Второе дыхание Александр Александрович Крон
        #
        Крон Александр
        Второе дыхание
        Александр Александрович Крон
        Второе дыхание
        Комедия
        в четырех действиях
        Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.
        От автора
        Эти пьесы написаны давно. Первая- полвека назад, последняя датирована 1956 годом.
        С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.
        Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.
        Глаз писателя в некоторых отношениях подобен фотообъективу. Для различной натуры существуют разные типы объективов, более того,- одна и та же натура, снятая различными объективами, дает несхожие изображения. Когда прозаик берется за драматургию или, что реже, драматург за прозу, происходит как бы смена объектива.
        Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше- возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.
        Одна из причин- хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.
        Большинство моих пьес- в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.
        Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.
        У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием- "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьесасамостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот- умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько
многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.
        Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание моих сочинений. Только проза- романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.
        Действующие лица
        БАКЛАНОВ СЕРГЕЙ РОМАНОВИЧ, гвардии капитан третьего ранга, командир отдельного дивизиона тральщиков.
        ВОЛЧОК МАКСИМ ФЕДОРОВИЧ, гвардии капитан-лейтенант, заместитель командира дивизиона по политической части.
        СТОЛЯРОВ ГЕОРГИЙ ИВАНОВИЧ, гвардии старший лейтенант, дивизионный минер.
        ВЕРЕВКИН \ командиры
        КОЛОДУБ } гвардейских
        МИРЗАЯН / тральщиков.
        МАЛИКОВ, гвардии старшина первой статьи./
        ЕРШОВА, гвардии краснофлотец.
        БЫСТРОВ ВОЛОДЯ, юнга.
        ЛЕБЕДЕВА ВАРВАРА МИХАЙЛОВНА, капитан медицинской службы, хирург.
        РАДУЖНЫЙ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ, капитан первого ранга, начальник политотдела военно-морской базы.
        ЛЕВИН АЛЕКСАНДР ОСИПОВИЧ, подполковник, работник разведотдела.
        ТАИСИЯ ИВАНОВНА, санитарка.
        МАЙОР ОДНОРУКОВ, лицо действующее, но на сцене не появляющееся.
        НЕМЕЦКИЙ ЛЕТЧИК.
        Действие первое
        происходящее весной 1945 года, когда части Красной
        Армии и корабли Балтийского флота, освободив
        Советскую Прибалтику, устремились на запад.
        Керосиновая лампа освещает небольшую комнату под
        крышей двухэтажного деревянного домика,
        расположенного, как это выяснится впоследствии, на
        самом берегу одного из островков в Балтийском море.
        Близость моря ощутима- оно шумит где-то у самых стен
        дома.
        Еще недавно домик принадлежал какому-то мелкому
        немецкому чиновнику (вероятно, смотрителю маяка или
        служащему пакгауза), а комната служила спальней
        супружеской чете. Об этом свидетельствуют следы
        разрушенного уюта- две низкие орехового дерева
        кровати с перинами, шкаф, туалетный столик с
        зеркалом, вышитые гобеленчики с нравоучительными
        изречениями и несколько дешевых хромолитографий,
        изображающих улыбающихся красоток в купальных
        костюмах. Новые хозяева внесли в этот мещанский уют
        свои поправки. Кровати раздвинули и поставили вдоль
        стен, шкаф положили плашмя и таким образом соорудили
        третье ложе, на туалетный столик поставили тяжелые
        ящики с телефонными аппаратами, нравоучительные
        гобеленчики нашли себе достойное применение- о них
        входящие вытирают ноги. Посреди комнаты установлена
        чугунная печурка. На стенах развешаны кителя,
        кортики, автоматы, гитара. У телефонов расположился
        оперативный дежурный по дивизиону старший лейтенант
        Столяров. Он углубился в книгу. О том, что эта
        книга- самоучитель немецкого языка, можно догадаться
        по вырывающимся у него отрывочным фразам: "Ди мине
        мина. Ди позицион- позиция. Заген зи мир, битте
        скажите вы мне, пожалуйста". Загудел зуммер.
        Столяров (взял трубку). "Русалка" слушает. Так точно- я. Слушаю вас, товарищ два-ноль-два. Я вас- хорошо, а вы? (Дует в мембрану.) Как вы сказали? Хозяина нашего? Нету. Так точно, в море. (Приоткрыл штору.)
        За стеклом- дождь, темнота.
        Минуточку обождите... (Покрутил ручку другого аппарата, взял трубку.) Дайте пирс. Решетов? Оперативный говорит. Кто сейчас к пирсу подошел? Какой катер? Ага, что за доктором ходил? Прибыл доктор? Надо сразу докладывать, что прибыл. Ну, добро! Проверь у него документы и веди прямо в лазарет. Погоди, я запишу. Как? Капитан медицинской службы Лебедев? Ясно. Слушай, Решетов, комдива нет еще? Не видать пока? (Положил трубку, взял другую.) Слушаете? Теперь уже скоро должен подойти. Время темное, да и засвежело. Чтоб сразу же звонил? Есть. Как? Все в порядке. Спасибо, хватает. Личный состав очень доволен. Вот в части удовлетворения запросов высшего, так сказать, интеллектуального порядка- положение аварийное. Грубо говоря- ни кино, ни газет, ни табаку. Будьте так добры... Что? Жена в Таллине. Скоро полгода. Как? (Смеется.) Это мне беспокоиться следует, а у нас тут не согрешишь. Монастырь? Хуже. (Смеется.) Спасибо. Есть. (Положил трубку, вынул из кармана жестянку с остатками табака и начал скручивать папиросу.)
        Веревкин (вошел. Это совсем юный лейтенант, быстроглазый и задиристый. Одет в канадскую куртку с капюшоном и резиновые сапоги.) Привет оперативному.
        Столяров. Привет.
        Веревкин. Разрешите доложить- командир тральщика сто восемь гвардии лейтенант Веревкин с задания вернулся.
        Столяров. Очень приятно. Вытирайте ноги.
        Веревкин. Комдива нет?
        Столяров. Как видите.
        Веревкин. Все плавает?
        Столяров. Именно. (Затягивается папиросой.) Еще вопросы есть?
        Веревкин (жадными глазами следит за кольцами дыма). Так. Значит, не приходил еще?
        Столяров. У вас железная логика. Впрочем, посмотрите под кроватью- может быть, он и здесь.
        Веревкин. Смеяться?
        Столяров. Советую.
        Веревкин. Почему?
        Столяров. Когда человек приходит с единственной цельюстрельнуть на закрутку, ему не следует быть излишне взыскательным.
        Веревкин. Прошу прощения. Я всегда высоко ценил ваш изящный юмор.
        Столяров. Продолжайте, я вас слушаю.
        Веревкин. И глубокое понимание человеческой природы. (Протянул руку лодочкой.)
        Столяров. То-то же. На, закуривай. Только- чур! (Приложил палец к губам.) Понимаешь, как налетят все скопом- раскурят в момент. А я отказывать не могу. У меня характер слабый.
        Веревкин (с наслаждением закуривает). Комдив с кем сегодня пошел? С Колодубом?
        Столяров. С Мирзаяном.
        Веревкин. Слушай, это правда, что мне Решетов сейчас травил? Будто наши "юнкерса" сбили и летчика подобрали?..
        Столяров. Точно. Доставлен на катере и находится в лазарете. (Заметив движение Веревкина.) Отставить. Комдив приказал никого из празднолюбопытствующих в лазарет не допускать.
        Веревкин. Ох, и везучий же, дьявол!
        Колодуб (вошел. Немолодой, медлительный, лицо обветренное. Одет так же, как Веревкин. Явно из бывших матросов или запасников). Привет, оперативный.
        Столяров. Взаимно. Вытирайте ноги.
        Колодуб. Командир "ТЩ-105" гвардии лейтенант Колодуб с задания прибыл.
        Столяров. Что скажешь, старина?
        Колодуб. Комдива нема?
        Столяров (переглянулся с Веревкиным). Вопрос становится традиционным. Нету комдива.
        Колодуб (как завороженный смотрит на клубы табачного дыма). Эге! Стало быть, в море еще?
        Столяров. Что меня поражает- так это бедность приемов. Скажи что-нибудь поновее.
        Колодуб. Могу поновее.
        Столяров. Например?
        Колодуб. Например- прибыл доктор.
        Столяров. Информация запоздалая. Доложено.
        Колодуб. А ты його бачив?
        Столяров. А зачем?
        Колодуб. Заслуживает внимания.
        Столяров. Именно?
        Колодуб. Весьма интеллигентная особа. Приятной наружности.
        Веревкин. Подумаешь. Я сам интеллигентный. И тоже приятной наружности.
        Колодуб. Так ты ж хлопец. (Пауза.) А вин- дама.
        Столяров. Кто- вин?
        Колодуб. Так доктор же.
        Веревкин и Столяров вскочили.
        Веревкин. Ты врешь, старик!
        Столяров. Поклянись!
        Колодуб (спокойно). Чтоб мне на мине подорваться.
        Столяров. Докладывай. Все, что тебе известно.
        Колодуб. Закурим?
        Столяров (вытащил заветную жестянку). На, шут с тобой. Полегче, старина, оставь хоть комдиву... Ну, ну?
        Колодуб. Огоньку дашь? (Неторопливо прикуривает от предупредительно поданного уголька.)
        Веревкин. Не тяни, старик. Играешь на нервах.
        Колодуб. Обожди, не горит. (Со смаком затянулся.) Ну что вы ко мне пристали? Сказано: весьма интеллигентная особа. (Подумал.) В звании капитана.
        Столяров. Это нам уже известно.
        Веревкин. Интересная женщина?
        Колодуб (задумался). Ничего. (Еще подумал.) Ничего. Заслуживает внимания.
        Веревкин. Ах, чтоб тебя!.. (В нетерпении прошелся по комнате.) Да, Егор!.. Между прочим, дай мне, пожалуйста, бритву.
        Столяров. Между прочим, зачем?
        Веревкин. Странный вопрос. Пришла фантазия побриться. Есть возражения?
        Столяров. Никаких. Наоборот, сам собираюсь бриться. Фантазия, понимаешь? Так что, между прочим, обожди.
        Веревкин. Собственник проклятый. Стыдись. Женатый человек. Зачем тебе бриться? (Поймав смеющийся взгляд Колодуба.) Ты тут еще!.. Старик, ты сам ее видел?
        Колодуб. Эге!
        Веревкин. А раз видел- не мычи, а говори толком. Опиши наружность.
        Колодуб. Наружность? (Задумался, вспомнил.) Как бы тебе это лучше передать..
        (Повертел в воздухе пальцами и даже выразил на лице мечтательность.)
        Веревкин. Ну, ну, ну?
        Колодуб. Вроде, понимаешь, этакая... (Покрутил головой и вздохнул.) Я бы сказал: приятная наружность.
        Веревкин. Тьфу! Нет, так от него толку не добьешься. Отвечай точно на заданные вопросы. Возраст?
        Колодуб. Возраст? (Погрузился в размышления.) А бес его знает. Что-нибудь в районе тридцати.
        Веревкин. Блондинка, брюнетка?
        Колодуб (еще глубже задумывается). Затрудняюсь сказать. Темно, моросит, плащ с капюшоном- разве разберешь? Вот голосок у ней- да, действительно...
        Веревкин. Ну, ну?
        Колодуб. Очень такой... с этаким, знаешь...
        Веревкин. Ну, ну?
        Колодуб (вздыхая). Очень приятный голос.
        Веревкин. Ну спасибо. По твоему описанию ее можно узнать среди тысячи женщин. Стоит перед глазами как живая. Ты разговаривал с ней?
        Колодуб. Я? Нет. (Подумал.) Нет, не говорил.
        Веревкин. Откуда же ты знаешь, какой у нее голос? Она сказала что-нибудь?
        Колодуб. Эге.
        Веревкин. Он меня выведет из терпения. Что же она сказала? Проснись, старик.
        Колодуб. Что сказала? "Черт бы побрал,- говорит,- эту собачью погоду, ваш трясучий катер...".
        Столяров (обернулся). Что ты там болтаешь?
        Колодуб. Слово даю. "Катер,- говорит,- ваш дурацкий остров и всех вас вместе с вашим болваном начальником".
        Столяров. Кому же это она сказала? Тебе?
        Колодуб. Ни. (Подумал.) Вроде про себя. Но очень явственно.
        Стук в дверь и голос: "Разрешите, товарищ старший
        лейтенант?" Вошла Ершова. В руках у нее китель с
        тремя золотыми нашивками на рукавах, нашивками "за
        ранение", гвардейским значком и орденскими ленточками
        на груди.
        Ершова. Посмотрите, товарищ старший лейтенант. Не знаю- хорошо ли будет?
        Столяров (взглянул). Ну что же- лучше и требовать нельзя. Молодец, Маруся.
        Ершова (быстро, шепотом). Ой, товарищ старший лейтенант, я так боюсь- вдруг Сергею Романовичу не понравится? Среднего галуна, ну, совсем нету, ни кусочка, так я узенький вдвое сшила, и шов такой аккуратный получился, только видите, золото здесь потемней, а здесь посветлейзаметно, пожалуй, будет? Ой, я прямо не знаю, что делать...
        Столяров. Ничего, ничего. Добро!
        Веревкин. Что? Присвоили капитана третьего ранга?
        Столяров. Так точно. И выговор сняли. Начальник политотдела звонил.
        Веревкин. Вот шагает человек! Давно ли в младших лейтенантах ходил?
        Колодуб. Стоит- потому и дают.
        Ершова. Ой, я так рада, так рада...
        Столяров погрозил ей пальцем.
        Что вы, товарищ старший лейтенант?
        Столяров. Ничего.
        Ершова. Ой, ума не приложу, что с фуражкой делать. Теперь Сергею Романовичу положено, чтоб по козырьку был ободочек золотенький, из дубовых листочков, а где же его взять?
        Столяров опять грозит ей пальцем.
        Да что вы, на самом деле, товарищ старший лейтенант? Даже странно.
        Столяров. Смотрите, Ершова, спишет вас Сергей Романович с нашего острова обратно на материк. У него все быстро делается.
        Ершова. За что же, товарищ старший лейтенант? Уж я, кажется, так стараюсь.
        Столяров. Вот за это самое. Ну, добро! Спасибо, Маруся. (Кивком отпустил ее.) Видали? И эта- тоже. Неотразим!
        Веревкин. Черт! Везет же человеку!
        Колодуб. А тебе что- завидно?
        Веревкин. Сказал! Будь у меня его положение- мы бы еще посмотрели... Женщин привлекает- что? Власть. Слава. Скажешь, неверно?
        Мирзаян (вошел. Крепыш лет тридцати. Очень черный, очень подвижной. Одет так же, как все командиры тральщиков). Что он тут травит, этот юноша?.. Оперативному пламенный привет!
        Столяров. А, герой дня! Здорово, Гурген.
        Мирзаян. Командир "ТЩ-119" гвардии старший лейтенант Мирзаян с задания возвратился.
        Столяров (без знаков препинания). Честь и место вытирайте ноги комдива нет.
        Мирзаян (опешил). Что?
        Столяров. Ты, вероятно, хотел спросить- где комдив?
        Мирзаян. Действительно хотел. Сам не понимаю- зачем? Комдив у меня на корабле.
        Столяров. Что делает?
        Мирзаян. Бреется.
        Все переглянулись. Колодуб выразительно хмыкнул.
        Столяров (кончил бритье). Готово! Илья! Будешь?
        Веревкин вяло отмахнулся.
        Что же ты?
        Веревкин. Лень. И вообще- считаю ниже своего достоинства.
        Колодуб. Что? Бриться?
        Веревкин. Вообще, весь этот ажиотаж.
        Мирзаян. А что случилось? (Столярову.) Нет, ты вот что мне скажи. Человек, который за сегодняшний день вытралил шесть мин, сбил немецкий самолет и захватил в плен летчика- имеет он право на поощрение?
        Столяров (уклончиво). Орден получишь, Гурген.
        Мирзаян. Орден- это в перспективе. Разреши, я расскажу тебе одну древнюю восточную легенду.
        Столяров. Я, кажется, ее уже слышал.
        Мирзаян. Клянусь, что нет. Понимаешь- у одного отца было два сына. Оба были храбрые воины, очень любили друг друга и всем всегда делились. Но однажды...
        Столяров. Знаю. Один брат попросил у другого закурить?
        Мирзаян. Верно. Послушай, как ты угадал?
        Столяров. Подсознательный процесс. Шут с тобой- на! (Вытаскивает жестянку.
        И- баста. Больше никому. Комдиву не хватит.
        Мирзаян (дрожащими руками сворачивает папиросу). Поверишь, с утра ни одной затяжки. (Увидел китель комдива.) Э, что же вы молчите? Можно поздравить?
        Стук в дверь. Вошел Володя. Ему лет тринадцать, но
        фронтовая жизнь придала ему черты ранней зрелости и
        даже суровости. Голос у него ломается- матросская
        зычность сменяется совершенно детскими интонациями.
        Он по-ребячьи увлечен строевой обрядностью.
        Володя. Товарищ гвардии старший лейтенант, разрешите обратиться?
        Столяров. Обращайтесь, юнга Быстров.
        Володя. Вас спрашивает капитан медицинской службы Лебедева.
        Столяров. Просите. Всё?
        Володя (совсем другим тоном). Дядя Юра, дай закурить...
        Столяров. Что-о-о-о? Вон отсюда! (Шутя замахивается на него сапогом.)
        В этот момент вошла Лебедева. При ее появлении все
        офицеры встали. Лебедевой лет тридцать, может быть,
        немного больше. Можно не признавать ее красивой, но в
        ней видны ум, характер, женственность, а это важнее.
        Ее манеры представляют смесь изящества и некоторой
        грубоватости, свойственной женщинам, которым
        приходится вести вполне мужской образ жизни. Одета в
        обычную, хорошо сшитую морскую форму, поверх которой
        наброшен мокрый плащ-палатка.
        Лебедева. Я могу войти?
        Столяров (пряча сапог, смущенно). Да, пожалуйста. (Володе.) Вы свободны, юнга Быстров.
        И когда за Володей закрывается дверь:
        Оперативный дежурный гвардии старший лейтенант Столяров к вашим услугам.
        Лебедева. Здравствуйте. Лебедева.
        Столяров. Разрешите вам представить моих товарищей- командиров гвардейских кораблей.
        Все здороваются очень почтительно.
        Присаживайтесь, пожалуйста. Отдохните.
        Лебедева села.
        Ну как, доктор? Заштопали нашего немца?
        Лебедева. Там нечего штопать. Несколько легких ожогов и ссадин. Простейшая перевязка. Не понимаю, зачем я вам понадобилась?
        Столяров. Приказание комдива. Немец может дать очень ценные показания.
        Лебедева. Мне бы не хотелось задерживаться. Я могу получить катер?
        Столяров. Благоволите немного обождать. Комдиь приказал задержать вас до его возвращения.
        Лебедева. Вот как- он приказал? Вероятно, он забыл, что я у него не служу.
        Столяров (мягко). Это точно. Но мы- служим.
        Лебедева. И долго мне придется ждать?
        Мирзаян. Комдив уже здесь. Мы вас очень просим- посидите с нами пять минут, побеседуйте.
        Веревкин. Снимите плащ. Разрешите я вам помогу...
