Король на именинах Сергей Иванович Зверев
        # Дни всемогущего Монгола, хранителя воровского общака, сочтены. В новые короли воровского сообщества он прочит Карла, не последнего в криминале человека. Но с этим не согласен рвущийся к власти авторитет-беспредельщик Крематорий. Он подставляет Карла на целый кейс с баксами, который Карл взял в долг из общака. Если Карл не вернет деньги в срок, то не только не станет преемником Монгола, ему просто отрежут голову. Что ж, опытный карманник-виртуоз Карл решает тряхнуть стариной, кое-какие фокусы ему всегда удавались с блеском. Посмотрим, кто настоящий король, а кто дешевый крысятник.
        Сергей Зверев
        Король на именинах
        Глава 1
        Бутырская тюрьма никогда не пользовалась среди народа хорошей славой. Ни в девятнадцатом веке, когда она еще называлась Московским губернским тюремным замком, ни потом, когда стала центральной пересыльной тюрьмой дореволюционной России, ни в советское время. По сегодняшний день Бутырка справедливо имеет репутацию одного из самых беспредельных следственных изоляторов Российской Федерации. Скоро уже двести лет, как Бутырская тюрьма собирает под своими сводами тех, кто не в ладу с законом. Только люди, никогда не переступавшие ее порог, могут восхищаться вслух архитектурными достоинствами одного из обветшавших творений знаменитого архитектора Матвея Казакова. Это здание лучше рассматривать снаружи, а не изнутри.
        Для сорокалетнего Андрея Кувалова с погонялом Кувадла это была уже третья ходка, а потому и чувствовал он себя в СИЗО привычно и уверенно. Не вскакивал при малейшем шуме в коридоре, не суетился, не строил несбыточных планов. В тюрьме что главное? Уметь ждать. Как ни торопи время, оно все равно по капельке капает - быстрей не пойдет. Взяли его по глупости, с поличным, тут не отвертишься.
        Промышлял он квартирными кражами. Всегда брал только деньги. Рыжьем-ювелиркой и шмотками не увлекался. Дензнаки, они все одинаковые, пойди докажи, что это краденые купюры, а вот кольцо-гайку, сережки или шубу хозяева всегда признают. Поставил квартиру Кувадла чисто. Какой бы замок хитроумный инженеры ни придумали, а все равно, против фирменной дрели с алмазным сверлом ему не устоять. Места, где люди деньги на черный день хранят, Кувалов нюхом чуял. Стоило ему только на обстановку глянуть, то сразу понимал, чем хозяева дышат. Если мебелишка так себе, без позолоты и наворотов, то деньги скорее всего вместе с документами где-нибудь в серванте в обувной коробке лежат, в конверт почтовый запакованные. Найти их - пять минут понадобится. Если же роскошь напоказ, ищи деньги в укромном месте: за книжками, за видеокассетами или в платяном шкафу в пакете со всякими рваными носками или в туалете в вентиляции.
        В тот раз деньги, и немалые - почти пять тысяч долларов, отыскались в морозилке холодильника в пачке из-под пельменей. И все бы ничего, если бы Кувадла ушел сразу, как деньги взял. Но приглянулась ему побрякушка в стеллаже - футбольный мяч с автографами его любимой команды «Спартак». Дрель с аккумулятором, как всегда, в портфель положил, а мяч-то не сдуешь. Бросил его в пакет, который на кухне подобрал. А когда из квартиры выходил, то с соседкой нос к носу столкнулся. Буркнул: «Добрый день» - и в лифт. Сразу ему старушка не понравилась. Любопытная, сухонькая, нос острый. Такой нос в любую щель залезет. До первого этажа он и не доехал, лифт остановился. Думал сперва, просто так, сломалось что-то. Но когда створки дверей открылись, то увидел Кувадла на площадке ментов с автоматами. Старушка-то ушлой была, мяч с пакете мигом распознала, и не 02 позвонила, а сразу соседу с верхнего этажа, тот оперативником работал. Он и лифт отключил, и ментов вызвонил. К своему они мигом приехали. Вот так и загремел осторожный Кувадла, светила ему сто пятьдесят шестая статья пункт «В». А значит, и срок от двух до
шести. Тут уж как адвокат постарается.
        Денег на хорошего адвоката у Кувадлы не было, потому и получить срок по минимуму он не рассчитывал. Вот уже месяц шел, как следак его в Бутырке мурыжил - оперу спешить некуда. Но и Кувадла уже научился жить так, чтобы о времени не думать. А поскольку был он блатным со стажем, то братва его поставила смотрящим по хате. Своего адвоката, которого Кувадле бесплатно предоставили, он два раза всего и видел. Сразу понял, что толку от него никакого. Говорит, а сам в это время о чем-то другом думает. И мешки под глазами синие, как у всякого, кто выпить лишнее любит.
        В наполненной не выше тюремного норматива камере шла обычная жизнь, каждый из подследственных коротал время, как умел. Кто резался в «стирки» - карты, благоразумно отгородившись на шконке занавесочкой, кто играл в нарды, в это время одновременно работали два телевизора. По одному шел футбольный матч. Но после того как из-за мяча Кувадла и загремел на нары, о футболе ему и думать не хотелось. На экране второго телевизора гордо вышагивали манекенщицы, демонстрируя высокую французскую моду. Нормальный мужик по своему желанию такое на «вольняшке» смотреть не станет, разве что за компанию с женой. И то, если сильно попросит. Но тюрьма - другое дело. Мужчины, не видевшие живых женщин кто по месяцу, а кто и по полгода, таращились на экран, пускали слюни и, конечно же, взахлеб комментировали, что бы они с такими телками вытворяли, доведись им чудом перенестись за тюремные стены.
        - У меня такая же в Саратове осталась, - зычно проговорил худосочный первоход в круглых очках-велосипедах, - один в один. Ноги от ушей, а волосы, как солома желтые и длинные, до самой задницы. И глаза голубые. - Он жадно затянулся плохонькой сигареткой.
        Короткий окурок сжимал между двух спичек, чтобы выкурить до последнего. Затянулся и тут же закашлялся.
        - Если ноги от ушей, то и задница у нее вместо головы, - пробасил один из зрителей - любителей высокой моды.
        - Пошел ты… - очки-велосипеды блеснули.
        - Куда? - тут же зло прозвучал вопрос.
        Мгновенно воцарилась тишина. Все ждали, что же ответит очкарик. Даже картежники выглянули из-за занавески. В тюрьме надо строго следить за тем, что говоришь. Пошлешь неосторожно не в ту сторону или про матушку собеседника вспомнишь, можешь до утра и не дожить. За решеткой все сказанное воспринимается серьезно. «Косяк» в любой момент случиться может. Кувадле не хотелось, чтобы сейчас принялись выяснять отношения. Он незлобно и тихо произнес, но в тишине слова смотрящего хаты прозвучали веско:
        - Фильтруй базар, очкарик. Так куда ты его послать хочешь?
        - В баню… - упавшим голосом произнес саратовец, в первый раз оказавшийся на бутырских нарах.
        - Баня еще через три дня, - не стал настаивать на сатисфакции мужик, - в баню можно. Правда, лучше бы ты меня в другое хорошее место послал. Я бы не отказался.
        - Вы «сеансов» насмотритесь, скоро и телевизор трахнете, - произнес Кувадла, отворачиваясь к стене. Даже на его «козырной» шконке под самым окном дышалось тяжело.
        Вся камера тут же взорвалась дурацким смехом. На воле от такой шутки никто бы, наверное, даже не улыбнулся.
        - Фотография телки имеется? - вызвался любопытный и тронул очкарика за плечо.
        - Была… - вздохнул тот, - но я ее на свиданке брату отдал. Эх, не привык я к таким сигаретам, на воле только «Мальборо» курил.
        Никто не стал выяснять - почему отдал брату фотку. Все понимали, у каждого нашлась бы подобная история. В неволе вдвойне тяжелей, если что-то напоминает тебе о свободе. Смотришь на фотографию, и сами собой приходят мысли: что блондинка сейчас делает, одна ли, вспоминает ли… Вот и отдают зэки фотографии родных и близких, чтобы лишний раз не терзаться, не переживать.
        В коридоре загремели ключи, и дверь камеры отворилась. Кувадла даже не повернулся.
        - Кувалов, на выход, - лениво процедил сквозь зубы конвойный «рекс».
        Кувадла, не выказывая удивления, неторопливо поднялся со шконки - сохранял достоинство. В камере, как в волчьей стае, только почуют слабость вожака, тут же повиноваться перестанут. А власть свою Кувадла держал железной рукой.
        - Стоять, лицом к стене, - скомандовал «рекс».
        Андрей Кувалов чуть медленнее, чем следовало, повернулся лицом к шершавой стене, заложил руки за спину. Железная дверь в камеру с грохотом затворилась.
        - Пошел!
        Кувалова конвоировали двое: коридорный в камуфляже, вооруженный дубинкой и баллоном со слезоточивым газом, и «рекс», которого он видел впервые. Коридор следственного изолятора был разделен железными решетками на отсеки. Запоры в решетках были двойные, но закрывались все они только на один ригель. Второй запор был куда надежней - три массивных стержня могли выдвинуться из стены по команде с пульта. «Рекс» открывал решетки длинным ключом-«вездеходом», каждый раз не забывая напомнить подследственному:
        - Стоять, лицом к стене.
        После тесной тюремной камеры коридоры, освещенные жидким электрическим светом, казались удивительно широкими. Узнику дышалось в них легко, хотя Кувалов помнил, когда его только привезли в Бутырку, так он не думал. Тогда мгновенно в нос ударил спертый, насыщенный миазмами воздух, отчего закружилась голова. Проплывали мимо темные прямоугольники металлических дверей с номерами хат.
        Кувадла не спрашивал, куда и зачем его ведут, это тоже одно из тюремных правил. За решеткой человек не принадлежит самому себе, куда ведут - туда и пошел, нет выбора. Наконец «рекс» распахнул неприглядную дверь, за которой оказалось узкое и высокое, как стакан, помещение, всю меблировку которого составляли стол и два табурета, намертво прикрученные к полу. В таких кабинетах проходят допросы или встречи с адвокатами.
        Андрей Кувалов опустился на табурет и положил перед собой руки на стол. «Рекс», не сказав ни слова, вышел из комнаты. Над головой серел неровно оштукатуренный свод, помнивший еще дореволюционных сидельцев. На стене, метрах в двух с половиной от пола, чтобы не дотянуться, горели две яркие лампочки, забранные в проволочные плафоны.
        Когда дверь отворилась вновь, Кувадла даже не счел нужным обернуться.
        - Здравствуйте, - услышал он спокойный мужской голос и тут же почувствовал, что в помещении запахло дорогим одеколоном.
        - Здравствуйте, если не шутите, - Кувадла исподлобья глянул на элегантного мужчину в дорогом костюме, темно-синей рубашке и ярко-красном галстуке.
        Позолоченные пуговицы поблескивали, отражая в себе лампочки. Лицо мужчины, умное и дородное, показалось Кувалову немного знакомым, но где и при каких обстоятельствах они встречались, вспомнить не смог. Знал наверняка, что вместе им сидеть не приходилось. Мужчина хоть и не чувствовал себя подавленным в тюрьме, но «домом родным» Бутырку наверняка не считал. Попытки поздороваться за руку не сделал. Взгляд его был немного брезгливым.
        - Андрей Александрович, - вкрадчиво произнес он, - я ваш новый адвокат. Зовут меня Святослав Петрович Нардов.
        И тут Кувадла припомнил, что уже не раз слышал об этом человеке. Среди бывалых зэков о нем рассказывали чудеса. Говорили, что этому юристу под силу составить любую бумагу. Что даже убийц он умеет вытаскивать под залог. Даже самые безнадежные дела принимали к пересмотру и костили по ним срок в два раза. Припомнилось, что видел его он в бутырском коридоре две недели тому назад. Но тогда Нардов даже не взглянул на заурядного домушника, а теперь сидит, улыбается ему.
        - Вы слышите меня?
        Даже челюсть у Кувадлы отвисла, он лихорадочно соображал, что делать. Тюрьма приучила его к тому, что сюрпризы приятными не бывают, а если и случаются, то непременно к худшему.

«Подстава, - подумалось ему, - но в чем она? Какой смысл подсылать ко мне дорогого адвоката. Следакам в деле и так все ясно. Да и не стал бы Нардов пачкаться».
        - Вас что-то удивляет? Спрашивайте.
        Нардов подвинул к Кувалову пачку «Мальборо» и вынул из кармана пиджака маленькую раскладную пепельницу, сдвинул крышку.
        - Не понял, - наконец-то выдавил из себя домушник и жадно затянулся хорошей сигаретой, но почти не почувствовал вкуса.
        - Я легкие сигареты курю, - улыбнулся адвокат и, не дождавшись ответа, продолжил: - Меня попросили выступить в вашу защиту. Вам платить мне ничего не придется.
        - Кто заплатит?
        Нардов глубокомысленно воздел глаза к грязному потолку:
        - Этот человек не хотел, чтобы прозвучало его имя.
        - Тогда и разговор окончен, - резко произнес Кувалов, попытавшись встать из-за стола, но Нардов остановил его взглядом.
        - Выбор упал на вас почти случайно. Подошел бы любой смышленый зэк. Я не сказал, что платить не придется вообще. Услуга за услугу. Вы выполните, что я вам передам, взамен за это займусь вашим делом. Обещать чуда не стану. Честно говоря, я еще и не знакомился с ним, но все возможное устрою.
        - Что от меня требуется? Я «загрузиться» должен?
        Кувалов решил, что Нардова прислали уговорить его взять на себя чужое дело. Такое случается довольно часто. Ведь по российским законам больший срок поглощает собой меньшие. И прежде уже сидевший домушник, осужденный за квартирную кражу со взломом на три года, вполне может взвалить на себя и что-нибудь поскромнее, какую-нибудь драку у ресторана. Именно это и имел в виду Кувадла, сказав «загрузиться».
        Святослав Петрович вежливо улыбнулся, и было в его улыбке что-то неискреннее, восточное. Темно-карие глаза покрылись масляной поволокой.
        - Вы догадливы, но ошиблись. Я не хотел бы терять с вами время. Завтра к вечеру один из ваших сокамерников должен очутиться в тюремной больнице…
        - Это не ко мне, - перебил Кувалов, - лепила решает, кому в больничку закосить.
        Кувадла, как смотрящий хаты, знал, что сегодня в больничке уже оказались три вора в законе, значит, готовится толковище. Авторитетам предстоит перетереть и принять решение. Не водку же пить они там станут. Самого Кувадлу, ясное дело, никто на подобные мероприятия не приглашал - цветом не вышел.
        - Если бы мне был нужен лепила, я бы к нему и обратился. Все равно, кто окажется в больничке, это на ваш выбор. Но повреждения должны быть серьезными. На грани выживания. Вам ясно? Именно на грани. Морг никому не нужен.
        - Чего ж не понять, - хрустнул мощными руками Кувадла, - найти терпилу и
«покошмарить» по полной программе, но только чтобы не сдох.
        - Все правильно. Вы согласны?
        - Стремно.
        - Опасаетесь администрации, сокамерников?
        Кувалов даже рассмеялся.
        - Боялся бы, вы бы ко мне не пришли. Не могу понять одного - зачем? А в темную играть не люблю.
        - Вы не поверите, но даже я играю в темную, - пожал плечами адвокат, - так что и ответить мне вам нечего. Думайте, - он взглянул на часы, - у вас есть три минуты.
        Кувалову казалось, что он даже слышит, как противно тикают на руке Нардова швейцарские часы. Предложение выглядело заманчивым.

«Но на кой хрен? - недоумевал Кувалов, - подстава, падлой буду, подстава. Надо отказываться».
        - Вы уже решили? - Нардов постучал отполированным ногтем по стеклу часов.
        - Сделаю, - произнес Кувалов, и обратной дороги у него не было.
        Потому как в тюрьме и на зоне - железное правило: «мужик сказал, мужик сделал». Никто домушника за язык не тянул.
        - Вот и чудно, - адвокат облегченно вздохнул, - надеюсь, теперь ваши дела пойдут лучше, только постарайтесь сами не засветиться, чтобы мне потом вас от еще одной статьи не отмазывать.
        Нардов щедрой рукой поделился с Куваловым сигаретами, отсыпав ему половину пачки, и подсунул на подпись документ. Кувадла прочитал его от первой заглавной буквы до последней точки. Ничего особенного, обычный договор с адвокатом, о передаче ему права представлять интересы обвиняемого.
        - Желаю удачи, - Нардов произнес это таким тоном, что было понятно: если Кувалов не исполнит обещанного в точности, ему не жить - что-что, а смысловые оттенки своему голосу Нардов придавать умел.
        Папка захлопнулась.
        - Вот и все. Охрана! - позвал адвокат. - Можете увести.

«Рекс» с бесстрастным лицом открыл дверь и скомандовал:
        - На выход.
        Вновь были переходы, коридоры, разбитые на отсеки-шлюзы, гремел ключ-«вездеход». Наконец Кувалов оказался перед железной дверью своей камеры. Шмонать его после встречи с адвокатом никто не стал. Сокамерники с интересом уставились на смотрящего хаты. Событий в тюрьме немного, всегда интересно узнать, как продвигается следствие у другого. На чужих ошибках, гляди, и ума-разума наберешься. Еще про один прикол следаков узнаешь и не поведешься на него.
        Однако спрашивать у Кувалова не решались, если захочет, сам расскажет. Смотрящий прошелся по притихшей камере и сел на шконку, огляделся. До этого перед ним были не люди, а серая масса, которую только и надо, что держать в повиновении. Сейчас ему предстояло самому решить - кого измордованным понесут в больничку. И понесут ни за что, просто потому, что так сказал Нардов. Угрызения совести не сильно допекали Кувалова. В конце концов, в тюрьме каждый сам за себя. Если не сумеешь себя поставить - пропадешь. Но тут же приходила в голову мысль, что и его самого могут так же поставить на кон.
        Двое «торпед» из татуированных блатных переместились поближе к смотрящему, на случай, если понадобятся.
        - К следаку таскали? - шепотом поинтересовался один из них.
        - Пошел ты… - тихо сказал Кувалов и тут же добавил, широко улыбнувшись: - В баню.
        Густо татуированный арестант-«торпеда» подобострастно заржал, обнажив две желтые коронки.
        Уже погасли экраны телевизоров. После отбоя камеру заливал мертвенно-синий свет. Кувалов никак не мог заснуть. Сегодняшняя встреча с Нардовым сломала его, потому что подарила надежду. А надеяться на лучшее - самое плохое для арестанта. Уж лучше приготовиться, что тебе впаяют «десятку», а потом получить «пятак», чем наоборот. Тогда и пять лет неволи покажутся детским сроком, который на одной ноге возле толчка пересидеть можно.
        Во сне арестанты иногда вскрикивали. Было слышно, как плачет, не просыпаясь, под шконкой - «на вокзале» молодой шнырь. Кувалов повернулся на бок и отбросил одеяло. На втором ярусе нар поблескивали круглые стекла очков первохода. Парень боялся снимать их на ночь, чтобы ненароком не раздавить во сне. Руку он свесил вниз, то и дело сжимал пальцы, будто ловил что-то невидимое.
        Кувадла сел, прислушался, никто не пошевелился. Он поднялся, прошел вдоль нар, всего на секунду задержался возле очкарика, сунул руку под самодельную подушку и тут же выдернул. И если бы не синий свет, то было бы видно, как прилила кровь к лицу видавшего виды блатного.
        - Прости меня, господи, - прошептал он, уже вернувшись на место.

* * *
        В тот самый день, когда адвокат Нардов появился в Бутырке, чтобы сделать Кувадле странное предложение, главный врач тюремной больницы Петр Алексеевич Барсуков слегка поправил свое материальное положение. На автомобильной стоянке, где он всегда оставлял свои «Жигули», Петр Алексеевич открыл машину, приспустил стекло в задней дверце, а затем хлопнул себя по лбу, словно что-то забыл, и заспешил прочь. Барсуков знал, что зря разыгрывает спектакль, что ничего он не забывал, а просто ему надо на время отойти в сторону. Но врач ничего не мог с собой поделать, ему было страшно, что кто-нибудь заподозрит, поймет, почему это он не спешит уехать домой, вот и прикинулся забывчивым.
        Барсуков - высокий дородный мужчина с чуть обрюзгшим лицом, закурил и нервно затянулся. Сегодня ему уже пришлось поволноваться, когда по его распоряжению в тюремную больницу перевели трех воров в законе, сидевших в Бутырке. Перевод всей троицы он устроил по достойным веры диагнозам, почти не сочинял, ведь настоящих хворей у высоких авторитетов воровского мира хватало. Все-таки тюрьма - не курорт, и здоровья никому из сидельцев она еще не прибавила. По большому счету придраться было не к чему, даже если бы на доктора и наехало начальство.

«Ну да, подстраховался, - сказал бы он, - можно было и не госпитализировать, но сами же понимаете, если вдруг окажется, что законник умрет из-за того, что ему вовремя не оказали помощь… Это же грозит бунтом в тюрьме».
        Начальство и слова не сказало. Сколько и кто, кроме него, получил денег за эту госпитализацию или же сделано это было взамен за услугу, Барсуков не знал и не хотел об этом думать. Его интересовала только его собственная доля.
        В тюрьме работа не сахар, того и гляди подхватишь туберкулез или взбесившийся от безысходности арестант наградит тебя СПИДом, вцепившись зубами в руку. Корячиться за одну зарплату, проводя каждый божий день за решеткой в обществе преступников, нормальный человек не согласится. И потому взятки Петр Алексеевич считал справедливой добавкой к денежному довольствию. Он-то считал, но государство полагало иначе, вот и боялся всего Барсуков, боялся панически.

«Боже мой, - думал он, глядя на свою машину, поблескивающую лаком на солнце, - ведь могу же позволить купить себе хороший новый автомобиль - немецкий или японский, а езжу на отечественной развалюхе. Могу купить квартиру побольше и ближе к центру, но живу с женой в той, какую получил еще от государства. Могу поехать отдыхать за границу, но приходится ездить в Сочи и жить в дешевеньком доме отдыха… Но ничего, когда выйду на пенсию, оттянусь. Вот тогда и пригодятся мои сбережения. Пенсионерами никто не интересуется», - утешил себя тюремный врач.
        Сигарета сотлела уже до самого фильтра, а Барсуков не выпускал ее из пальцев и даже время от времени делал вид, что затягивается. Он не боялся, что его обманут и не привезут обещанные деньги, он боялся, что его словят родные правоохранительные органы. На стоянку зарулил черный «БМВ» с тонированными стеклами. Автомобиль медленно ехал, словно водитель выбирал место для парковки. Барсуков следил за ним, не отрывая глаз. Возле «Жигулей» водитель даже не сбросил скорость. Вроде бы ничего и не произошло, но напряженный взгляд тюремного врача засек, как из окошка
«БМВ» вылетел небольшой цилиндрик и прямиком угодил в приоткрытое окошко
«Жигулей». Проехав стоянку насквозь, «БМВ» покинул ее и вскоре уже растворился среди других машин, на прощание мигнув Барсукову габаритами.
        Петр Алексеевич задумчиво принялся насвистывать мелодию из Моцарта. Он возвращался к машине не прямиком, а заложив крюк, чтобы удостовериться - никто за ним не следит. Лишь оказавшись в салоне, он решился заглянуть в зеркальце заднего вида, укрепленное на ветровом стекле. Поправил его и разглядел на заднем сиденье небольшой, но тугой скруток долларов, завернутый в прозрачный полиэтилен и перетянутый аптекарской резинкой. Тут же отвел взгляд. Даже если бы сейчас на его машину налетели «маски-шоу», а омоновцы выволокли и бросили его лицом на асфальт, доказать потом было бы ничего невозможно. Отпечатков пальцев на деньгах нет.

«Подбросили!» - твердо стоял бы он на своем, и самое странное, что его оправдали бы.
        В том, что при надобности у него окажется один из лучших адвокатов России, Барсуков не сомневался, сидельцы Бутырки, кому он оказывал услуги, пусть и платные, постарались бы. Лепила, если он не зверь, считай, единственная уважаемая арестантами профессия в тюрьме. И рассуждение типа: «Все равно на должность Барсукова не вернут. Зачем ему помогать?» - не прошла бы. Придет другой врач, но он будет твердо знать, что в беде его не оставят.
        Примерно так рассуждал Петр Алексеевич, выезжая со стоянки. Он твердо знал, что не дотронется до денег, прежде чем не остановится в собственном дворе. Он даже дверки в машине не блокировал, чтобы потом в случае чего иметь возможность оправдаться:
«Я же ни от кого не прятался. Да если бы я боялся, то закрылся бы наглухо».
        Конечно, рассуждения врача были чем-то схожи с мальчишескими. Дети тоже любят по сотне раз прокручивать одну и ту же ситуацию, всякий раз пытаясь предугадать и предотвратить возможные ошибки. Они заранее придумывают, что скажут сами, и сами же отвечают за собеседника. А потом обязательно случается совсем не так, как они думали. Жизнь - она лучший режиссер.
        Так же случилось и с Барсуковым…
        Он старательно избегал оглядываться, чтобы случайно не наткнуться взглядом на доллары, полученные за переправку блатных в тюремную больничку. Город плох тем, что в нем много светофоров. На одном из них, когда Петр Алексеевич еще не успел заскучать, ожидая зеленого сигнала, из машины остановившейся за ним - темно-зеленого, почти черного «Гранд Чероки», вышел элегантный мужчина и тут же направился к «Жигулям». Барсуков вздрогнул, когда заметил за стеклом темный силуэт, его взгляд приковал к себе красный галстук. Рука сама собой потянулась к кнопке блокировки дверцы. Мужчина нагнулся и постучал в стекло согнутым пальцем.
        - Разрешите к вам, Петр Алексеевич. Свет скоро переключат. Не стоять же мне посреди проезжей части.
        У Барсукова немного отлегло от сердца, когда он признал в мужчине, обладателе красного галстука, адвоката - Святослава Нардова.
        - А… это вы, - и тюремный врач приоткрыл дверцу, - садитесь.
        Барсуков затравленно оглянулся, чтобы увидеть, кто же остался в машине, которую покинул адвокат. Но солнцезащитный козырек был опущен, и Петру Алексеевичу пришлось довольствоваться лишь созерцанием волевого, по-модному небритого подбородка.
        - Не волнуйтесь, езжайте, как ехали, меня подберут, - адвокат улыбнулся одной из своих располагающих к искренности улыбок, - есть небольшой разговор.

«Улыбается, наверное, деньги заметил, - похолодело в душе у тюремного врача, - какого хрена ему надо?»
        На перекрестке «Гранд Чероки» послушно свернул за «Жигулями».
        - Я вас слушаю.
        - Прошу об одной чисто товарищеской, профессиональной услуге. - Нардов довольно бесцеремонно открыл перчаточный ящик в машине и одну за другой положил на крышку пять стодолларовых купюр, придавил их пачкой сигарет. - В тюремной больнице…

«Далась им всем тюремная больница, - подумал Барсуков, - куда он клонит?»
        - …так вот, в тюремной больнице, - продолжил адвокат, - завтра вам предстоит вызвать к одному пострадавшему консультанта - доктора Иванова, из двадцатой больницы. Скажете, что пострадавший, на ваш взгляд, нетранспортабельный, и доставить его в городскую больницу для консультации невозможно.
        - Погодите, - возмутился Барсуков, - нет у меня сейчас в больнице нетранспортабельного больного. Нет.
        - Завтра будет, к вечеру он будет точно, - голос Нардова переливался, как горный ручей, - фамилии, к сожалению, назвать еще не могу. Консультанта с реанимационной бригадой вызовите вечером, так, чтобы приехать они могли уже ночью.
        - Если вы собираетесь устроить побег, то я…
        - Какой побег? Стал бы я в этом участвовать! Просто одному человеку очень нужно побывать в тюремной больнице для важного разговора. Вы же знаете доктора Иванова?
        - Конечно, знаю - он ведущий реаниматолог.
        - Тогда чего вы опасаетесь? - Адвокат поигрывал откинутой крышкой перчаточного ящика, на которой лежали придавленные пачкой сигарет доллары.
        - Начальник тюрьмы - не дурак. Мне и так уже пришлось сегодня рискнуть.
        - Конечно, не дурак, и в этом я успел убедиться, мы беседовали совсем недавно. Смею вас заверить, больница в ближайшие дни его совсем не будет интересовать, - указательным пальцем Нардов прикоснулся к деньгам, - вы всего лишь перестрахуетесь, вызовете реаниматолога. Никому не хочется, чтобы арестант помер в больнице из-за того, что ему вовремя не оказали помощь. Журналисты любят обсасывать подобные трагедии. А вы проявите гуманность. Начальник подпишет пропуск на реанимобиль и спокойно уедет домой. Вы тоже.
        Барсуков колебался. Подставы со стороны адвоката он не опасался, тот ни за что не стал бы рисковать своей репутацией, и не потому, что был очень честным и порядочным. Таких людей среди адвокатов, пожалуй, вовсе не отыскать - не та специфика профессии. Просто, подставив один раз, навсегда потеряешь доверие, тебе больше никто не сделает поблажки, ни за красивые глаза, ни за деньги. Единственный вариант, при котором Нардов мог пойти на подставу, если бы ему заплатили больше, чем он рассчитывал заработать на клиентах до конца жизни. А такие деньги предложить некому. Да и зачем?

«Хотя, если планируется побег, могут выложить огромные бабки, - подумал врач, - не стоит себя мучить, - решился он наконец, - надо соглашаться. Стоит только поторговаться».
        - Я вас слушаю, - Барсуков бросил равнодушный взгляд на деньги.
        - Я уже все сказал. Жду только вашего согласия.
        В зеркальце заднего вида маячил «Гранд Чероки» с небритым мужчиной за рулем. Отражение в маленьком зеркальце прыгало, и тюремный врач никак не мог рассмотреть лицо.
        - Даже не знаю, что вам и сказать. Вы меня толкаете на должностное преступление.
        - Помилуйте, - засмеялся Нардов, - вся предыдущая часть разговора не более чем возможное допущение. Ведь пострадавший в больницу еще не поступал, он мирно сидит в Бутырке. Он даже знать не будет, почему угодил в больницу и почему к нему отнесутся там с подобающей цивилизованной стране гуманностью. Это только допущение, рассуждения. А факты…
        Барсуков глянул на адвоката, в его глазах Нардов прочитал:

«Что ты мне втираешь? Неужели не понял, что денег мало предложил? А если тебя только на полштуки уполномочили, то выметайся из машины. За мелочовку не берусь».
        Вновь раскрылось портмоне, Нардов вытащил еще две стодолларовые бумажки, подхватил сигаретную пачку, бросил их сверху пяти банкнот и тут же захлопнул перчаточный ящик.
        - Вот и все, - сказал он и промокнул лоб носовым платком.
        Барсуков только кивнул в ответ.
        - Остановите. Дальше я сам, - попросил Нардов, - день выдался тяжелый. Но удачный благодаря вам. Теперь можно и расслабиться.
        - У меня каждый день тяжелый.
        - Сочувствую. Но терпение и усилия непременно вознаграждаются. Всего доброго.

«Жигули» притормозили у бордюра. Элегантно одетый Нардов выбрался из машины. Выходя, придержал рукой красный галстук. Тут же остановился и «Гранд Чероки», чтобы подобрать адвоката. Барсуков дождался, пока огромный и торжественный, словно дорогой лакированный гроб, джип отъедет. За рулем сидел явно не простой шофер - наемные люди так властно не смотрят на мир.

«Видел я его раньше или нет?» - задумался Барсуков.
        Память на лица он имел плохую. Лица пациентов его никогда не интересовали, зато держал в памяти особенности строения тел тех, кого ему приходилось осматривать. Досконально помнил татуировки, но не лица.

«Взгляд у небритого странный, - решил тюремный врач, - вроде как правый глаз слегка косит, сразу и не поймешь, куда смотрит».
        Барсуков благополучно доехал до своего двора, припарковал скромные «Жигули» между двумя иномарками и заглушил двигатель. На дворовой стоянке было пусто - ни одного человека. Деньги из перчаточного ящика он выгреб и, не пересчитывая, сунул в карман. Новенькие купюры захрустели. Скруток с баксами зажал в кулаке. Деньги буквально жгли руку, ему не терпелось от них избавиться. Тюремный врач не стал подниматься домой, а сразу спустился в подвал. Чем-то подвальный коридор напоминал ему бутырские переходы. Те же пронумерованные двери, такая же сырость, слабое освещение, только все исполнено в миниатюре и не хватает решеток-перегородок. Закрывшись в собственном сарае, Барсуков осторожно выдвинул из стены кусок чугунной канализационной трубы. Внешне она смотрелась как самый банальный «стояк», но на самом деле начиналась у потолка и кончалась в выемке бетонного пола. Деньги, для надежности завернутые в блестящий станиоль и закрученные в толстый полиэтилен, исчезли в ее недрах.

«Ну вот и все, - с облегчением вздохнул врач, - теперь можно по совету адвоката и расслабиться. Завтра еще немного поволноваться, а там и выходные».
        Нардов тем временем еще не мог себе позволить отдых. Он вертел в пальцах изрядно опустевшую пачку сигарет. Наконец «Гранд Чероки» свернул в боковую улицу и замер у пустынного тротуара.
        - Как понимаю, он взял? - поинтересовался чуть небритый мужчина, снял руки с руля и негромко включил в салоне музыку.
        - Само собой разумеется, - в глазах адвоката уже не было прежней брезгливости, - я еще не встречал человека, который был бы способен отказаться от денег. Даже среди сумасшедших.
        - А мне приходилось.
        - Среди кого?
        - Среди блатных.
        - Значит, вы им мало предлагали. Барсуков тоже не сразу согласился. Половина штуки его не устроила, но семьсот взял.
        - Оборзели менты, думают, что раз Москва - столица, то можно и ставки заламывать космические. Скоро за бутылку водки, пронесенную в СИЗО, по сотке станут требовать.
        - Барсуков подумал, что побег замыслили.
        - Ты ему объяснил?
        - Как сумел. Если бы не поверил, не взял бы.
        - Хорошо, теперь езжай в двадцатую больницу. Надо, чтобы реаниматолог не передумал.
        - Все получится. - Нардов улыбнулся и прикоснулся ладонью ко лбу. - Я пошел?
        - Валяй.

«Гранд Чероки» буквально взрыл асфальт шипованными протекторами и умчался по пустынной улице.
        - С огнем играет Артист, - то ли восхищаясь, то ли осуждая, произнес адвокат вслед удаляющемуся джипу.
        Глава 2
        Грохоча алюминиевыми поддонами и распространяя запах тухловатой рыбы, «ЗИЛ» с ярко-голубым рефрижератором, на котором красовалась новенькая надпись «Рыба - Пеликанов и К°», отъехал от рампы. Металлическая дверь магазина с грохотом захлопнулась. Два небритых уставших грузчика в темно-синих халатах и грязных кожаных передниках сошли по ступенькам с рампы. Они устроились в тени каштана, единственного на весь двор полноценно растущего дерева. Грузчики сидели на пластиковых ящиках и курили. Перед каждым стояло по бутылке пива.
        Не прошло и минуты, как к рампе подлетел темно-синий легковой автомобиль «БМВ» седьмой модели, каких в Москве тысячи. Взвизгнули тормоза, машина замерла как вкопанная, двигатель мгновенно смолк. Между бампером и бетонной рампой расстояние измерялось сантиметрами.
        - Во дает! Снайпер, - нервно затянувшись сигаретой без фильтра, пробурчал пожилой грузчик. - И коробок спичечный не проскочит.
        - И машины им не жалко, - в тон ему, словно автомобиль являлся его собственностью, сказал грузчик помоложе, выковыривая ногтем из глубокой морщины на запястье присохшую рыбную чешую.
        Из машины уже выбрались двое мужчин лет по двадцать пять в черных джинсах и кроссовках. Оба коротко стриженные, с крепкими шеями, покатыми плечами. На одном была джинсовая рубашка цвета весеннего неба, а на другом вишневая майка без рукавов - рельефные бицепсы украшала густая, как паутина, татуировка. Парни огляделись по сторонам. По грузчикам скользнули такими взглядами, словно те были не люди, а дворовые коты, которые крутятся в надежде стащить кусок мороженой рыбы.
        Мужчина в майке без рукавов посмотрел на часы.
        - Ну что, идем?
        - Однако и смрад здесь! - сказал его приятель, брезгливо морща сломанный нос.
        - Все надо делать вовремя, чики-чики, - растопырил пальцы и пошевелил ими парень в майке.
        - А это кто такие? - глядя на широкие спины парней, которые поднимались по ступенькам к обитой железом двери магазина, поинтересовался молодой грузчик.
        - Инкассация, - услышал он в ответ от своего напарника.
        - У вас тут хоть деньги регулярно платят? Устраивался, обещали, что задержек не будет.
        - Задержки - это не для мужиков, для баб. Когда придет день получки, тогда и узнаешь, как тут платят, - немолодой грузчик с фиолетовыми прожилками на щеках и белыми склеротичными пятнышками на кистях рук сказал и отвернулся от бетонной рампы, словно все происходящее его абсолютно не касалось.
        Парень в джинсовой рубашке схватился за дверную ручку, трижды дернул. Дверь не открылась.
        - Не понял, - сказал он, обращаясь к двери, - это еще что такое?
        Второй сжимал и разжимал напарафиненные кулаки. Лицо у него было абсолютно отсутствующим. Парень в джинсовой рубашке стал к двери спиной и трижды так сильно ударил в дверь ногой, что та задрожала, а по двору покатилось эхо. Даже голуби, сидевшие на жестяной крыше над рампой, взлетели и рассыпались в воздухе как фейерверк.
        - Петрович, подожди! - раздался из-за двери женский голос.
        - Какой Петрович на хрен! Открывай калитку! - рявкнул и еще раз ударил в дверь ногой парень в голубой джинсе.
        - Так это не ты, Петрович? - раздраженно прозвучало из-за двери.
        - Нет.
        - А кто?
        - Дед Пихто, дура! Инкассация.
        - Ой, извините!
        Парень в джинсовке говорил так уверенно, словно весь этот двор, дом и магазин принадлежали ему. Из «БМВ» летели песни знаменитого и популярного «Лесоповала». Молодой грузчик пил пиво и, сидя, притоптывал в такт музыке, он с интересом следил за приехавшими парнями. А что еще? Подтаявшую рыбу они перегрузили, пустую тару вынесли в рефрижератор, так что можно и отдохнуть, расслабиться.
        Теперь уже парень в майке посмотрел на часы, сплюнул под ноги.
        - Что-то настроение у меня начинает портиться. Не нравится мне.
        - Чего тебе не нравится?
        - «Пеликанов и K°».
        - А-а, - сказал парень в джинсовке, и у него под широкими скулами забегали желваки.
        Не успел в замке повернуться ключ, как парень так рванул на себя дверь, что девушка в белом халате с растрепанными каштановыми волосами вылетела чуть ли ему не на руки. Она что-то хотела сказать, но, увидев звероватые мрачные лица и татуированные бицепсы, втянула голову в плечи.
        - Хозяин на месте? - почти нежно спросил парень в майке, заглядывая девушке в глаза.
        Губы с размазанной помадой шевельнулись, она тряхнула головой, показывая в глубь магазина.
        Ей, с огромным трудом устроившейся на работу две недели назад, хозяином магазина представлялся директор, тридцатисемилетний толстяк в льняном костюме, пахнущий дорогим, по ее мнению, одеколоном. Директор магазина Валерий Федорович Желтков только что пытался отыметь молоденькую неопытную продавщицу, и, если бы не грохот в дверь, возможно, ему бы это и удалось. Он был раздражен, сидел в тесном кабинетике под вентилятором и жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватал прохладный воздух пухлыми губами. Жалюзи на окне были плотно закрыты.
        Фима и Серый привычно прошли знакомым коридором, свернули направо, обошли два огромных холодильника и оказались перед дверью директорского кабинета. Фима одернул джинсовую рубашку, а Серый вытянул руки из карманов джинсов. Они вошли в кабинет, и там тут же сделалось катастрофически мало места. Пришельцы уставились на директора. Тот ответил им таким же вопросительным взглядом.
        - Хозяин где? - Фима подошел к Валерию Федоровичу Желткову вплотную, развернул вентилятор на себя и подставил голову под упругую струю воздуха. - Что, в пот кинуло? - Хмыкнув, он уставился на темное пятно пота на майке директора магазина.
        - А что вам, собственно, угодно? - Директор хотел подняться, но Фима опустил руку на жирное плечо и вдавил директора в кресло.
        - Ты не понял, что ли, кто мы, по какому делу? Хозяин не предупредил?
        Валерий Федорович опять попытался встать с кресла, но это ему не удалось. Он даже покраснел от натуги.
        - Сиди, не менжуйся. У вас и так тут смердит, ты же не станешь воздух портить? Мы по два раза ходить не любим. Филки гони! - Серый сел на стол и стал рассматривать кулак, накачанный парафином.
        - Мне хозяин никаких распоряжений не давал.
        - Ах так, не давал? Забыл, наверное? - переглянулись Фима и Серый. - Пеликан забыл. Обидно. Ну, раз мы уже здесь, чтобы два раза не ходить, - сказал Фима, - ты должен будешь ему напоминать об этом каждый месяц. Ты ему будешь напоминать, договорились?
        - Что я ему должен напоминать?
        - Ну и лох!
        - Он над нами издевается.
        Фима положил пятерню на затылок Валерия Федоровича Желткова, сжал пальцы, словно у него под рукой был арбуз вместо головы, а затем резко завалил Желткова на бок к столу и ударил лицом о стол, причем так сильно, что два бокала, один пустой, второй полный, упали на пол и разбились. Желтков завизжал от боли.
        Серый взял со стола три шоколадные конфеты, развернул их и по очереди отправил в рот. Фима за редкие волосы оторвал от стола голову директора магазина.
        - Ну, ты теперь понял, о чем я тебя попросил, мудак? Или повторить?
        Из разбитого носа текла кровь, капли падали на белую майку, на кремовый льняной пиджак и брюки. В общем, вид у директора рыбного магазина, принадлежащего фирме
«Пеликан и K°», был не ахти.
        Фима взял телефонный аппарат, поставил рядом с директором:
        - Звони Пеликану, непонятливый, а то останешься без носа.
        - И возможно, даже без зубов, - уточнил Серый, смачно жуя конфету.
        В дверь громко забарабанили.
        - Скажи, что ты занят, пусть не беспокоят, - ласково попросил Желткова Фима.
        - Я занят! Потом, потом! - судорожно выкрикнул Валерий Федорович, дрожащей рукой схватил телефонную трубку и принялся тыкать пальцем в клавиши.
        Желтков несколько дней назад бросил курить. Сейчас ему очень захотелось глотнуть дыма, но сигарет не было, и вместо этого он сунул в рот жвачку. Он уже разобрался, кто пожаловал в магазин, до этого дня общение с «инкассаторами» брал на себя исключительно хозяин Артур Пеликанов, чей номер только что и набрал директор.
        - Артур. Они пришли.
        - …
        - Забыли?
        - …
        - Да-да, я понял.
        - …
        - Из выручки? Хорошо.
        - …
        - …Еще не было инкассации…
        - …
        - Хорошо. - Желтков положил трубку на рычаги, испуганно заморгал.
        - Что Пеликан сказал?
        - Извините, господа, - Желтков прикладывал к носу платок.
        - Рожу бы умыл.
        - Только вытри сначала, - посоветовал Серый директору магазина.
        Тот схватил полотенце, принялся вытирать лицо. Размазал кровь по двойному подбородку.
        - Ну, клоун! Ты на себя в зеркало глянь, словно человека сожрал.
        Фима с Серым поняли, что произошло: хозяин не предупредил директора, что сегодня приедет «крыша» - забрать деньги. А директор новенький, как и половина персонала в магазине, оказался не в «курсах», вот и попал в неприятную историю.
        Директор из сейфа вытащил деньги - пачки, перетянутые аптечной резинкой.
        - В пакет положи. Даже бабки, и те рыбой воняют. И как ты тут дальше работать будешь? - почти с жалостью, глядя на директора, сказал Фима. - И бабы все вонючие, рыбой насквозь пропахли, как бочки из-под селедки.
        - Ага, - согласился директор, складывая деньги в непрозрачный пакет для мусора.
        - Ну вот, порядок, - похлопал по плечу Валерия Федоровича Желткова Фима. - Теперь ты нас знаешь, хозяину будешь напоминать. Больше не забудешь, в зеркало чаще посматривай. До встречи.
        В коридоре, прижавшись к холодильнику, стояла и дрожала молоденькая продавщица с растрепанными каштановыми волосами. Серый наклонился к ней и прошептал на ухо:
        - Иди директора успокой, быстро!
        Девушка метнулась к открытой двери.
        Пацаны, смеясь, вышли на рампу, легко спрыгнули к машине, забросили пакет на заднее сиденье. Фима посмотрел на часы, протянул руку, провернул ключ в замке зажигания. Ключ оставался в машине все то время, что они отсутствовали, дверцы приоткрыты, тонированные стекла в окнах опущены.
        - Пошли посмотрим, - позвал молодой грузчик своего пожилого коллегу.
        - Нет, - сказал тот, - посидим еще, пусть там все устаканится.
        - А что там было?
        - Я откуда знаю? - резонно заметил грузчик, вливая в рот последние капли теплого пива. - Но смотреть не хочется.

«БМВ», из которого неслись песни «Лесоповала», завизжал протекторами, взревел и, развернувшись чуть ли не на месте, умчался со двора.
        - Теперь уже все? - спросил Серый.
        - Теперь к Карлу, - ответил Фима, - куда ж еще? Пеликан последним был.

* * *
        Хозяин небольшого, но уютного бара «Лондон», находящегося в ста метрах от людной центральной улицы, сегодня сам стоял за стойкой. Были у него и два бармена, и официант, но сегодняшний вечер накануне выходного дня обещал быть шумным. На двери бара красовалась табличка: «Извините. Закрыто».
        В баре на семь столиков и на пять табуретов у стойки, кроме хозяина, находилось еще два человека: вор в законе Карл и его девятнадцатилетний крестник Николай Бунин в темных очках на красивом бледном лице. В двери изнутри бара из замка торчал ключ. Музыка звучала непривычно тихо, хотя колонки и аппаратура за спиной бармена-хозяина могли дать такой звук, что стены стали бы пульсировать, а бокалы с коктейлями заползали бы по мраморной плите стойки бара.
        Но сегодня был не тот вечер, когда гремит музыка, дверь открыта настежь, а над стойкой до рези в глазах мигают лампочки. Бунин пил кофе, а перед смотрящим - Карлом стояла белая чашка и такой же белый заварник. Карл через ровные интервалы времени наливал немного заварки в чашку и не спеша выпивал. Его темный дорогой плащ с большими костяными пуговицами висел на плечиках за спиной.
        - Еще чего-нибудь, может? - хозяин бара, коротко стриженный мужчина лет тридцати восьми, вышел из-за стойки и глянул на Карла, сидевшего спиной к двери.
        - Не суетись. Ничего не надо. Хороший чай быстро не выпьешь.
        - Может, вам чего-нибудь подать?
        Карл не мог сдержать улыбку, когда смотрел на Бунина. Парень умело изображал из себя слепого, то промахивался рукой мимо чашки, то не мог отыскать ложечку.
        - Я бы еще кофе выпил. Музыка у вас сегодня хорошая, - произнес Николай.
        - Может, громче сделать?
        - Не надо.
        - Кофе покрепче?
        - Да, - сказал Бунин.
        Через минуту чашка свежесваренного кофе уже стояла перед Николаем. На блюдце лежал кусочек сахара и маленькая шоколадная конфета. Бунин сжал чашку в пальцах, нащупал ложечку. Аккуратно собрал пенку, всю до последней капли, медленно поднес ко рту и проглотил, явно смакуя.
        - И как ты можешь так много кофе пить? - не злобно пробурчал Карл.
        - Понимаешь, столько чая, сколько пьешь ты, я не выпью.
        - Не зарекайся, - заметил Карл и, одернув манжет черной шелковой рубашки, взглянул на часы, - чифирь до первой ходки мало кто уважает.
        За дверью бара, на улице за пластиковым столиком, под единственным раскрытым зонтиком (все остальные были сложены) сидели двое блатных с синими от татуировок кистями рук. Одеты они были модно. На одном черный, на другом белый костюм. И рубашки: у одного белая, у другого черная. Абсолютно зеркальное сочетание, только вот лица и прически разные.
        На другой стороне улицы притаилась машина, в которой сидели двое пацанов. Иногда они переглядывались друг с другом - те из машины и эти у двери, под зонтиком. Пепельница, пачка «Мальборо», две зажигалки, черные очки - все это лежало на льняной скатерти. Если кто-то из прохожих подходил к двери бара и, не заметив таблички, дергал ручку, толкал дверь плечом, один из блатных предельно вежливо, мягким певучим голосом произносил:
        - Будьте любезны, не дергайте дверь, сегодня она не откроется. Приходите завтра.
        Одного взгляда вкрадчиво говорившего пацана и улыбки его приятеля было достаточно, чтобы без лишних объяснений отойти подальше от бара «Лондон».
        Дверь иногда открывалась, но для избранных.
        Подъехала темно-синяя «БМВ» так тихо, что даже тормоза не запищали. Остановилась, дверца распахнулась, и на асфальт вышел Фима. Блатные, один в черном, другой в белом костюме, глянули на него, он на них. Фима подошел к двери, держа под мышкой объемный черный пакет, трижды негромко ударил в стекло, и дверь перед ним открылась. Фима вошел в бар, дверь без промедления закрылась, щелкнул замок. Блатной в черной рубашке поднялся, подошел к машине, нагнулся и, подмигнув, показал водителю, чтобы тот уезжал.

«БМВ» уехала, блатной вернулся на место, закинул ногу на ногу и, словно бы выполнил тяжелую работу, закурил. Сперва сжимал сигарету двумя пальцами, как это делает большинство курящих, но стоило ему задуматься, как, сам того не замечая, он перевернул зажженную сигарету, и та оказалась спрятанной в кулаке. Пацаны смотрели в разные стороны - в один конец улицы и в другой.
        Фима коротко кивнул смотрящему. Карл ответил, бросив на него испытывающий, быстрый, как вспышка фотоаппарата, взгляд. Хозяин бара поднял прилавок. За стойкой была небольшая комнатка, где сидел седой мужчина и с ловкостью картежника безо всякой счетной машинки пересчитывал свезенные из района деньги и складывал их в обыкновенную хозяйственную сумку с замком-«молнией». Он принял пакет у Фимы, быстро раскрыл его и тут же брезгливо поморщился.
        - А еще говорят, что деньги не пахнут. Да они просто смердят! Будто их вокзальная проститутка целый день таскала в трусах.
        - «Пеликанов и K°», - уточнил Фима, - а то ты не знал, что рыбные «бабки» привезем!
        - Они такие мокрые, что их хрустами язык не поворачивается назвать. Но деньги - они всегда деньги.
        Немолодой мужчина в вельветовых брюках и сандалиях на босу ногу работал с деньгами быстро. Купюры мелькали в его пальцах, складывались в пачку, щелкала резинка, и пачка летела в черную хозяйственную сумку, банальную, как мусорный бачок. Деньги сейчас для него были просто бумагой, они его абсолютно не возбуждали. А вот Фима слюну сглотнул, когда увидел чрево сумки, набитое тугими пачками банкнот - долларами, евро и российскими рублями.
        - Деньги - дрянь, но без них никуда, - сквозь зубы процедил мужчина, показывая Фиме жестом, что он не любит, когда стоят над душой.
        Фима покинул комнатку, но не через бар, а по узенькому коридору, где двое с трудом могли разминуться, - к двойной железной двери, у которой стоял блатной с зажженной сигаретой в зубах и «стволом» - рукоятка со спиленной звездочкой красноречиво торчала из-под брючного ремня. Блатной глянул в «глазок» во двор, открыл одну дверь, затем другую. Фима вышел. У крыльца, почти вплотную к двери, стояло три машины. Поодаль, метрах в пятнадцати, у «БМВ» топтался Серый.
        Бунин уже допил кофе, выкурил четвертую за час сигарету. Карл взглянул на часы.
        - Ты еще кого-то ждешь?
        Законный кивнул, насупил седые брови. Лицо у него стало суровым, и Николай, хорошо знавший Карла, понял, что тот взволнован и не пытается скрыть беспокойство.
        Хозяин бара закатал рукава белой рубашки и принялся протирать стаканы. Карл клацал затвором бензиновой зажигалки, а когда ему это надоело, зажег ее, но сигарету прикуривать не спешил, вертел в чутких пальцах вора-карманника, играл с нею. Наконец прикурил, защелкнул крышку.
        В это время из-за стойки вышел кассир. Напоминать смотрящему, что еще не вся сумма собрана, он не спешил. Посмотрел по сторонам на корешки книг, на виды Лондона в дубовых рамках, на дверь с торчащим из замка ключом. Он смотрел так, будто попал сюда впервые и уже никогда больше здесь не окажется, а потому пытается наглядеться вдоволь, все запомнить, чтобы потом рассказывать внукам, как выглядит Биг-Бэн, Трафальгарский сквер, мосты через Темзу, Бейкер-стрит, Тауэр. И, наглядевшись, словно надышавшись туманным воздухом столицы Британии, он подошел к Карлу. Законный сидел, опершись подбородком о кулаки.
        - Одного еще не хватает, - коротко сказал кассир, заподозрив, что смотрящий не слишком усердно разглядывал посетителей с деньгами.
        - Знаю, - ответил Карл.
        - Ждать будем? Сколько?
        - Сколько надо.
        - Понял.
        - Чай? Кофе? - спросил хозяин, когда кассир подошел к стойке.
        - Минералки. Душновато там.
        - Ну что поделаешь, - хозяин наполнил высокий стакан шипящей минералкой.
        - Кого ждем? - спросил Бунин, прекрасно зная, что Карл не из тех, кто позволит красть у себя время и станет ждать припозднившегося с платой «бизнесюгу».
        Николай не мог понять, почему вор в законе не схватит трубку мобильника или не пошлет пацанов разобраться, чтобы быстро метнулись туда-обратно и вернулись если уж не с деньгами, то с информацией. Карл больше не глядел на часы. Заварка в чайнике уже давно кончилась, законный сидел неподвижно, оцепенев, с полуприкрытыми глазами, словно вспоминал что-то далекое. Иногда на тонких губах пробегала, как ветер по паутинке, волна улыбки и тут же гасла. Если бы Бунину не надо было притворяться слепым, то он взял бы с полки какую-нибудь книжку и принялся читать, не спеша переворачивая страницу за страницей. Но роль слепого музыканта следовало играть до конца. Из всех присутствующих только Карл знал правду.
        Николай смотрел на дверь сквозь темные стекла очков, курил, рассматривал руки Карла и его лицо, пытаясь отгадать, к кому же это вор в законе так неровно дышит, что даже опоздание прощает.

«Неужели женщина? - Бунин ухмыльнулся, вспоминая тех женщин Карла, которых знал. - Да уж она, должно быть, красоты и ума невероятного».
        Вдруг Карл вздохнул, открыл глаза:
        - Замаялся?
        - Есть немного, - ответил Бунин.
        - Ждать надо уметь. Иногда ждать тяжелее всего на свете, хотя жизнь человека и есть ожидание смерти с момента рождения. И вот что интересно, никто ведь и не спрашивает: хочет человек на белый свет появиться или нет? Хочет он бояться смерти?
        Карл взял в руку зажигалку, спрятал ее в кулаке. А когда разжал пальцы, зажигалки на ладони не оказалось. Бунин сделал вид, что ничего не заметил, он ведь слепой.
        За дверью бара «Лондон» истерично взвизгнули тормоза, резко и противно. Бунин даже поежился. А законный даже не шелохнулся, не повел головой. Из машины, остановившейся в переулке прямо напротив бара, выскочил мужчина с портфелем, резко захлопнул дверь. За ним следом выбежала девушка, тряхнула копной черных кучерявых волос.
        - И я с тобой, - закричала она. - Слышишь, дед, не хочу я одна в машине сидеть, надоело мне!
        Блатной метнулся молоденькой девушке наперерез, но пожилой мужчина, широкоплечий, с короткими седыми волосами, белыми, как снег, гаркнул утробным голосом:
        - Меня Карл ждет.
        Блатной отступился.
        - Открой, - сказал Карл хозяину, вставая со стула и потягивая спину.
        Мужчина вошел, следом за ним девушка.
        - О, да ты не один! - Карл пожал руку пожилому мужчине, похлопал его по спине.
        - Прости, невыкрутка, застрял в пробке и ни туда, ни сюда.
        - А телефона нет?
        - Разрядился, чтоб он неладен был!
        - Ладно, присаживайся. А это что за красавица, прямо цыганка? Кармен какая-то. Лицо знакомое.
        - Внучка моя Светлана.
        Карл отступил на шаг, сощурил глаза, изучая внучку бизнесмена, торгующего сантехникой, Анатолия Ивановича Железовского.
        - Не сразу признал. Ребенком еще недавно была. Незадача вышла. Волосы у нее теперь темные и кучерявые. Она же брюнетка, а звать Светлана. Непонятки, Толик, непонятки…
        - Да кто ж ее знал, какая она будет, когда вырастет? Родилась, вообще волос не было, пушок светленький, и все.
        - Я вас тоже помню. Маленькой на колени меня к себе садили, - Светлана Железовская, ничуть не смущаясь, оглядывалась по сторонам, - и на скрипке я вам играла. Вы еще сказали, что у вас виолончель итальянская дома есть. Вас Олег Карлович зовут, вы приятель моего деда. Почему же вы теперь Карлом называетесь?
        - Я и тогда Карлом назывался. А теперь не лезь, Светлана, во взрослые разговоры.
        Все казалось девушке удивительным - и мужчина, метнувшийся наперерез деду, и Карл, которого она видела последний раз лет пять тому назад, он стал теперь такой же седой, как ее дед, и красивый парень с бледным лицом в черных очках, и бармен, слишком уж солидный для такого маленького заведения.
        Карл не сказал Анатолию Железовскому «садись», не принято это слово у бывших зэков. Он просто кивнул, сделал едва заметный жест рукой, и Анатолий присел за стол, но не за тот, где расположился Бунин, а за соседний. Бизнесмен, приехавший с внучкой, передал пакет кассиру.
        - Книги я тебе привез, Карл.
        - Книги? - не сразу сообразил смотрящий.
        - Те, что должен был сегодня отдать.
        - А… да, мой человек их просмотрит.
        Кассир с пакетом исчез в задней комнатке, а Светлана подошла и села на место Карла прямо напротив Николая.
        - Дед, - обратилась она к Железовскому, - у меня денег нет, а я кофе хочу.
        - Мы не долго, - строго произнес Железовский.
        - Ну что ты так! Нельзя отказывать молодой красивой девушке. Нельзя ее обижать. Сделай кофе, - Карл говорил тихо, но его все слышали.
        - И мне, - вставил Бунин.
        Карл и Железовский переговаривались тихо, казалось, они просто сидели и глядели друг на друга. Каждый из них видел что-то свое, но вспоминали они одно и то же.
        - Тебя как зовут? - первой спросила Светлана.
        - Николай, - ответил Бунин.
        - Мое имя ты уже слышал - Светлана.
        - Слышал.
        - Ты для прикола очки носишь? Или… - девушка замялась.
        - Нет, я слепой, - без тени смущения сказал Бунин.
        - Извини, я сегодня взбалмошная. Сама не знаю, что говорю.
        - Ничего страшного. Я привык к этому, а раньше я видел.
        - Совсем-совсем не видишь?
        - Я не вижу тебя, только слышу.
        - Как интересно! Музон какой-то знакомый, - вдруг сказала Светлана и принялась перебирать пальцами по столу, словно играла на пианино.
        - Шуман, попсовая обработка, - сказал Бунин, глядя на тонкие без маникюра пальцы Светланы.
        - Похоже, точно, Шуман! А ты меломан? - уже заинтересовавшись Николаем, спросила девушка.
        - Люблю музыку.
        - Может, ты еще и играешь?
        - Немного играю.
        - На чем, если не секрет?
        - На клавишах, на рояле.
        - Я на скрипке, - призналась девушка. - И честно тебе скажу, надоела мне моя скрипка, как горькая редька. Если бы не дед, я бы уже послала всю эту музыку. Но он меня пилит по-черному, каждый день заставляет заниматься.
        Бунин смотрел на Светлану и видел, что она не совсем понимает, в какой компании оказалась.

«Наверняка дед ее оберегает, балует, вот и смотрит девчонка на мир через розовые очки».
        - Он у тебя музыкант?
        - Какой музыкант, сантехникой торгует! Музыканта нашел. Король унитазов, умывальников начальник. Ну, это я шучу. Он просто клевый, суперный дед, я бы без него пропала. Дед меня сегодня брать не хотел, а я увязалась, он мне ни в чем отказать не может. И чего он упирался? Всех-то дел было Олегу Карловичу книги передать. А какие книги, даже не сказал.
        Бунин поздновато понял, что девушка ему уже успела понравиться.

«Не так чтобы очень, Светлану красавицей не назовешь, высокая, тонкая и… какая-то нервная. Тонкий нос, большие глаза, чувственный рот и волосы, похожие на черную грозовую тучу», - Бунину захотелось дотронуться до них, на вид они были мягкие. Даже зуд появился на кончиках пальцев.
        Светлана красиво держала чашку в длинных чувствительных пальцах, красиво поворачивала голову на тонкой шее, красиво и немного грустно улыбалась. И Бунин понимал, почему ее улыбка немного грустная - она его жалеет. Она свято уверена, что он слепой. Он чувствовал, что девушке хочется спросить у него, но она не решается. Бунин даже вопрос угадал: обычное желание зрячего узнать, как воспринимает мир человек, лишенный зрения.
        Но вопрос задать Светлана Железовская не успела, как и не успел спросить у нее номер телефона Бунин. Она в свою очередь подумала, что если напишет телефонный номер на бумаге, то Николай и прочесть его не сможет.
        - …если что, не стесняйся. Твое опоздание сегодня - это ерунда. Я ведь тебе по жизни должен, - тихо сказал Карл, глядя в глаза Железовскому. - С тобой мне тяжело рассчитаться будет.
        - Ладно, не надо. Мы уже люди в возрасте, видишь, внучка какая? - Железовский повернул голову и помрачнел, увидев, что Светлана болтает с парнем в темных очках.
        Кто может сидеть в баре вместе со смотрящим? Молодой жулик. Кому же захочется, чтобы его внучка связала свою жизнь, как поется в песне, с преступным элементом?
        Железовский встал:
        - Прости, что задержался. Не получилось вовремя приехать, больше не повторится. С другого ты бы шкуру спустил.
        Карл покусывал губу. У него на глубоких залысинах поблескивали капельки пота.
        - Светлана, пошли.
        Федор, хозяин бара «Лондон», подошел к двери и повернул ключ.
        - До встречи, - тихо, но так, чтобы услышала Светлана, сказал Николай.
        - Надеюсь, - как бы между прочим обронила девушка, тряхнула головой, и ее черные волосы разметались по плечам.
        Появился кассир и коротко сказал:
        - И тут порядок.
        - Тогда едем.
        Карл редко кому жал руку, и хозяин бара в число избранных не входил, законный удостоил его еле заметного кивка.
        - Ты теперь за девкой побежишь? Девка красивая, - подшучивая над Буниным, сказал Карл. - Я бы за такой красавицей… в твои годы… - законный махнул рукой, дескать, что я тебе рассказываю, у самого глаза есть, хоть и не все об этом знают. И тут же уже для кассира и для хозяина бара громко произнес: - Вот если бы ты ее видел, тогда бы понял, о чем я говорю, в следующий раз попроси лицо пальцами ощупать. На месте не усидишь.
        Бунину хотелось выкрикнуть:

«Да видел я, видел! Нравится она мне, согласен я с тобой, и найду я ее, не сегодня, конечно, а завтра или послезавтра, и даже дед ее не отговорит со мной встречаться. Хотя он не простой „бизнесюга“, а, судя по всему, твой кореш, Карл».
        Все, кроме хозяина бара, вышли во двор, быстро расселись по машинам. Три автомобиля, словно по команде, сорвались с места и через арку выехали в переулок. Серебристая «семерка» «БМВ» стояла напротив бара «Лондон» с уже работающим двигателем. Она дождалась двух блатных в черном и белом костюмах, которые на удивление быстро перебежали улицу и впрыгнули в автомобиль. Кортеж из четырех машин помчался по переулку.
        - Все путем, слава богу, - сказал Карл, посмотрев на часы, - Монголу ждать не придется. Не любит он ждать.
        Карл, как всегда, когда вез «филки», сам сидел за рулем «Волги».
        - Слушай, а кто это был? - спросил Бунин, глядя на рубиновые огни передней машины.
        Карл догадался, о ком спрашивает Николай, но в ответ лишь пожал плечами, словно не понял, кем интересуется крестник.

«Если не отвечает, значит, так надо», - решил Николай, приглаживая волосы.
        Через полчаса кортеж был уже за Кольцевой дорогой.
        Подобная процедура повторялась два раза в месяц. Деньги сдавались в воровской общак регулярно, как в банк. Вор в законе, носивший погоняло Монгол, уже десять лет сидел на воровском общаке. Он никому не делал скидок. Общаковые «филки» - это серьезно и свято. Монгол год тому назад настоял на том, чтобы один молодой авторитет был раскоронован только за то, что играл в карты на предназначенные для общака деньги. Авторитет не проигрался в минус, ему удалось отыграться и «филки» привез вовремя, но он не имел права рисковать тем, что ему не принадлежало. Случай из ряда вон выходящий, даже старые воры не могли припомнить точно, когда в последний раз была раскоронация. Монгол уже не покидал свой дом-крепость несколько лет, прикованный болезнью к инвалидной коляске, но за делом смотрели его доверенные люди, смотрели строго и поблажек никому не давали.
        Так уж сложилось, и Монгол не возражал, что Карл, поставленный смотрящим по одному из центральных районов, неизменно привозил «филки» на час раньше отпущенного срока.

«Я во всем люблю иметь запас», - объяснял законный.
        Но уже истекал час с того момента, как в доме Монгола должен был появиться Карл, а того еще не было. Монгол знал, случись что-нибудь серьезное, ему бы дали «звон», поставили бы в известность. Карл не мог просто так сломать годами установившийся ритуал приезжать раньше назначенного. И тем не менее это случилось, казначей занервничал. На Карла он имел серьезные виды. Казначей лучше, чем кто другой, понимал, что сам он не вечен, болезнь съедала его, и он уже много раз просчитывал в уме возможные варианты передачи общака от себя Карлу, более достойного вора на роль казначея он не видел. Монгол подозревал, что Карл постарается отказаться, но, в конце концов, никуда не денется, если братва так решит.
        Монгол сидел у балконной двери в гостиной чуть меньше часа. Он даже послал доверенного блатного - Цыгана к «Лондону», посмотреть, не случилось ли беды. Карла все еще не было.
        Казначей смотрел в окно на летний закат. Рядом с инвалидной коляской стоял хромированный штатив с капельницей. Игла была воткнута в вену левой руки, и Монгол иногда, скосив зрачки в узких щелках глаз, смотрел на то, как розовая прозрачная жидкость, похожая на молодое вино, капля за каплей втекает в его тело. Жидкости в бутылке становилось все меньше и меньше, а Карл все не появлялся.
        Рядом с инвалидной коляской на столике лежал мобильный телефон. Стоило взять его в руку, набрать Карла и узнать, что с ним. Но казначей воровского общака к трубке не притрагивался. Час еще не прошел, и позвонить Карлу - значило показать, что ему не доверяют. Смотрящий был вправе приехать и минута в минуту.
        Уже третий год в доме Монгола жил врач. Раньше хватало одного-двух визитов в неделю, а с тех пор как казначею пришлось обзавестись инвалидной коляской, помощь могла понадобиться в любой момент. Монгол до последнего времени цеплялся за жизнь, в душе надеясь, что произойдет чудо и он вновь станет хозяином своему одряхлевшему телу. Но с полгода, как что-то сломалось в нем, он перестал бояться встречи со смертью, смирился с ее неизбежностью. И вот тогда… он не выздоровел, нет. Болезней в его организме скопилось так много, что врач иногда даже терялся, не зная, с какой бороться в первую очередь. Но произошла стабилизация.

«Теперь я мумифицировался и буду жить вечно», - шутил Монгол.
        Изредка он позволял себе выбраться из коляски, пройти по комнате, лечь в кровать. Спал Монгол мало. Диагнозами перестал интересоваться.
        Окна в доме раньше открывались редко, элементарного сквозняка могло хватить для того, чтобы Монгола свалила пневмония. Тюрьма - не курорт, оттуда здоровыми не выходят. Оттуда выносят тяжелые воспоминания и зачастую неизлечимые болезни. Теперь же казначей позволял себе иногда посидеть у открытого балкона. За решеткой в сырых камерах и холодных бараках Монгол провел немало - четыре ходки было за плечами. Во вторую его короновали. Вспоминать тюрьму и лагеря Монгол не любил, хотя его память хранила все - имена, погоняла, запахи, погоду. Он помнил номера камер, в которых «парился», и если бы захотел, то смог бы восстановить любой из дней, проведенных в тюрьме или лагере или в вагоне на этапе.
        Но зачем себя изнурять страшными воспоминаниями? Жизни и так осталось мало.
        Дверь в комнату открылась, в балконном стекле отразился лысый блатной с оттопыренными ушами и странным погонялом Чук, тихо произнес одно лишь слово:
        - Карл.
        Пальцем правой руки Монгол подозвал Чука и показал, чтобы тот переставил капельницу, подкатил кресло к дивану. Карл вошел, черный плащ накинут на плечи, кепка зажата в руке. На одутловатом мучнисто-белом лице Монгола появилась улыбка, не вымученная, не поддельная, а искренняя, так Монгол улыбался редко кому.
        Карл приблизился, и они поздоровались. Карл, сжав пальцы Монгола, ощутил, что рука у того влажная, холодная, хотя Монгол постарался, чтобы его рукопожатие оказалось сильным.
        - Располагайся, - слабым голосом произнес Монгол. - Проблемы были?
        Карл бросил на край дивана плащ, сел, закинул ногу на ногу, провел ладонью по седому ежику волос.
        - Не гони, Монгол, я вовремя, - смотрящий постучал ногтем по циферблату часов, - секунда в секунду.
        - Все решилось? - не получив ответа на первый вопрос, Монгол задал второй.
        Карл кивнул и улыбнулся:
        - Знаю, что ты ждал. Рамсы разводил.
        - Выпьешь? Закусишь?
        - Я не один.
        - А с кем? - Монгол наморщил лоб, сдвинул к переносице брови. Пальцы правой руки зашевелились.
        - С крестником.
        Монгол улыбнулся. Все, что было связано с Николаем Буниным, его радовало.
        - Почему в дом не позвал? Мои пацаны его пропустили бы без базара.
        - На улице курит. Нравится ему у тебя, слушает, как сосны шумят.
        Монгол хмыкнул:
        - Шум хвои, конечно, приятный, успокаивает, но я его на лесоповале наслушался вдоволь. Да и ты тоже. Пусть его минует чаша сия, пусть его бог хранит. Хотя он и там не пропадет, твоя у него закалка - крепкая, - рассудил Монгол.
        При этом он наблюдал за выражением лица Карла. А тот играл дорогой зажигалкой, вертя ее в пальцах, зажигалка то исчезала в ладони, то появлялась. Монгол даже залюбовался, и не ловкостью, а изяществом, артистизмом, с каким Карл все это проделывал.
        - Не забываешь ремесло? Репетируешь?
        - Не забываю, - ответил Карл, - на трамвае регулярно катаюсь.
        - Оно и правильно. С ремеслом оно всегда проще и спокойнее. И неважно, какое оно, главное, делать это лучше других. Да что я перед тобой распыляюсь, ты это и без меня знаешь. Я твоего крестника уже месяца три, наверное, не видел. Позвал бы.
        - Ты приглашаешь здесь, а не я, - ответил Карл. - В другой раз вместе с ним зайдем.
        - Знаешь, Карл, - уже серьезно произнес Монгол тем голосом, от которого у блатных, прошедших зону, мурашки по спине бежали, - другого раза может и не быть.
        Карл подался вперед, пристально посмотрел в глаза Монгола:
        - Ты чего это?
        - Карл, слабею. Тяжело признаться, но на кровать без чужой помощи залезть не могу. Мало мне осталось. Ну да ничего, надеюсь, успею, - глаза у Монгола сверкнули хитрым огнем.
        - Что успеешь, Монгол? О чем это ты?
        - Я все о том же: готовься дела мои принимать. Вот сдам их тебе, может, легче станет.
        - Мне казалось, что ты поздоровел, в силу вошел. Спокойно, - Карл протянул вперед ладони. - Ты мне это уже третий год втираешь, и жив-здоров пока, слава богу.
        - Вот именно, слава богу, - Монгол погрозил Карлу пальцем, но при этом лицо его стало невероятно серьезным.
        - Пройдет еще год, и мы с тобой это дело обмозгуем, - сказал Карл и положил ладонь на плечо Монгола. - Ты раньше смерти в яму не лезь и до расстрела не умирай.
        - Я знаю, - отрезал Монгол. - Я хочу, чтобы ты, Карл, сказал мне «да». Потому как насильно счастлив не будешь, да и тебе пора с показательными выступлениями в трамваях да переходах завязывать. Если я слово закину, то поставит тебя братва на общак.
        - Я вор - щипач, - сказал Карл, затем повторил громко и отчетливо: - Вор! Я в банковских делах мало смыслю.
        - Я тебя научу, - прошептал Монгол. - Я ведь тоже вор, - громко, почти выкрикнул Монгол, - и тоже не родился казначеем. Или ты забыл, что я вор?
        - Не хочу я этого, - выдохнул Карл. Ему захотелось закурить.
        - Ладно, подумаю, - вдруг смягчился Монгол, и его напряженное лицо, до этого застывшее, как гипсовая маска, немного расслабилось. - Так ты подумай, Карл, - произнес Монгол, протягивая руку, - и не удивляйся, если слух среди братвы пойдет, что я тебя на ближайшем сходняке предлагать стану. Так надо.
        Карл пожал холодную ладонь, кивнул на прощание и тоже улыбнулся, давая понять казначею воровского общака, что напрасно тот гонит волну, что жить ему еще долго.
        И Монгол понял, что Карл в своем поступке абсолютно искренен и не пытается его обмануть, а по-настоящему желает ему здоровья, того самого, которого Монголу недоставало.
        Бунин ждал Карла, сидя на крыльце, с погасшей сигаретой в пальцах. В темных стеклах очков отражался закат, бледное лицо казалось золотым. Такими же были и руки с длинными, чуткими пальцами музыканта. Бунин слышал, как открылась дверь, но голову не поворачивал, продолжая играть роль слепого.
        - Пойдем, - сказал Карл, тронув его за плечо.
        Они сели в машину.
        - Ну, как Монгол? - спросил Николай.
        - Тебя хотел видеть.
        - А… - задумчиво протянул Бунин.
        - Надеюсь, еще увидитесь.
        Бунин кивнул. Машина выехала за ворота и помчалась к Москве.
        Глава 3
        Наступившее тюремное утро в Бутырке не отличалось от всех остальных, похожих друг на друга, как облезлые бетонные коробки хрущевок в спальном районе. Шныри повыползали из-под нар - с так называемого «вокзала» и принялись за уборку камеры. Ночью влажность стояла такая, что с вечера даже не успел просохнуть бетонный пол. Арестанты, неразговорчивые после сна, приводили себя в порядок. Вентилятор, переданный с воли, гонял по камере затхлый воздух, настолько спертый, что казалось, он прилипает к лицу.
        Кувалов, стараясь не афишировать своего интереса, следил за очкариком. Тот, не поднимая подушки, небрежно заправил постель и уселся поверх одеяла, сложив по-турецки ноги.

