присяжных, худого мужчины в коричневом костюме, Ида Джоунз.
        - Да, ваша честь, - ответил тот, подавая сложенный вдвое небольшой листок бумаги судебному приставу.
        Тот передал его судье, она, прочитав текст, нахмурилась и произнесла:
        - Итак, господа присяжные, вы вынесли свой окончательный вердикт. По первому пункту обвинения - умышленное убийство - признаете ли вы обвиняемую виновной?
        Джейсон Мэрдок улыбнулся, став похожим на черта со старинной фрески в римских катакомбах.
        - Да, ваша честь, - отчеканил старшина присяжных. - Мы безоговорочно признаем обвиняемую виновной в совершении умышленного убийства.
        По залу прокатился гул голосов. Мэрдок еще шире улыбнулся. Стивен сильнее сжал ладонь Ольги, чувствуя, что та начинает мелко дрожать.
        - Ваш вердикт по второму пункту обвинения, - продолжила судья Джоунз. - Умышленное убийство. Признаете ли вы обвиняемую виновной в совершении этого преступления?
        - Да, ваша честь, - провозгласил старшина присяжных. - Признаем…
        Стивен чувствовал, что Ольга еле держится на ногах. Несмотря на то, что подобный исход дела был практически неминуем, реальность оказалась куда ужаснее, чем она себе представляла. Арнольд Постейло, вытирая затылок цветастым платком, глядел куда-то вдаль.
        Заместитель окружного прокурора Джейсон Мэрдок, уже открыто торжествуя, посмотрел на Ольгу. Что ж, он добился своего.
        - Назначение меры пресечения состоится в понедельник, четвертого октября! - объявила Ида Джоунз. - Судебный процесс «Народ штата Нью-Джерси против Ольги Суворовой-Маккинзи» объявляется завершенным!
        - Я подам апелляцию! - крикнул Стивен Ольге, которую уже уводили. - И еще! Жди… Я что-нибудь придумаю…
        Обернувшись, Ольга увидела Стивена, его глаза, полные любви. Она верила, что он спасет ее. Только как?
        Нью-Йорк, тюрьма Райкерс,

3 октября
        Ольга не понимала, кто хочет встретиться с ней. Стивен еще вчера четко распланировал все, что она должна делать. Он прав, надо бороться, она не должна сидеть и надеяться на спасение, на чудо. Если все уверены в ее виновности, то ей надо вырваться на свободу и самой доказать обратное.
        - Это ты! - вырвалось у нее.
        Вышел Элвин. Тот самый, который, украв два с половиной миллиона, подставил ее. Тот, кто говорил, что любит ее, а на самом деле все время тянул руки к миллиардам.
        - Да, это я, - начал Элвин. - Я с трудом получил разрешение на свидание с тобой…
        - Его не будет, - произнесла Ольга. - Эй, охрана, я не желаю говорить с этим человеком.
        - Думаю, что все-таки желаешь, - резко оборвал ее Элвин, поворачивая лицом к себе.
        Он держал Ольгу за локоть, причем делал это намеренно больно. Его улыбка перешла в гримасу отвращения.
        - Я принес кое-какие фотографии, документы и аудиопленку. Ты обязана меня выслушать, - продолжил он. - И ты сделаешь так, как прикажу я. Разумеется, если тебе дорога твоя жизнь.
        Он насильно усадил ее на стул и включил пленку в диктофоне. Ольга начала слушать.
        Нью-Йорк, заседание суда
        по назначению меры пресечения,

4 октября
        - Итак, ваша честь, обвинение с учетом всех фактов, которые вам известны, требует совсем немного, - говорил Мэрдок, сияя белозубой улыбкой. - Думаю, три пожизненных срока будут малой толикой, которая, разумеется, не сможет возместить ущерб, нанесенный миссис Маккинзи своими деяниями американскому обществу.
        - Ваша честь, - попытался возразить Стивен, понимая тщетность своей попытки, - нам кажется, что столь суровая мера наказания ничем не обоснована, тем более…
        - Видимо, мистер Ван Бьюккенен считает, что два трупа - это еще недостаточные основания для пожизненного заключения? - возвел глаза к небу Мэрдок.
        Сарказм заместителя окружного прокурора возымел свое действие. Судья Ида Джоунз испытывала к Ольге противоречивые чувства. В начале процесса она сомневалась в ее виновности, но после череды доказательств, свидетельств, после того, как обвиняемая фактически сама созналась в содеянном, пройдя тест на полиграфе… Вне всякого сомнения, она виновна. А в этом случае…
        - Дело «Народ штата Оклахома против Маргарет Льюис», - напомнил Мэрдок судье аналогичный случай. - Она получила три пожизненных срока за два убийства - своего мужа и его сестры - ради крупного наследства…
        Судья Джоунз кивнула. Разумеется, она знала дело, ставшее хрестоматийным.
