Секреты Рейнбердов Виктор Каннинг
        Бланш Тайлер – известный медиум, а информацию о клиентах ей помогает собирать подельник – Джордж Ламли. Но когда к ней обращается богатая дама с просьбой отыскать племянника, пути мошенников внезапно пересекаются с опасным преступником, похищающим политических деятелей и чиновников…
        Виктор Каннинг
        Секреты Рейнбердов
                                        

* * *
        Диане – с любовью посвящается
        Глава 1
        На низком столике в центре холла стояла широкая, неглубокая ваза с синими и розовыми гиацинтами: до ненатуральности жесткими и скорее подходящими для геральдики цветами. Рядом с вазой лежал небольшой замшевый мешочек, оптика, какой пользуются ювелиры, и очень точные весы. Теперь уже совсем скоро, подумал Буш, из холодной мартовской ночи выйдет некто и проверит содержимое мешочка. Кто бы это ни был, приедет он на машине. Было два часа ночи. Установленные снаружи мощные прожекторы заливали подъездную дорожку к зданию офицерской столовой Учебного центра армейской авиации болезненно-желтым, лимонным светом. Вертолет, с которого сняли рацию, ждал в ста ярдах отсюда на футбольном поле. Пилот наверняка сидит в кабине и пытается согреть озябшие руки, получив строгие указания неукоснительно подчиняться. Любое проявление самостоятельности, как и попытка поддаться порыву стать героем, будет стоить ему жизни.
        Буш обошел вокруг столика, встал у камина и закурил. Над каминной полкой висел цветной портрет королевы. Над очагом поместили большой веер из зеленой декоративной бумаги. Он заметил, что одна из его нижних складок прожжена небрежно брошенным окурком. Буш был обучен подмечать любые детали и складировать их в памяти до момента, когда они могли пригодиться. Ему давно перевалило за тридцать. Плотного телосложения, с редеющими темно-русыми волосами, карими глазами и румяной белой кожей лица, которую не брал никакой загар. Причем обычное выражение этого лица казалось мягким, даже добрым, что не отражало подлинного характера Буша. Он действительно производил впечатление приятного человека, но только когда сам хотел добиться подобного эффекта. А вообще мог принять любое обличье в зависимости от того, какое задание предстояло выполнить.
        Он принялся разглядывать вазу с гиацинтами. В прошлый раз вазу почему-то наполнили выращенными в горшках бронзовыми хризантемами. И нижние листья двух растений успела подпортить зеленая тля. Тогда среди ночи появилась женщина в плаще-дождевике. Нижнюю часть лица по самые глаза прикрывал шелковый шарф. Сегодня, предчувствовал Буш, это будет мужчина. Как в первом случае, так и сейчас использовалось кодовое имя Торговец, а привычным клише для прессы становилось: «Торговец совершает очередное похищение». Мысль о шумихе в средствах массовой информации, намеренно раздуваемой Торговцем, злила Буша. Первое похищение прошло для него успешно, а женщине дали уйти. И в любом случае, даже если бы они схватили ее, нарушив условия договора и рискуя, что заявленную угрозу приведут в исполнение, Буш был уверен: от нее ничего добиться не удалось бы. Или почти ничего. На сей раз мужчина придет сам, движимый тщеславием, гордостью самца или просто радостью предпринимателя от удачно проведенной сделки, ставшей его детищем.
        Грандисон стоял у противоположной стены холла рядом с дверью. Он изучал заключенный в рамку план центра и его тренировочных зон. Буш знал, что все подробности плана усердно запоминаются и четко фиксируются в сознании шефа. Грандисон повернулся и подошел к нему.
        Он напоминал типичного пирата прошлого, хотя не имел ни деревянной ноги, ни кожаной заплатки на глазу. Место заплатки занимал монокль, и его красный шелковый шнурок завитками ниспадал на петлицу отворота пиджака из плотного твида. Огромная фигура не казалась неуклюжей. Он был черноволос, чернобород, а его широкое лицо покрывали морщины и складки, оставленные пятьюдесятью годами бурной и не лишенной радостей жизни. Сейчас Грандисон пребывал в добродушном настроении, хотя при желании мог нагнать страха даже на членов Королевского тайного совета. К его мнению прислушивались люди, облеченные самой высокой властью. Раз в две недели он ужинал с каждым из премьер-министров, под началом которых ему доводилось работать.
        – История вот-вот повторится, – сказал Буш.
        Грандисон кивнул:
        – Это неизбежно. Повторение есть воспроизведение. А воспроизведение – основа выживания. Ты понимаешь, что на сей раз это будет мужчина?
        – Да.
        – А на кого поставишь в третий раз?
        Грандисон вскинул густую бровь, и монокль упал ему на грудь.
        – Уж ты-то должен был давно начать мыслить на перспективу, Буш. – Он кивнул на замшевый мешочек. – Первый раз и сегодня – предварительная стадия. Причем Торговец лично отправляет письма в прессу, нуждаясь в максимальной огласке своих действий. С какой целью? В каждом случае ради кучки алмазов? Которым тысяч двадцать фунтов – красная цена? Слишком скромно. Никто не затевает подобных игр за столь мизерные деньги. Ты не мог не прийти к выводу, что обязательно будет и третий раз.
        – Если честно, то я об этом не задумывался. – Никто в департаменте не обращался к Грандисону, используя формальное «сэр». По его собственному распоряжению.
        – Так задумайся, черт возьми! Самое время. – Голос все еще звучал доброжелательно. – Когда мы покончим с этим маленьким дельцем, подложи соломки под свою задницу, для чего тебе нужно написать для меня логически обоснованный прогноз. – Он усмехнулся и вставил монокль на место. – Впрочем, не совсем справедливо отправлять тебя одного на каторжные работы. Хочешь подсказку?
        – Что ж, я…
        – Бессмысленная присказка «что ж». Дань слабости. Пустой звук для получения ненужной отсрочки. Просто скажи «да» или «нет».
        – Да.
        – Власть печати, сила общественного мнения, – Грандисон смотрел на портрет королевы, – это даже увлекательно. Ты пускаешь в ход оружие других людей против них самих, используешь их мелочный страх утратить свой статус, и весь мир падает к твоим ногам.
        На столе рядом с дверью зазвонил телефон. Трубку снял непосредственный начальник Буша, заместитель директора департамента Сангуилл, задравший очки в роговой оправе на лоб и переместивший сигарету в самый угол рта.
        – Алло! – Он слушал, поджав губы и тихо постукивая пальцами по поверхности стола. – Хорошо. Задержите машину на выезде.
        Буш улыбнулся. Все прекрасно знали, что у ворот автомобиль непременно задержат. Но Сангуилл любил делать акцент на вещах совершенно очевидных. А потому никогда не подвергался никакому риску. Rond-de-cuir[1 - Канцелярская крыса (фр.). – Здесь и далее примеч. пер.]. Типичный бюрократ. Приятный, обходительный служащий, Сангуилл был своего рода управляющим делами, без которого не обойтись ни одной организации.
        – Подъезжает, – произнес он. – Судя по тому, что мне сказали, нас ждет настоящее веселье. – Он вздохнул и опустил очки на глаза.
        Через стеклянные двери Буш видел подъехавший автомобиль. Это было нечто вроде такси по вызову, и рекламное табло с названием фирмы полумесяцем сияло на крыше. Фары перевели в режим ближнего света. Грандисон показал на дверь, и Буш вышел наружу.
        Мартовская ночь. Сильный западный ветер раскачивал обнаженные ветви глицинии, росшей перед зданием. На небе ни облачка. Звезды сияли бриллиантовой россыпью. Луна в первой четверти. Вышедший из машины мужчина отлично вписывался в ночную картину. Водитель, опершись локтем на дверцу, ухмылялся, чтобы скрыть робость, а потом хрипло спросил:
        – Мне вас подождать, сэр?
        За приехавшего ответил Буш:
        – Нет. Не надо.
        Они, разумеется, тормознут шофера на выезде. Выдавят из него все, что только смогут, но это ничего не даст, не поможет. Посетитель проводил взглядом отъехавшую машину, а потом повернулся и поднялся по ступенькам.
        Буш осмотрел его, подмечая каждую деталь – пять футов и шесть дюймов ростом, стройный, подвижный. Все виделось четко в свете яркого фонаря над входной дверью. Начищенные черные ботинки, серые фланелевые брюки, а поверх них полоскались на ветру полы однобортного плаща. На нем был еще черный шарф, какими любят обматывать шеи на случай дождя игроки в гольф и рыбаки. А лицо закрыто чем-то вроде клоунской маски – грубо изготовленной из папье-маше, красной, с носом-картошкой и с толстыми щеками участника карнавала. Особенно нелепо смотрелись темные обвислые усы. В общем, им подставили вульгарный и злобно-издевательский фасад. Буш не выдал своего удивления. Он отступил в сторону, распахнул дверь и дал мужчине войти внутрь. Эластичная полоса шириной в дюйм крепилась по сторонам маски и обтягивала затылок мужчины. Торчавшие из-под нее волосы были светлыми и длинными. Скорее всего парик. Буш подумал, что нужно разглядеть цвет волосков на запястьях, когда посетитель вынет руки из карманов. На нем, конечно же, будут перчатки, но, если повезет, недостаточно длинные, и тогда хоть что-то удастся приметить.
        Когда входишь со свежего ночного воздуха в холл, в нос сразу бьет сладкий и насыщенный аромат гиацинтов. Грандисон расположился у дальнего конца приземистого стола с моноклем в глазу. Выражение его лица осталось неизменным при виде мужчины. Они жили в мире фантазии, и ничто не было им внове. Сангуилл встал под портретом королевы. Его белесые брови поднялись под толстой оправой очков. Уставший от старых шуток отец семейства решил отмочить новый номер. Посетитель вынул из кармана правую руку. Левая оставалась на месте, и в ней, как был уверен Буш, лежала рукоятка автоматического пистолета.
        – Вы промахнулись с нарядом ко Дню Всех Святых на несколько месяцев, – заметил Грандисон, а потом вытянул длинный указательный палец в сторону замшевого мешочка.
        Посетитель молча вынул из кармана пистолет и положил его на край вазы с цветами. Причем все было проделано очень аккуратно: ни один лепесток, ни один лист не шелохнулся. Пистолет почти полностью скрылся в цветах, и Буш не сумел определить его марку. Может, одна из скрытых камер зафиксирует это. На мгновение у него возникло искушение бросить взгляд на декоративное украшение потолка, чтобы проверить, работает ли аппаратура.
        На мужчине были длинные черные перчатки из хлопковой ткани. Он взял замшевый мешочек, ослабил стягивавший горловину шнурок и высыпал камушки на стол. Все они были – согласно договоренности – необработанными голубовато-белыми алмазами. Сейчас они выглядели невзрачно. Только огранка и полировка придадут им подлинную прелесть. Зато их можно продать, не вызвав лишних расспросов, в сотнях различных мест по всему миру. Затянутым в перчатку пальцем ночной гость раскатал алмазы по столу. Затем выбрал один, небрежно подбросил на ладони, присмотрелся и вернул к остальным. Медленно он ссыпал камни обратно в мешочек.
        – Ваше доверие к нам не может не льстить, – произнес Грандисон.
        И снова мужчина промолчал. Они прекрасно понимали, что он не произнесет ни слова, как не сделала этого в первом случае дама. Никаких даже самых кратких «да», «нет» или «может быть», чтобы их записали магнитофоны, а потом по голосовым вибрациям определили акцент – иностранный либо провинциальный – или хотя бы намек на принадлежность к определенному слою общества. Подобную информацию уже можно было бы прогнать через компьютер Сангуилла и в сочетании с обширной подборкой других факторов выделить несколько сотен образцов, чтобы отследить и напасть на верный след. Но мужчина не заговорит даже на борту вертолета. Он поступит так же, как поступила женщина: достанет блокнот, карандаш и начнет писать свои распоряжения крупными печатными буквами, не дав пилоту ни шанса завладеть блокнотом и забрав его с собой, когда их путешествие завершится. Этого человека могли подвести лишь собственные ошибки. Но он просчетов не допускал. Его безопасность была гарантирована тем, что в его руках находилась жизнь или смерть другого мужчины… Того, кто в неведомом месте ждал сейчас освобождения из плена. Однако похитителю не
придется идти на крайние меры. Люди, которым подчинялся Грандисон, приняли такое решение.
        Если бы право решать предоставили самому Грандисону, он все сделал бы иначе. Люди гибли повсюду, в этом не было ничего необычного. Даже мысль о собственной смерти не слишком беспокоила его. Буш прекрасно знал взгляды босса. Отвечай на угрозы ударами, а потом отправляй телеграммы с соболезнованиями членам семей ни в чем не повинных жертв. Ни одно общество не сможет существовать спокойно на основе здравого смысла и в реальной безопасности, как только признает главенство над собой любой преступной тирании. Миру пора наконец усвоить, что смерть предпочтительнее бесчестия, а зло невозможно уничтожить ни молитвами, ни выкупами. Только пожертвовав жизнью или даже многими жизнями, можно наладить безопасное существование для всех остальных, а становился ты жертвой или благополучно доживал свой век – вопрос удачи, судьбы, жребия, который выпадает каждому из нас. Это, конечно, не по-христиански. Но для Грандисона, Буша, Сангуилла, как и для остальных офицеров департамента, христианство сохранилось в памяти лишь как примечание мелким шрифтом к самому первому учебнику тактической подготовки. Люди перерастали
подобные идеи. Они отслужили свое, принесли пользу и отошли на задний план. Нравилось тебе это или нет, но жизнь намного усложнилась с тех пор, как человеку для выживания достаточно было просто собирать в джунглях бананы. Теперь разрастались иные джунгли, грозившие медленно охватить весь мир.
        Буш проследил, как мешочек исчез в правом кармане. Пистолет подобрали и сунули в другой карман. Не обращая ни на кого внимания, мужчина направился к двери. Он открыл ее движением плеча и придержал, выжидая. Буш двинулся вслед за ним, как прежде последовал за женщиной. Они прошли по ярко залитой светом дороге и свернули на тротуар, наполовину погруженный в сумрачные тени, отбрасываемые лишенными листьев, но густыми зарослями кустов. Теперь Буш держался впереди, направляясь к футбольному полю, где ждал вертолет.
        Вскоре машина оторвалась от земли. Поток воздуха от лопастей примял высокую траву за линией поля, затем вертолет слегка качнуло, он набрал необходимую высоту и полетел на восток.
        Буш вернулся в холл. За время его отсутствия принесли поднос с напитками и поставили на стол. Грандисон откинулся в черном кожаном кресле. Большой стакан чистого виски стоял у него под рукой на журнальном столике. Сидя в кресле глубоко и чуть сгорбившись, он читал книгу в кожаном переплете и с золотым обрезом страниц. Где бы он ни оказался, у него всегда имелась при себе какая-нибудь книга. Сейчас он полностью отстранился от остальных, потому что в течение двух или трех часов заняться ему было нечем. Сангуилл, поставив рядом с собой высокий стакан с виски, щедро разбавленным водой, по-прежнему сидел около телефона, внимательно слушая, усмехаясь и свободной рукой делая записи.
        Буш тоже смешал себе виски с содовой. Сангуилл выяснял подробности о водителе автомобиля. Реклама на крыше гласила: «Автомобильный сервис Ривердейла. Рединг». Как догадался Буш, их зловещий гость прямо с поезда вышел на привокзальную площадь, поднял руку, поймал машину и сел в нее. Никаких иных предположений строить не имело смысла. Сангуилл получит все данные, но толку от них не будет никакого. Он нашел свободный стул, тяжело опустился на него, сделал большой глоток своего напитка, а потом стал разглядывать потолок, размышляя о том, как все получится в третий раз. Буш был настойчивым, амбициозным и удачливым. И с каждым годом службы ставил перед собой все более высокие цели.
        Джордж Ламли стоял у низкого окошка своего коттеджа и чуть подогнул коленки, чтобы лучше разглядеть, какую погоду сулило наступившее утро. А утро выдалось типично мартовским. Дождь лил как из ведра. Бешеный западный ветер раскачивал рощицу старых вязов, росших вдоль протянувшейся полем тропы. Стайка грачей взлетела, но тут же пропала из виду, сметенная куда-то потоком воздуха. Обрывок обугленной бумаги носило на фоне серого неба. Как поэтично! Джордж чувствовал себя полным жизненных сил. Секс рано утром всегда оказывал на него бодрящее воздействие. Но не на Бланш. Та снова откинулась на подушки. Три глубоких вдоха, и она проспит еще как минимум час.
        Джордж повернулся к кровати и посмотрел на Бланш. Нужно купить кровать побольше. Эта женщина обожала спать лежа по диагонали. Надо подыскать что-нибудь на распродаже. Найти настоящего монстра из красного дерева, на котором легко заблудиться. Тогда она сможет спать по диагонали, по горизонтали или по вертикали – без разницы. По всем направлениям стрелки компаса. Проблема лишь в том, что такую кровать не протащить наверх по узкой лестнице. Роскошная, но разболтанная женщина, подумал он. Бланш состояла из прекрасно округлых, но немного расплывшихся форм. Размягченная – так можно было охарактеризовать ее всю. Но только не ум. Здесь он не мог не отдать ей должного. Джордж склонился и поцеловал правый сосок, а потом нежно заправил гладкую и массивную грудь опять под защиту зеленого шелка ночной рубашки, откуда она небрежно свесилась.
        Бланш издала тихий звук, похожий на щенячий визг, и улыбнулась во сне.
        Он спустился вниз по неудобным крутым ступеням. Когда у него заведутся деньги, нужно непременно поставить электрический подъемник. Альберт спал на своей подстилке около лестницы. Когда Джордж переступал через небольшого и не слишком породистого песика черно-белой масти, тот даже не шелохнулся. Отличный из Альберта сторож, ничего не скажешь. Чтобы он залаял, грабителю придется, наверное, прыгнуть на него. Но Альберт к тому же еще и хитрый. Даже не пошевелится, пока не услышит из кухни, как консервный нож вскрывает банку собачьих деликатесов. И он, конечно же, редкостный счастливчик: повиляй иногда хвостом, лизни хозяину руку, и ты пожизненно обеспечен домом, пищей и лаской. Как с Бланш. Да и то лишь временно. Все с ней временно. И всегда было. В этом-то и проблема.
        Негромко насвистывая, Джордж отправился в кухню. Это его территория. Переварить яйцо вкрутую до полной несъедобности, подпалить самые лучшие тосты – легко! Чем он не новый Эскофье[2 - Известный французский ресторатор.]? Ах, какой соус! Сплошной восторг! Громко рассмеявшись над собственной неудачной шуткой, Джордж взялся за приготовление завтрака.
        Это был крупный и неуклюжий мужчина, утверждавший, что ему еще не скоро исполнится сорок лет. А лучшие годы впереди – в этом он был уверен. Успех постоянно поджидал Джорджа где-то впереди, за следующим поворотом. А формы, какие успех мог принять, постоянно изменялись, маня его как мираж. Но он понимал, что сумеет чего-либо добиться лишь при наличии денег. Причем сразу крупной суммы. Настоящих денег! А не жалких подачек, которые ему удавалось выбивать с помощью адвокатов из своей семьи, прочно поставившей на нем крест. Началось это давно. С того дня много лет назад, когда его застукали в постели с несовершеннолетней девчонкой. Та училась в третьеразрядной школе, откуда Джорджа выгнали под зад коленом.
        Иногда, пропустив пару стаканов чего-нибудь крепкого, он пытался вспомнить, как все случилось, но не мог. Была она блондинкой или брюнеткой? Он запомнил только одно: никакого удовольствия получить не удалось. Его переполняло желание, но он ничего не умел, как несмышленый жеребчик, которого подпустили к кобыле. Ладно, проехали. Лучшие времена еще наступят. Об этом Джордж прочитал в своем гороскопе, опубликованном вчера в «Дэйли мейл».
        Дожидаясь, пока кофе разогреется, он включил электробритву и снял со щек щетину, тихо бормоча что-то себе под нос. «Я как Винни-Пух, – подумал он. – Неужели было время, когда мама читала мне сказки?» Она не была к нему так жестока, как остальные, но тоже не слишком жаловала. Хотя старик-отец все равно не позволил бы ей приголубить сына лишний раз. А ведь старикан жив. И неплохо себя чувствует. Покончив с бритьем, Джордж осмотрел свою физиономию в кухонном зеркале.
        Кожа гладкая, как попка у младенца, подумал он. Только парочка сосудов полопалась. Обыкновенное, но вполне привлекательное и дружелюбное лицо. Оно внушает людям доверие. Джордж улыбнулся и взглянул на зубы. Ровные, крепкие, здоровые. Конечно, не жемчуг, но все же… Нужно поставить пару пломб, но с этим придется повременить. Он не оплатил предыдущий счет, присланный дантистом. Джордж вовремя повернулся к плите, чтобы успеть снять кастрюльку с молоком, которое чуть не убежало. Кофе, тост и джем. Не совсем тот завтрак, к какому Бланш привыкла у себя дома: омлет из двух яиц, три ломтика бекона и сосиска. Но она знала, чего ожидать здесь. Поэтому никогда и не выйдет за него замуж. Слишком уж разборчива. Да Джордж, собственно, и не рвался жениться на ней. Один раз уже испытал семейную жизнь по полной программе, спасибо большое! Катастрофа. Хорошо, что нашелся тип, который влюбился в его бывшую жену и увел ее. Отличный малый. Менеджер какой-то типографии в Уэйкфилде. Но, видимо, глуповат, если решился на подобное.
        Джордж выглянул в окно, осмотрев неопрятный задний двор своего коттеджа. Вдоль одного из заборов протянулась длинная проволочная сетка птичника. Но ни одной птицы он не увидел. Ни волнистых попугайчиков, ни пестрых фазанов, отбившихся от стаи, и подранков – пернатых друзей. В такой день они попрятались по своим деревянным домикам. Джордж – повелитель птиц! А он ведь собирался сколотить состояние на их разведении и продаже. С тех пор минуло два года. Какой провал! Но ему все равно захотелось оставить у себя нескольких особей. Что за жизнь, если она бесцветна?
        Протянув руку, он достал банку собачьих консервов и принялся открывать ее. В кухню тут же на негнущихся, словно деревянных, ногах приплелся Альберт.
        – Что, проголодался? – спросил Джордж.
        Пес вяло вильнул коротким хвостиком.
        – Ничего не получишь, пока не принесешь газету. Газету, понимаешь?
        Альберт выполнил с трудом усвоенную когда-то команду, вышел из кухни в узкую прихожую и вернулся, подобрав с половика у входной двери свежий номер «Дэйли мейл». Газета оказалась влажной и мятой, попав под дождь в сумке мальчика-почтальона. Альберт выпустил ее из зубов у ног Джорджа.
        – О, благородный мастер своего дела! Прими же скромное вознаграждение за свои усилия! – с издевательской интонацией произнес Джордж.
        Он склонился за газетой, потрепав Альберта за ухом. Все-таки собака – лучший друг человека, заключил он, хотя сам не слишком в это верил.
        За приготовлением очередных трех тостов Джордж оперся на раковину и стал просматривать газету. Начал, как всегда, с комиксов, потом узнал спортивные результаты, бегло ознакомился с биржевой сводкой и убедился, что его скромный пакет акций находится все в том же состоянии: в устойчивой стагнации со склонностью к падению котировок. Закончил быстрым взглядом на заголовки главных новостей. Бланш всегда изучала газету детально – от первой до последней полосы. А он узнал нужную информацию за шесть минут, успев при этом дать подгореть трем тостам.
        Единственное, что заинтересовало его в сегодняшних новостях, – завершение очередного фортеля Торговца. Высокочтимый Джеймс Арчер, член теневого кабинета от лейбористской партии, был похищен двумя неделями ранее, но теперь вернулся к любящей семье и в ряды оппозиции за выкуп в двадцать тысяч фунтов, выплаченный в виде необработанных алмазов. Репортер написал об этом целую эпопею, хотя было заметно, что фактами его снабдили скудно. Но, если читать между строк, становилось ясно, что полиция и близко не подошла к раскрытию преступления. Сыщиков оставили в дураках второй раз подряд, и ни газетчики, ни широкая публика не позволят им забыть об этом. Впрочем, Джорджа особо привлек лишь денежный аспект проблемы. Совершать столь дерзкие и опасные фокусы за ничтожные деньги – это ему казалось странным.
        Он поставил завтрак на поднос и неловко взобрался с ним по ступеням лестницы. Бланш уже сидела в постели. Ее рыжие волосы зачесаны назад, широкие плечи покрыты ночной сорочкой с короткими рукавами, радостные искорки сверкают в зеленых глазах. Глядя на нее, Джордж опять подумал, какая же это роскошная женщина, Мать-Церера, рог изобилия житейских наслаждений… Тридцать пять лет и сто восемьдесят фунтов теплой молочной женственности. Вот какая муза пригодилась бы Вагнеру! Джордж и Бланш были знакомы два года и хорошо подходили друг другу во всем.
        Джордж поставил поднос рядом с ней и произнес:
        – С хмурым утром! Март снова настал и принес собачий холод. А Джордж опять пришел и принес тебе еду, как официант. С добрым утром, любовь моя! Или я уже это говорил?
        – Да, ты что-то такое сказал, хотя выразился иначе.
        Голос Бланш был столь же внушительным и зрелым, как и ее тело. В нем звучала и простота ярмарочной торговки, и хрипотца любительницы выпить в баре, и мощь, чтобы подгонять с трибун скачек свою лошадь.
        – Только убери отсюда этого шелудивого пса, – попросила она.
        – Он тебя не побеспокоит, любимая. Он знает, что переступать порог ему запрещено.
        Альберт действительно сидел на верхней площадке лестницы и наблюдал за ними. Джордж намазал маслом и джемом тост для Бланш и налил ей именно тот кофе, какой она любила. Причем делал это с нежностью, с глубокой привязанностью. Ему нравилось делать для Бланш все… Почти все, а сейчас он понял, что одна из тех вещей, которые были не по душе, предстояла ему сегодня. Джордж всегда предчувствовал это, когда она внезапно смотрела мимо него, полностью сосредоточенная, настраивавшаяся на нечто, не поддающееся определению или описанию. Она превращалась из просто Бланш Тайлер – надежной подруги и горячей штучки в постели – в мадам Бланш. В женщину, чей портрет каждую неделю красовался на рекламной полосе журнала «Новости парапсихологии». «Мадам Бланш Тайлер. Ясновидение, связь с ушедшими, конфиденциальные визиты, группы, встречи в семейном кругу, исцеление. Уилтшир, г. Солсбери, Мэйдан-роуд, дом 59».
        По-прежнему не глядя на него, держа ломоть тоста приподнятым в руке, как некий священный тотем, она сказала:
        – Это только что явилось мне во сне.
        – Что именно?
        – Название. Его подсказал мне Генри. Не лично. Я слышала его голос. А еще видела чудесное синее облако с огромной сверкающей звездой в центре.
        – Опять тебя заносит, Бланш!
        За время их знакомства Джордж все еще не привык и немного пугался, когда на нее находило подобное настроение. Нет, он не считал, что это розыгрыш и фальшивка. Было здесь нечто, чего нельзя списать на один лишь обман. И между прочим, исцеление в первую очередь. Бланш снимала головную боль или приступ застарелого фиброзита как по волшебству. А ему доводилось слышать и наблюдать много чего, и объяснение не так-то просто было найти. Бланш приподняла тост, словно салютуя небесам, и произнесла вибрировавшим от экстаза тоном:
        – Он будет называться «Храм Астроделя»!
        Но, сделав заявление, немедленно вернулась с небес на землю. Откусила немного поджаренного хлеба и, пережевывая его, ласково улыбнулась Джорджу.
        – Ты меня совершенно сбила с толку, – заметил он. – Повтори, что там насчет какого-то храма?
        – Моего храма, дурашка. Ты иногда бываешь туповат, Джордж! Я же говорила тебе о нем на прошлой неделе.
        – Не помню.
        – Я разговаривала об этом с миссис Куксон. Боже мой, будь у меня хотя бы часть ее денег, я бы основала его сегодня же. Но она скупая, что, впрочем, неудивительно. У нее очень плохая аура.
        Джордж налил себе кофе, прикурил сигарету и присел рядом с Бланш на кровать.
        – Ты собираешься возвести храм? Как царь Соломон?
        – Можешь сколько угодно отпускать свои шуточки, но я так и поступлю. Построю собор, церковь спиритизма «Храм Астроделя».
        – А название не кажется тебе странноватым, милая?
        – Оно явилось мне из синего облака.
        Джордж хихикнул:
        – Жаль, оттуда не свалилось ничего более существенного. Например, денег на проведение работ. У меня есть кореш – профессиональный строитель. Он бы мне хорошо откатил, если бы я добыл для него подряд.
        – Деньги найдутся, – заявила Бланш. – Генри обещал. – Она взяла Джорджа за руку. – Знаешь, ты очень хороший мужчина. Причем хорош ты не только для меня самой, когда мне надо расслабиться после эзотерического стресса, а просто хороший человек. У тебя восхитительная аура.
        – Ты мне уже сообщала об этом. На сколько она потянет, если перевести в наличные?
        Бланш не обратила на его шутку внимания.
        – Энергичная, доброжелательная аура, успокаивающая и утонченная. Я вижу ее в виде теплого янтарного сияния лишь с легкой рябью красного пламени по краям. Очень редкая.
        – Нелегко постоянно таскать такую ауру на себе.
        – Мой дорогой Джордж! – Бланш поцеловала его руку.
        – Меня не проведешь. Тебе что-то нужно.
        Она кивнула и потянулась за вторым ломтиком пожаренного хлеба.
        – Мне нужны деньги на проект. Для моего храма, и скоро наступит день… Да, милый, очень скоро придет день, когда денег станет достаточно. А пока не мог бы ты снова немного поработать для меня?
        – О, Бланш, нет! Не хочу.
        – Всего лишь раз.
        – Ты всегда говоришь одно и то же.
        – Пожалуйста!
        Джордж пожал плечами. Главная проблема с Бланш заключалась в том, что ей невозможно было в чем-либо отказать. Иногда Джордж даже подумывал, не лучше ли ему по-настоящему влюбиться в нее? Может, тогда все изменится? Стань она его женой, он наверняка нашел бы в себе силы отказывать ей.
        – Вот теперь я узнаю своего доброго милого Джорджа. На сей раз я заплачу тебе двадцатку.
        Он вытянул руку ладонью вверх.
        – Десять монет вперед, и все накладные расходы за твой счет. Тогда договоримся.
        Бланш перегнулась и выудила свою сумочку из-под груды одежды, сваленной на стоявшем рядом с кроватью кресле. Достала тугую пачку пятифунтовых купюр, отсчитала две и вложила ему в руку.
        Не сводя глаз с пачки денег, Джордж воскликнул:
        – У самой-то их вон сколько!
        – Мне приходится тяжело трудиться, исцеляя людей и принося им душевный комфорт. Ты же знаешь, Джордж, работа – главное в моей жизни. Она всегда сияет впереди, как путеводная звезда. Деньги вторичны. А у тебя наоборот.
        Джордж не сдержал улыбки:
        – Плутовка!
        – Плутовка, но отчасти. И тебе все известно, хотя ты не хочешь признавать этого. Позволь заметить, что если бы у тебя хватило терпения посидеть спокойно полчаса, не щелкая беспрерывно телевизионными каналами, не убегая в паб за кружкой пива и не затаскивая меня в койку, я сумела бы все тебе объяснить.
        – Я поддался на твои чары два года назад в баре «Красный лев». – Он изобразил шутливое восточное приветствие. – Вы изволили потереть лампу, мадам? Ваш покорный слуга слушает и повинуется. Что или кто это будет на сей раз?
        – Ее зовут мисс Грейс Рейнберд. Адрес: Рид-Корт в Чилболтоне. Ей лет семьдесят, и она чертовски богата. Чилболтон недалеко отсюда. Ты не смог бы заняться этим сегодня же?
        – Но мы собирались посвятить весь день друг другу.
        – Успеешь собрать предварительную информацию и вернуться к шести часам. У нас останется целый вечер, а потом – в постель. Пока тебя не будет, я наведу хоть какой-то порядок в бардаке, который ты устроил у себя дома. Прихвати с собой Альберта. Не хочу, чтобы он обмочил здесь все углы.
        – Как насчет его ауры? Скверная, а?
        Но Бланш его уже не слышала. Она смотрела куда-то вдаль, а на ее крупном привлекательном лице расплывалась блаженная улыбка. Воздев руки вверх, отчего халат соскользнул с плеч и ее груди во всем великолепии свесились из глубокого выреза ночной рубашки, Бланш принялась напевать:
        – «Храм Астроделя», «Храм Астроделя».
        Джордж вздохнул и поднялся. Ему ничего не оставалось, кроме как одеться и тронуться в путь. Жаль, потому что порой после завтрака они возвращались в постель вместе и изобретательно доставляли друг другу наслаждение до того времени, когда наступал час предобеденного аперитива.
        Коттедж Джорджа, построенный из камня, но с соломенной кровлей и очень неудобный, хотя в него провели электричество и устроили канализацию в виде опрятной и очищаемой хлоркой выгребной ямы, располагался в пяти милях к югу от Солсбери. Он стоял в самом конце проселочной дороги в обрамлении рощи высоких вязов и совсем рядом с тем Эйвоном, который находится в Гемпшире. Джордж купил его в краткий период процветания десять лет назад. Солома на крыше давно нуждалась в обновлении. Иногда он задумывался об этом, но легкомысленно отметал заботу в сторону, понимая, что ему негде взять тысячу фунтов, необходимую на ремонт. Вот и сейчас Джордж невольно вспомнил о худой кровле, пока вел машину сквозь жуткую мартовскую непогоду. Сильный дождь найдет лазейку в потолке маленькой гостевой спальни, а предупредить Бланш, чтобы подставила под течь ведерко, он забыл.
        Рядом на пассажирском сиденье свернулся калачиком Альберт, а Джордж вновь стал размышлять о Бланш. Она была умной. Такой умной, что иногда беспокоила его. Ему не по душе пришелся ее любимый спиритизм и общение с покойниками, но за время знакомства с Бланш Джордж поднабрался кое-каких знаний из этой области и даже практического опыта. Его личные воззрения сводились к тому, что если жизнь после смерти действительно продолжалась, то хотелось бы, чтобы в ней оставалось место для удовольствий жизни обыкновенной. Что же касалось посмертного существования, то Джордж уже привык считать необходимым его условием размягчение мозгов. Потому что большинство сообщений от покойников, которые Бланш получала либо напрямую, либо через своего «наставника» Генри, были, прямо скажем, глупыми и пустяковыми. Ведь можно было бы ожидать, например, что кто-то вроде сэра Оливера Лоджа, Артура Конан Дойла или какого-нибудь там Бенвенуто Челлини выступит с авторитетным заявлением с того света, наставляя живущих на путь истинный. Но из потустороннего мира лилась пустая болтовня. Правда, однажды Генри передал через Бланш для
миссис Куксон сообщение от самого Джорджа Вашингтона. Миссис Куксон приходилась Вашингтону очень дальней родственницей, и великий президент нес какую-то чепуху о том, что миссис Куксон не следует особенно беспокоиться в данный момент о так называемой главной проблеме ее жизни, причем о сути проблемы не было сказано ни слова. Но Джордж и Бланш прекрасно знали, что уже много лет богатая вдовушка не могла решиться, выходить ли ей снова замуж. И если выходить, то за кого из полдюжины претендентов на свои руку и сердце. Дело обернется счастливым финалом уже к концу нынешнего года, заверил Джордж Вашингтон. Полная ерунда для столь выдающейся личности. Зато миссис Куксон осталась довольна. Ведь не мог же такой человек вводить ее в заблуждение.
        Джордж усмехнулся, протянул руку и почесал Альберту загривок. Бланш умна, ничего не скажешь. Надо было так умаслить миссис Куксон, которая теперь, несомненно, расщедрится на дотацию в пользу проекта храма! Кстати, что такое Астродель? А теперь еще эта мисс Грейс Рейнберд… Состоятельная старая дева. Новая клиентка. Непременно новая, а иначе Джорджу не пришлось бы сейчас гнать машину под проливным дождем по шоссе в сторону Чилболтона. Бланш, если только появлялась возможность, предпочитала собрать как можно больше предварительных данных о новых клиентах. Объясняла, что подобная информация помогала ей устанавливать с человеком надежный духовный контакт, и потому она нуждалась в сведениях об обстоятельствах его жизни. Если же ты являлась с бухты-барахты, ничего не зная, мир духов мог холодно встретить твои попытки…
        Он снова усмехнулся. Ему предстояло проделать уже знакомую работу. Разведка на месте. Старый добрый Джордж не подведет. Сумеет разговорить кое-кого за пинтой пива в пабе. Побеседует с владельцем заправочной станции и автомастерской. Закинет удочку на почте и в главном местном магазине. Проработает церковь и погост при ней. Чего только не узнаешь там, если семья прожила в одном городке долгое время! О, Джордж уже знал все нужные приемы! Люди легко доверялись ему. А почему нет? Такой с виду приятный, общительный мужчина, который к тому же всегда готов заплатить за выпивку из денег на накладные расходы. Джордж принялся насвистывать. Жизнь хороша. Только так ее и следовало сейчас воспринимать. Ведь наступит день, когда и его кораблю придется встать на вечный прикол в тихой заводи.
        Чилболтон располагался в нескольких милях севернее Стокбриджа, в долине речки Тест. Это был вытянутый в длину и хаотично застроенный поселок, состоявший в основном из белых и розовых коттеджей с соломенными крышами, но и с достаточным количеством солидных домов. Опрятный и ухоженный, городок свидетельствовал, что у его обитателей водились немалые деньги.
        И Джордж принялся за дело.
        Для начала он нашел Рид-Корт. Эта усадьба находилась на удалении от центра. С шоссе разглядеть ее не представлялось возможным, потому что она занимала собственный участок земли, скрытый высокими деревьями. Джордж проехал по крытой гравием подъездной дорожке почти к самому дому, медленно миновал его и, не останавливаясь, вернулся на шоссе. На все ушли считаные секунды, но он был наблюдателен и знал, на что в первую очередь обратить внимание. От Рид-Корта вернулся в городок и припарковался рядом с пабом «Митра аббата». Четыре кружки пива – и его досье на мисс Грейс Рейнберд существенно пополнилось.
        Из паба он отправился на заправку, залил в бак бензин, купил в магазине пачку сигарет и решил обойтись без визита на почту, потому что уже в нем не нуждался. Оставалась церковь на окраине поселка.
        Божий дом произвел на него не столь сильное впечатление, как Рид-Корт. Эту мрачную и даже невзрачную постройку из песчаника венчал слегка покосившийся деревянный шпиль. Наверху под флюгером значилась дата – 1897 год. Не самый лучший период в истории английской архитектуры. Джордж прогулялся по кладбищу, сопровождаемый трусившим вслед за ним Альбертом. Погост содержали в образцовом порядке. Несколько каштанов, толстый ствол старого тиса, а на заднем плане открывался живописный вид на луг. Джордж умел замечать красоту. И хотя здание церкви разочаровало его, Чилболтон в целом представлялся теперь местом, куда, имея сбережения, можно удалиться на покой, чтобы провести остаток жизни в умиротворенной и созерцательной тишине. Ему попался на глаза церковный сторож, водивший по одной из дорожек граблями. Поначалу служителю церкви не понравилось присутствие на погосте Альберта, и Джордж быстро сунул пса себе под мышку. Ему удалось задобрить старика, и они провели приятную беседу. Для не слишком искушенного сторожа говорливый, обходительный и хорошо одетый Джордж сошел за благородного джентльмена, а сам
Джордж, в животе которого приятно булькали четыре пинты «Гиннесса», готов был в тот момент возлюбить весь мир. Однако чем больше он узнавал о семье Рейнберд, тем сильнее проникался завистью к их прошлому богатству и нынешнему положению. Без озлобления, но все же подумал, что, не подвернись ему та сексуальная нимфетка в школе и не помешай ряд других неприятных событий, он вполне мог бы сейчас вести такой же образ жизни. Конечно, ему бы не достались хоромы Рейнбердов. Но Джордж занял бы чуть более скромное жилище в этом маленьком райском уголке и окружил бы себя вещами, удобными, как мягкий и шелковистый кокон.
        В свой коттедж он вернулся, когда уже темнело. Бланш не застал. Она оставила записку, что уехала в Солсбери сделать для него кое-какие покупки. Сам Джордж выбирался в магазин, только если лез в шкаф за едой и обнаруживал, что он совершенно пуст.
        За стаканом виски с содовой он принялся записывать добытую информацию. А ее набралось много. Можно было надеяться, что теперь удастся избежать повторного визита для сбора дополнительных сведений. Хотя с Бланш ни в чем нельзя быть уверенным. Пока же свои двадцать фунтов Джордж заработал легко и честно. Но если ей покажется мало, придется продолжить работу, причем сумма гонорара останется прежней – это даже обсуждению не подлежит. Впрочем, Джордж не возражал бы. Он ведь почти любил Бланш. Она всегда хорошо относилась к нему и даже сама догадалась подставить ведерко под протечку в гостевой спальне.
        Пока Джордж сидел за стаканом виски у себя в коттедже, Буш с таким же напитком под рукой перечитывал тексты двух рапортов, подготовленных им для Грандисона. Сделал он это у себя дома – то есть в небольшой квартире рядом с мостом Челси, из окон которой открывался вид на реку и на угол картинной галереи «Тейт». Жена уехала в Норфолк погостить у родителей. В последнее время она часто гостила у папы с мамой. Ее отец был отставным генерал-майором. Буш уже знал, что однажды она попросит развода. Если бы ему хотелось, он давно бы выяснил, к кому жена уезжает на самом деле, когда говорит, что хочет побыть с родителями. Его женитьба была ошибкой, поспешным шагом, а теперь она уподобилась хрупкому растению, пожелтевшему осенью и ждущему, чтобы первый же мороз надломил его стебель. Любовь, которая, как казалось, соединила их поначалу, очень быстро исчезла. Причем Бушу своей жены не было жаль. У нее обнаружились физические и общественные потребности, не представлявшие для него интереса. В действительности он знал только одну любовь – двуединое целое, которое составлял он сам и его работа. А о настоящей работе
жена не ведала. Считала, что он какой-то клерк в министерстве иностранных дел. И хотя Буш формально числился сотрудником Отдела исследований в области ограничения вооружений и разоружения, он не проработал там ни дня и даже в здании МИДа побывал не более десятка раз. Примерно так же обстояло с Сангуиллом. Но тот значился ответственным служащим министерства внутренних дел в должности старшего офицера Управления делами и организационного департамента. Грандисон не числился нигде, зато у него был офис на Бердкейдж-уок, поблизости от Веллингтонских казарм, и из кабинета открывался прекрасный вид на парк Сент-Джеймс и большой пруд. Вот под его руководством работали и Буш, и Сангуилл, и еще с полдюжины сотрудников, неброских с виду, преданных делу и умеющих молчать, очень тщательно отобранных лично Грандисоном.
        Буш снова перечитал свой первый рапорт. Это был подробный анализ фактов, сопутствовавших двум преступлениям, совершенным Торговцем в последние восемнадцать месяцев. Сравнение двух похищений известных политических деятелей не давало оснований сделать вывод, что их департамент добился в расследовании данных дел прогресса. Зато не было недостатка во множестве противоречивых и хаотично обработанных данных, собранных полицией. Полицейским не нравился департамент, поскольку в иерархии он располагался выше, чем они, пользуясь привилегией находиться в личном подчинении премьер-министра и получать указания от него. Впрочем, официально о департаменте никто ничего не должен был знать. Но на практике знали и ненавидели. Порой между полицией и департаментом вспыхивал такой огонь страстей и взаимной ревности, что эти вулканические выбросы удавалось гасить только на уровне кабинета министров. Однако никто не осмеливался открыто подвергать сомнению целесообразность существования подобного тайного департамента. Он сохранял анонимность, работал чисто и мог прибегать к методам как внутри страны, так и за ее
пределами, которыми никогда не рискнули бы воспользоваться полицейские. Главным же оправданием создания секретного департамента стала высокая степень организованности современного преступного мира. Противодействовать ему мог только теневой правоохранительный орган, не скованный традиционной этикой, порой мешавшей полиции доводить свою работу до конца. И за восемь последних лет департамент, действуя без жалости и снисхождения, добился крупных успехов. Широкой публике о них так ничего и не стало известно.
        Второй рапорт, составленный Бушем, представлял собой прогноз развития ситуации, который понадобился Грандисону.
        До настоящего момента Торговцем совершены два похищения. Оба организованы одним человеком, но при участии двух или трех сообщников. Были выдвинуты требования выплаты скромных по размерам выкупов. Жертвы – известные политические деятели мужского пола. Торговцем обеспечена широчайшая огласка путем отправки сообщений в прессу от своего имени. Подобная работа со средствами массовой информации поставила в затруднительное положение полицию и правительство, поскольку привела к критике в отношении работы как полицейских и других официальных организаций, так и отдельных известных личностей из политических кругов, руководителей полиции и других служб безопасности. Методы осуществления упомянутых двух похищений позволяют сделать прогноз относительно дальнейшего развития ситуации:
        1. Следующее похищение станет основной операцией для преступника. Первые два были призваны создать для нее соответствующую атмосферу.
        2. Следующей жертвой окажется гораздо более высокопоставленный деятель, чем двое предыдущих.
        3. Дело не предадут огласке. Торговец на сей раз будет настаивать на соблюдении полной секретности, разрешив, видимо, только сообщить прессе, что жертва больна и прикована к постели, чтобы объяснить долгое отсутствие ее на публике.
        4. Власти будут вынуждены пойти на соблюдение выдвинутых условий с целью сохранения жизни жертвы, а также, разумеется, ради спасения репутации отдельных личностей в правительственных и правоохранительных кругах. Их репутации уже оказались под угрозой в силу растущего общественного недовольства фактом, что Торговцу удалось выставить представителей власти на всеобщее посмешище.
        5. Запрошенный выкуп окажется очень крупным. Возможно, от четверти до полумиллиона фунтов.
        6. Если выкуп не заплатят, жертву умертвят. Оценка черт характера Торговца и методы совершения им двух предыдущих преступлений не оставляют в этом сомнений. Он не затеял игру ради игры.
        7. Его жертва будет иметь такой высокий статус, что, по моему мнению, полиция и правительство пойдут на выполнение всех условий и выплату выкупа, а происшедшее никогда и не станет достоянием гласности.
        8. Торговец совершит свое последнее похищение в ближайшие шесть месяцев. Чем ближе по срокам оно окажется к предшествовавшему преступлению, тем более охотно власти согласятся на сохранение дела в тайне от средств массовой информации.
        9. Успешно завершив операцию, Торговец прекратит похищения людей.
        10. В данный момент мы не располагаем информацией, которая позволила бы напасть на след Торговца.
        «А кто бы не отошел от дел, имея полмиллиона на безбедную жизнь?» – подумал Буш. Интересно, какой линии будет придерживаться Грандисон во время завтрашнего совещания? Он может отдать приказ сидеть и выжидать третьего похищения или распорядиться приложить все усилия для поимки Торговца до того, как он снова нанесет удар. Наверняка к этому времени сам составил прогноз, имел возможность обсудить его в вышестоящих инстанциях и уже, вероятно, получил их дальнейшие указания. Лично для Буша было бы предпочтительнее начать поиски Торговца незамедлительно. Где-то в том множестве данных, которые у них уже имелись, должно было таиться нечто, пусть крайне незначительное, за что можно уцепиться как за ниточку. Буш встал со стаканом в руке у окна, глядя на видневшуюся между деревьями и углами зданий реку. Наступил прилив, и по мощному коричневатому потоку прибывавшей воды летели крупные капли мартовского дождя. Если бы ему удалось сделать важное открытие, если бы он сумел добраться до Торговца, Грандисон не только оценил бы это по достоинству, но и поделился своей оценкой с облеченными властью людьми. На босса
можно положиться… Если он возьмет Торговца, то сразу взлетит очень высоко. И не обязательно в пределах данного секретного департамента. Существовали иные сферы применения своих талантов. Золотые перспективы… Он снова увидел, как женщина с закрытым платком лицом поднимается по ступеням. Как их преодолевает мужчина в издевательской маске. И горячо пожелал, чтобы Грандисон не получил инструкций занять выжидательную позицию. Буш жаждал действий.
        Глава 2
        Утро выдалось спокойное и теплое. Порывистый ветер, бушевавший последние два дня, стих. Черный дрозд, пристроившийся на вершине гигантской секвойи, росшей по противоположную сторону от подъездной дорожки к дому, закончил краткий речитатив. Из окна своей гостиной мисс Рейнберд наблюдала, как тени от облаков медленно проплывали по зеленым лужайкам, уже усеянным побегами ранних нарциссов. Снова весна. Весна будет приходить всегда, а вот люди продолжат покидать этот мир, и через несколько лет наступит и ее черед. Впрочем, она подумала об этом отстраненно, словно мысль не имела к ней прямого отношения.
        В свои семьдесят три года мисс Рейнберд перестала придавать значение смерти. В ней еще оставалось достаточно сил. А хандра и пустые тревоги – удел слабаков. И ей трудно было представить, чтобы сидевшая напротив нее мадам Бланш тоже страдала депрессиями и беспокойством. Эта женщина, казалось, излучала довольство собой и энергию. Шолто, который бывал порой невыносимо вульгарен, назвал бы ее соблазнительно грудастой бабенкой. Лет тридцати пяти, почти светящаяся от полноты жизни. Мисс Рейнберд не так представляла себе медиумов и вообще людей, связанных с миром спиритизма. Шолто окинул бы ее восхищенным взглядом, а потом беззвучно свел бы ладони вместе, будто аплодируя представшему перед ним зрелищу. Она никогда не любила Шолто, но в нем по крайней мере не было лицемерия. Он открыто говорил и делал то, что считал нужным.
        Мисс Рейнберд, склонная иногда недооценивать собственную прямоту, жестко произнесла:
        – Я хочу, чтобы вы усвоили кое-что, мадам… Бланш.
        – Будет лучше, если вы станете называть меня просто мисс Тайлер. Другое мое имя – профессиональное.
        Она улыбнулась, зная, что здесь ей не следует принимать близко к сердцу ничего. Эта старушка обладала острым, как игла, умом.
        – А мы еще не достигли нужной стадии отношений. Более того, думаю, вы уже решили, будто совершили ошибку. И отнесли ее, вероятно, к настойчивым уговорам миссис Куксон.
        Мисс Рейнберд оценила ее слова. Она, безусловно, отвечала определению «грудастая бабенка», но и с мозгами у нее все обстояло как надо… И с пониманием ситуации тоже. Это произвело должное впечатление.
        – Да, возможно, так оно и есть. Однако, как я сказала, мне бы хотелось кое-что прояснить. Во мне заложено инстинктивное недоверие к… мировоззрению, представительницей которого вы являетесь. Я посещаю церковь, однако это лишь удобная внешняя модель поведения. В глубине души я – агностик. И теперь могу признаться: да, я уже сожалею, что пригласила вас приехать.
        Бланш кивнула:
        – Это меня не удивляет, мисс Рейнберд. Встречи со многими людьми начинаются подобным образом. Если вам будет угодно, могу удалиться прямо сейчас. Но прежде чем покинуть вас – и, уверена, вы поймете меня правильно, – должна сказать, что… Это дело обоюдоострое. Мне очень скоро становится понятно, могу ли я человеку чем-либо помочь. И если вижу, что не могу… Тогда просто ухожу. Я не актриса, устраивающая представление за плату. Мое призвание – помогать людям. С некоторыми требуется немного времени, чтобы наверняка увидеть, что помочь нельзя. Вы можете оказаться одной из таких персон, мисс Рейнберд. Пока я в этом не разобралась.
        Все это было изложено хорошо поставленным голосом, тоном, который специально предназначался для подобных домов и их обитателей. И интонация, и необходимые речевые конструкции появились в результате усвоенных много лет назад уроков красноречия, хорошего от природы слуха и внутреннего умения чувствовать слово. Но этот дар нельзя было назвать наследственным. Бланш родилась в фургоне передвижного балагана из Ноттингема. А потому наедине с Джорджем или в компании близких друзей любила расслабиться.
        Наблюдая, как на лице мисс Рейнберд появилось удивленное выражение, она уже знала, что уйти сразу ей не дадут. Все они одним миром мазаны. Они чего-то хотели, а она действительно могла им это дать, но сначала каждый воздвигал перед ней препятствия. Видимо, чтобы замаскировать собственное смущение.
        Внезапно мисс Рейнберд поняла, что ей нравится эта женщина. В ней не просматривалось ни малейшего ханжества или лукавства. Говорила прямо, не робела. И хотя мисс Рейнберд изначально не хотела показывать излишнего любопытства, у нее помимо воли вырвался вопрос:
        – Вы действительно глубоко и искренне верите в свое… призвание?
        – Конечно. Другое дело, что к нему примазывается слишком много… сомнительных личностей. Клоунов, которых интересуют только деньги. Прочитайте любое серьезное исследование в области парапсихологии, и вы обнаружите множество примеров обмана и мошенничества в данной сфере. Но если бы я захотела стать актрисой, мисс Рейнберд, поверьте, с успехом выступала бы на театральных подмостках. Но случилось так, что судьба наградила меня даром. Бесценным. Не заставлять духов являться людям и не наполнять затемненные комнаты трубными гласами – этого я не умею. Просто я родилась с повышенной способностью к налаживанию связей между двумя мирами, но, что гораздо важнее, с подлинным пониманием человеческой натуры и ее особенностей.
        Это была заранее заготовленная речь, но Бланш верила каждому своему слову. Джордж мог сколько угодно подтрунивать над ней. Порой она добывала для себя предварительную информацию, чтобы облегчить начало, но во всем остальном… Дар существовал, и ей следовало пользоваться им.
        – Но помощь, какую вы оказываете, мисс Тайлер… Она ведь связана с миром духов, не так ли?
        – По большей части да. Но мир духов охватывает все аспекты жизни. Мы ведь с вами тоже в каком-то смысле духи – но пока земные, еще не расставшиеся с этим прекрасным миром. Иногда люди обращаются ко мне не потому, что хотят что-либо узнать о своих родных и близких, ушедших в мир иной, а в связи с собственными насущными проблемами. И я пока не уверена, мисс Рейнберд, какого рода помощь вы хотели бы от меня получить. Но было бы глупо с моей стороны не понимать, что вы на что-то надеетесь. Мое присутствие в доме по вашей просьбе делает это очевидным. Хочу лишь сразу предупредить, что гаданием по стеклянному шару я не занимаюсь.
        Легкий оттенок упрека или даже вызова на мгновение заставил взыграть взрывной темперамент мисс Рейнберд. Она была властной, привыкшей к беспрекословному подчинению, и если чувствовала необходимость установить свои правила, то непременно делала это.
        – Но ведь нечто подобное вы проделали для миссис Куксон, – произнесла мисс Рейнберд. – Я знаю о ее излишней впечатлительности. Порой она выглядит полной дурой. Она рассказала, как по ее просьбе вы связались с духом Джорджа Вашингтона. Естественно, я понимаю, что это чепуха – пусть она и связана с той семьей отдаленным родством.
        Бланш улыбнулась. Вот она и разговорила старушенцию. Мисс Рейнберд ожидала увидеть перед собой образец типичной угодливости типа: «Да, мэм, нет, мэм, как мэм пожелает». Дай ей возможность, и мисс Рейнберд станет откровенно груба. Ну и что же? Пусть проявит себя во всей красе. Нужно сохранять невозмутимый приятный тон, улыбаться и не позволять ей насмешек.
        – Миссис Куксон отличается от вас. Если начистоту, то она излишне простодушна. Но ее нужда в духовном комфорте не делается от этого менее сильной. Здесь я должна пояснить для вас, что ушедшие от нас люди не теряют черт характера, какими обладали при жизни. Мой наставник – человек незаурядных способностей, которого зовут Генри, – всегда был наделен чувством юмора и умением уважать великих людей прошлого. Естественно, он бы никогда не потревожил такого человека, как Джордж Вашингтон, тривиальной проблемой, беспокоившей миссис Куксон. А все, что ей хотелось знать, это за какого из трех или четырех знакомых мужчин выйти замуж. И надо ли думать о замужестве вообще. Но она нуждалась в подсказке и получила ее от самого Генри. Сделал то, что часто делают для нас добрые души почивших людей. Поставил перед миссис Куксон ту же проблему, но в иной форме, возложив бремя решения на нее. Д?хи ведь не всегда общаются с нами только для того, чтобы предельно облегчить нам жизнь, мисс Рейнберд. Со своими земными сложностями мы обязаны научиться справляться сами. Вот и миссис Куксон справится со своей самостоятельно
еще до конца года. Причем останется убеждена, что ей помог Джордж Вашингтон. Что ж, в этом нет вреда. Он бы сделал то же самое, но через Генри. Но у Джорджа Вашингтона и в его новой жизни есть проблемы поважнее. – Бланш рассмеялась звучно, сочно, очень по-земному.
        – Но все же, мисс Тайлер, если верить в их существование, то каких советов или иной помощи можно от них ожидать?
        – Они действительно существуют, спешу вас заверить, мисс Рейнберд. И основная помощь, которую они оказывают тем, кого оставили на земле, состоит в передаче им знания о том, что есть жизнь и после смерти, а общение с ними обычно действует на людей успокаивающе. Но в отдельных случаях они способны решить вполне земные проблемы, если видят, что человек не может с ними совладать сам.
        – Понятно. И вы обращаетесь к ним за помощью в любое время, когда пожелаете?
        – Нет, но попытаться могу. Мы ведь для них как дети. А даже в нашем мире, мисс Рейнберд, как бы родители ни обожали своих чад, они не готовы выполнить любую их прихоть. Если только не чувствуют, что дело действительно серьезное.
        – А вы не могли бы попытаться здесь и сейчас? То есть я хотела спросить, не нужны ли вам какие-то специальные приспособления или условия? Ну, например, затемненная комната или круг людей, которые должны держать друг друга за руки?
        Бланш снова рассмеялась.
        – Нет, ни в каких особых условиях нет нужды. Они действительно помогают охотнее, если вызов исходит от группы. Но я не смогу ничего сделать здесь и сейчас, как вы изволили выразиться.
        – Почему?
        – А потому, мисс Рейнберд, что вы должны искренне пожелать, чтобы я вам помогла. А вы пока далеки до принятия решения, следует ли воспринимать меня всерьез. Вы – образованная, умная и практичная женщина. В социальном и экономическом смысле вы обитаете в мире, уровень которого значительно выше моего. Мадам Бланш Тайлер. Медиум. Не обижайтесь, но я догадываюсь, как весело вы хихикали над такой чепухой, какой, с вашей точки зрения, я занимаюсь. Вы и сейчас не понимаете, как позволили миссис Куксон уговорить себя назначить мне встречу. – Бланш встала. Настал момент, который ей доводилось переживать сотни раз. – Думаю, будет лучше, если вы несколько дней поразмыслите обо всем, а потом сообщите мне о своем решении. Пока же вы настроены скептически. Я не в обиде. Но вы даже не знаете, хотите ли попытаться или нет. А я ничем не помогу, если в вас не зародится надежда на мою способность эту помощь оказать и готовность смириться с разочарованием, если меня постигнет неудача.
        – Вы необычный человек, мисс Тайлер.
        И хотя в голосе мисс Рейнберд звучал сарказм, в нем угадывались и иные нотки. Нечто похожее на восхищение. Бланш это уловила и поспешила записать себе в актив. Она уже знала: в этот дом ей предстоит вернуться.
        – Тогда сделайте одолжение, мисс Рейнберд, сообщите мне о своем решении в ближайшие дни. А пока, чтобы от моего нынешнего визита осталась хоть какая-то польза, обещаю, что вас не будут тревожить обычные неприятные сны. По крайней мере, несколько ночей подряд.
        Ничем не выдав удивления, мисс Рейнберд произнесла:
        – Странное заявление!
        – Я ни о чем не заявляла, мисс Рейнберд. Просто передала вам сообщение. Генри незримо присутствовал в комнате несколько последних минут, и это его слова. Но он, конечно, тоже только повторил сказанное ему кем-то другим.
        Когда Бланш ушла, мисс Рейнберд налила себе бокал сухого хереса и уселась в любимое кресло у окна. Это была миниатюрная, хорошо сложенная женщина. Когда-то ее считали красавицей, но теперь у нее провалились щеки, а морщинистая кожа обтянула лицевые кости, не оставив ни намека на прежнюю мягкость и округлость черт. Волосы поседели, но большие карие глаза сохранили былую овальную форму. В ее внешности просматривалось что-то от эльфа, правда, сильно постаревшего, от поизносившейся феи, хотя прежде всего это была маленькая старушка, привыкшая в жизни всегда стоять на своем и редко кому-либо уступавшая. Но Бланш удалось повергнуть ее в изумление. Ида Куксон, дура редкостная, уговорила ее встретиться с Бланш. Начиналось все как шутка, потому что она всегда издевалась над верой Иды в спиритизм. Только когда ей начали сниться кошмары, впервые задумалась об этом. А сейчас, оглядываясь назад, не могла вспомнить, по какой причине дала согласие на встречу, с чего вдруг приняла такое решение. Дурные сны посещают всех, а у ее кошмаров имелось здравое и логичное объяснение. Мисс Рейнберд тревожили и расстраивали
сны о Гарриэт. Но они либо пройдут, либо она смирится и научится уживаться с ними. Она и не понимала, зачем пригласила к себе Бланш. У этой женщины оказалась правильная речь с едва заметным отголоском принадлежности к своему общественному классу. Беседа с ней получилась занятной. Ида успела порассказать ей легенд о молодых годах мадам Бланш. Но все это следовало сразу сбросить со счетов. Мисс Рейнберд не обманешь. Она заметила, как мадам Бланш пыталась нащупать свой обычный подход к людям ее типа. Мисс Тайлер была умна, сообразительна и быстро подстраивалась под изменяющиеся обстоятельства. Но откуда ей стало известно про сны? О них знала только сама мисс Рейнберд. Добыть подобную информацию у кого-либо было невозможно.
        Мисс Рейнберд продолжала сидеть с бокалом сухого хереса, рассеянно наблюдая, как садовник вилами окучивает клумбу под розы. Гарриэт, конечно, была дурой. Причем с самого начала. Теперь она и Шолто оба покойники. И если действительно возможно общаться с потусторонним миром, то именно Шолто следовало призвать к ответу. Вот только он не пойдет на контакт. Шолто никогда не жалел ни о сказанном, ни о сделанном. Упрямый мерзавец! И все же, наверное, следует попробовать. Ведь Гарриэт знает сейчас гораздо больше, чем при жизни. Вот будет смеху, если Гарриэт разговорится, а Шолто будет торчать рядом, не в силах помешать ей… Нет. Нонсенс. Но как, черт возьми, мадам Бланш догадалась, что ей снятся дурные сны? Гарриэт, завывающая по ночам, заламывающая руки и постоянно твердящая о том, что было бы «правильно сделать для всей семьи». И это Гарриэт, из-за которой возникли все проблемы. Она оказалась слабовольным и бесхребетным созданием! Мисс Рейнберд любила Гарриэт, однако приходилось признавать, что та была ничтожной и никчемной женщиной. Ни смелости, ни желания бороться… Одни только большие голубые глаза
вечно на мокром месте. Кстати, почему этот остолоп-садовник взялся вскапывать клумбы, не закончив подрезку деревьев? Мисс Рейнберд протянула руку и нажатием кнопки звонка вызвала к себе Ситона, дворецкого.
        На обратном пути в Стокбридж, где ей предстояло прихватить с собой Джорджа, Бланш чувствовала довольство собой. Мисс Рейнберд позвонит ей. Старую крякву удалось заинтересовать. Бланш ведь почти открытым текстом бросила ей упрек, что она не готова принять ничего нового. Старая надменная склочница, мисс Рейнберд теперь не успокоится. Джордж проделал отличную работу. Особую пользу принесли церковный погост и сторож. На кладбище обнаружилось полдюжины надгробий Рейнбердов. Два последних установили в память о Гарриэт Рейнберд и о Шолто Гарольде Рейнберде. Шолто был единственным мужчиной в семье, старым холостяком, умершим два года назад в возрасте семидесяти шести лет. Гарриэт Рейнберд почила шестидесяти пяти лет от роду на два года раньше брата. Их родители покоились на том же погосте. Трое детей, каждый из которых, можно сказать, родился в сорочке. Рид-Корт – огромный особняк в георгианском стиле – принадлежал семье с незапамятных времен. Прежде Рейнберды являлись крупными землевладельцами. Теперь у них остались лишь десять акров, на них располагался Рид-Корт, но при этом в деньгах они не потеряли.
