Две смерти Петр Николаевич Краснов
# КРАСНОВ, ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ (1869-1947), российский военный и политический деятель, один из вождей Белого движения; писатель и публицист. Родился 10 (22) сентября
1869 в Санкт-Петербурге в старинной казачьей семье. Отец Н. И. Краснов - генерал-лейтенант; автор трудов по истории донского и терского казачества. В 1887 окончил Александровский кадетский корпус в чине вице-унтер-офицера, а в 1889 - Павловское военное училище в звании фельдфебеля; зачислен хорунжим в комплект донских казачьих полков с прикомандированием к лейб-гвардии Атаманскому полку. С
1891 начал публиковаться в военной газете "Русский инвалид". В 1892 поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, но через год ушел из нее и вернулся в Атаманский полк. В 1893 выпустил свой первый литературный сборник На озере, а в
1896 - свой первый исторический труд Атаман Платов. В 1897-1898 исполнял обязанности начальника конвоя Русской императорской миссии в Абиссинии (Эфиопии); за отличное конское учение и джигитовку казаков получил от негуса (императора) Эфиопии Менелика орден Эфиопской звезды 3-й степени; поставил рекорд скорости, доставив за тридцать дней секретные документы из Адис-Абебы в Петербург; награжден орденом Св. Станислава 2-й степени. Приглашен на постоянную работу в "Русский инвалид". В качестве военного корреспондента посетил Маньчжурию, Китай, Японию, Индию (1901), Турцию и Персию (1902). В 1902 назначен полковым адъютантом Атаманского полка. Во время Русско-японской войны - фронтовой корреспондент; участвовал в боевых действиях в составе казачьих частей; награжден орденами Св. Анны 4-й степени и Св. Владимира 4-й степени (1904). Произведен в подъесаулы.
В 1906-1907 командовал сотней в Атаманском полку. В 1907-1909 учился в Офицерской кавалерийской школе. В октябре 1909 оставлен при школе сначала помощником по строевой части в Казачьем отделе, затем начальником Казачьего отдела. В марте 1910 произведен в полковники. В июне 1911 назначен командиром 1-го Сибирского полка, в октябре 1913 - командиром 10-го Донского казачьего полка.
Участник Первой мировой войны. За боевые заслуги в ноябре 1914 награжден Георгиевским оружием; произведен в генерал-майоры и назначен командиром 1-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии. В апреле 1915 возглавил 3-ю бригаду Кавказской конной туземной дивизии. В июле стал начальником 3-й Донской казачьей дивизии; успешно прикрывал отступление пехотных и артиллерийских частей во время летнего германо-австрийского наступления; награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В сентябре 1915 получил под начало 2-ю Сводную казачью дивизию. Отличился во время Луцкого прорыва в мае 1916; удостоен ордена Св. Владимира 3-й степени.
К Февральской революции отнесся сдержанно, оставаясь монархистом и сторонником твердого порядка в армии. Во время мятежа генерала Л.Г.Корнилова назначен им 24 августа (6 сентября) 1917 командиром 3-го конного корпуса; получил приказ двигаться на Петроград, но не успел его выполнить. Арестован Временным правительством, но вскоре освобожден и утвержден в должности командира корпуса. Для нейтрализации растущего влияния большевиков предложил правительству сосредоточить под Петроградом сильную кавалерийско-артиллерийскую группировку, однако А.Ф.Керенский под давлением левых приказал отвести 3-й конный корпус от столицы; значительную часть сил корпуса разбросали по разным фронтам.
Во время Октябрьской революции по приказу Керенского начал наступление на занятый большевиками Петроград. После некоторых успехов (взятие Гатчины и Царского Села) немногочисленные отряды казаков были остановлены. 1 (14) ноября арестован большевиками, но 2 (15) ноября отпущен по требованию казацкого комитета.
В феврале 1918 с остатками корпуса вернулся на Дон, где только что установилась Советская власть. До середины апреля скрывался в станице Константиновская. После начала массового антибольшевистского восстания на Дону съезд представителей казачества ("Круг Спасения Дона") в Новочеркасске 16 мая 1918 избрал его войсковым атаманом. В августе Большим Войсковым Кругом произведен в генералы от кавалерии.