        - Ольга Суворова-Маккинзи! - произнесла она, глядя на подсудимую. - Вы приговариваетесь к отбыванию двух пожизненных сроков в тюрьме федерального уровня с правом подачи прошения о помиловании после отбывания половины срока! - Она смягчила наказание - два пожизненных вместо трех.

«То есть после одного пожизненного срока!» - в душе воскликнула Ольга. Ну ничего, сегодня все решится…
        Мексика, отель «Эксцельсиор»,

4 октября
        Кимберли нежилась в ванне, заполненной пеной, когда услышала телефонную трель.
        - Милый, принеси мне сотовый! - крикнула она.
        Через несколько секунд около нее появился красавец-мексиканец Доминго, который уже в течение трех дней ублажал ее.
        - Слушаю, - ответила Кимберли, а в то же время ее рука скользила по мускулистой груди Доминго все ниже и ниже. Добравшись до облегающих плавок, она нащупала то, что ей особенно нравилось в этом смуглом гиганте.
        - Ким, это я, - услышала она голос Элвина. - Ольга получила два пожизненных. Заседание суда по пересмотру прав владения состоянием Клиффа и «Центурионом» назначено на четверг. Ты должна быть в Нью-Йорке…
        - Я буду, братик, - сказала Кимберли, не переставая ласкать Доминго. - Но мне сейчас некогда. Чао!
        Отбросив трубку на пол, она, вся в пене, как Афродита, стала в мраморной ванне.
        - Мой мальчик, иди ко мне, - позвала она Доминго. - Тебе необходимо принять душ. Со мной!
        И Ким привлекла его к себе, не переставая думать в опытных и страстных руках мексиканца о том, что меньше чем через неделю она получит два с половиной миллиарда и контрольный пакет акций «Центуриона».
        Нью-Йорк, 4 октября
        - Крупную пташку везем, а, Джонни? - сказал один охранник другому.
        - Точно, - подтвердил тот, поглощая свой чизбургер. - Эта русская вышла замуж за миллиардера, траванула его мамашу, а потом и его самого, заграбастала столько бабок, что в жизнь не истратит, и решила, что выйдет сухой из воды…
        - Пусть теперь поразмышляет на досуге о превратностях судьбы, - гоготнул первый. - Ей дали два пожизненных.
        - А она хоть и симпатичная, но стерва, - протянул Джонни, рыгая. - Черт, где же кола? Ты, что ли, вылакал все, бандит?
        Внезапно тюремный фургон, перевозивший Ольгу к месту отбывания наказания, резко затормозил.
        - Что такое, Сид? - крикнул Джонни водителю.
        Тот, выругавшись, ответил:
        - Какой-то урод врезался в опору моста, мы застряли.
        - Черт возьми, - вздохнул Джонни. - Мне надо отлить, а по инструкции нельзя…
        - Терпи, - рассмеялся его напарник. - А то баба еще сбежит, тогда нам головы пооткручивают…
        Вдруг снаружи раздался какой-то скрежет. Ничего не понимая, Джонни окликнул водителя, но ответа не последовало. Присмотревшись, он закричал напарнику:
        - Быстрее, это нападение! Связывайся с центром, у Сида из горла торчит какая-то хрень, наверное, его усыпили…
        Но они не успели ничего предпринять, все помещение заполнил едкий белый дым. Охранники погрузились в глубокий сон.
        Люди, работавшие снаружи, за тридцать секунд сумели автогеном разрезать стенку фургона. Оттуда выпрыгнула Ольга в респираторе, который ей передал высокий негр.
        - Спасибо, ребята, - сказал он похитителям. - Вот еще тридцать штук…
        Главный среди похитителей кивнул, взял пакет, и спустя несколько секунд они исчезли в машине, которая преграждала дорогу фургону.
        - Быстрее, у нас мало времени, - произнес негр, указывая Ольге на неприметный черный джип с тонированными стеклами. - У нас есть всего две минуты, пока фургон не начали искать. Они его ведут по спутнику…
        - А что с охранниками? - спросила Ольга, швыряя респиратор на асфальт.
        - Не беспокойтесь, - рассмеялся ее освободитель, обнажая ослепительно белые зубы. - Они живы, как и водитель, очнутся часа через два…
        Взревев, джип скрылся в противоположном направлении. Место для похищения было выбрано идеально: ни одного свидетеля.
        - Вы на свободе, - вздохнул негр, когда их джип растворился в потоке машин. - За нами нет «хвоста». И теперь вам предстоит во всем хорошенько разобраться…
        - Вы абсолютно правы, - сказала Ольга. - Мне нужно разобраться во всем. Настало время возмездия.
        Ольга и Инна
        Штат Нью-Джерси, 4 октября
        Уже сгущались октябрьские сумерки, когда красный «Рено» Стивена Ван Бьюккенена остановился около загородного дома, расположенного на достаточном удалении от основной трассы.