        Колодуб. Дозвольте мне. Я просушить повешу.
        Столяров (после некоторого колебания достает заветную жестянку). Вы курите?
        Лебедева. Спасибо. Что это у вас? Выбросьте немедленно эту мерзость. (Вынула из чемоданчика завернутую в газету сотню папирос.) Курите, пожалуйста, товарищи.
        Общее оживление.
        Колодуб. Дозвольте взглянуть на газетку?
        Лебедева. Старая.
        Колодуб. Это ничего.
        Мирзаян. Разрешите от лица офицеров гвардейского дивизиона принести вам глубочайшую и искреннюю благодарность.
        Лебедева. Как торжественно!
        Мирзаян. Вы поймите нас. Мы, так сказать, островные жители, скромные пахари моря, пасынки в нашей славной морской профессии...
        Столяров. Я попросил бы вас...
        Мирзаян. Хорошо, скажем мягче: чернорабочие флота, незаметные труженики. В течение длительного периода времени мы были лишены печатного слова и курева, что, как известно, ожесточает нравы и подвергает мыслящую личность опасности духовного одичания. Но дороже всего для нас не эти щедрые дары, а ваша беседа. Ничто не действует столь облагораживающе на эти загрубелые, но чистые души, как общество женщины. И вот явились вы и сразу, как добрая фея...
        Лебедева. Я совсем не добрая фея. Я очень зла. (Взглянув на часы.) Вы милые люди, и в другое время я с удовольствием поболтала бы с вами. А сейчас- вы извините меня- я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать какую-нибудь грубость.
        Столяров. Понимаю. Чаю хотите?
        Мирзаян. Может быть, стакан вина?
        Лебедева. Благодарю, ничего не хочу. (Оглядывает комнату.) Почему в комнатах, где живут одни мужчины, всегда так неуютно?
        Веревкин. Какой там уют! Мы народ бродячий- сегодня здесь, а завтра высадим десант на какой-нибудь остров Эн и- готово делоперебазировались.
        Столяров. Нам обрастать нельзя- мы в Берлин торопимся.
        Колодуб (углубившись в газету). Эге!
        Веревкин. Что "эге"?
        Колодуб. Про нашего комдива.
        Веревкин. Дай сюда.
        Колодуб. Дочитаю- дам.
        Столяров. Скажи хоть, что пишут?
        Колодуб. Пишут- правильно.
        Мирзаян. Дай- вслух прочитаю. С выражением.
        Колодуб. Отстань.
        Лебедева. У меня такое впечатление, что вы все влюблены в вашего комдива. Что он, действительно так хорош?
        Мирзаян. Старик, отвечай. К тебе женщина обращается.
        Колодуб (поднял глаза от газеты). Комдив? (Подумал.) Ничего. (Еще подумал.) Ничего. Заслуживает внимания.
        Лебедева. Любопытно. Теперь уже мне самой хочется дождаться вашего командира. Кстати, я хочу его спросить...
        Бакланов. О чем?
        При появлении Бакланова все офицеры поднялись со
        своих мест. Комдиву немного за тридцать, у него
        мужественное лицо со шрамом, который его не портит.
        Глаза глубокосидящие, дерзкие, легко загорающиеся и
        так же быстро гаснущие. Манера говорить властная, но
        не резкая, а, пожалуй, даже вяловатая, с ленцой,
        вполголоса. Манера, конечно, обманчивая, свойственная
        многим людям, привыкшим часто находиться в состоянии
        большого напряжения. Одет, как и все командиры, в
        куртку с капюшоном и сапоги. Вместе с ним вошел и
        остановился в дверях Маликов.
        Столяров. Товарищ капитан третьего ранга...
        Бакланов. Все в академию готовитесь, товарищ начальник штаба? Уж заговариваться начали?
        Столяров. Никак нет. Разрешите продолжать?
        Бакланов. Да.
        Столяров. Товарищ капитан третьего ранга. Разрешите доложить, что за время вашего отсутствия во вверенной вам части особых происшествий не было. Звонил начальник политотдела и приказал передать капитан-лейтенанту Бакланову, что ему присвоено воинское звание капитана третьего ранга.
        Бакланов (поднял обе руки). Сдаюсь.
        Гул поздравлений. Рукопожатия.
        Столяров. Разрешите представить. Капитан Лебедева.
        Лебедева. Мы знакомы. Здравствуйте, Бакланов.
        Бакланов. Здравствуйте, Варвара Михайловна. Вот мы и свиделись...
        Лебедева. Скажите...
        Бакланов. Прошу извинить. Маликов!
        Маликов. Есть, Маликов!
        Бакланов. Что вы прячетесь? Подите сюда. Вот, Варвара Михайловна, какие бывают на свете люди. Гвардии старшина первой статьи Маликов Василий Степанович. Кавалер трех медалей. Не орденоносец. Нобудет. Сегодня "юнкерса" срубил. (Маликову.) Нечего ежиться, будто я тебя ругаю. Молодец. (Вынул из шкафа бутылку, явно трофейного вида, и два стакана, налил оба и протянул один Малинову.) Будь здоров. Спасибо. Ах, как ты меня разодолжил! Такой подарок сделал.
        Чокнулись, выпили.
        Пьет что воду.
        Веревкин. Ты хоть знаешь- что пил? Это вермут. Настоящий Чинцано. Повтори.
        Маликов. Вермут?
        Бакланов. Правильно. Ну как? Хорошо?
        Маликов (вежливо). Ничего. Не особо крепкое.
        Бакланов. Я не я буду- быть тебе с орденом. (Заметил недоверчивую улыбку на лице матроса и нахмурился.) Вот что, товарищ Маликов: не берите себе за обыкновение в разговоре со старшими ухмыляться во всю пасть, будто вы не матрос, а красная девица. Смирно!
        Все вздрогнули и подтянулись.
        Гвардии старшина первой статьи Маликов!
        Маликов. Есть!
        Бакланов (снял со своей груди орден и протянул его Маликову). Поздравляю вас с заслуженной вами высокой наградой. Носите ее с честью, как подобает моряку-гвардейцу. (Пауза.) Что надо отвечать?
        Маликов. Служу Советскому Союзу!
        Бакланов. Вольно. Можете идти.
        Ошеломленный Маликов сделал поворот "кругом" и вышел.
        Что вы на меня так смотрите, товарищ Столяров? Давно не виделись? Докладывайте.
        Столяров. Все ваши приказания выполнены. Охрана к лазарету выставлена, медицинская помощь оказана.
        Бакланов. Сегодня же допросить.
        Столяров. Есть. Два-ноль-два приказал, чтоб вы немедленно позвонили. Соединить?
        Бакланов. Да. Да. Варвара Михайловна, минуточку терпения. Разрешите мне только сперва разобраться, что к чему. У меня это- быстро. (Снял куртку и фуражку, остался в кителе, увешанном орденами и медалями.) Дайте закурить комдиву. Побираетесь, гвардейцы? Что- газет опять нет? (Взял протянутую Колодубом газету, бегло просматривает.) Так, так. Бакланов опять нынче в моде. "Вот мы на мостике прославленного корабля...". Братцы, да это Одноруков пишет!
        Общее оживление.
        "Немало вражеских мин вытралил этот невзрачный на вид корабль, не раз под ураганным огнем..." "Мы ничего особенного не сделали,- скромно говорит капитан-лейтенант Бакланов, и застенчивая улыбка на минуту озаряет ею открытое лицо,- мы только честно исполнили свой долг...". Ох-хо-хо...
        Столяров (у аппарата). "Парус"? Дайте два ноль два. Товарищ два-ноль-два? Куда выехал? Через полчаса? А кто это говорит? (Бакланову шепотом.) Одноруков.
        Бакланов. Легок на помине. (Взял трубку.) Здравствуй. Попался, голубчик? Узнаёшь? Спасибо, спасибо, знаю. Ты вот что мне лучше скажи: как я, на твой взгляд, воюю? Хорошо? Даже очень хорошо? Заслуживаю? Приятно слышать. А закурить у тебя есть? Вполне серьезно спрашиваю. "Пальмиру" куришь? А я- филичевый табак. Вот именно. "Сказки венского леса", он же "Осенний листопад". Не пробовал? Советую- очень прочищает мозги. Так вот передай, что есть, мол, товарищ, который, стон на мостике прославленного, незаметного на вид корабля, честно выполняет свой долг и хотел бы, чтоб некоторые другие, стоя на твердой земле, тоже своего долга не забывали. Да, да. Я нахал? Не смею спорить. То-то ты всё мою скромность расписываешь. Так бы и написал: "И нахальная усмешка на минуту озарила его рябоватую рожу". Оно и к истине было бы ближе. Почему нельзя так написать? Что, что? (Смеется.)
        Столяров. Что он сказал?
        Бакланов. Не типично, говорит. (В трубку.) Ну, и не пиши про меня, если я не типичный. Ладно, брось мне мораль-то читать, я тебя не дурее. А ну тебя, прощай. Скучный ты человек. Что? Ждать звонка? Ясно. С гвардейским приветом. (Бросил трубку, ворчит.) Не типично!
        Ершова (постучала, затем просунула голову). Товарищи офицеры, кушать, пожалуйста.
        Бакланов. Ершова! Подите сюда. Товарищи офицеры сейчас в одну душу будут требовать вина. Они рады случаю. Не давать. Завтра. Ясно? А сейчас принесите мне сюда ужин на двоих, для меня и для капитана. Чтоб все, как положено.
        Лебедева. Благодарю. Я не собираюсь ужинать.
        Бакланов. Так вы поняли, Ершова? На двоих. Все свободны.
        Офицеры выходят. Пауза.
        Вот мы и встретились, Варвара Михайловна. Говорил я вам, что мы еще свидимся?
        Лебедева. Да. Вы упрямы.
        Бакланов. Вы хотели о чем-то меня спросить? Спрашивайте.
        Лебедева. Мой вопрос уже устарел. Мне было не совсем ясно, зачем по такому пустяковому случаю нужно было вызывать главного хирурга госпиталя.
        Бакланов. А теперь вам все ясно?
        Лебедева. Абсолютно. И у меня остался один-единственный вопрос: когда катер пойдет обратно?
        Бакланов. Почему вы так торопитесь?
        Лебедева. Меня ждут раненые.
        Бакланов. Врете.
        Лебедева. Грубо.
        Бакланов. Виноват. Скажем- лжете. Вам легче от этого? Могу вам дать официальную справку: в настоящее время во всем вашем госпитале находится на излечении один раненый- капитан-лейтенант Волчок, мой заместитель по политчасти. И тому пора на выписку. Точно?
        Лебедева (улыбнулась). Верно. В самом деле, это унизительно: зачем я солгала? Ну, хорошо, хотите правду? Ко мне должен приехать мой близкий друг. (Взглянула на часы.) Вероятно, уже приехал. И, кроме того, я не люблю самоуправства.
        Бакланов. Друг? Не больше?
        Лебедева. Послушайте!..
        Бакланов. Не обижайтесь. Только друг?
        Лебедева. Да. Только.
        Бакланов. В таком разе- подождет. Приедет в другой раз. Друзья не обижаются.
        Лебедева. Ошибаетесь. Их-то обидеть легче всего.
        Бакланов. Короче говоря- катера нет.
        Лебедева. Вы шутите?
        Бакланов. Какие шутки? В море пять баллов, и барометр падает. Утонет катер и вы вместе с ним, а отвечать- мне.
        Лебедева. Что же делать?
        Бакланов. Поужинаете, переночуете у нас, а завтра, если погода будет, отправим вас честь-честью на моем полуглиссере. (Взял трубку загудевшего телефона.
        Бакланов слушает. Что, Решетов? Нет оперативного, я за него. Разрешаю. Скажите только, чтоб не задерживались зря. К утру чтоб обратно. Да. Нет. Ну, да. Да, да. Я уже сказал. Угу. Ладно- всё. (Бросил трубку.)
        Лебедева (в упор). Сейчас отходит катер?
        Бакланов. С чего вы взяли?
        Лебедева. Не лгите. Я отлично поняла. (Быстро схватила свой плащ и чемоданчик.) Бегу. Прощайте.
        Бакланов. Стоп!
        Лебедева (обернулась). Что такое?
        Бакланов. Видите эту кнопку?
        Лебедева. Вижу. Что дальше?
        Бакланов. Сделаете еще шаг- я ее нажму. Будет боевая тревога по всему острову, и ни одна посудина не отойдет от пирса. Хотите?
        Лебедева. Вы этого не сделаете.
        Бакланов. Сделаю. У меня, как вам известно, слово с делом не расходится.
        Лебедева. У меня тоже не часто. Рискуете?
        Бакланов. Рискую. (Кладет палец на кнопку.) Я вам больше скажу. Если вы сию же минуту не отойдете от двери и не сядете на этот стулнажимаю.
        Лебедева. Вы с ума сошли...
        Бакланов. Счет идет до трех. Раз. Два...
        Лебедева (порывисто идет назад и садится). Черт бы вас взял. Вы еще в самом деле...
        Бакланов. Грубо.
        Лебедева. Не до нежностей тут. (Пауза.) Фу, мерзость какая! Сижу. Как вам это нравится? Но вы- хороши... Из-за бабы устроить переполох на весь остров, поднять усталых людей... Как только в голову может прийти? Неужели вы могли бы?.. (Покосилась на кнопку.)
        Бакланов. А вот теперь это неизвестно. Может быть, да, а может быть, и нет.
        Лебедева. Неужели я сделала ошибку? Но все равно- я играю честно. (Смотрит на часы.) Делать нечего- остаюсь. Все равно поздно. Но я вам этого не прощу.
        Бакланов. Чего?
        Лебедева. Вот этого. А главное- самодовольного вида, с которым вы на меня смотрите. Терпеть не могу. (Разглядывает его, ища, к чему бы придраться.) Зачем вы носите в будний день все свои ордена? Хоть бы уж ленточки носили, что ли... Если весь этот блеск рассчитан на меня, то должна вас огорчить- я к нему почти нечувствительна.
        Бакланов (суховато). Прошу прощения. По традициям нашего дивизиона, офицеры выходят в боевой поход всегда в кителях первого срока и при всех орденах. Я как раз хотел просить у вас разрешения переодеться. (Только теперь он замечает новые погоны и нашивки на кителе, висящем у изголовья кровати. Переодеваясь, он растроганно бормочет.) Смотрите-ка. Готово дело. Золотые у меня ребята.
        Лебедева. Ребята? Они умеют шить?
        Стук.
        Бакланов. Кто? Войдите.
        Вошла Ершова с подносом.
        Ставьте сюда. Вот так- спасибо. Не надо, идите, мы сами управимся.
        Лебедева (когда за Ершовой закрылась дверь). Почему вы так с ней неприветливы? По-моему, она в вас влюблена и... ревнует.
        Бакланов. Что? Пусть только попробует- сразу спишу на материк. У меня их раньше шестеро было: санитарки, радистки- всех разогнал. Эту держу, и то потому, что уж очень неказиста, никто на нее не заглядывается. Не при вас будь сказано- не терплю матросов в юбке. Вообще-то говоря, они старотельные, есть даже очень смелые, не хуже любого парня, но при нашей островной жизни- это самый яд. Народ, знаете, все молодой... До меня тут был один случай, так следственное дело завели.
        Лебедева. Какое?
        Бакланов. "О целовании часового на посту".
        Лебедева (рассмеялась). Меня вы, стало быть, тоже не признаете?
        Бакланов. Вы- другое дело. Да тоже, правду сказать, солдатское сукно вас не красит.
        Лебедева (снимает китель и остается в шелковой блузке с открытыми до локтя руками). Так лучше?
        Бакланов. Еще бы. Гораздо больше к вам идет. Я ведь вас всегда только в белом халате видел.
        Лебедева. А в халате я вам не нравилась?
        Бакланов. Не играйте с огнем, Варвара Михайловна.
        Лебедева (пожала плечами). Страх божий! Чего мне бояться? Я совершенно спокойна за себя... и за вас.
        Бакланов. А я за себя не очень.
        Лебедева. Ладно, бросим это. Выяснилось, что я проголодалась. Положить вам?
        Бакланов. Не хочу кушать.
        Лебедева. Есть.
        Бакланов. Что?
        Лебедева. Когда говорите о себе, лучше сказать "я ем"- лучше звучит.
        Бакланов. Пожалуй, верно. А почему?
        Лебедева. Никогда об этом не думала. Но всегда, когда человек говорит про себя "я кушаю", я не могу удержать улыбки. В этом есть какая-то забавная важность.
        Бакланов. А быть важным- плохо?
        Лебедева. Плохо. Человек должен быть гордым. А важными бывают только лакеи.
        Бакланов (подумал и вдруг рассмеялся). А верно! Очень верно! (Вынул бутылку и стаканы.) Налить?
        Лебедева. Налейте. На фронте я научилась пить. Говорятнеженственно. Вот кончится война, выпью на радостях и брошу.
        Бакланов. Не будете служить?
        Лебедева. Нет. Хватит. И так совсем мужиком стала. Да, кстати. Где вы меня собираетесь устроить на ночь?
        Бакланов. Вон, на кровати комиссара. А больше у нас негде.
        Лебедева (оглянулась). Это кровать Максима Федоровича? Ну, конечно- вот и гитара висит. Он прелестный парень, мы с ним очень подружились.
        Бакланов. Максим? Душа-человек. Скучаю без него. И он тоже пишет: скучаю. Сбежать от вас грозится.
        Лебедева. Пусть только попробует. (Показывает на перевернутый шкаф.) А здесь кто спит?
        Бакланов. Столяров. Тоже, между прочим, мужик с головой.
        Лебедева. Он скоро придет?
        Бакланов. Навряд ли. Я ему приказал немца допросить. Да вы не беспокойтесь- он себе место найдет.
        Лебедева (встала). Вот что, Бакланов... Или вы немедленно его позовете...
        Бакланов. Опять? Никуда вы не уйдете.
        Лебедева. Бакланов!
        Бакланов. Меня зовут Сергей Романович. Я вам говорю- уходить вам некуда. Уйду я. А вы останетесь здесь.
        Лебедева (садясь). Ну, к чему это? Вдвоем вы мне ничуть не помешали бы. Когда я была в морской пехоте, мне приходилось по нескольку суток подряд спать не раздеваясь вместе с бойцами, и меня это ничуть не смущало. А теперь вам действительно придется уйти.
        Бакланов. И уйду. Только, если разрешите, дождусь звонка от начальника политотдела. Он обещал позвонить через полчаса.
        Лебедева. Не больше? Я устала и хочу спать.
        Бакланов. Полчаса. Теперь даже меньше.
        Лебедева. Хорошо. Посмотрим.
        Бакланов. Все еще сердитесь?
        Лебедева. Сержусь. Никогда не прощаю бесцеремонности. Я совсем не хотела вас видеть сегодня.
        Бакланов. Сегодня?
        Лебедева. Нет, вообще.
        Бакланов. Неправда.
        Лебедева. Ну, знаете... Вы наглец.
        Бакланов. Ладно, пусть. А все-таки- неправда.