Руководил созданием постоянной казачьей (Донской) армии, которая к июлю 1918 ликвидировала Советскую власть на Дону. Опирался на поддержку Германии, получая от нее крупные поставки вооружения и боеприпасов (в обмен на продовольствие). Стремился к отделению казачьих областей от России; выступил инициатором образования в августе 1918 Доно-Кавказского союза - государственного объединения Донского, Кубанского, Астраханского, Терского казачества и горских народов Кавказа. Сепаратистская политика Краснова и его прогерманская ориентация привели к конфликту с командованием Добровольческой армии, который осложнился отказом атамана подчинить казачьи формирования А.И.Деникину.
В июле-августе 1918 Донская армия развернула широкое наступление на север (Воронеж) и на северо-восток (Царицын), заняв всю область Войска Донского и часть Воронежской губернии. Однако три попытки Краснова взять Царицын (июль-август 1918, сентябрь-октябрь 1918, январь 1919) не увенчались успехом. В конце ноября - начале декабря 1918 его войска были остановлены и на воронежском направлении. Январское (1919) контрнаступление красных и поражения Донской армии вынудили Краснова согласиться на включение ее в состав Вооруженных сил Юга России во главе с Деникиным (8 января 1919). Военные неудачи привели к падению авторитета атамана среди казачества; не имея поддержки Антанты и руководства Добровольческой армии, он был вынужден 15 февраля 1919 подать в отставку.
После недолгого пребывания в Батуме командирован Деникиным в распоряжение генерала Н.Н.Юденича, командующего силами белых в Прибалтике. В июле 1919 прибыл в Нарву; зачислен в резерв чинов Северо-Западной армии. В сентябре 1919 назначен начальником отдела пропаганды штаба Северо-Западной армии; вместе с А.И.Куприным издавал газету "Приневский край". В январе 1920 стал представителем Северо-Западной армии в Эстонии и членом ее ликвидационной комиссии; вел переговоры с эстонскими властями об эвакуации русских солдат и офицеров.
В марте 1920 эмигрировал в Германию. В ноябре 1923 переехал во Францию. Занимался литературной деятельностью (издал более двадцати томов воспоминаний, романов и повестей); читал лекции по военной психологии на Военно-научных курсах генерал-лейтенанта Н.Н.Головина в Париже. Являлся членом Высшего монархического совета, активно сотрудничал с Российским общевоинским союзом, принимал участие в организации разведывательной и диверсионной деятельности против СССР. В апреле
1936 вернулся в Германию; поселился на вилле в Далевице близ Берлина.
Приветствовал нападение гитлеровцев на СССР. В 1941 стал сотрудником Казачьего отдела немецкого Министерства восточных территорий. В 1942 предложил германскому командованию помощь в создании казачьих подразделений в составе вермахта. В марте
1944 назначен начальником Главного управления казачьих войск. Руководил формированием 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Выдвигал лозунг автономного казацкого государства (Казакии) под протекторатом Германии. Выражал недовольство оккупационной политикой немцев в России.
В феврале 1945 уехал из Берлина в Сантино (Италия) в расположение Казачьего Стана (особой полувоенной казачьей организации). В апреле перебрался в Австрию, поселился в деревне Кетчах. В начале мая сдался англичанам. Содержался в лагере военнопленных в Лиенце. 29 мая в Юденбурге (Австрия) передан советскому командованию. В июне арестован сотрудниками СМЕРШа. 6 января 1947 приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни через повешение; в тот же день приговор был приведен в исполнение во дворе Лефортовской тюрьмы МГБ СССР.
Основные труды: Атаман Платов. Спб, 1896; Донцы. Рассказы из казачьей жизни. СПб,
1896; Казаки в Африке: Дневник начальника конвоя Российской императорской миссии в Абиссинии в 1897/1898г. СПб, 1900; По Азии: Очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии и Индии. СПб, 1903; Картины былого Тихого Дона. СПб, 1909; На внутреннем фронте (Архив русской революции, т. 1). Берлин, 1921; Всевеликое войско Донское (Архив русской революции, тт. 5). Берлин, 1922; От Двуглавого Орла к Красному знамени, 1894-1921. Берлин, 1922, тт. 1-4; Опавшие листья. Мюнхен, 1923; Все проходит. Берлин, 1925-1926, кн. 1-2; Подвиг. Париж, 1932; На рубеже Китая. Париж, 1939.