        Небольшая вилла, построенная в самом начале двадцатых, находилась на крошечном острове, который с континентом соединялся мостом длиной в полторы мили. Тихое, идиллическое место, приют истинной нью-йоркской аристократии.
        Стивен хлопнул дверцей автомобиля. Как он устал за последние три недели! Он мечтал о том, чтобы завалиться спать, отключив все телефоны. Ольга в тюрьме…
        - Стиви! - услышал он голос.
        Из тьмы появилась Ольга - волосы, ниспадающие на плечи, придавали ей сходство с юной ведьмой. Лучистые глаза горели загадочным огнем.
        - Ты! - Стивен растерянно посмотрел на нее. - Ольга, это ты? Но как… Подожди, я ничего не понимаю…
        - Я тоже, - произнесла Ольга. - Мне помогли бежать из фургона, который вез меня в тюрьму. Это произошло в Манхэттене. Я была уверена, что ты скроешься от всех в своем особняке, поэтому и приехала сюда.
        - Боже мой, Ольга, моя любимая девочка! - Стивен обнял ее и поцеловал. - А я считал, что мы проиграли. Я не представлял, как жить без тебя!
        - Я знаю, - шепнула Ольга, прижимаясь к нему. - Дорогой, пройдем в дом, а то я замерзла, пока ждала тебя.
        - Конечно, милая, конечно. - Стивен открыл дверь дома и пропустил Ольгу вперед.
        Яркий свет залил пространство просторной гостиной, обставленной с изяществом и вкусом. Стивен небрежно швырнул пальто на пол и снова привлек к себе Ольгу.
        - Моя девочка, ты так много пережила, - произнес он, покрывая ее лицо поцелуями. - Но кто эти люди, я ничего не понимаю… Тебя наверняка разыскивают.
        - Стивен, - тоном маленькой девочки проговорила Ольга. - Помоги мне. Я не знаю, что делать. Я не знаю, кто меня освободил и зачем. Сначала я подумала, что ты нанял этих людей, чтобы спасти меня от тюрьмы, но раз ты не знаешь…
        Стивен, наморщив лоб, подошел к бару и плеснул себе немного коньяка. Подумав, он сказал:
        - Оля, я помогу тебе. Помогу, потому что люблю тебя. Разумеется, завтра мне придется появиться в Нью-Йорке, чтобы не вызвать подозрений, но ты останешься здесь…
        - Хорошо, - медленно произнесла Ольга. - И ты уверен, что никто не знает о нашем местонахождении?
        - Конечно! - воскликнул Стивен, открывая входную дверь. - Этим домом мои родители давно не пользуются, помнишь, как нам замечательно было здесь вдвоем? Так что никому и в голову не придет, что беглая преступница скрывается у своего адвоката.
        - Ты прав, - ответила Ольга. - Но что мне предстоит теперь? У тебя, я надеюсь, есть хоть какие-нибудь мысли о том, что нужно предпринять дальше?
        - Вне всякого сомнения! - воскликнул Стивен, скрываясь на кухне. - Но об этом позже. В холодильнике у меня есть пара бутылок французского шампанского.
        Стивен появился с шампанским. Хлопнула пробка, и два бокала наполнились янтарной жидкостью.
        - За нас! - произнес Стив, глядя на нее.
        - За нас, - эхом повторила его слова Ольга, глядя ему в глаза.
        - Кстати, - осведомился Стивен, пригубив из своего бокала, - что делал этот негодяй Элвин у тебя в тюрьме? Зачем он заявился к тебе?
        - Ты не поверишь, - сказала Оля, - но он сказал, что если я соглашусь стать его женой, то он раскроет все хитросплетения этого дьявольского заговора. Пообещал, что выдаст Кимберли…
        - И заодно себя? - усмехнулся Стивен.
        Последовала маленькая пауза.
        - Неплохо бы зажечь камин, - пробормотал Стивен. Он выключил верхний свет и зажег несколько торшеров и бра. В комнате воцарился полумрак.
        Ольга словно и не слышала его последней реплики. Она, глядя куда-то вдаль, произнесла:
        - Я не думаю, что, если Элвину доведется раскрыть этот заговор, он очернит себя. По той простой причине, что он в нем не участвовал. Кто-то просто хотел, чтобы все так подумали…
        - Это он так сказал? - рассмеялся Стивен, ставя бокал на пол. - Разумеется, не мог же он признаться, что заодно с сестрицей был готов сгноить тебя в тюрьме, чтобы заполучить деньги и компанию Клиффорда… Кстати, тебе не нравится шампанское? Ты совсем не пьешь его… Давай выпьем за наше будущее… Перспективы у нас просто потрясающие! Мы всегда будем вместе, Оля. Мы сбежим отсюда, благо деньги у нас есть.
        - Стивен, скажи мне правду, прошу тебя, - медленно произнесла Ольга, глядя в зеленые, как изумруды, глаза Стивена. - Ты меня любишь?
