Жил-был раз, жил-был два Франк Тилье
        Семнадцатилетняя Жюли бесследно пропала в марте 2008 года, оставив на крутом склоне прислоненный к дереву велосипед. Исчезновение девушки потрясло Сагас, городок, затерянный в Савойских Альпах. Отец Жюли, лейтенант Габриэль Москато, в отчаянной попытке отыскать дочь устремился по ее следам. После месяца безрезультатных поисков он оказался в гостинице «У скалы». Взяв у владельца журнал регистрации, он отправился в номер 29 на третьем этаже. Среди ночи он внезапно проснулся от глухих ударов в окно… Снаружи шел дождь из мертвых птиц. Ни его вещей, ни телефона в номере не было. И вообще, это другой номер, на другом этаже. Взглянув в зеркало, он не узнает себя, зато узнает у портье, что на дворе 2020 год, а его дочь так и не нашли… И именно в этот день, будто повтором страшного фильма, утром на берегу реки находят тело молодой женщины. И вот двенадцать лет спустя - с опозданием на двенадцать лет начинается новое расследование.
        Впервые на русском!
        В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
        Франк Тилье
        Жил-был раз, жил-был два
        Перевод с французского
        Franck Thilliez
        IL ETAIT DEUX FOIS
        Published by arrangement with SAS Lester Literary Agency & Associates
        

* * *
        Литературный путь Франка Тилье, инженера-компьютерщика по образованию, начался с триллера «Адский поезд для Красного Ангела» (2004). Через год его роман «Комната мертвых» мгновенно стал бестселлером, получил читательскую премию «Набережная детектива» (2006), премию за лучший французский детектив компании «Французские железные дороги» (2007).
        Ныне Тилье - признанный лидер детективного жанра, автор двух десятков книг, переведенных на многие языки мира.

* * *
        Роман Франка Тилье «Жил=был раз, жил-был два» буквально потряс меня.
        Франсуа Бюнель. La Grande Librairie/La P’tite Librairie
        Франк Тилье заставляет в мгновение ока переходить от ужаса к отчаянию, от отчаяния к надежде.
        La Parisien
        Суперинтрига. Автор заставляет вас утратить всяческие ориентиры.
        Сандрин Бажос. La Parisien
        Перевернув последнюю страницу, мы замираем, пораженные невероятным, дьявольским мастерством автора!
        La Figaro Litteraire
        Тилье мастерски сбивает вас с толку.
        Анн Ммартель. Амьен,Librairie Martelle

* * *
        То, что вы взяли из моих произведений,
        Было лишь отходами меня самого,
        Оскрёбками души,
        Которые нормальный человек не принимает.
        Антонен Арто
        В любой вещи главное - ее окончание.
        Аристотель
        1
        Гостиница «У скалы» угнездилась там, где долина реки Арв сужалась, превращаясь в скалистую воронку, в трех километрах к востоку от Сагаса. Позади здания на сорок шесть комнат возвышалась стодесятиметровая известковая стена, даже в самый разгар лета остававшаяся по большей части в тени, кое-где за скалу цеплялась чахлая растительность, укрытая от солнца серыми и белыми пиками Савойских Альп. Круглый год здесь царил холод: потоки ледяного воздуха стекали с заснеженных вершин, особенно сильные этим апрелем 2008-го, когда весна все тянула со своим приходом.
        Время близилось к полуночи, когда лейтенант Габриэль Москато появился в гостиничном холле, одном из типичных обветшалых вестибюлей со стенами, обитыми жестким плюшем бурого цвета. Выстроившаяся на полках коллекция рождественских фигурок придавала помещению вид старого постоялого двора с сомнительной репутацией. Жандарм знал владельца этого двухзвездочного заведения: Ромуальд Таншон два года подряд предлагал его дочери работу на лето, а потом взял ее на стажировку.
        Мужчины пожали друг другу руки. Хозяин уже давно не видел Габриэля Москато. Кутавшийся в темно-синюю парку с высоко поднятым воротом, представительный лейтенант жандармерии Москато - роста в нем было почти метр девяносто, - казалось, постарел лет на десять. Сколько он уже не спал?
        - Мне очень жаль насчет вашей дочки, - сказал Ромуальд Таншон. - От всего сердца надеюсь, что вы ее найдете.
        Габриэлю Москато приходилось выслушивать подобные сентенции весь месяц, стоило ему показаться в Сагасе, городке с тринадцатью тысячами обитателей, напоминающем горшок, втиснутый неизвестным отцом-основателем в выемку между горами - очевидно, при помощи кирки и трамбовки. Он слышал это на всех углах, в любой лавчонке, где только появлялся. Он был сыт по горло всеобщей жалостью, но из вежливости заставлял себя кивать. В конце концов, собеседники всего лишь хотели выразить сочувствие.
        - Я обхожу все заведения в окрестностях Сагаса, которые принимают приезжих. И прошу администраторов предоставить мне список тех, кто проживал у них в день исчезновения моей дочери. В случае вполне понятного отказа я вызываю бригаду, что требует немалой бюрократической возни и сильно усложняет дело. Или же все можно спокойно решить на месте, и тогда мы все в выигрыше.
        Ромуальд Таншон вытащил журнал с записями о постояльцах из ящика под стойкой:
        - Забудем про конфиденциальность. Если я могу помочь…
        Он положил регистрационный журнал перед Габриэлем и застучал по клавиатуре компьютера.
        - На дворе две тысячи восьмой год, а я до сих пор так и не привык полностью полагаться на цифровые технологии. По-прежнему записываю бронирование в старый добрый журнал. Там все: имя, фамилия, даты заезда и выезда, вид оплаты.
        Он снял один из немногих ключей, еще висевших на стене. Большинство иногородних приезжали в Сагас навестить заключенных в исправительном центре, расположенном на окраине города, где в плачевных условиях содержалось две тысячи душ. С туристической целью сюда никто не ездил. Тюрьма, больница, окружной суд и жандармерия заменяли лыжные базы.
        - Я дежурю до полуночи, - добавил Таншон. - Можете занять номер двадцать девять на сколько вам будет нужно. Перед уходом, если меня здесь уже не будет, оставьте ключ в корзинке, а журнал на стойке.
        - Спасибо, Ромуальд.
        Губы хозяина сложились в тревожную гримасу под густыми черными усами, в которых уже виднелись седые волоски. Сороковник никого не щадит.
        - Это самое меньшее, что я могу. Жюли мне очень нравилась. Поймайте сволочь, которая это сделала.
        Большим пальцем он ткнул себе за спину, в сторону двери:
        - Если я понадоблюсь, нажмите кнопку вызова.
        Габриэль поднялся на третий этаж. Пахло лакированным деревом и сыростью. Ночевка в таком месте вогнала бы в депрессию любого специалиста по позитивной психологии[1 - Позитивная психология - психологическое направление, изучающее положительные аспекты человеческой психики. Предмет исследований позитивной психологии - все, что помогает человеку достигать счастья. - Здесь и далее примеч. перев.]. Окно номера 29 выходило на скалу, высившуюся всего в двадцати метрах. Как Габриэль ни заглядывал вверх, он не увидел проблеска ни одной звезды. Перед глазами лишь неприступная крепостная стена тьмы, за которой, он снова это слышал, исходила криком его дочь.
        Тридцать два дня ада, и по-прежнему ничего. В тот день, месяц назад, Жюли не вернулась домой вовремя. Ее горный велосипед нашли утром 9 марта, на следующий день после исчезновения девочки, на опушке густого лиственничного леса, уходящего к горным вершинам. Жюли тренировалась на склонах три раза в неделю, готовясь к гонкам в Шамони, намеченным на июль. По мнению экспертов, семнадцатилетняя девочка резко затормозила на спуске в месте, расположенном метрах в пятидесяти от стоянки дробилок для гравия, на склоне между Сагасом и плато Альбион. Велосипед обнаружили прислоненным к дереву в конце следов торможения.
        Бельгийские овчарки кинологической бригады потеряли ее след у стоянки дробильных машин. Жюли была простой девочкой, дочерью жандарма и медсестры, работавшей сиделкой. Девчонка с гор, влюбленная в шахматы, природу и кино, не расстававшаяся со своим фотоаппаратом или цифровой камерой. Вертолеты с воздуха и десятки агентов пешком прочесали лес, обрывистые склоны, все плато. Водолазы обшарили русло реки, осмотрели все затоны, стволы деревьев, пни, железные обломки, способные удержать плывущее по течению тело.
        Помимо поисков на местности, специальная группа из шести жандармов - и Габриэль в их числе - опросила друзей и одноклассников Жюли. Восстановили весь распорядок ее дня, собрали записи видеонаблюдения, номер за номером проанализировали данные телефонных звонков. Вечером, в свое свободное время, когда остальные возвращались к семьям, Габриэль в одиночку обходил гостевые дома, пансионы, гостиницы. Он задавал вопросы управляющим или же получал от них полный список гостей, который и копировал в свой блокнот. Похититель, если допустить, что эта версия верна, возможно, был из местных, кто-то из живущих в лесу или на высокогорных пастбищах, но он также мог быть и случайным заезжим. Не следовало пренебрегать никакими зацепками.
        Номер 29 выглядел по-спартански. Стул без стола. Старый телефон с трубкой на проводе, тусклые занавески, до смешного убогая ванная, где унитаз располагался чуть ли не под душем. Никакого телевизора, зато мини-бар, щедро забитый алкоголем.
        В этом заведении Жюли готовила завтраки, чистила этот старый палас. Габриэль представил себе, как она собирает простыни и полотенца. Не лучшая в мире работа, зато дочери удалось накопить карманные деньги на цифровую камеру. Кстати, эта камера две недели назад была приобщена к вещественным уликам по делу: Габриэль так и не смог найти карту памяти, в слоте ее не было. Возможно, незначительная деталь, ведь Жюли могла потерять ее или выбросить из-за повреждения. Так или иначе, карта отсутствовала, и это следовало особо отметить. В делах об исчезновениях любая малейшая аномалия становилась предметом всевозможных толкований. Каждая гипотеза требовала рассмотрения, поглощая время, деньги и человеческие ресурсы.
        Габриэль Москато задернул шторы, сел на кровать, со вздохом облегчения стянул армейские ботинки на толстой подошве. Мизинец на правой ноге кровил после долгой ходьбы по Сагасу. С мобильника он послал сообщение жене, предупреждая, что сильно задержится. Она его, конечно, не прочтет, оглушенная антидепрессантами.
        Жадно поглядел на мини-бар, но решил, что сегодня вечером лучше не пить. Измотанный, он надавил костяшками больших пальцев на глаза, потом открыл журнал на странице 5 марта, за три дня до трагедии. Скрупулезно переписал личные данные всех постояльцев за семьдесят два часа, каждого из которых потом проверит по базе данных, а если потребуется, то и свяжется лично. Неблагодарная, кропотливая работа, но без нее не обойтись.
        - Я отыщу тебя, Жюли. Клянусь, отыщу.
        Где его дочь? Почему она затормозила на склоне, в пятидесяти метрах от стоянки для дробилок? Встретила кого-то знакомого? Бросили ли ее труп, привязав к ногам груз, на дно одного из озер или ее держат в каком-то грязном подвале в сотнях километров отсюда? Габриэль был в курсе удручающей статистики по исчезновениям. Убийственный ход времени, ломающий волю и разбивающий надежды даже самых упорных. Возможно, с течением месяцев и лет его дочь обратится лишь в имя, когда-то выкрикнутое в сердце гор.
        После того как он исписал три страницы, усталость взяла свое. Габриэль пытался сопротивляться, но тщетно; тогда он лег на кровать поверх покрывала. Потом он заплакал, как плакал почти каждый вечер, иногда прижимаясь к жене, иногда свернувшись калачиком на своей стороне кровати.
        Всегда ли столько думаешь о своем ребенке, когда он рядом? Любишь ли его так же сильно, как когда его рядом нет? Габриэль не знал, предыдущей жизни уже не существовало. А в той, которая наступала, оставалось только страдание. К чему бы ни привели поиски, их жизни навсегда станут иными, сломленными, иссушенными всеми слезами, что они с женой пролили. Его глаза закрылись под тяжестью печали последних дней.
        Он снова открыл их, разбуженный глухим шумом. Что-то стукнуло в стекло.
        Габриэль встал пошатываясь, голова кружилась. Дотащился до застекленной двери. Что могло случиться? Он шагнул в дверь, ничего не понимая, - по всей логике на третьем этаже не могло быть двери, ведущей наружу, - и оказался на асфальте, на уровне паркинга за отелем.
        Внезапно левое плечо пронзила острая боль. Врезавшаяся в него птица расплющилась у его ног с приоткрытым желтым клювом. Габриэль не мог объяснить себе то, что видел. Чуть дальше валялся еще один жалкий комок перьев.
        Сильные удары вдруг гулко забухали по железу машин и черепице крыши. Кутающиеся в халаты люди выглядывали из своих номеров, поднимая заспанные лица к небу. Черные плотные снаряды десятками выныривали из мрака, чтобы разбиться со звуком дробящейся плоти. Ошеломленный Габриэль отступил, укрываясь в своей комнате, в то время как его сосед в пижаме орал ему в ухо нечто вроде: «Вы видели это? Нет, вы это видели? Апокалипсис какой-то!»
        Да, Габриэль это видел. Конечно видел.
        Шел дождь из мертвых птиц.
        2
        Все еще полусонный, Габриэль разомкнул веки, чувствуя в пересохшем рту вязкий вкус, как наутро после пьянки. Его тело большого кузнечика лежало на животе поперек кровати на скомканных простынях, раскинув руки. Он облизал губы, с трудом повернул голову. На электронном будильнике слева высветилось 11:11.
        Он выругался в подушку, все еще пропитанный испарениями своего кошмара. Эти безжизненные птицы, несущиеся с неба, разбивающиеся об асфальт и капоты машин…
        Воспоминание опять вызвало дрожь. После исчезновения Жюли его сны обрели такую силу, стали настолько реалистичными… Поднявшись на ноги, Габриэль почувствовал жуткую тяжесть в голове, словно в ней собралась вся кровь его тела. Ему понадобилось секунд двадцать, чтобы все вспомнить.
        Гостиница… Номер 29… Журнал…
        Мелкий дождь ненастного весеннего дня постукивал по стеклу. Он огляделся. Не увидел ни своего телефона, ни журнала, ни блокнота. На полу валялась сумка с мужскими вещами, которая ему не принадлежала. На спинке стула кожаная куртка, а на прикроватном столике очки в черной оправе. Куда он дел свою темно-серую парку? Откуда взялись эти грубые замшевые сапоги в ковбойском стиле вместо его армейских ботинок?
        Снаружи послышался шум мотора. Он подошел к окну и с ужасом понял, что его кошмар был реальностью. Десятки, а может, сотни птиц усыпали асфальт. Как и ночью, он толкнул створку двери - кстати, так и оставшуюся приоткрытой - и нагнулся, чтобы прикоснуться кончиком пальца к ближайшей птице. Крошечное тело заледенело, глаза были затянуты серой пленкой. Он выпрямился, не в силах поверить в происходящее.
        Только в этот момент он осознал, что находится на первом этаже, двумя этажами ниже, чем заснул накануне. Дверь, в которую он только что шагнул, позволяла входить и выходить, минуя стойку портье, как в мотелях. Он кинулся к прикроватному столику, на котором лежал ключ с большим брелоком. На белом шаре был написан номер 7.
        Ладно-ладно… Не торопись и подумай. По всей видимости, он не в своей комнате. Он заснул в номере 29, а проснулся в чьем-то чужом номере. Может, у него случился приступ сомнамбулизма? В бессознательном состоянии он присутствовал при невероятной массовой гибели птиц - зрелище, достойном фильма Хичкока, - а потом снова заснул.
        Он проверил содержимое мини-бара: нетронуто. Значит, он не пил. Или же надрался в своем собственном номере, прежде чем отправиться бродить по коридорам, а потом открыл первую попавшуюся дверь? Ничего подобного не случалось с ним прежде, но все последние дни коллеги советовали ему притормозить. Исчезновение, переутомление, постоянный недосып - вот мозги и переклинило, но одно совершенно точно: у этой ситуации существует рациональное объяснение.
        Босиком он поднялся на третий этаж, судорожно прикидывая: если он провел часть ночи в номере 7, куда же делся тип, которому он принадлежал? Почему ковбой бросил свои вещи? В конце узкого коридора дверь с цифрой 29 на ней была заперта. Он постучал, но безуспешно. Новый день обещал стать дерьмовым, как и предыдущие.
        Вернувшись в каморку внизу, Габриэль набрал на гостиничном телефоне номер своего вечного напарника. Попал на автоответчик и оставил сообщение: «Алло, Поль, это я. Ты не поверишь: я задремал в гостинице „У скалы“, а ночью пошел дождь из мертвых птиц. Сотни птиц падали с неба, как градины! Короче, буду в бригаде через полчаса. То есть если найду свои вещи… Потом все объясню. Чао-чао».
        Заодно он позвонил жене. Механический голос сообщил, что данный номер никому не принадлежит. Он набрал снова, тщательно следя, чтобы не ошибиться кнопкой. Тот же припев.
        - Что за бардак?
        Пошел по коридору к стойке администратора, где женщина лет сорока разговаривала по телефону. Она повесила трубку, не преминув бросить косой взгляд на его босые ноги.
        - Мы не единственные, кто попал под град птиц, - сообщила она голосом, в котором все еще звучала паника. - Этот дождь шел повсюду вокруг гостиницы, до самого виадука на въезде в Сагас. В жизни такого не видела. Они, конечно, из той колонии.
        - Из какой колонии?
        - Вы же наверняка ее заметили, когда вчера подъезжали, верно? Колония скворцов по обоим берегам Арва.
        Заметив округлившиеся глаза Габриэля, женщина сочла своим долгом пояснить:
        - Специалисты считают, что там около семисот тысяч особей, прилетевших из Северной Европы и мигрирующих в Испанию. Три дня назад они сделали остановку в Сагасе. В полете они выписывают невероятные фигуры в небе, а их крик слышен на сотни метров вокруг. Если вы выйдете и прислушаетесь, сами удостоверитесь.
        Она увидела, что Габриэль ничего не понимает, но не стала настаивать:
        - Чем могу помочь? Может, вы дверь случайно захлопнули?
        - Нет, не в том дело. Вчера вечером мсье Таншон дал мне ключ от номера двадцать девять около… точно не помню, во всяком случае было уже поздно. А глаза я открыл в номере семь, и вокруг были не мои вещи. Я подумал, что со мной случился приступ сомнамбулизма или что-то в этом роде.
        Она повернулась к висевшей на стене ключнице. Сняла один ключ.
        - Получается, вы спустились с третьего этажа на первый, сами того не заметив, вроде зомби, выставив руки вперед? И зашли в другую комнату?
        - Не вижу другого объяснения.
        - А где тогда клиент из седьмого номера? В двадцать девятом?
        - Не исключено.
        - Быть этого не может, потому что ключ от двадцать девятого здесь. Если только он не повесил его на место, а я и не заметила… Простите, но эта история с птицами выбила меня из колеи.
        Габриэль впадал во все большую растерянность. Например, он совершенно не помнил, чтобы фигурок святых на полке было так много, как и того, чтобы они отличались подобным уродством. Он был уверен, что никогда не видел эти фальшивые часы - копия с картины Сальвадора Дали «Постоянство памяти», - которые растекались, словно плавленый сыр, на углу стойки. Экран компьютера выглядел сегодня больше и тоньше, чем накануне.
        Эти детали вгоняли Габриэля в дурноту. Все казалось ему и похожим, и другим, будто он шел по границе между двумя мирами. Женщина положила перед ним ключ от номера 29 и начала стучать по клавиатуре. Посмотрев на экран, она бросила на жандарма вопросительный взгляд:
        - Нет, нет, тут явно что-то не так. Номер, в котором вы проснулись, действительно был зарезервирован на одну ночь неким Уолтером Гаффином, и он его еще не сдал. Значит, он либо по-прежнему в гостинице, либо вышел посмотреть, что происходит с птицами, но скоро должен вернуться. Зато у меня не отмечено резервирования комнаты, которую вы, по вашим словам, оплатили.
        Габриэль пошевелил пальцами ног, стоя босиком на холодных плитках пола. Он хотел только одного - побыстрее покинуть это дьявольское заведение и вернуться в бригаду. За спиной дожидалась своей очереди какая-то клиентка с рюкзаком на спине. Молоденькая, темноволосая, вся в татуировках.
        - Потому что мсье Таншон не внес меня ни в журнал, ни в компьютер. Он просто предоставил мне номер двадцать девять на несколько часов. Уходя, я должен был положить ключ в корзинку, но я заснул.
        - Чтобы Ромуальд просто «предоставил» комнату? Да у вас больше шансов скормить вегану антрекот.
        - Послушайте, не будем же мы торчать тут целую вечность. Дайте мне этот ключ, чтобы я забрал свои вещи. Я верну его через пять минут.
        Сорокалетняя дама неприязненным жестом протянула ему ключ и обратилась к девице, которая уже начала проявлять нетерпение. Габриэль, весь на нервах, поднялся на этаж. Что она там несла? Какой еще «веган»? Эта гостиница его с ума сведет.
        Он отпер дверь и вошел в номер 29. Пустой, с нетронутой постелью и задернутыми шторами. Пахло чистящими средствами и комнатным дезодорантом. Он подошел к окну. Скала… Внизу темные и красные пятна от падения пернатых… Ровно на этом месте он и стоял вчера перед тем, как заснуть, сомнений быть не могло. Он тогда присел на матрас с журналом в руке и скрупулезно переписал данные клиентов в свой блокнот.
        Заглянул под кровать, потом в ящик прикроватного столика - на случай, если горничная убрала туда его вещи. Где этот чертов блокнот? И его жандармская форма? Куда дели его армейские башмаки?
        Когда он зашел в туалетную комнату, отражение в зеркале подействовало на него как пощечина.
        Это был не он.
        3
        Не в силах оторваться от зеркала, Габриэль застыл лицом к лицу со своим двойником.
        Нет, вообще-то, это был он, но совсем другой он: наголо выбритый череп, козлиная бородка с проседью, морщинки в углах глаз и три глубокие складки на лбу. Он приложил ладони к щекам, пальцы скользнули к слегка обвисшему подбородку, потом к горлу, усеянному редкими поблескивающими серыми волосками.
        Он, но куда более старый.
        Почувствовал, что его закачало, вцепился в край раковины, чтобы не упасть. Он никогда не видел шерстяного темно-синего свитера, который сейчас обтягивал его торс. У джинсов был другой покрой. Тело стало более сухим, вытянутым, кости ключиц торчали, а на шее проступили сухожилия.
        Пятясь, он отступил назад, совершенно оглушенный, чуть было не полез искать свои волосы в мусорной корзине или в стоке душа, что было верхом глупости. Где он побрил себе череп? Зачем? Что случилось с его телом?
        Он невольно снова подошел к зеркалу, натянул кожу лица, прогоняя морщины. Эти миндалевидные глаза и рот с бледно-розовыми губами, безусловно, его. Ему ничего не привиделось. Все было слишком реалистичным, он находился в ясном сознании. Он, безусловно, не спал, и человек, смотревший на него из зеркала, был он сам.
        Голова закружилась. Он закатал свитер, посмотрел на свой живот, выступающие мослы, чуть растянувшуюся кожу в области желудка. Собственная анатомия ужаснула его. На шее он заметил черный шнурок, на котором висел тяжелый ключ со сложной резьбой. Он ощупал его, пытаясь вспомнить, по какой причине ключ болтается у него на груди. Пустота. В панике выскочил в коридор, вцепился в мужчину, который толкал перед собой тележку, набитую постельным бельем:
        - Вы убирались в двадцать девятом номере? Там оставались мои блокнот, мобильник и жандармская парка с документами в кармане.
        Мужчина, лет сорока, казалось, растерялся. У него был лысеющий череп и гладкий, как сковородка, лоб. Плечи и бицепсы регбиста заросли на редкость густыми волосами. На белой майке красовалось красно-белое изображение электрической гитары. Он уставился на Габриэля, приоткрыв рот, отчего обнажились его передние зубы.
        - Что за игру ты затеял?
        - Мы знакомы?
        Ростом не ниже Габриэля, но более кряжистый, мужчина бросил взгляд на босые ноги собеседника, затем снова вернулся к его лицу. Глаза гиганта казались двумя черными тучами на грозовом небе. В конце концов он повернул голову и сверился со своим рабочим списком:
        - Да, мы были неплохо знакомы. Ты меня удивляешь. И нет, я не был в двадцать девятом, сегодня ночью его никто не занимал.
        Сутулясь, он удалился со своей тележкой, не добавив больше ни слова, и исчез за одной из дверей, бросив на Габриэля последний взгляд. Почему так странно вспыхнули его глаза и откуда этот горький укоряющий тон? Мужчина сказал: «Мы были неплохо знакомы». В прошедшем времени.
        Габриэль спустился в тот номер, где проснулся, и порылся в спортивной сумке. Трусы, носки, одноцветная синяя майка, туалетные принадлежности, ничего больше. В одном из карманов кожаной куртки зажигалка с выгравированной волчьей головой; в другом - чехол, застегивающийся на кнопку, для брелока автосигнализации, на цепочке которого болтались три ключа, один из них от машины. Немецкая марка. Он наклонился к сапогам. Сорок четвертый размер. Почти его - он носил сорок третий. Дрожащей рукой взялся за очки. Они идеально подошли, но никак не повлияли на зрение: он прекрасно видел что с ними, что без них.
        Полная бессмыслица.
        Габриэлю пришлось присесть. Сейчас он проснется и вырвется из этого длинного, бесконечного бредового туннеля. Он бродил по какому-то пр?клятому месту, словно в каком-то плохом фильме ужасов. В реальности не было никакого дождя из птиц. Может, даже дочь никуда не исчезала. Она ждет его дома. Они поиграют в шахматы или поедут вместе кататься на велосипедах по горным тропинкам и по лесу.
        Он попытался дозвониться до своего коллеги Поля, потом до жены. «Номер не существует». Ну конечно. Это входило в набор «полный бред».
        Но и дальше ходить босиком по этим коридорам глупо. Он достал из сумки носки, натянул их, потом - жуткие, но удобные сапоги. Тяжелая кожаная куртка была немного велика, но в целом села неплохо. Он отдаст эти шмотки владельцу, когда все прояснится.
        Минуту спустя, с комом в горле и двумя ключами в кулаке, он плелся к регистрационной стойке.
        - Отыскали в конце концов свои вещи? - спросила администраторша.
        - Уолтер Гаффин так и не появился?
        - Нет.
        - Мне нужно поговорить с Ромуальдом Таншоном.
        - Сожалею, но он на весь день уехал в Лион, у него встреча с партнерами по поводу единой системы онлайн-резервирования. Должны же мы ориентироваться и на другую клиентуру, кроме как на семьи заключенных. Я знаю, Сагас - гнилой городишко, но окрестности-то красивые. Еще бы лыжные баз…
        - Послушайте, - прервал он женщину, - я лейтенант Габриэль Москато, жандарм из Сагаса. Я знаю мсье Таншона, моя дочь работала в этом заведении два лета подряд. Я приехал сюда вчера вечером, взял на время журнал регистрации клиентов и…
        - Габриэль Москато? Вы… вы отец малышки, которую так и не нашли?
        - Мы мобилизовали все наши силы, поиски продолжаются. Еще и месяца не прошло, мы найдем ее.
        Женщина покачала головой и посмотрела на него с удивлением:
        - Месяц? Но… Какое, по-вашему, сегодня число?
        - Девятое… может, десятое… Да, десятое апреля. Сегодня четверг, десятое апреля.
        - Десятое апреля? А какого года?
        - Две тысячи восьмого.
        Она долго смотрела на него, не моргая, и наконец ответила голосом, который резанул уши Габриэля с жесткостью алмаза:
        - Но сегодня шестое ноября две тысячи двадцатого. Прошло двенадцать лет с тех пор, как исчезла ваша дочь.
        4
        Птиц было не объехать, как ни сбрасывай скорость и какие зигзаги ни выписывай.
        Под низким цементного цвета небом машина жандармерии припарковалась на обширном грунтовом участке между очистной станцией, обслуживающей несколько коммун, и заводом по переработке отходов, который было видно с дороги, если глянуть вниз. Бурые, охряные и серые насыпи, похожие на гигантские песчаные груди, выстроились преградой перед рядами сосен и редкой ольхи, вросшими в берега Арва. На заднем плане тучи спускались с горных вершин, растекаясь по обрывистым склонам густыми полосами с металлическим отливом. Возникало ощущение, будто до неба рукой подать, но пропадала надежда на погожий день. В Сагасе солнце иногда не показывалось неделями. Жители называли это затянувшееся отсутствие света «черной смертью». Черная смерть подтачивала моральный дух и приводила к резкому росту числа самоубийств, особенно осенью. Официальная статистика это подтверждала.
        Капитан Поль Лакруа вышел из машины вместе с Луизой, женщиной-жандармом, которая была моложе его на четверть века. Они огляделись вокруг, заметили бесчисленные трупы пернатых.
        - Орнитологи говорят, что колонию скворцов что-то напугало глубокой ночью, - пояснил Поль. - Если верить полученной информации, эти птицы в темноте почти ничего не видят. Сотни тысяч особей в панике снялись со своих ветвей и начали сталкиваться друг с другом в открытом небе, причем на площади в несколько гектаров. По свидетельствам очевидцев, это произошло где-то в десять-двадцать минут третьего.
        Они присоединились к аджюдану[2 - Аджюдан - старший унтер-офицер французской армии. Третье унтер-офицерское звание в сухопутных войсках, ВВС и жандармерии между старшим сержантом, или квартирмейстером, и старшим аджюданом, аналог российского прапорщика.] Мартини, заместителю командира группы. Тот ждал их, сложив руки на груди и дрожа. С кончика носа у него капала вода. Ветер и ноябрьская сырость хлестали по лицам, пробирались под многослойную одежду. Они пожали друг другу руки, и пятидесятидвухлетний Бенжамен Мартини, со своей растрепанной курчавой шевелюрой отдаленно напоминавший Тома Хэнкса, указал на заросли:
        - Тело нашли там. Идите за мной.
        У него был глухой голос и кожа воскового оттенка, как и у большинства жителей долины. Трое жандармов обогнули насыпи и двинулись между деревьями в медленном темпе, приноравливаясь к капитану, который сильно хромал на правую ногу. Тот достал бумажный носовой платок и протянул Луизе:
        - У тебя на левом локте помет скворца.
        - Быть не может… Вот гадость!
        Он смотрел, как она с отвращением оттирает белое пятно.
        - Ты уверена, что все будет нормально? Я могу избавить тебя от остального, понимаешь?
        Луиза свернула платок в комочек и засунула в карман парки.
        - Зато потом будет считаться, что я прошла боевое крещение.
        Молодая женщина обогнала его солдатским шагом. Походкой, выправкой и гордо вздернутым подбородком она демонстрировала свою решимость. Поль воспользовался тем, что оказался в одиночестве, чтобы помассировать правое колено, прежде чем пойти дальше. Суставы болели до чертиков, стоило воздуху насытиться влагой. То есть почти все время.
        Мартини протянул им латексные перчатки.
        - Некая байдарочница по имени Изабель Давини заметила тело в девять пятьдесят. Она с Альбиона. Спускалась по течению Арва, фотографируя мертвых птиц на берегах. Когда увидела труп, тут же связалась с бригадой. Мы с Брюне и Тардьё приехали в десять двадцать и сразу позвонили тебе.
        Чуть ниже по течению Поль заметил байдарку, вытащенную на берег:
        - И где эта Изабель Давини?
        - Ее начало тошнить еще на воде, а потом ей стало совсем нехорошо. Тардьё повез ее в бригаду.
        Пройдя по усыпанной еловыми иголками земле, они зашагали по гальке и камням левого берега Арва. Повсюду валялись мертвые скворцы, и Полю показалось, что он попал в постапокалиптический фильм. Он поднял глаза. В трехстах метрах над ними, прямо под тучами, ужасающие геометрические фигуры заполняли небо. Как если бы невидимый рот дул на гигантские горсти черного песка, взвивая его вихрями. Несмотря на ночное смертоубийство, при свете дня скворцы продолжили свой невероятный балет.
        Поль вглядывался в детали окружающего пространства. В этом месте ледяной голубизны река разливалась широко и бурно. Стремнины привлекали многих байдарочников. Пешком на берег можно было без труда выйти либо через завод, либо по дороге, которая несколько километров тянулась вдоль потока. Они продвигались в сторону Брюне. Жандарм фотографировал местность на свой мобильник и тщательно избегал приближаться к трупу.
        11:19. Смартфон Поля зазвонил. Неизвестный номер. Он быстро отключил неуместную мелодию «I Will Survive»[3 - «Я выживу» (англ.). - Начало самой знаменитой песни Глории Гейнор.], не ответив на звонок, и оставил между собой и трупом лишь предписанный правилами шаг. Луиза держалась на расстоянии.
        Капитан присел на корточки. Начинался один из тех дней, о которых в Сагасе будут еще долго говорить. Ливень из скворцов… Жестокое преступление, оставившее наполовину раздетую жертву на берегу реки… Будет чем поживиться толстяку Шамарлену, местному журналисту, который наверняка скоро объявится со своим блокнотом. В маленьких городах новости распространяются мгновенно.
        Поль осмотрел труп, стараясь сохранять хладнокровие. Вместе с Мартини они разбирали уже множество дел о самоубийствах, неясных смертях, но редко явно уголовных. Он заставил себя дышать ровнее, включил в телефоне диктофон и приступил к фиксации предварительных результатов осмотра. Позже в присутствии криминалистов он повторит свои выводы еще раз, но ему казался важным этот первый, по горячим следам, контакт с жертвой.
        - Время осмотра: одиннадцать часов двадцать две минуты, шестое ноября две тысячи двадцатого года. Тело женщины белой расы неопределенного возраста, но, я бы сказал, ей между тридцатью и сорока годами, среднего телосложения, обнаружено Изабель Давини с плато Альбион во время байдарочного спуска по реке. Метеоусловия: повышенная влажность, утром шел мелкий дождь. Жертва находится в лежачем положении, на спине, на левом берегу Арва, вдоль северо-южной оси, на уровне… очистной станции и стремнин, в двух километрах к югу от города.
        Он еще ниже склонился над телом:
        - Левая рука в плече вывернута и образует угол в девяносто градусов по отношению к телу. Скворец частично лежит на правом бедре жертвы, в крови от удара при падении. Возможно, жертва погибла до дождя из птиц этой ночью…
        Он отступил на шаг:
        - На пальцах левой руки в районе ногтей следы крови. Волосы темно-русого цвета, длиной около тридцати сантиметров. Кровоподтеки не позволяют различить черты лица. На первый взгляд правая надбровная дуга рассечена, скулы, возможно, сломаны, что вызвало вздутие. Нос вдавлен… Учитывая повреждения, по лицу, скорее всего, был нанесен удар одним из крупных булыжников или камней, которые во множестве лежат вокруг. Во рту погибшей кляп из черной ткани. Похоже на носки, что отчасти подтверждается тем фактом, что жертва босая.
        Капитан бросил взгляд на Луизу. Взмахом ресниц та дала понять, что с ней все в порядке. С блокнотом в руке девушка вела подробную запись. Поль продолжил:
        - В непосредственной близости от тела отсутствуют следы обуви. На своде стопы многочисленные порезы. Правая стопа образует с ногой такой угол, что наводит на предположение о переломе лодыжки. Джинсы и трусики жертвы спущены до колен. Кровоподтеки в верхней части бедер с внутренней стороны и, хм, возможное вагинальное кровотечение…
        Он нажал на кнопку, поставив диктофон на паузу. Эта женщина наверняка была изнасилована, а потом убита. Он постарался отвлечься от мрачных мыслей и, сделав глубокий вдох, снова включил запись:
        - На жертве осталась ее парка, молния застегнута до шеи. На куртке как минимум два отверстия в области груди, характерные для применения огнестрельного оружия. Ожидаем криминалистов и ребят из похоронного бюро, чтобы раздеть тело на месте и сделать его описание перед отправкой в морг.
        Он остановил запись и на мгновение застыл лицом к лицу с несчастной. Ее бросили здесь, у воды, как обычный мусор. Какое животное могло так ее изувечить и убить с такой жестокостью? Он выпрямился с гримасой боли, тяжело опираясь на бедра. Пятьдесят два года, а полное ощущение, что его замуровали в теле старика. Он повернулся к Мартини, говорившему по мобильнику, потом - к Луизе:
        - А вдруг именно выстрелы переполошили колонию среди ночи? Стрельба вгоняет пернатых в панику, они снимаются с деревьев. Сталкиваются друг с другом, и один из них падает на еще теплый труп.
        Луиза не ответила. Ее ставшие похожими на два шарика глаза не отрывались от собственной авторучки.
        - Я говорил под запись, - вздохнул Поль. - Твои заметки никому не нужны.
        Девушка наконец убрала блокнот с ручкой в карман и снова сосредоточилась на трупе.
        - Да, очень может быть, - ответила она. - И это позволит нам с большой точностью определить время преступления.
        - Два часа ночи плюс-минус несколько минут. Посмотрим, что скажет патологоанатом, но гипотеза кажется мне хорошей. Согласна?
        - Ей запихали носки в горло, чтобы помешать кричать. Без сомнения, ее изнасиловали, а затем убили здесь, на месте.
        - Почему ты так думаешь?
        - Спущенные брюки. И потом, это идеальное место, если не хочешь, чтобы тебя увидели. Конечно, наверху проходит дорога, но после захода солнца оттуда ничего нельзя разглядеть. Никакого освещения, никакого жилья поблизости. Шум воды заглушает полузадушенные кляпом крики. В любом случае она могла орать сколько угодно, в два ночи здесь никого не бывает.
        - А босые ноги? Как ты это объяснишь?
        - Представления не имею. Судя по состоянию свода стопы, девушка шла без обуви или даже бежала. Может, ее держали в багажнике машины или в автофургоне для кемпинга, а ей удалось выбраться. Она поранила ноги, но продолжала идти. Хотела броситься в Арв, чтобы скрыться от нападавшего?.. Иначе я не понимаю, куда она направлялась. Она подвернула щиколотку, и, судя по всему, очень сильно. Сразу же упала, прямо здесь. И… произошло все остальное. Этот дикий зверь овладел ею.
        Сценарий получался правдоподобный. Но как жертва сюда попала? Откуда пришла? Из машины, как предположила Луиза?
        - Вот что странно, не считая птиц, - эти носки во рту, - добавила молодая женщина.
        - Хм?
        - Если она бежала босиком, значит носки уже были у ее преследователя. Это не очень логично - таскать с собой носки жертвы. Ну, мне так кажется.
        - Знаешь, логика при совершении преступлений… Это только в телевизоре. И потом, она ведь могла убежать в носках, разве нет? Конечно, защита для ног слабенькая… Как и твои выводы, что сексуальное нападение произошло именно здесь, - может, он изнасиловал ее в другом месте, а затем перетащил тело сюда и стянул с нее брюки. Другой вариант: он изнасиловал ее, когда она уже была мертва.
        - Ты ужасен.
        - Ну да, это я ужасен. Никогда не стоит делать скороспелых выводов. Вот почему в описании осмотра я придерживался только фактов.
        - Спасибо за урок, капитан, - сухо отозвалась она.
        Поль повернулся к своей команде:
        - Я предупрежу заместителя прокурора. Мы начинаем работать по делу, так что ближайшие часы и дни, скорее всего, будут крайне напряженными. Это означает: никаких выходных и никто не исчезает в середине дня, чтобы забрать детей из школы. Не хочу, чтобы к нам подключили жандармов из Сагаса и чтобы они болтались у нас под ногами. Бенжамен, ты доведешь информацию до всеобщего сведения?
        Тот молча кивнул. Поль заметил искру возбуждения в глазах Брюне, того, кто фотографировал место преступления. Парень даже улыбнулся.
        - Решил, что подвалило хоть какое-то разнообразие, да? - проворчал Поль. - Это мертвая молодая женщина, черт, а не шлюха для развлечения. Вбей себе это в башку и прекрати скалиться.
        Брюне покраснел и опустил голову. Он был одним из младших чинов автономной территориальной бригады Сагаса, состоящей из тридцати четырех жандармов - трое из которых криминалисты отдела судебно-медицинской экспертизы - и отвечающей за двадцать с лишним тысяч гектаров, распределенных между восемью коммунами. Из-за обилия в секторе вершин высотой более восьмисот метров она носила название «горной бригады» и к тому же была правомочна выполнять функции судебной полиции[4 - Судебная полиция во Франции выполняет задачу раскрытия правонарушений и задержания виновных.]. Теперь начнется кропотливая работа над расследованием под руководством Поля. И Брюне это совсем не радовало.
        - Пока ждем криминалистов, осмотрим окрестности. Очень бы хотелось найти гильзы и камень, которым пострадавшей раздробили лицо.
        Капитан позвонил прокурору, потом прослушал сообщение, пришедшее несколькими минутами раньше на его мобильник: «Алло, Поль, это я. Ты не поверишь: я задремал в гостинице „У скалы“, а ночью пошел дождь из мертвых птиц. Сотни птиц падали с неба, как градины! Короче, буду в бригаде через полчаса. То есть если найду свои вещи… Потом все объясню. Чао-чао».
        Сначала Поль решил, что это какая-то ошибка, пока не услышал последние слова. Прослушал сообщение еще раз. Голос, интонации… Это «чао-чао». Единственный человек приветствовал его подобным образом - Габриэль Москато. Но это было двенадцать лет назад…
        Он побледнел и нажал отбой. Это сообщение в одно мгновение пробудило худшие воспоминания его жизни. Он вернулся к руслу реки той походкой, которая делала его похожим на инвалида войны.
        - Ну и физиономия у тебя сделалась, пока ты слушал телефон, - заметила Луиза. - Что случилось?
        Сейчас Поль смотрел другими глазами на разбитое лицо, светлые волосы, разметавшиеся по гальке, изувеченное тело… А вдруг?..
        Может ли быть, что это она? Жюли Москато? Он потряс головой и глянул на Луизу:
        - Призрак… Мне позвонил призрак.
        5
        Как ни рылся Москато в памяти, ничего не всплывало… Ничего после 10 апреля 2008 года. Но разве мог он забыть хоть один день рождения, хоть одно Рождество без дочери? Почему Жюли до сих пор не нашли? Что дало расследование? А он, что он делал все эти годы?
        Он пролистал газету в холле гостиницы, проглатывая каждую статью. Совершенно оглушенный. Чужак на собственной планете. В его представлении Обама был на верном пути к успеху, в ушах еще звучала его речь, переданная по всем мировым телеканалам, его «Yes, we can»[5 - «Да, мы можем» (англ.) - предвыборная речь Барака Обамы, а также лозунг всей его предвыборной кампании 2007 - 2008 годов, который стал основой сингла американского рэпера will.i.am, написанного в поддержку будущего 44-го президента США.]. Тогда кто этот щекастый толстяк в ярко-красном галстуке, с соломенного цвета волосами? Почему объявляют о пятой годовщине терактов, состоявшихся в 2015-м в Париже? Что такое «Uber» и «Deliveroo»?[6 - «Deliveroo» (англ.) - онлайн-компания по доставке продуктов питания, базирующаяся в Лондоне. Работает в двухстах местах по всей Великобритании, Нидерландам, Франции, Бельгии, Ирландии, Испании, Италии, Австралии, Новой Зеландии, Сингапуру, Гонконгу, Объединенным Арабским Эмиратам и Кувейту.] В газете описывался мир, который не был его миром. Все эти загадочные технологии, непонятные слова, портреты
неизвестных знаменитостей…
        Габриэль снова и снова повторял дату выхода газеты. 6 ноября 2020 года. Невозможно вообразить. Вы отец малышки, которую так и не нашли? Ложь. Жюли исчезла всего месяц назад. Подключены все силы жандармерии. Ее вернут в Сагас, и все снова будет в порядке.
        10 апреля 2008-го, 10 апреля 2008-го, 10 апреля 2008-го…
        Может, он сошел с ума. Весь это маскарад - лишь вид?ние его разума или же кошмарный сон, но такой подробный, что, даже все понимая, он не может из него вырваться. Его мозг перегорел.
        Он покинул гостиницу, неотрывно глядя на комки перьев, тут и там прилипшие к асфальту. Без документов и воспоминаний, в одежде какого-то Уолтера Гаффина. Габриэль прокручивал в голове все самые пакостные варианты - от амнезии до, еще того хуже, Альцгеймера. Он представлял, как сбежал из больницы с кашей в мозгах вместо нормальной памяти, укрылся в этой занюханной гостинице, пока все его разыскивали. Он должен обязательно вернуться к себе. Расспросить жену. Понять, что с ним случилось.
        Габриэль порылся в кармане и нажал на кнопку брелока сигнализации, на цепочке которого висели ключи. Замигали фары, раздалось пиликанье и щелчок замка дверцы. Ему была знакома эта модель «мерседеса» выпуска начала двухтысячных - ее чаще всего угоняли, - но б?льшая часть машин вокруг была ему совершенно неизвестна. Никаких «ситроенов-саксо», ни «Пежо-206», ни «фольксвагенов-гольф». Только странные тачки ярких расцветок с формами из лего и с необычными обозначениями на номерах.
        Сдержав отвращение, Габриэль взял за хвосты двух пернатых, упавших ему на капот, и положил их на землю. На железе капота остались вмятины там, где упали птицы. Он осмотрел багажник «мерседеса»: пустой. Устроился за рулем, посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Снова испытал шок. Морщины, серебристая щетина на щеках… Он разом постарел. Двенадцать лет. Будто совершил путешествие во времени, как Марти Макфлай из «Назад в будущее».
        В салоне машины он попытался зацепиться за какое-нибудь воспоминание, оглядел сиденья, надеясь на ощущение дежавю. Ничего. Снял шнурок с шеи, посмотрел на ключ. Что он открывал? Входную дверь? Ячейку?
        В бардачке фонарик, лампочки и пачка сигарет. Он вытащил одну, понюхал, рефлекторно поднес к губам. Выплюнул, сморщившись, но табак оставил знакомый вкус на языке: он курил. Как давно?
        Габриэль тронулся с места и покатил к выезду из паркинга - объезжать трупики птиц не удавалось: под колесами то и дело похрустывало, - потом вырулил на дорогу, ведущую в узкую долину, прямо на юг. Оглядел черные горы с обрывистыми склонами, затянутыми тучами. Ничего не изменилось, скалы и леса совпадали с теми, что хранились в его памяти. Ему были знакомы эти запахи хвои, землистой влажной почвы; он почувствовал себя лучше.
        Проехав километр, он увидел невероятный танец птиц в небе. Так вот она, пресловутая колония скворцов. Семьсот тысяч особей. То есть теперь уже немного меньше. Следя за фигурами, которые образовывали пернатые в воздухе, то компактные, то расширяющиеся, Габриэль подумал, что движения птиц напоминают пульсацию сердца.
        И тут он попал в медленно движущуюся пробку. Машины выстроились цепочкой длиной метров в тридцать. Габриэль понял причину: там внизу, на берегу Арва, суетилась группа людей в форме. Жандармы. Со своего места он не мог никого узнать. Коллеги натянули белый тент, чтобы что-то спрятать от глаз любопытствующих. Учитывая, какие средства были пущены в ход, речь наверняка шла о теле.
        Труп здесь, в Сагасе.
        Габриэль стиснул ладонями руль. Он тут же представил себе Жюли лежащей на темно-серой гальке с белым раздутым лицом, как у утопленников. Ее наконец-то нашли. Мертвую. Его дочь. Он посигналил, рискованным маневром объехал несколько машин и тут же поспешно сдал назад, задев заградительный рельс. Но ему необходимо было все выяснить.
        Дорога вывела на крутой склон. Вдали, словно врезанный в скалистое гнездо, черной тенью проступил Сагас. Забетонированный административный городок, лохань, загаженная отравленным воздухом из-за постоянного движения грузовиков по трассе А40. Жители соседних деревень - как и заключенные под конвоем жандармов - появлялись там, только чтобы отработать положенные часы или обратиться за врачебной помощью. Последний оплот цивилизации перед Лионом: больница вкупе с исправительным центром были главными работодателями в долине.
        Он свернул на первый же съезд с кольцевой развязки, украшенной фигурой деревянного медведя - ни одного медведя в районе замечено не было, Габриэль знал точно, - двинулся по виадуку из тесаного камня и направился в обратную сторону к заводу по переработке отходов, но уже по другому берегу Арва, по коммунальной дороге. Мертвых птиц здесь насчитывалось еще больше, в то время как живые сотнями тысяч кувыркались в воздухе над его головой в хоре таких пронзительных криков, что казалось, будто осколки стекла трутся друг о друга.
        Изо всех сил он громко взмолился о том, чтобы река не срыгнула тело его дочери.
        6
        Как минимум четыре машины жандармерии стояли у завода, не считая аккуратного грузовичка криминалистов. Габриэль въехал в открытые ворота и припарковался рядом. Огромными прыжками, с выскакивающим из груди сердцем побежал мимо разноцветных навалов. Почти сразу началась одышка, в горле засвистело, и пришлось притормозить. 2020-й… Ему стукнуло пятьдесят пять. Твою мать!
        Пухленькая коротконогая женщина появилась из-за деревьев и воинственным шагом направилась к нему:
        - Мсье, национальная жандармерия. Сожалею, но сюда доступ закрыт. Вы находитесь на…
        Она не закончила фразу, наклонила голову и поняла смысл слова «призрак», произнесенного чуть раньше ее непосредственным начальником.
        - Габриэль?
        - Ты, случайно, не… Луиза? Луиза Лакруа?
        Перед ним стояла уже не семнадцатилетняя лицеистка, растрепанная бунтарка с избытком косметики на лице, а женщина с длинной косой, округлыми щеками, в жандармской форме и брюках, заправленных в начищенные грубые армейские ботинки. Луиза - жандарм? Габриэль поверить не мог. Поначалу она растерялась не меньше его, но быстро взяла себя в руки:
        - Что ты здесь делаешь?
        Вопрос прозвучал довольно резко. Габриэль не знал, что сказать. Две Луизы накладывались друг на друга у него в голове. Он вытянул шею. Синие жандармские парки мелькали между стволами деревьев.
        - Я заметил с трассы людей в форме. Что происходит?
        Луиза сунула руки в карманы и зарылась подбородком в ворот куртки.
        - Я не имею права говорить.
        - Не имеешь права говорить? Ты шутишь?
        - Ты выбрал не лучший момент, если решил повидать отца. Поверь мне на слово, он не в том настроении. Птицы, тело, а еще журналист, который назойливо лезет куда не надо. Я не могу пропустить тебя. Приходи попозже в бригаду.
        - Не играй у меня на нервах, Луиза. Это Жюли там? Это она?
        Луиза не ответила, и Габриэль решил двинуться дальше. Отстранил женщину резким жестом, когда та попыталась преградить ему дорогу. За полосой елей открылся обзор: покрытые галькой берега, черные и красные пятна разбившихся птиц, бурное русло реки, едва виднеющийся в серой дымке виадук и колония скворцов над ним. Справа у натянутого тента суетилась группа людей. С того места, где он стоял, можно было разглядеть лежащее на земле тело. Люди в костюмах белого кролика[7 - Французские судмедэксперты при работе на месте преступления носят белые комбинезоны.] снимали с него одежду и загружали что-то в прозрачные пакеты. Когда Габриэль различил режущую глаз белизну женской груди, его затошнило.
        Луиза повысила голос, от группы отделился внушительный силуэт Поля Лакруа и поспешил на подмогу. Настолько же высокий, насколько его дочь была низкорослой. Еще не увидев его лица, Габриэль обратил внимание на походку: тот двигался, как клоун. Каждая новая картина действовала как удар кулаком в лицо. Его давний коллега, сорокалетний поджарый мужчина с профилем, вырубленным из крепчайшего камня, теперь передвигался с грацией бульдозера, завязшего в тине. Его когда-то черные, а теперь поседевшие и поредевшие кудри едва вились. Весьма подпорченная версия того Поля, с которым он расстался лишь накануне, несмотря на нашивки на мундире, свидетельствовавшие, что он дослужился до капитана. Как можно так перемениться за двенадцать лет?
        - Что тебе здесь надо?
        Та же враждебность, что у дочери. Габриэль вгляделся в обращенное к нему внезапно замкнувшееся лицо. И остальной молодняк с их злобными взглядами… Кроме аджюдана Мартини, он никого не узнавал. А где другие сослуживцы, Солена и остальные?
        - Только не говори мне, что это она. Не говори мне, что это моя дочь.
        Поль рассматривал его, как будто тоже открывал для себя другого человека. Лучшие друзья, выросшие на одной улице, вместе учившиеся в колледже и лицее, они стали коллегами, больше двадцати лет делили один кабинет на двоих и выпивали в соседнем баре два раза в неделю. И однако, сегодня они встретились как два незнакомца, столкнувшиеся лицом к лицу.
        - Пока не известно. Лицо не поддается опознанию, а… тело меняется, за двенадцать-то лет. На данный момент ясно только, что речь идет о женщине около тридцати лет, и ее, по всей видимости, изнасиловали. Больше ничего сказать не могу. Возьму материал для анализа ДНК в морге и сразу же отправлю в нашу лабораторию.
        - Я хочу увидеть тело.
        - Нет.
        - Послушай, Поль, произошло нечто непонятное. Вчера мы с тобой разбирали телефонные счета Жюли, опрашивали людей. Вечером я поехал в гостиницу «У скалы», чтобы посмотреть их журнал регистраций. Господи, скажи же, что ты это помнишь!
        - Не слишком отчетливо. И уж точно это было не вчера. И не в прошлом году. И даже не пять лет назад.
        - Для меня именно вчера! Этой ночью птицы разбивались у меня на глазах, на паркинге, об машины - чистое безумие. Все повыскакивали из номеров. Потом как черная дыра… А сегодня утром я просыпаюсь лысым и выгляжу пятидесятилетним. Мне заявляют, что сейчас две тысячи двадцатый год. Твоя дочь старше на двенадцать лет, и ты тоже. Я ни черта не понимаю, и, поверь, это дьявольски трудный для меня день. Так что дай мне взглянуть на тело.
        Поль сделал знак двум жандармам:
        - Ему здесь нечего делать. Проводите его до машины.
        Габриэль попытался проложить себе дорогу к телу. Когда один из коллег хотел схватить его за запястье, он яростно оттолкнул того:
        - Не трогайте меня. Я тоже в бригаде. Как и вы, черт!
        Подоспели другие, и им удалось совладать с ним. У Габриэля больше не было сил сопротивляться: энергия вытекала из него, как воздух из проколотой шины. Поль встал перед ним, приблизив лицо почти вплотную:
        - Не знаю, чего ты нанюхался или напился, но не заставляй меня принимать меры. Тебе здесь больше не рады. Убирайся из этого города.
        Поль развернулся и пошел обратно к трупу. Габриэля отвели к машине и проследили, чтобы он сел в нее. Ему не дали подойти к месту преступления, его выгнали, его, члена бригады. Габриэль увидел ненависть в глазах Поля, упрек в глазах Луизы.
        Что произошло? А главное, когда?
        Он направил «мерседес» на мост; руки дрожали, череп разрывался от пульсирующей в висках крови. В небе сжималось и разжималось гигантское черное, как сама тьма, сердце, образованное колонией скворцов. У Габриэля закружилась голова. За кольцевой развязкой он проехал мимо нескольких складских построек, потом еще пару километров. Словно жужжание какого-то насекомого заполнило все вокруг. Он закрыл глаза, снова открыл, резко вывернул руль, увидев несущуюся в лоб машину. Спешно съехал на обочину и распахнул дверцу. Спотыкаясь, прошел метров десять по траве, держась руками за горло, как будто пытался сдернуть несуществующий шарф.
        Остановилась машина, к нему кинулся какой-то человек:
        - Вам плохо?
        Габриэль вцепился в его руку:
        - Больница… Отвезите меня в больницу…
        7
        Неврология, третий этаж больницы в Сагасе. Только в тот момент, когда его уложили, чтобы сделать МРТ[8 - МРТ - магнитно-резонансная томография.] головы, Габриэль заметил, что на нем больше нет обручального кольца, ободка из белого золота, вросшего в безымянный палец, которое он носил не снимая с двадцати пяти лет. В цилиндре аппарата он запаниковал, и потребовалось несколько попыток, чтобы сделать снимки его мозга. Прошло больше двадцати часов, пока после бесконечной череды обследований его не оставили наконец в покое и не отправили в палату. Принесли еду из каких-то непонятных овощей.
        Никто до сих пор к нему не заходил, чтобы хоть что-то объяснить: сначала анализы. Габриэля возили из отделения в отделение. Судя по медицинской карте, он один раз обращался в больницу в Лилле в 2014-м, по поводу грыжи межпозвонковых дисков. В Лилле? Что он делал на севере? Его с тамошними местами ничто не связывало, кроме матери. Как ни странно, он потерял память о двенадцати годах, но мог наизусть назвать свой номер социального обеспечения для получения страхового обслуживания. Он числился и в системе Амели[9 - Амели (Ameli) - крупнейшая система онлайн-страхования во Франции.], и в обществе взаимного страхования. Значит, Габриэль Москато образца 2020 года все-таки существовал.
        Сидя на кровати в отделении краткосрочного пребывания, он рассматривал свое правое предплечье, потрогал пальцем белые отметины. По словам одной из медсестер, это были следы лазерного сведения татуировки. Если внимательно приглядеться, еще можно было различить буквы, образующие слово «Жюли».
        Он сначала наколол, а потом стер имя дочери. Габриэль взялся руками за голову. Неведение сводило его с ума.
        Набрал номер домашнего телефона матери в отчаянной попытке зацепиться хотя бы за семью. Ему ответил незнакомец, объяснил, что купил дом четыре года назад и, насколько он помнит, бывшая владелица отправилась в монастырский приют, адреса которого он не знает.
        Габриэль выронил трубку, как если бы пальцы налились свинцом. Матери сейчас должно быть около восьмидесяти одного года. После смерти его отца она категорически отказалась покидать свой маленький домик, расположенный в окрестностях Дуэ. «Я умру здесь», - всегда твердила она. Почему она передумала? Ослабела? Жива ли она еще? Или Габриэль уже пережил ее смерть? Предстоит ли ему пройти через это еще раз?
        Он долго сидел не шевелясь. Снова видел мать на Альбионе, в гостевой комнате их с женой дома. Она приехала с севера Франции со своими старыми, перевязанными ремнями чемоданами, чтобы поддержать их после исчезновения Жюли. Это она не дала Коринне окончательно впасть в отчаяние, пока сам он метался по горам и долам в поисках дочери.
        Все случилось пятнадцать дней назад… Двенадцать лет назад.
        Он дотащился до окна. Снаружи огни Сагаса горели, как усталые звезды. На западе по одной только прямоугольности формы и расположению освещения угадывался исправительный центр со своими сторожевыми вышками, на которых бдели вооруженные тени. Другие светлячки, как затерянные в пространстве кусочки янтаря, усыпали горные склоны.
        Одной из этих звездочек в вышине был его дом. Там родилась и выросла Жюли. Там он прожил с Коринной семнадцать… нет, теперь уже двадцать девять лет. Никто не любил долину, но никто и не покидал ее окончательно. Остальной мир был слишком далеко. Здесь старели и умирали, зажатые между серыми обрывами, не умея вырваться из их плена.
        Убирайся из этого города, пророкотал Поль. Грубый голос еще звучал в ушах Габриэля.
        Зашла медсестра проверить, все ли в порядке. Да, внешне все было в норме. А вот внутри Габриэль чувствовал полное опустошение, словно после урагана. Его неотступно преследовал вид трупа, брошенного на берегу среди мертвых птиц, этой белой груди, возможно груди его дочери. Ему никак не удавалось представить Жюли двадцатидевятилетней женщиной, представить, что последние двенадцать лет она могла прожить без него, без матери. Если на берегу обнаружили ее труп, где же она была все это время? Что ей пришлось перенести? А если - тело незнакомки, то где его дочь?
        Габриэль почесал руку в месте отметины от старой татуировки. От Жюли ничего осталось, но она же была там, вытравленная на его коже. Он представил, как заходит к специалисту и просит стереть имя дочери. Татуировки убирают, когда желают отречься, забыть, поставить крест на прошлом.
        Когда огонь, заставивший вас вытерпеть боль от иголки с чернилами, потухает…
        8
        Внешне спокойный, но истомившийся в ожидании, он с облегчением встретил появившегося невролога. Доктор Зулан, длинная жердь лет сорока, в очках с деревянной оправой, примостился на краешке его кровати. Полистал бумаги, висевшие на перекладине, потом поднял глаза на своего пациента:
        - Как вы себя чувствуете?
        - Старым…
        Врач усмехнулся:
        - Кардиолог посмотрел результаты. Электрокардиограмма, УЗИ сердца и биологические показатели нормальные, с этой стороны все в порядке. Что касается меня, то я тоже не обнаружил никакой аномалии с неврологической точки зрения. Те симптомы, которые вы описали, поступив в отделение неотложной помощи, заставили меня прежде всего предположить острое нарушение мозгового кровообращения. Другими словами, нечто вроде микроинсульта, произошедшего вследствие внезапного сбоя циркуляции крови в какой-то части мозга. В зависимости от зоны поражения микроинсульт может проявляться в виде паралича какой-либо конечности, нарушения зрения, потери равновесия или же, как в вашем случае, амнезии. Вот почему я направил вас на МРТ. Но снимки тоже ничего не показали, что, конечно, весьма утешительно, поскольку микроинсульт часто предшествует настоящему инсульту. Остаются два варианта…
        В руке доктор держал мобильник. Он быстро глянул на экран и вернулся к пациенту:
        - Первый - это внезапный провал в памяти, то есть глобальная амнезия, способная стереть месяцы, а то и годы воспоминаний. Такой провал может случиться с кем угодно и в любой момент, причем без всякого научно обоснованного объяснения. Страдают этим в основном мужчины и женщины старше пятидесяти, так что вы как раз подходите. Обычно потеря памяти длится от четырех до восьми часов. В течение этого периода пациент дезориентирован и с трудом фиксирует новые воспоминания. Он постоянно повторяет одни и те же вопросы: «Кто вы? Где я?..»
        - Это не мой случай. Я могу дать вам точный отчет, как проходил весь сегодняшний день с самого утра. Проблема не в том, что было после, а в том, что было до.
        - Вот почему я склоняюсь ко второму варианту. К сожалению, он не самый радужный.
        - Пожалуйста, доктор…
        - Меня удивило ваше невероятное ощущение временн?й непрерывности. Ваше давнее прошлое вдруг всплыло, как будто оно случилось только вчера. Спросите кого угодно: никто не сможет сказать вам, что он делал пятнадцать дней назад, а теперь представьте себе, что речь идет о двенадцати годах! Однако в обоих случаях б?льшая часть пережитого никуда не делась, она хранится где-то в мозгу. Возможно, иногда неполная или не совсем совпадающая с реальностью, но все ваше прошлое здесь, разрозненное, в спящем режиме и в ожидании, пока его оживят. Вот только мы не знаем, как именно отыскать эти воспоминания, или же у нас нет в них потребности, потому что эти воспоминания бесполезны и не представляют интереса…
        Зулан заметил, что Габриэль поглядывает на его телефон - последний писк моды, - и убрал аппарат в карман.
        - В вашем случае этот механизм пришел в действие, чтобы установить мост между вашей жизнью в апреле две тысячи восьмого и сегодняшним днем, целиком вытеснив как личные, так и знаковые события, имевшие место в последние двенадцать лет.
        - Знаковые?
        - Я имею в виду запоминание информации, поступающей из внешнего мира. Вы помните Саркози, но не Макрона. Про Чернобыль вы в курсе, но не знаете, что ядерная катастрофа произошла и в Японии[10 - Имеется в виду авария на АЭС Фукусима-1, происшедшая 11 марта 2011 года в результате сильнейшего в истории Японии землетрясения и последовавшего за ним цунами.]. Вы также не помните, что Майкл Джексон и Уитни Хьюстон умерли.
        Каждое слово невролога воспринималось как удар. Габриэль замер, не в силах заглянуть в глубину бездны.
        - Другими словами, вы оказались заблокированы в том гостиничном номере, где заснули девятого или десятого апреля две тысячи восьмого. Вы стали пленником прошлого.
        - Как такое возможно? И почему это со мной случилось?
        - Все наводит на мысль, что, говоря на профессиональном жаргоне, вы стали жертвой атипичной психогенной амнезии. Она встречается крайне редко, не чаще, чем дождь из мертвых скворцов, но все же встречается. Как и большинство других амнезий, она не затрагивает процедурную память, то есть механистическую: если, например, за двенадцать последних лет вы научились ездить на велосипеде или плавать, то вы это не забудете. Я лично ни разу не сталкивался с этим видом поразительной амнезии, но случаи, подобные вашему, известны.
        Он достал из кармана сложенные листки и протянул Габриэлю:
        - Я распечатал несколько статей, найденных в Сети.
        - В какой еще сети?
        - Извините, в Интернете. Верно, в две тысячи восьмом Интернет еще не стал до такой степени центром мира. Сегодня все идет через него, все объединено в единую Сеть. Телефоны, компьютеры, телевизоры. На улице вам может показаться, что люди говорят сами с собой, но они просто носят наушники, подсоединенные к их мобильникам. Можно сказать, что почти вся наша вселенная сводится к четырем буквам: GAFA. «Google», «Apple», «Facebook» и «Amazon».
        …«Facebook», «Amazon»… Для Габриэля это были пустые звуки. Он мельком глянул на листки.
        Невролог продолжил свои объяснения:
        - В две тысячи пятнадцатом Наоми Джейкобс, тридцатидвухлетняя американка, проснулась однажды утром с личностью пятнадцатилетней девочки-подростка. Она забыла семнадцать лет своей жизни.
        - Семнадцать лет…
        - По ее представлениям, она все еще ходила в лицей, жила с родителями… В исследовании, опубликованном в две тысячи семнадцатом году, говорится о пятидесяти трех случаях, изученных в больнице Святого Томаса в Лондоне. Люди, которые, как и вы, утратили целый пласт своей жизни. И всегда без каких-либо на то медицинских оснований, исключительно по причинам психологического порядка: амнезия стала для всех этих людей средством избежать невыносимой реальности, травматизма. Должно было случиться нечто крайне тяжелое, заставившее ваш разум в какой-то конкретный момент запечатать все двери, чтобы защитить себя. - Зулан снял очки и протер стекла замшевой тряпочкой. Габриэлю он напомнил доктора Грина из сериала «Скорая помощь», ни одного эпизода которого он не пропускал. - Медсестры рассказали мне про вашу дочь. Я тогда заканчивал учебу в Лионе, но вокруг этого дела было чертовски много шума в прессе. Жюли Москато, девочка, пропавшая в Сагасе… Сожалею, что приходится об этом говорить, но мне кажется, тут может быть связь. Ваша амнезия, возможно, имеет отношение к той трагедии, которая в свое время,
разумеется, потрясла вас. Хотя это всего лишь одна из гипотез.
        Несмотря на кошмарную бездну, которая, казалось, вот-вот разверзнется у его ног, Габриэлю померещился свет впереди: его не поразила нейродегенеративная болезнь[11 - Нейродегенеративная болезнь - болезнь, поражающая центральную нервную систему, при которой идет медленная гибель клеток нервной системы.] и он не сошел с ума. У его недуга имелось название.
        - Когда ко мне вернется память?
        - Тут нет каких-либо правил, и я предпочитаю говорить с вами откровенно: это состояние может продлиться как недели, так и годы. В некоторых из описанных случаев воспоминания к пациентам так и не вернулись. Все очень зависит от индивидуальных особенностей, от контекста, от глубины травмы. Но имейте в виду, что гипноз применительно к амнезии признали неэффективным, а ее медикаментозного лечения пока не существует. Некоторые рекомендуют сеансы психотерапии. Лично я особого толка в них не вижу.
        - Умеете вы утешить…
        - Самое главное - ваши связи с окружающим. Ваши близкие и друзья являются гарантами вашей памяти. Поговорите с ними, выслушайте их. Ответы, которые они дадут на ваши вопросы, смогут оживить ваши воспоминания и помогут вам продвинуться на пути излечения. Вы сумели кого-либо предупредить?
        - Нет еще. Моя мать больше не живет там, где должна бы, до жены не могу дозвониться. Мой коллега был совсем не рад меня видеть… Это самое малое, что можно сказать. Все закрутилось так быстро…
        - Во всяком случае, у меня нет причин держать вас в отделении экстренной медицинской помощи, так что завтра утром вас выпишут. Зато я посоветую вам воздержаться от работы. Судя по тому, что вы рассказали нашим сотрудникам, вы жандарм, а вам лучше бы отдохнуть недельку и избегать дополнительных стрессов. Вам есть куда пойти после выписки?
        Глядя в пустоту, Габриэль потрогал свой безымянный палец на левой руке:
        - Да, домой… Я живу в Сагасе.
        - Вы живете в Сагасе, а ночь провели в гостинице?
        - Я…
        Габриэль намеревался было сказать, что просматривал журнал регистраций, но осекся. Невролог прав: зачем он вернулся в гостиницу «У скалы», когда прошло больше двенадцати лет после исчезновения Жюли? Зачем решил остановиться в этом паршивом заведении? Что за трагедия там произошла? Отчего он проснулся, вычеркнув целый кусок своей жизни? О какой травме могла идти речь?
        Он встал с кровати и направился к своей одежде, сложенной на стуле:
        - Я не останусь здесь и не буду спокойно дожидаться, пока рассветет. Я возвращаюсь к себе.
        Зулан тоже поднялся:
        - Я понимаю, что вы чувствуете, но искренне не советую вам сейчас уходить. У вас был крайне тяжелый день, и мы взяли у вас немало крови для анализов. Лучше бы вам спокойно провести ночь под наблюдением, а потом…
        Габриэль повернулся к нему со свитером в руке:
        - Вы не понимаете, доктор. Я заперт в теле, отличном от того, которое мне знакомо. Двенадцать лет моей жизни испарились. Мне говорят, что мою дочь так и не нашли, а я один из жандармов, кому было поручено расследование. Я сдохну, если останусь еще хоть на час в этой палате. Мне нужны ответы.