I
Позднимъ вечеромъ, когда уже совершенно стемн?ло, спотыкаясь о какiе-то сучки и корни, командиръ роты сторожевого участка прапорщикъ Стойкинъ прошелъ ходом сообщенiя въ свою роту, занимавшую передовую заставу. Наступала душная iюньская ночь. Сильно пахло отхожими м?стами и отбросами бойни, и въ этомъ узкомъ душномъ ходе какъ-то совершенно забывалось о томъ, что теперь стоитъ л-то въ полной крас?, что луга покрыты цв?тами, что, наливаясь колосомъ, м?рно, какъ море, колышется рожь, что поютъ свои п?сни веселыя птицы. Тутъ было тихо. Песчаные бугры, по которымъ шли, извиваясь зигзагами, ходы сообщенiя, лишь кое-гд? поросли чахлою травкою и только мыши да большiя черныя лягушки населяли эти узкiя канавы.
Уже полъ года зд?сь. Полгода - темный блиндажъ, сырой и холодный, вм?сто квартиры, полгода об?дъ съ солдатами изъ общаго котла, полгода, идущихъ однообразно-скучно въ трехстахъ шагахъ отъ противника.
Прапорщикъ Стойкинъ весьма озабоченъ. Сейчасъ его вызывали къ командиру полка. Пришла телеграмма отъ штаба армiи - во что бы то ни стало добыть пл?нных. Во что бы то ни стало! Штабъ какими-то своими невидимыми щупальцами учуялъ, что противъ этого участка произошла см?на частей. Необходима пров?рка. Безъ нея вс? сообщенiя штаба не будутъ обоснованы. Эта разв?дка поручена прапорщику Стойкину. Его рот?.
- Вызовите охотниковъ,- говорилъ ему усталым голосомъ командиръ полка.- Охотниковъ съ ножницами и ручными гранатами. И пошлите ихъ человекъ двадцать или тридцать н?сколькими партiями. Знаете, тамъ у нихъ есть выступъ такой, противъ сухой яблони. Ну, такъ вотъ тамъ часовой есть. Его и сцапайте. Или во время см?ны подстерегите см?няющихъ.
- Тамъ пулеметъ,- робко сказал Стойкинъ.
- Да, пулеметъ. Это верно. Но ведь, дорогой мой, у него везд? пулеметъ. Знаю, что опасно. Людямъ посулите кресты, ну, тамъ и денежная награда об?щана, кром? того, въ отпускъ вн? очереди. Знаете, надо…
Онъ поднялъ глаза на Стойкина. Передъ нимъ стоялъ мальчикъ. Мальчикъ-гимназистъ въ защитной рубах? съ с?рыми погонами прапорщика. Безъусое и безбородое лицо сильно загор?ло и было покрыто золотистым пухомъ. Большiе с?рые глаза были утомлены, волосы спутаны и росли вихрами, не поддаваясь гребенк?. Онъ былъ такъ юнъ, что не в?рилось, что онъ командиръ роты и начальникъ слишкомъ 200 челов?къ и отв?тственнаго участка - окопа №23, прозваннаго солдатами фортомъ Мортоммъ.
На форт? Мортоммъ, за блиндажомъ, у колодца съ врытой въ землю бочкой, была небольшая площадка. Она почти не обстр?ливалась, т.-е. попасть въ нее можно было, только бросивъ по очень крутой траекторiи бомбу изъ бомбомета. Нав?сным огнемъ. Противникъ пробовалъ это д?лать н?сколько разъ, но это ему никогда не удавалось. Тамъ собирался ротный резервъ на бес?ды, тамъ читали газеты, горячо обсуждали событ?я, одни громили братанье, другiе доказывали, что только оно одно приведетъ къ миру, тамъ иногда нестройно, одичавшими и огруб?вшими голосами, п?ли п?сни, тамъ неискусный гармонистъ игралъ все одинъ и тотъ же надо?дливый мотивъ, тамъ Стойкину задавали вопросы, мучительные вопросы тугой крестьянской думы, на которые онъ не зналъ, какъ и ответить.
Вотъ на эту площадку онъ и вызвалъ свою роту. Ночь была бл?дная, св?тлая, iюньская ночь. Заря все вспыхивала, не р?шаясь догор?ть, и западъ былъ залитъ золотомъ невидимыхъ лучей. На восток? въ темныхъ тучахъ трепетно играла зарница.
Люди собрались неохотно. Это были пожилые, угрюмые, серьезные люди, не разъ видавшiе передъ лицомъ своимъ смерть, грязно од?тые, кто в лаптяхъ, кто въ сапогахъ, неумытые, в?чно сонные и никогда не высыпавшiеся. Настоящiе жители окоповъ, безсм?нные стражи земли русской.
