Последний удар сердца Кирилл Казанцев
        Чемпион Европы по биатлону Илья Пудовкин отомстил убийцам своей жены и получил девять лет колонии строгого режима. Через полгода после оглашения приговора его посетил высокий чин из Федеральной службы исполнения наказаний. Он поставил Илью перед выбором: работать на него в качестве киллера или умереть в тюрьме позорной смертью. Илья выбрал жизнь. Вскоре «работа» превратилась в рутину. Илья убивал снова и снова и уже почти смирился с ролью душегуба… Но однажды все изменилось. Илья получил заказ на устранение Натальи Обуховой — своей первой школьной любви — и будто очнулся. Илья не убил ее, он вышел из-под контроля и вместе с Обуховой выступил против высокопоставленного заказчика…
        Кирилл Казанцев
        Последний удар сердца
        1
        Быть адвокатом всегда почетно и безопасно. Даже отмороженные уголовники свято чтут правило, что покушаться на лепил (врачей), адвокатов и лабухов (музыкантов) абсолютно бездуховно. А уж если адвокат — молодая, умная, красивая женщина, то ей почет и уважение повсюду. Что в зале суда, что в СИЗО. Вот разве со следователями отношения сложатся натянутыми. Ведь обязанность хорошего адвоката — разбивать в пух и прах собранные следствием доказательства.
        Тридцатилетняя Наталья Обухова слыла вполне успешным адвокатом. Ей удавалось выигрывать даже казавшиеся безнадежными процессы. Все следователи знали, что пытаться договориться с ней дело неблагодарное. Встретишься, поговоришь, а потом все сказанное тобой будет использовано против тебя самого и на благо подзащитного.
        Именно это обстоятельство и заставило Наталью Обухову удивиться, когда ей позвонил пожилой следователь Никитин и попросил о встрече. К тому же просил встретиться на нейтральной территории — в парке. Ни по одному из текущих дел она с ним не пересекалась. В любом другом случае Наталья отказалась бы, но опытный следак Никитин в ее бытность студенткой юрфака вел у них курс практической криминалистики, и будущий адвокат являлась его любимой ученицей…
        Вечерний парк на окраине Москвы таинственно шелестел листвой. Аллейки тускло освещались редкими фонарями. За деревьями то и дело слышалось шуршание протекторов шин по дороге. Пожилой благообразный следователь первым делом предложил Наталье взять его под локоть, второй рукой он прижимал к боку кожаную папку. Сперва прозвучали несколько дежурных и ожидаемо вежливых вопросов. Мол, как успехи, здоровье, дела в семье? Единственное, чем Наталья не могла похвастаться, так это делами семейными: с мужем разошлась год назад, детьми так и не обзавелись.
        — А у вас как обстоят дела?  — поинтересовалась адвокат.
        — По-стариковски,  — улыбнулся Никитин.  — Не хотелось бы разглагольствованиями о болезнях и неудачах на службе отнимать ваше драгоценное время. К тому же, говорят, оно у вас в самом деле дорого стоит.
        — На гонорары не жалуюсь.
        — Тогда перейду к сути вопроса. Помните прошлогоднее дело врача тюремной больницы, по которому вы выступали защитником?  — Старый следователь прищурился, остановился, взглянул на свою бывшую студентку из-под очков.
        — Странный был процесс,  — призналась Наталья.  — Потому и запомнился.
        — Но вы его, несмотря ни на что, выиграли. Добились того, чего хотели,  — напомнил Никитин.  — Во время следствия мы словно поменялись ролями. Впрочем, то же самое случилось и на самом процессе. Гособвинитель на материале следствия, проведенного мной, справедливо пытался доказать, что ваш подзащитный был лишь мелким исполнителем чужой воли, а вы гнули свою линию, утверждали, что он действовал в одиночку. В результате чего врач тюремной больницы получил большой срок по серьезной статье за незаконный оборот наркосодержащих веществ. А если говорить проще, то он успешно распространял кокаин среди своих татуированных пациентов.
        — Адвокат тоже человек подневольный,  — мягко улыбнулась Наталья.  — Желание клиента для меня превыше всего. Возможно, принимая всю вину на себя, человек спасал собственную жизнь, жизнь близких. Он платил мне за то, чтобы его признали виновным по конкретной статье. И я оправдала его надежды.
        — Несмотря на то что следствие официально было завершено, а приговор вступил в законную силу, я продолжал копать по собственной инициативе. Ниточки-то у меня оставались в руках. Собранные мной материалы и доказательства неоспоримы. В торговле кокаином в местах заключения замешаны не только уголовные авторитеты, но и высокопоставленные чины из Федеральной службы исполнения наказаний. Они действуют рука об руку. Это их совместный бизнес, где крутятся миллионы. А вот вашему подзащитному не повезло. Два дня назад его нашли повешенным в медчасти зоны, где он отбывал наказание. Так что, даже взяв всю вину на себя, заплатив большой гонорар хорошему адвокату, свою жизнь ему спасти не удалось. Слишком много знал.
        — Зачем вы это рассказываете? Хотите спросить, не станут ли мне теперь сниться кошмары? Будут сниться, это профессиональное. От этого не уйдешь. Жаль человека.
        — Вы, Наталья, не так меня поняли. Я трезво смотрю на реалии российской жизни. Нового уголовного дела, несмотря на всю очевидность собранных мной доказательств, не будет. Его не позволят возбудить. Я сам не знаю, что мне теперь делать.
        — Хотите услышать от меня совет?  — пожала плечами Наталья.  — Я его не могу дать. Попросту не знаю, что и сказать.
        — В мою квартиру во время моего отсутствия дважды забирались неизвестные. Свое проникновение тщательно маскировали. Не украли ничего. Вскрывали и мой служебный сейф. Они искали вот это,  — Никитин похлопал ладонью по кожаной папке.  — Здесь копии всего, что мне удалось собрать. Я устал носить их с собой. Оригиналы спрятаны в надежном месте, но о нем знаю только я. Возьмите на хранение. Вы — адвокат, никто и не подумает искать их у вас.
        — Я не хочу этого делать,  — даже не подумав, руководствуясь исключительно женским чутьем, произнесла Наталья.
        — Я старый человек, со мной может всякое случиться. В любой момент,  — настаивал следователь.
        — Извините, но при всем к вам уважении…  — Обухова растерянно замолчала.
        — Так я и знал,  — вздохнул Никитин.  — Но обиды не держу. Извините, что отнял время. Не будем больше об этом. Давайте я вас провожу.
        Пожилой следователь и его спутница направились к выходу из парка. У ступенек, спускающихся к улице, Наталья остановилась.
        — Дальше я сама. Вам же в другую сторону.
        — Рад был увидеть вас,  — Никитин подал ей на прощание руку, так, как сделал бы это, будь на месте Обуховой мужчина, и грустно улыбнулся:  — Я не в обиде.
        Наталья немного задержала его ладонь.
        — Я передумала. Можете доверить мне папку.
        — Нет-нет, теперь уже я передумал. Зачем вам рисковать?  — сказал Никитин и проворно для своего возраста сбежал по лестнице к «зебре» пешеходного перехода.
        Обухова осталась стоять на ступеньках в тени деревьев. Подъезжавшая машина сбросила скорость, пропуская следователя. Но, стоило ему ступить на переход, как двигатель взвыл. Автомобиль рванул вперед. Никитина буквально подбросило в воздух. Мелькнула высоко взлетевшая папка. Мелькнула и шлепнулась за кусты.
        Следователь рухнул на дорогу. Раздался холодящий душу звук удара черепа об асфальт, хрустнули кости. По телу пробежали судороги, и Никитин замер. Наталья чуть было не закричала. Водитель торопливо бросился к сбитому им пешеходу, принялся его обыскивать. Ни малейшего намека на то, что он хочет ему помочь или хотя бы проверяет, жив ли, и в помине не наблюдалось.
        Наталья неотрывно смотрела на лежавшую у кустов папку.
        Убийца осмотрелся, пошел вдоль бордюра, вглядываясь в темноту. Когда он оказался к Обуховой спиной, молодая женщина, обмирая от страха, спустилась по откосу, схватила папку и тут же присела за кустами. Сделала она это вовремя: убийца обернулся, настороженно прислушался и пошел обратно.
        Сердце бешено колотилось в груди. Наталье казалось, что его стук ударами метронома разносится по притихшему окраинному району. Когда от мужчины ее отделяла пара метров, когда сквозь листву она уже видела блеск его глаз, Обухова не выдержала напряжения. Она вскочила и стала взбираться по крутому откосу. Ноги оскальзывались, папка норовила выпасть из руки. Убийца затрещал кустами, бросился следом. На самом верху откоса он успел схватить убегавшую женщину за ногу. Наталья вырвалась, но упала. В отчаянной попытке спасти свою жизнь она ударила выбиравшегося на ровную площадку мужчину ногой в лицо. Каблук угодил в глаз. Убийца взвыл, опрокинулся и, кувыркаясь, покатился вниз.
        Наталья вскочила и побежала по аллейке. Подкованные металлом каблучки тревожно выбивали звенящую дробь. Лишь пробежав метров сто, Обухова сообразила, что удирать по освещенной, вымощенной бетонной плиткой аллейке — форменное самоубийство, и тут же свернула под деревья на мягкую землю. Преследователь уже появился со стороны ступенек, ведущих к улице. Он прихрамывал, постанывал, держась за глаз. А затем тяжело побежал. Внезапно остановился, прислушался, вглядываясь здоровым глазом в темноту парка. Заметив движение, он двинулся в правильном направлении — прямо на Наталью. Взвизгнув, она понеслась по траве, петляя между деревьями.
        Шуршала под ногами сухая прошлогодняя листва. Впереди мелькали редкие фонари. За спиной слышалось хриплое дыхание преследователя.
        — Брось, дура, папку! Не трону!
        Возможно, и отвязался бы, но вряд ли. Убийцы не любят оставлять свидетелей в живых. Наталья выбежала к площадке с детскими аттракционами. В полумраке, чуть рассеянном тусклым прожектором на столбе, застыли карусели, батуты, надувной замок с горкой, шатер летнего кафе с большими прозрачными окнами из толстой пленки.
        Наталья присела, спрятавшись за ним. Убийца метался по площадке, заглядывал в люльки каруселей, под батуты. Он приближался. Стоило ему обойти кафе, и он обнаружил бы свою очередную жертву.
        «Все, мне конец»,  — подумала Обухова.
        Шаги, дыхание становились все ближе, все отчетливее проступали в шуме ночного парка. И тут Наталья заметила разошедшуюся толстую застежку-молнию, скреплявшую прорезиненные части обшивки шатра. Она проскользнула внутрь и осторожно опустила бегунок, закрывая лаз. Тут же распласталась на полу. Убийца подергал запертую на навесной замок дверь и прошел совсем рядом с Натальей. По противоположной стороне шатра проскользнула его огромная тень.
        Лишь на рассвете Обухова решилась покинуть свое убежище…
        Наталья сидела у себя дома на кухне. Случившееся в ночном парке при свете дня казалось дурным сном. Но папка, лежавшая на столе рядом с чашкой дымящегося кофе, напоминала, что все произошло наяву. Адвокат нерешительно придвинула ее к себе, расстегнула застежку. Внутри оказался увесистый бумажный конверт, в каких пересылают по почте книги. На желтой глянцевой поверхности размашисто рукой Никитина было выведено синим маркером: «Вскрыть в случае моей смерти», внизу стояла подпись.
        — Случай настал,  — беззвучно, одними губами произнесла молодая женщина.
        Липкий клапан, заклеенный для надежности еще и скотчем, пришлось срезать кухонными ножницами. Кроме копий допросов, банковских распечаток, ксероксов накладных, фотографий, материалов наружного наблюдения, в конверте имелось и пояснение, составленное самим Никитиным. На двух страничках убористым почерком он изложил то, как ему виделась преступная схема. Здесь фигурировали и большие чины из ФСИН, и уголовные авторитеты, и частные фирмы, занимающиеся поставкой медикаментов для нужд тюремных медицинских учреждений.
        Наташа читала фамилии фигурантов шепотом, словно боялась, что и стены могут услышать:
        — Николай Шпаликов, погоняло Шпала… Равиль Мухамедшин, погоняло Муха… Юрий Петрович Сиваков, генерал внутренней службы Федеральной службы исполнения наказаний…
        2
        Коля Шпала долго искал по карманам ключи от своей квартиры. Золотая зажигалка «Гуччи», две стодолларовые фишки из казино, бумажник с монограммой, сигареты, мобильник… Ключи запутались в подкладке пиджака, и нетрезвому Коляну пришлось долго возиться, чтобы извлечь их из кармана.
        С трудом сфокусировал зрение, чтобы замочная скважина не двоилась в глазах. Со второй попытки попал в нее ключом. Однако провернуть ключ так и не успел: между его лопатками уперлось нечто твердое. Шпала инстинктивно дернулся, попытался обернуться, однако кто-то сильно схватил его за правое плечо:
        — Не оглядывайся. Смотри перед собой. Открывай дверь,  — прозвучал над самым ухом с металлическими нотками баритон.
        Неизвестный говорил на удивление ровно. Коля сперва было подумал, что он уже где-то слышал этот голос, и вновь попытался обернуться, однако в его висок тут же уперся торец длинного пистолетного глушителя, пахнущего оружейным маслом.
        — Очень аккуратно открываешь дверь…  — свистящим полушепотом повторил незнакомец.  — И заходишь. Только без глупостей.
        При виде глушителя Шпала окончательно понял, что неизвестный не шутит. Хмель словно рукой сняло. Ситуация, однако, выглядела непостижимой для Колиного понимания. Элитный дом в центре Москвы, где он жил уже третий год, охранялся так же серьезно, как и офис «Трастсанбанка», в котором Колян Шпала числился в совете директоров: камеры наружного наблюдения по всему периметру здания, датчики взрывчатки в подъезде, охранники во дворе, консьерж у входа. Гостей приглашали к лифту только после телефонного звонка хозяину квартиры. Злоумышленник ни за что не мог бы незамеченным проникнуть в подъезд. Тем не менее незнакомец с силой вжимал в спину Шпалы пистолет с глушителем.
        — Заходишь очень спокойно, без лишних движений,  — на удивление ровно произнес неизвестный.  — Дернешься — тут же стреляю.
        Делать было нечего: пришлось подчиниться. Коля вынул ключ из двери, деревянной рукой сунул его в карман. Неизвестный вошел следом, неслышно закрыв за собой дверь.
        — Свет включи,  — прозвучала очередная команда.
        Коля судорожно нащупал широкую клавишу управления реле рубильника. Вспыхнул свет во всех трех комнатах и на кухне. Огромное зеркало в прихожей отразило лицо хозяина: коротко стриженная шишковатая голова, толстая шея, глубоко посаженные глаза, окруженные сетью мелких морщин… На лице этом, словно на листе фотографической бумаги, проявлялась целая гамма чувств: обескураженность, растерянность, испуг… А вот неизвестный теперь держался чуть поодаль — так, чтобы хозяин не смог рассмотреть его лица даже отраженным в зеркале. Несомненно, это был настоящий профессионал.
        — Если ты хату мою бомбануть вздумал, то я тут лавье не держу,  — наконец вымолвил Шпала.  — Две штуки баксерей если наберется — и то хорошо. В кабинете возьми, в выдвижном ящике, и выметайся.
        — Мне твои личные деньги без надобности. Свои имеются, не бедствую,  — молвил незнакомец, продолжая удерживать хозяина квартиры на прицеле.  — Базар к тебе небольшой есть. Ответишь — жив останешься. Садись!
        — Лучше уж присесть,  — по старой уголовной привычке поправил хозяин квартиры.
        — И то верно.
        Коля плюхнулся на кожаный диван и, с трудом удерживая дрожь в руках, буркнул негромко:
        — Ну?
        Неизвестный зашел за спинку дивана, небрежно бросил на колени Шпалы небольшой кейс.
        — Открывай.
        Коля послушно щелкнул замочками — внутри кейса оказалась прозрачная плексигласовая папка с какими-то банковскими документами.
        — Просмотри очень внимательно…  — посоветовал неизвестный.  — И ответь мне только на один вопрос.
        Бумаги оказались рутинными финансовыми документами: платежные поручения из банка, копии счетов, счета-фактуры с таможни…
        — Я вообще в этом не очень разбираюсь,  — признался Шпала и, чувствуя себя неуютно, поежился.  — В «Трастсанбанке» я типа за контролера… Ну, «смотрящий». Бумаженциями занимаются люди, специально обученные. Если ты сумел эти бумажки получить, то и насчет остального, думаю, в курсах. Тут с начальника отдела спрашивать надо и с экономистов, а я не при делах. Не по адресу пришел.
        — Ты, Шпала, дурака не включай,  — посоветовал незнакомец.  — Ты знаешь, что это за бумаги. Месяц назад через ваш «Трастсанбанк» прошел очень большой платеж за лекарственные препараты, предназначенные для Главного управления исполнения наказаний. Предоплатой в сто процентов, как это всегда и делалось. Поставкой занималась фирма «Гиппократ-М». Получатель — унитарная фирма Федеральной службы исполнения наказаний, связанная с их медицинской службой. Вертухайская контора бабло по предоплате перевела, как и договаривались. Лекарства же ими до сих пор не получены. «Гиппократ-М», который должен был эти лекарства поставить, неожиданно самоликвидировался неделю назад, деньги со счетов сняты вчистую. Слушай дальше. «Гиппократ-М» был оформлен на некую Екатерину Викторовну Шпаликову, 1978 года рождения, твою родную сестру. Гражданка Шпаликова исчезла вместе с реквизитами фирмы и всем лавьем. Что тебе об этом известно?
        Услышав имя родной сестры, Коля аж скривился от негодования.
        — Да ничего мне о ней не известно! Ни-че-го! Наверное, сбежала она вместе с кэшем и всем остальным! Ищем ее уже неделю… Нигде нету! Нигде! Телефон не отвечает, на электронную почту не реагирует!
        — Неужели родную сестру найти не можешь?  — вкрадчиво проговорил незнакомец.  — Вы что — враги?
        — Да лучше бы моя Катька и вовсе на белый свет не появилась!  — посетовал Шпала.  — Она же вообще, в натуре, курица, и мозгов у нее — как у канарейки на хер намазано! Говорили мне умные люди: не надо бабу на такую хлебную должность брать, хоть даже и родную сестру… Не послушался.
        — Что тебе вообще о ней известно? Друзья, подруги, увлечения, любимые места отдыха… Мужчины, пристрастия, странности, слабости, хобби… Кто и как ее ищет? Какие у вас результаты? Ну, быстро!
        Пока неизвестный сыпал вопросами, Коля Шпала лихорадочно осматривал собственную комнату. Огромный аквариум с золотой подсветкой и миниатюрными мраморными античными руинами на дне, домашний кинотеатр, низкая стильная мебель, эстампы на стенах. Взгляд его упал на огромную хрустальную вазу на журнальном столе…
        Коля с непостижимой ловкостью скатился с дивана и, схватив вазу обеими руками, со всей силы метнул ее в голову мужчине. Тот, однако, успел увернуться — ваза попала ему в плечо, сбив с ног. Незваный гость завалился спиной на угол низкого журнального столика, опрокинув его набок. Однако за мгновение до этого сухо треснул выстрел, смягченный глушителем; Шпала схватился за плечо. Но нашел в себе силы метнуться в кабинет и захлопнуть за собой дверь, щелкнув замком.
        Неизвестный в мгновение ока поднялся на ноги, подскочил к двери и прострелил замок. Держа пистолет наперевес, осторожно толкнул дверь ногой, резко выставил оружие вперед, готовый мгновенно выстрелить при малейшей попытке к сопротивлению…
        Николай Опаликов сидел на полу, прижимая к плечу ладонь. Алая кровь густо сочилась между пальцами, натекая на белоснежную рубашку, капала на причудливый узор туркменского ковра. Даже в неярком электрическом освещении кабинета было заметно, что Опала постепенно покрывается гипсовой бледностью.
        Толстый нарост пистолетного глушителя недвусмысленно уперся хозяину в лоб.
        — Значит, все-таки знаешь, где твоя Катька может быть? Если сбежать решил…
        — Да не знаю я, в натуре, не знаю…  — прохрипел Колян, мучительно пытаясь припомнить, где раньше видел это лицо, но мысли путались.
        — А может, ты с ней заодно, ну?
        — Ты кто вообще и от кого? Если от генерала Юрки Сивакова, так скажи, что это мой конкретный косяк, признаю, и бабло, которое моя Катька украла, верну за три месяца. Мне есть чем перед ним ответить. А если от Мухи — то мы с ним сами разберемся.
        — Да не нужно мне твое бабло,  — спокойно проговорил визитер с пистолетом.  — Мне интересно, что ты вообще о своей Катьке знаешь и как ее ищут.
        — Не больше твоего, клянусь…  — на губах Коли запузырилась кровавая пена.  — А она, идиотка, вообще не сечет, что это за деньги и за что в натуре проплаты. Ее же, дуру, за них на части порвут, хоть из-под земли достанут! Знал бы, где она отсиживается,  — зубами бы у нее те лавэшки повыгрызал!
        — Теперь верю, что о Кате тебе ничего не известно,  — задумчиво произнес незнакомец.  — Но оставлять тебя в живых я теперь тоже не могу. Лицо ты мое видел. Сам виноват. Так что извини…
        …На следующее утро, в понедельник, Коля Шпала в «Трастсанбанк» не приехал. Там сперва не придали этому большого значения, тем более что подобные прецеденты уже были: загулял в воскресный вечер, вот теперь и отдыхает, не впервой…
        Однако уже к обеду в банке скопилось немало серьезных вопросов, требовавших непосредственного вмешательства «смотрящего». Мобильник Шпалы не отвечал, домашний тоже. Это настораживало: все знали, что Колян никогда и ни при каких обстоятельствах не выключал «трубу». Обзвонили нескольких Колиных друзей — те показали, что вчера он до позднего сидел в ресторане «ГодуновЪ», а после кабака вроде бы собирался домой. Консьерж в подъезде показал, что Николай Шпаликов действительно прибыл домой в половине первого ночи, но с тех пор из подъезда не выходил. В квартиру звонили минут сорок, однако никакой реакции не последовало. Установили, что дверь заперта изнутри. Пришлось вызывать слесаря из домоуправления и, на всякий случай, врача с участковым.
        Бронированную дверь вскрывали «болгаркой» минут двадцать. Труп гражданина Николая Шпаликова полулежал на диване в зале, в лужице запекшейся крови. Очевидно, смерть наступила в ночь с воскресенья на понедельник. Впрочем, причиной смерти стало не проникающее огнестрельное ранение в плечо, а асфиксия: Шпалу банально задушили удавкой из гитарной струны.
        Эксперты не обнаружили в квартире ни отпечатков пальцев кого-нибудь из посторонних, ни следов взлома входной двери, ни вообще чего-либо, указывающего на присутствие в квартире непрошеных гостей. Просмотр видеозаписей камер наружного наблюдения также не принес никаких результатов. Но вскоре неподалеку от соседнего дома был обнаружен брошенный автоподъемник, какой обычно применяется для замены фонарных ламп на уличных столбах. Судя по всему, преступник при помощи этого самого подъемника забрался на крышу соседнего, неохраняемого дома, оттуда без труда перебрался на крышу дома, где жила жертва, после чего спустился в подъезд Шпаликова через слуховое окно и далее в подъезд через технический люк.
        Почерк убийцы указывал на его несомненный профессионализм. Да и жертва его была человеком весьма известным, и оставалось только гадать, что он мог рассказать перед смертью. Трижды судимый уголовный авторитет Коля Шпала знал очень много закулисных тайн. И его гипотетических признаний невероятно боялись и в московских криминальных кругах, и среди генералитета МВД, и среди руководства Федеральной службы исполнения наказаний, к некоторым руководителям которой покойный был особенно близок.
        Впрочем, убийство Коли Шпалы стало лишь первым звеном в целой цепочке зловещих и загадочных событий, произошедших в последующую неделю.
        Спустя два дня был убит генерал внутренней службы Юрий Сиваков, являвшийся одной из ключевых фигур в структуре Федеральной службы исполнения наказаний. Случилось это рано утром, неподалеку от элитного дачного поселка Грин Хил, что на Новорижском шоссе. Юрий Сиваков совершал традиционную утреннюю пробежку — в отличие от большинства коллег, генерал не пил, не курил и очень заботился о своем здоровье. Труп генерала с рваной раной на голове обнаружили в лесополосе неподалеку от дороги. Впрочем, удар по голове не был причиной смерти Сивакова. Генерал был задушен точно такой же гитарной струной, как и Колян Шпала. Никаких свидетелей убийства, естественно, не нашлось: будний день, загородная местность, лесополоса, утреннее время. И тоже оставалось гадать, что он успел сказать своему убийце.
        А еще через день в медсанчасти московского следственного изолятора № 1, более известного как «Матросская Тишина», был обнаружен труп Равиля Мухамедшина по кличке Муха — авторитетного вора в законе, одного из «смотрящих» по столичным тюрьмам. Он, как и предыдущие жертвы, также был задушен гитарной струной. И вновь никаких свидетелей и вообще ничего, что могло бы прояснить причину гибели Мухи.
        Несомненно, все три смерти были связаны между собой. На это указывал и «фирменный» стиль убийства — удавка из гитарной струны, и полное отсутствие свидетелей, и вообще каких-либо заметных следов.
        Все погибшие прекрасно знали друг друга не первый год и, по слухам, имели общие бизнес-интересы. Оставалось лишь догадываться, кто и почему их заказал, кто был исполнителем и к каким последствиям могут привести их смерти…
        3
        — Ты, Антон, неправильно мясо на шампур насаживаешь,  — невысокий чернявый мужчина протянул худую татуированную руку к шампурам.  — Давай покажу, как надо.
        — Руки прочь от продуктов питания!  — с нарочитой угрозой воскликнул пожилой румяный здоровяк, загораживая собой дачный столик с огромной кастрюлей, где в бордовом маринаде плавала нарезанная баранина.  — И вообще, Сохатый, ты всего лишь три месяца назад по УДО на свободу вышел, а уже в присутствии полковника внутренней службы к холодному оружию тянешься… Нехорошо!
        Матвей Сахно, более известный в специфических уголовных кругах как Мотя Сохатый, ничуть не обиделся, тем более что на условно-досрочное он действительно вышел три месяца назад. Произошло это не без помощи хозяина дачи, Антона Никодимовича Голубинского, одного из влиятельных функционеров Федеральной службы исполнения наказаний, известного в вертухайско-криминальных кругах под обидным погонялом Голубь.
        О причинах такого благоволения и Голубь, и Сохатый предпочитали не распространяться. Одни говорили об их общем бизнесе, другие — о компромате, имеющемся у Сахно не только на этого отдельно взятого полковника внутренней службы, но и на других полковников, подполковников и майоров, третьи — о деньгах, щедро заплаченных братвой за освобождение Моти…
        Как бы то ни было, но после освобождения Сахно гостил на даче Голубинского уже второй раз. И если первая поездка на полковничью дачу была простым визитом вежливости для изъявления благодарности, то теперь Голубь сам вызвал влиятельного уголовника телефонным звонком: предстоял серьезный разговор о делах…
        Поливальные машинки на клумбах без устали крутились, разбрасывая вокруг себя струйки воды. Холодные капли стекали с лепестков роскошных роз и мохнатых астр. Антон Никодимович тщательно насаживал на шампуры куски маринованного мяса и, по мнению Моти Сохатого, делал это совершенно неумело.
        — Голубь, иди лучше мангалом займись, а я за тебя все сделаю,  — Сахно решительно отодвинул хозяина от стола, взял шампур.
        — Думаешь, у нас в «исполнении наказаний» не понимают толк в мясе?
        — Еще как…  — процедил Сахно.
        — Мясо должно быть живым, горячим, должно трепыхаться, как свежевырванное сердце!  — Голубинский повздыхал, попыхтел, однако уступил гостю.
        — Что-то тебя на поэзию пробило…
        Мангал, стоявший у беседки, уже дышал жаром. Призрачные синеватые огоньки перебегали по алым углям. Водрузив шампуры на мангал, Сохатый искоса посмотрел на хозяина: мол, ты меня пригласил — тебе и начинать!
        Голубинский, однако, не спешил. Очевидно ожидая наводящих вопросов от гостя.
        Наконец Голубь не выдержал.
        — Что ты о последних событиях думаешь?  — спросил он, снимая с мангала первый шампур.
        — Тебя только Колян интересует или Сиваков с Мухой тоже?  — поинтересовался гость.
        Хозяин попыхтел, повздыхал и сузил вопрос:
        — Пока только Шпаликов.
        — Ну, Колян вообще был человеком по-своему неплохим. Во всяком случае, надежным. Я с ним когда-то даже в Златоустовском централе сидел, только в разных камерах,  — нормальный такой пацан, в авторитете, никаких подлянок за ним не замечали. Однако в последнее время, говорят, Шпала сильно оборзел. Дербанил бы в своем банке долю малую — и дожил бы до глубокой старости. Атак… Наверное, кому-то дорогу перешел, накосячил по крупняку, вот и поплатился,  — осторожно ответил Мотя.
        — Один… или со своей сестрой Катькой?  — прищурился Голубинский.
        — Да хрен их там разберет! Наверное, он все-таки со своей сеструхой в сговоре был. Не верю я, чтобы молодая неопытная баба такую кусошную мазу одна оторвала!
        — А Сиваков с Мухой, царство им небесное? Что о них можешь сказать?
        — Так ведь они вплотную с покойным Шпалой работали. Кому, как не нам с тобой, об этом не знать! Одного убрали — вот цепочка и потянулась к остальным. А, может, Коля перед смертью тому киллерюге что-то лишнее по запарке ляпнул, потому заказчик решил не церемониться и остальных вальнуть для надежности,  — спокойно произнес Сахно.
        Полковник Голубинский аккуратно снял шампура с румяными шашлыками, разложил на подносе, поставил на стол в беседке. Принес из холодильника бутыль вискаря, открыл, собственноручно налил уголовному авторитету…
        — Ладно. Надо бы по нашему обычаю помянуть. За помин душ рабов Божьих Шпалы, Мухи и генерала Юрия Петровича Сивакова!  — с пафосом и скорбно произнес Голубь и перекрестился.
        — Муха вообще-то мусульманином был,  — напомнил Мотя Сохатый, но все равно выпил и тоже перекрестился, но как-то торопливо и коротко.
        Спиртное под шашлыки, да еще за городом, всегда способствует быстрому взаимопониманию. После третьей рюмки Голубь решил говорить без обиняков — тем более что сам вызвал гостя на беседу. А беседовать было о чем…
        Год назад Коля Шпала по своим уголовным знакомствам нашел стабильный канал поставки в Россию кокаина. И притом по самым что ни на есть минимальным оптовым ценам. Предприимчивый Шпаликов тут же купил полумертвую фирму «Гиппократ-М», по уставу занимавшуюся поставкой в Россию импортных медикаментов. Фирма была зарегистрирована на сестру Катю — ведь Шпале, который и так был на виду в своем «Трастсанбанке», не хотелось лишний раз светиться. Сперва «кокс» продавался через дилерскую сеть в Москве и Подмосковье, однако вскоре Шпаликов дошел до очевидного: элитный наркотик куда выгодней задвигать по следственным изоляторам и тюрьмам. Ведь публика там встречается весьма денежная: уголовные авторитеты, мотающие срок бизнесмены, разные чиновники, откусившие кусок не по чину… Многие из них и за «решкой» не могут прожить без кокса — так почему бы на этом не нажиться? Ушлый Шпала быстро вычислил потенциальных компаньонов: генерала из «исполнения наказаний» Юрия Сивакова и своего старого кореша Равиля Мухамедшина, влиятельного казанского вора. Механизм был налажен четко: медицинская служба Федеральной службы
исполнения наказаний через одно из своих унитарных предприятий перечисляла общий паевой взнос Шпалы, Сивакова и Мухамедшина в «Гиппократ-М» якобы за поставки лекарств для СИЗО и ИТУ. Деньги на всякий случай переводились через «Трастсанбанк», в котором Николай Шпаликов занимал далеко не последнее место, хотя и числился там всего лишь консультантом. Кокаин под видом лекарственных препаратов поставлялся фирмой Екатерины Шпаликовой. Деньги всегда шли стопроцентной предоплатой — за деловую репутацию сестры головой отвечал Коля Шпала. Далее кокс под видом лекарств приходил в тюремные и зоновские медсанчасти, а уж оттуда попадал барыгам, которые с небольшим для себя наваром перепродавали его денежной публике. Естественно, многие врачи в погонах не хотели догадываться, какого свойства «лекарства» через них проходят, однако четко выполняли телефонные команды из Москвы, по которым часть порошков передавалась определенным людям.
        Генерал Сиваков осуществлял общее прикрытие в домах без архитектурных излишеств, а вор Муха — оперативный контроль. Погоны Сивакова и его высокая должность гарантировали, что любой скандал будет погашен в зародыше, а авторитета Мухамедшина было более чем достаточно, чтобы барыги не зарывались и не крысили кэш. Навар вроде бы делился на троих — при этом, правда, было совершенно непонятно, какой процент доставался самой Кате. А ведь прибыль измерялась цифрами с многими нулями. Доза кокаина в Москве стоит от ста пятидесяти до двухсот долларов — и то нет гарантии, что он не разбодяжен сахарной пудрой или стиральным порошком. На зоне же одна порция с колес улетала за четыреста, а то и за пятьсот долларов, и от желающих не было отбоя. Спрос намного превышал предложение.
        Все шло хорошо — по накатанной дорожке, пока на счета «Гиппократа-М» не упала особо крупная сумма. В контрольные две недели «лекарства» так и не поступили. Зато «Гиппократ-М» неожиданно объявил о самоликвидации, а сама Екатерина Шпаликова исчезла. Конечно, логично было бы предположить, что она и заказала всю троицу — мол, уходя, гасите всех! Однако первой жертвой стал ее родной брат, а подставить его Катя не могла…
        И полковник Голубинский, и Матвей Сахно тоже были вовлечены в преступный бизнес, однако в основном по мелочам: замять скандал на месте, заткнуть рот особо болтливым, наказать виновных, проконтролировать медсанчасть. Всей картины, всех ходов-выходов они не знали, да и знать не должны были… Однако с барских столов им доставались лишь крохи. Теперь, когда главные действующие лица были мертвы, к Голубю и Сохатому автоматически переходили все рычаги: кто-кто, а механизм продажи кокса на зонах и в тюрьмах они знали прекрасно. Тем более Голубинский был первым заместителем генерала Сивакова и теперь вполне мог рассчитывать занять его кресло со всеми вытекающими из этого последствиями…
        — Ладно, Мотя,  — Голубинский аккуратно разлил виски по рюмкам,  — ты мне лучше скажи: каким ты дальше видишь наше светлое завтра?
        — До завтра еще дожить надо, тем более до светлого,  — по ситуации отреагировал Сохатый, тщательно пережевывая кусок шашлыка.
        — Ну что ты под идиота косишь!  — Антон Никодимович со злостью шлепнул комара на щеке.  — Ты ведь и сам понимаешь, зачем я тебя пригласил! Хочешь, чтобы я тебе первый об этом открытым текстом сказал?
        Сахно отложил пустой шампур.
        — Зачем мне тебя напрягать лишний раз, нервировать? Пойми, Голубь, я ведь еще по дороге сюда все просчитал, по полочкам разложил,  — Сахно зашелестел сигаретной пачкой, закурил.  — И твой ход мыслей — прежде всего. Ты уже видишь себя на месте Сивакова, а меня — на месте Мухи. Ты уже прикидываешь, сколько бабла мы будем дербанить с одной дозы и сколько будем иметь в оконцовке с каждой партии. В голове у тебя нули, нули и еще раз нули. Картинка красивая, слов нет. Особенно если перед теми нулями какая-нибудь значащая цифирь пририсована. Оно все правильно… Только ты не учел одной простой вещи: поставки кокса уже обрублены. Катька Шпаликова его поставляла, если помнишь, и откуда брала — неизвестно. А где теперь Катька — на Канарах или в закрытом акционерном обществе с ограниченной ответственностью «Мать сыра земля» — одному богу известно.
        Полковник внутренней службы внимательно слушал Сохатого и лишь иногда вздыхал. Повертел в руках пустую рюмку, подумал и пропыхтел уверенно:
        — А я вот уверен, что рано или поздно что-то должно нарисоваться.
        — Откуда такая уверенность взялась?
        — Твое здоровье…  — Голубь вновь разлил спиртное по рюмкам.  — Понимаешь, Мотя, кокс сам по себе — ничто. Обычный порошок, за который ты ни дом не построишь, ни дерево не посадишь, ни детей на ноги не поставишь. Кокс становится интересен, когда его можно конвертировать в деньги. А лучше всего это делать через нашу пенитенциарную систему… Стопроцентная реализация, мгновенный оборот, и никому из Госнаркоконтроля платить не надо. Я так думаю, что у Катьки и компаньоны были, и поставщики: не самолично же она в Латинской Америке ту коку собирала и в кокаин перерабатывала! Вот я и подумал, что рано или поздно они на нас как-нибудь выйдут… Не сегодня — так завтра точно! Потому и спрашиваю тебя о завтрашнем дне. К тому моменту у нас толковый ответ на толковый вопрос должен в запасе иметься.
        Сахно сцепил жилистые пальцы замком, хрустнул. Доводы собеседника выглядели весьма убедительно.
        — Оно вроде все правильно,  — ответил Мотя, поразмышляв.  — Но есть один момент… Где гарантии, что и с тобой, и со мной не повторится то же, что с Мухой, Сиваковым и Шпалой? Кто их заказал, кто исполнил, зачем и почему… Вот когда мы это будем знать, тогда можно и о завтрашнем дне задуматься. А то ответ приготовим, а нас никто и спрашивать не станет.
        Незаметно стемнело. Над коттеджным поселком зажглись первые робкие звезды. Острокрылые ласточки незримо прочеркивали мутноватое подмосковное небо. Угли в мангале окончательно остыли, шашлыки были съедены, и теперь лишь пустые шампуры на подносе напоминали о недавнем празднике гастрономии.
        Голубинский сходил в дом за новой бутылкой и закуской. Включил свет в беседке. Свинтил пробку с бутылки, разлил спиртное по рюмкам.
        — Мотя, если ты думаешь, что я дурак, то напрасно,  — Голубь причмокнул губами, выпил не чокаясь.  — Я ведь умею просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Ментов из «розыска» я не только напряг, но и заинтересовал материально: мол, если найдете киллерюгу, заказчика… ну и Катьку Шпаликову, естественно,  — не обижу, заплачу. Там отнеслись с пониманием — бабло в «розыске» любят…
        — Ну хорошо: найдут твои менты ту же Катьку, закроют… А она возьмет и спалит канал, по которому кокс в Россию приходит,  — с плохо скрываемым раздражением перебил Сохатый.
        — Пусть для начала найдут,  — вздохнул Голубь, промакивая салфеткой вспотевший лоб.
        — Нам самим с теми заказчиками срочно разбираться надо, понимаешь?  — втолковывал Матвей.  — И чем скорей мы их найдем да ликвидируем, тем будет лучше и безопаснее для нас обоих. Ну, выйдут на нас те поставщики кокса… или даже сама Катька. Ну, поднимемся мы на бабло. И что потом — к окнам не подходить, чтобы снайпер не вальнул? По дюжине «телков» на каждого нанимать, чтобы тебя до сортира сопровождали?
        — Понимаю тебя, Мотя,  — кивнул Голубинский.  — Превентивный удар. Лучшая оборона — нападение.
        — Я тут вообще вот о чем подумал,  — продолжал Сохатый, воодушевляясь.  — Неплохо бы нам своего киллерюгу завести. Карманного, так сказать. Чтобы, чуть что, хлоп — и решить проблему безо всяких там ментов. Только киллерюга должен быть таким, чтобы он о нас вообще не догадывался — это на случай, если запалится. Подумай.
        — Уже думаю,  — серьезно отозвался Голубь…
        …Мотя Сохатый уехал в Москву лишь назавтра. Сидя на заднем сиденье своего лимузина, Сахно щурился, глядя в затылок водителя, вновь и вновь размышляя о вчерашней беседе с полковником внутренней службы. Предложение Голубинского таило множество выгод, однако все они были ничто по сравнению со страхом повторить судьбу Шпалы, Сивакова и Мухи. В голове, правда, вертелась еще одна мысль: а что, если всю троицу заказал Голубь? Однако после размышления эта мысль была отвергнута: ведь Антон Никодимович был человеком не слишком решительным, и к тому же, как говорят в уголовном мире, «без стержня».
        Голубинский также провел весь последующий день в раздумьях. Он ни капли не жалел, что вызвал на откровенный разговор Сохатого: ведь влиятельный уголовник теперь был его единственным союзником. Если Катька до сих пор жива, то она или люди, которые теперь за ней стояли, рано или поздно выйдут на старый канал сбыта наркотиков. Однако слова о возможном покушении, брошенные Мотей, окончательно укрепились в мозгу полковника. К тому же было совершенно непонятно, откуда может исходить опасность и в какой момент ожидать удавки из гитарной струны, наброшенной на шею.
        — Нет, Мотя все-таки прав… Хорошо бы своего исполнителя иметь, карманного… Чтобы все вопросы без ментов решать,  — прошептал Антон Никодимович, укладываясь спать.
        4
        Если спросить зэка в задушевной обстановке: «За что сидишь?», обычно услышишь в ответ предсказуемое: «Ни за что». Послушать этот татуированный народ, так окажется, что «подставили», «дело пришили», «потащили паровозом», «признательные показания выбили», «попали под замес», «следак дело повесил»… Лишь небольшая часть заключенных способна признавать свое преступление полностью и безоговорочно. И надо сказать, что это далеко не худшая часть осужденных.
        Бывший спортсмен-биатлонист тридцатиоднолетний Илья Прудников попал за решетку абсолютно по делу: собственноручно отправил на тот свет подонка, убившего его молодую жену. Он просто не мог допустить, чтобы этот урод безнаказанно разгуливал по свету и совершал новые преступления, калечил судьбы и забирал жизни. Илью не остановило даже то, что у него на руках оставался малолетний сын Данька. Прудников знал, пока он будет чалиться на зоне, о сынишке не хуже матери позаботится младшая сестра Ильи — Юля, у нее имелись «крепкие тылы» и не приходилось думать о средствах к существованию. Недавно она вместе со своим женихом-хакером переехала жить в Чехию.
        Вина Ильи была очевидной, да и все улики сходились. А потому на следствии он особо не отпирался и даже решил после приговора не писать кассационку, чтобы не расстраиваться из-за отказа.
        Уже осужденный, но все еще содержавшийся в СИЗО, Илья Прудников лежал «в узде» уже второй час. Длинный капроновый шнур, заложенный через рот и привязанный к выгнутым ступням, казался ему колючей проволокой. Скрученное в дугу тело будто пронзалось тысячью раскаленных иголок. Руки, также заведенные назад, затекли, одеревенели до полной потери чувствительности. Чтобы забыть о боли, Илья пытался сфокусировать внимание на чем-нибудь постороннем: стена с облупленной краской, решетки на окнах, ржавый потек на батарее центрального отопления… Несколько раз Прудников терял сознание, словно бы погружаясь в бездонный омут. И, всякий раз приходя в себя, удивлялся, почему еще не умер. Казалось, еще чуть-чуть — и позвоночник рассыплется от перенапряжения.
        Заунывно скрипнула дверь. В кабинет оперативной части вошел оплывший, с двойным подбородком блондин в форме капитана внутренней службы. Это был тюремный опер, который и распорядился применить к Илье Прудникову пытку «взнузданием», именуемую на ментовском жаргоне «ласточка». Капитан равнодушно перешагнул через лежавшего на полу человека и уселся за стол. Достал термос и пакет с бутербродами, со вкусом неторопливо перекусил, открыл сейф, извлек папку с веревочными тесемками, лениво пролистал несколько страниц, затем взял мобильник и принялся набирать эсэмэски. Оперативник словно не замечал мучений подследственного: он даже вполголоса проговаривал тексты скабрезных сообщений, который отправлял каким-то бабам.
        Как ни было больно Илье, однако он всеми силами старался не застонать в присутствии садиста, чтобы не сделать ему приятно. Больше всего Прудникову хотелось потерять сознание, чтобы хоть на какое-то время позабыть о боли. А то и умереть — он был бы не против.
        Наконец, сунув телефон в карман, тюремный опер вызвал конвоира и распорядился развязать Илью. Истязуемый не смог сразу разогнуться и подняться на ноги и еще несколько минут бездвижно лежал на полу.
        Тем временем капитан внутренней службы достал из сейфа нетбук, включил, повернул его экраном к Прудникову.
        — Ну что, будем сознаваться?  — капитан притворно зевнул.
        — В чем?  — прохрипел Илья, с трудом поднимаясь на ноги.
        — Твоя цацка?  — опер кивнул на нетбук.
        — Нет. Подкинули при шмоне.
        — Ну, вас тут послушаешь — так вам и наркоту подбрасывают, и мобильники, и порнушку, и водку. И, заметь, все задарма. Просто бесплатный аттракцион невиданной щедрости и раздача слонов…  — отмахнулся тюремный опер.  — И вообще: не тюрьма, а пансион благородных девиц. Может, и эту запись ты никогда не видел?
        Илья медленно приходил в себя. Размял отекшие руки, встал у казенного стола и инстинктивно ухватился за его угол пальцами, чтобы не упасть. Пронзительно ныла спина, перед глазами плясали и растворялись бесформенные сиреневые пятна. Язык и губы потеряли чувствительность. В висках словно стучали молотки. Ватные ноги предательски подкашивались. Подследственный с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.
        — Ты садись. Вот тут, напротив,  — разрешил опер.
        Прудников послушно уселся. Широкоплечий гигант, он, казалось, несколько стеснялся своего роста, а потому немного сутулился. Тем временем капитан внутренней службы включил видео, и на экране замелькали обнаженные детские тела: это был отвратительный порнофильм для педофилов с гомосексуальными склонностями.
        — Ну что, Прудников, снова хочешь сказать, что это не твое?
        — Начальник, что ты от меня хочешь…  — Илья демонстративно отвел взгляд от монитора.  — Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…
        Илья говорил правду. В этом следственном изоляторе, расположенном в небольшом подмосковном городе, он сидел уже десятый месяц, то есть все время следствия.
        Осужденный уже готовился к этапу, однако буквально через неделю после вынесения приговора начались разные непонятки. Илью дважды переводили из камеры в камеру, в каждой из которой сидели «дятлы», провоцировавшие его на драку, однако, умудренный тюремным опытом, Прудников старался не реагировать на провокации. Его вещи во время шмона перетряхивались с особой тщательностью. И вот сегодня ему неожиданно объявили: мол, во время последнего обыска в вещах Ильи был обнаружен нетбук с детской порнографией, оперчасть ходатайствует о возбуждении нового уголовного дела по позорной для честного арестанта 242-й статье Уголовного кодекса — «Незаконное распространение и оборот порнографических материалов».
        То, что нетбук с педофильской порнухой был банально подброшен во время обыска, когда вся хата находилась на прогулке, сомнений не вызывало. Оставалось лишь догадываться, кто решил подставить Илью по такой гнилой статье и с какой именно целью…
        — Короче, Прудников, рисую тебе твои ближайшие перспективы,  — капитан хищно улыбнулся.  — Вариант первый. Ты остаешься тут, и уголовное дело по двести сорок второй идет в производство. Через пару дней об этом будет знать вся тюрьма. Ты сейчас еще «мужиком» сидишь. Обещаю: через два, максимум через три дня тебя за такую статью обязательно опустят, пойдешь жить под нары. И так — до нового суда. После приговора с довеском за «порнуху» отправишься на зону в том же кукарекающем качестве… если, конечно, до нее доедешь. Вариант второй. Сейчас с тобой переговорит один человек из Москвы. Если ты ему понравишься — твоя жизнь может сильно измениться к лучшему. Насколько к лучшему — ты даже и не представляешь… Ну, что скажешь?
        Предложение выглядело совершенно неожиданным и темным, однако Илья промолчал. Ведь тюрьма уже научила его никогда не выказывать ни удивления, ни заинтересованности.
        — Так будешь с ним говорить? Большой человек, специально к тебе из Москвы приехал!
        — Давно ни с кем с воли не базарил,  — Прудников с равнодушным видом передернул плечами.  — Давайте, гражданин начальник…
        — Вот и хорошо…  — Опер набрал на телефоне внутренней связи какой-то номер, бросил пару фраз.
        Спустя минуту в кабинет вошел одетый в штатское незнакомец, которого Прудников никогда прежде в этом СИЗО не видел. Чернявый, с подвижным лицом и топорщившейся на нем черной щеткой усиков, этот человек неуловимо напоминал майского жука из мультфильма. Оперативник вскочил, козырнул и вышел в коридор. Чернявый несколько минут молча рассматривал Прудникова, затем неожиданно улыбнулся.
        — Ну что, Илья Петрович Прудников, приблизительно таким я вас и представлял. Давайте знакомиться.
        У чернявого был приятный баритон, его манера держаться и подчеркнутое обращение на «вы» располагали к себе. Однако Илья оставался совершенно равнодушным. Ведь большинство неприятностей у арестантов случаются как раз от таких вот обходительных внешне ментов.
        — Как скажете,  — спокойно молвил Илья.
        — Значит, светит вам девять лет усиленного режима. Пока что девять, потому что после повторного суда наверняка добавят. И вам абсолютно нечего сказать в свое оправдание.
        — А зачем? Разве это что-то изменит?
        — Конечно, не изменит,  — согласился чернявый.  — Скажите, Илья Петрович, а вам себя не жаль? Вам ведь всего тридцать один год. На волю вы выйдете в сорок… если выйдете, конечно. С подорванным здоровьем, букетом болезней и полным отсутствием жизненных перспектив.