        Лебедева. Нет, правда. И вы не должны создавать себе иллюзий из того, что я несколько необдуманно вела себя там, в госпитале. И если вас тогда поцеловала, то это потому, что была ужасно довольна... собой. Когда с вашего лица сняли впервые повязку и вдруг до меня дошло, что я молодец, умница, настоящий хирург- я не смогла удержаться. В эти дни я вас почти любила... как свое произведение. Я очень гордилась вами. Вот и всё. (Пауза.) Скажите, это правда, что вам позвонят? Если вы возлагаете какие-нибудь надежды на эти полчаса, то лучше сразу уходите спать. Я понимаю, гвардейцы привыкли побеждать, но полчаса- это все-таки очень мало.
        Бакланов. Бывает, что и достаточно.
        Лебедева. В самом деле? В таком случае, я не завидую вашим успехам. Вообще, вы глупо себя ведете и начинаете говорить пошлости. Сядьте, пожалуйста. Ну, какой смысл пытаться обнять женщину, которая этого не хочет.
        Бакланов. Точно. Никакою.
        Лебедева (смягчилась). Я считаю, что вы могли бы ко мне относиться лучше. Хотя бы с большим уважением. Смотрите, как я вас отлично починила. Шрам на щеке почти не виден. Цените. Благодаря мне вы по-прежнему можете одерживать легкие победы над женщинами... более неприхотливыми, чем я.
        Бакланов. Вы что- нарочно меня злите?
        Лебедева. Вы вольны не слушать. Я не злю, а злюсь. Издали вы мне больше нравились. Иногда я с удовольствием вспоминаю наши прогулки по саду, какие-то обрывки разговоров... На вас был серый халат, из-под которого всегда торчали белые тесемки, но тогда вы казались мне милее. В вас есть нечто... ну, ладно, это не ваше дело- вы и так достаточно самонадеянны. Вы ведь живете в ощущении, что для вас никаких преград не существует.
        Бакланов. Приблизительно так.
        Лебедева. Очень мило. А главное- скромно.
        Бакланов. Не пойму, что ко мне все привязались с этой скромностью? Что от нее- польза государству? А если мне так легче жить?
        Лебедева. Как?
        Бакланов. Верить, что я все могу.
        Лебедева. А вы все можете?
        Бакланов. Я вам так скажу: всякий человек все может. Если очень хочет.
        Лебедева. Откуда вы это знаете?
        Бакланов. Знаю. Я четвертый год воюю и вижу. На войне человек ежели чего-нибудь очень захочет- он или погибнет, или добьется.
        Лебедева. Однако может и погибнуть?
        Бакланов. На даровщинку большие дела не делаются. Мне- везет.
        Лебедева. Пока.
        Бакланов. И дальше будет везти. Я счастливый.
        Лебедева. Почему вы так в этом убеждены?
        Бакланов. Да что вам- жалко, что ли?
        Лебедева. Нет, не жалко. Но, по-моему, это поза.
        Бакланов. Пусть будет, как вы говорите, поза. А если я за нее отвечаю?
        Лебедева. Чем же?
        Бакланов. Всем своим достоянием. Честным именем и почти целой шкурой. Мало?
        Лебедева. Молодец! Ответил с достоинством. Нет, Сергей Романович, это не мало. И я искренне верю, что вы прекрасный командир, герой и за каждым вашим орденом стоят настоящие боевые дела. Не понимаю только, почему на этом единственном основании вы считаете, что всякая женщина должна по первому вашему знаку броситься вам на шею? Разве ваши несомненные заслуги дают вам право разговаривать со мной тоном завоевателя?
        Бакланов (почесал в затылке и рассмеялся). Крепко! Сдаюсь. Ладно, тогда объясните мне такую загадку природы: а почему женщина, если она красива, чувствует себя рожденной повелевать? Я-то хоть воевал, а тут что? Наследственность и хорошее питание в детстве. Разве красота- заслуга, чтоб ею так гордиться?
        Лебедева. Справедливо. Но при чем тут я? Разве я красивая женщина?
        Бакланов (убежденно). Ну, конечно. Вы- красавица.
        Лебедева внимательно вглядывается в лицо Бакланова и
        вдруг разражается искренним смехом.
        (Недовольно.) Опять что-нибудь не так сказал?
        Лебедева (сквозь смех). Милый вы мой, какая же я красавица? Вы посмотрите на меня получше. Слов нет, я вам очень благодарна, но нельзя же так... Я совсем не красивая и даже не очень молодая...
        Бакланов. Не может быть, чтоб вы так думали.
        Лебедева. Почему? Я совсем не плохого мнения о себе. Но заблуждаться на свой счет- это значит быть смешной.
        Бакланов. Что же в вас такое есть, что мне кажется... (Запнулся.) Ну, почему вы мне так нравитесь?
        Лебедева. А, милый мой! Во мне действительно кое-что есть. Ячеловек и, если приглядеться, не очень скучный, со мной можно дружить и, может быть, я даже способна сделать кого-то счастливым. Но вам лень и некогда разбираться во всем этом. Ну, хватит. Пью последнюю и то потому, что очень продрогла. Будьте здоровы. Сергей Романович, и не сердитесь, если я говорю не то, что вам хочется. Вы милый парень, и я о вас всегда очень тепло вспоминаю. А видеться нам все-таки не надо.
        Бакланов (приближается). Почему?
        Лебедева. Потому что ни к чему.
        Бакланов (взял ее за руку). Нет, скажите.
        Лебедева. А хорошо срослось у вас здесь, над бровью. Рубец почти не виден. Можно потрогать? (Она пытается освободить руку, но ей это не удается. Быстро и безмолвно он обнимает ее. Она тихо вскрикивает и пытается оттолкнуть, но затем сдается и прижимается к нему. Это длится секунду. Затем она резко вырывается и отступает назад. Они молча смотрят друг на друга. Он хочет что-то сказать, но она останавливает его жестом, на несколько секунд закрывает ладонью глаза и лоб. Теперь она опять внешне спокойна, и только в голосе ее слышится нечто похожее на ожесточение.) Слушайте меня, Бакланов. Я женщина безмужняя, фронтовая, обета вести святую жизнь никому не давала, и никто меня не осудит, если я разрешу вам здесь остаться. Никто, кроме меня самой. Я знаю, что буду об этом жалеть. Оставайтесь. Но это значит, что вы меня видите в последний раз. Если же вы хотите встречаться со мной и дальше- вы сейчас сядете вон туда, и мы до звонка будем мирно разговаривать. Вот. Выбирайте. Всё в ваших руках.
        Бакланов (недоверчиво всматривается в лицо женщины). Рискуете?
        Лебедева. Рискую.
        Бакланов (заходил по комнате. Пауза кажется бесконечной. Наконец он остановился, выдавил хрипло). Давайте разговаривать.
        Лебедева (вздох счастья). Вот и хорошо. Садитесь к себе на кровать, а я сяду тут, у печки. И расскажите мне о себе. Ведь я знаю вас ничтожно мало. Никак не могу угадать, каким вы были до войны. Вы ведь не кадровый?
        Бакланов. Нет. Я речник, торгаш. Плавал по Белой, по Каме. Спортом немного баловался: летом- греблей, зимой- лыжами. До войны я бы вам больше понравился.
        Лебедева. Почему?
        Бакланов. Никакой во мне самоуверенности не было. Иной раз вспоминаю себя прежнего- и смешно, и вроде как холодок по спине... Ни дураком, ни трусом не был, но скажи мне кто-нибудь тогда, что я дивизионом буду командовать, я бы, кажется, от одного страху помер. Сережка Бакланов, провинциал, тихоня!.. У нас на камских пристанях девчата шустрые, дразнилки, как начнут заводить- эй, тихоня! Если бы не крестный...
        Лебедева. Какой крестный?
        Бакланов. Радужный Василий Васильевич. Начальник политотдела. Знаете?
        Лебедева. Немножко.
        Бакланов. А я- как себя. К нему приглядеться надо, он сразу до себя не допускает. Старого закала матрос, Зимний дворец брал. Он меня в партию принимал и командовать благословил. Помню, уходил я в первый походпровожать приехал. Хромой, однако лезет на мостик. Сунул лапу, только два слова и сказал: "Верю- можешь". Оказалось- могу. И тут у меня словно второе дыхание открылось.
        Лебедева. Не поняла. Дыхание?
        Бакланов. Эх вы, доктор, а не знаете. Вот когда на лыжах идешь на большую дистанцию, несколько километров пройдешь, устанешь сразу, ноги что каменные, во рту сухота, в пот ударяет, хоть бросай палки да ложись. Мертвая точка. Как подумаешь, что еще километров двадцать переть- оторопь берет. А все-таки посылаешь себя- иди! Перемогнешься, перемучаешься километр-другой, глядишь и открылось у тебя второе дыхание. Не берусь в точности объяснить вам, что за явление, но только чувствует человекприбывают в нем силы, будто резервы подошли, и идет он все ходче, легче, откуда что берется, и уж он знает теперь, что не двадцать, а все пятьдесят отхватит, и мороз-то его только веселит... Словами не расскажешь, это испытать надо. (Пауза.) Не надоел я вам? Что же Радужный не звонит?
        Лебедева. А зачем он должен звонить?
        Бакланов. Дела какие-нибудь. Ну, и поздравить, наверное, хочет. Сказать, что выговор снял.
        Лебедева. А у вас был выговор? За что?
        Бакланов. За врага моего. За майора Однорукова. Есть у нас такой гусь в политотделе. Парень на все руки- и лектор, и инспектор, и редактор, но скучный, как тележный скрип. Всех поучает, а сам до сих пор носа от кормы отличить не может. Прислали его к нам на праздник с докладом. Гвардейцы мои ворчат. Опять, говорят, будет мочалу жевать, весь праздник испортит. А у меня характер: люблю, чтоб все было первый сорт. Подумал я: эх, была не была- не допущу и всё! Посадил его на катер- и назад. Сам доклад сделал. Не хочу хвалиться, но все были довольны. Ну, конечно, на другой день скандал. Одноруков- рапорт. Радужный психанул, звонит: "Такой, сякой, как ты смел моего представителя... Объявляю выговор". Но, между прочим, Однорукова с лекторов снял. Однако, глядите-ка, жив курилка, очерки теперь про меня пишет. (Поморщился.) О-ох!
        Лебедева. Что с вами?
        Бакланов. В колене заныло. К перемене погоды.
        Лебедева. Как вы думаете- к утру стихнет море?
        Бакланов. Надо надеяться. А вон за вами на стене барометрвзгляните.
        Лебедева (встает и идет к барометру). Не могу разобрать. Нет, вижу- семьсот сорок пять. Это хорошо?
        Бакланов. Да. Поднимается.
        Лебедева. Что это за красотки развешаны у вас на стенах? Вам они очень нравятся?
        Бакланов (голос его звучит сонно). Ребята повесили. Нехорошо? Ну, так сорвите их и бросьте куда-нибудь. Завтра Ершова уберет.
        Лебедева. Разрешаете? (Она снимает картинки одну за другой, и, когда подходит к кровати Бакланова снять последнюю, он уже спит полулежа, запрокинув голову.) Сергей Романович! Вы спите? (Она слегка тормошит его.) Сергей Романович! Проснитесь. (Пауза.) Что же делать? (Она долго смотрит на него смягчившимся взглядом.) Устал. По как же теперь?.. (Наконец она принимает решение. Быстро и умело стаскивает с него сапоги, с некоторым усилием поднимает его ноги на кровать, поправляя подушку, еле заметно погладила его по волосам. Затем, тихо ступая, отошла.)
        Загудел зуммер.
        (Поколебавшись, снимает трубку.) "Русалка" слушает. Говорит два ноль два? Ага, понимаю. Слушаю вас. Я врач. Да, врач. Нет, не ранен. Спит, сейчас я его разбужу. Да нет, здоров вполне. Просто очень утомлен. Не надо будить? Я тоже так думаю. Переключить на оперативного? А как это делается? Ага, понимаю. Есть. Спокойной ночи. (Она щелкает рычажком переключателя, кладет трубку, затем сбрасывает сапоги и, не раздеваясь, ложится на отведенную ей кровать. Бросает последний взгляд на Бакланова и укрывается с головой шинелью.)
        Слышен только шум моря и треск догорающих в печке
        углей.
        Занавес
        Действие второе
        происходящее на следующее утро в палисаднике перед
        домиком. Домик крошечный, типично немецкой постройки,
        с остроугольной крышей, расположен на высоком берегу
        острова. Отсюда открывается вид на спокойное, чуть
        подернутое рябью море. На горизонте угадываются
        окутанные утренней дымкой силуэты маленьких гористых
        островков. Прямо против крыльца- калитка. За
        калиткой деревянный помост и лестница, ведущая вниз к
        пристани. Ни пирсов, ни кораблей не видно, торчат
        только верхушки мачт с антеннами и вымпелами.
        Палисадник сильно поврежден обстрелом и вытоптан, но
        еще хранит следы педантической заботы бывших хозяев.
        Аккуратные клумбочки, ровно подстриженные кустики
        вдоль изгороди, старательно обмазанный известью ствол
        хилой яблони. К нему гвоздем прибит жестяной
        умывальник. Тут же стоит кадка. Одно из окон первого
        этажа раскрыто настежь, виден угол стола и стоящий на
        нем телефонный аппарат. Это "дежурка". На переднем
        плане дощатый круглый стол на одной врытой в землю
        ноге и несколько табуретов. На табурете сидит
        Маликов. Он курит. Володя, с автоматом на шее,
        прохаживается около калитки. Неподалеку от калитки
        установлена большая стереотруба на треноге.
        Володя. Старшина! Покурить оставь.
        Маликов. На посту не курят.
        Володя. Так ведь затянуться только.
        Маликов. Детям- вредно.
        Володя. Не вредней бомбежки. Оставь, а?
        Маликов. Отвяжись. (Пауза.)
        Володя. Слушай, старшина...
        Маликов. Сказал- не дам.
        Володя. Не надо. Я спросить хочу. За что тебе орден?
        Маликов. "Юнкерса" сбил.
        Володя. Неужто из пулемета жахнул? Сам?
        Маликов. Ясно.
        Володя. Лихо! Вот бы мне этакое счастье привалило.
        Маликов. Счастье тут ни при чем.
        Володя. Подготовка?
        Маликов. Безусловно. Человек родится- только жрать умеет, больше ничего. Ходить- и то учат.
        Володя. Покуда выучишься- и войну кончат. Нет, от счастья тоже много зависит. Случай должен быть.
        Маликов. Отчасти верно.
        Володя. А знаешь, что про тебя матросы говорят? Говорят, тебе оттого случай в руки идет, что ты в любви несчастливый.
        Маликов. Глупостей не выдумывай.
        Володя. Я- что? Матросы говорят.
        Появилась Ершова с ведром. Наливает воду в
        рукомойник.
        Маррруся! (Та обернулась.) Я люблю тебя, Маррруся!
        Ершова. Ты! Щенок. Надеру вот уши.
        Володя. На-ка попробуй. По уставу не имеете права.
        Маликов (мрачно). Мария, поди сюда.
        Ершова. Некогда мне.
        Маликов (подошел). Ты что от меня бегаешь?
        Ершова. Ладно, Василий. Не ко времени разговор.
        Маликов. Какие такие у тебя особенные дела?
        Ершова. Мало ли дела? Комдив еще не умывался, не завтракал.
        Маликов. Успеешь.
        Ершова. Отойди, Василий. Смотрят.
        Маликов. Наплевать.
        Ершова. Тебе наплевать, а увидит Сергей Романыч, что я с парнем лясы точу,- значит, собирай укладочку, прощайся с островом.
        Маликов. Ревнует, скажешь?
        Ершова. Умнее ничего не выдумал? Не ревнует, а не положено. И так на ниточке держусь. Он нашу сестру не очень-то жалует.
        Маликов. Смотря кого.
        Ершова. Что ты этим сказать хочешь?
        Маликов. Ни много, ни мало. То, что вижу.
        Ершова. Скажи.
        Маликов. На комдива заглядываешься? Брось, не надейся. Комдивпарень хват, времени не теряет.
        Ершова (вспыхнула). Ну, Васька!.. Вот не думала. Ух ты!.. (Она не находит слов от гнева.)
        Столяров (выглянул из окна дежурной комнаты). Ершова! Комдив зовет.
        Ершова. Иду! (Маликову.) Ух ты!.. Бывают же такие... грязные людишки. (В слезах убежала.)
        Маликов смущен.
        Володя (презрительно). Баба.
        Маликов. А ты- молчи. Рассуждает. Сам-то не от бабы родился? (Заметил, как мгновенно потемнело лицо Володи, и спохватился.) Ладно, брат, не прокисай. К слову пришлось. (Расстроился сам.) Да что это сегоднясдурели все?
        Из дома вышли на крыльцо Веревкин, Колодуб и Мирзаян,
        по-видимому, только что позавтракавшие. Все зевают.
        Колодуб. Погодка ничего.
        Мирзаян. Тралить можно.
        Веревкин. Егор! Какая сводка?
        Столяров (в окне). С вашего разрешения- продолжаются бои в районе Науэна.
        Мирзаян. Там сейчас жарко.
        Веревкин. Фюреру полундра. Месяц сроку.
        Мирзаян. Две недели.
        Веревкин. Хватил!
        Столяров. К лету кончится.
        Мирзаян. Только не для нас.
        Колодуб. Н-да. Замусорили Балтику.
        Мирзаян. Дурацкий сон видел. Будто я турецкий султан.
        Веревкин. Ты и похож.
        Мирзаян. Не перебивай. И будто возлежу я на ковровых подушках. А предо мной под звуки сазандари танцуют роскошные баядерки.
        Веревкин. Одалиски, может быть?
        Мирзаян. Не скажу- не специалист. В общем какие-то гурии. Страшная муть. По идее, что-то вроде половецких плясок.
        Веревкин. Ну, ну? А дальше?
        Мирзаян. Потом появился откуда-то майор Одноруков, что-то говорил. Дальше неинтересно.
        Веревкин. Старик, а что тебе снилось?
        Колодуб. Не помню. (Задумался.) Эге! Сходственно, як у Гургена. Тильки не отчетливо. Проснулся- голова болит.
        Веревкин и Мирзаян смеются.
        Столяров. Тише, дьяволы.
        Веревкин. Проснулся комдив?
        Столяров. Встает.
        Веревкин (таинственно). Слушай, Егор. Ну, как там?
        Столяров. Где?
        Веревкин. Интересно, все академики такие бестолковые? "Где?" Наверху. Она- там?
        Столяров. Кто?
        Веревкин. Ты что, Егор,- нарочно?
        Столяров. Вас что, собственно говоря, интересует?
        Веревкин. Иди к лешему.
        Столяров. Данке шён. Еще вопросы есть?
        Пауза.
        Мирзаян. Интересная женщина.
        Веревкин. Не мой секс.
        Мирзаян. Ка-ак? Зекс?
        Колодуб. Это по-каковски же?
        Столяров. По-жеребячьи.
        Веревкин. А, что с вами разговаривать? Деревня.
        Столяров. Где уж нам до Европы.
        Пауза.
        Мирзаян. В высшей степени культурная женщина. С такой женщиной приятно побеседовать.
        Колодуб. Н-да. Заслуживает внимания.
        Веревкин (с неожиданной злостью). А, бросьте. Побеседовать! Ставь пол-литра- вернее будет.
        Мирзаян. Почему сердишься?
        Веревкин. Потому что противно: подумаешь- герцогиня Монпасье! Вешается на шею первому встречному.