Стойкинъ объяснилъ имъ задачу. Онъ вызвалъ охотниковъ. Никто не вышелъ.
- Товарищи! В?дь вы понимаете, что штабъ требуетъ. Ему нужно.
- А коли требуетъ, коли нужно, пусть самъ и пойдетъ,- мрачно сказали изъ рядовъ.
- Ахъ, товарищи! Неужели вы не понимаете?
- Какъ не понять,- раздался спокойный голосъ изъ толпы, и Стойкинъ узналъ своего любимца Антонова,- какъ не понять, господинъ прапорщикъ, только в?дь мы же не д?ти, мы понимаемъ ч?мъ это пахнетъ. Выступъ у сухой яблони занятъ его пулеметомъ. Это отлично даже видно. Часовой стоитъ, опутанный проволокой. Германъ не заснетъ ни за что, потому ему за это лейтенантъ всыплетъ по первое число. Вотъ и возьми тутъ пл?ннаго.
- Такъ какъ же, товарищи? Кресты об?щаны.
- Не надо! Ихъ теперь и не носятъ.
- Деньги. Награда въ сто рублей!
- Жизнь дороже стоитъ.
- Отпускъ…
Посл?довало молчанiе.
- Ну, я одинъ пойду.
Молчанiе. Кажется оно такимъ тяжелымъ, такимъ мучительнымъ. Бесконечно долгимъ.
- Вы вотъ что, господинъ прапорщикъ,- говоритъ сзади фельдфебель.- Вы назначьте сами. Ребята пойдутъ. А только охотою теперь нельзя. Потому прим?та такая нехорошая. Вы назначьте… Вы сами назначьте…
Стойкинъ сталъ выкликать изъ толпы т?хъ, кого зналъ за см?лыхъ и сильныхъ солдатъ. Вс? вышли какъ будто даже охотно. Только одинъ изъ тридцати мрачно и заст?нчиво сказалъ, ни къ кому не обращаясь:
- Недужится что-то сегодня. Лихорадка опять.
- Ослобонить, ослобонить Тарасенку! В?рно, онъ сегодня хворый и об?да не по?лъ,- загуд?ли в солдатской толп?.
Тарасенку зам?нили другимъ солдатомъ.
Люди разобрали гранаты, винтовки, патроны, иные снимали фуражки и крестились, другiе у колодца лихорадочно, жадными глотками пили холодную, грязную, пахнущую болотомъ воду. Стойкинъ взялъ винтовку, разсчиталъ партiю, взялъ ручную гранату. Онъ былъ совершенно спокоенъ. Онъ не думалъ о смерти, не думалъ объ опасности, не думалъ о томъ, что это подвигъ, что впереди его ожидаетъ слава или смерть. На минуту образъ матери и младшихъ братьевъ и сестеръ мелькнулъ передъ нимъ своими милыми, в?чно голодными личиками. Мать, вдова чиновника, жила на маленькой пенсiи и прирабатывала штопкой и починкой б?лья. Теперь Стойкинъ былъ опорой всей семьи, посылая имъ остатки своего прапорщичьяго жалованья.
«Какъ-то они безъ меня будутъ?» - на минутку мелькнуло в голов?.
«А почему безъ меня?» - задалъ он сам себ? вопросъ и не нашелъ отв?та.
Люди были готовы. Надо было торопиться. Л?тнiе ночи такъ коротки. Черезъ два часа уже и св?тло. Потихоньку, безъ шума, одинъ за другимъ выл?зли изъ глубокихъ окоповъ, прошли черезъ узкiй проходъ въ проволочномъ загражденiи и поползли къ непрiятелю.
Всего триста шаговъ. А какъ далеко. Вотъ его проволока. Р?жутъ. И все такъ же тихо, точно и н?тъ непрiятеля, точно онъ заснулъ. Ползутъ черезъ проволоку. Жутко. Тихо… И страшно… И вдругъ сл?ва ликующiй, молодой, веселый голосъ:
- Пымали! Господинъ прапорщикъ! Волокомъ пымали! Здо-о-ровый!..