        После этих слов Прудников окончательно утвердился в мысли, что чернявый — очень опасный тип, в беседе с которым надо тщательно фильтровать каждое слово. Ведь если менты начинают давить на жалость — тут обязательно следует ждать подвоха.
        Подвоха, впрочем, пока не наблюдалось. Похожий на жука мужчина довольно складно пересказал биографию подследственного, особо остановившись на том, что у него почти не осталось на воле родных и близких.
        — Ладно,  — закончил он.  — Теперь пора и мне представиться. Зовут меня Борис Аркадьевич, и служу я в Федеральной службе исполнения наказаний. Больше вам знать про меня пока что не надо. Скажите — вы хотели бы выйти на свободу до срока? Ну, скажем… уже на этой неделе?
        — Кому не хочется…  — передернул плечами Илья.  — Хотел бы, конечно!
        — Тогда предлагаю выслушать мое предложение и дать ответ — утвердительный или отрицательный. От этого ответа и будет зависеть ваше ближайшее будущее.
        Борис Аркадьевич излагал свое предложение четко и детально: несомненно, этот монолог был им загодя отрепетирован. Мол, если Илья Петрович не примет его предложение, то вряд ли доживет до конца срока — особенно с учетом новой позорной статьи. Если же Илья Петрович примет его предложение, то уже завтра он сможет покинуть тюремные стены. Местная медсанчасть зафиксирует его смерть, не востребованное родственниками тело будет кремировано, а сам Прудников…
        — А как это мое тело будет кремировано?  — не понял Илья.
        — Вас лично, конечно, никто сжигать не собирается. Просто в уголовное подошьют два документа: свидетельство о смерти и справку о кремации,  — спокойно пояснил собеседник.  — И этого вполне достаточно для ваших фиктивных похорон. А теперь слушайте, в чем суть моего предложения. И отвечайте немедленно: «да» или «нет». Минуту на размышление не даю.
        Вот тут-то и прозвучало само предложение, неожиданное, странное и заманчивое…
        …Конечно же, Илья ответил согласием — а что ему еще оставалось делать?
        — Только в ближайшее время абсолютно ничему не удивляйтесь,  — загадочно проговорил Борис Аркадьевич.
        5
        Ах, Черное море! Ах, жаркое солнце!
        Стоит только произнести эти слова, и перед глазами тут же возникает сопутствующий черноморскому побережью пейзаж: фланирующие по набережной курортники, шелестящие на ветру пальмы, соленые брызги прибоя, теплые вечера со стрекотом цикад и романтические прогулки…
        Так уж случилось, что Катя Шпаликова за свои тридцать четыре года никогда прежде не бывала на море, хотя большая часть ее подруг в таком возрасте объехала едва ли не полмира. Все как-то с морем не складывалось. Сперва — непростая жизнь в нищем приволжском поселке с поэтическим названием Суперфосфатный, затем — учеба в Московском промышленном институте, которую приходилось сочетать с изнуряющей работой. Да и брат Коля, еще в «лихие девяностые» подавшийся покорять Москву, не очень-то дружил с Уголовным кодексом, вначале примкнув к «ореховским», а затем получив и первый срок за вымогательство. Потом последовали еще два срока по аналогичным статьям. Так что младшей сестре приходилось буквально разрываться между учебой, работой и свиданиями с Коляном едва ли не во всех следственных изоляторах столицы. Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, Катя нянчилась с братом, словно родная мать: бегала по адвокатским конторам, носила в СИЗО «дачки», давала взятки следователям и даже улаживала Колины дела с коллегами по бандитскому ремеслу. «Катька, отдай за меня карточный долг!», «Катька, передай в посылке
побольше витаминов!», «Катька, сунь лавешек кому надо на зоне, а то менты меня тут совсем загнобят!». Катя послушно исполняла все, что ей было сказано. Так что времени на морские курорты совершенно не оставалось, не говоря уже о личной жизни и обо всем остальном.
        Катя даже особо не придавала внимания своей внешности, хотя от природы была недурна собой. Она не бегала по бутикам, не следила за последними веяниями моды и даже косметикой пользовалась лишь от случая к случаю. В неизменном сером костюме, с гладко стянутым конским хвостиком на голове и в круглых очках, Шпаликова напоминала молодую учительницу младших классов, приехавшую в провинцию по распределению после института.
        Вскорости брат остепенился, перестал заниматься уголовщиной напрямую, зато сделался заметной фигурой в московском криминальном мире. Столичные воры явно благоволили Шпале — а иначе кто бы поставил его «смотрящим» в солидный банк? Видимо, в знак благодарности за все мучения бывший «бригадир» ореховских и устроил Катю на довольно денежную и не слишком ответственную должность гендиректора фармацевтической фирмы «Гиппократ-М». Должность, как выяснилось, была чисто формальной: Катя лишь получала там зарплату, ставя подпись там, где говорил брат. Через Шпаликову проходили огромные деньги, которые она послушно перечисляла на какой-то счет в захудалом банке на Кипре, в обмен на деньги потом какие-то «латиносы» поставляли какие-то лекарства…
        Что это за лекарства, кто их производит и для чего они предназначены, Катя особо не вникала: дальнейшим их продвижением и распределением занимался друг родного брата, знойный красавец Лаша Лацужба из Абхазии. С ним Николай когда-то сидел на зоне и даже был в одном отряде. Этот человек и был фактическим директором «Гиппократа-М», где занимался почти всем: от переговоров с людьми из ФСИН и до конспиративных бесед с какими-то странными татуированными личностями, нередко появлявшимися в офисе. Правда, до конца Колян ему не доверял — никогда не сводил с теми самыми поставщиками-«латиносами». Выходы на них имелись только у него, да еще у самой Катьки. А для остальных это была тайна за семью печатями. Но иначе в бизнесе и нельзя. Если без тебя смогут обойтись, то тебя из цепочки обязательно выбросят.
        И так уж сложилось, что Лаша стал первой настоящей любовью Кати. Именно он уговорил ее взять отпуск и отправиться с ним в Пицунду: мол, хачапури покушаем, вина попьем, заодно и с родителями познакомлю!
        Естественно, Катя не могла отказать — тем более что намерения у Лаши вроде бы были самыми что ни на есть серьезными. Что касается самой фирмы, то Лаша обещал все дела взять на себя. Тем более что Лаша был близким другом брата Николая, к тому же, со слов самого Лацужбы, со старшим братом обо всем было условлено.
        И вот теперь, сидя в кафе на набережной, Катя любовно смаковала терпкое местное вино и, глядя на черноглазого, похожего на марьяжного валета Лацужбу, застенчиво ему улыбалась.
        — Что молчишь, Катя?  — Лаша подозвал официанта, по-хозяйски распорядился принести еще бутылку вина.
        — Хорошо тут у вас…
        — Хорошо везде, где деньги есть,  — то ли в шутку, то ли всерьез промолвил Лацужба.
        — Хорошо там, где теплое море… И ты.
        Абхазец взял руку девушки, проявляя галантность, поцеловал.
        — Не жалеешь, что приехала?
        — Ну что ты!  — Катя благодарно посмотрела на собеседника.  — А когда ты с родителями познакомишь, как обещал?
        — Ва, слушай, женщина, сколько можно одно и то же повторять!  — нарочито-грозно прикрикнул Лаша.  — Тебе что — меня мало, целую толпу родственников сразу тут хочешь собрать? Зачем еще нам теперь мои папа-мама?! Я обещал — я сделаю. А пока — отдыхаем, да? Вон, видишь, море, пальмы, вино какое вкусное… Все для тебя! Или тебе что-то не нравится?
        Отдых Кате действительно очень нравился. Блестело море, шуршали пальмы на ветру, белоснежные чайки с гортанными криками парили над белопенными волнами. Правда, Шпаликова все-таки не забывала о работе, то и дело интересовалась у Лаши, как там в «Гиппократе-М» идут дела. Однако молодой абхаз только отмахивался — мол, все на мази, пусть твой брат этим занимается, а наше дело молодое, будем наслаждаться теплым морем, южным солнцем и вкусными винами! А потом и дорогого Колю на нашу свадьбу пригласим! Знаешь, мол, какие в Абхазии свадьбы бывают! По тысяче человек!
        Официантка с неулыбчивым лицом принесла бутыль вина, открыла, разлила по бокалам. Лацужба взял бутыль, бросил взгляд на этикетку.
        — «Амра» называется. Знаешь, что такое по-нашему «амра»? Солнце. Твое здоровье!
        — Спасибо,  — Катя пригубила, поставила бокал на стол, достала из сумочки мобильник.  — Лаша, что-то никак понять не могу: как сюда приехала — ни одного звонка не было, хотя за роуминг заплатила. И я в Москву дозвониться не могу. И ни одного е-мейла с работы.
        — Коле дозвониться не можешь?  — кавказец вскинул черную, словно рисованную бровь.
        — Ему. И он почему-то трубку не берет.
        — Да не волнуйся ты! Связь плохая. Тут иногда такое бывает…  — Лацужба вновь разлил вино по бокалам.  — А давай как-нибудь на озеро Рица съездим!
        — Давай. Только…
        — Что, о Коле так печешься? Успокойся, я ему сегодня же сам с домашнего позвоню,  — Лаша приподнялся, поцеловал Катю в щеку.  — Прямо вечером. Да, слушай, как я мог забыть? Мне ведь сегодня кабана надо убивать. Знаешь, какой огромный боров вырос?
        — Ты что, сам его убивать будешь?  — не поверила Шпаликова.
        — Конечно! А что, тебя просить?
        — Как-то не представляю тебя в такой роли. Ты что, уже убивал свиней?
        — Я много кого убивал,  — ответил абхазец то ли в шутку, то ли всерьез.  — Если тебе неприятно на это смотреть — прогуляйся пока, через пару часов вернешься. А я тушу разделаю, шашлык-машлык замариную, сегодня как раз под чачу и покушаем, да?
        День до вечера прошел у Кати в праздном ничегонеделании. Молодой кавказец отправился домой, а девушка несколько часов бродила по набережной: покупала какие-то безделушки, заходила в кафе, спускалась к морю и, сняв босоножки, окунала ноги в теплую соленую воду. Несколько раз Шпаликова набирала номер брата, но — безрезультатно.
        Конечно, она почти безоглядно верила Лаше: ведь он действительно был другом ее брата! К тому же Лацужба обещал, что в отсутствие Кати все бизнес-дела будут идти своим чередом. Но, с другой стороны, Катя слишком хорошо знала характер брата: Коля был крут, особенно во хмелю, обид никогда и никому не прощал, и банальная ссора в московской дорожной пробке могла перейти в жуткую поножовщину. Как знать — может быть, он опять в следственном изоляторе или с ним случилось еще что-нибудь похуже?
        И тут девушку осенило: а что, если позвонить с переговорного пункта? Тем более что на набережной их было несколько.
        Звонок на мобильный Коли ничего нового не дал — «абонент временно недоступен». А вот в «Трастсанбанке» трубку стационарного телефона в кабинете брата подняли сразу.
        Катя оживилась и торопливо произнесла прежде, чем ей успели ответить «алло»:
        — Николай?
        Из трубки донеслось удивленное покашливание.
        — А кто его спрашивает?  — донесся из наушника чужой голос.
        — Нет, это вы мне скажите, что делаете в кабинете Николая, почему берете трубку?  — возмутилась Екатерина Викторовна Шпаликова.
        — Вы что, ничего не знаете?  — прозвучал удивленно голос.
        — А что, собственно говоря, я должна знать?
        После небольшой, но выразительной паузы из трубки донеслись короткие гудки. Катя растерянно сняла очки, протерла их носовым платком… Было очевидно, что с братом что-то произошло. Но что?
        Об этом наверняка уже должен был знать Лаша. Катя вышла из стеклянного павильона переговорного пункта, обессиленно уселась на лавочку. И, с трудом поборов желание тут же позвонить жениху, побежала к стоянке такси: все-таки о таких вещах лучше говорить не по телефону…
        Лаша Лацужба стоял во дворе своего шикарного дома. На дощатом помосте лежала уже осмоленная туша кабана. Рядом, в эмалированной выварке, дымился свежий ливер. Теперь абхазец совершенно не походил на себя прежнего: забрызганный свежей кровью, с острым ножом в руках и с банданой на голове, он напоминал кровожадного кавказского боевика из сериала.
        — Лаша…  — Катя бросилась к жениху.  — Что с Колей?
        Кавказец воткнул нож в помост, прищурился.
        — В Москву с «переговорки» звонила?
        — Да…
        Абхазец утер пот со лба, осторожно приобнял девушку, прошептал на ухо:
        — Крепись, Катя. Я тоже час назад узнал. Не хотел, дорогая, тебя тревожить. Дело в том, что…
        …Катю удалось успокоить лишь через час. Лаша накапал ей транквилизаторов, уложил в постель и даже присел рядом. Сестра убитого с отрешенным видом молчала. Наконец тихонько спросила:
        — Лаша, кто это мог сделать?
        — Не знаю, Катенька,  — Лацужба осторожно прикоснулся к руке Шпаликовой.  — Ничего пока не знаю. Известно мне лишь одно: нам с тобой сейчас в Москву ехать нельзя. Хорошо, что ты хоть не назвалась по телефону.
        — Даже на похороны ехать нельзя?  — Катя приподнялась на локте, обескураженно взглянула на Лацужбу.
        — Ни в коем случае. Коле этим уже все равно не поможешь.
        — И как же теперь… бедный Коля, его же в землю зароют, света Божьего больше не увидит!  — Катя тихонько всхлипнула.  — А я тут буду сидеть, даже не попрощавшись!
        Лаша с силой сжал руку Кати.
        — Нельзя, Катя. Там ведь, как выяснилось, не только Колю убили, но и людей, с которыми ты по медикаментам работала. А там люди очень серьезные!
        — А когда можно будет?
        — Не знаю. Зато в Абхазии тебя никто и искать не будет. У меня тут все завязки, если кто подозрительный появится — местные менты сразу свистнут. Главное для тебя теперь — сидеть очень тихо, никуда не звонить, никому не писать… И во всем слушаться меня. Договорились?
        Катя хотела еще что-то спросить, но, едва взглянув на жениха, осеклась. В тусклом свете ночной лампы Лаша выглядел сурово и сосредоточенно, невольно напоминая себя давешнего, с окровавленным ножом в руках. Губы его были плотно сжаты, глаза прищурены.
        Несомненно, абхазец прав: люди, убившие Колю, теперь вполне могли начать охоту и на его сестру. А потому здравый смысл подсказывал: лучше послушаться жениха. Ведь теперь Лаша оставался, по сути, единственным человеком, которому Катя могла доверять…
        6
        Знал же Илья Прудников, что ментам, следакам и прокурорским верить нельзя ни при каких обстоятельствах! Даже если они тебе говорят, что дважды два — четыре. Но сделали же ему странное предложение, от которого нельзя было отказаться. И это предложение он принял лишь затем, чтобы избежать позора и неминуемой скорой смерти от рук блатных. Педофилу с гомосексуальными склонностями за решеткой долго не прожить. Однако и это почему-то не помогло. Странный тип Борис Аркадьевич, так и не назвавший своей фамилии и должности, получив согласие от Ильи, резко пропал с горизонта, словно его и не было никогда на свете.
        И тут, как поначалу посчитал Илья, произошел обнадеживавший случай. Прудникова вывели из камеры. Конвоир, конечно же, не говорил, куда ведут и зачем. Классического распоряжения «с вещами на выход» не прозвучало, значит, предстояло вернуться в камеру. Вскоре и сам Илья сориентировался, что вели его к следователю.
        Когда он шагнул в кабинет, то от неожиданности замер. Ненавистный следак, как и положено, сидел за своим письменным столом, развалившись в кресле. А вот рядом с ним — за приставным — скромно расположилась миниатюрная женщина. Длинные светлые волосы туго заплетены в косу и аккуратно уложены венком вокруг головы. Но Илья-то помнил эти волосы распущенными, когда женщина, будучи еще девчонкой-школьницей, стыдливо прищурившись в полумраке, смотрела на него сквозь густые пряди, падавшие ей на лицо. В одно мгновение в памяти всплыла и ночная мансарда на даче, куда они вдвоем приехали тайком от ее родителей, и любопытная луна, заглянувшая в высокое потолочное окно. Вспомнился и неумелый поцелуй с этой девчонкой-одноклассницей, с которой в школе он сидел за одной партой, с которой у него в старших классах случилась первая любовь… У Ильи чуть не вырвалось: «Наташка!»
        Но его остановил взгляд женщины. Ее глаза словно говорили: «Молчи, мы незнакомы». И он подчинился. Все дальнейшее происходило как в тумане.
        — Ваш адвокат,  — представил следователь ту самую Наташку из прошлого.
        — Адвокат?  — переспросил Илья.
        — Обухова Наталья Прохоровна,  — назвалась его первая любовь.
        А он и не знал до этого, что она Прохоровна! Да и не Обухова была ее фамилия, а Ильина. Прудников, не понимая, что происходит, смотрел на Наташу, так неожиданно оказавшуюся в кабинете следователя.
        До слуха Прудникова доносился голос следователя, тот монотонно зачитывал ему постановление о возбуждении уголовного дела по факту обнаружения в тюремной камере нетбука с порнографическим видео педофильского содержания.
        — Вы понимаете меня?  — спросил следак, заметив, что Илья практически не слушает его.
        — Вы сами знаете, что нетбук с этими мальчиками мне подбросили,  — вернулся к реальности Прудников.
        — С мальчиками или с девочками… девочки, мальчики… Какая, в задницу, разница? Статья одна и та же,  — следак хохотнул, а затем спохватился и глянул на адвоката.  — Извините, Наталья Прохоровна, вырвалось. Работа с уголовным контингентом сказывается. Сами видите, с кем общаться приходится.
        — Где Борис Аркадьевич?  — требовательно поинтересовался Илья.
        — Какой Борис Аркадьевич?  — удивился следователь.  — У вас с головой все в порядке?
        Происходила какая-то фантасмагория. Теперь уже и присутствие Наташи Илье казалось частью некоего страшного плана, направленного специально против него. Прудникова в данный момент уже перестало волновать собственное незавидное будущее, больше всего его угнетало, что Наташа может поверить во всю эту мерзость, непонятно зачем созданную вокруг него. Не за этим ли ее пригласили?
        — Суть обвинения мне ясна. Могу я поговорить со своим адвокатом наедине?  — спросил Илья.
        Следак удивленно вскинул брови, ведь адвокат был бесплатный, дежурный, а значит, и не станет Наталья Прохоровна сильно стараться. Чего тогда с ней говорить?
        — На данный момент все кабинеты для общения с адвокатами заняты,  — выдал ожидаемую фразу следак, проверить сказанное им не было никакой возможности.
        — Мой клиент имеет такое право,  — произнесла Обухова, стараясь говорить абсолютно нейтрально, будто просто констатировала юридическую реальность.
        — Ну, раз вы сами на этом настаиваете… Пять минут,  — милостиво разрешил следак и оставил Илью с Обуховой в своем кабинете.
        Когда дверь закрылась, Илья выдохнул:
        — Ты… Наташка? Почему ты здесь оказалась?
        — Я сегодня просто была дежурным адвокатом в коллегии. Меня вызвали… Я увидела твою фамилию… Это абсолютная случайность…  — торопливо и сбивчиво принялась объяснять женщина.
        — Ты же не веришь в эту гадость? Мне подбросили нетбук с детской порнухой. Хотят расправиться,  — Илья хотел еще добавить о странном предложении, которое он принял, но осекся, ведь столько лет прошло, а люди со временем меняются.
        — Конечно же, не верю,  — Наташа заглянула Илье в глаза.  — Ты такой же, как прежде, только взгляд стал жестче. Но ты смотришь на меня и словно понемногу отмокаешь. Правда?
        Илья и сам чувствовал, как его душа, загрубевшая на зоне и в тюрьме, плавится, размягчается от женского тепла. Он-то знал, как бессонными ночами, ворочаясь на шконке, вспоминал счастливые моменты их первой любви, вспоминал ее лицо и сквозь пряди волос стыдливый взгляд школьницы выпускного класса.
        Наташа попыталась обнадеживающе улыбнуться:
        — Я все для тебя сделаю. Я неплохой адвокат. Я сумею, смогу.
        — Вряд ли тебе удастся. Но все равно спасибо. Ты же Ильина, почему тогда сказала — Обухова?
        — Глупый ты мой,  — назвала она его так, как часто называла в школе.  — Я замужем была, но детей у меня нет,  — почему-то добавила она, наверное, это обстоятельство являлось для нее важным.
        Илья протянул руку под столом, их ладони встретились. Пальцы Наташи были такими же тонкими, податливыми, как и раньше. В дверь коротко постучали. Илья отдернул руку, и вовремя — вошел следователь.
        Вернувшись в камеру, Илья не отвечал на вопросы других сидельцев. Наверное, он выглядел странно. От него отвязались, подумав, что, возможно, случилось что-то плохое с кем-то из его родственников и бывалый зэк просто не хочет об этом говорить. Перед самым отбоем громыхнула «кормушка» и послышался возглас:
        — Прудников, на выход.
        — Куда тебя?  — тихо поинтересовался сосед по тюремным нарам.
        — Сам не знаю,  — так же тихо и абсолютно искренне ответил Илья.
        Во дворе СИЗО стоял старый автозак на базе «газона». Возле него прохаживался тот самый следак. На его губах змеилась нехорошая, во всяком случае, так показалось Прудникову, улыбка. На вопросительный взгляд Ильи, мол, куда везут, следак, не задумываясь, ответил:
        — Расстреливать,  — а затем согнал улыбку с лица и ответил вполне серьезно:  — На следственный эксперимент едем.
        — Будете проводить процессуальные действия без адвоката?  — произнес Прудников, понимая, что в его ситуации это ничего не меняет, ему просто хотелось еще раз увидеть Наташу, так неожиданно возникшую из его прошлого.
        — Почему без адвоката?  — удивился следак.  — Будет тебе в свое время не только адвокат, но и строгий судья с принципиальным прокурором.
        Прудников поднялся в машину. Его затолкнули в так называемый «стакан» — узкую железную выгородку в кузове, в которой можно было только стоять. Конвойный в автозак не поднимался. Дверь с лязгом закрылась. Кто едет в кабине, Илья не знал. Двигатель заурчал, и машина тронулась с места. Вскоре стемнело. Ехали где-то за городом по ровному неоживленному шоссе. Лишь изредка со свистом мимо проносились машины.
        «Наташа,  — мысленно позвал в мыслях Прудников, а когда ему показалось, что она если не слышит его, то хотя бы чувствует, спросил:  — Ну почему мы тогда расстались? Может, все было бы по-иному?»
        За рулем автозака сидел молоденький водитель-срочник, рядом с ним жался конвойный. Когда предстояло переключить передачу, последнему приходилось забрасывать ногу за ногу, чтобы дать ход рычагу. У правой дверцы с комфортом расположился следак. Он с сосредоточенным видом просматривал бумаги в папке, хотя уже было темно и разобрать текст ему вряд ли удавалось.
        — За следующим поворотом налево уйдешь, на грунтовку,  — бросил он водителю.
        Тот недоуменно посмотрел на следака.
        — Так ведь не по дороге.
        — А кто тебе сказал, что по дороге?  — улыбнулся следак.  — В одно место заехать надо. Потом на трассу вернемся. Тут недалеко. Много бензина не сожжешь.
        — Надо так надо.
        Вскоре автозак уже трясся по пустынной гравейке. Земляное полотно было волнистым, как стиральная доска,  — не разгонишься.
        — А теперь — стоп,  — приказал следак.
        Водитель вдавил тормоз и с удивлением осмотрелся. Рядом не наблюдалось жилья. Лишь еле заметная тропинка уходила в молоденький лесок.
        — Глуши.
        Мотор замолк. Наступила тишина.
        — Значит, так, слушать сюда,  — сказал следователь, выбираясь на дорогу.  — Вот тропинка, а вот,  — он вытащил из-под сиденья что-то тяжелое, замотанное в тряпки и перетянутое скотчем,  — задний мост для «Жигулей». Несете его по тропинке до рыбацкого домика и отдаете жильцу. Скажете, что от меня. И — назад. А я тут покараулю. Задача ясна?
        Вообще-то автозак с заключенным конвойный не имел права оставлять на дороге, водитель тоже. Но так распорядился следователь. Да и просто, по-человечески, не станешь отказывать человеку, который намного старше тебя по возрасту и по положению. Конвойный с водителем подхватили задний мост и, негромко чертыхаясь, потащили его лесной тропинкой. Как только они исчезли в зарослях, неподалеку тихо заурчал двигатель легковой машины. Из-за кустов выехала невидимая до этого с дороги «Волга». За рулем сидел тот самый таинственный Борис Аркадьевич.
        — Здравия желаю,  — тихо проговорил следак.
        — Давай быстрей.
        Следак открыл автозак, посветил вовнутрь фонариком. Стоявший в «стакане» Прудников зажмурился от света, бьющего в лицо, прикрыл глаза ладонью. Он все еще ничего не понимал.
        — А вы думали, что я о вас забыл?  — спросил Борис Аркадьевич, забрал у следака фонарик и посветил себе в лицо.  — Я свое слово всегда держу.
        Загремел запор. Удивленный Илья выбрался из машины. Борис Аркадьевич уже держал поднятой крышку багажника «Волги».
        — Поторапливайтесь,  — подгонял он шепотом.
        Прудников заглянул внутрь. В багажнике лежал абсолютно голый мертвый мужчина примерно одной с ним комплекции.
        — Труп — свежак,  — с каким-то затаенным умилением проговорил Борис Аркадьевич.  — Бомж от сердечной недостаточности перекинулся. Его вместо вас и сожгут. Раздевайтесь. Если б вы только знали, скольких забраковать пришлось!
        Илья сбросил одежду.
        — Белье тоже снимайте.
        Следак вместе с Ильей, как могли, быстро облачили мертвого бомжа в одежду Прудникова, затем с трудом затащили его в автозак и, поставив в «стакан», закрыли на замок.
        — В «Волгу» садитесь. Потом оденетесь,  — отдал распоряжение Илье Борис Аркадьевич.
        Легковая машина сдала задом и скрылась за кустами. Вновь наступила тишина. Таинственно раскачивались верхушки худощавых сосен. Перемигивались в ночном небе звезды. Илья увидел, как из леса вышли водитель с конвойным, как сели в машину и уехали.
        — Ну вот, дело сделано,  — осклабился Борис Аркадьевич.  — Приедут на место. А зэк в «стакане» по дороге загнулся. Неприятность, конечно, но ни в коем случае не трагедия вселенского масштаба. Скоро все и как звать вас забудут. Был такой, и нет его. Только горстка пепла останется да пара бумажек с печатями и подписями. Пошли, новорожденный.
        — Так голым и идти?  — засомневался Прудников.
        — Я спешил. Не успел в машину одежду положить. А чего стесняться? Лес, ночь. Люди голыми в этот мир приходят. А у вас, считайте, сегодня день рождения.
        Поскольку других вариантов не было, пришлось идти в чем мать родила. Странные ощущения. Пробирал ночной холод, босые ноги кололи валявшиеся на тропинке крепкие сосновые шишки. При этом обычно уверенный в себе Илья чувствовал себя незащищенным. Лес кончился. На опушке стоял небольшой бревенчатый домик, обнесенный невысоким заборчиком. Над воротами красовалась надпись «Дом рыбака». У калитки гостей уже встречал странного вида мужчина. Длинные волосы, собранные на затылке в хвост, в носу пирсинг, руки выше кистей густо укрыты татуировками. По их композиции можно было предположить, что они идут и выше, а то и по всему телу. При этом татуировки были явно не тюремные, а высокохудожественные.
        — Добрый вечер,  — мужчина абсолютно не обратил внимание на то, что Илья голый, и первым протянул ему руку для приветствия.  — Виталий,  — представился он.
        Прудников вопросительно глянул на Бориса Аркадьевича, не зная, имеет ли право называть свое настоящее имя.
        — Илья,  — за Прудникова произнес его провожатый.
        Мужчина, назвавшийся Виталием, пригласил пройти в дом. Илья переступил лежавший на крыльце, закрученный в тряпье задний мост от «Жигулей» и шагнул внутрь.
        — Борис Аркадьевич, а что теперь с этим дурацким задним мостом делать?
        — Надо же мне было им двоим какую-то ношу дать.
        — Можете надеть,  — Виталий указал Илье на банный халат, висевший на спинке стула.
        Одевшись, Илья почувствовал себя более уверенно. Татуированный пристально его разглядывал.
        — Не удивляйтесь,  — усмехнулся Борис Аркадьевич.  — Это у него профессиональное. Вас придется немного подправить.
        — В каком смысле?  — напряженно поинтересовался Прудников.
        — Лицо подправить. Все-таки не хотелось бы, чтобы вас узнавали знакомые.
        — Пластическая операция?
        — Зачем? Небольшие корректировки. Сейчас этим и займемся.
        Илью усадили в кресло. Виталий достал средних размеров серебристый кофр. На приставном столике стал раскладывать инструмент.
        — Это не больно и не опасно,  — говорил он, протирая лицо Прудникова марлей, смоченной в спирте.  — Первоклассный медицинский силикон. При желании все можно вернуть в исходное состояние.
        Виталик отошел на несколько шагов, всмотрелся в лицо Ильи так, как делает это художник, а затем поднял в руке шприц.
        — Вам лучше закрыть глаза. Вернее, мне так легче будет работать.
        Прудников повиновался. Иголка шприца колола в губы, щеки, лоб, а Виталик говорил:
        — Чуть-чуть сделаем толще верхнюю губу. Усилим надбровные дуги. Видите, Борис Аркадьевич, теперь у него абсолютно другое выражение лица…
        Священнодействие продолжалось около часа. Наконец Виталик сказал:
        — Готово.
        Прудников открыл глаза. Борис Аркадьевич держал перед ним большое подрагивавшее зеркало, из которого на Илью смотрело отражение. Узнать Прудникова было можно, но он уже стал другим. Изменились не черты лица, а именно его выражение. В случае если бы кто-то из знакомых остановил его на улице, достаточно было бы просто сказать, что человек ошибся. А в ответ услышать, что «да, извините, теперь сам вижу».
        — Удивлены?  — самодовольно проговорил Виталик.  — Дело в том, что после тридцати лицо уже становится как бы отражением прожитой человеком жизни. Его формируют морщинки, складки. Если вы часто улыбались, то они сложатся в один рисунок, если сердились, то в другой. Не знаю, как сложилась ваша судьба, но могу сказать, вам много пришлось страдать,  — Илья не успел ответить, а Виталик уже доставал ножницы, фен.  — Изменим и прическу. А вот бриться в ближайшие дни я вам не советую. Обрастите щетиной, это придаст вам солидности.
        Наконец «правка» лица было окончена.
        — Несколько дней надо дать на то, чтобы изменения вошли в силу, чтобы организм принял их. Почаще смотритесь в зеркало, старайтесь контролировать свою мимику, и вскоре она станет у вас совершенно естественной,  — посоветовал Виталик, пожелал спокойной ночи и распрощался.
        Борис Аркадьевич прищурился.
        — Я тоже вас оставлю. Привыкайте. Вскоре увидимся. Еды здесь хватает. Беспокоить никто не станет. Не совершайте глупостей. Я приеду за вами через несколько дней.
        7
        Спустя четыре дня Илья Прудников, одетый во все новое, сидел с Борисом Аркадьевичем в небольшом московском ресторане. Зал выглядел тихим и уютным. Ненавязчиво звучала музыка, едва слышно журчал фонтанчик в центре зала, и приглушенный свет создавал ощущение покоя и защищенности. Прудников растерянно посматривал по сторонам, как человек, испытывающий явный дискомфорт. И лишь спустя минут двадцать недавний арестант понял, чего ему не хватает: решеток на окнах, к которым он так привык за время следствия…
        — Расслабьтесь и отдыхайте,  — добродушно улыбнулся Борис Аркадьевич и протянул меню.  — Выбирайте, что нравится.
        — Спасибо… Да мне, если честно, после тюремной баланды теперь все равно,  — признался Илья.
        — Тогда я выберу на свой вкус… А вы пока, чтобы не скучать, посмотрите вот это,  — офицер ФСИН положил перед Прудниковым небольшой пакет.
        Это был набор документов: паспорт, автомобильные права на имя Ильи Калашникова, а также кредитная карточка, на которой карандашом, так, чтобы можно было стереть, был написан пин-код. Документы выглядели совершенно безукоризненно: печати, подписи, фотоснимки. Причем снят был Илья именно в своем сегодняшнем виде — с модной, недельной давности щетиной, хотя никто его таким не фотографировал.
        — Фотошоп,  — небрежно бросил собеседник.  — Ну что: грибной жюльен, салат из овощей, мясо на углях, паровая осетрина… и водочка, я думаю, подойдет,  — проговорил Борис Аркадьевич и добавил:  — За документы можете не волноваться, лучше настоящих. На пластике немного денег, так сказать, на карманные расходы. С голоду не умрете, на бензин хватит.
        — А если я с этими документами от вас сбегу?  — прищурившись, напряженно спросил Прудников.
        — Не сбежите, потому что бежать вам некуда,  — отмахнулся Борис Аркадьевич.  — Близких, как я понял, у вас не осталось… Не считая сестры, которая сейчас с вашим малолетним сыном и женихом живет в одной из стран Евросоюза. Вы ведь не хотите ей неприятностей, правда? И своему сынишке Данику тоже не хотите проблем, как я понимаю. А они обязательно возникнут при неправильном поведении, я это гарантирую. Но даже если вы все-таки попробуете сбежать, то через час, максимум через два, вас обязательно обнаружат. Не забывайте, что вы в Москве, а этот город буквально нашпигован видеокамерами слежения и прочими полезными вещами, которые позволяют вычислить любого. А теперь давайте ближе к делу. Значит, вы, Илья Петрович, мастер спорта международного класса по биатлону. Даже входили когда-то в олимпийскую сборную России.
        — Даже на зимнюю Олимпиаду в Турин в две тысячи шестом должен был поехать, да из-за травмы не получилось,  — вздохнул Прудников.
        — Но стреляли вы, по-моему, лучше всех в сборной. Вот и прекрасно: завтра отправимся на ваше любимое стрельбище центра по биатлону, потренируетесь с недельку, а потом покажете, на что способны.
        — Стрелять — по мишеням?  — прищурился Прудников; он уже многое понимал.
        — Пока по мишеням,  — улыбнулся Борис Аркадьевич.
        — А потом?
        — А потом — по тем, на кого мы покажем.
        Именно это предложение и было сделано Илье в следственном изоляторе, и обстоятельства сложились так, что бывший спортсмен-олимпиец не смог от него отказаться. Прудникову очень не хотелось принимать подобное предложение, однако, приняв его, Илья спасся от неминуемого позора и, возможно, скорой смерти.
        Недавний арестант мог только строить предположения, кто стоит за Борисом Аркадьевичем. Но уж, конечно, Илья даже не догадывался, что выбор его будущих жертв, а равно и его судьбу теперь будут определять уголовный авторитет Матвей Сохатый и Антон Голубинский, недавно получивший погоны генерала Федеральной службы исполнения наказаний…
        После обеда в ресторане Борис Аркадьевич подвез на своей машине Илью в один из окраинных районов. То, что он, выпив немало водки, сел за руль, его абсолютно не беспокоило. Остановился во дворе между двумя панельными пятиэтажками, указал на миниатюрный внедорожник, припаркованный между другими автомобилями.
        — Вот ваша машина. А это ключи от квартиры. Завтра утром я заеду за вами. Направимся на стрельбище. До встречи.
        Илья остался стоять один во дворе. Все случившееся казалось ему нереальным. Он, недавний сиделец СИЗО, над которым нависла позорная для любого зэка статья, оказался на воле, с деньгами, с квартирой, машиной, с новыми документами. Правда, за все это еще предстояло расплатиться. Судьба бесплатных подарков никогда не делает. Прудников прикинул свои шансы исчезнуть, но, поразмыслив, решил, что не стоит дергаться. В первое время его будут опекать очень плотно. Вот если потом, когда он заслужит доверие… Да и сестру Юлю с Даником нужно как-то обезопасить. С какой стати им за его грехи отдуваться…
        Даже не зайдя в подъезд, не посмотрев свою новую квартиру, Илья зашагал к улице. На остановке спросил, как пройти на почту. Оказалось, что это совсем рядом. Отстояв небольшую очередь, Прудников нагнулся к окошку и попросил девушку за стеклом:
        — Мне конверт международный и лист бумаги. Карточкой рассчитаться можно?
        Вскоре он уже устроился за стойкой и выводил разболтанной казенной ручкой на листе мелкие печатные буквы. Странное получалось у него письмо. Никогда прежде не приходилось ему писать о себе в третьем лице.
        8
        Не зря Борис Аркадьевич упомянул в разговоре с Ильей Прудниковым о том, что у него на этом свете осталась сестра и маленький сын, которые живут в одной из стран Евросоюза. Вроде бы так, мельком бросил он эти слова. Но в ситуации, в которой очутился бывший биатлонист, трактовать их следовало однозначно.
        Те, кто стояли за Борисом Аркадьевичем, через него намекали: мы и адресок знаем, и, если понадобится, сможем взять твою сеструху с сынком в оборот. Так что не делай глупостей, не дергайся, исправно выполняй все, что тебе скажут, и будет тебе счастье.
        Небольшой городок на две с половиной тысячи жителей в чешских Татрах — место спокойное. Тут все друг друга знают, а на форуме городского сайта самая обсуждаемая на протяжении двух недель новость — кто потерял ключи в местном супермаркете и почему не приходит за ними? Именно тут и нашли себе тихую гавань сестра Ильи Юля с племянником Данькой и ее жених Юра Покровский.
        Молодой компьютерный гений Покровский был способен взломать любую электронную защиту, не выходя из дома, подключиться к любой камере наружного наблюдения, внедриться в какую угодно навороченную банковскую систему, взять на свой ноутбук управление городскими светофорами. Но, обладая такими несомненными талантами, он все же решил завязать с уголовным прошлым. Ведь теперь он был не один. От него зависело будущее Юли и маленького Даника, которого он любил, как родного сына. Оказаться в тюрьме, пусть даже комфортной — евросоюзовской, ему не улыбалось. Хватало того, что отец Даньки — Илья угодил в тюрьму российскую. Двое зэков в одной семье — это уже «перебор». Вот и стал Покровский законопослушным жителем тихой Чехии. По контрактам с заказчиками разрабатывал и вел сайты, отвечал за их антивирусную защиту, вычислял злоумышленников, пытавшихся покупать товары в интернет-магазинах по чужим данным.
        Конечно, это приносило не так много денег, как ему хотелось бы. В былые лихие хакеровские годы он иногда за один раз срубал столько, сколько капало ему теперь в месяц. Но на жизнь хватало и еще оставалось. Даже дом небольшой купил себе в курортном городке. В современном мире абсолютно неважно, где ты находишься, главное, чтобы твой компьютер был подключен к Интернету.
        Покровский сидел на террасе и щелкал клавишами стоявшего на коленях ноутбука. На время пришлось отложить работу. В последние дни стали происходить странные вещи. За его домом явно началась слежка. Сперва Юра решил, что им заинтересовалась чешская полиция, но потом понял — это не так. Вот и сейчас на другой стороне улицы стояла легковая машина. Вчера там была другая, но человек, сидевший за рулем, оказался прежним. Покровский вывел на монитор изображение с видеокамеры, установленной на фронтоне дома, укрупнил его. Вид мужчина за рулем имел, несомненно, уголовный. Профессия всегда накладывает отпечаток на внешность. Мента и зэка видно сразу, во что их ни одень. Еще одно укрупнение, и на фалангах пальцев стали видны типично зоновские перстни-татуировки.
        Мужчина приподнял фотоаппарат и пару раз щелкнул кнопкой, явно снимая сидевшего на качелях Даника. После чего сразу же запустил двигатель и уехал. Покровский прошелся пальцами по клавиатуре, вводя номер машины. Через полминуты он уже входил в полицейскую базу данных. Оказалось, что машина принадлежит фирме по прокату автомобилей. Пройти дальше по цепочке данных не получилось. Рабочий день кончился, и в фирме все компьютеры оказались выключенными, кто именно ее арендовал, можно было бы узнать лишь завтра.
        Юля хозяйничала на кухне, готовила ужин. Широкое окно выходило на улицу, за соседним рядом домов виднелись горные вершины, застывший горнолыжный подъемник. Девушка увидела, как по улице едет на велосипеде почтальон и, почти не останавливаясь, рассовывает газеты в почтовые ящики. Последнее письмо от брата Юля получила две недели тому назад и сразу же на него ответила. Так что можно было надеяться, пришла очередная весточка от Ильи.
        Прудникова выбежала из дома. Почтальон остановился, поздоровался и протянул заказное письмо. Юля глянула на конверт, отправитель на нем не значился. Ее чешский адрес был аккуратно выведен печатными буквами. Сердце екнуло, непонятное всегда пугает. Ведь, кроме Ильи, ей никто сюда не писал. Если с кем из подруг и общалась, то только по Интернету. Юля рассеянно поставила подпись на квитанции и пошла к дому, на ходу разрывая конверт. Устроившись на кухне у окна, принялась читать. Текста было немного, даже до конца страницы не дотягивал. Все написано от руки печатными буквами.
        «Уважаемая Юля. Пишет Вам приятель Ильи, сидевший с ним в одной камере, а теперь вышедший на волю. Адрес Ваш нашел на конверте в его вещах. С прискорбием должен Вам сообщить, что Ваш брат умер в автозаке, когда его везли на следственный…»
        Юля почувствовала, как текст расплывается у нее перед глазами. Потекли слезы. Она подняла голову, лишь когда Юра положил руку на ее плечо.
        — Ильи больше нет,  — сумела выдавить она из себя и вновь разревелась.
        — Тихо, тихо, а то Даньку напугаешь,  — прошептал Покровский и взял письмо.
        Он дочитал его до конца. Сосед по камере, оказалось, не только сообщал о смерти Ильи Прудникова. Он писал, что незадолго до этого у них состоялся задушевный и несколько дурацкий разговор. Будто бы Илья высказал свое заветное желание, чтобы после смерти, словно предвидел ее приближение, его кремировали, а пепел бы развеяли с горы на подмосковной тренировочной базе по биатлону.
        — Какой следственный эксперимент?  — спрашивал у себя Юрка.  — Может, на этапе умер? Ведь суд-то уже был.
        Юля не слышала его, беззвучно рыдала. Наконец Покровскому удалось немного привести ее в чувство.
        — Не надо Данику ничего говорить,  — попросила она.  — Когда-нибудь потом скажем, когда подрастет. А пока пусть думает, что его отец в тюрьме. Так лучше будет.
        Покровский посмотрел в лицо своей невесте. Покрасневшие заплаканные глаза, искривленный душевной болью рот.
        — Давай сделаем так,  — сказал он, взяв Юлю за плечи.  — Ты иди в спальню. А я скажу Данику, что ты плохо себя чувствуешь, легла отдохнуть. К утру сможешь взять себя в руки?
        — Постараюсь,  — пообещала Юля и тут же спохватилась:  — Надо же позвонить, узнать. Ведь это только письмо. Написать можно все, что угодно. Может, он жив?
        — Куда ты сейчас позвонишь? Рабочий день закончился. Тем более в Москве. Только утром. Я тебе телефоны нужные отыщу. Иди, ложись.
        Юра провел невесту в спальню. Посидел возле нее, задумчиво глядя в окно на Даньку. Ни о чем не подозревавший мальчишка раскачивался на качелях. Он улыбался, подставляя лицо ветру, налетавшему с гор.
        За ужином Покровский ничем не выдал случившегося. Потом даже поиграл с Данькой в лото. Перед сном они зашли к Юле. Та сделала вид, что спит, лежала, отвернувшись к окну, старалась дышать ровно. Мальчик поцеловал в затылок тетю, которая заменяла ему мать, и тихо прошептал то, что говорил всегда:
        — Спокойной ночи. Я тебя люблю.
        Как хотелось в эти мгновения Юле обнять Даника, прижать его к себе и сказать те же простые, так много значившие слова: «Я тоже люблю тебя».
        — Идем, только тише, не разбуди,  — отводя взгляд в сторону, произнес Покровский.
        Утром Юля уже держала себя в руках. Пока Данька не проснулся, она сама позвонила в Москву. Первый же звонок подтвердил изложенное в письме. Во ФСИН ей сказали, что Илья Прудников в самом деле умер от сердечной недостаточности, однако уточнили, что это произошло не во время перевозки. Извещение ей послали телеграммой по российскому адресу. Поскольку никто из родственников тело в положенный срок не востребовал, оно было кремировано. Урну с прахом, если есть такое желание, Юля может получить на руки. Она хранится в крематории. Говорили с ней вежливо, даже извинились, что не смогли вовремя сообщить о смерти брата.
        Юле хотелось возразить, что ее чешский адрес можно было посмотреть на конвертах, как это сделал сокамерник брата. Тем самым ее лишили возможности похоронить Илью по-христиански, проститься с ним, но что это теперь могло изменить? К тому же из письма выходило, что Илья и сам хотел, чтобы его тело кремировали, а прах развеяли на подмосковной тренировочной базе по биатлону, словно хотел вернуться в свое прошлое, когда он еще был счастлив и жизнь открывала перед ним радужные перспективы большого спорта.
        Обсуждение пришлось отложить — проснулся Даник. Вновь требовалось разыгрывать мир и спокойствие.
        — Ты уже поправилась?  — поинтересовался мальчишка за завтраком.
        — Почти,  — улыбнулась Юля, радуясь, что племянник помнит о ее «болезни».
        — Ты обещала мне, что сегодня мы с тобой поедем на велосипедах в горы,  — напомнил Даник.
        — Извини, но я еще не совсем здорова. Поиграй во дворе.
        Обычно мальчишка спорил с тетей, но тут словно почувствовал, что делать этого не следует, что Юра и Юля должны поговорить наедине, а потому согласился.
        — Хорошо.
        Вскоре он уже бросал мяч в баскетбольную корзину на лужайке. А взрослые совещались на кухне.
        — Я поеду в Москву,  — настаивала Юля.
        — Одну я тебя не отпущу,  — говорил Покровский.
        — Почему?
        — У меня плохие предчувствия. А они меня никогда не обманывают.
        — У тебя же много работы.
        — Работу мне все равно где делать. Справлюсь. Или едем все вместе, или никто.
        Спорили бы, наверное, еще долго, но тут Юра глянул в окно. Данька стоял и о чем-то говорил через невысокий заборчик с тем самым подозрительным мужчиной. Незнакомец, состроив ласковое лицо, что-то втолковывал мальчишке. Покровский выбежал из дома. И тут же по-чешски поинтересовался, что ему здесь нужно. Мужчина отпрянул, пробормотал что-то невразумительное и заспешил прочь по улице. Догнать его Юра не смог, тот запрыгнул в машину и уехал.
        — Чего он от тебя хотел?  — вернувшись, спросил Покровский у Даньки.  — По-русски с тобой говорил?
        — Ничего, просто спрашивал, как давно мы тут поселились, как нам живется. Еще и конфетой угостил, вот,  — мальчишка разжал кулак, на ладони лежала шоколадная конфета в яркой обертке.
        Юра схватил ее и бросил на землю. Данька обиженно поджал губы.
        — Извини, пацан, но никогда не говори с незнакомыми людьми. Не все они могут быть хорошими. Понял?
        — Чего ж не понять…
        Весть о том, что сегодня же вечером они едут в Москву, Даньку ободрила.
        — А мы Илью увидим? Нас к нему в тюрьму пустят?  — тут же спросил он.
        По сложившейся в семье традиции он почти никогда не называл отца папой, а практически всегда Ильей, так, как обращалась к нему Юля.
        — Нет, на этот раз не получится его повидать,  — сумела произнести, прежде чем расплакаться, Юля и, забежав в дом, прикрыла лицо руками.
        — Чего это с ней?
        Покровский даже не нашелся что ответить.
        Мягко постукивал колесами поезд Прага — Москва. В трехместном купе международного вагона на нижней полке сидели рядом Юля и Покровский. Данька лежал на средней. За окнами проплывали ночные пейзажи.
        — Посмотри. Заснул уже?  — тихо спросила Юля.
        Юрик поднялся, глянул. Данька уже спал. Рот чуть приоткрыт, посапывал.
        — Дрыхнет.  — Покровский отложил откидное сиденье, устроился напротив невесты, взял ее руки в свои.  — Все очень странно,  — произнес он.  — Если тело не востребовано родственниками, его обычно отдают для анатомического театра в мединституты, чтобы студенты по нему обучались. А тут кремация.
        От этих слов Юля вздрогнула. Ей не хотелось, чтобы Юра так говорил о ее брате.
        — Не надо об этом,  — сказала она.  — Я вчера ревела, сегодня ревела. А теперь чувствую, жив он. Это точно.
        Покровский заглянул Юле в глаза.
        — Думаешь, я с ума сошла? Мы с Ильей всегда друг друга чувствуем, с самого детства. Уже сколько раз проверяла. Когда ему плохо бывало, я об этом точно знала. И, когда я в детстве в лесу заблудилась, он сразу меня искать пошел, раньше, чем родители беспокоиться начали. Почти сразу и нашел. Сказал, что ему словно кто-то подсказывал, куда идти.
        — Хорошо, что ты в это веришь,  — мягко сказал Юра, поглаживая ладонь своей невесты.  — Вот только Даньке рано или поздно придется сказать,  — напомнил он.  — И лучше раньше, чтобы не обозлился на нас потом. Все-таки Илья самый близкий ему человек. Мальчишки, они сперва матерей больше любят, а потом, как подрастают, отцов.
        Юля словно не слышала, что говорит ей Юра, она смотрела за темное, словно облитое расплавленным битумом, стекло вагона и беззвучно шевелила губами.
        — Ты с ним сейчас разговариваешь?  — спросил Покровский.
        — Не мешай,  — прошептала Юля.