        Мирзаян. Тебе, например?
        Веревкин. Брось, Гурген. Мы с тобой для нее слишком мелкая сошка. Субординация- она всюду.
        Мирзаян (вдруг вспыхнул, рявкнул свирепо). Перестань!
        Веревкин. Видали? Ты что- спятил, Гурген?
        Мирзаян (кричит). Прекрати немедленно!
        Веревкин (изменился в лице). Ну вот что: ты на меня не ори! Я тебе не мальчишка.
        Мирзаян (яростно). Нет, ты именно мальчишка! И я тебя в категорической форме спрашиваю: на каком основании вы, лейтенант Веревкин, позволяете себе безответственно судить о женщине, которую вы не знаете?
        Веревкин. Совсем очумел. Влюбился.
        Мирзаян. Нет, я не влюбился! Голословное утверждение. Не имею привычки влюбляться с первого взгляда. Но я не желаю слышать пошлых намеков...
        С треском распахнулось окно второго этажа. Взвилась
        маскировочная штора. В окне появился Бакланов. Он
        хмуро оглядел притихших командиров, бросил привычный
        взгляд на небо. Затем стащил с себя фуфайку и остался
        в белой майке. Взял с подоконника мыльницу и исчез в
        глубине.
        Столяров. Говорил вам- тише.
        Веревкин. Это все Гурген.
        Столяров. Ты- молчи. Гурген прав.
        Колодуб. Точно. (Подумал.) Правильно заостряет вопрос.
        Веревкин. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". Пожалуйста.
        Столяров. Изъяснитесь точнее.
        Веревкин. "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты..." А Пушкин с ней жил. Документально установлено.
        Мирзаян. Какое глубокое знание литературы!
        Веревкин. А, идите вы к богу в рай! Плохо знаете Бакланова. Как говорится: "Платон мне друг, но истина дороже".
        Колодуб. Силён!
        Столяров. Европа!
        Веревкин. Брось, Егор. Дешевая ирония. Ответь мне только на один вопрос...
        Столяров. Ни на какие вопросы я тебе отвечать не буду.
        Веревкин. Почему же так?
        Столяров. Не по адресу. Обратитесь непосредственно к комдиву.
        Колодуб. Точно. Он тебя шуганет.
        Веревкин. А вы думаете- побоюсь, что ли?
        На крыльце появляется Бакланов. Он в майке. На шее
        висит полотенце. Кивнул головой в ответ на
        приветствия.
        Бакланов. Лясы точите, гвардейцы? Что у вас на кораблях дела нет? Смотрите- я найду. (Двинулся к умывальнику.) Столяров!
        Столяров (приблизился). Слушаю вас!
        Бакланов. Почему меня не разбудили?
        Столяров. Я полагал...
        Бакланов. Вы бы поменьше полагали, а выполняли, что приказано.
        Столяров. Будить- такого приказания не было.
        Бакланов (мягче). Это, положим, верно. Допрашивал?
        Столяров. Так точно. До рассвета бился.
        Бакланов. Результаты?
        Столяров. Один-ноль в его пользу.
        Бакланов (махнул рукой). Академики! Да, вот еще что: катера какие-нибудь от пирса отходили?
        Столяров (удивлен). Сегодня? Нет, товарищ капитан третьего ранга.
        Веревкин (тихо). С левой ноги...
        Володя (у калитки). К пирсу подходит катер.
        Бакланов (встрепенулся). Чей?
        Володя. Флагманский лимузин.
        Бакланов. Полундра! Два ноль два, собственной персоной. Столяров, встречайте! (На ходу утираясь, бежит одеваться.)
        Володя. Точно, капитан первого ранга! И с ним еще какой-то.
        Столяров. Может быть, сам командующий?
        Володя. Что я командующего не знаю? Какой-то подполковник.
        Веревкин. Кто же это может быть?
        Столяров двинулся навстречу Радужному и Левину.
        Радужный- тучный человек, лет пятидесяти. Он слегка
        прихрамывает. Лицо скуластое, глаза твердые, умные, с
        юмором. Левину тоже около пятидесяти, впрочем,
        возраст его определить трудно. Он суховат, элегантен.
        Лицо холодное, правильное, скупо отражающее душевные
        движения и обычно хранящее выражение вежливого
        безучастия. Говорит он медленно, тягучим голосом,
        немного слишком правильно, как говорят люди,
        одинаково владеющие несколькими языками.
        Столяров. Смирно! Товарищ капитан первого ранга...
        Радужный (отмахнулся). Не надо рапорта. Знаю- умеете. (Поздоровались.) Хозяин ваш дома?
        Столяров. Так точно.
        Радужный. Вижу- сам идет. Батюшки, в новых нашивках! (Подошедшему Бакланову.) Ну, здравствуй, крестник. Не ожидал? Вот этак-то лучше- врасплох. Сразу найдешь непорядки.
        Бакланов. Нашли уже?
        Радужный. А как ты думал? Для первого раза делаю тебе замечание. Почему не по форме одет? (Ткнул его пальцем в фуражку, затем снял свою с золотыми листьями по козырьку.) Вот. Видал? Это, брат, не галантерея, а символ власти. Заслужил- носи.
        Бакланов (хмуро). Откуда же мне на острове взять?
        Радужный. Молчи. Знаю- неоткуда. Гитлера за хохол держим, а военторга одолеть не можем. Что ж с тобой делать? Головы у нас с тобой одинаковые?
        Бакланов. Что вы, товарищ начальник! Как это возможно?
        Радужный. Не дерзи. (Протянул ему свою фуражку.) На, примерь. Хороша? Давай сюда твою ветошь.
        Бакланов. Спасибо. А как же вы не по форме пойдете?
        Радужный. Не твоя печаль. Здесь на двадцать миль в округе ни одного адмирала нет- взыскать некому (посмеялся собственной шутке). Виноват, Александр Осипыч, знакомься. Вот этот- он самый Бакланов и есть.
        Левин (протягивая руку). Левин.
        Радужный. Рекомендую- начальник разведотдела. На три аршина в землю видит. Фрица твоего хочет исповедовать.
        Бакланов. Пожалуйста.
        Левин. Скажите, товарищ Бакланов, вы уже допрашивали пленного?
        Бакланов. Пробовали. Вчера Столяров с ним до рассвета бился.
        Левин. Отобрано что-нибудь при обыске?
        Столяров. Есть кое-что. Показать вам, товарищ подполковник?
        Левин. Буду очень признателен.
        Уходят.
        Радужный (подошел к стереотрубе, навел на горизонт). Где эти чертовы батареи?
        Бакланов. Левее возьмите. Мысок видите?
        Радужный. Ага. Серьезно придумано. Молчат?
        Бакланов. Если не дразнить. Пока с ними не покончим- нам дальше ходу нет. Так и будем топтаться.
        Радужный. Это я и без тебя знаю. Готовим десант.
        Бакланов. Чур, первый бросок я высаживаю.
        Радужный. На своих-то тральцах? Чтоб вас, всех перетопили? Думай сначала.
        Бакланов. Продумано. (Вынул из нагрудного кармана сложенную бумагу.) Вот, глядите, какая получается картина. Наши тральщики в этом районе уже примелькались, береговые батареи на них почти не реагируют. А если вы раньше времени подтянете сюда другие корабли- будет переполох.
        Радужный (рассматривая бумагу). Внезапность нужна, быстротапонимаешь? А вы черепахи.
        Бакланов. Так мы тоже не без понятия. Если выжмем из пленного минную обстановку, мне тралы не нужны, а без тралов я вам такие хода разовью, что вы за моими черепахами не угонитесь.
        Радужный (с любопытством взглянул на Бакланова). А ведь соображаешь. Даже удивительно. Ладно, оставь-ка мне свой колдунчик. Доложу. (Пауза.) Знаешь, зачем я к тебе?
        Бакланов. Поздравить?
        Радужный. Не воображай. Много чести. Ругать.
        Бакланов. Вот хорошо-то.
        Радужный. Это почему?
        Бакланов. Люблю, когда вы ругаетесь.
        Радужный. Не шути. Я нынче зол. Казню и расточаю аки царь Иван. Вчера до тылов добрался- и посейчас еще там пух по воздуху летает.
        Появляется Маликов. За ним следуют два матроса с
        флагманского катера. Маликов несет ящик с папиросами,
        у одного матроса в руках тюки с газетами, у другого
        цинковые коробки с кинолентами.
        Радужный. Видал? Начальника снабжения на парткомиссию вызываю. Начальнику почты- трое суток. Начальника кинобазы с работы снял. Очень помогает. Я теперь решил в корне свой характер переменить.
        Бакланов. Чем же он плох?
        Радужный. Свирепости настоящей нет. Доброта одолевает. А вы этого не цените. Почему ты моих указаний не выполняешь? Опять всю неделю с кораблей не слазил? Месяц как из госпиталя- обратно захотел? Молчи, не возражай. Сгноишь ногу, так ведь отпилят, с палочкой будешь ходить. И что тебе не сидится на берегу, скажи ты мне на милость?
        Бакланов (улыбнулся). Пополнеть боюсь.
        Радужный. Не дерзи. Поплавай с мое. И вообще дерзостей твоих терпеть не желаю. Вчера опять на тебя майор Одноруков жаловался. Ну, за что ты его облаял?
        Бакланов. За дело.
        Радужный. Все равно- не лезь. Доложи мне. Сочту нужным- сам обругаю.
        Бакланов. Гнать его надо.
        Радужный. Не твоего ума дело. Гнать! Легко сказать. Сам не чаю, как избавиться, да ключей не подберу. Ух, кабы он где струсил или искривление какое-нибудь допустил- я бы его в порошок истер. Не могу. Мужик непьющий, выдержанный, что ни прикажу- все выполняет. И все плохо. (Шепотом.) Ну, бездарный человек- что ты хочешь? Нет такого закона, чтоб за это казнить.
        Бакланов. Стало быть, нет выхода?
        Радужный. Все перепробовал. С газеты пришлось снять, теперь в госпиталь сватаю. Заместителем по хозяйству. По крайней мере не украдет. (Спохватился.) Погоди, за что я тебя еще ругать хотел?
        Бакланов. Вот и не знаете, за что надо.
        Радужный. А есть за что?
        Бакланов. Есть.
        Радужный. Час от чагу не легче. Выкладывай.
        Бакланов. Я матроса... наградил.
        Радужный. Как так- наградил?
        Бакланов. Обыкновенно. Орденом.
        Радужный. Не понимаю. Представил, что ли?
        Бакланов. Чего представлять? Три раза уже представлял. Говорю вам- наградил.
        Радужный. Какие же у тебя на это права?
        Бакланов. Кабы были права, я бы вам и докладывать не стал.
        Радужный (сел, вытер платком лоб и шею). И кого же этак... наградил?
        Бакланов. Маликова. Четвертый год воюет. Лучший пулеметчик. "Юнкерса" вчера сбил и немца из воды вытащил. Неужели не заслужил?
        Радужный. Оно, конечно, заслужил, но... Ну, поблагодари, скажи, что, мол, буду ходатайствовать...
        Бакланов. Так ему и говорю. И вижу, по глазам вижу- не верит. Мне не верит! Ах так, думаю. Скомандовал "смирно!", сорвал с груди боевой орден и от имени партии и правительства- на!
        Радужный. Пьян, что ли, был?
        Бакланов. Ничего не пьян. Погорячился.
        Радужный. Очумел. Да за это- под суд.
        Бакланов. Это точно.
        Радужный. Ну, не бандит ли ты? Моду какую взял! Ишь, Суворов новый прорезался! И как только тебе в башку этакое влетело? Нет, брат, я терпеть этого не желаю. В трибунал пошлю- пусть там разбираются. (Пауза.) Что молчишь?
        Бакланов. Что же говорить, когда правильно. Посылайте.
        Радужный (после паузы). Возьми обратно орден.
        Бакланов. Не могу.
        Радужный. Что значит- не могу?
        Бакланов. Срам. Тогда мне не командовать.
        Радужный. Ну, и пойдешь в трибунал.
        Бакланов. Это в вашей воле.
        Радужный. Ах, каторжная твоя душа... (Помолчал, вздохнул.) Какой орден-то отдал? "Звезду"?
        Бакланов. "Звезду".
        Радужный (бурчит). Дело поправимое.
        Бакланов. Выручайте, крестный.
        Радужный. Придется. Хорошо еще, что ты шире не размахнулся. Шальной, а ума хватило. Ладно- пиши наградной. Доложу.
        Бакланов. Спасибо, крестный.
        Радужный. Пошел! Срамить тебя перед людьми неохота, а то бы ты у меня, голубок, подраил палубу.
        Бакланов. Понимаю.
        Радужный. Ох хитер! Скажи- отчего меня все боятся, а ты нет?
        Бакланов. А я никого не боюсь.
        Радужный. Будто?
        Бакланов. Вас-то еще больше всех.
        Радужный. Слабость у меня к тебе. Молодость мою напоминаешь. А почитать меня ты все-таки обязан. Я тебя старше и умней. Был и буду. В адмиралы выйдешь, флотом станешь командовать, а я на пенсию уйду- и все едино в минуту жизни трудную ведь ко мне придешь.
        Вернулись Левин и Столяров.
        Столяров. Разрешите? Товарищ капитан первого ранга...
        Радужный. Александр Осипович, ты видел немца?
        Левин. Видел.
        Радужный. Молчит?
        Левин. А я его ни о чем не спрашивал.
        Столяров. И не скажет ничего.
        Бакланов. Вы уж молчите, товарищ начальник штаба. Не срамитесь...
        Столяров. Вот увидите.
        Радужный. Почему же так?
        Столяров (с сердцем). А потому, товарищ капитан первого ранга, что мы все, сам черт нас не поймет, какие-то ненормальные гуманисты. Что у нас за допрос? Сплошной либерализм. "Заген зи мир, битте". Они этого не понимают. Вот если бы для разгона въехать ему как следует в рыло...
        Радужный. Фу! Академик!
        Столяров. С ним, товарищ капитан первого ранга, не то что академик- ангел взбесится. Мне, знаете, что обидно? Обидно, что у подлеца всегда есть козырь против порядочных людей. Подлецу все дозволено, ему совесть ничего не запрещает, а мы, чудаки, все оглядываемся. Ведь попадись я к нему, разве бы он так допрашивать меня стал? Дым бы от меня пошел.
        Радужный (Бакланову). Начнем? Командующий придает допросу большое значение.
        Бакланов. Маликов!
        Маликов. Есть, Маликов!
        Бакланов. Немца- сюда. Быстро, на полусогнутых...
        Маликов козырнул, убежал.
        Веревкин (подбежал). Товарищ капитан первого ранга, командующий просит вас к аппарату.
        Бакланов. Столяров, проводите капитана первого ранга. Веревкин!
        Веревкин. Есть!
        Бакланов. На минутку. (Обождал, пока Радужный и Столяров скрылись за дверью.) Вы что сейчас делаете?
        Веревкин. Столярова подменяю.
        Бакланов. Добро! Вам задание: обзвоните все посты и разыщите мне капитана. Доктора- понятно?
        Веревкин. Есть. (Он невольно взглянул на окно второго этажа, на его лице написано плохо скрываемое лукавое недоумение, и это смущает Бакланова.)
        Бакланов. Не могу понять, куда она подевалась. Звонил в лазарет- нету. Вы что улыбаетесь?
        Веревкин. Просто так. Неужто и вы, Сергей Романович, "аз" получили?
        Бакланов. "Аз"? В каком смысле?
        Веревкин. В смысле, предусмотренном сводом морских сигналов: отрицание, отпор, отказ.
        Бакланов. Что? Плохо знаете Бакланова.
        Веревкин. Значит- с победой?
        Бакланов. Да вам-то что за дело?
        Веревкин. Да я просто так, Сергей Романович. По-дружески.
        Бакланов. По-дружески? Что-то не пойму я вашей дружбы- чего в ней больше: любви или зависти. Разберусь как-нибудь на свободе. (И когда Веревкин сделал первый шаг.) Подождите.
        Веревкин. Есть!
        Бакланов. Отставить.
        Тот не понимает.
        Не надо звонить. Я сам. (Быстро пошел к дому и взбежал на крыльцо, опередив озадаченного Веревкина.)
        Левин, до сих пор с безучастным видом рассматривавший
        разложенную на столе карту, поднял глаза. Трудно
        понять, слышал ли он разговор. Он проводил Бакланова
        взглядом, затем оглянулся и увидел входящую в калитку
        Лебедеву. В руках у нее полотенце и охапка зелени.
        Секунду, пока их глаза не встретились, лицо Левина
        выражает радость и даже нежность. Встречает же он ее
        в своей обычной суховато-иронической манере.
        Левин. Вот это мило!
        Лебедева. Санечка!
        Левин. Очень мило. Я весь вечер, как последний кретин, жду ее в госпитале...
        Лебедева. Левин, милый, я тебе сейчас все объясню.
        Левин. Нет, ты просто дрянь. Больше я к тебе не приеду.
        Лебедева. Умоляю, не злись. Я все тебе расскажу, и ты увидишь, что я не очень виновата. Ты почему здесь?
        Левин. Я-то, положим, по долгу службы. Вот ты зачем?
        Лебедева. Я тоже.
        Левин. Варька, не лги.
        Лебедева. Клянусь тебе. Я лечу фрица.
        Левин. Нет, серьезно? Жалкая работенка.
        Лебедева. Ты что же- не хочешь со мной здороваться?
        Левин. Что ты? Здравствуй, миленький. (Целует ей руку.) Почему волосы мокрые?
        Лебедева. Молчи. Я пошла бродить по берегу. И выкупалась.
        Левин. Ты дура. Сумасшедшая. Вода ледяная. А выглядишь ты отлично. Глаза блестят. Ну-ка, покажись. (Посмотрел на нее прищурясь.) Блудишь, Варвара?
        Лебедева (быстро). Ты что, с ума сошел?
        Левин. А почему краснеешь?
        Лебедева. Ты же знаешь, я всегда краснею, когда говорят всякий вздор. Клянусь тебе.
        Левин. Варька!
        Лебедева. Ну, право же нет, Санечка. И потом с какой стати я стала бы тебе лгать?
        Левин. Положим, это верно. Незачем. Тогда тем более я хочу тебя предупредить.
        Лебедева. Что такое?
        Левин. Не волнуйся- ничего серьезного. Дело в том, что хозяин острова изволит хвастаться твоей благосклонностью. И в форме не слишком уважительной.
        Лебедева. Не может быть. Кто тебе это сказал?
        Левин. Я сам слышал.
        Лебедева. Какой вздор. Не могу себе представить. Ты нарочно это говоришь?
        Левин. Какой смысл?
        Лебедева. Я тебе верю. (Задумавшись.) Это ужасно.
        Левин. Только ты не преувеличивай...
        Лебедева. Для меня ужасно. Не спорь, ты не знаешь. Фу! Конечно, я дура и, вероятно, так дурой и умру. (Опять задумалась.) Прекрасно.
        Левин. Что- прекрасно?
        Лебедева. Я набью ему морду.
        Левин. Очень мило. А главное- женственно. Пожалуйста, не дури. Ты ни звука ему не скажешь.
        Лебедева. Почему?
        Левин. Потому что я прошу этого не делать. Не хочу скандала.
        Лебедева. Боишься испортить отношения?
