Метод Даниил Лектор
        Главные герои книги  — загадочный следователь Родион Меглин и его юный стажер Есеня  — борются с безжалостными маньяками, и каждый день грозит им смертью. Но тайны связаны не только с серийными убийцами  — герои носят тайны в себе. Мать Есени погибла 17 лет назад при загадочных обстоятельствах. Кто ее убил? Почему отец Есени, прокурор Стеклов, отказывается расследовать это убийство и даже говорить о нем? В чем состоит таинственный Метод Меглина, позволяющий ему в короткий срок распутывать все преступления? Кто дал Меглину право убивать разоблаченных им маньяков? Кто таинственный преступник, скрывающийся под ником «Ты-Меня-Не-Поймаешь» и совершающий убийства чужими руками? Какие чувства испытывает Меглин к своей стажерке  — и вообще, способен ли он на человеческие чувства?
        «Метод»  — не тот случай, когда читатель легко угадывает главного злодея и предвидит, чем все кончится. Сюжет книги то и дело совершает неожиданные повороты  — только держись. Скучно точно не будет!
        Даниил Лектор
        Метод
                
* * *
        Глава 1
        Вы говорите: «Всю мою сознательную жизнь». Но это неправда. Лучше говорите: «Всю мою бессознательную жизнь».
    Метод
        Тихий провинциальный город Липецк. Хоть и областной центр, но сравнительно небольшой. Город, в котором не происходит громких преступлений и жители чувствуют себя в безопасности. Настолько, что одинокая девушка может поздним вечером решиться пройти к трамваю через городской парк. Нет, она, конечно, будет внимательно смотреть по сторонам. Тем более что в последние месяцы по городу ползут слухи о маньяке, который убивает девушек, душит их шнурком. Полиция ничего толком не говорит. Но ведь с ней, лично с ней ничего такого не может случиться, правда?
        Девушка держится настороже, несколько раз оглядывается. Замечает: сзади, шагах в двадцати, идет какой-то мужчина. Ну и ладно, пусть идет. Однако она инстинктивно ускоряет шаг. Но человек сзади не отстает. Он тоже пошел быстрее! Ее охватывает паника. Она почти бежит. Но тут дорожка делает поворот  — и впереди показывается трамвайная остановка. Совсем рядом! И там кто-то есть! Точно: под навесом стоит женщина в годах, со строгим лицом. К такой никто приставать не будет, рядом с ней можно чувствовать себя спокойно. К тому же и тот, сзади, куда-то пропал. Так что все хорошо.
        Девушка, постепенно успокаиваясь, садится на скамью. Издалека доносится стук трамвайных колес. Через минуту вагон подъедет к остановке, и она уедет отсюда. Все, неприятный эпизод закончился.
        Неожиданно сзади, за спиной девушки, раздается какой-то шорох. Девушка хочет обернуться, но не успевает. Чьи-то руки обматывают вокруг ее шеи шнурок и резко его стягивают. Она хватается за шнурок, пытается ослабить хватку, но сил явно не хватает. Женщина со строгим лицом, рядом с которой девушка чувствовала себя спокойно, оборачивается на звуки борьбы, в ужасе открывает рот, пятится от скамьи.
        Подъезжает трамвай  — практически пустой в этот поздний час. Женщина запрыгивает в трамвай, двери закрываются, трамвай отъезжает.
        Жертва предпринимает последние усилия, ее рот судорожно открывается, глаза вылезают из орбит. Еще несколько секунд… Ноги девушки лихорадочно скребут по песку, потом замирают. Руки бессильно падают.
        Все кончено.
        Убийца сматывает шнурок с шеи жертвы, бросает на нее последний взгляд и скрывается в темноте.
        Спустя некоторое время слышится звук сирены. К остановке подкатывает полицейская машина. Люди в форме растерянно склоняются над телом жертвы.
        В тихом городе Липецке зафиксировано очередное, восьмое по счету серийное убийство за неполные два года…
        Есеню Стеклову допрашивали двое. Первому (она про себя назвала его «Седой») было лет пятьдесят. Лицо у него было вроде бы приветливое, но ясно чувствовалось, что с ним надо быть настороже. Второй (его Есеня окрестила Худым) был значительно моложе, с цепким надменным взглядом.
        Седой положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку и задушевным тоном произнес:
        — Ну, что, Есеня Андреевна, начнем?
        Есеня задумчиво посмотрела на его руки, на приготовленный лист и спросила:
        — С чего?
        Она не слишком задумывалась над тем, что отвечать. Чувствовала себя уверенно. Следователи знали, кто она и кто ее отец.
        — С чистого листа,  — сказал Седой, обаятельно улыбнувшись.  — Почему вы стали следователем? Странный выбор для девушки…
        — Вашей внешности!  — добавил Худой.
        — Внешность обманчива,  — ответила Есеня.
        Она знала: они и сами наверняка это поняли. Поняли, что за миловидным, немного наивным лицом типичной девушки двадцати трех лет скрывается крепкий, как сталь, характер.
        — И все-таки?  — с нажимом произнес Седой.
        Она понимала, что перед ней  — профессионалы, перед которыми поставлена определенная задача. И они будут ее добиваться так же неуклонно, как и она сама решала свои собственные задачи. Значит, надо будет многое рассказать…
        — Когда мне было семь, убили мою маму,  — произнесла она.  — Убийцу так и не нашли. Я поклялась, что вырасту и найду его. Вот главная причина. А непосредственно все началось с выпускного вечера в нашем вузе…
        Этот вечер начался на лужайке в вузовском парке. На маленькую трибуну поднялся один из преподавателей и собрался произнести речь:
        — Дорогие ребята! Вот вы и стали дипломированными юристами…
        Наверное, он хотел сказать еще многое, но ему помешали. К трибуне энергичной походкой подошел отец Есени  — прокурор Андрей Стеклов, и жестом показал, что хочет говорить. Преподавателю ничего не оставалось, как уступить.
        — С напутственным словом хочет выступить старший советник юстиции Андрей Сергеевич Стеклов,  — представил он гостя.
        Заняв место на трибуне, прокурор сразу перешел к делу:
        — Здравствуйте! Я без чинов! Вы знаете, что моя дочь сегодня тоже, как и все вы, отправляется в самостоятельное плавание. Есеня, давай, подойди!
        Смущенная Есеня, не слишком обрадованная таким поворотом дела, подошла к трибуне.
        — Я не знаю, кто из вас кем станет  — дороги жизни бывают разными,  — сказал прокурор, когда дочь встала рядом с ним.  — Я не знаю даже, куда пойдет она, хотя вижу ее чаще вас. Но я прошу вас вот о чем. Если вам будет трудно решиться на какой-то важный шаг, или, наоборот, вас будут подталкивать к опасному, неверному шагу  — а в работе юриста бывает и так!  — обращайтесь ко мне! Каждого я выслушаю так же внимательно, как ее. А может, и внимательнее, потому что она иногда очень много говорит!
        Прокурор первый рассмеялся своей шутке, среди выпускников тоже раздался смех.
        — Помогу, чем смогу!  — закончил свою речь прокурор.  — Мы теперь коллеги! Поздравляю, ребята, празднуйте!
        В ответ раздались дружные аплодисменты. Прокурор широко улыбнулся выпускникам. Еще шире  — дочери. Есеня ответила отцу такой же искренней улыбкой. После чего наклонилась к его уху и прошептала:
        — Я тебя ненавижу…
        Прокурор ничего не ответил дочери. Ничто не изменилось и в его лице  — нельзя было догадаться, что он удивлен или расстроен таким заявлением.
        Отец и дочь вместе отошли от трибуны.
        — Какой неожиданный визит!  — заметила Есеня.
        — Хотел сделать тебе приятное,  — ответил отец.
        — Или показать, что контролируешь,  — добавила дочь.
        На это прокурор не нашел, что возразить. Однако выяснилось, что Есеня еще не все ему сказала.
        — В прокуратуру в Питер я не поеду,  — заявила она.
        — Можно спросить, почему?
        — Потому что мне осточертел статус «твоей дочки»!
        — Тебе не нравится быть моей дочкой?
        — Нравится  — дома. А на работе я хочу быть собой!
        — Мама сына хотела, вот у тебя и характер мужской,  — усмехнулся прокурор.  — Чем тебе не нравится работа в Питере?
        — Она ненастоящая!
        — А какая настоящая?
        — Ты знаешь! Помнишь, ты говорил: «Прокурор работает с тенями, а следователь  — с теми, кто их отбрасывает»? Я не хочу работать с тенями! Не хочу просиживать зад в кресле! Я хочу найти того, кто это сделал с мамой!
        — Вот оно что…  — протянул прокурор.
        — Да!  — продолжала наступать Есеня.  — Ты же обещал! Ты его нашел?
        — Его давно нет в живых!
        — Откуда ты знаешь? Ты видел его тело? Знаешь, как его зовут? Ты просто сдался!
        — Хватит!  — резко ответил прокурор. Разговор стал его раздражать.
        — Позвони в Питер!  — потребовала дочь.  — Скажи «спасибо» и отмени.
        После чего резко развернулась и направилась в сторону вуза, где уже толпились ее однокашники: выпускники собрались ехать в ночной клуб, где празднество должно было продолжиться, что называется, на высокой ноте. Прокурор Стеклов проводил дочь печальным взглядом.
        Веселье в клубе было в разгаре. Есеня со своей подругой Анюлей вышли в туалет. Есеня курила, а Анюля, полноватая шатенка с чувственным лицом, прихорашивалась у зеркала. Приподняв волосы, она взглянула на свои уши, после чего заявила:
        — Уши как у слона. Вот у тебя, я понимаю, сексуальные. Зато мне насчет украшений можно не париться…
        — А ты по ним паришься?  — поинтересовалась Есеня.
        — Я по всему парюсь. Я вообще, знаешь, завистливая,  — призналась подруга.
        — Да ладно, Анюль…
        — Нет, правда. Я тебе всегда завидовала. Не вообще, а насчет ушей. И ног. И украшений.
        — Ничего не забыла?  — рассмеялась Есеня, которой хотелось обратить разговор в шутку.
        Но Анюля не была склонна шутить.
        — Вроде все,  — серьезно сказала она.  — На тебе всегда такие вещи… Неяркие, но видно же, что дорогие. У тебя вкус ест, и возможности. А я из бедной семьи. У меня никогда этого не было.
        — Анюль…  — умоляюще произнесла Есеня.
        И подруга откликнулась на ее интонацию.
        — Ничего, я молодая, заработаю,  — бодро заявила она.  — Я же теперь юрист, а?
        — Конечно!  — сказала Есеня, обнимая подругу.  — И уши у тебя отличные, и глаза самые красивые на курсе. А украшения  — опасная вещь. Мужчины с их помощью нас покупают.
        — Мне что-то не предлагали,  — заметила Анюля.  — А тебе?
        — Монетизировать мое расположение?  — уточнила Есеня.  — Обратить его в капитал? Было пару раз.
        — А в грязных подробностях?  — заинтересовалась Анюля.
        — Один колье обещал. Сказал  — от бабушки-дворянки осталось, а носить некому. «Не встречал,  — говорит,  — такой стати, кроме как у вас! И не поехать ли нам с вами в мой загородный домишко и там колье это примерить…»
        — Ну, а ты?
        — А я говорю: «Стать  — это да. А за город не поеду, далеко».
        Подруги несколько секунд смотрели друг на друга, а потом крепко обнялись.
        — Неужели завтра у нас начнется взрослая жизнь?  — воскликнула Анюля.  — Какая она будет?
        — Полная,  — ответила Есеня.  — А вот чего  — пока не знаю.
        Спустя несколько минут Есеня уже была в зале, где гремела музыка и танцевали ее однокашники. К девушке тут же подошел один из них  — Саша Тихонов, угловатый, немного неловкий парень. На Есеню он смотрел влюбленными глазами.
        — Пойдем, потанцуем!  — предложил Саша.
        — А ты что, танцор?  — улыбнулась Есеня.
        — Ну да, диско!  — уверенно ответил Саша, пытаясь изобразить быстрые движения «диско», чем рассмешил девушку.
        — Уже выпил?  — уточнила она.
        — Ну, так…
        — А я нет. Принеси что-нибудь,  — попросила Есеня.
        — Не вопрос! Стой тут, ладно?
        — Стою!  — пообещала девушка.
        Саша удалился в сторону бара, а к Есене подошел другой однокурсник  — Женя Осмыловский. Он был полной противоположностью Саше и никакой неловкости никогда не испытывал.
        — Ну как ты?  — приветствовал он Есеню.
        — Хорошо. А ты?
        — Плохо,  — скорчил гримасу Женя.  — Скучно тут.
        — Да брось! Смотри сколько девочек, в платьицах…
        — Ага,  — кивнул кавалер.  — И в трусиках. А ты?
        — Что?  — Есеня сперва не поняла вопроса.
        — В трусиках?
        — Ну, Жень, ты отжигаешь…  — покачала головой девушка.
        — А что? Видишь Лизу Гнедову?  — парень показал на группу девушек.  — Она  — без.
        — Да вы гоните, Евгений!  — воскликнула Есеня, пораженная нахальством кавалера.
        — Зуб даю!  — серьезно заявил Женя.  — Проверим?
        — Как?  — хохотала Есеня.
        Женя не успел ответить  — в этот момент вернулся Саша с двумя бокалами вина.
        — Ну, не буду мешать,  — заявил Осмыловский, удаляясь.  — Есень, насчет Гнедовой  — точно говорю!
        Впрочем, ушел он не очень далеко  — к Анюле, которая стояла чуть в стороне.
        — О чем задумалась? Делись!  — потребовал Женя, подходя к девушке.
        — Ну, думаю, что дальше будет,  — призналась Анюля.
        — А что тут думать? Все написано,  — уверенно заявил Женя.
        — Где?
        — На лбу. У каждого человека. Вот, посмотри на мой. Видишь?
        И он на полном серьезе наклонил к девушке свой чистый и гладкий лоб. Анюля взглянула и рассмеялась:
        — Почерк неразборчивый!
        — Нет,  — не согласился Женя,  — ясно же написано: буду жечь.
        — Что: сердца людей глаголом?
        — Нет. Глаголы отвечают на вопрос «Что делать?». Ну, работать, потеть. Это не круто. Вот междометия  — это круто: «О-о! А-а! О-о! А-а!»
        — Ясно…  — усмехнулась Анюля.  — А у меня что написано?
        Осмыловский с видом врача осмотрел ее лоб и заявил:
        — Выйдешь замуж. Неудачно: у тебя будет сила воли, у него нет. Разведешься, опять выйдешь. Та же беда. Бросишь это хобби, утешишься в работе. Станешь адвокатом в Ярославле. Станешь много работать, хорошо зарабатывать. Купишь серьги. Всё.
        Высказав это «пророчество», Женя рассмеялся. А у Анюли испортилось настроение.
        — Ты прав. Так и будет,  — сказала она.
        После чего достала из сумочки сигарету и направилась к выходу. Оказавшись на улице, закурила и  — словно кому-то назло  — убрала назад волосы, открыв уши без сережек.
        Неожиданно у нее за спиной раздался голос:
        — Вы про меня бог знает что подумаете… Ну и ладно!
        Анюля обернулась. Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти, невысокий, с хорошей осанкой, в приличном костюме и дорогих очках. Мужчина Анюле, в общем, понравился. Она вернула волосы на прежнее место, закрыв уши. Между тем человек в очках продолжил свой монолог:
        — Мог хоть раз поступить, как в кино. Взять  — и в мусорку. Не могу! Потому что красота. Не могу красоту в мусорку…
        — Вы о чем?  — спросила заинтригованная Анюля.
        Мужчина достал из кармана овальную коробочку, обшитую черным бархатом. Открыл. В коробочке лежало ожерелье: небольшие острые кристаллы с холодным голубоватым отливом, соединенные толстой нитью белого цвета. Анюле ожерелье понравилось.
        — Живые кристаллы,  — объяснил мужчина.  — Двух одинаковых нет. А нитка  — белая сталь.
        — Красиво…  — заметила Анюля.
        — Немцы,  — объяснил мужчина.  — Если делают  — так делают. Сегодня подарить ЕЙ хотел, а завтра уехать. Вдвоем, в Германию. У меня там бизнес, гостиница в горах. А она говорит: «Спасибо, Юрий Сергеевич, но не могу принять, не надо». Я сначала думал, что скромничает. Может, из небогатой семьи, не привыкла. А у нее, оказывается, другой есть, молодой. Я психанул сначала. Потом подумал: зачем девчонке, которую… к которой так отношусь, вечер портить? В чем она виновата? Сказала как есть. Это я дурак, со своими бусами. Вышел на улицу, стою тут сорок минут. Хотел в мусорку. Не могу! Открываю, смотрю  — и не могу! Разве можно красоту  — в мусорку?
        Анюля с удивлением и сочувствием смотрела на мужчину. А он вдруг протянул ей коробочку с ожерельем.
        — Мне от вас ничего не надо,  — сказал он.  — Как звать  — не спрошу. Только возьмите.
        — Нет, что вы…  — покачала головой Анюля.
        — Не понравится  — выбросите,  — настаивал мужчина.  — Я все равно не смогу. Это от души. Прошу вас!
        Он вновь протянул ей коробочку. И Анюля сдалась. Она медленно протянула руку и взяла ожерелье.
        — Тяжелые…  — оценила она кристаллы.
        — Живые,  — напомнил мужчина.
        Он бросил коробочку в ближайшую урну и ушел вниз по ступенькам. Анюля с удивлением смотрела ему вслед.
        За этой сценой, как и вообще за всем, происходящим в здании вуза и вокруг него, наблюдала группа спецназа. Спецназовцы сидели в обычной торговой фуре, припаркованной неподалеку. По камерам видеонаблюдения они следили за всеми, присутствовавшими на вечере. Видели они и сцену дарения ожерелья. Но она не привлекла их внимания.
        Между тем в зале веселье продолжалось. Неожиданно Есеня заметила плачущую Лизу Гнедову, которую утешали подруги.
        — Что это Лизка плачет?  — спросила она у одной из девушек.
        — Это все Женька Осмыловский, придурок!  — объяснила девушка.  — Платье ей задрал при всех! Хотел посмотреть, в трусиках она или без.
        — И что? Они у нее были?
        — Нет!  — ответила девушка. Они с Есеней переглянулись и неожиданно захихикали…
        Есеня недолго стояла возле униженной Лизы  — Саша увлек ее в дальний конец коридора, где кроме них не было ни души. Парень обнял девушку, поцеловал ее раз, другой… Есеня не отвечала на поцелуи, но и не противилась им.
        — Я тебя хочу…  — выдохнул Саша после очередного поцелуя.
        Есеня на это только рассмеялась.
        — Извини, Санечка, не могу я так…  — отвечала она.
        — В смысле  — ты должна подготовиться?
        — Типа того.
        — А ты что…  — Саша замялся.  — Ни с кем еще? Ты еще девочка?
        — Ну и что тут такого?  — нахмурилась Есеня.  — Что, по конституции обязательно трахаться? Это не обязательно.
        — Да нет… я, вообще-то, тоже…  — начал мямлить Саша.
        — Тоже девочка?
        — Нет, у меня были женщины до тебя!  — выпалил парень.
        — Да, но я у тебя еще не была. И вряд ли буду, если честно.
        — Почему? Я тебе не нравлюсь?  — задал Саша самый главный для него вопрос.
        — Нравишься,  — ответила Есеня.  — Но ты… слишком хороший. Даже не знаю, достойна ли я тебя.
        — Да ладно! Достойна!  — отвечал обрадованный Саша, пытаясь снова обнять девушку…
        Тем временем Анюля, пройдя через зал, закрыла за собой дверь туалета. Помещение оказалось пустым, и ей это было на руку. Встав перед зеркалом, Анюля достала подаренные бусы и надела их. Оказалось, что бусы сидят почти вплотную к ее шее. Чем больше Анюля глядела в зеркало, тем больше ей нравилось увиденное.
        Оставалось застегнуть бусы. Это оказалось не так-то просто: замочек представлял собой два стальных цилиндра, один из которых надо было вкрутить в другой  — и все это на ощупь. Однако, немного повозившись, Анюля достигла результата: замочек тихо щелкнул, запираясь.
        И в ту же секунду бусы чуть сильнее сжались на шее девушки. Это слегка удивило Анюлю. Она взялась рукой за бусы, чтобы немного их растянуть. В этот момент раздался новый щелчок, и бусы еще стянулись. Теперь кристаллы уже впивались в кожу. Перепуганная Анюля двумя руками схватилась за душащее ее украшение и бросилась вон из туалета…
        В зале гремела музыка, было весело, поэтому вначале никто не обратил внимания на Анюлю  — с выпученными глазами, почти падая, держась обеими руками за шею в попытке сдержать неумолимую удавку, девушка выбежала на середину зала, упала и забилась в конвульсиях. Только тогда раздались крики. Выпускники кинулись к теряющей сознание Анюле, но никто не решался подойти близко.
        В толпе выпускников, окруживших упавшую на пол девушку, стоял человек в очках  — тот самый, что подарил ей ожерелье. Не отрываясь, он смотрел на агонию Анюли. Лицо его выражало возбуждение, даже наслаждение, близкое к оргазму.
        Анюля в последний раз выгнулась в напряжении  — и застыла. Под ее головой медленно растекалась лужа крови. Убийца в очках встретил ее смерть усталой и счастливой улыбкой…
        Распахнулись двери, в зал вбежали спецназовцы, дежурившие в фуре  — они увидели происходящее на мониторах. По всем коридорам забегали люди в масках и с автоматами, отыскивая уединившиеся парочки и выводя их в зал. Вывели и Есеню с Сашей. Так Есеня узнала о смерти подруги. Она не плакала  — только в оцепенении смотрела на лежащее на полу тело, не отводя глаз.
        Внезапно из усилителей, через которые к участникам вечера обращался диджей, раздался чей-то голос, доверительно произнесший странные в этой обстановке слова:
        — Ты показал им. У тебя получилось! Ты им показал!
        Все, находившиеся в зале  — выпускники, спецназовцы, все  — стали осматриваться, ища человека, который завладел микрофоном диджея и сейчас говорит. Но человека не было видно  — должно быть, он отошел куда-то в тень. А голос, усиленный динамиками, продолжал раздаваться, казалось, со всех сторон.
        — Ты показал им! Ты показал!
        И тогда убийца откликнулся. Вначале он тихо произнес всего одно слово:
        — Показал…
        Голос в усилителях продолжал подбадривать:
        — Она так, а ты тогда  — так!
        — Да!  — уже громче ответил ему убийца.  — Она так, а я тогда  — так!
        На него уже оглядывались, его заметили. Но сам он не замечал общего внимания, увлеченный разговором с невидимым собеседником.
        — Ты показал им!  — торжествующе заключили динамики.
        — Я показал!  — согласился мужчина в очках.
        Спецназовцы уже обратили на него внимание и начали незаметно окружать.
        — Но ты устал…  — сочувственно произнес голос из динамиков.
        — Да, я устал…  — вздохнул убийца.
        Тут же к нему устремились спецназовцы, скрутили, надели наручники и вывели из зала.
        — Все свободны,  — объявил собравшимся командир группы захвата.  — Данные только запишем  — и можете идти.
        Выпускники потянулись к выходу. А Есеня уставилась на лежащий на диджейском пульте микрофон. Кто его туда положил? Когда? Кто этот невидимка, только что на ее глазах разоблачивший преступника?
        В это время в УВД Москвы уже начался допрос «праздничного убийцы»  — того самого мужчины в очках, совершившего за последние недели ряд громких преступлений на разного рода массовых мероприятиях. Человек, разоблачивший и поймавший убийцу, сидел напротив него. Сыщика звали Родион Меглин, и это имя уже стало легендой в прокурорских и полицейских кругах.
        — Ты устал…  — произнес Меглин голосом, полным понимания и сочувствия.
        — Да, устал,  — согласился мужчина в очках.
        — Ну ничего. Сейчас поговорим, и в тюрьму поедешь, ладно?  — пообещал Меглин.
        — Ладно,  — с готовностью кивнул убийца.
        — Скажи, серьги, которые в субботу и в воскресенье в людей стреляли, и сегодняшние бусы  — ты всё сам сделал?
        — Сам.
        — Молодец. А парень какой из себя?
        — Какой парень?
        — Который слова тебе написал, что ты девочкам говорил. Он тоже молодец. Оба молодцы, и он, и ты. Так какой он из себя?
        — Красивый.
        — А зовут как?
        — Ты меня не поймаешь.
        Меглин не спешил задать следующий вопрос: ждал, не добавит ли убийца еще что-то. И он добавил:
        — Он сказал  — ты спросишь, как зовут. Сказал: «Ты меня не поймаешь». Так зовут.
        — Хорошее имя, русское,  — одобрил Меглин.  — Я к тебе приеду в тюрьму. Вещь одну хочу сделать, а руки не доходят. А у тебя руки золотые.
        — Сделаем,  — с готовностью кивнул убийца.
        Выпускники, притихшие, подавленные, расходились после испорченного вечера. Один Женя всем своим видом демонстрировал, что для него ровно ничего не случилось. Он налил себе полный бокал шампанского, а пустую бутылку поставил возле красивых голых ног одной из однокурсниц. Спутник девушки, рослый парень, оттер его плечом и процедил:
        — Что ты за человек?! Однокурсницу твою убили, а ты…
        — Да пошел ты!  — заорал Женя, отталкивая обидчика.  — Правозащитник! Жопозащитник, вот ты кто! И будешь всю жизнь, понял?!
        К нему устремились двое полицейских, пытаясь увести в сторону. Однако Осмыловский от этого завелся еще сильнее и заорал на них:
        — Руки убери, Шварценеггер недокачанный! Звездочки потеряешь! Руки, сказал! Сам уйду, когда захочу!
        И, повернувшись к бывшим однокурсникам, провозгласил:
        — Юристы! Будущие толстые жопы России! Копайтесь в своих бумажках!
        — А ты в чем копаться будешь?  — ответил ему один из парней.  — В какашках? Папочка-генерал разрешит?
        — Да лучше в говне, чем в бумажках прокурорских!  — еще громче закричал Женя.  — Я как Меглин буду  — видели? Он за пять минут его расколол, на чистой психологии!
        И, высказав все, что хотел, неторопливо удалился. Есеня задумчиво смотрела ему вслед. К ней подошел Саша.
        — Знаешь, у меня родственники сегодня уехали,  — немного смущаясь, сообщил он.  — Так что можно… Если хочешь, конечно…
        — Что ты говоришь?  — рассеянно спросила Есеня.  — А, да. Можно.
        Однако она имела в виду совсем другое…
        Спустя пару часов Есеню Стеклову можно было увидеть в квартире… Жени Осмыловского. И она здесь не чай пила: оседлав хозяина квартиры, она азартно, со стонами и криками, заканчивала древний, как сам мир, процесс соития. Кончив, она, не говоря ни слова, встала и отправилась в ванную. Женя сел на кровати, закурил и неторопливо начал готовить на тумбочке пару дорожек кокса.
        — Угощайся!  — предложил он партнерше, когда она вернулась из ванной.
        — Спасибо, мне и так хорошо,  — отвечала Есеня.
        — Не за что. На моем месте так поступил бы каждый,  — издевательски заявил Женя.  — Не хочешь, мне же лучше. Или хуже…
        И он так же неторопливо объединил две дорожки в одну.
        — Сволочь я…  — задумчиво произнесла Есеня.
        — Почему?  — спросил Женя.  — Нет, я согласен, просто интересно…
        — Мне было хорошо, и я забыла про Анюлю,  — объяснила Есеня.  — Мы четыре года дружили! И вот ее убил гад какой-то, а я тут лежу, и мне хорошо.
        — Ну, не ты же ее убила,  — пожал плечами Женя.  — И потом, правосудие вроде свершилось. Ура! Быстро он его.
        — Кто «он»?
        — Меглин,  — объяснил Женя.  — Вот у кого надо было учиться, а не на юрфаке тухлом.
        — Откуда ты знаешь, что это он его взял?
        — Батя сказал. Это ведь уже третье убийство на выпускном. Они везде кордоны поставили, ждали. С первыми двумя он знаешь что сделал, Кулибин этот? Серьги подарил. Шарики такие, типа «Сваровски». И в каждом  — грамм по десять тротила. В кристаллах. Телочки серьги надели, и… от голов только пломбы остались. Такими делами, от которых у других следаков памперсы мокнут, только Меглин занимается.
        — Он что, спец по маньякам?
        — Спецов полстраны,  — пренебрежительно обронил Женя.  — А Меглин один.
        — И чем он так крут?
        — У него раскрываемость  — восемьдесят процентов! Как он их находит  — никто не знает. О нем вообще никто ничего не знает, зашифрован наглухо. По бумажкам  — обычный майор. А реально и на ментов, и на ФСБ клал с прибором. В генеральские кабинеты двери ногой открывает.
        — Это к кому? К отцу твоему?
        — И к твоему тоже,  — заверил Женя.  — Батя говорит, Меглин вообще не прикреплен ни к кому конкретно. В отделе кадров даже дела его нет. Папка есть, а внутри пусто. Ни анкеты, ни фотки, ничего! Я думал, он в Липецке, душителя ловит, а он здесь…
        — Какого душителя?
        — Липецкого. Не слышала? Телочек шнурком душит. Последнюю, прикинь, на остановке, прямо при людях. Задушил, сел в троллейбус и уехал. А чего стесняться? Врубиться только не могу, в чем здесь прикол.
        — В смысле?
        — Ну, прикольно разве убивать тех, кого не знаешь? Ты бы смогла?
        — Одного  — точно,  — ответила Есеня. Ответила тихо, лишь самой себе. А у Жени спросила:
        — А как его найти, этого Меглина?
        — Никак,  — отвечал Женя.  — Появляется где захочет  — и тут же маньячок брюхом вверх всплывает.
        — Он их что, убивает?
        — Фигачит, как сачком! Метод у него. Я батю спрашивал: что за метод? Никто не знает. МЕТОД  — и все.
        Высказав эту мысль, Женя склонился над дорожкой кокаина.
        — А знаешь, Анюля тебя не любила,  — неожиданно заметила Есеня.
        — О да! Я от этого очень страдал!  — издевательски протянул Женя.
        — Она говорила, ты снаружи ничего, а внутри пустой.
        — Да я и снаружи не полный, как думаешь?  — усмехнулся Женя.
        — Я про тебя не думаю,  — сказала Есеня, одеваясь.
        — Ты куда? Спешишь к своему рыцарю печального образа?
        — Саша хороший. У него душа есть.
        — А у меня нет?
        — А у тебя вместо нее член,  — сообщила Есеня.  — Пока!
        Следующее утро Есеня посвятила тому, что просматривала все известные ей сайты, посвященные серийным убийцам. Кое-какой материал в Интернете имелся. Теперь следовало проверить его по материалам расследований. И она отправилась в архив МВД.
        Сотрудница читального зала приветствовала ее, как добрую знакомую:
        — Есеня, поздравляю!
        — С чем, Елена Васильевна?
        — С окончанием, конечно! Что, только закончила, и опять за учебу? В аспирантуру поступила? Папа, наверное, гордится!
        — Папа гордится,  — подтвердила Есеня.  — А учеба  — как наркотик. Втянешься  — и все.
        — И что интересует молодого юриста?
        — Дела,  — небрежно ответила Есеня.  — Вот список.
        Елена Васильевна взяла у девушки листок, взглянула на него… и в некоторой растерянности подняла глаза на посетительницу:
        — Эти дела были в разработке у Меглина…
        — Ну да,  — спокойно подтвердила Есеня.  — Я пишу про его метод.
        — Но это закрытые дела, твой папа должен знать…
        — Он знает,  — заверила Есеня.  — Сказал, можно на него оформить. Я же переснимать не буду, только почитаю.
        Сотрудница архива ушла, а к девушке неожиданно подошел Саша Тихонов.
        — Привет!  — радостно воскликнул он.  — Ты чего пропала? Сказала, что позвонишь, я ждал…
        — Ты откуда здесь?  — спросила Есеня.
        — В аспирантуру поступаю!  — отвечал Саша.  — Ты тоже, что ли?
        — Нет…  — замялась девушка.  — То есть… да!
        В это время вернулась Елена Васильевна.
        — Извини, Есеня, дела на руках,  — сообщила она.
        — На руках? У кого?
        — Не могу сказать.
        Есеня сделала вид, что вовсе не расстроена. Поблагодарила Елену Васильевну, попрощалась с Сашей и вернулась к своей машине.
        Едва она вырулила со стоянки, как раздался писк мобильного телефона. Звонил папа-прокурор.
        — Привет, папа!  — бодро приветствовала его Есеня.
        — Привет,  — ответил прокурор.  — Чем занимаешься?
        — Передвижением по планете.
        — Понятно. У меня к тебе просьба. Не бери в архиве закрытые материалы от моего имени, ясно?
        — Молодец Елена Васильевна, стукнула!  — отозвалась Есеня.
        — Зачем тебе дела Меглина?
        — Надо. Я хочу у него работать.
        — Это исключено!  — ледяным тоном произнес прокурор.
        — Почему?
        — Поговорим дома, сейчас у меня совещание,  — ответил отец.  — Куда ты, кстати, направляешься?
        — Прости, не могу говорить, у меня тоже совещание!  — зло ответила Есеня и отключила телефон.
        А прокурор Стеклов, сидя в своем пустом кабинете (участники совещания еще не прибыли), помолчал немного, обдумывая только что состоявшийся разговор с дочерью, и набрал номер одного своего знакомого. После обмена приветствиями прокурор сказал:
        — Слушай, насчет Есени. Спасибо тебе, но не получается. Да нет, она-то хочет, просто климат питерский переносит плохо. Аллергик, в меня. Слушай, а мы можем что-нибудь подальше подобрать? Да хоть куда! Скажем, Новосибирск, Тюмень…
        Едва прокурор успел завершить разговор, как дверь открылась и в кабинет решительно вошла Есеня.
        — Ты как сюда попала?  — нахмурился Стеклов.
        — Ты мне сам пропуск сделал, не помнишь? Смотрю, совещание в разгаре…
        — Мы же договорились дома все решить!
        — А я уже решила!  — заявила Есеня.  — Я хочу к Меглину в стажеры.
        Прокурор набрал было полную грудь воздуха, чтобы высказать дочери что-то резкое, потом с шумом выдохнул и негромко произнес:
        — Дверь закрой.
        Удивленная отцовским тоном, Есеня послушно закрыла дверь.
        — Что ты знаешь о нем?  — спросил прокурор.
        На этот вопрос у Есени ответ был готов:
        — Знаю, что он лучший!
        — А еще?
        Последовало продолжительное молчание.
        — Ты не думала, что, если о человеке мало известно, это неспроста?
        — Он спец по серийщикам!  — выпалила Есеня.  — Он нашел убийцу Анюли за пять минут! Я хочу с ним работать, и ты знаешь, почему…
        — Я сказал  — тема закрыта!  — наконец взорвался прокурор.
        — А если он жив?  — настаивала дочь.  — И ходит по земле? До сих пор! Эта мысль тебя не беспокоит?
        — Нельзя жить ради мести!
        — Это не месть! Правосудие!
        — А Меглин  — не правосудие! Послушай меня хоть раз… Стажеров к себе он отроду не брал. Тем более соплячку, студентку вчерашнюю. Он отшивал следаков с десятками дел за плечами! Меглин работает один! Всё, точка!
        Здесь прокурор сделал паузу и продолжил уже мягче:
        — Не нравится тебе Питер  — ладно. Хочешь грязь месить  — пожалуйста. В новосибирском убойном есть место. Следователь-стажер. Сибирь, реальная работа. Лететь завтра.
        К такому повороту Есеня не была готова; она не знала, что сказать. Видя, что полдела сделано, прокурор деловито посмотрел на часы и заявил:
        — Иди, подумай. А то у меня и правда совещание.
        И тут все отцовские усилия, все хитроумные построения рухнули в один миг. Дверь открылась, и в кабинет практически ввалился секретарь, которого толкал в спину посетитель. Секретарь успел только пролепетать:
        — Андрей Сергеич, Меглин…
        И тут вошел сам Родион Меглин  — в мятом костюме, несвежей рубашке, взлохмаченный. Он рассеянно поздоровался с прокурором, затем пристально взглянул на Есеню. А она самым бодрым, «из телевизора» голосом отчеканила:
        — Здрасьте! Есеня Стеклова. Окончила юридический с отличием. Стажером возьмете?
        Легендарный следователь посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом и неожиданно произнес:
        — Стажером? Да, хорошо.
        И прокурора Стеклова, и саму Есеню этот ответ просто поразил. Не успели они оправиться от изумления и что-то сказать, как в дверь вновь просунулся секретарь и сообщил:
        — Андрей Сергеич, все в сборе!
        Меглин вышел из кабинета, Есеня поспешила за ним…
        Когда Есеня в своем рассказе дошла до этого момента, следователи переглянулись, и Седой спросил:
        — Так просто? Вас это не удивило?
        — Ну, вы же знаете, у него были свои причины,  — ответила Есеня.
        — Теперь знаем…
        — А тогда я была слишком потрясена, чтобы об этом думать. Он мог помочь мне. Он был легендой!
        В коридоре девушка догнала Меглина.
        — Извините, а можно ваш телефон?  — попросила она.  — Ну, договориться о стажировке…
        — У меня нет телефона,  — ответил легендарный следователь и скрылся в зале для совещаний.
        В вагон пригородной электрички на вокзале Липецка заходит девушка лет шестнадцати-семнадцати. Обычная девушка  — с рюкзачком (на нем на шнурке болтается брелок-игрушка), с наушниками в ушах… из толпы ее выделяет лишь одно: глаза у девушки заплаканные. Но никто из пассажиров в вагоне не обращает на это внимания. Кроме двоих, вошедших последними: мужчины лет пятидесяти, по виду  — типичного дачника в штормовке и с большой сумкой, и девочки лет пятнадцати, тоже с наушниками в ушах. Заходят они вместе, а садятся порознь: «дачник» в начале вагона, у входа, а девочка идет дальше и устраивается напротив девушки с заплаканными глазами.
        Когда поезд трогается, девочка показывает пальцем на наушники своей соседки: мол, что слушаешь? Та не отгораживается глухой стеной, и вскоре девушки уже щебечут, как давние подруги.
        — Если ты из дома сбежала, тебе не по фигу, где ночевать?  — говорит та, что помоложе.  — Я до среды одна, давай ко мне!
        Девушка с заплаканными глазами кивает, соглашаясь. Впрочем, ее слезы к этому моменту уже высохли…
        Электричка подъезжает к станции, и девушки выходят на перрон. Вместе с ними, среди других пассажиров, выходит и «дачник».
        Все прибывшие дружно двигаются в одну сторону, но девочка, которая «до среды дома одна», ведет свою новую подругу в противоположном направлении, через лес. За ними, шагах в тридцати, следует «дачник»…
        Девушка, сбежавшая из дома, замечает его. Оборачивается раз, другой, потом останавливается и говорит новой подруге:
        — Знаешь, я не пойду. Передумала.
        — Из-за него, что ли?  — удивляется гостеприимная девочка, указывая на мужчину с сумкой. Затем, не делая паузы, шагает к нему:
        — Дяденька, не обижайтесь, а можно вас попросить вперед пройти? А то моя подруга боится…
        «Дачник» улыбается, кивает и с готовностью направляется вперед по тропинке. Проходя мимо девушки с рюкзачком, он внезапно обхватывает ее голову, зажав рот, а «гостеприимная девочка» вцепляется в ноги жертвы. Вдвоем они тащат девушку с рюкзачком глубже в лес. Та пытается сопротивляться, но, получив неожиданно жесткий удар в солнечное сплетение от «новой подруги», всхлипывает от боли и обмякает.
        Мужчина с девочкой подтаскивают безвольную жертву к дереву, сажают на землю. «Дачник» подсаживается к ней поближе  — и в этот самый момент из-за деревьев выбегает доберман с выражением любопытства на морде. Собака громко лает. Издалека откликается ее хозяин:
        — Сарделька, дура, ты где?
        Через несколько секунд хозяин, привлеченный лаем собаки, подходит. Это крепкий мужчина в военной куртке. Он с удивлением видит девушку, сидящую на земле, свою собаку рядом  — и никого вокруг…
        Спустя полчаса девушка в сопровождении мужчины с собакой идет по поселку. Она уже снова справилась со слезами и даже пробует улыбаться. Собачник ее убеждает:
        — Ты же их в лицо видела! Это не шутки! Идем в полицию, заявление напишешь. Мы тебя проводим, туда и обратно.
        — Нет, я лучше с папой схожу, завтра,  — упрямо отвечает девушка.
        — Ну смотри…  — качает головой собачник.
        — Спасибо вам большое! Я дальше сама дойду!  — говорит девушка.
        — Нет уж, давай я тебя до дома провожу,  — настаивает собачник.
        Но в это время Сарделька вдруг поворачивается и пулей кидается в кусты. Оттуда раздается жуткий ор кота.
        — Сарделька! Да что за зараза такая!  — кричит мужчина и устремляется за четвероногим другом. На бегу он бросает девушке:
        — Я сейчас! Секунду!
        Однако девушка не собирается ждать своего спасителя. Силуэт мужчины только что скрылся из виду, а она уже идет по направлению к своему дому. Дом недалеко, дорожка хорошо освещена. Правда, кусты с двух сторон растут  — так что ж тут страшного? Еще несколько метров, знакомый поворот… Что это  — шорох в кустах? Девушка оборачивается, но поздно. Крепкие руки сдавливают ей шею, сильный удар под дых лишает сознания.
        Дорожка пустеет. Вернувшийся мужчина с собакой оглядывается, пожимает плечами и уходит к себе. В кустах раздается чей-то хрип  — и всё замирает…
        Утром участок возле дома жертвы оцеплен полицией. Над телом убитой склоняется эксперт. Снимая перчатки, сообщает следователю:
        — Удавлена шнурком. Судя по почерку, наш знакомый «дачник». Это какая по счету, восьмая?
        — Девятая,  — мрачно поправляет следователь.
        Стеклов и Меглин сидели в кабинете прокурора. После долгой паузы, сдерживая злость, прокурор спросил:
        — Зачем ты ее взял?
        Следователь помолчал какое-то время, потом ответил:
        — Пора, Андрюш.
        — Что  — пора?
        — Передавать ценный опыт. Это наш долг, разве нет?
        — Тебе пободаться больше не с кем? Только со мной?  — спросил прокурор, постепенно накаляясь.
        — Знаешь, я смотрел фильм про оленей,  — ответил Меглин.  — У них, если один встречает другого, они бодаются. Часами могут! Фестивали устраивают: собираются кучей, и давай бодаться. Но если в этот момент на них нападет волк  — все разбегаются в разные стороны. Не понимаю…
        — Чего?
        — Почему они его не забодают? Их же много, а волк один!
        Прокурор пожал плечами и взглянул на стол. Там лежала папка  — старое уголовное дело.
        — Если она начнет копать…  — медленно произнес он.  — Ты же тогда не будешь…
        — Ты плохо выглядишь, Андрюш,  — неожиданно произнес Меглин.  — Семейные тайны старят. А она молодец, дочка твоя. Шустрая. И имя красивое. Оля придумала? Она ведь выдумщица была…
        Прокурор из последних сил сдерживает себя, чтобы не сорваться, не наговорить лишнего. Меглин поднимается, кивает:
        — Пойду я, Андрюш…
        На следующий день Есеня сидела в одном из московских кафе. Она ни с кем не договаривалась о встрече и была удивлена, когда к ее столику неожиданно подошел Саша Тихонов.
        — Саня? Ты меня что, преследуешь?
        — Нет, что ты! Просто я сюда часто…
        — Понятно. А я редко.
        — Слушай,  — сказал Саша, садясь напротив девушки,  — я тогда на выпускном хотел тебе сказать…
        — Ой, нет, Саня, только не это, умоляю!  — скривилась Есеня.
        — Ты же не знаешь, что!
        — Да я по глазам твоим вижу! Ты меня любишь  — угадала? И на этом сомнительном основании ты бы меня с радостью трахнул!
        На Есеню с удивлением обернулись женщины, сидевшие за соседним столиком. Она это заметила, в свою очередь уставилась на них и с вызовом произнесла:
        — Тетеньки, вы же знаете жизнь, я что  — не права?
        Соседки не намеревались вступать с ней в дискуссию. А Саша не отставал:
        — Я другое хотел сказать! Я тоже решил, как ты.
        — Что  — как я?
        — Хочу, как ты, в следователи!
        — И охота тебе грязь месить?  — скривилась Есеня.  — Не твое это, Сань. Ты слишком…
        — Хороший…  — с тоской закончил Саша.
        В это время в кафе вошел коренастый мужчина лет сорока, простоватого вида, со слуховым аппаратом на ухе. Подойдя к столику Есени, он негромко сказал:
        — Есеня Андреевна? Я от Меглина. Готовы ехать?
        Спустя минуту машина уже увозила Есеню от кафе.
        Глава 2
        Если проиграл бой демонам, прежде чем умереть, помоги нам.
    Метод
        Центр Москвы остался далеко позади. Машина, которую вел Глухой, въехала на территорию заброшенного завода. Поколесив по территории, остановилась у одного из цехов. Глухой открыл дверь, пропустил Есеню внутрь и зашел сам.
        Пустое и гулкое помещение бывшего цеха оказалось архивом Меглина. Все стены увешаны фотографиями. Вот те, кому не повезло встретить «липецкого душителя»: на шеях отчетливо видны следы от удавки. Рядом  — другие жертвы маньяков. Мертвые, иногда окровавленные лица. А еще  — крупно снятые детали одежды, обуви, других предметов, принадлежавших убитым: брелоки, часы, телефоны, украшения…
        — Меня зовут Влааа-димир,  — с трудом произнес Глухой.  — Сааа-дитесь…
        Сидя в комнате для допросов, Есеня вспоминала:
        — Он так говорил. Как глухие. Потом оказалось, что он и правда глухой.
        — И что же он сказал?  — поинтересовался Седой.
        — Он взял с меня подписку о неразглашении материалов, связанных с работой майора Меглина.
        — Каких материалов?
        — По делу «дачника-душителя». Это были первые дела, которыми мы занимались вместе. Этот Дачник за два года убил девять девушек в возрасте от четырнадцати до двадцати лет. Всех задушил шнурком. Действовал дерзко, иногда при свидетелях. Его приметы впервые описала Саша Хомутова. Она смогла вырваться. Дело было так. Она отдыхала на даче. Встретила мужчину с молодой спутницей. Испугалась и побежала. Они за ней. Но Хомутова с пяти лет занималась легкой атлетикой. Дачник отстал почти сразу, его спутница потом. Хомутова пришла в полицию. По ее описанию, у спутницы маньяка было проколото ухо в четырех местах. Да и выглядела она странно. Лицо красивое, но жесткое. Эту девушку считали погибшей, а оказалось, что она жива. Ее мать опросили первым делом, но она ничего не знала.
        — Как Меглин объяснил их связь?  — спросил Седой.
        Есеня усмехнулась:
        — Просто. Любовью…
        Был уже поздний вечер, когда Есеня вернулась домой. Это был уже шестой день ее работы у Меглина. И этот день не принес ничего нового. Девушка выглядела усталой и разочарованной.
        Войдя в квартиру, она заметила, что дверь в кабинет отца приоткрыта и там горит свет. Есеня осторожно открыла дверь и заглянула. Прокурор сидел за столом, закрыв лицо руками. Перед ним лежала папка со старым делом, рядом  — фотография жены с семилетней Есеней.
        — Привет!  — негромко сказала дочь.
        Прокурор отнял руки от лица, улыбнулся и первым делом закрыл папку.
        — Стал работу на дом брать?  — спросила Есеня.
        — Пришлось,  — сухо ответил отец.
        — Говорят, если у кого-то появились новые привычки, значит, в его жизнь вошел новый человек,  — заметила Есеня.
        — Или вернулся старый. Как день прошел?
        — Интересно и волнующе, как и пять предыдущих,  — на лице девушки появилась гримаса.  — Сидела десять часов за столом и читала бумажки. Я настоящую работу себе по-другому представляла.
        С этими словами она вошла в кабинет и сделала шаг к столу. Отец заметно напрягся, загородил папку руками. Это удивило Есеню.
        — Можно посмотреть?  — спросила она.
        — Зачем?
        — Интересно.
        — У нас не принято читать чужие материалы.
        — «У нас»  — это где? В семье?
        — В профессии,  — сухо произнес прокурор.
        — Буду знать,  — с вызовом ответила Есеня.  — Это дело мамы?
        Вместо ответа прокурор убрал папку в ящик стола и запер его на ключ. А когда поднял голову, дочери в кабинете уже не было…
        Закончился еще один день Есениной «стажировки». Закончился так же, как все предыдущие: Есеня весь день сидела в брошенном цеху, листала папки с делами маньяков. Успела поговорить по телефону с Женей Осмыловским, похвастаться интересной работой. Выпила несколько чашек кофе. Но вот Меглина она в этот день опять так и не увидела.
        Захлопнув последнюю папку, Есеня встала, прошлась по комнате. Из угла на нее, не мигая, смотрел круглый глаз телекамеры. Есеня скорчила глазу рожу, а потом показала «фак».
        Дверь в углу приоткрылась. Должно быть, Глухой собирается, как обычно, отвезти ее домой. Не скрывая раздражения, девушка резко произнесла:
        — Спасибо, сегодня машину не надо! Прогуляюсь хоть, а то уже тошнит от этой комнаты! И от бутербродов с сыром, и от вашего Меглина тоже!
        В этот момент дверь распахнулась. За ней стоял Меглин. Коротко взглянул на Есеню и буркнул:
        — Идем.
        Они вышли наружу. Меглин бросил девушке связку ключей:
        — Я в туалет. В машине жди.
        И ушел. Есеня свернула за угол, и… При виде машины на ее лице отразилось недоумение. Это была грязная и помятая «Волга» старой модели. А на связке, которую ей кинул Меглин, девушка обнаружила множество ключей  — но брелок центрального замка отсутствовал.
        Есеня с трудом подобрала ключ, открыла машину. Тут ее недоумение стало еще сильнее. В салоне царил хаос: множество смятых сигаретных пачек, каких-то бумажек, зажигалок, старых журналов… Но еще больше Есеню поразило то, что она увидела в боковом зеркале. Меглин, остановившись в нескольких метрах от машины, вытряхнул на ладонь несколько таблеток, проглотил и обильно запил какой-то жидкостью из плоской фляжки, после чего сел за руль.
        — Вы что  — пили?  — подозрительно спросила Есеня.
        Следователь не ответил. Завел мотор, и они поехали.
        Есеня не могла не заметить, что ее руководитель выглядит, словно пьяный  — так, будто он вот-вот заснет за рулем. Заметив ее недоверчивый взгляд, Меглин спросил:
        — Что?
        — Ничего, все хорошо,  — поспешно ответила Есеня. А про себя пробормотала:
        — Предлагали же в Питер…
        Спустя какое-то время она решилась задать вопрос, который уже несколько дней вертелся у нее на языке:
        — Скажите, как вы вычислили гада, который убил мою подругу?
        — Очки,  — коротко бросил Меглин.
        — Что  — очки?
        — Очки у него были дорогие,  — пояснил следователь.  — А лицо  — нет.
        — Очки дорогие, лицо  — нет…  — повторила Есеня.  — Это что, дедукция?
        — На труп остальные в толпе по разу посмотрели и больше не стали  — страшно,  — монотонно, невыразительным голосом продолжал Меглин.  — А он смотрел, глаз не отводил. Не страшно ему было, приятно.
        — Ясно. И психоанализ, значит,  — подытожила Есеня.
        Меглин коротко взглянул на девушку и подтвердил:
        — Да. Всё в глазах.
        — Еще и телепатия! Круто!  — произнесла Есеня с усмешкой.
        Меглин снова заговорил  — не глядя на девушку, негромко, словно сам с собой:
        — Алексей его зовут, Алексей Журавлев. Механик и ювелир. Это он  — «праздничный убийца», убивал девушек на выпускных. От него жена ушла. Любил ее, как положено, а она ушла. Почему? А потому что у него в карманах руки золотые, а копейки  — медные. Получал мало. А она красивая, а это расходы. Она ему сказала: «Прости, я полюбила». Он в слезы: «Как это  — полюбила?! Ах ты, сволочь!»  — «Ой, Алеш, давай без скандала!» Он переживал, спать не мог. Ночью придумал, утром чертеж набросал и серьги сделал. Яд в кристаллах. Серьги надел  — через день умер. Пришел, подарил. Сказал: «На память». Ну и все, жены бывшей нет. А спать все равно не может, в голове будто щекотка. А если щекотка  — как спать?
        А тут появился этот, вежливый. «Знаю,  — говорит,  — какой ты мастер; у меня нюх на таланты. А ожерелье сможешь сделать?»  — «Смогу».  — «Но мало ведь сделать, надо еще подарить. И так, чтоб не первую встречную, а ту, что заслужила, как жена твоя бывшая, самка продажная».  — «А как узнать, которая заслужила?»  — «А я подскажу. И слова, какие надо сказать, чтобы взяла, напишу на бумажке. Выучишь, и как диктор, слово в слово, потому что сам ты как дите с отставанием в развитии, в Калуге родился, батя алкаш. Но ничего, отрепетируешь, заодно в развитии нагонишь. А что очки у тебя на шурупчике и изоленте, так я куплю  — и очки, и костюм». Грамотный парень, ничего не забыл…
        — Вы хотите сказать, их двое было?  — спросила Есеня, с трудом выудив главное из этого монолога.  — Тот, кого взяли, только делал эти… изделия? Был другой, кто указывал, кому дарить и что говорить при этом? Сообщник?
        — Разве кукла на пальце и палец  — сообщники?  — заметил на это Меглин.
        — Но… почему вы его не взяли?
        — А как его возьмешь? Он все делает правильно. Не сам. Чужими руками. «Ты меня не поймаешь»… Молодец…
        За этим разговором Есеня не сразу заметила, что они уже выехали из Москвы. Не заметила она и другого  — что после Москвы их обогнала машина Глухого и пошла впереди.
        Они ехали несколько часов и наконец въехали в областной центр, расположенный южнее столицы. По дороге Меглин купил в магазине дешевый торт и бутылку вина. Поколесив по улицам, он остановил машину у старого дома и вышел. За ним, не дождавшись приглашения, вышла Есеня. Они поднялись на второй этаж, Меглин позвонил в дверь. Им открыла женщина лет шестидесяти, с красивым бледным лицом, обрамленным ухоженными седыми волосами. Увидев Меглина, она радостно воскликнула:
        — Родик!
        — Софья Зиновьевна, как вы?  — отозвался Меглин.
        Не ответив, женщина жестом пригласила их в квартиру. В коридоре к гостям подбежал миттельшнауцер, такой же старый, как его хозяйка.
        — Берт жив еще?  — удивился Меглин.
        Женщина пояснила, обращаясь к Есене:
        — Ему пятнадцать. У нас это подросток, а у собак  — глубокий старик. Знаете, какая умница? Берт, сдохни!
        Берт упал на пол, вытянулся и застыл. Хозяйка и Меглин при этом захохотали, Есеня кисло улыбнулась.
        Прошли в гостиную. Меглин передал хозяйке торт и вино, плюхнулся в кресло и, показав на Есеню, объявил:
        — Знакомьтесь, Софья Зиновьевна: Есеня, дочь моя. Похожа?
        — Лоб твой,  — ответила хозяйка, взглянув на девушку.  — Имя красивое. Это в честь Есенина?
        — Ага,  — кивнул Меглин.  — Есень, я тебе сто раз рассказывал: это Софья Зиновьевна, моя любимая учительница.
        — Да, да,  — кивнула хозяйка.  — Русский язык и литература… Будем пить чай?
        — Почему чай? Вино!  — воскликнул Меглин.  — Красное, вы же любите!
        Повернувшись к Есене, Софья Зиновьевна развела руками:
        — Конечно, нехорошо учительнице в этом признаваться, но мы же не в школе!
        — А вы так и работаете, не надоело?  — спросил Меглин.
        — Конечно, надоело; конечно, работаю!  — рассмеялась учительница.  — Ты же знаешь, Родик, школа как цирк: раз пришел, всю жизнь под куполом. А ты что, пишешь? Так же, про спорт, или как?
        — Про спорт надоело,  — заявил Меглин.  — Пишу про звезд. Интересно, и платят хорошо.
        — Журналист, конечно, не то что учитель,  — вздохнула Софья Зиновьевна.  — У нас двадцать пять лет одно и то же. А у тебя один день не похож на другой, да?
        — Все разные,  — с важным видом кивнул Меглин.
        Есеня слушала этот диалог с растущим недоумением. Дело было не только в том, что Меглин скрыл от Софьи Зиновьевны свою профессию. Было еще что-то, какая-то фальшь, которую она чувствовала, но не могла понять…
        Между тем Меглин разрезал торт, откупорил вино, разлил его по бокалам. С пафосом провозгласил:
        — За учителей! За вас, дорогая Софья Зиновьевна!
        — Спасибо, что не забываешь, Родик!  — ответила учительница.  — За учеников тоже!
        Видно было, что она растрогана.
        Выпили. Кивнув на Есеню, Меглин произнес:
        — Молодежь нынче  — ну, не знаю… Мы были не такие. Настолько пустые все сейчас! Не люди, а аксессуары. И проблемы у них аксессуарные.
        — Да, Родик, ты прав,  — отозвалась Софья Зиновьевна.
        — Вот даже Есенчик,  — продолжал Меглин.  — Знаете, из-за чего волнуется? Прости, но я скажу. Дескать, грудь маленькая. Мол, не модно. Скажите хоть вы ей!
        Есеня пошла красными пятнами, с удивлением взглянула на следователя, но стерпела. А Софья Зиновьевна принялась объяснять:
        — Девочка моя, во все времена большие груди нравились солдатам. А маленькие  — поэтам! Маленькую женскую грудь ценили Гёте, Вийон, Блок… Насчет Пушкина не могу утверждать однозначно, в обществе в то время, как вы знаете, было принято почти оголять грудь, подчеркивать корсетом, но он ценил маленькие ножки, и я думаю, что и маленькую грудь тоже считал, скорее, достоинством…
        — Я тебе говорил!  — победно заявил Меглин, обращаясь к Есене.  — А ты стесняешься.
        И тут же, без перехода, спросил, повернувшись к учительнице:
        — Ну, как вы, дорогая? Без барбамила сколько уже?
        — Три года,  — ответила Софья Зиновьевна.  — Жива, как видишь. Конечно, звало иногда… Но держусь. Тебе спасибо.
        И они с Меглиным с нежностью взглянули друг на друга. Есеня уже окончательно потеряла нить беседы и ничего не понимала.
        Меглин разлил из бутылки остатки вина. Учительница, разглядывая свой бокал, неожиданно сказала:
        — Заезжай, Родик. Мне так иногда бывает…
        — Мне тоже,  — серьезно сказал Меглин.  — Ну ничего. За наших?
        Когда допили вино, Меглин распорядился:
        — Есень, принеси чашки. В комнате, в серванте. Чайку попьем на прощание.
        Когда девушка вышла, Меглин спросил, как бы между делом:
        — Славика не видели?
        — Ой, нет, Родик, давно. Зимой приезжал, я ему пояс от ревматизма подарила, с тех пор не видела.
        В соседней комнате Есеня нашла сервант, достала чашки и уже собралась уходить, как вдруг обратила внимание на стену рядом с сервантом. Всю ее занимали школьные фотографии  — сотни лиц учеников разных лет. Приглядевшись, девушка заметила одну деталь: у некоторых учеников были тушью нарисованы тонкие нимбы над головами, а глаза проколоты иголкой…
        …Допивая чай, Меглин вдруг сказал:
        — Вообще вы, учителя, нас в детстве обманывали. Вы нам что говорили? «Учись на отлично, и все у тебя в жизни будет хорошо, будешь в первых рядах». И что? Сейчас в первых рядах кто? Двоечники! Везде. Цивилизация двоечников…
        — Родик, мы не обманывали! Мы сами верили!  — воскликнула Софья Зиновьевна.
        И оба рассмеялись.
        — Ну, спасибо,  — сказал Меглин, поднимаясь из-за стола.  — Дочке завтра на экзамен.
        — Заходите еще, когда будете рядом…  — попросила учительница.
        Когда вышли на улицу, Есеня спросила:
        — Вы что, у нее учились?
        — Все мы друг у друга чему-то учимся,  — уклончиво ответил Меглин.
        — А почему вас нет среди ее выпускников на фотографиях?
        — Потому что она  — мой выпускник,  — сказал следователь, заводя мотор.
        Есеня не знала, как относиться к его словам. Как к шутке? У нее было слишком много вопросов, чтобы задать хотя бы один…
        Они снова отправились в путь, и ближе к вечеру приехали в другой город. Меглин колесил по улицам, кого-то высматривая. Возле городского парка он остановил машину и устремился к какому-то человеку, по виду  — алкоголику, пережидавшему дождь под детским грибком. Они о чем-то переговорили, после чего алкоголик обнял следователя как брата, и Меглин вернулся к машине.
        Они пересекли по мосту реку. На том берегу обнаружилось кладбище старых кораблей и рядом  — док. Меглин остановил машину возле дока и вышел, как всегда, не позвав Есеню. Чертыхнувшись, она последовала за ним.
        На причале какой-то мужик стаскивал железки в кучу.
        — Пиночет!  — окликнул его Меглин.
        Мужчина обернулся. У него было вытянутое тяжелое лицо и спутанные волосы. При виде Меглина на этой неприятной физиономии отразилась искренняя радость.
        — Мишаня!  — воскликнул Пиночет, и они обнялись.
        — Знакомься,  — весело сказал Меглин, обернувшись к Есене.  — Моя жена!
        — Очень приятно!  — осклабился Пиночет.
        Есеня, уже не удивлявшаяся своим превращениям, просто кивнула.
        — Не ожидал, Мишаня!  — сказал Пиночет, разглядывая Меглина.  — Сколько же мы не виделись? Может, по полста?
        — Пять лет,  — ответил Меглин.  — По полста  — давай.
        Пиночет с важностью достал из трубы бутылку, объявил:
        — Домашняя моя, на калине. Целебная, возвращает лет десять.
        — А зачем тебе лишние годы?  — отозвался Меглин.  — Это ж тоска.
        Старые знакомые по очереди отхлебнули из бутылки, при этом Меглин провозгласил тост:
        — За наших!
        Закурили. Есеня внимательно взглянула на портсигар следователя. Все сигареты в нем были разных марок.
        — Как ты?  — спросил Меглин.
        — Тяжело,  — признался Пиночет.  — Так иногда зовет…
        — Ну, я ж тебя учил, что делать, если зовет. Вспомни  — поотпустит.
        — Если б не ты  — я бы тут делов натворил…  — признался Пиночет.
        И заявил, повернувшись к Есене:
        — А он меня спас! Откуда ты тогда взялся  — хочешь, скажу? Бог тебя послал! Точно!
        — Да я просто здесь гулял,  — ответил Меглин.  — Красиво…
        — Что ж тут красивого?  — удивился Пиночет.  — Сюда и сторожа не нашли бы, если бы не я; а мне деваться некуда было… Эх, что-то калиновая некрепкая. Пойдем в каморку, там у меня другая есть.
        В каморке у Пиночета на верхней палубе дока, к удивлению Есени, оказалось чисто и аккуратно, хотя и без удобств. Хозяин достал из холодильника бутылку, разлил по стаканам мутную жидкость, после чего деловито спросил:
        — Ну, Мишаня, что у тебя?
        — Взгляни,  — предложил Меглин. Достал из кармана пачку бумаг и протянул хозяину. Есеня узнала фрагмент материалов по делу «липецкого душителя», которые она штудировала в архиве Меглина.
        Пиночет несколько минут изучал бумаги, потом заявил:
        — Ну это же не я… Ты же знаешь, я…
        — У меня к тебе другой вопрос,  — сказал Меглин.  — Ты же со Славиком ближе всех общаешься…
        — Это не он…  — сдавленно произнес Пиночет.  — У него спина… Ревматизм…
        — А ты его когда видел?
        — Давно… Зимой еще. Говорил, дачу прикупил.
        — Где?
        — Южнее. Под Липецком, что ли.
        — Дачу, надо же!  — усмехнулся Меглин.  — В фермеры, что ли, записался?
        Оба рассмеялись.
        — Интересная у тебя работа, Миша,  — заметил Пиночет.  — Врач  — это призвание!
        — Да,  — согласился Меглин.  — Не навреди, как говорится. Одно и то же всю дорогу, в общем.
        — И не говори…  — медленно произнес Пиночет. Он, не отрываясь, разглядывал фотографии: мертвые лица девушек, одежду…
        — Хватит!  — жестко сказал Меглин и кивнул Есене. Она поняла, что от нее требуется, и встала, чтобы забрать у хозяина бумаги. Оказавшись вплотную к нему, она заметила, что руки у мужчины обожжены.
        — Ну, мы пошли,  — сказал Меглин и решительно поднялся.
        — Сейчас покажу кое-что,  — предложил Пиночет.
        На берегу стояло чучело человека, рядом  — другие чучела, но обгоревшие. Пиночет потянул какую-то веревку  — чучело начало крутиться вокруг оси.
        — На подшипнике стоит,  — объяснил хозяин.  — Здорово придумал?
        — Молодец,  — без выражения сказал Меглин.
        — Готовы?  — непонятно спросил Пиночет.
        Меглин кивнул. Пиночет достал спички, поджег коробок и бросил его в чучело. Затем потянул за веревку, и горящее чучело закружилось. Есеня с ужасом смотрела на происходящее, а Пиночет смеялся радостно, словно ребенок.
        — Еще приедешь?  — спросил он у Меглина.
        — Если только на похороны,  — ответил следователь.
        Оба снова рассмеялись, обнялись, и Меглин с Есеней вернулись к машине.
        — Кто это?  — спросила девушка, когда они отъехали от дока.
        — Кто?
        — Эти люди? Учительница? Пиночет?
        — Учительница. Пиночет,  — словно эхо, повторил Меглин.
        Однако Есеня не отставала.
        — А почему вы «журналист»? «Врач»? «Мишаня»?
        — Потом,  — бросил Меглин.
        Впервые за всю поездку он взглянул на нее с интересом: сначала в глаза, а потом на ноги. И Есене это не очень понравилось.
        — Когда дождь, сердце бьется чаще,  — после паузы проговорил Меглин.  — Почему, как думаешь?
        За окном снова поливал дождь.
        — Не знаю,  — призналась Есеня.  — Ну, романтично…
        — Херня какая!  — усмехнулся Меглин.
        Некоторое время он молчал, потом негромко заговорил:
        — Дождь, ветер, гроза… Это все к переменам. А ты же не знаешь, какие они будут. Ты волнуешься. Боишься…
        — Я не боюсь!  — сердито ответила Есеня. Меглин в ответ снова рассмеялся.
        Уже вечером они подъехали к вокзалу в Липецке. Есеня по дороге заснула и проснулась, только когда машина встала. Меглин уже вышел; она поспешила за ним. На первом же столбе висел фоторобот Дачника  — настолько общий, что узнать преступника было невозможно.
        На вокзале Меглин прошелся по перрону и радостно сообщил:
        — Люблю вокзалы! А ты?
        — А я нет.
        — Ну так надо полюбить!
        К ним подошел офицер полиции:
        — Родион Викторович? Я Егоров!
        — Что ты кричишь, Егоров, дурак, что ли?  — тихо и сердито отвечал Меглин.  — Это помощница моя, Настя. Давай отойдем.
        Когда отошли от толпящихся пассажиров, Егоров заговорщицким тоном сообщил:
        — У нас все готово!
        — Что готово?  — все так же недовольно спросил Меглин.
        — Ну, все. Ловушка.
        — Молодцы,  — иронично сказал Меглин.  — Подготовились, значит. Насть, глянь: как тебе?
        Есеня огляделась. Обратила внимание на плохо одетого, бомжеватого вида парня  — он сидел на корточках возле здания вокзала. Отдельной кучкой стояли поджидающие поезд таксисты. Ничего примечательного она не увидела и сказала нарочито туманно:
        — Ну, так как-то. Не особо.
        Как выяснилось, оценка Меглина была гораздо более определенной. Повернувшись к Егорову, он заявил:
        — Может, тебе проще объявление дать по вокзалу, чтобы он сам пришел, с повинной? А, Егоров?
        — А что не так?  — насупился офицер.
        Меглин вновь повернулся к Есене, предлагая ей высказаться. Девушка пригляделась к машинам такси. В ближайшей «девятке» сидели два человека.
        — Их двое,  — сказала она.
        — И что?  — не понял оперативник.
        — Таксистов  — двое!  — зло сказал Меглин.  — Убери.
        Егоров не понял, но подчинился; «девятка» отъехала.
        — А этот что там делает?  — спросил Меглин, указав в сторону переходного моста.
        Там, в самом темном месте, стоял человек.
        — Стоит… подавленно произнес Егоров.  — Тоже убрать?
        Меглин не ответил. Повернувшись в другую сторону, он ткнул пальцем в парня-бомжа:
        — Сам придумал?
        — Сам. А чего?
        — Молодец!  — впервые похвалил полицейского Меглин.  — Только не воняет он у тебя.
        — Чего?!  — совсем растерялся Егоров.
        — Он вонять должен, ссаками,  — объяснил следователь.
        — Так что ему, обоссаться, что ли?
        — А как по-другому? Ну, здесь все понятно,  — сказал Меглин.  — Пошли, Насть!
        — Да вы что?!  — возмутился полицейский.  — Через три минуты поезд! Посмотрите хоть на нее!
        — А что на нее смотреть?  — Меглин пожал плечами.  — «Уточка» у тебя наверняка страшная. Смотреть  — расстраиваться только. Ты разве красивую найдешь, Егоров?
        — Мы, конечно, не Москва, но тоже старались,  — с обидой в голосе сказал Егоров.  — Ребята два дня не спали!
        — Лучше бы выспались…  — равнодушно ответил Меглин.
        В это время подошел поезд. Среди пассажиров была девушка  — «подсадная уточка»: молодая блондинка с красивыми ногами, в коротком платье.
        — Слушай, Егоров, а ведь красивая!  — с удивлением сказал Меглин.
        Девушка между тем огляделась, словно искала встречающих, потом прошла мимо таксистов, обогнула здание вокзала и двинулась прочь. Меглин  — за ней, на некотором расстоянии от него  — Егоров и Есеня. Меглин направился вслед за девушкой в привокзальный сквер, прошел несколько десятков метров, потом вдруг остановился, покачал головой и повернул назад.
        — Что не так?  — растерялся Егоров.  — Красивая же, вы же сами сказали!
        — Красивая, но плохая!  — отрезал Меглин.  — Без толку. Слушай, Егоров, забирай отсюда всех. Мы тут сами походим. Нужен будешь  — позовем.
        — А гостиница нужна?  — спросил вконец расстроенный оперативник.  — Я, правда, заказал только один номер… Не знал про помощницу…
        — Запомни: нас двое. Два номера!
        Не прощаясь, Меглин развернулся и направился на вокзал. Есеня за ним.
        На вокзале следователь вошел в кафе, взял себе бокал пива и уселся за столик. Есеня села рядом. Некоторое время она молча размышляла, потом сказала:
        — А можно спросить? Эта девушка, подсадная. Что она не так делала?
        — Не боялась,  — коротко ответил Меглин и на этом, видимо, счел тему исчерпанной.
        Помолчал немного, усмехнулся:
        — Хорошо тут. Мне нравится. Им тоже…
        — Кому?  — спросила Есеня, но вопрос остался без ответа.
        Меглин допил пиво и пошел бесцельно бродить по вокзалу. Есеня, которая уже устала от его выходок, осталась за столиком.
        Прибыл еще один поезд. Из него, среди прочих, вышла высокая девушка в коротком зеленом платье. Меглин сразу ожил. Быстро вернулся к Есене, коротко бросил:
        — Пошли!
        Двигаясь вслед за девушкой, они обогнули вокзал и пошли по улице. Девушка свернула в переулок. Меглин стремительно прибавил шаг. Девушка почувствовала, что за ней идут, обернулась. Увидев, что мужчина не один, а в компании хорошо одетой спутницы, успокоилась. Пошла уверенно, даже стала сильнее вилять задом. Свернула в следующий переулок, совсем плохо освещенный… И в этот момент начались события, которые никак не укладывались в сознании Есени.
        Меглин в несколько прыжков догнал девушку и ударил ее ребром ладони по шее чуть ниже затылка. Девушка упала. Меглин ловко подхватил ее на руки, оттащил к ближайшему дому, положил на землю. Не оборачиваясь, приказал Есене:
        — Встань на углу!
        — Что вы делаете?!  — воскликнула стажерка.
        — На углу встань!!  — рявкнул следователь.
        Есеня, ничего не понимая, отошла и встала на углу. Меглин все так же сидел на корточках возле девушки. Когда она пришла в себя, доброжелательно спросил:
        — Тебя как зовут?
        — Алена…  — тихо ответила та.
        — Дома ждет кто, Ален?
        — Мама… И муж…
        — Что ж он тебя не встречает?  — упрекнул Меглин.  — Нехорошо. Беззаботность какая-то. В муже твоем.
        — Я просто раньше…  — пыталась объяснить Алена, стуча зубами. Ее трясло.  — Просто поезд другой пришел…
        По щекам девушки рекой хлынули слезы. Меглин ласково вытер их рукой.
        — Нехорошо получилось,  — сказал он.  — Ну ничего, сейчас домой пойдешь. Да, Ален?
        Следователь галантно подал девушке руку, помог подняться, а затем неожиданно вывернул ей руку за спину и ткнул лицом в стену дома. Девушка взвизгнула.
        — Ну давай,  — деловито распорядился Меглин.  — Кричи, Ален.
        Но девушка, парализованная страхом, молчала.
        — Кричи, говорю, дурочка!  — повторил Меглин.
        Алена попыталась закричать, но с ее губ сорвался только слабый стон.
        — Нет, халтура, Ален!  — зло сказал Меглин.  — Кричи!
        Он ударил девушку по пояснице, чтобы она выгнулась, затем запустил руку ей под юбку и сорвал трусы. Алена беззвучно зарыдала. Есеня не выдержала.
        — Что ты делаешь?!  — закричала она.
        — Закрой рот!  — приказал следователь.  — Хотела помогать  — помогай!
        Послышались шаги, и из-за угла дома выбежал мужчина  — муж Алены. Увидев, что происходит, он рявкнул:
        — Ты что, сука, делаешь?!
        Одновременно Алена наконец закричала изо всех сил:
        — Сережа!
        Мужчина бросился на Меглина. Однако следователь был готов к такому повороту событий. Он отшвырнул Алену в сторону Сергея и, когда тот машинально подхватил жену, подскочил к нему и коротко ударил в шею. Муж Алены упал, не издав ни звука.
        Наклонившись над ним, Меглин презрительно произнес:
        — Опоздал, Сереж! Нехорошо. Так можно без жены остаться. Ален, а ты хорошо закричала! Так бы сразу!
        Меглин собирался продолжить беседу, но тут за углом послышался испуганный женский голос:
        — Сережа! Алечка!
        Следователь тут же схватил Есеню за руку и потащил прочь. Они пробежали одну улицу, другую… и вдруг столкнулись с двумя полицейскими, бегущими на крики. Правда, нельзя было сказать, что они уж очень спешили; одному к тому же мешало пузо. Не успели стражи порядка осознать, что происходит, как Меглин ударил одного из них в бок. Тот рухнул как подкошенный. Второй полез за пистолетом, но следователь хлестнул его пальцами по глазам, затем оторвал от земли и швырнул спиной в стену. Мент сполз по стене, как мешок, а Меглин принялся пинать его ногами, приговаривая:
        — Двойка! Двоечник! Где ты был, а? Где вы были?
        Потом повернулся к первому менту, безуспешно пытавшемуся отползти в сторону, собираясь врезать и ему тоже, но Есеня вцепилась в Меглина как клещ.
        — Перестань!!  — кричала девушка и тащила, тащила его в сторону изо всех сил…
        Пробежав несколько кварталов, оба вдруг остановились. Есеню била крупная дрожь от страха. Меглина тоже трясло, но совсем по другой причине  — от возбуждения. Он как-то по-особому взглянул на Есеню и вдруг обнял ее. Вначале она не сопротивлялась, потом спохватилась и резко оттолкнула его. Мужчина только усмехнулся.
        Пошел дождь, быстро перешедший в ливень. Мокрые насквозь, они добрались до машины, и Меглин вырулил на трассу, ведущую в Москву, однако у первого же продуктового магазина остановился, забежал внутрь и вскоре вышел с бутылкой водки. Сразу откупорил ее, а когда проехали пост ГАИ, начал пить  — прямо за рулем. Вскоре он был уже совершенно пьян.
        Внезапно Меглин остановил машину, повернулся к Есене и уставился на ее ноги тяжелым взглядом. Есеня отвернулась и, глядя сквозь стекло на заливаемое дождем шоссе, сказала:
        — Если хочешь это сделать… Дай мне водки. Чтобы не помнить.
        Тогда следователь отвернулся от нее, сделал еще глоток и снова повел машину вперед…
        В комнате для допросов Седой уточнил:
        — Вы думали, он хотел…
        — Да, изнасиловать ее. Думала, что и меня. Я только потом поняла…
        — Что вы поняли?
        — Он хотел их научить.
        — Научить?  — удивился второй следователь, Худой.  — Кого? Чему?
        Но Седой не спрашивал. Он понял. Меглин хотел научить Алену и ее мужа бояться опасности, предотвращать ее. А полицейских  — исполнять свои обязанности.
        Через некоторое время Меглин вновь остановил машину. Долго сидел, тупо глядя перед собой. Потом открыл дверь и выбрался под дождь. Прошел несколько шагов, остановился, отхлебнул из бутылки, еще раз, еще… Пил, пока не закончилась водка. Меглин выбросил бутылку в кювет, сделал еще несколько шагов  — и упал прямо на дороге.
        Есеня взглянула на ключи, оставшиеся в замке, открыла дверь и вышла. С огромным трудом, напрягая все силы, поставила Меглина на ноги, повела к машине. Усадила на пассажирское сиденье, сама села за руль. И поехала в Москву.
        Утром старая помятая «Волга» остановилась возле заброшенного завода  — жилища Меглина. Есеня вышла, коротко взглянула на спящего следователя и пошла к дороге. Поймала такси и поехала домой.
        Дома она сразу направилась в ванную. Сняла с себя все, в чем была  — одежду, белье,  — и запихала в мусорный пакет. Затем залезла под горячий душ и терла, скребла тело мочалкой, словно хотела смыть что-то мерзкое, въевшееся в кожу…
        В это же время недалеко от Липецка электричка подходила к станции  — той самой, где недавно была найдена девятая по счету задушенная девушка. В вагоне среди прочих пассажиров сидел помощник Меглина  — Глухой. Низко надвинув на лоб кепку, он наблюдал за двумя людьми. Одним из объектов была девушка лет пятнадцати, с красивым, но жестким лицом. Другим  — мужчина лет пятидесяти пяти. Правда, на фотороботе, который лежал у Глухого в сумке, Дачник выглядел моложе. Но можно ли полностью доверять фотороботу?
        На станции Дачник и его спутница вышли и направились по тропе через лес вслед за еще одной девушкой, тоже примерно пятнадцати лет с виду, ехавшей в том же вагоне. Пропустив их вперед, Глухой двинулся следом.
        Тропинка через лес петляет, фигуры впереди теряются из виду. Глухой прибавляет шаг  — он боится упустить тех, за которыми следит.
        Внезапно сбоку раздается треск сломанной ветки. Глухой резко поворачивается, и в ту же секунду в его шею впиваются контакты электрошокера. Разряд тока сгибает Глухого в дугу, он падает. Спутница Дачника зло смотрит на упавшего, затем спешит догнать ушедшую вперед жертву.
        Впрочем, девочка не успела уйти далеко. Она услышала сдавленный крик Глухого, обернулась, увидела догоняющих ее людей и побежала. Но спутница Дачника быстрее. Догнав жертву, она сильно бьет ее в грудь, так, что та стукается затылком о дерево и падает. Дачник наклоняется к жертве и мягко произносит:
        — Ударилась? Ну прости! Ну все. Все хорошо будет… Пошли домой, дочка.
        Девочка смотрит на него во все глаза. Она ничего не понимает. Одно ясно: убивать ее вроде не собираются…
        …В старом дачном доме, где живут Дачник и его спутница, чисто и светло, звучит бодрая музыка по радио. Спутница Дачника собирает на тарелку завтрак для пленницы: омлет, бутерброды, чай. И несет все это в подвал, где сидит девушка  — целая и невредимая…
        Выйдя из душа, Есеня направилась к себе. Но возле открытой двери отцовского кабинета остановилась. И вновь заметила на столе, среди других дел, старую папку с делом матери. Но сейчас не эта папка привлекла внимание Есени. Ей надо было выговориться.
        — Как ты?  — спросил прокурор.
        — Он ненормальный…  — глухо ответила девушка.
        Прокурор не удивился  — он ожидал именно такой оценки.
        — Как его на службе держат?  — продолжала Есеня.  — Что это за знаменитый метод такой? Как он ловит маньяков  — он же сам больной на всю голову?! Я не понимаю…
        — Ты уже все поняла,  — ответил ей прокурор.  — Нет никакого метода. Меглин ловит маньяков, потому что сам  — маньяк.