«Книжку читает, - со злобой подумал Кувалов, - про бабу свою думает. Только хрен она тебя дождется, если ноги у нее от ушей растут. Такой товар - нарасхват».
        Наконец в камеру заехал баландер с тележкой. Арестанты тут же оживились. Не так хотелось есть, как появилось у сидельцев хоть какое-то осмысленное дело. Тюремная пайка для человека, не так давно покинувшего волю, - несъедобна, да и продуктов, переданных родственниками, обычно хватает. Однако есть ритуалы тюремной трапезы. На каждого заключенного положена на день половина буханки черного хлеба - чернушки. Хлеб всегда привозят и раздают буханками. Дележ хлеба на равные части особое искусство. Чем разрежешь, если ножи в следственных изоляторах запрещены? На каждое «нет», «запрещено», «не положено» у арестантов существует свое решение. Хлеб режут толстой натянутой ниткой. И если тот, кто делит буханку с соседом, разрезал не пополам, это еще пол-беды. Просто он обязан отдать большую часть, а меньшую взять себе. Но упаси бог взять себе большую. Этим премудростям первоходов - впервые оказавшихся за решеткой учат сразу же, когда они попадают в камеру.
        Очкарик больше всего боялся нарушить одну из неписаных заповедей тюремной жизни. Вчера ему повезло, что не успел договорить, куда именно он хотел бы отправить одного из мужиков. Могло бы кончиться плохо, произнеси он хоть первую букву слова из трех букв или добавь хотя бы к слову «пошел» простенькое «на…». «На баню» не ходят, ходят «в баню». Поэтому очкарик-первоход старательно семь раз примеривался, прежде чем перерезать суровой ниткой буханку хлеба, а потом без сомнений отдал соседу ту часть, которая показалась ему большей.
        Кувадла терпеливо ждал. Его чуть выцветшие голубые глаза прятались за прикрытыми веками. Он якобы смотрел телевизор, половина камеры собралась у «ящика», чтобы посмотреть утренний повтор криминальной хроники. Другая половина не смотрела только потому, что видела этот выпуск вчера. Доброхоты подсказывали, на что стоит посмотреть внимательнее в оперативной съемке:
        - Братва, смотри, как он сейчас менту ввалит, только шлем отлетит.
        И точно, на экране телевизора худосочный парень, только что передавший подсадному покупателю наркотик, оказывался перед лицом оперативника, переодетого мотоциклистом. Двое ментов в штатском уже схватили его сзади. Паренек, еще не понявший, что его схватили милиционеры из отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, а не «нарки», пожелавшие отнять товар, ударил мотоциклиста ногой в голову. Шлем покатился к оператору, ведущему оперативную съемку.
        - Конкретно врезал.
        Если бы в камере был видеомагнитофон, то и без криков «бис» фрагмент повторили бы.
        - Я убегать от мусоров могу, прятаться могу, но если уж взяли, то сразу сдаюсь, - прозвучал хриплый голос, - неохота еще один срок на себя вешать.
        - Сразу - руки-ноги склеиваешь и мертвым притворяешься?
        - Почему бы и нет? Если ты махалово устроишь, ментам это только на руку.
        День шел своим чередом, в разговорах, играх, без всяких косяков…
        Очкарик отложил книжку, дочитав ее до постельной сцены, у него не выходила из головы блондинка, оставленная им в Саратове. Так явно ему представилось, что красотка сейчас с другим мужчиной и ублажает его так же, как и его самого, что усидеть на месте он не смог - соскочил с нар и поднял подушку. Знал, что сигарет у него почти не осталось - две штуки, потому и тянул с курением ближе к вечеру.
        Очкарик застыл: рядом с двумя завернутыми в газетную бумагу плоскими «приминами» россыпью лежали четыре сигареты «Мальборо» с желтыми фильтрами. Он простоял с подушкой в руках совсем недолго - пару секунд, а затем быстро положил подушку на место. Он уже хотел было присесть, обдумать, что бы это значило, как тут раздался вкрадчивый голос смотрящего:
        - Очкарик, ты чего там под подушкой от братвы прячешь?
        - Ничего… - пробормотал парень, нервно поглядывая на оторвавших взгляды от экрана сидельцев, - вы чего на меня смотрите?
        - Так уж и ничего, - усмехнулся Кувалов и неспешно подошел к шконке, - от братвы что-то заныкал? Делиться всегда надо. Забыл? Вчера ты «подогрел», завтра тебя
«подогрели».
        К первоходу в камере относились терпимо. После того, как он прошел «прописку», ознакомившись с основными «понятками» со слов смотрящего Кувадлы, тут же отдал на общак припрятанные в кроссовке деньги - целую тысячу рублей и две пачки сигарет из трех, оставшихся у него после «сборки». С тех пор он старательно выполнял все, что предписывали тюремные «законы»: делился дачками, не поднимал ничего с пола, не справлял нужду, если кто-то в камере принимал пищу…
        - Подними подушку, - смотрящий пока еще говорил вкрадчиво, без особой угрозы, словно обращался к нашкодившему подростку, - чего ждешь?
        Очкарик взял самодельную подушку, сооруженную из куртки, двумя руками и прижал к груди.
        - А вчера говорил, что на воле к «Мальборо» привык, не можешь «Приму» курить. Братва, все слышали?
        - Слыхали. Был такой базар.
        - А я-то думаю, куда у меня за ночь сигареты пропали, которые мне адвокат передал? Уж подумал, что ночью сам скурил. Только я этих бабских не курю.
        У очкарика дыхание перехватило от страха, он не мог выдавить из себя и слова в оправдание.
        - Я… я… - шептал он.
        - Братва, - Кувалов поднял над головой зажатые в пальцах сигареты, - крыса на хате! У меня скрысятничал, отвечаю.
        Глаза у первохода округлились, сделались чуть ли не такими большими, как и линзы очков, вернулся голос.
        - Да я, мужики… не брал…
        - Хата крысу не потерпит! - послышалось со всех сторон.
        Кувалов ударил очкарика кулаком в солнечное сплетение и тут же добавил коленом в пах. Он не опасался ответного удара, парень был парализован страхом и даже не помышлял защищаться. Смотрящий отступил на шаг. Первоход, перегнувшись пополам, несколько секунд еще сохранял равновесие, а когда падал, Кувалов толкнул его изо всей силы в спину. Послышался хруст очков. Когда первоход приподнял голову и подслеповато прищурился, он тут же получил удар в затылок. Один из «шестерок» Кувалова уселся на нем верхом и бил парня лицом о бетонный пол. Потом в его пальцах Кувадла заметил тонкое лезвие, выломанное из пластикового бритвенного станка, перехватил вопросительный взгляд.
        - Только не «мочить», - властно проговорил Кувадла, выходя из обступивших очкарика арестантов.
        Били парня не долго, уже через минуту на коридоре послышались торопливые шаги
«рекса». «Шестерка» за уши приподнял голову парня с пола и заглянул в залитые кровью глаза:
        - Если скажешь, кто бил, - тебе не жить. - И с ловкостью кота отскочил в сторону…
        Когда дверь в камеру открылась и на пороге появились вооруженные дубинами коридорные, то все арестанты уже жались по углам. Посреди камеры, напротив своих нар лежал первоход, вокруг его головы уже успела натечь небольшая лужица крови. Он скреб ногтями шершавый бетон пола.
        - Заснул и со шконки, со второго яруса свалился, - спокойно пояснил один из
«шестерок», - все видели.
        - Именно так и было…
        - Сам видел…
        - Спал он, гражданин начальник.
        Зазвучали голоса, сперва неуверенно, а потом все громче. Но мгновенно стихли под злобным взглядом «рекса».
        - Вы у него спросите, - посоветовал «шестерка» из блатных.
        - Обязательно спросим, - пообещал «рекс», - а ты, Кувалов, если что, ответишь.
        - Я упал, сам упал… - чуть слышно проговорил парень и замер.
        - Не сдох. Дышит, - резюмировал «рекс» в камуфляже.
        Кувадла сжал в пальцах сигареты, сломал их, растер в порошок. Он прекрасно знал, что ждет первохода в будущем, если, конечно, лепилы постараются и склеят его. В больничке его никто не тронет, но зато потом, в какую бы хату его ни определили, там уже будут знать о крысе. За крысятничество спросят по полной. Никого не будут интересовать оправдания - кто ж сам признается в краже у сокамерника, да еще не у простого арестанта, а у смотрящего. Первохода опустят, и потом весь срок проведет он в петушином углу. Поскольку тюремный телеграф сообщит о нем все на любую, даже самую далекую зону.
        Коридорные подхватили первохода под руки и выволокли за дверь. Тащили брезгливо, опасаясь перепачкаться в крови, положили потерявшего сознание парня под стену.
        - Сообщи Барсукову, пусть пришлет санитаров забрать. - Коридорный, схватив дубинку за концы, немного выгнул ее, стальной стержень, залитый в резину, пружинил.
        Барсуков наконец относительно успокоился - неопределенность миновала. В тюремную больницу уже поступил пострадавший. Если верить словам сокамерников, получалось, что он заснул и спящий свалился с нар. Сколько таких «случайно упавших» повидал врач на своем не таком уж длинном веку. С первого взгляда было понятно, что их избивали изощренные, знающие в этом деле толк блатные. Но и сами жертвы умоляли поверить им, что никто их и пальцем не тронул. Сдать истязателей ментам - верная мучительная смерть.
        Хоть и были в распоряжении Барсукова двое дипломированных врачей из арестованных, работавшие в больничке санитарами, он сам вызвался осмотреть только что прибывшего парня.
        - Бывало и похуже, - шептал Петр Алексеевич, - нос сломан. Скорее всего сотрясение мозга и, возможно, трещина в затылочной части черепа. На лице придется накладывать швы. Повезло тебе, - проговорил врач так и не пришедшему в себя пациенту, - вся кожа при тебе осталась. Если бы клок выдрали, пришлось бы стягивать. Тут никто пересадкой заниматься не станет. Александрович, наложишь швы, - бросил он санитару, бывшему на воле заведующим хирургическим отделением районной больницы и угодившему в Бутырку по подозрению в копеечной взятке.
        Александрович еще не утратил человеческого сострадания, в СИЗО находился только два месяца. Он сперва сделал простейшую анестезию и только после этого стал ставить металлические скобки. Помогал ему в этом коллега, сдвигавший края рассеченной кожи пинцетом.
        Воры, обосновавшиеся в «больничке» со вчерашнего дня, преспокойно играли в «стиры» - самодельные карты. На кон ставили немного, по десять баксов. Деньги, естественно, на виду не лежали, хотя при желании они могли бы позволить себе и это.
        - Еще кон? - спросил Шнур, шестидесятилетний законник, он сидел на больничной кровати, облаченный в широкую белую рубашку, в разрезе которой покачивался огромный нательный крест темного дерева на довольно толстом шелковом шнурке.
        Конечно, цепи из ценных металлов, прочные шнуры запрещены тюремными правилами. Но у кого из простых «рексов» и даже у тюремного начальства хватит смелости сказать законнику, чтобы снял нательный крест? У каждого есть жена, дети, каждый ходит по улице. Никто не хочет случайной трагедии. Вор, даже находясь на зоне, за тысячи километров от Москвы, продолжает держать в руках ниточки - дерни за одну из них, и нет человека. А уж если он в Бутырке, то и ждать мести долго не придется, все случится в один день.
        - Вдвоем толком не поиграешь, - отозвался Хазар, худой старик с золотыми зубами и ярко выраженной семитской внешностью.
        Под расстегнутой дорогой спортивной курткой виднелись просвечивающие через кожу ребра и выколотый на груди Георгиевский крест с аксельбантом, свидетельствующий, что законник Хазар принимал участие в лагерном бунте.
        - Дьяка будить не станешь, - отозвался Шнур, - он когда спит, то лучше его не трогать. Сон для него святое. Однажды «дубаку» врезал, когда тот пришел его к куму звать.
        Хазар вздохнул и раздал «стиры». Воры могли бы позволить себе и настоящие фабричные карты, все можно купить за деньги, даже находясь за решеткой, но самодельные «стиры» были для них привычней. Они вели себя так, словно одни находились в послеоперационной палате тюремной больницы, хотя тут был народ и кроме них. Вдоль стены тянулся длинный ряд одинаковых кроватей. На них лежали, укрывшись серыми казенными одеялами, арестанты. Большинство из них пострадало во время тюремных разборок. Кое-где высились штативы с капельницами.
        Шнур взял в руки карты, всего на мгновение распустил их веером и тут же сложил. Взгляд его оставался бесстрастным. Хазар тоже умел прятать свои чувства, но по тому, как покраснел кончик его хищного загнутого носа, Шнур понял, что противник настроился на выигрыш.
        В палату на каталке ввезли очкарика, сопровождал его сам Барсуков. Двое санитаров из арестантов, особо не церемонясь, перегрузили первохода на кровать. При появлении врача воры даже не подумали прятать карты, хотя азартные игры строжайше запрещены тюремными правилами. Но даже последний «дубак» из конвойных знает, что нужно дать довести до конца кон, а уж потом забирать карты и тащить нарушителя-авторитета в карцер. Лишь после того, как Хазар в очередной раз выиграл, Шнур повернул голову. Барсуков уже ушел, у пострадавшего пока еще оставался Александрович - прилаживал капельницу.
        - Кого привезли? - бесцветным голосом поинтересовался Шнур.
        Александрович только плечами пожал, он понимал, что рассказывать о том, сколько швов пришлось наложить и какое состояние у пострадавшего, не стоит - законника интересует другое.
        - Узнай, - сказал в пространство Шнур.
        Он мог и сам позвать шныря, орудовавшего в коридоре мокрой тряпкой, но снизойти до этого не хотел. Александрович вернулся быстро и рассказал все, что стало ему известно о первоходе - от статьи, по которой его «закрыли», до номера хаты.
        - Крыса, значит, - осклабился Шнур, в глазах запрыгали искорки, но тут же погасли.
        - Барсуков распорядился реанимобиль к нему из города вызвать, пошел у «хозяина»
«добро» просить, - на всякий случай сообщил Александрович.
        - За что крысе такая честь? Когда я ночью от прободной язвы подыхал, то только наутро лепила пришел. Может, он свидетель ценный, дружков-подельщиков ментам сдает?
        - Нет, просто Петр Алексеевич боится, что его трогать нельзя, может не доехать, - уже отказавшись от попыток вставлять в разговор блатные словечки, сказал санитар с дипломом.
        Шнур задумался, жизнь научила его усматривать в мелочах большой смысл. Если что-то происходит не совсем так, как обычно, значит, возникло подводное течение. Он переглянулся с Хазаром, тот чуть заметно кивнул, что означало: и я так думаю.
        - Пусть Кувадла решает, что с ним делать. Если захочет, совет мы ему дадим.
        - Так будет справедливо, - подтвердил Хазар и сделал Александровичу знак, чтобы исчез.
        - Мутка какая-то, - проговорил Шнур, приблизившись к Хазару так, что они почти соприкоснулись лбами.
        - Сперва малява от Монгола пришла, - прошептал Хазар, - а теперь реанимобиль приедет посреди ночи ради крысы. Ты прав, мутка. Думаешь…
        Обычно за решеткой не принято интересоваться, кто и про что думает. Здесь каждый отвечает только за себя. Скажешь не то, после ответишь.
        - Вскрытие покажет, - невесело улыбнулся Шнур, - если кто решил «на лыжи» встать, мы бы знали.
        - Отморозков теперь хватает… - заметил Хазар и принялся сдавать «стиры».
        Дьяка будить он так и не решился.

* * *
        Вызов реанимобиля в Бутырку из двадцатой больницы был делом исключительным, но вполне объяснимым. Именно в «двадцатку» доставляют арестантов, если им не могут помочь в тюремной больнице.
        Уже было немного за полночь. Реаниматолог - доктор Иванов спустился к машине в сопровождении дюжего ассистента и хрупкой женщины-медсестры в белом халате. Она держала в руке блестящий чемоданчик, украшенный красным крестом. Ассистент был молод и, возможно, поэтому постоянно улыбался, глядя на стройные ноги женщины, выглядывающие из-под короткого халата.
        Иванов сел рядом с водителем. Микроавтобус неторопливо выехал с больничного двора с выключенными мигалкой и сиреной. Не успел ассистент и подмигнуть медсестре, которая ему нравилась, как в окошко, отделяющее водительскую кабину от напичканного медицинским оборудованием салона, просунул голову доктор Иванов.
        - Забыл сказать. По дороге мы подберем моего коллегу, мне без него не обойтись, вы уж будьте с ним полюбезней, - сказал Иванов и тут же задвинул матовое стекло, словно боялся, что его начнут расспрашивать.
        - Однако, - произнесла медсестра, - ты знал?
        - Первый раз слышу, чтобы Иванов сам не мог справиться. - И тут же ассистент расплылся в улыбке. - Лучше не думай об этом. У каждого из нас есть свои тайны.
        - У меня тайн нет.
        - А у меня есть несколько страшных тайн. Одна из них, что я неравнодушен к красивым женщинам. Один вид открытой до середины бедра женской ноги приводит меня в состояние…
        Медсестра тяжело вздохнула:
        - И это говорит медик? Настоящий медик должен уметь абсолютно равнодушно воспринимать человеческое тело.
        - Я так не считаю. Например, для меня оперировать мужчин и молодых женщин совсем не одно и то же. Мужика и старуху режу спокойно, а прежде чем разрезать нежную женскую кожу…
        Договорить и выяснить отношения им не дали. Реанимобиль затормозил. Боковая дверца отъехала, и в салон неумело забрался крепко сложенный мужчина в накинутом на плечи белом халате. Чувствовалось, что внутри подобной машины он оказался впервые, хотя, если верить словам доктора Иванова, мог бы и его самого поучить.
        - Доброй ночи, - хрипло произнес он и огляделся, где бы присесть.
        - Доброй… - ассистент опустил откидной стульчик и пригласил: - Присаживайтесь.
        Он мог бы предложить гостю место и получше, но тогда бы тому пришлось сидеть, касаясь медсестры плечом.
        Мужчина опустился, потер небритый подбородок, поставил на колени серебристый кейс с красным крестом, почти такой же, как у медсестры.
        - Любите работать только со своим инструментарием? - осведомился ассистент.
        - Что? - вздрогнул мужчина, но, словив взгляд, брошенный на его чемоданчик, тут же исправился: - Конечно. Как говорится, все мое ношу с собой. - И он улыбнулся краешком губ.
        - Омниа меа мекум порто, - повторил на латыни ассистент и улыбнулся в ответ.
        На лице «коллеги» доктора Иванова промелькнула растерянность, он явно не понимал, как ему реагировать на услышанное.

«Он что, латыни совсем не понимает? - изумился медик. - Я эту пословицу еще на первом курсе выучил. Как он только рецепты выписывает? Стой, - тут же остановил он себя, - у каждого из нас есть свои секреты. Так зачем мне лезть в секреты собственного шефа. Если ему понадобился консультант, не знающий латыни, то так и должно быть».
        Медсестра от нечего делать рассматривала гостя.

«Умный взгляд, решительный. Не трус. Хотя трусов среди хирургов и реаниматологов мне еще не приходилось встречать. Однако от него слишком сильно пахнет одеколоном. Медики никогда себе такого не позволяют».
        - Вы хирург? - спросила она.
        Ассистент тут же с укором посмотрел на коллегу.

«Ну чего ты лезешь к человеку? Разве не видишь, что ему не хочется отвечать?»
        - Неужели Иванов не сказал вам, кто я? - пассажир вскинул брови. - Тогда извините, меня Артемом Дмитриевичем зовут.
        Чувствовалось, что произносить собственное отчество он не привык, выговорил его с трудом.
        Оконное стекло было полосатым - прозрачная полоска и матовая, матовая и прозрачная. Артем Дмитриевич подался к задней дверце и, убедившись, что «Гранд Чероки» свернул на повороте, прислонился к стене.
        - Скоро приедем, - сказала молодая женщина, - а меня Ларисой зовут, когда ко мне по отчеству обращаются - не люблю.
        - Тоже правильно. И я не люблю. Где Бутырка, я знаю, хотел в окно глянуть, далеко ли заехали.
        - Нас и привезут, и назад доставят, - пообещал ассистент.
        - В Бутырку брать билет в один конец опасно, - хохотнул небритый.
        Машина сбавила скорость, остановилась. За окнами было очень светло, почти как днем. Тюремные ворота освещались не хуже стадиона во время телевизионной трансляции. Когда автомобиль въехал, ворота закрылись. Вначале доктор Иванов беседовал с охранником, потом тот, сжимая в руке пропуска, заглянул в салон. Наметанным взглядом тут же определил, что в машине никто лишний не прячется.
        - Можете ехать, - он вернул документы Иванову.
        По тюремному коридору они шли в сопровождении двух охранников, вооруженных дубинами и газовыми баллонами. На ходу доктор Иванов вдел халат в рукава и знаком показал, чтобы его гость сделал то же самое.
        - Мы торопимся, - обратился доктор к охраннику, когда ему показалось, что тот не спешит открывать решетку-перегородку.
        Коридорный, прекрасно знавший доктора в лицо, тем не менее быстрее идти не стал. За годы работы в тюрьме он выработал свой ритм передвижения и не мог представить, что можно ходить по-другому. Если, конечно, не случилось «ЧП», а то, что один из арестантов может умереть из-за его медлительности, даже при большом желании конвойный не мог отнести к чрезвычайным происшествиям. Как все работавшие в тюрьме, он воспринимал сидельцев исключительно как человеческий материал. Иначе и невозможно. Если начнешь вникать в чужие беды и проблемы, а их за решеткой на каждую душу найдется не один десяток, то просто сойдешь с ума - голова взорвется от ужаса сопереживания.
        Больничную палату заливал синий ночной свет, противный и липкий. Когда отворилась дверь и конвойный подвел к кровати очкарика-первохода доктора Иванова и его бригаду, законник Хазар недовольно пробурчал:
        - Спать не дают. - И сел на кровати.
        - Включите свет! - распорядился доктор Иванов.
        Он говорил громко, словно в послеоперационной палате не было настоящих больных в тяжелом состоянии. Вспыхнули яркие лампочки под высоким сводчатым потолком. Очкарик уже пришел в себя - сознание вернулось к нему. Он смотрел на мир одним глазом, который не мог закрыть - рассеченную бровь подтягивали металлические скобы, поставленные санитаром Александровичем. Второй глаз заплыл, да так сильно, что даже многоопытный Иванов не мог сразу сказать, есть ли он вообще.
        - В операционную его! Там и посмотрим, - жизнерадостно сообщил Иванов, будто надеялся на какое-нибудь веселое открытие.
        - Шнур, секи, - шепотом проговорил Хазар и оттопырил мизинец, указывая им на
«коллегу» Иванова.
        - Сукой буду, да это же Артист, - чуть слышно прохрипел законный, приподнимаясь на локте, - халат белый нацепил. Вот тебе и мутка.
        Санитары перегрузили очкарика на каталку. Доктор обратился к небритому мужчине:
        - А вы, Артем Дмитриевич, пока можете осмотреть больного, о котором я вам говорил. Интересный случай. Когда понадобитесь, я вас позову.
        - Спасибо, - прозвучал степенный ответ.
        Первохода повезли в операционную. Охранник выходил последним.
        - Я свет оставлю включенным, - пообещал он мужчине в белом халате.
        - Конечно.
        Хазар, еле дождавшись, пока охранник скроется с глаз, цыкнул на мужиков, отдыхавших на ближайших кроватях. Те, кто мог, перебрались подальше от авторитетов, кто не мог, скрипя зубами, отвернулись. Несмотря на естественное любопытство, единственным желанием у них было - ничего не видеть и ничего не слышать.
        - Артист, - в голосе Хазара звучало неподдельное восхищение, - проведать приехал?
        Шнур смотрел на гостя настороженно и мял в руке шелковый шнур нательного креста. Дьяк, как оказалось, не спал, но даже не пошевелился, лежал с открытыми глазами, в которых не было и тени удивления. Будто вот так, запросто любой криминальный авторитет мог ночью с воли наведать тюремную больничку в Бутырке.
        - Не забываю братву, - Артист поставил на кровать чемоданчик и поднял крышку, выставил четыре рюмки и фармацевтическую поллитровую бутылку с надписью «Хлористый натрий», - грев принес.
        Хазар прикусил губу и вопросительно посмотрел на Артиста.
        - Я тебя почти не знаю, только слышал. А слышал всякое, - холодно произнес Шнур.
        - Кто говорил, тот пусть и предъявит, - попытался сохранить достоинство Артист.
        - Присаживайся. Не торчи, - Дьяк сел на кровати, и стало понятно, что росту в нем никак не меньше двух метров.
        Он был самым молодым из трех собравшихся в палате законных - тридцати пяти лет, двенадцать из которых он умудрился провести за колючкой. Артист картинно вынул из кейса тонкую пачку долларов - тысячи на две и положил перед Хазаром:
        - На общак.
        Хазар не моргнув глазом, без эмоций накрыл пачку необычайно широкой для такого худого тела ладонью, а когда поднял руку, пачки американских денег на одеяле уже не оказалось. Артист с уважением дернул волевым подбородком.
        - Зачем пришел? - спросил Шнур.
        - Грев подогнал, - немного растерялся обычно уверенный в себе Артист.
        - Это я уже понял. Не слепой. Перетереть хотел?
        Не собирался Артист первым начинать этот разговор, думал, хватит того, что он
«лавэ» даст, после чего его самого и допустят на толковище. Но ошибся Артем Кузнецов по погонялу Артист. Воры деньги взяли и даже спасибо не сказали.
        - Если нет чего перетереть, то будь здоров, разойдемся краями, - тихо сказал Шнур.
        - Не спеши, - Хазар поднял руку, останавливая соседа по палате, - может, дело скажет. Пошли в «шушарку».
        Санитар с дипломом безропотно уступил блатным свой небольшой кабинетик, хотя уже и задремал там на старом диване.
        - Монгол маляву прислал… - начал Артист, когда они остались без посторонних ушей.
        - Не тебе подогнал, а нам… братве, - уточнил Шнур.
        - Он у вас спрашивает согласие на то, чтобы Карла казначеем общака поставить, - Артист говорил так тихо, что голос его растворялся в воздухе, едва слетев с губ.
        - Может, и спрашивает, - заметил Шнур, чуть улыбнувшись, - тебе-то что? Тебя на толковище Монгол не звал.
        - Я же такой, как вы. Я тоже коронован на вора.
        - Кто тебя короновал, я знаю, - вставил Дьяк, и когда повел плечом, то из-под спортивного костюма показалась восьмиконечная звезда, - только ты законным за
«лавэ» стал. Может, на воле тебя кто вором и считает, только не здесь, - Дьяк обвел взглядом осыпавшиеся стены, - на хате тебя бы в мужики определили, а там видно было бы…
        - Да у меня бригада одна из самых крутых, - не выдержал Артист и тут же понял, что вновь ошибся, не стоило говорить про это.
        - У вора бригады быть не может. Вор на авторитете держится. Базарим, а мне кажется, что не на толковище ты пришел, а «прописку» на хате получаешь. Сколько ходок за тобой? То-то, что ни одной.
        Хазар покачал головой:
        - Справедливо ты говоришь, Шнур. Но и Артисту есть что сказать. Он не последний в этом мире. Делом доказал.
        - Нельзя Карла смотрящим за общаком ставить, - выдохнул Артист.
        - Предъявить ему хочешь? - спросил Дьяк.
        - Я про Карла ничего плохого не скажу, не слышал. Но теперь времена другие, Монгол по старинке живет. Теперь общак - это не золотые червонцы, в подполье закопанные. Смотрящим человек с новым мышлением должен стать, который и в банковском деле разбирается, и связи у него по всему миру должны быть. Деньги теперь крутятся, через оборот растут.
        - И ты это нам объясняешь? - произнес Хазар. - Монгол считать умеет и за Карла ручается.
        - Они оба из прошлого, - не выдержал Артист, - вокруг молодые и образованные, языки знают, за границей учились. Они их - стариков вмиг по деньгам сделают. Молодым дорогу давать надо.
        - Смотри ты, - осклабился Шнур, сверкнув фиксами, - как лектор советский заговорил.
        - Я же не себя предлагаю, - набычился Артист, и его небритый подбородок пошел складками, - я о братве пекусь. Общак - это святое.
        Шнур уже открыл рот, чтобы сказать, но Хазар поднял ладонь, чувствуя, сейчас пойдет косяк и лучше вмешаться.
        - Кого предлагаешь?
        - Пашку-Крематория, - выдохнул Артист.
        - Знаем такого, - проскрипел Хазар, - но Карлу он не ровня. Только год, как коронован на вора в законе. И ходка за ним всего одна числится.
        - Не я его короновал, - ухмыльнулся Артист, - ты, Хазар, об этом лучше Шнура спроси.
        - Пашка-Крематорий и мой крестник, - неохотно подтвердил Шнур, - так что за него я отвечаю, но предлагать его не стану…
        Законные смотрели на Шнура, ожидая продолжения, старый вор сглотнул набежавшую слюну:
        - Вроде… был за ним один косяк. Но обошлось, не подтвердилось.
        - Значит, и не было косяка. Пашка в финансах разбирается, под ним два банка с филиалами по всей России, партнеры за рубежом. На Западе татуированных боятся, а Крематорий держаться в обществе умеет. Он с любым договорится. Под него серьезные люди на Западе подпишутся. Сами видите, что сейчас в России творится. Менты да конторщики крышевать принялись. Что будете делать, если они в один момент все наши счета в стране перекроют?
        - Выслушали мы тебя, - спокойно подытожил Хазар, - если сказал все, что хотел. Подумаем. Твое право предложить.
        - Пашку ставить надо, он аналитик, - Артист почувствовал, что перед ним непробиваемая стена. Выслушали, деньги взяли, но сделают все равно по-своему.
        Держать удар блатные научены, в этом не одно поколение следователей убедиться успело, и давить на них тяжело, если не бесполезно.
        - На наше толковище тебя не звали, - напомнил Дьяк.
        - Потому и пришел, чтобы совета спросить, - уже подобрел внешне Артист, хотя в душе ему хотелось послать воров старой закалки куда подальше.
        Он уже объехал всех, на кого мог рассчитывать, настраивал за Пашку-Крематория, давил на то, что Пашка силен в легальном банковском бизнесе и команда специалистов у него серьезная. Пока получалось серединка на половинку. Молодые авторитеты, не сильно придерживающиеся понятий, считавшие, что старикам стоит отойти от активных дел, готовы были поставить на Пашку. А старики, те, кого короновали еще при советской власти, склонялись к тому, чтобы поддержать Карла. Да и Монгол его предлагал. Не хватало Артему Кузнецову нескольких голосов. Но хуже всего, что против Карла Артист ничего не мог предъявить. Не числилось за ним ни одного несправедливо решенного конфликта в криминальном мире. Рамсы разводил аккуратно, по справедливости.
        - Я-то все понял, - Хазар кивнул, - а ты думаешь, мы не понимаем, что медвежатник, вскрывающий по ночам сейфы, и кроты, роющие подкопы под хранилища, это вчерашний день? Что теперь повсюду компьютеры-шмутеры и карточки пластиковые? И Карл это понимает не хуже тебя, и Монгол. Если братва посчитает, что Пашка-Крематорий казначеем станет, так тому и быть.
        В дверь «шушарки» коротко постучали - стоявший на шухере арестант со сломанной рукой увидел, как открывается дверь операционной и из нее выкатывают тележку с первоходом.
        - Пора, - попрощался Артист.
        Долго воры не толковали. Хазар, устроившись на кровати, вытащил из шва рубашки тонкий капиллярный стержень и принялся отписывать Монголу ответ-маляву. Мог он воспользоваться и мобильником, припрятанным в матрасе, но был уверен, что менты взяли его на прослушку. Одно дело позвонить, чтобы передали на хату хрусты или подогнали водку, другое - сообщить, кого воры рекомендуют поставить казначеем общака.
        Закончив писать, Хазар густо прошил сложенный в несколько раз лист бумаги суровыми нитками и склонился над одним из больных.
        - Тебя завтра на операцию увезут. Передашь санитарке, у нее пятно красное на щеке с пятикопеечную монету.
        Татуированный с переломанной ногой принял письмо и ловко пристроил его под грязные бинты на гипсовой повязке.
        Возвращаясь по мрачным коридорам Бутырки, Артист буквально спинным мозгом ощущал, что, доведись ему попасть сюда в качестве арестанта, не выдержал бы и недели. Тюремный воздух был буквально напоен страхом, насилием и безысходностью. Не мог он представить себя в тюремной камере - хате, пусть даже на самом привилегированном месте, положенном ему как вору в законе. Артист привык к роскоши, привык в разговоре, в любом конфликте чувствовать за собой силу бригады, мощь стволов. А отбери у него «братков» со стволами, деньги… и станет ясно, что, по большому счету, он сам никто и фамилия его никак. Своего авторитета - ноль. Воры дали ему это почувствовать. Они, прошедшие пересылки, зоны, ощущали себя в Бутырке так же естественно и непринужденно, как он, Артист, в дорогом ресторане. Они и за решеткой умели поставить себя, могли взять все то, что хотели.
        Его не покидало чувство, что на выходе «рекс» преградит ему дорогу, а сзади навалятся конвойные и поволокут на хату, заломив руки, чтобы больше никогда не выпустить на свободу. Впервые выколотая на плече змейка, обвившая кинжал, знак законного, спрятанная под дорогими рубашкой и пиджаком, жгла его.

«Это сейчас воры разговаривали со мной уважительно, почти как с равным. А окажись я с ними в одной камере? Не признай они меня? Определи в мужицкое сословие? Разговор тогда короткий. Времени до отбоя, и, как хочешь, выведи воровскую татуировку. Можешь лезвием срезать вместе с кожей, можешь кипятильником выжечь».
        Лишь оказавшись в реанимобиле, Актер почувствовал некоторое облегчение и вздохнул немного свободнее. Наконец исчез липкий, почти панический страх, возникший, когда он переступил порог тюремной больнички после терки с ворами.
        Медсестра уже не сомневалась, что перед ней никакой не врач, а тот, кого следовало провести в Бутырку для разговора с авторитетами.
        - Артем Дмитриевич, - игриво сощурив глаза, молодая женщина покачивала ногой, затянутой в еле заметный чулок, - не найдется ли у вас сигареты?
        Артем Кузнецов с готовностью предложил пачку. Женщина быстро взяла сигарету, опустила ее в карман халата. Пальцы она держала поджатыми к ладоням. Как медик, она не могла позволить себе длинные накрашенные ногти. Артист, забыв, где находится, сжал сигарету зубами и готов уже был щелкнуть зажигалкой.
        - Артем Дмитриевич, - покачала головой Лариса, - тут не курят.
        Реанимобиль выехал за ворота тюрьмы. Водитель проехал три квартала. Машин на улицах было немного - ехать одно удовольствие. Огромный «Гранд Чероки» замаячил спереди, справа из окошка высунулась рука. Оба автомобиля остановились у бордюра.
        - Ваша остановка, - сказал доктор Иванов, отодвинув матовое стекло.
        Артист бросил взгляд на стройные ноги медсестры, заметил недовольное выражение лица ассистента.
        - Если будет свободное время, позвоните, Лариса, - сказал он и протянул женщине пластиковый прямоугольник визитки, на котором был только номер мобильного телефона.
        Артист сбросил белый халат, запихнул его за носилки и, не прощаясь, вышел из машины.
        - Типчик еще тот, - с раздражением произнес ассистент, когда дверца микроавтобуса захлопнулась.
        - Нормальный, - пожала плечами Лариса.
        - Слишком много про себя мнит. Ты посмотри на машину, на какой он ездит! Чем мощнее автомобиль, тем слабее мужик, который сидит за рулем. Так он свою неполноценность компенсирует.
        - Он не сам за рулем сидит, - улыбнулась женщина, спорила она просто так, чтобы немного позлить коллегу.
        - Мне он не понравился, - ассистент покосился на визитку, которую медсестра все еще держала в руке.
        - Он этого и не добивался. Есть мужики, умеющие добиваться в жизни того, чего хотят, а есть и другие.
        - Я понимаю, что он не мечтал о медицине.

«Гранд Чероки», развернувшись прямо посреди улицы, пересек двойную сплошную линию посередине дороги и исчез за поворотом. Артист, вопреки своему обыкновению, расположился на заднем сиденье, добрую половину обзора ему закрывала широкая спина водителя. Рядом с Артемом Кузнецовым с плоской фляжкой в руке сидел тот самый Пашка-Крематорий, за которого он агитировал воров. Хороший костюм на Пашке смотрелся органично, как и золотистый, чуть поблескивающий в свете фонарей галстук. Единственным не просто дорогим, а вызывающе дорогим предметом в его гардеробе были часы в тяжелом золотом корпусе. Четыре небольших бриллианта на нем кололи тонкими лучиками глаза Артисту, фиолетовым цветом отливало стекло из хрусталя.
        Крематорием Пашка Проклов стал два года тому назад, хотя обычно погоняло прилипает с первой ходки и уже на всю жизнь. Тогда одного за другим похитили управляющих банками, которые он держал под собой. И Пашка посчитал, что лучше будет на время пропасть, пока муть не рассеется.
        Куда он подевался, вроде бы не знали даже жена с матерью. А потом в подмосковном водоеме всплыл труп со связанными за спиной колючей проволокой руками и простреленной головой. Поскольку менты отрабатывали в том числе и версию о Пашкином похищении, а идентифицировать погибшего по отпечаткам пальцев не удалось - раки обгрызли, то на опознание пригласили Пашкину супругу. Она и признала в полуразложившемся трупе своего мужа. Подозрительно быстро тело «Пашки» по настоянию супруги предали кремации. Обычно криминальных авторитетов хоронят с подобающей их положению помпой: в дорогих гробах, с церковным отпеванием, на престижных кладбищах. Так что многие поговаривали, будто Пашка на самом деле жив и в топке вместо него сгорел кто-то другой.
        Пашка объявился лишь после того, как милиция задержала убийц банкиров - заезжих отморозков, пытавшихся вымогать у их родственников деньги. До суда никто из них не дожил - всех троих в один день обнаружили мертвыми, хоть и сидели они в разных камерах. Никого не удивило, каким образом трое здоровенных парней сумели повеситься ночью на коротких тюремных полотенцах так, что никто из их сокамерников даже не проснулся. С того случая и прибавилось к Пашкиному имени зычное погоняло Крематорий. Пашка даже не стал мраморную плиту на «своей» могиле менять, говорил, что теперь смерть не скоро за ним придет, раз уж однажды его похоронили.
        Пока ехали - молчали, когда машина оказалась неподалеку от парка, Пашка-Крематорий окликнул водителя:
        - Тормозни и иди погуляй, когда понадобишься, «звон» сделаю.
        Водитель, привыкший, что его боссу то и дело приходится вести беседы без посторонних ушей, покорно взял мобильный телефон и вышел. Вскоре под парковыми деревьями зарделась огоньком сигарета.
        - Деньги старики взяли? - спросил Пашка и отхлебнул из плоской фляги немного коньяка.
        Видно было по глазам, что он уже не раз прикладывался к горлышку, ожидая Артиста.
        - Взяли… А толку? Гнилой базар получился, - наконец-то Артист смог закурить.
        - Что сказали?
        - Ничего конкретного!
        - Не менжуйся. Никто тебе «да» или «нет» не скажет. Главное, ты им в головы заронил, что на Карле свет клином не сошелся. А головы у них не для вшей, прикинут, что к чему. По-нашему выйдет. Они сами понимают, что их время ушло.
        - Уходит, но не ушло еще. Пока они в силе, а не мы.
        - Именно - пока в силе. Скоро все поменяется. Мы за Западом след в след идем. Догоним и перегоним. У них уже мафия другая, чем была лет тридцать тому назад. Все в легальном бизнесе. Я же тусуюсь, людей тамошних хорошо знаю. Мир повидал. Сицилийцы и те изменились, хоть они больше всех за старое цеплялись. Карл… - произнес Пашка-Крематорий и засмеялся, - он неделю назад показательные выступления устроил. Братву пригласил, показать, что квалификацию не потерял. Демонстрировал, как он в транспорте у старушек кошельки вытаскивает. Два часа в трамвае с ним катались. Развлечение классное. Ты давно в трамвае последний раз ездил?
        Вопрос застал Артиста врасплох:
        - Лет пять или шесть… может, больше.
        - И я не упомню. Да и в метро последний раз в прошлом году спустился, когда машина на улице сломалась. Даже не знал, что теперь не пятаки и не жетоны в турникеты бросают, а карточками пользуются. Иногда полезно бывает посмотреть, как люди живут, как по городу передвигаются.
        - Так что Карл?
        - Режет он сумочки ловко, тут не отнять. Он монетку в лезвие заточил и вперед пошел, а братва на задней площадке от хохота давится. Высший класс показал, у лоха одного лопатник из нагрудного кармана вытащил в полупустом трамвае. Поворота дождался, качнулся, лох его сам придержал. «Держаться надо», - говорит. А Карл ему: «Извините, уважаемый». Все чинно и благородно. Но это же клоунада, цирк на проволоке! Кому теперь такое умение надо? В общаке миллионы проворачиваются. А Карл как ребенок радовался, что ему удалось за два часа шестьдесят тысяч российскими выудить.
        - Не забывай, Карл не только щипач-виртуоз, но и смотрящий. У Монгола он в большом доверии - а его слово всех перевесит.
        Пашка-Крематорий задумчиво допил коньяк:
        - Я тоже про это много думал, наверное, больше твоего. Карл только на авторитете держится. Больше не на чем. Ни бригады у него, ни стволов. Сам словно нищий живет, ничего у него за душой нет. А мог бы уже и свое дело наладить. Казино, к примеру, открыть, зал игровых автоматов, если уж правильный очень и воровскую «молитву» блюдет. Полцентра у него под ногами, а он ни себе, ни братве развернуться толком не дает. Все о понятиях толкует. Наркотой заняться нельзя, мол, «дурь» не для блатных. Проститутки тоже - с «мохнатого сейфа» правильным жить западло. А если подумать, то почему мы должны от этого отказываться, если прибыль в таком деле огромная? Вместо того чтобы подумать, изменить стиль, он образцово-показательные выступления в трамвае устроил. В политике таких, как он, популистами называют.
        - Популисты выборы и выигрывают, - заметил Артист.
        - Только в нищей стране. А у нас не выборы в Государственную думу.
        - Хреново то, что Карлу нечего предъявить. Чист он.
        Пашка-Крематорий усмехнулся:
        - Это грязному отмыться трудно, а чистого всегда испачкать можно. Я выборную кампанию в областную Думу от А до Я прошел. Хоть в конце и срезали меня, но наука хорошая получилась. Толковые ребята в моем штабе работали. Если нет косяка за Карлом, то его можно устроить. Оправдываться всегда труднее, чем обвинять. Потому в адвокаты умные и талантливые идут, а в прокуроры бездари. Я знаю, на чем сыграть.
        - Стремно законного подставлять, - почесал коротко стриженный висок Артист, - если правда выплывет, он вправе будет с нами что ему в голову взбредет сделать.
        - Не всплывет.
        - Еще не знаю, что ты решил, но у Карла нюх звериный. Он, еще не разобравшись, что к чему, ответку зарядить сумеет.
        - На попятную пошел? Сдрейфил? - прищурился Пашка-Крематорий. - Когда карты сданы, игру не останавливают. Ты на меня уже поставил. Даже если в сторону отойдешь, про тебя вспомнят. Не я, а ты в Бутырку ездил, Хазара со Шнуром убалтывать.
        - Не отказываюсь я. Знаю, если мы сейчас отступим, другие за нас то же самое сделают. Проходят времена стариков.
        - Чисто сработаем, - пообещал Пашка, - чем в машине сидеть, лучше ко мне за город поехали. Там и перетрем.
        Перегнувшись через спинку сиденья машины, Пашка щелкнул переключателем - мигнули фары. Водитель мгновенно отбросил щелчком окурок, тот разлетелся фонтаном искорок.
        - Куда? - спросил он, садясь за руль.
        - Ко мне за город.
        Хоть водитель понимал, что теперь ему придется ночь провести не дома, он не выказал ни малейшего сожаления или раздражения. Пашка-Крематорий платил хорошо. На охранников и водителей он не скупился.

«Люди, которые находятся в непосредственной близости, должны держаться за работу зубами» - так считал он.
        Странный разговор у них получился за городом. Артист не мог поверить, что задуманное Пашкой осуществится. Хоть и раньше они обсуждали этот план, но Артем Кузнецов считал, что это так, мечты, прожекты. Тот сумел-таки его убедить.
        - …Ищи людей, Артист, - снайпера и угонщика, ты все сделать должен, чтобы никто на меня не подумал. А потом, на общак стану, я тебя не забуду… Диспетчера Шурика адрес не выбросил еще?
        Глава 4
        Шурик, пятидесятилетний обрюзгший мужчина, обитал на окраине Москвы в небольшой квартире на первом этаже двухэтажного дома с палисадником. Все дома в этом районе были построены пленными немцами. Добротные дома. Высокие потолки, толстые стены, широкие подоконники. Шурик обменял ее на свою старую квартиру в том же районе лет восемь назад, когда заболел и уже не мог подниматься на четвертый этаж дома хрущевской застройки. Поменялся и не жалел. Здесь, на первом этаже, ему было хорошо, потому что рядом - когда он, тяжело дыша, шел от машины в квартиру.
        Жил Шурик один. Так его называли и соседи, и знакомые, и те, кто пользовался его услугами. Кличка Шурик закрепилась за ним сразу же после того, как на экраны кинотеатров вышла знаменитая кинокомедия Гайдая «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика». Тогда еще у Александра вместо лысины был белый чуб, носил он узкие брюки, рубашки, тенниски, а на лице поблескивали стеклами очки в черной роговой оправе. Очков Шурик за свою жизнь сменил много, с каждым разом стекла становились толще, количество диоптрий увеличивалось, а вот форма оправы оставалась прежней. Привык человек, что тут сделаешь.
        Прямо напротив подъезда под старыми вишнями стояли два железных гаража. Один был выкрашен коричневой краской, другой - болотно-зеленой. И что интересно, оба эти гаража принадлежали Шурику: и в одном, и в другом хранились его машины. В коричневом - «Ока», в салоне которой Шурик едва вмещался, а в другом «Опель Омега Караван» серебристого цвета. Если Шурику надо было ехать по делам, к начальству или в больницу в город, он выезжал на «Оке», и если к нему цеплялись сотрудники ГИБДД, то книжка инвалида действовала на стражей порядка как успокоительное. На малолитражке можно было заехать куда угодно и припарковаться на пятачке. А вот на
«Опеле» Шурик выезжал намного реже, как правило, проведать кого-нибудь из старых знакомых.
        Соседи в Шурике души не чаяли, хотя поначалу отнеслись к нему настороженно. Но потом выяснилось, что мужчина, страдающий одышкой и имеющий непрезентабельный вид, может договориться с любым - и с начальником самого высокого ранга, и с мелким, вечно пьяным сантехником. Когда сантехник являлся к Шурику, он всегда бывал трезв как стекло. Благодаря стараниям тучного соседа уже на второй год в доме перекрыли крышу, поменяли проводку, покрасили стены, а еще через год была сменена вся сантехника и газовые плиты.
        К нему часто, иногда даже довольно поздно, приезжали странные типы на очень дорогих машинах. Разговаривали с Шуриком тихо, причем настолько тихо, что подслушать разговоры никому из соседей не удавалось.

«Приезжают, уезжают. У каждого свой бизнес», - решили соседи.
        Когда у Шурика спрашивали о работе, он передергивал плечами, морщил нос и фыркал:

«Неужели вам это интересно? Работа как работа. У кого-то что-то есть, а кому-то это что-то позарез нужно. Люди могут жить в разных концах города или в одном подъезде, но не знать, что они нужны друг другу. А я, Шурик, в курсе, можете себе представить. Вот и помогаю людям, свожу их».
        - И что, с этого можно жить? - удивлялись любопытные соседи.
        - Видите, я же живу, значит, можно.
        Одни соседи думали, что Шурик - маклер, сдает и покупает квартиры по Москве и под Москвой, разменивает, находит более выгодные варианты, а люди за это платят ему процент от сделки. Другие соседи предполагали, что деятельность Шурика связана с брачными агентствами. Сидит он себе дома у компьютера, тасует анкеты, а затем отправляет электронные сообщения, и за это богатенькие иностранцы выкладывают свои иностранные денежки за русских невест - служанок, рабынь.
        Самая невероятная версия родилась после того, как погожим весенним днем прямо к дому подкатил шикарный новенький джип. Из машины вышли дорого одетый пожилой мужчина и молодая женщина, а затем на зеленую травку выпрыгнул изящный далматинец и, никого не стесняясь, помочился прямо на колесо джипа, после чего радостно побежал под деревья.
        Мужчина и женщина, распространяя вокруг себя волну дорогого парфюма, прошли к Шурику в квартиру вместе с собакой. Из квартиры послышался лай. Возможно, этот лай никто бы и не услышал, но окна были открыты. Предположение о том, чем занимается Шурик, выглядело фантастично, но имело под собой логику.
        - Он кастрирует кобелей, - сказала пенсионерка, копаясь в хозяйственной сумочке.
        Дворник, пять лет тому назад подшитый, а потому озлобленный, почти ругнулся, бросив пенсионерке:
        - Кинолог, мать его.
        Пенсионерки закивали, пораженные эрудицией бросившего бухать дворника. Дальше прихожей и кухни в квартире Шурика соседям бывать не доводилось. И о том, что находится в двух оставшихся комнатах, они могли только догадываться.
        Ни жены, ни детей у Шурика не было, вредных привычек тоже не имел. Музыку громко не включал, баб к себе не водил, а если и появлялись у него какие-то люди, то вели они себя очень тихо. О таком соседе можно лишь мечтать: и денег всегда одолжит, и добрым советом поможет.
        Соседи видели, как однажды поздним вечером к их дому, тихо шурша шинами, подкатил автомобиль - черный блестящий «Гранд Чероки» последней модели. Из джипа первым выбрался водитель в кожаном пиджаке, огляделся по сторонам и только затем открыл дверцу машины. Из нее вышел коротко стриженный, по-модному небритый мужчина в темно-сером костюме и прямиком направился в квартиру Шурика. Дверь была предусмотрительно открыта, хозяин знал, что гость должен появиться с минуты на минуту.
        Что происходило внутри, никто из любопытных соседей не слышал. Шурик, прежде чем начать разговор, плотно закрыл окна.
        К Шурику на черном «Гранд Чероки» приехал не кто иной, как считавший себя воровским авторитетом Артист. Бывают же самопровозглашенные республики, вот так было и с Артистом - в криминальном мире он имел вес, а насчет уважения ему приходилось туго. Зону не топтал, звание вора в законе купил за «лавэ», словно был не славянином, а каким-нибудь лаврушником. Все его влияние держалось на бригаде да на стволах. Обычно Артист без охраны даже в туалет не ходил, а тут вошел в квартиру Шурика один - даже водителя Вадика оставил на улице за дверью.
        Артист вошел, повертел головой:
        - Давненько я у тебя не был.
        - Да, - сказал Шурик, - два года и три месяца. - На даты и фамилии память у него была крепкая.
        Артист Шурику руки не подал, хотя разговаривал с ним вполне вежливо. Шурик указал на кресло, предложил коньяка, водки. Артист покачал головой, затем указательным пальцем провел по волевому подбородку с ямочкой. Сел.
        - Если не возражаешь, закурю.
        - Даже если я стану возражать, ты все равно закуришь.
        Артист улыбнулся, достал портсигар, закурил.
        - Ты, конечно, по делу? Просто так кто ж ко мне приедет?
        - Зачем без дела ездить?
        - Внимательно слушаю.
        - Надо будет найти человека, очень хорошего стрелка.
        Шурик вначале наморщил лоб, затем провел рукой по лысине - так, словно на ней росли густые непокорные волосы и он отбрасывает их, чтобы не падали на глаза и не мешали смотреть на гостя.
        - Где? Когда? - по-деловому осведомился Шурик.
        - Пока еще точно не знаю, но стрелок должен быть очень хорошим - снайпер, способный завалить с одной точки трех человек и уйти. Есть у тебя такой?
        - У меня много знакомых, наверное, есть среди них и очень хороший стрелок.
        - Вот он мне скоро понадобится.
        - Как скоро?
        Артист недвусмысленно покачал головой.
        - Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, - сказал он.
        - Сколько? - Шурик улыбнулся наивно, как ребенок, интересующийся у тетеньки-продавщицы, сколько стоит понравившийся ему ярко-красный барабан с лакированными палочками.
        - Сколько скажешь, - ответил Артист, - тебе видней. Но все должно быть сделано очень аккуратно - так, чтобы комар носа не подточил.
        - Сделаем, - уже без улыбки, как о работе, ответил Шурик. - Ты же знаешь, Артист, я без аванса не работаю. Специалист без аванса даже пальцем не шевельнет.
        - Понимаю. Пятнадцать за все про все хватит?
        - А это от того зависит, - рассудительно сказал Шурик, - кого ты приговорил.
        Артист махнул ладонью:
        - Есть один клиент, надоел он мне, под ногами путается, жить мешает. Он и два человека из его охраны.
        Шурик никогда не уменьшал вначале названную цену. Увеличивать - да, а уменьшать - это было не в его правилах. Но, посмотрев на Артиста, оценив обстоятельства, что дело темное, таинственное, и, зная финансовые возможности заказчика, Шурик щелкнул толстыми пальцами, которыми на удивление ловко справлялся с клавиатурой компьютера, произнес:
        - Двадцать, наверное, такая работа потянет.
        Артист, не задумываясь, сказал:
        - Добро. Двадцать так двадцать.
        Он подошел к окну и махнул рукой водителю, тот вынес из машины кожаную папку. Артист перекинулся парой слов со своим водителем у двери квартиры и вернулся к столу с пачкой денег, перетянутой аптечной резинкой ярко-желтого цвета.
        - Вот десятка, - он положил деньги, брезгливый изгиб губ обезобразил его лицо.
        Шурик взял деньги и спрятал их в выдвижной ящик письменного стола.
        - Ты найди, подготовь стрелка, а дальше я тебе все скажу.
        - Сам с ним встретиться не хочешь?
        - Зачем? Я тебе деньги плачу, ты с ним встречайся и толкуй.
        Артист еще раз осмотрелся.
        - Хорошо живешь, ничего лишнего, - подытожил он, развернулся и покинул квартиру.
        Машина почти бесшумно отъехала от дома.
        Шурик задумался. Обычно к нему приходили с определенными и конкретными предложениями: с фамилией, адресом, распорядком дня жертвы, даже говорили, во что потенциальный покойник будет одет накануне своей смерти. Здесь же все выглядело крайне туманно, а туман Шурик не любил. Артиста он знал не первый год и отказать ему не мог.

«Найду», - подумал Шурик, клавишей включая компьютер.
        Сходил в спальню, вернулся с диском. Долго колдовал, вводя пароль, затем засел перед экраном на целый час. Поднялся лишь затем, чтобы покормить рыбок в небольшом аквариуме. Поговорил с бессловесными тварями, постучал по стеклу ногтем, проверил пальцем воду. Вернулся к столу и пересчитал деньги. Листов в пачке оказалось ровно сто.

«Утро вечера мудренее. А теперь кефир и сортир. А завтра попробую на Глаза выйти, если он еще не спился окончательно. Мне Глаз не откажет, слишком много я о нем знаю. Десяти штук такому типу, как Глаз, будет самое то. А остальное - мне за старания, за заботу, за таблетки».

* * *
        Павел Глазунов если уж пил, то пил по-черному. Неделя, две, три проходили в сплошном угаре. Пил везде - в барах, в подворотне, в ресторанах, в подвалах, на чердаках, на каких-то хатах, в машинах. Пил и пил. Другой бы уже давным-давно копыта откинул, но Павел Глазунов был слеплен из другого теста. Невысокий, жилистый, поджарый, весь как скрученная пружина, готовая в любой момент распрямиться.
        - Гнет меня жизнь, а сломать не могет, - приговаривал Павел, опрокидывая в рот стакан водки, занюхивая рукавом камуфляжной куртки и затягиваясь сигаретой.
        С таким здоровьем, как у Глазунова, быть бы ему альпинистом, полярником или охотником. Десятки профессий требуют такого железного здоровья и выдержки. Павел нигде не работал, ему нравилась такая жизнь. Ни начальства тебе, ни сослуживцев, а что на жизнь деньги нужны, так это правда. Как же без них, родимых, денежек этих гребаных? Без них ни выпить, ни закусить, ни на автобусе проехать, ни в метро не зайти.
        С работой у Павла отродясь не клеилось. Куда ни устроится - везде поругается. Все ему не так. Мало того, что поругается, так еще и подерется. И если бы с работягами, с грузчиками в гастрономе или со слесарями на автобазе, так нет же, всегда с начальством ссорился и дрался. Били потом Павла, но первым бил он.
        Последнее место работы - охранник на мебельном складе, который у его знакомого арендовали в складчину три владельца мебельных салонов. Проработал Павел там ровно полтора месяца. Подрался с хозяином магазина, который приехал на склад ночью забирать мебель. Другой бы открыл склад, пустил, все-таки почти начальство, коммерсант, который деньги платит, в пиджаке, при галстуке. А Павел сплюнул себе под ноги и, вертя на пальце связку ключей, глядя наглому и сытому тридцатитрехлетнему борову прямо в глаза, коротко бросил:
        - Нет, не открою склад. И ничего ты мне не сделаешь, понял? В моих должностных обязанностях такого нет, чтобы по ночам склад открывать.
        И захлопнул дверь прямо перед носом у владельца мебельного магазина. Тот рванул дверь на себя, влетел в маленькую комнатку, хотел ударить Павла кулаком в лицо, но тот от удара увернулся, руку «бизнесюге» перехватил и как тисками сжал пухлое запястье. Даже браслетка дорогих часов хрустнула. Вывернул руку за спину и поднимал вверх до тех пор, пока «комерс» не переломился надвое и не уткнулся в мусорное ведро холеной харей. Затем Павел выкинул его за дверь.
        Он знал, через четверть часа здесь появятся нанятые боровом крепкие парни, которые расхаживают, приглядывая за порядком, в его магазине. И не ошибся, парни подъехали быстро. Павел Глазунов убегать не стал, не из тех он был, кто спину противнику показывает. Дрался один с тремя. Потом кровью две недели мочился и ходил на полусогнутых. Но и троим охранникам досталось: двое в больнице оказались, а вот третьему повезло, всего лишь зуба лишился - ударом ноги выбил его Павел.
        Хозяин склада владельцу магазина, естественно, сказал, что денег Глазунову не дал ни копейки. Сам же рассчитался с ним до копейки, еще и сверху тысячу накинул на лекарства и пластырь, потому как лицо у Павла имело неприглядный вид. Такие лица иногда показывают по телевизору, когда транслируют схватки профессионалов за чемпионский боксерский пояс. Ухо как чебурек, съехавший набок нос как картошка, один глаз закрыт полностью, рассеченные губы выворочены. Слава богу, зубы остались целы. На лбу шрам на семь швов, заклеенный полоской пластыря, подбородок рассечен, шея в ссадинах. Павел оклемался, все зажило как на собаке. Только шрам на лбу остался - тонкая полоса, похожая на рыбий хребет.
        Павел и думать забыл о владельце мебельного магазина, но тот сам напомнил о себе - Павлу пришла повестка в милицию. И дело завертелось. Охранники подали на него в суд. И наверняка у «комерса» хватило бы денег и свидетели липовые нашлись бы, потому загремел бы Павел Глазунов в тюрьму года на три. И было бы ему не сладко. Но мебельный «бизнесюга» разбился на джипе с одним из своих охранников, разбился так сильно, что даже хоронили бедолагу в закрытом гробу. О Павле ментам напомнили родственники погибшего, предложили выяснить, не являлся ли он виновником страшного дорожно-транспортного происшествия, забравшего жизнь преуспевающего бизнесмена и его охранника.
        Милиция проверила, у Павла Глазунова было алиби на момент катастрофы - он был в Серпухове у мамы. Дальше менты копать не стали. Глазунов им понравился, хороший мужик, орденом награжден и медалью за участие в боевых действиях. Где и за что получил награды младший сержант Павел Глазунов, менты не поинтересовались. А если бы и спросили, то Глазунов мог бы соврать. В военном билете про его специальность - снайпер - ни слова написано не было.
        А то, что в Серпуховском спортивном клубе за неделю до автомобильной катастрофы с трагическим исходом был взломан тир и пропала малокалиберная винтовка, столичных ментов не интересовало. Это дело серпуховской милиции, пусть они и разбираются, ищут воров, скорее всего школьников из соседней школы.

* * *
        Павел Глазунов еще спал в своей однокомнатной квартире, доставшейся ему от отца. Тот бросил жену и сына двадцать пять лет назад и уехал искать счастье в Москву, где и помер от инфаркта. Квартира досталась сыну.

«Кто бы это?» - сквозь сон подумал Павел, нащупал телефонную трубку, даже не открывая глаз, поднес к уху и, повернувшись на бок, сонным голосом пробурчал:
        - Алло, слушаю!
        - Как ты, жив-здоров? - услышал он голос, который узнал не сразу.
        - Кто это?
        - Своих уже не узнаешь?
        - Кто это? - переспросил Павел, тряся головой.
        Две недели он уже не пил, денег не было ни копейки, да и желания тоже.
        - Это я, Шурик.
        - А-а, - облизнув пересохшие губы, выдавил из себя Павел. - Чего звонишь ни свет ни заря?
        - Встретиться надо.
        - А, - услышал в ответ Шурик и хлебнул чая с лимоном, - встретиться, конечно, можно, только я к тебе приехать не могу.
        - Это еще почему?
        - Поиздержался, денег ни копья.
        Шурик на другом конце крякнул с явным удовольствием, словно по-настоящему обрадовался, что Павел Глазунов находится в бедственном состоянии.
        - Так я тебе денежкой немного помогу. Работа на горизонте замаячила.
        - Оно неплохо будет, - Глазунов уже сидел на диване и рассматривал ногти на пальцах правой руки, левой скреб небритую щеку.
        - Когда свободен будешь?
        - Я все время свободен, - честно сказал Павел.
        - Тогда давай часиков в одиннадцать посидим на воздухе, поговорим. У вас там еще кафе «Отдых» работает?
        - Работает, только у меня в нем кредит исчерпан.
        - Не беда, - сказал Шурик. - Значит, договорились?
        - Хорошо, - сказал Павел, кладя трубку и потягиваясь.
        Он принял душ, выпил чашку чая с куском хлеба и ломтиком засохшего сыра, завалявшегося в отключенном холодильнике. Надел свежую майку, выстиранные джинсы. На майку клетчатую рубаху, а на голову натянул клетчатую бейсболку, повернув ее козырьком назад - так, чтобы шрам на лбу не был виден. Надел темные очки - старые и поцарапанные, разбитые кроссовки и направился на встречу.
        Шурик подъехал на «Опеле», пыхтя, выбрался из салона. Его грузное тело вздрагивало, живот покачивался. Он махнул рукой, подзывая Павла к себе.
        - Выглядишь ты ничего.
        - В смысле? Ты что, меня фотографировать собрался? - засмеялся Глазунов.
        - Я слыхал, у тебя неприятности были?
        - У кого их не бывает? Без неприятностей только покойники живут, да и их черви едят, не к столу будет сказано. Чуть мотороллер свой с будкой не продал. На стоянке за него уже второй месяц не плачено.
        - И эту проблему решим. Ты мне нужен. Пошли присядем.
        Они сели за дальний столик под зонтик.
        - Тебе чего заказать? - спросил Шурик.
        - Порубать чего-нибудь и пивка литр.
        - Хорошо.
        Себе Шурик заказал бутылку минералки без газа, а собеседнику отбивную с салатом и два бокала пива. Когда все стояло на столе и Павел уже сделал первый глоток холодной золотистой жидкости, хмыкнул от удовольствия, Шурик его остановил.
        - Погоди хлебать, вначале послушай меня.
        - Со слухом у меня порядок. Я, когда ем и пью, неплохо слышу. Все остынет.
        - Как знаешь. Дело есть, - подавшись вперед, прошептал Шурик, поправляя очки в старомодной оправе, но сегодня, в начале третьего тысячелетия, выглядевшие довольно стильно.
        - Я слушаю, слушаю, говори, - жуя кусок мяса и запивая его пивом, поторопил собеседника Глазунов.
        - Есть хорошая работенка, как раз по профилю, если, конечно, ты квалификацию снайпера за последнее время не потерял.
        Павел перестал жевать, отложил вилку с ножом, вытянул перед собой обе руки - пальцы почти касались стекол очков Шурика.
        - Что ты видишь? - спросил Глазунов.
        - Руки вижу.
        - Свои вытяни.
        - Это еще зачем?
        - А затем, что они у тебя дрожат, как осиновые листья, а у меня нет.
        - Вижу.
        Пальцы Глазунова с коротко обрезанными толстыми ногтями были неподвижны, словно это были руки манекена, а не живого человека.
        - А вон туда посмотри, направо. Видишь желтый автомобиль? - Метрах в ста у светофора стоял желтый микроавтобус «Мерседес». - Номер видишь?
        - Да ты что, с ума сошел? Кто ж его разглядит.
        - А я могу. - И Павел назвал номер.
        Шурик не поверил, что такое вообще возможно. Но автомобиль тронулся, а когда проезжал мимо железного заборчика, ограждавшего площадку кафе, Шурик довольно крякнул: номер совпадал с тем, который назвал Павел.
        - И глаз видит, и руки не дрожат, понял? А ты говоришь, не в форме. Кого вальнуть надо?
        Пятидесятилетний грузный мужчина хмыкнул.
        - Знал бы прикуп, жил бы в Сочи.
        - Как, ты не знаешь, кого?
        - Не знаю и знать не хочу. Вроде троих с одной точки.
        - А сколько? Когда? Где?
        - Сразу на все вопросы или можно по очереди? - отозвался Шурик.
        Перед ним на столе лежали два мобильника. Оба телефона были не из дешевых - очень надежные аппараты.
        - В ближайшие пару недель из дому не отлучайся. Я все узнаю и дам тебе сигнал, скажу, кого, где и когда.
        - Конечно, ответы интересные. А теперь к первому вопросу: сколько?
        - Пятерки хватит?
        Глазунов вместо ответа снял бейсболку, положил ее себе на колени, оперся о стол локтем, пристально и долго смотрел в лицо Шурику.
        - Ты что, за лоха меня держишь, приятель? Я в своем деле профессионал, я две войны прошел. Я стольких на тот свет отправил…
        Похожие разговоры у диспетчера Шурика и у людей, которых он нанимал для «мокрых» дел, происходили почти всегда, он к ним привык. И ни колючие взгляды, ни ехидные замечания его нисколько не обескураживали. Но заказ был действительно серьезный, и упускать его, а тем более провалить Шурику не хотелось. Он понимал, если Артист лично к нему приехал, значит, и спрос с него будет полный. Да и в деньгах криминальный авторитет не поскупился, торговаться не стал.
        - Твоя цена?
        - Десять, - коротко сказал Павел, наколол на вилку кусочек хлеба и принялся вымакивать жир из тарелки.
        - Ты меня обдираешь.
        - Ну не до мяса же? Ты меньше пятнашки не зарядил, - немного повеселев, произнес Павел и подозвал официанта. - Пачку «Кэмела» и зажигалку, приятель, подгони.
        Он уже почувствовал себя человеком с деньгами, который может позволить себе самонадеянно разговаривать с официантом и самостоятельно делать заказы.
        - Сейчас штуку, перед делом четыре, после дела пять. И искать меня не надо, я тебя сам найду, идет?
        - Хорошо, - сказал Шурик.
        - И еще. Инструмент и транспорт, естественно, твои, на пушку я тратиться не собираюсь.
        - Э, нет, давай пополам, - ответил Шурик.
        - Нет, - покачал головой Глазунов, - если хочешь, чтобы все было хорошо, инструмент должен быть исправный, я его проверить должен. Я же не дурак подставиться.
        Шурик кивнул, соглашаясь с аргументами Павла.
        - А ты вообще давно стрелял?
        - Такие вопросы задает следователь или тренер. Но так как ты, Шурик, не следователь и не мой личный тренер, то отвечать я не стану. Уж извини. Деньги давай.
        Шурик вытащил из сумки свернутую в трубку и схваченную аптечной резинкой тысячу долларов, передал ее прямо в руку Глазунову.
        - И заплати за жратву. Мне еще поменять деньги надо.
        Разговор был закончен. Глазунов поднялся, подмигнул Шурику, который был старше его на семнадцать лет, и, легко перепрыгнув через железное ограждение, зашагал к обменнику. За квартиру не было уплачено месяца за три, а в почтовом ящике лежала квитанция и за четвертый, Павел видел ее через дырочки каждый день, но доставать не спешил. Оплачивал только телефон, чтобы не отключили. Но теперь у него появились деньги, и он почувствовал себя относительно спокойно.

«Правду люди говорят, - заходя в обменник, подумал он, - будет день, будет пища, и утро вечера мудренее. Вчера настроение было ни к черту, а сегодня все изменилось. И погода хорошая, и настроение лучше некуда. Накуплю продуктов, наведу в квартире порядок и буду ждать», - подфутболивая с тротуара пустую пластиковую бутылку, в радостном возбуждении думал Павел Глазунов.
        Глава 5
        Владения Артиста были не так велики, как ему хотелось. «Держал» он два мини-рынка за Кольцевой дорогой, успел выстроить четыре ночных клуба и пяток небольших магазинов-времянок у конечных станций метро. Артем Кузнецов считал, что достоин большего, потому и поставил на Пашку-Крематория. Чтобы лезть на рожон самому, у Артиста, как говорят блатные, не хватало духа. Только человек, уверенный в том, что победит, способен идти до конца. Но такой уверенности у Артиста не было.
        Когда он говорил с Пашкой, ему казалось, что дни воров, подобных Карлу и Монголу, уже сочтены, но стоило лицом к лицу сойтись с одним из таких мастодонтов, тут же чувствовал собственную никчемность. Вроде и он вор в законе, равный среди равных, а должного уважения к нему нет. На всю жизнь запомнились Артисту слова одного из
«крестных» - тбилисского вора Вахо, устроившего ему, не имевшему за собой ни одной ходки, коронацию за семьдесят тысяч долларов. Когда уже сидели за праздничным столом, Артем Кузнецов как бы между прочим поинтересовался, не сделать ли ему теперь воровскую татуировку.
        Вахо по-отечески улыбнулся молодому «крестнику» и заверил его вслух, что, конечно, татуировку можно и нужно сделать, а потом наклонился к Артисту и прошептал на ухо:

«Запомни. Можешь обманывать кого угодно - это пожалуйста. Но никогда не обманывай самого себя - иначе кончишь плохо».
        Эти слова объясняли многое. Артист каждый раз вспоминал «крестного», как только его грандиозные планы проваливались.

«Не обманываю ли я самого себя и на этот раз? - рассуждал Артист, сидя в недавно выстроенном на загородном мини-рынке офисе. - Пашка меня не кинет, во всяком случае, пока не прояснится ситуация с Монголом. А потом, если станет казначеем общака, тоже будет вынужден считаться со мной, ведь я знаю больше других».
        Офис Артиста был неприметным двухэтажным домиком, сложенным из пеноблоков и облицованным под «рваный камень». Стоял он у самой железной дороги, отгороженный от нее высоким бетонным забором. Фасад выходил на почти безлюдную часть рынка. Ни вывески на нем, ни рекламы. За окном лишь изредка проходили редкие покупатели, заблудившиеся в «трех соснах».
        За железной дорогой располагалась автостоянка. Тускло поблескивали крыши автомобилей, орошенные недавним дождем. По небу ползли темные и мрачные облака, ветер еще не успел отнести их к столице. На оконном стекле подсыхали, оставляя после себя матовые точки, дождевые капли.

«Вот так же и кровь подсыхает», - внезапно подумал Артист, вспомнив забрызганный кровью стол в «шушарке» бутырской больнички.
        От этой мысли его передернуло, вида крови он боялся с детства, особенно когда не знал, чья это кровь. В офисе царила тишина, словно весь он вымер, словно Артист остался один во всем мире. Хотя он знал, что стоит крикнуть или нажать кнопку вызова, тут же появится пара «братков», комната охраны располагалась у самого входа за стеклянной перегородкой, и пройти в здание незамеченным было невозможно.
        На столе лежало пять фотоснимков, сделанных на черно-белую пленку. Их принес утром фотограф - старый, давно вышедший на пенсию корреспондент одной из центральных газет. Старый газетный волк за умеренную плату отснял Карла «телевиком» с другой стороны улицы. Артист не доверил вести съемку кому-нибудь из своих людей, как и не хотел, чтобы фотографии сделали современным фотоаппаратом на цветную пленку и печатали их в фирменном центре «Кодака». Иначе кто-нибудь мог бы и заинтересоваться, на кой ляд ему понадобилось исподтишка снимать в городе вора в законе - Карла. Не для семейного же альбома!
        Артем Кузнецов - Артист развернул снимки веером, словно карты. На верхнем Карл выходил из «Волги». Законный выглядел элегантно - подтянутый, ни намека на живот, строгий темный костюм. Он чем-то походил на постаревшего, но все еще преуспевающего артиста или университетского преподавателя. На втором снимке Карл надевал длинный плащ, стоя у «Волги». На третьем остановился у двери бара, расстегнутый легкий плащ распахнул ветер. Законник стоял на крыльце и, обернувшись, смотрел из-под козырька матерчатой старомодной кепки прямо в объектив камеры.
        Мощная оптика уловила и запечатлела взгляд вора - колючий и в то же время тяжелый. Артист хорошо помнил этот взгляд, хотя ему доводилось встречаться с Карлом всего пару раз. Старый щипач-карманник умел так посмотреть на человека, что тому казалось, будто его бетонной плитой придавило. Остальные два снимка Артист отложил, почти не разглядывая, на них Карл беседовал с молодым человеком в темных очках, на плече у парня висел тяжелый футляр от электронных клавиш.

«Одеваешься ты со вкусом, хоть и не слишком дорого. Не любишь бросаться людям в глаза», - подумал Артист, положил снимки в конверт, заклеил его бумажной лентой и спрятал в ящик письменного стола.

«Братки»-охранники, сидевшие возле включенного телевизора, тут же оживились, лишь только Артист вышел из кабинета. Артем Кузнецов строго посмотрел на них, уловив во взглядах скуку. А ведь ничто так не развращает сильных мужчин, как отсутствие дела!

«Пара дней безделья, и потом толку от них не добьешься».
        - Я уезжаю, пару часов меня не будет. Если что, звоните, - бросил он охранникам.
        Секретаршу Артист не держал принципиально, присутствие женщин действовало на него расслабляюще. Артем Кузнецов все еще не мог налюбоваться на свою машину. «Гранд Чероки» он купил недавно в салоне «Четыре колеса», специально такой же, как и у Пашки-Крематория, чтобы не отставать. Даже «навернул» похожее: лебедку,
«кенгурятник» из блестящих труб, четыре фары над крышей. И все равно ему казалось, что его внедорожник смотрится беднее.

«Братки», когда отъехала машина босса, вернулись к телевизору.
        - Как в тюремной камере, из всех развлечений только «ящик», даже в карты не разрешает перекинуться, - ухмыльнулся скуластый, похожий на казаха бандит.
        - Я ни разу и не сидел, так что сравнивать мне не с чем, - отозвался напарник, - всего один раз меня менты замели, и то по глупости, пьяный был в стельку, не помню ни хрена. Может, оно и к лучшему, был бы на ходу - врезал бы ментяре. Удар у меня тяжелый.
        Скуластый счастливо улыбнулся:
        - Я когда из армии вернулся, то без просыпу месяц гулял и каждое утро просыпался дома. Как возвращался? Не пойму… Но наутро всегда косточки на руках сбитые, а в кулаке ментовский погон сжимаю. И целый месяц так…
        - И какие погоны? - приободрился скуластый.
        - Чаще всего сержантские, но один раз у капитана сорвал.
        - За это и загремел в тюрягу?
        - Нет. За такое мне бы срок впаяли. Хватило ума из родного города в столицу податься. Соседка предупредила, что меня уже ищут. Участковый ходил, расспрашивал. Артист приметил, к себе устроил, тебя с ним тогда еще не было. Взяли меня уже тут, в Москве, за другое, я челюсть одному чудику сломал, когда тот пару слов телке босса сказать захотел. Артист и вытащил меня из СИЗО, адвокат повернул все как самооборону. Терпила потом еще полштуки баксов отстегнул, чтобы телка встречный иск не подавала.
        - Повезло.
        - Не всем везет. Артист хоть и спуску не дает, но если что - своих не бросает.
«Дачки» я регулярно получал, а когда на свободу вышел, мне встречу по первому разряду организовали.
        Скуластый лениво приподнялся, выглянул в окно: у офиса под прозрачным пластиковым козырьком устроились двое бомжей переждать вновь зарядивший летний дождь. Опустившиеся мужчины в рваных демисезонных пальто и ботинках, скрепленных липкой лентой, передавали из рук в руки большую бутылку дешевого вина. Пить не спешили, смаковали, по всему видно, быстро покидать уютное место не собирались.
        - Пойду турну, - без энтузиазма сказал скуластый.
        - На хрена? Артист не скоро приедет, к тому времени сами уйдут.
        На рынке «братки» Артиста поддерживали строгий порядок. Карманникам-любителям и ломщикам здесь просто нечего было делать, как и цыганкам. Даже всех нищих Артист распорядился вышвырнуть с рынка. Тех, кто попадался первый раз, заставляли откупаться, во второй - уже нещадно били. Слабым местом оставалась только автостоянка. На самой площадке, огороженной сеткой, с шлагбаумом и кассиром, краж не случалось. Но не всякий посетитель рынка спешил воспользоваться платной стоянкой, машины ставили вдоль дороги, на подъездах к складам, съезжали в кюветы. Они и становились легкой добычей.
        Чуть ли не каждый день в ментуру поступали заявления, что машину обокрали или, хуже того, угнали. К Артисту милиция претензий по этому поводу не имела, стоянку он оборудовал, охранял своими силами. Артем Кузнецов и не пытался навести порядок на территории, прилегающей к рынку. Зачем, если люди тебе не платят? Один раз поставят лоху тачку, второй раз он загонит ее на платную парковку. Однако так было лишь до последнего времени. Сегодня с самого утра Артист впервые отрядил двух
«братков» «выщемить» пару умельцев вскрывать чужие машины, к тому же сделал странное пожелание:

«Высокого, худого высматривайте. Коротышек не трогайте. И не бить. Держите до моего приезда. Сам с ним разберусь».
        Весь город и рынки давно поделены блатными, поэтому промышлять на них кражами могут только те, кто исправно отстегивает в общак. Бесхозных мест, где красть можно безнаказанно, не так уж много, именно там и появляются воришки-любители.
        Двадцатилетняя Вероника Круглякова даже обиделась бы, если бы ее в глаза назвали воровкой. Воровство было для нее лишь приработком, позволявшим сводить концы с концами и оплачивать заочную учебу в технологическом университете. Она не собиралась обчищать легковые машины до конца своей жизни. Вероника выделялась среди своих сверстниц высоким ростом и крепким телосложением. За угловатую фигуру злые на язык подружки даже дали ей кличку - Мужчина. И в самом деле, глядя на нее, не сразу можно было сообразить, парень стоит или девушка: плоская грудь, широкие плечи, а где талия переходит в бедра, и не разберешься. Именно потому и отпустила Вероника шикарные длинные волосы, чтобы и со спины не путали ее с мужиком.
        Вскрывать машины ее научил дружок-автомеханик, просто так, чтобы порисоваться перед девушкой. Однажды показал, как при помощи металлической линейки можно открыть дверцу. Вероника попробовала, ей не верилось, что делать это так легко. Получилось с первого раза, женские руки оказались куда чувствительнее мужских.
        Через неделю Вероника самостоятельно вскрыла машину в своем же дворе. Улов оказался небольшим: десяток компакт-дисков с отечественной музыкой, которую девушка на дух не переносила, и припасенные на взятку ментам ГИБДД две десятидолларовые купюры в «бардачке». Однако, увидев назавтра во дворе милиционера, снимавшего с соседской машины отпечатки пальцев, Вероника решила, что переберется промышлять куда-нибудь подальше.
        Компакты с музыкой она сдала торговцу на мини-рынке за полцены, сказав, что просто распродает домашнюю коллекцию, хотя тот ее ни о чем и не спрашивал. Тогда же и приглянулись мужеподобной девушке автомобили, брошенные на обочине дороги и загнанные в кюветы. Народу возле них ходило много, никого не интересовало, кто и зачем здесь крутится.
        На звуки сработавшей сигнализации никто даже головы не поворачивал. Хозяин потревоженной машины в это время, как правило, находился далеко, с понурым видом блуждал вслед за супругой по рынку, удивляясь тому, что для покупки нескольких килограммов продуктов женщине требуется в три раза больше времени, чем мужчине.
        Вскоре Вероника выработала свой собственный стиль для краж. Она заправляла длинные волосы под кепку, надевала темные очки. Джинсы и куртка дополняли гардероб - девушка в глазах посторонних становилась парнем. Обчистив пару машин, она снимала кепку, расправляла волосы, и даже те, кто видел ее всего минуту назад, не думали, что вновь столкнулись с ней нос к носу. Теперь она вскрывала уже не первый попавшийся автомобиль, а присматривалась. Лохов хватало, многие мужчины оставляли под сиденьями барсетки, прихватив с собой деньги лишь на покупки. Несколько раз Веронике доставались ноутбуки, компакт-диски она таскала десятками, сиди-проигрыватели. Через год девушка уже приезжала на промысел на подержанном
«жигуленке», купленном у своего знакомого автомеханика за пятьсот баксов. Она и жить перебралась к приятелю.
        Все воры-любители горят на одном и том же, теряют осторожность. Им начинает казаться, что мастерство позволяет оставаться безнаказанными как угодно долго. Но если ты промышляешь в одном и том же месте, одним и тем же методом, то непременно
«спалишься». Мир полон случайностей, совпадений, и не все они счастливые для вора. Черный день обязательно настанет…
        В тот день Вероника, как обычно, припарковала своего «жигуленка» неподалеку от пожарного водоема. Не выходя из машины, стерла салфеткой косметику, свернула длинные волосы в жгут и натянула по самые глаза просторную клетчатую кепку. Теперь на нее из маленького зеркальца смотрел немного женственный с виду парень.

«Ну и чертовка же я», - усмехнулась Вероника по прозвищу Мужчина и вышла из автомобиля.
        Вереница машин тянулась вдоль дороги до самого рынка. Над забором развевались выцветшие потрепанные флаги с названиями фирм, товаров. Покрепче зажав в ладони конец металлической линейки, спрятанной в рукаве, Вероника поправила на плече объемную спортивную сумку.
        На дороге было многовато народу, пойди пойми, не владелец ли машины, на которую ты нацелилась, рядом с тобой. Девушка решила действовать наверняка, она медленно шла вдоль обочины, осматривалась. В кювет нырнул старый «Мерседес» и замер, чуть не уткнувшись бампером в засохший тополь. Мужчина помог выбраться своей даме на примятую траву, а затем забрался в автомобиль, став коленями на переднее сиденье. Наружу торчали только черные лаковые ботинки да затянутый в лоснящиеся штаны зад. Эти «прелести» мало интересовали Веронику, она остановилась и, чуть скосив взгляд, принялась наблюдать, чем же занят автолюбитель. Открыв портфель, он вытащил из него тугой брикет денег и, отсчитав с десяток купюр, забросил почти не похудевшую пачку обратно, портфель старательно запихал под сиденье.

«Козел, на сигнализацию поставил, - пробурчала Вероника, заметив мерно моргавший красный огонек под ветровым стеклом, - но рискнуть стоит».
        Мужчина с женщиной неторопливо шли к рынку, то и дело поглядывали на небо - не польется ли дождь. Дама в руке сжимала длинный зонт с загнутой ручкой, держа его так, словно изготовилась бить кого-то по голове.

«Побыстрее идти не можете?» - злилась Вероника.
        С неба упало несколько капель, она запрокинула голову, и тут же забарабанил дождь, крупный, теплый. Над рынком висела темная туча с неровными размытыми краями, несколько точно таких же туч, казалось, сползались к нему с разных сторон. Резкий порыв ветра мгновенно вывернул зонт в руке стоявшего неподалеку пенсионера. И тут же громыхнуло над самой головой. Вспышка молнии буквально совпала с раскатом. И тут же взвыла сигнализация сразу у нескольких машин. За первым раскатом почти без перерыва последовал второй. Вероника даже не стала смотреть, куда подевались хозяева старого «Мерседеса». Все равно ушли они достаточно далеко, чтобы не успеть за пару минут добежать до машины.

«Всех делов на тридцать секунд. Успею», - Вероника бросилась к автомобилю, на ходу доставая металлическую линейку из рукава. В сумятице, поднявшейся с началом грозового ливня, люди не обращали внимания друг на друга. Еще не утихли завывания машин, а Вероника уже воткнула линейку под стекло задней дверцы «Мерседеса». Девушка никогда не заглядывала в устройство дверного замка, но знала, что нужно провести линейкой вправо до упора, а затем плавно поднять ее, пока кончик не соскользнет, после чего нажать линейкой вниз.
        Дверца распахнулась. Вероника уже нырнула в машину, когда кто-то схватил ее за воротник и выдернул назад.
        - Куда, сучара, полез? - на девушку смотрел коротко стриженный качок с абсолютно круглой головой и раскосыми глазами.
        Его приятель весело улыбался, глядя на то, как Вероника пытается оторвать державшую ее руку от воротника.
        - Тачки ставишь? - улыбчивый «браток» поднял с земли выпавшую из рукава куртки линейку. - А ну пошли с нами.
        - Это моя машина, - прошептала Вероника, - отпусти, козел.
        - Что ты сказал? - недобро прищурился круглоголовый. - За козла тоже ответишь.
        - Пусти, я сказала! - Вероника рванулась, и кепка слетела с ее головы, длинные золотистые волосы рассыпались по плечам.
        От неожиданности круглоголовый разжал пальцы:
        - Да это ж баба… - проговорил он.
        Вероника уже карабкалась на откос дороги, ноги в великоватых ей кроссовках скользили по мокрой траве.
        - Держи ее, - улыбка на лице качка стала еще шире, его захлестнул азарт. Круглоголовый «браток», помогая себе руками, лез следом.
        Он уже готов был схватить девушку за лодыжку, но тут же получил подошвой в лицо - несильно, но достаточно для того, чтобы отпрянуть.
        Оказавшись на асфальте, Вероника затравленно оглянулась. Самих преследователей еще не было видно из-за плотно стоявших машин, но зато слышалась их ругань, перемежаемая хриплыми вдохами.
        - Упустил суку…
        - Не уйдет, я ее…
        Вероника побежала к своей машине по мутным, вспененным от дождя лужам. Вскочила за руль.

«Какой идиот припарковался за мной?»
        Волнуясь, Вероника ударила бампером соседнюю машину, вывернула руль до упора, сдала назад. Стекла густо усыпал дождь, они запотели изнутри, но протереть их и включить очистители не было времени. Скрежетал бампер, гнулся.

«Еще немного вперед, я вырвусь», - молила Вероника.
        Когда «жигуленок» уже выдрался на свободу, над самым ухом у девушки раздался удар, на колени ей посыпались мелкие кубики стекла - круглоголовый выбил окошко локтем и тут же распахнул дверцу. Он выволок Веронику из машины. Она стояла на коленях в грязи и уже не помышляла убегать.
        Из находившейся неподалеку машины выбрался парень и нерешительно сделал шаг вперед:
        - Эй, вы чего? - крикнул он с безопасного расстояния.
        - Тебе больше других надо? - огрызнулся круглоголовый. - Тогда подходи.
        - У нас свои дела, - улыбчивый держался менее агрессивно, - телка тебя звала? Кричала «помогите»?
        - Нет… но… - неуверенно отвечал парень.
        - Скажи ему, чтобы убирался, - негромко посоветовал Веронике круглоголовый, - или ментам тебя сдадим.
        - Все в порядке, - девушка поднялась с колен, - в самом деле. Не беспокойтесь. Спасибо. Сами разберемся.
        Парень облегченно вздохнул:
        - Думал, помощь нужна. Извините. - И, пригладив влажные волосы, сел в машину.
        - Ты что, не видишь, они одна компания, - злилась на парня жена, прильнув к боковому стеклу, когда они проезжали мимо криво стоявшего «жигуленка», - никогда не лезь в чужие разборки. Зачем тебе это надо?
        Парень хотел что-то сказать, но промолчал. Он и так чувствовал себя дураком, наказанным за доброе дело.