        9
        Невидимый в подвале западного крыла, расположенного напротив отделения экстренной медицинской помощи, Институт судебно-медицинской экспертизы занимал помещение бывшего морга, который обосновался там еще с 1929 года, когда была построена больница. Танатологическое отделение проводило вскрытия, обследования живых - а именно жертв физического насилия или несчастных случаев - и выдачу тел по любым запросам в рамках юрисдикции бригады жандармерии. Два работавших там медика также предоставляли результаты судебно-медицинской экспертизы для заключений о смерти в случаях, когда та казалась криминальной или носила сомнительный характер, а значит, требовалась специальная юридическая процедура для открытия уголовного дела.
        С Полем шел Давид Эскиме, дружок Луизы. Тридцатипятилетний сотрудник морга вместе с помощником забрали тело с берега. Эскиме руководил одним из двух похоронных бюро в Сагасе и постоянно взаимодействовал с жандармерией. Его отец готовил к похоронам жену Поля, когда ту восемнадцать лет назад унес рассеянный склероз. Он толкнул тяжелую металлическую дверь:
        - Кошмар, что случилось с этой женщиной. Всегда кажется, что такое происходит только где-то в других местах. Психи есть повсюду.
        Поль шагал молча. После полудня он не сказал ни слова, только раздавал необходимые распоряжения. Появление Габриэля Москато на месте преступления и его странное поведение занимало все мысли капитана. Увидеть Габриэля таким, лысым, осунувшимся, растерянным, да еще в день, когда шел град из мертвых птиц, а мерзкое преступление поразило Сагас в самое сердце, - все это выбивало Поля Лакруа из колеи.
        Вдоль бетонного коридора тянулись трубы, кабели, технические кожухи. Лампочки в проволочных сетках разгоняли темноту, высвечивая старые тележки и кресла-каталки, которые так и не были отправлены на свалку. Сказывалась нехватка персонала и бюджета. Еле-еле умудрялись помогать живым, а уж до мертвых руки вовсе не доходили.
        Они проследовали в комнату для вскрытий. Настоящий холодильник. Поль застегнул доверху молнию на парке. Отремонтировали только пол, уложив его новенькой виниловой плиткой. Хирургическая лампа оставалась еще с 1980 года, прочие детали интерьера и утвари сохранялись здесь и того дольше - облицовка стен пожелтела, одна из двух раковин треснула, извлеченные органы взвешивались на допотопных весах со стрелкой. Темное отверстие на потолке предназначалось для вентиляции, однако миазмы трупов давили с тяжестью наковальни.
        Луиза была уже на месте, она взяла на себя обязанность фотографировать тело и следить за правильностью изъятия образцов. Она бросила быстрый взгляд на отца, потом - на мужчину, с которым встречалась уже больше трех лет.
        Альфред Андриё, судмедэксперт, рассматривал на просвет рентгеновские снимки под хирургической лампой. В свои семьдесят лет этот пожилой человек, казалось, женился на своей работе и наотрез отказывался выходить на пенсию. Кстати, никто ему уходить и не предлагал. Кто согласился бы сменить его на посту в такой дыре? Он часто говаривал: «Однажды мне придется делать вскрытие самому себе».
        Давид Эскиме пошел подготовить инструменты на рабочем столике рядом с раковиной. Из-за нехватки персонала он часто ассистировал Андриё, и, по правде говоря, последний обращал все меньше внимания на правила. В маленьких городках обходились подручными средствами и по большей части легко пренебрегали некоторыми особо стесняющими протоколами.
        Поль постарался привлечь внимание дочери. Ему хотелось выяснить, узнала ли она Габриэля Москато. Та пожала плечами. Капитан подошел к обнаженному трупу, лежавшему на спине на стальном столе с вытянутыми вдоль тела руками и расставленными ногами. Андриё выбрил покойнице голову, сделав ее еще более безликой. Он постарался убрать кровь с ее разбитого лица. Жандарм посмотрел на уши без сережек, вгляделся в один широко раскрытый глаз помутневшего синего цвета, затянутый дымкой и вылезший из орбиты, потом его взгляд спустился к животу, пробитому двумя дырочками размером не больше мелкой монеты.
        - Когда в нашем округе было последнее действительно кровавое убийство? - спросил Андриё. - Помнишь ту историю с типом, который застал свою жену в койке с ее деверем и зарезал обоих осколком бутылки из-под пастиса, это когда было?
        - Да уже года два назад, - отозвался Поль. - А может, три.
        Андриё покачал головой:
        - Точно… Как время летит. Ладно, что касается нашего дела… мы с твоей дочерью взяли двадцать четыре пробы с зон возможного контакта с преступником, а именно с внешней и внутренней поверхности ладоней, под ногтями левой руки - она, вероятно, поцарапала нападавшего, - с горла, на котором остались следы удушения, из оральной, анальной и вагинальной области. Взяты образцы сетчатки, ногтей и пряди волос для токсикологического анализа. Сделан тампонаж зон проникновения пуль.
        - Трусики и носки изо рта жертвы также упакованы и опечатаны для отправки на экспертизу, - уточнила Луиза.
        - И на этих носках практически не было слюны, - добавил медэксперт. - А ведь ткань во рту должна была вызвать обильное слюнотечение.
        Поль снова оглядел жертву, отметил родинку на левой груди и еще одну рядом с пупком. Слишком маленькие, чтобы включать в описание. Он вспомнил, что в досье Москато родители не отметили никаких отличительных особенностей на теле их дочери. Ни родимых пятен, ни шрамов, ни татуировок… У Жюли не было хирургических операций, она всего раз побывала в больнице после падения с велосипеда. Он посмотрел на Луизу:
        - Родинки… Ты их сфотографировала?
        Она кивнула.
        Медэксперт указал на две татуировки на левой руке трупа. Цветная кукла-матрешка и черно-красное изображение дьявола с козлиными рогами, клыками и раздвоенным языком. Старик подозвал Эскиме и с его помощью перевернул тело. Всю спину мертвой девушки занимал ковбой с острыми чертами лица, длинными волнистыми волосами, в стетсоновской шляпе[12 - Стетсоновская шляпа - классическая ковбойская шляпа, придуманная Джоном Стетсоном в 60-х годах XIX века.] на голове. В обеих руках он сжимал по пистолету, направляя один из них на зрителя. Луиза сделала снимки. Перевернув тело обратно на спину, Андриё раздвинул челюсти жертвы и оттянул разбитую нижнюю губу:
        - Корни некоторых оставшихся целыми после удара зубов обнажены, и я заметил признаки так называемого кариеса Левенталя. Я видел такое у героинщиков. Эта женщина наркоманка, но, на мой взгляд, она некоторое время назад бросила, может, даже уже несколько лет.
        - Почему ты так решил?
        - Осмотр не выявил никаких следов от уколов. Вены у героинщиков сожженные и выступающие. Я отметил цианозные вены, но ничего недавнего. Токсикологический анализ волос позволит сказать точнее, если только не окажется, что она бросила еще раньше, чем я предположил.
        Он слегка отстранился, халат натянулся на очень сутулой спине. Руки у него мелко подрагивали. Счастье, что его пациенты мертвы, подумал Поль.
        - Мы проанализировали и сфотографировали места входа пуль. Оба ранения проникающие, но не перфорирующие. Выстрелы произведены в упор, одежда поглотила основную часть пороха и отработанных газов. Странгуляционный след, царапины и раны на ладонях, а также явные повреждения в области гениталий, судя по обильному кровотечению, предшествовали смерти. Многочисленные же переломы лицевых костей, выявленные на рентгенограммах, нанесены post mortem[13 - После смерти (лат.).].
        - Он насилует ее, убивает, увечит до неузнаваемости… Он не хочет, чтобы ее опознали.
        - Или же он в дикой ярости. По всем признакам, в том числе по отсутствию трупного окоченения, я определяю время смерти этой ночью, между полуночью и четырьмя часами.
        - Мы думаем, что она была убита как раз посередине, около двух часов, - уточнил Поль. - По нашему мнению, именно выстрелы заставили взлететь скворцов, и те потом начали сталкиваться друг с другом. Кстати, один из них в падении ударил нашу жертву в бедро.
        Медэксперт поддержал гипотезу:
        - Все совпадает. К тому же тело не перемещали: синюшность в области затылка, боков и задней части ягодиц соответствует той позиции, в которой жертва была обнаружена. Короче, я отражу все это в отчете. Перейдем к более серьезным вещам.
        Сам он был без маски, но сделал знак Луизе, чтобы та надела свою:
        - Вонять будет, как в холодильнике, который ты оставила выключенным на многие месяцы. Дыши ртом, это поможет продержаться.
        С помощью Давида Эскиме он приступил к внутреннему осмотру.
        Поль натянул маску до своих черных глаз и посмотрел на дочь с чувством некоторой неловкости. Он видел, что она держится стойко, столкнувшись с чем-то неописуемым. Луиза сама захотела присутствовать при обследовании, хотя этим мог бы заняться Мартини или Брюне. Зачем принуждать себя видеть такое? Вся ситуация казалась жандарму до крайности нелепой: отец, дочь и ее парень собрались вместе посмотреть на все самое отвратительное, чем только может обернуться смерть, в то время как другие на их месте отправились бы в ресторан или поиграть в боулинг. Ничего себе семейная встреча…
        Медэксперт рассекал, вырезал, взвешивал. Он извлек две пули и положил их в опечатанные пакетики для улик. Потом взял образцы спермы из вагины, нейтральным голосом указал, что сексуальный контакт имел место при жизни жертвы и что, судя по внутренним ранениям, в вагину, безусловно, вводились некие посторонние предметы, одним из которых с большой вероятностью была ветвь дерева, учитывая наличие крошечных частиц коры. Нападающего не заботило, что он оставляет биологические следы. Отсутствие здравого смысла или он просто никогда не имел дела с правосудием? Или же он знал, что будущие анализы заведут экспертов в тупик?
        Врач описал повреждения, вызванные прохождением пуль, в том числе ранение селезенки, печени и сосудов таза в брюшной полости. Делая надрез на желудке, чтобы извлечь пищевой комок, он дополнительно заявил - для полной ясности, - что смерть женщины наступила в результате внутреннего кровотечения из многочисленных ран, причиненных огнестрельным оружием. В этот момент запах стал настолько невыносимым, что у Луизы к горлу подступила тошнота.
        - Со временем привыкаешь, - заверил Андриё. - Ты наверняка заметила, что Давид уже не чувствует разницы между приятным запахом блюда из почек и ароматом хризантемы.
        Луиза только пожала плечами. С Давидом, который, оказывается, обсуждал их отношения с медэкспертом, она объяснится позже. Следует сказать, эта парочка всегда была неразлейвода… Брови Андриё нахмурились, когда он заметил в глубине желудка какой-то предмет. Вытащил его пинцетом и вытер салфеткой.
        Это была шахматная фигура высотой в пять сантиметров. Если точнее, ладья из белого дерева. Луиза едва слышно пробормотала: «Извините» - и выскочила из комнаты, срывая маску. Давид вышел за ней. Капитан жандармерии посмотрел им вслед, потом жестом велел медэксперту опустить фигурку в пакет для улик. После этого тот положил желудок в ведро, уже наполовину наполненное образцами для патологоанатома.
        - Шахматная фигура - не та штука, которую можно проглотить случайно.
        Поль уложил пакеты в ряд, пронумеровал их, надписал дату, и все это не говоря ни слова. Минут через десять он стянул латексные перчатки, бросил их в мусорный бак и собрал все опечатанные пакеты:
        - Ладно, я пошел. Закончишь в одиночку и займись сам образцами для патологоанатома, хорошо?
        - Можешь на меня положиться. Знаешь, у меня две внучки, красивые, как ангелочки. Мелисса и Амбра. Я всерьез подумываю уйти в будущем году на пенсию, чтобы проводить больше времени с ними.
        Он наставил на Поля лезвие своего скальпеля, прежде чем продолжить:
        - При мысли, что тип, способный сотворить такое, возможно, живет где-то неподалеку и прогуливается по тем же паркам, что они, у меня мороз по коже. Так что доставь мне удовольствие: схвати этого сукиного сына.
        10
        Вымотанный Поль присоединился к дочери и Давиду Эскиме на больничной стоянке. Луиза стояла, прислонившись к машине, Давид - обнимая ее за талию. Давид был довольно приятным внешне, неплохо одевался и развил в себе отличную деловую хватку - в сельских округах бизнес на мертвых с незапамятных времен оставался весьма прибыльным. Насколько Полю было известно, он жил в квартире над своим «коммерческим предприятием». Удобно ходить на службу - просто спускаешься по лестнице, и ты уже по горло в трудах, если можно так выразиться…
        Давид поцеловал подругу, коротко кивнул жандарму и быстрым шагом направился обратно в морг. Поль подождал, пока не останется наедине с дочерью:
        - Мне неудобно, что он присутствует на вскрытиях.
        - Тебе все неудобно, когда речь заходит о Давиде.
        - Это не его работа, и он не должен иметь доступ к деталям расследования. Однажды я плюну на тактичность и наведу порядок, всему свое место: жандармам - в морге, а гробовщику - с его гробами.
        Луиза не стала спорить, ее отец был куда непреклоннее, чем сама Фемида. Она предпочла сменить тему:
        - Мне звонил Мартини. Час назад они снялись с места, там уже ни зги не видать. Они ничего не нашли ни на берегах, ни в окрестностях места преступления. Ни оружия, ни гильз, ни обуви, ни окровавленного камня. Завод и очистная станция закрылись вчера в девятнадцать часов. Этой ночью там никого не было.
        Поль не ответил. Безвестная жертва, ни одного свидетеля - невезуха по всем статьям. Он аккуратно уложил опечатанные улики в багажник. Сел за руль и посмотрел на дочь. Уткнувшись лбом в стекло пассажирской двери, она мысленно витала где-то очень далеко.
        - Можешь переночевать дома, если хочешь.
        - Все нормально. Я больше не подросток, и у меня есть мужчина, если помнишь. Давид будет ждать меня вечером.
        - Я просто подумал, что мы могли бы поужинать вместе и поговорить в более уютном месте, чем эта машина. Вскрытие - вовсе не безобидная вещь. Это разрушительный поиск истины, и он причиняет боль. Даже мне, можешь поверить. Убийства такого рода случаются не каждый день, особенно здесь.
        - Я это уже заметила. У нас все больше алкаши, арестанты и ворье…
        - И это совсем не плохо. Но когда сталкиваешься с кровавыми преступлениями, иногда хочется об этом поговорить, и не обязательно с типом, который целыми днями бальзамирует трупы.
        - «С типом»… Представь себе, к этому «типу» я питаю определенные чувства. И он не бальзамирует целыми днями. У него для этого есть служащие.
        - Супер.
        Она подышала на свои замерзшие руки. Поль повернул рычажок отопления до отказа, но они доедут быстрее, чем машина успеет прогреться.
        - Жюли Москато была твоей лучшей подружкой, - сказал он. - Вы все вечера проводили вместе, то у одной, то у другой, вы были просто неразлучны. Никто не знал ее лучше тебя. Скажи… Это тело может принадлежать ей?
        - Прошло двенадцать лет, папа, какого ответа ты от меня ждешь? Я не знаю. Но ты же, как и я, видел, что Андриё достал у нее из желудка. Ведь та шахматная фигурка не может быть случайностью. Жюли обожала шахматы.
        - Я знаю.
        Луиза помолчала несколько секунд, вглядываясь в летящие под колеса разделительные полосы.
        - Труп приблизительно ее возраста. Возможно, все это время после исчезновения ее накачивали наркотиками, насильно сделали татуировку, втянули в проституцию. А теперь похитивший ее мерзавец позволил себе роскошь вернуться к истокам, чтобы убить Жюли и скинуть нам на руки. Откуда нам знать?
        Она продолжала разглядывать асфальт, бегущий под сильным уклоном вдоль кладбища. Фары высвечивали кресты под тисами. То тут, то там мерцающие свечи на солнечных батарейках бдели над могилами. Луиза бросила взгляд в темную глубину, где покоилась ее мать.
        - Самое странное - это появление Габриэля Москато, - добавила она. - Вот уже восемь лет, как о нем ни слуху ни духу. И вдруг, как по волшебству, возникает сегодня утром. Он казался совершенно растерянным, потерявшим голову. Когда он приехал на берег, то был уверен, что убитая - именно Жюли, хотя даже не видел тела.
        Поль миновал теннисный клуб, включил мигалку и въехал на парковку бригады. Луиза жила в одной из служебных квартир, двухкомнатном пристанище в трехэтажном серо-красном здании, унылом, зато удобном. Большинство жандармов вместе с семьями тоже жили там, в непосредственной близости от работы. Уже много раз Поль видел, как Давид Эскиме приходил туда к Луизе. В скором времени два голубка обустроятся вместе.
        Он забрал пакеты с уликами, бросил взгляд в сторону цементного, похожего на сборный домик куба, расположенного слева от главного здания. Куб прозвали «Блок-хаус», на самом же деле это была их лаборатория, которая занималась экспертизами ДНК и отпечатков пальцев.
        - Лаборатория закрыта, передам им образцы завтра утром и предупрежу, что результаты нужны в кратчайшие сроки. Пули и тампонаж пороха отправлю в Экюлли. А пока запру все в сейфе. Скоро мы выясним, Жюли Москато это или нет, а заодно имеется ли убивший ее подонок в нашей картотеке.
        - Как минимум один подонок в Сагасе есть, - напомнила Луиза, забирая два пакета.
        - Предполагаю, что ты имеешь в виду Эдди Лекуантра.
        - Почему мы еще его не навестили? Задать бы ему два-три вопроса о том, где он был прошлой ночью, а?
        - Потому что расследование только началось. Подождем анализа ДНК, ладно? Нет смысла торопиться и стучать во все двери. Конечно, у Лекуантра паршивое прошлое, но он свое отсидел, а мы в момент исчезновения Жюли не нашли даже тени улик. Всему свое время, и мне не хочется ссориться с судьей Кассоре. Пока что у нас более-менее приличные отношения, так что не будем портить идиллию.
        - Тебя послушать, так только и остается, что вечно чего-то дожидаться. Все так медленно. Это действует на нервы.
        - Медленный не я, а правосудие.
        Поль вздохнул. Его дочь еще не устала от рутины. В ней еще горел пыл молодости и толкал перескакивать через ступени.
        - Меня заинтересовало то, что сказал медэксперт, - бросила она.
        - Что именно?
        - Что жертва не выделяла слюну в носки. Это означает, что убийца засунул их ей в рот после смерти. Зачем вставлять кляп женщине, которая не может кричать?
        - И какие мысли?
        - Ты не раз говорил мне, что в преступлениях часто отсутствует логика. Но в данном случае мне кажется, что она тут есть, помимо самог? жестокого убийства. Нас хотели заставить поверить, что этой женщине вставили кляп, чтобы не дать ей кричать, пока ее насиловали и вставляли… в нее ветку.
        Она приподняла один из образцов:
        - Я видела носки, они не были ни порванными, ни грязными, то есть жертва не бегала в них. Это убийца принес их с собой. Он заранее решил запихнуть их в рот своей добыче после того, как убьет ее. Другими словами, он тщательно продумал свои действия.
        - И в чем же здесь логика?
        - Я не знаю, но мне кажется, что, когда ты кого-то насилуешь и разбиваешь ему голову, ты особо не размышляешь. Ты действуешь инстинктивно, а когда дело сделано, ты прежде всего думаешь, как бы тебе убежать, а не как собрать гильзы. Представляешь себе эту сцену? Мы сами должны расшифровать логику, которая скрывается за этой парой носков. Но одно очевидно: убийца не паниковал.
        - Ну конечно «расшифровать». Как в твоих чертовых «Экспертах»[14 - «Эксперты» - американский детектив 1992 года, в оригинале «Sneakers», в российском прокате «Тихушники» или «Ограбление заказывали», во французском - «Experts». В основе сюжета - поиск украденного универсального дешифратора.]. Ты очень скоро поймешь, что в жизни все по-другому, моя дорогая. Одни люди убивают, другие умирают. А мы между ними, как дерьмо в проруби, или как пешки, или даже как предохранители, выбирай сама. Мы пытаемся расставить верные вещи по верным местам, но при всем старании это не всегда получается.
        После девяти вечера помещение бригады походило на морг, который они недавно покинули. Дежурный жандарм отдал им честь. Неоновые лампы освещали выкрашенные в грязно-бежевый цвет коридоры с кремовым линолеумом на полу, который поскрипывал под подошвами и отклеивался у входа в каждый кабинет. Все пропахло чистящими средствами и затхлой древесиной. Взявшись за дверную ручку, Поль повернулся к дочери:
        - Черт, Луиза, ты же могла стать адвокатом в Лионе или же найти приличную работу в каком-нибудь другом месте, а не в этой крысиной дыре. У тебя были все возможности. И зачем тебе понадобилось смотреть, как у женщины извлекают из брюха ее органы?
        - Папа, пожалуйста.
        - И почему ты втюрилась в какого-то… продавца гробов? Почему ты не уехала из Сагаса, когда представился случай? Ты же знаешь, я бы тебе помог, я бы все сделал, чтобы ты могла добиться чего угодно. Здесь ведь нет перспектив. Не будешь же ты заниматься этим всю жизнь, как твой старикан-отец?
        Луиза сунула ему в руки пакеты с уликами:
        - Я устала. До завтра.
        - Почему ты не отвечаешь на мои вопросы, черт тебя побери? Почему мы с тобой ни разу не смогли поговорить?
        Она исчезла в коридоре.
        Застыв на месте, Поль дождался, пока в холодном коридоре хлопнула входная дверь. Отношения с Луизой не улучшались, скорей они катились под откос. Взять ее в свою команду, надеясь, что это их сблизит, вполне вероятно, в конечном счете оказалось грандиозной ошибкой.
        11
        Ничего. Ни документов, ни денег, ни памяти. И четыре километра пешком, чтобы добраться до своей машины, оставшейся на обочине. Габриэль подумал о гнездящемся в нем коварном изъяне, не дающем ему обернуться назад и увидеть последние двенадцать лет. Какая травма могла унести в забвение часть его жизни, чтобы странным образом вернуть его как раз в момент исчезновения дочери? Почему 2008 год, а не 2012-й или 2015-й? Было ли это случайностью или невероятным вывертом его сознания, имеющим целью что-то ему сообщить? Как бы то ни было, даже если собственный мозг желал защитить Габриэля, как утверждал тот врач из больницы, он все же заставил хозяина переживать адовы муки…
        Усевшись за руль старенького «мерседеса», Габриэль выехал на дорогу и направился в северную часть города. Дождь из мертвых птиц не затронул этот район Сагаса. Управление машиной давалось легко, искать переключатели фар не пришлось. Его совершенно не смущали большие размеры автомобиля, хотя раньше он всегда выбирал модели поменьше. Врач упомянул память автоматических навыков. Наверняка в их число входило и вождение этой машины.
        Габриэль все более проникался убеждением, что он сам и был человеком, зарегистрировавшимся под именем Уолтера Гаффина, призрака из гостиницы. Он сам явился туда накануне с бритым черепом, фальшивыми очками и снял номер 7. Но по какой треклятой причине?
        На окраине города он свернул на дорогу, поднимающуюся к Альбиону. Три километра зигзагов по лесу, с перепадом высот до десяти процентов, из-за чего зимой движение здесь становилось довольно опасным. На полпути его фары высветили ответвление, уходящее между стволами деревьев и ведущее к расположенной чуть дальше стоянке, где исчезла Жюли.
        В тот день чудовище из леса похитило у него дочь. Бешеный и невидимый зверь, затаившийся в темных туманах Сагаса и оставивший за собой отчаяние, ярость и непонимание. И возможно, то же создание срыгнуло его дочь двенадцать лет спустя на берег реки.
        Дом Габриэля был старым шале на высоком каменном цоколе, с деревянной верхней частью. Он обновил его своими руками, прибил каждую доску, зацементировал каждый камень. Он всегда отказывался жить в крольчатниках бригады. Им с Коринной хотелось иметь собственный кокон, за пределами города-тюрьмы. Альбион с его шестьюстами душами казался им в этом смысле идеальным местом. Деревня представляла собой тупик, ни одна дорога не проходила через нее, а единственная исходящая - спускалась в Сагас. Там, на высоте, можно было забыть про тусклую серость скопившихся внизу домов, если смотреть в правильную сторону: в западном направлении открывался умопомрачительный вид на плато и пики. Осенью и весной там часто мелькали серны.
        Синеватый свет телевизора сочился сквозь шторы гостиной. Габриэль наконец-то почувствовал тепло очага, безопасного убежища, откуда он мог отправиться на поиск воспоминаний. Он поднялся на три ступеньки крыльца и повернул дверную ручку. Дверь была заперта. Он постучал, подождал, царапнул облупившийся лак деревянного косяка. За шале не ухаживали так тщательно, как раньше. Звук поворачивающегося в замке ключа. Лицо в приотворенной двери - кошмарное видение. Габриэль на несколько секунд лишился голоса.
        - Поль? Но что ты?..
        Габриэль не закончил фразу. Поль Лакруа стоял перед ним, в майке и трусах, ноги в меховых тапочках.
        - Сейчас двенадцатый час. Чего ты хочешь?
        - Ты… ты спишь с моей женой?
        Поль протиснул свои массивные плечи в раствор двери, бросил взгляд на припаркованный на подъездной дороге «мерседес». Как и утром, Москато, похоже, был не в себе. Откуда он взялся в такой час?
        - Бывшей женой. Вы развелись, должен тебе напомнить.
        Габриэль думал, что уже оказался на самом дне. Но с каждым следующим часом бездна разверзалась все глубже.
        - Я хочу поговорить с ней. Позволь мне увидеть Коринну.
        - Ее еще нет. Она работает допоздна. Сиделка, помнишь… Я много лет уговариваю ее подыскать не такую утомительную работу, но ты же ее знаешь. Если выкладываться за день, остается меньше сил на всякие мысли.
        Габриэль тонул, и под рукой ни одного буйка, за который можно было бы ухватиться. Если перед ним захлопнут дверь его собственного дома, что с ним станет? Куда он пойдет? Он запаниковал. Стоя на пороге, он умолил Поля выслушать его на этот раз, рассказал в подробностях о своем безумном дне от пробуждения в гостинице и до пребывания в больнице. Повторил слова невролога, упомянул психогенную амнезию, поклялся, что застрял в 10 апреля 2008-го, а между тем днем и сегодняшним - пустота. Поль не проявил никакого сочувствия, но посторонился, давая ему пройти.
        - Мне трудно поверить в то, что ты рассказываешь, - бросил он, принеся два пива, - но ты кажешься искренним, а главное, совершенно сбрендившим.
        - Все куда хуже.
        - Многое переменилось, и не рассчитывай, что я буду с тобой нянчиться. Пей свое пиво, задавай свои вопросы и катись.
        Габриэль даже не знал, с чего начать. Старый друг и коллега теперь явно его ненавидел и плевать хотел на все его беды.
        - Тело, которое нашли этим утром…
        - Еще ничего не известно, - мгновенно отозвался Поль. - Завтра после полудня получим результаты анализа ДНК. Я попрошу ребят сделать его в первую очередь. Жертву убили двумя пулями. Мы думаем, что именно выстрелы вызвали массовую гибель птиц.
        - Ты и Коринна… как давно?
        - Вы развелись восемь лет назад. В бригаде все знали, что у вас сильно не ладится, и еще задолго до исчезновения Жюли. Ты же должен все помнить, верно, раз это было до твоей так называемой потери памяти? Ты сам говорил мне, что вы теперь не спите вместе, что между вами больше ничего нет. Но вы не расходились из-за Жюли: следовало и о ней подумать… Ты решил, что трагедия сблизит вас, но пропасть между вами только увеличилась.
        - Ты не ответил на мой вопрос.
        Поль обмакнул губы в пиво. Габриэль к своему не притронулся.
        - Мы начали всерьез встречаться за год до вашего разрыва.
        Пальцы Габриэля сжались на банке пива.
        - Ты приходил сюда поужинать, - сухо сказал он. - Иногда ты оставался на все выходные. После смерти Мэрилин я был рядом и помогал тебе продержаться. А ты у меня за спиной трахал мою жену?
        - Не вали все в одну кучу. Ничего не было, пока между вами все не разладилось. Ты почти не бывал дома, ты проводил больше времени в ассоциациях помощи родителям детей-жертв, чем с Коринной. Ты хотел, чтобы на проблему пропавших детей обратили наконец внимание, но… это как сражаться с ветряными мельницами, Габриэль, и никого никогда не вернет. Ты сделал все, чтобы отдалиться от дома, от жены. А в это время она умирала медленной смертью на Альбионе, глотая таблетки.
        - А главное - в это время ты спал с ней. Господи, лучший друг трахает жену кореша, все как во второразрядном фильме. И теперь ты велишь мне убраться из Сагаса? Ты заявляешь, что мне здесь не рады?
        Поль подошел к ящику, порылся и бросил ему на колени рентгеновский снимок:
        - Оставил на память…
        Габриэль пристроил свою банку на низкий столик и посмотрел на серебристый негатив. Перелом берцовой кости. Разрыв мениска. Потом он перевел глаза на ногу Поля. Правую, со шрамами.
        - Ага, - проскрежетал тот. - Ты искалечил меня на всю жизнь.
        12
        Это случилось восемь лет назад. Однажды он их застал. Непосредственно в процессе адюльтера.
        - Тебя там не должно было быть. Ну, по крайней мере, ты заставил нас в это поверить. Ты знал про нас и отлично подстроил ловушку, ты всегда любил всякие подвохи. Вечером восьмого марта две тысячи двенадцатого, в годовщину исчезновения твоей дочери, ты, пьяный, ворвался в спальню с бейсбольной битой в руке…
        Поль забрал снимок и убрал его в конверт.
        - С того дня я больше не могу нормально ходить. Говорят, правая нога у меня на семь миллиметров короче левой. Вроде немного, но достаточно, чтобы портить мне жизнь, несмотря на специальные подошвы и хирургические операции. Это как песчинка, попавшая в часовой механизм.
        Оглушенный Габриэль откинулся на диване.
        - Я…
        - Заткнись, - оборвал его Поль, - твой треп расклада не изменит. Что сделано, то сделано. Ты был опасен, ты всегда был borderline[15 - На грани (англ.).], когда речь шла о сведении счетов. Сколько раз я не давал тебе избить подозреваемых? Ты и твои кулачища… Ты был хорошим следователем, но не создан для военной службы[16 - Во Франции жандармерия является составной частью Вооруженных сил и подчиняется Министерству обороны.]. Или, может, не для такой военной службы.
        Он отпил несколько глотков, сжал банку в руке.
        - Я хотел засадить тебя, но Коринна умоляла не доводить дело до суда. Мне удалось подчистить бумаги, и мы с тобой пришли к компромиссу. Ты должен был подать в отставку, уехать из района и не поднимать волну. Что ты и сделал. Тогда Коринна и подала на развод. Она оставила себе дом и выплатила тебе твою долю.
        Выгнали, как изгоя. Габриэль вспомнил ненавидящий взгляд Луизы. Враждебность коллег, которых он даже не узнавал, на месте преступления. Все были в курсе того, что он сделал. Это была одна из тех историй, которые рассказывали по утрам у кофемашины.
        - И куда я уехал?
        - Куда-то на север, ближе к матери… Но тебя туда другое тянуло. Ну, мне так кажется. В тех местах нашли серый «форд». Ты там рыскал, как волк, и я уверен, что ты вел собственное расследование, пытался напасть на след, стучал во все двери.
        - Какой серый «форд»?
        Поль увидел в его тоскливых глазах всю искренность мира: бывший коллега действительно все забыл. Он встал:
        - Сейчас вернусь.
        Он исчез в глубине коридора в направлении гаража, приволакивая правую ногу. В этот момент Габриэль понял, что его прошлое будет разматываться, как нескончаемый моток колючей проволоки. Никто не напомнит ему о радостях, смехе, минутах покоя. Только о страданиях и смерти.
        Габриэль поискал следы собачьей шерсти на диване - не нашел, оглядел столовую, невероятный экран телевизора, такой тонкий, что вначале он подумал, будто это картина, повсюду вещи Поля: это место уже давно перестало быть его очагом. Дом, отстроенный его собственными руками, забыл его.
        Он бросил взгляд на кухню, где Жюли любила выпить горячего шоколада, мягко обхватив ладошками кружку. Посмотрел на лестничный пролет, вспоминая, как дочь, изображая старлетку, сходила со ступеньки на ступеньку. Она собиралась записаться в Лионский университет, на аудиовизуальный факультет. И вот, она никогда не будет работать в кино.
        Поль поставил к ногам Габриэля коробку:
        - Листовки, материалы ассоциации, которую ты создал ради своей дочери… Адреса родителей жертв, с которыми тебе удалось связаться, фотографии нескольких детей, похищенных в Бресте, Тулоне, повсюду. А главное, там фотокопии всех девятисот процедурных страниц досье, до две тысячи двенадцатого года, то есть до твоего ухода. Ты за всем этим не пришел, но это твое. Можешь забирать.
        Габриэль отогнул чуть влажные края картонки. Порылся в ледяных бумажках. Узнал свою подпись на протоколах допросов и осмотров. Даты. Апрель, май, июнь 2008-го.
        - А после две тысячи двенадцатого?
        - У судебного следователя. В бригаде. Но тебя это больше не касается.
        - Это моя дочь!
        Поль остался стоять, желая положить конец разговору.
        - После две тысячи двенадцатого не случилось ничего нового по сравнению с тем, что у тебя в коробке. Ни одного всплывшего следа, ничего интересного. Новый судебный следователь Кассоре возглавил работу по делу в две тысячи пятнадцатом, сменив двух предыдущих. Лантье ушел на пенсию, а д’Аламбер уехал в Бордо. В две тысячи шестнадцатом Кассоре окончательно отправил дело в архив. Уже четыре года, как оно закрыто…
        Габриэля охватывало отчаяние. Лишь имя, когда-то выкрикнутое в сердце гор: вот чем стала его дочь. Призраком, досье, отправленным вместе с другими зависшими делами в глубину железного шкафа, который никогда больше не откроют.
        - Значит, ее все бросили? Даже ты перевернул страницу и забыл? Ты?
        - Мы потратили восемь бесконечных лет, отрабатывая самые мельчайшие следы, выслушивая каждого свидетеля, проверяя любую наводку… Твою дочь якобы видели в порту Булонь-сюр-Мера, попрошайничающей в Монпелье, садящейся в автобус на юге Италии. Какой-то тип был уверен, что заметил ее в Египте, где она была инструктором по подводному плаванию, что вынудило нас послать международный запрос. Разумеется, это оказалась не она, но мы впустую потеряли много времени и сил. Подключились все экстрасенсы страны, каждый со своей болтовней. Тебе удалось привлечь внимание прессы, сам понимаешь, для разного рода медиумов это была первоклассная реклама! Они из нас всю душу вытрясли.
        Он уронил усталую руку. У Габриэля было ощущение, что он столкнулся с медведем, только что вышедшим из спячки. Сагас, это расследование, провал за провалом… Вот почему он так рано поседел.
        - Но в результате посмотри, с чем мы остались. С пустыми руками. Все псу под хвост. Мы не знаем ни где Жюли, ни почему она исчезла. К концу четвертого года расследования мы уже обсосали каждую косточку, нам больше не за что было хвататься. Дело не закрывали только благодаря судье д’Аламберу, который не упускал его из виду. Но когда на его место пришел новый судья, первое, что он сделал, вступив в должность, - это покончил с ним. Он не желал возиться с делом, которое поглощало столько времени, ресурсов и денег, а в результате зашло в тупик. Хочешь верь, хочешь не верь, но мне жаль.
        Габриэль отказывался принять эту неизбежность. Встал. К пиву он так и не прикоснулся. Ни голода, ни жажды, только желание выбраться из этого кошмара. Прижал коробку к груди:
        - Для меня ничего не кончено. Я продолжу ее искать. До конца моих дней, если понадобится.
        - Не исключено, что ты этим и занимался последние двенадцать лет.
        Габриэль с грустью глянул на того, кто был его лучшим другом. Его душило желание завыть. Подошел к входной двери. Поль порылся в своем бумажнике. Потом сунул ему в ладонь две банкноты по пятьдесят евро:
        - На гостиницу. Уже поздно, а ты в паршивом состоянии. Не хватает только, чтобы ты угробился по дороге. Предполагаю, ты не знаешь, где живешь?
        Габриэль покачал головой:
        - Я никак не могу связаться с матерью. У меня ни бумажника, ничего.
        Поль застыл на пороге:
        - Приходи завтра в бригаду, добудем твой адрес.
        - Спасибо.
        - Только не питай иллюзий, я это делаю не ради тебя, а ради Коринны. Вы скверно разошлись. После развода она больше не желала тебя видеть, сменила номер телефона. Одно время даже хотела уехать из города. Только куда? Она и сама не знала. Она до сих пор страдает, как и ты. А что ты думал? Что она забыла свою дочь? Не проходит ни одного дня, чтобы она не говорила о ней. У нее по-прежнему все прокручивается в голове, и это убивает ее. Мне придется рассказать ей о находке на берегу, когда она вернется после очередного бесконечного дня хождения из дома в дом и уколов в стариковские задницы. Завтра я вручу тебе твой адрес, и ты уедешь.
        Габриэль покачал головой:
        - Еще мне бы хотелось, чтобы ты выяснил личность некоего Уолтера Гаффина.
        - Зачем?
        - Сделай это, прошу как об услуге. И последнее… когда умер Мальбрук?
        - Три года назад. Однажды утром он просто не вылез из своей корзинки. Он не мучился, и у него была самая лучшая жизнь, какую может прожить собака.
        Габриэль грустно кивнул и ушел, держа под мышкой тягостные воспоминания о расследовании исчезновения его дочери, уместившиеся в простой заплесневевшей коробке. Покидая свой бывший дом, он испытал чувство, будто оставляет позади и свою жизнь, и свою тень.
        Поль закрыл за ним дверь. От долгого выдоха защемило в груди. Он по-прежнему не понимал, с какой стати Габриэль Москато появился в Сагасе, а город словно отбросил его на двенадцать лет назад, заставив снова пережить худший момент его существования.
        Поль вдруг подумал об одном мифологическом персонаже, Сизифе, который был обречен вечно толкать камень на вершину горы. С вершины камень скатывался назад, в исходную точку, и сын Эола был вынужден все начинать с нуля.
        13
        И снова гостиница «У скалы». Словно первый и последний акт нескончаемого дня. А завтра будет 2030-й, и мне стукнет шестьдесят пять, подумал Габриэль, ощутив комок в желудке.
        С коробкой под мышкой он направился к входу. Трупы птиц исчезли. За гостиничной стойкой стоял Ромуальд Таншон, которого он сразу узнал. Те же усы, хотя теперь совершенно седые, такой же поношенный шерстяной свитер, даже по цвету похожий на тот, который был на нем двенадцать лет назад. Хозяин гостиницы поднял нос от автомобильного журнала, оглядел Габриэля, обернулся на настенные часы и вытянул шею, как будто пытался рассмотреть что-то у него за спиной, на парковке.
        Габриэль поставил свою ношу на стойку и вытащил купюры. На объявлении под фигурками святых были обозначены тарифы: пятьдесят два евро за номер с завтраком. Цены взлетели вверх, и Габриэль не знал, считалась ли в 2020-м эта цена нормальной или нет.
        - Я возьму номер. Но сначала мне бы хотелось, чтобы вы объяснили, что произошло вчера вечером, когда я приехал. Мне сказали, что клиентов принимали вы. Уолтер Гаффин, который остановился в номере семь, это был я?
        - До меня и впрямь дошли слухи о вашем странном поведении этим утром. Странная история с номером семь и номером двадцать девять, просто в голове не укладывается. В двадцать девятом вообще никого не было… Короче, если я правильно понял, вы не помните нашего вчерашнего разговора, так получается?
        Габриэль хотел было сказать, что он не помнит двенадцати последних лет, но вместо этого просто кивнул.
        - Вы приехали в двадцать три тридцать, почти как сегодня. Я уже собирался закрывать. Узнал я вас не сразу. Бритый череп, большие очки, бородка… и физиономия убийцы. Вы походили на Уолтера Уайта, парня из сериала «Во все тяжкие»[17 - Сериал «Во все тяжкие» транслировался по кабельному телевидению с 20 января 2008 года по 29 сентября 2013 года, то есть Габриэль его помнить не может.].
        Поскольку Габриэль замер, явно ничего не поняв, Таншон продолжил:
        - Ну, помните, тот учитель химии, который изготавливал синий лед[18 - Синий (голубой) лед (арго) - синий метамфетамин, наркотик.] и стал одним из самых крупных наркодилеров Нью-Мексико? Все видели этот сериал. Да еще вы назвались Уолтером, с намеком на Уолтера Уайта, верно?
        - Чего я хотел? Номер?
        - Как и большинство тех, кто сюда является. Сказали, что вы не один и вас ждут на парковке. А главное, попросили сделать вид, будто мы никогда раньше не встречались. Вы записались под именем Уолтера Гаффина, вышли за багажом и вернулись вместе с женщиной.
        Каждое слово, вылетающее из уст Таншона, становилось новым ударом.
        - Вы хотите сказать, мы заселились в один номер?
        - Ну да, в седьмой.
        - Опишите ту женщину.
        - Вы правда ничего не помните? Даже ее?
        - Нет.
        - Надо же, но тут я вам особо помочь не могу, ее лица я не видел. Она уткнула нос в воротник пальто и не подходила к стойке. Навскидку я бы дал ей около тридцати, может, немного больше, блондинка… На вид не сказать, что она была жутко счастлива оказаться здесь. Так уж Сагас действует на людей.
        Слишком много вопросов и незнакомцев мельтешили в голове Габриэля. Ему хотелось вскрыть себе череп и положить мозг на пол, чтобы пинцетом извлечь из него хоть малейшее воспоминание.
        - А потом? Мы снова ушли?
        - Чего не знаю, того не знаю. Я запер за вами входную дверь и отправился спать. Но и после закрытия клиенты могут входить и выходить. Если вы на первом этаже, то из номера можно сразу попасть наружу. И что уж там было потом… Но если вас интересует мое мнение, чтобы высунуть нос на улицу в такой час, нужно иметь серьезную причину. В полночь Сагас не многолюдней сибирской глуши.
        Габриэль чувствовал, как глухой ужас скручивает внутренности, а внутренний огонь сушит язык. Картина, на которой жандармы возились с телом на берегу, снова и снова возникала у него перед глазами.
        - Вот только эта ночка выдалась непростая, - продолжал Таншон. - В два часа птицы попадали с неба, как метеориты. Слышали грохот по крыше? Просто с ума сойти, что творилось, в жизни такого не видел. К счастью, обошлось без ущерба. Скворцы - не то что градины, помягче будут, когда бьются. Зато потом приходится все отмывать, тоже невелика радость.
        Габриэль указал на ключницу:
        - Седьмой номер… Можете и сегодня мне его дать?
        Хозяин с грохотом положил перед ним большой белый шар с ключом. Потом нагнулся и достал из-под стойки спортивную сумку:
        - Вы даже это забыли. Один из наших уборщиков принес. Очки он туда засунул.
        Таншон повернулся к компьютеру:
        - Я под каким именем записываю? Уолтер Гаффин или Габриэль Москато?
        - Габриэль Москато.
        Ромуальд внес данные.
        - Кстати, тут у нас кого-то убили, - бросил он, поднимая нос. - В трех километрах отсюда, на берегу Арва. Говорят, жандармы выставили ограждение от лишних глаз и весь день обыскивали окрестности завода по переработке отходов. Еще говорят, что как раз выстрелы и вспугнули птиц, из-за чего вся история и приключилась.
        - Да, я тоже слышал. Но мне известно не больше вашего. Я уже давно не жандарм.
        Он впился глазами в лицо хозяина - никакой реакции. Управляющий уже потерял к нему интерес и даже не заговорил о Жюли. Отныне его дочь оставалась в прошлом… Габриэль отошел, потом вернулся:
        - Еще один, и последний вопрос. Скажите, вы помните тот раз, когда я приходил, двенадцать лет назад? Это было в апреле вечером, как сегодня, то есть поздно. Я у вас попросил журнал регистраций, чтобы выяснить имена клиентов, которые жили в гостинице в момент исчезновения моей дочери…
        Ромуальд покопался в памяти и кивнул:
        - Да, бумажный журнал. Реестр заездов и выездов. Бог ты мой, с теперешними компьютерами я уже давно от этого всего избавился… Кажется, я даже предложил вам бесплатно номер.
        - Точно, пресловутый двадцать девятый. Вы помните, что было потом? Я хочу сказать, вы не знаете, я ушел той же ночью или утром? Или я спал здесь?
        - Я уж и не припомню. Но…
        - Но?..
        - Вы же потом вернулись вместе с коллегами. Даже дважды, если мне не изменяет память. В первый раз из-за нашего уборщика Эдди.
        Тот здоровый молодчик с бельевой тележкой, подумал Габриэль. Он кивнул, предлагая продолжить.
        - У Эдди были кое-какие нелады с правосудием, но очень давно. Ну, это старая история, и мне бы не хотелось ее ворошить. Эдди - хороший работник, он делает свое дело и ничего не требует. Он достаточно намучился, и мы тоже, в некотором смысле.
        Габриэль наверняка узнает больше подробностей из уголовного дела.
        - А второй раз?
        - Это было месяцев шесть-семь спустя, уже снег на улице лежал. Тогда моя жена дежурила. Она мне еще потом рассказывала, что вы ее расспрашивали как раз о том вечере, когда я вам отдал регистрационный журнал. Вы задавали ей вопросы об одном из клиентов, чье имя было в том журнале.
        - Каком клиенте?
        - Чего не помню, того не помню. Все же двенадцать лет прошло.
        - Я хотел бы поговорить с вашей женой.
        Он нацелил палец на дверь за спиной хозяина.
        - Сожалею, но этим утром вы видели новую мадам Таншон. С Джеки мы развелись уже… уже довольно давно. Я не знаю, где она, у меня несколько лет не было от нее вестей.
        Габриэль поблагодарил его и окончательно удалился. Оказавшись в номере семь, он поставил коробку у кровати и открыл спортивную сумку. Повертел очки, нацепил их, пошел посмотреться в зеркало. Уолтер Гаффин. Откуда он взял это имя? Уолтер Уайт, сказал Ромуальд. Персонаж сериала. Сам он скорее подумал бы о макгаффине Альфреда Хичкока - некоем загадочном или секретном объекте, описанном расплывчато и не имеющем реальной важности, кроме как в качестве предлога для создания данного фильма. Какие-то деньги, украденные в «Психо», секретные формулы в «39 ступенях», уран, спрятанный в бутылках из-под вина, в «Дурной славе». И пара попугайчиков-неразлучников в «Птицах».
        Уолтер Гаффин…
        Габриэль сел на кровать. В разговоре с Ромуальдом он не стал углубляться в историю с незнакомкой, чтобы не нанизывать вопрос на вопрос. Но в одном он не сомневался: даже если он привел кого-то в свой номер, он проснулся один, когда начался град из скворцов, потом снова заснул и снова проснулся с распавшейся памятью, и никаких следов ни самой женщины, ни ее вещей не было. Кто она такая? И куда могла пойти? Или она приехала на собственной машине и уехала глубокой ночью?
        Габриэль вдруг осознал сценарий, который постепенно начал складываться у него в голове. А вдруг сопровождавшая его женщина и была тем телом на берегу? Возраст, светлые волосы… Здесь разыгралась трагедия, способная в клочья разнести его память.
        Светящиеся точки заплясали перед глазами. Низкий голос Поля гудел в ушах. Ты был опасен, ты всегда был borderline. Перед глазами снова возникла сломанная кость на рентгеновском снимке. С бейсбольной битой. Картины множились, и, когда он увидел себя самого, идущего по берегу реки то ли днем, то ли ночью, он вскочил, будто проснувшись от дурного сна. Нет, он не мог сделать ничего подобного. Конечно же нет. Кстати, он был в гостинице, когда началось падение скворцов…
        Он подошел к мини-бару - единственному источнику питья в этом заведении, - выудил банку пива, но до этого залпом опустошил две крошечные бутылочки низкосортного виски. У него больше не было ни дома, ни жены, ни дочери, ни друзей. Осталась только дыра в голове размером со страусиное яйцо. Жюли наверняка была мертва - замучена, изнасилована, убита. Если уж сейчас он не имеет полного права выпить…
        Ему захотелось закурить. Мозги проклятущие! Завтра он выбросит пачку сигарет из бардачка во избежание дальнейших соблазнов. Ни за что он не станет курить. Уставился на коробку, выданную Полем, достал оттуда пачку бумаг, поискал блокнот, куда вносил заметки о ходе дела, не нашел. Естественно, иначе все было бы слишком просто. Но если он в рамках расследования возвращался в гостиницу через шесть или семь месяцев после исчезновения и если он обнаружил нечто примечательное, информация наверняка осталась в досье.
        Это нагромождение фактов и протоколов было одновременно и раем и адом. Светом, который позволит склеить воедино кусочки его памяти, но также и мраком, который разъест зияющие раны у него внутри.
        Он сделал глубокий вдох, словно перед бесконечной задержкой дыхания, и приступил к чтению.
        14
        Габриэль печально разглядывал портрет Жюли, отпечатанный на листовке.
        Разыскивается девушка семнадцати с половиной лет, рост 1,63 м, телосложение худощавое, спортивного вида, длинные темно-русые волосы, глаза синие. Носит золотое кольцо в правом ухе и серебряную подвеску в виде книги на шее…
        Книги… Она так их любила, особенно детективы. Читала их с тринадцати лет; темные корешки выстраивались на стеллажах, сделанных отцом. Она всегда говорила, что расследование напоминает шахматную партию: каждый из противников пытается предвосхитить ход другого. Габриэль спросил себя, как теперь выглядит ее комната. Сохранила ли ее Коринна нетронутой после всех этих лет, или же Поль убедил ее избавиться от воспоминаний? Как проходил их развод? Без сомнения, в боли и страдании двух раздавленных людей. Трудно поставить крест на более чем двадцати годах совместной жизни. Невозможно превозмочь чудовищную трагедию исчезновения единственной дочери. Их семья распалась навсегда.
        От листовок более недавнего времени скрутило живот. Мучительные заголовки: «Не найдена с 2008 года», «Три года без известий», «Только вы можете помочь». Портрет дочери искусственно состарили. Жюли по-прежнему улыбалась - следовало сохранить ее положительный образ, вызвать мгновенное сочувствие. Читая остальные бумаги, Габриэль обнаружил существование ассоциации, носящей имя его дочери, «Ассоциация Жюли». Солена Пелтье, коллега-жандарм и крестная Жюли, была ее президентом, а он казначеем. Коринна нигде не значилась. Габриэль вспомнил: первые недели она провела в постели, оглушенная антидепрессантами.
        Продолжая чтение, он поглаживал сведенную татуировку на правом предплечье. Записи в отдельной тетради отмечали их акции и даты. Габриэль представил себе, как, с одной стороны, вел расследование в бригаде, а с другой - предпринимал собственные шаги. Не оставлять себе свободного времени, чтобы не думать. Выпуск вымпелов и маек, расклейка плакатов в торговых центрах и на автодорожных станциях, рассылка сообщений по сетям солидарности, получение субсидий… Фраза, написанная его рукой, повторялась, как мантра, от страницы к странице: «Где-нибудь кто-нибудь что-то знает». Все отклики в прессе тщательно фиксировались. «Дофине либере», RTL, Франс-3… Была создана специальная телефонная линия на случай, если кто-то захочет что-либо сообщить. Габриэль попробовал позвонить по ней с гостиничного телефона: номер больше не существовал.
        Лицо Жюли облетело всю Францию. Вместе с членами ассоциации - друзьями дочери, жителями Сагаса, проявившими солидарность, - они ездили в Париж, чтобы принять участие в днях, посвященных исчезнувшим детям. 2008, 2009, 2010-й. Перед глазами проходили списки родителей, переживших ту же трагедию. Габриэль больше ничего не помнил. Ни одного лица, ни одной картинки, он даже не представлял, как проходят подобные мероприятия.
        Он продолжил чтение. Ничего ни в 2011-м, ни в 2012-м. Судя по заметкам, во время отпусков Габриэль ездил сначала в Лондон, потом в Монреаль, на встречу с членами «Missing Children»[19 - «Пропавшие дети» (англ.).]. Результаты их деятельности доказывали эффективность организованной ими ассоциации, настоящей боевой машины, примера для других. Он посмотрел на синие распечатки с множеством лиц подростков, которые однажды испарились. Дети из небытия. Каждый год они исчезали тысячами.
        С течением времени акций становилось все меньше. Из ста восьми членов вначале к 2011 году осталось только двадцать три. Никаких откликов в прессе, ограниченный бюджет, и страницы тетради мало-помалу становились пустыми. Габриэль представил себе постепенно воцарявшийся упадок духа, усталость, личную жизнь, которая вступала в свои права, убийственное время, задувшее свечи надежды. Эти добрые люди вспомнили о своем праве держаться подальше от такой неизбывной тоски.
        «Где-нибудь кто-нибудь что-то знает». Одни неопределенные наречия и местоимения. Идеальный девиз их полной беспомощности. Габриэль печально глотнул пива. Их битва оказалась напрасной. И его присутствие в этой гостинице с банкой пива в руке - тому свидетельство.
        Он открыл досье. Шестьсот восемьдесят два отчета о процессуальных действиях объемом в почти тысячу страниц, и это только за первые четыре года расследования. Кропотливое описание, отражающее день за днем ход поисков.
        Отметка С1 обозначала открытие дела утром 9 марта 2008 года. Габриэль вспомнил, как его коллега Солена печатала заявление, которое сейчас было у него перед глазами:
        08:30, 9 марта 2008 г.; родители Жюли Москато находятся в кабинете бригады жандармерии Сагаса. Со вчерашнего дня они не получали известий от своей дочери. Жюли всегда возвращалась домой ближе к вечеру, около 17 часов, после велосипедной прогулки. Были начаты поиски с целью сбора сведений, способных определить причину данного отсутствия…
        Габриэль - в одном лице родитель и жандарм. Жертва и следователь. Все было еще так свежо в его голове… Велосипед, прислоненный к дереву, следы шин, прочесывание лесов и долины. Тогдашний шеф попытался отстранить его от дела. Не тут-то было. Габриэль не уступил, и начальник в конце концов сдался.
        Страницы протоколов отражали допросы близких и друзей. Последней, кто видел Жюли, была Луиза: девочки проверяли домашнее задание на субботу в доме Лакруа, расположенном в окрестностях Сагаса, перекусили киш-лореном[20 - Киш-лорен - французский открытый пирог из яиц и сыра.], разогретым в микроволновке, потом, около двух часов дня, Жюли уехала на велосипеде. Она отправилась на свой обычный велосипедный кросс, как каждую среду, субботу и в полдень в воскресенье. Габриэль в это время находился на своем рабочем месте в бригаде, Коринна - у своих родителей, в четырнадцати километрах от дома. Но и они должны были подтвердить свое местопребывание. В делах по исчезновению детей первыми подозреваемыми всегда являются родители.
        Габриэль пролистал страницы, чтобы быстрее добраться до дня, когда он появился в этой гостинице, в ночь с 9 на 10 апреля 2008-го. Вся последующая информация была ему неизвестна, и ему не терпелось заполнить эту черную дыру.
        Габриэль почувствовал, как по телу пробежала дрожь.
        17 апреля 2008 года: он ведет поиск по географическим критериям в автоматизированном судебном реестре лиц, совершивших сексуальное преступление, ограничив зону поиска их районом. Выпадают персональные данные всего одного человека: Эдди Лекуантр, тридцать два года, местный житель, судим за попытку сексуальной агрессии в 1997 году, когда он проживал в Шамбери. Молодая женщина не ответила на заигрывания Лекуантра в баре. Он пошел за ней, когда она пешком возвращалась домой, начал приставать. Она повысила голос, он стал угрожать и втолкнул ее в какой-то подъезд, рукой зажав рот. Порвал юбку и блузку, сбежал, когда их заметила компания гуляк. Полиция без труда задержала его по месту проживания.
        Отсидев три года, этот тип покинул Шамбери и переехал в Орньяк, в десяти километрах от Сагаса. Сначала работал на гидроэлектростанции на озере Мируар, потом нанялся в гостиницу «У скалы» уборщиком.
        Габриэль без труда вообразил, в какое впал возбуждение, сделав это открытие, - та же лава затопила его и сейчас. Жандармы - и он первый - наверняка вцепились в парня, как клещи в собаку. Лекуантр знал Жюли, они, без сомнения, вместе работали в гостинице или как минимум сталкивались в коридорах. Его дом обыскали 20 апреля 2008 года.
        Габриэль глотал один отчет за другим. Несмотря на тщательное расследование, не было установлено ни малейшей связи между Лекуантром и исчезновением Жюли. Анализ его телефонных разговоров и мейлов не выявил ничего подозрительного. Ни один клиент ни разу не жаловался на него за противоправное поведение. Судя по рапорту, в день трагедии он работал до восьми вечера. Он не мог похитить Жюли.
        Габриэль продолжил свои изыскания. Повторные допросы, сводные таблицы, обобщающие выводы, данные экспертиз… Протоколы свидетельских показаний со всякими высказываниями, вроде «милая девочка, скорее приятная» или же «из тех девчонок, которые иногда любят выпендриться». Учителя отзывались о ней как о хорошей ученице, хотя после лета 2007-го она закончила первый триместр выпускного класса намного хуже, чем могла бы. Однако они отмечали, что перед трагедией она значительно улучшила свои показатели и стала пятой в классе. Досье раздевало Жюли донага и рассматривало под разными углами голосами тех, кто ежедневно был рядом с ней.
        Шаг за шагом, протокол за протоколом, сотни долгих и трудоемких проверок занимали бесчисленные страницы. Все перемещения лиц, вышедших из исправительного центра в момент событий, были отслежены. Месяцы и месяцы процессуальных действий, и в результате - тупик.
        Бутылочки виски и пиво мало-помалу делали свое дело, в голове зашумело. Габриэль пробегал отчеты, преследуя две цели: найти что-то касательно серого «форда», о котором говорил Поль, и выяснить причину своего возвращения в гостиницу осенью 2008-го.
        Первое упоминание об автомобиле он обнаружил в сведениях за 23 мая 2008 года. Записи камер видеонаблюдения на дорожном пункте оплаты автострады А40, в десяти километрах от Сагаса, за 7 и 8 марта были просмотрены его службой лишь спустя два с половиной месяца после исчезновения Жюли. В тот день серый «форд» проехал через дорожный пункт в 14:48 в одном направлении, то есть в сторону Сагаса, и в 17:57 - в другом, то есть в сторону Лиона. У машины был фальшивый номерной знак. Ее водитель оплатил дорожный сбор наличными.
        Габриэль посмотрел на среднего качества фотографию, приложенную к досье. Его рука дрожала. Съемка велась с низкой точки, и разглядеть хоть что-то за ветровым стеклом было невозможно.
        Фальшивые номерные знаки, краткосрочный проезд туда-обратно, тонированные стекла… У него не оставалось сомнений: пассажир или пассажиры машины похитили его дочь.
        Габриэль залпом допил пиво. Стоя на коленях, он быстрыми движениями разложил по полу страницы, составил несколько стопок, по одному просмотрел листы и отложил те, что касались серого «форда». Описание, объявление в розыск по всей Франции - к сожалению, запоздалое. 8 марта следы автомобиля привели к дорожному пункту в Лионе. Жандармы получили свою порцию звонков и ошибочных свидетельств. Сколько ложных версий пришлось отработать, сколько разбитых надежд…
        …До 9 июля 2012-го, пятьюстами страницами дальше. Через четыре года тот же серый «форд» был найден сожженным в поле в окрестностях Лилля. И опять номера ничему не соответствовали. Вместо запасного колеса под ковриком багажника лежали еще три фальшивых номерных знака, и среди них тот, который зафиксировали видеокамеры в 2008 году. Так была установлена связь с их делом.
        Согласно протоколу, составленному лилльской жандармерией, виновники были обнаружены благодаря отпечаткам пальцев, которые удалось снять с багажника. Речь шла о двух молодых жителях городка Рубе в окрестностях Лилля, уже попавших в полицейскую картотеку, которые объяснили, что угнали машину в разгар дня со стоянки коммерческой зоны Икселя, бельгийской коммуны недалеко от Брюсселя.
        Машина похитителя Жюли, угнанная в Бельгии, а затем сожженная во Франции двумя мелкими шкодниками. Габриэль вспомнил, что говорил Поль о нем самом: по словам бывшего коллеги, он сбежал из Сагаса, чтобы перебраться на север. Габриэль представил, в каком состоянии тогда был… Четыре года расследования - и ничего, полное отчаяние. Потом этот долгожданный прорыв. Колесил ли он по Икселю и окрестностям бельгийской столицы, один, без своего жандармского кепи, пытаясь добраться до владельца машины? Или же, наоборот, все бросил, чтобы погрузиться в отчаяние и продолжать тлеть на медленном огне вдали от Сагаса и его проклятых гор?
        Половина третьего ночи. Вокруг него выплясывали страницы, голова кружилась. Габриэль расхаживал по комнате с фотографией «форда» в руке. Он пытался прикинуть возможный сценарий. Машина сначала съехала с автострады, потом вернулась на нее с интервалом в три часа. В середине того дня Жюли каталась на велосипеде по лесным склонам. У нее были свои привычки, ее стартовая и финишная точка никогда не менялась: парковка на подъеме к Альбиону. В тот момент, когда она собиралась снова выехать на дорогу, ее похитили. Возможно, водитель серого «форда» забрался вглубь леса. Вынудил Жюли остановиться. «Мадемуазель? Пожалуйста! Не подскажете?» Жюли резко затормозила и прислонила велосипед к дереву. И тогда похититель силой утащил ее к машине или же убедил пойти добровольно.
        Габриэль представлял себе ужас дочери. Дверца багажника захлопнулась, погрузив ее в неизвестность. Стучала ли она, или ее оглушили? Звала ли на помощь? Папа, помоги! Папа, ты мне нужен!
        Его там не было.
        Он присел и взялся за стопку бумаг. Нет, читать он больше не мог. Совершенно вымотался. Он рухнул на кровать и распластался на матрасе с листовкой в руке. Жюли улыбалась ему, сжимая в пальцах свой кулон в форме книги. Он мог бы проводить с ней больше времени, когда все еще было хорошо. Чаще вместе кататься на велосипеде, ценить ее присутствие рядом каждый день, говорить, как он ее любит. А он никогда этого не делал.
        Габриэль поклялся, что он ее отыщет, но двенадцать лет спустя он вернулся на исходную позицию в этот мрачный гостиничный номер. Может, его амнезия для того и случилась, чтобы он осознал, как жалко провалился.
        15
        Прямо перед ним его бригада, его душа, его прошлое.
        Габриэль зашел в жандармерию. Никто с ним не заговорил. С ним едва здоровались, его избегали. В коридорах он посматривал в застекленные двери. Ничего не изменилось. Те же запахи, поскрипывание линолеума, приоткрытая лыжная кладовка, где снегоступы, лыжные палки и горные рюкзаки дожидались первого снега. Габриэль сунулся туда, поискал свое имя на шкафчиках, прежде чем до него дошла вся глупость этого порыва. Вышел и прикрыл дверь.
        На месте Солены Пелтье торчало незнакомое лицо. Потом он на пару секунд остановился перед своим бывшим кабинетом. Через жалюзи он различил Луизу среди стоящих спиной фигур. Сердце на мгновение замерло, когда одно из лиц обернулось к нему. Коринна… Его жена, в мгновение ока ставшая бывшей.
        Время и ее не пощадило, но она не шла вразрез с той Коринной, которая жила в его памяти, - широкий лоб, высокие скулы, ледяные озера глаз, перед которыми он когда-то давно не смог устоять.
        Она поднесла к губам платок. Хотя в ее взгляде не было враждебности, она не сделала ни малейшего движения Габриэлю навстречу. Поль наверняка рассказал ей о его возвращении, но что именно? Она отвернулась и снова опустила голову. Конечно, она уже знала о найденном на берегу теле. Ждать результатов анализов, которые докажут, не труп ли это вашего ребенка… Что может быть хуже?
        С тяжелым сердцем Габриэль отказался от мысли подойти к ней. В любом случае, что он мог ей сказать? Он больше не чувствовал любви к ней. Поль прав, они оба просто выживали. Габриэль представил себе, какой ад пришлось пережить Коринне в вечер расправы над Полем. Она больше не хотела его видеть, они развелись… Все было кончено.
        Он двинулся дальше, но прежде обменялся взглядами с Бенжаменом Мартини. Бенжаменом, так мечтавшим стать начальником группы и вечно остающимся на вторых ролях. Чуть дальше стоял новый ксерокс и кулер. В конце коридора он нашел кабинет Поля и вошел туда, не постучавшись. Та же обстановка, что и по его воспоминаниям, только более потрепанная. Жалюзи на окнах по-прежнему открывали и закрывали, дергая за шнуры, которые неизменно запутывались. Только компьютер показался ему более современным.
        За спиной его бывшего коллеги рядом с окном, выходящим на Блок-хаус, на пустой белой доске россыпь магнитиков. Габриэль заметил в лотке стопку фотографий, перевернутых изображением вниз: их наверняка сняли перед его приходом. Он положил папку с досье на деревянный стол.
        На сидящем напротив Поле был уставной темно-синий свитер, на плечах ярко выделялись погоны с нашивками. Посмотрев, как тот снимает очки, Габриэль невольно подумал об усталом бюрократе. Жандарм из прошлого, живчик с блестящими глазами, больше не существовал.
        - Я поговорил утром с твоим неврологом, - сразу перешел к делу Поль. - Выходит, твоя проблема с памятью - не выдуманная хрень. Самая дикая история, какую я когда-либо слышал. Ну, если не считать дождя из птиц, которая в своем роде тоже бьет все рекорды.
        - Ты все-таки решил сунуть нос в больницу. Тронут доверием…
        - Ты меня знаешь, а люди не меняются. Я должен был понять, что именно с тобой случилось. Эта психо-какая-то амнезия… Просто… поразительно.
        - Да уж, поразительно. Лучше скажи мне, что ты знаешь о Ванде Гершвиц.
        Поль встал налить себе воды. Предложил Габриэлю, тот отказался, вернулся и снова устроился в своем старом кресле на колесиках. Разломил ампулу с витамином D, вылил ее содержимое в стакан с водой.
        - Ванда Гершвиц… Ну конечно, ты всю ночь читал копию досье. Я так и думал, что, заполучив ее, ты явишься с кучей вопросов. Черт, это же старая история. Я даже не помню, о чем ты говоришь.
        Габриэль присел на стол, наклонившись вперед. Настенные часы под потолком показывали ровно два.
        - Я освежу тебе память.
        - И это говорит человек с амнезией…
        - Девятое апреля две тысячи восьмого: в тот вечер я пришел выяснить личности постояльцев гостиницы «У скалы», которые жили там между пятым и девятым марта. В списке была Ванда Гершвиц, которая занимала один из номеров с двадцать четвертого февраля и до дня похищения моей дочери, восьмого марта. Пятнадцать дней в этой крысиной дыре, оплата налом…
        Поль отпил воды с апельсиновым вкусом, впечатленный памятью того, кто вроде бы ее потерял.
        - Проходит больше шести месяцев, пока наконец не начинают разбираться с содержимым моего блокнота, раз других ниточек не остается. Предстоит отыскать одного за другим всех приезжих, находившихся в Сагасе в момент исчезновения Жюли, проверить каждого по картотеке правонарушений в надежде, что где-то замигает красная лампочка… И тут попадается эта Ванда Гершвиц, которой не существует в природе. Выдуманная личность.
        Поль кончиками пальцев подтолкнул досье к Габриэлю:
        - Мы ничего не нашли, и ты это знаешь. Я уверен, что в глубине души ты знаешь. Управляющие не вспомнили эту женщину. Да и не могли они столько времени спустя, притом что гостиница постоянно полна! У Гершвиц нет ни возраста, ни лица. Обычная клиентка среди многих других, которая просто назвала чужое имя. Такое часто случается в подобных заведениях. Люди, которые по разным причинам не желают оставлять своих следов.
        Габриэль открыл досье и ткнул в фотографию серого «форда»:
        - Перейдем к следующей части. Серый «форд» с фальшивыми номерами проезжает по ведущей из Лиона автостраде в четырнадцать часов сорок восемь минут. Он же двигается в обратном направлении ровно через три часа. Моя дочь внутри.
        - Это всего лишь предположение. Мы так и не нашли доказа…
        - Я прочел: были проверены все записи дорожных пунктов в районе Сагаса за два предшествующих похищению месяца. Мы угробили уйму времени и не нашли ни малейших следов этой тачки. Тогда откуда водитель знал про паркинг? Жюли начала тренироваться в тех местах за несколько недель до происшествия. Как похититель мог оказаться на подъеме к Альбиону, свернуть на дорогу, ведущую на паркинг, и застать там мою дочь, если не знал, где и когда ее можно найти? Лучшего места в разгар дня не подыскать, если не хочешь, чтобы тебя увидели. Тот или те, кто совершил похищение, знали привычки Жюли лучше меня. Они заранее подготовились, Поль.
        Он упер указательный палец в стол:
        - Два очевидных варианта: первый - Эдди Лекуантр. Он работал в гостинице, общался с Жюли. Согласно отчетам, парень - одиночка, все его телефонные разговоры ограничивались матерью и сестрой. В его компьютере пусто, никаких нарушений за все годы после тюрьмы, ни единой жалобы клиентов. Nada[21 - Ничего (исп.).].
        - Ты прекрасно подытожил ситуацию. Лекуантр был clean[22 - Чист (англ.).].
        - Остается второй вариант: эта Ванда, которая живет в Сагасе две недели, платит наличными и по странной случайности растворяется в воздухе в день с исчезновения Жюли…
        Капитан начал заново выкладывать в ровный ряд ручки на столе. Ничего не изменилось, сказал себе Габриэль. Все та же чертова одержимость порядком.