        Глава 3
        Если идешь по следам убийцы  — ты уже отстал.
    Метод
        Парк в Липецке. По дорожке бежит девушка в спортивном костюме. Оглядывается, замечает, что за ней бежит мужчина лет сорока. Она бежит быстрее, еще быстрее, но тот, сзади, не отстает. Тогда она на бегу достает из кармана газовый баллончик, останавливается, резко разворачивается и наставляет баллончик на преследователя.
        — Ну давай! Попробуй!  — кричит она.
        Мужчина в испуге отшатывается, обходит девушку по широкой дуге, бормочет сердито:
        — Лечись, дура! С ума посходили с маньяком этим…
        Бегунья некоторое время смотрит вслед мужчине, потом прячет баллончик и продолжает бег.
        Она не знает, что за всей этой сценой из-за кустов кто-то наблюдал…
        В комнате для допросов продолжается беседа.
        — Почему вы решили уйти?  — спрашивает Седой.
        — Я подумала  — а что он может мне дать?  — отвечает Есеня.  — Он не сыщик  — маньяк. Я понимаю, он делает какое-то свое дело, но у меня другая задача. Я решила сама искать…
        — Кого?
        — Убийцу матери…
        Есеня вошла в домашний кабинет отца. Прокурора не было дома, так что появилась возможность действовать уверенно. Подергала по очереди ящики стола. Все выдвигаются, кроме одного. Девушка задумчиво посмотрела на ящик, потом присела на корточки. И увидела под столом крючок, а на нем  — висящий ключ. Открыла ящик. Сверху лежала та самая папка…
        Изучать ее содержимое было некогда  — отец мог вернуться в любой момент. Есеня включила принтер и начала копировать листы дела. Дойдя до снимков, она услышала во дворе звук подъехавшей машины. Быстрей, быстрей! Есеня скопировала последний лист, быстро убрала папку в стол, заперла ящик, повесила ключ на место. Скопированные листы спрятала в сумку и заторопилась к выходу.
        Распахнула дверь  — и застыла в удивлении. Оказывается, это не прокурор вернулся домой. У подъезда стояла знакомая «Волга». Правда, теперь она была вымыта до блеска. Да и Меглин, стоявший рядом с машиной, выглядел совершенно иначе: аккуратно причесанный, в свежей рубашке, при галстуке…
        — Ладно, я потрясена,  — говорит Есеня.  — Но это ничего не меняет. Я ухожу.
        — Садись, поехали,  — говорит в ответ следователь.
        — Куда?
        — На охоту…
        Он сел за руль, завел мотор. Есеня несколько секунд с досадой, даже со злостью смотрела на него  — но все-таки уселась на пассажирское сиденье. Машина тронулась.
        Когда они отъехали от дома, Меглин произнес:
        — Ты же вроде хотела метод изучить?
        — Нельзя изучить то, чего нет,  — парировала Есеня.
        — Серьезно? То есть ты думаешь, что я просто хожу бухой по округе и так ловлю серийников? Ты сама подумай, у меня же раскрываемость…
        — Знаю, восемьдесят процентов,  — закончила за него Есеня.
        — Всего-то? Я думал, больше. Ну, я же живой человек: нет-нет, да ошибусь…
        Меглин въехал в проходной двор, примыкающий к одному из отделов полиции. Тут же от стены отделился полицейский с нашивками сержанта и подал ему конверт. Следователь извлек из конверта листки дела, один отдал Есене. Это была фотография  — той самой девочки-подростка, что пыталась убежать от Дачника и его спутницы.
        — Света Приходько,  — объяснил Меглин.  — Сошла с электрички на станции Васильково, до дома не дошла. Лес прочесали, тело не нашли. Значит, есть шанс, что еще жива. Вернемся  — гуляй на все четыре стороны. А сейчас ты мне нужна. Как женщина.
        Есеня так ничего и не ответила, но Меглин решил, что это и есть ответ. Он завел машину и поехал дальше.
        Спустя несколько часов они въехали в Липецк. Меглин нашел нужную улицу, поехал медленнее. Попросил:
        — Посмотри, Зыкова в каком доме жила?
        — Сообщница? В шестом. Тут говорится, что мать опрашивали, она ничего не знает.
        — Доверчивость  — дурная привычка, избавляйся,  — посоветовал Меглин.
        …Им открыла женщина лет сорока, со следами былой красоты на увядшем лице.
        — Инспекция по делам несовершеннолетних,  — представился Меглин.
        — К нам уже приходили следователи, я все рассказала…  — попыталась возражать мать.
        — Нам положено,  — заявил Меглин, проходя в квартиру.  — Жилищные условия глянем…
        В квартире было всего две комнаты: одна матери, вторая детская. Меглин и Есеня открыли дверь, вошли. На стене висели фотографии двух девочек-близнецов, на вид лет по четырнадцать. Одна, с рыжими волосами, смеялась. Из материалов дела Есеня знала, что ее зовут Алисой. Другая  — Юля, сообщница Дачника,  — выкрасила волосы, стала блондинкой. Смотрела жестко, без улыбки.
        Внезапно Меглин спросил:
        — Где у вас туалет?
        И, не дожидаясь ответа, вышел. В ванной достал из кармана флакон, вытряхнул на ладонь две таблетки. Руки у него дрожали. Проглотил, запил водой из-под крана.
        Уже повернулся уходить, и тут заметил на стене старомодную аптечку. Открыл  — пусто, никаких лекарств, только градусник лежит.
        В это время в комнате мать девочек рассказывала Есене:
        — Они дружили. Конечно, по-всякому бывало, дети есть дети… Алиса сейчас сама придет, спросите…
        — А их отец?
        — Погиб. Давно, девочкам и года не было.
        Есеня сочувственно смотрела на женщину. Вошел Меглин и сразу принялся выпроваживать мать девочек за дверь:
        — Мы комнату посмотрим… А вы идите, вам расстройство одно.
        Когда они остались одни, следователь коротко бросил Есене:
        — Начинай.
        — Что?  — удивилась она.
        — Осмотр места жительства. Что видишь?
        Есеня пожала плечами:
        — Обычная детская.
        — Видишь следы?
        — Вы серьезно? Что вы делаете под шкафом, Холмс?
        — Я что, шутки с тобой шучу? Есть следы, которые остаются после преступления. Есть следы того, что было до него. Ищи!
        Есеня только снова беспомощно пожала плечами: она не видела никаких следов. Тогда следователь взял ее голову и повернул в сторону детских кроватей.
        — Две кровати  — одно окно. Как они стоят?
        — У окна…  — все так же беспомощно ответила девушка.
        — Солнце!  — подсказал Меглин.
        — Что солнце?
        — Ложись!
        Есеня хотела возмутиться, но затем подчинилась. Меглин подтолкнул ее к одной из кроватей. Есеня легла, приняла позу спящей. Представила себе раннее утро, двух сестер в кроватях. Ага, восток у нас там. Значит…
        В ее сознании возникла картина: первый солнечный луч падает на кровать, на которой она сейчас лежит. Кто на ней спал? Конечно, Алиса  — более благополучная из сестер! Постепенно солнце заполняет всю комнату, но так и не доходит до угла, где спит Юля…
        Теперь Есеня была готова делать выводы. Сев на кровати, она заявила:
        — Кровати стоят одинаково. Но на них по-разному жить…
        — Это и есть следы,  — кивнул Меглин.  — Что еще?
        Есеня осмотрелась. Заметила сваленные в кучу вещи одной сестры и аккуратно разложенную одежду другой.
        — Одна аккуратна, другая  — нет,  — размышляла она вслух.  — Одна учится хорошо, другая  — нет. Одна занимается спортом, у нее вообще все хорошо. У другой нет. Они разные, хотя так похожи…
        И сделала вывод:
        — Пропала та, у которой не было места под солнцем. Сбежала и стала сообщницей Дачника.
        — Ты уверена?  — спросил Меглин. Он в это время разглядывал лежащий на подоконнике мобильник с разбитым экраном.
        Есеня не успела ответить  — в комнату вошла девушка с рыжими волосами.
        — Алиса, да?  — приветствовал ее Меглин.  — Покажи, где ты спишь.
        Девушка указала на кровать справа  — совсем не ту, на которой лежала Есеня.
        — Она тебя била?  — деловито спросил Меглин.
        Девушка замялась.
        — Лупила, как сидорову козу!  — уверенно заявил сыщик.  — Каждый день, когда никто не видел! Говори, дебилка!
        — Да!!  — заорала Алиса.
        В комнату тут же вбежала мать:
        — Аличка, что случилось?
        — Тихо!  — приказал ей Меглин, и снова повернулся к Алисе:
        — Она хотела забрать у тебя солнце, а забрала  — кого? Игорька?
        — Олега…  — выдавила из себя девушка.  — Я слышала, как они…
        — Трахались, да? Она набирала твой номер, чтобы ты все слышала! И ты разбила телефон…
        Алиса кивнула, пораженная проницательностью этого незнакомого человека. Однако сеанс разоблачения еще не закончился.
        — И тогда ты выпила мамины таблетки, да?  — спросил сыщик.
        Алиса снова кивнула. Меглин перевел взгляд на мать.
        — Пятнадцать лет вам понадобилось, чтобы понять, как солнце движется по комнате! Вы растили отличницу, спортсменку… Растили чудо  — а выросло чудовище. Что ж, бывает. Как боролись? Пытались уговорить или сразу били? Вижу, били…
        Мать, не зная, что сказать, затравленно смотрела на сыщика. А он сделал последний вывод  — словно гвоздь в доску вбил:
        — Юля не убегала из дома. Вы ее выгнали!
        И тут мать нашлась, что ответить:
        — Она сама ушла!
        — А что взамен?  — тут же спросил Меглин.
        — Я посылаю ей деньги. Каждую неделю…  — призналась мать.
        Следующий день был заполнен рутинной оперативной работой: надо было определить банкоматы, расположенные неподалеку от тех мест, где пропадали девушки, выяснить, через какой из них снимала деньги Юля. Этим занимался Глухой. К вечеру он позвонил на телефон Есени и сообщил, что Юля снимает деньги в кассе, находящейся неподалеку от станции. И он надеется на этот раз проследить ее до дома, где они с Дачником живут и где, возможно, содержится похищенная девушка.
        — А сам ты как, после шокера?  — спросил Меглин.
        — Жить буду…  — буркнул Глухой.
        — Самонадеянно…  — в тон ему ответил Меглин, после чего вернул телефон Есене и повел машину по направлению к станции.
        — А ты свой не хочешь завести?  — спросила девушка.
        — Телефон  — это контроль,  — объяснил сыщик.  — Зачем мне контроль?
        Однако вопросы у Есени еще не закончились.
        — А в полицию не надо звонить?
        — Ты же видела здешних ментов…
        — А серьезно?
        — Думаю, он из наших…  — задумчиво произнес Меглин.
        — Кто, Дачник?! Ты знаешь, кто это? Давай звонить ментам! Ведь у него девочка!
        — Нет!  — упрямо повторил Меглин.  — Ты пойми: маньяк душит на месте, а Дачник похищает. Другой почерк!
        — Так их что, двое?
        — Ну да! Если сдать Дачника ментам, они объявят по ящику о победе, снимут патрули. И все расслабятся. Рано! Проверим сами.
        Спустя полчаса машина Меглина стояла рядом с той самой станцией. Следователь развалился в кресле и складывал из газетного листа кораблик. Есеня не могла воспринимать ситуацию так спокойно.
        — Так ты уверен, что Славик  — не Душитель?  — уже во второй раз спросила она.
        — Почти,  — меланхолично отвечал сыщик.
        — Откуда такая уверенность?
        — Долго объяснять,  — вздохнул Меглин.  — Со временем сама поймешь. Если останешься…
        Но Есеня не собиралась отступать.
        — Ты сказал, что Славик  — не Душитель. Но маньяк, который убил мою мать, задушил троих перед ней… А ее застрелил!
        — Есть такие бездарности,  — все так же меланхолично согласился Меглин.
        — Бездарности?
        — Ну… как тебе объяснить. Есть художники. У них свой почерк, все тонко, выверенно, со знаками. А есть бездарности. Им просто хочется убивать, и они убивают всех подряд: мужчин, женщин, детей… И любым способом: душат, режут, стреляют… Все равно.
        Есеня хотела спросить еще что-то, но ее прервал стук в окно. Возле машины стоял Глухой. Меглин опустил стекло.
        — Там они?  — спросил.
        Глухой кивнул.
        …Дачник, который что-то готовил на кухне, вытер нож, отдал его Юле со словами:
        — Сходи к ней.
        — Хорошо… папа,  — ответила Юля и спустилась в подвал.
        При виде Юли с ножом в руке связанная девочка попыталась кричать, но кляп глушил ее крики. Юля подошла к ней вплотную… и разрезала веревки на руках девочки, а затем вынула кляп изо рта. Жестом велела пленнице идти за ней. Та повиновалась…
        В это время Меглин, Есеня и Глухой остановились за кустами в двух шагах от дома. Сыщик жестом приказал Глухому зайти с другой стороны. Когда они остались вдвоем, Есеня предупредила:
        — Я без оружия.
        — Ничего, я метод взял,  — ответил Меглин. После чего распорядился:
        — Иди в окно посмотри.
        — Одна?  — Есеня не могла поверить.
        — Посмотришь, что делают.
        Она все еще колебалась.
        — Это… какой-то тест?
        — Иди!
        Есеня, согнувшись, подобралась к дому и заглянула в окно. Увидела кухню. За столом, спиной к ней, сидели две девочки. К столу подошел Дачник с ножом в руке. Выражение его лица было странным. Внезапно он поднял глаза и посмотрел на Есеню в упор.
        Дальше прятаться не имело смысла. Есеня схватила с земли подвернувшийся под руку камень и бросилась в дом, но, вбежав на кухню, обнаружила, что она тут не первая. Меглин и Глухой тоже были здесь. Дачник  — крепкий еще мужчина лет шестидесяти, с мягким безвольным лицом, все еще с ножом в руке, виновато смотрел на следователя.
        — Здравствуй, Славик,  — сказал Меглин, обняв его, словно младшего брата.
        — Вот, торт хотел резать, девочек угостить…  — сказал Славик, указывая на стол, на котором действительно стоял дешевый торт.
        Меглин забрал у него нож. Есеня опустила руку с камнем. Она все еще ничего не понимала.
        — Недоглядел я…  — сказал Меглин, обращаясь к ней.  — Славик вырос в больнице. Родители от него отказались. Кочевал по детским домам, бродяжничал. А когда вырос, решил сам детей спасать. Подбирал на вокзалах, держал дома, на цепи. Для их же блага, понимаешь? Одна девочка кричала  — он ее почти задушил. Соседи вовремя оттащили. В психушке его пролечили, вроде отошел. А сейчас опять потянуло. А я недоглядел. Он их ловил, чтобы помогать. Да, Славик?
        — Бедные они…  — кивнул Славик.  — Жалко…
        Меглин перевел взгляд на Юлю.
        — Почему ты ему помогала? Хотела, чтобы и он тебе помог?
        — Я ничего говорить не буду!  — со злостью ответила девочка.
        — Не говори, я и так все вижу. Мать хотела убить или сестру? Или обеих?
        Юля с ненавистью уставилась на сыщика.
        — Он бы тебе не помог,  — Меглин развел руками.  — Он не убийца!
        Развернулся и направился обратно к машине. Есеня поспешила за ним.
        — Ты что, их здесь оставляешь?!  — спросила она уже в саду.
        — Так надо,  — бросил в ответ Меглин.  — Глухой присмотрит.
        — Но почему?
        — Пусть Душитель думает, что мы далеко,  — объяснил сыщик.  — Ловим Дачника, а сам он в безопасности.
        — Но он же продолжит убивать!
        — Надеюсь,  — кивнул Меглин.
        — Что?!
        — Он так и так продолжит,  — ответил Меглин, са-дясь в машину.  — Здесь спугнем, вынырнет где-нибудь под Красноярском, и надо будет начинать все по новой.
        Видя, что Есеня не садится в машину и он ее не убедил, сыщик добавил:
        — Место переправы он прошел сам, без моего разрешения…
        Девушка почувствовала, что ей открывают самую суть того, что называли «методом Меглина». Ей хотелось понять, и она спросила:
        — А что это  — переправа?
        — Место. И время. Не на земле  — здесь,  — сыщик коснулся головы, потом сердца.  — Если перешел на ту сторону, обратного пути нет…
        На следующее утро зал планерок в липецком УВД был полон. Здесь собрались известные липецкие следователи и оперативники. За столом президиума сидели Меглин, Есеня и капитан Егоров. Переглянувшись с Меглиным, Егоров сообщил:
        — Значит, такое дело. Майор Меглин приехать не смог. Страна у нас большая, работы много. Вместо него вот прислали товарищей  — Овечкина Геннадия Николаевича, судмедэксперта, и Елену Петровну Матюхину, следователя по особо важным делам. Она давно работает с Меглиным, так что, сами понимаете… Нужно приложить все силы к поимке маньяка. А то он продолжит свое черное дело, а нас пресса с говном смешает.
        Договорив, он повернулся в сторону Есени, показывая, что передает ей слово. Девушка кивнула и громко объявила на весь зал:
        — Мы знаем убийцу.
        Она уже открыла рот, чтобы продолжать, но невольно остановилась, пораженная. Меглин, продолжая разглядывать поверхность стола перед собой, незаметно опустил руку и стал гладить Есеню по ноге. Девушка глубоко вздохнула и продолжила:
        — Это Вячеслав Семагин, пятидесяти семи лет, душевнобольной. Вам раздадут ориентировку…
        …Когда планерка закончилась и они остались вдвоем, Есеня решительно повернулась к Меглину и сердито спросила:
        — Это что сейчас было?
        — А что?  — сыщик широко улыбнулся.  — Я же тебе нравлюсь. Как следователь и вообще…
        — Мечтай!  — бросила Есеня.  — Это было… непрофессионально!
        — Почему же?  — Меглин пожал плечами.  — Я думал, если у тебя соски встанут, ты ему больше понравишься…
        — Кому  — ему?  — Есеня ничего не понимала.
        — Душителю,  — тихо произнес сыщик.  — Он был здесь, в зале.
        Затем он в своей обычной манере повернулся и вышел, ни слова больше не говоря. Есеня поспешила за ним.
        Они миновали несколько кварталов и вошли в городской парк. Здесь Есеня задала мучивший ее вопрос:
        — Почему ты решил, что он из полиции?
        Вместо ответа следователь внимательно посмотрел на нее. Есеня поняла  — это задание. Она сама должна ответить.
        — Он часто разъезжает и всегда может это объяснить…  — размышляла она вслух.  — Легко подходит к жертвам на дистанцию доверия. Так?
        Меглин покачал головой:
        — Нет. Главное  — он власть любит. Его когда-то сильно обидели, а теперь он может. Кого угодно. И даже свидетелей не боится. Если что, он в системе, и свидетель  — не помеха.
        — Нападали все время в парке,  — продолжала размышлять Есеня.  — Но он огромный… Что мы ищем?
        — Место,  — ответил сыщик.  — Место, где ему нравится убивать. Где ему когда-то сделали очень больно, а теперь он сам делает.
        Остановившись, он долго осматривался, затем спросил:
        — Что ты видишь?
        Есеня, уже приученная замечать детали, тоже долго смотрела, но ничего подозрительного не заметила и честно в этом призналась:
        — Люди, деревья… А ты?
        — Ветку,  — ответил Меглин.
        Он подошел к кусту, у которого недавно была отломана ветка.
        — Это засидка,  — объяснил сыщик.  — Он отсюда их высматривает. А ветки ломает, чтобы обзору не мешали.
        И убежденно добавил:
        — Я бы так сделал.
        Мимо них пробежала девушка в спортивной форме. Меглин быстро двинулся вслед за ней, Есеня с ним.
        — Молодой, лет двадцать пять ему,  — на ходу бормотал сыщик.  — Бегает хорошо…
        — Спортсмен?  — уточнила Есеня.
        Она достала блокнот и на ходу пыталась записать то, что говорил Меглин. А он продолжал бормотать, словно говорил сам с собой:
        — Осмотрелся  — вокруг никого, и вперед…
        Они приблизились к участку, где деревья росли гуще; здесь парк походил на лес. Внезапно Меглин сделал резкое движение, будто схватил кого-то.
        — Сюда ее!  — воскликнул он.
        Резко свернул с дорожки в кусты, двигался дальше, дальше; Есеня, испуганная и одновременно зачарованная, шла за ним.
        — Здесь никто не видит, не слышит, а услышат, мимо пройдут…  — продолжал сыщик внутренний монолог  — не свой, а скорее человека со шнурком.  — Сейчас, сука, сейчас… Не отвернешься! Здесь надо мной издевались, а теперь я над тобой!
        Он сделал еще несколько шагов и опустился на корточки перед бетонным парапетом, когда-то сделанным здесь (может, клумбы хотели устроить, да передумали). На бетоне чем-то металлическим было нацарапано:
        Самсонова
        Бойко
        Першина
        Кривцова
        Список на этом не заканчивался, дальше шли другие фамилии.
        — Что это?  — растерянно спросила Есеня.
        — Те, кто его обидел.
        — Девушки?
        — Нет, девчонки. Он от них убегал,  — пояснил сыщик.
        …Мальчишка бежит через парк. За ним гонятся девчонки-одноклассницы, выкрикивают что-то злое. Камень ударяет его в затылок, мальчик падает. Вскакивает, бросается в кусты, прячется за бетонным парапетом. Достает из кармана ключ от дома и выцарапывает на бетоне первую букву: «С»… Из глаз текут слезы, но он продолжает чертить, и скоро на бетоне появляется вся фамилия…
        Меглин и Есеня вышли на другую дорожку. За парковой оградой виднелось здание школы. Следователи двинулись к нему. Навстречу, шаркая ногами, прошел какой-то алкаш в старой, донельзя грязной одежде; в авоське звенят пустые бутылки. Почему-то он очень пристально посмотрел на них  — и сразу отвел взгляд, когда Меглин тоже взглянул на него.
        …Директор школы была удивлена и возмущена:
        — Списки выпускников за последние двадцать лет? И это как-то связано с поисками маньяка? Нет, если вам надо, смотрите, но какое отношение наша школа может иметь к маньяку?!
        Как раз в этот момент завуч втащила в кабинет директора мальчишку лет двенадцати, в ссадинах, испуганного и в то же время злого. Директор с досадой взглянула на вошедших:
        — Опять, что ли? Потом, я занята!
        И стала искать в шкафу учетную книгу выпускников…
        Женя Осмыловский с видом пай-мальчика сидел в кабинете прокурора Стеклова. Прокурор некоторое время внимательно разглядывал посетителя, затем произнес:
        — Отец сказал  — ты в следователи рвешься? Прямо поветрие какое-то. Что ж, интересные дела сразу не обещаю, придется попахать.
        — Я готов, Андрей Сергеич,  — кротко ответил сын генерала.
        — У меня к тебе еще один вопрос,  — продолжал прокурор.  — Личный. Не хочешь, не отвечай.
        — Какой?
        — У вас с Есеней…
        — Несерьезно,  — ответил Женя с самым искренним видом.
        — Ну, зато честно,  — сказал прокурор.  — Я позвоню.
        …В этот день Женю Осмыловского можно было увидеть еще в одном месте, в котором бывала Есеня,  — в архиве МВД. И та же самая сотрудница архива Елена Васильевна, что отказалась выдать материалы Есене, приняла у Жени список заказанных дел. Ознакомившись, заявила:
        — Извините, это я вам выдать не могу. Это материалы с грифом.
        — Да, я знаю,  — обаятельно улыбнулся Женя.  — Майор Меглин. Top secret… Но у меня допуск.
        И он протянул Елене Васильевне документ.
        — Видите  — сам генерал Осмыловский подписал!
        …Есеня отыскала Меглина на лавочке в парке. Она была так воодушевлена своим открытием, что даже не обратила внимания на почти пустую бутылку вина, которую сыщик держал в руке.
        — Я нашла!  — сообщила девушка, усаживаясь рядом.  — Те же фамилии, что и на дереве. Все они учились в одном классе. Выпуск девяносто восьмого года. Значит, ему за тридцать. Обойдем каждого, всех опросим…
        — Обойдем…  — поддакнул Меглин. Только теперь Есеня заметила, в каком он состоянии. На ее лице отразилось все, что она думала по поводу его слабостей. Словно желая сильнее ее раздразнить, Меглин допил вино, встал и двинулся прочь. Есеня за ним.
        — Мы что-то будем дальше делать?  — спросила она.
        Меглин, по своему обыкновению, не ответил. Тогда Есеня, тоже уже привычно, заговорила, словно сама с собой:
        — Неужели ему их совсем не жалко?
        Этот ход оказался удачным. Сыщик откликнулся.
        — Жалко ему только себя,  — сказал он.
        — А почему между убийствами всегда паузы? Я думала, это… не знаю  — раскаяние? Или депрессия. Как после секса…
        — У тебя депрессия после секса? Это тебя должно быть жалко.
        И, после паузы, другим тоном произнес, словно сообщил нечто сокровенное:
        — Раскаяния нет. Ничего нет. Просто  — хорошо. И опять хочется.
        — Тогда он не человек, а монстр!
        — Нет. Вне эпизода он хороший, добрый. У него, может, семья есть… галстук… Все мы немножко монстры, немножко люди…
        — Почему же он не остановится, если человек?
        — А он не хочет,  — объяснил сыщик.  — Не хочет останавливаться, поняла? Да, он человек… Но не наш.
        — Таких не судить, а убивать надо,  — убежденно произнесла Есеня.
        Меглин коротко взглянул на нее с непонятным выражением, но ничего не сказал.
        Они подошли к уличному художнику, сидевшему за мольбертом на развилке парковых дорожек в окружении готовых работ.
        — Все время здесь сидите?  — спросил Меглин.
        — С девяти до девяти,  — охотно отозвался живописец.  — Присаживайтесь, я вас изображу.
        — Времени нет,  — отказался сыщик.
        — Всего минута! Или дочку вашу?
        Меглин не ответил. Он посмотрел на картины, на художника, потом  — на большую группу подростков, тусующихся неподалеку на двух скамьях. Неожиданно шагнул к Есене, распорядился:
        — Иди вина купи.
        И сунул в руку купюру. Есеня, ничего не понимая, машинально взяла деньги и даже сделала несколько шагов прочь. Но тут раздавшиеся за спиной крики заставили ее обернуться.
        Она увидела неожиданную, совершенно невероятную картину: Меглина избивали четверо мальчишек лет шестнадцати. Меглина, который на ее глазах запросто валил крепких мужиков! Она испугалась не за него  — за них.
        — Эй, эй!  — предостерегающе крикнула она, кидаясь к дерущимся.
        В это время Меглин упал, из носа текла кровь. И, лежа на земле, сыщик сделал Есене незаметный знак рукой  — не вмешивайся!
        Она, повинуясь сигналу, остановилась. Парни перестали бить Меглина, пошли прочь. Тогда он бросился за обидчиками и схватил одного из них за воротник. Его снова принялись бить. Снова перестали. Но сыщику, как видно, все еще было мало. Он поднялся и с угрожающим видом направился в сторону девушек. Избиение возобновилось.
        Вокруг собралась толпа. Слышались комментарии: «Пьяный… к девчонкам приставал, в кусты тащил…» «Главное  — при ребятах! Это ж надо, наглость какая!»
        Закончилось все тем, что девчонки, напуганные происходящим, оттащили парней от «хулигана». Тогда сыщик вытащил из кармана перочинный нож, раскрыл и принялся нелепо размахивать им перед собой. Впрочем, никакого страха он не вызвал  — только брезгливость. Один из мальчишек отвесил обидчику пенделя под зад, и компания удалилась.
        Меглин некоторое время стоял, тупо глядя перед собой, затем устремился к расположенному неподалеку пруду. Плюхнулся в воду, сделал несколько шагов, потом окунулся с головой и постоял так, согнувшись.
        Тот, кто имел бы возможность оказаться рядом с «пьяницей» и заглянуть ему в глаза, мог бы с удивлением заметить, что взгляд у мужчины совершенно трезвый  — и этим трезвым взглядом он внимательно оглядывает людей на берегу, кусты… Того, кто прячется за одним из кустов…
        Наконец Меглин выбрался из воды и, пошатываясь, двинулся прочь.
        Есеня догнала его, пошла рядом.
        — Зачем?  — спросила она, не уверенная, что получит какой-то ответ.
        И действительно, услышала только невнятное:
        — Перепил…
        В гостинице она с трудом довела следователя до номера и усадила на кровать. Но он тут же сполз на пол и остался там: мокрый, окровавленный и невменяемый.
        Есеня, донельзя расстроенная случившимся, ушла к себе и легла спать. Но заснуть никак не могла и спустя какое-то время увидела, как совершенно бесшумно повернулась ручка двери и в номер кто-то вошел. Есеня сжалась, приготовилась закричать, и тут в падающем из коридора свете узнала Меглина. Девушка опустила ресницы, притворилась спящей и стала ожидать продолжения.
        Меглин все так же бесшумно подошел к кровати, постоял несколько секунд. Затем укрыл голые ступни девушки, торчащие из-под одеяла, и сел на пол возле кровати  — охранять. Если бы снова нашелся кто-то, кто мог заглянуть в его лицо… Оно вновь было совершенно трезвое, как тогда, в пруду. А еще  — усталое и больное…
        …В это самое время супружеская пара  — обоим лет по сорок  — идет через парк к автобусной остановке. Внезапно из кустов доносится сдавленный крик.
        — Бомжи,  — заявляет жена.
        — Голос вроде женский…  — неуверенно произносит муж и делает шаг в сторону кустов.
        Но жена хватает его за руку:
        — Говорю, бомжи! Делать тебе нечего, что ли? Пошли!
        — Голос вроде женский…  — повторяет муж, давая себя увести.
        Если бы он сделал несколько шагов и раздвинул кусты, то увидел бы лежащую на земле девушку. Мертвую, со шрамом от шнурка на шее. А если бы сделал эти несколько шагов минутой раньше, застал бы ее еще живой.
        Утром Меглина в комнате не оказалось. Есеня по этому поводу только пожала плечами. Привела себя в порядок и спустилась в гостиничное кафе. Взяла кофе и принялась изучать записи, сделанные накануне в блокноте, и делать новые.
        За этим занятием ее и застал Меглин.
        — Что рисуешь?  — спросил насмешливо.
        И, не дождавшись ответа, сообщил:
        — Один мой знакомый врач специально просит больных рисовать все, что в голову приходит. Думает, так можно понять.
        — Понять что?
        — Что им в голову приходит.
        Есеня оглядела помятый, испачканный кровью костюм следователя и сообщила:
        — Тебе идет.
        — Да, костюм погиб…  — со вздохом согласился Меглин.
        — Ты хоть помнишь  — как?
        — Не сердись.
        — Что ты, я привыкла.
        В это время у нее зазвонил телефон. Есеня выслушала сообщение, ответила: «Да, сейчас едем»,  — и объяснила:
        — Нашли еще одну.
        …Возле морга стояло несколько полицейских машин. Когда Меглин и Есеня вышли из здания, сидевшие в них оперативники поглядели на москвичей с осуждением. А капитан Егоров, подошедший к Меглину, видимо, полностью утратил всякое уважение к заезжей знаменитости.
        — Слышал, вы вчера хорошо отдохнули?  — с издевкой спросил капитан.  — Пока он еще одну убивал…
        — От кого слышали?  — осведомилась Есеня.
        — Серега вас в парке вчера видел,  — усмехнулся Егоров, кивнув на стоящего рядом оперативника  — долговязого, крепкого, явно спортсмена.
        — Мы и работали тоже,  — сказала Есеня, доставая бумагу.  — Вот список. Ваш маньяк среди этих тридцати фамилий. Учились все в одном классе.
        — Откуда такая информация?  — с глубоким недоверием спросил Егоров.
        — От верблюда,  — вместо Есени ответил Меглин.  — Он все знает. Пробейте  — женщина просит.
        Егоров, скривившись, забрал список и позвал:
        — Толя! Белых!
        Подошел еще один оперативник, совершенно неприметный.
        — Подними биографии этих школьников!
        Когда полицейские разошлись, Меглин наклонился к Есене и тихо сказал ей на ухо:
        — Будешь общаться со здешними ментами  — смотри им на ноги.
        — Зачем?
        — ОН носит черные кроссовки. Большого размера.
        — Откуда ты знаешь?
        Меглин не ответил. Не сказал, что вчера, когда лежал, избитый, на земле, заметил бегущую по дорожке девушку. Ту самую, что лежала сейчас в морге. А еще  — ноги человека в черных кроссовках, скрытого кустами…
        Саша Тихонов шел на работу в Следственный комитет и вдруг услышал, что его кто-то зовет. Обернувшись, увидел прокурора Стеклова, отца Есени.
        — Прогуляемся?  — предложил тот.
        Когда они немного отошли от здания СК, Стеклов сказал:
        — У Есени сейчас многое в жизни меняется. Наша с тобой задача  — поддержать ее в этот непростой период. Согласен?
        — Да я с радостью, но она не горит желанием со мной общаться…  — признался Тихонов.
        — А ты будь настойчивей,  — убеждал прокурор.  — Зайди к нам как-нибудь, я приглашаю.
        — Спасибо, я с удовольствием…
        — Захочешь что-то обсудить, рассказать  — я всегда выслушаю,  — продолжил Стеклов.  — Я должен быть в курсе, что с ней происходит. Договорились?
        В парке было немноголюдно. Усадив Есеню на скамейку, Меглин сказал, что отойдет на минутку, и исчез. Прошло несколько минут, и к скамейке подошел тот самый долговязый оперативник, который приехал утром в морг вместе с Егоровым.
        — Не пом-мешаю?  — спросил он, слегка заикаясь.  — Мокрушин, Сергей. Мы сегодня утром с вами виделись.
        Есеня обернулась к Мокрушину. Первое, что она увидела,  — черные кроссовки. Большого размера… Она испугалась, но взяла себя в руки.
        — А вы тут откуда?  — спросила любезно.
        Опер сел рядом с ней.
        — Патрулирую,  — объяснил он.  — Вас увидел  — решил подойти… Если мешаю, я п-пойду!
        — Нет, не мешаете.
        Парень некоторое время сидел, искоса поглядывая на Есеню, потом решился и спросил:
        — Как вам город?
        — Приятный город,  — сказала девушка.  — Жалко, что такой повод для поездки.
        — Ничего, скоро все это закончится,  — убежденно заявил Мокрушин.
        — Почему вы так решили?
        — Ну вы же здесь? Почему вы на меня так смотрите?
        — Сергей, а почему вы в милицию пошли?
        Оперативник пожал плечами.
        — Ну, я вообще-то легкой атлетикой занимался. А потом  — квартира была нужна, а здесь давали…
        — А дальше что думаете делать?
        Мокрушин пожал плечами:
        — Не знаю… Может, женюсь!
        — А хотите, я вам по руке погадаю?  — неожиданно предложила девушка.
        — Как это?  — опешил Мокрушин.
        — Скажу имя жены. Давайте!
        Оперативник, не ожидавший такого развития событий, улыбаясь, протянул руку. Есеня взяла ее, несколько секунд всматривалась в линии на ладони… а затем резко вывернула пальцы и заломила руку парня за спину. Мокрушин взвыл от боли. Его развернуло, сдернуло со скамейки, и он плашмя повалился на землю лицом вниз. Есеня стояла над ним, радуясь победе…
        Впрочем, ее торжество длилось недолго  — ровно до того момента, как вернулся Меглин. Вместо того, чтобы похвалить помощницу, задержавшую опасного маньяка, он освободил оперативника от захвата, помог подняться и извинился перед ним. А Есене сообщил, что у Мокрушина железное алиби, он проверил: в те дни, когда происходили последние убийства, парень или находился в отделении, на виду у сослуживцев, или его вообще не было в Липецке.
        — Откуда я знала про его алиби?  — сердито бурчала Есеня, когда они шли к выходу из парка.
        — А спросить нельзя было?
        — А где ты вообще был, почему меня бросил?
        — Портреты получал,  — ответил Меглин.  — Вот, гляди.
        И он развернул лист ватмана, который держал в руках. На нем карандашом были набросаны лица десятка примерно людей  — тех, кто был в парке накануне, в тот момент, когда Меглин разыгрывал сцену «хулиган пристает к девушкам». Внимание Есени привлекло одно лицо  — молодого еще человека, одетого в обноски, какие носят алкоголики. Того самого человека, что уже один раз встретился им, когда они шли к школе.
        — Это кто?  — спросила она.
        — Тот, у кого хватило спокойствия остаться, когда меня били. Я художника заранее попросил всех зарисовать. Не узнаешь?
        — Нет…
        — Ладно, иди, утешай парня. Зря обидела  — теперь утешай.
        — А ты?
        — А я поработаю…
        И Меглин направился к выходу из парка.
        Спустя некоторое время его можно было увидеть заходящим в подъезд одного из стоящих неподалеку домов. Поднявшись по лестнице, сыщик постучал в обшарпанную дверь. Ему открыл пожилой человек, по виду  — явный алкоголик.
        — Нам войти можно?  — проникновенно спросил Меглин.
        — Кому это  — нам?
        В ответ сыщик продемонстрировал бутылку водки у себя в руке.
        Через несколько минут мужчины уже сидели в комнате и Меглин разливал водку по стаканам.
        — Ну, за наших!  — провозгласил он.
        — Это за кого?  — продолжал удивляться хозяин.
        — За алкашей! Без них страна  — пустыня!
        Хозяин тост поддержал, и Меглин немедленно налил по второй. Однако пить не спешил. Вместо этого встал, подошел к стене, на которой висели семейные фото. Одна из фотографий запечатлела всю семью: мужчину, в котором, хотя и с трудом, можно было узнать хозяина квартиры, женщину рядом, и между ними  — болезненного вида мальчика. Были и другие фотографии, где этот мальчик выглядел старше; на одной  — уже совсем юноша. Меглин развернул свой ватман, сверяя лицо на фотографии с карандашным наброском. Потом спросил, не оборачиваясь:
        — Это сын твой?
        — Может, и так…
        — Болел, что ли?
        — Сначала жена болела,  — ответил алкаш.  — Померла… Потом он болел… с горя…
        В мозгу Меглина одна за другой возникали картины  — ярко, словно все происходило на его глазах.
        Школьная спортивная площадка. Мальчик, которого он видел на снимке, вместе с другими учениками бежит кросс. Прибегает последним. Над ним смеются девчонки. Он толкает одну из них. Тогда целая стайка девчонок начинает его бить.
        После уроков мальчик идет домой через парк. Оглядывается  — за ним идут те самые обидчицы. Он бежит. Девчонки бегут за ним, кричат: «Дохляк! Плакса!» Камень ударяет его в затылок. Он резко сворачивает в кусты, прячется за парапетом. Достает из кармана ключи и начинает выцарапывать первую фамилию…
        — А он вырос все-таки, твой сын,  — все так же, не оборачиваясь, сказал Меглин.  — Сильным человеком стал.
        — Вырос,  — кивнул хозяин.  — Старался всем назло.
        Тогда Меглин обернулся и, глядя ему в глаза, сказал:
        — Один вопрос: ты знал, каким он вырос?
        Стакан дрогнул в руках у хозяина, так что водка чуть не расплескалась. Он с тоской и злостью взглянул на гостя и спросил в свою очередь:
        — А ты бы что сделал?
        Меглин скатал свой ватман, еще раз бросил взгляд на фотографии на стене и направился к выходу. Уже у самой двери бросил через плечо:
        — То, что сделаю.
        Несправедливо обиженный оперативник Мокрушин проводил Есеню до самой гостиницы. Возле подъезда она сказала:
        — Слушай, извини, что так получилось…
        А потом, поняв, что этого мало, что заноза в душе у парня все равно останется, неожиданно для него  — да и для себя  — обняла его и поцеловала. Улыбнулась и сразу ушла. А Мокрушин, совершенно счастливый, направился в отдел.
        Поднявшись на свой этаж, девушка постучалась в номер Меглина. Ответа не было. Постучала еще раз, потом вошла. Номер был пуст, только из ванной доносился шум воды. Есеня заглянула в приоткрытую дверь и увидела странную картину: ванна была полна до краев, и по воде плавал бумажный кораблик…
        Есеня обернулась и увидела рядом с собой недовольную горничную.
        — Шебутной этот велел передать, что в парке вас ждать будет,  — поджав губы, сообщила та.
        Есеня поспешила назад, в парк. Уже сильно стемнело, прохожих на улице почти не было. Девушка почувствовала себя неуютно. Ей все время казалось, что кто-то идет сзади, кто-то следит за ней. К счастью, подошел троллейбус, двери открылись, и Есеня торопливо поднялась в салон.
        Троллейбус был почти пуст  — только сидела впереди тетка с сумками да дремал какой-то бомж в надвинутой на глаза кепке. Следом за Есеней вошел еще один мужчина, сел впереди.
        На следующей остановке тетка с сумками вышла. Тогда мужчина встал, подошел к Есене и уселся рядом. Она с удивлением узнала в нем одного из оперативников, который присутствовал на совещании в УВД. Да, точно  — он сидел прямо перед ней, во втором ряду! Кажется, ей даже называли его фамилию: Белых… Правда, сейчас следователь Белых выглядел как-то странно. Хотя на улице было прохладно и шел дождь, он почему-то сильно потел  — все его лицо блестело.
        — Здрасьте, Елена Петровна,  — сказал следователь, утирая пот с лица.  — На прогулку?
        Есеня, пораженная его необычным видом, молчала, не зная, что ответить. Да он, кажется, и не ждал ответа.
        — Поздновато,  — произнес следователь Белых; глаза его возбужденно сверкали.  — Маньяк же в городе. А вы такая… Или вы на службе? Ищете? Может, нашли?
        Есеня по-прежнему молчала. А следователь, закрыв ее от водителя спиной, вдруг высвободил из руки спрятанный в ней шнурок и отработанным движением накинул его девушке на шею.
        Есеня пыталась сопротивляться, но руки лишь беспомощно молотили воздух. А Душитель резким движением развернул ее спиной к себе и еще туже затянул удавку.
        Водитель заметил происходящее в зеркале, но лишь усмехнулся: сцена выглядела как страстные объятия влюбленной парочки.
        Есеня уже хрипела, теряя сознание. И вдруг со своего места поднялся дремавший бомж. Подошел к «обнявшейся» паре, достал из кармана перочинный нож  — и резко вонзил его в шею Душителя. Тот захрипел и отпустил удавку. Есеня обернулась, все еще задыхаясь и держась за горло,  — и узнала в бомже Меглина.
        Троллейбус остановился, водитель открыл двери и в ужасе выскочил из салона. У Душителя из располосованной шеи фонтаном била кровь. Он зажал рану рукой, встал и, шатаясь, двинулся к двери, но, не дойдя, повалился на сиденье. А Меглин аккуратно сложил нож, спрятал в карман и заговорил в своей обычной манере  — то ли обращаясь к Есене, то ли к самому себе:
        — В школе он носил фамилию матери. Когда она умерла, взял другую, отца. Поэтому в списке мы его не нашли бы. Знакомься: Анатолий Белых, липецкий душитель. Болезненный и забитый в детстве мальчик, который очень хотел, чтобы его любили девочки. Но они его не любили, а дразнили, били и не давали. Он вырос и пошел в милицию. Думал, девочки дают тем, у кого есть пистолеты. Не-а, не дают! Как ты первый раз понял, что тебе надо, а? Задерживал кого-то? Шлюху? Стал душить и вдруг кончил?
        Душитель повернул к нему заплаканное лицо и прошептал одними губами:
        — Прости…
        — Да, в детстве тебе досталось!  — продолжал Меглин.  — Но зачем столько  — десять девчонок? Теперь ты не сможешь с этим жить. Не можешь жить  — ну так сдохни.
        Повернувшись к Есене, добавил:
        — Ты была бы одиннадцатой. Нет уж, Толя, давай на десяти остановимся.
        Душитель, собрав последние силы, поднялся, вышел из троллейбуса, сел прямо на землю. И умер.
        В комнате для допросов Седой достал из портфеля пластиковый пакет, в котором лежал перочинный нож.
        — Узнаете?  — спросил Есеню.
        — Да. Он носил его с собой. Всегда.
        — Вы утверждаете, что Душитель напал на Меглина, а тот оборонялся. Однако характер ранения говорит об обратном.
        — Я говорю, что видела,  — настаивала девушка.
        — Бросьте,  — устало усмехнулся Седой.  — Мы все знаем. Мы ему разрешили.
        — Что разрешили?
        — Знаете,  — объяснил Седой,  — если собака взбесилась, ее уже не вылечить. Можно только усыпить. Работа неприятная, но кто-то должен это делать.
        И затем, видя, что девушка ему все еще не верит, добавил:
        — Мы знаем, что это сделал Меглин. Я хочу понять, что в этот момент почувствовали вы.
        Есеня задумчиво посмотрела на следователя и коротко ответила:
        — Ужас.
        …Возле дома Славика стояло сразу несколько машин: полицейский автомобиль, «Скорая», легковушка родителей похищенной девочки и еще одна  — матери Юли и Алисы. Санитары вывели из дома Славика, полицейские бережно вывели похищенную девочку, передали родителям. Последней вышла Юля. Она явно не знала, как себя вести, куда идти. Стоявший рядом с крыльцом Меглин сказал:
        — Мы теперь за тобой присматривать будем. Всю жизнь. Ты теперь наша, поняла? Иди…
        Алиса первая обняла сестру и заплакала у нее на груди. Затем подошла и мать, обняла девочек, повела к машине. Если бы кто-то заглянул в этот момент в лицо Юли, он увидел бы на ее глазах слезы. Это были первые ее слезы за много лет…
        Машина Меглина выехала из Липецка и, увеличивая скорость, помчалась на север, в Москву. Сыщик скосил глаза на свою помощницу, сидевшую рядом. На коленях у нее была сумка, из которой выглядывала знакомая папка  — дело ее матери.
        — Все прочитала?  — спросил сыщик.
        — Здесь страниц не хватает,  — не удивившись вопросу, ответила Есеня.
        — И что ты собираешься делать?
        — Искать,  — ответила она. И, после паузы, спросила с надеждой:
        — Ты мне поможешь?
        Глава 4
        День дает человеку пищу, ночь  — голод.
    Метод
        В детском клубе «Романтик», расположенном в одном из домов Приморска, шли занятия. Дети под наблюдением руководителя клуба Анатолия Валерьевича делали деревянные рукоятки для ножей, выжигали на них название клуба, украшали вязью.
        Руководитель клуба не случайно выбрал именно такую работу для своих воспитанников. В «Романтике» собрались так называемые «трудные дети»  — многие из них перед этим убегали из дома, плохо учились. Анатолий Головко ходил с ними в турпоходы, учил преодолевать трудности, закалять волю. Этим ребятам нравилось возиться с оружием, чувствовать себя сильными. Вот почему они делали рукоятки для ножей.
        Занятие закончилось, дети начали собираться домой, сдавали ножи руководителю. Одиннадцатилетний Паша Орлов не спешил. Он подошел к Головко и попросил:
        — Анатолий Валерьич, можно я нож маме покажу? И верну, сразу!
        Его просьбу подхватил другой мальчик, Алеша:
        — А я папе покажу и сразу верну! Пожалуйста!
        Головко усмехнулся и кивнул. Дети, обрадованные, направились к выходу. К ним присоединился еще один мальчик  — невысокий, тщедушный Ваня. Однако Анатолий Валерьевич окликнул его:
        — Ваня, останься!
        Мальчик послушно повернул назад.
        Когда все вышли, руководитель запер дверь на ключ, потом зашел в подсобку и вынес оттуда черные ботинки, белые носки и рубашку и черные шорты.
        — Переодевайся!  — приказал он Ване.
        Мальчик послушно переоделся в принесенную одежду.
        — Ботинки не жмут?  — заботливо спросил руководитель.
        — Нет…  — тихо ответил Ваня.
        Ему совсем не нравилось происходящее. Но возразить он не решался.
        Головко опустился на колени у ног Вани, взял сапожную щетку и принялся чистить мальчику ботинки. Потом поправил носки, спросил:
        — Красивые, правда?
        — Да…
        Тогда мужчина встал и отошел в сторону. Там на штативе был закреплен дорогой профессиональный фотоаппарат. Головко сделал несколько снимков и спросил:
        — Ты придешь?
        Ваня молча кивнул. Спустя несколько минут, переодевшись в свою обычную одежду, он вышел на улицу. У выхода его ждал Алеша.
        — Ну что, ты согласился?  — спросил он у друга.
        Ваня вновь кивнул.
        — Матери не говори,  — посоветовал Алеша.  — Я своей сказал  — она не поверила. Типа, я спецом гоню, чтобы в клуб не ходить. Не бзди, Вань, проучим мы этого урода.
        В это время руководитель клуба «Романтик» возится возле большого зеркала, висящего в помещении клуба. И вдруг зеркало отъезжает в сторону. Открывается помещение фотолаборатории. Анатолий Валерьевич закрывает дверь, включает красную лампу и начинает проявку. Когда в проявочной кювете появляется только что сделанная фотография  — Ваня в черных шортах и белой рубашке,  — руководитель клуба вешает еще мокрый снимок на веревку сушиться. Сам встает перед снимком, снимает брюки. Мужчина возбужден, и его возбуждение все сильнее. Ноздри раздуваются, он тяжело дышит. Анатолий Валерьевич мастурбирует…
        В комнате для допросов Седой подвинул к себе папку с надписью «Приморск» и произнес:
        — Меглин обычно не выбирал дела. Куда скажут, туда и ехал. Кроме этого случая. Командировку в Приморск он выбил сам. Почему?
        — Я его попросила,  — ответила Есеня.
        — Вот как?
        — Глухой по его приказу собирал данные о пропажах детей по всей стране. Изучая эти материалы, я заметила, что в Приморске дети пропадали чаще. Все они были из неблагополучных семей, примерно одного возраста, даже внешне похожи. Когда пропал еще один ребенок, я пошла с этим к Меглину.
        — И на основании одной вашей интуиции он решил туда ехать?  — спросил Седой. В его голосе звучал нескрываемый скепсис.
        — Он тоже так сказал, слово в слово,  — усмехнулась Есеня.  — «На основании одной моей интуиции». Понимаете, он хотел проверить, есть ли у меня чутье.
        Паша Орлов, тот самый мальчик, что просил у руководителя клуба разрешения взять с собой нож, вернулся домой. Еще у порога он услышал раздающиеся из комнаты матери странные звуки. Осторожно подошел, заглянул… И увидел, как отчим, крепкий сорокашестилетний мужик, избивает мать. Избивает, видимо, уже давно. Не раздумывая, мальчик выхватил из-за пояса нож и бросился на отчима. Но тот обернулся и успел перехватить занесенную для удара руку…
        …В клубе «Романтик» шло общее собрание. Анатолий Валерьевич держал речь перед двумя десятками мальчишек и девчонок.
        — Что главное в нашем клубе?  — спросил он и сам ответил:
        — Кодекс! В походе Капустин отказался нести рюкзак товарища, поранившего ногу. Решил сберечь силы. Струсил. Нарушил кодекс. Как мы с ним поступим? Прошу высказываться.
        Раздались голоса: «Исключить!» «Исключить, и без права прощения!» Лишь одна девочка предложила «исключить с правом прощения», остальные были суровы. Капустин, мальчик с одутловатым лицом сердечника, заплакал. Когда все высказались, Анатолий Валерьевич сказал:
        — У меня один голос, как у каждого из вас. Если решите исключить Сережу  — так и будет. Но я прошу вас еще раз все обдумать. Мама у Сережи умерла. Папа погиб. Живет он с бабушкой. Но к нам его привела не бабушка, а полиция. Он украл в школе. Не в первый раз. Врачи мне говорили не брать его  — сердце слабое. Но я сказал: сердце станет сильным, когда станет сильной воля. Да, он проявил слабость. И что, мы вышвырнем его на улицу? Для нас важен кодекс, но разве человек неважен? Леня, Женя, Антон, вспомните  — какими пришли сюда вы? Забыли? Для многих «Романтик» стал спасительной веревочкой. А мы ее раз  — и обрежем. Кто мы будем после этого?
        Он сделал паузу. В зале стояла тишина. Ребята, замерев, смотрели на своего руководителя.
        — Я за прощение,  — вновь заговорил Анатолий Валерьевич.  — С автоматическим исключением за любое нарушение кодекса. Голосуем. Кто за то, чтобы исключить Сергея из клуба?
        Неуверенно поднимается одна рука, и тут же опускается.
        — Кто за то, чтобы простить?
        Лес рук.
        — Единогласно,  — заключил Анатолий Валерьевич.
        Мальчик Сережа Капустин вскочил с места, бросился к руководителю и обнял его.
        — Спасибо!  — прошептал он.
        — Не мне  — им скажи,  — ответил руководитель.  — Сделай так, чтобы они не пожалели.
        Затем скомандовал:
        — Все свободны! Паша, Орлов! Задержись…
        Когда дети разошлись, руководитель всмотрелся в покрытое синяками лицо Паши и спросил:
        — Что случилось?
        И Паша рассказал все…
        Спустя несколько минут они уже были на улице. Паше приходилось бежать, чтобы не отстать от руководителя.
        — То, что нож выхватил  — глупость непростительная!  — на ходу объяснял руководитель своему воспитаннику.  — И я дурак, что тебе разрешил…
        — Нет, вы не виноваты!
        — Но и оставлять это так нельзя!  — заключил Анатолий Валерьевич.
        …Паше он велел ждать внизу. Сам поднялся на нужный этаж, позвонил. Дверь открыла мать Паши. Узнав Анатолия Валерьевича, встревожилась. Однако руководитель ничего ей объяснять не стал. Велел выйти на площадку и подождать. Сам вошел в квартиру. Из комнаты раздался пьяный голос отчима:
        — Наташка! Это что, ублюдок твой вернулся?
        А затем появился и сам «отец семейства», в одних трусах.
        — Нож отдай,  — велел Анатолий Валерьевич.
        — Щас отдам!  — зло ухмыльнулся отчим.  — Прямо тебе в пузо! Не уходи!
        Он скрылся в комнате и снова появился, уже с ножом в руках. Но в коридоре никого не было. Отчим направился на кухню. В это время за его спиной возник Анатолий Валерьевич. В руках у него была веревка. Набросив ее мужику на шею, руководитель клуба свалил его на пол, дважды закрутил петлю и, усевшись на спину поверженного противника, с холодной жестокостью наблюдал, как тот дергается в конвульсиях. Затем немного ослабил удавку и сказал:
        — Не теряй сознание, помнить не будешь. А я хочу, чтоб ты помнил. Обидишь их  — удушу, да так, что все скажут, что ты по пьянке повесился. Если понял, руку подними.
        Отчим в ответ захрипел, застучал рукой по полу. Руководитель клуба снял петлю  — веревка исчезла в его кармане так же незаметно, как и появилась. Затем Анатолий Валерьевич открыл дверь на лестничную площадку и сказал Паше и его матери:
        — Входите, не бойтесь.
        Затем, обернувшись к отчиму, все еще лежащему на полу, посоветовал:
        — Приглядывайте за ним. Допился совсем. «Повешусь,  — говорит,  — жить не хочу».
        И быстро ушел. Анатолий Валерьевич торопился не зря: ему в этот вечер предстояло еще одно важное дело, о котором он не забывал ни минуты.
        Подойдя к двери клуба, руководитель увидел ожидающего его Ваню.
        — Ну что, готов?  — ласково спросил он мальчика.
        Ваня молча кивнул.
        Анатолий Валерьевич вывел из гаража мотоцикл, взял заранее приготовленный рюкзак, и вскоре они с Ваней мчались за город. На опушке леса оставили мотоцикл, руководитель надел рюкзак, и они двинулись по тропинке куда-то в глубь леса.
        Тропинка привела их к реке. Посередине слабо мерцающего водного потока чернел в темноте остров. Анатолий Валерьевич отыскал спрятанную в кустах лодку, усадил туда мальчика, забрался сам, и они поплыли. Всю дорогу руководитель клуба улыбался Ване, кивал ободряюще.
        На острове нашли поляну, окруженную молодыми березами. В центре ее стоял большой пень. Анатолий Валерьевич взялся за пень  — и с необычайной легкостью оторвал его от земли. Оказалось, что пень не держится корнями за землю, а просто стоит  — это была замаскированная скамейка.
        Анатолий Валерьевич переставил пень под толстый сук. Приладил на сук веревку, смастерил петлю. В нескольких шагах от пня установил штатив с фотокамерой. Затем извлек из рюкзака уже знакомый Ване комплект одежды: белую рубашку, черные шорты, носки, ботинки. Скомандовал:
        — Переодевайся.
        Когда мальчик переоделся, руководитель клуба поставил его на пень, на шею надел петлю и стал объяснять:
        — Я все контролирую. Ты потеряешь сознание на несколько секунд. Это эксперимент на выносливость. Когда я опубликую мою книгу, тебе скажет спасибо много людей: военные, космонавты, подводники. За эти знания, за твою смелость. Готов? Сделай глубокий вдох.
        Ваня вдохнул, и Анатолий Валерьевич выбил пень у него из-под ног. Мальчик повис в воздухе, тело задергалось в конвульсиях. Когда судороги прекратились, Анатолий Валерьевич ослабил веревку и опустил Ваню на землю. Проверил пульс: мальчик был жив. Тогда руководитель клуба быстро разделся догола, подхватил тело мальчика, все еще остававшегося без сознания, на руки и стал кружить с ним по поляне, словно вальсируя…
        Он был уверен, что его никто не видит. Между тем один зритель имелся. Из-за кустов за всей этой сценой наблюдал друг Вани  — Алеша. И не просто наблюдал, а снимал все происходящее на камеру мобильного телефона. Когда Анатолий Валерьевич опустил Ваню на землю, Алеша стал просматривать получившееся видео. Тут его ждало разочарование: расстояние оказалось слишком большим, на экране виднелись лишь размытые пятна. Алеша заколебался, потом принял решение. И медленно, осторожно стал подбираться ближе…
        Между тем Ваня пришел в себя. Анатолий Валерьевич тут же протянул ему кружку с чаем из термоса.
        — Пей!  — предложил он.  — Ты был без сознания две минуты. Ты настоящий герой! Об этом все узнают. Еще попытка, и все. Готов?
        Ваня молча залез на пень. Анатолий Валерьевич выбил опору, ноги мальчика снова конвульсивно задергались… И тут организатор «эксперимента» заметил в кустах какой-то отблеск. Он резко обернулся  — и увидел Алешу с телефоном в руке. Поняв, что он обнаружен, мальчик бросился к реке.
        — Стой!  — крикнул мужчина.
        Он поспешно подставил пень под ноги Вани и бросился вдогонку за Алешей.
        Он не видел, что мальчик, находившийся без сознания, дернулся еще раз  — и опрокинул ненадежную опору. И вновь повис в воздухе…
        Тем временем Анатолий Валерьевич догнал Алешу и сбил его с ног.
        — Что ты здесь делаешь?!  — крикнул он.  — Дай сюда!
        И стал вырывать у мальчика телефон. Возможно, если бы Алеша его послушался, ничего бы не случилось. Но мальчик испугался  — и от страха бросил телефон, выхватил нож и ударил мужчину по руке. Анатолий Валерьевич закричал от боли и начал выкручивать руку мальчика с ножом. Тот боролся изо всех сил. Руководитель клуба навалился сильнее… и нож, повернутый в этот момент в сторону Алеши, вошел в тело ребенка.
        Совершенно растерянный, Анатолий Валерьевич медленно поднялся, все еще глядя на мертвого Алешу. Вдруг, спохватившись, бросился назад, на поляну. Там он увидел еще одного мертвого ребенка  — в петле…
        …Они ехали весь день. Меглин вел машину как можно быстрее, не слишком соблюдая правила. Есеня продолжала изучать папку с делом матери.
        — Столько лет прошло…  — пробормотала она.  — Теперь этих листов не найти…
        — Следы всегда остаются,  — возразил Меглин.  — Как ни подчищай за собой, всего не предусмотришь. Где-то останется копия.
        — Ты хочешь сказать, где-то есть копия дела?  — спросила девушка, сразу оживившись.
        Однако Меглин молчал. Не дождавшись ответа, Есеня принялась устраиваться поудобнее, чтобы вздремнуть. Поискала под сиденьем рычаг, регулирующий наклон спинки, и неожиданно нащупала… наручники. Одно кольцо было вдето в раму.
        — Зачем тебе?  — спросила она, с недоумением глядя на следователя.
        — Пассажиры всякие бывают…  — уклончиво ответил он.
        …Вечером того же дня они сидели в кабинете мэра Приморска. Пока Меглин курил у окна, Есеня беседовала с матерью Вани.
        — Ваня в тот день говорил, куда собирается идти?
        — Утром сказал…  — сквозь слезы произнесла женщина,  — сказал: «Я, мама, раньше приду, не хочу в клуб идти…»
        — В какой клуб?
        — «Романтик». Я ему говорю: как же не идти? У вас поход мемориальный девятого… Шашлыки…
        — И почему вы его пустили?  — включился в разговор Меглин.
        — Там из него человека делали!  — убежденно ответила мать.  — Если бы он не пропустил, глядишь, и не было бы ничего. Это Алешка его подбил…
        На этом разговор прервался: в кабинет вошли его хозяйка  — глава города, немолодая некрасивая женщина, начальник городского ОВД и следователь, ведущий проверку в связи с пропажей двух мальчиков. Все сели, и начальник ОВД стал держать речь.
        — Оснований для возбуждения дел и тем более для их объединения нет,  — уверенно заявил он.  — Все дети из вашего списка  — из неблагополучных семей. Некоторые уже раньше убегали из дома. Тела не найдены. Общего у них ничего.
        — Они были между собой знакомы?  — спросил Меглин.
        На этот вопрос ответил следователь:
        — Возможно. Несколько ребят ходили в «Романтик», могли там пересечься.
        — «Романтик»  — детский туристический клуб,  — пояснила глава города.  — Наша гордость!
        — А кто руководит гордостью?  — спросил Меглин.
        Местные посмотрели на него неодобрительно, как на человека, задавшего бестактный вопрос.
        — «Романтику»  — двадцать лет,  — наставительно объяснила мэр.  — Столько дел добрых сделано… В походы ходят, деревья по всему городу сажают…
        — Ну да, шашлыки мемориальные,  — кивнул Меглин, не обращая внимания на реакцию участников совещания.  — А как фамилия руководителя?
        — Анатолий Валерьевич Головко,  — ответила глава города.  — Заслуженный учитель России. Он этих ребят с улицы вытаскивает и в семьи возвращает!
        — А звание заслуженного учителя ему вы пробили?
        — Да, я! И я этим горжусь!
        Начальник ОВД попытался сгладить разгорающийся конфликт.
        — На самом деле у нас есть версия,  — заявил он.  — Есть тут одно место гиблое. Пацаны там часто тусуются. Никто их не убивал. Посмотрите?
        — Конечно, что раньше времени паниковать?  — нарочито бодрым тоном ответил Меглин.  — В год по стране двадцать тысяч народу пропадает, и что? Нет трупа  — значит, жив человек. Это называется оптимизм! Так что не будем терять надежды, товарищи!
        Когда участники совещания выходили из кабинета, Меглин сказал начальнику ОВД:
        — Веревка нужна будет.
        — Зачем?  — опешил полицейский начальник.
        — Для следственного эксперимента,  — загадочно отвечал сыщик.
        Следуя за машиной начальника ОВД, Меглин и Есеня приехали к обрыву над рекой. Вышли, огляделись. Обрыв производил впечатление  — высотой метров тридцать. Начальник ОВД принялся объяснять:
        — Бухари местные отсюда пару раз падали. И пацаны приходят с обрыва прыгать. Как их только не гоняют! А место  — сами видите. Предполагаю  — сорвались, и все. А там такой омут… Никакое тело не всплывет.
        Меглин поднял бровь:
        — Все семеро? Хотя да, место гиблое. Веревку привезли? Я спущусь, посмотрю. Вдруг увижу что.
        Ему дали веревку. Сыщик отрезал перочинным ножом кусок нужной длины, сделал петлю и протянул ее начальнику ОВД:
        — Надевайте.
        — Зачем?  — опешил тот.
        — Вы тут самый крепкий,  — объяснил Меглин.  — Ведь вы меня удержите? Главное  — стойте крепко, от вас моя жизнь зависит.
        Полицейский руководитель пожал плечами, однако петлю надел. Расставил ноги, уперся крепче. Меглин подошел к краю обрыва… затем неожиданно отдал свой конец следователю  — и толкнул начальника ОВД вниз!
        Тот издал дикий крик ужаса. Следователь крепко держал веревку, но его тащило к обрыву, и он уже готов был разжать руки.
        — Держать! Или тюрьма!  — прикрикнул на него Меглин.
        После чего шагнул к обрыву и крикнул повисшему над пропастью начальнику:
        — Десять лет пацаны у тебя пропадают! А он предполагает! Теперь какие у тебя предположения?
        Развернулся и направился к машине. У него за спиной полицейские поспешно вытягивали из пропасти своего начальника, орущего:
        — Я этого так не оставлю, слышь ты, псих!
        Когда они уже тронулись, Есеня спросила:
        — Куда теперь?
        — С романтиком знакомиться,  — буркнул сыщик.
        Анатолий Валерьевич, окруженный толпой детей, вышел из клуба и запер дверь. Дети пошли в одну сторону, руководитель  — в другую. За ним, на некотором расстоянии, следовали Меглин и Есеня.
        Вскоре Головко зашел в столовую. Меглин сунул девушке несколько купюр, бросил:
        — Вина купи.
        Когда Есеня принесла бутылку портвейна, следователь зашел в столовую. Отыскав одиноко сидевшего за столиком Головко, сел напротив и налил себе первый стакан, потом второй… Спустя несколько минут вид у него был, как у типичного алкоголика: глаза смотрят в разные стороны, волосы взлохмачены… Меглин громко говорил, обращаясь к соседу:
        — Мне в человеке знаешь что надо увидеть? Глаза! Вот тебя по глазам видно: наш человек!
        При этом он сделал попытку налить вина и руководителю клуба.
        — Не пью,  — твердо заявил Головко.
        — У русского человека причина должна быть, чтоб не пить,  — заявил Меглин.  — Язва, к примеру. Но ты не язвенник: они тощие, а ты упитанный. Я так понимаю, в душе язва…
        Бормоча это, он исподтишка изучал соседа. Отметил недавний глубокий порез на кисти руки.
        — Зря вы все это,  — неожиданно произнес Головко.
        — Что зря?
        — Театр этот ваш. Не там ищете. Время только теряете. Это ведь вы из Москвы приехали?
        И, глядя, как его сосед-«алкоголик» на глазах трезвеет, продолжил:
        — Мы этих детей искали. Каждого, всем клубом. По несколько дней. Но не нашли. Какая-то моя вина в этом, конечно, есть. Спасти не всех удается, хотя дерусь за каждого. Но некоторые уходят. Я все-таки надеюсь, что они живы. Если бы с ними, не дай бог, что-то случилось, мы бы их нашли.
        — Или их хорошо спрятали…  — предположил Меглин.
        — Я об этом даже думать не хочу,  — признался Головко.  — Ведь тогда их никогда не найдут.
        С этими словами он отодвинул тарелку и вышел из столовой. Меглин  — за ним. На улице к нему подошла Есеня.
        — У него на руке порез свежий,  — сообщил сыщик.
        — А еще кольцо,  — добавила девушка.
        — И что?
        — Женат, а ест в столовой.
        — Значит, есть в душе язва,  — заключил Меглин.  — Где живет он, узнай.
        …Прокурора Стеклова Саша Тихонов нашел в курилке Следственного комитета.
        — Андрей Сергеевич, искали?  — спросил.
        — Да. Хотел спросить, где Есеня.
        — Не знаю,  — признался Саша.
        — Вот именно  — не знаешь. Давай я тебе кое-что объясню. В этой жизни тем, кто сопли жует, достается крайне мало. Фактически ничего, кроме этих соплей. Если я в тебе ошибся, ты скажи. «Не тяну, мол, Андрей Сергеич, простите великодушно…»
        У Саши раздулись ноздри, лицо окаменело от гнева.
        — Почему вы со мной так разговариваете? Кто вам дал право?
        Однако прокурора этот протест не испугал.
        — О, другое дело!  — воскликнул он.  — Прямо герой, глаза горят. Вот и она тебя должна таким увидеть. А ты схвати  — и не отпускай, ясно?
        …Войдя в магазин, Лена  — жена Анатолия Головко  — встала в очередь в винный отдел. Лена была миловидная блондинка, мужчины на нее оглядывались. А сейчас она сама пару раз оглянулась, потому что за ней стоял какой-то мужчина, довольно интересный, который внимательно ее разглядывал. Темноволосый такой, крепкий. Толкнул разок, вроде бы случайно, а когда Лена повернулась, улыбнулся. Это было многообещающее начало…
        Подойдя к прилавку, Лена попросила бутылку дешевого вина. У продавщицы, как назло, не оказалось сдачи. И тут интересный мужчина сзади вдруг заявил:
        — Идите, я доплачу. Слушать ничего не хочу, идите.
        А Лена особенно и не возражала. И ничуть не удивилась, когда, отходя от прилавка, услышала, как щедрый незнакомец попросил у продавщицы пачку дорогих презервативов…
        Между тем Меглин (именно он был тем самым щедрым незнакомцем), выйдя из магазина, сел в машину и твердо приказал Есене:
        — Давай, вылезай!
        — Почему?!  — возмутилась девушка.
        — Без разговоров, вылезай и всё.
        Когда Есеня вышла, сыщик завел мотор и поехал вслед за не успевшей далеко уйти Леной. После недолгих переговоров она села на освобожденное Есеней место, и дальше они поехали вместе. А еще через некоторое время они, все так же вместе, вошли в квартиру. Пока Меглин осматривал семейное гнездышко, Лена подошла и обняла его.
        — А если твой муж вдруг позвонит?  — спросил сыщик, кивая на дверь.  — Тут пятый этаж, а я выше третьего не прыгал…
        — Не позвонит,  — усмехнулась Лена.  — У нас звонок не работает.
        — Тем более, без звонка явится…
        — Не явится. Он до ночи в клубе. Ирка в школе, в пять придет, а больше некому. Так что звонок нам вроде ни к чему.
        — А муж по жизни кто?  — поинтересовался гость.
        — Раньше в ателье работал, фотографом,  — объяснила Лена.  — А теперь в походы ходит.
        — А кого фотографирует, тебя?
        — Меня, кого ж еще,  — уверенно ответила Лена.
        Меглин незаметно оглядел стену комнаты, увешанную фотографиями. Ни на одной Лены не было. Почти на всех фото были запечатлены деревья  — молодые березки.
        Тут хозяйка спохватилась:
        — Ой, Леш, ты ж, наверное, голодный? И у нас вино есть…
        — Давай, накрывай самобранку,  — согласился Меглин.  — Я сейчас.
        Лена устремилась на кухню, а сыщик подошел к комоду и начал в нем рыться. Нашел фотографию Анатолия Валерьевича с клубом, сделанную во время похода. Засунул ее в карман пиджака, задвинул ящик… И вдруг его шатнуло, да так, что он едва не упал. Меглин побледнел, лоб покрылся испариной. Дрожащими руками он достал из кармана пузырек с таблетками и поспешил в ванную.
        Здесь он торопливо бросил в рот несколько таблеток, запил водой. И тут… увидел в зеркале самого себя  — второго! Обернулся  — галлюцинация не исчезла. Перед сыщиком стоял он сам  — но с совершенно безумными глазами, в больничной пижаме. И этот безумец усмехался!
        Меглин несколько секунд постоял с закрытыми глазами. А когда снова открыл их, в ванной было пусто. Все еще пошатываясь, мужчина направился на кухню. Лена поспешно делала яичницу, резала колбасу. Когда гость вошел, она, словно извиняясь, объяснила:
        — Что под рукой было. Я, вообще-то, вкусно могу, если есть для кого…
        Она осеклась, разглядев дикий взгляд и расширенные зрачки гостя.
        — Леш, ты себя нормально?..  — спросила женщина.  — Бледный какой-то…
        Меглин, не ответив, сел на табурет, но не удержал равновесие и упал на пол. Лена, не понимая, что происходит, кинулась его поднимать, рассыпаясь в извинениях:
        — Прости ради бога, это все наша колченожка… Мужика в доме нет, что поделаешь…
        Следователь уже пришел в себя. Оглядев остатки табуретки, спросил:
        — Отвертка есть?
        Но Лена была настроена вовсе не на ремонт.
        — Может, выпьем?  — предложила.  — А уже потом отвертку?
        Меглин пожал плечами. Разлил вино, поднял стакан.
        — За что?  — спросила Лена, с надеждой глядя на гостя.
        — За наших,  — последовал ответ.
        Выпив, Лена подсела к гостю, обняла его… Однако Меглин отстранился, встал.
        — Что не так?  — растерялась хозяйка.
        — Все так. Просто пора мне.
        Лицо женщины сразу изменилось, в глазах задрожали едва сдерживаемые слезы.
        — Да пошел ты!  — прокричала она.  — Импотент!
        Но Меглин уже закрывал за собой дверь…
        …В Москве шло расследование очередного убийства (или, возможно, самоубийства). Над телом лежащего на асфальте мужчины склонились двое следователей и стажер  — Женя Осмыловский. Рядом валялся букет цветов.
        — Вот и думай теперь, кто его выбросил  — то ли муж, то ли она со страху,  — заметил первый следователь.
        — Да, не повезло мужику,  — покачал головой второй.  — Что называется, сходил налево… Стажер, а ты как думаешь?
        Женя ответил не задумываясь:
        — У него глаза счастливые. Это она его…
        В этот момент у него зазвонил телефон. Это была Есеня.
        — Привет!  — обрадованно воскликнул Женя.  — Я уж думал, ты про меня забыла.
        — Тебя забыть нереально!  — отозвалась Есеня, сидевшая в это время в машине рядом с Меглиным.  — Чем занят?
        — Тружусь,  — отвечал Женя.
        — Выходные не забивай, ладно?  — попросила девушка.  — Я соскучилась. Пока, целую.
        Она покосилась на Меглина, для которого и был в основном затеян этот разговор,  — произвел ли он на него впечатление? И со злостью увидела, что сыщик откровенно смеется. Есеня разозлилась еще больше.
        — Я вижу, у тебя к провинциальным женщинам слабость?  — спросила она с издевкой.
        — Ну что ты,  — ответил сыщик.  — Провинциальные женщины  — это сила…
        Куда они ехали, Меглин, как обычно, не сказал. Оказалось  — в парк. Там они начали бродить по дорожкам, вроде бы бесцельно, пока не дошли до ларька, где продавали сахарную вату. Возле него стоял, переминаясь с ноги на ногу, мальчишка лет одиннадцати, в драных джинсах и старых кедах. Меглин незаметно глянул на снимок, изъятый у Анатолия Валерьевича, и убедился: да, перед ним один из членов клуба «Романтик». Действительно, это был Сережа Капустин  — тот самый мальчик-сердечник, которого недавно чуть не исключили из клуба за нарушение кодекса. Следователь шагнул вперед.
        — Ну что, угостим парня?  — сказал он как бы Есене, а на деле  — мальчику.
        Тот пожал плечами, но от угощения не отказался. Когда сели за столик, Есеня спросила:
        — Часто здесь бываешь?
        — Один раз,  — заявил мальчишка.
        Однако Меглин на это только усмехнулся:
        — А в тот раз деньги где взял? Украл?
        — Что?!  — воскликнул мальчишка.  — Нет, я… Мне нельзя говорить…
        — Нам можно,  — заявила Есеня.  — Мы тебя проверяли. Мы все знаем, но нам нужно проверить твою память.
        Эта версия Сережу убедила.
        — Я плохо помню…  — признался он.  — Я сознание терял…
        Сыщики переглянулись. Есеня положила на столик тысячу рублей и попросила:
        — Расскажи, что помнишь…
        Спустя примерно час следственная группа, в которую, помимо Меглина с Есеней, входили начальник местного ОВД, несколько полицейских и кинолог с собакой, высадилась возле лесополосы. Кинолог дал собаке понюхать майку пропавшего Вани и пустил ее по следу. В это время начальник ОВД тихо сказал Меглину:
        — Помогаю тебе в последний раз. Не знаю, что у тебя за лапа наверху, но если не найдешь ничего, то и она не спасет.
        Меглин не ответил. Собака устремилась в глубину леса, полицейские за ней. Есеня хотела присоединиться к ним, но оглянулась и увидела, что Меглин остался на месте. Она тоже остановилась… Сыщик немного покружил по опушке и пошел совсем в другом направлении. Есеня  — за ним.
        В это время грозная ищейка пробежала сотню метров вроде бы по следу и… остановилась возле лежащей на припеке сучки, завиляла хвостом. Смущенный кинолог изругал пса, а перед начальством извинился. Пришлось возвращаться…
        …Сыщики медленно шли по тропе. Меглин обращал внимание на каждую мелочь. Вот заметил муравейник с воткнутой в него палочкой. Перед его мысленным взором возникла картина: по тропе, вслед за взрослым, идет мальчик. Втыкает палочку в муравейник и пару минут наблюдает «боевую тревогу» взволнованных муравьев.
        Вот кусок грязи на пне. Откуда? Похоже на то, что здесь тот же мальчик поставил ногу на пень и завязывал шнурки на кедах.
        А вот след возле ручья, совсем свежий. Тот же отпечаток, что на куске грязи на пне…
        Так, шаг за шагом, они дошли до реки. За неширокой протокой был виден остров. Меглин, присев на корточки, разглядывал его. Тут его догнала следственная группа, так неудачно начавшая свои поиски. Провинившийся пес подбежал к сыщику, ткнулся в него носом.
        — Что, по моим следам шел?  — сказал ему Меглин.  — Халтурщик! Хитрая морда! Ну, давай целоваться, давай…
        И трепал, гладил собаку, все так же не отрывая глаз от острова. Начальник ОВД догадался, тихо сказал подчиненным:
        — Лодку найдите…
        Вскоре они уже причаливали к острову. Меглин уверенно направился к его центру, где на небольшой поляне росло высокое дерево. Сыщик внимательно разглядывал толстый горизонтальный сук, расположенный примерно в трех метрах над землей. В двух местах на суку была протерта кора.
        Затем Меглин обвел взглядом поляну. Вокруг росли молодые березки  — те самые, что он видел на фотографиях в квартире Анатолия Валерьевича.
        Есеня проследила направление его взгляда. Она начала понимать.
        — Это…  — медленно произнесла она.
        — Виселица,  — закончил за нее Меглин.  — А это  — кладбище. Он на их могилах березки посадил.
        Он шагнул к ближайшему дереву, опустился на колени и начал копать землю  — прямо руками. Начальник ОВД забегал, отдавая распоряжения, и вскоре уже несколько полицейских с лопатами присоединились к сыщику. И вот лопата наткнулась на чье-то тело. Потом нашли второе, третье… пятое… К этому времени подъехали эксперты, началось составление протокола…
        Меглин отошел в сторону, присел. Руки у него были в земле. И лицо темное, но не от грязи, а от сжигавшего его горя.
        Есеня села рядом. Ей так хотелось взять его грязные, исцарапанные руки, обнять его, прижать к себе, погладить… Но она не решилась. Так и не решилась…
        …Спустя какое-то время Меглин пришел в себя, и они вернулись к машине. Мужчину бил озноб. Уже не скрываясь от Есени, он достал упаковку лекарства, кинул в рот две капсулы, запил коньяком из фляжки.
        — Что ты пьешь?  — спросила девушка.
        — Коньяк,  — ответил сыщик.  — Армянский. «Солнце в бокале».
        — Я имела в виду таблетки,  — настаивала Есеня.
        Но тут в стекло машины постучал начальник ОВД. Вид у него был виноватый и одновременно  — деловитый.
        — Ну что, будем задерживать его?
        — Кого?  — хрипло спросил Меглин.
        — Головко Анатолия Валерьевича,  — объяснил начальник ОВД.
        Однако Меглин покачал головой:
        — Это не он. Я ошибся. Будем дальше искать.
        Начальник ОВД в растерянности отошел. А Есеня нахмурилась:
        — Почему ты…
        Однако сыщик не дал ей договорить:
        — Детоубийца  — какую казнь заслуживает?
        Есеня осеклась. Долго молчала, потом ответила:
        — Я бы его родителям отдала…
        Машина Меглина подъехала к клубу «Романтик». Есеня спустилась в подвал. Одна. Ей хотелось проверить свои впечатления.
        В комнате на полу были разложены рюкзаки, спальные мешки, палатки  — клуб готовился к очередному походу. А Есеня вдруг представила среди этих рюкзаков тех семерых ребят, чьи тела они только что извлекали из земли.
        Тряхнула головой, прогоняя наваждение, и тут из подсобки вышел руководитель клуба. Увидев девушку, отшатнулся:
        — Вы кто?
        Она не ответила. Прошлась вдоль стенда, на котором были выставлены достижения клуба за двадцать лет: найденные в походах каски участников Великой Отечественной, осколки снарядов, образцы минералов… десятки фотографий… Сверху красовалась гордая надпись: «Романтик». Есеня отвернулась от стенда и, криво усмехнувшись, произнесла:
        — Романтик…
        Головко вздрогнул: он все понял.