«Братки» дали Веронике отряхнуть джинсы. Круглоголовый крепко взял ее за локоть. Тем временем его приятель забрал из машины документы, ключи и сумочку. Осмотрел повреждения.
        - Повезло тебе, только свою тачку покалечила, а «Опелю» хоть бы хны. А теперь пошли.
        - Куда?
        - Не твое дело.
        Вероника встала как вкопанная:
        - Дальше не пойду.
        - Значит, дура. Не в ментовку пока тебя ведем. По-свойски разберемся.
        - Не верю я вам.
        - Тебя и не спрашивают.
        Девушка уже и не пыталась бежать, она только отвернулась, когда мимо нее проходили те самые мужчина с дамой. Их обоих прикрывал от дождя черный зонт с загнутой ручкой, в пакете покачивался огромный арбуз. Разошлись мирно, без эксцессов.
        Девушка прислушивалась к разговору своих конвоиров и не до конца понимала, о чем они говорят.
        - Я уж уходить хотел, как дождь врезал, а ты молоток, приметил.
        - Все равно Артист недоволен будет. Говорил, худой, рослый…
        - Какая на хрен разница. Ляпнул просто так.
        - Артист просто так ничего не говорит…
        Веронику завели в офис, в какую-то комнату с кожаным диваном и журнальным столиком перед ним. В одном углу - возле двери - стояли большие напольные часы с остановившимся маятником, в другом - у зарешеченного окна старый облезлый сейф.
        - Что теперь? - Девушка почувствовала, что ее в чем-то обманывают, хотя ничего еще толком и не предложили.
        - Жди, - круглоголовый стоял в двери.
        - Вы же не из ментовки?
        - Не любишь ты их.
        - А кто их любит?
        - Есть и такие уроды.
        - Чего мне ждать? Давайте сразу и договоримся. Я откупиться могу. Много у меня нет… - Вероника по взгляду круглолицего заметила, что деньги в данном случае его не интересуют, - могу машину свою отдать… Если ее еще не угнали, стоит с выбитым стеклом.
        - И как баба ты мне не интересна, - сказал круглолицый, - на твоем месте я бы не дергался. Молись, чтобы ментам не сдали, они у нас на рынке ручные.
        Девушка осталась одна. Минут через десять Вероника прильнула ухом к запертой двери - поблизости не слышалось и звука. Пластиковой телефонной карточкой она попыталась подцепить защелку замка, но та не поддалась. Девушка-воровка опустила руки.

«Даже если бы я выбралась за дверь? Мои документы у них. Они бандиты, нашли бы меня за полчаса. Попалась. Точно бандиты».
        Хлопнула вдалеке дверь. Вероника сперва отпрянула, а потом вновь прижалась ухом к тонкому фанерному полотну.
        - …зачем мне баба? - услышала она властный мужской голос, так громко мог говорить только босс. - Забирайте ее себе и делайте, что хотите.
        Ответа она не расслышала, оправдывались тихо, в два голоса, но то, что оправдывались, она поняла по интонации.
        - Однако… - вновь зазвучал властный голос и раздался смех.
        Когда Артист вошел в комнату, Вероника уже сидела на потертом диване.
        - Что ж ты сидишь, ни «здрасьте», ни «…твою мать» не скажешь? - выпалил он и взял девушку за подбородок. - Будешь молчать - разговора не получится. А ну, покажи мне, как ты выглядишь.
        Круглоголовый протянул мокрую помятую кепку, к козырьку прилипла пожухлая травинка.
        - Надень.
        Вероника собрала волосы, заправила их под кепку. Артист, прищурившись, смотрел на нее. От этого пристального взгляда делалось нехорошо, словно череп сверлили ручной дрелью.
        - Пошли ко мне.
        Устроившись за письменным столом и поигрывая в руках металлической линейкой, Артист, покусывая губы, с полминуты смотрел на стоявшую на середине ковра девушку.
        - Да уж, фигурка у тебя не для подиума. Разве что в мужском стриптизе выступать.
        - Я и не претендую, - самоуверенность понемногу возвращалась к мужеподобной Веронике.
        Пока с ней не сделали ничего плохого, даже за «козла» не спросили.

«Может, пронесет? - подумала она. - Он здесь главный. Посмеется и отпустит. Лицо у него умное, не то что у тех двух „братков“».
        - Пройдись.
        Вероника послушно прошлась по ковру к двери и назад, к столу, еще не понимая, издеваются над ней или нет.
        - Ты и в мужском прикиде так ходишь? - Артист остался недоволен походкой и скривил губы.
        - Сразу бы так и сказали.
        - Погоди. - Артист распахнул шкаф-гардероб, прошелся пальцами по висевшим там шмоткам, что-что, а одеваться он любил с шиком и дорого, поэтому всегда имел под рукой солидный запас одежды. - Держи. - Он снял с вешалки и бросил Веронике длинный черный плащ со вставками из блестящей материи.
        Вероника ловко словила брошенную вещь, вдела в коротковатые ей рукава руки, прошлась, уже по-мужски, тяжело ступая и чуть ссутулившись, даже насвистывала себе что-то не очень мелодичное под нос.
        - Убедила. Ладно. Садись.
        Девушка сбросила плащ, села в кресло и зажала ладони между широкими костистыми коленями.
        - Под кем работаешь?
        - Как это? Я сама по себе.
        - Мать-одиночка?! И «крыши» у тебя нет? - почему-то развеселился Артист.
        - Сама себя содержу, хоть и парень у меня есть. Я никому пока не отстегивала. Если надо, буду отстегивать вам. Вы же рынок держите? Меня никто не спрашивал, не подходил ко мне. Не могла же я сама прийти и спросить, кому я должна отстегивать. Я не против. Скажите сколько.
        Артист терпеливо выслушал эту ахинею.
        - Ты только вскрываешь тачки или еще угоняешь?
        - Только вскрываю, - торопливо объяснила девушка, и в ее взгляде мелькнул нешуточный испуг. - Если у вас машину угнали, то это не я. И вскрыла я немного тачек. Совсем недавно к рынку перебралась, - в ее глазах заблестели слезы, - не угоняла ее, мамой клянусь. Я к крутым тачкам не подхожу и близко. Мало ли кто на них ездит? Отпустите меня…
        Вероника попыталась промокнуть глаза влажным носовым платком, а затем преданно посмотрела на Артиста:
        - Я больше не буду.
        - Слишком много говоришь. Научись слушать, - холодно посоветовал Артист, - если бы я был уверен на все сто процентов, что именно ты к моей машине подошла, тебя бы на поле закопали. Пока ищу, всех «щемим», - не стал разубеждать девушку Артем Кузнецов. - «Волжанку» вскрыть можешь?
        - Наши машины открыть легче, чем банку с пивом. За десять секунд, - оживилась Вероника.
        - А завести?
        - Этим не занимаюсь. Не угоняла я вашей машины.
        - Точно не угоняла?
        - Клянусь. Не умею я этого.
        - Значит, я на тебя зря время тратил. Скажу ребятам, пусть тебя в ментовку отведут. Свидетелями будут.
        - Могу! - тут же запротестовала воровка. - У меня приятель - автомеханик, он мне показывал, как это делается. У него ключи есть от всяких тачек. «Жигуль»,
«волжанку», «Москвича» - это не вопрос, с некоторыми иномарками сложней.
        - Значит, это твой дружок машины угоняет, а ты только вскрываешь?
        Вероника разрыдалась от ужаса, что ее неправильно поняли, она все еще подозревала, что Артист пытается отыскать угонщика своей машины.
        - Он механик, не угонщик. Я в университете учусь, на заочном. А он ни при чем. Просто умеет и меня научил, - говорила, захлебывалась слезами, - я все сделаю, только отпустите.
        - Даю десять минут, чтобы привела себя в порядок. Туалет слева по коридору, уж извини, только мужской, женщины здесь редко бывают, а привередливые вообще тут не попадаются. И не вздумай дернуть, из-под земли достану, - Артист ударил ребром металлической линейки по столу, как учитель, призывающий класс к порядку.
        Вероника впервые в жизни оказалась в мужском туалете. Она ополаскивала холодной водой покрасневшие глаза, черпая ладонями из-под сверкающего никелем крана, терла посиневшие, трясущиеся губы и косилась на массивные, непрерывно журчавшие писсуары. Оттерла от грязи бумажными полотенцами джинсы, засунув кепку за пояс, просушила волосы мощной сушилкой для рук. Когда она критично осмотрела себя в зеркале, то с удивлением обнаружила, что в ее глазах уже нет ни испуга, ни слез.

«Влипла по самые уши, - Вероника подмигнула своему отражению и грустно улыбнулась, - учила же меня мама, что воровать нехорошо. Не послушалась…»
        - …в туалете она. Пошел. Только аккуратно, - Артист хлопнул круглоголового по плечу, - не переусердствуй.
        Оставшись один, Артем Кузнецов нервно забарабанил пальцами по столу.
        Дверь туалета отворилась, круглоголовый «браток» застыл, увидев перед умывальником Веронику. Та вздрогнула и попятилась.
        - Думал, ты у него…
        - Я сейчас уйду, - девушка комкала использованные бумажные полотенца и совала их в урну для мусора.
        - Постой, сестренка, - заговорил круглоголовый неожиданно ласковым голосом, - прессанули тебя немного, не будь на меня в обиде. Я человек подневольный, что мне сказал Артист, то и делаю.
        - Артист? Это он? - Вероника кивнула на дверь.
        - А то кто же? Крутой и резкий, но справедливый. Зря не обидит, - маслянистые глазки поблескивали в прорезях век, - злой он сейчас. Тачку его угнали. Для авторитета позор, если не найдет, вот и ищет - кто.
        - А нашли хоть машину?
        - В тот же день, в городе, и крыло помятое. А мудака, который ее помял, до сих пор ищем. Ты уж будь поосторожнее.
        Если человек сильно испуган, не знает, что делать, он всегда рад совету, готов принять помощь от кого угодно.
        - Спасибо, - пробормотала Вероника.
        - А теперь иди. Он ждать не любит. Сделай, что попросит. - Круглоголовый подошел к журчавшему писсуару и застыл в ожидании, приложив руку к ширинке.
        На платной стоянке Артист подвел Веронику к потрепанной «Волге», сунул в руки линейку.
        - Открывай.
        - Чья тачка?
        - Можешь считать, что моя.
        Девушка справилась с замком за считаные секунды.
        - Садись за руль, - сам Артист устроился рядом с ней. - Заводи.
        - Чем?
        - Как сумеешь, - Артист зло посмотрел на Веронику.
        Девушка на несколько секунд задумалась, потом засунула руку под приборную панель и вытянула пучок проводов, выбрала два нужных. Оголенные концы проводков соприкоснулись, заискрили, провернулся стартер.
        - Поехали.
        Кассир поднял полосатую доску шлагбаума. Выехали на шоссе. Артист приказывал то обогнать, то подрезать, то резко свернуть. Вероника старалась изо всех сил, чтобы ему угодить. Наконец остановились возле ее собственных брошенных «Жигулей» с выбитым боковым стеклом.
        - Как видишь, не угнали твою развалюху. Без моего разрешения здесь никто ничего не сделает, даже пернуть боятся. - Внезапно Артист схватил Веронику за отвороты куртки и тряхнул так, словно хотел, чтобы зубы из нее посыпались. - Сделаешь так, как я тебе скажу…
        Вечером того же дня Артист взахлеб рассказывал о Веронике по прозвищу Мужчина Пашке-Крематорию. Скороспелые законники сидели в уютной гостиной Пашкиного загородного дома. Пашка слушал внимательно, не перебивал, пил мало, хоть и часто пригублял рюмку - отглатывал и назад ставил.
        - …Посмотреть на нее в деле не хочешь? - поинтересовался Артист.
        Прежняя уверенность уже вернулась к нему, визит в Бутырку, когда настоящие воры дали понять, что за ровню себе его не считают, казался ему далеким прошлым.
        - Зачем? - равнодушно проговорил Пашка. - Я тебе доверяю. Ты свою часть сделаешь, я свою.
        - Уверен, что все так и будет? Сложно ты схему отстраиваешь.
        - Умные и осторожные люди сложно играют, больше чем на один кон вперед смотрят. Ты когда-нибудь видел, чтобы на хате преферанс или вист расписывали?
        - Я на хате не был, но знаю, что игры сложнее очка там не в моде.
        - Не очка, а двадцати одного, - поправил Пашка, - за очко в тюрьме да на зоне объясняться пришлось бы. Зря кичишься тем, что не сидел, если недолго, то это полезно. А я вдоволь насмотрелся. Всяких людей повстречал. И знаю - дураков среди
«черной масти» нет. Их только в сложную игру обставить можно, когда вся партия по ходам заранее прописана. Кто расписал, тот и выиграл. В двадцать одно я с ними играть не сяду. Они на коротких дистанциях сильны, потому как напором берут, а на длинных - мы верх возьмем.
        - А если пронюхают?
        - Не думай об этом. Назад дороги у нас уже нет. Я американским партнерам пообещал, они свою часть бабла в дело уже вбрасывают. Если не сумеем общаковые вовремя на них завернуть, они к адвокатам обращаться не станут.
        Глава 6

«Вот всегда так, наврут с три короба, напустят тумана, а на деле все совсем по-другому, - думал Шурик, устраивая свое грузное тело между рулем и сиденьем. - Никому нельзя верить, любую информацию надо перепроверять, чтобы не лопухнуться. Слава богу, что я на слово не верю. В отличной форме Глаз, здоровье железное».
        Как правило, люди завидуют себе подобным лишь в том случае, когда те имеют то, что отсутствует у них. Бедные завидуют богатым, неудачники - карьеристам, а больные - здоровым. Деньги и работа у Шурика были, а вот здоровье - ни к черту. Всех тех, у кого здоровье отменное, Шурик считал чуть ли не личными врагами. Но свои чувства скрывал умело, хотя на душе кошки скребли, когда он проводил взглядом легкого, пружинисто шагающего, почти летящего над асфальтом Пашку Глазунова.

«И пьет ведь безбожно по месяцу, и курит всякую дрянь, и жрет не вовремя, режима никакого… А вот дал бог здоровье. Интересно, за что такая милость, интересно, зачем?»
        Подобные вопросы ответа не имели, но задавал их себе доморощенный философ довольно часто. Когда был найден человек, согласившийся выполнить заказ, надо было найти инструмент. Артист говорил, что выстрел должен быть произведен с довольно солидного расстояния. Для этого обычный «калаш» с оптикой не годится, нужна винтовка, причем не засвеченная.
        Где берутся «стволы», Шурик знал. У него имелись постоянные торговцы, к которым оружие поступало из «горячих точек» и с армейских складов. К одному из таких типов Шурик и отправился. Выйти на него можно было через бармена.
        Шурик приехал к бару, который держали бывшие афганцы. Они потихоньку приторговывали наркотиками, но вели свой бизнес аккуратно, с ментами и блатными отношения были улажены, поэтому и дела шли хорошо.
        Фактическими хозяевами бара «Окоп», у которого припарковал свою машину Шурик, являлись парни, прошедшие в свое время Афганистан. Раньше их было пятеро, а теперь осталось трое - взрыв на Котляковском кладбище забрал жизни двоих. Шурик, мокрый, истекающий потом, проклинающий внезапно обрушившуюся жару и перепады давления, подошел к двери бара и толкнул ее. Над дверью блямкнула пуля по цилиндру гильзы - такой вот колокольчик афганцы повесили над дверью. Бар был вместительный, столиков на пятнадцать, плюс длинная стойка. Под потолком натянута маскировочная сетка, на стенах - парашютные стропы, каски, гимнастерки, ремни, шевроны, значки, звездочки - в общем, все то, что напоминает об армии, о службе в ограниченном контингенте.
        В помещении было прохладно, и Шурик с облегчением вздохнул. Он подошел к стойке. Бармен сразу обратил на него внимание: серьезный клиент, он виден издалека. Когда Шурик подошел, бармен протянул ему руку и крепко пожал.
        - На улице пекло, хоть еще вчера прохлада чувствовалась. Наверное, как у вас в Афгане было?
        - Там пекло не только из-за жары. Здесь такого не бывает, - заметил бармен. - Завтра вновь похолодание обещали. Будешь есть? Или только пить?
        - Кто сейчас здесь? - задал вопрос Шурик.
        - А кто нужен? - вопросом на вопрос ответил седоусый, коротко стриженный бармен.
        - Мартын мне нужен.
        Бармен посмотрел на Шурика, как на человека, свалившегося с Луны:
        - Ты когда у нас последний раз был?
        Шурик уже понял, с его знакомым что-то случилось. Он, с трудом ерзая огромным задом, устроился на высоком табурете, поставил локти на стойку. На плите сразу же появились две влажные полосы, Шурика опять прошиб пот.
        - Нет больше Мартына, - бармен, видимо, уже привык произносить эти слова с пафосом и болью.
        Но Шурика это не проняло. Он подался вперед, почти перегнулся через стойку:
        - Менты или блатные коцнули?
        Бармен все еще не верил, что Шурик не в курсе той трагедии, какая случилась.
        - Баба у Сашки Мартынова была красоты неописуемой, - начал бармен шепотом.
        - Да знаю я про его баб. Случилось что, конкретно давай.
        Бармен был лет на семь моложе посетителя и от напора Шурика даже немного растерялся.
        - Я бы чаю зеленого немного выпил, - вдруг сказал Шурик, - и со льдом. Только не сильно крепкий.
        Бармен занялся чаем, а Шурик, прикусив губу, задумался.

«Почему это он, человек, который подобные новости должен узнавать одним из первых, узнает их черт знает когда?»
        Сашка Мартынов торговал «стволами», гранатами, пластитом, при этом оставался патриотом Советского Союза, и одну из стен его большой квартиры занимала гигантская политическая карта мира, нарисованная специально по его заказу, а затем наклеенная на стену. За образец специально взяли карту образца 1985 года, так захотел хозяин, то есть Сашка Мартынов.
        Бармен поставил перед Шуриком пиалу с зеленым чаем и спросил:
        - Сколько кубиков льда?
        Увидев три толстых пальца, понимающе кивнул.
        - А теперь можешь рассказать, что с Мартыновым стряслось, когда, где?
        Бармен, не обращая внимания на посетителей, серьезных среди них пока не было - так, молодежь зашла коктейль выпить, кофе и покурить подальше от родительских глаз, стал рассказывать:
        - Пуля у Сашки в голове была.
        - Это все знают. Только не пуля, - поправил Шурик, - а осколок.
        - Он сам так говорил, какая на хрен разница, осколок или пуля? Голова у него от этого сильно болела, дурным становился, когда железка под черепом положение меняла и на что-то там давила.
        - Что, он от этого загнулся?
        - Нет, - сказал бармен, - замучила его рана. Врачи предлагали операцию сделать, достать из головы пулю, а он говорил, что как только череп вскроют, так он и помрет или с роликов съедет.
        - Мало ли кто что думает? - заметил Шурик, уже начиная испытывать к покойному Сашке Мартынову сочувствие.
        - В общем, говорят, эта пуля как-то не так в голове повернулась, наверное, на мозжечок надавила или какой-то нерв пережала… В общем, Сашка схватил «пушку» и выстрелил себе в рот на даче. Дом у него на Истре, там все наши бывали.
        - Кто его нашел?
        - Жена. Даже не искала, она на втором этаже в это время была. А сын на улице с машиной возился. Выстрел услышали, прибежали, а он уже готов, ничем ему не поможешь.
        - Может, ему выстрелили? Засунули ствол в рот и на курок нажали?
        - Никаких следов насилия. Наши ментов напрягли, денег пообещали, так что менты старались, поверь.
        Шурик покачал головой, взял салфетку и принялся промакивать лоб, затем подбородок с многочисленными волнами складок.
        - Может, еще чаю? - поинтересовался бармен.
        - Когда это случилось?
        - Две недели тому назад, ровно две недели день в день. Я как раз в баре стоял, когда с дачи позвонили.
        - Скверно, - прошептал Шурик, посмотрел на высветившийся номер вибрирующего на столе мобильника. Отвечать не стал, отключил аппарат. Через десять секунд включил снова. Тут же зазвонил второй телефон. - Да не отвечу я тебе, - сказал Шурик, обращаясь к трубке, но все же нервы сдали, вдавил кнопку. - Алло.
        - …
        - Так надо, так получилось. Подъезжай к дому, часов в десять буду.
        - …
        - Позвони, конечно.
        Трубка легла на стойку.
        - Майор заходит?
        - Какой?
        - Самсонов.
        - Каждый вечер. Выпивает два раза по сто и уходит, даже за стол не садится. Поинтересуется, спрашивал ли его кто, присядет у стойки, посидит полчасика. Мы с ним поболтаем о том о сем, и уходит.
        - А сегодня будет?
        - Почему бы и нет? Только рановато еще, часок подождать придется.
        Майор Самсонов и сержант Мартынов занимались одним делом. Бармен этого не знал, а вот Шурик был в курсе. Он пересел за стол в самое прохладное место, заказал салат из капусты без соли и еще зеленого чая. Бармен видел, как Шурик разговаривает то по одному телефону, то по другому, иногда шепотом, иногда вообще беззвучным матом, бранные слова читались по губам.
        Майор Самсонов, как только вошел, сразу заметил Шурика, хлопнул его по плечу и сел напротив. Официант тотчас поставил перед ним рюмку с водкой. Это был неизменный заказ боевого майора.
        - Твое здоровье, - сказал майор, одним глотком выпивая сто граммов.
        - Сочувствую. Ты ведь компаньона потерял? Друга.
        - Вот таких друзей теряем, а врагов меньше не становится, - прошипел майор, - царствие ему небесное, земля ему пухом. Ты же без дела сюда не заходишь?
        Шурик задумался, глотнул чаю:
        - Я Мартына увидеть хотел. Но раз его уже нет, к тебе обращусь.
        - Вот и правильно. На хрена врать?
        - Пойдем переговорим, - предложил Шурик, - а потом вернемся.
        - Нет, я не буду возвращаться, - майор махнул рукой, причем не к себе, а от себя, будто давал команду батарее: «Огонь!»

«Все они здесь с пулями в голове, - подумал Шурик. - Но других в природе не существует. Приходится с таким человеческим материалом дело иметь».
        Официант принес еще сто граммов. Майор залпом выпил, положил на стол деньги и двинулся за грузным Шуриком. Они забрались в горячую машину. В ней можно было говорить спокойно, не боясь, что кто-то подслушает. И тот и другой понимали, что в их работе осторожность никогда не бывает лишней.
        - Опять «макаров» с глушаком нужен?
        - Нет, - сказал Шурик, - не угадал ты, майор.
        - Тогда сдаюсь. Чего я гадать стану, мы же с тобой не на «Поле чудес» и не на игре
«Как стать миллионером».
        - Нужна снайперская винтовка, рабочая, с толковой оптикой.
        - С глушителем или без? Наша или импортная?
        - Наша. Подешевле.
        - Новая или «бэушная»?
        - «Бэушная», конечно же, дешевле?
        - Так точно, - сказал майор.
        - Насколько дешевле?
        - На пятьсот.
        - Всего лишь? - изумился Шурик. - Ценник у тебя какой-то странный.
        - Летних и осенних распродаж у меня не бывает, цены на «стволы», к твоему сведению, никогда не падают, а только поднимаются.
        - Несложно догадаться. А винтовка откуда, из Чечни?
        - Есть разница?
        - Особой нет. Нужна хорошая.
        - Может, со штативом?
        - Не себе беру, узнаю, может, и со штативом.
        - С глушителем на стольник дороже.
        - С глушителем у тебя прямо сейчас есть? - спокойно сказал Шурик.
        - Есть такая, - ответил майор. - Когда надо?
        - Вчера, - ответил Шурик.
        - Вечером можешь получить.
        - С доставкой можно?
        - На двести дороже за доставку. На дорогах, сам знаешь, нынче не спокойно, гибэдэдэшники, омоновцы машины трясут, в багажники заглядывают.
        - Да я понимаю, не хоккейная клюшка. Сколько?
        - Для тебя за все про все две пятьсот.
        - Она проверена, на самом деле?
        - Можешь проверить, если хочешь.
        - Назад примешь, если не подойдет?
        - Приму, - сказал майор, - но минус двести за доставку.
        Майор Самсонов и Мартынов торговали хорошим оружием, металлолом никогда не предлагали, как и самоделки, которыми была наводнена Москва. Торговали только добротным, серийным, армейским, иногда милицейским. Брали дорого, но всегда гарантировали качество.
        - Когда сможешь привезти? - спросил Шурик.
        - Смотря куда.
        - Ко мне домой.
        - Если к тебе, в твою Тмутаракань, то часам к девяти.
        Шурик посмотрел на часы.
        - Значит, две пятьсот, как договорились?
        - Две семьсот, - уточнил майор.
        - Ладно. Ты инструмент мне привезешь, а я тебе деньги, руки в руки.
        Майор выбрался из машины. В бар не пошел, быстро перебежал улицу, остановил такси и даже не взглянул в сторону Шурика.

«Забегал, - подумал Шурик. - Оно и правильно, денег заработать хочет. В лучшем случае пятьсот заплатил за „ствол“, а две двести чистого дохода из моей доли получит, между прочим».
        В девять вечера черная «Волга» с милицейскими номерами подъехала к двухэтажному дому. На заднем сиденье «Волги» лежала картонная коробка с яркой, броской надписью. Майор взял коробку под мышку и зашагал к подъезду. Он поздоровался с пенсионерками, сидевшими на лавочке под старой акацией, как со старыми знакомыми. Они закивали в ответ, потому как майор очень был похож на одного окружного начальника, отвечающего за коммунальные службы.
        Окна в квартире Шурика были закрыты, шторы задернуты. Майор вдавил кнопку звонка.
        - Скейт - это хорошее дело, - хохотнул Шурик, разглядывая красочную упаковку.
        Он поставил коробку на кухонный стол, ножом разрезал прозрачную клеящую ленту, которой та была схвачена по периметру, поднял крышку.
        Шурик причмокнул:
        - Хоть и нельзя в глаза продавцу восхищаться, но удержаться не могу.
        - Я фуфлом не торгую.
        - Вот я и говорю, загляденье прямо-таки! Только я в этом, майор, не разбираюсь.
        - Я разбираюсь и гарантирую. За такие деньги можно подобрать в городе не один вариант, но лучше, чем эта, за такие деньги не найдешь.
        Майор получил деньги, пересчитал, переломил надвое, спрятал во внутренний карман пиджака и даже пуговицу застегнул. А затем произнес сакраментальную фразу:
        - Если бы ты налил, то я бы выпил. Но ты не нальешь.
        - Я не налью. С кем работаю, с теми принципиально не пью, - подтвердил Шурик, шевеля толстыми губами.
        Он спрятал оружие на антресоли, но это уже после того, как черная «Волга» майора-афганца отъехала от дома.
        Шурик не любил оружие, хотя и приходилось иметь с ним дело. Ему не нравилось, когда «ствол» или граната находились у него в квартире. Прямо зуд какой-то наступал, когда у Шурика на антресолях или под диваном лежало оружие. Он не мог долго терпеть и старался как можно скорее избавиться от него, передать тому, для кого «ствол» был приобретен.
        Он позвонил утром, еще не было семи, Павлу Глазунову. Тот снял трубку и бодро произнес:
        - Алло! Алло!
        - Не разбудил?
        - А, это ты? - услышал в ответ диспетчер.
        - Один? Говорить можешь?
        - С кем я, по-твоему, могу быть?
        - Ну, не знаю, не знаю… Ты мужчина молодой, мало ли кто рядом лежать может.
        Глазунов недовольно хмыкнул:
        - Баб я к себе не вожу. Что-то сказать хотел? Говори.
        - Инструмент достал.
        - Хорошо, - как-то даже слишком равнодушно для человека, заинтересованного заработать много денег, сказал Глазунов.
        О том, какой инструмент именно, по телефону Шурик никогда не уточнял. Глазунов никогда и не спрашивал. Так они условились уже давно и договоренности придерживались.
        - Ты как-то попробовать хотел, исправен ли?
        - Можно, - услышал в ответ Шурик.
        - Так давай, подвезу. Скажи, куда.
        - Место я знаю, от моего дома километров двенадцать будет. Место тихое, хорошее.
        - А встретимся где? - задал вопрос Шурик, дергаясь в кресле.
        - Там же, в кафе. Я пиво буду пить. Давай, подъезжай часикам к десяти.
        - Заметано.
        Шурик снял с антресоли коробку с винтовкой, закрыл дверь квартиры и отправился в гараж. У подъезда встретил соседа.
        - Здравствуйте.
        - Доброе утро. Опять, наверное, жара навалится? Не поймешь этой погоды - то холодно, то душно. Хотелось бы тепла, я жару люблю.
        - Я - не очень.
        - А у меня сердце, представляешь, Шурик, давит уже пятый день.
        - Ну что ж поделаешь, давление высокое.
        - Дождь нужен.
        - Вообще, летом тяжело. Я вот сам страдаю, потом обливаюсь.
        - А это что такое? - Сосед посмотрел на коробку с изображением скейта.
        - Сын знакомого сейчас в лагере, хороший мальчишка. А я как раз мимо еду, попросили передать.
        - Я уже грешным делом подумал, уж не сам ли ты спортом решил заняться?
        Семидесятилетний пенсионер, почетный московский строитель, крякнул, произнеся эту фразу.
        - Да какой из меня спортсмен! Мне уже кефир да сортир.
        - Это тебе? - Сосед обвел подозрительным взглядом Шурика.
        Он хотел сказать «да на тебе, бугай, камни возить надо, ты на стройке мешки с цементом на плечах носить должен, а прикидываешься инвалидом», но промолчал. Потому кто ж такое спокойному, хорошему и влиятельному соседу говорить станет? Разве что очень вредный или глупый человек. А себя к таковым почетный московский строитель не относил.
        Он сокрушенно покивал головой и отправился к себе на второй этаж.
        Шурик пошел в гараж, положил коробку на заднее сиденье «Опеля». Как только он вынес винтовку из квартиры и устроил ее в машине, на сердце сразу стало легче, отпустило немного.

«И как это люди живут, когда дом оружием напичкан? Это же просто-напросто невыносимо, пытка какая-то добровольная. У меня вот в доме сейчас самое страшное оружие - так это топор и молоток для отбивания мяса, все в одном флаконе. Да и то, наверное, проржавел, давненько я уже мясо не отбивал».

…Павел Глазунов сделал зарядку. Пятьдесят раз отжался от пола на двух руках, затем по десять раз на одной руке. Поизгибался, поприседал, попрыгал. Принял душ, выбрился, плотно позавтракал и закурил, сидя перед открытым окном на кухне.

«Суетливый Шурик, - подумал Глазунов. - Дергается, нервничает, словно договаривается с мальчишкой, а не с профессионалом. Я же его никогда не подводил, работу делал исправно. И на этот раз все будет чики-чики. Отгребу деньги и свалю, больше он меня не увидит».
        К этой мысли Глазунов возвращался каждый раз перед работой, как пьяница, дающий зарок: вот выпью сегодня, а завтра не буду, никогда больше пить не стану.
        Или как заядлый курильщик: докурю вот эту пачку в кармане, и все, эта пачка последняя.

«Опель» Шурика остановился напротив кафе. Шурик из машины не выходил. Глазунов пил не пиво, а кока-колу из банки. Допил последнюю каплю, легко раздавил жестянку, швырнул в урну. Перескочил через барьер, подошел к машине. Сел, поздоровался.
        - А что это ты, Шурик, к спорту решил пристраститься? Оно, конечно, правильно.
        - Там винтовка лежит.
        Лицо Глазунова стало сразу серьезным:
        - Так бы сразу и сказал. А то я уж было подумал…
        - Так вот не думай. Куда ехать, говори.
        - Вначале прямо, на светофоре направо. Поезжай, я тебе буду говорить.
        Минут через сорок они уже были у железной дороги. Шли рядом с насыпью, высокой, в несколько метров.
        - Чего мы сюда приперлись? - тяжело дыша, спросил Шурик.
        - Потому что здесь поезда ездят, и, когда стрелять будем, никто твоего выстрела не услышит. Или ты думаешь, у меня с головой проблемы? Так вот нет, хочу тебя заверить. И сам себе я не враг.
        Они зашли в кусты. В руках Глазунова появился перочинный нож. Он разрезал скотч, которым была заклеена коробка по периметру, поднял крышку. Развернул ткань и, весело мурлыкая, принялся собирать винтовку. Делал он все это привычно, движения его были настолько заученными, что Шурик подумал - Глазунов с закрытыми глазами сможет собрать оружие и выстрелить.
        Глазунов словно прочел мысли диспетчера и пробурчал:
        - С закрытыми глазами снайпер не стреляет. Он не фокусник и не в цирке выступает. Снайпер не на публику работает, снайпер убивает. И все это байки, слышишь, Шурик, что снайпер стреляет по одной мишени два раза. Один раз, но наверняка.
        Шурик хотел возразить и сказать, что в президента Соединенных Штатов, в Кеннеди, стреляли дважды, но решил, что спорить не стоит.
        Снайпер и диспетчер сели на траву. Винтовка была заряжена, оптика проверена. Ждали поезда. Они услышали шум, вначале Глазунов.
        Снайпер повернул голову.
        - Через минуту появится. Видишь четвертый столб? До того столба отсюда двести десять метров. Видишь на столбе табличку?
        - Нет, не вижу.
        - Коричневая табличка, чуть больше ладони. На, глянь, - Павел подал Шурику винтовку.
        Тот от него отшатнулся, вытянул вперед руки с растопыренными пальцами:
        - Нет, нет, убери. Я в очках, у меня диоптрии, четыре с половиной, куда мне еще смотреть?
        Шум поезда постепенно приближался. Вскоре появился локомотив, за ним потянулись вагоны. Товарняк шел медленно, он был тяжелый, груженый. До насыпи было метров тридцать.
        Павел лег на землю, винтовку положил на камень. Прицелился, задержал дыхание и трижды выстрелил через равный интервал, ровно через две с половиной секунды, в такт грохоту товарняка. Шурик был близко и поэтому услышал выстрелы, приглушенные глушителем.
        Павел разрядил винтовку и сказал, глядя в глаза Шурику:
        - Сиди здесь, я пойду гляну.
        И быстро, пружинистой походкой зашагал в направлении движения состава. Он дошел до столба, провел ладонью по табличке: три пулевых отверстия располагались в сантиметре друг от друга, составляя почти правильный равнобедренный треугольник.
        - Ничего, - ухмыльнулся Павел.
        Он развернулся на месте и бегом побежал к камню, на котором сидел вспотевший и испуганный Шурик, по-бабьи поджав под себя ноги.
        - Хороший инструмент, претензий нет.
        Так же быстро и бережно, как и собрал, Глазунов разобрал оружие и сложил в коробку.
        - Шурик, а теперь давай домой.
        - Ты где его хранить будешь? - спросил диспетчер.
        - Как это где - соберу, на стенку повешу рядом со штык-ножом.
        - А-а, правильно, - сказал Шурик. - Может, лучше над дверью прибить, чтобы все знали, что здесь живет снайпер.
        - Надо будет, прибью.
        - С транспортом у тебя все в порядке. Выкупил со стоянки свой мотороллер.
        - Он надежный, бегает, как заяц, проверил уже, не подведет.
        Оружие было опробовано. Павел Глазунов присел на теплый камень серого цвета, провел по нему ладонью, вытащил из правого кармана пачку сигарет, неторопливо закурил. Шурик же ерзал, нервничал, ему было не по себе и хотелось как можно скорее уехать с этого места. Болела голова. Шурик почувствовал недомогание.
        Поезда проносились с интервалом в пять минут. Громыхали, грохотали и исчезали. Минуты тишины были краткими.
        - Тебе что, хреново? - спросил снайпер диспетчера.
        - Да. Давление, наверное, подскочило, что ли.
        - Погода будет меняться, - глядя на облака, ползущие из-за горизонта, небрежно бросил, затянувшись сигаретой, Глазунов. - К грозе дело.
        - Вот я и смотрю, плохо мне.
        - Пилюлю съешь.
        - Не поможет.
        - Чего это ты нервничаешь, дергаешься весь, словно боишься?
        - Не люблю, когда оружие рядом, - вдруг признался Шурик, и его лицо, обычно хитрое, стало по-детски наивным. Он снял очки в дурацкой оправе и принялся старательно протирать стекла.
        Павел Глазунов смотрел на Шурика с сожалением, но без жалости.
        - Один живешь, что ли?
        - С чего это ты взял?
        - Да так, - сказал Глазунов. - Была бы жена или хотя бы постоянная баба, ты в такой рубашке не ходил бы.
        - Чем тебе моя рубашка не нравится?
        - Пуговицы одной не хватает, вторая висит, вот-вот оторвется. Да и ворот застиран. Опустился ты.
        - А ты, можно подумать, во фраке ходишь с белой манишкой!
        Глазунов на это замечание Шурика внимания не обратил, пропустил мимо ушей.
        - Вот скажи мне, - он повернулся и уставился в немного выпуклые, как у всех слабо видящих, глаза Шурика, - у тебя же есть бабки, на хрена тебе продолжать работать? Уехал бы в деревню, домик купил, женщину какую-нибудь заботливую нашел бы. Она бы коровку доила, молочком тебя поила. Водичка родниковая, грибочки, ягодки…
        - Ненавижу грибы собирать.
        - Так ты сам и не собирал бы, а женщина твоя. Тебя с ложечки кормила бы, всю жизнь до гроба была бы тебе благодарна. Знаешь, сколько сейчас в деревнях баб одиноких? Мужики спились, умерли, на кладбищах лежат, а они живут, мужской ласки требуют. От тебя многого не требовалось бы.
        - Я человек городской, я, можно сказать, родился и вырос на асфальте.
        - Ха-ха, на асфальте он вырос! Ты хоть представляешь, Шурик, чем ты занимаешься?
        Шурику разговор не нравился категорически. Даже в мыслях он запрещал себе думать о том, чем занимается. Он хотел свернуть разговор, но Павел был настойчив.
        - Ты не рыпайся, сиди. Поговори со мной, послушай меня. Мне же и потрындеть не с кем, а тут ты, умный такой, рядом оказался. Вот скажи, не осточертело тебе всей этой… - Глазунов длинно выругался, - заниматься?
        - Ну а что я, - принялся оправдываться Шурик, - я ведь инвалид.
        - Какой ты к черту инвалид! Липовый ты, Шурик, инвалид. К тебе даже уважения настоящего никто не чувствует, тебя небось и школьники, и пенсионеры Шуриком обзывают? А у тебя отчество есть, фамилия, ты бы мог человеком важным быть, для общества нужным, полезным.
        - Я и так нужен. Много ты знаешь, Глазунов!
        - Может, и немного, но глаза у меня есть, и я ими вижу. Вот мой тебе совет, Шурик: собрал бы ты манатки, продал бы свое барахло, все эти телефоны, магнитофоны, всю эту хрень и рванул куда-нибудь в Тверскую область поближе к природе, к лесу, к воде. Жил бы себе припеваючи, пенсию бы, в конце концов, получал…
        - Что ты меня все агитируешь? - заерепенился диспетчер.
        Он был килограммов на тридцать тяжелее снайпера. Шурик даже вспотел, на спине его рубахи выступило потное пятно, пот покатился по лицу, ладони стали такими мокрыми, что оставляли следы на брюках.
        - Вот видишь, нервы у тебя ни к черту. Дрожишь весь, волнуешься, нервничаешь. А на природе ты стал бы спокойным, умиротворенным, как ангел. А ты дергаешься, ментов боишься, что загребут тебя, бандитов, которые убить тебя могут, потому как знаешь до чертовой матери про их делишки.
        - Ты не бойся за меня, ты за себя беспокойся. Тебя ведь тоже грохнуть могут, ты же знаешь прекрасно, снайперы долго не живут.
        - Ты хотел сказать киллеры, да почему-то слово произнести побоялся, будто это ругательство? Да, я киллер, вот, посмотри на меня. Сижу перед тобой, и руки не дрожат, и пульс у меня нормальный, и давление не скачет. И на курок нажму спокойненько, промашки не будет.
        - Слушай, Глазунов, завязывай, есть вещи, о которых вслух лучше не говорить, поехали. Давай отсюда уедем.
        - Да сиди ты, воздухом дыши. Может, последние деньки…
        - Что последние деньки? - насторожился диспетчер.
        - Погода неплохая последние деньки стоит. А потом гроза, дожди… А ты что подумал?
        - Ничего другого, - сказал Шурик и принялся закручивать ниточку на пуговице, но та оторвалась.
        - Вот видишь! - с укором многозначительно сказал Глазунов. - Пуговку даже пришить некому. А вдруг как сердце схватит? Даже «Скорую» вызвать будет некому, воды никто не подаст. Корвалола с валидолом не накапает в стакан.
        - Что это на тебя нашло? Пить бросил, так морали читать взялся?
        - Я, ты же знаешь, как бросил, так и начать могу. Водка за мной не ходит, я за ней хожу. Хочу, пью, хочу, нет. В нашем деле без нее тяжело, надо же как-то стресс снимать. Напряжение у снайпера ого какое! Это только вы думаете, бабок дал, и снайпер на курок жмет. А я же в человека стреляю. Вот сидит человек, чаек пьет, например, на веранде. Заварочка хорошая, ароматная, сухарики в чаек макает, думает о чем-то хорошем, может, о детях, о внуках или о работе. А я вылез из кустов, прицелился, вижу даже, как губы у него шевелятся, пломбы в зубах рассмотреть могу. И не думает тот человек, что жизнь его в моих руках. Не знает он еще, что приговорен к смерти, дышит ровно, улыбается, иногда даже хохочет так, что слезы из глаз брызжут. Представляешь, Шурик, я его вижу так хорошо, что иногда кажется, протяни руку - и до щеки его дотронусь, гладко выбритой, надушенной. Ты представляешь, каково мне? Как мне все это осточертело! - Глазунов говорил спокойно, но в этом спокойствии слышалось что-то угрожающее, для Шурика непонятное, даже непостижимое. - Потому и пью.
        Сейчас Глазунов казался ему существом могущественным, властным, почти всесильным. Ведь он с расстояния почти в километр мог дотянуться пулей до человека и превратить его из живого в мертвого.
        Холодок пробежал по спине диспетчера.
        - Поехали, может, а?
        - Посиди еще немного, послушай. Мне и поговорить-то не с кем. Я, думаешь, почему баб к себе не вожу? Прикинь. Один живу в квартире, а не вожу. Проболтаться во сне боюсь. Понял? Я бабу отымею и не к стенке храпеть заваливаюсь, а сразу за дверь, чтобы не спать с ней.
        Над головой Шурика, жужжа, закружилась оса. Диспетчер принялся нервно отмахиваться, но насекомое кружилось все ближе и ближе. Глазунов смотрел на эту сцену, скосив глаза. Шурик хоть и дергался, но справиться с назойливым насекомым не мог. Глазунов выбросил вперед левую руку, пальцы хлопнули по ладони. Назойливое жужжание прекратилось, Глазунов протянул ладонь: на линии жизни лежала раздавленная оса с помятыми крыльями. Лапки еще шевелились.
        - Вот видишь, и мы с тобой, Шурик, точно так - жужжим, нападаем, ужалить норовим, а нас кто-нибудь хлоп - и раздавит, только кишки через задницу полезут. Вот как у нее, смотри, что нас с тобой ждет.
        Глазунов стряхнул осу, вытер руки о джинсы.
        - Ее пугай, не впервой, - произнес Шурик.
        - Не впервой - это точно. Но тогда я хоть знал, кого валить придется. А теперь ни ты не знаешь, ни я. Только телефон, суки, через тебя передали, по которому мне инструкции дадут. Вот и все.
        - Какая разница? - заморгал глазами диспетчер.
        - Лишние мы с тобой, Шурик, в этой игре.
        - Чего ты боишься? - заерзал Шурик. - Бабки мы уже взяли, значит, работу надо сделать.
        - Вот и я думаю, работу сделать придется. А потом нас с тобой сделают.
        - Ой, брось, Глазунов, вечно ты панику сеешь. Если бы меня хотели…
        - Что?
        - Ликвидировать. То уже давным-давно я бы не ходил по этой земле, - Шурик топнул ногой.
        - Все когда-нибудь кончается, - отчеканил фразу Павел Глазунов. - Ведь те, кого мне придется убить, еще тоже не знают, что ходят по земле последние дни, не ценят своего счастья.
        - А ты откуда знаешь?
        - Знаю. Иногда я себя на место своей жертвы ставлю. Нельзя это делать, вредно для психики, но приходится.
        - И что чувствуешь? - с каким-то прямо-таки иезуитским интересом спросил Шурик.
        - Чувствую, как кровь в жилах стынет, уши закладывает, и глаза сами закрываются. Потому баб валить никогда не соглашался.
        - Ладно тебе, поехали отсюда.
        - Что ж, поехали. А веревка у тебя есть?
        - Зачем? - насторожился Шурик.
        - Коробку связать, чтобы вдруг не раскрылась.
        - А-а, для этого…
        - Ты что подумал - тебя повесить?
        - Зачем тебе меня вешать, ты же еще деньги не все получил.
        - Вот и я думаю, что повесить тебя, Шурик, всегда успею, - голос Глазунова был серьезный, настолько, что сердце в груди Шурика застучало с перебоями. - Да шучу я, не боись. Дай бог, не последнее дело с тобой проворачиваем. А если последнее, то поделом нам с тобой.
        Шурику после этих разговоров, странных и пугающих, хотелось сказать:

«Последнее дело с тобой, Глазунов, больше никогда ты даже голоса моего не услышишь в телефонной трубке».
        Но вместо этого довольно бодро, как диктор FM-радиостанции, проворковал:
        - Конечно, конечно! Что ты, Глаз, я же без тебя как без рук. У меня в машине скотч есть.
        - Это хорошо.
        Павел заклеил по периметру коробку широкой прозрачной лентой, встряхнул ее. Ничего не звенело и не бренчало.
        - Видишь ты, - сказал Павел опуская коробку на заднее сиденье, - научили-таки в армии предосторожности, ничего даже не бряцает.
        Всю дорогу до Капотни мужчины молчали, настороженно выжидая.
        - Куда тебя, к дому?
        - Зачем же к дому, вот тут стань на перекрестке. Пойду пивка куплю.
        - Что, с оружием пить пиво пойдешь?
        - На нем что, написано? Или у нас кто-то уже сквозь картон видеть научился?
        - А если…
        - Значит, не судьба. Ты вообще, Шурик, в судьбу веришь?
        - Да, - сказал диспетчер абсолютно серьезно, словно у него священник спросил, верит ли он в бога и святую троицу.

«Опель» остановился. Глазунов положил коробку на колени. Из машины выйти не спешил.
        - Скажи, пожалуйста, как тебя по отчеству зовут?
        - Петрович, - даже не поинтересовавшись, зачем, ответил Шурик.
        - Значит, Александр Петрович, до встречи. Надеюсь, до скорой.
        - Я сам тебя найду.

«Найдешь, куда ж ты денешься», - подумал Глазунов, бережно захлопывая дверцу машины.
        Он держал коробку в левой руке, а в правой дымилась сигарета. Он шел не спеша. Кого ему бояться в Капотне на своей улице? Докурил сигарету, захотелось пить. Подошел к киоску, взял банку кока-колы. Коробку поставил на асфальт, открыл жестянку, сделал пару глотков. Подхватил коробку из-под скейта с оружием и зашагал к дому - умиротворенный, довольный жизнью.
        Участковый, старший лейтенант Спиридонов, появился как из-под земли.
        - Эй, стой! - окликнул он Павла.
        Глазунов остановился, медленно повернулся. С участковым у Павла отношения были не ахти какие. Участковый по комплекции вдвое превосходил Павла. В левой руке старший лейтенант держал папку из коричневого кожзаменителя, а в правой - погасшую сигарету. По красному лицу милиционера и по двум подбородкам плыл пот.

«Животное», - незлобно подумал Павел.
        Старлей подошел. Тяжелым взглядом осмотрел, ощупал Павла.
        - Трезвый, смотрю? Пить завязал? Надолго?
        - Так точно, товарищ старший лейтенант.
        - Огонька не найдется? - взглянув на погасшую сигарету, попросил участковый.
        - Завсегда пожалуйста. - Глазунов поставил к ногам банку кока-колы, вытащил зажигалку, сам зажег и поднес огонек к сигарете милиционера.
        Тот затянулся:
        - Работаем или отдыхать продолжаем?
        - Устраиваюсь, товарищ старший лейтенант. Знаете, время нынче такое, что устроиться на хорошую, высокооплачиваемую работу не так-то и просто.
        - Говори, говори, я слушаю.
        - А что, ко мне вопросы есть, нарекания? Я же перед законом чист.
        - Все вы чистые, дегтем мазанные…
        - Так я что-то не понял…
        - Куда ты, Глазунов, устраиваешься? Поподробнее, поконкретнее.
        - Знаете, ведь я слесарь неплохой, холодильники могу ремонтировать, машины. Пошел на одну фирму, а мне там и говорят…
        - Что за фирма? Где?
        - В городе.
        Все жители Капотни, когда ездили в Москву, говорили, что едут в город. И делились на тех, кто работает в городе, и тех, кто в Капотне.
        - Частная фирма, шесть тысяч оклад, плюс премиальные, - беззастенчиво глядя в голубенькие глазки участкового, врал Павел. - Так знаете что, не подошел я им. Говорят, был бы помоложе, взяли. Дискриминация какая-то! Возрастная. Был бы я женщиной беременной, еще бы понял, почему не берут, а так…
        - У нас в автобусный парк устроиться не хочешь?
        - Товарищ старший лейтенант, спасибо, конечно, за заботу, но что-то в наш автопарк желания нет. Там пьющих много, а я решил завязать, не выдержу, соблазнят стаканом.
        - Что, подшиться или закодироваться решил?
        - Может быть, и закодируюсь.
        - Похвально, похвально. Жениться бы тебе, Глазунов, баб-то кругом сколько! - И старлей посмотрел на двух женщин лет по тридцать пять, которые шли по улице. На одной был цветастый сарафан, на другой короткие шорты и майка. - Вот такую, например?
        - Зачем мне старую? Можно и помоложе, товарищ старший лейтенант.
        Глазунов, разговаривая с ментом, даже забыл, что у него в руках снайперская винтовка.
        Старлей покосился на коробку:
        - Это у тебя чего такое? Кататься надумал?
        - Это вот… передать просил один сослуживец. Тоже ведь жизнь у мужика не удалась, с женой развелся. Так сыну купил доску. А жена к ребенку не пускает, вот он… через меня решил.
        - А я уж думал, ты сам, Глазунов, на доске покататься решил.
        - Да нет, староват я, товарищ старший лейтенант.
        - Ну ладно, ты на работу устраивайся, дурака не валяй. Мужик ты не конченый, самостоятельный.
        - Ну, спасибо на добром слове.
        Участковый и Глазунов попрощались за руки. Павел поднял банку кока-колы, поглядел старлею вслед, внутренне ухмыльнулся.

«А ведь как близко, совсем рядом беда пролетела, можно сказать, у самого носа жужжала. Судьба. Вот и не верь в нее после этого. Ведь мог со „стволом“ прихватить. И свидетелей на улице хватало, и мне тюрьма, а ему звезда на погоны. Но не судьба. Ни ему, ни мне».
        В отличие от диспетчера Александра Петровича, то бишь Шурика, Павел Глазунов к оружию привык - и когда оно было рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в соседней комнате. Он всегда чувствовал себя спокойно. Это как скрипач, у которого инструмент всегда настроенный должен быть рядом.
        Коробку с винтовкой Павел положил в диван. Принял душ, вытерся насухо, открыл дверь на балкон и лег на диване. Вытянулся, подсунул руки под голову, прикрыл глаза. Он понимал, где большие деньги, там всегда риск большой.

«Дернуть, конечно, можно, но ведь у меня есть мама. Доехать до Серпухова не сложно. Маму найдут, да и меня в конце концов „выщемят“. Шурик, Шурик… Надо мне подстраховаться, Александр Петрович, вот тобой мы и займемся».
        Павел вскочил с дивана, отыскал в шкафу потрепанный блокнотик, схваченный, чтобы не развалился, аптечной резинкой. Между Г и Е отыскал стертую букву Д. Провел пальцем по грязным строчкам и остановился на фамилии Дорошенко Сергей Богданович, прошептал:
        - Давненько я тебя, хохол, не беспокоил.
        Подвинул к себе телефон, набрал номер. Телефон оказался занят, и дозвониться Глазунов смог лишь с четвертого раза.
        - Алло! - услышал он голос такой недовольный и раздраженный, что даже Павел Глазунов скривился, не видя лица своего приятеля.
        - Здравия желаю, товарищ старший сержант!
        - Шо? - услышал в ответ Глазунов. - Шо ты кажешь?
        - Я говорю, здравия тебе желаю, товарищ старший сержант.
        - Пашка, ты?
        - Я, - сказал Глазунов.
        - Так шо ты кота за хвост тянешь? - Голос Сергея Богдановича Дорошенко разительно изменился, стал теплым, мягким, как пуховый платок, которым оборачивают шею, когда простужено горло. - Куда ты, Паша, провалился? - спрашивал Дорошенко.
        - Да никуда. Тут по делам отъезжал…
        - А шо ко мне не заходишь?
        - Проблем нет, вот и не захожу.
        - А сейчас шо, проблемы появились?
        - Нет, Сергей, вопрос к тебе есть.
        - Ну так давай свой вопрос. По телефону его решить можно?
        - Наверное, можно. Сам решишь.
        - Тогда валяй.
        - Адрес человека нужен.
        - Давай фамилию, имя, отчество, год рождения.
        - Не знаю, - сказал Глазунов.
        - Ой, Глаз, что-то ты темнишь!
        - Ничего не темню. Я только номер машины его знаю.
        - Давай номер. Пойдем другим путем.
        - Я не сильно тебя, Сергей Богданович, от работы отрываю?
        - У меня работа такая, что оторвать от нее невозможно.
        Через десять минут Павел Глазунов знал хозяина машины и адрес, по которому проживает Александр Петрович Потапов, то бишь Шурик.
        - А шо, он тебе деньги должен? - спросил Дорошенко.
        - Нет, что ты, Серега, ни черта он мне не должен.
        - А ты ему?
        - Я ему тоже.
        - Так на кой черт тебе его адрес?
        - Он мне свою машину предлагал, а я вот думаю, что он за человек и где живет, что по дешевке тачку отдает.
        Еще пять минут бывшие сослуживцы-однополчане говорили о машинах и ценах на них. Дорошенко пригласил Глазунова в гости, тот пообещал. И оба они знали, что если и увидятся, то не раньше чем через год.
        Павел положил трубку и подумал про себя:

«Хороший ты мужик, Дорошенко, хитрый, но глупый. Кстати, как и все хохлы-служаки».
        Часов в восемь вечера в кожанке и со шлемом в руках Павел открыл гараж, в котором стоял мотоцикл и валялось ненужное, оставшееся еще от покойного отца, барахло. Старый трехколесный мотороллер с будкой Глазунов вынужден был держать на платной стоянке, ленился расчистить захламленный гараж. Он залил в красный бак «Явы» бензин из канистры, надел шлем. На всякий случай проверил, захватил ли права.
        Мотоцикл, которым месяца два Павел не пользовался, долго не хотел заводиться, но в конце концов затарахтел, заурчал, выдохнул синий дым. Павел дал газу, закинул ногу и отправился по тому адресу, который сообщил Дорошенко Сергей Богданович, капитан ГУВД города Москвы, занимающийся перебором жалоб населения на правоохранительные органы. Должность вроде незаметная, но связи у капитана Дорошенко были такие, что иной полковник мог позавидовать. Ведь кому хочется, чтобы письмо или жалоба пострадавшего от противоправных действий сотрудника милиции дошла до начальства? Ясное дело, никому. Капитан Дорошенко пользовался этим чрезвычайно умело.
        Глазунов на «Яве», лавируя среди легковых машин, без задержек пробрался через Москву, отыскал нужную улицу, а вскоре и нужный двухэтажный дом, построенный немецкими пленными. Шлем Павел с головы не снимал, а в шлеме любого человека узнать сложно.
        Он проехал на мотоцикле вначале в одну сторону улицы, затем назад. Смеркалось, в окнах квартир включался свет. Павел оставил мотоцикл у здания почты, прямо возле опорного пункта, и не спеша, с зажженной сигаретой отправился на разведку. Догадаться, что квартира Шурика находится на первом этаже, не составляло большого труда. На всякий случай Павел Глазунов вошел в подъезд соседнего, однотипного дома. Деревянные лестницы, три квартиры на площадке, два подъезда, двенадцать квартир. Убедившись в том, что не ошибся, Павел, прячась в сени тополей, подошел к двухэтажному дому с палисадником, вишнями, сливами и сиренью поближе. Во дворе дома было два железных гаража.

«Здесь, наверное, Шурик и ставит свои тачки, одну и вторую. Хорошо живет, тихое место. А я ему еще про деревню что-то плел. У него и здесь как в деревне, живи и радуйся - тихо, хотя и город совсем рядом. И воздух чистый, не такой, как в Капотне».
        На первом этаже на кухне зажглось окно, и Павел увидел толстого, обрюзгшего Шурика в майке, с маленьким мобильным телефоном, прижатым к уху. Шурик разговаривал, ставя на газовую плиту чайник из нержавейки.

«Значит, вот где ты живешь, дорогой мой должник. И живешь ты один, как я и думал. И если тебя не станет, никто не заплачет, не бросится безутешная вдова на гроб и не примется кричать „на кого ты меня одну покинул“. Не будет она совать ментам взятки, чтобы нашли твоего убийцу, не побежит нанимать бандитов. Ну, может быть, только соседи немного расстроятся, да и все. Наверное, и родственников у тебя, Александр Петрович Потапов, нет. А если и есть, то знать ты их не желаешь, а они не желают знать тебя».
        Глава 7
        Бизнесмен Анатолий Иванович Железовский работал и жил не для себя. На своей жизни он уже давным-давно поставил крест. Но была у него внучка Светлана, вот в ней он души не чаял, баловал девчонку. Да и как ее не любить? Ведь это из-за него она сиротой осталась, потеряла мать, отца, бабушку. Воспоминания о том дне лежали на душе Анатолия Железовского тяжелым камнем и давили, как могильная плита. Ни днем, ни ночью он не мог забыть то страшное утро. Он помнил его до мельчайших подробностей: до нюансов запахов, до травинки, до трещинки на асфальте.
        Ничто не предвещало тогда жуткого несчастья. Железовский уверенно шел по жизни, его бизнес с каждым днем и каждым вечером набирал обороты. Москва строилась, люди переезжали из хрущевок в шикарные дома, выселялись коммуналки, и старые огромные квартиры обретали богатых жильцов. Естественно, переезд - это не только перевоз вещей, но и создание новой среды обитания.
        Ремонт… А какой же ремонт без сантехники? Людям всегда надо есть, одеваться, а также мыть руки, принимать ванну, стоять под душем, стирать. Железовский, как говорят бизнесмены, вовремя словил тему - занялся торговлей и установкой сантехники. Он привозил ее из Польши, из Испании, из Германии, из Финляндии. Те, кто был победнее, покупали польскую, а те, кто имел деньги и делал шикарный евроремонт, покупали испанскую, итальянскую, французскую - что подороже и попрестижнее.
        Вначале Анатолий Железовский не только торговал сантехникой, но и устанавливал, монтировал. А потом понял, на двух стульях сидеть не годится, и монтаж с установкой передал сыну, парню хоть и молодому, но довольно смышленому, с инженерным образованием. Но так ведь всегда бывает, когда кому-то хорошо, то от этого другому плохо.
        Этим же бизнесом попытались заняться многие. Началась конкуренция, жестокая и по-русски безобразная. Железовскому предложили потесниться, а затем и вовсе уйти. Но не таким человеком был Анатолий Железовский, согнуть его, заставить отступить от своего было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Много кого в те годы просто устраняли, но поднять руку на Анатолия Железовского никто не решался, его фирмы
«крышевал» Карл. И не только «крышевал», они почти дружили, но что именно связывало вора в законе и преуспевающего бизнесмена, знали лишь они двое. Другим было известно только то, что в конце восьмидесятых два года пришлось им париться вместе на одной зоне.
        Но все же нашлись отморозки… В конце девяностых после угроз, после попытки перекупить у него бизнес Железовского отважились уничтожить конкуренты. Действовали незатейливо, под бампер его микроавтобуса подсунули гранату, а чеку с разогнутыми усиками короткой леской привязали к стойке ограждения. Обычно в субботу утром бизнесмен объезжал объекты, но в тот субботний день Железовский остался с внучкой дома. Давно обещал сходить с ней в зоопарк, посмотреть жирафов, которых Светка любила без памяти и считала самыми красивыми животными на свете. Деду некуда было деваться, если пообещал.
        Внучка уже все утро бегала вокруг него, весело щебетала и напоминала:
        - Ты только, дед, фотоаппарат не забудь. Я обязательно хочу с жирафами сфотографироваться.
        - Да не забуду, отвяжись, - шутливо бранил назойливую девчушку Анатолий Иванович.
        А вот сын с невесткой и супругой решили рвануть на дачу. Жена взяла ключи от машины - микроавтобуса «Фольксваген», чмокнула мужа в щеку, побранила внучку, а заодно и деда. Сказала, чтобы он не баловал ее сладким и чтобы обязательно напомнил Светлане, ей надо два часа играть на скрипке.
        - Сделаю, - сказал дед.
        Внучка скривила губы:
        - Опять эта скрипка! Можно хоть сегодня обойтись без нее?
        - Нельзя, - сказали вместе бабушка, отец и мама.
        Светка надула губы и спряталась за деда. Она знала, в конце концов она уболтает деда и на скрипке играть не придется. А маме и бабушке они соврут, скажут, что позанимались.
        Тогда они жили на третьем этаже, а машина стояла у подъезда. Родители Светланы и бабушка с сумками отправились вниз. Отец сел за руль, а женщины устроились в салоне. Машина завелась, проехала, может быть, метров десять, и громыхнул взрыв, глухой, тяжелый, на первом этаже даже стекла вылетели.
        Внучка первой бросилась к окнам. Валил черный дым, полыхало пламя. Девочка не сообразила сразу, что это их машина взлетела на воздух и горит теперь под окнами.
        Железовский выбежал на улицу. Спасти никого не удалось, взрыв унес жизни трех близких ему людей. Он кричал, грозил кулаками кому-то невидимому, катался по земле, скреб ногтями асфальт, в кровь разбил руки. Он проклял тот день. И каждое лето, когда этот день наступал, ему становилось плохо, он делался мрачным и молчаливым.
        Милиция никого не нашла. А Железовский жаждал мести. Карл, как смотрящий, через месяц «выщемил» заказчиков - двух братьев-азербайджанцев. Потом их трупы нашли в расстрелянной из автомата машине за городом. А вот исполнителя Карл так и не отыскал. Облегчения от возмездия, на которое Железовский надеялся, не наступило. Он стал совсем седым, постарел, из цветущего мужчины, сильного и уверенного в себе, превратился в старика. И если бы не внучка, то вряд ли бы он оклемался и пришел в себя.
        Ребенок, потерявший сразу стольких близких, требовал заботы и повседневной ласки. И Анатолий Железовский, как мог, заботился о внучке. Потакал любым капризам, выполнял любую просьбу, самую сумасбродную. Светка выросла избалованной и умной. Горе людей сплачивает. Она полюбила деда, который заменил ей всех погибших - и отца, и мать, и бабушку.
        Он четыре раза менял школу, сам находил педагогов, репетиторов для Светы, следил, с кем она дружит. Иногда, как бывает между близкими людьми, между дедом и внучкой вспыхивали ссоры. Но они понимали, что друг без друга не могут, и оба искали примирения.
        Светлане уже стукнуло восемнадцать, она стала красивой девушкой. Теперь она была внучкой бизнесмена средней руки, который так и не нашел себе пару, потому что не искал. Они жили в большой трехкомнатной квартире в центре города. Денег на все, о чем они мечтали, хватало. Нехитрый бизнес приносил хоть и не очень большой, но постоянный доход. Светлана занималась музыкой, занималась по-настоящему, по нескольку часов в день играла на скрипке. Дед настоял, сказал коротко и веско:
        - Так хотели твои родители, и ты будешь играть.
        Вначале она играла без особого желания, выполняя просьбу деда, а потом почувствовала прелесть музыки. Та отвлекала от мрачных мыслей, переносила далеко-далеко. Да и дед любил, когда внучка дома, когда скрипка лежит у нее на плече, а смычок касается струн. И его, мужчину, много чего пережившего в жизни, музыка лечила. Раны понемногу зарубцовывались, хотя шрамы и оставались, от них никуда не денешься.
        - Дед, - попросила Светлана, опустив руку со смычком, - а кто этот мужчина пожилой, к которому мы с тобой в бар ездили? Я же его помню, он давно-давно к нам в гости заходил.
        - Знакомый, - коротко ответил Анатолий Иванович Железовский и взглянул на внучку так, словно она перешла запретную черту, - хороший знакомый.
        Светлана сделала вид, что не заметила насупленные брови и вертикальную складку, рассекшую лоб деда, не заметила сжатых губ и крепко сжатых сильных пальцев.
        - А парень в очках, он кто, его сын или внук?
        - Тебе какое дело? - хмыкнул дед и уже хотел уйти на кухню, но Светлана стала перед ним.
        - Почему ты не хочешь мне ответить? Кто эти люди, преступники, бандиты?
        - Что-то вроде того, - уклончиво ответил дед.
        - Чего тогда ты с ними общаешься? Ты же не такой, как они.
        - Так надо, такова жизнь.
        Светлана неудовлетворенно хмыкнула. Уклончивые ответы она не любила. Она хоть и была человеком, отравленным искусством, но в ответах любила конкретику, и всякие недомолвки ее напрягали.
        - Кто такой парень, с которым я кофе пила?
        - Я его не знаю, - передернул плечами Железовский, - не знаком с ним.
        - Так, может, он и не бандит?
        - Ты не знаешь, кто такие бандиты. Олег Карлович - не бандит, и молодой человек - тоже, - сказал дед, взял внучку за плечи, отодвинул в сторону, - с бандитами я не общаюсь. Теперь ты довольна?
        - Что ты со мной как с маленькой? Я уже взрослая, самостоятельная, мне, между прочим, восемнадцать лет. Я уже замуж могу выйти, а ты меня как какую-то пацанку…
        - Что за слова у тебя в лексиконе? Ладно, успокойся, не горячись. Тебе с этими людьми дело иметь не стоит.
        - Это почему еще? Олег Карлович, как я помню, на виолончели играет. А парень вроде ничего, хоть и слепой.
        - Слепой? - переспросил Железовский.
        - Ну а ты что, разве не понял? Кто ж это будет в полутемном баре в черных очках сидеть? Там и так мало чего видно.
        - Ну, не знаю, почему он в черных очках… Может, синяк под глазом?
        - Не было у него никаких синяков.
        - Ты что, рассмотреть успела?
        - Да.
        - Так вот, если я увижу тебя с ним…
        - И что будет? Из дому выгонишь?
        - Хуже, - сказал Анатолий Иванович. - Тогда наша дружба врозь.

«Напугал! - подумала Светлана. - Куда ты без меня денешься?»
        - Кстати, я ужин приготовила, мой руки и вперед на кухню, тарелки тебя ждут, еще все теплое. Минералка в холодильнике, а я еще поиграю маленько.
        - А ужинать?
        - Я, между прочим, в отличие от тебя дама и после шести не ем.
        - Ой, дама! Худая, как линейка. Да ты на себя посмотри, кожа да кости. Тебе есть надо с утра до вечера.
        - Ну, это я уж сама разберусь, когда мне есть. А вот ты вперед на кухню и чтобы все съел.
        - Мне никто не звонил? - из ванной, перекрикивая шум льющейся воды, выкрикнул Анатолий Иванович.
        - Армянин какой-то звонил.
        - Именно армянин? - вытирая руки, уточнил Железовский.
        - Ну, может, грузин… Хачик, одним словом.
        - Снова у тебя словечки проскакивают. Где ты их нахваталась?
        - Если кавказец, значит, хачик.
        - А ты откуда знаешь, что кавказец?
        - У меня слух натренированный, и я музыку речи секу сразу. Это явно был кавказец.
        - И чего он хотел?
        - Со мной поговорил, спросил, как меня зовут и кем тебе прихожусь.
        - А ты что сказала? Соврала, что моя жена? Допрыгаешься, малая! - грубовато пошутил дед, отправляясь на кухню.
        Звон тарелок слился с музыкой, и, когда зазвенел телефон, ни дед, ни внучка звонка не услышали. Светлана играла нарочито громко и быстро, но в паузе она все-таки услышала телефонный звонок. Продолжая играть, дошла до аппарата, подняла трубку и услышала голос Николая Бунина. Она узнала его мгновенно, в одну секунду, он успел лишь сказать «добрый вечер».
        - Добрый, - воскликнула Света, не скрывая радости.
        - Это я, парень из бара. Очки со звездами.
        - Да я узнала, - крикнула Светлана, закрывая дверь своей комнаты, - но я тебе свой телефон не давала.
        - Ты что сейчас делаешь? - спросил Николай.
        Все время, прошедшее с первой случайной встречи, девушка не выходила из его головы.
        - Занимаюсь, - призналась Светлана.
        - Чем?
        - Пиликаю на скрипке.
        - Вот здорово! - Он сказал это так искренне и с восторгом, что Светлане даже стало неловко. - А сыграть что-нибудь можешь?
        - Тебе хочется этого? - удивилась девушка.
        - Мне что-нибудь сыграть сможешь? - Просьба звучало искренне, без подколки, и это привело девушку в замешательство.
        - Ты же далеко.
        - Я услышу.
        - А что тебе сыграть?
        - Что угодно, - сказал Николай.
        - Пожалуйста. Только по телефону какая же музыка?
        - Пожалуйста, - повторил просьбу Николай.
        Светлана почувствовала, что отказать ему не может. Она положила трубку, подняла скрипку, прижала ее щекой. Смычок коснулся струн, пальцы задвигались. Она сыграла кусочек из Брамса, подняла трубку, прижала к уху. Услышала дыхание Николая.
        - Ну вот, слышал?
        - Да, - сказал он. - Ты хорошо играешь. Брамс, что ли?
        Тут пришло время удивиться ей:
        - Так ты меломан? Не притворялся?
        - Люблю музыку.
        То, что она поняла, расспрашивая деда, и то, что говорил мало знакомый парень, абсолютно не вязалось, исключало одно другое. Разве можно быть бандитом и разбираться в музыке? Что-то тут не сходилось.
        - Ты каждый день играешь? - спросил Бунин.
        - Да, по нескольку часов. Если скрипач не играет один день, это слышит он сам, а если два - слышит учитель, а если три, то слышат зрители. Поэтому я и занимаюсь.
        - Я тебе завидую, - услышала Светлана. - А свободное время у тебя есть?
        - Конечно! Я же не прикована к скрипке цепью.
        - Чем ты в свободное время занимаешься?
        - У меня его не так уж и много. На дачу с дедом ездим, с друзьями встречаюсь, на дискотеки иногда хожу, на концерты.
        - В оперу хочешь сходить?
        - Куда? - переспросила Светлана. Обычно ее приглашали на дискотеки, в кафе или на вечеринки. Но парень, который приглашает в оперу, - это было любопытно.
        - В Большом завтра дают «Травиату» Верди.
        - Ха! Где же билеты взять?
        - Я слыхал, итальянцы будут петь из «Ла Скала», концертный вариант.
        - Да?
        - Я достану билеты. Пойдешь?
        - Ну кто ж от такого откажется? Почему бы и нет?
        - Значит, договорились?
        Дверь за спиной Светланы открылась бесшумно.
        - С кем это ты щебечешь? - услышала она голос деда.
        - Да так, дед, подружка…
        - А-а, - сказал Железовский, прикрывая дверь.
        - Это дед, - пояснила Светлана, - всегда ему знать надо, с кем разговариваю, куда иду, когда вернусь. Чересчур уж заботливый. Словно мне не восемнадцать, а десять. Ты улыбаешься?
        - Да, - признался Бунин.
        - А этот дядечка, Олег Карлович, который с моим дедом сидел, он тебе кто? - шепотом спросила Светлана.
        Бунин задумался, не сразу вспомнил, что Карл по паспорту Олег Карлович, но всего лишь на несколько мгновений.
        - Он мой крестный.
        - А-а, - протянула Светлана. - Родители твои чем занимаются?
        - У меня нет родителей, - услышала она в ответ, и ее сердце вначале сжалось, а затем застучало так сильно, что она даже микрофон ладонью прикрыла. - Ты чего молчишь?
        - Да так, ничего… Где встретимся? - спросила девушка.
        - Я тебя на ступеньках Большого ждать буду завтра за полчаса до начала. Согласна?
        - Идет.
        Светлана положила трубку и тяжело задышала, будто бы перед этим взбежала на пятый этаж, вспомнив на улице, что забыла отключить утюг. Понемногу успокоившись, она вынесла из комнаты скрипку, уложила в футляр и захлопнула его.
        Дед в очках на кончике носа посмотрел на внучку:
        - Ты чего это такая дерганая? И улыбаешься, будто в лотерею миллион выиграла.
        - Может, и выиграла. Во всяком случае, не проиграла, - пошутила Светлана.
        - Куда это ты собираешься? Извини, я кое-что слышал.
        - Куда, куда, в оперу пойду.
        - С кем?
        - С подружкой с третьего курса. Я же тебе говорила, она уже лауреат двух международных конкурсов виолончелистов. Я же тебе ее плакат показывала, неужели забыл?
        - Ты мне так много всего показывала, что упомнить тяжело.
        - Таблетки, дед, принимай.
        - Я тебе дам таблетки! Выходит, ты со мной на дачу не едешь?
        - Извини, дедунь, у меня ну никак не получится.
        - А в воскресенье?
        - В воскресенье пожалуйста, если не в пять утра.
        - Ладно, поедем в восемь.
        - Заметано, дед. Я на пару часов отскочу.
        Железовский сразу же взглянул на часы:
        - Значит, в десять будешь?
        - Ну, как штык.
        - Смотри, не обманывай. Стариков обманывать - последнее дело.
        Светлана выскочила во двор и тут же задумалась, в какую сторону пойти, с кем поделиться радостью, переполнявшей ее.

«Он не бандит. Таких бандитов не бывает, бандиты мрачные, злые, грубые, а этот парень добрый и возвышенный».
        Она постояла у подъезда, а затем пошла по улице. Когда она оглянулась, то увидела двух мужчин, резко остановившихся посередине тротуара, повернувшихся друг к другу.

«Чего это они?» - подумала девушка и тут же забыла о них.
        Мужчины закурили, подождали секунд двадцать, поговорили о чем-то, а затем пошли в ту же сторону, куда и Светлана Железовская.
        Они видели, как она вошла в бар. Один из мужчин остался на улице, второй оказался в баре. Пообвыкнув, начал приглядываться. В баре было полным-полно молодежи. Светлана сидела в углу с двумя девчонками и парнем. Девчонки были коротко стрижены, а вот парень имел длинные вьющиеся волосы, они лежали на плечах крупными локонами. Мужчина в клетчатой рубашке и серой куртке с карманчиками на «молниях» подошел к стойке, постучал по ней ключами и попросил бутылку пива, немецкого, самого дорогого. Пиво он пил из горлышка, то и дело бросая взгляды на девушку, увлеченную разговором и при этом курящую, помахивающую перед собой зажженной сигаретой. Огонек сигареты вычерчивал в воздухе замысловатые фигуры.
        Длинноволосый парень тайком прикоснулся к локтю Светланы:
        - Слушай, Света, чего это на тебя тот мужик пялится?
        - Какой?
        - У стойки, с бутылкой пива.
        Светлана посмотрела.
        - Не знаю… - пожала плечами, тряхнула волосами. - Может, дед попросил присмотреть за мной.
        Она уже забыла, что видела этого тридцатилетнего мужчину вместе с другим на улице.
        - Зачем это деду надо? Он что, твою нравственность бережет?
        - Артем, отвяжись, не городи ерунду. Просто у деда пунктик. Кроме меня, у него никого нет, вот он и мучает меня чрезмерной опекой.
        - А курнуть хочешь?
        - Нет, мне и так хорошо, - сказала Светлана.
        - Коктейль хочешь?
        - Нет.
        - Что с тобой такое? - поинтересовался Артем, студент третьего курса Гнесинки.
        - А я завтра на «Ла Скала» иду.
        - Дед расщедрился?
        - Нет, - сказала Светлана.
        - У тебя появился меценат-поклонник, и он теперь будет тебя спонсировать? - Артем пытался скрыть досаду, но сделать это ему не удавалось.
        - Нет, Артем, ты не о том думаешь. Просто меня один знакомый пригласил.
        - Музыкант, что ли?
        - Да.
        - На чем он играет?
        - Пианист.
        - А-а, - сказал Артем.
        К пианистам он относился немного пренебрежительно, как все струнники относятся к клавишникам. Сам Артем играл на виолончели, играл довольно хорошо, дошел до финала крупного международного конкурса и считал, что у него все еще впереди. К Светлане он относился немного высокомерно, пытался добиться ее расположения, но дальше приятельских отношений дело не шло.
        - А где он играет?
        Светлана передернула плечами:
        - Я не знаю. Играет где-то…
        - В ресторане, что ли? - даже без легкого презрения осведомился Артем.
        Многие музыканты, даже хорошие, в летнее время подрабатывали в ресторанах и этого не стеснялись. Работа не ахти какая хитрая, но зато давала деньги. А многие выезжали на лето за границу и играли там. Возвращались на родину с деньгами, которых иногда хватало на целый год. Артем был из обеспеченной семьи, ездить ему не приходилось, как и Светлане. В этом они были равны и друг перед другом не комплексовали.
        - Вы кого-то ждете? - вдруг спросил бармен, он впервые видел здесь мужчину, сидевшего у стойки с пустой бутылкой в руке.
        - А что? - немного раздраженно спросил тот, облизывая губы.
        - Нет, ничего, помочь вам хотел.
        - Чем это ты мне помочь можешь? - хохотнул мужчина, ставя на стол пустую бутылку и рассчитываясь. - Сдачу себе оставь.
        Он соскочил с высокого табурета и вразвалочку, засунув руки в карманы брюк, направился к выходу.

«Странный какой-то тип, - подумал бармен, - на бандита больно смахивает».
        Но у хозяина бара была серьезная «крыша», бармен это знал доподлинно. У хозяина были подвязки в мэрии, и бандиты бар обходили стороной. Да и какой-то родственник хозяина был то ли генералом ФСБ, то ли генерал-полковником. Пару раз бармен видел его с боссом.

«И ведь никогда не скажешь, - тогда подумал бармен, глядя на щупленького мужчину в недорогом костюме с бегающими глазами, - что этот тип может быть генералом ФСБ».
        Но хозяин ходил перед ним на полусогнутых, заглядывал ему в глаза и готов был выполнить любую просьбу, самую невероятную. Лицо у генерала было бледным, с желтоватым оттенком. Он явно страдал какой-то болезнью печени, поэтому алкоголь не употреблял, довольствовался лишь минералкой и соком.
        Молодежь, собиравшаяся в этом баре, почти вся имела отношение к искусству - музыканты, актеры, художники. Публика была веселая, бесшабашная, и многих бармен иногда обслуживал в долг, естественно, тех, кого знал хорошо. Светлана Железовская появлялась в баре довольно часто, не каждый день, но пару раз в неделю обязательно. У девчонки всегда при себе были деньги, и, как правило, за своих подруг платила она.
        Светлана взглянула на часы, большущие, на все запястье.
        - Что, спать? - спросил Артем.
        - Нет, просто мне домой пора.
        - Проводить?
        - Проводи, если тебя это не напрягает.
        Артем подошел к бармену:
        - Я провожу девушку и вернусь, тогда и расплачусь.
        - Как знаешь. У меня все записано.
        Артем Мельников был постоянным клиентом, всегда рассчитывался, бармен к нему претензий не имел, хотя видел, что парень иногда покуривает «травку». Но не злоупотребляет этим делом.
        На улице уже смеркалось. Машины ехали с зажженными габаритами, иногда даже включали фары.
        - Странная ты, - сказал Артем, - прибежала и уже убегаешь.
        - У меня дела есть, - ответила Светлана.
        - Какие у тебя могут быть дела?
        - А что, они только у тебя?
        Свернув за угол, Артем увидел того мужчину из бара, он стоял и курил, словно ожидал кого-то.
        - Опять этот тип, - произнес Артем.
        Светлана остановилась и посмотрела на противоположную сторону улицы. Мужчина стоял и курил.
        - Я его не знаю. Неприятный тип.
        - Вот видишь! Может, маньяк? - хихикнул Артем. - И ты его привлекаешь.
        - Не говори глупости. Чем это я таким особенным могу маньяков привлекать?
        Артем на этот вопрос не ответил. Светлана ему нравилась, в ней, несмотря на худобу, было нечто предельно женственное, какая-то животная гибкость, как у кошки или пантеры. И лицо выразительное: большие глаза, тонкий с горбинкой нос, чувственные губы и длинная шея.
        Светлана вошла в подъезд и махнула на прощание Артему Мельникову, затем медленно стала подниматься по лестнице. У окна замерла, глянула во двор. Два типа с зажженными сигаретами садились в микроавтобус.