        9
        Плотный поток машин плыл по Ленинградскому проспекту столицы. Антон Никодимович Голубинский не очень уверенно вел машину. Все же последние годы почти всегда ездил с шофером, вот и терял навыки вождения. Спасало лишь то, что ехал он сегодня на большом джипе, от которого сами собой шарахались владельцы менее габаритных авто.
        Включив «аварийку», Голубинский остановился у тротуара. Заждавшийся его Матвей Сахно тут же нырнул в салон.
        — Здорово, Голубь!  — несколько напряженно поприветствовал Антона Никодимовича Сохатый.  — Поздравляю с новыми погонами. Не возгордился, генералом став?
        — В другое время я бы банкет организовал,  — прищурился, глядя в зеркальце заднего вида, Голубинский, пропустил огромный мусоровоз, нагло шедший по соседней полосе.  — А теперь одни только проблемы.
        — У биатлониста нашего, что ли, проблемы?  — огорчился Сохатый.
        — У него-то как раз все в порядке. Мне докладывают. Тренируется. Стреляет, как снайпер. Я бы его уже в дело пустил. Но он просит день-второй отсрочки. Мол, не восстановил еще форму. Пришлось согласиться.
        — Выкладывай свои проблемы,  — предложил Сохатый.
        — Правильно в народе говорят, что свято место пусто не бывает,  — многозначительно проговорил Голубинский.
        — Да не нервничай ты так. Не дергай машину. А еще лучше стань где-нибудь,  — не выдержал Сохатый.  — Долбанемся еще. Конечно, твое удостоверение кстати окажется, но никуда же мы с тобой не спешим.
        — И то верно.
        Проехали пару кварталов, свернули к парку. Свой огромный джип Голубинский поставил прямо на тротуаре, легко взъехав на высокий бордюр.
        — Короче,  — прерывисто вздохнул он.  — Когда кокс перестал на зоны поступать, то ему тут же ушлые морды решили устроить замену. Вчера в медсанчасти одного из СИЗО партию героина обнаружили. Все запаяно в ампулы, вроде бы инсулин. Представляешь?
        — А как все началось?
        — Один сиделец дуба ночью врезал. Херово стало. Не откачали. Ну, как положено, вскрытие. Кто ж знал? Заключение — передозировка героина. Патологоанатома никто же не предупредил.
        — И что, ход делу дали?  — ужаснулся Сохатый.
        — Слава богу, вовремя мне доложили. Я и вмешался. Медзаключение мигом переделали на банальное отравление продуктами из передачи. Надежные люди осторожно «копать» начали. Оказалось, это мой заместитель решил свой канал поставок открыть в обход меня.
        — Полкан Панкратов?  — изумился Сахно.
        — Он самый. Никто еще об этом не знает. Только я и двое моих людей из тех, кто до правды докопался. А они молчать умеют. И что теперь мне с этим делать?
        — Ты с ним поговори, объясни, что не по понятиям такое творить,  — предложил Мотя.  — С «герычем» вечно проблемы.
        — У меня другие планы на его счет есть. Но о них позже. Как братва на то, что кокс из оборота исчез, реагирует?  — живо поинтересовался Голубинский.
        — Как-как? Справедливо реагирует. Бухтят. На последнем сходняке меня предупредили, если кокс не вернется, пару кровавых бунтов по зонам организуют. Не усидеть тогда тебе в кресле. Месяц сроку дали.
        — Дела,  — совсем расстроился новоиспеченный генерал ФСИН.  — А кто «герыч» этому ублюдку-полкану — моему заму поставил, узнать сможешь?
        — Раскопаю. Братва сама его с потрохами сдаст и показательно разберется. Потому как они с твоим замом Панкратовым гнилое дело затеяли. Канал-то с «узким горлом» организовали. Только под себя дело заточили. А тут обязательно делиться надо, иначе никак.
        — Месяц сроку дали,  — почесал за ухом Голубинский.  — Может, пока послабление временное сделать, позволить мелким гражданским поставщикам на наш закрытый рынок попасть со своим коксом?
        — Где временное позволишь, там оно постоянным сделается,  — тут же отмел такую возможность Сохатый.  — Потом ты их уже не уберешь. Связями в тюремной среде обрастут, и прощай наш бизнес. Тебе это надо? Мне — нет. Весь процесс мигом из-под контроля выпадет.
        — Выйдут на нас те, кто Шпалу и других завалил. Обязательно выйдут. У них только один хвост есть — поставщики кокаина. Остальное за нами. Негде им кокс в бабки перемолотить. Мы — то звено в цепи, без которого им не обойтись. На нас все замкнется.
        — Тогда чего ждут?
        — Цену себе набивают, чтобы у нас уже совсем безвыходка получилась, и мы на их лядские условия согласились. Понял?
        — Не дурак, жизнь знаю,  — Сохатый звучно хмыкнул.  — А если они не на тебя, а на твоего зама выйдут? Да и в блатном мире мне замену подыскать могут. Желающих откусить от жирного пирога кусок побольше много.
        Голубинский задумался, словно рассуждал, стоит ли говорить о чем-то Сахно, затем решился.
        — Звонок странный в «Трастсанбанк» был на служебный Коляна Шпалы, баба звонила, покойного спрашивала,  — произнес он.  — Этот номер, кстати, ни в одном справочнике не числится, и из базы данных ты его не выковыряешь. Его Шпала только самым нужным людям давал. А они, как ты понимаешь, о его смерти все уже знают.
        — Может, любовница из бывших?  — предположил Сохатый.
        — Любовнице давать номер стационарного служебного телефона?  — криво ухмыльнулся Голубинский.  — На кой ляд?
        — И то правда.
        — Звонок мы задним числом отследили, хоть и сделан он был по IP телефонии, то есть посредством компьютера связь осуществлялась. Звонили из Абхазии. Переговорный пункт в Пицунде. Сам разговор, к сожалению, не записан, но кажется мне, что это могла Екатерина Шпаликова звонить.
        Сохатый заерзал на сиденье.
        — Выходит, она до сих пор не знала, что брата замочили?
        — Выходит, что так. И тогда получается, ее кто-то в вакуум поместил.
        — Ну, как ты такое в наше время сделаешь, чтобы человек не заметил, что его «от мира отключили»?
        — В Москве не сделаешь,  — произнес Голубинский.  — А в Абхазии это можно. Дикий народ — дети гор. Забашлял сотовому оператору, чтобы определенные номера на мобильнике человеку заблокировали, исполнят в лучшем виде при должном финансировании. Екатерина баба молодая, одинокая, ей какой-нибудь пройдоха на берегу Черного моря мозги до кипения довести мог.
        — Погоди, погоди,  — призадумался Сохатый.  — Абхазия… Лаша Лацужба…  — выстроил он логическую цепочку.  — Сходится. Этот мог Екатерине голову задурить. Найти их надо и первым делом лавешки вернуть. Бабу пока не трогать, теперь только она знает выходы на поставщиков кокса,  — принялся мысленно разруливать уголовный авторитет.  — А Лаше голову окрутить.
        — Гитарной струной,  — подсказал Голубинский.
        — Почему гитарной?  — удивился Сохатый.
        — Я вот говорю, ты слушаешь, а меня не слышишь,  — ухмыльнулся Антон Никодимович.  — Шпалу и других гитарной струной удушили? Удушили. Фирменный стиль киллера. И если мы с тобой не дураки, то под общий замес можем и тех, кто нам мешает, показательно в расход пустить так, чтобы на нас и тень подозрения не легла и неповадно было к нашему бизнесу подступаться. Начинать надо с моего зама полковника Панкратова.
        — Дело говоришь,  — согласился Сахно.  — А поисками Лаши с Катькой Шпаликовой я займусь. Много кто из нашей братвы в Абхазии осел, помогут.
        10
        Труба крематория дымит только по ночам, чтобы не смущать тех, кто привозит туда тела своих близких. Днем небо над ней или девственно-синее, или же затянуто облаками, но никакого намека на дым.
        Похоронные процессии в ритуальные залы крематория запускают торжественно, из спрятанных в стенах динамиков звучит траурная музыка. А вот выдают прах буднично, с черного входа.
        Тетка в синем форменном халате поставила стремянку и сняла с верхней полки металлического стеллажа ящичек-параллелепипед, смахнула с него тряпкой пыль.
        — Получите и распишитесь,  — произнесла она так, словно бы речь шла о бандероли, за которой долго никто не приходил.
        Юля расписалась, прижала к груди урну, на которой виднелась блестящая табличка с аккуратно выведенными от руки буквами: «Илья Петрович Прудников…»
        Девушка вышла на улицу. Ярко светило солнце, за мрачным зданием крематория виднелся колумбарий с захоронениями — пестрели искусственные цветы, тысячи табличек, за каждой из которых стояла человеческая судьба.
        — Илья,  — проговорила Юля, поглаживая урну.
        Ей верилось и не верилось в смерть брата. Теперь она понимала, что эта раздвоенность навсегда. Ведь Юля не видела его мертвым, а поверить, что пепел — это то, что от него осталось, было невмоготу.
        — Извините, что обращаюсь к вам в такой момент,  — прозвучал совсем рядом голос.
        Юля обернулась, увидела за собой молодую женщину с аккуратно уложенной вокруг головы русой косой.
        — Вы Юля Прудникова?  — спросила незнакомка.
        — В чем дело?
        — Меня зовут Наталья Обухова… вернее, Ильина. Вы не помните меня?
        Юля пригляделась и узнала в женщине давнюю, еще со школьных времен, подружку своего старшего брата.
        — Наташа, вы?  — удивилась она.
        — Я узнала о том, что случилось… И вот, решила увидеть вас. Я на машине, подвезти?
        Женщины шли по аллейке, от ворот навстречу им двигалась очередная похоронная процессия. Наташа рассказала о своей последней встрече с Ильей. Юля — о странном желании брата, как поступить с его прахом.
        — Вы не против, если я и туда поеду с вами?  — спросила Обухова, и ее голос дрогнул.
        — Я поняла. Вы до сих пор любите его,  — тихо сказала Юля…
        …Женщины стояли на вершине высокого холма. Ветер свистел в ушах. Внизу открывалась панорама центра подготовки биатлонистов. Величественно высился трамплин с искусственным покрытием, змеились, повторяя рельеф местности, узкие асфальтовые дорожки. По ним, ровно работая палками, мчались на роликовых лыжах спортсмены в блестящих облегающих костюмах.
        По склону холма спускались Юра и Даник. Мальчишка обернулся и помахал тете ладошкой, она взмахнула в ответ и попыталась улыбнуться ему.
        — Может, зря вы не хотите сказать ему о смерти отца?  — спросила Наташа.
        — У меня на это сейчас нет сил,  — призналась Юля.  — И, честно говоря, я сама еще не верю, что его нет с нами. Вряд ли поверю и потом. Мне кажется, что Илья где-то рядом. Видит нас, слышит.
        Наташе хотелось сказать, что для нее самой много странного в смерти Ильи, но не решилась.
        — Они уже не видят нас,  — произнесла она, села на корточки и расстегнула спортивную сумку.
        Урна стояла на траве. Женщины смотрели друг другу в глаза.
        — Вы откроете?  — спросила Наташа.
        Юля кивнула, попыталась снять крышку, но та не поддавалась.
        — Наверное, приклеена,  — растерянно проговорила Прудникова.
        В четыре руки, помогая себе маникюрной пилочкой, им удалось сорвать крышку, при этом пепел просыпался им на ладони.
        Юля вытянула перед собой руку и остановилась:
        — Наверное, надо что-то сказать?
        — Мы все, что могли, сказали ему при жизни,  — отозвалась Наташа.  — Теперь остается только думать.
        Прах тонкой струйкой стекал из угла урны, ветер подхватывал его, нес, рассыпая над склоном.
        Покровский старался увести Даника подальше, ведь мальчишка чувствовал неладное, то и дело оглядывался.
        — Вон биатлонисты тренируются,  — отвлекал внимание Юра.
        — Как наш Илья?
        — Да, и папа твой здесь тренировался. Мы же специально сюда приехали, чтобы тебе показать это место.
        Финт удался, Данька заинтересовался. Во все глаза смотрел на рослых, статных мужчин и женщин с длинными винтовками за спинами, рассекающих по асфальту на лыжероллерах. Юра сел на пенек, закурил.
        — Можно, я поближе подойду?  — спросил мальчик.
        — Конечно,  — согласился Юрка Покровский.
        Даник приблизился к ограде, идущей вдоль трассы, восхищенно уставился на стремительно проезжавших мимо него спортсменов. Издалека доносились хлопки выстрелов. Мальчишка улыбался, ведь он был здесь не совсем чужим, его отец тоже когда-то тренировался на этой спортивной базе.
        — Вот вырасту…  — сам себе пообещал он.
        Жужжали ролики, приближался очередной биатлонист в темно-синем спортивном костюме. На лице — широкая маска пластиковых очков. Жужжание стало ниже, спортсмен остановился напротив мальчика.
        — Нравится, Данька?  — хрипло спросил он.
        — Откуда вы меня знаете?
        Мужчина снял очки. Данькины глаза округлились.
        — Илья? Ты же в тюрьме…
        — Был в тюрьме,  — Илья тут же понял, что о его «гибели» мальчику не известно.  — А теперь на свободе. Только ничего никому обо мне не говори.
        — Даже Юле?
        — Юля не знает. Никому ни слова. Понял?
        — Понял,  — отозвался Данька.  — Ты из тюрьмы убежал?
        — Неважно. У тебя свой мобильник есть?
        — Конечно. Мне его дядя Юра на день рождения подарил. Айфон называется, на три карточки.
        — Это хорошо, тогда держи. Как-нибудь тебе позвоню,  — Илья вложил в ладонь Данику сим-карточку.  — Сам вставишь?
        — А то!
        Краем глаза Илья заметил спешившего к ним Покровского.
        — Ну, все. До встречи,  — Илья опустил на глаза широкие пластиковые очки и, заработав палками, зажужжал роликами по ровному асфальту.
        Юра подошел к мальчику:
        — Ты с кем говорил?
        — Так, дядя-спортсмен один,  — прищурился Даник.  — Спрашивал, хочу ли я биатлонистом стать, когда вырасту. Я сказал, что хочу.
        Покровский с подозрением проводил взглядом удаляющегося спортсмена. Прежде чем скрыться за поворотом, тот обернулся, солнце ослепительно отразилось в широких пластиковых очках.
        — Он тебе что-то дал?
        — Конфету хотел дать, но я не взял,  — Даник разжал кулак и показал пустую ладонь.
        — А вот и Юля с Натальей,  — повернул голову Покровский.
        Женщины стояли под сосной и поливали друг другу на руки воду из пластиковой бутылки. Юля плеснула себе в лицо, чтобы скрыть слезы.
        Илья катил к позиции для стрельбы, жалея, что обернулся, не выдержал. На дорожку вышел Борис Аркадьевич, скрестил над головой поднятые руки.
        — Все, тренировки отменяются. Дело есть. Пришло время поработать.
        Они сидели в машине на заднем сиденье. В руках Илья держал несколько фотокарточек. С одной на него браво смотрел моложавый полковник с аккуратной щеточкой черных усов под носом. На груди пестрели наградные колодки. На другой — был все тот же полковник Панкратов, но уже не в мундире, а в гражданке. Он сидел, развалившись в шезлонге. На загорелой груди кучерявились волосы. Пьяный взгляд направлен мимо объектива. Рядом с ним стоял в плавках-шортах немного ссутуленный тип, украшенный многочисленными бесхитростными зоновскими татуировками, лысый череп поблескивал, словно полированный.
        — …запомнили клиентов?  — Получив утвердительный ответ, Борис Аркадьевич забрал фотографии и спрятал их в папку.  — Тебе же и раньше приходилось убивать?  — внезапно перешел он на «ты».
        — Думаю, вы об этом знаете,  — не стал давать прямого ответа Прудников.
        — Глаза мне твои сейчас не нравятся,  — улыбнулся Борис Аркадьевич.  — Словно это тебя самого на казнь отправляют. Небось думаешь, что человека грех убивать?
        — Есть такое,  — признался Илья.
        — Во-первых, хочу тебе напомнить, что ты сам согласился на такую работу.
        — Выхода другого не было.
        — Это возражение не принимается. Выход всегда есть, и ты его нашел, как умел, как понимал ситуацию. Во-вторых, этих типов трудно назвать людьми,  — Борис Аркадьевич похлопал ладонью по папочке, напоминая о фотографиях.  — Один хоть и носит погоны полковника, хоть и является моим коллегой по ФСИН, но на нем клейма негде ставить. Подумай, сколько на нем оборванных жизней зэков, искалеченных судеб. Разве не ты, пока отбывал на зоне первый срок, а потом снова в СИЗО сидел, в мыслях зло шептал «чтоб вы все сдохли, уроды». Про таких, как он, ты шептал. Было такое? Мечта твоя сбудется, собственными руками одного прикончишь. А на второго, лысого, не смотри, что мастюхи у него, как у авторитетного вора. Ссученный он, если с ментами якшается. Мразь он татуированная. Хочешь, я тебе полное досье на обоих выдам…
        Борис Аркадьевич грамотно додавливал Илью, знал его больные места. Получалось, что, убив полковника ФСИН и авторитета с погонялом Топор, Илья только сделает мир чище, отомстит за всех, кто от них пострадал. Возражать было сложно. Подобную публику Прудников знал хорошо. Пусть не они сами, но другие, подобные им, сломали и его жизнь.
        — Ладно вам меня за «советскую власть агитировать»,  — наконец произнес Илья.  — Все это лирика. Не за это их двоих на тот свет мне предстоит отправить. За что?
        — Думаешь перед смертью от них такой вопрос услышать? Если с ответом у тебя туго получится, подскажу. Просто гаркни им в рожи: «Сами знаете». Они знают, не сомневайся.  — Сказав это, Борис Аркадьевич полез в карман, вытащил набор гитарных струн, запакованный в прозрачный пакетик.  — Держи.
        — Я на гитаре не играю,  — пожал плечами Илья.
        — Придется научиться,  — хохотнул Борис Аркадьевич.
        11
        Ласковая ночь искрилась звездами. Тихо перешептывался лес, плескало озеро в сваи уходившего в воду помоста. Из трубы бани валил смолистый, ароматный дым. От самого крыльца начинался овальный подсвеченный лампочками бассейн. Голубая смальта его стенок переливалась, создавая иллюзию глубины. Над подогретой водой поднимался полупрозрачный парок. По другую сторону бассейна высился двухэтажный деревянный дом с изящно изогнутой крышей. Высокий забор окружал строения и с двух сторон далеко уходил в озеро.
        У бортика бассейна был накрыт столик с выпивкой и закуской. Две голые девицы нежились в шезлонгах. И, хоть ночь была не слишком теплой, они не зябли. На них светили четыре гигантские инфракрасные лампы на высоких штативах. Толстушка открыла глаза, нервно повела плечами.
        — Сколько ждать можно? Мы с тобой скоро поджаримся, как две курицы гриль. Меня колбасить начинает. Подгони их.
        — Попробую,  — худощавая девица набросила на плечи простыню и шагнула в баню.
        В предбаннике было туманно от табачного дыма. Полковник Панкратов с авторитетом Топором сидели за дощатым столом, закутанные в простыни. Перед ними стояла недопитая бутыль вискаря и два захватанных стакана.
        — Мальчики,  — проворковала худощавая, аппетитно демонстрируя в прорехе простыни непропорционально большой бюст.  — Народ к разврату давно готов. Уж климакс близится, а Германа все нет.
        Панкратов недовольно уставился на девицу:
        — Когда разврат начинать, здесь я решаю. Не видишь, у нас базар?
        — Ты же дозу обещал,  — в глазах худощавой загорелись нездоровые огоньки.  — Сколько терпеть можно? Сдохну.
        — Обещал — получите,  — Панкратов приподнял со стола пакетик, в котором просматривались две ампулы и одноразовые шприцы.  — Но только после. Ты, когда ширнешься, бревно бревном становишься. А с бревном трахаться неинтересно.
        — Брысь отсюда,  — осклабился Топор, показав желтые фиксы.
        Мелькнув голой задницей, девица вышла и плотно закрыла за собой дверь.
        — И то правда. Засиделись мы с тобой,  — вздохнул Топор, разливая остатки вискаря.  — Просто так это дело оставлять нельзя, само не рассосется. Голубинского кончать надо. Иначе не получится. И человек для этого у меня надежный имеется. В стирки мне проигрался, а карточный долг дело святое.
        Панкратов нервно задергал веком.
        — Ты, Топор, не думай, я не сомневаюсь, что это Голубь с «герчиком» нам воздух перекрыл. Но все же это лишнее, если генералов ФСИН одного за другим грохнут. Нехорошая тенденция получается.
        — Сдрейфил?  — ухмыльнулся Топор.  — Такой шанс упускать нельзя. На себя все замкнем. А с тенденцией ты прав. Только она нам благоприятствует. Я все продумал. Найдут Голубинского, задушенного гитарной струной. Вот тебе и тенденция. Все один к одному. А мы сбоку. На того, кто Шпалу вальнул, и Голубя спишут. Семь бед — один ответ.
        У Панкратова просветлело лицо.
        — Все дело в «волшебных пузырьках», то есть в струнах. А ты прав.
        — Как всегда,  — Топор протянул над столом ладонь.
        Полковник ФСИН ударил по ней своей, подтвердив договоренность.
        — Решено. Действуй, даю добро. Только потом этого твоего надежного человека надо того… Ну, сам понимаешь. С концами.
        — И тела не найдут,  — пообещал Топор.
        Чокнувшись, выпили и подались на улицу. Девицы тут же оживились. В лучах мощных инфракрасных ламп они принялись нетерпеливо изгибаться на бортике бассейна. Панкратов хищно улыбнулся, звонко шлепнул по голому заду пухленькую и развернул ее к себе спиной.
        — А две дозы можно будет?  — проворковала она, оглядываясь через плечо.
        — Если ты, сучка, спешить начнешь, то и одной дозы не получишь,  — ответил полковник.  — Я этого не люблю.
        Топор тоже не скучал, сложив руки. Худощавая разогревала его, стоя на коленях. И тут со стороны мостков, выходивших на озерную гладь, полыхнуло. Панкратов дернулся и схватился за простреленный зад, из-под пальцев тут же густо потекла кровь.
        Худощавая от испуга сжала зубы. Топор взвыл от боли и ударил ее ладонями по ушам. Второй выстрел прозвучал через секунду после первого. Пуля угодила Топору в ногу, раздробив коленную чашечку. Уголовник рухнул и пополз, оставляя на светлой керамической плитке смазанный кровавый след.
        — Волына… в бане,  — прохрипел он, обращаясь то ли к Панкратову, то ли к девицам.
        Но телки-наркоманки уже с визгом мчались к дому. Их белые тела мелькали среди декоративных кустов. Полковник ФСИН, морщась от боли, то и дело отрывая ладонь от простреленного зада, смотрел на собственную кровь, липко обволакивающую пальцы, и ковылял к бане.
        Над мостками показались голова и широкие плечи. Гигант в глубоко натянутой лыжной шапке взобрался на помост и побежал к бассейну. Панкратов не успел добраться до двери, он только выставил перед собой руки, но тут же получил по ним удар прикладом снайперской спортивной винтовки, хрустнула кость.
        Человек в лыжной шапке набросил Панкратову на шею удавку из гитарной струны и резко потянул. Силы не рассчитал, струна рассекла кожу, фонтаном брызнула кровь. Киллер толкнул полковника в спину, тот рухнул в бассейн, подняв фонтан брызг. В подсвеченной воде протуберанцами стало расходиться кровавое облако.
        Топор упрямо полз, затравленно озираясь на человека, который неторопливо шел вслед за ним, старательно обходя кровавый след.
        — Ты кто такой?  — прохрипел авторитет.
        — Какая тебе разница?  — Мужчина ударил прикладом в плечо, мгновенно обездвижив правую руку, и прижал левую подошвой к плитке.  — Ты сам знаешь, за что,  — это были последние слова, услышанные Топором.
        Удавка из гитарной струны сдавила ему горло. Киллер выждал и отпустил натянутую струну.
        …На озере затихал, отдаляясь, гул лодочного мотора. Девицы, стараясь держаться поближе друг к другу, выбрались из-за угла бревенчатого дома.
        — Бежим на хрен,  — бескровными губами проговорила упитанная.
        — Он уже не вернется. Шмотки забрать надо.
        Худощавая метнулась к бане, схватила в охапку свою одежду и одежду подружки, поискала взглядом на столе.
        — Чего добру пропадать?  — Она сжала в ладони пакетик с наркотиком.
        12
        Багряное солнце уходило за морской горизонт, золотило закатным светом стволы древних южных сосен — пиний. Волны лизали берег. Лаша с Катей сидели на вынесенном прибоем стволе дерева. Шпаликова всхлипывала.
        — Лаша, теперь ты один у меня на свете остался.
        — Давай Коляна твоего помянем,  — Лацужба налил в металлические стаканчики чачу.  — Пусть земля ему будет пухом. Слушайся меня во всем, и все будет хорошо. Слышишь, Катька?
        Шпаликова выпила обжигающе крепкую чачу, прикрыла рот ладонью.
        — Как же теперь дела будут идти?  — продолжая всхлипывать, спросила Катя.  — Я здесь. А Коли нет. Кто же с людьми встретится, товар заберет? Мне в Москву надо. Я все ждала, ждала от него весточки, чтобы деньги на счет сбросить…
        — Нельзя тебе в Москву,  — твердо произнес Лаша.  — Сама прикинь. Коля тебе сказал лавешки придержать, пока он с поставщиками добазарится. А кто об этом уговоре знает? Ты да я. Вот и подумают поставщики, что ты с бабками сдернула. Я-то вообще не при делах. Пока все не уляжется, тебе тихо сидеть надо. Не высовываться.
        И без того искаженное горем лицо Кати перекосило от страха.
        — А об этом я и не подумала. Но можно же как-то все это объяснить людям.
        Лаша усмехнулся кончиками губ.
        — Попробовать-то можно. Но получится ли?  — призадумался он.
        — Давай вместе в Москву поедем,  — предложила женщина, преданно заглядывая любовнику в глаза.
        — Нельзя. Или ты мне не доверяешь?
        — Я? Тебе?!  — вырвалось у Кати.  — Как ты такое говорить можешь?
        — Тогда все решить можно. Не одного твоего Колю гады какие-то завалили. Еще пара важных человек из цепочки выпала. Концы связей обрублены. Их срастить надо. Могу этим заняться. Будем тогда с тобой в шоколаде.
        — Коля мне строго запретил контакты кому-либо сбрасывать. Ни при каких обстоятельствах.
        — Даже мне?
        — Коля сказал, что и тебе нельзя.
        — Раз сказал, то что поделаешь… Вот только у Коляна теперь не спросишь.
        Первоначально, завязывая роман с Катькой, Лаша собирался просто завладеть одним траншем лавешек. Дальше его фантазия не шла. Ему легко удалось влюбить в себя Шпаликову, обмануть ее, заставив задержать проплату, он убедил Катю, что действует по поручению Николая. А потом попросту изолировал ее от внешнего мира. Влюбленная женщина не способна трезво смотреть не только на своего любовника, но и на весь мир.
        Однако теперь Лаша стал понимать, что сможет сделать куда больше. Нужно было только выведать у Катьки «страшную военную тайну». Но дожимать ее следовало осторожно.
        На дороге, идущей вдоль берега, показалась машина. Выглядела она колоритно, словно сошла с киноэкрана. Старый «Кадиллак» с открытым верхом. Выкрашенный ярко-красной лаковой краской автомобиль сверкал никелированными деталями. Начищенный латунный рожок клаксона был вынесен наружу. В кожаном салоне развалился за рулем мужчина не менее колоритный, чем средство его передвижения. Расстегнутая до пупа белоснежная рубашка, на шее повязан ковбойский платок, из-под широкополой кожаной шляпы свисал длинный хвост волос, туго стянутых шнурком. На заднем сиденье чернел футляр для гитары.
        Водитель резко затормозил напротив Лаши и Кати, дал длинный гудок-трезвучие и приветственно помахал рукой.
        — Кто это?  — скосила глаза Катька.
        Лацужба, выражая неприязненность, поджал губы:
        — Приятель один.
        Моложавый мужчина выбрался из-за руля и двинулся на пляж, даже не закрыв дверцу машины.
        — Я же тебя просил…  — начал было Лаша.
        — А мне теперь как-то по хрену твои просьбы. Я дело твое в лучшем виде сделал. А ты от меня бегаешь. На звонки не отвечаешь. Полдня ищу по всей Пицунде.
        — Вечером бы зашел ко мне домой. Мы все б и перетерли с тобой.
        — Вечером я в ресторане играю,  — «ковбой», не стесняясь, рассматривал Катю, ей даже неудобно стало.  — Марат Дяпшипа, меня здесь каждая собака знает,  — представился он.
        Пришлось назваться и Кате Шпаликовой. Марат картинно взял ее ладонь и поцеловал руку. Прикосновение его губ оказалось холодным и влажным.
        — Кстати, приглашаю послушать. Приходите сегодня,  — предложил Дяпшипа.
        — Мы дома побудем,  — почему-то слегка настороженно отказался от предложения обычно самоуверенный Лаша.  — Я кабана забил, шашлык собрались готовить.
        — А я настаиваю,  — Марат смотрел Лацужбе прямо в глаза.  — Шашлык-машлык тебе и в ресторане хорошо приготовят.
        — Хорошо, придем,  — согласился тот, но тут же взял Марата за рукав, отвел в сторону.
        Катя не слышала, о чем они говорили,  — общались шепотом. Вдобавок слова сносил ветер, глушил шум прибоя. Лаша нервничал, почему-то злился. А вот Марат хищно улыбался и отвечал раскованно, даже несколько нагло.
        Наконец «ковбой» уселся в машину, дал длинный гудок, развернулся на узкой дороге и покатил к Пицунде.
        — Вы чего-то не поделили?  — спросила Катя.
        — Давняя история,  — попытался отмахнуться Лаша.  — В детстве в одну девчонку были влюблены. Вот с тех пор и собачимся.
        Кате хотелось поверить в такую версию, но даже ее затуманенный страстью разум подсказывал — здесь что-то не так. Тем не менее, несмотря на пережитое, Шпаликовой хотелось пойти сегодня с Лашей в ресторан. Ведь она понимала, что в доме своего жениха, в четырех стенах, не сможет найти себе места. Переживания вновь нахлынут на нее волной, а слезы сами собой потекут из глаз.
        Ресторан располагался в просторной пристройке одного из старых домов отдыха, возведенного еще в конце семидесятых годов. Чем-то он напоминал аквариум. Все стены от пола до потолка из стекла, а за ними в густой южной ночи качались на ветру подсвеченные разноцветными фонарями пальмы. Публика тут собралась пестрая: местные абхазские чиновники, работники таможни, полицейские… несколько компаний отдыхающих. Лаша с Катей сидели за столиком напротив сцены. Шпаликова прикрыла ладонью бокал, куда Лацужба собрался налить красное вино.
        — Я и так уже пьяная. А мешать не хочу.
        — Не хочешь мешать, тогда выпей чачи,  — тут же предложил Лаша.
        На сцене под записанную музыку отплясывали пять девиц в расшитых блестками платьях. Наверное, по замыслу хореографа, они представляли канкан. Но получалось у них что-то малопристойное и малопривлекательное. Публика особо не обращала на них внимания. Мужики лишь изредка бросали на девиц похотливые взгляды. Канкан закончился. Танцовщицы, визжа, убежали со сцены, сорвав при этом жидкие аплодисменты. После чего сразу же стал слышен перестук столовых приборов и звон бокалов.
        Лацужба вытянул ноги под столом, положил руку Кате на колено, слегка сжал пальцы. Шпаликова сперва хотела сбросить его ладонь, все-таки брата убили и не время развлекаться, но передумала. Несмотря на переживаемое горе, ее сознание затуманила сладкая истома от прикосновения Лаши.
        — Но мы-то живы,  — кавказец облек чувства женщины в слова.
        — Помолчи,  — попросила Катя.
        На сцене появился Марат. Его выход никто не объявлял, но в этом и не было необходимости, публика гитариста знала.
        — Молодец, что приехал!  — выкрикнул кто-то из зала.
        — Где тебя носило?!
        Марат загадочно улыбнулся, надвинул на глаза широкополую кожаную шляпу, сел на высокий табурет и неторопливо принялся натягивать на электрогитару басовую струну. При этом инструмент издавал странные, словно потусторонние шаманские звуки. Настроив гитару, Марат закрыл глаза и стал петь. Ресторанный зал притих. Необычная зазвучала музыка. Вернее, она была абсолютно знакомой для людей — одна из самых лирических песен «The Beatles». Но пел ее Марат по-русски:
        — «До сих пор она мне в белом платье снится. Снится мне, что снова я влюблен…»
        И только припев «О, Gele!» звучал по-английски. Но манера исполнения была абсолютно кавказской, с голосовыми подводками. Казалось, что звучит одна из абхазских народных песен. Под нее, при желании, даже лезгинку можно было бы станцевать. От щемящей душу мелодии Катька совсем раскисла. На глаза навернулись слезы. Ей стало так жалко и Коляна, и себя саму. Лаша мял ее колено под столом. А Марат пел, полуприкрыв глаза. Одна песня сменяла другую.
        Домой к Лаше поехали все втроем на машине Марата. Хмельная Катька заплаканными глазами смотрела на ночное море. Ветер трепал ее волосы. Лацужба, обняв женщину за плечи, прижимал ее к себе и шептал на ухо нежные слова.
        Во дворе дома одуряюще пахло цветами.
        — Подожди на террасе,  — обратился Лаша к Марату.  — Я сейчас вернусь, твое от тебя не уйдет,  — и повел Катьку в дом.
        — Спасибо тебе за вечер,  — сказала женщина.
        — Чего уж там. Я же твой жених, должен был поддержать в трудную минуту. Решаться, Катя, надо. Если в Москве не появлюсь и все не разрулю, плохо нам будет. А тебе там объявляться сейчас нельзя,  — напомнил Лацужба о делах.
        — Коля говорил, чтобы никому и никогда,  — прошептала Катя, но по ее голосу можно было догадаться, что она готова поступиться дельным советом покойного брата.
        — Понимаю,  — покачал головой Лаша.  — Когда большие деньги на кон поставлены, то стремно становится. Давай так сделаем: коды, номера счетов мне знать необязательно. Ты со своего ноутбука лавешки поставщикам сбрось, сама с ними переговори по телефону. А я их товар в Москве и встречу. Идет? Не стану же я тебя бросать в такой ситуации, когда у меня только половина обрубленных концов связей.
        — Не станешь. Так и сделаем,  — обрадовалась компромиссному предложению Катя.
        — Чего тогда тянуть?  — пожал плечами Лаша.  — Прямо сейчас бабки им сбрось, обо всем переговори,  — он заглянул Шпаликовой в глаза.  — Там же, где они живут, сейчас день?
        — Сделаю.
        — Пошли.
        Лацужба повел Катю в спальню. Шпаликова села к трюмо, сдвинула свою косметику к краю, поставила перед собой ноутбук, положила мобильный телефон.
        — Мне твои секреты знать необязательно,  — Лаша зажег свет над трюмо, вышел и демонстративно закрыл за собой дверь, оставив Катю одну.
        Шпаликова вздохнула, посмотрела на свое отражение, провела кончиком пальца по морщинкам в уголке глаз.
        — А позавчера их еще не было,  — прошептала она и стала набирать длинный номер на трубке мобильного.
        Лацужба тем временем отпер кладовку. На полке тускло мерцал монитор ноутбука, подсоединенного к камере, установленной в спальне. Теперь он мог видеть, какие клавиши нажимает Катя, что появляется на экране ее компьютера.
        — Вот дура, развелась на три копейки,  — восхищенно похвалил самого себя Лаша.
        Вскоре он уже курил на террасе вместе с Маратом. Гитарист сжимал в руке только что полученный от Лацужбы увесистый пакет с долларами.
        — Все чин-чинарем,  — Лаша улыбался.  — Ты работу сделал. Я тебе и заплатил. Одного только понять не могу. На хрена ты еще и Топора с полканом Панкратовым завалил?
        — Не валил я их. Тут мутка какая-то. Но это твои проблемы.
        Лацужба задумался…
        Катя ждала Лашу в постели. В мыслях вела заочный диалог с убитым братом, пыталась убедить «его» в том, что поступила правильно. Конечно же, на самом деле она убеждала себя.
        Лацужба проскользнул в спальню, тут же выключил свет, избегая смотреть Кате в глаза. Лишь в наступившей густой южной темноте он снова почувствовал себя уверенно, лег рядом с женщиной.
        — Лаша, Лаша…  — нежно зашептала Катька, тычась носом ему в плечо.
        — Катюха,  — отозвался кавказец, повел рукой, обнаружил, что на Шпаликовой ничего нет, удовлетворенно хмыкнул.  — Сейчас.
        Действовал он довольно грубо и неловко. Но Кате именно это и нравилось. Вначале она всегда немного стеснялась своей наготы, ну а потом, когда расходилась, можно было уже и зенитные прожектора включать. Усталая, разгоряченная и обмякшая, она откинулась на подушки.
        — Ух…  — облегченно выдохнул Лацужба,  — люблю, когда ты такая.
        Он повернулся на бок спиной к невесте. Та прижалась к нему, такому сильному, уверенному в себе, и быстро заснула. Пробудилась Катя, когда еще было темно. Лаша шуршал в темноте одеждой.
        — Ты куда?  — спросила она.  — Почему свет не зажег?
        — Не хотел будить. Я сейчас, спи.
        Лацужба вышел из комнаты. Катьке не хотелось выбираться из-под одеяла, она подвинулась на нагретое Лашой место и задремала. Сколько времени прошло, она и сама не знала. Скрипнула дверь, послышалось шлепанье босых ступней по паркету. Шпаликова чуть отодвинулась, давая место лечь жениху. Послышалось невнятное бормотание, прохладная рука бесстыдно заскользила по ее голому телу.
        — Лаша, я же сплю,  — жеманно прошептала Катя, останавливая ладонь на груди.
        Рука прошлась по животу, пальцы змеями ввинчивались между плотно сжатыми ногами. Катя обняла лежавшего рядом с ней мужчину, провела ноготками по его спине. В ответ раздалось довольное мычание. Застонала и Катька, готовясь к близости. И тут Шпаликова обнаружила у своего жениха на затылке туго стянутые в хвост длинные волосы. Испуганно отпрянула, села. За окном уже немного развеивалась темнота. В предрассветных сумерках Катька рассмотрела, что рядом с ней в кровати совсем не Лаша, а абсолютно голый гитарист Марат Дяпшипа.
        — А ну вали отсюда!  — крикнула женщина.  — Лаша тебя прибьет!  — она принялась колотить гитариста кулаками в грудь.
        Но тот только смеялся в ответ, сгреб Шпаликову, опрокинул на подушки.
        — Я Лаше скажу!  — извивалась под ним Катя.
        — Да он сам мне сказал, что я могу с тобой делать что угодно! И куда хочу! Больно нужна ты ему.  — Насильник навалился на Шпаликову, заломил ей одну руку, а вторую уже привязывал капроновым чулком к спинке кровати.
        — Врешь, урод. Лаша!  — закричала Шпаликова, но тут же получила хлесткий удар по лицу.
        Марат распалялся, подминал под себя женщину. За пару минут борьбы ему удалось привязать к спинкам кровати руки и ноги Кати. Теперь она беспомощно дергалась.
        — Не нужна ты теперь ему,  — осклабился Марат.  — Он из-за бабок с тобой связался, а теперь бросил.
        — Врешь! Не мог он так. Я его люблю,  — Катька плюнула в Марата, тот с кривой улыбкой растер плевок по своей груди.
        — Бросил, дорогуша.
        Теперь Марат уже не спешил. Жертва не могла оказать ему сопротивления. Он взгромоздился на Шпаликову, принялся ласкать.
        — Расслабься и получи удовольствие,  — посоветовал он.
        Шпаликова извивалась, пытаясь сбросить с себя Марата.
        — Не дамся. Ненавижу. Дрянь,  — шипела и плевалась она.  — Не получится у тебя. Сейчас Лаша вернется!
        — Достала,  — прохрипел Марат, у которого и в самом деле пока не получалось овладеть Катькой.  — Заткнись и не дергайся.
        Он схватил женщину за волосы, а затем ловко затянул на ее шее гитарную струну. Шпаликова замерла, чувствуя, как та глубоко врезалась в кожу. Гитарист слегка ослабил хватку, дал вздохнуть. Склонился к жертве, заглянул ей в глаза.
        — Кинул тебя Лаша. Бросил. У него другая баба есть в Москве,  — проговорил он.
        — Врешь!  — рискуя разрезать кожу гитарной струной, прохрипела Катя.
        — А зачем мне врать?  — пожал плечами Марат.  — Машка Пономарева у него в Москве есть. Он и сюда ее привозил. Трахается баба, как швейная машинка.
        — Машка!  — вырвалось у Кати.  — Эта прошмандовка?!
        — Она самая, сисястая. К ней и укатил. А тебя мне оставил поразвлечься. Сказал, делай с ней что хочешь.
        У Кати помутилось в голове. Теперь в сказанное Маратом она поверила, мгновенно вспомнив Машку Пономареву, у которой несколько раз была в гостях дома. Эта наглая и развратная стерва с огромными сиськами могла соблазнить кого угодно. Она не стеснялась рассказывать об этом в подробностях даже Кате, которую и видела-то пару раз. Злость, ненависть в одно мгновение проснулись в душе женщины, затмили разум. Желание мстить сделалось единственной целью в жизни.
        Марат дышал Шпаликовой прямо в лицо, слегка подергивая удавку из гитарной струны.
        — Раздвигай ноги сама, дрянь.
        И тут Катя сделала то, на что бы никогда раньше не решилась. Ненависть к Машке, соблазнившей ее жениха, обратилась против насильника, ведь это он принес ужасное известие. Шпаликова забыла об удавке, о том, что привязана. Инстинкт подсказал ей единственно возможное решение. Она рванулась и схватила Марата зубами за нос, что было сил сжала челюсти, мотнула головой. Послышался хруст хрящей, треск разрываемой плоти. Горячая кровь ручьем хлынула Кате на лицо.
        Она выплюнула откушенный нос и наконец-то решилась открыть глаза. Марат лежал на ней неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, по белой наволочке растекалась кровь. Шпаликова пошевелилась. Гитарист соскользнул с ее груди и остался лежать без движения.
        — Эй…  — шепотом позвала Катя.
        Ответа не последовало. Она приложила ухо к его боку, биения сердца не прослушивалось, оно остановилось от болевого шока. Случился инфаркт. Шпаликова суетливо стала избавляться от пут, откуда только силы взялись и умение. Страх парализовывал волю, но известие о том, что жениха отбила какая-то стерва, заставляло двигаться. Катька дотянулась зубами до запястья, развязала капроновый узел. Дальше пошло быстрее. Она спрыгнула с кровати и, не глядя на труп, бросилась в ванную. Стоило ей увидеть свое отражение в зеркале — перекошенное злобой и страхом окровавленное лицо, как Катьку тут же стошнило, буквально вывернуло наизнанку.
        Опустошенная, всхлипывая, она сидела, сжавшись в комок, на дне ванны. Струи теплой воды лились ей на голову. Понемногу Шпаликова успокоилась. Поразмышляв, она твердо решила отомстить.
        Главное для человека — заиметь цель в жизни. Если она появляется, можно вынести все несчастья, горы свернуть. Когда уже рассвело, Шпаликова, внешне спокойная, сидела перед трюмо и накладывала на лицо макияж. Она как должное восприняла то, что из дома исчез ее ноутбук для управления номерным банковским счетом и мобильник, зато среди одежды Марата нашелся увесистый конверт с баксами.
        Ровными движениями щеточки с тушью она удлинила ресницы, размеренными круговыми движениями тампона растерла тонирующую крем-пудру. Уложенные крупными волнами при помощи термической расчески волосы отливали блеском. Шпаликову теперь абсолютно не смущал труп насильника с откушенным носом, она словно бы и не видела его.
        Из гаража Катя притащила канистру с бензином, облила двуспальную кровать. Стоя на пороге, чиркнула спичкой, немного подумала и бросила ее. Тут же закрыла дверь, за которой загудело пламя. В красном «Кадиллаке» с открытым верхом она лихо вырулила со двора.
        Слева проносилось блестящее в лучах утреннего солнца море, справа виднелись горы. Из динамиков громко звучала музыка. Покойный любил «битлов». Их мотивы подходили к здешним шикарным пейзажам.
        Абхазия страна небольшая, вскоре впереди засеребрилась река Бзыбь, по которой и проходит граница с Россией. Шпаликова открыла перчаточный ящик, единственное, что там лежало,  — набор струн для гитары. Прихватив его, она бросила на обочине машину с работающим двигателем и включенным плеером, и пошла пешком по мосту. Катя отстояла длинную очередь, состоящую в основном из абхазок-контрабандисток, каждая из них катила с собой тележку, чтобы на обратном пути из Адлера привезти очередную партию товара.
        Абхазский пограничник вопросительно взглянул на Катю, та улыбнулась.
        — Паспорт у меня в ресторане украли,  — почти весело сказала она.  — Может, это решит вопрос?  — и положила на стойку сто долларов.  — Вернусь в Москву, новый сделаю.
        Никто в очереди не удивился, не посмотрел на погранца осуждающе, пока он просматривал купюру, ковырял ее ногтем, проверяя — настоящая ли.
        — Правильно мыслишь,  — наконец-то с улыбкой страж границы спрятал деньги в карман.  — Только там еще ваш пограничник сидит. Но ты не волнуйся, я ему сейчас позвоню. За двести пропустит. Не потому, что такой жадный, а потому, что у них такса выше, там на компьютере все регистрируют. Но если с деньгами туго, я тебя сейчас еще за одну сотню «огородами» проведу.
        — Огородами так огородами,  — согласилась женщина.
        Конечно же, паспорт у Кати имелся, но ей не хотелось светиться в компьютерной базе в числе тех, кто выезжал из Абхазии в Россию. Зачем Лаше знать, что она выжила и направляется в Москву?
        13
        Высоко в ясном небе черным крестом парил коршун. Он то заходил за ближайший лесок, то вновь появлялся над дачным поселком. На поле Юра Покровский с Даником запускали бумажного змея. Конструкция из бамбуковых палочек и яркой бумаги трепетала на ветру, упрямо ползла в безоблачную высь. Вскоре коршун заинтересовался летательным аппаратом, стал нарезать круги поближе к нему.
        — А можно на нем поставить камеру, чтобы смотреть с высоты, как птицы?  — спросил мальчишка.
        — Можно,  — ответил Покровский, помогая Даньке стравливать бечевку.  — Вот только зачем?
        — Сверху многое видно. Например, я смогу увидеть папу на прогулке в тюрьме.
        Юра поджал губы, не нашелся сразу, что ответить, а потому указал на коршуна:
        — Давай его попугаем,  — он перехватил бечевку у мальчика и завел воздушного змея в хвост птицы.
        Коршун из преследователя мгновенно превратился в преследуемого. Отчаявшись отвязаться от неожиданного цветастого врага, он сложил крылья, камнем полетел к земле. Перед самыми верхушками деревьев вновь распростер крылья, взмыл.
        Юля с Наташей сидели на террасе, пили кофе.
        — Ваши мальчишки неплохо ладят,  — заметила Обухова.
        — Я так благодарна, что вы пригласили нас пожить у себя на даче,  — произнесла Прудникова.  — В городе я бы не знала, что делать. Мы недолго будем вас напрягать. Скоро вернемся в Чехию.
        — Не думаю, что вы хотите быстро туда вернуться. Живите, сколько будет нужно. Вы меня абсолютно не напрягаете. Извините, конечно, но я слышала, как вы говорили своему Юрию, что не верите в смерть брата,  — осторожно подошла к теме, которая ее очень интересовала, Наталья.
        Юля напряглась.
        — Вы считаете меня сумасшедшей?
        — Абсолютно нет,  — улыбнулась адвокат.  — Дело в том, что и мне многое кажется странным в обстоятельствах его гибели.
        И Обухова толково, как всякий хороший юрист, выложила все свои сомнения. Начала с абсолютно шитого белыми нитками обвинения в хранении детской порнографии на нетбуке. Последней точкой в ее списке было то, что капитан внутренней службы СИЗО, где ожидал этапа Илья, «имел неформальные связи с очень высокопоставленными чинами из ФСИН, замешанными в масштабном преступлении». Именно так обтекаемо пока и выразилась Наталья. Она еще не решила, стоит ли посвящать Юлю в подробности дела.
        — В таком случае просматриваются два варианта,  — подытожила Обухова.  — Илью или же убрали, поскольку он знал слишком много. Или же он понадобился кому-то на свободе.
        — Он ничего особенного не знал. Он жив. Вы хотите его найти?!  — воскликнула Юля.
        — Кое-что я уже делаю,  — уклонилась от прямого ответа Наталья.
        — Я хотела бы вам помочь,  — подалась к Обуховой Юля Прудникова.  — Мой Юра очень талантливый компьютерщик. Он многое может сделать. К любой камере наблюдения подключиться, взломать любую систему компьютерной защиты. Войти в базу данных, вскрыть переписку.
        — Я подумаю,  — пообещала Наталья.
        На дачном проезде появился грибник. Высокий мужчина шел с плетеной корзинкой в руке, в накинутой плащ-палатке. Капюшон закрывал лицо. Он немного постоял на краю поля, вглядываясь в воздушного змея, глянул на дачу, а затем свернул к лесу.
        Прудникова приложила руку к сердцу, а затем сорвалась с места.
        — Вы куда?  — бросила ей вдогонку Наталья.
        — Я сейчас вернусь,  — Юля уже сбегала с крыльца.
        Фигура в плащ-палатке уже мелькала среди деревьев.
        — Погодите!  — крикнула девушка.
        Грибник не обернулся, ускорил шаг.
        — Подождите же!  — Юля, выбиваясь из сил, бежала.