        - Нам так и не удалось установить какое-либо пересечение этой Ванды Гершвиц и серого «форда», которого никто не видел, - возразил Поль. - Наша работа в том и состоит, чтобы находить связи, а в подобном расследовании их иногда видят там, где их нет. Ищут взаимозависимость в простых совпаде…
        - Кончай молоть языком и скажи мне, веришь ли ты хоть на секунду в то, что пытаешься мне втереть. Скажи мне глаза в глаза, что ты уверен, будто это простое совпадение.
        Поль глянул на него:
        - Это простое совпадение.
        - Ты лжешь. Ты никогда не верил в совпадения. Для тебя случайностей не существует.
        - Но в данном случае именно они и произошли. Все кончено.
        Поль протянул листок:
        - Держи, это твой адрес. Здание в рабочем квартале Лилля, Ваземме. Ты там живешь уже три месяца. А еще мы достали координаты приюта при монастыре бегинок, где сейчас находится твоя мать. Это рядом с Аррасом, в сорока километрах от твоего дома. Наш специалист сумел определить ее номер, он записан в самом низу, под твоим. Если ты так и не нашел свой мобильник, купи новый на улице Бланш, они помогут тебе восстановить симку с прежним номером.
        Габриэль впился глазами в строчки. Что он делал в рабочем квартале Лилля, если мать жила в получасе езды оттуда? Связано ли это с «фордом»? Поль протянул другой листок:
        - А это квитанция приема заявления о краже удостоверения личности. Я обо всем позаботился, тебе нужно только подписать. Этот документ позволит тебе, в частности, снять со счета деньги. Предполагаю, твоя тачка не на кислороде ездит, и тебе понадобится горючее, чтобы вернуться домой.
        Габриэль подписал квитанцию, сложил полученные от Поля листочки и убрал их в карман куртки:
        - Наверно, я должен тебя поблагодарить.
        Поль встал. Скрестив руки на груди, он посмотрел на черную тучу птиц где-то в километре от них, продолжающих неутомимо кружить в небе.
        - Они гадят повсюду, орут уже три дня, и в то же время они меня завораживают. Ты их видел? Похоже на произведение искусства. Иногда они составляют математически безупречную фигуру, знаменитый знак бесконечности в форме восьмерки. Цикл вечного возобновления, повтор событий… Как все-таки странно.
        Он замер, задумавшись над собственными словами, потом продолжил:
        - Они движутся так согласованно, словно образуют единое существо, реагируя одновременно и почти мгновенно… И это притом, что у них нет головного вожака, как у других мигрирующих колоний. Достаточно одной птице повернуть и сменить скорость, как все остальные поступают так же. Они словно объединены в единую систему… Поэтому и произошла вчерашняя массовая гибель скворцов. В темноте они потеряли ориентиры.
        Поль сделал глубокий вдох и остался стоять, прислонившись плечом к стене.
        - Мы, люди, совсем другие. Сколько бы мы ни собирались в группы, мы всегда остаемся индивидуалистами. Эгоистами. И твое внезапное возвращение не перевернет наши жизни и не изменит мир. Ты знаешь, как действует правосудие. Что бы ты ни делал и ни говорил, нет ни единой возможности снова открыть дело. Все кончено, - повторил он.
        В этот момент Габриэль понял, что его бывший коллега не ответит на его вопросы. Он взглянул на фотографию в рамке слева от компьютера. Коринна и Поль, улыбающиеся в объектив, сидят за столом в саду, позади них шале. Кто сделал снимок? Конечно, Луиза. Маленькая дружная семья…
        Поль опустил штору. Темнота окутала часть кабинета.
        - Мой черед задавать вопросы. Я тоже провел кое-какое расследование. Не поговорить ли нам о Уолтере Гаффине?
        16
        Не дожидаясь, пока впавший в задумчивость Габриэль очнется, Поль потребовал:
        - Для начала скажи мне, кто это такой.
        - Я не знаю. Имя, которое пришло мне в голову. Может, обрывок воспоминаний или кто-то, кого я знал. Представления не имею.
        Поль пошел закрыть дверь. Неоновая лампа затрещала, когда он нажал на выключатель.
        - «Кто-то, кого ты знал»… Забавно, потому что для страховой или налоговой Уолтера Гаффина не существует. Он призрак. Его следы обнаружились только в архиве водительских прав и реестре свидетельств о владении автомобилем. Гаффин - владелец «мерседеса» кремового цвета, просто копия твоего.
        Капитан развернул экран своего компьютера. Габриэль уткнулся носом в собственную фотографию на правах. Бритый череп, очки, бородка, черты лица.
        - Фальшивые документы, изготовлены очень искусно, - добавил Поль, - но ты не дошел до полной смены личности. Уолтер Гаффин не имеет ни счета в банке, ни паспорта, а адрес проживания у него твой. К тому же эти шмотки и очки… Тебе просто понадобилось выдать себя за того, кем ты не являешься. Спрашивать зачем - вряд ли имеет смысл, я прав?
        Габриэль в смятении смотрел на свой портрет. Фотография недавняя. Права выданы три месяца назад. В тот момент, когда он обустроился в Ваземме.
        - Знаю только, что позавчера я зарегистрировался в гостинице под этим именем, - попытался оправдаться Габриэль. - Так значилось в их компьютере.
        Поль прищурился, словно ломал голову над кубиком Рубика:
        - И что я теперь должен делать? Передо мной, капитаном жандармерии, офицером судебной полиции, субъект с подложными документами, бывший жандарм, потерявший память и вернувшийся в Сагас по неизвестным чертовым причинам.
        - Поступай, как сочтешь нужным. Но пожалуйста, дай мне время собраться с мыслями. Сообразить, что происходит.
        Поль устало улыбнулся:
        - Ты не понял. Я хочу, чтобы ты уехал. Чтобы ты убрался из Сагаса вместе со своими проблемами и никогда больше здесь не показывался. С тобой свяжутся по поводу тела на берегу. Ну, если понадобится.
        - Если это моя дочь, ты хочешь сказать?
        Капитан закрыл окна на своем экране. И сделал вид, что не услышал.
        - Будем считать, что на данный момент это отвратное дело с убийством, которое на меня свалилось, мешает всерьез заняться чем-то еще. Но не испытывай моего терпения, и вот тебе совет: сделай так, чтобы о тебе забыли. Я не смогу вечно стирать с долговой доски твои выходки.
        Поль поднялся и молча направился к двери. Габриэль подошел к нему с досье под мышкой:
        - Почему тебе так нужно, чтобы я уехал из города? Почему ты отказываешься дать мне доступ к полному досье, хотя уже вручил девятьсот страниц? Ты предупредил всех о моем приходе. От меня шарахаются как от чумы. Я тебя знаю. Ты что-то от меня скрываешь.
        - Разговоры не вернут Жюли. Время прошло, Габриэль, вбей себе это хорошенько в голову. А теперь, если позволишь, мне нужно работать.
        Габриэль больше не надеялся вытянуть из Поля что-то еще.
        - Мы вместе выросли. Мы были напарниками. Как мы могли дойти до такого?
        Не услышав от Поля, уже углубившегося в бумаги, ответа, он вышел, не попрощавшись.
        17
        Сразу после бригады Габриэль заехал в свой старый банк. Согласно объяснениям служащего, он перевел все свои средства на текущих счетах в лилльское отделение той же банковской группы в 2012-м, то есть в год их с Коринной разрыва. На его основном счете лежало больше тридцати тысяч евро, кругленькая сумма, но его страховка была закрыта в момент развода. В 2013-м на его счет поступило больше ста двадцати тысяч евро. Без сомнения, его доля за дом.
        В выписках за последние три месяца значились только расходы. Он много раз снимал наличные в Лилле или Брюсселе. Но кто «он»? Габриэль Москато или Уолтер Гаффин? Он подумал о фальшивых документах. Они должны были стоить целого состояния…
        В магазине телефонов он купил самую простую модель, но ему и она показалась слишком сложной. Продавец проверил его личные данные и после нескольких компьютерных манипуляций вручил ему мобильник с прежним номером - не прошло и двадцати минут. Объяснил, как работает фотокамера, GPS… Габриэль попал в другое измерение: эти телефоны разве что кофе не варили.
        Выйдя из магазина, он набрал номер матери, прикасаясь непосредственно к экрану, - нечто для него революционное, но сами движения были ему подспудно знакомы. От дрожащего голоса в автоответчике по телу прошел озноб: «Мама, это я, Габриэль… Позвони мне, когда сможешь. Все хорошо… И… мне приятно слышать твой голос».
        За рулем своего «мерседеса» он проехал мимо исправительного центра. Как изменилась преступность, законы, техника расследований! Габриэль чувствовал себя потерянным, куда ни кинь. Он был жителем 2008-го, перенесенным в будущее машиной времени и прихватившим в своем багаже все самое худшее. Выживший в неведении.
        Он проехал еще два километра. На самом косогоре он оказался в жилом квартале, расползшемся по склону горы. Ряды домов были построены на многочисленных террасах, и те, что повыше, и стоили подороже. Он постучал в дверь скромного жилища, расположенного на самом нижнем уровне, - бетонной коробки с оштукатуренными кремовыми стенами и окнами, украшенными горшками с красной и фиолетовой геранью. Он от всего сердца надеялся, что Солена Пелтье все еще живет здесь.
        Увидев ее, Габриэль почувствовал такое счастье, что сжал женщину в объятиях. Потом отстранился, оглядел ее с ног до головы. Его бывшая коллега никогда особо не следила за своей внешностью, и время не добавило ей красоты. Полуседые волосы неопрятными прядями свисали на перуанское пончо из альпака, сухие губы сморщились и потрескались, будто финики.
        Покашливая, Солена пригласила Габриэля зайти. Каким ветром его занесло к свежеиспеченной - еще и месяца не прошло - пенсионерке? Габриэль снова завел пластинку с описанием своих последних кошмарных часов. Он не стал упоминать о женщине, с которой приехал в гостиницу, а о теле, найденном на берегу Арва, Солена была уже в курсе. Прочла статью в газете.
        Она сунула ему в руку стаканчик с выдержанной сливовой настойкой, залпом осушила свой. Потом долго разглядывала Габриэля, словно хотела покопаться в его черепной коробке.
        - Ты время от времени мне звонишь, - бросила она, хлопая стаканом о стол. - Спрашиваешь о новостях, хочешь знать, продвигается ли расследование…
        Габриэль постучал в нужную дверь, Солена Пелтье оставалась его единственной связью с Сагасом. Мелкими глотками он выпил свою настойку, со вчерашнего вечера чувствуя в себе определенную склонность к алкоголю. Еще один мерзкий подарочек, оставленный его вторым «я»?
        - Конечно, Поль запретил нам снабжать тебя информацией в случае, если ты попытаешься связаться с кем-нибудь из нас. Имей в виду, я никогда, ни на секунду не одобряла того, что ты с ним сделал, однако… Жюли была моей крестницей. А с тобой мы вместе отпахали двадцать лет. Ты всегда был прямым мужиком, хоть иногда и слетал с катушек. Но скажи, с кем такого не случалось с нашей чертовой работенкой? Это была твоя дочь, и ты имел право быть в курсе.
        Она налила себе еще стаканчик. На креслах лежали покрывала, все в кошачьей шерсти, на спинках стульев - всякие шмотки: Габриэль представил себе жизнь затворницы. Насколько он знал, мужчин у крестной Жюли никогда не было. В бригаде ее прозвали Железной Леди.
        - Ты мне говорил об этой Ванде, о сером «форде»… Самые серьезные ниточки, какие только мы получили. Совершенно очевидно, что женщина приезжала для разведки, она была связана с водителем машины. Поль и все члены группы, занимавшейся расследованием, были в этом железобетонно убеждены…
        Габриэль сжал кулаки. Значит, бывший коллега ему солгал.
        - Похоже, тебе не пришло в голову это сопоставить, - констатировала Солена. - Ничего удивительного, ведь это я в свое время установила связь.
        - Сопоставить что?
        - Имя Ванда Гершвиц тебе ни о чем не говорит?
        Он покачал головой.
        - Это девица из фильма восьмидесятых годов «Рыбка по имени Ванда». Помнишь? Джейми Ли Кертис играла роль Ванды.
        Единственная картинка, которая возникла у Габриэля перед глазами, - мужчина, удящий золотую рыбку в аквариуме, чтобы проглотить ее.
        - Смутно.
        - Ванда принимает участие в краже бриллиантов вместе со своими сообщниками; собственно, она-то все и придумала. Как все, ты посмотрел фильм и тоже, как все, запомнил только имя героини - Ванда. Ванда Гершвиц… Если никто не обратил внимания на нашу Ванду, то именно потому, что она сделала все возможное, чтобы ее не заметили. Никакой доплаты за завтрак, номер на первом этаже с выходом напрямую на улицу, чтобы не попадаться лишний раз на глаза управляющим. Она невидимка. На протяжении пятнадцати дней она, вероятно, наблюдает за Жюли и ходит за ней следом. Может, даже заговаривает с ней - на улице, в магазине, в бассейне. Кто будет опасаться женщины? Она знала, что в ту субботу Жюли поедет кататься на велосипеде после полудня. Она предупредила своего сообщника - или сообщников - из серого «форда», которые явились, уж не знаю откуда, и взяли на себя само похищение. После чего Ванда окончательно покинула город. В похищении было задействовано несколько человек, все прошло чисто и гладко. Таков наиболее вероятный сценарий. К несчастью, несмотря на все усилия, мы уткнулись в тупик. Было уже слишком поздно.
Время прошло, никто больше ничего не помнил.
        Она со вздохом посмотрела на свой стакан.
        - Так все ничем и закончилось в этом расследовании. Полагаю, ты в курсе насчет Лекуантра…
        - Да. Столкнулся с ним вчера в коридоре гостиницы, но не узнал. Я хотел поговорить с ним этим утром. Но он по субботам не работает.
        - Мы и в это поверили. А что, классный след. Местный житель, который как-то вечером в девяносто седьмом году поддался секундному порыву и чуть не изнасиловал женщину в Шамбери. Парню тогда едва стукнуло двадцать лет, но подобные люди остаются опасными зверьми. Ну, таково мое твердое убеждение… И твое было тоже.
        - И осталось.
        - Но это был не он, Габриэль, он работал, когда все случилось. Мы прошерстили всю его жизнь, его дом, каждый квадратный сантиметр сада, подвала, и все безрезультатно. Что стало с Жюли? Почему она? Кто такая эта Ванда? Никто не знает. Ты представить себе не можешь, как мне было грустно, когда в пятнадцатом году ассоциация распалась. Джефф не хотел больше исполнять функцию секретаря, ты был слишком далеко, у нас четверых, тех, кто продержался до конца, больше не осталось ни сил, ни желания. Искать было уже нечего. И надеяться не на что. Целых семь лет… Я ушла на пенсию с грузом этого поражения. Жюли была моей крестницей. Нет ничего хуже для жандарма, чем оказаться отстраненным от дела и жить с этим до конца дней…
        Габриэль подошел и присел рядом с Соленой, приобняв ее за плечи. Он всегда питал к ней нежную привязанность. На подоконнике мурлыкала старая кошка.
        - Я знаю, что ты сделала все возможное, Солена. Тебе не в чем себя упрекнуть.
        Женщина опустила глаза. Габриэль почувствовал под рукой, как напрягся ее затылок.
        - Есть еще что-то, что я должен знать?
        Она подошла к окну, взяла кошку на руки и ласково ее погладила.
        - Две вещи. Первая произошла за несколько недель до того, как я вышла на пенсию, в конце августа этого года. Ты связался со мной, чтобы попросить порыться в FNAEG[23 - FNAEG (фр. Le Fichier National Automatise des Empreintes Genetiques) - Национальная база генетических отпечатков.] и выслать тебе мейлом графики, отражающие ДНК-профиль Жюли и другой молодой женщины, Матильды Лурмель.
        - Генетические профили? Зачем?
        - Ты ничего не захотел мне сказать… Чтобы не втягивать меня, как ты выразился. Что-то странное было в твоем голосе, вроде страха, и это давило на меня даже на расстоянии. Ты явно что-то нарыл, и это что-то привело тебя в Брюссель. Обещал все мне объяснить, когда закончишь.
        - Что? Что я должен был закончить?
        - Представления не имею. Поначалу я отказалась давать тебе профили. Доступ к генетическим данным отслеживается, а мне не нужны были проблемы. Но в конце концов я тебе перезвонила через несколько дней. Я это сделала и ради Жюли, и ради тебя.
        - Почему Матильда Лурмель? Кто это?
        - Я посмотрела в Интернете. Она одна из исчезнувших. Ей было двадцать лет, жила в Орлеане. Все случилось в две тысячи одиннадцатом. В один прекрасный день она просто испарилась и никогда больше не подавала признаков жизни.
        - Как Жюли.
        - Да, как Жюли. И это все, что я знаю. Могу только сказать, что ее имя даже не мелькало нигде в нашем расследовании, и я решила не копать в этом направлении, чтобы не привлекать внимания.
        Габриэль ничего не понимал. Зачем ему понадобились ДНК-профили дочери и какой-то незнакомки? Какой прок от этих графиков, которые сами по себе мало что значат и к тому же совершенно неудобочитаемы? И что он делал в Брюсселе? Несомненно, это как-то связано с серым «фордом», украденным двумя шпаненками в Бельгии. Но как бы то ни было, просьба, с которой он обратился к Солене, возникла не на пустом месте: он наверняка взял серьезный след.
        - Ты говорила о двух вещах. Какая вторая? - напомнил он.
        - Да, да. Меня так давно подмывало все тебе рассказать, но… ты бы вломился сюда в своих сапожищах и уж точно пустил бы по ветру финал моей карьеры. Поль меня в асфальт укатал бы. Короче, сегодня он пусть делает что хочет, мне теперь плевать. И потом, дело уже четыре года как закрыто… Может, с точки зрения правосудия все и закончено, но ты-то здесь, сидишь передо мной, со своей слоновьей памятью, так что…
        Габриэль выбрался из кресла, затаив дыхание. Солена смотрела на отражение его силуэта в оконном стекле. Мотнула подбородком в сторону города внизу:
        - Видел эту тучу птиц и бойню той ночью? Я спустилась поглядеть на трупы, это ж просто безумие какое-то. Сразу подумалось о десяти казнях египетских, «Я наполню Египет лягушками». Исход, глава восьмая, стих два… А другой отрывок из Библии наводит на мысли о Содоме и Гоморре, городах, разрушенных огненным дождем за грехи их жителей. Может, Господь решил наслать кару на Сагас, чтобы наказать за трагедии, которые здесь разыгрались.
        Кошка мурлыкала. Мягкое тепло обволокло Габриэля. Алкоголь, включенный на максимум обогреватель и мистические разглагольствования Солены… Она всегда была верующей и каждое воскресенье ходила в церковь.
        - Это розовые скворцы, - кажется, они прилетели из степей Украины. Они устраиваются на ночь в окрестностях города, чтобы уберечься от хищников, перед тем как отправиться напрямую в Испанию. Я в жизни не видела такого явления. Они все кружат и кружат, иногда даже похоже на торнадо. Банди целыми днями их разглядывает. Вчера он буквально слюной изошел. Наверняка его с ума сводит, что у него нет крыльев.
        Женщина выпустила кота и повернулась к Габриэлю, исполнившись решимости:
        - Ты на машине?
        Он помахал ключом. Она налила себе прощальный стаканчик и сняла с вешалки жакет, который носила еще двенадцать лет назад. На пару с перуанским пончо это выглядело круто.
        - Поехали, - бросила она.
        - Куда это?
        - На старую гидроэлектростанцию на озере Мируар.
        18
        Очень скоро «мерседес» уже поднимался по другому склону долины. Между елями шумели водопады, дорога превратилась в асфальтовую тропинку, ведущую к едва различимой скале на вершине. Габриэлю пришлось включить фары. На высоте около пятисот метров над городом они погрузились в толщу облаков.
        Дорожные щиты указывали на въезд к гидроэлектростанции, закрытой несколько лет назад. Следовало хорошо знать эти места, чтобы не пропустить поворот с ведущей на вершину дороги и двинуться в сторону леса по едва различимому проезду. Габриэль осторожно объезжал корни, взломавшие асфальт на старом подъездном пути. По словам Солены, работы по демонтажу станции начались в 2009-м, вела их EDF[24 - EDF (фр. Electricite de France) - крупнейшая государственная энергогенерирующая компания Франции и крупнейшая в мире компания-оператор атомных электростанций.], которая планировала построить вместо нее новую, более современную. Электростанция на озере Мируар была возведена аж в 1936 году и стала одной из первых во Франции, использующей для передачи энергии систему насосов. Все работы по ее разборке и сносу были остановлены через шесть месяцев, в разгар зимы, и более не возобновлялись. Никто не знал почему.
        За очередным поворотом открылось озеро Мируар. Своим названием[25 - Мируар (фр. Miroir) - зеркало.] оно было обязано той чистоте, с какой его зеркальная гладь отражала склоны окружающего его гранитного цирка, этого изумительного природного ансамбля из скал различных оттенков, от темно-серого до молочно-белого. При благоприятной погоде - в солнце и безветрие - на его берегах возникало ощущение, будто падаешь в бездонную дыру, возникшую в горах.
        Но сейчас озеро было лишь темным провалом, утопавшим в туманах. Проехав еще километр, Габриэль припарковался на стоянке за зданием с высоким металлическим фасадом и множеством застекленных проемов под неплохо сохранившейся крышей-террасой. С наружной стороны навесные конструкции, пилоны и электрическая проводка были уже разобраны. Три гигантские трубы напорного водовода, идущие из верхнего бассейна, по-прежнему выступали из скалы, впиваясь ниже в бетонные стены. Восьмьюдесятью метрами выше едва угадывалась забутованная площадка дамбы. Габриэль вспомнил, как, когда станция еще работала, яростные воды другого высокогорного водоема - Черного озера, расположенного выше по склону, - по команде нагнетались в трубы, что позволяло запускать все четыре турбины одновременно и таким образом снабжать электричеством часть населения Сагаса.
        - Нам нужно то, что там, внутри, - заявила Солена.
        Она не пожелала ничего ему рассказать, решив устроить сюрприз. В свое время начальство стройплощадки повесило замок на металлические двери центрального блока, но его давным-давно сломали - возможно, исследователи заброшенных зданий.
        Они прошли под фронтоном, украшенным фреской с изображением движущих сил озера Мируар. Цветная керамическая плитка, еще не поврежденная или не украденная, покрывала потрескавшиеся стены. Чуть дальше они миновали залы с похожими на гигантских улиток турбинами, подключенными к массивным генераторам. В одном из закоулков гулко капала вода, издавая «плюх!», как в глубине пещеры. Агонизирующее здание еще дышало.
        - Тут ни черта не видно, - заметила Солена. - Надо было захватить фонарик.
        - Надо всегда при себе фонарь иметь, когда наступает черная смерть.
        - Dixit[26 - Сказал (лат.).] человек, потерявший память. Еще и стихами.
        Солена включила в своем мобильнике встроенный фонарик. В конце коридора они поднялись по огражденной проволочной сеткой винтовой лестнице с заржавевшими ступеньками. Габриэль представил, как тяжело было здесь работать, особенно зимой, в оглушительном грохоте нагнетаемой воды, в одиночестве и пронзительном холоде. В тот момент, когда они заходили в верхний зал, ледяная струя ударила им прямо в лицо. Солена закричала, прижав ладони к глазам. Габриэль согнулся пополам, горло жгло огнем.
        Слезоточивый газ.
        Металлический грохот на лестнице: какая-то масса неслась вниз по ступенькам. Габриэль схватился за перила, выкашливая внутренности. Череп пульсировал, ощущение такое, будто в глаза попали металлические опилки, но это не помешало ему разглядеть внизу надвинутый капюшон. Он повернулся к Солене, упавшей на колени. Изо рта у нее текла слюна.
        На заплетающихся ногах и с хрипящим горлом он начал спускаться. Попытался сглотнуть - показалось, что он сожрал горсть гвоздей. Стук подошв о металл буравил барабанные перепонки.
        Наконец-то свежий воздух… Габриэль распахнул глаза, невольно усилив боль от ожога. Какая-то фигура быстрым шагом огибала озеро, уже почти растворившись в тумане. Ярость превозмогла боль, и Габриэль побежал. Но сердце будто взорвалось в груди. Через сто метров, едва не задохнувшись, он остановился и уперся руками в колени. Минуту спустя по лесу разнесся шум мотора и затих вдали.
        Габриэлю потребовалось время, чтобы прийти в себя, он долго сплевывал, избавляясь от химического привкуса во рту, прежде чем вернуться на станцию. Поднял меховой ворот и спрятал нос под молнию куртки. Солена со слезящимися глазами сидела в углу. Опустившись перед ней на корточки, Габриэль осмотрел повреждения: вместо глаз два шарика от пинг-понга.
        - Не трогай глаза, главное, не три их. Ты что-нибудь успела увидеть? Лицо?
        - Ничего… А ты?
        - Немногое. Шарф, капюшон, перчатки… Ушлый парень. Он поставил машину недалеко от того места, где мы въехали на станцию.
        Он выпрямился, с трудом пытаясь понять, что с ними только что произошло. Все случилось так быстро.
        - Что мы здесь делаем, Солена?
        С болезненной гримасой она ткнула в бесконечное пространство зала:
        - На стене, там…
        19
        Осторожно ступая, Габриэль двинулся вдоль тесного прохода, построенного над залом, занимаемым генераторами, под путаницей балок и несущих металлических конструкций крыши. Через узкие окна он видел черные воды ледяного озера, по берегу которого вилась дорога.
        И тут его взгляд уперся в слова, написанные красным на стене справа, между двумя бетонными колоннами:
        Я ЗНАЮ, ГДЕ ОНА
        Габриэля пробрала дрожь. Под надписью - тщательно выполненный той же краской рисунок размером сантиметров пятьдесят. Он узнал увеличенное изображение подвески, которую носила Жюли: книга в узорной обложке с изящно переплетенным орнаментом. Он обернулся к Солене, опиравшейся на перила:
        - Объясни.
        Она все никак не могла перевести дыхание.
        - В середине две тысячи семнадцатого… Твоя бывшая жена получила анонимное послание, отправленное из Сен-Жерве… В конверте лежала вырванная из романа страница… Из букв, обведенных на ней, составлялась фраза. Страница сто двенадцать, до сих пор помню. А роман - «Десять негритят» Агаты Кристи. И… и там говорилось: «Ключи к разгадке находятся на станции на озере Мируар»… Поэтому мы явились сюда и обнаружили то, что ты видишь… Другие надписи, там дальше, появлялись с течением времени… Апрель восемнадцатого, февраль девятнадцатого…
        Оглушенный, Габриэль сделал несколько шагов. Он понял, почему Поль так спешил избавиться от него, не допустить, чтобы он встретился с Коринной, почему не отдавал остальное досье. Между следующими колоннами друг под другом были написаны слова. Он прочел сверху вниз:
        - «Лакал», «лавал», «нойон», «абба», «xanax»[27 - Xanax (ксанакс) - мощный транквилизатор, психотропное средство, действие которого проявляется в устранении невротических проявлений: страха, беспокойства и эмоционального напряжения, тревоги.]. Что это значит?
        Солена подошла ближе. Потрогала кончиком указательного пальца последнее слово. На пальце остался красный след.
        - «Хanax» здесь не было. Он только что его добавил.
        Габриэль принюхался. Свежая краска.
        - Это палиндромы, - пояснила Солена, - слова, которые одинаково читаются слева направо и справа налево. Мы не знаем, кто и зачем несколько раз приходил сюда, чтобы их написать, в этом нет никакого смысла. «Лакал» - глагол, «Лавал», видимо Лаваль, и «Нойон» - названия городов, «Абба» - музыкальная группа. Что до «Хanax» - это, кажется, успокоительное.
        - А вы не пробовали переставлять буквы, восстанавливать фразы?
        - Это ничего не дало. И неудивительно, раз список неполон.
        - А отпечатки?
        - Никаких. Мы даже связались с полицией Лаваля и Нойона, задавали вопросы, но безрезультатно. По-моему, эти палиндромы описывают определенный психологический профиль того, кто их пишет. Этот тип любит «Аббу», как-то связан с Лавалем и Нойоном. Не исключено, что он заодно страдает депрессиями или просто слаб на голову. Какая-то хрень в этом роде…
        Габриэль перечитал список:
        - По-твоему, это соответствует профилю похитителя?
        - Поди знай.
        Он отошел вправо, снова посмотрел на фразу. Она леденила ему сердце.
        - «Я знаю, где она»… По твоим словам, он написал это около трех лет назад. И он появляется на следующий день после того, как на берегу Арва обнаружили тело, чтобы оставить нам новые знаки.
        Габриэль сжал кулаки. Подумать только, они же едва его не поймали! Солена прислонилась к перилам.
        - Черт, прямо из рук ушел. Как я выгляжу?
        - Как будто ты засунула башку в микроволновку.
        Она аккуратно потерла глаза.
        - Есть еще одна вещь, которую ты должен знать. Твоя бывшая жена получила еще пять анонимных посланий. Отправлены они из разных городов. Шамони, Клюз, Анси… Предполагается, что их посылал один и тот же человек. Кто-то из местных, по всей видимости.
        Габриэль почувствовал, как у него отчаянно забилось сердце.
        - Опять страницы из романа?
        - Да, из старых детективов с загадочной завязкой. Конан Дойль, Агата Кристи, Морис Леблан… Корифеи жанра, мэтры манипуляций и ложных наводок. И не абы какие страницы. Мы проверили: всегда те, которые предшествуют финальному разоблачению.
        Начитанный псих, подумал Габриэль.
        - Жюли обожала такие романы…
        - Это всем известно.
        - И тот же прием обведенных букв?
        - Да, синей шариковой ручкой. Буквы всегда образуют однотипные фразы, если расставить их в правильном порядке. «Я знаю, кто виноват», «Ответ в этих строках», «Она страдает из-за вашей тупости». А в «Полой игле» Леблана он еще и подчеркнул один абзац. «Отчего этот страх? Будто что-то давит… Разве с Полой иглой не покончено? А может быть, мое решение неугодно судьбе?»
        Солена помнила фразы наизусть. У Габриэля мурашки побежали по коже. Глядя на эти странные послания, нетрудно было представить себе психологическое состояние Коринны. Он вспомнил взгляд, который она бросила на него в бригаде, ее угнетенный вид, страх в глазах. Эти письма не давали ей думать ни о чем другом, кроме Жюли. Они запрещали ей забыть.
        - Мы, конечно, просмотрели списки клиентов книжных магазинов Сагаса, но это опять-таки никуда не привело. Я и сегодня еще пытаюсь понять, сидя у себя дома… А правосудие, со своей стороны, не установило связи между этой историей с вырванными страницами и палиндромами и похищением Жюли. Два эпизода не были объединены.
        - Быть такого не может.
        - К моменту, когда все это началось, дело об исчезновении твоей дочери было уже год как сдано в архив. И имя Жюли в письмах не упоминается. Везде говорится просто «она». Автор вполне мог нарисовать подвеску, основываясь на листовках, которые мы когда-то раздавали. У Коринны не было другого выхода, кроме как подать жалобу на некоего Икс за преследование. Ты же знаешь, что это значит. Дело никогда не считалось первоочередным, его просто засунули под кипу таких же папок с правонарушениями, которые, как зараза, расползаются по долине.
        Габриэль не находил слов. В голове не укладывалось.
        - Я знаю, Габриэль, знаю… Но Фемида - старая дама, она не выплясывает под чужую дудку по первому требованию. Разве что мы бы поймали типа, который с нами играется, и он бы дал серьезные показания относительно похищения твоей дочери, тогда, вполне вероятно, судья Кассоре согласился бы достать досье из дальнего ящика. Несмотря ни на что, Поль бьется, он не опустил руки. Ты же его знаешь. Как только у него выдается свободная минута, пусть даже в его личное время, он работает над этим делом. И предпочитает засиживаться в кабинете, а не дома. Ни для кого не секрет, что у них не очень ладится с Коринной…
        Габриэль ничего не сказал, но прекрасно понимал, что Коринна не может ничего построить заново, пока не узнает о судьбе Жюли.
        - …Короче, Поль глубоко убежден, как и все мы, что оба дела связаны, и он ищет. Поверь мне, он ищет.
        Габриэль снова увидел Поля в кабинете и в шале. Его вздохи, его вид старой апатичной улитки. Он просто делал вид. Его инстинкты охотника никуда не делись и были все так же обострены, как и в первый день службы. Он здорово провел бывшего друга.
        Солена указала на стену:
        - Этот анонимщик - игрок. Когда он говорит о «ключах к разгадке», он сводит все это к чертовому ребусу, решение которого надо найти, как в тех паршивых детективных романах. Он словно бросает нам вызов, словно заявляет: «Посмотрим, кто круче!» Кстати, если палиндромы нас пока еще никуда не привели, то вот подвеска дала новые факты.
        - То есть?
        Веки Солены так опухли, что ее поле зрения теперь ограничивалось двумя узкими горизонтальными щелочками.
        - Обнаружив этот рисунок, мы решили побольше узнать о самой безделушке. По словам Луизы, Жюли утверждала, будто купила подвеску в ювелирном магазине в центре Сагаса, в «Золотой звезде». Даты она не помнила, но, порывшись в фотоальбомах, которые хранит твоя бывшая жена, мы выяснили, что подвеска впервые появляется на шее твоей дочери в сентябре две тысячи седьмого. Предыдущее фото Жюли датируется апрелем того же года, и там она ее еще не носит. Вероятно, она получила подвеску между этими двумя датами.
        - Летом две тысячи седьмого…
        - Ну да. В две тысячи восемнадцатом ювелирный магазин закрылся, но Поль устроил, чтобы мы смогли допросить тогдашнюю владелицу. Она заверила, что никогда не продавала такой подвески в своем магазине. Очевидно, Жюли солгала.
        Габриэль никогда не обращал внимания на это украшение. Жюли постоянно такие покупала. Он сжал перила, посмотрел на гигантские турбины внизу.
        - Какая причина может толкнуть девушку солгать о происхождении украшения?
        - Кража? Или она его нашла и не стала никому говорить? Может, оно было довольно ценным. Или же это чей-то подарок, который она решила выдать за покупку? Любовная история? Я не знаю. Но факт есть факт: во-первых, автор рисунка обратил наше внимание на деталь, которую ни один из нас не заметил. И во-вторых, у Жюли были секреты, которые она никому не раскрывала.
        - И даже этой информации оказалось недостаточно, чтобы связать жалобу на некоего Икс и дело моей дочери?
        Она покачала головой и утерла слезящиеся глаза:
        - Судья Кассоре - материалист, он хочет доказательств. По его мнению, десять лет спустя владелицу магазина могла подвести память.
        - Отговорки…
        - Угу. Но это открытие всегда наводило меня на мысль, что в самой фразе все правда, - сказала она, указывая на стену. - Говнюк, который брызнул газом нам в морду, действительно знает, где твоя дочь, иначе с чего он так озверел? Замешан он в ее похищении? Сообщник? Или простой свидетель? Во всяком случае, он знает. Эта сволочь знает, он местный и играет с нами. С Коринной и Полем. Он хочет свести их с ума.
        Габриэль взялся за свой новый мобильник. Сфотографировал надписи.
        - И по любопытному стечению обстоятельств Эдди Лекуантр работал на этой станции, - бросил он.
        - Представь, мы тоже сопоставили оба факта. Но если он автор посланий, рискнул бы, по-твоему, он сделать такую глупость и явиться сюда, прекрасно зная, что стоит в Сагасе случиться какой-нибудь пакости, как первым делом подумают на него?
        - Я его не знаю.
        - Ты его знал, ты к нему прицепился не хуже лобковой вши. У парня коэффициент интеллекта на уровне дебила, он не из тех, кто может загадывать загадки или читать детективы. А вот тип, который пишет все это, вполне способен специально наводить нас на след Лекуантра, чтобы запутать и сбить с толку. Он так играет с нами. Кстати, когда обнаружились эти надписи, мы опять занялись Лекуантром, задали ему пару-тройку вопросов проформы ради. Но это не он.
        - А обыск?
        - Новый обыск у Лекуантра, ты хочешь сказать? Шутишь? Судья Кассоре ничего такого нам не позволил и даже по рукам надавал. В очередной раз сурово напомнил, что дело Жюли Москато и данное расследование никак не связаны, а в отношении Лекуантра мы не располагаем «серьезными и полноценными уликами, указывающими на его виновность». Он из тех судей, которые нерушимо придерживаются защиты свобод, если ты понимаешь, о чем я.
        - «Не располагаете серьезными и полноценными уликами…» - повторил Габриэль.
        Он схватил Солену за руку и потащил к лестнице:
        - Совпадение это или нет, но сегодня Лекуантр не работает в гостинице. Дай мне его адрес.
        - Нет, Габриэль. Нас и здесь-то быть не должно.
        - Я и сам его добуду, только придется потерять время. Так что давай его сюда, и я подъеду глянуть, что там. Напавший на нас наверняка натерпелся страха. Я сразу увижу, не запаниковал ли Лекуантр.
        - Не знаю, я…
        - Что бы ни случилось, мы с тобой сегодня не виделись. Сюда мы не приезжали. Я подвезу тебя домой. У тебя не будет проблем.
        - Плевать мне на проблемы. Я о тебе думаю. Я тебя знаю, и…
        - Хуже уже не будет.
        Габриэль был настроен очень решительно, и Солена в конце концов сдалась и объяснила, что Лекуантр живет в четырех километрах от каменоломни, рядом с шоссе, идущим в сторону Орньяка. Когда же она уселась на пассажирское сиденье и увидела, как Габриэль с тем же, что и двенадцать лет назад, выражением почуявшего добычу охотника, с визгом шин рванул автомобиль с места, то пожалела, что открыла ему правду.
        Хищника выпустили на арену. И кончится это наверняка плохо.
        20
        Гудок в телефонной трубке. Наконец там подходят. Прерывистое дыхание. Дрожащее «алло».
        - Мама? Это ты?
        С наступлением ночи туман сгустился. Габриэль доверился указаниям GPS на своем мобильнике - точность этих приборчиков оказалась поразительной. Добравшись до внушительных скал каменоломни, он съехал на обочину. Фары скользили по очертаниям тракторных отвалов, подъемных кранов, каменных глыб, вырванных из чрева земли и сложенных в штабеля, как бревна. Голос матери согрел его. Она хотела знать, где он, все ли у него в порядке.
        - Послушай, мама, я… со мной ничего серьезного, не волнуйся, но у меня небольшие проблемы с памятью. Я много чего забыл, и среди прочего - почему я вернулся в Сагас. Отсюда я тебе и звоню.
        - Сагас? Проблемы с памятью?
        Габриэль ограничился тем, что повторил слова невропатолога о приступе амнезии: рассказал, что проснулся накануне, потеряв память. Это не опасно, вопрос нескольких дней, но ему нужна ее помощь, чтобы вспомнить. На одном дыхании осведомился о ее здоровье. Более-менее. Она перебралась в приют при монастыре после череды падений, одно из которых в прошлом году стоило ей перелома бедра. Габриэль встревожился, но не подал вида.
        - Ты не объявлялся уже несколько недель, - добавила она. - Ты не отвечаешь на звонки… Подожди…
        Он услышал, как она с кем-то разговаривает. Наверно, с медсестрой. Хлопнула дверь.
        - Последний раз я тебя видела уже… не припомню, два или три месяца назад? Ты приезжал установить какой-то бронированный сейф у меня в стенном шкафу. Ввинтил какие-то штуки в пол и залил бетоном, чтобы его нельзя было вырвать. А на следующий день принес пакеты и сложил их туда.
        - Что за пакеты?
        - Ты мне не сказал, а открыть сейф я не могу, у меня нет ключа. Очень крепкая штука. «Старк»[28 - «Старк» («Stark») - итальянская фирма, известный производитель надежных сейфов.] что-то там.
        Габриэль повертел шнурок с ключом, висевший у него на шее:
        - Что еще ты знаешь? Я встречаюсь… с какой-нибудь женщиной?
        - С женщиной? Откуда мне знать, ты про свою жизнь больше ничего не рассказываешь. Наверняка ты впутался в какие-нибудь темные делишки, если уж решил что-то у меня спрятать. И я терпеть не могу, что ты сделал со своей головой, у тебя были такие красивые волосы. Ты мне только сказал, что скоро у тебя, наверно, появятся ответы. Мол, ты узнаешь, что случилось с моей внучкой…
        Габриэль почувствовал жар в животе. Значит, он не отступился. Он сжал ключ в кулаке.
        - Ты все время искал владельцев того серого «форда», Габриэль. Все эти годы… На неделе ты подрабатывал то здесь, то там, чтоб на хлеб хватало. А после того как узнал, что машину угнали с парковки торгового центра в Бельгии, ты по воскресеньям или иногда по вечерам отправлялся туда, ездил вокруг Брюсселя по всяким городкам. Спал в гостиницах, иногда в машине, расспрашивал людей, собирал записи с камер, показывал фотографии… Господи, да ты и не жил почти…
        Габриэль представил, как мотается от магазинчика к магазинчику в торговой зоне Икселя, обходит одну за другой все улицы, уверенный, что похититель кто-то из местных. Посмотрел на силуэт землечерпалки, потом на тонущую в подступающих сумерках дорогу.
        - А имя Матильды Лурмель тебе о чем-нибудь говорит? Я тебе о ней рассказывал? Молодая женщина лет двадцати, исчезнувшая в две тысячи одиннадцатом году.
        - Никогда не слыхала.
        Он завел мотор.
        - Спасибо, мама. Ключ от сейфа у меня с собой. Я скоро приеду.
        Он еще немного поболтал с ней и повесил трубку. Каждая деталь его прошлого была кусочком пазла, которая только путала его, а не вносила ясность. Что было в сейфе, если он предпринял такие радикальные меры? Почему он решил спрятать это что-то у матери, а не в собственной квартире?
        Еще через десять километров он приехал в Орньяк. Шале, разбросанные на альпийских лугах, едва заметный свет в окнах. Он свернул на горный склон, доверился указаниям женского голоса в своем мобильнике, ведущего его несмотря на густой туман. Налево и направо отходили ответвления дороги, позволяющие добраться до уединенных жилищ. Габриэль свернул на одно из них и припарковался, когда GPS-навигатор сообщил, что искомый адрес находится в двухстах метрах.
        Стоило выйти из машины, как его тут же пробрал холод. Он еще чувствовал в глубине горла пощипывание слезоточивого газа. Из головы не шли палиндромы. Почему упоминался Нойон и Лаваль, а не Сагас, который тоже читался в обоих направлениях? Зачем выдавать по каплям эти столь особенные слова?
        Тропинка вела к запертой двери гаража. Над ним возвышалось сложенное из бруса шале с деревянной лестницей и балконом. Парабола дорожки словно указывала на него обвиняющим перстом.
        Никакого света. Пробравшись по саду, Габриэль обошел строение. У стен навалена куча поленьев, досок, садового инвентаря. Он поискал, нет ли баночек с краской, приблизил нос к застекленному проему, не прикасаясь к нему. Непроглядная темнота внутри. Он на всякий случай постучал. Никого. Натянул на ладонь рукав свитера, попробовал открыть входную дверь. Заперто. Вернулся к оконному проему позади дома; классическая модель: достаточно надавить, чтобы язычок замка поддался и можно было открыть.
        Через минуту он был уже в гостиной.
        21
        Похищение… Незаконное лишение свободы… Убийство… Слова крутились у него в голове на манер скворцов.
        Неужели Габриэль стоял на пороге истины после двенадцати лет поисков? Существует ли связь между Жюли и другой исчезнувшей девушкой по имени Матильда Лурмель? На ощупь продвигаясь по гостиной Эдди Лекуантра, он чувствовал, как напрягаются его мускулы, словно тело угадывало то, чего не знала голова. Судя по всему, сюда его привела целая череда событий, как будто он следовал по белым камешкам.
        Он не смог затворить стеклянную фрамугу из-за поврежденной задвижки. Ледяной воздух проник в дом. Он вздрогнул, когда его телефон издал пронзительный звонок посреди полной тишины. Номер Поля. Он тут же сбросил вызов. Он видел единственную причину, по которой жандарм решил с ним связаться: тот получил результаты анализа ДНК тела на берегу. С комом в горле, в ожидании, пока поступит сообщение на голосовую почту, он осмотрел гостиную. Трусы и носки на алюминиевой сушилке. Бутылка виски на низком столике рядом с пустым стаканом. Пара теплых тапочек у входной двери. Личное пространство одинокого человека, живущего затворником, который целыми днями собирает постельное белье в безликих гостиничных номерах и драит унитазы.
        Подошел к телевизионной тумбе, открыл. Диски DVD аккуратно выстроены в ряд, чтобы названия были ясно видны на ребре футляров. Габриэль воспользовался светом от мобильника, чтобы прочесть. Ужастики, военные фильмы, детективы. Достал несколько штук, обнаружил второй ряд в глубине. Порнуха. Старая классика, но и кое-какие более экзотические, судя по постерам, полнометражные фильмы: латекс, покорные женщины, доминирование…
        Он выпрямился, поискал книжные полки или просто книги, не нашел. Он не из тех, кто читает детективные романы, сказала Солена. Но, как и с DVD, Лекуантр мог хитрить, не выставляя свою игру напоказ. Открыв и потом закрыв несколько ящиков, он отправился в прихожую, обнаружил лестницу, ведущую в подвал; все это время он не спускал глаз с экрана мобильника, пока наконец не пришло новое сообщение. Он остановился у последней ступеньки, сделал глубокий вдох и включил автоответчик: «Это Поль. Со мной связалась Солена Пелтье. Я знаю, что вы были на гидроэлектростанции, знаю про новую надпись и про нападение. Еще она сказала мне, что ты собирался навестить Лекуантра, и не только, чтобы поздороваться. Она боится за тебя. Не делай этой глупости и позвони мне».
        Габриэль нажал на отбой, разозлившись на Солену. Огляделся вокруг. На стене висели гоночный велосипед, поливочный шланг, секатор. Прямо посередине гаража - газонокосилка и машина для рубки кустарника. Лекуантр явно не держал здесь автомобиль, а использовал это место как чулан. Габриэль приподнял кусок брезента, укрывавший кучу дров, заметил металлические банки разного размера. Морилка, лак, белая краска. Кисти отмачивались в растворителе или в мутной воде, но ничего красного. Подошел к стоящему слева верстаку с наваленными инструментами. Рабочая поверхность покрыта пылью и опилками, и только вокруг большого металлического шкафа с множеством ящиков было полно следов от подошв.
        Кто-то здесь топтался, ровно на этом месте.
        Он взял лежащие рядом садовые перчатки и надел их, прежде чем осмотреть ручки ящиков: на четвертом было меньше всего пыли. Он потянул его, приблизил мобильник, чтобы было лучше видно. Перед ним появилось лицо Жюли.
        Габриэль вытащил три листовки, отпечатанные вечность назад его ассоциацией. Он постарался держать нервы в узде. В свое время эти листки раздавались, кажется, повсюду в городе, лежали во всех магазинах. Наверно, Лекуантр взял несколько, а потом засунул их сюда. Но почему парень полез в ящик через двенадцать лет после исчезновения его дочери?
        Внезапно Габриэль услышал шум мотора. Лучи белого света заплясали в узком пространстве между гаражной дверью и полом. Скрип ручного тормоза, потом мотор стих. Лекуантр сейчас поднимется по лестнице, зайдет через переднюю дверь: у Габриэля не остается времени ускользнуть через гостиную тем же путем, каким он пришел. Должен ли он незаметно сбежать через гараж? Или же застать того врасплох и сунуть под нос листовки?
        Он затаил дыхание, когда до него донесся звук ключа в замке метрах в пяти от него: Лекуантр собрался пройти через гараж. Габриэль бросился вглубь помещения, протиснулся за кучу дров и спешно залез под накрывавший ее брезент. Тяжелая завеса прикрыла его, но через небольшую прореху в ней он мог наблюдать за происходящим.
        Напротив него двигалась гигантская тень. Свет струился из стоящей на верстаке лампы. У Лекуантра был такой же нелепый вид, что и в гостинице, он сильно сутулился, втянув голову между широкими плечами. В куртке он выглядел еще внушительней. Габриэлю он напомнил великана-людоеда. Мужчина запер за собой дверь-гармошку и остановился около шкафа, заметно встревоженный. Посмотрел на пол. Габриэль затаил дыхание. Неужели тот заметил его следы на полу?
        Лекуантр вроде бы никак не отреагировал, повернулся спиной, встав лицом к верстаку. Открыл один из железных ящиков и застыл над ним на долгие секунды. Габриэлю было мало что видно, но он не сомневался, что гигант держит в руке листовку. Раздался металлический звук, потом Лекуантр закрыл ящик, снова открыл, опять закрыл, расхаживая по комнате, как если бы у него было не все в порядке с мозгами. Больной. Но что так выбило его из колеи? О чем он думает? Прометавшись пять минут, как в бреду, Лекуантр в конце концов погасил свет и поднялся по лестнице, пройдя буквально в метре от брезентовой накидки. Потом наверху раздались звуки музыки.
        Габриэль выбрался из своего укрытия. С хозяином этой хибары явно творилось что-то неладное. Может, его так разволновало найденное на берегу тело? Габриэль снова направился к шкафу, пытаясь разобраться в странном поведении Лекуантра. Аккуратно потянул ящик на себя. Что-то блеснуло в свете его телефона. Он протянул руку в перчатке и подумал, что сейчас лишится сознания.
        На цепочке висела маленькая книжка.
        Это была подвеска Жюли.
        22
        Москато сжал подвеску в кулаке.
        Цепочка была грубо оборвана. Перед глазами пронеслись чудовищные картины. Он увидел Лекуантра лежащим на его дочери на берегу Арва, стаскивающего с нее трусики. Представил, как тот насилует ее, как душит, надавливая на трахею, как убивает двумя выстрелами, а потом срывает подвеску, прежде чем оставить труп в ледяной ночи, среди мятущихся скворцов. Он сохранил подвеску как трофей. Всякий раз, запираясь здесь, в своем подвале, монстр заново переживал все, что сделал.
        Огонь растекался по телу Габриэля, от груди до щек. Лекуантр - убийца его дочери. Он положил подвеску, оглядел верстак, взял молоток. Глубоко вдохнул, сделал два шага в сторону лестницы, посмотрел в черную пасть ступеней, ведущих наверх. И бросился вперед, понимая, что это вторжение может обернуться кровавой баней: в таких ситуациях он себя больше не контролировал…
        Пока он поднимался, мощные звуки гитары пульсировали у него в висках, стены гудели, свет становился ярче. Кончиком пальца он толкнул дверь прихожей, проник в коридор, выставив перед собой молоток.
        На пороге гостиной какой-то толчок мгновенно отбросил его на перегородку. От сотрясения молоток вылетел у него из рук. Габриэль едва успел понять: удар кулака пришелся прямо ему в лицо. Второй удар обрушился ему на лоб и скользнул по черепу. Нагнув голову, наполовину оглушенный, он с криком бросился вперед, колотя нападавшего по корпусу и свалив его спиной на пол. Тот в падении увлек за собой Габриэля, и он очутился на груди у гиганта, попутно сильно ткнув его в подбородок, отчего Лекуантр заорал.
        Габриэль, не раздумывая, наносил удары, его кулаки беспорядочно молотили пространство. Однако они почти каждый раз попадали в цель. Ему доставалось не меньше, чем противнику, но боль скользила, словно не проникая в него.
        - Ты убил мою дочь! Ты убил мою дочь! Почему? Почему!
        Лекуантр слабел под градом ударов. Его зубы покрылись красной пленкой, когда он поджал губы.
        - Ты… ничего не понял…
        Слева в метре от себя Габриэль увидел молоток. Он умудрился ухватить его, но в это время Лекуантр поднялся на колени и нанес ему удар локтем в основание затылка. Все остальное слилось в грохоте и воплях. Габриэль только успел заметить синие парки, потом суровое лицо Поля, прежде чем его распластали на полу. Металл «зиг-зауэров»[29 - «Зиг-зауэр» - табельный пистолет французской полиции.] посверкивал у него над головой. Надев наручники, его мягко подняли, потом прислонили к стене. Поль обеими руками сдавил его плечи:
        - Твою мать! Ты что вытворяешь?
        Чуть поодаль Луиза и два жандарма занимались Лекуантром. Поддерживая с двух сторон, они помогли ему добраться до дивана. Без всяких наручников. До ушей Габриэля доносились слова. Проникновение. Взлом. Драка. Они считали Лекуантра жертвой. Габриэль утер струйку крови, проведя губами по куртке, и попытался выговорить между двумя вздохами:
        - Нужно… задержать его… Это… он… он убил ее… Он… убил Жюли…
        Поль повернулся к коллегам, те сделали знак, что все под контролем. Луиза обследовала взломанную раму, на которую указал Лекуантр. Рукой в перчатке она ощупывала повреждения защелки. Капитан глянул на Габриэля:
        - Ты хоть соображаешь, что натворил? Я же велел тебе убираться! Черт, ты не оставил мне выбора. Я арестую тебя за незаконное вторжение.
        - Я нашел в подвале… Подвеску… Подвеску Жюли…
        Поль нахмурился: ему был знаком этот взгляд, столько раз виденный в прошлом. Посмотрел на Лекуантра. Тот наблюдал за ними, не говоря ни слова, прижимая бумажный платок к губам.
        - Проследите за ними. Я пойду проверю кое-что в подвале.
        Лекуантр вдруг вскочил:
        - «Проследите за ними»? Но ведь это я жертва, это я…
        - Советую вам заткнуться, - прервал его Поль. - Не мешайте нам работать, ладно?
        Он незаметно подобрал молоток и сунул его в карман парки. Потом начал спускаться по лестнице. Локтем нажал на выключатель. Машинально приподнял брезентовую ткань. Перед глазами прошла череда картин. Двенадцать лет назад, во время обыска… Вместе с Габриэлем они перерыли здесь все. Он помнил, как со страхом, скрутившим внутренности, простукивал стены, исследовал пол в поисках люка или тайника. Но они ничего не нашли, ни малейшей улики.
        Приближаясь к верстаку, Поль почувствовал, как учащенно забилось сердце. В этот момент он понял, что Габриэль попал в точку. Эта вещь, блестящая в пыли… Он положил молоток в угол и аккуратно взял украшение рукой в перчатке:
        - Не может быть…
        23
        Когда его доставили в управление, Габриэлю пришлось пройти через снятие отпечатков пальцев и изъятие личных вещей, в том числе шнурка с ключом. Ему засунули тампон на палочке за щеку, чтобы взять пробу ДНК, а доктор обследовал его, раздев до пояса, под внимательным взглядом Поля. Медик не обнаружил ни переломов, ни каких-либо серьезных повреждений. «Мерседес» был отправлен на парковку бригады. Назначенный государственный защитник появится не раньше утра, чтобы присутствовать на допросе.
        Вот уже больше трех часов Габриэль мариновался в одной из двух камер для задержанных. Как в старые времена, деревянная доска в качестве скамьи или кровати… Металлическая дверь с плексигласовым окошком - единственная связь с внешним миром… И никого, кто пришел бы рассказать новости. Сколько правонарушителей, лихачей, пьяниц он лично запирал здесь? А сегодня сам оказался по другую сторону двери.
        Он потер распухшую левую скулу, все еще не оправившись от шока, вызванного недавним открытием. Эдди Лекуантру придется объяснить наличие подвески в его подвале. Несмотря на все последние события, Габриэль верил в Поля и даже не мог злиться на него за то, что тот его засадил. Тем самым Поль избавил Габриэля от худшего. Он всегда был прекрасным дознавателем, умелым и дотошным, так что сумеет расколоть молодчика. Поль докопается до истины.
        Бывший напарник явился открыть камеру около десяти вечера. Лицо его осунулось, волосы торчали во все стороны. Два ярких оникса блестели над набрякшими под глазами мешками по обе стороны заострившегося, как клинок, носа. Габриэль больше не чувствовал того шока, который испытал, увидев его в первый раз. Он мало-помалу привыкал к человеку, который, несмотря на безжалостный груз лет, остался тем же ожесточенным бойцом, что и раньше.
        - Поговорим один на один, без адвоката, просто как двое давних коллег, в свое время уважавших друг друга, не возражаешь?
        Не говоря ни слова, Габриэль последовал за ним. В молчании они поднялись на первый этаж. Кабинеты были пусты. Габриэль заметил, что одна из неоновых ламп на потолке так и не зажглась. При других обстоятельствах он бы улыбнулся: эта флуоресцентная трубка барахлила еще в его воспоминаниях и была одной из тех мелочей, до ремонта которых никогда не доходят руки. Чуть дальше, в маленькой кухоньке, перед электрическим чайником терпеливо дожидалась Луиза, сидя с опущенной головой. Всякий раз, видя ее, Габриэль испытывал жгучую боль: ему казалось, что рядом с ней вот-вот появится Жюли.
        - Где Лекуантр? - бросил он, дойдя до кабинета Поля.
        Тот предложил ему присесть. Габриэль отметил, что слева от компьютера лежат пыльные тома досье. Очевидно, материалы дела, которые достали из дальнего ящика. На этот раз капитан не удосужился снять фотографии с белой доски. Они висели строго по линейке, образуя безупречную шахматную доску. Крупным планом разбитое лицо… Гематомы на ляжках… Татуировки… Более широкий план, показывающий лежащее на гальке тело, мертвую птицу на правой ноге. Габриэль был уверен: Поль хотел, чтобы он это увидел.
        - Его отпустили.
        Поль только что уселся напротив. Он властно взмахнул рукой, прежде чем Габриэль успел открыть рот.
        - Таковы условия сделки, чтобы он не подавал на тебя жалобу за нанесение ран и побоев.
        - Как… как сделки? Ты заключил сделку с этой мразью?
        - Остается незаконное проникновение в жилище, на которое мы не можем закрыть глаза, но я поговорю с прокурором. Твоя потеря памяти, сам факт, что ты немного не в себе… Отделаешься простым предупреждением. Разумеется, я не стану упоминать о молотке, которым ты, по всей видимости, собирался разбить ему колено. Которое? Левое или правое на этот раз?
        Габриэль чувствовал, как его засасывает кошмар. Поль ткнул большим пальцем в доску:
        - Ближе к вечеру мы получили анализы ДНК трупа на берегу. Это не Жюли. Жертвы нет в картотеке, и на этом этапе расследования мы пока не установили ее личность…
        Габриэль прижал кулак к губам. Значит, надежда еще не потеряна. Крошечная, но она есть.
        - Это мало что меняет, но знай, что Коринне тоже немного полегчало, - продолжил Поль. - Можно сказать, хоть какой-то глоток кислорода в душных страданиях, хотя ничто больше не может по-настоящему облегчить ее боль. При всем том она хотела, чтобы ты как можно скорее об этом узнал. Вот, дело сделано.
        Габриэль тихо наклонил голову:
        - Спасибо.
        - Ага, не часто ли тебе приходится благодарить меня после твоего возвращения, как полагаешь?
        Тыльной стороной ладони он смахнул часть пыли с досье.
        - Вернемся к результатам экспертизы… Тут все не просто. Взятые из вагины образцы спермы ничего не дали и принадлежат человеку, которого нет в картотеке. Другими словами, если у тебя в голове еще вертятся хоть малейшие сомнения, Эдди Лекуантр не имеет никакого отношения к этому грязному делу. Он не насиловал ту женщину. Кстати, когда ты на него набросился, он возвращался из кино, и билет при нем. Мы проверим, но если он сидел там, то не мог быть на гидроэлектростанции. Мы тем не менее воспользовались твоим вторжением и как следует у него порылись, сам понимаешь, не упускать же такой случай. Разумеется, ничего особенного не нашли, кроме нескольких DVD с порнухой. Ничего подозрительного. - Поль развернулся вполоборота. - Также под ногтями и на ладонях жертвы были обнаружены чужие кожа и кровь. Она сопротивлялась и сильно поцарапала нападавшего. Выделенная из этого биоматериала ДНК обнаружена и на синяках в области ляжек. Загвоздка в том, что данная ДНК тоже отсутствует в картотеке и к тому же не совпадает с ДНК спермы.
        Габриэль мотнул головой, не уверенный, что правильно понял:
        - Насильников было двое?
        Поль отрицательно покачал головой:
        - В случае изнасилования мы обязаны собирать генетический материал преступника и с кровоподтеков. Это же он применяет силу, чтобы проникнуть в свою добычу. Ну, по логике. Третье лицо, возможно, удерживало жертву за щиколотки, но никак не могло оставить следы в непосредственной близости к области гениталий. Эти и другие детали, о которых я не буду тебе сейчас рассказывать, заставляют отказаться от гипотезы о двойном изнасиловании.
        - Должен признаться, я чего-то недопонимаю.
        - У меня тут складывается одна теория, но я пока придержу ее при себе. В любом случае анализы еще делаются, посмотрим, что покажут. Что же касается огнестрельных ранений, повлекших смерть, полученные из Экюлли данные указывают на пули калибра семь целых шестьдесят пять сотых миллиметра, менее распространенные, чем девятимиллиметровые; больше ничего существенного баллистики извлечь не смогли.
        Он отцепил с магнитной доски фотографию изуродованного лица и посмотрел на Габриэля:
        - На данный момент установление личности жертвы застопорилось. Несмотря на статьи Шамарлена в городской газете и передачи по местному радио, рассказывающие о нашей находке, никто не заявлял ни о каком исчезновении. Возможно, эта женщина не местная.
        - А подвеска? - бросил Габриэль, возвращая разговор к тому, что считал главной уликой. - Откуда у Лекуантра могло взяться украшение, которое было на моей дочери в день похищения?
        Поль положил снимок перед собой.
        - Да, подвеска… Я к этому и веду. Я передал ее в лабораторию, присовокупив к твоему нарушению неприкосновенности жилища. Я отметил, что данный предмет находился у тебя в кармане, соответственно, имеет место попытка кражи - единственный способ получить официальный анализ ДНК. Ну, это наши внутренние махинации, никто в этом разбираться не будет… Если Жюли носила эту подвеску, возможно, мы обнаружим там ее генетический материал, даже столько лет спустя, если только висюльку не вычистили. Во всяком случае, с чисто объективной точки зрения ничто пока не доказывает, что это украшение твоей дочери.
        - И ты смеешь мне это говорить?
        Поль прижал руки к вискам, помассировал.
        - Мы живем в эпоху доказательств, Габриэль. Признания, предположения и прочая приблизительная хрень остались в прошлом, с этим покончено. Твои сегодняшние закидоны угробили бы даже потенциальную возможность начать какое-либо судебное преследование Лекуантра. Например, он мог бы заявить, что ты сам принес украшение и подложил в ящик, чтобы повесить на него обвинение. Или что-то в том же роде, понял? Но он и до этого не додумался, потому что парень он недалекий. Хочешь, изложу тебе его версию происхождения подвески?
        - А как ты думаешь?
        Поль вытянул шею. Луиза перебралась в соседний кабинет. Он испустил глубокий вздох.
        - Не понимаю, почему она не отправляется домой спать, как остальные. Посмотри на нее, сидит со своим вербеновым пойлом, или что там у нее в чашке… Ей еще и двадцати девяти нет. Три месяца назад она мне объявляет, что встречается с парнем. Я говорю себе: «Наконец-то!» - я доволен, и знаешь, кем оказывается этот тип? Эскиме-младшим, из похоронного бюро, тем самым, что вертится у нас под ногами при каждом самоубийстве или помершем старике. Официальный помощник судмедэксперта.
        Поль встал и закрыл жалюзи.
        - Твою ж мать… Ее так и тянет на чернуху, иначе она не может. Я думал, что с возрастом мы как-то сблизимся. Не знаю… Такое ощущение, что она всю жизнь не может мне простить смерть ее матери, как будто в моих силах было хоть что-то изменить. Это был гребаный рассеянный склероз, ну что я мог поделать?
        Габриэль не нашелся что ответить. Поль пожал плечами:
        - Ладно, возвращаясь к нашим баранам: Лекуантр говорит, что встретил тебя в коридоре гостиницы «У скалы» вчера утром и ты его не узнал. Это правда?
        Габриэль кивнул, насупившись.
        - А вот он тебя прекрасно узнал, несмотря… - Он указал на обритый череп Габриэля. - По его словам, видок у тебя был совершенно потусторонний. Ты был уверен, что спал в номере двадцать девять, а на самом деле провел ночь в седьмом, под именем пресловутого Уолтера Гаффина.
        - К чему ты клонишь?
        Ему очень не понравился взгляд, который в этот момент бросил на него Поль: так смотрит игрок в покер, когда выкладывает последнюю карту и срывает банк.
        - Он говорит, что, именно убирая твою комнату, то есть номер семь, он и нашел это украшение.
        24
        Только бы не отключиться.
        Габриэлю казалось, что его продолжают избивать, но теперь словами.
        - Подвеска, в моей комнате?
        - Точно. Она валялась под кроватью вместе с оборванной цепочкой. Как если бы ее сорвали с чьей-то шеи. Вот так. - Поль показал жестом.
        - И ты поверил Лекуантру?
        Жандарм сделал вид, что ничего не слышал:
        - Знаешь… Ну, где-то в уголке сознания ты и сам понимаешь, что Лекуантр не семи пядей во лбу. По его словам, он забрал украшение, потому что узнал его и хотел проверить, действительно ли, цитирую, «оно той девочки, которую так и не нашли». Он вспомнил, что сохранил старые листовки в ящике, как иногда хранят старые ненужные газеты. У всех нас они валяются в подвалах, на дне деревянных ящиков, на полках - макулатура, которую хранят на розжиг. Короче, он сравнил и увидел полное сходство. Говорит, что колебался, отнести ее нам или нет, как раз перед тем, как ты напал на него.
        Габриэль вспомнил о странном поведении типа в подвале. Как он метался вокруг того металлического шкафа. Поведение человека, которого мучат сомнения?
        Теперь Поль стоял.
        - Ну? Что ты думаешь о его версии? - спросил жандарм.
        - Она крайне маловероятна.
        - А вот мне кажется, что она смахивает на правду, учитывая обстоятельства.
        - Если я правильно тебя понял, у меня вроде как была подвеска, которую носила моя дочь, когда те сволочи затащили ее в машину больше двенадцати лет назад?
        - У тебя или у той женщины, с которой ты явился в гостиницу в вечер твоего приезда.
        Сначала мощный боковой справа, теперь - апперкот. Поль времени не терял, конечно, он успел повсюду сунуть нос и задать нужные вопросы… Габриэль поднял голову, упрямо глядя на жандарма, который нависал над ним, упираясь ладонями о стол.
        - Почему ты не рассказал мне про нее? - разъярился Поль.
        - Потому что будь она хоть мать Тереза, я бы этого не знал. Когда я проснулся, ничто не указывало на присутствие в комнате другого человека. Но возможно, это она украла у меня бумажник и документы, прежде чем забрала свои вещи, свою машину и сбежала.
        - Куда? На север? Вы что, приехали черт-те откуда в Сагас на разных машинах, только чтобы она уехала обратно через несколько часов?
        Габриэль пожал плечами с ощущением, что лассо затягивается у него на горле. Поль прав: получается какая-то бессмыслица. Жандарм отцепил фотографию с трупом на берегу и положил перед ним:
        - Тебе это тоже приходило в голову?
        Габриэль взял глянцевый прямоугольник, вгляделся в надежде на вспышку в голове, на хотя бы крошечный лучик света в непроглядном тумане своего мозга. Но ничего не случилось. Он оттолкнул снимок:
        - У тебя есть моя ДНК. Это заменяет все ответы, которые я мог бы тебе дать. Мой визит к Лекуантру и последующий арест в конечном счете тебя устраивают. Адвокат, который явится только завтра, и все прочее… Отличная работа!
        Они молча смотрели друг на друга, потом Поль прикрепил фотографию обратно. Он выровнял ее, приладив в одну линию с остальными.
        - Ты совершаешь ошибку: ты просто не представляешь, до какой степени исчезновение твоей дочери до сих пор не дает мне покоя. Это изменило наши жизни. Бесповоротно.
        Он нажал на кнопку старой электрической кофеварки - один из тех предметов, с которыми не расстаются на протяжении всей карьеры, - и застыл, глядя на медленно наполняющийся стеклянный сосуд.
        - Каждая паршивая страничка из детективного романа, которую мы получали, разрушала нас еще больше, Коринну и меня. Непонятно, чего хочет этот анонимщик. И при чем тут Агата Кристи? Почему эта сволочь творит такое? Каждый божий день Коринна все больше увязает в сожалениях и гневе. И она не оправится, пока не узнает правды, сечешь?
        Он повернулся к бывшему коллеге:
        - Некий тоскливый голосок внутри меня даже надеялся, что труп на берегу Арва окажется твоей дочерью. По крайней мере, мы бы знали. Это было бы тяжело, но мы бы знали.
        Он вздохнул:
        - Ты что-то нарыл, Габриэль. И наличие подвески это доказывает… И еще вот это…
        Он достал из кармана опечатанный пакет с черной магнитной коробочкой внутри его:
        - Я попросил своих ребят глянуть на твою машину после того, как ее перегнали сюда. Они нашли эту штуку, прикрепленную под пассажирским сиденьем. Жучок GPS.
        - За мной следят?
        - Похоже на то. Стандартный жучок, никаких отпечатков на нем не выявлено: его владелец был очень осторожен. Я не знаю, куда тебя занесло, но, кажется, тебе удалось разворошить муравейник там, где двенадцать лет назад мы наткнулись на стену. Должен признать, что я впечатлен. Ты являешься на гидроэлектростанцию - и чуть было не хватаешь анонимщика. Вваливаешься к Лекуантру - и находишь подвеску…
        Поль налил два стаканчика наконец-то поспевшего дымящегося кофе.
        - Ты не убийца, Габриэль. Ты способен причинить кому-то боль, но не изнасиловать и не засунуть ветку в вагину женщины и пустить ей потом две пули в грудь. Между прочим, жертва сопротивлялась, а пока тебя прослушивал врач, я осмотрел тебя: ни на твоем лице, ни на теле нет царапин. И ты был у себя в номере, когда скворцы падали с неба, так ведь?