«Неужели дед приставил их за мной следить?» - подумала Светлана, поворачивая ключ.
        Дед, сидя перед экраном телевизора, взглянул на часы.
        - Ты молодец, - сказал он внучке, - пунктуальна.
        - Слушай, дед, может, хватит?
        - Что хватит?
        - Ну, присматривать за мной. Целый вечер твои люди по пятам ходили. Зря деньги на них тратишь, лучше мне дай.
        Анатолий Иванович виду не подал, но пальцы дрогнули, он их крепко сцепил, затем сжал в кулаки.
        - Какие такие люди? - спросил он.
        - Два типа.
        Он немного подумал, выключил телевизор и задернул шторы.
        - Когда ты в театр идешь? - спросил дед, пристально глядя на внучку.
        - Завтра, - ответила та.
        - Я тебе дам машину, тебя завезут в театр и заберут.
        - Вот еще! Этого только не хватало!
        - Сделаешь так, как я сказал, - голос деда был строгим, и Светлана поняла, спорить с ним бесполезно.
        Она вошла в свою комнату, плотно прикрыла дверь.
        Анатолий Иванович Железовский прикусил губу, подпер подбородок кулаками и крепко задумался. В последнее время у него появилось странное чувство, которого давно не было, - чувство надвигающейся опасности, приближение чего-то плохого. Ему стало казаться, что за ним следят, возможно, даже прослушивают телефон.
        Но кто это, он не мог взять в голову. С правоохранительными органами отношения у него были ровные, с уголовной «крышей» тоже все в порядке. Как-никак, смотрящим по району, на территории которого располагались фирма и два магазина Железовского, был вор в законе Карл, старый знакомый Анатолия. Видимых конкурентов у Железовского в последнее время не было. Он свой бизнес не расширял, его вполне устраивал тот доход, который был.
        Деньги за «крышу» он исправно платил каждый месяц. Если бы ему что-то угрожало со стороны криминального мира, то Карл обязательно нашел бы возможность предупредить и посоветовал бы, что предпринять.
        За себя Анатолий Иванович не боялся. Но то, что сказала внучка, которой он дорожил больше всего на свете, привело его в замешательство.
        - За девчонкой следят, сволочи! - пока безадресно пробормотал бизнесмен. - Но ничего, я вас высчитаю, а затем «выщемлю». Мало вам не покажется!
        Он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Дважды вставал покурить, один раз на балконе, второй на кухне. Давние события не выходили из головы. Он вспомнил дочь, жену, зятя, вспомнил тот день, когда они погибли.
        Глава 8
        Светлана Железовская уже давно так тщательно не приводила себя в порядок, как сегодня. Она перебирала платья, которыми был забит огромный шкаф, примеряла то одно, то другое и с неудовольствием швыряла их на кровать. Швыряла до тех пор, пока в шкафу не стало пусто, затем все началось в обратном порядке. Можно было, конечно, надеть бархатное концертное платье, то, в котором она выступала на конкурсах и экзаменах. Но, во-первых, это не конкурс, а во-вторых, он его не увидит, ведь Николай слепой.

«Чего я мучаюсь?»
        Она надела черные брюки, тонкий свитер в комплект, бархатную черную блузку, обулась в узенькие лакированные туфли без каблука. В уши воткнула серьги с бриллиантами, на запястье левой руки защелкнула массивный золотой с платиной браслет - подарки деда. Часы она решила сегодня не надевать, ведь счастливые часов не наблюдают.
        Дед посмотрел на внучку, когда та вышла в гостиную.
        - Ну, что скажешь?
        Железовский придирчиво осмотрел внучку с ног до головы:
        - Чего-то, по-моему, не хватает.
        - Дед, ты что? Все, по-моему, в порядке.
        Дед морщил лоб, то подходил, то на несколько шагов отдалялся, как портной, осматривающий клиента.
        - Погоди… Ты ведь в театр идешь?
        - Да, на оперу.
        - Тогда вот что…
        Анатолий Иванович пошел в свою комнату, она слышала, как хлопнула дверь шкафа. Дед вернулся, держа руки за спиной.
        - Только не украшения, деда, у меня и так, видишь, браслет, серьги.
        Железовский улыбался:
        - Вот тебе чего не хватает, - он подал шелковый шарф жемчужно-серого цвета, почти прозрачный.
        - Это откуда у тебя? - спросила Светлана.
        - Бери, носи.
        Шарф повязался на удивление красиво, и сразу внешний облик девушки изменился: она стала легкой, воздушной и в то же время очень таинственной.
        Анатолий Иванович взглянул на часы:
        - Сейчас подойдет машина, Василий тебя завезет и заберет. Телефон обязательно возьми с тобой и чуть что звони.
        - Зачем же я буду тебе звонить? И кто в театре звонит? Дед, по-моему, это неприлично. Даже на улице в людном месте звонить неприлично.
        - Все звонят, из фойе можно. Народ с этими телефонами помешался, никто и смотреть на тебя не станет.
        - Ты сам им на людях не пользуешься.
        - Только по работе, - сказал Анатолий Иванович.

«Жаль, что он всего этого не увидит, - рассматривая свое отражение, подумала Светлана. - А я на самом деле хороша, почти красотка. Вот только волосы приколю получше».
        Покончив с прической, она взяла флакон с духами и сказала шепотом:
        - Если он не видит, то должен же на запах реагировать?
        Волна терпкого и легкого аромата сопровождала ее, когда она ходила из комнаты в комнату. Светлана была уверена, что Николай обязательно будет ждать, даже если она опоздает.
        Появился Василий, широкоплечий, немногословный мужчина лет двадцати восьми. У него хоть и было простоватое лицо, но Василий был смышленый и невероятно силен физически. Комплекцией напоминал самого Железовского, даже повадки у них немного смахивали.
        - Здравствуйте, - сказал Василий.
        Железовский пожал ему руку и громко, чтобы внучка слышала, сказал:
        - Завезешь ее к Большому театру, дождешься, когда она выйдет, и завезешь домой. Вот и вся задача.
        - Понял, - сказал Василий.
        Он работал у Железовского уже пятый год. В делах, которые вел хозяин, разбирался. Ему можно было поручить и выбрать товар, договориться о цене, съездить на таможню - в общем, любое поручение Василий мог выполнить. К Светлане он относился хорошо, хотя и побаивался ее дерзкого языка.
        - Вот, Василий, - поздоровавшись с водителем, обратилась к нему Светлана и притопнула ногой, - как вы считаете с вашим высоким эстетическим вкусом, тонким чувством стиля и осведомленностью в последних тенденциях и направлениях моды, я элегантно одета?
        Василий прижал указательный палец к губам, а затем манерно отставил в сторону руку с могучими пальцами и произнес:
        - Понимаете, Светлана, ваш стиль несколько выбивается из общей тенденции. Но с точки зрения эстетствующей публики вы, конечно, выглядите стильно. - Сказав это, Василий надул щеки и выпустил воздух.
        Железовский-старший стоял и смотрел на собственную внучку и личного водителя широко открытыми глазами.
        - Вы что это тут комедию ломаете передо мной?
        - Дед, это мы так общаемся. Неужели ты не понимаешь? Мы современные люди в отличие от тебя.
        - Сумочку возьми и телефон. Денег на мороженое дать?
        - Дед, - воскликнула Светлана, - мы в оперу идем, а не в цирк, неужто ты этого не понимаешь?
        Светлана забросила на плечо сумочку, подошла к Василию, взяла его под руку, и они вышли из квартиры. Когда дверь закрылась, Светлана прыснула.
        Василий погрозил ей пальцем:
        - Ты чего деда обижаешь? Он у тебя классный!
        - Ничего я его не обижаю. Люблю я его. Просто он от жизни отстал. Давай быстрее. И послушай, Василий, ты, конечно же, выполнишь все, что тебе сказал дед, ты человек ему преданный?
        - Короче, не дури голову, говори, что надо.
        - Понимаешь, Вася, - принялась кокетничать Светлана, - меня там, у театра, молодой человек ждать будет. А деду я сказала, что с подругой иду. Так ты меня не выдавай.
        - Молодой человек хоть ничего? - выезжая со двора, спросил Василий.
        - Как тебе сказать… Я таких еще не видела.
        Николай Бунин приехал на место встречи за четверть часа. На нем был новый темный, в очень тонкую серебряную полоску костюм из тончайшей шерсти, элегантные туфли с острыми носами и жемчужно-серая рубашка с перламутровыми костяными пуговицами. Дорогой ремень делал Бунина похожим на модель с глянцевой обложки какого-нибудь модного журнала для женщин. На лице были черные очки. В одной руке Николай держал маленький букет роз с короткими стеблями и упругими разноцветными бутонами, в другой - алюминиевую тросточку.
        Светлана увидела его сразу, хотя вокруг на ступеньках и на подходах к театру было много элегантных, модно одетых молодых людей и мужчин. Большинство были с дамами. Поблескивали бриллианты, подъезжали дорогие машины. Двери открывались, публика спешила к началу представления.
        Николай увидел Светлану, но вида не подал, даже букет в его руках не дрогнул. И самый проницательный наблюдатель вряд ли заподозрил бы в нем зрячего. Светлана вначале медленно, а затем все быстрее пошла к Николаю.
        - А вот и я, - сказала она.
        Николай повернулся, и немного растерянная улыбка застыла на губах.
        - Это тебе, - он подал букет.
        Светлана поблагодарила за цветы. И тут ноздри Николая затрепетали. Он втянул аромат, наклонил голову к Светлане, чуть не коснулся ее лба руками.
        - Что-то не так? - Девушка перед Николаем робела и сама не понимала, почему.
        - Мне запах нравится. Если бы я покупал тебе духи, наверное, остановился на чем-нибудь похожем. Они к твоему голосу подходят.
        Светлана никогда не задумывалась о подобном сочетании - тембра голоса и запаха духов, - но мысль показалась ей, как музыканту, интересной.

«Нет, так нельзя себя вести, - подумала девушка, - я слишком ему поддаюсь, попадаю под его влияние».
        - У нас хоть билеты есть?
        - Да, - коротко сказал Николай, доставая из внутреннего кармана пиджака билеты и протягивая ей.
        - Ты хочешь, чтобы я их показала контролеру?
        - Могу и я. В оперу часто хожу, театр на ощупь знаю.
        Водитель Анатолия Железовского лишь мельком успел заметить молодого человека в черных очках и черном костюме, тросточку он принял за зонтик.

«Парень как парень, только вот бледный какой-то. - Затем додумал: - Слишком уж какой-то… Наверное, внучка Железовского права», - и он вспомнил восторг, с каким девушка говорила о парне.
        Бунин и Железовская смотрелись здорово. Николай сдал тросточку в гардероб:
        - Ты мне будешь показывать дорогу.
        И теперь посетителям оперы было не понятно, почему парень в черных очках, а девушка все время держит его под руку, ни на шаг не отпуская от себя.
        Если бы Василий, шофер Железовского, не был так увлечен болтовней со Светланой, то он обратил бы внимание на микроавтобус «Форд», который сопровождал их от самого дома до Большого театра, и на двух типов в черных костюмах. Но, когда рядом молодая девушка, мысли летают далеко и о многом забывают даже охранники.
        А вот Бунин черный «Форд» заметил, когда тот медленно проехал мимо машины, в которой прибыла Светлана. Заметил, но значения не придал. Этим вечером было на что посмотреть у Большого театра.
        Бунин и Светлана вошли в зал. Она вела Николая, чувствуя его локоть.
        - Вот здесь, - шепотом сказала девушка.
        Николай остановился и, руками найдя кресло, провел ладонью по подлокотнику. Светлана села, только после этого устроился и Николай.
        - Расскажи, что происходит, - попросил Бунин. - Мне интересно.
        - Пока еще ничего не происходит. Занавес, яркий свет, люди занимают места. Музыканты уже в оркестровой яме.
        - А занавес какого цвета? Всегда забываю поинтересоваться, - спросил Николай.
        - Гранатового, - ответила Светлана.
        - Когда я здесь был в детстве на «Лебедином озере», занавес был золотистый.
        - Вот почти уже все расселись. Кстати, я у тебя даже не спросила, где ты билеты взял?
        - Купил, - как бы между прочим произнес Николай.
        - Где это их купить можно? Ты посмотри, какая публика, здесь же ни одного пустого места нет.
        - У меня знакомая в кассах работает.
        Светлана хотела рассмеяться, но Николай сам улыбнулся.
        - Повезло, - сказал он, - один знакомый не смог пойти и предложил мне билеты.
        - А-а, значит, считай, нам повезло.
        Начал гаснуть свет, появился дирижер. Занавес вздрогнул, а затем медленно раскрылся. На сцене стояли артисты во фраках и концертных платьях. Дирижер с блестящей лысиной взмахнул палочкой, и зазвучала музыка. Началась знаменитая сцена пира, которая и является визитной карточкой «Травиаты» Джузеппе Верди.
        Пальцы левой руки Светланы зашевелились, словно они касались струн. В зале было темно, свет падал только на сцену. Ладонь Николая легла на руку Светланы, прикоснулась к ее пальцам, к непривычно твердым подушечкам, которыми скрипач прижимает струны своего инструмента. Даже мысли вырвать руку, отстраниться и убрать ладонь Николая со своей руки у Светланы не возникло. Ей стало хорошо.
        Но тут она подумала:

«Как это он легко нашел мою руку, лежащую на колене, а не на подлокотнике кресла?»
        Но тут же она забыла об этой своей мысли. Музыка Верди не позволяла думать ни о чем другом, кроме любви. Парень и девушка дышали одинаково, думали одинаково, ощущали, наверное, одно и то же.
        Антракт наступил неожиданно быстро. Вспыхнул свет, зазвучали аплодисменты, овации, раздались крики «браво». А Николай Бунин не выпускал руку Светланы, своими сильными пальцами держал ее пальцы.
        - Что будем делать? - когда все вокруг пришло в движение, спросила Светлана.
        - Ты что предлагаешь?
        - Можем здесь посидеть, а можем в фойе выйти, по театру походить.
        - Как скажешь.
        Публика оживленно переговаривалась, в шуме людских голосов ощущался восторг, присущий лишь встрече с настоящим искусством.
        - Я у тебя спросить хотела, - стоя у мраморной колонны, сказала Светлана Железовская и посмотрела на немолодого мужчину, с коротким ежиком волос и с седыми висками.
        - Если хотела, то спрашивай. - Бунин тоже увидел этого мужчину, но уже со спины. Он подумал, уж не кавалер ли это Светланы. Естественно, виду не подал, ведь он слепой и видеть ничего не вправе.
        - Я сейчас одного преподавателя увидела, так знаешь, я подумала, что он чертовски похож на того мужчину, с которым дед разговаривал в баре.
        - На Олега Карловича? - спросил Бунин. - Ведь так?
        - Мой дед его просто Карлом один раз назвал. Он бандит, да?
        - Нет, не бандит. Он на виолончели играет, и даже очень хорошо.
        - Значит, я не ошиблась. Точно его припомнила, с самого детства. И слова его почему-то мне в память врезались.
        - Он мужчина видный, запоминающийся. Так говорят, - сказал Бунин.
        - Выходит, коллега, струнник?
        - Выходит, да.
        - А теперь ты мне скажешь правду, - твердо произнесла Светлана, - почему дед не хотел, чтобы я с тобой встречалась? Почему уходил от разговора об Олеге Карловиче?
        - Правду?
        - Только она меня устроит. Иначе мы встречались с тобой последний раз, - девушка своей женской интуицией чутко уловила, что Бунин на нее «запал».
        - Он не бандит, а вор в законе. Слыхала о таких?
        - Слыхала. Меня не на грядке с капустой нашли, я в Москве родилась и выросла. А ты кто такой?
        - Я его крестник. Настоящий крестник, мой отец был его другом и пригласил в крестные отцы. Ты довольна? Это правда. Побожиться? Карл твоего деда «крышует».
        - Верю. Пойдем, сейчас начнется. - Светлана взяла Николая под руку, и они торжественно направились в зал.
        Все уже уселись, но дирижер за пультом еще не появился, его лысина не мелькнула над темно-вишневым бархатом. Молодые люди сидели в третьем ряду недалеко от бокового прохода, пожилая пара, затем они. Места, на самом деле, были шикарные. Едва начал гаснуть свет, как по проходу быстро и в то же время достаточно осторожно к третьему ряду подошла немолодая женщина, продававшая программки у входа в зал.
        Она тронула за плечо Светлану, и, когда та испуганно обернулась, женщина прошептала:
        - Вы Железовская Светлана?
        - Да, это я.
        - Вас зовут.
        - Кто?
        - Мужчина. Говорит, вы его очень хорошо знаете. Это чрезвычайно важно.
        Светлана пожала плечами и обратилась к Бунину:
        - Это, наверное, Василий, больше некому.
        - Какой Василий? - спросил Николай.
        - Шофер моего деда. Он меня привез в театр и должен забрать. - Рядом недовольно и зло зашушукали зрители. - Я быстро! - Светлана сжала ладонь Николая.
        В зале раздались аплодисменты, вначале тихие, а когда дрогнул тяжелый занавес, перешли в овацию, заполнили зал. Тяжелая массивная дверь за спиной Светланы закрылась, и она ощутила пустоту. Даже воздух в фойе был не такой, как в зале, казался разреженным, как высоко в горах. Девушка огляделась. К ней подошел мужчина в черном костюме и в белой рубашке, ворот которой был криво застегнут и некрасиво топорщился из-под галстука. У мужчины были впалые щеки и глубоко посаженные глаза.
        - Светлана, - взяв девушку за запястье и не представляясь, заговорил незнакомец, - меня послал Анатолий Иванович. Ему плохо, и он хочет вас видеть.
        - Что с дедом?
        - Приедете, узнаете. Он просил меня срочно вас привезти.
        Мужчина говорил не слишком естественно, чувствовалось, что он старается говорить правильно, причем изо всех сил. Но Светлане было сейчас не до того, чтобы разбираться в том, как человек говорит.
        - С дедом что? - Она дергала мужчину за рукав, а он смотрел на нее.
        - Пойдемте, поедем.
        - Он в больнице? - выкрикнула девушка.
        - Да.
        - В какой?
        - Он звонил вам, но у вас что-то со связью.
        - Я отключила телефон! - воскликнула девушка, запуская руку в сумку.
        - Не надо сейчас звонить, дайте телефон. - Он буквально разжал пальцы девушки, и ее дорогой мобильник, подарок деда на восемнадцатилетие, оказался в кармане черного пиджака.
        Светлана не стала возражать, она просто не заметила этого, растерялась:
        - Так что с ним, вы сказать можете?
        - Он просил привезти вас, сам все расскажет.
        Они уже вышли из театра.
        - Вот машина, мы на ней поедем.
        Микроавтобус подъехал прямо к ним и остановился. Дверь отъехала в сторону, и только в этот момент у Светланы возникли подозрения, появились сомнения. Она уперлась рукой и крикнула:
        - Погодите!
        Но было уже поздно. Мужчина ударил по руке и втолкнул девушку в салон. Там ее подхватили сильные руки, и она даже крикнуть не успела, как дверь захлопнулась, а микроавтобус покатился.
        На вишневом бархате кресла остался лежать букет роз. Он пролежал до самого конца представления.
        Василий не дождался внучку хозяина, он постоял, походил, вглядываясь в лица и в фигуры, а затем позвонил своему хозяину.
        - Это я, Василий.
        - Вы уже едете?
        - Анатолий Иванович, Светланы нет. Она не звонила?
        - Как нет?! - Железовский вздрогнул от этой новости, но даже голос его не изменился.
        - Что мне делать?
        - Подожди еще. А потом поезжай ко мне.
        - Понял, хорошо.
        Железовский принялся звонить внучке. Но бесстрастный голос сообщал, что аппарат отключен.
        - Черт тебя подери! Ну включи телефон, включи! - обращался Анатолий Иванович к внучке, словно та находилась рядом и его разыгрывала.
        Все попытки дозвониться оказались напрасны. Тот же, ставший уже ненавистным женский голос и то же сообщение - «Абонент отключен».
        Прошло полчаса.
        Железовский, не выпуская из рук трубку мобильного телефона, метался по квартире. Он нервно курил, даже не обращал внимания, что пепел с сигареты падает на пол. Он жадно затянулся, на мгновение остановившись, и вышел на балкон. Услышал, как во двор въехала машина, выглянул. Это была его машина. Василий вышел, посмотрел на окна, увидел хозяина на балконе, развел руки в стороны. Анатолий Иванович махнул, чтобы Василий поднимался в квартиру.
        - Ты видел, с кем она встречалась? - прозвучал первый вопрос, когда Василий вошел в прихожую. Водитель замялся. - А ну, быстро говори! - приблизившись к нему, строго и настойчиво спросил Железовский.
        - С молодым человеком.
        - Ты его видел?
        Василий покачал головой:
        - Там много людей стояло на ступеньках, я не мог там остановиться надолго. Она вышла и побежала наверх.
        - Так значит, ты не видел?
        - Я с ней договорился, что, как только спектакль закончится, я ее встречу.

* * *
        Первая мысль, которая появилась у Николая Бунина, была та, что Светлана Железовская его просто-напросто бросила. Посидела с ним, послушала музыку, он стал ей неинтересен или испугалась признания, короче, решила уйти. Но тотчас Николай понял, что его мысль не имеет под собой никаких реальных доказательств. При чем тогда женщина, которая ее вызвала?
        Николай нашел женщину, и та, видя выражение растерянности на бледном лице Бунина и темные очки на глазах, вдруг начала оправдываться:
        - Да-да, я помню девушку с черными волосами, с таким красивым шарфом. Вы в третьем ряду сидели?
        - Да, - сказал Николай.
        - Мужчина подошел ко мне… Я, конечно, если бы спектакль уже шел, не отважилась бы пойти и звать, но перерыв еще не закончился, дирижер еще не вышел, а он так просил…
        - Как выглядел мужчина? Что он сказал?
        - Он сказал, что ее родственник плохо себя чувствует, то ли отец, то ли еще кто-то…
        То, что мужчина в черном костюме и белой рубашке, застегнутой под горло, дал ей десять долларов, женщина, естественно, не сказала.
        - Они вышли через служебный вход, я видела.
        Николай поблагодарил, кивнул и медленно двинулся к выходу из театра. Он увидел Василия, который ждал Светлану. Но он его не узнал, мало ли кого ждет человек, вглядываясь в лица? Пройдя немного по улице, Николай вытащил из кармана мобильник, набрал номер Светланы. Телефон был отключен.

«Что-то непонятное…» - недовольно подумал Николай и, почувствовав недоброе, заспешил. Затем, махнув алюминиевой тросточкой, остановил такси и назвал адрес.

* * *
        - Анатолий Иванович, может, Света на вечеринку куда-нибудь двинулась, или в клуб, или на дискотеку?
        - Она обещала сразу же после спектакля вернуться домой. Она знает, что я ее буду ждать.
        - Это понятно. Но ведь всякие же встречи бывают.
        - У нее есть телефон, она могла бы позвонить. Знает же, что и ты, и я будем волноваться.
        Водитель Василий лишь разводил руками и виновато улыбался. А вот деду Светланы было не до улыбок, он почувствовал недоброе.
        - И что, ты вообще ничего не заметил?
        - Нормальная была, веселая, шутила, как обычно, меня подкалывала… Я глянул и… но я сомневаюсь.
        - Что ты заметил? - надвинулся на водителя Анатолий Железовский. Он так сжимал свой мобильник, что корпус уже начал похрустывать.
        - Мне показалось, что она шла к парню в черных очках.
        Анатолий Иванович ругнулся матом.
        - …твою мать! - сказал он. - Лицо бледное?
        - Я не рассмотрел, - пожал плечами водитель, - но вроде бы бледное, еще зонтик у него длинный был, кажется.
        Железовский еще раз выругался, вытряхнул из пачки еще одну сигарету, но прикурить не успел - телефон в его руке заработал.
        - Она! - взглянув на высветившийся номер, пробормотал Анатолий Иванович. - Алло! Света! Внучка! - нервно выкрикнул он, прижимая трубку к уху.
        - Волнуешься? - услышал он какой-то деревянный мужской голос.
        - Кто это?
        - Какая разница, кто? Ты сейчас над этим не думай, голову себе не забивай.
        - Кто это? - еще раз спросил Железовский.
        - Тебе внучка твоя нужна?
        - Дайте, - прошептал Железовский. - Дайте ей трубку.
        Он уже чувствовал беду, чувствовал, случилось что-то плохое, но еще надеялся на лучшее.
        - Внучка, значит, нужна? Очень ты ее любишь? А мне деньги нужны, двести пятьдесят
«косарей» зелеными, последний срок - завтра. И не вздумай в ментуру звонить. Найдешь бабки, получишь внучку, не найдешь, сам виноват. Я тебе позвоню.
        - Эй, подождите! Эй! - кричал Железовский в трубку, но из нее уже слышались гудки.
        Через четверть часа последовал еще один звонок, тот же мужской голос, но уже спокойный и наглый еще раз назвал сумму в двести пятьдесят тысяч долларов. Железовский попытался возразить, что такие деньги он быстро собрать не сможет, но разговор оборвался. Незнакомый мужчина даже слушать не стал возражения бизнесмена.
        Железовский стал мрачен, лицо побледнело. Не выключив в квартире свет, он бросился к машине и помчался к бару «Лондон». Железовский понимал, что помочь ему может лишь один человек во всей Москве, и этот человек - вор в законе, человек, которого он знает давно и который по жизни ему должен. Но напоминать об этом и обращаться к нему за помощью Железовскому страшно не хотелось, и в другой ситуации он ни за что на свете не позволил бы себе нарушить то сложившееся положение вещей, которое существует. Но ситуация требовала незамедлительного решения, и времени на размышления у бизнесмена не было.
        Время работало против него, слишком спокойно и уверенно обращался к нему неизвестный и слишком реальной была угроза потерять последнее, что у него было, - любимую внучку, взбалмошную, своенравную, но без которой Анатолий Иванович не представлял своей жизни.
        Василий не понимал, куда и к кому едет хозяин.
        - Стой вот здесь! - выбрасывая окурок и выбираясь из машины, приказал Железовский.
        Он перешел улицу. Как и в прошлый раз, две недели тому назад, возле бара был раскрыт лишь один зонт. За столиком сидело двое блатных. Они фильтровали публику и пропускали лишь нужных людей. Увидев Железовского, один вскочил. Правая рука скользнула в карман пиджака, левая оказалась впереди.
        - Я к Карлу! - выдохнул Железовский.
        - А Карл знает? - спросил блатной. Он узнал мужика, с которым прошлый раз законный разговаривал. - Погоди, мужик, - сказал он, - что ты прешь, как на буфет?
        Железовский остановился в трех шагах от двери, за стеклом которой красовалась табличка «Закрыто». Блатной постучал в стекло, дверь приоткрылась. Он что-то сказал.
        - Проходи.
        Хозяин бара закрыл дверь. Карл поднялся навстречу, протянул руку первым.
        - Сегодня не твой день. Я тебя через две недели ждал.
        - Знаю. Я не бабки привез, - голос бизнесмена срывался.
        - Что случилось? Наехали на тебя?
        Уже по выражению лица Анатолия Железовского он догадался, что что-то стряслось, причем такое, из чего сам Железовский выпутаться не в состоянии. Он взял его за плечи, заставил сесть. Попросил хозяина бара подать водку.
        Железовский выпил, закурил.
        - Ну а теперь, не спеша, давай по порядку.
        - Светку украли, внучку мою… Бабки требуют…
        Карл посмотрел по сторонам, словно здесь, в маленьком баре, был тот, кто это мог сделать или, в крайнем случае, прояснить ситуацию. Но, кроме хозяина бара за стойкой, занятого пересчетом денег кассира в маленькой комнатке за его спиной, в помещении никого не было.
        - …он позвонил с ее телефона, двести пятьдесят косарей требует!
        - Хорошие бабки, - заметил Карл, вертя в пальцах сигарету. - Когда?
        - Завтра. Я их должен собрать. Представляешь, где же я столько бабок так быстро соберу? Сегодня суббота, завтра воскресенье, все закрыто, все разъехались. Даже если я фирму решу продать, бабки так быстро никто не даст.
        - Где это все было? Ты говори, - Карл взял бутылку и налил водки в узкий высокий стакан. Себе налил минералки.
        - Она в театр пошла.
        - С кем? - спросил Карл.
        И тут лицо Железовского изменилось, странная улыбка исказила губы. Он сощурил глаза, сдвинул брови, под скулами забегали желваки, а пальцы сжались в огромные кулаки.
        - Кажется, я знаю с кем - с тем парнем, который здесь сидел в черных очках.
        Карл присвистнул:
        - Не то ты говоришь, не то. - Но у самого при этом в груди стало пусто, как в комнате, из которой вынесли мебель и остались лишь стены с выгоревшими обоями и поцарапанным полом. - Не то ты говоришь, слышишь?
        - С ним! Точно с ним!
        - Откуда ты знаешь?
        - Чувствую.
        Карл хмыкнул, но не презрительно, а даже шутливо.
        - Если бы с ним, то ты мог бы не волноваться. Николай бы ее в обиду не дал. - Карл посмотрел на хозяина бара и жестом показал, чтобы тот поднес телефон. - И кто же это наехать на тебя решил, вот что интересно. Даже у меня разрешения не спросил… Интересно…
        Карл, даже не глядя на клавиатуру, большим пальцем очень ловко набрал номер, прижал трубку к уху. Железовский смотрел на вора в законе исподлобья, кулаки были сжаты так, что суставы побелели, и казалось, кожа на косточках вот-вот порвется.
        - И как театр? - в трубку спокойно спросил Карл.
        - …
        - Что, хорошо пели итальянцы? И оркестр хорош? А с кем ты там был?
        - …
        - С девушкой? Понятно. А сейчас она где? - Карл улыбался, разговаривая по телефону, и эта улыбка немного успокоила Железовского.
        Но уже через полминуты лицо Карла изменилось, даже щеки запали, скулы выступили вперед, а глаза заблестели зловеще.
        - Давай-ка сюда, и побыстрее. Тут дед ее сидит, вот ему все и расскажешь. А я послушаю.
        - Ну? - спросил Железовский, с надеждой глядя на законного.
        - Похоже, правду ты говорил. С Николаем она в театре была, с крестником моим. Вот ведь как бывает: мы с тобой знакомы давно уже, друг друга знаем, а они совсем недавно увидели друг друга… - Карл говорил пространно, глядя на дверь.
        Бунин появился за стеклом, а затем в баре. Он старался казаться спокойным, держа себя в руках.
        - Познакомьтесь: это Анатолий Железовский, а это Николай Бунин, мой крестник, - еще раз напомнил Железовскому Карл о том, в каких отношениях он с молодым человеком.
        Бунин рассказал все по порядку - о том, как они встретились, как подошла женщина, продающая программки, и вызвала Светлану из зала, о мужчине, который попросил вызвать внучку Железовского.
        - Вот видишь, - выслушав Николая, сказал Карл, обращаясь к Железовскому. - Он пока тоже ничего не знает. А теперь ты еще раз расскажи, а я хочу понять, кто это такой смелый, что на тебя наехать решил? Уж не залетные какие, легких бабок срубить решили?
        Николай Бунин заерзал, сцепил пальцы, затем сжал кулаки.
        - Я разберусь, - сказал Карл так спокойно, словно дело выеденного яйца не стоит.
        - Карл, - заглянув в глаза законному, произнес Железовский, - я ведь никогда у тебя ничего не просил, правда? - Карл кивнул. - А вот сейчас прошу. Мне больше некуда пойти, дай мне денег за Светку заплатить, я тебе их отдам. После выходных я магазин продам.
        - У меня нет таких денег, - сказал Карл. - Своих денег нет, - через паузу добавил он.
        Кассир в комнатке шуршал купюрами.
        Бунин сидел, подперев голову кулаком, и смотрел на мобильник, лежащий перед ним. Черные очки были на глазах.
        - Деньги, которые там, за стеной, не мои. Ты это, Толя, знаешь.
        - Но ты же можешь? - с мольбой в голосе произнес бизнесмен. - У меня, кроме нее, никого нет. Мне ничего не надо. Дочь, жену, зятя я потерял, ты же знаешь, Карл. У меня только она осталась, больше ничего. Мы вдвоем, я и она, мы не можем друг без друга.
        - Понимаю, понимаю… - Карл поглаживал лоб. - И если бы…
        - Что?
        - Думаю, с тобой чисто играть станут. Да я уверен, что они тебя кинуть решили, как ты дышишь. Вот и надумались тебе кислород перекрыть, чтобы ты дергаться начал. Этого они от тебя и добиваются. Я разберусь в этом деле. Завтра-послезавтра я разберусь и «выщемлю» этих… - Он задумался, затем щелкнул пальцами и сказал: - Отморозков.
        - Завтра поздно будет. Я не могу рисковать, да и не хочу. Ты же знаешь, Карл, я слово сдержу, деньги отдам. Хоть и помню: «не верь, не бойся, не проси». Но есть еще и: «Мужик сказал, мужик ответит», - как заклинания, произнес Железовский.
        - «Куклу» им подсунем, бумагу резаную.
        - Нельзя. Скоро они поймут, если уже не поняли, что зря на меня наехали, и если хоть что наперекосяк пойдет… Я этого не переживу, Карл, и на твоей душе грех будет. Только настоящие бабки, я ее выкупить должен. Одна она…
        - Я ехать должен. Дождись меня здесь, - сказал Карл, - ты мой номер хоть и знаешь, но пока не звони. Я сюда вернусь. И скорее всего с бабками.
        Бунин смотрел на законного и не мог понять, чего ради Карл так старается. Любого другого законный уже выставил бы за дверь и даже не стал разговаривать. Ведь он уже сказал, что разберется, а если Карл что-нибудь говорил, то сто пудов, что он это выполнял.
        Железовский налил себе еще водки, залпом выпил.
        - Я буду ждать.
        Карл кивнул.
        На плечиках за спиной висел длинный черный плащ и кепка. Появился кассир и сказал:
        - Цифра бьет.
        - В кейс все «филки» переложи.
        - А мне что делать? - спросил Бунин.
        - Выйди со мной, а потом вернешься.
        На улице Карл с безразличным видом сказал блатному под зонтиком:
        - Я один к Монголу поеду, скажи пацанам, чтобы никто за мной не увязывался.
        Карл сел за руль «Волги». Кейс с деньгами положил на заднее сиденье. Бунин присел рядом.
        Карл если что-нибудь делал, то делал это красиво. Он легко, без напряжения играл на виолончели, артистично вытягивал «лопатники» из карманов заезжих командированных и бизнесменов, виртуозно водил машину.
        - Смотри, чтобы дед горячки не порол.
        - Карл, а откуда ты его знаешь?
        - Деда Светки? Было дело, - сказал Карл, - отдыхали вместе. Тогда ты пешком под стол ходил.
        - Далеко от Москвы отдыхали?
        - Далековато, за три дня на поезде не доедешь.
        По выражению лица законного Бунин догадался, дальше продолжать эту тему Карл не намерен и лучше вопросы не задавать. Карл явно что-то обдумывал, уж слишком он наморщил лоб и губы покусывал нервно. Даже скрывать свое волнение не пытался.
        - Что, на девку запал? - вдруг спросил Карл.
        - Хорошая девка, - уж чересчур равнодушно произнес Бунин.
        - Я тебе говорил, на девок не западай, а то потом и знать не будешь, с какой стороны и кто беду накликал.
        - Помню я твои уроки.
        - Вот и присмотри за ее дедом, если ему позвонят, ты рядом будь. А теперь иди, я поехал.
        Тем временем Железовский не усидел в баре, вышел к водителю.
        - Ну, что узнали? - спросил Василий у хозяина.
        Железовский пожал плечами. Он находился в странном оцепенении, словно бы замерз и никак не может оттаять.
        - Может, в милицию позвонить? - предложил Василий.
        - Нет, тут менты не помогут.
        - Кто поможет?
        - Карл, - сказал Анатолий Железовский. - Если Карл не поможет, то и помочь некому.
        - Карл это он? - спросил Василий, глядя вслед уезжающей «Волге».
        - Должен он мне, по жизни должен. А вот если поможет, то я ему скажу, что мы квиты.
        Василий побоялся уточнять, что должен хозяину какой-то Карл и почему они станут квиты.
        Глава 9
        Карл выехал за Кольцевую.

«Наконец-то», - законный рванул воротник рубашки, ему казалось, что столица с ее бесконечными очередями у светофоров уже никогда не кончится.
        Перламутровая пуговичка переломилась пополам. Одна половинка осталась висеть на нитках, другая упала на кейс с деньгами. Карл чуть прижал педаль газа, «Волга» побежала быстрей. Старые деревья по бокам дороги замелькали так быстро, что их уже было не сосчитать. На повороте Карл глянул в зеркало и тут же чертыхнулся, в отдалении за ним следовал тяжелый джип.
        - Я же сказал… - Карл резко нажал на тормоз.
        Машину немного занесло. Законный хлопнул дверцей и вышел на середину шоссе. Джип, вылетевший из-за поворота, взвизгнул тормозами, за дымящимися протекторами потянулись черные следы. Карл не дернулся, не отошел в сторону. Джип, качнувшись, замер, от его блестящего «кенгурятника» до Карла оставалось чуть больше метра.
        Законный стоял, скрестив на груди руки, и ждал, глядя поверх крыши, сигарета тлела в уголке губ, полы легкого плаща трепал ветер.
        Двое блатных, сидевших в джипе, переглянулись, никому из них не хотелось выходить первым, боялись попасть под горячую руку. Наконец Карл удостоил сидевшего за рулем взгляда. Совсем короткого, но этого хватило, чтобы пацан с двумя ходками за плечами, отмотавший на зонах семь лет, опустил голову и выбрался из машины.
        - Я сказал, что поеду один, - бесстрастно напомнил Карл, - чего молчишь? Не на допросе.
        Тридцатилетний пацан потер густо татуированной пятерней подбородок.
        - Такое дело… что мы с Матросом подумали…
        - Ты в Москве мне нужен. Жди возле «Лондона».
        - Оно, конечно… Карл… вместе бы мотанулись…
        - Возле «Лондона»… - законный сказал это так холодно, что блатному показалось - воздух замерз и будто на его лице появились колючие кристаллики льда.
        Карл повернулся на каблуках и сел в «Волгу». До дома казначея общака оставалось совсем немного.

«Зря я на них наехал, - оттаял Карл, глядя на то, как джип разворачивается на узкой дороге, - пацаны видели, что я психанул, вот и решили подстраховать».
        Глухие ворота в ограде раздвинулись сразу, лишь только «Волга» показалась на подъезде. Карл заехал в пустой двор. Он увидел аккуратно подстриженные кусты, на скамейке лежала забытая газета. Из поливочных форсунок разлетались мелкие, как туман, капли воды. Ветер сносил их, на бетонной дорожке проступал темный влажный след. Несмотря на то что было прохладно, балконная дверь на втором этаже - в комнате, где проводил дни прикованный к инвалидной коляске казначей общака Монгол, оставалась открыта. Легкие шелковые занавески то вылетали на улицу, то их втягивало в дом.
        Казалось, время давно остановилось за высоким забором, казалось, что неделями, а то и месяцами здесь не появляются визитеры, гости. Но Карл знал, что это впечатление обманчиво, просто Монгол не любит лишней суеты и показухи.
        Именно сюда, в этот дом тянулись многочисленные нити криминальной Москвы и Подмосковья. За кирпичными стенами особняка решались судьбы бизнесменов, фирм, группировок, задолжавших в общак или пытавшихся его игнорировать. Не один смертный приговор был произнесен бледными губами Монгола. Он мог шепнуть всего пару слов, а уже к вечеру в новостях сообщали о том, что в СИЗО конвойными обнаружен изувеченный труп арестованного банкира, работавшего под криминальной «крышей», пообещавшего накануне следователю сделать чистосердечное признание, назвать имена и номера счетов. Только почему-то следователь отправил арестованного банкира обратно в камеру, отложив допрос на завтра.
        Какими путями добывалась и стекалась сюда информация, какими путями доставлялась в самые отдаленные зоны России, не всегда знал даже Карл. Не было таких стен и преград, не существовало охраны, способной остановить или даже отсрочить приговор тому, кто посягнул на святая святых воровского мира - общак.
        По неширокой лестнице Карл поднялся на второй этаж, по дороге ему не встретилось ни охранника, ни обслуги. Дом полнился обманчивой тишиной.
        - Один приехал на своей машине, - проскрипел Монгол, он сидел в кресле возле потухшего камина спиной к двери, - зачем пацанов с полдороги на Москву завернул?
        - Будь здоров, Монгол, - Карл пожал сухую, словно обтянутую пергаментом ладонь казначея и положил на низкий каменный столик тяжеловатый кейс с деньгами.
        Ему временами казалось, что казначей видит каждый его шаг, читает каждую его мысль, предугадывает желания. Вот и теперь Монгол словно увидел в потухшем камине то, что произошло на дороге.
        - Зря ты на них наехал, они подстраховать тебя решили, - усмехнулся Монгол, - а о здоровье моем не беспокоишься? Лучше мне с каждым днем. Не знаю уж, что мне доктор вкалывает, но мир в красках теперь вижу. Да и руки чувствовать стал.
        - Я привез, как всегда, - Карл положил ладонь на кейс.
        - Вижу. Полный кейс «филок». День в день, час в час, минута в минуту. По-другому и быть не может. - Внезапно глаза Монгола, выцветшие от прожитых лет и от увиденного за эти годы, сверкнули. - Как тебе живется?
        - Как всегда, - уклончиво отвечал Карл, понимая, что еще не пришло время заговорить о деньгах для выкупа. Нельзя с места в карьер рвать.
        - Я о сюрпризе тебя предупреждал. Помнишь?
        - Каждое твое слово ловлю.
        - Уже давно тебя на свое место мечу. Но братва перед большим сходняком по-другому решила сделать, и мало кто об этом знает. Только те, кто у самого общака стоит. Даже ты последним узнаешь.
        - Что решили?
        - Подбираются под меня со всех сторон. Кто-то воду мутит, а кто, не понять. На сходняке тебя казначеем поставят, если кто мазу не перебьет. Но за общаком я смотреть по-прежнему буду. Ты «громоотводом» пойдешь, чтобы след сбить. Посмотрим, кто под тебя копать начнет. Молодых много. Никто к тебе пока не подкатывал, не обещал, не предлагал? Может, топтунов «конторских» за собой почуял? Я аккуратно слил, будто тебя казначеем вместо себя предлагать буду. Теперь ко мне все и возвращается. Менты насторожились, «контора» активизировалась. Ей-богу, мусора обоповские - как дети малые. Оказывается, есть еще непуганые идиоты среди генералов, кто верит, будто под моим домом тайники с наличкой и золотыми слитками, - Монгол постучал в гулкий паркет резной самшитовой палкой. - Налетят «маски-шоу», нас с тобой на пол положат, будто мы два кладовщика и по описи ценности один другому передаем.
        - Насчет «громоотвода» я сразу понял. Мудро ты решил. Но никто ко мне пока не подходил, и я волну не гоню, - Карл присел на подлокотник кресла, закинул полу плаща на колено.
        - Ты как на вокзале, даже плащ не сбросил. У меня разговор есть. Сказать пацанам, чтобы унесли? - восковой ладонью Монгол постучал по крышке кейса, звук получился глухой.
        - Говори.
        - Правильно. Куда спешить? Пусть полежит. - Монгол чуть дольше, чем следовало, посмотрел Карлу в глаза. - Базар у меня случился с Пашкой-Крематорием. Слыхал про такого?
        - И слыхал, и видал не раз, - пожал плечами Карл.
        - Что про него слыхал?

«Почему спрашивает? - насторожился Карл. - Ничего нового он от меня не услышит. Сам в десять раз больше знает. С того дня, как мне про сюрприз сказал,
„громоотводом“ сделал, крутить стал Монгол».
        - Предъявить ему ничего не могу, - наконец произнес Карл.
        - Вот уж сразу и предъявить, - сухо засмеялся казначей, - ты и за меня так мазу потянешь, если спросят?
        - Скороспелый он - Пашка-Крематорий…
        Монгол слушал, склонив голову к плечу, его набрякшие веки не давали увидеть глаза, понять, чего же он добивается.
        - Ты продолжай, я слушаю. В этой комнате только мои уши да твои.
        - Ходка за ним всего одна, детский срок мотал. До смотрящего зоны не дотянул, хоть и ходил в «стремящихся».
        - Почему? Раскинь.
        - Поставил себя он неправильно. Если б на досрочное освобождение не ушел, его бы братва смотрящим и поставила. Правильный от ментов подачку не примет. Ему год оставался. За что, скажи, «хозяин» зоны жулика так полюбил, что год пособил скостить?
        - Думаешь, ссучился на зоне Пашка? Расколол его «хозяин», а потом из-под удара вывел, на условно-досрочное освобождение направив?
        - Ссучился, не ссучился - не знаю. Вряд ли. Вышло бы это наверх. Может, купил он
«хозяина». Правильному бродяге за «филки» выйти западло, всего год не досидеть, согласись. Если он зоны не держал, то не законный он, а сухарь, хоть и крестили его уважаемые жулики. Вот так - ты спросил, я ответил, - выдохнул Карл, - не надо было меня за язык тянуть.
        Монгола нелестная характеристика Пашки-Крематория повеселила.
        - Злой ты какой-то стал. А Пашка - толковый. Если у меня в голове калькулятор встроен, то у него целый вычислительный центр. Завидуешь ты ему - Крематорий молодой, бабы его любят, а ты старый. Старые молодым всегда завидуют. Стареешь, Карл, стареешь, скоро совсем нюх потеряешь. Сказал бы мне, что Пашка уважаемый жулик, язык бы не отвалился. Хитрости воровской в тебе уже нет, «дух» есть, а хитрость ты растерял.
        - Если ты Пашку-Крематория настоящим казначеем предложишь, то я за него на сходняке мазу не потяну, - зло ответил Карл и подумал, что уже нет смысла говорить о деньгах для Железовского: «Разошлись мы с Монголом. Не хватало, чтобы он однозначно сказал мне: „нет, не дам денег“».
        - А Пашка-Крематорий о тебе по-другому отзывался, - Монгол улыбнулся, и от этой улыбки его лицо стало похожим на посмертную маску, - ты послушай. Полезно.
        Казначей запустил руку между подушек и вытащил маленький цифровой диктофон. Уже одно то, что Монгол записал разговор с Пашкой-Крематорием, заставило Карла брезгливо поджать губы. Пусть он и не считал того настоящим законником, но авторитетом Пашка все же являлся. Воровская этика не позволяла так обходиться с уважаемыми людьми.

«Крыша у Монгола поехала», - с опаской решил Карл.
        Казначей придавил кнопку, и из динамика послышался тихий гул, покашливание, а затем зазвучал и голос Монгола:

«В Бутырку на больничку Артист ночью заглянул, рисковый он. Мог и себя запалить, и братву подставить».

«Артист сам за себя решает», - отвечал Пашка-Крематорий.

«Он к тебе прислушивается. Часто вместе бываете. Не думаю, чтобы он с тобой не посоветовался».

«Грев пацанам Артист подогнал, - раздался спокойный голос Пашки-Крематория, - святое дело братву подогреть. Я ему говорил, что не надо рисковать. Запалился бы, ментам на руку пошло бы, а он любит эффекты. Молодой еще».

«Он не только грев подогнал, еще и за тебя слово закинул».

«Не в курсе я».

«Говорил, будто тебя нужно казначеем общака ставить, когда я на покой пойду. И не только он так говорит, среди братвы многие так думают из молодых воров».

«Кто говорит, тот пусть и ответит. Я против тебя ничего не имею», - Пашка-Крематорий обращался к Монголу со всем уважением.

«А если братва решит, что тебе казначеем быть? Сходняк ведь скоро».

«Я против не пойду. Как братва решит, так тому и быть. С деньгами работать умею».

«Я Карла предлагать стану. Поддержишь?»

«Слыхал и про это. Карл - вор уважаемый, себя показал, поставил, ни на одной зоне не уронил. Если сходняк решит, что Карл казначеем станет, то у меня есть чем заняться. Спорить не стану».
        Монгол выключил диктофон.
        - У меня с мозгами все в порядке, - уловив недоумение во взгляде Карла, сказал Монгол, - записал только для тебя. Видишь, нет уже записи, - показал он пустой экранчик цифрового диктофона. - Я не следак, чтобы базары с братвой писать, а потом подельников к стенке припирать. А тебя предупредить хотел, чтобы к Пашке присмотрелся. Ты мне все честно про него сказал - как думаешь, а он слукавил. Мне глаз его не понравился - дерганый. Лицом управлять многие умеют, любой блатной - артист, а глаза человеку неподвластны. Ненавидит тебя Пашка и… боится. Берегись.
        - За совет спасибо, - Карл бросил взгляд на кейс с деньгами и поднялся с кресла.

«Нет, не стану о Железовском говорить. Уродов, которые девчонку похитили, я и без денег „выщемлю“. Ответят. Вопрос времени».
        - Пацанам скажу, чтобы унесли, чего «филкам» здесь лежать, - Монгол пытливо смотрел на Карла, - или сказать хочешь?
        Карл тяжело опустился в кресло, полы черного плаща откинул на подлокотники.
        - Я все привез, тебе отдал. Но мне двести пятьдесят тысяч «зеленью» надо из этих денег. На три дня.
        Повисло молчание.
        - Я понимаю, общак… Но не на телок и не на ресторан прошу… - начал Карл, - и не долг карточный закрыть… - Он готов уже был рассказать обо всем: о том, что должен
«ответить» за похищение внучки Железовского, ведь тот исправно платил за «крышу», за то, что должен ее деду «по жизни». Ну не мог он поступить иначе! Понимал, что неправильно - наперекосяк пошло, общаковые деньги не для выкупа, а отступить уже не имел права.
        Монгол кивнул:
        - Я не поп, чтобы ты мне исповедовался. Хорошо подумал?
        - Из общака прошу. Куда уж лучше думать.
        - Можешь больше взять - все, что принес.
        Карл с окаменевшим лицом раскрыл кейс и выложил из него на столик деньги, отсчитал из них двадцать пять пачек с долларами и бросил обратно, захлопнул крышку.
        - Больше мне не надо. Три дня, и я их верну.
        - Не для себя берешь, - в голосе Монгола почувствовался укор.
        - Я взял, я и отвечу.
        - Неделю даю, чтобы вернуть, трех дней может и не хватить, а ты под них
«подписался», - уже зло проговорил Монгол, - и не перечь. Понимаю, что не под проценты в банк несешь. Но если что, помогать не стану. Ты сам так захотел.
        Карл почувствовал, что на глаза ему наворачиваются слезы, он уже и забыл, что это такое. Даже во сне не доводилось плакать - хотя на зоне никто слова не скажет, не будет по утряне подшучивать, если матерый зэк всхлипывал во сне, как пятилетний ребенок.
        Карл подхватил кейс с деньгами и выбежал из комнаты. Монгол тяжело вздохнул, глянул в погасший камин.
        - Эх, Карл… - пробормотал он, - если бы я мог тебя отговорить…
        Никто не провожал Карла до машины, дом казначея по-прежнему казался опустевшим, заброшенным. Законный небрежно положил кейс на сиденье и повернул ключ зажигания. Он мчался к Москве, прохладный ветер влетал в открытые окна машины. Карл ликовал, но не обольщался, знал, эйфория скоро пройдет.

«Деньги я достал. Но похитители - явные отморозки, если замахнулись на бизнесмена под моей „крышей“. Может, только сейчас поняли, какой косяк запороли. Спохватятся, убьют девчонку и свалят, не дождавшись выкупа. Хорошо хоть Железовский этого не понимает».
        Джип с пацанами стоял напротив «Лондона».

«Если бы узнали новости, перезвонили бы», - решил Карл и толкнул дверь бара с табличкой «закрыто».
        Анатолий Железовский, весь бледный, с надеждой посмотрел на Карла. Бунин сидел за одним столиком с бизнесменом и от волнения беспрестанно поправлял на переносице темные очки. Законный сдвинул кофейные чашки к краю и поставил кейс на стол, щелкнул замками.
        Как завороженный, Железовский смотрел на тугие пачки долларов, пытался сосчитать их взглядом. До последнего бизнесмен не верил в успех, не смел в него верить.
        - Здесь все, двести пятьдесят тысяч, - тихо произнес Карл.
        - Как тебе удалось?
        - Не будем об этом. Мы выкупим твою внучку.
        Железовский протянул руку к деньгам, но Карл властно опустил крышку кейса, придвинул его к себе и перебросил на стойку бара. Бармен тут же прикрыл его полотенцем.
        - Я принес деньги для тебя, но не сказал, что отдам их в твои руки. Ты на взводе и не можешь трезво оценивать ситуацию. Нам нельзя допустить прокол. Отморозкам, укравшим Светлану, на нее начхать, им деньги нужны. Для них не существует понятий, правил. Честный обмен - последнее, на что они пойдут. Поэтому я с кейса глаз не сведу, из рук не выпущу. Они увидят деньги, но это будет последнее, что они увидят в жизни.
        Железовский опустил голову.
        - Умом понимаю, что ты прав, Карл, но ты не можешь так сделать. Я обещал, что деньги будут. Их должен держать я…
        - Черт с тобой, - довольно легко согласился Карл, - деньги будут у тебя в руках. Бери кейс. Теперь будем ждать их звонка. Поехали ко мне. Они тоже нервничают, значит, ошибутся.
        Анатолий Железовский не замечал, что за «Волгой» на почтительном расстоянии следует джип, он не отрываясь смотрел на кейс с деньгами, в нем он видел освобождение похищенной внучки. Карл усмехнулся:

«Пацаны иногда и без слов понимают, что надо делать. Зря я их „строил“ на шоссе».
        Весь остаток дня прошел в ожидании. Карл казался невозмутимым, он сидел на диване в длинном шелковом халате и, чтобы не мешать Железовскому, слушал музыку через наушники. Веки законного иногда вздрагивали, когда ему казалось, что в звуки симфонического оркестра закралась телефонная трель, но глаз не открывал. Бизнесмен не сводил глаз с мобильника. Он боялся пропустить звонок, то и дело подносил аппарат к глазам, чтобы убедиться - зуммер не отключен, роуминг есть…
        - Что им сказать? - Анатолий Железовский постучал по столу, чтобы привлечь внимание Карла, тот сдвинул наушники, но музыку не выключил.
        - Скажешь, что деньги ты собрал, - вор уже устал повторять одно и то же, - но передашь их только в обмен на внучку, из рук в руки. Иначе не соглашайся.
        - А если…
        - Никаких если. Только из рук в руки, на этом стой твердо.
        - Ты мне подскажешь, что говорить?
        - Разговор поведешь сам. Они почувствуют, что ты советуешься по ходу.
        - Хорошо, я все так и сделаю, - Железовский поднял мобильник и тут же положил его.
        - Им нужны деньги. В конце концов, они согласятся.
        Николай Бунин старался лишний раз не попадаться на глаза бизнесмену, сидел на кухне перед чашкой остывшего кофе - в горле уже першило от выпитого.

«Если бы не я, - думал Бунин, - Света могла быть с ним. Она хорошая, милая… и будет жаль…» - Николай оборвал мысль, пытаясь не думать о том страшном, что может произойти.
        Он замер, когда из гостиной донеслось пиликанье телефона. Железовский засуетился, он ловил вибрирующий аппарат на полированной поверхности стола.
        - Спокойно, - Карл отстранил руку бизнесмена, сам взял мобильник, одновременно вдавил две кнопки: «ответ на вызов» и «запись разговора», подал трубку Железовскому.
        Бизнесмен сам не ожидал, что его голос будет звучать так ровно, сказал:
        - Я вас слушаю.
        - Деньги собрал? - Голос звучал хрипло, искаженно.
        - Да, всю сумму. Деньги со мной.
        - Если поведешь себя правильно, то завтра встретишься с внучкой.
        - Я отдам только из рук в руки, в обмен на Светлану.
        - Хорошо. Завтра обменяем в городе. Жди звонка и держи машину под задницей. Запомни, у тебя будет только одна попытка. Не вздумай вместо денег «куклу» подсунуть. Соврешь, больше внучки не увидишь. Молоток, что ментам не звонил.
        - Я хочу ее услышать! - выкрикнул Железовский и обмяк, связь прервалась.
        Карл забрал телефон и прослушал запись. Бунин стоял в дверном проеме, старательно изображая слепого, он высоко поднимал голову, поворачивая ее на каждый звук голоса.
        - Все нормально. Другого я и не ожидал, - произнес законник.
        - Там номер есть, - заволновался Железовский, - номер высветился. Можно узнать… Можно им перезвонить…
        Карл с кривой улыбкой глянул на Железовского и хлопнул ладонью по кейсу с деньгами.
        - Они не сотку баксов вымогают, раздобыть телефон для одного звонка за такие бабки - не проблема. Можешь посмотреть, прошлый раз тебе с другого номера звонили.
        - И что теперь?
        - Спокойно заснуть до утра, - посоветовал Карл, - положи кейс с деньгами под голову и спи.
        - Я не смогу.
        - Тогда лежи и думай, куда поведешь внучку завтра праздновать. Не забудь меня пригласить и ее кавалера тоже.
        Железовский, сжимая в руке, как самую большую драгоценность, трубку, вышел в соседнюю комнату. Лишь когда бизнесмен скрылся за дверью, Карл позволил себе сбросить с лица маску уверенности, кивнул Николаю.
        - Давай сюда, - законный говорил чуть слышно, чтобы разобрать мог только Бунин, - ты мне понадобишься завтра.
        - Я все сделаю.
        - Сделаешь только то, что я скажу, сделаешь, если придется, - Карл вложил в ладонь Бунину тяжелый пистолет «ТТ», - на пацанов я рассчитывать не могу, они приметные. А слепого паренька отморозки всерьез не воспримут, у тебя будет преимущество в несколько секунд. Если криво все пойдет, стреляй по тому, кто девушку держит. Вали его наверняка. Выстрелишь?
        - Ты сомневаешься? Тогда забери «волыну». Если Свету живой не выдернем, то ты себя уронишь, - в тоне Николая было еще столько мальчишества, что Карл даже улыбнулся.
        - Про меня не думай. Ответить я сумею. Этим выстрелом, не дай бог ему случиться, ты жизнь себе поломаешь. Я твоему отцу покойному - Струне обещал присматривать за тобой, но сейчас у меня другого выхода нет.
        - Понятно, - Николай сунул пистолет за брючный ремень, - если на улице стрелять придется, мне потом от ментов не отмазаться. Возьмут-то с дымящейся «волыной», при свидетелях.
        - Я не о том, - Карл сузил глаза, - отмазку любой грамотный адвокат тебе нарисует. Да и судьи на твоей стороне окажутся, если похитителя девушки завалишь и жизнь ей спасешь. В крайнем случае дадут условный срок. Но после этого ты уже не сможешь больше притворяться слепым. Расшифруешься. А это круто твою жизнь изменит.
        - Может, оно и к лучшему, - произнес Николай, снимая темные очки.
        - Железовскому не давай понять, что ты его и меня страхуешь.

* * *
        Ветер продувал высокую дорожную насыпь так сильно, словно ее засунули в аэродинамическую трубу, даже тяжелый «Гранд Чероки» раскачивался, словно легкий
«пляжный» джип. Вадик, водитель Артиста, спустился с откоса, здесь внизу царило затишье, только сверху долетал свист обтекавшего стальные ограждения дороги воздуха, да иногда сыпало песком. Вадик из темноты, задрав голову, смотрел на освещенный изнутри джип. Его глаза не выражали никаких эмоций, он просто ждал, когда хозяин позовет его, и боялся пропустить этот момент. Кто ж знает, что взбредет в голову Артисту: посигналит, моргнет фарами или просто махнет рукой? Артист поднес к уху мобильник, недолго с кем-то поговорил. Пашка-Крематорий сидел в это время тихо-тихо.

«Сейчас босс позовет? Кажется, собрался светом моргнуть! - Вадик даже шаг вперед сделал. - Нет, толкуют о чем-то».
        О чем толкуют, Вадик не задумывался, даже если бы и сидел он в машине, то постарался бы не слышать, думал бы о своем. Чужие секреты ему ни к чему. Что скажет босс, то и исполнит, а зачем так надо, лучше не спрашивать и не пытаться понять. Уже не первый «браток» из бригады Артиста исчез, растворился в воздухе, словно и не было «пехотинцев» на свете. И исчезали, как правило, любопытные и гордые.
        Артист, окончив говорить, размотал с мобильной трубки похрустывающую ломкую пластиковую ленту, прикрывавшую микрофон, и тут же отключил аппарат.
        - Деньги, говорит, нашел. Ты уверен, что их Карл притарабанил?
        Пашка-Крематорий лениво потянулся, слегка опустил стекло и выбросил в ночь окурок.
        - Больше некому. Я просчитал, что такую сумму Железовский за день не соберет.
        - Смотри, не ошибись. - Артисту хотелось сплюнуть после разговора с бизнесменом, но ветер дул со стороны окна, и он не рискнул, сглотнул.
        - И Карлу их взять неоткуда, только из общаковых.
        - Ты уверен?
        - Когда спешишь, а Карл спешит, используешь самый быстрый вариант. У Карла «филки» на руках были, он их и взял. Долго не думал.
        - Складно у тебя получается, - наморщил лоб Артист.
        - У нас, - поправил Пашка. - Когда общак завернем на американский проект, тогда у нас в нем своя доля появится. И никто о ней знать не будет. Никто не предъявит.
        - Стремно, - честно признался Артист.
        - Оставь, - беспечно махнул рукой Пашка-Крематорий, - кто они такие - старики, чмо с ног до головы татуированные, на понятиях свернутые. Что ни предложишь, им все западло. Сколько ты бабла уже на общак отстегнул, а своим для них не стал, хоть и коронован на вора. С тобой на воле считаются только потому, что бригада за тобой стоит. А заедь на хату, тебе шконку у окна не предложат. Сразу спросят: «где сидел?», «какую зону держал?». «Не сидел! Тогда ты не вор, а простой мужик». Они - старые, мы - молодые, потому нам и проиграют. Закон такой в природе есть. Приходит время, и молодые волки вожака стаи на части разрывают, стоит ему ошибиться.
        - Завтра, как будет завтра? - тер небритую щеку Артист.
        - Все у нас завтра получится. Всех разведем. Они думают, что в шашки играть сели, а мы их - доской по голове. Двести пятьдесят тысяч - мелочь, из-за них и мараться не стоит. Общак на кон поставлен, кто его контролирует, за тем и сила. Сила в деньгах, Артист.
        - Да… в деньгах…
        - Не мандражируй, то, что ты Карла подставил, никто не узнает, его свои же на части порвут. И сделают это по понятиям. Он не рискнет «куклу» Железовскому подсунуть, тот сам этого не допустит. А когда общаковые деньги ментам попадут…
        Артист выщелкнул из мобильника карту и выбросил ее в окно, затем коротко просигналил.
        - Перестраховщик, - засмеялся Пашка. - Кого на деньги завтра нацелишь?
        - Есть один, - коротко ответил Артист, глядя на перелезающего через дорожные ограждения Вадика.
        - Его? - удивился Пашка.
        - Я б и его пристроил, но рано еще.
        Глава 10
        Что произошло с ней после того, как очутилась в машине, Светлана Железовская воспринимала лишь отрывочно. Да и все увиденное, услышанное ничего не могло прояснить.
        Вот промелькнул светофор… Вот машина повернула… Чужая рука щупает ее пульс, и звучит голос:

«Ты на деление „машинки“ смотрел, когда ширял ее? Если сдохнет…»
        Затем вновь забытье, лишь изредка прерываемое пришедшими из воспоминаний обрывками оперных арий. Они возникали как вспышки, одновременно и звуком, и светом…
        Ярко освещенная сцена, солист, над оркестровой ямой темным силуэтом возвышается дирижер, вознесенная над головой палочка, и обрушивался водопад музыки, прозрачный и светлый. Голос солиста завораживал, и вот уже казалось, что итальянские слова, загадочные и таинственные, становились понятными…

«О чем это он? О любви? Измене?»
        Светлане не хотелось выбираться из теплого, уютного и всепоглощающего видения, но она открывала глаза. Музыка еще звучала в ее голове, постепенно затухая, а глаза уже видели реальность. Тесный салон микроавтобуса, окна, неплотно прикрытые темными экранами, и лицо склонившегося над ней мужчины. Музыку окончательно заглушил неприятный высокий голос:
        - Какое, на хрен, сдохла? Ей еще вколоть надо, видишь, очухивается.

«Почему он кричит? - не могла понять Светлана. - Ведь идет концерт, и нужно сидеть тихо-тихо, даже кашлянуть нельзя… Но куда же подевался солист? Где сцена, оркестр?
        - Николай, ты где? - тихо позвала она и пальцами попыталась словить его ладонь, как он сам делал это в театре.
        Однако вместо руки Бунина, разгоряченной, сухой, ей попалась влажная от пота, покрытая жесткими волосками рука. Она дернулась, на грудь ей навалилась тяжесть, и тут же девушка почувствовала, как что-то протыкает ей кожу на локтевом сгибе.
        - Не дергайся, иглу сломаешь, - прошипели ей на ухо.
        Голова закружилась, расслабились все мышцы, не стало сил даже поднять безвольно свесившуюся руку. За окошком мелькнула неоновая, переливающаяся синим и красным светом реклама, пронеслась, закрутилась и погасла…
        Светлана сидела на заднем сиденье микроавтобуса с широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами.
        - Теперь порядок, - удовлетворенно крякнул худощавый мужчина с впалыми щеками и завернул использованный шприц в обрывок газеты, - слышь, Валик, закурить мне подбрось, я сигареты на панели забыл.
        - Сдурел по имени меня называть! - вызверился сидевший за рулем толстяк в потертом джинсовом костюме.
        - Отрубилась, не слышит, - худосочный с остервенением содрал с себя пиджак, сорвал галстук, - ненавижу костюмы. И зачем эти удавки на шею цеплять? - Он перебрался на переднее сиденье, сам взял сигареты и жадно затянулся.
        - От страха в животе бурлит, а, Олег?
        - Уже с утра меня скрутило. Когда волнуюсь, всегда гастрит обостряется. - Олег закусил сигарету зубами, сцепил пальцы и хрустнул суставами.
        Пепел посыпался на черные костюмные брюки.
        - Не прожги, не твои. Возвращать придется.
        - И не твои. Я брал, мне отвечать, - Олег дунул на колени, сгоняя рассыпавшийся пепел.
        - «Звон» сделай, что все удалось, - напомнил Валик и глянул налево, прежде чем перестроиться из ряда в ряд.
        Олег вытащил из кармана брюк мобильник, отбросил крышечку.
        - С ума спятил, он тебе что сказал? «Мобильник только до, а не после». Потом никаких разговоров о девчонке.
        - Я не дурак открытым текстом говорить. - Тем не менее Олег спрятал трубку и стал вглядываться в окно. Заприметив одинокий навес телефона-автомата у магазина, попросил: - Тут останови.
        - Только быстро, стоять здесь нельзя, нам еще ментов не хватало.
        Олег с телефонной карточкой в одной руке и мобильником в другой побежал к автомату. Валик сосредоточенно постукивал пачкой сигарет по приборной панели. В магазине дверь не закрывалась - входили и выходили люди. Сверяясь с десятирублевой купюрой, на которой был записан номер телефона, Олег тыкал пальцем в кнопки. Тем временем из-за торгового фургона вышел сытый, довольный жизнью лейтенант ГИБДД с завернутыми в пластиковый пакет двумя хот-догами и неприязненно посмотрел на микроавтобус, занявший свободное место, откуда его обещал через пяток минут забрать напарник.
        Приближение лейтенанта дорожно-постовой службы Валик заметил в зеркальце заднего вида. Олег увидел еще раньше, он стоял, прижимая к уху телефонную трубку, буквально оглушавшую его короткими гудками. Поговорить он уже поговорил, но теперь не знал, что лучше - броситься удирать или идти к машине, а потому продолжал стоять на месте.
        - Так… - проговорил лейтенант и вяло козырнул, пригнувшись, заглянул в широко открытую дверцу, - почему нарушаем? Знак-то видели?
        - За деревьями не разглядел, - Валик, сделав над собой усилие, перестал стучать сигаретной пачкой.
        - Видели не видели, но он есть и, тем более, здесь такой знак подразумевается, - последнее слово лейтенант выговорил уверенно и четко, наверняка произносил его по десять раз на день.
        - Я недолго. Приятеля жду. В магазин побежал. - Лейтенант просунул голову еще дальше и заметил Светлану.
        Голова девушки свесилась на грудь, волосы закрыли лицо, при каждом выдохе прядь взлетала и тут же опадала.
        - А это кто?
        - Племянница приятеля. С дня рождения ее забрали. Выпила шампанского, много ей не надо - молодая. Хорошо хоть подружка догадалась позвонить. Учится она в Москве, а сама из Питера, вот у дяди и живет, - заговаривал зубы милиционеру Валик, а когда тот уже поставил ногу на подножку, чтобы пройти в салон, тут же переключил внимание гибэдэдэшника: - Вон он, у автомата, побежал жене звонить, что все в порядке. - И замахал напарнику рукой.
        Олег почувствовал, как спину покрывает холодный пот. Мент смотрел на него, а Валик махал рукой, мол, подойди. Он действовал как лунатик, провел трубкой мимо рычага и разжал пальцы, медленно побрел к машине. Мысли в голове путались, язык прирос к моментально пересохшему нёбу, сделавшемуся шершавым, как крупная наждачка.
        - Жена у него племянницу ненавидит, - на ходу сочинял Валик, - наверное, ревнует. Девчонка-то красивая. Вставила… лица на нем нет.
        Олег остановился перед лейтенантом и тупо смотрел на него.
        - Так ко мне или к тебе везем? - Валик из-за спины милиционера подмигнул, но ответа так и не получил. - Значит, ко мне. Правильно говоришь, стерва она у тебя.
        - Кто? - неожиданно вырвалось у Олега, голос прозвучал хрипло.
        - Ладно, езжайте, - подобрел лейтенант, - везите осторожней. - И отступил в сторону, давая дорогу Олегу.
        Тот забрался в машину и даже не сразу сообразил закрыть дверцу, вытер рукавом мокрый лоб, рубашка прилипала к спине.
        - Рядом с ней сядь. Дозвонился?
        - Он сказал, чтобы везли на квартиру и ждали звонка на мобилу.
        - Сколько ждать?
        - Этого не говорил.
        - Что по деньгам?
        - Подвезет.
        - Когда подвезет?
        Олег взорвался:
        - Я по телефону про такие вещи не говорю. Понял? Боишься, что кинет? Не надо было соглашаться.
        - Остынь, тогда и поговорим. - Спокойный, как и большинство толстяков, Валик полностью сосредоточился на дороге.
        Микроавтобус остановился у ободранной панельной пятиэтажки. Машин во дворе было немного, да и те в большинстве добитые. Под желтым «Запорожцем» даже успел зазеленеть мох. В свете фар микроавтобуса влажный мох переливался, словно по нему рассыпали изумруды. С балкона верхнего этажа на двор смотрел грустными глазами огромный ротвейлер. Пес просунул голову между прутьев ограждения и громко трижды пролаял на микроавтобус.
        Валик погасил фары:
        - Не нервничай. Посмотри лучше, как она. Да не вздумай ей колоть дрянь.
        - А если очухается и крик поднимет?
        - Найдем, как успокоить.
        В неверном свете тусклого потолочного плафона Олег рассматривал лицо девушки. Глаза уже оказались закрыты, губы стали почти бескровными и сухими, под глазами появились темные полукруги. Валик взял в ладонь холодную руку Светланы, нащупал пульс.
        - Подождем, пока совсем стемнеет, тогда…
        Еще больше половины окон в доме горело, когда Олег поднял на руки бесчувственную Светлану, Валик прикрыл ее одеялом с головой.
        - Худая, а тяжелая, - прошептал толстяк, ступая на асфальт следом за пошатывающимся приятелем, - нечасто тебе приходилось женщин на руках носить.
        Похитители спешили. Валик забежал вперед, распахнул дверь подъезда и тут же погасил свет. Не сбавляя темпа, поднялись на третий этаж. Квартира-полуторка встретила их духотой. Олег еле добрел до двуспальной кровати, занимавшей чуть ли не все пространство маленькой комнаты, и буквально уронил девушку на мягкий матрас.
        - Уф… пришлось мне сегодня попотеть. - Он с омерзением сбросил пропахшую потом рубашку, стянул брюки и переоделся в спортивный костюм.
        Похитители устроились в проходной комнате, только через нее можно было попасть в коридор. Дверь в спальню оставили приоткрытой. На столе разложили нехитрую закуску и выставили бутылку водки.
        - Только одну, - предупредил Валик.
        - Ясное дело.
        Между толсто порезанным хлебом и открытой жестянкой с консервированной ветчиной лежал маленький, очень уж дамский по дизайну мобильный телефон. Он то и дело пронзительно вспыхивал яркой синей лампочкой, раздражая нервного Олега.
        - И когда же он позвонит?
        - Твое здоровье. - Валик выпил налитый до половины стакан одним глотком и откинулся на спинку кресла.
        - Он мне сразу не понравился.
        - Один раз и видели. Ну и что с того?
        - Его жизнь не била.
        - Заладил… Он… Он… а кто такой «он», мы даже не знаем.
        - Лучше и не знать. Хватит того, что он нам деньги платит. - Олег вытащил из стоявшей на полу сумки широкий лопатник, любовно пересчитал купюры и спрятал вновь. - Немного платит, но поднялись мы с тобой неплохо и еще получим, - не слишком уверенно проговорил похититель, - кто она такая, скрипачка наша, как ты думаешь?
        - Сама - никто, а вот родаки ее люди состоятельные. Ты на ее мобилу посмотри, - Валик положил на стол отключенный мобильник Светланы. - Такая игрушка минимум полтысячи баксов стоит, с фотокамерой цифровой, с диктофоном. - Он выкуп у дедули запросит?
        - Откуда мне знать, может, и выкуп.
        - Сколько?
        - Смотря насколько ее дедуля любит. Ты побрякушки ее приметил? Браслет и сережки? Я несильно в ювелирке разбираюсь, но камни, кажется, настоящие брюлики. Может, про выкуп и разговора нет, а ее дедуля задолжал и не хочет должок возвращать.
        Бутылка водки опустела, а у мужчин еще не было ни в одном глазу. Валик без энтузиазма ковырялся вилкой в недрах опустевшей жестянки, пытаясь выудить последний кусочек мяса.
        - А если нам его кинуть? - с придыханием поинтересовался Олег. - Девчонка у нас, на деда через нее выйдем. Пусть готовит бабки. А?..
        - Дураком ты был, дураком и остался, - Валик облизал вилку и тоскливо посмотрел на пустую бутылку, - это мы его не знаем, а он нас на понт не брал. Сразу всю подноготную выдал - за что и когда сидели. Знал и то, что мы с тобой на мели, за любую работу возьмемся.
        Олег опустил голову:
        - Всегда большего хочется, чем имеешь. Может, еще бутылку покатим?
        Валик и сам был не прочь выпить, но почувствовал, что приятель расслабился, и потому взял командование в свои руки:
        - А теперь - спать. - Он пошел и вытащил из входной двери ключ. - Можешь спать спокойно, не выскочит.

* * *
        Светлана проснулась от того, что за стеной на высокой ноте засвистела, врезаясь в железобетон, дрель. Болела голова, ломило суставы. Была бы она мужчиной, подумала бы: «как с похмелья», но молодая, недавно отпраздновавшая совершеннолетие девушка решила иначе: «будто гриппом заболела», поднялась на локте.
        Незнакомая комнатка, окно задернуто старенькой шторой. Светлана лежала на широкой мягкой кровати одетая в черный тонкий свитер и брюки.

«Ах да, я была в театре…»
        Машинально проверила - при ней ли украшения. Браслет и сережки оказались на месте. И тут же вспомнился странный тип, подошедший к ней в фойе, после чего она оказалась в микроавтобусе, затем укол в руку и потеря сознания.
        Света наугад пригладила непослушные волосы, на всякий случай сняла драгоценности, спрятала их в карман и, стараясь не шуметь, подползла к краю кровати, вытянула шею. В приоткрытую дверь она увидела Олега, устроившегося спать на двух сдвинутых креслах. Спортивная куртка разошлась, оголив тощий живот. Жидкие волосы растрепались, и девушка не сразу признала в нем вполне элегантного, во всяком случае, внушающего доверие мужчину, подошедшего к ней в фойе. Валик, прикрывшись байковым одеялом, посапывал на диване.

«Уроды. Что они мне вкололи?» - Света закатала рукав, осмотрела локтевой сгиб.
        Две маленькие красные точки виднелись на белоснежной коже.

«Надеюсь, не наркотики».
        Дрель за стеной вновь завизжала, а затем глухо заурчала. Олег резко сел и вытаращил глаза. Первой его мыслью было - девушка что-то учудила. Их взгляды встретились: уже вполне спокойный взгляд Светланы и его - перепуганный. Олег запахнул полы спортивной куртки, подошел к двери и грозно произнес:
        - Только пикни. Закоцаю.
        Что значит «закоцаю», Светлана не знала, но догадалась по тону, каким было сказано это слово. Дверь закрылась.
        Олег уставился на Валика.
        - Она проснулась.
        - Ну и хорошо, - толстяк потянулся и направился в совмещенный санузел.
        Олегу недолго пришлось находиться в одиночестве. Светлана вошла в комнату. Девушка вела себя уверенно, но не нагло.
        - Вы кто такой? - спросила она.
        - Не твое дело.
        - Я хочу знать, что происходит.
        - Заткнись.
        Светлана села на стул и посмотрела Олегу прямо в глаза.
        - Пока не объясните, я не выйду. Считаю до трех или начну кричать, - она подняла руку с тремя растопыренными пальцами.
        - Да я тебя…
        Пальцы загибались один за одним. Светлана и сама не знала, хватит ли духу у нее заверещать на счет «три». Когда уже и указательный палец готов был коснуться ладони, в комнату ворвался Валик. На его лице поблескивали капли воды. Он без лишних слов схватил Светлану за кучерявые волосы и поволок к ванной комнате, поставил перед умывальником.
        - Мыться и готовить завтрак на троих! Быстро.
        Из открытого крана вылетала тугая струя чуть теплой воды.
        - Ты чего с ней разговариваешь? - набросился Валик на Олега. - Это она должна каждое твое слово ловить, бояться любого твоего движения. Сказал - сделала. Не сделала - осталась без еды. Кричать вздумала - пластырь на рот и наручниками к батарее. Слабак, только и умеешь, что ширяться да перед носом у бабы «пером» махать.
        - Она же слышит, - прошептал Олег.
        - Вода шумит. Ничего она не слышит. Спуску ей не давай.
        Светлана вышла на кухню из ванной. В старом, грозно урчащем холодильнике еды оказалось предостаточно - забит под завязку. Пакеты с соком, две упаковки баночного пива, консервы, сырокопченая колбаса, сыр, масло, белый и черный хлеб в пластиковых пакетах… Девушка почувствовала голод.

«Сперва подкрепиться, а потом посмотрим. Кажется, меня собрались держать здесь долго».
        Она густо посыпала нарезанный хлеб солью, вытряхнула на ломтик целый пакет красного молотого перца и тут же с невинным видом принялась мазать масло. Валик заглянул на кухню, когда бутерброды уже были готовы, даже зеленые листики петрушки сверху лежали, а Светлана разливала по стаканам томатный сок.
        - Все ножи, кроме столовых, от меня специально попрятали?
        - Их тут отродясь не было, - небрежно бросил Валик, враскорячку садясь на ненадежный кухонный табурет.
        - Ваш приятель есть будет? У него вид болезненный. Сделать ему что-нибудь диетическое?
        - Эй, - не рискнув назвать напарника по имени, позвал Валик, - жрать подано.
        Света скромно присела на край табурета и откусила кусочек бутерброда.
        - Приятного аппетита.
        За окном виднелась серая кирпичная стена без окон, отделенная от дома невзрачным двором и узкой полоской зелени. Такой пейзаж можно отыскать в любом необустроенном периферийном районе Москвы.
        Мужчины жевали, особенно старался Валик. Света обгрызала свой бутерброд по периметру. Валик поморщился, залпом выпил сок, прислушался к ощущениям - во рту нещадно пекло. Олег закашлялся.
        - Ты что, сучка, сделала? - Толстяк грозно надвинулся на Свету, вырвал у нее из руки бутерброд и швырнул в стену.
        - Отравила, - Света отряхнула ладони, - крысиный яд в шкафчике стоял.
        Валик икнул и занес было руку, чтобы ударить пленницу, но вовремя понял, что его развели.
        - Врешь.
        - Баш на баш. Вы мне говорите, что вкололи мне вчера, а я говорю, что подсыпала. Может, и успеете принять противоядие.
        - Перец там и соль, - соскребая ножом с бутерброда масло, определил Олег, - не смертельно. - Он дышал часто, через рот.
        - Жри… - Валик сжал Свете скулы и запихнул в рот последний бутерброд с тарелки, - жуй, не выплевывай. - Он почувствовал, что еще немного, и не выдержит, врежет гнусной девчонке изо всей силы, но вспомнил, как тот, кто заказал похищение, предупредил, чтобы «девка имела товарный вид».
        - Снотворное тебе вкололи, идиотка, - промычал Валик и, не отрываясь, выпил банку пива, пена текла по подбородку. - И ты выпей, от перца сдохнуть можно, - он поставил перед Светой пивную банку.
        - Я не пью. Тем более с незнакомыми мужчинами.
        - Как нас зовут, тебе знать не обязательно, - наконец-то отдышался Олег, - а еще выкинешь фортель, ширну снотворным, чтобы спала, пока тебя не заберут.
        - Это тебе дорого станет, - предупредил Валик.
        - Выкупа вы за меня не получите, - тут же нашлась Света, - мой дед уже в милицию заявил. Скоро сюда ОМОН приедет: черные маски, гранаты с газом…
        - Менты знаешь как ищут? Долго… Черепахи быстрей трахаются, - Валик подобрел после банки пива.
        - Хорошо, согласна. Ментов скоро ждать не приходится. Но дед и ворам регулярно за
«крышу» платит. Блатные вас вмиг «выщемят». Мой дед с ними давно скентовался.
        - Ты откуда слов таких нахваталась, гимназистка-отравительница? - Олег напрягся, услышав о блатных и «крыше», хотел понять, «рисуется» внучка или правду говорит.
        - К деду в гости воры в законе приходят, просто так - побазарить за жизнь, в
«стиры» перекинуться, - выкладывала, как козыри на сукно, все известные ей блатные слова Света, - найдут, до суда не доживете.
        - Закоцают? - усмехнулся Валик.
        - И закоцают, и зарежут в придачу - на «пику» посадят.
        Несмотря на то что похитители после этих слов засмеялись, Света почувствовала, что попала в точку, упоминание о ворах в законе их насторожило.