        А вот грибнику удавалось уходить от нее быстрым шагом. Перед густыми зарослями мужчина еще раз обернулся, как показалось Юле, неопределенно махнул ей рукой, будто прощался, а затем, пригнувшись, исчез в густых зарослях.
        Прудникова раздвинула руками ветви, вгляделась в сумрак лесной чащи. Вдали затихал хруст веток.
        Подоспевшая Наталья тронула Юлю за плечо.
        — С вами все в порядке?
        — Это был он,  — прошептала Юля.
        — Если человек не хочет, чтобы его нашли, сделать это очень трудно.
        14
        Борис Аркадьевич вошел в квартиру бесцеремонно. Без звонка открыл дверь своим ключом.
        — Трудно было позвонить по мобильному?  — не слишком довольно проговорил Илья, выйдя из комнаты в прихожую.  — Я мог и отойти. Уговора не было дома безвылазно сидеть да вас ждать.
        Борис Аркадьевич несколько надменно улыбнулся, давая подобной улыбкой понять, что ему наверняка известно, дома ли Прудников или куда-то ушел.
        — Во-первых, здравствуйте,  — продолжая улыбаться, произнес Борис Аркадьевич.
        — Проходите, раз пришли,  — Илья отступил в сторону, пропуская то ли гостя, то ли хозяина своей временной квартиры.
        Визитер сел к журнальному столику, по своей странной привычке тут же перешел на «ты»:
        — Отлично сработал,  — подмигнул он биатлонисту-снайперу.
        — Я, за что ни берусь, делаю это основательно,  — ответил Илья.  — А чего не умею делать, то — побоку.
        — Не прибедняйся,  — хмыкнул Борис Аркадьевич.  — Доказал свою полезность делу, смело смотри в глаза. Вот тебе гонорар за работу.
        Он положил на стол конверт. Не слишком пухлый, но и не тощий. Прудников к нему пока не притрагивался.
        — За два заказа? Но это так, уточнение. О деньгах мы не договаривались,  — сухо заметил он.
        — Ну и что?  — пожал плечами куратор киллера.  — Любая работа должна оплачиваться.
        — Я соглашался отработать то, что вы из тюрьмы меня вытащили. Долг я отдал. Или это только часть долга?
        — Тюрьма, зона — дело прошлое. К тому же преодолеть тюремные стены — еще не значит оказаться на свободе. Мне нужен не просто послушный исполнитель, а человек, который не подведет. Я же знаю, о чем ты думаешь.
        — Ну и…  — прищурился Прудников.
        — Во-первых, ты опасаешься, что сделаешь еще несколько удачных выстрелов и станешь ненужным. Мол, уберут тебя самого без пыли и шума.
        — Есть такое,  — согласился Илья.
        — А во-вторых, в свете предыдущего, ты склоняешься к мысли, что неплохо бы было меня, твоего куратора, прикончить еще раньше да рвануть на все четыре стороны.
        — И такое есть,  — согласился Илья.  — Все логично.
        — Ты хочешь жить, и я хочу. Закон природы,  — Борис Аркадьевич забарабанил пальцами по краю стола, а затем щелчком двинул конверт к Прудникову.  — Мы в одной связке. Решат убрать киллера, уберут и куратора. Вы бизнесом раньше занимались?  — почему-то вновь перешел на «вы» куратор.
        — Думаю, вы знаете, что — нет. Не мой профиль.
        — Тогда проведу небольшой «ликбез», чтобы вы поняли ход моих мыслей и сами стали думать в правильном русле. Большинство людей ошибочно думает, что им платят за сделанную работу или поставленный товар, услугу.
        — А за что же тогда?  — выказал хоть какую-то заинтересованность Илья.
        — Форменное заблуждение, которое абсолютно не соответствует истине. В бизнесе существует золотое правило — платить только за перспективу. Если настоящий бизнесмен уверен, что человек ему никогда больше не понадобится, то зачем он станет ему платить? Я вас спрашиваю?
        — Сталкивался и с таким скотским рассуждением,  — криво усмехнулся Илья, глядя собеседнику в глаза.
        Но того это не смутило.
        — Может, оно и скотское, но правильное, а потому — верное. Повторюсь, платят только за перспективу. Так что берите деньги и не выеживайтесь. Если наше сотрудничество пройдет без эксцессов и проблем, то через некоторое время мы отпустим вас с миром на все четыре стороны со всеми вашими сбережениями.
        Илья поднял конверт, беспечно перебросил его на тумбочку.
        — Слушаю вас.
        — Есть очередной заказ.
        Конечно же, Борис Аркадьевич не стал посвящать Илью в детали, не стал говорить, каким образом удалось узнать, что Лаша Лацужба объявился в Москве и где он появляется. А вот причина, по которой кавказец стал очередной целью для Прудникова, была озвучена вполне близко к правде.
        — …он наркотиками серьезно занимается. А у тебя сынишка растет. Ты же не хочешь, чтобы он стал наркоманом?
        — Значит, убрать и его?  — поднял брови Илья, ожидая услышать утвердительный ответ, иначе зачем еще может понадобиться снайпер.
        — Не так просто, как в прошлый раз,  — усмехнулся Борис Аркадьевич.  — Дело в том, что…
        15
        Сисястая Машка Пономарева жила в старом довоенном доме в районе метро «Авиамоторная». Раньше здесь была двухкомнатная коммуналка. Но после рождения Машки ее родители, договорившись с соседями, сумели перепланировать квартиру. Разгородив просторную прихожую, они сделали еще одну кухню и санузел. Вот так и получились две отдельные квартирки. Машке теперь большего и не надо было. Жила она одна. Если иногда и появлялся на ее горизонте жених с серьезными намерениями, то о квартире для будущей совместной жизни должен был позаботиться он сам. Еще не хватало красивой, сексуальной, молодой женщине жильем его обеспечивать.
        Есть мужики, которые не пропустят мимо ни одной юбки, а вот Машка не пропускала ни одних штанов. Любой ценой ей нужно было обратить на себя внимание, дать определенные авансы. Бывших любовников никогда далеко от себя не отпускала, в любой момент могла возобновить прерванные отношения, так, словно они и не расставались. При этом иногда Машка позволяла себе сойтись с кем-нибудь близко, и тогда она начинала демонстрировать соблазненного мужчину как серьезного и перспективного партнера. Но длилось такое недолго, лишь бы подзадорить бывших ухажеров. Для Пономаревой главным в мужчинах было желание и умение выполнять ее прихоти.
        Однако в случае с Лашей Лацужба все произошло не по обкатанной ранее схеме, а иначе. Бабским стервозным чутьем Машка прочувствовала, что Лаша — человек, способный поднять серьезные деньги, хотя он и не мог похвалиться большим состоянием. Бывает такое чутье. Так официант профессиональным взглядом всегда определит посетителя, который не в состоянии оплатить заказ или же, наоборот, может выложить большие деньги. Нужно было только как следует обработать Лашу. Что Машка успешно и сделала. Где надо, задницей перед ним повертела, где следует, сиськами потрясла, где хватило и пары «волшебных» слов. А уж в постели Машка умела вытворять такое, что мужик, однажды переспавший с ней, вспоминал об этом событии всю жизнь, и при малейшей возможности стремился вновь оказаться с ней в одной кровати.
        Горячий Лацужба и растаял, теперь из него можно было вить веревки. К тому же Машка, как женщина мудрая, не лезла в его жизнь, не пыталась полностью занять и контролировать его личное пространство. Вроде и не держала его рядом с собой, но и не прогоняла. А мужчины — народ примитивный, им главное — поверить, что это они, а не за них все решают…
        Лацужба позвонил в дверь. Машка открыла не сразу, а секунд через двадцать, когда кавказец стал уже сомневаться, дома ли она.
        — Ой, Лашенька,  — проворковала Пономарева, разглядев любовника за огромным букетом ярко-красных роз.  — Я в ванне была, не сразу услышала.
        Машка привстала на цыпочки, поцеловала кавказца мягкими распаренными губами. Из-под ее махрового халата исходил влажный аромат шампуня, дорогого мыла, мятных трав. В неплотно запахнутом разрезе соблазнительно перекатывались огромные, но при этом тугие сиськи.
        — Какая ты…  — выдохнул Лаша, не находя подходящих слов.
        — А какой ты у меня… большой, сильный,  — во время объятий Машка потерлась о кавказца телом, выразительно дав почувствовать, что под халатом ничего лишнего для сегодняшней ситуации нет.  — Располагайся, а я в ванную.
        Машка вывернулась из рук Лаши, взяла букет и шмыгнула в ванную, послышался звук плескавшейся воды. Лацужба прошел в кухню. Заглянул в духовку. За термостойким стеклом доходила печеная баранья нога. У мойки зеленела в мисочке крупно порезанная кинза. У холодильника на подносе уже расположились рядком бутылка дорогого коньяка, хорошее шампанское и минералка. Хоть прямо сейчас бери и неси в комнату.
        Лаша облизнулся — деньги, которые он вчера оставил Машке, были потрачены с толком. Не поскупилась баба на общий стол. А ведь могла бы купить просто водяры, дешевого винчика в пакете и курицу тупо запечь, чтобы остаток потратить на себя.
        — Плаваешь?  — бросил он в приоткрытую дверь ванной комнаты.
        На вешалке болтался халат, еще повторяющий некоторые изгибы женского тела. Саму ванну от Лаши закрывала занавеска.
        — Я просто балдею,  — послышался смех Машки.
        Она говорила так, что сама собой напрашивалась мысль, будто плещется она там не одна.
        — Проходи в комнату, я скоро,  — крикнула Пономарева из-за занавески.
        Лаша сбросил ботинки, ступил на мягкий ковер. То, что он увидел, ему сразу же понравилось. Машка умела удивлять. Широкий диван был уже разложен и застелен. Рядом с ним возвышался сервировочный столик с тарелками, рюмками, бокалами. На открытом окне теплый летний ветер надувал, разбрасывал шторы. Все как бы само собой намекало, что теперь можно будет целый день не вылезать из постели. А в перерывах, даже не поднимаясь, подкрепляться и выпивать. Ну, а вазочка с колотым льдом ненавязчиво сообщала, что Машка в ванне задержится не слишком долго, иначе острые осколки льда оплывут, растают.
        — Милый, я готова,  — донесся из ванной нежный голосок.
        — Выходи,  — Лаша потянул за узел галстука, сбросил его через голову.
        — Нет, это ты ко мне иди,  — проворковала Пономарева.
        Лацужба шагнул в ванную, отдернул занавеску. Машка лежала в воде, сквозь которую идеально просматривалось ее тело. В ванной вместе с Машкой плавали розы. Те самые, из букета, который принес Лаша. Одну из них она держала в зубах. От неожиданного зрелища Лацужба на несколько секунд замер, а затем рассмеялся.
        — Ну, ты даешь!
        — Так бери же меня на руки, неси.
        Лаша, даже не поддернув манжеты белой рубашки, запустил руки в чуть теплую воду, подхватил Машку и понес в комнату. С женщины стекала вода, ее мокрое разомлевшее тело выскальзывало из рук. И потому Лаша поневоле вынужден был обнимать ее крепко-крепко.
        Машка умела действовать нестандартно. Обычно женщины обнажаются постепенно, им еще и разговор приятный перед этим подай, на ушко непристойности пошепчи, а они будут делать вид, что все это им в новинку, словно голого мужика в своей жизни раньше и не видели. Пономарева же выставила на этот раз свои прелести сразу и напоказ. Хочешь — смотри, любуйся, разогревай фантазию, а хочешь — сразу лапай, мни.
        — Ну, Машка, скоро все у нас хорошо пойдет. На бабки немыслимые поднимаюсь. С нужными людьми встречаюсь. Так что держись меня,  — Лацужба сгрузил свою ношу на диван, стал раздеваться.
        — У тебя ж там была какая-то Катька, кажется?  — поинтересовалась Маша.
        — С ней уже все. Завязал. Больше не нужна.
        — А как она в постели?  — Пономарева знала, что мужчин заводит, когда женщина расспрашивает их о своих предшественницах, хотя сами мужики не любят, когда им подруги рассказывают о тех, с кем спали раньше.
        — С Катькой неинтересно. Слишком большое у нее все там. Даже не за что зацепиться. Трешься, трешься, а ни ей, ни мне никакого толку. То ли дело — с тобой кувыркаться.
        — Бедненький мой, помучиться тебе с ней пришлось. Ну да ничего, сейчас наверстаешь. Иди ко мне.
        Лаша сбросил одежду, сбегал на кухню, вернулся с подносом. Глотнул коньяка прямо из горлышка, спросил:
        — А ты выпьешь?
        — Потом, Лаша, все потом. У нас с тобой впереди целая вечность удовольствия.
        Дыхание кавказца стало хриплым.
        16
        Вечность удовольствия. Это много или мало? Казалось бы, глупый вопрос, особенно для тех, кто в уютном гнездышке упивался плотской любовью. Можно, отрешившись от мирских сует, заниматься диким сексом и не знать, что в соседнем доме старуха с косой уже точит свое орудие…
        В дом-сталинку, стоявший напротив дома Машки Пономаревой, вошел долговязый тип в вязаной спортивной шапке, натянутой на глаза. В правой руке он держал футляр от гитары. Шел он вполне уверенно, будто эта лестница была ему давным-давно хорошо знакома. Со стороны он вполне мог сойти за сезонного музыканта, который снимал здесь квартиру. Впрочем, никто, кроме него, на лестнице не появлялся и уж тем более не требовал отчета в стиле «откуда? куда? зачем?». А на тот случай, если бы подобные расспросы возникли, у Ильи Прудникова (а именно он это и был) имелись ответы: «Я из группы «Креативный муравей». У нас здесь квартирник. В 73-й. Как нет такой? О, черт, спасибо. Я адресом ошибся. Что играем? Да классический русский рок играем».
        Приближаясь к очередной лестничной площадке, Илья заметил стоявшую спиной женщину. Судя по хорошо различимым всхлипам, она плакала. Биатлонист внутренне напрягся, не желая, чтобы плачущая оглянулась. Пройти незамеченным мимо нее не представлялось возможным. Киллер, стараясь не выдавать возникшего в нем напряжения, спокойно прошел мимо. Он понимал, что женщина, каким бы горем она ни была убита, слышала его шаги. Чтобы его не могли ни в чем подозревать, он бросил женщине чисто по-соседски «здрасте», словно давал понять, что идет свой.
        Женщина лишь кивнула в ответ и даже не обернулась. Илье этого было достаточно. Остаток этажей он преодолел без лишних препятствий. На последнем этаже деловито осмотрел люк, ведший на чердак. Вскрыть его не составило труда. Прудников сделал это быстро и относительно бесшумно. Жителям ближайших квартир было не до того, чтобы подглядывать в смотровые «глазки». У одних очень громко играла музыка, у других шла оживленная дискуссия, сопровождаемая грохотом посуды, у третьих — плакал ребенок.
        Оказавшись на чердаке, киллер прошел несколько метров и раскрыл футляр. Естественно, никакой гитары там не было и быть не могло. Там находились элементы снайперской винтовки, которую Илья со знающим видом принялся собирать. Его движения были четкими, без какой-либо суеты или спешки. Когда винтовка оказалась собранной, биатлонист выбрал подходящее, по предварительным прикидкам, слуховое окно. Расчеты оказались верными — оно выходило как раз на окна нужной квартиры соседнего дома.
        Не снимая оружие с предохранителя, Прудников поднял винтовку и направил ее в нужную сторону. Он прильнул к оптическому прицелу, разглядывая то, что происходило в квартире Машки Пономаревой. «Ух ты ж, блин! Не мишень, а секс в большом городе какой-то,  — подумал он.  — Не, я все, конечно, понимаю. Я убийца. Но какой я убийца? Всякий раз, когда я убивал, я убивал отпетых мерзавцев… Может, и этот хрен тоже мерзавец. Но вот эта атмосфера, этот смачный секс слегка очеловечивают Лацужбу. Он выглядит не как закоренелый преступник, а как любящий мужчина в объятиях любящей же женщины… Гадство. Прочь, прочь все эти мысли! Хочется верить, что для меня это все очень скоро закончится, и закончится хорошо. Надеюсь, Борис Аркадьевич говорил правду. Выполню еще пару заказов, и меня выпустят на волю по-настоящему. Без этого короткого поводка. В конце концов, я ведь не знаю, на кого конкретно работаю. А значит, не смогу никому выдать заказчика. Так что шанс выжить есть».
        Биатлонист постарался хотя бы на время отмахнуться от собственных мыслей. Все эти рассуждения бередили душу, вызывали неуместные в данной ситуации воспоминания и мечты. В них можно было утонуть, упустив подходящий для нажатия спускового крючка момент. На несколько секунд он отпрянул от оптического прицела и помотал головой, будто таким вот образом разгонял свои мысли. Вернувшись в положение для прицеливания, Илья снова стал разглядывать резвящуюся на широком расстеленном диване парочку. Там уже давно не было понятно, кто на ком лежит. Но было яснее ясного, куда «скачут лошади их необузданной страсти». Еда и напитки на сервировочном столике были едва тронуты. Исходя из этого, киллер предположил, что перед ним лишь «первый акт марлезонского балета». И вскоре любовники, скорее всего, сделают перерыв, чтобы подкрепить силы. Вот тогда и можно будет улучить подходящий момент и сделать то, что давеча приказал этот загадочный Борис Аркадьевич. «Этот чертов Борис Аркадьевич»,  — мысленно уточнил для себя Прудников, пытаясь рассмотреть через прицел другие детали интерьера, помимо «трахадрома»,
сервировочного столика и развевающихся в открытом окне штор. Шторы в этом деле немного мешали, но пару других предметов мебели, акустическую систему и плазменный экран напротив дивана разглядеть удалось. Над самим диваном на стене в модной современной рамке висела какая-то картина, отличавшаяся насыщенностью красок. Киллер сумел разобрать, что на ней была изображена Мальвина, держащая во рту нос Буратино. Это открытие вызвало у него улыбку, грозившую перерасти в смех и даже в хохот. Однако Илья сдержался.
        Лацужба и Пономарева тем временем замерли и спустя несколько секунд поднялись и подвинулись ближе к столику. Прудников тут же снял винтовку с предохранителя и приготовился к тому, чтобы спустить курок. Однако совершенно неожиданно он услышал позади себя какой-то шорох. «Это явно не кошка»,  — мгновенно мелькнула мысль в его голове. Обернуться он не успел — что-то весьма увесистое опустилось ему на голову. В глазах тут же потемнело. Киллер потерял сознание и рухнул на чердачное покрытие.
        17
        Есть ли в этом мире что-то, кроме женщин и футбола, чтобы так сильно притягивало внимание мужчин? Безусловно, есть, и это — рыбалка. Воспетая поэтами, рассказчиками анекдотов, она издревле привлекала мужчин. И если первобытный человек, прихватив с собой гарпун, шел на рыбалку в надежде прокормиться, то для большинства современных мужских особей она давно превратилась в символическое действо. Если у нынешних рыбаков и осталось что-то от первобытных времен, так это возможность выглядеть одинаково. А разве не так! Ведь на рыбалке с ходу и не отличишь, где министр, а где электромонтер, где генерал, а где сантехник. «Рыбацкая одежда» на время стирает барьеры и социальную принадлежность. Порой лишь опытный внимательный взгляд в состоянии определить, кто именно сидит над удочкой. Например, по неприлично дорогим часам на руке…
        Голубинский и Сахно вырвались на рыбалку уж точно не ради ухи, хотя похлебать рыбного супчика оба были не против. Выехали они на рыбалку, чтобы совместить приятное с полезным. Подельники в целом были уверены, что никто за ними не следит. Однако Антон Никодимович предложил избегать частых встреч в одних и тех же местах. Матвей согласился, правда, про себя посчитал, что генерал сильно осторожничает без особого повода.
        — Ты знаешь, вот эту рыбку на мотыля ты никогда не поймаешь,  — Голубь потряс перед лицом компаньона рыбиной с красными плавниками.  — Ей другая приманка нужна. А местная рыбка привередлива. Без прикормки на крючок не пойдет.
        — По ходу, и у двуногих тоже так. Пока не прикормишь, не сдвинется с места,  — усмехнулся Сохатый, небрежно поглядывая на поплавок.
        — Это точно,  — соглашаясь, кивнул в ответ генерал.  — Вот и абхазские менты лишний раз продемонстрировали справедливость твоего утверждения. Конечно, у меня в Абхазии есть свои связи, но все равно подмазать пришлось.
        — Оно другой раз и хорошо, что подмазываешь. Не подмажешь — не поедешь. Не зря ведь в народе говорят,  — усмехнулся Мотя.  — Что конкретного нарыла тамошняя ментура?
        — Информация о том, что при пожаре в доме Лацужбы погибла Катька Шпаликова, не подтвердилась. Первоначальная версия оказалась пустышкой.
        — Хочешь сказать, что кто-то спецом устроил этот цирк, чтобы все подумали, что Катька окочурилась?  — настороженно спросил Сахно.
        — Хрен его знает, что и кто там чего хотел,  — задумчиво промолвил Антон Никодимович и далее продолжил более живо:  — Дело в том, что сгоревший труп принадлежит мужчине. А коль так, то это вряд ли инсценировка. Слишком топорная работа. Не похоже на Лацужбу. Если бы он что-то такое и задумал бы, то просчитал бы все до мелочей. Да мне ли тебе о нем рассказывать… Клюет! Давай подсекай! Ну же!
        Воровской авторитет дернул удочку. На мгновение над водой блеснула довольно крупная рыба, но тут же сорвалась с крючка и плеснулась обратно в воду.
        — Эх, жалко,  — с сожалением заметил Голубинский.
        — Ничего. Мы себе на уху, в отличие от некоторых,  — Сохатый явно намекал на убитых киллером,  — еще наловим. Ты лучше скажи, определили личность сгоревшего?
        — Личность пока выясняют. Но тут и без этого информация к размышлению имеется. Ведь в руке у трупа обнаружили гитарную струну. Если это не совпадение, а это явно не совпадение, то этот «уголек» и был тем самым загадочным киллером, а работал он на Лашу.
        — Ага, вот оно как. И что же они там не поделили? Ну не бабу же эту, в конце концов.
        — На момент пожара Лаши в Абхазии не было. Так что истинные причины возгорания остаются неизвестными. Да они нам, в общем-то, и на хрен не нужны. Ясно одно — этот блуждающий хер узнал то, что хотел, и решил бортануть невестушку. А там уж вышло так, как вышло. Нам важно, что Катька Шпаликова, скорее всего, осталась жива, а Лацужба об этом ни сном ни духом.
        — Хм, но если она до сих пор не заявилась к нему, то, наверное, боится его,  — предположил Мотя.
        — Кстати, да. И знать ему о подробностях пожара не стоит. Я уже позаботился, чтобы ему слили ту информацию, которая устроит нас с тобой. Абхазские рыбки в ментовской форме после новой прикормки,  — в голосе генерала ощущалось легкое презрение,  — написали такое официальное заключение по поводу трупа в сгоревшем особняке Лацужбы, которое нам нужно. Официально в пожаре погибла Екатерина Батьковна Шпаликова. Именно это Лаша от тамошней ментуры и узнает.
        — Это проконает, если он докапываться не станет.
        — А какой понт ему сейчас докапываться? У него сейчас других забот полон рот.
        — Да-а,  — с ухмылкой протянул Сохатый.  — Знаем мы, что там у него сейчас во рту.
        Вспомнив о Машке Пономаревой, генерал понимающе улыбнулся и через секунду разразился хохотом.
        — Тише, Никодимыч, не так громко,  — улыбаясь, успокаивал подельника авторитет.  — Мы же на рыбалке. Рыбу спугнешь.
        В тот самый момент задергался поплавок на генеральской удочке. Голубь мгновенно успокоился и быстро сосредоточился на поклевке. Как рыбак, он хорошо знал, что ни спешить, ни медлить в этом деле нельзя. Интуитивно ощутив, что золотая середина наступила, генерал сделал подсечку и вытащил язя величиной чуть больше, чем с ладонь.
        — Вот она — рыба моей мечты,  — довольно усмехнулся Голубинский, снимая язя с крючка.
        — Эх, Голубь, я тебе иногда завидую. Умеешь радоваться мелочам,  — сказал Сохатый, похлопав компаньона по плечу.
        — Кто-то может радоваться язю с ладошку, а кого-то полутораметровый сом не устраивает,  — ответил на это Антон Никодимович.
        — Справедливо. Но на наши с тобой дела эта мудрость, надеюсь, не распространяется. Ведь мы с тобой и язя, и сома, и щуку в руках удержим. А если кто выеживаться вздумает, то мы его быстро прищучим. Вот мы правильно с Лашей поступить рассудили. Заказали его нашему киллеру. Чтоб, бляха, не мешал нам рыбалке радоваться. А на поставщиков кокса мы обязательно выйдем. Думаю, Катюху найти больших проблем не составит.
        Отправив пойманную рыбу в ведро, Голубь промолвил:
        — Это уж точно. Вот только время поджимает. На некоторых зонах из-за отсутствия кокса уже начинает херня твориться. В одной из женских колоний в средней полосе России на днях инцидент был. У трех тамошних зэчек из числа кокаинисток начало конкретно крышу рвать. А все почему? А все потому, что остались без дозы! Сами по себе они вроде были вполне интеллигентные дамочки с поправкой на судимость и условия содержания. Но все, что реально их сдерживало, это был кокс. Не стало кокса — бабы посходили с ума. Стали искать замену дури. Из подручных средств. Сами додумались или кто-то присоветовал, точно неизвестно. Но заменитель они стали добывать из липучек для мух и каких-то легальных лекарственных препаратов. Делали настой на этих липучках. Как-то там фильтровали, выпаривали. В общем получили в конце концов нечто похожее на порошок. Получили, ну и давай его нюхать! Ты представляешь? Вроде бы сперва их и вставило не хуже кокса. А потом кровь носом и горлом пошла. Кашель страшный был. Чуть легкие и кишки не выплевывали. В общем, пока зоновские медики сообразили, что да чего, эти чертовы бабы дали дуба. Да
и не смогли бы они их спасти в любом случае. Это уже вскрытие показало. Как бы эти «самоделкины» и на других зонах не появились. Мне лишний геморрой по официальной линии все эти дырки закрывать. Да и вообще…
        Вдалеке над деревьями парил воздушный змей. Генерал заметил его и жестом показал подельнику — мол, полюбуйся.
        — Это еще что такое?  — сразу же насторожился тот, не вполне понимая, что там болтается в воздухе.
        — Ой, успокойся. Там какой-то мужик с сыном играет. Я когда-то в детстве с отцом тоже вот так змея запускал. Сколько лет уже прошло, а все вижу, словно это было вчера,  — с ностальгическими нотками в голосе проговорил Голубь.
        — Эх, а ведь я тоже когда-то с батей воздушного змея клеил…  — Сохатый неожиданно словно оттаял.  — Правда, только один раз, когда он дома между отсидками оказался. Был бы сейчас Миша Круг жив, обязательно бы попросил у него песню про воздушного змея. Да чтоб такую — нашу, душевную…
        18
        Воздушные змеи. Кто их только не мастерил в детстве! Кто не мечтал посмотреть на местность с высоты, на которой парил их змей! Поглазеть на вечно брюзжащих соседей или девчонок-задавак… В детстве все это оставалось лишь в мечтах. Однако XXI век с его техническими достижениями и их доступностью превратил эти мечты в реальность. Нужен был лишь мастер на все руки, видеокамера и чуточка терпения. И то, и другое, и третье у Даньки имелось. Дядя Юра быстро загорелся идеей мальчика. Установить на воздушном змее камеру труда не составило. Вместе с камерой Покровский добавил еще некоторые «фишки».
        Данька самозабвенно играл со змеем. Взрослые обещали показать ему позже отснятое с помощью прикрепленной к змею камеры кино. Сейчас он наслаждался самим процессом запуска змея и тем, как тот парит высоко над деревьями. Покровского рядом с ним не было. Хакер вместе с невестой и Наташей Обуховой находились в машине, стоявшей неподалеку. На часть монитора ноутбука выводилось изображение, передаваемое с той самой «змеевой» камеры. Однако это было лишь частью серьезной игры, в которую решили поиграть взрослые.
        С того же ноутбука при помощи джойстика Юра Покровский управлял игрушечной машинкой-джипиком. Машинка была замаскирована искусственным мехом и листьями под ежика. На ней были установлены камера и микрофон. Изображение с камеры выводилось на другую часть монитора, а звук, передаваемый микрофоном, поступал в колонки. Камера на змее служила отнюдь не для съемок видеоролика на потеху Даньке. Хотя Юра и собирался все же такой ролик смонтировать, но главное назначение камеры на змее была своего рода «авианаводка». С ее помощью Юра знал, куда направлять «ежика».
        Хакер направил «ежика» в сторону кустов, рядом с которым сидели Голубинский и Сахно. Поковырявшись в настройках, Покровский очень быстро стабилизировал принимаемый видеоаудиосигнал, назначил автоматическую очистку принимаемого звука от помех. И если видео получилось так себе (камера на «ежике» выхватила лишь спины рыбаков), то звук был практически идеален, напоминая чем-то старые радиопостановки с их неописуемой камерной атмосферностью.
        Разговор рыбаков был особый. Это было понятно с первых же фраз. Мужчины говорили о поставках кокса и, судя по всему, имели в виду отнюдь не каменноугольный кокс, применяемый для выплавки чугуна. «Это всего лишь три тихие дуры, которые нанюхались своего «самопала» и отдали концы,  — говорил один из рыбаков.  — А на зонах ведь тысячи и тысячи тех, кто не будет маяться такой хренью, а сразу начнет бузить. Если мы в ближайшее время не решим проблему с поставками кокса на зоны, то можно вполне ожидать кровавых бунтов. Возможно, это не произойдет везде сразу, а будет беспорядочно вспыхивать то тут, то там. И предугадать эти вспышки не получится. Ведь большинство бунтов возникнет стихийно. Без предварительного сговора. Без ведома авторитетов. Да и авторитеты такие бунты не в силах предотвратить…»
        Наташа, Юля и Юра переглянулись. Услышанное ими производило впечатление и подвигало к размышлениям.
        — Мне кажется, что это именно те, кто нам нужен,  — заметила Наташа.
        — Те самые высокопоставленные чины, имеющие неформальные связи с капитаном внутренней службы СИЗО?  — без особой надобности переспросила Юля.
        — Почти. Судя по говору, один из них может быть и вовсе не чиновником МВД либо другой силовой структуры,  — объяснилась Обухова.
        — Бандитский авторитет,  — процедил сквозь зубы Юра, явно недовольный поворотом дела.
        Адвокат кивнула, а Юлия, приняв информацию к сведению, задумчиво промолвила:
        — Понять бы только, как со всем этим может быть связан наш Илья…
        — Послушайте, девушки мои дорогие,  — взволнованно проговорил Покровский.  — Не кажется ли вам, что мы втягиваемся в очень опасное дело. Уже того, что мы услышали и знаем, вполне достаточно, чтобы нас устранили. Дело ведь такое, что головы оторвут на три-пятнадцать и даже церемониться не будут.
        …Шуршание в кустах насторожило Сохатого. Шепнув подельнику что-то на ухо, он поднялся и направился к кустам. Хотел лично проверить источник звука. Подойдя к предполагаемому месту, авторитет заметил нечто, напоминающее то ли ежа, то ли небольшую выдру. Понять, что перед ним замаскированная игрушечная машинка, из-за расстояния и обилия растительности Мотя не мог. Лучшее, что ему пришло в голову, это броситься на «живность», чтобы поймать. Он резко дернулся вперед, падая на живот и протягивая руки к «ежику». Но едва он это сделал, как «ежик» совершенно непонятным образом брызнул ему в глаза какой-то едкой дрянью, после чего скатился в реку и исчез под водой.
        — Ешь твою медь!  — стал ругаться Сохатый, протирая слезящиеся глаза.  — Вот тебе, мать твою, вырвался на лоно природы. Получил заряд бодрости, на хрен. И главное, не поймешь, кто это был. Чудо нетронутой природы, топтать его нюх.
        Подельник, ставший свидетелем всей этой сцены, задорно захохотал:
        — Вот оно тебе было надо туда лезть? Я же тебе сразу сказал, что это водяная крыса или бобр.
        — Харэ ржать,  — понимая комичность ситуации, выкрикнул Мотя.  — Сматываем удочки и идем варить уху.
        19
        Иногда бывает — готовишься к чему-то важному, продумываешь все до мелочей и даже более того. А когда наступает час «икс» и тебе нужно лишь осуществить задуманное, ни с того ни сего случается облом. В дело вмешивается нечто, о чем заранее и подумать не мог, а не то чтобы предусмотреть и подстраховаться. Вот и с Ильей так произошло в этот раз. Уж насколько он был осторожен и осмотрителен в своих действиях, какие объяснения и отходные маневры ни придумывал, но неприятный сюрприз все равно случился. Если бы не вот такой фактор неожиданности, то все наши продуманные дела наверняка бы заканчивались успехом. А поскольку успех на нашей планете строго лимитирован, то неприятные сюрпризы случались, случаются и будут случаться у всех. Даже у тех, кто всегда считался успешным. Что касается биатлониста, то себя к числу особо успешных он отнести не мог. Иначе была бы жива жена, а он сам не угодил бы в тюрягу, а из нее не попал бы в киллеры. Правда, выжить удалось. Серьезный успех.
        Вычурно перемешиваясь, картинки удач и неудач мельтешили перед глазами. То ли сон, то ли бред. Черт разберет. Прудников медленно приходил в себя. Сознание постепенно возвращалось к нему, а вместе с этим приходило понимание того, что с ним произошло. Он все еще находился на чердаке. Однако толком пошевелиться не мог. Руки его были откинуты назад и связаны за одним из опорных столбов. Он хотел было пошевелить головой, которая ныла после удара, но понял, что делать это опасно. Шею Ильи к столбу туго притягивало что-то наподобие тонкой стальной проволоки или гитарной струны. Сделаешь одно неверное движение, и конец — удавка перережет артерию.
        Не шевелясь, киллер стал осматривать чердак, насколько это позволяло его положение. У слухового окна, держа снайперскую винтовку, стояла женщина. Винтовка была направлена на окна соседнего дома. Катя Шпаликова через оптический прицел наблюдала за тем, как ее любимый Лаша шел на второй заход «с этой сучкой» Машкой Пономаревой.
        Илья сразу сообразил, что перед ним была та самая плачущая женщина, мимо которой он недавно прошмыгнул на лестничной клетке. Думать о том, как он, здоровенный вооруженный мужик, оказался в плену у такого вот противника, нисколько не хотелось. «Большие шкафы громко падают»,  — вспомнил биатлонист народную мудрость, подразумевая под незадачливым шкафом самого себя.
        Шпаликова была в истерике. Наблюдаемая ею картина являлась для нее неприятной. Она громко всхлипывала, снова и снова приподнимая винтовку, дабы вернуть ее в исходное положение. Судя по всему, держать оружие в руках женщина не умела, хотя и пыталась совладать с ним. Руки ее дрожали. Из уст вырвались разрозненные фразы и слова, смысл которых был вполне очевиден: пристрелить гребаную шлюху, уведшую у нее любимого Лашу. «Куда бы этой стерве для начала пульнуть, чтоб немного помучилась перед смертью?» — промолвила Катя. Эта была ее первая более-менее связная фраза, которую услышал Илья.
        — Что ты творишь, дура?  — не выдержал он.  — Ты же стрелять ни фига не умеешь. Думаешь, попадешь туда, куда хочешь? Черта с два это у тебя получится. Отстрелишь ненароком своему Лаше что-нибудь. А то и вовсе убьешь. Так что не глупи, а положи лучше винтовку, пока делов не наделала.
        Не то чтобы замечания киллера смутили Катю. Она и слышать ничего не хотела об отказе от своего намерения.
        — Чья бы корова мычала,  — с ненавистью в голосе бросила женщина.  — За Лашу он тут вдруг забеспокоился. Не для того ли ты сам сюда забрался, чтобы убить моего любимого Лашечку? Ты мне пыль в глаза не пускай. Не получится. Сейчас разберусь с этой шалавой, а потом займусь тобой. Думаешь, я тебя, долбаного киллерюгу, так просто оставлю в покое? Ошибаешься.
        — Да ты ведь ничего не знаешь о моей миссии,  — стал возражать Илья.  — Все, что ты видела, когда застала меня здесь, ты истолковала неправильно. Я здесь не для того, чтобы убивать Лашу. Меня наняли ради других целей. Я должен был просто пугнуть Лацужбу. Показать ему, что нигде скрыться не удастся, что его могут достать в любой момент. Чем бы он в это время ни занимался. Мне-то и нужно было всего лишь прицельно расстрелять лампочки в люстре или статуэтки на комоде. Но замешкался и выбрал картину на стене…
        — Заткнись,  — прошипела на него женщина, собралась с духом и нажала на спусковой крючок.
        Раздался почти неслышный хлопок — звук выстрела из винтовки с глушителем. Отдачей приклад винтовки ударил Шпаликовой в плечо. Она удержала оружие в дрожащих руках и сумела разглядеть происходившее в квартире Пономаревой. Как и следовало ожидать, Катя промахнулась. Пуля пробила в стеклопакете аккуратную дырочку и ударилась в люстру. Хрустальная люстра разбилась вдребезги. Осколки разлетелись по всей комнате. Лаша и Машка сразу поняли, в чем дело. Лацужба быстро уперся ногами в стену и отодвинул таким образом диван. Спустя пару секунд он и его любовница были уже за диваном, а оттуда вырвались в непростреливаемое помещение.
        Катька плакала и не сразу поняла, что киллер освободился из пут и подошел к ней. Почувствовав за спиной его дыхание, она попыталась обернуться и направить ствол на него. Не получилось. Илья перехватил винтовку и обезоружил отчаявшуюся женщину. Она сильно не сопротивлялась, лишь плакала у него на плече. Биатлонист понимал, что скоро сюда может нагрянуть полиция. Поэтому он спешно разобрал «инструмент» и сунул его в футляр для гитары. После этого вместе со Шпаликовой покинул чердак, а затем и дом, чтобы сесть в джип и укатить подальше от тех мест.
        Незнакомка, стрелявшая в окно квартиры Пономаревой, ехала вместе с ним. Она уже успела немного успокоиться, однако все еще всхлипывала. Прудников вел машину и поглядывал на свою пассажирку через зеркало заднего вида. Он понимал, что с этой женщиной у него появился реальный шанс понять, во что же он вляпался. Повезло, что выпущенная ею пуля никого не убила. Если не посвящать в подробности заказчика, то внешне все выглядело так, как надо. Выстрел сделан. Лаша напуган. Так что за эту сторону инцидента Илья не переживал. Он переживал о другом. Эта решительная женщина могла снова взяться за свое и угодить к кому-нибудь в когти. Второй раз помочь ей выбраться из беды он не сумеет.
        Прудников остановил машину и попросил у спутницы объяснений всему произошедшему. Она опять заплакала и запричитала:
        — Обвел он меня, гад, вокруг пальца. Охмурил, как девочку несмышленую, и обманул. И в любви, и в деле. Да только ведь все равно люблю я его, изменника проклятого. Люблю и ничего с этим поделать не могу.
        — Слепая любовь, да еще вот в таком формате, до добра не доведет. Да уже, глядя на вас, ясно, что не довела,  — заметил Илья, пытаясь понемногу разговорить пассажирку.
        — Да что ты вообще знаешь о любви, киллерюга?!  — воскликнула женщина. Казалось, что она на грани и вот-вот станет рыдать пуще прежнего. Но, к своему большому удивлению, Прудников увидел, что она взяла себя в руки и стала успокаиваться. Ее вопрос так и остался без ответа. За окном по ночному мегаполису проносились потоки машин. Несколько минут Катя молчала, не отрывая взгляда от автомобилей. Илья не торопил ее, хотя и сгорал от нетерпения, желая узнать подробности дела, на которое его подписал Борис Аркадьевич. Однако исповеди он от невольной спутницы так и не услышал.
        Она оторвала взгляд от окна и спросила:
        — Ты профессиональный киллер?
        — В каком смысле?  — уточнил тот.
        — Ну, за деньги работаешь или за идею?  — немного конкретизировала женщина свой вопрос.
        — За деньги, конечно,  — настороженно ответил Илья и тут же попросил ясности:  — А к чему вы клоните?
        — Если ты работаешь за деньги, то я тебе могу предложить одну халтурку,  — промолвила она деловито, будто это была совсем другая женщина, а не та истеричка, какой ее успел увидеть киллер.
        — Вот так вот с ходу вы предлагаете мне работу? И не боитесь?
        — А чего мне бояться? Если бы ты хотел меня убить, то убил бы еще там, на чердаке. Без церемоний. Уже хотя бы за то, что я тебе по голове шандарахнула и чуть твой «заказ» не провалила,  — все тем же тоном проговорила Шпаликова.  — Ну, а мне, собственно, теперь выбирать не приходится. Я уже никому не верю и не доверяю. А ты, видать, парень честный. Так примешь мой «заказ»?
        — Я никого убивать не буду,  — ничуть не колеблясь, решительно ответил Прудников.
        Женщина обвела его взглядом и поспешила заверить, что как раз убивать никого и не придется.
        — Ты за мою любовь сумасшедшую отомстишь. Другими способами, кроме убийства,  — размеренно произнесла она, будто одновременно вырисовывала в голове вероятный план мести.
        Илья задумался. До конца не было понятно, стоило ли ему встревать в авантюру, связанную с любовными невзгодами этой женщины. Он прикинул плюсы от этого. Во-первых, убивать никого не придется. Во-вторых, можно будет кое-что узнать про этого Лашу. В-третьих, лишние деньги никогда не помешают. Не было ясности, как к этой халтуре отнесется Борис Аркадьевич. Однако он ведь никогда не настаивал на том, чтобы Прудников не брался за разные халтуры. Насчет этого они вообще никогда не говорили. А что не запрещено, то разрешено.
        20
        Лаша Лацужба был уверен, что его хотели убрать, и только некое стечение обстоятельств привело к ошибке киллера. Абхазец испугался до смерти. И если он сумел после того, как люстра разлетелась от выстрела, быстро среагировать и драпануть с любовницей в другую комнату, то это сработал инстинкт самосохранения. Страх при этом никуда не исчез.
        Он долго опасался возвращаться в комнату с широким диваном, все успокаивал Машку и еле сдерживал собственную дрожь в теле. И хоть ему было неприятно подчеркивать свой страх, но с языка сами срывались соответствующие случаю фразы. «Я испугался, любимая, я так испугался»,  — с колоритным кавказским акцентом повторил он несколько раз, будто зациклился. Нельзя сказать, что Пономарева не испугалась. Однако ей удавалось держать эмоции внутри себя. Она не расспрашивала любовника о том, что это вообще могло быть такое, а довольствовалась лишь тем, что он ей говорил. А Лаша почти ничегошеньки и не говорил. На ее осторожный вопрос, не обратиться ли в полицию, он категорически ответил: «Нет!»
        Романтический вечер был испорчен. Остаток ночи и начало следующего дня Лаша пребывал в тяжелейших раздумьях. Едва он засыпал, как слышался тот самый хлопок и звон разбитого рассыпающегося хрусталя. Это стало для него каким-то наваждением, от которого нужно было срочно избавляться. Лацужба понимал дело так: если киллер не убил его в этот раз, то обязательно убьет в другой. Вот эта мысль его и мучила. Абхазец не хотел умирать, да еще и сейчас — в то время, когда он сумел обтяпать такое выгодное дельце, узнав схемы поставки кокаина в Россию. Впрочем, именно это дельце он и рассматривал как причину того, что на него наслали киллера. Этот выстрел изменил планы Лаши. Не очень круто, но все-таки изменил.
        Лацужба не собирался заниматься кокаином в одиночку. Он трезво оценивал свои силы и возможности. Он планировал выйти на тех, кто курировал поставки кокса в российские зоны. Однако изначально ему хотелось потянуть время, чтобы получше набить себе цену. К тому же предполагалось, что его вычислят не так быстро. Но оказалось, что он ошибся. Вычислили его не просто быстро, а молниеносно. Он-то и сам даже не успел еще толком связаться с зарубежными поставщиками, а кто-то уже успел прислать наемного убийцу. Выход из порочного круга виделся лишь один: встретиться с новыми кураторами поставки кокаина на зоны. Используя свои связи, абхазец довольно оперативно вышел на Голубя и Сохатого.
        Встречу Лаша назначил через своих людей. Точнее сказать, не он сам назначил, а кураторы через людей абхазца назвали удобное для встречи время и место. Голубинский и Сахно в этом деле тянуть резину не стали. Назначили встречу, правда, не где-нибудь в центре, а на окраине — на территории какой-то «временно приостановленной» стройки. Лацужба должен был приехать туда один, и чтоб без фокусов разных. В свою очередь, ему пообещали, что в случае положительного исхода беседы он получит гарантии личной безопасности.
        Собираясь на встречу, абхазец едва сдерживал волнение. Хотел было принять успокоительное, но отбросил эту идею, так как препарат мог вызвать излишнюю заторможенность. Поэтому поехал на стройку в том состоянии, в котором был. Всю дорогу он настраивал себя на разговор, подбирая нужные слова и обороты. Больше всего он опасался, что голос его во время беседы дрогнет и выдаст тем самым его страх. То, что его во время встречи могут убить, было сомнительным. Уже сам факт встречи означал, что Голубю и Сохатому он был нужен, что они не владеют всей информацией, позволяющей возобновить прежние схемы поставки кокса в Россию. «Пока я являюсь звеном в цепи, мне ничто не угрожает»,  — думал Лацужба, и эта мысль его согревала больше всего. О том, что его могут похитить и пытать, Лаша старался не думать.
        Место встречи оказалось довольно мрачным, несмотря на солнечную летнюю погоду. Между рядами серых, испещренных граффити недостроенных корпусов Лаша чувствовал себя неуютно. Это напоминало ему дорогу, ведущую через ущелье, в горах которого могли таиться боевики. Успокаивая себя все той же мыслью о «звене в цепи», он вышел из машины. До условленного времени оставалось меньше минуты, но кураторов не было. Абхазец огляделся, высматривая, нет ли кого среди зданий. Держаться при этом он старался раскованно, дабы не выдавать своего страха перед вероятными спрятавшимися наблюдателями. Время шло, а кураторы не появлялись. Лацужба нервно сжимал и разжимал кулаки.
        Голубинский и Сахно нарочно тянули время. В одном из недостроенных зданий на самом деле находился их человек с видеокамерой, направленной на абхазца. Они сами наблюдали за ним несколько минут при помощи нетбука. И видели, как он нервничает. Когда Лаша в очередной раз посмотрел на часы, безнадежно вздохнул и встал у машины, опершись о капот, Антон Никодимович отдал водителю команду выезжать.
        Лацужба услышал позади себя приближающийся шум мотора и визг тормозов. Он резко обернулся и машинально втянул голову в плечи, будто спасался от какой-то опасности. Из подъехавшего джипа вышли Голубь и Сохатый. Абхазец лишь приблизительно представлял, как оба выглядят, однако его представления и реальность почти полностью совпали. Стороны без особых церемоний обменялись приветствиями.
        — Ты хотел с нами перетереть? Так начинай, не тяни кота за яйца,  — с молчаливого одобрения компаньона начал Мотя, обращаясь к Лаше.
        — Я сам собирался связаться с вами после возвращения из Пицунды. Но ваш человек нашел меня быстрее,  — старался спокойно говорить тот.
        — Так почему же ты сразу на нас не вышел?  — строго спросил Голубинский.
        — Поймите меня правильно. Я же человек южный. Мне секс нужен, как воздух. Приехал в Москву, и сразу к любимой женщине. А потом собирался к вам,  — стал оправдываться «южанин», смешивая воедино правду и ложь.
        — Гладко стелешь, фраерок,  — процедил сквозь зубы Сохатый, сверля собеседника взглядом.  — Ты знаешь, сколько лавешек накрылось медным тазом из-за того, что ты решил погонять шершавенького со своей бабой?
        — Представляю,  — промолвил Лаша с видом виноватого кота.  — Но я готов немного сбросить ценник за сотрудничество с вами.
        — Хех, какой ты прыткий,  — усмехнулся Голубь и посмотрел на подельника, разыгрывая сцену:  — А с другой стороны, я ведь его понимаю. Эти бабы заставят забыть о чем угодно. И у меня такое бывало. Да и у тебя не раз. Ну, что, Мотя? Простим нашему южному, так сказать, товарищу?
        — Раз ты настаиваешь,  — включился в разыгрывание сцены Сохатый,  — я перечить не стану. Опять же бабские чары — страшная сила. Меня как-то менты повязали только потому, что я в кровати у одной телки задержался. В общем, берем товарища южанина под свое крыло. Ну уж цена пусть будет такой, как он сам пообещал. Тут уж бабы ни при чем. Сам согласился ценник снизить.
        — Хорошо-хорошо, я своих слов назад не беру. Абхазец сказал — абхазец сделал,  — Лаша поспешил подтвердить ранее сказанное.  — Только я хочу, чтобы моей жизни ничто не угрожало. Хочу гарантий безопасности.
        — Послушай, дорогой, я тебе даю честное благородное слово, что с тобой ничего не случится, если ты будешь вести себя с нами так, как мы тебе скажем. Понимаешь?  — выдал тираду Антон Никодимович.
        — Да,  — кивнул Лацужба.
        — Тебе достаточно моего слова?  — уточнил генерал.
        — Достаточно,  — снова кивнул собеседник.
        — Ну вот и отлично,  — оскалился в улыбке Голубинский.  — Нам уже сейчас интересно, как обстоят дела с коксом. Ты что-нибудь скажешь по этому поводу?
        Абхазец ожидал подобного вопроса и ответил на него заранее подготовленной формулировкой:
        — Товар появится в самое ближайшее время, и все вернется на круги своя.
        — Раз так, то хорошо,  — с той же улыбкой промолвил генерал.
        — Поезжай. Мы с тобой свяжемся,  — отправил абхазца восвояси Сохатый.