Все внутри и вокруг Рид-Корта свидетельствовало о богатстве. Ухоженный сад, дом в отменном состоянии, дворецкий, две горничные, садовник с мальчиком-помощником, личный шофер, а в гараже «роллс-ройс» и еще один автомобиль. Как же ловко умел выуживать информацию Джордж! Все-таки умен, мерзавец… Порой даже слишком умен. И ленив, если не надавить как следует. Но хорош. Ему бы немного приличного воспитания, чуть-чуть поработать над манерами, и Бланш, пожалуй, вышла бы за него замуж. А в таком виде – нет уж, спасибо! Она ставила перед собой иные цели… И они могли стать достижимыми благодаря мисс Рейнберд. Огромное, баснословное состояние, средний ребенок в семье, вероятно, подавляемая невыносимым эгоистом Шолто (о нем кое-что порассказали завсегдатаи в местном пабе), а потом, когда одинокий тиран умирает, ей в наследство достается все. Сейчас мисс Рейнберд по-настоящему свободна. Она будет с тобой необычайно щедра, прольет на тебя золотой дождь, если удастся что-то сделать для нее… Но только очень важное. То, что значит для нее больше всего в жизни.
        Об этом поведал Генри, когда Бланш продолжала валяться в постели, отправив Джорджа в Чилболтон. Он заполнил собой всю комнату, а она открыла ум и душу для него, чтобы все понять. Как присутствовал он затем и в гостиной Рид-Корта. Эта финальная реплика о снах. Она и сама не была так уж проста. Ведь Генри не всегда облегчал ей задачу. Лишь порой его речи звучали внутри ее, как журчание ручья, и лились прямо из ее уст. У старушки под глазами наметились небольшие темные мешки от недосыпа, а в остальном она выглядела совершенно здоровой, как навозная муха. Все в порядке с организмом, полный ажур в делах, но она озлоблена и недружелюбна – могла бы, например, предложить гостье хереса, заметив, что уже половина двенадцатого. А значит, она плохо спала из-за дурных снов. Именно в этот момент Генри четко произнес: «В самую точку, моя дорогая! Дурные сны. Скажи ей, я избавлю ее от них на несколько ночей». Иногда Генри напоминал ей Джорджа. Великий шутник Генри. Нарочно поддразнивал ее. Но ведь Генри до того, как почил еще в девятнадцатом веке, был очень серьезным человеком – квалифицированным
инженером-железнодорожником. Работал под началом самого Брунеля. Бланш отыскала статью о нем в Большой энциклопедии. И там же ей попались несколько строк о помощнике Брунеля, которого звали Генри Риз Мортон. Ее Генри.
        Старая лицемерка сумела скрыть изумление, когда она сказала ей о снах. Но Бланш часто встречались люди, прятавшие эмоции с искусством опытных игроков в покер, стоило задеть их за живое. Особенно люди такого типа. «Только не думайте, будто обведете меня вокруг пальца» – примерно так они мыслили. «Все это фокусы с зеркалами и сбор окрестных сплетен, уж я-то понимаю». А почему нет? Генри не помогал ей там, где элементарные вещи она могла найти под собственным носом. Генри, как и другие, являлся, когда в нем действительно нуждались. Но дурные сны? Какого рода кошмары могли мучить мисс Рейнберд? Она была старой девой, как и ее сестра Гарриэт. Вероятно, обе считали, что мужчинам нужны только их деньги. А престарелый Шолто? Тоже прожил вечным холостяком. Но прославился большим охотником до женского пола. Видимо, решил получить все радости жизни, не обременяя себя женитьбой. Какие сны могла она видеть? Генри все отлично знает. Но не нарушит конфиденциальности. Ему необходима уверенность, что мисс Рейнберд хотела бы этим поделиться, прежде чем он откроет рот. Безупречный джентльмен. Таким он был, вероятно,
при жизни, и унес благородство чистой души в мир иной.
        Но в одном сомневаться не приходилось. Генри недвусмысленно дал ей понять, что именно с помощью состоятельной мисс Рейнберд она получит свой вожделенный «Храм Астроделя». Великолепный величественный собор. Ничего похожего на тесные клетушки, которые Бланш иногда посещала, зажатые между пабом и общественной уборной, а внутри обставленные как дешевые бордели. Неудивительно, что они не добивались там хороших результатов, если немного не мошенничали с ними. Для чего душам, отправившимся к манящему ослепительным вечным сиянием другому берегу, являться в столь затрапезные земные заведения? А в «Храме Астроделя» все будет пурпурным, белоснежно-белым с вкраплениями позолоты, и денег на поддержание блеска хватит всегда. Чтобы не приходилось с тоской пересчитывать пожертвованные жалкие медяки после каждого проведенного сеанса.
        Джордж дожидался ее в баре отеля «Гровнор» в Стокбридже, сидя за столом с бокалом пива. Он приветствовал ее широкой улыбкой, обнял и прижал к себе. Милый, неуклюжий и такой теплый Джордж! Заказал ей бокал стаута[3 - Сорт темного пива.], а Бланш сдернула с головы шляпку и тряхнула рыжей шевелюрой. Для визита к мисс Рейнберд она оделась нарочито сдержанно. Никаких ярких цветов, какие ей нравились! Простое коричневое платье и в тон ему плащ, которые с трудом скрывали пышные округлости ее соблазнительных форм. Рубенс поспешил бы сразу раздеть такую женщину, а глаза живописца наполнились бы слезами восторга и умиления.
        – Ну, как все прошло? – поинтересовался Джордж.
        – Мы добились определенного прогресса.
        – Подцепила ее на крючок? – лукаво подмигнул он.
        – Мне не нравится, когда ты так говоришь.
        – Тебе нужен высокий слог? Профессиональный жаргон и этикет. Но меня-то ты не одурачишь, любовь моя. Ты подсекла ее, и скоро она окажется в твоем сачке. Отлично сработано. Но признай, что и я потрудился для тебя неплохо.
        Бланш выпила пиво залпом, наслаждаясь каждым глотком, от которого пульсировала ее сливочного оттенка кожа на шее. Поставив бокал на стол, заметила:
        – Дело далеко от завершения, дорогуша Джордж. Закажи мне вторую порцию, и я расскажу, что еще тебе придется для меня сделать.
        – О нет, – простонал Джордж.
        – Да!
        В комнате их было трое. Шторы плотно задернули. Снаружи вовсю бушевал северо-восточный ветер, сопровождаемый сильным дождем, грохотавшим каплями, как осколками шрапнели по крыше. Порой от особенно сильных порывов начинали дребезжать оконные стекла. Непогода свирепствовала в Гайд-парке и в Зеленом парке, потрясая лишенные листвы деревья, проносилась, тревожа пытавшихся устроиться на ночь водоплавающих птиц, в парке Сент-Джеймс, а потом с шумом обрушивалась на непоколебимую громаду стоявшего над рекой величавого здания парламента. Грандисон вслушивался в звуки ветра с дождем, и они ему нравились. Он прерывал свою речь, но не для того, чтобы подобрать нужные выражения для продолжения, а улавливая злобный вой ветра. Ветер – это мощь, не подвластная ничему и никому стихия. Он мог завалить на борт самый большой океанский лайнер. Грандисон любил мощь и власть. Не стыдясь этого. Но собственную никогда не демонстрировал, если не вынуждали. Он был к тому же надменным и заносчивым. Но и этого не выставлял напоказ. Неспешно перемещался по почти пустой, как монастырская келья, комнате и говорил, а медали и
прочие знаки отличия на его фраке издавали чуть слышный мелодичный звон. После встречи Грандисон собирался посетить оплаченный министерством иностранных дел банкет в честь получившего образование в Оксфорде главы одного из африканских государств, чей папаша в племенных и личных интересах принес в свое время немало человеческих жертвоприношений. Впрочем, многие операции, разработанные в этой комнате, преследовали ту же цель.
        Сангуилл и Буш наблюдали и слушали.
        – Составленный нами прогноз… – подобное выражение стало данью заслугам Буша, – … был изучен, обдуман, обсужден и подвергся всем действиям, для которых у вас найдется определение. Его крутили, вертели, но приняли за основу. Затем каждому дали кратко высказать свое мнение, но окончательную черту подвел, как всегда, наш великий государственный муж лично. Третьего похищения случиться не должно. Если оно произойдет, им придется снова выполнить все условия ради… А, к черту! Мне не нужно вам этого объяснять, верно? Скажу просто: теперь дело за вами, Буш, потому что я должен взвалить бремя на ваши плечи – Торговца необходимо остановить. Найдите его вместе с сообщниками, а уж мы с ними разберемся. – Он улыбнулся и поскреб бороду. – Сделать все необходимо тихо, негласно, покончив с этим раз и навсегда. Кстати, в вашем прогнозе я обнаружил неточность. У меня такое чувство, что в вашем распоряжении не будет шести месяцев, чтобы справиться с заданием. Думаю, три максимум. Торговцу ни к чему лишние проволочки. Время ему требуется только на подготовку. И чем скорее он нанесет третий удар после второго, тем лучше
для него. Ему легче будет требовать на сей раз соблюдения полной секретности. Согласны?
        – Да.
        – Сангуилл снабдит вас всем необходимым. Прежде всего вам следует обратить особое внимание на улики, которые показались нам не имевшими значения при первом рассмотрении. Через полгода они могут наполниться новым важным смыслом. Если дать возможность человеку проанализировать пережитое им тяжелое испытание, то зачастую это помогает выявить мелкие факты, восполнить пробелы в памяти, которые случились во время бесед непосредственно после освобождения. Человеческое сознание – несовершенный инструмент, и, восстанавливая в памяти события, оно отвергает или даже прячет детали, поскольку их затмевают значительные и весомые факты, которые кажутся имеющими отношение к делу. Уверен, вы понимаете это, но, как всякий педант, я получаю удовольствие, повторяя прописные истины.
        Буш улыбнулся. Последняя фраза шефа стала характерным для него извинением за многословие, в котором нет нужды.
        Позднее, уже у себя в кабинете, Буш признал, что хорошо осознавал только первый из затронутых аспектов. Второй не приходил ему пока в голову, хотя это не означало, что он не мог задуматься о нем в другое время. Буш снял трубку, позвонил Сангуиллу и попросил назначить для него завтра встречу с двумя мужчинами, которые подвергались похищениям. Однажды он уже беседовал с каждым из них. Теперь ему хотелось свести их вместе.
        Буш посмотрел на часы. Семь вечера. Он позвонил в приемную, заказал кофе с бутербродами и взялся за кипу папок в оранжевых обложках. В них содержались записи и рапорты в связи с работой, проделанной как полицией, так и его департаментом в связи с делами о похищениях.
        К полуночи он тщательно изучил материалы и составил список вопросов, требовавших дополнительного расследования. Затем наговорил на диктофон текст, где отдельно выделил три задачи, какие хотел поставить перед Скотленд-Ярдом. Остальное ему предстояло взять на себя.
        Три пункта для Скотленд-Ярда были такие:
        1. Провести проверку списков членов гольф-клубов «Крауборо бикон» и «Тивертон» за последние три года, отметив фамилии мужчин или женщин, которые числились членами обоих одновременно.
        2. Проверить гостевую книгу записи посетителей клубов, выделить личности, «засветившиеся» в обоих.
        3. Фотографию карнавальной маски Торговца показать всем производителям подобной продукции в стране с целью опознания. Если производитель будет установлен, составить список точек розничной продажи на внутреннем рынке и за рубежом.
        Три пункта для личной проверки были сформулированы следующим образом:
        1. Звук оживления (шелеста бумаги) и звонок маленького колокольчика?
        2. Ограничение радиуса перемещения поездом или автомобилем. От Ньюбери до Рединга после телефонного звонка. Два часа в первом случае, час – во втором.
        3. Вода?
        По окутанным ночной тьмой улицам Буш вернулся домой, принял ванну и лег спать. На следующее утро с почтой доставили письмо от жены. Она сообщала, что возвращаться к нему не собирается. Выражала готовность подчиниться его выбору (поскольку это могло негативно повлиять на его профессиональный статус или на перспективы в будущем) и либо самой предоставить основания для развода, либо позволить сделать это ему. Буш сунул конверт в карман, не испытав никаких эмоций. Вскоре у него, наверное, найдется время все обдумать и дать ей ответ. Сейчас же его мысли занимали иные проблемы.
        Мисс Рейнберд проснулась, снова не увидев ночью никаких снов. Чувствуя себя свежей и отдохнувшей, она пришла к разумному выводу, что глупо позволять каким-то снам доводить себя до взвинченного состояния. Всех посещали странные сны. И нужно научиться не обращать на них внимания. И теперь она не понимала, каким образом Иде Куксон удалось уговорить ее встретиться с этой сомнительной и вульгарной особой – мадам Бланш.
        Когда горничная принесла ей утренний чай и открыла шторы, мисс Рейнберд велела передать шоферу, чтобы готовил «роллс-ройс» к половине десятого. Она поедет в Лондон. И побалует себя парой часов выбора покупок в «Хэрродсе». Мисс Рейнберд все еще получала удовольствие, зная, что вернется из центра города ближе к вечеру и не подвергнется унизительному допросу помрачневшего Шолто, где она была, сколько денег истратила и на что. В последние годы жизни Шолто стал совершенно невыносим. Как же ей повезло, когда однажды он так напился, что свалился с лестницы дома и погиб!
        А Джордж тем же утром снова ехал в Чилболтон и сожалел о прекрасной погоде. Если ты возникал на пороге, поливаемый сильным дождем и обдуваемый холодным ветром, забиравшимся за воротник, мало кто удержался бы, чтобы не пригласить тебя в дом на чашку чая, за которой дело быстро доходило до пересказа местных сплетен. Его всегда поражало, как люди любили откровенничать с незнакомым человеком. А все от одиночества. Годился кто угодно, лишь бы потрепать языком с полчасика. Ты доставал свой солидный с виду блокнот. Это был, видите ли, опрос общественного мнения для крупной лондонской компании, занимающейся консультациями в области рекламы. Редко кто хотя бы пытался понять, о чем ты вообще толкуешь. Какую ежедневную газету вы выписываете? А какие журналы? О да. Очень интересно. Вы у меня только вторая за утро, мэм, кто читает подобное издание. Качественная полиграфическая продукция. А ваши детки и остальные члены семьи? Тебе все подробно рассказывали. Чем занимается ваш супруг? Данный вопрос вызывал фонтан информации. Ты узнавал, кем он работал в прошлом, кем был сейчас и кем ему следовало бы стать наряду
со всеми его слабостями и привычками. Семейная картина как на ладони.
        – Знаешь, что получается, Альберт, – сказал он и потрепал пса по голове, – в одном из домов ты натыкаешься на старого хрыча, а он, оказывается, прежде работал в Рид-Корте. Или на любителя собирать всякую грязь вообще, провонявшего пивом козла, который расскажет тебе обо всех скандалах и самых невероятных слухах, гуляющих по поселку. Но пойми, Альберт, оттого, что умею все это выведать лучше многих, я все равно не получаю удовольствия. Ведь многие из них – свиньи и подонки. Они обожают облить дерьмом соседа. А еще, Альберт, приходится быть начеку с женщинами. Понимаешь почему? Такому-то симпатичному малому, как я. Это не шуточки. Помнишь ту девку в школе? Как же ее звали? Там уже прошлись четверо, целая очередь выстроилась, но поймали почему-то именно меня. Право, мне жаль, что нет сегодня ни того ни другого.
        Он принялся насвистывать себе под нос. Что поделать, если хоть что-то изменить не в твоей власти?
        В тот вечер мужчины, ставшие жертвами похищений, пришли на встречу с Бушем в гостевую комнату его департамента. Оба являлись членами парламента, однако понятия не имели об истинных функциях данного секретного подразделения. Для них оно представлялось чем-то вроде малоизвестного отдела министерства внутренних дел, координировавшего работу полиции по всей территории страны. Но они догадывались, что здесь не следует задавать лишних вопросов. Все, о чем говорилось в комнате, открыто записывалось на магнитофон.
        Ричард Пэйкфилд принадлежал к правому крылу лейбористской партии. Это был типичный выпускник Итона, лет сорока. Высокий мужчина с широко открытыми глазами, подвижный, энергичный, легковозбудимый, полный невыполнимых идей. Несмотря на трубку, которую он почти не выпускал изо рта, Пэйкфилд производил впечатление школьника-переростка, развитого не по годам.
        В вечер своего похищения он решил прогуляться пешком до своего отеля в Саутгемптоне, где выступал на политическом митинге. Пэйкфилд пересекал не слишком ярко освещенную площадь перед гостиницей, когда его окликнули по имени со стороны припаркованных автомобилей. Он подошел ближе и увидел за рулем машины женщину, опустившую стекло. Ему запомнилось только, что она была в темном плаще с высоким воротником, скрывавшим лицо. Шляпы не носила, и волосы показались ему короткими и светлыми. Стоило ему склониться и спросить, что ей угодно, как кто-то – предположительно мужчина – приблизился сзади. Пэйкфилд почувствовал острую боль в верхней части левой руки и лишился сознания, не успев даже выпрямиться. Угнанный «ровер» был обнаружен на следующее утро на обочине шоссе в трех милях от Саутгемптона. Автомобиль принадлежал коммивояжеру, остановившемуся в том же отеле и рано отправившемуся спать, а потому похитители могли быть уверены, что об угоне никто не узнает до наступления нового дня. Пэйкфилд очнулся в помещении, где его продержали до той самой ночи, когда он был освобожден.
        Со второй жертвой, высокочтимым Джеймсом Арчером, все развивалось примерно по такому же сценарию. Арчер входит в число старейшин лейбористской партии. Ему уже перевалило за шестьдесят. Умный, проницательный, никогда не витающий в облаках и не скрывающий своих взглядов на жизнь бывший профсоюзный вожак, он начал трудовой путь на одной из угольных шахт в Йоркшире. В свое время ему довелось даже стать членом кабинета министров.
        Арчера выкрали в один из выходных дней, которые он проводил у друзей в деревне рядом с Хай-Уикомом. Он часто гостил здесь, и у него вошло в привычку каждую ночь на сон грядущий совершать пятиминутную прогулку по аллее и дышать свежим воздухом. Арчер поравнялся с машиной, стоявшей в стороне от проезжей части в тени деревьев, стекло опустилось, а сидевшая за рулем дама поманила его к себе. Более осмотрительный, чем Пэйкфилд, Арчер остался на месте и окликнул женщину, спрашивая, что ей нужно. Но она еще не успела ответить, как Арчер услышал звук приближавшихся шагов и начал поворачиваться. Его крепко схватили сзади, и он успел лишь мельком заметить маску на лице нападавшего. Потом последовал укол в плечо, и он мгновенно лишился чувств. Арчер пребывал в твердом убеждении, что его атаковал с тыла мужчина. Хотя ростом человек был невысок, его скрутили одной рукой с такой силой, какой не обладала ни одна женщина. Что же до леди в машине, то шляпы на ней снова не оказалось, вот только Арчер четко запомнил, что она не была ни блондинкой, ни просто светловолосой. Ее волосы показались ему черными или
темно-русыми. «Вольво» нашли на следующий день в лесном проселке неподалеку от Мэйденхеда. Ее угнали со стоянки при больнице в Хай-Уикоме, а принадлежала она молодому врачу, который только что заступил на ночное дежурство в отделении травматологии и заявил о пропаже утром. Попытки снять с обоих автомобилей отпечатки пальцев ничего не дали. Преступники действовали в перчатках, а транспортные средства подбирали с таким расчетом, чтобы полицию не поставили в известность об угоне в течение нескольких часов. Столь же очевидным представлялся факт, что в обоих случаях похитители приезжали на место преступления в своей машине, которую оставляли поблизости, чтобы затем пересадить в нее своих жертв.
        Похищенные приходили в себя в одном и том же помещении. Данные ими описания своей тюрьмы и жизни, которую им приходилось там вести, полностью совпадали. В их распоряжении были две комнаты без окон. Внешняя комната походила на гостиную с деревянным столом и двумя креслами, из которых одно представляло собой скорее дешевый высокий обеденный стул с подлокотниками, а второе, обитое то ли дерматином, то ли кожей, действительно удобную мебель для отдыха. Во внутренней комнате гораздо меньших размеров установили раскладушку с постельным бельем. За занавеской располагались унитаз и раковина для умывания с горячей и холодной водой. Над ней повесили небольшое зеркало и установили розетку для электробритвы. Бритва фирмы «Филипс» прилагалась. Освещались комнаты лампами под потолком. Пленники могли включать их и выключать по своему усмотрению. В потолке находились вентиляционные решетки, а на случай холодов в каждой комнате был предусмотрен обогреватель. В стену гостиной врезали репродуктор с пультом управления. Днем и в вечерние часы пленник при желании слушал классическую или популярную музыку. Но вот
контроль за вторым громкоговорителем, расположенным выше, осуществляли сами преступники. Через него пленникам передавали информацию и указания. Перед тем как доставляли еду, им приказывали удалиться в спальню и закрыть дверь. Хотя замка в ней не было, оба сразу же поняли, что, оказавшись внутри, открыть ее сами уже не могут. Пэйкфилд изучил ее в открытом состоянии и обнаружил по всей высоте косяка выдвижные стержни. Те приводились в движение электричеством откуда-то извне и, видимо, точно входили в пазы по боковой поверхности самой двери. Как уже знал Буш, кто-то хорошо потрудился, чтобы обеспечить себе безопасность, и не допускал ни малейшего риска. Инструкции по системе внутреннего радио оглашал мужской голос, но он всегда звучал на фоне электронных помех, причем иногда таких сильных, что трудно было расслышать и понять суть сказанного.
        Дверь, ведущая из гостиной во внешний мир, была изготовлена из крепкого дерева, ручка внутри отсутствовала, а вверху было вмонтировано квадратное зеркало размером два на два фута. Оба заключенных скоро догадались, что зеркало с противоположной стороны – окно, позволяющее вести за ними наблюдение. Пэйкфилд попытался разбить зеркало, используя обеденный стул, но лишь сломал сам стул, который без каких-либо комментариев или упреков заменили на такой же. Их хорошо кормили и снабдили большой подборкой журналов для чтения, хотя ничего нового к первоначальному набору не добавлялось.
        Пленникам не давали газет и ни разу не сообщили новостей по поводу их похищения, хотя оба понимали, что за них непременно должны были потребовать выкуп. Так что они, по крайней мере, пребывали в счастливом неведении об угрозе смерти, нависавшей над ними в том случае, если выкуп не заплатят в оговоренные сроки.
        Вечером перед освобождением для обоих мужчин повторяли одну и ту же процедуру. Через громкоговоритель сообщали о предстоявшем освобождении, но, если они хоть на шаг отступят от полученных указаний, выход на свободу будет отменен. Любая попытка проявить героизм продлит их пребывание в застенке. Естественно, оба сделали все, как им приказали. Каждый должен был взять черное одеяло с постели, плотно закутать себе голову и встать посередине гостиной. Мужчины подчинились, и, насколько могли потом судить, в комнату заходил только один человек. Их брали за правую руку и делали укол шприцем с гиподермической иглой, после чего они теряли сознание. Когда обоих мужчин подбирал потом полицейский вертолет, они находились под воздействием сильнодействующего препарата. Анализ крови Арчера, которому почему-то не сообразили подвергнуть Пэйкфилда, показал, что наркотик представлял собой сложную смесь нитрата тиопентала и хлорпромазина – лекарств, обычно недоступных для обычных граждан.
        Вертолет, присланный за Пэйкфилдом, приземлился у первой лунки гольф-клуба «Тивертон» в Девоне, рядом с шоссе. Арчера подобрали у двенадцатой лунки клуба «Крауборо бикон» в Суссексе, который лишь полоса лесопосадки отделяла от оживленной автомагистрали. И женщина в первом случае, и мужчина во втором указали пилотам на их цель, а затем, прикрывая отход автоматическими пистолетами, растворялись в ночи, предоставляя вертолетчикам без посторонней помощи самим грузить обездвиженных пленников на борт. Похитителям на завершение дела требовалось всего несколько секунд. Используя опыт, полученный в первый раз, пилоту второго вертолета полицейские приказали выждать несколько минут и вслушиваться, не донесется ли звук отъехавшей машины. Тогда, подобрав свой груз, он мог бы попытаться начать преследование автомобиля с целью определения марки и принадлежности. Но никаких звуков не прозвучало. Мужчина исчез в темноте. Это не удивило Буша и Грандисона. Похититель прекрасно знал опасность, которую мог представлять для него вертолет, как только он покидал его, и принял меры предосторожности.
        И сейчас, вновь прослушивая записи предыдущих допросов жертв, Буш не мог не восхищаться мастерством и продуманностью похищений. Жертвы не только были предварительно хорошо изучены, но и помещены в место, о каком они мало что могли рассказать после освобождения, причем тщательное планирование не исключало риска, которым, как был уверен Буш, похититель даже наслаждался. Всегда существовала вероятность возникновения непредвиденных обстоятельств, случайного сбоя в схеме, чреватого катастрофой. И это давало Бушу то, чего он так хотел. Где-то среди деталей преступлений наверняка притаилась подробность, за которую его ум мог ухватиться. Отголосок звука или неожиданный взгляд на происшедшее могли дать ему необходимый след. И он был преисполнен решимости на такой след напасть, потому что, как профессионал и амбициозный человек, намеревался добраться до Торговца.
        Когда пленки предыдущих бесед закончились, Буш сказал:
        – Вот как обстоят дела, джентльмены. Прошу прощения, что заставил вас прослушать все это заново, но вам должны были сообщить о том, в чем мы почти уверены: Торговец может совершить новое преступление. Никто не предпринимает столь масштабных действий, чтобы получить в виде выкупа всего сорок тысяч фунтов.
        – Но ведь это огромные деньжищи, приятель, – заметил Арчер. – Спросите любого члена моего профсоюза. Это они устроили сбор средств для освобождения. А ведь столь солидная сумма могла пойти на более важные цели.
        – Важны не сами по себе деньги, – сказал Пэйкфилд. – Это вопрос принципа. Для моей семьи сумма не оказалась непосильной. Но корень зла в ином. Когда известные политики подвергаются опасности, хотя в силу самой природы своей деятельности они…
        Буш подавил вздох, но вынужден был прервать его:
        – Да-да, мы все понимаем, сэр. Но сейчас предмет нашего интереса состоит в другом. Вы прослушали записи. Нашему департаменту показалось возможным, что, обдумав сказанное прежде в спокойной атмосфере, снова все вспомнив, у вас появится шанс, пусть даже минимальный, обнаружить нечто упущенное прежде. Самую мелкую деталь. А потому мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. И если, отвечая на них, вы почувствуете, как в вашей памяти всплывает нечто новое, я был бы весьма признателен, если бы вы поделились свежим воспоминанием со мной. И неважно, что это может выглядеть пустяком, запечатлевшимся лишь смутно. Факты не обязательны. Мы говорим о впечатлениях, ощущениях, идеях, приходивших вам в голову.
        – Задавайте свои вопросы, – произнес Арчер.
        Пэйкфилд раскурил трубку и кивнул.
        – Спасибо, – сказал Буш. – Начнем с самого простого. Что вы можете сообщить о воде, которой пользовались? Была она жесткая или мягкая?
        – Мягкая, – ответил Пэйкфилд. – Совершенно определенно. А ведь как любопытно получается, верно? Теперь стоит вам определить районы страны с мягкой водой, и тогда…
        – Притормозите, коллега, – вмешался Арчер. – Мистер Буш все это понимает. Давайте просто отвечать на вопросы, а дедукцию предоставим ему. Вам, наверное, хочется поиграть в сыщиков-любителей, но моя цель – поскорее все закончить и вернуться к работе в палате общин. Да, вода была мягкая.
        – Вы помните марку мыла, которым вас снабжали?
        – Оно было желтоватое, но им пользовались прежде, а потому название фирмы стерлось, – произнес Пэйкфилд. – А запах неприятный.
        – Дегтярное мыло компании «Райт», – безапелляционно заявил Арчер. – Оно знакомо мне с детства. Помню, мама отскребала меня им в корыте.
        – Теперь о помещении, – продолжил Буш. – Оно явно было приспособлено для определенной цели. Как вам показалось, над ним поработали профессионалы или же кто-то все оборудовал самостоятельно?
        – Дело рук дилетанта, – ответил Пэйкфилд. – Проводка для освещения и громкоговорителей была небрежно протянута по потолку и стенам. А стенка между гостиной и спальней возведена в спешке с перекошенной местами кладкой. Все у них было продумано и функционально. Все разумно, но без излишеств.
        – Вы оба рассказывали, что иногда к еде вам подавали белое вино. Нет соображений по поводу сорта?
        – Простое белое вино, – проговорил Арчер. – На мой вкус, чуть более сухое, чем нужно.
        Пэйкфилд откинулся в кресле, вынул трубку изо рта и устремил взгляд в потолок.
        – Не понимаю, как вам поможет сорт вина. Но лично у меня сомнений нет. Я бы сказал, что это было «Пуйи-Фюиссе» урожая 1966 года. А вот еда, как я уже отмечал, оставляла желать лучшего. С точки зрения кулинарии ваш человек…
        – Не знаю, не знаю, – перебил Арчер. – Лично мне понравилась камбала с жареным картофелем. Да и йоркширский пудинг был вполне сносный.
        – Мне пришла в голову одна мысль, – произнес Пэйкфилд. – Мне показалось, что за главной дверью с зеркалом располагалось что-то еще. Например, другая дверь. Из спальни, дожидаясь еды, ты мог слышать некий посторонний звук, прежде чем открывалась основная дверь. А иногда даже в гостиной слышался такой же звук и, если только это не игра моего воображения, менялся цвет зеркала или характер его подсветки с противоположной стороны. Могу предположить, что мы находились в помещении, состоявшем из нескольких подвалов, а вход к нашей тюрьме был каким-то образом замаскирован. Его прикрыли фальшивой перегородкой на случай появления нежданных посетителей. Этот человек, как нам известно, предпочитал избегать любых случайностей. Ведь он где-то сейчас спокойно живет и ничем не отличается…
        – Из чего были сложены стены вашего помещения, сэр? – нетерпеливо спросил Буш.
        – Из каменных плит.
        – Какой камень?
        – Я понятия не имею. Быть может…
        – Известняк. Обыкновенный известняк, приятель, – вмешался Арчер. – Уж кому знать, как не мне. И уже слежавшийся. Если мы находились в подвале, то далеко не нового дома. Что наводит меня на другую мысль. Туалет и раковина. Никаких проблем со стоком. Вода уходила мгновенно. Это для подвального помещения удивительно. Вероятно, дом находится на вершине или склоне холма.
        И снова инициативу в разговоре взял на себя многословный Пэйкфилд:
        – Мне кое-что пришло в голову. После того как вы призвали нас вспомнить все до мельчайших деталей. До самых ерундовых и внешне не относящихся к делу подробностей. Это как раз можно отнести к подобной категории мелочей. Вы, вероятно, удивитесь, но я – человек сентиментальный. Мне нравятся памятные вещицы. Отправляюсь на отдых и непременно привожу с собой что-нибудь эдакое… Короче, в том месте мной овладело сходное желание. Если я выберусь отсюда живым, подумал я, то мне хотелось бы иметь нечто, чтобы повесить в рамочке у себя в кабинете или положить на каминную полку. И тогда я припрятал одну из чайных ложек. Столовые приборы и посуда там были самые простые, дешевый ширпотреб.
        – Но у вас ее забрали, сэр?
        – Да, когда мне сделали инъекцию и я отключился, она лежала у меня в кармане. А вернувшись домой, я ее не обнаружил.
        Арчер усмехнулся:
        – Как с моим перышком. Я нашел его на полу гостиной после того, как принесли еду. Сунул в карман, чтобы сохранить на память. Но оно тоже потом исчезло.
        – Какое это было перо, сэр?
        – Вроде тех, что используют на рыбалке. Небольшое перышко из горлового оперения птицы. Я ведь сам в юности держал голубятню. Но не стану даже гадать, какой птичке оно принадлежало. Оно было серовато-бурое.
        – Ясно, что они тщательно обыскивали нас, когда усыпляли, – сказал Пэйкфилд. – А о той ложке я сейчас очень жалею. Со временем я бы показывал ее своим детям как памятную реликвию.
        – Хочу спросить вас теперь о другом, сэр, – обратился Буш к Пэйкфилду. – Вы обмолвились прежде, как слышали нечто через один из динамиков. Не могли бы мы поговорить об этом подробнее?
        – Да, конечно. Очевидно, что связь через тот динамик была двусторонней. Нижний громкоговоритель служил для передачи записанной музыки. Мне показалось, будто записи домашние. Банальная пошлятина, уже набившая оскомину. Днем и ранним вечером ее можно было слушать, стоило только нажать кнопку. Верхний динамик молчал, пока они не включали его сами. Раздавался щелчок тумблера, и через несколько секунд мужчина – это всегда был только мужчина – начинал говорить. И однажды произошло нечто непредвиденное. Мужчина завел свою речь о том, что сейчас подадут пищу, а мне следует перейти в маленькую комнату, как вдруг его что-то прервало. И я услышал, как он произнес какие-то злые слова… Нет, скорее, раздраженные. Как возглас, когда вы отмахиваетесь от осы. И еще послышались звяканье и шелест. А вскоре и он продолжил говорить.
        – Если бы вас попросили высказать догадку, что это, по вашему мнению, могло быть, сэр?
        – По-моему, он что-то опрокинул. Кипу бумаги или какой-то стеклянный предмет. Что-то, лежавшее на его столе.
        – Но сначала вы сказали, будто звон напоминал колокольчик.
        – Теперь я не уверен на сто процентов.
        – А других звуков никто из вас не слышал? Например, шум автотранспорта или самолетов?
        Мужчины покачали головами. Потом Арчер добавил:
        – Я только запомнил, что тарелки, на которых нам подавали еду, всегда были чистыми и теплыми. Приносили все на открытом подносе, а значит, кухня у них располагалась где-то рядом.
        – И у вас не осталось никаких воспоминаний о том, как вас доставляли на место или увозили оттуда?
        Но о проделанных путешествиях ни тот ни другой ничего не могли вспомнить. Этикетки с постельного белья осмотрительно срезали, и оно не имело особых примет. К трапезам подавались простые белые бумажные салфетки.
        Когда они ушли, Буш снова прослушал запись разговора. Он не ожидал услышать от них ничего важного и не услышал. А потому разочарования не ощущал. В его работе необходимо держать эмоции в узде. Ни радости, ни огорчения, лишь трезвый анализ и сопоставление фактов. Дом – если это вообще был дом – мог находиться в одном из районов, где главным строительным материалом служил известняк. Помещение для похищенных людей располагалось в подвале. Причем в подвале немалых размеров или даже в системе подвалов. Что подразумевало значительные размеры дома. Шум транспорта или пролетавших самолетов неизбежно должен был слышаться, пусть отдаленно и по ночам. А если не слышался, это означало, что дом с подвалом находился где-то в сельской глуши. Ведь Торговцу ни к чему было бы привлекать к себе внимание соседей. Дом мог стоять на холме или высоко на склоне. Шелестящий звук. Ветер или все-таки упавшая на пол бумага? Звяканье или звон? Свалившееся со стола украшение или дребезжание оконного стекла?
        Буш встал и принялся медленно расхаживать по комнате. Да, это будет сложное дело, работа на износ. Наверняка использовался микроавтобус торгового назначения и полностью закрытый. На угнанной машине можно было проехать, ничем не рискуя, несколько миль. А потом опасность многократно возрастала. Ему нужно будет снова свериться со своими картами и с разбивкой событий на отрезки по времени. Торговец направился к северу от Саутгемптона и на юго-восток от Хай-Уикома. Что, впрочем, ничего не означало. Торговец никогда бы не воспользовался прямым путем, но даже он не мог стать полностью независимым от факторов места, времени и расстояний. Тивертон находился в Девоне, а Крауборо – в Суссексе. Более чем в двухстах милях друг от друга.
        Буш налил себе виски и стал размышлять о пере. Занесло сквозняком, когда дверь открыли, чтобы принести поднос с едой? Прилипло к подошве ботинка или каблуку туфли, а потом осталось в комнате похищенного? Попало туда непосредственно из кухни? Но в наши дни мало кто сам ощипывал птицу в собственной кухне. Хотя все возможно, если речь идет, допустим, о ферме. Естественно, Торговец обыскал мужчин, прежде чем отпустить. Найти и изъять ложку казалось логичным. Но перышко… Зачем забирать простое перо? Из принципа? Похищенных возвращали в том виде, в каком захватили? С ложкой все ясно. Она могла послужить уликой, навести на след. Но бурое перышко в дюйм длиной? Если бы оно ничего не означало, стал бы Торговец беспокоиться из-за него? Отсюда следовал вывод: он либо придерживался общего принципа, либо понимал, что перо может иметь значение… В руках опытного орнитолога, например. И где, черт возьми, Торговец разжился нитратом тиопентала и хлорпромазином? Кстати, если это было перо курицы, утки или индюшки, то пользы из него не извлек бы никто. Но допустим исключительный случай. Пусть перо принадлежало
какой-то редкой или необычной птице, и тогда орнитолог сделал бы определенное заключение. Итак, Торговец был или человеком железных принципов, либо же он мог владеть или иным образом вступать в контакт с пернатыми, которых нельзя отнести к числу повсеместно распространенных.
        Глава 3
        Три ночи мисс Рейнберд спала без тревоживших душу сновидений. На четвертую Гарриэт вернулась. И следующим утром, когда мисс Рейнберд кормила пестрых водоплавающих птиц в небольшом пруду, расположенном на территории усадьбы Рид-Корт, у нее созрело решение послать за мадам Бланш. Она была по-прежнему исполнена скептицизма относительно способности мадам Бланш помочь ей, однако заставила себя проявить широту мышления и пойти на эксперимент, предоставив ей возможность хотя бы попытаться. Но при этом настроилась не позволить себя одурачить, став источником легкого заработка для обыкновенной шарлатанки.
        Мадам Бланш приехала в шесть часов вечера. Ситон провел ее в гостиную. Шторы в комнате плотно задернули на ночь, а в центре поставили небольшой столик с графином хереса и вазочкой, полной печенья, обычно подающегося к коктейлям. На сей раз, отметила мисс Рейнберд, мадам Бланш оделась менее скромно, чем к своему первому визиту. Она была в пурпурно-черном платье с туфлями в тон к нему, в длинных бусах из крупного искусственного жемчуга, ниспадавших на ее обширную грудь. Мисс Рейнберд уже сообщила ей по телефону, что плохой сон вернулся. Но в подробности не вдавалась. Прежде всего она не собиралась облегчать этой женщине задачу. Ей хотелось своими глазами убедиться в том, что мадам Бланш обладала хотя бы частицей дара, который приписывала ей миссис Куксон.
        Тем не менее, предложив Бланш бокал хереса, мисс Рейнберд объяснила:
        – Этот сон посещает меня часто. Но в данный момент я готова сообщить вам только, что он касается человека, который умер и был мне очень дорог. Если я расскажу подробнее о нюансах наших отношений, это заставит вас прийти к далеким от истины предположениям и выводам. Вы не возражаете, если я подойду к вашей миссии именно с таких позиций?
        Бланш отхлебнула хереса из своего бокала и улыбнулась. Из этой женщины получилась бы отличная директриса школы для девочек. Она часто изъяснялась так, словно всю жизнь и проработала ею. В словах открыто звучало недоверие. Но Бланш это не раздражало. Цыганки-гадалки, ярмарочные колдуны, предсказательницы будущего по стеклянным шарам, а в старые времена даже актеры считались людьми не слишком надежными и добропорядочными. И все всегда воздвигали между ними и собой барьеры, которые рушились до основания, стоило правильно выбрать момент.
        – Мне нужно лишь знать, мисс Рейнберд, появился ли в вашем сердце хотя бы проблеск надежды на мою помощь. Заметьте, я не прошу безоглядно верить. С вашей стороны требуется только справедливость и готовность судить обо мне по результатам работы. Скажу сразу, не исключено, что я не сумею помочь вам установить контакт.
        – С кем?
        – С человеком, о котором вы говорили.
        – Ясно.
        – Но мы можем попытаться, верно?
        – Здесь и сейчас?
        – Вы ведь для этого меня и позвали.
        – Да, конечно.
        Мисс Рейнберд почувствовала, что потеряла уверенность в себе, и вместе с тем у нее возникло ощущение легкого стыда из-за своей предвзятости к этой женщине, которая ответила на ее скептицизм и почти враждебность доброжелательностью и пониманием.
        – Мне важно, – продолжила Бланш, – чтобы вы не пережили чрезмерное потрясение в самом начале. Налаживание контакта – неизбежный стресс. Я могу застонать, или вам покажется, будто мне очень больно. Пожалуйста, не обращайте внимания и не прикасайтесь ко мне. Уверена, миссис Куксон рассказывала, как это происходит.
        – Да.
        – Тогда давайте попробуем?
        Заметив недоуменное выражение лица мисс Рейнберд, Бланш рассмеялась:
        – Не надо удивляться. Я вовсе не отношусь ко всему легкомысленно. Просто для меня это один из даров, которыми я наделена. Обычное зрение – чудо. Как и слух. Но они всего лишь часть нашей жизни. И способности экстрасенса тоже часть жизни. В этом мире и в более обширном мире по ту сторону. На самом деле они едины. Я просто вижу и слышу немного больше, чем люди. А сейчас мне бы хотелось, чтобы вы откинулись в своем кресле, расслабились и забыли обо мне. Думайте только о том человеке, предайтесь теплым воспоминаниям. Кстати, должна предупредить: иногда, придя в себя, я не помню о том, что происходило или было сказано. Можете не рассказывать мне об этом. Но, естественно, если это будет нечто, о чем вы сможете говорить без стеснения и неудобства, мне бы хотелось знать все, потому что информация поможет нам в дальнейшей работе. Договорились? Готовы?
        Мисс Рейнберд медленно расплылась в улыбке, а потом даже рассмеялась. Когда она смеется, подумала Бланш, становится понятно, какой хорошенькой девушкой она была в молодости. Не такая уж это гнусная старая щучка, какой кажется на первый взгляд. Несмотря на богатство и высокое положение в обществе, жизнь сложилась не слишком удачно, не была чередой радостей и веселья. Она должна была выйти замуж, завести детишек, регулярно трахаться со своим муженьком, а сейчас получать удовольствие, видя, как подрастают внуки. Только люди, целиком посвятившие себя святому делу, как сама Бланш, могли сознательно отказывать себе во всем этом.
        – Вот так уже лучше, – произнесла она. – Теперь расслабьтесь.
        Мисс Рейнберд еще глубже уселась в кресло и закрыла глаза, собираясь с мыслями, стараясь сконцентрировать их на милой сердцу Гарриэт. Неожиданно ее сознание заполнили воспоминания о Шолто. Ведь все проблемы возникли из-за него, проистекали из его искаженного понимания сути хорошей семьи и необходимости защиты ее доброго имени. Гарриэт была лишь куклой в его руках. Мисс Рейнберд с раздражением вспомнила, что ни о чем не подозревала, пока два года спустя ей не рассказала обо всем Гарриэт. Ее глаза оставались закрытыми, когда она услышала голос Бланш:
        – В вас вскипает злость. Избавьтесь от нее. Она сбивает меня с толку и мешает.
        Приоткрыв глаза, мисс Рейнберд увидела, что мадам Бланш сидит в своем кресле прямо и ровно, почти скованно. Ее пальцы ухватились за длинную нитку фальшивого жемчуга вокруг шеи и сжались в кулачки. Голову она вскинула вверх, а глаза закрыла.
        – Прошу прощения, – сказала мисс Рейнберд.
        Мадам Бланш улыбнулась:
        – Злоба – высокая черная стена без ворот. Только в любви можно найти и вход и выход. От нас к ним, от них к нам.
        Перед мысленным взором мисс Рейнберд возникла картина с широкими воротами кованого железа, через которые можно было попасть из закрытого сада Рид-Корта по длинной зеленой лужайке к замысловатой формы искусственному пруду, куда она ходила нынешним утром. Она увидела, как Гарриэт направляется туда же и подол платья из синего поплина шелестит по залитой солнцем траве, а в руке за ленточку она держит соломенную шляпку. Гарриэт девятнадцать лет. Легкий летний ветерок колышет растрепавшиеся пряди ее светлых волос. Воспоминание доставило ей удовольствие. И словно мадам Бланш могла действительно разделить с ней благостность памяти, на ее лице заиграла улыбка.
        Мадам Бланш стала учащенно дышать, будто ее ноздри втягивали в себя ароматы какого-то потаенного сада. Она медленно отпустила свои жемчуга и поднесла руки к вискам, поглаживая их в направлении лба, и издала глубокий вздох. Руки опустились на подлокотники кресла. Это движение привлекло внимание мисс Рейнберд, до которой дошло, что руки мадам Бланш не лежали на подлокотниках, а вцепились в них с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Она задышала еще чаще, мышцы напряглись, словно внутри ее происходила борьба. Мисс Рейнберд даже испугалась. Не за мадам Бланш, а за себя, за свой здравый смысл, за то, что оказалась в дурацком положении, позволив себе допустить мысль о пользе от столь нелепого эксперимента. Гарриэт мертва. От нее остались лишь воспоминания. И Шолто мертв, оставив менее приятный след в памяти. Только она жива, и никто не может заставить ее пуститься на такую безумную авантюру… Даже Гарриэт, являвшаяся ей во снах.
        Неожиданно мадам Бланш громко сказала:
        – Здесь кто-то есть. Не близко и не по своей воле. И это… Нет, это не один человек… – Она замолчала и издала протяжный, странный, почти звериный стон. Затем отрывисто и резко вскрикнула: – Нет. Их двое. Но они очень далеки… Там, там, на краю необъятного пространства, но я их вижу. Пожилой мужчина и немолодая женщина. – Она сделала паузу и хрипло спросила: – Генри? Ты тоже здесь? Да, конечно. Теперь я улавливаю твое присутствие. Добро пожаловать, милый! В чем проблема? Почему они держатся так далеко друг от друга?
        Мисс Рейнберд, заинтригованная неожиданной переменой в поведении и тоне мадам Бланш, когда та приветствовала Генри и заговорила с ним, теперь не сводила с нее пристального взгляда. Руки Бланш расслабились, а спина обмякла. Она была крупной, красивой, но рыхлой и вульгарной женщиной.
        Мадам Бланш снова рассмеялась и произнесла:
        – Брось эти штучки, Генри. Не надо показывать свой норов. Надеюсь, сегодня не один из тех дней, когда тобой овладевает апатия? Скажи мне, дорогой, что их тревожит. Почему они не хотят сойтись ближе?
        Мадам Бланш помолчала, потом дернулась всем телом и заговорила снова, но только по-другому. Звучал голос мужчины. Не очень низкий и басовитый, но твердый, лишенный эмоций, с чуть заметным акцентом. Когда мисс Рейнберд услышала это, у нее мурашки пробежали по спине.
        – Всегда есть место прощению, – раздался голос. – Вот, что им нужно. Срубленный лес оставляет шрамы на склоне холма. Но деревья вырастают опять, и холм заживляет раны, становясь краше прежнего.
        Мадам Бланш усмехнулась:
        – Со мной человек, Генри, он нуждается в помощи. Прибереги свой поэтический настрой для другого времени. Почему они стоят так далеко друг от друга?
        – Она знает, почему они стоят далеко друг от друга, – ответил Генри. – Они не сойдутся – хотя сейчас между ними уже установились мир и прощение, – пока не будут знать, что этого хочет она сама. Пусть не обижается, но ее эгоизм разделяет их.
        Мадам Бланш резко повернула голову в сторону мисс Рейнберд:
        – Это правда?
        Уязвленная мисс Рейнберд ответила заносчиво:
        – Все человеческие существа эгоистичны. А для Шолто это типичный предлог, чтобы… – Помимо воли она оказалась под впечатлением от мадам Бланш, однако не собиралась выдавать лишней информации.
        Мадам Бланш улыбнулась и сказала:
        – Нам надо проявить терпение, Генри, душка. Мисс Рейнберд не из числа тех, кто в нас верит. Мы пока не можем ожидать от нее этого.
        Генри произнес ровным, почти небрежным тоном:
        – Что ж, для некоторых путь лежит через слепую веру. А в других вера прорастает, как мучительно пытается пробить себе путь наверх зимний цветок. Благородная женщина, сидящая рядом с тобой, должна согреть свой скептицизм любовью. И вера в ней расцветет.
        – Ты, вероятно, много общаешься там с поэтами, Генри, – заметила Бланш. – Но сам-то ты прежде всего инженер. Выражайся точнее.
        Затем она издала типично мужской смех, и снова прозвучал голос Генри:
        – Ты бываешь излишне напориста, Бланш. Спроси ее, знает ли она, что это за люди.
        Мадам Бланш обратилась к мисс Рейнберд:
        – Эти люди вам знакомы?
        Та, уже приспособившись к необычным обстоятельствам, ответила:
        – Я знаю, кем они были. Но не могу сказать, кто это такие сейчас.
        – Ты слышал ответ, Генри, – произнесла мадам Бланш.
        – Примерно этого я ожидал. Объясни ей, что людской эгоизм слабее стремления к справедливости. Впрочем, ей известно. Поэтому к тебе и обратилась. Передай, что оба желают свершения справедливости, но не могут ничем помочь, пока она сама не готова к этому. Пусть усвоит: только семья, возглавляемая мужчиной, имеет право назваться семьей в полном смысле слова.
        Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
        – Вы понимаете, о чем говорит Генри?
        – Разумеется. Я наизусть знаю все банальности…
        Генри расхохотался устами мадам Бланш, а мгновенная смена женского голоса на мужской так поразила мисс Рейнберд, что она растерялась и даже испугалась. Ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы представление скорее закончилось.
        – Почему они уходят, Генри? – спросила Бланш. – Они отвернулись друг от друга.
        Тот принялся торжественно вещать:
        – Они не смотрели друг на друга с самого начала. Мы обладаем любовью и пониманием. В нашей власти дотянуться до чего-то важного в прежней жизни. Но нам не дано ничего изменить в человеческом сердце. Я инженер и мог когда-то протянуть трубопровод для воды на тысячи миль, чтобы заставить цвести безжизненную пустыню. Но ни я, ни кто другой не может внушить кому-то в вашем мире любовь, как если бы он просто чиркнул спичкой и повернул газовый кран.
        Мадам Бланш усмехнулась:
        – Ты отстал от реальности, Генри. Мы давно пользуемся электричеством.
        – От старых представлений отвыкнуть трудно, – отозвался он. – Как и отказаться от предубеждений.
        Мисс Рейнберд заметила дрожь, пробежавшую по плечам мадам Бланш, словно она оказалась под потоком ледяного ветра.
        – Мужчина ушел, Генри. Почему задержалась женщина?
        – Любовь гирями повисла на ее ногах, Бланш. Две любви. Та, что она отдала, и та, которую убила.
        Мадам Бланш повернулась к мисс Рейнберд:
        – Вам это понятно?
        – Да, – тихо ответила та. Затем она внезапно уронила голову на грудь и добавила, почти задыхаясь: – Попросите его сказать ей… Передать ей… О нет! О нет!
        Она отчаянно боролась с собой, чтобы не разрыдаться. И эта борьба рвала ей душу.
        – От слез пустыня в сердце может покрыться цветами, – заявил Генри. – До свидания, Бланш… До свидания…
        – До свидания, Генри, – эхом повторила мадам Бланш.
        Мисс Рейнберд сидела, пытаясь успокоиться. Она подняла голову и увидела, что мадам Бланш с комфортом откинулась в кресле, но глаза ее были закрыты. Руки медленно поднялись и снова ухватились за бусы. Она еще долго сидела с закрытыми глазами, и мисс Рейнберд, уже контролировавшая свои эмоции, решила, что она уснула.
        – С вами все в порядке, мадам Бланш? – спросила она.
        Та разомкнула веки и улыбнулась. Она глубоко вздохнула и воскликнула:
        – Боже милостивый! Что это было? У меня такое ощущение, словно меня измочалили. Вы не будете возражать, если я… – Она взглядом указала на серебряный поднос с графином хереса.
        – Разумеется, нет. – Мисс Рейнберд поднялась и налила херес им обеим.
        Какое-то время они сидели молча, потягивая вино. Потом мисс Рейнберд спросила:
        – Вы помните, что произошло?
        Бланш покачала головой:
        – Нет, не помню. Знаю только, что Генри наверняка был здесь. Он всегда оставляет меня в таком состоянии, если его действительно что-то глубоко трогает. – Она рассмеялась. – Вы не поверите, но мне порой хочется убедиться, не осталось ли на моем теле синяков. Он человек открытый и прямой, хотя иногда говорит напыщенно.
        – И вы не помните ни единой подробности?
        – Нет, мисс Рейнберд. Генри намеренно отключает меня. Он очень сдержанный и скрытный. Вам это хоть чем-то помогло?
        Мисс Рейнберд допила остатки хереса и пристально посмотрела на Бланш. Она находилась под сильным впечатлением от сеанса, но отнюдь не была легковерной старой дурочкой. Да, она готова признать, что в мире существуют явления, о которых ей ничего не известно. «Есть многое на свете, друг Горацио…» Но прежде чем мисс Рейнберд согласилась бы принять нечто новое, его следовало продемонстрировать наглядно, не оставив места сомнению. В данном случае сомнения не развеялись окончательно. Мадам Бланш могла действительно впасть в транс медиума, а потом честно заявить, что ничего не помнит. Но мозг и память даже в состоянии транса функционировали подобно тому, как если бы это был всего лишь сон, хотя и на ином уровне. Мисс Рейнберд слышала о возможностях телепатии. Уже накопилось много данных научных исследований, подтверждавших существование подобного феномена. Люди необъяснимым образом улавливали чужие мысли и душевные порывы. И насколько она знала, кое-кто из обладателей таких способностей использовал их, чтобы дурачить людей.
        А потому она нарочито небрежно сказала:
        – Вероятно, мадам Бланш, вы многое узнали обо мне и о моей семье от миссис Куксон.
        – Да, конечно, – с улыбкой ответила Бланш. – Порой болтовню миссис Куксон невозможно остановить. Она рассказала мне, кто вы такая и что у вас были старший брат и младшая сестра, которые умерли. По ее словам, вы были очень привязаны к сестре, а вот к брату… вы не питали теплых чувств. Вот, собственно, и все, мисс Рейнберд.
        Ида Куксон была, разумеется, сплетницей. Но, если разобраться, особых поводов для сплетен они ей не давали. Если говорить о репутации Шолто, то она ни для кого не составляла тайны. А случившееся с Гарриэт осталось тщательно охраняемым семейным секретом для всех. Ида Куксон не могла ничего об этом знать. И уж совершенно точно, никто не догадывался, что именно Гарриэт тревожила миссис Рейнберд во снах. Двое людей, стоявшие на большом удалении друг от друга… Несомненно, по разные стороны безбрежного небесного пространства. И они не желали сближаться, не соглашались на общение друг с другом, если она не выполнит своего долга – пусть ценой невероятного унижения и дискомфорта для себя – и не удовлетворит слезливых и мелодраматических просьб Гарриэт. А ведь если бы Гарриэт умела отстаивать свои права как личности много лет назад, мисс Рейнберд не пришлось бы выносить всей этой глупости, а напротив нее не сидела бы вульгарная, пухлая, перезрелая красотка мадам Бланш с сочувствующей улыбкой на лице! Не помнит она ничего… Нонсенс! Она попросту устроила здесь… Да, назовем это прямо – устроила спектакль,
основанный на крупицах собранных фактов и, надо отдать этой даме должное, на превосходном знании человеческой психологии. А ее Генри… Более претенциозных пошлостей с намеком на поэтичность мисс Рейнберд давно не слышала.
        Она поднялась, намекая гостье, что аудиенция окончена, и сказала:
        – Должна поблагодарить вас за согласие приехать, мадам Бланш. Как вы поняли, я не из тех женщин, которые колеблются, прежде чем сказать «да» или «нет». Но, признаюсь честно, в данный момент я не разобралась в своих чувствах. – Она направилась к двери, а Бланш встала. – Мне необходимо время, чтобы все взвесить. Но речь не идет о моем неверии в вас лично или в ваш дар. Мне предстоит принять решение, продолжать ли начатое, однако к вам оно не имеет никакого отношения. Я сообщу вам, и если эта встреча окажется для нас последней, то мною будут даны указания соответствующим образом вознаградить вас за оказанные услуги. – Она нажала кнопку звонка трижды, чтобы сигнализировать Ситону об уходе гостьи.
        – Все правильно, мисс Рейнберд. Но только если это наша последняя встреча, никаких денег я с вас не возьму. Это знаете, как… Как многие товары – неделя пробного пользования без обязательств со стороны покупателя. Мне понятны ваши сомнения и чувства. Все это необычно, тревожно, а потому наполняет душу смятением, вызывает желание разобраться в себе и во мне. Если вы мне больше не позвоните, я не обижусь. Поверьте, проблема у меня только одна: выкроить время для всех, кто реально нуждается в моей помощи.
        Как только мисс Рейнберд открыла дверь, на пороге возник Ситон. Бланш вышла, и дворецкий помог ей надеть плащ. А затем, продолжая улыбаться мисс Рейнберд, последовала за ним через холл мимо длинной и широкой лестницы с дубовыми перилами, которая вела на второй этаж. У нижней ступени мадам Бланш вдруг замерла, будто чья-то невидимая рука вытянулась ей навстречу, крепко уперлась в грудь и лишила возможности двигаться дальше. Бланш словно окаменела, после чего медленно повернулась, посмотрела на мисс Рейнберд и произнесла:
        – Здесь что-то произошло. – Ее взгляд скользнул вверх по изгибу лестницы. – Случилось нечто ужасное. Я отчетливо ощущаю это.
        Ее плечи содрогнулись, когда она двинулась дальше вслед за Ситоном. И как только дворецкий закрыл за ней входную дверь, мисс Рейнберд поспешила уединиться в гостиной. Она подошла к столику с графином и налила себе еще бокал хереса. Ее переполняло беспокойство. При обычных обстоятельствах мисс Рейнберд никогда не позволила бы себе такого количества спиртного. Излишества, которым предавался Шолто, казалось, навсегда вселили в нее стремление к умеренности во всем.
        А все-таки необыкновенная женщина! Как она могла что-то почувствовать? Ведь только сама мисс Рейнберд и доктор Харви знали, как пьяный до чертиков Шолто свалился с вершины лестницы. И при том, что он умер, у него не оказалось ни единого перелома, ни одного заметного телесного повреждения, если не считать мелких ссадин. Однако сердце не выдержало шока от падения. И доктор Харви – их личный врач на протяжении сорока лет – ради сохранения доброго имени семьи и во избежание ненужных слухов в округе засвидетельствовал смерть от сердечной недостаточности. Но даже с того света мерзавец Шолто продолжал приносить ей одни неприятности, а теперь эта дурища Гарриэт хотела стать его помощницей и единомышленницей. Как смели они утверждать, что лишь ее эгоизм не позволял им снова сблизиться! Мисс Рейнберд не была эгоисткой. По крайней мере никогда не заходила в себялюбии слишком далеко. И кто поставит ей в вину желание прожить свои последние годы в мире и покое, которые она обрела слишком поздно? И ей уж точно не нужен был в этом доме еще один мужчина… Можно представить, какие разговоры пойдут среди соседей,
какими глазами все будут смотреть на нее… То есть на них. Но главное, она легко могла вообразить, что за человек вырос из того, чьей матерью была Гарриэт. А отцом – непутевый и никчемный командир танка, погибший во время войны в египетской пустыне. Нет, пусть и дальше стоят по дальним краям небесных кущ. Их уже не было в живых, а она продолжала жить и хотела оставаться в доме одна.
        Джордж проснулся среди ночи и сразу понял, что она здесь. Он лежал не шелохнувшись, но внутренне посмеивался. Ну что за женщина! Когда он засыпал, целая армия могла промаршировать через спальню, не потревожив его сон. И верного Альберта тоже. Лучшего и самого сонного друга человека! Он знал, что Бланш не спала, но ни за что не стала бы его будить, пока он сам не проснется. Ему живо представилось, как все произошло. Приехав поздно вечером к себе домой в Солсбери, Бланш поняла, что ей одиноко и нужна компания. Его компания. Захотелось отойти от мира д?хов. Генри ведь никак не годился на роль мужчины из плоти и крови. Генри были доступны все тайны жизни и смерти, он умел слышать музыку высших сфер, однако не мог сравниться с ним, с Джорджем. Потому что он, Джордж, был частью теплого, беспорядочного и такого непредсказуемого мира, где ты не знал, что ждет тебя завтра. И если мир иной не являлся копией этого мира, то он и слышать ничего о нем не хотел. Просто проснуться сейчас, как он часто делал раньше, и ощутить у себя под боком полный энергии рог изобилия наслаждений – такие минуты стоили тысяч лет
ленивого блаженства на мягком облаке под звуки божественных гимнов и мелодичных арф.
        Джордж протянул руку и прикоснулся к Бланш. Она пальцами обвила его ладонь и громко вздохнула. Поняла, что это его рука, а он пустил ее в путешествие по знакомым местам, по округлым тучным холмам и манящим долинам, которые были ее владениями. Ему нужно обзавестись более широкой постелью. Они с Бланш созданы для свободы и простора, где движения ничем не ограничены. Крупные люди, титаны любви. Для окончательного, абсолютного совершенства не хватало всего лишь десяти тысяч в год после уплаты налогов. Когда Джордж медленно стягивал с Бланш ночную рубашку, она снова вздохнула, нашла губами его губы, а он прижался к ней всем телом.
        Над неухоженным садом, давшим приют на зиму мышам и кротам, мелькнула тень, сова-сипуха мягко опустилась рядом с занавешенным окном и стала вслушиваться в скрип пружин матраса. Позднее, возвращаясь с заливных лугов, сова плавно пролетела мимо окна, и наступила тишина.
        Переполненный приятными ощущениями, Джордж спросил:
        – Тебе было хорошо?
        Бланш лениво отозвалась:
        – На твоем месте я бы запатентовала это, любимый. Заработаешь целое состояние. Иногда все превращается в музыку, а порой – в цвет. Огромный пурпурный веер, внутри которого поблескивают жемчуга.
        – У тебя что-то не сложилось с мисс Рейнберд?
        – Почему ты так подумал?
        – Потому что ты здесь. Приходишь к Джорджу за успокоением. Всегда к услугам. Особый ассортимент для вас. Даже старому Генри не сподобиться ни на что подобное.
        – Не надо вмешивать сюда Генри.
        – С радостью. Трое – это было бы уже слишком. Так что она?
        – Прошла стадию номер два. Она позвонит мне послезавтра, когда мысли улягутся, а сон повторится. Почему ты не сообщил мне, как именно умер ее брат?
        – Тот старый развратник?
        – Да.
        – Я тебе рассказывал о нем.
        Джордж передвинул ногу и положил ее по диагонали на широкое и удобное поле ее необъятных бедер.
        – Да, но ты только сказал, что он умер от сердечной недостаточности.
        – Так оно и было.
        – Верно, однако сердечко подвело его, когда он свалился с главной лестницы дома в холл. Во мне это просто криком отозвалось, когда проходила мимо того места. Разве ты не знал об этом?
        – Одна из моих болтливых старушек все растрепала. Я не мог не упомянуть об этом.
        – Теперь уже не важно, но не упомянул. Ты должен сообщать мне обо всем, Джордж. Самые мелкие подробности. А ты умолчал.
        – Неужели? Иногда что-то ускользает из моей памяти.
        – Вероятно, семейный доктор замял дело. Старый гуляка перебрал и споткнулся не там, где нужно. Но скандала они бы не допустили. Это для нее очень важно, хотя она никогда не признается вслух. Семья Рейнберд. Гордость и безупречная фамильная честь. Нет, с ней сложностей не возникнет.
        Поскольку их тела все еще тесно соприкасались, он почувствовал, как по ней внезапно пробежала дрожь.
        – Что такое, дорогая?
        – Странный сеанс. Даже не пойму, почему Генри так поступает со мной. Он же знает, что, по большому счету, мне на все плевать. Я только не люблю ощущения потерянности, если потом не могу ничего вспомнить.