        - Ты что, сомневаешься в моих чувствах? - воскликнул тот. - Ольга, я тебя не понимаю… Конечно же, я люблю тебя. Ты для меня все!
        - Я тебя тоже, - вздохнула та. - Ответь мне всего на один вопрос, Стив: разве нам не было хорошо вместе?
        - Еще как! - ответил он.
        Блики оранжевого огня отбрасывали тени на стены.
        - Надо включить свет, - бросил Стивен, подходя к шкафу, около которого виднелся выключатель.
        Едва только мертвенный желтый свет залил гостиную, Ольга спросила у него то, что мучило ее больше всего:
        - Стив, скажи мне, зачем ты вместе с Кимберли подставил меня? Я ведь знаю, что именно ты вместе с ней продумал, а потом осуществил убийство Элеоноры и Клиффа. А после этого наступил последний акт вашей постановки - все грехи свалили на меня, и в тюрьму отправилась именно я… Так за что, Стив?
        - Что с тобой, милая? - услышала она вопрос Стивена, звучавший несколько фальшиво. Он по-прежнему стоял к ней спиной. - Я не понимаю…
        - Ты все прекрасно понимаешь, Стив, - ответила Ольга, чувствуя, что ей очень больно. - И не надо больше лжи…
        - Как хочешь, милая, - по-деловому отозвался Стивен, поворачиваясь к ней. В руке у него был небольшой пистолет, дуло которого теперь смотрело ей в лицо. - Раз ты не хочешь больше лжи, то и не надо. Ты права… Пора прекращать этот балаган…
        Он приказал ей сесть на диван, не приближаясь. Его красивое лицо стало жестоким, и Ольга мучительно думала о том, как она могла раньше не замечать этого. Единственным, кто способен организовать и осуществить столь ужасный спектакль, был Стивен.
        - Итак, ты хочешь знать, зачем я это сделал? - продолжал он, держа Ольгу на мушке. - Совсем как в старых детективах, когда глупый убийца признается во всем сыщику перед тем, как его убить, а тем временем сыщик или находит способ скинуть путы и одолеть негодяя, или его спасает кто-то извне. Но в нашем случае не будет ни первого, ни второго…
        Оля с бьющимся сердцем посмотрела на часы. Было около девяти. Требовалось еще немного времени…
        - Я предпочитаю дело разговорам, - сказал Стивен. - Поэтому убью тебя сейчас же… - Его палец лег на курок.
        Но вместо выстрела последовал смешок, Стив убрал пистолет и проговорил:
        - Нет, и все-таки я хочу признаться. Я желаю, милая, чтобы ты знала, что я люблю тебя. Но больше всего я люблю деньги… И Кимберли… Мне с тобой было чертовски хорошо, но она меня просто сводит с ума… Потому-то мы и решили убрать всех, кто мешает нашему счастью, - Элеонору, Клиффа и тебя. Убрать тех, кто стоял между нами и миллиардами семьи Маккинзи. Понимаешь, ты просто идеально подходила на эту роль - жена-выскочка, на которую в первую очередь падет подозрение. Я уже пару лет промышляю кое-какими незаконными делами. Разумеется, под чужим именем. Одно из них - Элвин Маккинзи…
        - Ты подставил меня… И Элвина… - сказала Ольга, глядя на человека, которого продолжала любить.
        - Увы, это так, Оля, - подтвердил Стивен с очаровательной улыбкой. - Но ведь кто-то же должен платить по счетам. А четыре миллиарда - эта не та сумма, которой можно пренебречь. Тем более, вместе с Кимберли… Она всегда сводила меня с ума… Она…
        - Поэтому ты и подкупил свидетелей, - холодно оборвала его Ольга. - А также убрал их в нужный момент. Например, миссис Оранжерон…
        - Эта негритянка слишком многого хотела, - подтвердил Стивен. - У всего есть пределы, кроме того, опасно попасться в руки шантажиста…
        - Ты подложил мне пузырек с физостигмином… В клинике Кимберли предложила мне успокоительное, и я оставила на пузырьке отпечатки пальцев. Требовалось только поменять содержимое - тонизирующее на яд - и подложить его мне. И кредитные карточки… Ты украл их и потом купил обличающие меня же вещи… Кто-то из вас выкрал у Элвина чек, подписанный мной, указал на них сумму - два с половиной миллиона - и переадресовал его той женщине-врачу. Опять улика против меня. Очень ловко… Кстати, Стив, как ты умудрился сделать так, чтобы я провалила тест на полиграфе?