        - Да. Думаю, я заснул. И проснулся, когда услышал звук ударов. Я был один. Я вышел, увидел птиц. Там и другие выскочили наружу, клиенты гостиницы, которые могут подтвердить. Какой-то тип заговорил со мной об апокалипсисе. Потом… не знаю, наверно, я опять заснул.
        Поль кивнул, соглашаясь со словами Габриэля:
        - Действительно, твой сосед подтвердил, что вышел на улицу одновременно с тобой, в два часа десять минут.
        На Габриэля нахлынуло огромное облегчение. Он заметил, как Поль добавляет два кусочка сахара только в один из стаканчиков. Раньше он пил несладкий.
        - Однако, даже если ты говоришь правду, я знаю, что ты каким-то образом связан со всем этим бардаком. Ладно, как говорится, утро вечера мудренее. И если эта чертова ночь принесет мне ответы, настоящие ответы, я доставлю себе такое удовольствие и отпущу тебя на все четыре стороны.
        Он упер указательный палец в стол:
        - Я хочу, чтобы волк, каким ты всегда был и каким остался, докопался до улик, хранящихся в глубине твоей свихнувшейся башки. У тебя же с собой была подвеска, черт тебя подери! Что это значит? Ты нашел свою дочь или ее похитителей? Я хочу, чтобы ты продолжил охоту и добывал для меня информацию. Любую информацию, чтобы я смог снова открыть дело и закончить его раз и навсегда. Я хочу этого всем сердцем, только этого.
        Впервые Габриэль почувствовал, что его положение не совсем безнадежно. Поль указал на стаканчик с кофе:
        - Без сахара, как всегда?
        - Бурда, как всегда?
        Капитан выдавил слабую улыбку:
        - Безусловно, самая редкостная бурда во всей окрестности. Но это никогда не мешало нам потреблять ее литрами. И причем все пока живы.
        Габриэль, внезапно охваченный ностальгией по тем временам, сделал глоток. От разлившегося по горлу тепла стало лучше.
        - На этот час образцы твоего биоматериала для ДНК-теста в руках наших криминалистов. Я попросил их сегодня поработать в ночь, и над образцами, и над подвеской. Они не стали особо брюзжать. Замечу, что такое в Сагасе случается не каждый день. Пока все не выясним, я подержу тебя здесь. Соседняя лавка работает до полуночи, я принесу тебе сэндвич, тунец с майонезом, если мне не изменяет память.
        - Не изменяет.
        - В такое время майонез будет не самым свежим, но сойдет… А ты отправляйся вниз и отдыхай. Знаю, там не слишком комфортабельно, но ты же знаешь нашу контору: тебе предоставили номер люкс.
        25
        Сидя в глубокой задумчивости за компьютером, Поль пытался сложить куски головоломки Москато в единое целое. Было уже около трех ночи, а после обнаружения трупа поспать ему довелось совсем немного. Впрочем, вот уже несколько лет со сном у него были проблемы.
        Нацепив очки для чтения, он снова тщательно проглядел при свете лампы выписанные на листке данные. Слышно было, как гудят трубы и переливается вода в радиаторах. Поль любил эти ночные звуки и тесное пространство своего кабинета. Этот кокон защищал его от внешнего мира.
        Он сосредоточился. Два дня назад Габриэль приехал в гостиницу «У скалы». По словам хозяина и по записям в компьютере, его бывший коллега представился неким Уолтером Гаффином. Потом он вернулся на парковку и привел с собой загадочную незнакомку. Ромуальд Таншон так и не смог ее описать. Вроде блондинка, лет тридцати - как и жертва на берегу, - но она держалась поодаль, старалась не обращать на себя внимания и не произнесла ни единого слова. Вроде не особенно радовалась, что оказалась там. И однако, приехала в Сагас…
        Выходили ли они с Москато из гостиницы после того, как разместились в номере? Приехали ли они на двух машинах? Пока что выяснить это не удалось. Те двое жандармов, которые перегоняли «мерседес» Габриэля, попытались отыскать волосы или любой след женского присутствия в салоне автомобиля и нашли жучок GPS.
        Почему эта парочка выбрала гостиницу «У скалы»? В окрестностях нашлось бы немало более приятных заведений. Не пятизвездочных, конечно, но куда комфортней этой старой ночлежки с подштукатуренными стенами, а в качестве вида из окна с парковкой с одной стороны и известняковой скалой - с другой. Тогда почему? К тому же, как утверждал Таншон, Габриэль потребовал именно седьмой номер. Седьмой, и никакой другой.
        Напрашивался простой вывод: Габриэль Москато вернулся в Сагас под чужой личиной с какой-то конкретной целью. Причем эта цель, по всей вероятности и по заключению невропатолога, стоила ему проблем с головой.
        Поль в энный раз обвел ручкой слова «гостиница „У скалы“»… Именно там двенадцать лет назад его друг заснул после того, как выяснил личности клиентов, проживавших в гостинице приблизительно в то же время, когда была похищена его дочь. Именно там он обнаружил пресловутую Ванду Гершвиц.
        В голове словно прозвенел сигнал тревоги, но он не мог определить источник. Полистал следственное дело, нашел страницы, где излагались результаты проверки списка постояльцев. Поль не заглядывал в эту часть досье уже много лет, но нутром помнил, в какое возбуждение они тогда пришли с Габриэлем, когда, прошерстив распечатку, выяснили, что никакой Ванды Гершвиц на самом деле не существует. Открылся новый след. Новая надежда отыскать Жюли.
        Он нашел нужную запись.
        Ванда Гершвиц. Снимала комнату номер 7 с 24 февраля по 8 марта, день исчезновения Жюли. Расплатилась наличными.
        Комната номер 7. Поль почувствовал, что у него в руках ключ от ящика Пандоры. В этот момент ему бросилась в глаза еще одна очевидность. Он поспешно включил компьютер и вывел на экран фальшивое удостоверение личности Габриэля.
        Он попал в яблочко.
        Уолтер Гаффин - Walter Guffin.
        Ванда Гершвиц - Wanda Gershwitz.
        Одни и те же инициалы. Одна и та же гостиница, один и тот же номер. И оба зарегистрировались под ложными именами.
        Прилив адреналина. Он схватил мобильник и посмотрел на фотографию подвески, найденной у Эдди Лекуантра. Порванная цепочка… Драка… Украшение, упавшее под кровать… Немой фильм раскручивался у него в голове на такой скорости, что он едва обратил внимание на Луизу, появившуюся на пороге. Откинулся в кресле, приложил ладони к щекам. Неужели?..
        Он поднял глаза на дочь:
        - Что у тебя?
        - Я кое-что нашла, иди посмотри, - ответила она, махнув рукой.
        Она уже уходила обратно.
        - Луиза, Луиза, задержись на пару секунд. Я тут вспомнил одну вещь. Можешь повторить мне слово в слово, что ты сказала по поводу той истории с носками и логикой преступления?
        Луиза посмотрела на отца. Тот выложил перед собой кучу фотографий с места преступления. В полутьме своего кабинета он походил на кролика, забившегося в глубину норки. Его глаза искрились, как бенгальские огни.
        - А-а-а, теперь тебя вдруг заинтересовала моя интуиция в духе «Экспертов»? Ладно, я сказала: должна быть какая-то логика, стоящая за тем фактом, что убийца запихнул носки в рот своей жертве post mortem. И что эту логику нам следует расшифровать. А еще я говорила, что, по всей видимости, убийца совсем не паниковал, несмотря на падение мертвых птиц. Он был чертовски хладнокровен.
        Она вышла. Поль последовал за ней, продолжая выстраивать в голове целую схему и все более отчетливо представляя, как развивались события.
        Получалось нечто головокружительное.
        26
        Луиза торопливо вернулась на свое место. Белый свет экрана отражался на влажной поверхности ее покрасневших от усталости глаз.
        - Как себя чувствует Москато? - поинтересовалась она.
        - Его задница располагается на нарах в камере предварительного заключения, а в мозги словно всадили пулю сорок четвертого калибра. И как, по-твоему, он должен себя чувствовать?
        Луиза слишком устала, чтобы огрызнуться и заметить, что свои язвительные комментарии Поль мог бы оставить при себе. Просто щелкнула мышью:
        - Я хотела показать тебе, что мне удалось найти, прежде чем пойду спать. Я запустила поиск по татуировкам жертвы.
        - Наверно, это могло бы и подож…
        - Итак, что касается дьявола, ничего оригинального сказать не могу, - продолжила она, не слушая отца. - Падший ангел, символ зла, библейские истории и прочий бред в этом духе. Он отчетливо виден на предплечье. Это скорее мужская татуировка. Убитая хотела, чтобы с первого взгляда было ясно, с кем придется иметь дело…
        Поль украдкой поглядывал на дочь, пока та увеличивала на экране вторую фотографию, на которой был снят левый бицепс жертвы. Задался вопросом, посещала ли Луиза хоть раз тату-салон. Он представил себе дочь с рисунком змеи, обвивающей распятье, на ягодице или еще где-нибудь. Она прошла через мятежный период к концу подросткового возраста - они тогда собачились целыми днями и вообще не могли спокойно разговаривать.
        - Матрешка - знаменитая русская кукла, в которую вложено еще несколько таких же. На первый взгляд ничего особенного. Сейчас они в моде, все их делают, и это вовсе не означает, что ты как-то связан с Россией. Но если рассмотреть ее повнимательнее, можно заметить вот здесь, под узором, маленький пистолет. А там, под лепестком цветка, череп.
        Поль и впрямь разглядел эти детали, которые, с его точки зрения, не имели большого значения. Дочь вывела на экран последнюю татуировку, которая занимала большую часть спины убитой.
        - Вот эта особенно впечатляет, - сказала она. - Ковбой с двумя револьверами, один из которых направлен прямо на зрителя. Татуировка невидима, когда женщина одета, но внушительная, а значит, важна для нее. Татуировки всегда имеют определенный смысл для своих владельцев, они…
        - Избавь меня от лекций, переходи к сути дела. Уже три часа ночи.
        Луиза вздохнула:
        - Дай мне закончить, ладно?.. Вначале я не очень понимала, где искать. Но матрешка заставила меня покопаться в русской символике…
        Она вывела фотографию мужчины с голым торсом и бугрящимися мышцами, с которым Полю не хотелось бы столкнуться один на один в коридоре. Его тело сплошь покрывали татуировки, а шею обвивала большая паутина. Луиза указала на ковбоя на его правой грудной мышце, похожего на того, который был на трупе.
        - Эти татуировки типичны для членов Братвы, - выдохнула она. - Русской мафии.
        Капитан почувствовал, как по спине пробежал холодок. Было что-то странное, почти неправдоподобное в звучании этих слов, произнесенных глубокой ночью в безликом кабинете бригады, затерянной в сердце Савойских гор. Луиза попала в точку и немного этим гордилась.
        - Братва - это гигантский спрут, состоящий из многих тысяч криминальных групп и расползшийся по всей Европе. Она вторгается во все области, где пахнет грязными деньгами. Торг…
        - Я в курсе. Торговля наркотиками, оружием, людьми, а также убийства, похищения, киберпреступления… Группы часто работают автономно, состоят из трех-четырех человек и растворяются среди остального населения, будь то в России или за границей. Их невозможно отследить…
        Поль прямо-таки навис над дочерью, как будто хотел ее поглотить. Колесики в голове крутились на полной скорости. Родившаяся несколько минут назад гипотеза подтверждалась.
        - Что означает ковбой?
        - Он указывает, что данный член сообщества готов идти на оплаченный риск. Иначе говоря, мальчик на побегушках отправляется на фронт.
        - Наемник.
        Луиза поглубже устроилась в кресле, повертела головой, разминая затекшую шею. Потом сгребла в кучку яблочные огрызки, валявшиеся на столе, и убрала их в полиэтиленовый пакет. Наверняка для кур соседа, живущего за жандармскими квартирами.
        - Что делал русский мафиози здесь, в Сагасе? В последнее время у нас хватает краж, но на этом поприще обычно подвизаются выходцы из других стран Восточной Европы.
        Телефон Поля зазвонил. Он ответил. Подняв голову к окну, заметил в темноте алый кончик сигареты. Эксперт из лаборатории помахал ему. Поль махнул в ответ, сделал знак, что идет, и отсоединился.
        - Чего он хотел? - спросила Луиза, застегивая молнию парки.
        - Это по поводу подвески, я займусь. Ступай к своему парню и проведи хорошо хоть остаток ночи. Боюсь, день завтра будет длинным.
        Луиза задержалась у экрана компьютера и от души зевнула. Ее отцу пришлось признать, что при таком освещении и с темными кругами под глазами, которые ее старили, она была вылитая мать.
        27
        Габриэль, не дрогнув, спускается по ступенькам, так глубоко уходящим под землю, что им не видно конца. Огонек черной зажигалки, на которой выгравирована голова волка, окружает его хрупкой янтарной аурой, столь крохотной, что он кажется себе безмолвным пловцом, погруженным в пучины океана. В слабом свете проступают скальные стены, поблескивающие, как угольные пласты.
        Габриэль, как в мороке, оглядывается вокруг. Происходит нечто невероятное: он понимает, что спит. Он прекрасно осознает, что в этот самый момент лежит на скамейке в камере предварительного заключения жандармерии Сагаса. Он даже слышит свое дыхание. И говорит себе, что это невозможно. Вокруг него все слишком настоящее. Тогда он проводит левой рукой сквозь пламя, оно не колышется. И сам он не чувствует никакой боли.
        Он совершенно точно спит.
        Габриэль не представляет, почему он здесь, в темноте, и что должен делать. Это, конечно, как-то связано с его разладившимся мозгом и проблемами с памятью. Сбой в системе. Пораженный способностью своего подсознания воспроизводить детали и ощущения - он узнает зажигалку из бардачка «мерседеса», чувствует, как разлитая вокруг влажность касается его лица, - он решает продолжить путь.
        Пространство между стенами сжимается, ступени становятся все уже и выше, вынуждая его прыгать при каждом шаге. Его сознанию удается имитировать стук подошв о землю. Он думает: «Это безумие» - и знает, что мысль возникла вне сна, он это думает в данную секунду, лежа на своей скамейке, и когда откроет глаза, то вспомнит обо всем. Он знает это, потому что проживает все прямо сейчас в полной ясности и осознанности.
        Но нельзя упускать такую возможность. Вдруг представился случай преодолеть стены амнезии, заглянуть по ту сторону, обманув невидимых сторожей, которые во время бодрствования противодействуют любому его вторжению. Может, сторожа заснули.
        Наконец он добирается до плоской однородной поверхности, похожей на черный песок. Над ним тянется свод, сквозь который проросли корни деревьев и теперь свисают, попав в ловушку влажных скал. Их органические пальцы норовят вцепиться ему в волосы. Без сомнения, Габриэль передвигается под лесом.
        На стенах посверкивают вкрапления, похожие на слоновую кость. Габриэль подносит зажигалку ближе и понимает, что это осколки костей. Кусочки берцовой кости, бедренной, черепной коробки, впечатанные в стену с нечеловеческой силой. Он осознает, что здесь ничто не имеет над ним власти, но все равно чувствует, как им овладевает страх. Дыхание учащается в спящей груди, но он пытается сохранять спокойствие. Главное, он не хочет, чтобы стражи подсознательного изгнали его со своей территории. Он хочет разведать дальний конец туннеля и повторяет себе: «Ты ничем не рискуешь, ты ничем не рискуешь…»
        Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».
        Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.
        Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?
        Его сердце - реальное сердце - срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.
        Его душит волнение. С другой стороны зеркала Жюли протягивает руку, она совсем рядом, в нескольких миллиметрах от руки Габриэля, но она недоступна. Хотя на ней все тот же спортивный костюм, его дочь постарела, чуть волнистые волосы ниспадают на плечи, ее челюсти отвердели, а черты лица стали более грубыми. Руки черны от грязи. Она умоляет его о помощи, умоляет вытащить ее из тюрьмы. Отчаянные крики дочери наотмашь хлещут Габриэля. Опять-таки он знает, что спит. Все испарится, как только он откроет глаза. В реальном мире Жюли рядом не будет. Но он не в состоянии оставаться здесь и ничего не делать.
        - Ты сама должна помочь мне, - бормочет он, словно кто-то его слышит. - Помоги мне найти тебя. Где ты? Кто тебя запер?
        Она прикладывает ладони к зеркалу, потом убирает, оставляя алые отпечатки: кровь начинает стекать со стороны Габриэля, он может ее потрогать. Другая девушка, до этого свернувшаяся в комочек, поднимается - из одежды на ней только верхняя куртка, доходящая ей до колен, - и тянет Жюли назад.
        - Оставь ее! - рычит Габриэль. - Жюли, нет! Останься со мной! Скажи, кто с тобой это сделал!
        Кажется, Жюли его больше не слышит. Она поворачивается спиной, увлекаемая второй девушкой. Отражения отдаляются, пленницы преграды всего в несколько миллиметров толщиной. Габриэль кричит, он хочет обнять своего ребенка, почувствовать запах ее кожи, тепло ее тела, он хочет увести ее и вырвать из этого кошмара. Он бросается на зеркало и против всех ожиданий словно проходит сквозь материю. И чувствует, как собственный вес увлекает его в пропасть.
        Падение заглатывает его.
        Габриэль резко сел, задыхаясь. Гортань наконец расслабилась, освобождая проход воздуху, и он начал дышать.
        Посмотрел на свою ладонь - ту, которой он трогал кровь Жюли. Он только что пережил самое невероятное событие в своей жизни. Сон, который он полностью осознавал и прекрасно помнил. Он потер веки, кинулся к двери и во весь голос стал звать Поля.
        Вдалеке хлопнула дверь. В окошке показалась Луиза, уже облаченная в парку:
        - Отец только что ушел. Что случилось?
        - Я только хочу попросить тебя об услуге. Твой мобильник при тебе?
        - Да, но и речи быть не может, чтобы ты звонил. Ты же…
        - У тебя ведь есть доступ в Интернет с телефона, верно?
        Луиза кивнула. Она не очень понимала, куда Габриэль клонит.
        - Мне нужно, чтобы ты кое-что поискала.
        Перед ней сверкали два топаза.
        - Хорошо. Поискала что?
        - Матильду Лурмель. Я увидел ее во сне. Если найдешь ее лицо, я хотел бы на него глянуть.
        Она послушалась, нахмурив брови:
        - Тут полно газетных статей. Подожди пару секунд… Это исчезнувшая девушка… Кажется, в две тысячи одиннадцатом… А с чего она тебя заинтересовала?
        - Говорю же, она мне приснилась. И больше ничего не знаю.
        Луиза недоверчиво на него посмотрела, потом продолжила поиск. И в конце концов показала ему экран своего мобильника.
        Габриэль не поверил глазам: это была именно она, вторая пленница из зеркала. Он пробормотал слова благодарности и рухнул обратно на скамью в полном ошеломлении. Этот сон не был просто фантазией его разума. Нет, его мозг выдал кусочек совершенно реальных воспоминаний.
        Габриэль был убежден: в настоящей жизни эти лица когда-то были у него перед глазами, он почти мог их потрогать. Лицо Жюли, постаревшей на четыре-пять лет, может больше. Это отчасти объясняет, почему он попросил у Солены Пелтье профили ДНК. Вдруг ему удалось добыть немного их биологического материала в каком-нибудь подвале? Но когда? В момент, когда он связался со своей старой коллегой и подругой, то есть всего три месяца назад?
        Облокотившись о стену камеры, он взялся руками за голову. Перед глазами все еще стояла зловещая обстановка из сна: впаянные в стены осколки костей, корни деревьев, проросшие сквозь потолок. Пещера больного психа. Князя тьмы, которому оказалось мало одной девушки…
        Габриэль изо всех сил постарался сосредоточиться. Но сколько он ни рылся в глубинах своего мозга, там больше не было ничего, кроме жуткого зерна сомнений, которое сон заронил в его череп.
        Оставались ли Жюли и Матильда живыми еще и сегодня, запертые в каком-то чудовищном месте, откуда он не способен был их извлечь?
        28
        - Вот, это вам. Я решил, что это не помешает доблестным ночным труженикам, особенно в такой собачий холод.
        Поль только что присоединился к криминалисту с двумя стаканчиками дымящегося кофе. Он постоянно поглощал кофеин, иначе бы не продержался. Прошедшие день и ночь казались ему нескончаемыми.
        Седрик Дамеус загасил сигарету и отпил темной жидкости. У Поля перед глазами мелькнул Морган Фримен, как и всякий раз, когда он сталкивался с Седриком. Он был единственным чернокожим в бригаде. А его дети, кстати, - единственными чернокожими в начальной школе Сюзанн-Блин Сагаса, как и его жена была единственной чернокожей в больнице, где занимала должность помощницы медсестры. Седрик выбросил свой недопитый стаканчик с кофе в урну и повел Поля в лабораторию.
        Архитектурным шедевром это здание отнюдь не было, зато отличалось функциональностью. Коридор с бежевым линолеумом вел в две комнаты и три лаборатории, в одну из которых, ту, где делали ДНК-тесты, можно было пройти только через тамбур для переодевания. Минуя это замкнутое пространство, жандарм заметил в большом прозрачном коробе подвешенные и частично изрезанные брюки и трусики жертвы. Водруженные на свои подставки амплификаторы ДНК и термоциклеры трудились на полную мощность.
        - Я не стал говорить по телефону, но мы обнаружили большое количество спермы на трусиках. Того же происхождения, что та, образцы которой были извлечены из вагины и при взятии соскобов с бедер.
        Поль остановился перед стеклом в глубокой задумчивости:
        - Как если бы жертва снова натянула трусики после сексуального контакта?
        - Да, вероятно, так и произошло.
        Они двинулись дальше. Результаты нового анализа противоречили версии насилия на берегу, за которым последовали два выстрела. При обнаружении тела трусики жертвы находились на уровне коленей и не могли быть пропитаны спермой, если только насильник не натянул их, а потом не стянул обратно, что не имело никакого смысла. Поль все больше склонялся к мысли, что сексуальный контакт убитой с неизвестным имел место задолго до жестокого убийства. Что это два не связанных друг с другом события.
        - Профили ДНК лиц, которые имели отношение к подвеске, - сказал Дамеус, - смогу предоставить вам завтра утром, то есть совсем скоро. За основу для анализа я взял только отложения органической материи, которые привели к почернению украшения.
        - А пробы ДНК Габриэля Москато?
        - Пока в машинах. Вы сказали обработать их в первую очередь, так что готово будет к восходу солнца. А что с ним случилось, с Москато? Я присоединился к команде, когда он уже ушел из жандармерии, а раньше его практически не знал, но мне рассказали про… ну, про вашу ногу…
        - Это все непросто, - прервал его Поль.
        Дамеус не стал настаивать. Они свернули в помещение, где в металлических шкафах накапливались толстые закрытые упаковки: в них ожидали исследования опечатанные улики, доставленные со всего района, например осколки стекла с места кражи. Рядом стояло всяческое оборудование, вроде разномастных пробирок, наборов различных принадлежностей, рулонов мусорных пакетов… На столе расположилась коллекция челюстей и скелетов животного происхождения - фигуранты тянувшихся целую вечность дел об отравлении кошек и собак, а на другом его конце, на куске белой марли, лежало интересующее их украшение.
        Поль достал пару латексных перчаток из стоявшей рядом коробки.
        - Не трудитесь, - заявил Дамеус. - Как я сказал, необходимый генетический материал уже снят. Подвеска снова в вашем распоряжении.
        Дамеус поднял ее за цепочку и опустил в ладонь Поля. Книжечка была около трех сантиметров в длину и двух в ширину, толщиной в сантиметр. Эксперт протянул Полю лупу:
        - Невероятное украшение. В смысле материала ничего особо ценного - цепочка серебряная, книжка из латуни и олова, - но его оригинальность заключается в самой конструкции. Только по чистой случайности, разглядывая его под лупой, я обнаружил особенность в одном из круговых узоров на переплете книги. Посмотрите сами.
        Поль послушно взялся за лупу. Несмотря на увеличительное стекло, он не заметил ничего аномального и покачал головой. Дамеус вооружился циркулем и надавил металлическим кончиком на часть узора - иголка, войдя в паз, осталась в этом положении.
        - Какой-то механизм? - удивился Поль.
        - Не знаю, знаком ли вам принцип устройства японских коробочек с секретом. Такие красиво инкрустированные шкатулочки, которые открываются только после серии сложных и секретных манипуляций. Надавить в одном особом месте, потянуть в другом. В них можно что-то спрятать. Самые мудреные коробочки, чтобы открыться, требуют до семидесяти движений, которые должны выполняться в строго определенном порядке. Вы сейчас видите не просто изображение книги, а искусную систему, созданную по примеру таких японских коробочек.
        - И вам удалось ее открыть?
        Дамеус с улыбкой кивнул:
        - Мальчишкой я целыми днями шлялся по разным блошиным рынкам в поисках всяких головоломок. А эту штучку разгадать не так уж сложно, как может показаться. Ну… если вы заранее знаете, что в ней есть секрет. Достаточно четырех движений.
        Он перевернул подвеску, надавил на выпуклость на обложке, потянул за другую и нажал все той же иголкой циркуля на последнюю крошечную кнопку на задней стороне книги.
        - Прекрасная работа, - подчеркнул он, - невероятной точности, учитывая маленькие размеры книги. Пришлось бы разобрать ее, чтобы выяснить, как работает механизм, но, похоже, это невозможно сделать, не разрушив само украшение. Такое не купишь в первом попавшемся магазине. Это редкая вещь и, на мой взгляд, дорогая, которой может владеть только настоящий ценитель. Мой сын сказал бы: «Пиратская штучка». Для наглядности я оставил на месте тот объект, который в ней находился.
        - Какой объект?
        - Не буду портить вам сюрприз…
        Где Жюли могла взять такое украшение? Почему она врала о его происхождении? Поля мучило изумление и нетерпение. У него возникло чувство, что он ждет финальной развязки одной из картин Хичкока, - эта подвеска была тем самым макгаффином из фильма «Ужасы кровавых приключений Жюли Москато».
        Раздался новый щелчок. Обложка книги немного отошла в сторону. Дамеус открыл тайное пространство. Двумя пальцами он извлек то, что, очевидно, спрятала там Жюли двенадцать лет назад и что до сегодняшней ночи никто не обнаружил.
        Карту памяти.
        29
        Не может быть. Дело сдвинулось. Наконец-то сдвинулось, черт его побери… Пальцы Поля дрожали так сильно - кофе, возбуждение, - что он лишь с величайшим трудом вставил микрокарту в переходник. Когда ему это в конце концов удалось, он подключил аппарат к своему компьютеру. Поль заперся в кабинете и опустил жалюзи. Кроме дежурного жандарма на входе, он оставался в расположении бригады один.
        По всей видимости, ему в руки попала карта памяти цифровой камеры Жюли Москато, та самая, которую они так и не нашли - как выясняется, не без причины! Дамеус особо уточнил, что не пытался просмотреть ее содержимое из боязни повредить носитель.
        На экране открылось окно. Карта содержала две видеозаписи, одна от 13 сентября 2007-го, другая от 4 февраля 2008-го, то есть за месяц до исчезновения Жюли. Поль тут же скопировал файлы на свой жесткий диск, ужаснувшись мысли, что может потерять данные. Он не дышал, пока черточка загрузки не подошла к ста процентам. Скачивание вроде бы прошло без аномалий.
        Он сглотнул и включил видео, датированное сентябрем 2007-го. Карта пролежала в украшении целых двенадцать лет, и существовала куча причин, по которым она могла быть повреждена. Однако световые отблески заплясали на лице Поля, когда перед его глазами начал разворачиваться цветной фильм.
        Камера лежала на седле велосипеда. Угадывался немного размытый кусок руля слева. Ее внедорожник, подумал Поль. Погода стояла ясная, в поле зрения мелькали высокие ели. Лес. Шум ветра в ветвях. Крики птиц. Камеру переместили, и появилась сама Жюли с рюкзаком за плечами. Сердце Поля сжалось. Он представил себе чувства Габриэля, если бы тот так неожиданно вновь увидел свою дочь.
        На Жюли были трико в обтяжку, кроссовки с флуоресцирующими вставками и велосипедная ветровка из синего нейлона. Она достала походную складную лопату и вырыла ямку глубиной сантиметров сорок. Вынула из рюкзака коробку - что-то вроде маленького металлического ящичка, - которую и положила в землю. Потом сняла с шеи подвеску - ту самую, что сейчас лежала рядом с клавиатурой. Встав на колени, склонилась над ямой, держа цепочку кончиками пальцев. Она плакала. Поль различал ее прерывистые рыдания, похожие на подвывания животного.
        Но отпустить цепочку оказалось для нее слишком тяжело. Она снова надела ее на шею, прежде чем засыпать яму с коробкой землей, аккуратно утрамбовать ее и замаскировать поверх елочными иголками.
        На стволе дерева, у корней которого она стояла, Жюли швейцарским ножом долго процарапывала кору, пока не получилась ясно видная отметка в виде креста. Потом вернулась к камере и сняла несколько панорамных видов. Деревья, опять деревья, и так на сколько хватало глаз. Чуть подальше на склоне тропа. Череда крупных скал, одна из которых, в форме менгира[30 - Менгир - установленная человеком грубо обработанная каменная глыба, у которой вертикальные размеры заметно превышают горизонтальные.], не меньше двух метров высотой. Потом навела фокус на эти скалы, затем опять перешла к панорамной съемке в направлении места, где вырыла яму. Она хотела зафиксировать дорогу.
        Конец фильма.
        Жандарм неподвижно застыл перед экраном. Больше тринадцати лет назад явно чем-то очень расстроенная девушка-подросток зарывает металлическую коробку. Она едва не кладет туда же и подвеску, но решает сохранить ее у себя и прячет видео, позволяющее отыскать ее тайник.
        Что ты доверила лесу, Жюли?
        Возможно, девушка хотела избавиться от каких-то вещей, но не окончательно. Поэтому она подстраховалась возможностью однажды вернуть их. На всякий случай. На какой случай?
        Он включил второй фильм, от 4 февраля 2008-го. Время, высвечивающееся внизу справа, показывало 23:55. Совсем другая обстановка. Дождь, темнота. Изображение дрожит, камера раскачивается. Кто-то стоит с аппаратом на улице, звук выключен. Мелкие капли затуманивают картинку. Тряпка приближается к объективу, наступает темнота, потом изображение становится более четким. Камера направлена на окно, откуда просачивается свет, несмотря на задернутые шторы. Все слишком близко, слишком темно, чтобы Поль мог узнать место.
        Через минуту одна из штор отодвигается, пропуская полосу света. Тот, кто держит камеру, вздрагивает.
        Поль нахмурился. Объектив приникает в щель между шторами, дает небольшой обзор, пока не фокусируется на обнаженной спине. Капли воды усеивают оконное стекло, но это не мешает рассмотреть длинные платиновые волосы, сбегающие до поясницы девушки. Она сидит на кровати, верхом на силуэте, различить который невозможно из-за его позы и угла съемки. Но это мужчина. Слабый чуть оранжевый свет исходит, очевидно, от лампы в изголовье кровати.
        Спина изгибается, волосы извиваются, тело - явно очень юной девушки - описывает пылкие арабески. Правая рука мужчины вцепляется в простыни. Резкое движение, и платиновая шевелюра словно отделяется от черепа и скользит назад. Девушка еле успевает ее поймать и нацепить на место. Парик.
        Внезапно в стекле отражаются два белых луча. Объектив мгновенно утыкается в землю. Оператор быстро перемещается по гравию. Наклоняется и останавливается. По диагонали видны колеса автомобиля. Наконец белый свет исчезает. Через минуту аппарат снова поднимается и начинает снимать прямо перед собой. У Поля перехватывает дыхание, когда он узнает это место.
        Все происходит в гостинице «У скалы». В одной из комнат на первом этаже, выходящей прямо на паркинг.
        Пальцы жандарма судорожно сжали мышь. Того, кто производил съемку, спугнул приезд клиента, а потом он снова занял свою позицию за окном. По ту сторону стекла два человека занимались любовью. Дождь, захудалая гостиница, подглядывание в щелку между занавесками - все это было омерзительно. Полю стало нехорошо, но он не намеревался отступать ни на йоту. Эти видеозаписи, возможно, скрывали часть тайны двенадцатилетней давности.
        Минут десять спустя молодая женщина с поблескивающей спиной встала и вышла из кадра. Жандарм приклеился носом к экрану. Он заметил, что она старалась не поворачиваться лицом. Неужели это та самая Ванда Гершвиц? Если только не сама Жюли? Не этот ли мужчина подарил ей подвеску? Или же Жюли держала камеру? На долю секунды он подумал, что объектив могла наводить Луиза. Он тут же отбросил эту гнусную мысль.
        В комнате включили более яркий свет. Мужчина с каплями пота на лбу сел и оперся ладонями о матрас у себя за спиной. Широкая улыбка на раскрасневшемся лице. Перед самым концом фильма на две-три секунды крупным планом возникло его лицо.
        Поль остался сидеть, оглушенный, когда экран почернел.
        Мужчина был хозяином гостиницы.
        Это был Ромуальд Таншон.
        30
        Машина остановилась, фары погасли.
        Капитан жандармерии припарковался в глубине гостиничной стоянки, у подножия скалы. Заведение открывало свои двери в шесть тридцать, и он не намеревался разыгрывать из себя ковбоя, врываясь к чете Таншон в воскресенье глубокой ночью, как бы ему этого ни хотелось. Он и так уже понимал, что опасно заигрался: арест Габриэля, подвеска, которую он умудрился прицепить к делу о нарушении неприкосновенности жилища, а теперь еще и файлы, скопированные в его компьютер, о которых он не сообщил ни коллегам, ни начальству. На данный момент с процессуальной точки зрения этой карты памяти не существовало.
        Поль набросил себе на грудь куртку вместо пледа и прикрыл веки. Несмотря на кофеин, он отключился почти мгновенно. В голове закружились картинки. Раздробленное лицо женщины на берегу… Потерянный взгляд Габриэля Москато… Слезы Жюли над выкопанной в лесу ямкой… Изогнутая спина, по которой извиваются фальшивые платиновые волосы… И широкая улыбка Таншона на видео…
        Он открыл глаза, когда хлопнул багажник. Какая-то фигура села в машину и тронулась с места. Поль посмотрел на циферблат рядом с рулем: уже 7:35. Он заснул.
        Свинцовый день наваливался на город. Справа белесо и влажно отсвечивал известняк скалы. Горный хребет исчезал в тумане. Поль выпростался из-за руля с ощущением, что вылезает из консервной банки. Спина хрустнула. Он оперся о мокрый кузов и, сжав челюсти, потер ноющее колено. Он явно слишком стар для всей этой хрени.
        Направился к стойке регистрации, как и накануне, когда решил подробнее расспросить о Габриэле. Ноздри дрогнули, уловив запах горячего шоколада. Из расположенного в глубине гостиницы зала доносилось позвякивание ножей и вилок. Ромуальд сидел за компьютером. Он удивился, увидев капитана жандармерии в таком виде - помятая одежда, растрепанные волосы.
        - Мне нужно с вами поговорить, - сразу приступил к делу Поль. - И в каком-нибудь более укромном месте, если возможно.
        Ромуальд пошел предупредить жену, которая суетилась, подавая завтраки, сказал, что скоро вернется, и повел Поля в гостиную прилегающего дома, куда можно было попасть через дверь за стойкой.
        - Это по поводу Эдди, полагаю? Он звонил мне вчера вечером, чтобы взять отгул. Его пытались обворовать.
        - Нет, не по поводу Эдди. На этот раз по поводу вас лично.
        Ромуальд казался искренне удивленным. Поль включил свой планшет, продолжая краем глаза наблюдать за собеседником.
        - Вы же хорошо знали Жюли Москато, верно?
        Повисла долгая пауза.
        - Жюли Москато? Она… она работала в гостинице одно или два лета. Почему вы мне задаете такие вопросы в семь утра? Прошло как минимум тринадцать лет и…
        - Я знаю, когда это было. Она работала у вас в июле две тысячи шестого и июле две тысячи седьмого, а еще стажировалась неделю, пока училась в старшем классе, в феврале две тысячи шестого. Наверняка была хорошим работником, раз вы выказывали ей такое расположение.
        - Расположение? Послушайте, я не знаю, чего вы хотите, но у меня полно дел. Так что если вы…
        - Мне бы хотелось, чтобы вы посмотрели один фильм, но до этого я должен узнать, где вы были вчера в районе шестнадцати часов.
        В это время на Солену и Габриэля напали со слезоточивым баллончиком.
        - Я был здесь, а где еще мне быть? Вы приходили задать мне вопросы о Москато сразу после полудня, если помните. И даже опросили моих клиентов. Потом я оставался на месте. Несколько человек регистрировались в это время и могут подтвердить мое присутствие…
        Поль сунул ему в руки планшет:
        - Ладно, я вам верю.
        Кадык Ромуальда задергался, как поплавок, когда он включил просмотр. Лицо разом побелело. Он обреченно остановил видео, и в этот момент Поль понял, что тот уже видел запись.
        - Где вы это взяли?
        - Видео датируется четвертым февраля две тысячи восьмого, - скорее всего, оно было снято камерой Жюли Москато. Четвертое февраля - это за месяц до ее исчезновения. На этих кадрах мужчина вступает в сексуальные отношения в одном из ваших номеров на первом этаже с юной девушкой в парике, прекрасно знающей, что ее снимают… Вы подтверждаете, что речь идет о вас?
        Едва заметным движением головы Таншон выразил согласие.
        - Отлично, вы готовы сотрудничать, это вам зачтется. На данном этапе у нас имеются два варианта. Первый: вы немедленно объясняете мне, что там произошло, разговор остается между нами, а потом я решаю, какой ход дать нашей неофициальной беседе. Второй вариант: я возвращаюсь сюда через два часа и арестовываю вас в рамках дела Жюли Москато и мы запускаем машину судопроизводства. Выбор за вами.
        Поль блефовал, никакого дела Москато больше не было, да и вообще никакого дела. Но Таншон этого не знал.
        - Моя… моя жена не в курсе, - пролепетал он.
        - В таком случае я вам советую выбрать первый вариант.
        - Я… я не знаю, что вам сказать. Это было так давно… Господи…
        Казалось, ему сейчас сделается дурно. Габриэль помог ему сесть. Сам он предпочел остаться стоять.
        - Давайте действовать по порядку, чтобы освежить вашу память. Для начала, кто эта девушка в парике? Жюли Москато?
        Ромуальд Таншон сжал руки между колен. Его щеки опять начали краснеть.
        - Вам бы тоже не помешало сесть.
        Поль наклонил голову. От взгляда, который бросил на него собеседник, у его ног разверзлась пропасть.
        - Жюли держала камеру. А та, что в парике, - это ваша дочь.
        31
        В эту секунду Поль испытал желание размозжить ему голову, потому что этот скот наверняка врал, потому что в любом случае он спал с молоденькой девчонкой, потому что существовал этот мерзкий фильм. А еще потому, что в свое время Ромуальду удалось отлично скрыть свои игрища, а ведь жандармы неоднократно бывали здесь в рамках расследования. И вот за месяц до своего исчезновения Жюли засняла его в той грязной сцене.
        Он сдержал себя, стоял не шелохнувшись, свесив кулаки вдоль тела. Таншон скорчился еще больше, похожий на старую больную собаку. В конце концов он решился заговорить:
        - В то последнее лето, в две тысячи седьмом, ваша дочь часто заезжала за Жюли на велосипеде, после работы. Она ждала ее у стойки регистрации, мы с ней немного болтали. Потом они вместе уезжали, такие неразлучные, вроде понимали друг друга с полуслова. А еще позже Жюли начала мне намекать, что… что…
        - Продолжай.
        Ледяной тон. На «ты». Ромуальд выложил свою историю.
        - …что я приглянулся ее подружке. Я развесил уши и позволил себя облапошить. Молоденькая шестнадцатилетняя девушка, миленькая, заинтересовалась типом вроде меня… Потом и сама Луиза стала говорить мне всякие любезности, ну прямо кадрить меня. В прикиде панка она казалась старше своего возраста, но она была несовершеннолетней, а я - женат. Я не хотел, чтобы все зашло еще дальше…
        Он сучил пальцами, как ребенок, которого застукали на краже конфет.
        - Потом, в середине июля кажется, Луиза уехала с вами на каникулы, я ее больше не видел и в глубине души почувствовал облегчение. Но в следующем году, где-то в январе, она отправила мне свои документы и заявление с просьбой нанять ее на лето, заверяя, что тоже хочет немного подработать. Она меня открытым текстом завлекала, капитан, клянусь.
        - Прекрати.
        - Это заявление было всего лишь предлогом. Внизу страницы была приписка, где говорилось, что она будет здесь завтра вечером около полуночи. Мне оставалось только открыть ей дверь. Вот так между нами это и началось, холодной зимой в начале две тысячи восьмого…
        Поль по-прежнему не мог в это поверить, но чувствовал, что Таншон искренен. Как же получилось, что он, отец, ничего не заметил и не заподозрил? Все те ночи, которые Луиза, как она заверяла, проводила у Москато… Ни разу она не заговорила о гостинице и уж тем более о желании там поработать.
        - Сколько времени это длилось?
        - Она… она приходила шесть или семь раз. Я начал что-то подозревать, но… Меня провели как молокососа. Вы же смотрели запись, видели, что произошло. Она, я и та вторая снаружи, снимающая меня тайком…
        Поль мотнул головой, предлагая Таншону продолжать и пытаясь отогнать картину этого омерзительного усача, спящего с его дочерью.
        - Поначалу я ничего не знал, но неделю спустя я получил анонимный мейл с файлом, как в шпионском фильме. А в файле - это видео, - произнес он, указывая на планшет Поля. - Это пакостное видео. Две маленькие шл… Ваша дочь и Жюли Москато, та самая, которой я два лета подряд давал работу, называли меня свиньей и требовали денег, иначе грозились заложить меня жене. Они запросили пять тысяч евро! Пять тысяч евро, вы представляете?
        Поль наконец решил сесть. Правое колено взрывалось электрическими разрядами.
        - Мы долго обменивались мейлами, и в конце концов я согласился заплатить две тысячи при условии, что получу оригинальную карту памяти, а все копии съемок той злосчастной ночи будут уничтожены. Знаю, это идиотизм, у меня не было никаких гарантий, что они сдержат свою часть уговора, но… Короче, дело до этого не дошло.
        - Жюли испарилась до того, как вы заплатили.
        Тот кивнул:
        - Я должен был отдать им деньги в течение месяца… После исчезновения подруги Луиза больше не появлялась и не подавала признаков жизни. По-моему, ваша дочь испугалась не меньше моего, как бы эта история не выплыла наружу и не свалилась ей на голову.
        И тут Поль осознал, что так оно все и было. Всплыли воспоминания, ощущения. Эти откровения хозяина гостиницы объясняли поведение его дочери на протяжении последних лет.
        Впервые Таншон выдержал его взгляд:
        - Если вы мне не верите, спросите у вашей дочери, сами увидите, что это чистая правда. Ясное дело, она никогда с вами об этом не говорила, похоронила свой секрет как можно глубже, потому как гордиться тут нечем. Что до меня, когда вы явились сюда с вашим расследованием, я решил было, что вы сейчас заговорите о тех мейлах с шантажом, которые должны были извлечь из компьютера Жюли. Но сообщения, которые я получал, a priori[31 - Априори (лат.) - нечто, что не ставится под сомнение и не требует каких-либо доказательств.] приходили с другого адреса. Может, если бы вы заглянули в компьютер вашей собственной дочери…
        Таншон встал. Поль остался сидеть. Ситуация переменилась прямо на противоположную. Жандарм чувствовал, как внутри поднимается раскаленная лава. Во время поисков Луизу допрашивали часами. Как могла она промолчать?
        - Эта история меня внутренне уничтожила. Я был в ужасе, - продолжил Таншон. - В ужасе, что вы явились сюда арестовать меня. Девушка, которая меня шантажировала, через месяц внезапно исчезла… Нашелся ли бы у вас лучший подозреваемый, чем я?
        Поль ничего не ответил. Конечно, они по минутам проверили все его передвижения, как и передвижения остальных, кто знал Жюли близко и не очень. Ни Таншон, ни его тогдашняя жена, ни даже Эдди Лекуантр не покидали гостиницу в субботу в момент исчезновения.
        - Из-за всего этого, - продолжил хозяин, - я совсем расклеился, я не смог спасти свой первый брак. Да, мне есть в чем себя упрекнуть, это уж точно, но те две девочки-неразлучницы не были ангелочками. Совсем нет.
        Дверь в глубине открылась, жена нетерпеливо махнула ему. Она разрывалась между завтраками и отъезжающими клиентами. Поль знаком показал ему, что беседа окончена, и тоже встал. Подождал, пока женщина закроет дверь, и угрожающе наставил палец на Таншона:
        - Форма, которая сейчас на мне, не позволяет набить тебе морду. Но не исключено, что в скором времени я вернусь. В качестве клиента.
        Оказавшись снаружи, Поль почувствовал желание заорать, но поберег свой гнев для дочери.
        32
        Девять часов. Открыл ему Давид Эскиме, один мокасин на ноге, другой в руке. На нем были бежевые льняные брюки и идеально отглаженная белая рубашка. Он зачесал свои волосы цвета воронова крыла назад и благоухал.
        - Поль?
        - Мне нужно поговорить с дочерью.
        Он зашел в квартиру, как к себе домой. Несмотря на то что легла Луиза очень поздно, она уже сидела на кухне, окно которой выходило на паркинг бригады, и поглощала гренки с маслом, обмакивая их в кофе. Из радио на батарейках, стоявшего между микроволновкой и корзинкой с фруктами, несся хит Элвиса. Она вопросительно посмотрела на отца, когда тот выключил звук.
        - Мне нужно с тобой поговорить. Один на один.
        - Господи, папа, сегодня воскресенье и еще девяти нет! Ты не можешь так вваливаться к людям и…
        - Все нормально, - попытался унять ее Давид, заканчивая обуваться. - Я все равно ухожу.
        Он посмотрел на Поля, словно укоряя за вторжение, потом наклонился поцеловать Луизу:
        - Увидимся вечером. На этот раз твоя очередь поспать дома.
        Луиза послала ему слабую улыбку. Мужчины пожали друг другу руки. Без теплоты. Давид вышел и закрыл дверь.
        - Почему ты его не любишь? - спросила Луиза, когда они остались вдвоем. - Давид хороший человек и постоянно старается сблизиться с тобой. Придет момент, когда ему это надоест.
        - Проблема не в нем, а в… В этой его похоронной конторе. Свой бизнес он передаст наследникам, как это сделал его папаша-алкаш. А я, видишь ли, с трудом себе представляю, как мои будущие возможные внуки до конца своих дней будут укладывать в гробы жителей Сагаса.
        - Прорицатель, как всегда…
        - Короче, я пришел по другому поводу. Я возвращаюсь из гостиницы «У скалы». Виделся с Таншоном.
        Она не обратила внимания на его слова и шумно вгрызлась в свою гренку. Поль хлопнул ладонью по столу. Кружка с кофе подскочила. Глаза Луизы остановились на открытой книге, висевшей на серебряной цепочке, которую он сунул ей под нос.
        - Внутри была видеокарта из камеры Жюли. Тебе описать один из двух содержащихся на ней фильмов?
        Луиза внезапно перестала жевать. Мгновением позже она покраснела, как пион. Словно в замедленной съемке потянула к себе подвеску, потрогала пальцами секретное отделение.
        - Кто… кто его видел? - пролепетала она.
        - Кроме меня и Таншона, никто. Пока что.
        Она вдруг вскочила. Повернувшись спиной к отцу, оперлась о столешницу рядом с раковиной. Устремленный на нее взгляд отца был невыносим. Поль ничего не говорил, и они простояли так полминуты, показавшиеся обоим вечностью. Первым решился прервать молчание он, произнеся единственное слово:
        - Почему?
        Луиза сделала глубокий вдох и обернулась:
        - Почему? Потому что мы были двумя семнадцатилетними девчонками и жили в Сагасе, вот почему. В Сагасе, папа, не в Лионе, не в Шамони и даже не в Клюзе. А в Сагасе. В Сагасе с его зэками, заводами и депрессиями. В Сагасе с его проклятой черной смертью, которая заставляет нас глотать пилюли с витаминами, если мы не хотим закончить дни с задницей в инвалидном кресле из-за остеопороза. Вот почему.
        - И ты считаешь, что это оправдывает твои действия? Я даже не говорю о… о том факте, что ты спала со зрелым мужчиной, когда тебе не было и восемнадцати. И хоть для меня это невыносимо - интересно, как это понравится Давиду, - я почти готов смириться. Но шантаж? Вымогательство денег?
        Она утерла глаза, полные слез, рукавом свитера:
        - Я знаю, что это ничего не меняет, но… идея была ее…
        - Конечно… Она же не может возразить.
        - В первые несколько раз мы и не думали что-то снимать, это пришло в голову только потом. Поначалу я просто… решила попробовать. Я хотела…
        Она замолчала, начала убирать со стола, как будто отец неожиданно растворился в воздухе. Поль схватил ее за запястье:
        - Чего ты хотела? Разрушить семью? Развлечься со взрослым мужиком, пока его жена спит через две комнаты от вас? Наказать меня за то, что я пытался воспитывать тебя как умел? Так чего, а? Ну же, объясни!
        Она сжала в пальцах ложку. Костяшки побелели.
        - Поступить, как она. Я только хотела поступить, как она.
        Полю понадобилось время, чтобы переварить новую информацию:
        - Ты хочешь сказать, что Жюли встречалась с кем-то в момент своего исчезновения?
        - Не в момент исчезновения… Все случилось годом раньше, летом две тысячи седьмого.
        33
        Как и Поль, Луиза, рухнувшая обратно на стул, казалась раздавленной.
        - Да, у Жюли был мужчина, папа. Старше ее, лет пятидесяти. Она никогда не называла мне его точный возраст, но… сама не знаю почему, мне всегда казалось, что ему около того.
        - Ты хоть понимаешь, что сейчас мне рассказываешь?
        - Вот поэтому я всегда и молчала, а ты как думаешь? В то время я чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Вся эта история с шантажом Таншона… я была в таком ужасе! Мне было так стыдно! И потом, я никогда не думала, что… Ну, у Жюли ведь все случилось предыдущим летом, то есть задолго, слишком задолго до ее исчезновения, а значит, не имело к нему никакого отношения. Когда она пропала, мне и на секунду не пришло в голову, что здесь может быть какая-то связь.
        Она покачала головой:
        - Мне пришлось взрослеть с этим. Ты представить себе не можешь, сколько раз мне хотелось все тебе рассказать. Но… это было слишком тяжело. Слишком унизительно. Ты бы не вынес.
        Поль наклонился вперед. Тихо проговорил, будто боялся, чтобы их не услышал кто-нибудь:
        - Ты должна доверить мне все, что знаешь. Абсолютно все.
        Луиза снова покачала головой:
        - А мне больше и сказать-то нечего. О том мужчине я ничего не знала: ни кто он, ни откуда. Я никогда его не видела, и у меня остались только давние воспоминания, которые ничего не стоят. Это не вернет Жюли.
        - Все равно говори.
        Луиза отсутствующим взглядом уставилась в какую-то далекую точку:
        - Это было в две тысячи седьмом… в начале июля. Жюли работала в гостинице «У скалы». Почти каждый день я отправлялась туда на велосипеде и как минимум час ждала у стойки регистрации, пока она не закончит, настолько я изнывала от скуки. Ты целыми днями пропадал в бригаде, видел меня только по вечерам и даже не спрашивал, что я делала целый день. Тебе было плевать.
        - Только не надо перевешивать вину на меня.
        - Это правда, но я о другом. Когда мы уезжали на месяц на каникулы к дедушке и бабушке, с середины июля до середины августа, с Жюли все еще было нормально. Помнишь, как мы с тобой ездили в Аржелес?
        Поль коротко кивнул.
        - Мне не терпелось снова увидеть подружку: ее работа уже закончилась, и мы могли бы проводить время вместе, пока не началась учеба. Но все изменилось. Она встречалась с каким-то незнакомцем и не желала что бы то ни было мне рассказывать. Я только догадывалась, что он вовсе не парень из лицея, что он куда старше и что у него могут возникнуть неприятности, если кто-то о них узнает. Он был для нее драгоценной тайной, табу, запретным плодом. Я думаю… она была к нему очень привязана…
        Поль не осмеливался представить себе состояние Габриэля, если он узнает эту новость. Слушая дочь, Поль спрашивал себя, как сам он выберется из этого дерьма.
        - Она встречалась с ним днем, говорила родителям, что со мной или катается на велосипеде по горам, когда те спрашивали, чем она занимается днем. Поэтому никто ничего и не замечал.
        - Он был из Сагаса? Из окрестностей? Что он здесь делал? Куда она ходила с ним встречаться?
        - Говорю же, я ничего не знаю. Она его оберегала как зеницу ока. К концу августа я с ней почти не виделась, она очень отдалилась. А потом, в сентябре, когда начались занятия, я поняла, что у них, наверно, все закончилось. Она становилась агрессивной, стоило мне заговорить на эту тему. Замкнулась, оценки стали ужасными, отца даже вызывали в школу…
        Ее зрачки сузились.
        - Но, как и многие другие, он ничего не заподозрил, решил, что у нее стресс выпускного класса. Мы с Жюли об этом не говорили. Потом все как-то улеглось. Прошло несколько недель, и она наконец-то стала такой, какой я всегда ее знала.
        Поль снова подумал о видео в лесу, о слезах Жюли:
        - Подвеска его подарок?
        Она кивнула:
        - Жюли уже носила ее, когда мы вернулись из Аржелеса. Она ее обожала. Сказала матери, что купила ее в ювелирном в Сагасе, в «Золотой звезде». Я представления не имела, что там есть какой-то механизм, и уж тем более, что внутри спрятана карта памяти. Я все эти годы тряслась от страха, что однажды всплывет это видео…
        Поль встал и подошел к кофеварке. Сунул внутрь капсулу, нажал на кнопку. Попытался представить себе запретные отношения между шестнадцатилетней девчонкой и пятидесятилетним мужчиной. Незнакомец, который назначает свидания девчонке-подростку из Сагаса, обещает ей золотые горы, дарит подарки… Он прямо видел, как этот мерзавец застегивает у Жюли на шее цепочку, морочит голову обещаниями, что они будут вместе целую вечность, и прочей хренью, в которую могут поверить молоденькие девушки, скучающие в своей богом забытой долине. А потом? Он неожиданно уехал? Бросил ее?
        - Господи, Луиза. Тебе не приходило в голову, что тот тип мог быть клиентом гостиницы? Проезжий парень, которого она встретила, убираясь в комнатах или подавая завтраки, и который ее соблазнил? Не исключено, что… если бы мы узнали об этом достаточно быстро, мы могли бы проверить регистрационные журналы Таншона за июль две тысячи седьмого. Допросить его самого, жену. Выяснить личность этого незнакомца. А теперь все пропало.
        Поль взял чашку, по-прежнему погруженный в свои мысли.
        - А если этот человек как-то связан с серым «фордом» и Вандой Гершвиц? А если он и есть ключ к нашему расследованию? Если бы только ты нам все рассказала! Двенадцать лет это дело разъедает нас изнутри… А ты…
        Она ничего не ответила, стряхивая крошку хлеба с указательного пальца. Поль сунул ей под нос планшет, включил другой фильм:
        - Ты знаешь, что в той коробке? Узнаешь место?
        Луиза внимательно вгляделась в изображение, потом покачала головой:
        - Мне очень жаль. Может, одна из дорог, по которым Жюли ездила, когда каталась на велосипеде в горах. Лучше тебе спросить у ее отца, они иногда катались вместе.
        Телефон Поля зазвонил, высветилось имя Дамеуса. Он не стал отвечать, залпом проглотил кофе и, ставя чашку, заметил, как у него дрожат руки.
        Надо успокоиться и категорически прекратить накачиваться кофе, иначе он сдохнет от сердечного приступа. Он посмотрел на дочь. Та выглядела испуганной. Коринна никогда не простит, если обо всем узнает. Его брак пойдет прахом. Что же до дела Москато, если его достанут с полки и станет известно о существовании этого видео, Луизу выгонят из жандармерии…
        И все из-за сраного перепихона двенадцатилетней давности!
        Он взял свой планшет и давил пальцем на иконку, пока не появился крестик. Мгновением позже видео, снятое в гостинице, исчезло в цифровых лимбах[32 - Лимб (лимбы) - в католицизме место пребывания не попавших в рай душ, не совпадающее с адом или чистилищем.]. Луиза смотрела на него, поджав губы и не говоря ни слова. Она осознавала, чего этот жест стоил ее отцу.
        - С картой памяти я тоже разберусь, - очень тихо сказал он. - И еще раз поговорю с Таншоном, чтобы удостовериться, что он будет молчать, - так или иначе, это в его интересах. Ты никогда больше не должна заговаривать о том, что сейчас мне рассказала. Ни с кем.
        Луиза кивнула. Ни одно слово не слетело с ее губ.
        - Если когда-нибудь история с Жюли и тем мужчиной всплывет, ты была не в курсе. Мы провели все каникулы в Аржелесе, в то лето вы мало виделись, она скрытничала… и вообще ты больше ничего не помнишь, все случилось слишком давно. Тебе хватило талантов скрывать от нас этот секрет на протяжении многих лет. Так что просто продолжай в том же духе.
        Луиза опустила глаза. Отец направился к выходу. Положив ладонь на дверную ручку, он бросил на нее последний взгляд и проговорил холодным тоном:
        - Знала бы ты, как мне стыдно.
        34
        Проведенное в сжатые сроки снятие показаний с Габриэля в присутствии назначенного адвоката закончилось еще до часа дня. В конце допроса Поль официально заявил, что дело о взломе жилища Эдди Лекуантра пойдет в установленном порядке, и освободил Габриэля из-под стражи. Он попросил Москато подождать его в кабинете и проводил адвоката к выходу. Когда он вернулся, Габриэль стоял, разглядывая фотографии.
        - Он даже рта не раскрыл, - заметил развеселившийся Поль. - Жандарм, выступающий в роли защитника обвиняемого, - такое не каждый день увидишь. Садись.
        Габриэль, у которого ныла измученная от лежания на скамье спина, послушно уселся. После своего провидческого сна он так и не сумел снова заснуть, настолько велико было потрясение. Он до сих пор с невероятной отчетливостью видел лицо дочери; стоило прикрыть глаза, и до него доносился ее голос. Габриэль решил сохранить видение из сна только для себя, бросил взгляд направо: кабинет Луизы пустовал, как, кстати, и почти все остальные. Она, конечно, еще не говорила с отцом о своих любопытных ночных изысканиях по поводу Матильды Лурмель.
        - Мне пришлось сегодня утром побеспокоить судью Кассоре у него дома, чтобы доложить о ходе расследования по делу о трупе на берегу, - пустился в объяснения Поль. - Воскресенье - не самый подходящий день для этого, но после того, как я однажды на рыбалке научил его отличному способу насаживать мух, он проникся ко мне симпатией… Мы должны были решить, что с тобой делать. Судья готов был вцепиться в тебя, как злобный бульдог, так что мне пришлось изложить ему другой подробный сценарий того, что, очевидно, произошло в ночь убийства. Кассоре обычно ко мне прислушивается и более-менее доверяет.
        Габриэль поскреб щетину на подбородке. Такая же густая щетина покрывала щеки Поля: он даже не побрился перед своими переговорами с судьей и был похож на свежевыкопанного покойника.
        - Рано утром были получены результаты исследования образцов спермы. Анализ ДНК однозначен: это твоя сперма, Габриэль.
        Москато осел на своем стуле.
        - Ты же понимаешь значение ДНК. Королева доказательств. В некоторых американских штатах ее достаточно, чтобы послать субъекта на прощальный укол, без всяких полумер. Но если чей-то биологический материал находят на месте преступления или на теле, означает ли это, что человек безусловно виновен? Большой вопрос. Вот тут-то и нужны мы, дознаватели. Чтобы отделить истинное от ложного, собрать улики, восстановить события, предшествовавшие смерти…
        Он снял все фотографии с доски и сложил стопкой на столе.
        - Чтобы ты, бывший жандарм, оставил столь явным образом свой генетический материал на месте преступления - это полная бессмыслица. Я знаю, что ты потерял память, но ты же не стал дебилом. Ну, мне так кажется.
        Маркером он написал большими буквами на доске: «Ванда Гершвиц».
        - Я готов прозакладывать руку, что незнакомка у реки - это она. Сейчас изложу одну версию, которая вертится у меня в голове со вчерашнего дня. Слушай внимательно, мало не покажется. Это Уолтер Гаффин вывел меня на верную дорогу.
        - Уолтер Гаффин… - растерянно повторил Габриэль.
        - Я не знаю ни когда, ни как, но представь себе следующее: в один прекрасный день ты наконец-то нашел женщину, замешанную в похищении твоей дочери, ту самую, которую мы искали столько лет, то есть Ванду Гершвиц. Конечно, кое-какие ответы ты мог бы от нее получить. Но знает ли она в точности, где Жюли? Или же она простая шестерка, звено в цепочке? Прошло много времени, что не способствует поиску истины. У тебя два варианта. Первый: ты прижимаешь ее где-нибудь в углу и дубасишь в надежде, что она выдаст тебе информацию, но вероятность прокола крайне велика. Ну, вроде как с Эдди Лекуантром. Второй: ты действуешь более тонко - пробираешься в ее мир, как змея, которая свивается в кольцо вокруг своей добычи.
        Поль протянул ему фотографию обнаженной спины жертвы:
        - У девушки татуировка Братвы, русской мафии. Ковбой означает, что она кто-то вроде наемницы, исполнительница грязной работы. Вполне вероятно, что у нее не было доступа к плану в целом, именно поэтому эти мафиозные группы так сложно отловить. Или же двенадцать лет спустя ее прежняя организация перестала существовать. В таких случаях подобные группировки распадаются, начинают вести добропорядочную жизнь, а их бывшие члены никак не контактируют друг с другом. Ты наверняка навел справки, прежде чем действовать, поскольку выбрал второй вариант. Не было шанса выбить из нее информацию, это только завело бы тебя в тупик.
        Русская мафия. На Габриэля сыпались открытия, как удары на боксерскую грушу. Почему подобное отребье заинтересовалось его дочерью? Куда они увезли Жюли? На кого они работали?
        Под именем Ванды Гершвиц Поль вывел «Уолтер Гаффин» и обвел инициалы: W. G.
        - Ты не мог позволить себе сблизиться с ней под твоим настоящим именем. А вдруг эта женщина видела тебя в две тысячи восьмом, когда следила за Жюли, а вдруг запомнила тебя, заметив в телевизоре или на страницах газет, когда везде трубили об этом деле. И тогда ты создал себе новую личность. Обрил череп, свел имя дочери с руки, отрастил козлиную бородку, нацепил фальшивые очки, стал совершенно по-другому одеваться. Ты на двенадцать лет старше, вероятность, что Ванда тебя узнает, практически равна нулю. Ты переехал в рабочий район Лилля, может, чтобы быть поближе к ней или подшлифовать свое прикрытие, а три месяца назад раздобыл себе фальшивые документы и назвался Уолтером Гаффином, с теми же инициалами, что у Ванды Гершвиц, чтобы переиграть ее на ее же поле. Рискованно, но тебя всегда тянуло к такого рода риску. Она нас всех поимела, что ж, теперь ты поимеешь ее по полной. Во всех смыслах слова.
        Габриэль поднялся. Двое мужчин стояли лицом к лицу, погруженные в размышления. Как в прежние времена.
        - У меня была связь с женщиной, участвовавшей в похищении моей дочери…
        - Да. Это, конечно, похуже самострела, но ты, без сомнения, сделал свой выбор. Это единственный способ пробраться в сердце их организации.
        - Внедрение.
        - Что-то в этом роде, да. Отсюда и фальшивые бумаги на случай, если будут выяснять, кто ты, или же пороются в твоих вещах у тебя за спиной. Пока не получается заполнить все пробелы между тем моментом и твоим приездом в Сагас, но наступил день, когда ты решил привезти эту женщину туда, где все началось. Не знаю, какой предлог ты выдумал - может, романтический уик-энд в горах? И вот вы вдвоем спокойно катите в «мерседесе», дорога, автострады… В результате глубокой ночью ты заселяешься в ту же гостиницу, снимаешь тот же номер, что и она много лет назад… Догадалась ли она о ловушке, когда увидела указатель «Сагас»? Или задремала на последних километрах? Представляю себе ее физиономию, когда она поняла!
        Габриэль был не способен подтвердить хоть что-то, но знал, что Поль прав. Все идеально сходилось.
        - Вы перепихнулись перед въездом в Сагас? Или еще раньше? В машине, под тихую музыку, как парочка влюбленных? Свежая сперма долго сохраняет жизнеспособность, при вскрытии невозможно с точностью определить время сексуального контакта, если он произошел в последние двенадцать часов перед смертью. Короче, потом происходит…
        Поль открыл дверцу металлического шкафа и извлек оттуда подвеску; книжка была закрыта.
        - …столкновение в номере семь.
        Глаза Габриэля вспыхнули.
        - Она носила ее на шее, да? Все эти годы она носила подвеску моей дочери. Вот почему Лекуантр подобрал ее под кроватью.
        Поль с уверенностью кивнул:
        - Точно. Между вами все идет вразнос. Ты срываешь с нее украшение, загоняешь ее в угол. Не знаю, что именно она сказала или сделала, но, возможно, в этот момент ты и рухнул на кровать. Подвеска, гостиница, Ванда - и твой мозг не выдерживает такого напряжения. Теряешь ли ты сознание? Или все осознаешь, но в полном неадеквате? Как Ванда воспринимает происходящее? Доходит ли до нее, что у тебя амнезия? Одно для нее очевидно: она должна убираться… Она хватает свои вещи, крадет твой бумажник и смывается через дверь, выходящую на паркинг…
        - Дверь была открыта. Когда я встал посмотреть на птиц, она была открыта.
        - Но почему она не забирает ключи от твоей машины? Как она рассчитывает выбраться из города? Скорее всего, ситуация застала ее врасплох, и она совершенно ничего не соображает. В спешке она не способна принимать правильные решения. И это подводит нас к истории с носками у нее во рту.
        Габриэль нахмурился. Порылся в куче фотографий, посмотрел на крупный план изувеченного лица и ткань, торчащую изо рта.
        - Объясни.
        - Ей запихнули в рот носки уже после смерти. Думаю, садист, который ее прикончил, хотел повесить убийство на тебя.
        Габриэль покачал головой:
        - Что-то я за тобой не поспеваю.
        Поль выложил пакетик с жучком GPS рядом с подвеской:
        - Хозяин этого жучка… Изложу в двух словах: он следил за вами с самого севера и оставался где-то неподалеку. Может, сидел на парковке и наблюдал? В любом случае он отловил Гершвиц, пока ты был в отключке. Не исключено, что она ему все рассказала, или же он уже давно был в курсе твоей настоящей личности, я не знаю. Потом он увозит Гершвиц в собственной машине, убедив, что поможет ей выбраться из этой западни. Он едет в обратную сторону, подыскивая укромное местечко. Добирается до завода по переработке отходов. Под угрозой оружия вынуждает Гершвиц снять обувь и носки, и высаживает ее из автомобиля, и заставляет босиком идти по гальке.
        - Зачем он это делает?
        - Может, он псих? Его это развлекает, и он хочет поиграть, прежде чем разделаться с ней? Я тут кое-что разузнал, эти ребята из русской мафии - совершенно чокнутые, настоящие психопаты. Она бежит, подворачивает щиколотку, она беззащитна и не может спастись. Он заставляет ее проглотить шахматную ладью - потому, что это была любимая игра твоей дочери, или же просто потому, что для него все это игра. Убивает ее двумя выстрелами, потом выстраивает картину якобы изнасилования: кляп, спущенные брюки и трусы, синяки между ляжками, вызванные веткой внутренние кровотечения, которые должны обозначить жестокий половой акт. Услышав выстрелы, с соседних деревьев срываются птицы и начинают сталкиваться в воздухе. Время около двух ночи…
        Этот сценарий с трудом укладывался у Габриэля в голове: незнакомец, запихивающий ветку в половой орган жертвы под градом падающих птиц. Скворцы не помешали ему подготовить место преступления, хотя, возможно, вынудили поторопиться, а значит, совершить ошибки.
        - А ты в гостинице и выходишь из своего номера. Как я тебе уже говорил, у меня имеются надежные свидетельские показания парня из комнаты, соседней с номером семь, которые снимают с тебя подозрения. Можешь поблагодарить пернатых. Без них тебе бы туго пришлось…
        Поль, казалось, на несколько секунд погрузился в свои мысли, потом продолжил в том же тоне:
        - Я вижу лишь одну причину, по которой убийца Гершвиц не уложил заодно и тебя: он знает, что ты ничего не знаешь. Ты нашел Гершвиц, но и только. А след Ванды никуда не ведет. Тому доказательство, что ты вернулся в Сагас, потому что больше тебе разжиться было нечем. Убийца это знает и оставляет нам ее тело, хотя мог бы устроить так, чтобы труп никогда не нашли.
        - Вместо того чтобы убрать меня, он отправляет меня до конца дней в тюрьму. С моей спермой в теле жертвы у меня не оставалось шансов выпутаться.
        - Кассоре тоже сказал что-то в этом роде. Он требует еще всяких уточнений, отчетов, доказательств, чтобы подкрепить мою историю, но, видит Бог, Габриэль, появились серьезные шансы, что все это: убийство, подвеска, новое послание на гидроэлектростанции - позволит объединить два расследования и снова открыть дело Жюли. Кстати, не забыть бы послать кого-нибудь на станцию сфотографировать последнее граффити.
        Габриэлю понадобилось время, чтобы осознать свалившиеся на него новые открытия. Он вспомнил слова матери по телефону: Ты мне только сказал, что скоро у тебя, наверно, появятся ответы. Мол, ты узнаешь, что случилось с моей внучкой… Во что он ввязался? Он посмотрел на лежащий рядом с ним передатчик GPS и вздрогнул. Рефлекторно поднес руку к шее. Шнурок с ключом, конфискованный в момент заключения под стражу… Сейф, спрятанный у матери… Подозревал ли он, что за ним следят?