        Левин (внимательно посмотрел на нее). Стыдно?
        Лебедева (упрямо мотнула головой, но затем сдалась). Стыдно. Больше не буду. Простил?
        Левин. Простил.
        Лебедева. Да, ты прав. Я просто уеду.
        Вернулся Радужный. За ним идут Бакланов и Столяров.
        Радужный. А я-то все собираюсь спросить- кто это вчера со мной таким приятным голоском по телефону разговаривал?
        Лебедева. Здравствуйте, Василий Васильевич.
        Радужный. Здравствуйте, здравствуйте. А не будет ли нескромно полюбопытствовать: какими судьбами?
        Бакланов. Это я, товарищ капитан первого ранга, позволил себе обратиться по случаю...
        Лебедева. Разрешите мне самой ответить. Мы с Сергеем Романовичем большие друзья, и я приехала, чтоб его навестить. А задержалась из-за погоды- так, кажется?
        Бакланов молчит, хотя вопрос явно относится к нему.
        Столяров. Так точно.
        Радужный. Милости прошу ко мне на катер- подкинем вас до госпиталя. Только сперва нам с подполковником предстоит выслушать исповедь одной грешной души. Можете присутствовать. Поучительно.
        Левин. Товарищ Столяров, вы обратили внимание, как реагировал пленный, когда, уходя, мы заговорили между собой?
        Столяров. Мне показалось, что он прислушивается, товарищ подполковник.
        Левин. Очень внимательно. Вы хорошо знаете немецкий?
        Столяров. Плохо, товарищ подполковник.
        Левин. Очень плохо?
        Столяров. Очень.
        Левин. Прекрасно. Условились: допрос начинаете вы.
        Столяров. Я?
        Левин. Тсс!
        Маликов вводит пленного. Это высокий худощавый юнец в
        форме немецкого летчика. Лицо свежее, правильное, но
        незначительное, из тех, что принято называть
        смазливыми. Обе руки забинтованы до локтя, на ногах
        шлепанцы. Он старается держаться чопорно, "под
        Кейтеля".
        Радужный. Присаживайтесь, товарищи офицеры. (Взглянул на пленного.) Дешево отделался. Шут с тобой- зецен зи зих.
        Немец не двинулся.
        Немен зи пляц- понял?
        Левин. Я бы не настаивал. Пожалуйста, товарищ старший лейтенант.
        Столяров (тяжело вздыхает. Его немецкий язык действительно ужасен). Их фраге инен нох эйнмаль: волен зи антвортен одер нейн?
        Немец не шелохнулся.
        Ну что? Не видите, что он дурака валяет? (Яростно.) Ин летцтен маль их шпрехе дих, сукин ты сын, не выводи меня из терпения! Ванн их бин зеер безе, их канн дих зеер шлехт махен. Ферштейн?
        Бакланов (фыркнув, шепотом). Слышь, академик. Сдается мне, что он тебя за турку принимает.
        Столяров. Хаст ду этвас ин дайне копф? Ду бист кейне фиш, ду бист менш унд мусс шпрехен ви ейн менш! Ферштейн?
        Летчик. Ist hier ein Dolmetscher? Переводчик? (Несколько секунд он ожидает ответа.) Я говорю по-русски.
        Все изумленно переглянулись, кроме Левина, на лице
        которого играет слабое подобие улыбки.
        Я удовлетворен, что мой допрос имеет быть в присутствии старших офицеров (он слегка кланяется Радужному). Герр фрегаттен-капитан? (Кивок Левину.) Герр оберст?
        Левин. Вы дадите показания?
        Летчик. Прежде чем ответить на ваш вопрос, я имею заявить два требования.
        Бакланов. Ну, знаете, видал я нахалов...
        Левин (знаком останавливает Бакланова). В чем они заключаются?
        Летчик. Я требую, чтобы мне была выдана справка.
        Радужный. Что он за вздор городит? Какая справка?
        Летчик. Справка, что я не сдавался в плен. Вы должны подтвердить, что я трижды оттолкнул весло, которое протянул матрос со спасательной шлюпки, и сохранил жизнь против своей воли.
        Он остается невозмутимым, несмотря на общий смех.
        Левин (Бакланову). Так это было?
        Бакланов. Приблизительно. Три раза оттолкнул, а потом так вцепился, что не отодрать.
        Левин. Любопытно, кому вы собираетесь предъявить эту справку? Вам известно, что наши войска в пятнадцати километрах от Берлина?
        Летчик. Мне это неизвестно.
        Левин. А Гитлеру известно. Хорошо. Я обещаю вам справку. А теперь я требую, чтобы вы назвали мне ваше имя, звание и часть, в которой вы служите. (Пауза.) Вы что же- хотите получить справку на предъявителя?
        Летчик. Вольф Виземанн. Лейтенант, двести восьмой минно-торпедный.
        Левин. Как вы сказали? Виземанн?
        Летчик. Мое полное имя- Вольфганг-Алоиз Виземанн.
        Левин. Откуда вы родом?
        Летчик. Из Штеттина.
        Левин. Там и родились?
        Летчик. Это одно и то же.
        Левин. Нет, не одно и то же. Вы родились в Штеттине?
        Летчик (не сразу). Да.
        Левин. Откуда вы знаете русский язык? Вы жили в России?
        Летчик. Нет. Никогда.
        Левин. Вы изучали язык специально? Вы разведчик?
        Летчик. Нет, я только летчик. Штурман.
        Левин. Для простого штурмана знание русского языка- излишняя роскошь. Зачем вы лжете?
        Летчик. Я могу молчать, но не лгать.
        Левин. Такие принципы делают честь вашим родителям. Они живы?
        Летчик. Это не имеет отношения к делу.
        Левин. Об этом могу судить только я. Как звали вашего отца?
        Летчик молчит.
        Радужный (взглянул на часы, шепотом). Александр Осипович, шут с ней, с анкетой. Подходи ближе к самой сути.
        Левин. Еще один, последний вопрос. (Летчику.) Ваш отец никогда не играл на виолончели?
        Вопрос показался нелепым всем, кроме немца. В его
        глазах впервые мелькнул испуг.
        Хорошо. Можете не отвечать. Действительно, пора переходить к сути дела. А суть вот в чем (раскрывает карту): вы должны сообщить нам все, что вам известно о минной обстановке в островном районе, и расшифровать все условные знаки.
        Летчик. Я сказал все, что имел право сказать.
        Радужный. Слушай, красавец! С тобой не шутят.
        Летчик. Вы не посмеете меня расстрелять. Красные не расстреливают пленных.
        Столяров (яростно). Вот! Слышите?
        Левин. Он прав, товарищ старший лейтенант. Мы пленных не расстреливаем. Но когда тонущий враг отказывается сдаться и трижды отталкивает протянутое ему весло, мы можем потерять терпение и не протянуть его в четвертый раз...
        Летчик. Я солдат. Я не боюсь смерти.
        Левин. Боитесь. Будете хорохориться еще день, два, а потом нервы сдадут. Надолго вас не хватит. Для того чтобы не бояться смерти, одной солдатской дрессировки мало. А у вас ничего за душой нет. Вы спросите себя: во имя чего? И, не найдя ответа,- испугаетесь.
        Летчик. Во имя фюрера.
        Левин. Не говорите ерунды. Мы взрослые люди.
        Летчик. Я дал присягу. Никакой немец не должен сказать: "Вольф Виземанн нарушил данную клятву".
        Левин. Ничего, ничего. Нарушите клятву. Это не единственная заповедь, которую вы нарушили. И, по-моему, вы уже поняли, что если я не поленюсь, то смогу это доказать. Теперь слушайте внимательно. Я предлагаю вам дать показания и обещаю за это смягчить вашу участь. А участь вас ждет невеселая. Вас будет судить суд свободной демократической Германии. И вы очень хорошо знаете за что. Вы меня поняли?
        Летчик. Да.
        Левин. Мне кажется, что и я вас понял. Засим вы имеете на размышления десять минут.
        Веревкин (подбежал). Товарищ капитан первого ранга, вас опять командующий..
        Радужный. Иду. (Быстро проходит в дом, сопровождаемый Веревкиным. Окно "дежурки" захлопнулось.)
        Левин (летчику). Вы можете сесть.
        Тот молча садится. Пауза. Затем окно "дежурки" с
        треском растворилось. Радужный, держа трубку около
        уха, помахал свободной рукой. Левин, Бакланов и
        Столяров устремились на его зов. Окно вновь
        захлопнулось.
        Бакланов (появился на крыльце). Варвара Михайловна!
        Лебедева (подошла). Что случилось? Срочно вызывают?
        Бакланов. Командующий хочет видеть пленного. Оставайтесь. Через два часа пойдет другой катер.
        Лебедева. Нет. Я и так слишком долго задержалась у вас. (Идет к двери.)
        Бакланов. Куда вы?
        Лебедева. За своим саквояжем. (Скрывается в доме. Бакланов следует за ней.)
        Володя, до сих пор державшийся поодаль, приблизился к
        летчику. Обошел его со всех сторон. Затем остановился
        и стал рассматривать его в упор. Летчик, сначала
        сидевший безучастно, пошевелился, почувствовав на
        себе недружелюбный взгляд. Глаза их встретились.
        Володя (тихо). Ты что задаешься, зараза?
        Летчик. Что тебе, мальчик?
        Володя. Делай, что тебе велят, слышишь? Делай, что тебе велят! Не то дождешься, поведу обратно, да как вмажу очередь между лопаток- не возрадуешься.
        Летчик. Не смеешь! Тебя накажут.
        Володя. Ни черта. Я маленький- мне простят. Скажу: за мамку посчитался.
        Столяров (вошел в сопровождении Маликова). Юнга, разговоры?
        Володя. Никак нет, товарищ старший лейтенант!
        Столяров (летчику). Вставайте!
        Летчик. Но время еще не истекло!
        Столяров. Встать! (Володе.) Отведешь его на флагманский катер.
        Летчик (увидел подошедшего вслед за Столяровым Левина). Герр оберст! Вы дали мне десять минут. Герр оберст, не позволяйте этому мальчику меня отводить. Я решил. Я согласен дать показания.
        Левин. Отлично. Вы будете иметь честь дать их в присутствии контр-адмирала. (И он заканчивает немецкой фразой, длинной, быстрой, щегольски картавой, чем повергает немца в полную растерянность.)
        Володя. Есть отвести на флагманский катер! (Летчику.) Топай. Не бойся- не трону...
        Летчика увели. С крыльца сходят Радужный и Бакланов.
        Радужный. Понял? Значит, сегодня выход в море отменяешь. Ждать дальнейших указаний. Доволен? Прощай. Пошли, Александр Осипович.
        Володя (у калитки). Смирно!
        Радужный и Левин вышли, сопровождаемые Столяровым.
        Лебедева (выбежала на крыльцо). Ушли? Бегу. Прощайте.
        Бакланов (загородил ей дорогу). До свиданья. Скоро увидимся?
        Лебедева. Не знаю. Пустите, я опоздаю на катер.
        Бакланов. На днях ждите. Прикачу.
        Лебедева. Нет, нет, пожалуйста.
        Бакланов. Но вы обещали...
        Лебедева. Обещала. А потом передумала. (Хочет идти.)
        Бакланов. Погодите. Я вас обидел?
        Лебедева. Вы? Меня? Нисколько.
        Бакланов. Какая же причина?
        Лебедева. Никакой. Подумала, и вдруг мне стало... неинтересно. Теперь вы меня пустите? (Убегает.)
        Бакланов остается на месте. Он настолько поражен, что
        не слышит, как подошла Ершова.
        Ершова. Товарищ капитан третьего ранга...
        Бакланов (очнулся). Вы что, Ершова?
        Ершова. Завтракать идите.
        Бакланов. Не пойду.
        Ершова. Что же- совсем кушать не будете?
        Бакланов. Не буду.
        Ершова. Я сюда принесу. Хотите ешьте, хотите нет.
        Бакланов. А что там у вас?
        Ершова. Омлет.
        Бакланов. К черту омлет. Стакан водки и хвост селедки. (Пауза.) Ну! Быстро!
        Ершова. Водки не дам.
        Бакланов. Ершова! В своем уме? (Он даже оглянулся, не слышит ли кто-нибудь.
        Ершова. Не дам с утра. Что хотите делайте.
        Бакланов. Посажу.
        Ершова. Сажайте.
        Бакланов. Выполняйте приказание!
        Ершова не двигается.
        Собирайте барахло и скажите Столярову, пусть выпишет вам документы. Чтоб сегодня же...
        Ершова. Так? Ну, хорошо. Пейте. Литр вам сейчас принесу.
        Бакланов. Осатанела. (Махнул рукой.) Природа- она всегда скажется.
        Столяров (вернулся). Какая природа?
        Бакланов. Женская. Уж это точно. Женщина может хоть целый год притворяться матросом, а в один прекрасный день ее все-таки прорвет. Только ахнешь. Ну, скажи- за что она меня обидела?
        Столяров (засмеялся). Кто? Ершова?
        Бакланов. Кой черт Ершова! Доктор. За что, а?
        Столяров (уклончиво). Откуда же я про это могу знать?
        Бакланов. Ни черта не понимаю. Вчера сидели допоздна, толковали по душам, вот как сейчас с тобой. За разговором-то, признаться тебе, я и задремал. Уморился за день, ну и развезло в тепле. Может, оно и невежливо, так она же не кисейная барышня, свой брат-балтиец, по человечеству-то можно понять? Наутро- будто норд-ост подул. Не смотрит, не говорит. А на прощанье так отрезала, что до сих пор во мне все горит, будто меня кто при целом флоте за уши оттаскал. За что?
        Столяров. И впрямь, выходит, не за что.
        Бакланов. Ты что же- не веришь мне? Больше, хоть убей, ничего такого не вспомню. Ну, как, по-твоему, могу я так, здорово живешь, хорошего человека обидеть?
        Столяров. Можешь.
        Бакланов. Что?
        Столяров. Ты спросил, я и ответил.
        Бакланов. Вот как мы заговорили? (Погрозил ему пальцем.) Я знаю, откуда у тебя это самое. Слышал, поговаривают уже- занесся, мол, Бакланов, зазнался... Врете. По себе судите. Я каков был, таков и есть.
        Столяров. Точно.
        Бакланов. Ты это словно в укор говоришь.
        Столяров. Ты-то прежний, да спрос с тебя не прежний. И власть большая дана. Ушибешь- не заметишь.
        Бакланов. Что же я, по-твоему,- хуже стал?
        Столяров. Нет, не хуже. Просто ты сам себя никак догнать не можешь.
        Бакланов. Постой, как ты сказал? Нет, не понял. Больно мудрено. А иди ты к богу в рай. Поучать меня захотел?
        Столяров. И в мыслях не было. (Встал.) Разрешите быть свободным?
        Бакланов. Егор, не зли меня. Не выводи из себя. Почему это- как с людьми по-хорошему, они же над тобой смеются? И она надо мной посмеялась... Погодите, вы еще у меня попляшете. Ершова!!!
        Столяров. Я пошел.
        Бакланов. И уйди к черту. Не вводи в грех.
        Столяров отошел, оставив Бакланова в мрачном
        раздумье. Он не замечает, как подошла Ершова, молча
        поставила перед ним поднос с селедочницей и неполным
        стаканом водки и так же неслышно ушла. Пауза.
        Бакланов заметил стакан, взял в руки, с отвращением
        понюхал и поставил обратно. Затем оглянулся на
        Столярова, сидящего с деланно безразличным видом на
        подоконнике дежурной комнаты, и поманил его к себе.
        Столяров (подошел). Слушаю, товарищ капитан третьего...
        Бакланов (обнял Столярова за плечи, пристально посмотрел в глаза, прижал к себе и поцеловал. Затем сразу повеселел. Завопил радостно). Ершова! (И когда та появилась на крыльце.) Заберите это все. Давайте сюда свой омлет. Быстро.
        Ершова (ее голос дрожит). Да уж он простыл, наверно. Подогреть?
        Бакланов. Не надо. Стойте. Что я вам еще хотел сказать? Да! Это вы нашивки мне перешили? Ясно. Очень красиво. Прямо замечательно. Спасибо, Маруся.
        Занавес
        Действие третье
        Вечер того же дня. Просторная скупо обставленная
        комната в строении дачного типа. Стол, пара стульев,
        кожаная кушетка, стеклянная горка с хирургическими
        инструментами. Это кабинет главного врача. Только
        кресло-качалка и изящные занавески несколько нарушают
        этот суровый стандарт и говорят о стремлении создать
        некоторый уют.
        Окна и стеклянная дверь выходят на открытую террасу.
        Другая дверь, маленькая, выкрашенная в белую краску,
        соединяет кабинет с приемным покоем. За столом
        Лебедева. Она в белом халате и такой же косынке.
        Левин слегка покачивается в кресле. На нем
        белоснежная рубашка, твердый воротничок и черный
        шелковый галстук. Его тужурка висит на спинке стула.
        Сумерки. Снаружи доносятся звуки гитары и приятный
        мужской голос. Затем раздается треск, переходящий в
        пыхтение, и дрожащим светом вспыхивает настольная
        лампа.
        Лебедева (быстро выключила лампу). Придется опустить шторы.
        Левин. Обидно. Хороший вечер.
        Лебедева. Можно не зажигать.
        Левин. Делай как хочешь, дружок. Я тебя и так вижу. (Пауза.) Ты никого не ждешь?
        Лебедева. Может быть, зайдет Одноруков.
        Левин. Кто это?
        Лебедева. Новый заместитель по хозяйству. Мы с ним уже поругались.
        Левин. Варвара, ты становишься сварливой.
        Лебедева. Я была совершенно права. Стоило адских трудов наладить здесь электролечение. Сегодня он чуть не сорвал мне процедуры.
        Левин. Почему?
        Лебедева. Потому что- вот... (Постучала по столу.) Заявил, что преступно из-за одного раненого запускать днем двигатель и жечь горючее, которое нужно фронту. Поражаюсь, что еще есть люди, которым нужно доказывать, что человек стоит дороже, чем ведро трофейного мазута. Конечно, я устроила скандал, и ток дали.
        Левин. Нагрубила, наверное.
        Лебедева. Да уж отвела душу. Теперь самой жалко. Он ведь не злой человек. Даже не очень глупый. Только думает как-то по-особому. Словами, а не мыслями.
        Левин. У тебя сейчас немного раненых?
        Лебедева. Один. И того скоро выпишу.
        Левин. Отдыхаешь?
        Лебедева. Это не надолго. Скоро опять негде будет ставить койки. (Вздохнула.) Ты извини, что я такая скучная сегодня.
        Левин. Пожалуйста. Я сам не очень веселый.
        Лебедева. Почему?
        Левин. Не знаю. Утомительный день.
        Лебедева. Как твой немец?
        Левин. Дал очень ценные показания.
        Лебедева. Ты очень странно говорил с ним там, на острове. Мне показалось даже, что вы встречаетесь не первый раз.
        Левин. Угадала.
        Лебедева. Безумно интересно. Но ты, как всегда, ничего не расскажешь?
        Левин. Нет, почему же... Могу.
        Лебедева. Ты знал его раньше?
        Левин. И ты.
        Лебедева. Я?
        Левин. Ты помнишь доктора Виземана?