        Лацужба, поблагодарив за понимание, распрощался, сел в машину и укатил. Компаньоны взглядами проводили его авто, после чего переглянулись и довольно засмеялись. Все прошло даже лучше, чем они планировали.
        — Все-таки наш киллер постарался на славу,  — удовлетворенно заметил Голубь.  — Этот Лаша конкретно обделался.
        — Главное, что теперь этот хер у нас на крючке,  — сказал Сохатый, направляясь к джипу.
        21
        Иногда воспоминания застают нас врасплох. Вот, кажется, что нет никакой причины вспоминать то-то и то-то, а оно — раз!  — и вспоминается. Где угодно. На работе за годовым отчетом, на шумной улице, в переполненной маршрутке. Если воспоминание приятное, то расплываешься в необъяснимой дурацкой улыбке и переживаешь приступ непреодолимой любви ко вселенной. Если же оно, наоборот, неприятное, то становишься мрачнее тучи и начинаешь ненавидеть всех и вся. Весь мир — начиная от какого-нибудь одуванчика, заканчивая каким-нибудь американским президентом. Но это все случайные беспричинные воспоминания. А есть же множество случаев, когда мы сознательно помогаем себе что-то вспомнить. Чтобы облегчить душу. Или чтобы заново пережить определенные моменты из прошлого. Да и мало ли для чего еще!..
        Наташа и Юля закрылись в кухне. С момента знакомства они очень быстро нашли общий язык и стали почти что подругами. По крайней мере, у них появился повод, чтобы закрыться в кухне и за «рюмкой чая» поворковать с глазу на глаз. Их задушевный разговор как-то сразу вышел на Илью. Причем обе женщины заговорили о нем одновременно. Это заставило их рассмеяться. Такое, мол, совпадение. Юлия вспоминала брата самыми теплыми словами. Чувствовалось, что говорила она искренне.
        — Когда я была маленькая, он так заботился обо мне,  — рассказывала сестра.  — Бывало, придут в дом гости, ну и на меня посмотреть хотят, а Илюша станет в дверях и не пускает, говорит всем, что сестричка спит. Я-то сама этого не помню, но родители рассказывали. Когда стали чуть постарше, он меня всегда от задиристых мальчишек защищал. Золотой брат. Ты что! А когда с девочками стал встречаться, я так ревновала, что ты не поверишь даже. И к тебе тоже ревновала. Думала, уведут братика, и некому будет меня защищать… Придумывала всякие планы, чтобы расстроить его встречи с подругами. Смешно подумать, что я вытворяла, лишь бы он не пошел на очередное свидание.
        Наташа улыбалась, узнавая в рассказе все то, что так нравилось ей в школьные годы в Илье.
        — Вот ты говоришь сейчас о нем, а я все это живо представляю,  — заметила Обухова.  — И вспоминаю, как ты тогда на меня смотрела. Я все в то время гадала, что же означает твой взгляд и чем я могла тебе не понравиться. А тут такое вот выясняется вдруг. Такое тепло внутри разливается, когда вспоминаю о нем.
        Юля наполнила рюмки коньяком и промолвила:
        — Не поминаем, но вспоминаем нашего дорогого Илью.
        Женщины чокнулись, словно их любимый брат и мужчина жив, осушили содержимое рюмок и закусили сыром с колбасой.
        — Это я позже, когда повзрослела, поняла, что девчонки балдели от него,  — продолжала вечер воспоминаний сестра.  — Ты расскажешь, как у вас было с ним? Думаю, тебе есть что вспомнить.
        Адвокат на секунду замешкалась, после чего ее лик в который раз за вечер озарился светлой улыбкой.
        — О, да,  — говорила она.  — С твоим братом всегда было и интересно, и приятно, и как за каменной стеной. Вот где таких мужиков найдешь?
        Юлия в знак согласия кивнула.
        — Нигде!
        Добрые слова о брате были ей невероятно приятны.
        22
        Лацужба отправился на встречу с теми самыми людьми, с которыми связывалась Катька. Ему не пришлось идти на какие-либо ухищрения или что-то выдумывать. Поставщики сами вышли на него. Они были немногословными. Лишь указали место, куда следует прибыть, и объяснили, что «передачу» приклеят скотчем под лавкой в одном из парков. Что за парк и какая именно лавка, ему растолковали сразу же. Ну и настоятельно просили, чтобы Лаша приехал туда лично, без сопровождения.
        Абхазец не стал медлить, сел в авто и покатил к условленному месту. Боялся опоздать или попасть в пробку. GPS-навигатор с получаемой дополнительной информацией о дорожной ситуации в мегаполисе выручил его основательно. Лацужба приехал в парк всего лишь с одноминутным опозданием.
        Он вышел из машины и направился к центральной аллее парка. Там его интересовала третья скамейка с правой стороны дорожки. Она оказалась занята. На скамейке сидели парень с девушкой. Точнее, он сидел, а девушка лежала, положив голову ему на колени. Уходить они явно не собирались. Лезть под скамейку при них абхазец не отважился. Он осознавал, что условленное время давно наступило и поставщики могли неправильно понять его непунктуальность. Пришлось лихорадочно раздумывать, как согнать со скамейки парочку без лишних подозрений.
        — Здравствуйте,  — подошел он наконец к молодым.
        — Че те надо?  — недовольно бросил ему в ответ парень.
        — Вы тут ртутного термометра не видели? Кажется, я его здесь нечаянно уронил,  — стал разыгрывать комедию Лаша.
        Парень с девушкой посмотрели друг на друга, быстренько сорвались с места и убежали, опасаясь ртутного отравления. Абхазец тут же шмыгнул под скамейку, откуда извлек портативную рацию. Включив ее, он получил новые указания. Пришлось возвращаться к машине, снова садиться за руль и ехать туда, куда ему скажут, при помощи рации. Его «вели» от точки до точки. Говорили, где сворачивать, а где ехать прямо. Однако конечного пункта поездки ему сообщать не спешили. Это не то чтобы сильно настораживало, но вызывало определенные волнения. Да и недавнее покушение все еще сказывалось. От нервозности хотелось торопить события. Партия кокаина, как понял, Лаша должна была вот-вот прибыть в Москву. По идее, все складывалось гладко. Казалось, что помешать никто не мог. Ну разве что Катька Шпаликова вернулась бы с того света и начала бы вставлять палки в колеса. Лацужба был твердо уверен, что обманутая им женщина мертва.
        На очередном повороте Лаша вдруг заметил «хвост». Причем он был явный, будто сидящие за рулем внедорожника громилы и не скрывали факт слежки. Все эти крепкие коротко стриженные парни были из числа людей Голубинского. Голубь и Сохатый решили держать абхазца под контролем, чтобы не допустить никакой самодеятельности с его стороны. Впрочем, Лацужба принял громил за тех самых поставщиков, которые по рации направляли его. Это заблуждение насчет «хвоста» немного успокоило его, но полностью расслабляться причин не было.
        На самом деле истинные поставщики так открыто не светились. Они ехали в серой неприметной машине, стараясь никоим образом не выдавать свое присутствие и интерес к одному из движущихся по московским улицам автомобилю. Абхазец их не заметил. Не засекли их и люди Голубя, несмотря на предупреждения хозяина быть начеку. Видимо, поняли его выражение не совсем так, ибо были внимательными в отношении машины с абхазцем. А то, что сами они могли оказаться объектом наблюдения и слежки, почему-то упустили из виду.
        Парни в серой «тачке» были латиноамериканской наружности и общались между с собой по-испански. Впрочем, их можно было принять и за цыган, и за кавказцев.
        «Латиносы» не просто «вели» Лашу, задавая ему нужное направление. Они следили за тем, чтобы их «компаньон» не притащил за собою «хвост». Хотя в предварительной беседе с ним данный момент не оговаривался. «Хвост» был вполне очевиден, и следовало либо срочно решать эту проблему, либо отменять намеченную встречу. Поскольку последнее грозило очередным простоем в работе и новыми убытками, этот вариант «латиносам» совершенно не подходил. Поэтому уже в дороге, по пути следования, был приведен в действие «план Б». Он был предусмотрен заранее и в данной конкретной ситуации не стоил никаких дополнительных усилий за исключением короткого звонка исполнителю.
        «Да сколько же мне плутать по этим улицам, как пьяному Рексу?!» — сгорая от нетерпения, возмущался в душе Лацужба. Поездка с многочисленными поворотами, разворотами, возвращениями и еще бог знает с какими маневрами успела ему изрядно надоесть. Казалось, что дороге нет ни конца, ни краю. В действительности движение Лаши хоть и могло на первый взгляд показаться хаотичным, но имело вполне определенную логику. Словно через запутанные ходы лабиринта его «вели» совершенно в определенном направлении — на одну из окраин мегаполиса.
        Когда абхазец увидел впереди маячащие контуры новостроек, ему на секунду стало не по себе. «Ну что у них у всех за манера назначать встречи на стройках?» — недовольно подумал он, вспоминая недавнюю «стрелку» с Голубем и Сохатым. С другой стороны, не ему в этих обстоятельствах было решать, где следует встречаться. Вопреки желаниям Лаши считать себя заметной фигурой, настоящими хозяевами положения были другие. Вот они решили, что надо ехать на стройку — значит надо ехать на стройку. Сказали бы ехать на кладбище или на мясокомбинат — поехал бы Лацужба как миленький и на кладбище или на мясокомбинат.
        Район был безлюдный. Машины ездили, но не так часто, как в других частях города. Дав Лаше очередное указание, «латиносы» свернули к строящимся домам, чтобы не привлечь к себе внимание людей Голубя. Абхазец же проехал несколько километров вдоль новостроек и повернул возле указателя, оповещавшего о строительстве нового микрорайона. Черный внедорожник последовал за ним. Лацужба отчетливо видел его в зеркало заднего вида. Со стороны стройки вырулил огромный самосвал. Внезапно произошло то, чего Лаша никак не ожидал. Самосвал на высокой скорости повернул на дорогу прямо перед джипом и резко затормозил. Внедорожник ударился тому в заднюю часть и воткнулся под задний фаркоп. Никто не успел даже опомниться, как кузов самосвала стремительно поднялся, выгружая на машину «топтунов» гору тяжеленных железобетонных блоков. Каким бы прочным ни был внедорожник, от взваленной на него тяжести он расплющился. Все, кто находился в салоне, были раздавлены. Не нашлось никого, кто бы сумел за такое короткое время оценить обстановку и выпрыгнуть наружу. Даже если бы кому-то это и удалось, то все равно остаться в живых
вряд ли получилось бы. Из самосвала выскочили двое в строительных спецовках. В руках у одного был автомат, а у другого кувалда. Они быстро осмотрели погребенный под блоками джип. Если бы кто-то из его пассажиров оказался жив, его бы просто добили. Увидев, что таковых нет, «строители» заскочили обратно в кабину самосвала. Машина сорвалась с места и стремительно укатила прочь.
        Лацужба был в шоке. По страшному скрежету и грохоту он понял, что произошло в паре километров от него. Попытался увеличить скорость и уйти от возможного преследования со стороны самосвала. Однако по рации его поспешили успокоить и велели не рыпаться. Спустя две-три минуты со смежной улицы выехала серая машина и стала его обгонять. Он сразу обратил внимание на то, что один из пассажиров автомобиля подает ему знаки, чтобы тот ехал следом. Абхазец растерянно посмотрел на него и остальных, пытаясь понять, кто эти смуглые парни. И лишь в очередной раз ожившая рация и точно такая же в руке пассажира едущей рядом машины вывела его из ступора. «Давай за нами»,  — передал ему по рации «латинос». Серая машина рванула вперед. Лаша покорно последовал за нею.
        23
        Полиция и МЧС прибыли на место происшествия раньше, чем «Скорая помощь». Установили полицейское ограждение. Спасатели проводили работы по извлечению сплющенной машины из-под железобетонных блоков. Следственная комиссия выясняла обстоятельства случившегося. Опрашивались первые нашедшиеся свидетели. Неподалеку терлись зеваки. Врачи подъехавшей «Скорой» лишь разводили руками. Оказывать медицинскую помощь было некому…
        Антон Никодимович и Борис Аркадьевич стояли чуть в стороне. Отвернувшись от мигающих сирен, они беседовали со следователем. Голубь примчался в район новостроек одновременно с полицейскими. Ну еще бы! Он ведь узнал о происшествии в реальном времени. Один из его людей тогда как раз говорил с ним по телефону, докладывая обстановку. И тут вдруг рев двигателя обгоняющего грузовика, визг тормозов, звук от столкновения, утонувший вместе с криками в нарастающем грохоте и скрежете. После этого телефон замолчал. Генерал сразу понял, что с его «бойцами» произошло что-то неладное. Именно с его подачи в район новостроек и выехали полиция и МЧС. А он сам заскочил в машину и направился туда же. Бориса Аркадьевича он оповестил по дороге, и тот прибыл чуть позже.
        Следователь особо не козырял перед высоким чином, но и развязно себя не вел. Излагал суть дела взвешенно, а на вопросы отвечал весьма корректно.
        — Самосвал, при помощи которого все это сделали, нашли в двух километрах отсюда брошенным у котлована,  — сообщил он.  — Автомобиль принадлежит одной из строительных фирм, занимающихся застройкой этого микрорайона. Его угнали у строителей сегодня в обед. Водитель отлучился по нужде, а когда вернулся, грузовика уже не было. А остальные и не поняли, что машину с блоками увели. Одни обедали. Другие просто не обратили внимания. Вообще же об угоне заявили в полицию сразу, но, пока суд да дело, угонщики успели набедокурить.
        — Набедокурить — это не то слово,  — хмуро заметил Голубинский, едва сдерживая злость.  — Послушай, «следак», а водителя самосвала проверили? Он, часом, не брешет?
        — На момент столкновения джипа с грузовиком водитель находился на строительной площадке. Мои напарники говорят, что алиби подтверждается. Эксперты поработали в кабине. Обнаружили отпечатки пальцев. Некоторые из них принадлежат этому самому водителю, но самые свежие — другим лицам. Наши уже успели пропустить их по базе данных, однако соответствия не обнаружили.
        — Ты хочешь сказать, что, кроме отпечатков пальцев, нет ни единой зацепки? Ну нельзя же вот так угнать самосвал и никак не наследить,  — высказал свои соображения генерал.
        — Пока что ничего,  — промолвил следователь, посматривая, как бойцы МЧС режут раздавленный джип, чтобы извлечь тела погибших.
        — Вот черт!  — воскликнул Голубь.  — Найди хоть что-нибудь! Кровь из носу! Ты слышишь? Кровь из носу, найди!
        — Сделаем все возможное. Мы и так работаем на пределе сил.
        В это самое время к «следаку» кто-то подошел, извинившись перед собеседниками, подозвал к себе, обменялся с ним несколькими фразами и вручил лист бумаги. «Следак» в знак благодарности кивнул, пробежал глазами по листу и вернулся к генералу и его спутнику.
        — Есть зацепка,  — промолвил он, показывая документ.  — Только что стали известны и другие результаты экспертизы. Так вот выяснилось, что на полу грузовика найден пепел от сигары. Этот факт может значительно сузить круг подозреваемых. Конечно, угонщики разные бывают. Но для большинства сигары — экзотика. Возможно, отсюда мы и будем плясать.
        Голубинский поблагодарил следователя, попросил держать в курсе дела и направился к заградительной линии. Тела погибших к тому времени извлекли, запаковали в специальные черные мешки и погрузили в машину «Скорой помощи». Генерал задумчиво смотрел на происходящее.
        — О чем задумался, Никодимович?  — спросил спутник Голубинского.
        — Да вот думаю, что без году неделя мы в этом бизнесе, а уже пятерых наших спровадили на тот свет какие-то любители сигар,  — сказал тот, отворачиваясь от места происшествия.
        — Если сигары — не случайность, то наверняка это дело рук латиносов. Тех самых поставщиков наркотиков, о которых шла речь раньше,  — тихонько, чтобы никто, кроме собеседника, не услышал, проговорил Борис Аркадьевич.
        — Похоже на то,  — согласился генерал.  — Вот как теперь на них выйти? Куда подевался этот чертов Лацужба? Где искать Катьку Шпаликову? Одни вопросы. Не вовремя эти латиносы нарисовались. Если бы Лаше не удалось оторваться от нашей слежки, то мы бы уже знали путь поставок товара. А это значит, абхазца из всей этой цепочки можно бы было просто взять и исключить.
        — Да. В лучшем случае нам теперь придется работать через него. В противном случае он, чего доброго, себе других компаньонов подыщет. А если к этому добавить, что с засвеченными компаньонами латиноамерикашки работать не станут, то полный писец вымалевывается. А засветиться мы запросто можем…
        Голубь поднял глаза, вопрошающе взглянул на спутника и поинтересовался:
        — Уж не легендарную ли папку погибшего следователя Никитина ты имеешь в виду? Разве она где-то всплыла?
        — Да, именно о ней я говорю,  — подтвердил Борис Аркадьевич.  — Она пока не всплыла, но очень даже может всплыть. Тогда мы ни ее в целом, ни отдельных документов из нее не нашли. Как не отыскали и бабу, которая в тот вечер оказалась с Никитиным в парке. Однако теперь на основе некоторых косвенных данных мне удалось выяснить, что это за баба могла быть.
        — Могла не могла — это что значит? Предположение, что ли? Умозаключение, бляха-муха?! На хер оно нужно без фактов?!  — вдруг разбушевался генерал.
        — Нет. Это не просто умозаключение,  — сохраняя спокойствие, ответил собеседник.  — Есть такая Наталья Обухова. Адвокат. Как выяснилось — ученица Никитина. Ее местонахождение на момент известных событий, приведших к гибели Никитина, не выяснено. Но дома в ту ночь ее точно не было.
        — И что? Ну и что ученица? Сколько у него этих учениц было? Теперь всех подозревать начнем? Абсурд! А то, что какая-то Обухова не ночевала когда-то там дома, тоже ни о чем не говорит. Может, она трахалась где-нибудь на нейтральной, так сказать, территории. Ты об этом не подумал?  — скептически произнес Голубинский.
        — Может, и трахалась,  — все тем же тоном и с тем же выражением лица проговорил Борис.  — Вот только вскоре после той ночи она вдруг начала собирать информацию на вас с Сахно. Естественно, делает она это осторожно, чтобы не привлечь лишнего внимания. Однако от нас ничего не скроешь. То один позвонит, то другой — предупреждают…
        — Ах вот так даже,  — задумчиво пробормотал Антон Никодимович.  — Ты бы сразу мне об этом рассказал. Это же в корне меняет дело. Даже если та гребаная папка не у нее, то все равно с этой адвокатшей надо что-то делать. А то ведь если начнет копать, обязательно что-нибудь накопает. Есть соображения по поводу наших дальнейших действий?
        — Я думаю, что стоит пропустить ее по тому же сценарию, что и остальных клиентов.
        — Вот и я так думаю. Займись этим. У тебя хорошо получается работать с тем парнем,  — сказал генерал и похлопал спутника по плечу.
        Борис Аркадьевич в знак согласия кивнул. Работы для киллера должно было прибавиться.
        24
        Жизнь в аэропорту транспортной авиации в Подмосковье шла своим чередом. Прилетали и улетали грузовые самолеты. Велись погрузочные и разгрузочные работы. Международные рейсы встречались особо — пограничниками и таможенниками со специально обученными собаками. А обучены были собаки поиску наркотиков по запаху, исходившему от них.
        На посадочную полосу приземлился транспортник из Эквадора. Ни рейс, ни страна-отправитель сами по себе не вызывали подозрений со стороны российских пограничной и таможенной служб. Однако соседство Эквадора с Колумбией, известной своей наркомафией, вынуждало наши службы проводить более тщательные проверки самолетов подобных рейсов.
        На борту совершившего посадку транспортника находились свежие цветы. Эквадор поставляет их традиционно в Россию, Украину и Беларусь. Весьма прибыльное дело. Если в Эквадоре связка из ста роз стоит один американский доллар, то на территории бывшего Советского Союза цена резко меняется. Здесь уже не связка, а всего лишь один цветок продается по полтора-два доллара. Навар с этого бизнеса такой, что гонять туда-сюда самолеты через океан ненакладно. Розы компенсируют все без исключения затраты.
        Цветы — товар особенный. Малейшая заминка или задержка может привести к серьезным убыткам. Это не самая последняя причина, по которой оформление груза происходит гораздо быстрее, чем во многих других случаях. Да и взятки тоже работали на ускорение процесса доставки цветов. Правда, только и только на ускорение. Самолеты раз за разом подвергались проверке с натасканными на наркотики собаками. Очередной рейс с цветами из Эквадора не стал исключением.
        На борт поднялась группа с несколькими песиками. Цветов, как всегда, было много — целое море, как в легендарной песне Аллы Борисовны. И каждый цветок, помимо своего естественного аромата, «благоухал» еще и консервантами, которыми их пичкают эквадорцы для лучшей сохранности. Запах там стоял такой, что можно было ненароком отключиться или заработать головную боль на остаток дня. Было в этом запахе что-то трупное. Поэтому опытные контролеры прихватывали с собою ватно-марлевые повязки или даже респираторы. Работа обученных собак тем самым сводилась на нет. В этот раз они не обнаружили наркотики. Внешний осмотр, проводимый группой, ничего подозрительного не вскрыл. Формальности были соблюдены, а значит, давалось разрешение на разгрузку.
        У самолета уже выстроились фургоны. Как только российские службы дали «зеленый свет», рабочие начали перегружать в них розы. Работа делалась слаженно и быстро. Сказывался немалый опыт в подобных делах. Среди сопровождавших груз были преимущественно эквадорцы, но имелась и пара колумбийцев. Каждый загруженный цветами фургон сразу же отъезжал, уступая место следующему. Из аэропорта они направлялись к точкам розничной продажи, откуда цветы «уходили в народ». Между моментом посадки транспортного самолета и прибытием на последнюю розничную точку последнего же фургона с цветами обычно проходило три-четыре часа. Очень быстро.
        Когда перегрузка шла полным ходом, на летное поле прикатила серая машина. Она остановилась недалеко от фургонов. Из нее вышли латиноамериканцы и Лаша Лацужба. Один из «латиносов» тут же закурил сигару. Все пристально смотрели на абхазца, будто чего-то ожидали. Поскольку по дороге пришлось молчать, тот подумал, что от него ждут объяснений.
        — Поймите, ситуация сложная,  — начал он.  — Все ваши прежние партнеры погибли. Тут разборки возникли. В результате этих разборок и погибли. Меня самого чуть не сожгли в собственном доме. Лишь моя срочная отлучка спасла меня. Катя Шпаликова, которую вы хорошо знаете, будто почувствовала неладное… Именно она поручила мне…
        — Да все в порядке,  — сказал один из «латиносов».  — Деньги нам переведены. Сеньорита Шпаликова нас предупредила.
        — Успела предупредить,  — сделал скорбное лицо Лаша и тут же поинтересовался:  — Какой фургон для меня?
        — Да вон тот,  — указал собеседник на ближайшую из стоявших машин. Ее как раз загружали коробками с цветами. Но не всеми, а лишь теми, где под розами находился кокаин. Лацужба заулыбался и поспешил уверить латиноамериканцев:
        — Все будет, как и раньше.
        Не успел он получить ответ, как за спиной послышался знакомый женский голос, от которого подкосились коленки:
        — Нет, дорогой Лаша. Так, как раньше, больше уже никогда не будет. Даже и не надейся на это. Что было, то сплыло, да по всем счетам не заплатило.
        Абхазец испуганно оглянулся. Неподалеку стояла живехонькая Катя Шпаликова с неизвестным ему типом спортивного телосложения. Это был Илья Прудников. Лаша на мгновение утратил дар речи и невольно попятился. «Латиносы» с недоумением смотрели то на него, то на воскресшую сеньориту.
        — Это что здесь происходит такое? А?  — спросил курящий сигару тип.
        — Восстановление справедливости,  — уверенно промолвила Катя и сделала шаг вперед.  — Этот ублюдок, пытающийся сейчас спрятаться за вашими плечами, организовал убийства ваших прежних партнеров. Он сумел затмить мне разум. Я ему верила, а он это использовал в своих целях. Выведал у меня всю нужную для себя информацию и сразу же сбежал, отдав на поругание своему наемнику. Однако не учел, на что способна обманутая женщина. И вот сейчас для него сюрприз.
        Женщина театрально развела руками и вопрошающе посмотрела на Лашу.
        — Дорогая, ты жива? А мне сказали, что ты погибла,  — попытался разыграть спектакль Лацужба.  — Ты бы предупредила, что все обошлось. А то абхазская милиция…
        — Заткнись!  — оборвала Катя.  — Твой цирк здесь не прокатит! Ты давно все это задумал и работал лишь на то, чтобы наконец осуществить свой план — устранить лишних для тебя людей, завладев информацией о схеме поставки товара в Россию и конкретно о поставщиках. Так что,  — она обратилась к «латиносам»,  — задержка и убытки, связанные с уничтожением ваших партнеров, полностью лежат на нем.
        Лацужба стал отпираться, он попытался перевернуть все с ног на голову, утверждая, что партнеров устранила Катя, а он лишь жертва ее козней.
        — Ах ты козел,  — презрительно процедила сквозь зубы женщина и влепила своему недавнему возлюбленному смачную оплеуху.
        Он схватился за щеку и стал причитать, обращаясь к латиноамериканцам:
        — Вы видели?! Вы видели?! Она готова устранить меня как последнего свидетеля ее вероломства!
        Он двинулся на Катьку и уже замахнулся, чтобы нанести удар. Однако, будучи начеку, Илья перехватил его руку и, заломив ее, стал держать до тех пор, пока абхазец не успокоился. Поставщики не вмешивались.
        — Мы видим другое,  — наконец промолвил один из них.  — Мы видим, что с сеньоритой Шпаликовой у нас никогда не было проблем. Все проходило четко и гладко. Не было ни простоев, ни слежек, ни вот таких шоу, какое только что ты устроил здесь.
        — Да как же? Да это…  — хотел что-то сказать Лаша, однако «латиносы» скрутили его и не позволили говорить.
        — Сеньорита, мы просим у вас прощения за то, что повелись на этот обман,  — продолжал тот же поставщик.  — Если вам будет угодно, то мы готовы сами наказать этого негодяя. Мы сделаем так, что его никто и найти не сможет. Возьмем и выбросим из самолета, когда будем над океаном лететь.
        — Я рада, что все прояснилось,  — учтиво проговорила Шпаликова, борясь с искушением взглянуть в округлившиеся от сильного испуга глаза предателя.  — Я хотела бы, если это возможно, чтобы вы передали этого подлеца мне лично в руки. Я уж отомщу ему сама. И за вас, и за себя.
        Поставщик кивнул своим подельникам и сказал:
        — Давайте живо его в фургон. Только наручниками его там прикуйте, чтобы не дергался сильно. А то еще весь товар перепортит.
        Те мгновенно принялись выполнять распоряжение, потащили Лашу к машине, на несколько минут исчезли в будке, а затем снова вернулись.
        — Пришлось ему еще и снотворного дать,  — отчитался «латинос» с сигаретой, потирая кулак. Этим он недвусмысленно дал понять, что предателя пришлось на всякий случай вырубить.
        Поставщики объяснили Шпаликовой, что к чему, и передали загруженный кокаином фургон. Женщина поблагодарила их и, попрощавшись, направилась вместе со своим спутником к фургону.
        — Честь имею,  — твердым голосом бросил латиноамериканцам Прудников.
        Спустя полминуты он сидел за рулем фургона, а Катя рядом с ним, ликуя от пьянящего ощущения победы. Грузовик тронулся с места, увозя с территории аэропорта новую партию кокаина для российских зон. Латиноамериканцы провожали его долгими взглядами.
        — А эта баба нехерового телохранителя себе нашла. Высокий. Здоровый. С хорошей реакцией. Настоящий русский богатырь!  — восхитился один из поставщиков. Все без исключения подельники с ним согласились.
        25
        Юля, Наташа, Юра Покровский и Данька все еще оставались на даче. Все было вполне спокойно, однако тревожные предчувствия терзали всех, кроме мальчика, который был не в курсе проблем взрослых. Юлькин жених был насторожен. Женщины рассказали ему о странном грибнике, которого они приняли за Илью. Было в этом нечто такое не столько мистическое, сколько подозрительное с криминальной точки зрения.
        Они сидели за столом и пили чай с печеньем и земляничным вареньем.
        — Вы можете считать меня параноиком, страдающим манией преследования,  — проговорил хакер, отхлебывая горячий чай из большой кружки.  — Но сдается мне, что кто-то за нами следит. Появление этого грибника возле дачи явно неслучайно. Оказался он здесь вовсе не из-за того, что заблудился. В этих трех соснах попробуй еще заблудись. А оказался он здесь для того, чтобы последить за нами. И это не первый случай. Вспомнить хотя бы того незнакомца, что крутился вокруг нашего дома в Чехии.
        — Ой, да мало ли кто там, в Чехии, мог быть,  — не согласилась Юля, передавая Наташе вазочку с печеньем.  — А здесь человек реально похож на моего брата.
        — Кстати, насчет этого сходства у меня два предположения,  — продолжал высказывать свои мысли Покровский.  — Во-первых, вы могли просто ошибиться. Сказалось стрессовое состояние и частые мысли об Илье. Увидели мельком мужика схожей комплекции, а подсознание дорисовало портрет. Портрет желаемый, а не действительный. Во-вторых, есть вероятность, что нас сознательно пытаются свести с ума или внушить ложные надежды. Если это кому-то действительно нужно, то загримировать можно любого. Стопроцентного сходства внешности может и не быть, но в целом… Да и вы сами сказали, что грибник на Илью и похож, и не похож одновременно. Лишний довод в пользу версии о гриме. В любом случае находиться здесь становится все более и более опасно.
        Женщинам не хотелось, чтобы все это было правдой, однако они прислушались к словам Покровского.
        — Да, конечно, хотелось бы найти Илью, если он действительно жив,  — призналась Наташа.  — Однако Юра прав в том, что все это выглядит подозрительно. Я так понимаю, что слежка стала наблюдаться после официально объявленной даты смерти. И если это так, то есть большая вероятность, что появление этих незнакомцев как-то связано с ним.
        — Это все может быть и чистым совпадением, а оба незнакомца никак не связаны между собой,  — говорил Юра, увлеченно вертя в руке чайную ложечку.  — Но мне сдается, что лучше все-таки перестраховаться и не лезть на рожон. Я понимаю, что вам обеим хочется верить в то, что Илюха жив. Да я сам бы хотел, чтобы он сейчас был рядом с нами. Хоть в Чехии, хоть здесь за кружкой чая с вареньем. Но я реалист и уверен, что Илья давно мертв. То, что вы пытаетесь найти призраков, это еще полбеды. Но вы при этом влезли в опасное дело. Я каюсь, что поддался на ваши уговоры и сделал воздушного змея с камерой и «ежика» с камерой и «подслушкой». Ладно, тогда все обошлось. В другой раз дело может обернуться как угодно. По-моему, мы все очень хорошо слышали их разговор и одинаково поняли, что церемониться эти двое не будут ни с кем. И вы хотите им противостоять? Да это равнозначно тому, чтобы выйти на рельсы перед быстро идущим поездом и попытаться остановить его голыми руками.
        — И что ты предлагаешь? Отказаться от надежды, что Илья жив? Даже если он и в самом деле мертв, то неужели мы должны отказаться от поисков правды?  — отреагировала на соображения жениха Юлька.
        — Давай ты будешь надеяться и верить в Чехии. Если тебе самой не страшно, то пожалей хотя бы Даньку. Ведь если дело коснется разборок, эти твари никого не пожалеют. Ради Илюхиного сына ты готова немедленно уехать отсюда?  — Покровский посмотрел в глаза невесте.
        Прудникова, ни секунды не колеблясь, ответила:
        — Согласна. Да и ты в чем-то прав. Возможно, мы с Наташей немного увлеклись, но жизнь и здоровье Даньки для меня святое.
        — Правильно,  — промолвила Обухова.  — Рисковать мальчиком не стоит. Да и вам тоже. Все-таки вы сможете заменить ему родителей лучше, чем кто-либо другой. А вот я уж здесь сама продолжу поиски Ильи. Ну, или любых следов, как-то с ним связанных.
        — Только будь осторожнее, Наташенька,  — обеспокоенно пожелала Юля.
        — Я-то в любом случае постараюсь,  — улыбнулась молодая женщина, но глаза ее были грустны.
        Наталья ни в коем случае не укоряла Юльку и Юру. Она просто хорошо осознавала, чем чревато то, что она собиралась продолжать делать. Однако ни страха, ни сожаления адвокат не испытывала. Это был зов сердца, как бы высокопарно ни звучали эти слова.
        Решение было принято. На сборы ушло полтора часа. Данька, узнав о возвращении в Чехию, вопросов почти не задавал и в общем-то был рад. Единственное, что он спросил, касалось времени нового приезда в Россию. Взрослые не обещали ему ничего конкретного, однако сказали, что при первой же возможности они вместе вновь сюда приедут.
        Перед отъездом Покровский передал Обуховой разные технические «фишки» из своего арсенала. Он не хотел, чтобы адвокат в своих дальнейших действиях осталась с пустыми руками.
        — Тут для тебя всякие подслушивающие и подглядывающие устройства,  — объяснил он, передавая сумку.  — Надеюсь, они смогут тебе помочь.
        Женщина заглянула в сумку и с восторгом воскликнула:
        — Да это же все, что у тебя с собой было! Ты действительно хочешь мне это отдать? Доверить эти чудеса «шпионской» техники женским рукам?
        — Ну, ты зря, конечно, прибедняешься,  — с улыбкой заметил хакер.  — Все, что здесь есть, тебе хорошо известно. Пока мы вместе «работали», ты научилась отлично управляться с подобной техникой. Я не просто думаю, я уверен, что ты со всем этим барахлом справишься и найдешь ему достойное применение.
        Наташе было нечем крыть.
        Обухова отвезла Юлю, Юру и Даньку на станцию. До прибытия электрички оставалось пять-семь минут. Женщины отошли чуть в сторону и дали волю чувствам. Они обнялись на прощание и в то же мгновение разрыдались друг у друга на плече.
        — Жалко расставаться,  — прошептала Наташа.  — Данька за это время стал для меня таким родным, будто сын.
        — Как я тебя понимаю, дорогая,  — ответила Юлька.  — Был бы Илья жив, вы вполне могли бы быть вместе.
        — А я все-таки верю, что он жив. Я найду его, чего бы это мне ни стоило. И мы все… Слышишь? Все будем счастливы!  — уверенным тоном, несмотря на слезы, проговорила адвокат.
        В километре от станции послышался гул приближающейся электрички.
        26
        Илья вел фургон по маршруту, который указывала Катя. Конечной точкой поездки должен был стать загородный дом Коли Шпаликова в Подмосковье. Почти всю дорогу биатлонист и его случайная «нанимательница» ехали молча. Прудников даже не знал точно, что за груз находится в будке. Он видел, как туда грузили цветы, однако по разговорам на летном поле сделал вывод, что одними цветами дело не обошлось. На очередной развязке женщина попросила свернуть. У Ильи заиграл мобильный телефон. Вариант был только один — звонил Борис Аркадьевич. Говорить с ним пришлось в общих фразах, чтобы никак не выдать подробностей. Да их особо и не было. Загадочный благодетель и заказчик сообщил о необходимости встречи и тут же назначил ее время и место. Киллер принял информацию к сведению. О своем местоположении он докладывать не стал.
        Лаша всю дорогу гадал, куда его везут и что с ним будет. Он пытался дергаться, испытывая наручники на прочность. Однако те не поддавались. Лацужба кряхтел от напряжения. Омерзительный запах цветов бил по ноздрям. Как абхазец ни старался заткнуть нос, запах все равно просачивался, одурманивая и без того мутное сознание. Когда фургон наконец остановился, а будку открыли, он умоляюще прохрипел:
        — Вытащите меня отсюда…
        — Не строй из себя страдальца, гнида,  — хлестко отреагировала Катя.  — Мы сделаем все, что нам следует сделать. А твои хрипы, всхлипы и прочие сопли пока прибереги. Все равно они тебе не помогут.
        Она кивнула Прудникову, чтобы тот вытянул Лацужбу из будки фургона. Прудников быстро перестегнул пленнику наручники, а затем без лишних церемоний схватил его за шкирку и поволок наружу. Тот особо не брыкался, лишь что-то бубнил себе под нос. Шпаликова, услышав бормотание, не сдержалась и ударила недавнего любовника кулаком под дых. Он позеленел от боли, а женщина, глядя с презрением в его глаза, сказала:
        — Я же тебя предупредила — ничего не поможет.
        Предатель закрыл глаза и отвернул лицо чуть в сторону.
        — Куда его теперь?  — поинтересовался биатлонист.  — В дом, что ли?
        — В дом-то в дом, да не совсем в него,  — со странноватой ухмылочкой ответила женщина и обратилась к Лаше:  — Ты знаешь, что находится в подвале моего брата?
        Абхазец вздрогнул и тут же открыл испуганные глаза.
        — А-ха-ха-ха,  — громко рассмеялась Катька.  — Значит, все-таки знаешь. Ну и как тебе сейчас праздник ожидания праздника? Представляешь, что я с тобой сделаю?
        — Милая, пожалуйста, не надо,  — не выдержал Лацужба.  — Забудем все плохое и начнем жить так, будто ничего не произошло…
        — Бла-бла-бла,  — оборвала абхазца Катя.  — То, что ты врун-сказочник, я уже не просто поняла, а ощутила на своей шкуре. Повторять этот опыт я не хочу и не буду. А в подвал ты все-таки попадешь. Никуда не денешься.
        Она проследовала к дому первой. Илья, все так же держа абхазца, направился за ней. Лаша, поняв, что его так и протащат задницей по дорожке, поднялся на ноги и поплелся сам.
        Женщина включила в подвале свет. Увидев его интерьеры, биатлонист аж присвистнул от неожиданности. До последнего момента он даже не подозревал, чем именно Катя угрожала своему недавнему любовнику. Теперь все стало на свои места, а причина ее странной ухмылочки прояснилась. Подвал был буквально напичкан разного рода приспособлениями для мазохистского секса. Чего там только не было! Подвески-дыбы для плотских утех в связанном состоянии соседствовали со столами с ременными креплениями. На стеллажах были выстроены фаллоимитаторы всех цветов и размеров. Еще что-то торчало из выдвижных ящиков шкафов. Через приоткрытую дверь одного из шкафов можно было заметить кожаное облачение…
        Большинство «игрушек» было рассчитано на добровольно извращающихся женщин. Однако Лаше стало не по себе от одного лишь взгляда на эту богатую коллекцию. И словно в подтверждение тревожных догадок, начавших его терзать, прозвучали слова Шпаликовой:
        — Ты не смотри, что это все для баб. Думаю, я найду способы, чтобы испробовать «цацки» на тебе.  — Она хихикнула и, манерно закатив глазки, продолжила:  — Теперь уж не ты меня, а я тебя трахать буду. Вот это будет по-настоящему ощутимая месть,  — слово «ощутимая» женщина особо выделила голосом.  — Ты почувствуешь гнев обманутой женщины.
        Катя повернулась к Прудникову и протянула ему деньги.
        — Все, спасибо за работу. Я тебе сверх договоренной суммы за срочность работы выдала. Может, ты завяжешь со своей нынешней профессией и будешь работать на меня? Мне телохранитель понадобится. Пошел бы?
        — Нет,  — однозначно ответил мужчина.  — Скоро я завязываю со своим теперешним ремеслом, и у меня совершенно другие планы на будущее.
        — Понятно,  — с сожалением произнесла Катя.  — Я так поняла, что передумывать ты не намерен. Жаль, конечно. Я такому мужику, как ты, доверяю на все сто. Ты женщину никогда не обидишь.
        От «лишних» денег Илья не отказывался. В этом смысле он был реалистом и понимал, что начинать новую жизнь с пустыми карманами будет не так просто. Хотя, с другой стороны, если бы что-то пошло не так и новую жизнь пришлось начинать без копейки за душой, Прудников все равно бы ушел в эту жизнь с головой. Главное, чтоб подальше от киллерства и всяких «борисов аркадьевичей».
        Лаша лишь частично понимал смысл происходившего перед ним. Он старался навострить уши, чтобы расслышать разговор. Ему казалось, что пара решает, каким способом начать его мучить. Но когда высокий мужчина погладил Шпаликову по плечу, отчетливо промолвил «до свидания» и тут же покинул подвал, абхазец понял, что ошибся. Страху от этого, правда, не поубавилось. А как раз наоборот. Катька и без посторонней помощи могла реализовать свои угрозы. Яркие картины сцен вероятных мучений замигали в его воображении, будто цветные слайды. Пленник сжался от угнетающего предчувствия и забился в угол. Женщина медленно повернулась к нему и спокойным голосом спросила:
        — Ну, с чего начнем?
        27
        Борис Аркадьевич назначил встречу Илье на одной из подземных парковок в центре города. Илья постарался быть пунктуальным. Он прибыл в указанное место точно в оговоренное время. Благодетеля еще не было. Ну или, по крайней мере, его не было видно. Киллер оставался в машине, посматривая время от времени по сторонам. Ожидание затягивалось. Прудников задумался, вспоминая сына и мечтая о Наташе…
        Его задумчивость прервал стук костяшками пальцев по боковому стеклу. Наконец-то появившийся куратор улыбался, словно гонец, принесший городу и миру добрую весть. Биатлонист открыл дверцу, «гонец» забрался в салон и сел рядом с ним. Улыбка не исчезала с его лица, была будто приклеенная. «Господин Улыбонский», как успел его про себя окрестить Илья, не стал объясняться насчет причин опоздания. Извиняться тоже не стал. «Не царское это дело». Он сразу без всяких предисловий начал разговор по существу.
        — Хочу обрадовать, что для тебя это будет последний заказ,  — проговорил куратор.  — После его выполнения мы будем в расчете, и ты станешь свободным. То есть получаешь вольную и распоряжаешься собою, как того сам хочешь. У нас к тебе вопросов больше не возникнет.
        — Ну, это хорошо,  — промолвил киллер, пытаясь изобразить искреннюю радость от новости.  — Что я должен делать на этот раз?
        — Странный вопрос,  — хохотнул «гонец».  — То же, что и всегда. Пиф-паф.
        — Это понятно. А детали?  — Илью вдруг стали одолевать какие-то нехорошие предчувствия.
        Куратор не прекращал улыбаться.
        — Детали будешь узнавать постепенно,  — сказал он.  — Рекомендую не задавать пока лишних вопросов. Ответов на них ты все равно сейчас не получишь. Дело особенное, поэтому его обстоятельства до поры до времени будут держаться в секрете. Просто прими это к сведению и смирись с таким положением вещей. Это не мой каприз. Так решили те люди, которые стоят надо мной и на которых ты реально работаешь. Ты понимаешь, о чем я толкую?
        — Понимаю,  — в знак согласия кивнул Илья.  — Но если детали будут доведены позже, то стоило ли нам сегодня встречаться? Вы ведь не собираетесь меня сейчас просвещать или инструктировать…
        — Я смотрю, что ты стал въедливым, как настоящий профессионал,  — заметил куратор.  — Все хочешь знать тут же и сразу же. Но повторюсь — ты должен ждать. Что касается сегодняшней нашей встречи, то она имеет вполне очевидный смысл. Я сказал тебе то, что не мог бы сказать по телефону. Это одно. А второе — первую порцию деталей заказа ты все-таки от меня узнаешь.
        — Имя мишени?  — попробовал предположить Прудников.
        — Нет,  — покачал головой Борис Аркадьевич и развернул план города.  — Вот это твоя будущая огневая точка,  — он обвел место маркером и надписал номер дома.  — Ты должен быть на крыше. Запоминай — на крыше, а не на чердаке. Скорее всего, где-то в средней ее части. Это еще уточняется. В каком направлении и по кому конкретно ты будешь «работать», я тебе сообщу дополнительно по мобильному телефону с временного номера. И вообще, все дальнейшие указания по этому делу будешь получать именно так. Вплоть до последней секунды перед устранением объекта.
        Биатлонист слушал его и думал: «Что ж это за дело такое, раз они вдруг решили напустить столько тумана? Раньше все объясняли сразу и не вертя хвостом. И не просто объясняли, а обосновывали, почему я не должен жалеть тех, кого они «заказывали». Преступники, злодеи, воплощение вселенского зла. А здесь вот так — готовься убивать и не выпендриваться, ибо это не твое дело — знать, кому ты запустишь пулю в лоб. Что-то здесь нечисто. Какой-то подвох кроется тут. А куратор все «душит лыбу», будто я должен разделить с ним радость. Да уж какая тут радость! Заставляют идти по узкому коридору и не говорят, что там будет в конце. Боже, кого же я должен буду застрелить? Кого?»
        — Эй, стрелок, хватит летать в небесах,  — произнес Борис Аркадьевич.  — Ты все слышал, что я тебе сказал?
        — Да,  — односложно ответил Илья.
        — А из услышанного все уяснил?
        — Конечно.
        — Ну, если все понятно, то — до связи. Готовься. Я тебе позвоню.
        Борис Аркадьевич вышел из машины и вскоре исчез с поля зрения. Илья несколько минут сидел без движения, обуреваемый все теми же сомнениями. В конце концов он махнул рукой, завел двигатель и вскоре покинул подземную стоянку. Этот жест вовсе не означал, что он отказался от своих сомнений и раздумий по поводу нового дела.
        28
        После той ночи, когда бурный секс с Лашей был прерван выстрелом неизвестного в люстру, Машка не видела своего любовника. Пробитое пулей стекло она срочно заменила. Не сама, конечно, а с помощью спецов. Женщина все еще опасалась надолго оставаться в спальне: а вдруг стрельба повторится? Она всерьез задумалась над тем, чтобы заменить все стекла в окнах квартиры на пуленепробиваемые. Понимала, что это обошлось бы ей в копеечку, но хотела быть уверенной в своей безопасности.
        Любовник не звонил. То ли залег на дно, то ли пропал с концами — Пономарева точно не знала. А звонить кому-то из своих любовников первой она обычно не имела привычки. Правда, на этот раз случай особый, и она готова сделать исключение. Женщина уже даже сказала сама себе: вот если он не даст о себе знать тогда-то и тогда-то, то надо будет самой выйти с ним на связь. Только она об этом подумала, как раздался телефонный звонок. Звонил Лацужба.
        — Милая моя, я разобрался с этой неприятной для нас историей. Теперь мы снова в безопасности. Я соскучился. Жди меня. Я скоро приеду. Подробности при встрече,  — проговорил он в телефонную трубку то, что ему приказывала сказать Шпаликова.
        — Хорошо, мой сладенький. Я очень рада. Жду с нетерпением. Чмаф-чмаф,  — отвечала обрадовавшаяся Машка. Слова любовника ее немного успокоили. Она начала наводить марафет, готовясь к его приезду.
        Лаша оставался в подвале. Вместо него в течение часа прибыла Катька, которая стала нажимать на кнопки домофона. Она разузнала, что в доме конкурентки домофон с видеокамерой, поэтому заранее запаслась огромным букетом эквадорских роз, чтобы прикрыться ими. И действительно, Машка не увидела на экране ничего, кроме цветов. Она открыла дверь подъезда и квартиры. Традиционно бросила свою излюбленную реплику: «Милый, я жду тебя в ванной». Надеялась на повторение столько раз испробованных любовных игр.
        Из ванной Пономарева слышала, что в квартиру вошли. Она была уверена, что это Лаша.
        — Сладенький, ты не потрешь мне спинку?  — игривым голосом прокричала она.
        — Да,  — подделываясь под мужчину, низким голосом ответила «гостья».
        Из-за шума воды хозяйка не заметила подмены, оставаясь уверенной, что в прихожую вошел ее любовник.
        — А ниже спинки тоже потрешь? Я так соскучилась по твоей мочалке,  — продолжала в том же духе хозяйка квартиры.
        — Я тебя сейчас потру!  — рявкнула Шпаликова, резко открывая дверь в ванную комнату.
        Машка опешила, едва соображая, что происходит. Катька тут же воспользовалась этим замешательством. Заскочив в ванную с букетом в руках, она изо всех сил начала стегать им соперницу по обнаженному телу. Шипы впивались той в кожу, царапая до крови. Машка взвыла от боли и обиды и попыталась сопротивляться, но Катька использовала все преимущества своего положения и продолжала хлестать цветами. Когда же лепестки роз разлетелись по сторонам, а стебли изрядно пообтрепались, она бросила остатки букета в ванну, схватила конкурентку за волосы и начала изо всех сил тягать за них. Затем изловчилась, накрутила ее космы себе на руку и заставила Пономареву скрыть голову под водой. Та брыкалась, дергала руками, пыталась укусить обидчицу, но все было тщетно. Шпаликова ничего не объясняла, а лишь повторяла одно и то же: «Вот тебе, сучка! Вот тебе еще и еще!» Топить свою жертву она не собиралась, поэтому через какое-то время отпустила и выбежала из ванной, чтобы взяться за другие способы вымещения обиды.
        В руках ее появилась опасная бритва. Она металась по коридору, распахивая двери комнат, заглядывала вовнутрь, будто искала что-то конкретное. «Ну где же ее чертов гардероб?» — вырвалось из ее уст. Увидев наконец шкаф, Шпаликова влетела в ту комнату. Она распахнула дверки шкафа, стала без разбору выхватывать вместе с вешалкой вещи и кромсать их бритвой. Шубы, пальто, дорогие платья и прочие наряды за десять минут превратились в лапшу. Ну, или в серпантин, как это сама назвала вошедшая в раж Катя.
        — Что ты натворила? Зачем?  — с плачем спросила Машка, пришедшая в комнату в том же виде, что была в ванной. Волосы ее были растрепаны, все тело покрывали кровоточащие царапины. Вид у нее был поистине жалкий, несмотря на все ее прелести, выставленные напоказ.