        Голос Поля отвлек его от мыслей:
        - Надо будет подробно разобраться, что происходило в последние недели. Мы должны знать, кто эта девица и как ты до нее добрался.
        Габриэль кивнул.
        - Кассоре аж подскочил, когда я заговорил о подложных документах, но он готов пока что закрыть глаза на твои выкрутасы. Это вовсе не означает, что он забудет, но приоритет - разобраться с тем дерьмом, которое больше двенадцати лет отравляет город. Мне еще надо подписать пару-тройку бумаг, а потом сможешь выйти отсюда свободным человеком. Но с уговором: ты остаешься в нашем распоряжении и рассказываешь нам все, что может представлять интерес, как и положено, скажем, весьма покладистому свидетелю. У тебя свободный доступ к банковскому счету и к различным абонированиям, то есть к Интернету и телефону. Завтра ты вернешься в Лилль, глянешь на свои бумаги и передашь нам все, что может оказаться полезным в расследовании. Разумеется, если память к тебе вернется, мы должны узнать об этом первыми. Устраивает?
        - Еще бы не устраивало. Если это поможет найти Жюли.
        - Отлично.
        Габриэль с признательностью посмотрел на сидящего напротив мужчину, бывшего друга и бывшего напарника:
        - Ты снова вытащил меня из неприятностей. А ведь был не обязан.
        - Тут дело не в сочувствии, а в правде. Мне нужна правда, и больше ничего, - заявил он, опустив глаза из опасения выдать прорехи в своей броне. - У тебя была паршивая ночь и немало переживаний с утра, но я хотел бы показать тебе еще кое-что.
        Под внимательным взглядом Габриэля он произвел несколько манипуляций, позволявших раскрыть подвеску. К изумлению Габриэля, в ней открылось потайное отделение.
        - Это… карта памяти?
        - Именно. Мы обязаны этой находкой нашему эксперту из лаборатории.
        Он вставил карту в переходник и развернул экран:
        - На ней было единственное видео. Твоя дочь хотела зафиксировать место, где она закопала предмет, которым, очевидно, очень дорожила. И a priori она хотела, чтобы никто не смог отыскать ее тайник…
        Габриэль молча просмотрел запись, наклонившись вперед и опираясь руками о стол. Он сдержал слезы, когда в кадре появилась Жюли - такая же, как в его воспоминаниях. Он увидел ее печаль, рыдания, и они словно нож вонзились в его сердце.
        В тот момент, когда она делала панорамный обзор, он выпрямился, на долю секунды забыв о накопившейся за последние часы усталости.
        - Я знаю, где это.
        - Где?
        Габриэль покачал головой:
        - Ты всерьез полагаешь, что я позволю тебе отправиться туда без меня? Хочешь найти это место? Тогда бери меня с собой.
        - Очень хорошо… - согласился Поль. - Только не будем разыгрывать Старски и Хатча[33 - Старски и Хатч - персонажи одноименного комедийного боевика, «убойная парочка» талантливых, но непредсказуемых полицейских.]. Хотя сейчас народа здесь не густо, не хочу, чтобы нас видели прогуливающимися вместе. Забери вещи в хранилище и уезжай на своей машине. Через час жди меня в ста метрах от гостиницы «У скалы». Эксгумируем прошлое.
        35
        Одиннадцатый километр.
        Проехав последние дома Альбиона, которые служили межевым столбом границ цивилизации на этом склоне горы, внедорожник Поля двинулся дальше по грунтовой дороге. Теперь четыре ведущих колеса катились по плато, где трава уже пожелтела, а жирные сурки суетливо готовились к зиме. Габриэль разглядывал вершины, ножницами разрезавшие небо, под звуки мелодии «Двери тюрьмы»[34 - «Двери тюрьмы» (фр. «Portes du penitencier») - знаменитая песня французского рок-певца, композитора и актера кино Джонни Холлидея.], льющейся из автомобильного радиоприемника.
        - Джонни умер[35 - Джонни Холлидей умер в 2017 году.]. Как печально. Подумать только, мало мне было переживаний в первый раз, так теперь я заново узнаю новость о его смерти три года спустя. Дважды пережитое горе.
        Поль свернул туда, куда указал его пассажир. Машина двинулась по склону в сторону неровной опушки лиственничного леса бутылочно-ониксового цвета.
        - Но есть же новости и повеселее, вроде победы Синих[36 - Синие - прозвище сборной Франции по футболу, большую часть матчей за которую игроки проводят в форме синего цвета.] на Кубке мира в восемнадцатом году или, хм… не знаю даже, что еще. Нам никогда не показывают то, что хорошо. А вот всякого негатива просто не перечесть. Покушения, постоянные природные катастрофы, потепление климата, социальные кризисы. А еще политика - вот уж полное дерьмо. Так что с этой точки зрения ты не слишком много потерял.
        Габриэль больше не понимал, куда движется мир.
        - Я в растерянности. Такое ощущение, будто я пассажир без багажа, которого высадили на въезде в Сагас, а дальше разбирайся как знаешь. Внутри меня больше ничего нет: ни единого воспоминания, ни малейшего отзвука тех лет мучений и поисков, через которые я наверняка прошел. Каково это - пережить годовщину исчезновения дочери? Не иметь могилы, на которой можно поплакать? Как можно забыть такое?
        Он прислонил голову к стеклу, заметил свое отражение и вспомнил зеркало из ночного кошмара. Дожидаясь Поля в гостинице, он порылся в Интернете, пытаясь разобраться в своем сне. После долгих тыканий наугад он наконец набрел на то, что его интересовало: провидческие сновидения. Во время такого рода явлений сознанию удается проникнуть в подсознание, и открываются двери в целый мир, который остается недосягаемым, пока человек бодрствует. Габриэль был уверен: сегодня ночью он пересек этот барьер и получил доступ к пережитому событию, глубоко зарытому в хранилищах памяти.
        - В одном у меня нет сомнений: я никогда не прекращал искать Жюли, - заметил он. - Я это нутром чую. Как если бы… как если бы это текло в моих венах. Но остальное? Кто я? Чем занимался изо дня в день? Вернется ли когда-нибудь ко мне память? Смогу ли я вести нормальную жизнь?
        Ответов у Поля не было. Бывший коллега ворвался в его жизнь, как метеорит, без всякого предупреждения.
        - В конце концов ты все вспомнишь.
        Еще через километр Габриэль указал на небольшую впадину, в которой угадывалась тропинка:
        - Мы ездили там на велосипедах, когда Жюли хотела, чтобы я выкашлял легкие. В ней было столько энергии… Если та малость воспоминаний, что мне осталась, не врет, то сначала там крутой подъем, потом этак обманчиво ровно, а дальше снова крутизна до самого хребта. А прямо перед спуском на другой склон и стоят те самые скалы с видео.
        Поль взглядом оценил перепад высоты: около трехсот метров. Осуществимо. Он припарковался и достал из багажника рюкзак. Габриэль забеспокоился:
        - А как твоя нога, сдюжишь?
        - «Слепые прозревают и хромые ходят»[37 - Мф 11: 5.], как сказал не помню уж кто в Библии. Так с чего мне не сдюжить?
        Жандарм закинул рюкзак на спину, потом ответил на телефонный звонок. Седрик Дамеус наконец закончил анализ ДНК с подвески. Выслушав его, Поль дал отбой и объяснил Габриэлю, что с анализами ничего не получилось: собранных следов оказалось недостаточно.
        Мотнув головой, Поль предложил бывшему коллеге идти первым. Они двинулись на приступ высоты в прохладе леса, уткнув носы в едва заметную тропинку, усеянную корнями и камнями. Габриэль все время оборачивался: Поль отставал, но шел, не жалуясь, пусть даже искаженное лицо и руки, вцепляющиеся в колено при преодолении очередной скалы, выдавали, как ему больно.
        У тропинки не было ни названия, ни разметки, но Габриэль помнил это место. Именно здесь Жюли научила его, как выполнять скольжение или отклоняться назад, чтобы переместить центр тяжести, находясь на склоне.
        Минут через пятьдесят оба добрались до скалы в форме менгира. Отдышались, выпили воды из одной бутылки, утерли потные лбы. Немного придя в себя, Поль вытащил из рюкзака планшет, запустил видео и использовал его как путеводитель, чтобы определить точку, откуда Жюли вела панорамную съемку.
        Габриэль первым вычислил дерево. С волнением провел пальцами по кресту, этот шрам на коре внезапно отправил его в сентябрь 2007-го. Он представил себе Жюли прямо здесь, увидел, как она делает зарубку лезвием своего швейцарского ножа. Он слышал ее дыхание. Почти чувствовал ее запах. Почему она плакала?
        Пока жандарм натягивал латексные перчатки, он взялся за складную лопату, подвешенную к рюкзаку, готовый эксгумировать прошлое, как выразился Поль. Пять минут спустя лезвие лопаты наткнулось на что-то твердое. Когда Габриэль копнул еще раз, в земле показалась металлическая коробка.
        36
        Коробка с секретами двенадцатилетней давности…
        Габриэль встал на колени и дальше разгребал землю руками. С величайшей осторожностью достал коробку, смахнул с нее грязь и положил перед собой. Она совсем проржавела, но дыр пока не было. Это давало надежду, что содержимое окажется целым.
        Двое мужчин переглянулись, словно собираясь с духом. Поль все сфотографировал своим мобильником, прежде чем тоже опуститься на колени. Кончиками пальцев потянул за маленький замок, превратившийся в металлическую труху. Потом поднял крышку и глянул на содержимое: плотный пакет с застежкой-молнией, вроде мешочка для заморозки. Поль вытащил его на божий свет.
        Внутри был блокнот со вздувшейся обложкой. Несмотря на защитный полиэтилен, время, очевидно, сделало свое дело. Поль протянул Габриэлю пару латексных перчаток, прежде чем тот с комом в горле взялся за найденный предмет.
        - Аккуратней, - предупредил Поль. - Если бумага начнет крошиться или рваться в руках, сразу все прекращай.
        Одни листки склеились между собой, другие стали жесткими, как папирус. Жюли явно писала перьевой ручкой, синие чернила потекли или вылиняли. Первые страницы были совершенно неудобочитаемы, кроме кусочков слов или обрывков фраз. И тем не менее им удалось разобрать несколько дат вверху некоторых листков.
        - Семнадцатое июля две тысячи седьмого… двадцать первое июля две тысячи седьмого… здесь двадцать третье… - выдохнул Габриэль. - Кажется, что-то вроде личного дневника, который она начала вести летом две тысячи седьмого. Похоже, она делала записи раз в два-три дня.
        Поль протянул руку:
        - Дай-ка его мне. Передадим в лабораторию. У нас по-прежнему нет специальной службы для обработки различных отпечатков и бумажных документов, но они хоть посмотрят, что можно сделать. А если потребуется более продвинутый анализ, пошлем все в Экюлли.
        - Погоди…
        Габриэль старался что-то различить между чернильными разводами и пятнами влажности.
        - «…рядом с ним…», «…нетерпеливо наших встреч…», «…догадаться, что он любит, он такой загадоч…»
        Он поднял глаза на жандарма:
        - Господи, Поль, она с кем-то встречалась.
        Капитан, только сегодня утром выслушавший признания Луизы, ничем себя не выдал.
        - Наверняка какой-то летний романчик? - предположил он. - Кто-нибудь из лицея или приятель из Сагаса. Это нормально для девушки ее возраста.
        Габриэль покачал головой. Он сел на склон, прислонясь к дереву:
        - Нет, у Жюли уже были мальчики, и она всегда нас с ними знакомила, кстати, иногда слишком поспешно. А тем летом ничего такого не было. Зато в дневнике много раз мелькает слово «гостиница», хоть и почти стертое, но, без сомнения, это оно. Жюли работала в гостинице «У скалы» все лето две тысячи седьмого. Может, мужчина, о котором она говорит, был одним из постояльцев? Иначе как она с ним познакомилась?
        В его зрачках отразился свет, когда он поднял взгляд к раскачивавшимся на ветру кронам деревьев.
        - И потом, есть же еще эта подвеска, которую она, как утверждала, купила. Это - его подарок, теперь я совершенно уверен. Поэтому она и соврала. У нее были отношения, и никто не знал о них. Мы все прошляпили это, Поль.
        Его глаза снова обратились на дневник. Шелест пожелтевшей бумаги. На вырванном и приклеенном поверх другого листке он обнаружил зарисовку шахматной партии, с шахматной доской и тщательно выписанными фигурами. Внизу подпись: «Бессмертная Каспарова»[38 - «Бессмертная Каспарова» - так назвали партию Каспаров - Топалов, сыгранную в 1999 году, которую Каспаров блестяще выиграл. Ее также называют «бриллиантовой партией».].
        - Здесь… это не почерк моей дочери, - задохнулся Габриэль.
        - Уверен?
        - Абсолютно. Это не она написала: «Бессмертная Каспарова».
        Поль признал, что он прав. Чернила были черными, нанесены с тонкостью, элегантностью и равномерностью, отсутствующими на предыдущих страницах.
        - Жюли рассказывала мне о «бессмертных» в шахматах, - вспомнил Габриэль. - Это самые исключительные партии великих игроков. Те, которые остаются в истории.
        Габриэль продолжил изучать записи. Он обнаружил серию талантливо сделанных набросков черными чернилами. Первый изображал двойное существо, состоящее из двух созданий мужского пола, близнецов, один с улыбающимся лицом, другой ужасающий, с черной бородкой, - нечто вроде дьявола, - объединенных общей грудной клеткой. Внизу тем же чужим почерком подписано: «Ксифопаг»[39 - Ксифопаги - сиамские близнецы, сросшиеся хрящами в области грудины.]. На следующих страницах были изображены очень сложные лабиринты, из которых кто-то пытался найти выход: синяя неуверенная линия плутала в узких коридорах, шла зигзагом, возвращалась назад. Потом Жюли сотни раз переписала одну и ту же фразу: «Как объяснить картины мертвому зайцу?»
        - Что это за бред?
        Еще дальше Габриэль нашел новые наброски: обнаженная Жюли с подвеской на шее в провокационных позах. С расставленными ногами на кровати. На коленях, руками упираясь в пол. С повязкой на глазах и открытым чувственным ртом. Чернила, явно хорошего качества, не поддались времени. Возможно, использовались не чернила, а тушь для рисования.
        - Это она. Это моя шестнадцатилетняя дочь. Что за мерзкий извращенец мог рисовать такое? Какой говнюк посмел к ней прикоснуться?
        Поль молчал, перегнувшись через его плечо. Габриэль не стал задерживаться на этих невыносимых рисунках. Перевернув страницу, он обнаружил список слов, выведенных двумя разными почерками, поочередно, как в игре, когда передают друг другу ручку после каждого ответа. Жюли написала: «Анна»; он - «мирим»; она - «поп»; он - «мечем», она - «радар»; он - «наворован» и так далее.
        - Палиндромы.
        Взгляд Поля невидяще обшаривал склон вплоть до горизонта, где деревья превращались в одну непроходимую стену.
        - Как на стенах гидроэлектростанции. Черт, что это может значить?
        Габриэль ответил не сразу. Поль прав, есть над чем поломать голову. Больше десяти лет разделяли написанные в дневнике слова и те, которые появлялись на стенах станции.
        - Это означает, что моя дочь летом две тысячи седьмого года общалась с мужчиной, который тем или иным образом замешан в похищении. Этот тип любит шахматы, как и она, предлагает ей интеллектуальные игры, разные задачки. Некто, обожающий сложные механизмы и логические игры, а заодно мерзавец, рисующий ее в непотребных позах. Может, этот псих заставлял ее проделывать такое? Становиться на четвереньки, совершенно голой? Подчиняться?
        - Это же просто рисунки. Мы ничего не знаем.
        - Не держи меня за идиота. «Как объяснить картины мертвому зайцу?» Твою мать, с какой стати переписывать нечто подобное страницу за страницей? Зачем она это делала? И чем это было? Наказанием?
        Габриэль посмотрел на изображение двойного существа, вроде сиамских близнецов, и представил себе интеллектуальное превосходство зрелого мужчины над юной девушкой; вот способ, каким он мог ею манипулировать, одурачивать, затягивать в свою паутину. Габриэль кипел при мысли, что мерзавец посмел надругаться над невинностью его ребенка. Пересилил себя, стараясь оставаться сосредоточенным. Он должен докопаться, кем был этот тип.
        Он продолжил свои изыскания, просмотрел другие страницы, исписанные в той же манере чередования почерков. Список персонажей детективных романов, список знаменитых преступников, список орудий пыток, список смертельного оружия, список способов убийства. Он: «Повешение», она: «Утопление», он: «Удушение», она: «Отравление»… От другого списка у него тошнота подступила к горлу: способы избавиться от тела. Она: «Похоронить», он: «Сжечь», она: «Скормить свиньям», он: «Содебин».
        - Ты знаешь, что такое «Содебин»?
        Поль отрицательно покачал головой. В голове у Габриэля складывался образ человека скрытного, образованного, любящего подчинять, - соблазнителя, способного загипнотизировать Жюли. Что за больное сознание могло вовлечь молодую девушку в эти зловещие игры?
        Все даты распределялись между июлем и августом. Несмотря на состояние бумаги, Габриэль ясно считывал признаки страстных, но порочных отношений, основанных на подчинении и манипуляции. Неужели Жюли увидела в этом человеке возможность нарушить все запреты?
        Сколько он ни искал, дочь нигде не упоминала ни названия места, ни имени. Она всегда обозначала его безликим местоимением. «Он», «ему»… Словно боялась, что кто-нибудь обнаружит этот дневник. Она хотела защитить этого человека. Где они встречались? Как часто? Как ей удавалось так надежно скрывать их отношения?
        К концу тон переменился. Габриэль мысленно заполнял лакуны. «Он ведет себя все более странно…», «Он хотел бы, чтобы я все бросила и уехала с ним…», «Я совсем одна…», «Он пугает меня…».
        Последними различимыми строками в дневнике были: «Без конца, без конца загадки, которые я должна разгадывать. Он совсем с ума сошел со своими лабиринтами… Он говорит со мной об убийствах, о способах описать разлагающиеся трупы. Он одержим этим. Я больше не хочу никогда его видеть…» Запись датирована сентябрем 2007-го. Точное число разобрать невозможно, но Жюли должна была написать это прямо перед тем, как закопать металлическую коробку.
        Габриэль опустил дневник на колени, уперся затылком в ствол дерева, подняв глаза к темным вершинам лиственниц.
        - Это он, Поль. Я уверен, что за всем этим стоит он. Он хотел увезти ее и не вынес, что она отказалась за ним последовать. Через несколько месяцев он отыгрался на ней. Серый «форд», Ванда Гершвиц. Ты говорил мне о наемниках. Они действовали по его приказу.
        Поль принялся расхаживать по небольшому плоскому участку, где двенадцать лет назад Жюли пристроила свой велосипед и камеру.
        - Только не делай поспешных выводов, ладно? Мы пока ничего не знаем.
        Габриэль не слушал его, погруженный в свои логические рассуждения.
        - Солена пересказала мне те фразы, которые вы составили на основе страниц, присланных анонимщиком. «Я знаю, кто виноват», «Я знаю, где она». Анонимщик знает про палиндромы, подвеску и всякие полицейские подробности, которые частично отражены в ее дневнике. Эти паршивые палиндромы должны вывести нас на него, вот только как?
        Он вспомнил список. «Лакал», «лавал», «нойон», «абба», «xanax». Абракадабра.
        - А может, анонимщик видел их вместе в то лето? Или как-то встрял в их отношения? А вдруг он однажды получил доступ к содержимому дневника? В любом случае вместо того, чтобы помочь нам, он решает закопать нас еще глубже. Каков мотив его действий? Гнев? Месть?
        Глаза, в которых бились вопросы, впились в лицо жандарма.
        - Может, Луиза что-то знает. Она была ее лучшей подругой. Они практически не расставались.
        Поль сделал вид, что задумался, потом покачал головой:
        - Она ни о чем таком даже не заговаривала, иначе, сам понимаешь, я бы вцепился в этот след. Насколько я помню, мы с Луизой провели б?льшую часть лета две тысячи седьмого в Аржелесе, у моих родителей. А если Жюли вступила в отношения со взрослым мужчиной, причем отношения немного… сложные и в чем-то патологические, она уж точно не стала бы кричать об этом на всех углах. Кстати, она же пишет, что боится его, и, однако, она не обращается к тебе, ее собственному отцу… Это была постыдная тайна, в которой она так и не решилась признаться.
        Да, верно. Вполне вероятно, тот тип запугал ее, заставив молчать.
        - И все же задай ей вопрос, - не сдавался Габриэль. - И надо будет расспросить Ромуальда Таншона тоже. Бумажных журналов того времени у него не сохранилось, это все ушло в прошлое, но, может, он вспомнит какую-нибудь деталь. И…
        Поль протянул руку, чтобы забрать дневник:
        - Я знаю, что надо делать.
        Он положил дневник обратно в пакет, застегнул молнию и понес его убрать в рюкзак. Вставая, Габриэль заметил небесно-голубые картонные прямоугольнички, валяющиеся на лиственничных иглах у него под ногами.
        - А это что такое? - спросил Поль, возвращаясь к нему.
        - Корешки автобусных билетов - наверно, выпали из дневника.
        Габриэль внимательно их рассмотрел:
        - «Остановка „Еловая роща“». Всего четыре билетика.
        - «Еловая роща», «Еловая роща»… - повторил Поль, роясь в памяти. - Кажется, так называлась последняя остановка на дороге к перевалу, около двух километров за гидроэлектростанцией. Этот автобусный маршрут отменили где-то в две тысячи девятом-десятом, почти сразу после закрытия станции. С конечной остановки можно было уже добраться до другого высокогорного водоема - Черного озера, водохранилища наверху дамбы. Больше пятнадцати километров отсюда. Зачем бы Жюли туда ездить? Там абсолютно ничего нет.
        - Что-то там точно есть. Возможно, ответ на все наши вопросы.
        37
        В молчании они ехали по следам Жюли, в семистах метрах над Сагасом, по извилистой дороге, над которой витала черная смерть.
        Габриэль видел, как впереди него идет дочь, угадывал ее хрупкий силуэт, длинные ноги, она была здесь, только что вылезла из автобуса, и тот уже укатил в рокоте двигателя, развернувшись на насыпи. Оставшись одна, она пошла дальше. Все происходило точно на этом месте, но двенадцатью годами раньше.
        Он внимательно вглядывался в дорогу, которая сейчас свелась к полоске гравия между битумом и зеленью. Откос горы слева, лес справа, нетронутый дикий пейзаж на протяжении километров. Куда ты шла, Жюли? Метров через сто узкая подъездная дорожка из галечника и грунта уходила в сторону, теряясь между лиственницами; она была перегорожена изъеденным ржавчиной металлическим щитом с наполовину стершейся надписью «Частные владения». Габриэль представил себе, как хрупкий силуэт дочери сворачивает туда.
        В салоне двое мужчин не обменялись ни словом. Молчание вновь повисло между ними, стоило им вернуться к машине. Габриэль видел, с каким трудом его бывший коллега преодолел обратный путь по тропинке. Раз десять он порывался сказать ему, как сожалеет о своем поступке в ту пресловутую ночь сведения счетов. Но можно ли сожалеть о том, чего даже не помнишь? Прошлое оставалось прошлым, и никакие извинения не смогут его стереть. Провал в памяти не изменит того человека, каким он был.
        Холодный ноябрьский свет превращал бескрайний лес в сборище мрачных теней. Черные, тесно сгрудившиеся стволы словно охватывали машину, замыкая ее в сфере неизвестности, враждебной и настороженной.
        Габриэль видел дочь на обочине, с рюкзачком и в кроссовках, какой она предстала перед ним во сне. Она срывала иголки с елей, нюхала их, сдувала, прежде чем двинуться дальше. Значит, ты проводила весь день здесь, прежде чем вернуться домой и запереться у себя в комнате, как любой подросток в твоем возрасте. И тайком писала в своем дневнике…
        Чуть дальше дорога пошла вдоль хребта, огибая слева гранитный цирк и открывая панораму, от которой захватывало дух. Двадцатью четырьмя метрами ниже угадывалось озеро Мируар. Более далекая перспектива открывала долину, поглощенную серой мглой.
        Еще две-три минуты из-за камней и ухабов они ползли на скорости не больше десяти километров в час, а потом оба заметили запустелый дом, притулившийся в конце заросшей растительностью тропинки. Дверь отсутствовала, ставни и стекла были разбиты, крыша явно прохудилась.
        - Кто здесь живет? - спросил Габриэль.
        - Представления не имею. Я даже не знал, что здесь есть дом.
        Для очистки совести они пошли глянуть на заброшенное жилище. Комнаты были пусты, потолок грозил обрушиться. Они не стали задерживаться внутри и вернулись к машине. Выйдя на остановке «Еловая роща», Жюли, по всей видимости, шла дальше пешком. Пункт ее назначения не мог располагаться слишком далеко, если только им не была эта развалина…
        Они двинулись по дороге дальше. Внезапно им открылся вид на Черное озеро, кромку каменистой дамбы и кубическое строение здания техобслуживания. Оттуда к старой гидроэлектростанции шли отводы напорного трубопровода. Если отвлечься от этого рукотворного уродства, окрестные места дышали красотой и свободой. Горы окружали гладь воды, пологими склонами сбегая в глубину и питая ее ледниками, тающими при первых лучах весеннего солнца. Между елями пели быстрые струи потока.
        Поль вдохнул полной грудью, уперев руки в бедра, и ткнул пальцем в другое бревенчатое шале, стоявшее метрах в десяти в глубине леса. Грунтовая дорога заканчивалась там. Значит, это было единственное жилище в округе. Серая черепичная крыша опускалась почти до земли. Ставни были закрыты.
        Мужчины подошли к шале. Пыль, покрывающая оконное стекло служебной пристройки, справа от самого дома, не давала разглядеть, что внутри.
        Поль постучал в дверь. Его сподвижник нервничал. У него перед глазами опять возникли гнусные картинки: обнаженность дочери, перенесенная тушью на бумагу, лабиринты, из которых этот псих заставлял ее выбираться. Существовала ли хоть малейшая вероятность, что автор этих мерзостей живет здесь?
        Никакого ответа. Поль снова постучал, на этот раз всей ладонью:
        - Национальная жандармерия! Откройте, пожалуйста!
        Габриэль, заметив, что навесной замок на сарае не заперт, рискнул зайти. Локтем нажал на выключатель. На потолке зажглась лампочка. Инструменты и гоночный велосипед без колес перегораживали проход. Он приподнял плотный чехол, лежащий на полу, и обнаружил банку с краской, закрытую, но частично использованную: по краям еще оставались кроваво-красные подтеки. Совсем свежие. Кисти отмокали в разрезанных пополам пластиковых бутылках. Вода в них тоже была красная.
        Затем он оглядел верстак. Пришпиленные к пробковой доске пожелтевшие и полустершиеся семейные фотографии. Мужчина, женщина, ребенок лет двух или меньше. Улыбки, песочные куличики на берегу озера. Снимков были сотни, наложенных друг на друга в полном беспорядке, вперемешку с газетными статьями и листовками, где говорилось об исчезновении Жюли. Крупные заголовки: «Трагедия в Сагасе до сих пор остается загадкой», «Год спустя расследование топчется на месте», «Что стало с Жюли Москато?». Хозяин сарая все аккуратно вырезал, тщательно рассортировал, подчеркнул отдельные фразы, маниакально обвел везде лицо девушки.
        У Габриэля перехватило дыхание. Он знал эту семью. За спиной скрипнула дверь. Поль тоже зашел, не говоря ни слова, увидел банку с краской, потом кучу фотографий.
        - Не может быть, - ошеломленно выдохнул он.
        Он указал на мальчика в окружении родителей:
        - Это Давид, дружок моей дочери!
        Поль в шоке оперся о край верстака. В приотворенную дверь он заметил стоящую за шале машину этого «дружка». Нет сомнений: парень Луизы и был их анонимщиком. Настоящий удар ножом в спину.
        Глаза Габриэля остановились на альбоме в твердом переплете, лежавшем в глубине пластмассового шкафчика прямо напротив него.
        На каждой странице в специальных выемках были размещены цветные фотографии великолепного качества, отпечатанные на глянцевой бумаге. На первой из них изображался мужчина, верхняя часть тела которого была прикрыта синей простыней, из тех, которые используются при хирургических операциях или вскрытии. Эластичная лента в темных разводах поддерживала подбородок, испещренный черными разрезами, фиксируя рот незнакомца закрытым. Едва видимый кончик носа приобрел фиолетовый оттенок. На взгляд Габриэля, это был не очень свежий труп жертвы несчастного случая.
        Он полистал страницы альбома, на которых чередовались крупные планы рубцов на бедрах, ртов, которые, казалось, до сих пор заходились в крике. Здесь мужская ступня в фиолетовых пятнах на фоне белой ткани. Там женская ляжка с родимым пятном в форме лошадиной головы. Дальше - юношеская рука с ярким лаком на ногтях. Вены на руке, свешивающейся с оцинкованного стола, были разрезаны: самоубийство.
        Откуда взялись снимки трупов? Или Давид Эскиме фотографировал мертвецов, доверенных его похоронной конторе? Тела были прикрыты с чуть ли не целомудренной тщательностью. Идентифицировать их было невозможно.
        - Ну и псих! - громыхнул Поль.
        Габриэль закрыл альбом и, коротко мотнув головой, дал знак, что пора убираться. В тот момент, когда они выходили из пристройки, Давид Эскиме спрыгнул с двух ступенек крыльца шале и бросился бежать по прямой, не разбирая дороги. Когда Поль на несколько мгновений перехватил его взгляд, мир вокруг обрушился. Он выхватил оружие:
        - Не будь идиотом, Давид!
        Беглец не обратил внимания на ругань. В старой куртке с капюшоном и черных кроссовках, он уже мчался большими прыжками между лиственницами.
        38
        Повисшие в воздухе капли оседали на одежде, как бриллианты. Габриэль быстро обогнал Поля. Он широко открыл рот, накачивая чистый воздух в легкие, и пусть даже сердце огнем жгло в груди, на этот раз он доведет преследование до конца. Пытающийся сбежать мерзавец был тем самым, кто напал на них на электростанции. Он знает, где Жюли, может, даже причинил ей зло. Он теперь единственный шанс узнать о судьбе дочери. Габриэль скорее сдохнет, чем даст ему скрыться.
        Эскиме спускался, лавируя между лиственницами, словно занимался слаломом. Габриэль прыгал, отталкивался ладонью от стволов, поскальзывался на мертвых иголках. Внезапно перед ними возникли темно-синие воды озера, словно настоящее око, глядящее в небытие. Силуэт, за которым он гнался, свернул направо и ринулся вниз по каменистой осыпи, которая вывела его на покрытый мелким гравием берег. Обернувшись, Эскиме увидел, что преследователь сокращает расстояние и несется с вершины, не спускаясь к берегу. Он понял, что угодил в ловушку. Оставался единственный выход. Он снова побежал, огибая озеро.
        В этот момент Габриэль догадался: его цель направлялась к дамбе. Отставший Поль орал что-то невнятное, прилившая к вискам кровь и звон в ушах от стремительного бега перекрывали все остальные звуки. Он продвигался маленькими болезненными шажками, потом тоже позволил увлечь себя лавине камней, катящихся из-под ног. Приземлился на ягодицы, встал и, несмотря на горящие мускулы, снова перешел на бег.
        Обогнавший Габриэля метров на пятьдесят беглец вскарабкался по короткой металлической лестнице и начал продвигаться по стенке дамбы, узкой полоске шириной в десять сантиметров, расставив руки и раскачиваясь, как неуклюжий канатоходец.
        Бетонная нить, натянутая между жизнью и смертью.
        Поручни лестницы были ледяными. Добравшись до верха, Габриэль встал, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие. Одну ногу точно перед другой. Справа пустота. Внизу он различал три крошечных напорных трубы, сворачивавшие в направлении станции.
        Эскиме с искаженным от страха лицом медленно оглянулся. Теперь беглеца и его преследователя разделяло от силы десять метров.
        - Убирайся! - заорал Давид. - Еще один шаг, и я прыгну!
        Габриэль, задыхаясь, отступил. Пейзаж вокруг словно скручивался - сказывалось головокружение. Убежать на другой берег Эскиме не мог, дамба упиралась в горный обрыв. Поль на последнем издыхании добрался до берега озера. Он остановился на некотором расстоянии от лестницы, чтобы держать Габриэля в поле зрения.
        - Мы отойдем, ладно? Все… все, как ты скажешь. Но… не делай глупостей, Давид.
        Жандарм сделал знак Габриэлю, который спустился на подгибающихся ногах и встал рядом с ним. Одним движением Поль оттолкнул его назад, себе за спину. Давидом овладевала паника. Он опасно раскачивался.
        - Я не хочу в тюрьму.
        Он плакал. Даже оттуда, где стоял, Поль видел, как содрогается его тело.
        - Ты не пойдешь… в тюрьму, - заверил жандарм, пытаясь перевести дыхание. - Мы… найдем выход, хорошо?
        - Какой выход? Вы спокойно дадите мне уйти?
        - Почему бы и нет? Немного… краски на стенах. Страницы из романов… отправленные по почте. Что в этом ужасного? Подумай о Луизе. Подумай о моей дочери.
        Эскиме потряс головой:
        - Плевать мне на твою дочь.
        Он посмотрел на Габриэля:
        - Мне очень жаль, что с тобой так вышло. Против тебя я ничего не имею.
        Увидев, как Давид склоняется над пустотой, спружинив ноги и вытянув руки вперед, Габриэль заорал от отчаяния:
        - Скажи мне, где она! Умоляю. Скажи мне, где моя дочь! Я ищу ее двенадцать лет! Где ее тело?
        Но тот на них больше не смотрел и, наверно, даже не слышал. Он перекрестился и качнулся вперед. Габриэль испустил долгий крик, смешавшийся с воплем Эскиме, эхо подхватило их, потом на горы опустилась тишина. Поль вскарабкался на лестницу и бросил взгляд вниз…
        Давид Эскиме превратился в бескостное тело, распластанное на камнях в изножье скалы, в нескольких метрах от станции.
        39
        Чудовищно. То, что он увидел, было просто чудовищно. Прошла целая минута, прежде чем Поль спустился, дрожа всем телом. Он принялся расхаживать, уставившись в землю, потом схватил Габриэля за ворот и оттолкнул его:
        - Что мы наделали? Что мы наделали?
        - Да ничего мы не сделали, мы только…
        - Заткнись. Дай подумать.
        Он сел на камни, обхватил голову руками, заранее представляя весь ужас, который начнется, когда придется сообщить эту новость Луизе. Настоящий кошмар.
        Окинул взглядом изгиб дамбы, озеро, лиственничный лес. Ледяной ветер свистел в его ушах, смертный саван опустился на плечи, как терновый покров. В нерушимой тишине огромных пространств Поль поднялся на ноги, осмотрелся вокруг, вглядываясь в природу, неожиданно обернувшуюся к нему враждебным ликом. Они были одни, осенью у Черного озера никто не появлялся. Щит «Частные владения» в километре отсюда. Никаких свидетелей.
        Он решительно зашагал к каменистому склону, даже не глянув на Габриэля. Они поднялись к шале. Рукой в перчатке Поль закрыл дверь в дом.
        - В эту хибару Жюли и приходила в две тысячи седьмом! - убежденно заговорил Габриэль. - Эскиме замешан! Нужно посмотреть, что внутри, нужно…
        Поль снова схватил его за ворот:
        - И оставить повсюду наши следы, чтобы нас вычислили по ДНК? Ты сдурел или что? Парень моей дочери погиб, мать твою! А ты не жандарм, ты всего лишь обычный штатский, и нет никакого официального расследования. Если узнают, что я был здесь в нарушение всех процессуальных норм, то на меня насядет Генеральная инспекция национальной жандармерии, я поимею серьезные проблемы, и кончится это отстранением от должности и полным крахом под занавес карьеры. Что до Луизы, то она больше видеть меня не захочет. Я не желаю все потерять из-за твоей бредятины.
        Оставив Габриэля, Поль глянул на машину Давида Эскиме. Ему бы следовало сначала осмотреться на местности, а не соваться сразу в подсобку. Вот и облажался.
        - Я вернусь позже, уже официально. И тогда сделаем все по правилам. Но мне нужно подумать, как лучше вытащить нас из этой задницы.
        Он зашел в пристройку, нашел тряпку, протер те места, где они могли наследить.
        - Я постараюсь, чтобы криминалисты не проявляли здесь особой дотошности.
        Габриэль последовал его примеру. Вооружившись старым полотенцем, он занялся верстаком, протер страницы альбома и вышел из сарая вслед за Полем. Тот повесил замок на место, и они быстрым шагом двинулись через лес. Дойдя до машины, жандарм достал из багажника пакет с блокнотом:
        - Ничто не должно в конечном счете привести к нам. Если я принесу этот блокнот в бригаду и внутри рано или поздно обнаружат какую-нибудь связь с этим шале или с Эскиме, неизбежно возникнут подозрения. Я избавлюсь от него.
        Габриэль вырвал дневник у Поля из рук:
        - И речи быть не может. Я его сохраню. Мы не можем себе позволить его утратить.
        Поль вздохнул. Он должен любой ценой успокоиться.
        - Ладно-ладно, но все, что касается его содержимого, ни под каким видом не должно сорваться у тебя с языка. Отдай мне, по крайней мере, автобусные билетики. Тебе они ни к чему, но лучше им исчезнуть. В сущности, это они привели нас в Еловую рощу, а Еловая роща связывает нас с этим местом.
        Габриэль достал зажигалку из кармана, положил автобусные билетики на землю и поджег их. Уставился на изображение головы волка и на мгновение снова очутился в давешнем сне.
        - …с тобой?
        Он потряс головой, растер ногой пепел, прежде чем сесть в машину. С комом в горле Поль тронулся с места. Он постоянно поглядывал в зеркало заднего вида, боясь, что вот сейчас из ниоткуда вынырнет какой-нибудь любитель пеших прогулок и застукает их.
        - Я высажу тебя недалеко от гостиницы. Там заберешь свой «мерседес» и поедешь обратно на плато. Ты должен засыпать яму. Выровняй все, набросай сверху иголок. Видеозапись должна попасть в руки дознавателей, иначе возникнет подозрение, будто я что-то скрываю. Не исключено, что кто-то опознает место, в таком случае там найдут только землю, если начнут копать. А мне нужно чем-нибудь заняться, иначе я точно сорвусь. Вернусь в бригаду и наведу порядок в бумагах, до которых руки не доходили. И раз уж я до сих пор не отправил группу на гидроэлектростанцию по поводу надписей, то сделаю это завтра утром сам. Уже поздно, я…
        Он гнал слишком быстро и задел осями камень:
        - Твою ж мать…
        Он резко затормозил, выскочил, проверил, все ли в порядке, и сел обратно:
        - Кажется, все цело, слава богу.
        Его лицо, снова сосредоточенное на дороге, было белым как молоко.
        - Тело можно будет заметить с задней стороны станции, когда наши там окажутся. Эскиме обнаружат, начнется расследование, сделают вывод, что он отправился на дамбу, чтобы покончить с собой. Что в конечном счете правда. Угрызения совести толкнули его на…
        - Угрызения, да. Он покончил с собой.
        - Нагрянем к нему, перетрясем это чертово шале, поймем, что он и был анонимщиком, а может, и больше того.
        Поль пристально посмотрел на Габриэля. Он знал, что означает это больше.
        - Скажи мне, что это прокатит. Скажи мне, что этот наспех состряпанный план может сработать.
        Габриэль его успокоил:
        - Вполне может. Эскиме вышел из дома, закрыл за собой дверь, поднялся на край дамбы и прыгнул.
        Они выехали на шоссе. Поль свернул в направлении Сагаса, в очередной раз глянул в зеркало заднего вида. Никого. Его руки, вцепившиеся в руль, немного расслабились.
        - После Альбиона ты вернешься в гостиницу и засядешь у себя в номере. Не забудь: никакого дневника не существует, а значит, и мужчины из две тысячи седьмого года тоже. Никаких любовных историй, никакого любовника, ты усвоил?
        - Да.
        - Завтра утром ты отправишься на север проверить свои счета и прочее. Ты не станешь посылать мне сообщений, вообще ничего, я сам свяжусь с тобой через пару дней. Главное, чтобы тебя и близко не было ни рядом со мной, ни рядом с этим городом, иначе мы оба окажемся в каталажке.
        Габриэль покачал головой:
        - Я сделаю все, как ты говоришь. Но я хочу быть в курсе расследования. Ты должен сообщать мне о любом продвижении. Твое дело теперь и мое тоже.
        - Это что? Шантаж?
        - Скорее сотрудничество. Тебе есть что терять, и немало, а мне нечего. Хочешь ты этого или нет, мы с тобой теперь одна команда.
        40
        Совершенно опустошенный, Поль укрылся у себя в кабинете; его едва не вывернуло.
        Он чувствовал себя рыбой, попавшей в вершу. Он здорово облажался. Возлюбленный его дочери, виновный или нет, погиб из-за него. Он стер доказательства на видеокарте, уничтожил основополагающие улики, поставил под удар свою карьеру. И все это меньше чем за двадцать четыре часа.
        К счастью, никто не мог заметить его отсутствия в бригаде после полудня, поскольку никто, кроме дежурного, в этот день не работал. А раз уж сегодня выходной, то он был волен приходить и уходить когда вздумается. Кроме того, никто еще не связывался с жандармерией, чтобы сообщить об упавшем с дамбы. Пока он неплохо выпутывался из этого хаоса.
        Позвонила Коринна, чтобы узнать, когда он собирается вернуться; он, как всегда, сослался на завал по работе и занялся бумагами, мучительно и неотступно вспоминая падение Эскиме и его крик - истинную лебединую песнь. Давид жил в квартирке над своим похоронным бюро, но был владельцем всего здания. В таком случае кому принадлежал дом на Черном озере? Семейное наследие? Отец Эскиме сыграл в ящик с перепоя несколько лет назад. Что касается матери Давида… она скончалась, когда сын был еще совсем юным.
        И хотя его очень подмывало, Поль все-таки не полез в Интернет искать что-нибудь о шале, которое, по всей видимости, посещала Жюли летом 2007-го. Не оставлять следов. В любом случае он узнает это завтра. Терпение.
        Он подумал о дневнике Жюли, об играх, рисунках, странных фразах. Вспомнил набросок существа с двумя лицами и подпись внизу: «Ксифопаг». Достал старый словарь, стоящий в шкафу.
        Тератологический[40 - Тератология - наука о врожденных пороках развития.] термин. Ксифопаги - люди с врожденным уродством, результат одного из пороков развития, при котором двойной плод (близнецы) сращен в области грудины или ее мечевидного отростка вплоть до совместного пупка. К этой категории относятся сиамские близнецы.
        Урод-ксифопаг… Монстр… Что хотел сказать автор рисунка? Добро с одной стороны, а зло - с другой? Вел ли любовник Жюли двойную жизнь? С одной стороны, прекрасное положение в обществе, работа, никаких отклонений. А с другой - худший из извращенцев, способный заказать похищение и отнять юную девушку у ее родителей.
        Он поглубже уселся в кресло и задумался. Луизе придется несладко, но она сама связалась с подонком. С человеком, который годами мучил Коринну, посылая ей анонимные письма, без конца бередя воспоминания об исчезнувшей дочери. С типом, у которого, возможно, с самого начала были ключи к разгадке, но он держал свою чудовищную тайну при себе.
        Его последние слова постоянно крутились в голове жандарма. «Против тебя я ничего не имею», - сказал он Габриэлю перед своим смертельным прыжком. Зачем он бросил эту фразу? Исключив Габриэля, подразумевал ли он тем самым, что предметом его ожесточенной злобы была Коринна? Почему? Каким образом Давид мог быть в курсе палиндромов и дневника? И потом, какая связь существовала между ним и мужчиной, с которым встречалась Жюли, ведь тот был a priori намного старше?
        Или это был его отец?
        По здравом размышлении гипотеза об отце Давида показалась Полю абсурдной. Еще за долгие годы до его смерти в папаше Эскиме не оставалось ничего от мало-мальски приличного человека. Спившийся субъект, вовсе не из тех, кто мог бы рисовать лабиринты. Жюли никогда бы не втюрилась в такого человека.
        Поль вернулся на Альбион около десяти вечера; голова шла кругом. Его снедало желание расспросить Коринну об Эскиме, о прошлом, но и тут ему не следовало возбуждать ни малейших подозрений.
        Без всякого аппетита он сел за стол. Жена не стала его дожидаться, она уже смотрела какой-то сериал, лежа на диване и набросив на ноги плед. Его куриное филе с горошком остыли. Он не попытался приблизиться к ней, когда она заявила, что идет спать. Пять минут спустя Коринна молча вернулась. Осталась стоять на пороге комнаты.
        - Мы с тобой почти не видимся. Ты день и ночь на работе, еще хуже, чем раньше, а когда ты дома, то молчишь.
        - Сейчас сложный момент с этим делом об убийстве.
        Кончиком вилки он катал горошину.
        - А я не про сейчас, - ответила она. - У нас так уже много месяцев.
        Коринна терпеливо ждала, надеясь на какую-то реакцию, на ответ, но он не шевельнулся, и она ушла. Поль бросил вилку на стол. Он больше не мог.
        Лег на диван и погрузился в гипнотическое созерцание угасающих языков пламени в камине. Как и они, его брак умирал. Коринна никогда не исцелится от тоски по дочери. Отсутствие Жюли было раком, который неумолимо и скрытно продолжал медленно убивать ее и разрушать его самого, пусть и не напрямую. А теперь еще и груз на совести, с которым ему придется жить и о котором он никогда не осмелится заговорить с ней, а значит, отдалится еще больше. Поль злился на себя за то, что у него не осталось сил для борьбы.
        С момента возвращения Москато в Сагасе начали всплывать старые грязные тайны. Жюли и ее загадочный любовник, Таншон и его перетрахи, Луиза и ее отвратительный шантаж. А теперь еще и Эскиме. Кто следующий в списке?
        Всю ночь он размышлял. Луизу допросят, как и работников покойного. Проанализируют психологическое состояние Эскиме в последние недели, и Луиза поклянется, что он и не думал о суициде, у них были планы дальнейшей совместной жизни… Но у Поля имелось чем козырнуть: Эскиме был тем самым анонимщиком, он фотографировал трупы, он сожалел о содеянном… и прочие байки в том же духе. Покончить с жизнью представлялось единственным выходом. Версия выстраивалась достаточно убедительная для судьи Кассоре, Поль не сомневался. Жандарм крепко вцепится в бразды расследования, стараясь насколько возможно оберечь свою дочь, потому что ей предстоит пережить двойное горе: любовник-анонимщик и смерть этого любовника.
        В половине седьмого Коринна отбыла на работу. Он дал ей позавтракать в одиночестве, дождался ее ухода, скорчившись под одеялом, и только потом встал. В этот момент Поль себя ненавидел.
        Приехав в бригаду к восьми утра, он походя кивнул дочери, уже сидевшей в своем кабинете. Она, конечно же, не раз пыталась связаться с Эскиме, поскольку собиралась провести ночь у него. И наверняка его молчание ее тревожило.
        Только около девяти он приступил к реализации своего мрачного, но необходимого сценария: отправился со своим заместителем Бенжаменом Мартини в направлении озера Мируар. Седрик Дамеус следовал за ними в собственной машине на случай, если автор граффити оставил отпечатки пальцев. Луиза не задала никаких вопросов и не предложила сопровождать их, так что ему не пришлось выкручиваться. Во что бы то ни стало он должен был избавить ее от кровавого зрелища.
        Поль припарковался перед фасадом гидроэлектростанции, дал коллеге немного форы, задержавшись у багажника, чтобы достать оттуда фотоаппарат, пока Дамеус тащил внутрь свой чемодан с оборудованием. Капитан хотел, чтобы тело непременно обнаружил один из его коллег.
        И стратегия сработала. Помощник позвал его, как только он появился в торце здания. Поль подбежал, бурля от адреналина. Посмотрел на бесформенный кусок плоти, ударившийся о скалу на скорости больше ста километров в час. Голова расколота, конечности изогнуты под невозможными углами, и литры крови вокруг. И в довершение всего - когда они соберутся вызвать Эскиме, чтобы увезти труп, тот не подойдет к телефону. По вполне уважительной причине.
        Мартини пребывал в прострации с утра пораньше. Дамеус застыл, поставив свой чемоданчик у ног. Поль осторожно подошел ближе. Похоже было на мрачное полотно Поллока[41 - Джексон Поллок (1912 - 1956) - американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма. Был широко известен своей техникой разбрызгивания жидкой бытовой краски на горизонтальную поверхность.]. Жандарм поднял глаза вверх, к вершине стены, где виднелся край дамбы:
        - Шансов промазать у него не было.
        Мартини с Дамеусом смотрели на него, выдыхая облачка пара. Полю следовало внимательно за собой следить, не сказать лишнего и не сделать лишнего. Никакого особого рвения или намеков, лишь строгое следование процедуре. Он повернулся к ним и вытащил из кармана мобильник:
        - Предупрежу прокурора.
        - Два трупа за три дня, - глухо бросил Мартини. - Думаешь, есть какая-то связь с убийством на берегу?
        - У нас в долине уровень самоубийств такой, что никто не позавидует, особенно в период черной смерти. Мне сдается, что парень просто спрыгнул, но не будем опережать события. Принеси-ка оградительную ленту. Оцепим и быстро сделаем то, зачем приехали. Пока не подоспело подкрепление. Сфотографируем стены, снимем отпечатки, если они есть. Не ко времени пришлось, но ты же знаешь поговорку. Беда никогда не приходит одна.
        Пока жандармы суетились, капитан сделал все необходимые звонки. Оцепление сейчас будет выставлено, потом вскрытие, токсикологический анализ и все прочее… Нажав на отбой после последнего разговора, Поль оглядел кровавую сцену. И сказал себе, что ему выпала самая дерьмовая неделя в его жизни.
        41
        Закутанная в парку Луиза приехала с остальной командой на паркинг гидроэлектростанции. Поль пошел навстречу ей и молодому Брюне. Указал на вершину дамбы:
        - Тип явно спрыгнул оттуда. Поедем туда глянем. Шевелитесь.
        Луиза повернула голову к месту трагедии. Криминалисты из научной лаборатории и еще один коллега направлялись к торцу станции в сопровождении аджюдана Мартини, отвечавшего за координацию действий. Учитывая, что отец уже нетерпеливо переминался у машины с открытой дверцей, она смирила свое любопытство и забралась на заднее сиденье. Как только Брюне уселся на пассажирском месте спереди, они тронулись с места.
        - Есть соображения, кто это? - спросила Луиза.
        Поль включил обогрев на максимум. Влажный ветер с вершин пробрал его до костей, но не так сильно, как собственная ложь.
        - Ни малейших. Восемьдесят метров полета, такое даром не проходит.
        Он выехал на шоссе и на этот раз направился в сторону перешейка. Его тянуло блевать. Глянул украдкой в зеркало заднего вида. Луиза с напряженным лицом что-то набирала на своем мобильнике. Хорошо, что ее тревожит отсутствие известий от Эскиме, - может быть, это смягчит удар. Двумя-тремя километрами дальше он попросил следить, не отходит ли какая-нибудь дорога или тропа, по которой можно добраться до верхнего озера. Брюне первым заметил щит с надписью «Частные владения».
        Поль проехал мимо заброшенного дома и припарковался всего в сотне метров от него - дальше проехать было невозможно из-за состояния дороги и неприспособленной машины. Пешком они молча двинулись по грунтовке к берегу Черного озера, пока не добрались до лестницы, ведущей на дамбу. Поль взялся за поручни.
        - Перчатки!
        Луиза размахивала парой перчаток, укоризненно на него глядя. Поль взял их, но надел, только поднявшись наверх. Протянул руку к фотоаппарату, который был у Брюне:
        - Дай-ка его сюда.
        Он навел объектив, щелкнул: лестница, узкая бетонная полоска края дамбы, разбившееся тело внизу, вокруг которого суетились муравьи-эксперты. Он слез обратно и уступил место двум своим сопровождающим, которые, в свою очередь, тоже все зафиксировали.
        - Ну и что, по-твоему? - бросил он дочери, когда та закончила.
        Она помолчала, засунув руки в карманы парки. Из леса наплывали слои влажности и растекались над черными водами озера.
        - Он поднялся, прошел метров десять туда, где самый крутой отвес, и прыгнул. Одно точно: он хотел действовать наверняка.
        - Вы не знаете, здесь уже случались самоубийства? - вмешался Брюне.
        - Насколько я знаю, нет, - откликнулся Поль. - Естественно, куда проще броситься с какого-нибудь моста в долине, чем тащиться до Черного озера. Ведь придется еще отыскивать дорогу, которая сюда ведет, а в конце еще добираться пешком. Другими словами, надо чертовски твердо настроиться со всем покончить. Если только он не живет где-то поблизости?
        Луиза подняла ворот парки до середины лица. Ничего не говоря, она направилась в сторону шале, которое приметила вдалеке за деревьями. Поль пошел следом, тоже молча, на налившихся свинцом ногах.
        Неизбежное надвигалось.
        Луиза негромко постучала. Ее отец положил ладонь в перчатке на дверную ручку и открыл:
        - Кто-нибудь есть?
        Запах углей. Потрескивание дерева. Посреди гостиной возвышался стол, вырубленный из цельного огромного ствола. Звериные шкуры на полу, головы животных по обеим сторонам камина, старинные ружья в качестве декора. Самым поразительным были книги. Бесконечные метры цветных корешков, тесно стоящие в книжных шкафах из массивного дерева, которые занимали две стены от пола до потолка.
        Однако не эта коллекция привлекла внимание Луизы. Ее взгляд не отрывался от дивана, где лежали белая рубашка, бежевые льняные брюки и пара мокасин. Поль увидел, как лицо дочери потемнело, будто грозовое небо. Он присутствовал при моменте, когда человеку кажется, что его пронзают тысячи невидимых игл, при том ужасном миге, когда одна часть его уже все знает, а другая не желает в это поверить.
        Она подняла одежду, понюхала ее.
        Его запах. Его одеколон.
        Она не сумела сдержать хлынувшие слезы. Отступила, оглушенная, наткнулась на стол, в центре которого лежала пачка листов, синяя шариковая ручка, конверты и коробка с латексными перчатками. Набор настоящего анонимщика.
        - О господи, - выдохнул Поль.
        Луиза затрясла головой, лепеча:
        - Нет-нет, это не может быть он, только не он, только не он.
        В слезах она кинулась наружу и помчалась через лес.
        - Луиза, подожди!
        Она его не слушала. Капитан протянул ключи от машины Брюне, который ничего не понимал в происходящем.
        - Она начнет спускаться напрямик, чтобы быстрее увидеть тело. Догони ее на машине и присмотри за ней. И скажи Мартини и Дамеусу, чтобы срочно явились сюда. Все главное тут.
        42
        Полное спокойствие. Любой ценой сохранять полное спокойствие.
        Оставшись один, Поль подошел к столу и посмотрел на пачку чуть пожелтевших листов формата А4. Исписанные от руки страницы… Тонкий, убористый почерк, черные чернила. Без сомнения, та же рука, что и в дневнике любовника Жюли. На верхней странице внизу справа номер: «424». И буквы, обведенные на этот раз синей ручкой… Эскиме собирался отправить новое послание Коринне.
        Ожидая, пока прибудут остальные, он на всякий случай обошел другие комнаты. На кухне включенный холодильник, внутри еда. В гостиной ни телевизора, ни компьютера. В ванной туалетные принадлежности, но строгий минимум. В конце коридора две спальни с запахом затхлости, но чистые и с заправленными постелями. По простыням, засунутым в мешок для грязного белья, Поль догадался, что Эскиме не так давно спал на одной из кроватей - видимо, той, где над изголовьем висел крест.
        В шкафу болталась кое-какая одежда: старые джинсы, ветровка, клетчатые ковбойки. Он задержался перед рамкой, стоявшей на прикроватной тумбочке, - единственным необезличенным предметом в комнате. Светловолосая женщина, блондинка лет тридцати. Явное сходство. Без всякого сомнения, мать.
        Поль до сих пор не знал, принадлежит ли это шале Давиду Эскиме. Купил ли тот его. Или это загородный дом отца, доставшийся ему по наследству. А еще он не знал, кто назначал здесь свидания Жюли летом 2007 года. Он вернулся в гостиную в тот момент, когда через порог переступали Седрик Дамеус, Бенжамен Мартини и капрал жандармерии лет тридцати.
        - Где моя дочь? - спросил он.
        - Брюне ею занимается, - отозвался Мартини. - Она совершенно убита. Мы не очень поняли. Что произошло?
        - Произошло то, что наш самоубийца, вполне возможно, - Давид Эскиме.
        - Тот, который… Давид Эскиме из похоронного бюро?
        - Он самый. И по всей видимости, он же наш анонимщик.
        Мужчины в замешательстве переглянулись. Дав им переварить новость, Поль велел аджюдану взять на себя процессуальные обязанности, а капралу Жюльену Берже поискать предметы, которые могут представлять особый интерес.
        Под руководством Мартини, который фиксировал каждый шаг, Дамеус снял отпечатки пальцев с дверной ручки - снаружи и изнутри, - потом сосредоточился на том, что лежало на столе. Поставил три желтых номерных знака - один перед листами, другой перед конвертами, третий перед шариковой ручкой, - сфотографировал, убрал в пакет ручку, потом тщательно упаковал верхнюю страницу в прозрачную пленку, чтобы не повредить возможные отпечатки.
        В это время капитан исследовал библиотеку. Очень быстро он обнаружил, что подавляющее большинство книг составляли детективные романы. Сколько их тут было? Тысячи? Однако Поль никогда не видел Эскиме с книгами в руках. Ни при каких обстоятельствах парень его дочери ни разу не выказал ни своей любви к чтению, ни склонности к литературе именно такого рода. Он чертовски здорово скрывал свою игру.
        Книги были расставлены по авторам и в алфавитном порядке. Поль начал с буквы «Л». Морис Леблан. Потянул за корешок «Полую иглу». На обложке был изображен Арсен Люпен с серьезным лицом, рассматривающий секретный код на кусочке пергамента. Поль пролистал до страницы 187 - той, которую Коринна получила по почте. Страница отсутствовала. Точно так же, как и страница 112 в «Десяти негритятах», обнаруженных чуть дальше, во впечатляющей подборке произведений Агаты Кристи.
        Итак, Давид Эскиме священнодействовал здесь. В этой самой комнате он готовил свои анонимные послания, чтобы затем отправить их из отдаленных городов.
        А параллельно спал с Луизой. Кто лучше волка в овчарне разузнает все подробности о том, как продвигается расследование? Он просто использовал ее, но никогда не любил. «Плевать мне на твою дочь».
        - Капитан?
        Дамеус и Мартини знаком попросили Поля подойти. Криминалист протянул ему страницу, помещенную в пакет:
        - Если расставить в нужном порядке обведенные буквы в новом послании, получится: «В этой книге содержится ответ на все ваши во». Полагаю, он собирался написать «вопросы».
        - Странно, что он не дошел до конца фразы, - удивился аджюдан. - Почему он остановился на середине слова?
        - Ну, странностей в голове у типа, который собирается вдребезги разбиться о скалы, наверняка хватает… Страница пятьсот двадцать три… Что это? Отрывок из рукописи? - спросил Поль.
        Дамеус кивнул:
        - Да, похоже, это последняя страница. Развязка на скалах Этрет?, недалеко от знаменитой Иглы[42 - Скала Игла в Этрет? - природная достопримечательность, нерукотворная меловая скульптура, сформированная в утесе морскими волнами.].
        - «Полая игла», - пробормотал Поль.
        - У нас здесь тринадцать рукописных страниц, пронумерованных от пятисот одиннадцатой до пятисот двадцать третьей. Финал истории.
        - Первые пятьсот страниц должны находиться где-то здесь, в этой берлоге.
        Поль быстро просмотрел листки. Обнаружил слово, подчеркнутое черным, очевидно, самим автором: «Xanax». Один из палиндромов, написанных на стене гидроэлектростанции.
        Задумчиво положил стопку на место… Вспомнил о подвеске в форме книги, подаренной Жюли. Загадочный любовник был автором этих текстов. Он как-то связан с литературными кругами? Он сам писатель?
        Поль внимательно прочел последнюю страницу. Атмосфера, описания, чрезвычайно трагическая развязка… Очень похоже на детективный роман. То есть на рукописный оригинал романа, который оказался в руках Эскиме. И тот, наверно, спрятал его где-то в доме. В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы.
        Капрал Берже позвал его с улицы. Поль велел Дамеусу продолжать работу в доме и вместе с Мартини поспешил в пристройку, дверь которой осталась открытой нараспашку.
        Берже стоял перед мешаниной из фотографий, пришпиленных к пробковой доске. Поль делал вид, что все видит впервые, громко комментировал, потребовал, чтобы капрал сфотографировал доску, прежде чем снять все снимки. Заодно снова просмотрел альбом с фотографиями трупов.
        Стоящего рядом Мартини, казалось, мучило отвращение.
        - Это ж надо, фотографировать покойников. Больной на всю голову!
        - Забираем с собой, - решил Поль, передавая альбом в руки помощнику. - И нет смысла снимать здесь отпечатки. Нам хватает материала для доказательства, что наш анонимщик - Эскиме. Но мне сейчас нужно другое: подтверждение, что этот участок в его собственности.
        Мартини безропотно согласился. Поль уже собирался выйти, когда Берже окликнул его.
        - Она была приколота под газетной вырезкой, - объяснил капрал, протягивая ему фотографию.
        Поль внимательно ее рассмотрел: десяток медсестер позировали перед отделением скорой помощи больницы Сагаса. Одна из них держала доску, на которой было написано: «Июнь. 1989 год». Эскиме с особым ожесточением обошелся с женщиной, стоявшей на краю слева. Ее лицо было так исчеркано, что превратилось в дыру на прямоугольнике глянцевой бумаги.
        - Личные данные написаны на обратной стороне, - подсказал молодой Берже.
        И тут Поль почувствовал, как у него сжимается горло. Он перевернул фотографию и подумал, что сейчас задохнется от нехватки кислорода.
        Одно из имен было обведено красным. Номер, под которым оно значилось, соответствовал медсестре с исцарапанным лицом. «Коринна Журден».
        Девичья фамилия его жены.
        43
        Мало-помалу высокие черные силуэты исчезли из зеркала заднего вида. Долины брали верх над горами, еще несколько часов, и вокруг расстелились тусклые усталые поля.
        Покидая Сагас еще до рассвета, Габриэль впал в тоску и беспокойство. Провидческий сон сегодня не пришел. Больше никакой бреши в его подсознании, все снова намертво запечатано, а его короткая ночная передышка была лишь стеной непроницаемых чернил. Вся его жизнь теперь сводилась к этой машине и почти пустой спортивной сумке. Вокруг него оставались лишь небытие и неизвестность - мир, утекающий меж пальцев как песок. Сагас оставался тем, что он есть, старичком из былых времен, но Габриэль, даже потеряв память, чувствовал себя там комфортно.
        До Лилля он решил сделать остановку в Орлеане, городе, где девять лет назад исчезла Матильда Лурмель. Перебирая всю ночь бумаги из полученной от Поля коробки, он наткнулся на листок с адресами родителей жертв, которые тоже создали ассоциации или участвовали в акции «День пропавших детей».
        Среди них были Пьер и Жозиана Лурмель. Проезжая через Лион, он позвонил по номеру мобильника, который обнаружил там же, но, к сожалению, номер теперь не имел абонента. Габриэль надеялся, что ему больше повезет на месте, если только Лурмели не переехали. Он должен был понять, зачем ему понадобился профиль ДНК их дочери и откуда взялось лицо в его сне.
        Он остановился на придорожной автостанции, чтобы заправиться - и в момент оплаты решил, что, должно быть, возникла какая-то ошибка, настолько заоблачной оказалась стоимость бензина, - и прямо в салоне машины проглотить круассан, купленный тоже по дикой цене.
        До окрестностей Орлеана он добрался ближе к десяти утра. Если верить GPS, супруги жили в западной части пригорода, всего в нескольких километрах от Луары, на улице с односторонним движением, по обеим сторонам которой шли кремовые фасады с цветными ставнями.
        Припарковавшись, он подошел к тяжелой деревянной двери. На бумажке, приклеенной к пластику под звонком, значилось: «Жозиана & -Пьер- Лурмель», причем второе имя было перечеркнуто красной шариковой ручкой. Габриэль нажал на звонок. Он был готов никого не застать дома в такое время суток, но услышал внутри шум. Однако ему не открыли, и он позвонил настойчивей.
        - Пошли на хрен! - внезапно гаркнул женский голос.
        Габриэль услышал шум передвигаемого стула, звук телевизора стал громче. Он начал стучать, но, не добившись успеха, приблизил губы к дверной раме:
        - Меня зовут Габриэль Москато. Я отец Жюли Москато, которая пропала восьмого марта две тысячи восьмого года в Сагасе.
        Последовала тишина, потом створка двери медленно приотворилась, и показалось лицо с ввалившимися щеками и налившимися кровью глазами. Несмотря на спутанные светлые волосы и тусклое серое лицо, было видно, что когда-то женщина блистала красотой. Она вдруг смутилась. Постаралась выпрямиться, выставить вперед подбородок, но Габриэль сразу понял, что она пила с самого утра.
        - Что вы хотите?
        - Задать вам несколько вопросов. О Матильде.
        По искорке в ее глазах Габриэль догадался, что они знакомы. Она впустила его и, волоча ноги, пошла выключить телевизор. Воняло куревом и грязной посудой. На столе в гостиной возвышалась полупустая бутылка водки. Окурки были затушены прямо в тарелках, тут же валялись алюминиевые облатки таблеток и остатки вчерашнего ужина. Габриэль заметил многочисленные фотографии молодой женщины, лежавшие на мебели и развешенные по стенам. Его зрачки остановились на водруженной над камином рамке с фразой: «Где-нибудь кто-нибудь что-то знает». С внутренней стороны в правом углу были пририсованы синий и желтый цветочки. Он повернулся к мадам Лурмель:
        - Эта фраза…
        Женщина осталась стоять посреди комнаты, обхватив себя руками, словно ей было холодно.
        - Я ее у вас позаимствовала. Каждый день я повторяю себе, что да, даже сегодня еще живет кто-то, кто знает, что произошло. Мужчина или женщина, которая в этот самый момент живет своей жизнью, со своим домом и работой.
        Габриэль посмотрел на Жозиану Лурмель: материнское горе и медленно разъедающее ее существо время толкнули женщину к бутылке. Пребывал ли и сам Габриэль в таком же состоянии все последние годы? Опустился ли до такой степени, что засел взаперти? Довольно часто те, кто все потерял, теряли и себя.
        - О вашей дочери… по-прежнему ничего? - спросила Жозиана, прикуривая сигарету.
        - Нет… Уже двенадцать лет.
        - А у меня девять лет и девять месяцев. Тут вы меня без труда обставили.
        Она хотела засмеяться, но закашлялась. Сигарета выпала у нее изо рта. Она подобрала ее.
        - Извините за бардак. Я не ждала гостей.
        - Я приехал, потому что у меня серьезная проблема с памятью, - пустился в объяснения Габриэль. - По правде говоря, я даже не знаю, знакомы ли мы. Я стараюсь по мере возможности заполнить пробелы в прошлом и собрать всю информацию, которая так или иначе пусть не вернет мне дочь, но вернет хотя бы воспоминания.
        Габриэль прочел что-то вроде сочувствия в глазах собеседницы. Она пошла приготовить крепкий кофе. Потом они устроились на диване, обтянутом тканью в пятнах жира и соуса. Жозиана Лурмель вгляделась в лицо Габриэля. Она смотрела достаточно долго, чтобы оба почувствовали неловкость, потом опустила свою чашку с кофе, из которой отпила глоток. Чашка дрожала в ее руке.
        - Вы говорите, память… Это что? Какая-то болезнь?
        - Не совсем. Что-то неврологическое. Довольно сложное.
        Она кивнула на свой старый проводной телефон:
        - Не знаю, что хуже: оставаться в плену у прошлого или потерять память. Видите, я сохранила стационарный телефон. Сколько бы времени ни прошло, я по-прежнему говорю себе, что он может однажды зазвонить и Матильда окажется на том конце провода.
        Спасательный круг… Последняя соломинка… Безнадежная надежда.
        - Отвечая на ваш вопрос, - продолжила она, - да, мы с вами знакомы. Мы встречались раз в год на «Дне пропавших детей» в Париже. Вместе с другими мы шли сажать семена незабудок в лес Сен-Жермен, там, где никто их не выкопает. «Forget me not»[43 - Дословно: «Не забудь меня» (англ.).], это название цветка по-английски, - символ нашего шествия. Вы хоть это помните?
        Габриэль покачал головой:
        - Когда мы виделись в последний раз?
        Несколько секунд Жозиана Лурмель нервно затягивалась сигаретой.
        - Кажется, в две тысячи пятнадцатом. Я перестала ходить на эти хреновы сборища. Смотреть на фотографии детских лиц, на списки из сотен имен, в том числе моей дочери. Это ничего не дает и не вернет наших детей.
        Габриэль не представлял, бросил ли он сам ездить в Париж.
        - А вы знаете, удалось ли установить какую-нибудь связь между исчезновением вашей дочери и моей? - спросил он. - Нашли ли уже что-либо, позволяющее объединить наши два дела?
        - Объединить наши два дела? Даже не слышала об этом. Не вам же мне рассказывать, сколько людей исчезает каждый год? С чего вы взяли, что есть связь?
        Габриэль посмотрел на фотографию Матильды, висевшую за спиной Жозианы: круглые щеки, искрящиеся зеленые глаза и открытая улыбка радующейся жизни юной девушки. Точно как в его сне, но, может, немного моложе. Он перевел глаза на женщину, которая нервно затушила окурок и, казалось, внезапно прониклась недоверием.