        – После Генри тебе и вспомнить нечего. Но обо мне-то ты этого сказать не можешь. – Рука Джорджа скользнула по Бланш и принялась ласкать грудь. Она лежала безмятежно, принимая его неспешные ласки, а потом, когда почувствовала, как он повернулся и прижался крепче, спросила:
        – Ты хочешь еще?
        Джордж провел кончиком носа по ее щеке:
        – А ты возражаешь, любимая? На сей раз мы увидим жемчужное пламя с вкраплениями пурпура, и пусть Генри обгрызет себе все ногти от зависти.
        Буш был человеком амбициозным, однако его трудно было причислить к оптимистам. Ему в голову не приходила мысль, что какая-то чистая случайность поможет им в работе над делом Торговца. Все получится только после упорных трудов и анализа фактов. Но от недостатка оптимизма легко впасть в отчаяние. Буш долго сидел над своими картами и расписаниями времени, но вынужден был признать, что ни к каким важным умозаключениям прийти не сумел. Более того, если бы все это представил ему в виде рапорта один из подчиненных, он бы жестоко высмеял его перед всеми.
        Сейчас он сидел за своим письменным столом, наблюдая в окно за идущими обедать служащими и за движением водоплавающих птиц в пруду. Сам Буш обедать не собирался. Неудовлетворенность работой уничтожила аппетит, хотя он даже в лучшие времена не бывал хорошим. На лежавшей перед ним карте Англии был изображен прямоугольник. Его левый верхний угол располагался к западу от Кардиффа в Уэльсе, а правый – в Вулидже на востоке Лондона. Перпендикулярные линии из этих точек тянулись через Трентон на западе и Крауборо на востоке, а в рамке между ними и нижней чертой, проведенной южнее острова Уайт, находилась почти вся Южная Англия, включая Лондон! Буш посмотрел на карту и поморщился. Вероятно, где-то в этом огромном районе держали в плену двух похищенных членов парламента. В сельской местности на склоне холма стоял дом, построенный скорее всего из известняка. В доме мягкая вода, но кто сказал, что это была естественно мягкая вода? Из водопровода вполне могла литься жесткая, но пропускаться через специальные смягчающие фильтры. В дом птичье перышко занесло ветром или оно попало в подвал, прилипнув к подошве
обуви. Уже немного изучив изощренную натуру Торговца, легко было прийти к любому из возможных выводов. Перо могло принадлежать обыкновенной домашней птице, либо редчайшей разновидности пернатых. Или же – черт возьми! – оно попросту выпало из перьевой метелки для очистки углов от пыли, из обыкновенного матраса, наконец. Где-то в этом огромном, очерченном им стоге сена скрывалась иголка. Через час Бушу предстояло выступить на совещании перед руководством Скотленд-Ярда, где никого из его департамента не ожидал теплый прием, обрисовать ситуацию и попросить, чтобы каждому констеблю было дано указание… Нет – жесткий приказ… Предоставить информацию о любом подходившем под описание доме. У Буша сжималось сердце, когда он представлял саркастические взгляды, скривленные в усмешках губы, исподволь воздетые в потолок взгляды. Кто-нибудь непременно спросит, следует ли им проверить всех старушек с попугаями, канареек пенсионеров, родственников королевской семьи, каждый из которых непременно держал пруды с множеством самых экзотических водоплавающих, скворечники в лесах и парках, как и голубятни на задних дворах. Он
будет выглядеть круглым идиотом. И деваться некуда. Отнюдь не будучи дураком, ты им окажешься в глазах этих людей. Он уперся лбом в непрошибаемую стену. Возникло искушение снять трубку, позвонить Грандисону в Париж, где тот принимал участие в конгрессе Интерпола, и попросить об отмене встречи в Скотленд-Ярде. Но Буш заранее знал, что услышит от Грандисона: «Если это все, чем ты располагаешь, значит, им придется работать с твоими куцыми материалами. Если ты при этом выставишь себя дураком, что ж, так тому и быть. Но только настоящий глупец попытается отстраниться и не делать вообще ничего». А потом бросит расслабленно, чтобы подсластить пилюлю, чувствуя раздражение Буша, какой-нибудь банальный вздор: «Помни: вековые дубы тоже вырастают из крохотных желудей».
        Сквозь окно он наблюдал теперь за двумя девицами из соседнего офиса, проходившими мимо в своих мини-юбках, открывавших длинные голые ноги, несмотря на кусачий мартовский холод. За ними шествовал юнец в джинсах и кожаной куртке с бахромой – длинные патлы разметались по плечам. И почему-то при виде этих молодых людей Буш разозлился. Бесстыжие наглые бездельники… Лишенные всяких понятий о приличиях, никчемные и смехотворные! А затем вспомнил о зловещей маске, которую напялил на себя Торговец. В Скотленд-Ярде животики надорвут. Такие маски производились десятками тысяч – и Торговец знал об этом, а купить их можно было в сотнях магазинов Лондона и Южной Англии.
        Буш встал, подошел к шкафчику в дальнем углу комнаты и налил себе виски. Сначала свою обычную дозу, а затем удвоил ее.
        Глава 4
        Во время своего последнего визита в Чолболтон с целью выяснить читательские пристрастия населения Джордж напал на подлинную золотую жилу в человеческом облике. Звали ее миссис Грэдидж, и внешне она напоминала Мафусаила, хотя утверждала, что ей всего-то шестьдесят девять лет от роду. Седовласая, с клоунским красным носом-картошкой, словоохотливая, она была хорошо информирована, выписывая ежедневную газету «Дейли мейл», «Ньюс уорлд» по воскресеньям и еще один еженедельный бульварный журнальчик «Субботние мелочи». И как раз всевозможные мелочи скрашивали одинокую старость миссис Грэдидж. Ни одной задернутой днем шторы, ни единой местной девицы с задержкой месячных, ни намека на скандал или сплетню, склоку или свару, покупку кем-то нового телевизора или автомобиля – ничего подобного не могло произойти, чтобы миссис Грэдидж не узнала, хотя она редко покидала крытый соломой коттедж. Целыми днями она просиживала в покрытом лоскутным одеялом кресле у окна, выглядывая из-за вазы с пластмассовыми розами, стоявшей на подоконнике. Это была старуха с головой, забитой самыми грязными мыслями, отвратительное
существо, которое получало истинное наслаждение от несчастий других. Джордж сразу пришелся ей по нраву. Подхихикивая и шамкая ртом с гнилыми зубами, она рассказала ему, каким успехом пользовалась у парней в молодые годы. Уж она взяла от жизни свое, а теперь могла назвать ему имена многих, кто ныне воротил от нее нос, но, видимо, забыли, как в былые дни затаскивали в сарай и уходить не хотели, так соблазняли их ее прелести. Джордж подавлял приступы тошноты, изображал зачарованного принца и в результате был вознагражден сполна.
        Ее муж, давно сошедший в могилу (или сведенный, как невольно подумалось Джорджу), когда-то служил егерем у Рейнбердов в Рид-Корте, заодно присматривая за их речной лодкой для рыбалки. Да и сама миссис Грэдидж порой подряжалась туда на работу. То горничной, то помощницей по хозяйству. И если она сама чего не знала, то уж супруг знал все наверняка. Она подслушивала под дверями или просматривала приходившую хозяевам почту, а ее муж украдкой пристраивался к группе джентльменов-охотников во время привала для ленча на свежем воздухе или таился в потертом камуфляжном костюме посреди рощицы или в зарослях кустов, чтобы наблюдать, до чего же походили приемы ухаживания и спаривания у людей на так хорошо знакомые ему повадки зверей, рыб и птиц.
        От нее Джордж в подробностях узнал о том, как обходился Шолто с горничными, гостившими в доме дамами и женами окрестных фермеров. Сам Шолто, впрочем, никогда не настаивал на droits de seigneur[4 - Право первой ночи (фр.).], но оно частенько добровольно признавалось за ним. А еще он пил с завидным постоянством с десяти часов утра и до тех пор, пока не заваливался мертвецки пьяный спать глубокой ночью.
        Джордж подпалил в своей кухне очередной ломтик хлеба, вспоминая о миссис Грэдидж, и был уверен, что рассказал Бланш о том, как старый гуляка свалился в пьяном виде с лестницы. Или не рассказал? Что ж, по крайней мере собирался, но мог забыть об этом факте, такую массу полезных сведений пришлось ему изложить. Боже, до чего же омерзительной ведьмой оказалась старая миссис Грэдидж! Он надеялся, что Бланш не захочет узнать еще больше и не пошлет его к ней снова.
        Самым богатым ответвлением золотой жилы оказалась история Гарриэт – младшей сестры мисс Рейнберд. Из уст миссис Грэдидж Джордж узнал необходимые детали, а пробелы помогло восполнить его богатое воображение.
        Обе сестры были хорошенькими, даже красивыми, но в то время как Грейс Рейнберд отличалась ладной миниатюрной фигуркой, Гарриэт выглядела чрезмерно рослой и неуклюжей. В разительном контрасте с изящными светскими манерами Грейс сестра страдала от почти патологической застенчивости и неуверенности в себе. Когда Гарриэт перевалило за тридцать (у миссис Грэдидж оказалась фантастическая память на даты – она могла вспомнить день, месяц и год практически любого события), в обществе уже все были твердо уверены, что ни одна из них не выйдет замуж. Грейс с ее утонченным и критическим взглядом на жизнь многих мужчин отпугивала, а если ей кто-нибудь нравился, она убеждала себя, что претендента интересует только ее приданое. А застенчивость и чрезмерная скромность Гарриэт создавали непреодолимый барьер для возникновения любых романтических отношений. В тех же исключительных случаях, когда возникал мужчина – действительно влюбленный или же привлеченный запахом денег, – который проявлял к ней интерес, то на горизонте возникал Шолто. Ценивший комфорт жизни в доме, где хозяйничали две молодые и ловкие девушки,
предоставляя ему возможность без помех пьянствовать и волочиться за каждой юбкой, он мгновенно пускал в ход все свое влияние на сестру, чтобы холодным неодобрением уничтожить любое нарождавшееся чувство. Шолто был жестоким и эгоистичным, прятавшим свой истинный характер под маской грубоватого внешнего добродушия.
        Но вот года за три до начала Второй мировой войны у Шолто возникли проблемы с почками, его на три недели уложили в больницу. И мать-природа сполна воспользовалась этим временем, чтобы внести свои коррективы в жизнь семьи. Однажды Грейс и Гарриэт отправились на благотворительный танцевальный вечер, проводившийся в соседнем военном гарнизоне, в кои-то веки без привычного надзора Шолто. И если Грейс лишь от души повеселилась, то Гарриэт получила приглашение поужинать от стеснительного молодого ирландского офицера-танкиста, выпила гораздо больше вина, чем следовало бы, решила, что все вокруг прекрасно и удивительно, после чего была соблазнена на заднем сиденье офицерской машины, пока Грейс отплясывала «Пол Джоун»[5 - Английский танец с постоянной сменой партнеров.]. Гарриэт сохранила все в секрете от сестры, испытывая головокружительное наслаждение от прежде неведомых отношений, и три недели встречалась с возлюбленным в лесочке у реки, что осталось тайной для Грейс, но не для старого Грэдиджа. За день до выписки Шолто из больницы офицера вместе с подразделением отправили к новому месту службы на
Ближний Восток. Гарриэт никогда больше не виделась с ним и даже весточки не получила. С Грейс она так ничем и не поделилась, но, как только ей самой стало ясно, чем все грозит закончиться, призналась Шолто. Тот, выждав подходящее время, когда Грейс не оказалось дома, поднял настоящую бурю негодования и заставил сестру быстро собрать вещи и отправиться с долгим визитом к своему надежному приятелю в Нортумберленд. Там в положенный срок Гарриэт родила младенца, матерью для которого пробыла ровно двадцать четыре часа, после чего ребенка у нее отняли, чтобы она даже встречаться с ним не смогла и не знала, куда и кому его передали на воспитание.
        Только много лет спустя она рассказала Грейс о своей тайне. К тому времени танкист-ирландец уже погиб, получив смертельное ранение в сражении при Тобруке.
        Вот какую историю поведала Джорджу миссис Грэдидж, а он слово в слово передал Бланш. Причем миссис Грэдидж находила особое удовлетворение в том, что скелет из семейного шкафа Рейнбердов давно разгуливает на свободе.
        И, как намекнула миссис Грэдидж, ей были известны многие другие сальные подробности, если они кому-то интересны. Но, конечно, рассказывает она обо всем неохотно, поскольку сама терпеть не может сплетен и скандалов. А потому только Джорджу выдала она по секрету факт, что любовники частенько встречались в старой рыбацкой хижине, где старик Грэдидж хранил солому для починки кровли. И они были там далеко не первыми прелюбодеями. К этому моменту Джордж почувствовал, что с него довольно, и сбежал в «Митру аббата», где тремя стаканами виски с трудом смыл дурной привкус во рту.
        А сейчас, поедая пережаренный тост с джемом и прихлебывая кофе, он раздумывал о Гарриэт и о той грязной работе, какую выполнял для Бланш, чувствуя отвращение к этому делу. Его созвездия явно заняли на небе неверное положение. Подобные гнусные дела предназначались судьбой кому-то другому. Как и вся эта неряшливая беспорядочная жизнь. Кому-то, кто искренне хихикал бы и посмеивался вместе с миссис Грэдидж над чужими бедами и злорадством. Какой-то идиот там, наверху, мог запросто запутаться в своей картотеке и по ошибке уготовить ему чужой удел. Ведь если бы его, Джорджа, тянуло на странный образ жизни, он бы точно выбрал что-нибудь более романтическое и мужественное… Он не возражал бы, например, поменяться местами даже с тем ирландским командиром танка – исключив только печальный конец в африканских песках. Или стал бы секретным агентом: умным, проницательным, вечно окруженным красотками с континента и с утонченным вкусом собирателя старинного фарфора. Джордж видел себя в роли спасителя женщин и детей, которого потом ждали высокие награды и почести, защитника слабых и обездоленных, борца с тиранами и
злодеями.
        Он посмотрел вниз, где на кухонной подстилке улегся Альберт, и вдруг резко спросил:
        – Какого черта ты там делаешь?
        Пес со смаком жевал утреннюю «Дейли мейл», которую сам же принес из прихожей. Джордж выхватил газету из собачьей пасти, разгладил влажные от слюны листы и… принял решение. Ему необходимо в корне изменить свою жизнь. Он талантлив, недурен собой, умен и наделен своеобразным чувством собственного достоинства. Хватит уже ходить на коротком поводке. К дьяволу! От таких, как миссис Грэдидж, Джорджа выворачивало наизнанку. А с Бланш и ей подобными он тоже, если честно, чувствовал себя неуютно. Он ведь даже не знал, фальшива она насквозь, только наполовину или действительно полностью помешалась на своем спиритизме и парапсихологии. В общем, Джордж не желал дурачить пожилых леди, чтобы вытряхнуть из них деньги на идиотскую идею возведения «Храма Астроделя», будь он трижды неладен! Кем, черт возьми, Бланш себя возомнила? Дочерью царя Соломона? А этот ее Генри? Где она раскопала его мощи? Откуда он вообще взялся? Наверное, прочитала о нем в альбоме «Детишкам об истории британских железных дорог» или еще где-нибудь. Нет, с него хватит. Он много сделал для нее. Они останутся друзьями, но подстраиваться под
Бланш он больше не будет. Поедет в Солсбери, прогуляется там вокруг собора и обдумает свою новую жизнь. Лучше места для медитации не найти. Потом пообедает в «Красном льве» и отправится к Бланш, чтобы поговорить и выложить все начистоту. Может, удастся и ее уговорить начать жизнь заново…
        Джордж посмотрел вниз на Альберта и сказал:
        – Теперь здесь все станет по-другому, вот увидишь.
        Пес вздернул серые брови и вильнул хвостиком.
        Пока Джордж завтракал и строил планы реорганизации своей жизни, мисс Рейнберд тоже сидела за утренним столом, глядя на еду без аппетита, чувствуя себя скованной и все еще усталой после очень тревожно проведенной ночи. Гарриэт снова явилась к ней во сне и вела себя настойчиво. Любопытно, что порой она приходила в облике молодой женщины, а потом вдруг в старческом возрасте. И мисс Рейнберд это приводило в замешательство. Но вот в том, чего Гарриэт добивалась, никаких сомнений не было. «Найди моего мальчика. Найди его и прими в семью. Он ведь тоже Рейнберд!» Часто, когда она произносила слова «Он тоже Рейнберд!», ее голос резонировал странным эхом.
        Да, это была скверная ночь с Гарриэт, завывавшей и стенавшей с гулким эхом, как плохая актриса в любительском спектакле. Вот уж проблема на ее голову, найти сына Гарриэт! И привезти его в Рид-Корт, чтобы все здесь досталось ему после ее смерти… Десять к одному – если мисс Рейнберд найдет его, он окажется личностью, совершенно непригодной на роль продолжателя рода. А привезти его сюда – значит предать огласке историю. Впрочем, не так уж она глупа, чтобы не понимать – среди соседей были люди, знавшие о случившемся. Какой же идиоткой оказалась Гарриэт! Нет, не потому что влюбилась, если это была действительно любовь, а не простое физическое влечение. Просто повела себя как обычная деревенская простушка. Заниматься любовью в старой рыбацкой хижине! Неслыханная неосторожность с ее стороны! И почему-то она не сделала ничего для предохранения… Впрочем, любой, даже не самый искушенный мужчина, принял бы меры предосторожности. И что выросло из этого сукина сына? Ничего путного, разумеется. Нет, это несправедливо. В конце концов, если его удастся разыскать, не нужно сразу заявлять о себе. За ним можно
понаблюдать и, если он окажется никчемным человеком, закрыть вопрос и забыть о нем навсегда. Или внести анонимный взнос в его пользу, сделать нечто полезное для него, что утихомирит Гарриэт и отчасти удовлетворит ее желания.
        Мисс Рейнберд удивилась, поняв, что думает о Гарриэт как о живом человеке, как о силе, с которой необходимо считаться. Это уже выходило за рамки нормальности.
        Мисс Рейнберд прикурила первую из четырех сигарет, которые позволяла себе за день, снова наполнила чашку кофе и предалась грустным размышлениям о том, насколько она одинокий человек. У нее не было ни одного настоящего друга или подруги. Знакомых полно. Глупышек вроде Иды Куксон или даже вполне разумных мужчин как врач, адвокат, финансовый советник, биржевой маклер. Но не друзей. Не с кем хоть изредка поговорить по душам.
        Мисс Рейнберд звонком вызвала Ситона и, когда он явился, сказала:
        – Через полчаса мне понадобится машина. Я еду в Солсбери.
        Буш завтракал в своей квартире. Стакан натурального грейпфрутового сока, кукурузные хлопья без сахара в миске с молоком и яблоко – явно импортное, потому что он едва смог осилить половину: на вкус оно отдавало слегка ароматизированной ватой. Настроение было омерзительное, и вдалеке от посторонних глаз он мог сполна дать себе волю. Схватив оставшуюся половину яблока, Буш в ярости метнул его через кухню, и оно липкой массой размазалось по двери холодильника. Но облегчения этот порыв не принес. Воспоминания о вчерашнем совещании в Скотленд-Ярде все еще болезненно отзывались в нем. Они поджарили-таки его на медленном огне. Вежливо, но с наслаждением. Заместитель комиссара, два помощника заместителя комиссара и двое начальников отделов. Любимчик Грандисона из департамента – сам чародей и волшебник Буш – от имени всех остальных недоумков, окруживших себя повышенной секретностью и поставленных над полицией, просил их, как сформулировал сладчайшим голосом один из присутствовавших, «найти, из какого матраса в Южной Англии выпало перо, которого к тому же ни у кого не было»! Но звучали фразы и похуже, потому
что прямо относились к делу. Впервые за время работы на Грандисона из Буша сделали круглого идиота. Они прекрасно понимали, с чем он столкнулся, и им очень нравилась его беспомощность. Нравилась тем больше, чем сильнее ненавидели они его департамент. Когда Буш произнес, что вопреки скудным уликам, имеющимся по данному делу, сама его серьезность не допускает возможности бросить расследование и умыть руки, один из остроумцев елейным тоном спросил: «Мягкой или жесткой водой?»
        Воспоминание об этой реплике заставило Буша поморщиться. И не имело значения, что полицейским ищейкам все равно придется ему подчиняться и делать все от них зависящее. У них не было выбора. Проблема заключалась в ином – они убеждены в провале предстоявшей операции. Именно это радовало их больше всего. И как же он скрасил для них омерзительный, почти по-зимнему холодный и мрачный мартовский день!
        Буш прошел в гостиную и сел за стол. Отчаяние ощущалось физически, словно извивавшаяся змея, которая сбрасывала с себя старую кожу. Он написал жене письмо в холодных бесстрастных выражениях, информируя ее, что в его намерения не входит предоставлять ей основания для развода, и еще меньше склонен он принимать основания, которые способна выдвинуть она сама. Если она не собирается к нему возвращаться, то пусть высидит отведенный законом период в пять лет раздельной жизни, после чего сможет легко развестись и снова выйти замуж. Пусть помается, мстительно думал Буш. Он не желал ее возвращения, но существовала вероятность, что не связанный узами брака ее новый возлюбленный к ней охладеет, и придется ей пожить в одиночестве, пока не подыщет замену.
        Закончив письмо и заклеив конверт, он сидел и разглядывал его. А между тем Торговец где-то готовился нанести третий удар. Расчетливо, эффективно и с полным основанием надеяться на успех. А он, Буш, скован по рукам и ногам. Когда он сегодня доберется до своего кабинета на работе, отчеты по гольф-клубам будут дожидаться просмотра и анализа. Но, как нетрудно предположить, толка от них не окажется никакого.
        Прежде чем отправиться в Солсбери, мисс Рейнберд позвонила Бланш и убедилась, что та готова принять ее. Дом Бланш находился в тихом и благополучном с виду жилом квартале, раскинувшемся на возвышенности в северо-западной части города. В нем устроили угловой балкон наверху, откуда открывался вид на расположенный по ту сторону игровых полей Олд-Сарум[6 - Исторический памятник; остатки поселения, относящегося примерно к 3000 г. до н. э.] и на долину реки Эйвон. С левой стороны, как остро заточенный карандаш, торчал поверх крыш домов шпиль городского собора. По ночам на его верхушке включали красный маячок как предостережение для самолетов.
        Мисс Рейнберд усадили в гостиной. Она ожидала оказаться в комнате, убранство которой будет хотя бы отчасти отражать склонность мадам Бланш к ярким краскам в одежде и макияже. Она и сейчас – в одиннадцать часов утра – надела длинное фиолетовое платье с глубоким вырезом в виде острого угла. Талию прихватывал ярко-красный шарф из натурального шелка. Те же жемчуга сегодня несколькими кольцами плотно обвивали ее шею, а рыжие волосы (красивые волосы, подумала мисс Рейнберд, тщательно расчесанные и ухоженные) были распущены по плечам, придавая ей юный, почти девичий вид. Но сама комната была обставлена со вкусом и вполне достойно. Стены украшали две очень приличного качества акварели с видами старинных кварталов Солсбери.
        Бланш сидела и внимательно слушала мисс Рейнберд. Причем манера поведения старушки претерпела перемену. Но для Бланш это не явилось сюрпризом. Ей и прежде доводилось наблюдать подобные перемены настроений у женщин. Теперь уже с полной откровенностью мисс Рейнберд сначала подробно описала сны о Гарриэт, а затем перешла к истории любовной интрижки сестры и тех мер, какие принял Шолто, чтобы разобраться с затруднительной ситуацией. И хотя Гарриэт давно умерла, Бланш прониклась сочувствием к ней. Понимала, как с ней могло произойти такое. Годы одиночества, а потом встреча с молодым офицером, которому достались все накопившиеся эмоции, вся нерастраченная нежность. Шолто рисовался при этом полнейшим мерзавцем.
        – Как я теперь поняла, мои сны стали результатом мук совести, – продолжила мисс Рейнберд. – Ребенку, если он жив, сейчас лет за тридцать. Но самое главное – он Рейнберд. А еще важнее, что у меня нет ближе родственника, чем он. Все, чем я владею, должно достаться ему. Но это не радует меня. Не сам по себе факт, что придется сделать его своим наследником, а необходимость разыскать его, а потом в известной степени сделать частью моей жизни в Рид-Корте. Это означает неизбежные расспросы, слухи по всей округе и огласку случившейся с Гарриэт неприятности.
        Бланш кивнула:
        – Вам прежде не хотелось нарушать налаженное и спокойное течение вашей жизни. Это естественно. Но теперь вы готовы взглянуть правде в глаза, чтобы успокоить муки совести?
        – Да, именно так. Вот почему я приехала к вам.
        – Хорошо ли вы все продумали? Вам ведь может и не понадобиться моя помощь. Чтобы найти племянника, достаточно нанять частного сыщика, умеющего держать язык за зубами.
        – Я все тщательно взвесила. И есть одна или две детали, которые делают такой вариант нежелательным для меня. Каким бы искусным ни оказался частный детектив, ему непременно придется наводить справки. Причем опрашивать людей в соседнем городке. И я не настолько наивна, чтобы думать, будто местное население не имеет понятия о случившемся. Для этого даже не обязательно знать подробности. Все выглядит просто как дважды два, исходя из чего уже можно строить любые предположения и догадки. Мысль, что друзья и окрестные жители узнают о моих поисках, не слишком приятна. Но даже если бы мне удалось справиться с этим чувством, существует более серьезная проблема. Когда Шолто умер, я просмотрела его личные архивы в надежде найти документы, наводящие на след того, как он поступил с ребенком.
        – И вы ничего не обнаружили?
        – Нет. Если бумаги существовали, то он успел их уничтожить. Мой брат был с большими странностями, однако относился с почтением к доброму имени нашей семьи. И для него стало навязчивой идеей, целью жизни – полностью устранить ребенка из жизни Гарриэт, восстановив в Рид-Корте мир и покой. Гарриэт он, конечно, так никогда и не простил.
        Бланш улыбнулась:
        – Теперь уже простил, я уверена. Вы когда-нибудь обсуждали с ним данную тему?
        – Нет. Однажды я сделала попытку, но Шолто дал мне понять, что от него я ничего не узнаю.
        – А его друзья в Нортумберленде? Им что-нибудь известно?
        – Только одна женщина из той семьи до сих пор жива. Недавно я навестила ее и затронула этот вопрос. Но она ничего не знает. Гарриэт поместили в родильное отделение местной больницы под видом замужней женщины. А когда младенец появился на свет, Шолто и акушерка через два дня забрали его и куда-то увезли. Жестоко по отношению к Гарриэт, но Шолто решился на такой шаг. Ни о каком сопротивлении со стороны Гарриэт и речи не возникало. Ей не хватило бы характера – так уж она была устроена. Вот и подумайте, что сделал бы частный детектив, не имея отправной точки для начала поисков… По крайней мере…
        – Вы хотели сказать, по крайней мере в материальном, физически существующем мире. Вот почему приехали сюда и все рассказали.
        – Да.
        – Но вы пока не верите, что подобное возможно осуществить?
        После некоторого колебания мисс Рейнберд ответила:
        – Трудно преодолевать предрассудки, с которыми прожила жизнь. Но если это можно сделать без огласки, то я готова попробовать. – Она улыбнулась. – Я ведь не получаю удовольствия от того, что Гарриэт постоянно является мне во снах, мадам Бланш. Я хочу спать спокойно. Если ребенок – то есть теперь уже взрослый мужчина – может быть найден, я приму его и отдам ему должное. При том условии, что он не окажется существом нестерпимым.
        – Что ж, – Бланш встала, – тогда нам лучше сразу взяться за дело. Давайте послушаем, что думает обо всем этом Генри.
        Заметив изумление на лице мисс Рейнберд, Бланш мягко дотронулась до ее плеча:
        – Вам пора бы привыкнуть к моему отношению к подобным вещам, мисс Рейнберд. Для меня они – часть жизни. Дар, которым я наделена, кажется вам чудесным, странным, даже пугающим. Но, уверяю вас, в нем нет ничего необычного. Каждый человек обладает способностью выйти за пределы своего тела и проникнуть в иной мир. Но лишь немногие умеют пользоваться им, потому что для этого необходимы убежденность и вера. Генри так же реален, как я и вы, сидящая сейчас в кресле. Мы разговариваем с Генри как обычные люди, шутим, смеемся, спорим. И нам нужно сейчас немного поболтать с ним, узнать его мнение. Он присутствует здесь.
        Подавив внезапное желание оглядеть каждый угол комнаты, мисс Рейнберд произнесла:
        – Но почему вы в этом уверены?
        Бланш улыбнулась и отбросила прядь длинных волос с плеча.
        – Я чувствую его запах, мисс Рейнберд. – Она усмехнулась. – Только не надо удивленно смотреть на меня. Если бы вас посадили в комнату с завязанными глазами и с затычками в ушах, а туда вошла сильно надушенная женщина, вы бы сразу поняли, что в помещении есть кто-то еще. Иногда я ощущаю вибрации эфира, создаваемые Генри, своим особым зрением я вижу его ауру, улавливаю исходящий от него аромат. А у него свой, ни на кого не похожий запах – смесь вереска и пряного древесного дыма. Мужественный и явно привнесенный извне. – Бланш подошла к окну, но задернула не штору, а только тюль. – Я сделала это, – объяснила она, – потому что комната просматривается с противоположной стороны улицы. Нам нужно не затемнение, а изоляция от посторонних глаз. Однажды… Когда у меня будет достаточно денег, я возведу подходящее место для отправления культа и помощи людям. Храм свободного общения, где будет происходить постоянный обмен взаимной любовью, пониманием и советами между нашим миром и тем, что остается для большинства невидимым и непостижимым.
        Поддавшись порыву, мисс Рейнберд воскликнула:
        – Мадам Бланш, вы необыкновенная женщина!
        Бланш покачала головой:
        – Вовсе нет. Это вы необыкновенная женщина, мисс Рейнберд. А я самая заурядная, которая научилась пользоваться Даром Господним. И вы тоже получили такой подарок, как и все люди, но только они почему-то не заметили его на самом дне своего рождественского носка, отвлеченные и обрадованные тем, что показалось им более ценными и блестящими презентами. А теперь давайте повторим уже проделанное нами прежде. Вы будете спокойно и расслабленно сидеть на своем месте, и мы проверим, есть ли что нам сказать у старины Генри. Остается только надеяться, что у него сегодня не слишком поэтичное настроение.
        Мисс Рейнберд откинулась в кресле. «На сей раз я полностью расслаблена», – убеждала она себя. Сделан новый важный шаг, принято ответственное решение. Хотя мисс Рейнберд не до конца верила в происходившее. В ее планы не входил полный отказ от здравого смысла, но она не могла не признать, что тайная сила и глубокое понимание сути вещей, исходившие от мадам Бланш, есть нечто, с чем она столкнулась впервые в жизни. Можно было даже ощутить своего рода блаженство, отказавшись от постоянного самоконтроля… Отдавшись под власть воли другого человека.
        Она видела, как мадам Бланш тоже откинулась на спинку кресла с закрытыми глазами. На мгновение она кончиками пальцев провела по бусинам у себя на шее, но потом ее руки опустились. Она взялась за концы шарфа и держалась за них. Дышала очень глубоко, грудь и плечи вздымались и опадали при каждом вдохе и выдохе. Вскоре дыхание стало спокойнее и наконец сделалось почти незаметным. Мадам Бланш сидела как восковая фигура, но мышцы на лице так обмякли, что у нее приоткрылся рот, и мисс Рейнберд заметила слюну в уголках ее губ.
        Внезапно мадам Бланш громко окликнула:
        – Генри?
        Наступило молчание, после чего она произнесла раздраженно:
        – Генри! Не надо так поступать со мной! Не смей! Здесь присутствует человек, нуждающийся в помощи. Тебе известно, кто он.
        Снова воцарилась тишина, а потом она начала говорить, явно поддерживая диалог с кем-то, чьих ответов слышно не было:
        – Да-да, понимаю… Изображения? Но слова были бы уместнее… Да, понимаю. Они должны приготовиться… Есть трудности, которые нужно преодолеть… Да, вижу отчетливо. Молодые женщина и мужчина на берегу реки… Женщина – блондинка, держит в руке шляпку… Соломенную шляпку. А мужчина в военном мундире. Да, я вижу мальчика… Боже мой, Генри, какой он растрепанный и неряшливый! – Бланш рассмеялась. – Впрочем, как все мальчишки. Что у него на запястье, Генри? Не могу разглядеть, что это… Ох, Генри, это как рассматривать старый альбом с семейными снимками, когда никто не может тебе ничего объяснить. И эти фото… Некоторые изображения я почти не различаю. А вот это здорово! Мне нравится. Малыш на руках у женщины. Она кажется счастливой, и младенец улыбается. Гарриэт? Нет, на нее не похоже… Вряд ли это она. У Гарриэт были светлые волосы… О нет!
        На лице Бланш отразилось разочарование.
        – Почему ты так странно себя ведешь сегодня, Генри? Пожалуйста, постарайся. Она очень хочет знать, что случилось с ребенком. Где он сейчас? Тебе нужно подвести их поближе… Спроси у них… Почему? Ладно, если не можешь, то я не собираюсь давить на тебя. Но пусть даже они не идут на контакт, ты все равно должен хоть что-нибудь знать… Он счастлив сейчас? Ах, так все-таки счастлив… Женат?
        Внезапно она грустно вздохнула.
        – Подобное пережили многие люди. Но ты мог сказать мне сразу, а не листать перед глазами все эти фотографии… Да, разумеется, она тоже поймет… – И голос мадам Бланш постепенно затих на сонной, но мелодичной ноте.
        Мисс Рейнберд наблюдала за ней. Мадам Бланш теперь полулежала в кресле и дышала ровно, как во сне. Через несколько секунд глаза открылись, а потом, дернувшись всем телом, она пришла в себя и взглянула на мисс Рейнберд с ослепительной улыбкой.
        – Что поделаешь, такое порой случается! – воскликнула она. – Я застала Генри в неудачный для него день. – Мадам Бланш встала и подошла к столику. – Не знаю, как вам, мисс Рейнберд, а мне нужно что-то успокоительное. Налить вам?
        Та кивнула и молча смотрела, как Бланш наливает им по бокалу хереса.
        – Я ничего не поняла. Что произошло?
        Бланш подала ей бокал с напитком.
        – Так бывает, когда возникают помехи на телефонной линии. Генри всегда ведет себя по-джентльменски в таких случаях, берет вину на себя. Хотя виновата я.
        – Но на сей раз вы помните, что было?
        – Да, конечно. Сейчас я все помню.
        – Тогда, может, объясните ситуацию?
        – Постараюсь, но не всегда и не все этому верят. Главное здесь то… Даже не знаю, как лучше выразиться. Понимаете, люди, оказавшиеся там, еще не достигли финальной стадии своего окончательного состояния. В их существовании все подвижно, нет постоянства и статики. Они непрерывно развиваются. И потребуется много времени, прежде чем к ним придет полное понимание великой мистерии. Они обладают властью, но не абсолютной и не всеобъемлющей. Так бывает поначалу со всеми. Вот что дает основание многим людям научного склада ума и откровенным скептикам с иронией вопрошать, почему во время спиритических сеансов сообщения, приходящие с той стороны, не содержат точных ответов на вопросы о жизни и смерти, которые им задают. А объяснение простое. Большинство из тех, кто покинул нас давно, еще не овладели полнотой знания об этом. Согласитесь, многие из живущих в этом мире не в состоянии объяснить с точки зрения техники, как работает радар или обычный телевизор. Так же обстоит дело и в ином мире. Покинувшие нас близкие люди подвержены влиянию окружающей их обстановки и сменам настроений. Поэтому и общение сегодня
оставляло желать лучшего. Брат и сестра тесно ассоциируют вас с Рид-Кортом. Увидев вас здесь, они ощутили отчуждение и удалились. Думаю, в будущем мне лучше все-таки приезжать к вам.
        – Полагаете, это поможет?
        – Да. А сегодня моему милейшему Генри удалось получить лишь своеобразный взгляд на собрание семейных образов. На нечто вроде альбома с фотографиями. Но мы узнали, что ребенок Гарриэт жив и счастлив.
        – Тогда почему эта дурочка Гарриэт не может сказать, где он?
        Бланш рассмеялась:
        – Я же объяснила, что они пока не достигли высшей власти. Что-то они уже знают, но многое им нужно выяснить. А бывают случаи, когда даже если это им удается, Генри не пропускает полученную информацию.
        – Почему?
        – Удивлена вашим непониманием таких простых вещей. Вы даете ребенку сладости до того, как он выполнил порученное ему задание? Мне бы не хотелось сказать вам ничего обидного, но, если откровенно, я почувствовала в Генри неуверенность в вас. Видимо, он улавливает исходящие от вас вибрации скептицизма. Или не убежден в вашей искренности. Наверное, нечто подобное чувствуют Гарриэт и Шолто. Гарриэт не поможет вам при участии Генри, если между вами будет стоять барьер неверия.
        – Слишком сложно и лишено логики.
        – Не забывайте, что речь идет об ином мире, мисс Рейнберд.
        Мисс Рейнберд пришлось признать весомость последнего аргумента, хотя она не могла избавиться от чувства, что мадам Бланш ведет с ней ловкую торговлю, пытаясь подороже сбыть свой товар.
        – Вы сказали, будто видели изображение мальчика, – произнесла она.
        – Да. Такой взлохмаченный, в перепачканной одежде. Как любой паренек, проведший целый день в своих забавах.
        – И заметили у него что-то на руке или на запястье. Вы разглядели, что именно?
        – Нет, картинка оказалась размытой.
        – Нечто крупное или мелкое?
        – Достаточно большое. Я сначала даже подумала, уж не ракетка ли это для настольного тенниса.
        Мисс Рейнберд пообещала Бланш позвонить через пару дней и сообщить, хочет ли она новой встречи с ней в Рид-Корте. Но по дороге домой – маленькая фигурка, почти незаметная на огромном заднем сиденье «роллс-ройса», – она уже не сомневалась, что ей понадобится помощь мадам Бланш. Хотя она ни словом не обмолвилась об этом сегодня, мадам Бланш произвела на нее сильное впечатление своим описанием внешности мальчика. Когда речь шла о Гарриэт и молодом офицере, прогуливавшихся у реки, она живо представила эту сцену. Но вместе с ней в памяти всплыла незначительная на первый взгляд подробность, которой Гарриэт поделилась с ней, рассказывая о своем романе. Ирландский возлюбленный страстно увлекался соколиной охотой и однажды принес с собой пустельгу, которую в то время натаскивал. Они прогуливались по берегу, а птица охотилась на дроздов. Сын мог унаследовать увлечение отца. Мисс Рейнберд была уверена, что серое пятно на руке было одной из разновидностей сокола. И когда мадам Бланш описывала мальчика, он нарисовался в ее воображении. Растрепанный школьник, несущий на руке хищную птицу. Потрясающе!
        Глава 5
        Послеполуденный свет постепенно меркнул. Солнце уже стояло низко и к тому же спряталось за грядой сгустившихся с западной стороны неба облаков. Зато на севере сквозь прозрачный и чуть морозный воздух Мартин Шебридж видел серый блеск полосы моря с впадавшей в него рекой, где с одной стороны вздымался до самого устья скалистый Крутояр, напротив которого вырисовывался приземистый участок плоского бережка. Пройдет час, и солнце опустится еще ниже, чтобы осветить обширную дельту реки Северн. А через два часа Мартину нужно отправляться обратно в школу-интернат после коротких выходных. И хотя он, конечно же, предпочитал проводить больше времени с семьей, мысль о школе не расстраивала его. Он научился принимать жизнь такой, какая есть. Что-то в ней нравилось, а что-то приходилось стоически переносить.
        Мартин медленно взбирался по длинному склону известнякового холма. Ирландский красный сеттер следовал за ним по пятам, ястреб-тетеревятник в накинутом на голову мешочке, похожем на монашеский капюшон, расположился на затянутой в перчатку руке. Под ногами ощущалась промерзшая, основательно поеденная овцами короткая трава, старая холщовая сумка мягко била по краю спины. Его глаза замечали и оценивали малейшее движение, самое незначительное изменение освещенности, уши улавливали все звуки, которые приносил с собой поток северо-восточного бриза. Вот что он любил по-настоящему: одинокие прогулки с ястребом и собакой. Любил не в последнюю очередь потому, что такими же были пристрастия отца. Они понимали подобные ощущения, даже никогда не обсуждая в домашних разговорах.
        На гребне холма ветер с силой задул ему в лицо, взъерошивая синевато-серое оперение крыльев ястреба. В долине Мартин видел дороги, деревни и отдельно стоявшие фермерские дома, как и тусклое свечение воды в озерах Блэгдон и Чу-Вэлли. Они с отцом часто ловили искусственно разведенную форель. Ему нравилась и такая рыбалка, хотя гораздо больше пришлась по душе рыбная ловля в небольших, но бурных горных речках Уэльса. На срединной части противоположного склона холма раскинулась роща высоких буков. В пятидесяти ярдах от опушки рощи Мартин остановился. Свободной рукой, помогая себе зубами, он развязал тесемки на капюшоне ястреба и отпустил в полет. Он воспитывал и использовал птицу по своим правилам. Его отец был в этом смысле строгим сторонником инструкций. Сейчас Мартин наблюдал, как ястреб низко промчался над землей, а потом взмыл вверх – длиннохвостый и короткокрылый, – чтобы усесться на высокой ветке ближайшего дерева. Птица устроилась поудобнее, а собака за спиной Мартина издала короткий вой. Он заставил замолчать ее прикосновением руки к влажному носу. Ему не нравились правила, продиктованные
другими. Всегда и во всем нужно искать свой способ действовать. И если он лишался птиц, отпуская их летать при сильном ветре, значит, лишался, но никогда не носил с собой кожаных витых ремешков, чтобы привязать к столбу или натянутой проволоке. Они были созданы летать свободно.
        Мартин направился в рощу, даже не глядя на ястреба. Тот будет перелетать, следуя за ним, с дерева на дерево, а он услышит негромкий, но резкий звон колокольчика у него на шее. Мартин пустил собаку вперед, проверить кусты и низкий подлесок, как и высокие заросли бурой зимней травы, где под мертвыми прошлогодними листьями таились поваленные стволы старых буков.
        Уже в пятнадцати ярдах от него собака подняла зайца, и Мартин издал возглас:
        – Хэй!
        Но не для того, чтобы дать команду затаившейся пока птице, а просто из любви к подобным охотничьим выкрикам. И увидел ястреба уже впереди себя, низко стелившегося между деревьями, мощно работавшего крыльями, петлявшего и кружившего до тех пор, пока не пришел момент резкого нападения на зайца. Птица вцепилась в зверька на бегу, и несколько ярдов шерсть и перья одним комом катились вперед.
        Мартин подозвал пса и направился к месту схватки. Заяц был мертв, задушенный длинными когтями ястреба. Он снова взял птицу на руку, выдал в награду кусочек мяса из мешка, а потом поднял зайца за задние ноги и с размаху ударил головой о дерево. Сунул добычу в одно из отделений сумки, а ястреба пустил в полет. Тот взлетел к вершине одного из деревьев, а охотник с собакой двинулись дальше.
        Они легко перемещались вниз по склону, окруженные деревьями. Взяли еще одного зайца, сильно отощавшего за зиму, упустили лесного голубя, быстро вспорхнувшего и спрятавшегося в густой кроне, зато от них не ускользнула сорока, засевшая в кусте остролиста, и после короткой борьбы лишь черные перья взметнулись и были унесены ветром. Мартин не испытывал никаких эмоций, видя гибель живых существ, не искал себе оправданий в том, например, что зайцы все равно пошли бы на корм хищникам в полях, а сороки разоряли чужие гнезда. Он, ястреб и собака просто вышли на охоту. И именно в завершенности этого процесса таилось удовольствие, которое никогда не приедалось. Они занимались делом, оно было естественным занятием для охотничьей птицы, собаки и человека. И каждый раз, когда ястреб садился на его сжатый кулак в перчатке, чтобы получить награду за убийство, Мартин воспринимал это и как награду для себя за недели терпеливого обучения, результатом которого становились подобные мгновения. У него бывали птицы получше, и будут другие, но сейчас существовал только этот красавец ястреб.
        У дальней опушки рощи Мартин позвал его, и он прилетел, в своей обычной манере дважды описав узкие круги над головой, прежде чем сесть на руку в ожидании кусочка призового мяса. Мартин нацепил на головку птицы мешочек, и они покинули рощу, снова поднимаясь по склону холма, чтобы, перевалив через узкий отрог, выйти на проселок, ведущий к дому.
        Через час, уже поужинавший и переодетый в школьную форму, Мартин стоял у машины, прощаясь с отцом. Обычно отец и мачеха вместе отвозили его в школу, расположенную в пятидесяти милях от дома. Сегодня ему предстояла поездка только с мачехой. У отца нашлись неотложные дела. Мартин относился ко всему с пониманием. Отец отпустил дежурную шутку по поводу возвращения в тюремную камеру. Он улыбнулся. Ему нравилась приемная мать, но отец всегда оставался единственным человеком в мире, кого он по-настоящему любил. Мартин уселся на сиденье рядом с ней, а сеттер мгновенно запрыгнул назад, чтобы составить женщине компанию на обратном пути. Мачеха включила радио, и Мартин откинулся на сиденье, погрузившись в размышления о своих хорьках. Ему придется подыскать для них новое место, потому что школьный куратор запретил держать в школе грызунов. Пока надо будет найти заброшенный коттедж или ферму, а в конце учебного года он привезет их домой. Мартин хотел попробовать совместную охоту с хорьком и ястребом на диких кроликов, уcтраивавших себе норы на склонах холмов. А это означало, что птице нужно дать возможность
привыкнуть к хорькам. Иначе она поубивала бы их… Он отправится на конюшню и поставит клетку с хорьками рядом с ястребом, чтобы он мог видеть их, а запах грызунов не был для него чем-то новым.
        Эдвард Шебридж проследил, как задние габаритные огни автомобиля скрылись за поворотом, и направился в дом. Он запер входную дверь и прошел через длинную и широкую прихожую к дубовой двери, за которой располагались ведущие вниз каменные ступени. Слева, сразу же у подножия лестницы, находилась дверь его кабинета-мастерской. Он шагнул внутрь и защелкнул замок.
        Это была просторная комната. Часть задней стены занимал экран для кинопроектора. Вдоль всей стены слева протянулась низкая скамья. Часть ее занимал самодельный пульт управления. Правую стену покрывали ряды книжных полок, и только в самом ближнем углу располагался большой буфет. Именно позади него находилась дверь, которая вела внутрь системы потайных подвалов.
        Шебридж уселся рядом с пультом и включил проектор. Минут пятнадцать он смотрел разрозненные фрагменты фильма, нажимая кнопку стоп-кадра, чтобы сделать какие-то записи в лежавшем на коленях блокноте. Фильм был снят скрытой камерой, в основном с заднего сиденья машины, а отчасти из-за какого-нибудь естественного укрытия. Иногда съемка велась либо с очень близкого расстояния, либо использовался хороший телескопический объектив. Главным объектом почти всех фрагментов являлся один и тот же мужчина. Не первой молодости – ему, наверное, перевалило за шестьдесят, – он обладал импозантной внешностью, в его манерах бросались в глаза властные привычки, а лицо отражало интеллект и сообразительность. Когда пленка закончилась, Шебридж достал карту, какой обычно пользуются артиллеристы, с масштабом в одну милю на дюйм, и листок с нанесенными на него цифрами, обозначавшими время и расстояния. Потом прикрепил поверх карты кальку и начал неторопливо и аккуратно прочерчивать на ней несколько маршрутов. Он работал сосредоточенно, ни разу не позволил себе отвлечься. Шебридж не курил, на пальцах не было ни пятнышка
никотина. Светловолосый, голубоглазый, среднего роста, но под его простой одеждой угадывалась крепкая тренированная мускулатура. Хотя ему уже было за тридцать, он смог бы легко пробежать двадцать миль вдоль вершины холма, на котором жил. В свое время Шебридж намеренно развил в себе нечувствительность к боли и равнодушие к человеческим слабостям, подчиняясь исключительно своему острому уму. Его личные связи сводились всего к двум людям: сыну и второй жене. Он испытал нечто вроде облегчения, когда первая жена умерла, а мальчику едва исполнилось три года. Ему совершенно ни к чему была большая часть той цивилизации, которая, насколько он знал, окружала его. И через две недели он собирался совершить последний шаг, чтобы оказаться как можно дальше от нее. Ничто не могло его остановить. Если для этого потребуется лишить жизни человека, он убьет его. Вероятно, Шебридж представлял сейчас собой самое опасное из существ на нашей планете – наделенного интеллектом человека с не знающей жалости одержимостью побегом. Мечтателя, жаждущего устроить для себя рай на земле и готового на все, чтобы обрести его. Если бы
кто-нибудь узнал об этом и назвал его сумасшедшим, он бы согласился, заявив, что предпочтет жить по законам, продиктованным своим безумием, нежели по извращенным правилам так называемого цивилизованного мира. Шебридж никогда бы не принял простого факта, что он являл собой всего лишь особый вариант многочисленных изломов человеческой психики, из-за которых оставались переполненными камеры тюрем и психиатрических лечебниц по всему миру. Даже тот мужчина, о котором он снял свой фильм, наделенный великой мудростью и обостренным чувством сострадания, не сумел бы переубедить Шебриджа.
        Последние пять лет двенадцать человек одновременно являлись членами гольф-клубов «Тивертон» и «Крауборо бикон». Из них четыре женщины. За тот же период шестьдесят восемь человек, не будучи членами клубов, играли в гольф на правах гостей в обоих. Женщин насчитали среди них двадцать восемь. Адреса членов двух гольф-клубов были доступны. Что же до гостей, то их местожительство указывалось в редких случаях. Лишь иногда упоминался город или населенный пункт, но чаще всего указывалось название клуба.
        Буш передал всю информацию Сангуиллу, чтобы тот поручил кому-нибудь из сотрудников провести негласное расследование в отношении людей с двойным членством и тех гостей, кого удастся разыскать. Буш знал, что на полную и детальную проверку уйдут недели, однако распорядился, чтобы ему ежедневно докладывали о ходе операции.
        Пообедал он в столовой при департаменте, разгадав при этом кроссворд из «Дейли телеграф».
        Джордж пообедал в «Красном льве», сидя за стойкой бара. Хлеб, сыр, маринованные овощи. Утро выдалось приятным, пока он разгуливал вокруг собора и его окрестностей, обдумывая новую жизнь, которую собирался начать. Джордж решил заняться бизнесом. Идея осенила его, когда он рассеянно осматривал гробницу сэра Джона де Монтакью, участника битвы при Креси, умершего в 1390 году. Посмертная статуя сего достойнейшего из рыцарей лежала теперь, почти лишившись всяких черт лица под воздействием неумолимого времени. Меч переломился, а ноги покоились на льве с отломанным хвостом. Вот тебе и крылатая колесница пламенных лет, подумал Джордж. Она уже оставила позади и его самого, чтобы он однажды тоже обратился в прах и тлен.
        И мысль явилась ему подобием откровения. По всему графству строились сотни новых домов. Здесь, в Винчестере, в Саутгемптоне и в остальных городах. А каждому новому дому требовался сад, причем обустраивать его приходилось в большинстве случаев с нуля. Так вот, он станет ландшафтным садовником и будет работать по контрактам с мелкими домовладельцами, которые окажутся либо слишком занятыми, либо чересчур ленивыми, чтобы самим вгрызаться лопатой в девственную почву. Ему понадобится микроавтобус, оборудование и мускулистый малый в помощники. Возможно, позже он наймет еще людей, купит больше транспорта… В общем, расширит дело, добившись настоящего успеха. А пока придется засучить рукава самому и вкалывать вместе с помощником. Ничего, это пойдет ему на пользу. Пора избавиться от позорного брюшка и обрести хорошую физическую форму.
        Сделав быстрые подсчеты на оборотной стороне конверта в баре, Джордж прикинул, что для начала придется вложить сотен пять. Подержанный микроавтобус, подержанное оборудование, никакой зарплаты для себя – он всегда мог рассчитывать на пособие от семьи, – а контору устроит у себя в коттедже. Лучше места не найти. У Джорджа было полтора акра собственного сада, и пусть сейчас он находился в запустении, когда дело пойдет на лад, он сможет прямо там открыть центр образцового садоводства. Всего в нескольких милях от Солсбери и рядом с оживленной трассой! Да это же золотое дно! И всего-то нужно – пятьсот фунтов стартового капитала. Джордж владел несколькими акциями, которые мог продать. Например, монет за двести. Значит, оставалось добыть всего три сотни. Сложностей не возникнет. Бланш одолжит их ему и даже не заметит, что ее кошелек похудел. Хотя черт ее поймет! Иногда, если речь заходила о деньгах, она вела себя странно. Что ж, если не она, то разве нет других кредиторов? На том же обороте конверта Джордж принялся составлять список друзей, у которых мог попытаться одолжить деньги. Записал пять фамилий,
потом четверых вычеркнул. У этих можно перехватить пятерку, но не триста фунтов.
        Он купил пару булочек с сосисками и вернулся к машине, чтобы скормить их Альберту по дороге к дому Бланш. Все же рассчитывать он мог только на нее. А не выждать ли более удобного момента, когда она сама нанесет визит к нему в коттедж? Взять ее в полном смысле голыми руками… Нет, надо сразу разобраться с этим делом. Не терять времени. Ведь весна наступала стремительно. Лучше времени для занятий садами не бывает. В пути Джордж начал насвистывать, размышляя, в какой цвет покрасит свой фургон и какая надпись украсит его борт: «Эксперт-садовод Ламли»? «Дж. Ламли, садовод-подрядчик»?
        Когда он добрался до дома Бланш, выяснилось, что у нее на приеме посетители. Джордж зашел в кухню, чтобы скоротать время, пока Бланш освободится, и поболтать с ее старухой-матерью. Та уже многие годы жила с дочерью, и хотя престарелая «девушка» придерживалась самых либеральных взглядов, Бланш именно из-за нее запрещала Джорджу оставаться у нее на ночь. Существовала, впрочем, и вторая, более веская причина. Бланш опасалась, что мощные, земные и чувственные вибрации нарушат спокойствие эфемерной атмосферы, которая была необходима, когда ее услуги требовались приходящим к ней клиентам. Но Джордж догадывался: на самом деле Бланш просто не хотела лишних сплетен о себе среди соседских кумушек.
        Миссис Тайлер родилась в полуцыганской семье артистов ярмарочного балагана. Дом Бланш она содержала в образцовом порядке, оставаясь подвижной и работящей даже в шестьдесят восемь лет. Но и сейчас ею порой овладевала тоска по свободе и воле бесконечных дорог, веселью под куполом шапито, глубокому сну в постели между четырьмя колесами повозки, рядом с которой паслась старая кляча, таскавшая ее за собой. Она сварила для Джорджа чашку кофе, и, попивая его, он положил на стол монету в пятьдесят пенсов, а потом вытянул руку ладонью кверху. Это стало для них неизменным ритуалом, когда они встречались одни в кухне дома Бланш. И Джордж не уставал поражаться, какую богатую событиями жизнь сулила ему судьба устами старой гадалки миссис Тайлер, сколько вариантов будущего открывалось перед ним.
        Но сегодня, поглощенный мыслями о своем садоводческом бизнесе, он едва слушал, как она бормотала свои извечные предсказания. Лежит ему дальняя дорога через море-океан. Там повстречает он темного незнакомца, который даст ему совет… Плохой совет. И еще ему лучше держаться подальше от лошадей. Лошади могут принести большие несчастья на его головушку. Джордж ненавидел лошадей с детства. Стоило ему приблизиться к одной из них, как у него начиналась сильнейшая аллергия – и старуха была прекрасно осведомлена об этом. Но в итоге его ожидало счастье в жизни, много детишек. Вот только один из них умрет совсем маленьким.
        Джордж прикурил сигарету, позволив старушке плести языком дальше, пока он размышлял о своем. Он поместит рекламу в местные газеты, встряхнет всех собутыльников в «Красном льве», чтобы те на каждом углу давали ему наилучшие рекомендации. Завтра же достанет каталоги механических садовых устройств и инструментов. Конечно, не обойтись без питомника, откуда ему станут поставлять саженцы деревьев и кустов и прочую рассаду. Но за оптовые закупки ему будет причитаться скидка или даже комиссионные. Внезапно сквозь пелену окутывавшей его задумчивости прорвались и привлекли его внимание какие-то слова старухи-гадалки.
        – Простите, что вы сказали, мэм?
        – Ты меня совсем не слушал? – проворчала миссис Тайлер.
        – Стал бы я швыряться половиной фунта просто так, ничего ценного не получая взамен! Я только не понял вашей фразы про новое предприятие. Что имелось в виду?
        – Я сказала, что ты затеешь новое предприятие. Захочешь заниматься чем-то другим.
        – Ну, учитывая, что сейчас у меня нет никакого предприятия, оно точно будет новым и другим. Но что за предприятие?
        – Нечто вроде обхода чужих домов. Много разговоров с незнакомыми людьми.
        – Может, сбор налогов? Или продажа страховых полисов? Нет уж, спасибо, мэм.
        – Держись подальше от высоких мест. Мне не нравится линия твоего сердца. Видишь, она здесь над лунным бугром? Высокие места – опасайся их.
        – Что имеется в виду под словом «высокий»? Прием на высшем уровне у лорд-мэра или типа горы Эверест?
        – Смейся, смейся…
        – Но ведь моя ладонь с прошлой недели не изменилась. Почему же вы мне ничего не рассказали в тот раз? Кстати, хочу спросить. Вы, случайно, не видите на моей ладони множество цветов и пышные сады? Или миленький желтый микроавтобус с зеленой надписью на боку?
        Старуха окинула его испепеляющим взглядом, отпустила руку и сунула монету в карман. Помолчала, а потом произнесла:
        – Микроавтобус я, положим, вижу. Но только он не яркого цвета. Темный, почти черный, а ты сидишь в нем, и тебе очень хочется сбежать.
        Джордж рассмеялся:
        – Что ж, с каждым может случиться. Кто из нас не попадал в «черный воронок»?
        Он услышал стук входной двери и понял, что Бланш прощается с клиентами. Он оставил миссис Тайлер и вышел в прихожую, чтобы застать там Бланш. Затем отвел ее в гостиную, усадил в кресло, склонился и поцеловал.
        – Прошу, посиди и послушай меня. Я хочу заново построить свою жизнь, любимая. И для этого мне нужны всего пятьсот фунтов. Только в виде долга и даже под проценты. Или четыре сотни в самом крайнем случае. А задумка у меня вот какая.
        Джордж с энтузиазмом пустился в рассказ, а Бланш его терпеливо слушала. Он нравился ей, пока оставался ее простым и добрым Джорджем. И нравился даже больше, когда ему в голову приходила какая-нибудь вздорная идея и он принимался рассуждать о ней. Бланш видела мальчишеские черты в этом давно уже взрослом мужчине. Понимала, как искренне он верил в свои жалкие затеи, которым не суждено сбыться, и сердце наполнялось приятным теплом любви и нежности к этому недотепе. Старый милый Джордж. Он никогда не изменится. Пока у него есть коттедж и скромное пособие, он останется прежним. На мгновение она даже подумала: если построю «Храм Астроделя», пожалуй, выйду за него замуж. Чтобы присматривать за ним… Но нет. Этого случиться не должно. Она же станет верховной жрицей. Хороша жрица, у которой по храму болтается муженек! Нет, Джордж останется на стороне, встречаться с ним Бланш сможет только тайно. В такой роли он ей сгодится. Но не законного супруга.
        – Ну, что скажешь? По моим подсчетам, с самого начала стану получать от сорока до шестидесяти фунтов чистыми в месяц. И смогу скоро окупить затраты на оборудование и вернуть долг с процентами. А потом не будет пределов совершенству. – Джордж поцеловал Бланш, и она догадалась, что он ел маринованный лук на обед в каком-то баре. Вероятно, в «Красном льве».
        – Просто выпиши чек, киска моя, и я примусь за дело.
        Некоторое время Бланш молча смотрела на него. Заметила, как в нем шевельнулось сомнение, потом на лице начало вырисовываться выражение грусти и разочарования.
        – Передай мне сумку, – попросила она.
        Джордж взял сумочку со стола и подал Бланш. Она достала чековую книжку, авторучку, выписала чек и протянула ему. Джордж увидел сумму: пятьсот фунтов. Но от него не укрылось, поскольку самому приходилось проделывать в трудные времена всевозможные махинации с чеками, что он не подписан.
        Бланш испытала не самые приятные ощущения, когда он недоуменно посмотрел на нее. Ей было жаль прибегать к подобной уловке. Но приходилось заботиться о будущем «Храме Астроделя», а связываться с незнакомцем не входило в ее планы. Только Джордж был способен ей помочь.
        – Джордж, любовь моя, ты получишь пять сотен не в долг, а в подарок. Но прежде чем я подпишу чек, тебе придется кое-что сделать для меня. То, в чем ты особенно искусен, то, о чем бы я не осмелилась попросить никакого другого мужчину.
        Джордж нацепил маску добродушия, чтобы скрыть свое расстройство (О, уж он-то знал свою Бланш как облупленную!), и возразил:
        – Но я уже делаю для тебя то, в чем особенно искусен, милая. Тебе не надо ни о чем просить других мужчин.
        – Я не это имела в виду, Джордж. И кроме того, мне не по душе, когда подобные речи заводят у меня дома. Это место…
        – Хорошо, я понял. Что тебе нужно?
        – Чтобы ты немного поработал над делом мисс Рейнберд.
        – Нет!
        – Я всего лишь прошу тебя проявить христианское милосердие, Джордж. Эта женщина очень несчастна. Я хочу вернуть в ее жизнь немного радости.
        – А я хочу, чтобы немного радости появилось и в моей жизни тоже. Обустраивать небольшие сады в пригородах. Сажать цветы, окапывать грядки, разбивать клумбы. Выкладывать дорожки из камня или плитки.
        – Твоя идея кажется мне чудесной, и ты добьешься в своем деле большого успеха. Но если ты надеешься получить от меня пятьсот монет, то тебе придется еще немного потрудиться по моей просьбе.
        Джордж не собирался сдаваться без борьбы.
        – Это противно моей природе, Бланш. Разнюхивать, притворяться, выискивать грязь.
        – Ни о какой грязи и речи быть не может. Это акт чистой благотворительности и милосердия. Мисс Рейнберд уже за семьдесят. И я хочу сделать ее последние годы на этой земле по-настоящему счастливыми.
        – С чего бы это? – зло буркнул Джордж. – Ты же не устаешь твердить, насколько тот мир лучшего нашего. Нет, тебе просто нужен «Храм Астролябии», или как его там? Так заставь своего сладкоголосого бестелесного дружка Генри пошевелить задницей и немного поработать на тебя.
        Бланш вздохнула:
        – Твоя аура совсем померкла, Джордж. Ты как тот капризный мальчишка, который хочет получить подарки, хотя Рождество еще не наступило. – Она подошла и чмокнула его в щеку. – А теперь пора начинать вести себя разумно.
        Джордж пожал плечами:
        – Прости, Бланш, но я… Черт побери, я ненавижу таких тварей, как эта миссис Грэдидж!
        – Я тоже, Джордж. Они – потерянные души. Но бывают нам полезны. Думай о мисс Рейнберд. Ты просто помогаешь ей. А это благородное дело. Оно не займет у тебя много времени. Неделя или две – максимум. Нужно будет отыскать следы племянника, сына ее сестры Гарриэт. Выяснить, где он сейчас. И когда ты это сделаешь… – она указала на чек в его руке, – когда все будет завершено, ты получишь то, чего хочешь. Восхитительную новую жизнь и профессию, которая принесет красоту и радость сотням людей. Договорились?
        Джордж немного помолчал. Потом вдруг усмехнулся:
        – Да, ты та еще штучка, Бланш. Сумела бы у ангела выменять на что-нибудь его крылья. Ладно, я возьмусь за это.
        – Спасибо, Джордж. Я действительно от всего сердца благодарна тебе. – Бланш склонилась и забрала у него чек.
        – Эй! – воскликнул Джордж. – Но он же мой!
        – Безусловно, твой. Но я пока присмотрю за ним, чтобы у тебя не возникло соблазна подделать на нем мою подпись и обналичить.
        – Можно подумать, я бы осмелился на такое! Впрочем, кто меня знает… С такой-то скверной аурой, как сейчас.