«Боятся, точно боятся».
        - Ну и кто же из законных кентов к твоему деду в гости ходит в «стиры» перекинуться - Вован-Петух да Петруха-Гимнаст? - позевывая, осведомился Валик, а сам напрягся.
        - Всех не знаю, может, и они заходят, - не поняла подколки Света, - а Олег Карлович - Карл бывает точно. Я, когда еще маленькая была, у него на коленях сидела. Мы с ним вместе играли: он на виолончели, я на скрипке.
        - Знаешь такого? - бесцветным голосом осведомился Валик у Олега.
        - Никогда не слышал.
        Похитители переглянулись. Конечно же, оба они слышали о Карле, хотя встречаться с ним не доводилось. В криминальном мире они были легковесами, но в тюряге да на зоне о Карле вспоминали те, кому приходилось с ним сидеть.
        - Все, хватит, - Валик поскреб небритую щеку, - поела и иди к себе.
        - Мне даже зубы чистить нечем! - возмутилась Светлана.
        - Правду говорит, - согласился Олег, - жратвы достаточно, а о щетках и бритвах забыли.
        - Иди к себе, - приказал девушке Валик.
        Света с гордо поднятой головой удалилась в спальню, громко хлопнув дверью.
        - Что скажешь? - Олег струхнул, и лицо его мгновенно посерело.
        - Не паникуй, о Карле она просто слышать могла, вот и пугает.
        - Сходится все. Я когда на сборку попал в СИЗО, со мной музыкант один на хате оказался, настоящий, он в оркестре симфоническом играл. Все хорохорился, что сам Карл его хорошо знает, мол, даже играли вместе. Я тоже думал, что рисуется, а потом ему от Карла дачку принесли. Того музыканта никто и пальцем не тронул, - Олег смотрел в окно, - она не врет.
        - Не наше это дело.
        - Я так предлагаю, - Олег не знал, куда подевать руки, и в конце концов скрестил их на груди, - надо одному из нас в город выбраться и Карла отыскать.
        - Лучше уж сразу голову в петлю сунуть.
        - Сказать Карлу все, как есть. Мы же не знали про девчонку, когда ее выдернули. Запороли мы косяк с подачи Артиста, исправим. Если она врет…
        - Ни хрена из этого не выйдет, и так и так спалимся, - Валик поднялся из-за стола, - нам ее заказали выкрасть, мы подписались, по-любому с нас и спросят. Пусть даже она у Карла в детстве на коленях сидела, прикрывать нас Артист не станет. Разберутся с нами быстро. Мы даже не знаем, кто эту «хаверу» снял, на ком машина числится. Забудь все. Пару дней мандража, получим бабки и отчалим из Москвы. Ты в магазин пойдешь или я?
        - Надо по справедливости, - Олег вытащил из коробка две спички, одну обломил, заложил руки за спину.
        - Быстрей, не колдуй.
        Зажатые между большим и указательным пальцами спички Валик рассматривал недолго.
        - Идет тот, у кого короткая, - сказал он и выдернул спичку. - У меня обломанная. Ты остаешься. С телкой лишнего не говори: «подай, прими, пошла вон». Бабы, они страх в мужике нюхом чуют, а ты боишься.
        - Водяры купи, - попросил Олег, - один пузырь в запасе остался.
        - Другой раз ты пойдешь. Прогуляюсь.
        Больше Валик ничего не пообещал и покинул квартиру. Ключ от двери Олег сжимал в руке. Только он устроился смотреть телевизор, как в комнату вошла Светлана.
        - Можно, и я посмотрю? - спросила она тоном пай-девочки и тут же села в кресло.
        - Можно… - с опозданием пробурчал Олег и уставился на экран.
        - Вас как зовут?
        - Как надо, так и зовут.
        - Жалко мне вас, вляпались. Оно и понятно. Вы же не знали, что за моим дедом воры стоят, - с милой улыбкой говорила Светлана, - теперь сами придумать не можете, как выпутаться.
        У Олега возникло желание заткнуть уши. Он в самом деле боялся женщин - не проституток, с теми всегда и все было ясно. Для него женщины были загадочными существами, способными прочесть его тайные мысли и желания. Светлана продолжала:
        - Ваш приятель - злой, а вы добрый. Вы меня жалеете, я же вижу. Даже перец мне простили. Вам сколько за меня заплатили? Тысячу? Две? Или только пообещали заплатить?
        - Заткнись, - прозвучало это неуверенно.
        - Вы бы меня отпустили, но приятеля боитесь. Он вам не доверяет, ключ на ночь прячет. Давайте так сделаем - вы мне подскажете, где ключ. А я ночью прокрадусь и убегу.
        Олег молчал.
        - Я заплатить могу. Смотрите, - девушка положила на поцарапанный журнальный столик браслет и сережки, - мне их дедушка в Амстердаме купил на день рождения. Полторы тысячи долларов заплатил, а в Москве, я смотрела, такие же почти три тысячи стоят. Вы мне скажете, где ключ будет ночью лежать?
        Олег взял в руки украшения.

«Похоже, что настоящие, - решил он, разглядывая переливающиеся на свету камни, провел одним из них по стеклу часов, - режет».
        - Вы берите, не сомневайтесь. Если что, милиция там или воры, я потом за вас слово замолвлю.

«Вторую часть денег мы вряд ли получим, - подумал Олег, вспомнив расчетливые глаза Артиста, - а рыжье взять не грех, если сама отдает. Выпускать ее, конечно, не стану. Просто пойду в магазин и не вернусь».
        - Подумаю, - Олег завернул украшения в пожеванный носовой платок и спрятал во внутренний карман пиджака, - если не получится, верну.
        - Я пойду, помоюсь в ванной. Можно?
        - Иди, - Олег был не прочь остаться в одиночестве.
        Света прикрыла дверь в совмещенный санузел, огляделась.

«Даже защелки на двери нет. - Она сняла одинокую веревку, натянутую над ванной, и привязала ею дверь к змеевику. Концы веревки свернулись изящным бантиком. - Ну и щель под дверью, палец просунуть можно. - Девушка присела на корточки и принялась затыкать щель новеньким полотенцем. - Уроды, я вам покажу».
        Олег смотрел телевизор, на часы не поглядывал, в ванной мирно шумела вода.

«Душ принимает. - Олег воровато извлек из пиджака платок и развернул его. - Если не врет, что дед за него полторы штуки выложил… - Он всматривался в браслет. - Золото чистое. - Загрубевшим ногтем похититель повторил извив тонкой полоски инкрустированного белого металла. - Серебро? Или платина? Дороже всего тут камешки стоят».
        Валик тем временем уже все купил. В пакете лежали зубная паста, щетки, блок сигарет и три бутылки водки. Во дворе он проверил, не залез ли кто ночью в микроавтобус. На пыльном борту детской рукой было выведено неграмотное: «Памой меня». Вытирать надпись не стал.

«Зачем руки пачкать?»
        Уже зайдя в подъезд, Валик обмер и прижался к стене. Откуда-то сверху слышались яростные удары в дверь и истошные крики:
        - Я сейчас милицию вызову! Сколько можно! Если не откроешь, я тебя в милицию сдам! Открывай!
        Последовало недолгое затишье, после которого в дверь уже принялись колотить ногами.
        - Не откроешь - убью!
        Только после этого Валик сообразил, что стучат в дверь на втором этаже, а не на третьем, где он оставил Олега со Светланой, поднялся площадкой повыше. У обтертой двери квартиры неистовствовал лысый мужчина в тренировочных штанах и выцветшей футбольной майке. Он колотил ногами в дверь и кричал:
        - Открывай!
        - Чего надрываешься? - спросил Валик.
        - Достал, - мужчина бросил бесполезное занятие, - в запой уйдет и неделями дома не бывает. Нет его в квартире.
        - Кого?
        - Вы давно тут живете? - Мужчина бросил взгляд на связку ключей в руке Валика.
        - Это от машины. Я к приятелю иду, - Валик неопределенно мотнул головой.
        - Третий раз меня заливает, запойник. Только ремонт сделаю - снова потоп. А теперь и дома его нет.
        Валик приложил ухо к двери, в глубине квартиры мерно журчала вода, но не слышалось натужного шума, как бывает при сорванном кране, когда вода вылетает под давлением. Лицо его помрачнело. Мужчина стоял в растерянности, понимая, что колотить в дверь бессмысленно.
        - Первый этаж у меня, - развел он руками, - вечно достается. Спустит алкаш тряпку в унитаз, так дерьмо со всех верхних этажей ко мне в квартиру хлещет.
        - Надо воду в подвале перекрыть, на весь стояк, там вентили должны быть, прямо под квартирой, - догадался Валик.
        Мужчина оживился и побежал к себе за инструментом. Валик поднялся на третий этаж и позвонил - три коротких и два длинных, чтобы Олег не сомневался, кто пришел.
        - Проходи, - разомлевший у телевизора приятель отступил в сторону, - водяру принес?
        - Где сучка? В ванной? - Глаза Валика налились кровью.

«Моется», - хотел было беззаботно объяснить Олег, но не успел.
        Из санузла раздался истошный крик:
        - Помогите, спасите! Убивают!
        - На ключ закрой, - на ходу бросил Валик и рванул на себя дверь ванной комнаты.
        Света стояла по щиколотку в воде и держала в руках веревку, все еще пытаясь развязать намокший, а потому затвердевший, но бесполезный теперь бант. Валик мгновенно заткнул ей рот пятерней, прижал к себе. Девушка брыкалась, пыталась укусить загрубевшую ладонь похитителя. Вода из душа лилась прямо на пол, но особо не задерживалась, стекая в щель между плитами стены и пола.
        Валик затащил извивавшуюся Светку в спальню, повалил на пол.
        - Ты, падла, что вытворяешь? Прибью!
        Света, почувствовав, что угроза прозвучала не просто для острастки, затихла.
        - Браслеты тащи! - прохрипел Валик, еле сдержавшись, чтобы не ударить девчонку кулаком в голову.
        Заслышав о браслетах, Олег почувствовал, как душа уходит в пятки.
        - Чего стоишь?
        Олег прибежал с наручниками.
        - Садись, не упирайся, - Валик наотмашь, но не очень сильно ударил девушку ладонью по лицу.
        Светлана, которую в жизни никогда не то что не били, а даже голоса на нее не повышали, часто заморгала глазами и покорно дала себя посадить спиной к тяжелой двуспальной кровати. Валик защелкнул наручники на ее запястьях, пропустив цепочку через ножку кровати.
        - Не получилось, - выдохнула девушка, - с руками осторожней, я скрипачка.
        Валик одним рывком вытащил простыню из-под одеяла и, оторвав полосу, туго завязал Светлане рот.
        - Ноги ей свяжи. - Валик наконец-то сумел вздохнуть и принялся рассматривать прокушенную до крови ладонь. - Линию жизни прокусила.
        Шум воды в ванной затих, мужик с первого этажа закрутил оба вентиля.
        И только сейчас похитители услышали, что на журнальном столике в гостиной надрывается мобильник. Первым его схватил Олег:
        - Да, слушаю, мы ждали звонка.
        - Какого хрена не отвечаете? - раздался в наушнике раздраженный голос Артиста. - Третий раз набираю!
        Валик заглядывал напарнику в глаза, тот кивнул и беззвучно прошептал: «Это он».
        - Что там у вас?.. - неслось из трубки.
        - Я в ванной был, не сразу услышал…

* * *

«Гранд Чероки» остановился в торце ободранной хрущевки-пятиэтажки.
        - Дальше я сам, никуда не выходи. - Артист вышел из машины.
        Вадик-водитель, привыкший к участившимся в последние дни странным поездкам босса, положил на приборную панель мобильник и закурил. Дым выпускал в приоткрытое окошко, чтобы не провоняла новенькая машина. Пейзаж открывался безрадостный: узкая полоска чахлой зелени во дворе вплотную подступала к стене, сложенной из силикатного кирпича, - то ли какой-то склад, то ли цех. В конце дома на площадке стоял микроавтобус, а рядом с ним «погибший» «Запорожец», даже асфальт под ним успел порасти мхом.
        Водитель дождался, пока Артист скроется в подъезде, и только после этого негромко включил радио. Сколько предстоит ждать, он понятия не имел. Может, час, а возможно, и пять минут.
        Артисту даже не пришлось звонить, один из нанятых похитителей - Валик предупредительно ждал его на третьем этаже у раскрытой двери квартиры.
        - Где девчонка? - тут же спросил Артем Кузнецов.
        - В задней комнате. Вас не увидит, не услышит. Олег ей снотворное вколол.
        - Она в товарном виде?
        - Лучше не бывает.
        - Покажешь.
        Артист лишь кивнул Олегу, вскочившему с дивана, и указал на дверь спальни.
        - Там?
        Валик приоткрыл дверь и поманил Артиста пальцем, тот заглянул в щелку одним глазом и лишь потом зашел.
        Светлана лежала поверх одеяла. Глаза закрыты, грудь мерно вздымалась. Артист наклонился, заметил синяки на запястьях и щеке.
        - Пришлось наручниками к кровати пристегнуть. Шустрая слишком, - оправдывался Валик.
        - Рот зачем завязывали?
        - Кричала. Потоп пыталась устроить, но все обошлось. Соседу с первого этажа пришлось тысячу сунуть, за испорченную побелку…
        Артист криво усмехнулся.
        - Возмещу.
        На Валике был спортивный костюм, комнатные тапочки, а вот Олег вырядился - костюм, ботинки, только галстука не хватало, упакованная сумка стояла у дивана.
        - Завтра по моему звонку вывезите ее в город, я укажу место, где вам быть. Припудрите ей синяки. Косметика у нее с собой?
        - В сумочке всего хватает, - вставил Валик.
        - Мои ребята заберут ее у вас. Ни ментов, ни родственников не будет, я обещаю. И разбежимся. Ни я вас не знаю, ни вы меня.
        - А деньги? - Валик потер пальцами воздух, будто разминал невидимую купюру.
        - Как договаривались. Половину из оставшегося сейчас, половину завтра, - Артист раскрыл портмоне.
        Олег с усилием сглотнул и выдавил из себя:
        - Я выхожу из игры.
        - Что такое? - Брови Артиста взметнулись, он смотрел на Валика.
        - Зря ты так, - махнул Валик рукой, - не послушался меня. Трындеж все, пустой базар. Ладно уж… Девка сказала, будто ее дед с законными ворами в дружбанах ходит.
        - Погоняла называла? - Артист сумел остаться невозмутимым.
        - Карла вспомнила. Сказала, что она у него еще девчушкой на коленях сидела, - руки Олега предательски дрожали, - я против законных не подписывался. Это не просто девчонку с улицы выдернуть. Знал бы, сразу не согласился бы.
        - Врет, - рассмеялся Артист, - взрослый мужик, а девке поверил. Она в центре живет, могла про Карла от приятелей во дворе услышать. Про смотрящего любая собака в районе знает, а мальчишки любят рисоваться. Вспомнила их болтовню и придумала байку про доброго дядю Карла. Подумай. Один день остался. С ее дедом я проблему сам решу. Не вам с ним встречаться.
        - Не хочу с огнем играть. Я уже решил, выхожу, - сказал Олег и упрямо замолчал, словно губы суровой ниткой зашил.
        - Что ж, хозяин - барин, - Артист положил бумажник на столик, - держать не стану. Подневольный человек - делу помеха. Только второй половины денег я тебе не дам. Не заслужил.
        - Я один все сделаю, - пообещал Валик.
        - Проваливай и забудь сюда дорогу, - Артист опустил руку в карман.
        Олег поднял сумку, посмотрел на приятеля и опустил занесенную для прощания руку - тот отвел взгляд. Все так же молча он вышел в прихожую. Хлопнула входная дверь.
        - Говорил я ему, - раздосадованно зашептал Валик, - а он испугался. Даже хотел идти к Карлу сдаваться и меня подбивал. Но он не пойдет, точно, молчать будет…
        Артист вскинул руку, останавливая бессвязный поток слов. И тут Валик заметил в его ладони плоский мобильник.
        - Вадик, сейчас из второго подъезда пятиэтажной развалюхи фраер выйдет в костюмчике и с сумкой. Ты его аккуратно тормозни. Базар у меня к нему есть. И обшманать не забудь. Сейчас буду.
        Думал, я его просто так отпущу? - ухмыльнулся Артист, складывая трубку.
        - А чего… с ним… теперь будет?.. - у Валика подрагивала нижняя губа.
        - Домой поедет. Будет жить долго и счастливо. Жди звонка, ошибок друга не повторяй. Будешь меня держаться, не пожалеешь. Каждый человек сам…здец своего счастья. - Артист подошел к окну, выглянул на улицу. - С телефона глаз не спускай.
        Олег вышел из подъезда, страх буквально пронизывал его насквозь. Он даже не мог понять, холодно на улице или жарко, дрожь била изнутри. Двор выглядел как обычно, вот только темный «Гранд Чероки» подозрительно замер на выезде. Но другого выхода отсюда не было. Олег приложил к груди руку, ощутил кольцо браслета и крошечные комочки сережек, под ними ухало, сжимаясь и разжимаясь, сердце. Стало немного спокойнее, когда Олег разглядел, что «Гранд Чероки» пуст.

«Ну конечно, Артист один приехал. Надо же, как я перепугался. Нет никого в машине».
        До улицы оставалось всего метров пятьдесят, Олег уже завернул за угол дома, миновал торжественный джип, и тут увидел, как из-под его ног выползает тень человека. Он даже не стал оборачиваться, рванул вперед, на ходу нащупывая в боковом кармане пиджака нож с выкидным лезвием.
        По улице как раз мчалось такси.

«Выбежать, махнуть рукой, успею».
        И тут Олега отбросило назад, ему показалось, что воздух перед ним внезапно сгустился, стал упругим, как резина. Но нет, это шофер Артиста схватил его за ворот пиджака и рванул на себя.
        Таксист, уже чуть притормозивший в надежде подобрать бегущих к улице пассажиров, вновь притопил газ.

«Чудят парни. Пьяные, что ли? Ну их к черту».
        Олег взмахнул руками, пытаясь вернуть себе вертикальное положение, но по-прежнему видел над собой удивительно чистое небо с белоснежными манящими облаками и пару грязных ворон, примостившихся на бетонном парапете пятиэтажки.
        - Не спеши, фраерок, базар небольшой есть, - долетел до его слуха тихий голос.
        С сухим щелчком вылетело лезвие, и Олег ударил водителя на звук, не через голову, а сбоку, от плеча - с подворотом. Нож прошел мимо, и только костяшки пальцев вскользь коснулись шершавой материи джинсовой куртки.
        - Это ты зря, - прозвучало словно издалека.
        Олег получил точный короткий удар в нос и мгновенно вырубился от боли, нож выпал на пыльный асфальт из ослабевшей руки…

* * *
        Артист распахнул дверцу «Гранд Чероки», покосился на Олега. Тот сидел неподвижно, с запрокинутой головой, из разбитого носа на рубашку стекала тонкой струйкой кровь. Артист забрался в машину.
        - Я же сказал, аккуратно его притормозить.
        - Он сразу на пяту дал… догнал… а он пером махнул, - водитель положил на спинку сиденья нож с выкидным лезвием, - ну и… пришлось успокоить.
        - Зацепил?
        - Его счастье, что нет. Я ж такой - если ничего, то и я ничего, а если на меня, то -… его мать. Обшманал… вот…
        Шофер, плохо умевший облекать мысли в слова, развернул мятый носовой платок, блеснули бриллианты и золото.
        - Я так думаю, не его они… Бабла немного при нем… - Тонкая пачка долларов легла поверх ножа.
        Артист подцепил браслет пальцем, качнул его, любуясь переливом камней, игрой света. Солнечный луч то вспыхивал на золоте, то тускнел на платине. Олег дернулся, с хлюпаньем втянул воздух кровоточащим носом и открыл глаза. Водитель тут же предусмотрительно прибрал от греха подальше нож, зажав его в кулаке.
        - Он пером махнул, сука. Отчаянный.
        - Оклемался? - Артист презрительно скривил губы.
        Олег смотрел и даже не сразу понял, кто перед ним, глаза то и дело застилала пелена, будто туман проплывал. Однако память возвращалась к нему, и взгляд вспыхнул злостью.
        - Сдать меня решил? - Артист говорил спокойно. - Со мной такие штуки не проходят. Побрякушки украл?
        - Пацанка сама отдала… - невнятно прохрипел Олег.
        Артем Кузнецов бросил короткий взгляд на шофера, не просек ли суть, не понял ли, зачем сюда приезжали. Но водитель и не пытался вникнуть, его серо-стальные глаза пристально отслеживали малейшее шевеление Олега.
        - Сука ты, сука. Я тебе счастливый билет купил, а ты на половине дороги сойти решил.
        Олег сжал кулаки, он уже понял, что девчонка не заливала про Карла. И пусть только десятая доля сказанного ею была правдой… Все равно ему уже не жить. Если Артист попер на законного, хорошо это кончиться не может. Не выпустит он живым - иначе самому смерть. Воры ничего не забывают и ничего не прощают.
        - А Валька - дурак, - пробормотал он, - еще надеется…
        - Умри ты сегодня, а я завтра. Кажется, так на зоне говорят? Дружбан тебя и сдал.
        Олег рванулся скрюченными пальцами к горлу Артиста, произошло это так быстро, что Артем Кузнецов даже не успел отшатнуться, но шофер был наготове. Казалось, он только махнул рукой, словно муху отгонял, - но рукоятка ножа, зажатого в кулаке, проломила височную кость. Олег рухнул лицом себе на колени.
        - Верняк, - шофер глянул на босса, чтобы понять, доволен тот или, может, не собирался так быстро отправлять фраерка на тот свет.
        - Вадик, ты все правильно сделал, - хлопнул его Артист по плечу, - только со жмуром я через город уже не поеду, такси возьму. Тебе сколько времени понадобится, чтобы его «оприходовать»?
        - Если одному?.. - задумался водила.
        - «Браткам» лучше не знать. Мне не надо его навечно… - если недельки через три всплывет подальше от этого места, то и хорошо.
        - Тогда часа за три управлюсь, - прикинув в уме, пообещал шофер, - и салон помыть успею. Свежая кровь хорошо холодной водой отмывается, - водила стал словоохотлив.

«Неужели ему все это нравится: кровь, труп в машине? Я что, его любимую тему зацепил? Нет? Тогда чего он разболтался, - подумал Артист, - надо будет менять шофера. Водила - как собака, нельзя пса к человечине приучать».
        - К шести чтобы на рынке у крыльца стоял, - сказал Артист, уже выйдя из машины, и положил в карман браслет с сережками.
        - Не вопрос, будет сделано.
        У старательной «шестерки» все предусмотрено, хоть и не известно заранее, что понадобится боссу - скороспелому вору в законе. Водила не утруждал себя мыслями, что служит не настоящему авторитету, а почти что самозванцу. Блатные таких еще
«сухарями» называют. Раньше за «лавэ» только кавказцы законными становились, но и славяне скоро смекнули, что выгодно таким званием прикрыться. Деньги небольшие, если отыщешь двух сговорчивых авторитетов, готовых крестника в российского вора произвести. Водила знал, что может понадобиться Артисту.
        Шофер в свободное время изучил большинство подмосковных карьеров, как действующих, так и заброшенных - позабытых колхозных ям для гашения извести. Он знал подъезды к ним и мог проехать туда проселками даже с выключенными фарами…
        Перегружать труп в багажный отсек Вадик не стал. Зачем лишние хлопоты? Если менты остановят, то непременно попросят открыть и заднюю дверцу машины. Он всего лишь уложил покойника на бок и прикрыл одеялом. Кровь уже запеклась, однако пластиковый пакет шофер на голову мертвецу натянул. Машина новая, не стоит сиденье пачкать.
        Действовал водитель Артиста сноровисто и умело. Не первый раз ему приходилось проводить «чистку» за боссом. «Гранд Чероки» послушно замирал перед светофорами, притормаживал, повинуясь знакам, хотя обычно Вадик ездил, не сильно задумываясь над правилами дорожного движения. Соблюдал лишь одно - неписаное: у кого тачка круче, тот и имеет преимущество. Дорогие машины с московскими номерами гибэдэдэшники стараются не останавливать, особенно если за рулем не кавказец, а славянин. Пусть даже мент сто раз прав, но откуда ему знать, кто сидит внутри: депутат, министр, сынок крутого папаши или криминальный авторитет? Стопорнешь, а потом и потеряешь хлебное место, на котором «зелень» на асфальте круглый год косить можно.
        Вадик неторопливо проехал пост, на его лице не было и тени эмоций. За стеклом проплыли лица розовощекого офицера и сержанта, упакованного в бронежилет и каску.
«АКМ» на плече, палец на спусковом крючке.

«А предохранитель не снят», - заприметил Вадик.
        Офицер даже махнул жезлом, мол, проезжай скорее. Вскоре джип уже катил по узкой дорожке, на которой кое-где еще виднелись остатки асфальта, уложенного в советские времена. Раньше здешний дачный поселок считался престижным местом, далеко не каждый мог получить в нем участок. Ученых тогда уважали, не только водопровод, но и канализация были подведены к каждому дому.
        В те времена хозяева не задумывались, куда деваются нечистоты - уходили в трубу, и дело с концом. Сегодня же за все надо платить, и у обедневших академиков, профессоров четвертый год подряд не находилось денег, чтобы нанять экскаватор, транспорт, оплатить вывоз и захоронение зловонного ила с полей фильтрации, куда сбрасывалась дачная канализация.
        Поля фильтрации - шестиметровые валы, огораживающие площадку для стоков, поросли кустами, молодыми березками и сосенками, к ним дачники по ночам свозили на тачках мусор. Удушливый запах застилал лес на сотни метров вокруг. Даже самый отчаянный грибник-маньяк не решился бы срезать в здешнем лесу боровик - сквозь промоины в валах после дождей выливались потоки разжиженного ила. Они собирались в небольшие озерца, подернутые радужной нефтяной пленкой, даже трава не росла на них.

«Гранд Чероки» полз через мрачный еловый лесок, подминая под себя разросшиеся на дороге лебеду и чертополох. Широкие колеса все глубже проваливались в раскисшую жирную землю. В приоткрытое окно тек густой запах гнили. Водитель приоткрыл дверцу, глянул на измазанные грязью колеса, а затем на видневшиеся за деревьями валы полей фильтрации.

«Дальше лезть не стоит, не помогут и два ведущих моста. Даже на пониженной передаче не выеду».
        Водитель Артиста, пятясь, тянул на одеяле труп.

«Почему это мертвый всегда тяжелее живого?»
        Сопя от натуги, Вадик втянул мертвое тело на гребень вала, почти у самых ног подрагивала черная, как смола, жижа, густо усыпанная сухой хвоей. Водитель старался дышать ртом, но даже при этом ощущал отвратный запах.

«Подкинул ты мне грязную работу, фраерок», - без злости подумал Вадик.
        Он выбрал из кучи строительного мусора большие обломки кирпичей и рассовал под одежду, подумав, прикрыл мертвецу веки.
        Труп какое-то время держался на поверхности. Водитель глядел на него и неторопливо курил, не хотелось бежать за жердью. Наконец из глубины поднялись, забулькали, захлопали пузыри. Мертвец качнулся, первыми исчезли ноги. Грязь наплывала на белую, испачканную кровью рубашку, коснулась подбородка, залила лицо и сошлась над головой. Зеленоватые пузыри лопались один за другим.
        Вадик выпустил из пальцев рдеющий окурок и сплюнул на него, погасил с первого раза.

«Десятый… он десятый», - морщил лоб водитель.
        Никогда специально не считал, а тут припомнилось само собой. Вадик почти не помнил лиц тех, кого ему доводилось хоронить без гроба, без друзей и родственников, в память врезался только один - боец из их бригады, отказавшийся выполнить приказ Артиста; при «братках» Артист ему ничего не сказал, только внимательно посмотрел и улыбнулся. А поздним вечером привел Вадика в офис на рынке и открыл широкий платяной шкаф. Рядовой «пехотинец» из бригады, получавший у Артиста тысячу долларов в месяц, лежал, завернутый в прозрачную пленку, стянутую витой веревкой. Полиэтилен плотно прилегал к лицу, и Вадик навсегда запомнил неподвижно смотревшие на него мертвые глаза и кровавый след от удавки на шее.
        Водитель мотнул головой, отгоняя преследовавшее его видение, и взглянул на часы - Артист любил точность, если сказал «в шесть», значит, мог и не смотреть в окно, машина стояла на месте.
        Обычно Вадик не заезжал на чужие мойки, пользовался одной и той же. Знал, что держит ее Пашка-Крематорий, а значит, и сюрпризов там ждать не приходится. Взрывчатку конкурентам обычно на мойках и подкладывают, в другом месте к машине подойти непросто. Но не поедешь же через весь город, если на каждом колесе прилипло по пуду грязи! Пришлось завернуть на ближайшую.
        - Чего так внимательно смотришь, братан? - заулыбался мойщик, когда Вадик, присев на корточки, заглянул под днище машины, изучая его, - вымыли джип по первому классу, - и, не боясь испачкать тряпку, он провел ею по диску переднего колеса, даже следа не осталось. - Где только ты сумел его так глубоко в грязь посадить?
        - На рыбалку ездил. Берега топкие, - Вадик бесстрастно отсчитал деньги.
        - Много словил?
        - Сорвалась, но большая была. А мелочь меня не интересует.
        - Я бы посоветовал машину воском покрыть и полирнуть.
        Вадик пожал плечами:
        - Нет. Спешу.
        Ровно в шесть вечера, когда Артист появился на крыльце офиса, «Гранд Чероки» уже стоял под пластиковым навесом, словно никуда и не уезжал. Вадик сразу же поднял голову от руля. Артист сел на переднее сиденье, в салоне приятно пахло свежестью.
        - Ароматизатор прикупил, - пояснил водитель, - если вам не нравится, к себе в тачку повешу.
        Артем Кузнецов принюхался.
        - Пусть будет.
        Глава 11
        Уже в девять часов утра Павел Глазунов ехал по городу на стареньком трехколесном мотороллере. За его спиной серебрилась рифленая алюминиевая будка с надписью, выведенной масляной краской под трафарет: «Ремонт холодильников». Обшарпанный пластиковый шлем с коротким козырьком стягивал под подбородком кожаный ремешок. Мешковатый защитного цвета комбинезон хлопал на ветру.
        Киллер выглядел как обычный ремонтник, промышляющий починкой бытовой техники. На человека в спецодежде граждане привыкли не обращать внимания, пройдет такой тип мимо, и никто не вспомнит его лица, в лучшем случае припомнят фигуру, походку. Беззаботности у москвичей не поубавилось даже после того, как взлетели на воздух жилые дома в городе, как гремели взрывы в подземных переходах, захватывались и погибали заложники. Бросит москвич беглый взгляд на вездесущего человека в грязноватом комбинезоне, спецовке и, убедившись, что у того славянская внешность, тут же переключит свое внимание на что-нибудь более привлекательное. Мало ли красоток ходит по столичным улицам!
        Глазунов завернул во двор. У стены, зияющей выбитыми окнами, стояли металлические леса, не доходившие и до пятого этажа. Построенный сразу после войны дом начали ремонтировать еще весной, но потом стройка застопорилась. На здание претендовал другой владелец, которому задолжала фирма, арендовавшая дом сроком на пятьдесят лет. Вот и стояло в центре города бесхозное строение. Упадет с крыши кирпич, и ответить за это будет некому.
        Мотороллер Глазунов загнал между разрисованными подростками вагончиками-бытовками, открыл алюминиевую будку. Под ворохом бесполезных вещей, которые вполне могли оказаться и у настоящего мастера-ремонтника, лежало что-то вроде футляра от электронных клавиш, обклеенного черным дерматином, похожее на длинный плоский чемодан. С ним в руке Глазунов и зашел с лишенный обитателей дом.
        Под подошвами поскрипывал песок, крошились обломки штукатурки, кирпича. Лестничные пролеты змеей обвивали затянутую металлической сеткой лифтовую шахту. Павел Глазунов поднимался ровно - без остановок, не прикасаясь к перилам. И не потому, что боялся оставить на пыльных поручнях след, он считал, что перила существуют лишь для больных, стариков, беременных женщин и детей, а здоровый мужчина прекрасно обойдется и без них. За сорванными с петель, снятыми дверями квартир виднелись толстенные деревянные балки перекрытий, опиравшиеся на кирпичные стены. Местами еще сохранились обои, иногда трогательной, очень домашней расцветки, напоминавшей, что в продуваемом ветром безжизненном скелете дома еще совсем недавно обитали люди - готовили еду, сидели за праздничными столами, любили и растили детей.
        Все это Глазунов отмечал взглядом - при отходе могла пригодиться любая мелочь. Чердак старого дома пропах голубиным пометом, ветер гонял по нему обрывки пожелтевших газет, в конусе солнечного света, лившегося сквозь слуховое окно, золотилась густая пыль.
        Павел ступил на неказистую деревянную лесенку, ведущую к бельведеру - угловой башенке. Пред ним предстали потрескавшаяся штукатурка колонн, остатки балюстрады, согретая солнцем бетонная площадка. Оказавшись в бельведере, Глазунов тут же опустился на колени, открыл футляр. Винтовку он собрал быстро, сноровисто, не задумываясь - руки сами знали, что делать. Стал в пазы и щелкнул оптический прицел. Длинные золотистые патроны один за другим вошли в магазин.
        С высоты открывался чудесный вид, но любоваться им снайпер не спешил. Глазунов, лежа на теплом бетоне, припал к окуляру. После пыльных лестничной клетки и чердака глаза немного слезились. Несколько раз моргнув, Павел еще раз глянул на мир через оптику. Перекрестие прицела скользнуло по крышам, прошлось по окнам. На приближенном линзами тротуаре Глазунов разглядел согнутую пивную пробку, рядом с ней - дымящийся окурок. Павел взял чуть влево, перекрестие легло на затянутую в тонкий чулок стройную женскую ногу. Снайпер сумел различить даже чуть заметные волоски под капроном.

«Красавица!»
        Перекрестие оказалось точно между глаз молодой женщины, азартно откусывающей мороженое, к ярко накрашенным губам прилипли кусочки шоколадной глазури.

«Со зрением теперь полный порядок. И руки слушаются».
        Глазунов уже не пил спиртного третий день подряд. Перед работой он всегда устраивал себе что-то вроде церковного поста. Теперь и мысли сделались ясными, и мир он видел в подробностях. Зазвонил врученный Шуриком мобильник, молчавший до этого, как коммунист на допросе в гестапо.

«Наконец-то».
        Глазунов нажал кнопку и неторопливо надел на голову наушник с микрофоном.
        - Да, - только и сказал он.
        Ответное молчание Павел воспринял спокойно.

«Волнуется заказчик».
        - Я уже на месте, в башенке, - произнес он, снимая последние сомнения у звонившего.

«Наверняка смотрит откуда-то снизу, но не видит меня. Сомневается», - Павел даже не сделал попытки отыскать взглядом заказчика.
        - Ты уже готов? - на последнем слове говоривший захрипел, закашлялся.
        - Инструмент я собрал. Хотел бы осмотреть поле для работы. Потом может не оказаться времени для поиска запасных вариантов или сектора с проходами займут.
        - За этим и звоню. Видишь улицу? Над ней растяжка «Театральный фестиваль».
        - Вижу. Я так и думал. Улица не людная, до самого перекрестка просматривается.
        - Первая точка - арочный выезд со двора с правой стороны, над ним «кирпич» висит. Там человек пройдет, времени присмотреться к нему будет достаточно, но остановишь его точно напротив арки - не ближе и не дальше.
        - Запомнил.
        - Вторая точка - столик в уличном кафе с правой стороны улицы, на нем табличка стоит, прочитай, что написано.
        Глазунов чуть приподнял винтовку, продолжая смотреть в прицел.
        - На табличке написано «заказан», - с сухим смешком ответил снайпер, - ты парень с юмором.
        - Ты тоже. За столиком следи постоянно. Когда там появятся мужчина и девчонка в темных очках, знай, минут через десять все и начнется. Сопровождающий мужчина пойдет вторым номером. Интервал между номерами сведи к минимуму, мужик он нервный, дерганый.
        - И двух секунд не пройдет, - пообещал снайпер, - я слышал и о третьем номере.
        - Напротив тебя - пятиэтажный дом с высокими трубами, рядом с ним обменник.
        - Его крыша передо мной, как на ладони. Была бы у меня рогатка, мог бы голубей стрелять.
        - Третий номер появится на крыше примерно через минуту после того, как отработаешь номер первый. Вот и все. Наушник с микрофоном не снимай. Тебе все ясно?
        - Предельно ясно. Три номера. Первый и второй идут один за другим, без отрыва. Третий появится через минуту, и после него я свободен.
        - Мне говорили, ты аккуратный специалист, рабочее место убираешь быстро и чисто.
        - Тебя не обманули. Жду звонка.
        Глазунов сел, прислонился к колонне, расслабил мышцы. Сквозь неплотно прикрытые веки он смотрел на легкие облака, проплывавшие в небе над столицей. Павел любил такие минуты, когда нужно только ждать. Именно тогда он ощущал течение времени. Оно материализовалось в проносившемся над бельведером ветре, в теплом солнечном свете, в бегущей по крышам домов тени облака.

* * *
        Валик нетерпеливо вывернул руль. Микроавтобус покинул оживленную магистраль и покатил по тихой улице, справа мелькнула дворовая арка с укрепленным над ней знаком «проезд запрещен», называемым в просторечии «кирпич».

«Вон и кафе», - Валик ощутил, как подрагивают у него колени.
        Казалось бы, чего бояться? Дело движется к развязке. Передаст девчонку людям Артиста, получит деньги - и свободен. Светлана сидела на переднем сиденье, покорно сложив руки на коленях, темные очки прикрывали глаза. Она плохо соображала, перед самым выходом из дому Валик дал ей выпить какую-то дрянь, и теперь кружилась голова, не хотелось ни о чем думать, даже собственная судьба стала ей безразлична, наступила полная апатия.
        - Вылезай, приехали, - услыхала Светлана Железовская и повернула голову.
        Она даже не успела заметить, как остановился микроавтобус и открылась дверца. Валик помог ей выбраться из машины.
        - Где мы? - Света попыталась снять очки, мутные стекла мешали видеть.
        - Оставь очки в покое, пошли, и не вздумай дурить. - Валик крепко взял Светлану за локоть и завел в открытое кафе. - Это для нас столик заказан, - бросил он официанту.
        Валик усадил Светлану рядом с собой. Девушка даже не повела головой, когда перед ней поставили высокий стакан с соком, сил хватало только на то, чтобы сохранять равновесие, она оперлась локтями в стол и опустила голову на сцепленные кисти рук.
        - Эй, ты там живая?
        - Вроде бы, - вяло ответила она, - голова кружится.
        - Скоро пройдет. - Валик огляделся.
        Ничего подозрительного он не заметил: полупустая улица просматривалась до самой магистрали, перспективу замыкал дом с башенкой, солнце отражалось в редких сохранившихся пыльных стеклах.

«Скорей бы приехали и забрали ее, - подумал Валик, - кто знает, сколько времени
„дурь“ действует? Оживет, оклемается и крик поднимет», - он глотнул холодной минералки из запотевшего стакана и придвинул к себе тарелку с тонко порезанным вяленым мясом.

* * *
        Карл вопросительно посмотрел на Анатолия Железовского, который прижимал мобильник к уху левой рукой, к правой наручником был прикован кейс с деньгами, всю ночь Железовский не расставался с ним. Вот уже полчаса они кружили на «Волге» по центру Москвы, повинуясь приказам, звучавшим из телефонной трубки.
        - Он сказал выйти из машины и ждать здесь, - растерянно произнес Железовский.
        Уже третий раз они останавливались в городе. Карл понимал, что за ними следят, пытаясь выяснить, кто сопровождает бизнесмена с выкупом. Он захлопнул дверку и скосил глаза.

«Джип с четырьмя блатными, кажется, все-таки засветился», - с досадой подумал законный.
        Пацаны притормозили у подземного перехода и включили «аварийку».

«Зато Николай остался незамеченным. После каждой остановки менял машину», - Карл бросил взгляд на такси, в котором приехал Бунин.
        Николай, стоя возле киоска, рылся в кошельке, будто бы выискивал нужную купюру, таксист зло посматривал на парня, мол, сколько можно копаться.
        Железовский был бледен, за последний день он постарел, осунулся. Запиликал мобильник.
        - Ты приехал не один, - раздалось из наушника.
        - Я же говорил, что сам не могу сесть за руль в таком состоянии, - в голосе бизнесмена слышалась мольба.
        - Не о твоем шофере разговор. Пусть перейдет на другую сторону к джипу с мужиками и все ждут в нем. И никто шага с места не делает. А ты пойдешь по улице, я должен убедиться, что за тобой больше нет хвоста.
        - Где Света?
        - Скоро ты ее получишь.
        Железовский опустил мобильник в карман, рука его дрожала.
        - Он сказал, чтобы ты шел к джипу и чтобы никто не выходил из него.
        - А ты?
        - Мне сюда. Он хочет убедиться, что я один. Ты сам сказал, что им нужны только деньги. Я все сделал, как он просил. Они отдадут ее?
        Карл через силу улыбнулся и, чтобы Железовский не заметил волнения в его глазах, поглубже натянул кепку.
        - Иди, все будет хорошо. Ты же знаешь, я фартовый. - Карл запахнул плащ и махнул рукой пацанам, сидевшим в машине, мол, я сейчас подойду.

«Хорошо хоть джип стоит так, что я смогу видеть улицу», - подумал Карл.
        Николай Бунин, лишь только увидел, что Железовский с кейсом в руке уходит в поперечную улицу, запрыгнул в такси.
        - Быстрей, на следующем повороте - направо… Объедь квартал.
        Парень с таким надрывом произнес это, что таксист даже спорить не стал.

«Быстрее, - торопил в мыслях водителя Бунин, ладонь, сжимавшая в кармане куртки тяжелый „ТТ“, покрылась потом, - Карл рассчитывает на меня».
        Такси, дважды свернув направо, промчалось по улице и замерло у светофора, ожидая зеленую стрелку.
        - Жди поблизости, - прошептал Бунин, надевая черные очки и выходя из машины, - он увидел за столиком в кафе девушку и сидевшего рядом с ней мужчину.

«Светлана!» - чуть не вырвалось у него из груди.
        Копна непокорных темных волос, черный свитер. Это была она! Такси проехало перекресток, остановилось за углом. Бунин, затаив дыхание, шел к невысокому заборчику, отделявшему кафе от тротуара.

«Неужели так просто? - мелькнула мысль. - Ствол „ТТ“, приставленный к позвоночнику мужика, и все? Он один, и деваться ему некуда».
        Бунин глянул в конец улицы. Анатолий Железовский торопливо шагал, он уже заметил внучку, но боялся побежать. Кейс с деньгами поблескивал на солнце.

«Чуть позже, - решил Бунин, останавливаясь в нескольких метрах от заборчика, - мужик еще не видит его. Но почему Светлана не смотрит на деда? Почему не замечает его?»
        Седые волосы Железовского взлохматил ветер, вылетевший из подворотни. Бунину показалось, что бизнесмен просто споткнулся, но, когда Анатолий Иванович упал на колени, он увидел кровь, хлынувшую на асфальт, и на мгновение позабыл о Светлане. Оцепеневший Николай еще успел заметить, как кто-то приземистый, круглоголовый рванулся к Железовскому из арки и схватил кейс, но что произошло там дальше, не увидел - он опомнился.

«Светлана!» - Бунин уже выхватывал пистолет, когда пуля, насквозь пробившая Валику голову, чиркнула об асфальт у самых его ног. Похититель рухнул лицом в тарелку. Светлана чуть повернула голову и сняла темные очки. К ее счастью, она так и не сообразила, на что посмотрела - а ведь Валику выстрелом снесло затылочную кость.
        - Бежим! - Бунин еле сдержал позыв рвоты, отбросил легкую секцию деревянного заборчика, схватил Светлану под руки и буквально выдернул из-за стола.
        Больше всего Николай боялся не успеть, ему казалось, что следующий беззвучный выстрел придется в девушку, он развернулся, прикрыв ее своим телом, и потащил к такси, ожидавшему за углом.
        - Не бойся, это я, - прошептал он ей на ухо.
        Света и не собиралась упираться, она покорно дала себя затолкнуть в машину. Таксист опустил газету.
        - Поехали… - сказал Николай, еще не веря в то, что водитель так ничего и не заметил.
        Карл в развевающемся черном плаще, сжимая в руке кепку, уже бежал по улице, он выскочил из джипа, лишь только Железовский упал на колени, следом за ним мчались трое пацанов. Четвертый стоял, прижавшись к стене, и вертел головой, пытаясь определить - откуда стреляли.
        На пару секунд Карл остановился у лежавшего на асфальте бизнесмена. То, что Железовский мертв, не понял бы только слепой - простреленная голова покоилась в кровавой луже. Правая рука лежала так, словно указывала на подворотню, на запястье поблескивал браслет от наручников с двумя звеньями перекушенной щипцами цепочки. Сами кусачки лежали тут же, на асфальте.
        - Черт… - вырвалось у Карла, и он бросился в подворотню.
        Во дворе один из его пацанов уже целился из пистолета в бегущего по верхнему ярусу деревянных лесов мужчину с кейсом в руке, но выстрелить не успел. Приземистый мужчина в черной трикотажной маске с прорезями для глаз, забросив кейс на крышу, изо всех сил оттолкнул шаткую конструкцию ногами и подтянулся на карнизе. Со скрежетом край лесов отошел от стены, мужчина в маске исчез за краем крыши. Леса складывались как карточный домик, грохотали тяжелые заляпанные штукатурным раствором и фасадной краской дощатые настилы. Карл с охранником лишь успели отступить в арку подворотни. Двор наполнился густой пылью.
        - В соседние дома, на крыши, - крикнул Карл, - не дайте уйти. - А сам бросился к парадному подъезду высокого дома на противоположной стороне улицы. Над самой дверью выступал стеклянный фонарь лифтовой шахты. Дом был старый - довоенный, семиэтажный, и наружный лифт смонтировали в шестидесятые годы.
        Законный нажал на переговорном пульте сразу несколько кнопок с номерами квартир и, чуть только загудел динамик, тут же властно произнес:
        - Откройте.
        - Кто это? - прозвучал испуганный женский голос. Но тут же зазвучал еще один - мужской: «Входите…»
        Раздался щелчок, Карл вбежал в подъезд. Старый лифт, скользивший в застекленной шахте, неторопливо полз вверх. Законный скрежетал зубами и, не переставая, стучал сжатым кулаком в исцарапанную деревянную обшивку.
        Карл рванул на себя створки двери, лишь только лифт замер на верхней площадке. Он стоял у стеклянной стены лифтового фонаря, вцепившись скрюченными пальцами в металлическую сетку. Сквозь мутное, годами не мытое стекло Карл видел крышу дома на противоположной стороне улицы и неподвижно лежащего на ней мужчину в черной маске. Почти над ним, на самом краю карниза соседнего дома на корточках сидел один из его пацанов и тыкал пальцами в клавиши мобильника.
        - Карл, - прозвучал из наушника взволнованный голос блатного, перемежаемый шумными вздохами, - его тоже завалили. Кейса нигде не видно.
        - Внизу смотрели? - уже зная ответ, спросил Карл.
        - Там Сыч с пацанами. Но у них тоже ничего. Какая-то падла… Мутка пошла, Карл. Будем землю рыть, но найдем.
        До слуха законного долетели завывания ментовской сирены.
        - Менты сейчас налетят. Уходим, - почти безразлично произнес Карл, заходя в лифт.
        Он успел выйти на главную улицу, когда в подворотню, в которой он только что был, с воем залетела патрульная машина, а следом за ней микроавтобус с занавешенными окнами. Любопытные прохожие поворачивали вслед им головы. Двое его пацанов уже стояли возле магазина.
        Карл сунул руку в карман, чтобы достать ключи, но вспомнил, что даже не закрыл машину, некогда было. Он поднял голову и не сразу поверил своим глазам - его темной «Волги» на месте не оказалось. Карл сделал несколько шагов к бордюру, как тут же за спиной раздался пронзительный женский крик:
        - Вон он! Держите его!
        Законный тут же ощутил, что кричат, имея в виду именно его. Карл обернулся, но так и не успел разглядеть ту, которая указала на него. Расталкивая прохожих, к нему бежали трое ментов - лейтенант гибэдэдэшник и двое патрульных сержантов. Один из блатных двинулся им наперерез, но Карл остановил его коротким взглядом.
        Никто ничего ему не объяснял, не спрашивал, сержанты набросились на него, как псы на дичь, мгновенно заломив руки. Карл приподнял голову, встретился взглядом с лейтенантом. Тот мгновенно учуял в Карле матерого блатного, по глазам понял, кто перед ним, слегка побледнел.
        - Руки, - негромко произнес Карл и повел плечами.
        - Отпустите его. Он не сопротивляется, - проговорил лейтенант.
        Карл распрямил спину.
        - В чем дело?
        У поворота в подворотню затормозил еще один микроавтобус с включенной мигалкой, из него высыпали омоновцы в бронежилетах, с автоматами и тут же перекрыли въезд.
        Гибэдэдэшник покосился на бойцов ОМОНа, командир отряда махнул ему рукой, чтобы очистил улицу.
        - Ваши документы.
        Карл сразу почувствовал, что происходит какая-то муть, если бы его задержали из-за убийства Железовского, то и разговор бы был другой, да и при чем здесь гибэдэдэшник. Он достал тонкую кожаную обложку с автоправами, подал ее лейтенанту.
        - Точно, это он, - тут же сказал милиционер, стоило ему глянуть на права, - ведите его в мою машину. - Документы исчезли в нагрудном кармане гибэдэдэшника.
        Карл оказался на заднем сиденье патрульной машины, с двух боков его подпирали сержанты. Лейтенант сел за руль. Когда проехали квартал, Карл увидел свою «Волгу». Машина стояла, глубоко воткнувшись капотом в смятый торговый киоск. На асфальте пестрели обильно пересыпанные битым стеклом упаковки жевательных резинок, презервативов, пачек с кофе, чаем, валялось несколько раздавленных блоков сигарет. В машину «Скорой помощи» санитары заталкивали носилки, над которыми поблескивала металлическая стойка капельницы.
        - Вроде жива осталась, - повернувшись к Карлу, произнес лейтенант, - не пойму, зачем вам убегать понадобилось? Если пили, то экспертиза все равно покажет…
        Законный смотрел на него спокойно и безразлично. В кармане плаща у Карла зазвонил мобильник.

«Это не пацаны, они бы так не прокололись, видели же, что меня менты замели».
        - Можете ответить, - вполне миролюбиво сказал лейтенант.
        - Это я, - услышал законный взволнованный голос Бунина, - Светлана со мной, жива, она ничего не поняла, ее какой-то дрянью накачали, мы в метро. Ты Железовского и того… видел? Что делать? Где ты?
        - Езжай домой. Ей ничего не говори. У меня, кажется, начались неприятности. Тебе расскажут.
        - Карл!
        - До свидания, - сказал Карл в трубку, глядя в глаза лейтенанту, и отключил телефон. - Внук звонил. Лучше ему не знать…

* * *
        Если бы сам Карл или кто-то из его пацанов видели, что произошло с «Волгой» сразу после того, как выстрел бросил Анатолия Железовского на асфальт, они бы не удивились тому, что случилось с законником.
        Воровка-любительница Вероника Круглякова не знала, кому принадлежит черная
«Волга», не знала и кто такой пожилой мужчина в черном расстегнутом плаще, выбравшийся из машины вместе с дородным холеным бизнесменом с удивительно грустным взглядом. Она лишь мельком отметила серебристый кейс в руке, когда тот завернул в боковую улицу, и стала поближе к газетному киоску, чтобы до поры до времени не привлекать к себе внимания.
        Металлическая линейка в широком рукаве черного плаща изгибалась словно змея, и Веронике казалось, что все на нее смотрят. Старомодная кепка с длинным козырьком то и дело наезжала на глаза, и девушка боялась, что длинные волосы, заправленные в нее, вот-вот рассыплются и разлетятся по плечам. Не пребывала бы она в напряжении, не вслушивалась бы в каждый шорох, в каждое случайно долетевшее до ее слуха слово чужого разговора, тогда бы ни за что не услышала прозвучавший высоко над головой хлопок. Она видела, как мужчина в таком же, как и на ней, плаще, перебравшийся из
«Волги» в джип, бросился в переулок, а за ним помчались четверо грозного вида парней.
        Холодная дрожь прошла по телу девушки. Но не зря подружки прозвали ее Верка-Мужчина. Пересилив страх, Вероника втянула голову в плечи и подошла к
«Волге». Металлическая линейка легко скользнула под стекло. Но даже нащупывать тягу не пришлось, кнопка блокиратора оказалась поднята. Трясущимися пальцами Вероника вставила ключ, провернула его:

«Только бы подошел!»
        Двигатель заурчал. С включенным левым поворотом Круглякова разгонялась по правому ряду, бросая взгляды в зеркало заднего вида - сзади, метрах в пятидесяти неторопливо катил «Москвич» с включенным «поворотом».

«Успею».
        Когда впереди замаячил угловой киоск, Вероника бросила машину влево и тут же резко вывернула руль вправо, двумя руками вцепилась в «баранку»…
        Прошлой зимой парень-автомеханик вывез ее за город на чужой машине с помятым крылом. Накануне весь день падал пушистый снег. За ночь машины дорожной службы сдвинули его на обочины, и вдоль всей трассы высились серебристые сугробы. Это был чудесный день, до самого обеда молодые люди развлекались, въезжая на скорости в сугробы. Разгонялись и с визгом, хохотом врезались в рыхлый, рассыпчатый снег. Лобовое стекло тут же становилась матово-белым, словно к нему прижали лист пенопласта, ревел мотор, бешено стучали «дворники». Машина, подрагивая, выбиралась из снежного плена.

«Никогда не бойся удара, - учил ее, усадив за руль, парень, - главное - предчувствовать его и правильно сгруппироваться, как при прыжке в воду».
        И Вероника, визжа от восторга, врезалась в очередной сугроб. Чувство легкости и ощущение безнаказанности тогда переполняли ее. Пустая дорога в морозный солнечный день, а в руках - чужая машина, владелец которой свято уверен в том, что сейчас она в мастерской и ей ровняют помятое крыло, будоражили кровь.
        Это зимнее видение пронеслось в голове у Вероники за те мгновения, пока она мчалась на киоск, моля лишь об одном, чтобы в нем никого не оказалось. На окошечке стояла надпись «закрыто», но попробуй разгляди - в глазах пестрело от ярких упаковок.

«Волгу» дважды подбросило на бордюре, и машина, вскочив на тротуар, смяла капотом жестянку киоска. От удара посыпалось стекло, а вместе с ним разлетелись пачки, упаковки, старательно выведенные маркером ценники. За мгновенно исчезнувшей преградой Вероника увидела то, что боялась увидеть - перекошенное страхом и болью лицо киоскерши.
        Редкие прохожие шарахнулись от места аварии.
        Когда страх парализует душу, единственное спасение - не думать, не рассуждать и не терзаться угрызениями совести. Что случилось, того уже не изменить! Надо делать то, что собралась делать, что уже сотни раз прокручивала в мыслях. Вероника действовала, как запрограммированная. Угонщица вырвала ключи зажигания, опустила на глаза сбившуюся от удара кепку, потянула ручку и саданула плечом в дверцу. Жестяной киоск смялся легко, словно был сделан из бумаги - замок в дверце машины даже не заклинило.
        Вероника, ссутулившись, нагнув голову, пробежала между застывших от испуга и удивления пешеходов, завернула за угол. Она сбила с ног, зацепив плечом, зазевавшегося мальчишку, но даже не задержалась, чтобы оглянуться, тут же нырнула в низкую арку дореволюционного дома. Девушка, вжавшись в простенок, сорвала с себя кепку, сбросила плащ, тряхнула головой, и длинные густые волосы разлетелись по ее широким плечам. Одежду Вероника затолкала в черный пластиковый пакет и тут же вновь вернулась на улицу. Оглянулась, бросив прощальный взгляд в темный тоннель низкой арки.
        Сбитый с ног парень уже поднялся и показывал рукой с загнутым пальцем на только что показавшуюся Веронику - двое решительно настроенных мужчин нетерпеливо смотрели на него.
        - Куда?! - прокричал один из них.
        - Он во двор, во двор… - от волнения голос срывался.
        Мужчины бросились в арку, их топот отразился эхом в узком пространстве. Парень подул на содранную в кровь ладонь и окликнул проходившую мимо него высокую, угловатую девушку:
        - Эй! Погодите.
        - Да, - вздрогнула Вероника и покосилась на свой мешок, не торчит ли из него рукав или стальная линейка.
        - Вы его видели, мужчина в черном плаще бежал? - испуганно спросил парень.
        - Ну да… бежал. А что?
        - Не ходите туда, он, говорят, человека задавил, - парень с опаской посмотрел на перекресток, за углом слышались крики, скрежет металла, хруст стекла.
        - Но мне туда надо, спешу. Я не буду смотреть на кровь. Спасибо, что предупредили, - Вероника сама удивилась тому, что нашла в себе силы благодарно улыбнуться.
        - Я не пойду смотреть, - прошептал парень, глядя вслед странной мужеподобной девушке, заворачивавшей за угол.
        У разбитого киоска толпились люди, несколько мужчин пытались оторвать погнутую дверь, из-за которой слышались стоны.
        - Сейчас мы тебя достанем, держись.
        - Что с тобой? Цела?
        В ответ звучали лишь нечленораздельные стоны.
        На помощь добровольцам подоспели два милицейских сержанта. Дверь с грохотом полетела на асфальт. Из киоска вынесли девушку с переломанными рукой и ногой, бережно уложили ее на грубые джутовые мешки, принесенные вьетнамцем из соседнего киоска. Киоскерша скосила глаза и, лишь только увидела свою истерзанную, кровоточащую плоть, тут же, охнув, потеряла сознание.
        Молодой парень в джинсовой куртке уже накладывал на ногу пострадавшей резиновый жгут. Открытую автомобильную аптечку держала в руках его подруга - она отворачивала лицо, боясь увидеть кровь.
        - Нашатырь ищи!

«Это же я ее чуть не убила», - подумала угонщица.
        Еще не зная, правильно ли она поступает, Вероника, вместо того чтобы убегать, присела на корточки рядом и вытащила из аптечки упаковку с ампулами. Она раздавила сильными пальцами хрупкое стекло, поднесла марлевую салфетку к лицу молоденькой киоскерши. Едкий запах нашатыря ел Веронике глаза. Раненая девушка вздрогнула, но глаз так и не открыла.
        - Расступитесь, - в сопровождении лейтенанта ГИБДД медики пробирались к лежавшей женщине, они и занялись киоскершей.
        - Не расходитесь, нужны свидетели. - Лейтенант посмотрел на Веронику. - Вы видели, как все произошло? - В руке у него были документы на машину Карла.
        - Да.
        - Он даже не тормозил, - услышала голос за спиной Вероника.
        - Врезался и убежал, - зазвучал тонкий писклявый старушечий голосок, - даже не посмотрел, что с ней сотворил, урод… Вот только лица его я не рассмотрела. Пьяный, наверное, вот морду от людей и прятал…
        - Вы лицо его видели? - лейтенант заставил Веронику подняться.
        - Пожилой, солидный, волосы седые. На артиста похож…
        - В черном плаще, - подсказал кто-то.
        - Он пьяный был?
        - Вроде нет, бежал ровно, быстро. Шок, наверное пережил, вот и побежал. Мне кажется, он вернется.
        Мимо пронеслась милицейская машина с мигалкой, но вопреки ожиданию любопытных скрылась на соседней улице.
        - И там что-то случилось… Может, он того, свихнулся… - предположила старушка, - теперь там чудит.
        - Идем, если он там, вы его сможете опознать. - Лейтенант повел Веронику к перекрестку, следом за ним шли два сержанта пэпээсника. - Я думаю, вы правы, шок.
        Сержанты, топтавшие этот квартал каждый день, думали иначе. Девушку из киоска знали хорошо, не раз захаживали к ней погреться, чайку с халявным печеньем попить,
«позаимствовать» сигареты.
        - Урою падлу, пьяный он был, - успел сказать сержант напарнику, и в этот момент Вероника увидела Карла и выкрикнула:
        - Вон он! Держите его! - И отступила за спины милиционеров…

* * *
        Павел Глазунов покинул бельведер сразу после того, как третий раз нажал на спусковой крючок. Спустившись на чердак, он бросил в футляр три пустые гильзы, провод с микрофоном и наушником, разобрал винтовку. У него перед глазами все еще стояла картинка - блестящая оцинкованная крыша и фигура бегущего по ней приземистого парня в черной маске и с кейсом в руке.
        Кейс Глазунов признал сразу, именно его нес с собой пожилой мужчина, чью жизнь он, Павел, оборвал выстрелом. Обычно Глазунов, стреляя с позиции, уже не задавался вопросами: «почему?», «зачем?» и уж тем более «за что?». Нажимал на спуск, сосредотачиваясь лишь на цели, как в тире или на полигоне. За сегодняшнюю работу он поставил себе «отлично» - три цели, три патрона. Разве что немного помедлил с последним выстрелом, его смутило поведение парня с кейсом. Явно у того все пошло наперекосяк, лишь только он очутился на крыше - замер, уставившись на глухую стену соседнего дома, затравленно оглянулся.
        Павел тогда явственно прочитал по его губам в прорези маски короткое матерное слово. Перекрестие только легло на глаз, как парень рванул к той самой глухой стене, будто собрался вскарабкаться на нее, как паук. Глазунов словил его и больше не испытывал судьбу. Пуля вошла в голову, вспоров черную трикотажную маску-шапочку. Парень, широко взмахнув руками, упал на спину. Кейс, выскользнувший из ослабевших пальцев, описал в воздухе дугу и, ударившись в глухую стену дома, скользнул по ней, вот-вот должен был удариться в крышу, но… исчез из виду, только лист жести завибрировал.

«Там что, щель между домами?» - успел подумать тогда Павел и произнес в микрофон, подрагивающий у его губ:
        - Третий номер тоже отработал.
        Вместо ответа раздался щелчок, человек, дававший наводки по телефону, отключил связь…
        С тяжелым футляром в руке Павел Глазунов быстро сбежал по засыпанной строительным мусором лестнице. Мотороллер по-прежнему стоял между вагончиками-бытовками.

«Во дворе пусто. Вот и отлично», - Глазунов выехал на улицу, даже не глянув в ту сторону, куда совсем недавно стрелял. Там происходило тревожное движение.
        Дома он промыл глаза ледяной водой из-под крана. После долгого напряжения казалось, что под веками рассыпано толченое стекло. Так всегда случалось после работы.
        Глазунов, закрыв глаза, лежал на тахте в комнате с плотно сдвинутыми шторами. Он умел расслабляться как кот, давая отдых всем без исключения мышцам. В такие минуты собственное тело казалось ему герметической оболочкой, в которой кости покоились в густой вязкой жидкости. Сила притяжения Земли ощущалась предельно явственно, она прижимала к тахте и распластывала. Мысли тогда становились ясными, точными. С прошлым Павел умел разбираться достаточно быстро, он не пытался, как некоторые, просто забыть то, что случилось. Нет, так не бывает. Все невыясненное, непонятное будет возвращаться и воскресать постоянно. Просто необходимо все разложить по полочкам, всему непонятному и таинственному отыскать объяснение, тогда воспоминания преспокойно займут свое законное место и всплывут, лишь когда человек сам этого пожелает.
        Не открывая глаз, Павел протянул руку и сжал пальцами прохладное горлышко бутылки, сделал пару коротких глотков и ощутил, как крепкое спиртное обжигает горло.

«Номер один - пожилой мужчина с кейсом, пристегнутым наручниками к запястью, он спешит по улице, не едет на машине, а идет пешком, - задумался Глазунов, - его маршрут, время, когда он пройдет, знают заранее. Знают скорее всего раньше, чем он сам узнал о них. Ему все это указали, заставили идти одного, как и меня вынудили очутиться в это время в бельведере с винтовкой в руках. Что в кейсе? Документы? Деньги? Наручниками пристегнешь только то, что дороже тебе собственной руки, - усмехнулся Павел, - дороже самих себя люди ценят не деньги и не тайны, а других людей. Предполагался обмен? Кейс на человека? Допустим. Номер два - мужчина рядом с девчонкой в открытом кафе. Столик для них тоже заказали заранее. К ним и направлялся кейс. Девчонка - статистка или приманка, - в памяти всплыли лица, - они немного похожи, спешивший мужчина и девушка. Дочка? Внучка? И то и другое для него дороже денег. Значит, все же обмен».
        Придя к такому выводу, Глазунов позволил себе еще один глоток ледяной водки. Пока картина выстраивалась ровно.

«Номер два - шантажист за столиком, номер один несет ему выкуп. Должен произойти обмен… Но есть и третий номер - человек в маске, притаившийся в подворотне. Он бы мог быть тем, кто все и закрутил. Шантажист - его приятель, но „маска“ решил его кинуть и нанял меня. Два выстрела, два трупа, которые о нем никому уже не расскажут, и кейс у него в руках. Но не он же давал мне наводки по телефону! Его тоже заказали. Что он думал, на что надеялся, когда прорывался на крышу? Собирался улететь по воздуху? Нет - перебраться на соседний дом и уйти по крышам. У глухой стены его должна была ожидать лестница. Он так думал, ему так пообещали. Лестницы он не дождался, на самом деле его вывели под мою пулю. Кто-то расставил всех нас по номерам. Этот человек, чей голос я слышал из телефонной трубки, просто решил убрать всех, кто хоть что-то понимал в его игре. Сам расставил фигуры, сам и вывел их под удар. И кейс его не интересует. Милиция находит труп человека в маске и похищенный им выкуп на крыше дома. Но ниточка потянется дальше, она пока не оборвана… Кто еще знает о заказчике? Я и Шурик. Значит… у нас тоже есть
номера - четыре и пять».
        Павел сел на тахте, потер виски. Он ощутил в странной тишине, наполнявшей квартиру, дыхание смерти. Она блуждала где-то неподалеку и, как казалось Глазунову, нетерпеливо поглядывала на часы. К ее близкому присутствию за годы работы снайпер привык, в конце концов он всегда был ее подручным. Но теперь Глазунов не знал, что именно шепнут ей на ушко, кто будет ее посланцем. И единственным способом сбить ее с толку оставалось самому прошептать имя того, за кем ей следовало прийти в первую очередь.
        - Шурик… - пробормотал Глазунов, - жадность губит людей. С годами теряешь осторожность. Ты сам знаешь закон: «каждый бизнес рано или поздно кончается». Надо уметь вовремя спрыгнуть с поезда, когда он летит под откос, а не пытаться спасти багаж. Я прощаю тебе твой долг.

* * *
        Карл был не из той породы блатных, кто материт ментов и разбрасывается невыполнимыми угрозами в их адрес и в адрес свидетелей. Он всегда и повсюду сохранял достоинство, положенное жулику такого высокого ранга. Суетиться - зачем? Он был выше этого. К тому времени, как Карл оказался в кабинете следователя, уже весь отдел знал, что к ним «заехал» законный. Сотрудники как бы случайно выходили в коридор - поглазеть.
        Карла уверенно опознали трое свидетелей, подтвердивших, что это именно он сидел за рулем «Волги», когда машина снесла торговый киоск, а потом пытался скрыться с места аварии, даже не поинтересовавшись, жива ли девушка-продавщица. Опознание провели по всем правилам, выставив перед свидетелями пять человек: самого Карла в черном плаще, двух студентов, угодивших в ментуру из-за того, что пытались сдать в обменник фальшивый полтинник баксов, доставшийся им от приятеля, и столяра, который пришел на опознание в синем халате и застрявшими в густой седой шевелюре стружками.
        Свидетелей, подписавших протокол опознания, распустили по домам. Карл и бровью не повел, не возражал. Милиционеры, особенно дежурный следователь, которому на первых порах поручили вести допрос, были предельно предупредительны. Инструкции и правила обращения с задержанным выполняли в полном объеме. Никому не хотелось злить вора в законе. Обшмонать его все же не рискнули, Карл сам выложил мобильник, бумажник, ключи от машины и квартиры, вывернул карманы, продемонстрировав, что, кроме носового платка, сигарет и спичек, ничего себе не оставил.

«Сплошной положняк пошел», - подумал Карл, имея в виду, что менты делают только то, что им положено.
        Опер из сил выбился, пытаясь разговорить Карла.
        - …вы покинули место аварии, не попытавшись оказать помощь потерпевшей… оставление без помощи… если это создает угрозу жизни… - звучало в кабинете.
        Карл промолчал, открыл пачку и чуть поморщился, в ней уже не осталось ни одной сигареты.
        - Можете курить мои, - опер указал взглядом на пачку, лежавшую на столе.
        - Не хочется, - сквозь зубы процедил законный, хоть и был уверен, что опер разводить его таким образом не рискнет.
        - Ах да, извините.
        Молодой опер вовремя вспомнил о зэковском правиле предлагать только из рук. Мало ли кто прикасался к сигаретам до этого, а вдруг - петух. Может, сигареты поэтому на столе и лежат? Ни один блатной, да и просто уважающий себя мужик не рискнет законтачиться.
        Теперь Карл не отказался, задымил.
        - …вы подтверждаете? Отпираться какой вам смысл? - опер занес ручку над протоколом.
        Карл устало сузил глаза. Доказывать ментам, что машину у него угнали, что не он сидел за рулем, было бесполезно, да и не нужно. Он сам должен был ответить на вызов.

«Старается опер вытянуть из меня пару слов так, будто поверит, если я ему правду скажу».
        - Все равно подписывать ничего не стану. Пиши что хочешь.
        Сказал и больше слова не проронил, уже жалея, что взял сигарету. Но вскоре ситуация изменилась, Карлом занялся пожилой многоопытный опер. Его интересовала не столько авария, сколько то, почему Карл очутился поблизости от того места, где был убит бизнесмен Анатолий Железовский и еще два человека, чьи личности еще только устанавливались.
        - …глупо это, молчать, гражданин Разумовский, - вещал следователь. Убитого вы знали лично, и знали неплохо. Встречались с ним. Вы же «крышу» ему обеспечивали…
        - Крышу стройфирмы обеспечивают, а я не строитель. Шифер от металлочерепицы не отличаю.
        - Но вы не отрицаете, что знали убитого?
        Карл отошел от прежней тактики, осторожно вбрасывал малозначащие фразы:
        - То, что Железовского сегодня убили, только сейчас от вас услышал. А самого Анатолия Ивановича, да, знал… Москва большая, со многими знаком… Может, и оказались мы с ним на соседних улицах, но даже не встретились…
        Отрицать знакомство с бизнесменом смысла не имело, оба проходили по ментовским базам данных, да и зону вместе топтали.

«Ничего нового они от меня не узнают, а я внимательно послушаю, что оперок скажет».
        И уже скоро не опер вел Карла, а вор по крупице узнавал, что известно ментам. Про похищение Светланы опер и словом не обмолвился, все пытался узнать, что нес Железовский.

«Значит, толком не знают о выкупе, - решил Карл, - и „филки“ мимо ментов прошли - если бы они их прихватили, не спрашивал бы, а напоследок приберег, чтобы меня к стенке припереть. Пальчики мои на кейсе остались, не отвертеться».
        Наконец Карл почувствовал, что больше ничего из опера не вытянет. То ли тот сам раскусил законного и перестал вестись - сбавил обороты, то ли все козыри на стол уже выложил.
        - Вы мне про убийство Железовского распрягаете, - устало произнес Карл, - а из ваших кто-нибудь догадался внучке его сообщить?
        - Сообщим, - пообещал опер.
        По этому неопределенному слову - «сообщим» - и по лицу опера Карл понял, что ищут сейчас менты Светку по всем подружкам и дедовым знакомым-партнерам, а найти не могут.
        - Вы поскорее думайте, что на меня навесить: киоск или Железовского. Готовьте обвинение, - Карл глянул на дверь кабинета, - а я поспать хочу.
        Опытный опер не стал больше давить на Карла, наперед зная, что бесполезно. Для порядка предложил подписать протокол, но законный только усмехнулся в ответ.
        Карла препроводили в камеру - небольшую, но довольно чистую. Посреди нее был сколочен помост из потемневших досок, отполированных до блеска боками неспокойных задержанных граждан. У стены, свернувшись калачиком, лежал мужчина в мятом костюме, из-под руки, прикрывавшей голову, виднелась проплешина. Задержанный дождался, пока закроется железная дверь, сел, разглядывая Карла.
        Законный сбросил ботинки, расстелил плащ и прилег.
        - Эй, слышите? - позвал Карла сосед. - Вас за что закрыли?
        - Если спал, то спи.
        - Я сразу вижу, вы в авторитете, - зашептал плешивый, на четвереньках подползая к Карлу и разглядывая его руку.
        - Раз видишь, то помолчи.
        - Меня сегодня к вечеру выпустят, - шептал мужчина, - больше менты держать меня права не имеют. Обломились они, нет у них против меня ничего. Если надо, на волю могу передать… записку там или на словах.
        - Подползи ближе, нашепчу.
        Карл, даже не поднявшись, не посмотрев на соседа, ударил его в мягкий живот и вновь скрестил на груди руки. Плешивый мужчина сидел с вытаращенными от боли глазами и ловил воздух ртом.
        - Зашейся в угол и замолкни, - тихо произнес Карл, - кролик подсадной, сука ментовская. - Он повернулся на бок, зная точно, что подсаженный ментами кролик спорить с ним уже не решится.
        Казалось, законный спокойно заснул, но внешнее спокойствие давалось Карлу с трудом. Пока он парился в КПЗ, все меньше шансов оставалось отыскать пропавший кейс.

«Тут опер прав. Если не искать по горячим следам, то можно и не найти. И кто же меня так подставил?»
        За полчаса у Карла набралось вопросов куда больше, чем ответов на них.
        Загремела дверь, законный даже не пошевелился.
        - Иванченко, на выход. Вещи прихвати.
        Кролик сорвался с места, словно за ним гналась стая голодных псов, он еле дождался, когда камеру закроют. Предстоял малоприятный разговор с опером, но это было освобождение! После получаса, проведенного на хате с молчаливым Карлом, даже ночной допрос казался кролику верхом блаженства.

«Менты прессуют, но хоть знаешь, что жив останешься».
        Психологию человека, оказавшегося в неволе, Карл уже давно постиг на собственном опыте, ошибок не повторял и опрометчивых шагов не делал.

«Никогда не помогай следователю, - это Карл усвоил еще до первой ходки, - ведь единственная его задача упечь тебя за решетку. Только бы посадить, больше его ничто не интересует. Не ты должен оправдываться, а он должен доказать, что ты нарушил закон. Никогда не отвечай на его вопросы категоричным „да“ или „нет“. Скажи „не помню“, „может быть“ или вообще промолчи. Понадобится „вспомнить“ - потом вспомнишь, что тебе выгодно. В УПК - Уголовно-процессуальном кодексе статья за дачу заведомо ложных показаний предусмотрена, а за плохую память или забывчивость - нет…»
        Эти и другие зэковские премудрости, которым Карл не раз учил Николая Бунина, приходили ему в голову сами собой. Выполнял он их уже на автомате, не задумываясь, но никак не мог сейчас последовать одной из основополагающих премудростей: «не надейся на скорое освобождение». Окажись он сейчас на воле, уже полстолицы поставил бы на ноги, чтобы «выщемить» того, кто приказал валить Железовского и осмелился замахнуться на общаковые деньги.

«Монгол и пацаны сейчас времени даром не теряют, - подбадривал себя Карл, - все возможное делают».
        Законный не смотрел на часы, а потому и не знал, сколько времени прошло, прежде чем железная дверь вновь открылась.
        - Разумовский, на выход, - прозвучал бесцветный голос охранника.
        Карл, с маской безразличия на лице, вышел в коридор.

«Любят менты нервы выматывать, - зло думал Карл, - никогда сразу не скажут, зачем вытащили из хаты».
        В отдельном кабинете его поджидал элегантно одетый мужчина с лучезарной улыбкой. Мягкий кожаный портфель лежал на столе рядом с ним.
        Адвоката - Святослава Нардова Карл знал в лицо, приходилось пару раз видеть его в деле, когда «закрывали» пацанов. К Нардову законный относился без особого уважения - тот был всеядным, брался защищать в суде даже заведомых насильников и педофилов, тех, кто доживал до суда исключительно благодаря бдительности тюремной охраны. Такую публику блатные обычно кончали еще в СИЗО.
        Не заметив на губах Карла ответной приветственной улыбки, Нардов тут же сделался предельно серьезным и объяснил свое появление:
        - Мне Монгол позвонил. Если вы хотите другого адвоката…
        Карл прикрыл глаза и задумался. Выбор Монгола, упавший на Нардова, был странным только на первый взгляд. Святослав Петрович к светочам юриспруденции не относился, красноречием не блистал, знание законов было у него на уровне не слишком усердного выпускника областного университета. На Западе такой человек, как Нардов, в лучшем бы случае зарабатывал себе на жизнь, защищая в судах нищих, тех, у кого нет денег нанять хорошего адвоката. Но в России, как известно, правит не закон. Нардов обладал феноменальной способностью договариваться с судьями вне стен здания суда. Чем и был знаменит.
        В его рабочем кабинете на видном месте висела карта Москвы. Разные районы столицы были на ней окрашены в разные цвета, и лишь малая часть города сохраняла первозданную чистоту. Секрета из своей карты Нардов никогда не делал. Синий цвет префектуры означал, что судьи берут взятки без лишних слов и уговоров; розовый - что берут, но с оглядкой, только у хороших знакомых и родственников; желтый означал - берут через одного, тут уж приходилось думать, как передать дело нужному. Если же суд находился в незакрашенном районе, то Нардов разводил руками - судьи там были неподкупны, и адвокат не брался вести защиту, какие бы золотые горы ему ни сулили.
        Нардов был незаменим, если требовалось быстрое освобождение.
        Когда ему позвонил Монгол, Нардов тут же радостно улыбнулся, он узнал казначея по голосу, всего лишь с одного слова. Голоса важных людей, своих потенциальных клиентов, Святослав Петрович запоминал как «Отче наш». Он сразу же согласился - когда глянул на карту столицы, его взгляд уткнулся в плотный синий цвет…
        - Я согласен, чтобы вы… попробовали свои силы, - сказал Карл.
        - Меня зовут Святослав Петрович, - напомнил Нардов. - Это вам передали, - он выложил на стол блок сигарет и еще одну пачку.
        Карл жадно закурил, последние полчаса он изнемогал без курева.
        - Тут же перейдем к делу, - предложил адвокат, - что вы, Олег Карлович, хотели бы иметь, если можно так выразиться, в сухом остатке? На что мне нацеливаться?
        - Выйти отсюда прямо сейчас, вместе с вами, - усмехнулся Карл.
        - К сожалению, - Нардов развел руками, - есть вещи возможные, а есть и фантастические. Если бы Железовского убили не на соседней улице, я бы сумел вытащить вас прямо сегодня, но они, - слово «они» прозвучало с легким презрением, - надеются повесить на вас и его, и еще два неопознанных трупа. Сами не верят, что вы его завалили, но им надо кого-то задержать. Честь мундира блюдут.
        - Когда я выйду отсюда?
        - Железовского повесить на вас официально они не решатся. Вам предъявят обвинение по автоаварии только через три дня. Не раньше. Прокурор настаивает, тут уж я бессилен. Мерой пресечения изберут подписку о невыезде. Я договорился на все сто процентов. Но, к сожалению, на этом не кончится. Впереди еще следствие и суд.
        Нардов говорил, и Карл чувствовал, что адвоката абсолютно не интересует правда - то, как все произошло. Ему было безразлично, сидел законный за рулем «Волги» или нет, убивал он бизнесмена или на самом деле оказался рядом по стечению обстоятельств.

«Монгол сделал правильный выбор, поставив на него. Нардов вытащит».
        - Я уже успел подумать над будущим процессом, - с веселой улыбкой вещал Нардов, - вы человек авторитетный, занятой, зачем вам ходить на судебные заседания, давать показания? Потерянное время - упущенные деньги. Вот мое предложение. У меня есть один мужик, уникум, уже пять сроков от года до двух отмотал. Грузит на себя чужие дела за небольшие гонорары. Недавно снова на волю вышел, спрашивал, нет ли у меня для него «работы». Жизнь его заставляет - две дочери, учебу в вузах оплачивать надо. Настоящий профессионал по отсидкам, очень порядочный. Если вы не против, гляньте, я ему уже надиктовал чистосердечное признание. Будет явка с повинной, - Нардов достал из портфеля засунутый в пластик листок бумаги, исписанный мелким каллиграфическим почерком, так мог писать только мужчина, привыкший экономить бумагу.
        Карл пробежал лист, особо не вникая в формулировки. Чистосердечное признание некого Базылева Ивана Петровича, 1945 года рождения, сводилось к тому, что Карл передал ему ключи от личного автомобиля «Волга» с просьбой перегнать его в пределах города. За несколько кварталов от назначенного места встречи с хозяином машины Базылев И.П. не справился с управлением, поскольку не имел достаточного опыта вождения «ГАЗ-32», и врезался в торговый киоск, испугался ответственности и в состоянии шока убежал с места происшествия. Теперь же, узнав, что владельца машины обвиняют в том, чего тот не совершал, раскаялся и решил чистосердечно во всем признаться, сдавшись правоохранительным органам.
        - А что со свидетелями, которые меня опознали?
        - Про них можете забыть. Я понимаю, Олег Карлович, что с вашим авторитетом в определенных, очень мной уважаемых кругах будет несложно найти человека, который охотно и бесплатно согласится взять вину на себя, - адвокат принял от Карла черновик признания Базылева. - Но все же рекомендую в качестве «громоотвода» использовать Базылева. Он профессионал по «грузилову» и сейчас на мели, много не возьмет. Его такса - десять штук «зелени» за год отсидки. Киоскерша жива осталась, много не дадут. Мой прогноз - не больше двух лет. Следствие и суд переключатся на него, вас больше не побеспокоят.
        - Я согласен, - без долгих размышлений согласился Карл.
        - Если хотите позвонить, то вот, пожалуйста, мой телефон, воспользуйтесь. Он не прослушивается.
        Серебристый модный мобильник перешел из руки в руку. Законный поколебался, набрал номер Бунина:
        - Это я.
        - Где ты?
        - Все там же. Адвокат трубку подогнал.
        - Я уже знаю про тебя от пацанов. Кейс так и не нашли - ни менты, ни наши.
        - Светка с тобой?
        - Да, она в соседней комнате, спит, кажется, - Николай перешел на шепот, - про деда, по-моему, еще не знает. Тогда ее какой-то дрянью накачали, она все как в тумане видела. До сих пор не отошла. Сказать про деда?
        - Сам смотри. Держи ее при себе, никому не свети. Пока нельзя, чтобы менты ее в оборот взяли.
        - Что мне делать?
        - Вот это и делай - за Светкой смотри. Надо будет что, через «Лондон» передай, пацаны найдут дорогу, как мне переправить.
        Карл положил телефон на портфель:
        - Все?
        - Я по убийству Железовского кое-что узнал. Просто так, из любопытства, - тихо проговорил адвокат, - милиция ищет какой-то кейс, который был пристегнут к запястью убитого наручниками. Его до сих пор не нашли. Предполагают, что в нем была крупная сумма денег наличкой. Все гадают, кому и зачем он его нес. И внучки его пока не отыскали. Ее, кажется, Светланой зовут? - Не дождавшись подтверждения, адвокат продолжил: - В квартире у Железовских засаду устроили. Но, думаю, зря. Никто там не появится… - не заметив во взгляде Карла особой заинтересованности, Нардов улыбнулся. - Да, теперь уже все. Через три дня вы будете на свободе. Киоскершу не допрашивали, считают, что и так свидетелей достаточно, она все еще в реанимации. В протоколе вашего задержания есть неточности…
        - Адвокат, - довольно грубо прервал его Карл, - если мне нельзя меньше трех дней здесь париться, не утомляй, иди в бар «Лондон». - Нардов кивнул, подтверждая, что прекрасно знает, где этот бар расположен и почему следует наведаться именно туда. - Пацанам все и скажешь. У них руки развязаны, а время не ждет. Заодно и аванс получишь.
        - Насчет этого все в порядке. Уже получил. От Монгола передали.