        - Это ведь ловко получилось, милая? - Стивен явно был доволен собой. - Кое-какие препараты, нарушающие на время личностную оценку, могут привести к непредсказуемым результатам во время проверки на лай-детекторе…
        - Конечно, - медленно произнесла Ольга. - Ведь именно с тобой я пила кофе перед самым тестированием…
        - Кофе, в котором был наркотик, - подтвердил Стивен. - Что еще ты хочешь узнать перед тем, как я убью тебя? Что будет дальше? Я застрелю тебя, Оля, вызову полицию. Скажу, что ты ворвалась сюда, пыталась убить меня, обвиняя в том, что я не мог вытащить тебя из тюрьмы. Это правда, ведь я специально завалил процесс… Я, защищаясь от тебя, вооруженной, предположим, топором или еще чем-то, «орудие убийства» я потом вложу в твою руку, застрелил тебя из своего пистолета… Все очень просто…
        - Значит, ты все просчитал, - протянула Оля. - Стив, Стив… Я всегда думала, что ты слишком самоуверенный и тщеславный… Скажи мне перед тем, как выстрелишь, кто на самом деле убил Элеонору и Клиффа? Кто арендовал все эти сейфы?..
        - Один человек, - уклончиво ответил он. - Одна дура, которая теперь останется на бобах… Наемная убийца…
        - Ты дошел даже до этого, - засмеялась Ольга.
        - Ну что ж, дорогая, - произнес Стивен, - нам пора завершать нашу последнюю беседу… Я не лгал, когда говорил, что любил тебя, но два миллиарда… Поверь, их я люблю еще больше… К великому моему сожалению, я не могу поцеловать тебя сейчас, ведь ты можешь вцепиться мне в лицо или сотворить еще бог знает что. Но обещаю, что когда застрелю тебя, то поцелую прямо в губы… Меня восхищает твое самообладание, Оля… Прощай!
        - Адью, Стиви! - ответила Ольга, глядя на своего любимого.
        Раздалось несколько выстрелов, один за другим. Однако вместо трупа перед Стивеном на диване сидела живая и невредимая Ольга. Тот выпустил в нее всю обойму, однако это не причинило ей ни малейшего вреда…
        - Что за черт! - воскликнул он, озадаченно глядя на Ольгу, которая, по его расчетам, уже несколько секунд назад должна была покинуть этот мир. - Я целился тебе прямо в грудь…
        - Стив, ты когда-нибудь слышал о холостых патронах? - вдруг раздался позади него голос.
        Вздрогнув, Стивен оглянулся. Он увидел Элвина Маккинзи, державшего в руке «кольт».
        - Он заряжен, - сказал Элвин, проходя в комнату. - Если не веришь, то можешь убедиться на собственной шкуре, Стив…
        - Что здесь происходит? - в ужасе спросил тот, глядя на Ольгу.
        - Крушение твоих честолюбивых планов, Стив, - ответила она ему. - Мне кажется, тебе стоило разделаться со мной немного раньше, а не вести душеспасительные беседы… Все, что ты говорил, записано на пленку и будет в дальнейшем использовано против тебя и Кимберли. А если быть точной, то только против тебя…
        - Давайте договоримся, - произнес наконец Стивен. - Я согласен на все…
        - Лишь бы остаться в живых, приятель? - поинтересовался Элвин. - Ты хорошо морочил всем голову, пока Ольга не поверила, что за всем стою я. Но та самая дура, которую ты использовал для того, чтобы убрать маму и Клиффа, спутала все твои планы… Стив, ты ведь уже не первый год промышляешь преступлениями - иначе зачем тебе иметь паспорт на имя Николаса Стайновича, а также на мое имя… Интересно, чем я тебе так понравился, что ты хранил в различных банках накопления на мое имя?.. Эта дура, как ты ее называешь, киллерша, чуть было не пристрелила меня в отеле. Слава богу, что у нее была твоя фотография с каким-то мафиози и мы во всем разобрались…
        - Эй, Эл, - протянул Стивен, - ты все не так понял… Это идея Кимберли… Я был без ума от нее, и она воспользовалась мною, чтобы заграбастать деньги… На преступления я пошел, так как она хотела этого. Но я только орудие в ее руках…
        - Не надо рассказывать сказки, Стив, - оборвал его Элвин. - Я знаю Ким. Конечно, это вполне в ее духе - идти по трупам к намеченной цели. А цель у нее одна - как можно больше денег. Но я прекрасно знаю, что она глупа. Для того, чтобы разработать такой иезуитский план, нужен был кое-кто посообразительнее… Например, ты…
        - Ты ошибаешься! - воскликнул Стивен, пытаясь засмеяться, но улыбка у него вышла кривая и какая-то жалкая. - Давайте договоримся! Оля, не убивай меня… я же люблю тебя…
        - Я думаю, убирать его еще рано, - сказала Инна, появляясь из смежной комнаты. - Мне нужно знать, - обратилась она к Стивену, - где Энн?
        - Я скажу все, - покрываясь испариной, произнес Стивен.
        Ольга смотрела на него с сожалением. Неужели она когда-то его любила? Нет, она все еще любит его. Поэтому так больно, так неописуемо тяжело на душе.