        На следующее утро Джордж вновь посетил миссис Грэдидж. С предлогом для второго визита у него возникли проблемы, но легко преодолимые. Он накопил огромный опыт в поиске поводов и объяснений для своих действий в этой жизни и на сей раз не испытал затруднений. Джордж сразу предупредил Бланш, что накладные расходы, связанные с этой работой, окажутся выше обычных. Поскольку он все еще находился в расстроенных чувствах из-за сделки, которую она ему навязала, то решил увеличить сумму, причитавшуюся с нее за поездку, на десять процентов. Так он, может, купит себе новый микроавтобус вместо подержанной рухляди. Новый будет и удобнее, и прослужит дольше.
        Миссис Грэдидж удивилась, вновь увидев Джорджа, но сюрприз стал казаться ей даже приятным, когда он бодро спросил, остался ли у нее тот превосходный чай, которым она его поила, и положил десятифунтовую бумажку рядом с ее вязанием и свежим выпуском «Субботних мелочей».
        Пока миссис Грэдидж разглядывала деньги, Джордж сказал:
        – Вас ждет еще десятка, если поможете мне. Но все это должно остаться строго между нами. Дело деликатного свойства.
        – А какое это имеет отношение к газетам и журналам, молодой человек? – поинтересовалась миссис Грэдидж.
        – Никакого… Мне просто… Я должен был сначала поближе узнать вас, вот и все. А на самом деле я занимаюсь частными расследованиями.
        – Чем-чем?
        – Ну, я вроде как частный сыщик.
        – Мне не нужны неприятности с ищейками вроде вас.
        – Что вы! Никаких неприятностей, миссис Грэдидж. Почему бы вам не заварить нам по чашке чая, и я обо всем расскажу?
        За рассказом пришлось выпить три чашки ее крепчайшего терпкого чая, но Джордж не мог потом не признать, что справился с задачей блестяще. Когда он действительно хотел, то начинал говорить так, словно поцеловал камень Бларни[7 - «Камень красноречия» в стене одного из замков Ирландии.]. Не забывал снабжать хозяйку сигаретами и обхаживал с почтением, растопившим ее сердце и заставившим довериться гостю. Молодой офицер, ставший отцом ребенка Гарриэт, носил фамилию Меган. Об этом Бланш сообщила сама мисс Рейнберд. И Джордж заявил, что его наняла богатая – очень богатая, подчеркнул он, – ирландская семья, которая давно пыталась разыскать дитя. Теперь уже, конечно, взрослого мужчину. Молодой Меган, прежде чем умереть от ран, полученных в танковом сражении, признался священнику, причащавшему его, что когда-то соблазнил невинную девицу из очень хорошей семьи, и она родила от него младенца. Его последним и самым горячим желанием было передать своим родным, чтобы они нашли сына и он тоже стал членом рода Меганов. К несчастью, офицер умер, не успев назвать святому отцу фамилию девушки.
        – Жаль беднягу. Такой был молоденький! – сказала миссис Грэдидж.
        Джордж не мог с ней не согласиться и продолжал рассказ о том, как многие годы семья прикладывала все усилия, чтобы разыскать его сыночка, но безуспешно. Пришлось эту идею оставить. Но вот в последний год Меган-старший, отец погибшего танкиста, теперь уже глубокий старик, которому недолго осталось жить, начал тревожиться, что последнее желание сына так и осталось неисполненным.
        – Да, у католиков с этим строго, – заметила миссис Грэдидж. – Правда, скажу честно, я не очень-то одобряю эту их хитрость: греши, паскудничай, а потом сходи к исповеди и можешь продолжать как ни в чем не бывало. Удобная вера.
        Джордж кивнул и объяснил, что его фирме поручили возобновить поиски и постараться найти мальчика. И им повезло. Они связались со старым фронтовым товарищем Мегана, знавшим про историю с Гарриэт. И вот вам причина… Потому он, Джордж, сюда и приехал. Но естественно (это была задумка подлинного мастера своего дела, пришедшая к Джорджу, когда он спалил у себя в кухне очередной тост), стоило почтенному старику, страдающему от тоски по утраченному внуку, узнать, как поступил с ребенком Шолто Рейнберд, как он пришел в неописуемую ярость. Он не хочет иметь с Рейнбердами ничего общего. Ему нужно найти мальчика – теперь уже взрослого мужчину, – но чтобы Рейнберды не знали об этом. Его внук был Меганом и должен вернуться в родную семью. В Ирландию, где унаследует огромное поместье и крупное состояние.
        Миссис Грэдидж вздохнула:
        – Прямо роман какой-то, верно? Мне нравится. Старикан с ума сходит, так хочет перед смертью обнять внука.
        Джордж согласился. У него действительно получилась удивительная сказочка, которую он на скорую руку сочинил для какой-то старой карги. А теперь – и чтобы ни одна живая душа не узнала об этом – он хотел услышать от миссис Грэдидж известные ей подробности. До последней детали. Любая мелочь может иметь значение. Пусть только представит, как возрадуется старый джентльмен и какой удар втайне будет нанесен высокомерным и черствым эгоисткам вроде мисс Рейнберд, которые устраивали удобнее свою собственную жизнь, а на других плевать хотели. А кроме того, заверил Джордж, если старику сообщат о помощи миссис Грэдидж, то он отблагодарит ее. Пригласит ее к себе в замок и щедро вознаградит. Потому что очень хороший человек, даром что ирландец.
        И она клюнула. Проглотила наживку вместе с крючком, леской и чуть ли не с удилищем. Слушая ее, Джордж проникался мыслью о невозможности жить в маленьком городе и хоть что-то сохранить в тайне. Людям, подобным миссис Грэдидж и ее покойному мужу мистеру Грэдиджу, не требовалось никакого ясновидения, к которому якобы прибегала Бланш. Они просто наблюдали и умели умножать два на два, чтобы предвидеть события до того, как они происходили. Миссис Грэдидж поделилась с ним всем, что ей было известно, и поклялась именем Всевышнего, что никто из соседей никогда не узнает о расследовании, проводимом Джорджем.
        У Джорджа на сей счет имелись серьезные и небезосновательные сомнения, но он не беспокоился. Если даже слух дойдет до мисс Рейнберд, то пройдет много времени.
        Прежде чем уехать, он отправился на погост при местной церкви проверить один из фактов, которым поделилась с ним миссис Грэдидж. В самом дальнем углу кладбища, почти у прибрежного лужка, отмечавшего его границу, он действительно обнаружил маленькое скромное надгробие. На нем была отмечена смерть в 1937 году Эдварда Шебриджа, шестимесячного единственного сына Марты и Роналда Шебридж, и добавлена эпитафия: «Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное»[8 - Евангелие от Матфея, 19:14.].
        На следующий день Джордж (с Альбертом) поехал в Уэстон, чтобы провести денек на морском берегу и подышать свежим бризом с Бристольского канала, от которого рябью покрывались грязевые озерца в устье, поскольку пришло время отлива.
        А Бланш позже в тот же день отправилась в назначенное время в Рид-Корт, вооруженная всеми данными, которые Джордж успел добыть для нее. По пути она размышляла, на какой из следующих стадий их общения с мисс Рейнберд Шолто и Гарриэт начнут прозрачно намекать сестре, что Бланш оправдывает свое предназначение, а ее выдающийся дар заслуживает щедрого вознаграждения. Нужно будет подловить старушку в подходящий момент. Бланш станет выжидать и надеяться на подсказку от Генри. Он желает возведения «Храма Астроделя» не меньше, чем она, и выберет удачное время.
        Мисс Рейнберд выглядела иначе, чем обычно. Словно в ней произошла некая живительная метаморфоза. Щеки порозовели, она сменила губную помаду, а коричневая бархатная юбка в сочетании с жакетом поверх кремовой блузки отлично смотрелись на ней. В молодости она наверняка была очень привлекательной. Странно, что мисс Рейнберд не вышла замуж, подумала Бланш. Сегодня пожилая леди казалась посвежевшей и хорошо отдохнувшей. Похоже, последние несколько ночей ее не тревожили дурные сны.
        Мисс Рейнберд сразу сообщила Бланш, чего хочет. А угодно ей было найти сына Гарриэт и сделать для него все, что в ее силах, причем в этом она готова довериться Бланш. У нее самой теперь не осталось сомнений, в чем заключался ее священный долг.
        Бланш, внутренне торжествуя, внешне отнеслась к этой новости спокойно. Когда между ней и клиентами возникало взаимопонимание, становилось легко общаться и помогать им.
        – Уверена, на той стороне отнесутся к вашему решению с огромной радостью, – сказала он. – Посмотрим, какие слова они найдут для вас. Но должна предупредить, мисс Рейнберд, что удивлюсь, если при нашем нынешнем или следующем общении они сумеют назвать вам новое имя ребенка и место, где он находится в данное время. Этого они могут пока не знать. Помните, что прошло более тридцати лет с тех пор, как его отняли у вашей сестры. Но одно мне совершенно ясно: он жив, иначе сестра не стала бы досаждать вам своими просьбами.
        – Но почему они не могут прямо сообщить мне всю необходимую информацию? – тихо спросила мисс Рейнберд.
        – Как я уже говорила, – терпеливо промолвила Бланш, – они пока сами не владеют ею. Сколько людей живут в нашем мире, мисс Рейнберд? Миллионы и миллионы. Ваши брат и сестра знают многое, что неведомо нам с вами, но им все равно придется вести поиски, прежде чем они найдут его. Представьте, как трудно даже для них сделать это, глядя сверху вниз на землю. Ушедшие от нас люди легко обнаруживают потом только своих родных и близких друзей, с которыми поддерживали при жизни тесные отношения, потому что их продолжают связывать друг с другом спиритические эфирные волны. Но как в огромной толпе найти незнакомца, если вы не представляете, как он выглядит, а он не догадывается о вашем существовании? Но пусть вас это не беспокоит. Они будут вести поиски, а Генри окажет им необходимую помощь. Хотите проверить, какова ситуация сейчас?
        Мисс Рейнберд кивнула.
        Было понятно, что в какой-то момент у нее возникло искушение подвергнуть сомнению логику в словах мадам Бланш, но она сдержалась. Следовало целиком довериться ей. Таковы были условия договоренности, и она чувствовала себя обязанной неукоснительно соблюдать их… По крайней мере какое-то время. Приходилось смириться с вынужденным отказом от собственных представлений о логике, как и от естественного для нормального человека скептицизма.
        И все же мисс Рейнберд заволновалась, наблюдая, как мадам Бланш откинулась на спинку кресла и начала претерпевать уже знакомые трансформации. Видя напряжение на лице этой необыкновенной женщины, смену темпа дыхания, движение пальцев к нитке бус, мисс Рейнберд вспомнила, в каком ужасе замерла она у подножия лестницы, куда упал когда-то Шолто, как увидела мысленным взором мальчика с птицей на запястье… Подспудно мисс Рейнберд продолжала все-таки молить Бога не дать ей сделаться жертвой обмана. Хотя было бы глупо с ее стороны оставаться узколобой и наотрез отказываться принимать не до конца понятные ей потусторонние формы жизни и способы общения с ушедшими.
        Медленно, размеренным тоном мадам Бланш произнесла:
        – Это ты, Генри?
        – Да, я здесь, Бланш, – раздался мужской голос, но исходил он из уст мадам Бланш, что мисс Рейнберд уже доводилось слышать прежде.
        – Силы небесные, Генри! Мне не часто приходилось видеть на твоем лице ослепительную улыбку. Обычно ты слишком серьезен.
        – Я улыбаюсь, потому что счастлив. Разве ты не ощущаешь радость, разлитую повсюду вокруг тебя? Она излучается через тебя, Бланш, но исходит от твоего друга – мисс Рейнберд. Ее сознание посетило умиротворение, в сердце поселилось теплое спокойствие, и она теперь видит, каким путем должна идти.
        – Вы слышали это, мисс Рейнберд? – спросила мадам Бланш.
        – Да, слышала, – ответила та, хотя ей не нравилось, когда ее называют другом мадам Бланш.
        Неожиданно мадам Бланш сказала:
        – Ты не должен называть мисс Рейнберд моим другом или подругой, Генри. Я всего лишь ее поводырь. Дружбу предлагают, если знают, что ее не отвергнут.
        Генри рассмеялся:
        – Когда мы смотрим отсюда, Бланш, ваши социальные и классовые различия представляются странными и даже забавными. Но со временем вы станете друзьями.
        – Возможно, Генри. Однако сейчас нам необходимо решать иные задачи. И я не понимаю, почему ты закрыл вид на пространство. Ты расположился где-то в тени.
        – Потому что Слово всемогуще, Бланш. И свет не нужен, чтобы наполнить слова смыслом.
        – Ты имеешь в виду, что они не придут?
        – Нет, пока не придут, Бланш. Истинной мерой любви к ним со стороны мисс Рейнберд становится сейчас то, что сможет сделать она сама. Ее усилия покажут подлинную искренность чувств. Помощь от них явится, но не следует ждать внезапных чудес. Они – всегда лишь порождения истинной веры и упорного, порой долгого стремления исполнить желания своих ушедших родных.
        Мадам Бланш усмехнулась:
        – Расплывчато, Генри. Ты хочешь сказать, что они сами ни в чем не уверены, но готовы поделиться с мисс Рейнберд своими нынешними знаниями и всем, о чем узнают в будущем?
        – Да, Бланш. Пойми, – его голос зазвучал торжественно и даже величаво, – ни он, ни она не прониклись пока высочайшим сиянием. Очень многое для них недоступно. Но они дойдут до этого состояния. Со временем каждый достигает высочайшего света. Но до тех пор им придется столкнуться с немалыми трудностями. Однако мисс Рейнберд не должна отчаиваться. Если она сама придет к ним, они ей помогут.
        – Генри! – воскликнула мадам Бланш. – Не начинай своих загадочных речей. Каким образом она может прийти к ним? Это немыслимо.
        – Отчего же? Она способна посетить место их упокоения. И неподалеку от них обнаружит камень с именем ребенка, но только это дитя на самом деле не умерло. Прошлой весной она сама положила к его надгробию букетик нарциссов, а летом украсила траву вокруг него белыми розами. Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное. Спроси, понимает ли она, о чем я говорю.
        В комнате было тихо, но мисс Рейнберд почувствовала, что ее зазнобило.
        – Вы его понимаете, мисс Рейнберд? – обратилась к ней мадам Бланш.
        С внезапно пересохшим горлом мисс Рейнберд выдавила:
        – Да, да… О цветах мне все понятно. Но ведь тот ребенок мертв. Его нет на свете…
        – Один человек умирает, но другой продолжает жить, – неожиданно перебил ее Генри. – Тело обращается в прах, но имя остается. Ты видишь мужчину, Бланш?
        С раздражением, которое поразило даже мисс Рейнберд, мадам Бланш ответила:
        – Ничего я не вижу, Генри! Ровным счетом ничего!
        – Вглядись!
        Мисс Ренйберд смотрела на Бланш, когда та поднесла руки к вискам, и заметила, что ее пальцы дрожат. Затем она издала протяжный, почти рыдающий звук и объяснила:
        – Да, теперь вижу, Генри.
        – Расскажи мисс Рейнберд, что ты видишь.
        – Все не очень четко, Генри. Он появляется и пропадает. И рядом с ним что-то есть. Большое… А, вот так уже лучше. – Она рассмеялась. – Это автомобиль, Генри. Старомодный.
        – Не обращай внимания на машину. Расскажи мисс Рейнберд о мужчине.
        – Он в форменной одежде, Генри. Темного цвета, но не черной… Скорее оттенка шоколада. И он носит гетры. Выглядит почти франтовато. Ему лет тридцать. А машина белая, ослепительно-белая…
        – Спроси у мисс Рейнберд, какого цвета его волосы. Он снял фуражку. Ты сама можешь их видеть. Спроси у нее.
        – Если это тот, о ком я думаю, то волосы у него чернее угля, – жестко проговорила мисс Рейнберд.
        С болью в голосе мадам Бланш воскликнула:
        – Что происходит, Генри? Образ померк, и ты тоже отдаляешься. Почему ты уходишь, Генри?
        Тот отозвался шепотом:
        – Подобно тому, как грозовая туча скрывает солнце и лишает сияния красоты цветы и луга, так и злость в человеческом сердце изгоняет из него любовь и понимание… Любовь, но не злоба озаряет путь к истинному пониманию…
        Голос делался все тише, пока не затих совсем.
        Мисс Рейнберд поняла, что ее бесцеремонно отчитали, причем несправедливость упреков заставила сразу ожить всю внутреннюю силу ее характера. Вот уж действительно высочайшее сияние! Что ж, если нечто подобное существовало, ее не удивляло, что Гарриэт и Шолто не способны добраться до него, как ни стараются. А не разозлиться при мысли о Шебридже было невозможно. Верно, она иногда возлагала цветы на могилку малыша. Но только потому, что в городке не было ни одной другой живой души, чтобы сделать это. Простой акт милосердия. При посещении могил Гарриэт и Шолто. А все вместе представлялось полнейшей чепухой. Эта мадам Бланш, которая полулежит сейчас в кресле с закрытыми глазами, притворяясь совершенно изможденной, просто опытный манипулятор. Нет, так больше продолжаться не может. Оскорбление для ума и здравого смысла. Женщина получала информацию со стороны и скармливала ей. Гарриэт мертва. И все, что случилось с Гарриэт в прошлом, тоже умерло.
        Неожиданно прозвучал голос Гарриэт:
        – Типпи, дорогая… Ты доставляешь мне огорчение… – Но слова снова исходили из уст мадам Бланш. – Я огорчена из-за тебя, милая Типпи… Очень огорчена.
        Мисс Рейнберд словно ударило током. Ее снова охватил озноб. Она уставилась в лицо мадам Бланш. В ее крупное и чуть вульгарно красивое лицо. Это ведь был голос Гарриэт. Или она начинает страдать слуховыми галлюцинациями? Типпи… Откуда было этой женщине знать, что Гарриэт дала ей такое нежное прозвище?
        Бланш медленно открыла глаза, выпрямилась в кресле и с облегчением выдохнула.
        – Уф! Генри снова вымотал меня, – пожаловалась она. – Я очень устала.
        Она глазами указала на графин с хересом. Но мисс Рейнберд не отреагировала на этот намек и спросила:
        – Вы все запомнили?
        – Да.
        – Помните последнюю из произнесенных фраз?
        – Ясно и четко. Генри опять впал в поэтическое настроение. «Любовь, но не злоба озаряет путь к истинному пониманию…» И он прав, мисс Рейнберд. Время от времени в вас вспыхивают негативные эмоции. Это свойственно людям. Но для них, по ту сторону, бывает трудно отнестись к подобным порывам с пониманием и терпеливо выносить их.
        Мисс Рейнберд промолчала. Потом поднялась, чтобы налить хереса им обеим. Что прикажете думать об этой женщине? Что думать?
        Джордж и Бланш пили темное пиво в кухне ее дома в Солсбери. Миссис Тайлер уже отправилась спать. Альберт дрыхнул в припаркованной на улице машине Джорджа. Бланш его на порог не пускала. Как в чисто земном, так и в спиритическом смысле она не жаловала собак. Наступила ночь, и порывы ветра сотрясали оконные стекла в кухне. На столе перед Джорджем лежал большой блокнот в красной обложке. Он приобрел его на следующий день после первого визита к миссис Грэдидж, чтобы вести записи о мисс Рейнберд и связанных с ней делах. Память у него была отменная, но он давно заметил, что если ничего не записывать, то вскоре после беседы можно забыть подробности. А мелочи часто оказывались для Бланш важнее основной информации.
        Сверяясь с блокнотом, Джордж сообщал Бланш обо всех фактах, собранных ранее в Чилболтоне, а потом в Уэстоне.
        Роналд Шебридж работал в Рид-Корте водителем Шолто. Но его роль не сводилась только к этому. Если хозяину требовался собутыльник, Шебридж частенько составлял ему компанию и оказывал другие услуги, в особенности, когда Шолто использовал автомобиль для любовных утех с окрестными девицами и матронами. Сам Шебридж был не из местных. Он приехал из Лондона и привез с собой жену Марту. Его ближайшим другом в Чилболтоне был Грэдидж, который сам нередко ездил в машине во время охотничьих и рыбацких вылазок Шолто. За два месяца до того – миссис Грэдидж указала точно день и час, – как Гарриэт родила младенца, миссис Шебридж потеряла своего шестимесячного ребенка, мальчика, которого назвали Эдвардом. А перед тем как Гарриэт произвела на свет дитя, Роналд Шебридж неожиданно оставил службу у Шолто Рейнберда. Своему приятелю Грэдиджу он доверительно сообщил, что получил небольшое наследство и собрался уехать куда-нибудь, где сможет открыть автомастерскую. Но ни словом не обмолвился, куда именно. Однако не прошло и года, как движимый тщеславием (предположение Джорджа) Роналд прислал Грэдиджу письмо из Уэстона, в
котором описывал свой новый бизнес, успех в делах, упомянув, что жена родила ребенка. Это заинтриговало Грэдиджей, потому что после рождения Эдварда Марта Шебридж рассказывала, какими осложнениями сопровождались роды и как доктор вынес вердикт – Марта едва ли сможет завести второго ребенка.
        Грэдиджи, всегда умевшие видеть изнанку реальности и ничего не принимавшие просто на веру, пришли к выводу, что никакого наследства Роналд Шебридж не получал, а это Шолто Рейнберд купил для него автомастерскую подальше от Чилболтона при условии, что они с Мартой заберут с собой младенца Гарриэт и станут выдавать за собственного сына. Вероятно, поставили и еще одно жесткое условие: мальчик не должен ни при каких обстоятельствах узнать, кто его настоящие родители. Роналд Шебридж был из тех людей, которые честно исполнили бы любой договор, если их устраивала обозначенная в нем сумма отступных.
        – Я нашел мастерскую, милая, – сообщил Джордж. – По телефонному справочнику. Это теперь целая фирма. «Автосервис Шебриджа». Первое заведение он действительно открыл в Уэстоне, но теперь у компании есть еще гаражи в Бриджутере и в Уэллсе. Во время войны Шебриджа призвали в армию, но его жена справилась с хозяйством при помощи наемного менеджера, слишком старого для армейской службы. А после войны они добились настоящего успеха, и дело стало разрастаться…
        В точности, подумал он, как произойдет с его бизнесом, пусть только ему не придется больше заниматься сбором сплетен, и он целиком сосредоточится на садоводческом предприятии.
        – Со временем он продал компанию за очень приличные деньги и перебрался в Брайтон. Я нашел приятного старика, кладовщика из мастерской в Уэстоне, работавшего там еще вместе с Шебриджем. Он давно ничего не слышал о прежнем владельце и думает, что тот умер, потому что раньше непременно присылал хотя бы открытку к Рождеству. Но он точно знает, что Шебридж переехал в Брайтон, вынашивая идею купить хороший отель, нанять толкового менеджера, а самому больше отдыхать. У меня есть его последний адрес в Брайтоне.
        – А что мальчишка? – нетерпеливо спросила Бланш.
        – Они опять назвали его Эдвардом. Вероятно, использовали свидетельство о рождении собственного умершего сына. Разница в возрасте составила месяцев восемь. Когда парню исполнилось лет десять или двенадцать, такое уже никому не бросилось бы в глаза. Они послали его учиться в частную школу, и если он поначалу немного отставал от других, это их не беспокоило. Мальчишка рос умненький. Отличный спортсмен. Любитель лесных походов. Птичек, цветочков и прочего. Сначала Шебриджи жили в квартире над мастерской, а потом купили небольшой загородный дом.
        Джордж принялся листать свой блокнот.
        – Тебе придется отправиться в Брайтон, дорогой мой.
        – Знаю, милая. Завтра же. Мечтаю скорее покончить с данным делом. Так, что там у меня еще в записях? Не хочу упустить ничего, что ты смогла бы передать нашему обожаемому Генри…
        – Хватит издеваться, Джордж!
        – Налей мне еще пивка, разреши остаться здесь ночевать, и я больше никогда даже имени его не упомяну. – Он подмигнул Бланш, наполнявшей его кружку. – Ах да, еще о мальчугане. У него были светлые волосы и голубые глаза. Не всегда умел сдерживать темперамент. Вероятно, ирландская кровь играла. Ему было четырнадцать, когда Шебриджи уехали из Уэстона, а его отправили в интернат. То есть четырнадцать, если верить свидетельству о рождении. У миссис Шебридж имелись в отношении него амбициозные планы. Она души в нем не чаяла, как и ее муж. В Чилболтоне Марта Шебридж иногда подрабатывала у Рейнбердов швеей. Гараж они купили прямо на берегу моря. Что еще? А, старые записи по поводу прозвищ сестер.
        – Каких прозвищ?
        – Я тебе рассказывал о прозвищах, которые две мисс Рейнберд дали друг другу. Старая миссис Грэдидж знала и об этом.
        – Мне ты ничего не рассказывал, Джордж, а это важная информация. Она очень помогает наладить взаимное доверие с клиентом и установить надежную линию коммуникации.
        – Но я уверен, что говорил. Твоя мисс Рейнберд была Типпи, а Гарриэт она прозвала Флэппи.
        – Постарайся впредь ничего не упускать из виду. Проверь прямо сейчас. Мне нужно знать все. Например, что шила Марта Шебридж для Рейнбердов?
        – В основном помогала в бельевой. Представь, каково это – жить в доме, где есть даже отдельная бельевая комната! Она окантовывала и штопала простыни. Если в простынке появлялась дырка, разрезала ее пополам и сшивала заново. Старина Шолто не любил лишних трат на хозяйство. – Джордж перевернул несколько страниц. – Нет, обо всем остальном я тебе докладывал. Мы не обсудили лишь мои накладные расходы, но я повременю с этим до того момента, когда дело успешно завершится. – Он звякнул своим бокалом о край ее бокала и спросил: – Ну, так как? Я остаюсь на ночь, чтобы твоим соседкам было о чем посудачить?
        Бланш покачала головой и сказала:
        – А знаешь, что было на руке у мальчика? Я догадалась. У него на руке сидела птица. Какая-нибудь бедная подраненная птаха, которую он подобрал, чтобы спасти и выходить.
        – Ты говоришь загадками, Бланш. Неужели видела паренька?
        – Так же ясно, как сейчас вижу тебя.
        – Тогда у него должно было висеть и ружье за плечом. Если верить старому кладовщику, он был просто помешан на охоте.
        Бланш пристально взглянула на него.
        – Почему ты мне не рассказал об этом?
        – Черт побери, Бланш! Я не в состоянии всего запомнить. Ты понятия не имеешь, какие болтливые бывают люди. Начнут, и их уже не остановишь. Лучше послушай, какая идея меня осенила. Есть простой способ быстро решить все проблемы. Это нужно и тебе, и мне. Мальчик стал взрослым мужчиной. Причин менять имя и фамилию у него не было. Если завтра я не найду его в Брайтоне, нам нужно будет опубликовать объявление в одной из газет. В «Ньюс уорлд», например. Дать номер ячейки почтового отделения и обратиться к человеку по имени Эдвард Шебридж, сыну Марты и Роналда Шебридж, проживавшему в такое-то время в Брайтоне, сообщить о своем нынешнем местонахождении, что будет в его собственных интересах. Как тебе такая мысль?
        – Не годится, – отрезала Бланш.
        – Почему?
        – Пораскинь мозгами, Джордж. Мисс Рейнберд может заметить объявление. А она уже догадалась о том, что ребенка сестры сдали на руки Шебриджам.
        – Но такие, как она, не читают «Ньюс уорлд» – воскресную бульварную газету, где сплошной спорт и секс.
        – Кто-нибудь увидит объявление и расскажет ей. Один из приятелей или соседей. «Шебридж? Разве это не фамилия шофера, когда-то возившего Шолто?» Тебе трудно представить подобную ситуацию? Но дело не только в этом. Она хочет, чтобы я нашла его, а он ничего не заподозрил. Милый мой, проблема в том, что он может оказаться непригоден для такой семьи, какой считали и считают себя Рейнберды. И наша старушка спустит дело на тормозах, забыв о нем навсегда. Ей сейчас нужен удобный предлог, чтобы ничего не предпринимать. Можешь мне не верить, но если оставить в стороне тему «Храма Астроделя», я теперь очень близко к сердцу принимаю заботы старушки. Она мне пришлась по душе. И я не хочу, чтобы ее жизнь разрушилась. Если Эдвард Шебридж окажется мерзавцем и негодяем, я собираюсь сообщить ей, что он уже умер и она может спать спокойно.
        – Ну, ты даешь! – усмехнулся Джордж. – Ловкости и хитрости тебе не занимать. А почему бы тебе не стать настоящей преступницей? Тогда бы отгрохала себе второй Тадж-Махал.
        – Джордж Ламли! Я могу простить эти слова, только принимая во внимание, что ты выпил четыре бутылки пива здесь и, несомненно, основательно накачался еще по дороге. А теперь выметайся к себе домой. Завтра тебя ждет Брайтон. И если волей случая ты обнаружишь там Эдварда Шебриджа, держись от него подальше, пока не получишь от меня новых инструкций.
        Он пожал плечами:
        – Как скажешь, моя дражайшая. Ты у нас босс.
        Из двенадцати человек, которые когда-то были одновременно членами гольф-клубов «Тивертон» и «Крауборо бикон», четверо мужчин и две женщины уже умерли. Оставалось четверо мужчин плюс две дамы. Одна женщина последние два года постоянно жила с мужем в Родезии. Вторая – старая дева сорока четырех лет – по-прежнему обитала в Крауборо, но, с точки зрения Буша, читавшего ее досье, никак не могла попасть в число подозреваемых. Из четырех мужчин один жил в Тивертоне и был англиканским священником в возрасте семидесяти пяти лет. Второй, сорокалетний гражданин Крауборо, работал солидным биржевым маклером, имел жену и четверых маленьких детишек. Буш, который не бросал просто так ни одного из следов, заказал проверку, но был уверен, что она ничего не даст. Еще один любитель гольфа обслуживал нефтеналивные установки на крупном танкере компании «Эссо» и в данный момент находился на полпути между Лондоном и Бахрейном. Полиция установила, что и во время обоих похищений он тоже был в плавании. Что же до четвертого, то этим человеком, которому скоро исполнялось сорок лет, обладавшим скромным, но постоянным
источником дохода и жившим в сельском коттедже в Уилтшире, где держал коллекцию заморских птиц – главным образом золотистых восточных фазанов и волнистых попугайчиков, – оказался не кто иной, как Джордж Ламли.
        Глава 6
        Мисс Рейнберд сидела в гостиной и думала о мадам Бланш, которая только что ушла, и об их сегодняшней встрече. Радовалась, что на ней больше не лежит бремя решения проблемы веры или неверия. Она полностью довольствовалась тем, что просто сидела, слушала, реагировала на вопросы или сама задавала их. Мисс Рейнберд знала: сейчас можно отстраниться от всего до того момента, когда альтернатива между верой и неверием разрешится сама собой.
        Хотя встречу – у нее не поворачивался язык называть свои свидания с мадам Бланш сеансами – можно было считать прошедшей успешно, ее слегка раздражало, что для разговора с мадам Бланш через Генри явился только Шолто. Ей не нравилось, когда Шолто брал инициативу в свои руки. Брат всегда был беспокойной составляющей в ее жизни. Ему оставалось проделать немалый путь к достижению высочайшего сияния, зато имелись основания опасаться, что дурные черты своего характера и по крайней мере часть своего распутного нрава он сохранил и по ту сторону.
        Мисс Рейнберд дотянулась до телефонного аппарата и набрала номер справочной. Шолто сказал, что ребеночка усыновила чета Шебридж, а он снабдил самого Шебриджа – ей никогда не нравился этот тип, в чьих глазах и манерах мерещилось нечто от рептилии, – существенной суммой денег, чтобы он уехал и открыл свое дело. Если Шолто не ошибался, его бывший шофер остановил свой выбор на автомастерской. Но в этом не было уверенности, потому что, как только они заключили сделку и наличные перешли из рук в руки, Шолто желал скорее забыть о существовании Шебриджа. И сразу после этих слов брат оборвал разговор и удалился куда-то в дальний конец бескрайнего потустороннего пространства, где даже Генри больше не различал его. Как это похоже на Шолто: просто все бросить и исчезнуть! Но, к счастью, на смену явилась Гарриэт. Причем она обозначила свое присутствие даже не в виде духа, а словно вынимая невидимой рукой снимки из не существовавшего семейного альбома, как это произошло раньше. Мелькали изображения автомастерской, виды приморского городка, длинный пирс, а потом образы маленького мальчика и коттеджа сельской
местности. Красивые снимки, если верить описаниям мадам Бланш. Боже правый, ну почему приходится всегда долго ждать, чтобы в справочной ответили? Эти звенящие гудки уже начали раздражать барабанную перепонку! Мальчик, плавающий в реке, ищущий гнезда птиц, играющий с собакой, и, наконец, фото всей семьи, стоящей на железнодорожной платформе в окружении багажа и явно отправляющейся в отпуск. На заднем плане большая табличка с названием станции.
        Она вспомнила слова Бланш: «Не могу четко разглядеть ее. Это Уэстон и еще что-то… Боже, там на платформе такая толпа! Вот… Теперь смогла прочитать – мужчина вовремя нагнулся за чемоданом. Это Уэстон».
        Гудки прекратились, и диспетчер ответила:
        – Справочная служба телефонной сети. Чем могу помочь?
        Мисс Рейнберд попросила сообщить ей номер «Автосервиса Шебриджа» в Уэстоне. На картинке, описанной Бланш, была изображена современная мастерская по ремонту машин.
        Через пару минут мисс Рейнберд продиктовали нужный номер. Она записала его в свою телефонную записную книжку, посмотрела на него и задумалась, что ей с ним делать. В Уэстоне след обрывался… Снимки поблекли, Гарриэт пропала, а Бланш пришла в себя. Она помнила все и надеялась, что в следующий раз им сообщат новую информацию. И мисс Рейнберд пришла к заключению, что сейчас лучше всего не предпринимать ничего. Ей никогда не нравился принцип «поживем – увидим», но теперь приходилось им довольствоваться.
        Работа Джорджа в Брайтоне в тот день отняла много времени и дала чуть больше данных, но, как он понимал, явно недостаточно для целей Бланш. Удача улыбнулась ему, когда он, казалось бы, зашел в тупик. Полученный им прежде адрес Шебриджа в Брайтоне привел Джорджа к скромному, построенному уступами дому, который стоял примерно в двухстах ярдах от моря на той окраине, что была ближе к Хоуву. Это был высокий трехэтажный дом с узким фасадом, ухоженный, недавно покрашенный в зеленый цвет; медные детали входной двери до блеска отполированы. Открыла женщина, и Джордж попросил разрешения увидеться с хозяином или нанимателем жилья. Ему потребовалось пустить в ход весь свой шарм и красноречие, и его пригласили войти и проводили в гостиную.
        В кресле у камина сидел хозяин дома, престарелый джентльмен. Перед ним лежала раскрытая книга, а вокруг кресла небрежно раскинулась россыпь ежедневных газет. На столике рядом с креслом стоял телефон, а по другую сторону камина на тумбочке – большой телевизор. Это был мистер Хансон, ушедший на покой мясник, владевший прежде небольшим магазином в городе. Мистер Хансон показался Джорджу самым тощим мясником, какого он когда-либо встречал, и – информацию об этом выдали быстро и охотно – страдал жестоким ревматизмом, а потому все дни проводил дома за чтением, просмотром телепередач и изучением по газетам сводок с бегов. Джордж сообщил, что является сотрудником юридической конторы из Солсбери, он разыскивает семью Шебридж в связи с делом о небольшом наследстве, оставшемся после смерти их дальнего родственника. Мистеру Хансону, уставшему от одиночества и жаждавшему общения, даже в голову не пришло проверить, есть ли у Джорджа подтверждавшие его историю документы. Он сразу сказал, что знал Шебриджей очень хорошо. После переезда из Уэстона они жили в этом доме, который старик Шебридж купил, пока глава
семейства присматривался и приценивался к нужному отелю. В результате Шебриджу удалось-таки приобрести приличных размеров гостиницу на набережной, и тогда они всей семьей заняли апартаменты на ее самом верхнем этаже. Все это время мистер Хансон снабжал их кухню мясопродуктами и познакомился с этими людьми достаточно близко. И когда Шебридж выставил дом на продажу, Хансон купил его, переоборудовал два верхних этажа под наемные квартиры, а сам поселился внизу.
        Отель Шебриджа назывался «Арджента». Он быстро наладил дело и превратил в весьма доходное предприятие. Через семь лет продал его и уехал из Брайтона. Мистер Хансон не знал, куда именно и что в дальнейшем происходило в семье. Помощи в «Ардженте» тоже ожидать не приходилось, поскольку два года назад здание снесли и на его месте возвели многоквартирный дом. По словам Хансона, Шебридж был прирожденным бизнесменом. Они стали приятелями. Оба состояли в местном «Ротари-клубе» и в Обществе сторонников консервативной партии. Продажа мастерской в Уэстоне оказалась прибыльной сделкой, а уж сбыв с рук успешно работавший отель, Шебридж заработал гораздо больше. Кроме того, он умело вкладывал средства в местный строительный бизнес и точно рассчитывал время продажи, чтобы получить максимальный доход от своих вложений. Это был не тот человек, который владел чем-либо слишком долго и оставался потом в убытке, поздно сообразив, что поезд ушел. Где сейчас обитала семья, Хансон понятия не имел. Вероятно, все уже померли, за исключением, конечно, мальчика. Хотя и тому сейчас уже перевалило за тридцать.
        – Что собой представлял паренек? – спросил Джордж.
        – О, с ним все было в порядке. Только характером немного диковат. Вообще-то для мальца ненормально жить в отеле даже на каникулах. В гостиницах ведь встречаются разные типы, если вы понимаете, о чем я.
        – Чем он занялся, когда окончил школу?
        – Работал на отца. Обучался основам ведения дела. Потом отправился заниматься таким же бизнесом куда-то еще. По-моему, сначала в Лондон, а затем за границу. Приятный молодой человек. Но до меня доходили слухи, что многие считали его дурным человеком. Мог наломать дров, если на него находило мрачное настроение. К тому же увлекался девчонками. Пару раз у него возникли неприятности из-за этого даже в «Ардженте». Мне все сплетни становились известны через кухню, куда я доставлял продукты. Новости всегда сразу узнают именно на кухне. У меня сложилось впечатление, будто он связался с юной девицей, и ему пришлось рано жениться. Скорее всего обстоятельства вынудили. Кто-то из бывших работников «Ардженты» – уже после того, как Шебридж продал отель, – случайно встретил парня в Лондоне. Вот, кажется, и все. Больше ничего не помню.
        – В какой школе он учился?
        – В колледже Лансинг. Это недалеко отсюда. Дальше по побережью. Старик Шебридж придерживался мнения, что мальчику лучше жить в интернате, чем болтаться по отелю. Там наверняка вам помогут.
        – Каким образом?
        – А разве не в каждом колледже существует ассоциация бывших выпускников? Поддерживают прежние связи. У них может быть его новый адрес.
        Джордж усмехнулся:
        – Из вас получился бы хороший детектив, мистер Хансон.
        Неожиданно старик кивнул:
        – А мне приходилось им бывать в прежние годы. Откроешь кредит с виду надежному клиенту, а тот возьми и пропади, не расплатившись по счетам. Вот и начинал я таких разыскивать. Некоторым, конечно, все сходило с рук, потому что у меня не хватало времени или было себе дороже преследовать их. Но никто не исчезает бесследно! – Он прищелкнул пальцами. – Уж точно не в наше время. Куда бы ты ни отправился, непременно наследишь, оставишь о себе память. О, я бы мог вам многое рассказать о хитростях, к каким они прибегали! И все из-за долга в жалкие три фунта.
        И он рассказывал полчаса за стаканами виски с водой, которыми снабдила их приходящая домработница – та, что открыла Джорджу дверь. И Джордж был счастлив посидеть с ним. Из чувства симпатии. В знак благодарности за помощь. Да и виски пришлось в самый раз.
        Позже в тот день Джордж и Альберт посетили Лансинг, где Джордж встретился с заведующим канцелярией колледжа. Поскольку они с Эдвардом Шебриджем были примерно одного возраста, он объяснил, что сдружился с тем, когда они оба занимались отельным бизнесом на юге Франции, а отпуск вместе проводили в Брайтоне. Но теперь он потерял след Шебриджа и попросил помочь разыскать его. Канцелярист охотно пошел ему навстречу, а полученная от него информация заставила Джорджа принять решение заночевать в Брайтоне и дальнейшее расследование провести на следующий день. Ни ему, ни Альберту все это не нравилось, но выбора не оставалось. Джордж хотел скорее завершить работу для Бланш и взяться за свою садоводческую миссию. Теперь ему виделся зеленый фургон с нарисованными на обоих бортах огромными желтыми подсолнухами с черной сердцевиной и названием компании по кругу. «Солнечные сады Ламли». Он заведет бланки с такой же эмблемой вверху. Непременно.
        Пока Джордж вел поиски Эдварда Шебриджа, Буш, сам того не зная, разыскивал того же человека. Начали поступать рапорты из всех полицейских участков обозначенного им района Южной Англии, их данные заносили в память компьютера Сангуилла. Некоторые из местных защитников закона работали вполне добросовестно, насколько позволяла прочая нагрузка и наличие свободных людей. Другие слегка халтурили. Но особо упертые старшие констебли решили какое-то время вообще ничего не предпринимать, дожидаясь резкого окрика из штаб-квартиры Скотленд-Ярда. Зачастую провинциальный патрульный, в чьем распоряжении имелся велосипед или в лучшем случае мотоцикл, пасовал перед перспективой мотаться по округе в плохую погоду, а просто садился и описывал свой участок по памяти. Полученных рапортов насчитывалось сотни. Их обработка на компьютере протекала болезненно медленно, а любой вопрос, возникавший по ходу этой работы, еще больше осложнял дело. Буш по-прежнему искал иголку в стоге сена. Лично он занялся единственной задачей, которую мог решить сам, и сконцентрировал внимание на людях, чьи фамилии всплыли при проверке двух
гольф-клубов. Делал он это только в силу свойственной ему тщательности и скрупулезности, а вовсе не потому, что видел шанс обнаружить необходимую нить для расследования.
        Вот по какой причине, пока Джордж направлялся в Брайтон, один из офицеров управления уголовного розыска полиции Уилтшира получил приказ осмотреть жилище Джорджа.
        С фальшивыми документами на руках, позволявшими выдать себя за страхового агента из новой компании, изучавшего спрос на страховки в своем районе, мужчина подъехал к коттеджу Джорджа через два часа после того, как тот отбыл в Брайтон. Он заметил, что крытая пристройка к дому, где Джордж парковал свой автомобиль, пустовала, однако решил нажать кнопку звонка. Ответа не последовало. Он обошел вокруг сада и небольшого огороженного участка за ним. Птицы Джорджа как раз выбрались на прогулку. Кормушки и поилки были полны. Стайка пестрых попугайчиков – бледно-голубых, зеленых и желтых – металась среди мертвых ветвей деревьев, которые Джордж прибил вместо насестов. Линялый фазан-альбинос грустно забился в самый угол птичника, игнорируя непрестанные наскоки воинственно настроенного золотистого фазана. Задний двор был сильно запущен и покрылся зарослями крапивы и щавеля. Саду, окружавшему дом, явно не уделяли должного внимания. Сам коттедж был крыт соломой, причем кровля нуждалась в замене. Построили его из каменных блоков, но был ли это известняк, констебль понятия не имел. Часть ограды сада оказалась
сложена из того же камня, и он отковырял кусок, чтобы увезти с собой и показать специалистам. В одном можно было не сомневаться – подвала при доме не имелось. Река протекала неподалеку. Начни копать в таком месте, и скоро наткнешься на воду. Никакой дренаж не помог бы, поскольку возможность для естественного стока отсутствовала. Не говоря уже о том, что дренаж стоил дорого, а хозяин дома скорее всего едва сводил концы с концами.
        Он вернулся к входной двери и снова позвонил. Опять не услышав никакой реакции, надавил на ручку, и дверь легко открылась. Полисмен вздохнул. Несмотря на предупреждения и рекламу в прессе, народ продолжал поступать по-своему. Люди уезжали, не потрудившись даже запереть дома. Добро пожаловать, грабители!
        Он зашел в коттедж и быстро осмотрел внутренние помещения, убедившись в отсутствии подвала. Наметанным глазом полисмен многое узнал о Джордже Ламли. После беседы с местным участковым констеблем ему было уже известно о связи Джорджа с Бланш Тайлер. Полиция в Солсбери прекрасно знала и о том, что Джордж иногда выполнял ее «конфиденциальные» поручения. Но на саму Бланш за все время не поступило от клиентов ни единой жалобы. Делая свои записи, сыщик невольно вспомнил Закон о медиумах-мошенниках 1951 года, сменивший Закон о преступном занятии колдовством 1735 года. Согласно данному законодательному акту, любое лицо, с целью обмана выдававшее себя за медиума-спирита, осуществляло мошеннические манипуляции с телепатией, ясновидением и прочими феноменами, существование которых не подтверждено наукой, а также совершавшее вышеупомянутые действия с применением технических средств, подлежало уголовному преследованию. Проблема заключалась в том, что расследование в этой области должен был инициировать или хотя бы санкционировать лично генеральный прокурор. А поскольку подобные дела считались мелочовкой,
полиция редко бралась за них. Однако… Ему поручили собрать все доступные сведения, и потому он решил, что будет лучше не обойти этот аспект вниманием. Местный констебль описал Бланш как «аппетитную бабенку, которая могла бы многих согреть и приласкать в постели». Что ж, если возникнет необходимость, он и ее допросит. А вдруг она сумеет предсказать, получит ли он когда-нибудь звание детектива-инспектора?
        Проходя через кухню к выходу, полицейский попытался закрыть кран с холодной водой, из которого непрерывно капало, но безуспешно. Кран нуждался в замене. Нет, подумал он, Джордж Ламли не из тех, кто может что-то соорудить своими руками.
        В тот же день Эдвард Шебридж тоже отправился в поездку на пятьдесят миль от своего дома, двигаясь на юго-восток к городку Дорчерстер, столице графства Дорсет, знаменитого в основном тем, что там родился Томас Гарди[9 - Известный английский литератор.]. С собой он прихватил секундомер. Некоторое время провел, наблюдая издали особняк, расположенный к востоку от города, а потом уделил часть дня поездкам по окрестным дорогам и проселкам. Это был уже третий его визит сюда, совершенный через продолжительные промежутки, но в течение последних двух месяцев. Никаких записей или заметок он не делал. Все, что ему необходимо знать, прочно оседало в памяти. Даже фильмы, снятые уже давно и неоднократно просмотренные, были без следа уничтожены.
        Эдвард Шебридж возвращался обратно довольный тем, что все готово. Предварительная стадия завершена. Оставалось дождаться дня, на который он наметил операцию. В следующий раз шумихи и огласки не будет. Дважды, не только не пытаясь избежать утечки информации в прессу, но и провоцируя ее, он выставил полицейских в глазах общественного мнения полнейшими дураками. Скотленд-Ярд, министерство внутренних дел, как и многие личности из числа их руководства, стали объектами оголтелой критики в печати. Вот почему сейчас он мог выдвинуть условие сохранения тайны – знал, что власти сами будут заинтересованы в этом и пойдут на сотрудничество. Но понимал и то, что вызовет взрыв яростной злобы, а она породит многократно усиленное стремление найти и обезвредить его.
        Когда в следующий раз Шебридж или его жена войдут в здание учебного центра армейской авиации, там их встретят те же люди. Грандисона он знал по фамилии, поскольку тот был фигурой публичной и известной. Двое других оставались лишь безымянными лицами. Мужчина примерно одного с ним возраста, плотного телосложения, с напряженными уголками рта, выдававшими силу кипевшего внутри гнева, и человек постарше с очками, сдвинутыми на лоб, и с усталыми глазами утомленного чтением документов клерка. А на столе будут лежать камушки стоимостью в полмиллиона. Если ему создадут проблемы, заложник умрет. Они будут это знать. Соответствующие приказы получат все в округе, но ведь всегда может найтись тот, кто ослушается, пренебрежет инструкциями, захочет испытать судьбу; непредсказуемый безмозглый идиот, мечтающий о лаврах героя. Конечно, вероятность подобного развития событий мала, но ее приходилось принимать в расчет, и по дороге домой Шебридж обдумывал меры, какие мог принять против индивидуального кретинизма. Любой риск, пусть самый ничтожный, следовало заранее исключить. При быстро наступавшем закате он заметил
ястреба-перепелятника, кружившего над вершинами деревьев рощи, располагавшейся впереди и чуть в стороне от дороги, а потом опустившегося ниже к стволам, высматривая свою добычу – мелких пташек. Быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы определить – это самка. И невольно подумал о дожидавшейся дома жене. Она хотела того же, чего он сам, подпитывала в нем это желание еще до того, как оно начинало вызревать. Жена отправилась за первым выкупом не для того, чтобы показать, что они ничем не рискуют – опасность существовала всегда, – а намеренно подставляя себя: в случае ее провала он мог продолжить дело один.
        Джордж проснулся поздно, совершенно разбитый. Он занял номер в гостинице на набережной в Брайтоне, и сильный ветер с моря всю ночь ломился в окна, заставляя дребезжать стекла. Альберту не понравилось отведенное ему для ночевки место в небольшом кресле. Он дважды запрыгивал на кровать, но был безжалостно сброшен на пол. На третий раз Джордж все-таки позволил ему растянуться у себя в ногах. Ему не спалось из-за плотного ужина, и несколько часов он пролежал с закрытыми глазами, жалея, что не захватил с собой желудочного порошка, и стараясь думать о «Солнечных садах Ламли». Когда же сон все же сморил его, он проспал очень долго, и первое, что увидел, открыв глаза, был Альберт, задравший заднюю лапу у платяного шкафа.
        Прежде чем принять душ, пришлось Джорджу наводить в номере порядок и высказать Альберту все, что он о нем думает.
        Утро не задалось и продолжилось тоже скверно. Джордж заказал на завтрак кофе, а принесли ему чай. Яйца сварили по всем правилам, но ему и это не понравилось, потому что он любил, чтобы желтки получались жесткими. Бекон был недостаточно жирным. К тому же постояльцы успели расхватать все бесплатные номера «Дейли мейл», и Джорджу досталась «Дейли экспресс», отчего он почувствовал себя ущемленным. Он отвел Альберта в кухню ресторана, где ему насыпали в миску объедков. А какой-то мелкий поваренок спросил:
        – Интересно, что это за порода такая странная?
        Джордж, который обычно первым был готов признать, что его пес далеко не красавец и не может похвалиться родословной, на сей раз отреагировал раздраженно. Его подмывало соврать, что Альберт принадлежал к числу уникальных охотников за трюфелями, и таких собак, стоивших уйму денег, насчитывалось пять на всю страну, но даже на это не хватило сил. Джордж понял, что сегодня один из тех дней, когда он сможет обрести обычную блестящую форму только после пары пинт «Гиннесса» или двух больших порций джина. Да, такие дни порой выпадали. Даже мечты о «Солнечных садах Ламли» не улучшили настроения, когда он ехал по адресу, полученному от заведующего канцелярией колледжа Лансинг.
        Эдвард Шебридж давно разорвал все связи с ассоциацией выпускников этого учебного заведения, и потому адрес ему дали тот, который Шебридж подтверждал как свой еще в течение семи лет после получения диплома: Смолфилд в районе Глиндеберна, усадьба «Зеленые столбы». Глиндеберн Джордж отыскал легко – он располагался в получасе езды к северу от Брайтона. Полчаса ушло на поиски Смолфилда, а потом хватило пятнадцати минут, чтобы найти «Зеленые столбы», где усадьбой и не пахло. Наоборот, дом оказался маленьким, сложенным из красного кирпича и крытым красной черепицей, а располагался в узком переулке. Зато сад был обширным, обнесенным аккуратно постриженной живой оградой из кустов остролиста.
        Но в тот же момент, когда дверь на его стук открыли, Джордж понял, что утро продолжится так же нелепо, как началось. Одного взгляда на возникшую перед ним на пороге женскую фигуру Джорджу оказалось достаточно, чтобы интуиция подсказала, с кем придется иметь дело. Тип знакомый. В одиннадцать часов утра от нее на милю несло сладковатым запахом джина. Если бы Бланш знала, что ему приходится выносить ради нее! Ведь если он вообще разбирался в женщинах, здесь ему могли предложить нечто, от чего разумнее было бы отказаться. Нет, добрая порция джина не вызвала бы сейчас у Джорджа отвращения, но только один стакан, не более.
        Это была полноватая, с обвисшей грудью, животом и щеками женщина лет сорока. В белой шелковой блузке с рюшами на рукавах и спереди. Черная юбка с трудом выдерживала напор ее бедер, причем разрез сбоку не снимал напряжения с ткани, зато при каждом повороте корпуса в нем открывался вид на обширный участок ее плоти, обтянутой чулком. Превосходный финал, подумал Джордж, для утра, начавшегося с чая вместо кофе, с «Дейли экспресс» вместо «Дейли мейл» и желтка, растекавшегося по тарелке вместо того, чтобы резаться ножом. Надо было захватить с собой из машины Альберта. Тот по крайней мере всегда мог пометить территорию и оставить в отместку свою визитную карточку. Хозяйка представилась Джорджу и пригласила войти.
        Миссис Энгерс. Лидия Энгерс. Почти каждый бар в мире, насколько знал Джордж, имел в качестве постоянной клиентки свою Лидию Энгерс или похожую на нее женщину. Через минуту она рассмеется, и это будет смех, который он слышал прежде у сотен стоек баров и пабов. Джордж едва успел начать плести свою легенду о том, что разыскивает старого приятеля по отельному бизнесу, некоего Эдварда Шебриджа, когда крупная рука с пальцами в кольцах сняла с него шляпу. Его буквально втянули в прихожую, все стены которой были беспорядочно увешаны картинами с изображениями разных сортов роз. Дедушкины напольные часы подперли для равновесия в одном из углов тремя номерами «Журнала национального географического общества». Не дав Джорджу даже оглядеться, его препроводили в гостиную с креслами, обитыми ситцем, с небольшим канапе, с розовым ковром, сильно потертым у дверей и рядом с камином, с телевизором, поверх которого красовались три знаменитые бронзовые статуэтки. Столик был буквально завален какими-то бумагами, в вазе торчали давно увядшие хризантемы, а на серванте рядом с ними не оставалось пустого места от бутылок,
графинов и бокалов, не слишком-то чистых.
        Джорджу стоило усилий избежать дивана и пристроиться в кресле – глубокой продавленной яме со сломанными пружинами.
        Да, она и ее муж хорошо знали Эдварда Шебриджа. Конечно, с ним водил более близкое знакомство супруг, поскольку они учились в одной школе, но, кстати, не хочет ли гость выпить немного спиртного, чая или кофе? Когда Джордж попросил кофе, миссис Энгерс не сделала даже попытки приготовить его. Она смешала себе джин с водой в высоком стакане, а потом, словно не расслышав просьбы Джорджа, приготовила такую же смесь для него.
        Джордж взял стакан и вздохнул. Опять нарвался на одинокую женщину, еще одну представительницу неисчислимого клана Грэдиджей. Получившую хорошее образование, полностью обеспеченную материально, но страдающую от одиночества. Она прикурила сигарету с ментолом, и Джордж сообразил, какой запах ударил в нос, когда он вошел в комнату. От него не требовалось ничего. Иногда задавать уточняющие вопросы, хихикать, если миссис Энгерс отпускала шутку с намеком на флирт или позволяла себе фривольное телодвижение, и поглубже зарываться в кресло, казавшееся ему самым безопасным местом.
        Ее муж занимается производством оборудования для отелей в лондонской фирме «Уорт и Фрин». Страшно занят на работе. Даже сюда, в деревню, выбирается редко. Снял небольшую квартирку в столице. После этого Джорджу ничего больше не требовалось знать о мистере Энгерсе. Положение дел стало ясным. А ее никакими силами не затащишь в большой город. Она обожала сельскую тишину… Свой дом, цветочки, а друзей у нее здесь множество. Эдвард Шебридж? Прежде этот дом принадлежал его отцу и матери. Переехали сюда из Брайтона. Энди (муж миссис Энгерс), частенько навещал Эдварда. Они с ним подружились. Нет, она уверена, муж не знает, где бывший приятель сейчас. Более того, он и сам бы хотел это выяснить. Вспоминает, как славно проводил с Эдвардом время. Они вместе работали в отельном бизнесе, но не долго. Началось все в Париже. Или в Штутгарте? Когда старики Шебриджи померли, Эдвард несколько лет сохранял дом за собой. Иногда сдавал внаем. Они с Энди как-то прожили в нем целый год. Поэтому Энди и решил выкупить его десять лет назад. Подумал, что для жены он станет подходящим пристанищем, если ей не нравилось в
городе, а ему приходилось подолгу отсутствовать… Дом большой. Внутри гораздо просторнее, чем кажется со стороны. Она сейчас устроит экскурсию. Неужели Джорджу хочется только кофе? Миссис Энгерс налила себе еще джина, а потом забрала стакан у Джорджа и тоже наполнила, против чего он не возражал, но дал себе слово, что обзорных экскурсий по дому не допустит. Она наверняка рассчитывала, что уж в спальне наверху его не нужно будет заставлять силком взяться за дело.
        Трижды миссис Энгерс спрашивала, уверен ли он, что они не встречались прежде, и перечисляла многочисленные злачные места, где их встреча могла произойти, прежде чем Джорджу удалось вернуться к главной теме беседы. Ему хотелось, чтобы она куда-нибудь села, а не маячила перед глазами, выставляя напоказ в разрезе юбки свое пышное и широкое бедро. Вскоре Джордж понял: миссис Энгерс стояла, потому что это позволяло держаться ближе к серванту, а при иных обстоятельствах вызывать вожделение у менее стойких и привередливых мужчин, чем Джордж. Если ему станут попадаться подобные клиентки, когда он начнет свой бизнес с «Солнечными садами», вряд ли он справится с ними. Может, подыскать другой род занятий.
        Вообще-то миссис Энгерс не ладила с Эдвардом Шебриджем, и он ей не нравился. Наверняка потому, что не поддавался на ее чары и ни разу не попытался затащить в постель, решил Джордж. Странный тип. Замкнутый, весь в себе. Но умный и способный. Зарабатывал кучу денег. Доходы имел гораздо выше средних, это уж точно. Но холодный, как ледышка. Даже веселиться толком не умел. Порой в разгар вечеринки возникало ощущение, будто мыслями он далеко, в какой-то стране своей мечты. Да, холодный, как… Как рыба. Неудивительно, что из его женитьбы тоже ничего хорошего не получилось. Он взял в жены служащую отеля, рассказывал Энди. Сотрудницу службы размещения. После рождения ребенка (нет, она не помнила, мальчик у них был или девочка) жена Эдварда словно с цепи сорвалась и стала изменять ему направо и налево. Но ей это боком вышло. Эдвард с ней развелся, причем дитя оставил себе, а потом, по словам Энди, она погибла в автомобильной катастрофе, когда ребенку едва исполнилось три года. В общем миссис Энгерс его недолюбливала. Энди встречался с ним в городе после того, как они выкупили дом, а потом Шебридж пропал. Вот
Энди – жаль, что его нет сейчас здесь, – был от Эдварда без ума. Можно сказать, он стал его героем и кумиром еще со школы. Да, Энди сделал Шебриджа образцом для подражания.
        Миссис Энгерс направилась к серванту, хотя ее стакан опустел лишь наполовину, долила его до краев, открыла буфет и достала большой, сильно потертый по углам альбом для фотографий. Вернувшись, уселась на диванчик. Затем похлопала ладонью по диванчику.
        – Пересаживайтесь и взгляните. Раньше Энди обожал снимать. Сейчас перестал. Времени не хватает. – Она похлопала по диванчику сильнее. – Идите же сюда. Здесь полно фото Энди Шебриджа.
        Джордж перебрался на канапе, но сказал, взглянув на часы:
        – Мне неудобно отнимать у вас столько времени. Вы и так были слишком добры ко мне, и я причинил вам…
        Она потрепала его по плечу, улыбаясь и широко открыв глаза. Соски не скованных бюстгальтером грудей отчетливо просвечивали сквозь шелк блузки.
        – Вы не причинили мне никаких неудобств. Всегда готова помочь одному другу найти другого. Ведь дружеские отношения – лучшее, что связывает людей, согласны? А в любви все иначе. В любви порой возникают сложности. Чистая дружба и взаимопонимание, – миссис Энгерс положила руку Джорджу на колено, – ценятся на вес золота.
        Уходя в глухую защиту, Джордж кивнул и быстро прикончил остатки джина. Миссис Энгерс взяла стакан и встала, чтобы наполнить его. Когда она вернулась, у Джорджа на коленях уже лежал раскрытый большой альбом. Ему теперь грозили мимолетные прикосновения и ласки, но его честь находилась под не слишком надежным, но прикрытием.
        Миссис Энгерс склонилась к нему и сказала:
        – Давайте я вам покажу снимки Энди. Вам будет интересно.
        Прижавшись жарким бедром к его ноге, она стала показывать фотографии, причем ее голос под воздействием выпитого срывался на визгливый смех. Джордж неуютно ежился, потел и думал: почему ему вечно попадается именно этот тип женщин? Лобовая атака даже без попытки сначала разогреть его чем-то типа легкого стриптиза? А ведь при работе на Бланш он встречался со многими. Джордж пытался сосредоточить внимание на фотографиях Шебриджа и на комментариях миссис Энгерс к ним, но это было трудно, если приходилось одновременно вежливо отражать ее наступление, которое велось с недвусмысленными намерениями. Она склонялась все ближе и терлась об него, как провонявший джином котенок, продолжая говорить и смеяться, демонстрируя ему листы альбома.
        – Это – я. Нет, правда – я! Можете представить? Боже, только взгляните на платье! Сейчас трудно поверить, что когда-то мы носили такие вещи. А вот эта фотография мне нравится. Мы с Энди остались тогда на пляже одни. Он, конечно, расшалился, когда делал подобный снимок. Смело, вы не находите?
        Миссис Энгерс радостно откидывалась на диванчике, ее груди подпрыгивали под похожими на безе рюшами блузки, глаза подернулись томной приглашающей поволокой, и Джордж уже начинал понимать, что ему едва ли удастся выбраться из этого дома, не переспав с очередной чужой женой. Нет, он не возражал против адюльтера в нужное время и в подходящем месте. Но альбом заканчивался, а Джордж откровенно завидовал Альберту, мирно спавшему сейчас на заднем сиденье машины. Джордж предвидел, что произойдет дальше. Миссис Энгерс закроет альбом, тот упадет на пол, она отпустит какую-нибудь пошлую шутку и, смеясь, откинется на спину, протягивая к Джорджу зовущие руки, распластав свое податливое тело, ждущее его нежностей, закатив глаза в блаженном предчувствии. И джентльмен, оказавшийся в подобном положении, не мог ничего поделать, не вызвав злобной ответной бури, потому что отвергнутая женщина…
        В этот момент в холле зазвонил телефон.
        – Кто, черт возьми, сюда звонит так рано? – воскликнула миссис Энгерс.
        Но звонки упорно продолжались, и она неохотно встала с дивана. Спасен обычным звуком звонка! – подумал Джордж и, наблюдая, как миссис Энгерс, покачиваясь, бредет в сторону холла, задался вопросом, почему люди именно так реагируют на телефонные звонки. Рефлекс, как у собак Павлова, иначе не объяснишь.
        Миссис Энгерс обернулась, улыбнулась и подмигнула со словами:
        – Не скучайте, мой милый. Плесните себе еще джина. И мне налейте. – После чего изобразила подобие театрального взмаха рукой и чуть не упала.
        Джордж мгновенно поднялся, шагнул к серванту, но не задержался около него, а устремился к окну. Открывая шпингалет, услышал восклицание:
        – Энди! Любимый! Как приятно услышать твой голос… Ангел мой, я как раз сидела и тосковала. Одна-одинешенька. И думала о тебе…
        Джордж выбрался в окно и, даже не закрыв его, опрометью кинулся к своему автомобилю. От дома он умчался на предельной скорости, но как только выехал на главную улицу, сбавил обороты. Не потому, что больше не опасался преследования, а из страха попасть в переделку с полицией, настолько накачался джином. Тест на алкоголь в крови после посещения Лидии Энгерс стал бы достойным венцом столь великолепного утра!