        Лебедева. Виземан, Виземан... Он жил на Загородном? Его звали... погоди, я сейчас скажу...
        Левин. Генрих Федорович.
        Лебедева. Постой, я сама... Верно- Генрих Федорович. Небольшого роста, с пышными седыми усами, в золотых очках...
        Левин. Попробуй вызвать в своей памяти одну идиллическую картинку прошлого, и тогда ты все поймешь. Гостиная. Зеленый бисерный абажур. Гипсовая маска Бетховена над шредеровским роялем...
        Лебедева. Это было очень давно. Я была девчонкой.
        Левин. В течение многих лет трое пожилых людей, все трое- врачи, регулярно, раз в неделю, собирались под зеленым абажуром и музицировали. Играли Гайдна, Мендельсона, Чайковского. На рояле играл твой покойный отец Михаил Петрович, на скрипке мой старик Иосиф Самойлович, которого теперь тоже нет в живых. На виолончели играл хозяин дома. Затем переходили в столовую, где Елена Густавовна поила чаем с очень вкусным штруделем. Помнишь?
        Лебедева. Помню.
        Левин. В двадцать пятом году Елена Густавовна умерла от родов. Родился мальчик, которому было дано имя в честь великого немецкого поэтаВольфганг.
        Лебедева. Помню мальчика. Я держала его на руках. Слушай. Левин... Это- он?
        Левин. Да.
        Лебедева. Ты уверен?
        Левин. Слушай дальше. В тридцатом году старик Виземанн получил небольшое наследство и уехал в Германию. Его отговаривали, но старик, помнится, сказал: "Мальчик должен знать свою родину, а порядочным человеком можно быть везде". Мальчику было тогда пять лет. Перед войной, будучи в Штеттине, я разыскал дом доктора Виземанна.
        Лебедева. Ты был в Штеттине?
        Левин. Не задавай лишних вопросов. Конечно, я навел справки. Оказалось, старика увезли в гестапо. Этого можно было ожидать: двенадцать лет он дышал одним воздухом с нами. То, что творилось в Германии, казалось ему варварством. Он был осторожен, но на него все-таки донесли. Теперь я знаю кто.
        Лебедева. Сын?
        Левин. Фашистами не родятся. Их делают.
        Лебедева. А потом сын доносит на отца. Ужасно. (Вздрогнула, как от брезгливого чувства.)
        Левин. Рядовой случай.
        Лебедева. Я тоже давно перестала удивляться. Но меня убивает наглядность. Тот самый мальчик! (Пожала плечами.) Фашист, родившийся в Штеттине,- это еще как-то укладывается в сознании. Даже в Лондоне или Чикаго. Но фашист, родившийся в Ленинграде,- в этом есть что-то бесконечно оскорбительное.
        Левин. Жизнь полна парадоксов.
        Лебедева (тряхнула головой). Ладно, к черту! Хочешь чаю?
        Левин. Хочу.
        Лебедева (встала, включает электрочайник). Ты извини, что я тебе сразу не предложила. Сегодня я очень невнимательна.
        Левин. В таком случае проверь, есть ли в чайнике вода.
        Лебедева (заглянула в чайник). Конечно, нет. Что такое- почему у меня все из рук валится?
        Левин. Забыл спросить. Как ты рассталась с Баклановым?
        Лебедева. Можешь быть спокоен- я не стала с ним вступать в объяснения. И- прошу тебя- не будем больше говорить о нем. Меня во всяком случае, эта тема не волнует. (Звонит в колокольчик.)
        Таисия Ивановна (приоткрыла дверь. Это пожилая квадратная женщина с голосом ворчливого ребенка. Одета в халат и чепчик. Она вольнонаемная и поэтому не слишком разбирается в вопросах субординации). Ты что, Варя?
        Левин. Здравствуйте. Таисия Ивановна.
        Таисия Ивановна. Здравствуй. Опять приехал? (Лебедевой.) А вчера-то..
        Уж он так тебя ждал, так ждал...
        Лебедева. Ладно, нянька. Принеси-ка водички. Полчайника.
        Таисия Ивановна. Максимушка к тебе просится. Душу вытянул. Я не пускаю.
        Левин. Кто это- Максимушка?
        Лебедева. Капитан-лейтенант Волчок, мой единственный пациент.
        Таисия Ивановна. Замучился совсем. И меня замучил. Конечно, скучно одному. Сегодня пристал: "Расскажи, нянька, сказку. Раз ты нянька, должна уметь сказки говорить". А я их и не помню совсем.
        Волчок (деликатно постучал, затем приоткрыл дверь). Разрешите?
        Таисия Ивановна (уходя). Пусти уж его. На минуточку.
        Волчок (вошел. Он в сером халате, на голове морская фуражка. У него веселые глаза очень общительного человека. В руках огромная пачка книг). Здравствуйте, Варвара Михайловна. Здравия желаю, товарищ подполковник.
        Лебедева. Мы уже здоровались сегодня. Вам что, Максим Федорович?
        Волчок. А вы сами велели вечером зайти.
        Лебедева. Не помню.
        Волчок. Точно. Утром, на электризации. Я вам про нашего комдива начал рассказывать, да майор Одноруков помешал. Вы и сказали: "Заходите, Максим Федорович, вечерком и все мне тогда про него подробно расскажете".
        Левин отвернулся, чтоб скрыть улыбку.
        Лебедева (смущена). Да, что-то припоминаю. Простите, сейчас я занята.
        Волчок (со вздохом). Жалко. Очень поговорить хочется.
        Лебедева. Вы почитайте. Неужели все прочли?
        Волчок (обрушивает книги на стол). Все, подчистую. Апулея. Хемингуэя. "Тихий Дон". Тарле- "Наполеон". Стихотворения Блока. Теперь "Общую патологию" одолеваю. Со скрипом идет, не очень понятно. Вот, например, такой вопрос...
        Лебедева. Потом, потом.
        Волчок. Вот тут сказано... Прошу прощения, товарищ подполковник, один только вопросик. (Читает.) "Если процесс заживления протекает нормально, на восьмой-десятый день после снятия швов допускается изменение стационарного режима. .". Ага! Вот! А вы меня держите.
        Лебедева. А контузия? Ничего, ничего. Потерпите.
        Волчок. Потерпите! Этак война кончится. Золотое время уходит.
        Левин. Скучаете?
        Волчок. Сил моих нет, товарищ подполковник. Неделю целую один как перст. Третьего дня привезли одного чесоточного- лихо в шашки играл. Вчера- готово дело- выписали. Это жизнь?
        Таисия Ивановна (вернулась с чайником). Все жалуешься? Капризный стал, не приведи бог. Как маленький.
        Лебедева. Что же мне с вами делать? Ну, хотите, грех на душу возьму, портвейна лечебного пропишу?
        Таисия Ивановна. Сколько ему? Сто?
        Лебедева. Двести. Каждый день к ужину. И- марш!
        Волчок (обиженно). Что я вам, алкоголик какой-нибудь, чтоб в одиночку, не чокнувшись с хорошим человеком, вино потягивать? В компаниидавайте, я вам литр уберу...
        Таисия Ивановна. Иди, иди. Покоя от тебя нет. (Выпроваживает его и уходит.)
        Пауза.
        Лебедева. Не понимаю, чему ты радуешься?
        Левин. Я? Ничуть.
        Лебедева. Как будто я не вижу. (Вызывающе.) Следователь! Воображает, что поймал меня с поличным. А я и не думаю отрицать. Да, да, да. Все верно. Он его заместитель. Я говорила с ним о нем. Это еще ровно ничего не значит.
        Левин. Прежде всего- уточним. Кто чей заместитель? О ком- о нем?
        Лебедева. Не притворяйся бестолковым. Волчок- заместитель Бакланова.
        Левин. Ага! Теперь я понял. И ты говорила с ним... о ком?
        Лебедева. О Бакланове.
        Левин. Ага! Ну вот, теперь я хоть понимаю, о ком идет речь. Так что ты хотела сказать?
        Лебедева. Я ничего не хотела. Это ты что-то собирался сказать.
        Левин. Разве? Не помню.
        Лебедева. Санька, я тебя сейчас ударю.
        Левин. За что?
        Лебедева. Ты отлично понимаешь. Нет, серьезно. Ты глуп, если придаешь этому хоть какое-нибудь значение. Мне этот человек совершенно безразличен, даже неприятен.
        Левин. Какой человек? Волчок?
        Лебедева. Бакланов. Не смей меня дразнить. И если я разговаривала о нем с Максимом Федоровичем, то это еще не дает тебе права издеваться. Я всегда считала, что не так уж плохо разбираюсь в людях, и, естественно, мне хочется понять, как я могла так глупо ошибиться. В госпитале он выглядел совсем иначе. Мне казалось, что он умен, талантлив, смел, независим... Этакий самородок.
        Левин. Он и есть самородок. В хороших руках он отшлифуется, и в нем заблестят новые грани. Вообще, он мне нравится.
        Лебедева. Перестань. Не говори вздора. Отвратительно самодовольный пошляк. Абсолютно примитивный.
        Левин тихонько свистнул.
        Не свисти. Где ты воспитывался? (Пауза.) Что ты этим хочешь сказать?
        Левин. Варвара, ты влюблена.
        Лебедева. Я привыкла думать, что вы умнее.
        Левин. Ты влюблена по уши. Противно глядеть, до чего ты влюблена.
        Лебедева. Если ты еще хоть раз скажешь это слово- я уйду. Оставайся один. Как ты смеешь мне не верить? Если ты не веришь мне в таких пустяках, это значит... значит, что ты меня совсем не уважаешь. (Вдруг расплакалась.)
        Левин (вскочил). Варюша, что ты? Ну, прости. Что с тобой?
        Лебедева (быстро справилась со слезами). Ничего. Нервы. Ты не забывай- скоро четыре года... А я все-таки не мужик. Я устала, понимаешь?
        Левин (гладит ее по голове). Держись, Варька. Ты же сильная.
        Лебедева. Я устала. Ты попал в случайное затишье, а то ведь каждый день, каждый день... Кругом кровь, грязь, ругань, страдание... С утра до ночи режешь, как мясник, пока не отупеешь и не свалишься. Я огрубела, стала бесчувственной- и рада. Так легче...
        Левин. Это пройдет. Ты отдохнешь и будешь опять прежней. Нет, прежней ты уже не будешь. Ты будешь лучше.
        Лебедева. Ужасно хочется покоя... и счастья. Женщине трудно одной. (Улыбнулась.) Вот выйду за тебя замуж...
        Левин. Меня уже не спрашивают.
        Лебедева (удивленно подняла на него глаза). Ты не хочешь?
        Левин. Не уверен.
        Лебедева. Постой! Как ты смеешь так разговаривать? Ты, что же, не женился бы на мне, если бы я согласилась?
        Левин. Думаю, что нет.
        Лебедева. Вот это мило! Я тебе уже не нравлюсь?
        Левин. Нравишься.
        Лебедева. Я тебя отказываюсь понимать. Может быть, я тебе вообще не нужна? Не пойми, что я навязываюсь. Мне просто любопытно.
        Левин. Видишь ли... Мне скоро пятьдесят лет, и я никогда не был женат. Всю жизнь меня носило из города в город, из страны в страну, и я никогда не принадлежал самому себе. Теперь, как никогда, мне хочется, чтоб у меня была семья, хочется личного счастья. Я люблю тебя уже десять лет. Но к пятидесяти годам становишься мудрее. Начинаешь понимать, что жить с женщиной, которая тебя не любит, в общем ничуть не радостней, чем с женщиной, которую ты не любишь.
        Лебедева. Почему же ты не ушел от меня? Значит, ты ждал чего-то? На что-то надеялся?
        Левин. Всякому, кто любит, свойственно надеяться на чудо. Но чуда не произошло. Ты просто устала. Это пройдет.
        Лебедева. Вероятно, ты прав. Иногда я становлюсь страшной эгоисткой. Простил?
        Левин. На правах дружбы я разрешаю тебе эгоизм. Все влюбленныеэгоисты.
        Лебедева. Опять? Зачем ты хочешь убедить меня в том, чего нет? (Пауза.) Жаль, ты не видел, как я его отделала на прощанье. Он будет обегать меня за версту.
        Левин. А если он все-таки появится?
        Лебедева. Выгоню.
        Стук в дверь.
        Таисия (вошла). Майор пришел.
        Лебедева. Вот уж некстати. (Левину.) Я тебе говорилаОдноруков.
        Таисия. Одноруков-то еще из городу не ворочался. Незнакомый какой-то.
        Лебедева (вздрогнула). Незнакомый?
        Таисия. А может, и видела где...
        Лебедева. Майор?
        Таисия. А может, и не майор. Морской.
        Лебедева. Левин, милый... Это он. (Таисии.) Меня нет.
        Таисия. Вот еще! Говорила бы раньше.
        Лебедева. Все равно. Не пускай.
        Таисия. Еще чего? Не пускай! Такой мужчина! Да он меня пальцем...
        Лебедева. Иди, иди. Не разговаривай.
        Таисия, качая головой, ушла.
        Левин (встал, надел тужурку). Я думаю, мне лучше уйти.
        Лебедева. Если ты мне хоть немножко друг, ты никуда не уйдешь. И поможешь от него избавиться.
        Левин (садится). Каким образом?
        Лебедева. Неужели я должна учить подполковника, как защитить женщину?
        Левин. Хорошо, хорошо. Успокойся.
        Из-за стены отчетливо слышно: "Отстань, говорю,
        старая. Отцепись". Затем дверь распахнулась.
        Бакланов (в дверях). Ага, вы здесь? Мне нужно с вами говорить.
        Левин (вяло). Товарищ капитан третьего ранга, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что вы находитесь в присутствии подполковника.
        Бакланов (удивлен). Разрешите обратиться к капитану Лебедевой, товарищ подполковник?
        Левин. Нет. Не разрешу. (Пауза.) Уходя, прикройте, пожалуйста, как следует дверь. Очень сквозит.
        Бакланов вспыхнул, но вовремя сдержался. В бешенстве
        выскочил из кабинета, хлопнув дверью.
        Лебедева. Левин, ты прелесть.
        Левин. Ты заставляешь меня делать глупости.
        Лебедева. Как ты думаешь- ушел он?
        Левин. Сомнительно.
        За стеной грохот, звон разбитого стекла и испуганный
        вскрик Таисии.
        Лебедева. Господи!
        Левин. Он еще здесь. Это несомненно.
        Таисия (вошла). Ну вот... Говорила я.
        Лебедева. Что случилось, нянька?
        Таисия. Майор поранился. Перевязывай теперь.
        Лебедева. Ничего не понимаю.
        Таисия. Выскочил, сел на стол и сидит. Я говорю- уходи, здесь прием на покой, а ожидальни нет. Вдруг он кулачищем по столу как треснетстекло зеркальное вдрызг. И руку себе раскровянил.
        Лебедева (вскочила). Идиот! Еще подхватит инфекцию. (Выбежала.)
        Таисия заковыляла за ней. Левин, улыбаясь,
        неторопливо встал, вынул портсигар и вышел курить на
        террасу. На секунду комната пуста. Затем Лебедева
        возвращается, таща за собой Бакланова. Его левая рука
        окровавлена, но это его, по-видимому, не слишком
        расстраивает.
        Бакланов. Осторожно, часы раздавите.
        Лебедева (отпустила его руку). Ну-с? Что это за дикие фокусы? Отвечайте. (В отчаянии.) Он еще смеется!
        Бакланов. Так, может быть, все-таки поговорим?
        Лебедева. Не желаю я с вами разговаривать.
        Бакланов. Как хотите. Я один говорить буду.
        Лебедева. А я не стану слушать. (Спустила шторы, включила верхний свет, схватила чайник и подошла к тазу.) Идите сюда. Снимите часы. Засучите рукав. Держите руку над тазом.
        Бакланов. Ой! Горячо.
        Лебедева. Терпите. Нельзя быть таким нетерпеливым. (Рассматривает руку.) Кажется, благополучно, осколков нет. Нечего улыбаться. Ведете себя отвратительно. За такие глупости в военное время по головке не гладят. В сорок первом году у нас в морской пехоте на моих глазах расстреляли перед строем одного такого умника. Уверяю вас, никто о нем не пожалел.
        Бакланов. Еще скажите: "Ваша кровь принадлежит народу".
        Лебедева. И скажу. Кстати, совсем не глупая мысль.
        Бакланов. Всякая умная мысль хороша на своем месте. Я, Варвара Михайловна, за свою родину отдал крови без малого ведра полтора. И если довелось пролить десять грамм по собственной дурости, то, разрешите, уж как-нибудь без нравоучений.
        Лебедева. Вы зачем сюда явились? Грубить? (Вынула из горки баночки с йодом и коллодием.) Держите руку. Вот так, а то мне не видно. (Щедро мазнула йодом.) Что? Разве больно?
        Бакланов (сморщился). Еще бы не больно.
        Лебедева. Вот и хорошо, что больно. Очень рада (Мазнула еще.) Женщины гораздо лучше переносят боль. Подождите, я еще коллодием залью.
        Бакланов. Щипать будет?
        Лебедева. Обязательно.
        Бакланов. За что вы на меня так сердитесь?
        Лебедева. Вы меня об этом уже спрашивали. Я совсем не сержусь на вас.
        Бакланов. Нет, сердитесь. Только не пойму, за что.
        Лебедева (мазнула коллодием). Щиплет?
        Бакланов (не очень искренне). Н-нет.
        Лебедева. Удивительно. Должно щипать.
        Бакланов. Сначала-то я подумал... Ну да ладно. Не стоит.
        Лебедева. Нет уж, говорите, если начали.
        Бакланов. Откровенно сказать, подумал, что вы от меня вчера другого ждали, а я, как теленок, уши развесил. Ну, а женщине это обидно бывает.
        Лебедева. Какая гадость. Уж не сознавались бы.
        Бакланов. А вот теперь только посмотрел на вас и сам чувствую, что нехорошо. А что- врать лучше?
        Лебедева. А вы никогда не лжете?
        Бакланов. Редко.
        Лебедева. Можете вы мне совершенно честно ответить? Помните, я собралась уходить, а вы сказали, что нажмете кнопку... Вы бы нажали?
        Бакланов кивнул головой.
        Послушайте, вы чудовищно рисковали.
        Бакланов. А я так считал, что риск самый ничтожный.
        Лебедева. Значит, все это неправда про боевую тревогу?
        Бакланов. Почему неправда? Все точно.
        Лебедева. До сих пор не понимаю, на что вы рассчитывали?
        Бакланов. Расчет самый простой. Приходит ко мне женщина, не с ветру откуда-нибудь, а капитан Балтийского флота, советский офицер, значит, соображает, что к чему. Сама она такого хамства нипочем не сделает, стало быть, и меня удержит.
        Лебедева (смеется). Выходит, я должна благодарить вас за доверие? Впрочем, мы квиты.
        Бакланов. Почему?
        Лебедева. Я вам тогда же отплатила доверием за доверие. Когда я предложила вам выбор- вы помните?
        Бакланов. Еще бы.
        Лебедева. Я тоже верила в то, что вы меня не подведете.
        Бакланов. Правда?
        Лебедева. По крайней мере мне так казалось.
        Бакланов. Спасибо.
        Лебедева. Не благодарите. С меня хватит экспериментов. Еще раз я бы не рискнула. Не трогайте ранку грязными пальцами. Сейчас я вам забинтую.