И снова тишина. Но уже не та сонная тишина, полная лишь таинственныхъ звуковъ природы. Эта тишина вдругъ ожила, вдругъ закип?ла тихими неслышными шагами, шепотомъ пробудившихся людей. Вспыхнуло яркое пламя, и р?зкiй выстрелъ разбудилъ тишину… И застукалъ вдругъ проснувшiйся пулеметъ, и засв?тили синимъ св?томъ ракеты. Звенитъ разрываемая пулями проволока, свищутъ и щелкаютъ пули тутъ, зд?сь, тамъ.
Въ окопахъ кто-то хрипло спросонокъ ругался по-н?мецки, а пули свищутъ и свищутъ.
Триста шаговъ всего, и дома. Триста шаговъ - и толстый безопасный блиндажъ, гд? уже согр?тъ чай, гд? нетерп?ливо ждутъ героевъ поиска.
Триста шаговъ.
Вотъ и прошли… Спрыгнули внизъ. Ухнулъ бомбометъ: Только см?ются. Теперь стр?ляй - ничего! Не прошибешь…
- Что привели?
- Поймали, вотъ онъ.
- Кто поймалъ-то?
- Семенчукъ и Андреяшенко.
- Здо-оровый.
- Мусью германъ? Инфантерiя?
- А чисто од?тъ.
- Товарищи, вс? ц?лы?
- Надо-быть, вс?.
- Надо на пров?рку, товарищи.
- А прапорщикъ гд??
- Товарищи, ротнаго не видали?
- Надо искать.
- Не-е. Вона несутъ.
- Раненый?
- Убитый…
На другой день въ сообщенiи Ставки посл? короткаго изв?щенiя, что на западномъ и румынскомъ фронт? обычная перестр?лка, значилось:
… «Въ раiон? С. наши молодцы-охотники одного изъ молодыхъ полковъ ночью, подъ командою прапорщика Стойкина, преодол?въ проволочныя загражденiя противника, лихимъ налетомъ напали на полевой постъ противника. Часовой захваченъ въ пл?нъ. Прапорщикъ Стойкинъ смертью заплатилъ за свой геройскiй подвигъ. Другихъ потерь не было».
II
«Пропускъ наконец получила. Вы?зжаю сегодня. Счастлива безконечно. Ц?лую. Нелька».
Поручикъ Семеновъ держитъ въ рукахъ этотъ телеграфный бланкъ, и мысли вихремъ бегутъ в его голов?. Тяжелыя мысли.
Нелька. Милая святая Нелька. Чистая, благородная, красивая. Онъ женился за годъ до войны. По любви. Любви съ д?тскихъ л?тъ. Посл? долгой привязанности мальчика и д?вочки, посл? н?жнаго обожанiя юноши.
Это была не д?вушка, а живая поэма н?жной любви. Тонкая, стройная, изящная, умная… Такъ и встаетъ она сейчасъ передъ нимъ в темно-синемъ плать?, съ опухшими красными в?ками глазъ, вся въ слезахъ. И креститъ и креститъ его маленькими крестами и вся - молитва и отчаянiе…
Съ крестомъ или на крест?…
Она - русская. Притомъ идеалистка. Сколько въ ея письмахъ любви къ нему, сколько восторженнаго обожанiя родины!..
Онъ - не герой. Онъ самъ это сознаетъ. Онъ умный, хорошо образованный, но безхарактерный. Шелъ на войну съ маршевою ротою. Въ штаб?, въ большомъ штаб?, его зам?тили. Видный, красивый, разумный: комендантъ съ нимъ долго разговаривалъ, потомъ позвали къ начальнику штаба. Заставили чертить. «Вы архитекторъ?», спросили.- «Готовился быть таковымъ». И его судьба р?шилась.
Оставили при штаб? для письменных и чертежныхъ работъ.
И вотъ началась эта служба на войн? и не на войн?, разм?ренная жизнь офицера-чиновника въ большомъ еврейскомъ м?стечк?. Работа въ опред?ленные часы, об?ды и ужины въ громадной штабной столовой. Свободные вечера, проводимые у товарищей за картами или въ кинематограф?. Такъ это все не походило на
«действующую армiю». Даже аэропланы не безпокоили и не м?шали работ? большого штаба.
А потомъ подосп?ла весна. Зацв?ла сирень, распускался каштанъ, готовилась цв?сти пышная б?лая акацiя. Улицы наполнились еврейскою молодежью, нарядно од?тыми барышнями в легкихъ, прозрачныхъ, б?лыхъ чулочкахъ и черныхъ башмачкахъ, обутых на безобразно большiя ноги.