«Конечно, - в мыслях нервно рассмеялся вор, - на то и общак под Монголом, чтобы зоны да тюряги греть, адвокатам платить и ментов с судьями подкупать. Вот только я косяк запорол. Четверть лимона общаковых на мне повисли. Прав был Монгол, вор не может быть добрым, вор должен быть только справедливым. А еще он, когда я пачки с долларами на его глазах в кейс грузил, мог сказать, что мне не за общаком смотреть, а за фабричной кассой взаимопомощи… И прав бы был. Сроку вернуть - неделя. Я еще про три дня Монголу сказал, он знал, что в случае неудачи взять мне
„филки“ негде. „Коммерсы“ наверняка платить уже отказались, пока за Железовского не отвечу. Их право, они за „крышу“ исправно платили. Не отвечу, в срок деньги не верну - конец авторитету. Развели меня, как последнего лоха на рынке. Вор не должен быть добрым…»
        Карл взял в руку блок сигарет, прикидывая, куда бы его запихнуть, спрятать.
        - Обыскивать вас, Олег Карлович, не будут, я договорился, и от соседей избавят. Газеты свежие, еще и сам не читал. Теперь уж и некогда, от вас сразу в «Лондон», оттуда к Базылеву. Может, еще звонок сделаете?
        - А смысл? - Законный сунул сигареты в один рукав пиджака, в другой - пачку свежих, еще пахнувших типографской краской газет.
        - Завтра снова увидимся. Вам предстоит написать заявление, в котором вы подтвердите признание Базылева. Черновик я привезу.
        Карл нахмурился, получалось, что вроде он кого-то ментам сдает.
        - Но это же будет уже после того, как Базылев явится с повинной, - верно прочитал мысли законного Нардов, а сам зло подумал, что ему значительно легче договариваться с продажными ментами, судьями-стяжателями и с теми уголовниками, для кого воровские понятия пустой звук.
        - Посмотрим.
        Нардов слов на ветер не бросал - конвоир всю дорогу до камеры равнодушно смотрел на рукав плаща, из которого рельефно выпирал блок сигарет, соседи по камере у Карла не появились. Законный сел на деревянный помост, по-турецки сложив ноги, и первым делом содрал целлофан с картонной коробки, открыл крышку. Монгол вполне мог послать записку. Между коробкой и пачками лежало немного денег, их Карл равнодушно засунул под стельку в ботинок, вытряхнул все из коробки. Среди одинаковых пачек на досках лежал обыкновенный картонный календарик с изображением церкви. Карл перевернул его двумя пальцами, резко, как переворачивал карты при игре в двадцать одно. На обратной стороне, расчерченной на прямоугольники месяцев, был вычеркнут черным маркером один день - сегодняшний. День, с которого пошел отсчет возвращения общаковых денег.
        Карл щелчком подбросил календарик-карту, тот, перевернувшись в воздухе, спланировал на доски.
        - Неделя без одного дня, - усмехнулся Карл, - да за эти дни мир перевернуть можно. - И он отчеркнул ногтем последний день возвращения долга.
        Глава 12
        Николай Бунин сидел в гостиной своей квартиры перед роялем. На душе было холодно и противно. Даже крышку инструмента поднимать не хотелось, а ведь раньше и дня не проходило, чтобы он не сыграл пару пьес на отцовском подарке. Рояль - практически все, что осталось у него на память об отце, знаменитом медвежатнике с погонялом Струна. Старинный немецкий инструмент да пара любительских фотографий. Горло то и дело сжимал спазм - в девятнадцать лет мальчишки еще способны плакать в одиночестве, но Бунин слезы безжалостно душил. Он считал, что давно уже стал настоящим мужчиной.
        Николай помнил, как пусто стало вокруг него, когда в один день погибли отец и мать. Ему до сих пор иногда мерещилось, что родители тенями незримо присутствуют в квартире - то тихо переговариваются на кухне, когда он лежит в спальне, то мать заглянет в приоткрытую дверь, посмотреть, не раскрылся ли он во сне. Эти ощущения были предельно реальными. А временами в старом инструменте по ночам сама собой звучала струна. От ее чистого, прозрачного звука он и просыпался. Казалось, выйди в гостиную и увидишь отца перед роялем с занесенным над клавишей пальцем.
        Он сидел и прислушивался, надеясь вновь уловить присутствие ушедших из жизни родителей.

«Отец, я знаю, что мертвым говорить с живыми нельзя, - обращался Бунин в мыслях к родителю, - но дай мне какой-нибудь знак, ты можешь это сделать, чтобы я знал, как поступить. Карл, как мог, заменял мне тебя. Но теперь его закрыли менты. А времени нет. Ты всегда находил выход, - молил Николай. - Я не знаю, где ты сейчас. В раю или в аду? Но ты отовсюду находил дороги, из зон, тюрем, чтобы передать записку мне и маме. Найди дорогу и сейчас. Говорят, что вор не может попасть в рай. Но Карл рассказывал другое, мне тогда было еще лет двенадцать… Он сказал, что нет одного рая, а есть несколько. И один из них - рай для блатных. Правильные блатные попадают в него, а отморозки, бандиты и беспредельщики горят в отдельном аду. И он сказал, что ты непременно попал в такой рай, ведь ты был честным бродягой. Я до сих пор верю в это».
        Николай прислушался к ночным звукам, наполнявшим квартиру. Из спальни доносилось чуть различимое дыхание Светланы. Девушка уснула, выключилась почти сразу, как только Николай привез ее к себе после освобождения. Сперва он сидел возле нее, ждал, когда девушка проснется, но потом понял, что сон сморил ее надолго. После того, что ей пришлось пережить, сознание само отключилось. Бунин даже рискнул оставить ее ненадолго одну, сбегал в «Лондон» и узнал от пацанов все, чего не видел сам. Понял, что, когда позвонил Карлу из метро, того уже замели менты.

«Так вот что значили его слова о начавшихся неприятностях», - подумал тогда Николай.
        Бунин положил руки на крышку рояля и уткнулся в них лицом.

«Отец, хорошо, ты не можешь подсказать, что мне делать. Наверное, вам, мертвым, это запрещено. Но ты же знаешь, что произойдет завтра, через неделю, через год… Не может быть, чтобы там этого не знали. Просто дай мне знак, что на этот раз все обойдется и хуже уже не будет. Мне хватит и этого. Я прошу, отец!»
        И тут… то ли Николай чуть налег на рояль, то ли пересохшая доска деки выгнулась, то ли и впрямь покойный медвежатник отыскал дорогу с того света и подал знак, но в ночной квартире зазвучала струна. Низкий, густой и тревожный звук плыл в сумерках.
        - Что? Где? - послышался испуганный голос Светланы из спальни.
        Николай бросился туда. Света сидела на двуспальной кровати, обхватив колени руками, и неподвижным взглядом смотрела в стену, на которой проступал перекошенный крест - тень от оконной рамы.
        - Ты у меня дома. Все хорошо. Помнишь, я вез тебя на такси, потом мы спустились в метро. Ты помнишь это? Помнишь, как заснула?
        Света повернула голову, резко, как поворачивают птицы.
        - Я помню все, - тихо сказала девушка, - я все видела и понимала, но была словно заморожена… Что это звучит?
        - Рояль. Так бывает, струна зазвучала сама по себе…
        - Ми контроктавы, - произнесла Света.
        - Да, точно, ми.
        Бунин всматривался в ее глаза - все ли в порядке с психикой? Он понял, что сейчас не сможет ей рассказать о смерти Железовского. Ведь дед был для нее единственным родным человеком на свете.
        - Я видела, как убили моего деда, - погасшим голосом проговорила Светлана, - и ты видел. Ты же не слепой? Да?
        - Я ничего не мог сделать. И Карл не мог. И ты не могла.
        Девушка нервно засмеялась, но смех был коротким, почти тут же оборвался.
        - Сколько я спала?
        - Не знаю… - растерялся Бунин, - часов восемь, десять…
        - Мне казалось, что больше, будто неделя прошла, я спала и во сне плакала, рыдала. Ты слышал? - Она вскинула голову, и Николай увидел, что ее глаза почти сухие. - Как все было, ты знаешь?
        - Всего не знает никто, - он скользнул рукой по подушке, та была насквозь мокрая, хотя ни одного всхлипа за день он не услышал.
        - Принеси попить, - попросила Светлана.
        Девушка сжала зубами край стакана и жадно глотала воду, затем отдышалась.
        - Расскажи мне все, как было, - попросила она, - только не останавливайся.
        Светлана опустила голову Николаю на колени. Он положил ей на лоб ладонь и принялся рассказывать все, что знал, видел, услышал… Девушка то и дело вздрагивала, потом слезы покатились у нее из закрытых глаз. Ее уже била дрожь, сотрясали судорожные всхлипы. Но стоило Бунину замолчать, как она крепче обнимала его и просила:
        - Говори, не молчи…
        И он рассказывал, скоро ему уже казалось, что это он сам, а не пацаны Карла бегал по крышам, видел лежащего на оцинкованной жести человека в черной маске. Ему чудилось, что это его, а не законного возносит обшарпанный лифт и за мутным стеклом лифтовой шахты постепенно открывается улица - из конца в конец…
        Рука Светланы наткнулась на рукоятку пистолета, заткнутого за брючный ремень Бунина, и замерла. Только сейчас Николай сообразил, что так и не вытащил «волыну», предложенную ему Карлом, даже в «Лондон» с ней бегал.
        - Я думал… если придется стрелять… Не думай о нем, он не пригодился… - Бунин вытащил тяжелый «ТТ» и бросил его на простыни - продолжал говорить.
        Он гладил девушку горячей ладонью по жестким неподатливым волосам не так, как делал бы это мужчина, скорее гладил, как мать, успокаивающая испуганного ребенка. Бунин не заметил, как сам уснул, прижимая к себе вздрагивающую Светлану…
        Он проснулся от яркого утреннего солнца, пронизавшего все пространство спальни, вспыхивающего миниатюрными радугами на фигурном зеркале трельяжа, возвышавшегося над туалетным столиком. Трельяж принадлежал погибшей матери Николая, она подолгу сидела за ним в те дни, когда отец мог появиться дома.
        Сидела подолгу, но заметить потом и понять, что именно происходило с ее глазами, лицом, было невозможно. Случалось настоящее волшебство, мать становилась молодой, глаза делались больше, чуть менялся их разрез, морщинки возле них бесследно исчезали. Пользоваться косметикой она умела так, что непосвященному казалось, будто над ее лицом никто, кроме природы, и не трудился.
        Но теперь Бунин жил один. Трельяж и туалетный столик в мужской спальне - вещи почти бесполезные, особенно если хозяин выдает себя за слепого. Но у Бунина рука не поднималась избавиться от них. Даже баночки с кремами, тюбики с тушью, цилиндрики помад и пудра до сих пор покоились в выдвижном ящичке столика.
        Сегодня, озаренная солнечным светом, за столиком сидела Светлана, в руке она держала пистолет и сосредоточенно его рассматривала, даже голову не повернула, когда ее окликнул Бунин:
        - Ты в порядке?
        Николай, боясь спугнуть девушку, подошел к ней и забрал «ТТ»:
        - Осторожно, он заряжен. Как ты?
        - Как видишь. - От вчерашней растерянной, убитой горем девчонки не осталось и воспоминания - взгляд сделался злой и решительный, ее сухие губы, выронив два коротких слова, тут же плотно сжались.
        Бунин даже растерялся, не зная, как себя вести.
        - Я сейчас уйду, - сказала она, - спасибо, что пытался вчера помочь.
        - Куда и зачем? - Николай положил ей на плечо руку, но Светлана тут же сбросила ее.
        - Сперва в милицию. Потом в морг. Я должна забрать деда, похоронить его, - уверенности в себе хватило ненадолго, во взгляде промелькнула растерянность.
        - Ты права, но давай подумаем. - Бунин присел на корточки, взял ее руки в свои, на этот раз девушка словно и не заметила прикосновения.
        - Я уже подумала.
        - Ты хочешь похоронить деда, но тело тебе сейчас не отдадут. Экспертиза займет много времени - несколько дней.
        Светлана прикрыла глаза, губы ее дрогнули, а Николай продолжал:
        - В милицию тебе идти нельзя. Во всяком случае, сейчас.
        - Дед всегда учил, что законопослушный человек, если случается беда, идет не к блатным, а в милицию.
        - Но сам пошел к Карлу, - напомнил Николай.
        - И его убили…
        - Если бы твой дед обратился к ментам, убили бы тебя. - Жесткость оправдала себя, и Бунин продолжал наседать на Свету: - Карл тебя спасал, поставив на кон свой авторитет. Ты даже представить себе не можешь, чем он рискует. А ты хочешь его сдать.
        - Я никого не хочу сдавать. Я хочу, чтобы нашли убийцу, я хочу похоронить деда, я хочу увидеть его.
        - Карл найдет убийцу, только не мешай ему…
        - Найдет? Да он сам сейчас за решеткой. Я вас всех ненавижу, и ты один из них. Это ваши разборки погубили деда!
        - Ты не знаешь, что такое вор в законе, он и за решеткой, и на воле продолжает всем руководить, он из-под земли всех достанет, но найдет, - говорил Бунин и старался сам поверить в это. - Ты не имеешь права предать Карла.
        - Я имею право жить так, как считаю нужным.
        - Он собрал выкуп за тебя. Забыла? Хотя Карл не должен был этого делать. А деньги пропали, исчезли.
        - Ты мне уже говорил об этом ночью. Извини, я не контролировала себя вчера. Я сама верну деньги Карлу.
        - Верни, - Бунин подставил ладони так, будто Светлана могла поставить на них кейс с деньгами.
        - Прямо сейчас я не могу… - растерялась девушка, - потом… у деда есть фирмы, заказы. Я поговорю с управляющими. По завещанию все перейдет ко мне, дед не раз говорил мне про это.
        - Света, - Бунин продолжал держать руки перед девушкой, - деньги нужны или прямо сейчас, или никогда. Не знаю, сколько дней есть у Карла вернуть долг, но их немного. Ты слышала когда-нибудь про воровской общак?
        - Кое-что… мальчишки во дворе говорили.
        - Так вот, деньги на твой выкуп взяты оттуда. И вернуть их вовремя для Карла вопрос чести… даже скорее… жизни. Так что ни в какую милицию ты не пойдешь. Я не пущу. Карл ради тебя, какой-то телки-зазнайки…
        - Ну вот… - Светлана глянула в зеркало, - ты смотри, даже слезинки в глазах нет. Это воспитание сказывается. Дед говорил, чтобы я не плакала, когда его не станет. Он учил меня бизнесу. Предупреждал, чтобы я не тянула, а сразу попыталась взять все в свои руки. Бизнес, учил дед, это то, ради чего он жил. А жил он ради меня. Вот. Поэтому пойми меня. Что мне делать теперь? - Светлана была готова вновь расплакаться.
        Бунин смотрел на девушку и не мог понять, где она настоящая. Та, которая была с ним в опере? Та, кого он спасал от похитителя? Или истинной Светланой был сгусток слез и рыданий в его спальне? И вот теперь тот же самый вопрос, который он задавал самому себе, - что делать?
        - Ждать, пока все решится, - не слишком уверенно произнес Николай, сам он не собирался следовать такому совету.
        - Я так не могу. Иначе сойду с ума, - Светлана бросила короткий взгляд на пистолет, - я должна увидеть деда. Умом понимаю, что он мертв, но душа, - она приложила ладонь к груди, - не чувствует этого, потому и в глазах сухо.
        - К ментам ты не пойдешь, - заявил Николай, - на этом закончим. Жди меня здесь.
        - А ты куда пойдешь? Можно мне с тобой?
        Бунин купился на тон, каким были произнесены эти слова. Всем мужчинам отшибает мозги, когда женщина дает им понять, что сама она не может принять решение - и все зависит только от одного его слова…
        - Я собирался пойти в «Лондон». Спросить у пацанов. Но тебе туда показываться нельзя. Только Карл знает, что ты со мной.
        - Тогда… - голос Светланы дрожал, - я хотя бы должна увидеть место, где убили деда.
        - Зачем?
        - Тебе этого не понять. Должна, и все, - с чисто женской последовательностью заключила девушка.
        Бунин призадумался, в словах Светланы имелся смысл. Во-первых, в «Лондон» идти было еще рано, ничего нового узнать там он пока не мог, во-вторых, ему и самому надо было вернуться туда, где убили Железовского. Слишком мало он успел увидеть сам, теперь предстояло сопоставить собственный опыт с услышанным от пацанов.
        - Пообещай мне, - строго произнес Бунин, - что, если мы вернемся туда, ты больше не будешь порываться бежать в милицию. Ты станешь во всем слушаться меня.
        - Согласна, - возможно, ответ прозвучал слишком поспешно, но Николай тогда не обратил на это внимания.
        - Мы поедем туда на такси. И ты обещаешь мне не выходить из машины.
        - Согласна.
        - Тогда едем. Собирайся. Только не забудь, что для своих соседей я - слепой. Подыграй.
        Светлана свела Бунина с лестницы, придерживая под руку. Глаза Николая прикрывали солнцезащитные очки с наклеенными на стекла разноцветными звездами из фольги.
        Таксист особо не обрадовался, когда услышал адрес. Ехать предстояло всего несколько кварталов. Но после того как Бунин сказал, что заплатит за час работы тысячу рублей, водила сразу просиял. Светлана усадила Николая в такси на заднее сиденье, устроилась с ним рядом.
        - Вот и приехали, - таксист обернулся к пассажирам, - вам в какую арку заехать надо?
        - Командир, - сказал Бунин, доставая две российские пятисотки, - если не трудно, тормозни здесь и сходи погуляй. Нам с подругой о своем потолковать надо. Через двадцать минут вернешься.
        Деньги исчезли в широкой ладони водилы.
        - Как скажете, клиент всегда прав, если платит хорошо.
        Таксист выдернул ключи из замка и выбрался из машины.

«Видал я всякие парочки. Нанимали меня, чтобы за город выехать, и просили удалиться. Но чтобы на улице, в людном месте… Хотя парень слепой, ему без разницы, где любовью заниматься», - и таксист, глянув на часы, направился к уличному кафе, как раз выдался момент перекусить.
        - Показывай, где и что произошло, - Светлана опустила стекло.
        Николай уверенно указал на подворотню, увенчанную знаком «кирпич»:
        - Здесь его убили, а потом человек в маске забрал у твоего деда кейс с деньгами…
        - Теперь я вспоминаю… Тогда только деда и видела, словно он шел вдоль черного фона в кромешной темноте и еще портфель в руке нес, не свой портфель, он такие не любит, кожаные предпочитает. - Светлана осеклась, поняв, что говорит о погибшем в настоящем времени, но переиначить, произнести: «любил», «предпочитал», так и не смогла.
        - Ты сейчас только голову не поворачивай, а скоси глаза, - произнес Бунин, - в арку смотри, там рабочие завал разбирают, возле них менты крутятся. Деньги ищут. Тот самый кейс, считают, что он с крыши упал во двор.
        - Думаешь, найдут?
        - Нет, - уверенно ответил Николай.
        - Почему?
        - Карл так сказал.
        - Это не ответ, - не сдавалась Светлана, - портфель мог упасть с крыши. Почему бы и нет?
        - Сперва леса обвалились. Если бы портфель и упал, он лежал бы сверху, а не под ними. Карл думает, что там был еще один человек, он деньги и унес. Осторожно, мент на нас смотрит, - Николай повернулся к арке спиной и приобнял девушку.
        - На крыше портфель не мог остаться? Может, его милиционеры украли?
        - Их много было. Менты в одиночку крадут, в крайнем случае по двое. Они друг друга боятся. Да и Карл до их приезда успел крышу осмотреть из соседнего дома.
        Светлана внимательно изучала застекленную лифтовую шахту, выходившую на улицу. Слова Бунина о том, что деньги нужно вернуть немедленно, засели в ее голове. Ей казалось, она просто была уверена в том, что кейс до сих пор где-то рядом, просто все не там ищут. Так бывает, особенно в детстве. Ребенок весь дом перетрясет, разыскивая спрятанные родителями перед праздниками конфеты. Даже когда ему честно скажут, что конфет нет, он будет упорно их искать.
        Глянув на Бунина, Света сразу же решила, что не скажет ему ни слова о своих подозрениях. Карл являлся для него непререкаемым авторитетом, и если законный сказал, что деньги отсюда увели, значит, так оно и есть, хоть кол на голове теши.
        Таксист, поигрывая ключами от машины, маячил уже за ветровым стеклом. Света махнула ему рукой.
        - Куда теперь? - заработавший денег на ровном месте, подкрепившийся водитель забрался в автомобиль.
        - Возвращаемся.
        Когда машина уже готова была завернуть в арку, Бунин остановил водителя.
        - Мы в расчете?
        - Более чем. Надумаете еще по городу покататься, скажите диспетчеру, чтобы восемьдесят пятый номер к вам прислал.
        - Непременно.
        Машина уехала, и тогда Николай попросил:
        - Сделай вид, что ведешь меня домой, для соседей я - слепой.
        Уже оказавшись в квартире, Николай усадил Светлану на вертящийся табурет возле фортепиано и, подняв темные очки на лоб, заглянул ей в глаза так, как учил его делать Карл - смотрел до тех пор, пока девушка не отвела взгляд.
        - Чего ты хочешь? - злясь, спросила Светлана.
        - Я должен идти, а ты остаешься.
        - Куда?
        - Есть дела.
        - Почему я должна сидеть у тебя дома?
        - Ты сама все прекрасно понимаешь. Тебе нельзя высовываться на улицу. У меня тебя никто искать не станет. Свою часть договора - свозить тебя на место гибели деда, я выполнил. Теперь ты должна выполнить свою. Сиди и жди моего возвращения.
        - Как долго?
        - Не знаю. Может, вернусь вечером, может, к утру. Как получится. Обещай, что шага за дверь не сделаешь, сколько бы меня не было.
        - Обещаю, - проговорила Светлана, тайком скрестив указательный и средний пальцы, как делают это дети, когда обманывают.
        Николай не заметил скрещенных пальцев. На всякий случай он заткнул пистолет за пояс и выгреб из шкатулки все наличные деньги: и доллары и российские.

«Меньше будет соблазна выйти на улицу. Нет денег, незачем идти».
        - Поесть я принесу.
        Светлана вскинула ладошку на прощание:
        - Можешь не спешить, я привыкла проводить время в одиночестве. Что делать, когда зазвонит телефон?
        Николай остановился у самой двери, потер лоб:
        - Лучше не бери трубку, да и сама никуда не звони. Дверь я открою своим ключом. Договорились?
        - Идет.

* * *
        Полковнику Федеральной службы безопасности Андрею Андреевичу Анохину нельзя было отказать в чувстве юмора. Пошутит, а потом сослуживцы передают эти шутки друг другу. Начальство, когда Анохин был еще капитаном, постоянно его подкалывало, намекая на то, что неплохо было бы, если бы Анохин выступал в Клубе веселых и находчивых. На что Анохин тоже отшучивался, поясняя, что внедриться в команду и стать своим в той среде сложнее, чем устроиться на службу в ЦРУ. Кавээнщики друг друга знают в лицо, чужих за сто метров чуют.
        Отношения с начальством мало у кого складываются гладко. И не важно, где ты и кем работаешь, в каком звании служишь. Анохин не один раз испытал на себе гнев начальства, но ему везло. Стоило ему поссориться с каким-нибудь полковником, как того словно по мановению волшебной палочки отправляли на другую работу или сам уходил на пенсию. Понятно, чекистов-пенсионеров не бывает, чекист - он и на пенсии чекист. Но повлиять на судьбу подчиненных он уже не может, руки коротки, да и рычагов нет.
        Вот и продвигался Андрей Андреевич Анохин от звезды к звезде. Особо не прогибался под начальством, задницу не рвал, работал как умел, как считал нужным.
        Повезло ему лет семь назад, он тогда еще только майора получил. Написал аналитическую записку, и ведь бывает так, не затерялась та записка майора Анохина в ящике письменного стола, в шкафу с застекленными, затянутыми тканью дверцами, как это случалось неоднократно с записками его коллег, а попала на стол даже не к начальнику управления, а к первому заместителю директора по оперативной работе.
        Генерал запросил личное дело новоиспеченного майора, характеристики на него, а затем Анохин в недорогом, но аккуратном костюмчике оказался в кабинете генерала, который сидел за большим письменным столом с тех времен, о которых майор Анохин еще в книжках читал. Стол был огромный, двухтумбовый, массивный, обтянутый зеленым сукном, по размерам не меньше бильярдного, только луз по углам не было. А на стене, может быть, даже слишком нарочито, в дубовой раме, такой же вечной, как и стол, красовался портрет «железного Феликса» в профиль, как на медали отчеканенный.
        Хозяин кабинета - генерал проявлял инициативу и требовал ее от подчиненных. Встретил майора крепким мужским рукопожатием и чашкой крепкого кофе. Аналитическая записка Анохина лежала на столе, она вся была испещрена аккуратными пометами, вопросами, галочками настолько мелкими, что даже рассмотреть их было сложно.
        - Прочел я, Андрей Андреевич, вашу записку, - генерал перевернул ее, обратная сторона последней страницы тоже была исписана. Генерал прикрыл рукой меленькие, как букашечки, буквы. - Внимательно прочел, знаете ли, не один раз. А вы пейте кофе. Можете даже курить, хотя знаю, что вы бросили.
        Подобная осведомленность Анохина удивила.
        - Тут вот какое дело, Андрей Андреевич, надо вашу записку развить. - И он принялся читать вслух один пункт за другим, предлагая свои изменения, выслушивая замечания майора, что-то корректируя на ходу, быстро работая ластиком.
        Через полчаса они уже были в рубашках, пиджаки висели на спинках стульев. Вместо четырех страниц вырисовывалось двенадцать.
        - Ну а теперь, - кофейные чашки уже наполнялись пятый раз, - Андрей Андреевич, давайте-ка эту записку будем сокращать, не сильно, страничек до шести ужмем. Потому как в Кремле, - слово «Кремль» в устах генерала прозвучало достаточно пренебрежительно, - длинных бумаг не читают, времени у них нет. Выборы, перевыборы - в общем, люди заняты. А шесть страниц - это не двенадцать, их осилить можно.
        Не прошло и двух недель, как Анохин был вызван к своему непосредственному начальнику и тот с удивлением, словно впервые видел майора, посмотрел на него:
        - Анохин, ты или очень умен, или очень глуп. Одно из двух. Мне год до пенсии, я на своем месте досижу, и ты это знаешь, и тебе это известно. Тогда объясни, какого черта тебя к директору вызывают?
        Анохин пожал плечами:
        - Откуда же мне знать, зачем я им понадобился?
        - Так вот, завтра в шестнадцать ноль-ноль, а лучше без четверти ты должен быть там, понял?
        - Так точно, товарищ полковник.
        - Недооценил я тебя, ой, недооценил, - произнес шеф, отпуская подчиненного.
        Аналитическая записка майора Анохина касалась того, как следует работать Федеральной службе безопасности в новых экономических условиях с лидерами группировок, то есть с организованной преступностью. В шестнадцать ноль-ноль в кабинете директора Федеральной службы безопасности Анохину и генерал-майору, отвечающему за оперативную работу, был дан карт-бланш. И Анохин, засучив рукава, принялся за работу.
        Через два года он уже был подполковником, а еще через три бывшие сослуживцы диву давались, он стал полковником. За какие заслуги в ФСБ получают звания и награды, особо никто не распространяется. О том, чем именно занимается полковник Анохин, знало слишком немного людей. А Анохин то под видом адвоката, то ментовского следователя ездил по российским зонам и тюрьмам, встречался с ворами в законе, говорил с авторитетами криминального мира, был среди них и Пашка-Крематорий, собирал материалы, анализировал сложнейшие комбинации, которые давали возможность службам безопасности контролировать финансовую, не всю, конечно, но важную составляющую деятельности криминального мира.
        Со страниц газет, журналов пестрели снимки застреленных, взорванных в собственных автомобилях, убитых за границей, привезенных в наручниках в Россию руководителей криминального мира. И во всем этом была немалая заслуга полковника Анохина. Он умел где железной логикой, а где жестокими угрозами принуждать к сотрудничеству. Не гнушался полковник Анохин никакими, даже самыми грязными методами: шантаж, подкуп. А если кто-то упирался, не соглашался, Анохин устраивал так, что свои же убивали непокорного авторитета. Просто вовремя через надежных людей сливал братве нужную информацию.
        Все складывалось на пользу Андрея Андреевича. Провальных дел за последние несколько лет у Анохина не случалось, были не очень удачные. Но попадались и громкие победы, правда, о них знали только избранные люди. Войны в криминальном мире, как правило, устраивают не сотрудники уголовного розыска, а такие, как полковник Анохин из ФСБ. Они все просчитывают, готовят каждый шаг, выверяют каждое движение, строят сложнейший механизм, долгоиграющую комбинацию, которая, в конце концов, должна дать желаемый результат. А докопаться до причин практически невозможно.

* * *
        Полковник ФСБ Анохин появился в Главном управлении внутренних дел у полковника Петрищева в день убийства бизнесмена Анатолия Железовского на тихой московской улочке. Петрищев не ожидал такого гостя, Анохин явился без звонка. Одет он был слишком просто, простачками и любят прикидываться всемогущие. Никакой показухи, все незатейливое: брюки дешевые, тапочки, куртка, маечка, будто на распродаже купленные. А вот часы, авторучка и мини-компьютер говорили совсем о другом. Но не каждый станет обращать внимание на мелкие детали.
        Полковник встретил Анохина недружелюбным взглядом. Но Андрей Андреевич Анохин умел располагать людей к себе. Пара шуток о погоде, пара колких замечаний в адрес милицейского начальства, и Петрищев уже смотрел на Анохина совсем другими глазами. Он уже забыл о первом впечатлении и о том, что к сотрудникам иных спецслужб, кроме своей собственной, следует относиться настороженно.
        Полковник расплылся в широкой улыбке, расстегнул китель с тремя звездочками на погонах:
        - Что, Андрей Андреевич, тебя интересует?
        - Пара пустяков, кое-какие детали дела по убийству Железовского.
        - Ну, я тогда сейчас свяжусь с ребятами, и поезжайте к ним. Машина есть? Еще сам многого не знаю.
        - Да, есть сегодня машина, - скромно заметил Анохин, как будто последние пару лет он на работу и по служебным делам пешком ходил.
        - А то могу дать, подкинут.
        - Нет, спасибо, я сам управлюсь.
        Петрищев позвонил прямо при Анохине на Петровку, поговорил с коллегами, и Анохин отправился в уголовный розыск. Там его встретили как положено, раздражение в глазах ребят из уголовного розыска к незнакомцу из ФСБ читалось с первого взгляда. И были на то веские причины. Вражда между спецслужбами была давней, закоренелой, никто не знал, когда она началась и когда закончится. Чисто милицейские дела - это бытовуха да кражи. Любое другое дело, в котором фигурирует серьезное огнестрельное оружие, поддельные документы, где есть настоящая загадка, может быть передано в ФСБ. Обычно эфэсбэшники, а раньше сотрудники КГБ перспективные дела забирали себе, причем обычно в тот момент, когда все основные улики были собраны, уже готовились аресты и до окончания операции оставались считаные дни. Слава, и медали с орденами, и звезды на погоны, естественно, доставались эфэсбэшникам, а тем, кто добился результата, приходилось рассчитывать лишь на благодарность собственного начальства, нервно курить и материться в коридоре, проклиная на чем свет холеных сотрудников ФСБ.
        Вел дело Железовского немногословный, с виду туповатый майор. Он представился, как того требовал устав, но даже кофе гостю не предложил, лишь показал на стол, старый, шатающийся, и на стул, протертый, грязный.
        - Устроит, полковник? - спросил майор.
        - Вполне, спасибо. Очень даже комфортабельные условия.
        Он поставил на стол спортивную сумку, вытащил ноутбук, раскрыл его и попросил все бумаги.
        - Бумаг, собственно, у нас хватает, - сказал майор, - только они и нам нужны. У меня люди ночь не спали, свидетелей опрашивали, по грязным дворам и крышам ползали, подворотни обыскивали.
        - Да я понимаю, - сказал Анохин. - Свидетели убийства есть? Я бы хотел именно этот аспект изучить.
        - Кое-что есть.
        - Вы на меня зло не смотрите, я ваш хлеб отбивать не собираюсь. Стрелял снайпер, это бесспорно, значит, и для меня работа найдется. Помощь вам не помешает.
        Майор из уголовного розыска на информацию был скуп. Он понимал, что полковник, приехавший к ним на Петровку, лишь прикидывается простачком, а на самом деле хитер. За годы работы в уголовном розыске он научился разбираться в людях и знал наверняка, что простота, с которой полковник разговаривает с ним, показная, как и шмотки на нем. А вот компьютер, стоящий на столе, стоит не меньше двух тысяч. Да и машина, на которой Анохин приехал на Петровку, тоже не добитые «Жигули» шестой модели.
        И майор понемногу начал раздражаться. Но Анохин его остановил, не дав искре разгореться в пламя.
        - Майор, знаешь что, - встав со своего места и закрыв компьютер, сказал Анохин, - думаешь, мне это дело надо? Так вот, я тебе скажу, мне оно еще меньше, чем тебе, надо. Я, как и ты, работу выполняю. Мне начальство приказало, я и занимаюсь. У тебя два или три таких дела в производстве, а у меня двадцать три. Ты меня понял? Из них в Москве всего лишь десять, а остальные в Москве начались, да рассыпались по России. И если ты думаешь, что только ты и твои ребята ночами не спят, вкалывают до седьмого пота, так я тебе скажу, и мои люди, и я сам спим через раз и живем на колесах. Я в своем кабинете если раз в неделю бываю, и то слава богу. А ты, майор, даже кофе меня не угостил.
        Майор поначалу хотел что-то возразить, но лишь слюну сглотнул.
        - А вы не наезжайте на меня, товарищ полковник.
        - Можно называть и Андрей Андреевич, - сказал Анохин, улыбнувшись. - И дело мне твое не надо, и результаты меня тоже не интересуют. Я тебе как офицер офицеру говорю, это дело, может быть, три процента, может быть, пять занимает в моей работе. Так что давай не будем ругаться и норов друг другу показывать. Я, между прочим, по зонам и по тюрьмам поездил, иногда по месяцам из командировок не вылезал. И не по заграницам, майор, не на солнышке на берегу моря жарюсь, а на Колыме, за Уралом чаще, чем в Москве, бываю. И звезды получаю за результат, который даю вместе со своими людьми. Надеюсь, ты понял меня? Я такая же серая лошадь, как и ты со своими ребятами. И воз мы тянем один и тот же. Впрягли нас в оглобли и погоняют. А если кормят кого-то чуть лучше, так это же не я пищу распределяю и клок сена у тебя изо рта вырывать не стану.
        Майор рассмеялся.
        - Ладно вам, Андрей Андреевич, привыкли мы, что нас ФСБ не жалует.
        - Давай бумаги по свидетелям.
        То, с какой скоростью Анохин печатал на компьютере, майора потрясло. Двумя пальцами за час он сам с трудом страницу набирал, а чекист барабанил двумя руками, как на пианино играл.
        Когда Анохин закончил вносить данные протоколов допроса в свой ноутбук, майор поставил перед ним большую чашку горячего как огонь растворимого кофе.
        - Где это вас учат так печатать?
        - Жизнь заставляет. Время экономить надо, вот и печатаю быстро. Между прочим, не только печатать умею. Поверь, если надо, и пострелять могу не хуже твоих орлов.
        - Поверю на слово, - сказал майор.
        - За кофе спасибо. Ты сам, майор, на месте был?
        - Да, - ответил хозяин кабинета.
        - Не хочешь еще разок туда съездить?
        - Мои ребята сейчас там.
        - Я подкину на своей машине. Твой бензин жечь не станем.
        Майор посмотрел на часы:
        - Что ж, поехали.
        Анохин закрыл компьютер, допил кофе до последней капли и вместе с майором отправился на место убийства бизнесмена Железовского. Майор самолично облазил крышу, даже не поленился и поднялся в застекленную лифтовую шахту дома напротив. Майор разговаривал со своими людьми на улице.
        Анохин подошел, носовым платком вытер руки.
        - Пошли, майор, кофе выпьем, - кивнув на столики под зонтиками, предложил полковник Анохин, - я угощаю. Такую большую чашку, как ты мне, не предложу, но я заметил, аппарат в этом кафе хороший, значит, кофе будет крепким.
        Они сидели под зонтиком.
        - Что баллисты говорят?
        - Да что они говорить будут. Снайперская винтовка, все три выстрела смертельные, работал профессионал.
        - Сам что думаешь?
        - Думаю то же, что и баллисты.
        - Ты не думал, майор, почему винтовку стрелок в бельведере не оставил?
        Майор насупил брови и признался:
        - Нет, не думал пока. Но иногда они оружие с собой уносят.
        - Зачем оно ему нужно?
        Майор пожал плечами, как бы этим жестом пытаясь ответить на, в общем-то, сложный вопрос:
        - Подкинуть кому-нибудь можно, это раз.
        - Логично, - подтвердил предположение майора Анохин.
        - И убийство на другого свалить. Все-таки три трупа - это многовато.
        - Согласись, что профессионал с железными нервами и максимальной выдержкой работал. Я даже думаю, - продолжил Анохин, - что кто-то этим снайпером руководил. Знаешь, как у артиллеристов, наводчик существовал и находился где-то рядом.
        - Может быть.
        - Ну, это я так, между прочим, как говорится, не для протокола. Зачем еще снайперу отработанное оружие?
        Майор задумался, мял в пальцах сигарету, молчал.
        - Правильно молчишь. На хрен винтовка снайперу нужна! С ней уходить тяжело, а если прихватят, улика такая, что не отопрешься. Значит, она ему, винтовка, позарез нужна была, еще кого-то застрелить собирается. Как тебе такая мысль? Ты бы ведь сам, майор, бросил винтовку? И я бы бросил. А он ее с собой прихватил.
        - Ну, мало ли что у него на уме! Кто ж знает?
        - Тут ты прав, пока мы этого не знаем. Но почему-то думаю, что скоро узнаем, и еще появится труп, и пуля будет из одной и той же винтовки. Попомни мои слова, майор, ведь, наверное, тебе придется то дело в производство брать.
        - Ладно тебе, Андрей Андреевич, накаркаешь. У меня и так три дела на столе.
        - Одним больше, одним меньше… С тебя да и с меня не убудет. Здесь остаешься или на Петровку подкинуть?
        - Здесь останусь, - сказал майор, - у ребят машина, сам доберусь.
        На этот раз майор на полковника смотрел с удивлением. Ведь сразу он показался ему выскочкой, а мужик толковый, «фишку рубит», как говорит молодежь.
        - Еще встретимся, майор. Москва - город большой, но тесный. А работы нам с тобой до пенсии хватит, поверь. Хотя что я тебя агитирую за советскую власть, сам небось знаешь.
        По возрасту они были одногодками, но положение в обществе занимали абсолютно разное.
        Глава 13
        Что ему делать сразу, как окажется на свободе, Карл уже успел придумать, лежа в камере. Адвокат попался толковый, сумел вывести его из КПЗ под подписку о невыезде раньше, чем обещал. И трех дней не прошло.
        Куда собирался отправиться смотрящий, туда и пошел.
        Иногда вору в законе Олегу Карловичу Разумовскому хватало одного взгляда на человека, чтобы определить, в каком месте он прячет деньги. Многолетний опыт, природная наблюдательность и талант делали одежду на потенциальном клиенте прозрачной, словно она была соткана из воздуха. Карл даже отчета себе не отдавал, как это у него получается.
        Заведующий реанимационным отделением ходил у двери, заложив руки за спину. На двери красовалась надпись, отбитая под трафарет, - «Реанимация». Такая же надпись была и над дверью. По вечерам матовое стекло светилось, и черно-коричневая надпись, почти непроницаемая для света, выглядела угрожающе. Сейчас плафон был выключен, на улице светило солнце, и заведующий пребывал в хорошем настроении.
        Утром ему позвонили и попросили об одной незначительной услуге для очень влиятельного человека. Этим человеком был смотрящий по одному из районов Москвы. Однако, естественно, об этом врачу никто докладывать не собирался. Сказали лишь, что ровно в одиннадцать этот человек придет в реанимацию, и попросили заведующего отделением оказать ему всяческое содействие.
        Врач, тридцатисемилетний Сергей Михайлович Потемкин, заволновался.

«Что же это за человек такой важный, если звонил заместитель министра здравоохранения, человек, перед которым врач больницы чуть ли не сознание теряет?»
        Сергей Михайлович Потемкин безошибочно узнал этого человека. Карл поднимался по лестнице в накинутом на плечи халате. Было одиннадцать ноль пять. Гость опаздывал, но врач себя тотчас поправил:

«Такие гости задерживаются, а не опаздывают».
        Карл подошел к врачу, кивнул и спокойным голосом, чуть глуховатым, произнес:
        - Олег Карлович, - протянул руку, - вам звонили?
        Врач на мгновение замешкался, пожал сухую крепкую ладонь и представился:
        - Сергей Михайлович Потемкин. Прошу проходить.
        Он открыл дверь и заспешил по длинному коридору с серыми стенами.
        - Вот, собственно, и реанимация, Олег Карлович.
        Гость шел не спеша. Запах больницы Карл не любил, как и запах тюрьмы. Потому что в больничных палатах он бывал, когда тянул срок.
        - Катерина Васильевна Синицына поступила к нам сразу с улицы после того, как машина врезалась в ее киоск… - быстро говорил, словно докладывал начальству, заведующий отделением.
        - Я знаю, когда она поступила.
        - Состояние больной на текущий момент…
        - Жить будет? - остановил разговорившегося врача Карл.
        - Состояние больной тяжелое.
        - Я спрашиваю, жить будет?
        - У нас в отделении очень хорошие врачи, квалифицированные специалисты - хирурги, анестезиологи, терапевты, реаниматологи…
        Карл положил руку на плечо врача.
        - Сергей Михайлович, - голос Карла изменился, стал жестким, но металла в нем еще не было, - я спрашиваю, жить девчонка будет?
        - Есть все предпосылки предполагать, что будет.
        - Вы уж постарайтесь, - сказал Карл, - девчонка-то молодая, не пожила еще даже.
        Заведующий отделением открыл дверь в палату. Вначале зашел сам, затем предложил гостю. Палата, в которой лежала Екатерина Синицына, была небольшая, может быть, метров двенадцать, на две кровати, одна из которых пустовала. Медсестра, сидевшая у кровати, как только открылась дверь и появился заведующий отделением, тут же вскочила и принялась поправлять подушку.
        Сергей Михайлович взглядом спросил у сестры:
        - Ну, как самочувствие больной?
        - Три часа как пришла в себя. - И медсестра принялась перечислять, какие назначения были сделаны, какие процедуры выполнены, а какие еще предстоит выполнить.
        Карл смотрел на девушку. Из-под бинта торчали пряди белых крашеных волос, губы были искусаны, на подбородке темнели ссадины. Левая рука - в гипсе, из него, как из норки, торчали кончики пальцев, бледно-розовые, с пошлым, поцарапанным черным маникюром, хотя ногти были довольно короткими. Нога, залитая в гипс, висела на сложной конструкции из блестящих труб, металлических тросиков и противовесов.
        Карл абсолютно не слушал, что говорит медсестра, какие вопросы задает ей врач. Он смотрел на девушку, и та, похоже, почувствовала его пристальный взгляд. Темные ресницы задрожали, веки расклеились, девушка открыла глаза, и губы зашевелились.
        - Она что-то просит, - сказал Карл.
        Медсестра быстро наклонилась.
        - Сейчас, сейчас, - сказала она, а затем пояснила: - Пить хочет. Сейчас я тебя напою. - Она отодвинула штатив капельницы, взглянула на перевернутую бутылку.
        Жидкости оставалось с половину, она была неприятного голубоватого цвета, как огонь спиртовки. Медсестра попоила Синицыну, промокнула лицо влажной салфеткой и каким-то делано сердобольным голосом, чтобы слышал и важный гость, и шеф, сказала, как доложила:
        - Через часок, голубушка, я тебе обезболивающий укол сделаю, и тебе станет лучше. Опять немного поспишь.
        - Сергей Михайлович, - Карл знал, где лежат деньги у заведующего отделением, он видел сквозь белый халат вдвое сложенные банкноты, спрятанные в правый задний карман брюк, - я бы хотел переговорить с ней наедине. Думаю, это можно?
        - Да-да, конечно! - Взяв за локоть медсестру, Сергей Михайлович Потемкин направился к выходу.
        Они вышли за дверь.
        Карл подвинул к кровати стул, сел на него.
        - Вот ведь день у тебя какой был неудачный, прямо беда!
        Катерина моргнула, глаза стали влажными, вот-вот заплачет. Искусанные губы искривились.
        - Вы из милиции? - почти шепотом прозвучал вопрос.
        - Нет, не угадала.
        - Вас хозяин прислал?
        - Какой хозяин?
        - Мой хозяин, у которого я работала в киоске.
        - Забудь ты, Катя, о своем хозяине, навсегда забудь. У него к тебе претензий нет и никогда не будет. Ты меня знаешь? - Карл смотрел на девушку, затем повернул голову влево, вправо, приподнял идеально выбритый подбородок. - Ты меня узнаешь?
        - Нет, - сказала девушка.
        - Посмотри еще внимательнее.
        Глаза Синицыной открылись шире, они были темно-карие, как каштан.
        - Ну? Ну? - торопил девушку Карл. - Попробуй меня узнать, постарайся.
        - Нет, - сказала Синицына, - я вас, извините, в первый раз вижу.
        - Очень хорошо, - выдохнул Карл. - У меня к тебе просьба, - он взял ладонь Катерины в свои ладони, зажал, как створками ракушки. - Ты откуда в Москву приехала?
        - Из Можайска, - проговорила Синицына.
        - А чего тебе в Можайске не сиделось?
        - В большой город хотела, думала счастье здесь найти, работу хорошую, мужа… - Синицына шептала, моргала длинными выцветшими ресницами.
        - Ты не одна у родителей?
        - Нет, - сказала девушка, - у меня брат и сестра.
        - И все, конечно, младше тебя?
        - Да. А откуда вы знаете?
        - Я все знаю. Ты за границей когда-нибудь была?
        - Нет, - сказала девушка.
        - А хочешь съездить?
        - Кто ж не хочет? Глупости такие спрашиваете.
        Синицына уже понемногу осмелела. Карл, когда хотел, мог понравиться кому угодно.
        - Если хочешь, то съездишь, я тебе это обещаю. А если я сказал, то так оно и будет.
        Синицына даже растерялась. Она не понимала, что к чему, что за важный человек пришел ее навестить. Все тело болело, голова гудела, левой рукой она не могла шевельнуть, ее подташнивало. А тут странный человек, вроде взрослый, а шутки шутит, заграничную поездку обещает. Слава богу, что жива осталась.
        - Давай-ка мне все по порядку расскажи, как все было.
        - А что я должна рассказать? Как машина в киоск въехала? А-а, - почти простонала девушка.
        - Ну-ну, соберись с мыслями и все по порядку, по очереди. Какого цвета машина была?
        - Черная, - сказала девушка, - блестящая.
        Карл кивнул.
        - Дальше говори.
        - Она по улице ехала. Я шум услышала, потом смотрю, машина на киоск летит. Я глаза зажмурила и еще хотела кипятильник из розетки выключить…
        - Какой кипятильник? - задал вопрос Карл.
        - Обыкновенный. Я чай грела.
        - А-а, чай - хорошее дело. Я тоже чай люблю, а вот кофе мне что-то не идет. Ты какой чай пила?
        - «Липтон», - сказала девушка.
        - Я индийский люблю, - Карл улыбнулся. - Мы еще с тобой, когда поправишься, чаю попьем. Я тебя чаем угощу. В машине два человека было?
        - Нет, один, - девушка выдернула свою ладонь из пальцев Карла и показала один палец.
        - Слушай, Катя, а ты уверена, что один человек сидел в машине?
        - Один. Я еще второе пустое сиденье заметила.
        - Водитель как выглядел?
        Девушка даже глаза зажмурила, вспоминая, а затем сказала:
        - Без усов парень был, лицо молодое, в кепке.
        - А кепка козырьком назад?
        - Нет, вперед. Обыкновенно так одет, кепка серая.
        - Ты бы его узнать могла?
        Синицына закатила глаза:
        - Может быть, и смогла бы.
        - А он на меня, часом, не похож?
        - Что вы! Он молодой, очень молодой.
        - Значит, я на него не похож?
        - Нет-нет, что вы! Вы же мужчина в возрасте, а ему, может, лет двадцать…
        - Очень хорошо, - произнес Карл. - А куда ты съездить хочешь, Катя Синицына, когда поправишься?
        - Ой, даже не знаю. В Турцию, может быть… а можно и в Болгарию. Я нигде не была, только в Питер на экскурсию ездила.
        - Когда поправишься, поедешь в Турцию, я тебе это обещаю.
        - Извините, а вы кто? - вдруг спросила девушка.
        - Я тот, кому ты помогла.
        - Чем это я вам помогла? - простодушная Катя Синицына все еще не понимала, зачем и для чего так подробно расспрашивает ее о том скверном дне солидный, хорошо одетый мужчина с короткой, поблескивающей сединой стрижкой-ежиком.
        - Милиция к тебе не наведывалась?
        - Нет.
        - Ну так вот, потом, когда к тебе следователь придет, ты ему всю правду расскажешь. Не забудешь?
        - Зачем вы мне это говорите? Я врать не умею.
        - Ну все, поправляйся, - Карл пожал девушке руку, не сильно, но дружелюбно.
        Он отошел от кровати и открыл дверь. Заведующий отделением вместе с сестрой стояли напротив. Как только дверь открылась, врач двинулся к Карлу.
        - Сергей Михайлович, - сказал Карл, - сделайте все, что в ваших силах. Она хорошая девушка, у нее вся жизнь впереди. Помогите ей как можно скорее встать на ноги.
        - Вы понимаете, Олег Карлович, у меня в отделении работают самые лучшие специалисты. Если надо, мы пригласим хирургов.
        - Делайте все, что надо, - крепко пожимая руку врачу, сказал Карл. - Я найду дорогу, не беспокойтесь.
        Вор в законе неторопливо, размеренно, с чувством собственного достоинства пошел по коридору. Сестра и заведующий отделением, как зачарованные, смотрели ему вслед.
        - Кто это, Сергей Михайлович? - шепотом спросила медсестра реанимационного отделения.
        - А ты что, не видишь, глаз у тебя нет?
        - Понятно, начальник. Я сразу поняла, когда он только вошел, что не простой человек, не родственник.
        - Так вот, никому не говори.
        - О чем? - спросила сестра.
        - Да о том, что он здесь был. Из министерства звонили и просили, чтобы никто не знал о его приходе.
        - Ясное дело, не скажу. Хорошо, что предупредили.
        Синицына ощупала лицо правой рукой и чуть не расплакалась. Попросила у медсестры зеркало, но та сказала:
        - Голубушка, нечего тебе пока на себя смотреть. Еще насмотришься. А пока отдыхай.
        Но затем, немного подумав, вытащила из кармана халата пудреницу, открыла и подала Синицыной. Та долго, минут десять рассматривала свое лицо в маленьком зеркале. Пару раз ойкнула, а вскоре привыкла. Защелкнула пудреницу, отдала сестре.
        - Ты лучше поспи и ни о чем плохом не думай. Заведующий сказал, что все у тебя будет хорошо. А если Михалыч говорит, что все будет хорошо, то, значит, человек поправится. Мы с ним еще на твоей свадьбе побываем. Ты же не замужем?
        - Нет, - сказала Синицына.
        - Ну вот, выпишешься, замуж выйдешь. А этот, что приходил, знакомый твой?
        - Нет, я его в первый раз вижу.
        Медсестра хмыкнула.
        - Крутой мужик, - сказала она, подошла к окну и стала смотреть во двор.
        Когда ей наскучило это занятие, она вышла из палаты. Синицына лежала и смотрела, как по прозрачной трубочке сбегает в вену у ключицы голубоватая жидкость. Обычно, когда человек прикован к постели, он начинает вспоминать свою жизнь, перебирая годы и дни, с надеждой планирует будущее. Воспоминания отвлекали от навязчивой боли, и Катя Синицына погружалась в них. Она прикрыла глаза, вспоминала школу, одноклассников и одноклассниц - тех, у кого удалась жизнь, по ее мнению, и тех, у кого жизнь не удалась.
        Себя она пока не относила ни к тем, ни к другим. Все еще могло измениться, ведь, по идее, она должна была погибнуть, когда в ее киоск врезалась машина. Но бог миловал, значит, она теперь будет жить долго и даже скорее всего счастливо.

«Странный пожилой мужчина с властным лицом, кто он? Зачем приходил? Я ему правду рассказала, зачем мне врать? - думала Синицына. - Наверное, я ему что-то хорошее сказала, раз он пообещал отправить меня за границу. И, наверное, не обманет, хотя меня все обманывают - и хозяин, у которого я работаю уже второй год. Все обещает, что накинет денег, а потом жалуется, что денег нет, выручка падает, что всем платить надо. И просит потерпеть, мол, скоро лучшие времена наступят. А где эти времена, когда они наступят? Мне вот осенью уже двадцать три будет, а я еще не замужем, ни кола ни двора…»
        У Синицыной начала кружиться голова, ее затошнило. Она дернула здоровой правой рукой. И словно бы почувствовав, или, может быть, услышав шум, в палату быстро вошла медсестра с озабоченным лицом.
        - Что такое, голубушка? Ты это чего?
        - Тошнит, - сказала Синицына.
        - Сейчас, сейчас… Это у тебя от боли. - Она взглянула на часы. - Как раз и укол пора делать.
        У противоположной стены стоял столик на колесиках, закрытый белой тканью. Зазвякали инструменты, хрустнула головка ампулы. Одноразовый шприц наполнился лекарством.
        - Сейчас я тебе укольчик сделаю, и ты еще пару часов поспишь. А вечером тебя посмотрят и, может быть, из реанимации в терапию переведут. Так что все хорошо.
        Укол иглы был почти безболезненным. Минут через десять боль начала притупляться, и девушка уснула, но не глубоким сном здорового уставшего человека. Синицына слышала, как медсестра ходит по палате, слышала, как ее позвали пить чай, но она отказалась. Даже шелест книжных страниц и тот был хорошо слышен.
        Состояние было таким, словно одна часть ее существа спала, а другая бодрствовала, улавливая все то, что происходит вокруг. Она даже слышала, как медсестра меняла капельницу, снимая со штатива пустую бутыль и ставя новую, полную. Но никакого интереса к процедурам и к жизни, происходившей вокруг, Синицына не испытывала, ей было все равно. Сколько прошло времени, она не помнила.
        Медсестра ее попоила, протерла щеки, подбородок, глаза влажной салфеткой.
        - Ну, ты совсем молодец, Катерина, - может быть, чересчур бодрым голосом сказала она, принимаясь за книгу.
        Но почитать не успела, в палату заглянула дежурная. Пальцем позвала к себе медсестру и что-то зашептала ей на ухо.
        - Я не надолго. Тебе пока ничего не надо? - спросила медсестра у Синицыной.
        - Нет, - ответила Катерина.
        Она слышала вначале удаляющиеся шаги, а затем приближающиеся. Дверь открылась, в палату вошел мужчина-врач в белом халате.
        - Синицына? - спросил он.
        - Я, - сказала Катерина.
        Он подошел, стал над ней, посмотрел сверху вниз тяжелым немигающим взглядом. Мужчина был по-модному небрит, девушка увидела его раздвоенный волевой подбородок и неприятный взгляд.
        - Ну, как здоровье, пострадавшая?
        Синицына даже растерялась от подобного вопроса. Да и как на такой вопрос ответишь, находясь в палате реанимации под капельницей?
        - Вижу, уже лучше. Когда в себя пришла, когда очухалась?
        - А вы кто, из милиции? - догадалась Катя, понимая, что так нагло может себя вести лишь сотрудник правоохранительных органов.
        Мужчина хмыкнул и хохотнул:
        - Ага, оттуда. Следователь. И как это ты догадалась? Что, уже приходили, до меня?
        - Не знаю, - сказала Катя.
        - Как это не знаешь? У тебя что, с головой проблемы?
        - Не знаю…
        - Слушай, ты, крошка, кто к тебе уже приходил? Ну-ка, быстро говори!
        - Заведующий отделением приходил… - сказала Синицына, внутренне холодея. Она понимала, что она беспомощна перед этим здоровым небритым мужиком с недоброй ухмылкой.
        - Медики меня не интересуют. Еще кто приходил? Ты же сегодня очухалась? - Синицына заморгала. - Значит, сегодня. И я знаю, что кто-то был.
        - Мужчина приходил такой серьезный.
        Ноздри гостя, стоявшего над ней, затрепетали:
        - Говоришь, серьезный был? Молодой, старый? Звали как, фамилию слышала? Звание?
        - Он не из милиции.
        От этой новости у гостя желваки под скулами забегали и ноздри задрожали.
        - Говоришь, не из милиции? Не следователь? А кто тогда? Кого еще сюда пустить могли?
        - Пожилой мужчина. И перстень у него на руке с прозрачным камнем.
        - Коротко стриженный, лицо сероватое, да? И взгляд такой у него острый?
        - Да. Волосы короткие, седые…
        - Кольцо с прозрачным камнем, точно видела?
        - Да, квадратный камень.
        - И что он у тебя спрашивал?
        - Спрашивал, что я видела, когда машина на киоск налетела.
        - А ты разве видела что-нибудь?
        - Да, - с испугом выдавила из себя Синицына.
        - Ну-ка, ну-ка, поподробнее давай. Я тебя слушаю, - мужчина даже наклонился, и Синицына уловила запах одеколона, терпкий, щекочущий ноздри аромат.
        - Я сказала, что за рулем был парень в кепке, молодой парень.
        - Ага, молодец, не соврала. А ты уверена, что молодой парень, а не мужик в годах?
        - Да, уверена.
        - Эх, Синицына, - весело сказал гость, - глазастая ты, все разглядеть успела.
        - А вы кто? Вы ведь не из…
        - Еще и догадливая. Не из милиции я. - Мужчина посмотрел на часы, затем на окно. Прислушался. Синицына тяжело дышала. - Дай-ка я тебе подушку поправлю… - Он взял подушку за край.
        Катерина пыталась что-то возразить, но мужчина быстро выдернул из-под головы подушку, бросил ее на лицо Екатерине и крепко прижал. Сам в это время навалился на девушку. Она дергалась изо всех сил, которые у нее оставались. Правда, сил было немного, и поэтому она сопротивлялась не очень долго. Мужчина смотрел на кончики пальцев, которые вначале вылезли из гипса, а затем спрятались, словно в панцирь.
        Откинув с лица подушку и приложив палец к сонной артерии, мужчина убедился, что девушка мертва.
        - Ну, вот, теперь ты никому ничего не скажешь. Лучший свидетель - мертвый свидетель.
        Мужчина быстро надел халат, застегнул на все пуговицы. На голову надел белую шапочку, лицо завязал марлевой повязкой. На кармане крахмального халата появился бэджик «Иванов Иван Ильич. Консультант».

«Консультант Иванов» медленно шел по длинному серому коридору. Остановился у служебной лестницы, неторопливо спустился по ней на первый этаж, где двое больных, один пожилой и небритый, второй совсем еще молоденький паренек, тайком курили, но, завидев врача, быстро погасили сигареты и отвернулись. Он вышел на улицу. Не снимая марлевую маску, сел в машину, белую «Волгу», и уже в салоне с остервенением сорвал с лица маску.
        - Давай отсюда, рвем!

«Волга» выехала с территории больницы.
        Медсестра из реанимации стояла на крыльце двадцать минут и все время поглядывала на часы. Но, так и не дождавшись «консультанта Иванова», поднялась наверх. Вошла в палату, тихо открыв дверь, а из палаты выскочила, подняв в коридоре своим визгом самый настоящий переполох.

* * *
        Павел Глазунов спал. Сон его был чуткий и неглубокий. Когда он открыл глаза, в комнате уже царил полумрак.

«Стемнело. Пора».
        Потолок из белого стал серым, а узкая щель между сдвинутыми шторами синела. Он даже испугался, нервно вскочил, подбежал к окну, распахнул шторы. Он увидел однообразные хрущевские пятиэтажки, старые канадские клены и свет в окнах напротив. Прямо над крышами начиналось ночное, подсвеченное заревом огромного города небо.

«Который час?» - задал себе вопрос снайпер.
        В холодильнике еще была кока-кола. Ее Глазунов пил, чтобы обмануть организм, требующий, как минимум, пива. Свет внутри холодильника показался Павлу слепящим. Он кулаками протер глаза, взял банку, сорвал крышку и принялся жадно пить. Допив до последней капли горьковатый пенящийся напиток, он раздавил жестянку рукой, швырнул в мусорное ведро.

«И что же это я не сильно тороплюсь, сижу спокойненько? - сам у себя спросил Павел. - Выходит, сижу и собственной смерти жду? А она придет, сто пудов придет. За бабки, которые нес в чемоданчике „бизнесюга“, или за важные бумаги да за три трупа меня в живых никто не оставит. Да и я бы на их месте поступил точно так».
        Через десять минут Глазунов уже спускался вниз по лестнице, спускался опасливо, соблюдая все меры предосторожности. Он боялся, что у подъезда его могут ждать. Но обошлось, кроме соседа с маленькой собачонкой, его никто не встретил. Собачонка, узнав Павла, задорно залаяла и бросилась в ноги. Сосед отшвырнул окурок, прикрикнул на песика и подхватил на руки.
        - Что, прогуляться решил? Хорошо тебе, холостому, не женатому.
        - Неплохо, - ответил Павел.
        Дверь подъезда за соседом закрылась, и Глазунов поспешил к гаражам. Там он оставил снайперскую винтовку и мотоцикл. Единственным человеком, доподлинно знавшим, что это он, Глазунов, убил троих людей, являлся Шурик - Александр Петрович Потапов. И только он мог его отыскать в окрестностях огромного города. И если он еще пока был жив, то только благодаря Шурику.

«Значит, он не успел меня сдать. Пока не успел. А может быть, сегодняшней ночью по мою душу уже приедут. Если не ночью, то завтра утром или днем. Я должен спешить».
        Глазунов открыл гараж, вытащил из коробки снайперскую винтовку, патроны. Обернул ее куском брезента, привязал к ней две старые бамбуковые удочки, закинул на плечи рюкзак, задернул «молнию» кожанки, нахлобучил шлем. Винтовку и удочки привязал к багажнику мотоцикла.

«Ну вот, теперь порядок».
        На этот раз «Ява» завелась с первого рывка, и уже через пять минут, освещая себе дорогу фарами, мотоцикл мчался к Кольцевой дороге. Через сорок минут Глазунов въехал в квартал двухэтажных домиков, утопающих в зелени. Он оставил мотоцикл на том же месте, где и в прошлый раз, - неподалеку от опорного пункта милиции, рядом с аптекой. Взял сверток, взглянул на свое отражение в аптечной витрине. Чаша, которую оплела змея, и зеленый крест светились неоном.

«Я похож на рыбака, вернувшегося домой».
        Глазунов шел неторопливо вдоль палисадников по узкому тротуару. Щиток мотоциклетного шлема был поднят. Он заглядывал в окна, видел людей. Кто-то пил чай, кто-то смотрел телевизор.
        Наконец он увидел дом номер девять.

«В третьей квартире первого подъезда живет Шурик. У подъезда никого, и во дворе ни души».
        Лавочка под старой акацией была пуста. Нет в этих домах молодежи, пенсионеры доживают свой век - почетные московские строители, умудрившиеся отхватить квартиры сразу после войны.

«Счастливые были когда-то», - абсолютно без зависти подумал о стариках, населяющих этот тихий квартал, Павел Глазунов.
        Он подошел к двум металлическим гаражам, принадлежащим Шурику. Отыскал металлический ящик и с его помощью вначале забросил на крышу сверток, а затем забрался и сам. Действовал Глазунов абсолютно бесшумно, как дикое животное, привыкшее таиться и подбираться к своей жертве незамеченным. Он залег на крыше и почти четверть часа наблюдал за окнами квартиры Александра Петровича Потапова. Квартира казалась бы безжизненной, если бы не мигающий экран телевизора. Несколько раз переключались программы.

«Спит он, что ли? Счастливый человек, если может спать после всего. Хотя он-то там не присутствовал. А если заснул, забыв выключить телевизор, придется разбудить, тут уж ничего не поделаешь. Прервем счастливый сон Шурика».
        Из внутреннего кармана кожанки Глазунов вытащил мобильный телефон, включил его, посмотрел на ярко-зеленые в ночной темноте цифры клавиатуры и по памяти набрал номер мобильника.
        Один гудок, второй, третий. Свет в окнах квартиры не появлялся. Гудки оборвались, и Глазунов даже вздрогнул, так громко вскрикнул телефон.
        - Алло, слушаю!
        - Привет, - почти шепотом произнес Павел, - это я.
        - Понял, - сказал Шурик, - ты где?
        - В Караганде, - ответил Глазунов.
        - Где-где? - не сразу въехал в шутку Шурик.
        - В Караганде, говорю. А ты где?
        - Где, по-твоему, человек в такое время может находиться? В кровати лежу.
        - А-а, - сказал Глазунов.
        - Чего ты шепчешь?
        - Я не один, наконец-то женщина рядом.
        Шурик хихикнул:
        - В этом деле я тебе не помощник, даже советом у меня не разживешься.
        - Я без тебя справлюсь. Дело сделано, хотелось бы окончательный расчет получить.
        - Завтра, - вяло пробормотал Шурик. - Не надрываться же посреди ночи из-за каких-то пяти кусков. Или тебе, может, барышню прокатить не на что?
        - Так, значит, ты дома, лежишь, отдыхаешь? А скажи ты мне, Шурик, по правде, как на исповеди: ты про меня никому не говорил, никому мой телефончик, адресок не давал?
        - Помилуй бог! - воскликнул Шурик нервным голосом. - Ты же знаешь, у меня свои принципы. Кому я его должен был давать?
        - Кто ж тебя знает!
        Глазунов понимал, Шурика надо завести, чтобы он занервничал, заволновался, даже подскочил с постели, если, конечно, он все же дома. Даже тень хозяина за окном пока не появлялась.
        - Так, значит, никому мою фамилию ты не называл?
        - А что? - настороженно перешел на шепот Шурик.
        - Мне как-то неспокойно, интуиция подсказывает, что ты меня сдал.
        - Да ты что, Глаз! Это же не первое дело, которое мы с тобой провернули. Зачем мне сдавать тебя, да и кому?
        - Это уж тебе видней, толстяк. Ты думал меня обмануть? Наверное, решил мою долю себе прикарманить?
        Шурик даже вспотел от таких слов. Он сбросил простыню, в неверном свете работающего телевизора нащупал тапки и, с трудом переставляя толстые, отекшие ноги, побрел на кухню. Бутылочку с таблетками он уже держал в левой руке.
        - Что-то я тебя не пойму. Ты меня в чем-то подозреваешь, что ли? - торопливо пробормотал Шурик.
        Нашел выключатель. Кухню залил яркий свет. Глазунов, прижав трубку к уху плечом, приподнял винтовку, в оптический прицел увидел окно и узкую щель между шторами, затем плечо Шурика в голубой, застиранной майке, ухо, затылок, руку с мобильником.
        - Ты куда пропал? - кричал в трубку Шурик, наливая в чашку воду.
        - Я здесь, - плотней прижимая выскальзывающую из-под плеча трубку, пробормотал Глазунов.
        - Где здесь?
        - Неподалеку.
        - Неподалеку откуда?
        Шурик положил в рот таблетку, сделал два глотка.
        - Что, таблетки пьешь? - услышал он голос Глазунова.
        Шурик резко дернулся, развернувшись лицом к окну. Лоб диспетчера оказался в перекрестье оптического прицела. Глазунов задержал на пару секунд дыхание и плавно нажал на спусковой крючок.
        - Не буду больше тебя беспокоить. Пока, - прошептал он.
        Пуля вошла ровно в середину лба. Чашка с недопитой водой выпала из рук, а вот свой дорогой мобильник Шурик не выпустил, он так и упал с ним на салатовый линолеум.
        Не торопясь, Глазунов завернул винтовку в кусок старого, а поэтому мягкого брезента, соскочил с крыши и уже через пять минут держал за руль свой мотоцикл. Заводить не стал, прокатил по улице метров пятьдесят, оказался в густой тени старых каштанов и только там завел мотор. Газанул и умчался, не включая фар.
        Кое-кто из жителей дома номер девять выглянул во двор, потревоженный, испуганный негромким хлопком и послышавшимся за ним звоном треснувшего стекла, но тут же успокоился. Ничего подозрительного, ни машин, ни людей.

«Наверное, подростки балуют».

* * *
        Поздним вечером от прикормленных ментов Артист получил информацию, что чемоданчика с деньгами, который нес Анатолий Иванович Железовский для выкупа внучки, на месте убийства не нашли. Информация была верная, и Артист даже испугался.
        Если «филки» не попали ментам, как планировал Пашка-Крематорий, то это могло означать, что чемоданчик успели перехватить пацаны Карла. И второй, не менее неприятный вариант, что чемоданчик с бабками из воровского общака подобрал снайпер, заваливший «братка» на крыше. Если не взял сам, то должен был видеть, что с ним произошло. А снайпера знал лишь диспетчер.
        Артист не рискнул брать с собой охрану, лишние свидетели ни к чему. Лишь с одним только водителем Вадиком он помчался к Шурику, чтобы лично вытрясти из него адрес, фамилию и имя снайпера. Из машины он трижды звонил диспетчеру, но дозвониться и услышать голос Шурика Артист не мог.
        Навороченный джип подлетел к дому. Артист, прижимая трубку мобильника к уху, смотрел на свет в окне кухни.
        - Иди, звякни в дверь третьей квартиры, - приказал он Вадику.
        Тот побежал. Через несколько минут вернулся.
        - Не открывает, сука!
        Артист смотрел на свой телефон, слышал короткие гудки и нервно прикусывал верхнюю губу.
        - Перелезь забор, глянь в окно. Постучи в стекло, пусть, сволочь, дверь откроет, я с ним переговорить хочу.
        Вадик легко перепрыгнул невысокий заборчик и прямо по грядкам подошел к дому. Заглянул в окно, увидел Шурика в трусах, в майке, лежащим в луже крови с мобильником в руке. В стекле под форточкой была аккуратная дырка от пули, одинокая трещина отходила от нее к углу рамы. Такая же дырка красовалась во лбу Шурика.
        Водитель подбежал к машине:
        - Его вальнул кто-то. Лежит на полу, явно не живой, с дыркой во лбу, с мобильником в руке.
        Артист побледнел, глаза заблестели. Он отключил телефон.
        - Рвем отсюда, - тихо произнес он, а затем прошипел: - Быстрее, ты что, оглох?! Так я тебе глушняк сейчас мигом пробью! - И толкнул водителя в плечо.
        Джип задом выехал из уютного дворика. Подскочил на бордюре, на мгновение замер, а затем помчался по темной улице. Водитель даже не спрашивал Артиста, куда ехать, понимал, что, если сейчас скажет хоть слово, это может привести Артиста в ярость. Поэтому лучше вести машину молча.
        - Ты куда едешь? - вдруг рявкнул Артист.
        - Вперед, - ответил водила.
        Артист замолчал. Произошло то, что не входило в его планы. Человек, которого он сам хотел убить, был мертв, и это ломало планы. Артист взял мобильник, набрал номер.
        - Пашка, ты?
        - Ну, я. Чего на ночь глядя барабанишь?
        - Пашка, тут такое… Даже не знаю, с чего начать.
        - Дело говори.
        - Диспетчер накрылся.
        - Не понял, поясни.
        - Мертвый он! Я приехал к нему, чтобы адресок специалиста взять, а он готов. Лежит в кухне с дыркой во лбу.
        Пашка-Крематорий тяжело вздохнул.
        - Во, бля, - наконец сказал он.
        - И не говори, - произнес в ответ Артист.
        - Давай ко мне, на выезд, я с гостями в ресторане, но мы с тобой перейдем в отдельный кабинет. Посидим, перетрем.
        - Еду. В ресторан на выезде из города! - приказал водителю Артист.
        - В «Счастливого пути»? - уточнил Вадик, хоть уже и понял, в каком ресторане ночью можно найти Пашку-Крематория.
        Вскоре машина заехала на платную стоянку, и Артист через служебный вход вошел в ресторан, оставив Вадика в машине.
        Пашка уже сидел в кабинете - один, на столе было немного еды и две бутылки: водка и вино, за дверью гремела музыка, слышался женский смех. Пашка-Крематорий был трезв, левый глаз дергался, что выдавало крайнюю степень волнения.
        Артист упал в кресло.
        - Выпей, - предложил Пашка.
        Артист влил в себя полстакана водки, тряхнул головой.
        - «Филки» у ментов? - спросил Пашка, исподлобья глядя на Артиста.
        - Хрен их знает, где они! Мы думали, их менты подберут, а выясняется, что они их не нашли.
        - Значит, снайпер упер - и у Карла их нет, - спокойно сказал Пашка. - Мы городили огород, планы строили, а какой-то козел взял и все разрушил.
        - Ну а нам-то чего бояться? Мы и так и так на них не рассчитывали. Главное, чтобы Карлу не было чем долг закрыть.
        - Ты еще не понял, чего? - Артист поежился от тяжелого взгляда Пашки-Крематория. - Карла бояться надо, он уже знать должен, что «филки» ментам в руки не попали.
        - До нас не доберется. Я девку-киоскершу кончил в больнице. Она лицо угонщицы видела, знала, что не Карл за рулем сидел. Он сам к ней и заявился, расспрашивал. Хорошо, что менты тупые, к ней еще не сунулись. А меня никто не видел, так что свидетелей нет.
        Паша-Крематорий оторвал ладони от лица и пристальным взглядом обвел стол с нетронутой едой.
        - Ну, что ты молчишь? - спросил Артист, нервно теребя в пальцах сигарету.
        - Вот что: мы с тобой сейчас расстанемся.
        - Зачем?
        - Ты столько всего наворотил, что не понятно, как из этого дерьма чистым выбраться.
        Артист захохотал. Смех его был нервный, дерганый, словно в спину, прямо в позвоночник тыкался холодный ствол пистолета.
        - Мы наворотили, Паша.
        - Как я сказал, так и будет, - произнес Паша. - Мы не будем с тобой пересекаться в ближайшее время, пусть все уляжется.
        - А Карл? - задал мучивший его вопрос Артист.
        - Что Карл?
        - Будет «филки» искать? Надо еще угонщицу порешить, тогда все хвосты в воду спрячем.
        - Это его проблемы. Хватит покойников. Все, за что ты берешься, Артист, дерьмом заплывает.
        - Я как лучше хотел.
        - Он хотел! Да не сумел. Больше никого не трогать.
        - Может, все же угонщицу порешу? Она меня знает.
        - Ты что, с дуба упал? Ты еще предложи Карла завалить, - этой фразой Паша сказал больше, чем если бы говорил десять минут. Был в этих словах и холодный липкий страх перед вором в законе, и скрытое уважение, и ощущение внутренней силы Карла.
        - Как скажешь, - встал из-за стола Артист. - А водочки я еще потяну.
        - Пей, не жалко. Девку свою куда-нибудь подальше отправь, чтобы не светилась. Если бы она свидетельницей у ментов не проходила, мог бы и завалить ее, мне не жалко, а теперь выкручивайся, но умирать ей рано.
        Артист выпил рюмку. Паша на прощание даже руки не подал, сжал голову ладонями, уперся локтями в стол и сидел в странном оцепенении, как скульптура, высеченная из камня.
        Артист покинул пригородный ресторан.
        Глава 14
        За последнюю неделю Андрей Андреевич Анохин в своем рабочем кабинете был дважды. Вот и сегодня он приехал на службу, уселся в кресло. Попросил кофе, поставил на стол свой дорогущий ноутбук, но не открывал его. Приходили и уходили люди, а чашка с кофе, принесенная утром, так и стояла на краю стола.
        Полковник ФСБ Анохин запросил оперативную сводку обо всех происшествиях за последние сутки. Бумагу принесли через пять минут.
        Андрей Андреевич взял остро отточенный карандаш и принялся просматривать.

«Пьяный муж убил жену…. Драка скинхэдов на рынке. Двое азербайджанцев обратились в милицию…. Задержан фальшивомонетчик с пятью тысячами фальшивых евро…»
        Фамилия фальшивомонетчика была запоминающейся, и Андрей Андреевич усмехнулся.

«…Взяткин Николай Петрович… Это ж надо!» - подумал Анохин, проводя взглядом по строчкам.
        Одно сообщение полковника ФСБ заинтересовало: обнаружен труп мужчины. Личность установлена, убит в своей квартире, в оконном стекле пулевое отверстие. Убитый - Александр Петрович Потапов.
        Анохин быстро перебирал в памяти фамилии. Он прикусил губу.
        - Александр Петрович… Шурик… Неужели он?
        Анохину личность диспетчера криминального мира была известна. Убит, в стекле пулевое отверстие.
        Он посмотрел, кто занимается этим делом, кому оно передано. Открыл ноутбук, нашел нужный файл и вписал скупое сообщение из оперативной сводки происшествий по Москве. Затем позвонил в ГУВД, уточнил телефонный номер сотрудников, которым непосредственно передано дело, и связался с ними по телефону.
        Как и водится, с полковником ФСБ сотрудники уголовного розыска разговаривали настороженно и очень уклончиво. Через полчаса Анохин уже ехал в своей машине в районное отделение милиции. Он предъявил свое удостоверение дежурному сержанту, поинтересовался, в каком кабинете сотрудники «убойного» отдела, постучался туда. Дверь оказалась заперта. Анохин постучал еще раз.
        Женщина-сержант, крашеная блондинка с высокой стопкой документов в руках, остановилась перед ним.
        - Вам, мужчина, кого?
        Анохин назвал фамилию капитана.
        - А-а, - девушка улыбнулась ярко накрашенными губами, - они там, - она кивнула головой. - Под лестницей курят.
        Анохин поблагодарил.
        Трое мужчин у открытых дверей во внутренний двор курили и громко смеялись, рассказывая друг другу анекдоты. Анохин представился.
        Капитан бросил недокуренную сигарету:
        - У нас перерывчик небольшой, товарищ полковник, - сказал он.
        - Да ничего. Докурили бы.
        - Но вы же, наверное, спешите?
        - Время есть.
        Через пару минут Анохин уже сидел в маленьком тесном кабинетике на два стола. Окно было зарешечено, два допотопных компьютера, столы, заваленные бумагой, забитый шкаф, урны, полные мятой бумаги, увядшие цветы на подоконнике.
        Анохин глянул в горшочки: земли из-за толстого слоя пепла даже не было видно. А вот у горшочка, из которого торчал крепкий кактус величиной в кулак, землю покрывал слой заварки.
        - Кто это у вас такой ботаник? - пошутил Андрей Андреевич.
        - А что?
        - Кактусы заварку не очень любят.
        - У нас что мы пьем, то и цветы, - странным образом отреагировал на замечание полковника ФСБ капитан.
        - Так если вы, капитан, водку пьете, так и цветы водкой поливать?
        - Ну зачем же продукт переводить. Да и не пьем мы на рабочих местах. Я понимаю, вас интересует, товарищ полковник, дело на улице Артиллеристов? - Анохин кивнул. - Присаживайтесь, располагайтесь. Мой сотрудник в госпитале, нарвался на бандитский нож.
        - Что-то серьезное?
        - Через две недели уже в строю будет.
        - Что говорят баллисты и судмедэксперты?
        - Дали заключение…
        - Я хотел бы взглянуть.
        - Вот, пожалуйста.
        На стол, который занял Анохин, предварительно смахнув пепел и пыль, капитан положил серую картонную папку с двумя грязными тесемками, завязанными на бантик. Бантик смотрелся мило. Фотографии трупа Анохин осматривал внимательно, словно это было произведение искусства, а он являлся экспертом-искусствоведом, который должен вначале установить подлинность, а затем дать оценку.
        Четыре снимка с разных точек, стандартный набор. Результаты баллистической экспертизы Анохина обрадовали. Он расстегнул «молнию» сумки, поставил на стол портативный компьютер, при виде которого капитан «убойного» отдела сглотнул слюну, словно это была конфета, и стал проверять, быстро щелкая пальцами по клавишам. Кое-что переписал себе.
        - У вас можно сделать ксерокопию заключения баллистической экспертизы?
        - Можно, если порошок не кончился.
        - Уточните, пожалуйста, это дело.
        Через пять минут капитан вернулся, держа в руке еще теплые страницы.
        - Вот спасибо, - Анохин захлопнул серую папку, завязал аккуратный бантик.
        - Нашли, что искали? - просматривая какую-то бумажку, спросил капитан, не отрывая глаз от стола.
        - Да, - ответил Анохин, - один прелюбопытный факт нашел. Думаю, что это дело у вас заберут, капитан.
        - Как заберут? Мы же работаем.
        - Оно является частью другого дела.
        - Хорошо, - капитан даже обрадовался, потер ладонь о ладонь.