        - Мне трудно вам все объяснить, потому что, как я уже сказал, я многого больше не помню, - продолжил Габриэль. - Но когда я заново просматривал коробку с бумагами по этому делу и описанием действий, которые я предпринял в прошлом, у меня в мозгу что-то щелкнуло, едва я увидел ваше имя и имя Матильды. Такое ощущение, уж не знаю, что исчезновение вашей дочери занимало особое место где-то у меня в голове.
        Глаза мадам Лурмель внезапно блеснули.
        - Вы напали на след?
        Габриэлю не хотелось внушать ей ложные надежды. Он сам не представлял, что ищет.
        - Из-за моей памяти я пока ничего не знаю. Но не могли бы вы рассказать мне о Матильде? Вдруг ваша история подействует как спусковой курок. Нужно попробовать.
        Женщина отставила свою чашку. Уже некоторое время она облизывала языком губы, словно пыталась согнать невидимое насекомое. Она вскочила и взялась за бутылку водки:
        - Налить вам?
        Габриэль отклонил предложение. Собеседница казалась разочарованной. Она налила себе внушительную порцию алкоголя в стакан и отпила большой глоток. Лицо ее расслабилось.
        - Матильда только что отпраздновала свое двадцатилетие. Она была… всегда в хорошем расположении духа. Все любили ее, да, и я это говорю не потому, что я ее мать. Она действительно была хорошей девочкой…
        Габриэль ничего не сказал. Было больно слышать, как она говорила о дочери в прошедшем времени.
        - …Она изучала право в университете Орлеана, а жила здесь, с нами. У нас не хватало средств, чтобы снять ей жилье в городе, да и зачем, если она могла каждый день возвращаться домой? Хороший предлог держать ее при себе, прежде чем она упорхнет. Муж всегда этого боялся, дня, когда она уедет…
        Жозиана покатала стакан между ладонями. На Габриэля она больше не смотрела, как в начале разговора. Может, из стыдливости…
        - Она много бегала вдоль набережных, как минимум три раза в неделю, и летом и зимой. Вечером она надевала фонарик с мигающей лампочкой, ничто не могло ее остановить…
        Женщина уставилась на алкоголь в стакане с лихорадочным блеском в глазах.
        - Третьего февраля две тысячи одиннадцатого года около семнадцати часов она вышла на пробежку. Шел мокрый снег, но ей было все равно. Я оставалась дома, муж работал в своей информационной конторе. Больше мы ее не видели…
        Глоток водки. Момент исчезновения - тот, который между непосредственно «до» и непосредственно «после», - навсегда врезался в сознание близких. Последняя улыбка, последний жест, последнее слово становились заключительными воспоминаниями.
        - В ее деле друг за другом сменились четыре следователя, десятки дознавателей, и все обломали себе зубы. Расследование закрыли в октябре пятнадцатого, сославшись на сто семьдесят пятую статью Уголовно-процессуального кодекса. Несколько строк, дающие право судейским чиновникам похоронить вас живьем; они просто переворачивают страницу, и вы ничего не можете поделать. Это стало для нас как удар ножом в и без того кровоточащую рану. Это просто-напросто означало, что с точки зрения юстиции наша дочь больше не существует. Как потерянная вещь.
        Четыре года процессуальных действий, и вот все кончено. Габриэль по-прежнему не представлял, как он смог это пережить. Он кивнул, показывая, что понимает:
        - Значит, расследование ничего не дало… Ни единого серьезного следа?
        - Ни черта. Они опросили одного или двух свидетелей, которые действительно видели в тот вечер кого-то, бегущего по набережной с мигающим фонариком, и ничего больше. Было холодно, темно, падал этот проклятый мокрый снег. Сначала копы предположили случайное падение в Луару; они прочесали берега на километры и километры, много дней обследовали абсолютно все рукава и притоки, но тела так и не выловили…
        Она обреченно покачала головой:
        - Самое страшное - это не знать, что произошло. Несчастный случай? Убийство? Похищение? Ей причинили зло? Мы так и не получили никакого ответа. Те, кто отнимает наших детей, становятся могильщиками нашего существования.
        Она поднесла стакан к губам и выпила содержимое залпом. При всем кошмаре случившегося у Габриэля и его команды оставалась, по крайней мере, хоть какая-то малость - Ванда Гершвиц, серый «форд», но в случае Матильды пустота была всепоглощающей.
        - Она всегда выбирала один и тот же маршрут? - спросил он. - Я имею в виду, для бега.
        - Что у вас за дурацкие вопросы? Какая разница, бегала она по одному маршруту или нет? Чего вы, в конце концов, хотите? Мы никогда не бывали у вас в Савойе. Пятьсот километров и три года разделяют эти исчезновения. У моей дочери и вашей не было ничего общего, кроме спорта, какие уж тут точки соприкосновения. Мы с вами и виделись-то всего-навсего четыре раза, и вы даже не помните про незабудки, которые мы сажали… Так что это за штуковина у вас в мозгу, которая привела вас ко мне? Что вы обнаружили?
        Габриэль раздул опасное пламя во взгляде матери Матильды. Он уже сожалел, что явился сюда копаться в грязном белье прошлого. Искать здесь было нечего; ничто не могло объяснить ни адресованную Солене просьбу о сравнении профилей ДНК двух девушек, ни его ночной кошмар. Он встал, чувствуя себя неловко:
        - Мне очень жаль, что я вас побеспокоил.
        Жозиана Лурмель тоже поднялась:
        - Ну да, вам жаль. Всем очень жаль.
        Она пошла на кухню и записала номер телефона на листочке с клейкой полоской. Вложила бумажку в протянутую ладонь Габриэля и сомкнула его пальцы, накрыв его руку своей, прежде чем взглянуть в глаза стоящего напротив нее мужчины. Сжала свои тонкие пальцы чуть сильнее, пока странный жар поднимался из ее живота и учащался пульс.
        - Останьтесь еще ненадолго, если хотите. Мы могли бы поговорить.
        - Я должен вернуться к себе…
        Она смущенно убрала руку:
        - Конечно, но позвоните мне в любое время. Если вы получите какую-либо информацию, если найдете хоть что-то, касающееся моей дочери, я хочу, чтобы вы мне это сказали. Не бросайте меня, ладно? Умоляю, вытащите меня из этого ада.
        Габриэль убрал бумажку поглубже в карман, взволнованный искрой, проскочившей между ними в эти краткие мгновения. Наконец он сделал несколько шагов к двери, но заметил фотографию, висевшую рядом с вешалкой у входа: Матильда, стоя в раздельном купальнике на бортике открытого бассейна, с широкой улыбкой позировала, сдвинув зеркальные очки и открыв очаровательное озорное личико. На загорелой коже левого бедра выделялось коричневое пятно. Габриэль подошел ближе.
        - Это пятно… - бросил он, указывая пальцем. - Оно у нее с рождения?
        Жозиана Лурмель с величайшей осторожностью сняла рамку со стены.
        - Она очень любила фотографироваться, всегда принимала позы звезды. Здесь ей лет семнадцать. Кажется, это было в Порто-Веккьо… Порто-Веккьо, - вздохнула она. - Сегодня все кажется таким нереальным. Словно прошлого никогда не существовало. Но почему вас вдруг заинтересовало ее родимое пятно?
        - Потому что… это навело на воспоминание. У моей дочери тоже было родимое пятно, - соврал он. - На правой лопатке. По форме напоминало Гваделупу. Вроде бабочки.
        Мадам Лурмель покачала головой:
        - Мы дали имя родимому пятну нашей дочери. Назвали его Урази, в честь знаменитого рысака, который четыре раза брал первый приз в Америке. На фотографии хорошо видно, что ее родимое пятно - вылитая голова лошади.
        44
        - Ну наконец-то появилась. Закрой за собой дверь, пожалуйста.
        Коринна пришла в свой обеденный перерыв по просьбе Поля, и тот попросил ее присесть. Она устроилась на стуле. Поль решил действовать напрямик:
        - Давид Эскиме мертв. Он спрыгнул с дамбы на Черном озере.
        Коринна дернулась назад и повернула голову к кабинету справа. Сквозь на три четверти опущенные жалюзи она разглядела Луизу, сидевшую опираясь на локти и ушедшую в свои мысли.
        - Не может быть…
        - Такова печальная действительность, - отозвался Поль, отследив ее взгляд.
        - Как она?
        - Я велел ей идти домой, но она предпочла остаться здесь. Так, может, и лучше, не будет слишком уж сильно копаться в себе. Она была привязана к нему, но они провели вместе всего три месяца. Она сильная, оправится. Но возможно, все станет куда сложнее, когда она осознает, что спала со своим худшим врагом.
        Коринна спросила себя, кто сидит напротив нее. Отец, муж или холодный расчетливый жандарм, которому предстоит разбираться еще с одним самоубийством?
        - Что ты хочешь сказать?
        - Давид Эскиме и был нашим анонимщиком. Он составлял все свои писульки в шале, расположенном в окрестностях Черного озера; об этом доме он, естественно, никому не говорил.
        Коринне следовало бы почувствовать облегчение, но напряженная спина показывала, что тревога ее не отпустила. Как если бы непонятным для себя образом она всегда знала, кто был виновником.
        - На стене в его подсобке, - продолжил Поль, - была пришпилена чертова уйма вырезок из газет, где говорилось об исчезновении Жюли, вперемешку с семейными фотографиями. Сам Давид Эскиме, где он еще ребенок, его отец, мать… Это утверждает нас в мысли, что дело анонимщика и похищение Жюли связаны: Давид Эскиме что-то знал. Мы пока еще многого не выяснили, но я уже поговорил с судьей Кассоре: учитывая новую информацию, он решил рассмотреть возможность снова открыть дело Жюли.
        Коринна приложила ладони к губам, стараясь сдержать слезы.
        - Это позволит нам получить и бюджет, и ресурсы. Хорошая новость.
        Она кивнула, вытерев уголок глаза:
        - Да, да. Это хорошая новость.
        Поль не оставил ей много времени, чтобы порадоваться известию. Он подтолкнул к ней фотографию в прозрачном файле:
        - Вот что еще мы нашли в его сарае.
        Коринна посмотрела на снимок. Медсестры, больница, доска с надписью «Июнь.1989 год» и ее исчерканное лицо. У нее вдруг возникло ощущение, что пузырек прошлого всплывает из глубин ее памяти, чтобы лопнуть на поверхности сознания.
        - Господи… Уже больше тридцати лет прошло. Ведь не может же быть, чтобы дело было в этом.
        Поль наклонился вперед:
        - Наоборот, как раз в этом все дело. Объясни мне.
        - Ты внесешь все в протокол?
        - Я бы соврал, сказав, что нет.
        Она долго колебалась, покусывая кончик ногтя.
        - Мне едва исполнилось двадцать лет, я только начала работать, еще даже не встретила Габриэля… Я была операционной сестрой в гинекологии. Черт возьми, я… я никогда никому не рассказывала об этой истории.
        На несколько нескончаемых секунд в комнате вновь воцарилось молчание.
        - Это важно, Коринна.
        - Я… я работала с профессором Шардо, - проговорила она наконец. - Патриком Шардо. Он уже несколько десятилетий подвизался в Сагасе и держал свое отделение в ежовых рукавицах. Все его боялись, этакий претенциозный князек, способный одним щелчком пальцев разрушить карьеру или, наоборот, вознести наверх. Типичный образец преуспевшего выскочки, который презирает всех остальных.
        Ее зрачки расширились. Сейчас она была там, в больничном отделении.
        - В ту ночь ему предстояло сделать гистерэктомию, удаление матки Катрин Эскиме. Шардо был в нелучшей форме. Он опоздал, что было на него не похоже, и орал на нас. Досталось каждой. В таком крайне нервозном состоянии ему бы не следовало оперировать. Позже мы узнали, что он владел беговой лошадью, которая в тот день неудачно упала, и ее пришлось пристрелить. Он потерял большие деньги.
        - Но операция все-таки состоялась.
        - Да, хотя в отвратительной атмосфере. Однако все прошло вроде бы нормально, но в тот момент, когда пациентку вывозили из операционной, чтобы доставить в блок интенсивной терапии, пульс у нее стал нитевидным. Шардо уже переодевался в обычную одежду, когда это случилось. Он срочно снова вскрыл пациентку и констатировал серьезное кровотечение. Кровь была повсюду. У него ушло слишком много времени, чтобы определить, что проблема в тонкой кишке. В ней имелось прободение, вероятно возникшее в ходе операции. Избавлю тебя от технических деталей, но Катрин Эскиме скончалась на операционном столе пятнадцать минут спустя из-за остановки сердца…
        Голос Коринны прерывался от волнения. Она попросила воды, Поль принес. Он остался стоять рядом с окном, прислонившись к стене. Снаружи исчезли скворцы. Парни из бригады видели, как с первыми лучами зари огромная черная масса продолжила свою миграцию прямиком на запад.
        - Шардо велел нам оставаться в отделении, пока прямо среди ночи не прибудет директор больницы. Дальше все произошло очень быстро. Нам дали понять, что в наших интересах засвидетельствовать, что операция прошла наилучшим образом, но появились «осложнения», которые и привели к смерти пациентки. Ни в коем случае не следовало упоминать о крайней нервозности хирурга.
        Она покачала головой:
        - Сколько времени утекло, а я… я до сих пор помню мужа Катрин Эскиме, который ждал в палате с малышом на коленях. Давиду и пяти лет не было… Его отец впал в полную прострацию, когда эта сволочь Шардо с опечаленным видом принес ему известие. У Клода Эскиме никак не укладывалось в голове, что он больше не увидит жену, кроме как на своем столе танатопрактика[44 - Танатопрактик - человек, который производит бальзамирование, посмертный макияж усопшего.].
        Поль представил себе весь ужас сцены. Муж, бальзамирующий свою собственную супругу. Без сомнения, во время консервации тела он заметил повреждения, причиненные хирургом.
        - Он попытался подать жалобу на непреднамеренное убийство, - продолжила Коринна, - но было слишком поздно. Перед лицом комиссии мы, как примерные ученики, выступили единым фронтом и повторили то, что нам велели затвердить наизусть… Не говоря уж о разглагольствованиях представителя больницы, которые и привели к вердикту о «хирургическом вмешательстве, не несущем признаков вины».
        «Хирургическое вмешательство, не несущее признаков вины»… Поль не очень понимал, что это должно означать. Наверняка нечто настолько же осмысленное, как утверждение, что можно неумышленно нажать на курок.
        - После этой истории Шардо уехал из Сагаса и смог завершить свою карьеру где-то в другом месте, в полной безнаказанности. Клод Эскиме не получил ни гроша… А мне пришлось жить с грузом этой смерти на совести. Но что я могла поделать? Обличить круговую поруку, которая царила в больнице? Я была молода, хотела сохранить работу. И потом, плетью обуха не перешибешь.
        Она вернула ему фотографию.
        - Никогда мне и на секунду не приходило в голову, что письма могли быть связаны с этим. Ведь прошло больше тридцати лет! - повторила она.
        По опыту жандарм знал, что рано или поздно за все приходится платить, даже когда кажется, что ты уже в безопасности. И ему самому тоже придется однажды пройти в кассу.
        Он наклонился над ее стулом.
        - Давид Эскиме вырос без матери, - тихо заговорил Поль. - Долгие годы он смотрел, как его отец тонет в алкоголе и медленно умирает, a priori из-за этой трагедии. Исчезновение Жюли послужило для него поводом выплеснуть свою ненависть. К твоему несчастью, именно тебя он избрал для наконец-то подвернувшейся мести. Ты платишь за всех остальных.
        Слова и тон мужа заставили Коринну поежиться. Она посмотрела на него, как смотрят на отвязавшуюся лодку, которую уносит течением, когда уже ничего нельзя поделать. В этот момент она поняла, что их брак никогда от этого не оправится. Жить с тайнами было больно, но их раскрытие, как оказалось, разрушало еще больше.
        - Что он сделал моей дочери?
        - Нам пока мало что известно. Но в своих посланиях он всегда утверждал, что знает, где она. На наш взгляд, это правда.
        - Как такое возможно?
        - Вполне вероятно, что в свое время он что-то видел, но всегда держал эту информацию при себе. Лицо, документ, номерной знак - короче, какую-то деталь, которая позволила бы нам взять след. Ему стало слишком тяжело носить это в себе. И он покончил с собой.
        Поль вздохнул. И наконец определился победитель в большом конкурсе лжецов…
        - На данный момент мы обыскиваем его шале и пытаемся найти какую-то связь с твоей дочерью. Одно установлено точно: Эскиме испытывал тягу к патологии. Мы забрали оттуда альбом с фотографиями, где крупным планом сняты части трупов: рук, ног, торсов. Там и самоубийцы, и жертвы несчастных случаев. Возможно, он использовал собственный зал для бальзамирования. Мы расследуем, допрашиваем.
        - Боже мой…
        - Мы также обнаружили последние страницы рукописи, которая очень похожа на детективный роман, но написана как будто не им. Он собирался отправить нам последнюю страницу с новым посланием, утверждавшим, что в этой рукописи содержится ответ на все наши вопросы. Мы ищем остальные страницы, их должно быть более пятисот.
        Коринна мягко покачала головой. Она подумала о пр?клятой, таящей зло книге, подробно описывающей мучения ее дочери. Встала, взяла свою сумочку на длинном ремне. Поль обошел вокруг стола и обнял жену:
        - Спасибо. Тебе понадобилось настоящее мужество, чтобы выложить эту старую историю. Но мы, по крайней мере, продвинулись в расследовании.
        Она отстранилась:
        - Меня это грызло годами, пока я почти не забыла. Говорят, что время всегда берет верх, что оно способно исцелить любую рану. Возможно, однажды я исцелюсь и от отсутствия Жюли.
        Коринна глянула на часы:
        - Мне пора идти. Ты… пожелай от меня Луизе держаться. Если она захочет, пусть поживет какое-то время у нас дома.
        - Обязательно передам.
        Прежде чем выйти из кабинета, она в последний раз обернулась:
        - Ты не мог бы приехать пораньше…
        Их взгляды встретились на долю секунды, но Коринне этого хватило, чтобы получить ответ.
        Она развернулась и исчезла.
        45
        Дорога, глухая деревенская местность. Габриэль остановился у края поля в десяти километрах от Орлеана. Его вырвало в канаву, настолько он был раздавлен своим открытием.
        В альбоме Давида Эскиме он видел фотографию женского бедра с родимым пятном в форме лошадиной головы. Разве можно вообразить, что это простое совпадение? Каким бы невероятным это ни казалось, но у Давида Эскиме в какой-то момент был перед глазами труп девушки, исчезнувшей в Орлеане в 2011 году, - Матильды Лурмель. Обустраивая одну из своих замогильных мизансцен, он уложил ее на оцинкованный стол, и новый снимок пополнил его альбом, набитый другой жутью того же рода.
        Габриэль с трудом выпрямился. Представил себе, как Давид Эскиме склоняется над телом Матильды, чтобы обессмертить часть ее анатомического строения. Что делал ее труп в его коллекции? Похоронил ли он его потом? Или сжег?
        Он не осмелился продолжить свою мысль и бросился обратно за руль машины. Пожирать асфальт на полной скорости. Давить на газ, чтобы не сдохнуть от тоски, чтобы стремиться хоть к какой-то цели. Он снова подумал о Жозиане Лурмель, о ее умоляющем голосе, о ее семье и навсегда разрушенной жизни. Больше некого любить, не во что верить, не за что зацепиться. Ей оставалось только ждать телефонного звонка, который никогда не раздастся. «Не знаю, что хуже: оставаться в плену у прошлого или потерять память», - сказала она. Габриэль не желал закончить, как она. Что угодно, только не это.
        Он набрал номер Поля, несмотря на все инструкции, попал на автоответчик, оставил всего два слова: «Позвони мне».
        Около трех часов дня перед ним одним махом возник Лилль, словно бетонная волна, обрушившаяся на его ветровое стекло. Зажатые между вокзалами торговые башни, изломанные линии перегруженных машинами дорог, гудки со всех сторон. Этот регион Габриэлю был практически незнаком. Мать перебралась на север, следуя за отцом, еще в те времена, когда они с Коринной только-только обосновались в Сагасе. Судя по всему, он поселился здесь после развода, но при виде столицы Фландрии не почувствовал ничего, кроме полной пустоты.
        Квартал Ваземм. Взрыв красок. Вывески китайских ресторанов, запахи кебабов, маленькие кафе, втиснутые между двумя магазинчиками по продаже мобильников или двумя бакалеями. На лотках рынка под тентами громоздились груды овощей, какой-то тип с металлическим лязгом рубил мясо длинным мачете. Люди перекликались, моторы машин рокотали, создавая постоянный фоновый шум. Габриэль был чужим в этом водовороте, где смешивались желтые, серые, черные и белые лица, но сказал себе, что если бы он пожелал остаться незамеченным, то и сам выбрал бы подобное место.
        Он отыскал место для парковки, вылез со спортивной сумкой в руках и двинулся вверх по улице. Взгляды каких-то бурно дискутирующих типов остановились на нем, пожилая дама с корзинкой мотнула подбородком в знак приветствия. Руководствуясь указаниями мобильника, Габриэль шел, чувствуя и чужую агрессию, и наблюдение. Знал ли он этих людей? Говорил ли уже с ними?
        По-прежнему не получив никаких известий от Поля, он вошел в подъезд довольно обветшалого дома и вставил один из ключей на связке во входную дверь. Сработало. Судя по адресу, которым снабдил его бывший коллега, он жил в квартире 23. Он проверил почтовый ящик с соответствующим номером и вздрогнул, когда прочел на белом прямоугольнике: «Уолтер Гаффин». Внутри - куча рекламных листовок, которые он тут же отправил в мусорное ведро. Поднялся на второй этаж, с опаской подошел к своей двери. Как ни странно, у него было ощущение, будто он вламывается в личную жизнь незнакомца.
        Вставил в замочную скважину второй ключ. Тот прекрасно подошел, но провернулся как-то странно. Минут пять он провозился с язычком, но в конце концов сумел открыть дверь. Когда он увидел, что творится внутри, то понял, откуда взялись эти сложности.
        Его обворовали.
        46
        В квартире все было перевернуто вверх дном. Ящики валялись на полу, диванные подушки раскиданы, стол перевернут. Ошеломленный Габриэль прошел в спальню. Тот же бардак. Двухкомнатная квартира была разгромлена, но телевизор остался на месте, как и музыкальный центр, и компьютер в углу. Значит, речь не шла о классическом ограблении. Тот или те, кто устроил весь этот хаос, искали нечто конкретное.
        Габриэль сел на кроватную сетку и сжал ключ, висевший у него на шее. Потом извлек из кармана личный дневник дочери, молча полистал покоробившиеся страницы. От терпкой насыщенности рисунков у него закипела кровь. Он снова задержался на задачах с лабиринтами, которые Жюли пыталась решить, на изображении двойного монстра, так называемого ксифопага. Снова увидел Жюли и Матильду, пойманных в ловушку зеркального отражения в глубине мрачной пещеры. И он сам, на волосок от того, чтобы их коснуться. Не в силах помочь им. Все это было непостижимо, безумно.
        Внезапно он вскочил и со всей силы метнул радиобудильник в стену. И издал долгий крик. В следующую долю секунды ему захотелось выброситься в окно. Так было бы куда проще. Поставить точку раз и навсегда, а не бороться с мельницами. Он принялся расхаживать, в ярости на себя самого и на свой рассудок, который украл у него двенадцать лет жизни и отказывался возвращать.
        Когда кризис миновал, он подождал, пока уймется бешеный ритм сердца, и задумался. О вызове копов не было и речи: вряд ли те окажутся такими сговорчивыми, как Поль, если узнают о фальшивых документах. И потом, как объяснить весь ад последних дней, не загремев в каталажку или в дурдом? Придется разбираться самому.
        Он более тщательно обследовал все вокруг. Его жилище было маленьким, на круг максимум тридцать квадратных метров. Никаких декоративных штучек, никаких личных предметов, строгий минимум. Без сомнения, он снял жилье вместе с меблировкой. Он привел себя в порядок, бросил взгляд на пачку сигарет и бутылки с алкоголем - виски и ром, - которые были уже основательно початы, собрал бумаги. Ничего особенного, счета на имя Гаффина, но, к сожалению, ни следа его удостоверений личности. Включил компьютер. Габриэль перепробовал множество паролей - безрезультатно. Полагаться на удачу больше не имело смысла. Как и его память, содержимое жесткого диска останется недоступным.
        Он отправился на крохотную кухню, открыл холодильник. Взял упаковку ветчины, посмотрел на даты на баночках йогурта. Ничего просроченного. Все указывало на то, что он действительно жил здесь в дни, предшествующие поездке в Сагас. Когда в его квартиру нанесли визит? До или после смерти Ванды Гершвиц?
        Шкаф в спальне тоже бесцеремонно обшарили. Он начал раскладывать содержимое и обнаружил женские вещи. Кружевное белье, шелковую бело-розовую пижаму. Уловил запах духов. Ванда была здесь, она спала в этой постели.
        Не без удовлетворения он отрыл однотонную синюю майку, антрацитовую водолазку, чистые трусы и носки, прежде чем направиться в ванную. Следы женского присутствия обнаружились и там - две зубные щетки в стаканчике, шампунь для окрашенных волос. Он жил с женщиной, которая разрушила его жизнь. Он с трудом мог представить, с каким чувством прижимал ее к себе. Наверняка полное ощущение, что вальсируешь с дьяволом.
        Он помылся, не отрывая взгляда от зеркала. На черепе начали прорастать короткие седые волосы, щетина вокруг губ пробивалась во все стороны, придавая ему вид уголовника. Он взял бритву, пену и сбрил бороденку, обнажив глубокую морщину на подбородке, похожую на удар клинка.
        Это был он. Габриэль Москато пятидесяти пяти лет. Это был точно он.
        Провел пальцем по худому заострившемуся лицу, различил в глубине глаз промельк того человека, кем был всегда: отца, готового свернуть горы. Он никогда не бросит поиски. Он сделает все, чтобы добраться до истины, найти того или тех, кто причинил зло Жюли. Наверняка это те же, кто разгромил его квартиру, скоты, бросившие тело на берегу Арва и сделавшие все, чтобы свалить убийство на него. Он подумал о Давиде Эскиме, его фотографиях, палиндромах на стене станции. Как определить место каждой детали в этой головоломке?
        Он подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску и оглядел улицу, машины, проходивших мимо людей, каждый из которых держал свою судьбу в собственных руках. А он, среди этого коловращения, затерянный в тумане исчезнувшей памяти, неспособный вырваться из собственного кошмара, решил сражаться до конца.
        Он не знал, куда это его приведет, но сейчас был уверен в одном: его поиски на севере должны начаться у матери.
        47
        Похоронное бюро Эскиме располагалось между маленьким кафе и сапожной мастерской на улице, идущей вдоль кладбища Сагаса. Это было длинное каменное здание, на первом этаже которого находилась с одной стороны мастерская по обработке мрамора, а с другой - траурный зал. Давид Эскиме мог входить и выходить из дома через черный вход, не показываясь в коммерческой части.
        Поль достал связку ключей, извлеченную из кармана жертвы. Подобрав нужный ключ, он открыл входную дверь и поднялся по ступеням вместе с молодым Брюне - остальная команда продолжала обыскивать шале. Попросил одного из служащих подождать внизу, чтобы потом задать ему несколько вопросов.
        Очередной ключ со связки обеспечил доступ в квартиру на втором этаже. Это было старое холостяцкое жилище со скрипучим полом, старомодными обоями на стенах и простой мебелью из массивного дерева, такой внушительной, что оставалось загадкой, как ее умудрились сюда втащить. Давид Эскиме не прилагал особых стараний, обустраивая свое жилье после смерти отца.
        Поль обвел взглядом гостиную, но книжных полок не обнаружил. Направился в коридор, прошел мимо ванной. Первая спальня была превращена в кабинет. На стене в большой рамке висели фотографии: его родители, совсем молодой Давид, потом снимки с ним и Луизой на берегу реки или на загородной прогулке. Жандарм сжал зубы. По всей видимости, Эскиме ничего компрометирующего здесь не держал и сделал все, чтобы Луиза не раскрыла тайной стороны его жизни.
        Он взял цифровой фотоаппарат, лежавший рядом с компьютером. Отличная модель, высококачественный «Canon». Просмотрел снимки на карте памяти: никакие открытия его там тоже не ожидали. Эскиме стер свои ужасы.
        Поль повернулся к подчиненному:
        - Компьютер, фотоаппарат, мобильник - пакуй все. Надо будет проверить жесткие диски.
        Он проинспектировал вторую спальню, и его пробрала дрожь, когда он подумал, что Луиза делила постель с этим психом. Приблизился к окну, выходившему на кладбище, поискал глазами могилу первой жены, затерянную вдалеке, в серости надгробных стел. С таким видом из окна Эскиме, можно сказать, проводил дни и ночи в компании мертвецов. Сплошная чернуха…
        Поль бросил взгляд в шкаф, заметил несколько металлических ящиков, заполненных бумагами. Все было аккуратно разложено по папкам с наклейками. Ему не потребовалось много времени, чтобы извлечь оттуда налоговые уведомления. Они свидетельствовали, как он и ожидал, что Давид действительно являлся владельцем шале на Черном озере.
        - Займись и бумагами тоже! - крикнул он Брюне. - И прочеши здесь все досконально. Нам нужна эта чертова рукопись. Я пошел вниз.
        У последних ступенек лестницы его ждал служащий похоронного бюро. Некий Дени Юрон, танатопрактик, лет под шестьдесят. Он работал на семейство Эскиме вот уже больше двадцати пяти лет - сначала на отца, потом на сына - и был все еще потрясен смертью своего молодого патрона.
        - Как гром среди ясного неба, - пробормотал он, засовывая руки в карманы. - Вчера он был здесь, а сегодня все кончено. Почему он так поступил?
        - Именно это следствие и постарается выяснить. Вы были в курсе, что у Давида имелось шале рядом с дамбой?
        Юрон не сразу отвлекся от своих мыслей и ответил:
        - Да, я знал. Давид унаследовал его от отца, а тот в свою очередь - от своих родителей. Дедушка, старый Эскиме, помогал в строительстве гидроэлектростанции или уж не знаю чего. Давид жил над бюро из практических соображений, но, мне кажется, туда он любил ездить время от времени. Никогда бы не подумал, что однажды он…
        - А его отец Клод, он жил здесь или в шале?
        - Он всегда жил здесь. Шале он предпочитал сдавать туристам, любителям затерянных уголков. Следует признать, там очень красиво, на Черном озере. И это приносило ему приличный доход.
        - Он сдавал шале через агентство по аренде недвижимости?
        - Какое агентство? Где здесь вы видели агентство? Нет, он сдавал напрямую. И никогда с этим не бывало никаких проблем. Он даже размещал небольшие объявления в булочной или в магазинах, с фотографиями и его номером телефона.
        Значит, простого способа выяснить, кто снимал шале у Эскиме-старшего в 2007 году, не существовало, но в голове у Поля все отчетливее складывался сценарий событий. Человек, у которого были запретные отношения с Жюли, арендовал шале у отца Давида. Возможно, этот тип раньше жил в гостинице «У скалы», пока подыскивал себе более комфортабельное жилье. Наткнулся на маленькое объявление. После этого покинул заведение Ромуальда Таншона и переехал в горы, пригласив Жюли тайно навещать его.
        - Знаю, что это было уже давно, но если я скажу: «Лето две тысячи седьмого» - то, которое предшествовало исчезновению Жюли Москато… не вспомните ли вы, было шале занято? Может, там жил художник или писатель?..
        Дени Юрон даже не стал делать вид, что роется в памяти. Он сразу же пожал плечами:
        - Представления не имею. Как бы то ни было, я никогда не слышал ни о каком писателе. А почему это вас заинтересовало? Какая связь с Давидом?
        - Расследование обязывает нас отрабатывать каждый след, вот и все. Хотим удостовериться, что за вроде бы явным самоубийством не скрывается ничто другое, понимаете?
        Юрон кивнул, а Поль, послушав сам себя, подумал, что, без сомнения, мог бы сделать блестящую актерскую карьеру.
        - Мне хотелось бы глянуть на зал, где готовят тела.
        Дени Юрон направился в коридор слева от лестницы. Открыл дверь в глубине, зажег свет и спустился на три ступени вниз. Они прошли через предбанник, где висели комбинезоны, маски и шапочки. Поль заметил костюмы и простыни синего цвета, сложенные на стеллаже.
        - Попрошу вас надеть бахилы, - заявил Юрон, протягивая жандарму пару. - На данный момент у нас нет тел в работе, но это вопрос гигиены.
        Он одним движением натянул бахилы, задрав сначала одну ногу, потом - другую и прекрасно сохраняя равновесие. А вот Полю пришлось присесть на табурет, чтобы выполнить требование.
        - Сколько человек здесь работает?
        - Пять, но только двое танатопрактиков. Давид и я. Он хозяин, но документация и продажа - не его сильная сторона. Он предпочитал, как говорится, работать руками.
        - Значит, он часто сам обрабатывал тела?
        - Зависит от того, что вы понимаете под «часто», мы же все-таки не в Чикаго. Может, два или три раза в лучшие недели. В остальном этим занимался я.
        Поль поднялся с гримасой боли на лице, обеими руками опираясь на здоровое колено. Они прошли через тяжелую герметичную дверь. Температура здесь была не выше десяти градусов; в помещении без окон и с низкими потолками горел яркий свет, что еще сильнее подчеркивало его больничную атмосферу. Размеры комнаты не превышали тридцати квадратных метров, и тут имелось все необходимое для проведения консервации тел. Большая раковина, сливные трубы, вентиляционная система, автоклав для стерилизации инструментов, оборудование для дренажа. Все было чистым, продезинфицированным. Поль заметил два приоткрытых и пустых выдвижных ящика, как в морге. Подошел к оцинкованному столу, стоявшему в центре. Замер, задумавшись, потом повернулся к собеседнику:
        - Как доставляются тела?
        - Через гараж, он прямо рядом с центральным холлом, в который вы и вошли. Оттуда есть прямой доступ в коридор, а там каталка, чтобы легче преодолеть последние метры. После обработки тела перемещаются в зал прощаний, чтобы семьи могли там собраться.
        - Тела могут оставаться здесь на ночь?
        - Да. Когда они прибывают поздно или в выходные, их помещают в один из двух охлаждаемых боксов и, как правило, ими занимаются на следующий день.
        Поль провел пальцами по ледяному металлу, оглядел углы, потом направился к одному из вышеозначенных боксов, чью внутреннюю температуру контролировал термостат. Трупный запах здесь был сильнее.
        - Я попрошу вас быть со мной откровенным. Какие-либо действия вашего патрона могли свидетельствовать о том, что он питал определенную склонность к мертвецам?
        - Определенную склонность? Что вы хотите сказать?
        - Был ли он из тех, кто фотографирует трупы? Кто прикасается к ним не чисто профессионально? Вы испытывали когда-нибудь чувство неловкости из-за его действий?
        Лицо Юрона побагровело от гнева.
        - Вы что, принимаете нас за каких-то психопатов? Конечно нет, ничего подобного здесь никогда не бывало! Давид был настоящим профессионалом и всегда проявлял к умершим крайнее уважение. Нельзя заниматься таким ремеслом, если не уважаешь усопших.
        Поль сильно его задел, но он здесь не для того, чтобы проявлять деликатность. Он открыл галерею фотографий в своем телефоне и показал их танатопрактику:
        - Я не на пустом месте задаю такие вопросы. Мы обнаружили эти снимки в пристройке к шале Давида. Они были распечатаны и аккуратно помещены в альбом. Их там около тридцати. Мне бы хотелось, чтобы вы глянули.
        Юрон нацепил очки, висевшие на шнурке у него на шее. Его седые брови исчезли за толстой оправой, когда он нахмурился. Он прошелся по экрану указательным пальцем:
        - Ну и дела…
        - Как по-вашему, эта комната могла служить декорацией для того, что вы видите?
        - Трудно сказать. У нас есть подобная ткань, ну, как и в любом оборудованном зале или морге. Стол плохо видно. Кроме самого предмета, все остальное расплывчато. Ничего не могу вам сказать… Но, господи, что это все означает?
        Поль подошел и встал рядом:
        - Давид, возможно, устраивал свои мизансцены, когда оставался один, например ночью. Ему достаточно было просто спуститься сюда из квартиры. У него была полная свобода действий… И никаких свидетелей.
        Юрон растерял всю свою агрессивность. Совершенно ошеломленный, он прислонился к стене.
        - Мне очень жаль.
        Поль забрал свой телефон.
        - В ближайшие дни вас вызовут в бригаду, чтобы записать показания. Не беспокойтесь, это лишь простая формальность, через это пройдут все служащие. Мы только хотим получить более полное представление о личности вашего патрона.
        Дени Юрон кивнул, выходя с повисшими вдоль тела, словно плети, руками, как оглушенный боец. Поль остался один в гудении вентиляции и бьющим в ноздри запахе больничных препаратов. На долю секунды он увидел лежащую здесь Жюли - обнаженную, с раскинутыми руками и ногами и следами смерти, покрывающими тело.
        Он поспешил потушить свет и вышел из зала с ощущением холодка, бегущего вдоль позвоночника.
        48
        Белые латинские кресты[45 - Латинский крест - четырехконечный крест, у которого вертикальная перекладина длиннее горизонтальной. Является преобладающим в католичестве.] печально уходили в бесконечность. Военные кладбища расстилались по обеим сторонам автострады, которая разрезала поля в направлении на Аррас. Равнина траура и памяти о той безмерной бойне, которой была Великая война[46 - Великая война (исп. la Grande Guerre) - так в Европе до начала Второй мировой войны называли Первую мировую войну.], особенно в этих местах, где проходил фронт.
        Габриэль тоже вел свою войну - беспощадный бой с черной дырой в собственной памяти и с похитителями дочери. Его телефон зазвонил. Поль.
        - Какого хрена ты решил со мной связаться? Это же я должен был тебе позвонить, - накинулся на него жандарм.
        Габриэль съехал на обочину и остановился.
        - Послушай меня лучше. Прежде чем вернуться на север, я заехал в Орлеан, к Жозиане Лурмель, матери еще одной исчезнувшей девушки.
        - В Орлеан? Еще одна девушка? Что ты несешь?
        - Два месяца назад я попросил у Солены извлечь из FNAEG данные Жюли и некоей Матильды Лурмель. Я не знаю, зачем мне понадобился этот запрос. Поэтому я поехал повидаться с матерью Матильды, хотел понять. Ее дочь похитили однажды вечером в две тысячи одиннадцатом году, во время пробежки по набережной Луары. Расследование ничего не дало, но я видел фотографию девочки. Держись крепче: у нее родимое пятно на бедре в форме головы лошади…
        - Как в альбоме Эскиме?
        - Точь-в-точь.
        Долгое молчание. Габриэль прекрасно осознавал возможные последствия своих откровений. Сам факт, что Солена действовала за спиной своего начальника, взаимосвязь нескольких похищений, причастность Эскиме ко все более грязным делам. В ушах снова зазвучал серьезный голос Поля:
        - Если это правда, если эта Матильда умерла, а Эскиме увековечил ее в том альбоме, как ты смог установить эту связь? Зачем тебе понадобился ее профиль ДНК одновременно с профилем Жюли?
        - Я абсолютно ничего не знаю, может, я нащупал след здесь, на севере, и он позволил мне увидеть взаимосвязь. Мою квартиру в Лилле взломали. Тот или те, кто это сделал, скорее всего, что-то искали, и это «что-то» я спрятал в сейфе у своей матери. Туда я сейчас и еду. А у тебя что нового?
        - Все идет своим чередом, но мы здесь продвигаемся не такими темпами, как некоторые. Расскажу позже. Ты там поосторожнее. И звони, как только получишь информацию.
        Закончив разговор, Габриэль снова завел мотор, не в состоянии, как и Поль, сложить кусочки пазла. Он надеялся, что визит к матери даст ему новые ключи.
        Пока солнце расписывало горизонт яркими красками, он свернул на поперечную дорогу, приведшую его в Невиль-Сен-Ваастом, небольшой городок, состоявший из одинаковых домиков редкой унылости, с их серыми оштукатуренными стенами и темно-красными черепичными крышами. Все здесь было застывшим и безжизненным. Ступив на тротуар, Габриэль подумал, что вдыхает запах смерти.
        С комом в горле он трижды постучал в дверь. В приотворенной створке блеснули два топаза арктической синевы. Жанин сняла цепочку и распахнула дверь. Габриэль испытал жестокий шок, столкнувшись с опустошительным действием старости. Хотя глаза матери остались прежними, сама она превратилась в сухой прутик с неестественно длинными руками и узловатыми локтями. Ее волосы, словно в один миг, побелели и теперь торчали лохматыми прядями. Она, которая так внимательно следила за собой и за тем, как выглядит… Отчаянно сутулясь, мать опиралась на палку.
        Габриэль нежно поцеловал ее и тут же кинулся в туалет. Там он молча завыл, прижимая кулак к губам. Он был как арестант, выпущенный на свободу после долгих лет заключения, который заново открывает изменившиеся лица и новый мир, начиная осознавать, что время, потерянное меж четырех стен, пропало безвозвратно.
        Габриэль потер веки, сделал глубокий вдох и вышел. Жанин поставила греться суп из порея в крошечной кухне, на которой нашлось место только для микроволновки, электроплитки с двумя конфорками и холодильника. Окно выходило на поля и дальние терриконы горнопромышленного бассейна, которые в этот час походили на спектакль театра теней.
        - У тебя неприятности, - сказала Жанин, ставя на стол две плошки.
        - Все нормально, мам. По-прежнему проблема с памятью. Но врач говорит, это скоро пройдет.
        Габриэль съел суп и жадно проглотил ломтики хлеба с маслом. Тепло в желудке принесло облегчение. Он позволил себе небольшую передышку под боком у матери, поболтал с ней, потому что не мог сбежать, как вор, а еще потому, что восстанавливать кирпичики прошлого, заново возводя стену памяти, было для него великим благом. Наконец-то он существовал, наконец-то рядом был человек, способный рассказать ему о нем.
        И мать рассказывала. До Лилля он снимал дом в окрестностях Арраса, недалеко отсюда. Он сам пристроил ее в этот монастырь бегинок и частично оплачивал медицинское обслуживание - платежи автоматически поступали с его счета. Перепробовав массу мелких приработков, он около года продержался в строительной фирме, прежде чем без предупреждения перебрался в столицу Фландрии.
        Она подтвердила то, что уже сказала по телефону: с тех пор как он ушел с работы и поселился в Лилле, она его почти не видела, кроме той истории с сейфом. Именно тогда она заметила и перемены в его внешности, и нервозность.
        После трапезы мать отвела его в свою спальню и указала на шкаф:
        - Он там, этот твой сейф. Такой тяжелый, что тебе пришлось тащить его на пару с сыном соседа, которого ты позвал на подмогу.
        Габриэль откатил раздвижную дверь. Сейф пятидесяти сантиметров в высоту был привинчен к каменному основанию, залитому бетоном. Украсть его, просто унеся с собой, было невозможно.
        Он встал на колени и снял с шеи шнурок. Когда он удостоверился, что ключ идеально подходит к замку, его кровь заледенела. Легкие матери свистели прямо у него за спиной. Она тоже хотела знать.
        Внутри лежали два пакета. Большой предмет в плотной упаковке, поставленный по диагонали, чтобы поместиться в отделении, очевидно, был картиной или рамой. Он положил его на кровать, не раскрыв, - в первую очередь его заинтересовал другой пакет, крафтовый конверт стандартного формата. Когда он извлек из него паспорт, удостоверение личности, банковскую карточку и водительские права, и все на имя Габриэля Москато, то испытал огромное облегчение: он снова становился самим собой.
        Затем он открыл еще один конверт, лежавший вместе с документами, и достал из него четыре листка, скрепленные по два. На верхних были диаграммы, сопровождаемые цифрами и сложными пояснениями. Его рукой было надписано:
        Профиль ДНК Матильды Лурмель, присланный Соленой, 30/08/2020
        Профиль ДНК Жюли, присланный Соленой, 30/08/ 2020
        - Что это такое? - спросила мать.
        Габриэль в глубокой задумчивости медлил с ответом:
        - Ничего, просто технические данные, которые мне прислала одна бывшая коллега из Сагаса месяца три назад.
        Он склонился над нижними листками. От волнения он был вынужден присесть на кровать. Речь шла о графиках и профилях ДНК, но полученных из совершенного другого источника. Точно так же на каждом из скрепленных листков он написал:
        Профиль ДНК 1, присланный частной лабораторией по Интернету, на основе образцов крови, 24/08/2020
        Профиль ДНК 2, присланный частной лабораторией по Интернету, на основе образцов крови, 24/08/2020
        Удар его ожидал, когда он их сравнил. Образцы крови в точности соответствовали данным из FNAEG.
        Другими словами, за несколько дней до того, как он попросил профили ДНК у Солены Пелтье, Габриэль отослал в частную лабораторию образцы крови своей дочери и Матильды Лурмель.
        49
        Поль быстро выключил фары и вышел из машины. Едва солнце село, вокруг шале Давида Эскиме воцарилась атмосфера, достойная фильма ужасов. Ослепительный дневной пейзаж исчез за тенями елей. Силуэты гор сжимались вокруг шале, как зубья пилы, словно зверь из бездны смыкал свои челюсти. Озеро внизу напоминало холодный глаз настороженной рептилии.
        С фонариком в руке жандарм дошел до дома, отклеил ленту оцепления и переступил через порог. Нажал на выключатель. Лампочка на потолке высветила стеклянные глаза чучел. Место было мрачное.
        Начиная с полудня его люди самым тщательным образом обшаривали весь дом в поисках рукописи, финал которой они обнаружили, но рукописи не было и следа. В городской квартире Брюне тоже ничего не нашел.
        Поль не мог смириться с тем, что этот след приведет в тупик, а посланные Давидом Эскиме загадки так и останутся неразрешенными. Недостающие страницы должны быть где-то спрятаны. Следовало во что бы то ни стало понять психические механизмы, двигавшие человеком, который бросился с дамбы вниз только из-за того, что ему в руки попало нечто, способное хотя бы намекнуть на разгадку тайны.
        В комнатах царил зверский холод. Поль подышал на руки и пошел вперед. Итак, именно здесь, в этих стенах, и разворачивался роман Жюли с незнакомцем. Поль все больше утверждался в мысли, что любовник Жюли был автором детективных романов. У Жюли наверняка голова кругом пошла. Он легко вообразил, в каком состоянии духа пребывала девушка: ей, обожавшей детективные истории, вдруг несказанно повезло оказаться рядом с одним из их создателей, прикоснуться к тайнам настоящего творчества. Девчонка из Сагаса, чьи каникулы протекали в размеренном чередовании скуки и монотонной работы в гостинице, смогла позволить себе роскошь грезить. Кто устоял бы?
        Автор… Поль часто слышал, что многие свои книги романисты придумывали и писали, укрывшись от остального мира. Что они уединялись на долгие недели, дабы не спугнуть вдохновение. А какое место подходит лучше, чем это?
        Капитан обвел гостиную взглядом и вспомнил рисунки из дневника: обнаженная Жюли, подчиняющаяся прихотям этого типа. Извращенные игры, отвратительные списки на покоробившихся страницах… Здесь, в сердце гор, все и происходило. Поль вспомнил заключительные слова в дневнике девушки, нацарапанные карандашом в сентябре 2007-го: «Он совсем с ума сошел со своими лабиринтами…»
        Поль внимательно прочел последние страницы рукописи. Уловил сумрачную, неуравновешенную манеру письма, ведущую к гибельной развязке на скалах Этрета. Финал беспросветный, безысходный, как удар дубинкой. Сам он не был большим любителем такого рода литературы, но, на его взгляд, редкие истории заканчивались столь жутким образом: разве читателям не нужна толика надежды, даже в завершение романа ужасов?
        В фигуре писателя Поль угадывал личность темную, неуравновешенную, одержимую. Человек, который, возможно, больше не отличал реальное от вымышленного и воплощал свои фантазмы в физическом мире. Он подошел к столу в гостиной и сел на то место, где накануне устроился Давид Эскиме, чтобы обвести буквы, которые составят фразу: «В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы».
        Озарение. Давид Эскиме имел в виду не рукопись, а книгу. В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы.
        В этой книге… А если искать следовало не кипу страниц, а уже опубликованную книгу?
        Он повернулся к книжным полкам. Отыскать роман, рукописный финал которого находился у него в руках, означало определить автора. А определить автора означало, возможно, первый шаг к тому, чтобы вскрыть подспудные механизмы этого патологического и такого разрушительного замысла.
        50
        Оглушенный своим открытием, Габриэль вдруг почувствовал дурноту. Перед глазами заплясали черные мушки. Он лег на кровать. В голове мельтешили картинки. Голос матери доносился с перебоями.
        - Все нормально, - заплетающимся языком пробормотал он. - Это усталость. Ничего серьезного.
        Через пару минут туман рассеялся. Все еще в потрясении, он встал и налил себе стакан воды. Кровь… Означало ли это, что его дочь еще жива, где бы она ни была, - о чем, собственно, и говорил его сон? А вдруг он просто не смог ее спасти или даже увидеть, но все же сумел собрать ее биологический материал? Где? Как? И quid[47 - Что (лат.).] с Матильдой Лурмель?
        Вернувшись к матери, он увидел, что та уткнулась носом в бумаги.
        - Что все это значит? Почему тут наверху написано имя моей внучки? Габриэль, что ты от меня скрываешь? Я хочу знать.
        Он взял у нее из рук бумаги и убрал их в конверт. Потом отвел ее в гостиную и помог усесться на диван.
        - Я сам не знаю, что ищу. Мне нужно минутку побыть одному, ладно?
        В спальне он распаковал второй большой пакет. Новый шок.
        Лица.
        На полотне были изображены два лица, одно перевернутое, другое в обычном ракурсе. Казалось, художник короткими яростными движениями мастихина нанес матовую белизну их кожи, контрастирующую с темно-красной сеточкой вен и артерий на шеях. На щеках, лбах и скулах виднелись темно-коричневые порезы. На заднем плане темнели черные сводчатые стены и свисавшие с потолка корни деревьев. Как в его кошмаре.
        Одно из лиц принадлежало Жюли. Его дочь была изображена с запуганным взглядом, жесткой линией губ и отблеском в глубине глаз, похожим на стеклянный осколок. Иная Жюли, старше, чем та, которую он хранил в памяти. Женщина лет двадцати. А может, двадцати двух - двадцати трех.
        Габриэль почувствовал, как к горлу подступила желчь. От вида этой картины у него перехватило дыхание, словно ему нанесли удар под дых. Он перевернул полотно. Никакого сомнения: черты второго лица совпадали с фотографией Матильды Лурмель. Ее длинные черные волосы рассыпались по плечам паутиной и смешались с волосами Жюли. Матильда тоже, казалось, чего-то боялась. Кого-то боялась.
        Творение безумца. Перед Габриэлем была ужасающая, пронзительная живопись. Произведение, напоминавшее самые мрачные картины Гойи и одним своим существованием почти полностью подтверждавшее, что его сон был провидческим. Две девушки, пленницы зеркала, как теперь - пленницы полотна. Окружение, атмосфера… Все совпадало. Сон был воспроизведением картины.
        Он поискал подпись. И нашел, совсем крошечную, в правом нижнем углу картины: «А. Г.». Его ноги дрожали. Автор этого чудовищного произведения, безусловно, писал его с двух реальных моделей, которые находились у него перед глазами, - Жюли и Матильды. Но когда? И какая связь с Давидом Эскиме и его отвратительными фотографиями?
        Две девушки, похищенные с интервалом в несколько лет, пленницы бесноватого художника. Это превосходило все, что Габриэль мог вообразить. Его рука прикоснулась к лицу дочери. Краска чуть приставала к пальцам, у Габриэля появилось неприятное чувство, которое еще усилилось, когда указательный палец скользнул вниз, к выписанной шее, настоящему переплетению плоти и мускулов. Только сейчас он заметил следы на красноватом слое, словно кто-то пытался соскрести краску. Словно…
        Габриэль переместил взгляд. Абсолютно такие же царапины были на шее Матильды Лурмель. Тогда кончиком ногтя он отодрал немного вещества от основы, как будто он уже делал нечто подобное несколькими неделями раньше. Он размял его в пальцах, потирая один о другой, пока от теплоты сухость снова не превратилась в вязкость.
        Он принюхался. Запах, цвет, текстура. Нет сомнения. Кровь.
        51
        Открывшаяся истина словно вела его за собой, подталкивая Поля к огромным книжным шкафам. Оставалось надеяться, что книга, чей рукописный финал был у него в руках, окажется в личной коллекции семейства Эскиме, что казалось вполне вероятным. Сделав глубокий вдох, он решил действовать методично: для начала исключить все издания до 2007 года. Он доставал тома один за другим и смотрел на даты. Если ему попадалась книга французского автора, вышедшая после 2007-го, он клал ее на пол. На следующем этапе предстоит открыть каждую и просмотреть концовки.
        На его счастье, б?льшая часть произведений не соответствовала нужным критериям. По всей видимости, Клод Эскиме увлекался англосаксонской литературой - Коннелли, Эллрой, Хэммет, - как и старыми французскими и бельгийскими классиками - Буало-Нарсежак, Леблан, Сименон… Тем не менее через четверть часа стопка подлежащих дальнейшему рассмотрению достигла метровой высоты. Еще через час она утроилась, а предстояло проверить еще половину библиотеки. Часть книг была издана после смерти Клода. Значит, его сын Давид тоже читал детективы и продолжил пополнять отцовскую коллекцию.
        На Поля навалилась усталость. Он снял очки для чтения, помассировал глазные яблоки, не испытывая прежней уверенности в правильности своих действий. Возможно, искомое начало рукописи вообще не существовало или же его сожгли, а то и просто выбросили. Возможно, ему бы следовало вернуться к Коринне, чтобы избежать полной катастрофы. Он пошел выпить воды из-под крана, заодно ополоснул лицо, пытаясь взбодриться. Правая нога мучительно болела, как будто в нее воткнули горсть гвоздей.
        И все же инстинкт заставил его вернуться к прежнему занятию и продолжить перебирать одну за другой книги на полках. Внезапно его внимание привлекло одно заглавие.
        «Senones»[48 - «Сенон» (фр.).]. Палиндром.
        Он достал роман со стеллажа, посмотрел на холодную синеватую обложку с изображением вида сверху на асфальтовую полосу, уходящую в лес огромных елей. В нижней части лаковой поверхности значилось: «Триллер».
        А на последней странице бумажной обложки…
        Осень 2008 года. Сенон, маленький городок с 15 000 тысячами жителей, затерянный в глубине долины, испытал небывалое потрясение: тело девятилетнего ребенка было найдено в одной из турбин гидроэлектростанции при обстоятельствах, напоминающих о загадочном убийстве двадцатипятилетней давности. Для лейтенанта Бернара Минье и его команды начнется долгий спуск в ад, дьявольское преследование безжалостного убийцы, невидимого монстра, которое приведет их из сердца Альп в шотландский Хайленд.
        Поль затаил дыхание, открыл последнюю страницу, но порыв мгновенно иссяк: финал совершенно не совпадал с тем, который он искал.
        Он закрыл книгу, продолжая сомневаться: палиндром в названии, дата выхода, гидроэлектростанция… Поль отказывался верить в случайность: само расследование привело его к этой книге. Вполне вероятно, что автор для создания своей истории черпал вдохновение в Сагасе и его окрестностях. И приехал сюда, чтобы оглядеться на местности.
        Он поискал фотографию писателя, но впустую. Звали того Калеб Траскман, и, если верить вводной статье, его перу принадлежал добрый десяток романов, и б?льшая часть из них рассказывала о расследованиях, которые проводил его центральный персонаж - Бернар Минье.
        Калеб Траскман… Поль никогда о таком не слыхал. Он француз? Фамилия указывала скорее на англосаксонские корни, но имя могло быть вымышленным. Проверить информацию по мобильнику не представлялось возможным: звонить-то он мог, но Интернета здесь не было. Придется разбираться по старинке.
        Он поднял глаза к тому месту на полке, откуда извлек книгу, и обнаружил еще ряд произведений того же автора. Набрав столько романов, сколько влезло в руки, он направился к столу. Траскман оказался весьма плодовитым литератором.
        Б?льшая часть обложек были темными, загадочными, а то и пугающими. Под кратким биографическим очерком приводились цитаты из отзывов журналистов: «Властитель бессонных ночей», «Апогей напряженного ожидания», «Архитектор ужаса»… Траскман подвизался в области детективов и ужастиков. Его романы представляли собой толстенные тома, самый тонкий насчитывал не меньше четырехсот страниц. На последней странице обложки одного из них Поль нашел ответ на свой вопрос: Калеб Траскман - псевдоним французского автора, живущего на севере страны.
        Поль изучил даты публикаций, прочел вводные статьи и концовки. Наконец ему попалось произведение, озаглавленное «Последняя рукопись», - название, странным образом перекликающееся с их сегодняшними находками: разве им не попался конец рукописи?
        Грозовое небо и бушующее море. Все серое и зелено-синее. Имя Калеба Траскмана крупным шрифтом. Красивые серебряные буквы. Книга вышла в 2018-м, намного позже смерти Клода Эскиме. Значит, ее приобрел его сын Давид.
        От краткого изложения сюжета у Поля свело живот. Среди прочего рассказывалось о теле, обнаруженном в багажнике, и о похищении семнадцатилетней девушки на одном из северных пляжей. Возраста Жюли.
        Его пальцы сотрясала нервная дрожь, когда он в очередной раз заглянул в конец. Роман насчитывал пятьсот восемьдесят страниц, то есть больше, чем в рукописи, но и верстка была другой. Поль прикинул, что может совпасть.
        Он проглотил последнюю главу. Развязка была отличной от той, что на найденных страницах, но имена персонажей - Лин Морган, например, - как и место финального столкновения - скалы Этреты, - были одинаковы.
        Не могло быть сомнений: рукописные страницы, которыми владел Давид Эскиме, были написаны рукой Калеба Траскмана.
        Необходимо прочесть этот детектив. И вылущить спрятанные за словами зловещие тайны писателя.
        У него на это целая ночь.
        52
        В камине билось яростное пламя. Время от времени потрескивали сухие дрова - смесь ясеня, дуба и ели. Алеющие светлячки взмывали зигзагами, потом выдыхались и приземлялись на угли цвета лавы.
        Поль устроился в кресле в гостиной, уткнувшись носом в «Последнюю рукопись». Каждая перевернутая страница действовала на него так, словно кто-то в этот момент проворачивал нож в его сердце. Он был настолько поглощен чтением - и своими невероятными открытиями, - что вздрогнул, когда на его плечо легла рука. Коринна стояла у него за спиной, закутавшись в синий халат с вышитыми карманами. Тягостное беспокойство обвело ее глаза серыми кругами.
        - Луиза наконец заснула. Я дала ей снотворное.
        - Хорошо…
        Поль глянул на часы. Скоро полночь. Он не заметил, как прошло время.
        - Я пошла спать, - сказала Коринна.
        - Вот и отлично.
        Она вздохнула:
        - Ты, как всегда, разговорчив. Не хочешь рассказать мне, что происходит? Ты не ел и предпочитаешь читать какую-то книжку, лишь бы не обсуждать этот жуткий день. Я больше не могу, Поль.
        Он положил роман рядом с блокнотом и ручкой, которые на всякий случай приготовил на журнальном столике. Его глаза блестели от усталости, но и от своеобразного возбуждения тоже.
        - Кое-что происходит, Коринна. Кое-что важное, чего мы ждали двенадцать лет. Я еще не знаю, что именно нам предстоит найти, и, конечно, выдержать это будет тяжело, даже невыносимо, но не исключено, что в результате мы узнаем. Наконец-то…
        Она сжала в пальцах ворот халата. Ее взгляд не отрывался от грозового неба на обложке.
        - Это как-то связано с тем, что было в шале? С этой книгой?
        Он кивнул:
        - Жюли когда-нибудь говорила с тобой о писателе, об авторе детективов? О Калебе Траскмане? Он писал необычайно жестокие и странные истории. Убийства, похищения…
        Коринна пожала плечами:
        - Никогда не слышала. А что?
        Поль встал и направился в коридор:
        - Идем со мной. Хочу показать тебе одну штуку.
        Он молча миновал комнату, где спала Луиза. Потом открыл дверь в комнату Жюли, все эти годы остававшуюся нетронутой. Каждую неделю Коринна стирала здесь пыль, скрупулезно возвращая вещи на свои места. Поль подошел к красивому дубовому книжному шкафу, который Габриэль сделал своими руками. На полках стояло около сотни книг, от Жюля Верна до Стивена Кинга. Он указал на тома в нижнем углу слева:
        - У нее было три книги Калеба Траскмана.
        Он достал их одну за другой и открыл. В каждой первая страница, та, на которой обычно печаталось название, была вырвана.
        - Я проверил, когда вернулся: она так поступила только с книгами этого автора.
        - Я… я не понимаю.
        - Думаю, тут была дарственная надпись.
        Коринна держала одну из книг в руке. Она машинально листала ее, не читая:
        - Дарственная? Но где и когда Жюли могла получить дарственную надпись? Никогда ни один писатель ногой не ступал в книжный магазин Сагаса. И для чего ты мне все это рассказываешь?
        - Я думаю, существует связь между Калебом Траскманом и исчезновением Жюли. Я думаю, этот автор триллеров, чья популярность не нуждается в доказательствах, в высшей степени замешан в это дело. Я даже, можно сказать, убежден. Он сам признается в этом в «Последней рукописи». Не совсем явно и напрямую, а при помощи кодов, намеков, которые не могут быть случайными… как если бы он хотел себя выдать. Послания на гидроэлектростанции, письма, роман - все связано.
        Губы Коринны дрожали.
        - Как такое возможно?
        Подступали слезы. Поль прижал ее к себе, погладил по спине:
        - Вот это мы и постараемся как можно скорее выяснить. Но вполне вероятно, что Траскман когда-то давно приезжал в Сагас. Как простой турист, инкогнито. И снял шале у отца Давида, чтобы окончательно отредактировать там свой роман, что и объясняет найденные нами рукописные страницы. Он мог познакомиться с Жюли, когда она работала в гостинице, а он там останавливался, и… возможно, между ними что-то было. Какие-то чувства, я хочу сказать. Давид Эскиме стал этому свидетелем.
        Он отстранился, встретил взгляд жены. В этот момент он ощутил в ней хрупкость хрусталя.
        - Калеб Траскман умер, но его сын все еще жив, - уверенным тоном добавил он. - Он должен что-то знать.
        - Умер, - механически повторила Коринна.
        - Он пустил себе пулю в голову три года назад. Это написано в предисловии к «Последней рукописи», его последней книге, - предисловии, которое написал его сын. Но мы еще поговорим об этом позже, ты уже на ногах не стоишь. Сколько таблеток снотворного ты приняла?
        - Две. И еще «Xanax».
        Ее почти ежевечерний коктейль вот уже на протяжении нескольких лет. Поль больше даже не удивлялся. Он помог ей дойти до кровати. Уложил, накрыл, поцеловал в щеку и несколько секунд смотрел на нее. Как давно он не глядел на нее вот так, с нежностью? В конечном счете, кажется, не все еще умерло в нем.
        Он удалился на цыпочках. Заглянул в комнату Луизы. Она скорчилась поверх одеяла, прижав к себе подушку. Судя по виду, она крепко и спокойно спала. Он прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Коринна, Луиза - последнее, что у него осталось. Он не имел права все испортить.
        Роман Траскмана ждал его на журнальном столике. Казалось, серебряные буквы на обложке пляшут в одном ритме с языками пламени. Когда он взял книгу, ему показалось, будто он прикоснулся к чему-то злотворному. Да, так оно и было: эта книга - само Зло. Абсолютное Зло, которое тысячи людей держали в руках, но так и не разгадали его тайный смысл.
        Не поняли, что речь идет об исповеди.
        Он снова уселся в кресло и принялся за чтение. В три часа ночи он закрыл книгу. После концовки, предложенной сыном, он прочел фотокопии авторской версии, написанной отцом. Руки Поля дрожали, когда он перевернул последнюю страницу. Он устремился к бару и плеснул себе виски, который и проглотил залпом.
        О господи.
        Заледенев от этого многочасового тесного общения с Траскманом, на которое сам себя обрек, он послал эсэмэску Габриэлю:
        Купи прямо с утра книгу под названием «Последняя рукопись» Калеба Траскмана. Прочти ее немедленно. Я пришлю тебе сканы концовки, которую мы нашли у Эскиме. Траскман - тот человек, которого мы ищем. Писатель, автор детективов. Ты все поймешь уже с предисловия, но дочитай до конца. Это фантастика. Проверю, живет ли сын автора по-прежнему на севере. Если да, буду завтра. Сотри сообщение.
        53
        Настороженно вглядываясь в текст, Габриэль в молчании погрузился в первые страницы «Последней рукописи» Калеба Траскмана.
        Предисловие Ж.-Л. Траскмана[49 - Здесь и далее цитируемые из «Последней рукописи» Калеба Траскмана фрагменты печатаются по изданию: Тилье Ф. Последняя рукопись. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2019.]
        «Прежде него одно лишь слово: меченосец…»
        Так начинается книга моего отца Калеба Траскмана. Я обнаружил папку с его рукописью на чердаке, куда он имел досадное обыкновение сваливать все подряд. Пачка листов формата А4 в полной сохранности уже с год валялась в куче хлама под слуховым окошком, из которого тем летом лился мягкий свет северного солнца. Отец никому не сообщил о существовании романа, он работал над ним в одиночестве на своей огромной вилле с видом на море в течение десяти месяцев, когда мою мать медленно пожирала в больнице болезнь Альцгеймера.
        Он не завершил эту историю, не имевшую названия к моменту ее обнаружения. Однако мне кажется, что этой почти пятисотстраничной рукописи недостает всего какого-то десятка листов. Само по себе - мелочь, но катастрофа для литературного жанра, в котором блистал отец, чьи триллеры приводили в трепет сотни тысяч читателей. И сейчас я, без сомнения, держал в руках один из его лучших романов. Лихо закрученный, запутанный, погружающий в атмосферу тревоги и страха. Один из самых мрачных. История этой писательницы, Лин, сделанной из того же теста, что и мой отец, покорила меня и напомнила, насколько точно книги отца отражали его глубинные тревоги и самые жуткие навязчивые идеи. Я думаю, он примирялся с самим собой, только когда изливал свой страх на бумагу. А уж страха в этом романе было предостаточно - слово Траскмана.
        Ну и чем же он кончается, спросите вы. Где финал, в котором все должно разрешиться, черт побери? Почему Калеб Траскман, король интриги и великолепных развязок, не дал нам ответов на поставленные им же самим в романе вопросы? Почему не довел до конца свою семнадцатую книгу?
        Я мог бы думать, что он забросил работу в связи с кончиной моей матери, отложил незавершенную рукопись, возможно уже зная, что через три месяца пустит себе в лоб пулю из полицейского оружия. Или же он попросту не сумел закончить историю. Да, я мог бы так думать, но некоторые детали в тексте убеждали меня в другом. Подсказывали, что отец с самого начала знал, что не допишет роман. Как будто само отсутствие концовки составляло часть интриги, «загадку Калеба Траскмана». Последний блестящий мастерский ход перед смертью.
        Однако скептически настроенные читатели усомнятся: к чему сочинять книгу, не имеющую конца? Зачем тратить целый год жизни на строительство дома, зная, что вы никогда не подведете его под крышу? Сейчас, когда я пишу эти строки, загадка по-прежнему требует решения, однако это скорее дело личное.
        Когда бессменная издательница отца Эвелина Леконт узнала о существовании рукописи, от радости она аж подпрыгнула до потолка. Однако, прочтя книгу и поняв, что интрига сводится к искусному трюку, но лишена самого главного - его разоблачения, впала в глубокое отчаяние. Немыслимо публиковать посмертный роман Калеба Траскмана без свойственной его произведениям блистательной концовки, хотя могу предположить, что множество читателей в любом случае с жадностью набросились бы на новую книгу.
        И тут настала пора выдвижения самых разных предположений и самых противоречивых идей, призванных решить отцовскую головоломку. Мы неделями корпели над этой загадкой в парижских кабинетах, устраивая мозговые штурмы. С десяток знатоков усаживались вокруг стола, чтобы снова и снова перечитывать рукопись, вылущивать каждую фразу с единственной целью: понять, почему Калеб старательно выделил палиндромы, почему в этой книге столь заметно его пристрастие к цифрам.
        В моменты непонимания и сомнения мы молча сердито переглядывались. Особенно мы зациклились на первой фразе романа: «Прежде него одно лишь слово: меченосец». К чему она? Каков ее подлинный смысл? Поверьте, в издательстве не осталось никого, кто не знал бы о том, что меченосец - это пресноводная тропическая рыбка, получившая свое название из-за формы хвостового плавника. Теперь и вы в курсе, верно?
        И вот однажды Эвелина, знавшая моего отца больше тридцати лет, предложила решение.
        РЕШЕНИЕ.
        Она наконец нашла ключ, выявила неумолимый механизм изощренного воображения моего отца. На самом деле Эвелина предложила вполне очевидную концовку, все детали красовались перед нашими глазами с самых первых слов романа (и до последних). Однако доверенную в хорошие руки очевидность как раз труднее всего заметить. Именно в этом и проявился гений Калеба Траскмана.
        Теперь оставалось лишь сформулировать концовку, и тут все взгляды обратились на меня. Я не обладаю талантом своего родителя, однако все же унаследовал толику его дарования, а потому пару лет назад опубликовал парочку собственных незатейливых детективов. Ближе к концу романа вы обнаружите метку, указывающую, где за перо взялся я. Вы также обратите внимание, что на протяжении всей интриги мы оставили нетронутыми выделенные слова и некоторые другие важные элементы. Итак, сейчас вы держите в руках то, что прошлым летом оказалось в моих.