        Альберт переполз с заднего сиденья на пассажирское, уткнувшись носом в руку Джорджа, что было редким проявлением нежности к хозяину.
        – Ради всего святого, – проворчал Джордж, – хоть ты-то не лезь ко мне сейчас или, клянусь, я продам нашу с тобой дружбу, которая на вес золота, первому попавшемуся живодеру.
        Пес собрался снова заснуть, но вздрогнул всем телом, потому что Джордж внезапно во весь голос заорал:
        – Проклятие! Я оставил у нее свою любимую шляпу!
        В шесть часов вечера Буш сидел в своем кабинете с видом на парк Сент-Джеймс и читал рапорт относительно Джорджа Ламли. Под документом лежало еще пятьдесят таких же, ожидавших ознакомления. Офицер из уголовного розыска полиции Уилтшира проделал тщательную работу. Ламли было тридцать девять лет. Что называется, паршивая овца в своей семье, иждивенец, который работал лишь время от времени, но сейчас нигде не числился. Пять лет назад продержался торговым представителем пивоваренной компании в Тивертоне. Годом позже стал партнером при открытии новой кофейни в Крауборо, но через шесть месяцев либо сам ушел, либо его изгнали из бизнеса. Разведен. Детей нет. Подрабатывал чем-то вроде частного сыщика у медиума мадам Бланш Тайлер из Солсбери. Коттедж Ламли был крыт соломой, сложен из песчаника, подвала не имел. В саду на заднем дворе располагался проволочный птичник размерами тридцать на десять футов, в нем содержались волнистые попугайчики, несколько разновидностей фазанов, две дикие утки с подрезанными крыльями, две курицы и петушок.
        Дочитав и пометив папку для передачи на компьютер Сангуиллу, Буш услышал, как открылась дверь. Он повернулся и увидел, что в комнату вошел Грандисон. Начальник кивнул ему и приблизился к столу. Молча взял дело Ламли, бегло просмотрел и бросил в общую кипу.
        – Они все похожи друг на друга, – заметил Буш.
        – А ты удивлен? Они и не могут быть иными. Нам ничего не преподнесут в готовом виде на серебряном подносе.
        – В Скотленд-Ярде уже вдоволь потешились над нами.
        Грандисон улыбнулся:
        – Вот и хорошо. Это поумерит их враждебность к нам. Да, мы выглядим группой законченных идиотов. Но действуем отнюдь не глупо. Хотя, вероятно, пытаемся хвататься за соломинки.
        Он позволил моноклю выпасть из глаза и погладил бороду. Потом снова улыбнулся и неожиданно спросил:
        – Тебе никогда не приходило в голову помолиться?
        – Помолиться?
        – Не изображай эхо, Буш. Ты возражаешь против хорошей молитвы? Искренней горячей молитвы, чтобы Бог помог нам одолеть зло? Мы в департаменте мало значения придаем Богу. Но ты, естественно, понимаешь, какого Бога я имею в виду?
        – Едва ли вы говорите о христианском божестве.
        – Верно. Есть только одна высшая сила, которая нас понимает и оказывает содействие – хотя реже, чем хотелось бы, – в решении стоящих перед нами проблем. Это бог случая, вседержитель удачи и случайных совпадений, владыка времени и места ведения поиска. И он порой реально помогает нам. Ты едва ли заметишь это, читая статистику раскрытия преступлений, но подобный фактор там незримо присутствует.
        – Согласен. Но мы понимаем это после того, как получаем такое содействие.
        – Да. И поскольку мы пока не имеем успехов вообще, самое время для серьезной молитвы. У меня есть предчувствие, что мы не продвинемся в данном деле ни на шаг вперед, если не вмешается счастливый случай. А потому молись о ниспослании нам его. А затем ознакомься вот с этим, – он положил перед Бушем лист бумаги, – и совместно с сотрудниками из министерства внутренних дел и полицейскими проверь, насколько надежно обеспечена безопасность перечисленных здесь личностей. Хотя совсем не обязательно, что среди них фигурирует жертва будущего похищения. Это зависит от того, как далеко распространяются аппетиты нашего друга. Тянут они на миллион, полмиллиона или же более скромную сумму.
        Когда Грандисон удалился, Буш просмотрел список. В нем значилось более тридцати фамилий, включая наивысших чинов из числа руководителей страны. И мысли, что может быть похищен, например, один из великих герцогов, лорд-канцлер или сам премьер-министр, а это каким-то образом придется держать в тайне от всех, по секрету заплатив огромный выкуп, вытеснили из головы Буша воспоминание о такой незначительной фигуре, как Джордж Ламли. О никчемном иждивенце и добровольном помощнике никому не известной женщины-медиума Бланш Тайлер.
        Когда тем вечером Бланш приехала в Рид-Корт, мисс Рейнберд мучилась от невыносимой мигрени. Она разыгралась сразу после обеда. И днем мисс Рейнберд даже хотела позвонить мадам Бланш и перенести встречу. Но решила ничего не менять. Так уж ее воспитали.
        Прежде чем выехать из Солсбери, Бланш, которой Джордж позвонил накануне из отеля в Брайтоне и сообщил собранную информацию, теперь попыталась связаться с ним. Надеялась, что он успел вернуться с новыми полезными для нее данными. Но на ее звонок никто не ответил. Джордж по дороге домой сделал остановку для быстрого ланча, а потом съехал на обочину и два часа проспал за рулем. В коттедж он прибыл через десять минут после звонка.
        Ситон в вестибюле помог ей снять пальто. Это был высокий седовласый мужчина с величавым выражением лица, который служил господам всю жизнь и тонко чувствовал классовые различия между людьми. С самого начала он естественным для себя образом отвел для Бланш место ступенькой ниже на социальной лестнице, чем собственное. При этом она ему нравилась. Хотя он был ровесником мисс Рейнберд, дворецкий не утратил способности ценить женские прелести и достоинства фигуры. Знал, какого рода дела связывают Бланш с мисс Рейнберд, причем для этого не прибегал к вульгарному и примитивному подсматриванию в замочную скважину и не слушал досужей болтовни любившей посплетничать прочей домашней прислуги. Ситон делал правильные умозаключения, строил предположения, а потом при случае подвергал свои догадки проверке на практике. Профессия Бланш Тайлер не являлась для него секретом, поскольку о ней много и откровенно болтала, приезжая в гости к хозяйке дома, миссис Куксон. Однако он испытывал привязанность и питал исключительное уважение к мисс Рейнберд.
        Приняв пальто Бланш, Ситон откашлялся и произнес:
        – Вероятно, мне следует предупредить вас, мадам Бланш, что сегодня хозяйка неважно себя чувствует. Поэтому с вашей стороны будет благоразумно не утомлять ее нынешним вечером.
        – Очень мило с вашей стороны информировать меня об этом, Ситон.
        – Благодарю вас.
        И он удалился с ее пальто через руку, не слишком довольный тем, что его называла просто Ситоном персона, в жилах которой текла цыганская кровь.
        Но если бы Ситон ей ничего не сказал, подумала Бланш, она бы сразу почувствовала и заметила, что у старушки сильно разболелась голова. Даже не будь темных кругов под глазами и особенно сгустившихся морщин в их уголках и на лбу, она бы все знала, поскольку умела чувствовать чужую боль. Могла случайно столкнуться в толпе с мужчиной или женщиной, мельком взглянуть на незнакомое лицо, и этого было достаточно. Она знала, что у человека проблемы со здоровьем – физическим или душевным.
        Обменявшись с мисс Рейнберд приветствиями, она подошла к ней и сказала:
        – Откиньтесь поглубже на спинку кресла, и мы избавимся от вашей мигрени, прежде чем начать.
        Заметив удивленное выражение лица мисс Рейнберд, Бланш улыбнулась:
        – Тело и душа человека обладают множеством голосов, с помощью которых они рассказывают нам о своих ощущениях.
        – Вы все поняли, просто увидев меня?
        Бланш рассмеялась.
        – Конечно, ведь ваша боль отсвечивает пурпурно-зеленым цветом. Но помимо того, – она знала, как записать на свой счет еще одно очко, – даже если бы я ничего не заметила, мне бы все равно стало об этом известно, потому что ваш милейший дворецкий предупредил, что сегодня вам нездоровится. Откиньте голову на спинку кресла.
        Мисс Рейнберд оперлась затылком о спинку кресла, а Бланш, встав позади, стала медленно водить пальцами вдоль ее лба. Уже после четырех или пяти таких пассов мисс Рейнберд почувствовала, как боль уходит. Когда же болезненные ощущения совсем исчезли, она еще некоторое время полулежала, размышляя о том, до чего же необычная женщина мадам Бланш. Не было необходимости упоминать о Ситоне. И будь она хотя бы отчасти склонна к мошенничеству, ей бы не избежать соблазна скрыть разговор с ним. И она определенно обладала незаурядным талантом. Ощущение создалось такое, словно она буквально вытянула боль из головы кончиками своих пальцев.
        Закончив с процедурой, Бланш вернулась в свое кресло и спросила:
        – Вам никто не делал ничего подобного прежде, мисс Рейнберд?
        – Нет. Это чудесный дар.
        – Да, если только люди разрешают мне пользоваться им.
        – А почему кому-то могло бы взбрести в голову помешать вам?
        – Есть личности, влюбленные в свою боль. И не хотят отпускать ее. Для таких я ничего не способна сделать. Изломанные жизнью души, извращенно счастливые благодаря своим страданиям. Чтобы помочь им, требуется очень много времени и сил. Я поделюсь с вами небольшим секретом, что было бы безумием с моей стороны, если бы брала с вас по пять гиней за каждый акт избавления от боли. В следующий раз, как только почувствуете приближение мигрени, откиньтесь в кресле, плотно закройте глаза и вообразите, будто я прикасаюсь пальцами к вашему лбу. Если воображение не подведет и образ получится достоверным, вы сами избавитесь от боли. Ну а теперь, – она резко сменила тон на деловой, – давайте узнаем, что готовы сказать нам Генри и ваши близкие, находящиеся по другую сторону от нас.
        Мисс Рейнберд в очередной раз наблюдала, как мадам Бланш исполнила уже знакомые манипуляции. Ее больше не тревожили спазмы и напряжение, и она с нетерпением ожидала общения с Генри, Гарриэт и Шолто. Теперь ей не мешали скептицизм и критический настрой. Вера или неверие в ее нынешнем восприятии происходящего не играли никакой роли. Интеллект полностью отключался. И хотя порой мисс Рейнберд раздражалась во время сеанса, чувствуя недостаток ясности и определенности в диалогах, однако понимала, что достигла той стадии, когда могла просто получать удовольствие от подобного общения. «Я как маленькая девочка, – говорила она себе, – у которой есть свой потаенный, скрытый от других мир, пусть иллюзорный, но сладостный». И знала, что должна испытывать благодарность по отношении к мадам Бланш. Хотя бы за то, что в преклонном возрасте та помогла ей обрести новый опыт. И это на том жизненном этапе, когда мисс Рейнберд не верила в возможность испытать неведомые прежде ощущения.
        Через несколько мгновений к ним прорвался Генри. Его голос, как всегда доносившийся из уст мадам Бланш, вибрировал и резонировал от переполнявшей его радостной энергии. На сей раз он не был склонен к поэтической образности и метафоричности.
        – Передай своей подруге, – сказал он, – что ее брат и сестра не смогут прийти к ней сразу. Это произойдет, но только через какой-то промежуток времени.
        – Почему они не могут прийти? – спросила мисс Рейнберд. Она уже привыкла к Генри и не нервничала, если приходилось задавать ему вопросы напрямую.
        – Возникло затруднение… Вероятно, вы назвали бы его проблемой расхождения в принципах. В нашем мире мы именуем это двойственной природой доброты.
        – Мы не сможем понять столь сложное явление без твоей помощи, – сказала мадам Бланш.
        – Вам придется проявить терпение и подождать, – отозвался Генри. – Суд высшей справедливости скоро примет решение. Но твоя подруга не должна огорчаться. У меня есть для нее сообщение и ответы на вопросы, возникающие у нее в голове.
        Мадам Бланш сидела в расслабленной позе с закрытыми глазами, но, как обычно, с полуоткрытым ртом.
        – У вас появились вопросы, мисс Рейнберд? – спросила она.
        – Да. Мы знаем, что этот тип Шебридж…
        – Пожалуйста, будьте более мягки в выражениях! – перебил Генри.
        – Прошу прощения. Мы знаем, что Роналд Шебридж усыновил мальчика, жил в Уэстоне и стал процветающим владельцем автомастерской. Но куда семья перебралась позднее?
        К удивлению мисс Рейнберд, Генри ответил:
        – В место, которое мне хорошо знакомо. Мы вместе с Сэмми однажды провели там отпуск.
        – С каким еще Сэмми?
        – С Брунелем. С Изамбардом Кингдомом Брунелем. Я всегда звал его просто Сэмми. Да, они переехали в Брайтон. Оглядываясь назад сквозь вуаль времени, я отлично вижу город. Сначала таким, каким он предстал передо мной и Сэмми, а потом в том виде, который город приобрел к моменту переезда туда семьи Шебридж. Вижу огромное здание на набережной. Отель. И выложенное крупными серебряными буквами его название на фасаде: «Арджента».
        – Вы уверены? – произнесла мисс Рейнберд.
        – Вопрос об уверенности или неуверенности не может даже возникать. То, о чем я вам рассказываю, существует или существовало. В данном случае существовало. Отеля на том месте больше нет.
        – Значит, Шебридж владел отелем. А что произошло потом, Генри? Гостиницу продали? – спросила Бланш.
        – Да, продали, а еще через несколько лет здание снесли. Роналд Шебридж был хорошим человеком, добрым отцом и честным предпринимателем, много сил отдавшим выгодной коммерческой деятельности.
        Мисс Рейнберд с испугом подумала, что еще чуть-чуть, и Генри оседлает своего поэтического конька. Но она мысленно упрекнула себя за это и продолжила:
        – Мне бы хотелось больше узнать о мальчике. Об Эдварде. Чем он занимался в Брайтоне?
        – Там он посещал колледж. И по-настоящему возмужал, – с теплотой в голосе ответил Генри.
        – Какой колледж? Если бы мы это узнали, то, вероятно, отыскали бы его.
        – Пока суд высшей справедливости не вынес вердикт, о поисках мальчика не может быть и речи. Он посещал Лансинг, учебное заведение, расположенное вдоль побережья. Там он стал выше ростом, окреп физически, приобрел необходимые знания и из подростка превратился в мужчину.
        – Не могли бы вы объяснить мне, – попросила мисс Рейнберд, – что такое этот ваш суд высшей справедливости и почему он должен рассматривать проблему, возникшую именно с этим мальчиком?
        Генри усмехнулся:
        – Свой суд высшей справедливости существует в сердце каждого человека. Но только когда индивидуум входит в иной мир, он начинает действовать эффективно. Доброта и справедливость в человеческом сердце – семена, которые дают полноценные ростки и расцветают, когда обычный мир остается пройденным этапом.
        Насколько же типичный для Генри ответ, подумала мисс Рейнберд. Но эта мысль не сопровождалась острым недовольством или раздражением. Опять Генри посредством мадам Бланш сумел понять ее настроение.
        – Твоя подруга погрязла в обыденной логике, Бланш. Она рассматривает жизнь как математическое уравнение. То же самое когда-то делал и я. Как и мой великий друг Брунель. Но теперь нам все видится в истинном свете.
        – Как вы познакомились с Брунелем? – поинтересовалась мисс Рейнберд.
        – Это случилось, когда ему было двадцать пять лет и он взялся за строительство подвесного моста через ущелье реки Эйвон в районе Бристоля. Я работал вместе с ним. Это был выдающийся человек. Он опережает меня во всем сейчас, насколько опережал тогда. Уже вошел в круг высочайшего сияния. Но… – Генри оборвал свой рассказ, чтобы спросить: – Ты ее видишь, Бланш?
        Мадам Бланш издала легкий стон, а мисс Рейнберд заметила, как ее тело чуть сжалось в кресле, словно она испытывала боль.
        – Ты ее видишь, Бланш?
        Та вздохнула:
        – Да… Да… Вижу. Она окружена ярким светом. Глазам больно смотреть. О-о-о!
        Возглас, изданный мадам Бланш, и конвульсивное подергивание ее тела встревожили мисс Рейнберд. Это было нечто, с чем она прежде не сталкивалась. Но потом, подавляя любые тревоги, заставляя забыть беспокойство за медиума, до нее донесся голос Гарриэт, исходивший из уст мадам Бланш:
        – Типпи? Ты меня слышишь, Типпи? Это я – Флэппи. Твоя Флэппи здесь, моя дорогая… Нет, не надо ничего говорить. Просто послушай. Типпи, милая, будь благосклонна к мадам Бланш… Ведь именно она принесет мир и покой в твою душу… Тот безмятежный покой, который ты желаешь обрести. Будь к ней добра, Типпи, потому что мадам Бланш тоже жаждет покоя, стремится к исполнению основного желания своего сердца…
        Голос Гарриэт постепенно затих. Несколько минут мадам Бланш не шевелилась и молчала, а затем мисс Рейнберд увидела, как она приходит в себя, ее пышное тело постепенно утратило размягченность форм и напряглось. Вскоре она открыла глаза. Мадам Бланш смотрела на мисс Рейнберд, по-прежнему ни слова не говоря, а затем улыбнулась. Она взялась пальцами за жемчужные бусы у себя на шее и сказала:
        – Меня переполняет огромная радость и удовлетворение. Уверена, произошло нечто очень хорошее. Расскажите мне обо всем.
        – А вы сами ничего не помните?
        – Нет. Но ощущаю восхитительную… Даже не знаю, как описать. Ощущаю усталость умиротворенного человека.
        Мисс Рейнберд поднялась и стала наливать херес для них обеих. За этим занятием она подумала: «Мне необходимо пройти обследование головного мозга». Затем она начала рассказывать Бланш обо всем, что случилось во время сеанса. Обо всем, кроме последнего обращения к ней Гарриэт. Она воспринимала это как свое личное дело, в которое не обязательно посвящать медиума.
        – Но я все же не поняла, что такое суд высшей справедливости и какой вопрос он сейчас решает, – заметила она.
        Бланш с удовольствием потягивала херес. Ее нервировало, что она ничего не запомнила сама. Иногда Генри своевольничал и отключал ее по своему усмотрению. Это раздражало, поскольку ей необходимо было знать обо всем, что происходило. Как иначе могла она справляться со своей миссией? Мисс Рейнберд наверняка дала ей самый детальный отчет, но она могла упустить нечто важное.
        – Это не так трудно понять, – ответила она. – Существует вероятность, что один из Шебриджей или даже оба уже покинули этот мир. Мы, кстати, попытаемся выяснить положение дел у Генри в следующий раз. И если это так, то они наверняка знают, где сейчас находится Эдвард Шебридж. Им будет известно, какой образ жизни он ведет, какие чувства испытывает. А это легко может стать источником конфликта. Ваша сестра хочет, чтобы вы разыскали его и снова сделали членом своей семьи. Но приемные родители способны посчитать это неверным шагом и занять враждебную позицию.
        – Почему они должны так поступать?
        – Предположим, мы находим Эдварда, вы приезжаете к нему и рассказываете правду о его происхождении. А он счастливо женат и воспитывает детей. И вот являетесь вы с известием, что вся его предыдущая жизнь строилась на обмане. Это не его вина, как и не ваша. Но обман остается обманом. Он не только не будет рад вашему приезду, напротив, сразу же отвергнет вас. Ведь, чего греха таить, правда, которую откроете ему вы, может сделать его дальнейшее существование невыносимым. Вот какой вопрос рассматривает сейчас суд высшей справедливости. Стремление вашей сестры вернуть Эдварда в родную семью против возможных возражений приемных родителей, которые хотят, чтобы его оставили в покое ради его же благополучия. Это понятно?
        – Да, ваше объяснение многое прояснило. Странно только, что рассмотрение подобного дела требует продолжительного времени. Я готова согласиться с любым решением, лишь бы… – она хотела сказать «лишь бы заткнуть рот Гарриэт», но сдержалась и закончила фразу иначе: —…лишь бы оно оказалось мудрым и принесло благо моему… племяннику.
        – Разумный подход, он делает вам честь, – произнесла Бланш.
        В глубине души, однако, она прекрасно понимала, что старушку обрадует возможность умыть руки и избавиться от проблемы, если Гарриэт перестанет навязчиво преследовать ее. Что ж… Поживем – увидим. Ей были известны случаи, когда суд высшей справедливости принимал необъяснимые и странные решения. Человеческая логика – одно, а логика эфемерного мира – нечто иное.
        Прежде чем Бланш уехала, мисс Рейнберд подошла к бюро и вернулась с конвертом, который подала ей. Бланш знала, что обнаружит внутри, однако с удивлением спросила:
        – В чем дело, мисс Рейнберд?
        – Вы уделили мне очень много времени, проявили симпатию и оказали бесценную помощь, мадам Бланш. И потому мне представляется необходимым хоть чем-то отблагодарить вас. В данном случае это всего лишь плата за труды.
        Бланш покачала головой:
        – О том, чтобы вы платили мне лично, и речи быть не должно, мисс Рейнберд. Мне самой деньги не нужны. Все услуги я вам оказываю бескорыстно и потому…
        – Но я вас умоляю, мадам Бланш. Позвольте мне хоть что-нибудь сделать для вас.
        – Только если вы этого искренне желаете. Но прошу, не употребляйте слова «плата». Существуют дорогие моему сердцу планы и желания, на исполнение которых потребуется любая благотворительность, существующая в нашем мире. Я буду считать ваш подарок взносом на данные цели. И надеюсь, однажды вы позволите мне посвятить вас в них.
        Бланш покинула Рид-Корт, оставив конверт запечатанным лежать в своем кармане. Она прекрасно разбиралась в характерах людей. Гораздо лучше, чем в глубинах собственной натуры, где порой открывала неизведанные прежде пространства, в которых сама блуждала потерянная и ничего не понимающая. На этой стадии, как она полагала, мисс Рейнберд могла расщедриться фунтов на двадцать пять, не более. Вот почему, когда вскрыла конверт и нашла внутри чек на пятьдесят фунтов, Бланш не только посчитала это добрым предзнаменованием для будущего «Храма Астроделя», но и пришла к заключению, что еще далеко не до конца разобралась в мисс Рейнберд.
        И этот вывод получил бы лишнее подтверждение, если бы она могла видеть, чем позднее занималась мисс Рейнберд, сидя за своим бюро. А она взяла лист бумаги и составила список вопросов, которые ей хотелось на досуге обдумать и прояснить для себя. Вот как он выглядел:
        1. Голос Гарриэт? Сходство голосов сестер? Естественность мимики.
        2. Брунель. Откуда сведения?
        3. Прозвища? Типпи, Флэппи?
        4. Систематический сбор информации. Кто? Любовник? Спросить у Иды К.
        5. Финансовое положение мадам Б.?
        Перечитывая список и размышляя над ним, она вдруг вспомнила, как Генри сделал ей чуть ли не выговор за то, что она назвала бывшего шофера Шолто «этот тип Шебридж». «Будьте более мягки в выражениях». Еще чего! Было бы чудом, если бы у леопарда вдруг пропали пятна со шкуры. Они с Шолто два сапога – пара. Вместе втравили ее во всю эту ситуацию. И плевать ей на принцип de mortius nil nisi bonum[10 - О мертвых говори только хорошее (лат.).]. «Если Шебридж тоже умер, то этой парочке никогда не добраться до круга высочайшего сияния, чтобы присоединиться к Брунелю».
        И она добавила к списку еще один пункт:
        6. Вера, исцеления и телепатия. Взять книги в библиотеке графства.
        Глава 7
        Джордж чувствовал, что может сорваться и устроить скандал. Хотя ему очень этого не хотелось бы, потому что наступало время ложиться в постель, а Бланш сказала, что останется на ночь. Она буквально ворвалась к нему в коттедж, словно с порывом ветра, полная весенней радости, восседая на каком-то своем личном и никому больше не видимом облаке счастья. После утренних приключений с Лидией Энгерс и нескольких стаканов спиртного, выпитых за обедом, двухчасовой сон в машине не помог снять симптомов жестокого похмелья. И для Джорджа всякие проявления довольства жизнью и счастья представлялись сейчас неуместными.
        Он честно записал в свой красный блокнот все, что запомнил в Брайтоне, и пересказал Бланш, которая выслушала его за двумя бутылками темного пива. Ее, казалось, не смутило мнение Джорджа, что он дошел до той стадии, когда в деле Эдварда Шебриджа следовало поставить точку.
        – Даже две жирные точки, – сердито сказал он. – Одну – поскольку мы действительно зашли в тупик. Этот Энгерс был его самым близким другом, но и он понятия не имеет, где искать. А вторую – потому что с меня хватит! Я сыт по горло, милая. Я верно служил тебе, многое выносил ради тебя, чуть не совершил смертный грех – Господи, видела бы ты эту женщину! А теперь я хочу, чтобы ты подписала тот чек и отдала его мне. Сотни невозделанных садов ждут моих рук.
        – Но ты не исчерпал все возможности, Джордж. Есть еще множество способов отыскать Шебриджа. А ты лишь убедился, что Энгерс не приведет тебя к нему.
        – Тогда попроси своего треклятого Генри…
        – Джордж!
        – Прости. Но я действительно дошел до ручки. Просто дай мне чек, а потом пойдем в постель и забудем обо всем.
        – Я не собираюсь ни о чем забывать, Джордж. Почему я должна делать это, когда все идет в нужном направлении? Мисс Рейнберд уже почти обработана. Она, можно сказать, полностью готова мне помочь. – Бланш благоразумно умолчала о чеке на пятьдесят фунтов. – А Генри обещал всемерное содействие, и наша связь с ним сейчас прочнее, чем прежде.
        – Послушай, милая моя. Я люблю тебя. Немного тревожусь, если хочешь знать правду, хотя допускаю, что в тебе есть нечто, что недоступно моему пониманию. Но в целом – давай не будем кривить душой – ты занимаешься аферами. Тихими, безвредными аферами, которые приносят успокоение многим твоим свихнувшимся клиентам. Но это все равно жульничество. И я помогал тебе, сколько мог, пока терпение не иссякло. Теперь твоя помощь нужна мне. И всего-то на пять сотен фунтов. «Солнечные сады Ламли». Я хочу жить и чувствовать, что приношу миру реальную пользу. Послушай, если ты желаешь довести дело до конца, я найду решение проблем. Дай мне пятьсот монет, и я подберу хорошего и не болтливого частного сыщика. Он продолжит работу. Это тебе сейчас необходимо. Услуги опытного профессионала.
        – Но я же уже объясняла тебе, Джордж, почему не могу пойти на это. Даже самый лучший профессионал может оказаться ненадежным человеком. Не успеешь оглянуться, как тебя начнут шантажировать или нашепчут полицейским. Да, в том, чем мы занимаемся, нет ничего противозаконного, но при желании все можно испачкать грязью и вымазать черной краской. Лучше расскажи мне про тот фотоальбом. Ты не заметил в нем ничего интересного?
        Джордж вздохнул:
        – Я уже обо всем тебе подробно отчитался, Бланш. Обычный набор снимков. Групповые школьные фотографии, сцены на пляже. Кадры, на которых Шебридж и Энгерс что-то делают вместе… Плавают на парусной яхте, совершают лесной поход, стоят рядом с машиной, пьют пиво. На большей части фотографий изображена только сама миссис Энгерс. Она была недурна собой в молодости. Нет, Бланш, там мне не попалось ничего особенного. А теперь пойми меня правильно: если хочешь получить еще что-нибудь, тебе придется воспользоваться другими источниками информации. Теми самыми, потусторонними.
        – С ними вышла небольшая заминка. Я пока не могу ими пользоваться. Но задержка будет короткой. Я знаю, чего хочет Генри. Если я сделаю все от меня зависящее, он поступит так же.
        – Если я сделаю все от меня зависящее…
        – Мой дорогой, разве мы с тобой не единое целое? Мы хорошо чувствуем и понимаем друг друга.
        – Так пойдем в постель и покажем друг другу немного понимания прямо сейчас, а об Эдварде Шебридже забудем.
        Джордж подумал, что с Бланш никогда не знаешь, как она отреагирует на прямое и недвусмысленное предложение заняться сексом. Иногда она охотно принимала его, громко смеялась и выражалась вульгарнее, чем он сам. А порой обижалась и надевала маску надменности и ханжества. Однако сейчас она мягко улыбнулась и в задумчивости откинулась на спинку кресла, поигрывая бусами на шее.
        – Ты бываешь грубоват, Джордж, но я мирюсь с этим, потому что в тебе заключено ядро истинной доброты. И сегодня оно дает о себе знать с необычайной силой. Твоя аура просто окутывает меня мощными пульсирующими волнами переливающегося цвета… Всех оттенков радуги.
        Джордж ухмыльнулся. Ну что за женщина! Он, значит, светился, как рождественская елка или праздничная карусель. Но его не проведешь. Интересно, какое последует продолжение.
        – Выкладывай, что у тебя на уме, Бланш!
        – Я готова заключить с тобой новую сделку. Не отказывайся пока от поисков Шебриджа. Дай мне еще два или три дня. А сам пораскинь мозгами. Напряги извилины, может, что-нибудь полезное придет в голову. Нам необходимо продвинуться вперед. Я не верю, любовь моя, что такой умный мужчина не найдет выхода из положения.
        – Но я не хочу искать выхода из положения и двигаться дальше!
        – Даже за семьсот пятьдесят фунтов? А они станут твоими, если добьешься небольшого прогресса. Если сумеешь найти Эдварда Шебриджа, живого или мертвого, я увеличу твой гонорар до тысячи. Тогда сможешь успешнее пуститься в свою садоводческую авантюру.
        – Это не авантюра. Кстати, с каких пор ты позволяешь себе тратить такие большие деньги на подобные дела?
        – С тех пор, дорогой, как Генри рассказал мне о «Храме Астроделя» и я встретила мисс Рейнберд. Уж она не поскупится на вознаграждение, если мы найдем для нее Эдварда Шебриджа. Теперь не важно, верит она мне до конца или нет. Она у нас на крючке.
        – Допустим, ты ее подцепила. Но меня больше интересует собственная судьба. Значит, я продолжаю работать три или четыре дня. Но после этого, даже если ничего не выйдет, мне надо получить свой чек – семьсот пятьдесят фунтов плюс возмещение накладных расходов.
        – Ты все получишь, Джордж. А сейчас не хочешь вознести безмолвную молитву, чтобы ради дорогой нашим сердцам мисс Рейнберд высшие силы указали нам путь к Эдварду Шебриджу? Молитвы мне часто помогают.
        Джордж поднялся.
        – Оставлю молитвы тебе. А мне нужно выпить чего-нибудь на ночь и выгулять Альберта в саду, чтобы спокойно завалиться в кровать.
        Проходя мимо Бланш, он подмигнул ей, а потом чуть наклонился, сунул руку за вырез платья и нежно погладил ее округлую грудь. Она, может, отчасти и фальшива, подумал он, но все остальное в ней было настоящим: плотским, изобильным, вожделенным. И если вокруг «Храма Астроделя» предполагался сад, ему бы хотелось заполучить контракт на него. Но об этом они поговорят позднее.
        Эдвард Шебридж пользовался маленькой портативной пишущей машинкой, очень дешевой, похожей на детскую игрушку. Он купил ее в писчебумажном магазине в Бристоле четыре дня назад. Вставил в нее листок белой бумаги размером в четверть стандартного листа, вырванный из блокнота, приобретенного четырьмя месяцами ранее в Лондоне. Причем обе покупки совершил в перчатках. Как не снимал перчаток и сейчас. За все время Шебридж ни разу не прикоснулся ни к машинке, ни к блокноту незащищенной перчаткой рукой. Закончив два необходимых ему письма, он увезет машинку из дома, вынув предварительно ленту, поедет в Девон и сбросит с моста через канал, чтобы ее скрыли сначала восемь футов воды и толстый слой мягкого придонного ила. Блокнот и ленту от машинки сожжет до выезда. Все, что только было возможно, ему всегда нравилось делать заранее. Это оставляло время на обдумывание изменений в планах и внесение необходимых корректив. Правда, до сих пор ему не приходилось ничего менять в предварительно намеченных схемах. Но при этом он был лишен самонадеянности и не считал, что так будет всегда. Первое письмо, уже полностью
готовое, он отправит Грандисону в департамент. Оно мало отличалось от предыдущих писем, которые Шебридж отправлял при похищении Пэйкфилда и Арчера. Второе письмо доставят адресату чуть раньше – сразу после совершения третьего похищения.
        Шебридж работал, поставив машинку на консоль с панелью управления в своем кабинете. В нескольких футах на жердочке сидел сокол-балабан, взрослая самка с мешочком на голове, с колокольчиком на шее и с лапами, связанными пятидюймовой длины ремешком. Перестав печатать, Шебридж посмотрел на птицу и вспомнил об эпизоде, когда в соседнем подвале сидел похищенный член парламента Пэйкфилд. Путы на ногах были тогда свободнее, а хищница имела привычку внезапно взбрыкивать и хлопать крыльями. Шебридж включил громкоговоритель, чтобы передать сообщение. Птица подпрыгнула, зашуршав оперением, а ее колокольчик издал короткий, но резкий звон. Затем она попыталась неуклюже усесться на жердочку, но промахнулась и принялась вытягивать лапы, насколько позволяла длина шнурков. Ему пришлось мгновенно отключить динамик. Впредь, когда он будет пользоваться системой для внутренней связи, ни одной птицы в помещение не допустит. Шебридж подумал об этом сейчас, размышляя о следующем узнике подвала. Ведь и в одежде Арчера перед освобождением было найдено перышко. Когда ты делал в игре столь крупную ставку, успех часто мог
зависеть от мельчайшей детали. Если бы самка балабана издала характерный громкий крик, у тех двоих мужчин могло появиться нечто, о чем следовало сообщить властям. Перо, птичий крик, звон колокольчика… Опытный орнитолог сделал бы определенные выводы.
        Конверт для второго письма – белый, дешевый, купленный в Лондоне, – лежал рядом с машинкой с заранее обозначенным на нем адресом: «Усадьба Ривер-Парк. Сэру Чарльзу Мэдему. В собственные руки. Строго конфиденциально».
        Шебридж продолжил печатать. Птица сидела на насесте. Теплым мартовским утром грачи вились в кронах вязов позади дома, приступив к починке гнезд после зимы и созданию новых семейных пар. Когда письмо было завершено, скопированное с лежавшего рядом черновика, Шебридж перечитал его, не вынимая из машинки.
        По получении сего вы сразу должны будете позвонить по телефону полковнику Грандисону из министерства внутренних дел и посвятить в суть дела только его одного. Нарушение этого условия, как и любое отклонение от нижеследующих инструкций, подвергнет жизнь вашего гостя смертельной опасности.
        Сэр Чарльз Мэдем – бывший видный дипломат и известный политик. Шебридж знал, что связаться с Грандисоном не составит для него труда. Он обязан был иметь выход на Грандисона без посторонней помощи. Все планы Шебриджа строились на знаниях. Успех приносило сочетание выбора времени, места и людей, чтобы все эти факторы работали на пользу запланированной операции.
        Ваш высокопоставленный гость был похищен у вас по той же причине, по которой ранее подверглись похищениям высокочтимый Джеймс Арчер и член палаты представителей парламента Ричард Пэйкфилд, и тем же человеком. В данный момент ваш гость находится в безопасности и пребывает в добром здравии.
        В целях сохранения его жизни и незапятнанной репутации вам надлежит соблюсти следующие условия:
        1. Оповестить домочадцев и прислугу, что его вызвали обратно в Лондон по срочным делам.
        У сэра Чарльза Мэдема не было жены, которой он мог бы опрометчиво довериться.
        2. Информировать Грандисона, что дело не подлежит публичной огласке, подчеркнув, что нарушение данного условия опять-таки станет угрозой для жизни вашего высокого гостя. Указать Грандисону на необходимость публикации в прессе сообщения, которое бы объяснило временное отсутствие вашего гостя на своем рабочем месте.
        3. Оповестить Грандисона, что как только он поместит в колонке личных объявлений газеты «Дэйли телеграф» заметку следующего содержания: «Феликс! Дома все в порядке. Пожалуйста, напиши мне. Джон» – ему будет отправлено письмо с дальнейшими инструкциями.
        4. Предварительно предупредить Грандисона, что сумма выкупа на сей раз составит 500 000 фунтов стерлингов, а о способе передачи его известят дополнительно. На выполнение указаний дается восемь дней с момента получения вами данного послания. Что касается освобождения или гибели заложника, то все прежние условия остаются в силе.
        Ни при каких обстоятельствах вы не должны общаться с кем-либо, помимо Грандисона. Спешу вас заверить, что он оценит вашу сдержанность.
        Шебридж вынул письмо из машинки, положил в конверт, запечатал его, смазав полоску клея с помощью кисточки, смоченной водой. Письмо не обладало литературными достоинствами, но они и не требовались. Грандисон сразу узнает знакомый стиль. Существовал только риск, что о похищении станет известно полиции, но он сводился практически к нулю. Сэр Чарльз Мэдем обладал развитым интеллектом, чтобы понять возможные последствия.
        Шебридж откинулся в кресле, держа письмо в скрытой под перчаткой руке и разглядывая соколиху. Она быстро становилась взрослой птицей. Пустынная хищница обучалась новым приемам, начиная терять свой природный интерес к наземной добыче – мышам, белкам и зайцам. Бывали дни, когда она могла терпеливо и скрытно дожидаться, чтобы хозяин спугнул для нее лесного голубя, грача или чайку. Когда все закончится, у нее и у других птиц начнется другая жизнь… Цапли, тетерева, куропатки и огромный участок земли с озером и высоким небом, где они смогут наслаждаться свободой. Все это виделось Шебриджу отчетливо. Он всем сердцем стремился к цели, однако нетерпения не проявлял. Нетерпение могло породить просчеты и ошибки. Одна небольшая ошибка – и его мечта стала бы несбыточной, а планы рухнули.
        Из той части графства Сомерсет, которая попала в район, обозначенный в докладе Буша, рапорты приходили регулярно и оперативно. Их анализировали и пропускали через компьютер Сангуилла. Среди сотен похожих друг на друга досье бумаги на Шебриджа не привлекли к себе особого внимания. «Эдвард Шебридж, тридцати шести лет, независимые источники дохода, женат, имеет сына пятнадцати лет, обучающегося в школе-интернате. Адрес: Хайлендс-Хаус близ Блэгдона. Дом из красного кирпича. Построен в 1936 году. Находится на возвышенном участке земли, но подвала не имеет. Хобби Шебриджа – разведение и обучение соколов, а также других хищных птиц для охоты».
        Эти сведения были занесены в память компьютера наряду с данными сотен других людей из Сомерсета. Люди жили в кирпичных или каменных домах, держали уток, разводили птиц в коммерческих или эстетических целях, выращивали будущую дичь. Кто-то являлся владельцем охотничьих угодий, птичьих ферм, небольших зоопарков, садов для общественного увеселения. Хватало и любителей хищных пернатых – ястребов и соколов, не говоря уже об экзотических породах.
        Однако описание дома Шебриджа содержало неточность. Хайлендс-Хаус действительно возвели в 1936 году, но на месте, где прежде стоял большой каменный особняк, под которым располагалась сеть подвальных помещений. Усадьба пришла в упадок, и владелец строительной фирмы из Бристоля снес особняк, замуровал входы в подвалы и поверх них поставил новый дом из красного кирпича. Эдвард Шебридж купил его в 1968 году и вскоре заново открыл систему подвалов, но замаскировав входы настолько искусно, что о ее существовании трудно было догадываться.
        Так Эдвард Шебридж, факты о нем и его доме стали частью закодированной электронным способом информации.
        Вопреки совету Грандисона, Буш не стал молиться богу счастливых случайностей. В отличие от Микобера[11 - Персонаж романа Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд».], он не считал, что удача непременно улыбнется, стоит тебе этого захотеть. Буш сосредоточился на списке фамилий из гольф-клубов, понимая, что с каждым прошедшим днем момент, когда преступник нанесет третий удар, приближается. Пока же следовало признать, что департамент Буша и все приданные ему для содействия полицейские силы уперлись в глухой тупик. Для полиции подобные «висяки» были привычны, и там реагировали на ситуацию спокойно, даже флегматично. Но и поставив папки с делом на полку для безнадежных случаев, полицейские не исключали, что по воле счастливого стечения обстоятельств «покойник» может неожиданно подать признаки жизни. Совершенно чуждый для Буша подход к работе. У каждой задачи для него имелся логический способ решения. Упорный труд, глубокий и тщательный анализ фактов и деталей, собранных дотошно и внимательно, – вот единственный метод, который мог привести к успеху. Вмешательство фортуны Буш вообще не принимал в расчет. Он был
упрямым и самолюбивым.
        Обдумав ситуацию, Джордж пришел к выводу, что ему нечего терять, если он выполнит просьбу Бланш. В любом случае получит свои семь с половиной сотен фунтов плюс возмещение расходов, а приложив чуть больше усилий, может довести сумму до тысячи, практически ничего не меняя в проекте создания «Солнечных садов Ламли».
        Задним числом он понял, что миссис Энгерс просто напугала его своим напором. В другое время и при иных обстоятельствах он мог бы ублажить ее. Небольшие вакханалии вносили приятное разнообразие в монотонную жизнь, а миссис Энгерс к тому же не выглядела настолько уж отталкивающе. Местами ее тело смотрелось соблазнительно, и они могли бы с радостью накачаться джином, чтобы потом покувыркаться в постели к взаимному удовлетворению. Проблема заключалась в том, что Джордж не получил от нее никаких важных сведений. Она мало что знала о Шебридже, и знакомство их относилось к числу поверхностных. Если ей что-либо и было известно, то только через мужа. Вот с кем стоило иметь дело. Джордж знал название лондонской фирмы. Причем готов был держать пари, что миссис Энгерс не рассказала супругу о его визите. Наверняка она вернулась в гостиную, разразилась проклятиями по его адресу, огорченная упущенной возможностью поразвлечься, а затем утешилась новой порцией джина. И даже если Энгерсу стало о нем известно, Джордж не совершил ничего предосудительного и чувствовал, что пообщается с муженьком совершенно свободно.
        И он решил отправиться к Энгерсу в Лондон. Заодно представлялась возможность заглянуть к приятелю, занимавшемуся торговлей автомобилями, и выяснить ситуацию на рынке микроавтобусов.
        Через два дня после посещения миссис Энгерс в половине двенадцатого утра Джордж приехал в контору фирмы «Уорт и Фрин. Оборудование для магазинов и отелей», расположенную на Тотнем-Корт-роуд. Фирма занимала часть современного административного здания, где было много стекла и полированного дерева. Девушка в приемной сказала, что мистер Энгерс у себя, но если встреча не была назначена заранее, не сочтет ли Джордж за труд заполнить специальный формуляр с кратким объяснением цели визита. Джордж задумался, а потом написал на листке свои данные, указав адрес юридической фирмы в Солсбери (которой часто прикрывался, хотя там даже не подозревали о его существовании), поскольку знал, что ретивые и пронырливые секретарши порой проводили оперативную проверку по списку в телефонном справочнике. Графу «Цель посещения» он заполнил так: «Юридический вопрос, связанный с вашим старым другом Эдвардом Шебриджем в выгодном для него аспекте». Никаких угрызений совести. Он ведь действительно в какой-то степени решал проблему наследства.
        Ему пришлось подождать пятнадцать минут, а затем его провели в кабинет. У Джорджа сложилось впечатление, что Энгерс был немного старше его. Он выглядел полноватым даже на старых фотографиях. А теперь стал толстым, с двойным подбородком, огромными, как грабли, ручищами, с темно-карими глазами и короткими черными волосами, расчесывание которых, как догадался Джордж, превращалось в пытку.
        – Весьма признателен, что согласились уделить мне время, мистер Энгерс, – произнес Джордж.
        – Времени вы можете получить сколько угодно, мистер Ламли. Вот если попросите денег, то может возникнуть проблема.
        От смеха у него затряслось брюшко, жилетка туже обтянула то место, где полагалось находиться талии.
        – Но кроме шуток. Сделаю все, что смогу, для старого приятеля. Как вы вообще меня разыскали?
        – Долгая история, но в итоге мне дала наводку ваша жена. Она была настолько добра, что сообщила название фирмы и ее адрес. Сказала, вы мне поможете. Речь идет о наследстве. Пока не могу поделиться подробностями, как вы понимаете.
        – Эдди от деньжат не откажется. За это могу ручаться сразу. – Он сделал паузу, посмотрел на Джорджа, а затем спросил: – А вы ведь тот парень, который сиганул в окно?
        На мгновение у Джорджа возникло желание солгать, но он вовремя одумался:
        – Да… Так уж вышло…
        Энгерс улыбнулся:
        – Не волнуйтесь по этому поводу. Моя старая добрая Лидия имеет привычку рассказывать мне обо всем, даже о том, чего я не хотел бы знать. Пьет без меры и без меры болтает, чувствуя необходимость покаяться. Это тоже род болезни. А ведь была чудной девушкой, когда я женился на ней. Впрочем, она и сейчас в известной степени привлекательна, хотя от былой красоты осталось немного. Но даже не будь я верующим католиком, все равно не развелся бы с ней. Всегда надо соблюдать условия договора, даже если он оборачивается против тебя. Это мой принцип. Кстати, спасибо, что сбежали через окно. Многие, к сожалению, так не поступают и задерживаются у нее в гостях. Но вернемся к главной теме. Эдди Шебридж… Только, знаете, давайте сначала немного выпьем.
        Он выбрался из-за рабочего стола и подошел к буфету, вернувшись с бутылкой шампанского и двумя бокалами.
        – Единственный напиток, который можно позволить себе утром. Освежает полость рта, не бьет по мозгам и улучшает аппетит.
        Пока Энгерс раскручивал проволоку на пробке, Джордж спросил:
        – Вы с Шебриджем вместе учились в школе?
        – Да. А потом вместе работали у его старика в «Ардженте». Я там приобрел хороший опыт. Но вскоре мы расстались и потеряли друг друга. Снова встретились случайно на юге Франции. Я получил свою нынешнюю должность и купил дом, который перешел к Эдди от отца. Он сам на время задержался за границей. Трудолюбивый и охочий до денег. Весь в папашу. Тот ко времени своей смерти сколотил приличное состояние. – Пробка с хлопком вылетела из бутылки, ударившись в стену. – Ну что? Выпьем немного напитка, от которого девушки начинают глупо хихикать? Или так было только раньше? Теперь смотришь – они больше налегают на джин и виски, не успев даже пообедать.
        Энгерс наполнил бокалы, и они с Джорджем выпили.
        – Когда вы в последний раз виделись с ним? – спросил Джордж.
        – Несколько лет назад. Здесь, в Лондоне. Он вернулся с континента примерно на год. Насколько я понял, работы у него тогда не было. И, как показалось, с деньгами тоже обстояло туго. Впрочем, не следует скрывать правду. От отца Эдди получил немалые деньги, но погорел на спекуляциях земельными участками под отели и жилищное строительство. Главным образом, за границей. На Мальорке в Испании. Там тогда крутили большие махинации разные жулики. И, кстати, продолжают крутить. Многие лишились всего. Вот и его мечта пошла прахом!
        – Какая мечта?
        Энгерс усмехнулся:
        – Она у него появилась в юности. Эдди рассказывал о ней, когда мы работали вместе. Собирался заработать миллион к тридцати пяти годам, а потом удалиться от мира. Он был сумасшедшим, если честно. Но милым и тихим сумасшедшим. Просто ему не нравились люди. Не отдельные неприятные личности, а человечество в целом. Сейчас-то уже все кричат о необходимости охранять природу, прекратить загрязнение окружающей среды, а он твердил об этом, когда мы в школе учились. Лидия вам показывала фотографии?
        – Немного.
        – Не надо смущаться. Старый семейный альбом на диванчике стал ловушкой для многих мужчин, которым не хватило вашей выдержки. Но так или иначе, вам могли попасться на глаза снимки, где мы держим птиц. И не ощипанных куриц, разумеется. Пустельги, ястребы-перепелятники, чеглоки, кречеты. Эдди тратил на их покупку и обучение все деньги. Вообще помешался на животных, но больше всего его возмущало, что люди полностью истребляют их.
        – Как же он собирался использовать свой миллион?
        – Мечтал уединиться. Купил бы себе остров или огромный участок земли в Ирландии, в Уэльсе или в Шотландии, построил бы вокруг высоченную ограду и никого к себе не пускал, кроме нескольких друзей. Конечно, та еще мечта! Но Эдди всерьез намеревался создать для себя изолированный оазис на природе, а на это нужны немалые деньги.
        – Видимо, он свою мечту не осуществил.
        – Скорее всего нет. А что по поводу наследства?
        Джордж покачал головой:
        – От него никто не отказался бы, но персонального рая для себя на это купить не получится.
        – Что ж, такова жизнь. У каждого есть мечта. Мечтать, как известно, не вредно. Но нам по-прежнему приходится к восьми тридцати приезжать на работу. – Он вновь наполнил бокал Джорджа.
        – Есть соображения, как мне все-таки разыскать его? – спросил Джордж.
        – Ничего не приходит в голову.
        – Он ведь был женат?
        – Да. Но она погибла в автомобильной катастрофе. Оставила его с маленьким сынишкой на руках. Эдди мог жениться снова, но не упомянул об этом, когда мы встречались в последний раз. – Энгерс помолчал. – Если он действительно сел на мель и перебивается где-то случайными заработками, ваша небольшая субсидия придется кстати. Наведите справки по нашей отрасли. Кто-нибудь наверняка слышал о нем. Мне хотелось бы снова повидаться со стариной Эдди. Если что-то узнаю, непременно позвоню в вашу контору.
        – Лучше позвоните прямо мне. Я у них что-то вроде внештатного сотрудника, понимаете, и работаю в основном дома.
        – Тогда пишите номер. – Энгерс подвинул в его сторону форму, которую Джорджу пришлось заполнить прежде. Джордж записал номер своего телефона. Энгерс, наблюдая за ним, заметил: – Интересная у вас работенка. Заниматься поисками людей. Но в наши дни это не очень трудно. Мы все где-то значимся, занесены в какие-то списки. Паспорта, карточки национального страхования. Кстати, как насчет объявления в газетах?
        – Уже пробовали, – соврал Джордж. – Ничего не получилось.
        – Можно просмотреть телефонные справочники. Фамилия Шебридж не самая распространенная. Он будет где-то упомянут. В итоге вы можете получить, скажем, пятьсот вариантов. Так, подсчитаем… Если по десять пенсов на каждый звонок, то вам это обойдется всего в пятьдесят фунтов. Но, конечно, займет уйму времени.
        Идея не показалась Джорджу особо соблазнительной. Он допил шампанское и поднялся.
        – Вы были очень добры, согласившись принять меня. Не стану больше отвлекать вас от работы.
        Энгерс тоже не помог им выбраться из тупика. Что ж, попробовать все равно стоило.
        – Сегодня утром я не слишком занят. И всегда приятно выпить на пару с хорошим человеком. Если что-нибудь выясню, обязательно позвоню. Мне было бы очень интересно опять увидеться с Эдди. Слишком легко мы стали терять прежних друзей. А все дела, черт бы их подрал! На работе только временные приятели, лицемерные улыбки, обеды за счет конторы. Затем снова за труд. Все суетятся. Мельтешат, как муравьи. Что-то строят, рушат. Жизнь незаметно меняется то в лучшую, то в худшую сторону, а потом оглядываешься вокруг и сам не понимаешь, на каком ты свете. Эдди был прав. Дайте мне миллион, и я проведу центральное отопление на Северный полюс, чтобы жить там в покое.
        Уходя по коридору, Джордж все еще слышал смех Энгерса. Тот ему понравился, но надежды, что он хоть что-то узнает, нет. Переписать телефоны всех Шебриджей из справочников! Отлично. Он предложит эту идею Бланш. Пусть решает. Она будет платить за звонки. Но ей придется найти кого-то другого для подобной работы. А если действительно обнаружится пятьсот Шебриджей и ни один не окажется тем, кто им нужен? Примерно пять минут на звонок – в сумме это две с половиной тысячи минут, то есть где-то пятьдесят часов на телефоне. Пятьдесят часов впустую! От такого любой подохнет от тоски или же спятит от нервного истощения!
        В рапорте по поводу Эдварда Шебриджа, полученном департаментом, телефонный номер указан не был. Полицию ведь даже не попросили установить его. Впрочем, без разницы. Ни в одном справочнике он все равно не значился.
        В библиотеке графства Винчестер мисс Рейнберд взяла несколько книг о спиритизме. И на пару дней погрузилась в чтение, причем с интересом. Что такое спиритизм? Спекуляция на доверчивости и так называемом желании уверовать? Состояние транса, гипноз и сила внушения? Сверхъестественный феномен? Духовное и физическое исцеление через веру? Она знакомилась с различными теориями, вникала в суть споров и объяснений, стараясь соблюдать полнейшую объективность, но в результате пришла к выводу, который до нее сделали многие. Объективные научные познания в данной области оставались скудными, и на их основе невозможно было прийти к позитивному ответу. Мисс Рейнберд купила несколько номеров «Новостей парапсихологии» и журнала «Два мира», о чем скоро пожалела. Обе публикации она сочла вульгарными по тональности изложения материала и пристрастными. Ей не доставило удовольствия ознакомление со статьями под такими вот заголовками: «В жизни после смерти нет ничего неправдоподобного», «Ваша жизнь продолжится в Царствии Небесном», «Могила – еще не конец пути» или «Сеанс раскрыл сенсационные планы душ умерших!». Как не
внушили ей доверия публикации, озаглавленные: «Пришелец из Астрала прослушал концерт», «В мире д?хов нет миллионеров» и «Меня убедило духовное послание от покойной матери».
        Просматривая лист вопросов и сомнительных моментов, которые возникли у нее во время сеансов мадам Бланш, она решила, что до сих пор не столкнулась ни с чем, чего нельзя было бы объяснить, не прибегая к спиритическим концепциям. Мисс Рейнберд не оспаривала факта, что мадам Бланш погружалась в состояние транса, помимо того, что была женщиной умной и наделенной богатым воображением. Но представлялось вполне допустимым, что мадам Бланш бессознательно обманывала себя. Она могла обладать телепатическими и гипнотическими способностями, однако пользовалась и вполне заурядными, земными источниками информации, которую собирала заранее. Мисс Рейнберд готова была признать ее умение утолять боль, но тут возникала вероятность, что это она сама, то есть мисс Рейнберд, страдала повышенной внушаемостью. Когда ребенку случалось ушибить пальчик и ты говорила ему, что, как только поцелуешь его, боль пройдет, это часто срабатывало. Если разобраться, то чем больше она читала и размышляла о спиритизме, тем чаще обнаруживала в нем все новые черты сходства с наивным ребячеством. Но ей тут же мерещился голос Бланш (или это
мог произнести старый зануда Генри), отвечавший на подобный вопрос так: «Пока нам всем не удастся вернуться к чистоте и невинности детей, мы не добьемся подлинного понимания, не сумеем найти врата к высшему постижению сущности вещей». Она даже хихикнула по этому поводу. Однако в том, что касалось правды о спиритизме, мисс Рейнберд уяснила лишь одно: дать положительный ответ на вопрос о реальном существовании мира д?хов невозможно.
        Это не помешало ей принять решение по поводу продолжения сеансов с мадам Бланш. На самом примитивном уровне эта женщина служила для мисс Рейнберд развлечением. Если брать выше, то она, несомненно, избавила ее от бессонницы и от тревожных снов, связанных с явлениями ей по ночам Гарриэт. То, что она вообще переживала тяжелый период, внушала себе мисс Рейнберд, легко объяснялось общей слабостью организма и нарушениями функций головного мозга, упадком жизненных сил, связанными с вредным для стариков временем года. Но с наступлением весны, извечной певуньи и предвестницы лета – она могла выражаться не менее поэтично, чем Генри, – мисс Рейнберд вдруг почувствовала себя намного лучше, настолько хорошо, что даже принялась злиться на свое безволие, которое представлялось теперь временным явлением. Да, она – человек старый, но старость не повод становиться доверчивой и принимать за чистую монету уловки фальшивых утешителей. Пусть Генри действительно работал вместе с Брунелем над проектом подвесного моста Клифтон. Но обо всем этом можно было узнать из энциклопедии или другой книги, доступной для мадам Бланш,
когда она пожелала сделать своего «наставника» бывшим инженером-железнодорожником.
        Да, так она и поступит! Мадам Бланш приедет к ней нынешним вечером, и мисс Рейнберд позволит ей провести очередной сеанс, а затем сообщит вежливо, но твердо, что решила на этом закончить с ней всякие дела. И платить ей больше не придется. Пятьдесят фунтов, уже переданные медиуму, с лихвой покрывали все оказанные ею услуги. Она не желала снова слышать даже имени Гарриэт, не говоря уже о Шолто. Что же до укоров совести по поводу сынка Гарриэт… Почему она вообще так переполошилась из-за него? Это случилось сто лет назад, и лично к ней не имело никакого отношения. Мисс Рейнберд внесет щедрое пожертвование в пользу фонда «Спасите жизнь ребенка» и решит вопрос раз и навсегда.
        В силу разных причин во время сеанса тем вечером настроение у мисс Рейнберд постепенно портилось. Начать с того, что мадам Бланш надела чересчур короткую юбочку для женщины своих лет и комплекции, а к ней шелковую блузку в обтяжку, воротник которой упирался в ее пухлую шею, а из-под него тянулась все та же длинная нитка бус, падавшая ей чуть ли не на колени. На лицо она наложила более густой, чем обычно, слой косметики, и, как заподозрила мисс Рейнберд, гостья основательно выпила перед визитом к ней. Так оно и было. Бланш оставила Джорджа в отеле «Гровнор» в Стокбридже и выпила с ним в баре пару порций джина, прежде чем отправиться в Рид-Корт. Позже они планировали поужинать в «Фазане» – ресторане, расположенном у шоссе по дороге домой.
        И ко всему прочему, Генри снова попала под хвост поэтическая шлея. По его словам, Роналд Шебридж расцвел подобно чудесному лавру, добившись успеха благодаря трудолюбию, предприимчивости и мудрости. А мальчик под его чутким воспитанием превратился в настоящего мужчину, исполненного горячим желанием доказать, что он достоин славных родителей. Гарриэт тоже прислала через посредника свое мнение об этом молодом человеке, причем, как пришлось признать мисс Рейнберд, послание было выдержано в типичных для сестры выражениях. «Юношей он отличался необыкновенной красотой. Уподоблялся молодому божеству. Светловолосый, смуглый и сильный. Какая жалость, Грейс, что никто из нас не знал и не видел его! Он дал бы нам столько счастья, столько радостных надежд на будущее, связанных с ним. И, к счастью, внешне он унаследовал именно мои черты». Но, к подлинному счастью для мисс Рейнберд, Генри оборвал Гарриэт и пустился в описание места последнего упокоения (только бренных тел, разумеется) Роналда Шебриджа и его жены… Это небольшое сельское кладбище в Суссексе, где в полях резвятся жаворонки, воспевая в своих песнях
(а надо сказать, что мисс Рейнберд терпеть не могла тавтологии как в устной форме, так и в письменной) все сущее под этими волшебно голубыми небесами. Где тисы и лиственницы отбрасывают густые тени на покрытые трещинами и мхом древние надгробия.
        Она, наверное, рехнулась, твердила себе мисс Рейнберд, если так долго терпела подобную чушь. Однако весть о смерти обоих Шебриджей принесла ей облегчение. Оставалось только надеяться, что информация мадам Бланш добыта из надежных источников. Живые они могли при желании создать немало проблем. Генри же продолжал блажить своим псевдопоэтическим тоном, в котором, как слышала мисс Рейнберд, сквозили интонации Бланш. Он стал живописать портрет Эдварда Шебриджа, молодого человека, привлекающего к себе других молодых людей подобно тому, как роскошный цветок влечет к себе собирательниц меда – пчел. При этом мисс Рейнберд, которая, хотя и осталась в старых девах, была прекрасно осведомлена о новых разновидностях любви, ставших с недавних пор открыто допустимыми, посчитала сравнение несколько двусмысленным. Впрочем, она сразу забыла обо всем, когда Генри объявил, что суд высшей справедливости вынес наконец свой вердикт. Перед судом предстали свидетелями Роналд Шебридж с супругой. Они заявили, что их вечное блаженство усилится, если мисс Рейнберд отыщет их милого Эдди и введет его в законные права своего
наследника. Став полноправным членом семьи, он принесет ей тепло, успокоение и полноту чувств, скрасив последние годы земного пути дорогой тетушки. Он много странствовал, но теперь дни поисков и скитаний были для него сочтены. Рид-Корт наполнится звуками звонкого смеха, радостного оживления юности, потому что Эдди привезет с собой своего сына. Но эта перспектива не вдохновляла мисс Рейнберд. Мальчишка в доме предвещал вечный беспорядок, грязные следы на полированных досках пола и ступенях лестницы, лужайку, испорченную колесами велосипеда, сломанные ветки ее любимых кустов. Да и говорить он будет, вероятно, на том жутком жаргоне, которого нахватались отпрыски ее самых знатных и состоятельных друзей и подруг. Они все теперь походили на цыганских детей, хотя учились в таких знаменитых частных школах, как Мальборо и Веллингтон. Но худшее начиналось, когда они поступали в университеты. Там они сходились с такими же беспутными девицами, употребляли наркотики и проводили время на демонстрациях то против того, то против этого, хотя им следовало всего лишь овладевать знаниями.
        – Они прилетят, – закончил свою речь Генри, – как утомленные жарким африканским солнцем ласточки весной непостижимым образом возвращаются в родные места на севере, находя свои священные гнезда, где появились на свет.
        Мадам Бланш вышла из транса и сообщила, что ничего не помнит. Мисс Рейнберд пребывала в нерешительности. Ей не хотелось сообщать этой женщине, что в ее визитах больше нет необходимости. Если относиться к ее сеансам как к легкому развлечению, то здесь приступы раздражения часто сменялись и сугубо позитивными эмоциями, но продолжать сеансы одной только забавы ради – это уже отдавало дурным вкусом. Мисс Рейнберд налила по бокалу хереса, села, отхлебнула глоток, а потом собралась с духом для откровенного разговора:
        – Мадам Бланш, мне кажется, я…
        Та покачала головой и воскликнула:
        – Нет-нет, вам не надо ничего говорить, мисс Рейнберд. Все это время Генри лишь использовал меня, и я это чувствовала. Я как бы вставала в стороне от собственного тела, оставляя его в полном распоряжении Генри, но не слыша ничего из того, что он говорил. Сама же я слышала только ваши слова.
        – Но я же ничего не говорила, – заметила мисс Рейнберд.
        – Говорили, мисс Рейнберд. Вы все мне сказали. На словах и через ощущения. Это началось, как только я вошла в комнату. – Бланш допила херес, поставила бокал на поднос и улыбнулась. – Ваше сознание стало для меня открытой книгой. Вы не хотите, чтобы я снова приходила к вам. Причин называть не буду, поскольку они вам известны. – Бланш встала. – Я предупреждала, что не смогу ничего сделать для того, кто не желает этого сам. И я искренне жалею, но не себя, а вас и тех, кто был вам близок. Я сейчас уйду, избавив вас от необходимости объяснений и дальнейших разговоров.
        Тронутая неожиданным тактом, проявленным мадам Бланш, и под впечатлением от новой демонстрации ее непостижимого, почти невероятного чутья, остро развитой интуиции, мисс Рейнберд произнесла:
        – Я вынуждена просить у вас прощения. Но таково мое решение.
        – Решение – продукт сознания, но сознание являет собой лишь часть жизни нашего духа, мисс Рейнберд. А духу мы полностью доверяемся до того момента, когда нас неожиданно посещает подлинное откровение. Вы предпочли отвергнуть то, что для вас неведомо и непонятно. И я рада за вас, потому что таким путем люди способны обрести успокоение и внутренний комфорт. Пожалуйста, не грустите. – Бланш рассмеялась. – Со мной подобное происходило не раз. Это моя неудача. Не ваша.
        Оставшись в гостиной одна, мисс Рейнберд слышала, как от дома отъехала машина Бланш. И на мгновение ею овладело чувство утраты чего-то очень важного.