        Стивен рассказал, где удерживают Энн. Инна слушала его с непроницаемым лицом. Ольга смотрела на нее и с удивлением чувствовала, что у нее нет ненависти к этой женщине. А ведь именно она - виновница ее несчастий. Она убила Элеонору, она отравила Клиффа, из-за нее Ольгу признали виновной в двух убийствах. Бог знает, сколько человек она убила до этого. Но Ольга не имеет права судить ее. Инна сама оказалась в заложниках - у нее похитили дочь.
        Элвин щелкнул кнопкой диктофона. Признание Стивена было записано на пленку. Теперь у них есть доказательства невиновности Ольги.
        - Что вы сделаете со мной? - прошептал Стивен, не отводя взгляда от оружия, которое держал в руке Элвин.
        - Я вызвал полицию, - ответил тот. - Насколько мне известно, Кимберли уже в Нью-Йорке, приехала получать наследство. Я приложу все силы, чтобы вы двое, убившие мою мать и брата, понесли заслуженное наказание.
        Стивен побледнел и упал на одно колено. Ольга склонилась над ним.
        - Мне плохо, - прохрипел он. - Оля, не позволяй им отдать меня полиции…
        Его жалкий вид усыпил бдительность присутствующих. Стивен стрелой бросился к панорамному окну, вышиб его и скрылся в темноте.
        - Ему далеко не уйти, - сказала Инна. - Наступило время платить по счетам.
        Она обернулась к Ольге. Их взгляды встретились.
        - Так распорядилась судьба, чтобы одна из нас изменила жизнь другой. Но теперь я в ваших руках. Я и моя дочь. Она все для меня.
        Ольга прильнула к Элвину. Ей было так хорошо и спокойно рядом с ним. Размеренность и спокойствие - вот к чему она теперь стремится. Чувства придут позже. Элвин ее не предаст.
        - Ваша дочь ждет вас, - ответила она. - Здесь скоро будет полиция.
        - Я никогда не забуду вашу доброту, - произнесла Инна тихо. - Эти месяцы заставили меня многое понять по-новому. Я лишала людей жизни и была готова к тому, что и меня однажды убьют. Но я не вынесу, если пострадает Энн. Спасибо, Ольга!
        Она ушла в темноту, вслед за Стивеном. Элвин нежно прижал к себе Ольгу. Вдалеке слышались полицейские сирены.
        Стивен, выскочив из особняка, бросился к «Рено». Машина резко взяла с места. Нужно как можно быстрее убраться отсюда. У него есть деньги, миллионы, на разных счетах в разных странах. В нью-йоркской квартире, в сейфе, пять паспортов - на случай непредвиденных обстоятельств. Уже через два часа его не будет в стране.
        На мосту, по противоположной полосе, мчалось несколько полицейских машин. Одна из них развернулась и направилась за «Рено» Стивена. Он слышал, как ему приказывали остановиться, но только увеличивал скорость… Еще немного - и он уйдет от погони!
        Перед Стивеном расстилалась темная громада моста через океанскую лагуну.
        Раздались выстрелы, которые рассекали ночной воздух, как удар кнута. Заднее стекло раскололось, Стивен слышал, что одна из шин взорвалась. Но он в любом случае должен двигаться вперед.
        - Черт, да за рулем псих! - крикнул полицейский, который ждал в самом начале моста.
        По приказу его перегородили. Полиция не должна пропускать «Рено», который на бешеной скорости несется с острова. Полицейский видел, как автомобиль, не сворачивая, приблизился к нескольким патрульным машинам, перегородившим мост.
        - Стреляйте! - скомандовал кто-то, и пули полетели в машину. Та, завизжав тормозами, свернула вбок, но из-за огромной скорости, пробив перила моста, сорвалась в океан.
        Последнее, что увидели полицейские и немногочисленные водители, было подобно картинке в Апокалипсисе.
        На фоне темного неба красный «Рено», совершив немыслимый вираж, взлетел вверх, потом раздался взрыв, и бензобак автомобиля разросся багровым адским пламенем. Это феерическое видение продолжалось не более секунды, заворожив зрителей. Затем огненный факел, гудя и пламенея, сорвался вниз, навсегда исчезнув в черной толще безбрежного океана…
        Нью-Йорк, 4 октября
        Кимберли с улыбкой посмотрела на адвоката. Тот кашлянул и произнес:
        - Мисс Маккинзи, возникли кое-какие непредвиденные обстоятельства…
        - В чем дело? - надменно спросила Ким. - Я приехала сюда, чтобы вы передали мне все необходимые бумаги. Я и мой брат Элвин - единственные законные наследники имущества нашей семьи.
        Адвокат улыбнулся, и улыбка этого ничтожества не понравилась Кимберли. Господи, но в чем же дело? Вот ее звездный час, она стремилась к нему давно. Кимберли всегда испытывала чувство жгучей зависти к Клиффорду. Он - президент «Центуриона», у него в руках все деньги, вся власть. Ее никогда не принимали всерьез, считая пустышкой и транжирой.