Вотъ тутъ и подвернулась Рахиль Финкельштейнъ. Была она очень красива или только казалась такою. Семеновъ не смогъ бы отв?тить. Когда онъ увид?лъ ее впервые майскимъ вечеромъ, онъ проникся такимъ обожанiем къ ея голымъ плечикамъ, такимъ б?ло-розовымъ, удивительнаго отт?нка. Сквозь б?лую блузку была пропущена широкая черная лента съ бантами, и это черное съ б?лымъ такъ выгодно отт?няло н?жный колоритъ д?вичьихъ плечъ и шеи.
Семеновъ загляд?лся на плечи, и д?вушка обернулась къ нему. Это была красивая д?вушка съ н?жным румянцемъ на щекахъ и пышными алыми губами.
Отъ см?лаго, бойкаго взгляда Семеновъ смутился.
- Что смотрите, товарищъ?- спросила его д?вушка.
- Я… Ничего. Я хот?л спросить, какъ васъ зовутъ. Я никогда васъ не видалъ.
- Рахиль,- коротко отв?тила девушка.- Вы меня не могли вид?ть. Я только вчера прi?хала изъ Петрограда. Я тамъ училась на курсахъ.
Разговорились. Пошли гулять. Рахиль оказалась очень умной, очень см?лой и передовой д?вушкой. По-русски говорила она чисто, и только слишкомъ частое употребленiе слова «товарищъ» - нужно это или не нужно,- обнаруживало ея происхожденiе. Ея отецъ им?лъ на базарной площади аптекарскiй магазинъ, въ которомъ онъ продавалъ солдатамъ одеколонъ по шести рублей за флаконъ.
Сирень распустилась во-всю. Въ большомъ саду у господскаго дома, надъ р?кою, защелкали соловьи, и любовь молодого поручика вылилась въ слишкомъ реальныя, страшныя формы.
На окраин? м?стечка, тамъ, гд? дома стоятъ р?же, гд? гуще сады, н?тъ раздражающей каменной мостовой, гд? не видно ни еврейской б?дноты не с?добородыхъ важныхъ евреевъ, въ накидкахъ изъ черныхъ съ б?лымъ квадратовъ и полосъ, гд? такъ тихо и потому даже и во время военной суеты уютно, оказалась подходящая комната, и въ ней аистъ любви Рахили свилъ свое теплое гн?здышко.
Иногда ночью, вглядываясь въ тихо спящую въ волнахъ черныхъ кудрей пышныхъ волосъ Рахиль, Семеновъ вдругъ вспоминалъ свою Нельку. Болью сжималось его сердце, глаза наполнялись слезами, и стыдъ заливалъ краской лицо. Мучительный стонъ вырывался изъ груди.
Рахиль просыпалась.
- Что съ тобою, товарищъ?- говорила она сквозь сонъ и обнимала его горячими обнаженными руками. И любовь захватывала раскаянiе, и поц?луи глушили стоны сов?сти.
В?дь такъ сладко рокотали свои п?сни по вечерамъ соловьи, такимъ прянымъ ароматомъ в?яло отъ садовъ, полныхъ цв?тущей акацiи, такъ плавно-разм?ренно шла тихая жизнь большого штаба, полная выжиданiй чего-то крупнаго…
И вотъ Нелька ?детъ.
- детъ тихiй и кроткiй ангелъ, который и не пойметъ и не переживетъ этой драмы любви.
Съ крестомъ или на крест?…
Тамъ гд?-то далеко, есть фронтъ. Тамъ есть тяжелая и легкая артиллерiя, бомбометы и минометы, огнеметы и пулеметы, тамъ есть газы и страшные броневые автомобили, тамъ люди сходятся на штыкъ и въ кровавой ненависти другъ къ другу дерутся смертнымъ рукопашнымъ боемъ… Но это тамъ, далеко…
Зд?сь изъ растворенныхъ оконъ звенитъ пiанино, и женскiй голосъ мягко произноситъ:
Дышала ночь восторгомъ сладострастья,
Восторговъ, радости и трепета полна.
Я васъ ждала, съ безумной жаждой счастья,
Я васъ ждала и мл?ла у окна…
По деревяннымъ панелямъ стучатъ бойко сапожки на высокихъ каблучкахъ молоденькихъ евреекъ и паненокъ изъ окрестныхъ фольварковъ, ходятъ солдаты, звенятъ шпорами ординарцы въ желтых погонахъ, бродят шоферы военных автомобилей и полного неземного величiя летчики; гортанная р?чь жаргона перебивается веселыми и бодрыми возгласами: «товарищъ!», и теплая ночь полна такихъ широкихъ возможностей.