        — Нет, а что ты хотела?  — обернулась к ней Катька.  — Ты хотела с ним спать, быть счастливой в его объятиях и даже не думала, что за это придет расплата?
        — Да какая расплата! Не сходи с ума, умоляю!  — прокричала в ответ Пономарева.
        — Да вот такая расплата, как сейчас!  — Шпаликова начала медленно приближаться к женщине.  — Ты думала, что чужих мужиков можно уводить сколько угодно? Ты думала, что никто ничего не узнает, а если узнает, то не рискнет прийти с разборками? Так вот теперь ты поймешь раз и навсегда, что случаи-то бывают разные. И иногда обманутые отчаявшиеся женщины не просто плачут в подушку, а берутся за лезвие. Но не для того, чтобы вскрыть себе вены, а чтобы почикать шалаву, которая увела мужика. Ты понимаешь, о чем я говорю? Ты, шлюха, вообще хоть что-нибудь понимаешь?!
        — А мне он отчитывался о своей жизни, что ли?!  — взвыла еще больше хозяйка квартиры.  — Приходил, любил и уходил. Ни про каких своих женщин он и близко не упоминал. Мол, я единственная, неповторимая, желанная. «И в Самарканд, и в Бухару за родинку одну». Да, я вовсе не пример добродетели и целомудрия. Да, я сплю с мужиками. Но этот же… Настоящий змей-искуситель. И такой страстный…
        — Ты что?! Издеваешься, что ли?!  — снова вскипела «гостья», держа перед собой бритву.
        — А что мне издеваться, если все так и есть?!  — заливаясь слезами, проговорила Машка.
        — Стой. Так ты его любишь?  — более спокойным тоном спросила Катька.
        — До умопомрачения,  — не стала скрывать та.
        «Гостья» уронила бритву на пол. Из ее глаз брызнули слезы. Она разревелась и заключила хозяйку в объятия, словно набедокурившую сестру или подругу по несчастью. В те мгновения ее совершенно не волновало, что она испачкается в крови или промокнет. Она испытывала к Машке сочувствие и как нельзя лучше понимала ее. Как оказалось, чувства были взаимными. Женщины стояли, обнявшись, посреди комнаты, плакали и перешептывались.
        — Какие же мы с тобой несчастные. Полюбили одного мужика, а он оказался таким подонком,  — сквозь слезы прошептала Шпаликова.
        — Гад он,  — коротко констатировала Пономарева, всхлипывая.
        — Видно, такая уж наша бабская доля — влюбляться и обжигаться. И вроде ж не девочки давно…
        — Ой, не говори…
        Все выглядело так, будто недавних сцен ненависти и гнева никогда не было.
        29
        Поразмыслив, Юра и Юля решили не отправляться сразу в Чехию. Посчитали, что дом их засвечен и там их очень быстро найдут. Поэтому билеты были взяты на поезд до одного из болгарских курортов. Они вместе с Данькой ехали в трехместном купе поезда международного класса. Мальчик лежал на верхней полке, слушая через наушники аудиокнигу про волшебника Изумрудного города. Тетя и дядя в очередной раз говорили о делах.
        — Если мы там снимем домик поскромнее да не рядышком с морем, то месяц-другой вполне можно будет отсидеться,  — говорил Покровский, сидя за включенным ноутбуком.  — Ну, и я не буду сидеть сложа руки. Постараюсь свои знания использовать, чтобы подзаработать. В общем, думаю, что голодать мы с вами не будем. Да и в любом случае это будет куда лучше, чем маячить в Чехии…
        — Как скажешь, так и будет,  — проговорила Юля, отложив в сторону глянцевый журнал, на чтении которого она никак не могла сосредоточиться.  — Я тебе полностью доверяю. Если уж есть необходимость позаботиться о безопасности, то было глупо лезть на рожон. Тем более что действия тех людей непредсказуемы.
        Юра подсел к невесте, нежно обнял и поцеловал.
        — Я все вижу,  — задорным голоском оповестил Данька и стал дразниться:  — Тили-тили тесто, жених и невеста!
        — Можно подумать, что ты об этом не знал,  — с улыбкой промолвила Юля.
        — Ой, какие вы все-таки непонятливые. Я же просто прикалываюсь,  — сказал мальчик и отвернулся.
        Раздалась мелодия, сигналившая о вызове в скайпе. Покровский подскочил и вернулся за ноутбук. Невеста последовала за ним. Звонила Наташа. Юра «кликнул» на одну из всплывших кнопок для принятия вызова в режиме видеозвонка. Видеоизображение Обуховой появилось на мониторе. Она была рада видеть своих друзей, а они взаимно были рады видеть ее. На пару минут к ноутбуку спустился и Данька. Однако затем взрослые отправили его дослушивать аудиокнигу. Им предстоял разговор, не рассчитанный на детские уши.
        — Помните тех рыбаков, которых мы отслеживали с помощью змея и «ежика»?  — спросила адвокат, ожидая вполне определенный ответ.
        — Ну, конечно,  — дуэтом ответили Юра и Юля, а девушка еще и уточнила:  — Ты что-нибудь накопала на них?
        — Да, накопала,  — подтвердила Наташа.  — Это убийственная доказательная информация об их совместной преступной деятельности. Там все не так просто, как могло показаться сначала. Но я все, что на них было, тщательно изучила, проанализировала несколько раз. Картина вышла, мягко говоря, неприглядная. Тут и коррупция, и заказные убийства, и нелегальное распространение наркотических веществ, и еще бог знает что… В общем, гремучая смесь.
        — И что ты собираешься предпринять дальше? Передашь материалы в прокуратуру?  — поинтересовался Покровский.
        — Я пока не спешу с этим,  — объяснила адвокат.  — Нужно еще кое-что проверить. В том числе и о их связях в прокуратуре. А вообще-то я уже на них «наехала»…
        Жених с невестой удивленно переглянулись и тут же потребовали объяснений.
        — Как «наехала»? Это же риск неимоверный. Наташа, ты сошла с ума,  — затараторил Юра.
        — Подружка, ты решила вызвать огонь на себя?  — спросила Юля.
        — Тише, ребята, уймитесь,  — поспешила успокоить их Обухова.  — Пока не все так страшно, как может вам показаться. Да, я на них «наехала». Но сделала это анонимно. Сообщила, что на них имеется очень весомый компромат. Но при этом пообещала передать всю информацию им в обмен на Илью, если он жив.
        — Все равно опасно,  — не успокаивался хакер.  — Они что-нибудь ответили тебе?
        — Пока нет. Но надеюсь, что дождусь либо ответа, либо конкретных действий,  — с уверенностью промолвила Наташа.
        — Да уж, конкретных действий,  — покачал головой Покровский, явно не одобряя то, что сделала адвокат.  — А они возьмут да ответят такими конкретными действиями, что мало не покажется. Напрасно ты так рискуешь.
        — Из песни слов не выкинешь. Какая есть, такая есть. Могу только обещать, что приму все возможные меры предосторожности,  — Наташа была неумолима.
        Закончив видеоразговор с Обуховой, Прудникова и Покровский несколько минут пребывали в молчании, будто переваривали информацию. Хакер настаивал на том, что «наезд» на преступников с упоминанием Ильи был нецелесообразен.
        — Эти бандиты первым делом подумают, что послание исходит от нас с тобой, и спустят с цепи своих псов,  — стал описывать он свое видение ситуации.
        — Ну почему же?  — возразила его невеста.  — Если они за нами следили, то наверняка знают, что никаких поисков компромата на них мы не проводили.
        — Даже если это и так, они все равно могли заподозрить нас. Мол, реально не имея на них компромата, мы просто блефуем в надежде отыскать Илью. Ситуация такая, как обоюдоострый нож — как его ни верти, порезаться можешь любой стороной.
        — И что ты предлагаешь делать?
        — А что я могу предложить? Я могу только попытаться усилить нашу бдительность. Даже здесь и сейчас. Лишняя перестраховка нисколько не помешает.
        Юля не стала вмешиваться в его новый проект. Юра же достал из сумки миниатюрную дистанционную веб-камеру и вышел в коридор. Момент для установки камеры оказался очень удобным — в коридоре никого не было. Недолго размышляя, хакер с помощью специальной присоски прикрепил «вебку» к потолку. Место он выбрал такое, чтобы камера не бросалась в глаза и чтобы просматривался весь коридор.
        Вернувшись в купе, Покровский подмигнул невесте и уселся за ноутбук. Поколдовав несколько минут, он установил связь между ноутбуком и веб-камерой. Картинка была выведена на экран. Теперь все, что происходило в коридоре, можно было увидеть в режиме реального времени. Юра был уверен, что мера безопасности отнюдь не является лишней. Оставалось лишь надеяться на то, что данные с камеры им все-таки не пригодятся, а поездка пройдет спокойно. С другой стороны, нужно было готовиться к тому, чтобы постоянно следить за картинкой на экране ноутбука. Это означало необходимость устроить поочередное дежурство. Заниматься этим одному было бы слишком изнурительно. Вот и договорились сидеть за ноутбуком поочередно, не втягивая, конечно, в это дело Даньку. Первым на пост заступил сам Юра. Поставив картинку в несворачиваемый режим, он одновременно занялся выполнением какого-то несложного, но хорошо оплачиваемого заказа.
        — Вот видишь,  — парень с улыбкой обратился к Юле.  — И за безопасностью следим, и деньги зарабатываем.
        — Ну, ты же у меня мастер,  — с гордостью ответила девушка и ласково улыбнулась жениху.
        Данька задремал. Ничего подозрительного в коридоре не происходило.
        30
        Преодолевая все свои сомнения, Илья прибыл по отмеченному на плане города адресу. Он незаметно пробрался на крышу, достал из футляра для гитары винтовку и, собрав ее, устроил там огневую позицию. Ждал звонка от Бориса Аркадьевича. Чтобы в случае необходимости не отпускать винтовку и не лезть за мобильным в карман, киллер воспользовался телефонной гарнитурой. Наушник был установлен в правом ухе.
        Прудников рассматривал через оптический прицел двор и окна ближайших домов. Он все еще не знал, кто будет для него новой мишенью. Куратор на связь не выходил. Тянулись долгие минуты тяжелого ожидания. Они казались целой вечностью. Хотя, судя по часам, проходило совсем чуть-чуть времени. Наконец Борис Аркадьевич дал о себе знать.
        — Все в порядке?  — послышался его голос в наушнике.
        — Да,  — ответил киллер.
        — Тогда запоминай ориентировку,  — продолжил куратор.  — Через десять секунд возле киоска появится наш объект. Видишь?
        — Много кого вижу. Поясните, кто именно нужен,  — попросил Илья.
        — Женщина в синем костюме,  — сказал куратор.  — Вот, она уже купила газету и идет к переходу. Вот ее-то и надобно…
        Уже только от того, что ему подсунули в качестве мишени женщину, Прудникова передернуло. Он навел на нее прицел, отрегулировал резкость и едва не ахнул. На мушке он держал адвоката Наталью Обухову — свою первую любовь. Не зная, что делать, он обратился к «благодетелю», не признаваясь, что узнал жертву:
        — На бабу мы не договаривались.
        — Да какая тебе разница, баба там или не баба?!  — воскликнул Борис Аркадьевич.  — Но даже если ты сейчас ее не прикончишь, то все равно ей не жить. Рано или поздно кто-то выполнит этот заказ. Найдутся такие, кому будет похрен, кто у них на прицеле, а главным будет лишь гонорар. Так что, отказавшись, ты ее не спасешь. Она же последняя дрянь. На ней печать негде ставить, а ты здесь розовые сопли распускаешь. Замочи ее на хер! И не забывай, что для тебя это последний заказ. Дорога в свободную жизнь. Выполнишь его, и станешь вольной птахой при деньгах, которых на первое время хватит. А если будет желание, то можешь и дальше работать с нами. На договорной, так сказать, основе.
        — Как-то все странно,  — заметил, словно и не слыша доводов, Илья.  — Не расскажете, кто она такая?
        Куратор пропустил вопрос мимо ушей и стал уводить диалог в сторону, стараясь давить на психику киллера.
        — Кстати, о гонораре,  — сделал он вид, что спохватился.  — Чтобы ты не сомневался, я прямо сейчас расскажу тебе, как ты его сможешь получить. Если сейчас раздастся выстрел и он будет настолько удачным, что эта баба откинет копыта, то нам даже не понадобится потом встречаться. Твои деньги уже готовы. Они ждут тебя на Белорусском вокзале в ячейке автоматической камеры хранения,  — куратор назвал и номер ячейки, и код к ней.  — Так что не дури себе голову мнимыми моральными принципами, а нажимай на спусковой крючок. Одно простое движение — и ты свободен и относительно богат. Давай же. Сделай это!
        Пока Борис Аркадьевич пытался убедить Прудникова, тот времени не терял. Он понимал, что куратор находится где-то поблизости и может видеть Наташу. Поэтому Илья шарил оптическим прицелом по народу на улице, разыскивая куратора. Казалось, что эта затея не будет иметь результата. Однако он снова и снова повторял свои действия и вдруг обнаружил знакомую фигуру. На всякий случай биатлонист подрегулировал резкость настолько, что через прицел можно было вполне отчетливо разглядеть черты лица. Сомнений не оставалось — в прицеле находился Борис Аркадьевич, разговаривавший с ним по телефону.
        — Ну что ты тянешь?  — спросил куратор, не зная, что прицел наведен не на «дрянь» Обухову, а на него самого.
        — Я не тяну. Я нажимаю,  — промолвил киллер и надавил на спусковой крючок.
        Пуля почти беззвучно вылетела из ствола и через несколько секунд скосила «благодетеля». Тот рухнул замертво на землю, так, видимо, и не осознав, что с ним приключилось. Прохожие отреагировали на падение мужчины по-разному. Кто-то поспешил уйти подальше от этого места. Кто-то бросился оказывать первую медицинскую помощь человеку, не зная точно, что случилось. Однако, завидев хлещущую кровь, добровольцы отстранялись от тела. Помогать было нечем.
        Зевак вокруг трупа собралось немало. Полиция подъехать еще не успела. Обухова, заинтригованная случившимся, подошла к толпе. Ей хватило одного лишь взгляда, чтобы понять — перед нею случай «огнестрела». Убитый мужчина показался ей знакомым. Однако она никак не могла вспомнить, где его видела.
        — Боже мой! Да по нему же стреляли!  — кто-то сделал для себя открытие и произнес его вслух.
        Зеваки запаниковали. Паника волной накрыла присутствующих. Они стали быстро расступаться, увлекая друг друга за собой. Обухова оказалась среди тех, кто суетливо норовил скрыться. К остановке подошел автобус. Из него хлынул поток ничего не подозревающих пассажиров. Оба потока должны были вот-вот столкнуться. Это обещало перерасти в давку. Адвокат попыталась вырваться из окружения. Но тщетно. Ее никто не слушал и не выпускал за пределы людского потока.
        Когда надежда выбраться из охваченной паникой толпы зевак почти растаяла, появился долговязый мужчина. Действовал он решительно и весьма дерзко. Двигаясь подобно ледоколу, он как бы разрезал собой движущийся людской поток. Если кто-то пытался сопротивляться, то мужчина тут же отвешивал ему оплеуху или затрещину. Конечно, в этом не было гуманности, однако по-другому дойти да цели не получилось бы. Целью была Наталья Обухова, а этим решительным мужчиной — Илья Прудников. Он успел покинуть свою огневую позицию, спуститься с крыши и решил любой ценой увести свою первую любовь. Добравшись до нее, он лишь посмотрел ей в глаза, и объяснять ничего не пришлось. Вместе они вырвались из толпы, впереди которой замаячил полицейский наряд. Увидев, что давки удалось избежать, Илья и Наташа сели в машину биатлониста и быстро укатили прочь.
        31
        Прудников и Обухова сидели в машине. Они с полчаса беседовали. Говорили о том, что произошло, и о предыстории всей этой катавасии. Из их беседы многие моменты прояснились. Однако самое главное по-прежнему оставалось неизвестным. Илья не имел никакого понятия, кем являлся его заказчик. Не знал и о том, один ли у него заказчик или несколько. Не было также ни намека, насколько близок был к заказчику (или заказчикам) убитый Борис Аркадьевич. Все это представляло собой запутанный клубок, который следовало распутать, дабы упредить вероятные удары в будущем. Впрочем, на тот момент, сидя в машине неподалеку от Белорусского вокзала, биатлонист был озабочен другим.
        — Илюша, я прошу тебя, не делай этого,  — уговаривала Прудникова Наталья.  — Это очень опасно. Мало ли, что он тебе сказал. Это ведь могла быть уловка. Он же не был уверен, что ты выполнишь заказ. Здесь кроется какой-то подвох. Моя интуиция меня вряд ли подводит.
        — Проверить в любом случае надо,  — возражал тот.  — Может, все как раз и по-честному было. Да вот только я не тебя застрелил, а своего куратора. С этого момента прошло всего сорок пять минут. Возможно, «руководство» еще не успело спохватиться и не отдало приказ вычистить ячейку до моего появления здесь.
        — А если они давно в курсе? А если здесь шпики? Ты меня слышишь вообще?  — не сдавалась женщина.
        — Слышу, любимая,  — молвил биатлонист.  — Но ты уж пойми и прости меня, пожалуйста. Нам с тобой нужны деньги, чтобы можно было взять и запросто уехать вместе куда-нибудь. Нам ведь необходимо скрыться, затаиться, не высовывать нос. А это трудно сделать, не имея «золотого запаса». Здесь-то нас точно в покое не оставят…
        — Любимый, я прекрасно это понимаю, но все равно волнуюсь за тебя,  — не сводя с него глаз, говорила Наташа.  — Теперь, когда мы впервые за многие годы вместе, я не хочу тебя терять. Я хочу, чтобы мы были рядом всегда.
        — Наташенька, я обещаю быть осторожным,  — заверил мужчина.  — Я сам настроен на то, чтобы мы были вместе. Я люблю тебя, моя милая. Не волнуйся и не грусти. Я все разведаю и скоро вернусь.
        Молодая женщина крепко сжала руку мужчины, будто хотела удержать. Он нежно погладил ее ладонь, поцеловал в губы и быстро вышел из авто. Нужно было и торопиться, и быть осмотрительным одновременно. Засада могла находиться где угодно — от входа на вокзал до ячейки камеры хранения. Прудников надел темные очки. Он осознавал, что большого преимущества в случае чего это не даст. Но какую-то минутку все-таки можно было и выиграть.
        На вокзале, как обычно, было полно народа. Человеческий рой суетился и гудел. Из громкоговорителей объявляли о прибытии и отбытии поездов. Все, как всегда. Илья постарался влиться в вокзальную суету и остаться в ней малозаметным.
        У входа стояли и курили парень с девушкой. Парень что-то увлеченно рассказывал своей спутнице и живо жестикулировал. Та смотрела на него влюбленными глазами и время от времени восклицала: «Ну, пипец!» На этот повторяющийся «пипец» Прудников обратил внимание, так как само слово его очень раздражало. Проскользнув мимо дымящей парочки, он вошел в здание вокзала.
        Раньше на Белорусском вокзале Илья бывал нередко. Все-таки отсюда доводилось уезжать на многие соревнования по биатлону. Правда, местонахождение камеры его никогда прежде не интересовало. Нынче от знания или незнания этого обстоятельства многое зависело. Он старался быть как можно более естественным, чтобы не привлекать к себе внимание. Хотя при этом понимал, что все на него не смотрят и смотреть не будут. Но сила предубеждений давала о себе знать.
        Отыскав глазами нужный указатель, он последовал по стрелке к камере хранения. Недавно курившая у входа пара обогнала его. Чувствовалось, что оба были на взводе. За эти две-три минуты вполне могло что-то случиться. «Наверное, у девахи кошелек увели»,  — предположил он. Парочка же тем временем заглядывала в каждую урну, которая встречалась на пути. Молодые люди что-то искали и не находили. Девушка произносила свое любимое слово «пипец», и они двигались дальше.
        Прудников вскоре понял, что отделаться от них пока не удастся. Они тоже держали путь к камере хранения. Что бы там ни было, но их излишняя суета с поисками и возгласами привлекала к себе внимание. А значит, у биатлониста появлялась дополнительная возможность для маневра. «Если в камере хранения засада, то благодаря этим ребятам она выдаст свое присутствие»,  — подумал Илья, стараясь держаться от них на расстоянии в несколько метров.
        Когда он был на месте, то молодая парочка уже толковала с вокзальной служащей.
        — У нас проблема,  — проговорил парень.  — Шли покурить, по дороге заболтались, я машинально смял и выбросил сигаретную пачку, на которой записали код и номер ячейки. Но вот куда пачку выбросили, вспомнить не можем. Все мусорки отсюда и до входа обшарили, но все без толку. Нету нашей пачки.
        — Пипец,  — без явной надобности вставила его подруга.
        — Так, все ясно,  — с пониманием ответила служащая.  — Я смогу вам помочь лишь в том случае, если вы помните место ячейки. Вы помните?
        Илья, косясь на действующих лиц этой сценки, старался незаметно пробраться к той самой ячейке, номер которой ему продиктовал Борис Аркадьевич. Ничего подозрительного не замечалось. На парочку глазело множество людей, но никто из этих зевак не походил на подосланных убийц. По крайней мере, чутье так подсказывало.
        — Ну, зрительно мы помним. А так на цифры память слабая,  — ответил молодой человек.
        — Надо было память с детства тренировать,  — шутливым тоном заметила служащая.  — Вот в наше время…
        Прудников, несмотря на чутье, замешкался и еще раз осмотрел толпу. Все было чисто. Он прикинул, где именно должна была находиться нужная ячейка, и стал продвигаться к соответствующему проходу. Рассчитывал быстро подойти к ячейке, сразу ее открыть, забрать деньги и тут же ретироваться из камеры хранения. На все про все он отводил не более тридцати секунд. Да и они казались ему непозволительной роскошью.
        Вокзальная служащая согласилась вскрыть указанную парочкой ячейку и передать содержимое лишь при условии, если они предварительно опишут его.
        — Да там сумка с вещами,  — снова заговорил парень, направляясь вместе с подругой вслед за работницей вокзала.
        — А конкретнее? Может, особенное что-то?  — настаивала она.
        — В сумке трусы красные с картинкой «хеллоу, Китти», котиком таким с бантиком…  — встряла девушка.
        Женщина ухмыльнулась и сказала:
        — Ну, хоть так.
        Илья был готов двинуться к ячейке и вдруг понял, что именно ту самую ячейку и вскрывает служащая. Он хотел крикнуть, что там находится его багаж, но до его ушей донеслись удивленные возгласы.
        — Упс, а где наша сумка?  — воскликнул молодой человек.  — Что за сверток? Бандероль, что ли? А проводки здесь зачем?
        — Пипец,  — добавила свое любимое словечко девушка.
        — Уходим быстро!  — вскрикнула служащая, сообразив, что перед ними взрывное устройство. Было, однако, поздно бежать. Взрывной механизм сработал. Бабахнуло так, что ячейку разорвало, шкафы камеры хранения завалились в противоположные стороны. Все, кому не посчастливилось оказаться рядом, были иссечены то ли осколками, то ли кусками длинных гвоздей, шурупами, болтами и гайками. Кто находился подальше — получил ранения либо отделался легким испугом.
        Прудникова не задело. В тот самый момент, когда парень сказал о свертке, Илья ушел в сторону. Правда, и его обсыпало пылью, обрушившейся с потолка и стен вследствие взрыва. Не отряхиваясь, он двинулся в терминал вокзала вместе с толпой охваченных паникой пассажиров.
        Обухова, услышав взрыв, сразу же покинула машину и побежала на вокзал в надежде отыскать возлюбленного. Сердце ее бешено колотилось. Она боялась, что с мужчиной ее мечты случилось непоправимое. В то время, как люди стремились или покинуть вокзал, или хотя бы отойти подальше от камеры хранения, Наташа направлялась именно туда.
        Взволнованную, ее и увидел Прудников среди толпы. Он двинулся к ней. Молодая женщина тут же прильнула к нему, оказавшись в объятиях, и со слезами промолвила:
        — Уходим отсюда.
        — Не плачь. Все обошлось,  — стал успокаивать ее Илья.  — Здесь была ловушка. Но дома у меня есть кое-какое количество денег. Надо туда срочно наведаться, пока распорядители этого бала не узнали, что от взрыва погиб не я…
        — Перестань. Я тебя никуда не отпущу…  — прошептала Наташа, не прекращая плакать.
        32
        Как Обухова ни настаивала, ее возлюбленный не изменил своего мнения. Он был уверен в необходимости вернуться в квартиру, где ему пришлось последнее время жить, чтобы забрать накопленные деньги. Ему снова и снова приходилось объяснять свою точку зрения. Да в любом случае Наталья сама прекрасно понимала, что лишними эти деньги не будут. Она была уверена в Илье. Знала, что в нормальных условиях, когда ему не будут мешать и угрожать, он сумеет заработать и для себя, и для их будущей семьи. С ним не страшно было укатить хоть на край света.
        Пока же далеко катить не пришлось. Сразу же после вокзала они направились в район, где находилась недавняя квартира Ильи. То самое жилище, которое «любезно предоставил» Борис Аркадьевич. Представлялось, что убитый был не единственным, кто знал адрес этой квартиры. Наверняка неизвестный Прудникову заказчик и его верные люди знали о ней и вполне могли устроить засаду или ловушку в ее стенах. Именно этого и опасалась адвокат, до последнего цепляясь за соломинку надежды на то, что любимый все же не станет рисковать. Но тот убеждал ее в обратном. Он обещал предпринять все возможные в данной ситуации меры безопасности. Они-то даже к дому близко подъезжать не стали. Это на тот случай, если там действительно была бы засада.
        Илья остановил машину на другом конце двора, практически по диагонали от окон «берлоги киллера», как иногда называл ту квартиру куратор. Недолго думая, биатлонист достал оптический прицел от снайперской винтовки и сфокусировал его на окнах квартиры. Оптика была очень мощной. Окна смотрелись так, будто находились буквально в двух шагах от машины. На первый взгляд ничего подозрительного не замечалось. Шторы были задернуты именно таким образом, как он оставлял, покидая квартиру в последний раз. Сомнений на этот счет у него не было. Впрочем, Наталья продолжала гнуть свою линию, убеждая, что там может быть западня. Илье пришлось в который уж раз привести свои аргументы в пользу необходимости попасть в квартиру.
        — Давай тогда хотя бы я тебе помогу,  — сказала женщина.  — У меня здесь некоторая аппаратура есть.
        — Что за аппаратура?  — заинтересовался Прудников.
        Возлюбленная показала ему ноутбук и разные технические «фишки», которые ей при прощании передал Юра Покровский.
        — Это что? Выносная веб-камера?  — уточнил биатлонист, указывая на одну из «фишек».
        — Она самая,  — подтвердила Наташа и, упреждая другие вопросы, пояснила:  — Я хоть сейчас могу связать ее со своим ноутом.
        — Это хорошо,  — задумчиво промолвил мужчина. По нему было видно, что он что-то замышляет, и камера в его замысле должна была играть не последнюю роль.
        Шепнув Наташе что-то на ухо, он вышел из машины и направился к мусорным бакам. Там он хотел найти что-нибудь продолговатое вроде шеста или трубки простого шторного карниза. В первых двух контейнерах ничего подобного не наблюдалось, но в третьем Илья увидел то, что вполне его устраивало. Это была старая дюралевая лыжная палка. Забрав ее, Прудников вернулся к машине. Там он взял у Обуховой веб-камеру и прикрепил ее при помощи изоленты к найденной палке. Минуту спустя извлек из багажника спецовку и, сев на заднее сиденье машины, начал переодеваться. Наталья с любовью смотрела на него, думая, что когда-нибудь он разденется перед ней совсем для других целей…
        Когда переодевание закончилось, Илья включил камеру, а его возлюбленная вывела на экран ноутбука картинку, передаваемую с «вебки». Все работало нормально.
        — В общем так,  — деловито проговорил Прудников.  — Перезваниваться нам не стоит. Нас наверняка засекут. Если там кто-то будет и ты это увидишь на мониторе, то просто помигай габаритными огнями. Я увижу и махну рукой. А ты затем еще мигнешь столько раз, сколько человек увидишь в квартире. Если же там никого не будет, то ты просто нажми на сигнал в каком-нибудь ритме. Ну, сама знаешь, типа: «Эй, ты, Фантомас, выходи ко мне на связь».
        Он был еще в состоянии шутить. Молодая женщина улыбнулась и промолвила:
        — Я все сделаю так, как надо. Можешь во мне не сомневаться. Ни пуха!
        — Ни пуха, ни Винни-Пуха,  — вместо традиционного «к черту!» с улыбкой ответил Илья, поцеловал любимую и снова покинул машину.
        Будучи одетым в спецовку, Прудников сильно смахивал на какого-нибудь ремонтника или коммунальщика. Даже лыжная палка мало что меняла в этой схожести. Путь он держал в подъезд, соседний с тем, куда ему последнее время так часто доводилось заходить. У подъезда он прикинул, окна какой квартиры соседствуют с окнами «берлоги киллера», и лишь затем прошмыгнул в дверь, из которой как раз выходил один из жильцов.
        Лифтом Илья пользоваться не стал. Забрался на нужный этаж по лестнице. Нелишняя разминка для мышц ног и «дыхалки». Да и с точки зрения безопасности пеший подъем казался более подходящим.
        Прошло всего несколько минут, и Прудников уже стоял перед дверью нужной квартиры и нажимал на кнопку звонка. Открыли ему не сразу, учинив подробный расспрос в стиле «Откуда? Куда? Зачем?».
        — Да я это, того… Из коммунальной службы,  — изображая простого работягу, через приоткрытую на ширину цепочки дверь проговорил он настороженным жильцам.  — Проверяем состояние швов между панелями. Готовимся к ремонту.
        Для пущей убедительности он продемонстрировал чудо техники, с помощью которого якобы собирался проверять швы.
        — А-а-а,  — с пониманием протянула хозяйка квартиры.  — Давно пора уже. Когда ремонта ждать?
        — Пока мы только этим самым… ну, как бишь его? А! сканированием занимаемся. А начальство решит с датой ремонта. Где у вас балкон?  — Прудников органично вписался в образ коммунальщика.
        — Да вот тут. Пойдемте,  — женщина провела его в нужном направлении. На кухне варился борщ. Хозяйка, оставив нежданного гостя на балконе, побежала что-то там подкидывать, а то «борщ невкусный будет». Илья усмехнулся и невольно подумал о Наталье Обуховой: «Интересно, а она умеет готовить борщ? Или первоклассному адвокату это не пристало?» От этой мысли он немножко повеселел, но бдительности не терял.
        Он выставил палку с веб-камерой так, чтобы направить объектив в окно своей временной квартиры. Шторы хоть и были задернуты, но все же не полностью. Между ними имелся небольшой зазор. Им-то биатлонист и воспользовался. Он несколько раз подносил «вебку» к окну и поглядывал на машину, где сидела Наташа. Она не подавала никаких сигналов. Ни о присутствии, ни об отсутствии кого бы там ни было в квартире.
        Илья начал волноваться за возлюбленную — уж не случилось ли чего? Однако поднес камеру еще раз к окну. На машине почти сразу замигали габаритные огни. Прудников с облегчением вздохнул и помахал рукой. Габаритные огни на несколько секунд погасли, после чего вспыхнули два раза. «Та-ак,  — подумал биатлонист,  — в квартире двое каких-то чудил. Соваться туда через дверь опасно. Но это не значит, что не нужно туда соваться вовсе. Попробуем запасной вход». Он снова усмехнулся. Под запасным входом имелось в виду одно из окон его квартиры. А именно то, что выходило на балкон. Перелезть туда сразу было невозможно — расстояние между балконами составляло около трех метров.
        Прудников потоптался немного в раздумье и заметил раздвижную лестницу. Мелькнула шальная мысль схватить ее, перебросить на свой балкон и проползти туда по ней. Прежде чем он успел подумать о целесообразности такого решения, на балконе объявилась хозяйка и поинтересовалась швами. Пришлось врать ей, что все в порядке и ремонт вряд ли потребуется. Женщина возмутилась и заявила:
        — Да ваш прибор не работает ни хрена!
        — Поверьте на слово, мой прибор работает как надо,  — допустил пошловатую двусмысленность «коммунальщик».
        Это замечание хозяйке понравилось, и она, громко хохоча, проводила гостя за пределы квартиры. Оказавшись на лестничной клетке, Илья рванул на крышу. Идея, пришедшая ему в голову, была очень и очень рискованной. Можно было запросто ошибиться и погибнуть. Однако он убеждал себя в том, что права на ошибку не имеет. Ради сына и ради Наташи он должен сделать все возможное и невозможное, чтобы выжить.
        «Берлога киллера» находилась на последнем этаже, а значит, на балкон можно было попасть с крыши. Биатлонист не так хорошо изучил дом, в котором ему пришлось жить последнее время. Однако он точно знал, что козырек над его балконом прочный. Собравшись с духом, он сиганул на него, а оттуда — в открытое для проветривания окно и оказался на балконе.
        В квартире действительно находились двое бандитов, работавших на Голубя и Сохатого,  — тех самых реальных заказчиков, которые не были знакомы Илье. Они услышали грохот на балконе и сразу же двинулись на звук. Биатлонист мгновенно сориентировался. Вспомнив о том, что на балконе хранились трехлитровые банки с маринованными огурцами, он схватил одну из них и без колебаний метнул в появившегося в поле зрения мужика. Банка угодила в дверной косяк и разлетелась на куски вместе со своим содержимым. Бандит машинально пригнулся и отпрянул. Однако наступил на упавший огурец, поскользнулся и грохнулся на пол. Лишь чудом он не угодил на осколки от банки. Его напарник как раз появился из соседней комнаты и без каких-либо предупреждений начал стрелять по Прудникову из пистолета с глушителем. Как только Илья завидел ствол, он немедленно рухнул на пол балкона. Выпущенные пули пролетели чуть выше, проделав дыры в оконных стеклах. Позиция для обороны была не из лучших. Но и выбирать другую возможности не имелось.
        — Выходи! Тебе все равно конец!  — крикнул стрелявший, помогая подельнику подняться.  — Если выйдешь сам, то обещаю — умрешь без мучений. Пущу пулю в лобешник, да и дело с концом! А если будешь сопротивляться, то придется заставить тебя страдать. Прострелю ноги, поломаю руки, а мой кореш будет резать твою кожу на ремни. Вот тогда ты и попросишь легкой смерти, да хер ее получишь.
        — Да я этому козлу осколок от банки в одно место засуну,  — встрял очухавшийся от падения первый бандит.  — Ты слышишь?! А уж что будет с той бабой, которую ты сегодня пожалел, тебе лучше и не знать!
        Илья стоически переносил угрозы в свой адрес. Но когда речь зашла о Наташе, терпению пришел конец.
        — Вам самим лучше отсюда улепетывать! А то не поздоровится!  — закричал он, шаря рукой в нижней части самодельного стеллажа, где неведомый прежний хозяин хранил всякие инструменты, необходимые в быту.  — Думаешь, я случайно банкой промахнулся?! Я дал тебе шанс понять, что здесь тебе не рады. А ты мне про какой-то осколок говоришь. Детский лепет на лужайке!
        Биатлонист сознательно шел на обострение ситуации, стараясь еще больше вывести бандитов из себя. Он понимал, что те не сумеют убить его через батарею и стену. Что им обязательно придется подойти поближе, чтобы открыть огонь через окно или балконную дверь. Этого момента он и ожидал. Уверенности ему прибавил один из обнаруженных в хозяйском загашнике инструментов.
        Громила, угрожавший расправой над Наташей, сплюнул и двинулся к балкону. Он намеревался резко вбежать туда и сразу выпустить обойму в лежащего на полу Илью. В считаные секунды он достиг своей цели. Однако стоило ему лишь показаться в дверном проеме, как в лицо ему вонзилось с полдесятка гвоздей. Прудников держал наготове мощный гвоздезабивательный пистолет и не преминул им воспользоваться в критической ситуации. Громила взвыл от боли и потерял ориентацию в пространстве. Илья, не раздумывая, шандарахнул его молотком по ноге в районе щиколотки. Бандит закричал, как разъяренный мамонт. После удара молотком устоять на ногах он не сумел — рухнул как раз в проеме балконных дверей головой в квартиру. Падая, он замахал руками, будто пытался сохранить отсутствующее равновесие, и случайно нажал на спусковой крючок. Пистолет тут же выплюнул несколько пуль, две из которых угодили в его подельника. Но не убили. Он был ранен в обе руки. Пистолет, правда, держать все еще мог.
        — Братан, ну что ты так?  — обратился он к рухнувшему подельнику и, обходя его, подошел к балконному окну. Несколько раз бандит ударил по стеклу рукояткой пистолета. Стекло разбилось и частично осыпалось. Он просунул руку в образовавшееся отверстие, чтобы начать стрелять наугад. В надежде, что хоть одна пуля да угодит туда, куда надо. Возможно, уловка и сработала бы, если бы Прудников лежал раненым или не имел возможности сопротивляться. Но это было далеко не так. Громила и успел-то сделать всего лишь два выстрела. Биатлонист при помощи все того же молотка выбил пистолет из руки преступника, подскочил, выпуская в неприятеля гвозди. Противник пошатнулся. Илья успел вбежать в дверь и двинуть того кулаком в ухо. Бандит упал рядом со своим подельником.
        Прудников поднял пистолеты. Он не собирался убивать ни одного, ни другого. Ему просто нужно было пройти в зал, чтобы забрать оттуда припрятанные деньги и унести ноги. Однако денег на месте не оказалось. Получалось, что их успели изъять и увезти из квартиры еще раньше. Оставалась призрачная надежда на то, что «незваные гости» могут что-то знать об этом. Илья повернулся, чтобы вернуться на кухню и допросить бандюганов. В дверях стоял один из них: он метнул в биатлониста нож. Прудников успел среагировать на это. Он резко пригнулся, подался в сторону и, выставив руку с пистолетом, несколько раз нажал на спусковой крючок. Бандит замертво упал на пол.
        Илья глубоко вздохнул, пытаясь восстановить дыхание и принять решение. На кухне оставался еще один бандит. Стоило ли возиться с ним, чтобы узнать судьбу пропавших денег? Или же лучшим выходом из положения было бы просто уйти, вернуться в машину и укатить прочь с Наташей? Он выбрал первое.
        С кухни раздались вопли и потянуло дымом. Илья бросился туда. Выяснилось, что преступник пытался поджечь баллончик с дихлофосом, но что-то не подрассчитал и загорелся сам. Биатлонист рванул в зал, схватил покрывало, вернулся на кухню и попытался сбить пламя. «Тебе капец»,  — прошептал обгоревший громила, разжимая левую руку. Там была зажигалка. Он щелкнул несколько раз и резко отвел руку к приоткрытой дверке серванта. Прудников тут же вспомнил, что там хранилась целая упаковка банок с дихлофосом. Когда он заселялся сюда после тюрьмы, то даже удивился такому количеству отравы. Поняв, чем движение бандита может закончиться, биатлонист нырнул в прихожую. В серванте была разлита водка. Она вспыхнула, а пламя стремительно перебросилось на упаковку. Баллончики с дихлофосом стали взрываться один за другим. Не прошло и минуты, как заполыхал весь сервант. Заниматься тушением неожиданного пожара у Ильи не было ни времени, ни желания. Бандит изрыгал проклятия, грозясь прикончить Прудникова. Илья же тем временем протер оба пистолета, бросил их в прихожей, набрал номер пожарной службы и спешно покинул
квартиру. Никто из соседей пока не успел отреагировать ни на хлопки, ни на распространяющийся дым.
        33
        На небольшой станции вблизи прозрачной границы с Беларусью поезд должен был простоять всего пару минут. Однако уже сам факт остановки вызывал у Покровского дискомфорт и новые опасения. Как оказалось — небезосновательные. Он дежурил за ноутбуком, следя за передаваемой с веб-камеры картинкой. Сначала ничего не предвещало опасность. Но на второй минуте остановки в вагоне появились какие-то люди. Вели они себя подозрительно. И хоть искали какое-то купе, никак не походили на обыкновенных пассажиров. Было в мужчинах нечто такое, что выдавало в них принадлежность к уголовному миру. Юра до последнего момента надеялся, что ошибается. Что подозрительные типы пройдут мимо и, вероятно, даже исчезнут в соседнем вагоне. Однако напрасно.
        Типы остановились у входа именно в купе, в котором находились Юра, Юля и Данька. На мониторе было видно, как бандиты достают и проверяют оружие. Хакер тут же разбудил невесту и племянника, предупреждая, чтобы те ничего не говорили, а лишь слушали его.
        — Значит, так,  — молвил он.  — Сейчас никаких вопросов. Быстро одеваетесь, берете только самое необходимое и вылезаете через окно. Все подробности потом. Постарайтесь спастись. А я их задержу.  — Юра обнял невесту и племянника. Девушка поцеловала его в губы.
        Взяв документы и деньги, она встала на столик, а оттуда пролезла в окно, немного повисела на руках и наконец спрыгнула на пути. Данику вылезть помог дядя. А тетя приняла его внизу. Когда они оба оказались за пределами вагона, Юра облегченно вздохнул. Молодая женщина с племянником помахали ему на прощанье. Он ответил тем же. За дверями слышалось покашливание. Затем последовал негромкий стук и послышался голос:
        — Извините, это вас проводник беспокоит. Откройте, пожалуйста. Тут надо с билетами разобраться. Проблема возникла. Продали на одно и то же купе.
        — Ну, так разбирайтесь с теми, кто продавал билеты! При чем тут мы? У нас все в ажуре. Трехместное купе, и в нем три человека. Никого к себе подселять мы не собираемся,  — тянул время Покровский, глядя на монитор. Проводника с обратной стороны двери не было.
        — Да мы не собираемся никого к вам подселять,  — последовал ответ с едва ощутимыми нотками раздражительности в голосе.  — Просто посмотрим на билеты, и все. Нам нужно выяснить, где произошел сбой, чтобы впредь такого не повторялось.
        — Аа-а. Ну, понятно,  — продолжал в том же духе Юра, с радостью отмечая для себя, что поезд тронулся с места.  — А вы новый проводник? У нас вроде женщина была. Вы сменщик ее? Или, может быть, вы начальник поезда?
        — Да вам же было сказано, что я проводник!  — у типа явно иссяк запас терпения. Он готов был открыть стрельбу прямо через дверь, но напарники его удержали.
        — Я вас не знаю. Может, вы вагонный вор. Хотите украсть мой чемодан с нижним бельем. Почему я должен вам верить? Я поверю только своему проводнику,  — не сдавался Покровский, понимая, что чем дальше уйдет состав от станции, тем лучше для Юльки и Даньки.
        Судя по всему, бандиты получили от своих боссов конкретные указания не поднимать в поезде лишнего шума. И несмотря на вызывающее поведение одного из объектов их интереса, пришлось снова и снова сдерживаться от активных и резких действий в ответ. Но и долго терпеть происходившее они не могли. Один из громил направился к проводнице и через пару-другую минут вернулся в компании с ней. Неизвестно, что ей говорили и как убеждали посодействовать. Юра лишь видел на мониторе ее испуганное лицо. Уж явно не по своей доброй воле она была вынуждена помогать бандитам. Под дулом пистолета попробуй еще подискутируй! Поэтому хакер ее ничуть не осуждал, а мысленно поблагодарил за то, что она тянула время и во время переговоров, и сейчас у двери.
        — Откройте, это ваш проводник. Надо кое-что выяснить,  — промолвила она совершенно бесцветным голосом.
        — Да все ведь и так ясно. К сожалению. Надеюсь, эти верзилы вас не сильно испугали,  — решил играть в открытую Покровский.
        Бандиты переглянулись, не понимая, откуда «объект» их может знать. Впрочем, время поджимало, и они не стали особо рассматривать коридор вагона. Приказали проводнице открывать дверь. У женщины то ли и в самом деле тряслись руки, то ли она сознательно мешкала, надеясь на некое чудо, однако ключом орудовала неумело. Попала в скважину лишь с пятого раза. Едва дверь открылась, бандиты ломанулись в купе.
        С момента, когда Юля и Данька покинули вагон, Юра не зевал. Помимо того, что тянул время, пререкаясь с бандитами, он спешно открутил столешницу купейного столика. Теперь она была у него в руках. И первый же из громил, кто оказался внутри купе, получил удар столешницей по морде со всего размаху. Безусловно, это не могло остановить бандитскую группку, но все-таки заставило на какое-то время притормозить. Это обстоятельство не могло не радовать Покровского. Секунда к секунде, минута к минутке — шло время, вместе с которым поезд удалялся от станции. Это снова и снова увеличивало шансы невесты и племянника на то, чтобы успеть скрыться от неизбежного преследования.
        Бандиты злились. Они явно не рассчитывали на подобный поворот событий. Думали, что все пройдет быстро и без сопротивления с чьей бы то ни было стороны. И то, что «объект» стал не просто препираться, а ответил ударом столешницы, стало для них неожиданностью. Но они быстро пришли в себя и предприняли вторую попытку войти в купе, уже зная об опасности. Один из них вбежал вовнутрь, двигаясь напролом. Оказавшись у окна, он резко обернулся. Юра был готов одарить ударом и его. Однако в купе тут же рванули и остальные громилы. Они быстренько выбили столешницу из рук буйного «объекта» и попытались его скрутить. Тот не собирался сдаваться. Используя давние знания по самообороне, он мастерски ускользал от захватов и даже бил бандюганов по почкам.
        Когда эта возня громилам порядком надоела, один решил пригрозить пистолетом. Хакер среагировал мгновенно и попытался выбить оружие из руки преступника. Не получилось. Но сам преступник нажал на спусковой крючок. Два приглушенных выстрела остановили действо. Юра схватился за живот, откуда хлестала кровь. В глазах мутнело. Дышать было трудно. Тело обмякло. Он свалился на пол, не подавая признаков жизни.
        Смерть Покровского оказалась случайностью. Изначально его не планировали убивать, как не планировали убивать Прудникову и ее племянника. Речь шла лишь об их захвате. Однако ни девушки, ни мальчика в купе не обнаружилось, на что до последнего момента надеялись бандиты. Это их обескуражило, но сделать что-то, дабы исправить ситуацию, было уже невозможно. Один из них стал звонить боссам. Другой ради проформы направился к стоп-крану и сорвал его. Раздался противный звук, издаваемый трением блокированных колес о рельсы. Поезд затормозил и остановился. Эта остановка не могла изменить ситуацию в пользу бандитов. Поезд успел изрядно отдалиться от станции. Чтобы вернуться туда, громилам нужно было время. А его не было. Как не было уверенности, что девушка с мальчиком покинули вагон именно там.
        Возникла идея выйти из поезда, добежать до ближайшей деревни и оттуда на попутке или на «конфискованном» авто добраться до той самой станции. Однако самая близкая деревня, судя по данным GPS-навигатора, располагалась в десяти километрах от места экстренной остановки. Да и попасть туда можно было только через лес. Ни шоссейной, ни даже грунтовой дороги там не имелось. Более того, оказалось, что в результате торможения вагон остановился на железнодорожном мосту через речушку. Неудобство, в общем-то, не очень большое, но вкупе с остальным оно лишний раз подчеркивало неудачу, выпавшую на долю бандитов. План захвата Юлии и Данилы Прудниковых и Юрия Покровского с треском провалился.
        Генерал Голубинский с нетерпением ждал хороших вестей. Но так и не дождался. Когда ему сообщили о провале операции и ее подробностях, он был взбешен. Казалось, что могло быть проще, чем снять пассажиров с поезда? Ан нет! Девчонку и парнишку прозевали. Хакера замочили. Тут хочешь не хочешь, а взвоешь от негодования. Антону Никодимовичу пришлось срочно подымать свои связи, чтобы начать поиск беглецов.
        34
        Машину пришлось бросить. Точнее, оставить на платной стоянке. Подробностей о стычке в квартире Илья своей возлюбленной не сообщал. Сказал лишь, что денег на месте не оказалось. Исходя из этого факта, пришлось корректировать планы. Вместо того чтобы «залечь на дно в Брюгге», был выбран вариант «залечь на дно в Дубровке». Дубровка — подмосковная деревня. Выбор на нее пал не случайно. Прудников вспомнил, как на зоне один из его «корешей» дал адрес своей матери-старушки и сказал: «Когда будешь на свободе, не забудь: если что, можешь всегда обратиться. Матушка моя приютит и обогреет». Вот и настало то самое «если что»…
        Наташа даже была рада такому повороту событий. Ну а больше всего она радовалась тому, что Илья вернулся после посещения квартиры живым и здоровым. Всю дорогу, пока ехали на такси в деревню, она обнимала любимого. Волна умиления накрыла биатлониста, и он почти весь путь смотрел на молодую женщину, улыбаясь.
        Мать тюремного друга встретила нежданных гостей с пониманием. Можно даже сказать — дружелюбно. Была рада приветить друга сына с невестой. Жила она в скромном деревянном доме без особых излишеств городской цивилизации. Первым делом старушка посадила гостей за стол, где вскоре появились нехитрые угощения. Картошка, зелень, яичница со шкварками, малосольные огурцы…
        — Жалко, что хлеб покупной,  — посетовала она.  — Бывает, я свой пеку. И сегодня хотела испечь. Да вот занедужила маленько.
        — Ничего-ничего, спасибо вам и за то, что есть,  — поспешил поблагодарить Илья.
        — Живите у меня, сколько захотите,  — проговорила хозяйка.  — И вам хорошо, и мне веселее. Все же лучше, чем совсем одной.
        Они ужинали и разговаривали. Старушка спрашивала о сыне. Илья рассказывал ей больше, чем мог на самом деле знать. Хотелось ее подбодрить. Старушка и впрямь повеселела. Принялась сыпать разными забавными рассказами из своей долгой жизни. Все смеялись. Казалось, что эти двое — Илья и Наташа — были для нее теми, кого ей так не хватало на старости лет. Сын в тюрьме. Когда выйдет, матери уже может и не быть на свете. Найти хорошую невесту у него вряд ли получится. А тут вот так сразу воплощение материнской мечты. Правда, сын чужой…
        После ужина хозяйка определила гостям место. Старая, советских времен, металлическая кровать с шишечками за ширмой заставила улыбнуться. Наталья смотрела на любимого так, будто немедленно хотела бы испробовать с Ильей мягкость постели. Тот, не переставая улыбаться, погрозил ей пальцем.