        В это время раздался стук в дверь, и в подвал спустилась глава города  — та самая женщина, что «пробила» руководителю клуба звание заслуженного учителя и вчера предупредила его о приезде московских следователей. В руках она несла большую сумку и пакет.
        — Анатолий Валерьевич, дорогой!  — воскликнула мэр, не обращая внимания на Есеню.  — Вот вам новая чешская палатка, подарок к двадцатилетию клуба! А вот еще…
        И она развернула пакет; из него заструилось по полу что-то синее.
        — Знамя «романтиков»!  — объяснила глава.  — По вашему эскизу!
        Она ожидала бурного восторга, но Головко только улыбнулся вымученной улыбкой.
        Между тем Есеня вышла из подвала и села в машину Меглина. Повернувшись к сыщику, она заявила:
        — Это он! Я знаю. Ты знаешь. Чего мы ждем?
        — Нужно им доказать,  — отвечал Меглин.
        И, кивнув в сторону выхода из клуба, пояснил:
        — Родителям.
        Родители мальчишек и девчонок уже начали собираться возле клуба, чтобы проводить своих детей в поход. Подъехал микроавтобус, и дети с рюкзаками погрузились в него. Последним сел Анатолий Валерьевич, поглядев перед этим в сторону машины сыщиков.
        — А ты не боишься, что он в этом походе опять…  — медленно произнесла Есеня.
        — Нет,  — покачал головой Меглин.  — День и ночь не бывают одновременно. Они сменяют друг друга. Ночи больше не будет.
        К вечеру группа туристов вышла к горной реке  — неширокой, но бурной. Через реку было переброшено бревно  — одно лишь бревно без перил. Преодолевая страх, мальчишки и девчонки один за другим переходили на другой берег. Но когда настал черед Паши Орлова, которого Анатолий Валерьевич защитил от пьяницы-отчима, мальчик запаниковал.
        — Паша! Тебя ждем, вперед!  — подбодрил его Головко.
        Орлов сделал по бревну один шаг… Второй, третий… Дойдя до середины, довольный своей смелостью, обернулся к руководителю  — и сорвался в реку.
        Двое мальчишек тут же сбросили рюкзаки и кинулись к воде, готовые прийти на помощь. Но их остановил грозный окрик руководителя:
        — Не помогать!
        Сережа Капустин взволнованно воскликнул:
        — Толик, он же утонет!
        — Не утонет!  — твердо отвечал руководитель.  — Должен сам! Не помогать!
        Мальчишки неохотно подчинились.
        Головко легко, словно по дорожке парка, прошел по бревну, крича при этом барахтавшемуся в воде Паше:
        — Ну, кто ты? Романтик или трус? Мужик или мешок? Кто ты?
        Паша изо всех сил стал грести к берегу и наконец выполз на него, обессиленный. Его окружили участники похода, хлопали по спине, смотрели с уважением. Все улыбались. Один лишь Анатолий Валерьевич оставался серьезен.
        — Переодеться в сухое!  — скомандовал он Паше.  — Сорок секунд!
        И мальчик бросился переодеваться.
        После реки дорога круто пошла на подъем. Капустин, сердечник, дышал все тяжелее, шел все медленнее. Тогда Анатолий Валерьевич поманил к себе Пашу и что-то прошептал ему на ухо. Мальчик кивнул, догнал Капустина и сказал:
        — Капуста, давай рюкзак!
        Однако Капустин, хотя и задыхался, все же протестовал:
        — Я не устал!
        Тогда Паша наклонился к его уху и тихонько сказал:
        — Слышь, мне за то, что с бревна упал, Толик сто очков штрафа впаял. Рюкзак товарища понесу  — скинет. Выручай!
        На такую просьбу Капустин не мог не откликнуться и охотно отдал рюкзак. Паша повесил его себе на грудь и устремился вперед.
        Вечером все участники похода сидели у костра. Одна из девочек несколько раз сочувственно взглянула на руководителя, затем не выдержала и сказала:
        — Толик!  — так Головко разрешил обращаться к себе в походах; в клубе надо было звать его по имени-отчеству.  — Вы сегодня грустный какой-то. Что-то случилось?
        Головко оглядел своих воспитанников, потом произнес:
        — Дети! Вы все должны запомнить этот момент. Этот вечер. Вот это  — настоящее. А остальное… Простите меня! Простите меня, пожалуйста. Если сможете.
        Встал и ушел в темноту. Дети смущенно переглядывались. Никто ничего не понял.
        Анатолий Валерьевич отошел на несколько шагов. Он думал, что остался один. Но вдруг неподалеку хрустнула ветка, и вскоре рядом с руководителем возник Паша Орлов.
        — Толик…  — сказал он.
        — Что, Паш?  — грустно спросил Головко.
        — Я бы хотел, чтобы вы… были моим папой. Я понимаю, что нельзя. Но я бы очень хотел…
        Руководитель клуба «Романтик» не знал, что ответить. Он был потрясен. И не находил слов. Что он мог сказать этому мальчику?
        Поздно ночью Меглин и Есеня подошли к клубу «Романтик». Еще издалека бросались в глаза укрепленные над входом растяжки: «Романтику»  — 20!» «С юбилеем!», «Толик, спасибо!» Это потрудились родители, стремившиеся выразить свою благодарность Анатолию Головко.
        Меглин поковырял в замке, открыл дверь. Сыщики вошли внутрь. Еще раз очутившись в помещении, где она уже была сегодня, Есеня сказала:
        — Он получал удовольствие от того, что делал с детьми. Он садист. Ты говорил, такие не могут остановиться. Почему же тогда за двадцать лет он убил только семерых? Жертв должно было быть больше. Или мы не всех нашли?
        Меглин помолчал, оглядываясь, потом произнес:
        — Это притвор. А где-то и храм должен быть.
        Подошел к большому зеркалу. Долго и внимательно изучал его; потом вдруг схватил табурет и с силой запустил его в зеркало. На пол посыпались осколки, и открылся вход в старую подсобку, ставшую «красной комнатой». На стены были наклеены фотографии семерых повешенных детей. Тех самых, пропавших.
        Есеня взяла пульт, включила DVD. На экране появился мальчик в белой рубашке и носках, в черных шортах. Он встал на пень, засунул голову в петлю. Рядом суетился Головко, что-то объяснял ребенку…
        …Участники похода вернулись в родной клуб. Дети в коридоре снимали рюкзаки, оживленно делились впечатлениями. Руководитель клуба прошел в основное помещение  — и замер, увидев осколки зеркала на полу, а в углу  — ожидающих его сыщиков.
        — Анатолий Валерьевич, вы детей-то отпустите,  — сказала Есеня.  — Устали ведь.
        Головко кивнул, вышел в коридор, отдал нужные распоряжения. Дождавшись, когда последний ребенок уйдет, подошел к двери… Несколько секунд стоял возле нее… Потом повернул в замке ключ и вернулся в комнату. Остановившись перед сыщиками, глухо произнес:
        — Двадцать лет. Свыше ста походов. Ни у кого ни одной царапины. Я любил их…
        — Любил?!  — зло спросила Есеня.  — Ты им платил. За «эксперименты». По тысяче рублей. За жизнь ребенка!
        — Я не хотел убивать!  — в полный голос закричал руководитель клуба.  — Никогда! Я прочитал, что от удушения наступает амнезия…
        — Значит, дети не должны были помнить, что ты делал с ними?
        Головко кивнул. Есеня несколько секунд смотрела на него, потом сказала, уже тише:
        — Спасал от колонии и героина. И убивал. Почему? Ну почему?
        — Случайно!  — воскликнул Головко.  — Я увлекался! Первого просто передержал в петле.
        — Передержал?!  — повторила вслед за ним Есеня.
        Сказала  — словно наждаком по ране прошлась.
        Меглин коротко взглянул на нее. Девушка мотнула головой, отвернулась.
        — Почему Алешу  — ножом?  — спросил сыщик.
        — Я планировал обычный эксперимент с потерей сознания,  — принялся объяснять Головко.  — Он выследил меня и сфотографировал. Я хотел просто ему объяснить!
        — Объясни мне!  — вновь вскинулась Есеня.
        Руководитель клуба набрал в грудь побольше воздуха и принялся рассказывать:
        — Двадцать лет я жил в аду. С женой не получалось. Я никогда не хотел женщин! Это наваждение еще в детстве началось. У нас в пионерлагере мальчик повесился. Я его нашел. Случайно. Он был в черных ботинках. И белых носочках. Такой красивый… Когда я его увидел, со мной что-то случилось. Это было… больно и одновременно… очень приятно. Неземное наслаждение… Я не мог забыть. Я старался, но все время видел… Я хотел прекратить это, покончить с собой. Я ушел в лес, сделал петлю… Но я не смог. Больно! Вы не знаете, что это! Когда больно, двадцать лет больно!
        — Руку дай,  — будничным тоном сказал Меглин.
        Головко непонимающе уставился на него.
        — Руку!!
        И, не дожидаясь исполнения своего приказа, схватил руку руководителя клуба, припечатал ее ладонью к столу и с размаху воткнул в эту руку заранее приготовленный, раскрытый перочинный нож. Головко завопил.
        — Теперь ты знаешь, что такое боль,  — удовлетворенно произнес Меглин.
        Теперь они были в машине втроем. Есеня  — сзади, а рядом с водителем сидел Головко. Его правая рука была прикована наручниками к сиденью. На окраине города Меглин остановил машину и скомандовал Есене:
        — Выходи.
        — Почему?
        — А зачем ты нам? Все, что надо, у нас есть. А что нам надо? Веревка и Толик. Да, Толян?
        — Я не выйду!  — заявила девушка.  — Я не согласна. Его должны судить. Не ты!
        — Выходи!  — настаивал Меглин.  — Не согласна она…
        И, видя, что девушка не собирается исполнять его распоряжение, повернулся к ней и тихо сказал:
        — Доверяй мне.
        Есеня, сердито посмотрев на него, вышла, хлопнула дверцей. Тогда Головко сказал:
        — У меня есть одно желание. Последнее.
        Меглин скривился:
        — Я похож на фею?
        — Я прошу,  — сказал Головко, не обращая внимания на его тон.  — В клубе есть мальчик…
        И он рассказал про Пашу Орлова и его отчима. Меглин с глубоким удивлением смотрел на своего пассажира…
        В комнате для допросов следователи с большим вниманием выслушали рассказ Есени об этом эпизоде. Потом Седой спросил:
        — То, что произошло дальше… было вашей идеей?
        — Вы меня в чем-то обвиняете?  — задала Есеня встречный вопрос.
        — Просто спрашиваю.
        — Меглин всегда делал только то, что считал правильным.
        — Вопрос, считаете ли это правильным вы?
        Есеня ответила не сразу. После долгой паузы выговорила:
        — Да.
        Утром следующего дня, как только на улицах появились первые прохожие, возле клуба «Романтик» начали останавливаться люди; вскоре там образовалась целая толпа. Раздавались женские крики, ропот… Волнение людей было объяснимо. На дереве, росшем рядом с клубом, висел человек. Это был руководитель «Романтика» Анатолий Головко. Висел высоко, на уровне второго этажа. А ниже его ног на стволе дерева гирляндой висели фотографии из «красной комнаты»  — фотографии повешенных детей…
        Люди, собравшиеся возле клуба, не сразу разглядели, что Головко жив  — веревка обхватывала его под мышками, не давая освободиться, но и не удушая.
        Когда в толпе появились родители некоторых из погибших детей, ситуация изменилась. Возгласы стали злее, в них звучала ненависть. Родители ворвались в клуб и подожгли его  — вместе со всеми сувенирами, грамотами и снаряжением. А Головко все еще висел… И рядом, возле входа, висели праздничные растяжки: «Спасибо, Толик!»
        В это время сотрудники полиции спешно эвакуировали из квартиры его семью  — жену Лену и дочь. Они еще ничего не понимали…
        В кабинете главы городской администрации происходила своя драма. Секретарь, вошедшая утром в кабинет с бумагами на подпись, увидела свою начальницу стоящей на подоконнике у распахнутого окна. В последнюю минуту ей удалось помешать женщине шагнуть вниз. На крики секретаря прибежали другие сотрудники, с трудом сняли мэра с подоконника. Та дико кричала…
        Паша Орлов, растерянный, удрученный, вместе с матерью вернулся домой  — они были возле клуба и все видели… Навстречу им, со злобным предвкушением на лице, вышел из комнаты отчим. И вдруг застыл, уставившись куда-то за их спины. Там, в проеме входной двери, стоял Меглин и смотрел мужчине в глаза… Взгляд сыщика не обещал ничего хорошего.
        Сразу по возвращении в Москву, высадив Есеню возле дома, Меглин поехал в клинику, где бывал уже не раз. Его принял доктор Бергич  — пожилой опытный врач. Осмотрев зрачки пациента, проверив рефлексы, он будничным тоном спросил:
        — Когда галлюцинировал?
        — Вчера,  — ответил сыщик.
        — Долго?
        — Полминуты. Началось?
        — Да,  — кивнул врач.  — ты видел онейроид. Короткое глубокое помрачение сознания. Твой мозг устал от борьбы. Это белый флаг.
        — Я думал, у меня больше времени,  — заметил Меглин.  — Ты говорил  — год.
        В его голосе слышался упрек.
        — Зависит от ряда факторов,  — объяснил Бергич.  — Лечение, образ жизни… Рекомендую лечь к нам.
        — Исключено.
        — Тогда меньше. Готовься. Приступы станут чаще, а светлые промежутки между ними короче. Потом…
        — Потом смерть,  — закончил Меглин.  — С открытыми глазами, да?
        Бергич ответил не сразу. После паузы посоветовал:
        — Приведи дела в порядок.
        В квартире Осмыловского-младшего раздался звонок. Женя открыл дверь  — и удивленно воззрился на Есеню.
        — Ты бы хоть позвонила, что ли…  — пробормотал парень.
        Есеня, не отвечая, прошла в комнату и увидела голую блондинку, склонившуюся над дорожкой кокса  — такой же, что некоторое время назад предлагали ей самой.
        — Вон,  — будничным голосом приказала ей Есеня.
        — Извините?  — блондинка непонимающе подняла голову.
        — Вон пошла,  — все так же скучно объяснила Есеня.
        Блондинка взглянула повнимательней. Должно быть, она увидела в лице гостьи что-то такое, что новых объяснений не потребовалось. Девушка быстренько собралась и ушла.
        Закрывая за ней дверь, Женя с усмешкой заметил:
        — Я смотрю, стажировка у Меглина сделала тебя добрей к людям. Повезло тебе с наставником!
        Есеня не отвечала. Стоя к парню спиной, разделась и пошла в спальню. Женя, заинтригованный, последовал за ней.
        Спустя несколько минут они уже были в постели. Как и в первый раз, Есеня предпочла позу наездницы. Однако теперь лицо у нее было отсутствующее; незаметно было, что она получает удовольствие от секса. Это заставило Женю спросить:
        — Что-то не так?
        — Все так.
        — Я же чувствую!
        — Брось, Жень. Занимайся собой.
        — Нет, я же не эгоист…
        Девушка прекратила двигаться и глухо сказала:
        — У него в машине под сиденьем наручники…
        — Зачем?  — с интересом спросил Женя.
        — Чтобы приговоренных возить.
        — К чему приговоренных?
        Но тут в сумке у Есени зазвонил телефон. Она тут же прервала близость и отправилась за аппаратом.
        Звонил Меглин  — с телефона больницы.
        — Ты где?  — сказал он вместо приветствия.  — Говори адрес, я заеду.
        Через короткое время Есеня уже сидела в машине сыщика.
        — Как отдохнула?  — спросил он.
        — Хорошо,  — ответила девушка, не повернув головы.
        — Молодец, поздравляю,  — сказал Меглин.
        — Спасибо. Куда едем?
        Меглин, по своему обыкновению, не ответил.
        Ехали долго. Подъехали к какому-то режимному объекту со шлагбаумом; его охранял часовой с автоматом. Меглин предъявил пропуск, и машина двинулась дальше.
        Вскоре стало ясно, куда они попали  — в Центр баллистической экспертизы при МВД. В помещении испытательного тира их встретил неулыбчивый сотрудник.
        — Что ж это вы?  — с упреком сказал он Меглину.  — У нас вот ничего не пропадает, хотя мы не министерство. А у вас пропало.
        — Да у нас тоже не пропало, просто искать неохота,  — то ли в шутку, то ли всерьез объяснил сыщик.
        Есене он велел ждать, а сам вместе с неулыбчивым оружейником удалился в глубь здания. Вскоре вышел с плотным конвертом в руках. В машине Меглин положил конверт в бардачок, и они поехали обратно.
        Когда выехали с территории Центра, Есеня спросила:
        — Это баллистическая экспертиза из дела матери?
        — Копия.
        — Можно?
        — А ты уверена?
        Не отвечая, Есеня решительно открыла бардачок, забрала конверт. При этом заметила в бардачке еще один предмет: шприц с прозрачным раствором внутри, с уже вставленной иглой, прикрытой колпачком…
        Быстро и жадно девушка просмотрела все листы экспертизы и разочарованно убрала их обратно.
        — Я и так это знала!  — заявила она.  — Мать убили из «макарова», гильзу не нашли. Но только по гильзе можно установить, чей это был пистолет и с какой историей!
        — Ты невнимательна,  — заметил Меглин.  — Наш Турист всех вешал, а одного убил ножом…
        В глазах девушки вспыхнул интерес.
        — Потому что Алеша выследил его…  — медленно произнесла она.  — Хочешь сказать, что мама погибла не случайно? Она что-то видела? Отвечай! Я хочу знать правду! Почему ты молчишь? Ты ведь знаешь что-то?
        Меглин криво усмехнулся.
        — Ты пожалеешь об этом,  — пообещал.  — Но если ты так хочешь  — на.
        И он вынул из кармана и положил в ее ладонь пистолетную гильзу. Есеня, как зачарованная, уставилась на нее, и потому не расслышала вопрос:
        — Какие дальше планы?
        — Что?  — очнулась девушка.
        — Если никаких  — приглашаю в гости.
        — К тебе?
        — А что? Мы же работаем вместе. Надо как-то сближаться…
        Они подъехали к мрачному одноэтажному строению возле железной дороги.
        — Уютненько тут у тебя,  — усмехнулась Есеня, когда они шли к входу.  — Ты сюда и женщин водишь? Им не страшно?
        — Ну, они мне доверяют,  — пожал плечами Меглин.  — Почему-то…
        Глава 5
        Твой дом  — твоя крепость. А зачем тебе крепость? Кто на тебя нападает?
    Метод
        Новое высотное здание, из престижных, в центре Москвы. Глубокая ночь. По стене, словно паук, взбирается человек. Кажется, что у него на руках липучки. На самом деле он умело пользуется трещинами и выступами, которыми не умеют пользоваться другие. Это молодой крепкий парень, и такая нагрузка ему нипочем.
        Человек взбирается на балкон двенадцатого этажа. Из-за жары балконная дверь открыта, и он без помех входит в комнату.
        Здесь спит молодая женщина. Гость приподнимает полу тонкого халатика, разглядывает стройные ноги… Затем достает пистолет…
        Внезапно в комнату входит мужчина. Парень с вызовом смотрит на него и поднимает ствол…
        Мужчина секунду смотрит в пистолетное дуло, затем отбирает у парня оружие и выталкивает его в коридор.
        — Что, совсем рехнулся?  — спрашивает он, одновременно отвешивая «альпинисту» подзатыльник.  — Я тебе запретил брать оружие! Как ты сейф открыл?
        — Набрал ее год рождения,  — с издевкой говорит парень.  — Так трогательно!
        — Что ты делал в спальне?  — продолжает допрашивать отец.
        — Ревнуешь?
        — Отвечай!
        — Просто смотрел,  — пожимает плечами сын.  — Такая секси… Вот только эта привычка спать с открытым балконом… Украдут ведь. Может, лучше ее в сейфе запрешь?
        Отец поднимает руку для пощечины; сын не закрывается. Отец сдерживается.
        — Спать иди,  — говорит он.  — Завтра поговорим.
        Парень, которого зовут Игорь, уходит в свою комнату. Ни отец, ни сын не замечают, что с балкона гостиной за ними наблюдает неизвестный  — еще один любитель лазать по отвесным стенам…
        …Есеня бродила по жилищу Меглина, осматривалась. Здесь было множество фотографий, старый диван, кресла и куча пустых бутылок (больше, чем фотографий). А еще  — длинный и узкий железный стол, уставленный кактусами. Их было, наверное, больше ста, разных форм и размеров.
        — Любишь цветы?  — спросила она.
        — А это цветы?  — последовал ответ.
        — Почему кактусы? Потому что колючие?
        — Потому что их можно месяцами не поливать. Я ведь, сама понимаешь…
        — Ну да, в разъездах.
        Меглин открыл бутылку вина, достал бокалы  — старомодные, узкие.
        — Откуда такая роскошь?  — поинтересовалась девушка.  — Отсудил при разводе?
        — Музей ограбил.
        — А, не нашел достойную…
        — Не искал. У меня ведь…
        — Работа, да. Ты трудоголик. В самом прямом и страшном смысле слова.
        Меглин разлил вино. Есеня подняла бокал:
        — Как ты говоришь? «За наших»?
        Сыщик выпил весь бокал, девушка сделала один глоток. Спросила:
        — Почему говорят, что женский алкоголизм неизлечим? У женщин ведь воля сильнее.
        — Мужчины пьют от скуки,  — объяснил Меглин.  — А женщины с тоски.
        — И что?
        — От скуки можно избавиться.
        Снова налил себе. Подняв бокал, повернулся к кактусам и провозгласил:
        — Добрый вечер, друзья!
        — Секс у вас был?  — спросил Седой будничным тоном.
        — Что?!
        — Вы спали с ним?
        — Я вас расслышала и в первый раз, но это не ваше дело!
        — Вы же не думаете, что я из любопытства спрашиваю? Мне нужно понять, насколько вы были близки в эмоциональном плане.
        — Отвечаю,  — зло начала Есеня.  — Я с ним…
        — Спасибо, я уже понял,  — остановил ее Седой.  — Перейдем к делу Высотника…
        В квартире, где жил Игорь, любитель лазать по стенам, толпился народ: полицейские, эксперты… Причина столь массового вторжения была, несомненно, веской. В спальне на кровати лежали трупы мачехи и отца Игоря, убитых выстрелами из пистолета. Следователь рассказывал только что приехавшим Меглину и Есене:
        — Это уже пятое убийство. Почерк всегда один: убийца проникает через балконную дверь. Сейчас многие не закрывают  — жара. Убивает родителей, детей не трогает. Зря вы приехали  — мы его уже взяли.
        — Убийцу?  — уточнила Есеня.
        — Это сын их. Сначала на других тренировался, потом своих завалил.
        — Обычно бывает наоборот…  — заметила девушка.
        Меглин склонился над кроватью. Голова мачехи была закрыта подушкой. Сыщик снял ее. Благодаря тому, что стреляли через подушку, на лице не было крови  — только входное отверстие пули.
        Меглин оглядел комнату. На потолке заметил круглое устройство неясного назначения.
        — Это что?  — спросил.
        — Пожарная сигнализация,  — объяснил следователь.  — В новых домах везде такие ставят, по правилам положено. Да говорю вам, сын это.
        — У вас что, улики есть?  — спросила Есеня.
        — Полно,  — заверил следователь.  — Парень гимнастикой занимается, наград много. Прыгает, лазает, как обезьяна… А отец  — военный; в сейфе  — пистолет. Детей из ящика сейчас так зомбируют… Заняться нечем, вот он и нашел себе игрушку…
        — И где он сейчас?  — спросил Меглин.
        — Пистолет? Пацан говорит  — в сейфе, но я уверен, его там нет. Сейчас ребята приедут, вскроют…
        — В отпуск куда поедете  — в Турцию?  — неожиданно спросил Меглин.  — Правильно! Все включено… Чего еще надо?
        Следователь удивленно смотрел на Меглина, а тот продолжал юродствовать:
        — Серию раскрыли! Мое мнение: за раскрытую серию отпуск надо дать человеку! Парень признался уже?
        — Нет,  — буркнул следователь.  — Говорит, спал в наушниках, не слышал ничего.
        Меглин в сопровождении Есени и следователя направился в соседнюю комнату, где в окружении полицейских сидел Игорь. Строго взглянул на парня, спросил с непонятным выражением:
        — Юлишь, значит?
        Игорь молчал.
        — Что молчишь, говори: юлю. Что теперь-то отпираться?
        — Я не убивал,  — с тоской сказал Игорь  — наверное, в двадцатый раз за утро.
        Тут Меглин неожиданно скомандовал:
        — Вышли все.
        Полицейские и следователь переглянулись и вышли, пожимая плечами. Меглин прошелся по комнате, осматриваясь. Одну стену сплошь занимали свидетельства спортивных успехов Игоря. Здесь были медали, грамоты, фотографии, полка с призами. На полке у кровати стояло фото: мальчик лет пяти, рядом женщина, похожая на него, лет тридцати.
        Не поворачиваясь к Игорю, сыщик спросил:
        — Пистолет брал? Лучше сам скажи.
        Игорь молча кивнул. Меглин словно видел спиной этот кивок, задал следующий вопрос:
        — Зачем?
        — Друзьям хотел показать… Девушке…
        — Правильно, пистолеты для этого и существуют,  — вроде одобрил Меглин.  — Дала хоть девушка-то?
        Ответа не последовало. Тогда сыщик повернулся и совсем другим тоном, мягко сказал:
        — Извини, что спрошу. Мама когда умерла?
        — Три года назад. Рак…
        — А отец, значит, новую нашел. Маму предал, да? Ну, предательство  — нормальная человеческая черта,  — рассуждал Меглин.  — Должно же что-то уравновешивать силу воли и трудолюбие… Ну а простить его не пробовал?
        Игорь промолчал.
        — Убить решил?
        — Я сказал уже, я не убивал!  — воскликнул парень, порываясь встать.
        — Сядь!  — жестко сказал Меглин.  — Не убивал… А что так? Кишка тонка? Но кишка  — она ж как мышца, тоже тренируется. Про девушку другим рассказывай. Ты давно вокруг сейфа кругами ходил. С тех пор, как отец ее в дом привел, да?
        Игорь, подавленный, исподлобья смотрел на сыщика. Да, все, что говорил этот человек, было на самом деле. Он подходил, пробовал…
        — Раньше он ставил год рождения матери,  — продолжал Меглин.  — А потом до тебя дошло: теперь он ее год ставит, мачехи. Он же, как ее встретил, про нее только и думает.
        Игорь отвел глаза в сторону. Так оно и было. Он набрал «1979»  — и сейф открылся…
        — Ты брал пистолет,  — рассказывал Меглин.  — Ходил с ним по дому. Целился…
        Наклонился над Игорем и, глядя на него в упор, произнес:
        — Хороший музыкант тоже сначала репетирует. Зато потом  — уж сыграет так сыграет. Как по нотам. Отец когда узнал?
        — Вчера…  — признался Игорь.
        — Значит, перед смертью поменял шифр,  — сказал Меглин, распрямляясь.  — Тебе сколько лет?
        — Шестнадцать. А что?
        — Твой год рождения,  — объяснил Меглин, направляясь в спальню.  — Если подойдет  — простишь его. Идет?
        В спальне он присел на корточки перед сейфом и набрал «1998». Дверца открылась. Прибывший эксперт достал из сейфа пистолет. Следователь, полицейские, сам Игорь  — все были потрясены. Меглин, не обращая на них внимания, направился к выходу из квартиры. Есеня  — за ним.
        Они вышли из дома, и Меглин подошел к стене, откуда ночью начал свой путь наверх убийца, попытался дотянуться до карниза. Не получилось.
        — Он выше, чем я,  — заключил сыщик.
        — Взрослый, значит?  — спросила Есеня.
        — Рост  — не признак возраста…
        Они вернулись в холл. У лифта ждал следователь. Однако не дойдя до лифта, Меглин вдруг остановился возле стойки охранника  — мужчины лет тридцати, в очках, сидевшего перед мониторами камер видеонаблюдения. Следователь, по-своему истолковав его интерес, пояснил:
        — Камеры мы проверяли, там нет ничего.
        Однако Меглин смотрел не на камеры, а на самого охранника, на каплю пота, сползавшую по его виску… Обернувшись к следователю, бросил:
        — Езжайте, мы задержимся.
        Следователь, пожав плечами, ушел, а Меглин и Есеня остались возле охранника.
        — Что видишь?  — задал Меглин свой традиционный вопрос.
        Есеня напряглась, разглядывая хозяйство охранника: мониторы с множеством проводов, пепельницу, чайник, тарелку с бубликами.
        Охранник тоже напрягся, предложил услужливо:
        — Еще раз записи за вчера показать?
        Меглин не обратил на его слова никакого внимания. Еще раз спросил с нажимом:
        — Что видишь?
        Есеня растерянно пожала плечами. Тогда сыщик сам ответил на свой вопрос:
        — Журнальчиков-газеток нет.
        И, повернувшись к охраннику, спросил:
        — Не скучно без журнальчиков-газеток?
        — Ну, скучно, конечно,  — согласился охранник.  — Но я же на работе.
        — А что вспотел-то так?
        — Жарко…  — пробормотал охранник.
        Меглин еще раз посмотрел на провода, идущие от камер, спросил у Есени:
        — Сколько камер в доме?
        — В холле четыре,  — начала она считать.  — На этажах по одной. Снаружи две. Всего должно быть двадцать четыре.
        — А проводов?
        Есеня наклонилась, пальцами перебрала все проводки и с удивлением констатировала:
        — Сорок шесть…
        — Двадцать два лишних,  — заключил Меглин.
        Повернувшись к охраннику, прочитал имя на бейджике, спросил:
        — Пожарную сигнализацию в квартирах ты монтировал, Валерий? Ты… А жильцы не нарадуются: Валерий-то наш  — и дом от воров охраняет, и камеры смонтировал, и в пожарке волокет! И все за одну зарплату. Люди ж не понимают, глупые, что не все деньгами меряется. Валерий за интерес работает!
        — Я не понимаю, о чем вы!  — ответил Валерий, с которого пот тек уже градом.
        — Поймешь, время будет,  — пообещал сыщик.
        И приказал Есене:
        — Наручники принеси.
        — Я прошу вас!  — воскликнул охранник.  — Я все отключу! Сотру! Я только смотрел! Никому не показывал!
        — А вот это плохо, Валерий,  — наставительно заметил Меглин.  — У нас ведь как: урвал втихаря  — поделись. А ты сам, значит, смотришь, а другим не даешь.
        И уже другим, серьезным тоном спросил:
        — Что ты видел?
        Охранник поспешно повел мышкой по экрану, отыскивая нужный файл. Включил запись. Меглин увидел, как отец отнял у Игоря пистолет, как у них состоялся короткий разговор, после чего все отправились спать. Но что это? В спальню через балкон проник еще один человек. Невысокого роста, спортивного сложения, в толстовке с капюшоном, закрывающим лицо. Он прошел в глубь квартиры, через короткое время вернулся. Осторожно достал из-под головы женщины подушку, накрыл  — и выстрелил. Отец проснулся, сел на постели. Убийца расстрелял его в упор.
        Меглин повернулся, чтобы идти, но охранник остановил его:
        — Есть еще.
        Он включил запись с другой камеры, и сыщики увидели еще одну квартиру. Убийца ходил мимо спящих людей, рассматривал их, изучал фотографии на стенах. То же самое повторилось и в другой квартире. В обеих семьях были дети, и убийца заглянул в их спальни. Смотрел на детей, на стены их комнат. Потом ушел.
        — Он как будто что-то ищет,  — взволнованно произнесла Есеня.  — Но что?
        — Когда поймешь, что  — поймаешь его,  — сказал Меглин.
        — А со мной что будет?  — с трепетом спросил охранник.
        Меглин взглянул на Есеню  — мол, ты решай. Она подумала и сказала:
        — Записи отдашь нам. Камеры снимешь. Сиди тихо. Жди.
        И они ушли. У выхода из дома Меглин сказал девушке:
        — Позвони следаку, скажи, чтобы парня отпустили.
        Из дома они поехали в спортивный клуб, в котором занимался Игорь.
        — Ты думаешь, убийца тоже здесь занимается?  — спросила Есеня, когда они прошли вестибюль.
        Меглин не ответил. Они вошли в зал. Тренер возрастом около шестидесяти, крепкий, коротко стриженный, муштровал худенького мальчишку  — отрабатывал упражнение на брусьях. Мальчишка в очередной раз упал со снаряда, чуть не ревел, потирая ушибленное место. Тренер презрительно сказал:
        — Давай, разревись еще! За тридцать лет такого дохляка не видел! На снаряд, быстро!
        — Вот к кому тебе надо было в ученики попроситься,  — заметил Меглин.
        — А что ты хочешь?  — пожала плечами Есеня.  — Спорт высоких достижений. Все через труд.
        — Через боль,  — поправил ее сыщик.  — И унижения.
        Он подошел к тренеру, представился, и они втроем направились в тренерскую комнату. Там Есеня протянула тренеру фото Игоря, попросила:
        — Расскажите нам про вашего ученика замечательного…
        — Это отец у него замечательный,  — поправил ее тренер.  — А Игорь так…
        — Что вы имеете в виду?
        — Если бы не отец, Игорь бы здесь не остался. Он его палкой на тренировки гнал! Тот плакал, но ходил. Знал  — отец не отстанет. Ну а потом втянулся, мышцей оброс, победы пошли… Вот что значит отец!
        — А разве можно человека чемпионом сделать против его воли?  — усомнилась девушка.
        — Да какая у них воля?  — пренебрежительно отозвался тренер.  — Они же дети. У них Интернет на уме да игры. Лентяи. А спортивная гимнастика на девяносто процентов состоит из труда. Понимаете?
        — А остальные десять процентов чего?  — спросила Есеня.  — Унижения?
        — Таланта,  — гордо сказал тренер.
        В тот день они успели побывать еще в Центре баллистической экспертизы. Тот же самый эксперт вручил Меглину заключение по оружию, которым пользовался Высотник.
        — Как и в предыдущих эпизодах,  — объяснил он,  — убийца использовал Luger-P08 образца 1900 года.
        — Это что же, его пистолету больше ста лет?  — удивилась Есеня.
        — Нет, это оружие вермахта времен Второй мировой,  — снисходительно объяснил эксперт.
        — А это точно?
        — Использован патрон 7,65 на 21 «парабеллум»,  — невозмутимо сказал специалист.  — Он подходит только для этой модели.
        И он протянул конверт Есене.
        — А то, что я просил?  — напомнил Меглин.
        Эксперт достал из стола еще один конверт.
        Пока шли к выходу из Центра, Есеня на ходу читала заключение по пистолету Высотника.
        — Тут написано, что полиция уже проверила все «люгеры» в музеях и частных коллекциях,  — сказала она.  — Все на месте, ни одним не пользовались… Значит, оружие не стояло на учете…
        — Скорее всего, купил у черных копателей,  — заметил Меглин.  — А ты нарочно делаешь вид, что второй конверт тебя не интересует? Силу воли тренируешь?
        Есеня взглянула на него сурово, но Меглин не испугался.
        — Читай, я подожду,  — предложил.
        Они сели на скамейку у входа в Центр, и Есеня открыла конверт. Прочитала заключение; ее лицо выразило изумление.
        — Пистолет, из которого убили маму, был служебным?  — повторила она формулировку заключения.  — Закреплен за сотрудником Огнаревым Максимом Олеговичем… Но кто это?
        Меглин не ответил на ее вопрос. Вместо этого задал свой, совершенно неожиданный:
        — За что ты отца не любишь?
        Есеня была обескуражена.
        — Почему не люблю?  — пробормотала.  — Я его люблю…
        Сыщик настойчиво повторил вопрос:
        — За что ты не любишь отца?
        Ответа не последовало. Но Меглину он и не был нужен.
        — За то, что он не умер?  — подсказал он.  — Ты думала, он должен, раз мамы нет. Но оказалось, что можно жить. Завтракать, обедать, ужинать. Улыбаться. И ты не можешь простить ему. Так?
        — Нет, не так,  — заявила Есеня.  — И я не хочу об этом говорить.
        Однако Меглин в этот день твердо решил удивлять свою напарницу каждым поворотом разговора.
        — Скажи честно, я тебе нравлюсь?  — вдруг спросил он.
        Если он хотел ее поразить, то добился своей цели.
        — Что?!  — невольно воскликнула Есеня.
        Потом взяла себя в руки, усмехнулась и чуть откинулась на спинку скамейки:
        — Нет, с чего ты взял?
        — Когда ты говоришь правду, ты подаешься вперед, совсем немного,  — сообщил Меглин.  — А когда врешь, откидываешься назад. Не замечала? Обрати внимание.
        В этот момент в ворота Центра въехал служебный «мерседес» прокурора Стеклова. Отец Есени уже шел к скамейке. Есеня быстро сложила листы заключения в конверт.
        — Приветствую!  — сказал отец.
        — Что ты здесь делаешь?  — ответила дочь.
        — Я тоже рад тебя видеть. Здесь совещание глав отделов, тебя устроит?
        Повернувшись к Меглину, спросил:
        — Как вы?
        — Мы-то хорошо,  — ответил сыщик.  — Преступники мельчают.
        — Стажер справляется?
        — Ловит на лету.
        Прокурор вновь повернулся к дочери, взглянул на конверт в ее руках.
        — Что изучаем?
        Вместо Есени ответил Меглин:
        — Экспертиза по новому делу. Представляете, у убийцы фашистский пистолет! Обнаглели вконец эти черные копатели, продают направо и налево. Уважения к прошлому  — никакого!
        Он встал, предложил:
        — Пообщаетесь? Жду в машине. Андрей Сергеич, на связи.
        Проходя мимо Есени, забрал у нее конверт с экспертизой.
        — У тебя же телефона нет…  — пробормотал прокурор.
        Сел на место ушедшего сыщика, внимательно взглянул на дочь, спросил:
        — Ты же уйти хотела. Что изменилось?
        — Все,  — ответила Есеня.
        — И сколько еще ты планируешь у него стажироваться?
        — Пока не прогонит.
        — Значит, недолго…  — заключил прокурор.
        — Скажи, тебе говорит что-нибудь такое имя  — Максим Огнарев?  — неожиданно спросила Есеня.
        Прокурор на секунду едва заметно изменился в лице. Откинулся на спинку скамейки, ответил:
        — Нет. А кто это?
        После короткой паузы Есеня сказала:
        — Забудь.
        — Я сегодня раньше освобожусь; могу ужин приготовить,  — сказал отец.
        — Не стоит, я поздно буду. Мы с ребятами к Анюле идем  — сегодня сорок дней.
        И, поцеловав отца на прощанье, ушла.
        По дороге Есене пришла эсэмэска. Девушка взглянула на экран.
        — Глухой прислал список районов, где работают черные копатели. Список, в общем, небольшой… Ага, а вот и вторая эсэмэска… Есть бригада, которая на сбыте попалась. Один даже отсидел.
        — Значит, к ним,  — заключил Меглин.
        К черным копателям пришлось ехать далеко, в район Волоколамского шоссе, оттуда сворачивать в лес… Однако эти усилия окупились: один из копателей, понукаемый сыщиками, признался, что недавно они продали один пистолет. Покупатель был примерно ровесником Меглина, одет в спортивный костюм, прихрамывал…
        Есеня не обманула отца: в тот вечер она действительно встретилась на кладбище с однокурсниками  — поминали погибшую сорок дней назад Анюлю. Мать девушки раздала пришедшим стаканчики с водкой. Все выпили за помин, затем мать сказала:
        — Она приходила ко мне… Сегодня утром… Говорит: «Не спится мне, мама. Не могу уснуть, пока он по земле ходит…»
        Сказала  — и захлебнулась рыданиями. Сестра Анюли стала ее успокаивать:
        — Мам, ты просто устала… Его взяли, он в тюрьме будет всю жизнь сидеть… Правда ведь?
        В поисках поддержки она обернулась  — почему-то взглянув на Есеню. И все сокурсники тоже смотрели на нее  — словно ждали ответа. И Есеня, неожиданно для себя самой, произнесла:
        — Да, он ответит…
        Это заявление устроило всех, кроме Жени и Саши. Когда все стали расходиться, двое парней подошли к Есене.
        — Это что сейчас было?  — поинтересовался Женя.
        — Ничего, перенервничала.
        — Ну за дурака меня не держи. Хочешь сказать, Аньку кто-то другой грохнул?
        — Что? Правда?  — вторил ему шедший сзади Саша.
        Есеня, после паузы, решила все же ответить.
        — Мне этого говорить нельзя, по идее,  — сказала она.  — Убил он, но… «Праздничный» был марионеткой. Орудием. За ним стоял другой.
        — То есть был еще один?  — изумился Саша.  — Кто?
        — Никто не знает.
        — Даже твой Меглин замечательный?  — усмехнулся Женя.
        — Я и так много сказала,  — сухо ответила девушка.  — До свидания.
        Она направилась к машине. Саша бросился вдогонку.
        — Слушай, может, сейчас не время и не место,  — горячо заговорил он,  — но я давно поговорить хочу, а ты все время исчезаешь.
        — Говори,  — разрешила Есеня, садясь в машину.
        — Я вижу, тебе плохо. Ты другая стала. Может, я могу помочь?
        — Ты меня спасти хочешь?  — усмехнулась Есеня.  — Увезти на белом коне?
        — Не говори со мной так,  — попросил Саша.
        — Как?
        — Свысока. Относись ко мне серьезней, ладно?
        — Серьезней? О’кей. Саша, ты  — хороший, правильный, умный и скучный мальчик. Поэтому у нас с тобой никогда ничего не будет. Пока!
        Есеня хотела захлопнуть дверцу, но Саша с неожиданной горячностью схватился за нее.
        — Я его сам найду!  — выпалил он.
        — Кого?  — удивилась Есеня.
        — Того, кто Аню убил.
        — Флаг тебе в руки,  — сказала Есеня.  — Можно, я поеду?
        Она не отнеслась к Сашиным словам всерьез  — как вообще не принимала его всерьез, тут Саша был прав. А зря…
        В тот вечер прокурор Стеклов напрасно накрывал стол и ждал дочь к ужину  — она направилась совершенно в другую сторону. Постучалась в неказистый дом, стоящий у железной дороги. Когда Меглин открыл дверь, спросила:
        — Могу я у тебя переночевать?
        — А говоришь, не нравлюсь,  — ответил сыщик, пропуская ее.  — Что случилось?
        — Не хочу домой,  — объяснила Есеня.  — Он опять соврет.
        Она прошла в комнату, села в продавленное кресло, спросила:
        — Тебя не смущает, что я стала часто у тебя бывать?
        — Да, соседи бог знает что подумают,  — кивнул Меглин.
        Налил себе водки, открыл большую банку с помидорами. Задумался, как достать.
        — Вилку надо…  — пробормотал задумчиво.
        Есеня молча взяла банку, засунула в нее тонкую ладонь и достала помидор.
        — Должна же я хоть что-то уметь, чего ты не умеешь,  — заметила.
        Меглин выпил и вернулся к тому, чем, видимо, занимался до прихода Есени  — стал просматривать лежащие на столе материалы дела. Девушка взглянула на них, сказала:
        — Он хромает и при этом лазает, как обезьяна. Может, бывший спортсмен, получивший травму?
        — Очень проницательно,  — заметил Меглин.
        Тут же потерял интерес к документам, завалился на диван, накрылся каким-то коротеньким пледом, закрыл глаза.
        — Но зачем ему убивать этих людей?  — продолжала рассуждать Есеня.  — Он их знал? Как-то был с ними связан?
        — Я, между прочим, имею право не только на труд, но и на отдых. Хотя бы дома,  — заявил сыщик, все так же не открывая глаз.
        — Ты это место называешь домом?
        — Ну, он, может, и неказист, но это не я к тебе напросился.
        Последовала пауза. Потом Есеня тихо заговорила:
        — Я после смерти мамы наш дом не люблю. Без нее он стал просто… здание. Я так и думаю: «Мне пора в здание». Нет, вслух я, конечно, говорю «пора домой». Соблюдаю приличия. Ты здесь давно живешь?
        Сыщик не ответил. Она поглядела на него: спит. Или делает вид, что спит. Есеня улыбнулась и осторожно легла рядом, не касаясь мужчины…
        …Меглин проснулся поздно. Разбудил его телефонный разговор, который вела Есеня. Кажется, она отвечала собеседнику: «Да, поняла, выезжаем». Но не это привлекло внимание сыщика, а то, что он увидел в комнате. Она изменилась до неузнаваемости: одежда была аккуратно развешана на плечиках, книги расставлены на полках, пустые бутылки выставлены у входа.
        — Что это?  — с ужасом спросил Меглин, оглядывая свое жилище.
        — Знакомься, это порядок,  — отвечала Есеня.  — Нравится?
        — Ты что сделала?  — воскликнул сыщик.
        Вскочив, он нервно прошелся по комнате.
        — Между прочим, с шести утра убиралась, пока ты спал,  — с упреком сказала девушка.
        Она уже поняла, что, кажется, напрасно ждала слов благодарности.
        — Кто тебя просил?!  — в ярости вскричал Меглин.  — Ты думаешь, у меня просто так все?
        — Валялось? Нет, конечно! Наверняка по какому-то принципу!  — сердито ответила Есеня.  — Ну ничего, думаю, дня за два ты все исправишь!
        Она в сердцах бросила тряпку. Помолчала немного, потом совсем другим, деловым тоном сообщила:
        — Он убил опять, этой ночью. Следователь звонил. Поехали!
        — Никуда я не поеду,  — сердито ответил сыщик.  — Кофе сделай.
        — Что?!  — изумилась Есеня.
        — Кофе! Сделала что не просили, так сделай теперь что просят!
        — Нас ждут на месте преступления!
        — А чего я там не видел? Нравится смотреть на трупы  — езжай. Только кофе сделай сначала.
        Потрясенная Есеня направилась, тем не менее, в угол комнаты, где было устроено что-то вроде кухни. Разыскивая кофе, сказала, не оборачиваясь:
        — Он положил на грудь убитого…
        — Знаю, медаль,  — кивнул Меглин, направляясь в душ.
        Однако он не угадал. Когда они прибыли в квартиру, где Высотник совершил очередное убийство, то увидели на груди мертвого отца кубок сына; рука трупа лежала сверху, словно он прижимал трофей к себе.
        — Время смерти около двух часов ночи,  — рассказывал следователь.  — Сын  — ему двенадцать лет  — проснулся от выстрелов, спрятался под кровать…
        Тут у Есени зазвонил телефон. Она прослушала чей-то взволнованный голос, потом сообщила Меглину:
        — Это Валерий  — ну, тот охранник из дома, где было совершено последнее убийство. Ты его прямо приручил…
        — Я обаятельный…  — усмехнулся сыщик.
        Спустя несколько минут они стояли в холле дома, где им уже пришлось побывать.
        — Здесь для вас кое-что есть,  — сообщил охранник.
        На экране появилось изображение с внешнего монитора. Вначале улица была пуста, затем появился человек в толстовке с капюшоном. Он шел быстро, но чуть прихрамывая.
        — Час сорок восемь, сразу после убийства,  — заметила Есеня, прочитав цифры на экране.
        Вдруг человек в толстовке замедлил шаг и остановился возле соседнего дома. Сделал шаг к стене, взглянул наверх…
        — Что он делает?  — спросила Есеня.
        — Присматривается,  — ответил Меглин.
        — Получается… мы знаем следующий адрес! Какой это дом?
        — Дом тридцать четыре, корпус один,  — ответил охранник.
        Когда вышли на улицу, Меглин сказал:
        — В доме тридцать четыре, корпус один найди семьи, где дети занимаются спортом. Он вернулся, потому что из этого дома многие дети ходят в одну секцию  — он об этом знает. Он придет сюда. Возможно, сегодня ночью.
        …Он пришел этой ночью. Как всегда, огляделся  — ночная улица была пуста. Ухватился за выступ, подтянулся  — и полез вверх по стене.
        Вот он достигает нужного этажа. Перелезает через ограду балкона, толкает дверь  — не заперто. Шаг в комнату. И вдруг рядом возникает человек! Протягивает руку  — и выхватывает пистолет, спрятанный под толстовкой. Высотник резко оборачивается  — удар! Но противник перехватывает его руку и пытается ее вывернуть. Однако Высотник всегда был хорошим спортсменом  — вот и сейчас он освобождается от захвата. Бьет противника локтем в лицо, выскакивает назад, на балкон. Смотрит вниз  — там кто-то маячит. Значит, надо лезть вверх. В свете фонарей сверкает металлическим блеском протез на левой ноге. Противник  — это был Меглин  — лезет за ним. Но где ему угнаться за спортсменом! За считаные секунды убийца преодолевает несколько этажей. Слышится звон разбитого стекла, и Высотник скрывается в одной из квартир.
        Есеня несла дежурство там, где поручил Меглин  — у подъезда дома. Внезапно дверь открылась, и Высотник выбежал на улицу. Девушка вскинула пистолет:
        — Стоять!
        Высотник на миг замер, затем, в упор глядя на Есеню, сделал шаг вперед.
        — Еще шаг  — и я выстрелю!  — предупредила она.
        Но при этом чуть отступила. Убийца понял, что выиграл.
        — Стреляй!  — сказал он, делая еще шаг.
        И с каким-то сожалением в голосе заключил:
        — Не сможешь…
        Повернулся и скрылся в темноте. Спустя минуту из дома показался Меглин.
        — Я не смогла выстрелить,  — призналась Есеня.  — Извини…
        — Это ты не мне говори, а детям тех, кого он еще убьет,  — жестко отвечал сыщик.
        — У нас есть камеры… Рано или поздно он…
        — Он затаится теперь,  — покачал головой Меглин.  — Если не дурак. Он знает, что мы его ищем.
        — Я его видела!
        — А если он в другой город рванет? Черт… Что мы о нем знаем?
        Есеня начала перечислять:
        — Около сорока. Нет ноги. Бывший спортсмен. Знает детей из спортивной секции.
        Меглин кивнул, потом сказал:
        — Жалость  — штука хорошая. В кино и книжках. А здесь у тебя весы. На одной стороне его жизнь, на другой  — его будущих жертв. Выбирай.
        — Этого не повторится,  — пообещала Есеня.
        — Даю шанс реабилитироваться в моих глазах,  — сказал сыщик.  — Едем.
        В спортивном клубе они сразу прошли к тренеру, с которым уже разговаривали, когда убили отца Игоря.
        — Вы давно здесь работаете?  — спросила Есеня.
        — Тридцать два года,  — ответил тренер.  — Кто вас интересует?
        — Юноша, который занимался здесь в конце восьмидесятых  — начале девяностых. Невысокий, худой. Возможно, ушел из-за травмы ноги.
        — Нога какая  — левая? Тогда это Володя,  — тренер указал на фотографию на стене.
        — Он заходил к вам?
        — Да, толковыми ребятами интересовался.
        Следующий визит сыщики нанесли родителям Володи. Явились под видом корреспондентов местной газеты, собирающих материал о выдающихся спортсменах-земляках.
        — Что ж вы статью с таким опозданием решили писать?  — упрекнул их отец Володи  — человек с жестким волевым лицом.
        — Да мы с опозданием узнали, что в нашем районе жил такой выдающийся спортсмен,  — оправдывался Меглин.  — Страна должна знать своих героев, согласны?
        — Да какой он герой!  — махнул рукой отец.  — Мог чемпионом мира стать и все просрал. Из-за упрямства своего и злости.
        — Ты тоже мог,  — уточнила мать Володи.
        — Я не мог!  — заявил отец.  — А он мог. Я все силы в него вложил, гонял до синих пятен в глазах. А он упирался. Спрашиваю: ты что, чемпионом быть не хочешь? А он мне: «Птиц изучать хочу». Такая дурь у него в голове была. Книжки про птиц читал. Перед чемпионатом страны я ему нагрузки втрое увеличил. А у него в характере черта была: другой, когда невмоготу, плачет, а он злится. Элементы со злости так выполнял! Глазам не веришь, что это человеческое тело. Мог стать чемпионом мира. А потом…
        — Что  — потом?  — спросила Есеня.
        — Мы отрабатывали соскок. Я сам его придумал, для него. За один такой соскок золотая медаль была бы ему обеспечена. И у него получалось! Но на тренировке, со злости, стал делать этот соскок еще и с вращением. И упал… Открытый перелом. Потом началась гангрена. Ногу ампутировали. Чемпионом мог стать, а стал инвалидом. Из-за злости своей. Когда квартиру эту получили  — он с балкона спускался на руках быстрее, чем я на лифте, опять назло.
        — Скажите, а как нам найти Володю?  — спросил Меглин.  — Хочется и его версию послушать…
        — Володя ушел от нас,  — ответила мать.  — Еще в девяносто третьем.
        — И все это время вы его не видели?  — удивленно спросила Есеня.  — И не пытались найти?
        — Я пыталась,  — ответила женщина.  — Но он не хотел…
        Сыщики встали.
        — Вдруг мы его увидим,  — сказала Есеня.  — Что ему передать?
        — Ничего не надо,  — насупившись, ответил отец.  — Ему от нас, нам  — от него.
        Мать вышла в переднюю проводить гостей. Уже у дверей шепотом сообщила:
        — У него семья была! Сын!
        — Вы их адрес знаете?  — спросила Есеня.
        — Не живет он там,  — объяснила мать.  — Развелись они. Леночка, жена его, раньше Вове с сыном встречаться давала. А потом он сына на работу с собой взял. Леночка испугалась и запретила ему приходить. А он разозлился, ночью по стене на балкон влез  — сына увидеть. Леночка милицией пригрозила. Он перестал ходить. И слава богу. А то потом в их доме такой кошмар был  — на него ведь списать могли.
        — Какой кошмар?
        — Семью целую убили, мужа с женой. Прямо в их подъезде! Мальчик сиротой остался. В газетах даже писали.
        — Вы сказали, Володя сына на работу приводил. А где он работает?  — спросила Есеня.
        Мать назвала адрес.
        Уже вечером сыщики подъехали к строящемуся высотному зданию. Рабочий день закончился, на стройке никого. Стали подниматься. Минуя очередной лестничный пролет, Есеня сказала:
        — У него есть работа, есть сын. Почему он начал убивать?
        — Сострадание рождает монстров,  — ответил Меглин.  — Он этих ребят спасти хотел, чтобы его собственная судьба не повторилась у них. Для него это была Миссия. А где миссия  — там фанатизм. В каждом из них он видел себя: маленького мальчика, которого отец заставляет быть тем, кем он не хочет  — чемпионом мира. А он хотел быть просто ребенком…
        Они вышли на крышу. Есеня оглядывалась по сторонам, не понимая, куда идти дальше.
        — Здесь он работает,  — пробормотала она.  — А живет где?
        Меглин махнул рукой в сторону строения, стоящего в центре крыши  — будущего пентхауса. Там в окне горел свет…
        Первым в пустое помещение вошел Меглин, за ним, с опаской,  — Есеня. Осмотрелись. Увидели раскладушку, расшатанный столик, стул, старый телевизор. Рядом с раскладушкой  — стопка книг о птицах…
        Есеня подошла к раскладушке, и вдруг услышала за спиной сдавленный хрип. Обернулась  — Меглин лежал на полу, тело сведено судорогой, глаза закатились. Девушка бросилась к нему:
        — Что мне сделать? Где твои лекарства?
        Кинулась обшаривать карманы, искать таблетки. Но в карманах было пусто. Есеня схватила телефон, стала быстро набирать номер  — и тут чьи-то сильные руки схватили ее, подняли в воздух; телефон полетел на пол.
        Это был Высотник. Он держал девушку за шиворот и тряс, словно тряпичную куклу. Есеня выгнулась, схватилась двумя руками за его руку, пробуя ослабить хватку. Тогда убийца ударил Есеню головой о стену, и она на несколько секунд потеряла сознание.
        Очнулась Есеня уже на краю крыши. Внизу простирался город, горел закат.
        — Смотри…  — прошептал ей Высотник в самое ухо.
        И резко двинул рукой, сбрасывая девушку в пропасть. Повинуясь какому-то инстинкту, в последнюю секунду она одним взмахом расстегнула молнию и выпала из толстовки. Убийца потерял равновесие и… сорвался. Последнее, что заметила Есеня,  — его лицо, которое выражало не страх, а облегчение.
        Но и сама она, упав на скос крыши, не смогла найти опору и заскользила к пропасти. Ноги Есени уже повисли над бездной, но в последний момент ее удержала чья-то крепкая рука. Это был Меглин.
        — Так ты… притворялся?!  — в ярости воскликнула Есеня.  — У тебя не было приступа? Он же мог меня…
        — У меня бывают приступы,  — сказал сыщик, ставя ее на ноги.  — Любви к людям. Но в последнее время все реже. И потом, я же твой тренер. А тренироваться надо изо всех сил, ты сегодня слышала. Ладно, пошли за толстовкой. А то пропадет; жалко, она тебе идет. А не пропадет  — тоже жалко: найдут, вопросы начнутся…
        Когда они шли к машине, Есеня сказала:
        — Перед началом дела ты моешь руки. А что ты делаешь, когда…
        Она не договорила, но он понял. И ответил:
        — Покупаю кактусы. Ты, кстати, тоже можешь купить. Свой первый…
        В комнате для допросов второй следователь, Худой, спросил:
        — Есеня Андреевна, вы тогда уже поняли, что он вами манипулирует?
        Увидев удивление на лице девушки, объяснил:
        — Он вас подставлял буквально на каждом деле. Заставлял убивать, если называть вещи своими именами. А вы ему огурчики-помидорчики… А чтоб вы не дергались, он перед вами дело матери держал, как морковку. Он ведь мог вам сразу все сказать, верно?
        Есеня рассмеялась Худому в глаза:
        — Вы ни хрена не поняли. Чем таскать ребенка через реку на спине, лучше один раз научить его плавать. Доходит?
        Сидя в машине Меглина, Есеня рассматривала гильзу, которую ей дал сыщик. Спросила:
        — Откуда у тебя эта гильза?
        Он промолчал. Тогда она сказала:
        — Знаешь, что я думаю? Что это все как-то связано. Отец, псих, который убил маму, и ты.
        Сыщик, все так же глядя на дорогу, сказал:
        — Приближаешься.
        — К разгадке?
        — К краю…
        Придя домой («в здание», как она признавалась Меглину), Есеня первым делом заглянула в комнату отца. Он спал. Тогда она прошла в кабинет и стала доставать один за другим фотоальбомы из шкафа. Здесь были сотни фотографий, на которых отразилась вся жизнь прокурора Стеклова. Есеня смотрела их не только с лицевой, но и с обратной стороны  — читала подписи.
        На очередной фотографии был запечатлен пикник: отец в компании друзей. На обороте аккуратным отцовским почерком выведены фамилии. Среди них его собственная: «А. Стеклов». А рядом другая: «М. Огнарев»…
        Глава 6
        У самой границы дорога всегда становится шире.
    Метод
        Начало девяностых. Школьный кабинет. Учительница объясняет детям:
        — Со дня этих событий прошло сорок лет, но мы помним и чтим подвиг Зои. Сейчас я покажу вам фотографии. Страшные фотографии, ребята. Но я считаю, что вы должны это видеть. Подумайте, что чувствовала эта девочка. Она была ненамного старше вас. Смотрите. И помните. Ее тело провисело так месяц. А под Новый год пьяные немцы раздели ее, уже мертвую, и кололи штыками.
        Класс потрясенно смотрит на фотографии, вывешенные на доске. Один мальчик быстро перерисовывает тело повешенной Зои Космодемьянской в тетрадку.
        В комнате для допросов Худой выложил на стол несколько папок с делами.
        — Знаете, у меня по этим бумагам складывается впечатление, что он был жулик,  — заметил он.
        — Кто, Меглин?  — поразилась Есеня.
        — Ну да. Если не хуже. Смотрите  — большинство обвиняемых он устранял на месте. Зачем? Чтобы их допросить не могли?
        — Да, только после этого убийства прекращались, вы не забыли?
        — Мы не знаем, почему. Настоящие убийцы могли скрыться или затаиться… Да что угодно! Разве мало было случаев, когда сажали не тех? Я понимаю, вы… сблизились, но посмотрите со стороны: алкоголик, наркоман, сумасшедший… Он просто водил всех за нос, выдумал какой-то метод…
        — Не смейте так говорить!  — закричала на него Есеня.
        Но Худого было нелегко сбить. Он продолжал как ни в чем не бывало:
        — …Которого никто не понимал, что это за метод, в чем он…
        Тут старший напарник Худого, которого Есеня мысленно окрестила Седым, негромко кашлянул, и Худой сразу умолк.
        — Есеня Андреевна, я не одобряю пыла моего коллеги,  — сказал Седой,  — но разделяю его недоумение. Начиная с дела Цветкова вы работали с Меглиным почти на равных, а иногда и заменяли его. Без малейшего ущерба для дела. Безо всякого метода.
        Есеня усмехнулась и покачала головой:
        — Начиная с дела Цветкова я сама пользовалась Методом…
        Войдя в то утро в жилище Меглина, Есеня улыбнулась: наведенный ею порядок все еще сохранялся. Из ванной доносился шум воды. Есеня зажгла плиту, поставила кофе.
        И вдруг увидела, что на диване спит девушка. Из-под одеяла были видны длинные золотистые волосы.
        В этот момент из ванной появился Меглин. Увидев Есеню, удивился:
        — Ты как вошла?
        После чего крикнул в сторону дивана:
        — Я тебе сколько раз говорил: двери закрывай!
        — Прости, не знала, что помешаю,  — холодно сказала ему Есеня.  — Я вам кофе сварила.
        И повернулась, чтобы уйти. Однако Меглин рассмеялся и удержал ее.
        — Да ты что, это же Серега!.. Серега!  — снова крикнул он тому, кто лежал на диване.
        Есеня недоуменно смотрела, как с дивана поднимается трансвестит в сбившемся парике.
        — Кофе будешь?  — спросил у него Меглин.
        И, указав на девушку, пояснил:
        — Есеня, мой стажер.
        Ей он своего гостя представил так:
        — Сергей. Немножко артист, немножко садист, хороший человек. Поссорился с мамой, приюта попросил.
        Спустя несколько минут они втроем уже сидели за столом и пили кофе. Меглин рассказывал историю Сергея:
        — У Сереги редкая мания: боится в нищете умереть. И когда другие в нищете умирают, тоже не любит. И стал он лет десять назад ходить по квартирам, где доживают свой век всякие заслуженные люди  — директора заводов, артисты народные. А поскольку Серега и сам немного артист, приходил под видом девушки из собеса. Выяснил, что жизнь некоторые заслуженные люди влачат совершенно жалкую. Родственники ждут, когда квартира освободится, а потому баловать предков не торопятся. Не понял Сережа такую ситуацию. И как-то раз одну семейную пару, детей известного артиста, связал и подержал без еды. Чтоб на себе, значит, ощутили. Сколько ты их держал?
        — Сорок один день,  — с гордостью ответил Сергей.
        — Потом он втянулся, на серию вышел,  — продолжил свой рассказ Меглин.  — Меня подключили, когда уже пятую пару неблагодарных потомков нашли при смерти. Я сразу понял: наш человек. Пришлось, правда, объяснить: в деле пропаганды любви к родителям голодная смерть  — не наш метод. Вот так. А с мамой, Серег, ссориться плохо. Кто у тебя еще на свете есть, кроме нее?
        Неожиданно для Меглина Сергей ответил на этот не требовавший ответа вопрос:
        — Ты.
        В этот момент зазвонил телефон: Меглина просили приехать в морг.
        Спустя час Меглин и Есеня стояли возле трупа девушки, а патанатом Палыч давал пояснения.
        — Изнасилования не было,  — рассказывал.  — Как и две предыдущих, повешена… живой.
        — Так, а почему паузу делаешь?  — спросил Меглин.  — Что еще? Были живыми, но без сознания?
        — Нет, не без сознания. Но и не в сознании,  — ответил Палыч. В его голосе звучало торжество: он загадал загадку, которую даже знаменитый Меглин не мог разгадать.
        А он и правда не мог.
        — Не пугай меня,  — попросил.  — Это как?
        — А вот так. Что я у них, у всех трех, в желудках нашел  — никогда не догадаешься!
        — Неужели заявление с именем убийцы?
        — Нет. Торт бисквитный.
        — Со снотворным?
        — Если бы. Я такого еще не видел: в торте  — алкалоиды тропанового ряда. Скополамин.
        — А это что?  — спросила Есеня.
        — Сыворотка правды,  — объяснил Меглин.  — Военные на допросах применяют. Подавляет волю.
        Палыч согласно кивнул:
        — Жертва понимает все, что с ней происходит, но сопротивляться не может. Но самое интересное  — скополамин в торте был не в препаратном виде, а в натуральном! А единственный его источник в природе  — дурман индийский.
        — Значит, дома у него  — цветок?  — Меглин не столько спросил, сколько утверждал.
        Палыч согласно кивнул. Есеня взглянула на руки девушки. На коже были отчетливо видны следы веревки.
        — Если они не могли сопротивляться, зачем он их связывал?  — спросила она.
        — На ногах то же самое,  — сказал Палыч, полностью снимая покрывало с трупа. На лодыжках девушки виднелись красные полосы от веревки.
        Из морга сыщики направились в Московский городской психолого-педагогический университет  — место, где училась погибшая. У входа их встретил молодой энергичный блондин.
        — Я следователь,  — представился он.  — Виктор Сучков. Идемте, мне тут отвели помещение… для бесед.
        Пока они шли по коридорам вуза, заполненным в основном девушками  — вуз по составу был явно женский,  — Сучков рассказывал:
        — В апреле пропала Маша Кривцова, в начале июня Света Горобец. Все три убитые учились на факультете экстремальной психологии.
        — А что это?  — спросила Есеня.
        — Работа с пострадавшими от стихийных бедствий, катастроф,  — объяснил следователь.  — И с жертвами преступлений.
        — То есть специалисты по жертвам  — сами жертвы?
        — Выходит, что так. Все три девушки  — брюнетки с длинными волосами.
        — Ты бы ему понравилась,  — заметил Меглин Есене.
        — Мы проверили всю их группу  — ничего,  — продолжал Сучков.
        — А преподавателей?  — спросила девушка.
        — Тоже. Но сегодня появились новые данные. Я сейчас приведу одного человека…
        Он довел сыщиков до выделенной ему аудитории и ушел.
        В кабинете на столах были разложены фотографии погибших. Все три девушки повешены на деревьях в лесу, раздетые, в одном нижнем белье. На груди у каждой  — табличка с надписью «PARTISAN».
        — Он опаивал их снотворным,  — повторяла Есеня установленные данные.  — Вывозил в лес в багажнике машины. И вешал. Такие таблички делали фашисты. Он фашист?
        — Конечно. Все учителя немного фашисты,  — философски заметил Меглин.  — Учителя психологии  — тем более, психологию даже придумали немцы. Не случайно же…
        — Почему ты решил, что он преподаватель? Потому что они доверяли ему?
        Сыщик покачал головой:
        — Из-за торта. Молодой бы скополамин в вино подсыпал. Или в суши. А этот бывалый. Торт! А насчет доверяли… Есть тысяча способов сделать так, чтобы женщина сама в машину села. По своей воле.
        — Например?
        Меглин не ответил. Внезапно закрыл глаза, пошатнулся.
        — Ты в порядке?  — встревожилась Есеня.
        — Да… Вода есть?
        — Я принесу!  — воскликнула девушка и побежала искать воду.
        Едва за ней закрылась дверь, в кабинет вошел следователь Сучков. Он был не один: за ним шел преподаватель лет тридцати, который явно волновался.
        — Вот, преподаватель этого вуза господин Цветков,  — представил его следователь.  — Расскажите, пожалуйста, еще раз то, что мне сказали.
        — Не то чтобы я подозревал…  — неуверенно заговорил вошедший.  — Но… Я должен сообщить. У нас есть преподаватель дошкольной педагогики Андрей Иванович Жуков.
        — Так-так…  — подбодрил Меглин.
        — Он… в общем, уделяет повышенное внимание студенткам. Я, конечно, давал ему понять, что это идет вразрез, но он… Может быть, я поступаю сейчас неправильно…
        — Нет, правильно!  — заверил сыщик.  — Так и должен поступать педагог! Он сегодня работает?
        …Преподавателя дошкольной педагогики решили караулить у входа. Пока сидели в машине, Есеня спросила:
        — Почему ты думаешь, что он опять убьет? Не логичнее ему затаиться?
        — Логичнее вообще не убивать,  — ответил Меглин.  — Нет, он во вкус вошел. Тут как в пословице  — аппетит приходит во время еды.
        Из университета вышел Жуков  — мужчина примерно шестидесяти лет, явно молодящийся. Он был не один  — с девушкой. Что-то рассказывал ей, она улыбалась. Пара проследовала к машине, уселась и уехала. Сыщики  — за ними.
        Как и ожидалось, Жуков привез спутницу к своему дому. Они вошли в подъезд. Меглин в машине с усмешкой покосился на Есеню:
        — Что дальше, шеф? Штурмуем, или пончиков?
        Есеня, не ответив на шутку, решительно вышла из машины, Меглин следом. Поднялись, Есеня позвонила. Из-за двери раздался раздраженный голос преподавателя, оторванного от общения с гостьей:
        — Кто там?
        — Здравствуйте!  — самым милым тоном ответила Есеня.  — Я из собеса.
        Дверь открылась. Меглин резко шагнул вперед и нанес преподавателю удар двумя вытянутыми пальцами в основание шеи. Жуков, не издав ни звука, рухнул на пол. Меглин перешагнул через него и скомандовал Есене:
        — Дверь закрой.
        Ключи от двери он положил Есене в карман куртки. Затем достал из кармана оглушенного преподавателя мобильник, тоже отдал напарнице. Сказал:
        — Еще городской.
        Отсоединил от телефона шнур и связал им руки хозяину. Тот как раз начал приходить в себя, прохрипел:
        — Пожалуйста…
        — От «кто там?» до «пожалуйста!»  — двадцать секунд,  — наставительно заметил Меглин напарнице.  — Учись!
        Следователь направился в глубь квартиры, Есеня  — за ним. В комнате они застали испуганную студентку, сжавшуюся в кресле, а на столе  — бутылку вина, конфеты и… торт.
        — Торт ела?  — требовательно спросил Меглин.
        — Ка… какой?  — пролепетала девушка.
        — Торт! Ела?!
        — Нет!
        Меглин взял бутылку, сделал глоток прямо из горлышка. Осуждающе покачал головой:
        — Сладкое… Мы сухое предпочитаем…
        Прошли на кухню. Внимание Есени привлекли магнитики на холодильнике. Половина из них была привезена из Таиланда.
        — Частенько он там бывает…  — заметил Меглин.
        Вернулся в комнату, открыл книжный шкаф. Большую часть полок занимала специальная литература: «Общая педагогика», «Дошкольная педагогика». Сыщик вытащил один том, открыл  — на пол посыпались снимки полуобнаженных мальчиков азиатской внешности. Взял наугад вторую книгу, третью  — то же самое. Меглин быстрыми шагами вернулся в прихожую. Там Жуков связанными за спиной руками пытался снять с крючка запасные ключи. Меглин стукнул его по голове «Общей педагогикой»:
        — Не руками! Они ведь связаны. Зубами надо!
        Дав преподавателю этот ценный урок, он подхватил его, втащил в комнату и бросил в кресло. Вытащил перочинный нож, разрезал шнур, которым были связаны руки Жукова. Увидев это, девушка почему-то залилась слезами.
        — Уведи ее в ванную!  — распорядился Меглин.  — Умоет пусть глаза печальные.
        Бросил на стол перед преподавателем пачку фотографий с мальчиками.
        — Ты уж будь добр,  — попросил следователь,  — проясни ориентацию! Если к мальчикам азиатским душа лежит  — зачем девушек русских портить?
        — Я пытался… пытался…  — пролепетал Жуков.
        — Что ты пытался?  — спросила вернувшаяся Есеня.
        — Я думал, получится отвлечься… переключиться…  — объяснил Жуков.
        Он разрыдался. Меглин похлопал его по плечу, сказал:
        — Ну это другое дело. Пытался  — значит, наш человек. Значит, дружить будем, а? Ты как  — за?
        Преподаватель перестал рыдать, с надеждой посмотрел на Меглина, пожал протянутую им руку.
        Меглин отрезал кусок торта. Объяснил:
        — Мы друга нашего, Палыча, угостим. Ты не против?
        …В прихожей сыщики обнаружили девушку, которая пыталась выбраться сквозь закрытую дверь. Есеня отперла замок, и девушка, прыгая через ступеньку, побежала вниз по лестнице.
        — Ты куда? Вино ж не допито!  — крикнул вслед Меглин…
        …Саша Тихонов попросил прокурора Стеклова о встрече. Встретиться решили в кафе. Когда прокурор приехал и сел за столик, Саша заявил:
        — Помните, вы говорили, что я не должен сдаваться? Я не буду. Я видел Есеню. Она изменилась. Если честно  — я не думаю, что ей эта стажировка на пользу.
        — К делу, Саша,  — поторопил прокурор.
        — Я знаю, как вернуть Есеню,  — заявил Саша.  — Но вы должны мне помочь. Мне нужен доступ к делу Ани Каменской. Нашей однокурсницы…
        …Из дома потерявшего ориентацию препода сыщики заехали в морг  — отдали торт на экспертизу  — а затем вернулись на исходную позицию  — в холл вуза. Сели на скамью и стали наблюдать за идущими мимо людьми. Сидели довольно долго. Наконец Есеня не выдержала:
        — Третий час сидим. Зачем? Кого ты высматриваешь?
        — Жуков сказал, что у них не только штатные преподы,  — отвечал Меглин.  — Есть еще приглашенные спецы. Мы среди них можем год искать. А времени нет.
        — Думаешь, он просто мимо пройдет и ты его учуешь, да?
        — Не его,  — покачал головой Меглин.
        В это время мимо прошла красивая девушка с длинными черными волосами. Сыщик напрягся, и Есеня это заметила.
        — Волосы… Это жертва?  — спросила.
        — Как волки охотятся, знаешь?  — вместо ответа тихо сказал Меглин.
        — Как?
        — Стаей.
        Он встал и двинулся вслед за девушкой. Есеня  — за ним. Так они дошли до буфета, где заняли столик неподалеку от черноволосой девушки и ее подруг. Есеня прислушивалась к разговору за соседним столом.
        — Мама на работе сутками торчит, а я с мелкими сижу,  — жаловалась на жизнь возможная жертва.
        Меглин, слушая девушек, в то же время следил за другим соседним столиком. Его занял один из преподавателей. Обед у него был весьма аскетический  — хлеб и яйца. А сам препод  — пример аккуратности  — прежде чем сесть, смахнул со стола все крошки.
        — Слушай, и с мелкими сидеть, и сессию  — трудно же,  — выразила сочувствие брюнетке одна из подруг.
        — Да нет, нормально,  — пожала плечами та.
        — Нет, трудно,  — неожиданно подал голос Меглин.
        Встал, прошел мимо соседнего стола, при этом подмигнул «жертве».
        — Трудно быть старшей сестрой,  — сказал, обращаясь напрямую к ней.  — Зато мамой будет легко.
        Когда он ушел, «жертва» заинтересованно спросила:
        — Это кто? Я раньше не видела…
        — Ничего так, прикольный,  — заметила одна из подружек.  — Можно в деканате телефон узнать…
        — У него нет телефона,  — обронила Есеня, уходя вслед за Меглиным.
        В морге у Палыча уже были готовы результаты экспертизы.
        — В вашем торте скополамина нет,  — сообщил патанатом.  — К тому же он фабричный. В случаях с девушками в тортах был высокий процент желтка.
        — То есть он их сам делал?  — догадался Меглин.  — Еще и кулинар…
        В это время в дверь заглянул следователь:
        — Там родители девушки приехали, на опознание,  — сообщил он.  — Сейчас с ними психолог поработает, и через пять минут я их запущу.
        — Хорошо,  — кивнул Палыч, выкатывая каталку с телом убитой.
        А Меглин окликнул:
        — Сучок! То есть лейтенант!
        — Капитан!  — зло поправил его дважды оскорбленный следователь.
        — Ты дверь в комнате у психолога не закрывай до конца…
        Следующие пять минут сыщики провели, стоя в коридоре рядом с приоткрытой дверью. Психолог уговаривала родителей погибшей девушки, которую звали Лизой, думать не о смерти, а о жизни, жить ради детей  — двоих маленьких сыновей, которые у них остались. Когда консультация закончилась и родители ушли на опознание, Меглин повернулся к Есене:
        — Звони Сучку. Узнай, сколько братьев и сестер было у первых жертв.
        Пока они возвращались к зданию вуза, пришел ответ от следователя. Выслушав сообщение Сучкова и выругав его за недогадливость, Есеня сообщила:
        — У всех многодетные семьи. Но ты это знал, да? Как ты это понял?
        — Правильно задавай вопрос,  — наставительно заметил Меглин.  — Главное не то, как я понял, а что из этого следует.
        Есеня обдумала сказанное, затем предположила:
        — Маньяк воспроизводит обстоятельства детства? Он сам из многодетной семьи?
        Однако Меглин покачал головой:
        — Если бы Сучок так сказал, я бы еще понял, но ты! Думай дальше. Многодетная семья  — это дисциплина, это насилие. Способ общения с миром, который родители передают детям.
        — Хочешь сказать… этот кошмар передается по наследству?
        — Про сына Чикатило слышала? В твоих жилах течет кровь родителей, ты воспринимаешь их модели поведения. Ответ на твой вопрос: да, этот кошмар бывает наследственным, но сейчас не об этом. Насилие  — это игра для двоих, для насильника и жертвы!
        — Старшие сестры в многодетных семьях  — всегда жертвы…  — задумчиво проговорила Есеня.
        — Готовые,  — кивнул Меглин.  — Он не рискует.
        Возле актового зала университета их ждала высокая красивая брюнетка в длинном черном плаще и сапогах на высоком каблуке. Меглин распахнул ей объятия:
        — Наташка! Сто лет тебя не видел!
        — Ну, я бы тебя еще столько же с радостью не встречала,  — усмехнулась Наташа.
        Взглянула на Есеню, спросила:
        — Новая твоя? Ничего так…
        Они вошли в зал, где уже собрались преподаватели и студенты вуза. Меглин с Наташей проследовали на сцену, где сели за стол президиума в компании со строгой женщиной  — заместителем ректора. Есеня выбрала место в глубине зала. Заместитель ректора взяла микрофон:
        — Все вы, к сожалению, знаете, что три студентки нашего вуза стали жертвами маньяка. Сегодня наши гости из компетентных органов проведут для вас инструктаж по обеспечению личной безопасности.
        Она передала микрофон Меглину. Он вышел к краю сцены, обвел зал грозным взглядом и сказал:
        — Я хочу, чтобы стало тихо.
        В зале установилась гробовая тишина.
        — Тема нашего занятия,  — продолжал сыщик,  — как не стать жертвой маньяка. Я прошу поднять руку тех, кто считает себя жертвой.
        Все в зале стали оглядываться. Не видно было ни одной поднятой руки.
        — Нет жертв,  — заключил Меглин.  — Но человек, который охотится на вас, считает по-другому. Он видит, кто из вас жертва. Он не нападает случайно.
        Сыщик сделал паузу, все так же угрожающе глядя в зал, затем продолжил:
        — Чтобы не стать жертвой, нужно знать две вещи об охотнике: чего он хочет и чего боится. Иногда они совпадают. Моя ассистентка поможет мне показать это наглядно. Он хочет  — этого!
        Он обернулся к «ассистентке». Наталья встала, не спеша вышла к краю сцены, сбросила плащ… и осталась в одних сапогах!
        Несколько секунд в зале еще стояла тишина, а затем раздался взрыв хохота. Поднялись руки с телефонами  — люди снимали происходящее. Часть преподавателей в возмущении поспешила покинуть зал. Заместитель ректора не могла поверить своим глазам.
        — Прекратите!  — закричала она.  — Что вы тут устроили?!
        Однако Меглин ее не слышал. Все внимание он обратил на преподавателей  — кто из них первым выйдет из зала, кого сильнее возмутит «обнаженка».
        Из вуза они уходили, не попрощавшись с руководством. Впереди шла с гордо поднятой головой Наталья. Выразительно посмотрев в ее сторону, Есеня спросила:
        — Тоже из ваших?
        — Из наших, а как же,  — кивнул Меглин.
        — Эксгибиционистка?
        — Слово уродливое,  — скривился Меглин.  — А Наташа красивая.
        — Тебе точно нравится,  — заметила Есеня.
        А затем спросила о главном:
        — И что? Теперь ты знаешь, кто он?
        — А ты?  — спросил сыщик.
        Внезапно он остановился. Лицо его резко изменилось, сделалось каким-то безучастным, пустым. Губы зашевелились, он тихо произнес:
        — Оля… Оля…
        Есеня смотрела на него с улыбкой, но быстро стала серьезной: она поняла, что Меглин не дурачится, не разыгрывает ее, с ним происходит что-то нехорошее.
        — Оля. Оля. Оля. Оля. Оля,  — повторял он, как заведенный.
        — Что с тобой?!  — закричала Есеня.