        Лежа в постели и дожидаясь, что Джордж принесет ей тосты и кофе, Бланш обдумывала поведение мисс Рейнберд. У нее немного болела голова, но она знала, что боль исчезнет после первой чашки кофе. Иногда они с Джорджем любили поужинать в ресторане и вообще хорошо провести время. До постели они добрались только к часу ночи, после чего триумфально завершили великолепный для обоих вечер. Бланш любила своего верного Джорджа. При иных обстоятельствах она бы давно вышла за него замуж, а потом, засучив рукава, слепила бы из него нечто достойное. А пока Бланш не торопилась даже сообщать ему о разрыве с мисс Рейнберд. Главным образом потому, что существовала вероятность нового звонка от старушки с просьбой срочно приехать. Подобный тип пожилых леди она хорошо знала.
        Войдя вечером в ее гостиную, Бланш заметила на журнальном столике стопку библиотечных томов – богатые старушенции никогда не покупали книг, предпочитая получать их бесплатно, – и успела прочитать на обложке верхнего фолианта: Симеон Эдмундс «Критический анализ спиритизма». Этого оказалось достаточно, чтобы понять направление мыслей мисс Рейнберд. Бланш представила набор аргументов, надерганных из специальной литературы. Духовная телепатия, внушение и самовнушение, тайный сбор информации, которую выдают потом за сообщения из потустороннего мира… Все это она проходила. Ей были ведомы грани своего дара, как знала она и о том, каким образом воспринимают его различные люди, какой реакции ожидать. В свое время ей попадались такие клиенты. И, если честно, не все к ней вернулись. Но большинство пожалели о расставании, как пожалеет и мисс Рейнберд. Они еще встретятся. Генри привел Бланш к мисс Рейнберд, Генри породил в ней мечту о «Храме Астроделя», Генри не оставит ее в беде. Да, старая дева позвонит ей. Просто она принадлежала к числу тех, кто при первых симптомах болезни истошно звал врача, а когда
выздоравливал, заставлял доктора долго ждать, чтобы ему заплатили. Сейчас ее больше не преследовали дурные сны, не мучили угрызения совести… Но вскоре что-нибудь непременно произойдет. И тогда она наберет номер Бланш. А до той поры можно и подождать. Сама Бланш могла теперь пойти к мисс Рейнберд при одном условии: если бы Джордж раздобыл адрес Эдварда Шебриджа, и она смогла бы понять, как ей вести себя со старушкой дальше. Но на данный момент подобное развитие событий представлялось маловероятным.
        В три часа у себя дома Бланш устраивала групповой сеанс. Когда он закончится и клиенты разъедутся, она сама попытается вызвать Генри, чтобы детально все с ним обсудить и услышать его мнение о положении, в котором оказалась. Бланш не сомневалась, что он уже и сам включился в работу. В конце концов Генри был и оставался прежде всего инженером и архитектором. Он любил строить, и она знала, насколько ему не терпится приступить к возведению «Храма Астроделя». Разумеется, он будет настаивать на своем проекте, на собственном видении конструкции. Бланш придется проявить твердость и не давать ему воли. Иначе у них получится «Храм Соломона», что будет вполне в его вкусе.
        В дверном проеме появился Джордж в халате поверх пижамы, с подносом для завтрака. Он выглядел утомленным и лет на десять постаревшим. Поставив поднос на край кровати, Джордж застонал от головной боли. Бланш усмехнулась:
        – Ты никогда не усвоишь простые правила. Тебя вечно добивает последний большой бокал бренди, который непременно выпиваешь, как только доберешься домой. Иди сюда, я приведу тебя в порядок. Кофе не поможет.
        Джордж сел на постель, и Бланш начала водить пальцами от его висков вдоль линии лба. Через минуту его тело расслабилось, и он сказал:
        – Если в тебе и есть нечто фальшивое, то не пальцы. Это чудо.
        – Мы же не можем тебе позволить страдать от головной боли весь день. Ты должен быть в форме, чтобы выполнить сегодняшнее задание.
        – Какое еще задание?
        – Телефонные номера, о которых мы говорили. Ты отправишься на главный почтамт в Солсбери и просмотришь все справочники.
        – Я этого не сделаю!
        – Сделаешь как миленький! Раскопаешь всех Э. Шебриджей и составишь полный список. А как только вернешься, получишь свои семь с половиной сотен.
        Джордж резко повернулся:
        – Ты серьезно?
        – Даю тебе слово.
        – Бланш – ты великая женщина!
        Он хотел обнять ее, но опрокинул поднос с завтраком, залив горячим кофе постель.
        Джордж уехал в десять часов, а Бланш задержалась, чтобы прибраться в коттедже и застирать испачканные кофе одеяло и простыни. В половине одиннадцатого зазвонил телефон. Она сняла трубку.
        – Здравствуйте! Могу я поговорить с мистером Ламли? – раздался мужской голос.
        – Извините, но его сейчас нет дома. Хотите оставить для него сообщение?
        – Ах, вот незадача… – В голосе слышалось разочарование и растерянность.
        – А кто им интересуется?
        – Меня зовут мистер Энгерс. Из фирмы «Уорт и Фрин». Он навещал меня…
        – Да, конечно, мистер Энгерс. Он мне о вас рассказывал. Это как-то связано с Эдвардом Шебриджем?
        – Да, связано… Но, поскольку дело конфиденциальное, могу я спросить, с кем имею удовольствие беседовать?
        Бланш рассмеялась:
        – Вам не о чем беспокоиться, мистер Энгерс. Мне все об этом известно. С вами говорит миссис Ламли. Я исполняю обязанности секретаря Джорджа.
        – Тогда все ясно. Никаких проблем. Простите за перестраховку, но порой она не бывает излишней. Юридические вопросы зачастую носят деликатный характер.
        Бланш решила пойти на заведомый блеф, зная, что ничем не рискует:
        – Если вы предпочтете связаться непосредственно с ним…
        – Просто передайте, пожалуйста, сообщение для мистера Ламли. Скажите, что я раздобыл адрес. Это Хайлендс-Хаус близ Блэгдона, графство Сомерсет.
        – Подождите секундочку, я должна записать. – Бланш занесла адрес в записную книжку, а потом сказала: – Он будет вам признателен за помощь, мистер Энгерс.
        – Но пусть знает, что это оказалось совсем не трудно. Мы с Эдди увлекались соколиной охотой. Он, вероятно, до сих пор занимается ею. Вот я и вспомнил, как много лет назад мы вступили в «Клуб любителей соколов». Правда, сам я давно не платил членских взносов, но Эдди наверняка состоит в этом клубе.
        – Блестящая мысль!
        Энгерс рассмеялся:
        – У меня неплохо работает голова, миссис Ламли. Я позвонил секретарю клуба. Он оказался на редкость подозрительным, но я объяснил, что разыскиваю старого друга Эдварда Шебриджа. И он выдал мне адрес моментально. В подобных организациях не любят делиться информацией. Я их понимаю. Мало ли кто может наводить справки. Но номера телефона у секретаря не оказалось. Мол, по просьбе владельца номер не включили в справочники. Очень похоже на Эдди. Никогда не любил лишних звонков и вторжения посторонних в свой мирок. Скажите мужу, чтобы передал от меня привет, когда встретится с ним. Пусть, если пожелает, сам позвонит. Очень хотелось бы снова повидаться.
        – Непременно. Спасибо вам за информацию, мистер Энгерс. В компании Джорджа очень обрадуются таким новостям. Как и сам мистер Шебридж, когда узнает суть дела.
        Энгерс хихикнул:
        – Посоветуйте ему не спускать сразу все на вино, девочек и танцульки. Хотя он не такой. Возможно, купит себе беркута.
        Бланш посмотрела на лежавший перед ней адрес. События развивались поразительным образом. Генри не стал дожидаться, чтобы она связалась с ним сегодня. Он все знал и принял меры. Разумеется, следовало признать и заслугу Джорджа. Да, но кто вложил мысль о соколином клубе в голову Энгерса? Генри. Он все предвидит и берет под контроль.
        Бланш вырвала листок из записной книжки и убрала в сумочку. Теоретически Джордж мог заявить, что честно заработал тысячу фунтов. Стоит сообщить ему, что адрес ей известен, как он потребует денег и устроит скандал, если она не заплатит. Но адрес не означает, что проблема Рейнбердов решена. Ей нужно выждать подходящий момент и сделать следующий ход, только взглянув сначала, что собой представляет Эдвард Шебридж. А пока лучше Джорджу ни о чем не рассказывать. Бланш заплатит ему обещанные семьсот пятьдесят фунтов, а потом, если все сложится удачно, добавит двести пятьдесят. Но до того времени, когда она приглядится к Шебриджу и получит дальнейшие указания от Генри, следует держать информацию при себе. Джордж не мог поднять скандала из-за того, о чем не знал. Хорошо, что Шебридж не значится в телефонных справочниках. В противном случае Джордж мог бы вскоре явиться, узнав номер и торжествуя.
        Глава 8
        Помня, как она в первый раз решила отказаться от услуг мадам Бланш, мисс Рейнберд готовилась к новому наплыву навязанных собственным подсознанием снов о Гарриэт и, возможно, приступам жестокой мигрени. Если бы все неприятности вернулись, она заранее собиралась с силами, чтобы вытерпеть их, пока они не исчезнут.
        Она радовалась, что прошло несколько дней, а ее не одолевали ни кошмарные сны, ни головные боли. Более того, мисс Рейнберд чувствовала себя прекрасно. Наступила весна, ей предстояло многое перепланировать в саду, а кроме того, она вдруг воспылала желанием заново отделать большую гостиную и свою личную маленькую комнату, где любила уединяться. Заодно понадобятся в обе комнаты новые шторы. А это отличный предлог остаться в Лондоне на ночь и сделать необходимые покупки в «Хэрродсе». Вероятно, думала мисс Рейнберд, глупая затея с медиумом возникла оттого, что она распустила себя, стала вести замкнутый образ жизни и не проявляла интереса к тому, что творилось за стенами усадьбы. Когда тебе за семьдесят, ум и тело надо поддерживать в активном состоянии, как ныне принято говорить – в тонусе. Но и ругаясь с садовником, испытывая терпение продавцов в «Хэрродсе» и доводя мастера до исступления, постоянно меняя будущую цветовую гамму для отделки внутренних помещений дома, она все же задумывалась о судьбе семьи Шебридж.
        Наверняка Роналд Шебридж сумел достичь в жизни успехов. Возможно, в нем были заложены качества хорошего человека. Не исключено, что во время работы в Рид-Корте этот человек вынужден был плясать под дудку Шолто. И вообще, они уже все умерли. Гарриэт, Шолто, Шебриджи – и муж, и жена. Они не могли больше ничем потревожить ее. Но оставались Эдвард Шебридж, его сын и, может, жена. С ее стороны было бы не слишком гуманно не испытывать к их нынешнему положению любопытства. Строго говоря, после смерти мисс Рейнберд Эдвард Шебридж, как ближайший родственник, должен унаследовать усадьбу. Составленное завещание предусматривало очень щедрые пожертвования в пользу благотворительных организаций, но даже эти суммы ненамного уменьшали общий размер огромного состояния мисс Рейнберд. Какое-то время проблема, как распорядиться им, волновала мисс Рейнберд, но после консультаций со своим поверенным она решила передать все, включая Рид-Корт, в распоряжение Британского национального фонда. Ее особняк был старинным, очень импозантным, а его убранство состояло из изысканных предметов меблировки и произведений мастеров
живописи. Ей нравилось думать, что все это будет сохранено в том виде, в каком существовало при ее жизни. Однако огорчали мысли о толпах туристов, которых станут пускать на территорию усадьбы и в дом. Неуклюжие дети со своими вульгарными родителями начнут устраивать в ее саду пикники, бродить по комнатам и залам, отпуская язвительные замечания о бывшей владелице… Впрочем, мисс Рейнберд этого не увидит и не услышит.
        Но вскоре она стала размышлять о том, что если Эдвард Шебридж и его семья окажутся людьми ее круга, то было бы лучше оставить Рид-Корт наследственной семейной усадьбой. Музеи, конечно, нужны, но в определенных местах. И насколько же более привлекательной выглядела традиционная концепция преемственности поколений, когда старинным домом на протяжении веков владели представители одной семьи. Видимо, следует поручить своему адвокату нанять надежного человека, чтобы он разыскал Эдварда Шебриджа, а затем представил отчет, который позволил бы ей прийти к правильному решению, никому не причинив неприятностей и беспокойства. Зачем она связалась с такой подозрительной личностью, как мадам Бланш? Вероятно, это произошло в минуту, когда мисс Рейнберд овладела слабость духа. Но теперь все вернулось в норму. Что же до поисков с помощью своего поверенного, то ей понадобится время на размышления. Сейчас мисс Рейнберд было чем себя занять. Мастер-подрядчик никак не мог понять, каким образом она хочет отделать свои комнаты. Придется нанять опытного дизайнера по интерьерам…
        Бланш сумела выбраться в Блэгдон только в выходные дни. У нее накопилось много назначенных встреч и прочих обязательств, отказаться от которых не представлялось возможным. И она выехала туда в субботу. Джорджу ни о чем не рассказывала. Знала: если он ей понадобится, его легко можно будет найти либо в коттедже, либо в «Красном льве». А сейчас, освободившись от необходимости продолжения поисков Эдварда Шебриджа, он с головой ушел в создание компании со звучным названием «Солнечные сады Ламли». Как обычно, затевая новое дело, Джордж стартовал как мощная ракета, но вскоре терял энергию, энтузиазм и падал, подобно прогоревшей спичке. Причем ухитрялся опалиться сам, поскольку сворачивал очередной бизнес, находясь в еще более плачевном финансовом положении, чем прежде. Бедняга Джордж! Бланш надеялась, что на сей раз у него что-нибудь получится. К этому существовали определенные предпосылки. Нынешняя идея представлялась более реалистичной, чем прежние. Раньше он пытался найти способ быстрого и безболезненного обогащения, не имея ни малейших шансов преуспеть. Сейчас же заранее был готов сам взяться за
тяжелый физический труд. Хотя если Джордж хотел, чтобы вид его коттеджа сделался изначальной рекламой предприятия, ему бы надлежало в первую очередь привести в порядок сад. Там все заросло высокой травой и сорняками, а венчал вид безобразно запущенный птичник с его теперь уже немногочисленными обитателями. «Бесценные пернатые». Руины предыдущего великого проекта Джорджа. Питомник для декоративных и певчих птиц. «Каждому дому необходима птичка в клетке. Ну какой мальчишка или девчонка не просит мать купить канарейку или пестрого попугайчика? Они или певуньи, или говоруны. Ары, африканские зяблики. Со временем я оборудую клетки и насесты электрическим подогревом. Буду выращивать сам, импортировать, а потом продавать оптом и в розницу. Золотое дно!» Золотое дно мерещилось Джорджу повсюду. Но заканчивалось все одинаково: Джордж оставался без дела в своем неряшливом коттедже и с ежемесячным чеком на скромное пособие от семьи. Он будет стареть, пренебрегать своей внешностью, однако оптимизм не изменит ему никогда. В семьдесят лет Джорджу будут приходить в голову «блестящие идеи» легкого заработка.
        Утро стояло чудесное. Мягко пригревало солнце, при полном безветрии небо приобрело необычный голубой оттенок, какой имеют яйца лесной завирушки[12 - Птица семейства воробьиных.]. Живые изгороди покрывались зелеными листочками, а у домов в небольших городках неожиданно открывался вид на расцветавшую вишню или миндальное дерево. Бланш любила сидеть за рулем машины. Ей вообще нравилось путешествовать. Она ведь была дочерью вечных странников. В далеком прошлом осталась теперь для нее первая в жизни крытая повозка, как и жизнь среди ярмарочных балаганов, но ее по-прежнему завораживал вид сменявших друг друга по пути деревень, городов, просторных полей и лугов. Если это у тебя в крови, то избавиться невозможно, подумала Бланш. Даже ее старуха-мать, удобно устроенная сейчас в уютном домике, не задумываясь сорвалась бы с места, только помани. В ее-то годы! Чтобы снова утром разбивать корку льда, покрывшую за ночь воду в ведре. Чтобы опять городская ребятня пялилась на тебя с завистью и изумлением, словно ты явилась к ним с другой планеты. Собаки, лошади, сверкающая медь сбруи, крикливо раскрашенное
полотно фургона и запах горящего в костре дерева…
        Теперь такая работа стала престижной. Артисты разъезжали в современных трейлерах и домах на колесах. Сверкающие автомобили сменили лошадиную тягу. Но, по сути, их жизнь осталась прежней. Правда, мать выращивала на продажу нарциссы и примулы. Но могла по-цыгански плотно повязать вокруг головы платок, нацепить огромные золотые кольца-серьги и начать всматриваться в стеклянный шар или гадать по руке. Вот откуда все это в характере Бланш. Их семья по женской линии – сплошь чаровницы, волшебницы. Но сама Бланш пошла дальше всех. Стала такой, какая есть, благодаря своим способностям и трудолюбию. Очень много читала, чтобы совершенствоваться в своем деле. Превратилась в медиума мадам Бланш. Ее призвание – возвести «Храм Астроделя» и в будущем принести утешение, блаженство и счастье тысячам людей.
        Бланш сидела за рулем небольшой машины, которую вела умело, но осторожно, эта крупная, щедро одаренная от природы женщина в меховой шапочке, в короткой водительской куртке из овчины, в перчатках, в красном жакете и юбке. Нитка жемчуга украшала зеленую шелковую блузку. На заднем сиденье лежала сумка из пластика на «молнии», в которой Бланш хранила свой обед. Холодная куриная ножка, ломтик хлеба, листья салата, кусок рулета на сладкое и бутылочка розового вина. Когда ей доводилось путешествовать одной, она любила найти какое-нибудь живописное место, где можно было припарковать машину, а потом сесть и с аппетитом поесть, не только рассматривая, но и всеми органами чувств впитывая в себя окружающий пейзаж. Джордж, разумеется, поспешил бы заехать в ближайший паб. Но не Бланш. Ее второе, «внутреннее зрение» получало заряд энергии от проникновения в пространство вечности, а глаза любовались живописными видами.
        Откуда-то из неведомой дали наблюдал за ней сейчас Генри. Где-то далеко впереди судьба готовила фундамент для их будущего «Храма Астроделя». Люди станут выстраиваться в очередь, желая услышать ее пророческие проповеди. Зазвучат голоса, которые проникнут в наш мир через сознание Бланш, через ее уста. «Вы, мадам… Нет, не вы, а та женщина, что сидит у прохода в одном из задних рядов. Да, вы. Я чувствую чье-то незримое присутствие… Его зовут, кажется, Берт или Билл? Он недавно ушел от нас и хотел бы передать, чтобы вы знали, как…»
        Вскоре перед ней открылось озеро Блэгдон. Свернув к берегу, Бланш остановила машину между деревьями там, откуда могла видеть широкую полосу озерной воды. Дорога впереди пересекала озеро по широкой дамбе. Сзади к крутому склону холма лепились домики небольшого поселка. Бланш расстелила на коленях бумажные салфетки и принялась за свой обед, не сводя взгляда с воды. В озере разводили форель, а потому оно хорошо охранялось. Но если бы в прежние деньки сюда пробрался ее папаша… Уж он бы не упустил пары ночей, чтобы тайком забросить удочки. Жирная форель на завтрак. Кролики, зайцы, фазаны и куропатки…
        Бланш была довольна собой и расслаблена. Этот превосходный выходной день она могла провести в одиночестве, хотя ее ждали кое-какие дела. Как только она узнает немного больше о Шебридже, ей станет понятно, как вести себя дальше с мисс Рейнберд. Не следовало пренебрегать вероятностью, что Эдвард Шебридж при благоприятном стечении обстоятельств тоже мог стать денежным донором для постройки «Храма Астроделя». В конце концов, гонец, принесший благую весть, всегда получал щедрую награду.
        Цапля лениво пролетела над озером. Бланш налила себе немного вина и стала наблюдать, как небо окрашивается в розовый цвет, если смотреть сквозь бокал, поднятый с безмолвным тостом во славу чудесного дня.
        Пока Бланш любовалась природой, Эдвард Шебридж вместе с женой покидали свой дом. Они отправлялись в поездку на небольшом, полностью закрытом микроавтобусе, который купили года два назад. Прежде чем достигнуть места назначения, они остановятся и заменят номера на фальшивые. Они почти не разговаривали между собой. Оба знали, что нужно делать. Прежде им всегда помимо фургона требовалась угнанная машина. На сей раз в ней не было необходимости. Когда похищение свершится, а письмо доставят сэру Чарльзу Мэдему, тревогу не поднимут до тех пор, пока не состоится разговор сэра Чарльза с Грандисоном. Ни полицейских патрулей, ни блокпостов на дорогах. Только несколько человек из числа высшего полицейского командования узнают о случившемся. Гарантом их безопасности станет Чарльз Мэдем, на чье умение хранить тайну можно положиться. А затем прикрытием послужит всеобщий официальный заговор молчания с целью предотвращения любой утечки информации в прессу. Эта операция окажется проще предыдущих, а риск будет исключен полностью.
        Жертву они изучали тщательно на протяжении двух лет. Три раза в год этот человек проводил выходные в гостях у своего старого друга сэра Чарльза Мэдема, и визиты стали чем-то вроде ритуала, вошли в привычку, сделались необходимостью. Ни один охотник не мог рассчитывать на успех, не зная троп передвижения к водопою и повадок намеченной добычи. В своей жизни человек, как и большинство животных, руководствовался выработанными годами привычками, которые усваивал в силу необходимости, собственной сентиментальности или общепринятых норм поведения. Сова-сипуха досконально знала ночное небо и чего ожидать от его обитателей, как лиса вела охоту среди лесов и полей, не меняя методов, впитанных с молоком матери.
        Чтобы разыскать Хайлендс-Хаус, Бланш потребовалось время. Он находился в трех милях от Блэгдона на вершине холмистого плато Мендипс, откуда открывались виды на север и на запад в сторону Бристольского канала и обширной заболоченной низины. От узкой дороги ответвлялся окруженный с двух сторон каменными оградами проселок. С одной стороны вдоль подъездного пути узкой полосой росли вязы. Окна задней части дома выходили на крутой склон, тянувшийся на восток и на юг, где в отдалении плескались воды озер Блэгдон и Чу. Дом был построен из красного кирпича, но к одной из боковых стен примыкали каменная конюшня и гараж – последнее, что осталось от прежнего особняка, стоявшего когда-то на этом месте. На заднем дворе располагались два загона для скота, также обнесенные сложенными из камней оградами. Ближе к дому подъездная дорожка вилась между двумя длинными и широкими лужайками, центр каждой украшала большая клумба с розами. В целом же это был некрасивый и неприветливый дом, уединенный, продуваемый ветрами, и только две клумбы выдавали попытки хозяев придать ему немного привлекательности. Впрочем, среди
ветвей вязов сейчас кипела жизнь – там устраивали свои гнезда грачи.
        Далеко в стороне от всего и всех, подумала Бланш. Торчит одиноко поверх остального мира. Хотя подъездная дорожка разровнена, тщательно пострижена трава на лужайках, вымыты стекла в окнах и начищена ручка входной двери – ничто не носило следов запущенности. Но даже при этом подобный дом едва ли показался бы многим уютным жилищем, чтобы устраивать в нем свою жизнь на долгие годы. Вероятно, он привлек бы лишь внимание тех, кто предпочитал держаться подальше от чужих глаз.
        Она проехала мимо входной двери и остановила машину рядом с гаражом и конюшней. Когда Джордж занимался сбором информации, самые надежные «легенды» прикрытия для него придумывала именно Бланш. Сейчас она якобы работала на туристическое агентство в Солсбери, составлявшее список землевладельцев, готовых сдавать участки под летние кемпинги для владельцев передвижных домов, причем для людей приличных и состоятельных. Ей потребуется десять минут беседы с Шебриджем, чтобы понять, как вести себя с ним дальше. Но Бланш не собиралась раскрывать истинную причину своего приезда при первой встрече. Пока нужно выяснить, что он за человек. И прежде чем сообщить ему правду, решить, как преподнести информацию мисс Рейнберд.
        Перед дверью было большое крытое крыльцо из красного кирпича с глубокими нишами по обе стороны от центрального прохода. Бланш нажала кнопку звонка, но никто не отозвался. Выждав немного, позвонила снова. Все-таки сегодня суббота, подумала она. Не лучший день для внезапных визитов. Они могли запросто уехать за покупками. Но только субботу Бланш пока и смогла выкроить для поездки сюда. И разумеется, не собиралась возвращаться в Солсбери, не повидавшись с Шебриджем. Придется вернуться позднее. Она позвонила в третий раз, но опять безрезультатно. Бланш направилась к машине, но затем свернула и прошла мимо конюшни по узкой тропинке сквозь заросли кустов на мощенный камнем задний двор. Нигде признаков жизни. Но стоило ей повернуть назад, как в доме залаяла собака. Бланш вернулась к входной двери и принялась звонить. Но открывать так никто и не вышел.
        Бланш пожала плечами. Досадно, но ничего не поделаешь. Она сверилась с картой, которую прихватила с собой, и обнаружила, что Чеддар с ущельем и знаменитыми пещерами находится поблизости. Разумеется, в такое время года там все закрыто для осмотра, но она решила все равно добраться туда, выпить чая и вернуться. За время поездки погода начала резко меняться. С севера принесло порывы холодного ветра, небо быстро затянуло тучами, и, когда Бланш пила чай, крупные капли дождя застучали по стеклам машины. Бланш налила себе третью чашку чая, доела остатки сладкого рулета, уже смирившись с тем, что домой ей придется возвращаться под проливным дождем.
        Приезжая три раза в год погостить в Ривер-Парке у своего старого друга сэра Чарльза Мэдема, он приобрел привычку каждый раз, поспав немного после обеда, отправляться на прогулку. Несколько сотен ярдов через ухоженный сад приводили его сначала к озеру, располагавшемуся в низине перед домом, а потом вдоль берега он шел к фамильной часовне Мэдемов. Это была радующая глаз небольшая постройка эпохи Регентства, стоявшая в окружении рододендронов у дальней оконечности озера. Прогулка неизменно проходила одним и тем же маршрутом. Он огибал берег озера до часовни, где проводил несколько минут, стоя на коленях у металлической ограды алтаря и беззвучно молясь. А порой, поскольку его посещения владений сэра Чарльза становились редкими периодами отдохновения от насыщенной и занятой повседневной жизни, просто преклонял колени, позволяя своему сознанию расслабиться и насладиться покоем одиночества и тишины. И тогда этот солидный мужчина, которому перевалило за шестьдесят, с удовольствием и ностальгией вспоминал времена, когда приезжал сюда молодым человеком. Он никогда не питал склонности к бегству от забот или
тем более отшельничеству, но подобные моменты полного уединения действовали освежающе и придавали сил. Покинув часовню, он продолжал идти другим берегом озера, зная, что никто и ничто не потревожит его. Сэру Чарльзу его привычки были хорошо знакомы, и по субботам на территории усадьбы не попадалось никого из многочисленной прислуги. Добравшись до середины берега озера, он доставал из кармана небольшой бумажный пакет с хлебными крошками и начинал скармливать их водоплавающим птицам. Такой пакет неизменно дожидался его на столике в вестибюле, когда он спускался вниз после непродолжительного дневного сна. Ему с точностью до минуты было известно время своего возвращения в дом, где в своем кабинете уже дожидался сэр Чарльз, чтобы вместе с гостем попить чаю и сыграть партию в шахматы. В общем, было сделано все, чтобы его выходные дни прошли организованно и спокойно. Они выпадали ему редко.
        Когда он приближался к часовне, начался дождь. Не причина тревожиться – на нем был хорошо защищавший от непогоды и сильного ветра плотный плащ. Сгущались сумерки. Но, войдя в часовню, он все же сожалел, что снаружи не светило солнце. Слишком уж хороши были витражи в окнах. Сегодня они не предстанут перед ним во всем своем великолепии. Он медленно миновал проход и встал на колени перед алтарем. Странным образом именно сейчас, когда принимал коленопреклоненную позу и готовился к молитве, он вспомнил один из немногочисленных раздоров, возникших между ним и сэром Чарльзом за долгие годы дружбы. Три года назад с одним из слуг хозяина усадьбы связался журналист из Лондона, который хотел написать репортаж о том, как высокий гость проводил здесь свои выходные дни. И слуга поведал ему об обычном распорядке дня. В написанном журналистом материале не содержалось ничего обидного или искажающего факты. Более того, статья носила сугубо позитивный характер. Однако сэра Чарльза привело в ярость нарушение конфиденциальности своей частной жизни одним из подчиненных. Того немедленно уволили. И никакие аргументы
гостя не смогли заставить сэра Чарльза пересмотреть свое решение. Что ж, таков уж он был, сэр Чарльз. Гордый близким знакомством и даже дружбой с ним и потому всегда готовый защищать. А потом его глубоко тронуло письмо, полученное от уволенного слуги, где он извинялся за допущенную ошибку и заявлял, что сэр Чарльз был совершенно прав, потеряв к нему доверие и уволив.
        Он простоял несколько минут на коленях, положив руки на металлические перила перед алтарем, а потом поднялся, чтобы выйти из часовни. Проходя через погруженный во мрак портик при входе, с удивлением увидел, что под ним стоят мужчина и женщина. Оба повернулись к нему спиной и, казалось, сосредоточенно рассматривали вмонтированную в стену мраморную мемориальную доску. По одну сторону от входа в часовню протянулась узкая тропа, которая через рощицу аккуратно подрезанных тисов вела к стене, окружавшей усадьбу от обычной проезжей дорогой. Ворота в стене почти всегда держали под замком, если только в часовне не проводили открытой службы, куда допускались жители окрестных деревень. Проходя мимо странной пары, не обращавшей на него внимания, он подумал, что ворота, вероятно, случайно забыли запереть, и эти двое вошли в них. Но стоило ему лишь оставить этих людей у себя за спиной, как кто-то крепко ухватил его сзади. Воротники его плаща и пиджака одновременно резким движением потянули назад, и прежде чем он смог развернуться, чтобы узнать причину подобного обращения с собой, как почувствовал сквозь рубашку
укол чем-то острым в верхнюю часть руки.
        Деревянные ворота в стене, которые выходили на сельскую дорогу, не были открыты с помощью ключа. Замок попросту грубо взломали.
        И хотя он был крупным мужчиной, его без труда донесли до стоявшего снаружи микроавтобуса и положили в задний отсек на расстеленные одеяла. Двери захлопнулись, и фургон тронулся с места.
        За рулем сидела жена Шебриджа. Она повела микроавтобус вдоль каменной ограды усадьбы, свернула налево на широкое шоссе, предусмотрительно пропустив проезжавшую мимо машину с включенными фарами, пронизывавшими сумрак и пелену дождя, а потом подкатила к главному въезду в усадьбу. Высокие металлические ворота стояли распахнутыми. Слева от них располагалась сторожка из серого камня. Заехав на пятьдесят ярдов на территорию усадьбы, микроавтобус остановился. Шебридж выбрался наружу, обмотал шарфом нижнюю часть лица, поднял воротник плаща и быстрым шагом вернулся к сторожке. Затянутой в перчатку рукой он сунул письмо, адресованное сэру Чарльзу, в прорезь для почты и нажал кнопку звонка. Сквозь штору на окне комнаты слева от двери пробивался свет. Он позвонил еще раз и побежал к фургону. Когда сторож приблизился к двери и поднял с половика конверт, они уже отъехали от усадьбы на четверть мили.
        Жена молча вела машину. Чтобы понимать друг друга, слов им не требовалось. Оба находились в напряженном состоянии, но вскоре немного успокоились.
        – У него приятные черты лица, – произнесла жена.
        Шебридж кивнул:
        – Вот начало настоящего дела. Прежде мы лишь расставляли для них ловушку. Это потребовало немало времени и еще больше терпения. Я бы ни за что не справился без твоей помощи.
        Она улыбнулась. Комплимент доставил ей удовольствие. Близкие от него не ждали словесного изъявления чувств, и потому она обрадовалась этой реплике. Муж никогда не говорил о своей любви прямо, маскируя и пряча эмоции. Сын очень походил на отца. Их любовь и привязанность были как только что добытые из земли грубые на вид редкие драгоценные камни, но сейчас, отполированные ее собственной рукой, они засверкали так, как не могло сверкать для нее ни одно другое сокровище в мире. Она желала того же, чего желали муж и сын. Не потому, что ею самой владела та же страсть. Ей было достаточно, что об этом мечтали он и мальчик. Мужчина, лежавший сзади, был цивилизованным человеком. Мужчина, сидевший рядом, напоминал варвара и дикаря. Весь мир заклеймил бы его как сумасшедшего, и если не знать сути, то это выглядело бы совершенно оправданно. Вот только его сумасшествие основывалось на логике и подлинной любви к красоте и жизни на планете. А так называемый цивилизованный мир постепенно хоронил себя под горами мусора, рыл себе могилу политическим безумием. Для начала ее муж хотел спасти хотя бы небольшую часть его
и настолько проникся святостью своей миссии, что, если бы судьба отвернулась от него, он легко принял бы смерть во имя высокой идеи. А если погибнет он, давно решила она, то и ей не жить. По отдельности, разлученные друг с другом, они ничего собой не представляли. Их жизнь становилась в таком случае бессмысленной.
        Для раннего вечера было темно.
        – Не пропусти леса, – сказал он. – До него осталось недалеко. Заезжай в чащу, и я сменю номера.
        Сидя за рулем, выключив освещение и заглушив двигатель, она ждала, пока муж менял регистрационные номера на микроавтобусе. Даже в полумраке он работал быстро, уверенно и молча, как выполнял любую работу, если она была важной для его ума и сердца. Им предстояло двигаться дальше еще час. Все это время машину вела она. Лишь изредка они перебрасывались короткими фразами.
        Через пятнадцать минут после доставки конверта в сторожку дворецкий подал письмо сэру Чарльзу. Когда слуга удалился, тот вскрыл конверт и прочитал послание. Сэр Чарльз долго находился на дипломатической службе, чтобы на его лице отразилось изумление, даже наедине с собой. Он поднялся и шагнул к телефону. Набирая номер, подумал о том, как скрыть внезапное исчезновение своего гостя. Он был холостяком, и с прислугой проблем возникнуть не должно. Дворецкий прослужил у него в Англии и за границей тридцать лет.
        Часом позже Буш сидел в своей квартире, читал вечернюю газету и размышлял, собраться ли ему с силами, чтобы отправиться поужинать в город, заполненный субботними толпами народа, или лучше поесть дома. До сих пор никакая самая упорная работа, сбор данных и их обработка ничего им не дали. И если бог случайностей собирался вообще когда-либо вмешаться в данное дело, то он затягивал с помощью.
        Зазвонил телефон. Буш снял трубку. На другом конце провода зазвучал голос Грандисона:
        – Буш! Немедленно приезжайте сюда. Это снова случилось.
        И на линии воцарилась тишина.
        Около шести часов вечера микроавтобус выбрался на гребень холма. Ветер здесь задувал с гораздо большей силой, швыряя в лобовое стекло потоки дождевой воды. Не доезжая пятидесяти ярдов до поворота к дому, миссис Шебридж выключила даже ближний свет фар, оставив лишь подфарники.
        Когда они оказались на подъездной дорожке, Шебридж перегнулся назад и при свете портативного фонарика проверил состояние пассажира. Мужчина, обмякнув, лежал поверх одеял с закрытыми глазами, но дышал спокойно и ровно. Фургон протрясся по самой неровной части дорожки – «дворники» работали с максимальным напряжением, едва успевая сметать с лобового стекла воду, – миновал ворота, две лужайки и вырулил на посыпанную гравием площадку перед домом. Как только фургон остановился у подножия лестницы из нескольких ступенек, которая вела к широкому портику, укрывавшему входную дверь, миссис Шебридж выключила подфарники. Дом находился на открытой вершине холма и был виден издалека. Кто-нибудь мог засечь время их возвращения.
        Поглощенный выполнением своей задачи, четко зная, что нужно делать, Шебридж вышел из машины. Они открыли задние двери и, используя одеяла как носилки, дотащили свою добычу под дождем до ступеней, а потом положили на пол. Шедший впереди Шебридж распрямился во весь рост, достал из кармана ключ и принялся нащупывать отверстие в замке. Чтобы помочь ему, миссис Шебридж протянула руку и повернула выключатель подвешенного внутри портика фонаря – хорошо укрытого и дававшего лишь немного тусклого света.
        Какое-то время ни он, ни она не замечали пока присутствия Бланш. Она стояла, дожидаясь их приезда и найдя укрытие от дождя и ветра в одной из боковых ниш портика. Собственно, в портике она оказалась недавно. Когда габаритные огни микроавтобуса мелькнули в дальнем конце подъездной дорожки, она выбралась из автомобиля и перебежала ближе к входной двери. Ранее она просидела бесцельно целый час, припарковавшись рядом с конюшней, и уже хотела бросить эту затею и вернуться сюда завтра.
        Когда загорелся фонарь, Бланш разглядела в профиль миссис Шебридж. Сам же он стоял к ней спиной, и перед глазами маячил только его промокший сзади плащ. За несколько секунд, прежде чем заговорить, Бланш успела рассмотреть лежавшего на одеялах мужчину. Его лицо было повернуто прямо на нее. Не ощущая пока удивления, без единой мысли в голове, не говоря уже о каких-либо предположениях, она застыла в спазме, сковавшем все органы чувств: смотрела на лицо человека, которого сразу узнала. Это лицо она не только часто видела на фотографиях в газетах, на экране телевизора, но и прямо перед собой в повседневной жизни. За последние несколько лет они с Джорджем трижды ездили слушать его проповеди в кафедральном соборе Солсбери.
        Шебридж открыл замок, распахнул входную дверь и заметил Бланш. Жена тоже увидела незваную гостью. Они замерли. Бланш, неверно истолковавшая их реакцию, произнесла:
        – Прошу прощения, если испугала. Я здесь дожидалась вашего возвращения. Уже почти оставила надежду увидеться с вами сегодня. – Бросив взгляд на мужчину и ощущая тревогу, продолжила: – Что случилось? Он попал в аварию? Ведь это архиепископ? Да, конечно, он. Давайте же сделаем что-нибудь для него. Я готова помочь.
        И она дернулась вперед в искреннем порыве оказать помощь, когда Шебридж вынул руку из кармана. Он снова полностью владел собой. Но мир вокруг него изменился. Его планета перешла на другую орбиту. Орбиту опасную, но отнюдь не чреватую катастрофой. Однако потребуется время и определенные усилия, чтобы вернуться на прежнюю траекторию.
        С пистолетом в руке Шебридж сказал:
        – Войдите в дом.
        Бланш перевела взгляд с пистолета на его лицо. Способность на любое насилие читалось на нем теперь со всей определенностью. Она чувствовала эту способность, разлитую по его телу, но сдерживаемую и пока контролируемую. Его не окружала аура зла, но зато Бланш почти физически ощущала исходившие от него пульсирующие черные волны холодной ярости.
        – Делайте то, что вам приказывает мой муж, – произнесла миссис Шебридж.
        На мгновение ее пальцы дотронулись до плеча Бланш. И, не произнеся больше ни слова, Бланш позволила провести себя в холл, куда свет давало лишь отражение лучей фонаря под портиком. И вместе с этим движением в ней начал подниматься из глубины души удушающий страх. Вспыхнула люстра, подвешенная под потолком.
        Шебридж, близко державшийся сбоку от Бланш, остановил ее жестом руки, а потом открыл дверь одной из комнат.
        – Ждите здесь. – Он обернулся к жене и передал ей пистолет. – Останься с ней. Я управлюсь один. Только проследи, чтобы она не снимала перчаток.
        Он задвинул засов снаружи и вернулся к архиепископу. Это был крупный мужчина. Шебридж начал с того, что обернул его одеялами. Затем ему пришлось привстать на колено, перебросить тело через плечо, медленно, с усилием распрямиться и занести пленника в холл. Ногой он захлопнул дверь, и она сама заперлась на защелку, а свободной рукой выключил свет в портике. В дальнем углу холла Шебридж нажал другую, хорошо замаскированную кнопку, и часть стены, за которой скрывался основной вход в подвал, отъехала в сторону.
        – Через пятнадцать минут меня ждут в доме десять по Даунинг-стрит[13 - Резиденция премьер-министра Великобритании.], – со значением сказал Грандисон. – В данный момент только сам премьер осведомлен обо всем. Я попросил, чтобы к нему вместе со мной приехали министр внутренних дел и начальник полиции столичного региона. Сэр Чарльз Мэдем уже направляется туда. Он обещал, что примет все необходимые меры, зависящие от него. Вот копия письма.
        Он подал Бушу снятую под копирку копию. Буш догадывался, что письмо перепечатал лично Грандисон, и первый экземпляр лежал сейчас у него в кармане. Как не сомневался, что анализ оригинала не даст им ничего ни с точки зрения содержания, ни в виде каких-либо прямых улик.
        Буш тщательно скрыл злость и раздражение, давно переполнявшее его.
        – Он замахнулся на сей раз очень высоко, – произнес он.
        – А разве мы не знали, что так и будет? – Грандисон пожал плечами и улыбнулся. – Вся операция задумана и осуществлена блестяще. И так просто. Если он ни в чем не допустит промаха, поймать его нам не удастся. Для этого понадобится редкостная удача, почти невероятное везение. А ты знаешь, что произойдет, если такое преступление сойдет ему с рук?
        Буш кивнул:
        – Все наши недруги поспешат вонзить ножи нам в спину. Департамент расформируют.
        Грандисон не стал добавлять, что разгон департамента никак не скажется на нем самом. Пострадает только Буш. Это станет клеймом, если не крестом на его дальнейшей карьере.
        Когда Грандисон ушел, Буш внимательно прочитал письмо. Обратил внимание на его примитивный стиль. Причем сделано это было наверняка намеренно. В этом человеке не было и не могло быть ничего примитивного. Под текстом письма Грандисон добавил свои заметки после разговора с сэром Чарльзом. Его высокопреосвященство, давний друг сэра Чарльза, приехал к нему погостить на уик-энд. Исчез во время предвечерней прогулки по саду. Посещал усадьбу Ривер-Парк три раза в год в одни и те же дни. Привычки всегда облегчают задачу преступникам, как успел неоднократно убедиться Буш на собственной следственной практике. И почти наверняка где-то в подшивках столичных изданий обнаружится милый очерк о любимом отдыхе архиепископа, который мог дать первоначальный толчок намерениям Торговца, подсказать, в каком направлении действовать. Остальное было уже совсем просто.
        Буш позвонил в отдел картографии, и ему доставили план района масштабом в шесть дюймов на милю. Две дороги тянулись мимо Ривер-Парка. Семейная часовня была обозначена на северном берегу небольшого озера. Она стояла в нескольких десятках ярдов от одной из дорог. Интуиция и опыт подсказали Бушу, что именно там все произошло. Его высокопреосвященство, лорда-архиепископа – одного из двух людей, возглавлявших англиканскую церковь, которыми были архиепископы Кентский и Кентерберийский, стоявших в иерархии власти в стране вслед за королевской семьей и лордом-канцлером, среди бела дня как мешок картошки швырнули в легковую машину или фургон и увезли в неизвестном направлении! За полумиллионный выкуп. Клерикальная верхушка и отцы церкви будут в полнейшем восторге. Ведь им и придется выделить значительную часть данной суммы.
        Буш снял с полки справочник и сверился с ним. От биржевых инвестиций, земельных владений, сдачи зданий в аренду, закладных, процентов по займам и пожертвований паствы церковь имела ежегодный доход, превышавший двадцать четыре миллиона фунтов. Более двадцати миллионов уходило на зарплаты и стипендии, обновление и реконструкцию храмов, равно как домов священников и другой церковной собственности. Оставалось не так уж много. Но стоило шепнуть по секрету нескольким состоятельным дамам, что жизнь их дорогого архиепископа подвергалась опасности, и полмиллиона можно найти в течение часа. Торговец сделал очень удачный выбор. Никакая огласка невозможна. Боже, трудно даже представить, во что превратили бы такую сенсацию газеты! А сколько голов полетело бы с плеч! По сравнению с этим похищение какого-нибудь посла выглядело сущим пустяком. А он, Буш, вынужден торчать здесь… Но что он мог сделать? Заламывать в отчаянии руки? Наверное, Грандисон прав. Самое время начинать молиться.
        Пробило семь часов. Бланш сидела на стуле с высокой спинкой по ту сторону стола, что располагалась ближе к камину. Комната выполняла роль столовой. И стол и стулья были здесь из старого, давно вышедшего из моды красного дерева. В серванте сияло отблесками стекло посуды, отражая свет от красноватых абажуров бра, служивших источниками освещения. В окна яростно ломились дождь и ветер. Миссис Шебридж расположилась ближе к двери. Это была высокая темноволосая женщина с бледным овальным лицом, с которого не сходило выражение спокойной задумчивости. Сам Шебридж сел напротив Бланш. В перчатках он просматривал содержимое ее сумочки.
        Ей налили бокал хереса, но по-прежнему не разрешали снять перчаток. Все вещи из сумочки Шебридж вывалил на стол и теперь методично изучал записи в ее ежедневнике, перелистывая страницу за страницей. Бланш была напугана, но не паниковала. Хотя было уже ясно, что она попала в беду… В большую беду. Ей хватало сообразительности, чтобы без лишних объяснений понять многое. Тот мужчина был архиепископом. Ошибиться она не могла. Ошибка состояла в том, что Бланш громогласно сообщила: ей известно, кто он такой. Хотя они бы схватили ее в любом случае. Она слышала о похищениях, совершенных Торговцем. И догадалась, что Эдвард Шебридж скорее всего им и являлся.
        Чуть раньше она сидела в этой же комнате под охраной миссис Шебридж, державшей ее на мушке и молча наблюдавшей за ней, пресекая любые попытки Бланш хотя бы начать диалог. Когда вернулся Шебридж, Бланш переполняли гнев и возмущение, но эти чувства были, скорее, делом принципа, чем искренними эмоциями. Причем толку от них не оказалось никакого. Она не представляла, какую линию поведения с этими людьми следует выбрать, и рассказала Шебриджу, что приехала повидаться с ним по поводу возможного устройства кемпинга на его территории. Он выслушал не перебивая, а затем попросил жену налить Бланш хереса, а сам взялся за сумочку.
        Сейчас Шебридж молча сидел, отложив ежедневник в сторону и взявшись за телефонную книжку Бланш. Достал отдельный листок, на котором она записала адрес, продиктованный Энгерсом, положил его рядом с собой на стол и продолжил просмотр номеров телефонов. Бланш с тревогой наблюдала за ним. Каждое его движение выглядело точным и расчетливым. В них присутствовала та же неспешная уверенность в себе, какая выделялась главной отличительной чертой его образа в целом. Среднего роста и сложения, почти хрупкий с виду, но то были обманчивые легкость и хрупкость, скрывавшие недюжинную силу. Лицо хорошо загорело, а кожа казалась обветренной и жесткой. В неподвижных чертах не читалось никакого выражения. Лишь однажды Бланш сделала попытку что-то сказать, выразить свое возмущение, да и то лишь для того, чтобы звук собственного голоса немного успокоил ее, но Шебридж покачал головой, хотя его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым. И она мгновенно осеклась, почувствовав на себе этот взгляд, как холодный удар в душу, нанесенный со всей мощью его личности. Этот человек, поняла Бланш, с легкостью убьет ее, если сочтет
необходимым. Она отогнала от себя приступ страха, перекрыв его волной внутреннего неприятия подобного развития событий. Ради всего святого, Бланш, сказала она себе, не теряй головы и не будь дурой.
        Шебридж откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на нее. А потом неожиданно улыбнулся, но, как поняла Бланш, улыбка адресовалась не ей. Он улыбался самому себе. Что-то произошло, изменилось. Бланш уловила эту перемену так же четко, как порой, по необъяснимым причинам, начинала читать мысли других людей. Шебридж принял решение. И не просто принял, а был очень этому рад, потому что его больше не тревожило ее присутствие.
        – Значит, вы приехали сюда поговорить о кемпинге для трейлеров? – произнес он. – А когда обнаружили, что нас нет дома, отправились в Чеддар, выпили там чаю и вернулись, чтобы дождаться нас?
        – Да. Но теперь мне необходимо объяснить вам еще кое-что…
        Он остановил ее движением головы, которое ощущалось как почти физически нанесенный удар.
        – В дальнейших объяснениях нет нужды. Вас интересуют вовсе не кемпинги. Вы приехали специально, чтобы посмотреть на меня. Получить приглашение войти в дом. Вам важно было что-то узнать о нас, чтобы принять решение, как продолжить дело, каким вы занимаетесь.
        Странно, но его небрежная манера разговаривать, тон, в котором не слышалось ни злости, ни тревоги, неожиданно успокаивающе подействовали на Бланш. Глупо было впадать в истерику. Вероятно, все обстояло не так плохо, как она вообразила. Или вообще все истолковала неверно. Избыток фантазии порой может сыграть с тобой дурную шутку, подумала Бланш.
        Она улыбнулась, прикоснувшись к бусам, и сказала:
        – Признаюсь, что повела себя глупо. Но иногда лучше кое-что выяснить… Если речь идет о конфиденциальном вопросе.
        – Вы делаете в своем ежедневнике лишь отрывочные записи, мисс Тайлер, но многое читается между строк, – заметил Шебридж. – Вы из Солсбери?
        – Да, и мне очень…
        – Мне нужны от вас только краткие ответы. Ваши эмоции не представляют для меня интереса. Мне они понятны без слов. Вы профессиональный медиум?
        – Да.
        – Однако не брезгуете земным сбором информации в отдельных случаях?
        – Истина одинакова как для этого мира, так и для потустороннего. Моя миссия заключается в том, чтобы открыть ее людям.
        – Ох уж этот профессиональный жаргон…
        Он протянул руку и взял телефонную книжку Бланш. Но даже не открыв ее, спросил:
        – Ваш визит сюда связан с мисс Рейнберд из Рид-Корта в Чилболтоне?
        – Да.
        Ей было очень мало этих кратких ответов. Ее безопасность, возможно, была легко достижима, стоило лишь спрятаться в облаке слов. Но она знала, что он оборвет ее.
        – Право, жаль, что моего телефона нет в справочниках. Вы могли бы позвонить мне, и мы бы уладили все вопросы в течение пяти минут. Как вы узнали мой адрес?
        Он взял со стола листок бумаги.
        – Через вашего друга мистера Энгерса.
        – Бывшего друга. Но откуда у него мой адрес и как вы сами разыскали его?
        – Он вспомнил о вашем увлечении соколиной охотой и получил адрес в «Клубе любителей соколов». Послушайте… почему бы нам не перейти к сути дела? То, как вы поступите с архи…
        – Вот мы и перешли к сути дела. – Шебридж повысил голос. – Причем самым прямым и непосредственным образом. – Он улыбнулся.
        Бланш вскочила. Ни Шебридж, ни его жена и бровью не повели.
        – С меня довольно! – заявила она. – Я требую, чтобы меня немедленно отпустили!
        – Сядьте на место, – велел Шебридж.
        Он чуть склонил голову набок и встретился взглядом с Бланш. Вскоре раздался голос миссис Шебридж:
        – Вы же не полная идиотка, мисс Тайлер. Мы похитили архиепископа. А вы его видели и должны понимать, что просто так уйти отсюда у вас нет шансов… Пока.
        Бланш снова медленно опустилась на стул. «Сохраняй хладнокровие, – мысленно твердила Бланш. – Не теряй головы. Ты попала в ужасающую переделку, но и из нее должен быть выход. Какой-то компромисс. Сделка».
        – Как вы разыскали мистера Энгерса? – произнес Шебридж.
        – Через своего друга, который иногда помогает мне в работе.
        Он перевернул листок ежедневника.
        – Через некоего Джорджа Ламли? Того, кому вы регулярно платите деньги и чьи расходы покрываете, тщательно ведя здесь свою маленькую бухгалтерию?
        – Да. Послушайте, вы не понимаете главного…
        – Я все прекрасно понимаю, мисс Тайлер.
        – Нет! Позвольте мне вам все объяснить! Да, вы похитили архиепископа. Ясно, что ради денег. Так вот, все, что вам нужно теперь сделать, – это отпустить его в тихом уединенном месте… Где угодно. И забыть о нем. Вас и так ожидает огромное состояние. И как раз об этом вы ничего не знаете. И я готова вам помочь, забыв обо всем, что здесь видела. Если в вас есть хотя бы капля здравого смысла, именно так вы и поступите.
        Шебридж усмехнулся:
        – И вы готовы уйти и обо всем забыть?
        – Разумеется. А что касается денег, то вы сможете стать очень богатым человеком без… В общем, без того, чтобы возиться с архиепископом.
        Шебридж пристально посмотрел в нее и покачал головой:
        – Простите, мисс Тайлер, но ничего не получится. Я все знаю о мисс Рейнберд из Рид-Корта. Знал с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет. Мне известно, кем были мои настоящие родители, вот только они не волнуют меня. Я был ими отвергнут, но вполне счастливо вырос с теми, кто занял их место. Мне известно все и о мисс Грейс Рейнберд. У нее много денег, но я не собираюсь получать их. И не испытываю желания отправиться туда, чтобы вступить в права наследника, а главное, чтобы облегчить муки ее совести и все исправить. Для меня все наладилось много лет назад, когда Роналд Шебридж и его жена стали моими родителями. Состояние мисс Рейнберд оценивается тысяч в двести фунтов. К тому же она вполне может прожить не менее десяти лет. Это слишком долго, а денег мало, мисс Тайлер. Так что давайте вернемся к реальной проблеме. Джордж Ламли знает, что вы отправились на встречу со мной?
        – Естественно, – поспешно ответила Бланш.
        – Вы лжете, однако это не имеет значения. Вы приехали ко мне. Мы побеседовали о будущем кемпинге на моей земле, а потом вы меня покинули. Это все, что я сообщу любому, кто станет интересоваться вами.
        Шебридж взял ежедневник, телефонную книжку и листок со своей фамилией и адресом. Ежедневник и книжку положил обратно в сумочку. Бросил взгляд на листок, а затем опять посмотрел на Бланш.
        – Вероятно, это правда, – сказал он, – что ваш любезный Джордж Ламли знает мой адрес. Но вдруг ему ничего не известно? Я не удивился бы этому. Вы не переписали мой адрес в свою книжку, как не отметили нигде, что получили его от Энгерса. Поэтому мне кажется, что Джорджу Ламли вы тоже ни о чем не сообщили. Но, как я уже сказал, это ничего не меняет. – Шебридж скомкал листок и сунул к себе в карман.
        И столь простое движение руки внушило Бланш больше страха, чем она когда-либо прежде испытывала в своей жизни. Он встал и аккуратно сложил в сумочку остальные ее вещи. Бланш, у которой пересохло в горле, а сердце бешено колотилось в груди, хрипло воскликнула:
        – Что вы собираетесь делать?
        Шебридж бросил взгляд на жену. Миссис Шебридж едва заметно кивнула. Он повернул голову в сторону Бланш. Та заметила, как миссис Шебридж встала из-за стола и начала двигаться в ее сторону.
        – А что мне остается делать, мисс Тайлер? – произнес Шебридж. – Я многие годы работал ради того, что произошло сегодня. У меня есть мечта, которую я намерен осуществить. Лично вы для меня ничего не значите. Но факт, что кому-то может быть известно о вашем приезде сюда, ставит меня в опасное положение. Мне надо двигаться вперед, мисс Тайлер. А вы стоите у меня на пути.
        Бланш в панике вскочила со стула.
        – Нет! Нет… О нет! – Она попыталась кинуться к двери.
        Шебридж вытянул руку и перехватил ее. Затем развернул Бланш лицом к себе, стиснул плечи обеими руками и с силой прижал к своей груди. Когда миссис Шебридж приблизилась, Бланш закричала. Но никто не обратил на это внимания. Миссис Шебридж протянула руку и сорвала фирменную этикетку с внутренней поверхности воротника овчинной куртки. Расстегнула пуговицы красного жакета и просунула ладонь под зеленую блузку Бланш, обнажив ее правое плечо, такое мягкое и розовое.
        Бланш снова закричала. Миссис Шебридж подняла шприц с гиподермической иглой. Крик Бланш сорвался на ноющее рыдание, сквозь которое донесся ее призыв:
        – Генри! Боже мой, Генри…
        Миссис Шебридж осторожно ввела кончик иглы. Рука не дрогнула. В этот момент Бланш закричала опять и попыталась взбрыкнуть ногами. Шебриджу пришлось какое-то время удерживать ее на весу. Но она скоро обмякла, и он усадил ее на стул. Потом посмотрел на часы. Половина восьмого.
        – Времени у нас достаточно, – обратился Шебридж к жене. – Ты поведешь ее машину. Я сяду за руль фургона. Нам надо доставить ее в те края, откуда она прибыла. Маршрут я покажу. Все необходимо сделать хотя бы за полчаса до того, как она начнет приходить в себя. Мы подыщем нужное место. Пока мы с этим не справимся, риск остается, но от него никуда не денешься.
        Он стоял, глядя на Бланш сверху вниз, а затем взял жену за руку и сжал ее пальцы.
        В девять часов Джордж выключил в своем коттедже телевизор и поднялся, чтобы налить себе стаканчик на сон грядущий. Он был очень доволен собой. Садоводческий проект стартовал успешно. Джордж подобрал подержанный микроавтобус в хорошем состоянии и договорился, чтобы его перекрасили в яркие цвета. На следующей неделе он закупит оборудование и даст объявление, что ему требуется физически сильный помощник. Рекламные листовки уже пошли в набор, их отпечатают через несколько дней. В конце следующей недели можно начинать раздавать рекламки на улицах. Вместе с помощником они смогут делать это, переезжая с места на место в фургоне. «Солнечные сады Ламли!» Он и оглянуться не успеет, как отбоя от заказов не будет. Превратить фирму в крупное предприятие, а потом – кто знает? – можно выгодно продать его, чтобы взяться за что-нибудь более солидное и прибыльное.
        Джордж посмотрел на Альберта, пристроившегося на подоконнике. Вдоль речной долины задувал сильный ветер, дождь хлестал, сотрясая стекла в окнах.
        Когда Джордж наливал себе виски, порыв ветра ударил в окно, пошатнув не слишком надежно укрепленную раму, будто стихия намеренно атаковала его дом, исполненная решимости проникнуть внутрь. Пес спрыгнул на пол, задрал голову, глядя на окно, шторы на котором раскачивало сквозняком, и принялся выть. Он выл долго и протяжно, пока Джордж не швырнул в него подушкой.
        В тот же момент в Рид-Корте мисс Рейнберд сидела в гостиной и читала при свете настольной лампы. Неожиданно она прервала чтение и посмотрела на кресло – во время сеансов в нем обычно сидела мадам Бланш. И на секунду из-за причудливой игры света и тени на подушках кресла и на шали создалось впечатление, будто в кресле кто-то есть. Причем впечатление оказалось столь сильным, что мисс Рейнберд протерла глаза. Ей стало страшно, и мурашки пробежали по спине. Но уже в следующую секунду она убедилась, что кресло пусто, и мысленно посмеялась над своей восприимчивостью к иллюзорной чепухе.
        И в этот же момент в небольшом леске, окруженном полями в западной части равнины Солсбери, умерла Бланш Тайлер.
        Глава 9
        На Даунинг-стрит Грандисон получил именно те директивы, каких и ожидал Буш. Все условия похитителей неукоснительно выполнить. Ни о каких действиях, способных подвергнуть опасности жизнь архиепископа, не могло быть и речи. Закодированное личное объявление будет опубликовано «Дейли телеграф» в понедельник, после чего департаменту останется ждать получения инструкций относительно времени и места освобождения заложника. Никакой огласке факт похищения не подлежал ни сейчас, ни после обретения архиепископом свободы. Соблюдение тайны в настоящий момент являлось одной из гарантий сохранения ему жизни. Завеса секретности в дальнейшем представлялась необходимой во имя сохранения профессиональных репутаций высокопоставленных правительственных чиновников и руководителей полиции. А если по прошествии нескольких лет история просочится в печать, с легкостью можно будет утверждать, что секретность была в тот момент единственно возможным выходом из положения, а персональные репутации уже не пострадают.
        Правду сообщили только членам семьи архиепископа и нескольким высшим церковным иерархам, которых нельзя было оставить в неведении. В распространенном заявлении для прессы говорилось, что архиепископ слег с сильной простудой и ему на несколько дней предписан покой и постельный режим. Все мероприятия с его участием, как и появление на публике, отменили или перенесли на более поздние сроки.
        Буш признал, что события развивались точно по плану, разработанному похитителем. И даже если бы благодаря невероятной удаче ему удалось установить личность преступника и место, где он держит похищенного архиепископа, ему бы не позволили ничего предпринять, пока выкуп не внесут, а архиепископ живой и невредимый не вернется в лоно любящей семьи. Грандисон получил недвусмысленные инструкции лично от премьер-министра: не делать ни малейшего движения, которое бы пусть на пять минут, но подвергло опасности жизнь одного из глав англиканской церкви.
        Архиепископ отправился на ежедневную прогулку вокруг озера в Ривер-Парке и был захвачен, либо когда входил в семейную часовню, либо на выходе из нее. Замок в воротах стены, отделявшей усадьбу от дороги, грубо взломали, а в сторожку при въезде доставили письмо для сэра Чарльза Мэдема, после чего похитители уехали. И за исключением одного лишь верховного комиссара Скотленд-Ярда, ни один другой полицейский в стране даже не подозревал, что архиепископа взяли в заложники.
        Когда Грандисон обрисовал ситуацию, Буш заметил:
        – Как просто. Даже странно, что этого никто не делал раньше.
        Грандисон покачал головой:
        – Все не только просто, а дерзко и нагло. Мы снова будем сидеть в том проклятом холле, а мужчина или женщина явятся, чтобы забрать полмиллиона. Он или она выйдет затем оттуда, и все закончится. Больше они нас не побеспокоят.
        – Если только… – Сангуилл сдвинул очки на лоб и потер глаза.
        Грандисон пожал плечами:
        – Это ведь ты смоделировал разнообразные комбинации на компьютере. Нет, здесь только молитва поможет. Я уже давно сказал об этом Бушу, но он отказывается встать на колени, упорно не желает принести в жертву пару куриц какому-нибудь варварскому богу. А вот тот человек, который всю эту кашу заварил, готов пожертвовать собой, если его боги отвернутся от него. Но они ему не изменят. Для этого нужно, чтобы ты или кто-нибудь другой подкупил их более богатой жертвой, чем одни лишь его дерзость и самонадеянность.
        В тон экстравагантным словам Грандисона, за которыми скрывалось разочарование большее, чем его собственное, потому что по своей воле Грандисон никогда бы не пошел на выполнение условий преступников, отверг бы их и рискнул жизнью архиепископа, Буш произнес:
        – А какую жертву мы можем принести?
        Грандисон улыбнулся:
        – Всегда можно найти нечто, что умилостивит темные силы, распоряжающиеся временем и распределяющие случайности. Какое-то простенькое подношение, которое поразит их воображение, или же искреннее воззвание к их чувству юмора и иронии.
        Сангуилл рассмеялся:
        – И ведь вы действительно верите в это!
        – Разумеется, верю. Мы должны вымаливать сейчас краткий момент хаоса, крошечный сдвиг во времени, шанс, где ставки один к миллиону, мутацию, которая превратит нормальное положение вещей в нонсенс. Если этого не произойдет, то мы станем безмолвными свидетелями, как мужчина или женщина заберут полмиллиона фунтов и исчезнут с ними навсегда.
        На следующий день, в понедельник, в колонке личных объявлений «Дейли телеграф» появились строки: «Феликс! Дома все в порядке. Пожалуйста, напиши мне. Джон».
        Тем же утром рабочий одной из окрестных ферм шел через лесок на холме, спускаясь к долине в нескольких милях от Солсбери, и обнаружил машину, стоявшую между деревьями в нескольких сотнях ярдов от дороги. За рулем сидела мертвая женщина. Стекла автомобиля были подняты за исключением небольшой щелочки, оставленной в одном из задних окон. Обрезок резиновой трубки примотали к выхлопной трубе, а конец сквозь эту щелку пропустили в салон.