        Когда на ее пути попался Стивен Ван Бьюккенен, Кимберли поняла, что под маской добропорядочного, красивого молодого человека из прекрасной семьи скрывается карьерист, жаждущий денег, власти и секса. Вместе они составили великолепную пару. Ее энергия и ум Стива…
        Кимберли столько раз думала, что, если бы мама и Клиффорд вдруг умерли, она бы стала полновластной хозяйкой всего. Элвин тюфяк - облапошить этого несостоявшегося Ван Гога проще простого!
        Ольгу она возненавидела с первой секунды, поэтому, когда Стивен предложил хитроумный план, который предусматривал смерть Элеоноры и Клиффорда и обвинение в их убийстве Ольги, Ким моментально согласилась.
        И вот - все получилось! Ольга получила два пожизненных срока. Еще немного - и миллиарды Маккинзи будут принадлежать Ким.
        - Мисс Маккинзи, боюсь, что должен прервать нашу встречу, - произнес адвокат. Он только что закончил беседу по внутреннему телефону.
        - Да ты знаешь, с кем разговариваешь! - воскликнула Кимберли. - Мне нужны мои деньги, какие бумаги требуется подписать?
        Дубовая дверь офиса внезапно распахнулась. Появились люди, много людей. Кимберли ничего не понимала. Один из вошедших развернул перед ее лицом бумагу и произнес:
        - Кимберли Маккинзи, вы обвиняетесь в пособничестве совершению двух убийств первой степени. Вы имеете право потребовать адвоката, вы можете хранить молчание…
        - Нет! - закричала Кимберли.
        Этого не может быть! Ее не могут арестовать! Их со Стивеном план безупречен! Убийца - Ольга.
        - Я требую своего адвоката, Стивена Ван Бьюккенена! - произнесла Ким.
        - Вряд ли это получится, - услышала она в ответ. - Час назад он спикировал в океан в горящей машине. Пройдемте, мисс Маккинзи!
        На ее руках защелкнулись наручники. И только в лифте, который мчал ее и троих полицейских вниз, она поняла: наступило время возмездия.
        Нью-Йорк, 12 октября
        - Да упокоится с миром… Да простятся ему все грехи…
        Ольга присутствовала на траурной церемонии погребения Стивена. Полированный гроб медленно опускался в свежевырытую могилу. Людей было совсем немного. Родители Стивена, немногочисленные друзья, которые рискнули назваться таковыми после всех событий. И масса фоторепортеров за оградой кладбища.
        Рядом с Ольгой стоял Элвин. За неделю невероятных событий он стал ей очень, очень дорог. Он отговаривал ее идти на похороны, но Ольга настояла на своем. Она все еще любит Стивена. Она простила ему все, что он сделал с ней.
        - Миссис Маккинзи, - услышала Ольга знакомый голос.
        Перед ней стоял окружной прокурор Мэрдок. Вид у него был смущенный, более того, Джэйсон Мэрдок выглядел поверженным.
        - В чем дело? - крайне нелюбезно осведомился Элвин, беря ладонь Ольги в свою.
        - Миссис Маккинзи, я от лица официальных органов приношу вам наши извинения. Фантастическое стечение обстоятельств, иезуитский заговор…
        - На то вы и прокурор, чтобы установить истину, - оборвал его Элвин. - Вы же, мистер Мэрдок, с самого начала были уверены, что Ольга виновна, и все, что вы делали, сводилось к одному - любой ценой упрятать ее в тюрьму.
        - Мистер Мэрдок, - произнесла Ольга, - мои адвокаты с вами свяжутся. Они готовят иск против Министерства юстиции и лично вас.
        - Но…
        Мэрдок попытался что-то возразить, но было поздно. Церемония похорон подошла к концу. Пронзительный ветер хлестнул ему в лицо. Джэйсон вдруг понял, что его отец был прав: каждый получит по заслугам, возмездие настигнет каждого. И он не был исключением.
        Нью-Йорк, 19 октября
        Вертолет, рассекая лопастями воздух, был готов к полету. Инна, в длинном черном пальто, с минимумом косметики, взглянула на Ольгу.
        - Нам пора.
        Она держала за руку Энн. Девочка осунулась за месяцы плена. Врачи говорили, что ей понадобится не один год и не один психоаналитик, чтобы вернуться к прежней веселой и беззаботной жизни.
        Ольга погладила Энн по голове. Она видит Инну и ее приемную дочь последний раз в жизни. Они собираются сменить паспорта и перебраться в другую страну - туда, где их никто не найдет. Ольга знала, что за Инной охотится могущественная и глубоко законспирированная организация наемных убийц.
        - Ольга, я обещаю, мы еще когда-нибудь встретимся, - сказала Инна. - И при более веселых обстоятельствах. Мне так надоели бесконечные смерти…
        Она улыбнулась, и Ольга вдруг поняла, что Инна, в принципе, обыкновенный человек. Ничуть не хуже и не лучше ее самой. Что сделало ее киллером? Причуды судьбы, желание стать богатой? Но теперь у нее есть Энн - девочка, ради которой Инна готова на все.