Нелька ?детъ. Нелька увидитъ Нелька узнаетъ. Рахиль ревнива. Столкновенiе двухъ женщинъ будетъ ужасно.
Убить!..
Въ этом воздух?, насыщенномъ войною, этотъ страшный глаголъ спрягался такъ легко и свободно. Вчера там на позицiи, убитъ во время разв?дки прапорщикъ Стойкинъ… Сегодня,- вотъ только-что передали телеграмму,- снарядомъ, попавшимъ в окопъ, убито шесть солдатъ, третьего-дня прапорщикъ этапной роты убилъ свою жену, заставъ ее въ объятiяхъ другого прапорщика, на станцiи солдаты убили двухъ дезертировъ… Каждый день… Война, начавшая страшное д?ло истребленiя людей, не могла остановиться даже и въ пору затишья. Убить такъ легко… Убить Рахиль…
Онъ думалъ объ этомъ тогда, когда она пришла къ нему веселая, бойкая, пришла, св?жая отъ купанья, пахнущая молодостью и весною, и отдалась ему весело, шумно и беззаст?нчиво.
Теперь онъ сид?лъ на стул? подл? смятой постели и смотр?лъ на нее, устало уснувшую на подушк?.
Только теперь онъ зам?тил, что при прелестномъ личик? и чудномъ бюст? у нея короткiя, толстыя и кривыя ноги съ большими вывороченными ступнями. Только теперь, когда образъ ?дущей Нельки сталъ передъ глазами, онъ понялъ всю грязь и пошлость своего увлечения.
И слова оправданiя не шли на умъ. «Все»… Но у этихъ вс?хъ н?тъ Нельки, для которой онъ все… Убить Рахиль?.. Обрызгать кровью свои руки, и неужели Нелька возьметъ эти окровавленныя руки и будетъ ц?ловать, какъ ц?ловала когда-то въ минуты н?жности его загор?лыя руки.
Да выхода н?ть. Все кончено. Остается одно - встать на кол?ни передъ Нелькой и просить ее простить. Простить и забыть. А потомъ?…
Семеновъ вышелъ, вернулся, написалъ письмо. Глупое, безумное, дикое письмо…
«Моей жен?. Прости, Нелька. Я сталъ такимъ подлецомъ, что не могу больше жить. Я изм?нилъ теб?. Изм?нилъ глупо, пошло и подойти къ теб? не могу. Прости. Твой Шурикъ».
Послалъ письмо съ в?стовымъ товарищу. Такъ стало легче. Как будто часть вины снялъ съ себя.
Вышелъ на л?стницу. Раздалось два выстр?ла… Потомъ пальцы закочен?ли, и револьверъ покатился внизъ.
* * *
«Старшему врачу «Земгора». Примите м?ры противъ разлож?ния т?ла поручика Семенова. Вдова хочетъ непрем?нно везти съ собою на родину. За гробомъ послано. Пахнетъ ужасно. Комендантъ м?стечка 1.389, капитанъ Колесниковъ».
- Какiя же м?ры я приму при этакой жар?? Челов?къ молодой, полный соковъ. Да и матерiала нигд? не достанешь - говорилъ въ штабной столовой молодой докторъ.
- Да… Формалину тутъ ни за какiя деньги не получите. Разв? въ земскомъ склад? попытаться,- отв?чалъ ему другой, худой и желчный.
- Вотъ и поймите вы женщинъ. Ну за что этакого подлеца любить! Застр?лился да еще и выложилъ въ письм?, изъ-за чего. Ахъ, молъ, какой я подлецъ. Нате, полюбуйтесь на меня.
- Да и встретятся об?. Жидовочка эта и молодая вдова.
- А вы видали ее?
- Да. Восхитительна. Знаете, такой изм?нить, правда, подлость.
- Hу и стр?ляться тоже,- вм?шался въ разговоръ полный батюшка.- Церковь Божiя осуждаетъ самоубiйство, какъ самый тяжкiй гр?хъ.
- Самоубiйство на войн?… Да, ужасно.
- А все-таки, господа, что я коменданту отвечу? В?дь пахнетъ ужасно…
|