        Осталось несколько мест, которые нам так и не удалось прояснить в процессе сочинения концовки, их нам пришлось выдумать. Теперь трудно узнать, к чему именно хотел прийти мой отец и как он предполагал завершить эту историю. Что касается лакун, которые изначальный сюжет не позволил нам заполнить, мы были вынуждены делать выбор, принимать решения, каковые, возможно, не соответствовали тому, что имел в виду автор. Чтобы получить представление о сложности задачи, вообразите себе «Джоконду» без лица, которое поручено написать вам… В любом случае, надеюсь, моя концовка оправдает ваши ожидания - я сделал для этого все, что мог.
        Для того чтобы максимально сохранить замысел Калеба, до последнего слова соблюсти дух этой книги, требовалась именно та развязка, которую вы обнаружите в романе. В ней - если вы будете читать внимательно - содержится ответ на вопрос, который вы неизбежно себе зададите.
        Ах да, вот еще что. Я думаю о наиболее преданных читателях Калеба, о тех, кто скептически отнесется к самому этому предисловию. Так и слышу их рассуждения: это предуведомление написал сам Калеб Траскман, он явно на такое способен. Подобный ход является частью истории, а это наводит на мысль о том, что именно Калеб придумал концовку, изменив собственную манеру письма. Думать так - ваше право, и я никогда не смог бы доказать обратное. Но, впрочем, какая разница. Роман - это игра иллюзий, в нем все столь же правдиво, сколь и ложно, а история существует лишь в тот момент, когда вы ее читаете.
        Книга, к которой вы вот-вот приступите (а может, уже приступили?), называется «Последняя рукопись». Это моя идея, и издательство единодушно ее приняло. Выбора не было.
        54
        Сразу после того, как нажал на кнопку домофона рядом с именем «Уолтер Гаффин», Поль поволок свою больную ногу на третий этаж. Здание было не слишком привлекательное, свет на лестничной площадке не горел. Когда он переступил через порог, Габриэль закрыл дверь, сильно надавив плечом, - придется срочно вызывать слесаря. Его бывший напарник остался стоять, прижимая к себе локтем роман Калеба Траскмана. На нем были джинсы, свитер с погонами он сменил на куртку на молнии.
        - Ты ее прочел? - спросил Поль, не заморачиваясь положенными любезностями.
        Габриэль кивнул на журнальный столик в гостиной, где лежал его экземпляр:
        - И обе концовки.
        У него было мрачное лицо, глаза казались еще чернее обычного и выдавали явный недосып. Заметив проступившие вокруг его зрачков мелкие кровеносные сосуды, отчего белки стали красными, Поль спросил себя, не проплакал ли он часть ночи. Жандарм быстро огляделся: это место дышало холодом почище морга. Легко представить себе, какую жизнь вел Габриэль до того, как очутился в Сагасе и потерял там память.
        - У тебя есть вода? Я гнал без остановок. Больше восьми часов за рулем…
        Габриэль принес ему стакан воды. Посмотрел, как тот пьет большими глотками. Поль проделал семьсот километров один, без напарника, как настоящий полевой жандарм. Это было его дело. И его провал.
        - Мартини руководит расследованием в Сагасе, - произнес Поль, как будто прочитав его мысли. - С дороги я позвонил судье и подробно рассказал о находках у Эскиме и обо всем, что связано с романом Траскмана. Заодно посоветовал прочесть его как можно быстрее, чтобы оценить всю важность этой истории. Теперь все в курсе наиболее вероятной версии: летом две тысячи седьмого Траскман арендовал у отца Давида Эскиме шале, чтобы написать там свою книгу, тогда же у него случился роман с Жюли, а шесть месяцев спустя писатель организовал ее похищение. Наконец-то все знают то, что мы с тобой почерпнули из дневника. В смысле информированности мы все почти на равных.
        Он стянул с себя куртку и повесил ее на спинку стула.
        - Подчеркну слово «почти», потому что я, разумеется, никому не рассказывал о родимом пятне, обнаруженном в альбоме с фотографиями, которое может принадлежать другой исчезнувшей: мне пришлось бы объяснять, каким образом ты оказался в курсе тех фотографий, а я хочу избежать любого риска. Нельзя допустить и намека, что ты был в шале в день смерти Эскиме, и поставить под сомнение его самоубийство. На данный момент расследование пришло к однозначному выводу: Эскиме запечатлевал исключительно «классические» смерти, если можно так выразиться, то есть тела, бальзамированием которых он занимался. Для нас же приоритетом является Жюли, то есть Траскман. А там посмотрим.
        Габриэль согласился, потом кивнул в сторону коридора:
        - Прежде всего я должен показать тебе одну вещь.
        Он повел Поля в спальню. Картина лежала на кровати поверх груды разных бумаг. При дневном свете испуганные лица с переплетающимися волосами, казалось, парят над полотном, словно две Медузы, способные обратить смотрящего на них в камень.
        - О господи… Это Жюли?
        - Жюли и Матильда Лурмель.
        Мужчины обменялись напряженными взглядами, каждый тщетно искал в глазах другого ответы.
        - Часть того, что выглядит как краска, на самом деле кровь, - пояснил Габриэль. - Эту кровь в конце августа я отправил на анализ в частную лабораторию. Вот почему я попросил у Солены профили ДНК обеих девушек. Чтобы иметь возможность сравнить. Графики абсолютно идентичны.
        Капитан жандармерии, как и Габриэль до него, потер сухое вещество карминно-красного цвета на оцарапанном плече Жюли. И вгляделся в вещество на кончике пальца.
        - Их кровь?! - ошеломленно повторил он.
        - Только в некоторых местах. Ну, я так думаю. Я спрятал картину в сейф у моей матери. Наверно, грабитель хотел забрать именно ее.
        Они продолжали вглядываться в чудовищное произведение. Габриэль глубоко дышал, боясь снова сорваться.
        - На их лицах выражение ужаса, - выдохнул он. - Значит, им причинили зло. Псих, который это сделал, не довольствовался тем, что выставил их на всеобщее обозрение. Он забрал даже то, что было у них самого сокровенного, - их кровь.
        Габриэль сунул дрожащую руку в карман, потеребил листок, который дала ему мать Матильды. Ночью он время от времени думал об этом, вспоминал горячую волну, пробежавшую между ними, и ее умоляющий вид, когда она протянула свой номер телефона. Но он не станет ей звонить. Чего ради? Лучше жить в неведении, чем столкнуться со столь чудовищной реальностью. В любом случае не оставалось ни малейших сомнений в том, что похищения двух девушек как-то связаны.
        Габриэль указал на уголок полотна:
        - Тут еле видна подпись. Только крошечные инициалы: «А. Г.».
        - Значит, это не Калеб Траскман написал эти лица.
        - И не Давид Эскиме.
        - У тебя есть хоть какие-то соображения, как к тебе попала эта картина?
        Габриэль выудил из царящего на кровати хаоса банковскую распечатку и протянул ее Полю. Одна строка была обведена.
        - Я совершил покупку на триста восемьдесят евро десятого августа в каком-то заведении, которое называется «У Жакоба», в Бельгии. Я проверил по Интернету. Это такая лавочка, торгующая всем без разбора, недалеко от Северного вокзала Брюсселя, что-то вроде барахолки. Вроде подходит.
        Поль положил распечатку обратно. От вида картины ему делалось не по себе.
        - Я заберу ее и отправлю в нашу лабораторию. Ты отдашь мне свои банковские документы и счета тоже. Они наверняка что-то прояснят относительно последних месяцев.
        Молча мужчины устроились за столом в гостиной. Габриэль принес две банки пива и чипсы на закуску. Может, он и забыл часть своей жизни, но не этот взгляд, который бросил на него бывший напарник, - горящий взгляд, словно пытающийся поддержать в нем жизнь, - и не те долгие вечера, что они проводили с глазу на глаз, запершись в кабинете и работая над очередным делом. Оба будто вернулись в прошлое.
        Поль протянул ему фотографию:
        - А теперь займемся Калебом Траскманом.
        55
        - Единственная его фотография, которую мне удалось найти. Я вырезал ее из обложки одной из его книг. Она сделана в девяносто третьем году, тогда ему было тридцать пять. Нашего типа в действительности зовут Кристиан Лаваш, понимаю, почему он взял псевдоним…[50 - По-французски Лаваш (la vache) - «корова» или ругательство.]
        Габриэль вгляделся в протянутый Полем портрет. Тридцать пять лет в девяносто третьем году… Получается, ему было сорок девять в момент встречи с Жюли.
        - Похоже, несмотря на растущую популярность, Калеб Траскман умудрялся скрывать свою личную жизнь не хуже главного персонажа его последней книги, этой Лин Морган. Ноль информации о нем в Интернете, совсем ничего. Но я все-таки накопал несколько статей в прессе. В редких интервью он говорит только о своем творчестве и ни слова о частной жизни. Он не позволял себя фотографировать. Такое ощущение, что его постоянно что-то мучило, и он много раз утверждал - держись крепче! - что если бы не писал все эти жуткие истории, то, скорее всего, стал бы преступником. И на шутку это вовсе не походило.
        На мужчине с длинными черными волосами были большие очки с чуть тонированными стеклами, перерезавшие лицо пополам. Аккуратно подстриженная бородка контрастировала с кожей почти болезненной белизны. Он держался вполоборота к объективу, не улыбаясь, будто ему не терпелось скрыться.
        - Ты показывал этот снимок Ромуальду Таншону? - спросил Габриэль.
        - Да, прямо перед тем, как отправиться в дорогу. Разумеется, он совершенно не помнит, видел его или нет. Ничего удивительного, как тут вспомнить через столько лет? Насколько я знаю, никто никогда не упоминал о приезде в Сагас какого-то писателя. Траскман явился без фанфар и растворился в толпе… Мои парни позвонили кое-кому. Как и говорится в предисловии, писатель скончался в две тысячи семнадцатом, самоубийство не вызвало никаких сомнений. Он покончил с собой в четырехстах метрах от дома выстрелом в голову. Два свидетеля шли в этот момент по пляжу. Учитывая состояние лица после выстрела, сын не смог опознать отца, но ДНК подтвердила его личность. Соответственно, дело было быстро закрыто: его жена умерла несколькими месяцами раньше, Траскман наблюдался у врача из-за депрессии… Точка.
        Поль уткнул указательный палец в обложку:
        - «Последняя рукопись» - посмертный роман Траскмана. Ты сам читал, действие разворачивается в две тысячи семнадцатом, описываемые события и полицейские методы доказывают, что именно тогда он и написал ее, а никак не в две тысячи седьмом. В предисловии сын объясняет, что отец не придумал концовку, но мы-то знаем, где хранились последние страницы.
        - Они были у Давида Эскиме.
        - Точно. Что и вынудило сына самому взяться за перо. Развязки, конечно же, разные, но он сумел расшифровать различные движущие мотивы, придуманные его родителем, чтобы предложить логичную концовку.
        Поль отпил глоток пива.
        - Трудно объяснить, как Эскиме раздобыл эти страницы, но одно очевидно: своими намеками он стремился привести нас к «Последней рукописи». Совсем как Калеб Траскман, который, написав эту книгу, хотел неявным и тонким способом признаться в своей ответственности за исчезновение Жюли. Это в определенном смысле его исповедь post mortem. Способ поведать читателям о своих преступлениях, но так, чтобы те ничего не заподозрили. Двойное извращение.
        Тишина. Поль откашлялся и продолжил:
        - Книга чертовски лихо закручена, со всеми этими историями рукописи в рукописи. Настоящий ребус из русских матрешек, в котором отражен необычайно закомплексованный и неуравновешенный рассудок Траскмана.
        - Интеллектуальный лабиринт…
        Поль достал блокнот, в котором делал заметки:
        - Да, можно и так сказать. Короче, я записывал детали, которые находил по мере чтения, и они не оставляют сомнений в причастности Траскмана к нашему делу. По сути, но и по форме тоже. Начнем с сути. «Последняя рукопись» - это один из внесерийных романов в творчестве писателя, с новыми персонажами. Сара Морган, семнадцатилетняя девушка, исчезает однажды вечером во время своей спортивной тренировки. Как твоя дочь. Тот же возраст, очень схожая внешность. Используя известный художественный прием «рассказ в рассказе» в отношении собственного ремесла, Траскман описывает писателей как людей с извращенным рассудком, мерзких созданий, способных на любые ужасы: удержание в неволе, извращенность, убийство. Пример: «Длинная исповедь насильника и убийцы, ни разу не пойманного рецидивиста, который в преклонном возрасте принимает решение сделать полное признание в виде романа».
        Поль положил ладонь на книгу как бы в подтверждение своих слов.
        - Но вымысел из этого романа стал нашей реальностью: для тех, кто знает всю историю, совершенно очевидно, что Траскман раскрывает собственную индивидуальность, своих демонов, свою страсть к преступлениям. Он описывает сцены с хирургической точностью, словно сам при них присутствовал. Помнишь сиамских двухголовых близнецов из дневника Жюли? Он сам этот монстр и есть. Это он, человек, который за завесой своеобразной нормальности творит зло. И он покончил с собой не потому, что его жена умерла, и не из-за депрессии, а…
        - …из-за того, что он совершил в действительности.
        Поль кивнул и снова погрузился в свои заметки:
        - «Бессмертная Каспарова» тоже упоминается. Она занимает центральное место в сюжете и преследовании виновного. И не следует забывать, что в самом начале романа речь идет о сером «форде» с фальшивыми номерными знаками, в котором обнаружили тело. В точности такую машину использовали для похищения Жюли.
        Габриэль тоже заметил эти детали. Да и могло ли быть иначе? История из «Последней рукописи» проняла его до самого нутра, до глубин его плоти. Тем более что, помимо деталей, приведенных Полем, один из главных героев страдал амнезией, как и сам Габриэль. Несмотря на его молчание, бывший напарник продолжил свою цепь доказательств:
        - Однако сам сюжет вовсе не повторяет историю твоей дочери, и расследование копов совершенно не похоже на наше, поскольку в книге они работают над убийством, совершенном недалеко от Гренобля. В сущности, повествование просто следует механике романов этого жанра: похищения, убийства, состояние тревожного ожидания. Если бы мы располагали только этими деталями, то есть если бы мы опирались исключительно на суть, было бы трудно стопроцентно доказать виновность Траскмана. В конце концов, кто угодно мог отследить расследование исчезновения Жюли, учитывая, как широко освещалось это дело в прессе, а потом использовать сюжет для вымышленного романа. Но в нашем случае имеется еще и форма…
        Он открыл свой экземпляр с многочисленными загнутыми страницами:
        - «Лакал», «лавал», «нойон», «абба», «xanax»… Все палиндромы, написанные на гидроэлектростанции, подчеркнуты в книге. Сын сам признается в предисловии, что не знает, почему отец так их выделил. Но разве он не довел до совершенства искусство иллюзии, магии? «Я вам что-то показываю, но вы этого не видите». Наведя прожектор на палиндромы, Калеб Траскман, безусловно, настойчиво тычет пальцем в Сагас, еще один палиндром. Конечно, само по себе это невидимо, и только имея перед глазами целое, можно понять каждую его часть. Траскман - великий стратег, он хотел создать закодированную исповедь, почти не поддающуюся расшифровке. С этой целью он использовал массу уловок, которые, будучи собраны воедино и верно интерпретированы, приводят к раскрытию одной из граней истины: он и есть автор постыдного преступления, в котором невозможно признаться.
        - То же самое и с именами некоторых его персонажей.
        Поль горячо закивал:
        - Ты тоже заметил? «Жюлиан Морган», «Жюдит Модруа»… Две первые буквы имени и фамилии - Жю Мо - отсылка к Жюли Москато. И другие детали того же плана, которыми усеяны страницы романа. Номерной знак украденной машины: ЖЮ-202-МО. И потом непонятная цитата в самом начале романа «Прежде него одно лишь слово: меченосец…», ты просек?
        Габриэль покачал головой.
        - Позавчера я увидел это слово в словаре, когда хотел посмотреть точное значение слова «ксифопаг», - объяснил Поль. - «Ксифопаг» идет прямо перед другим словом - «ксифофорус»[51 - Ксифофорус - род рыб семейства пецилиевых, к которому относят виды, известные среди любителей аквариумного рыбоводства под названием меченосцы (у самцов нижние лучи хвостового плавника сильно удлинены и собраны в виде меча), и виды, не имеющие меча, известные под названием пецилии.], то есть «меченосец». Значит, фраза «Прежде него одно лишь слово: меченосец…» отсылает нас на одно слово назад, то есть к «ксифопагу». К двойному монстру, нарисованному в дневнике Жюли. Одно лицо добродушное, другое просто ужасающее.
        - Символ, - уточнил Габриэль. - Существует та часть человека, которая видна всем, и та, которая несет зло…
        - Именно. Калеб Траскман упоминает ксифопага и в развязке. То есть он для него важен. В своей книге писатель постоянно играет с этой двойственностью. Он спрятал собственное преступление в «Последней рукописи», но весьма своеобразным образом: он выставляет его на всеобщее обозрение, но никто его не видит. И это, черт побери, верх самонадеянности. Вот что я думаю: Калеб Траскман - тот человек, который анонимно приехал и поселился в шале семейства Эскиме летом две тысячи седьмого года, намереваясь написать или придумать один из своих романов - «Senones», опубликованный год спустя. Сенон - название некоего воображаемого города, во всем походящего на Сагас, и тоже, заметь, палиндром. Сначала Траскман остановился в гостинице «У скалы», где познакомился с Жюли, прежде чем перебрался к Черному озеру. Там он продолжил свои тайные отношения с твоей дочерью. У них была и интеллектуальная, и физическая связь, которая плохо закончилась. Возможно, в приступе безумия он хотел увезти Жюли, а она воспротивилась… Он возвращается домой, но демоны терзают его. Он не может забыть ее, он одержим ею, он хочет, чтобы она
всегда была рядом, ему необходимо, чтобы она безраздельно ему принадлежала.
        - И поэтому шесть месяцев спустя он заказывает ее похищение.
        - Во время изысканий для своих романов он наверняка обзавелся целой сетью знакомств: копы, судьи и, наоборот, куча подонков, которые в какой-то момент делились с ним информацией. Среди них и контакты, которые ведут нас к банде Ванды Гершвиц, к наемникам, готовым на что угодно ради денег…
        Габриэль попытался мысленно представить себе этот сценарий, связать его с историей из «Последней рукописи». До какой степени сюжет был автобиографичным? Была ли судьба молодой женщины, похищенной в романе, Сары Морган точным повторением участи Жюли?
        - Если все это правда, - заметил он, - то при чем тут Матильда Лурмель? И какая связь с картиной? И с извращенными фотографиями Эскиме?
        - Я не знаю, Габриэль, фотографии и картина - по-прежнему загадка. Но остальное мои парни проверили по Интернету: дом на берегу Северного моря, о котором говорит Жан-Люк Траскман, тот, в котором он нашел рукопись отца и где в романе живет Лин Морган, этот дом действительно существует… Ты же обратил внимание, как и я, что в книге Траскман все время подчеркивает, насколько дом уединенный. Он говорит, что, если бы там кто-нибудь кричал, его бы все равно никто не услышал.
        Габриэль молча кивнул. Поль, который сейчас сидел напротив, был тем самым, которого он всегда знал. Вдумчивым, въедливым, поглощенным своими расследованиями…
        - По словам сына, Траскман отправил рукопись в недра чердака перед тем, как застрелиться. Была ли Жюли в тот момент все еще рядом с ним, вполне живая? Такие истории, как с Наташей Кампуш[52 - Наташа Мария Кампуш (р. 1988) - австрийская телеведущая и писательница, известная своим похищением, которое в марте 1998 года совершил Вольфганг Приклопиль. Кампуш провела у него в плену более восьми лет. 23 августа 2006 года она сбежала, после чего Приклопиль покончил жизнь самоубийством.], доказывают, что нет ничего невозможного, когда речь идет о времени, проведенном в заточении. И потом, есть несколько фраз в оригинальной концовке, которыми убийца обменивается с героиней. Он говорит, что… что любил ту, которую держал пленницей.
        Он вытащил копию страниц оригинала. Там были выделены несколько отрывков.
        - Цитирую: «Она вызывала во мне нечто, чего я никогда не испытывал. Может, все дело в генах. И потому я держал ее рядом, у себя, в специальной комнате. Я не причинил ей зла. Но обстоятельства вынудили меня избавиться от нее, отдать тому, кто сумеет о ней позаботиться…»
        Габриэль держал удар, но пазл по-прежнему был далеко не полон. Что произошло в действительности? Каким образом Жюли могла оказаться на картине рядом с другой исчезнувшей? Что послужило спусковым крючком, толкнувшим писателя на самоубийство? Передал ли Траскман в конце концов Жюли русским, чтобы те ее прикончили?
        Поль посмотрел на часы:
        - Уже пять… Перед тем как уехать из Сагаса, я раздобыл этим утром адрес сына Траскмана. Допрошу его в качестве свидетеля и посмотрю, можно ли извлечь из него полезную информацию. Если сработает, я запущу официальную процедуру вместе с тамошними копами: обыск в старом доме Траскмана и все прочее.
        Поль отправил в рот последнюю порцию чипсов.
        - Я хочу застать сынка врасплох. Он живет в десятке километров отсюда и, судя по налоговым декларациям, по-прежнему считается владельцем пресловутой виллы отца.
        Он уже встал и натягивал свою шерстяную куртку, давая последние указания:
        - Найди мне мусорный мешок, я упакую картину на всякий случай. Заберу, когда поеду обратно в Сагас. А ты пока поработай неофициально над брюссельским следом в той лавке, попробуй узнать, откуда взялась картина, только не дури: если узнаешь что-то, что бы ты ни узнал, сам дальше не лезь, замри и сразу сообщи мне. Возможно, тогда придется привлекать бельгийскую полицию. Но пока что я должен оставаться твоим единственным контактом.
        Уже открывая шкаф в поисках сумки, Габриэль кивнул на угол гостиной:
        - Если вечером тебе понадобится… Здесь тесновато, но имеется диван и…
        - Не напрягайся. Я собирался снять гостиницу на деньги армии. А счета послужат отличным доказательством, что мы с тобой вообще не пересекались. Чем больше будет между нами дистанция, тем лучше. Я еще зайду завтра.
        Габриэль сфотографировал картину, прежде чем упаковать ее. Увидев, как лицо дочери исчезает под черным пластиком, он почувствовал, как на него наваливается глубокая печаль.
        - Она умерла, Поль. Больше нет никаких сомнений.
        Поль спрятал картину под кровать. Да, Жюли, очевидно, мертва, как могло быть иначе? Всю ночь он читал одну из самых мрачных историй, которые только ему доводилось читать. «Последняя рукопись» была настоящим отрицанием света, всепоглощающей черной дырой. Он не находил в себе сил утешить подавленного человека рядом. Дать ему надежду означало солгать.
        Вместо ответа Поль тепло похлопал Габриэля по спине, как сделал бы друг, каким он был когда-то.
        56
        Изумрудная зелень. Вид на поле для гольфа Бригод. Жан-Люк Лаваш, он же Ж.-Л. Траскман, жил в роскошном квартале Вильнёв-д’Аска, к востоку от Лилля. Проход к его одноэтажной вилле, стоявшей совершенно изолированно, был перекрыт тяжелыми воротами из кованого металла. Поль поискал, каким способом дать знать о своем присутствии, но никакого переговорного устройства не обнаружил. Уходить ни с чем он не желал: Траскман был здесь, машина на подъездной аллее и свет в окнах это доказывали. Он перебрался через преграду и двинулся по ландшафтному саду.
        Ему пришлось проявить настойчивость, много раз кричать: «Жандармерия, откройте, пожалуйста», прежде чем кто-то соизволил выйти к нему. Несмотря на все усилия, которые он явно тратил на уход за своей персоной, Траскман выглядел куда старше, чем Поль себе представлял. Короткие светлые с сединой волосы, дряблая кожа шеи под гладко выбритым подбородком. Ровный, до кончиков пальцев, загар наводил на мысль или о недавнем отпуске, или о сеансах в солярии. Полю очень не понравилось, как тот на него смотрел: сверху вниз, с видом превосходства.
        - Что вы хотите?
        Поль показал свою жандармскую карточку:
        - Капитан Лакруа, офицер судебной полиции, территориальная бригада Сагаса, Савойя. Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу вашего отца.
        Жан-Люк Траскман глянул на книгу в руках Поля и перехваченную резинками папку. Потом положил руку на наличник двери, словно перекрывая дорогу. Его губы раздвинулись, обнажив ослепительно-белые зубы.
        - Все, что следовало сказать по поводу отца, уже сказано. С прочими вопросами обращайтесь к адвокатам или же к вашим коллегам из полиции, которые занимались его самоубийством.
        - Я не хочу говорить ни с адвокатами, ни с полицией. Я хочу поговорить с сыном. Нашего судью я убедил, что мне нужен добровольный свидетель, который все расскажет без принуждения, но, если вы желаете, будем действовать по всем правилам: я попрошу судью вызвать вас в наше отделение, расположенное в семистах километрах отсюда.
        Траскман в нерешительности повертел свой телефон, но в конце концов молча отступил, освобождая проход, и провел посетителя в огромную гостиную. Открытая кухня на американский манер, паркетный настил с подогревом, широкие оконные проемы. Поль глянул на книжные полки, где имя «КАЛЕБ ТРАСКМАН» фигурировало во всех видах вместе с заглавиями на самых разных языках.
        Хозяин дома предложил ему присесть, но не выпить.
        - Если можно, давайте побыстрее. Честно говоря, я сейчас заканчиваю редактуру моего последнего романа.
        Поль присел на ручку кресла, склонившись вперед:
        - Очередная история убийства или похищения, как у вашего родителя?
        - Весьма жалкая попытка резюмировать жанр детективного романа.
        - Должен признать, что я не тонкий знаток… Но перейдем к тому, что привело меня сюда. Прежде всего, Сагас - это вам что-то говорит?
        - Абсолютно ничего.
        Поль положил свою жандармскую карточку на стол в форме пера и уперся в нее указательным пальцем:
        - Вы ничего не потеряли. Сагас - маленький горный городишко, в котором нет ничего привлекательного, можете мне поверить, но именно там летом две тысячи седьмого ваш отец, возможно, провел немало недель, скрываясь от посторонних глаз. Он приехал туда либо в поисках вдохновения, либо намереваясь написать «Senones». Сенон, Сагас[53 - Senones, Sagas.]: оба названия городков - палиндромы, каких множество в «Последней рукописи», вы следите за моей мыслью? Вы были в курсе этой долгой отлучки?
        Поль подстерегал малейшую реакцию собеседника, но тот не выказывал никакой нервозности.
        - Вовсе нет. В начале двухтысячных я уехал жить в Париж, чтобы работать в аудиовизуальной сфере. С отцом мы больше почти не виделись, отношения у нас были скорее напряженными. Ему было всего семнадцать, когда я родился. В таком возрасте человек обычно не готов стать отцом. Подсознательно он всегда не мог простить мне, что я испортил ему молодость…
        Он почти выплюнул последнее слово.
        - Когда я еще жил в его доме, ему случалось исчезать на несколько недель, он отправлялся собирать информацию или приглядеться к местности и никогда не говорил, куда едет. То мотался с копами по столице, то забирался куда-то в Бретань, чтобы осмотреть старый маяк. Так что насчет этого города, Сагаса, возможно, он там и был, но на самом деле я представления не имею.
        - А ваша мать знала?
        Он покачал головой, раздраженно поджав губы:
        - Похоже, вы не совсем в курсе… Мою мать госпитализировали в две тысячи втором в спецбольницу Шалон-ан-Шампани, потому что с сорока лет, после бесконечных приступов, когда она замыкалась в себе и раз за разом впадала в депрессию, она начала вырывать себе волосы и сдирать кожу, подвергая опасности собственную жизнь. Никакое лечение не помогало, и последние пятнадцать лет она провела практически привязанной или в смирительной рубашке - это был единственный способ помешать ей калечить себя. А если вы ищете этому объяснений, то знайте: их нет. Она была безумна, просто-напросто безумна, в самом банальном смысле этого слова.
        Поль нахмурился:
        - Однако в предисловии к «Последней рукописи» вы говорите, что…
        - Я не солгал, все дело в речевых оборотах. В предисловии я написал, - он взял книгу, - «…он работал над ним в одиночестве на своей огромной вилле с видом на море в течение десяти месяцев, когда мою мать медленно пожирала в больнице болезнь Альцгеймера». Одно другому не мешает. Моя мать действительно умерла в больнице от Альцгеймера… Для такой, как она, это стало избавлением. Она забыла нас, но и себя калечить она забывала. В конечном счете потеря памяти принесла ей свободу.
        Для такой, как она. Он говорил с сочувствием проктолога. Куда ни кинь, у этого типа была странная жизнь: сумасшедшая мать, которую унесла болезнь, покончивший с собой отец и он сам, оставшийся в одиночестве в доме, который тянул на миллион евро.
        - Значит, начиная с две тысячи второго года ваш отец был единственным обитателем виллы в бухте Оти.
        - С вашей логикой не поспоришь, - заметил тот не без иронии. - Но знайте, что даже в окружении семьи и кучи навозных жуков, которые только и делали, что пытались нажиться на его известности, отец всегда оставался одиночкой. Он не выносил толпу. Его самым большим страхом была потеря способности творить, и он говорил, что… только уединение приносит ему облегчение. Ну, что-то в этом роде. Но мне кажется, что вы до сих пор не объяснили, какова причина вашего появления здесь…
        Несмотря на горящие споты, гостиная казалась погруженной в полумрак. Поль протянул фотографию Жюли, извлеченную из дела. На шее у нее была подвеска.
        - Она.
        Жан-Люк Траскман внимательно посмотрел на снимок, в то время как Поль не менее внимательно смотрел на него. Взгляд писателя ничего не выражал.
        - Вы никогда ее не видели?
        - Никогда. Кто это?
        Он вроде не врал. Поль перешел к сути дела. Пришла пора шоковой терапии.
        - Ее зовут Жюли Москато, она исчезла восьмого марта две тысячи восьмого года во время велосипедной прогулки по горам в окрестностях Сагаса. Полученные нами весьма конкретные данные приводят нас сегодня, двенадцать лет спустя, к выводу, что ваш отец мог быть замешан в этом похищении.
        Сидящий напротив мужчина вскочил:
        - В похищении? Мой отец? Что вы такое говорите?
        - В то памятное лето две тысячи седьмого у вашего отца была тайная связь с юной семнадцатилетней девушкой в затерянном шале в горах над Сагасом. Он хотел увезти ее с собой на север, но она отказалась. Шесть месяцев спустя она испарилась, силой увезенная в сером «форде». У нас есть очень серьезные основания полагать, что похитители действовали по приказу вашего отца.
        Явно потрясенный Жан-Люк Траскман оперся о спинку кресла. Поль взял «Последнюю рукопись»:
        - Все отражено в этой книге. Имена персонажей, события, игра слов - все отсылает нас к Сагасу и к Жюли Москато. Эти страницы, самые мрачные из всех, которые он когда-либо написал, по вашим же словам, по сути являются его признанием.
        - Нет, нет… Вы не имеете права вот так врываться сюда и швырять мне в лицо подобные гадости. Особенно теперь, когда отец умер. Все это чистой воды вымысел. Ужасы, да, конечно, но, черт возьми, это же не реальность. Сюжет книги - никак не доказательство.
        - Кроме случаев, когда в нем столько намеков и точек совпадения с полицейским расследованием.
        - А вам никогда не говорили, что авторы детективов опираются на реальные хроники в газетах? Что у них есть свои источники в полиции, в судах и что они иногда рассказывают истории более правдоподобные, чем в действительности?
        Он принялся расхаживать по гостиной уверенной поступью адвоката в разгар защитной речи.
        - Мой отец рылся в полицейских архивах, обожал музеи медицины и морги, а если бы ему предложили переспать с трупом, чтобы узнать, как быстро остывает тело, уверяю вас, он бы так и сделал. Он был одержим этим - мраком, преступлением, тем, как разлагается труп. Он подсел на это, как на иглу, понимаете? Так что не надо мне говорить, будто роман - доказательство его виновности.
        Поль не мог упомянуть содержание дневника Жюли, не рискуя, что позже это не всплывет в досье и не скомпрометирует их обоих, его и Габриэля, но у него на руках были и другие улики, не менее убедительные. Он достал из папки на резинках тонкую пачку листков:
        - Это фотокопии, оригиналы у экспертов. Посмотрите.
        Траскман яростным жестом вырвал бумаги. Но стоило ему начать читать, как на лице проступила оторопь.
        - Почерк отца… Это… это же оригинальная концовка «Последней рукописи»!
        Он недоверчиво застыл, пролистав все страницы. У него в руках было сокровище, но он не смел в это поверить. Его светлые зрачки бегали по строчкам, перескакивая с абзаца на абзац. Поль угадывал возбуждение, которое он должен испытывать, вкупе с шоком от только что услышанных откровений.
        Когда эйфория немного спала, его лицо снова помрачнело.
        - Эти страницы… где вы их нашли?
        - В Сагасе, в уединенном шале в горах, где какое-то время жил ваш отец. Они были у человека, который знал о его тайных отношениях и участии в похищении Жюли Москато. Он хотел послать нам страницу, завершающую роман. Как вы видите, он обводил буквы, которые, если их расставить в правильном порядке, образуют фразу: «В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы».
        Он показал копии других посланий Давида Эскиме:
        - Вот уже больше трех лет вышеупомянутый субъект посылает нам анонимные сообщения, в которых утверждает, будто знает, что произошло… Перед вами сейчас страницы из детективов также с выделенными буквами, из которых составлены фразы, преследующие очевидную цель: привести нас к единственному человеку, Калебу Траскману.
        Сын больше не мог скрыть волнения. Его пальцы дрожали, страницы трепыхались в его руках. Он положил их на стол, уставившись куда-то вдаль. Сел, но не прошло и десяти секунд, как он глянул на Поля, словно больной, выходящий из-под наркоза.
        - Я сейчас вернусь…
        Не добавив ни слова, поднялся и исчез в конце коридора. Поль воспользовался моментом, чтобы оглядеться. Ни одной семейной фотографии. Минималистский декор, сводящийся к книгам отца, которого сын a priori не очень любил. Минуту спустя Жан-Люк Траскман появился вновь, на этот раз он сам нес папку на резинках. Протянул ее Полю и уселся напротив:
        - Ну же, откройте.
        Жандарм откинул картонный клапан и обнаружил кипу конвертов, адресованных знаменитому писателю, верхняя часть которых была вскрыта ножом для разрезания бумаги. Он взял первый попавшийся и извлек содержимое.
        Полное ощущение, что перед ним вновь раскручивался уже виденный фильм.
        Горящий взгляд устремился на вырванную из книги страницу. И на буквы, обведенные синей шариковой ручкой.
        Калеб Траскман тоже получал анонимные письма.
        57
        Под звуки радио и новостей, смысл большей части которых до него даже не доходил, Габриэль мчался сквозь ночь по нескончаемым бельгийским автострадам, прямым и однообразным, вгрызающимся в унылый до боли сельский пейзаж. Если верить Интернету, магазинчик «У Жакоба» открывался в два часа дня и работал до одиннадцати вечера все дни, кроме воскресенья.
        С регулярностью метронома оранжевые отсветы выхватывали контуры металлургических предприятий, мимо которых он проезжал, высокие трубы, выплевывающие сине-зеленые языки пламени. Габриэль знал: поиск ведет его в Тартар, самую глубокую часть преисподней. Возвращаясь в Бельгию, он погружался в собственное разлетевшееся на осколки прошлое.
        Он добрался до столицы около восьми вечера, под насупившимся небом. За полчаса преодолев еще несколько пробок на Брюссельском кольце[54 - Брюссельское кольцо - окружная автострада Брюсселя.], он двинулся в направлении Северного квартала вдоль железнодорожных путей, идущих мимо высоких башен и гостиниц с широкими зеркальными окнами. Народа здесь оставалось немного, последние пригородные поезда уже выгрузили своих измотанных пассажиров. Сейчас только угрюмые силуэты жались вдоль бетонных стен вокзала. С настороженностью голодных вампиров ночной народ вновь завладевал своей территорией.
        Габриэль совершенно не помнил, появлялся ли он здесь когда-либо раньше, вел ли здесь расследование. Бельгийская земля была ему так же незнакома, как поверхность Луны. Он припарковался недалеко от стоянки такси и вышел, кутаясь в куртку.
        Северный ветер свистел между серой сталью зданий, раскачивая электрические провода. Квартал не внушал особого доверия, как оно часто и бывает в районе больших вокзалов. Метров через сто, следуя указаниям мобильника, он свернул на улицу Аэршо. Почувствовал душок секса и наличных денег, передаваемых из рук в руки. Машины двигались на малой скорости, включенные фары бросали пятна света на пешеходов, притормаживая у силуэтов, покачивающихся на высоких каблуках. Рабочий минимум слов, хлопанье дверцы, рокот мотора, теряющийся в ночи вместе с обещанием неземных ласк.
        Не прошло и тридцати секунд, как к нему пристала проститутка с молочной кожей и телом секс-бомбы, предлагая набор услуг по четким тарифам. Ей не было еще и двадцати, славянский акцент - современная пленница эксплуататоров нищеты. В родном захолустье их приманивали хорошей работой, защитой семьи, красивой жизнью в западных странах, а то и замужеством. Но по приезде матроны, предварительно отобрав документы, посылали их на панель, били, всячески запугивали.
        Чуть дальше полуголые девицы танцевали в витринах, освещенных розовыми, зелеными и светло-голубыми лучами. Демоницы, которых можно было увезти с собой или присоединиться к ним в испарине задних комнат, где слипались дряблые тела. Какие-то типы жались на другой стороне улицы, с сигаретами в зубах, притулившись к стене или забившись в темные углы. Сутенеры, приглядывавшие за своими конюшнями, а заодно наблюдавшие за ним: он шел быстрым шагом, с опущенной головой - песчинка, попавшая в идеально смазанный механизм.
        Еще триста метров, и он свернул на перпендикулярную улицу, ускорив шаг и поеживаясь от навязчивого ощущения слежки. В этот момент он вспомнил о жучке под сиденьем своей машины, о своем вскрытом жилище, об изуродованном трупе на берегу. Убийца, безусловно, где-то затаился и, возможно, ждал подходящего случая.
        Кстати, Габриэлю показалось, что он заметил какое-то движение за спиной, когда бросил последний взгляд назад перед тем, как свернуть налево. Оказавшись вне поля зрения, он побежал, укрылся под портиком подъезда. На углу появилась тень, посмотрела в его сторону, ненадолго заколебалась, потом торопливым шагом продолжила путь по другой улице. Действительно ли за Габриэлем следили? На всякий случай он подождал еще минут пять и убедился, что опасности нет: да и как его можно было отследить?
        Он вышел на торговую улицу, где по обеим сторонам теснились магазинчики и витрины с грудами всяких безделушек; большинство лавок были закрыты, защитные решетки опущены. Продуктовые еще работали. Молчаливые прохожие не задерживались, кутая носы в кашне.
        Наконец он добрался до крошечного фасада с пыльной витриной, где громоздились странные предметы: змея, обвивающаяся вокруг миниатюрной лестницы, резной деревянный ягненок вместе с младенцем, «вампирский набор», а еще детеныш дракона, плавающий в сосуде с мутной жидкостью. Были выставлены и две-три картины, соревнующиеся в уродстве: женщина с головой Медузы горгоны и лес искривленных деревьев, чьи ветви впивались в глотку воющей собаки… Лавочка «У Жакоба» оказалась не поддающейся классификации. В Интернете она значилась как «кабинет диковинок».
        Нет сомнений, он пришел по нужному адресу. Габриэль еще раз подозрительно огляделся и толкнул дверь. Помещение было просторнее, чем он думал, вытянутое вглубь и слабо освещенное - наверняка ради создания соответствующей атмосферы. У Габриэля возникло ощущение, что он попал на чердак к безумному коллекционеру. Заведение дышало смесью нормального и невозможного, вроде утконоса, пресловутого животного с клювом утки, хвостом бобра и лапами выдры.
        Мужчина лет шестидесяти вышел из задней комнаты - еще одна диковинка среди всех прочих. Тощий, в красной шерстяной водолазке и вельветовых штанах цвета хаки, со слишком тонкими губами, не способными прикрыть верхние зубы, выступающие вперед и словно готовые соскрести все остатки со дна тарелки. Он коротко кивнул посетителю и устроился за прилавком, листая иллюстрированный журнал с видом старой усталой горгульи. Габриэль подошел к нему:
        - Я хотел бы, чтобы вы мне кое-что рассказали о картине, которую я купил у вас в этом августе.
        - Какая именно картина?
        Габриэль предъявил фотографию на экране мобильника. Пожилой хозяин вышел из-за прилавка и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть. Узнав полотно, он поднял мрачный взгляд на клиента:
        - А, это вы. Ваш вид… Я вас сразу не узнал. У вас были волосы. И вы были совсем не так спокойны. Впрочем, зачем я вам это говорю, вы и сами в курсе.
        - В этом все и дело. У меня проблемы с памятью. Не могли бы вы в точности рассказать, что именно произошло?
        Мужчина ткнул большим пальцем в сторону задней комнаты:
        - Дайте мне пару секунд, я грел воск для муляжа и… судя по запаху, кажется, забыл его выключить. Я сейчас…
        Значит, Габриэль приходил сюда до того, как нацепить на себя личину Уолтера Гаффина. Он воспользовался моментом, чтобы оглядеться среди кучи лежавших, висевших на стенах и свисавших с потолка вещиц. Принюхался к запахам дубильных веществ, кожи, лакированного дерева. Каждый из этих предметов таил свою историю. Откуда они? Кому принадлежали раньше? Почему бывшие хозяева сначала купили их, а потом решили от своих приобретений избавиться? За каждым стояло прошлое, а уж за картиной, обладателем которой он стал, совершенно точно. У нее было свое предназначение.
        Он заметил стоявшие то тут, то там картины, попытался прочесть подписи, если таковые имелись. Но ни одна не походила на жуткий портрет Жюли и Матильды.
        Торговец присоединился к нему, вытирая руки полотенцем:
        - Итак…
        Продавец подвел Габриэля к витрине и указал на угол, где возвышалась банка с детенышем дракона:
        - Картина стояла здесь. Когда вы зашли, около трех месяцев назад, вы кинулись к ней, не говоря ни слова - ни «здравствуйте», ничего. Вы ее схватили и заплакали. Но ваше горе длилось недолго. Потому что, когда я подошел, вы ухватили меня за ворот и припечатали к стене. Вы едва душу из меня не вытрясли. Вам хотелось знать, откуда у меня это полотно.
        Габриэль легко представил себе, в каком был состоянии, увидев с тротуара лицо повзрослевшей дочери, после стольких прошедших лет и так далеко от Сагаса. Он вообразил свое волнение, всплеск возбуждения, смешанного со страхом и гневом.
        - Как она к вам попала?
        - Я получил ее от одной богатой вдовы, которая распродавала б?льшую часть коллекции мужа. Старик умер от сердечного приступа, если мне не изменяет память. Она дала небольшое объявление в специализированном издании, и я отправился к ней, чтобы посмотреть, не приглянется ли мне что-нибудь.
        Он обвел рукой все вокруг:
        - Как вы можете заметить, я питаю склонность ко всяким странностям - естественным, научным или этнографическим. Разумеется, другие покупатели из круга ее знакомых объявились раньше меня и забрали все самое интересное, как я думаю. Выбор мне остался невелик, зато там была эта картина. Она казалась чудовищно… нездоровой, но очень подходила мне по атмосфере. К моменту, когда вы появились, она простояла у меня уже четыре года, вот тут, в углу витрины.
        Четыре года… Габриэлю ситуация представлялась чудовищной: испуганные лица дочери и другой похищенной девушки были выставлены на всеобщее обозрение, и никто не разглядел связи со старыми делами об исчезновениях во Франции. Худосочный хозяин потюкал по клавиатуре компьютера.
        - Когда вы поняли, что я просто покупаю и перепродаю и никак не связан с самим произведением, вы успокоились. И к счастью, потому что силы у вас оказалось немерено, и вы были готовы меня убить.
        Он издал нервный смешок:
        - Только потом вы мне объяснили причину своей «истерии»: на картине была изображена ваша давно исчезнувшая дочь. По вашим собственным словам, она была похищена на машине, позднее угнанной в Икселе, и художник, который использовал вашу дочь в качестве модели вместе с другой похищенной девушкой, наверняка был замешан…
        Он кликнул мышью. Потом провел языком по верхней десне. Габриэль спросил, не рассказывал ли он что-нибудь еще.
        - Рассказывали. Вы еще добавили, что именно след этой машины и привел вас к поискам в Бельгии. В Икселе, потом в окрестных коммунах, потом в огромном Брюсселе, и так на протяжении многих лет… Вы проводили кучу времени в самых низкопробных кварталах, например в Северном квартале, из-за проституции, восточных кланов, мафии и прочего. Вы бродили с фотографией вашей дочери по улице Аэршо и по самым мерзким закоулкам города. И вам повезло: однажды вечером какая-то проститутка узнала лицо на снимке. Не по-настоящему, но она видела его в моей витрине…
        Габриэль наконец-то узнал, где берет начало эта история. Получается, он набрел на картину почти случайно и уж точно без малейшей надежды обнаружить ее. Находка, которая повлекла за собой все остальное. Он вывел на экран одну из сделанных им фотографий:
        - Посмотрите сюда. Картина была подписана неким «А. Г.». У вас нет соображений, какой художник может скрываться за этими инициалами?
        - Вы уже задавали мне этот вопрос. Нет, я представления не имею.
        Человечек что-то черкнул на отрывном листке.
        - Но владелица, которая мне ее продала, возможно, что-то знает. Поэтому, как и три месяца назад, я дам вам ее адрес, - предвосхитил просьбу Габриэля хозяин лавочки, протягивая листок. - А с вашей памятью что-то серьезное?
        Габриэль в этот момент прочел: «Симона Хмельник. Ранбеш».
        - Достаточно серьезное, чтобы я не помнил, что уже вас видел, но я выживу. Ранбеш… Где это?
        - Приблизительно в получасе отсюда, на опушке леса Валлонского Брабанта. Это уголок богачей, по одним домам сразу видно. Симона Хмельник живет в настоящем особняке, в стиле модерн. Ну, если она до сих пор там живет. Как я вам уже говорил, дело было четыре года назад, а такие домины слишком велики для одинокой женщины…
        Мужчина аккуратно поправил рамку с засушенными насекомыми, висевшую прямо позади Габриэля, и вытянул шею, когда зашла парочка готического вида. Жестом дав понять, что сейчас уделит им внимание, он понизил голос, доверительным тоном обратившись к Габриэлю:
        - Должен признаться, что еще до вашего тогдашнего появления и объяснений мне всегда казалось, что с этой живописью связано что-то странное.
        - Почему?
        - Картина находилась в большом зале особняка среди множества других предметов, которые вдова выставила на продажу. Когда я сказал, что меня заинтересовало только это полотно, она сунула его мне в руки и попросила как можно скорее исчезнуть. И знаете что? Она не взяла с меня ни сантима.
        58
        Не в силах оторвать взгляд от стопки писем, выпавших из папки на резинках, Поль присел на подлокотник дивана, совершенно огорошенный.
        - Я обнаружил их через несколько недель после того, как отец покончил с собой, - объяснил Жан-Люк Траскман. - Мне приходилось постоянно мотаться на виллу, чтобы разобрать его вещи и решить проблемы с правами наследования. Эти письма лежали в сейфе, спрятанном в его кабинете. Их посылали регулярно, начиная с две тысячи пятнадцатого и до его смерти, из самых разных мест на юго-востоке Франции. Как и у вас, страницы из детективов. Как и у вас, обведенные буквы, из которых получается: «Я знаю, что вы сделали», а еще «Однажды все узнают, какой вы монстр»…
        Поль был потрясен:
        - И ваш отец не обратился в полицию…
        - По-видимому, нет. Он все сохранил, но никому ничего не говорил.
        В голове у жандарма прояснилось: Давид Эскиме играл на двух досках. Он не довольствовался тем, что мстил Коринне, мучая ее своими загадками. В его план входило отомстить Калебу Траскману за зло, причиненное Жюли. Не исключено, что его угрозы и способствовали самоубийству писателя.
        Жан-Люк Траскман снова взялся за страницы рукописи:
        - Значит, финал действительно существовал, он таки довел свою историю до конца. Теперь все действительно проясняется… Должен вам сказать, что в один из моих приездов на виллу, недели за две до того, как я открыл сейф, я заметил, что в доме кто-то побывал. Стекло задней двери было разбито, кто-то проник внутрь, но вроде ничего не украл. Полиция приехала снять отпечатки, но это мало что дало. Еще бы, с такой-то архитектурой дома.
        - Почему, что в ней такого особенного?
        Его собеседник долго смотрел на листки, впав в задумчивость, потом взял себя в руки:
        - Не важно. Оригинальный текст «Последней рукописи» я нашел вовсе не на чердаке, как написано в предисловии. Это было придумано, чтобы распалить фантазию читателей Калеба. Знаете, старая рукопись, извлеченная из пыли забытых папок… Такое куда легче продать…
        «Для бизнеса любой повод хорош», - подумал Поль. Даже смерть. Несмотря на отвращение, он молча кивнул, предлагая сыну продолжать.
        - На самом деле рукопись лежала вместе с письмами с угрозами. Мой отец работал по старинке, он терпеть не мог всякие там информационные технологии. Он писал свои истории от руки и всегда только в единственном экземпляре. Он так делал, еще когда я был мальчишкой: всякий раз, заканчивая главу, он запирал ее вместе с уже написанными страницами в сейф. Можете себе представить, что я почувствовал, когда обнаружил все это… У меня в руках оказалось оригинальное произведение отца, произведение, которое он держал в самой глубокой тайне. Что было совсем на него не похоже.
        Он кивнул на экземпляр Поля:
        - Думаю, я никогда в жизни так быстро не читал. Книга в книге, болезненные, странные персонажи, тревожное напряжение… Это была одна из лучших его книг. И одна из самых зловещих. Поэтому, когда я обнаружил отсутствие концовки, это стало словно ударом дубинки. Как…
        - «Джоконда» без лица.
        - Да, «Джоконда» без лица. Дальнейшее вам известно, вы же читали предисловие. Многие читатели упрекали меня за придуманную мною концовку, считая ее слишком неоднозначной, но лишь потому, что они не сумели ее расшифровать. Стремясь до конца подражать отцу, который обожал загадывать загадки в конце своих историй, я спрятал решение в последней фразе романа. Достаточно взять первые буквы каждого из составляющих ее слов, выстроить их в правильном порядке, и вы получите ваш ответ. Но… - Он поднял пачку страниц. - Моя концовка очень отличается от отцовской по своему строению. Ну, я хочу сказать, что мой финал, конечно, чернее черного, но он даже сравниться не может с тем, что придумал отец. У меня был один шанс из двух попасть в точку: выбрать лагерь добра или лагерь зла. В этом смысле я выбрал правильную сторону.
        Поль понимал все лучше и лучше. Новые кусочки пазла складывались в единое целое.
        - Итак, ваш отец доводит историю до конца, вот только не убирает последние страницы в сейф, - подвел он итог. - Можно задаться вопросом почему, раз уж вы мне говорите, что он так делал постоянно… Затем, чуть позже, он кончает с собой. Наш анонимщик из Сагаса узнает все подробности из прессы… Полагаю, о смерти Калеба Траскмана много писали?
        - Да, конечно.
        - Тогда анонимщик решает приехать и проникнуть на виллу, возможно, чтобы узнать побольше о судьбе Жюли Москато. Он разбивает окно, роется в доме, в бумагах, в ящиках, ему попадаются эти страницы еще до того, как вы успели их найти, и он их забирает. Годы спустя мы обнаруживаем их у него…
        Последовало долгое молчание, когда каждый взвешивал всю важность этих открытий. Поль знал, что его умозаключения верны. Что до Жан-Люка Траскмана, он казался совершенно оглушенным. Приложил руку ко лбу, словно у него внезапно началась мигрень. У жандарма мелькнула мысль. Он кое-что поискал в своем телефоне и протянул его собеседнику:
        - Мы также изъяли эти фотографии у предполагаемого взломщика. Он собрал их в альбом. Различные снимки частей трупов - конечностей, носов, подбородков. Вы говорили, что ваш отец обожал морги и музеи медицины. Могли ли эти жутковатые снимки принадлежать ему? Соответственно, могли ли их у него украсть?
        Траскман мельком глянул на экран и вернул мобильник:
        - Он делал заметки, зарисовки, но, насколько я знаю, никогда не фотографировал. Во всяком случае, не фотографировал так хорошо. Потому что в этих снимках чувствуется художественный подход.
        Хоть и разочарованный, Поль не желал сдаваться и указал на кипу писем:
        - Ваш отец застрелился из револьвера. Несколько недель спустя вы обнаруживаете эти письма. Вам не приходило в голову, что эти угрозы могли послужить причиной, по которой он лишил себя жизни?
        - Разумеется, была такая мысль.
        - Тогда почему вы не отнесли их копам?
        Казалось, вопрос застал Жан-Люка Траскмана врасплох. Он пожал плечами:
        - Что случилось, то случилось. Мой отец принял такое решение. Самоубийство было очевидным.
        Он хотел было притянуть папку к себе, чтобы поставить точку, но Поль ему помешал.
        - Вы показали мне это, хотя и не были должны, - заговорил жандарм. - В глубине души вам самому хотелось бы знать, почему он получал эти послания и почему сделал столь радикальный выбор. Я не ошибаюсь?
        Ответа не было.
        - Вот уже двенадцать лет я ищу Жюли Москато, поэтому гарантирую, что мы не оставим этот след и перероем сверху донизу прошлое Калеба Траскмана и всех, с кем он имел дело. Мы обыщем дом в Берк-сюр-Мер и докопаемся до истины. Если у вас еще осталось, что мне сказать, сейчас самое время.
        Траскман задумался всего на несколько секунд, глянул на часы, встал и указал на коридор:
        - Дайте мне десять минут выключить компьютер и свет. Полагаю, вас не пугает сесть за руль ночью?
        Поль покачал головой.
        - В таком случае я отвезу вас на побережье, на его виллу, это часах в двух отсюда. Я не все вам сказал по поводу фотографий трупов. Я уже видел такие у отца, и совершенно не исключено, что ваш анонимщик забрал их в тот день, когда вломился в дом…
        Он поднял на Поля необычайно мрачный взгляд.
        - Вы по-настоящему поймете, каким извращенцем был Калеб Траскман…
        59
        Укрывшийся во тьме особняк семьи Хмельник производил сильное впечатление. Он возвышался огромной глыбой перед черной пастью леса, и его две круглые башни были не ниже вершин голых деревьев. Продуманная подсветка заливала ландшафтный дизайн сада и декоративный пруд полупрозрачным маревом, словно голубоватым туманом.
        Когда Габриэль припарковался, было около девяти вечера, но ворота оставались еще открытыми. Он решил попытать счастья прямо сегодня, а не возвращаться в Лилль, чтобы снова пуститься в дорогу завтра.
        - Я могу вам помочь?
        Какой-то человек появился, увидев, как он пешком направляется к главному входу. Мужчина вышел из пристройки, расположенной слева от огромного здания. Он назвался одним из работников обслуживающего персонала, отвечающего за содержание поместья.
        Габриэль вкратце объяснил, что приехал из Франции и хотел бы побеседовать с хозяйкой дома на тему картины, от которой она избавилась после смерти мужа. Когда субъект категорически отказался беспокоить хозяйку, Габриэль протянул ему телефон с выведенной на экран фотографией картины:
        - Скажите ей, что это крайне важно и что я отец одной из девушек, изображенных на этом полотне. Она поймет.
        Мужчина заколебался, но в итоге зашел в особняк с мобильником Габриэля в руке. Менее чем через пять минут он вернулся и пригласил гостя следовать за собой. Потом вышел, закрыв дверь и оставив посетителя в невообразимо огромном холле. Пол украшала мозаика, а стены казались покрытыми золотыми листочками. Люстра-фонарь свисала со сводчатого потолка, чья яркая роспись напоминала флорентийские дворцы.
        Вдова ждала его на пороге гостиной, сидя в кресле-каталке рядом с мраморной колоннадой. Габриэль представлял себе старую манерную богачку с подтянутой кожей, результатом эстетической хирургии, а увидел женщину с длинными седыми волосами, на которой время оставило свой очевидный отпечаток; ее худые плечи были укутаны в серую шерстяную шаль. Она казалась слишком хрупкой для такого большого пространства. Он подумал о Коринне, о той же манере держаться на стуле, когда ей бывало холодно. Ореховые глаза хозяйки вопросительно глянули на него, когда он подошел пожать ей руку, и ее первые слова были:
        - Ваша дочь… вы ее нашли?
        Габриэль почувствовал, как желудок завязался в узел. Мозг, может, и забыл, но заговорило тело. Не зная почему, он мгновенно проникся к женщине глубоким сочувствием:
        - Пока нет.
        Она скрестила руки на груди. Габриэль ощутил обвивающиеся вокруг него потоки прохладного воздуха, похожие на навязчивых призраков, и, глядя на вдову, одинокую, продрогшую, несмотря на огонь в камине прямо у нее за спиной, сказал себе, что этот дом, цена которому много миллионов евро, всего лишь гигантская могила.
        После того как Габриэль в нескольких словах изложил причину своего появления, Симона Хмельник послала ему взгляд, полный скорее жалости, чем удивления. При помощи специальной ручки направила кресло в гостиную, налила стаканчик, предложила ему, он не отказался. Хрустальный графин с виски стоял на круглом столике рядом с диваном. Там же лежала книга с закладкой: «До свидания там, наверху»[55 - «До свидания там, наверху» (фр. «Au revoir la-haut») - роман французского писателя и сценариста, лауреата Гонкуровской премии (2013) Пьера Леметра.]. Очевидно, это был не первый стаканчик вдовы за сегодняшний вечер.
        - Вы ищете А. Г. - Арвеля Гаэку.
        - Вы знаете его?
        - Он был моим мужем.
        Треск полена прервал тишину. Габриэль чуть не выронил свой стакан. Он не был готов к столь внезапному признанию. Симона Хмельник указала пальцем на картину на другом конце комнаты, рядом с книжным шкафом. На полотне в пронзительном полусвете тюремного двора человек со связанными за спиной руками лежал на земле с полуотрубленной головой, которую придерживал его палач.
        - «Усекновение главы Иоанна Предтечи». Великолепная копия полотна Караваджо, которую муж купил у хорошего английского художника за десятки тысяч евро. Посмотрите, он даже воспроизвел подпись автора, как на оригинале, - в крови мученика, текущей на землю. Там написано: «Fra Michel Angelo»[56 - «Фра Микеланджело» (ит.). - Полное имя Караваджо - Микеланджело Меризи да Караваджо.]. Забавный факт: сам Караваджо никогда не подписывал свои произведения. Кроме этого. Безусловно, он воспользовался способом показать, что действительно пролил кровь, в реальной жизни…
        Габриэль не причислял себя к знатокам искусства, но, слушая вдову, он вспомнил, что этот Караваджо был знаменитым художником-убийцей.
        - Анри безгранично преклонялся перед гениальным итальянцем, - продолжила она. - До такой степени, что его псевдоним, Арвель Гаэка, является анаграммой французского написания имени Караваджо…[57 - Arvel Gaeca - le Caravage.]
        Габриэль сделал большой глоток алкоголя. Он чувствовал, что стоит на краю пропасти. Нервам необходимо было расслабиться, иначе его тело просто взорвется. Он подошел к картине, услышал шум электромотора за спиной. И действительно заметил подпись.
        - …Творения мужа не имели ничего общего с произведениями Караваджо, но также были связаны со смертью, с тем, как она разрушает плоть, искажая форму и превращая ее в ничто. Анри долгое время изображал мертвых животных, жестокие сцены охоты, где собаки или волки разрывают свою добычу. Он в точности изучил весь процесс разложения тел: сроки, то, как плоть распадается. Ему это было несложно, при его-то познаниях в органической химии…
        Она покачала головой, сморщив нос от отвращения:
        - Вы бы только видели его с этими ножами, кистями, даже кусками дерева и металла: он расплющивал краски, особо выделяя раны, содранную и кровоточащую кожу. Возможно, такие композиции позволяли ему изгнать собственные страхи или же продемонстрировать окружающим, нам, закрывающим на это глаза, то, к чему все мы придем. В конце концов он скончался четыре года назад, без всяких мучений, на теннисном корте. Прекрасная смерть, скажут некоторые, хотя ему было всего семьдесят.
        Глаза вдовы задержались на копии Караваджо.
        - Я ненавидела то, что он делал, мне это претило, но находились любители его полотен. Похоже, о вкусах действительно не спорят… В любом случае с ним нельзя было заговаривать ни о его делах, ни о его картинах, иначе он впадал в ярость. Это была его частная территория. Он даже запретил мне заходить в его мастерскую. - У нее вырвался нервный смешок. - И дверь запирал на ключ. Мерзавец.
        - А как это связано с моей дочерью?..
        - Сожалею, но у меня нет иных объяснений вашей картины, кроме тех, которые я дала вам в прошлый раз. Когда вы явились сюда несколько недель назад и рассказали мне свою историю, вы обвинили моего мужа в ужасных вещах. Вами двигал только ваш гнев, а он заставлял вас говорить бог знает что.
        Она глянула на свою выпивку, покрутила стакан, заставив отсветы заплясать на янтарной поверхности виски.
        - Эти лица на полотне могли быть взяты из любого источника в Интернете. Дела о похищениях получали широкую огласку, лица было нетрудно найти. Я сама проверила после вашего ухода, задав параметры поиска. И увидела множество статей о вашей дочери. Муж отличался ненасытным любопытством, он вдохновлялся миром вокруг себя, а всякие мерзкие происшествия его просто завораживали. Состарить лицо совсем не сложно. Любой художник это умеет. Я понимаю, как это отвратительно, но, может быть, он представил себе этих девушек несколько лет спустя и запечатлел их на своих полотнах?
        - Он видел эти лица вживую, прямо перед собой.
        - Мы не будем снова это обсуждать. Я…
        - Через некоторое время после моего визита к вам, - прервал ее Габриэль, - я сделал небольшой соскоб с картины и послал пробы в частную лабораторию. Вещество оказалось кровью. Сравнение ДНК показало однозначно: ваш супруг зашел намного дальше, чем пресловутый Караваджо, он написал часть своей картины кровью моей дочери и другой исчезнувшей девушки. Только не говорите, что вы ничего не знали. После такого открытия я наверняка вернулся сюда, чтобы предъявить вам результаты.
        Она в шоке затрясла головой:
        - Кровь, боже мой… Вы… вы уверены?
        - ДНК-тесты не лгут.
        - Клянусь, я не знала. После того раза я вас больше не видела.
        Габриэль вгляделся в нее. Пленница своего кресла-каталки, она казалась искренней и глубоко потрясенной. Почему он не вернулся и не поговорил с ней еще раз? Почему не предупредил копов, чтобы они порылись в прошлом художника?
        - Так или иначе ваш муж был замешан в исчезновении этих молодых женщин. А продавец картины сказал, что вы сунули ее ему в руки, словно хотели от нее побыстрее избавиться. И не взяли денег. Вы знаете что-то, о чем отказываетесь со мной говорить. Вы должны помочь мне докопаться до правды. Прошу вас.
        Габриэль не намеревался отступать. После долго молчания, во время которого вдова залпом допила свой виски, она забрала пустой стакан у него из рук и, ловко маневрируя в кресле, поставила его на стол.
        - Я покажу вам. Идите за мной.
        60
        Наверняка повторяя тысячи раз проделанные движения, она перебралась на сиденье подъемника, прикрепленного к перилам лестницы, и нажала на кнопку пульта. Следуя за ней, Габриэль поднимался по широким ступеням из ценных пород дерева.
        - Анри был не только художником. Главным образом он был крупным предпринимателем, с высшим образованием и специализацией в области химической промышленности. В начале своей карьеры он занимался инженерными разработками, а потом начал скупать предприятия, переживающие трудности, затем ставить их на ноги и перепродавать. На этом и сделал себе состояние. У него было все: деньги, влияние, власть. Он постоянно разъезжал по всей Европе или сидел в клубах любителей сигар, обсуждая свои дела. Остальное время он ходил по музеям или пропадал в артистических кругах.
        Бизнес - с одной стороны, творчество - с другой. Два лица одной личности. Габриэль подумал о ксифопаге Траскмана. Вдова бросила на него грустный взгляд:
        - Он там, а я здесь… Вне любой из сфер его общения. Изображая неведение, когда он возвращался в середине ночи после вечеринки или из очередной второсортной гостиницы, где наверняка провел время в приятной компании, чтобы запереться наверху и рисовать свои ужасы, лишь бы не проводить время с женой…
        Она вздохнула:
        - Эти огромные дома такие удобные. Тут можно жить, неделями не встречаясь. И не любя друг друга. Мы даже спали давно порознь. И единственной причиной, по которой он не разводился, было желание сохранить свою империю.
        Габриэль поднял глаза. Прямо перед ним, между двумя этажами, висел портрет с запечатленным на его полотне Анри Хмельником; последний смотрел на Габриэля, повернувшись вполоборота и выпятив грудь под тяжелой роскошной шубой. Хмельник стоял справа от заснеженного шале, окруженного деревьями. Руки плотно сжаты в выставленные перед собой кулаки, а сведенные вместе указательные пальцы устремлены в землю. У мужчины было особое, холодное выражение хищника перед прыжком, верхняя губа слегка выпячена. Само высокомерие и стремление подавлять.
        - Он очень любил себя разглядывать, - подчеркнула вдова. - Это шале тоже ему принадлежало. Затерянный уголок в Бещадах, польских Карпатах, куда он ездил несколько раз в год охотиться на волков. Своеобразный способ хранить верность своим корням, ведь его родители были из Кракова. Разумеется, я уже много лет не принимала в этом участия. Самолет, а потом труднодоступное шале - это не для инвалида…
        Она замерла, погрузившись в пучины своего прошлого.
        - Мне бы следовало избавиться от этого портрета, но я никак не могу решиться. Как если бы… его глаза мне запрещали.
        Габриэль смотрел на мужчину так долго, как смог. Эта гадина ушла в небытие вместе со своими тайнами, и даже без страданий. Наконец они добрались до самого верха. Там их дожидалось другое кресло-каталка. Подъемник остановился совсем рядом, так что женщина без проблем пересела. Она пристроила ноги в правильное положение и привела в действие рукоять управления, тронувшись с места.
        Анфилада комнат, спальни, ванные. В конце коридора запертая дверь.
        - Мастерская была его логовом. Как я вам уже сказала, он запирал дверь всякий раз, когда уезжал куда-либо. Но я сделала дубликат ключа. Мне случалось заходить сюда и задаваться вопросом, что же у него творится в голове и где произошел сбой.
        Она открыла дверь в крошечное заставленное пространство, где царил хаос. Разбитая посуда, открытые банки с краской, высохшие пигменты на палитре, тюбики с разноцветной гуашью, груды самых разных бумаг и фотографий - потертых, смятых, в пятнах. На столах грязные склянки, баллоны с химическими реактивами. Жалкая пыльная каморка с низким потолком, нечто прямо обратное показной пышности остального дома.
        Габриэлю пришлось признать: Гаэка никак не мог привести Жюли и Матильду сюда, чтобы написать их. Он должен был сделать это в каком-то другом месте.
        - Вы здесь к чему-нибудь прикасались? - спросил он.
        - Нет. Ни к чему. Думаю, Анри для творчества нуждался в таком беспорядке, в таком смешении перспектив, как Джакометти[58 - Альберто Джакометти (1901 - 1966) - швейцарский скульптор, живописец и график, представитель кубизма, авангарда и сюрреализма.] со своими скульптурами. Когда он умер, я только забрала картины, которые здесь находились, чтобы продать их вместе с остальными. Я хотела избавиться от них как можно скорее.
        Пальцем она указала в угол:
        - Ваша стояла вот здесь, среди всех этих жестяных табличек. По-видимому, он дорожил ею, потому что хранил, в то время как… - Она глянула на Габриэля, сложив руки на шали. - Я хочу сказать, было много других полотен с лицами. Женщины и мужчины с выставленной напоказ плотью, избитые, всегда в каких-то извращенных композициях. И сам цвет, этот запекшийся красный… И лица, которые смотрели на вас с ужасающим или ужаснувшимся видом… «Лики ужаса», так я их называла. Я видела эти полотна, когда тайком приходила сюда. А когда возвращалась в следующий раз, некоторые из них уже исчезали. Но ваша дочь никогда его не покидала.
        - А что случалось с другими?
        - По-моему, он их дарил.
        - Сколько таких он написал? Сколько лиц?
        - Я не знаю. Двадцать? Знаете, через несколько дней после вашего визита кое-что произошло… Меня так взволновал ваш приход и то, что вы мне открыли, что я больше не могла заснуть. Мне было необходимо поговорить об этом с кем-то из моих брюссельских подруг по бридж-клубу… Я им никогда не рассказывала о живописи мужа. И тогда одна из них обмолвилась, что видела подобную картину в доме у своей знакомой.
        У Габриэля замерло сердце.
        - Как-то в октябре после полудня мой шофер отвез меня туда. Картина висела в кабинете ее мужа, богатого бизнесмена… И это действительно была работа Анри. Лицо молодого человека. Просто… леденящее. По словам жены, оно там находилось уже много лет, но о происхождении она ничего не знала.
        - А этот ее муж все еще жив?
        - Да, да.
        - И вы можете дать мне его адрес?
        - Это километрах в тридцати отсюда, я дам вам адрес, как только мы спустимся. Вы думаете… что там тоже может быть кровь?
        - Не исключено.
        Симона съежилась с угловатостью паука, к которому поднесли горящую спичку. Ей не просто было холодно. Ей было страшно. Она страшилась человека, которым, возможно, являлся ее муж.
        - Короче, что касается именно вашей картины, вскоре после антиквара появилась женщина. Странная женщина. Молодая, в татуировках, с восточноевропейским акцентом… Сначала я подумала, что полька, но она была русской. У них немного другая, раскатистая манера произносить звук «р».