        Солнце еще не успело скрыться за лесом и манило на улицу. Ну, каково это, приехать в деревню и сиднем сидеть в избе! Старушка подсказала, что в сарае стоит старый мотоцикл «Ява».
        — Но что-то он барахлит,  — предупредила она.  — Коль сумеешь починить, то и невесту покатать сможешь.
        — Сейчас посмотрим,  — вдохновенно промолвил Прудников.
        Глядя на него, можно было подумать, что он сильно соскучился по ремонту мотоциклов. «Настоящий мужчина должен уметь починить мотоцикл»,  — вспомнились Обуховой слова школьника из детского фильма «Гостья из будущего». Она тут же напомнила об этом Илье, и тот одобрительно кивнул. Теперь на протяжении всего ремонта он невольно напевал: «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко». Невеста умилялась от этого зрелища, хотя до конца не была уверена, что мотоцикл все-таки будет отремонтирован.
        Но опасения Наташи оказались напрасными. Илье понадобилось всего с полчаса, чтобы привести мотоцикл в порядок. Бензин и масло нашлись там же, в сарае.
        — Ну, что?  — с зазывной улыбкой обратился мужчина к подруге.  — Поедем, красотка, кататься?
        — Поедем, сударь, поедем,  — согласилась Обухова.
        Илья завел «Яву». Молодая женщина устроилась позади него и крепко прижалась к Прудникову. Мотоцикл тронулся и покатился по деревенской улице. Деревня была совсем крохотной. Немногочисленные жители, оказавшиеся в то время на улице, глазели на мотоциклиста. Пытались понять, свой это или чужой. За деревней Прудников вырулил на узкую дорожку, которая вела к лесу. Вдали она разветвлялась, и часть уходила к речушке. Местность была очень живописной. У обоих от красоты аж захватывало дух. Заходящее солнце играло в ветвях деревьев. Золотые поля за рекой радовали глаз.
        Илья доехал до опушки леса и остановил мотоцикл. Хотелось просто постоять в обнимку, вдыхая волшебный лесной воздух.
        — Эх, сюда бы Даньку да Юлю с Юрой!  — промолвил Прудников.  — Надо было с ними хотя бы по скайпу связаться. Забегались просто…
        — Милый, ты же знаешь, что я тоже хочу их увидеть. И не на экране компьютера, а вот так, как тебя сейчас,  — проговорила Наташа.  — А в скайпе лучше их сейчас не беспокоить… Запросто звонком можно подставить…
        — Когда же все это закончится? Когда мы все сможем просто жить и не прятаться ни от кого?
        — Надеюсь, что очень скоро,  — сказала Наташа и поцеловала любимого. Поцелуй был долгим и страстным. Когда наконец они оторвались друг от друга, женщина неожиданно спросила:
        — Признайся, там на квартире были осложнения?
        — Сейчас это неважно. Важно то, что я не буду больше рисковать. Обещаю,  — промолвил Илья.  — А еще я обещаю научить тебя водить мотоцикл. Или ты умеешь?
        — Я? Мотоцикл?  — воскликнула Обухова, изумленно заморгав глазами.  — Никогда не пробовала. Вот честное слово. На велосипеде — да. На скутере пару раз круги нарезала. А вот на «мотике» не приходилось.
        — Ну, если на «велике» умеешь, то и на «мотике» тоже быстро научишься,  — усмехнулся Прудников, уступая ей место за рулем.
        Женщина нерешительно взялась за руль и стала слушать Илью. Он доходчиво объяснял и тут же показывал практически. Ей оставалось лишь запоминать и повторять вслед за своим наставником. Прудников понимал, что отпускать ее одну на мотоцикле не стоит. Поэтому решил подстраховывать женщину, сидя сзади. Наташа хорошо справлялась и безумно радовалась, когда наконец сумела повести мотоцикл. С дружным хохотом они катались возле перелеска. Новоиспеченной мотоциклистке в особенности понравилось съезжать с горки. Она аж завывала от удовольствия. Радовался и Илья. Это было обычное человеческое счастье — находиться рядом с любимым человеком и получать удовольствие от самых простых вещей.
        Когда начало темнеть, Прудников взял управление мотоциклом на себя. Они ехали вдоль речки. У въезда в деревню мелькнул знак с названием этой водной артерии. Не сговариваясь, они дуэтом выдали один и тот же вопрос:
        — Ты это видел?
        — Ты это видела?
        Засмеялись. Илья остановил мотоцикл. Судя по названию, это была та самая речушка, в которой они когда-то купались ночью. Сердца забились быстрее. Держась за руки, они спустились к реке и стали смотреть на ее темные воды.
        — Неужели та самая?  — переспросил биатлонист.
        — Судя по всему, она и есть,  — высказала уверенность адвокат.
        — Эх… Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Все течет, все меняется,  — задумчиво прошептал мужчина.
        — Может, и меняется. Но попытаться войти можно,  — сказала Наташа, сбросила туфли и ступила в воду. Илья последовал ее примеру.
        Они не собирались плавать. Просто стояли, обнявшись, на мелководье, вспоминая былые годы. Нагревшаяся за день вода приятно ласкала ноги. Оба понимали, что прошлого не вернуть. Но и на лучшее совместное будущее надеялись тоже оба.
        — Поедем спать,  — тихо сказала Наташа и крепко сжала руку любимого.
        — Спать?  — хитроватым тоном уточнил ее спутник.
        — И спать тоже,  — хихикнула молодая женщина.
        «Ява» мчалась сквозь полумрак опустившейся на землю ночи. Тусклая фара освещала путь. Накрапывал дождик. Илья спешил добраться до заветной избы раньше, чем начнется ливень. Возлюбленная сидела сзади, прильнув к нему.
        Проливной дождь и в самом деле пошел. Однако пара приехала вовремя. Прудников даже мотоцикл в сарай загнать успел и зашел в избу как раз тогда, когда с неба хлынули потоки воды. Влюбленные рванули в отведенную им хозяйкой часть дома и, целуясь, начали раздевать друг друга. Неистовство водной стихии за окном ничуть не останавливало их, а наоборот, еще больше распаляло в них страсть. К тому же шум дождя отлично заглушал скрип металлической кровати, и паре не пришлось в стеснении думать, что их «любовную возню» услышит старушка. Впрочем, она понимала, что просто так ее гости ночью не уснут…
        Наутро Наташа пробудилась со счастливой улыбкой. От ночного дождя не осталось и следа. В окно светило ласковое солнышко. Воспоминания о буре страсти были такими свежими и такими сладкими, что хотелось петь. То, что Ильи рядом не было, сначала ее не удивило. Он вполне мог подняться раньше. Обухова присела на кровати, путаясь в приятных мыслях. Так хорошо ей давно не было.
        Ее одежда была аккуратно сложена на стуле, стоявшем возле кровати. Улыбка стала еще ярче: «Илюша позаботился». Однако через секунду женщина заметила лежавший поверх одежды листок бумаги. Она слезла с кровати и схватила листок. Это была короткая записка от возлюбленного: «Прости, что не попрощался. Я должен позаботиться о нашем будущем». Слезы помимо воли брызнули из глаз, размывая содержимое записки.
        35
        Услышав из репродуктора на автовокзале не совсем понятное для себя объявление, Даник переспросил у тети:
        — Что она сказала?
        — Да это по-белорусски,  — пояснила Юля.  — Ты внимательнее слушай, они потом и на русский переводят.
        Парнишка с удивлением прислушивался к незнакомым для себя словам и оборотам, не забывая поглощать сэндвич и запивать соком. Тетя ела такой же сэндвич, но пила не сок, а кофе. Они засели в буфете автобусного вокзала в Гомеле — одном из областных центров Беларуси. Народу и в буфете, и в зале ожидания было не мало. Очереди в кассы практически никогда не заканчивались.
        Юля смотрела на эту суету и радовалась, что они с Данькой успели отстоять очередь раньше. В кармане лежали два билета на автобус до украинского Чернигова. Путь от приграничной станции, на которой им пришлось спешно покинуть вагон, был не таким уж простым. Пришлось сторониться домов и сколь-нибудь массовых скоплений людей. Пробирались огородами и задворками населенных пунктов. До определенного момента помогал мобильник. С его помощью Прудникова сумела воспользоваться довольно удобными географическими картами. Она определила не только свое местонахождение, но и выяснила, куда идти. В любом случае было это гораздо лучше, чем плестись наобум, высматривая, с какой стороны деревьев растет мох или как расположены муравейники. Хотя в свое время Юля хорошо определяла стороны света по местным ориентирам, нынче все успело позабыться, поэтому электронные карты и стали хорошим помощником.
        Данька ни на что не жаловался, стойко переносил дорогу. Воспринимал выпавшие испытания как часть игры. Тетя старалась не разуверять его в этой мысли, хотя самой иногда хотелось взвыть от неутихающей тревоги. Подмывало позвонить Юре, а то и Наташе. Но она не звонила, так как была уверена — звонки бы отследили. Впрочем, мобильник вскоре «издох», и соблазны позвонить кому бы то ни было исчезли сами собой.
        Как раз перед тем, как зарядка телефона иссякла, они вышли на трассу. Судя по всему, это уже была белорусская территория. Из-за прозрачности границы сам факт ее пересечения заметить было невозможно. До Гомеля, в который Юля решила направиться, была добрая сотня километров или что-то около того. Пешком преодолеть этот путь было бы весьма проблематично, даже если бы шла одна. А уж с мальчишкой, который хоть и мнил себя маленьким героем, дорога становилась еще более трудной. Нужно было ловить попутку.
        Не такие уж и редкие машины быстро проезжали по трассе. Желающих подобрать «голосующую» девушку с мальчиком не находилось. Но примерно через час остановилась фура. Водитель высунулся из кабины и с характерным белорусским говором поинтересовался: «Куды вам трэба, девушка?» Юля объяснила. Шофер кивнул, открывая дверь.
        Дальнобойщик попался понимающий. Расспросами сильно не докучал. Дал возможность немного отдохнуть и вздремнуть. Когда Юле не спалось, то она смотрела в окно. Тем же занимался и Данька. За окнами мелькали белорусские пейзажи — леса и поля, ухоженные деревни и поселки городского типа. Иногда казалось, что где-нибудь здесь, а не на далеком болгарском курорте, можно было укрыться ото всех и ничуть не хуже.
        До Гомеля добрались довольно быстро. Водитель высадил их у одной из остановок. Денег не взял. Объяснил, на каком автобусе можно добраться до вокзала. С последним проблем не возникло. Зеленый автобус «МАЗ» быстро домчал куда следует. Единственное, что пришлось уточнять у прохожих, где железнодорожный вокзал, а где автобусный. Объяснили сразу. Точнее, показали: одной рукой — на один, другой — на второй. Они ведь совсем рядышком.
        Обменяв некоторую сумму на белорусские рубли, Юлия купила билеты на Чернигов, после чего они с Данькой зашли в вокзальный буфет. Допивая кофе и вспоминая все, что довелось пережить, молодая женщина надеялась, что длинные руки врагов не дотянутся до них. К тому же вскоре предстояло оказаться в Украине, а уж оттуда направиться на тот самый болгарский курорт.
        — А дядя Юра с нами поедет?  — спросил мальчик.
        — Он приедет позже,  — стараясь не показывать своих волнений, сказала Юля.
        Да, конечно, она переживала за своего жениха. Тем более что оставить его пришлось при таких необычных обстоятельствах. Она все думала, как он там, справился ли с опасностью. Почему-то была уверена, что с ним ничего плохого не случилось. «Ну, а что с ним может случиться?  — думала девушка.  — Этих негодяев он не интересует. Если Илья жив, то через Юру на него никак не надавишь». Подзаряжать телефон она не стала, полагая, что это пока преждевременно. «Может, Юра и пытался уже мне дозвониться. Но что тут поделаешь! Осторожность превыше всего!» — мысленно убеждала она саму себя.
        До приезда автобуса на Чернигов оставалось около десяти минут. Юля и Данька покинули буфет, миновали зал ожидания, вышли к автоплатформам. Ожидающих было не так уж и мало. Прудникова ненавязчиво осмотрела каждого из них, пытаясь понять, нет ли среди них кого-то подозрительного. Пока она это делала, к платформе подъехал микроавтобус с тонированными стеклами. Не успели люди возмутиться, что им подали маленький автобус вместо обещанного большого, из него резво высыпали крепко сложенные парни в штатском. Без каких-либо предисловий или объяснений они схватили Юлю с Данькой и запихнули внутрь микроавтобуса. Пассажиры, стоявшие на платформе, поняли, что происходит, и начали возмущенно кричать:
        — Куда вы их тащите?! Мы сейчас милицию вызовем!
        — Успокойтесь. Мы из спецслужбы. Проводим официальную операцию по задержанию,  — ответил один из парней и даже тыкнул крикливому пассажиру в лицо какой-то «корочкой». Сделал он это так быстро, что ни название спецслужбы, ни фамилию владельца документа прочесть было невозможно. Люди ошарашенно стояли на своих местах и переглядывались, не в силах понять, что могли натворить эта девушка и мальчуган. Микроавтобус тем временем стремительно сорвался с места и уехал с автовокзала.

* * *
        Везли Юлю и Даника довольно долго. Никто ничего не объяснял и не спрашивал. Лишь случайно, по обрывкам фраз девушке поняла, что их везут в московском направлении. Дорога неблизкая. Успели и поспать, и многое обдумать. Мальчик продолжал удивлять своей стойкостью и бесстрашием. Он не хныкал, смотрел на чужаков так, словно старался их запомнить. И уж насколько прожженными волками были эти чужаки, но даже среди них находились те, кто не выдерживал взгляда юного пленника. Пару раз даже хотели что-то сказать. Но вовремя спохватывались, вспоминая приказ, запрещавший говорить с плененными. Юля, не знавшая ни о каком приказе, просто волновалась за племянника и старалась его одернуть. А он все равно смотрел и смотрел, в душе насмехаясь над ними. Причину этой насмешки тетя не понимала. Хотела спросить об этом по прибытии.
        Прибыли они к ночи. Местом назначения был какой-то дом. Разглядеть его особо не дали — завязали на глаза повязки. Опять же молча провели куда-то, где пахло сырым бетоном. «Подвал. Ну кто бы сомневался»,  — подумала Прудникова, едва с глаз была снята повязка. Им указали на старую тахту, стоявшую в самом дальнем углу. Все вещи, кроме одежды, у них забрали. Среди всего прочего изъяли Юлькин мобильник и айфон Даньки. После этого их оставили в подвале одних, включив приглушенное освещение.
        Все изъятое отнесли наверх. Там, в просторной комнате, «заседали» Голубинский и Сахно. Там же находились и несколько спецов по мобильным телефонам и прочим средствам связи. Вскрыть мобильник Прудниковой им труда не составило. Голубь лично взял аппарат и стал пролистывать адресную книгу. Перед глазами мельтешили разные имена, фамилии, прозвища. Что-то на русском, что-то на чешском. Определить навскидку, не спрятан ли среди этого многообразия контактов под каким-нибудь «ником» Илья Прудников, было невозможно. За биатлонистом с момента его выхода из тюрьмы старались следить. Но что он делает, уследить невозможно. Вдруг он купил себе симку? Думать об этом даже не хотелось.
        — Голубь, отдай ты «трубу» парням,  — вмешался Сохатый.  — Они со своей техникой быстро прочитают все номера и пробьют их по базе данных. Через пять-десять минут перед нами будет распечатка с большинством фамилий тех, на кого зарегистрированы телефонные номера из адресной книги ее мобильника. Сечешь?
        — Хорошо,  — с некой неохотой промолвил генерал, передал телефон одному из спецов и сразу поинтересовался:  — А что там с айфоном этого мальчишки?
        — Открыли. Ничего нет. Пустой. Ни одного контакта. Ни одного звонка. Сим-карта чиста, как простыня девственницы,  — отчитался один из техников.
        — Я вижу, ты специалист по простыням девственниц,  — язвительно заметил Голубинский.  — Пробей-ка живо всю инфу по этой симке. Когда и где куплена, ну, тому подобное.
        Тем временем уже работал принтер, распечатывая результаты по адресной книге с мобильника Юли. Сохатый взял первый лист, пробежался глазами и передал компаньону. Тот стал изучать список более тщательно. И так было со всеми остальными распечатками. Море информации, но ничего полезного для себя они не нашли.
        — Тут даже старого его номера нет,  — посетовал Мотя.  — Либо эта бабенка неплохо шифруется, либо действительно ничего не знает и не имеет на него выхода.
        — Наступит время, и мы все узнаем,  — самоуверенно заявил генерал.
        — Но хотелось бы, чтоб время работало на нас, а не на него,  — не то выразил надежду, не то, наоборот, намекнул на некие свои опасения компаньон. Впрочем, Голубь не обратил на это никакого внимания. Он еще раз прошелся по списку и отдал его спецам. Как раз подоспела информация по сим-карте айфона. Техник назвал дату ее активизации и адрес салона связи, где это было сделано. Услышав это, компаньоны переглянулись, а Антон Никодимович озвучил то, что пришло им в головы одновременно:
        — Это было в те самые дни, когда он тренировался в центре подготовки биатлонистов. Правда, салон находится чуть в стороне. Но это мало что меняет. По дороге мог и заехать.
        — Да-да,  — задумчиво промолвил Мотя и спросил у техника:  — Есть еще что-нибудь по этой симке?
        — Есть. На ней лежат три тысячи рублей,  — сообщил тот.
        Компаньоны быстро сориентировались, поняв, что больше всего их должен интересовать именно этот айфон и все, что с ним связано…
        Юля и Данька томились тем временем в подвале. Девушка сидела на тахте, а мальчик лежал, положив голову ей на коленки. Прудникова все гадала, где произошел прокол и как их сумели обнаружить. Грешила на телефоны. Жалела, что не выбросила их сразу же на станции. Впрочем, она не была до конца уверена в своей правоте.
        — Знаешь, что я хочу тебе сказать?  — внезапно прервал тишину парнишка.
        — И что же?  — спросила она, возвращаясь из своих размышлений.
        — Я видел папу. Он обязательно придет за нами и спасет,  — прошептал малыш.
        — Да, конечно. Придет и спасет,  — тетя сделала вид, что согласилась. В действительности она восприняла слова племянника как попытку утешить себя и ее. Поэтому не стала расспрашивать никаких подробностей, будто все так и должно быть.
        36
        В загородный дом, доставшийся Катьке Шпаликовой после гибели брата, Илья приехал на мотоцикле. Женщина удивилась, увидев недавнего знакомого да еще на почти раритетной «Яве».
        — Коллекционируешь винтажную технику?  — то ли в шутку, то ли всерьез спросила она, приветствуя неожиданного гостя.
        — Да куда уж мне до коллекционирования,  — ухмыльнулся гость.  — Просто в пользование одолжил.
        — Не украл, надеюсь?  — подняла бровь хозяйка, изображая обеспокоенность.
        — Нет. Не волнуйся. Все в пределах закона,  — поспешил заверить собеседник, будто и не заметил наигранности в ее интонации.
        Шпаликова нарочито тяжело вздохнула и предложила чего-нибудь выпить, «раз уж встретились». Прудников от выпивки отказался, сославшись на то, что не злоупотребляет да еще к тому же и с утра.
        — Я тоже не злоупотребляю,  — слукавила Катя.  — Но думаю, что стаканчик виски с содовой в любое время суток никому не повредит. Мне так точно. Я, наоборот, после него лучше соображаю. Хорошо тонизирует соображалку.
        Она поколдовала с бутылками и спустя несколько секунд потягивала любимый напиток. Илья терпеливо ждал ее, выдерживая долгую паузу.
        — Я так понимаю, что ты сюда не за жизнь говорить приехал,  — высказала предположение женщина.
        — Да, ты права,  — ответил мужчина.  — Я тут подумал и решил, что зря отказался от твоего предложения насчет работы. Если оно еще в силе, то я бы согласился поработать у тебя охранником. Правда, с оговоркой, что это будет не бессрочный «контракт», а работа лишь на некоторое время. Просто деньги очень сильно нужны. С киллерством я завязал. А ту сумму, что была у меня в запасе, бывшие хозяева украли…
        — А дорогой ты мой!  — с неподдельной радостью воскликнула Шпаликова.  — Да я же тебе сразу говорила, чтобы шел ко мне и послал бы к черту своих хозяев.
        — Так ты берешь меня?  — биатлонист хотел услышать односложный утвердительный ответ.
        — Да, конечно,  — кивнула Катька и улыбнулась.  — Кому, как не тебе, я могу полностью доверять! Отлично, что ты передумал и все-таки решился принять мое предложение. Я понимаю, что это произошло из-за сложившихся обстоятельств. Ну да бог с ними! Главное, что ты теперь мой охранник. Как это мило!
        — Премного,  — подобрал соответствующее ситуации высокопарное слово Илья.
        Хозяйка расхохоталась, а потом сказала:
        — Я буду тебе очень хорошо платить. Очень,  — подчеркнула она.  — А если тебе кто-то попробует предложить больше, то ты мне сразу об этом скажи. Я тебе тогда еще больше заплачу.
        — Тогда по рукам,  — согласился гость.
        Внезапно послышался странный шум, напоминающий то ли вой, то ли скуление.
        — Собака воет?  — не удержался от вопроса новоиспеченный охранник.
        — Да уж, собака,  — прыснула Катька.  — Это наш с тобой общий знакомый напоминает о своем существовании.
        — А-а-а-а, тот самый хрен,  — догадался Илья, что речь идет о Лаше Лацужбе.
        — Он самый,  — подтвердила хозяйка.  — Ты ничего не подумай. У него там хорошие условия. Можно сказать, что я сменила гнев на милость. Теперь он не прикован наручниками к стене, а посажен на длинную цепь. Правда, до двери подвала он дотянуться не может. Вот ходит все себе да ходит, а потом выть начинает. Меня это ничуть не бесит. Перед гостями, может быть, и неудобно. Да только гостей у меня никаких нет. Бывает, зайду к нему туда, а он ползает передо мной на коленях в чем мать родила и туфли целует.
        Прудникову не очень хотелось слышать такие унижающие человеческое достоинство вещи, но раз уж пришлось, то виду он не подал. Слушал и кивал с таким выражением лица, будто хотел сказать: «Так ему и надо, гаду». Но когда Катька на секунду замолчала, он поспешил вклиниться в ее монолог, чтобы перевести тему в другое русло.
        — Я так понял, что ты меня приняла на работу прямо сейчас,  — говорил он.  — Будут ли какие-нибудь конкретные распоряжения?
        — Пока можешь осваиваться здесь помаленьку. Но будь готов через пару часиков выехать со мной. У меня как раз сегодня важная встреча назначена. Будешь меня сопровождать.
        Илья вопросительно взглянул на нее, намекая на то, что ему неплохо бы знать подробности. Однако женщина ничего объяснять не стала.
        — Лишняя информация тебя будет лишь отвлекать,  — заявила она.  — Все увидишь и узнаешь прямо на месте встречи. Все-таки твоя основная задача не дать никому меня убить. А все эти нюансы, вроде причины или участников встречи, тебя волновать должны в последнюю очередь.
        — Ну как это в последнюю?!  — возмутился биатлонист.  — Ладно с причинами, но хотя бы число участников встречи я должен знать. А то приедем на место ты да я да мы с тобой, а те с собой татаро-монгольскую орду приведут. Я-то тебя, конечно, буду прикрывать, но надолго ли меня хватит?
        — Если в этом смысле, то беспокоиться, я думаю, не стоит,  — проговорила хозяйка дома.  — Может, там охранников будет и больше, чем у меня. Но вряд ли численный перевес окажется большим. Ну, а учитывая твою физическую и боевую подготовку, ваши шансы в драке равны… В общем, готовься. Если хочешь есть, то давай перекусим. Если нет, то отдыхай и набирайся сил. Можешь мотоцикл заправить. Часа два у нас еще есть в запасе.
        — Ладно. Разберемся,  — промолвил Илья, мысленно готовясь к встрече с неизвестными в своем новом качестве телохранителя.

* * *
        Когда время подошло, Шпаликова предупредила охранника и отправилась в гараж. Через пять-семь минут легковой автомобиль, за рулем которого она сидела, стоял за воротами и ожидал Прудникова. Тот замешкался всего на полминуты, но получил за это легкий упрек от хозяйки:
        — Если будешь так возиться, то меня не убережешь.
        — Постараюсь исправиться,  — без пререканий бросил он, хотя понимал, что женщина поступила не совсем честно.
        — Хорошо,  — не стала развивать тему она и пояснила:  — Далее делаем так. Я еду впереди, а ты за мной в качестве сопровождения. Если что-то случится — сигналь или кричи. Буду жива — отвечу.
        С ее лица не сходила улыбка. Несмотря на это, смысл фраз просто обескураживал своим пессимизмом.
        — Будешь. Куда ты денешься,  — пообещал Илья.
        Женщина и сама толком не понимала своего настроя и поведения. С одной стороны, она была смелой и полна решимости, с другой — в ней начинала говорить маленькая беззащитная и во всем сомневающаяся девочка. Кивнув, она завела мотор, и машина тронулась с места. Мотоцикл тут же поехал вслед.
        Дорога не была ни трудной, ни далекой. Пришлось проехать мимо нескольких деревень и дачных поселков, пересечь парочку речушек и канав, а также проехать через основную трассу. Ничего подозрительного не происходило. Даже гибэдэдэшников нигде не встретили. Главным неудобством была лишь пыль, которую поднимал с грунтовки автомобиль Кати. Как Илья ни старался маневрировать и изменять свое местоположение, облако пыли постоянно его накрывало. Песок аж на зубах скрежетал. Однако приходилось терпеть и продолжать маневрировать, чтобы не набрать песка еще в большем количестве. Телохранитель был уверен, что хозяйка воспринимает его перемещения как своего рода демонстрацию способностей управляться с мотоциклом.
        Проехав после очередной деревушки километров пять, женщина сбавила скорость. Неподалеку от дороги прямо посреди огромного поля маячила роща. Катя свернула к ней. Илья продолжал ехать следом.
        У рощицы стоял черный внедорожник с затонированными стеклами. Дверцы машины были приоткрыты, словно те, кто ждал встречи, давно были наготове и планировали выйти сразу же по прибытии Шпаликовой. Едва ее легковушка подъехала к месту назначения, из внедорожника показались Голубинский и Сахно. Именно с ними она и должна была встретиться. Их водитель оставался за рулем, а парочка крепких охранников остановилась вблизи.
        Стороны обменялись приветствиями. Взгляды компаньонов сразу же скользнули по мотоциклисту, сопровождавшему женщину. То, что это ее охранник, они сообразили быстро. Но вот не так быстро до них дошло, кто именно этот мужчина. Лишь когда Прудников поднял забрало шлема, Голубь и Сохатый чуть не вскрикнули от неожиданности. Они с трудом совладали с собой, чтобы не выдать испытываемое ими изумление. Им-то хорошо была известна личность Прудникова и по фотографиям, и по отдельным видеозаписям. Встреть они Илью при других обстоятельствах, сразу бы отдали своим псам команду «фас!». Но сейчас делать это было просто безрассудно, так как любые разборки с биатлонистом могли накликать гнев со стороны Шпаликовой. Какими бы тузами компаньоны себя ни мнили, нынче без помощи этой женщины они со своими делами не справились бы. Ссориться с той, кто в состоянии возобновить поставки наркоты на зоны, они не желали. Телохранитель ничего не заподозрил. Он-то и видел этих мужиков впервые. Илья даже на секунду не мог представить, что перед ним те самые заказчики, личности которых ему так и остались неизвестными.
        — Мы бы хотели переговорить с глазу на глаз,  — нерезко, но все же настойчиво заявил Антон Никодимович.
        — Вы стесняетесь моего охранника?  — без обиняков уточнила Катя и, не дожидаясь ответа, сказала:  — Так не стесняйтесь! В секреты наши он вникать не будет. А вот за моей безопасностью проследит. Мало ли что вы могли здесь удумать. Вдруг убить меня решили. В любом случае не советую вам этого делать. Иначе все закончится очень плачевно, причем в первую очередь для вас. Надеюсь, я доходчиво объяснила ситуацию?
        Компаньоны переглянулись. Женщина явно наглела, но наезжать на нее смысла не имело. Оставалось лишь принять все так, как есть.
        — Да мы даже и помыслить такое не могли!  — воскликнул Голубинский, силясь выглядеть убедительно.
        — Мы понимаем важность вашего положения в цепи организации поставок товара в Россию,  — добавил Сахно, изображая респектабельного бизнесмена, старательно избегавшего блатной фени в словах.
        — Вкуриваете, что жмуром я для вас без понту, а то голдовая маза враз накрывается?  — Шпаликова неожиданно перешла на воровской жаргон, чем немало изумила переговорщиков.
        — Да на кой нам такой балабас, жужу!  — наконец нашелся Сохатый. Словно авторитетную воровку, он заверил собеседницу, что им такие проблемы не нужны.
        — Если это на самом деле так, то означает ли это, что вы готовы пойти на кое-какие уступки?  — женщина решила не сбавлять оборотов.
        — О каких уступках вы говорите?  — уточнил Голубинский, понимая, что переговорщица хитрит.
        — Возможно, я неправильно выразилась,  — потупила глазки Катя.  — Я имела в виду увеличение моей доли от прибыли. Я осталась без любимого брата. Было бы неплохо приплюсовать его долю к моей. Мне кажется, так будет очень даже честно.
        Сохатого так и подмывало выдать пару-тройку тюремных истин о чести. Однако он сдержался. Удержался и от фразы: «Креститься надо, если кажется». Внешне же он оставался образцом любезности, чего нельзя было сказать о его компаньоне. Голубь уже собирался раскрыть рот и сгоряча выпалить: «А мордашка не треснет, детка?» Однако Мотя чувствовал, что импульсивность Никодимовича может перечеркнуть переговоры или пустить их в совершенно непродуктивное русло. Поэтому он решил не дать тому наломать дров и заговорил с дамой первым:
        — Можно ли поинтересоваться, с чем связана ваша просьба о повышении доли? У вас, должно быть, имеются аргументы на этот счет?
        Сахно был бесподобен в своих высказываниях. Компаньон аж рот раскрыл, слушая щебетания напарника. Правда, Шпаликова вскоре этот щебет оборвала.
        — Во-первых, это не просьба, а требование справедливости. Не только для меня, но и для моего покойного брата,  — твердо промолвила она.  — А во-вторых, аргументы у меня железные — я или с вами, или с другими партнерами. Яснее ясного.
        — Яснее ясного,  — повторил за ней Сохатый и посмотрел на Голубя. Тот едва держал себя в руках. От безрассудных действий его останавливала лишь неуемная жажда денег.
        — У нас есть гарантии, что поставки немедленно возобновятся?  — спросил наконец он.
        — Гарантий на это у вас нет,  — продолжала гнуть свою линию женщина.  — Но у вас есть мое слово, что поставки возобновятся в ближайшие дни, а в недалеком будущем станут регулярными.
        Илья внимательно следил за разворачивающейся на его глазах сценкой. Периодически посматривал на громил, сопровождавших переговорщиков. В смысл переговоров особо не вникал, хотя по общему тону понимал, что хозяйка в них на высоте. Ему нужно было лишь прикрывать тылы. В случае чего не позволить той стороне сделать резких движений. И хоть переговоры, на его взгляд, шли успешно, он все равно прикидывал, что будет делать, если обстановка сменится. Первым пулю в лоб должен был получить генерал, затем его компаньон. После чего из автомата «узи» будут застрелены их сопровождающие. Действо должно закончиться в считаные секунды. Однако чем дольше длились переговоры, тем больше становилось понятным, что на крайние меры идти не придется.
        — Ну что же? Мы согласны сотрудничать с вами,  — Антон Никодимович нацепил на свою физиономию дежурную улыбку.  — Девушка вы стойкая и хваткая. В нашем деле такие качества не будут лишними.
        — Такие качества не будут лишними в любом деле,  — добивала Катя.
        — Вы правы,  — не стал возражать Голубинский.  — Положенную вам двойную долю вы будете получать в сроки, которые сами назначите. Мы готовы пойти вам навстречу даже в этом. Взамен просим лишь одного — не подводите нас с поставками.
        Переговоры подошли к концу. Стороны обменялись любезностями. Шпаликова села в свою машину. Маневрируя едва ли не впритык к внедорожнику компаньонов, она плавно развернулась и укатила прочь. Прудников помедлил буквально полминуты и последовал за хозяйкой. Его провожали ледяными взглядами.
        Когда биатлонист скрылся за облаком дорожной пыли, Голубь обратился к подельнику:
        — Она, конечно, охреневшая чика, но надо бы ей позвонить. Шепнуть насчет охранничка. Это ведь он? Ты тоже его признал?
        — Да он это, он. Даже и сомневаться не стоит,  — подтвердил Сохатый, но вместе с тем резко возразил против звонка Шпаликовой:  — А вот ей ничего сообщать не надо. Этим лишним трескотаньем делу не поможешь. Давай поступим иначе. Есть тут у меня кое-какое соображение.
        Генерал с готовностью принялся выслушивать идею компаньона.
        37
        Как Илья не заметил на мотоцикле мини-камеру и маячок, сказать трудно. Наталья сидела в избе за столом у открытого окна. Дышала свежим воздухом и смотрела на экран ноутбука. На нем была видна вся дорога, которую проехал Прудников — от деревни до дома Шпаликовой, от дома Шпаликовой до рощи, где велись переговоры… Через наушники она смогла еще и кое-что расслышать. А все потому, что Обухова накануне хорошо постаралась. Она понимала, что ее любимый так просто не сдастся и отправится в поисках новых приключений и возможности заработать. Глухой ночью, когда ливень успел закончиться, а Илья крепко спал, она вышла во двор. Но не просто по нужде, а прихватила с собой пару вещиц из числа тех, что вручил ей Юра Покровский перед прощанием. Немного повозившись, она закрепила на мотоцикле мини-камеру и маячок.
        Отслеживание перемещений Прудникова служило поводом для все новых и новых открытий. Большинства фраз Наташа не слышала. Почти полной загадкой осталось для нее содержание беседы Ильи с Катей у нее дома. Обрывки реплик долетали до микрофона из открытого окна. Но то, что они не занимались там любовью, а договаривались о работе, стало совершенно очевидным. За время ожидания отправления заряд аккумуляторов камеры и маячка приблизился к нулевой отметке. Однако обе «фишки» были устроены таким образом, что при движении мотоцикла заряд довольно быстро восстанавливался. И получилось, что Обухова видела, с кем Шпаликова вела переговоры. Кроме того, она услышала ряд важных фраз. Они многое объясняли, в том числе и то, что ее расследование на основе документов Никитина, дело о поставках кокаина в исправительные колонии и дело Ильи удивительным образом связаны между собой. Оставалось лишь расставить некоторые акценты, чтобы получить общую картину.
        Впрочем, женщине было не до расстановки акцентов, решения логических задач и дедукции с индукцией. Она осознала, что над ее любимым Ильей нависла смертельная угроза. И именно это ее больше всего в те минуты беспокоило. Страх за судьбу возлюбленного был настолько силен, что сосредоточиться на чем-то другом у нее никак не получалось. Его нужно было предупредить об опасности. Но возникал вопрос, как это сделать. Возможности связаться с Ильей не было. Ситуация могла показаться безвыходной на сколь угодно продолжительном отрезке времени, если бы женщина просто сидела и ничего не предпринимала. Обухова была не из таких. Не могла она сидеть и ждать у моря погоды, пока на ее любимого мужчину кто-то, представляющий опасность, готовил ловушку. А в том, что Голубь с Сохатым замышляют нечто подобное, она не сомневалась.
        Наташа решила срочно ехать в Москву. Вопреки всем опасениям и страхам нужно было что-то предпринимать. Стала собираться, предупредив хозяйку дома о своем отъезде. Умудренная опытом старушка не задавала лишних вопросов.
        Тепло попрощавшись с ней, молодая женщина отправилась на автобусную остановку.
        38
        Илья на мотоцикле выехал в лес. Старался выбрать такое место, чтобы оно было приблизительно равноудалено от нескольких деревень и дачных поселков. Это на случай, если его засекут и будут искать, то пусть уж получат широкий круг поисков без привязки к одному конкретному населенному пункту. Он все еще не знал, что те, кто за ним охотился, и так в курсе, где его можно найти. Не мог он знать и о том, что произошло с Юлей, Данькой и Юрой. По всем прикидкам, со слов Наташи, они уже должны были въехать на территорию Европейского союза. Поэтому он решился позвонить сыну на тот самый айфон с пустой сим-картой. Хотелось знать, как они все там, хорошо ли устроились… Он осознавал риск этого звонка, но был уверен, что если даже его и засекут, то убраться он сможет гораздо раньше, чем «охотники» сумеют прислать сюда своих «псов».
        Прудников вставил хранившуюся отдельно от телефона сим-карту и наконец подключил мобильник. Как и следовало ожидать, ему пришла информация о пропущенных вызовах и доставленных смс-сообщениях. И если последние были всего лишь рекламными объявлениями, то пропущенные звонки исходили с номера телефона убитого Бориса Аркадьевича. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — Илью пытались вычислить еще сразу, по горячим следам.
        Биатлонист вошел в адресную книгу мобильника. Найдя нужный контакт, он выбрал функцию «Вызов». Абонент находился в зоне доступа. На том конце беспроводной линии довольно быстро ответили. Точнее, не ответили, а просто приняли вызов. Илья, не дождавшись ответа, тут же заговорил в трубку:
        — Данька, сынок, здравствуй, мой родной! Как ты там? Как Юля с Юрой?
        Однако вопреки ожиданиям из телефонного динамика послышался мужской голос, который явно не принадлежал Покровскому. Это был Сохатый, которого Прудников-то и видел лишь однажды — на недавних переговорах Шпаликовой, и голоса его не успел запомнить. Ведь было не до того.
        — Привет, стрелок,  — надменным тоном проговорил Сохатый.  — Мы знали, что ты не выдержишь и рано или поздно позвонишь. Ты только молчи сейчас, не перебивай, а слушай, что я тебе скажу. Щенок твой и сеструха твоя нынче у нас. Их судьба теперь полностью зависит от тебя и твоего дальнейшего поведения. Нам достаточно пошевелить пальцем, чтобы им тут же снесли головы. Как тебе такая маза? А?
        — Не трогайте их!  — только и сумел выкрикнуть изумленный и возмущенный Прудников, готовый в клочья разорвать говорившего с ним подонка.
        — Во-о-от, не хочешь, чтобы они пострадали,  — продолжал в том же ключе бандит.  — А чтобы они не пострадали, ты должен делать то, что мы тебе скажем. Работка, в общем-то, не пыльная. Особенно если сравнивать с тем, чем ты до недавнего времени промышлял.
        — Что вы от меня хотите?  — Илья постарался говорить спокойно.
        — Уже лучше,  — издевательски заметил собеседник.  — Предложение такое. Катьку Шпаликову, мы так понимаем, ты уже окрутил. Ей многого не надо. Как в песне про Пушкареву. Так вот, ты должен окончательно войти к ней в доверие, чтобы у нее от тебя никаких секретов не оставалось. Узнай для нас, откуда и куда поступает кокс.
        Прудникову на мгновение захотелось «включить дурочка» и сказать, что Шпаликова металлургией не занимается. Однако, понимая, что эта шутка может ему дорого обойтись, он держался.
        Бандит продолжил дальше:
        — Если все пройдет гладко и мы сможем выбросить Катьку из цепочки поставки кокса, ты получишь своих родственничков живыми,  — пообещал Мотя.
        — Я могу подумать над вашим предложением?  — спросил Илья, сохраняя спокойствие в голосе, хотя на самом деле внутри его все бушевало.
        — Подумай. Только смотри, чтоб думалка не сломалась,  — ехидно выдал Сахно и сбросил вызов.
        Прудников растерянно стоял с мобильником и пытался понять, означала ли последняя фраза негодника согласие или же она подразумевала собой отказ. А вообще он весь кипел от возмущения и не понимал. Тем не менее следовало что-то предпринимать. Но что? Пытаться найти мерзавца, поставившего перед ним такие условия, и освободить заложников? Или же пойти к нему в услужение и достать интересующую его информацию? Выбор был не из легких…
        Биатлонист вдруг услышал шум приближающего автомобиля — машина ехала прямо к тому месту, где стоял он и мотоцикл.
        «Неужели меня так быстро вычислили?  — задался вопросом Илья, запрыгивая на мотоцикл и заводя его.  — Значит, этот гад нарочно заговаривал мне зубы, время тянул. Мотор «Явы» взревел, и она покатила по лесной дороге в противоположную сторону от приближающейся легковушки. То, что едет легковушка, мотоциклист уже понял.
        Машина не отставала. Ее водитель сигналил и мигал фарами, требуя, чтобы Илья остановился. Но Прудников гнал дальше.
        Неожиданно для себя сквозь шум двигателя биатлонист уловил чей-то крик. После секундного колебания он понял, что это кричит Наталья Обухова. Тревожная догадка омрачила его: неужели негодяи успели захватить и ее?
        Илья сбросил скорость, подгадал момент и обернулся, чтобы попытаться хоть что-то разглядеть. Вздох облегчения перерос во вскрик. За рулем легковушки сидела сама Наташа, махала ему рукой и кричала, чтобы он остановился.
        — Как ты меня нашла?  — спросил он, когда эта странная гонка завершилась и влюбленные заключили друг друга в объятия.
        — О, боже,  — с легкой улыбкой воскликнула молодая женщина, наконец-то отстраняясь от рук и губ Ильи.  — Ты ведь столько возился с этим мотоциклом. Заправлял его. Протирал. Гонял. Неужели ничего не заметил?
        — А что я должен был заметить?  — пожал плечами мужчина.
        — Да вот это,  — женщина ловким движением руки вытащила камеру.  — Или вот это,  — она извлекла маячок.  — Теперь ты понимаешь?
        Объяснения были излишними. Наталья видела если не все, то очень многое из того, в чем пришлось участвовать Илье.
        — Почему ты все-таки решила приехать?  — спросил он.
        — Во-первых, я соскучилась по твоим поцелуям,  — она страстно впилась в его уста.
        — А во-вторых?  — не унимался Прудников, когда поцелуй прервался.
        — Во-вторых, мне нужно тебе кое-что сообщить,  — Наталья стала серьезной.  — Ты запомнил тех двоих, с которыми вела переговоры Шпаликова?
        — Ну, конечно,  — подтвердил Прудников.  — Они еще вылупились на меня. Видимо, не ожидали, что Катька с охранником приедет.
        — Они не поэтому на тебя так смотрели,  — покрутила головой Наташа.  — Это те самые, с позволения сказать, люди, которые стояли за твоим освобождением из тюрьмы. Те, кто вынудил тебя стать киллером. Те, кто твоими руками собирался устранить и меня…
        Илья схватился за голову и прошептал:
        — Какой же я дурак. Я же на одного из них недавно попал, позвонив на айфон Даньки.
        Он быстро пересказал Обуховой телефонный разговор с Сохатым, включая условия, поставленные им. Адвокат озвучила имена и клички компаньонов, дала им хлесткие характеристики, привела примеры мутных дел, организованных ими или при их участии. Биатлонист внимательно слушал, и с каждым новым фактом его ненависть к Сохатому и Голубю возрастала.
        — Ты осознаешь, какие это опасные типы?  — вместо вывода спросила Наташа.
        — Да что уж тут осознавать. Опасные. Да вот только нашла коса на камень,  — Илья был полон решимости.  — То, что они похитили Даньку, Юлю и Юрку, так просто им с рук не сойдет. Я люблю тебя, но моя семья для меня на первом месте. Прости, если сможешь.
        — Глупенький мой,  — незлобно промолвила возлюбленная.  — Ты все правильно воспринимаешь. Я не обижаюсь. Я хочу тебе помочь. И пусть очень скоро мы станем одной дружной семьей.
        39
        Цветочный фургон, в который Илья сунул две канистры с бензином, выехал из загородного дома Шпаликовой с определенным запасом времени. Так настояла Катя. Хотелось ей блеснуть перед компаньонами пунктуальностью. А запас времени, по ее мнению, нужен был на всякий пожарный случай.
        За рулем сидел Илья. Искать еще и водителя, которого бы следовало вводить в курс дела и предупреждать о возможных опасностях, хозяйка посчитала затеей сомнительной. Сказала биатлонисту: «Будешь и охранником, и шофером. За работу водителем получишь бонус».
        Фургон с коксом катил по шоссе.
        Неожиданно Илья свернул в ближайший лес. И остановил в нем машину.
        Затем он крепко схватил за руку Катьку и накинул на ее запястье кольцо наручников. Пока опешившая от неожиданности хозяйка открывала рот, он продел второе кольцо через руль и замкнул его на второй руке. Катя оказалась прикованной к рулю. Биатлонист сразу же вытащил ключ зажигания, чтобы не провоцировать женщину на безрассудные подвиги. Она тем не менее задергалась, с недоумением вытаращила глаза на Прудникова.
        — За сколько ты продался конкурентам?  — с нескрываемой злостью спросила она.
        — Никому я не продавался,  — сказал, как отрезал, охранник.  — Просто ты не понимаешь всей сложности ситуации.
        — Да, я не понимаю, насколько должна быть сложной ситуация, чтобы человек, которому я доверяю больше, чем себе самой, надевает на меня наручники,  — съязвила Шпаликова, но в голосе ее ощущалась горечь обиды.
        — Прости. Но у меня сейчас нет другого выхода,  — продолжил Илья.  — Я не желаю тебе зла. Но твои компаньоны похитили моих родственников. В том числе и сынишку. Что бы ты сделала на моем месте? Думаю, что стала бы искать способы освободить родных. Так ведь?
        Катя была удивлена во второй раз за последнюю четверть часа и промолвить что-либо попросту не смогла. Хотя по глазам было понятно, что в ситуации, описанной Ильей, она явно попыталась бы освободить родных, идя на крайние меры.
        — Вот,  — прочитав все это по ее взгляду, сказал Прудников.  — Я должен их освободить, чего бы мне это ни стоило. Поэтому еще раз прошу на меня не обижаться. К тому же в случае чего ты потом сможешь указать на меня, мол, захватил, приковал, угрожал изнасилованием.
        — Ну, если бы ты захотел меня трахнуть, то стоило бы тебе лишь пальчиком шевельнуть, и я бы тебе сразу отдалась. Хоть в наручниках, хоть без. Сам ведь знаешь,  — почему-то именно за сексуальную тематику ухватилась Шпаликова.
        Илья не стал развивать эту тему. Так как она ему претила. Да и болтовня лишь отнимала время. Пора было действовать, причем весьма решительно. Для начала следовало выйти на связь с Голубем и Сохатым. Прудников не собирался связываться с ними при помощи мобильного телефона. Он не хотел, чтобы те враз его вычислили, задействовав спецов.
        Он, продумав все заранее, убедил Катьку прихватить с собой ноутбук. Причину его надобности называл достоверную:
        — В случае чего придется выходить с кем-нибудь на связь, так используем Интернет и IP-телефонию. Это все-таки не обычная телефонная связь, и нас так просто не запеленгуют. Благодаря проксисерверам и прочим хитростям защиты данных, место выхода на связь сразу и не отследишь. В общем — незаменимая вещь на крайний случай.
        Хозяйка согласилась. Крайний случай настал. Правда, не такой, как ей это представлялось чуть раньше.
        Илья достал нетбук из Катькиной сумки. Включив его, мужчина пробежался глазами по рабочему столу. Он искал ярлычок какой-нибудь из программ для IP-телефонии. Ничего подобного не находилось, хотя Шпаликова говорила, что такая программа на нетбук установлена.
        — И что тут запускать?  — недовольно промолвил охранник, понимая, что эта возня отнимает у него драгоценное время.
        — Вон ту синенькую штучку,  — чисто по-женски объяснила Катя.
        Программа быстро запустилась, и менее чем через минуту Прудников набирал номер Данькиного айфона в расчете на то, что вызов вновь примет Сохатый. На том конце линии ждать себя не заставили.
        — Это ты? Откуда звонишь?  — с ходу налетел с вопросами Мотя, явно разозленный тем, что номер собеседника не высветился.
        — Да, я. Звоню из тридесятого царства тридесятого государства, из-под калинового моста да из-под малинового куста,  — выдал длинную, знакомую еще с детства, издевательскую тираду Илья и, не давая негоднику опомниться, заявил:  — Кокс у меня. Вся нынешняя партия. У меня очень сильно чешутся руки взять зажигалку и поджечь наркоту. Но я могу сдержаться и не делать этого. А чтобы такой вариант оказался возможным, ты и твой дружок должны немедленно отпустить моих родственников.
        Сохатый замешкался с ответом. Все то, что он услышал, было для него полной неожиданностью. Он не мог поверить своим ушам, что подобное возможно. Что ни с того ни с сего на коне оказался тот, кого они с Голубем вытащили из тюрьмы, чтобы сделать киллером. Или, может быть, он все-таки блефует? Выдает желаемое за действительное?
        Илья слышал, как тот зашушукался с компаньоном и предложил позвонить Шпаликовой.
        — Не надо ей звонить,  — упреждая их действия, промолвил биатлонист.  — Все равно не дозвонитесь.
        Из динамика донесся голос возмущенного Голубинского: «Черт, ее телефон не отвечает. Вне зоны доступа». Он перехватил телефон у приятеля и зашипел:
        — Ты что, охренел там, мудак?! Ты на кого пасть разеваешь, шавка неблагодарная?! Да мы тебя в два счета вычислим! Считай, что наши парни уже на подходе. Открутят тебе, уроду, башку. И тогда уж точно выеживаться не будешь.