        Рабочий вызвал полицию, ни к чему не притрагиваясь. Когда патруль прибыл, один из констеблей опознал Бланш. В короткой кожаной куртке и в перчатках она навалилась грудью на руль. На перчатках отчетливо виднелись следы грязи и ржавчины, оставшиеся на них, когда она привязывала резиновый шланг к выхлопной трубе. Рядом с задним бампером валялись плоскогубцы из стандартного автомобильного набора инструментов и обрывок медной проволоки. Весь вечер субботы и большую часть воскресенья лил сильный дождь. Туфли Бланш были покрыты грязью с того места на земле, где она стояла, прикручивая трубку. Опухшее и покрасневшее лицо не удивило полисменов. Обоим прежде доводилось видеть людей, умерших от отравления угарным газом. Следы автомобиля и отпечатки ног вокруг смыла дождевая вода.
        В выходные дни отсутствие Бланш не обеспокоило Джорджа. Она появлялась в его коттедже неожиданно и могла приехать в любое время. Иногда звонила и предупреждала, что едет к нему, но чаще просто сваливалась как снег на голову. Не видеться с ней неделю или даже дольше, когда он не выполнял никаких ее заданий, не было для Джорджа чем-то странным.
        Мать Бланш тоже не хватилась дочери. В субботу утром Бланш сказала, что уезжает в деревню. Она никогда не обсуждала с матерью свою работу и клиентов. А когда к понедельнику дочь не вернулась, миссис Тайлер решила, что Бланш отправилась ночевать к Джорджу. Полиция Солсбери сообщила миссис Тайлер о смерти Бланш только в полдень, после чего в патрульной машине ее повезли в участок для опознания. Тем же вечером тело покойной подвергли стандартной процедуре вскрытия.
        Вечером в понедельник архиепископ готовился провести уже третью ночь в отведенном ему подвальном помещении. До сих пор он так и не встретился ни с одним из людей, похитивших его. Лишь выполнял указания, передаваемые через громкоговоритель. Он понимал, с какой целью его захватили, поскольку читал, как прежде брали в заложники Арчера и Пэйкфилда. Более того, с Пэйкфилдом даже встречался на официальном мероприятии после освобождения, услышал рассказ о злоключениях политика и удивился ничтожному размеру выкупа. Архиепископа не волновала конкретная сумма, которую могли потребовать за его свободу преступники, учитывая высокий общественный статус, но сам по себе денежный вопрос расстраивал. Любые излишние траты из бюджета церкви он считал недопустимыми. О личной безопасности архиепископ почти не задумывался. Все в руках Божьих, а у него теперь было достаточно времени, чтобы почувствовать, какое успокоение и силу придают истовые и искренние молитвы. Кормили в плену очень хорошо, а вино, принесенное на второй вечер, он не постеснялся бы подать даже к собственному столу. Вот и теперь, прежде чем улечься в
кровать, архиепископ помолился, причем и за своих похитителей тоже. В том, что это не один человек, сомнений не возникало. Он помнил, что его схватили мужчина и женщина при выходе из часовни. В каком же странном, полном насилия мире ему выпало жить! Впрочем, разве этот мир не был странным и полным насилия всегда? Без веры и крепости духа в нем все становилось бессмысленным…
        В ту же ночь мисс Рейнберд очень плохо спала. Проснувшись в пять часов утра, она почувствовала сильную головную боль. Сны ей не запомнились, но они были тревожными и касались мадам Бланш. Она лежала, откинувшись на подушки, и размышляла, что если в придачу к Гарриэт ее станет беспокоить по ночам еще и мадам Бланш, то это уже будет чересчур. Вот отчего сильно разыгралась мигрень. А голова действительно болела невыносимо – от нее, казалось, пульсировал весь череп. Мисс Рейнберд вспомнила, как однажды мадам Бланш излечила ее, и стала внушать себе, что избавится от мигрени, если постарается.
        Она закрыла глаза и продолжала лежать в темноте, а потом начала воображать, будто мадам Бланш стоит у нее за спиной и пальцами массирует лоб. Убеждала себя, что женщина действительно находится в комнате, ее бусы покачиваются в такт движениям рук, а в воздухе витает аромат терпких духов, которыми она обычно обильно поливала себя. Мисс Рейнберд ощущала кончики пальцев, легко скользившие по ее коже. Хотя у этой женщины явно был склад ума мошенницы, в ней все же присутствовало нечто еще, некий дар, таинственная сила, не имевшая рационального объяснения. Необыкновенный человек!
        И мисс Рейнберд заснула. А проснувшись через час, поняла, что боль исчезла.
        Миссис Тайлер позвонила Джорджу очень рано на следующее утро и сообщила о смерти Бланш. Положив трубку, он долго стоял, глядя в окно. Сквозь пожухлую прошлогоднюю траву лужайки пробивались свежие побеги подснежников и нарциссов. Весна вновь окрашивала бесцветную землю и вызывала к жизни все, что дремало зимой. За сеткой птичника мельтешили голубые и желтые крылья попугайчиков. «Этого просто не могло случиться, – думал он. – Только не с Бланш». Потому что Бланш и была жизнью. Здоровой, теплой, земной жизнью. Все ее существо переполняли жизненные силы. Несмотря на веру в спиритизм и эфемерные идеи загробного существования, последнее, чего хотела бы сама Бланш, – покинуть наш мир до отведенного ей судьбой срока. Не верил, что Бланш не придет сюда, а он не спалит ее ломтик хлеба, прежде чем, как всегда, подать завтрак в постель. Никогда не увидит он больше ее, эту роскошную, щедро одаренную природой женщину, сидящей на постели, дожидаясь его. Не раздастся резкий окрик Бланш, чтобы он не пускал Альберта даже на порог спальни. Не услышит ее смеха, как не увидит и внезапного ухода в себя, погружения в то
состояние, когда она словно покидала его, чтобы вступить в контакт с потусторонним миром… Генри и ее «Храм Астроделя». Бедная, бедная Бланш… Теперь ей уже не построить его. По крайней мере, не в этом мире.
        Джордж сел. Крупные слезы набрякли в уголках его глаз. Он был простым человеком, без особых сложностей и завихрений в характере. В его сознании не хватало философской глубины, которая бы помогла справиться с горем. Вероятно, подумал Джордж, он действительно любил ее. Ведь их отношения не сводились к обыкновенной интрижке, часто связывавшей других мужчин и женщин. Вероятно, Бланш тоже любила его. Нужно было только вовремя все понять, взять инициативу на себя и жениться. Да, пришлось бы ее уламывать, но он сумел бы преодолеть сопротивление… Заставил бы ее саму желать этого. А будь они женаты, ничего подобного не произошло бы. Но и сейчас Джордж никак не мог объяснить себе случившегося. Из всех, кого он знал, Бланш была последней, кто мог решиться на такое… Обмотать проволокой выхлопную трубу, а потом сидеть в машине под дождем и спокойно дожидаться, чтобы пришла смерть. Господи, да почему же? Почему?
        Джордж вскочил во внезапном порыве гнева. «Разве мы хоть что-то действительно знали друг о друге?» – подумал он. В себе не всегда разберешься. Не говоря уже о других людях. Ты не способен проникнуть в их мысли, а они не знают, что на уме у тебя. Чужие друг другу, и так было всегда. Что, черт возьми, на нее нашло? Она ходила к врачу и узнала, что у нее рак? Бланш бы ни с кем не поделилась этим, случись с ней такое. Зачем, если она все равно верила, что уйдет в лучший мир? Впрочем, какой рак? Что за чушь? Она была здорова как лошадь. Зазвонил телефон. Полиция Солсбери. Они были бы крайне признательны, если бы Джордж нашел возможность зайти к ним сегодня в половине первого.
        Прежде чем направиться в участок, Джордж заглянул в паб «Красный лев» и выпил пару пинт «Гиннесса». Первый бокал он молча поднял в память о Бланш. Прощальный тост. Она любила «Гиннесс».
        Побеседовать с Джорджем поручили сержанту из сыскного отдела – крупному мужчине, отцу большого семейства. Он хорошо знал Джорджа и относился к нему с симпатией. Но симпатии не должны влиять на исполнение служебного долга. Сержант информировал Джорджа об обстоятельствах гибели Бланш и добавил, что, поскольку, не считая матери, он являлся самым близким к покойной человеком, они посчитали, что его показания окажутся полезными.
        – Произвели вскрытие, – сообщил сержант, – а затем начнется расследование. Мне бы не хотелось ставить вас в неловкое положение, мистер Ламли, но должен сразу предупредить: нам известны специфические детали ваших отношений с мисс Тайлер.
        – В этом нет ничего особенного. Многие были в курсе. Но мне непонятно, почему она совершила над собой такое?
        – Над данной проблемой сейчас ломает себе голову и наш судебный медик. Вы не будете против ответить на несколько вопросов?
        – Разумеется, нет. Все, чем смогу помочь…
        – Когда вы виделись с мисс Тайлер в последний раз?
        – В среду на прошлой неделе. Она так радовалась наступлению весны! Извините, не хотел ударяться в сентиментальность… Но это факт. Она была вполне счастлива и довольна жизнью.
        – И с тех пор вы с ней не встречались и не созванивались?
        – Нет.
        – Мисс Тайлер рассказывала вам о своих планах на выходные? Собиралась ли она куда-нибудь поехать?
        – Нет. Но я сам сказал ей, что в выходные буду очень занят. Видите ли, я пытаюсь открыть небольшое предприятие. Но после такой трагедии…
        – Мисс Тайлер уехала из дома рано утром в субботу и взяла с собой продукты для пикника. Когда ее обнаружили, она уже пообедала. Вы имеете хотя бы отдаленное представление, куда мисс Тайлер могла отправиться?
        – Ни малейшего. Впрочем… Она занималась спиритизмом. Причем профессионально. Вот почему иногда ей хотелось отстраниться от всего. Уехать на природу, побыть одной. Что-то обдумать. Предаться медитации. Я знаю, многие считают все это притворством или чепухой. Но мне виднее. В ней действительно что-то такое было.
        – Вы оказывали ей профессиональную помощь?
        – В этом не было ничего плохого. Мисс Тайлер не устраивала обманных сеансов и прочих фальсификаций. Но я действительно порой собирал для нее кое-какую информацию. Разыскивал людей. Снабжал данными, которые облегчили бы ей работу.
        – Она платила вам за это?
        – Иногда. Если чувствовала прилив щедрости.
        – Когда вы в последний раз работали на нее?
        – Я закончил последнее задание неделю назад. Впрочем, не скажу, что закончил успешно. Дело в том, что я оказался в тупиковой ситуации.
        – Не могли бы вы рассказать об этом задании подробнее?
        – Это касается известного в наших краях человека. Было бы неплохо для начала попросить у него разрешения. Но если честно, ради памяти Бланш, мне этого не хочется. Я не вижу, как данное дело могло быть связано с ее самоубийством.
        – Что ж, оставим пока эту тему, – сказал сержант и задал следующий вопрос: – У вас есть предположения, почему мисс Тайлер могла наложить на себя руки?
        – Для меня это полнейшая загадка, черт возьми! Я не ожидал ничего подобного. Она была здорова и полна энергии. Строила обширные планы на будущее, весьма амбициозные. Непостижимо.
        – Вы когда-нибудь разговаривали с ней о возможном супружестве?
        – Серьезных разговоров не было. У нас наладилось великолепное партнерство, отличные отношения. Но в целом мисс Тайлер хотела оставаться сама по себе, а я – сам по себе. Я ведь однажды был женат. И ничего хорошего не получилось.
        Сержант откинулся на спинку кресла и тихо произнес:
        – Вы знали, что она была беременна?
        – Что?!
        У сержанта ни на мгновение не возникло сомнений в искренности удивления Джорджа.
        – Вскрытие показало, что она носила двухмесячного зародыша.
        – Боже милосердный! Почему же она мне ничего не сказала?
        – Мисс Тайлер была женщиной крупной, мистер Ламли, и могла пока сама ни о чем не догадываться. Но если бы знала, то какой, по-вашему, была бы ее реакция?
        – Она бы захотела выйти за меня замуж, а я бы с радостью женился на ней. Как же жаль, что все не случилось именно так! Пусть люди считали ее странной, но она не сделала бы аборт. Бланш считала жизнь священным даром. Любую форму жизни.
        – Если бы она вышла замуж, это как-то затронуло бы ее в профессиональном отношении?
        – Нет. Очень многие медиумы женаты или замужем. Во многом это даже идет на пользу. Но я понимаю, почему Бланш могла ни о чем не догадываться. Она была действительно крупной женщиной, и порой у нее случались задержки с месячными. Я старался всегда предохраняться. Но все же на первых порах это нас тревожило.
        – Что именно?
        – Ну, вы же знаете, как это бывает?
        – Мисс Тайлер когда-либо обсуждала с вами свои финансовые дела?
        – В каком смысле?
        – Например, рассказывала, сколько у нее денег? Как и куда она их вкладывала?
        – Нет, но она была хорошо обеспечена. За последнюю работу заплатила мне семьсот пятьдесят фунтов, хотя я с ней не полностью справился. Если честно, то мисс Тайлер понимала, что я порой нуждался в деньгах, и бывала щедра.
        – Этим утром мы беседовали с ее матерью, мистер Ламли. Год назад мисс Тайлер составила завещание. Оригинал хранился у адвоката, а копия лежала у них дома. Матушка знала про завещание. В основном все было завещано самой миссис Тайлер. Но я получил у нее и у их адвоката разрешение поставить вас в известность об одном из пунктов данного документа.
        Внезапно Джордж ощутил перемену в настрое собеседника.
        – В чем там дело? К чему вы клоните? – спросил он.
        – Я просто задаю вам вопросы, а вы любезно отвечаете на них, мистер Ламли. Только и всего. Мы расследуем случай самоубийства и хотим установить его причины. Любая помощь с вашей стороны для нас бесценна. Вы знали, что упомянуты в завещании мисс Тайлер?
        – Нет.
        – Она оставила вам пять тысяч.
        – Пять тысяч чего?
        Сержант не смог сдержать улыбки.
        – Фунтов, конечно же.
        – Не могу в это поверить.
        – Однако таково положение дел. Могу добавить, что мисс Тайлер не была очень богатой женщиной, но и не бедствовала.
        – Мне наплевать, сколько денег она мне завещала. Я бы предпочел видеть ее живой. И если хотите знать мое мнение, она не принадлежала к типу людей, которые совершают самоубийства. А еще понимаю, чт? вы обо мне подумали. Вы решили, будто я убил Бланш, потому что не хотел вешать на себя заботу о ребенке и рассчитывал на куш в пять тысяч монет. – Джордж поднялся. Его лицо, исказилось от злости. – Господи, за кого вы меня принимаете?
        Сержант сделал умиротворяющий жест рукой.
        – Никто вас ни в чем не подозревает. Мы с вами просто беседуем. Я сообщаю информацию и получаю ответы от вас. Все ради того, чтобы окончательно прояснить обстоятельства дела. Лично я считаю, что вы непременно женились бы на мисс Тайлер, если бы узнали о будущем ребенке. И в равной степени уверен в вашей неспособности на убийство ради пяти тысяч фунтов. Вы принадлежите к иному типу людей, мистер Ламли.
        – Но мне показалось, вы намекнули, что это могло и не быть самоубийством. Вы думаете, его инсценировали? А на самом деле кто-то убил Бланш?
        – Не забывайте, что разговариваете с полицейским, мистер Ламли. Наша работа заключается в сборе улик, установлении фактов. Мисс Тайлер все-таки могла совершить самоубийство по причинам, достаточно веским для нее, но о которых мы никогда не узнаем. Однако могла и не совершить его. Сейчас я хочу, чтобы вы отправились домой и обо всем поразмыслили. Заметьте, не обсуждали с кем-либо, а обдумали наедине с собой. И если что-нибудь полезное для нас придет вам в голову, сразу же дайте знать.
        Джордж вернулся в «Красный лев» и пообедал за стойкой бара с двумя большими порциями виски и содовой.
        А в полицейском участке, как только Джордж ушел, к сержанту присоединился детектив из уголовного розыска. Тот самый, что прежде осмотрел дом Джорджа и через Скотленд-Ярд отправил свой отчет в департамент Буша.
        – Ну и как? – спросил он.
        Сержант покачал головой:
        – Уверен, он ни о чем не знает. Понятия не имел о ее беременности, как и о деньгах, причитающихся ему по завещанию. И находится в полнейшем недоумении, по какой причине она могла отправиться за город на пикник, а потом покончить с собой.
        Детектив взял со стола отчет о вскрытии и просмотрел его.
        – А что это за мелкий синяк в верхней части левой руки?
        – Такой легко себе набить, просто выходя из машины. Случайно ударилась, вот и все. Нет сомнений, что причиной смерти явилось отравление выхлопными газами. В маленьком автомобиле достаточно нескольких минут, чтобы их содержание в воздухе вызвало летальный исход. Думаю, она все-таки наложила на себя руки, но мы так и не узнаем, по какой причине.
        – А что считает шеф?
        – Ты же знаешь его отношение к самоубийствам. Особенно в автомобилях. Что бы там ни говорила эта старуха, миссис Тайлер, а он распорядился провести дополнительную экспертизу. Проверить кровь и внутренние органы на присутствие наркотиков или токсических веществ. Она бы стала не первой, кому сначала впрыснули яд, а потом разыграли самоубийство.
        – И не последней. Ты ведь в курсе, что мы написали рапорт на Ламли в связи с делом Торговца?
        – Да. Получается, что он у нас похититель людей, а теперь еще и убийца. Чушь собачья! И вообще, мы по тому делу написали множество рапортов на разных людей.
        – Но я все равно считаю, что нужно информировать их об этом случае. Кто знает, в каком направлении они сейчас ведут расследование?
        – Ладно. Вот только я бы подождал, пока доктор проведет повторные анализы и пришлет отчет. Он должен лежать у меня на столе завтра. И если хочешь знать, охота за Торговцем – занятие бессмысленное. Он уже спокойно сбежал из страны со своей добычей. Просто у высшего начальства этот тип навсегда останется большой занозой в задницах. А если веришь, что Ламли в чем-либо замешан, тогда я скажу тебе, что Джек Потрошитель до сих пор жив, здоров и спокойно живет в Блэкпуле. Ты и в это поверишь?
        Эдвард Шебридж прочитал заранее оговоренное кодированное объявление в «Дейли телеграф». Радости не испытал. Все радостные эмоции ожидали его гораздо позже. А в этот момент он всего лишь получил сигнал, которого дожидался. Шебридж уселся за пультом в своем подвальном кабинете, взял портативную пишущую машинку и проставил дату в пустовавшем углу листка с письмом для Грандисона, которое напечатал одновременно с посланием в адрес сэра Чарльза Мэдема. Затем передал его жене, чтобы она отправила конверт по почте. Ей предстояло отправиться на машине в Саутгемптон.
        Стоя рядом с автомобилем, Шебридж сказал:
        – В Саутгемптоне купи местную вечернюю газету. Кажется, она называется «Ивнинг эко».
        – Из-за мисс Тайлер?
        – Да, они уже могли написать о ней.
        – Но ты ведь ничем не обеспокоен?
        – Нет. Даже если они выяснят, что она заезжала сюда, это ничего не изменит. Мы не знаем о том, что она совершила самоубийство. Нам неизвестна подлинная причина, приведшая ее в наш дом. Она говорила с нами только о месте под кемпинг для дачных домиков на колесах. И это правда. Мисс Тайлер не упомянула бы о мисс Рейнберд, если бы не перепугалась. Ее истинная цель заключалась в том, чтобы посмотреть на нас, прежде чем принять решение, как действовать дальше. Если о ее приезде к нам кто-нибудь знал, нас, вероятно, в ближайшее время посетит полиция. Но мы расскажем чистую правду, до известных пределов. Если им известно о мисс Рейнберд и моем с ней родстве, я опять-таки скажу правду. Мисс Рейнберд меня не волнует. Когда купишь газету, проверь, есть ли в ней сообщение, а потом немедленно избавься от нее.
        – Жаль, что так получилось.
        – Но мы же всегда знали о возможном элементе случайности. Он мог оказаться роковым для нас или же мы сумели бы с ним справиться. Мы нашли выход из положения. Знаем, как высоки ставки в игре, нам известны все подстерегающие нас опасности. Нам не свойственна самонадеянная уверенность в собственной безгрешности. Все когда-нибудь допускают ошибки. Боги послали нам нежданную случайность, только и всего. Вероятно, чтобы испытать нашу стойкость и умение справляться с кризисами.
        Шебридж поцеловал жену.
        – Эта женщина была не из тех, кто совершает самоубийство, – задумчиво произнесла она.
        Он улыбнулся, уверенный, что это не было проявлением слабости с ее стороны. Жена не знала, что такое слабость или страх.
        – Подобное происходит часто, – заметил Шебридж. – И кто-то непременно говорит: «Не могу поверить. Она была не из тех, кто способен на такое».
        Когда жена уехала, он отправился в сторону луга, захватив с собой принадлежавшего сыну ястреба-тетеревятника. Пока мальчик жил в интернате, Шебридж сам тренировал птицу. По пути ему пришлось миновать рощицу вязов с задней стороны дома. Самка, на голове которой не было привычного мешочка, сразу увидела суету грачей в кронах, нахохлилась, начала распускать хвост и отслеживать полеты черных птиц.
        Но хозяин пронес ястреба сквозь рощу и прошел еще полмили вниз по лугу. Там раскинулись возделанные поля, на них пробивались ранние побеги кукурузы. В этом же месте пролегал обычный маршрут перелета грачей из полей к гнездам среди вязов. Чаще всего они перемещались стаями, но иногда в такой полет вверх вдоль склона пускался одинокий грач. И вскоре они увидели его. Шебридж спустил ястреба, и самка устремилась к грачу с наветренной стороны. Тот заметил появление хищницы. Не имея рядом прикрытия ни на дереве, ни на земле, он принялся неловкими кругами подниматься вверх, стараясь попасть в ветряной поток. Ястреб повторял круги грача, но тот тоже был сильной птицей, и у ястреба ушло время, чтобы подняться выше своей будущей добычи.
        Шебридж стоял и наблюдал эту сцену, вспоминая, как его сын впервые в жизни сам спустил тетеревятника на грача. Когда случается что-нибудь хорошее, подумал он, острее всего запоминается именно первый раз. Потом бывает тоже очень хорошо, но пропадает мелкий, но очень важный элемент магии. Твой первый фазан, подстреленный и камнем падающий на землю, первый крупный лосось, которого по неопытности пытаешься вытянуть за леску, обжигая себе пальцы… В жизни было столько прекрасных моментов! Но в наши дни многие из них постепенно исчезали. В природе всегда соблюдался естественный баланс между жизнью и смертью. Но природа сама по себе не обладала достаточной силой, чтобы противостоять быстрому загрязнению окружающей среды человеком, нечистотам, которые он распространял повсюду вокруг себя. Он превращал моря и реки в сточные канавы, а землю покрывал огромными горами мусора и прочих отходов. Ничто не могло остановить этого. Можно было лишь найти какое-то еще не загаженное место, окружить его и защитить от расползавшегося грязным пятном и проникавшего повсюду «цивилизованного мира».
        Ястребиха гортанным клекотом оповестила грача о своем присутствии, а затем сделала два быстрых ложных маневра, имитируя нападение и заставляя противника прижаться ближе к земле. Грач метнулся по ветру в сторону живой изгороди вдоль поля, которая могла спасти его, но располагалась слишком далеко.
        Хищная птица сложила крылья и устремилась на грача с такой скоростью, что Шебридж слышал, как ее тело со свистом режет воздух. Она нанесла удар в ста футах над поверхностью земли, даже не пытаясь прижать добычу еще ниже. Взметнулись в воздух черные перья, и в одно мгновение все было кончено. Разорванная когтями и клювом птица рухнула на землю. Это смерть, подумал Шебридж, но какая же красивая!
        Возвращаясь домой, он думал о сыне. Школьный год завершался. Скоро он будет дома. Они сядут в машину и навсегда уедут отсюда. Трое близких друг другу людей направятся в Шотландию или Ирландию. Но если там они не найдут того, что нужно, то продолжат поиски за границей. Норвегия, Швеция, Канада… Никто из них не испытывал глубокой привязанности к своей родине. Они знают, чего хотят, и немедленно поймут, когда увидят перед собой подходящее место. Мальчику были известны все чувства и желания отца, и он полностью разделял их. Причем в стремлениях не присутствовало ни поэзии, ни философии. Им не нужны были в качестве образцов ни Генри Торо, ни Робинзон Крузо. Желания оставались чисто физиологическими. Они хотели поселиться в месте, чтобы превратить его в бастион, среди которого двадцать, сто, пятьсот лет они сами или их потомки смогут жить в единении с природой и сопротивляться наступлению сметающей на своем пути цивилизации. Этот проект многие подняли бы на смех, а желание осуществить его на практике назвали бы сумасшествием. Ну и пусть. Они были тверды как сталь в своем намерении добиться поставленной
цели.
        Приехавшая домой жена сообщила, что в «Ивнинг эко» действительно опубликовали маленькую фотографию и отчет о том, как обнаружили тело Бланш Тайлер. На ужин для архиепископа она приготовила копченого лосося и говядину по-итальянски с побегами брокколи. Отнесла в подвал еду, а обратно вернулась с номером «Дейли телеграф». Поверх первой полосы заложник написал: «Я бы предпочел этой газете свежий номер «Таймс».
        Шебридж взял газету и сжег в камине. Никаких изменений не будет. Он относился к архиепископу с почтением, однако как личность тот для Шебриджа не существовал. Всего лишь ценный предмет, который скоро предстоит продать.
        Джордж сидел в кухне вместе с матерью Бланш и пил виски. Бутылку он привез с собой. Старая леди тоже согласилась выпить, хотя всегда предпочитала чай. Однако смерть дочери многое изменило. Пили из дешевых рюмок. Дом теперь принадлежал старухе, а в столовой не было недостатка в тонком и ценном стекле, но обычай велел ей вести себя пока сдержанно, словно Бланш была все еще жива и оставалась хозяйкой.
        Джордж постепенно свыкался с происшедшей трагедией, медленно возвращаясь к своему обычному поведению и течению мыслей, что случается каждый день с тысячами людей, которым приходится пережить шок потери и понять: жизнь продолжается.
        – Как вы думаете, Бланш могла догадываться, что беременна? – спросил Джордж.
        – Нет. Слишком высоко парила в облаках, чтобы задумываться об этом. Она считала, что ей подобное не грозит. Но так не бывает. Как ни старайся, друг мой, а жизнь найдет щелочку, сквозь которую можно проползти или просочиться.
        – Я бы женился на ней. Сразу же. На моей любимой Бланш.
        – Нет, не женился бы. Вы с ней не подходили друг другу. К тому же Бланш не была создана для семейной жизни. Я не хочу сказать, что она избавилась бы от ребеночка. Родила бы и стала его воспитывать. Либо здесь, либо в другом месте. Я ведь тоже не была замужем за ее отцом. В нашей жизни люди сходились и расходились. Церковь ничего не значила для нас. Мужчина брал женщину, жил с ней, заводил детей. Мог остаться с ней навсегда или сбежать.
        Джордж налил им обоим еще виски. День выдался очень скверный, но к вечеру он почувствовал себя немного лучше. Так устроена жизнь, приходится принимать ее какая есть.
        – Когда вы позвонили утром, у меня будто земля разверзлась под ногами, – продолжил Джордж. – Это было последнее, чего я мог ожидать. Бланш, сидящая в машине под проливным дождем… И сотворившая с собой такое. Мне все еще не верится, что она могла сама… Ее больше нет, и с этим нужно смириться. Но не с тем, как именно она умерла.
        – А я не удивилась.
        – Что вы имеете в виду?
        – То есть я, конечно, тоже в шоке. Как если бы ее сбила машина. Но в остальном – нет. Ничего странного.
        – Я вас не понимаю.
        – Я рассказала пока только полицейским. Это у нас семейное. Хотя ей самой об этом не было известно. Но могла догадаться. От детей порой трудно хранить секреты. Ведь старик Тайлер тоже наложил на себя руки.
        – Ее отец покончил с собой?
        – Да. Ушел однажды ночью. Сильный мужчина. Казалось бы, никаких особых проблем и тревог. Утром его тело выловили из реки. А ведь плавал он лучше любой рыбы. Что твой угорь. Но еще хуже получилось с одним из его братьев. Всего-то сорока лет от роду. Сел на железнодорожную насыпь и дождался поезда. Положил шею на рельс, когда состав находился в пятидесяти ярдах. И опять-таки с ним вроде все было в порядке. Недавно купил новую лошадь, повозку перекрасил снаружи. Оба были нормальные, даже веселые…
        – Они это с собой сотворили? И без каких-то особых причин?
        – Всегда есть причина, которая глубоко внутри тебя. Это тоже надо иметь в виду. А так – и не поймешь. Тот же старик Тайлер. Никаких забот в жизни. Четыреста фунтов сбережений в почтовом банке. Поцеловал и приласкал меня, прежде чем уйти, а утром холодный труп на носилках принесли к нам на ярмарку. Причем на лице застыла улыбка. Словно шутка у него такая вышла. Значит, это у них было в крови. Вот почему я не очень удивилась, узнав, что сделала Бланш. Меня ее смерть, конечно, потрясла. Я горюю, как всякая мать. Но не удивлена. Она что-то такое унаследовала от той ветви нашей семьи. А что ты собираешься делать теперь, когда ее не стало?
        Джордж отхлебнул виски и пожал плечами. Бланш являлась гораздо более важной частью его жизни, чем он думал. Что он станет делать без нее? Видимо, поступит как все остальные, кто лишался близких людей… Даст времени и делам заполнить образовавшуюся пустоту, дождется, пока боль памяти потеряет остроту и исчезнет.
        – Даже не знаю, – произнес Джордж. – Попробую отвлечься. Займусь небольшим бизнесом, какой затеял прежде. Посмотрю, что получится. Бланш хотела, чтобы я добился в нем успеха.
        – Что ж, деньги, оставленные тебе, тоже не повредят. Она бы не завещала их тебе, не будь ты ей по-настоящему дорог. Ведь наша Бланш всегда очень аккуратно обращалась со своими деньгами.
        Что касалось лично его, с горечью подумал Джордж, он бы спустил все деньги на свете в сточную канаву, если бы это помогло вернуть Бланш. «Солнечные сады Ламли». Как можно было сейчас посвятить себя подобному занятию? Он ведь стремился к успеху только ради нее. Хотел доказать, что способен быть самостоятельным, сделать что-то стоящее в жизни, а потом насладиться доставленным ей удовольствием. Боже всемогущий! Как же несправедливо поступила с тобой жизнь! И нанести удар так неожиданно! Ты вставал утром с улыбкой, солнце сияло для тебя, а потом – бац! – и судьба наносила тебе хлесткую пощечину.
        Ослепительно сияло солнце, играя отражениями в воде пруда парка Сент-Джеймс. Голубь расхаживал по оконному выступу, с агрессивным видом распушив оперение, издавая воркующие призывные звуки, приглашавшие голубок на совместную прогулку по крыше.
        На столе перед Бушем лежало второе письмо, полученное от Торговца. Накануне его отправили из Саутгемптона. Сангуилл уже тщательно проверил письмо на отпечатки пальцев. Снова безрезультатно. Торговец писал, что хотел повторения той же процедуры, что и прежде. Выкуп следовало выплатить в алмазах, причем он точно указал, какого размера и качества. Когда письмо печатали, то оставили пробелы для более позднего внесения дня, времени и места передачи властям похищенного архиепископа. Пустоты заполнили неровно ложившимися пурпурными буквами и цифрами с помощью той же дешевой пишущей машинки, какими пользовались только дети для своих игр. На ней же изготовили послание для сэра Чарльза Мэдема. Как догадывался Буш, оба письма напечатали одновременно… Он представлял, как преступник печатает письма, затем садится в автомобиль и едет куда-то, где можно избавиться от машинки. Самоуверенность и наглость этого человека очень раздражали Буша. Он мысленно вернулся в холл офицерской столовой Учебного центра армейской авиации в Миддл-Уоллопе. Появившаяся из мрака ночи легкая и подвижная фигура в нелепой маске
поднимается по ступеням. Водитель такси ухмыляется ему вслед, сидя за рулем… И через все это, подумал Буш, ему опять предстоит пройти. Причем нет возможности остановить его. Устами Грандисона передан четкий приказ. Никаких стратегических уловок, попыток обмана, ни малейшего отклонения в сторону от процедуры, которое нарушило бы ее плавный ход и поставило под угрозу безопасность архиепископа. Мужчина явится из ночной тьмы, заберет алмазы и исчезнет. А он, Буш, будет снова стоять рядом и наблюдать, как это произойдет. А потом независимо от того, какая судьба ожидает департамент – а избежать радикальных перемен не будет возможности, – на его имени навсегда останется черное пятно, и оно станет сопровождать его (отметкой в личном деле) всю оставшуюся жизнь. Буш получит новые назначения, другие должности, но ничего даже близкого к тому, что действительно было предметом его вожделения, к чему он страстно стремился. И Торговец надругается над ним, измажет черной краской задолго до того, как, подобно Грандисону, он успеет полностью сформироваться и заматереть, покрыться шрамами от многочисленных удач и
провалов в прошлом, что уже никакие новые успехи или поражения не способны повлиять на его карьеру.
        Прошлым вечером жена Буша неожиданно вернулась из Норфолка. Спокойно и уверенно сообщила, что снова уедет в Норфолк, чтобы поселиться там с давним возлюбленным. Назвала фамилию этого человека и заявила о намерении поменять свою фамилию тоже. А что до периода ожидания официальной возможности развестись, то она готова ждать столько, сколько потребуется. Она была счастлива, ясно видела перед собой цель и преисполнилась решимости достичь ее. И эту самоуверенность, этот напор Буш в раздражении перенес сегодня на дело Торговца. Все, чем он занимался, выходило из-под контроля. Буш воображал, как громко хохочут над ним боги хаоса – над человеком, который хотел заманить в ловушку и расправиться с Торговцем, а сам не мог создать проблем даже для нелюбимой и нежеланной жены.
        Он встал и подошел к окну. Почувствовав естественную в своем положении усталость, подумал: а не все ли равно? Пусть Торговец забирает алмазы, пусть жена получит вожделенный развод. Ничто больше не имело значения. К утру следующей субботы все будет кончено. Архиепископ вернется, а Торговец отпразднует большой успех. Ну и к черту все! Буш уволится со службы, задавит в себе прежние амбиции, официально станет холостяком и примет любую участь, какую бы ни уготовила судьба. Так он еще какое-то время стоял у окна, глядя на свежую зелень кустов, на распускающиеся в парке нарциссы и крокусы. К нему в кабинет вошел Сангуилл и подал Бушу два листа бумаги.
        – Вот это мы недавно получили из Скотленд-Ярда – один из новых рапортов полиции Уилтшира. Второй листок – распечатка с компьютера.
        Буш сел и стал читать текст рапорта. Уголовный розыск в Солсбери информировал о самоубийстве Бланш Тайлер. В бумаге содержались все имеющие отношение к делу подробности, как и схема известных перемещений покойной в ту субботу, которая предшествовала дню обнаружения ее тела в машине. Упоминалось о возможной наследственной склонности к суициду. Вскрытие показало, что женщина была на втором месяце беременности. Причиной смерти послужило отравление окисью углерода, однако повторные анализы и более тщательное изучение их результатов выявило наличие незначительных следов в организме нитрата тиопентала и хлорпромазина. Поэтому не исключалась вероятность, что ее сначала усыпили сильнодействующими успокоительными, а потом поместили в машину, где она скончалась от отравления угарным газом. Причем все это было обставлено как самоубийство. У покойной имелся любовник, Джордж Ламли, от него она и забеременела. Кроме того, согласно ее завещанию, Ламли получил в наследство пять тысяч фунтов. Полиция тщательно проверила, где и когда находился Ламли в минувшие выходные. Смерть Бланш Тайлер наступила в субботу между
девятью и десятью часами вечера. С восьми до десяти часов в тот же вечер Ламли сидел в баре при отеле «Красный лев» в Солсбери. Полицейские допросили его и сочли маловероятной его связь с гибелью возлюбленной. Рапорт по поводу Ламли отправили в Скотленд-Ярд, а потом и в департамент только потому, что его фамилия уже фигурировала в одном из прежних отчетов по делу Торговца. Полиция Солсбери запрашивала инструкции относительно продолжения работы с Ламли, как и ведения дела в целом. Слушания расследования, проведенного местным патологоанатомом, назначили на пятницу.
        Компьютерная распечатка содержала текст первого рапорта, в нем указывалась фамилия Ламли, а также сведения о наличии нитрата тиопентала и хлорпромазина в анализе крови члена парламента Джеймса Арчера.
        Мозг Буша лихорадочно заработал, и он включился в работу по расчету возможных вариантов.
        – Тиопентал использовали при похищении Арчера. Мы можем смело предполагать, что данное вещество пускали в ход, когда брали в заложники Пэйкфилда. Его могли вновь применить против архиепископа в субботу. То есть Торговец неизменно прибегает к нему. А теперь еще женщину, которой его вкололи, причем в ту же субботу. Неужели снова дело рук Торговца?
        – Это как раз вероятность, какую компьютер не позволяет нам игнорировать. Надо помнить, что тиопентал – не то снадобье, которое можно в готовом виде купить в любой аптеке. Но его способен изготовить человек, обладающий элементарными познаниями в области химии и фармакологии.
        – Ламли не обладает ими ни в малейшей степени.
        – Тогда давай допустим, что Джордж Ламли не причастен к смерти той женщины, а также не имеет никакого отношения к Торговцу. Но не откажем себе в удовольствии предположить, что нам выпал единственный шанс из миллиона, на который мы надеялись. Что могло связывать Торговца с Бланш Тайлер, чтобы он решил устранить ее?
        Буш откинулся на спинку кресла. Опыт подсказывал ему, что истина часто проходила весьма замысловатый путь, прежде чем он постигал ее. А ему не раз доводилось совершать сложные маневры и манипуляции, чтобы добраться до правды, а в результате его поджидало лишь разочарование. Но в данном случае, если толика правды таилась в лабиринте компьютерных данных, где легко подчас терялась, вероятные выводы представлялись простыми.
        – Архиепископа похитили между четырьмя и пятью часами пополудни. Через четыре или пять часов после этого умирает мисс Тайлер. О чем это свидетельствует? – спросил он.
        Сангуилл пожал плечами:
        – Если предположить, что Торговец применил к ней тот же самый нитрат тиопентала, то причина ясна. Мисс Тайлер помешала Торговцу, нарушила нечто в четкой схеме похищения. И стала не просто досадной преградой, а грозила срывом плана, представляла реальную опасность. Поэтому ее и ликвидировали. А есть вероятность, что она с самого начала работала на него, но по какой-то причине именно сейчас он решил избавиться от нее навсегда. Судя по описанию внешности, она не могла быть той женщиной, которая приезжала, чтобы забрать первый выкуп. Но у нас нет доказательств, что в преступлении участвовали только один мужчина и одна женщина.
        – Существует предположение, на которое мне хотелось бы сделать ставку, – произнес Буш. – Оно состоит в том, что Торговец и Бланш Тайлер были связаны. Если принять во внимание случившееся в субботу, уже не так важно, имелись ли между ними длительные отношения, или это стало случайным столкновением. Следует исходить из принципа: то, что мы хотим воспринимать как истину, и есть истина. Самый главный из вопросов теперь: куда Бланш Тайлер поехала в субботу? Потому что, куда бы она ни направилась в тот день, именно там она встретилась с Торговцем.
        – Никто не знает, где она была. Взяла с собой продукты для пикника и уехала. Ламли твердил, что Бланш Тайлер любила отправиться одна на природу.
        – Мы непременно все выясним. Но действовать придется осмотрительно и осторожно. Скоро приедет Грандисон. Я поговорю с ним о том, как нам лучше использовать полученные данные. Но могу сразу сказать тебе одно. Даже если бы мы назвали ему имя и точный адрес Торговца прямо сейчас, нам все равно не позволили бы ничего предпринять. Обмен должен состояться. Нельзя подвергать архиепископа опасности. Сделай мы хотя бы движение, и не сносить нам головы.
        – Что ж, нас это вполне устраивает. Архиепископ возвращается. Он оправился от сильной простуды и вновь приступил к исполнению своих обязанностей. Никто ни о чем не подозревает. И тогда мы тихо разбираемся с Торговцем. При условии, что наши предположения верны и мы сумеем выследить его. А найти Торговца будет сложно. У нас мертвая женщина и счастливый обладатель огромного выкупа. Не слишком-то много.
        Буш резко покачал головой. У них появился первый проблеск надежды на успех. Настал момент действовать с верой в счастливый случай. Именно сейчас царивший прежде хаос неожиданно приобретал очертания четкой схемы. Вероятно, боги все-таки отвернулись от Торговца.
        – Куда бы она ни поехала, – сказал Буш, – должен существовать способ отследить ее перемещения. Но сначала мне нужно выяснить, как захочет взяться за это дело Грандисон.
        Вот только после встречи с Грандисоном часом позже полученные им указания были однозначными и прежними.
        – Ты ничего не станешь предпринимать. Архиепископа освободят в субботу. И пока этого не произойдет, на любые расследования для нас и полиции наложен запрет.
        – Но это может быть единственной ниточкой, в которой мы нуждались!
        – Надеюсь, что ты прав. Но мы пока ничего не можем сделать. Откуда, например, ты знаешь на сто процентов, что Ламли или мать Бланш Тайлер не связаны с Торговцем? Данное предположение нельзя сбрасывать со счетов. – Грандисон принялся протирать стекло своего монокля носовым платком. – Да и сама Бланш Тайлер могла работать на Торговца. И тут появляешься ты и начинаешь задавать вопросы. Люди в подобных ситуациях нервничают и настораживаются. До сих пор мы имеем случай доказанного самоубийства. И полиции Уилтшира придется твердо стоять на таком объяснении смерти Бланш Тайлер. Следствие патологоанатома пройдет в свой срок, и в его заключении будет подтвержден суицид. Я сам переговорю с ними и все объясню. Нельзя принимать никаких мер, слух о которых может долететь до Торговца и заставить его думать, будто обстоятельства оборачиваются не в его пользу. Но как только архиепископ окажется на свободе, мы немедленно приступаем к работе. И пока заложника не вернули, Торговец должен пребывать в абсолютной уверенности, что ему ничто не угрожает. – Грандисон улыбнулся. – Ты хотел бы начать действия, которые могут
привести к гибели архиепископа? Ведь данный факт замолчать не удастся. Газеты просто взорвутся от возмущения! И сколько голов, включая и наши с тобой, полетят с плеч! Но не беспокойся. Моя цель – схватить Торговца. Однако не раньше, чем архиепископ вернется на свою кафедру в соборе.
        – Но тогда уже может быть слишком поздно. Торговец успеет ускользнуть от нас.
        Грандисон покачал головой:
        – Не думаю. Я слишком усердно молился. А наши молитвы часто слышат те, кому они адресованы, и они спешат помочь. Проблема в том, что мы порой сами не осознаем этого. Но данный случай очевиден. Архиепископ похищен между четырьмя и пятью часами. Женщина умирает в период от восьми до девяти часов вечера в тот же день. Выглядит классическим случаем самоубийства. Женщина беременна, а в семье и прежде наблюдались склонности к суициду. Полицейские – очень занятые люди. Большинство из них легко приняли бы эту версию. Но в чем же заключался истинный ответ на мои молитвы? А в том, что начальник полиции в Солсбери болезненно относится ко всем случаям самоубийств на своей территории! Он требует повторной экспертизы, и выявляется наличие тиопентала. Если бы об этом не упоминалось в их отчете, ни ты, ни Сангуилл не обратили бы на него внимания. Ты ведь не любишь азартных игр? Нет, ты не игрок. Но если бы был им, то знал, что в жизни каждого азартного человека случаются чрезвычайно редкие моменты, когда он ставит на «темную лошадку», но инстинктивно заранее уверен в победе. Мы как раз сделали подобную ставку, и
каждый нерв в моем теле подсказывает сейчас, что она себя оправдает. А потому давай затаимся и дождемся субботы. Боги теперь на нашей стороне. Но они пока не хотят нашего вмешательства в свои дела.
        Мисс Рейнберд положила трубку и посмотрела в окно. В дальней стороне сада у озера рабочие завалили засохший вяз, и воздух наполнился звуками их механических пил, когда они принялись разделять ствол на части. Она не выносила вида гибели деревьев. Вяз стоял на том месте, сколько она себя помнила… Он рос долгие годы еще до того, как она появилась на свет. А теперь его не стало. У всего есть начало, и всему приходит конец.
        Мисс Рейнберд испытывала потрясение от того, что ей только что сообщила Ида Куксон. Это стало настоящим шоком. Она отвернулась от окна, налила себе херес и уселась в свое кресло – то самое, где сидела во время сеансов мадам Бланш. А теперь мадам Бланш умерла. Покончила с собой, как сказала Ида Куксон. Отравилась выхлопными газами в своей машине. Невозможно поверить. Крупная, сильная, наделенная способностями и умом женщина… Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: человек сполна наслаждается жизнью. Да, она любила жизнь, и ей нравилась ее профессия. Странно! Что может толкнуть человека на подобное? Мисс Рейнберд пришла в голову мысль, что это могло быть как-то связано с ее неприятием мадам Бланш. Но она сразу отвергла эту идею. Мадам Бланш не впервые сталкивалась с негативным отношением к себе и с профессиональными неудачами. Она сама рассказывала, стоя вот здесь, в этой комнате…
        А еще сон. Прошлой ночью мисс Рейнберд приснился сон об этой женщине. Хвала всевышнему, Гарриэт больше не тревожила ее по ночам! Зато явилась мадам Бланш. Причем виделась столь же живо и реально, словно сидела в кресле напротив. На ней опять была безвкусная нитка бус из фальшивого жемчуга. И по какой-то непостижимой причине во сне их отношения с мадам Бланш складывались иначе, чем в действительности. Они будто являлись старыми подругами, встретившимися после долгой разлуки. Любопытно, до чего подробно запоминались сны. Даже проснувшись, легко вспоминаешь каждую деталь. Мадам Бланш была в короткой курточке из овчины, которую помогал ей снимать в прихожей Ситон. А мисс Рейнберд показывала гостье дом.
        Они болтали и смеялись как давние близкие подруги. На верхней площадке большой лестницы остановились и посмотрели в окно. Оттуда открывался обширный вид через весь сад на озеро, и она запомнила, что у озера кто-то был. Юноша или молодой мужчина. Мисс Рейнберд не разглядела его, потому что плохо видела на большие расстояния. Но поняла, что у него светлые волосы. Однако она знала его, принимала за своего и любила. Мисс Рейнберд вспомнила, что не могла не любить его, поскольку во сне видела, как он забросил с берега в озеро удочку с блесной. С тех пор, как Шолто стал разводить в озере форель, в нем никто не рыбачил. Форели были ее любимицами, ожиревшие и обленившиеся от ежедневных обильных кормежек, они достигали пяти фунтов весом. А во сне юноша поймал одну рыбу. Она поняла это по его позе, по тому, как вдруг упруго изогнулось удилище, а гладь поверхности воды вспенили ожесточенные движения попавшей на крючок форели. Если бы кто-нибудь другой посмел сделать нечто подобное, мисс Рейнберд восприняла бы это как святотатство, пришла бы в бешенство и вызвала Ситона. Но они лишь переглянулись с мадам
Бланш, обменялись улыбками, с довольным видом кивнули друг другу, словно делили между собой удовольствие от зрелища занимавшегося рыбалкой молодого человека.
        А вскоре они отвернулись от ослепительного луча света, внезапно пронизавшего сумрак лестничной площадки. Причем в ее воспоминаниях о сне все происходило без перерыва. Потому что верхняя часть длинной лестницы тоже имела дурную историю. Именно отсюда свалился Шолто и погиб… Эта смерть принесла мисс Рейнберд свободу, хотя ее мучили угрызения совести при мысли, какое облегчение и даже радость она испытала, поняв, что брата нет больше в живых. Отныне она осталась единственной и полновластной хозяйкой в доме, и ей больше не придется терпеть от него грубости и постоянные унижения.
        Мадам Бланш остановилась у края лестницы и смотрела на мисс Рейнберд с улыбкой, а потом сказала так, словно вся семейная история и мысли хозяйки дома были для нее открытой книгой: «Бедный Шолто… Глубоко несчастный человек. Вам не нужно упрекать себя за те чувства, которые вы испытали тогда, Грейс».
        Грейс… Да, именно так мадам Бланш обратилась к ней. «Он слишком много пил, – произнесла мисс Рейнберд. – Я предупреждала его. Умоляла быть осторожнее. Но сейчас, когда прошло столько лет, могу откровенно признаться, что его смерть принесла мне облегчение». Мадам Бланш, начав спускаться по лестнице, сказала: «Все неправильные поступки с течением времени приобретают иной смысл по воле тех, кто возвышается над нами и контролирует равновесие между жизнью и смертью. – Она рассмеялась и добавила: – Пойдемте, Грейс, мне не терпится увидеть новую отделку комнат и шторы на окнах, которые вы купили».
        Мисс Рейнберд спустилась по лестнице вслед за мадам Бланш и вдруг вышла из состояния сна. А теперь мадам Бланш – настоящая, а не та ее приснившаяся подруга, – была мертва, во что до сих пор не верилось.
        Мисс Рейнберд налила себе еще бокал хереса. Внезапно осознала, что стала больше пить, чем позволяла себе прежде. Что ж, подумала она, старики тоже имеют право на излишества. Мисс Рейнберд села и погрузилась в размышления о смерти мадам Бланш, а потом вернулась мыслями к тому моменту во сне, когда они смотрели в окно на светловолосого юношу, и вновь почувствовала тот прилив счастья. У нее возникло ощущение, будто нечто описало полный круг, завершило цикл, восстановив нормальное течение жизни. Потрясающе! Какой же силой обладали сны! Она потягивала херес и пришла к выводу, что надо будет прислать венок к похоронам мадам Бланш. Выяснить, когда намечено погребение. Возможно, лучше не обозначать на ленте своего имени. Пусть надпись просто гласит: «От подруги». В конце концов, лишь недолго и во сне, но они действительно были подругами.
        Глава 10
        В среду Джордж забрал из покраски микроавтобус и приехал на нем к своему коттеджу. Он припарковался при въезде под навес гаража и, преследуемый по пятам Альбертом, медленно обошел вокруг, восхищенно разглядывая машину. Впрочем, Альберту фургон пришелся не по душе. Он отдавал предпочтение их старому автомобилю, который Джордж отдал как часть платы за новинку. На обратном пути пес неподвижно сидел на пассажирском сиденье и рычал, пока Джордж не влепил ему легкую оплеуху и не велел заткнуться.
        Микроавтобус просто прекрасен, думал Джордж. Зеленый цвет был яркого изумрудного оттенка только что политой дождем травы, а желтые подсолнухи по бокам выглядели кругами из чистого золота. Экзотично, как у ацтеков. Сразу привлекает внимание. Джордж, исполненный торжества, просмотрел надписи: «Солнечные сады Ламли лимитед». Внизу указаны его адрес и номер телефона. Превосходно! И у него уже был намечен первый контракт. Мужчина, которого он встретил в «Красном льве», только что переехал в новое бунгало и хотел, чтобы ему засеяли травой лужайку, а задний двор выложили плиткой, устроив нечто вроде сада камней. Джордж собирался приступить к работе на следующей неделе. К тому времени он уже рассчитывал иметь помощника, поскольку объявление о найме должно было появиться в местной газете сегодня.
        Жаль, подумал он, что Бланш не видит микроавтобуса. Он просто притягивает к себе взгляд. Ей бы понравилось. А вдруг Бланш смотрит сейчас сверху из иного мира и тихо радуется вместе с ним? Бедная Бланш… Джордж все еще остро ощущал боль утраты. Следствие назначено на пятницу. Полицейские предупредили, что его присутствие обязательно.
        Альберт задрал лапу у заднего колеса и опрыскал его. Джордж отругал собаку. Из дома донеслись звонки телефона. Наверняка ранняя пташка, как он надеялся. Кто-то уже успел прочитать объявление в сегодняшней газете. Неглупый трудолюбивый парень, мечтающий взяться за настоящее дело; умелый, широкоплечий и непременно с короткой стрижкой. Джордж не наймет какого-нибудь волосатика-хиппи из тех странных чудаков, которые носят бусы, – такой только и будет посматривать на часы, чтобы скорее сбежать с работы.
        Он вошел в дом, снял трубку и произнес:
        – Джордж Ламли слушает.
        – Как дела? – раздался мужской голос. – Все светло и чисто в мире юриспруденции? Начальство довольно и платит регулярно? Но и скучать без дела не дает. Завещания исполняются, договоры соблюдаются, доверенностям можно довериться. И приходят вдовы, чтобы поплакаться в жилетку. Я верно описал картину?
        Джордж сразу узнал голос мистера Энгерса, а поскольку время близилось к полудню, догадался, что первую бутылку шампанского с клиентом тот уже успел распить.
        – Энгерс, не так ли? – на всякий случай спросил Джордж.
        – Он самый. Решил позвонить тебе по поводу Эдди. Как прошла ваша встреча в Блэгдоне?
        Джордж растерялся:
        – В каком Блэгдоне?
        Энгерс залился смехом:
        – Брось, приятель! Ты туго соображаешь утром. Поздно лег и еще не проснулся? Я говорю об Эдди Шебридже. Помнишь? Я позвонил и дал его адрес твоей жене. А тут сидел на работе и вдруг вспомнил о нем. Мне стало интересно, как вы с ним поладили и вообще, чем он занят. Вот и позвонил тебе, чтобы все узнать.
        – Ты насчет Шебриджа?
        – Дошло наконец. Как он воспринял новости? То есть я, конечно, не хочу, чтобы ты раскрывал мне профессиональные секреты, но расскажи хотя бы в общих чертах, как он там.
        Значит, Энгерс позвонил его жене и продиктовал адрес Шебриджа? Разобраться с этим было легко. И он ответил:
        – Признаться, дело еще в подвешенном состоянии. Понимаешь, такие вопросы требуют времени для…
        – Я все усек, старина. Просто хотел по-дружески расспросить об Эдди. Подумываю о том, чтобы вскоре самому смотаться в Блэгдон и повидать его. Вот и хотел прощупать почву. Кто-нибудь из вас навещал его или вы просто написали ему письмо?
        Джордж представил, как Бланш держала трубку телефона, когда он отсутствовал, а потом в субботу уехала якобы на пикник… Умная и хитрая Бланш решила справиться с делом сама. Оставив его в неведении. Но, ухватившись за подсказку Энгерса, проговорил:
        – Да, мы отправили ему письмо. Руководство фирмы решило, что это наилучший подход к подобному клиенту. Проблема в том… То есть мы пока не получили ответа от него.
        – Может, он за границей? – предположил Энгерс. – С него станется. Если бы у тебя водились лишние деньжата, захотел бы ты торчать всю зиму здесь?
        Джордж справился с растерянностью, и импровизация давалась ему теперь легко:
        – Да, вполне возможно. Но ты вовремя позвонил, потому что в фирме начали волноваться, что моя жена могла неправильно записать его адрес. Я сам собирался созвониться с тобой, если бы мы не получили ответа через пару дней. Ты уверен, что он живет в Блэгдоне?
        – Хайлендс-Хаус близ Блэгдона в графстве Сомерсет. Адрес дал мне секретарь «Клуба любителей соколов».
        – Да, именно туда мы и написали. Значит, он куда-то уехал. Думаю, придется отправить кого-то и все проверить на месте. Если бы дело было серьезнее, я, разумеется, сразу бы наведался к нему лично. Так мы поступаем часто. Но вопрос не срочный.
        Энгерс рассмеялся:
        – Когда речь идет о любых деньгах, дружище, вопрос всегда срочный. Найди мне хоть кого-то, кто с этим не согласится. Пусть он будет трижды богат. Что ж, когда встретишься с Эдди, передай ему пламенный привет от меня.
        – Непременно. Спасибо, что позвонил.
        Джордж сел на диванчик и прикурил сигарету. Посмотрел на лежавшего в дверях Альберта. Бланш, вот чертовка! Умела пользоваться ситуацией. Ему бы хотелось узнать у Энгерса, когда именно он звонил ей, но как-то к слову не пришлось. Впрочем, ему повезло, что вообще обо всем узнал. Очень удачно придумал историю с письмом. Бланш выяснила адрес, и Джордж догадывался, почему она ничего ему не сказала. Речь шла о лишних двух с половиной сотнях фунтов. Она могла отправиться к Шебриджу сама, поговорить с ним и сразу понять, подходит он для мисс Рейнберд или нет. И если парень никуда не годился… На этом все и закончилось бы, а она сэкономила немного деньжат.
        Но теперь ничто уже не имело значения. Бланш умерла. Вопрос заключался в том, должен ли Джордж предпринять что-то по делу Шебриджа или бросить затею к дьяволу? Бланш побывала в Блэгдоне… Как только у нее оказался адрес, ничто не способно было остановить ее. Могли лишь немного задержать заранее назначенные на середину недели встречи и сеансы. Но субботы она всегда оставляла свободными для личных дел, вот почему и отправилась туда в субботу. Что произошло в Блэгдоне? Это могло бы дать ключ к пониманию ее душевного состояния. Легко говорить о наследственной склонности к самоубийству, но только какой-то мощный внешний фактор мог спровоцировать рецидив. Бланш пережила разочарование в жизни? Если Шебридж оказался неподходящей кандидатурой в наследники мисс Рейнберд, это могло стать серьезным ударом для Бланш и ее планов возведения «Храма Астроделя». А она ведь была одержима этой идеей.
        Чем дольше Джордж раздумывал обо всем, тем сильнее становилось его желание повидаться с Шебриджем. Туда всего-то два часа езды, не более. Он мог добраться до Блэгдона уже сегодня после обеда. Заодно обкатать новый микроавтобус. Показать себя во всей красе. Но, вероятно, и получить информацию, которая поможет лучше понять, как бедная Бланш оказалась в том леске, чтобы свести счеты с жизнью.
        Через полчаса Джордж уже ехал в сторону Блэгдона. Сначала он хотел поделиться новой информацией с полицейскими, но отбросил эту мысль: они могли запретить ему поездку и заявить, что поговорят с Шебриджем сами. А им владело желание сделать это лично. Посмотреть Шебриджу в глаза, выполнить долг перед Бланш. Милая добрая Бланш… Зачем она так поступила? Почему? Боже, разве можно вообще понять этих женщин? Едва ли. И надо же, представиться Энгерсу как миссис Ламли! Что ж, оставалось лишь пожалеть, что она не была ею в действительности. Давно следовало пожениться. Но оба словно ослепли, не понимая этого.
        Тогда ничего столь ужасного не произошло бы.
        Архиепископ уже освоился с не слишком разнообразным расписанием своей жизни в заложниках. Он находился в относительном комфорте и на питание не жаловался. Кроме того, пользовался привилегией, которой не имели ни Пэйкфилд, ни Арчер. Его снабдили листами писчей бумаги и набором карандашей. За это он был особенно благодарен. Длительные периоды времени, чтобы всецело погрузиться в размышления и переносить мысли на бумагу, обычно выпадали редко. Слишком много общественных обязанностей лежало на нем. Но теперь можно было предаваться медитации и находиться наедине с собой, чего ему всегда не хватало и представляло истинную ценность. Архиепископ уподобился монаху в келье, отшельнику в пещере. Поистине Бог порой преподносил человеку необычные дары, неисповедимым образом распоряжался судьбой, и архиепископ с удивлением обнаружил, что неволю должен воспринимать как благо.
        Накануне через громкоговоритель в стене искаженный, но внятный мужской голос оповестил его о скором освобождении и о том, что выкуп за него составит полмиллиона фунтов. Названная сумма огорчила архиепископа. Такие огромные деньги церковь могла бы использовать на более полезные и важные цели. Однако его обрадовало известие, что, в то время как широкая публика ничего не знала о его похищении, родным и близким сообщили истинную причину его исчезновения. В сегодняшнем номере газеты снова появилось краткое сообщение о болезни архиепископа и необходимости соблюдать постельный режим.
        Проводя теперь много времени в молитвах и медитации, делая записи, он заметил, что уделяет повышенное внимание моральным и практическим аспектам борьбы со злом, особенно со злом в новейших, современных проявлениях. Террористы угоняли самолеты, выдвигая в обмен на жизни пассажиров и членов экипажей невероятные требования. Послы и люди, облеченные высокой властью, подвергались похищениям, и условиями их освобождения ставились либо выплаты огромных сумм выкупа, либо крупные политические уступки. Но во всех случаях на одной чаше весов в переговорах с преступниками неизменно лежала человеческая жизнь. Если требования не выполнялись, люди погибали. Жизнь, несомненно, являлась даром Божьим, который был бесценен, но теперь он начал задумываться и о том, не следовало ли каждому человеку быть морально готовым пожертвовать этим даром во имя победы над злом. Любой безбожник и сквернослов, служивший в армии, бессознательно принимал подобный постулат как должное. Каждый солдат знал, что может умереть, если обстоятельства потребуют того. Тогда почему же люди, занимавшие высокие посты, не принимали на себя
аналогичных обязательств, сопровождали их множеством оговорок и позволяли другим спасать себя дорогой ценой, не протестуя против этого? Ведь таково и оказывалось реальное положение дел. Но порой цена человеческой жизни, размышлял архиепископ, должна определяться с простых позиций, а долгом каждого становилась готовность пожертвовать ею в борьбе со злом, внося в нее весомый вклад. Почему, например, его собственная жизнь ценилась в полмиллиона фунтов, которые церковь могла использовать на иные богоугодные дела; причем не только на благотворительность, но на спасение жизней многих других людей? Мы должны укрепиться духом против мирового зла, утвердить в христианской доктрине принцип бескомпромиссной борьбы с нечистью, каких бы жертв она ни требовала. И теперь его уже больше всего тревожило, что до тех пор, пока подобная философия не станет общепринятой, человечество ни на шаг не продвинется к победе над силами зла. Вот как раз силы зла, думал он в раздражении, шли в ногу со временем, постоянно обновляя свой арсенал оружия и стратегии. А церковь и по сей день увязла в войнах, начатых еще в примитивные
Средние века.
        И он задавался вопросом, какие чувства испытал бы, если право выбора предоставили ему, дали возможность заявить: «Не платите за меня выкупа и пусть они убьют меня»? Святые и великомученики не колебались бы, не ведали сомнений. В борьбе со злом есть только один верный выбор. Никаких компромиссов, чего бы это ни стоило. Потому что зло расцветало на почве человеческих страхов и тщеславия. И пока не наступит день, когда у зла отнимут его мощное оружие, битву с ним нельзя считать даже начавшейся. Сатана тщательно отбирал своих прислужников. Каждый из них был готов пожертвовать собой, не оставляя места для уговоров и компромиссов. Как он догадывался, например, тот человек, который похитил его, с легкостью расстался бы с жизнью, если бы ситуация обернулась против него.
        Итак, если бы решение пойти на компромисс или отвергнуть его оказалось целиком его прерогативой, как бы он поступил? И сердце подсказало ему ответ.
        Из окна своей гостиной Эдвард Шебридж и его жена наблюдали, как микроавтобус свернул на подъездную дорожку и направился к покрытой гравием площадке перед их домом. Зеленый фургон с огромными подсолнухами, нарисованными на бортах.
        – «Солнечные сады Ламли», – прочитал Шебридж. – Это Джордж Ламли.
        Его появление не слишком их беспокоило. Когда ставки в игре настолько высоки, неизбежен стресс. Они с женой прошли уже через множество подобных моментов, и с каждым разом их уверенность в себе, их вера в свои силы возрастали.
        – Возлюбленный мисс Тайлер, – сказала жена. – Будь с ним обходителен. А я приготовлю чай.
        Она повернулась и вышла из комнаты, когда Джордж поднимался по ступенькам портика. Он позвонил, и дверь открыл сам Шебридж.
        – Мистер Шебридж? – произнес Джордж.
        – Да.
        – Моя фамилия Ламли. Не могли бы вы уделить мне немного времени? Я приехал по поводу своей подруги мисс Бланш Тайлер. Она, как я предполагаю, нанесла вам визит в прошлую пятницу. Это правда?
        – Да, она побывала у нас, – кивнул Шебридж. – Заходите.
        Джорджа провели в гостиную и предложили сесть в кресло. Комната произвела на него приятное впечатление. Она была обставлена удобной мебелью, но убрана без особой тщательности. Шебридж тоже казался нормальным человеком. Немного моложе Джорджа, среднего роста, сухощавый, с тонкими светлыми волосами, с голубыми глазами, в уголках которых уже наметились морщинки, и с загорелым лицом. Он был в просторных вельветовых брюках и зеленом свитере. Похож на фермера, проводящего много времени на свежем воздухе, но не выглядит простаком.