        Руки сыщика сжались в кулаки  — так, что костяшки побелели. Он начал переминаться с ноги на ногу, все быстрее, быстрее, пока это не стало походить на жуткую пародию бега на месте. И все кричал: «Оля, Оля!»
        Вдруг он упал. Тело выгнулось, зрачки расширились. Есеня бросилась к нему, шарила по карманам в поисках таблеток.
        Тело Меглина начало биться в конвульсиях, и Есене пришлось прекратить поиски; теперь она старалась удержать голову Родиона, чтобы он не разбил ее об асфальт.
        Вокруг собралась толпа. Несколько мужчин пришли девушке на помощь. Пока они держали сыщику голову, Есеня опрометью кинулась к машине, достала из бардачка шприц. Вернулась к Меглину, закатала рукав рубашки, собираясь сделать укол,  — но так и не решилась.
        Внезапно кто-то отодвинул ее в сторону. Это был парень из прохожих, видимо, врач. Он заглянул в зрачки сыщика, схватился за телефон и начал звонить в «скорую».
        …Есеня сидела в больнице, в кабинете врача. Тот заполнял историю болезни.
        — Что с ним?  — спросила девушка.
        — Онейроидный синдром,  — последовал ответ.
        — Что это?
        — Острый психоз. Я оформлю перевод в психиатрическую, там им займутся специалисты.
        — Он пришел в себя?
        — Относительно.
        — Могу я его увидеть?
        — Сейчас нет,  — покачал головой врач.  — Это не только для него может быть опасно, но и для вас. Полный покой и изоляция, хотя бы на несколько дней.
        Из больницы она отправилась в морг, к Палычу. Протянула ему шприц, взятый в бардачке у Меглина, и попросила сделать анализ содержимого.
        — А почему он сам не пришел?  — спросил эксперт.
        — Занят,  — объяснила Есеня.  — У нас в деле момент сейчас напряженный.
        Она кивнула на шприц:
        — Посмотрите. Он сказал, вам это будет интересно.
        Подозрительность у Палыча сразу исчезла, он взял шприц и вышел из кабинета. Минут через двадцать вернулся хмурый.
        — Не знаю, что интересного он тут нашел,  — пробурчал.  — Обычный гидрохлорид морфина.
        — Морфий? Так это не лекарство, а наркотик?
        — В таком количестве  — ни то ни другое,  — объяснил Палыч.  — Это орудие убийства. Здесь десять смертельных доз.
        Вечер Есеня провела в помещении заброшенного завода  — том самом, где начиналась ее стажировка у Меглина. Разложив на столе фотографии жертв и другие материалы следствия, она старалась связать все данные воедино.
        От этого занятия ее отвлекла эсэмэска. Жени Осмыловского: «Выгляни в окно». Она выглянула и с удивлением увидела во дворе машину однокурсника и его самого, стоящего рядом. Есеня вышла из ангара, подошла ближе, спросила:
        — Ты что здесь делаешь?
        — Привет!  — улыбнулся ей Женя.  — Я тоже соскучился.
        — Откуда ты знаешь про это место?
        — Оттуда, что я вообще-то следак, и не самый плохой, надеюсь.
        Тут Женя сделал шаг к девушке и доверительным тоном спросил:
        — В управлении сказали, у Меглина инсульт, правда?
        — Нет,  — ответила Есеня.  — Просто… неважно.
        — Я подумал, раз так… у тебя вроде выходной,  — объяснил Женя свой визит.  — Депрессия. Проведем ночь в дыму и пьяном угаре! Я твой дилер счастья на сегодня. Зачем еще нужны друзья? Садись!
        Есеня усмехнулась:
        — Нет, Жень. Спасибо за дружескую заботу, но мне работать надо.
        И, дружески улыбнувшись, ушла в дом. Женя улыбался ей в ответ, пока девушка не скрылась. Затем сел в машину и резко рванул с места…
        — Стоп! Значит, с этого момента вы вели расследование самостоятельно?  — спросил Худой, нацелив на Есеню карандаш.
        — Нет.
        — Но как же…
        — Вы пазлы собирали когда-нибудь?
        — Ну… да.
        — И думали, что рисуете картинку? Нет, она уже нарисована. Вам осталось сложить ее из деталей. Он их мне дал.
        С утра она снова была в университете, где совершались убийства. Посидела в холле, потом пошла в буфет. Вспомнила, где сидел Меглин, на что смотрел. Повернула голову: за столиком, как и в тот раз, сидел молодой преподаватель Цветков. Тот самый, что обратил внимание сыщиков на подозрительное поведение своего коллеги Жукова. Вновь перед Цветковым был аскетический обед: кофе, яйцо, два кусочка хлеба. И тут Есеня вспомнила: Цветков первым покинул зал, когда Меглин проводил свой эксперимент и на сцене раздевалась Наталья.
        Еще не приняв никакого решения, Есеня поднесла к уху отключенный телефон и заговорила:
        — Да, мама, покормила я мелких, не переживай! И Никиту, и Лешку. Да, блин, и Катьку, ну куда без нее! Нет, не тошнило, а почему ее тошнить должно? Да нормально все, мам! Пока!
        Она «закончила разговор» как раз в тот момент, когда Цветков, завершивший свой завтрак, проходил мимо нее с подносом в руках. Неожиданно он замедлил шаг и сказал девушке:
        — Умница!
        Есеня глянула на него вопросительно.
        — Цветков Леонид Сергеевич,  — представился препод.  — Преподаю психологию семьи. Практику вы только что сдали. Увидимся на лекции по теории.
        И ушел. Есеня в волнении смотрела ему вслед…
        На лекцию по теории она не пошла. Вместо этого узнала адрес Цветкова и стала наблюдать за домом. Спустя несколько часов преподаватель вышел, сел в машину и куда-то уехал. Тогда Есеня отправилась за слесарем. Ведь ключа от двери квартиры у нее не было, отмычек тоже  — зато была наготове нехитрая легенда о «потерянном ключе». Слесарь с готовностью принял на веру жалостную историю юной красавицы, щедро сдобренную финансовой смазкой, и легко отпер «неоткрываемый» зарубежный замок.
        Наконец Есеня переступила порог квартиры Цветкова. И в первую очередь направилась на кухню. Здесь царили идеальная чистота и порядок. Девушка открыла холодильник. Там на отдельной полке стоял торт  — явно домашнего изготовления.
        Есеня подняла голову, огляделась. На подоконнике в горшке рос фиолетовый цветок  — в равной мере великолепный и зловещий…
        — Дурман…  — раздался за ее спиной знакомый голос.
        Есеня резко обернулась, выставила вперед руку. В ней девушка держала нож  — перочинный нож Меглина, предусмотрительно заранее раскрытый…
        — Чтобы научиться этим хотя бы защищаться, нужны годы,  — сказал Меглин, делая шаг в кухню.  — У нас меньше времени. Спасибо, что не потеряла.
        — Как ты вошел?
        — Сколько раз просил  — дверь закрывай,  — объяснил сыщик.
        Он протянул руку, и Есеня с готовностью отдала нож.
        — Почему ты не в больнице?  — спросила она.
        — А что там делать? Полежал, подумал  — а вдруг ты поймешь, кто он. К нему придешь. А он тебя тортом угостит, и плакал мой ножик. А у меня с ним столько воспоминаний связано…
        Есеня улыбнулась  — она только теперь поняла, как рада возвращению Меглина. Хотела что-то сказать, но сыщик ее опередил.
        — Ну да, я тоже скучал,  — произнес он будничным тоном.
        Чтобы скрыть смущение, Есеня отвернулась к подоконнику и сообщила:
        — Я прочитала, что в древности этот цветок называли «Труба ангела».
        — Какого ангела, не уточняли?
        — Ангела смерти.
        Меглин наклонился к цветку, сказал:
        — Смотри.
        Есеня вгляделась. На стебле виднелись темные точки  — следы проколов.
        — Здесь он вводил шприц,  — пояснил Меглин.  — В малых дозах сок парализует волю. В средних следует потеря сознания. Интересно, а в больших что будет?
        — Шаманы,  — стала пересказывать прочитанное Есеня,  — если хотели не просто убить, а навести на врага ужас, использовали сок дурмана. Считалось, что человек перед смертью видел такие кошмары, испытывал такие муки, что даже боги не в силах выдержать.
        — Интересно, что за муки такие,  — заметил Меглин.  — Надо будет попробовать.
        Достал из кармана шприц, ввел иглу в ствол растения и набрал почти полный шприц сока.
        — Палычу обещал, он любит редкие яды,  — объяснил он, пряча шприц во внутренний карман пиджака.
        — Зачем тебе в машине морфий?  — спросила Есеня.  — Ты плюс ко всему еще и наркоман?
        — Плюс к чему это  — «ко всему»?  — рассмеялся Меглин.  — И когда ты моей мамой стала, что за допрос?
        Сейчас он был совсем не похож на того больного человека, которого она видела и вчера, и много раз до этого.
        Меглин вышел из кухни и двинулся по коридору, Есеня  — за ним. Сыщик толкнул первую дверь. Здесь, как и на кухне, царил идеальный порядок. На креслах и диване аккуратно натянуты покрывала, на трюмо с духами и косметикой  — ни пылинки. На стене висел календарь трехлетней давности.
        — Что видишь?  — требовательно спросил Меглин.
        — Это комната его матери,  — ответила Есеня.  — Она умерла три года назад. Здесь все, как было при ней.
        Она сделала несколько шагов по комнате. На столе стопкой лежали тетради, очки в футляре; над столом висели школьные фотографии  — красивая женщина в окружении детей. Здесь же размещались и семейные фото: мать с маленьким мальчиком.
        — Она была школьной учительницей,  — заключила Есеня.  — Он вырос без отца.
        — А куда же отец делся?
        — Умер… или ушел.
        — Точнее!
        Есеня пожала плечами.
        Сыщик шагнул в угол, где стояло кресло-кровать.
        — Что это?
        — Кресло-кровать…
        — Давала ему редко и с таким скрипом, что он перестал с ней спать,  — объяснил Меглин.  — Купил кресло-кровать, а потом совсем ушел.
        — Она осталась с сыном…  — продолжала размышлять вслух Есеня.
        Посмотрела на фотографию женщины со строгим лицом, в глухом платье.
        — Она и при сыне была такой. Все, что касается секса,  — под запретом. Все его жертвы раздеты, но не изнасилованы. Это из-за того, что мать была застегнутой на все пуговицы. Он импотент? Нагота для него и есть секс? Если он видит голое женское тело, он сразу…
        Меглин кивнул.
        — Его первая девушка, думаю, от души посмеялась. Второй и всем прочим он давал выпить, чтоб не помнили. Так он делал, пока не узнал, что есть на свете наука ботаника…
        Есеня подошла к книжным полкам, взяла одну из книг. С обложки на нее взглянул портрет Зои Космодемьянской. Девушка перевернула книгу, и оттуда выпало несколько фотографий. На всех была изображена казненная Зоя.
        — Он только так представлял себе женщину,  — утвердительно произнес Меглин.
        — Он пошел учиться на психолога, чтобы разобраться в себе…  — предположила Есеня.
        — И разобрался,  — кивнул Меглин.  — Только не в себе, а в психологии жертв. Выбирал только тех девушек, кто был готов к этому.
        — Как он их заманивал?
        — Во вторую комнату не хочешь заглянуть?  — сказал Меглин вместо ответа.  — Думаю, там тоже интересно.
        Остановившись перед дверью второй комнаты, стал объяснять:
        — Девочки из многодетных семей привыкли жертвовать собой ради младших братьев и сестер. Быть жертвой  — тоже привычка. Он их не заманивал  — он просил помочь.
        — Помочь в чем?
        — В том, что они умеют. Присмотреть за детьми.
        — У него нет детей, я проверила!
        Меглин открыл дверь. Есеня со страхом заглянула в комнату. Здесь тоже царил порядок: игрушки тщательно сложены, в трех кроватках спят укрытые одеялами дети…
        — Ш-ш-ш… Не разбуди,  — прошептал Меглин.
        И тут же шагнул вперед и сдернул одеяло с одной из кроватей. Под ним оказался сделанный из тряпок сверток. То же самое  — на двух других кроватях.
        — Ну что, пока спят, может, чаю с тортиком?  — предложил сыщик.
        Пазл сложился.
        Спустя несколько часов они сидели в машине у подъезда того же дома и ругались.
        — Так нельзя!  — зло говорила Есеня.  — Мы всё знаем, мы должны его взять!
        И, видя, что сыщик отмалчивается, добавила:
        — Ты что, садист? Получаешь удовольствие от пыток?
        — А ты как думала?  — отвечал Меглин.  — А вот и они!
        Из подъезда вышел Цветков. Он был не один  — с той самой девушкой, которая в буфете рассказывала, как ухаживает за младшими братьями. Только теперь она сама на себя не была похожа: движения механические, лицо застывшее. Преподаватель усадил жертву в салон, и машина тронулась с места. За ней на некотором расстоянии следовал автомобиль Меглина.
        Выехали из города. Перед поворотом в лес Цветков сбросил скорость. Неподалеку на обочине стояли два «КамАЗа», водители курили поблизости, присев на корточки.
        В лесу преподаватель остановил машину. Достал из бардачка табличку с надписью «PARTISAN», веревку. Вывел девушку и повел ее к заранее выбранному дереву. И тут на краю поляны появились фигуры сыщиков…
        …Водители все так же мирно курили, когда из глубины леса донеслись крики о помощи. Мужики переглянулись и кинулись на звук. На поляне они застали такую картину: одна девушка (это была Есеня) развязывала руки другой, стоящей в одном белье. Меглин тем временем избивал валявшегося на земле Цветкова.
        — Отвечай!  — яростно орал сыщик.  — Или я тебя до смерти забью!
        — Не надо!  — вопил преподаватель.  — Спасите!
        — Мужик, ты чего? А ну, прекрати!  — угрожающе воскликнул один из водителей.
        Меглин обернулся к ним.
        — Сейчас все поймете…  — пообещал он.
        Рассказ не занял много времени. Водители не только все поняли, но и полностью согласились с наказанием, которое сыщик предложил для маньяка. Спустя несколько минут все участники событий переместились к стоявшим на шоссе «КамАЗам».
        Против нового замысла Меглина была одна Есеня.
        — Прекрати!  — кричала она сыщику.  — Я прошу тебя! Прекрати!
        Прекратить она хотела вот что: водители, которым Меглин рассказал об «увлечениях» преподавателя психологии, привязали Цветкова за руки и ноги к передним бамперам обеих машин, так что он повис между кабинами. Один из водил при этом приговаривал:
        — У меня у самого дочка! Ах ты, животное!
        — Ну что, мужики, потрудимся?  — воскликнул Меглин, обращаясь к водителям.  — Давай! Потихоньку, сразу не порвите, а то неинтересно!
        Водители уселись по кабинам, взревели двигатели, и машины начали тихонько разъезжаться, натягивая веревки. А Меглин прокричал Есене:
        — Ты не видела, как они каются! Как они жить хотят!
        Он повернулся к Цветкову:
        — Ну, расскажи ей, как ты жить хочешь! Она тебя пожалеет, она добрая!
        — Пожалуйста!  — взвыл преподаватель.  — Умоляю, поверьте мне! Я искуплю! Всю жизнь искупать буду!
        — Слышала?  — вскричал Меглин.  — Искупать он будет! А отпустишь его  — он смеяться будет над тобой! Один раз, давно, отпустил я одного такого. До того красиво плакал! «Не убивай,  — говорил.  — От смерти моей толку мало. Я до конца дней женам и детям жертв своих помогать буду, служить им буду вместо собаки. Всю жизнь искупать буду!» Я поверил, отпустил. А он за неделю еще двоих убил! С тех пор я только одно искупление признаю: кровью, прямо на месте!
        И, обращаясь к водителям, скомандовал:
        — Давай!!
        Обе машины одновременно сдали назад, веревка растянулась в струну. Цветков непрерывно вопил от боли и ужаса. Есеня прижала к себе рыдающую девушку, несостоявшуюся жертву, и закричала:
        — Нет!!
        — Давай!  — требовал Меглин.
        Но один из «КамАЗов» вдруг остановился, и водитель выпрыгнул из кабины.
        — Не могу грех на душу взять!  — признался он.
        — Не твоя ведь душа  — моя!  — ответил Меглин.  — На меня вали, когда Бога увидишь!
        Подошел к рыдающему Цветкову, сказал:
        — Буду рвать тебя, пока не ответишь. Вопросов два. Вот первый. Ты ведь и сам ел с ними торт, чтобы ничего не заподозрили. Как?
        — Я понемногу!  — с готовностью ответил Цветков.  — Два года! С едой…
        — Молодец,  — похвалил Меглин.  — Иммунитет вырабатывал к яду. Хорошо, теперь вопрос второй. Почему ты умереть не хотел? Почему руки на себя не наложил?
        Цветков молчал, потом снова начал рыдать.
        — Давай!  — вновь бешено вскричал Меглин.
        Но в эту минуту послышалось завывание сирен: к месту казни подъезжали вызванные Есеней полицейские.
        …Когда Цветкова, освобожденного от веревок, в наручниках, тащили в автозак, полицейские провели его в нескольких шагах от девушки  — несостоявшейся жертвы. Преподаватель на миг поймал ее взгляд  — и вдруг с улыбкой подмигнул. Есеня заметила эту улыбку, и ее передернуло.
        Тут к арестованному подошел Меглин.
        — Повезло тебе,  — сказал он преподавателю,  — добрые люди нашлись. Ладно, живи.
        И, прощаясь, разок шлепнул задержанного по шее  — несильно, почти ласково. Полицейские тут же повели Цветкова дальше. Вдруг его лицо исказил неописуемый ужас… глаза выпучились и застыли. Цветков медленно повалился на землю. Из носа и ушей хлынула кровь. К нему бросились врачи…
        А Есеня пораженно смотрела на то, как Меглин прячет в карман пустой шприц.
        Меглин не признавал передышек. В тот же день, когда был разоблачен Цветков, он сообщил Есене, что узнал место, где скрывается Максим Огнарев  — оперативник, из пистолета которого была убита ее мать. Они отправились в путь и вскоре подходили к заброшенному заводскому корпусу.
        — Спасибо тебе,  — сказала Есеня, когда они вышли из машины.
        — Чему ты радуешься?  — спросил сыщик.
        — Я искала его во всех базах  — ничего. Пропал Огнарев, будто не было никогда. Как ты его нашел?
        — Так же, как тебя.
        — По-моему, это я тебя нашла,  — возразила Есеня.
        — Тебе показалось.
        Когда они подошли ближе к дому, изнутри отчетливо послышался звук взведенного курка и из форточки высунулся ствол охотничьего ружья. За грязным стеклом мелькнул Огнарев. Сейчас он нисколько не походил на оперативника. Грязный, обросший пегой клочковатой бородой, с безумным взглядом, он выглядел как бомж.
        — Стой!  — хрипло приказал он.
        — Мы поговорить пришли,  — сказал Меглин.
        — Так же, как с ними?  — непонятно ответил Огнарев.  — Поговорить? Нет! Я не дамся!
        — Убери ружье,  — сказал Меглин.  — А то пальнешь невзначай. Мы зайдем, спросим и уйдем.
        — Нет!  — прокричал человек за стеклом.
        Меглин, подняв руки в знак того, что у него нет оружия, шагнул вперед. И тут же раздался выстрел!
        — Родион!  — крикнула Есеня, кидаясь к сыщику.
        За окном мелькнул силуэт бегущего человека. Огнарев снова скрылся…
        Глава 7
        Нарушителей правил сначала называют преступниками. Затем психами. И наконец  — пророками.
    Метод
        Суббота, поздний вечер. Маленькая комната в типовой квартире, вся уставленная компьютерной техникой. На мониторе  — сложная, высшего уровня игра. Геймер останавливает ее, заходит на свою страничку в социальной сети. Появляется диаграмма со столбиками разной высоты. Возле каждого столбика  — количество набранных им голосов, а также гифка, изображающая того или иного персонажа. Выглядит все так:
        Хач конченый  — 85
        Депутаты-пидоры  — 92
        Гастер-наркодилер  — 89
        Мент позорный  — 19
        Внизу горит надпись: «До конца голосования осталось 2 минуты». Цифры, обозначающие время, все время сокращаются. Вот осталось полторы минуты… Тут число голосов, поданных за «гастера», меняется  — кто-то за него проголосовал. Ага, вот еще один, еще двое… Все, голосование окончено! На экране возникает артист в смокинге, он снимает цилиндр и торжественно провозглашает:
        — Нашим победителем стал…
        Гифка «гастера» занимает весь экран.
        Игрок выключает компьютер. Быстро собирается. Выкладывает на стол молоток, перчатки, моток веревки, нож, балаклаву. Надевает ее, поверх крепит видеокамеру на ремешке. И выходит из квартиры.
        …Долго искать жертву не пришлось: желтую безрукавку работника коммунальных служб было видно даже в темноте.
        — Эй!  — окликает его игрок.
        Тот оборачивается  — и сразу падает, получив удар молотком по голове.
        …Теперь машину вела Есеня. Гнала на максимальной скорости. На соседнем сиденье скорчился Меглин; рукой он зажимал рану в плече.
        — Надо в полицию звонить…  — кусая губы, сказала девушка.
        — Думаешь, сами не приедут?  — ответил сыщик.  — Они могут…
        И подытожил:
        — Никуда мы звонить не будем.
        Приехали в жилище Меглина. Первым делом сыщик достал бутылку водки, разлил по стаканам. Выпил, тут же стал стягивать рубашку. Коротко скомандовал:
        — Раздевайся!
        Есеня глядела на него непонимающе.
        — Кровь на одежде,  — пояснил он,  — раздевайся!
        …Когда они, уже после душа, сидели у стола  — Меглин в старой ковбойке, Есеня в его более новой рубашке,  — девушка спросила:
        — Как ты?
        — Навылет,  — ответил сыщик.  — Мягкие ткани. Заживет как на собаке. О том, что видела  — никому ни слова.
        — А отцу?
        — Ему особенно.
        Есеня кивнула. Помолчала. Затем медленно проговорила:
        — Мы недавно с папой были на дне рождения у одного… неважно. Папа выпил. Он это редко себе позволяет. В машине потом уснул. И во сне назвал меня Олей. А когда тебе было плохо, ты тоже повторял: Оля, Оля… Это совпадение или…
        — Как звали твою маму?  — неожиданно спросил Меглин.
        — Вера. И что?
        Меглин не ответил. Есеня, которая, в общем, и не надеялась на ответ, еще помолчала и снова заговорила:
        — Знаешь, мне с детства снится один… кошмар. Будто за мной гонится чудовище. Я убегаю, падаю… и оказываюсь в тупике. Бежать некуда. Чудовище нависает надо мной, вот-вот выйдет из темноты. Но я боюсь не его. А того, что оно окажется тем, кого я знаю. Понимаешь? Я чувствую  — это связано. Убийство, которое совершил Огнарев. То, как папе не нравится, что я у тебя работаю. Эта Оля… Ты же все знаешь! Расскажи мне! Или твой «метод»  — в том, что я никогда ничего не понимаю?
        — Метод,  — ответил Меглин,  — это значит понять не то, что было два месяца назад. А то, что было двадцать два года назад.
        — Почему двадцать два?
        — А тебе сколько?
        Сыщик встал, подошел к ее креслу, положил руки на подлокотники. Их лица оказались совсем близко; девушка замерла… Внезапно Меглин резким движением сдвинул ее кресло с места. В полу открылся люк. Меглин поднял крышку, щелкнул выключателем и первым спустился по лестнице. Есеня  — за ним. Она увидела длинные ряды одинаковых квадратных ящиков. Все они были пронумерованы, подписаны и содержались в идеальном порядке. Это был архив.
        — Что здесь?  — спросила она.
        — Лица чудовищ,  — последовал ответ.
        …Мужчина средних лет, с «пивным» брюшком, выгуливает стаффордширского терьера без намордника. Пока пес, спущенный с поводка, справляет нужду на детской площадке, его хозяин закуривает. Мамы с колясками осуждающе оборачиваются в его сторону.
        — Не кусается…  — пренебрежительно цедит хозяин.
        Снова прицепив поводок, мужчина уводит пса дальше по аллее. Сзади слышатся шаги  — человека с собакой догоняет парень с видеокамерой на голове. Спрашивает:
        — Бойцовых собак нельзя без намордника выгуливать, вы знаете?
        — А ты кто такой?  — огрызается хозяин.  — Камеру убери!
        — Он ребенка уже покусал, вам этого мало?
        — Пацан сам виноват! Он его дразнил!
        Пес рвется с поводка, готовый кинуться на обидчика, но тот продолжает снимать еще минуту. Потом поворачивается и уходит.
        Дома он монтирует снятый материал, потом включает программу, изменяющую голос, и записывает закадровый комментарий:
        — Меня бесит надпись «Осторожно, злая собака». Собака не бывает злой или доброй. У животных нет морали. Они делают то, чего хочет от них человек. Правильно писать «Осторожно, злой хозяин». Понимаете, о чем я? Это хозяин сделал пса таким. Он транслирует в мир зло и агрессию. Должны мы это терпеть или должны дать урок  — ему, а через него другим? Посмотрите на этого недочеловека и подумайте  — делает он мир лучше, или мир станет лучше без него? Решать вам.
        Нажимает клавишу, отправляя файл «Собачник» в сеть. Экран мигает  — на диаграмме появляется новый столбик с гифкой, на которой «собачник» сам похож на пса. Вот он получает первый голос…
        В комнате для допросов Есеня откинулась на спинку стула, закрыла глаза, помассировала виски.
        — В аптечке есть от головы, принести?  — предложил Худой.
        — Не надо, сейчас пройдет,  — сказал Есеня.
        И действительно  — открыла глаза, предложила:
        — Продолжим?
        — Это у вас после травмы?  — спросил Седой.
        — Какое это имеет значение?
        — Прямое. Вы получили травму на службе; мы должны проверить вашу психическую и профессиональную адекватность. Расскажите, как все было.
        — Хорошо. В Софьино, под Москвой, началась серия. Убийца нападал по субботам. В материалах дела его так и называли  — Субботник. Людей убивал зверски, без видимых мотивов. Оставлял знаки…
        …Место в парке, где было совершено преступление, было огорожено полицейской лентой. Выйдя из «БМВ» Есени (в машине Меглина не поехали  — все сиденье там было измазано кровью), сыщики направились к лежащему на песке телу мужчины в спортивном костюме.
        Меглин присел на корточки над телом. Лицо убитого было страшно обезображено, в руке зажат поводок с пустым ошейником.
        Сыщик поднял с земли рядом с телом какой-то комок, растер его в пальцах, понюхал. Спросил у местного следователя Борисова:
        — Собаку увезли?
        — Да…
        — Жаль псину. Она-то чем виновата?
        Меглин встал, показал Есене комок, который поднял с земли:
        — Собачьи консервы. Убийца его оглушил, изрезал лицо и намазал кормом. И пес лицо хозяину обгрыз. Время смерти?
        — С шести тридцати до семи утра,  — ответил следователь.  — Жена говорит, он каждое утро в это время выгуливал. А вот это  — его знак.
        Он указал на дерево рядом с трупом. К коре был прибит лист бумаги: на красном фоне  — воздетый вверх кулак.
        Этот же рисунок висел на доске в кабинете ОВД, куда переместились участники расследования. Рядом размещался фоторобот убийцы  — мужчины с резкими чертами лица, в надвинутой до бровей лыжной шапочке  — и фотографии предыдущих жертв. Борисов повесил здесь и фото «собачника».
        — С сегодняшним  — три трупа,  — объяснил он.  — До этого были Ниязов, узбек, коммунальщик, и предприниматель Ляшенко. Убийца всегда нападал сзади. Оглушал чем-то тяжелым, похоже, молотком. Потом убивал. Всех по-разному. Ниязову вбил в рот воронку и залил банку ацетона. Тот захлебнулся. Ляшенко просверлил уши переносной дрелью…
        — А ты говоришь, я больной,  — шепнул Меглин на ухо Есене. И громко сказал:
        — Креативно подходит мужик, с душой. Связь между жертвами?
        — Не выявили,  — покачал головой следователь.  — Все мужчины, от двадцати семи до сорока лет. Жили все на Силикатном. У нас не проходили.
        Он показал район на карте города с наколотыми в четырех местах кнопками.
        — Вы сказали, что трупов три, а кнопок четыре…  — заметила Есеня.
        — Один выжил, Сергей Яшин. Участковым был в этом районе.
        — Так у нас свидетель есть?  — заинтересовался Меглин.
        — Да, он фоторобот помог сделать. Субботник его оглушил, а убить не успел. Сын помешал, жизнь отцу спас. Если это жизнь, конечно. Сами увидите…
        …В квартире Яшиных сыщики увидели самого участкового, сорокапятилетнего мужчину с застывшим в глазах выражением ужаса, и его сына Федора, длинноволосого парня восемнадцати лет. Отец лежал пластом на кровати, а сын обмывал его тело губкой, чтобы не образовывались пролежни. Напротив кровати на стене был прикреплен фоторобот Субботника.
        Оставив Есеню с Федором в его комнате, Меглин прошел на кухню. Огляделся: иконы в углу, фотография Яшина в милицейской форме и более молодого  — в афганке; фото женщины с мальчиком.
        Тем временем Федор рассказывал:
        — Папа каждый вечер обходил район. И меня брал. Мы вдоль парка шли, по дорожке. У него сигареты кончились, он послал меня купить. Я вернулся, вижу  — он его бьет под фонарем… Я закричал, стал на помощь звать. Он посмотрел на меня  — и убежал в парк.
        — Ты его совсем не разглядел?  — спросила Есеня.  — Любая деталь может помочь.
        — Темно было…  — оправдывался Федор, глядя в пол.  — Только рост. Папа метр девяносто, он с него. Очень крепкий.
        — Это мама?  — спросила Есеня, увидев фото на стене.
        — Она погибла двенадцать лет назад,  — ответил Федор.  — В горах. Сорвалась…
        — Ты работаешь, учишься?
        — В энергетическом, на втором курсе. Сейчас академ взял.
        — У вас там иконы на кухне…  — сказал вернувшийся в комнату Меглин.
        — Папа очень верующий,  — кивнул парень.  — Надеюсь, это помогает ему…
        — В смысле?
        — Он теперь таким до конца жизни будет. Все понимает, но говорить и двигаться не может.
        — Как же портрет составили, если он не говорит?  — спросил сыщик.
        — Папа двигает пальцем,  — пояснил Федор.  — Один раз  — нет, два раза  — да. Художник четыре дня здесь работал.
        — Поговорить с ним можно?
        Федор кивнул. Они вошли в комнату Сергея, сын сел на кровать и взял отца за руку.
        — Поговоришь?  — спросил.  — Из Москвы приехали, ловить его…
        И, видимо, получив утвердительный ответ, сказал сыщикам:
        — Вы только вопросы задавайте «да-нет», хорошо?
        Меглин задумался, разглядывая участкового, затем спросил:
        — Я вот думаю… Жизнь стоит того, чтобы продолжать жить  — даже так?
        Лицо Яшина свела судорога. От ярости лицо налилось кровью, он стал дергать шеей…
        — Пап, не волнуйся,  — сказал Федя.
        И, повернувшись к сыщикам, потребовал:
        — Выйдите, пожалуйста!
        …Когда они сели в машину, Есеня зло сказала:
        — Иногда ты таким козлом бываешь!
        — Ты за языком следи, во-первых,  — отреагировал Меглин.  — А во-вторых, он сейчас только об этом и думает.
        Помолчал немного, потом сказал:
        — Он не наш.
        — С чего ты взял?
        — Они ему не важны, жертвы. Он не вступает с ними в отношения. Для него люди  — буковки в послании. Это плохо…
        — Почему?
        — Он идейный. Здесь останови.
        — Ты серьезно?  — удивилась Есеня.
        Ее удивление было понятно  — Меглин попросил остановить машину возле продуктового магазина, где в ожидании открытия после перерыва толпились алкаши. Сыщик вышел и направился к страждущим. Пока он шел, его походка и весь вид преобразились  — теперь он сам выглядел законченным алкоголиком.
        Есеня пожала плечами, с места дала по газам и выехала на главную улицу  — где чуть не врезалась в проезжавшую машину…
        …На мониторе Субботника заканчивается очередное голосование. Последние секунды… и вот высвечивается результат: сорок три голоса отдано за девушку в черном нижнем белье, с черепом вместо лица. Субботник берет заранее приготовленную петарду, зажигалку, молоток, надевает балаклаву, поверх нее камеру и выходит из дома…
        Есеня шла по пустому вечернему парку. Вдруг ей почудилось какое-то движение за кустами, рядом с дорожкой. Она напряглась, расстегнула пиджак, проверила, на месте ли кобура. Тот, кто следовал параллельным курсом, не отставал. А дорожка уходила все дальше от входа в парк, от людей… Девушка уже пожалела, что выбрала именно этот путь…
        — Воздухом подышать решила?  — прозвучал над ухом знакомый голос.
        Меглин возник ниоткуда  — будто из воздуха соткался; шел рядом, дотягивая бычок.
        — А ты  — проявить запоздалую заботу?  — сказала Есеня, успокаиваясь.
        — Я не даю тебе права даже думать об этом,  — загадочно сказал Меглин.
        — О чем?
        — Ты поняла, не придуривайся. Ты думаешь, ты сильная. Зря. Ты слабая.
        — Уверен?
        — Задержи меня.
        — Что?
        — Я  — убийца. Действуй.
        Глаза девушки сузились. Рука резко метнулась к кобуре. Но Меглин перехватил ее руку, потом вторую, завел их за спину, крепко прижал девушку к себе. Чуть двинулся вперед, так что Есеня невольно прогнулась.
        — Я могу сделать с тобой все, что хочу,  — сказал Меглин.  — И он сможет…
        Девушка вдруг «поплыла»  — обмякла, подалась к напарнику. Возможно, сказалась усталость или что-то другое… Меглин растерялся, отпустил ее. Тут же, пользуясь его замешательством, Есеня сильно ударила сыщика в пах, выхватила пистолет и приставила к его виску.
        — Руки!  — скомандовала.  — И не смей меня опекать!
        Резким движением Меглин обвел ее руку, и пистолет оказался у него. Второй рукой он схватил напарницу за горло. Дав ей понять, что победил в этой схватке, отпустил и тут же согнулся от боли:
        — Твою мать… Как я теперь до гостиницы дойду?
        …Даже Меглин с его чутьем не почувствовал, что во время этой «учебной схватки» они были не одни. В полусотне метров за кустами стоял Субботник и снимал все происходящее на камеру…
        До гостиницы Меглин все же дошел. В номере вынул все бутылки из бара и вылил их содержимое в стакан для зубной щетки. Есеня, наблюдавшая за этой операцией, осторожно спросила:
        — Может, не надо тебе пить?
        — Мне только пить и надо,  — ответил сыщик.  — Нашла что-нибудь?
        — Нашла. Все жертвы  — приезжие. Кроме участкового.
        — Значит, уже не все. Что у тебя с логикой? Ты не там ищешь. Их сходство в различии.
        — Как это?  — недоуменно нахмурилась Есеня.
        Потом, подумав, предположила:
        — Способ убийства?
        — Он не убивает случайных людей, без повода. Он выслеживает их, готовит нападения. У него есть мотив и смысл. Я с местными пообщался… Плакать по убитым не будут. Пес того собачника мальчишку чуть не загрыз. Коммерсант всех соседей задолбал: три года в своей квартире ремонт делал; шум, пыль, грохот…
        — Ага, вот почему дрель!
        — А узбек, по ходу, наркотой приторговывал. Люди рады. Детей в парк стали пускать. Грешно так говорить, конечно, но туда им и дорога. Один мне сказал: «Я бы сам их грохнул».
        — Он убивает людей по их делам…
        — Он сейчас ускорится,  — уверенно сказал Меглин, отпив разом половину стакана.  — Он миссионер, на публику работает. Эти трое так, грунтовка. Сейчас он шедевр свой рисовать начнет. Он просто ждал.
        — Чего?
        — Когда мы приедем…
        …Ночью возле девятиэтажного дома из такси выходит молоденькая миловидная девушка. Одета скромно, как офисная служащая, макияжа минимум. Правда, при этом на ней красные туфли на высоком каблуке. Девушка подходит к нужному подъезду и набирает телефонный номер.
        — Я подъехала,  — сообщает она.  — Код напомни. Девять, шесть… дальше?
        Тут позади возникает темный силуэт, и на голову девушки обрушивается удар молотка…
        …Следователь Борисов развешивал на стене кабинета снимки с места преступления. Есеня взглянула  — и невольно охнула.
        — Она взорвалась,  — пояснил Борисов.  — Соседи ночью услышали крики, но никто не вышел, в окна смотрели.
        — Как  — взорвалась?
        — Он вставил петарду ей во влагалище и поджег…
        — Кто она, выяснили?  — спросил Меглин.
        — Работаем,  — деловито ответил следователь.  — Документов и телефона у нее не было, карточек тоже. Сейчас проверяем пропавших…
        Есеня выложила на стол содержимое сумочки жертвы. Разложила уцелевшую одежду. Дорогое кружевное белье, помада, косметичка, ошейник…
        — Она тоже собачница?
        — Он подбит шелком,  — заметил Меглин.  — Это для людей.
        — Он убивает по делам…  — произнесла девушка.  — Она проститутка?
        — Что еще видишь?
        — Это он попросил ее одеться неброско,  — заключила она.  — Чтобы соседи жене не настучали. Она приехала на такси или на частнике…
        Меглин коротко кивнул Борисову, тот понял:
        — Займусь, установлю.
        Есеня пристально разглядывала фотографию, запечатлевшую сломанные ногти жертвы.
        — Она была в сознании, дралась,  — сообщила девушка.  — Подняла шум. У убийцы было мало времени, он не успел ее далеко оттащить. Значит, она убита возле дома, куда приехала.
        — Там всего три девятиэтажки, дальше лес…  — сказал Борисов.
        — Он ждал ее у подъезда и знал точное время. Знал, как она выглядит. Думаю, Субботник  — ее клиент. Он ее и вызвал.
        Меглин повернулся к Борисову:
        — Пройдитесь с портретом по домам. И еще  — где у вас можно зайти в Интернет?
        Спустя несколько минут он сидел перед компьютером и листал сайт «Досуг». Иногда нажимал кнопку «печать» и вынимал листы из принтера. Когда в комнату вошла Есеня, сыщик сказал:
        — В ее сумочке ключей не было. Значит, кто-то открыл бы ей, когда домой вернется. Посмотри, ее нет среди этих?
        Есеня стала перебирать листы с изображениями полуобнаженных девушек. Ее внимание привлекла фотография двух девушек в черном белье, масках, с плетками в руках.
        — На ней такое же белье, и волосы похожи,  — сказала она.
        Прочитала анкету: «Лика и Геля. Сладкая парочка».
        Адрес привел напарников к обшарпанной панельной девятиэтажке.
        — Да, мир роскоши и эпатажа…  — пошутил Меглин, когда они вышли из дребезжащего лифта.
        Он позвонил. Кто-то с той стороны заглянул в дверной глазок, сыщик приветливо помахал рукой. Дверь открылась, и девушка в кожаном садо-мазо-прикиде впустила их в квартиру.
        — Быстрее,  — попросила она,  — а то соседи…
        — Так вот он, чертог разврата…  — продолжал шутить Меглин, когда они вошли на кухню.
        — Чай, кофе?  — предложила любезная хозяйка.
        — Вас как зовут?  — спросила Есеня.
        — Лика…
        — А где подруга твоя, Лика?  — спросил Меглин.
        — Ее нет,  — объяснила девушка.  — Но вы по телефону не предупредили…
        — Это она?  — спросила Есеня, достав фото убитой.
        …Когда первый приступ ужаса прошел и заплаканная Лика смогла отвечать на вопросы, Есеня, держа в руках паспорт жертвы, спросила:
        — Значит, она из Молдавии?
        — Мы вдвоем приехали…  — ответила Лика, сигарета дрожала в ее руках.  — Я ее уговорила. Что я ее матери теперь скажу?!
        — Знакомые странные были у нее?  — спросил Меглин.
        — К нам все ходят странные. Они там нормальные, а здесь…
        — Я имею в виду  — агрессивные. Опасные, злые…
        — Был один. Заразился, жене сказал, что от Гели. А у нее не было ничего, она проверялась!
        — Что за клиент, как звали?
        — Игорь вроде. Я его не видела. От него жена ушла, так он Геле предлагал с ним жить. Она боялась. Так он в ментовку стукнул, что она без регистрации. Сказал, если не согласится, жизнь ей испортит. Она согласилась, ездила к нему…
        — Почему?  — спросила Есеня.  — Боялась?
        — Не только. Нравился он ей. Она высоких любила. Она же молоденькая еще, дура, девятнадцать всего… Так это он ее?
        — Куда она к нему ездила?
        — На Силикатный… Да, она говорила, что у него татуировки. На руках.
        — Какие?
        — Кресты…
        Когда возвращались к машине, Есеня сказала:
        — Признай, что я права. Все жертвы  — приезжие.
        — А участковый?
        — Возможно, знал что-то…
        — Тут полгорода приезжих…  — пробурчал сыщик.
        — А свастика на руке? А кулак этот? Тебе трудно признать, что я могу быть права?
        Подъехала полицейская машина. Из нее вышел Борисов.
        — Мы нашли таксиста,  — сообщил он.  — Девушку подвезли к двадцатому дому.
        — Проверьте всех Игорей,  — распорядился Меглин.  — И еще… У вас нацики есть? С кем поговорить можно?
        — Найдем!  — пообещал следователь.
        В небольшом спортзале собирались качки. Старший недоверчиво разглядывал Меглина.
        — Ты им сказал, зачем собираешь?  — спросил сыщик.
        — Нет, Юрий Яковлевич просил не говорить.
        — Правильно. Борьба с маньяком дело всенародное, но тихое.
        — Я его маньяком не считаю,  — заявил качок.  — Хотите мое мнение? Он делает, чего все хотят.
        Разговаривая, Меглин наблюдал за улицей. Полицейские припарковались во дворе, и с улицы их автомобиль не был виден. Вот подъехала недорогая иномарка. Водитель, высокий парень лет тридцати, взял с сиденья сумку и направился к клубу. Но когда, завернув за угол, увидел полицейскую машину, остановился и повернул назад. Все ускоряя шаг, качок вернулся к своей машине, завел мотор и уехал. В ту же минуту из клуба выбежал Меглин, запрыгнул в «БМВ» Есени.
        — За ним, поехали!
        Следуя за напуганным качком, они подъехали к тому самому дому, у которого была убита Геля. Водитель выскочил из машины и бросился к подъезду. По лестнице поднимался бегом. Вбежав в квартиру, запер дверь, затем схватил молоток и принялся разбивать ноутбук. В это время раздался звонок в дверь. Качок продолжал крушить технику. Дверь рухнула, Меглин ворвался в квартиру. Борец с ноутбуками попытался ударить его молотком, но сыщик перехватил его руку, вывернул и впечатал противника лицом в стол.
        Когда сыщики вывели задержанного из дома, у подъезда их ожидала кучка гопников. Слышались выкрики:
        — Куда вы его? А чё он сделал? А вы кто такие? Документы покажите!
        Есеня выхватила пистолет и навела на толпу:
        — От машины!
        Гопники неохотно расступились…
        В местном ОВД задержанный первым делом заявил, что будет говорить только в присутствии своего адвоката.
        — Будет тебе адвокат, Игорь,  — пообещал Меглин.  — Только он потом уйдет, а ты останешься. И соседом твоим по камере буду я. Я устрою тебе такую жизнь, что ты на пожизненное просто запросишься. А начнешь говорить  — всем проще будет. Ты мне навстречу  — я к тебе по-человечески…
        — Я буду говорить только в присутствии адвоката,  — как заведенный, повторил задержанный.
        Меглин схватил его сзади за голову и припечатал к столу. Когда качок снова поднял голову, из носа бежала струйка крови. Но мужчина не выглядел испуганным  — он улыбался.
        — У вас ничего нет,  — заявил.  — Совсем.
        Тем временем в другой комнате Борисов принес Есене документы по задержанному.
        — Бойко Игорь Валентинович,  — читал он,  — программист. Тридцать два года. В прошлом году развелся, живет один. По нашим базам не проходил.
        — Вообще?  — не могла поверить Есеня.  — Даже приводов не было?
        В это время в дверь заглянул Федор Яшин.
        — А, Федя!  — воскликнул Борисов.  — Погоди, я сейчас…
        И вышел. Когда Федор и Есеня остались одни, парень спросил:
        — В городе говорят, вы его взяли. Кто это?
        — Пока просто подозреваемый,  — ответила Есеня.  — Папа сможет его опознать?
        — Вряд ли,  — покачал головой Федор.  — Ему хуже. Даже пальцем двинуть не может. А я могу на него посмотреть?
        — Зачем?
        — Тогда, в парке… я испугался,  — признался парень.  — Я видел, как он бьет папу, а подойти боялся. Я предатель. Не могу с этим жить. Я должен этот страх преодолеть, в глаза ему посмотреть.
        — Федя, ты все правильно сделал,  — уговаривала Есеня.  — Ты отца спас.
        — Если вам нужно  — я скажу, что это он,  — заявил Федор.
        Есеня задумалась. Покачала головой, хотя не очень уверенно.
        — Он моего отца искалечил!  — настаивал Федор.
        В этот момент вернулся Борисов. Сунул парню тонкую пачку денег, перехваченную резинкой:
        — Держи. Ребята вам собрали.
        — Нет, что вы, неудобно…  — стал отказываться Федор.
        — Бери, не выдумывай,  — повысил голос следователь.  — Для отца.
        Федор кивнул, взял деньги и вышел.
        — Судьба у парня не позавидуешь…  — покачал головой Борисов.  — Сначала мать погибла, потом с отчимом такое…
        — С отчимом?  — удивилась Есеня.
        — Серега ему не родной,  — объяснил следователь.  — Усыновил. И Федька теперь его на себе тащит.
        Услышав это, Есеня выскочила в коридор, окликнула:
        — Федя!
        Парень оглянулся.
        — Запиши мой телефон…
        Не надеясь на таланты местной полиции, Меглин подключил к расследованию своего помощника  — Глухого. Выложив перед ним искалеченный ноутбук Бойко, сыщик сформулировал задание:
        — Он первым делом его разбивать кинулся. Что-то там есть, что-то важное…
        — Я покопаюсь,  — пообещал Глухой.  — А ты,  — он повернулся к Есене,  — дай мне свой телефон.
        — Зачем?
        — Я поставлю на него программу. Всегда буду знать, где ты.
        — А это зачем?
        — Ну у него же нет телефона…
        И кивнул в сторону Меглина.
        …Саша Тихонов заснул прямо в архиве МВД. Сидел, изучал материалы дела Анюли, потом положил голову на руки  — и заснул. Его разбудил голос Жени:
        — А тебе мама разрешает такие вещи читать?
        Саша поднял голову и увидел однокурсника  — тот стоял у стола, изучая один из листов дела.
        — Отдай!  — вскинулся Саша.
        Женя отвел руку с листком, ожидая реакции.
        — Женя, я серьезно!
        — На, не плачь…  — усмехнулся Осмыловский, возвращая листок.  — Откуда у тебя это дело?
        — Я ничего не могу тебе сказать.
        — Ни хера ты заговорил! Она, между прочим, и моей однокурсницей была…
        — Жень, у меня есть одна теория, я хочу проверить,  — стал объяснять Саша.  — Понадобится помощь  — тебе первому позвоню.
        — Не обманываешь? Точно позвонишь? А когда?  — спросил Женя, явно выделываясь.
        — А пошел ты!  — разозлился Саша.
        — Теория у него! Теоретик…  — презрительно сказал Женя и удалился.
        Саша начал складывать листы дела и вдруг обратил внимание на одну из фотографий «праздничного убийцы». На снимке он с гордостью держал в руках модель самолета, а за спиной у него висел вымпел. Саша включил лупу-подсветку и стал внимательно рассматривать надпись на вымпеле. Букву за буквой выписал эту надпись в блокнот…
        …Подвезя Меглина к его ангару, Есеня заглушила двигатель машины.
        — Можно к тебе?  — спросила.  — Не хочу домой…
        Войдя в дом, Меглин повалился в кресло и закурил. Есеня протянула руку, он пожал плечами, но передал сигарету. Так и стали курить одну. Потом Есеня сказала:
        — Я могу Феде позвонить прямо сейчас. Он его опознает.
        Меглин отрицательно покачал головой.
        — Почему?  — спросила она.  — Разве мы не этим занимаемся?
        — Чем мы тогда отличаемся от Субботника?  — спросил сыщик.  — Я не караю. Я освобождаю несчастные души от бремени, которое они не в силах нести.
        — Геле всего девятнадцать было! У нее дома игрушки! Ты же знаешь, что это он!
        — Не все бьется…  — признался сыщик.  — Бойко здоровый, зачем ему со спины нападать? И кулак этот… Это знак слабых. Знак мести. Бунта. Восстания…
        — Если мы ничего не найдем, его выпустят,  — покачала головой Есеня.  — И ты готов с этим жить? Я  — нет.
        …В здании ОВД поселка Силикатный Меглин и Борисов беседовали с адвокатом задержанного Бойко  — молодым, уверенным в себе господином в дорогом костюме.
        — С такими уликами вас в суде на хер пошлют и будут правы,  — вещал адвокат.
        — Он звонил убитой за час до смерти,  — напомнил Борисов.  — Угрожал ей.
        — Да ладно, Юр,  — скривился адвокат.  — Проститутке, что ли? Ну да, вызвал. Морально мы его порицаем, но кто без греха? С убийством какая связь? У вас отпечатки есть? Свидетели?
        И, видя презрение на лице Меглина, добавил:
        — Юр, если сейчас его отпустишь, я побоев не замечу…
        …Спустя час адвокат вывел отпущенного Бойко через заднюю дверь ОВД  — чтобы не привлекать излишнего внимания. Увидев стоящих здесь Меглина, Есеню и Борисова, Бойко торжествующе усмехнулся и издевательски спросил:
        — Сегодня какой день  — пятница?
        По лицу Есени было видно, что, дай ей волю  — застрелила бы на месте. Борисов пообещал:
        — Я лучших ребят к нему приставлю, пусть только дернется!
        В тот же день в Силикатный приехал Глухой  — привез материалы, которые удалось извлечь из разбитого ноутбука. Участники расследования собрались у большого экрана в одном из кабинетов ОВД.
        — Он заходил в закрытое комьюнити в сети,  — объяснял Глухой.  — Что-то вроде клуба по интересам. Жесткое порно, видео пыток… Восемьдесят подписчиков, вход по паролю. Судя по никам  — нацики, ультрас, извращенцы. Вот, смотрите.
        На экране появилась идущая по городу Геля: стройная фигура, обтягивающая мини-юбка. Раздался измененный голос Субботника:
        — Смотрите, как Бог одарил ее. Могла стать любимой. Женой, матерью. Но…
        На экране появилось другое фото Гели  — в черном белье, с ошейником.
        — Она не создает семьи, а разбивает их,  — вещал Субботник.  — Разносит болезни. Развращает. Какая насмешка над Божьим замыслом!
        На лице Гели проступил череп.
        — А Бог наказывает тех, кто не ценит его дара,  — наставительно закончил Субботник.
        Появились заснятые им кадры убийства девушки. Вот она выходит из такси, идет к двери… Падает от удара молотком… Лежа на земле, кричит: «Помогите! Помогите!» Но помощь не приходит… Вспыхивает петарда… Дикий крик… Экран погас.
        — И никто из этого «клуба» в полицию не пошел?!  — не могла понять Есеня.
        — Ты льстишь людям,  — заметил Меглин.  — Большинство убьет, если им за это ничего не будет. Они голосовали… Выбирали победителя. Вернее, жертву.
        — Ублюдок…  — зло произнесла Есеня.  — Но теперь мы можем его взять?
        — За то, что на сайт выходил? Нет,  — покачал головой Меглин.  — Только если докажем, что он снимал и монтировал.
        Ночью с пятницы на субботу в Силикатном многие не спали. Не спал Глухой, сидевший перед компьютером  — он следил, кто заходит на сайт «клуба». Не спали Меглин, Есеня, Борисов в соседней комнате. Наготове была группа захвата.
        Не спал и отпущенный Бойко. Выглянув на улицу и не увидев ничего подозрительного (оперативники следили за его домом из обычной «девятки»), он поднял линолеум в углу комнаты и достал из-под него тонкий нетбук.
        Спустя несколько минут Глухой сообщил:
        — Он в сети…
        Сыщики, стоя у него за спиной, услышали голос Субботника:
        — Я снова с вами, друзья и единомышленники! Силы зла и коррупции пытаются помешать мне, но добро и правда всегда побеждают!
        В это время у Есени зазвонил телефон.
        — Да, Федя?  — откликнулась она, взглянув на дисплей.
        Выслушав собеседника, сообщила Меглину:
        — Яшин пришел в себя. Готов его опознать.
        С экрана между тем продолжал звучать голос Субботника:
        — То, что я делаю, я делаю для людей. Пришла пора расширить аудиторию. Сегодня ночью я выполню волю не нашего узкого круга, а всех жителей Силикатного.
        Все в здании ОВД пришло в движение. Группа захвата рассаживалась по машинам, с ними ехал Меглин. Есене он приказал:
        — Езжай к Яшину. Как только опознает  — звони.
        Спустя несколько минут группа захвата заняла позицию возле дома Бойко. И почти сразу у Борисова зазвонил телефон. Он повернулся к Меглину:
        — Это ваша сотрудница. Яшин опознал Бойко. Берем!
        Бойцы ОМОН бесшумно поднялись по лестнице. Двое молотом снесли с петель дверь в квартиру, остальные ворвались внутрь. Бойко лежал на полу, руки за головой  — он их явно ждал. А из стоящего на столе нетбука доносился голос Субботника:
        — В эту минуту ссылку на мой сайт получают все жители города.
        Когда Бойко уводили, он торжествующе крикнул в лицо Меглину:
        — Поздно! Вы опоздали!
        …Есеня уже собралась уходить из квартиры Яшиных  — ведь Сергей опознал преступника. В эту минуту Федор позвал ее из своей комнаты. Девушка подошла к монитору. Оттуда доносился голос Субботника:
        — Горожане, братья и сестры! Посмотрите, как мы живем. Нас окружают ложь, злоба, лицемерие, вранье. Мы не чтим закон, не чтим Бога.
        Это же послание слушали Меглин и Глухой, оставшиеся в квартире Бойко. Глухой, исследовав нетбук, сообщил:
        — Это не он. Он выкладывал в сеть то, что ему присылали.
        Слышен голос Субботника:
        — На протяжении месяца я казнил потерянных для общества людей. Я чистил мой город. Это был мой субботник. Предлагаю вам присоединиться.
        На экране последовал монтаж из роликов с предыдущими жертвами. Меглин внимательно вглядывался. Сделал вывод:
        — Он маленький… И слабый… Смотри, как они ведут себя с ним.
        И тут он вспомнил  — вспомнил несколько важных фраз, которые за эти дни услышал здесь, в Силикатном. Как алкаш у магазина сказал ему: «Куда только ни жаловались на этого коммерсанта, но он откупился…» И фразу Лики: «Заяву на нее в ментовку написал, что живет без регистрации…» И слова Борисова: «По нашим базам никто из них не проходил…» И он понял! Понял!
        — Они все проходили через участкового!  — воскликнул сыщик.  — Звони Есене!
        Сама Есеня в это время, стоя в комнате Федора, как зачарованная, уставилась в экран монитора. С экрана на нее смотрела… она сама. А голос Субботника вещал:
        — Из всех негодяев страшнее тот, кто облечен властью. Знакомьтесь: Есеня Стеклова. Девушке двадцать два года, а она уже следователь по особо важным делам. Наша защитница. Неплохо, скажете вы. Это  — ее машина.
        На экране возникло фото «БМВ» Есени. Его сменила фотография отца.
        — Ее папа, старший советник юстиции Андрей Стеклов,  — сообщил Субботник.  — А вот их скромный загородный дом… А теперь посмотрим, как это все добыто.
        И пошла монтажная склейка: сцена учебного боя между Есеней и Меглиным, видео, где она выводит Бойко из подъезда, наставив пистолет на жителей…
        — Скажите честно: вы верите в то, что она вас защитит?  — с чувством спросил слушателей Субботник.  — Или это вас нужно защитить от нее? Решать вам. Голосуйте  — за и против. За безопасность ваших детей. За порядок на улицах. За честную власть. Время пошло.
        Цифры на мониторе начали обратный отсчет. В тот же момент Есеня услышала, как зазвонил ее телефон в сумке, оставленной в прихожей. Но раздалось всего два сигнала, и аппарат умолк: Федор, выйдя из комнаты отца, выключил телефон девушки, положил его к себе в карман, а затем снова скрылся за дверью.
        Есеня вышла в прихожую, подошла к сумке… Телефона не было.
        — Федя!  — позвала она.
        Какое-то шестое чувство подсказало ей, что рядом опасность. Девушка стремительно обернулась, выхватив пистолет.
        Прямо перед ней стоял Федор с молотком в руке. Дуло пистолета смотрело ему точно в лоб. Однако Субботник прочитал в глазах девушки нечто такое, что позволило ему отбить оружие, а затем нанести ей удар молотком в висок. Есеня рухнула на пол…
        …Участковый Сергей Яшин слышал звук удара, потом  — звук тела, которое волочат по полу. А спустя несколько минут раздался сокрушительный удар в дверь  — удар, от которого она слетела с петель. В комнату ворвался человек, который пару дней назад спрашивал его, стоит ли длить такую жизнь. О, как бы он хотел ответить ему! Как хотел бы рассказать все, все! Но он не мог…
        Ворвавшись в квартиру Яшиных, Меглин обежал все комнаты и застыл. Он производил впечатление человека не в себе, так что Борисов, вбежавший следом за ним, даже спросил, не надо ли позвать врача. Но Меглин его не слышал. Перед его мысленным взором, словно наяву, мелькали сцены.
        Вот участковый Сергей Яшин, вернувшись с похорон жены, силой заставляет пасынка встать на колени перед иконами. Вот он бьет мальчишку по голове школьным дневником (плохие оценки принес, паршивец!), а затем, распаляясь, и руками. Вот Федор подрос и пришел домой с гитарой и с серьгой в ухе. Отчим шарахает гитарой об угол шкафа, так что она разлетается вдребезги, а серьгу вырывает с мясом. Вот Федор подсматривает, как его отчим берет деньги у собачника, а в другой раз  — у коммерсанта, на которого пожаловались соседи. Вот полуголый Яшин выходит из комнаты, и Федор успевает заметить голую Гелю на кровати  — кровати его матери! Он кричит, бросается на отчима с кулаками… Но силы неравны: Яшин сбивает пасынка на пол и бьет его ногами… Вот избитый Федор сидит за компьютером, рисует на экране поднятый кулак. Потом подходит к шкафу и достает молоток…
        — Не делай этого… Не надо…  — просит Меглин.
        Но тут вспыхнул ослепительный свет, и Федор исчез. Меглин очнулся. Он лежал на полу в квартире Яшиных, и склонившийся врач светил фонариком ему в глаза.
        Сыщик отодвинул врача и встал.
        — Есеня…  — прохрипел он.
        — Я ее нашел,  — сказал стоявший рядом Глухой.  — Она где-то совсем рядом…
        …Федор сидел на лавке в парке  — словно отдохнуть присел. В руке держал пистолет. Рядом на лавке лежал телефон Есени. Отряд оперативников окружил лавку.
        — Я с ним поговорю,  — сказал Меглин и медленно направился к лавке. Он старался, чтобы Субботник видел его приближение и не запаниковал.
        — Ближе не подходи,  — сказал Федор.
        Меглин, словно не слыша, продолжал идти. Спросил:
        — Где она?
        — Еще шаг  — и встретитесь,  — ответил Федор, поднимая пистолет.
        Меглин остановился  — понял, что угроза реальна.
        — Перейди налево,  — сказал Федор.  — Я справа не слышу  — он мне перепонку разбил.
        Меглин перешел налево, но предупредил:
        — Волос с ее головы упадет  — пожалеешь, что родился.
        — Я восемнадцать лет жалею,  — ответил Субботник.  — Думаешь, меня боль испугает? Да у меня не было ничего, кроме нее.
        — Отец издевался? Его и убил бы. А других за что, невинных людей?
        — Невинных?  — возмутился Федор.  — Я видел, как они папаше моему деньги носили, как он эту проститутку драл на кровати матери. Кто там невинный? Он учил меня долгу и любви к Родине, а сам взятки брал!
        — Отпусти ее,  — попросил Меглин.  — И я помогу тебе лечь в клинику вместо тюрьмы.
        — Я не пойду в психушку,  — твердо ответил Федор.  — В тюрьму тем более. Эти четыре недели были лучшими в моей жизни. Я был свободен. Я сказал свое слово, и люди услышали. Через неделю такой же, как я, появится. Через месяц  — сотня. Я сделал то, что другие хотят, но не могут. За меня люди.
        Меглин покачал головой:
        — Ты не избранный. Ты пытаешься этой чушью оправдать свою болезнь. Где она?
        — Жива,  — сообщил Федор.  — Но умрет. Скоро. И ты ничего не сможешь сделать. Ее приговорил народ!
        — Нет,  — сыщик снова покачал головой.  — Голосов против больше. Намного. Люди считают тебя психом.
        — Ты врешь!  — воскликнул Субботник.
        Все так же держа сыщика под прицелом, заглянул в телефон, нашел свой сайт. На лице выразилось разочарование.
        — Что ж… Значит, я тем более заслуживаю смерти.
        — Стой! Нет!  — крикнул Меглин, кидаясь к нему.
        Но было поздно: Федор вставил пистолет в рот и нажал на спуск.
        Подбежали оперативники, с ними Борисов.
        — Как же мы найдем ее теперь?  — воскликнул следователь.
        — Он сказал: «Еще жива…» Он не мог просто ее убить, он идейный…  — с этими словами Меглин развернулся и бросился к выходу из парка.
        — Где ее машина?  — кричал он.  — Машину ищите!
        Они уже бежали вдоль домов, где было припарковано много машин.
        — Здесь!  — крикнул Борисов.  — Мотор работает, но внутри никого нет…
        Меглин рывком открыл багажник. Там лежала Есеня  — потерявшая сознание от угарного газа, связанная, окровавленная…
        …Когда приехала «скорая», Есеня уже пришла в себя. Пока санитары разворачивали носилки, Меглин быстро рассказывал напарнице о Федоре:
        — Отца он ударил со злости, когда накипело. А потом понял, как легко человека убить. Даже если он сильнее. Но просто убивать он не мог, это значило признать болезнь. Он влез в Интернет, нашел сообщество по своим интересам. Бойко использовал его  — сначала подсунул Гелю как кандидатуру, потом голоса ей накрутил. Федор хотел, чтобы тебя убила роскошь. Любил иронию…
        — Как ты узнал, что люди голосовали против?  — спросила девушка.
        — Я не знал,  — ответил сыщик…
        — Почему вы не выстрелили?  — спросил Худой.
        — Не смогла,  — ответила Есеня.  — Меглин как-то сказал… «Пистолет обманывает. Дает ложное чувство безопасности. И надежду, что убить просто».
        Она покачала головой:
        — Нельзя убить, пока руки не готовы…
        Первое, что увидела Есеня, проснувшись в больнице,  — огромный букет роз в вазе у кровати. Рядом на стуле сидел Женя.
        — Не мои,  — честно признался он.  — Саша принес.
        — Я уж испугалась, думаю, что это с тобой…  — усмехнулась Есеня.
        Потом добавила:
        — Знаешь… я рада тебя видеть.
        — Папа твой позвонил,  — сообщил Женя.  — Сказал, тебя неделю здесь продержат. Типа, нужна поддержка. Вот я и принес поддержку, держи.
        И спрятал под подушку Есени плоскую фляжку…
        …Прокурор Стеклов сидел на стуле возле палаты дочери, когда в коридоре показался Меглин.
        — Она спит,  — сообщил прокурор. И, помедлив, добавил:
        — Предполагалось, ты будешь ее оберегать.
        — Ты ничего не перепутал?  — сказал Меглин.  — Ты ее отец.
        — Поэтому решения принимать мне. После больничного она к тебе не вернется.
        Меглин кивнул и ушел.
        Ночью они с Глухим сидели возле компьютера Федора.
        — Он про нас знал слишком много,  — сказал Меглин.  — Я хочу понять, кто сливал.
        — Информацию по Есене он получил от одного подписчика в их группе…
        — Ты его можешь выследить?
        — Пытался, не получилось. Динамический адрес. Сейчас он, типа, в Гонконге.
        — Он в сети? Стукнись к нему.
        — Что писать?
        — Пиши: «Привет».
        На экране появился ответ: «Привет».
        «Спасибо. За мной должок»,  — написал Глухой  — якобы от имени Федора.
        Однако загадочный подписчик не купился на уловку.
        «Как скажешь, майор,  — написал он.  — Как подруга себя чувствует?»
        — Он тебя раскусил,  — заметил Глухой.
        — Пиши: «Кто ты?»  — скомандовал Меглин.
        Некоторое время экран пустовал, потом появилась надпись:
        «ТЫ МЕНЯ НЕ ПОЙМАЕШЬ»…
        Глава 8
        Обманутая верность ищет одного  — разрушения.
    Метод
        Когда Есеня возникла на пороге жилища Меглина, хозяин встретил ее без особой радости в глазах.
        — Ты же на больничном,  — сказал вместо приветствия.
        — Выписали,  — ответила девушка.  — Я сейчас в отпуске.
        — Отец знает, что ты здесь?
        — Я не обязана ему докладывать.
        Войдя в комнату, Есеня повернулась к Меглину и сказала:
        — Ты был прав насчет оружия. Я оказалась не готова. Когда я лежала в багажнике и задыхалась, я пообещала себе: если выберусь, больше такого не допущу. Никогда. Научи меня.
        — Чему?
        — Не быть жертвой.
        Сыщик постоял некоторое время, будто размышляя, потом сказал:
        — Иди ко мне.
        — Что?  — удивилась девушка; этого она не ожидала.
        Сыщик молчал, и она подошла к нему. Ближе… Совсем близко…
        В тот момент, когда она думала, что он ее обнимет, Меглин вдруг схватил ее за горло и начал душить.
        — Хотела уроков?  — спросил он.  — Вот тебе первый: всегда ожидай нападения.
        Отбросил девушку, словно тряпку, пошел к столу, взял штопор и стал откупоривать бутылку вина. Стоя спиной к девушке, произнес:
        — Урок второй. Не жди, когда к тебе повернутся. Бей в спину, это ведь преимущество.
        Есеня бросилась на него, но сыщик выкрутил ей руку и прижал к столу.
        — Урок третий,  — сказал Меглин.  — Не нападай без оружия.
        — Ты же против оружия?
        — Плохо слушаешь. Я против пистолета. Он тебе не союзник, а враг. Ты о нем заботишься, не он о тебе.
        Отпустил ее, налил себе вина. Продекламировал:
        — Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое.
        Схватил бутылку, разбил ее о край стола и приставил «розочку» к горлу девушки:
        — Поняла?
        — Ну да,  — ответила Есеня.
        Меглин глянул вниз и увидел, что она приставила к его животу зажатый к руке штопор. Он одобрительно усмехнулся.
        — Вы знаете, что такое «синдром крота»?  — спросил Седой.
        — Да, ведь я прошла курс оперативной психологии,  — ответила Есеня.  — «Синдром крота»  — опасность утраты двойным агентом системы четких ориентиров. Основан на парадоксе: чтобы эффективно работать под прикрытием, агенту нужно принять ценности врага. Опасность заключается в том, что они могут вытеснить собственные ценности агента. Нужно уметь остановиться на грани.
        — Вам не кажется, что вы ее перешли в какой-то момент?
        Есеня задумалась. В это время второй следователь, Худой, толкнул по столу карандаш, который затачивал, и тот покатился к краю. Есеня молниеносно схватила карандаш, зажав его, как нож.
        — Вы понимаете, о каком деле пойдет речь,  — сказал Седой.  — Начинайте.
        Посреди цветущего луга лежала мертвая женщина. Ноги раздвинуты, руки сложены на груди, на лице  — букет полевых ромашек.
        — Уже девятая!  — рассказывал московским сыщикам местный следователь, пожилой краснолицый дядька.  — Весь город на ушах стоит. Все убитые  — молодые, красивые девчонки. Эксперты говорят, убиты заточкой. Перед смертью изнасилованы. У некоторых вещи ценные украдены  — цепочки, кольца. Сначала даже думали  — обыкновенный грабеж, а цветы для отвода глаз. Но потом стало ясно, что золото он до кучи забирает, урод. Кем же надо быть, чтобы вот так… Тридцать ударов…
        — Тридцать семь,  — поправил Меглин.
        Он присел возле трупа, погрузил палец в одно из отверстий. Еще раз поправил следователя:
        — Не заточка, отвертка.
        Не вставая, огляделся. С нижней точки лучше была видна смятая трава  — путь, по которому убийца и жертва пришли на это место.
        — Он возвращался к машине. Зачем?  — вслух размышлял Меглин.
        Снова повернулся к убитой, протянул руку:
        — Прости, милая.
        Снял с лица жертвы букет ромашек, вгляделся в рот, сообщил:
        — Он вырвал два зуба. Ходил в машину за плоскогубцами.
        — Руки сложены на груди, как у покойника,  — заметила Есеня.  — Такая поза жертвы означает раскаяние, нам говорили на криминологии.
        — Вас обманывали,  — ответил Меглин.  — Раскаяния нет. Это его воспоминание, что-то очень личное. Нарви букет.
        Есеня уже привыкла не удивляться странным распоряжениям сыщика. Прошла по лугу, собирая цветы.
        За ней с недоумением наблюдала следственная группа. Нарвав букет, девушка подала его Меглину. Он положил его рядом с тем, что обнаружили на лице жертвы. Спросил:
        — Что видишь?
        Есеня сравнила букеты.
        — Мои все одной длины,  — сказала.  — А там несколько ромашек с более длинными стеблями.
        — За женщин руки думают,  — объяснил Меглин.  — Под вазу рвут, одного размера. А его руки, интересно, о чем думали?
        — Хочешь сказать, он вместе с ней ромашки рвал?  — не могла поверить Есеня.
        — Романтик…  — процедил сыщик.
        Пока возвращались, следователь в машине рассказывал:
        — Город у нас небольшой, семьдесят тысяч. Полгорода в Москве работают, сюда спать приезжают. Вот и убитые  — все учились или работали в Москве. Все ездили на электричке. Выходили на вокзале  — и всё… Автобусы у нас редко ходят, а бомбилы за полтинник возят. Предпоследнюю жертву соседка видела, как та в машину садилась. Машина вроде синяя. Водитель  — мужчина, такой…
        Он замялся.
        — Какой?  — сердито спросила Есеня.
        — Ну…  — продолжал мямлить следователь.
        — В штанах,  — закончил за него Меглин.
        Следователь тут же обиделся:
        — Зря вы так. Мы всех бомбил проверили, я с каждым говорил. Запретил даже бомбить  — так люди жаловаться начали! Потом девчонок из школы милиции выписал. Одели как студенток, сажали в электрички за три станции от нас. Три месяца  — и…
        — Не клюет,  — опять закончил за него Меглин.
        — Нет,  — подтвердил следователь.
        — Почему?  — повернулась к напарнику Есеня.
        — Рыбака видит,  — объяснил тот.
        …В то утро Георгий Андриевич проснулся поздно  — девятилетняя дочка уже с нетерпением ждала его пробуждения.
        — Пап, ну чего ты так спишь долго, поехали!  — воскликнула она.
        — Сейчас, иду,  — ответил отец.
        Когда он, уже одетый и побритый, завязывал дочери ленточки в косичках, она спросила:
        — Пап, а ты мне колечко купишь, как маме? А то у нее четыре кольца и цепочки…
        — Дочь, я не Абрамович, я Андриевич, простой почтальон,  — сказал отец.  — Откуда у меня деньги?
        Но потом пообещал:
        — Куплю, родная.
        …В вагоне электрички парень вынимает из кармана кольцо и подает девушке  — своей невесте. Кольцо старое, потертое, но золотое.
        — Откуда это?  — спрашивает девушка.
        — Мама дала.
        — А разве можно до свадьбы?
        — Ну, поноси денек. Мне приятно будет.
        Объявляют остановку. Девушка надевает кольцо, целует жениха на прощанье и выходит. Парень едет дальше.
        …Андриевич, стоявший возле своей синей «копейки», внимательно рассматривал людей, вышедших из электрички. Он сразу выделил из толпы девушку с кольцом и следил за ней с болезненным интересом.
        Однако ему помешала нагруженная сумками тетка:
        — До Блюхера сколько возьмете?  — спросила она.
        — Не, я человека жду,  — ответил Андриевич.
        — Так, может, нам по пути?
        — Вали отсюда, а?  — прямо предложил бомбила.
        Женщина, ворча, отошла, а Андриевич поспешил навстречу невесте. И вовремя  — заглядевшись на подарок жениха, девушка оступилась и сломала каблук. Андриевич подал ей руку:
        — Осторожно! На свадьбу позовете? Когда праздник?
        — Через две недели,  — ответила девушка.  — А вы прямо телепат!
        — Я не телепат,  — ответил Андриевич.
        И сообщил шепотом:
        — Я таксист.
        — А почему шепотом?
        — Так гоняют нас, не слышала? Из-за маньяка этого. Поймал бы  — своими руками придушил. Без каблука ты не дойдешь…
        — А сколько до Кирова возьмете?  — поинтересовалась девушка.
        — Двести рублей дашь  — спасибо скажу.
        — Спасибо,  — улыбнулась невеста, идя к машине.
        «Копейка» отъехала от вокзала. Вслед ей внимательно смотрела тетка с сумками…
        …Спустя полчаса девушка с кольцом пытается подняться на ноги на поляне в глубине леса. Теперь она выглядит совсем иначе. Лицо вымазано в земле, залито слезами.
        — Теперь, после этого, убей меня!  — рыдает она.  — Жить не хочу!
        — Это запросто!  — гадко усмехается Андриевич…
        …Сыщики в компании со следователем возвращались в город с вокзала  — смотрели маршрут, который проделали все жертвы. Следователь продолжал рассуждать:
        — У нас же народ берегов не видит. Как прошел слух, что он на синей машине ездит  — четырех человек, которые на синих, из машин повытаскивали, бока намяли. Одного я еле отбил, в воздух даже стрелял. Без толку эти патрули, к убийце мы и на шаг не приблизились.
        — Почему? Приблизились, и даже очень,  — возразил Меглин.
        — Почему ты так думаешь?  — спросила Есеня.
        — Так это же удовольствие какое  — самого себя ловить! И потом  — это власть. И контроль…
        Тут у следователя зазвонил мобильный. Он с расстроенным видом выслушал сообщение и сказал:
        — Только что еще одну нашли.
        Вскоре они уже стояли возле тела жертвы. Полицейский, первым прибывший на место, доложил, что в сумочке нашли телефон, по нему вызвали жениха девушки. Он опознал убитую, а также заявил, что с пальца невесты исчезло кольцо, которое он ей только сегодня подарил.
        — Он забирает вещи,  — перечисляла Есеня.  — Насилует. Убивает. Что для него главное?
        — Сочетает приятное с полезным,  — усмехнулся Меглин.  — Но приятное, конечно, в первую очередь.
        Тут у следователя вновь зазвонил телефон. Он радостно сообщил:
        — Нашли гада!
        В ОВД участники расследования встретили полицейского, который обнаружил убийцу. Тот с гордостью докладывал:
        — Задержали на вокзале. Без документов. Грязный, в крови. Допросили  — признался.
        — Во всех эпизодах признался?  — уточнил следователь.
        — Пока только в одном,  — ответил полицейский.
        Эту фразу можно было понять и так: если понадобится  — признается во всех.
        Они вошли в кабинет. Там сидел бомж  — действительно грязный и в крови. Губы у него была разбиты, на лице  — свежий фингал. Меглин обратил внимание, что глаза задержанного подернуты пленкой.
        — Эй!  — окликнул он.
        А когда бомж повернулся, запустил ему в лоб стопку писчей бумаги, взятую со стола. Бомж не пытался защититься, и бумага ударила его по лицу.
        — Слепой у вас маньяк,  — констатировал сыщик.  — Редкий вид! Видать, жертву носом чует.
        — Как слепой?!  — опешил следователь.  — Как же он у тебя признался?  — повернулся он к полицейскому.  — Бил, что ли?
        — Да я один раз только…  — буркнул страж порядка.
        — Они всё признают, что ни спросишь,  — сказал Меглин.  — Такого допрашивать  — одно удовольствие.
        И, повернувшись к бомжу, спросил:
        — Значит, ты убил?
        — Да…  — кивнул слепой.
        — Топором?
        — Ага…
        — Ну, молодец! На, держи!
        Меглин достал из кармана дешевую карамельку и вложил ее в руку «убийцы».
        — Но он же место назвал!  — вскричал полицейский, от которого уплывала заслуженная, как ему казалось, награда.  — Описал подробно! И руки в крови!
        — Он наткнулся на мертвую и пытался помочь,  — объяснил сыщик.  — Отвезите его в больницу.
        Потом с непонятным выражением посмотрел на полицейского:
        — Тебя бы тоже хорошо туда, но ты здоровый. В больницу не возьмут…
        Погасил сигарету в пепельнице, уже заполненной окурками… И вдруг схватил инициативного полицейского одной рукой за затылок, запрокинул ему голову и высыпал в глаза всю пепельницу. Полицейский дико заорал. Меглин отпустил его, пепельницу поставил на место и сказал следователю:
        — А теперь везите смело. Авось прозреет.
        …Саша Тихонов сидел в лавке пожилого часовщика. Семен Аркадьевич рассказывал о своем приятеле Володе, подарившем ему модель самолета  — ту самую, что Саша видел на фотографии. Следователям знакомый Семена Аркадьевича был известен как «праздничный убийца».
        — Вы представляете, какой талант был у человека,  — говорил часовщик.  — Ведь у него ни чертежей, ничего! Увидел фотографию в журнале и по одной фотографии сделал. Золотые руки…
        — Семен Аркадьевич, вы мне говорили, что часто бывали у Володи в последнее время…  — напомнил Саша.
        — Ну как  — часто… Он ведь очень одинокий был, даже когда с женой жил. А когда она ушла… Жалко было на него смотреть. Я боялся, руки на себя наложит. Мы раньше только в клубе моделирования встречались. А сейчас я к нему захаживать стал. Вроде как пообщаться, поддержать…
        — Скажите, а к нему кто-нибудь еще ходил?
        — Да нет, только паренек этот…
        — Какой паренек?
        — Я так понял, какой-то сектант,  — объяснил Семен Аркадьевич.  — Они часами сидели, разговаривали.
        Я Володю спрашиваю: «Про что говорите-то?» А он:
        «Про жизнь». Ну и ладно, пусть в секту, лишь бы не в петлю.
        — А как он выглядел? Вы его запомнили?
        — Ну, как ты… Рост такой же… Возраст…
        — А лицо? Вы не могли бы к нам подъехать, с художником поработать?
        — Ну, если надо…  — неохотно согласился часовщик.
        …Женщина, которую Андриевич отказался подвезти от вокзала, идет по улице и вдруг замечает едущую навстречу синюю «копейку». Поравнявшись с ней, женщина узнает человека, посадившего тогда в машину девушку со сломанным каблуком  — ту самую, которую потом нашли мертвой. Узнает  — и ускоряет шаг, почти бежит к домам. Но и Андриевич узнает свидетельницу. Останавливает машину, выскакивает  — уже с отверткой в руке, бросается вдогонку.
        Женщине не удается убежать. Андриевич догоняет ее, сбивает с ног, зажимает рукой рот и тащит в кусты. Однако женщина на секунду высвобождается из захвата и изо всех сил впивается зубами в руку насильника. Мужчина орет от боли. Женщина тоже кричит: «Помогите!» Почтальон снова поспешно зажимает жертве рот и наносит несколько ударов отверткой. Но добить не успевает: крик могут услышать, и почтальон спешит скрыться. Женщина жива…
        …Сыщики подъехали к больнице спустя несколько минут после того, как туда доставили жертву нападения. Врач, проводивший их к палате, рассказывал на ходу:
        — Четыре дырки в легких! Как она жива осталась, не понимаю… Две минуты у вас.
        Меглин и Есеня вошли в палату.
        — Здравствуй, милая,  — сказал Меглин, присаживаясь на койку.  — Вот рука. Хочешь сказать «да»  — сожми. Только руку мне не сломай, ты же сильная. Поняла?
        Свидетельница слабо сжала его руку.
        — Теперь скажи. Кровь у тебя на губах была. Но зубки целы, губки целы. Правильно я понимаю, что ты его укусила?
        Женщина вновь сжала его руку. Из ее глаз текли слезы.
        — Ну, все, все,  — мягко сказал Меглин.  — Я тебе обещаю: раньше, чем тебя починят, я тебе его покажу. Держись, без меня не танцуй. Поняла?
        Женщина улыбнулась ему сквозь слезы…
        Усевшись в машину, Меглин зло произнес:
        — Доктора молодцы: кровь убийцы с ее губ смыли. Так бы мы знали его группу крови, резус-фактор. А пока знаем только, что конец ему.