«Очень даже неплохо, - подумал он. - Конца этого дела не видно, на место преступления приехали только назавтра, так что по горячим следам работать возможности не было. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Заберут, и слава богу. Пусть у них голова трещит, пусть они задницу рвут».
        - Я смотрю, вы даже обрадовались.
        - Я не расстроился, товарищ полковник, - уточнил капитан, - потому как, сами понимаете, если убийцу не нашли сразу, то найти его почти невозможно.
        - В ваших словах есть логика, но вы, капитан, знаете лишь часть, а целого пока не знает никто. Но есть те, кто уже сталкивался с убийцей.
        - Да? - удивился капитан. - А почему нам никто об этом не сообщил? На нашем же участке труп.
        - Они еще не знают, - сказал Анохин, складывая ноутбук.
        - А на вашем компьютере, извините, товарищ полковник, в покер играть можно?
        - Не знаю, не пробовал. Но полагаю, и в преферанс можно.
        - Хорошая вещь.
        - Не жалуюсь, только вот памяти маловато.
        Поблагодарив капитана, Анохин покинул районное отделение. Уже из машины по мобильнику он набрал номер.
        - Майор Потапов слушает.
        - Это Анохин тебя, майор, беспокоит.
        - Да, товарищ полковник, - на удивление вежливо, доброжелательно отозвался майор с Петровки.
        - Ты в кабинете сидишь?
        - Не совсем.
        - Надо было бы пересечься.
        - А вы из машины, Андрей Андреевич? - поинтересовался Потапов.
        - Да. У тебя, майор, машина есть?
        - Есть.
        - Давай кофе попьем на том же месте, где и в прошлый раз.
        - Мне до него минут пятнадцать-двадцать ехать, если в пробке не застряну. Буду, - услышал Анохин и отключил телефон.
        Он приехал первым, как и рассчитывал. Припарковал машину, зашел в кафе, заказал два кофе и сел за столик под зонтиком. Минут через пять рядом остановились
«Жигули», из которых вышел майор Потапов. Мужчины поздоровались, как старые знакомые.
        - Кофе еще не остыл, - сказал полковник Анохин.
        Майор сел, закурил.
        - Как движется дело? - поинтересовался полковник ФСБ.
        - Работаем. Но пока ничего любопытного.
        - А помнишь, майор, я тебе говорил о снайперской винтовке, которую вон с той крыши стрелок унес с собой?
        - Конечно, - поскреб небритую шею ментовский майор.
        - Помнишь, что я тебе говорил?
        Майор подался вперед, даже чашку поставил на столик.
        Из спортивной сумки полковник ФСБ вытащил ксерокопию баллистического заключения и положил перед Потаповым. Тот взял бумаги и уже через полминуты затряс головой.
        - Все сходится, майор. Та же винтовка, тот же почерк. Профессионально сработано, никто ничего не видел. Выстрел слышали, но значения не придали, иногда в районе подростки петардами балуются. Так что никто в милицию звонить не стал.
        - А нашли как?
        - Банально, - сказал Анохин. - Соседский мальчишка на подоконник залез, в кухню заглянул и увидел. Вызвали участкового, «Скорую», а потом оперативники из районного отдела приехали. Так что дело теперь у них. Наверное, тебе придется забрать, - Анохин говорил спокойно, словно наперед знал, что произойдет в следующие дни.
        - На хрена оно мне? - напрямую спросил Потапов.
        - Ну, если найдешь снайпера, а потом поймаешь, звезду можешь получить.
        Потапов крякнул.
        - А это возможно?
        - Ничего невозможного не бывает, майор. Надо сильно захотеть.
        Майор уже смотрел на Анохина, как ученик на учителя, которому известен ответ и алгоритм решения задачи, но по какой-то причине учитель не посвящает ученика.
        - Хотя, знаешь, майор, - допив кофе до последнего глотка, сказал полковник, - может быть, снайпера ты вообще никогда не найдешь. Вполне возможно, что он уже далеко.
        - Откуда вы знаете?
        - Всего лишь предполагаю. У него деньги при себе немалые. Но искать его придется. И поэтому советую поехать на место убийства и хорошенько поработать там.
        - Съездим, не вопрос.
        - А если я что-нибудь еще узнаю, то сообщу, - Анохин поднялся. - А бумажку к делу приобщи.
        На этом и расстались.

* * *
        В баре «Лондон» было на удивление немноголюдно. Две пары случайных посетителей сидели за столиками у двери. Двое мужчин пили водку, запивали пивом. Они, наверное, хотели быстро и дешево напиться.
        Неподалеку от них расположились парень с выбеленными длинными волосами и коротко стриженная девчонка. Ребята пили сухое вино из высоких бокалов. Куски поломанного шоколада чернели среди сверкающей фольги.
        Мужчины с пивом и водкой курили дешевые, дурно пахнущие сигареты, а некурящие парень с девушкой морщились от удушливого синего дыма дешевых сигарет. Хозяин бара Федор сегодня был не за стойкой, он сидел рядом с Буниным, как всегда, немногословный. Перед Буниным стояла чашка кофе и лежал мобильник.
        - Фигня какая-то! - прошептал Бунин после очередной попытки соединиться с Карлом, тот не отвечал на звонки. - Точно знаю, что его уже выпустили.
        - Бывает, что он отключает мобилу надолго, - это была третья фраза, которую произнес хозяин бара.
        Бунин снял очки, опустил их под стол и тщательно протер стекла, думая, что этого никто не увидел. Федор ухмыльнулся, он давным-давно догадался, что Бунин не слепой, но говорить об этом крестнику Карла не решался.

«Хочет человек, чтобы его считали незрячим, пожалуйста». Он даже подыгрывал Бунину, подавая иногда бокал прямо в руку или придвигая к нему пепельницу. Бунин курил и уже не помнил, какую по счету сигарету. Во рту чувствовалась неприятная горечь.
        - Перекусишь?
        - Не хочу, - ответил Николай на предложение хозяина бара.
        - Как знаешь, - проронил Федор и строго взглянул на мужчин, которые разговаривали так громко, что даже музыка не могла заглушить их голоса.
        - Ты что, думаешь, я такой простой и ничего не понимаю? - Мужчина в белой рубашке с дешевым галстуком на шее поставил себе на колени портфель и похлопал по нему ладонью. - Да тут документов у меня на миллион. Это с виду я простой, а на самом деле я о-го-го!
        - Точно, ты о-го-го! Кто спорит? - Второй взял бутылку, налил себе и другу золотистого пенистого напитка. Потом глянул на хозяина бара. Тот сидел вполоборота и пока не возмущался.
        В эти же бокалы была налита треть бутылки водки, и мужчины уже с крепко покрасневшими лицами и сильно блестящими глазами взялись пить пиво, разбавленное водкой, на «брудершафт». Они довольно неуклюже попытались сцепить руки, но им это не сразу удалось.
        - Ты придурок, - сказал тот, который воображал себя начальником и гордился портфелем с документами.
        - Это я придурок? Да я со своим начальником каждый квартал на «брудершафт» пью. Баланс сдам, и он мне сразу бутылку «Абсолюта» проставляет.
        - Это вот так делается, - мужик без галстука взял правую руку приятеля, раздвинул пальцы и вставил в них бокал, затем взял свой. - Ну, давай.
        - Давай, - сказал другой, не зная, куда деть портфель с бесценными документами.
        Они сцепили руки и, приподняв над стульями зады, стали пить за здоровье и удачу. Портфель, оставленный без присмотра, соскользнул с колен, упал на пол. Мужчина с галстуком дернулся, и пиво мимо рта полилось на рубашку и галстук. Дешевый шелк галстука тут же потемнел.
        Бунин, с улыбкой глядя на эту сцену, подумал:

«Сейчас с галстука еще и краска потечет».
        Но краска с галстука не потекла. Мужчины чертыхались, но до ругани дело не дошло. У них еще оставались две бутылки пива, а ругаться, как правило, начинают, когда пить уже нечего.
        - У меня, кажется, проблемы, - выбравшись из-под стола с портфелем, громко, на весь бар сказал мужчина и вопросительно взглянул на бармена.
        - Там, - показал себе за спину всепонимающий бармен.
        - Виталик, я сейчас схожу, отолью немного, а то пиво к концу подошло. Помоюсь и приду, - он потряс перед лицом Виталика мокрым галстуком, с которого капало пиво.
        В туалет мужчина пошел с портфелем. Второй, не дождавшись, пока придет приятель, открыл бутылку и щедро налил из нее пиво в немытый бокал, стал напиваться дальше.
        Прямо у бара, напротив двери, взвизгнув тормозами, остановилась вишневая «Альфа Ромео». Дверь распахнулась, и в бар по-хозяйски вошел адвокат Нардов. Он, как всегда, был одет ярко, дорого, но безвкусно. Красный шелковый галстук в мелкую крапинку, серо-синий костюм, голубая рубашка и желтые английские туфли на кожаной подошве. Солнцезащитные очки подняты на лоб. Нардов взглянул на дорогие часы, обвел взглядом бар, а затем сверил время, которое показывали стрелки часов, со временем на дисплее мобилы. Мобила у Нардова была кричаще дорогой, только что бриллианты и ценные породы древесины не украшали корпус.
        Нардов кивнул Федору, тот ответил. На пьяных Нардов взглянул, как на насекомых, не представляющих интереса и опасности. А парень с девушкой его вообще не интересовали.
        Федор понял, у адвоката что-то есть для него. Он встал, подошел к Нардову.
        - Карл нужен. Понимаешь, его телефон не отвечает. Звоню, звоню, уже набирать надоело.
        - Он выключил, дела, наверное.
        - Ой, - вздохнул адвокат и принялся вытирать лицо носовым платком.
        Из туалета вышел мужчина с портфелем. Он осмотрел адвоката так, словно был с ним знаком или, по меньшей мере, когда-то сидел за одной партой. Нардов поморщился. Но тут мужчина увидел друга-собутыльника и, стараясь ни за что не зацепиться, зашагал к нему.
        - Так его, значит, и не было? - спросил Нардов у Федора.
        - С утра заезжал.
        - И ты не знаешь, будет ли?
        - Он никому не докладывает. Я его не дождусь, домой ухожу.
        - Дай-ка мне стаканчик минералки, только без газа, - попросил Нардов у бармена.
        Тот поставил на стойку высокий узкий стакан, наполнил его водой. Нардов выпил до последней капли, промокнул губы, бросил на стойку деньги.
        - Дело у меня к нему, кое-что передать надо было бы, - сам с собой рассуждал адвокат. - И дело для него важное.
        Федор указал пальцем на Бунина:
        - Думаю, он раньше меня Карла увидит.
        - А это кто? - шепотом осведомился адвокат.
        - Крестник его.
        - А-а.

«Крестник Карла» - это звучало, по меньшей мере, как в советские времена «внук члена Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза».
        - Ему можно?
        - Можно, - сказал Федор.
        Нардов подошел, сел на место Федора напротив Николая.
        - Я адвокат Святослав Петрович Нардов.
        - Бунин Николай, - услышал в ответ Нардов.
        - Карла не могу найти, его мобильник не отвечает.
        - Не отвечает, - сказал Бунин и указательным пальцем постучал по своему телефону. Тот завертелся на столе, сделал два круга, и отросток антенны, как стрелка компаса, остановился на красном галстуке адвоката.
        - Память у тебя хорошая?
        - Не жалуюсь.
        - Скажешь ему, что мужик уже загрузился по полной. Сперва, когда с повинной явился, заявление у него брать не хотели. Теперь новый следователь, как по маслу покатилось. Короче, все идет так, как мы с Карлом толковали.
        Бунин кивал, почти ничего не понимая, но старался точно запомнить все слова, которые говорит Нардов, и только потом сообразил, что речь идет о наезде на киоск.
        - Не напутай, - Нардов постучал пальцем по столу, - может быть, самое главное: Карл должен подтвердить, что отдал Базылеву ключи от машины за день до наезда. Ты понимаешь, о чем я?
        - Теперь понимаю, - сказал Николай, делая глоток кофе.
        - Ты что, слепой? - бесцеремонно спросил адвокат.
        Бунин вместо ответа кивнул и поправил черные очки. Именно упоминание о слепоте натолкнуло Николая на догадку:
        - А если менты решат провести повторное опознание?
        Нардов вздохнул:
        - Ни хрена у них не получится. Я с ментами говорил, у меня, слава богу, там есть свои люди, мне дали посмотреть все свидетельские показания. Только одна девушка видела лицо Карла, а не его спину. Она единственный стоящий свидетель. Показания других можно оспорить. Ее первой опросили на месте происшествия, пионерка долбаная, сама вызвалась помогать, она пальцем на Карла и указала. Так вот, ее на повторном опознании не будет. Отдыхать уезжает за границу на три недели.
        Бунин кивал, вникая в то, о чем говорил адвокат.
        - Странно.
        - Что именно?
        - Девушка собиралась ехать за границу и добровольно напросилась в свидетели. Менты же могли ей поездку отменить.
        - Это вопрос не ко мне, а к психиатру, - засмеялся Нардов.
        - У вас есть адрес свидетельницы?
        Адвокат вытащил пухлый блокнот, полистал страницы.
        - Не думаю, что Карл захочет с ней встречаться, но на всякий случай, - он вырвал листок и старательно переписал данные Вероники Кругляковой, листок вложил в руку Бунину. - Дождешься Карла, передай, что я денно и нощно его делами занимаюсь.
        - Хорошо, передам, как только придет.
        - Все. Всем спасибо, до свидания. Мне еще в Бутырку по делу, срочно.
        Звякнул колокольчик. Вишневая «Альфа Ромео» сорвалась с места, оставив облачко голубоватого дыма.
        Парень с девушкой, подозвав бармена, рассчитались и покинули заведение. А вот мужчины с красными лицами уходить не спешили, они заказали еще бутылку водки.
        Бармен взглянул на хозяина, давать или не давать. Тот хмыкнул и махнул рукой, дескать, неси, пусть пьют. Хоть какой-то, но доход заведению, а в случае чего справиться с пьяницами не проблема, вышвырнуть на улицу их будет просто.
        Бунин прошел между столами, обернулся, стоя в двери, и сказал:
        - До встречи. Всего вам хорошего.
        - До встречи, - встрепенулись пьяницы.
        Когда дверь закрылась, мужчина в мокрой рубашке поправил на спинке стула замытый галстук и хлопнул по столу:
        - Давай за его здоровье. Чтобы он прозрел.
        - О, хороший тост.
        Им, в принципе, было все равно, за что пить.
        Пройдя метров триста, Бунин вытащил из кармана записку адвоката. Развернул и прочел:
        - Вероника Круглякова. - Ниже был записан адрес и телефон, по которым ее можно было найти.
        Бунин присел на скамейку. У него в голове неотвязно крутилась странная мысль…
        - На первый взгляд… А что, если… - сам себе сказал Николай, глядя на записку из-под темных очков. - Почему бы не попробовать?

* * *
        Таксист, попавшийся Бунину, как и все его московские коллеги, многозначительно сказал, поправляя кепку:
        - Отыщем твой адресок! Двадцать лет баранку кручу! Еще не было случая, чтобы пассажира к месту не доставил. - И повернул ключ в замке зажигания.
        Такси сорвалось с места, а таксист принялся расспрашивать по рации коллег:
        - Петрович, Петрович, где это улица Почтовая? Что-то я запамятовал.
        - Приблизительно могу сказать, - хрипел невидимый Петрович и бестолково принялся объяснять, как до нее доехать, - дом тебе какой там нужен?
        - Какой дом? - спросил таксист у Бунина.
        - Двенадцатый, - сказал Николай.
        - Двенадцатый, - продублировал таксист.
        - Нет там двенадцатого. Всех домов на улице пять.
        - Пошел ты, Петрович, знаешь куда?
        - Сам пошел.
        Таксисты посмеялись, автомобиль помчался быстрее. Минут через сорок таксист отыскал-таки нужную улицу.
        Двенадцатый дом стоял за дощатым забором, подъезд к нему был вымощен плиткой. Ворота оказались закрыты, а вот калитка поскрипывала на ветру. Бунин расплатился, снял очки, вошел во двор, направился к дому. Дверь гаража была открыта. Из него навстречу гостю вышел мужчина лет двадцати пяти в грязном комбинезоне. Руки по локоть в мазуте, голова повязана пестрой банданой, из карманов комбинезона торчали ключи.
        - Вам кого? - глянув на хорошо одетого парня, поинтересовался автомеханик. - С машиной проблемы?
        - У меня поручение.
        Мужчина вытер ветошью грязные руки, достал сигарету, на которой все равно остались черные пятна мазута.
        - Поручение к кому?
        - Мне Вероника Круглякова нужна.
        - А-а, - наморщив лоб, протянул мужчина, выпуская тонкую струйку дыма. - Что-то она популярная стала, всем нужна. Прямо звезда эстрадная!
        Он открыл дверь в дом и громко крикнул:
        - Вероника, иди сюда, к тебе пришли!
        - Что такое? - раздался сверху грубоватый девичий голос, и вскоре в дверном проеме нарисовалась мужеподобная девушка с длинными светлыми волосами. На ней была майка с короткими рукавами и застиранные джинсы бледно-голубого цвета.
        Она с удивлением взглянула на Бунина:
        - Вы ко мне?
        - Выходит, к вам.
        - Что надо? - насторожилась девушка.
        Бунин припомнил ее, в тот злосчастный день она крутилась у газетного киоска, память у него была цепкая. А вот девушка его не признала, тогда она на него внимания не обратила. Бунин осмотрел ее еще раз с ног до головы, словно хотел еще раз убедиться, что это она, а не кто-то другой.
        - Что вы на меня так смотрите?
        - Ошибиться боюсь.
        - Вы из милиции, что ли?
        - Нет, - сказал Бунин, - не угадала.
        - Я и не собиралась гадать.
        Автомеханик слушать разговор подруги с незнакомым молодым человеком не стал. Вскоре в гараже загудел станок.
        Вероника поморщилась:
        - Что надо?
        - Ты действительно Вероника Круглякова?
        - Да. Что, может, документы показать?
        - Верю, - сказал Бунин. - Ты девушка серьезная, чужого не возьмешь. У меня дело недолгое, один серьезный человек тебе бабки передал.
        Глаза Вероники округлились, она поджала губы:
        - Заходи.
        Бунин вошел в дом. Подошел к столу, сел на табурет, запустил руку в карман, вытащил доллары, распустил веером и положил на стол. Вероника смотрела на деньги широко открытыми глзами. Потом глаза подозрительно сощурились.
        - И что я должна сказать или сделать? Сколько здесь?
        - Пятьсот.
        Вероника облизнула губы.
        - Не поняла. Кто и зачем передал мне деньги? - пробормотала она, протягивая к долларам руку.
        - Тебе виднее. Я ваших дел не знаю, мне сказали бабки тебе затарабанить, я привез. За границей на отдыхе пригодятся.
        - Что-то он щедрый стал.
        - Раньше он тебе меньше платил?
        - Я не понимаю, о чем ты говоришь, - осторожничала Вероника, ей пока слабо верилось, что Артист мог прислать ей баксы.
        Она вообще была рада, что осталась жива. Но одно чудо уже произошло, вчера Артист приехал и завез ее в турагентство, оплатил трехнедельный отдых в Турции, заодно поинтересовался, о чем ее менты расспрашивали.
        - Бери деньги.
        Вероника взяла.
        - А теперь тебе расписку черкануть надо, что бабки у меня взяла.
        - Не буду я расписку писать!
        - Никто не просит, чтобы ты написала, за что деньги получила. Ты пересчитай бабки и напиши, что деньги взяла. А то он меня, ты сама знаешь…
        - Недоверчивый, - сказала Круглякова, махнув рукой. - Сейчас найду ручку и настрочу тебе расписку.
        - Вот бы мне так, бабок срубить в легкую, - задумчиво и мечтательно произнес Бунин.
        Вероника пристроилась с листом бумаги к столу, деньги лежали перед ней. Просмотрела купюры - настоящие.
        - Легкой работы не бывает.
        - Пиши, что получила пятьсот долларов от…
        Вероника подняла голову от бумаги:
        - Тебя как зовут?
        - Не от меня ты их получила, я тебе их от нашего босса привез. Его имя и пиши.
        - А ты не знаешь, как его зовут? - Вероника отложила ручку.
        - Я-то знаю, - ухмыльнулся Бунин, - но откуда мне знать, каким именем он тебе назвался. Как назвался, так и пиши. Я лишних неприятностей себе наживать не хочу. Если только погоняло тебе сказал, так и настрочи.
        Вероника не очень уверенно большими буквами писала расписку.

«Я, Вероника Круглякова, получила от Артиста…»
        Вероника задумалась:
        - Так и писать?
        - Так и пиши. Послушай, где-то я тебя видел. Это ты Жорика на бабки развела, а потом Артисту сдала?
        - Вот еще! У меня работа серьезная, я не сплю за бабки! Надо мне это! У меня есть с кем ночи проводить.
        - Видал я твоего дружка, - произнес Бунин.

«…пятьсот американских долларов», - продолжала Вероника.
        - Прописью сумму.
        Вероника написала.
        - Значит, работа у тебя серьезная, с мужиками ты за бабки не спишь. А я уж было разогнался.
        Вероника хихикнула и поставила подпись.
        - Дату сегодняшнюю писать?
        Бунин посмотрел на девушку:
        - Конечно, сегодняшнюю. - И тут же, глядя ей в глаза, добавил: - Ездишь ты хреново.
        - Я хреново езжу? С чего ты взял?
        - Пьяная, что ли, была, когда в киоск врезалась? - И тут же приложил палец к губам: - Шучу…
        - Глупые у тебя шутки.
        - Давай сюда расписку. Бабки можешь смело тратить, назад не заберет.
        - Деньги всегда кстати! Я за них по полной программе оттянусь.
        - Мог бы тебе и подороже курорт устроить. Хотя и Турция неплохо. Да и не мое это дело.
        - Не твое.
        Бунин сложил расписку:
        - Ну все, пока. Где у вас тут поблизости стоянка такси?
        - В конце улицы, у гастронома.
        Когда парень вышел за калитку, Вероника насторожилась:

«И что это Артист столько бабок отвалил? Тем более, он говорил, что со мной рассчитался. Может, вперед за что-нибудь деньги подбросил? Тогда почему парень ничего об этом не сказал?»
        - Ника, иди подержи, - раздался из гаража голос автомеханика.
        - Иду, - пряча деньги в задний карман джинсов, отозвалась девушка.
        Она уже вышла на крыльцо, когда в калитке вновь появился молодой человек, привезший деньги. На его лице читалась растерянность.
        - Извини, - сказал он, - у меня проблема небольшая.
        - Если в туалет сходить хочешь, то поднимайся в дом, покажу.
        - Нет, - Николай похлопал себя по карманам, - мотор отпустил, а назад добраться денег нет.
        - Не рассчитал?
        - Бывает, - сказал Бунин.
        - Бывает, - подтвердила Вероника.
        - Может, ты подкинешь? Я же к тебе с хорошей новостью приехал. Артист ждать не любит. Я ему прямо сейчас расписку отдать должен, он у себя ждет.
        - На рынке? - без задней мысли уточнила Вероника.
        - Где ж ему еще посреди дня быть.
        - Понятно. Пользуйся моей добротой. Подожди немного, подкину. Хоть и езжу плохо, - хихикнула Вероника.
        - Подожду, - согласился Бунин, присаживаясь на скамеечку.
        - Так ты скоро? - раздался из гаража мужской голос, станок замолчал.
        - Некогда мне, сам управляйся. Сейчас только переоденусь.
        Вероника вышла из дома через пять минут. На ней была клетчатая мужская рубаха, бейсболка, на ногах кроссовки. В руках она держала ключи.
        - Открывай ворота, - попросила она Бунина.
        Из гаража выехали добитые «Жигули». Бунин сел рядом с девушкой. Автомеханик закрыл ворота, махнул на прощание рукой.
        - Все, - сказала Вероника, - жду не дождусь, когда свалю на отдых. В море последний раз еще в школе купалась. Жаль, что денег немного. Только позагораю, покупаюсь, а привезти ничего не смогу.
        - Одна или с приятелем едешь?
        - Я бы поехала с ним, да ему две машины пригнали, срочно сделать надо, будет упираться недели две. Одна такая… полный металлолом, хуже моих «Жигулей».
        Выехали на Кольцевую дорогу. Бунин пытался сообразить, куда же они мчатся. Больше всего беспокоило то, что Вероника могла в любой момент спросить, куда ехать дальше. Но девушка машину вела уверенно.
        - Тебя к офису подвезти?
        - Он меня в офисе ждет, - безразлично произнес Бунин.
        Проехали мини-рынок, теперь у Николая не оставалось сомнений, он знал, где обитает Артист, дорога вела к двухэтажному дому, облицованному под натуральный камень.
        - Останови здесь, - попросил Бунин, - он не любит, когда под самые окна подъезжают. Пройдусь, подышу воздухом.
        - Смотри, как хочешь.
        Вероника резко затормозила. Бунин кивнул и вышел.

«Она сама его боится», - решил Николай, глядя на то, как торопливо разворачивается Вероника.
        Бунин не дошел до офиса метров пятьдесят, свернул к прилавкам, уже оттуда осмотрелся. У ярко-красной урны курили двое «братков», под навесом поблескивал лаком навороченный лебедкой, лишними фарами, «кенгурятником» джип.
        В город вернулся на автобусе. Карла отыскал в «Лондоне».
        Законный терпеливо дождался, пока Николай, постукивая алюминиевой палочкой по ножкам стульев, проберется к нему и сядет напротив.
        - Адвокат приходил, Нардов, - сказал Бунин.
        - Знаю, бармен сказал.
        - Нардов просил передать, что с «громоотводом» все уладил, что следователя сменили…
        Карл без особого интереса выслушал Николая.
        - Тебя где носило? - Законный глянул на запыленные туфли крестника.
        - Я узнал, кто нанял угонщика твоей «Волги». Это Артист. Знаешь такого?
        - Слыхал. К театру он никакого отношения не имеет.
        - На мини-рынке у него офис двухэтажный.
        Карл с любопытством смотрел на Бунина.
        - Ты уверен, что это он? Мы с ним не пересекаемся.
        - Баба твою машину угнала. Водит она хорошо. Специально, на заказ в киоск врезалась. Она тебя в лицо узнала, на тебя пальцем и показала. Свидетельницей должна была идти. Артист с ней путевкой в Турцию рассчитался, чтобы убрать подальше. - Бунин достал вчетверо сложенный лист бумаги, положил перед Карлом. - Ты уверен, что у тебя с ним никаких дел?
        - Уверен. - Карл развернул расписку Вероники Кругляковой, внимательно несколько раз прочел. - Откуда она у тебя?
        - Съездил, взял, свои деньги ей сунуть пришлось, - признался Бунин, - сказал, что ей еще накинуть решили. Не просекла, раскололась.
        - Я тебя просил?
        - Нет, - сказал Николай.
        - Тогда чего ты лезешь? Головы не жалко?
        - Интересно стало.
        - Ты за интерес свои бабки заплатил?
        - Выходит, за интерес.
        По выражению лица вора в законе Николай понял, что дал Карлу важную зацепку.
        - Расписка у меня побудет.
        Глава 15
        После встречи с Пашкой-Крематорием Артист задумался всерьез, вера в компаньона у него пошатнулась. Еще день тому назад он твердо знал, на что и зачем идет. Теперь же поведение Пашки-Крематория настораживало.

«Пашка испугался. Он пока не знает, что делать, и решил выждать, посмотреть, как ляжет карта, а уж потом действовать. А если Пашка меня кинуть решил? Гребаный диспетчер, гребаный снайпер… А тут и бабки неизвестно куда пропали… Карла выпустили под подписку. Законник теперь на свободе и не сидит сложа руки, а действует. Ему кровь из носу надо разобраться, откуда ветер подул. А если докопается, раскрутит, тогда пощады не будет, такое не прощается никогда и никому».
        Артист понимал, что козырей у него в этой игре уже нет - все выложил. Но он продолжал слепо верить в свою звезду, надеялся на счастливый случай, который его еще ни разу не подводил.
        - Выкручусь! Такого быть не может, еще не вечер. Придут туз с десяткой, и у меня будет двадцать одно, - бормотал Артем Кузнецов.

«Чего это Пашка, обычно смелый до безрассудства, вдруг перепугался? Сам втравил меня, а теперь хочет свалить? Нет… свалить-то ему некуда - везде достанут. Вон, Япончик в Штаты дернул, так его и там взяли, - Артист перечислял в уме фамилии, имена, погоняла известных авторитетов, которые выехали из России. - Прятались кто в Германии, кто в Греции, кто в Испании, но, в конце концов, их привозили в наручниках, загоревших в Израиле или в Испании под жарким солнцем. И в глазах у всех был животный страх».
        Артист понимал причину страха тех, кто дернул за кордон: здесь им не жить. Не помогут и вывезенные за границу, припрятанные миллионы.
        - Так что сиди и не дергайся, не стачивай зря когти, - сам себе говорил Артем Кузнецов, покусывая нижнюю губу и хрустя суставами сцепленных пальцев. - Игра еще идет, и, когда закончится, никому не известно. Как неясно и то, какие силы могут вмешаться и спутать карты.

* * *
        Валентину Акулову принадлежал небольшой автосалон, находящийся почти в самом центре Москвы. Дела у него шли как нельзя лучше. Автосалон «Четыре колеса» процветал, невзирая на то, что с экранов телевизоров, с газетных полос москвичей пытались убедить, что народ катастрофически обеднел. Акулов чувствовал себя достаточно защищенным, «крышу» ему обеспечивал Карл.
        Хозяин автосалона не сильно удивился, когда стеклянная дверь распахнулась и с темным плащом, перекинутым через руку, в автосалон вошел Карл. Акулов разговаривал с менеджером по продажам, но, увидев Карла, тут же заспешил к нему.
        - Какие люди! - улыбнулся на все тридцать два зуба хозяин автосалона. - Вот уж не чаял я вас здесь увидеть сегодня.
        - Гора с горой не сходится, а вот люди…
        - Понял. - Хозяин автосалона волновался, визит смотрящего обычно не предвещал ничего хорошего. - У меня проблемы? - быстро заморгав, спросил он у Карла.
        - Нет, - сказал Карл.
        Валентин Акулов с облегчением вздохнул и даже вытер носовым платком мгновенно вспотевшие ладони.
        - Олег Карлович, я слышал, у вас проблема с машиной? Ваша «Волга» вроде в киоск въехала?
        - Было дело. Попроси дурака богу молиться, так он лоб расшибет. Дал ключи, думал, водитель опытный, попросил съездить помыть тачку, так он…
        - Взгляните, какие красавицы у меня здесь стоят! Знаю, знаю, заграничные вы не любите, но пройдите, посмотрите. Красавицы! Сам любуюсь. Свеженькие, этого года. - И хозяин автосалона, по-настоящему влюбленный в свое дело, знающий толк в машинах, как в дорогих, так и в дешевых, принялся расхваливать товар.
        Карл внимательно слушал, рассматривал кузова.
        - Выбирайте любую.
        - Нет, - сказал вор в законе, - к «Волге» привык, мне через пару дней починят, и я на своей буду ездить.
        Акулов остановился рядом с вишневым «Мерседесом» и темно-синей «БМВ».
        - Я сам даже не знаю, что бы я выбрал. И эта нравится, и эта сердце греет.
        - Потолковать надо, - сказал Карл, перекидывая плащ на другую руку.
        Лицо бизнесмена тотчас изменилось, оно стало напряженным, брови приподнялись, уголки рта опустились вниз.
        - Ты не менжуйся, к тебе претензий нет. Или прячешь что-нибудь?
        - Как можно? Я перед вами весь как на ладони. Бизнес веду прозрачный. Ко мне пройдем? - И, дождавшись утвердительного ответа, Акулов заспешил к винтовой лестнице.
        Наверху у него был небольшой, но очень уютный кабинет. Компьютер, стопки каталогов, кожаный диван, письменный стол и маленькая комнатка, дверь в которую почти всегда была закрыта, а ключ имелся только у хозяина.
        - Здесь присядем или в комнату для отдыха пройдем, Олег Карлович? - Акулов кивнул на дверь.
        - Думаю, и здесь можно, тайна не большая.
        - Вам, значит, не нужна машина? - Акулов задал вопрос стоя, дожидаясь, пока Карл сядет в кресло.
        Он хоть и не знал за собой греха перед Карлом, но боялся чисто животным страхом. Карл умел одним взглядом приводить «бизнесюг» в беспричинный трепет. Акулов полагал, что учтивостью расположит к себе смотрящего, тот все же был человеком интеллигентным. - Чай? Кофе? Водка? Коньяк - все, что желаете.
        Карл вытащил из кармана пиджака серебряный портсигар с монограммой, закурил и посмотрел на Акулова.
        - Послушай, - сказал Карл, - у тебя ко мне или к моим пацанам есть претензии?
        Даже если бы претензии были, Акулов никогда не осмелился бы высказать их смотрящему в глаза.
        - Нет, что вы, Олег Карлович!
        - Не будет их у тебя и в дальнейшем. Если…
        Хозяин автосалона слушал Карла, и выражение его лица менялось ежесекундно, зато лицо законного оставалось спокойным. Немного сдержанная улыбка то и дело появлялась и исчезала, взгляд же оставался холодным, и от взгляда и спокойного голоса вора удачливому бизнесмену становилось не по себе. Ему намного спокойнее было бы беседовать с налоговым инспектором, Карл же видел Акулова насквозь, словно и тайн никаких у того не было. Они разговаривали полчаса.
        Провожал Акулов Карла с улыбкой. А затем поднялся в кабинет, вызвал менеджера и сказал:
        - Остаешься за меня. Если только случится что-нибудь чрезвычайное, тогда и звони. Пожар, наводнение, взрыв, а по другому поводу не беспокой. Я отъеду на пару часов и появлюсь к вечеру.
        Отсутствие хозяина для сотрудников автосалона чем-то необычным не являлось. Иногда Акулов по нескольку дней не появлялся на работе, он сам был вправе решать, когда ему приходить, а когда нет. Бизнесмен сел за компьютер и собственноручно набрал письмо, хотя для этого у него имелась секретарша, распечатал текст на бланке, подписал его и приложил печать. Запаковал листочек в прозрачную папку и забросил в портфель.

«Где же, черт подери, мои визитки?» - Акулов копался в выдвижном ящике письменного стола. Там у него царил хаос: карандаши, фломастеры, зажигалки разных мастей, ключи, квитанции, даже курительная трубка, набитая табаком и не раскуренная.
        Пачка визиток оказалась в самом дальнем углу. Края ее почернели от соседства с открытым перманентным маркером. Кусочек глянцевого картона, фамилия, имя, отчество, телефон, факс. Выражение брезгливости появилось на лице бизнесмена, когда он рассматривал карточку, поворачивая ее в пальцах.

«Надо порядок навести, - подумал Акулов, задвинул ящик стола, взглянул на телефон. - Карл - голова. Не могу только понять, почему он меня облагодетельствовать решил. Мог бы своего человека на новое дело посадить. Есть у него какой-то свой интерес, о котором мне знать не дано. Так или иначе, выбора у меня не было. Предложение заманчивое, о нем я давно уже подумывал. Кто же не хочет бизнес расширить? Любой нормальный человек об этом мечтает, только не у каждого возможности такие есть. Даже тот, кто в киоске презервативами торгует, мечтает иметь вначале два киоска, затем три, а потом уже начинает подумывать, как бы ему маленький магазинчик заиметь под крышей - с витринами, со складскими помещениями, с толковыми продавцами. А когда маленький магазинчик начинает работать и доход приносить, мысли уже дальше идут. Квартирку рядом на первом этаже прикупить и магазин увеличить вдвое. А если две квартирки… Так и с предложением Карла. В центре столицы торговать престижно, тут дорогие новые тачки - ходовой товар. Но за Кольцевой налоги намного меньше, да и внимание контролирующих органов не такое пристальное. И
откуда только Карлу стало известно о моих планах? Пришлось делать вид, что я впервые от него о них слышу. Вот ведь человек, все знает. Его не проведешь. Да и зачем его обманывать, себе дороже станет. Сколько уже бизнесменов погорело, пытаясь Карла обойти. И фирм многие лишились, и здоровья кое-кто».
        Акулов подвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и быстро набрал номер.

* * *
        Телефонный звонок вывел Артиста из долгого оцепенения, в которое он был погружен, размышляя о том, что судьба может наказать его. Порой за попытку обмануть судьбу, взять то, что тебе не принадлежит и принадлежать не может, приходится платить собственной головой. Артист, скосив глаза, взглянул на определитель номера, но комбинация цифр ничего ему не сказала. Звонивший был настойчив, и это Артиста разозлило.
        Он снял трубку, поднес к уху:
        - Алло! Алло!
        - Кузнецов нужен.
        - Кто спрашивает?
        - Артем, это вы?
        - Я, - ответил Артист, голос звонившего показался ему знакомым, но узнать сразу он не смог. - Кому это я понадобился перед самым обедом?
        - Акулов беспокоит.
        - А-а, - на лице Артиста появилось подобие улыбки. - Здорово! - безапелляционно пробасил он в трубку.
        С Акуловым он был знаком. Ведь не где-нибудь, а у него в салоне он приобрел свой джип и навернул его по полной программе, со всеми причудами, какие только можно придумать.
        - Как дела, Акулов?
        - Хотелось бы лучше, но слава богу, что и так идут.
        - Как торговля? - спросил Артист.
        - Самый сезон. Завтра клиент придет «Феррари» брать. А вчера «БМВ» взяли и
«Мазду», самую последнюю, - Акулов говорил спокойно. - Сильно заняты?
        - Смотря для чего, - спросил Артист. - Если есть предложение, от которого я не смогу отказаться…
        - Отказаться всегда можно, - парировал бизнесмен. - Хочу подъехать переговорить, - перешел к делу Акулов.
        - О чем?
        - У меня действительно есть предложение, от которого отказаться крайне сложно.
        Артист хохотнул:
        - Если новую тачку мне впихнуть хочешь, так моя еще неплохо бегает.
        - Песня о другом, не по телефону, - сказал Акулов.
        - Давай, подъезжай, я на месте. Или, может, где в другом месте встретимся?
        - Подъеду.
        Артист положил трубку, встал с кресла, выглянул из кабинета, за стеклянной стеной двое «братков» тупо уставились в телевизор, смотрели сериал.
        Всех своих людей Артист считал недалекими, малообразованными и патологически жадными.
        Он щелкнул зажигалкой.

«Интересно, что это за предложение, от которого мне отказаться трудно? Я бы не отказался от чемодана денег, в котором пара „лимонов“ в зеленой валюте. Но просто так чемоданы с деньгами не раздают. Бывают идиоты, которые хватают чужие бабки и рвут с ними за кордон. Я не идиот, - сам себе сказал Артист, - все, кто дернул, потом вернулись на родину. Кто в виде трупа, кто урной с пеплом, а кто и в браслетах на запястьях с черным мешком на голове».
        Артист вышел на крыльцо. «Братки», курившие возле урны, завидев босса, тут же прервали разговор.
        - Это еще что такое? - Артист ткнул пальцем в окурок, лежавший у крыльца.
        Двадцатишестилетний парень, в прошлом спортсмен, с деформированными ушами втянул коротко стриженную голову в широченные плечи.
        - Бы-чок, - по слогам произнес он.
        - Думаешь, я не вижу, что это бычок? Какого черта он здесь лежит? Чисто должно быть!
        - Это не мой, - сказал спортсмен.
        - Меня не интересует, чей он.
        - Я без фильтра курю, - в огромных пальцах бывший борец мял маленький окурок.
        - Запомни, твое счастье, что ты у меня недавно появился, другие уже знают, за бычок у крыльца я заставляю сожрать все те, которые в урне. Ясно?
        Громадный детина, простой «пехотинец» из бригады Артиста, покорно кивнул.
        - А теперь поднял и выбросил.
        Спортсмен, способный сокрушить Артиста одним ударом, побагровел, глянул на своих товарищей, те отворачивались от него один за другим.
        - Если не поднимешь…
        Артист не успел договорить, Спортсмен нагнулся и в гробовой тишине понес чужой окурок в урну.

«Интересно, чего хочет Акулов? - заложив руки за спину, шел и размышлял Артист. - Может, Карл наехал на него, чтобы бабки снять? Ему сейчас бабки нужны - с Монголом рассчитаться, и бизнесмены засуетились. Ну что ж, это к лучшему. Что думать, приедет, все узнаю».
        Его новый джип, вымытый, сияющий, поблескивал как новенький, словно только с конвейера съехал.
        Вадик, увидев босса, неторопливо, но ловко выбрался из-за руля, вытер руки чистой белой тряпкой. Машину водитель содержал в идеальном порядке, так относятся к автомобилям лишь фанатично преданные собственному авто хозяева.
        - Куда едем?
        - Стоим. Чего делаешь?
        - Красоту навожу.
        Даже в глубоком рисунке широких протекторов не было грязи, Артист это заметил.
        - Ездить на таком красавце жалко.
        - Красавец, - подтвердил Вадик, - если испачкается, я сразу же мою, чищу, пока опять как новый не станет.
        - Ну-ну, давай. - Артист ударил ногой в скат, тяжелый джип даже не покачнулся. - Прямо танк какой-то, - сказал он сам себе.
        На рынке у него царил жесткий порядок. Мог бы и не отстегивать санстанции, придраться не к чему, чистота идеальная. И на стоянке тоже порядок. Все держалось на страхе. Когда человек боится, он языком грязь слизнет, чтобы только лишний раз в морду кулаком не получить.

«И от нищих я избавился, и с ментами порядок».
        Артист увидел, как серебристый джип «БМВ» с тонированными стеклами свернул с Кольцевой. И, точно рассчитав, когда машина подъедет к офису, вернулся к крыльцу.
        Джип мягко затормозил, Акулов, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины и, улыбаясь, направился к Артисту. Тот даже шагу не сделал навстречу, стоял и ждал, сцепив за спиной пальцы рук.
        - Может, я не ко времени? - протягивая руку, поинтересовался бизнесмен.
        - Нормально, - ответил Артист, пожимая мягкую ладонь. - Ко мне поднимемся или здесь походим?
        - Лучше походим.
        В левой руке Акулова была непрозрачная пластиковая папка.
        - Машину от крыльца отгони, - сказал «браток» Артиста водителю Акулова, - здесь только нашему боссу ставить можно.
        Акулов на замечание не прореагировал, словно машина была не его, а водитель спорить не стал, тотчас отъехал от крыльца в сторону.
        - Недолго же мне ждать пришлось.
        - Как машина?
        - Хорошо.
        Акулов остановился, развернул пластиковую папку и подал листок бумаги.
        - Что это? Бумаги потом, сперва на словах.
        - Вот какое дело. У меня в салоне дешевых машин нет, да и в центре дешевыми торговать невыгодно, все на виду. Лучше выставить две по сто, чем десять дешевых.
        - Не темни, Акулов, сразу скажи, что из-под Карла уйти хочешь. Я в открытую играю.
        - Я этого не говорил. У тебя есть стоянка и мини-рынок и между ними кусок земли.
        - Можно рынок расширить, - сказал Артист.
        - А можно и стоянку.
        - Я еще не решил, что интереснее.
        - Смотри: расширишь стоянку, двадцать машин поставишь, по червонцу с каждой накапает, правильно?
        - Правильно.
        - Рынок я даже не знаю, сколько дохода может давать. Не занимался этим. А вот если поставить стеклянный павильон площадью метров четыреста, а в нем тачки на продажу, так вот, эти четыреста метров будут приносить несколько тысяч.
        - Поставить? - задумчиво сказал Артист. - Стеклянный?
        - Да. Красивый, стеклянные стены, блестящий пол, сексапильные девки… И машины блестят, сверкают.
        - Где бабки на это взять? Да и ты, Акулов, не со мной до сегодняшнего дня делился.
        - С таким предложением я к Карлу не пойду. Он за центром смотрит.
        - Твой бизнес в городе.
        - Там слишком дорого. Там метр земли в сто раз дороже, чем здесь. Невыгодно там средними машинами торговать. А у тебя, Артем, земля бесхозная под ногами валяется.
        - Это не моя земля.
        - Если она между твоим рынком и стоянкой, то чья она? Никого другого без тебя туда не пустят.
        - Никого, - подтвердил Артист.
        - Вот и я так думаю. Выгода очевидна.
        Артист смотрел на цифры, пытаясь понять, в чем же таится подвох, и не находил. По объяснениям Акулова все выходило логично.
        - Тут уже благоустроенная территория, хороший подъезд, какая-никакая, а инфраструктура.
        Они шли по мини-рынку к автостоянке. За ними шагах в пятнадцати следовали, оглядываясь по сторонам, двое «братков» из бригады Артиста.
        Акулов занервничал, оглянулся:
        - Кто такие?
        Артист хмыкнул:
        - Мои люди.
        - Здесь опасно, что ты с охраной ходишь?
        - Потому и безопасно, что с охраной хожу. У меня полный порядок на рынке и на автостоянке.
        Территория вокруг офиса, как и вокруг рынка, содержалась в чистоте. Даже трава была скошена, а кусты вырублены.
        - Да, порядок, как в армии, - согласился бизнесмен.
        - Вот видишь!
        Артист и Акулов уже стояли возле сетчатого забора.
        - Кусок земли пропадает.
        Артист согласно кивнул:
        - Действительно, пропадает.
        - А он хороший доход давать может, на нем многолетняя капуста сама расти станет.
        Артист засмеялся, наивно, как ребенок. Ему понравился каламбур бизнесмена о капусте.
        - За сколько времени твой стеклянный павильон поставить можно?
        - К следующей весне салон открою. Ты в доле будешь.
        - Заманчиво. Слишком уж заманчиво, чтобы быть правдой. Я только участком войду и уже в доле? Сколько процентов?
        Акулов посмотрел, далеко ли охрана, наклонился к Артисту:
        - Я тебе, Артем, военную тайну скажу. Есть она у меня, но никто ее не знает: я не на свои деньги павильон поставлю.
        Артист отступил на шаг, в голове у него мелькнула мысль, уж не с Карлом ли на пару Акулов дело закрутить хочет?
        - У меня партнер есть, - шепотом произнес бизнесмен, - серьезный мужик, немец с большим капиталом, не слишком чистым. Ему в Германии кислород перекроют, если светиться начнет, он готов много денег вложить.
        - Почему в машины? Есть и другой бизнес.
        - Понимаешь, - Акулов наморщил лоб, уперся указательным пальцем в щеку, а затем языком разровнял ее изнутри, - он на тачках завернут. И дед его еще до войны и в войну тачками торговал, и отец. Но в Германии это дело сейчас больших денег не дает. Европа - она и есть Европа, там конкуренция страшная. А у нас дураков еще немерено, и деньги сейчас у людей появились. И дорогие тачки берут, а средние с руками отрывать станут.
        - И сколько? - спросил Артист.
        - Что сколько?
        - Сколько бабок этот немец сюда вкачать может?
        - Сначала нам с тобой надо принципиально договориться. А потом немца в оборот возьмем. Сколько скажем, столько и вкачает. Надоело Карлу за «крышу» платить, пошатнулся он, - сказал Акулов.
        - Это точно, - подтвердил Артист.
        - Не забывай, ты в доле.
        - Тачки только чистые продавать планируешь или можно и левые пустить, краденые?
        Акулов замялся, а затем, глядя в глаза Артисту, произнес:
        - Всякие. Ты подумай над моим предложением.
        Акулов посмотрел на часы, Артист взглянул на свои. Со стороны могло показаться, что они либо сверяют часы, либо выясняют, у кого круче. Ясное дело, у Артиста
«котлы» были дороже, на массивном золотом браслете.
        - Думай, я от тебя еще «да» не услышал.
        - Акулов, а все-таки почему ты ко мне пришел? Что, за Кольцевой свободной земли мало?
        Бизнесмен резко повеселел:
        - Понравился ты мне, когда тачку покупал. Не торговался ни минуты, сколько я зарядил, столько и отвалил.
        - И сильно на мне поднялся? - ухмыльнулся Артист.
        - Не больше, чем на других. Но и себе в убыток не сработал.
        - На себе не экономлю. Торговаться - то же самое, что и просить. А я или силой беру, или покупаю не торгуясь.
        - Если бы ты спорить стал, наезжать попытался, я бы к тебе не пришел. Но больно уж дело интересное, сплю и вижу, как здесь стеклянный автосалон вырастет, - Акулов приложил ладонь к глазам, склонил набок голову. Выражение глаз было таким, словно в них уже отражается сверкающее здание с яркой рекламой. - Да и с Кольцевой вид хороший откроется.
        - Сколько у меня есть времени?
        - Скажи «да», вот и все. Быстрее начнем строить, быстрее закончим. С оформлением геморрой начнется, но я это на себя беру. Думаю, что и ты в стороне не останешься.
        Они шли, улыбаясь, причем каждый улыбался своим мыслям. Артист довел бизнесмена до машины, пожал на прощание руку, а затем, дождавшись, когда серебристый джип уедет, быстро взбежал на крыльцо.
        Предложение, сделанное бизнесменом, было неожиданным и привлекательным.

«Стоянка, рынок - пройденный этап, это раньше я клевал крошки. Автосалон - серьезный бизнес. Если Пашка-Крематорий слово сдержит, то… Можно будет забыть про бакалею и пьяных рубщиков мяса».
        Артист накинул куртку и двинулся в сторону мини-рынка. За ним, как пришитые, как тени, следовали два «братка». Спрашивать у босса, куда он направляется, было не принято. Захочет, сам скажет.

«Вот и повалила удача, - ухмыляясь, рассуждал Артем Кузнецов. - Интересно, сколько же „бабла“ на автосалоне можно будет поднять? Если краденые тачки продавать… Надо все еще раз хорошенько обмозговать. Кому война, кому проблемы. Мне в руки бабки плывут, и отказываться от них грех. Вот и человек из-под Карла уходит, значит, все правильно Пашка рассчитал. Хорошо, что я за джип не торговался, вон оно как повернулось. А ведь мог и наехать на Акулова по полной программе и джип за полцены взять. Ну, допустим, десятку бы сэкономил, но зато он ко мне не пришел бы, это уже сто пудов. Пролетели бы бабки мимо меня, как фанера», - Артиста распирало от самодовольства.
        Как всегда перед закрытием рынка, Артист обходил его. Он не заглядывал под прилавки, в кладовки, он скользил взглядом по лицам торговцев, по их рукам. И от его взгляда торговцам становилось не по себе, им казалось, что Артист видит их насквозь. И они не улыбались, а опускали головы. Артист любил, когда ему поклоняются. И неважно, что поклонение держалось на страхе, главное, что оно было.
        Артист прижал трубку к уху и отошел на несколько шагов от своих людей, даже отвернулся, словно он сам по себе, а они сами по себе.
        - Ну, чего, Вадик?
        - Квазимодо приехал, - коротко сообщил водитель.
        Артист подумал.
        - Возьми Спортсмена, Квазимодо и приходите к контейнерам. Да не спеши, я еще на рынке, похожу, посмотрю. Через полчаса буду.
        Квазимодо - это было погоняло. А получил ее «браток» за улыбку, которая, как приклеенная, постоянно была на его лице. Даже когда он спал, то все равно улыбался. Правильнее было бы назвать его Гуинпленом, но для «братков», которые что-то слышали, что-то когда-то читали, и Гуинплен, и Квазимодо были одним и тем же лицом, одним и тем же человеком.
        Квазимодо сидел перед телевизором в комнатке охраны, уткнувшись подбородком в напарафиненные кулаки. Смотреть на его небритую улыбающуюся рожу и не улыбаться самому было почти невозможно.
        Вадик обошел здание, поднялся на крыльцо. Квазимодо оторвал голову от кулаков, посмотрел на водилу.
        - Тут это… - сказал Квазимодо, - Артист наезжал за бычок под крыльцом, мне сказали, так ты, Вадик, того, поосторожнее.
        Вадик по сравнению с другими бойцами находился в привилегированном положении, ближе других был к боссу, проводил с ним больше времени и был посвящен во многие дела.
        - Ты что тут зыришь так внимательно?
        - Смотрю, въехать хочу, что к чему. А Серый где?
        - Отлить пошел.
        Вадик дождался Серого.
        - Пошли, - сказал он, - и ты, Квазимодо, и ты, Серый, нас Артист зовет.
        Еще два бойца даже головой не повернули в сторону своих приятелей, покидающих офис. Вадик шел впереди, Квазимодо с Серым в шаге за ним.
        - Всю ночь не спал, ужастики снились, - говорил Квазимодо. - Представляешь, Вадик, будто пришел я на офис, а тут все поломано, как будто кони пробежали. Паркет взорван, столы перевернуты, а те, которые не перевернуты, на них линолеум лежит. И линолеум в крови. И никаких перегородок нет, все большая комната, все стены сломаны. Я прихожу и думаю, что тут такое делается? И спросить не у кого, никого кругом. Представляешь?
        - И что ты? - спросил Серый, ковыряясь спичкой в зубах.
        - Да ничего. Походил, походил. Розетки все вывернуты, на проводах болтаются, бумаги какие-то валяются, выключатели вывернуты. И только джип Артиста посреди всего этого развала блестит, как памятник. Во, представляешь, Вадик?
        - Страшного чего, я так и не понял?
        - Страшного вот чего: в джипе пусто, никого в салоне. И вдруг он как заревет, как загудит и на меня едет.
        - А ты? - спросил Серый, толкнув Квазимодо в плечо.
        - Я что… Ноги задеревенели, хочу побежать, а не могу. Хочу крикнуть, а язык не шевелится.
        - Кончилось чем?
        - Наехал на меня джип, Вадик, и размазал меня по полу, кишки изо рта полезли.
        - Вмазал ты, что ли?
        - Да нет, не пил, - с извечно глупой улыбкой ответил Квазимодо. - А куда мы идем?
        - Артист зовет, понадобились мы ему.
        - А-а-а.
        Они втроем обошли мини-рынок и оказались у контейнеров, старых, ржавых, с которых даже надпись стерло время. Кто и когда притащил эти контейнеры к рынку, ни Вадик, ни Серый, ни Квазимодо не знали.
        Не каждый день Артисту приходилось наводить порядок на рынке. Были, как говорится, специально обученные для этого люди. Вот они и следили, чтобы покупателей не обвешивали, чтобы никто, кроме своих, левый товар на рынок не завозил, чтобы расчеты велись правильно. Но ведь всегда кто-то думает, что он умнее других, что его обман вскрыть никогда не смогут.
        Артист шел, не торопясь, прячась в тень навеса. До его слуха долетел крик с задворков мясного павильона:
        - Вы что, ребята, я здесь ни при чем!
        Артист замер, как вкопанный, затем поманил пальцем одного из своих «пехотинцев» и шепотом поинтересовался:
        - Что за базар на повышенных тонах? Кто это там горло дерет?

«Браток» сбегал и уже через минуту стоял перед боссом.
        - Там наши мясника щеманули.
        - Продавца?
        - Рубщика.
        - На предмет чего?
        - Мясо рубить отказывался, которое наши привезли. Говорит, что у него рабочий день закончился.
        Артист плюнул под ноги:
        - Он же сам у меня на работу просился, я его предупреждал. - Артист произносил фразы абсолютно нейтрально, но именно в те моменты, когда он говорил тихо,
«братки» понимали, что Кузнецов вне себя от ярости и сейчас взорвется, как перегревшаяся лампочка.
        Артист расцепил руки и, покачиваясь из стороны в сторону, прошел в павильон. В
«стекляшке» висел застоявшийся запах сырого мяса, голоса покупателей гулко отражались от стен.
        - Где он? - негромко поинтересовался Артист.
        - В подсобке.
        Мясник был в фартуке, заляпанном кровью, с присохшими к дерматину кусочками мяса. Руки толстые, как ноги, лысая голова, маленькие свиные глазки, плотоядный рот. И руки, и грудь, и шею мясника покрывала золотистая шерсть. Рубщик стоял, опираясь на огромный топор, больше похожий на палача, чем на человека, снабжающего продовольствием приехавших на рынок покупателей. Звали мясника Тихоном, а фамилия была у него Соловьев. «Братки» подойти к нему вплотную опасались, но и сам мясник покинуть подсобку уже не мог.
        Тихон Соловьев пытался объяснить:
        - Хлопцы, ну подумайте, какой мне резон топором за так махать? Это же две туши, почти на час работы. А у меня жена рожать сегодня должна. - Рубщик при этом держал руку на топорище.
        - Ты че, урод долбаный, не понял, это наше мясо!
        - Какое ваше? - огрызался Тихон Соловьев. - Говядина это. Что ж я, не понимаю, первый год замужем? Ваше, не ваше, мне по хрену, день кончился, а у меня жена в больнице. Отойдите от двери, и я пошел.
        Даже вдвоем «братки» не рисковали прыгнуть на Тихона Соловьева, потому как понимали, взбесившийся мясник до трех считать не станет. А как Тихон рубит топором мясо, они не один раз видели. Свиную голову от туши мясник отсекал двумя ударами, а голову огромного хряка разваливал пополам без проблем - с одного удара. Мясник был артистом своего дела, увесистый топор в его лапищах был точнее скальпеля в чутких пальцах хирурга: ни одного лишнего движения, все рассчитано, выверено. Рубщик был из той породы людей, которые если вобьют себе что-то в голову, то убедить их уже невозможно, он пер напролом, за что и был уволен с последнего места работы не по собственному желанию, как водится, а по статье. Правда, тогда обошлось без драки.
        - Ну, хлопцы, хватит меня уговаривать. Завтра утречком приду, чистенький, свеженький, как огурец из бочки, и ваши туши мигом обработаю, оприходую, лучше не бывает. А сейчас - отошли от дверей, жена у меня уже не молодая, боюсь, как бы чего без моего ведома не случилось.
        И обычно благодушное лицо мясника сделалось злым, белки глаз налились кровью, и плотно прижатые к черепу уши покраснели. Он опустил голову, набычился, посмотрел на стоящих перед ним «братков», как бык на двух псов, которых он абсолютно не боится. Рубщику казалось, что те действуют не по указанию хозяина, а на свой страх и риск. Мол, просто бандитам от безделья захотелось покуражиться, но наскочили не на того.
        - С меня где сядешь, там и слезешь, это все знают, - с присвистом произнес мясник.
        В подсобку зашел Артист. Наступила полная тишина. За спиной мясника была стена, обшитая досками, а перед ним огромная колода, уже вымытая и посыпанная белой крупной солью. Лезвие топора, неглубоко вогнанного в колоду, поблескивало. Под взглядом Артиста рубщик стушевался.
        - Что за крик, а драки нет? - уж слишком миролюбиво произнес Артем Кузнецов, выщелкнув из пачки дорогую сигарету и посмотрев на часы.
        Один из «братков» щелкнул зажигалкой. Артист прикуривать не стал, брезгливо отмахнулся от предложенного огня.
        - Соловей-разбойник, я гляжу, ты никого не боишься?
        - А чего мне их бояться? Свою работу я сделал, даже лишнего нарубил, а тут они… - принялся объяснять Соловьев, пытаясь найти защиту у человека, которому принадлежал мини-рынок.
        - Понятно, - абсолютно беззлобно сказал Артист.
        - …они прибегают, а я уже и колоду помыл, и инструмент почистил, осталось фартук снять, сполоснуться и на пяту - домой. Женка у меня рожает, две дочки, а тут, говорят, сын будет. Ну как я могу такое пропустить?
        - Событие, конечно, международного значения, важное.
        - Вот и я говорю, раз в жизни такое случается. А они приперли две бычьи туши и говорят, чтобы непременно сегодня…
        - Хорош бакланить, - Артист поднял руку. - Когда я тебя, урода, на работу брал, ты что говорил? - Артист подошел к мяснику вплотную, поставил ногу на колоду.
        - Что я говорил?
        - Выходит, уже не помнишь? Ты сказал, что работать будешь. Или я не то говорю? Было такое?
        Мясник кивнул:
        - Я и работаю. Я же…
        - Ты помолчи, когда я говорю. Когда спрашивают, тогда отвечай.
        Мясник только сейчас сообразил, что хозяин не на его стороне, но он уже завелся и не мог просто так сдаться. Рубщик одним движением быстро и резко вырвал из колоды топор, опустил его, отступил на шаг, прижался спиной к струганым доскам.
        - Если они тебе, Тихон, что-то говорят, это то же самое, как если бы я перед тобой стоял и говорил: мужик, поруби мясо. Меня бы ты не послал?
        - Ясное дело, - Тихон попробовал улыбнуться, но это у него не очень получилось.
        - Так почему, когда тебе сказали порубить, ты не услышал? Наверное, уши заложило? - Артист умел и любил доводить людей до дрожи в коленях. - Может так получиться, что не увидишь ты своего сына сегодня. Вот как бывает. Порубишь все мясо, которое есть. Сколько туш привезли?
        - Девять. И двенадцать свиных - целый рефрижератор.
        - Если к утру мясо не будет порублено, ты знаешь, что я с тобой сделаю.
        Мясник сопел, ноздри раздувались, шея и лицо багровели, наливаясь кровью, а белки глаз стали уж совсем красными, как у кролика-альбиноса.
        - Чего пыхтишь, - брезгливо произнес Артист, - как баба, которая кончить не может? Бери инструмент и работай. Это будет твой последний рабочий день, понял, урод?
        То, что Тихон Соловьев может отказаться, Артисту даже в голову не пришло. Но Соловьев был не из тех, кто отличается здравомыслием. Он засопел еще сильнее, сжал топорище, топор пошел вверх. «Братки» медленно отходили, пятясь к двери, лишь Артист оставался недвижим. Но когда Артист медленно повернул голову, зрителей, желающих развлечений, как ветром сдуло.
        Артем Кузнецов улыбнулся, глядя на топор, закурил.
        - Уважаю, умеешь себя поставить, - сказал он, протягивая пачку мяснику.
        Огромный топор нерешительно опустился, Тихон переминался с ноги на ногу. Весил он, как и положено мяснику, килограммов сто. Курить привычки не имел, а вот выпить мог литр водки и ни в одном глазу. Но тут ситуация складывалась так, что хозяин предлагал закурить. И не взять, не закурить - обидеть. Топор лег на колоду. Пальцы Тихона еще хранили форму, словно держали топорище. Рука потянулась к сигарете.
        Именно этого момента и ждал Артист. Он перехватил руку мясника, дернул его на себя и ударил ногой в пах. Один из «братков» опустил до цементного пола металлические роллеты, повиснув на них, увлекая тяжестью собственного тела. Удар Артиста был не столько силен, сколько точен. Мясник ойкнул, топор свалился с колоды, звякнув о цементный пол. Тихон прикрыл руками низ живота. А Артист ждал этого момента: ребром ладони снизу ударил Тихона по горлу, резко, быстро, натренированно. Хоть и толстая шея была у Тихона Соловьева и мог он на ней держать свиную тушу, удар оказался неожиданным. Тихон стал задыхаться, но все еще не падал. Артист смотрел на него брезгливо, он выиграл. Самому марать руки о мясника уже не было нужды.
        Его взгляд упал на топор.
        - Отрубите-ка ему два пальца, - бросил он «браткам».
        Роллеты закрыли на ключ, включили музыку. На Тихона накинулись, били жестоко. Лицо превратилось в кровавое месиво, словно по нему трактор проехал, «пехотинцы» отводили душу за пережитый страх, за стыд перед боссом. Рубщик уже только хрипел, когда его облили водой, подтащили к колоде огромную ручищу, придавили к присыпанной солью колоде. Один из «братков» схватил топор и в азарте вместо того, чтобы отсечь два пальца, случайно отхватил по косой три.
        Тихон вскрикнул, его тут же ударили по голове гирькой, и он потерял сознание. Это мероприятие, воспитательно-показательное, немного остудило Артиста. За последние дни в нем копился, не находя выхода, страх. Он ударил напоследок бесчувственное тело.
        Кузнецов поставил ногу на прилавок, осмотрел ботинок, словно от удара он мог изменить форму или оцарапаться. Артист ощущал дрожь в каждой мышце. Он уже знал, что сейчас сделает. Как правило, единожды глотнув горячей крови, ощутив свою власть над другим, хочется вновь и вновь воскрешать в себе чувство вседозволенности. И мало кто может с этим чувством справляться.
        Артист же не только не хотел бороть в себе пьянящее чувство вседозволенности, он, наоборот, культивировал его в себе, сам подогревал. На мини-рынке он чувствовал себя полным хозяином. Здесь не было никого, кто бы решился ему противостоять. Мелкие торгаши боялись Артиста, но зато и чувствовали себя защищенными надежной
«крышей». Менты, крутившиеся на рынке, были давно с потрохами куплены, они заглядывали Артисту в рот с большей преданностью, чем своему начальству. Что могло им дать ментовское начальство? От него, кроме неприятностей, никакой пользы, а от Артиста исправно капали денежки, и работа не пыльная, на рынке порядок, как на образцово-показательной зоне.
        Артист отправился к ржавым морским контейнерам, переоборудованным под рефрижераторы, зло глядя по сторонам. Он искал, к чему бы придраться, ему хотелось этого. Но никто не подвернулся под горячую руку Артиста. Он вышел за территорию, держа руки за спиной, опустив голову. Он неторопливо, словно измеряя расстояние от ворот мини-рынка до ржавых контейнеров, шел, глядя под ноги. У контейнеров стояли и курили водила и два «братка».
        Квазимодо уже успел выкурить две сигареты, а Вадик поглядывал на телефон, словно там была разгадка, был ответ на вопрос, зачем и почему именно сюда Артист приказал ему привести улыбчивого Квазимодо.
        Артист поднял голову, когда до бандитов было шагов двенадцать. Он посмотрел на них так, словно видел их впервые, и сейчас думал, здороваться или нет.
        Вадик чутко уловил замешательство босса, он, как никто другой, изучил его повадки. Он сам заспешил к нему, подошел, но вопросы не задавал, понимая, что скоро и сам все узнает.
        - Знаешь, - не глядя в глаза Вадику, прошептал Артист, - Квазимодо не только от меня бабки получает, он еще и в другом месте подрабатывать умудряется.
        Не мог же Артем Кузнецов сказать правду - то, что вся вина Квазимодо в том, что именно он «выщемил» угонщицу машин и теперь должен замолчать.
        Вадик заморгал:
        - Ты чего это говоришь?
        - Подумай, посмотри на него.
        Вадик обернулся и уставился на ничего не подозревающего парня. Тот, улыбаясь, смотрел на небо, на сверкающий самолетик, который тянул за собой белую распушившуюся нить. Когда-то в детстве этот бандит хотел стать летчиком. И бывали моменты, правда, редко, когда Квазимодо вспоминал о своей детской мечте, и тогда улыбка сходила с его лица, соскальзывала, и он становился невероятно грустный, как театральный Пьеро, как человек, за очень короткий срок потерявший очень близких людей. Но сейчас улыбка не соскользнула, она, может быть, чуть-чуть пригасла на лице бандита.
        - Где он еще упирается, Артист?
        - Лучше не спрашивай. Заведите его за контейнер и там тихо, без пера и «волыны» кончите.
        - Я что-то не понял…
        - Я сказал, - повторил Артист, - кончить его надо, пока он нас не сдал. А до этого уже близко.
        Вадик сжал пальцы в кулаки, но тут же расслабился и вперевалку, словно ничего не произошло, направился к контейнеру. А Артист вытряхнул сигарету, сел на ящик, закурил и тоже стал смотреть в небо.
        Артем Кузнецов или Тема, как его называли родители, ни летчиком, ни космонавтом, ни моряком в детстве стать не хотел. Ему не нравились эти профессии, он хотел стать артистом, мечтал. Собирал фотографии известных на весь Советский Союз мужчин и женщин, вырезал из журналов, клеил в альбомы и два раза в неделю посещал кружок во Дворце пионеров. А уже в старших классах ему хотелось власти и поклонения. Он понял, что артист только на сцене или на экране повелевает другими, заставляет восхищаться собой и любить себя. Но спектакли и фильмы очень быстро кончаются, а Артему хотелось, чтобы ему поклонялись всегда ученики младших классов, одноклассники или даже те, кто на год или на два старше его.
        Но некоторые навыки и приемчики, привитые руководителем драмкружка, остались, как колючки на собачьей шерсти, избавиться от которых можно, лишь выстригая шерсть.
        - Слышь, Квазимодо, - Вадик исподлобья смотрел на улыбающегося бандита. Того не смутил ни тон, каким обратился к нему водила, ни выражение лица. - А правда, что ты стукач?
        Квазимодо улыбнулся еще шире.
        - Ты это что, - сказал он, глядя на Вадика, - фуфел гонишь? Я стукач?
        - А мне точно известно, что ты нас всех сдать хочешь - и Артиста, и всех остальных.
        - Я?! Да ты че, перепил? Или кирпич тебе на голову, Вадик, упал? Несешь хрен знаешь что!
        Второй бандит, с которым Вадик привел Квазимодо к ржавым контейнерам, тоже смотрел на водилу, не понимая, разыгрывает тот или всерьез. А Вадик двигался на пока еще улыбающегося Квазимодо.
        - Ну, кому ты сдать хочешь? Колись быстрее!
        - Нечего мне колоться. Я на себя наговаривать не стану, никогда никого не сдавал. Ты понял? И на понт меня не бери, я тебе не малолетка.
        Артист сидел и краем уха слушал. Он вскочил с ящика резко, словно внутри выпрямилась тугая пружина. Дошел до контейнеров быстро.
        - Ты погоди, Вадик, притормози немного гнать на него.
        Вадик даже опешил, ведь только что Артист сам сказал, а тут, на тебе, разворот на сто восемьдесят, задний ход.
        - Ты тоже не кипятись, и рубаху на груди рвать не стоит, она тебе еще понадобится.
        Вадик отступил в сторону, давая дорогу боссу. Тот говорил, глядя в глаза уже не улыбающемуся, крепко сбитому парню.
        - Я правильно говорю, никакой ты не стукач, просто решил бабок по-легкому срубить? Правильно говорю?
        - Какие бабки? - еще больше изумился Квазимодо. - Нигде я ничего ни ухом ни рылом!
        - Вот, правильно. Почему это все от честно заработанных бабок отказываться любят? Ты мне в глаза смотри, в глаза! - И Артист помахал рукой перед лицом Квазимодо. - Мне в глаза!
        Квазимодо заморгал, попытался сощуриться, чтобы пристально взглянуть на босса, немного подался вперед, вытянул шею, как ученик, пытающийся рассмотреть на доске цифру, стертую учителем. Разведенными как ножницы указательным и средним пальцами правой руки Артист ударил Квазимодо в глаза. Пальцы вошли в глазные впадины черепа с противным звуком. Голова Квазимодо дернулась, он завертелся на месте, попытался руками закрыть лицо.
        - Так ты, значит, бабки на стороне не косил?
        Артист схватил Квазимодо за запястья, дернул вниз, отрывая ладони от лица, искаженного жуткой гримасой боли.
        - Запомни, меня никто не кинет, падла! - И Артист принялся бить ослепшего, ничего не понимающего «братка». Он наносил удар за ударом, но остановиться не мог.
        Квазимодо упал вначале на колени, затем уткнулся головой в землю.
        - Берите его за клешни и башкой в стену.
        Вадик и спортсмен подняли трепыхающегося Квазимодо, подволокли к контейнеру на пару метров, подняли с земли, поставили на ноги. А затем Вадик крикнул:
        - Раз, два, три!
        И оба изо всех сил дернули Квазимодо за руки, кинули его головой на рифленое железо контейнера. Гулкий удар, и Квазимодо потерял сознание. Его раз восемь поднимали и били головой о ребристый металл. На ржавчине, на остатках сурика, которым когда-то давно был выкрашен контейнер, темнела кровь, клочья волос. Кровь загустевала и тяжелыми каплями ползла по шершавому металлу.
        - Ну? - спросил Артист, даже не наклоняясь к лежащему на земле парню.
        Вадик и Спортсмен тяжело дышали, они даже вспотели.
        - Глянь, сдох?
        Вадик перевернул Квазимодо на спину. Лицо было обезображено, расквашено.
        - Да его череп кувалдой не пробьешь, - сказал Спортсмен уж слишком бодрым голосом и тут же осекся, не зная, что именно хотелось бы услышать Артисту.
        У Квазимодо мелко дрожали пальцы рук.
        - Отходит как-то тихо, словно в рай, - сказал Вадик. - Может, помочь? - Он посмотрел на Артиста.
        - Еще пару раз башкой о стену.
        Как босс сказал, так бандиты и сделали. После следующего удара Квазимодо уже не дышал, и сердце у него не билось. Артист развернулся, посмотрел на небо. Белый след пролетевшего самолета, которым любовался Квазимодо, понемногу таял. И Артист подумал, что, пока неспешной походкой дойдет до офиса и с крыльца глянет в небо, белой полосы уже не будет, она растворится в воздухе, исчезнет, как Квазимодо.
        Вадик догнал Артиста:
        - А делать с ним чего?
        - Ничего, пока в рефрижератор спрятать, чтобы смердеть не начал. Только заверни хорошенько, чтобы не нашел никто. А потом похороним, как положено.
        Артист принялся насвистывать и уже не оглядывался.

«Сделал дело. На его место десять желающих найдется. Молодежь подрастает, работу ищет. Бабки у меня хоть и небольшие, но зато, как в советские времена, стабильно, каждый месяц „пехотинец“ получает штуку на лапу».
        Вадик, упаковывая тело Квазимодо в большой кусок черного шуршащего целлофана, думал над происшедшим, хотя думать особо не любил.

«Вот так, пришел парень на работу с улыбкой на лице, и свои же его порешили. Не менты, не ОМОН, а я собственными руками, вот этими самыми», - Вадик посмотрел на свои ладони, крови на них не было.
        - Что, болят? - поинтересовался Спортсмен, который помогал Вадику.
        - Слушай, тебе его не жаль, Спортсмен?
        - Квазимодо? - Спортсмен выкатил нижнюю губу. - А че его жалеть, он мне брат родной? Че я его жалеть должен? Он же меня не жалел, сдать ментам хотел.
        - А ты откуда знаешь?
        - Ну, так ты же говорил и Артист.
        - Правильно, Спортсмен. Сиди здесь, а я машину подгоню, мы его в багажник и в морозилку.
        - Туда ему и дорога. Как свинью. Я бы его даже за челюсть подвесил.
        - Почему за челюсть?
        - А чтоб не сорвался. И шмотки с него все до единой стянул бы.
        - Злой ты, Спортсмен, - то ли в шутку, то ли всерьез сказал Вадик. - Сердца у тебя нет.
        - Как это нет? Очень даже хорошее сердце у меня. Он же всех нас сдать хотел.
        Вадик взял первую попавшуюся машину. Естественно, не на джипе же Артиста труп возить! Вместе со Спортсменом закинули тело убитого в багажник, подвезли к рефрижератору. Спортсмен сбегал за ключами, открыл ворота, они затащили труп Квазимодо в холодильник, к самой дальней стене. Положили на пол и, ежась, выскочили на улицу.
        - Там ему и место, - сказал Спортсмен, растирая ладонями изуродованные борьбой уши. - Как туша задубелая через час станет.
        Вадик не ответил, а только кивнул.
        - Ты, Спортсмен, лишнего не мети, волну не гони.
        - Так я что, понимаю.
        - Артиста злить не стоит.
        От этих слов Спортсмена передернуло.
        Как ни странно, но от всего, что утворил, Артисту легче не стало. Единственное, что было хорошего за сегодняшний день, так это приезд Акулова с заманчивым предложением отгрохать стеклянный автосалон всем на зависть. Но Артисту казалось, что это было уже давно, не сегодня и не вчера, может, неделю, а может, две тому назад. Обычно Пашка-Крематорий звонил ему по нескольку раз на день, а сейчас от Пашки не было ни слуху ни духу, словно и нет его, будто он не в Москве, а если в городе, то либо в Бутырке, либо в Матросской тишине, откуда позвонить не всегда получается даже у вора в законе.
        Дойдя пешком со сцепленными за спиной руками до крыльца, Артем вспомнил и запрокинул голову в небо. След улетевшего самолета не растворился, а порозовел, стал как молоко с кровью.
        Артисту хотелось, чтобы позвонил Пашка, чтобы позвал куда-нибудь, где можно сидеть и разговаривать.

«Позвонит. Куда он без меня денется? Кто за него всю грязную работу делать станет? Кому он больше всего доверяет, конечно же, мне. Хоть он и говорит, что хватит трупов, но ведь Квазимодо мой человек, а не его, и я что хочу, то и делаю».
        Глава 16
        На улице было душно. Гроза не начиналась, хотя небо над Москвой было затянуто низкими тучами, тяжелыми, полными воды. Но, как водится, тучи висели, давили на жителей, а дождь не начинался. Асфальт был пыльный.
        Одна створка двери бара «Лондон» была раскрыта, чтобы хоть немного сквозило, и в помещение попадал свежий воздух. Карл сидел в углу у двери. Серый плащ и зонт с костяной ручкой висели у законного за спиной. Он неторопливо ел. Возле тарелок лежали мобильник, зажигалка и портсигар, старинный, серебряный, с монограммой.
        Лицо Карла было невеселое. Он в последние дни, проведенные без отдыха, выглядел измученным: глаза запали, щеки ввалились. Хотя законный и был аккуратно выбрит, но лоск пропал.
        Бармен убрал опустевшую тарелку, взглядом спросил:

«Еще?»
        - Не суетись.
        Карл был неприхотлив в быту. К еде относился без фанатизма, мог утолить голод простым черным хлебом, макая его в подсолнечное масло с мелко нарезанным луком. Он поглядывал на часы, на открытую дверь. Две верхние пуговицы белой шелковой рубашки были расстегнуты, на залысинах поблескивали мелкие капли пота.
        Один блатной сидел в баре у стойки, второй на улице, у двери. Нет, они не ходили за Карлом, чтобы охранять его, просто в любой момент мог понадобиться человек. Еще два столика в баре «Лондон» были заняты молодежью.
        Бармен с нетерпением ждал, когда начнется дождь. Ведь дождь на улице - клиенты в баре, а если дождь долгий и холодный, клиент, как правило, будет пить, пока дождь или деньги в кошельке не кончатся. Одно из двух может заставить клиента покинуть бар и вернуться домой. Но дождь, обещанный синоптиками, никак не начинался. Не будь здесь Карла, он включил бы музыку погромче, но от натренированного взгляда бармена не скрылось, что Карл нервничает. В чем именно это выражается, он бы и сам не мог сказать. Спокойный взгляд, четкие, выверенные движения.