        - Нам пора, - повторила Инна. Она повернулась, чтобы идти к вертолету. Вдруг снова посмотрела на Ольгу и произнесла: - Спасибо!
        Тридцать секунд спустя вертолет уже был в воздухе.
        Гавайские острова, 24 декабря
        - Оля, по-моему, нам пора появиться перед журналистами, - проговорил Элвин.
        Они находились в роскошном президентском номере одного из самых фешенебельных отелей на Гавайях. Был канун Рождества, самого светлого праздника, заканчивался тяжелый год. Впереди их ждала целая жизнь.
        - Ты так считаешь, милый?
        Элвин знал, что сделал все совершенно верно… Та, которую он любил больше всего на свете, теперь была с ним. А после того, что произошло, они будут жить долго и счастливо. Потому что уже ничто не может омрачить их любовь.
        - Какое платье мне выбрать, Эл? - спросила Ольга. - Журналистам, как всегда, требуется сенсация, поэтому облачусь-ка я во что-нибудь мрачное, подчеркивающее, что прошлое еще довлеет над нами…
        - Не надо, - возразил Элвин. - Лучше светлое… Это заставит всех поверить, что мы наконец счастливы…
        - А мы ведь по-настоящему счастливы, - сказала Ольга, целуя его.
        Она осознавала, что любит его не так исступленно и страстно, как Стивена, но Элвин спас ее… Кроме того, оказалось, что он великолепный любовник. И самое главное - на него можно положиться. Именно поэтому она выбрала его. Любовь придет позднее…
        После той безумной ночи произошло очень многое. Прокуратура получила реальные доказательства невиновности Ольги и причастности к преступлениям других лиц. Заместитель окружного прокурора Джейсон Мэрдок подал в отставку, так как все надежды на блестящее политическое будущее оказались погребенными в тот момент, когда он увидел заголовки утренних газет. «Ольга Маккинзи невиновна!» - гласили они. «Джейсон Мэрдок инсинуировал процесс» - таково заявление адвокатов невинно осужденной», «Кимберли Маккинзи сознается в заговоре против Ольги». Адвокаты Ольги и Элвина подали иск в сто миллионов против Министерства юстиции и Джэйсона Мэрдока. В обмен на отзыв иска власти закрыли глаза на побег Ольги из тюремного фургона, который организовала Инна, наняв нью-йоркских бандитов.
        Стивен уже не мог предстать перед судом. Кимберли обвиняла во всем его, стараясь представить себя невинной и мало о чем подозревавшей жертвой Стивена. Но и при самом благоприятном исходе судебного разбирательства ее ожидали долгие годы тюрьмы.
        - Кажется, наступил наш день, Эл, - произнесла Ольга. - Мы можем праздновать победу…
        Это действительно была победа… Наследниками миллиардов и концерна «Центурион» признали двоих - ее и Элвина Маккинзи, который оказался непричастен к делам собственной сестры. А брак Элвина и Ольги стал еще одной сенсацией. Журналисты просто осаждали их, требуя пресс-конференции. Светские хроникеры называли их парой года.
        - Это не просто победа, - заметил Элвин, - это триумф. Тебе, как совладельцу
«Центуриона», небезынтересно будет узнать, что процесс над тобой оказался эффективнее любой рекламной кампании. Оборот с продаж с сентября возрос более чем на тридцать процентов…
        - Не время думать о бизнесе, Эл, - сказала Ольга. - Но мне кажется, что концерном управлять у нас получится…
        - Я почему-то такого же мнения… - произнес Элвин, прижимая ее к себе и целуя.
        - Нам пора, - поторопила Ольга. - Нас ждут на пресс-конференции. Ну, как я выгляжу?
        - Великолепно, - признал Элвин. - Просто великолепно… Все-таки свершилось то, чего я хотел больше всего на свете… Ты стала моей…
        Журналисты встретили их аплодисментами, что бывает в исключительных случаях. Но этот случай был именно таким. Ольга чувствовала, что в просторном брифинг-зале отеля начинается ее новая жизнь. И она хотела, чтобы все в ней было как нельзя лучше. А именно так и будет…
        Все плохое осталось позади… Теперь с ней был Элвин…
        Защелкали фотокамеры и вспышки. Их стрекот был даже приятен, а не противен. Это были фанфары триумфа. Ольга понимала, что ее фотографии появятся на обложках всех крупнейших журналов Америки. Она добилась своего - у нее есть деньги, власть и Элвин…
        Она посмотрела на него и подумала, что ради этого стоило пройти все круги ада. Когда-нибудь она по-настоящему полюбит Элвина…
        И, чарующе улыбнувшись, Ольга начала пресс-конференцию.