        — Почему он так рискует?  — спросила Есеня.  — Его ищут, а он все равно нападает. Третий раз за неделю…
        — Уверен, что ему все с рук сойдет,  — объяснил Меглин.  — Он убивал уже. Давно. Потом перестал.
        — Почему ты так думаешь?
        — Начинающие так не убивают.
        — Как  — так? Жестоко?
        — Нет. Днем. Для него это не в первый раз. Наследил в одном месте  — переехал, затаился. Когда все стихло, он по новой. Но нам его отпускать нельзя. Надо, чтобы он каждый день убивать хотел. По две, по три в день. Чтобы он начал ошибаться, он должен думать, что ему конец. Неприятное чувство.
        — И как нам это до него донести?  — спросила Есеня.  — Объявления по городу развесить? «Тебе конец»?
        Меглин хмыкнул:
        — А что, это идея…
        …Подъехав к вокзалу, Андриевич с нарастающим удивлением прочел объявление, висящее на столбе. Под фотороботом, напоминающим его лицо, шел такой текст: «Тебе конец. Мы уже здесь. Все узнают. У тебя жена, дети. Что будет с ними? Каждую секунду мы можем тебя взять. Скоро конец. Все узнают, что ты делал. А потом ты умрешь. Уже скоро».
        Ниже шло дополнение: «Приметы: рост метр восемьдесят, возраст тридцать пять  — сорок лет. Волосы русые, нос прямой. Особая примета  — ранение правой руки».
        Андриевич оглянулся и увидел, что объявления висели чуть не на каждом столбе; люди их читали. Он сел в машину и поспешно уехал.
        Проезжая по улице, он заметил девушку, которая тащила тяжелую коробку с пылесосом. Остановился и, улыбаясь, предложил:
        — До Северного подвезти?
        Девушка вначале смотрела настороженно. Потом заметила, что лежит у Андриевича на пассажирском сиденье, и на ее лице появилась улыбка. Спросила:
        — За сколько?
        — За красивые глаза,  — ответил Андриевич.  — Ну, если дорого, тогда за полтинник.
        Девушка кивнула, Андриевич вышел, чтобы поставить пылесос в багажник. В это время рядом затормозила такая же «копейка», из нее выбрался хмурый дядька и сказал:
        — Иринка, ты что тут делаешь?
        — Домой еду,  — ответила девушка.
        Мужик с подозрением уставился на Андриевича.
        — Не смотри так, батя!  — сказал почтальон.  — Каждый, как может, зарабатывает.
        — Я не батя, я дядя,  — ответил мужик.  — Сам бомбил раньше.
        — Вы езжайте, дядя Максим,  — успокоила его девушка.  — Все нормально.
        — Ладно,  — согласился дядя.  — Но ты смотри, довези…
        — Машина не хуже твоей,  — ответил Андриевич, и они разъехались, каждый в свою сторону.
        Всю дорогу почтальон боролся с соблазном, но так и не решился. Довез, высадил, получил обещанный полтинник. И только проводив девушку взглядом, дал выход гневу, изо всех сил стукнув по рулю. И тихо взвыл  — он бил укушенной рукой…
        В этот вечер Меглин подвез Есеню домой. Уже когда выходили из машины, она сказала:
        — Все-таки не могу понять. В городе маньяк. Все об этом знают и все-таки продолжают садиться к нему в машину. Почему?
        — Ну, у каждого свой метод…  — усмехнулся сыщик.
        — До завтра,  — сказала Есеня.
        И вдруг, шагнув вперед, быстро поцеловала его в щеку. А он чуть придержал ее за локоть. Девушка повернулась и ушла в дом. А Меглин поднял голову, нашел глазами темное окно второго этажа и помахал ему рукой. Там, за окном, невидимый со двора, стоял прокурор Стеклов.
        …Ночью жена Андриевича проснулась в ужасе: муж во сне схватил ее за горло, а другой рукой размахивал, словно нанося удары в живот и грудь.
        — Жора, проснись!!  — закричала она.
        Андриевич открыл глаза. Очнулся, сел на кровати. Глухо сказал:
        — Это от руки… Температура…
        — Может, тебе к врачу пойти?
        — Пройдет… Я выпью…
        Он прошел на кухню, достал бутылку водки. Выпил одну рюмку, потом вторую. Схватил себя за горло, словно хотел задушить. Он вспомнил…
        …Андриевич, совсем еще молоденький парнишка в солдатской форме, рвет на части письмо, полученное из дома. Смывает клочки в унитаз. Достает из кармана фотографию девушки с букетом ромашек (он это фото всегда с собой носил), тоже рвет в клочья. Затем перебрасывает ремень через трубу отопления и начинает ладить петлю.
        Вдруг в распахнувшуюся дверь туалета заходит сержант.
        — Из-за бабы?!  — зло спрашивает он.  — Да таких, как она, самих убивать надо!
        Андриевич опускает руки, задумывается…
        Через несколько месяцев он уходит на дембель. А еще спустя какое-то время его бывшую невесту, связавшую свою жизнь с другим человеком, находят мертвой. На груди у нее лежит букет ромашек…
        …Проезжая по улице городка, Меглин внезапно вырулил к обочине и остановился у цветочного ларька. Вышел, Есеня за ним. Продавец-кавказец засуетился:
        — Какой букет желаете, мужчина? Выбирайте, все цветы свежие, все оформлю, не смотрите, что я сам неоформленный…
        — Ну да, за убийство,  — буднично сказал Меглин, перебирая розы.
        — Что?  — опешил продавец.
        — Отбывал  — за убийство?
        — Это что у вас, шутки такие?  — оскорбленно произнес продавец.
        — Убийство  — не шутки,  — наставительно заметил сыщик.  — Тем более обстановка в городе  — сам знаешь; девчонок убивают пачками. И как тебя мимо сита пропустили  — ума не приложу.
        Видно было, что продавец испугался. Он послушно пошел вслед за Меглиным. Все трое присели в тени за ларьком.
        — Я свою десятку отсидел,  — рассказывал продавец.  — Молодой был, ревнивый, по пьяному делу жену зарезал. Вернулся  — каждую неделю цветы ей на могилу ношу.
        — Откупаешься, значит…  — сказал Меглин.
        — Откупаюсь,  — согласился кавказец.  — И напоминаю себе. Так что я скорее себя порешу, чем на кого руку подыму. Никогда больше. Двадцать лет держусь.
        — Редкий ты человек, Арсен,  — заметил Меглин.  — Чтоб живой жене цветы каждую неделю носили, не часто встретишь, а ты мертвой…
        У Есени вдруг возникла догадка…
        — Скажите, а у вас есть постоянный покупатель?  — спросила она.  — Чтоб цветы каждую неделю брал или чаще?
        — Покупателей нет,  — покачал головой Арсен.  — Бомбила, что меня возит, жене каждый день забирает некондицию. Он меня возит, а я ему за это  — букет.
        — Повезло его жене!  — заметил Меглин.  — Романтик Жорка…
        Когда они возвращались к машине, Есеня требовательно спросила:
        — Жорка? Ты знаешь, кто убийца?
        — Помнишь, ты спросила, почему они к нему в машину садятся? Цветы у него, умница! На переднем сиденье. «Цветочки? Сейчас уберу. Жене каждый день покупаю. Пятнадцать лет женаты  — и люблю». Как к такому не сесть?
        — А имя как ты узнал?
        — Посмотрел, кто из местных патрулировал улицы чаще других. Они ж списки дежурств составляли, все по уму. Узнал, у кого из отважных машина синяя. Жора Андриевич. Хороший человек. Почтальон. Жена, дочь, в гараже огурчики…
        — Почему ты мне не сказал, почему ты меня за дуру держишь?!  — возмутилась Есеня.
        — Не сердись,  — ответил Меглин.  — Я хотел, чтобы ты сама дошла. У тебя получилось.
        — Что нам мешает его взять?
        Меглин пожал плечами:
        — С чем? Улик он не оставляет, при нем можем ничего не найти. При хорошем адвокате через три дня выйдет.
        — Но… мы же можем по-другому решить…  — задумчиво произнесла Есеня.
        …Андриевич, не выспавшийся, небритый, ехал по городу. На всех столбах ему чудились листовки с обращением к нему; лица всех людей казались злыми и уродливыми.
        Неожиданно он увидел красивую девушку. Длинные темные волосы, стройная фигура, в руках  — два тяжелых пакета с покупками.
        Андриевич остановил машину, предложил:
        — До Чкалова подвезу за полтинник.
        Девушка  — это была Есеня  — заглянула в салон. На переднем сиденье лежал букет роз.
        — У жены день рождения,  — улыбаясь, объяснил Андриевич. Убрал цветы назад.
        Есеня села в машину. Достала зеркальце, расческу, карандаш, стала причесываться.
        Машина выехала из города. Андриевич взглянул в оба зеркала  — за ними никто не ехал. Сбоку показался луг, поросший ромашками.
        — Красота какая!  — воскликнул водитель.  — Ромашки полевые, молодость моя…
        Остановил машину, вышел, направился к полю. Есеня немного поколебалась и пошла за ним, на ходу собирая цветы. Андриевич сперва отстал. Потом вытащил из кармана куртки отвертку и поспешил догнать пассажирку. Она обернулась в растерянности, зачем-то потянулась к пучку волос, заколотому карандашом, вынула его… Убийца был уже в двух шагах, он замахнулся для удара…
        Девушка сделала два коротких выпада рукой с зажатым в ней карандашом. Раздался дикий крик почтальона. Он нелепо дергался, размахивая рукой с отверткой. Затем бросил ее, все еще крича, упал на колени, зажал лицо руками. Между его пальцев текла кровь.
        Подошел Меглин, обнял Есеню. Девушка была как в бреду. Вдвоем они отвели убийцу к машине, усадили на заднее сиденье.
        — Надо быстрее решать,  — сказал Меглин.  — А то машина его кровью провоняет.
        — Убей его,  — жестко сказала Есеня.
        Меглин покачал головой:
        — Я убиваю, когда выхода нет. А он… кому что сделает?
        — Им было  — семнадцать, девятнадцать, двадцать. Все младше меня. Убей. Я куплю тебе кактус.
        Андриевич, слышавший их разговор, завопил:
        — Жизни не лишайте! Вы ж не звери!
        — Откуда ты знаешь?  — сказала Есеня.
        Меглин сел за руль, включил двигатель. Спустя несколько минут машина остановилась у подъезда больницы, где лежала раненая свидетельница. Меглин вывел убийцу из машины и поволок по коридору. Встреченные врачи и медсестры шарахались в стороны. Дотащил до палаты, открыл дверь.
        — Я тебе обещал,  — сказал он женщине на койке.  — Вот он.
        Та смотрела на убийцу со странным выражением; из глаз потоком катились слезы.
        Когда они вернулись к выходу, там уже ждал полицейский патруль. Меглин передал ему задержанного, сам пошел к своей машине. Там ждала Есеня.
        — Зачем ты его им отдал?  — жестко сказала она.  — Чтоб отдыхал на пожизненном?
        — Ты же не думаешь, в самом деле, что я убиваю, сколько душа пожелает,  — ответил сыщик.  — Мне на месяц только на двоих выдают лицензию. Как на лося. В этом я норму выработал, так что до первого числа я гуманист. Ничего не попишешь.
        Есеня промолчала. Она чувствовала, что это ложь. Так всю обратную дорогу и ехали молча.
        …Увидев стоящую на пороге Есеню, Женя даже не удивился.
        — Опять без звонка,  — констатировал он.  — Чему обязан такой приятной неожиданности?
        — Давай напьемся,  — предложила Есеня, протягивая ему бутылку виски.
        Женя достал бокалы, налил. Есеня уселась в кресло и заявила:
        — Я вдруг обнаружила, что мне не с кем общаться. Я социопатка.
        — Добро пожаловать в клуб,  — шутовски приветствовал Женя.
        — Нет, серьезно. Анюли нет. У папы свои тараканы. Про Сашу думать не хочется, зальет все соплями… Я только с тобой могу поговорить. Понимаешь, мы одинаковы в чем-то.
        — А как же Меглин, великий и ужасный?
        — Не хочу про него говорить.
        — То есть говорить мы будем только про то, про что ты хочешь,  — заключил Женя.  — А потом, опять-таки, если ты захочешь, ты меня трахнешь. На ночь, правда, не останешься  — дела.
        — Я же говорю  — ты все понимаешь.
        — Я у тебя что  — «скорая помощь»?  — рассмеялся Женя.  — Мужик резиновый? А к нему у тебя, стало быть, чувства…
        И закончил жестко:
        — Тебе пора.
        — Серьезно?  — Есеня не сразу поверила, что он не шутит.
        — Если у тебя какие-то проблемы с ним, иди и с ним разберись,  — заявил Осмыловский.  — Что ты меня в это говно тянешь? Я тебе не мать и не подружка.
        — Про мать зря. Но в целом правильно сказал,  — произнесла Есеня, поднимаясь.  — Пока. Пишите письма.
        Женя шутовски поклонился…
        …Выйдя из машины возле дома, Меглин первым делом заметил Есеню, ждущую у входа.
        — Выхлоп аж сюда доходит,  — заметил он.  — Чего напилась-то?
        — Не бойся, я закусывала,  — ответила Есеня.  — Так что не рассчитывай.
        — Да я как-то не особо. Я ж тебе в отцы гожусь.
        В комнате сыщик сразу повалился в кресло. Есеня склонилась над ним. Тихо сказала:
        — Знаешь, зачем я пришла?
        Он хотел что-то ответить, но она не дала:
        — Молчи. У тебя это так хорошо получается. Я же тебе говорила. Я знаю тебя. Не забывай.
        Наклонилась еще ниже  — и поцеловала его в губы. Меглин смотрел удивленно, ждал продолжения. И тут Есеня другим, деловым тоном сказала:
        — Ну что, пошли?
        — Куда?
        — Не бойся, не в постель. У тебя же монашество. Ты слишком долго мне голову морочил. Теперь мне нужны ответы.
        И она, как когда-то сам Меглин, с силой толкнула кресло, открывая люк в полу.
        В подвале, оглядев полки, задумчиво пробормотала:
        — Значит, тут они все. Сколько же их?
        — Городок небольшой наберется,  — ответил Меглин.
        Он шагнул к стеллажу, достал папку и протянул Есене. Она открыла. С фотографии на нее смотрела женщина лет тридцати, с глазами чуть навыкате. Внизу стояла подпись: «О. Берестова». Меглин заговорил:
        — Двадцать два года назад твой отец вел дело Ольги Берестовой. Ее изнасиловал сотрудник органов. На почве посттравматического стресса у нее появилась болезненная тяга к мести. Она хотела убить того, кто с ней это сделал. Никто ей не верил. Она нашла его сама. И убивала  — не торопясь, два дня. Потом второго  — просто похожего. Ее навязчивая идея перешла в манию. К моменту, когда я ее взял, она убила четверых. Берестову признали невменяемой. Положили в клинику. Обкалывали так, что не соображала ничего. А пять лет спустя случился павлоградский маньяк. Когда нас подключили, было уже сорок два трупа. К тому моменту, как мы его взяли, по его делу двоих расстреляли, а третий сам повесился.
        — Ты сказал  — мы?
        — С твоим отцом.
        — Ты работал с папой?!
        — Мы и сейчас работаем. Он  — моя связь.
        — Связь?
        — У меня же нет телефона. А связь нужна. В общем, в деле павлоградского маньяка срочно понадобился стрелочник. Тогда и вспомнили про Берестову…
        …Психиатр Бергич впускает прокурора Стеклова (тогда еще молодого) в палату, больше похожую на камеру: на окнах решетки, мебель прикручена к полу. На постели, свесив голову, сидит больная. Она откидывает волосы, становится видно лицо. Это совсем не та женщина, что запечатлена на фотографии в деле Берестовой. У нее светлые волосы, красивые, волевые черты…
        …Сидя над делом Берестовой, Есеня уснула. Меглин улыбнулся, глядя на спящую; снял с нее туфли, положил ноги на диван, прикрыл пледом. В это время снаружи раздался шум подъезжающей машины. Меглин вышел. Перед ним стоял прокурор Стеклов.
        — Она здесь?  — спросил.
        — Разбудить?
        — Пусть спит. Дай закурить.
        — Ты же бросил?
        — Ну да.
        Меглин протянул ему сигарету.
        — Знаешь, где я ошибся?  — сказал прокурор.  — Я в какой-то момент подумал, что мы друзья. После всего, что пережили. Но у тебя нет друзей. У тебя и чувств-то человеческих нет. Ты другой. Завтра скажешь ей, что стажировка окончена. И отправишь домой.
        — Андрей, она отца родного не слушает,  — возразил Меглин.  — Думаешь, мой голос действие возымеет?
        — Мне все равно, как ты это сделаешь. Придумай что-нибудь, ты же гений.
        — А если нет?
        — Я тебя уничтожу,  — пообещал Стеклов.  — Не повторяй мою ошибку. Не думай, что мы друзья.
        И уехал.
        В комнате для допросов Худой пристально посмотрел на Есеню и сказал:
        — Давайте теперь про Берестову пару слов.
        — Про кого?  — удивилась девушка.
        — Про Ольгу Берестову.
        — Не понимаю, о ком вы говорите,  — твердо ответила Есеня.  — Никогда не слышала этого имени.
        — Неужели мы что-то перепутали?  — спросил Седой.  — Вряд ли…
        — Не знаю. Всем случается ошибаться,  — ответила Есеня.
        И очаровательно улыбнулась.
        Глава 9
        Ни один ребенок еще не погиб от объятия матери.
    Метод
        Прокурор Стеклов не любил откладывать нужные дела. Тем более он не откладывал угрозы. Уже на следующее утро после разговора с Меглиным он встретился на служебной автостоянке с высокопоставленным сотрудником Следственного комитета (по иронии судьбы, спустя несколько месяцев этот же сотрудник будет допрашивать Есеню относительно ее стажировки у Меглина, и она мысленно даст ему кличку Седой).
        — Мы условились терпеть его, пока негативный эффект уравновешивался пользой, которую он приносит,  — сказал прокурор.  — Сейчас весы качнулись. Мы с самого начала знали, что это не навсегда, и не будет пенсии по выслуге лет…
        — А почему ты решил, что уже пора?  — спросил Седой.
        — Я его друг, как ни странно это звучит,  — объяснил Стеклов.  — Хочу его вытащить, пока не поздно. Для него и для нас. Он выходит из-под контроля.
        — Твоя дочь тоже так считает?  — усмехнулся Седой.
        — Да,  — твердо заявил Стеклов.
        — Хорошо, я подумаю,  — пообещал его собеседник.
        Однако эта формулировка прокурора не устраивала, ему хотелось чего-то более определенного.
        — Когда он с катушек слетит, представляешь, что может начаться?  — сказал он.  — Мы готовы рисковать?
        Седой ничего не ответил; на том их беседа и закончилась.
        Позже, уже в машине, Седой взял телефон и отдал команду одному из своих подчиненных:
        — Надо проконтролировать Меглина на предмет профессиональной и личной адекватности.
        …Есеня проснулась от собственного крика. Ей снилось поле, Андриевич, зажимающий ладонями окровавленные глазницы, и карандаш в собственной руке.
        Девушка огляделась. Она сидела на диване в жилище Меглина, и в руке у нее был зажат карандаш…
        …Не обнаружив хозяина нигде в доме, Есеня выглянула за дверь. И увидела Меглина: он раз за разом кидал нож в подвешенную на стене колоду. Не оборачиваясь, сыщик спросил:
        — Тебе понравилось?
        — Ты о чем?
        — Ты знаешь.
        — Спрашиваешь, садистка ли я?
        — Только честно. Если не боишься.
        Есеня подумала и честно ответила:
        — Где-то в глубине  — да, мне понравилось. И меня это пугает.
        — Почему?
        — Но это ведь… ужасно?
        — Ты меня спрашиваешь?  — рассмеялся Меглин.  — Как это было?
        — Меня как током ударило,  — призналась Есеня.  — Это было как… секс. Только круче.
        Меглин покачал головой:
        — Бедная, что ж тебе за мужики попадались…
        Потом счел нужным успокоить ее:
        — Я же тебе говорил  — это весы. Ты не просто человека ударила. Ты его будущих жертв спасла.
        — Но мне это понравилось!
        — А что плохого в том, чтобы работу свою любить? Главное, чтобы для тебя процесс не стал важнее результата.
        Позже, уже в доме, копируя дело Берестовой, Есеня спросила:
        — Ты сказал, у Берестовой с отцом появилась тайна. Он что, отдавал ей приказы?
        — Она приказы сама себе отдавала,  — ответил Меглин.
        — А в чем тогда его вина?
        — А почему ты думаешь, что он виноват?
        — Потому что я уже научилась понимать оттенки твоего молчания. Он что, тоже кого-то убил?
        — Хуже. Полюбил.
        — Бедный,  — сказала Есеня с притворным сочувствием,  — что же за бабы тебе попадались, что для тебя любовь хуже убийства!
        Однако Меглин не принял шутки.
        — Убийство  — короткий честный акт,  — заявил он.  — И ты это теперь понимаешь. А любовь  — долгое изнурительное рабство и пытка. Любовь хуже убийства.
        …В подвале жилого дома лежала мертвая девочка примерно девяти лет. Лежала лицом вниз, с руками, вытянутыми вдоль тела. Рядом валялся раскрытый ранец, тетрадки и учебники были разбросаны по полу.
        — Задушена,  — сказала женщина-эксперт, обращаясь к Меглину.  — Следов сексуального насилия нет.
        Сыщик, слушая, глядел в сторону; спросил, ни к кому не обращаясь:
        — Интересно, он учебник читал до или после того, как убил?
        Есеня проследила за его взглядом и увидела учебник литературы, лежавший отдельно, на трубе.
        Меглин присел возле тела, прошептал: «Прости, милая»,  — и перевернул убитую. Посмотрел на лицо, на руки. Осторожно разжал одну ладошку. В руке девочка держала дешевое пластмассовое колечко.
        — Что видишь?  — задал сыщик уже знакомый Есене вопрос.
        На этот раз ответ у нее уже был готов.
        — Кольцо в руке, а не на пальце. Это он ей дал. Он так ее заманил.
        Меглин кивнул, сказал:
        — Еще?
        — Нет следов борьбы, одежда не порвана,  — перечисляла Есеня,  — она пришла сюда с ним сама. Не сопротивлялась. Почему? Знакомый?
        Меглин, не ответив, направился к выходу. Возле двери задержался, осмотрел замок. Распорядился:
        — Выясни: на предыдущем убийстве дверь в подвал тоже была открыта?
        …В кабинете местного ОВД сыщики допрашивали слесаря лет пятидесяти. Говорил Меглин.
        — Смотри, что получается, Ген. В подвалах найдены убитыми две девочки. А замки на дверях целые. Ключи только у слесаря. У тебя, Ген. Получается, ты у нас педофил?
        — Да вы чё!  — возмутился Гена.  — Чтоб я дитё тронул?! Да я родился на этой улице, вырос!
        — Ну родился, вырос, и что?  — возразил Меглин.  — Ты лучше расскажи, Гена, как девчонок в подвал заманивал. Колечками? И что у тебя в сумке клофелин делает? Третьеклашкам в мороженое кладешь?
        — У меня мать на руках, неходячая!  — вскричал слесарь.  — Это ей врач, по рецепту!
        — Проверим,  — пообещал сыщик.
        Посмотрел на Гену, на его помятое лицо, заношенную одежду, сделал вывод.
        — Бухаешь, Ген?
        — Ну, бывает…  — признался слесарь.
        — А так, чтоб до беспамятства? Бывает так, Ген?
        Слесарь нехотя кивнул.
        — Ключи от подвалов кому по пьянке давал?  — продолжал допрашивать Меглин.  — Вспоминай!
        — Никому не давал! Я их дома храню!
        — Так, может, домой приводил кого?
        — Да вы что! У меня мать, мы в однокомнатной! Говорю вам, это не я! Чем угодно клянусь!
        В это время у Есени зазвонил телефон. Она выслушала сообщение и сказала:
        — В этом же районе подозрение еще на одну серию. Просят проконсультировать.
        — Осень в этом году урожайная,  — заметил Меглин.  — От дождей, что ли? Скажи, сейчас приедем.
        …Дверь им открыл сержант полиции. Сообщил:
        — Следователь отъехал машину помыть, сейчас будет.
        — Куда-куда отъехал?  — удивился Меглин.
        Потом махнул рукой и стал осматривать квартиру. Здесь стены были увешаны цирковыми плакатами: иллюзионист и его ассистентка  — красивая женщина в роскошном платье.
        — Она помощницей была у фокусника,  — рассказывал сержант.  — Жила одна, родственников нет. Пару дней лежала, пока соседский мальчишка полицию не вызвал. Он ей продукты покупал.
        Неожиданно за спиной у сыщиков раздался громкий скрип. Меглин обернулся и увидел клетку с большим черным попугаем. В следующую секунду попугай издал такой громкий крик, что все закрыли уши.
        — Жан!! Жан!!  — кричал попугай.
        — Он так каждые полчаса орет,  — сообщил сержант.
        — Это черный какаду,  — показала свои знания Есеня.  — Очень редкий и дорогой вид, их контрабандой из Австралии вывозят.
        — Ну а где сама хозяйка?  — спросил Меглин у сержанта.
        — В ванной…
        Хлопнула входная дверь, и в квартиру вошел… Женя Осмыловский.
        — Так это ты нас вызвал?  — спросила Есеня.  — Могла бы догадаться…
        — Ну да,  — ответил Женя.  — Второй случай. Пожилые женщины без признаков насильственной смерти, обе одинокие. Я связал в серию…
        — Что ты сделал?  — с удивлением спросила Есеня.
        Затем, спохватившись, представила:
        — Это Женя, мой однокурсник. А это майор Меглин.
        — Очень приятно,  — сказал Женя.  — Большая честь, много о вас слышал. Я подавал заявление на стажировку к вам, но Есеня опередила…
        В ванную отправились уже втроем. Там под слоем воды лежала мертвая женщина  — хозяйка квартиры. Меглин повернулся к следователю:
        — Ну что, Евгений, давай тебя проверим. Что видишь?
        — Ну я же говорю  — второй случай,  — ответил Женя.  — Пожилые женщины. В ванной. Живут одни…
        — И что? Мылись, уснули, захлебнулись… Я спрашиваю не что ты думаешь, а что видишь?
        Женя уставился на тело под водой, но родить ничего не смог. Меглин повернулся к Есене:
        — Ты давай…
        — Она лежит головой у крана,  — сказала девушка.  — Почему? Неудобно же. Она бы сама так не легла. И тапочки…
        — Здесь тапочек нет,  — заявил Женя.
        — Вот именно. Они у кровати. Почему она в ванную без тапочек пришла?  — спросила Есеня. И сама же ответила:
        — Она не пришла. Ее принесли.
        — Вот, вырастил смену,  — сказал Меглин, обращаясь к Жене.  — Передам знамя с легкой душой. Из натруженных рук ветерана.
        Помедлил немного и продолжил:
        — Хотя все еще проще. Краны открой.
        Есеня открыла оба крана, попробовала.
        — Вода холодная,  — сообщила.  — Она не мылась.
        — Там объявление у подъезда,  — сказал Меглин.  — «Извиняемся, на недельку всего, вы уж как-нибудь…»
        Однако наглядная демонстрация превосходства Есени как следователя Женю нисколько не смутила.
        — То есть я прав!  — торжествующе объявил он.  — Если их утопили, это же серия!
        Меглин его не слушал. Он смотрел на Есеню  — видимо, ждал дальнейших выводов. Еще раз осмотревшись, девушка заметила совершенно новое полотенце.
        — Полотенце новое… И блюдечко у кровати.
        — Это что значит?  — спросил Женя.
        — В день смерти к ней врач приходил,  — ответил Меглин.  — Блюдечко для ампул, полотенце свежее. Ты его найди и побеседуй. Он мог что-то заметить.
        — Сначала проверь, не приходил ли тот же самый врач к первой старушке,  — уточнила Есеня.  — И мне понадобятся материалы первого дела.
        Женя наклонился к ней и тихо спросил:
        — Ты мне что  — приказываешь?
        — Да,  — просто ответила девушка.  — Прямо сейчас займись.
        — Так сексуально…  — усмехнулся Осмыловский.  — Слушаюсь, босс!
        Пока они беседовали, Меглин с трудом снял тяжелую клетку с попугаем с крючка.
        — Только не ори, как человека прошу!  — уговаривал он птицу.
        — Ты что, его себе возьмешь?  — удивилась Есеня.  — Он не кактус, его кормить надо.
        — Ну подарю кому-нибудь,  — ответил сыщик.  — Заслуживающему доверия.
        Они вернулись к делу убитой девочки. К этому времени ее мать, Свету, вывели из запоя, и с ней стало возможно беседовать. Света оказалась женщиной лет тридцати, лицо которой еще хранило тень былой красоты. В квартире царил беспорядок, как обычно бывает у пьющих, но следы прежней, нормальной жизни были пока различимы. Света не горела желанием беседовать с сыщиками.
        — Я полиции уже все рассказала,  — заявила она.  — Не знаю, что вам еще надо.
        — Какой она девочкой была?  — спросил Меглин.
        — Обычной… А какая разница?
        — Совсем обычной? Или что-то ее отличало от других?
        Этот вопрос немного разбудил Свету, она задумалась.
        — Ну, со здоровьем у нее проблемы были. С психикой. По ночам вставала, гуляла с открытыми глазами. Замок даже открывала, я один раз ее на улице поймала. Врач сказал, что это лунатизм, что перерастет. Таблетки прописал… Ее за это в школе дразнили дурочкой, но она внимания не обращала. Она вообще тихоня была. Придет, сядет у себя в углу и читает. Не видно ее, не слышно…
        — Во сколько она из школы приходила?
        Этот вопрос смутил Свету.
        — Ну, после уроков…  — пробормотала она.
        — Других детей нет?  — спросил сыщик, вставая.
        — Нет, Настюша единственная была…
        — Слава богу…  — сквозь зубы произнес сыщик.
        …Квартира родителей другой девочки, ставшей первой жертвой, сильно отличалась от квартиры Светы. Здесь сыщиков встретила мать погибшей  — она была на пятом месяце беременности  — и муж, который трогательно оберегал жену.
        — Лиза часто кричала во сне,  — рассказывала Ира, мать убитой.  — Врачи сказали, может, это реакция на обстановку в семье. Напряженную. У нас, конечно, бывали моменты…
        И, заглядывая мужу в глаза, спросила:
        — Но мы же их преодолели, да?
        — Какие моменты?  — спросил Меглин.  — Ругались, что ли?
        Ира покачала головой:
        — При ней  — никогда. Если была напряженность, мы просто молчали.
        — И подолгу?
        — День, иногда неделю…  — ответил муж.  — Ну, мы немного вспыльчивые оба. Лучше в себе перекипеть…
        Есеня в это время смотрела на детский рисунок, прикрепленный магнитом к холодильнику.
        — Лиза рисовала?  — спросила.
        — Да, она сутками могла,  — ответила мать.  — У нее подруг особенно не было, так она придет из школы  — и рисует…
        — Можно ее рисунки посмотреть?
        — Да, конечно…
        Вскоре Есеня держала в руках стопку альбомов. На одном из рисунков она надолго задержала взгляд.
        — Взгляни,  — сказала Меглину.
        Рисунок был сделан в парке. На площадке играли дети, а со скамейки за ними наблюдал мужчина в очках, с залысинами и бородой.
        — Смотри,  — сказала Есеня сыщику.  — Она подписывала даты, когда рисовала. Вот рисунок через две недели  — опять он…
        И, обернувшись к родителям девочки, сообщила:
        — Мы альбомы возьмем на время.
        Машину они оставили у входа в парк. В торговой палатке Меглин купил пакет с дешевыми пластмассовыми колечками, после чего напарники нашли участок парка, изображенный на рисунке, и сели на лавочку.
        — Будем наблюдать…  — сказал сыщик.
        …В окошке мастерской Семена Аркадьевича висела табличка «Закрыто», но внутри кто-то был. Саша Тихонов постучал. Ему открыл молодой парень, который сообщил:
        — У нас закрыто. Только выдаем, новое не принимаем.
        — А где Семен Аркадьевич?  — спросил Саша.  — Мы с ним договорились встретиться.
        — Пропал хозяин,  — сообщил молодой часовщик.  — Домой не пришел. Телефон молчит. Мы в полицию уже заявили…
        …Примерно через полчаса сидения на скамейке Меглин предложил:
        — А теперь выбирай.
        — Кого?  — не поняла Есеня.
        — Кому колечко подарим.
        И, видя ее тревожное недоумение, пояснил:
        — Как ОН выбирает. Как охотник. Выбирай жертву.
        Есеня присмотрелась к играющим детям. Выделила девочку, которая в стороне от других играла с куклой. Показала Меглину. Он кивнул:
        — Все дети группами. А эта неприкаянная, одинокая. Подруг нет. Домой не хочет идти. Ты спрашивала, как жертвой не стать? В стае держаться.
        Неподалеку на лавочке сыщики заметили еще одного человека, наблюдающего за детьми. Это был мужчина спортивного сложения с электронной «читалкой». Когда выбранная Есеней девочка поднялась и пошла к выходу из парка, сыщики двинулись за ней, а мужчина с ридером  — за ними, в некотором отдалении. Пока шли, Меглин размышлял:
        — Он убивает днем. Они с ним в подвал идут. Не поднимают шума. Верят ему.
        — Они его знают?
        — Скорее, он их.
        — Что ты имеешь в виду?
        Меглин, не отвечая, нагнал девочку, сказал:
        — Привет! Колечко не ты потеряла?
        — Где?  — заинтересовалась девочка.
        Меглин потянулся к ее уху, а потом раскрыл ладонь  — получилось, из-за уха достал:
        — Да вот оно!
        — Спасибо…  — девочка засмеялась.
        — А маме хочешь такое же подарить?
        — Да…
        — Ты в каком доме живешь, в девятом?
        — В четырнадцатом…
        — Ну, это совсем рядом. А зовут тебя?
        — Лера…
        — Валерия, значит,  — сказал Меглин уже другим, учительским тоном.  — А тебя учили, Валерия, что на улице с незнакомцами разговаривать нельзя? Тебя этому учили?
        — Да… А что?  — испуганно ответила Лера.
        — Так ты слушай, когда тебя учат,  — сказал Меглин. И, обернувшись к кустам, где прятался человек с читалкой, позвал:
        — Эй, дядя Степа! Вылезай!
        Мужчина вышел из кустов и, в свою очередь, строго спросил сыщиков:
        — Это ваш ребенок?
        В ответ Есеня показала удостоверение, а Меглин спросил:
        — Давно здесь сидишь?
        — После первой девочки месяца два сидели,  — негромко, чтобы не слышал ребенок, ответил оперативник.  — И сейчас опять…
        — Ладно, проводи Леру домой,  — распорядился Меглин.
        Позже, сидя в машине, Есеня вновь рассматривала фотографии погибших девочек. Спросила:
        — Ты сказал, он их знает. А они его  — нет?
        — Он не дурак,  — ответил Меглин.  — Не станет рисковать со знакомыми.
        — Значит, он следит за ними, собирает информацию…
        — Да проще все. «Настя, кошмары тебя мучают? Мне Виталий Васильич рассказал». «Леночка, ты по ночам не спишь, ходишь? Во дворе тебя дурочкой называют? Да они сами дураки! А ты умная девочка. Пойдем, я тебе помогу».
        — Хочешь сказать, что он врач?!  — Есеня не верила своим ушам.
        Меглин кивнул:
        — Из поликлиники в парк обедать ходит. С бутербродами и йогуртом. Сидит, смотрит, как опера его ищут.
        — Поэтому такой большой перерыв между первым и вторым убийством…
        — Не только,  — уточнил Меглин.  — Он умеет себя сдерживать. Не дает силе прорваться. Терпит. Но нападает снова.
        И подытожил:
        — Он не хотел убивать девочек. Просто убирал. Потому что они были не той, которую он ищет.
        Выйдя из здания ОВД, Есеня увидела новенькую «ауди» Жени Осмыловского. Подошла, спросила:
        — Ты что-то выяснил?
        — Да. Я проверил: врач к убитым не приходил. Но что интересно…
        Женя сделал выжидательную паузу. К беседующим подошел Меглин. Женя протянул ему фото:
        — Вот снимки квартиры первой жертвы. Видите, на тумбочке блюдечко? Обе жертвы  — и Графко, и Солнцева  — состояли на учете в Третьей городской…
        — Которая возле парка…  — продолжил Меглин.  — Стой! Когда был сделан снимок?
        — Девятого… А что?
        — Оставлю его пока у себя,  — заявил Меглин.
        — Конечно, я для вас копию сделал. А что вы там увидели? Вы мне-то скажите!
        Но Меглин, согласно своему обычаю, ничего не ответил. Они с Есеней сели в машину и уехали, а Женя смотрел им вслед с обиженным выражением.
        Пока ехали, Есеня сказала:
        — Почему ты про дату спросил?
        — Даю минуту, чтобы сама поняла,  — ответил сыщик.
        Есеня стала листать материалы дел. Вслух размышляла:
        — Фотография сделана девятого, через день после первого убийства… А перерыв между убийствами почти месяц…
        — Какой перерыв?!  — закричал на нее Меглин.  — Думай!
        — Стой, ты хочешь сказать…
        — Он убивает девочек на следующий день после старух,  — кивнул Меглин.  — ЭТО ОДИН И ТОТ ЖЕ!
        …В тот вечер Есеня договорилась встретиться с Сашей Тихоновым  — он накануне звонил, сказал, что есть новости. Меглин высадил ее возле старенькой сашиной «шкоды». Они зашли в кафе, сели за столик, и Саша рассказал о том, как вышел на старого часовщика Семена Аркадьевича, как он рассказал о неком молодом человеке, знакомом «праздничного убийцы», и как после этого загадочным образом исчез.
        — Я ничего не утверждаю,  — закончил Саша свой рассказ,  — но мне кажется странным, что он исчез через день после того, как пообещал мне нарисовать человека, который приходил к Праздничному.
        — Ты хочешь сказать, это он его?  — спросила Есеня и крест-накрест перечеркнула воздух перед собой.
        — Скажем, я это допускаю,  — ответил Саша.
        — В любом случае, если этот твой часовщик не найдется, единственная ниточка оборвалась.
        — Нет,  — твердо заявил Саша.  — Я абсолютно убежден: большинство так называемых висяков  — результат нехватки времени или же лени и некомпетентности. Нераскрываемых преступлений нет! И теперь я уверен, что «Ты меня не поймаешь» существует. Он запаниковал. И я его найду.
        — Кто запаниковал, кого ты найдешь?  — спросила Есеня, которая продолжала воспринимать Сашу не слишком всерьез.
        — Убийцу Анюли. Настоящего. Я тебе докажу. Я его поймаю. Может, ты все-таки поешь? Тут вкусно готовят…
        Так они сидели у освещенного окна кафе и разговаривали. А из темноты за ними кто-то наблюдал…
        Спустя некоторое время они вышли из кафе, и Саша распахнул перед Есеней дверцу своей машины:
        — Нет, одну я тебя не отпущу! Не «БМВ», конечно, но лучше, чем в метро.
        Есеня села, Саша включил зажигание, обернулся, чтобы сдать назад  — и тут заметил стоящий на заднем сиденье предмет, накрытый черной тряпкой.
        — Что это?  — насторожился Саша и протянул руку к тряпке…
        В следующую секунду из машины раздались сразу несколько воплей: пронзительный крик попугая «Жан!! Жан!!» и столь же пронзительные крики Саши и Есени.
        — Твою мать!  — кричал Саша.  — Что это?!
        — Жан…  — ответила Есеня, начиная смеяться.
        — Ты его знаешь?
        …На следующее утро, встретившись с Меглиным, Есеня сердито попрекнула его тем, что он подбросил попугая Саше.
        — Не подбросил, а отдал,  — отвечал сыщик.
        — Ты что, за мной подсматриваешь?
        — Не за тобой, а за твоим Сашей. Должен же я убедиться, что отдаю тебя в хорошие руки!
        Вся эта пикировка произошла по дороге на место нового убийства. Жертва  — снова пожилая женщина, снова тело обнаружили в ванной. Встретивший напарников полицейский доложил:
        — Следов взлома, борьбы, ограбления нет. Так что зря вас вызвали, она явно сама, по неосторожности. Соседка рассказала, что сама она не ходила, ей по хозяйству помогала женщина из собеса.
        Меглин осмотрел дверной замок и сказал Есене:
        — Да, замок целый. Я вот думаю: если старушка не ходила, как она ему открыть могла?
        Обернувшись к полицейскому, спросил:
        — Время смерти установили?
        — Эксперты сказали, вроде вчера умерла…
        — Если вчера, значит, сегодня будет девочка?  — тихо спросила Есеня.
        Из дома убитой Меглин направился по знакомому адресу  — к слесарю Гене. На этот раз он решил побеседовать не с самим Геной, а с его мамой.
        Сидя у постели больной женщины и допивая предложенный чай, сыщик заметил:
        — Повезло вам с сыном, ухаживает. А то сейчас молодежь пошла неблагодарная… Значит, когда сын на природу с подругой поехал, вы, говорите, испугались?
        — А как ты думал, сынок?  — отвечала женщина.  — Так прихватило  — думаю, всё. Я на всякий случай «Скорую» вызвала. Ну, сто рублей, конечно, дала врачу… Он укол мне сделал. Отпустило, заснула даже…
        — Скажите, а врача как звали?  — спросила Есеня.  — Имя или фамилию запомнили?
        Женщина покачала головой:
        — Памяти нет… Но он мне рецепт выписал…
        В прихожей Меглин остановился у вешалки, на которой в ряд висели связки ключей.
        — Скажи, Ген, у тебя здесь только от подвалов?
        — Нет, эти от подвалов, а эти вот  — жильцов,  — объяснил слесарь.  — Которые сами просят. Пожилые особенно. Мало ли что…
        …Приехав в поликлинику  — ту, что возле парка,  — сыщики показали полученный от гениной мамы рецепт дежурной в регистратуре. Женщина подтвердила, что рецепт выписывал их сотрудник, и стала взахлеб рассказывать про врача:
        — Он когда в отпуск уходил, так без него все бабушки наши плакали. Внимательный! В кабинете минуту лишнюю не посидит…
        — Не для денег работает, для души,  — поддакнул Меглин.  — И по бабушкам успевает, и по обезьянкам!
        — Как вы узнали?  — удивилась дежурная.
        — Так тут подпись его, как на рецепте,  — сказал сыщик и ткнул пальцем в стену за спиной дежурной.
        Там была выложена мозаика: в окружении обезьянок с градусниками под мышкой сидел доктор Айболит. Внизу изображена медицинская эмблема  — змея над чашей  — и стояла подпись: «Грач».
        — Скажите, как бы нам с ним поговорить?  — спросил Меглин.
        — У него выходной сегодня,  — объяснила дежурная.  — Он сутки через трое работает.
        — Адрес его можно?  — спросила Есеня.
        Из поликлиники сыщики вышли почти бегом. Однако по адресу Грача ехать не пришлось: зазвонил телефон, и Есене сообщили, что пропала еще одна девочка.
        У подъезда панельного дома Есеня с Меглиным застали драматическую сцену: мать пропавшей, женщина лет тридцати пяти, билась на асфальте, крича:
        — Я себя убью!! Убью!!
        Пока врачи кололи ей успокаивающее, пожилой полицейский полковник рассказывал:
        — Она дочку одела, вывела, оставила у подъезда. И за сыном пошла  — тому два года. Ходила минуту, не больше. Спустилась  — нету дочки. Мы уже подвалы всех домов, что рядом, обыскали  — никого. Я приказ даю, а сам думаю: не дай бог найти…
        — Не найдете,  — сказал Меглин.
        — Почему?
        Меглин не ответил. Подошел к матери:
        — Что у твоей дочки было особенное? Чем она у тебя болеет?
        — Она умом слабенькая…  — ответила мать.  — Отсталая. Пять лет, а не говорит почти. Не понимает ничего. За что ее, кому она что плохого сделала?..
        Сыщик отошел в сторону. Сказал Есене:
        — Он ее не убьет. Он ее искал. Долго. Она колечко надела…
        Есеня хотела что-то возразить, но осеклась: из «мерседеса», подъехавшего к дому, вышел ее отец. Необычайно твердо взглянул на дочь, скомандовал:
        — Погуляй пока.
        Стеклов с Меглиным отошли на детскую площадку, к качелям. Прокурор молча начал их раскачивать, все сильней и сильней. Меглин неожиданно произнес:
        — Я когда маленький был, играл вот так же. Толкнул слишком сильно. А они перевернулись и меня по затылку ударили. Больно было.
        — Ничему не научило?  — спросил Стеклов.  — Теперь так, Родион. Ты его находишь  — и все. На этом твоя миссия заканчивается.
        — Или?
        — Или по затылку ударит…
        …В квартире Грачей сыщиков встретил мужчина лет шестидесяти пяти. Сообщил:
        — А сын здесь не живет. Давно уже…
        Однако Меглин уходить не собирался.
        — Извините, чайку у вас не найдется?  — спросил он.  — А то простыл что-то…
        И вот они уже сидят на кухне. Меглин пил чай, Есеня рассматривала семейные фотоальбомы, а старик рассказывал:
        — Вася родился маленький, меньше двух килограммов. А когда поправился, года в два, просыпаться стал ночью, по квартире ходить. Врачи сказали  — лунатик. У нас был проигрыватель, и я его пластинки ставить научил. Так он ночью проснется  — и поставит. Мы спим  — а тут вдруг Магомаев: «Свадьба, свадьба!» Жена один раз вскочила, стала его по лицу тапкой бить. Кричит: «Лучше бы ты не родился такой!» У него после этого со зрением плохо стало, очки выписали. Я после этого, чтоб он жену не будил, будильник себе стал ставить. Сам на кухне ложился. Без пятнадцати три встану, жду, когда он проснется. На руки его возьму  — и на улицу. Ходили с ним, пока не уснет. А потом мы с Улей разошлись. Она уехала, а Вася у мамы моей остался. Она тут рядом жила. Она наберет ему ванну с пеной  — и он часами в ней сидит. После этого спал хорошо. Ванна у него была любимое место. В садик стал ходить. Пока обратно ко мне не переехал…
        — А почему переехал?  — спросил Меглин.  — Если там все было хорошо?
        — Да глупая история…  — махнул рукой отец.  — В садике девочка одна на тихом часе залезла к нему в кровать. Говорит: «Давай спать как папа с мамой». Ну, обнялись и заснули. Дети же. А воспитательница увидела, скандал подняла. Мать моя, женщина старых правил, сказала, что писюн ему отрежет за позор такой. Ну Васька и убежал. Девочке этой колечко подарил… Он и на мать мою зла не держал. Ухаживал за ней, пока не померла…
        — А как она умерла?  — спросила Есеня.
        — Утонула,  — объяснил хозяин.  — В ванной. От давления. Три года назад. Васька тогда ко мне еще ходил. А потом… Я как-то болел. Говорю ему: «Может, вылечишь меня, ты же врач». Он тогда за этим вот столом сидел. Так он взял и рюмку с водкой на пол бросил. И ушел. Что я ему такого сказал? С тех пор  — только на день рождения. И все. А я ведь с ним  — каждую ночь…
        — А где он сейчас живет?
        — Там же, у матери. Она ему квартиру завещала.
        Вся лестница в подъезде пятиэтажки была забита спецназом. Командир отряда подошел к Меглину, сообщил:
        — Дверь китайская, две секунды займет.
        — Только у него ребенок там, отечественный,  — ответил сыщик.  — Так что идите отсюда.
        — Если б не на операции, я б тебе…  — угрожающе произнес командир.
        — Там, за дверью,  — псих,  — ответил Меглин.  — У него девочка. Терять ему нечего. Так что давай, уводи своих черепашек-ниндзя.
        Грохоча ботинками, спецназовцы покинули подъезд. Меглин закурил, уселся возле двери (Есене дал знак, чтобы села на лестнице) и позвал:
        — Вась! Ну что, начнем, что ли?
        Ответом ему было молчание. Но Меглин и не ожидал ответа. Он продолжил:
        — Когда мы маленькие были, не ждали с тобой, что когда-нибудь посидим вот так. Мы ж одногодки, Вась, ровесники. Только у меня бабушки не было. Повезло тебе! Ванна с пеной, варенье малиновое… А аминазин ты, Вась, еще в институте придумал? Потом отработал на бабушке. Ее первую в ванну уложил… Я тебя не сужу, Вась. Я ж не судья. Потом ты ходил по вызовам. И думал. Святые создания  — бабушки. А не живут, только мучаются. Ну по мере сил ты и избавлял от мучений. «Укольчик поставлю?»  — «Ой, спасибо, сыночек, от давления мучаюсь, дай тебе Бог здоровья…» А теперь, бабушка, перейдем к водным процедурам. Кто копаться станет? Утонула и утонула. Сердце, давление. Всем только легче. А бабушка умерла  — о себе подумать можно. Тебе стала сниться та, из детства. Думал: если бы ту девчонку найти… Все бы отдал, чтоб найти! Ты даже в школу ездил. Да, Вась? Ездил, я знаю. Не нашел. Тогда ты на улицах стал ее искать… Вот это не могу простить тебе, Вась. Ты же врач, ты понял, что болеешь. Колол себе аминазин  — отпускало на время. А однажды ты подумал: «А чего это я больной? Это они все больные!» Понимаю, Вась.
У самого такие мысли бывали. Но не про детей, Вась. Они же не успели еще… А ты по подвалам их… Это нельзя, Вась. Понимаешь, никак нельзя.
        Меглин сделал паузу и закончил:
        — Простить тебя не могу. Но могу пообещать. Отдашь ее  — я тебе помогу. Увидишь, как маленький был. Жил у бабушки, в ванне сидел. Все впереди было. Все  — впереди…
        Наступила тишина. Вдруг раздался звук открывающегося замка, дверь приоткрылась, и в щели показалось испуганное лицо шестилетней девочки. Меглин быстро встал, обнял девочку, подтолкнул к Есене. Сам вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
        Есеня вынесла малышку из дома, держа ее на руках. Девочка перебирала ее волосы, заплетая их в косичку. На пальце виднелось дешевое пластмассовое колечко…
        Спецназ ринулся на штурм квартиры. Дверь слетела с петель, бойцы ворвались внутрь. Ворвались  — и застыли, пораженные открывшейся картиной.
        Все стены и полы в квартире были выложены белой плиткой, словно в операционной. Посередине стояла большая чугунная ванна. Краны были открыты, вода, переливаясь через край, стекала на пол. В ванне лицом вниз лежал хозяин квартиры. Руки у него были связаны за спиной жгутом для уколов. На углу ванны виднелся пустой шприц и несколько вскрытых ампул аминазина. Меглин, не обращая внимания на спецназовцев, стоял у стены, разглядывая мозаичную картину  — змея над чашей…
        — Давайте уточним,  — нахмурился Худой.  — Вы хотите сказать, что он намеренно пошел и убил Грача, нарушив четкий приказ руководства? И при этом подал это как некий акт странного снисхождения к маньяку?
        — Все так,  — кивнула Есеня.
        — Вы считаете его действия оправданными? Переформулирую: вы бы сами так поступили?
        — Да, конечно,  — ответила она.
        …Когда они возвращались, Есеня спросила:
        — Скажи, кого полюбил мой отец  — маму?
        — И ее, и Берестову,  — ответил Меглин.  — Он любил обеих.
        — А этот человек, к которому мы ходили, Огнарев… Кто он? Какая у него роль?
        — Роль…  — усмехнулся Меглин.
        И больше ничего не сказал до самого дома.
        Глава 10
        По ночам деревья спрашивают друг друга: как они живут без корней?
    Метод
        Годы скитаний выработали у человека звериное чутье. Во сне он почувствовал приближение другого человека. Бесшумно поднялся из вороха тряпья, в котором спал, схватил ружье и наставил на приближающуюся фигуру.
        Гость сделал еще шаг, и стало видно, что это женщина.
        — Ты?!  — удивленно воскликнул Огнарев, опуская оружие.
        — Здравствуйте,  — сказала Есеня.  — Я хотела поговорить.
        — Хватит, наговорился,  — ответил бывший оперативник.  — От разговоров все беды. Уходи.
        — На пару вопросов ответьте  — и я уйду.
        Огнарев помолчал, потом сам спросил:
        — Андрея дочка?
        — Как вы узнали?
        — Смотришь так же. Что тебе надо?
        — Правды.
        — Правды?!  — Огнарев рассмеялся.  — Да нет ее! Выдумали!
        — Я хочу знать, кто убил мою маму.
        Смех резко оборвался. Теперь обитатель подвала смотрел на гостью с жалостью.
        — Тебе сколько сейчас  — двадцать два? Я в твои годы тоже правду искал. Видишь, куда она меня привела? Но я-то ладно, а девчонке несчастной, твоих лет, вообще мозги сожгли в дурке, чтоб правду выжечь. Так что мой тебе совет, дочка  — живи тихо.
        — Кто сжег? Какой девчонке?  — настаивала Есеня.
        — А это ты отца своего спроси. Только учти: правда тебя сожрет! Не надо вопросов! Уходи! Я тебе больше слова не скажу! Ну?!
        — Второго октября ваш отец начал проверку деятельности майора Меглина,  — сказал Худой, внимательно глядя на Есеню и следя за ее реакцией.
        — Называйте его по имени и званию,  — потребовала девушка.  — Мы же на работе.
        — Хорошо. Я не буду вас утомлять полным списком правонарушений Меглина, которые ваш… которые старший советник юстиции Стеклов ему приписывал. Но мимо одного пройти не могу. Майор Меглин неоднократно и без достаточных оснований подвергал риску жизнь старшего лейтенанта Стекловой, проходившей у него стажировку. Что скажете?
        — Это правда,  — ответила Есеня.
        У двери в квартиру лицом вниз лежала убитая женщина. Рядом стояли двое  — мужчина лет пятидесяти и очень похожий на него молодой человек лет двадцати пяти.
        — Помощник следователя и мой сын Андрей,  — представил старший младшего.
        — Династия,  — заметил на это Меглин.  — Хорошо.
        — Верхняя соседка видела, как от подъезда мужик убегал,  — сообщил Андрей.  — Высокий такой, крупный…
        — Я Ларису восемь лет знал,  — рассказывал следователь.  — Как она убийцу к себе подпустила, не пойму. Следователь она была хороший. Это дело ей три недели назад передали. Убийство в подъезде, в Королеве. Женщина сыну велосипед купила на день рождения. У двери поставила, сюрприз хотела сделать. Сделала… Сын дверь открыл, смотрит  — матери нет. Вышел к лифту  — а она там лежит… Пацану девять лет. На всю жизнь запомнит этот день рождения. Оружие в обоих случаях похожее  — заточка или шило. Может, конечно, совпадение…
        — Да какое совпадение!  — воскликнул сын следователя.  — Она вышла на убийцу, он это понял и убил! Это серия!
        — Серия  — это три и больше,  — поправил Меглин.  — Еще одну убьет  — тогда и радуйся.
        — Почему так поставила?  — спросила Есеня, указывая в сторону.
        Там у стены стояла гладильная доска в упаковке и женская сумка.
        Меглин присел над телом женщины. Одна рука ее была вытянута в сторону. Он резким движением перевернул ее на спину. Взял вытянутую руку. Два пальца были в крови.
        — Обмакнула в рану…  — задумчиво сказал сыщик.
        — Зачем? Хотела что-то написать?  — спросила Есеня.
        Меглин не ответил. Есеня обратила внимание на рану на груди женщины.
        — Вы сказали, у первой жертвы все удары были в спину,  — напомнила она следователю.
        — Да…
        — А у нее шесть в спину и один  — в грудь.
        Меглин осмотрел одежду убитой и усмехнулся: край кофты был распущен и из вытянутой нитки чья-то умелая рука сплела чертика. Меглин оторвал его, поднялся, спросил, ни к кому не обращаясь:
        — Зачем женщина идет в следователи?
        Ответила Есеня:
        — По разным причинам. Иногда в семье кто-то работает  — династия. Ну или хочет со злом бороться.
        Меглин кивнул. Подвел Есеню к оставленным у стены вещам, жестом велел взять их в руки. Есеня взяла.
        — А теперь дверь открой.
        Она попыталась  — не получилось. Тогда Меглин протянул ей руку. Девушка, поняв, отдала ему доску, затем сумку.
        — Она отдала их ему,  — сказала Есеня.  — Сумку на пол только мужчина поставит. Он пришел с ней.
        — Правильно. Поэтому первый удар  — в грудь. Она стояла к нему лицом.
        — Она его знала,  — сделала вывод Есеня.  — Хотела написать его имя…
        — Соседей мы отработали,  — решил вставить свое слово следователь.  — Никто ничего не видел, не слышал. Кроме бабки этой, да и с нее что толку? Полуслепая, и видела его со спины…
        …Они сидели в квартире убитой, на кухне, и беседовали с ее сестрой.
        — У Ларисы в последнее время подозрительных знакомых не было?  — спросила Есеня.
        — Да у нее с такой работой все знакомые подозрительные,  — отвечала сестра.  — Потому и жизнь устроить не смогла.
        — Замужем была?
        — В загс ни с кем не ходила. А так жила. С одним поживет, поплачет, расстанется, с другим…
        — А в последнее время с кем встречалась?
        — Ухаживал один, недели три назад познакомились. Вроде приличный, менеджер. Но там свои сложности.
        — Какие?
        — Да женат он.
        — Значит, голову ей морочил?  — спросил Меглин.
        — Да нет. У него жена больная. При смерти, считай. Лариска к ней в больницу ездила. Жена сказала  — не в обиде, мол, все правильно. Лариска полночи после этого плакала…
        Потеряв интерес к беседе, Меглин ушел в комнату и Есеню позвал с собой. В комнате огляделся, произнес:
        — Ну, Лариса, расскажи нам…
        Его взгляд остановился на старой гладильной доске в углу, с прожженным пятном от утюга.
        — Купила новую, потому что старую прожгла,  — заключил он.  — Как?
        Есеня пожала плечами:
        — Забыла… Оставила…
        — Не было у тебя женщин-следователей…
        — А у тебя были?
        — Две. Она прожгла, потому что выпивала. Жила одна, детей нет, мужики попадаются одни уроды… Как не запить?
        — Она себя не очень любила,  — сделала вывод Есеня.  — Считала некрасивой. Фотографий почти нет.
        Меглин прошелся по комнате. На стене висела гитара, в углу стоял старый кошачий домик, накрытый пледом.
        — Тоска, бухло, гитара… Видно, спился кошак.
        Подошел к кровати. Под одеялом обнаружились две подушки, под кроватью  — мужские тапки сорок пятого размера.
        — Крупный мужик менеджер…  — заключил сыщик.  — Зачем такая женщина, как Лариса, идет в следователи?
        — Ей так проще мужчину найти,  — высказала предположение Есеня.
        — Ну да. Искать  — это и есть работа следователя.
        …После, на улице, сын следователя догнал Есеню, отвел чуть в сторону.
        — Извини, спросить тебя можно? Что нужно, чтобы Меглин взял в стажеры? У меня красный диплом. Стреляю, бегаю, плаваю. Отец говорит  — он никого не берет. Но тебя же взял?
        — Я с ним сплю,  — объяснила Есеня.  — Извини.
        Ей было легко сказать эту ложь  — ведь она была почти правдой. Кроме того, девушка уже поняла требования Меглина и знала, что сыну следователя тут ничего не светит.
        …Пока они ехали по трассе, Есеня изучала материалы дела. Сказала:
        — Рощина разрабатывала версию, что убийца  — сумасшедший.
        — Почему?
        — После первого убийства он вернулся на место преступления. Возможно, что-то забыл. А мальчик, сын убитой, когда вышел к лифту и увидел маму, испугался и спрятался. Убийца нашел его и два часа сидел с ним в квартире, пока мальчик не заснул. Он связал ему из шерсти куклу.
        Она показала фото. Меглин сравнил с чертиком, которого взял с убитой Ларисы. Было заметно, что работала одна рука.
        — Интересно, нитки он с собой принес?
        — Нет, плед распустил. В день убийства Рощина опрашивала некоего Комарова. Он убил женщину семь лет назад. Его пять лет держали в спецбольнице под интенсивным наблюдением. Потом констатировали улучшение и выпустили.
        …«Вживую» Комаров оказался таким же улыбчивым, как и на фото. Услышав вопрос Есени, сказал:
        — Конечно, опрашивала. Сейчас, секундочку…
        Он установил посреди комнаты штатив, водрузил на него камеру.
        — Что вы делаете?  — удивилась Есеня.
        — Тут убили кого-то  — и сразу ко мне,  — начал объяснять Комаров.  — Изнасиловали  — ко мне. Потому что я человека убил. Считается: убил  — еще раз убьет. А мне не понравилось. Я убивать не буду. Не хочу. Я все время снимаю. В магазин иду, в аптеку, просто гуляю… И когда сплю, снимаю. Приходят  — а я вот, пожалуйста. Все записано, что я делал. У меня алиби. А убил я тогда не специально. Она ребенка выбросила с балкона. А я гулял, он лежал в снегу. Я принес его к ней, а она стала кричать. Я взял нож и убил. Она соседка моя была.
        Комаров поставил кассету, и Есеня увидела на экране следователя Ларису Рощину, которая спрашивала, где Комаров был в такое-то время. Хозяин квартиры остановил запись и торжественно произнес, обращаясь к Есене:
        — Вот когда президент меня вызовет на заседание секретного пленума, я скажу свой первый указ. Чтоб не бросать детей с балкона в снег. Прямо в конституцию запишу.
        Тут Есеня заметила, что на остановленном кадре Лариса потянулась к сумке.
        — Промотайте дальше,  — попросила она.
        Комаров вновь пустил запись, и Есеня увидела, как Лариса достала из сумки телефон и сказала невидимому собеседнику:
        — Я на работе еще… Да… Закончу и домой…
        Потом встала и отошла поговорить в другой конец комнаты. Есеня зафиксировала на экране время разговора.
        Следователям не составило труда установить личность человека, звонившего в это время Ларисе Рощиной. Оказалось, что это менеджер оптового склада Игорь Надеждин. Позвонили на склад. Сотрудники ответили, что Надеждина на работе нет и к телефону он почему-то не подходит. Там же Есеня узнала адрес менеджера. Спустя некоторое время сыщики прибыли на место.
        Когда Меглин, отодвинув хозяина, бесцеремонно зашел в квартиру, Надеждин, крупный рыхлый мужчина, откровенно испугался.
        — Давайте спокойно поговорим…  — лепетал он.  — Я не знаю, что вам нужно, но если вы не уйдете, я позвоню в полицию…
        — Да мы сами полиция,  — объяснил сыщик.  — Так что сядь и не дергайся. Мне нужно, чтобы ты на вопрос ответил и перестал хвостом крутить.
        — Я не понимаю, что я сделал…  — бормотал менеджер.  — Мы с Ларисой просто встречались несколько раз…
        — Ее убили вчера, а вы даже не пришли,  — сказала Есеня.  — И телефон отключили.
        — Я болею!  — воскликнул менеджер.  — Я могу справку показать, я врача вызывал! Если б я пришел… Вы понимаете… Я женатый человек, это бы не так поняли… Слушайте, у меня есть пятьсот долларов… Можем мы как-то договориться?
        — Да ты олигарх!  — заметил Меглин.  — Что еще предложишь?
        Менеджер не понял издевки.
        — Пиджак кожаный, новый,  — предложил он.
        — Я к своему привык,  — сказал Меглин.  — Жена где?
        — В больнице. В тяжелом состоянии. Рак. Пожалейте хотя бы ее!
        — А при чем тут она?  — возразил сыщик.  — Она в больнице. А тебя за что жалеть? Денег куры не клюют, пиджак кожаный… Значит, ты жене замену готовил. Предусмотрительный…
        — Вы про что?  — тревожно спросил Надеждин.
        Меглин презрительно взглянул на него, открыл одежный шкаф, достал костюм. Брюки на вешалке были идеально выглажены. Между тем на менеджере были надеты смятые. Меглин поставил на стол утюг и скомандовал:
        — Снимай брюки!
        Менеджер с испугом взглянул на него и воскликнул:
        — Зачем?! Не надо, прошу вас!
        — Снимай!!  — рявкнул Меглин.
        Мужчина послушался, руки его дрожали. Последовала новая команда:
        — А теперь гладь!
        Менеджер в панике попытался гладить. Но у него не получалось: на брюках образовывались все новые складки. Меглин заключил:
        — Сначала мама каждое утро тебе гладила. Потом жена. А потом бац  — у жены рак. Кто брючки будет гладить? Ты поискал и нашел Ларису. Она к тебе сюда приходила, брючки гладила. Но спать ты ее не оставлял: неудобно  — при живой-то жене. Да, Игорек? Ты к ней ходил, так?
        — Да…
        — Ты специально искал одиноких, страшненьких, чтобы тебе и такому радовались. Лариса это поняла?
        — Да. Она мне позвонила, чтобы сказать, что уходит. Что любит другого и всегда любила, всю жизнь, а со мной была ошибка, я ей даже не нравлюсь…
        — Хорош врать,  — сказал Меглин.  — Люди видели, как ты от подъезда убегал.
        Менеджер помолчал. Видно было, что он сильно волнуется. Потом произнес:
        — Да, я был там. Хотел поговорить. Думал, еще есть шанс… Я поднялся и увидел… его. Он сидел над ней на корточках, спиной ко мне. И что-то делал. Она была уже мертвой! Я ничем не мог помочь! Что, нужно было и мне погибнуть, да? Что вы так смотрите?
        — Как он выглядел?  — спросила Есеня.
        — Он спиной сидел… Одежда плохая, дешевая… И прическа… бобрик, знаете?
        …Когда они уезжали от дома менеджера, Есеня спросила:
        — Ты уверен, что он правду говорит?
        — Он правду никогда не говорит, даже себе,  — ответил Меглин.  — Но убил не он.
        — Почему?
        — Ты его руки видела? Мягкие, как тесто. Он ничего ими не умеет. Думаешь, сможет такую красоту сделать?
        И сыщик кивнул на чертика, взятого с убитой Ларисы: он повесил его на лобовое стекло машины. И заключил:
        — Говно мужик. Лариса не его ждала.
        — Но из подъезда только он выбежал,  — возразила Есеня.  — Люк на крышу заварен… не мог же убийца просто испариться!
        Сыщики вновь вернулись в квартиру сестры убитой Ларисы. Похоже было, что при первой встрече женщина рассказала не все. И они оказались правы.
        — Шесть лет назад Лариса вела дело Егора Сапрыкина,  — рассказала сестра.  — Шесть раз сидел: убийство, драки. Менты пытались его седьмой раз посадить, но Лариса защищать его стала. Посадить не дала. Он захаживать к ней начал. Сошлись. Жили у нее, у него квартиры не было. И вроде хорошо все было. А потом он ушел. Я ей говорю: глянь, может, пропало что,  — так она со мной две недели не разговаривала. Плакала. Ждала его, дура…
        — Почему вы сразу о нем не рассказали?  — упрекнула Есеня.
        — Да у нее много кого было. Что мне, о всех рассказывать? Он зэк, она с зэком встречалась, я вообще вспоминать про это не хочу!
        — А Лариса вообще какая была? Смелая?  — неожиданно спросил Меглин.
        — С самого детства,  — кивнула сестра.  — Помню, у соседей по даче петух был злой. Кидался на всех, как собака. Все бегали, а Лариска пошла прямо на него. Он ее клюнул  — она терпит. Он крыльями помахал, повернулся  — и все. На других кидался, а Лариску увидит, голову опустит и уходит.
        — У наших соседей на даче тоже петух был злой,  — сказал Меглин.  — Однажды на меня бросился. Я за дом. Он за мной. Я куртку снял и на него накинул. Там поленница была. Так я поленом, по куртке. Три раза. И у реки закопал.
        Женщины подавленно смотрели на него…
        Сыщики вновь побывали в подъезде, где жила убитая Лариса, побеседовали с соседями. Это ничего не дало. Спускаясь по лестнице, Меглин неожиданно остановился перед железной дверью, оклеенной белыми бумажками с печатями.
        — А здесь кто живет?  — спросил у сына следователя.
        — Она семь лет уже опечатана, хозяин в дурке лежит,  — ответил Андрей.
        Меглин присмотрелся к листкам, резко дунул  — и полоски бумаги, давно отклеенные, затрепетали в воздухе.
        — Список жильцов с собой?  — спросил Меглин у сына следователя.  — И слесаря вызови, с болгаркой.
        …Когда взрезанная пилой дверь подалась, Меглин шагнул внутрь, позвав с собой Есеню и довольно невежливо отстранив сына следователя.
        Есеня удивленно осматривала помещение. Все стены, пол и даже потолок здесь были обтянуты кусками ткани. Квартира представляла собой лоскутную мозаику красного, черного, лилового, сиреневого цветов. Посередине стояли несколько манекенов в странных изрезанных одеждах. На голове одного из манекенов размещался сделанный вышивкой портрет красивой женщины, которая смотрела с укором и ужасом. С люстры свисали гирлянды из повешенных на нитках вязаных человечков. Меглин заглянул в список жильцов.
        — Усидчивый парень. Павлик зовут. Двадцать шесть лет.
        — Это ведь он убил…  — прошептала Есеня.
        У стены на специальной подставке лежала позолоченная копия портняжной иглы, длиной сантиметров двадцать. На подставке было выгравировано: «Grand Prix. Prague. 1979».
        Меглин снял иглу с подставки, попытался согнуть  — не получилось.
        — Сталь,  — прокомментировал он.  — Хорошая вещь…
        — Их должно быть две,  — заметила Есеня.
        Меглин положил иглу на ладонь. Она выступала еще на половину своей длины.
        — До сердца хватит, с запасом,  — сказал сыщик.
        Есеня смотрела на подставку, считая в уме:
        — Погоди, ты сказал, ему двадцать шесть, а здесь семьдесят девятый год. Это не его награда.
        Перевернула подставку, прочла: «Евгений Толмачев».
        — Отец?
        Меглин кивнул:
        — Тоже портной. Династия…
        — Выходит, убийца, которого она искала, был ее соседом?  — произнесла Есеня, сама пораженная своим выводом.  — И она хотела кровью написать про него…
        Следующие полчаса Есеня провела на телефоне: искала информацию о Павле Толмачеве. Выяснить удалось следующее. Павел с пятнадцати лет страдал шизофренией  — болезнь оказалась наследственной, перешедшей от отца. Никаких друзей и знакомых у парня не было.
        — Ему некуда идти,  — подытожила Есеня, пересказав Меглину полученные сведения.  — Соответственно, нам негде его искать.
        Сыщик как-то невесело рассмеялся:
        — Всегда есть куда идти…
        — И куда же он ушел?
        — Примерно знаю,  — ответил Меглин.  — Но лучше проверить.
        Внезапно он повернулся и не спеша двинулся прямо на середину перекрестка, словно не замечая проезжающих машин. Раздался визг тормозов, крики  — сыщик не обращал на это никакого внимания. Вышел на перекресток, уселся на асфальт и стал «грести» воображаемым веслом  — то с одной стороны загребал, то с другой.
        Через некоторое время приехала «скорая». Из-за спин окруживших его санитаров Меглин улыбнулся Есене. Но ей было не до смеха…
        …Чуть позже Меглин сидел на стуле перед психиатром Бергичем. Есеня пристроилась в уголке.
        — А просто так приехать не мог?  — упрекнул врач.
        — На «скорой» без пробок,  — улыбнулся Меглин.  — Да я не к тебе. Нужно было проверить, куда везут с обострением.
        — Ну, раз уж заехал…  — сказал Бергич и тоже улыбнулся.  — Жалобы есть?
        — А что ты смеешься?
        — Недавно спросил больного: «На что жалуешься?» А он мне: «Я не жалуюсь, доктор. Я терплю». А вообще, пока человек жалуется, у него все в порядке.
        — Ух ты!  — воскликнул Меглин.  — Да ты второй принцип определения вменяемости сформулировал! Светило!
        — А какой первый?  — подала голос Есеня.
        — Сейчас скажет: «Граница тонка…»  — предупредил Меглин.
        — Да, граница тонка,  — кивнул врач.  — Но, грубо говоря, быть вменяемым  — значит отдавать себе отчет в своих действиях. Оценивать их.
        Меглин решил прокомментировать формулу Бергича.
        — К примеру, убил ты человека. Закопал. Значит, понимаешь, что поступил нехорошо, ай-ай-ай. Значит, вменяемый. А если убил, а сам рядом сидишь, газетку читаешь, значит, невменяемый. Не понимаешь. Закопать надо было.
        — Вы не помните Павла Толмачева?  — спросила Есеня у врача.
        — Конечно, помню,  — ответил Бергич.  — Его мать у нас работала.
        — Кем?  — удивилась девушка.
        — Врачом, психиатром,  — ответил доктор. И, повернувшись к Меглину, спросил:
        — Почему она тебя заинтересовала? Она умерла. А мертвецы преступлений, кажется, не совершают.
        — Еще как совершают,  — ответил сыщик.  — Только чужими руками.
        — Хорошо. Что вас интересует?
        — Всё,  — сказала Есеня.
        — Ладно. Она окончила Первый медицинский. Красный диплом. Умная. Красивая. Врач по характеру…
        — Это что означает?
        — Сострадания нет,  — подсказал Меглин.  — Удалено еще в детстве, вместе с гландами.
        Но Бергич с ним не согласился:
        — Не сострадания  — жалости. Жалость мешает. Вышла замуж за портного. Как сейчас говорят, кутюрье. Парень был талантливый, но шизофреник.
        — Люди искусства!  — вновь прокомментировал Меглин.  — Им можно  — они ж не троллейбусы водят.
        — Она считала, что он гений. А гений  — он только со злодейством несовместим, а с сумасшествием как раз рука об руку. Он начал уходить…
        — Куда?  — спросила Есеня.
        — Не куда  — отсюда. Ему становилось хуже. Напряжение, головные боли, тревожность. Я сказал: привози. Побеседовал с ним. Диагностировал наследственную шизофрению. Его надо было лечить. Интенсивно, здесь. Но он не хотел. А Ира боялась, что больница его травмирует. Он ведь гений. Взялась лечить дома. Жена и врач  — кому, как не ей. У них в это время родился сын.
        — Павел?
        — Да. Ире было тяжело, но она собой гордилась. Мужу вроде стало лучше. Состоялся большой показ в Москве. Она пригласила меня. Это был триумф. Все кричали: «Гений, гений!» Но я увидел эти костюмы, подошел к ней и сказал, что она ошибается. Ему стало хуже.
        — А что вы увидели?
        — На платьях были разрезы. Как раны. В нем жила жажда боли и насилия. Ира считала, что победила болезнь, но однажды он попытался отрезать себе ножницами пальцы. Ира стала закрывать его в квартире, отсекать от раздражителей. А однажды пришла домой и увидела, что он мечется, как слепой. Он зашил себе веки.
        — Что было дальше?
        — Он умер через полгода. Здесь. Ира на смогла работать, ушла. Посвятила себя сыну. Боялась, что и у него начнется. Лет через семь покончила с собой. Отравилась газом, пока сын был в школе.
        — А что с ним потом стало?
        — Не знаю. Я смотрел его лет двенадцать назад. Потом его увезли в детскую клинику.
        — С каким диагнозом?
        — Шизофрения. Раздвоение личности. Склонность к насилию. Мы таких больных держим в специальном блоке. Если они не реализуют свою тягу на других, то направляют ее на себя. Могут заняться членовредительством.
        — А «капитаны Немо» среди них есть?  — поинтересовался Меглин.
        — Что значит «капитаны Немо»?  — удивилась Есеня.
        — Больные с потерей личности,  — ответил Бергич.  — Их находят без документов. Они не помнят своей фамилии, истории…
        Бергич провел их в нужное отделение. Едва зайдя в палату, Меглин цепко вгляделся в одного из больных. Лицо и руки у него были забинтованы, как после ожогов, вид отрешенный  — видно было, что накачан лекарствами. Сыщик скомандовал Есене:
        — Дай дело…
        Пролистал, нашел фото Егора Сапрыкина  — зэка, с которым некоторое время жила убитая Лариса. Шагнул к постели больного, опустился перед ним на корточки, достал из папки другое фото  — самой Ларисы. На лице больного вначале появилось удивление, затем испуг.
        — Вы кто?  — спросил.
        — Свои,  — сказал Меглин.  — Здравствуй, Егор.
        — Вас Лариса прислала?
        — Можно так сказать,  — согласился Меглин.  — Сильно-то так зачем?
        Он указал на забинтованные руки и лицо.
        — Это ты кислотой? Отпечатки пальцев не жечь  — срезать надо. Аккуратно. Лицо так вообще… Пару мышц порезал бы на скулах  — мать родная не узнала бы.
        — Где Лариса?  — хрипло спросил Егор.
        — Убили ее,  — буднично сообщил Меглин.
        — Как?!
        — Ну как убивают…
        — Кто?!
        — Не ты,  — успокоил его сыщик.  — Вот, держи на память.
        Он протянул больному фото женщины. Не выдержав напряжения, тот заплакал.
        — Сбежал-то зачем?  — спросил Меглин.  — Испугался?
        Тот не ответил. Меглин обнял его и поднялся.
        …Они сидели на скамейке в больничном парке. Меглин объяснял:
        — Чего ты не понимаешь? У него отец жену убил. И Егор чувствовал в себе позывы. Лариса не знала. А Егор знал. С таким наследством ты бы тоже испугалась. Склонность к насилию  — болезнь. Передается от отца к сыну, от матери к дочке. Слышала, говорят: «Любит так, что убить готов»? Это про них. Егор просто это на себя направил. Когда у него началась темная полоса  — себя изуродовал, чтоб Ларису спасти.
        Несколько минут они молчали. Потом Есеня спросила:
        — Ты говорил, что лежал здесь. Врача знаешь. Ты… тоже?
        — Смелее!  — подбодрил Меглин.  — Хочешь сказать, душевнобольной? Хорошее слово, от слова душа. А ты думала, я душевноздоровый? Душу, чтоб ты знала, не вылечить.
        — У тебя тоже бывают… полосы?
        — Нет. Скорее… затемнения. Все становится темнее. Это онейроид. Болезнь вступает в финальную, разрушительную фазу. Скоро я стану опасен. Для себя и других. Тогда и меня  — в отделение. Связывать козлом и обкалывать до кактуса.
        — Поэтому ты возишь шприц?  — тихо спросила Есеня.  — Решил разом со всем покончить?
        — Ну, для офицера, конечно, логичнее застрелиться,  — усмехнулся Меглин.  — Но кто маньяку оружие доверит? А морфин  — это то, что доктор прописал. Буквально. Я просто спрячусь, Есеня. Я заслужил. Одно держит: если я спрячусь, что с ними будет? С «нашими»?
        — Ты поэтому меня взял?  — тихо спросила Есеня.  — Чтобы пост передать?
        — Сначала поэтому,  — сказал Меглин.  — Потом втянулся.
        Он не объяснил, что означал этот странный термин  — «втянулся». Но что бы он ни значил, Есене пришлось встать и двинуться прочь от скамейки, чтобы скрыть слезы.
        У входа в парк их ждал Бергич. Отметил заплаканные глаза девушки, но ничего не сказал. Спросил:
        — Прогулялись? Красиво у нас осенью…
        — Ну, я поехал,  — деловито заявил Меглин.  — Дел, сама знаешь  — как у Петра в день стрелецкой казни. Тебе Вадим Михалыч все покажет.
        — Что покажет?  — удивилась Есеня.
        Меглин наклонился к ней и тихо сказал:
        — Думаю, наш портной скоро сюда придет. Останься на пару дней, понаблюдай. Заодно погуляешь.
        …Утром, уже одетая в синюю больничную пижаму, Есеня наблюдала за вновь прибывшими больными. Их было трое, но все  — женщины. Разочарованная, она развернулась, чтобы идти  — и едва не столкнулась с Берестовой! С той женщиной, чье фото было в деле, которое ей давал Меглин. С женщиной, которую, по словам того же Меглина, ее отец любил так же, как ее мать!
        Есеня была в шоке. Стоя неподалеку, она подождала, пока женщина получила положенные лекарства, а затем направилась за ней в парк. Она не заметила, что за ней увязался высокий лопоухий больной…
        В парке она неожиданно услышала знакомый голос, окликнувший ее:
        — Есеня!
        Она обернулась. Это был отец.
        — Что ты тут делаешь?  — воскликнула она.  — Как ты узнал?
        — С Родионом… пересекся,  — сказал прокурор.  — Ну и как тебе тут  — не стремно? Так представляла стажировку?
        — Я не понимаю, чего ты добиваешься?
        — Я устал это объяснять,  — сказал Стеклов.  — Знаешь, есть избитая фраза: «Добро должно быть с кулаками». Или с ножом, как в случае Меглина. Я больше не собираюсь тебя упрашивать. Я инициировал служебное расследование его действий. Он неадекватен. И ты это знаешь.
        Есеня покачала головой и прошла мимо отца по дорожке.
        — Есеня!  — позвал прокурор.