«Ждет кого-то. И гость будет непростой», - решил бармен.
        Огромный навороченный джип с лебедкой, фарами и прочей дребеденью остановился, величественно заехав передним колесом на бордюр. Из машины выбрался Пашка-Крематорий. На нем были черные брюки, черная шелковая рубашка, расстегнутая на груди, на шее сверкал крест. Он вошел, обвел взглядом бар. Карл сделал вид, что не сразу заметил Пашку, и только когда тот приблизился, указал на стул. Сделал это абсолютно спокойно, без энтузиазма, словно встречались они каждый день и не было между ними недомолвок. Пашка присел напротив законного.
        - Давно тебя не видел. Все пересечься не можем. Как ты, Карл, думаешь, почему?
        Карл ухмыльнулся:
        - Если ты спрашиваешь, значит, и ответ знаешь.
        - Думается мне, потому мы не встречаемся, что нигде наши интересы не пересекаются.
        - Или уже пересеклись. Только недавно на волю из КПЗ вышел.
        И Пашка, и Карл говорили между собой интеллигентно, без фени, как и подобает двум авторитетным жуликам. Пусть всякая мелочь гнет пальцы. Они знали цену друг другу, поэтому ломаться, выеживаться смысла не было.
        - Ты даже не удивился, когда я решил встретиться, - Пашка-Крематорий положил руки на стол, - сразу тебя отыскал.
        - В мои годы, если доживешь, - сузил глаза смотрящий, - тоже удивляться перестанешь.
        - Разные мы с тобой, Карл, очень разные, но это и хорошо. Ты щипач, я банкир. Слыхал от братвы, что проблемы у тебя.
        - У кого их нет? - философски заметил и отложил незажженную сигарету в пепельницу Карл. - У тебя проблем не меньше, чем у меня. Большие деньги, большие проблемы.
        - У меня дело другое… - многозначительно произнес Паша-Крематорий. - Пацаны говорят, что тебе деньги нужны.
        - Мне? - изумленно произнес Карл и этим привел Пашку в легкое замешательство. - Кому они не нужны? Разве ты, Паша, от денег отказался бы?
        - Я не советы раздавать пришел. И не надо передо мной комедию ломать. Помочь хочу, чтобы потом не мучиться. Беда с каждым случиться может. Если не нужны тебе деньги, то я поехал.
        - Может, и нужны, - сдался Карл, - а ты дать мне их хочешь?
        - Банки на мне завязаны. Почему бы и не предложить тебе помощь?
        Карл засмеялся непривычно громко. Люди в баре обычно стараются не замечать соседей, но тут даже влюбленная парочка удивленно взглянула на пожилого, хорошо одетого мужчину.
        - Может, ты знаешь и цифру?
        - Четверть «лимона», так говорят. И я тебе могу помочь.
        Карл уже не смеялся, его лицо стало серьезным, может быть, даже чересчур, жилка вздулась на виске и пульсировала.
        - Ты банкир и просто так деньги не даешь. Только под процент? У банка свой интерес, а у меня свой.
        - Погоди, Карл, не горячись. Никаких процентов я с тебя брать не стану, мы же блатные.
        Карл улыбнулся:
        - Говори тогда, какой у тебя интерес. Если проценты тебя не интересуют.
        - Есть и мой интерес. Разговор серьезный, и если договоримся, прямо сейчас поедем за бабками. Все закроешь, я документы подготовил. - И Пашка-Крематорий за ручку поднял портфель, с которым пришел в бар.
        - Нет, Паша, - твердо сказал Карл, - я привык свои вопросы сам решать. Думаю, что и на этот раз справлюсь. За предложение, конечно, спасибо. Жизнь приучила к самостоятельности.
        - По-другому вопрос решим. Давай в открытую. Я фирму Железовского на корню куплю, прямо сейчас.
        - О чем это ты? «Комерса» нет. Я не могу за мертвеца договариваться.
        - Знаю, но управляющий на фирме твой. Ты можешь его дело на себя завернуть.
        - И все ты, Паша, знаешь, и все тебе известно. Только не будет так, тебе скажу, девочка у Железовского осталась.
        - Ну и что? Оставим ей немного денег, пусть живет.
        - Не понять тебе меня. Я ее деду по жизни был должен.
        - И что из того, Карл? Сколько лет прошло, да и внучка она, а не дочка.
        - Слышу я хорошо и вижу неплохо. Если ты приезжал за этим, я тебя выслушал, и ответ мой знаешь. Когда ехал, ведь тоже знал, правду я говорю?
        - Да, - согласился Пашка-Крематорий, вставая из-за стола. - Мне бы, Карл, до твоих лет дожить. - Поколебался, а затем доверительно зашептал: - Может, ты и сам
«пробил» уже. Может, и знаешь. Среди тех, кто на «комерса» Железовского наехал, бывший «браток» Артиста был. Его на крыше застреленным нашли. Выгнал его Артист месяц или два тому назад. Бабки у него, наверное, кончились, а без работы сидеть не станешь. Вот и нашел себе занятие.
        Карл даже бровью не повел.
        - Слыхал об Артисте. Бригада у него небольшая, но крепкая. Что ж он сам не приехал?
        - Я б на его месте тоже тихо сидел. Артист, когда узнал, что бывший «пехотинец» утворил, струхнул и его дружка тут же прижал. А тот ждать не захотел, пока с него живого шкуру спустят, вырвался и головой в стену. Череп вдребезги. Вот как оно бывает. Потом выяснилось, что дружок тот ни при чем был. Вот Артист и затаился. Совета у меня спрашивал. Что ему сказать?
        - У тебя спрашивал, ты и давай совет, а я за себя отвечать привык.
        - Стечение обстоятельств, - Пашка-Крематорий вертел в руке портфель, словно давал понять: еще не поздно согласиться.
        - Если все сказал, то и разговор окончен.
        - Жизнь, она, Карл, всех учит, только одни понимают ее уроки, а другие, сколько им ни толкуй, понять не хотят. Упертые.
        Сказав это, Пашка-Крематорий покинул бар. Огромный навороченный джип аж подпрыгнул, взревел мощным двигателем и, подрезав сунувшийся на улицу «жигуленок», умчался.
        - Не та теперь молодежь пошла, - негромко произнес Карл.
        Но молодые люди за столиком услышали и посмотрели на пожилого мужчину.
        - Вы о нас?
        - И о вас, и о себе. Я тоже когда-то думал, что самый умный и знаю больше, чем старики.
        - А сейчас уже так не думаете? - кучерявая девчонка, улыбаясь, внимательно смотрела на Карла.
        Он казался ей похожим то ли на известного артиста, то ли на знаменитого писателя. Где-то она видела это лицо, глубоко посаженные глаза, немного презрительный рот, короткую седую стрижку, залысины, худые щеки и руки с удивительными пальцами, сильными, длинными, чуткими. Такие руки бывают только у творческих людей.
        Мобильник Карла пропиликал мелодию из «Травиаты» Джузеппе Верди. Законный взял трубку, даже не взглянув на номер, высветившийся на дисплее, подошел к стойке, облокотился на нее.
        - Ну что, Акулов? Он клюнул?
        - …
        - Да, могу. Угу. Вот так, значит.
        - …
        - За себя не бойся.
        Карл снял с плечиков плащ, взял зонт и, подмигнув кучерявой девчонке, словно та была его сверстницей, покинул бар «Лондон». А на стойке осталась банкнота - Карл всегда расплачивался. Он отличался какой-то старомодной щепетильностью, чем порой очень удивлял Николая Бунина и окружающих.
        Кучерявая девушка посмотрела вслед вору в законе и вдруг сказала:
        - О, знаю, на кого этот мужчина похож!
        - Ну? - спросили ее приятели.
        - На актера мхатовского театра, он еще, по-моему, роль писателя Бунина в фильме играл.
        - Брось, Лиза, никакой он не актер.
        Они пару минут спорили. Наконец девушка подозвала бармена:
        - Скажите, пожалуйста, мужчина, важный, который вот здесь сидел, он кто? Он актер?
        Бармен заморгал:
        - А вам зачем?
        - Мы с ребятами поспорили.
        - Я в театр не хожу, для меня все посетители ценны, - сказал бармен уверенным тоном.
        - Просто не хотите говорить! Он часто сюда заходит? Я бы автограф у него взяла.
        - Нет, не часто, девушка, - бармен тяготился расспросами.
        Зазвенел старый телефонный аппарат на стойке. Бармен важно снял трубку.
        - Бар «Лондон»
        - …
        - Он только что ушел.
        - …
        - Не знаю, когда будет. - Бармен отложил трубку, выбежал на улицу, вернулся. - Нет, уже не видно.
        - Из театра, наверное, звонили. А может, с киностудии, - шепотом сказала кучерявая. - Я же вам говорила, а вы мне не верили.
        Дождь из нависающих над Москвой тяжелых туч никак не начинался, хотя иногда слышались далекие раскаты грома, глухие, похожие на грохот проносящихся под землей поездов метрополитена.
        Карл подошел к машине, стоящей во дворе, оперся о капот, посмотрел в небо и тихо пропел:
        - Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была…
        Затем звонко щелкнул пальцами, словно этим жестом пытался отогнать навязчивые мысли. Двое блатных, один в черном костюме, другой в белом, уже сидели в машине.
        - Автосалон «Четыре колеса», - сказал Карл, забираясь на заднее сиденье.
        Водила понимающе кивнул, сверкнув фиксой, и черный автомобиль сорвался с места, вылетел из арки, резко, но почти беззвучно развернулся и пронесся рядом со входом в бар «Лондон».

* * *
        Всегда по вечерам, после того как замирал рынок, Артист садился в кресло. Жалюзи на всех окнах закрывались, роллеты опускались, входная дверь запиралась на ключ. Со стороны двухэтажное здание казалось вымершим. Но в эти вечерние часы в нем и шла самая настоящая жизнь. Деньги, собранные с торговцев, с предпринимателей, имеющих торговые павильоны, киоски, сносились сюда в больших и маленьких, прозрачных и непрозрачных пакетах, иногда даже завернутые в обрывки газет. Тут все это богатство распаковывалось, пересчитывалось, а затем сваливалось на стол, купюры сортировали.
        Одни деньги пахли рыбой, другие краской или фруктами. Четыре человека сортировали деньги, пересчитывали, перетягивали пачки аптечными резинками и аккуратно складывали в коробку из-под обуви. Когда на столе уже ничего не оставалось, Артист подводил черту в записной книжке. Под записанными в одному ему известном порядке суммами. Этот маленький блокнотик в черной обложке являлся и тайной бухгалтерской книгой, и ведомостью, по которой «братки» Артиста получали твердые ставки, а иногда и премию за хорошо сделанную работу.
        Момент пересчета денег прежде радовал Артема Кузнецова. От полной обувной коробки всегда веяло надежностью, в душе поселялась уверенность в завтрашнем дне.

«И завтра будет то же самое, и послезавтра и далее».
        В один день денег случалось больше, в другой меньше. Но сегодня вечером, держа в пальцах зажженную сигарету, Артист думал уже не о пачках, падающих в коробку с глухим стуком. Эти деньги утратили свою магию, теперь они казались ему мелочью.
        Сигарета в пальцах дрожала, и Артист даже забывал затянуться. Серый столбик пепла падал, рассыпался, а Кузнецов этого не замечал. Он был погружен в размышления.

«У Пашки большие деньги. А если сможет на общак сесть, то денег у него будет выше крыши, он сможет себе позволить все, что захочет. А что могу я? Что я имею? Да по большому счету совсем мало. Другие в мои годы самолеты собственные имеют, заводы, фабрики. Чем я хуже Пашки? И голову на плечах имею, он моими руками все делает. Сам замараться боится!»
        Артист уже не обольщался купленной за деньги воровской короной. Он как был бандитом, так им и остался. Сегодня шампанское рекой, девки какие хочешь, а завтра нары, и снег под ногами заскрипит, и собаки, надрываясь, станут рваться с поводков.

«Я не под это заточен, я большего достоин, - Артист даже на деньги не глядел, словно их перед ним не было. - Недолго осталось. Пашка меня не кинет. С ним я в легальный бизнес уйду. Он знает, как это сделать. Получается же у других стать бессмертными. Как один известный олигарх, ему ведь ничего не сделали, живет себе сейчас за границей и на экране телика появляется, когда захочет».
        Деньги были пересчитаны, разложены. Артист уже записал все суммы, разнес их по страничкам своего блокнотика. Но коробку не закрывали, скотчем не заклеивали, ждали распоряжения босса, когда он подведет черту. Артист сидел в оцепенении с догоревшей до самого фильтра сигаретой.

«Братки» переглянулись, кто-то чихнул, но не сильно, надеясь, что Артист придет в себя.
        - Закрывайте коробку, - усталым голосом бросил Артист, медленно, почти по-стариковски встал с кресла, словно все суставы заржавели и их приходилось разгибать, прикладывая усилия.
        В кабинете было накурено и тихо. Артист всех приучил к тому, что деньги не терпят крика и любят тишину, потому как в душе он был немного суеверен и боялся, что, если при них кричать или ругаться, деньги пойдут стороной, потекут в чужие карманы.
        Зазвенел мобильник, с которым Артист не расставался даже в постели. Недовольная гримаса появилась на лице Кузнецова. Деньги - это святое, лишние звонки ни к чему. Но, взглянув на номер на дисплейчике, он изменился в лице. Артист рукой, как дирижер оркестру, приказал вынести деньги. Нужные люди в городе уже ждали, чтобы перебить российские рубли на американские доллары или на поблескивающие полосочками фольги евро.
        - Добрый вечер, - раздался из трубки взволнованный голос Валентина Акулова, - это я, владелец салона «Четыре колеса».
        - Узнал, - ответил Артист с явной заинтересованностью в голосе.
        - Я не отвлек, случаем, от чего-нибудь чрезвычайно важного?
        - Все важное уже закончилось, - не соврал Артист.
        - Наверное, я слишком напористый, только утром о своем предложении рассказал, а уже напоминаю о нем.
        - Я согласен.
        - Все складывается отлично. Рядом со мной мой партнер, тот самый немец, который готов финансировать строительство. Но ему гарантии нужны.
        - Какие именно гарантии? - Артист насторожился.
        - Бумаги потом, - взялся пояснять Валентин Акулов, - потом, через месяц, два. Бумаги его не интересуют.
        - Что ему надо?
        - Слово твое.
        - Ах, вот как. Слово дать не сложно, - сказал Артист, - сдержать - трудно.
        - Он встретиться хочет, в глаза посмотреть.
        Артист засмеялся, но не злобно. То, как развиваются события, его явно устраивало.
        - И когда встреча?
        - Сегодня, прямо сейчас. Он готов все обсудить.
        Артист посмотрел на часы:
        - Не поздновато для деловых разговоров?
        - Самое время. Завтра он улетает.
        - И где мы в глаза друг другу поглядим?
        - За немцем приглядывают. Он светиться не хочет.
        - Приезжай ко мне, я поляну мигом накрою.
        - Нет, - веско произнес Акулов, - я у тебя уже был. Да и ночью что увидишь? Лучше уж ты к нам.
        - Можно и так, хлопот меньше, - абсолютно без задней мысли сказал Артем.
        - Мы в салоне, ходим, тачками любуемся. Может, ты себе заодно еще одну насмотришь? Уступлю со скидкой, как будущему партнеру, - пообещал владелец автосалона.
        - Не вопрос, время еще детское.
        - Только ты это, Артем… - немного замялся бизнесмен, - без своих архаровцев приезжай, а то немец увидит, не так поймет. Он осторожный. Мы, русские, ко всему привычные, а немца в мандраж вгоним.
        Артист посмотрел на себя в зеркало и решил, что стоит сменить прикид, все-таки на переговоры едет, а не на разборку. В шкафу на плечиках висело несколько костюмов и дюжина рубашек, а внизу стояли, прижавшись друг к дружке, как новобранцы в строю, туфли и ботинки.

«Темно-синий в тонкую белую полоску, черные туфли на кожаной подошве, белая рубашка с жестким воротником, - выбрал Артист, переоделся, взглянул на себя в зеркало и остался вполне доволен, - гвоздики в петлице не хватает, чтобы быть похожим на Аль Капоне».
        Выдавив на ладонь гель, несколько раз провел по волосам, пропуская их между пальцами. Трехдневная небритость делала его похожим на человека творческой профессии. Даже «котлы» сменил на менее броские, их серебристый краешек выглядывал из-под рукава однобортного пиджака.
        Когда он вышел из офиса, за ним тянулся шлейф терпкого запаха дорогого одеколона. В машине Артист закинул ногу на ногу, закурил. Вадику казалось, что Артист поедет к женщине. В такой поздний час в таком прикиде только к бабе и ехать, и, по всей видимости, дорогой. Но то, что услышал водитель, его удивило.
        - В салон «Четыре колеса».
        Он даже переспросил. Артист был в хорошем расположении духа и поэтому спокойно повторил:
        - «Четыре колеса».
        - Тачка нормально бегает. Или новую будем смотреть? - поинтересовался Вадик.
        - Меня там ждут. Поехали, - сказал Артист, бросив взгляд на циферблат.
        Навороченный джип притормозил рядом с автосалоном, витрины которого были закрыты железными роллетами, над ними сверкала неоновыми трубками яркая реклама - вертящееся колесо.
        - Во двор заруливай.
        Джип въехал в низкую арку и оказался в колодце двора, освещенного прожектором. Артист не подумал, не успел сообразить, что хозяин и его гость должны были оставить во дворе машину. Старая «Волга» и пара «Жигулей» - вот и все автомобили, населявшие двор. Джип Артиста выглядел как космический аппарат, как техника будущего тысячелетия по сравнению с этими ископаемыми.

«Служебный вход» - горела надпись над металлической дверью с хромированной ручкой. Сбоку была кнопка.
        Чужая территория - не мини-рынок, поэтому Вадик включил сигнализацию, и на приборной панели замигала красная лампочка. Артист шел впереди, расстегнув пиджак, левую руку он держал в кармане брюк, в правой зажженную сигарету. Занес костяшку указательного пальца над кнопкой звонка, но, так и не нажав на нее, опустил ручку и потянул дверь на себя. Та открылась, в глубине салона звучала музыка. С улыбкой на лице Артист уже хотел переступить порог, но Вадик тронул его за плечо.
        - Не дело, босс. Я вперед пойду.
        - Я решаю, что можно, а чего нельзя.
        Он шел на звуки музыки, спокойный, уверенный в себе, полный сил и энергии, красивый и молодой.
        - Эй, есть здесь кто-нибудь?
        Торговый зал был освещен. Отполированные автомобили сверкали, ни пылинки, ни соринки.
        - Эй, хозяин, гости! - на этот раз чуть громче крикнул Артем, затянулся, выпустил тонкую струйку дыма и полюбовался на свое отражение в лобовом стекле темно-вишневого двухместного «Феррари».
        Вадик стоял шагах в четырех от босса. Происходящее ему не нравилось. Поздняя поездка без бойцов, без «стволов», расфуфыренный Артист, не соблюдающий меры безопасности, безлюдный автосалон.

«А если это подстава? Сейчас налетят менты, повинтят, защелкнут на запястьях браслеты наручников, и доказывай, что ты не верблюд, объясняй, что в автосалоне делаешь».
        Музыка не смолкала. Артист посмотрел на Вадика. Тот передернул плечами, странно тряхнул головой, дескать, ни хрена не понимаю, босс, что мы здесь делаем, кого здесь ждем.
        - Есть здесь кто-нибудь? - уже с иной интонацией, не скрывая раздражения, крикнул Артист.
        Послышались шаги, и из темного угла появилась фигура человека. Он пока ничего не говорил, двигался молча. Артист сначала подумал, что это немец-бизнесмен, сделал шаг навстречу, но тут же замер. В нескольких шагах от него стоял Карл и с непроницаемым выражением лица смотрел на Артиста, изучая его, как экспонат в музее. Было во взгляде Карла что-то такое, отчего Артисту стало не по себе. Так смотрят таможенники на человека, спрятавшего в носок или в трусы незадекларированные деньги.
        Артист что-то хотел сказать, но вместо этого лишь вздохнул.
        Карл продолжал молчать, подошел и все так же, без слов, кончиками пальцев прикоснулся к рукаву пиджака.
        - Хорошая ткань, - похвалил вор в законе прикид Артиста. - И шузы хорошие, и
«котлы» дорогие, и шлифты, смотрю, козырные. И весь ты из себя хочешь важным показаться.
        Вадик еще не до конца разобрался, что происходит, но уже почувствовал, что перед боссом человек, которого тот панически боится.
        Карл улыбнулся, и Артисту показалось, что все еще можно разрулить, что законный просто случайно оказался здесь в одно и то же время, что и он.
        - Акулов где? Он «стрелку» мне забил в автосалоне.
        - Нет Акулова, спит уже, я его отдыхать домой отправил.
        Артист достал из кармана пачку сигарет, нервно закурил.
        - Чего ты волнуешься, трепещешь весь, как осиновый лист или как кот, нагадивший в хозяйский ботинок?
        - Я?
        - Ты, - сказал Карл веско.
        Плащ висел у него на сгибе левой руки, а в правой был зонт с загнутой костяной ручкой.
        - Ты ничего мне сказать не хочешь, пояснить?
        - Нечего мне объяснять…
        - Странно.
        - Что я сказать должен?
        - Ты же умным себя считаешь. Умнее меня…
        Карл взял зонтик в левую руку, правой провел по коротким волосам. Вадик оглянулся на открытую дверь, в узкий коридор, через который они попали в торговый зал. Двое блатных уже стояли в проеме, беззвучные, как тень, руки держали за спиной. В полумраке поблескивала золотая фикса. Вадик резко повернул голову вначале влево, затем вправо.

«Значит, их трое, - прикинул он. - И если валить, то первым валить старика, он ближе всех к Артисту. А потом в сторону, и тех двоих. Черт, патрон в ствол не дослал, так что секунду надо набросить. И еще посмотрим, кто кого!»
        Вадик немного подогнул колени, он весь собрался, как зверь, готовящийся к прыжку. Ни одно его движение не ускользнуло от цепкого взгляда Карла. Он вел свою игру так, словно знал наперед все ходы соперника, словно проигрывал эту комбинацию уже в десятый раз и она изрядно успела ему наскучить.
        Артист прочувствовал, что законный видит его насквозь, читает каждую мысль, словно она написана большими буквами на белом листе бумаги.
        - Это не я все замутил, - срывающимся, дрожащим голосом выкрикнул Артем Кузнецов. - Не я, Карл!
        - Ясное дело, не ты. У тебя, Артист, для такого мозгов мало, ты только на ход вперед можешь думать.

«Если не сейчас, то потом будет поздно!» - подумал Вадик.
        Карл повернулся к Артисту боком, сделал пару шагов, повернулся к Вадику спиной. Он смотрел на лобовое стекло темно-вишневой двухместной «Феррари». И Вадик не выдержал, он бесшумно, как тигр, бросился к Карлу, выхватывая на ходу «ствол». Расстояние между ними было в три шага, и Вадик преодолел его за секунду, он уже отвел затвор… Карл резко развернулся, Вадик успел увидеть глаза вора в законе, в них не было ни страха, ни жалости, лишь холодный расчет. Карл резко, как опытный фехтовальщик, выбросил вперед руку с зонтиком. Плащ мелькнул в воздухе, он не успел еще коснуться пола, а Вадик уже напоролся горлом на зонт, и остро заточенный, как пика, стальной наконечник длиной в восемь сантиметров пробил горло.
        Вадик захрипел. Пистолет выпал из пальцев, звонко подскочил на плитках пола и замер.
        Артист смотрел, как его водитель с выпученными глазами оседает на колени, цепляясь скрюченными пальцами за воздух, а затем заваливается на пол. Он метнулся к выходу, но перед ним застыл блатной с ножом в руке. И тогда Артист, приседая, держа перед собой левую руку, а правую занеся для удара, двинулся на Карла.
        - Спокойно! Ша! - сказал законный ледяным голосом, обращаясь к своим людям. - Я его сам порешу.
        Вадик еще скрипел в луже крови, скреб ногтями скользкую плитку, пытаясь встать, но ноги разъезжались, и он падал, не в силах преодолеть земное притяжение. Блатные, готовые броситься на Артиста, замерли, голос Карла не позволял ослушаться законного.
        - Ты на что руку поднял? - тихо произнес Карл.
        - Сдохни, - крикнул Артист и бросился на законного.
        Артист умел драться, но страх и злость ослепляли его. Карл же прошел суровую школу, бывал в крутых передрягах и знал, главное - держать себя в руках, рассчитывать каждое движение.
        - Кончу! - крикнул Артист и, приготовившись вложить всю силу в удар, полетел на законного.
        Карл качнулся, кулак Артиста пролетел у него перед глазами в нескольких сантиметрах. Сам же Карл выставил ногу, Артист зацепился и с лету ударился лицом в боковое стекло темно-вишневой «Феррари».
        - А дальше? - прошептал Карл. - Что ты дальше делать станешь?
        Артист вскочил на ноги, тряхнул головой. Волосы, схваченные гелем, даже не разлетелись. Из носа по верхней губе и небритому подбородку бежала струйка крови. Первая капля, вторая упали и расплылись на белой ткани рубашки.
        Артист захрипел и понесся на Карла. Но тот уже был готов, он перехватил руку Артиста, сжал запястье и с хрустом вывернул его. Артист взвыл, и если бы дотянулся, то зубами вцепился бы Карлу в горло и перегрыз, как бешеный пес. Карл одним движением завел сломанную руку противника за спину и тут же ударил ребром ладони в шею.
        Артист вновь припечатался к автомобилю, на этот раз лицом в крыло. Вскочил на ноги, но пошатнулся, обмяк, голова кружилась, он чувствовал, если снимет руку с лобового стекла, то тут же рухнет. Он видел перед собой Карла, спокойного и даже не запыхавшегося.
        - Ты - уже никто, - сказал законный, - мразь. Думали, если станете играть сложно, то до вас никто не доберется. Но таких игр в моей жизни было немало. Вы хотели меня и Монгола стравить?
        Артист ощутил, как все желания, кроме одного, - уцелеть, выжить любой ценой, покинули его, он опустился на колени, закрыл ладонями лицо и заплакал. Он ощутил свое полное бессилие перед Карлом, вскинул голову.
        - Это не я придумал… «Филки» тебе самому не вернуть. Пашку «щемить» надо.
        Прошептав это, Артист наткнулся на холодный, презрительный взгляд Карла.

«Лучше бы он меня, как Вадика, зонтиком запорол сразу на месте!»
        - Кончай. Все, отыгрался, - через силу прошептал Артист.
        Губы Карла сложились вначале в презрительную улыбку, а затем на лице появилось выражение полной брезгливости, бесконечного отвращения.
        - Тебя? Кончать? Ты уже мертвый. - Карл отвернулся и пошел к винтовой лестнице, устало, тяжело, словно на плечах был тяжеленный груз.
        Поднялся на лестницу, держась рукой за перила, вошел в кабинет Валентина Акулова. На столе стояла бутылка водки, большая, граненая, и три рюмки из толстого стекла. Карл повернул пробку. Она дрожала в пальцах, бутылка казалась живой, она дважды звякнула о край рюмки.
        Законный выпил рюмку и закурил.
        Внизу из торгового зала раздался вскрик, затем сдавленный стон, и стало тихо. В этой тишине плыла лишь музыка. Карл различал каждую ноту.
        И он сказал сам себе, глядя на бутылку водки:
        - Стар я уже для таких дел. Может, на самом деле, на покой пора? А я все трепыхаюсь, трепыхаюсь.
        Через полчаса по винтовой лестнице Карл спустился в торговый зал салона. Два трупа, упакованные в черные целлофановые мешки для мусора, лежали между сверкающими автомобилями. Ни капли крови на полу.
        Карл взглянул на темно-вишневую «Феррари», на стекло и крыло. Он даже подошел и провел указательным пальцем, хмыкнул, осмотрел зонтик и плащ.
        - Я пешком, - сказал он.
        Фиксатый блатной хотел возразить, что это не безопасно, но Карл остановил его:
        - Грузите их в багажник. Дождитесь хозяина. А я пройдусь. Кстати, дождь так и не начался, - Карл произнес последнюю фразу с такой важностью, словно это для него имело огромное значение, начнется дождь или нет.
        Он перекинул через руку плащ и направился к двери. Звук его шагов постепенно становился все тише и тише. Хлопнула дверь. Карл постоял немного во дворе, закурил. Запрокинул голову, посмотрел в небо. Не было ни единой звезды, плотные, темные, наполненные влагой тучи висели над городом. Они были непроницаемые.
        Карл, не торопясь, шел по ночной Москве. Сигарета дымилась в его сильных, чутких пальцах. Он был похож на музыканта, который возвращается с позднего концерта. И вдруг зашумел ветер и посыпались крупные капли дождя.
        Карл не стал раскрывать зонтик, надевать плащ. Он стоял, подняв лицо к небу. Капли падали на лоб, на щеки, как слезы стекали по лицу. Законный улыбался.
        Рядом с ним, взвизгнув тормозами, остановилось такси.
        - Мужчина, может, подвезти? - раздался голос таксиста.
        Карл посмотрел на него:
        - Не стоит.
        - Так ведь дождь начинается.
        - Наверное, ливень будет. Но зонтик у меня с собой.
        - Как знаете, - добродушно заметил таксист, и щетки на ветровом стекле его машины нервно задергались, сбрасывая капли.
        Таксист видел в зеркальце заднего вида, что странный немолодой мужчина стоит под дождем с нераскрытым зонтиком в руке.
        Фиксатый блатной со светлыми волосами открыл джип Артиста, сел за руль. Подогнал его прямо к двери автосалона. Мешки с трупами уже лежали за порогом. Вдвоем блатные забросили трупы в джип.
        К трем часам ночи в свой автосалон вернулись Валентин Акулов и два охранника. Навороченный джип уже исчез из двора. Акулов осмотрел все, поднялся наверх в кабинет. На столе стояла бутылка водки и три рюмки.
        - Слава богу, все хорошо закончилось.
        Он наполнил все три рюмки, позвал охранников. Выпили. Охранники смотрели на хозяина, не понимая, что такое случилось, впервые он позволил себе выпить с ними.
        - Валентин Петрович, а пили за что, может, скажете?
        Акулов наполнил рюмки по второму разу:
        - Поехали, - сказал он и выпил.
        Охранники тоже опорожнили свою посуду.
        - А за то мы пьем, Леша, чтобы у одного человека все хорошо кончилось.
        - Значит, человек, Валентин Петрович, хороший, тот, за которого пьем?
        - Насчет хорошего не скажу, но справедливый. Давай по третьей, - хозяин автосалона налил и на этот раз сам. - Внизу все в порядке?
        - Да, - сказал охранник, - мы обошли помещения, все как положено.
        - За удачу теперь. - Валентин Акулов позволил себе выкурить сигарету. - Вы закройтесь, можете отдохнуть. Надеюсь, вас никто не побеспокоит, а я появлюсь после обеда. День, да и ночь у меня больно тяжелые были. Думал, ничего не получится, а оказывается, есть еще порох в пороховницах.
        - А вы что, Валентин Петрович, к женщине ездили?
        Акулов хмыкнул, толкнул охранника в плечо:
        - У тебя, Лешка, мерило всего - бабы. Есть и другие интересные вещи в жизни.
        - Не сомневаюсь, - сказал Алексей, - но пока молодой, чего же от удовольствий добровольно отказываться? Мы же не монахи какие-то.
        - Это точно.
        Все покинули кабинет. Акулов выключил свет. За ним захлопнулась железная дверь служебного входа.
        Джип стоял под деревом в центре двора. Водитель слушал музыку.
        Акулов забрался в машину и тяжело вздохнул.
        - Теперь куда, Валентин Петрович?
        - Теперь уже домой. И буду спать долго-долго.
        Он хотел сказать, что и телефон по такому случаю отключит, но не сказал, а вместо этого произнес:
        - Самое главное, чтобы никто хотя бы часиков до одиннадцати не звонил. Ты ведь тоже отдохнуть не против?
        - Ну, я еще, конечно, могу немного порулить, но глаза, честно говоря, закрываются.
        - Вот и ляжешь, отдохнешь.
        Джип выехал со двора. Над железной дверью вполне миролюбиво светилась надпись
«Служебный вход».
        Глава 17
        Светлана Железовская не дождалась Бунина и к вечеру, не пришел он и с утра на следующий день. Ожидание тянулось бесконечно…
        Терпение ее наконец лопнуло. Она уже сходила с ума.

«Может, он вообще не придет», - подумала девушка и принялась обыскивать квартиру. Делала это аккуратно, так, чтобы не оставить следов. В прихожей на полочке, в вымытой до скрипа хрустальной пепельнице, она отыскала пригоршню мелочи, сосчитала - девяносто пять рублей. Больше денег нигде не было, как и оружия.

«Все выгреб», - зло подумала она.
        Запасной комплект ключей висел на крючке возле самой двери. Сердце у Светланы билось часто-часто, впервые в жизни ей приходилось что-то воровать в чужой квартире. В платяном шкафу, аккуратно развешанные на плечиках, прикрытые толстым полиэтиленом, висели женские платья, оставшиеся в квартире от матери Николая. Вышедшие из моды дорогие наряды, предназначенные для зрелой женщины, Светлана перебирала долго. Она прикладывала платья к груди и смотрелась в зеркало, но ни на чем не могла остановиться.
        Она понимала, что платья по размеру не подойдут ей ни в бедрах, ни в груди. Наконец отыскала то, что хотела - плиссированную юбку в мелкую шотландскую клетку и свитер, связанный из грубой шерсти. Матерчатый пояс пришлось завязать на узел - застегнутый на последнюю дырочку, он свободно соскальзывал с узких девичьих бедер. Рукава свитера Светлана закатала по локти, а на затылке стянула хвосты газового платка, в котором мать Бунина ходила в церковь. Теперь пышные курчавые волосы плотно прижались к голове. Лицо, казавшееся до этого вытянутым, округлилось.
        В таком виде она никогда бы раньше не решилась выйти на улицу, но теперь выбора у нее не оставалось. Девушка даже не бросила прощального взгляда в зеркало и вышла из квартиры, зажав в кулаке пригоршню мелочи и два плоских ключа.
        Солнце уже клонилось к крышам домов, длинные тени от деревьев легли на тротуар. У киоска возле входа в метро Светлана остановилась и долго выбирала, какой из трех китайских фонариков ей купить. Раньше она никогда не экономила, сразу покупала то, что ей понравилось. Теперь же девушка, старательно, боясь ошибиться, отсчитала деньги на метро для поездки в два конца и запихнула их за манжету свитера.
        Фонарик она купила самый маленький и простенький, очень похожий на авторучку, и к нему две подозрительно дешевые батарейки. Тут же, на прилавке, она проверила фонарик. Светлана вставила батарейки и нажала кнопку. Лампочка, обрамленная конусом зеркальца, озарилась ярким белым светом.
        Всего одна станция метро отделяла Светлану от того места, где она уже побывала вместе с Буниным. Девушка прошла по людной улице и свернула в подворотню. Сердце ее сжалось, а на глаза, когда Светлана ступила на тротуар напротив арки, под темными очками навернулись слезы. И хоть асфальт старательно замыли дворники, ей казалось, что она видит на нем темные пятна крови. За аркой рабочие уже кончали разбирать завал из досок. Два милиционера и коротко стриженный мужчина в штатском уже безо всякого интереса наблюдали за ними. Им стало окончательно понятно, что кейса во дворе нет, а немногочисленные балконы были уже по десять раз обысканы.
        - А если не было никакого кейса? - ворчал мужчина в штатском. - Всего один свидетель упомянул о нем.
        - Был, - твердо стоял на своем милиционер с погонами капитана. - Половина наручника на убитом осталась.
        - Может, и был, но ищем его здесь зря. Если бизнесмен с портфелем шел, еще не значит, что он нес в нем ценности.
        Света не стала задерживаться возле арки, прошла в конец улицы, завернула в открытое кафе. Столик, за которым она сидела с похитителем, исчез, как и два стула. Это место у самого заборчика пустовало. Девушка подошла к стойке и долго выбирала, подсчитывала, что она может себе позволить.
        - Бутылку минералки и булочку с марципанами, - наконец произнесла она и высыпала в тарелку горку монет.
        Светлана не могла припомнить, тот ли самый официант, что был в несчастливый для ее деда день. Мужчина в белой рубашке и ярко-красном пиджаке ее явно не узнавал. Он отсчитал, сколько требовалось, и вернул две монетки.
        - Садитесь, сейчас принесу.

«Рановато пришла, - думала Светлана, нервно перебирая ключи от чужой квартиры, - скорее бы доски растащили. Я думаю, он кейс где-то спрятал. Наверное, в трубу засунул. Дом-то старый».
        Ей тут же представилось, как тонкий луч фонарика, направленный в печную трубу, выхватывает из темноты блестящие замочки кейса.

«Я отдам деньги Карлу. Найду и отдам. Тогда никому ничего не буду должна, - злилась на весь мир Светлана, - мой дед жил так, что никому не остался должен. И я буду так жить».
        Официант поставил перед Светланой заказ: бутылку минералки и тарелочку с уложенной на бумажную салфетку булочкой, замер в ожидании.
        - Я ничего больше не буду заказывать. Во всяком случае, пока, - разозлилась на него девушка.
        - Вам открыть бутылку?
        - Как хотите.
        Официант элегантным движением свинтил пробку, налил в стакан искрящуюся пузырьками воду и наклонил голову:
        - Приятного аппетита.
        - Спасибо… - невнятно пробормотала Светлана, глядя на то, как рабочие выходят из арки.
        Она уже готова была сорваться с места, но тут ей пришлось сдержать себя. Рабочие уселись на вытащенную со двора широкую доску и принялись сдавать карты в ожидании, когда за ними приедет автобус. Милиционеры и мужчина в штатском еще немного поспорили, потом штатский бросил пару слов в рацию. Вскоре за ними приехала машина, которая тут же унеслась, оставив после себя голубой шлейф выхлопных газов.
        За спиной у Светланы раздалось тарахтенье двигателя, ей даже показалось, что еще секунда, и мотоцикл врежется в ограждение кафе. Она обернулась. На мотоцикле, въехав на тротуар, восседал молодой мужчина в старомодном пластиковом шлеме. Он отбросил подножку, заглушил двигатель и повесил шлем на рукоятку руля.
        Его серые выцветшие глаза смотрели пытливо и немного насмешливо. Так смотрит на мир человек, уверенный, что знает больше других. Взгляд мужчины прошелся по столикам в кафе, на Светлане не задержался, лишь скользнул, обдав холодом. С багажника мужчина снял матерчатую сумку и, забросив ее на плечо, пошел по улице. Проходя мимо арки, он бросил недовольный взгляд на рабочих, перебрался на другую сторону и, задрав голову, посмотрел на уходящую к вечернему небу застекленную лифтовую шахту.
        Светлана сидела и по кусочкам отламывала булочку, воду отпивала маленькими глотками, тянула время. Каждый человек, появлявшийся на улице, привлекал ее внимание. Люди появлялись и исчезали: сворачивали за угол, шли к себе домой, и только приехавший на мотоцикле мужчина никуда не спешил. Он дождался, когда из подъезда под лифтовой шахтой выйдет мальчишка с собакой на поводке, и тут же шагнул к двери. Он успел вставить носок ботинка, придержал дверь и исчез в подъезде.

«Он там не живет, если кода не знает. И знакомых у него там нет, иначе бы включил домофон, - подумала Светлана, - странный тип…» - и тут же она вспомнила, что Карл наблюдал за крышей соседнего дома именно из этого подъезда.
        Опустив голову, Светлана глянула из-под темных очков - на самом последнем этаже за пыльным стеклом шахты виднелся светлый овал. Девушка прищурилась, и тогда на овале проявились глаза. Мужчина смотрел не вниз, а почти перед собой, на крышу соседнего дома.

«Он или из милиции, или… ведь милиционеры уехали…» - руки у Светланы задрожали.
        Поблескивающий свежей краской автобусик «ПАЗ», скрипнув тормозами, остановился напротив арки. Рабочие тут же побросали карты, загрузились в него и уехали.
        Девушка глянула на последний этаж высокого дома - никого за стеклом уже не было. Дверь подъезда отворилась, и мужчина, мелькнув тенью, исчез в подворотне, увенчанной знаком «кирпич». Еще через полминуты его силуэт показался в окне, он шел по лестнице вверх. Здесь в боковой улице уже стало темно, редкие фонари, казалось, только сгущают мрак. Яркая лампа горела лишь над стойкой бара.
        - У вас есть телефон? - заикаясь, спросила Светлана.
        - Нет, - равнодушно ответил официант, протирая стакан салфеткой, - таксофон за углом.
        Светлана, привыкшая к тому, что последние четыре года не расставалась с мобильником, с ужасом поняла, что у нее не только нет телефонной карточки, но даже не найдется денег ее купить.

«Он за кейсом пошел! Что делать?! Я не могу бежать в милицию, деньги это не спасет. Они заберут их, и все. Выбежать на людную улицу, попросить мобильник? Но кому я позвоню?» - номера Карла и даже Бунина она не знала.
        Светлана глянула на окно подъезда ремонтирующегося дома, за ним с последней площадки по металлической лесенке вскарабкался мужчина с мотком веревки в руке и поднял люк. В прямоугольнике темного неба с одинокой звездой четко прочитывался его силуэт.

«На крышу полез».
        Превозмогая страх, Светлана поднялась из-за стола. Она шла к арке на негнущихся ногах, повторяя про себя всего два слова: «Я должна… я должна…» - тонкий, как авторучка, фонарик скользил во влажной от волнения ладони.
        Перед ней предстал пустынный двор, сложенные у стены обломки лесов, асфальт, засыпанный известкой и строительной пылью, сорванная дверь единственного подъезда была приставлена к стене. Когда Светлана ступила на площадку, сквозняк подхватил длинные хвосты газового платка на ее голове и тут же опустил.
        Девушка поднималась ступенька за ступенькой, стараясь ступать бесшумно. Каждый раз, когда под ее ногой скрипел камешек, она замирала, прислушивалась. Уже ухватившись руками за холодную перекладину металлической лестницы, ведущей, как ей казалось, прямо в темное небо - к звезде, она услышала поскрипывание сгибаемой жести.
        Светлана чуть высунула голову над потолочным люком, так, чтобы глаза оказались выше крыши, она готова была в любой момент нырнуть назад и сломя голову мчаться по ступенькам вниз. У глухой стены возвышавшегося над крышей дома сидел на корточках мужчина и двумя руками отгибал жестяной водосток, почти вплотную примыкавший к штукатурке глухой стены.
        Тонкое оцинкованное железо скрипело, позванивало. Веревка уже была одним концом привязана за кирпичную трубу, сам моток лежал у ног мужчины. Он еще раз приналег, и под отогнутой жестью зачернела довольно широкая, на полметра, щель. Примыкавшие друг к другу дома строились в разное время, с улицы и с дворового фасада промежуток был аккуратно заложен кирпичом и заштукатурен, а сверху его прикрывал жестяной карниз с желобом-водостоком. Мужчина обернулся, дернул веревку, чтобы еще раз проверить - убедиться, крепко ли держится узел. Луч фонарика осветил щель, в самом низу в десятиметровой глубине, на обломках кирпича, из-под пожелтевшей, подрагивающей газеты выглядывал краешек кейса. Павел Глазунов хищно улыбнулся и, погасив свет, сбросил бухту веревки в темноту. Держась за веревку, упираясь ногами и спиной в стены, он стал быстро спускаться, незажженный фонарик держал в зубах. Веревка резала руки, и Павел к середине спуска сообразил, что проще обходиться без нее, упираясь в стены, и спускаться легче, да и подниматься будет проще. Он откинул ее в сторону.
        Света вновь высунула голову из люка, мужчина исчез, лишь подрагивала туго натянутая веревка.

«Спускается, он спускается», - Света выбралась на крышу.
        Тут веревка ослабла, она уже не гудела, как натянутая струна, а безвольно подрагивала на ветру.

«Все, теперь он не выберется оттуда».
        Светлана лихорадочно вытаскивала веревку, пока ее конец не вылетел на крышу и не свернулся змейкой у ее ног.
        Павел, почувствовав, что веревка взлетела над ним, что на крыше происходит какое-то движение, мгновенно затаился, кейс он уже держал в руках. И тут над ним в вышине зажегся фонарик, его луч скользил по стене, ширился. Спрятаться было некуда, и вот уже свет кольнул в глаза.
        Светлана смотрела на испуганного Глазунова, жмущегося к стене, на кейс, поблескивающий замочками в его руках. И тут снизу ей в глаза ударил яркий, слепящий свет фонаря, от испуга она вскрикнула - высоко и протяжно.
        Глазунов мгновенно пришел в себя, лишь только исчез слепящий свет, - он увидел над собой девчонку, которая боялась собственной тени, услышал ее беспомощный тихий вскрик.
        - Сучка, - прошипел он, - сейчас я до тебя доберусь. - Он сжал мягкую кожаную ручку кейса зубами и, упираясь в стены ногами, спиной, руками, стал карабкаться наверх.
        Светлана слышала, что хриплое дыхание мужчины, тихие ругательства звучат все ближе и ближе.
        В отчаянии она крикнула, не рискуя больше приблизиться к черной щели:
        - Я сейчас милицию вызову, у меня мобильник есть. Бросайте портфель.
        И тут тяжелая рука легла ей на плечо и послышался прокуренный мужской голос:
        - Сестренка. Без ментов обойдемся. Поняла?
        Светлана медленно повернула голову, над ней возвышался худощавый, но жилистый мужчина со сморщенным, как сушеная груша, лицом, во рту поблескивала золотая фикса. Когда и как он сумел подобраться к ней, Светлана не могла понять, ведь только что она одна была на крыше.
        - Я тебя, сучка… - несся из темноты сдавленный хрип.
        Девушка кивнула. Хотя она ровным счетом ничего не понимала. Даже не знала, кто оказался рядом с ней - враг или друг. Встреться ей в безлюдном месте типчик с подобной внешностью - не раздумывая бы бежала от него и не оглядывалась. До последнего времени таких друзей у нее не было. Фиксатый махнул рукой, и из-за печной трубы показался сутулый пацан, он быстро, по-кошачьи бесшумно подобрался к краю крыши, присел и с блаженной улыбкой посмотрел на Свету, приложил татуированный палец к губам.
        - Тихо, - беззвучно прошептал фиксатый и не подошел, не шагнул, а именно переместился к приятелю.
        - Суч… - голова Глазунова показалась над краем крыши.
        Тут же пацаны выволокли его, бросили лицом вниз. Фиксатый безжалостно заломил Глазунову руки и сунул к лицу острое лезвие ножа.
        - Дернешься, глаза лишишься, падаль.
        Сутулый блатной рванул кейс на себя, брезгливо вытер о голову Павла обслюнявленную ручку.
        - Он самый. Узнал. А ты, сестренка, кто такая?
        - Светлана Железовская. - Девушка была еле жива от страха.
        По лицу блатного было не понять, удивлен он или, может, это имя ему вообще ничего не говорит.
        - Карла порадую, - сутулый вытащил из кармана мобильник.
        Его лицо, подсвеченное синим мониторчиком трубки, приобрело трупный оттенок.
        - Карл, мы кейс взяли…
        - Ты потише кричи, - проворчал законный в трубку, он уже день как гулял на свободе, - еще не вся улица слышала. Как именно взяли?
        - Он у меня в руках. Все, как ты и говорил, пошло… За ним ублюдок притащился…
        - Я не сомневался, но уточни.
        - Ему язык развяжем… кровью захлебнется. Да, тут сестренка оказалась - Светлана Железовская.
        На другом конце линии зависло молчание.
        - Понял, - наконец отозвался Карл. - Кейс в порядке?
        - Цел, но он за него держался, пока я не видел. Код какой? Сейчас и проверим, все ли на месте.
        - Я с блатным говорю или с гимназистом-отличником? Код ему нужен, - рассмеялся Карл.
        - Сейчас, - блатной прижал трубку плечом к уху и двумя руками завертел диски на кейсе.
        Чуткие пальцы улавливали малейший щелчок, крышка поднялась. Сутулый скомкал газету и зашелестел пачками. Лицо его вытянулось, глаза недобро блеснули.
        - Тут, Карл… - блатной говорил с трудом, - лажа такая, «куклы» вместо «филок». Фуфел конкретный… Бумага резаная… Только сверху «хрусты» настоящие.
        Фиксатый, уже успевший связать руки снайперу веревкой, давил ему коленом затылок и тянул шею, пытаясь заглянуть в открытый кейс.
        - Ты при девчонке базар фильтруй, - бесцветным голосом напомнил Карл, - она к фене не приучена. Собирайтесь все и ко мне. Кейс не забудь.
        Светлана спускалась с крыши молча, весь страх, пережитый ею на крыше, вернулся теперь страшной усталостью.

«И все зря, - подумала она, - все зря».
        Глазунов не пытался дернуться. Фиксатый вел его аккуратно, обхватив сзади и вдавив лезвие ножа в горло. Только пошевели головой, и мигом будет перерезана сонная артерия. На выходе из подъезда Сутулый без лишних слов ударил Глазунова кулаком в темечко. Снайпер мгновенно обмяк. Фиксатый бросил его на пыльную площадку.
        - Машину подгони, а я его стреножу и пасть заткну.
        Неприметные «Жигули» въехали во двор задом. Связанного по рукам и ногам бесчувственного Глазунова затолкали в багажник. Фиксатый галантно распахнул дверцу, предлагая Светлане сесть.
        - Я тебя, сестренка, остановить хотел, как только ты из люка голову высунула, - старательно подбирая слова, говорил Фиксатый, - но боялся козла спугнуть. Мы за трубой прятались. При нем пушка могла оказаться.
        - Это он моего деда убил? - чуть слышно спросила девушка.
        - Он, - тяжело вздохнул блатной и прикрыл рот татуированной рукой.
        - Что с ним сделают?
        - Это Карл решит.
        - Что именно? Вы же знаете, что с такими бывает? - В голосе Светланы появились металлические нотки.
        - Лучше тебе никогда об этом и не узнать. Но могу сказать точно: он еще десять раз пожалеет, что его менты закрыть не успели.
        Карл ждал на крыльце «Лондона». На сигарете уже загнулся столбик пепла, а законный не спешил его сбивать. Он отшвырнул окурок, когда увидел машину. Карл даже не посмотрел на кейс, только бросил Фиксатому:
        - Неси в бар.
        Светлана видела, как вышел на крыльцо Бунин в черных очках с наклеенными звездами и с белой алюминиевой тросточкой в руке. Карл остановил его, коснувшись плеча, и что-то прошептал на ухо, а затем сел в машину рядом с девушкой.
        - Крепись, - только и сказал он.

«Жигули» въехали во двор дома, где жил Николай Бунин.
        - Пошли со мной, - Карл кивнул Светлане.
        Законный чуть замешкался, не сразу вспомнив, какой ключ от какого замка.
        - Я только на верхний закрывала.
        В квартире Карл тут же сел в глубокое кресло, забросил ногу на ногу, в пальцах, как фокусник, перекатывал незажженную сигарету. Светлана молча стояла у рояля.
        - Я помню эту юбку и этот свитер, - произнес Карл, глядя на девушку.
        - Мне пришлось их взять.
        - Ты все правильно сделала. Их носила мать Николая, - Карл полуприкрыл глаза, - таких женщин я больше не встречал. Не делают теперь таких… - Он криво усмехнулся. - Как она умела ждать… Никто так не умел и не умеет. Трудно быть женой законного. Они даже расписаны не были, никто их не венчал. Отец Николая - Струна всегда знал, что его ждут. Какой бы срок ни мотал.
        - Это как с войны ждут? - спросила девушка, теребя узел платка.
        - С войны… - улыбнулся Карл, - вор и война? Настоящий жулик никогда погоны не наденет. Это другое. Другая вселенная, девочка. У нас и войны другие, и мир иной.
        - А Николай, он тоже из… - Светлана хотела сказать «из ваших», но почувствовала, что это прозвучит без уважения.
        - Я и сам не знаю, кто он такой. Отец не хотел, чтобы сын пошел по его пути… - Карл резко ударил в ладоши. - Ну все. Хватит об этом. Переодевайся и можешь идти в милицию. Для тебя все кончилось.
        - А что я им скажу?
        - Что было, то и расскажешь, но только до того момента, как тебя Николай из-за столика вырвал. Про него не рассказывай. Собой, кстати, прикрывал, думал, что тебя убьют. Скажи, что, когда того отморозка, который тебя украл, завалили, ты испугалась, бросилась бежать. Потом по городу ходила, пряталась. Шок у тебя был. Опомнилась, пришла в милицию. Вот и все. Обо мне, Николае и обо всем другом первый раз слышишь. Поняла?
        - Теперь поняла.
        - Не знаешь ты никого из нас. Ну, может, от деда или ребят во дворе мое погоняло слышала. Кстати, - спохватился Карл, доставая из кармана браслет и сережки, - твои, кажется?
        - Мои, - Светлана уже ничему не удивлялась.
        - Мой пацан тебя почти до самой ментовки довезет. Все запомнила?
        Девушка ненадолго задумалась. То, что казалось ей сложным, почти неразрешимым, внезапно обрело очертания реальности. События последних дней уложились в картинку, которую можно было пересказать в милиции.
        - Деньги? - внезапно произнесла Светлана.
        - Что деньги? - Карл смахнул с брюк крошки табака.
        - Я вам все верну, но не сейчас. Теперь у меня нет ни копейки. Потом.
        - О чем это ты? Забудь, как дурной сон.
        - Но Николай сказал, что деньги нужны немедленно. Я потому и пошла искать кейс.
        - Я тебе такое говорил? - Карл поднялся.
        - Нет, - растерялась Светлана.
        - И никогда не скажу.
        - Но…
        Карл остановил ее взмахом руки:
        - У меня мало времени. Переодевайся и уходи. - Он сел на вращающийся табурет и повернулся лицом к окну.
        За стеклом горел огнями огромный город, и Карл был одним из тех, кто знал не только его внешний блеск и кажущуюся беззаботность, он чувствовал и контролировал внутренние течения, умел безошибочно отыскать среди миллионов светящихся окон то, за которым скрывались его враги.
        Светлана вернулась из спальни одетая в черный свитер и брюки - в том, что надела, направляясь в театр. Браслет и сережки поблескивали камешками.
        - Я готова, - Светлана явно хотела еще что-то сказать, но не решалась.
        - Тебе не стоит больше встречаться с Буниным, - произнес Карл, незажженная сигарета покачивалась в его губах.
        - Он тоже так думает? - с вызовом спросила девушка. - Это он просил вас передать мне?
        - Не злись. Так будет лучше и для тебя, и для него. Вы разные. Очень разные. С твоим дедом мы были разными людьми, и, как видишь, наша дружба добром не кончилась. Ты никогда не научишься жить так, как привык он.
        Светлана смотрела на законного, тот говорил тоном человека, испытавшего в жизни все, что только возможно. Ничего нового для него просто не могло существовать.
        - Я подумаю, но ничего не обещаю.
        - Хорошо подумай.
        Уже на лестнице Светлана спохватилась, ей расхотелось идти дальше.
        - Убийца все еще в багажнике? Поэтому вы сказали, что меня довезут почти до самой милиции?
        - Его уже давно перегрузили в другую машину. Ты не того опасаешься. Убийца не тот, кто нажимает на курок. Настоящий убийца отдает приказы. Но не будем об этом, - Карл по-отечески положил руку на плечо девушке. - Ты сильная, я такие вещи чувствую. И знаю, о чем ты сейчас думаешь.
        - Я думаю о своем деде.
        - Конечно. Не сомневаюсь. Ты любила его, и потому не можешь не думать о том, как пойдет дальше его бизнес. Теперь ты станешь его хозяйкой.
        - Я боюсь этого.
        - Открою маленький секрет. Управляющий фирмой - мой человек. Можешь доверять ему до тех пор, пока доверяешь мне.
        Вор и девушка вышли во двор. Светлане хотелось разрыдаться, но она сжала губы. Рядом с «Жигулями» стояла «Волга», в ее салоне никого не было, словно она приехала сама собой, без водителя.
        - Счастливо, - сказал Карл, - насчет похорон можешь не беспокоиться. Помогут. Все сделают без тебя.
        - Вы добрый, - произнесла Светлана.
        Законный сухо рассмеялся.
        - Не верь мне, что бы я ни говорил. Не бывает добрых воров. - Он захлопнул за Светланой дверцу машины и ударил ладонью по капоту: - Поехал!

* * *
        Пашка-Крематорий никогда не жаловался на здоровье. Бывают такие люди, даже триппер и СПИД к ним не пристают. Не страдал он и нервными расстройствами, казалось, что скороспелый вор в законе сделан не из плоти и крови, а отлит из металла. Даже теперь, когда решалась его судьба, Пашка оставался спокоен, как сытый слон. Даже исчезновение Артиста его не насторожило.

«Он слабак, - с презрением подумал Пашка, когда ему сообщили, что Артист не появился с утра в офисе и его нигде не могут найти, - испугался того, что сам наворотил. Если ввязываешься в игру, не останавливайся. Хочешь много выиграть, должен много поставить. Запил Артем, сорвался, заехал к телке. Выползет через неделю весь черный с перепоя. Еще будет мне ноги лизать, чтобы простил за срыв. Но свою работу он сделал. Артист бывает незаменим, жестокость - тоже редкое качество».

«Гранд Чероки» остановился перед шлагбаумом у будки охранника.

«Вот и приехали, даже не заметил, как время прошло», - подумал Пашка-Крематорий.
        За шлагбаумом терялись в темноте остроконечные крыши коттеджей. Фонари горели только на главном проезде поселка. Охранник без особой спешки сверил номер машины с записанным в журнале и поднял полосатую доску. «Гранд Чероки», прокатив по лабиринту проездов, завернул в раскрытые ворота одного из участков. На подсвеченной низкими фонарями-торшерами лужайке уже стояли две машины.
        Водитель Пашки-Крематория привозил своего хозяина в этот поселок уже не первый раз, но до сих пор не знал, кто живет в просторном, сложенном из деревянного бруса доме. Засиживался Пашка в гостях обычно до самого утра, садился в машину уставший, слегка пьяный, но неизменно довольный.
        На террасе попыхивал сигаретой охранник, крепко сбитый мужик с неулыбчивым лицом. Темный костюм он носил неумело, сразу чувствовалось, что привык к камуфляжу. Из-под расстегнутого пиджака выглядывала кобура толстой телячьей кожи. Охранник спустился с крыльца и без тени улыбки, без намека на радость поприветствовал гостя:
        - Здравствуйте. Вас ждут. - И затем уже обратился к водителю «авторитета»: - Можете вздремнуть. - И указал на отдельно стоящий домик.
        Водитель, прихватив с собой пачку сигарет и зажигалку, поднялся на крылечко. Все остальное, как он уже знал, ждало его в одной из четырех небольших комнат: узкая кровать, застеленная свежим бельем, маленький холодильник с едой и напитками, телевизор с наушниками.
        Пашка-Крематорий взбежал по ступенькам. В гостиной стоял накрытый стол. Но блюда были почти не тронуты, так, кто-то слегка поковырялся, чтобы закусить рюмку-другую. В пепельнице покоились три окурка. Один наверняка мужской, выкуренный до самого фильтра, и два женских - со следами помады.
        На спинке стула криво висел пиджак, в чистой тарелке сиротливо лежали солидные очки в толстой оправе. Пашка выдернул из-под стопки бутербродов салатный лист и захрустел им. Гостиная занимала почти весь первый этаж просторного дома. Одна крутая лесенка вела наверх, к спальням, вторая приглашала спуститься вниз, в цокольный этаж. Именно оттуда, снизу и доносились приглушенные голоса, женский смех.
        Пашка-Крематорий сбросил ботинки, пиджак и, на ходу стягивая галстук, спустился по деревянным ступеням. Стены цокольного этажа были облицованы небесно-голубой плиткой, потолок сиял белизной, яркий свет заливал золотистый деревянный пол. Ощущения того, что попал в подземелье, не было, наоборот, казалось, будто вознесся в небеса. Пашка потянул на себя широкую дверь с двойным матовым стеклом и широко улыбнулся. На него тут же пахнуло влажным теплым воздухом.
        На краю небольшого бассейна в шезлонгах сидели двое мужчин. Их не очень приглядные тела не прикрывали даже простыни. На бортике бассейна рядком устроились в чем мать родила три молоденькие девушки и плескались ногами в кристально чистой воде.
        Пашкина улыбка почти мгновенно сползла с лица, он оторопело переводил взгляд с одного мужчины на другого. Лысеющий брюнет с золотым крестиком на волосатой груди поднял пухлую ладонь и сжал ее в кулак.
        - Привет, мафия, - с сильным акцентом проговорил тот и тут же звонко ладонью ударил себя по ляжке.
        Второй мужчина вел себя куда скромнее, как и подобает хозяину дома, он поднялся и, словно не замечая своей наготы, пожал Пашке руку. Несмотря на оформившийся живот, в нем чувствовалась военная выправка.
        - Здорово, не ждал своего заокеанского компаньона здесь встретить?
        - Всегда лучше знать правду заранее. - Пашка быстро взял себя в руки, смотрел уже спокойно, неторопливо разделся. - Душ приму, весь день на ногах, - бросил он и задвинул узорчатое стекло душевой кабинки.
        На самом деле ему не столько нужно было помыться, как выкроить несколько минут и подумать над тем, почему оказались рядом два человека, которые, как думал он еще минуту назад, даже не подозревают о существовании друг друга. Появления партнера из Америки он ждал, даже знал, что тот уже прилетел в Москву. Но сам выходить с ним на встречу не спешил. Еще не было окончательной ясности с Карлом, хотя в мыслях Пашка старого законника уже списал со счетов.

«Не поставит братва казначеем общака вора, не вернувшего вовремя деньги. А запасного варианта у Монгола нет».
        И вот сюрприз… Оказывается, сицилиец вхож в дом полковника ФСБ, с которым у Пашки были связаны не самые лучшие воспоминания.

«Конторщики» взяли Пашку в оборот еще на зоне. Человек, назвавшийся впоследствии полковником Анохиным, приехал к нему под видом адвоката, пособлявшего Пашке выйти на досрочное освобождение. И сразу же напомнил ему о двух аферах с финансовыми пирамидами, за которые Пашке пришлось бы сидеть еще и сидеть. Предложение Анохина было простым, как грабли: сдать канал, по которому на зону попадали наркотики, а за это - досрочный выход на волю.
        Пашка спорить не стал, не собирался он мотать долгий срок, на воле дела ждали.
«Контора» все чисто сделала. Поставщиков взяли через полгода после того, как он откинулся. И выходило, что сдал их не Пашка - «конторщики», как бы случайно, информацию на одного старого блатного слили, мол, он, сука, все им и разболтал за дозу. Про блатного «нарка» им сам Пашка и подсказал.
        И только оказавшись на воле, понял Пашка-Крематорий, что полковника Анохина наркота мало интересовала, так, эпизод в его биографии. Его «конторе» банки были нужны и информация. Анохин Пашку не только про дела братвы расспрашивал, но и помогал банки на ноги ставить - вовремя подсказывал, кто против него пакость затеял. Взаимовыгодное сотрудничество у них выходило.
        Пашка включил холодную воду, струи обжигали, впивались в тело, постепенно в голове возникала ясность.

«Сошлись сицилиец с эфэсбэшником. И хорошо, что Анохин сам мне его продемонстрировал. Раз тайны из этого не делает, значит, по-прежнему доверяет».
        Пашка-Крематорий закрутил кран, встрепенулся, как пес, сбрасывая с себя холодные капли, вышел из кабинки уже спокойным, даже улыбался. Девушки перебрались поближе к шезлонгам, одна из них даже залезла на колени сицилийцу, и тот крепко держал ее за крутые бедра.
        - Не ожидал? - усмехнулся Анохин.
        - Но и не сильно расстроился, - Пашка завернулся в свежую, пахнущую лимоном простыню.
        - Не мог я тебе раньше сказать. Ты бы не решился, знай, что я тоже за проектом стою. Ты к своей выгоде рвался, потому все на кон и поставил.

«Ты винтик, - зло подумал Пашка, - за тобой контора, тем ты и силен. А сам - никто».
        - Ты не тушуйся. Все хорошо будет, - Анохин похлопал Пашку по плечу, - с нами не пропадешь. Замерз ты, смотрю. Пусть нашего гостя богини обхаживают, а мы погреемся в парилке. Он бани не любит.
        Оставив сицилийца, подмигнул Пашке:
        - Можешь не спешить.
        В парилке над раскаленным стальным ящиком с камнями висели жестянки со специями. Воздух от них стал дурманящим. Пашка-Крематорий сбросил простыню и присел на нижнюю полку.
        - Девчонка объявилась. Сама пришла сегодня в милицию, - смеясь, сказал Анохин.
        - Какая девчонка? - насторожился Пашка.
        - Светлана Железовская, - прищурившись, произнес полковник.
        Пашка промолчал, спина его покрывалась липким противным потом.
        - Знаешь ты, о ком идет речь. Не притворяйся. Карла ты сделал. Он теперь суетится, но уже не игрок. Нам ты был нужен, мы и не мешали. Я не романтик, не та у меня профессия. Это в детстве я мечтал, что пойду в органы и всех воров-бандитов переловлю. А теперь знаю, уберешь одного, другой появится. Не будет Карла, тебя казначеем поставят. Свято место пусто не бывает.
        - Не бывает, - подтвердил Пашка, удивляясь, как это Анохин умудряется не потеть в такой жаре.
        - Теперь смотри, что получается, - Анохин провел ладонью по абсолютно сухому лбу, - под тебя общак уйдет. Но спокойно тебе уже никогда не будет. Не ты один такой умный. Копать под тебя начнут. Вот тут я тебе и пригожусь. На кого покажешь, тот тихо и без подозрений исчезнет. Много способов есть. И моих слишком ретивых бойцов найдем, как одернуть, чтобы лишнего на тебя не накопали. Информацией взаимно делиться будем. Худой мир лучше хорошей войны.
        Пашка глубоко вздохнул, горячий воздух обжег горло:
        - Жарко здесь.
        - Все равно холодней, чем в аду.
        - Окунуться надо.
        Анохин придержал дверь рукой, приблизил лицо к Пашкиному:
        - После сходняка высоко взлетишь, но помни, что у меня веревочка в руках остается, дерну, мигом свалишься. Теперь ты без нас никуда. С двух сторон тебя обложили, - сказал и тут же рассмеялся. - Ты пацан с головой, глупостей не наделаешь. Умный с умным всегда договорятся.
        - Да понял я все, понял, - Пашка-Крематорий рванул дверную ручку на себя, - но и ты запомни, что больше плясать под вашу дудку я не стану. Мы равные партнеры.
        - А кто спорит? Выгода должна быть взаимной.
        Анохин бросил взгляд на термометр и вышел следом за Пашкой.
        - Девочки, не желаете попариться? - крикнул он проституткам, плескавшимся в бассейне. - Я холодную рыбу не употребляю - только подогретую…
        Пашка-Крематорий знал верный способ не терять головы и не заводить лишних врагов - если на душе плохо, пей мало, как бы ни хотелось напиться. Тогда и не брякнешь сгоряча и в драку не полезешь. Вот и теперь он смотрел на раскрасневшегося от выпитого сицилийца, сидевшего за столом в гостиной в обнимку с двумя девицами сразу, на повеселевшего Анохина. Чекист хоть и пил одну рюмку за другой, но почти не пьянел. То ли были у него какие-то хитрые таблетки, то ли сказывалась профессиональная дрессировка. А Пашка только макал губы, пряча рюмку в кулаке, а затем выливал водку, то под стол, то в стакан с минеральной водой. Уже давно тайные встречи с чекистом перестали быть только официальными, Анохин с Пашкой сделались связующим звеном между двумя системами, а потому и вели себя почти как друзья. Скороспелый законник подозревал, что таких звеньев много.

«Иначе почему тогда всесильные спецслужбы смотрят сквозь пальцы на таких же, как я? - рассуждал он. - Деньги, они сейчас правят в России. Где деньги, там и „крыши“ для них. Блатные, бандиты, менты, ФСБ - теперь все „крышуют“. А принципиальные только портят игру. Те же Карл с Монголом. Умные люди договариваться умеют. Нет таких принципов, через которые нельзя переступить. Было бы из-за чего».
        Теперь на Анохина Пашка-Крематорий смотрел почти с любовью, тот стал его гарантией на будущее.
        - Иди сюда, телочка, - позвал он девицу, сидевшую между мафиози и полковником ФСБ.
        От Пашки не укрылся короткий взгляд телки, брошенный на Анохина.

«Ну хрен с ним, что она у „конторщика“ разрешения спрашивает. Все эти бабы на него работают. Хоть знать буду, кому она потом докладывать станет. Задница у нее от этого хуже не сделалась, - Пашка обнял девушку, - да и платить ей меньше придется. И без меня прикормленная».
        Он уже приготовился расслабиться, даже позволил себе выпить рюмку до дна, твердо пообещав, что она будет предпоследней, как в гостиную заглянул охранник. За его спиной стоял его собственный, Пашки, водила с трубкой мобильника в руке.
        - Ты чего? - Пашка-Крематорий, уперев девке ладонь в лицо, отстранил ее от себя.
        - Вас спрашивает, - проговорил водитель.
        - Почему тебе звонят? - Пашка провел ладонью по лбу. - Что случилось?
        - Монгол. Позвать велел, - шепотом произнес водила.
        Сказано это было так, словно не Пашка, а Монгол платил водиле деньги и был его хозяином.
        Мгновенно все замолчали - Анохин, приложив палец к губам, напряженно всматривался в лицо Пашки.
        - Слушаю. - Трубка холодила разгоряченное ухо.
        - Поздно уже. Ты и телефон свой отключил, - проскрипел далекий голос Монгола, - пришлось пошустрить, еще один номерок отыскать. Водила твой сообразительный, спорить не стал. Приезжай ко мне прямо сейчас. Разговор есть.
        - Я выпил немного, - голова у Пашки кружилась.
        - Бросай телок и приезжай. Дела такие пошли, что ждать некогда. Не каждый день беспокою. Жду. Нужен ты мне.
        Пашка-Крематорий глянул на внезапно замолчавшую трубку. Анохин кивнул ему:
        - Выйдем.
        На крыльце они остались вдвоем. Анохин сжал перила:
        - Поздравить можно?
        - Монгол к себе зовет.
        - Таким людям не отказывают. Все, сдался Монгол, ему больше ничего не осталось, как только тебя поставить.
        - Думаешь?
        - Он лицо сохранить хочет. Вот увидишь. Карл у него из доверия вышел.
        Пашка глянул на часы:
        - Через полчаса у него буду.
        - Не тяни. Монгол пока еще в силе.

* * *
        Старик в инвалидной коляске сидел у раскрытой двери на балкон и, не моргая, смотрел в ночь - темную и тихую. За его спиной потрескивал догорающий камин. Ни один листик не дрожал на дереве, ни одна травинка не качалась. Комары плотным облаком вились возле садового фонаря.
        - Кровопийцы, - прошептал Монгол, - что ж ко мне не летите? Стариковская кровь не по нутру? Молодой крови хотите?
        Просторный дом был наполнен тихими звуками. Где-то внизу открылась дверь, но лишь только второго этажа достигла мелодия песни, тут же звук в приемнике уменьшили. Зажурчала вода… Скрипнула половица, застрекотал сверчок…
        Монгол вслушивался, наклонив голову, будто пытался различить в ночном доме еще один звук.
        - Я знаю, ты давно поселилась у меня. И раньше по пятам ходила, но я молод был, быстрее тебя бегал. Не прячься, выйди, - казначей говорил с кривой старческой улыбкой, продолжая смотреть в темноту за окном. - Я уже в годах и могу встретить тебя без страха. Это молодые тебя боятся. А я свое отбоялся.
        Среди стволов старых сосен замелькали светлые полосы, и только потом послышалось тихое урчание мотора. Монгол откатил коляску от балкона и ткнул кочергой в рдеющие угли камина.
        - Подкинь-ка дров, прохладно, - крикнул он.
        И тут же в комнату заглянул охранник, без лишних слов подбросил в жерло камина сухих березовых дров. Вопросительно посмотрел на казначея общака.
        - И пацанам скажи, чтобы смотрели в оба.
        Охранник кивнул, вскоре его шаги уже раздавались на лестнице.
        Пашка-Крематорий выплюнул за окно джипа жевательную резинку. Мята еще приятно щекотала горло.

«Все, сдался Монгол, - подумал он, глянув на освещенные окна верхнего этажа кирпичного дома, - о сходняке разговор поведет».

«Гранд Чероки» замер у закрытых ворот.
        - Посигналить, - спросил водила, - или выйти постучать? Словно не слышат.
        В воротах открылась калитка, и к машине вышел худой сумрачный уголовник лет тридцати. Единственной живой деталью на его бесстрастном лице был шрам, пролегший наискосок - от переносицы до скулы.
        - Монгол ждет, - блатной меланхолично прихлопнул комара на щеке, - а ты, «браток», в тачке посиди.
        Пашка-Крематорий поднимался по неширокой лестнице на второй этаж, в доме пахло лекарствами, как в больнице. Мясистые кактусы и алоэ в керамических кашпо стояли по обе стороны коридора. Он переступил порог комнаты. Ярко горели дрова в камине, старый казначей кутал ноги в клетчатый плед. Желтая, словно обтянутая пергаментом ладонь Монгола на мгновение выскользнула из-под пледа и снова исчезла в складках. Казначей присесть не предложил.

«Злость затаил, что не по его вышло», - подумал Пашка и тем не менее обратился к хозяину дома с полным уважением.
        - Извини, что телефон отключил. Не думал, что среди ночи понадоблюсь.
        - Мне твои извинения не нужны, - хриплый голос Монгола звучал зловеще, - думаешь, всех развел? И теперь общак у тебя под ногами окажется?
        - Что с тобой, - Пашка нервно оглянулся, - какое развел?
        - Ты Карлу «филки» предложил в обмен на фирму. Подставить решил? Думал, не откажется?
        - Он сам себя в другом подставил. Я его спасти хотел. Ему и предъявляй, а не мне.
        - Предъявлять? Не буду. Ты лучше меня свои грехи знаешь…
        - Что ты на понт меня берешь? - Пашка почувствовал движение за спиной и тут же ощутил дрожь в коленях.
        Он не успел обернуться, двое блатных схватили его, тонкая шелковая удавка плотно обвила шею. Как Пашка-Крематорий ни упирался, его поставили на колени.
        - Сдохни, сука. Жаль только, что похоронят тебя как человека. И семье помогут. Жене даже тратиться не придется. Могила-то у тебя уже есть, - неожиданно звонко проговорил Монгол.
        - Это все Артист…
        - Артист тебя и сдал, с потрохами.
        Пашка-Крематорий подозревал, что когда-нибудь подобное случится, но в мыслях ему представлялось, что произойдет это через долгие годы. Иллюзий не строил, мир, в котором он жил, не знал жалости. Как не знал ее и он сам. Единственное, на что он мог надеяться сейчас, - смерть окажется быстрой.
        - Помолиться дай, другого случая у меня уже не будет… - Голос Пашки сорвался.
        - Пусть помолится, - разрешил Монгол и отвел взгляд, - пока молиться будешь, припомни, куда общаковые «филки» запропастились. Скажешь - на том свете зачтется.
        Петля удавки чуть ослабла. Пашка-Крематорий покорно опустил голову, губы его беззвучно шевелились…
        Пашка рванулся вперед резко, неожиданно ударив ногой стоявшего за ним блатного с намотанной на пальцы удавкой. Черная шелковая лента соскользнула с ладони.
        - Сам сдохнешь! - прорычал Пашка, смыкая сильные руки на морщинистой шее Монгола.
        Он уже не надеялся спасти свою жизнь, но хотел утащить следом за собой на тот свет и казначея, вынесшего ему приговор. Блатные замешкались всего на секунду, а когда уже схватили Пашку, тот безвольно повис в их руках. На его груди расплывалось алое пятно, голова дергалась. Он еще пытался что-то произнести, но кровь хлынула горлом.
        Монгол вздохнул и глянул на тонкое полированное лезвие стилета в своей левой руке - даже капли крови на металле не осталось, так быстро он успел нанести два удара - в сердце и в яремную впадину. Стилет вновь исчез в складках клетчатого пледа.
        - Падаль уберите с глаз подальше, - Монгол говорил спокойно, размеренно, будто только что и не находился на краю гибели, - жаль, что припомнить про «филки» не успел.
        Мертвое тело Пашки-Крематория охранники закатали в забрызганный кровью ковер и вытащили из комнаты.
        Водила Пашки-Крематория дремал за рулем.
        - Братан, - услышал он и вскинул голову.
        Тот самый уголовник, который встретил его у ворот, снова стоял возле машины. Водиле почудилось, что у него просто хотят попросить закурить, так буднично прозвучало «братан». Он потянулся за пачкой сигарет.
        - Заводи и уезжай, - лицо говорившего, искаженное шрамом, было вполне доброжелательным.
        - А как же…
        - Хреново твоему боссу стало, очень хреново, - процедил урка, - так хреново, что тебе нового хозяина искать придется. Загони машину в гараж и можешь утром на работу не приходить. Сюда ты его не привозил.
        Больше водила вопросов не задавал. И хоть сказанное походило на дурацкую шутку, он не сомневался, что если и увидит Пашку-Крематория, то уже только в гробу, даже если его босс пока еще жив.
        - А про «филки» так и не вспомнил, - проворчал Монгол, выезжая на коляске из гостиной в коридор. - Влетел Карл - конец его авторитету. Повисли они на нем, как кирпич на шее, уже не выплывет, а я его предупреждал… Не успеет деньги собрать.

* * *
        Бывают ночные часы, когда даже большой город затихает, пусть ненадолго. Лишь редкие освещенные окна напоминают тогда, что жизнь продолжается. Горел свет и в баре «Лондон». Бунин в темных очках с наклеенными на них станиолевыми звездами сидел за столиком и смотрел на открытый кейс с аккуратными пачками резаной бумаги. Сонный бармен, казалось, заснул, облокотившись на стойку. Карл неторопливо допил крепкий кофе из маленькой белоснежной чашечки, промокнул губы салфеткой. Молчаливый мобильник лежал перед ним на столе.
        - Ну что ж, - сказал законный, - раз Монгол не звонит, придется мне самому к нему ехать, - Карл захлопнул крышку кейса, подхватил его, - долг-то на мне висит. Надо вернуть.
        - Резаная бумага - не деньги. Зачем ты кейс везешь? - Николай щелкнул зажигалкой и тут же погасил ее. - Карл, неужели ты ничего не успеешь сделать?
        - Времени мало, - скривился законник, - не успею «лавэ» собрать. А долг я должен точно в срок закрыть, иначе конец авторитету.
        - Что же будет? - В голосе Бунина послышалось отчаяние.
        - Насчет кейса ты прав. Незачем его к Монголу везти, только лишний раз дураком себя выставлять. - Карл бережно, чтобы не разбудить дремлющего бармена, отложил закрытый кейс на стойку, сел за столик и закрыл лицо руками.
        - Так что же делать? - настаивал Бунин.
        - Разве что произойдет чудо, - тихо промолвил Карл и раздвинул пальцы, на Николая смотрели смеющиеся глаза законного.
        - Чудес не бывает, - растерялся Бунин, ему показалось, что у Карла началась истерика, что сейчас законный вспрыгнет на стол, отобьет чечетку.
        Мало ли на что способен человек, чья жизнь окончилась крахом!
        Карл выхватил кейс с барной стойки, прямо из-под носа у сонного бармена и положил перед Николаем, лихо провернул кодовые замки, откинул крышку. Бунин оторопело смотрел на тугие пачки американских долларов. Забыв о том, что для бармена он был настоящим слепым, парень поднял очки на лоб, перелистал несколько пачек. Все купюры оказались настоящими.
        - Но я же сам видел, как ты… Ты же при мне отдал Железовскому кейс с настоящими деньгами, - вырвалось у него.
        - Тут все двести пятьдесят штук, - Карл опустил крышку, - ты тогда смотрел, но не видел. И Железовский смотрел. В трамвае тоже все смотрят, как я лопатники из карманов таскаю, смотрят, но не видят. Первый раз мне пришлось «на прополь» сработать.
        - Как? - не понял Бунин.
        - «На прополь» - это когда кошелек вытаскиваешь и сразу его подельнику передаешь, чтобы он с ним ушел. Настоящие щипачи так не работают. Только в одиночку. Покажи ему, - бросил Карл бармену.
        Тот достал из-под стойки еще один кейс, такой же, как и тот, что стоял на столике, продемонстрировал пачки резаной бумаги.
        - Он и тогда подменил его. Не мог же я рисковать «филками» из общака. А Железовского убеждать было бесполезно. А так он убедительно держался, думал, что четверть миллиона несет.
        - Но он же погиб.
        - Земля ему пухом. Николай, ничего бы не изменилось, дай я ему настоящие деньги. Ни-че-го. Снайпера даже я предусмотреть не смог. Выпей и забудь. - Законный с кейсом в руке дошел до двери и обернулся: - Который час?
        Николай глянул на часы над дверью, он даже не успел сообразить, что Карл и сам бы мог посмотреть на них.
        - Три часа ночи.
        - А ты прокололся, - засмеялся законный, - ты же слепой! Очки на глаза опусти. Думаю, если Монгол уже спать лег, то стоит его разбудить. - Карл исчез за дверью.
        Бунин машинально опустил очки с наклеенными звездами. Бармен поставил перед ним стограммовый стаканчик, наполненный водкой.
        - Осторожно, не переверните случайно, - проговорил он, - здесь водка, как и советовал вам Карл. Выпейте и забудьте. Я тоже забуду о трех часах ночи.

«Знал он раньше, что я вижу? Или нет?» - задумался Николай, но спрашивать не стал - люди, окружавшие Карла, умели хранить тайны.

* * *
        На улице светило яркое осеннее солнце. По небу плыли белые облака. Ветер срывал с деревьев и нес золотые листья. А в подземном переходе было сумрачно, и люди, спускающиеся вниз, снимали солнцезащитные очки, жмурились, щурились и даже на несколько мгновений задерживались на ступеньках, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. А затем толпа плыла вниз и растекалась по подземному переходу.
        Под бетонными перекрытиями звучала музыка. У стены стоял парень с темными волосами, бледным лицом, глаза закрывали черные очки с наклеенными блестящими звездами. Парень играл на клавишах, его длинные чуткие пальцы легко касались прохладных клавиш, и каждое прикосновение рождало звук. У его ног лежал раскрытый футляр.
        Иногда прохожие останавливались на несколько мгновений, рассматривая музыканта, слушая его игру. А играл он превосходно. Бумажные деньги, а чаще монеты падали на вишневый бархат внутренней обивки футляра. Лицо музыканта оставалось непроницаемым, а когда падающие монеты ударялись друг о дружку, звенели, он кивал, благодаря этим жестом щедрых слушателей. Бумажные деньги летели в футляр беззвучно, как падали осенние листья там, наверху, на улице.
        Иногда в толпе появлялся мужчина в дорогом черном плаще, в кепке, с зонтиком. Мужчина тоже останавливался и смотрел на музыканта, чутким ухом ловя звуки музыки, а иногда даже пальцы его левой руки шевелились в воздухе, имитируя игру.
        Как правило, пожилой мужчина наслаждался игрой клавишника недолго и вскоре уходил. Девушка с черными, как грозовая туча, волосами, бледным лицом долго щурилась, задержавшись на ступеньках перехода.
        Наконец, когда ее глаза привыкли к сумеркам подземного перехода, она поправила сумку, расстегнула верхнюю пуговицу рыжей замшевой куртки и, переложив дорогой футляр со скрипкой из левой руки в правую, поддерживая левой рукой длинную черную юбку, остановилась и прислушалась. На губах вначале появилась улыбка, а затем исчезла. А глаза стали грустными-грустными, такие бывают у собачек, которых хозяева оставляют у магазина, а сами надолго уходят.
        Она не сопротивлялась, и толпа несла ее. Постепенно она оказалась в нескольких шагах от музыканта-клавишника. Женщина с ребенком, которого она держала за руку, остановилась прямо напротив Бунина.
        - Слышишь, как дядя играет? Не то что ты, - сказала женщина и погладила ребенка по голове. - А для этого надо очень много часов заниматься, а не на улице бегать.
        Ребенок ел банан и не столько слушал игру, сколько разглядывал количество денег в футляре, пытаясь их пересчитать.
        Светлана Железовская стояла за женщиной, крепко прижимая скрипку к груди. Светлана выглянула из-за плеча женщины, и, как ей показалось, она даже свое отражение увидела в черных стеклах очков.

«Он не хочет меня замечать, он меня не видит!»
        Левая рука нащупала в кармане куртки горсть монет, пальцы собрали их все до единой. Светлана сделала шаг, пальцы разжались, и сверкающим дождем монеты посыпались на вишневый бархат.
        Лицо музыканта осталось непроницаемым, он даже не кивнул. Девушка опустила голову и медленно побрела прочь. Толпа несла ее все дальше и дальше от «слепого» музыканта. Музыка вдруг оборвалась, на мгновение переход заполнил шум шагов. И тут тихо, но, побеждая шорох шагов, зазвучала музыка, та самая сцена пира из
«Травиаты» Джузеппе Верди.
        Светлана прижалась к стене, задрожала, но не заплакала. Она не дослушала до конца. Закусив губу, с глазами, полными невыплаканных слез, она вышла из перехода, посмотрела на небо.
        - Все будет хорошо, - услышала она тихий голос.
        Рядом с ней стоял Карл и прищурившись смотрел на девушку.
        - Он помнит тебя, но не станет же при людях показывать, что видит. Подожди здесь, он скоро выйдет.