        – Даже не знаю, с чего начать… – промолвил Джордж. – Хочу только отметить, что был очень близко знаком с Бланш. Иногда работал на нее. Но вы, наверное, еще не слышали, что с ней случилось?
        – Что именно?
        – Она умерла.
        – Как? – На лице Шебриджа отразилось удивление.
        – Да, умерла, поэтому я к вам и приехал. Она покончила с собой… В своей машине… Отравилась выхлопными газами. Это произошло в лесу неподалеку от Солсбери. Вечером в прошлую субботу. Обнаружили ее в понедельник утром.
        – Боже мой! Почему она так с собой поступила?
        – Пока неизвестно. Но когда позвонил Энгерс и дал мне ваш адрес, я подумал, что должен поехать к вам и…
        – Энгерс? Помню его. Значит, именно у него мисс Тайлер выяснила, как меня найти?
        – Да. Вот только мне ничего не сказала. Бедняжка Бланш бывала порой скрытной. И если бы Энгерс вновь не позвонил мне нынешним утром, я бы и понятия не имел, что Бланш ездила сюда. И тогда я решил сам заскочить к вам и поговорить о ней.
        – Естественное желание. Бедная мисс Тайлер. С чего бы ей накладывать на себя руки? Это ужасно!
        – Поэтому я и не нахожу себе места. Совершенно на нее не похоже. Бланш не вела себя странно, когда приезжала к вам?
        Шебридж молчал. Ему стало ясно, что стратегию необходимо изменить применительно к обстоятельствам. Потом он произнес:
        – Вам, конечно, известно, зачем она приезжала ко мне?
        – Разумеется. Я ведь работал на нее. Она хотела разыскать вас, но часть поисков проводил я. Я нашел Энгерса и так далее. Но вот беда, он позвонил мне, когда меня не было дома, и адрес записала Бланш, ничего мне не сообщив. А он раздобыл ваши координаты через «Клуб любителей соколов». Между прочим, ему очень хотелось бы снова связаться с вами. Но вернемся к Бланш. Она в разговоре с вами сразу перешла к сути дела?
        – Не совсем. Поначалу сделала вид, будто подыскивает место для кемпинга.
        – Это в ее стиле. Она вынуждена была так поступить, пока не пришла к важному решению. Ей хотелось сначала присмотреться к вам, понять, что вы за человек, прежде чем перейти к своей истинной цели. В котором часу мисс Тайлер приехала к вам?
        – Примерно в половине седьмого. Она бы увиделась с нами раньше, но мы с женой отсутствовали. И ей пришлось вернуться. Вы были с ней обручены?
        – Я бы охарактеризовал наши отношения иначе. Мы были близкими друг другу людьми. Теперь, когда вы знаете, что с ней произошло, какое впечатление она произвела на вас?
        – Уж точно не человека, способного на самоубийство. Если только она не сумела искусно спрятать депрессию и негативные эмоции.
        – С чего бы ей испытывать негативные эмоции?
        – Вам известно о мисс Рейнберд и о том, кем в действительности были мои родители?
        – Да, известно. Бланш хотела разыскать вас и вернуть в лоно настоящей семьи. Но только вам не следует неверно трактовать ее мотивы. У Бланш было немало странностей, но она искренне верила в себя как в медиума. И обладала упорством, необходимым для достижения своих целей, пусть на это приходилось затрачивать много времени и энергии. Но она всегда оставалась честным человеком. Ее план заключался в том, чтобы получить в награду от мисс Рейнберд щедрую дотацию на строительство своего храма. Бланш мечтала о чем-то вроде спиритического собора, понимаете? И когда она вас нашла, ее счастью не было, наверное, пределов!
        Шебридж покачал головой:
        – Боюсь, что все получилось иначе, чем она ожидала. Должен вам сообщить, мистер Ламли, что секрет моего рождения известен мне многие годы. Я давно знаю о мисс Рейнберд из Рид-Корта. Мои приемные родители воспитали меня как родного сына. Они отдали мне свою любовь и создали условия для счастливого детства. Именно они стали для меня отцом и матерью. И все это я сообщил мисс Тайлер. И добавил, что не желаю иметь с мисс Рейнберд ничего общего. Не хочу встречаться с ней, созваниваться или принимать от нее наследство. Она была для меня чужой, и пусть остается. Боюсь, мисс Тайлер мои слова расстроили.
        – Еще бы!
        – Она попыталась уговорить меня изменить решение, но успеха не добилась.
        – Бедная Бланш! Это могло стать для нее страшным ударом. Господь всемогущий! Принимая во внимание подобную ситуацию, и если она знала к тому же о своей беременности… Тогда все становится объяснимо.
        – А она была беременна?
        – Да, от меня. На втором месяце. Установили при официальном вскрытии. Мы, конечно, никогда уже не узнаем, было ли ей известно о беременности, но если да, то даже помня о моей готовности жениться и стать отцом ребенка, это могло подвигнуть ее на отчаянный поступок. У них это семейное. Ее отец и один из его братьев тоже покончили с собой.
        – Мне об этом неизвестно. Но теперь все приобретает смысл. Я даже не подозревал, каким разочарованием стало для нее мое отношение к мисс Рейнберд. Крах всех ее планов, не так ли?
        – Да. Подобное могло полностью выбить почву у нее из-под ног. Видимо, здесь-то и кроется причина. Бланш ведь рассчитывала на очень крупную сумму от мисс Рейнберд, если удастся вернуть домой считавшегося безвозвратно потерянным племянника.
        Джордж вообразил, как Бланш сидела в машине под дробь дождя по крыше. У нее пропали месячные, и она догадалась, в чем причина, а будущий «Храм Астроделя» только что лишился перспектив на закладку хотя бы фундамента. Его любимая, нежная, милая… Так она сидела, а потом, вероятно, вспомнила, как поступили с собой ее отец и другие родственники. Жизнь внезапно представилась ей совершенно невыносимой.
        – Когда назначено официальное расследование? – спросил Шебридж.
        – На пятницу. Заранее прошу прощения за беспокойство, но раз уж я вас нашел, а мисс Тайлер здесь побывала перед тем как… В общем, мне придется уведомить обо всем полицию.
        – Разумеется. И если они сочтут необходимым мое присутствие или понадобятся письменные показания, то я готов оказать содействие.
        Вскоре миссис Шебридж принесла чай и вскрикнула, узнав о смерти Бланш. Они оба пришлись Джорджу по душе. С ними так легко было общаться! Они последние разговаривали с Бланш, и их рассказ несколько облегчил его смятенную душу. Теперь у ее поступка появилось правдоподобное объяснение. Он не казался теперь непостижимым. Бланш связывала с обнаружением Шебриджа гораздо больше надежд, чем хотела показать даже Джорджу. Надежд на постройку «Храма Астроделя». Он выпил две чашки чая с большим куском превосходного домашнего пирога, и разговор постепенно перешел с Бланш на другие темы. Джордж пустился в описание затеянного им предприятия, не скрывая, что рассчитывает на успех. Шебриджы слушали с интересом и бросали ободряющие реплики. Лично у них не было ни малейших сомнений в правильности его намерений. Для Джорджа их поддержка и энтузиазм пришлись как нельзя кстати. Приятно было слышать, что ты на верном пути, а при грамотном подходе к делу тебя ждет светлое будущее. Да, эта пара определенно ему понравилась. Прекрасные, воспитанные, доброжелательные. Хорошо бы завести себе таких друзей. И у него возникло
странное ощущение, будто они уже сдружились. Ведь, занимаясь поисками Шебриджа для Бланш, Джордж чувствовал, словно знак?м с ним целую вечность.
        – Когда я буду обо всем рассказывать полиции, мне придется упомянуть и о мисс Рейнберд, – сказал он. – Они станут расспрашивать. Но есть еще кое-что, о чем я должен позаботиться. Думаю, мне необходимо повидаться с самой мисс Рейнберд.
        – Зачем? – поинтересовался Шебридж.
        – Она должна узнать, что Бланш сумела найти вас. Бланш непременно пошла бы к ней. И я хочу сделать это за нее. Если вы сами с ней не свяжетесь и не выскажете своих чувств, она может продолжить поиски. Кто знает, вдруг вам снова придется разбираться с этой проблемой? Но, разумеется, если вы желаете сами повидать ее, то в моем вмешательстве нет нужды, и я самоустранюсь.
        – Нет-нет, – произнес Шебридж, – я буду благодарен, если вы поговорите с ней. Поверьте, никто ни к кому не питает враждебности. Но семья Рейнберд отвергла меня, когда я родился. И теперь, какими бы чувствами ни руководствовалась мисс Рейнберд, какие бы предложения ни готовила для меня, настала моя очередь отвергнуть семейство Рейнберд. – Он улыбнулся. – Вы и сообщите ей об этом. Уверен, она не испытает ничего, кроме облегчения. Мисс Рейнберд мучилась угрызениями совести из-за ребенка сестры. Теперь она от них избавится. Она прощена. Мне от нее ничего не нужно.
        По дороге домой Джордж размышлял о том, что даже если мисс Рейнберд прощена Шебриджем, в собственном отношении к ней он далеко не был так уверен. Пусть косвенно, но старуха послужила одной из причин смерти Бланш. Прямой вины мисс Рейнберд в ее самоубийстве не усматривалось, но факт оставался фактом: Бланш могла остаться в живых, если бы не ввязалась по поручению старухи в авантюру с Шебриджем в погоне за призрачной мечтой. А все оказалось бессмысленным. Шебриджу ничего не было нужно от мисс Рейнберд, и это его право. Право по-настоящему гордого человека. Однако Джордж нанесет старой карге визит и вправит ей мозги. Пройдет следствие, состоятся похороны, после чего он вплотную займется своим новым бизнесом. Бог свидетель, он сделает все, чтобы преуспеть. Впервые в жизни Джордж брался за дело всерьез и надолго. Через несколько лет – если в верованиях Бланш заключалась хотя бы толика истины – она будет взирать на него сверху из иного мира и от души радоваться.
        Через полчаса после отъезда Джорджа из дома Шебриджей у них раздался телефонный звонок. Сын связался с родителями из школы. Он обязательно звонил им в среду вечером, беседуя сначала с мачехой, а потом с отцом, делясь своими новостями и узнавая, как дела дома. Учебный год заканчивается на следующей неделе, и он вернется на каникулы. Слушая, как жена болтает с сыном, Шебридж думал о том, что к моменту приезда мальчика архиепископ уже будет на свободе. А их жизнь вступит в новую фазу.
        В восемь часов тем же вечером Джордж заехал в полицейское управление Солсбери и дал подробный отчет о своем визите к Шебриджам. И едва он успел покинуть здание полиции, как новая информация была отправлена в Скотленд-Ярд для передачи в департамент Грандисона. А сам Джордж сразу двинулся к мисс Рейнберд. Ему хотелось завершить все как можно скорее. Если старушки не окажется дома, что ж, значит, такой он невезучий, и придется навестить ее завтра. В полиции своим планом посещения мисс Рейнберд Джордж не поделился. Ему это представлялось их с Бланш сугубо личным делом, под которым следовало наконец подвести черту. Впрочем, полиции уже было известно о мисс Рейнберд и поисках Шебриджа. Так что в его поступке не нашли ничего предосудительного. Если бы для полицейских его встреча с мисс Рейнберд была нежелательна, они бы так и сказали ему. Но они промолчали, и Джордж не видел причин отказываться от свидания с ней. В Стокбридже он сделал остановку, чтобы выпить и купить для Альберта кусок свиного рулета.
        В девять часов Ситон вошел в гостиную мисс Рейнберд, где та читала после ужина, и сообщил, что ее дожидается некий мистер Ламли. Он хотел бы увидеться с ней от имени мисс Бланш Тайлер. После колебания мисс Рейнберд сказала, что примет его.
        Когда Джордж Ламли уехал, мисс Рейнберд налила большой бокал хереса и села, чтобы обдумать все, что ей сказал этот человек. Она была осведомлена об отношениях Джорджа и мадам Бланш через Иду Куксон. Да и сам Джордж ничего не скрывал. Нельзя сказать, чтобы он произвел на нее положительное впечатление. От него разило джином, он выглядел неряшливым, даже слегка потасканным, хотя в манерах присутствовала подчеркнутая учтивость, которая отличала, например, Шолто. Однако сомнений в искренности его горя по поводу смерти мадам Бланш не возникло. Джордж же честно рассказал о том, что она была беременна, и ответственность взял на себя. Узнав, что в поисках Эдварда Шебриджа важную роль сыграл этот мужчина, мисс Рейнберд не удивилась. Она давно догадывалась: какими бы выдающимися дарованиями ни обладала мадам Бланш, она не могла обойтись без посторонней помощи, занимаясь подобными расследованиями. А теперь и полиции стало обо всем известно. Чего доброго, завтра они свяжутся с ней и заставят дать показания на следствии, а тогда огласке будет предано все без исключения.
        Мысль о шумихе в прессе и сплетнях, связанных с ее именем, расстроила мисс Рейнберд. Разумеется, прежде всего она боялась, что секреты семьи попадут на страницы газет, но еще больше ее волновала реакция друзей и знакомых. Что они подумают о пожилой уважаемой женщине, которая оказалась глупа и доверчива, став жертвой мошенницы, выдававшей себя за медиума? А именно так отнеслась бы сама мисс Рейнберд к любой из своих давних приятельниц, кто оказался бы в подобных обстоятельствах. Она действительно перешла грань разумного. А все из-за вздорных снов с явлениями Гарриэт. Всю жизнь Гарриэт оставалась для нее источником тревог и желания взять ее под свою опеку… Безмозглое, бесхитростное, бесхребетное, бесхарактерное создание. Если разобраться, они с Шолто имели много общего. Вот почему для мисс Рейнберд стало таким облегчением, когда она наконец осталась единственной обитательницей и хозяйкой Рид-Корта. Годы мира и спокойствия, казалось бы, ожидали ее впереди. А теперь из-за кошмарных снов с вечно ноющей Гарриэт и ее собственной слабости, не позволившей справиться с наваждением самой, она рисковала
превратиться в посмешище для всего графства. Завтра же необходимо встретиться с адвокатом и проконсультироваться, что можно сделать для предотвращения нежелательных последствий. И хотя поверенный мисс Рейнберд был из числа консервативных и трусливых типов, боявшихся собственной тени, ей придется надавить на него: пусть использует все свое влияние, любые связи, чтобы власти оставили ее в покое и ни в коем случае не вызвали для участия в расследовании. Не могли же они не понимать, насколько неуместно появление там женщины, обладавшей столь высоким общественным статусом?
        Что же касалось Эдварда Шебриджа… Вот вам и окончательный ответ на любые вздорные требования покойницы Гарриэт. Хотя мисс Рейнберд уже некоторое время не видела ее. Она снова спала спокойно, без будораживших душу сновидений. Итак, Эдвард Шебридж отверг Рейнбердов. Он считал Роналда Шебриджа и его жену своими настоящими отцом и матерью, хотя давно знал правду. Допив херес, мисс Рейнберд налила себе еще и задумалась. Ведь все это время она полагала, что при условии обнаружения Эдварда Шебриджа принятие окончательного решения останется за ней. Непростительное неуважение проявил к ней этот человек, не приехав сюда и лично не уведомив ее о своих чувствах. Да, кровь Гарриэт давала о себе знать. Если предстояло сделать что-нибудь неприятное, то всегда следовало найти кого-то другого, кто сделал бы это за тебя. Ладно, если таково его решение, то он сам снимает с нее всякую ответственность. Любой настоящий мужчина, несомненно, явился бы сам, чтобы в приватной беседе прояснить свою позицию. А он повел себя как идиот, не пожелав проявить к ней элементарное уважение, простую вежливость и не узнать из первых
уст, что она собиралась предложить ему. Сделай он это, и вполне мог бы еще передумать. Все-таки она, мисс Рейнберд, владелица Рид-Корта. Последняя инвентаризация ее собственности и инвестиций установила, что размеры состояния приближаются к миллиону фунтов. Конечно, никто не собирался кричать об этом на каждом углу. Но если бы он понравился ей, она прозрачно намекнула бы на свое богатство. В конце концов, он женат, имеет сына, которому, по словам Ламли, сейчас пятнадцать лет, а значит, как на муже и отце, на нем лежит ответственность за их финансовое благополучие. И вот тебе! Она получила от него пренебрежительный отказ от всего. Причем через посредника. Какая дерзость! Грубость и высокомерие!
        Мисс Рейнберд заволновалась, рука дрогнула, и она пролила часть хереса на парчовый подлокотник кресла. Будь этот мужчина сейчас здесь, она бы высказала ему в лицо все, что думает о его недопустимом поведении. Вероятно, в нынешней ситуации самым правильным шагом с ее стороны станет письмо, адресованное ему. В нем она, не стесняясь в выражениях, назовет его наглым грубияном и предупредит, что, даже если в будущем он изменит свое отношение к ней, дальнейшие контакты окажутся бесплодными для него. Нет, она не станет писать ему письма. Не сделает ничего.
        Мисс Рейнберд допила херес и ощутила легкое головокружение. Перед глазами все расплывалось. Это было то состояние, когда она могла заснуть, как только касалась затылком подушки, и спать вообще без сновидений. Поднимаясь по большой центральной лестнице, мисс Рейнберд вспомнила сон, в котором ей явилась мадам Бланш. Бланш – ее давняя подруга. Нелепо. И еще молодой человек, они видели его сквозь окно рыбачившим в озере. Кто он? Сын Шебриджа? Его отец отверг ее, отказавшись тем самым от всего с нею связанного. И воистину стоило возблагодарить Господа за это!
        Мисс Рейнберд повернулась и посмотрела на лестницу, вспомнив падение пьяного Шолто… Он считал, что Гарриэт опозорила его. И не простил ей этого, укоряя даже после смерти… А сам Шолто бесконечно позорил мисс Рейнберд своим пьянством, развратом, распутством. Если бы не эти двое, она могла бы выйти замуж, завести семью. Но не завела. И была не из тех, кто рыдает по упущенным возможностям в прошлом.
        На мгновение, пока мисс Рейнберд смотрела вниз в сторону холла, ей померещилось, будто она видит тело Шолто, скрюченное рядом с перилами. Бедняга Шолто, как глупо он распорядился своей жизнью! Как и Гарриэт, он был полностью поглощен собой. И мисс Рейнберд подумала, что никто в этом доме не одарил ее подлинной любовью, искренней привязанностью.
        В десять часов утра Буш вошел в кабинет Грандисона. Он провел в департаменте всю ночь. К полуночи поступил дополнительный рапорт от полиции Солсбери, информацию о визите Бланш Тайлер в дом Шебриджа. Текст немедленно передали Грандисону. Радостное предвкушение охватывало Буша и плавно растекалось в сознании – легкое, но мощное ощущение. Удовольствие казалось тем более удивительным, что первоначальным источником для него послужила ничтожная малость данных, имевшаяся у них изначально. Вот теперь им предстояла настоящая работа. Время и счастливый случай пока были на их стороне, но Буш считал, что удача им уже не изменит.
        Он сел напротив Грандисона. Шеф был костюме из плотного твида, а к моноклю привязал зеленый шнурок – они у него всегда были зелеными или красными. Буш полагал, что в смене одного цвета на другой неизменно присутствовал скрытый ритм, тайное значение. Об этом стоило позже поразмыслить: зависела замена шнурка от настроения хозяина или просто от погоды на улице? Он улыбнулся. Чувствовал себя превосходно и мог позволить ненадолго отвлечься на посторонние мысли.
        – Ты похож на кота, дорвавшегося до сметаны, – заметил Грандисон.
        Буш пожал плечами:
        – Но вы же понимаете, что он у нас в руках. С моей точки зрения, никаких сомнений нет.
        – Место для сомнений есть всегда. Однако вынужден согласиться. В данном случае все предельно ясно. Что ты успел предпринять?
        – Связался с полицией Солсбери и графства Сомерсет. Полицейские из Сомерсета нанесут визит Шебриджу, ссылаясь на информацию, полученную от Ламли, и возьмут показания по поводу приезда туда мисс Тайлер. У Шебриджа нет криминального прошлого, но им кое-что о нем известно, а мы знаем теперь даже больше. О его рождении и приемных родителях. Женат он вторично. И жена – я имею в виду вторую – прежде работала врачом. Оставила медицинскую практику, когда вышла за него замуж.
        – Она бы сумела изготовить тиопентал?
        – Безусловно. Компьютер не указал нам на него, потому что официально в его доме нет подвала. Здесь-то и крылась ошибка. Его дом построили на месте прежнего, там подвалы имелись.
        – Если наши подозрения оправданы, то подвалы сушествуют.
        – Готов спорить на любые деньги. Одна из маловероятных ситуаций, которая становится вдруг реальной. И он помешан на охотничьих птицах. Так Ламли и сумел узнать его адрес. Давний друг вспомнил, как они вместе были членами «Клуба любителей соколов».
        – Похоже, Ламли сделал за нас всю работу.
        – Да, но не догадываясь об этом. Шум, который слышал Пэйкфилд, могла произвести одна из таких птиц. Хозяева любят таскать их за собой. Шебридж включил систему внутренней связи, а птичку в этот момент что-то встревожило. К каждой из них привязан маленький колокольчик. Дом стоит на возвышенном сухом месте. Шебриджа и его жены не было в прошлую субботу, когда мисс Тайлер в первый раз приехала туда. Они вернулись в половине седьмого.
        – Она столкнулась с ними в самый неподходящий момент. Наверное, видела архиепископа.
        – Не исключено. Им пришлось обезвредить ее. В хладнокровии этой парочке не откажешь. Сначала у них появляется она, а потом приезжает Ламли. И они спокойно справляются с обоими. Ламли рассказывает в полиции Солсбери, какой славный малый этот Шебридж. Они оба ему понравились, готовы были оказать любую помощь и даже явиться на следствие.
        – А вот это нам ни к чему. Я сам свяжусь с Солсбери и отдам необходимые распоряжения. Судебного медика удовлетворит копия заверенных полицией Сомерсета письменных показаний Шебриджа. Ламли они могут вызвать. А вот эту самую мисс Рейнберд… Думаю, ее лучше не втягивать в дело. Ограничимся письменным заявлением от нее. Нужно, чтобы все прошло тихо и сдержанно. Люди из Солсбери легко согласятся с подобной позицией. Я им все внятно объясню. Если Шебридж действительно тот, кого мы ищем, его ничто не должно насторожить. Расследование следует провести гладко и без осложнений. Беременная женщина, разочарованная в провале своих профессиональных планов после встречи с Шебриджем, семейная наклонность к самоубийствам… Никакому следователю не понадобятся дополнительные улики или показания. А потом и обмен архиепископа на выкуп проходит так же непринужденно и спокойно. Ни слова не просачивается в печать. Всего нескольким людям известна правда, но они вынуждены навсегда забыть о ней. Никаких проверок дома Шебриджей и слежки за ними. Пока их следует оставить в покое.
        – Но только до субботы. А что потом?
        Грандисон улыбнулся:
        – Наш департамент выполнит задачу, ради которой создавался. При условии, конечно, что Шебриджи действительно похитители. – Он поднялся. – В случае успеха операции никакой нашей заслуги в этом не будет. Если Шебриджи те, кто нам нужен, то это чистейшее везение. Нам останется лишь прибрать за собой, подчистить хвосты. Я хочу, чтобы в субботу в Блэгдоне находился один наш наблюдатель. Примерно к полуночи. К тому времени они уедут, чтобы вернуть архиепископа. Наш человек дождется их возвращения и сообщит нам.
        – Но они могут попытаться сразу сбежать из страны. Необходимо оповестить офицеров пограничной охраны в портах и аэровокзалах.
        – Если они те, кто нам нужен, то вернутся домой. Они не могут все бросить. Там много птиц. Подвал с уликами. Нет, они непременно вернутся и какое-то время будут незаметно жить в своем доме. Если моя догадка верна, то они даже не успели сбыть с рук алмазы, которые получили от нас прежде.
        – К чему они стремятся? К богатству? К легкой и беззаботной жизни?
        – Если боги действительно к нам благосклонны, то мы будем иметь удовольствие задать этот вопрос лично Шебриджу. Но у меня сейчас есть кое-какие соображения относительно того, что он скажет.
        – Красивая жизнь?
        – Да, но в его понимании.
        Буш тоже поднялся.
        – Хорошо бы поскорее все закончить.
        Грандисон покачал головой:
        – Ничто и никогда не кончается. Мы имеем дело с извечно продолжающейся ситуацией.
        На слушания итогов расследования Джордж отправился вместе с матерью Бланш. Ни мисс Рейнберд, ни Эдварда Шебриджа не вызвали. В зале зачитали только их письменные заявления. Все произошло очень быстро. Самоубийство в состоянии глубокой депрессии и душевного расстройства – таков был вердикт по поводу причин смерти Бланш. На следующий день – в субботу – снова вместе с миссис Тайлер Джордж присутствовал при прощании с телом в местном крематории, а потом при церемонии захоронения урны с прахом. Венков набралось изрядное количество. Многие были присланы бывшими клиентами Бланш, включая и мисс Рейнберд. Поскольку ее имя прозвучало во время расследования, мисс Рейнберд приняла решение отказаться от идеи анонимного венка. По дороге домой матушка Бланш немного поплакала, а затем они сели в кухне пить чай, добавляя в него виски. Миссис Тайлер заявила, что в память о дочери непременно посадит у колумбария розовый куст. Она даже немного взбодрилась, когда они принялись обсуждать, какой сорт роз предпочесть, и Джордж, уже входивший в роль эксперта по садоводству, обещал прислать ей каталог. Хотя сам считал, что
никакие розы, как и маленькая урна с прахом, не имеют больше к Бланш отношения. Когда гроб медленно опустился и исчез из виду, скрытый под платформой из мрамора, впечатление у него сложилось такое, словно это нечто тяжелое провалилось под талый лед, и никаких ассоциаций с Бланш у него не возникло. Бланш не стало за много дней до этого. Она уже оказалась по ту сторону, счастливая от встречи с Генри, и Джордж искренне надеялся, что там у нее все сложилось, как она представляла. Но в глубине души сомневался. Разочарование – извечный удел каждого человеческого существа.
        Вскоре Джордж отправился в «Красный лев», где выпил еще три или четыре порции виски в знак своего личного прощания с Бланш. И хотя она никогда не любила Альберта, не забыл и о собаке, купив псу два пирога с мясом, чтобы тот полакомился.
        Но уже по пути к дому его проняла глубокая печаль, и, сворачивая в узкие ворота, он ободрал один из бортов своего красавца фургона о бетонный столб. Собственная неуклюжесть привела Джорджа в ярость, и он сорвал злость на Альберте, решив не давать ему сразу оба куска пирога.
        В коттедже Джордж налил себе виски и принялся просматривать небольшую пачку писем с просьбами о приеме на работу в качестве помощника. Большинство было написано полуграмотными каракулями, и это еще больше разозлило его. Джордж снова плеснул виски в стакан, чтобы показать, насколько презирает нынешний уровень образования и современную молодежь. Всю пачку писем он сунул в пламя камина, а к тому времени, когда пришла пора ложиться спать, был сильно пьян.
        Последнее, что ему запомнилось: он стоит в пижаме, глядя на неряшливо оклеенный обоями потолок спальни, и взывает к небесам:
        – Пошли мне знак! Бланш, пошли мне какой-нибудь знак!
        Но почти сразу он рухнул поперек кровати, так и не узнав, услышала ли Бланш его мольбы. Утром в жестоком похмелье Джордж вышел во двор к своему микроавтобусу, чтобы оценить нанесенный ущерб, и обнаружил, что оставил фары включенными на всю ночь, и аккумулятор разрядился. В этот момент он был близок к тому, чтобы бросить свою затею к чертям собачьим.
        Глава 11
        В третий раз они расположились в просторном холле офицерской столовой Учебного центра армейской авиации в Миддл-Уоллопе. Подъездная дорожка была ярко освещена. Задувал легкий западный ветер. Вазу в центре стола наполнили мелкими алыми тюльпанами. Рядом с ней лежал кожаный мешок, ювелирная оптика и весы для измерений повышенной точности. Алмазы, разумеется, были настоящими и стоили полмиллиона фунтов. Инструкции, полученные от Торговца, четко указывали, что ему требовались голубовато-белые и белые камни, причем ни один из них не должен быть качеством ниже «омв» («очень мелкие вкрапления»), а среди голубовато-белых – самый ценный из оттенков, – по крайней мере пятьдесят процентов не могли иметь ни малейшего изъяна. Если на сей раз явится сам мужчина, подумал Буш, ему наверняка захочется внимательно изучить хотя бы некоторые из камешков, лежавших в мешке. Во время третьей, и последней операции ничто уже не будет приниматься на веру под честное слово противника.
        Грандисон расположился у камина и читал книгу. Сангуилл сидел у единственного в холле телефона. Они заняли те же позиции, что и прежде. Но сейчас все обстояло по-иному. Буш не сомневался, что Торговцем являлся Эдвард Шебридж. И это почти сделало его верующим человеком. Лишь очень ограниченный круг людей будет знать, что они добились успеха благодаря везению. Раздражение и озлобленность исчезли. В его личном деле не появится черных меток. Послужной список останется превосходным. Из департамента Буш продолжит взбираться выше и выше по карьерной лестнице, получая все более важные посты. Вероятно, в жизни каждого человека наступало время, когда ему улыбалась удача. Теперь он готов был согласиться с этим, хотя предпочел бы, чтобы они одержали победу исключительно своим упорным трудом. Но нынешним вечером фортуна встала бок о бок с ними, отвернувшись от Шебриджа. Сегодня все оборачивалось против Шебриджа из-за неуклюжего сыщика-дилетанта Джорджа Ламли. Он никогда не узнает, какую роль сыграл в данном деле. Как и впечатлительная старая леди, у которой запоздало проснулась совесть и стала тревожить ее
из-за незаконнорожденного ребенка покойной сестры.
        Зазвонил телефон. Сангуилл снял трубку и переговорил с кем-то. Потом сообщил:
        – Она подъезжает. Скоро будет.
        – Она? – удивился Буш.
        Грандисон убрал книгу в карман и поднялся.
        – Естественно. Арчер и Пэйкфилд были субтильного сложения. Она могла вытащить их из фургона одна. А вот архиепископ – крупный и тяжелый. Теперь с той частью операции сумеет справиться только сам Торговец.
        – Это легковой автомобиль. За рулем сидит она сама.
        Грандисон кивнул:
        – Всем известно о первых двух похищениях. О женщине с закрытым лицом, о мужчине в карнавальной маске. Понятно, что им не хочется рисковать нарваться на таксиста с хорошей памятью и склонностью к героическим поступкам. Она приедет на машине, которую угнали неподалеку отсюда. Вероятно, снова от какой-то больницы. Помните, что она когда-то работала врачом? – И он указал в сторону двери, чтобы Буш встретил женщину.
        Тот вышел, недовольный собой. Грандисон сохранил при себе не столь уж важные умозаключения. Но он все равно мог бы сделать подобные выводы и сам. Через четыре часа полиция подтвердила, что автомобиль угнали от военного госпиталя в Эндовере, находившегося от них в нескольких милях и в пяти минутах ходьбы от железнодорожной станции.
        Он спустился по ступеням в тот момент, когда машина подъезжала ко входу. Остановилась, и фары вместе с габаритными огнями погасли. Буш стоял в ожидании под теплым не по сезону ветром, задувавшим сильнее вдоль открытого пространства игрового поля, на котором, как обычно, ожидал готовый к взлету вертолет.
        Женщина была одета так же, как в первый раз. Ее лицо до самых глаз закрывал черный шелковый шарф, пояс плаща плотно обтягивал талию, темный берет был надвинут на лоб, пряча волосы. На мгновение Бушу показалось, будто перед ним коротко постриженный мужчина.
        От машины она сделала несколько шагов в сторону лестницы, замерла на секунду, посмотрела на Буша и чуть заметно кивнула ему. Затем поднялась по ступеням и распахнула дверь. Буш двинулся следом. Наблюдать за ней и каждым ее движением было аналогично сну, который ты уже видел. Но Буш не испытывал ничего, кроме разочарования.
        Ему хотелось, чтобы приехал мужчина. Ему нужен был на ее месте мужчина, чтобы стоять рядом, смотреть на него и думать: «Ты обречен. Судьба вручила тебе черную метку». А женщина не представляла особого интереса. Объектом их охоты являлся Торговец. Буш даже почувствовал себя обманутым. Боги, теперь усердно работавшие вместе с ними, могли бы выстроить мизансцену, исполненную скрытой иронии.
        Женщина жестом приказала высыпать камни на стол и принялась изучать их сквозь специальную линзу. Она сложила отдельно три горстки, взвесив каждую на весах с точностью до сотой карата. Никто не произнес ни слова. Женщина просмотрела и взвесила на пробу еще часть алмазов, а потом аккуратно ссыпала все в мешок. Положив мешок в карман и кивнув на прощание Грандисону, направилась к двери.
        В первый раз Буш двигался впереди, но теперь она взяла инициативу на себя. Спустившись во двор, повернула направо и вдоль короткой тропинки, обрамленной кустами, направилась к вертолету. Пилот был тот же, кому уже дважды доводилось выполнять подобные задания.
        Лопасти начали вращаться, потоком воздуха приминая траву и обдувая лицо Бушу. Он наблюдал, как винтокрылая машина поднялась в ветреное, покрытое облаками небо. Все навигационные огни были отключены, вертолет мгновенно скрылся в небе, хотя звук его мотора доносился издали еще некоторое время. Она будет сидеть рядом с пилотом и писать свои приказы в блокноте с видом победительницы. Что ж, пусть порадуется, подумал Буш. Недолго ей наслаждаться этим ощущением. Она со своим муженьком едва не поставила на Буше крест, чуть не создала ему пожизненную репутацию неудачника. Но боги вмешались и наложили свое вето, сказали: нет. Выдвинули на авансцену мисс Рейнберд, Бланш Тайлер, Джорджа Ламли, и финал пьесы оказался переписан начисто в пользу Буша и его департамента.
        Он вернулся в холл и налил себе виски. Остальные уже успели обеспечить себя напитками. Грандисон снова погрузился в чтение. Видимо, считал нынешнюю ночь рутинной. Завтра он станет другим человеком.
        Через час вернулся вертолет и приземлился на том же месте посреди игрового поля. Все трое вышли встречать его. Рядом дожидалась «скорая помощь». Архиепископ оставался под воздействием сильных препаратов. Они перенесли его из вертолета в машину медиков. Врач поверхностно осмотрел архиепископа и кивнул. Через несколько минут «скорая помощь» находилась на пути в Лондон. К доктору присоединился Сангуилл.
        Буш и Грандисон проводили пилота в холл и предложили выпить. Он рассказал, что получил указание лететь на юго-запад по маршруту, который дальше вел в сторону Борнмута на побережье. Район был пилоту прекрасно известен. Приземлился он на большой поляне посреди Нью-Фореста[14 - Национальный парк на юге Англии.], со всех сторон окруженной деревьями, но с проходившим рядом шоссе. Машины пилот не видел, но мужчина несколько раз мигнул снизу фонариком, указывая место посадки. Он дожидался, стоя рядом с архиепископом, лежавшим в траве и завернутым в одеяла, а потом помог погрузить заложника на борт вертолета. Женщина прикрывала его, держа на изготовку пистолет. Мужчина был в плаще, матерчатой кепке и перчатках. Нижняя часть лица скрывалась под темным шарфом. Как только архиепископ оказался в вертолете, мужчина и женщина скрылись за деревьями. Пилот, как и раньше, не предпринял попытки отследить их перемещение с воздуха.
        Когда он удалился, Буш расстелил на столе карту Южной Англии. От точки посадки в Нью-Форесте до Блэгдона на машине можно добраться за два или два с половиной часа. Но гораздо дольше, если бы парочка намеренно выбрала более сложный маршрут, а это представлялось вероятным. Они понимали, что, освободив архиепископа, развяжут полиции руки для поисков их автомобиля и проверок на дорогах в данной части страны. Если похитителями являлись Шебриджи, наблюдатель из департамента, находившийся в Блэгдоне, должен сообщить об их возвращении домой в течение ближайших часов.
        Звонок от него поступил без четверти пять утра. Он воспользовался телефоном-автоматом в Блэгдоне. Шебриджи подъехали к дому на небольшом микроавтобусе в двадцать минут пятого. Буш, чьи последние сомнения развеялись, обратился к Грандисону:
        – Они вернулись. Полчаса назад.
        Тот кивнул:
        – Выдвигаемся отсюда ровно в восемь. Это даст нам возможность пару часов поспать и нормально позавтракать. И вообще, приличные люди в воскресенье не наносят визитов раньше одиннадцати часов.
        – Только вы и я?
        – Да. Отныне это наше с тобой личное дело. Никакой огласки, никакой полиции. Простой акт возмездия. На насилие ответим насилием. И это единственный образ действий, пока до каждого не дойдет, что нельзя идти на компромиссы со злом, возникают ситуации, когда необходимо принести в жертву чью-то жизнь для спасения жизни других людей. Если бы ему понадобилось, Шебридж убил бы архиепископа без колебаний. А для того чтобы убивать, ты должен быть заранее готов, что за это, возможно, придется заплатить собственной жизнью.
        – Мы просто подъедем к их двери?
        – А почему нет? Дом стоит в уединенном месте. Посетители к ним пешком не приходят. А нашу машину они сразу не опознают. Мы войдем внутрь, Буш. Это будет мгновение, которое, как ты думал, уже никогда не наступит.
        – Да, должен признать, подобная мысль закрадывалась мне в голову.
        Грандисон улыбнулся:
        – Молитва и удача – вот две лошадки, на которых всегда нужно делать ставки. Я молился, а удача улыбнулась тебе. Каждому досталось свое – это справедливо. И мы закончим таким же образом. – Он достал из кармана монету, подбросил ее и прижал к тыльной стороне ладони. – Орел – и ты берешь на себя женщину. Решка – и тебе достается мужчина. Согласен?
        Буш кивнул. Грандисон показал ему монету.
        – Решка. Что ж, фортуна на твоей стороне. Ты же хотел лично покарать его?
        Воскресное утро. Первое воскресенье апреля, шестое воскресенье Великого поста, Вербное воскресенье. Похожие на одуванчики облака обсыпали небесную синеву, боярышник покрылся мелкими зелеными листочками, ветер колыхал распустившиеся нарциссы. А Джордж весело насвистывал, наполняя лотки своего птичника свежим кормом и наливая в миски воду. Альберт уселся неподалеку и наблюдал за ним. Джордж пребывал в превосходном настроении. Рано утром одна мамаша из городка привела к нему сына – крупного и сильного подростка шестнадцати лет, добродушного и аккуратного, выразившего желание работать на Джорджа. Царапину на борту микроавтобуса ему обещали устранить всего за пару фунтов, а в понедельник предстояло взяться за выполнение первого заказа. Все шло как по накатанному. На сей раз ему будет сопутствовать успех. «Солнечные сады Ламли». Он не замкнется в пределах своего городка. Станет много путешествовать.
        Воскресное утро в Рид-Корте. Солнечные лучи сквозь окна проникали в комнату для завтрака, заставляя сверкать столовое серебро, согревая холод белоснежной дамастовой скатерти на столе. Но мисс Рейнберд чувствовала себя отвратительно, потому что плохо спала. Так было уже две ночи подряд, сколько бы хереса она ни выпила вечером. Мисс Рейнберд видела сны, но, проснувшись, ничего не могла вспомнить. После каждого раннего пробуждения долго лежала в постели не в силах избавиться от мыслей об Эдварде Шебридже, о неслыханной дерзости и оскорбительной наглости, с которыми он отверг семью Рейнберд. Кто-то обязан преподнести ему урок хороших манер. Да кем он себя возомнил, в конце-то концов? Незаконнорожденный ребенок, появившийся на свет из-за глупости Гарриэт и воспитанный мерзким шофером, приятелем Шолто. И такой человек присылает ей сообщение, что она может идти куда подальше со своим положением в обществе, огромным богатством, Рид-Кортом и со всем остальным, составлявшим славу семьи Рейнберд на протяжении многих столетий! Ему, видите ли, ничего от нее не нужно. Незаконнорожденный сын ирландского
авантюриста и ее бесхарактерной сестры! Ее гордость была глубоко уязвлена, она не могла простить унижения. Мисс Рейнберд не из тех женщин, которые легко проглатывают любую обиду. Именно за ней останется последнее слово. Она поедет к нему, встретится лицом к лицу и поставит хама на место. Скажет ему, что мадам Бланш ввела его в заблуждение, действуя без всякой санкции с ее стороны. Лично мисс Рейнберд отнюдь не собиралась делать ему какие-либо предложения, а у него самого нет ни малейших оснований ни на что претендовать там, где речь идет об имуществе или финансах ее семьи.
        Мисс Рейнберд звонком вызвала Ситона и сообщила, что через полчаса ей понадобится автомобиль. Мистер Шебридж мог передавать свои оскорбления через посредников, но она прибегать к подобным услугам не намерена. Если для восстановления душевного равновесия требовалось пройти через какую-то неприятную процедуру, порядочный человек обязан был сделать это сам. Жизнь давно научила ее правильному поведению в такого рода случаях.
        Воскресное утро, и всего десять минут до утренней молитвы в часовне, которую Мартин Шебридж собирался пропустить, невзирая на возможные последствия. Плевать на любые неприятности. Молитва – невыносимая скучища, а он хотел прогуляться до фермы, где держал теперь своих хорьков. Несколько дней назад Мартин Шебридж купил у местного егеря самку черного лесного хорька и желал проверить ее в деле, пустив вдоль живой изгороди на ферме. В это время там развелось множество маленьких зайцев. Его, конечно, потом накажут, но наказаний он не страшился. Если тебе хватало ума избежать порки, ты так и поступал, а Мартин изрядно наловчился в этом. Но если наказание становилось неизбежным, приходилось принимать его как должное. Через два дня он уже будет дома на каникулах. Там его никто не наказывал. Там его ожидали любовь и понимание.
        Мартин Шебридж шел, насвистывая и заложив руки в карманы, светловолосый, прекрасно сложенный, хотя и чуть худощавый, в отца. Пятнадцатилетний подросток, но опытный охотник, от глаз которого ничто не могло укрыться. Он видел, как в отдаленной низине двигаются гуртом овцы, как флиртуют среди кустов вьюрок и лазоревка, а у ворот по дороге в поле заметил в грязи отчетливые треугольники следов заячьих лап. Пока он будет возиться с хорьками, появится шестнадцатилетняя дочь хозяина фермы Мэйбл и встанет неподалеку в ожидании. Что ж, сегодня не ее день. Мартин не собирался терять времени, лаская Мэйбл в стогу сена, сложенном под крышей сарая…
        Внезапно он заметил, как с подветренной стороны появилась в небе пустельга и зависла над дальним краем поля. Мартин задержался, наблюдая за птицей. Это был самец. Низко склонив головку, он высматривал что-то на земле под собой. И внезапно Мартину привиделись пологие склоны холмов Мендипа, окружавших Хайлендс-Хаус. Ему нравился их дом, но он знал, что вскоре они переберутся в другое место. Там будет намного лучше, и Мартин заранее готовился полюбить его. И он шел дальше, негромко насвистывая. Жизнь сулила в будущем столько интересного и хорошего! Нужно лишь знать, чего ты хочешь, и самому добиться поставленной цели.
        Воскресное утро. Мягкий ветерок задувал с запада, где простиралось море. Шебриджи позволили себе поспать подольше, и Эдвард Шебридж только проснулся. Спальня располагалась в северной части дома, и они всегда спали с открытыми шторами. Даже не поднимая головы с подушки, он видел сквозь кристально чистый воздух длинную извилистую линию холмов, которая затем опускалась ниже и сливалась с равниной, где находился берег моря. Апрель – весна уже повсюду тронула своей теплой рукой землю. Скоро из моря руслами рек начнут подниматься на нерест лососи, а на скалах Крутояра и Плоского бережка станут гнездиться морские птицы. На склонах холмов давно вступили в брачный период чибисы, а сейчас откуда-то издали доносилась даже песня жаворонка. Шебридж лежал, не ощущая в этот момент ничего, кроме полного довольства собой и жизнью, а потом ему вспомнились записи, сделанные архиепископом. Он прочитал их, прежде чем разрешить бывшему заложнику забрать записи с собой. Они представляли собой анализ христианской морали, критику и размышления о религии, причем заинтресовали Шебриджа больше, чем любое богословское
сочинение, попадавшееся ему прежде. Но он сразу понял, что записи носили глубоко личный характер и не предназначались для публикации. При других обстоятельствах ему было бы интересно побеседовать со своим пленником на подобные темы. Он почти во всем соглашался с автором, но считал глубоко ошибочной его трактовку человеческой натуры. Миру необходимо вернуться к своим истокам, чтобы обрести добродетели, которые архиепископ ставил превыше всего остального. Адам и Ева покинули райский сад и, не успев пройти полмили, сразу повернули не в ту сторону. Человечество не имело будущего. Оно разрушало само себя. И ничто не способно остановить медленный процесс самоуничтожения. Даже тот маленький рай, который Шебридж собирался устроить для себя, жены и сына, будет сметен однажды, пусть произойдет это во времена его праправнуков… Даже в том, что собирался сотворить он, не заключалось несокрушимой добродетели. Его желания оставались столь же личными и ограниченными, как стремление другого человека стать главой крупной компании, деканом колледжа или церковным иерархом. Но осуществить мечту он обязан. Если даже это
невозможно, тогда ему нечего желать в этом мире. Однако алмазы, лежавшие в кожаном мешке на туалетном столике, давали ему такую возможность. Скоро планета превратится в огромную свалку, населенную дикарями-каннибалами. Надо суметь вовремя сбежать от этого и взять с собой людей, которых любишь.
        В дверь дома позвонили. Эдвард Шебридж посмотрел на стоявшие рядом с кроватью часы. Четверть двенадцатого. Встав с постели, он накинул халат. Из окна спальни подъездная дорожка не просматривалась. Шебридж вышел на лестничную площадку и выглянул в окно, выходившее на портик. Был виден капот припаркованной машины. Старый, весь забрызганный грязью «форд-капри». Автомобиль не вызвал у Шебриджа подозрений. Он сделал свое дело чисто, безупречно и мог ни о чем не волноваться. Шебридж спустился вниз и открыл дверь.
        Двое мужчин стремительно ворвались внутрь, молниеносно подавив его первую реакцию. Они скрутили его по всем правилам, а тот, что был сильнее физически и крупнее, зажал рот Шебриджа ладонью. Его напарник быстро обыскал его. Убедившись, что он не вооружен, здоровяк убрал ладонь с его лица, но только для того, чтобы ухватить за горло. Второй достал из кармана шарф и повязал вокруг рта. Все происходившее было проделано привычными, быстрыми, отработанными движениями.
        Когда оба сделали шаг назад, Шебридж увидел нацеленные на себя дула двух автоматических пистолетов. Крупный мужчина с бородой, с моноклем, который сейчас, держась на шнурке, упал ему на грудь, произнес:
        – Мы, разумеется, встречались прежде, только не были представлены друг другу. Меня зовут Грандисон, а это – Буш. Теперь повернитесь и спокойно идите туда, где находится ваша жена. Когда мы возьмем и ее, снимем с вас кляп.
        Несколько мгновений Шебридж не двигался. Он не ощущал ни страха, ни паники, ни горечи. Сквозь открытую дверь дома Шебридж смотрел на заднее стекло машины, частично закрытое туристическими наклейками в память о местах, где, видимо, побывал ее настоящий владелец. Особенно ярко выделялись гербы Уэймута, Брайтона, Саутэнда и Блэкпула. Потом медленно повернулся и повел их через холл вверх по лестнице. В какой-то момент он допустил непростительную ошибку. Размышлять сейчас над тем, в чем она состояла, было бессмысленно. Шебридж понимал, что время его сочтено, а знание не принесет ни утешения, ни удовлетворения. Позади него шли палачи. Ему уже было многое известно о департаменте и полномочиях, которыми его наделили. Не будет формальных разбирательств, юридической процедуры, суда. Опасаться этим двоим нечего.
        Он задержался у закрытой двери спальни. Буш отодвинул его в сторону и вошел. Женщина сидела на кровати. Она была в черной шелковой ночной рубашке, расчесывала волосы. Такие же черные, как и рубашка. Хороша собой, с мускулистым телом. На мгновение она бросила взгляд на своего мужа и Грандисона. Ее правая рука со щеткой для волос застыла. Потом рука медленно опустилась.
        Грандисон снял шарф со рта Шебриджа и приказал:
        – Ложитесь в постель рядом с ней!
        Тот подошел к кровати и устроился рядом с женой.
        – Держите руки так, чтобы мы их видели, – добавил Буш.
        Он быстро осмотрел комнату, все запоминая и для всего подбирая определения, словно составлял каталог. Заметив мешок на туалетном столике, приблизился к нему, поднял и передал Грандисону.
        Шебридж, взяв жену за руку, произнес:
        – Моя собственная участь меня не волнует, но неужели вы ничего не можете сделать, чтобы…
        – Не надо! – резко перебила его жена.
        – Мы ничего не можем сделать для нее, – проговорил Грандисон. – Когда вы пустились в свою авантюру, то должны были понимать, чем она чревата. Боги, удача – все оказалось против вас. Впрочем, боги отвернулись от вас с момента вашего рождения. Не ищите, в чем вы ошиблись. Это не ваша ошибка. Она была допущена еще до вашего появления на свет. Корни всех наших просчетов всегда уходят в бесконечность прошлого. – Он приподнял на ладони мешок с алмазами. – Что вы собирались купить себе на это?
        Шебридж передернул плечами:
        – Место, чтобы жить спокойно, и время для спокойной жизни.
        Грандисон кивнул:
        – У каждого мужчины есть мечта. Порой несбыточная. Но лишь немногие отваживаются не просто мечтать, а действовать. Но теперь все кончено. Даю вам десять секунд.
        Шебридж отпустил руку жены и обнял ее. Его щека прикоснулась к ее щеке, но они при этом даже не посмотрели друг на друга. Шебридж переводил взгляд с Грандисона на Буша, а потом снова на Грандисона.
        – Только сделайте все быстро, – попросил он и сильнее прижал к себе жену.
        Грандисон кивнул и поднял правую руку. Они с Бушем выстрелили синхронно. Повторных выстрелов не потребовалось. Буш шагнул к кровати и неловким жестом накрыл трупы одеялом.
        – Я закончу здесь, – сказал Грандисон, – а ты займись кухней.
        Оставив Грандисона в спальне, Буш спустился вниз. В кухне он нашел электрический тостер и включил его. Положил поверх тостера субботний выпуск газеты, который взял со стола. Когда бумага стала покрываться коричневыми пятнами, Буш чиркнул спичкой, бросил на газету, и она моментально вспыхнула. С помощью еще одной газеты он перенес огонь на шторы окна, расположенного над раковиной. Пламя лизнуло ткань, но вскоре набрало силы и полыхнуло вверх. Буш невольно попятился. Рядом с раковиной лежал фанерный поднос и сплетенная из прутьев хлебная корзинка. Он подвинул все это ближе к очагу огня, и прутья тоже мгновенно занялись. Работал он быстро и сноровисто, закладывая фундамент под будущие репортажи о трагедии, случившейся в воскресное утро. Незадачливый супруг готовил завтрак для себя и жены, потом поднялся наверх, чтобы спросить ее о чем-то, но оставил газету рядом с раскаленным тостером. Дверь кухни была открыта. Сквозняк подхватил газетные листы, и бумага попала прямо в тостер.
        Буш вышел из кухни, не закрывая за собой двери. Клубы дыма медленно поползли за ним, вскоре полностью скрыв дверной проем. Изнутри доносилось потрескивание горевшего дерева и похожие на вздохи звуки набиравшего мощь пламени.
        Буш встал в дальнем углу холла, глядя, как пожар постепенно выбирался из кухни, и языки пламени лизали через дверь стену прихожей, а затем поднялись выше и поползли по потолку, мгновенно оплавляя краску.
        Грандисон спустился вниз. На верхней площадке лестницы тоже виднелась тонкая пока струйка дыма, завиваясь в спираль, как призрачная танцовщица. Двое мужчин молча стояли у входной двери, наблюдая и вслушиваясь, завороженные видом огненного ада. Когда же находиться слишком близко стало небезопасно, они вышли наружу и закрыли дверь.
        – Мне показалось, где-то внутри выла собака, – произнес Буш. – И еще его птицы…
        – Пусть, – отозвался Грандисон. – Только так все могло произойти на самом деле.
        Он сел на пассажирское сиденье машины. Буш взялся за руль, они спустились по подъездной дорожке и выехали на узкую аллею, ведущую к шоссе. Человеческие тела будет трудно распознать после такого пожара. На официальные вопросы, если они возникнут, будут даны официальные же ответы… Виновных нет. Несчастный случай, только и всего.
        У шоссе они остановились и обернулись. Дом с этой стороны полностью скрывали зазеленевшие уже вязы. Поверх верхушек вился не очень густой дым, хотя в доме пламя бушевало, как в мартеновской печи.
        Мисс Рейнберд прибыла к повороту на подъездную дорожку в час дня. Но дальше путь заблокировала полиция. Патрульные автомобили теснились вдоль обочины. Две пожарные машины работали у дома, но у них периодически возникали проблемы с запасом воды, и дело двигалось медленно. Теперь уже над вязами стоял толстый и слегка изогнутый столб черного дыма, лениво поднимавшегося в небо.
        Патрульный был с ней предельно вежлив. Объяснил, что произошло, но отказался пропустить мисс Рейнберд ближе к дому. Она словно услышала свои слова со стороны:
        – Вы обязаны пропустить меня. Дело в том, что Эдвард Шебридж приходился мне племянником.
        – Тогда вам придется немного подождать здесь, мэм, а я переговорю с начальством.
        Полицейский вернулся к своей машине и стал общаться с кем-то по рации. Через несколько минут автомобиль мисс Рейнберд двигался по узкому проселку в сторону обугленных руин дома. Она сидела на заднем сиденье, уже не испытывая сильных эмоций по поводу трагической смерти Эдварда Шебриджа и его жены. Но зато прекрасно знала, как ей поступить, чтобы почтить память Гарриэт.
        Глава 12
        Следующие три года стали для мисс Рейнберд самыми счастливыми за всю ее долгую жизнь. После ужасной гибели Шебриджей она поняла, в чем заключался ее долг. Она взяла Мартина Шебриджа к себе в дом и в буквальном смысле слова присвоила его себе. В конце концов, он приходился ей внучатым племянником и являл собой последнего представителя мужской линии рода Рейнбердов.
        Поначалу Мартин держался отчужденно, застенчиво, порой враждебно. С ним бывало иногда очень трудно поладить. Но постепенно мисс Рейнберд сумела завоевать его симпатии, а сама полюбила всем сердцем, души в нем не чаяла, и когда, к ее радости, он стал отвечать ей взаимностью, между ними установились отношения нежности и взаимопонимания, наполнившие истинным счастьем последние годы ее жизни. Она забыла, что только по велению долга ввела Мартина в свою семью. Он стал основным предметом ее забот и волнений. Мисс Рейнберд много размышляла о том, какое будущее его ожидает. Дружба с ним была тем ощущением, которого она жаждала, но никогда прежде не получала. Если у него и имелись недостатки, мисс Рейнберд терпела и прощала их. Ей даже пришлось уволить пару горничных, потому что она посчитала их главными виновницами небольших романтических увлечений, которые возникали у Мартина. Однако разве не было естественным, что молодой человек в его возрасте интересовался представительницами прекрасного пола? Он пользовался успехом у девушек, его непрестанно зазывали в гости. И однажды – она молила Господа, чтобы
позволил ей дожить до этого дня, – Мартин соединит свою судьбу с красавицей из какого-нибудь почтенного семейства и введет ее в Рид-Корт на правах законной супруги.
        А если Бог будет к ней милостив, она успеет понянчить и их детишек. Мисс Рейнберд еще не было восьмидесяти лет, она по-прежнему оставалась бодра и здорова, хотя порой плохо спала по ночам, терзаемая и мучимая дурными снами. И еще периодически ее одолевали приступы мигрени.
        Мисс Рейнберд стояла у окна своей спальни и смотрела на сад. Был прекрасный июньский вечер, тени от деревьев уже удлинились, в озере плавали птицы, а луг в отдалении сверкал золотом крупных соцветий калужницы. Ощущение счастья и красота вечера позволили ей прочувствовать подлинное богатство и разнообразие жизни. Мисс Рейнберд протянула руку за графином с хересом и наполнила бокал. Графин с любимым вином она теперь держала в спальне постоянно. В иную скверную ночь пара бокалов напитка помогала быстро забыться сном. Сейчас же мисс Рейнберд пила, словно празднуя полноту охватившей ее в этот момент радости. Временами она напоминала себе, что следует сдерживать свою страсть к хересу. Нет, она не подавала дурного примера Мартину, не проявлявшему к спиртному интереса, но часто вспоминала о печальном конце, к которому пришел в результате своей неумеренности Шолто. К счастью, три или четыре бокала выпитого хереса обычно не сказывались на манерах и поведении мисс Рейнберд. Как ей казалось, никто не догадался бы, сколько именно она выпила. И вообще, в ее возрасте человеку требовалось нечто вроде стимулятора
для поддержания настроения.
        Мисс Рейнберд заметила, как у дальней оконечности озера из-за деревьев вышел Мартин. Закатное солнце играло в его светловолосой шевелюре. На запястье он нес одного из своих ястребов. При виде него она улыбнулась. Ястребы, рыбалка, охота с ружьем… Он был без ума от подобных развлечений. Для содержания крылатых хищников мисс Рейнберд отдала ему одну из конюшен. Будь она замужем и имей родного сына, она бы хотела, чтобы он походил на него. Мартин прошел вдоль берега озера, преследуемый по пятам собакой, и исчез за стеной, ограждавшей сад.
        Было семь часов, и мисс Рейнберд знала, что Мартин вернулся, чтобы переодеться к ужину. Она допила херес, а потом внезапно решила тоже сменить платье и сделала это под еще один бокал спиртного, тихо напевая и предвкушая, как за ужином Мартин расскажет ей о проведенном дне. Вскоре им предстоит серьезно обсудить его будущее. Несколько месяцев назад ему исполнилось восемнадцать лет, и он стал совершеннолетним. В честь его особенного дня рождения мисс Рейнберд устроила роскошный ужин и вечер танцев. Праздник удался на славу, а когда гости разъехались, она сообщила Мартину, что переписала свое завещание в его пользу. Однажды Рид-Корт и все, чем она владеет, будет принадлежать ему. Он был приятно удивлен этим и высказал горячую благодарность.
        Мисс Рейнберд покинула спальню и спустилась по лестнице на площадку второго этажа. Внезапно солнечный луч пронизал дом насквозь, и она вспомнила, как во сне именно на этом месте рядом с ней стояла мадам Бланш… Они болтали и смеялись, словно давние подруги. Мадам Бланш… Она и этот ее вульгарный спутник жизни… Ламли? Да, Ламли, так его звали. Много воды утекло с тех пор. Мисс Рейнберд отвернулась от окна и посмотрела вниз вдоль лестницы, увидев, как Мартин пересекает холл. Уже без птицы и собаки. Он взглянул на нее, улыбнулся, помахал рукой и начал подниматься легкой пружинистой походкой, изящный, сухощавый, но здоровый и мускулистый молодой человек.
        Мартин обнял мисс Рейнберд и поцеловал в щеку.
        – Ты хорошо провел день, милый? – спросила она.
        – Превосходно. Надеюсь, я не опоздал к ужину?
        – Нет. Времени достаточно. Я хочу спуститься и выпить аперитив. Переодевайся и присоединяйся ко мне.
        Она погладила его по щеке – теплой и смуглой. Мартин наклонился и поцеловал ее в лоб.
        Мисс Рейнберд, уже нетвердо державшаяся на ногах, ухватилась за перила, чтобы сохранить равновесие. Мартин Шебридж стоял у нее за спиной, глядя на ее хрупкую фигурку, и перегар от выпитого ею хереса заполнил кислятиной его ноздри. Мисс Рейнберд, хозяйка Рид-Корта, слабовольная и уже изрядно пьяная, подумал он. Его лицо напряглось от отвращения и холодной ненависти. Он выбросил вперед правую руку и с силой толкнул мисс Рейнберд в спину.
        А потом стоял на площадке и наблюдал за ее падением вниз по лестнице. Мисс Рейнберд ударилась о перила, ее отбросило к стене, она несколько раз перевернулась через голову, прежде чем удариться ею о полированный пол. Мартин продолжал смотреть на нее, распростертую и застывшую в гротескной позе, как сломанная кукла. Если бы она подала признак жизни, он бы спустился и прикончил ее. Но мисс Рейнберд лежала совершенно неподвижно, с выгнутой шеей и неестественно повернутой назад головой. Мартин выждал время и убедился, что она больше не шевелится и не стонет.
        В последние мгновения перед смертью мисс Рейнберд отчетливо видела его наверху с подсвеченными сзади солнечным лучом светлыми волосами. Но Мартин не вызывал у нее никаких эмоций, хотя угасавшим сознанием она понимала, что он толкнул ее. Да, столкнул ее с лестницы. Так же, как много лет назад она в ярости столкнула с того же места пьяного Шолто… В буквальном смысле вытолкнула его из этого мира, чтобы самой начать наконец жить в довольстве и покое. И она умерла… Последний голос, который ей померещился, был восклицанием мадам Бланш: «Здесь случилось нечто ужасное!»
        Мартин Шебридж стал подниматься на третий этаж в свою комнату. Ситон вместе с поварихой возились в кухне. Ситон скорее всего и обнаружит хозяйку. А если нет, ее тело останется на том же месте, когда он будет спускаться к ужину. Мисс Рейнберд мертва, а все прекрасно знали, как много она пила, уединившись в спальне. Никаких проблем не возникнет. Пьяная неосторожность. А он сам освободил себя… Развязал себе руки, чтобы создать то, что смерть помешала сделать его отцу и мачехе. Мартин знал, сколько у мисс Рейнберд денег. Ему было известно все, потому что в пьяном виде язык у нее развязывался, и она становилась необычайно болтлива… Знал о Гарриэт, являвшейся ей во снах, о мадам Бланш и ее самоубийстве… Как был прекрасно осведомлен о планах отца похитить архиепископа, потому что отец ничего не скрывал от него… А главное – он знал, что пожар в Хайлендс-Хаусе не был несчастным случаем. Что-то пошло не так, потому что мадам Бланш и ее подручный Ламли выследили отца по поручению мисс Рейнберд. По их вине погибли отец и мачеха. Его собака и птицы оказались в огненной ловушке и сгорели заживо… Теперь он был
свободен, но прежде чем взяться за осуществление мечты отца, предстояло кое с кем свести счеты. Месть стала сыновним долгом Мартина. Начать он собирался с Ламли, ныне процветающего ландшафтного дизайнера. Он умрет первым, а затем настанет очередь двоих мужчин, о которых ему рассказывали отец и мачеха. Тех двоих, что всегда присутствовали при передаче выкупа. Разыскать их и расправиться с ними будет намного труднее и гораздо опаснее. Но он непременно доведет дело до конца. Мартин был молод, располагал временем, огромными деньгами и к тому же любил охоту.
        Он поднимался по лестнице, тихо насвистывая, уже прокручивая в голове планы мести. Мартин понимал, что, только осуществив их, станет абсолютно свободным и сможет повернуться спиной к остальному миру, устроив свою жизнь так, как мечтал отец.
        notes
        Примечания
        1
        Канцелярская крыса (фр.). – Здесь и далее примеч. пер.
        2
        Известный французский ресторатор.
        3
        Сорт темного пива.
        4
        Право первой ночи (фр.).
        5
        Английский танец с постоянной сменой партнеров.
        6
        Исторический памятник; остатки поселения, относящегося примерно к 3000 г. до н. э.
        7
        «Камень красноречия» в стене одного из замков Ирландии.
        8
        Евангелие от Матфея, 19:14.
        9
        Известный английский литератор.
        10
        О мертвых говори только хорошее (лат.).
        11
        Персонаж романа Ч. Диккенса «Дэвид Копперфильд».
        12
        Птица семейства воробьиных.
        13
        Резиденция премьер-министра Великобритании.
        14
        Национальный парк на юге Англии.