        Пройдя несколько шагов, она остановилась и дважды сильно взмахнула рукой, словно рубила воздух. Сделала еще несколько шагов, снова остановилась и снова стала рубить воздух. Пошла дальше, размахивая руками на ходу. Отец догнал ее и заглянул в лицо. Там сменяли друг друга гримасы  — от яростного несогласия до сомнения, от смеха до глубокой задумчивости.
        — Что с тобой происходит?  — спросил Стеклов, повысив голос, почти крича.  — Можешь сказать? Ты нарочно?
        Дочь глухо ответила:
        — Уходи.
        Прокурор помедлил, потом поставил пакет с апельсинами на скамейку, сказал:
        — Это тебе.
        Повернулся и пошел прочь. Есеня оглянулась. Теперь ее лицо было серьезно и сосредоточенно. Навстречу отцу по дорожке парка двигалась Берестова: Есеня специально шла так, чтобы устроить эту встречу.
        Вот отец и Берестова сблизились… Прокурор бросил на больную мимолетный взгляд  — и прошел мимо. Он не узнал ее, а она  — его.
        Есеня закусила губу. Что-то здесь не сходилось, пазл не складывался…
        …Ночью она долго не могла заснуть. Воспоминания шли потоком. Вот их первая поездка с Меглиным, когда она совершенно не понимала, что и зачем он делает, боялась его… Вот он ночью вошел в ее номер, укрыл пледом, сел у ее ног… Вот у себя дома наклонился к ней, чтобы подвинуть кресло; их лица были совсем рядом…
        Она представила, как Меглин наклоняется к ней, как она снимает с него пиджак, рубашку…
        …Меглин в эту ночь тоже не спал. Первую половину ночи он провел в квартире Павлика. Потом, когда понял, что никто не придет, встал, еще раз взглянул на вышитый Павликом портрет матери и вышел. Сел в машину и поехал на кладбище. Долго искал нужную могилу. Наконец увидел свежие комья земли, венки… Это была могила Ларисы. А рядом высилось нечто необычное. Из досок было сколочено подобие огромного мольберта. На нем натянуто полотно. Из сотен кусочков ткани разного цвета был соткан портрет Ларисы. Во взгляде, как и на портрете матери Павлика,  — укор и осуждение.
        Утро Есеня провела на больничной кухне. Она решила испечь пирожки! И испекла  — получился целый поддон. Она была в восхищении. У нее получилось! Есеня поблагодарила повариху, сняла поддон на телефон и выставила его перед больными. Пирожки вмиг расхватали. Последнему не досталось. Есеня виновато на него посмотрела, пожала плечами, отвернулась.
        Между тем больной, которому не досталось пирожка, не собирался прощать эту обиду, которую он воспринял как смертельную. Мужчина тихонько подошел к сумке, которую оставил в коридоре электрик (тот закончил ремонт и пошел в туалет мыть руки), и незаметно вытащил оттуда отвертку. Спрятав ее в рукав пижамы, мужчина догнал Есеню и уже занес руку для удара…
        Но нанести его не успел. Подскочил лопоухий больной, которого Есеня за эти дни не раз видела возле себя, выкрутил руку с отверткой, а другой рукой обхватил шею нападавшего. Подбежали санитары, разняли дерущихся, обоих увели в палаты.
        И на этом опыт Есени по изучению жизни клиники завершился. Она сдала больничную пижаму и поспешила к выходу. Там ее ждал Меглин. Не думая о том, что на них смотрят, не боясь, не размышляя, Есеня бросилась ему на шею. Сыщик выглядел смущенным. Он счел необходимым объяснить про лопоухого:
        — Он брата задушил, а я ему помог. То есть поймал.
        — И ко мне приставил? Спасибо. Если бы не он, меня тут один псих убил бы. Ему пирожок не достался. Я тут печь научилась.
        — Какой у тебя день был насыщенный!  — покачал головой Меглин.
        Помолчал немного, потом сказал:
        — Теперь ты видела.
        — Что?
        — Это. Смерть с открытыми глазами.
        Есеня кивнула. Сказала:
        — А ты здорово все придумал. Шприц, морфин. Спрятался и все. Только одну вещь не учел. Я тебе не дам умереть!
        Разговаривая, они шли по дорожке больничного парка. Внезапно Есеня остановилась и предложила:
        — Может, дело обсудим?
        Они подошли к стоящим поблизости скамейкам. На одной сидел парень в обычной, не больничной одежде, с рюкзаком.
        — Не помешаем?  — осведомился у него Меглин. Сыщики сели на соседнюю скамейку.
        — Здесь он не появлялся,  — сообщила Есеня.
        — Ну он же понимает, что если войдет в эти ворота с такой историей болезни, то вряд ли когда-нибудь выйдет. Может, хотел попрощаться.
        — С кем? У него же нет никого.
        — Теперь  — да. Я с соседями его пообщался. Сосед снизу, хороший мужик, пьющий, рассказал, что Павлик с Ларисой дружил. У подъезда встречал вечерами, сумки до двери носил. Она его днем, на работе, ловила, а вечером  — чаем поила. Кто ж про соседа такое подумает  — что он женщин, похожих на мать, убивает?
        — Чем похожих?
        — Взглядом. Взгляд у жертвы  — главное. От этого взгляда виноватым себя чувствуешь. Неприятное чувство.
        — Хочешь сказать, все жертвы погибли, потому что смотрели на него как-то не так?
        — А что ты удивляешься? Мы, психи, народ такой, мнительный. Тебя из-за чего чуть не убили? Пирожок не достался? Его признают невменяемым и поселят здесь до полного выздоровления. Это значит  — навсегда. Завтрак, ужин, прогулки, процедуры… Скамейка в парке… Весна, лето, осень… И это жизнь? Нет. Смерть с открытыми глазами. Ты же не кактус, человек. Вот и умри как человек. Подумай про это как-нибудь.
        Есеня задала вопрос, который ее очень волновал:
        — Что бы ты с ним сделал, если бы нашел?
        Меглин пожал плечами:
        — Я больных не убиваю. Зачем у врачей хлеб отнимать? Павлик ждал три дня. Хотел проводить Ларису.
        — Но если он так ее любил  — почему убил? Она жалела его…
        — Ну, это он сам тебе расскажет,  — сказал Меглин, повернувшись к соседу по скамейке.  — Что она не так сделала?
        И, к изумлению Есени, парень на соседней скамейке ответил на вопрос:
        — Она сказала  — его никто не любит.
        Теперь, поглядев внимательней, Есеня узнала его  — это был Павел Толмачев. А Меглин узнал сразу…
        — Она жила одна,  — задумчиво произнес сыщик.  — А тут Павлик  — воспитанный, тихий… Она с тобой болтала иногда?
        Павел кивнул:
        — Чаем поила. Рассказывала, что на работе  — без имен, конечно.
        …В его памяти всплывает та последняя сцена у двери ее квартиры. Лариса говорит:
        — Если бы его, несчастного, больного, кто-нибудь чаем бы напоил, спросил, как живет  — может, и не убил бы он никого? А может, я зря так думаю. На работе все говорят: следак не жалеть, а искать убийцу должен. Я вот думаю: может, правда работу поменять?
        Лариса оборачивается и видит, что ее сосед плачет. А в руках зачем-то держит большую позолоченную иглу. И протягивает ее  — ей, Ларисе. И вдруг она все понимает.
        — Павлик, так это ты?!  — вскрикивает она с отчаянием.  — Что ж ты наделал!
        В ее глазах, только что выражавших жалость, теперь читается укор и осуждение. Точно такое выражение, что было в глазах его матери, когда Павлик, тогда двенадцатилетний мальчишка, изрезал все ее платья, что висели в шкафу, и сшил себе из них сказочный замок. Он не может переносить это выражение, не может! Слезы раскаяния мгновенно высыхают, теперь у него в глазах полыхает ненависть. Он заносит иглу и бьет Ларису в грудь. Она оседает на пол, но еще пытается окровавленными пальцами коснуться его двери, указать на него. Тогда он ставит сумку и доску, которые все еще держит в руках, и принимается наносить новые удары…
        Есеня и не заметила, как, в какой момент в руке у соседа появилась та самая игла. Пристально глядя ей в лицо, Павлик спросил:
        — Презираете меня?
        Он ждал ответа, зная, что будет делать. И Меглин это знал. И плавно потянулся к карману, где лежал нож.
        Тогда Есеня порывисто встала, шагнула к Павлу и обняла его.
        — Пойдем…  — прошептала девушка.  — Я отведу тебя…
        …Когда они прощались с ним в отделении для буйных больных, Павлик, не отрываясь, смотрел на Есеню…
        По дороге домой Есеня спросила:
        — Скажи честно  — в детстве, с петухом, ты заранее все продумал? Что он побежит за тобой туда, где поленница?
        Меглин молча улыбнулся, но она и не ожидала ответа. Продолжила:
        — Ты оставил меня в больнице не только для того, чтобы я поняла, зачем ты возишь с собой морфин. Ты знал, что я увижу Берестову. Я узнала ее. А папа нет. Почему? Он ведь занимался ее делом. Они должны были помнить друг друга. Когда папе поручили найти ее… Что случилось?
        — Она сделала то, что хотела,  — ответил Меглин.
        — Она хотела мстить. Убивать ментов. Хочешь сказать, ее освободили из больницы, чтобы она убила? Того, кто копал дело? И папа это знал? Ну этого же не может быть!
        Меглин некоторое время молчал, а затем произнес:
        — Прошлое лучше не помнить. Будущее лучше не знать. Но ты же упертая. Ты же решила. Ее должны были вернуть на то же место. Но твой отец настоял, чтобы этого не случилось.
        — Почему?  — настаивала она.
        — Потому что у них появилось нечто общее,  — изрек сыщик.
        И после этого молчал до самого дома Стекловых.
        Войдя в квартиру, Есеня сразу направилась в кабинет отца. Он сидел над разложенными на столе материалами.
        — Не спишь?  — спросила она.  — Знаешь, я подумала… Вдруг ты хочешь что-то мне рассказать, но боишься, что я не пойму. Так вот: я пойму.
        Прокурор с сомнением посмотрел на нее и ответил:
        — Не поймешь.
        Есеня взглянула на него с обидой и отвернулась.
        …Медсестра поставила Павлику капельницу и вышла. Когда за ней закрылась дверь, Павлик быстро и ловко вынул иглу из собственной вены, а затем  — из капельницы. Распустил узелки на наволочке, на своей пижаме, на шторе. И начал плести нить. При этом он улыбался, вспоминая приятное: как сидел в волшебном шатре, сшитом из платьев матери…
        Когда спустя час сестра вернулась в палату, она замерла в ужасе: на веревке, сплетенной из ниток разного цвета, висел Павлик…
        …Меглин уже собирался ложиться, когда послышался стук в дверь. Он открыл и, уже не удивляясь, впустил Есеню. Вернулся к столу и положил на него связку ключей.
        — Я сделал тебе ключи,  — сказал он.  — Чтобы всегда было куда идти.
        Когда Есеня вышла из душа, он уже спал в обнимку с пустой бутылкой. Она пошарила в своей одежде, висевшей на стуле, достала иконку, которую всегда возила с собой, и поставила ее на столик у дивана Меглина.
        — Теперь тут наш дом,  — сказала она, обращаясь к иконе.  — Охраняй его, ладно?
        И села на пол у ног спящего, охраняя его сон…
        — Вы говорите, он подвергал мою жизнь риску,  — произнесла Есеня, заканчивая свой рассказ.  — Да, это так. Но как по-другому научиться выживать? Если не рисковать? Выживание  — управляемый риск. Он не спасал меня, потому что хотел, чтобы я сама научилась.
        — Чему?  — спросил Худой.
        — Он помогал мне ориентироваться в темноте,  — ответила она.
        Худой и Седой переглянулись…
        Саша, Женя и Есеня встретились в кафе.
        — Ну, как твое расследование, Шерлок?  — как всегда насмешливо спросил Женя.
        — Да, Саш, есть подвижки?  — спросила Есеня.
        — Есть,  — ответил Тихонов и замолчал, бросив красноречивый взгляд на Женю.
        — То есть мне ты не скажешь?  — догадался Женя.  — Но она тебе тоже не даст, не рассчитывай!
        — Женя!  — сердито воскликнула Есеня.
        — Слушайте, я гнилой мажор, я должен так шутить,  — сказал Женя.  — Ладно, секретничайте, я пошел…
        Когда они остались вдвоем, Саша сказал:
        — Я примерно понял, где ЕГО искать. О том, что часовщик согласился его описать, знали в двух местах  — в его окружении и в моем. Я не мог его просто так к художнику привести, у нас это через заявку.
        — И что это значит?  — спросила она.
        — Ты-Меня-Не-Поймаешь  — или его знакомый, или наш.
        Глава 11
        Убийство  — как роды. Я  — отец и мать. Я открываю людям дверь в другой мир. Дарю новую жизнь.
    Метод
        Областной центр. Спальный район. Ночью в одной из квартир многоэтажного дома раздается глухой звук выстрела. Его мало кто слышит, а кто слышит  — не обращает внимания.
        Утро застает одного из обитателей квартиры  — четырнадцатилетнего Никиту  — за довольно странным делом. Он разбирает свой компьютер. Вынимает жесткий диск, добавляет к нему свой мобильный и планшет  — и опускает все это в заранее приготовленную кювету с кислотой. Потом проходит в комнату, берет гитарный кофр и направляется к выходу. Проходя мимо спальни отца, бросает туда один взгляд. Кровавое пятно под кроватью, появившееся ночью, стало заметнее.
        Он заранее решил, что придет в школу после звонка. Но нетерпение гонит его вперед, и он приходит раньше, когда через школьный двор потоком идут ученики. Ничего, он не торопится. Никита дожидается, когда прозвенит звонок и двор опустеет, и лишь тогда открывает дверь школы.
        В вестибюле его встречает охранник.
        — Опаздываешь,  — строго говорит он.  — Урок уже начался.
        — Гитара тяжелая, я из-за нее,  — объясняет Никита.
        — Открывай, показывай,  — командует охранник, кивнув на футляр.
        — Зачем? Я и так опаздываю.
        — Порядок такой, давай.
        Никита кладет футляр на стол, поднимает крышку  — так, что она закрывает от чоповца содержимое футляра  — и, погрузив руки в футляр, проделывает какую-то операцию. Раздается металлическое клацанье. Мужчина не успевает ничего предпринять  — мальчик вынимает из футляра короткоствольный винчестер и всаживает разряд дроби прямо в грудь охраннику. Затем не спеша, деловито направляется в глубь школы.
        Выстрел, конечно, услышали. Дверь одного из кабинетов открывается; из нее выглядывает молодая учительница. Узнав школьника, зовет:
        — Никита! Что…
        Договорить не успевает: Никита, не останавливаясь, стреляет в нее. И идет дальше.
        Теперь уже несколько дверей распахнуты, в школе поднялась суматоха, но Никита уже у цели. Вот он, нужный кабинет. Никита открывает дверь и с порога выпускает оставшиеся три пули…
        Спустя несколько минут здание школы оцепила полиция, из него стали спешно выводить детей. Группа спецназовцев приблизилась к классу, где засел убийца, и командир группы заглянул внутрь.
        Никита сидел, поджав ноги, на учительском столе, держа винчестер на коленях. Перепуганные дети тихо сидели за партами. У доски, раскинув руки, лежал мертвый учитель.
        Командир, держа Никиту на мушке, вошел в класс, скомандовал:
        — На пол, быстро! Руки за голову!
        Никита не спеша отложил карабин, слез со стола и лег на пол.
        — Взял!  — победно крикнул командир своим товарищам.
        Остальные спецназовцы вошли в класс, начали выводить детей. И тогда Никита громко и четко произнес:
        — Я буду говорить только с майором Меглиным.
        — До сих пор мы касались, скажем так, только удач Меглина,  — сказал Худой.  — Раскрытых дел, пойманных преступников. Но случалось, он упускал убийцу. Давайте поговорим о его провалах.
        — Я таких не помню,  — ответила Есеня.  — Я не говорю, что Меглин был идеален. Но дел он не проваливал и шел до конца всегда.
        — Просто иногда бывал нерасторопен, да?
        — На что вы намекаете?
        — Вы бы назвали Меглина азартным?
        Минуту Есеня размышляла, удивленная неожиданным вопросом, потом сказала:
        — Вы что  — думаете, он с ним играл?
        — Мы хотим это выяснить,  — сказал Седой.
        В помещении ОВД Меглин и Есеня наблюдали через затемненное стекло за Никитой, сидящим в комнате для допросов. Местный следователь рассказывал:
        — Парень наблюдался у психолога. Мать умерла, когда ему было девять лет. Жил с отцом. Его в квартире нашли… Одноклассники сказали, у парня конфликт был с физиком. За четверть тройка выходила.
        — Вот он и положил троих,  — заметил Меглин.
        — Он все время твердит, что будет говорить только с Меглиным.
        — Что ж, не буду заставлять парня ждать,  — сказал сыщик и вошел в комнату.
        — Здравствуйте,  — сказал ему Никита.  — Боялся, что вы не придете.
        — А откуда ты знаешь, что я тот, кто тебе нужен?
        — Вы Меглин. Он мне вас описал.
        — Он  — кто?
        — Вы готовы слушать?  — спросил Никита. Сыщик взглянул на него внимательнее и сказал:
        — Говори.
        — Меглин, ты думаешь, что все можешь,  — ровно и четко начал Никита.  — Но ты не можешь ничего. Ты думаешь, что все контролируешь. Но контролирую здесь я. Вместо того чтобы смотреть в себя, ты раз за разом делал не те ходы. Ты себя предал. Я хочу показать, как жалок и беспомощен мир, который ты создал. Чего стоит твой порядок. Завтра я ударю ближе к тебе. И ты ничего не сможешь сделать. Не сможешь мне помешать. Ты меня не поймаешь.
        Меглин подождал, не будет ли продолжения, потом спросил:
        — Всё?
        — Да.
        — Страшно. Ну а тебя он на чем развел?
        Никита посмотрел на него изучающе, потом сказал:
        — Странно. Он говорил, что вы умнее. Что вы понимаете.
        — Понимаю  — что?
        — Нас. Он открыл мне глаза. Я всю жизнь жил в страхе, а он помог мне его победить. Мы живем в ложном мире, законы которого я отвергаю. Я должен был это сделать, чтобы заявить о себе. Я есть. И теперь меня никто не тронет. Потому что я могу убить. Он меня научил, как сделать, чтобы не ты боялся, а тебя. Я никого не боюсь.
        Меглин молча встал и вышел. В коридоре взял у Есени телефон, набрал номер Глухого. Некоторое время слушал, что тот рассказывает, потом вернул телефон, и они с Есеней двинулись к выходу. На крыльце остановились. Меглин закурил, сказал:
        — Никита свою технику в кислоте утопил, но Глухой его в Сети все же нашел. Он с Ты-Меня-Не-Поймаешь тоже в Сети познакомился. Никита оставил комментарий под манифестом Субботника. Ну, Федора. Написал: «Парень правильно сделал». А наш ему ответил: «А тебе кто мешает?»
        — Ты считаешь реальной его угрозу?  — спросила Есеня.
        — Он долго готовился. Все продумал. Уверен, что его не взять. Да, я думаю, она охрененно реальна.
        Мимо них конвой провел закованного в наручники Никиту, усадил его в полицейский «уазик».
        — Он сказал: «Ближе к тебе»,  — напомнила Есеня.  — Что это значит?
        — Не буквально, конечно,  — ответил Меглин.  — Ближе  — значит больнее.
        Он смотрел на лицо подростка за стеклом «уазика». И ему вспомнился такой же «уазик» и другой мальчик на заднем сиденье. Это были далекие, очень далекие и больные воспоминания, к которым он почти никогда не возвращался…
        …На заднем сиденье милицейской машины сидит заплаканный одиннадцатилетний мальчик. Его зовут Родион Меглин. На дворе 1980 год. Сержант останавливает машину возле отделения и мягко говорит мальчишке:
        — Идем…
        Когда Родион выходит, становится видно, что руки у него  — в засохшей крови. Сержант доводит мальчика до помещения дежурного и велит подождать. А сам идет к капитану Григорьеву.
        — Я так понял, он отца и мать на его глазах зарезал,  — рассказывает сержант.  — Только… Когда мы приехали, парень над телом матери сидел. С ножом в руках. Вот с этим.
        И он передает начальнику окровавленный перочинный нож в полиэтиленовом пакете.
        — Он убийцу видел?  — спрашивает Григорьев.
        — Котов это,  — отвечает сержант.  — Его соседи видели, когда уходил.
        Григорьев подходит к Родиону, садится рядом. Наклоняется и тихо, с чувством произносит:
        — Ну что тут скажешь, Родион. Горе у тебя страшное. Жаль твоих маму и папу. Но их не вернуть. Расскажи, что случилось?
        — Я под кроватью спрятался. С ножом…  — запинаясь, начинает рассказывать Родион.  — Мне его папа подарил. А этот гад меня заметил… вытащил… Мама еще жива была… Он сказал: прикончи ее…
        По лицу Родиона потоком льются слезы. Сквозь рыдания он тихо произносит:
        — Или я тебя убью…
        Капитан обнимает мальчишку, прижимает к себе.
        — Я испугался!  — бормочет мальчик.  — Испугался! Она сама меня просила!
        — Успокойся…  — говорит Григорьев.  — Она хотела, чтобы ты жил. И теперь ты нам поможешь его поймать. Иногда нужно сдаться, чтобы победить. Я уверен, ты смелый парень, Родион. Ты выжил. И твои родители именно этого хотели от тебя.
        Неожиданно слезы на лице Родиона высыхают, глаза темнеют. Поверх плеча капитана он смотрит на стену, на которой висят фотографии разыскиваемых преступников.
        — Это он!  — глухо произносит он, показывая на человека со злым морщинистым лицом.
        Григорьев оборачивается. Понимает, куда смотрит мальчик. Говорит:
        — Мы его ищем, и я тебе обещаю  — скоро найдем. А потом его казнят.
        — Нет!  — убежденно говорит Родион.  — Я хочу, чтобы он мучился. Чтобы долго умирал. Я хочу сам его убить!
        …Воспоминания потекли дальше, и сыщик вспомнил старый особняк на холме с видом на море…
        Во дворе останавливается милицейский «уазик», и Григорьев ведет новичка к дому. У дверей их встречает заведующий. Капитан передает ему медкарту и сообщает:
        — Врачи определили у него реактивный психоз и поведенческие нарушения после психотравмы. Сказали, что процесс в самом начале, неизвестно, во что выльется.
        — Да у нас тут полконтингента таких,  — отвечает заведующий детского дома.
        Григорьев машет на прощание рукой, садится в машину и уезжает. А Родион входит в вестибюль. Здесь его ждет группа ребят, среди которых выделяется белобрысый парень на голову выше Роди.
        — Чё смотришь?  — хмыкает Белобрысый.  — Это не дом. Это детдом!
        Позже, когда Родион выкладывает вещи в прикроватную тумбочку, Белобрысый трется неподалеку. Увидев перочинный нож, он подмигивает своему дружку. Дальнейшее представить легко: пока двое держат Родиона, Белобрысый спокойно берет нож из тумбочки.
        — Отдай, это отцовский!  — кричит Меглин.
        — А ты в курсе, что здесь ножи нельзя?  — издевательским тоном спрашивает Белобрысый.
        И ждет: бросится новенький или нет. Остальные ухмыляются, предвкушая развлечение. Родион смотрит на противника  — тот выглядит значительно сильнее  — и отступает. Белобрысый усмехается с видом победителя…
        На следующий день дети идут на прогулку. Белобрысый сидит на лавочке, режет ее захваченным ножом. И вдруг слышит крик одного из своих дружков:
        — Толян!
        Оглядывается  — но поздно: Меглин обрушивает на его голову кирпич. Белобрысый валится на землю, схватившись за голову и выронив нож. Родион подбирает его и подносит лезвие к глазу врага.
        — Еще раз ко мне полезешь  — убью, понял?  — шипит он.  — Ты меня понял?
        — Да понял, понял!  — умоляет Белобрысый.  — Пусти!
        Губы его дрожат. И тут кто-то из окруживших их детей начинает хохотать:
        — Гля, Онуфриев обоссался!
        Действительно, на штанах Белобрысого расплывется темное пятно. Родион не спеша встает и, по-прежнему держа нож открытым, идет прочь. С этого момента расклад сил в детдоме меняется…
        …Меглин и Есеня без стука прошли через приемную в кабинет Стеклова. Хозяина они застали у телевизора: в новостях репортер сообщал, что, согласно полученным данным, сообщник убийцы остался на свободе, поэтому во всех школах установлен усиленный режим охраны.
        Выключив телевизор, прокурор повернулся к Меглину.
        — Ну, я думаю, я тебе секрет не открою, если сообщу: второй такой расстрел  — и тебя прикроют.
        — Ну, значит, мне повезло, что его не будет,  — ответил Меглин.
        — Почему так уверен?
        — Он игрок. Ходы каждый раз будет делать новые. Не станет повторяться.
        — Со своей стороны мы меры приняли,  — сказал прокурор.  — В школах усилена охрана, полиция дополнительно патрулирует, всех, кого могли, отправили в усиление. Есть мысли, как его ловить?
        Ответить отцу решила Есеня.
        — Мы считаем, что школы в безопасности. Он знает об усилении и вряд ли пойдет на такой риск.
        — Что вы собираетесь делать?
        — Ничего,  — ответил Меглин.  — Подождать надо.
        — Чего? Как долго?
        — Ну, до завтра. Пока он опять не проявится.
        — Ты имеешь в виду  — убьет? Ты в своем уме?
        — Бергича спроси,  — посоветовал Меглин.
        — Родион, хватит!  — прокурор едва сдерживался.  — Скажи, что ты собираешься делать?
        Меглин решил, что пора объясниться.
        — Он это планировал не одну неделю. Он сел играть с козырями, а мне ходить не с чего. Пусть сбросит, тогда посмотрим.
        Когда они возвращались к машине, Есеня спросила:
        — А на самом деле  — какой у нас план?
        — Я уже сказал, кажется,  — ответил Меглин.
        — Но мы же не можем сидеть и ждать, пока он…
        — Что ты видишь?  — прерывая ее, задал Меглин свой коронный вопрос.
        — То есть?  — она опешила.
        — Что. Ты. Видишь?!
        Теперь она поняла. Припоминая все обстоятельства школьного расстрела, забормотала:
        — Сейчас… Погоди минуту…
        Но он не стал ее мучить, остановил:
        — Ничего! Он не оставляет следов, ничего не делает сам. Как ты его будешь ловить? Езжай к своим друзьям, опаздываешь.
        — Откуда ты знаешь? эсэсэски мои читаешь?
        — Уже бросил, ничего интересного. Езжай.
        У Есени действительно была запланирована встреча с Женей и Сашей, причем не в кафе, а в модном ресторане, где столики надо было заказывать заранее. Когда все собрались, Женя раздраженно заявил:
        — Трудно поверить, но пить я сегодня не буду.
        — Действительно трудно,  — согласился Саша.  — Что так?
        — Завтра на работу в семь. Сейчас так всех построили из-за этих расстрелов  — завтра в патруль идем, как обычные менты.
        Однако, когда они расселись за столиком и Саша разлил вино себе и Есене, Женя махнул рукой:
        — А, фиг с ним, давай и мне тоже.
        — Уверен?  — спросил Саша.
        — Один бокал.
        Они выпили, и Женя спросил:
        — Слушай, а правда этот, кто на свободе остался, послания Меглину оставляет?
        Есеня кивнула. Саша тут же заинтересовался:
        — А запись можно послушать?
        — Нет, ты что! Это материалы следствия.
        — Ну и что?  — настаивал Саша.  — Я им занимаюсь. Может, я смогу что-то подсказать. Ты пойми  — мы имеем дело с очень интересной личностью. Он хороший психолог, умеет внушать людям свои мысли…
        — И что?
        — Он работает со словом как с оружием. В том, что он говорит, наверняка есть какой-то подтекст.
        — Типа шифра, что ли?  — уточнил Женя.
        — Если совсем вульгарно  — да.
        — А знаешь, он прав,  — сказал Женя, повернувшись к Есене.  — Ты знаешь, я его обычно не поддерживаю, но сейчас… Этот чувак Аню убил! В такой ситуации нужно малейшую возможность использовать. Тем более вы явно не знаете, что делать.
        — С чего ты взял?  — возмутилась Есеня.
        — А чего б ты тогда здесь сидела?  — рассмеялся Женя.
        …Приехав к себе в ангар, Меглин первым делом налил полный стакан вина, а затем нашел старенький диктофон и поставил диск с «посланием». Прослушал его раз, два. Потом стал повторять, фразу за фразой:
        — Жизнь  — цепочка ходов…
        — Ты раз за разом делал не те…
        — Ты себя предал… предал…
        Он допил бутылку. Взглянул на свои руки  — и вдруг явственно увидел на них засохшую кровь. Но это была уже не кровь его матери. Он погрузился в новый пласт воспоминаний…
        …Родиона, которому не так давно исполнилось девятнадцать, ведут по коридору отделения милиции на допрос. Ведут в наручниках  — относятся с явной опаской. И на руках у него  — засохшая кровь.
        Его вводят в кабинет, где ждет Григорьев. Только теперь он уже не капитан, а полковник и, судя по тому, как обращаются к нему милицейские чины, весьма важная шишка. На столе в кабинете лежит перочинный нож в пластиковом пакете  — тот самый. Вещественное доказательство…
        Когда Родиона вводят в кабинет, Григорьев спрашивает следователя:
        — Вы что, даже помыться ему не дали? Наручники с него снимите. А теперь выйдите.
        Когда они остаются вдвоем, Григорьев берет с подоконника чайник, и Родион, стоя над урной, смывает с рук кровь. Потом они садятся по разные стороны стола, и Григорьев спрашивает:
        — Как ты его узнал-то? Столько лет прошло…
        — Я просто почувствовал,  — отвечает Меглин.
        — Почему нам не сообщил?
        — Вы уже один раз обещали мне его поймать,  — напоминает Родион.  — И расстрелять. Помните? А теперь он не прятался. Наоборот, уважаемым человеком стал. Здешние менты у него из рук ели. И я решил: в этот раз  — сам. И не смотрите на меня так, я вашу работу выполнил.
        — А других двоих за что? Чем они провинились?
        — Вы их не оправдывайте, это бандиты.
        — Ты за это каждому по двадцать ножевых нанес? Ты думал, тебе все теперь можно?
        — Он родителей моих убил!
        — Это не повод, чтобы самому убивать. Ты стал таким же, как он. Он победил, понимаешь?
        — Нет, он не победил,  — убежденно отвечает Меглин.  — Он сейчас мертвый.
        Полковник молчит, потом спрашивает:
        — Скажи честно, когда убивал  — что чувствовал?
        Родион ненадолго задумывается и отвечает:
        — Легче стало. Я столько лет на себе это носил. А сейчас сбросил.
        Полковник еще некоторое время разглядывает убийцу, потом выходит в коридор и говорит:
        — Забирайте его, я закончил.
        …В камере смертников сидят двое: Родион и полусумасшедший татарин. В коридоре слышатся шаги. Родион напрягается, и сосед это замечает.
        — Ты, Родя, не бойся,  — с кривой улыбкой произносит он.  — Они днем не придут. Вечером придут. Чтобы потом выпить сразу. Тяжело им убивать-то. Это нам, Родя, легко.
        — Заткнись!  — зло отвечает Родион.
        — Боишься?  — усмехается татарин.  — Боишься…
        Внезапно дверь камеры открывается, заходят несколько человек, среди них  — Григорьев.
        — Этого уведите,  — говорит он, указав на татарина.
        Когда крики «Нет, нет, не хочу!» стихают и они остаются вдвоем, Григорьев произносит:
        — Сядь, Родион.
        Меглин садится.
        — Парень ты умный, объяснять долго не буду,  — продолжает полковник.  — Есть два варианта. Или тебя выведут отсюда, как его, и ты больше не вернешься. Или попробуешь искупить вину.
        — Как?
        — Работая у нас.
        — Кем?
        На этот вопрос Григорьев не отвечает. Спустя некоторое время они уже выезжают из ворот тюрьмы.
        — С днем рожденья!  — поздравляет своего пассажира полковник (он ведет машину). И, видя его удивление, поясняет:
        — Официально приговор приведен в исполнение сегодня утром. Так что можно сказать, что ты родился заново.
        Они едут долго. Наконец сворачивают с шоссе на грунтовку и подъезжают к обычному шлагбауму, возле которого стоит человек в камуфляже без знаков различия. За ним виднеются несколько построек казарменного типа.
        — Здесь ты пройдешь курс физической подготовки,  — объясняет Григорьев.  — Время сейчас непростое, всякая мразь из углов повылезла. А у нас руки связаны. Ничего не поделаешь  — закон. Но иногда приходится выбирать  — закон или справедливость. И тогда вступаешь ты…
        …Меглина разбудил звук отпираемой двери, а затем упавший из нее свет. Оказывается, уже давно наступило утро. Оказывается, он спал в кресле, не раздеваясь. Оказывается, это пришла Есеня. Причем не одна  — с Сашей. Меглин по привычке потянулся к бутылке, но Есеня убрала ее. Вместо этого набрала стакан воды и вылила сыщику на голову. Потом велела Саше:
        — Говори.
        Тихонов выступил вперед, словно собирался делать доклад, и начал:
        — Я провел лингвистический анализ текста, и…
        — Чего провел?  — хрипло спросил Меглин.
        — Мы думаем, что следы  — это отпечатки рук, ног, ДНК… Но человек оставляет след словом, поступком, даже своим присутствием. Короче, я проанализировал каждое слово, его манеру речи, фразеологию, композицию фраз. Я составил предпортрет. Он одержим властью. Настолько, что бросает вызов самому себе. Ему недостаточно просто убивать. Он должен ощущать, что на голову опережает самого талантливого из преследователей…
        …От подъезда элитного дома отъезжает служебная машина. Впереди  — водитель, выполнявший также функции охранника, на заднем сиденье  — генерал Григорьев. Машина покидает охраняемую территорию, проезжает сотню метров и останавливается  — впереди на асфальте лежит человек.
        …Тот, кто скрывается под кличкой Ты-Меня-Не-Поймаешь, сидит в салоне своей машины (на ее лобовом стекле висит освежитель в виде символа инь-ян), припаркованной в двухстах метрах, и наблюдает за происходящим. Ему интересно…
        — Я думаю, этим нарочитым подчеркиванием своей власти он компенсирует подчиненное положение в обычной жизни,  — продолжал Саша.  — На службе, в семье. Возможно, у него деспотичные родители или начальник. При этом он прекрасно социально адаптирован. Он обаятелен, умеет внушить свою точку зрения и манипулировать людьми. Но главное для него  — это ощущение власти и превосходства. Я делаю из этого два вывода. Первый: в своем послании он зашифровал будущую цель. Он не откажет себе в возможности сказать потом: «У тебя же все было! Что ж ты меня не ловил?» Это его способ подчеркнуть превосходство. Его наркотик. То, ради чего он все делает.
        — А второй вывод?  — спросил Меглин.
        Теперь он был собран и деловит.
        — Он достаточно молод, это по фразам чувствуется. Он знает вас довольно близко. В его словах  — затаенная зависть и ревность. И он выберет работу, которая дает власть. Я думаю, он  — младший офицер полиции.
        — Неужели ты думаешь, я этого не знал?  — спросил Меглин.  — Но что это дает? Прямо сейчас?
        Затем выражение его лица смягчилось, и он добавил:
        — За старание четверка. Молодец.
        В это время у Есени зазвонил телефон. Она включила прием и узнала, что…
        …Водитель служебной машины выходит, приближается к лежащему. Наклоняется, трогает пульс на шее. Пассажир на заднем сиденье не следит за этим  — он углубился в изучение документов.
        В этот момент лежащий наносит резкий удар в шею водителя. Тот падает, а лежавший встает и быстро идет к машине. Распахивает дверь. И тогда генерал Григорьев видит лицо мужчины лет сорока с глубоким шрамом от лба до подбородка. Лицо своего убийцы…
        …Когда Меглин и Есеня приехали на место убийства, там уже работали эксперты, а молодой следователь спрашивал у полицейских из наряда:
        — Родственников оповестили?
        — Не было у него родственников,  — поправил Меглин.  — Один жил.
        Снова зазвонил телефон Есени. В трубке прозвучал измененный компьютерной программой голос:
        — Дай мне Меглина…
        Сыщик взял трубку:
        — Слушаю.
        — Ты даже не попытался ничего сделать, Меглин,  — сказал Ты-Меня-Не-Поймаешь.  — Я был о тебе лучшего мнения.
        — Жаль тебя разочаровывать,  — ответил сыщик.
        — Теперь ты стал понимать картину в целом?
        — Нет, поясни.
        — А как же интрига? Вот что, давай-ка ее подстегнем. Человек с твоим умом на основании моих поступков легко вычислит новую цель. Поэтому в следующий раз я ударю… скажем, через три часа. Твой ход, Меглин.
        И он отключился.
        Меглин вернул телефон Есене, снова подошел к машине, чтобы посмотреть на Григорьева.
        — Кто он?  — спросила Есеня, кивнув на убитого.
        — Мой начальник,  — ответил Меглин.  — Мой…
        …Он вспомнил еще один эпизод.
        С тренировочной базы, где Меглин провел несколько месяцев и многому научился, Григорьев привез его в психиатрическую клинику. Мужчины идут через парк. Родион спрашивает:
        — Зачем мы здесь?
        — Ну, силу ты набрал,  — отвечает Григорьев.  — Теперь учись ее контролировать.
        В кабинете их встречает молодой врач.
        — Здравствуй, Родион,  — говорит он.  — Меня зовут Бергич, Лев Александрович. Я буду с тобой работать.
        — Что значит  — работать?  — спрашивает Меглин.
        — Ты не совсем обычный человек. Думаю, ты и сам об этом знаешь.
        — Хотите сказать, я псих?
        Бергич пристально смотрит на него и отвечает:
        — Да. Травмирующие обстоятельства детства изменили твою психику. Она стала работать по-другому. Видишь ли, мозг человека похож на дом с тысячью дверей. И когда закрывается одна  — от сквозняка так же резко может открыться вторая. Прячась от ужаса и вины после смерти родителей, ты закрыл двери своим эмоциям. Но обострилось чутье. Ты чувствуешь патологию. Я научу тебя этим пользоваться.
        И он действительно учит.
        Проходит несколько дней. Бергич и Меглин сидят на скамейке в больничном парке. Мимо проходят гуляющие больные.
        — Не торопись,  — говорит Бергич.  — Присмотрись к ним. Старайся не думать  — мысли иногда мешают. Попробуй увидеть…
        Ждет пару минут, потом спрашивает:
        — Что ты видишь?
        Меглин еще некоторое время рассматривает пациентов и говорит:
        — Вон тот…
        И указывает на худого рыжего парня.
        — А что с ним?  — спрашивает Бергич.
        — Хамелеон. В лицо улыбается, а сам вас ненавидит. Его бы воля  — всех убил.
        — Это так,  — усмехается Бергич.  — Смею тебя заверить, он отсюда никогда не выйдет. Еще?
        — Дедушка,  — говорит Родион.
        И указывает на «божьего одуванчика» в инвалидной коляске.
        — Ты уверен?
        — Да. Он наш.
        — Как ты сказал?  — удивляется психиатр.
        — Наш,  — повторяет Родион. И, осознав значение своих слов, спрашивает:
        — У меня это навсегда?
        — В той или иной степени,  — кивает Бергич.  — Ты не сможешь выстроить контакты с обычными людьми, но всегда будешь чувствовать НАШИХ. Временами тебя будет сильно тянуть стать таким же. Есть много способов торможения: химия, алкоголь… Но иногда нужно будет отпускать тормоза. Иначе не вернешься…
        …Из клиники его везет Григорьев. Везет незнакомой дорогой, которая приводит их на вокзал небольшого провинциального городка.
        — Все, выходи,  — говорит Григорьев.  — Ты не вернешься на базу.
        — Почему?  — спрашивает Меглин.
        — Обучение закончено,  — отвечает Григорьев и протягивает ему папку:
        — Посмотри внимательно, постарайся запомнить. Здесь фотографии и все материалы по серийному насильнику-педофилу. И фото его жертв. Мы его взяли. Но были вынуждены отпустить. Он не оставил ни одной улики. Нам не с чем было идти в суд. Но мы точно знаем, что это он. Найди его и понаблюдай. Мне нужно твое мнение.
        — А если это действительно он?
        — Тогда…
        Григорьев опускает руку в карман и протягивает Меглину его старый перочинный нож:
        — Лучшее оружие  — то, в котором ты уверен…
        …Все это Меглин пересказал Есене, пока они сидели в машине недалеко от места убийства Григорьева. Когда он закончил, Есеня сказала:
        — Кажется, я понимаю, что хотел сказать… этот. Никита убил классного руководителя. Григорьев был твоим начальником. Он убивает…
        — Вышестоящих, да,  — закончил Меглин.  — Логическая ловушка. Он со мной работает.
        — Как?
        — Как с остальными. Пытается перетянуть. «Это не ты виноват, Меглин. Это тебя сделали таким. Видишь  — это же не Никита убил, а я». Подружиться хочет!
        И он невесело рассмеялся.
        — После того как ушел Григорьев, кто стал твоим начальником?  — спросила Есеня.  — Он  — следующая жертва.
        Меглин молчал, глядя на нее,  — ждал, пока она сама поймет ответ на собственный вопрос…
        …Прокурор Стеклов вначале не мог поверить в то, что они ему рассказали.
        — Бред,  — заявил он.  — Он не посмеет.
        — Сам  — нет, конечно,  — ответил Меглин.  — А чужими руками  — запросто. Григорьева убил бывший военный. Как знать, может, он сейчас в тебя целится?
        Поразмыслив, Стеклов осознал серьезность угрозы.
        — Убийцу опознали?  — спросил он.
        — Александр Рубель, чеченский ветеран,  — ответила Есеня.  — Два года провел в плену. Посттравматический психоз, два раза лежал у Бергича. Слышит голоса, галлюцинирует.
        И заключила:
        — Тебе нужно спрятаться на время.
        — Нет, зачем?  — покачал головой прокурор.  — Мне кажется, у нас есть прекрасная возможность взять этого Рубеля  — а через него и главного.
        — Ты имеешь в виду…  — произнесла Есеня, по-новому глядя на отца.
        — Да! Сколько у нас времени осталось?
        — Полтора часа,  — сказал Меглин.
        — Значит, не так долго ждать,  — заключил прокурор.  — Я сейчас не прятаться  — наоборот, светиться должен.
        И, обращаясь к Меглину, предложил:
        — Прогуляемся? Тысячу лет пешком не ходил.
        Меглин кивнул и скомандовал:
        — Есеня, езжай к Бергичу.
        — Зачем?
        — Изучи дело Рубеля, может, что полезное найдешь.
        — Я поняла. Ты меня отправить хочешь, да?
        — Мне плевать, поняла ты или нет, это приказ,  — жестко сказал Меглин.
        Есеня почувствовала, что проиграла.
        …Войдя в кабинет Бергича, она увидела, что врач не один. Кроме него, в кабинете находились конвоир и мальчик Никита  — закованный в наручники, он сидел напротив врача.
        — Я сейчас занят, видишь,  — сказал Бергич, подойдя к Есене.  — Иди в архив, тебе все покажут.
        — Что он здесь делает?  — спросила девушка, кивнув в сторону Никиты.
        — Проходит освидетельствование. Мы скоро закончим, я к тебе подойду.
        Есеня вышла, а врач вернулся к столу. Сел, произнес спокойно:
        — Продолжим. Скажи, а ты сам боишься смерти?
        — У нас нет смертной казни,  — быстро ответил Никита.
        — Я не об этом. Вообще  — случайной смерти?
        — Если люди исчезнут, будет только лучше. В том числе и я. Вы поймите: для меня убийство было единственным способом обрести себя. Я лучше здесь, у вас буду, чем там всю жизнь притворяться, что я нормальный. Я ненормальный. И я не хочу быть нормальным!
        — Насколько ты считаешь это решение своим,  — спросил Бергич,  — и насколько тебя, скажем, подтолкнули?
        — Он не подталкивал,  — объяснил мальчик.  — Просто научил  — как. Я ходил в темноте. А он мне свет зажег. Я сейчас становлюсь тем, кем должен быть.
        — Но еще не стал?
        — Скоро. Извините, я могу в туалет сходить?
        — Да, конечно.
        Конвоир завел Никиту в туалет. Осмотрел кабинку  — ничего подозрительного. Расстегнул наручники, одно кольцо оставил на руке подростка, второе надел на свою. Затем запустил Никиту в кабину.
        …Стеклов и Меглин неторопливо шли по набережной.
        — Жалко старика,  — сказал прокурор.  — Ты его давно видел?
        — Лет пять назад,  — ответил сыщик.  — Жалко. Многому научил.
        Стеклов посмотрел на часы:
        — Три часа прошло. Всё…
        И вдруг Меглин увидел впереди идущего к ним Рубеля.
        — Это он!  — воскликнул сыщик.
        Стеклов выхватил пистолет, скомандовал:
        — На колени! Руки за голову!
        Рубель с улыбкой поднял руки, завел их за затылок и опустился на колени. Когда Стеклов и Меглин подбежали, он размеренно, будто цитируя, произнес:
        — Меглин, ты готов слушать? Думаешь, неплохо устроился? Ты выживаешь за счет убийства братьев. Ты лев, работающий на шакалов. Это не твоя вина. Тебя так научили  — жить по их правилам. Это их вина. Они сделали тебя ручным зверьком, но я выпущу тебя на свободу. А их казню. Добро пожаловать в мой мир  — мир без правил.
        — Кого  — «их»?  — спросил Стеклов.  — Родион, о чем он?
        — Об учителях…  — бормотал Меглин, быстро размышляя вслух.  — Ты… ты ничему не учил меня… Это… это Бергич! Звони Есене!
        …Оказавшись в кабине туалета, Никита сдвинул крышку бачка и достал полиэтиленовый пакет с пистолетом.
        — Ну ты долго там?  — спросил конвоир.
        — Уже,  — ответил Никита.
        Раздался выстрел. Спустя несколько секунд из туалета вышел Никита, на ходу снимая наручники. В коридор выглянули санитары, он выстрелил в их сторону, продолжая быстро идти к кабинету Бергича. Сам Бергич тоже выглянул, и Никита немедленно выстрелил в него, но врач успел захлопнуть и запереть дверь.
        Спустя секунду дверное полотно возле замка пробила пуля. Потом еще выстрел, еще…
        Бергич, раздирая руки, спешил распахнуть окно. Но за ним  — железная решетка. Деваться из кабинета было некуда.
        Раздался еще один выстрел, потом удар ногой  — и дверь с выломанным замком распахнулась. Никита поднял руку, целясь во врача…
        …И вдруг резко повернулся в другую сторону  — по коридору к нему мчалась Есеня.
        Выстрел! Пуля оцарапала ей плечо, но девушка не снизила скорость. Ударила Никиту всем телом, повалила на пол и стала бить карандашом в плечо  — раз, другой, третий…
        Мальчишка заорал от боли, пистолет упал на пол. Есеня занесла руку, чтобы ударить врага в глаз, в горло, но ее остановил крик Бергича:
        — Есеня, стой! Не надо!
        Она медленно поднялась, подобрала с пола пистолет… К плачущему Никите спешили санитары.
        Спустя несколько минут к клинике подъехали две полицейские машины, с ними  — Меглин и Стеклов. Забинтованного и все еще рыдающего Никиту увезла «скорая». Усаживая Есеню в машину, Меглин рассказывал:
        — Оружие ему оставил Рубель. Давно, еще месяц назад, когда сам лежал здесь. ОН всё заранее спланировал. Как ты?
        — Увези меня отсюда,  — попросила девушка.
        В это время у нее зазвонил телефон. Все тот же измененный голос с неопределимого номера вещал:
        — Ты ведь не думаешь, что все закончилось, правда? Это был первый кон. Я тебя обыграю. Заставлю стать тем, кто ты есть. Ты должен понять: или мы станем единомышленниками, или я тебя уничтожу. Каждый человек  — трусливый маньяк. Нас, смелых,  — единицы. Между мной и тобой больше общего, чем между тобой и ими. Жизнь  — это хаос, Меглин. В нем нет защиты, нет любви. Я хочу показать людям жизнь. Я…
        — Выключи,  — попросил Меглин.
        — Что?  — не поняла она.
        — Выключи его на хрен, надоел.
        И она выключила…
        — Ну я же вам об этом говорил,  — усмехнулся Худой.  — Почему вы не начали его разрабатывать? Сразу, тут же?
        — Потому что на тот момент он успокоился,  — объяснила Есеня.  — Он не стал бы ничего делать, не подготовившись. Он был не опасен. А другие  — были. Меглин шел туда, где был нужнее в этот момент.
        Глава 12
        Месть сделала ночи длиннее, а ножи  — короче.
    Метод
        К одиноко стоящему трехэтажному дому подъезжают две дорогие иномарки. Из них выходят хорошо одетые люди  — хозяин дома и двое гостей, муж и жена,  — идут через двор. Внезапно совсем близко, из вольера, раздается злобное рычание и лай огромных бойцовых собак. Жена испуганно прижимается к мужу.
        — Не бойтесь!  — успокаивает ее хозяин.  — Они надежно заперты. К тому же они меня слушаются.
        И, чтобы доказать это, отдает короткую команду, и животные тотчас замолкают. Люди заходят в дом. Спустя некоторое время раздается щелчок  — это сработал механизм, отпирающий дверь вольера, действующий на расстоянии. Собаки вырываются на свободу и разбредаются по двору.
        Проходит еще некоторое время, и хозяин снова появляется во дворе. Теперь он один и одет иначе  — в джинсы, старенькую куртку, на глаза низко надвинута лыжная шапочка, мешающая разглядеть его лицо. В руках он держит набитый чем-то мешок для мусора. Открывает «мерседес» гостей, кладет в багажник мешок и пару кирпичей и выезжает со двора.
        Путь его лежит к мосту через реку. По ночному времени мост пустой. Человек достает из багажника мешок, заглядывает в него. Там лежит одежда его гостей, их кошельки, мобильники, дамская сумочка. Мужчина запихивает туда же кирпичи, завязывает мешок и бросает его в реку. Затем едет назад, в город. Останавливается у одной из станций метро. Здесь жизнь не прекращается  — поблизости толпится кучка молодежи. Человек выходит из машины и, не закрыв ее, спускается в метро.
        Спустя час он снова дома. Надевает резиновый фартук и заходит в гараж. Здесь на стенах висит несколько электрических пил и резаков. Выбрав один, хозяин подходит к длинному цинковому столу…
        Закончив свое дело, он выходит из дома и направляется к собачьему вольеру. В руках он несет несколько мисок, доверху наполненных кусками мяса. Ставит их перед собаками. А в отдельную миску в углу вольера бросает окровавленный мужской перстень и женские серьги…
        …Меглин с опасной бритвой в руке стоял возле зеркала и размышлял: надо ли бриться или ну его? Придя к выводу, что можно обойтись без бритья, он сложил бритву. И тут у Есени зазвонил телефон. Выслушав сообщение, она ответила:
        — Хорошо, сбросьте адрес, мы едем.
        Повернулась к Меглину:
        — Ты оперу любишь?
        — Не сильно,  — признался сыщик.  — Я ее не понимаю.
        — Жаль,  — сказала Есеня. Выдавила на ладонь пену для бритья, нанесла на щеки Меглина, взяла бритву и принялась его брить. Орудуя бритвой, объяснила:
        — Потому что нам сейчас  — туда.
        — Поправьте меня, если я не прав,  — сказал Седой.  — После вашего рассказа мне стало казаться, что у Меглина немного сбился нравственный прицел. Понимаете, о чем я?
        — Не совсем,  — призналась Есеня.
        — У него пропали ориентиры. Вернее, появились какие-то новые, не такие, как у нас с вами.
        — Он преступников отмазывал,  — пояснил Худой.  — Жалел их больше, чем жертв. Он будто на их стороне был.
        — Тут, наверное, дело в том, какие преступники и кто их жертвы,  — ответила Есеня.
        — Вы тоже оправдываете убийц?  — спросил Седой.
        — В исключительных случаях,  — сказала она.  — А вы нет?
        Первое, что заметили Меглин и Есеня, выйдя из машины возле театра,  — две огромные афиши. Одна сообщала о предстоящей премьере  — «Тоска» Пуччини, причем на ней была крупно выделена не исполнительница главной роли Тоски, а певец Михаэль Птаха в роли Марио. Вторая афиша извещала о сольном концерте самого Птахи.
        Войдя в театр через служебный вход, они двинулись по лабиринтам проходов. Здесь на них налетела помощница директора театра, эффектная брюнетка. Приняв сыщиков за срочно вызванных на подмогу актеров Саратовского оперного театра, она попыталась вручить им тексты «их партий».
        Недоразумение разрешилось в кабинете директора.
        — Простите мою помощницу,  — попросил он.  — У нас тут действительно ситуация  — хуже не придумаешь, все на головах стоим. Эпидемия бронхита, половина состава уже слегла, и это перед премьерой!
        — Так вы нас из-за бронхита вызвали?  — спросил Меглин.  — Боюсь, перепутали. С этим в поликлинику.
        — Если бы только эпидемия! Пропали люди, супружеская пара. Антон Авдеев и его жена. Он известный адвокат, член нашего попечительского совета. Я поднял все свои связи, чтобы прислали вас.
        — Но это не наш профиль,  — сказала Есеня.  — Мы не занимаемся поиском пропавших.
        — Это не первый случай,  — уточнил директор.  — Просто раньше их никто не связывал. В январе пропал Игорь Сысоев, тоже из попечительского совета. В полиции сказали, что у него в бизнесе были проблемы, но теперь это по-другому выглядит…
        Тут рассказ директора был прерван. Дверь открылась, и в кабинет вошел знаменитый тенор Птаха.
        — Вадик, это невозможно выносить!  — капризно произнес он.  — Я за час до выхода на сцену узнаю, что заболел гример. Как это называется?
        — Я скажу Жанне, она сейчас пришлет кого-нибудь,  — заверил его директор.
        Тут певец заметил присутствие в кабинете посторонних.
        — А ты не хочешь меня представить?
        — Это Птаха, наш ведущий тенор,  — сказал директор.  — А это…
        — Ваш коллега из Саратова,  — опережая его, представился Меглин.  — Тоже тенор. Не такой, разумеется, одаренный, как вы…
        — Вадик, ты что, замену мне ищешь?  — удивился Птаха.  — Шучу, шучу. Я незаменимый. К тому же вы не тенор, а баритон. И курите. Вы из полиции, что ли? Имейте в виду  — это не наша проблема, а Штиха, к нему и идите.
        — Я прошу, дай нам договорить!  — взмолился директор.
        — К Штиху!  — повторил тенор, закрывая дверь.
        — А кто этот Штих?  — спросила Есеня.
        — Банкир,  — ответил директор.  — Председатель попечительского совета оперы. Много лет поддерживает наш театр.
        — Что ж его ваш тенор так не любит?  — спросил Меглин.
        И, не дожидаясь ответа, вышел. В коридоре сказал Есене:
        — Давай в архив, а я с богемой побеседую.
        — Что смотреть в архиве?
        — Абонементы лет за десять. Кто покупал, а потом вдруг бросил. И обзвони всех.
        …Под «богемой» Меглин имел в виду тенора Птаху. Именно в его гримерку он и направился. И застал бурную сцену: капризный тенор выгонял из помещения гримера:
        — Дай сюда, я сам! Уйди с глаз моих, чтоб я тебя не видел!
        Увидев входящего Меглина, Птаха счел нужным пояснить:
        — С ними только так…
        — А со Штихом вы что не поделили? Приму?  — спросил сыщик.
        Певец усмехнулся:
        — Сексуальные интересы Геннадия Абрамовича лежат в другой плоскости. Просто Штих ни перед чем не остановится. У него мораль как у динозавра. Я ничего не утверждаю, но если в нашем окружении кто-то и мог убить или устроить так, чтобы убили,  — это Штих. Я думаю, Сысоев и Авдеевы что-то разнюхали, а он их устранил.
        — Разнюхали  — о чем?
        — Ну что же я вам все буду подсказывать, вы же ищейка,  — рассмеялся певец.  — Ищите. Я же не прошу вас за меня спеть.
        Возле машины Меглина дожидалась Есеня.
        — Я выписала десять фамилий,  — сообщила она.  — Точный случай пока один. Музыкальный критик Тетёхин исчез год назад. В театре уверены, что он в Индию уехал, но у полиции другая версия. Его машину нашли на окраине города с ключами в замке зажигания. И знаешь, что? Тетёхин был другом Штиха.
        — Пора нам съездить к меценату,  — заключил Меглин.
        В усадьбе Геннадия Штиха их встретил злобный лай овчарок. Пока один слуга уводил их от входа, второй, смазливый молодой человек, провожал гостей в дом.
        — Милые песики,  — заметил Меглин.
        — Любимцы Геннадия Абрамовича,  — ответил слуга.
        Но Меглин смотрел вовсе не на овчарок, а на мальчика лет четырнадцати, игравшего с мячом на заднем дворе…
        Оставив сыщиков в гостиной, слуга ушел. Есеня рассматривала висевшие на стенах фотографии. Многие шли парами: фото мальчика лет десяти  — и рядом фото того же человека, ставшего взрослым. На одной из фотографий в окружении детского хора стояли Штих и мужчина его лет.
        — Это Тетёхин,  — сказала Есеня, обращаясь к Меглину.
        В это время в гостиную вошел сам Штих  — бодрый и подтянутый, несмотря на свои шестьдесят.
        — Простите, задержался  — дела,  — сказал он.  — Вам выпить предложили?
        — Вы меценат, у вас должна быть хорошая водка,  — ответил Меглин.  — Может, прикажете?
        Ему принесли рюмку водки. Меглин с видимым удовольствием выпил.
        — Приятно, когда в людях не ошибаешься…  — похвалил он хозяина.
        — Теперь, наверное, можно к делу,  — напомнил Штих.
        — Критик Тетёхин был вашим другом, верно?
        — Почему был? Я слышал, он в Индию уехал. Разве с ним что-то случилось?
        — Он писал оттуда? Вы созванивались?  — допытывался Меглин.
        — Ну, мы не настолько были близки…
        — Я другое слышал. Хотя да: банкир и критик, лед и пламя. Что вас вообще свело?
        — Я раньше сам пел,  — признался банкир.  — На четверочку. Корелли из меня не вышло, и я решил делать то, что у меня лучше получается,  — деньги. Я зарабатываю и помогаю другим талантам раскрыться.
        — Детишек имеете в виду?  — уточнил Меглин.
        Штих кивнул:
        — Я много лет езжу по стране, слушаю хоры. Ищу талантливых ребят, помогаю им реализоваться. Иногда Тетёхин мне помогал.
        — А во дворе мы видели мальчика…
        — Да, Гриша,  — снова кивнул Штих.  — Пять октав, диапазон уникальный.
        — А они вам что?  — спросил Меглин с невинным видом. Однако от этого вопроса лицо хозяина стало каменным.
        — Простите?  — холодно произнес он.
        — Вы им покровительство. А они вам?
        — Я делаю это…  — начал Штих.
        Но Меглин не дал ему договорить.
        — Из любви к искусству, понимаю. Но все-таки…
        Видно было, что хозяину хочется бросить что-то злое, но теперь его опередила Есеня.
        — А вы и его покровителем были?  — спросила она, указав на фото Птахи.
        — Птаху я подобрал в умирающем городке рядом с Владимиром,  — ответил меценат.  — И сделал тем, кто он есть сейчас. Это он вам насвистел?
        Меглин принял простодушный вид:
        — Насвистел о чем?
        — Птаха  — провинциальный мальчик, которого жизнь слишком высоко вознесла,  — сказал Штих.  — Он не выдержал и с ума сошел от славы. Не понимает, что может и обратно сыграть. Разговор окончен. Я вас провожу.
        Когда вышли из дома, Меглин вновь увидел мальчика Гришу с «уникальным диапазоном» и спросил:
        — С Гришей можно парой слов перекинуться?
        — Боюсь, нет, у него сейчас занятия по вокалу,  — ответил меценат.
        — Ну скажите, когда. Я сам, правда, не смогу, из соцзащиты кого-нибудь подошлю.
        Слова про соцзащиту меценат воспринял как личный вызов и решил «адекватно ответить».
        — Есеня, можно, я вашего спутника украду на пару слов?  — спросил он.
        Когда Меглин со Штихом остались одни, сыщик с каким-то сожалением взглянул на банкира и произнес:
        — Это сколько же талантов через ваши руки прошло? Вы что, в Древнем Риме, товарищ?
        В ответ Штих резким движением одной рукой схватил сыщика за яйца, а другой  — за горло. Это было настолько неожиданно, что Меглин не успел защититься.
        — Слушай меня, урод,  — прошипел меценат.  — Поднимешь волну, я тебя раздавлю. И собакам скормлю. Кивни, если понял.
        Он нажал сильнее, и Меглин послушно кивнул. Миллионер развернулся и пошел в дом, а сыщик свалился на землю…
        Когда они возвращались  — Есеня за рулем, Меглин, стонущий от боли, на пассажирском сиденье,  — она спросила:
        — И что ты о нем скажешь? Наш?
        — Определенно,  — ответил Меглин.  — Видела, домина какой? Участок, забор… Вот бы там погулять. Много чего интересного найдется, я уверен.
        — Кто нас туда пустит?
        — Не знаю…  — протянул Меглин.  — Может, знакомых попросить помочь?
        И они попросили. В результате на следующий день Есеня встретилась с Женей, чтобы получить ответ.
        — Я поговорил с отцом,  — сказал Женя.  — У Штиха все схвачено, просто так ордер на обыск вам никто не даст.
        — Он что, неприкасаемый?
        — Нет. Но брать его надо на железобетонных уликах. Они у вас есть? Нет, только подозрения.
        — А если у нас будет свидетель?  — спросила Есеня.
        — Ну тогда я снова поговорю с отцом.
        Деловая часть была закончена, но Женя не спешил уходить.
        — Скажи, тебе никогда не хотелось все это забыть?  — спросил он.  — Все, что ты видела за последнее время?
        — Хотелось,  — призналась Есеня.  — Но я все равно не смогу.
        — По жизни счастливы страусы,  — заметил Женя.  — Что живут от отпуска до отпуска. Кого мы пытаемся защищать? И от кого? Не думала?
        — Очень просто. Мы защищаем людей от нелюдей,  — ответила девушка.
        …В тот же день у нее состоялся телефонный разговор с Сашей Тихоновым. Звонил Саша  — ему хотелось поделиться новой информацией.
        — Родственники пропавшего часовщика опознали Рубеля,  — сообщил Саша.  — Он крутился в лавке за день до исчезновения. И еще вот что: и Никита, и Рубель состояли на учете у психиатра под литерой «Ц» как склонные к асоциальному поведению. Главная фишка в том, что литера эта засекречена. К полной базе по ней нужен допуск, которого я добивался пять дней и добился, лишь когда твой папа помог. Доступ к этой информации есть только у двухсот человек по всем управлениям. Это наш список подозреваемых.
        Вечером Меглин и Есеня встретились в кафе с тенором Птахой. Певец прибыл на встречу в темных очках, скрывающих половину лица, кутаясь в шарф.
        — Простите за маскарад, поклонники достают,  — сказал он, садясь за столик.
        — Бремя славы, что поделать,  — кивнул Меглин.  — Штих сказал, что он тоже ваш поклонник.
        — Так вы у него были? Что он еще сказал?
        — Что вы допрыгаетесь,  — ответила Есеня.
        — Ух ты!  — рассмеялся певец.
        — Там на стене ваше фото двадцатилетней давности,  — сказал Меглин.  — Вы же все знаете изнутри. Расскажите!
        — А вы готовы идти до конца?
        — То есть?
        — Если есть деньги, можно все,  — объяснил Птаха.  — Закон существует для бедных. У Штиха есть деньги, связи. И напрочь сорванная крыша. Поэтому я спрашиваю  — вы до конца пойдете?
        — А вы?  — в свою очередь спросил Меглин.
        — Да,  — твердо ответил певец.
        — Тогда я скажу, что не у него одного крыша сорвана,  — сказал сыщик.
        — Хорошо…  — пробормотал Птаха.
        Одним глотком выпил стакан виски, поморщился. И начал рассказывать.
        — Я из так называемого депрессивного региона. Завод закрылся, денег нет, как жить  — никто не знает. Остается пить. В поселке, где я вырос, из мальчишек, кто не умер, все сели. Один я вырвался. К нам в школу приехал столичный меценат  — Штих. Я знал  — тех, кто ему понравится, он заберет с собой в Москву. Я очень старался. И он меня взял… Привез к себе в дом. Показал комнату. Там была кровать… огромная, в полкомнаты. Тогда я не придал этому значения. Больше обратил внимания на собак: злющие такие овчарки бегали по двору. Выйти ночью из дома было невозможно. Он пришел ко мне через неделю. Ночью. Объяснил, как все будет. Сказал: буду хорошим мальчиком  — получу все. Попробую бежать или вякнуть  — меня собаки разорвут во дворе.
        Птаха замолчал и некоторое время сидел, закрыв глаза. Потом продолжил:
        — Дико звучит, но, когда он был один, я… привык. Но стали приходить его друзья. Я пытался бежать. Умолял его жену, чтобы открыла мне дверь. Она словно не слышала… А его друзья… Я их видел потом по телевизору. Генералы, министры, политики, телезвезды… Он их всех вот так держит. Понимаете, почему я вас спросил? Пойдете ли вы до конца?
        Вместо ответа Есеня спросила:
        — Вы нам завтра сможете полчаса уделить? Надо будет оформить заявление.
        — Какое заявление?  — удивился певец.  — Вадик сказал, вы… по-другому проблемы решаете.
        — Не знаю, кто вам что сказал,  — заявил Меглин.  — Вас ввели в заблуждение.
        — Вы не понимаете,  — покачал головой тенор.  — Штих отмажется. Наймет себе армию адвокатов и выйдет сухим из воды. И тогда я пропаду, потому что варежку раскрыл.
        — Мы вам обеспечим безопасность,  — пообещала Есеня.
        Птаха усмехнулся, но сказал:
        — Хорошо. Давайте завтра, до премьеры.
        …Однако завтра «до премьеры» им встретиться не удалось. Потому что утром полиция обнаружила брошенную иномарку Птахи возле одной из окраинных станций метро. Машина была открыта, в замке зажигания торчал ключ.
        — В багажнике пусто,  — рассказывал офицер полиции прибывшему Меглину.  — Хорошо, патруль внимание обратил, так бы машине быстро ноги приделали.
        Меглин выглядел взбешенным.
        — Что ты видишь?  — задал он привычный вопрос. И Есеня без колебаний ответила:
        — Штиха.
        Большую часть того дня она провела в МВД. И к вечеру доложила Меглину результаты:
        — Я расширила область поиска. За шесть последних лет при схожих обстоятельствах пропали девять человек. Четверо  — члены попечительского совета с женами. Еще один критик, тенор из Большого…
        — А почему дела не объединили?  — спросил сыщик.
        — Ну, это вопрос к нашей доблестной полиции.
        …Вечером они сидели в ложе театра. Партию Марио вместо Птахи пел дублер. Но Меглин не слушал: он, как ребенок, крутил головой, рассматривая убранство лож. А еще рассматривал в бинокль сидящего напротив Штиха…
        В антракте пошли искать директора. Встретили его в коридоре. Руководитель театра исходил кашлем.
        — Вся труппа  — с жутким бронхитом!  — пожаловался он.  — Проклятье какое-то! За что?!
        — За падение нравов,  — с нарочито серьезным видом ответил Меглин.  — Мы в гримерку пройдем?
        И, не дожидаясь разрешения, вошел в уборную тенора  — дублера Птахи. Тут тоже можно было услышать кашель  — кашлял гример.
        — Да что такое, в самом деле!  — сердито бормотал он.
        — Я думаю, это ртуть,  — неожиданно заявил Меглин и показал Есене на зарешеченное окошечко вентиляции у самого потолка.
        — Ключи от санитарного прохода у вас?  — обратился он к директору.
        — У моей помощницы, Жанны,  — ответил директор.  — А что?
        Спустя несколько минут они продвигались по запыленному санитарному проходу. У очередной вентиляционной решетки Меглин остановился.
        — Смотри, как просто!
        Внизу под решеткой была закреплена спиртовка, на ней колба.
        — Через две недели таких ингаляций вы бы хоронили всю труппу,  — заметил он.
        — Но кто это сделал?  — в недоумении воскликнул директор.  — Неужели Жанна?
        Они вернулись в кабинет, вызвали помощницу директора.
        — Ну, давайте знакомиться заново,  — сказал ей Меглин.
        — Вы актриса?  — спросила Есеня.
        — По образованию да, но я…  — начала Жанна и осеклась.
        — Жанна согласилась взять на себя всю документацию, проверки состояния театра,  — объяснял директор.  — Жанна, это ведь не ты?..
        Лицо помощницы внезапно изменилось. Из радостно-глуповатого оно сделалось злым.
        — Вы меня семь лет на вторых ролях держали да в хоре!  — воскликнула она.  — У вас же к сцене не пробьешься, старики держатся за роли, как собаки за кость! Ей пятьдесят шесть, а она Джульетту поет, умрет  — не уступит. Так пусть дохнет! Я сцену расчищаю для настоящих талантов!
        — Как вы тут работаете?  — покачал головой Меглин.  — Как на минном поле…
        Когда Жанну увел вызванный наряд полиции, Меглин тихо сказал Есене:
        — Как Птаха и предполагал, Штих тут ни при чем.
        — Я знаешь что подумала?  — отвечала она.  — Птаха про его жену рассказывал, а на премьере Штих один был. И кольца у него нет…
        И они отправились искать бывшую жену банкира. Обнаружили ее в магазине восточной литературы  — она была его хозяйкой. Ариана Штих, несмотря на свои сорок лет, выглядела сногсшибательно. Сыщиков она выслушала с легкой улыбкой.
        — Боюсь, не смогу вам помочь,  — сказала.  — Этого не было.
        — Значит, Птаха все выдумал?  — спросила Есеня.
        — Наверное,  — Ариана пожала плечами.  — Может, ему хочется иметь более трагическое прошлое.
        — Вы мужа любили?
        — Гену? Нет. Я была бородой.
        И, видя недоуменный взгляд Есени, пояснила:
        — Изображала жену. Ему не хотелось афишировать свои подлинные наклонности.
        — Что он вам дал? Квартиру? Магазин? Машину?  — спросил Меглин.
        — Да, это была сделка,  — кивнула Ариана.  — Но каждый получил, что хотел. Птаха тоже. Знаете, какие у него гонорары?
        — Птаха пропал,  — сообщила Есеня.  — Мы полагаем, что его убил ваш бывший муж. Вот что он получил.
        — Штих устраняет всех, кто может сказать правду,  — добавил Меглин.  — Подумайте: вы сами в безопасности?
        Это известие сразило Ариану, но она взяла себя в руки и упрямо повторила:
        — Простите, я больше ничего не могу вам сказать. Мне надо идти.
        — Уколоться?  — уточнил Меглин.
        И, видя нервную реакцию собеседницы, продолжил:
        — Я думаю, вы оба были заложниками. Соседями по камерам. Просто ваш режим был помягче. Вы могли нюхать и колоться, с этим проблем не было. И вот что вы получили на самом деле.
        …В тот вечер в квартире пропавшего певца шел обыск, работала полицейская бригада. Осмотревшись, Есеня сказала Меглину:
        — Похитили его не отсюда. Смотри, сколько пыли, он здесь несколько недель не появлялся.
        Этот ее вывод подтвердила и соседка, с которой Есеня успела побеседовать.
        — Он сюда редко приезжал,  — сказала женщина.  — Или на гастролях, или за городом. А как Егорка появился, я его вообще не видела.
        — Егорка?
        — Мальчик, которого он усыновил.
        Меглин, слышавший этот разговор, вернулся в квартиру и остановился у маленькой кровати, на которой сидел плюшевый мишка…
        Из квартиры они отправились на штрафную стоянку, где находилась «ауди» Птахи. Меглин сел за руль, выехал на дорогу.
        — Навигатор включи,  — приказал он Есене.
        Она включила прибор.
        — Так, работа… дом… Ага, вот. Это за городом…
        Навигатор привел их к одиноко стоявшему трехэтажному дому. Постучались  — никого. Меглин разбил одно из оконных стекол, влез, открыл дверь. Они вошли. В это время у Есени запищал телефон. Звонила Ариана. По голосу было слышно, что разговор дался ей с трудом.
        — Вы были правы,  — сказала она.  — Я тоже виновата. У нас с Геной был уговор: все, что случается в доме, умирает в его стенах. Я тогда хотела выпустить Птаху. Но что бы тогда со мной было?
        — В тот вечер кто там был из друзей Штиха?  — спросил Меглин.
        — Игорь Сысоев… Миша Терёхин… Авдеев…  — перечисляла Ариана.
        Есеня вспомнила эти фамилии. Быстро достала блокнот.
        — А Григорьев? Приходько? Беляев?  — зачитывала она.
        — Да…  — через силу выдавила Ариана.
        Есеня отключила телефон. Меглин показал ей на пустой ящик из-под арбалета.
        — Теперь ты поняла, что здесь случилось?  — спросил он.
        И Есеня представила…
        …К одиноко стоящему дому подъезжают две машины. Из одной выходит Птаха, из другой  — муж с женой. На середине двора их пугает злобный лай из вольера, но затем собаки, подчиняясь команде хозяина, стихают. Проходят на кухню, хозяин разливает вино. Идет светская беседа о собаках, о дизайне дома. Хозяин демонстрирует гостям свой замечательный арбалет «Призрак». Говорит:
        — Это лучший в мире охотничий арбалет. С близкой дистанции не оставляет жертве шансов.
        И невзначай оставляет заряженное оружие рядом со своим креслом. Когда жена удаляется в туалет, муж, запинаясь, обращается к хозяину:
        — Я давно хотел с вами поговорить… Насчет той давней истории у Штиха… Я хотел сказать… я не прикасался к вам…
        — Но вы все знали,  — отвечает хозяин.  — И просто ушли в другую комнату. К проституткам.
        — Я тогда… не отдавал себе отчета…  — продолжает оправдываться гость.  — Я после этого со Штихом даже не общался… Простите!
        — Бог простит,  — говорит хозяин.  — Привет ему передайте.
        И стреляет гостю в горло из арбалета. А потом, когда возвращается его жена, душит ее, приговаривая:
        — Ты же знала! Ты все знала, сука!
        Одежду и вещи гостей он топит в реке, машину оставляет у одной из станций метро. А тела… Тела, расчленив, скармливает собакам…
        …Спустя несколько часов загородный дом наполнился людьми  — здесь начала работать полицейская бригада. К следователям подошел офицер.
        — За сараем собак нашли,  — сообщил он.  — Отравил мышьяком.
        — А тела?  — спросила Есеня.
        — Пока нет…
        Меглин походил по двору. Нашел водопроводный шланг, открыл вентиль и начал поливать землю. Когда земля намокла, проступил большой квадрат недавно вскопанного грунта.
        — Здесь копайте,  — велел сыщик.
        Вскоре рядом с раскопанной коллективной могилой появились выложенные в ряд черепа, кости. Окинув их взглядом, Меглин спросил у Есени:
        — Как думаешь, зачем он ребенка усыновил?
        — Думаю, хотел защитить,  — ответила она.
        Меглин кивнул, сказал:
        — Поехали.
        Вначале они посетили крупный кондитерский магазин, где Меглин закупил целый мешок конфет. А затем отправились в детский дом. Пока ехали, Меглин делился своими выводами:
        — Глядя на Штиха, Птаха понял: если есть деньги, можно все. И когда у него тоже появились деньги, стал мстить. Убивал по одному. Скармливал собакам. Таким же, которые напугали его в детстве.
        — А почему он не со Штиха начал?
        — Хотел, чтобы тот боялся. Чувствовал, что кольцо сжимается. Он же в полицию не пойдет. Штих занервничал. Но, учитывая, сколько через его руки ребят прошло за столько лет, сразу Птаху не заподозрил.
        — А мы невольно его сдали…
        — Ну да. Поэтому Птаха инсценировал свое исчезновение. Чтобы выиграть время.
        — Для Штиха?  — спросила Есеня.
        Меглин молча кивнул.
        В детдоме, пока дети разбирали конфеты, директор негромко рассказывал:
        — С каждым годом их у нас все больше. Тут и лишение прав, и жестокое обращение. А детки хорошие. Вы только долго ни на кого не смотрите.
        — Почему?  — спросила Есеня.
        — Чтобы зря не надеялись,  — объяснил директор.  — А вы тоже, как Птаха…
        — В смысле?  — спросил Меглин.
        — Он каждый раз привозил целую гору конфет. Не только когда Егорку забирал, потом тоже.
        — А последний раз он к вам когда приезжал?
        — Давно, месяца два назад. Вот сегодня обещал заглянуть…
        Сыщики переглянулись…
        …Тенор не обманул  — он действительно приехал, вместе с приемным сыном  — десятилетним Егором. Они привезли целую гору подарков. Дети окружили знаменитого певца, кто-то полез на него, как на елку… Это были веселые минуты!
        Наконец гости вышли из детского дома и направились к машине. И вдруг лицо Птахи разом изменилось, улыбка исчезла: он увидел Меглина и Есеню, стоявших чуть в стороне.
        — Подожди меня в машине, Егор,  — сказал певец и направился к сыщикам.
        Втроем они укрылись от начавшегося дождя под козырьком подъезда. Здесь и состоялся последний разговор, который должен был определить судьбу тенора.
        — В чем моя вина?  — горячо говорил певец.  — У каждого из этих так называемых приличных людей было второе лицо. И чем больше он казался приличным, тем отвратительней было его нутро звериное. Эти люди сгнили. Я просто завершал их путь. Они решили: раз есть деньги, все можно…
        — А потом они у тебя появились, и ты тоже решил,  — заметил Меглин.
        — Это не то!  — воскликнул Птаха.  — Теперь они поймут: за все надо отвечать. За все!
        — А сам готов ответить?  — спросил сыщик.
        — Да,  — твердо ответил певец.  — Только дай мне два дня. Два дня, Меглин, я тебя прошу! Ты обещал!
        — Интересно, когда это?  — спросила Есеня.
        — Помните: «До самого конца»? Вы обещали пойти до самого конца…
        Меглин покачал головой:
        — Нет.
        — Почему?!  — взмолился певец.  — Ответь!
        Меглин повернулся к Есене. Она помедлила секунду, потом сказала:
        — Отпусти его.
        Он пристально смотрел на нее, но девушка выдержала его взгляд. Тогда сыщик повернулся и побежал к своей машине. А Есеня задержалась  — ровно настолько, чтобы сказать певцу:
        — Два дня.
        …В тот же день Меглин и Есеня стояли в кабинете прокурора Стеклова. Есеня докладывала:
        — В результате оперативно-розыскных мероприятий установлен основной подозреваемый в похищении и убийстве девяти человек  — Михаэль Птаха. Объявлен в розыск.
        — Есть какие-то идеи, где он скрывается?  — спросил прокурор.
        — Пока нет.
        — Птаху брать живым!  — сказал прокурор, обращаясь к Меглину.  — Дело громкое, ошибки тебе не простят.
        Меглин кивнул, вышел. Стеклов взглянул на дочь, сказал:
        — Давно тебя не видел. Ты вообще собираешься дома появиться?
        — Там воздух затхлый,  — ответила она.
        — Давай проветрим.
        — Я в переносном смысле.
        — Я тоже. Что мне сделать, чтобы ты вернулась?
        — Попробуй для начала рассказать правду,  — предложила Есеня.  — О Берестовой. Об Огнареве.
        Прокурор молчал.
        — Вот видишь,  — сказала Есеня перед тем, как уйти.
        …Эту ночь они почему-то провели не дома, а в гостинице. Егор не спрашивал приемного отца, почему  — он уже привык ему доверять. Доверять и любить. Поэтому не очень удивился, когда папа Михаэль рано утром разбудил его.
        — Мы опять куда-то едем?  — спросил мальчик спросонья.  — Сейчас я соберусь…
        Но певец покачал головой:
        — Не надо. Егор, я сейчас… отъеду. А потом… Потом приедут люди, тебя заберут. Хорошие люди. Ты меня прости, если сможешь. Я не хотел, чтобы все так вышло.
        — Как?  — спросил ничего не понимающий Егор.
        — Прости…  — повторил Птаха, обнимая его.  — Сиди здесь. И не выходи никуда, понял?
        …Птаха вел машину не спеша  — он все рассчитал и знал, что времени у него достаточно. Он ехал в музыкальную школу, куда в этот день должен был прибыть в гости знаменитый меценат Штих. Прибыть, чтобы отобрать себе «воспитанника». И пока Птаха ехал, он невольно вспоминал тот день, когда он сам маленьким мальчиком пел в хоре, а перед ним, словно стервятник, сидел на стуле меценат. Помнится, тогда Птаха пел «Беловежскую пущу»: «Заповедный напев, заповедная даль, свет хрустальной зари, свет, над миром встающий…» И сейчас, наверное, какой-то мальчик старается изо всех сил, стремится понравиться меценату, не зная, что его ожидает…
        Птаха и правда хорошо рассчитал время. Когда он подъехал к школе, «мерседес» Штиха и «лендровер» охраны стояли у входа. Певец поставил свою машину так, чтобы видеть вход в здание. Достал из коробки арбалет, тщательно собрал его и зарядил. И стал ждать.