        Бакланов. Почему вы так ко мне переменились?
        Лебедева. Я? Нет. Вы, Сергей Романович, недавно хорошую фразу сказали. Не знаю, помните ли вы, а мне она запала. "Люблю, чтоб все было первый сорт". Вот и у меня такой же характер. В жизни не хотела ничего ни чужого, ни лишнего. А хорошего- хочу. Красоты- хочу. И любви хочунастоящей. И мне не хочется прожить свою жизнь кое-как. Мне кажется, что я могла бы очень сильно любить и быть для любимого еще долго интересной и всегда новой, такой, какой я умею быть для своих друзей, только еще в тысячу раз ближе. И мне горько думать, что человек, которого я полюблю, может пройти мимо всего, чем жаждет одарить его мое сердце, и увидит во мне только не первой свежести бабу. Вместо того чтоб расцвесть, я завяну, буду скучна, и он будет прав, если бросит меня через неделю. Сейчас у меня есть работа, которую я обожаю, хотя она выматывает у меня все силы, есть несколько друзей, я спокойна и почти счастлива. И когда в мою жизнь вторгается что-то третьесортное, ненастоящее- я защищаюсь. Я не мирюсь на малом, Сергей Романович, и никогда не помирюсь. Я хирург не только по ремеслу, но и по убеждению. Если вижу, что
гнило, - режу.
        Бакланов. Понимаю.
        Лебедева (вздохнула). Ничего-то вы не понимаете. Давайте я забинтую вам руку.
        Бакланов. Это вы хорошо сказали. Очень хорошо. Только напрасно вы думаете, что я вас не понимаю. Я и гвардейцам своим про то же толкую. Рассказывал я вам, как я вместо Однорукова доклад делал? Так я этим и закончил: "Что значит быть гвардейцем? Это значит, на малом не мирись, с судьбой не торгуйся, все отдай, ничего не проси, а за народом ничего не пропадет, позора не простят, добра не забудут". Ужасно мне хлопали. Эх есть у меня одна мечта... Только вы не смейтесь.
        Лебедева (делая перевязку). Постараюсь.
        Бакланов. Вот кончим войну, сыграем победу- демобилизуюсь. И буду проситься на работу в район. Самый захудалый выберу, такой, от которого на всю область срамота. Условие- ребят своих беру человек пять. Максима- в райком, сам на исполком сяду, Павло Колодуба- в земотдел, Гургена- в райторг. Взял бы Егора на просвещение, да не пойдет- кадровик, военная косточка. А месяцев через восемь или, для верности, через годик- милости прошу. Посмотрите.
        Лебедева. На что?
        Бакланов. На гвардейский район. Меньше не помирюсь.
        Лебедева (улыбается). Ужасный вы все-таки ребенок. А разве бывают гвардейские районы?
        Бакланов. Нет- так будет. Зачем спорить- увидите. Как въедете- по дороге узнаете. Вымощу, только газуй. В земле обязательно пороюсь, может, залежи какие открою. А уж порядок наведу, как у себя на дивизионе- ни баловства, ни воровства. . И вообще- выходите-ка за меня замуж.
        Лебедева. Что?
        Бакланов. То, что слышите. Больницу вам выстрою- командуйте. А года через два, чем черт не шутит, мы еще с вами в краевом масштабе заворачивать будем.
        Лебедева. Шутите, надеюсь.
        Бакланов. Зачем же шутить. Уж если я что сказал, то от слов своих не прячусь. Идет?
        Лебедева. Не болтайте вздора. Держите руку как следует.
        Бакланов. Сами же говорите- настоящего хочу. Так чего же вам лучше? А шутить у меня нимало охоты нет, потому что женатый человек не свободный, а я за свою свободу не на шутку держусь.
        Лебедева. Великолепно. Командир принял решение. А меня уже не спрашивают? Почему вы так уверены, что мне нужна ваша свобода, которой вы так дорожите? Нет, дорогой Сергей Романович, замуж я за вас не пойду.
        Бакланов. Пойдете.
        Лебедева. Послушайте...
        Бакланов. А я говорю- пойдете. Голову себе сломаю, а будет по-моему. И никуда вы от меня не денетесь.
        Лебедева. Ну, хватит! Сыта по горло. (Звонит.) Нянька!
        Бакланов. Прикажете метлой гнать?
        Лебедева. Нет, зачем же. Разговор перестал быть занимательным, и я вспомнила, что у меня есть еще другие обязанности. (Вошедшей Таисии.) Вот. Перевяжи товарища. Я буду в рентгеновском. Если вернется майор Одноруковпостучи ко мне. (Ушла.)
        Пауза.
        Таисия. Ну? Зачем стекло разбил? Хорошо это? Стекло казенноеденег стоит.
        Бакланов. Не вяжись, старая. Тоже- денег стоит! (Выбросил из кармана несколько бумажек.) Хватит, что ли?
        Таисия. Эва! Размахался! На кой же этакую прорву? И не мне это надо, а майору, под квитанцию. Товарищу Однорукову.
        Бакланов (в ужасе). И тут Одноруков? По пятам ходит.
        Левин (вернулся с террасы). Варвары Михайловны нет?
        Таисия. Вышла.
        Левин. Спасибо.
        Пауза.
        Бакланов. Некрасиво, товарищ подполковник.
        Левин (обернулся). Некрасиво? А точнее- что именно?
        Бакланов. Ладно, нянька. Спасибо.
        Таисия вышла.
        Не по-хорошему вы со мной обошлись. Конечно, вы по званию старше, ваших законных прав от вас никто не отнимает. Но в личном вопросе я свое старшинство всегда в карман спрячу. Перед женщиной мы все равны. Нехорошо. Я ведь не мальчик. Вот (показывает на грудь). Заслужите-ка.
        Левин. Я готов признать, что вел себя неудачно. Действительно, есть случаи, когда не следует считаться званиями. Только если уж хотите быть до конца справедливым, согласитесь- орденами тоже. Кстати, орденов у меня не меньше, разница лишь в том, что вы получили свои в четыре года, а я- за двадцать семь.
        Бакланов. И не носите?
        Левин. Разные профессии- разные традиции. На вашем дивизионе есть обычай идти в бой обязательно в парадном кителе и при всех орденах. Прекрасный обычай. А когда получает орден разведчик, об этом не всегда бывает в газетах.
        Бакланов. Прошу прощения.
        Левин. И вас прошу извинить меня. Вообще, нам пора покончить с недоразумением. Вам угодно видеть во мне соперника. К моему глубочайшему сожалению, дело обстоит не так. Я не обязан посвящать вас в свои отношения с Варварой Михайловной, но считаю не лишним, чтобы вы знали о нашей давней и прочной дружбе. Варвара Михайловна, по моему глубокому убеждению, человек незаурядный, чистой души и большого сердца...
        Бакланов. Зачем вы мне об этом говорите?
        Левин. А вот зачем: если вы любите Варвару Михайловну, я даже, если бы хотел, не могу вам в этом помешать. Но всякий человек, который попытался бы причинить ей незаслуженную боль или отнестись без должного уважения, немедленно наживает во мне злейшего врага.
        Бакланов. Зачем вы все это мне говорите?
        Левин. Значит, есть основания.
        Бакланов. Что? Когда же я хоть единым словом?..
        Левин. Достаточно одной буквы- и вы все поймете.
        Бакланов. Говорите.
        Левин. "Аз". (Пауза.) Я вижу, вы вспомнили.
        Бакланов (опустил голову). Ах, черт... Вы... слышали?
        Левин. Да.
        Бакланов. Она... знает?
        Левин. Конечно.
        Бакланов. Откуда?
        Левин. Я ей сказал.
        Бакланов. Так. И промолчала.
        Левин. Я просил ее не говорить.
        Бакланов. А теперь решили сами сказать?
        Левин. Да. Мне подумалось, что лучше, если вы будете знать.
        Бакланов. Для кого лучше?
        Левин. Для вас.
        Бакланов (опускаясь на стул). Вот несчастье-то! Сорвется этакая глупость с языка и ходи замаранный... Ну, что я могу ей объяснить, когда я и себе-то объяснить не могу? Ну, зачем сказал? (Бьет себя по лбу.) Зачем?
        Левин (улыбнулся). Именно. Самый существенный вопрос- зачем? Зачем вам, взрослому человеку, заслуженному бойцу, было унижать себя перед мальчишкой, которого вы обязаны воспитывать? В эту минуту он был сильнее вас, он диктовал, а вы подчинились.
        Бакланов. Не простит. И права будет.
        Левин. Не отчаивайтесь. Случай сам по себе пустяковый. Но подумать стоит. (Пауза.) Теперь скажите, разве ваш дивизион не назначен в операцию? По моим сведениям, выход кораблей назначен на один час ноль-ноль.
        Бакланов. Точно. Успею. У меня все рассчитано. Катер дожидается. Три часа ходу, в ноль часов буду на корабле.
        Левин (взглянул на часы). Тогда вам пора.
        Дверь приоткрылась.
        Волчок (высунулся, озираясь). Сергей! Время.
        Бакланов. Иду.
        Волчок скрылся.
        Да. Время. Спасибо, товарищ подполковник. Передайте Варваре Михайловне мой привет и скажите, что прощения у нее не прошу. Сам себе не прощаю. Живы будем- еще встретимся. И с вами тоже.
        Левин. Вероятно, не дальше, чем завтра. Ну, желаю успеха.
        Бакланов. Будьте здоровы.
        Рукопожатие.
        Смотрю я на вас и думаю: прекрасной души человек. Либо уж до того хитер... Извините за такую откровенность.
        Левин. В самом деле? Так вот: до той поры, пока вы не решите окончательно для себя эту дилемму, я ничего не буду иметь против, если вы будете со мной менее откровенны.
        Бакланов. Разрешите идти, товарищ подполковник?
        Левин. Да, пожалуйста.
        Когда Бакланов вышел, Левин опять садится в качалку.
        Он тихо насвистывает какой-то мотив.
        Лебедева (вошла со стороны террасы). Он давно ушел?
        Левин. Только что.
        Лебедева. Слава богу. (Пауза.) Вы разговаривали о чем-нибудь?
        Левин. Так, немножко.
        Лебедева. Интересно, о чем вы могли говорить?
        Левин. О разных разностях. Больше о службе.
        Лебедева. О службе?
        Левин. Да. Выясняли некоторые тонкости субординации. Ты знаешь, он- настоящий парень.
        Лебедева. Перестань.
        Левин. Ты очень милая, Варька. Только очень бестолковая.
        Лебедева. Ты уже забыл...
        Левин. Нет, не забыл. Он еще не умеет управлять собой. Катером управлять легче. Но это тоже придет. У него хорошая голова.
        Лебедева. Которая начинает кружиться.
        Левин. Он переживает опасный период. Если не остановится, то далеко пойдет. Остановится- я ему не завидую.
        Лебедева. Он меня вывел из терпения, и я опять была с ним очень репка.
        Левин. Напрасно. Для того чтобы повидать тебя пятнадцать минут, человек сорок миль гнал катер в свежую погоду. Сегодня в ночь он идет высаживать десант. Первый бросок. Из таких операций не всегда возвращаются.
        Лебедева (тихо). Я не знала.
        Левин. Впрочем, тебе видней. Может быть, ты и была права.
        Лебедева (вскочила). Конечно, я вела себя нелепо. Удивительно, до чего я бываю иногда груба и зла. И зачем? Теперь он ушел. Представляю, в каком состоянии.
        Левин. Смотри- он забыл часы. Может быть, он еще вернется.
        Лебедева. Нет, уж теперь он не вернется. Я постаралась. И потом он, наверное, спешит. Станет он опаздывать на корабль. Он этого не сделает даже из-за меня. Санечка, ну почему я такая дрянь? Ведь он сегодня меня ничем не обидел. Наоборот, мне показалось...
        Стук в дверь.
        Что тебе, нянька?
        Таисия (вошла). Ну вот. Майор-то твой...
        Лебедева. Что случилось?
        Таисия. Что? Максимушку украл.
        Лебедева. Что за вздор ты болтаешь? Как украл?
        Таисия. Увез. Посадил вперед себя на самокат, да как чесанет. Вот теперь тебе будет!
        Лебедева (охнула). Негодяй.
        Таисия. Теперь уж небось не догонишь.
        Лебедева. Какой негодяй. Он приезжал за ним. Ты слышишь, Левин,- за ним! А я-то думала... (Выбегает.)
        Таисия тащится за ней.
        Левин. Молодец!
        Лебедева (вернулась). Левин! Дай мне твой "виллис".
        Левин. Варвара, покорись. Ты пойми- его и след простыл.
        Лебедева (бессильно опустила руки). Что же делать?
        Левин. Трезво оценить факты. Птичка улетела. Должен тебе сознаться, что, когда твой пациент только заглянул сюда, я уже по его носу видел, что не сегодня-завтра он обязательно удерет.
        Лебедева. Почему же ты молчал?
        Левин. У меня не было юридических доказательств.
        Лебедева. Все вы заодно... Но Бакланов! Ненавижу! Пусть только попробует показаться мне на глаза. Не смей больше произносить при мне это имя.
        Левин. Слушаюсь.
        Таисия (в дверях). Ну вот. Майор вернулся.
        Лебедева (радостно вскрикивает). Вернулся? Нянька, зови. Сейчас же.
        Таисия. Во! Зови! Да ты думаешь- тот? Наш вернулся. Одноруков. Сейчас зайдет.
        Лебедева (без сил опускается на стул). Будь ты проклят!
        Занавес
        Действие четвертое
        происходящее уже на другом острове, через двенадцать
        часов после высадки десанта.
        Послеполуденное солнце освещает временный КП
        (командный пункт) десантных кораблей. КП состоит из
        обычной палатки и деревянной вышки с площадкой для
        сигнальщика. У подножия вышки стоит знакомая
        стереотруба на треноге. Она обращена к заштилевшему
        морю. На горизонте отчетливо видны соседние острова.
        Еще на рассвете здесь шел бой, следы его еще свежи
        повсюду разбросаны стреляные гильзы, патронные пачки,
        автоматные обоймы.
        На пороге палатки расположились Столяров и Волчок.
        Оба пишут положив на колени планшетки. Володя смотрит
        в стереотрубу.
        Загудел зуммер полевого телефона.
        Столяров (взял трубку). "Русалка" слушает. Так точно- я. Слушаю вас, товарищ два-ноль-два. (Пауза.) Есть. Спасибо. И вас также. (Пауза.) Кто? Одноруков? Н-нет, не появлялся. Понятия не имею. Есть. Волчок? Здесь. Передаю трубку.
        Волчок (берет трубку, съежившись, но говорит даже преувеличенно бодро). Волчок слушает. Здравия желаю, товарищ два-ноль-два. Жалобы? На меня? Ничего не знаю. Как так- сбежал? Я не сбежал, а убыл. Почему в халате убыл? Кхм... В целях быстроты, товарищ два... Ранен? (Инстинктивно прячет за спину забинтованную руку.) Ничего подобного. Заверяю вас... Слово коммуниста? (Колебание.) Даю. Даю, но уточняю в том смысле, что, так сказать, царапина есть, а ранения, конечно, не было. Есть. Слушаюсь. (Положил трубку.) Ругается.
        Столяров. Быстров! Передайте на корабли: "Операция по освобождению острова закончена. Командование высоко оценивает действия тральщиков, благодарит образцовую высадку десанта".
        Володя. Есть. (Взбирается на площадку и сигнализирует флагами.)
        Появляется Бакланов. Он задумчив и мрачен. Молча
        читает семафор. Затем подходит к палатке.
        Бакланов. Отгремели пушки, заскрипели перья.
        Волчок. Это уж как водится.
        Бакланов. Пошла писанина. (Расстилает куртку, садится.) Жарко. Не выходит у меня Маликов из головы. Такой скромняга парень... Сам погиб, а корабль спас. Герой- и слов других нет.
        Волчок. Тсс!
        Ершова (подходит с корзиной в руках. Ее глаза распухли от слез). Товарищи офицеры, кушать желаете?
        Бакланов. Омлет?
        Ершова. Колбаса жареная.
        Бакланов. Пойдет. Спасибо, Маруся.
        Ершова ушла. Все трое жуют. Волчок и Столяров
        продолжают работать.
        Столяров. Молодцом держится.
        Волчок. Но- переживает.
        Бакланов. Вот, братцы, любовь! Кончается уж совсем, а все глазами кругом ищет. И шепчет- Мария...
        Столяров. А мы и не замечали даже.
        Волчок. Настоящая любовь шума не терпит.
        Бакланов. Вот это верно.
        Волчок. Георгий Иванович, проверь, пожалуйста, высадку мы началичетыре пятьдесят две?
        Столяров. Если вы не против точности- в четыре пятьдесят семь.
        Бакланов. Егор, ты с какого года женатый?
        Столяров. С тридцать восьмого.
        Бакланов. Давно уж.
        Столяров. Да еще до свадьбы два года вокруг да около ходил.
        Бакланов. Два года! И о чем же вы между собой толковали?
        Столяров. Ты лучше спроси, о чем мы не толковали.
        Бакланов. Стихи, наверно, читал?
        Столяров. Даже сам писать пробовал.
        Бакланов. Ну и как?
        Столяров (сдержанно). Для печати не подошли. Жене- нравятся.
        Волчок. Минуточку. Как лучше сказать: "прямым попаданием снаряда" или "в результате прямого попадания"?
        Бакланов. Один черт. И так и этак пробоина.
        Столяров. Веревкина надо отметить. Отлично действовал.
        Бакланов. Пиши как знаешь. Видеть я его не могу.
        Волчок. Почему?
        Бакланов. Так. Большую я из-за него промашку в жизни сделал.
        Волчок. А что такое?
        Бакланов. Петуха пустил. И всю песню испортил.
        Столяров. Туманно.
        Бакланов. А тебе все на свете ясно?
        Волчок. Задумался комдив.
        Бакланов. А я как, по-вашему, не задумываясь живу?
        Столяров. Не пойму, что ты на людей кидаешься. Чем ты не доволен?
        Бакланов. Собой. Можешь ты это понять? Что? Удивительно?
        Где-то рядом затормозил "виллис".
        Столяров. Два-ноль-два приехал.
        Бакланов. Ну, держись, Максим. (Идет навстречу Радужному.) Смирно!
        Радужный. Вольно, вольно... Здравствуйте. Как здоровье, товарищ Волчок?
        Волчок. Спасибо, товарищ капитан первого ранга.
        Радужный. Ответ, что и говорить, дипломатический. (Протягивает руку.) Ты разве левша? Вот не знал. (Бакланову.) Раненых доставили?
        Бакланов. Каких раненых, товарищ капитан первого ранга?
        Радужный. На отправку в госпиталь. Не доставили? (Взглянул на часы и разъярился.) Ну, всё. Кончилось мое долготерпение. Пусть эта баба прощается с погонами. Не пощажу.
        Бакланов. Какая баба, товарищ капитан первого ранга?
        Радужный. Твой друг сердечный. Одноруков, индюк, чтоб его черти съели. (Заметив, что Бакланов вздохнул с облегчением.) Ты-то чего перепугался?
        Бакланов. Нет, я ничего.
        Радужный. Как так ничего- побледнел даже. (Подумал.) Как появится- гони его ко мне на расправу, а раненых срочно грузи на свою посуду...