        — Повторяю для непонятливых: кокс у меня, не выполните мои условия — сожгу его на хрен,  — твердым голосом сказал Илья и попросил Катьку объяснить компаньону, что ситуация серьезная.
        — Антон Никодимович, он не шутит,  — обратилась она к Голубю.  — Он воспользовался моим большим доверием и захватил фургон с товаром. На мне сейчас наручники, и я прикована к машине. Он настроен решительно. Возле машины стоят две канистры с бензином,  — явно слукавила Катя, так как никаких канистр возле фургона не было. Это позволило Илье понять, что женщина, несмотря ни на что, все-таки была на его стороне.
        — Так что? Мне доставать зажигалку?  — нарочито дерзко спросил Прудников.
        На том конце линии снова зашушукались, но ненадолго.
        — Хрен с тобой. Какие твои условия?  — будто делая одолжение, уточнил Голубь.
        — Условия такие,  — стараясь не выдавать своей радости, проговорил Прудников.  — Вы отпускаете моих родственников и усаживаете на самолет, следующий в Болгарию. Юля вам сама назовет город. Вместе с этим вы должны перечислить на ее счет кругленькую сумму. Кредитная карточка чешского банка у нее имеется.
        — Кругленькая сумма — это сколько?  — вклинился генерал, с трудом скрывая раздражение.
        — Это единица с шестью нулями,  — уточнил тот.
        Генерал запыхтел.
        — Не много ли?  — выдавил он, отлично сознавая, что не является хозяином положения.
        — Ты не понял меня,  — вместо прямого ответа заявил Илья.  — Единица с шестью нулями не в долларах, а в евро. Тебе и твоему корешу это по силам. А нам всем компенсацию за моральный ущерб не мешало бы получить. Вот. И когда моя сестра прибудет на место и ее счет на кредитке окажется пополненным на оговоренную сумму, я снова выйду на связь и сообщу место, откуда вы сможете забрать фургон с товаром. Только сразу предупреждаю: без фокусов. Иначе договоренность потеряет силу.
        Компаньоны снова стали переговариваться. Приходили к общему мнению. Слышалось, что Голубь сильно бурчал, а Сохатый в чем-то его убеждал. Наконец Голубинский обратился к Илье:
        — Мы согласны. Но кокс хотим получить оперативно. Чтобы в ближайшие два-три часа он был у нас.
        — Послушайте вы оба,  — голос Прудникова посуровел.  — Кажется, вы не поняли, что условия здесь диктую я. Поэтому никакой самодеятельности со встречными предложениями. Они мне не нужны. Я сказал, что сообщу о местонахождении товара после прибытия моих родственников в Болгарию, значит, так и будет. А то мало ли что вы там удумаете. Может, самолет взорвете. Я не удивлюсь этому.
        Голубь, чтобы не казаться уж очень сговорчивым, стал что-то лепетать про то, как сложно быстро достать билеты на самолет.
        — С вашими-то связями? Не смешите меня!  — отрезал Прудников.
        Антон Никодимович был вынужден согласиться. Прудников обещал позвонить через полчаса.
        40
        Голубь и Сохатый после звонка Ильи пребывали в трансе. Уж они-то до последнего времени считали себя хозяевами положения. То, что их недавний киллер не просто выйдет из-под контроля, но еще и начнет диктовать условия, стало для них полной неожиданностью. Они сидели и чесали головы в раздумье, что делать дальше, но ничего придумать не могли.
        Прудников перезвонил ровно через полчаса, как и обещал. Голубинский поспешил заверить, что заложников уже выпустили из подвала и они как раз готовятся к отправке в аэропорт. Недавний киллер ему не поверил и попросил передать трубку сестре. Привели пленников, и наконец айфон оказался в руке Юлии. Услышав голос брата, она растерялась, хотя так сильно надеялась на то, что он жив. Брат задал ей несколько вопросов для прояснения ситуации. Так, он узнал, что Юры Покровского с ними нет и Юля не знает, где тот находится. В свою очередь она получила точные инструкции о том, как следует действовать дальше и чего можно ожидать от организаторов покушения. Затем Илья попросил дать трубку Даньке.
        — Сынок, привет, мой дорогой. Как ты? Молодцом?  — обратился он к мальчику.
        — Привет, папуля! Я хорошо. Только в подвале было холодновато. Но я думаю, что закалка мне не помешает,  — совсем по-взрослому ответил тот.
        — Слушайся Юлю. Скоро мы обязательно встретимся. Я обещаю.
        Голубинский забрал у мальчика айфон и уточнил у Ильи, все ли его устраивает. Тот ответил уклончиво и настоял на том, чтобы айфон отдали сестре для поддержания связи.
        — А мне на всякий пожарный,  — Прудников неожиданно даже для самого себя хохотнул,  — продиктуйте свой номер. А то не хочется в Катькином телефоне рыться.
        Антон Никодимович беспрекословно выполнил все, о чем его попросил киллер. Новый сеанс связи должен был состояться через 15–20 минут. Компаньоны не стали понапрасну терять время. По своим каналам генерал добыл билеты на авиарейс в Болгарию. Пошустрив по разным банкам, они оба сделали несколько крупных перечислений на счет Юлии Прудниковой в один из чешских банков. Юлю и Даньку еще везли в направлении международного аэропорта, а она уже стала получать смс-уведомления о зачислении средств на карточку. Вставить свою сим-карту в айфон посоветовал Илья. Женщина не верила своим глазам, видя размеры зачисляемых сумм в валюте Европейского союза. «Брат постарался на славу»,  — ликовала она.
        Тем временем компаньоны делали все возможное, чтобы избежать потери миллиона евро. Спецы уже вовсю анализировали данные по звонкам Прудникова. Пытались выяснить координаты, откуда эти звонки приходили. Пока получалось не очень. Использование Ильей прокси-серверов серьезно усложняло их задачу. С другой стороны, количество выходов на связь с его стороны давало им определенный шанс на удачу.
        Прудников поочередно названивал то сестре, то Голубю с Сохатым. Юля отчитывалась о каждом их с Данькой шаге. Рассказала, на каком автомобиле их везли. О сопровождающих их мордоворотах тоже сообщила. Те, правда, неодобрительно посмотрели на нее, но ничего не сказали.
        Антон Никодимович никак не хотел допустить, чтобы Юлька и мальчик улетели. Но и Илью злить было очень и очень опасно. Оставался едва ли не один подходящий для такой ситуации вариант — тянуть время в надежде на то, что хваленые спецы смогут определить местоположение фургона с коксом, откуда Прудников выходил на связь.
        Но как тянуть время, если оно ограничено моментом вылета самолета? Да очень просто, если ты генерал, имеющий связи бог весть где. Голубю хватило сделать несколько звонков своим давним знакомым, чтобы те посодействовали и рейс задержали.
        Юля с Данькой прибыли в аэропорт. Илья уже успел в очередной раз переговорить с Голубем, чтобы тот приказал своим парням из числа сопровождающих убраться от аэропорта подальше. Сестра в скором времени лично подтвердила, что сопровождающие уехали.
        — Будь внимательна,  — посоветовал брат.  — Возможно, еще кто-то из его людей будет виться вокруг вас. Осмотрись, нет ли кого подозрительного.
        — Илюша, ну это же аэропорт. Здесь тьма народу. Кто-нибудь да и покажется подозрительным,  — заметила она, посмотрев по сторонам, и проговорила:  — Извини, тут вроде что-то объявляют про наш рейс. Хочу послушать.
        — Что там?  — спросил Илья через некоторое время.
        — Черт,  — растерянно промолвила сестра.
        — Что такое?  — заволновался брат.
        — Наш рейс задерживают из-за погоды,  — объяснила она.
        — Что-то тут нечисто,  — засомневался Прудников.
        Поиски метеосводок в Интернете много времени не заняли. Везде по пути следования авиалайнера была летная погода. Он сразу же набрал номер Голубинского и заявил:
        — Я сейчас сожгу товар!
        У генерала екнуло сердце, а душа чуть не ушла в пятки. Он не нашелся с ответом. Трубку взял Сохатый.
        — Зачем сжигать-то? Мы ведь все твои требования выполнили. Что тебя не устраивает?  — проговорил тот успокаивающим тоном.
        — Меня не устраивает то, что вы нарочно затягиваете время.
        Сахно стал оправдываться, но Илья был непреклонен:
        — Вылет задержан по причине неблагоприятных погодных условий, о которых не в курсе ни одно метеорологическое агентство! Уверен, что без ваших козней здесь не обошлось!
        Компаньонам было нечем крыть. Да и биатлонист не дал им даже малейшей возможности попытаться сказать что-либо в оправдание. Он лишь поставил условие:
        — Если через десять минут посадка не будет объявлена, я щелкну зажигалкой!
        Илья вытащил из фургона две канистры с бензином и поставил их ближе к кабине.
        — Все-таки ты решишься это сделать?  — без испуга, но и без радости поинтересовалась Шпаликова.
        — Скоро мы это узнаем,  — небрежно бросил в ответ охранник, возвращаясь к нетбуку.
        Юля ответила не сразу. Брата это напрягло. При таких условиях каждую минуту, а то и секунду, ситуация могла измениться. Причем отнюдь не в лучшую сторону.
        — Мы сейчас в очереди,  — поспешила сообщить Прудникова.  — Скоро пройдем погранконтроль.
        — Хорошо. Посадку уже объявили?  — поинтересовался брат.
        — Посадку объявили, но с вылетом пока какая-то неопределенность,  — ответила Юля.  — Нас обещают посадить в самолет, а о точном времени вылета сообщат дополнительно. Но логично предположить, что раз посадка объявлена, то и вылет не заставит себя долго ждать. Если бы погода оставалась неизменной, то вряд ли бы нас…
        — Забудь про погоду,  — силясь не выдавать напряженности, посоветовал брат.  — Постарайся побыстрее пройти погранконтроль. Возможно, что после него вы будете в безопасности. По крайней мере, в относительной.
        Он предупредил, что в следующий раз позвонит не с компьютера, а с мобильного телефона. Сестра приняла информацию к сведению. Данька передал папе привет.
        Голубь переживал, что пришлось подчиниться их бывшему киллеру, но тем не менее позвонил и попросил влиятельных лиц, чтобы с посадкой на самолет еще потянули время. Компаньоны лихорадочно подгоняли спецов. Они догадывались, что Прудников вот-вот позвонит снова.
        — Пацаны, давайте скорее,  — торопил Голубь техников.  — Если сделаете это в течение десяти ближайших минут, то обещаю всем хорошую премию. А тому из вас, кто первый назовет координаты, лично вручу бутылку «Джека Дениэлса». Вискарь-то небось все любите?
        В ответ сказали, что любят. Спецы сидели за ноутбуками и беспрерывно щелкали кнопками, выполняя одним им известные технические операции.
        В очередной раз позвонил киллер. Тут один из спецов промолвил:
        — Йес! «Джек Дениэлс» мой!
        И Голубинский, и Сахно бросились к нему. На экране ноутбука уже красовалась карта местности с выделенным квадратом. Рядом мигала надпись с координатами. Компаньоны были безумно рады. Голубь несколько минут продолжал говорить с Прудниковым ни о чем, наблюдая за движением мерцающей на экране точки. Когда трубка была положена, он и его подельник пулей вылетели из комнаты, не успев даже услышать возглас насчет обещанного виски. Не до выполнения обещаний им вдруг стало.
        Когда погранконтроль остался позади, Юля с облегчением вздохнула. Проверка показалась ей бесконечной. Проверяли уж очень тщательно. К самолету пока не пропускали, без объяснения причин предлагая ждать дополнительной информации. Когда Илья позвонил, сестра вздрогнула. Она описала ситуацию. Он пожелал ей не раскисать и действовать дальше так, как договорились. Для себя же он отметил, что Голубь и Сохатый, видимо, продолжают делать все возможное, чтобы самолет еще долго оставался на земле. Это могло означать лишь одно — они уверены, что сумеют и кокс забрать, и кредитную карточку Юли изъять. Нажав кнопку сброса, биатлонист взялся за дело.
        Прудников ничуть не ошибался насчет планов Голубинского и Сахно. Но если Илья думал, что за коксом они рванут вместе со своими парнями, то в реальности эти два негодяя помчались в запеленгованный квадрат вдвоем. Не хотели посвящать лишнее количество людей в свои дела. Были убеждены, что фактор внезапности сыграет свою роль и преграда будет устранена. Мчались на машине, выбирая кратчайший путь. Громко спорили по поводу того, замешана ли в этом деле Шпаликова и стоит ли ее «грохнуть за компанию». До пункта назначения оставалось совсем немного.
        41
        Илья выключил нетбук, закрыл его и положил на сиденье возле хозяйки. Та все еще была прикована наручниками к рулю и следила за каждым движением охранника. Надеялась, что до самого худшего дело не дойдет. Что возобладает благоразумие. Она заикнулась об этом. Мужчина посмотрел на нее изумленно и непонимающе.
        — Благоразумие?  — переспросил он и, не дожидаясь ответа, воскликнул:  — Да о каком благоразумии тут может идти речь! Я не собираюсь поджимать хвост или стелиться перед этими ублюдками! Они меня втянули в эту войну, они от этой войны и получат! Ты же сама видишь, что они не понимают и не воспринимают чьих-то слов до тех пор, пока эти слова не касаются их собственной выгоды или безопасности. Нельзя просто так взять и попросить у них освободить моего сына и мою сестру. Нужно сначала сделать так, чтобы эти мерзавцы меня услышали. Да и то они стараются остаться при своих интересах до конца. Поэтому никакого благоразумия, в смысле уступок и отступлений, здесь быть не может.
        Прудников замолчал и взялся за то, от чего его отвлекла Катька. Он открыл одну из канистр и с деловитым видом начал выливать ее содержимое на фургон. При этом насвистывал мелодию из старого советского фильма «Королева бензоколонки». От этих звуков — плеска бензина и свиста — женщину бросало в дрожь.
        — Блин, ну, ты осторожнее с этим,  — умоляюще промолвила она.  — Ведь полыхнем ненароком… Или ты хочешь и меня в случае чего поджечь?
        — Не мели ерунды, Катя,  — спокойным тоном сказал Прудников, отбросил канистру в сторону и подошел к кабине.  — Я-то и пристегнул тебя только для того, чтобы ты глупостей не натворила. А уж убивать тебя, да еще таким фашистским способом, я не намерен. Если ты боишься сидеть в кабине, то давай отстегну наручники, и выходи. Только не пытайся снова меня уговаривать изменить мое решение насчет этих гадов.
        Он достал ключик, залез в кабину, сел рядышком с женщиной и отомкнул наручники. Освободившись, она сразу же стала потирать затекшие руки. Вдвоем они выбрались наружу.
        Биатлонист как ни в чем не бывало взял вторую канистру, отвинтил крышку и начал разбрызгивать ее содержимое вокруг фургона. Когда весь бензин был вылит, мужчина отбросил канистру и подошел к молчаливо стоящей Катьке.
        — Скоро все решится,  — заговорил он.  — Если сестра позвонит мне из самолета, то бросим фургон и свалим отсюда. Все равно эти суки, как я думаю, уже вычислили это место. Приедут и сами заберут наркоту. Если же не приедут, тогда…  — Прудников красноречиво замолчал, предлагая Шпаликовой самой додумывать, что же произойдет, если компаньоны женщины не приедут.
        Илья направился глубже в лес.
        — Ты надолго?  — уточнила Шпаликова, побаиваясь оставаться одна возле облитого бензином фургона с кокаином.
        — Нет,  — послышалось в ответ из-за кустов.  — Палку хорошую нужно найти.
        «Зачем ему уже палка понадобилась?  — спросила у себя Катька, пытаясь представить, что тот задумал.  — Не собирается же он от кого-то палкой отмахиваться?» На самом деле палка ему нужна была для изготовления факела. Он довольно быстро нашел подходящий экземпляр среди опавших веток и обломанных суков. Минутой позже Илья вернулся к спутнице и принялся сооружать факел. Использовал он для этого подручные средства, которые были в кабине,  — тряпки и пластиковую бутылку с широким горлышком.
        Закончив с факелом, Прудников позвонил сестре. Она и Данька все еще томились в ожидании посадки на самолет. Приняв это к сведению, Илья ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:
        — Никто и не сомневался, что так будет.
        — Ты о чем?  — усталым голосом спросила Катька.
        — Да все о тех же козлах,  — ответил он и щелкнул зажигалкой.
        Макушка факела вспыхнула. Мужчина держал его в полунаклоненном положении чуть в стороне от себя и своей спутницы.
        Женщина смотрела на огонь в священном трепете и прошептала:
        — И что эти козлы?
        — Скорее всего, уже на подходе,  — предположил Прудников.  — Тебе лучше отойти вон к тем деревьям. Если они со снайперами, то ты здесь как на ладошке.
        — А ты?  — обеспокоилась женщина, ступая в указанное место.
        — Я тоже как на ладошке,  — усмехнулся биатлонист.  — Правда, стою с зажженным факелом возле фургона, облитого бензином. А они про канистры с бензином знают, так что вряд ли рискнут стрелять на поражение. Да и в любом случае мы же здесь не в войнушку играем. Это суровая реальность. И риск тоже реальный. Что уж тут поделать!
        Он взглянул на часы. По его расчетам, противник должен был появиться с минуты на минуту.
        Голубинский и Сахно, проделав немалый путь по GPS-навигатору, свернули на обочину и въехали в лесок. После непродолжительного совещания решили бросить машину в кустах и отправиться в нужный квадрат пешком. Судя по данным с навигатора, до места оставалось около двух километров. Проделывать остаток пути на автомобиле они не решились, опасаясь, что шум двигателя может спугнуть Прудникова. Хотели появиться в районе фургона внезапно. Полагали, что фактор неожиданности поможет им совладать с неугомонным киллером. Генерал даже закрепил за собой право выстрелить в Илью первым. Компаньоны все еще надеялись, что история с бензином не более чем блеф.
        Они передвигались по лесу так быстро, как только могли себе это позволить в силу известных причин. Каким бы молодым и крепким ни мнил себя Антон Никодимович, он был не в состоянии преодолеть намеченный отрезок со скоростью хорошо подготовленного бойца. Почти то же самое можно было сказать и о Матвее. Перебежки с небольшими остановками для того, чтобы отдышаться,  — вот все, на что они были способны. Правда, в руках и у одного, и у второго было оружие. Генерал прихватил свой любимый «парабеллум», который ему с целым ящиком патронов некогда преподнесли черные копатели в знак благодарности за помощь. В общем — приятный бонус к взятке. Что касается его подельника, то он был вооружен старым добрым «АКМ». Уж что-что, а «калаш» он считал весомым аргументом в любом споре.
        — Ну, где эта чертова поляна?!  — возмущаясь, воскликнул Голубь.  — Меня уже замучил этот лес и этот хруст под ногами.
        — Давай без лишних разговоров, а то раскроем себя раньше времени,  — напомнил Сохатый, и они безмолвно двинулись дальше.
        В лицо дул ветерок. Вместе с прохладой он приносил и запах бензина. Подельники зашмыгали носами, догадываясь, что киллер не блефовал. Антона Никодимовича стало трясти от злости. С каждым новым шагом запах бензина становился все более и более сильным. Наконец впереди возник просвет. Лес прерывался. Начиналась та самая поляна.
        Подельники приникли к последним, стоявшим перед поляной деревьям и осторожно выглянули каждый из-за своего. Они увидели, что посреди поляны стоит фургон известной цветочной компании. Своей задней частью он был ориентирован в их сторону. Так что можно было заметить массивный замок, который блокировал вход в будку. Знакомая по фотографиям и видеокадрам фигура Прудникова, словно бельмо в глазу, маячила чуть сбоку от машины. Недавний киллер держал в руке зажженный факел и чего-то ждал. На лице у него был респиратор. До одурения воняло бензином. Мужчина наверняка спасался от этого запаха, способного вызвать острую головную боль или даже отравление.
        — Ну, ты смотри, какой умный!  — прошептал Голубинский, плюясь от возмущения.
        — Погоди шуметь,  — оборвал его подельник.  — Мы еще можем его перехитрить. Главное, пробраться к машине с противоположной стороны, а затем налететь на него и сбить с ног так, чтобы факел упал куда подальше. Давай поступим следующим образом: ты выйдешь к нему, будто для переговоров, затянешь время, как умеешь, а я крутнусь и сделаю все то, что надо сделать.
        — Согласен,  — не стал препираться Антон Никодимович.  — Ты только на эту бабу не наткнись. Еще неизвестно, не заодно ли она с ним.
        На том и порешили. Мотя собирался с духом и силами, чтобы совершить задуманный маневр. Всего-то и нужно было рвануть на несколько метров в глубь леса, а затем добраться до удобной точки. Пока он собирался, а генерал напряженно наблюдал за киллером, последний снял респиратор, достал телефон и, посмеиваясь, стал набирать чей-то номер. Через пару секунд смысл его смеха стал понятен — громко запиликал мобильник господина Голубинского, а эхо разнесло мелодию далеко за пределы поляны. Звонок был неслучайным. Илья нарочно позвонил, подозревая, что так сможет узнать, далеко ли противник. А неприятель оказался под самым носом.
        Голубь звучно ругнулся матом. Сохатый тоже не сдержался. Рингтон выдал их местонахождение и сорвал пусть себе и спешно придуманный, но вполне реалистичный план действий. Что следовало делать в условиях изменившейся ситуации, сказать было трудно.
        — Ну, выходите, коль уж пришли,  — крикнул Прудников, обращаясь к «гостям».  — Чего уж там тереться возле деревьев? Подходите ближе, потолкуем о том о сем.
        — Не мни себя победителем,  — гаркнул генерал.  — Ты мелкая сошка и ничего поделать не сможешь.
        — Уже многое сделал,  — уверенно ответил Илья.  — И тот факт, что вы здесь лично, говорит о многом.
        — Послушай, ты, Шерлок Холмс недоделанный,  — ввязался в разговор Сохатый,  — тебе в любом случае конец. Ты конкретно рамсы попутал. Думаешь, что весь этот балабас, который ты устроил, пытаясь спрыгнуть от нас, тебе сойдет с рук? Хренушки!
        — Ну и что вы сейчас сделаете?  — открыто стал насмехаться над ними Прудников.  — Пристрелите? Так факел ведь все равно грохнется в бензиновую лужу. Машинка как свечка вспыхнет. Сгорит сама, и груз весь сгорит. А внутри там не цветочки, сами знаете. Вы этого хотите али как?
        Они все находились на своих прежних местах, перекрикиваясь на расстоянии в полтора-два десятка метров. Катя стояла в укрытии между двумя массивными деревьями и лишь напряженно вслушивалась в диалог непримиримых противников. Предполагать, чем он закончится, было делом неблагодарным. Оставалось ждать развязки и чувствовать, как быстро бьется сердце.
        — Если ты думаешь, что мы с тобой в бирюльки играем, то ты ошибаешься,  — продолжал обрушивать свою злость генерал, держа пистолет направленным на киллера.
        — Так и я с вами не в бирюльки тоже,  — изображая смиренность, промолвил Прудников и резко опустил факел вниз, словно собирался поджечь разлитый бензин.
        Компаньоны разом ахнули.
        — Стой! Не делай глупость!  — В голосе Голубинского стали заметны надрывные нотки.
        — А почему бы мне не поджечь этот гроб на колесиках? Вы же оба такие несговорчивые. Миллиона вам жалко. Сестру до сих пор на границе держат, вылет затягивают, чтобы вы тут со мной успели разобраться. Только вот не выйдет у вас ничего!
        — Да не накаляй ты так обстановку!  — встрял Сахно.  — Допустим, мы дадим добро на вылет. Но как мы узнаем, что в будке на самом деле не розочки, а кокс?! Как мы это сможем проверить?
        — Вот именно,  — генерал поддержал своего подельника.  — Ты у нас парень ушлый. Вполне можешь очень правдоподобно по ушам ездить. Покажи кокс, и я сразу позвоню нужным людям в аэропорту. Хрен с ним, с «лимоном» этим…
        «Нет-нет,  — с тревогой думала Катька, мысленно обращаясь к охраннику.  — Только не соглашайся на это. Пока ты будешь открывать фургон, они тебя грохнут. Ей-богу, грохнут».
        Илья не ощущал исходивший от нее посыл. Он и без того знал, что в этой ситуации нужно делать, а о чем не стоит даже и думать. Вскрывать замок и демонстрировать начинку будки в его планы не входило.
        — Неужели ты, Голубь сизокрылый, думаешь, что я вот так запросто возьму и повернусь к тебе спиной? Или я, по-твоему, похож на доверчивого сумасшедшего?  — язвительно ответил Илья на предложение генерала.  — Кокс на месте. Я его не трогал. Катька, если надо, подтвердит.
        — А где она, кстати? В машине?  — поспешил уточнить Сахно.
        — Не-а, в лесочке к дереву привязана,  — слукавил Прудников.
        — Дык пусть слово молвит, раз такое дело,  — крикнул Голубинский.
        — Кокс на месте!  — отозвалась женщина, не высовываясь из своего укрытия.  — Сама лично утром проверяла! И это… Мужики, я вас прошу, заканчивайте поскорей ваш спор… Договоритесь мирно да разойдитесь, оставаясь каждый при своих интересах.
        Компаньоны из реплики Шпаликовой услышали лишь то, что хотели услышать. Призывы в стиле «братва, не стреляйте друг в друга» их совершенно не цепляли. Если бы на тот момент у них был прямой выход на поставщиков кокаина, Сохатый передернул бы затвор автомата и выпустил бы пару очередей в сторону, откуда исходил ее голос. А так следовало держаться.
        Голубь вопросительно глянул на подельника. Тот развел руками. Противостояние затягивалось. Нельзя было исключать вероятность, что у киллера в конце концов сдадут нервы и он подожжет грузовик.
        — Ладно,  — обратился Антон Никодимович к Илье.  — Я звоню нужным людям.
        — Уже лучше,  — с улыбкой промолвил тот.
        На переговоры у Голубинского ушло несколько минут. Говорил он тихо, и у фургона его голоса почти невозможно было разобрать. У Прудникова возникла мысль, что этот звонок может быть очередной хитростью. Однако вскоре позвонила Юля и сообщила, что объявили посадку. Это была замечательная новость. И все же Прудников попросил, чтобы сестра еще раз позвонила, когда самолет поднимется в воздухе.
        — Мы сделали все, что ты хотел,  — нетерпеливо бурчал генерал.  — Ты что, так и будешь стоять, ожидая звонка от сеструхи? Брось, зачем тебе это надо? Самолет уже наверняка выруливает на взлетную полосу, а через какое-то время взлетит. Тебе не стоит ждать этого момента. Просто возьми и отойди в сторону, чтобы мы смогли спокойно подойти и осмотреть товар.
        — А вот нет!  — без колебаний возразил биатлонист и артистично перебросил несколько раз факел из одной руки в другую.  — Будем стоять, пока самолет не взлетит!
        Компаньоны ошалело смотрели на перелетавший из руки в руку факел. Одно неверное движение или случайная искра — и все! Киллер им настолько опостылел своими выходками, что терпение лопнуло. Выпускать его отсюда живым они не собирались…
        Юля очень скоро снова вышла на связь и поделилась радостью: самолет взлетел.
        — Ну, все, господа, фургончик ваш,  — в свою очередь обрадовал Илья противников.
        Факел к этому времени уменьшился вдвое. Тепло приближающегося огня начинало опаливать руку. Подельники не могли не заметить этого и поняли, что пора переходить к активной фазе действий. Прудников стал пятиться, все еще удерживая горящую палку. Брось он ее, по нему тут же открыли бы огонь.
        Тем временем с горочки беззвучно покатился старый мотоцикл. Подельники его сразу и не заметили, так как за фургоном движущейся «Явы» видно не было. За рулем сидела Наташа. Для отвлечения внимания она бросила в сторону взрывпакет-хлопушку. Резкий хлопок заставил Голубя и Сохатого не то что пригнуться, а рухнуть на землю. Этого хватило для того, чтобы Прудников успел вскочить на сиденье мотоцикла. Возлюбленная с наката завела двигатель и прибавила газу. С ревом мотоцикл понесся прочь, исчезая в лесу. Катя завороженно наблюдала за происходившим. Отважный поступок любимой женщины Ильи ее не просто впечатлил, а потряс. Все выглядело будто сцена из фильма. Хотя это была реальность.
        Сохатый поднялся с земли первым.
        — Отбой,  — сказал он, видя, что опасность миновала. Киллера не было. Мотоцикл укатил. Остаток факела тлел на песке в трех метрах от грузовика. Между деревьями стояла Шпаликова.
        — Ну что, развязалась?  — небрежно поинтересовался у нее Мотя, помогая встать подельнику.
        — Выпуталась,  — соврала она и показала руки, будто их кто-то издалека мог рассмотреть:  — Вон как веревка запястья натерла.
        — Вот зря ты с этим типом связалась,  — пожурил женщину Голубь.  — Если уж кому-то доверять, то только нам.
        — Да я уже поняла, что прокололась с этим парнем,  — пробормотала Катя, глядя в ту сторону, где скрылся мотоцикл.
        Подельники тем временем подобрались к фургону и осмотрели замок на будке.
        — Вот на хера такую громадину было сюда вешать? У тебя ключи есть?  — спросил у женщины Сохатый.
        — Да это Илья все решил. Сказал, что так надежнее. Да и ключ у него остался. Если в кабину не подбросил,  — медленно проговорила Шпаликова, борясь с навалившейся на нее апатией.
        Те поковырялись в кабине. Ключа не нашли. Пришлось использовать монтировку. Но замок никак не поддавался.
        Заиграл мобильник. Фрагмент песни про вечную любовь зазвучал посреди поляны. Шпаликова не сразу сообразила, что это надрывается ее телефон. Подельникам, занятым возней с замком, было не до нее. Женщина извлекла из кармана мобильный и взглянула на дисплей — на связи был Илья.
        — Ты далеко от фургона?  — с ходу спросил он.
        — Да нет. Пару метров всего,  — растерянно ответила она.
        — Это плохо. Я бы на твоем месте отошел бы подальше. Если что, то я тебя предупредил,  — прокричал Прудников, стараясь переорать рев мотора несущегося по трассе мотоцикла.
        — Что?  — не сразу сообразила женщина.  — Я должна уйти? Куда? В лес, что ли?
        — Иди хотя бы к тем деревьям, где сидела до того. А если дальше уйдешь, то хуже от этого не будет,  — проинструктировал охранник.
        — А что? Ты планируешь вернуться?  — перешла на шепот Катька и бросила взгляд на подельников, которые все еще возились с дверью.
        — Нет, не вернусь,  — не стал врать Илья.  — Но этим двум все-таки напомню о себе. Ты отойди скорее от машины и ни о чем не жалей. И об уничтоженном коксе не горюй. Ты за него свой хороший процент уже получила.
        — Что значит уничтоженный?  — недоумевая, спросила женщина, потихоньку удаляясь от фургона.
        — Не тормози, Катюша, не тормози,  — пожурил ее Прудников и добавил:  — Желаю тебе настоящего счастья и хорошего мужа. Прости, что все вышло так, как вышло.
        Она пыталась еще что-то уточнить, однако биатлонист уже отключил телефон. Разочарованная женщина спрятала мобильник и ускорила шаг. Раз уж ее предупредили, то должно было произойти что-то весьма серьезное. Слышавшееся за спиной шебуршание сменилось возгласами ликования. Компаньоны наконец сумели убрать последнее препятствие на пути к кокаину.
        — Да-да-да! Мы это сделали!  — совсем по-детски затараторил генерал.
        — Не прошло и полгода,  — куда более сдержанно прореагировал его компаньон.
        Осторожно, словно боясь сглазить или спугнуть удачу, он дернул дверь будки.
        — Ну что? Все в порядке?  — поинтересовался у него Голубь.
        — Да вроде как,  — прошептал Сохатый, заглядывая внутрь будки.
        Его взору открылись коробки с увядающими розами. С содроганием сердца он забрался туда, чтобы проверить, нет ли обмана с коксом. Антон Никодимович оставался снаружи, однако нос свой все-таки всунул. Уж больно любопытно было, что сдержаться никаких сил не находилось. Мотя отбросил первую попавшуюся коробку с розами. Под ней сразу обнаружились пакеты с белым порошком. Он тут же вспорол один из них и попробовал вещество на язык. Старого знатока наркоты обмануть было невозможно. В пакете находился кокаин.
        — Все в порядке?  — нетерпеливо поинтересовался Голубинский.
        — Да. Как раз то, что надо,  — заметно повеселел подельник.
        — Отлично!  — воскликнул генерал.  — Проверь, что там под остальными ящиками с цветами.
        — Да не вопрос!  — бодро отозвался тот и резко рванул еще одну цветочную коробку.
        Генерал лишь успел довольно прокряхтеть. Через мгновение прогремел взрыв. Яркая огненная вспышка озарила поляну. Фургон разорвало изнутри, выбросив его содержимое наружу. Столб дыма взвился вверх. Шпаликова втянула голову в плечи. Нельзя сказать, что взрыв застал ее врасплох. Однако и ожидаемым он для нее не был. Оглянувшись, чтобы посмотреть на разыгравшуюся смертельную огненную феерию, она тем не менее поспешила спрятаться в лесу. Так и шла вполоборота, пока один за другим не прогремели еще два взрыва. Мощность каждого из них была немного меньше первого. Но остатки машины они разнесли в разные стороны. Кусок обшивки ударился в дерево, за которым Катька только-только успела скрыться.
        — Ну, ни фига себе!  — воскликнула она.  — Это мы на такой пороховой бочке сегодня разъезжали?! Вот ведь рискач!
        Женщина опасалась новых взрывов. Но они не последовали. Пламя не утихало. Дым продолжал валить в небо. Врезавшаяся в дерево обшивка противно скрипела на ветру. Сверху осыпалось и укрышало поляну нечто белое. «Это что?! Снег?!» — изумилась Катька, подымая голову. Однако вместе со «снегом» вниз летели и лепестки многочисленных роз. Все встало на свои места. «Кокаин!» — выпалила она и стала бегать по поляне, раскинув руки, будто на самом деле ловила снежинки. Все вокруг белело прямо на глазах. Яркие алые лепестки падали в эту слепящую белизну.
        Шпаликова чихнула. Потом еще раз. Потом еще и еще… Поганый настрой, завладевший ею накануне, быстро растаял. Она захохотала, стала кружиться и громко напевать: «Вечная любовь — верны мы были ей». Песня из ее уст звучала без драматизма и надрыва. Да и откуда им взяться, если после каждой строчки ее снова и снова пробивало на смех. Она ловила руками лепестки и подбрасывала их вверх.
        Среди всего этого великолепия женщина не сразу заметила тела Сохатого и Голубя. По правде говоря, в те минуты она даже и не помнила, что такие вообще когда-нибудь существовали. Ей просто было хорошо и кайфово. Но даже споткнувшись о тело Моти, она не смогла полностью вернуться в реальность. Бандита при взрыве подбросило вверх. Он ударился об обшивку будки, которую почти в то же время разорвало, а уж затем грохнулся на землю. Причем не просто на песочек, какого здесь было полно, а чуть дальше — на сосновый пень.
        — Эй, братэлло, ты живой али уже святые угодники в жмуры тебя записали?  — пытаясь перейти на блатной жаргон, заговорила Катька, склонившись над Сохатым. Откуда же одурманенной кокаином женщине было знать, что у того после полетов и падений почти ни одной целой кости не осталось. Струйку крови, сочившуюся из его рта, она приняла за упавший лепесток.
        — Не хочешь говорить? Не надо!  — закричала ополоумевшая женщина.  — Подумаешь! Смертельно устал он. Лег на пенек, съел лепесток. Ха-ха-ха. Пойду генерала найду. Может, он девушке не откажет и пригласит на танец. Не обещайте деве юной гешефтов вечных на земле!
        Она попрыгала по поляне, изображая веселого мультяшного зайчика. Обежав вокруг того места, где еще совсем недавно стоял фургон, Катька ничего, кроме копоти, гари и обломков машины, не обнаружила. Хотела плюнуть и начать выбираться из этого леса, несмотря на то, что ощущение кайфа подвигало ее на поиски новых приключений. Однако неожиданно за ее спиной послышался приглушенный хрип. Она резко обернулась, пытаясь сразу же определить источник этого звука. Ничего не вышло. Пришлось напрячь слух. И хоть в ее ушах звенели тысячи волшебных колокольчиков, женщина сумела засечь повторный хрип. Более того, она разобрала слова, которые пытался произнести раненый Голубинский.
        Тот, возможно, и понимал, что стоит одной ногой в могиле, но до конца был верен себе. Речь отнюдь не о чести, а о подлости. Лежа с переломанными ногами и перебитым навылет предплечьем, он дотянулся до своего мобильного телефона. Видимо, для того, чтобы не забыть, Никодимович твердил одну и ту же фразу: «Авиарейс №… на Болгарию. Взрывное устройство. У Юлии Прудниковой». Вспомнил о запасном варианте. Догадывался, что денег в свой собственный карман уже не вернуть. Да и на кой черт они покойнику! Но вот свинью Прудниковым напоследок подложить он как раз был в состоянии. Оставалось лишь набрать номер и произнести ту самую фразу.
        Услышав знакомую фамилию, Шпаликова рванула к дереву, под которым лежал генерал. Он уже нажимал на кнопки, готовясь совершить свою последнюю подлость. Однако налетевшая, словно вихрь, женщина выбила мобильник из его рук. Телефон отлетел в сторону, ударился о дерево и разбился. Голубь протяжно застонал. Но это было не сожаление или раскаяние, а злость на Катьку, расстроившую его последний в жизни план. Даже близость смерти ничуть не изменила его. Он оставался все тем же гадким и злым «оборотнем в погонах».
        — Сс-сука,  — прошипел тот с ненавистью и попытался плюнуть в женщину. Последнее у него не получилось. Кровавая слюна, едва вырвавшись изо рта, сразу же повисла на подбородке.
        — Как вы смеете так разговаривать с женщиной? Вы же офицер!  — стала дразнить генерала Шпаликова.
        — Надо было тебя, дуру, сразу застрелить,  — прохрипел в ответ Голубинский.
        — Надо было вовремя свои дела решать,  — немного протрезвев, проговорила Катька и махнула Голубю рукой:  — Прощай. Надеюсь, что увидимся не скоро.
        — Шлюха недоделанная! Чтоб ты сдохла!  — бросил он ей вслед так громко, как только сумел.
        Автомобильное колесо, которое взрывом забросило на макушку дерева, не удержалось и стремительно полетело вниз. Подлец даже ойкнуть не успел, как отдал душу дьяволу. Катька оглянулась, чтобы убедиться, что с ним покончено. Ей однозначно везло. За день было столько смертельно опасных моментов, что мама не горюй! А она выжила! Даже сейчас, когда никто не мог ее предупредить, ей повезло остаться живой.
        Катя неспешно шла в сторону лесной дороги, оставляя за спиной место происшествия. Ей так хотелось достать из кармана мобильный телефон, набрать последний номер и позвонить Илье, который ей очень нравился. Позвонить, чтобы рассказать о судьбе Голубинского и о том, как она помешала ему позвонить в полицию. Просто хотелось еще раз услышать голос Ильи и похвалу от него в свой адрес. Однако, каким бы большим ни было ее желание, она все же сдерживала себя. «У него своя жизнь и свое счастье, а меня…» — думала женщина, не имея ни малейшего представления о том, каким будет ее ближайшее будущее. Наркотическое опьянение все больше и больше отпускало ее.
        Заиграл мобильник. Сердце замерло. Дыхание тоже. Кто же звонит? Кто? Шпаликова вытащила телефон и, не глядя на экран, быстро приняла вызов.
        — Илья?  — выдавая желаемое за действительное, спросила она и через секунду разочарованно вздохнула: звонил один из охранников Кати.  — А-а-а, это ты,  — проговорила она…  — Ну, что там такое срочное?.. Как ты сказал? Лаша в подвале повесился? Прямо на поводке? Недоглядели… Ну, бывает. Из петли все-таки вынули, но откачать не успели?  — Женщина сделала паузу и после короткого раздумья выдала:  — Ну и хрен с ним! Да нет, не беспокойся, у меня все в порядке. Просто мне очень хорошо. Ждите ближе к ночи.
        42
        Прошло полгода. Многое за это время произошло. Но событий, конечно, было не так много, как в минувшее лето. Впрочем, никто об этом и не жалел. За исключением, может быть, Даньки, которого особо не посвящали в подробности всего того, что недавно произошло с его семьей. Мальчик часто вспоминал летние переезды, запуск воздушного змея и то, как они с папой «играли в шпионов». Именно так он для себя назвал тайные встречи с ним. И он гордился, что сумел сохранить все в тайне от остальных, словно самый настоящий разведчик. Если о чем-то парнишка и не вспоминал, так это о том, как его с тетей в белорусском городе запихнули в микроавтобус, увезли в Подмосковье и держали в подвале. По крайней мере, он старался никогда об этом не вспоминать.
        С прежней жизнью взрослым пришлось завязать. Слишком много хвостов тянулось за Ильей. Чтобы суметь разобраться с ними, пришлось бы потратить много времени и денег. Это при том, что он сам официально числился погибшим. Поэтому Прудникову пришлось постараться замести все следы, которые вывели бы любое следствие на него. Было это не таким уж и простым занятием, тем более что в связи с гибелью Голубинского и Сахно следственная работа лишь усилилась. Неоценимую помощь здесь оказала Наташа. Поскольку главные фигуранты дела из папки Никитина были мертвы, то смысла давать ход многим имевшимся там документам не было. Эта часть документов пошла в огонь прямо на ее подмосковной даче. В остальном же пришлось поработать таким образом, чтобы выставить в качестве киллера кого-то из людей Голубя, кто уже ничего не мог сказать по поводу подобного обвинения. Таковым выставили одного из тех громил, с которыми Илья столкнулся в «берлоге киллера», тщетно пытаясь забрать оттуда наличные. Как ни странно, но это сработало. Случившийся же в той квартире пожар следствие признало несчастным случаем.
        В выяснение следствием источника поставки кокаина почти не вмешивались. Просто дали понять Катьке Шпаликовой, чтобы она со всем эти завязала и съехала куда-нибудь к теплому морю. Имея деньги, женщина смогла себе «купить новую жизнь». С мужчинами ей по-прежнему хронически не везло. В том смысле, что своего идеального мужчину ей никак отыскать не удавалось. Правда, теперь она перестала быть жертвой, а стала настоящей хищницей. Настал ее черед сводить мужчин с ума, разбивать им сердца, использовать для сиюминутных услад и навсегда оставлять за бортом своей новой жизни. Главное, что Катька научилась относиться ко всему этому спокойно и ничуть не сожалеть.
        Следствие пыталось установить причину гибели Голубинского и Сахно. Пришли к выводу, что это, скорее всего, был несчастный случай, а не криминальные разборки. В головах следователей не укладывался тот факт, что вместе со взрывом было уничтожено огромное количество кокаина. Ну какой бы поставщик или конкурент пошел на такое! Это было равнозначно тому, чтобы пустить по ветру если не целое состояние, то очень приличные деньги. Следствие попыталось найти владельца взорванного фургона. Однако к директору цветочной фирмы, которой принадлежала машина, никаких претензий предъявить не удалось. Грузовик числился как угнанный. Заявление о его пропаже неделю лежало в одном из отделов внутренних дел столицы. Латиноамериканцы, понеся очередные потери, решили временно отказаться от крупного бизнеса в России. Они переключились на другое направление. И за полгода так и не отважились вернуться на российский черный рынок.
        После того как многие вопросы были закрыты, Наталья Обухова взяла бессрочный отпуск. Адвокат отправилась в Болгарию, в Варну, где ее ожидали Юля и Данька. Юля с трудом пережила новость о гибели своего жениха. Следствие по делу о его убийстве велось автономно, да еще и следователями из районного центра, неподалеку от которого это преступление было совершено. Следователи усмотрели в происшествии обычную разборку между буйными пассажирами. Убийц объявили в федеральный розыск, а дело так и повисло. Узнав, что Юра Покровский мертв, его невеста страшно рыдала, заламывала руки. Она все порывалась съездить в Россию, чтобы наведаться на кладбище, где он был похоронен. Однако ее удалось убедить, что такой шаг был бы весьма опрометчивым. И Илья, и Наташа скорбели о гибели Юры, но оценивали ситуацию более трезво. Приезд Юли в Россию представлялся очень опасным не только для нее, но и для всей семьи. Она не стала настаивать. Попросила лишь об одном — съездить на могилу Юры тогда, когда опасность минует.
        Последним из России уехал Илья. Пара месяцев, когда пришлось заметать следы, уничтожать улики и незаметно направлять следствие в «правильное русло», были не простыми. Постоянное движение, спартанский быт, встречи украдкой с Наташей, непрекращающееся ощущение опасности — все то, что характеризовало этот этап его жизни. Биатлонист даже успел смириться с мыслью о том, что ему придется жить под той фамилией, которую некогда придумали для него Голубинский и Сахно, втягивая в киллерство. «Илья Калашников» — красовалось в его паспорте. Фамилия вроде и звучная, и известная, но все-таки чужая. Радовало лишь то, что сынишка их фамилию сохранит. В Европейский союз Илья пробирался через Украину и Молдавию. По Румынии ехал автостопом. От границы Болгарии до курортного города Варны на автобусе. Сотовой связью нигде не пользовался, не хотел, чтобы Данька, Наташа и Юля сильно волновались, томясь в ожидании.
        После приезда Ильи в Варне они прожили почти четыре месяца. Жили скромно. Свое богатство не афишировали. Деньгами не сорили. Можно сказать — затаились и выжидали время. По своим каналам Наталья следила за ходом следствия в России. Нужно было быть в курсе всего, что там происходило, чтобы в случае чего предпринять адекватные меры безопасности. Однако проходила неделя, за ней — вторая, третья, а тревожные новости не появлялись. Погибшие Голубинский и Сахно были признаны создателями и главарями преступной группировки, которая должна была специализироваться на поставке наркотиков в российские тюрьмы. Вместе с этим вскрылось и еще много других неприглядных фактов. Аресты по делу об участии в их группировке прошли по столице и другим городам России и ближнего зарубежья. Дело приняло такой размах, что личность действовавшего всего несколько эпизодов киллера просто терялась на общем фоне. Убедившись, что угроза миновала, семья приняла решение выйти из тени и наконец-то отдохнуть от произошедшего…
        Местом отдыха с подачи Даньки выбрали горнолыжный швейцарский курорт. Мальчик как-то смотрел телепередачу о горных лыжах, она его впечатлила, и он запомнил название курорта. Когда же папа поинтересовался, куда бы сынок хотел съездить вместе со всей семьей, то без раздумий назвал место. Взрослые пошли навстречу пожеланиям мальчика, и менее чем через сутки вся семья наслаждалась альпийскими пейзажами Швейцарии.
        Больше всех радовался Данька. Ему нравилось, что вокруг снег, горы и невероятная красота, словно в сказке. А еще ему нравилось, что рядом с ним родные люди. И папка — живой, здоровый, крепкий, все время улыбающийся. И тетя Наташа, которую парнишка успел полюбить, как родную маму. И тетя Юля, старавшаяся не отставать во всем от остальных, хотя грустила по Юре. Даньке тоже не хватало Юры с его шутками и всякими электронными штучками, которыми тот жил. Мальчику сказали, что Покровский уехал в далекую секретную командировку, из которой вернется не скоро. Паренек делал вид, что верит, хотя на самом деле понимал, что дядя Юра уехал туда же, куда в свое время уехала мама.
        Спускаться даже по пологой трассе было очень весело. Илья пытался подстраховывать сына. Однако они не единожды падали на снег и начинали дурачиться, не позволяя спокойно проехать остальным. Каждая секунда, проводимая вместе, была счастливой секундой.
        — Солнце уходит,  — заметил Данька, когда семья оказалась у подножья спуска.
        — Да, сынок, зимой в горах рано темнеет,  — объяснил отец.
        — Так мы что? В темноте будем кататься?  — удивленно уточнил мальчик.
        — В темноте нам никто кататься не разрешит,  — заверил Илья.
        — Значит, завтра надо встать пораньше, чтобы покататься подольше,  — сделал вывод сын.
        Женщины смотрели на двоих мужчин и улыбались.
        — Но мы сегодня еще покатаемся до восьми вечера. Так что не переживай, старик,  — усмехнулся биатлонист.
        — Сам старик,  — отпарировал сын и тут же уточнил:  — Если до восьми, то мы будем нарушать правила?
        Наташа и Юля расхохотались. Илья тоже не сдержался. Данька удивленно посмотрел на них, ожидая объяснения.
        — Видишь ли, Даня…  — начала Обухова. Однако продолжать стало бессмысленно — включилось освещение трассы.
        — Вот ты не мог мне сразу сказать?  — малой старался говорить как взрослый, чем еще больше веселил всех.
        Илья обнял сына и похлопал по плечу. Для парнишки это было лучше всякого ответа. Семья приближалась к подъемнику, чтобы вернуться наверх и еще раз скатиться вниз уже в условиях искусственного освещения. По дороге Данька стал распределять, кто с кем сядет, а потом вдруг спросил, имея в виду себя, папу и тетю Наташу:
        — А мы втроем там поместимся?
        Прудников-старший хотел что-то ответить, однако его опередила Юля:
        — А давай-ка ты со мной, молодой человек, поедешь. Не откажешь даме в любезности?
        Племянник заулыбался, подбежал к тете, обхватил ее и сказал:
        — Мы, настоящие рыцари, никогда дамам не отказываем.
        Все вновь задорно рассмеялись.
        Илья и Наташа сели на подъемник вместе. Данька и Юля помахали им рукой. Они ответили тем же. Подъемник вознес влюбленных над землей. Зимнее солнце исчезало за одной из горных вершин. Яркие блики слепили глаза. Не сговариваясь, влюбленные повернулись лицом друг к другу и слились в долгом страстном поцелуе.