        Дверь школы открылась. Оттуда вышел директор, учителя, а затем, окруженный охранниками, показался меценат. Птаха медленно тронул машину с места. Обстановка общей умильности и лести сделала свое дело  — охрана слегка расслабилась. Ровно настолько, чтобы Птаха смог подъехать к воротам как раз в тот момент, когда оттуда выходил Штих. Тот еще успел повернуть голову и увидеть своего палача  — и в этот миг Птаха спустил курок, после чего нажал на газ и скрылся. А меценат повалился на землю; из глазницы торчала стрела…
        Птаха вернулся к гостинице. Там уже стояла машина Меглина.
        — Три минуты!  — попросил певец.  — С Егором прощусь.
        Меглин, чуть поколебавшись, кивнул. Птаха вошел в вестибюль. Однако в лифте почему-то нажал кнопку последнего этажа…
        В это время у входа в гостиницу Есеня спросила Меглина:
        — А что с мальчиком будет?
        Сыщик пожал плечами:
        — Ничего. Детдом. Не пропадет. Есеня!
        Он рванул ее в сторону. И в следующую секунду на площадку у входа упал Птаха. Упал  — и остался лежать…
        — Ну, про Меглина все понятно,  — сказал Худой.  — Тараканы в голове табунами, с рысака размером. Но вы-то? Вы могли это предотвратить. Не хотели подставляться  — ладно, просто сказали бы отцу.
        Есеня усмехнулась:
        — Это было бы нарушением субординации…
        …На звонок дверь открыл солидный мужчина в очках с дорогой оправой.
        — Берестовы здесь живут?  — спросила Есеня.
        — Жили,  — ответил хозяин.  — А вы…
        — Дальняя родственница,  — быстро ответила Есеня.  — Собираю информацию о своих.
        — Проходите,  — сказал хозяин и посторонился.
        Войдя в гостиную, девушка остановилась в удивлении: одна стена сплошь была увешана фотографиями в рамках.
        — Я тридцать лет потратил, чтобы собрать на этой стене всех моих предков,  — с гордостью произнес хозяин.  — Как же это трудно! Приятно, что вы молодая, а увлекаетесь этим. Мне вот сын говорит: зачем ты столько времени тратишь, чтобы узнать, кто был твой родственник?
        — И что вы ответили?
        — Я ответил: «Когда ты узнаешь, кто твои предки, ты поймешь, кто ты». Вы в курсе этой истории? Из-за которой Берестовы квартиру обменяли?
        — С Ольгой?
        — До сих пор не могу поверить,  — покачал головой хозяин.  — Ольга, такая красивая девушка, и вдруг  — убийца.
        — Вы ее видели?
        — Один раз. Меня глаза ее поразили. Голубые, как два озера…
        — Вы что-то путаете,  — сказала Есеня.  — У нее темные глаза. Вот, у меня на телефоне есть ее фотография.
        И она показала снимок, сделанный в больнице. Хозяин взглянул и покачал головой:
        — Девушка, вы ошибаетесь. Это совершенно точно не Берестова.
        Глава 13
        Все животные  — стайные. У одиночек стая внутри.
    Метод
        По лесу идут отец и дочь. Оба с охотничьими ружьями. Дочери тринадцать лет, ее зовут Аня. Отцу около сорока, и его имя для нашей истории не важно.
        Аня замечает шевеление в кустах. Поднимает ружье. Отец сначала делает предостерегающий жест  — мол, подожди,  — потом машет рукой  — стреляй. Но Аня не решается, медлит. Тогда отец стреляет сам. И выносит из кустов убитую косулю.
        Позже, свежуя добычу, он замечает на лице дочери брезгливое выражение. Не останавливая работу, произносит:
        — Хочу тебе объяснить одну вещь. Если со мной что-то случится, ты останешься за старшую. Тебе придется отвечать за себя и за Ванечку. Ты должна быть сильной. Должна уметь защищаться. Усвой: боишься пролить чужую кровь  — прольешь свою. Другого выбора нет.
        — Папа, я не смогу…  — шепчет Аня.
        — Сможешь. И сделаешь,  — уверенно отвечает отец.  — Просто убери эмоции. Это движение руки.
        — Я не смогу…  — повторяет девочка.
        — Жизнь устроена так,  — заявляет отец.  — Если ты не хозяин, то раб. Если не охотник, то жертва. А если ты жертва, тебя не жалко. Жалость  — это слабость. Что ты выбираешь? Кто ты?
        Аня молча начинает плакать. Тогда отец резко приказывает:
        — Вставай. Пошли.
        Он отводит дочь в глубину леса и привязывает к дереву  — всерьез, так, что сама она никогда не смогла бы освободиться.
        — Папочка, не надо!  — рыдая, просит Аня.  — Пожалуйста, папочка, миленький!
        — Мне тебя не жалко,  — заявляет отец.  — Кто ты?
        Он не обманывает, не скрывает эмоции. Ему действительно не жалко. Идея победила чувства. И Аня это понимает. Когда, закончив, отец в сгущающейся темноте зашагал прочь, девочка кричит:
        — Папа, папа! Я охотница, охотница!!
        Отец останавливается, оборачивается…
        …На ночлег они встают у реки. Пока Аня разводит костер, отец скрывается в лесу. Возвращается, держа за шею живого зайца. Передает дочери зайца и охотничий нож. Командует:
        — Давай. Один раз себя перебори. Дальше ты сможешь.
        Аня резко бледнеет. Берет нож. Собирает все силы  — и наносит удар. Струя крови оставляет брызги на ее лице. Аня быстро наклоняется в сторону  — ее рвет.
        …Спустя некоторое время отец спрашивает:
        — Как себя чувствуешь?
        — Нормально,  — отвечает девочка.
        Ее голос слегка изменился  — из него словно ушла жизнь.
        …Меглин и Есеня поднялись по лишенной перил лестнице на третий этаж недостроенного дома. Вокруг  — только бетон, пустые глазницы окон. В одном из помещений на полу лежали две мертвые девушки. Обе  — в одном нижнем белье и туфлях на высоком каблуке. Рядом стопочками аккуратно была сложена их одежда. В другой стороне на полу стояла пустая бутылка из-под шампанского и пластиковые стаканчики.
        — Следов борьбы нет,  — сообщил капитан полиции.  — Просто уложили и зарезали. Много чего видел. Но чтобы вот так, как овец… Вы вот серийниками занимаетесь. Может, вы мне скажете, зачем они это делают?
        — Мотивы разные могут быть,  — уклончиво ответила Есеня.
        Однако Меглин высказался более определенно:
        — Всего два: власть и похоть. Все остальные к этим двум сводятся.
        А затем попросил:
        — Капитан, вот бы нам кофе сообразить?
        — Здесь нигде нет…
        — Ну так найдите, вы же следователь.
        Офицер пожал плечами, но ушел искать кофе. Есеня с упреком в голосе спросила:
        — Обязательно так каждый раз делать?
        — Так быстрее,  — сказал Меглин.  — Что видишь?
        Есеня внимательно осмотрела тела, все вокруг. Сказала:
        — Они сами сюда пришли. У каждой туфли с собой. Здесь разделись, переобулись, сложили аккуратно вещи… Они что, пришли, чтобы их убили?
        — Еще!  — сказал сыщик.  — Ты не стесняйся, ближе смотри.
        Есеня опустилась возле трупов, провела рукой по ноге одной, потом второй девушки.
        — Они обе сделали эпиляцию. А еще макияж, укладки… Они явно готовились. К чему?
        Меглин между тем взял сумочки жертв и высыпал их содержимое на пол. Отобрал в отдельную кучку бумажки  — номера телефонов, пропуска, визитки. Читал:
        — Модельное агентство… Телешоу… Пропуск на кастинг…
        — Они модели?  — удивленно спросила Есеня.  — Но что они здесь делали?
        — Знаешь, что делает людей жертвами?  — сказал в ответ Меглин.  — Надежда. Если вдруг станешь президентом, особым указом запрети во всей стране надежду. Так, еще смотри. Но не глазами. Нутро включай. Что ты чувствуешь? Ответь на один вопрос…
        — Какой?
        — За что ты ее убила?
        Есеня в растерянности взглянула на сыщика, потом на девушек… Видя ее смятение, Меглин покачал головой:
        — Ты не готова.
        Повернулся и пошел к выходу. На лестнице они столкнулись с офицером, несущим два стаканчика.
        — А как же кофе?  — удивленно спросил он.
        — Это вам,  — ответила Есеня.
        Худой перелистал личное дело Меглина и сказал:
        — Здесь какая-то путаница. Вы нам не проясните ситуацию?
        — А что такое?  — спросила Есеня.
        — Есть два медицинских заключения о состоянии Меглина. С разницей в полгода. Майское, когда вы пришли на стажировку. И ноябрьское. Они совершенно разные. Это какая-то ошибка?
        Есеня усмехнулась. И, видя недоумение на лице следователя, объяснила:
        — Я вспомнила одну фразу. Знаете, как называют чудо? Ошибка Бога.
        В кабинете ОВД Меглин и Есеня рассматривали материалы, относившиеся к убийствам девушек. Есеня вывела на экран фото одной из жертв, стала излагать информацию:
        — Марина Копейкина, первая жертва. Найдена девять дней назад на новостройке в центре города. Рядом  — аккуратно сложенная одежда, бутылка шампанского. Смерть наступила от удара охотничьим ножом. Убийца бил точно в сердце. И так же в двух остальных случаях. Возможно медицинское образование или спецподготовка.
        — Докторша-спецназовка,  — заметил Меглин.  — Редкий микс. Мигом отыщем.
        — Почему ты считаешь, что это женщина?
        — Странно, что ты так до сих пор не считаешь. Куда мы смотрим в первую очередь?
        — В глаза,  — ответила Есеня.  — Ты говорил всегда в глаза смотреть.
        — Это людям. А девушкам на ноги.
        — На ноги…  — повторила Есеня.  — А что у нее?
        Вывела на экран укрупненный снимок ног жертвы. Пробормотала:
        — Туфли…
        — Что туфли?
        — У нее все подобрано в тон цвету глаз и волос: белье, макияж. Только туфли выделяются. Она бы такие не надела.
        — Почему?
        — Светлые, недорогие, ношеные,  — перечисляла Есеня.  — Низкий каблук…
        — Все еще проще,  — заявил сыщик.  — Они ей малы. Поехали в морг.
        У Есени зазвонил телефон. Она включила, послушала, ответила: «Да, передам». Отключившись, сообщила Меглину:
        — Это Бергич. Говорит, готовы результаты твоих анализов. Тебе надо подъехать. Так ты обследовался? А что мне не сказал?
        — Хватит болтать, поехали,  — недовольно повторил сыщик.
        Спустя некоторое время они стояли возле лежавшего на каталке тела Марины.
        — Судя по оттоку крови, убийца надела ей туфли сразу после смерти,  — заключила Есеня.
        — Зачем, как думаешь?
        — Может, ее туфли понравились?
        — Это ты от ума говоришь, не от сердца. Вот зачем бы ты это сделала?
        Однако Есеня не знала, как ответить на этот вопрос. Тогда Меглин спросил иначе:
        — Жалко ее?
        — Да. Красивая…
        — Нельзя жалеть.
        — Почему?
        — Это слабость. А ты не можешь быть слабой. Хочешь поймать убийцу  — пойми его. СТАНЬ ИМ.
        Есеня со страхом посмотрела на сыщика:
        — Я не смогу…
        — Сможешь,  — жестко сказал Меглин.  — Я тебя поэтому выбрал. Ну, ты же хотела понять метод! Вот он! ЗА ЧТО ТЫ ЕЕ УБИЛА?
        Есеня растерянно взглянула на него, но Меглин был непреклонен. Тогда она вновь посмотрела на девушку и, запинаясь, заговорила:
        — За то, что она… красивая. Думает, что лучше меня. И кто теперь из нас лучше? Помогла тебе твоя красота?
        И, словно выйдя из роли, устыдившись ее, пробормотала, отходя от тела:
        — Прости…
        …Когда они возвращались из морга, она спросила:
        — Ты что, не хочешь ехать к Бергичу? Почему?
        Но сыщик проигнорировал вопрос, спросил сам:
        — Итак, что ты знаешь об убийце?
        Есеня начала перечислять:
        — Девушка, не старше тридцати. Некрасивая, возможно, с каким-то дефектом внешности. И еще… Она раньше знала жертву.
        — Почему?
        — Просто… догадка, интуиция. Туфли  — это очень личное. У других девчонок она их не взяла, значит, это не фетишизм. Ну и не ради тряпок, тогда бы она одежду забрала. Это как…
        — Как обмен,  — закончил Меглин.  — Знаешь, как у охотников в древности. Съел врага  — стал таким же сильным.
        Они остановились возле стриптиз-клуба  — того, который значился на визитке одной из погибших девушек. Подошли к стойке бара.
        — А Кира сегодня работает?  — спросил Меглин.
        — Хотите приват?  — предложил бармен.
        — Конечно!
        Вскоре они сидели в маленькой комнате, погруженной в оранжевый полумрак. Вошла Кира  — красивая девушка в одном нижнем белье, села рядом с Меглиным на диван. Сыщику это явно понравилось, Есене  — нет.
        — Мы из Следственного комитета,  — сурово произнесла она.  — Хотим задать несколько вопросов. Ваша подруга Марина звонила вам позавчера в девять. О чем был разговор?
        — Да, она звонила, сказала, что нашла деньги,  — ответила Кира.
        — Она была вам должна?
        — Не мне, хозяйке квартирной. Мы вместе квартиру снимаем. Она два месяца не платила.
        — А где она деньги нашла, не говорила?
        — Я не вдавалась особо. Нашла и нашла. Но вообще она такая была… радостная. Не то что в последнее время. У нее вообще-то дела не очень шли. Она даже собиралась к себе в поселок вернуться, она там педагогический кончила, учительницей работала.
        — Что, мало зарабатывала?
        — Да ничего почти. Целыми днями в «стекляшке» крутилась, чтобы ее заметили…
        — Что за стекляшка?
        — Арт-центр на Пирогова. Там телевизионщики собираются, рекламщики со всего города. Вот девчонки и крутятся там, может, кто внимание обратит. Так что с Мариной случилось, можете сказать?
        — Ее убили,  — коротко сообщила Есеня.
        …После памятной ночи в лесу, когда Аня назвала себя охотницей, прошло несколько месяцев. Сейчас она помогает отцу собраться на работу. Пока она чистит ботинки, отец одевается во все черное  — водолазку, джинсы, кожаную куртку. На пояс вешает пистолет. Одевшись, распоряжается:
        — Меня не ждите. Ваню покорми  — и спать. Никому не открывать. У меня ключ, сам открою.
        Целует на прощание девятилетнего Ваню (дочери отцовской ласки не досталось, она к этому привыкла), выходит, садится на заднее сиденье подъехавшего «мерседеса» и уезжает.
        Ночью она просыпается от шума воды. Выходит из комнаты, заглядывает в ванную. Там стоит отец, весь в крови, и делает себе перевязку  — он ранен в бок. Увидев дочь, говорит:
        — Помоги, я там не достану.
        Аня обрабатывает рану, накладывает тампон. Мимоходом смотрит на пистолет, который отец положил на полку…
        …Есеня стояла под душем, когда услышала раздавшийся у дверей меглинского ангара автомобильный гудок. Накинув первое, что подвернулось под руку  — рубаху Меглина,  — она выглянула наружу. Здесь стоял отец  — в одной руке корзина с цветами и фруктами, в другой пакет, и у ног еще кофр с одеждой.
        — С днем рожденья, дочь!  — улыбаясь, сказал прокурор.  — Поздравляю!
        — Спасибо, пап!
        Они обнялись.
        — Решил заехать, не знал, когда тебя увижу,  — объяснил Стеклов.  — Саша сказал, ты сегодня с друзьями ужинаешь?
        — А что он еще сказал?
        — Зря ты так, он хороший парень. И вообще, я не ссориться приехал. Вот  — подумал, тебе может понадобиться.
        И отец протянул ей пакет и кофр.
        — Пап, какой ты молодец!  — воскликнула Есеня.  — Ты меня выручил!
        — Не хочешь потом домой заглянуть? Утром бы вместе поехали…
        — Пап…  — в ее голосе звучали и извинение, и легкий упрек.
        — Понял, понял,  — нарочито бодро сказал прокурор, поцеловал дочь и уехал.
        А Есеня пошла одеваться. Когда спустя некоторое время Меглин проснулся, он увидел свою стажерку  — в элегантном черном платье, с дорогим ожерельем на шее и серьгами в ушах.
        — О!  — сказал он.
        — Это все, что ты скажешь?  — с улыбкой спросила она.
        Оказалось, и правда все. Лишь когда они уже сидели в машине, он обронил:
        — Странная традиция…
        — Дни рождения?
        — Ну да. Отмечаешь вешки. На пути  — куда? Это все равно что столбы считать и радоваться, что поезд мимо них в пропасть летит.
        — Ты, как всегда, полон жизнелюбия,  — заметила Есеня.  — Это поздравление, я правильно поняла? Спасибо.
        И, заметив его недоверчивый взгляд, добавила:
        — Нет, серьезно, я понимаю, какой это для тебя прогресс. Хочу сказать, я вечером собираю друзей. В ресторане на набережной. Не зайдешь? Я была бы рада.
        — Ты же знаешь, я людей не очень,  — ответил Меглин.  — Да и они меня. А тебя мне и так хватает.
        Местом, куда они направлялись, был продюсерский центр  — он, как и стриптиз-клуб, значился на визитке погибшей Марины. Здесь бросались в глаза две вещи  — современный дизайн и обилие красивых девушек. Пока сыщики шли по центру, Есеня спросила:
        — Когда она их убивает  — почему они не сопротивляются?
        Меглин, верный своему обычаю, не ответил. Увидев съемочный павильон, решительно вошел внутрь. К нему тут же устремилась величественная дама  — кастинг-агент.
        — Вы из агентства «Винус-Медиа»?  — спросила она.
        — Так точно,  — ответил сыщик.
        — Мы вас позже ждали, но если хотите, раньше начнем. Вы смотреть по одной будете, как обычно?
        — Как обычно,  — кивнул Меглин.
        Вошел в гримерку, где в жуткой тесноте сидели девушки, взял за руку первую попавшуюся и повел в комнату для просмотра. Скомандовал:
        — Раздевайся.
        — А кастинг для кино?  — недоверчиво спросила девушка.
        — Для кино, для кино. Роль жертвы. Разделась? Ложись, лицом вверх. И глаза закрой.
        Когда претендентка на роль жертвы выполнила все распоряжения, Меглин присел возле нее на корточки, достал нож и открыл лезвие. Едва касаясь, провел им по ноге модели. Когда она вздрогнула, успокоил:
        — Тихо. Роль такая.
        Острие ножа коснулось поясницы, потом дошло до сердца… Меглин повернулся к Есене:
        — Теперь поняла, как все происходит?
        — А это для какого канала?  — спросила жертва.
        Меглин взглянул на нее, убрал нож, и они с Есеней вышли, оставив девушку на полу. Продолжая разыгрывать роли влиятельных продюсеров, направились к директору центра и начали показывать ей фотографии погибших девушек  — якобы для отбора на роль. Когда очередь дошла до Марины, директор сказала:
        — Ну, с этой я бы не советовала вам работать.
        — Почему?  — удивился Меглин.  — Красивая же…
        — Да, но, знаете, с выгибоном. Была работа с обнаженкой. Она сначала согласилась, а потом  — «Нет, на это я не могу пойти». А у меня уже заказчик здесь сидит! Подставила меня, в общем.
        — А почему она отказалась, не знаете?  — спросила Есеня.
        — Какого-то земляка встретила. Он ей вроде работу предложил, фотосессию. Он где-то круто устроился.
        Больше в центре делать было нечего. Шагая к выходу, Меглин спросил:
        — А откуда у нас эта Марина?
        — Михайловск, это сто километров от Москвы.
        — Понятно… Ну что, нравится, как день рождения проводишь?
        — На работе, с тобой,  — нравится,  — ответила Есеня.
        Погруженные в разговор, они прошли мимо кафе при центре  — той самой «стекляшки», где любили крутиться будущие модели. Сыщики не обратили внимания на парня, сидевшего у самого окна. Да и он их не заметил. Между тем этот красивый молодой человек имел самое прямое отношение к их расследованию. Его звали Ваня…
        Молодой человек допил заказанную водку, с усмешкой взглянул на трех девушек за соседним столиком. Спросил:
        — На кастинг?
        — Да, а ты?  — сказала одна из девушек.
        — Я кастинг сам провожу,  — важно ответил Ваня.
        — Правда?  — заинтересовалась девушка.  — А куда?
        — Глянец, реклама. Я фотограф.
        Девушки переглянулись.
        — А визитку твою можно?  — спросила та, первая.
        Ваня покачал головой:
        — Я не даю. Знаешь, дашь вот так, а потом задолбают звонками. Вы мне лучше имена свои напишите, телефоны, фотки оставьте. А я потом позвоню, когда такой типаж будет нужен.
        И положил на столик смартфон. Девушки забили туда свои данные. На прощание Ваня сделал еще и коллективный снимок новых знакомых.
        В кафе зашла еще одна девушка и направилась к столику Вани. Ее звали Аня. Лицо этой блондинки, по виду чуть старше Вани, могло бы считаться привлекательным, но его портила порванная, а затем плохо сшитая губа, а еще сильнее  — навечно застывшее отталкивающее выражение.
        — Ваня, пошли,  — скомандовала она.
        Парень встал, помахал рукой девушкам, и брат с сестрой вышли. На улице они остановились, и Аня сказала:
        — Сегодня твоя очередь. Ты готов? Кто ты?
        — Ань, не надо…  — пробормотал брат.
        — Кто ты?  — зло повторила сестра.
        И брат обреченно произнес нужный ответ:
        — Охотник…
        Сестра протянула руку, и брат отдал свой телефон. Аня вывела только что сделанные снимки. На одном остановилась. Это была фотография той девушки, что первой заговорила с Ваней.
        — Подойдет,  — решила сестра.
        …Пока ехали, Меглин уснул. Проснулся, когда машина остановилась. Он выглянул в окно и с удивлением узнал здание клиники Бергича. Он с растущим возмущением повернулся к Есене.
        — Только не ори и не психуй,  — сказала она.  — У меня сегодня день рождения. Уступи.
        Меглин молча вылез из машины и поднялся в кабинет. Здесь его ждал сюрприз. Бергич протянул ему результаты обследования и стал ждать, что скажет пациент. Пациент все просмотрел и произнес:
        — А ты что, сам не можешь мне сказать, что это все значит? По простому?
        — Не хочу обнадеживать раньше времени,  — ответил психиатр,  — но динамика у тебя положительная.
        — Что это значит?
        — Мы тебя недооценили,  — объяснил врач.  — Организм оказался крепче, чем я думал. Такое случается. Если ты сейчас возьмешь отпуск, мы за тебя поборемся. У тебя есть шансы.
        — А если не возьму?
        Бергич покачал головой:
        — Это кажущийся выбор. На самом деле его нет. Это или начало выздоровления, или начало конца. Ты просто должен поверить, что для тебя еще все возможно.
        Когда Меглин вышел из кабинета, Есеня поднялась ему навстречу:
        — Что он сказал?
        — Жить буду,  — ответил сыщик.  — Какое-то время.
        Не успели они пройти и несколько шагов, как Меглина окликнули:
        — Миша!
        Они обернулись  — к ним по коридору спешил Пиночет. Правда, в больничном халате и с выбритой головой его было трудно узнать.
        — Ты как здесь?  — спросил он у сыщика.
        — Дела,  — сообщил Меглин.
        — Мишань, у меня просьба… Скажи, чтобы меня отпустили, а? Поговори с Бергичем…
        — Коля, нет,  — покачал головой Меглин.  — Ты же знаешь…
        — Я не могу больше!  — взмолился Пиночет.  — Ну хотя бы не током, а? Я же память теряю, я имя свое не помню!
        — Прости. Никак,  — ответил Меглин и быстро пошел к выходу.
        Когда они выехали за ворота клиники, Есеня спросила:
        — Неужели по-другому нельзя?
        — Нельзя. С ним ведь что случилось? В восьмидесятых в Подмосковье орудовал такой Плешаков, по кличке Лесник. Может, слышала?
        — Да, я читала его дело,  — кивнула Есеня.  — Он ведь детей похищал?
        — Да, возле пионерлагерей. Держал в своем доме. Издевался, насиловал, потом убивал. Пиночету было двенадцать, его брату  — семь. Лесник их три недели держал. Брат сразу сломался, а Пиночет все смотрел, как убежать. Украл монету, вытащил гвозди из окна. Дождался, пока Лесник заснет пьяный, вылез и брата вытащил. Если бы Лесник проснулся, он бы их догнал. Пиночет хотел все сделать правильно. Поэтому он запер окна и двери и поджег дом.
        — И что?
        — Он не заметил, что брат обратно залез, за игрушкой. Он потом рассказывал, что ему слышался крик ребенка. Но он был уверен, что брат ждет в лесу. Когда понял  — сошел с ума. Тяжелый психоз. Двадцать лет по дуркам, на препаратах. Когда выпускали  — снова слышал плач. Ваня звал его по имени  — тихо, потом громче: «Коля, Коля!» Когда крик становился нестерпимым, Пиночет поджигал дома. Выбирал на окраинах и в дачных поселках. Сжег старика-пенсионера. Я его у толпы вырвал. Он, когда очнулся, хотел руки на себя наложить. И теперь раз в год  — на месяц к Бергичу. Ток и психотропы. Или опять жечь начнет.
        Так, за разговором, они доехали до Михайловска  — родины погибшей Марины. Отыскали школу, в которой она работала, и ее коллегу  — молодую учительницу. Сели в пустом классе, и девушка стала рассказывать:
        — Мы вместе учились, в техникуме педагогическом. Потом она уехала столицу покорять. Я знала, что она долго здесь не задержится. Да все это знали.
        — Почему?  — спросила Есеня.
        — Ну вы же видите, какая она. Хотите, я выпускной наш покажу?
        Она достала из шкафа альбом, открыла нужный снимок.
        — Вот видите  — она всегда выделялась. Самая красивая и в классе, и в школе. Она была Мисс города, мы все ей завидовали…
        — А это что за девочка? С заячьей губой?  — спросил Меглин.
        — Аня Свиридова. Это не заячья губа, это у нее шрам. Отец ударил.
        — За что?  — спросила Есеня.
        — Ане мальчик понравился, Вадим. Ну а над ней смеялись немного  — она всегда малость странная была. А на Вадима все девочки заглядывались. Он и с Мариной встречался. Я не знаю точно, что у них там вышло, но Вадик как-то грубо Аню отшил. И знаете, она его избила! Представляете? Парня, спортсмена! Отец ее тогда из школы забрал, и появилась она уже с такой губой.
        — А как нам с отцом ее встретиться?  — спросила Есеня.  — Адрес подскажете?
        Учительница покачала головой:
        — Он погиб. Шесть лет назад, когда мы на первом курсе учились.
        — А что случилось?
        — Зарезали. Ночью, в подъезде. Говорят, свои же и заказали.
        — Он бандит, что ли, был?  — спросил Меглин.
        Учительница пожала плечами:
        — Люди так говорили.
        — А вы не знали? Вы же ее подруга?  — спросила Есеня.
        — У Ани не было подруг. Ее боялись. Она все время была дома, с младшим братом. Они и уехали вместе, как отца похоронили.
        — А куда?
        — Они никому не сказали. Да и вряд ли кто-то спрашивал.
        — А фотография брата у вас есть?
        — Сейчас поищу,  — пообещала учительница.
        Они покинули школу, унося с собой фотографию Вани, каким он был в выпускном классе…
        …За четыре года до выпуска, когда Ване было тринадцать, он стал свидетелем того, как отец избивал семнадцатилетнюю Аню. Это случилось как раз после истории с мальчиком Вадимом.
        — Ты меня поняла?  — спрашивал отец, раз за разом нанося дочери удары по лицу.  — Я спрашиваю, ты поняла?!
        — Папа, не надо!  — закричал Ваня и бросился на помощь сестре. Однако отец не глядя нанес удар, мальчик отлетел в сторону. А отец схватил дочь за волосы и поднял в воздух.
        — Поняла?!
        — Я ее убью!  — повторяла Аня как заклинание.  — Я таких, как она, буду убивать!
        Отец снова отвесил ей пощечину.
        — Ты же это делаешь!  — кричала Аня.  — Или за деньги можно, а так  — нельзя?
        — Аня, ты страшная!  — учил отец.  — Пойми это. Тебя мужики кидать будут всю жизнь. Не плачь. Но убивать  — нельзя. Ты меня поняла? Поняла?
        — Да, папа,  — послушно ответила Аня, с ненавистью глядя на отца.
        …Место для очередной акции они оборудовали на пустой автостоянке под торговым центром. Ваня, как всегда, поставил ширму, наладил свет, установил штатив фотокамеры. Когда закончил, Аня подошла к брату, протянула ему нож. Спросила:
        — Готов?
        Ваня, бледный до синевы, кивнул.
        В это время привезенная «на съемки» девушка раздевалась за ширмой, одновременно разговаривая по телефону:
        — Да, мам, все в порядке, в кафе сижу! Ой, да у тебя все время на сердце нехорошо. Все, мам, мне идти надо, я перезвоню…
        Ваня заглянул за ширму и севшим от волнения голосом сказал:
        — Ну что… идем?..
        …В уютном зале ресторана собралась компания бывших однокурсников. Женя говорил тост:
        — Ну что можно пожелать человеку, у которого все есть? Это я о себе, если кто не понял…
        И, переждав смех, продолжил:
        — Нет, серьезно, Есенька среди нас  — самая лучшая. Самая талантливая, умная, бескомпромиссная. Я тебе завтра этого уже не скажу, так что слушай! Оставайся всегда такой  — с тобой интересно!
        Ответом ему был общий одобрительный гул и звон бокалов. Неожиданно лицо Есени изменилось: она увидела в дверях Меглина. И в каком виде! Сыщик был выбрит до блеска, одет в свой лучший костюм и белую сорочку. Таким она не видела его никогда!
        — Это что, твой?  — шепнула одна из однокурсниц.
        — Да. Нравится?
        — Харизматичный,  — отметила девушка.
        Меглин прошел к столу, поставил на него бутылку вина. Сказал:
        — Не с пустыми же руками, думаю…
        Потом были еще тосты, танцы, во дворе неожиданно завязался разговор Меглина и Саши  — тот, бледный от решимости, допытывался: «Кто она для вас? Еще одна девочка, которая на начальника запала?» А после вопроса сыщика: «А ты что, всерьез думаешь, что у тебя с ней сразу получится?»  — вспомнил, как Есеня глядела на Меглина, и согласился: «Да, наверное, вы правы…» И вот все это кончилось, и они ехали из ресторана. Все было вроде как всегда, но Есеня чувствовала  — возникло что-то новое. Да и маршрут был какой-то непривычный  — в ангар Меглина они ездили другой дорогой.
        И действительно  — они приехали не в ангар, а к подъезду дорогой гостиницы. Стюард распахнул дверцу, помог Есене выйти. Они прошли в бар, Меглин разлил вино.
        — За наших?  — спросила она.
        — За тебя,  — сказал он.
        — Что мы тут делаем?  — спросила Есеня.  — Приоткрой завесу.
        — Я номер снял,  — объяснил Меглин.
        Она была поражена:
        — Здесь? Зачем?
        Вместо ответа он поднял бокал, чокнулся с ней.
        — Предлагаешь на него взглянуть?  — спросила она.
        — Если хочешь,  — сказал он. И после паузы добавил:
        — Мне сорок четыре. Нет еще полтинника.
        Она улыбнулась:
        — И что? Пойдем посмотрим.
        …И в этом пафосном номере, на чужой кровати, произошло наконец то, чего она так долго ждала, о чем мечтала на больничной койке…
        Когда к ней снова вернулся дар речи, она сказала:
        — Не хочу говорить пошлую фразу про лучший подарок ко дню рождения, но по факту это он и есть. Ты надолго номер снял?
        — До утра,  — ответил он.  — Тут такие деньги…
        — Я продлю.
        — Не надо.
        — Но… зачем тогда всё?
        — Я этого хотел, ты, мне показалось, тоже. Очень скоро я могу превратиться в овощ. Согласись  — не самая крутая перспектива для отношений.
        Ее лицо стало печальным.
        — Ты прав, как всегда. Но до утра ты мой. А потом опять превратишься в крысу. Закажем еще вина?
        — Зачем?  — возразил он.
        Подошел к буфету и достал сразу две бутылки…
        …На следующий день машина Меглина остановилась у ворот кладбища. Прежде чем выйти, Есеня поцеловала сыщика. Это не укрылось от глаз прокурора Стеклова, поджидавшего дочь у ворот, и вызвало у него приступ злости. Однако он не стал ничего говорить, копил в себе.
        Когда они вдвоем подошли к могиле, Есеня сказала:
        — Здравствуй, мам…
        Постояли молча, потом Есеня повернулась к отцу и спросила:
        — Пап, что-то случилось?
        И тут прокурора прорвало.
        — Я все пытаюсь понять: ты это назло мне делаешь?  — спросил он.  — Ты мне что-то доказываешь?
        Оба предположения были настолько далеки от реальности, что доказывать что-то, объяснять было бессмысленно. Налицо было тяжелое непонимание. Есеня взглянула на отца и сказала:
        — Знаешь, я не сильно ждала твоего понимания. Но ты сам себя превзошел. Ты хоть бы на могиле матери удержался! Знаешь… забудь, что я твоя дочь. Все, нет меня!
        Повернувшись к могиле, произнесла:
        — Прости, мам.
        И ушла.
        В тот же день их вызвали на место нового преступления. На парковке торгового центра были обнаружены две убитые девушки. В отличие от прежних эпизодов, на телах жертв было множество ножевых ранений.
        — Почему она в этот раз изменила способ?  — спросила Есеня, обходя натекшую вокруг тел лужу крови.
        — Потому что это не она,  — ответил Меглин.  — Ваня резал, на нервах  — ударов много, а толку мало.
        — Зачем ей, чтобы он убивал?
        — Помнишь: «власть и похоть»? Что ты знаешь о ней?
        — Мать умерла рано, отец воспитывал ее один,  — начала рассказывать Есеня.  — Воспитывал как парня, потому что она старше. У него был опасный бизнес, он знал, что его могут убить. В последнем классе она испытала сильное потрясение  — ее отверг и высмеял парень. Она винила в этом красивую подругу. Хотела ее убить, но отец остановил. Бил ее, держал дома. Она смирилась  — на время и для вида. А выждав момент, убила его, потому что он стал слабее.
        — А Ваня?
        — Помогал ей. Или просто видел и не вмешался, и потом она его этим шантажировала. Они уехали в Москву. У нее сложился устойчивый тип жертвы  — молодая, красивая, не такая, как она.
        — Как она их находила?
        — В «стекляшке». Предлагала поучаствовать в съемках для модного журнала.
        — Вот, а теперь сама скажи, почему в этот раз Ваня?
        — Она повязала его кровью,  — глухо произнесла Есеня.
        — Теперь ты готова,  — заключил Меглин.
        …Она сидела за столиком в том самом кафе. В вечернем платье, с драгоценностями, она выглядела на голову круче других девушек. Ждать пришлось не слишком долго  — вскоре возле ее столика остановился темноволосый парень, знакомый ей по фотографии.
        — На кастинг?  — спросил Ваня, улыбаясь.
        — Да, а вы?
        — Фотограф,  — представился Ваня.  — Для глянца снимаю. Можно?
        И присел за ее столик.
        С другого конца кафе за ними наблюдал Меглин. Впрочем, не столько смотрел на этих двоих, сколько искал глазами Аню. И нашел: она стояла в коридоре, за широким окном. Коротко стриженная, в джинсах и тяжелых ботинках. Вот она достала телефон, набрала номер. Тут же у Вани зазвонил мобильный.
        — Да?  — спросил брат.
        — Подходит,  — сказала сестра.
        Меглин видел, как после этого Ваня начал что-то горячо говорить, в чем-то убеждая Есеню. Затем они поднялись и направились к выходу. Он двинулся за ними, стараясь не спугнуть.
        Когда вышли на улицу, Есеня спросила:
        — А где твоя машина, на стоянке?
        — Нет…  — покачал головой Ваня.
        В ту же минуту к ним подкатил «форд», за рулем которого сидела Аня.
        — Садитесь,  — предложила она.
        Есеня села, и «форд» резко взял с места.
        — Это Аня, мой ассистент,  — представил Ваня.
        — Очень приятно,  — дежурно ответила Есеня.  — А куда мы едем? Где съемка будет?
        — В хорошем месте,  — заверил Ваня.  — Тебе понравится.
        Меглин ехал за «фордом», стараясь не сокращать дистанцию, чтобы его не заметили. Впереди загорелся желтый, сменился красным, и «форд» остановился перед самым светофором. Меглин  — сзади, и десяток машин между ними.
        И вдруг Аня резко нажала на газ и поехала прямо на красный свет, лавируя между мчавшимися поперек движения машинами!
        — Не бойся, я так все время делаю!  — смеясь, сказала она Есене.
        Та отлично поняла смысл этого маневра, но ответила, не подав виду:
        — Круто!
        Меглин выскочил на встречку, первым успел к светофору, проехал перекресток  — но «форд» к тому времени уже свернул за угол, догнать его было невозможно. Тогда сыщик резко свернул в первый же двор, проехал его, высматривая того, кто был ему нужен. И высмотрел  — накачанного гопника, который шел куда-то, разговаривая по телефону.
        Меглин вышел перед ним из машины.
        — Слушай, парень, мне твой телефон нужен,  — сказал он.
        — Позвонить, что ли?  — ухмыльнулся гопник.
        — Нет. Насовсем,  — пожал плечами Меглин.
        — Ты чего, дядя?  — совсем развеселился владелец телефона.
        Меглин шагнул вперед… Спустя секунду он уже бежал назад к машине с телефоном в руках, а сзади пытался подняться с тротуара оглушенный гопник.
        Меглин быстро вывел машину на дорогу, одновременно набрал номер Глухого.
        — Отследи ее, где она!  — приказал.  — И сразу сообщи, жду!
        «Форд» остановился на берегу реки  — у вытащенного на берег, давно не используемого дебаркадера.
        — Ну выходи, приехали,  — сказал Ваня.
        Есеня медлила.
        — Ну чего ты?  — сказала Аня, улыбаясь так же приветливо, как ее брат.
        Есеня вышла. Они вместе вошли в дебаркадер. В одной из комнат обнаружились переносная ширма, два софита, штатив, стулья  — в общем, привычный антураж модельных съемок. Это должно было успокоить будущую жертву. Однако Есеня, в отличие от других девушек, знала, что ей предстоит, и успокаиваться не собиралась. Она заметила, что Аня пристально смотрит на нее, будто изучает. Потом блондинка сказала:
        — Подходишь. Давай, раздевайся.
        Есеня прошла за ширму. Спустя некоторое время вышла в черной комбинации, чулках и туфлях. Выглядела она весьма впечатляюще.
        — Куда вставать?  — спросила.
        — Надень маску,  — скомандовала Аня.  — Мы тебя сначала снимем в маске.
        Да, этого следовало ожидать. А делать  — никак нельзя. Есеня сжала в руке заранее приготовленный карандаш. И когда Ваня подошел к ней, чтобы надеть повязку на глаза, она прижала его к себе, обхватив рукой горло. Карандаш приставила к горлу и крикнула сестре:
        — Брось нож! Брось, или я его убью!
        Аня спокойно ответила:
        — Убивай.
        — Аня, ты что?!  — взмолился брат.
        Аня вытащила из-за пояса охотничий нож и двинулась в обход Есени, стараясь зайти ей за спину.
        — Аня, давай ее отпустим!  — кричал Ваня.
        Но сестра его не слышала. Она была на охоте.
        — Ты что, сучка, думаешь, ты лучше меня?  — процедила она.  — Сейчас ты узнаешь, кто из нас лучше. Попала!
        — Аня, послушай меня,  — уговаривала Есеня.  — Тебя надо лечить. Но ты должна делать, что я скажу.
        — Хочешь сказать, я ненормальная?  — возмутилась Аня.  — Да я в сто раз вас умнее! Телочки! Биомасса!
        В этот момент Ваня резко подался вперед, освободился из захвата и отбежал в сторону.
        — Обойди ее!  — скомандовала сестра.
        — Да пошла ты, сука!  — отозвался Ваня.
        Но Аня знала, что брат не способен на серьезный бунт,  — он привык подчиняться.
        — Я сказала!  — повысила она голос.
        — Не делай этого, она тебя кинула!  — сказала Есеня.
        — Молчи, сука! Ваня!
        Тогда Есеня перешла в наступление. Бросилась на Аню, ударила ее карандашом в плечо. Но та не выронила нож. Между ними завязалась борьба. И тогда Ваня сделал свой выбор: он поднял с земли камень и бросился на помощь сестре.
        Но в этот момент послышался рев мотора, а в следующую секунду у дебаркадера остановилась машина Меглина. Сыщик выскочил и стремглав бросился к месту схватки. Ваня растерялся.
        — Аня, там приехали…  — произнес он, бросив камень.
        Но Аня его не слышала. Она побеждала! Она железной хваткой сомкнула руки на шее противницы. Та выронила карандаш, пошатнулась… Еще миг  — и…
        …И подбежавший Меглин изо всей силы ударил Охотницу ногой в голову. Девушка отлетела в сторону.
        Но она не собиралась сдаваться  — схватила выпавший нож и бросилась на нового врага. Меглин пропустил руку с ножом, схватил, выкрутил  — и ударил нападавшую ее же ножом в бок…
        …Полицейские приехали спустя десять минут, чуть позже  — «скорая». В нее посадили Аню, а ее брата взяла полиция. Меглин протянул Есене сигарету. Она покачала головой, показала на горло. А потом осипшим голосом сказала:
        — Может, снимем номер?
        — Нет, это было один раз,  — строго сказал Меглин.
        Потом усмехнулся и произнес:
        — Да к черту! Давай снимем. Деньги есть?
        Есеня кивнула, протянула ему телефон:
        — Только заказывай ты. Голоса нет…
        — Я вас правильно понял?  — уточнил Седой.  — Суть своего метода Меглин описал как установление, скажем так, тесного эмоционального контакта с убийцей?
        — В том числе,  — кивнула Есеня.
        — И вас он выбрал… за некоторую особую чувствительность в этом вопросе? Скажем иначе: считал ли он вас психологически более расположенной к пониманию мотивов серийных убийц?
        — А зачем бы он время на меня тратил? Конечно, считал.
        — А вы сами?
        Есеня промолчала…
        Глава 14
        Кто говорит мне, что любую истину надо проверять огнем?
    Метод
        Голый парень прикован металлической цепью к ограде моста над небольшой рекой. Стоит глухая ночь, вокруг на несколько километров лес. Убийца открывает канистру и начинает поливать жертву бензином.
        — Пожалуйста! Я умоляю!  — кричит парень.  — Ну смилуйся! У меня мама больная! Я все сделаю! Что тебе нужно?!
        Внезапно убийца ласково гладит его по голове. А затем, наклонившись, что-то кладет к ногам жертвы. Поворачивается и уходит прочь.
        Парень смотрит вниз. У его ног лежит старенький телефон с выведенными наружу проводами.
        — Стой! Не уходи!  — орет он что есть силы.  — Сволочь! Будь ты проклят!
        Убийца спускается в сторонку, к реке. Достает телефон, набирает номер…
        …Подъезжая к мосту, водитель грузовика видит за деревьями огонь. «Что такое?» Он с беспокойством смотрит вперед. Вот мост открывается весь, и водитель резко бьет ногой в тормоз. На мосту, прикованный к перилам, заживо горит человек.
        Есеня вернулась в ангар после пробежки. Бегала она в старых трениках Меглина и его же дырявой майке  — вся ее спортивная одежда осталась дома. Сыщик как раз вышел из душа и тут же направился к холодильнику. Достал бутылку вина, налил в стакан, бросил туда таблетку против похмелья…
        — А ты не пробовал день по-другому начать?  — спросила Есеня.
        — Пробовал,  — кивнул сыщик.  — Не то.
        Выпил, критически оглядел напарницу. Заметил:
        — Хорошо, только я позор твой вижу.
        — А что мне надеть? Сегодня заеду домой, возьму вещи.
        — Когда, по-вашему, Меглин стал выходить за рамки?  — спросил Седой.
        Есеня усмехнулась:
        — Вы сказали «Меглин» и «рамки» в одном предложении. Значит, вы его вообще не знали.
        — А может, это вы его не знали?  — возразил Седой.  — Меглин, как многие социопаты, умело манипулировал людьми. Возможно, вы находитесь в плену его вывернутой логики. Судите сами. Он делал ужасные, неописуемые вещи. А вы не только не забили тревогу, вы и сейчас его одобряете, ведь так? Вам не кажется это свидетельством вашей личной и профессиональной деформации? Вам не кажется, что вы слишком далеко зашли на ту сторону?
        Есеня задумалась…
        …В тот день их вызвали к мосту, на котором был сожжен человек. Неподалеку лежала пустая канистра и обожженный корпус телефона. Следователь Горобец ввел их в курс дела:
        — Второй случай за неделю. Первого позавчера нашли, на другой трассе. Его убийца на столбе распял, перед тем как сжечь.
        — Личности убитых выяснили?
        — Пока нет, работаем.
        — Да, «взвейтесь кострами, синие ночи»… Ладно, Горобец, мы тут посмотрим…
        Когда следователь отошел, Меглин привычно спросил:
        — Что видишь?
        Есеня внимательно осмотрела останки.
        — Он серьезно к делу подходит. Замок, цепь… Очень организован, все подготовил заранее, никаких случайных деталей.
        — Еще?
        Есеня замялась, и сыщик подсказал:
        — Телефон. Как это  — одежду отобрал, а телефон оставил? Это дистанционный взрыватель. Он отошел, позвонил, вибрация дала искру, от которой вспыхнул бензин.
        — А почему не спичкой?
        — Вот именно  — почему? Зачем он их сжигает?
        — Чтобы скрыть улики… следы…
        Меглин покачал головой:
        — Хотел бы скрыть  — сжег бы в лесу. Думай! Он не скрыть хотел, наоборот  — показать! Так зачем он их сжигает?
        Есеня не знала, что ответить. Меглин был раздражен ее медлительностью.
        — Когда сгорают лицевые мышцы,  — объяснил он,  — рот открывается. Будто человек кричит.
        Теперь она поняла.
        — Он хотел смотреть,  — сказала девушка.  — Спокойно, издалека, поэтому взрыватель. Чтобы никто не мешал…
        Меглин кивнул. Сел у ограды, рядом с сожженным человеком. Огляделся  — искал точку, с которой было бы видно сцену на мосту. Нашел. Встал и быстро двинулся к откосу. Скользя и падая, спустился к реке, пошел вдоль нее.
        Когда Есеня его догнала, сыщик осматривал три дырки в речном песке.
        — Ножки от штатива,  — сказал.  — Он здесь сидел, смотрел в бинокль, а может, в трубу. Долго сидел, часа два.
        Есеня проследила за его взглядом и увидела на песке столбик пепла.
        — А окурки он собрал,  — закончил сыщик.
        И, сложив ладони рупором, крикнул:
        — Эй! Горобец! Лети сюда с экспертами!
        Когда следователь подошел, Есеня начала ему объяснять:
        — Ищите мужчину от тридцати до сорока пяти. Крепкий, ездит один, скорее всего, на внедорожнике.
        — Почему так решили?  — спросил следователь.
        — Ему нужна вместительная машина,  — объяснила Есеня.  — На ней проще все привезти и от дороги отгородиться, пока он все готовит.
        — Попроси гаишников на трассах тормозить одиночек на джипах,  — добавил Меглин.  — Только не нарушителей, а наоборот.
        — Это как?
        — Наш Пионер аккуратный и ездит аккуратно. Пристегнут, страховка в порядке, лампы горят. Остановили, проверили, записали номер. Понял?
        — Хорошо…
        — Выполняй,  — скомандовал Меглин.
        Тут следователь возмутился:
        — А почему вы мне приказываете? Мне сказали, вы только консультировать…
        — Я тебе не приказываю,  — ответил Меглин.  — Я тебе говорю, что он сейчас по этим дорогам ездит и проверяет место, где завтра сожжет следующего. Двигайся!
        Следователь больше не возражал  — достал телефон и начал звонить. Сыщики пошли к машине.
        — Так он продолжит? Сразу, без паузы?  — спросила Есеня.
        — Он запойный,  — объяснил Меглин.  — Долго все готовил. Выстрадал, продумал, просчитал. Уверен, что его не поймают. Сам он не остановится.
        — Нужно посмотреть материалы по первому делу,  — решила Есеня.
        …Когда они подъехали к зданию местного ОВД, их внезапно окликнули:
        — Миша!
        Меглин оглянулся. Их догонял Пиночет.
        — Ты как здесь, Коль?  — удивился Меглин.
        — Бергичу позвонили, сказали  — приедут допросить. А я говорю  — давай я сам, тем более санитар в город за лекарствами едет. А что случилось, не знаешь?
        — Человека убили. Сгорел.
        — Мать моя!  — поразился Пиночет.  — Миш, ну ты же знаешь, я не…
        — Все нормально, Коль,  — успокоил его Меглин.  — Езжай обратно, скажу, чтобы тебя не дергали.
        Когда они отошли, Есеня сказала:
        — Я тоже знаю, что это не он, чутьем чую, но почему ты его исключаешь? Почерк похож…
        — Он в блоке для тяжелых, оттуда не сбежишь,  — отвечал Меглин.  — Это раз. Агрессивность подавлена психотропами. Он сейчас мухи не обидит. Это два. И главное  — он неорганизован. Поджигал по импульсу. Он романтик, а Пионер  — бухгалтер.
        В кабинете ОВД они изучили фотографии с места первого сожжения.
        — На первой жертве одежды тоже не было,  — заметила Есеня.  — Почему он их раздевает? Это сексуальный мотив?
        Меглин покачал головой:
        — Нет. Горят быстрее. И чище, что ли. Эстетичнее. Стоп  — а это что?
        Взгляд сыщика остановился на фотографии пакета для улик с обгорелой серебряной бижутерией. Есеня посмотрела протокол:
        — У убитого в ушах были серьги и на губе серебряное кольцо.
        — Твою мать!  — воскликнул Меглин.  — Поехали!
        Они вскочили в машину и понеслись обратно в ангар, служивший Меглину домом. Там он кинулся в свой архив. Нашел нужное дело, положил на стол с материалом из ОВД. Есеня взглянула. На первом снимке была изображена распятая связанная женщина. На втором  — обгорелое тело. Меглин показал Есене фото мужчины из первого дела. Это был гот с кольцом на нижней губе и серьгами в ушах. Пояснил:
        — Витя Корсаков. Садомазохист и мозаичный шизофреник по совместительству. В 99-м с ее согласия распял жену. Она после этого еле выжила. Его признали невменяемым, лежал у Бергича.
        — То есть он был… наш?
        — Ну да. Узнай  — Бергич на месте?
        Вскоре они уже были в клинике, в кабинете врача.
        — Витю я последний раз в июле смотрел,  — сообщил Бергич.  — В целом он показался мне достаточно стабильным.
        — Он свой новый адрес оставил?
        — Да, сейчас выпишу… Есеня, не оставишь нас на минуту?
        Когда она вышла, Бергич спросил:
        — Как спишь?
        — Бессонница.
        — Голова болит? Сердце?
        — Знаешь, говорят: если после сорока утром проснулся и ничего не болит  — значит умер. Я пока живой.
        Бергич шутки не принял, задал следующий вопрос:
        — Галлюцинации?
        Меглин поднялся, со светским видом произнес:
        — Поболтал бы, да ехать пора.
        — Значит, да,  — заключил врач.  — Тебе ведь кажется, что ты один против всего мира…
        Меглин остановился.
        — И что, если ты остановишься, случится что-то страшное,  — продолжал Бергич.  — Катастрофа. Ты один спасаешь мир от охватывающей его тьмы. Это парафрения, Родион. Ты переходишь в острую фазу. Скажи: ты что, идиот?
        — Тебе виднее,  — пробурчал сыщик.
        — Судьба дала тебе шанс. Уникальный. Ты можешь вести нормальную жизнь. Годы. С ней… Все, что тебе нужно сделать  — уйти с этой работы. Лечь ко мне на пару месяцев.
        — А если не лягу  — сколько у меня времени?
        — Пара недель, не больше.
        — Ну и что ты паникуешь?  — с прежним шутливым выражением сказал сыщик.  — Времени еще вагон, успею мир спасти.
        Однако, увидев на лице Бергича разочарование, изменил тон и ответил серьезно:
        — Я лягу, обязательно. Через пару дней. Сейчас просто не могу.
        Из кабинета вышли вместе  — врач решил проводить их до ворот. По дороге Есеня спросила:
        — А как Пиночет? То есть Николай?
        — Явный прогресс,  — ответил Бергич.  — Думаю, в следующий раз обойдемся без такого интенсива. Я его завтра выписываю. Лечение результативно, если вовремя начать, Родион.
        — Да я понял, понял,  — рассмеялся Меглин.
        Пока он прогревал машину, Бергич тихо спросил у Есени:
        — Я так понял, ты сейчас почти все время с ним?
        — Ну да…
        — Вот это он должен принимать. Контролируй.
        И протянул листок рецепта.
        — Так плохо все?  — спросила она.
        Бергич пожал плечами:
        — Поборемся. Главное  — время не упустить. И надави на него  — пусть все бросит и ложится. Мы его вытащим.
        — Хорошо,  — пообещала она.
        …По нужному адресу долго не открывали. Наконец дверь приоткрылась, выглянула бледная девушка в халате.
        — Нам Корсаков нужен,  — объяснил Меглин.
        Она чуть отодвинулась, давая им пройти. Закрыв дверь, сказала Меглину:
        — Я тебя помню, ты Витю приходил закрывать. Хреновато выглядишь.
        — Не то что ты,  — ответил сыщик.  — Где сожитель твой?
        — Витя  — мой муж,  — строго сказала девушка.
        — А ты смелая. В курсе, что он с женами делает?
        Девушка молчала, тогда Есеня спросила:
        — Вы знаете, где он?
        — А что случилось? Если опять повесить на него что-то хотите  — не выйдет. Не знаю, что там у вас, но Витя здесь ни при чем, ясно? Он вылечился и себя контролирует.
        — Вот этим?  — спросил Меглин, снимая висевший на стене хлыст.
        — А какая разница? Это наше дело, как мы живем. Я если вижу, что его колбасить начало, из дома не выпускаю.
        — Мы ни в чем не обвиняем вашего мужа,  — сказала Есеня.  — Нам просто нужно знать, где он.
        — Зачем? Ладно… С другом уехал.
        — С каким другом?
        — Не знаю, не видела,  — пожала плечами девушка.  — Они по Интернету познакомились. Я думала, он тоже в Теме. А Витя сказал  — просто за жизнь разговаривали. В среду пришел, говорит: я с ним отъеду, не волнуйся.
        — И вы ему не звонили со среды?
        — У него телефон отключен. А что, что-то случилось? С ним? Что с ним?
        — Мы ничего пока не знаем. Как этого друга звали?
        — Не знаю… Он анонимно входил, мы его анонимом и называли.
        — Нам нужен компьютер Виктора, расческа и зубная щетка,  — сказала Есеня.
        Вот теперь девушка окончательно поняла, что с ее любимым что-то не так.
        — Скажите, что случилось!  — испуганно попросила она.  — Вы можете сказать?!
        Но нет  — они не могли.
        …Придя домой, Меглин тут же схватился за ноутбук Корсакова. Есеня, не снимая плаща, вытряхнула на ладонь четыре таблетки, протянула ему. Он не взял.
        — Почему?  — спросила она.
        — Я после них не соображаю,  — объяснил сыщик.  — Сейчас нельзя. Потом.
        Взглянул на экран компьютера.
        — Запаролен… Ты сейчас куда?
        — Съезжу домой, за вещами.
        — Забрось по дороге Глухому. Пусть покопается.
        И, не глядя больше на Есеню, принялся расчищать стол простейшим способом  — сбрасывая все на пол. Потом открыл подвальный люк, достал кучу дел, разложил их на столе и принялся изучать.
        …Душ в доме Стекловых был не такой, как в меглинском ангаре; под ним хотелось стоять долго, наслаждаясь упругими струями воды. И Есеня стояла, наслаждалась… А когда вышла из ванной, увидела отца, читающего ее блокнот.
        — Что ты делаешь?!  — воскликнула она, отбирая свои записи.
        — Здравствуй,  — ответил прокурор.
        — Ты что, в сумке у меня рылся?
        — Мне казалось, это ты у нас ввела такую практику…
        Она хотела ответить резко, но сдержалась.
        — Я заехала за вещами,  — сказала Есеня.  — Давай хотя бы на ночь нервы друг другу не мотать, ладно? Правда, выспаться хочется…
        — Я не видел тебя две недели,  — сказал прокурор.  — Звонки ты сбрасываешь. Я просто хочу знать, как у тебя дела. Имею на это право. Знаешь… давай попьем чаю? С травами, как ты любишь. Тебе сейчас нужно…
        Есеня молча кивнула. Вскоре они сидели на кухне и, совсем как раньше, пили чай. Передав дочери чашку, прокурор заметил:
        — Очень сильные препараты в рецепте. У него обострение?
        Есеня кивнула. Прокурор оседлал любимого конька:
        — Он вообще может работать в таком состоянии?
        Вот тут Есеня не смогла отмолчаться.
        — Откуда такая забота?
        — Во-первых, он мой друг…  — начал прокурор.
        Но Есеня не дала ему развить эту мысль.
        — Ты его ненавидишь,  — заметила она.
        — Ненависть и любовь  — одно и то же,  — заявил в ответ Стеклов.  — Не знала? И я не за него беспокоюсь. Верней, не только за него. Ты с ним говорила о лечении?
        — Он не может дело бросить.
        — Не хочет,  — поправил прокурор.  — Ты работаешь с ним уже на равных, он просто не может признать, что ты выросла.
        — Хватит!  — попросила Есеня.
        — Что? Ты постоянно требуешь от меня признать тебя самостоятельной. Адресуй этот упрек ему.
        Есеня промолчала, и прокурор понял, что нащупал струну, на которой может сыграть.
        — Быть взрослой  — значит брать на себя ответственность,  — заявил он.  — За себя и за тех, кто от тебя зависит.
        Дочь сразу поняла, куда он клонит:
        — Предлагаешь его насильно лечить? Я тебя правильно понимаю?
        — Если придется.
        — Знаешь, в чем твоя проблема, пап? Ты всегда знаешь, что лучше для других.
        Прокурор чувствовал, что задевает за больное и лучше остановиться… Но остановиться не мог.
        — Он психически нестабилен…  — начал он.
        Есеня стукнула чашкой о стол.
        — Да он здоровее тебя! Ты не думал, что это ты маньяк? С твоей страстью все контролировать?
        Прокурору тоже стало не до чая:
        — Я о тебе забочусь! Пытаюсь тебя вытащить из дыры, в которую ты прешь прямиком!
        И тут Есеня нанесла удар ниже пояса:
        — А маму ты тоже спасал? Заботился о ней, да? Тогда обо мне не надо, я жить хочу!
        Не думая о том, что делает, Стеклов отвесил дочери пощечину.
        — Никогда не смей так говорить!  — закричал он.  — Что он тебе наплел?!
        Есеня молча, с ужасом и отвращением, смотрела на отца.
        — Я хотел ее спасти!  — заявил Стеклов.
        — Здорово получилось…
        — Я ее любил!
        — Любовь и ненависть  — одно и то же, сам сказал,  — напомнила Есеня.  — И я не знаю, люблю я тебя или ненавижу. Расскажи, что случилось с моей матерью? Зачем ты эту несчастную женщину держишь в психушке? Она там числится как Берестова, но я узнавала  — ее настоящая фамилия Игнатович. Зачем эта подмена? Кто такая Берестова? Что узнал Огнарев? Если ты мне здесь врешь, значит, во всем врешь, и значит, я тебя не знаю совсем…
        — Ты никогда ничего не узнаешь,  — глухо сказал прокурор.
        Есеня встала. Молча взяла сумку с вещами и направилась к выходу. Нет, он не мог так ее отпустить! Стеклов вскочил, догнал дочь и ухватился за ручки сумки. Есеня усмехнулась, разжала руку, оставив всю свою амуницию у отца. Уже взявшись за ручку двери, сказала:
        — Я не хочу тебя больше видеть. Никогда в своей жизни.
        И вышла.
        Стеклов вернулся на кухню, налил стакан водки, сделал глоток… Нет, он не мог с этим смириться! Стакан вместе со всем содержимым полетел в стену. Прокурор достал телефон и набрал номер Седого  — человека, от которого напрямую зависела судьба Меглина…
        …Они встретились в парке, где Седой занимался мирным делом  — кормил уток в пруду. Сели на лавочку, и Стеклов сразу заговорил:
        — Его система перестает работать. Меглин был ее гарантом, а сейчас он серьезно болен. Я видел его анамнез. Кризис может случиться со дня на день. И тогда он просто начнет убивать. Он свое отработал. Надо принять решение.
        Седой покивал, потом произнес:
        — Что меня в этом… скажем, настораживает. Он герой. Легенда. А что убивает  — так в глубине души все его одобряют. Нам не простят. Вот если бы это случилось как-то… по-другому… Я бы не возражал.
        Коротко кивнул, прощаясь. Ушел. А Стеклов остался. Ему только что предложили взять на себя кровь. И не только Меглина…
        …Есеня застала Меглина там же, где оставила  — возле стола, на котором был разложен своего рода пасьянс из фотографий мертвых тел. На секунду обернувшись, он спросил:
        — А где вещи? Ты же за вещами поехала?
        Она применила его фирменный стиль  — промолчала. Кивнув на «пасьянс», спросила сама:
        — Вечер воспоминаний?
        — Ну да. Ностальгия, знаешь…
        — Что-то конкретное ищешь?
        — Душителей,  — объяснил он.  — У того, на мосту, горло было цепью перетянуто. Может, ерунда, а может, намек.
        — Думаешь, он… воспроизводит преступления жертв?  — догадалась Есеня.  — Тогда второй  — тоже «наш»? Но зачем кому-то убивать наших?
        — Ты уже сама поняла все,  — сказал сыщик.  — Умная девочка. Просто не говоришь. В прошлый раз он убивал учителей. Теперь  — учеников. Поехали.
        И среди ночи они поехали на место первого преступления, где еще не были. Когда нашли мост, а на нем  — столб со следами копоти, Есеня сама встала возле столба, огляделась, насколько позволял слабый свет луны. За дорогой увидела небольшую прогалину. Указала на нее:
        — Там…
        Сыщики двинулись по прогалине. Через несколько метров в свете фонарика стало видно, что ветви кустов специально обломаны, чтобы освободить обзор наблюдателю. А еще здесь виднелись те же самые следы от штатива и пепел на земле. Оглядевшись, Есеня увидела вырезанный на дереве смайлик. Вместо носа у него на срезанной ветке висела флешка…
        В машине был ноутбук. Есеня вставила флешку, и на мониторе появилось изображение: пропавший Виктор Корсаков, распятый на столбе. Голос Ты-Меня-Не-Поймаешь, измененный специальной программой, произнес:
        — Соскучился? Я же говорил  — мы в самом начале. Ты мне нравишься, Меглин. Серьезно. Но ты до конца не идешь. Не заглядываешь в себя. А если ты себя не знаешь, чему ты можешь научить? Вот этих «наших» взять. Ты их не спасаешь. Ты их делаешь несчастными. Заставляешь ненавидеть свою природу. Потому что в себя боишься заглянуть. Ничего, мы это исправим. Наши, вернее, твои, будут умирать до тех пор, пока ты сам не убьешь одного из них. Любого, на твой выбор. Как ты говоришь  — весы? Вот и взвесь. Или ты убьешь одного, или я убью десять. Извини, я должен позвонить…
        На экране появилась рука с телефоном. Палец нажал клавишу  — и Корсаков вспыхнул, объятый пламенем.
        — Убей, Меглин,  — продолжил голос.  — Покорми зверя. Думаешь, зачем мне это? Ну, во-первых, я получаю удовольствие, превращая твою жизнь в ад. Во-вторых, я тебе помогаю. Думаешь, почему они идут за мной? Я не вру, как ты. Я говорю людям, кто они есть на самом деле. Вот ты, Меглин,  — убийца. Ты не герой, а фрик. Ты никогда не станешь своим среди них. Тебя терпят, пока ты убиваешь для них. И выкинут, как только используют. Ты это понимаешь, и это тебя бесит, старичок. А ты для себя убей. Без логики и оправданий, на кураже. Решайся  — или я ударю ближе. Ты же знаешь правила.
        — Записала разговор?  — спросил Меглин.  — Отвези своему вундеркинду.
        И Есеня поехала к Саше. Она никогда раньше не была в его квартире и была поражена: так походила здешняя обстановка на интерьер какого-нибудь кабинета в ОВД. Вся мебель была сдвинута в сторону, в центре стоял стол с компьютером, а освободившиеся стены были заняты фотографиями, газетными вырезками, копиями материалов дела, сашиными комментариями к ним.
        Прослушав запись на флешке, Саша сказал:
        — Ну, я могу только повторить. Молодой, эгоистичный. Считает, что его недооценивают. Образован. Проглядывает мания величия. Судя по тому, как строит фразы, работает в органах. У него доступ к делам Меглина, таких людей немного…
        — Саш, ты сейчас себя описал,  — заметила Есеня.
        — У меня мания величия?
        — Немного.
        — Думаю, он знаком с Меглиным. У него какая-то личная обида. Вот, послушай.
        И он еще раз прокрутил отрывок, где Ты-Меня-Не-Поймаешь цитировал слова Меглина про весы.
        — Он слышал, как Меглин говорит,  — убежденно сказал Саша.  — А ведь его слышали не так много людей. Это кто-то из ближнего круга. Кто-то, кого вы хорошо знаете.
        В это время у Есени зазвонил телефон. Это был Глухой.
        — Привет,  — сказал он.  — Я посмотрел его машинку. Этот его друг за ним следил.
        — Как?
        — Запустил ему программу-шпиона. Он всегда знал, где ноутбук, и, соответственно, хозяин.
        — Я передам Родиону,  — пообещала девушка.
        Уже у двери, когда она собралась уходить, Саша повторил свой вывод:
        — В общем, я уверен, что ты его знаешь. Лично.
        С этим она и вернулась к сыщику. Он все так же сидел за столом, заваленным материалами дел.
        — Что ж, мы знаем, что их двое,  — сказала Есеня.
        Меглин покачал головой:
        — Не факт.
        — Но он не убивает своими руками!
        — Или хочет, чтобы мы так думали. Но это неважно. Нужно понять его систему. Он не убивает просто так. Во всем есть смысл.
        — Да, забыла сказать,  — вспомнила девушка.  — Звонил Глухой. В ноутбуке ничего нет, только программа, которая определяет, где находится компьютер. Типа жучка.
        Пару секунд Меглин оценивал информацию. Потом вскочил.
        — Он ударит ближе… Звони Глухому, бегом!
        Спустя несколько секунд они уже мчались по направлению к жилищу Глухого. Есеня непрерывно вызывала того по телефону, но он не отвечал.
        — Ну же, бери!  — уговаривала Есеня.
        А Меглин зло произнес, объясняя, что произошло:
        — Он не за Корсаковым следил. Ему нужен был Глухой, а мы сами на него вывели! Не берет? Ментам звони!
        …Незадолго до того, как к Меглину пришло это понимание, Глухой сел ужинать. Звонок в дверь отвлек его от этого занятия. Взглянув в камеру слежения, Глухой увидел знакомое лицо. Правда, этот человек никогда не появлялся у него в доме, но мало ли что. И Глухой открыл дверь.
        — Привет,  — сказал он.  — Проходи, я сейчас чай сделаю.
        И ушел на кухню. Как раз в это время Есеня и начала ему звонить. Поздний гость взглянул на телефон, взял его в руки  — и отключил.
        В этот момент Глухой вернулся из кухни с двумя стаканами чая. Взглянул на гостя, на свой телефон у него в руках  — и все понял. Тогда он выплеснул кипяток, стараясь попасть гостю в лицо. Но тот успел уклониться…
        …На скорости сто сорок они примчались к жилищу Глухого. Издалека увидели стоявшую рядом с домом пожарную машину и столб дыма из окна. Меглин остановил машину, выскочил, бросился к дому… И увидел, как санитары выносят из дома труп в пластиковом мешке.
        Меглин пошатнулся; издалека было видно, что ему плохо. Есеня помогла ему зайти за машину… и тут сыщик внезапно преобразился.
        — Он смотрит!  — прошептал Меглин ей на ухо.  — Прямо сейчас. Он где-то здесь, понимаешь? Но где?
        Есеня, будто утешая его, сама пробежала глазами по домам напротив.
        — Вон там,  — сказала она.  — Слуховое окно открыто, видишь?
        Они медленно вернулись к своей машине… Выйдя из поля зрения убийцы, со всех ног кинулись к двери нужного дома, там  — на чердак… Добежав, Меглин ударил в дверь ногой, задвижка сломалась, и напарники ворвались внутрь. Меглин кинулся к окну. Увидел недокуренную сигарету.
        — Он был здесь…  — пробормотал он.  — Только что…
        Внезапно позади, в темном углу, послышался топот: прятавшийся там человек подбежал ко второму люку, прыгнул в него и закрыл за собой крышку. Открытое окно было уловкой, призванной отвлечь внимание сыщиков.
        Меглин и Есеня бросились назад. Но когда выбежали на улицу, убийцы уже и след простыл…
        …Двое конвоиров вели по тюремному коридору опасного заключенного, который в материалах дела проходил как Стрелок. Провели в допросную камеру, сняли наручники, вышли. Тогда в камеру вошел Стеклов.
        — Сядь,  — сказал Стрелку.
        — Спасибо, постою,  — ответил тот.  — Насиделся за восемь лет.
        — Помнишь, кто тебя сюда засунул?
        — Такое разве забудешь? Как он?
        — Ну ты же его знаешь… Всю жизнь по краю. Не удивлюсь, если его везение скоро закончится. Уж больно многих задел, кого не следовало.
        Прокурор положил на стол папку.
        — Это приказ о твоем переводе в психиатрическую лечебницу на плановое обследование. Хорошее питание, отдельная палата, прогулки в парке. Мы друг друга поняли?
        Стрелок усмехнулся. Взял из лежавшей на столе пачки сигарету. Прокурор предупредительно щелкнул зажигалкой. Стрелок усмехнулся…
        …У Есени зазвонил телефон. Номер абонента не определялся, и она сразу поставила звук на громкую связь.
        — Что же ты меня не поймал, Меглин?  — раздался в машине голос Ты-Меня-Не-Поймаешь.  — Не захотел? В душе ты понимаешь  — я прав. Тебя держат моральные предрассудки. Но это одежда с чужого плеча. Сбрось ее. Стань собой!
        — Выключи его,  — сказал сыщик.  — И не бери больше. Мы главное просмотрели, под носом у себя: почему и как он убивал. Зачем ему этот театр? Распятие, удавка… Это не для него и не для нас. А для того, кто был его руками. Кто убивал. Он сказал: «Я говорю правду тем, кому ты врешь». Значит, убийца  — тоже из «наших». Но он не мог просто убить. Он казнил преступников. Был палачом для палачей. Ему было их жалко, но он пересиливал себя.
        — Нет!  — ответила Есеня.  — Он их жег живыми!
        — Потому что они кричали,  — объяснил Меглин.  — И заглушали другой крик, у него в голове. Я все думал: как это Глухой его впустил? Он его знал!
        Они подъехали к старому загородному дому. Возле него был припаркован такой же старый микроавтобус. Взглянув на него, Есеня поняла свою ошибку: у убийцы был не джип, а микроавтобус, он еще вместительней.
        Когда сыщики вышли из машины, Пиночет как раз ставил в багажник автобуса канистры с бензином.
        — Привет, Коль. Давно выписали?  — спросил Меглин.
        — Вчера…  — ответил тот.
        — Куда-то собрался?
        Хозяин не отвечал  — так и застыл с канистрой в руках. Он все понял.
        — Зачем, Коля?  — тихо спросил Меглин.
        — Потому что я такой, Миш,  — отвечал тот.  — И другим меня не сделаешь.
        — А почему ко мне не пришел?
        — Потому что ты врешь, Миша! Ты говорил, он не будет кричать. А он кричал. Я его током глушил, а он плакал, звал меня. Я его таблетками топил, а он все равно звал меня: «Коля! Коля!» Ну что ты на меня смотришь? Я ведь делал то же, что и ты! Я их убивал, но ведь они убийцы, звери! Кому от этого хуже?
        — Они не убивали  — они держались!
        — Это не удержишь, Миша! Посмотри на меня! Они бы убили, и ты бы их не удержал. Это мы, Миша! Ты знаешь, о чем я. Ты это чуешь в себе! А давай вместе, а? Давай таких, как мы, давить? Я тебе не просто помогаю, я дальше иду! Я  — как ты!
        Меглин покачал головой:
        — Нет. Таких, как ты, я ловлю. Ты невинного убил, Коль.
        — Нет!  — закричал Пиночет.
        — Глухой не был нашим,  — сказал Меглин.  — Семь лет назад убили его семью  — жену и ребенка. Я помог ему найти убийцу. И казнил его. Глухой стал помогать мне. Он тоже хотел чистить землю. Но не так, как ты. Он был хороший человек. А тебя просто развели.
        Пиночет выронил канистру. На глазах выступили слезы. Он не мог поверить в сказанное…
        — Господи, за что же мне это…  — пробормотал он.
        — Помоги мне взять его, очистись,  — сказал Меглин.
        — Нет, Миш,  — ответил Пиночет.  — Очищает только огонь. Я тебе помогу. Скажу, кто он, но ты мне не мешай.
        И он начал откручивать крышку канистры.
        — Не надо, одумайся!  — повысил голос Меглин.
        — Он плачет, Миш. Зовет меня. Я к нему хочу. А к Бергичу я не вернусь. Лучше смерть, чем там.
        Меглин повернулся к Есене, сказал:
        — Подожди в машине.
        Она посмотрела на одного, на другого, сказала:
        — Я не дам тебе это сделать! Слышишь, не дам!
        Тогда сыщик схватил ее за плечи и грубо затолкал в машину.
        — Ты его убьешь, да?  — воскликнула она.  — Но тогда он выиграл! Он прав! Это убийство!
        — Нет,  — устало сказал Меглин.  — Это милосердие.
        …Они сидели рядом с микроавтобусом, и Пиночет рассказывал:
        — Я однажды проснулся, а рядом телефон лежит. Он мне каждый вечер звонил. По два, по три часа говорили. Он слушать очень любил. Я ему все-все про себя рассказывал. Меня раньше только ты так понимал. Он мне сказал, что делать, чтобы Ваня замолчал. Сказал: «Хочешь быть, как Меглин? Помочь ему?» Я: «Конечно, он же мне помог». Он мне место называл и имя…
        — Ты его видел?
        — Он там работает, у Бергича,  — объяснил Пиночет.  — Он мне ночью двери открывал. А под утро я возвращался, и он закрывал…
        Некоторое время они молчали. Николай поднял голову к небу:
        — Как думаешь  — есть там что? Я думаю, есть. Что-то хорошее.
        Меглин обнял его, и они сидели, прижавшись друг к другу. Потом Николай попросил:
        — Сделай ты. Я не смогу.
        …Сидящая в машине Есеня увидела, как Меглин обливает Николая из канистры, потом делает шаг в сторону  — и во дворе вспыхивает живой факел, а потом раздается страшный крик. Тогда она выскочила, бросилась туда. Меглин едва успел перехватить ее.
        — Пусти, пусти!  — кричала девушка, давясь рыданиями.
        Потом затихла…
        …На обратном пути у Есени вновь зазвонил телефон.
        — Не бери,  — глухо сказал Меглин.
        — Он не будет с тобой говорить,  — ответила Есеня в трубку.
        — Что ж, передай ему, что я  — человек слова,  — сказал Ты-Меня-Не-Поймаешь.  — Я обещал  — я останавливаюсь.
        — А мы  — нет! Понял, урод?!  — крикнула в ответ Есеня.
        — Вот это разговор!  — ответил собеседник и отключился.
        …В ОВД их ждал следователь Горобец.
        — Есть!  — воскликнул он.  — Мы его нашли! Мы взяли список всех работников клиники и выяснили, что некий Скутеев Леонид Иванович в ночь, когда убили Голубева, был остановлен в пяти километрах от того места двумя часами позже. И в нашей базе он есть. Не привлекался, но пара жалоб на него поступала. Платил деньги подросткам, чтобы они сверстников избивали. Учился на психолога, отчислен с третьего курса за неуспеваемость. И вот что интересно: убивали всегда в ночь его дежурства. Так что будем брать.
        Оперативники расселись по машинам, направились к дому, где жил Скутеев. Есеня ехала за ними. Меглин сидел на пассажирском сиденье, совершенно безучастный.
        — Саша ошибся,  — рассуждала по пути Есеня.  — Ему незачем было служить в ментовке. Достаточно было изучать дела из архива клиники, твое в том числе. Поэтому он так хорошо знал тебя и наших.
        — Все правильно,  — устало откликнулся Меглин.  — Если знаешь истории болезней, знаешь болевые точки…
        Спецназовцы проникли в подъезд, окружили дверь квартиры. По команде сокрушили дверь металлическим тараном, ворвались внутрь. Психолог Скутеев лежал на полу квартиры, сжимая в руке мензурку с остатками яда. Есеня присела над телом, проверила пульс  — его не было. И тут увидела, что в руке мертвеца зажата флешка…
        Домой возвращались в тяжелом молчании. Желая как-то подбодрить Меглина, Есеня сказала:
        — Ну вот, все закончилось…
        — Никогда ничего не заканчивается,  — откликнулся Меглин.
        И потом, после паузы, попросил:
        — Пообещай мне одну вещь.
        Есеня коротко взглянула, сказала:
        — Обещаю.
        — Когда начнется,  — произнес Меглин,  — никаких врачей. Никаких «скорых».
        — Ничего не начнется,  — заявила она.  — Ты ложишься к Бергичу. Мы это не обсуждаем.
        Добравшись до дома, она сразу включила компьютер, вставила флешку. Экран осветился, на нем появилось лицо Скутеева.
        — Ну вот и все,  — сказал он.  — Я никогда не мог признаться, что был не прав. И сейчас не буду.
        Он поднял мензурку с ядом, словно чокаясь с экраном. Грустно произнес последние слова:
        — Ты меня не поймаешь.
        И выпил.
        Есеня поспешила рассказать об этом успехе Саше.
        — Но это точно?  — он не мог поверить, что загадочный убийца найден.
        — Да, точно! Эксперты проверили  — его ДНК совпала с той, что была на окурках у дома Глухого. Ты угадал почти все, только с профессией ошибся…
        — Ну что ж, отлично, поздравляю,  — похоронным голосом сказал Саша.
        Закончив разговор, подошел к стене, увешанной снимками, листами из дел, пометками, и начал снимать листок за листком…
        Глава 15
        Думаешь, я монстр? Такой же человек, как ты. Просто осмелился.
    Метод
        Есеня хорошо запомнила, каким потерянным, опустошенным выглядел Меглин накануне. Поэтому, проснувшись на другое утро и выйдя из дома, она очень удивилась, увидев сыщика: энергично работая граблями, он убирал опавшие листья с лужайки. Заметив ее, улыбнулся.
        — Ты чего с утра такой веселый?  — спросила она, улыбнувшись в ответ.
        — Так праздник же,  — ответил он.
        — Какой?
        — Вот этот.
        И он обвел рукой все окружающее: синее небо, золотые деревья… Есеня подошла ближе, спросила уже серьезно:
        — Ты готов?
        Он пожал плечами:
        — А что мне? Только подпоясаться…
        Спустя час они уже шли по коридору клиники вслед за Бергичем.
        — Сколько времени это займет?  — спросила Есеня.
        — Первый этап полтора-два месяца, в зависимости от динамики,  — ответил врач.  — Дальше можно будет в стационар перевести, посмотрим.
        Они вошли в палату. Обычная, казалось бы, больничная палата: койка, тумбочка… Вот только на окне была решетка, а к раме койки пристегнуты ремни для фиксации пациента.
        — Да, мечтала ли я, простая русская баба…  — произнес Меглин цитату из известного фильма.
        Санитарка поставила на тумбочку воду, положила таблетки. Установила капельницу. Меглин послушно выпил лекарства, лег, закатал рукав…
        — Я завтра приеду,  — пообещала Есеня.
        Бергич пошел проводить ее к выходу. По дороге сказал:
        — Это все ты…
        — Что  — я?  — не поняла она.
        — Я наблюдаю его двадцать семь лет,  — ответил врач.  — И никогда не видел таким… спокойным. Ты сделала его другим.
        — Слабым?