        Бакланов. Товарищ капи...
        Радужный. Молчи, знаю. Ты слушай, что тебе говорят. На один корабль погрузишь, остальные держи в готовности. Собери-ка пока командиров.
        Бакланов. Есть! (Володе.) Эй, юнга! Пиши на корабли: "Всем командирам срочно явиться к комдиву".
        Володя (с вышки). Есть!
        Радужный (осмотрелся). Не расстаешься с трубой своей? Пойдем, покажешь. (Двинулся к трубе, сопровождаемый Баклановым.) У меня для тебя новость.
        Бакланов. Хорошая?
        Радужный. Зависит от взгляда. Умному- радость, дурню- слезы.
        Бакланов. Так. Кто же я, по-вашему?
        Радужный. А вот сейчас видеть будем. (Вскарабкался с помощью Бакланова на возвышение, мельком взглянул в окуляры.) Ага! Растревожили муравейник. Ты подумай только. Давно ли ты на этот островишко только в окуляры поглядывал, а нынче вот- обеими ногами топчешь. А завтра перетащишь свою трубу вон на ту высотку, и опять перед тобой горизонт подвинется. Вот так и вся жизнь наша...
        Бакланов. Идея ясна. Режьте сразу.
        Радужный. Сдавай Столярову дивизион. Учиться поедешь.
        Бакланов (после паузы). Что так вдруг?
        Радужный. Вот именно, что не вдруг. Еще третьего дня думал, что не к спеху, а вчера поглядел на тебя и встревожился. Подумал, посоветовался с умными людьми и решил, что ехать тебе самое время.
        Бакланов. Не поеду.
        Радужный. Это еще почему?
        Бакланов. Поздновато мне за парту садиться. Четвертый десяток живу.
        Радужный. А я шестой. Учусь, однако. Ишь ты, поздновато! Что ж ты, когда звания получал, не спорил? Не говорил, что рановато? (Ткнул пальцем в украшенный золотым ободком козырек баклановской фуражки.) Это тебе аванс выдан. Проживешь- чем жить будешь?
        Бакланов молчит.
        Рассказать? Сперва хвастаться начнешь. Потом загрустишь и попивать станешь. Потом виноватых искать. Всех переберешь, а про себя забудешь. Потом жаловаться: измельчал-де народ, в наше время лучше было... Видел я таких, картина знакомая.
        Бакланов. И довоевать не даете? Я четыре года по минам хожу, на мне живого места нет, так я одного дня в тылу не был, часа лишнего в госпитале не лежал. А теперь, победа близко- в тыл? Несправедливо.
        Радужный. Ничего, ничего. А повоевать мы с тобой еще успеем.
        Бакланов. Как это так?
        Радужный. Умей вперед заглядывать. (С широким жестом.) Видишьморе?
        Бакланов. Вижу.
        Радужный. Благодать, а? Не шелохнется. Это на поверхности. А загляни-ка поглубже. Смерть сторожит. Лежит этакая зараза на донышке, обросла для приличия всякой ракушкой и ждет своего часа. Девятнадцать раз она тебя не тронет, а на двадцатый, ежели ты ее вовремя с пути не уберешь, она тебе такое поднесет, что небу будет жарко. Эта пакость никаких капитуляций не признает и мирных договоров не читает. Теперь посчитай, сколько ее, этой пакости, еще на свете осталось. Не опоздаешь.
        Бакланов. Все это правильно, крестный. Только я после войны служить не буду.
        Радужный. Это ты сам придумал? Или помогал кто?
        Бакланов. Сам.
        Радужный. Оно и видно. Да кто тебя отпустит?
        Бакланов. Отпустят. В случае чего- на комиссию. Худо-бедношесть ранений.
        Радужный. Такой разговор? Раны считать начал? А ты мои посчитай. Раз так- уходи. Уходи хоть в трубочисты, знать тебя не хочу. Был у тебя крестный, хотел, старый пень, из тебя большого человека сделать. Так вот забудь, что был. И дорогу ко мне забудь.
        Бакланов. Зря вы на меня кидаетесь, Василий Васильевич. Добро бы я отдыхать собрался. Я дела по себе ищу. У меня планы.
        Радужный. Знаю я твои планы. Что ж ты думаешь, в гражданке все дурее тебя, ждут не дождутся, чтобы ты, как Магомет, им свой закон установил? Да ты кто- агроном, инженер? Без науки и там пропадешь. А ты моряк, дура, прирожденный моряк. Я тебе много прощал, такое прощал, чего никому бы не спустил. За что?- пойми. Противно мне это тебе сейчас говорить, но долг велит,- за то, что у тебя талант. К морю талант. А ты его в землю зарыть хочешь. Ладно, уходи, брось дивизион, брось товарищей. Друзья пусть ходят по минам, после войны на этом много орденов не выслужишь.
        Бакланов. Не понимаете вы меня.
        Радужный. Понимаю. Сам себя пойми.
        Володя (подбежал). Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться к капитану третьего ранга...
        Радужный. Знаем: "Приказание выполнено". Как тебя звать, молодец?
        Володя. Юнга Быстров, товарищ капитан первого ранга.
        Радужный. Учиться хочешь, Быстров?
        Володя. Ой! (Задохнулся от счастья.) Так точно.
        Радужный. А зачем тебе учиться?
        Володя. А как же без ученья? Человек родится- только жрать умеет, больше ничего. Ходить- и то учат.
        Радужный (хохочет). Слыхал?
        Бакланов (Володе). Ты, что ж, это сам выдумал?
        Володя (потупился). Нет. Не я. Старшина.
        Радужный. Какой старшина?
        Бакланов. Маликов.
        Радужный. Из памяти вон. Присылай его за орденом. Наградили.
        Бакланов молча показывает на орден Красной Звезды,
        вернувшийся на свое место у него на груди.
        (Ахнул.) Убит?
        Бакланов. Погиб геройской смертью.
        Радужный. Вечная ему память. (Помолчал.) Ругал я тебя, а теперь понимаю. Эй, словно сердце твое чуяло... Ладно. Вот тебе мое последнее слово- думай. Надумаешь- скажешь. Насильно держать не буду.
        Шум подъезжающих грузовиков. Вбежала Лебедева. При
        виде Лебедевой Волчок в ужасе прячется в палатку.
        Лебедева. Товарищ Столяров, вы не видели капитана первого ранга?
        Столяров. Вон с комдивом стоит.
        Лебедева. Спасибо. (Бежит к Радужному.) Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться?
        Радужный. Где раненые?
        Лебедева. Привезла. Товарищ начальник, пусть от меня уберут Однорукова, иначе я не отвечаю за последствия.
        Радужный. Что? Опять отличился?
        Лебедева. Прихожу на эвакопункт, машины стоят, раненые ждут, а товарищ Одноруков изволит составлять какие-то списки. Задержал на час отправку. Поражаюсь, как еще его никто не застрелил.
        Радужный. Где он? Здесь?
        Лебедева. Нет. Я приказала санитарам немедленно поднять всех раненых на машины и скомандовала старт. А его бросила там.
        Радужный. Молодец! (Двинулся.) Об отправке договаривайтесь с Баклановым. Ему даны указания.
        Бакланов. Провожу, товарищ капитан первого ранга?
        Радужный. Сам, сам. Еще ноги держат. (Спустился вниз и скрылся в палатке.)
        Бакланов. Сейчас здесь будет командир "ТЩ-108", лейтенант Веревкин. Пойдете с ним.
        Лебедева. Отлично. Благодарю. (Хочет идти.)
        Бакланов. Подождите.
        Лебедева. Я вас слушаю.
        Бакланов. И разговаривать со мной не хотите?
        Лебедева. Наоборот, я хотела сказать... Я еще вчера поняла, что должна просить у вас извинения. Я была очень груба. Извините.
        Бакланов. Не за что.
        Лебедева. Я не сделала этого сразу, потому что... В общем, от неожиданности. Да, чтоб не забыть. (Сняла с руки браслет.) Возьмите ваши часы.
        Бакланов. Спасибо. (Поднес часы к уху.) Идут.
        Лебедева. Я их завела и поставила по своим.
        Бакланов. Почему вы мне не сказали, что уходите в операцию?
        Лебедева. Это выяснилось позже. А вы знали, что идете, и не сказали.
        Бакланов. Такое правило.
        Лебедева. Прощайте. (Хочет идти.)
        Бакланов. Подождите.
        Лебедева. Я вас слушаю.
        Бакланов. Зачем вы так?..
        Лебедева. Вы недовольны? Я уж, кажется, так кротка...
        Бакланов. Вот именно. Лучше бы вы меня обругали или ударили.
        Лебедева. Зачем?
        Бакланов. Не удостаиваете? Конечно, разве я ровня вам? Я человек грубый, необразованный...
        Лебедева. Перестаньте говорить вздор. Я встречала людей, которые имели всевозможные дипломы, но в том, что касается чувства, были безграмотны, как дикари.
        Бакланов. И здесь, оказывается, наука нужна?
        Лебедева. Не иронизируйте. Да, существует культура чувств. И я убеждена, что без нее так же нет офицера, как без баллистики и прочих премудростей.
        Бакланов. Где же этому научиться?
        Лебедева. Учит жизнь.
        Бакланов. Шутите! Разве можно научиться любить? А впрочем... (Улыбнулся.) Ходить- и то учат.
        Помолчали.
        Лебедева. Слушайте, Бакланов. Мне сказали, что вы без всякого повода с моей стороны говорили обо мне грубо и неуважительно. Не важно, откуда я это знаю. Для меня это было большим ударом. Мне хочется верить, что это неправда. Скажите, и я вам поверю.
        Бакланов. Поверите?
        Лебедева (опустив глаза). Поверю.
        Бакланов. Здорово! Отопрусь- и, стало быть, чист? А подполковника куда мы денем? На поверку-то выходит- подлец? Задешево же вы своих друзей продаете.
        Лебедева. Он мог ошибиться.
        Бакланов. Кого вы обмануть хотите? Мог, да не ошибся же... Нет, Варвара Михайловна, плюньте мне в глаза, если я против него хоть слово скажу. Мне он не сват, не брат, но валить с больной головы да на здоровуютакого у меня обычая нет.
        Лебедева. Простите меня. Я не имела права вас так испытывать.
        Бакланов. Да и не будь его- все равно не стал бы врать. Ну, поверите вы, объявите мне полное прощение, все едино мне покоя не будет. От себя правды не скроешь.
        Лебедева. Сергей Романыч...
        Бакланов. Погодите. Выслушайте. Мне эта моя брехня дорого далась. Из-за нее я вас потерял. И вообще неспроста это все. Сигнал, звоночек. Помните, как я перед вами хвост веером распускал, дескать, бью в цель без промаха- я все могу. Оказывается, не все. Простого не смогдоверие ваше сберечь. Я оправдывать себя не буду. Сдаюсь. Об одном прошуне гоните. Поверьте мне еще самую малость, а я вам за эту малость душу положу. А о любви вы от меня больше не услышите.
        Лебедева. Знаете, я только теперь начинаю верить в то, что вы все можете. Даже самое трудное. (Улыбнулась.) Как жаль, что я больше ничего не услышу от вас о любви. Вы ведь никогда о любви не говорили. Впрочем, простите, вчера вы мне сделали формальное предложение- руки и сердца...
        Бакланов. Простите меня. Вчера для меня все так просто было, а сегодня я об этом и подумать не смею. Подай вы мне сейчас хоть самую малую надежду, я бы вас годы ждал и тем бы счастлив был. Только зачем я вам? Вы женщина питерская, балованная... А мне уж, видно, на роду написано до самой смерти море пахать. На Неве тралить нечего, значит, быть мне в какой-нибудь дыре. Мне-то ничего, не скучно, я к столицам не привык.
        Лебедева. Вы остаетесь на флоте?
        Бакланов. Решил не оставаться, да, видно, не крепко решил. С крестным поругался, а сам знаю- не уйду. Сроднился, привык. Здесь я нужнее. В такое время живем: во всей стране порядок, что на корабле,- только сыграют отбой тревоги, опять готовность номер раз. (Робко.) Варвара Михайловна...
        Лебедева. Не спрашивайте меня ни о чем, я все равно вам ничего не отвечу. Не время и не место. Подождем. Пусть кончится война. Тогда нам легче будет понять, не обманывают ли нас наши чувства. Очень возможно, что нам окажется не по пути. Но не думайте, что вы меня испугали. Мы с вами очень разные и все-таки очень похожи. Я могу жить где угодно и не боюсь никакой работы. Эти дни я ужасно расклеилась- от безделья. А когда я ощущаю цель и смысл своей жизни- силы прибывают. Я не устала. Не устала жить и работать. Не устала любить и ненавидеть. (Покачнулась.) Вот только сейчас немножко устала. Я ведь почти не спала. Могу заснуть вдруг, как ты... как вы тогда. (Смеется.) Фу, какой вздор я говорю. Все гораздо проще. Я тебя люблю. Когда высплюсь, то обязательно скажу все наоборот. А ты не верь. Это я тоже зря сказала. Но мне так лень притворяться. И не будем сейчас больше ни о чем говорить.
        Голос: "Товарищ Бакланов?"
        Левин.
        Это действительно он. Быстро подошел, поздоровался.
        Бакланов. Я вам нужен, товарищ подполковник?
        Левин. Очень. Говорят, от вас пойдет оказия. А мне необходимо переправить в штаб эсэсовского генерала. Могу отдать только в надежные руки. Возьмете?
        Бакланов. Пожалуйста. Вы Веревкина не знаете?
        Левин. Как же, знаю.
        Бакланов (поежился, вспомнив). Он пойдет на базу. Вот и Варвара Михайловна с ним. А вы остаетесь?
        Левин. Пока да.
        Бакланов. Милости прошу в палатку. Может быть, закусите чего-нибудь?
        Левин. Не откажусь. (С улыбкой.) Товарищ капитан третьего ранга. Разрешите обратиться к капитану Лебедевой?
        Бакланов (засмеялся). Пожалуйста. (Спускаясь вниз.) Заходите. Жду.
        Левин (целует руку Лебедевой). Здравствуй, Варя.
        Лебедева. Здравствуй, милый. Я знала, что ты здесь, но не надеялась тебя увидеть.
        Левин. Ты мне очень нужна. Понимаешь, мои разведчики задержали в лесу очень странного человека. Утверждает, что он заместитель начальника госпиталя, а по документам- работник газеты. Обнаружены при нем списки военнослужащих непонятного назначения. Ни на врача, ни на журналиста не похож, ведет себя нелепо, явно притворяется дураком... Что ты смеешься?
        Лебедева. Не притворяется. Это Одноруков. Я тебе о нем говорила... Умоляю- скажи, чтоб его отпустили, а то у меня будут неприятности...
        Левин (смеется). Теперь слушай дальше. Взят Штеттин. Приказа еще нет. Вероятно, будет сегодня. Завтра я туда лечу.
        Лебедева. Так скоро? Не знаю, что мне делать,- радоваться ли Штеттину, огорчаться ли тому, что ты опять исчезнешь. Но ты, кажется, рад?
        Левин. Еще бы. Я знаю в Штеттине каждую улицу, но всегда ходил по городу как тень, оглядываясь на каждом перекрестке. Теперь я пройду по Принцрегентштрассе в военной форме и при всех орденах. Ну-ка покажись. (Посмотрел на нее, прищурился.) Кажется, я все понял?
        Лебедева. Как всегда. Мне даже стыдно, что я так откровенно счастлива. И стыдно перед тобой.
        Левин. За что?
        Лебедева. Уж я знаю, за что. Простил?
        Левин. Простил. А за что все-таки?
        Лебедева. Потом как-нибудь скажу. Ты скоро вернешься?
        Левин. Не знаю.
        Лебедева. Начинается! Всегда- "не знаю". Я не могу понять- ты грустный или веселый?
        Левин. Я и грустный и веселый. Пойдем. Кажется, подошел катер.
        Они спускаются под руку.
        Радужный (вышел из палатки, за ним Бакланов и Волчок). Растолкуй своим орлам, чтоб осторожнее на минных полях. Немцев не обрадуйте.
        Бакланов. Я сам поведу.
        Радужный. Это мы еще посмотрим. Разговор наш не кончен.
        Появились командиры, тральщиков, в том числе Мирзаян,
        Веревкин, Колодуб.
        Мирзаян. Товарищ капитан первого ранга. Разрешите обратиться к командиру дивизиона? Товарищ капитан третьего ранга, командиры кораблей по вашему приказанию прибыли.
        Бакланов. Слушать меня, гвардейцы. Объясняю задачу. Сто второму, сто пятому, сто шестому, сто девятнадцатому приказываю выйти на траверз маяка и навязать бой кораблям противника, обеспечивающим эвакуацию островов. Сигнал- ракета. Вопросы есть?
        Колодуб. Нет, товарищ командир дивизиона.
        Веревкин (Бакланову). Товарищ командир, а как же я?
        Бакланов. А вы примете на борт раненых- и потихоньку, своим ходом чапайте до базы. С вами пойдет капитан Лебедева.
        Веревкин. Я полагал...
        Бакланов. Вы полагали, что я вас с пробоиной в самое пекло пошлю? Марш домой. Зализывай раны. (Протянул руку.) А действовал отлично. Спасибо.
        Веревкин (просветлел). Я думал, вы на меня сердитесь.
        Бакланов. Было. Не на вас. На себя.
        Веревкин. Правда?
        Бакланов. А когда я вам неправду говорил? Впрочем, был один случай- соврал. Догадываетесь?
        Веревкин. Кажется.
        Мирзаян (подошел, обнял за плечи Веревкина). Илюша, бедный! Кэмэл души моей! Не берут на войну? "Аз" получил?
        Веревкин. Уйди, Гурген! Убью!
        Володя. Товарищ гвардии капитан третьего ранга, разрешите обратиться?
        Бакланов. Обращайтесь, юнга.
        Володя. Разрешите мне тоже идти?
        Бакланов. Куда?
        Володя. С гвардии лейтенантом Колодубом.
        Бакланов. Очень хочется? Ну, что ж с тобой делать,- иди. (Радужному.) Товарищ капитан первого ранга, разрешите с дивизионом в бою попрощаться?
        Радужный. Стало быть, решил? Ну, что ж с тобой делать,- иди. (Командирам.) Товарищи! Взят Штеттин. Победа близка. Пусть же враг почувствует сокрушающую силу гвардейского удара. Счастливо, гвардейцы!
        Бакланов. По кораблям!
        Лебедева и Бакланов прощаются с Левиным. Рукопожатия,
        прощальные улыбки. Уходят Бакланов, Волчок, Лебедева,
        Володя и командиры кораблей.
        Столяров. Ершова, возьмите флаги. Пишите на корабли. "Взят Штеттин. Счастливого плавания".
        Ершова. Есть! (Вбегает на возвышение и сигнализирует флагами.)
        Радужный (провожая глазами уходящих). Люблю. Все про них знаюи хорошее и худое. Ни на кого не променяю. Сейчас им цены нет, а ведь у них еще все впереди. Не зря мы с тобой воевали.
        Левин (обернулся). Когда?
        Радужный (его глаза лукаво улыбаются, а рука показывает куда-то далеко назад и вверх). Тогда. В семнадцатом.
        Занавес

1945-1956