        — В какой-то степени. Он никогда не рассматривал для себя возможности нормальной жизни. Приучил себя к жизни на краю, мобилизовал психику, все резервы организма. И вдруг  — ты… У тебя бывало так: когда делаешь какое-то тяжелое дело, тебе все нипочем, а стоит расслабиться  — тут же валишься от пустяковой простуды?
        — На сессиях постоянно,  — кивнула она.
        — Вот и у него так. Встретив тебя, он дал своему мозгу подсознательную команду  — расслабиться. Он впустил тебя. Стал слабее. Но эта слабость и дает нам шанс его вылечить. Главное  — не допустить новой мобилизации. Только покой.
        — Хорошо, я прослежу,  — пообещала она.
        К сожалению, выполнить это обещание было не в ее силах…
        — Ну, мы, кажется, закончили,  — сказал Худой.  — Проверьте, я все верно записал?
        Он протянул ей допросные листы, и заодно  — карандаш. Есеня с сомнением взглянула на стершийся грифель, сказала:
        — Как вы таким пишете? Нельзя же так…
        Вставила в точилку, стала затачивать.
        Седой посмотрел, как она это делает, потом спросил:
        — Вы с Меглиным обсуждали стратегию допроса?
        — В смысле?  — спросила Есеня.
        Такого вопроса она не ожидала.
        — Что говорить, о чем молчать…
        — А почему вы считаете, что мы должны были это обсуждать?
        — Потому что Меглин превышал даже те невероятно широкие полномочия, которые ему дали. На полную катушку. Он знал, что рано или поздно мы начнем проверку и вы окажетесь под ударом. Он давал вам указания? Просил о чем-то?
        Она усмехнулась. Взяла остро заточенный карандаш, покатала по столу.
        — Он меня просил всего один раз. Держать его за руку, когда с ним это случится. Больше ни о чем.
        Поднесла карандаш к бумаге, чтобы сделать пометку  — и острый грифель сломался на первой же букве…
        …Меглин стоял в очереди за лекарствами. В это время к сестре, раздававшей таблетки, подошла другая, которая несла стопку файлов с историями болезни. Остановилась поболтать.
        Внезапно спокойное, даже сонное лицо Меглина изменилось. На самом верхнем файле он увидел приколотую скрепкой фотографию Стрелка. Это лицо он хорошо знал…
        …Есеня встретилась с Женей в отдельном кабинете дорогого ресторана. Женя разлил по бокалам виски, подвинул Есене.
        — Что-то Саша опаздывает, я позвоню,  — сказала она, доставая телефон.
        — Не звони, он не придет,  — сказал Женя.
        — Почему? Я с ним с утра созванивалась…
        — А я час назад. Сказал, что все откладывается. Мол, у тебя важное дело.
        Есеня покачала головой:
        — Жень, даже для тебя это круто.
        Обаятельно улыбнувшись, Женя взял ее за руку:
        — А ты не рада со мной побыть? Как раньше?
        Но девушка высвободила руку.
        — Жень, без обид…
        — Ну, попробовать стоило,  — заметил Женя.  — Я серьезно поговорить хотел, на самом деле. Без чужих ушей.
        — Я тебя слушаю.
        — Тут чувак один объявился, массовый. Заходит в дом и всех, кто там есть, валит. Женщин, детей… Из обреза, картечью. За неделю  — восемь тел. Слышала?
        — Нет.
        — В конторе группу собрали, сорок человек. Я тоже там. Все на ушах, идей ноль. Как его ловить, никто не понимает. Он их просто умнее.
        — Их  — в смысле нас?  — уточнила Есеня.
        — Ну не вас же,  — усмехнулся Женя.  — Меглин бы его взял, но вас не зовут. Что случилось?
        — Не знаю,  — сказала она.  — У тебя есть версии?
        — Ну, я только догадываться могу. В конторе шепчутся, что Меглин болеет. И общий тон знаешь какой? «Акела промахнулся». Это правда?
        — Нет, у него все нормально,  — слишком быстро ответила Есеня.  — Ну что, выпьем, раз Саши не будет?
        — Вот такой подход мне нравится,  — улыбнулся Женя.
        Открыл бутылку, разлил шампанское, сел вплотную к Есене.
        — Жень, мы же вроде все обсудили,  — сказала она, отстраняясь.
        — Да ладно,  — азартно сказал он.  — Давай по-быстрому! Прямо здесь, а? Что с тобой? Такая зажигалка раньше была…
        И потянулся к ней  — поцеловать. Но она вновь отстранилась. Тогда он предложил:
        — А ты представь, что я  — это он.
        — А тебе обидно не будет?  — усмехнулась она.
        — Ну что ты, для меня это честь,  — заявил он.  — Закрой глаза…
        …Спустя несколько минут Есеня решительно вышла из ресторана. И первое, что увидела,  — машину Меглина, припаркованную недалеко от входа. Подошла, села, злобно хлопнув дверью. Спросила:
        — Как ты узнал, что я здесь? Ты за мной следил? Зачем? Почему ты не в клинике?
        — Ты в курсе, что четыре вопроса подряд задала?  — поинтересовался сыщик.  — Отвечаю на первые два. Ты неделю по телефону трепалась, где и когда вы встретитесь. Какой там третий был?
        — Зачем.
        — Хороший вопрос. Емкий. Зачем, например, ты парню отказала? Не по-товарищески…
        — А ты уверен, что я отказала?
        — Ну да. Злая. Дверью хлопаешь. Конечно, отказала. Смотри, упустишь. А парень перспективный.
        — Я по делу встречалась,  — зачем-то начала оправдываться Есеня.  — Женя сказал, что появился серийник. Вернее, массовый…
        — Я знаю. Мы как раз туда. Это и на третий, и на четвертый.
        — Как ты себя чувствуешь?  — с тревогой спросила она.
        Меглин на вопрос не ответил, сказал другое:
        — Ко мне приезжал Андрей. Попросил помочь следствию. В последний раз.
        И они поехали. Выехали из города, некоторое время мчались по трассе, затем свернули на проселок. Появился указатель: «Поселок «Вотчина»  — 3 км».
        Нужный дом в поселке отыскался сразу  — возле высокого забора, окружающего участок, стояли машины полиции и «скорая».
        Вошли во двор. Посреди двора лежала женщина, закрывая собой мальчика. Оба были мертвы.
        — Убежать хотели,  — пояснил следователь.  — А он их картечью…
        У входа в дом лежала девушка лет семнадцати. А внутри, в гостиной, в кресле сидел мужчина лет сорока. Тоже мертвый. Необычной была поза трупа: его правая рука была вытянута вперед, и в ней зажата видеокамера  — мертвец словно протягивал ее кому-то.
        — Как он это сделал?  — прошептала Есеня.
        — Просто,  — сказал Меглин.  — Сидел рядом и держал, пока рука не закоченела. Символист…
        Он аккуратно вынул камеру из руки мертвеца, отдал ее Есене, а потом вдруг резко ударил в локтевой сгиб; рука согнулась, тело приняло более естественную позу. Меглин прошел в соседнюю комнату, где на кровати лежала убитая женщина, сел рядом с ней и сказал Есене:
        — Подключи.
        И указал на телевизор.
        Есеня нашла нужный разъем, и на экране возник Стрелок.
        — Вот была семья,  — сказал он хриплым, простуженным голосом.  — Я пришел и всех убил. И что? Небо не обрушилось на меня. Это все ложь: ад, загробный мир. Есть только здесь и сейчас. Вы думаете, это  — ужас? Поплакали, вернулись домой, забыли. А я все это делаю. Я смотрю в их лица. Я их помню. Представьте мой ужас. Но я это делаю, потому что должен. Это мой крест. Ради вас. Чтоб вы поняли: никто вас не защитит. Никто. Я знаю, ты смотришь, Меглин. Скоро увидимся.
        — Ты его знаешь?  — спросила удивленная Есеня.  — Кто это?
        — Нас не знакомят, не принято,  — сказал Меглин.  — Но этого  — да, знаю.
        — Кого  — нас?
        — Пограничников,  — ответил сыщик.
        Вышел из дома и направился к машине. Пока ехали, Меглин рассказывал:
        — Это Анатолий Онуфриев. Сорок семь лет. Воспитанник детдома. После армии устроился в милицию. В девяносто восьмом уволен за превышение полномочий и насилие к задержанным. Начал серию. Девять жертв. Смоленск, Москва, Нижегородская область, Казань.
        — Откуда ты его знаешь?
        — Росли вместе в детдоме. А потом я его брал. Убивает запойно, паузы между преступлениями минимальны. Сейчас сколько было?
        — Мы были на третьем эпизоде. Предыдущие два  — в Тверской и Новгородской областях. В одном случае шесть человек, в другом  — четверо. За четыре дня. Все убийства  — на территории закрытых поселков. Всегда поджигает дом, когда уходит.
        — Кроме последнего случая.
        — Верно. Почему?
        — Ну он же камеру оставил. Сгорело бы послание.
        — Почему они не бежали?  — Есеня пыталась понять.  — У него обрез. Два выстрела. Потом надо перезарядить. Он стрелял, перезаряжал… А они сидели. Почему?
        — Люди по природе оптимистичны,  — ответил Меглин.  — Верят в лучшее. Он сказал им: кто побежит, умрет. Они и сидят. Побежишь  — умрешь точно. А останешься  — вдруг пронесет? Договоришься. Вымолишь. Или менты приедут. Что ты видела?
        — Дом богатый,  — начала рассказывать Есеня.  — У женщины в спальне  — сережки с бриллиантами, в шкатулке цепочка золотая. Он не грабит. Цель другая. Какая? По какому принципу он выбирает жертв?
        — По забору,  — ответил Меглин.
        И, увидев ее удивленный взгляд, пояснил:
        — Выбирает самый высокий. Если ты уже внутри, снаружи никто не увидит. Очень удобно. Люди ему сами помогают, когда заборы строят.
        — Все равно  — обрез,  — возразила Есеня.  — Громко. Он рискует.
        — Ты правда так думаешь? Люди из норок выползут и спросят: нельзя ли потише убивать?
        А то ваши крики телек мешают смотреть…
        — Тебе так легче, что ли?  — возмутилась Есеня.  — Легче жить, если думать так о людях? Это с тебя ответственность снимает, да?
        — Я не думаю. Говорю как есть.
        — Люди равнодушны и злы, но не настолько,  — убежденно сказала Есеня.  — Есть пределы.
        В ответ Меглин внезапно остановил машину. Вышел, огляделся. На встречной полосе машины еле двигались в пробке. Меглин подошел к дорогой иномарке, заглянул внутрь. Не найдя, что искал, двинулся дальше. Остановился возле джипа, из которого на всю улицу орала музыка. За рулем сидел настоящий мачо  — кожаная жилетка, накачанные руки в татуировках. Сыщик наклонился и деликатно попросил его убавить музыку. Водитель не слышал, что ему говорят, поэтому и правда сделал тише и наклонился к окну. Меглин резко открыл дверь, выволок водителя на асфальт, ударил по голове, а потом еще ногой под дых.
        На помощь жертве из другой машины выскочили двое: одному было под сорок, другой молодой, спортивный, с теннисной ракеткой в руках. Он попытался ударить ею Меглина, но получил удар по ногам и упал. Меглин вырвал у него ракетку и ударил второго по голове, тот тоже упал, крича от боли. Из той же машины выскочила женщина, побежала вдоль стоящих машин, зовя на помощь. Но никто не спешил вступиться. Люди с испугом смотрели на происходящее, а некоторые снимали сцену на мобильные телефоны.
        Есеня подбежала к Меглину, крича:
        — Прекрати!!
        Сыщик в ярости обернулся к ней:
        — Пределы?! Где ты видишь пределы?! И ты хочешь, чтобы я ушел?!
        Давно она не видела его таким  — наверное, с той ночи в Липецке, когда он напал на девушку, а затем избивал милиционеров. И как тогда, она схватила его и потащила назад, к машине.
        Оба они не видели, да и не могли видеть, что сзади, метрах в тридцати, в такси сидел Стрелок. Как раз в этот момент таксист спросил его:
        — Так это что, жена твоя с ним?
        — Дочь,  — поправил Стрелок.  — Козел старый. Мне только узнать, где он живет…
        …На этот раз они приехали не к ангару Меглина, а на дачу Есени. Вышли из машины, пошли к дому. И вдруг Меглин остановился.
        — Стой,  — сказал негромко.
        Есеня остановилась, ничего не понимая. Спросила:
        — Что-то случилось?
        — Ключи,  — без выражения произнес он.
        Она, удивленная, протянула ключи от дома, и он сказал:
        — Уезжай.
        — Я никуда не поеду!  — заявила Есеня.  — Объясни, что происходит!
        Он холодно взглянул на нее, сказал:
        — Быстрее.
        Она пожала плечами, села в машину и уехала. Он проводил ее глазами и вошел в дом. Остановился посреди комнаты, достал нож. Бесшумно открыл. Внимательно осмотрел комнату, лестницу…
        Звук открываемой двери заставил его обернуться. В комнату вошла Есеня. И не одна. Сзади, уперев обрез ей в спину, шел Стрелок. Скомандовал:
        — Брось нож.
        После секундного промедления Меглин разжал руку, нож упал на пол.
        — Сядь. А ты,  — Стрелок повернулся к Есене,  — выпить нам принеси.
        Она вошла на кухню, взяла бутылку вина, два стакана. Взглянула на стойку с ножами. Та была совсем рядом, три шага сделать. Но Стрелок не упускал ее из вида.
        — Быстрее!  — приказал он.
        Она принесла вино, поставила на стол. Стрелок, оглядев ее, рассмеялся:
        — Что ты с ним сделала? Раньше я бы тут уже трупом лежал. Теряешь хватку, Родик-уродик.
        Разлил вино, скомандовал Есене:
        — Да сядь, что маячишь, как статуя правосудия.
        Она подошла, оперлась на диван. Она не знала, что делать, как себя вести.
        Стрелок выпил, снова заговорил:
        — Думаешь, она тебя нормальным сделает? Нет. Хотя завидую. А зависть  — грех. Кстати, о грехах. Знаешь, как я в первый раз убил? Из интереса. Зачем они это делают, серийники? Понять хотел. Думал  — одного, на пробу. И ждать  — потянет снова? А вышло двоих. Челноки. За миллионами охотились. Устали, спали в машине.
        — И что ты почувствовал?  — спросил Меглин.
        Стрелок покачал головой:
        — Ничего. Ни удовольствия, ни сожаления. Вообще ничего. Все просто. А навертели вокруг…
        — Ну, что-то же тебя зацепило, раз опять захотел.
        — Зацепило,  — кивнул Стрелок.  — Как будто голод. Или зуд. И я опять убил. Чтоб разобраться. И опять. Пока не понял.
        — Просвети,  — попросил Меглин.
        — Люди уже мертвы,  — провозгласил Стрелок.  — Все. Я пришел их помянуть. Ведь я не просто так девятерых в первой серии положил. Как девять дней  — понимаешь? А сейчас сороковины будут. Сорок душ положу. А потом  — триста шестьдесят пять. Люди готовы. Раньше к стенке ставили без разговоров, за одно дите убитое. А сейчас убей десять, сорок, сто  — и только по телевизору покажут. И там я людям все скажу. Герой буду. А тебя даже контора твоя не признает. Меглин? Кто такой? Нет такого!
        — Есть,  — сказал Меглин.  — Я  — есть.
        Помолчал, потом заговорил:
        — Когда Чикатило вернулся в новочеркасскую тюрьму из Москвы, с экспертизы на вменяемость, меня привезли к нему. Он со мной говорить любил. Спрашиваю: «Что с тобой, Романыч? Выглядишь плохо». Он плачет. Говорит: «Повели нас в Москве в баню. А там ходит один, хвастает: «Я пятерых убил!»  — а я сижу скромно в сторонке и думаю: «Знал бы ты, родной, скольких я. Кто я»… Я ему говорю: «А кто ты, Романыч?» А он молчит и плачет. Так и не сказал, кто он был.
        Меглин сунул руку в карман, заставив Стрелка напрячься, достал сигареты, закурил.
        — Чикатило был щенок,  — сказал Стрелок.  — Несчастный и больной.
        — А ты здоровый?  — спросил Меглин.  — Тебя за что из ментовки поперли?
        — Я сам ушел,  — заявил Стрелок.  — У них идеи нет. Все ради бабок. А я границу хотел охранять.
        — Какую?  — спросила Есеня.
        Она заговорила в первый раз с тех пор, как вошла сюда под дулом обреза.
        — Между тем, что можно и чего нельзя,  — объявил Стрелок.
        — Чтоб границу охранять, нужно знать, где она проходит,  — сказал Меглин.  — А ты не знал.
        — Теперь знаю. Нет ее. Выдумали. Людям дали волю  — и что? Не вышло. Теперь урок надо дать. Меня сейчас не поймут, потом поймут. Я такое делаю, люди просто не готовы понять! Только ты меня остановил, Меглин. Но уже не остановишь.
        — Девчонку отпусти,  — попросил Меглин.  — Это между нами, она ни при чем. Она прессе расскажет про план твой замечательный. Ты ведь хочешь, чтобы люди узнали?
        Стрелок рассмеялся:
        — Тебя перехвалили, или раньше лучше был? Что ж ты дешево так… А люди по-любому узнают.
        Чуть повернулся к Есене, приказал:
        — Выпить еще принеси. За встречу. И прощание.
        И вновь она вошла на кухню, и увидела ножи в стойке, и вновь ей в спину смотрел ствол обреза. Что делать? Она взяла новую бутылку вина, штопор, пошла назад… и когда Стрелок чуть ослабил внимание, внезапно швырнула бутылку ему в голову!
        Тут же прогремел выстрел, брызнула кровь у нее из руки, и она с криком отлетела к стене. Но Меглин успел воспользоваться той долей секунды, что была у него в распоряжении. В прыжке он вцепился убийце в горло, и оба свалились на пол. Сыщик трижды в полную силу приложил Стрелка по голове, и тот бессильно откинулся. Меглин схватил с пола штопор, занес над головой…
        — Нет! Не надо!  — закричала Есеня.  — Я прошу тебя!
        Меглин медленно опустил штопор. Зажав рану ладонью, Есеня прошла на кухню, принесла наручники, бросила их Меглину.
        …Прокурор приехал, когда врачи уже заканчивали делать Есене перевязку.
        — Как ты?  — спросил участливо.
        Дочь не ответила. Он повернулся к врачу.
        — Ранение поверхностное, но это картечь, много мелких дробинок,  — сказал тот.  — Придется все-таки с нами проехать.
        — Надолго?  — спросила она.
        — Если все нормально пройдет, завтра выпишем,  — пообещал врач.
        Стеклов двинулся к дому. Навстречу ему полицейские вывели закованного в наручники Стрелка. На ходу они встретились глазами.
        На пороге дома стоял Меглин.
        — Я надеялся, ты сумеешь ее защитить,  — сказал прокурор.
        — Она сама в состоянии,  — ответил сыщик.
        В этот момент Стрелок, которого заталкивали в машину, обернулся и крикнул:
        — Думаешь, ты меня остановил? Ничего не закончилось, Меглин! Все только начинается!
        …Ночью он не спал. Поэтому звонок телефона не разбудил его. Брать трубку не хотелось, но в конце концов он пересилил себя и взял. И услышал голос Есени:
        — Я уж думала, ты не возьмешь.
        — Как ты?  — спросил он.
        — Ничего,  — улыбнулась она.  — Все хорошо.
        И напомнила:
        — Таблетки…
        — Ты же знаешь…  — устало ответил Меглин.
        — Ты от них тупеешь. Знаю. Ничего, невелика потеря для человечества  — пара дней без твоего великого ума. Пей. Чтоб я слышала.
        Меглин не очень похоже изобразил процесс приема таблеток. Есеня в ответ рассмеялась:
        — Бергич сказал, это всего на месяц. А потом мы уедем.
        — Куда?
        — К морю. Я там сто лет не была. А ты?
        — Больше.
        — У тебя вообще когда-нибудь был отпуск?
        — Нет.
        — Так что скажешь?
        Наступило долгое молчание, потом сыщик ответил:
        — Скажу: хорошо, поехали.
        — Тогда таблетки. Ради меня.
        Сыщик вздохнул, высыпал на ладонь горсть таблеток, запил водой.
        — Теперь довольна?
        — Теперь  — да,  — сказала она.  — Спокойной ночи.
        Он положил трубку и повернулся, собираясь заснуть. И тут же телефон зазвонил снова. Меглин усмехнулся, взял трубку, спросил:
        — Что забыла?
        Ему ответил голос прокурора:
        — Стрелок сбежал. Задушил конвойного цепью от наручников, а второго конвойного и водителя расстрелял. Я направил наряд к Есене и к тебе. Родион, ты меня слышишь? Родион!
        Меглин слышал, но ответить уже не мог: нож Стрелка упирался ему в шею. Стрелок положил трубку, достал из кармана наручники, одно кольцо надел на руку Меглина, второе пристегнул к ножке стола. Потом произнес:
        — Я же говорил  — вернусь. Я не буду тебя убивать, Родя. Ты уже мертвый. И слабый. Ты не опасен. Я хочу, чтобы ты увидел картину полностью. Я иду туда, где все начиналось. Сорок душ, Родя. В этот раз.
        И ушел.
        Когда утром Есеня вышла из больницы, она увидела Меглина, сидящего за рулем автомобиля. На ее улыбку он не ответил. Она молча подошла, села, и машина, наращивая скорость, выехала со двора…
        …В это время Стрелок сидел за столом в отделении полиции маленького южного городка, рядом с сержантом. Они пили чай, закусывали бубликами, и сержант разговаривал с новичком, который пришел устраиваться на работу:
        — Район у нас спокойный,  — рассказывал он.  — С жильем придумаем что-нибудь. Женатый?
        — Развелся,  — заявил новичок.
        — Я тоже,  — вздохнул сержант.  — Ничего, подыщем тебе кого-нибудь, у нас баб красивых много.
        Тут он увидел в окно сослуживца.
        — Серег!  — закричал он, высунувшись из окна.  — Слышь, тут мужчина пришел на работу устроиться  — побеседуешь?
        Пока он таким образом беседовал, Стрелок глядел на кобуру с пистолетом, болтавшуюся у него на поясе. Сержант вернулся за стол, сказал:
        — Сейчас он с обеда подойдет. Хочешь еще чаю? Ты не стесняйся…
        И Стрелок не стал стесняться…
        Полицейские, оживленно беседуя, вернулись с обеда, открыли дверь кабинета  — и застыли. Сержант лежал на полу в луже крови, а «новичок» был занят тем, что снимал со стены карту России. Оглянулся на вошедших, сказал:
        — Смертный час пришел, пацаны.
        Один из полицейских соображал быстрее  — он бросился прочь. Второй замешкался. Стрелок убил его очередью из «кедра». Выскочил в коридор и застрелил убегавшего. А затем  — дежурного, который прибежал на выстрелы. Вышел из отделения и не торопясь пошел прочь…
        …Прежде всего они заехали в оружейный магазин, где Меглин приобрел охотничью двустволку и карабин. Когда он сгрузил оружие на заднее сиденье машины, Есеня заметила:
        — Ты же огнестрельным не пользуешься?
        — Ну мало ли что,  — пробормотал он.
        Приехали на дачу. Меглин отыскал пилу и отпилил у дробовика ствол. Затем собрал валявшийся в сарае металлический хлам  — гайки, гвозди, подшипники,  — разобрал фабричные патроны и начал делать картечь. Зарядил оба ствола и стал искать, на чем попробовать.
        — Эй, это моя дверь!  — воскликнула Есеня, угадав его намерения.
        Меглин пожал плечами. Нашел на краю участка старый скворечник, вскинул обрез… Скворечник разлетелся на куски. Меглин направился к машине.
        — Едем,  — сказал он ей.
        …Они неслись по трассе все дальше на юг. Проехали Тулу, Орел, Ростов…
        — Куда мы едем?  — спросила Есеня.
        — Он сказал: «Где все начиналось»,  — ответил Меглин.  — Это юг. Ты же хотела к морю.
        …Несколькими часами раньше, еще ночью, туда же, на юг, ехал другой джип, весь обклеенный стикерами на тему сафари. Водитель, веселый мужик лет сорока, спросил пассажира:
        — Так тебе куда, я не понял?
        Тот развернул потертую карту, посмотрел на пронесшийся мимо дорожный указатель с названием «Братская». Ответил:
        — Можно и сюда. Братская. Могила, что ли?
        — Типун тебе на язык!  — рассмеялся водитель.  — Станица Братская! В ней четыре брата жили. С войны все четверо живые вернулись, представляешь? Герои войны. Ну, удачи тебе! Работники тут нужны.
        — А бабы красивые есть у вас?  — спросил пассажир и скосил глаза на лежавший на заднем сиденье футляр с ружьем.
        — Есть!  — заверил водитель.  — Только смотри, мы тут казаки! По праздникам с саблями ходим!
        — Ну так сейчас вроде не праздник,  — усмехнулся Стрелок и подмигнул водителю. Оба весело рассмеялись…
        …Спустя несколько минут тело водителя осталось лежать на обочине. А джип свернул в направлении станицы Братской…
        …Ранним утром автомобиль Меглина несся по шоссе на юг. Впереди появился указатель с названием станицы. Меглин не собирался здесь останавливаться. И вдруг обратил внимание на столб дыма, поднимавшийся примерно там, где находилась станица. Их обогнала машина «скорой», свернула в ту сторону. Меглин поехал за ней.
        Первое, что они увидели, въехав в станицу,  — множество машин полиции и «скорой». В ноздри ударил запах гари…
        Следующие несколько часов они пробыли в станице. Это был настоящий водоворот людского горя. Есеня помогала врачам, как могла, утешала родственников погибших. Меглин беседовал с оперативниками. Местный следователь рассказывал:
        — Во время войны здесь меньше людей погибло, чем он убил за полчаса. Сначала на другом конце станицы дом поджег, чтобы внимание отвлечь. Потом спокойно делом занялся. Убил две семьи. Они прятались, но он двери картечью снес. После каждых шести выстрелов ждал, пока ствол остынет, чтобы гильзы вынуть. Из дома выбегал. А люди сидели. Думали, ушел уже. А он возвращался.
        Когда уезжали, Есеня сказала:
        — Это я виновата. Нужно было его прикончить. Я его убью. Сама.
        Вечером остановились у придорожной закусочной. Пока Меглин приканчивал бутылку вина, Есеня, не притронувшись к салату, листала в ноутбуке материалы дела Стрелка. За соседним столом несколько человек, одетых в казачью форму, что-то шумно праздновали. Наконец Есеня отодвинула ноут:
        — Ничего определенного. Мы приблизительно знаем направление его движения  — на юг. И все. Он работает без системы, хаотично.
        — Система всегда есть,  — заметил Меглин.  — Мы ее просто пока не видим.
        Есеня заметила, что он поморщился от боли. Спросила:
        — Тебе плохо?
        Не дожидаясь ответа, открыла пузырек с таблетками. Увы  — там осталась только одна. Она вытряхнула ее на ладонь, протянула Меглину. Снова стала слушать видеозапись, оставленную Стрелком в коттедже.
        — Он сказал  — девять. В первой серии было девять убийств. А ты говорил о пяти. Где остальные четыре?
        — Запроси все похожие дела,  — сказал Меглин.  — В том числе раскрытые. Не исключено, что за них другого взяли.
        Один из пирующих за соседним столом поднял тост:
        — Ну, братцы, никто с нами не смог ничего сделать  — ни царь, ни Ленин! Потому что мы  — казаки!
        Все дружно чокнулись, выпили. Меглин, не оборачиваясь, зло произнес:
        — Любо, братцы, жить? Вино, пельмешки… А в станице Братской  — пять трупов. Не станица теперь  — могила. Какие ж вы казаки? Вы  — клоуны ряженые!
        Два молодых парня вскочили с мест, готовые кинуться на обидчика. Меглин тоже встал  — ему хотелось выплеснуть кипевшую в нем ярость. Но старший за соседним столом взглядом остановил парней, а Меглину сказал:
        — Слышь… Иди отсюда по-хорошему.
        И Есеня вскочила, коснулась его локтя:
        — Поехали!
        И они поехали дальше на юг.
        Есеня проснулась от упавшего на ее лицо солнечного зайчика. И тут она услышала шум, которого не слышала, как выразилась, «сто лет». Она выскочила из машины, прошептала:
        — Море…
        Машина стояла совсем близко от воды. Меглин сидел на песке. Есеня подошла, легла рядом. Огляделась  — вокруг никого не было. Тогда девушка разделась и вошла в воду. Воду уже нельзя было назвать теплой, но Есене было все равно. Море…
        Потом они ехали по Таганрогу. Увидев аптеку, Есеня сказала:
        — Останови. У тебя лекарства кончились. Я быстро.
        И скрылась за дверью. Войдя в аптеку, шагнула к провизору, не обратив внимания на тучного мужчину, который изучал витрину рядом с окошечком. Едва Есеня поздоровалась с провизором, толстяк воскликнул:
        — Девушка, тут очередь! Живая!
        И, грубо оттолкнув ее от окошка, сунул туда листок. Потребовал:
        — А ну, дайте мне! По списку!
        — Мне не показалось? Вы меня толкнули?  — сказала Есеня.
        — Что, драться будем?  — усмехнулся толстяк.
        …Меглин дремал в машине, когда вдруг услышал два громких хлопка, донесшихся из аптеки. Он сразу понял, в чем дело. Схватил обрез и кинулся в здание.
        Первое, что он увидел внутри,  — большую, в рост человека, рекламу мази в форме картонной пчелы; вся пчела была забрызгана кровью. На полу лежал убитый толстяк, толкнувший Есеню. За стойкой на полу стонала женщина-провизор. Весь живот у нее был изрешечен картечью.
        Меглин склонился над ней, спросил:
        — Где она?
        — Увел…  — прошептала женщина.
        — Куда? Куда он ее увел?
        — Врача…  — шептала умирающая.
        — Молитву знаешь  — молись,  — посоветовал Меглин.
        — Не знаю…  — шепнула женщина.
        — Где они?
        Провизор слабо шевельнула рукой в сторону подсобки. Меглин, держа обрез наготове, шагнул туда…
        …Стрелок тащил Есеню за волосы через двор к джипу, стоявшему на соседней улице. Возле машины она попыталась вырваться; тогда он ударил ее головой о кузов и, когда она обмякла, затолкал внутрь; сам сел за руль. В это время в дальнем конце двора из служебного выхода аптеки выскочил Меглин. Когда он выбежал на улицу, машины Стрелка уже нигде не было…
        …Закрывшись в гостиничном номере, Меглин в сотый, наверное, раз слушал монолог Стрелка. «Представьте мой ужас. Но я это делаю… Это мой крест. Ради вас…» Он искал прозрения, он должен был понять, куда Стрелок направится сейчас.
        Внезапно дверь открылась, в номер ворвался взбешенный Стеклов. Подбежав к Меглину, ударил его  — так, что тот в падении свалил стол с ноутбуком.
        — Как ты мог?!  — заорал прокурор.
        — А ты?  — крикнул в ответ Меглин.  — Мы ее вместе упустили.
        Обмякнув, прокурор кулем повалился на кровать.
        — Если с ней… Если что-то…  — не то рычал, не то стонал он.  — У меня ведь никого, кроме нее… Я прошу тебя: вытащи ее! Делай что хочешь…
        Ноут между тем продолжал работать, из динамиков глухо доносился голос Стрелка: «Это мой крест…»
        Внезапно Меглин вскочил, промотал запись еще раз и выбежал из номера. Он догадался!
        Когда Стеклов спустился в холл, он увидел, что Меглин, не обращая внимания на ошарашенного администратора, залез на его стол и втыкал кнопки в карту России на стене, сверяясь с материалами дела.
        — Андрей, звони белорусам!  — крикнул он прокурору.
        — Каким белорусам?  — опешил тот.
        — Запроси похожие дела в девяносто восьмом! Вот по этой линии!
        Он показал на выложенную кнопками линию, отмечающую места преступлений Стрелка, совершенных в 1998 году. Линия вела из Казани через Нижегородскую область, Москву и Смоленск  — и теперь сыщик продлил ее дальше, в Белоруссию. Получалась фигура, похожая на верхнюю часть креста.
        — Он на север едет,  — сообщил Стеклов, говоривший с кем-то по телефону.  — Только что его машина не остановилась на посту.
        Прокурор вышел, а Меглин застыл на месте. Какая-то мысль не давала ему покоя.
        — Не на север…  — бормотал он про себя.  — Нет, не на север…
        Он схватил со стола администратора линейку, приложил к карте  — и провел линию вниз от последней кнопки. Не на север, а наоборот, на юг…
        …Есеня пришла в себя в комнате маленькой придорожной гостиницы. Из угла на нее смотрел лик Богородицы на иконе, а из дверного проема  — Стрелок с обрезом в руках. Из-за его спины доносился чей-то плач. Увидев, что она пришла в сознание, Стрелок заговорил:
        — Ты думаешь, он лучше? Нет, такой же. Если не хуже. Я убиваю. Я грешу. Но я пропускаю через себя этот ужас. А он не кается. Не сожалеет. Он наслаждается своим правом на убийство.
        — Не суди по себе,  — ответила Есеня.
        — Ты не понимаешь. Это не я такой  — все люди. У всех людей дно черное.
        — Это тебе бы хотелось, чтоб так было.
        — Хорошо,  — кивнул Стрелок.  — Допустим, есть Бог. Но тогда я  — самая большая жертва. За что Он меня так страшно карает? Почему я должен раз за разом пропускать через себя этот ужас? Почему я должен его творить? Я убивал детей, которые мне в глаза смотрели. И матери это видели! За что мне это?
        — Остановись,  — попросила девушка.  — Ты не должен этого делать.
        — Я не хочу остановиться. И не могу. Это  — я. Здесь, сегодня, закончится вторая серия. Осталось пятнадцать душ. Идем.
        Есеня поднялась, и они вышли в холл, где на полу сидели люди. Здесь были мужчины, женщины, дети. Женщины успокаивали плачущих детей.
        — Боитесь смерти?  — обратился к ним Стрелок.  — Вы и так мертвые. Вы только сейчас думать начинаете, как жизнь прожили. А кто вам раньше мешал? Не бойтесь. Никто не умрет. Вы мне для другого нужны. Если все пройдет как надо, я вас отпущу.
        А потом, обернувшись к Есене, тихо сказал:
        — Пятнадцать! Ровно до сорока.
        Подошел к столу, начал выкладывать из карманов патроны. Есеня взглянула на людей и увидела, что они растерянны, не знают, чему верить. И она решилась.
        — Он вас всех убьет!  — громко сказала она людям.  — Никого не оставит! Всех убьет!
        — Рот закрой!  — приказал Стрелок.
        — Бегите, кто может, он никого не…  — кричала девушка.
        Стрелок наотмашь ударил ее по лицу. Один из мужчин вскочил было, но Стрелок моментально наставил на него обрез, приказал:
        — Сядь!
        И человек застыл…
        …Меглин мчался вдоль берега моря на максимальной скорости. Когда он подъехал к заправке, ему позвонил Стеклов.
        — Родион, мне только что звонили из Белоруссии. У них четыре висяка по этой линии. Все из обреза. Что это значит?
        — Это значит крест,  — ответил Меглин.  — Он рисует крест, понимаешь?
        — Значит, ты знаешь, где он?!  — воскликнул прокурор.  — Родион!
        Но Меглин уже выключил телефон.
        …Стрелок зарядил обрез и осматривал людей, как охотник  — выбирая первые жертвы. Есеня поняла  — сейчас он начнет убивать. Вот он поднял обрез… и вдруг в отражении стеклянной двери увидел, как Есеня махнула кому-то рукой в окно  — вроде как привлекла внимание.
        Стрелок моментально развернулся и направил обрез в сторону окна. В нем никого не было. Тогда мужчина схватил Есеню за волосы и поволок к двери, прикрываясь ею, как щитом. Людям скомандовал:
        — Сидеть всем тихо. Кто дернется  — убью.
        Есеня в это время встретилась глазами с молодым парнем, который вскочил, собираясь броситься ей на помощь, и чуть заметно помотала головой: «Не верь ему».
        Стрелок вытолкал ее в коридор. Осмотрелся и двинулся вперед, к выходу. Вдруг обернулся  — и выстрелил в собственное отражение в зеркале стенного шкафа. Есеня зло усмехнулась:
        — Плохая примета. К смерти, говорят.
        — К твоей,  — сказал Стрелок.
        Вышли во двор. Пока Стрелок осматривался, Есеня продолжила выбранную тактику: мешать ему всеми способами. Она решила снова вовлечь Стрелка в дискуссию.
        — Если нет, как ты говоришь, ада, он тебе его устроит,  — сказала Есеня.
        — Да я и так в аду, чем ты меня пугаешь,  — отмахнулся Стрелок.
        Грубо толкая девушку в спину, Стрелок обошел дом кругом. Нигде никого не было видно. В это время с другой стороны раздался звон бьющегося стекла. Схватив Есеню за локоть, Стрелок бросился на звук  — и увидел парня, который бежал прочь от дома.
        — Ложись!  — крикнула ему Есеня.
        Слишком поздно! Стрелок выстрелил, и парень упал как подкошенный.
        — Твой,  — сказал Стрелок.  — Но ты не казнись. Он бы все равно умер. Ну что, никого, похоже, нет. Ты что, играть со мной задумала? Поиграй лучше вот с этим.
        Он толкнул ее к стене, поднял обрез и взвел курки…
        Глава 16
        Судья  — у дверей.
    Соборное послание апостола Иакова, глава 5, стих 9
        — Бога нет,  — сказал убийца.  — Но если веришь  — молись.
        Есеня не стала закрывать глаза, смотрела на него в упор.
        И вдруг раздался выстрел! Но это был не Стрелок. Он ворот гостиницы к ним быстро шел Меглин. Он стрелял не прицельно  — было слишком далеко,  — а лишь затем, чтобы привлечь внимание врага.
        Стрелок развернулся, схватил Есеню и, прикрываясь ею, как щитом, выставил вперед обрез. Когда Меглин подошел метров на тридцать, он выстрелил. Однако сыщик успел укрыться за деревом. Выскочив оттуда, он крикнул:
        — Вниз!
        Есеня, подчиняясь команде, упала на землю. Стрелок, лишившись прикрытия, запаниковал, выстрелил второй раз  — и снова мимо. Повернулся, побежал в дом. Меглин подбежал к Есене, спросил:
        — Цела?
        — Там люди внутри!  — крикнула она.
        — Где? Покажи!
        …Оказавшись внутри, Стрелок торопливо перезарядил обрез. Потом выглянул в окно  — и оно взорвалось фонтаном стекол. Убийца пригнулся  — и над его головой в стену врезался новый заряд картечи. Он в ответ выстрелил в окно, но оттуда прозвучал еще один выстрел. В ужасе Стрелок пополз на четвереньках прочь от опасного места  — и прочь от комнаты, где были собраны люди.
        В дом вбежала Есеня, крикнула заложникам:
        — Всем на пол! Лежать!
        Стрелок и Меглин продолжали вести перестрелку. Выстрелы гремели один за другим, комнаты заволокло пылью… Поняв, что он не успевает перезарядить обрез, Стрелок в отчаянии выпрыгнул в окно. Пробежал мимо убитого им парня. На ходу он пытался перезарядить обрез, но гильзы застряли в перегретом стволе. Рыча от боли, мужчина рвал в кровь ногти, но у него ничего не получалось.
        У Меглина была та же проблема  — гильзы не вынимались. Однако он, не теряя темпа, шел прямо на врага. Ему удалось наконец перочинным ножом выковырять одну гильзу, вставить патрон. Но и Стрелок сумел перезарядить свое оружие. Оба, словно на дуэли, одновременно подняли обрезы и выстрелили…
        И оба попали. Стрелок лежал на спине, грудь изрешечена картечью. Обрез выпал у него из рук, глаза закатились, он застыл…
        Меглин тоже был ранен. Оставляя за собой кровавый след, отполз за угол дома. Есеня бросилась к нему.
        — У тебя кровь! Ты ранен? Где?
        — Я в порядке,  — ответил он.  — Царапина.
        И правда  — заряд ободрал ему кожу на руке, сорвал мочку уха, но серьезных ранений не было. Есеня осторожно выглянула из-за угла:
        — Где он?
        — Ну, если ад все-таки существует, надеюсь, он там,  — сказал сыщик, поднимаясь.
        Двор гостиницы был пуст. От места, где упал Стрелок, тянулся кровавый след в сторону ворот. Сыщики направились к воротам и вдруг услышали, как на улице взревел мотор и взвизгнули, резко трогаясь с места, колеса. Они выбежали на улицу и увидели, как джип Стрелка на большой скорости скрылся за поворотом.
        — Вы не находите странным тот факт, что Меглин не донес информацию о предполагаемом местонахождении Стрелка органам правопорядка?  — спросил Седой.
        — Наоборот, я нахожу этот факт вполне естественным,  — ответила Есеня.
        — То есть задерживать его вы не собирались? Вы с самого начала взяли курс на его уничтожение, при том что Меглин официально был отстранен от расследования, а у вас не было на это никаких полномочий? Вы обсуждали это заранее?
        — Ничего не нужно было обсуждать.
        — Что вы имеете в виду?
        — Это было уже не просто дело,  — объяснила она.  — А что-то большее. Охота. Знаете, как охотятся волки?
        — Как?
        — Стаей.
        — Нельзя без наркоза,  — сказал ветеринар небольшой поселковой амбулатории своему пациенту.  — Вы умрете от боли.
        — Не умру. Я нужен. Режь,  — приказал пациент.
        Этот страшный пациент явился в амбулаторию несколько минут назад с обрезом в руке и потребовал извлечь картечь, застрявшую у него в груди. Видя сомнения врача, он поднял обрез, прорычал:
        — Режь!!
        Врач взял скальпель, сделал первый разрез, второй… Стрелок зарычал, на этот раз от боли. Он почти потерял сознание, обрез выскользнул из руки… Врач потянулся к мобильному телефону, лежавшему на столе. Но тут Стрелок открыл глаза, приказал:
        — Примотай к руке!
        Ветеринар примотал обрез бинтом к его руке и продолжил операцию. В таз летели шарики от подшипников, куски гвоздей, шурупы… Под конец врач забинтовал грудь пациента и отступил от стола. Раненый медленно поднялся…
        Спустя секунду в здании раздался выстрел. А потом из него вышел Стрелок, сел в машину и уехал…
        …Машина Меглина мчалась на юг. За рулем была Есеня.
        — Здесь сверни налево,  — скомандовал сыщик.
        — Ты знаешь, куда он направился?  — спросила она.
        — Предполагаю,  — ответил Меглин.  — Он сейчас может поехать только в одно место.
        — Куда?
        — Домой…
        …Во дворе Таганрогского УВД царила деловитая суета  — готовилась к выезду группа спецназа и оперативники. Командовал всем Стеклов. К нему подошел полицейский.
        — Дороги перекрыты,  — доложил он.  — Все машины досматриваем. Деться ему некуда. Он где-то здесь, в этом районе.
        — А вторая машина?  — спросил прокурор.
        — Тоже где-то здесь.
        — Держите группу наготове,  — сказал прокурор.
        …Автомобиль Меглина въехал в ворота с табличкой «Детский дом № 12 им. А. П. Чехова». И первое, что увидели Меглин и Есеня,  — джип Стрелка, стоящий у входа. Ни во дворе, ни в вестибюле, в который они вошли, не было ни одного человека, и это внушало тревогу. Пройдя по коридору, сыщики услышали какой-то шум, доносящийся из спортзала. Они остановились у дверей, Меглин достал свой перочинный нож и передал Есене. Она вначале удивилась, но затем, ни о чем не спросив, спрятала нож в рукаве.
        Войдя, они увидели необычную картину. В центре зала кругом стояли дети. В самом центре круга стоял Стрелок с обрезом в руке. Вокруг него  — дети повыше, затем второй круг  — ребята маленького роста. Убийца был закрыт ими, словно щитом.
        — Стоять!  — закричал Стрелок, поднимая обрез.  — Обрез в окно выкинь!
        Меглин, который ждал чего-то подобного, спокойно подошел к окну и выбросил обрез.
        — Теперь из карманов все  — на пол,  — скомандовал Стрелок.
        Меглин с усмешкой вывернул карманы. На пол упала смятая пачка сигарет, спички, медяки, пара леденцов…
        — Я смотрю, что в детстве в карманах было, то и осталось,  — заметил Стрелок.  — Небогато живешь.
        — Платят мало,  — ответил Меглин.  — Обидно. Но терплю. Работу свою люблю очень.
        — Еще бы! Руки покажи.
        Меглин показал открытые ладони. Стрелок вновь усмехнулся:
        — Другого человека можно было бы безоружным считать. А эти руки  — ох, сколько всего за жизнь натворили…
        И, обратившись к Есене, спросил:
        — Ты хоть знаешь, что у друга твоего руки по локоть в крови?
        — Да,  — ответила она, с презрением глядя на убийцу.  — Даже знаю, в чьей.
        Ее взгляд вывел Стрелка из себя.
        — На колени!  — заорал он, наведя на Есеню обрез.
        Она не шевелилась. Стрелок взвел курок… Тогда Меглин покосился на Есеню, она поймала его взгляд и опустилась на колени.
        Стрелок опять усмехнулся:
        — Так вот что ты задумал!  — сказал Меглину.  — Не утешение  — продолжение… Сюда иди. Только не спеша. Система, конечно, старая, неудобная, после каждых двух перезаряжать надо. Но тебе и одного хватит.
        — Тебе ж не хватило…  — заметил Меглин.
        — Значит, нужно, чтоб я жил!  — убежденно произнес Стрелок.
        — Кому нужно? Для чего?  — спросил Меглин, медленно идя к нему и при этом забирая чуть влево.
        — Я тебе говорил,  — сказал Стрелок.  — Я правду людям покажу. Три прививки сделаю, три серии. Девять, сорок, триста шестьдесят пять. Помяну человечество. Заставлю слушать.
        — Не выйдет,  — сказал Меглин, делая еще пару шагов влево.  — Больше я тебе убивать не дам.
        — А у меня уже вышло, Меглин!  — сказал Стрелок и рассмеялся.  — Уже вышло! Я приехал раньше вас. И на втором этаже… все пятнадцать. Теперь  — сорок душ, Родик. Все сорок душ. Вторую закончил. Теперь отдохну, здоровья наберусь. Подожду, пока ты сдохнешь. Единственный, кто может меня убить. А потом сделаю третью.
        Меглин встретился глазами с Есеней. Чуть заметно кивнул ей. Она кивнула в ответ  — поняла.
        — Нет,  — сказал сыщик.  — Все закончилось.
        И пошел прямо на Стрелка. Тот поднял обрез:
        — Стой!
        Меглин сделал еще шаг, схватился рукой за дуло обреза и уткнул его себе в грудь.
        — Да!  — воскликнул он, яростно глядя прямо в глаза Стрелка. А за его спиной Есеня, которую Стрелок теперь, благодаря перемещению Меглина влево, не видел, поднялась с пола…
        Стрелок нажал сразу оба спусковых крючка. Но выстрелов не последовало  — раздались два сухих щелчка. А Стрелок, хохоча, показал Меглину ладонь с зажатыми в ней патронами. Он не хотел его сейчас убивать…
        Но они  — хотели. Есеня шагнула вперед, подняла руку с ножом, и…
        — Бросить оружие!!  — раздался громкий крик командира спецназа.
        Спецназовцы ворвались в зал, окружили Стрелка и Есеню, орали:
        — Бросить оружие! А ну, бросай!
        Стрелок послушно отшвырнул обрез, патроны, поднял руки, закричал:
        — Я сам вас вызвал! Сам! Я сдаюсь! Сдаюсь!
        Есеня скривилась, но спрятала нож. В следующую секунду ее и Меглина отсекли от Стрелка. На того надели наручники и потащили из зала. Он вновь, как пару дней назад, повернулся к Меглину и прокричал:
        — Ты проиграл! Ничего не закончилось! Все только начинается, Меглин!
        …На следующий день сыщики приехали на кладбище. Здесь в один день появились пятнадцать свежих могил с дешевыми металлическими конусами наверху. Могил убитых детей. И на всех табличках стояла одна и та же дата смерти… Меглин сидел на лавочке перед этими могилами и что-то шептал  — будто разговаривал с невидимыми собеседниками. Есеня стояла в стороне.
        Внезапно сыщику показалось, что кто-то смотрит на него сзади. Он обернулся  — и увидел десятилетнего мальчика, похожего… похожего на него самого, каким он был в детстве. Когда Меглин посмотрел на него в упор, мальчик исчез, растворился среди могил. Сыщик покрутил головой, отгоняя видение, встал и подошел к Есене. Вдвоем они направились к выходу. Но, проходя мимо будки смотрителя кладбища, Меглин вдруг сказал:
        — Погоди…
        Вошел и стал о чем-то договариваться со смотрителем.
        По дороге с кладбища Есеня сказала:
        — Теперь мы можем вернуться. Все кончилось.
        Но сыщик покачал головой:
        — Ничего не кончилось. Пока он жив  — ничего.
        — Но тебе нельзя!
        — Потом,  — сказал Меглин.  — Закончу с этим  — и все. Я тебе обещаю.
        К утру они вернулись в злосчастную станицу Братскую. Улицы были запружены людьми. Но не все. Та часть станицы, где происходили убийства, была ограждена полицейским оцеплением. Здесь должен был пройти следственный эксперимент с участием Стрелка. Подоспели и телевизионщики, которые собирались снимать происходящее.
        Меглин направился к Стеклову  — он был тут главным. Сыщика не интересовало следствие. У него была своя цель…
        — Он выйдет и продолжит убивать,  — убеждал он прокурора.
        Стеклов покачал головой:
        — Это невозможно. Он признание подписал. Впаяют пожизненное, без вариантов. А когда сядет, я прослежу, чтобы он уже не вышел. Никогда.
        — Он просчитал уже все,  — не соглашался Меглин.  — Его раньше невменяемым признавали. Признают опять. А из клиники он сбежит. Он сейчас продумывает  — как. Он сбежит, Андрей. И начнет третью серию.
        — Я не меньше тебя хочу, чтоб он сдох!  — возвысил голос прокурор.  — А может, даже и больше! Но чего ты от меня добиваешься? Что я могу сделать?
        — Дай мне только возможность! Подпусти к нему. Там я сымпровизирую.
        Прокурор вновь покачал головой:
        — Нет. Дело слишком громкое. Начальство, пресса… Ты сам понимаешь.
        — Тогда,  — сказал Меглин,  — души тех, кого он убьет, и на тебя лягут. Или не привыкать?
        — Ты мне мораль читаешь?!  — проскрежетал прокурор.
        Меглин повернулся, чтобы уйти. И тогда, уже в спину ему, Стеклов негромко сказал:
        — Сегодня его повезут в Москву, на освидетельствование. Из тюрьмы в аэропорт будут забирать в девять.
        Меглин коротко глянул на него и ушел за ограждение. В это время по толпе словно волна прошла; раздались возгласы:
        — Привезли! Вот он!
        Из полицейской машины вывели Стрелка. Он был в наручниках, на теле  — бронежилет. Убийца не прятал глаза от людей, наоборот, смотрел вызывающе.
        — Убийца, сволочь!  — раздавались крики из толпы.  — Как тебя земля носит?! Дайте его нам!
        Кто-то плакал, но главным настроением людей была ярость. Меглин, ни на что не обращая внимания, шел к машине. Когда он уже садился за руль, сзади вдруг послышались выстрелы, крики. Он оглянулся: вокруг Стрелка суетились люди, полицейские спешно прятали его за автозак. Однако убийца был жив… Меглин завел мотор и уехал.
        …Есеня сидела в кафе на центральной улице Таганрога и по скайпу беседовала с Бергичем.
        — Как он?  — спросил психиатр.  — Таблетки принимает?
        — Да,  — ответила она.
        — Ты на него благотворно влияешь,  — заметил Бергич.  — Слушай… Я никогда не вмешивался в ваши дела, но сейчас не до манер. Я видел новости. Вы закончили?
        — Да,  — ответила Есеня, чуть замявшись.
        — Привези его,  — потребовал психиатр.  — Шанс на спасение уменьшается с каждой секундой. Плевать на все, просто хватай и привози. Главное  — не допустить срыва, иначе будет поздно…
        В этот момент Есеня заметила входившего в кафе Меглина и сразу закрыла ноутбук. Спросила:
        — Ну что, есть новости?
        — Новости где?  — сказал Меглин.  — В телевизоре…
        Подошел к стойке, взял пульт и начал листать каналы, пока не нашел нужный. На экране была та самая улица в Братской. По огороженному полицейскими пространству ходил Стрелок. Показывал, как вошел в калитку, где застрелил первого человека, второго…
        Внезапно раздался звук выстрелов, и Стрелок упал, сбитый попаданием заряда в спину. Его тут же закрыли со всех сторон бойцы ОМОН. Послышался голос корреспондента:
        — Сегодня утром во время следственных действий на месте преступления в станице Братская два человека открыли огонь из охотничьего оружия по Анатолию Онуфриеву, печально известному Стрелку, арестованному за массовые убийства в нескольких областях страны. Однако возможность мести со стороны родственников была предусмотрена следствием. На Онуфриеве был бронежилет, он не пострадал. Стрелявшие были задержаны, они оказались членами местного казачьего войска.
        На экране появились два человека в наручниках. Один из них был в закусочной, где Меглин так резко высказался о казаках…
        — Смотрите сегодня на нашем канале специальный репортаж «Стрелок. Нашествие из ада»,  — продолжал корреспондент.  — Анатолий Онуфриев, сознавшийся в убийстве сорока девяти человек, согласился дать эксклюзивное интервью съемочной группе нашего канала.
        — Видела?  — сказал Меглин.  — Защищают его. Можешь выключить…
        — Нет, нет, оставьте, я смотрю,  — вмешался молодой официант, только что подававший Есене кофе.
        Он забрал у Меглина пульт и как зачарованный уставился в экран.
        — Прикольный маньячелло!  — сказал он, глядя на Стрелка.  — Вообще крутой, наглухо! Мортал комбат! Что они с ним сделают? Ничего не сделают!
        Есеня внимательно посмотрела на возбужденного официанта. Отметила руки в наколках, тяжелый взгляд… Поняла  — «наш». Взглянула на Меглина. Тот кивнул  — он был с ней согласен. Однако сказал:
        — Не сейчас. Поехали.
        — Куда?
        — К другу.
        …Автомобиль Меглина остановился на окраине Таганрога, у маленького домика, окруженного садом.
        — Кто здесь живет?  — спросила Есеня.
        Сыщик ответил непонятно:
        — Резервная копия.
        Постучал в дверь. Ему открыла миловидная женщина лет пятидесяти. Сказала:
        — Здравствуйте. Виталик ждет, он у себя.
        Они прошли через две небольшие комнаты, от пола до потолка набитые книгами. В третьей комнате стояли только диван и кресло. На балконе сидел длинноволосый парень лет тридцати, с дорогими наушниками на голове. Увидев Меглина, улыбнулся:
        — Здравствуй…
        — Привет, Виталик,  — сказал Меглин.  — Что слушаешь?
        — Тишину,  — ответил Виталик и продемонстрировал свисавший на пол штекер наушников.
        — Знакомьтесь,  — сказал Меглин.  — Это Виталик. А это Есеня. Мой друг. Теперь и твой.
        — Здравствуйте,  — сказал Виталик. И, повернувшись к Меглину, заметил:
        — Давно тебя видно не было. Говорят, болел?
        — Обошлось,  — ответил сыщик.  — Ну что, начнем?
        И, повернувшись к Есене, объявил:
        — Твоя стажировка закончилась. Виталик мне помогает. Видишь ли, я не доверяю компьютерам. Железки могут взломать, заразить вирусом. Люди  — другое дело. Я не знаю, как устроены компьютеры, а как устроены люди, я знаю. Ты мой архив видела?
        — Да…
        — Его дважды пытались выкрасть. Один раз подожгли. Кроме того, иногда уважаемые люди просят отдать страницу-другую. А я не могу отказать.
        — Поэтому там многих страниц не было?  — кивнула Есеня.
        — Там их не было, а здесь есть.
        — Здесь  — это где?
        — У Виталика,  — ответил сыщик.  — Я сделал резервную копию.
        И, видя на ее лице непонимание, объяснил:
        — Он эйдетик. Это своего рода мания. У него феноменальная память. Виталик запоминает все, что когда-либо слышал и видел. Каждое слово. Каждую букву. Все, что я узнавал, все, что заносил в архив, я складывал на всякий случай и в него. Он знает все, чем я занимался. У него есть ответы на все твои вопросы. Он знает, что было на пропавших листах. Это самая полная копия.
        — Это невозможно…
        — Не веришь? Виталик…
        И Виталик начал говорить:
        — Привет, Виталик. Что слушаешь? Тишину? Знакомьтесь, это Виталик, а это Есеня, мой друг…
        На Есеню его монотонный речитатив произвел жуткое впечатление, она воскликнула:
        — Хватит! Я поняла, спасибо…
        Несколько минут царило молчание. Потом Меглин произнес:
        — Ты ведь что-то узнать хотела. Можешь спросить.
        Она подавленно смотрела на него.
        — Ну, смелее,  — подбодрил он.  — Ты же для этого и пришла ко мне на стажировку. Ты это хотела узнать.
        И, поскольку она продолжала молчать, он сказал:
        — Я тебе помогу. Ирина Игнатович.
        — Нет!  — воскликнула Есеня.  — Я не хочу! Не хочу!
        Но Виталик уже «включился».
        — Ирина Игнатович,  — монотонно произнес он.  — После  — Ольга Берестова.
        Замолчал. Тогда Меглин, обращаясь к Есене, сказал:
        — Давай.
        Она смотрела с отчаянием. Потом переборола себя и произнесла:
        — Ольга Берестова…
        И Виталик заговорил снова:
        — Ольга Берестова. После  — Вера Стеклова.
        И стал рассказывать. Он говорил, говорил… Кусочки пазла, который по частям демонстрировал Есене Меглин, на глазах стали складываться в целую картину. Она узнала все…
        В 1990 году красавица Ольга Берестова, у которой после изнасилования возникла болезненная жажда мести, совершила ряд убийств полицейских. Ее задержали и поместили в клинику Бергича. Там, в клинике, ее впервые увидел тогда еще совсем молодой прокурор Андрей Стеклов. Увидел  — и влюбился. Сразу и бесповоротно. И встретил со стороны Оли такую же горячую любовь. Некоторое время прокурор скрывал свои чувства. Потом это стало невозможно. И тогда в кабинете Бергича прошло совещание, в котором, помимо хозяина, принимали участие также Стеклов и Меглин. Было решено изменить имя больной, уже находившейся в клинике. Так Ирина Игнатович стала Ольгой Берестовой. А настоящая Ольга сменила имя и стала называться Верой. После замужества  — Верой Стекловой. В 1992 году у них с прокурором родилась дочь, которой мать придумала необычное имя  — Есеня…
        А потом у Веры случился рецидив. Во время совместного ужина в ресторане она заметила, что у ее мужа с сотрудником прокуратуры Огнаревым произошел разговор на повышенных тонах. Больная психика Веры представила дело так, будто Огнарев угрожает Андрею. И тогда женщина решила устранить «обидчика». Убить не смогла  — но серьезно искалечила. Муж попытался спасти жену от нового заточения в клинике и оговорил Огнарева. Того уволили со службы, жизнь пошла под откос. Но Вере это не помогло  — ее тянуло к новым убийствам. И тогда чей-то выстрел оборвал ее жизнь. Есене тогда было всего пять лет. Когда спустя семнадцать лет она попросила Меглина взять ее стажером, он не мог ей отказать, потому что видел за ней ее мать, Веру. В которую тоже был тайно влюблен…
        Это была правда. Вся правда, другой не было.
        Когда Виталик закончил, Есеня, опустошенная и подавленная, молча встала и вышла из дома. Меглин вышел вслед за ней. Некоторое время они молчали, потом девушка произнесла:
        — Моя мать убийца… Но кто убил ее саму? Ты так и не сказал…
        — Это имеет значение?  — сказал в ответ Меглин.  — Ее просто остановили.
        — Это… отец?
        — Нет. Она просила его. Но он не мог.
        — Но он не мог не знать. Он приказал кому-то другому? Кому?
        — Он любил ее.
        — Это ты называешь любовью?
        — Врага убить легко,  — сказал Меглин.  — Любимого трудно. Сильно надо любить.
        — Я тоже  — как она? Да? Кто я?
        — Скоро ты поймешь, кто ты.
        — Когда?
        — Когда закончим.
        Некоторое время Есеня молчала, потом спросила:
        — Почему сейчас?
        — Что?
        — Почему ты сегодня меня к нему привел? Что это значит?
        Меглин ничего не ответил…
        …Во дворе таганрогской полиции шла подготовка к перевозке Стрелка. У ворот ОВД стоял автозак. Рядом работала съемочная группа.
        — Это так называемый автозак,  — рассказывал репортер.  — Спецтранспорт для перевозки лиц, опасных для общества. И хотя сегодня в автозаке поедет единственный пассажир, меры для обеспечения его безопасности приняты беспрецедентные. Ведь этот пассажир  — Анатолий Онуфриев по прозвищу Стрелок, чьи кровавые «подвиги» затмили страшную славу Чикатило.
        В это время несколько полицейских вывели из здания ОВД Стрелка. Двое автоматчиков, которым предстояло сопровождать арестованного, ввели его в зарешеченную клетку и закрыли дверь на замок. После этого конвойный офицер сказал репортеру:
        — Пять минут.
        Репортер тут же сел возле решетки и протянул Стрелку микрофон. И тот заговорил:
        — Ко мне прислали священника. Зачем? Нет ни ада, ни рая. Всё здесь. А они жулики. Адвоката дали. Я его спросил: «Ты как думаешь  — после всего, что я сделал, я  — человек?» Он говорит: «Юридически, для закона,  — да». Но если я для закона  — человек, что это за закон? Если я человек, что это за человечество? Что надо сделать, чтоб оно очнулось? Детдома, интернаты, колонии, тюрьмы, поселки нищие… Это для таких, как я, инкубаторы. Я пытался докричаться до людей!
        — У вас есть возможность,  — сказал репортер.  — Скажите людям сейчас  — чего вы хотели?
        — Чтоб вы поняли  — говорить мало,  — убежденно ответил Стрелок.  — У вас сто каналов  — кто меня услышит? Ничего, у вас мораторий. Меня не убьют. А когда я выйду, я доделаю, что начал. И тогда меня услышат.
        — Вам не было их жалко?
        — Людей?  — спросил Стрелок и ненадолго задумался. Потом сказал:  — В одной семье с родителями кончил, сын остался. Мальчик, лет семь. Говорю: «Есть у папы ружье?» Он говорит: «Пойдемте, поищем». Как думаешь, не было мне его жалко?
        Репортер смотрел на него с брезгливостью, и Стрелок, с его звериным чутьем, это сразу заметил.
        — Не смотри на меня свысока, слышишь?  — заявил он угрожающе.  — Это я на тебя так смотреть буду. Думаешь, ты умнее меня? Лучше? Люди в сто раз круче тебя обсирались перед моим обрезом. Я тебя запомню  — и найду, когда выйду.
        Однако репортера было трудно запугать,  — а главное  — у него остались еще вопросы, которые должны были прославить его, взявшего это интервью.
        — Вы понимаете, что всю оставшуюся жизнь проведете в тюрьме строгого режима, где заключенные пишут прошения о смертной казни?  — спросил он.  — Вас это не пугает?
        — Меня ничего не пугает,  — заявил убийца.
        — Вы испытываете раскаяние?
        — Это передо мной должны каяться. И вы будете каяться, обещаю,  — сказал Стрелок.
        Офицер заглянул в автозак и сделал знак  — все, пора ехать. Телевизионщики вышли, дверь закрылась, и автозак выехал со двора…
        …Не доезжая до ОВД, Меглин остановил машину, сказал Есене:
        — Выходи.
        Сам тоже вышел, достал обрез, спрятал под пиджак. Быстро пошел по улице. Есеня  — за ним.
        — Что ты хочешь сделать?  — спросила она.
        — Не знаю. Думаю.
        В одной из боковых улиц Меглин увидел припаркованную у магазина фуру, из которой выгружали коробки с продуктами. Заглянул в кабину  — пусто. Влез, сказал Есене:
        — Садись. Быстрее!
        Ключ зажигания торчал в замке. Меглин повернул его, и фура, как была, с открытыми задними дверьми, сорвалась с места; изнутри с криком выпал грузчик.
        — Что ты делаешь?!  — закричала Есеня.
        — Сказал же  — пока не знаю!  — ответил он.  — Думаю!
        Они мчались по городу, не обращая внимания на светофоры. Потом фура вырвалась на пригородную трассу, где машин было меньше, и Меглин еще прибавил скорость. Впереди уже просматривался перекресток, к которому с проходящей перпендикулярно дороги приближался автозак.
        — Вроде придумал!  — весело крикнул Меглин, когда фура на полной скорости врезалась в бок автозака. Тот перевернулся, ехавшая за ним машина полиции от резкого торможения улетела в кювет.
        Меглин уже стоял на дороге. Один из полицейских, ехавших в машине, попробовал его задержать, но сыщик выстрелил над его головой, и полицейский приник к земле. Второго Меглин свалил ударом в подбородок.
        В автозаке тоже были двое конвойных. Один при столкновении потерял сознание и лежал, привалившись к решетке. Второй, услышав снаружи выстрел, взял автомат на изготовку и встал лицом к двери, ожидая нападения. Поэтому он не видел, как Стрелок просунул руки за решетку, вытащил у его напарника ключи и открыл сначала наручники, а затем и замок…
        Когда Меглин, распахнув дверь автозака, залез внутрь, первое, что он увидел,  — Стрелка, вынимающего автомат из рук лежащего на полу полицейского. Меглин вскинул обрез, нажал на спуск, но услышал лишь сухой щелчок  — произошла осечка. Стрелок усмехнулся, поднял автомат… И тут же отлетел к решетке, получив пулю в плечо. Это выстрелила Есеня, успевшая подойти к двери автозака. Меглин схватил убийцу за шиворот и вытащил на улицу.
        …Фура неслась прочь от Таганрога, вдоль моря. Стрелок, пристегнутый наручниками к переднему сиденью, настойчиво спрашивал Меглина:
        — Куда мы едем? В Москву? Меня нужно в Москву, на экспертизу. Мы едем в Москву?
        Но они ехали совсем не в Москву… Уже ночью фура остановилась возле старого кладбища на окраине села.
        — Выходи,  — сказал Меглин.
        — Нет! Нет! Я не выйду!  — кричал Стрелок.  — В Москву! На экспертизу!
        Меглин отстегнул наручники и вытащил Стрелка из машины. Когда они дошли до ворот кладбища, взошла луна, и Стрелок понял, где они находятся.
        — Нет!  — кричал он.  — Это не я! Меня гипнотизировали!! На мне эксперименты проводили! Слушай, Меглин, меня надо изучать! Я феномен! Врачи должны меня изучать, чтоб таких, как я, больше не было!
        Меглин скрипнул зубами, схватил убийцу за голову и ударил его лбом в лицо, ломая нос. Стрелок заорал от боли, свалился на землю, истерически крича:
        — Нет, не пойду!
        Но Меглин подхватил его, как куль, и потащил дальше. Есеня с ужасом смотрела на сыщика. Лицо у него исказилось, побелело, его бил тик. Девушка слишком хорошо знала, что за этим последует…
        — Остановись!  — воскликнула она.  — Тебе нельзя! Прошу тебя!
        — Послушай ее, Меглин!  — просил Стрелок.
        Сыщик шел дальше, словно не слышал.
        — Ну хочешь, я сама это сделаю?  — тихо сказала она. И тогда он ответил:
        — Нет. Я сам это сделаю. Сам!
        — Но тебе нельзя!
        Он больше не отвечал. Дотащил Стрелка до нужного места и швырнул на землю рядом со свежевырытой могилой. Спросил:
        — Ты помнишь это место?
        Стрелок отрицательно покачал головой.
        — Помнишь!  — заявил сыщик.  — Мы сюда приходили на похороны, когда умирал кто-то из наших. Из детдомовских. Их хоронили здесь. И их тоже похоронили здесь! Вчера! Пятнадцать душ!
        Теперь Стрелок понял. Закричал:
        — Не убивай меня, Меглин! Не убивай!
        — Я не буду тебя убивать,  — сказал Меглин.  — Я хочу, чтобы ты страдал. Мучился от ужаса и бессилия. Я не придумал лучше. Но простота бывает эффективной. Ты будешь лежать с теми, кого убил. Ты будешь желать сдохнуть. Лежи и думай: а вдруг и правда ТАМ что-то есть? И тебя там ждут? А вдруг там  — такой же ужас? Только вечный! Я думаю, ты заслужил. И я готов ответить за свое решение. Хоть здесь, хоть там.
        Он шагнул в сторону и сбил ногой крышку со стоявшего у могилы гроба.
        — Видишь?  — спросил он.  — Я все приготовил. Теперь ты понял?
        Да, он понял.
        — Нет!!  — закричал Стрелок.  — Пристрели меня, Меглин! Лучше пристрели!
        Меглин схватил лопату и несколькими ударами перебил Стрелку руки. Потом поднял его и швырнул в гроб. Стрелок понял, что пощады не будет. И тогда его голос изменился  — он стал прежним.
        — Думаете, вы лучше меня?  — крикнул он.
        И затем, обернувшись к Есене, сказал:
        — Это твой отец меня выпустил! На нем вся кровь!
        Этого девушка не ожидала. Удар был так силен, что она пошатнулась.
        — Что?  — воскликнула она.  — Что? Нет!!
        Но про себя уже знала  — да, все так и есть.
        — Не слушай его!  — уговаривал Есеню Меглин.
        И она соглашалась:
        — Он врет! Скажи, что он врет!
        Но сама знала  — нет, все правда.
        Меглин накрыл гроб крышкой, вколотил гвозди. Доносившиеся изнутри вопли перешли в вой.
        — Теперь ты веришь в ад?  — спросил сыщик.
        Потом столкнул гроб в могилу и закопал.
        Все было кончено. Меглин, за последние часы словно постаревший на десять лет, пошел прочь с кладбища. Шел нетвердо, шатался и все время оглядывался, словно кого-то искал…
        — Родион!  — окликнула его Есеня.
        Он остановился. Посмотрел на нее. Сказал:
        — Ты спрашивала, кто убил Олю.
        — Не имеет значения!  — торопливо сказала она.
        Есеня не хотела этой правды, по горло была сыта правдой. Но Меглин был беспощаден. Сказал:
        — Я.
        — За что?  — спросила Есеня.
        — Она просила,  — объяснил он.  — «Лучше смерть, чем здесь». Так она сказала. «Это не жизнь». Я ведь тоже был ее другом. Любил ее.
        И вновь замолчал и пошел к воротам. Есеня позвала его, но он не обернулся.
        Вышел из ворот  — и вдруг увидел впереди мальчика. Того самого, что раньше мелькал среди могил. Он уже знал, кто этот мальчик. Это был он сам, Родион Меглин,  — каким был в девять лет.
        Он подошел ближе, мальчик ждал его. Меглин протянул руку, чтобы погладить, приласкать его, лишенного ласки…
        Есеня, стоя в воротах кладбища, увидела странную картину  — Меглин, стоя посреди дороги, протягивал руку в пустоту…
        Они стояли рядом  — Меглин-взрослый и Меглин-ребенок. И ребенок сказал взрослому:
        — Всё…
        Тогда взрослый Меглин рухнул на спину и выгнулся в судороге. Есеня бросилась к нему, обхватила руками, прижала к себе.
        — Родион!  — кричала она.  — Родион!
        Но он уже не слышал. Он видел море и женщину, что ждала на берегу. Это была его мать. Она взяла его за руку, как когда-то, и они ушли. Ушли прочь…
        …Из последних сил Есеня втащила Меглина в машину  — она хотела уехать подальше от кладбища. Девушка понимала: Меглин не хотел бы, чтобы Стрелка нашли. Чтобы его жертва оказалась напрасной. Проехав несколько километров, она остановилась и вызвала «скорую».
        …Прокурор Стеклов приехал одновременно со «скорой» и сразу поспешил к дочери. Спросил:
        — Где Стрелок?
        — Больше ты о нем не услышишь,  — ответила Есеня.  — Обо мне тоже. Никогда.
        Повернулась к отцу, изучающе посмотрела на него, спросила:
        — Как ты жить-то после этого можешь? Не страшно?
        Он не знал, что скрывается за словом «этого». Предположить можно было многое.
        — Есеня…  — начал прокурор… Но дочь уже села в «скорую» и захлопнула дверь.
        Прошло несколько недель. Рука у Есени зажила, она вновь могла водить машину. После некоторого перерыва она приехала в психиатрическую клинику, чтобы увидеть Меглина. У входа в отделение усиленного наблюдения ее встретил Бергич. Они вошли в палату. Меглин, одетый в темно-синюю пижаму, был за руки и за ноги привязан к кровати. Остановившимся взглядом он смотрел в никуда.
        — Это для его же безопасности,  — тихо сказал ей Бергич.  — Он уже дважды пытался покончить с собой. Сначала из подоконника гвоздь вынул. Потом набросился на санитара. Когда ему помешали, попытался разодрать себе горло. Хорошо, что у нас наблюдение круглосуточное…
        Слушая его, Есеня вспомнила, как несколько дней назад ей звонил Саша, спрашивал, как там Меглин, радовался, что тот жив. Сейчас она знала, что ему ответить: «Это не жизнь. Это смерть с открытыми глазами»…
        Из клиники она поехала в прокуратуру, к отцу  — хотела забрать некоторые дела. В приемной ее остановила секретарша:
        — Андрея Сергеевича нет…
        — А где он?  — спросила Есеня.
        — Вы разве не знаете?  — удивилась девушка.  — Он заявление подал. Уволился.
        Тогда Есеня отправилась в то место, которое про себя называла «здание». Машина отца стояла во дворе. Входная дверь открыта. Прошла по дому  — нигде никого. На кухне стояла пустая бутылка из-под виски, прижимала записку с одним словом: «Прости». Охваченная тревогой, девушка бросилась в кабинет  — и убедилась, что сейф с оружием открыт. Есеня вышла на задний двор.
        Здесь сидел Стеклов  — не спавший две ночи, небритый, в халате поверх пижамы. Рядом на столике лежал пистолет. Не поворачиваясь к дочери, прокурор сказал:
        — Я знал, что ты придешь. Вернее, не знал… Надеялся.
        Есеня подошла к отцу, спросила:
        — Зачем?
        — А смысл?  — ответил Стеклов.
        — Я прощаю тебя,  — тихо сказала она.
        — Я сам себя не прощу.
        — Живи так,  — предложила она.
        — Зачем?  — вернул он ей ее вопрос.
        — Ради меня,  — ответила она.
        Стеклов взглянул на дочь… и вдруг в его лице что-то дрогнуло, на глазах появились слезы. Есеня крепко обняла отца, и он заплакал у нее на груди…
        А потом они сидели в кабинете, и отец показывал ей фотографии старых друзей  — Огнарева, Меглина, других… И рассказывал:
        — Я полюбил ее в тот момент, когда впервые увидел. Я долго думал, что мы победили болезнь. Дал ей другое имя. Посадил в клинику на ее место Игнатович. Мы поженились. Родилась ты. А потом… Убили моего коллегу. Потом второго. До всего докопался Огнарев. Она убивала тех, кто, как ей казалось, угрожал мне и моей карьере, а значит  — и ей, и тебе. Я не поверил Огнареву, не захотел слушать. А потом стало поздно. Огнарев написал докладную. Чтобы ему не поверили, Вера должна была исчезнуть. Она сама этого хотела. И я попросил Родиона. Я обвинил Огнарева в нечистоплотности. Его уволили, жизнь покатилась по наклонной. Я был вынужден так поступить…
        …Прошла еще неделя, и еще… А потом…
        Однажды вечером санитары, как обычно, развели пациентов психиатрической клиники по палатам, заперли двери. Больничный корпус опустел. И тогда в коридоре отделения усиленного наблюдения появилась Есеня. Двигаясь совершенно бесшумно, вошла в процедурную. Здесь возле стены стояла большая ванна. В ней лежал Меглин. Лицо у него было умиротворенное; казалось, что он просто дремлет. Вот только его запястья были крепко привязаны к специальным ручкам на краях ванны.
        Есеня села на край ванны.
        — Я поняла, кто я,  — сказала она.  — Я теперь  — ты.
        Лицо Меглина оставалось совершенно неподвижным: не лицо, а маска.
        — Я тебе обещала,  — снова заговорила она,  — держать тебя за руку. Вот, держу. Ты чувствуешь?
        Она сжала его руку. Но он не ответил на пожатие. Так прошло несколько минут. Потом она склонилась к нему и сказала в самое ухо:
        — Я люблю тебя.
        И вонзила ему в сердце нож. Тот самый. Меглин дернулся, вздохнул  — и замер…
        — Простите!  — остановил ее Худой.  — Вы хотите сказать, что со дня последнего посещения больше не видели Меглина?
        — Да,  — ответила она.
        — Но в журнале посещений стоит запись. Вот. Вы были там девятого…
        — Да, я приезжала к Бергичу,  — кивнула она.  — Утром.
        — И даже не заглянули к Меглину?
        — Зачем? В тот день у него было обострение. Он никого не узнавал. Он был овощем. Можете справиться в медицинской карте.
        — И вы не знаете, как к Меглину попал нож, которым он покончил с собой?  — не скрывая недоверия, спросил Седой.  — Его обыскивали каждый день.
        — Не знаю,  — ответила она.
        — Я говорил с врачами,  — вновь вступил в беседу Худой.  — Все в один голос утверждают, что в таком состоянии он вряд ли мог себя убить.
        — Вы меня в чем-то обвиняете?  — спросила она.
        — Нет, Есеня Андреевна,  — сказал Седой.  — У нас другая задача. При всех осложнениях, связанных с работой Меглина, нельзя отрицать ее эффективность. Мы шли на риск, понимая, что его «метод» спасает жизни многих людей. Это перевешивало. Этот его метод… Вы считаете, вы его поняли? Как бы вы его описали?
        — Не было никакого метода,  — ответила Есеня.  — Просто он старался быть внимательным. К людям.
        — Что ж…  — сказал Седой.  — Вопросов к вам у нас больше нет. Но есть предложение. Люди, к сожалению, остаются людьми. Есть преступники. И есть мы. Так что…
        Седой остановился и выжидательно посмотрел на Есеню  — что она скажет. Но она молчала. Тогда он продолжил:
        — Мы предлагаем вам занять его место. С самыми широкими полномочиями. Штат, финансирование  — все обсуждается.
        Она ответила почти сразу:
        — Нет. Меня это не интересует.
        — Почему?  — удивился Седой.
        — Не хочу,  — ответила она.
        — Не торопитесь, подумайте…
        — Я свободна?
        — Конечно,  — сказал Седой и встал.  — Спасибо вам.
        Худой проводил ее к выходу. Когда вернулся, Седой спросил:
        — За Меглиным мы все подчистили?
        — Работаем,  — сказал Худой.  — А с ней как быть?
        — Она нам подходит,  — сказал Седой.
        — Но она ушла…
        — Вернется.
        У выхода из старинного особняка, лишенного вывески, Есеню ожидал Саша. Когда она села в его машину, спросил:
        — Ну что?
        — Все хорошо,  — ответила она.  — Ты меня отвезешь?
        — Куда?
        — Домой…  — сказала она.
        Они подъехали к ангару Меглина, вышли. Есеня открыла дверь, включила свет, прошла в внутрь. Саша стоял в дверях. Девушка обернулась к нему. Сегодня она хотела, чтобы он остался. Но Саша должен был решить это сам. А он молчал. Потом неуверенно спросил:
        — Ну, я поеду?
        — Да,  — сказала она.  — Пока.
        А он все надеялся, все ждал, когда его пригласят… Все стоял на пороге…
        — Спасибо, Саш,  — сказала она.
        И он ушел. Она задвинула засов и отправилась в душ.
        Если бы она выглянула наружу и осмотрелась, то могла бы заметить стоящую в сотне метров от ангара машину, водитель которой внимательно наблюдал за домом. Когда Саша уехал, мужчина выждал немного, взял телефон и набрал знакомый номер…
        Выйдя из душа, Есеня услышала, что звонит ее телефон. Подошла, нажала кнопку приема  — и услышала знакомый голос, искаженный компьютерной программой. Голос, который, как она думала, замолчал навсегда после смерти Скутеева.
        — Я хочу спросить у тебя только одну вещь,  — сказал Ты-Меня-Не-Поймаешь.  — Как ты себя чувствуешь теперь, когда осталась одна? Готова поиграть?
        Она отключила вызов. Водитель автомобиля, стоящего недалеко от ангара, услышал гудки отбоя и усмехнулся.
        — Ты меня не поймаешь,  — сказал Женя Осмыловский.
        …Есеня спустилась в архив, достала несколько папок из разных ящиков и разложила их на столе. Выбрала свободную стену и стала прикреплять к ней фотографии. Здесь были фото Праздничного убийцы, Пиночета, Скутеева, Никиты… Она налила бокал вина из бутылки, не допитой еще Меглиным, и стала рассматривать фотографии…