        В полутьме комнаты Габриэль затаил дыхание. Ванда…
        - Она узнала о смерти Анри и теперь хотела выяснить, остались ли еще картины с лицами, объяснив, что один ее друг готов заплатить хорошую цену за одну-две такие работы. Я ответила, что неделей раньше она могла бы забрать последнюю, и увидела, как ее лицо исказилось, когда она поняла, что у меня нет никакой информации о покупателе. Она оставила мне свое имя и номер телефона, чтобы связаться с ней, если тот же человек вернется за другими предметами. Ее звали Ванда что-то.
        - Ванда Гершвиц, - глухо подсказал Габриэль.
        - Да, именно… А вы явились через четыре года после всех остальных, держа под мышкой картину, которую она когда-то разыскивала. Я вам все рассказала, в точности как делаю это сейчас. Вы попросили у меня телефон этой Ванды. Полагаю, вы собираетесь сделать это и теперь. Я сохранила его, он в блокноте, который лежит на первом этаже… - Симона вздохнула: - Видеть вас сейчас и слышать, как вы задаете те же вопросы… словно все пошло по второму кругу. Только три месяца назад вы ничего не сказали о крови… О вероятности того, что мой муж был замешан в совершенно гнусную историю. Все эти лица… И его безграничная завороженность смертью… Господи, что это значит?
        В голове у Габриэля все наконец-то прояснилось. Находка у антиквара летом привела его в этот дом. Дальше он добрался до Ванды. Легко вообразить, в какое он впал возбуждение, когда Симона упомянула Гершвиц: двенадцать лет спустя он напал на след той, кто назвалась фальшивым именем в гостинице «У скалы». На ней он сосредоточил всю свою энергию и весь свой гнев: заставить ее заговорить означало найти Жюли.
        Тогда он поменял и свою внешность, и личность, чтобы проникнуть в ее мир. Он предпочел пойти самым прямым путем, не затевая полицейского расследования по всей форме, неизбежно слишком долгого и кропотливого, к которому его к тому же все равно бы не подпустили. Он же хотел держать все под контролем.
        Вдова записала номер телефона на листе бумаги. Оторвала исписанный краешек и вложила его в руку Габриэля:
        - Это мой номер. Я хочу, чтобы вы мне позвонили, если… если что-то узнаете.
        Габриэль кивнул и сунул бумажку в карман куртки. С разрешения хозяйки обыскал мастерскую - чего, очевидно, не сделал в первый раз, слишком зациклившись на мыслях о Ванде. Может, где-то лежит еще одна картина? Он переставил банки, баллоны, перерыл газетные кипы.
        - А эти лица, - спросил он, - ваш муж целиком писал их здесь? Я хочу сказать, вы видели, как он начинал и заканчивал их в мастерской?
        - Даже не знаю. Это как-то не отложилось в памяти. Мне кажется, когда я заходила сюда, все лица были законченными, ну или почти законченными, и тогда стояли на мольберте. Но… а где, по-вашему, он мог их писать?
        Габриэль больше ничего не сказал. Он знал, что должен предупредить Поля, а тот в свою очередь проинформирует судью, который свяжется с бельгийскими юридическими службами. Бесконечные процедуры, еще более усложненные расстоянием и разницей в судебных системах. А потому Габриэль решил, что, прежде чем превратиться в простого наблюдателя, он постарается еще немного продвинуться в одиночку. Вдова выдаст ему телефон Ванды, но главное, адрес человека, владеющего одним из произведений Арвеля Гаэки.
        Он уже готов был прекратить свои поиски, когда среди передвигаемых жестяных табличек одно название, выбитое на квадратном металлическом щите размерами сантиметров двадцать на двадцать, сработало как вспыхнувший сигнал тревоги у него в голове.
        Содебин.
        Щит валялся среди прочих железяк. Он был ржавый, дырявый, отслуживший свой срок, покрытый пятнами краски, но что-то было с ним связано. Габриэль сосредоточился, но никак не мог вспомнить, где же встречал это слово.
        - Что это? - спросил он, поворачиваясь к вдове.
        Протянул ей железку. Ее пальцы коснулись руки Габриэля. Кожа у нее была ледяной.
        - «Содебин»… Склад для хранения химической продукции, который муж приобрел и попытался снова пустить в дело. Он откупил территорию и сам склад в начале двухтысячных годов. Но склад давно уже не работал из-за нерентабельности. Служащих уволили лет десять назад, не меньше, были еще статьи в прессе, как сейчас помню. Теперь там, вероятно, все в полном запустении, я не знаю, перепродал ли он его кому-нибудь. Для меня дела мужа оказались слишком сложными, всем занимаются адвокаты и управляющие.
        Перед глазами Габриэля вдруг возник дневник Жюли, их игра с Траскманом, пресловутые списки. Калеб Траскман назвал «Содебин» как один из способов, позволяющих избавиться от тела.
        Габриэля пробил холодный пот, из самого нутра выплеснулась энергия, поддерживающая в нем жизнь. Призрак писателя вновь явился самым неожиданным образом - в мастерской бельгийского художника.
        - Ваш муж был знаком с неким Калебом Траскманом? Это французский автор детективных романов.
        - У Анри был очень широкий круг знакомств, необычайно широкий, в том числе в артистической и литературной среде. Он, безусловно, общался с писателями. Но конкретно об этом я не слышала. Как я уже сказала, в ту часть его жизни мне доступа не было.
        Разум Габриэля вскипел. Траскман, Хмельник, а может, и другие были колесиками механизма, принцип работы которого он еще не понимал. Где тут связь? Как шестеренки объединялись в единое целое? Он посмотрел на позолоченные буквы на щите, который вдова положила обратно.
        - Где находится этот «Содебин»?
        - В деревенской глуши, недалеко от Монса, на французской границе. Но имейте в виду, там ничего нет, кроме полей и заброшенных зданий. Самая унылая и уединенная дыра, какую только можно представить.
        И тут у Симоны Хмельник возникло ощущение, что она столкнулась с хищником, сбежавшим из зоопарка. Габриэль Москато вновь стал тигром, едва не кинувшимся на нее с выпущенными когтями, когда они встретились в первый раз. Огромный самец в поисках своего детеныша.
        - Именно.
        61
        Она пробежала мимо флотского госпиталя - дивная декорация для фильма ужасов, миновала маяк, глянувший на нее своим единственным, как у циклопа, глазом. На площадке кемпинга, втиснувшись между лодочными ангарами и песчаными насыпями, все-таки стояли какие-то автомобили. Дрожащие за окнами домиков огоньки свидетельствовали о присутствии упрямцев, вопреки трескучим морозам обосновавшихся на побережье.
        Именно так все и было. Поль перемещался по страницам «Последней рукописи», шаг за шагом следуя за Лин Морган, героиней романа. Маяк, зигзаги асфальтовой дороги, порывы песка, летящие в его ветровое стекло, гигантский силуэт виллы в англо-нормандском стиле, возвышающейся подобно голему, затерянному среди дюн Берк-сюр-Мер и отрезанному от всего остального мира.
        Если бы там кто-нибудь кричал, его бы все равно никто не услышал.
        В тот момент, когда он припарковался позади «порше» Жан-Люка Траскмана, ему пришла эсэмэска от Габриэля: «У меня есть телефон Ванды: 07 XX XX XX XX. Типа, написавшего картину, зовут Анри Хмельник, псевдоним - Арвель Гаэка, тот самый А. Г., промышленник, умер четыре года назад. Очень вероятно, что Хмельник и Траскман были знакомы. Потом объясню».
        Поль уставился на экран. Траскман, французский писатель. Хмельник, бельгийский художник и промышленник. Клан русских мафиози, одна из членов которого будет наконец-то вычислена благодаря номеру ее мобильника. А посреди всего этого - Жюли и другая исчезнувшая девушка…
        Перечитав сообщение, он понял, что Габриэль пока что потянул за одну макаронину, а остальное блюдо появится позже. Ответил, что тоже продвинулся, сейчас находится в доме Калеба Траскмана и позвонит позже. После чего убрал мобильник и поспешил к сыну писателя, нетерпеливо топчущемуся на пороге. От колючего ветра, летящего из глубин бухты, у Поля перехватило дыхание. Прежде чем зайти в дом, он невольно бросил быстрый взгляд в сторону трепещущих огоньков города вдалеке слева и огромного чернильного зева прямо перед собой: Ла-Манш.
        Траскман держал в руке свернутые в трубочку фотокопии последних страниц рукописи отца. Он захлопнул за ними дверь и зажег свет. Жандарма удивила открывшаяся перед ним внутренняя архитектура виллы. Она никак не соответствовала ни той, что была описана в романе, ни его представлениям об англо-нормандском стиле. Он стоял в чем-то вроде полукруглого вестибюля, похожего на тамбур с ненормально низким сферическим потолком, словно в пещере троглодита. Перед ним на равных расстояниях друг от друга выстроились как минимум шесть дверей, каждая при этом была освещена лампочкой своего цвета.
        - Выберите любую из них, - предложил Траскман.
        Поль повернул ручку слева от себя и оказался перед стеной, на которой было изображено ужасающее лицо смертоносного существа с заостренными зубами и вытянутым яйцеобразным черепом. Существо перерезало горло молодой обнаженной женщине собственными пальцами, заканчивающимися бритвенными лезвиями. Дьявольские глаза напоминали блестящий тараканий панцирь.
        - Вот во что превратился мой отец, - пояснил Жан-Люк Траскман. - В человека, который после того, как мать поместили в психбольницу, позволил собственным демонам поглотить себя целиком…
        За второй створкой открылся не менее шокирующий рисунок: рыхлое существо с длинными гибкими руками, пронзающее колом лоб старика. На заднем плане был изображен черный лебедь, но возлежащий на летящих облаках.
        - Образ смерти преследовал его во всех своих формах. Смерть вездесуща и в его книгах, и внутри этого дома. Жестокая и загадочная смерть другого, тот краткий миг, когда человек совершает надругательство над шестой из десяти заповедей[59 - Не убивай (Исх. 20: 13).], - такова была движущая сила его творчества.
        Поль вспомнил интервью Траскмана: «Если бы я не писал все эти жуткие истории, то, скорее всего, стал бы преступником».
        - Он хотел, чтобы это жилище походило на него, - продолжил сын. - Внешне оно классическое, безупречное, мощно укоренившееся в дюнах. Но внутри это… мрак… В сущности, вы сейчас не в его доме, а в том, что было его разумом перед самоубийством…
        Они двинулись по узкому коридору с полом из черного бетона, вдоль которого опять шли запертые двери, что слева, что справа, и на каждой было изображение гигантской книжной обложки. Сначала Поль подумал о мрачном гостиничном коридоре в духе «Сияния»[60 - «Сияние» - фильм ужасов режиссера, сценариста и продюсера Стэнли Кубрика, снятый в 1980 году по мотивам одноименного романа Стивена Кинга.], потом понял, что слова Жан-Люка Траскмана следует воспринимать буквально: они углублялись в исковерканный мозг романиста. У него было чувство, будто автор ужастиков со своей грубо подстриженной бородкой и большими дымчатыми очками мог выскочить откуда угодно, чтобы задушить его.
        Он задержал взгляд на «Сеноне», прежде чем переступить порог «Лиц в зеркале». Они очутились в комнате без окон. В стенах ниши со странными предметами изогнутые линии мебели напоминали плавящийся пластик, замысловатое канапе и немыслимый книжный шкаф: бросая вызов гравитации, он располагался на потолке, набитый сотнями томов, которые так и норовили упасть и, однако, неизменно оставались на месте.
        - Они все то ли склеены, то ли привинчены, я уж не знаю, каким чудом они там держатся. Но разумеется, читать их больше нельзя. Признайте, что эффект поразительный.
        Поль ничего не сказал, парализованный мыслью, что шкаф сейчас оторвется и раздавит его. Он сделал шаг назад, оглядел по-прежнему бесчисленные двери вокруг. Сколько из них были обманками? Простыми тупиками?
        - Отец начал перестраивать дом в две тысячи третьем - две тысячи четвертом. Он нанял одного из лучших архитекторов к северу от Парижа, десяток мастеров и художников, которые со временем превратили четыреста квадратных метров виллы в настоящую сеть лабиринтов. Калеб был помешан на логике, иллюзии, сложных механизмах. Всякие хитросплетения привлекали его не меньше, чем магия…
        Траскман-младший направился к энной двери, и снова коридор со множеством выходов, то повороты под прямым углом, то возврат назад… На стенах безумные рисунки, наклеенные полосы газет, мрачные происшествия, броские заголовки, вроде: «Восьмилетняя девочка погибает, утонув в Вердонском ущелье» или же «Машина столкнулась с грузовиком: двое раненых в больнице Вильпента». Сотни, тысячи статей накладывались друг на друга. В этой невероятной галактике некоторые фразы были подчеркнуты фломастером - те, где говорилось об обстоятельствах обнаружения тела, об описании места преступления, об уликах, изъятых судмедэкспертами и криминалистами. Поль был уверен, что, поройся он здесь, ему попались бы и статьи об исчезновении Жюли.
        Они сначала поднялись, потом спустились на три ступени - совершенно бессмысленно, потому что вернулись на прежний уровень. Поль чувствовал, что заблудился. Он легко представил себе растерянность Давида Эскиме, когда тот проник в это безумное пространство. Жан-Люк остановился посередине коридора, увешанного черно-белыми и цветными фотографиями. Казалось, он что-то искал, заколебался, вернулся назад, потом кивнул на часть стены:
        - Здесь…
        Он указывал на открытый рот мужчины, чья нижняя губа пласталась по железу стола для вскрытий. Клыки и резцы были сломаны. Синие простыни элегантными волнами лежали слева от лица, создавая интимную связь с наблюдателем.
        - Это похоже на те фотографии, которые вы мне показывали, верно?
        Поль внимательно всмотрелся. Такого снимка не было в альбоме, найденном у Эскиме, но они действительно были одного разлива. Он окинул стену взглядом. Другие кадры с трупами - некоторые явно были жертвами жестоких автомобильных аварий - перемежались с изображениями одно отвратительней другого: факир с длинными иглами, воткнутыми в кожу щек, собака, повешенная на веревке, десяток куриных лап, пытающихся вцепиться в нижнюю часть распятия, чудовищные человеческие существа - люди-стволы, сиамские близнецы, гиганты… Лилипут в цилиндре, сидящий на загнутом хоботе слона.
        - По моим воспоминаниям, фотографий было больше, - сообщил Траскман-младший. - Некоторые кто-то отклеил. Смотрите, стена голая здесь и здесь, и видны следы клея. Никаких сомнений: вот он, ответ…
        Он был прав. Но почему Эскиме унес фотографии? Из-за своего особого пристрастия к смерти? Или захотел собрать собственную маленькую коллекцию? Жандарм тщательно обследовал другие снимки. Конечности, животы, спины, запечатленные на глянцевой бумаге, всегда крупным планом.
        - Если, по вашим словам, автор этих фотографий - не ваш отец, то кто?
        - Не знаю, я даже не могу сказать, одного ли фотохудожника это работы. Судя по сюжету, тут что-то близкое к трансгрессии[61 - Трансгрессия - одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы и прежде всего - границы между возможным и невозможным. Буквально означает «выход за пределы».], то есть к современному искусству. Отец был большим его любителем, заказывал кучу предметов и фотографий, которые видел в музеях или галереях; они в доме повсюду, полученные со всего света.
        Поль сделал несколько снимков телефоном. Они снова двинулись в путь и добрались до кабинета. У жандарма было ощущение, что он передвигается по выставке, посвященной истории судебно-медицинской экспертизы, со старыми пожелтевшими черепами, выстроенными на стеллажах, впечатляющим учебным скелетом в прожилках черных линий и цифр, таблицами антропометрических размеров, которыми были завешаны стены: лица преступников тысяча девятисотых годов, которым измеряли расстояние между глазами, длину носа, высоту лба, дабы вычислить их природную склонность к преступлению.
        Слева еще от одного книжного шкафа - на этот раз вертикального и вполне доступного - возвышалась старинная машина для пыток: тяжелый деревянный стул, утыканный металлическими остриями, с толстыми ремнями, чтобы удерживать запястья и щиколотки. Он был пыльным, в смазке, но покрытый лаком - словно чтобы приукрасить это жуткое орудие. Поль постарался успокоиться, сказав себе, что оно не использовалось - по крайней мере, в последние годы.
        Жан-Люк Траскман у него за спиной, казалось, читал его мысли:
        - Этот стул всегда стоял здесь, сколько я себя помню. Еще когда вилла была нормальной, а я маленьким, мне всегда было страшно заходить сюда. Вы видели эти лица преступников? Они относятся к временам Бертильона[62 - Альфонс Бертильон (1853 - 1914) - французский юрист, изобретатель системы бертильонажа - системы идентификации преступников по их антропометрическим данным.], одного из основателей научной полиции. А вот…
        Он указал на шеренгу отвратительных маленьких кукол из джутовой ткани, марли и лейкопластыря, с обвязанными швейными нитками телами и темными провалами глаз, словно ведущих в пропасть; они были испачканы темной органической материей, землей, грязью, мелом…
        - Он начал изготавливать их, когда я был ребенком. Его «куклы-трупы», как он их называл. Почему он это делал? Представления не имею, наверно, у него с головой тогда уже были проблемы. Я ненавидел эту комнату. Я был уверен, что по ночам куклы здесь двигаются и перемещают вещи. Разумеется, отец не делал ничего, чтобы меня успокоить, наоборот… Он рассказывает это в одной из своих первых книг, «Песчаные призраки»…
        - Вы говорите о нем как о человеке холодном, лишенном чувств.
        - А он таким и был. Я бы больше интересовал его мертвый, чем живой… Приведу простой пример: моя мать всегда говорила, что хотела бы быть похороненной на кладбище. Она была верующей католичкой, ходила к мессе каждое воскресенье. Отец ее кремировал, а потом я узнал, что он отправил ее пепел на анализ. Он попытался узнать, существует ли возможность определить, что это пепел человеческого существа. С того дня я его возненавидел.
        Что за зловещий субъект был Калеб Траскман! Как можно пренебречь посмертной волей собственной жены, чтобы удовлетворить подобное любопытство?! Поля пробрала дрожь. Это место, где не было ни единой фотографии романиста, ни единой семейной памятной вещи, показалось ему еще более заледенелым. Так каким же человеком был Калеб Траскман?
        Кабинет был просторным и внушительным, возможно, отделан ценными породами дерева, тщательно убран. Стопка белой бумаги, ручки на подставке, старинный глобус и светильник с абажуром, сделанным, кажется, из черепахового панциря. Траскман-сын снял часть книг с полки, и за ними показался приоткрытый сейф.
        - Вот там и лежала «Последняя рукопись» вместе с письмами…
        Поль подошел ближе. Сейф теперь был пуст. Напротив них, на стеллаже, книги по медицине, анатомии, криминалистике, по органической химии, энциклопедии монстров, хроники происшествий, книги о фильмах ужасов. Целая полка была посвящена искусству, живописи, и уже по обложкам было видно, что в очередной раз все альбомы были так или иначе связаны со смертью.
        Поль повернулся к собеседнику. Вывел на экран мобильника картину с Жюли и Матильдой.
        - Арвель Гаэка, или Анри Хмельник, вам его имя что-то говорит? Бельгийский художник. Он изображал изможденные лица вроде этих…
        Траскман покачал головой:
        - Сожалею.
        Он стоял у круглого окна. Прожектор маяка проблесками высвечивал его черты, но глаза мужчины оставались в тени.
        - Зато я могу дать вам то, за чем вы и приехали. То, что грызет меня уже несколько лет. Это больше, намного больше, чем простые фотографии трупов, развешенные по стенам…
        62
        Круазиль, бизнесмен, которого упомянула вдова, вложил значительные средства в коммерческую недвижимость, а в конце восьмидесятых еще и во французские виноградники, став таким образом мультимиллионером. Ему сейчас перевалило за семьдесят пять, но на покой он, похоже, пока не собирался. Поисковая система не выявила никаких связей между ним и Хмельником.
        В своем смс Полю Габриэль остерегся сообщать, что собирается нанести небольшой ночной визит предпринимателю, а также посетить «Содебин». Он не мог допустить, чтобы юридические процедуры замедлили ход дела. Он желал продвигаться вперед в одиночку и чтобы никто не вставлял ему палки в колеса.
        Дом Круазиля в сельской местности недалеко от Брюсселя был выдержан в более строгом стиле, нежели резиденция художника, - хотя выглядел не менее импозантно - и стоял уединенно, вдали от соседей, освещенный газовыми фонарями, разбросанными по обширному саду. Сегодня вечером в доме, очевидно, давали прием. Два «порше», один «ауди» и один «бентли» шириной с пакетбот были припаркованы на подъездной аллее.
        Габриэль оставил машину у невысокой стены в самом центре имения и направился прямиком к входной двери, даже не одернув кожаную куртку. Он прекрасно отдавал себе отчет, что похож на сомнительного алкаша со своей помятой от усталости физиономией, но ему было плевать. Пришлось долго колотиться в дверь, прежде чем ему открыл Круазиль собственной персоной с сигарой в уголке рта. В костюме, с зализанными назад седыми волосами и курортным загаром. И вылупился на него блестящими глазами:
        - Кто вы?
        - Отец, который разыскивает свою дочь. Я хотел бы поговорить с вами об Анри Хмельнике.
        Хозяин нахмурил кустистые брови:
        - Хмельнике? Я так полагаю, он умер. А вы на часы смотрели? Советую вам убраться из моих владений.
        - Вы с ним были близки?
        Мужчина отступил на шаг, намереваясь закрыть дверь, но Габриэль бесцеремонно толкнул массивную деревянную створку. Переступая через порог, он увидел, как побелело лицо Круазиля, словно ему на голову вывернули мешок муки. Габриэль сантиметров на двадцать возвышался над тощим стариком с цыплячьей шеей, скелетоподобными ручками и черными, как нефть, глазами. Чуть дальше, в глубине гостиной, трое таких же седых индивидуумов сидели за покерным столом в облаке сигарного дыма.
        - Убирайтесь из моего дома, - повторил хозяин усадьбы, - или я вызову полицию.
        Габриэль сунул ему под нос экран своего мобильника с фотографией картины с Жюли и Матильдой:
        - Узнаете?
        Круазиль резко повернулся к трем своим сподвижникам. Один из стариков поднялся.
        - Вызови полицию.
        Габриэль был уже в двух шагах от гостиной. Он угрожающе выставил перед собой палец:
        - Только попробуйте, и я расквашу вам физиономию о ваши же покерные фишки. Сядьте на место. Через несколько минут вы обо мне забудете, если не станете дурить.
        Габриэль пошел напролом, и у него получилось. Старик послушался, остальные замерли, боясь моргнуть.
        - Итак, эта картина?
        - Я абсолютно ничего о ней не знаю, - ответил Круазиль ледяным тоном. - Что вам надо, черт побери?
        - Увидеть картину Арвеля Гаэки, которая висит у вас в кабинете.
        Правое веко Круазиля рефлекторно задергалось.
        - Зачем? Что не так с этой картиной?
        - А вы не знаете?
        Тот затряс головой в знак полного непонимания. На лбу Габриэля проступили капли пота, он чувствовал, как им овладевает бес ярости. Наверно, его поведение внушало страх, потому что Круазиль призвал своих гостей соблюдать спокойствие, заверив, что это лишь недоразумение, но все будет быстро улажено. Вместе с ним Габриэль прошел через огромный зал с высоким лепным потолком и картинами известных мэтров на стенах, чтобы попасть в кабинет, обставленный в тяжеловесном стиле и перегруженный самыми разношерстными предметами - статуэтками, масками, астрономическими инструментами. Круазиль указал на стену справа от книжного шкафа:
        - Вот она, ваша картина.
        Рама висела на высоте человеческого роста, великолепно подсвеченная двумя мягкими светильниками. На полотне было лицо молодого человека лет двадцати, его большие глаза округлились от ужаса. Часть его подбородка была разодрана до костей, как и правая щека. С шеи свисали кровавые лохмотья плоти и мускулов, как если бы его пожирал какой-то фермент. Габриэль не узнал его, он не фигурировал ни в одном из списков исчезнувших, но это ничего не означало. На заднем плане опять каменные стены и свисающие со свода корни деревьев. Он подошел и прикоснулся к красочному слою. Произведение было подписано «А. Г.». Он поскреб ногтем. Из-за спины раздались протесты Круазиля. Габриэль сунул ему под нос свои пальцы, предварительно потерев их друг о друга:
        - Узнаете текстуру? Запах?
        - Прекратите! Что за…
        Габриэль ухватил его за лацканы.
        - Что вы знаете об этой картине? Чье это лицо? - бросил он, чувствуя, что его терпение на исходе.
        Зажатая в стиснутый ворот рубашки, голова старика, казалось, вот-вот вылетит прочь, как пробка от шампанского.
        - Господи, я ничего об этом не знаю. Много лет назад у нас с Хмельником был общий бизнес. Он отличался беспощадной деловой хваткой, я ценил его; в дальнейшем мы поддерживали отношения, ужинали вместе два-три раза в году. Однажды он признался, что он еще и художник, и подарил эту картину. Больше мне нечего добавить.
        Габриэль внезапно отпустил его:
        - Он вам ее подарил… Вы не выбирали ее? Не покупали? Он пришел и подарил, вот просто так?
        - Именно так. Это был подарок.
        Габриэлю хотелось размозжить ему череп. Хмельник умер, Круазиль не заговорит. А может, он и действительно ничего не знает. Не исключено, что покойный промышленник получал извращенное удовольствие, раздавая портреты похищенных людей своим богатеньким знакомым. Он подошел к столу, выдвинул кожаное кресло и уселся. Указал на картину в трех метрах перед собой. Круазиль не шевелился.
        - Мне нравится подсветка. И классное расположение, учитывая, что эту картину даже не вы выбирали. Но как-то не очень подходит к остальной обстановке, не находите? Медные подзорные трубы, красивые эбеновые статуэтки… Почему вы не засунули этот кошмар куда-то в угол? Что вы нашли в нем такого… необычайного, чтобы повесить прямо перед носом?
        - По всей видимости, тонкости искусства вам чужды. Мне больше нечего сказать, и я не понимаю, чего вы хотите.
        Габриэль поднялся на ноги и угрожающе двинулся на него.
        - А мне, наоборот, кажется, что вы прекрасно понимаете, чего я хочу. Видите ли, она, вот эта, моя дочь, - объяснил он, снова доставая свой телефон. - Моя дочь, исчезнувшая восьмого марта две тысячи восьмого года. А с другой, которая рядом, случилось то же самое, но в две тысячи одиннадцатом. Ее мать совсем отчаялась, она на волосок от самоубийства.
        Он приблизил экран к Круазилю, чуть ли не вдавливая аппарат тому в лоб:
        - Хмельник, этот сраный извращенец, написал картину их кровью. Их кровью, улавливаете? И то же самое проделал с этим пареньком, которого вы наверняка подолгу разглядываете каждый день. С пареньком, которого какие-то скоты отняли у его родителей.
        Габриэль с каждым словом все плотнее притискивал Круазиля к книжному шкафу.
        - Во что вы играетесь, когда остаетесь один в этой комнате? Дрочите? Предаетесь фантазмам о трагической судьбе этих ребят? Чувствуете себя всесильным, потому что паренек некоторым образом принадлежит вам? Вы ведь знаете… Скажите мне, мать вашу, что Хмельник с ними сделал! Скажите мне, где они!
        Бизнесмен быстро затряс головой.
        - Вы сошли с ума, - пролепетал он. - Вы просто сошли с ума.
        За спиной Габриэля раздался дребезжащий голос:
        - Я вызвал полицию. Они уже едут.
        В дверях стоял старик. Его рука, цепляющаяся за косяк, дрожала. Габриэль бросил последний убийственный взгляд на Круазиля и снял со стены картину. Никто из них не попытался вмешаться: возмутитель спокойствия их вечеринки выглядел как бешеный бык на арене.
        - Скоро и вы пройдете в кассу, - предупредил Габриэль. - И будете платить до конца ваших дней, и вы, и прочие вонючие толстосумы вроде вас.
        С картиной под мышкой он быстро оглядел библиотеку: только переплетенные в кожу тома, ни одной книжки Калеба Траскмана. Он прошел через гостиную и исчез так же быстро, как и появился.
        Никто за ним не побежал.
        63
        Траскман-сын молча стоял у окна, похожего на иллюминатор, и вглядывался в ночь. При каждом проблеске маяка вырисовывались мягкие очертания дюн.
        - После смерти отца я попытался разобраться в конструкции этого дома. Хоть ты здесь сто раз все облазай, все равно остается загадкой, как именно он устроен. Между прочим, мне так и не удалось добыть планы здания. Нигде нет и следа чертежей. Я даже хотел связаться с архитектором, но он переехал в Нью-Йорк и не ответил на мои запросы. Мне кажется, он получил особое указание ничего об этом не говорить и сознательно сделал так, чтобы весь комплект документов исчез.
        Жан-Люк Траскман вставил легкую тонкую сигарету в мундштук и прикурил ее. Вокруг распространился тонкий запах английского табака.
        - Тогда я пригласил своего архитектора и его же обмерщика. Это заняло несколько недель - досконально описать двести метров коридоров и четыреста сорок четыре двери. Здесь, на первом, и единственном этаже, располагаются только гостиная, кухня, туалетные комнаты и этот кабинет, что занимает в целом всего шестьдесят пять квадратных метров. Смехотворное пространство, если посмотреть на размеры дома. Отец убрал все остальные комнаты, которые здесь были изначально, замуровал б?льшую часть окон, чтобы устроить этот своеобразный лабиринт. И хотя все двери выглядят одинаково, «только» сорок четыре открываются в другие коридоры или в одно из четырех помещений…
        Цифры вызывали головокружение и подтверждали то представление, которое сложилось у Поля о Траскмане. Существо психопатическое, опасное, чья логика оставалась непонятной.
        - Но не это оказалось самым неожиданным. В доме всего один этаж, в нем нет ни подвала, ни чердака. Его площадь по периметру, измеренному снаружи, составляет ровно двести восемь квадратных метров. Попытавшись провести подсчет внутренней площади, с учетом толщины стен и перегородок, мы получили те же двести восемь метров, то есть полное соответствие. Зато здесь, на самом этаже, площадь составляет всего сто восемьдесят девять квадратных метров. Специалисты неоднократно перепроверили все измерения и подсчеты: так или иначе, не хватало девятнадцати квадратных метров.
        Белый луч прошел по лицу Поля, высветив черные мешки под глазами.
        - И как вы это объясняете?
        Не ответив, Траскман-младший предложил следовать за ним. Они углубились в недра странного жилища с покрытыми граффити стенами и запутанными коридорами, ведущими то направо, то налево, то возвращающими обратно… Голос нового владельца перекатывался эхом в этой неразберихе, Поль иногда терял его из вида.
        - Отец всегда отличался плодовитостью. До своей смерти он опубликовал шестнадцать романов, бесчисленное количество рассказов, был сценаристом десятков телепроектов. Он никогда столько не писал, как в конце жизни. Книги все более сложные, все более толстые, словно он испытывал потребность работать без остановки. Некоторым писателям такой творческий запой приносил расцвет, другие же, наоборот, погружались в пучину, потому что собственное искусство душило их, становилось наваждением и в конце концов уничтожало. Так и случилось с отцом. Вы знаете, что среди людей искусства уровень самоубийств в три раза выше среднего? Взрыв в разгар полета, падение внутрь. Они пьют, садятся на иглу, разрушают свои семьи, проявляют жестокость и к себе, и к другим. Как и многие, отец сорвался, настолько, что лишил себя жизни. Я не буду вам рассказывать, какие лица были у копов, занимавшихся рутинным расследованием, когда они явились на виллу…
        В какой-то момент Жан-Люк, кажется, сам заблудился, развернулся и выбрал другую дорогу. Наконец он остановился перед одной из дверей, распахнул ее, открыв мрачный рисунок: точную копию ксифопага, изображенного в дневнике Жюли.
        Он постучал кулаком в два разных участка стены.
        - Слышите разницу? - спросил Траскман-сын.
        - По звуку пустота, - признал Поль. - Здесь проход.
        - Тайный проход. Единственный во всем доме.
        Жан-Люк Траскман воткнул указательный палец в левый глаз злобного лица. Раздался легкий щелчок, и перегородка отошла, включив заодно освещение - единственную лампочку. Пространство оказалось очень узким, едва сорок сантиметров в ширину, и стены не были параллельными, они сужались по мере продвижения. Тремя метрами дальше на вбитом в перегородку крючке висел ключ. Траскман вставил его в замочную скважину тяжелой деревянной створки.
        Они оказались в единственной комнате в форме буквы «Т», вроде фигуры тетриса, искусно вписанной в общую архитектуру дома. Все перегородки были сверху донизу обтянуты черным пузырчатым звукоизолирующим пенопластом. Настоящее маленькое обиталище в стиле loft cosy[63 - Удобный лофт, удобное чердачное помещение (англ.).], разделенное на зоны: пространство спальни, уголок туалетной комнаты и гостиная с креслом, телевизором и неплохой библиотекой. В части, отведенной под кухоньку, пустые корзины, никаких приспособлений для готовки или разогрева, зато имелся отключенный холодильник. Ошеломленный Поль повернулся то в одну сторону, то в другую. Ему необходимо было обо что-то опереться.
        - Жюли держали здесь, - выдохнул он.
        На столе шахматная доска с фигурами и начатой партией. Жан-Люк Траскман обхватил себя руками - ему тоже внезапно стало холодно.
        - Мой архитектор присутствовал, когда мы обнаружили это помещение. С тех пор я ничего не трогал. Холодильник стоял пустым, постель была заправлена. Ни одного постороннего предмета, ни одной царапины на стенах, которые позволили бы предположить, что здесь кого-то удерживали…
        Он посмотрел Полю в глаза и выдержал ответный взгляд, демонстрируя полную искренность:
        - Это место вполне могло быть совершенно бесполезным бредовым капризом отца, или же он запирался здесь сам. Возможно, он таким образом уединялся, полностью отрезая себя от мира живых. Минотавр в центре своего лабиринта, если вам угодно.
        Он указал на шахматную доску:
        - И потом, ничто не мешает человеку играть с самим собой. Белые против черных. Добро против зла. Ксифопаг…
        С этими словами он опустился в кресло, словно вдруг неимоверно устал, развернул страницы, которые так и не выпустил из рук, и уткнулся в них. Поль не стал нарушать навалившуюся на них тишину и внимательно оглядел помещение. Около пятнадцати квадратных метров, ни окон, ни малейшей возможности убежать. Ни надежды… Он едва осмелился вообразить, чем была жизнь Жюли в этих стенах. Сколько времени Калеб Траскман продержал ее рядом с собой в этом гибельном лабиринте? Была ли она одна или вместе с Матильдой? Увидела ли она еще хоть раз свет дня, почувствовала ли запах моря? И остается изначальный вопрос: где она сейчас?
        К счастью, Габриэля здесь не было, иначе он обезумел бы и, не исключено, набросился бы на сына, пытаясь задушить его. Но и сам Поль повернулся к Траскману-сыну с едва сдерживаемой яростью:
        - Вы должны были рассказать обо всем полиции. Вы должны были передать им письма с угрозами. Они взяли бы пробы ДНК, результаты анализов заставили бы забить тревогу и позволили бы связать два дела. Вместо этого вы предпочли молчать из страха перед тем, что мы могли бы обнаружить. Хотя, конечно, я понимаю, книги вашего отца по-прежнему продаются, и куда лучше, чем ваши собственные… Вы не любите его, но любите деньги, которые он вам приносит.
        Жан-Люк Траскман не сводил глаз с шахматной доски. Словно на автомате сделал ход. И больше не двигался, обхватив голову руками.
        - И что теперь будет?
        - А теперь мы сделаем то, что должны были сделать с самого начала. Зададим вам все необходимые вопросы и обыщем этот ненормальный дом. Как минимум одну молодую женщину здесь держали в заточении. Где-то здесь она находится и сейчас, пусть даже давно мертвая. И если придется снести до основания эту халупу, чтобы найти ее труп, гарантирую, что мы так и сделаем.
        64
        Без единой остановки Габриэль мчался, все дальше углубляясь в извивы бельгийского деревенского пейзажа. Немного не доезжая до Монса, в нескольких километрах от границы с Францией он свернул на неосвещенные, теряющиеся в ночи проселочные дороги. Через полчаса после того, как он покинул дом Паскаля Круазиля, пошел дождь. Крупный дождь, капли которого, как гравий, бились о ветровое стекло, заставляя удвоить внимание, несмотря на работающие вовсю дворники. Габриэль доверился указаниям GPS. Нервная усталость грузом давила на плечи, электрическими разрядами простреливая затылок, но внутри его горел огонь. Времени отдохнуть будет полно потом.
        Его будоражили открытия последних часов. Он заметил, что чем дальше продвигался в расследовании, тем больше возникало вопросов. Какая связь объединяла Калеба Траскмана и Анри Хмельника? Оба художника отличались особым влечением к патологии. Но о чем именно шла речь? Был ли Круазиль в курсе действительного происхождения полотна, которым владел? Габриэль снова натыкался на стены. И утекшее время играло против него. Это сводило его с ума.
        Синтезированный голос GPS велел ему свернуть налево, на дорогу, которую он различил только в последний момент. Еще через километр фары высветили высокое ограждение из колючей проволоки по обе стороны от раздвижных решетчатых ворот, также усиленных острыми шипами и лезвиями, ясно свидетельствующими, что любопытным советуют держаться подальше. На щите с символом химической опасности значилось: «Опасная зона, закрытая и под наблюдением / Частная собственность / Проникновение категорически запрещено под угрозой уголовной ответственности».
        Габриэль остановил машину, уткнувшись в конец дороги, и врубил дальний свет. Из-за потоков воды он все равно не мог ничего разглядеть, но осознавал, что прибыл в никуда, вернее, затерялся среди полей. Ни единого огонька на горизонте, ближайшие признаки цивилизации не менее чем в десяти километрах. Вокруг все мертво. Растительность самым беспорядочным образом заполонила это место, прорастая даже сквозь трещины в асфальте.
        Он застегнул молнию на куртке до самого подбородка и нырнул в хаос. Попытался отодвинуть решетчатые ворота, но они были заперты на огромный висячий замок в форме буквы «U». Разглядел его поближе и не нашел ни малейших признаков ржавчины в отличие от металлической сетки и колючей проволоки на створках ворот. По другую сторону он едва различил змеистые трубы и внушительный черный силуэт складского ангара.
        Он пошел направо вдоль ограды, хлюпая ногами по грязи и подставив щеки под струи ледяной воды. Что он здесь делает? Поначалу он так воодушевился, но ведь содержимому дневника уже больше двенадцати лет. Больше нечего искать на этом старом, давно заброшенном складе.
        Однако он продолжил, движимый силой, природу которой не мог себе объяснить. Он понадеялся найти какую-нибудь брешь, место, где металлическое плетение дало слабину или продырявилось, но напрасно. Перелезть тоже не представлялось возможным, так как здесь была использована колючая проволока с двусторонними лезвиями - с остриями, способными вскрыть вам вены, как та, которой ограждают военные объекты, - и шла она плотными пучками в двух метрах над ним. Тогда он достал из багажника «мерседеса» домкрат и как безумный начал бить по замку. По позвоночнику прошла судорога от силы ударов.
        Он уже подумал, что ничего не выйдет, но через несколько минут замок наконец поддался. Габриэль содрал всю кожу на ладонях. Он подставил руки под струи дождя, чтобы утишить боль, пошел погасить фары и проник на территорию склада. Миновал давно покинутую сторожевую будку и двинулся мимо высокого арочного ангара. Чуть дальше возвышались четыре вертикальных цилиндра, похожие на готовые к запуску ракеты. Вились трубы, в темноте ночи лестницы карабкались вдоль металлических перегородок. Старые цветные надписи на стенах были почти неразличимы. Химические символы, предупреждения. Все вроде было опустошено, отдраено и вычищено до последней молекулы.
        Габриэль не представлял, что на самом деле ищет. Он пробрался между двумя серыми горизонтальными цистернами, закрепленными на бетонных цоколях, и направился к строению, расположенному метрах в двадцати от подобия ракет на взлете. Рядом с железной дверью громоздились горы бочек. А на самой двери - замок в форме «U», близнец того, который висел на воротах. Никакой возможности войти, даже через разгрузочную платформу - металлическая штора там была намертво опущена. Значит, придется опять прибегнуть к домкрату. Вымокший до костей, с ноющими мускулами, Габриэль совершенно пал духом.
        Однако он нашел в себе силы снова начать бить по металлу. Пытаясь настроить себя на решительный лад, он мысленно твердил, что, какие бы трудности ни вставали у него на пути, они не смогут помешать ему достичь своей цели. Но какова эта цель?
        Через пять минут он был уже внутри. Совершенно вымотанный. Не в силах шевельнуться от боли. Дождь больше не леденил ему кости, хоть что-то. В непроглядной темноте здания он включил на полную яркость свет в телефоне и поднял его как фонарь. Простое движение воздуха, вызванное его шагами, заставило заиграть бриллиантами золотистую пыль.
        Он окинул пространство взглядом, всмотрелся в перегородки, не обнаружив и следа камер наблюдения. Предупреждение у ворот служило просто для устрашения. Он изучил обстановку, прошел мимо открытого блок-контейнера, установленного на кирпичах и освобожденного от своего содержимого, и двинулся в недра склада. Широкий коридор привел его к проходам между ячейками метров десяти высотой. У него было полное ощущение, что он попал в сердце бесконечного улья. Почти все шестиугольные отделения были заполнены большими бочонками разных цветов, положенными набок. Насколько он мог прикинуть, их здесь скопились многие сотни.
        Он присмотрелся к тем, что лежали на уровне глаз. Крышки были укупорены обжимными обручами, чтобы их нельзя было снять, но Габриэль постучал по некоторым кулаком: пустые. И к счастью, учитывая их содержимое. Действительно, судя по надписям на этикетках, зеленые бочки были когда-то наполнены аммиаком, красные - едким натром, а желтые - соляной кислотой. Что до черных, самых толстых и внушительных, там хранилась плавиковая кислота, одна из самых мощных. Не та разбавленная, которая поступала в торговые сети. Здесь речь шла о тысячах литров крайне высокопроцентного состава.
        Что может быть лучше, чтобы заставить тело исчезнуть? Некоторые из этих веществ могли разложить человеческое существо до последней молекулы менее чем за один день. И больше не надо было задумываться, захоронить тело, сжечь его или бросить в океан. Конкретный организм просто-напросто исчезал с поверхности земли, не оставив ни миллиграмма ДНК.
        И Калеб Траскман это знал. Писатель, живший всего в сотне километров отсюда, назвал это место в списке лучших способов избавиться от трупа.
        У Габриэля все сжалось в груди. Немыслимо было представить себе, что Жюли могли привезти в это место и что ее…
        Он не осмелился сформулировать это слово, и тем не менее оно пробилось через порог его сознания.
        Растворили.
        65
        Соблюдая осторожность, Габриэль снова двинулся вперед; чудовищное слово впечаталось в его мозг. Хмельник и Траскман уже никогда не смогут заплатить за свои преступления, они ушли в небытие вместе со своими тайнами. Но Габриэль отыщет всех до последнего, кто так или иначе был причастен к страданиям его дочери.
        В свете его импровизированного фонарика проступили еще один окаймленный ячейками проход и электрический штабелер, брошенный прямо на дороге, словно его водитель внезапно испарился. Вилообразные захваты штабелера были опущены вровень с полом. Габриэль подошел ближе. Если склады заброшены, то почему этот агрегат еще здесь? Он провел пальцами по сиденью и отметил отсутствие пыли. По всей видимости, транспортным средством недавно пользовались.
        Габриэль напрягся и застыл на месте, затаив дыхание. С того момента, как он появился на улицах Брюсселя, он постоянно чувствовал опасность где-то рядом. Дождь по-прежнему монотонно бил по крыше. Но вид бочек, проходов, застывших пустых пространств в конце концов его успокоил. Конечно, тут никого нет. Он не заметил ни одной машины, склад был заперт снаружи, а по пути сюда он то и дело поглядывал в зеркало заднего вида. Никто не смог бы преследовать его по сельским дорогам так, чтобы он этого не заметил.
        Он снова осмотрел штабелер, потом поднял глаза к потолку. Те же бочки, на сколько хватало глаз, в которых когда-то содержались крайне опасные вещества… На ходу он постучал еще по нескольким пластиковым резервуарам. Банг, банг. Все пустые. Тогда зачем здесь транспортер?
        Похоронить, сжечь, скормить свиньям, Содебин.
        Дойдя до дальнего конца склада, он откинул штору из черных пластиковых лент и оказался на подступах к транспортной платформе, запертый въезд на которую видел с улицы. Именно здесь в свое время специально оборудованные грузовики разгружали или принимали на борт бочки. Отовсюду, похожие на инструменты дьявола, свисали цепи с огромными крюками, тали, лебедки и гидравлические захваты, предназначенные для перемещения грузов. Справа возвышалась большая цилиндрическая плексигласовая цистерна двух с половиной метров высотой, с краном на уровне груди Габриэля. Также он обнаружил такелаж, десятки канистр и два черных брезентовых чехла, которые свет фонарика выхватил в углу рядом с раздвижной дверью.
        Подойдя ближе, Габриэль понял, что это не чехлы, а мешки для перевозки трупов, лежавшие прямо на полу. Два брезентовых, плотно застегнутых мешка. По форме и по объему они не оставляли сомнений: внутри были тела.
        Он встал на колени с почти религиозным чувством измученного путешественника, добравшегося до конца пути, но сознающего, что обратная дорога будет еще труднее и мучительнее, чем та, что привела его сюда. В нос ударил запах больничных препаратов, вроде семидесятипроцентного спирта, но чуть иной. Этот запах, более терпкий, жег легкие. Правая рука так дрожала, что ему пришлось обхватить ее запястье левой, чтобы поднести к язычку молнии первого мешка. Звук, произведенный расходящимися металлическими зубчиками, показался ему невыносимым.
        Перед ним было белое, как тальк, тело женщины с обритыми черепом, бровями и половыми органами, с опущенными веками. Широкий лоб, высокие скулы, квадратная челюсть. Габриэль испытал облегчение, не узнав в трупе Жюли, и сразу подумал об уроженке Восточной Европы. Он понял природу испарений, которые почувствовал, прикоснувшись пальцем к коже одной из рук, казавшейся пластмассовой: формалин. Как если бы это существо в возрасте около пятидесяти лет было извлечено из резервуара для консервации.
        Уткнув нос в промокшую куртку, Габриэль перешел ко второму мешку. Пока он поворачивался, ему показалось, что он различил какой-то металлический скрежет, идущий из недр склада. Он мгновенно насторожился, отключил свет в мобильнике, вскочил на ноги и кинулся к пластиковым лентам. Ряды ячеек, глубокий зев центрального коридора - все тонуло в темноте… Его расширенные зрачки пытались уловить хоть один фотон. Он сосредоточился на ритме дождя, бьющего по крыше, затаил дыхание в надежде почувствовать любую аномальную перемену. Ничего. Никого.
        Теперь он оставался начеку. Тот или те, кто принес сюда трупы, безусловно, должны вернуться. Подождав минуту, он снова подошел ко второму мешку, расстегнул молнию. И поднес руку ко рту. К запаху формалина примешивалась вонь начинающегося разложения.
        Он обнаружил еще один женский труп, в худшем состоянии. Обритый, обезличенный тем же способом, приблизительно того же роста и того же возраста. У тела не было левой груди. На ее месте шрам от ампутации. Габриэль достал мобильник и сделал снимки под разными углами. Вспышки озарили помещение, высветив проступившие из ночи безволосые лица, подобные маскам ужаса, чтобы запечатлеть их в памяти телефона. Он щелкал без остановки, ломая голову над причиной присутствия здесь этих трупов. Откуда они? Кто сложил их в этом месте? Какая связь с его расследованием? С Жюли?
        Крыша застонала под порывом дождя, ливень обрушился, словно гигантская хрустальная чаша разбилась вдребезги над его головой. Габриэля в промокшей одежде бил озноб, погода соответствовала его чувствам. Смесь ярости, слез, хаоса.
        Он решил набрать номер Поля. На этот раз назрела срочная необходимость рассказать ему все, ничего не утаивая. Пришел черед бельгийским копам внести свой вклад в эту жуткую историю.
        Внезапно он снова услышал металлический звук. Электрический разряд пронзил его от макушки до пят. Сигнал неминуемой опасности.
        По-прежнему стоя на коленях, Габриэль обернулся и за долю секунды понял, что происходит. Длинная коричневая цепь с крюком летела из мрака по идеальной параболе. Тяжелая масса закаленного металла настигла его, ударив в левый висок, когда он в отчаянном рефлекторном усилии пытался отклониться от безумной траектории.
        Удар отбросил его назад, как боксера, сраженного классическим апперкотом.
        Последним, что он почувствовал, была дряблая плоть одного из трупов, прижатая к его щеке.
        66
        В полночь бухта Оти выглядела как сплошной адский чернильный провал. Слышно было, как с тихим шорохом плещется вода, словно кто-то мягко потирает камень. Где бы вы ни стояли в этой огромной протяженности песка, за считаные минуты прилив мог взять вас в кольцо, а токи воды захватить и увлечь в морской простор, лишить сил, утопить.
        Стоя на насыпи, где Калеб Траскман пустил себе пулю в голову тремя годами раньше, Поль смотрел в сторону берега, не отрывая мобильника от уха. При каждом обороте обвиняющее око маяка набрасывало быстрый фоторобот местности. Днем с этой точки, скорее всего, был виден дом писателя в окружении дюн. Мирная гавань, как наверняка говорили себе гуляющие, вышедшие глотнуть свежего воздуха. Вода, покой, природа… Можно ли хоть на мгновение представить себе те ужасы, которые, без сомнения, там происходили? Можно ли представить себе, в каком абсолютном мраке погряз романист, бродя по своему лабиринту, подобно мифологическому чудовищу?
        - Я тебя разбудил?
        - Нет, пап, все нормально.
        - Только не говори, что ты еще на работе.
        - Да. Спать не хочется и домой не хочется. А здесь мне хорошо.
        Поль со вздохом опустился на камень. Он различил хриплый крик тюленя, долгую жалобу в ночи. Когда он заселился в гостиницу «Нептун» напротив дамбы, ему объяснили, что колония из полусотни этих созданий обосновалась на песчаной отмели в бухте. Гораздо больше тюленей - около четырехсот, - судя по всему, было в бухте Соммы, в нескольких километрах отсюда, если считать по прямой.
        - Как жизнь?
        - Помаленьку. Брюне был на… на вскрытии. Токсикология ничего не показала, кроме наличия антидепрессантов. По словам лечащего врача, Давид уже давно сидел на диазепаме. Он никогда мне об этом не говорил, и я ничего такого не замечала. Служащие в бюро тоже не видели в его поведении ничего, что намекало бы на назревающий психический срыв. У него был такой… нормальный вид…
        Нормальность, подумал Поль. Возможно, она еще хуже безумия. По крайней мере, безумие бросается в глаза.
        - Мартини должен завтра с тобой связаться, но дело будет классифицировано как самоубийство.
        Поль прикрыл веки. Ему легчало, когда он ее слушал.
        - Ну и хорошо…
        Луиза ходила по кабинету. Поль догадался, что она готовила себе травяной чай на кухоньке.
        - Что касается альбома с жуткими фотографиями, ни один из опрошенных служащих не заметил, чтобы Давид странно себя вел, - продолжила она. - И на данный момент криминалисты ничего не обнаружили у него ни в компьютере, ни в телефоне. Может, он так чисто заметал следы и…
        - Фотографии он взял из дома Калеба Траскмана. Давид играл на два фронта, он посылал письма с угрозами и писателю тоже.
        - Быть не может…
        - После смерти Траскмана Давид влез в его дом, если только можно так назвать это сооружение. Может, искал следы Жюли, я не знаю. Но эти снимки он забрал вместе с последними страницами рукописи Траскмана. Я обнаружил и кое-что другое, судья Кассоре уже в курсе. Он обратится к здешнему судье, а тот сообщит в комиссариат Берк-сюр-Мер о принятии дела к производству. Местные копы знакомы с делом Траскмана, они работали по его самоубийству. Через день-два они обыщут его логово и возьмут образцы следов. Это избавит нас от кучи рутины.
        - Что ты нашел?
        Поль заколебался. Очередной порыв ветра заставил его зарыться носом в воротник. Было холодно, но он любил этот запах соли и водорослей.
        - Скажи мне, папа.
        - Потайную комнату, где, возможно, писатель продержал Жюли многие месяцы, а то и годы.
        В последовавшем молчании он ясно почувствовал печаль дочери и ее чувство собственной вины. Он потер уголок глаза. От ледяного ветра, насыщенного водяной пылью, глаза начали слезиться. Он встал на ноги и зашагал к гостинице. Все вокруг было черным, безжизненным, и ему показалось, что он идет по канату, натянутому над пустотой.
        - Послушай, Луиза. То, что я сказал тебе в тот раз перед тем, как уйти… я так не думал. Просто я очень злился.
        - Нет, ты был прав. Если бы я тогда не промолчала, вы бы добрались до Траскмана и отыскали бы Жюли. Может, она была бы сейчас здесь, рядом со мной, и…
        - Это уже в прошлом, и ничего назад не воротишь. Давид тоже мог бы заговорить, он все знал, но предпочел удовлетворить свою жажду мести. А тебе было страшно… Прости меня, и прости того отца, каким я был все эти годы. Жестким, отстраненным. Я сделаю все, что только в моих силах, лишь бы у нас наладилось. И с тобой, и с Коринной. Нам повезло, что мы вместе и в добром здравии, разве есть что-нибудь важнее?
        Он никогда не позволил бы себе такой обнаженной откровенности, стой они лицом к лицу, и знал это. Точно так же он вставлял эмодзи «Люблю тебя» в эсэмэски, посланные Коринне, но никогда не говорил этого вслух. Даже по телефону перед тем, как позвонить Луизе, он так и не сумел произнести эти слова. Он чувствовал себя маленьким и жалким.
        - Нет, ничего важнее нет, - просто подтвердила Луиза. - А сейчас я должна тебя оставить, батарея садится, а я забыла зарядку. Держим друг друга в курсе. До завтра, ладно?
        - До завтра.
        Он со вздохом дал отбой: еще один предлог, которым воспользовалась Луиза, чтобы свернуть разговор. Он снова набрал Габриэля. Опять автоответчик. Почему он не отвечает, черт его побери? Поль не оставил никакого сообщения и вернулся на дамбу. Короткий отрывок из «Последней рукописи» вертелся у него в голове, пока он оставался один в целом мире, он, человек, бредущий в оранжевых оазисах уличных фонарей.
        Усталые волны едва белели у дамбы. Берк относило в океанские пучины, словно тело мертвого кита.
        Поль набрал код на входе в гостиницу, пересек пустой холл и спросил себя, кто приезжает в подобные места в ноябре. Люди вроде меня, потерявшие почву под ногами, или же близкие тех, кто лежит в больнице. В конце концов, приезжие ведь заполняли гостиницу Сагаса, так почему бы не Берк-сюр-Мер?
        Он поднялся прямо к себе, в комнату с видом на море. Но с тем же успехом номер мог бы выходить и на общественную свалку: ни единого проблеска, ни единого отсвета, свидетельствующего о водном просторе. Только бесконечная пустыня мрака.
        Сразу после посещения дома-лабиринта Поль не смог проглотить ни куска, но сейчас голод настаивал на своих правах. Поль выгреб все вредности из мини-бара - орешки, шоколадки - и бросил их на кровать. Чипсы днем, чипсы вечером… Диета тех, кто спешит. С нервным смешком он открыл банку пива и поднял ее за здоровье белой стены напротив:
        - За потерявших почву!
        Снова став серьезным, он открыл ноутбук и начал поиск в Интернете. Набрал ключевые слова: «фотограф, современное искусство, лилипут, хобот слона», вышел в галерею картинок и сразу же напал на изображение маленького человечка в цилиндре, которое видел сегодня чуть раньше. Другие фотографии высветились сами собой. Он узнал снимок с факиром и с повешенной собакой.
        Щелкнул на последний и, от сноски к сноске, добрался до статьи в блоге. Снимки были взяты из книги под названием «Откровения», вышедшей в 2012-м и получившей восторженные отзывы. Издание представляло работы некоего Андреаса Абержеля.
        По словам автора, Андреас Абержель относился к «современным трансгрессивным фотографам»: художникам, которых привлекало все шокирующее и идущее вразрез с моралью. Они запечатлевали секс, болезнь, патологию, глумились над религией и запретами, а потом скармливали все это широкой публике. Страница в Сети больше ни о чем не говорила, но Поль понял, что он на верном пути. Снимки из книги были шокирующими, провокационными, как и подписи под ними. «Хрис Пис», например, изображал распятие, погруженное в стакан с мочой, и ставил себе целью покрыть позором доходные бизнесы католической церкви.
        Для Поля эти грошовые рассуждения оставались совершенно пустыми. Он видел только стакан с мочой и сунутое туда пластиковое распятие. Он вернулся в поисковую систему и набрал: «Андреас Абержель». У фотографа был собственный сайт и подробная страница в Википедии.
        Родился в 1967 году в Руане. Непропорциональное лицо с буйволиным лбом, левое веко отступает от выпученного глаза, похожего на стеклянный, нос расплющенный, как пятачок. Средоточие уродства. И рост не больше метра шестидесяти.
        Он жил в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, потом в Париже. Его пользующиеся известностью снимки выставлялись повсюду в мире, а подписанные оригиналы продавались дорого. Если верить биографии, Андреас в десять лет узнал, что его дед Йорам Абержель был одним из выживших в Аушвице. Он был в составе Sonderkommando[64 - Отряд особого назначения, зондеркоманда (нем.).], команды крематория, состоявшей из заключенных, в обязанности которых входило голыми руками осуществлять массовые убийства. Евреи, которые запирали других евреев в печах… Носители тайны, не контактирующие с другими узниками. Йорам умудрился сначала сделать пять фотографий предбанника газовых камер, а потом спрятать их и вынести из лагеря во время освобождения.
        Юный Андреас Абержель обнаружил эти свидетельства абсолютного ужаса. На обороте дед написал: «Я мог бы броситься на проволоку под током, как сделало столько моих товарищей, но я хочу жить» и еще «В нашей работе если не сходишь с ума в первый день, то привыкаешь».
        По словам критиков, тот момент отметил Андреаса Абержеля каленым железом, и он воспринял всю меру человеческой жестокости путем своеобразного духовного наследования, через травму тысяч жертв холокоста. Позже его искусство позволило ему выплеснуть в мир глубокое внутреннее страдание.
        Затем Поль провел поиск по сериям, коллекциям и выставкам, доступным на соответствующей вкладке. Список был бесконечным. «История жестокости», 1986… «Церковный огонь», 1988 - 1990… «Глубины», 1992… «Деформации», 1994. «Человеческие ошибки», 1995 - 1996… Менее чем за тридцать лет Андреас Абержель собрал воедино всю чудовищность тел раненых, подвергнутых пыткам, деформированных от рождения или в результате генетической ошибки. Он фиксировал мерзостность со скандальной резкостью. Он желал шокировать зрителя, причинить ему боль, вырвать из убогой размеренной жизни, выплюнув ему в лицо: такое существует, оно часть реальности и его следует показать.
        Не единожды в своих интервью он заговаривал о наиболее трансгрессивном произведении искусства, которое стало бы неоспоримой вершиной творчества и которое он мечтал бы однажды создать как неизбежный итог своих трудов: запечатлеть собственную смерть на глазах у публики. Уловить тот невероятный момент, когда плоть распадается, органы отказывают, воздух более не вздувает легкие. Художник утверждал, что всерьез размышляет над этой идеей. Кстати, одна из ссылок уже вела на сайт, транслирующий изображение с веб-камеры, постоянно снимающей стену и пол, покрытые белой тканью. Место, которое он держал в тайне и где намеревался «создать» свое последнее и высшее произведение. Когда Поль щелкнул на ссылку, он констатировал благодаря подсоединенному счетчику, что еще сотня человек была подключена к сайту в то же время, что и он сам. Они терпеливо ждали онлайн смерти фотографа.
        Высшее произведение искусства…
        Безумие этого мира превосходило его понимание. Поль вернулся к фотографиям. На них демонстрировались лица моделей, люди позировали с серьезным и мрачным видом, глубина их гнева подчеркивалась черно-белой съемкой. Судя по описаниям, каждая серия насчитывала многие десятки снимков, но, чтобы оценить произведение в целом, следовало либо купить книги, либо посетить выставки: список мест и дат прилагался.
        Жандарм проглотил горсть орешков, провел языком по губам и продолжил изучение. «Погружение», 1999. «Tenebra lux»[65 - Часть латинского выражения «Post tenebras lux» - «После мрака свет».], 2001. «Иерусалим», 2003… Он перестал жевать, когда увидел появившийся дальше «Морг», 2010 - 2016. Возбужденно отбросил пакетик с орехами и нажал на клавишу загрузки.
        Коллекцию представляли всего две фотографии. Старые руки мужчины, в фиолетовых прожилках, положенные одна на другую на уровне живота; ногти немного длинноваты, между скрюченными пальцами вложено распятие. Был виден мертвый член, лежавший на мошонке ежевичного цвета. Прямо под этим снимком другой: раздутая липкая щиколотка. Змейки мелких черных вен проступали как сеть нейронов. Поль узнал характерные признаки утопленника. И все те же синеватые складки ткани и светлый цинк столов, на которых лежали тела.
        Поль взялся за мобильник и вывел на экран несколько страниц из альбома Эскиме. Он не нашел именно этих снимков, но, даже будучи неофитом, почувствовал ту же руку автора в раскадровке, освещении, композиции… Оставались ли хоть малейшие сомнения, что эти фотографии были распечатаны на основе серии «Морг» Андреаса Абержеля?
        Поль чувствовал, что близок к цели. Это как кусок какого-то предмета, который находишь, роясь в песке: быстро скребешь с одной стороны, с другой, чтобы понять, что это такое. С участившимся дыханием он вернулся к Web-странице серии и просмотрел всю доступную информацию относительно «Морга». В тексте презентации Андреас Абержель говорил, что вдохновлялся картинами Теодора Жерико[66 - Теодор Жерико (1791 - 1824) - французский живописец, крупнейший представитель европейской живописи эпохи романтизма.] и тем преклонением перед смертью, которое присутствует в романтизме XIX века.
        Я использую фотографию, как художник использует полотно. Тела, оставленные на столе для вскрытия, застывшие в смертном сне, обладают редкой эстетичностью, чем-то драгоценным и эфемерным, не существующим нигде больше. От трупа исходит невероятная красота. Внутри его угадывается боль, она проявляется в том, как сжаты пальцы, в изгибе губ, в тяжести век, лежащих на глазах. Я люблю смотреть, как посетители останавливаются перед моими работами, люблю наблюдать, как искажаются их лица, когда они сталкиваются с тем, что не привыкли видеть. Как они спрашивают себя: от чего умер этот человек? Что унесло из жизни эту женщину, у которой виднеется из-под судебно-медицинских простынь лишь часть плеча?
        Судебно-медицинские простыни… Что за хрень! Поль прочел несколько статей и сосредоточился на тех, где Абержель говорил о происхождении фотографий. Это интересовало его прежде всего.
        Для серии «Морг», состоящей более чем из трехсот фотографий, следовало найти профессионала, который согласится открыть мне двери святилищ, коими являются морги или институты судебно-медицинской экспертизы. Это было не так-то легко. Тела являются носителями ужасных трагедий, и некоторые из них еще подлежат юридическим процедурам. Эксперты не те люди, которые любят делиться своими секретами, они защищают свою территорию, как волки - свое логово. Но мое путешествие в мир мертвых стало возможным благодаря исключительному проводнику, который удостоил меня полным доверием. Анонимность жертв строжайше соблюдалась. Эта серия, результат долгой работы, была создана между 2010 и 2016 годом в одном-единственном месте во Франции, названия которого я, разумеется, не назову.
        В одном-единственном месте… Поль впал в необычайное возбуждение: определить морг означало найти точку, через которую проходили все трупы. Эксперт, о котором шла речь, возможно, в какой-то момент извлек Матильду из своего холодильника, и Абержель сделал ее фотографию, не зная, кто она. В любом случае анонимный эксперт должен быть в курсе происхождения тела с родимым пятном в форме головы лошади: все неизбежно документировалось и отслеживалось.
        Он прокрутил страницу и чуть ниже вчитался в нескончаемый список учреждений, где выставлялась коллекция «Морг». Несмотря на горячие споры вначале и запрет в некоторых странах, в последние годы музеи и картинные галереи рвали фотографа друг у друга из рук. Jack Shainman Gallery в Нью-Йорке, Huis Marseille в Амстердаме, Galleria Alfonso Artiaco в Неаполе… Количество зрителей, явившихся ознакомиться с творчеством Абержеля, исчислялось десятками тысяч.
        Взгляд Поля остановился на Токийском дворце в Париже, а главное, на датах: 19 октября - 19 декабря 2020. Фотографии выставлялись в этот самый момент в знаменитом Музее современного искусства.
        Поль не верил своим глазам. Истинный дар небес. Он сможет убедиться, было ли родимое пятно сфотографировано Абержелем, и если да, то уж как-нибудь выяснит имя эксперта. Он открыл второе пиво, чтобы отпраздновать свою маленькую победу. Ему уже представлялся следующий этап. Эйфория продлится недолго: как он заранее знал, в конце пути ждут только тщета и уныние.
        Он снова попытался связаться с Габриэлем, но безуспешно. Был уже второй час ночи. На этот раз он оставил сообщение: «Я в гостинице „Нептун“ в Берк-сюр-Мер. Перезвони мне, даже в три ночи. Твое молчание начинает всерьез меня беспокоить».
        67
        Оглушенному Габриэлю казалось, что скачущая галопом лошадь колотит его копытами. Когда он захотел приподнять веки, послушалось только правое. Другое, залитое кровью, так и не отклеилось от глазного яблока.
        После боли пришел запах. Мгновенная режущая боль, ощущение, что внутри горла при каждом вдохе срабатывает огнемет. Он чувствовал ожог каждой легочной альвеолой.
        И наконец возникло вид?ние, столь ирреальное и чудовищное, что могло всплыть только из самого дикого его кошмара. По другую сторону плексигласовой стенки цилиндра, прямо напротив него, рдяные ошметки плоти пытались уцепиться за кости, как водоросли за скалу. И, как крошечные ненасытные крабы, тысячи пузырьков поглощали материю, будь то сухожилия, кальций, жир, кератин. Габриэль видел, как лицо буквально исчезает, за ним череп и все, что было вокруг, в раскаленных клубах, вздымающихся в холоде ангара.
        Тело растворялось… Его здоровый глаз повернулся в своей орбите. Он стоял со связанными за спиной руками, спутанный цепью, которая его и сбила. Что-то врезалось в тело при малейшем движении. Он выгнулся и понял, что пластиковая стяжка приковывает его запястья к одному из крупных звеньев цепи. Он мог двинуться вперед, отступить на три шага, но цепь всегда возвращала его на исходное место. Как куклу.
        Жидкость в плексигласовом цилиндре становилась бурой. Черная пластиковая бочка слева была открыта, крышка лежала на полу. Другая бочка висела в воздухе, пустая, захваченная челюстями гидравлической клешни. Транспортер казался затерянным в огромном помещении, две его маленькие круглые включенные фары бросали сноп света на эту жуткую сцену.
        Снаружи в ночи по-прежнему хлестал ливень, перегородки подрагивали, вода стекала ручейками. Габриэль спросил себя, сколько времени он пробыл в отключке. Внезапно лязг цепи окончательно выдернул его из забытья. Он почувствовал порыв холодного воздуха над головой, поднял подбородок и увидел подвешенный за ноги труп женщины без одной груди. Картина с лицами Жюли и Матильды была приклеена к ее животу, обмотанная несколькими слоями скотча. Мертвые вялые руки раскачивались, приводимые в движение лишь силой перемещения. На потолке вдоль металлической балки скользила лебедка.
        Только в этот момент Габриэль заметил в сгустке тени за фарами транспортера сидящий за пультом управления силуэт. Отсветы надетой на лицо маски-респиратора выступали из темноты. Человек бросил черный кубик, тот подпрыгнул и приземлился у ног Габриэля. Маячок GPS.
        - Предусмотрительность никогда не помешает, - заявил голос с русским акцентом. - Второй маячок под машиной на случай, если обнаружат первый… Ты самый хреновый говнокопатель, какого я только встречал. Мне бы следовало разнести тебе башку в твоем гостиничном номере за компанию с Вандой.
        - Где моя дочь?
        Габриэль с трудом выговаривал слова. Вся левая часть лица вздулась. Но больно не было. Страх - отличная анестезия.
        - Эта дурища Ванда три года назад решила завязать. Заделалась правильной, но я все равно за ней приглядывал. Не доверял тем, кто вокруг нее крутился. И тебе в том числе. Понаблюдал за тобой. Навел кой-какие справки и почуял, что ты вроде вышел на охоту. А когда увидел, как ты возвращаешься в Сагас, то все понял. Отец одного из них.
        - Кого - одного из них? Почему ты это делаешь?
        - Потому что мне платят. Это моя работа.
        Человек сосредоточился на своей задаче. В респираторе с двумя фильтрами, торчащими по обе стороны лица, в длинных желтоватых перчатках и синем рабочем халате он напоминал гигантского страшного муравья. Над ними раскачивалось подвешенное тело, как немыслимый маятник.
        - Каустическая сода превращает тебя в мыло, но с костями выходит облом. Фтористо-водородная кислота куда мощнее и обожает кальций, она убирает все сразу. А ее еще много осталось тут в запасе, среди пустых бочек. Для работы хватит надолго…
        Как в ярмарочной игре, когда нужно поймать игрушку механическим захватом, он подвесил труп прямо над цистерной, откуда по-прежнему вылетали клубы, продолжая отравлять воздух. Подождал, пока тело перестанет раскачиваться.
        - Я снова заехал к тебе за картиной. Ванда должна была просто забрать ее после смерти Хмельника, потому что такими вещами разбрасываться не стоит. Это дело тонкое, понимаешь? Но так случилось, что какой-то хренов, неизвестно откуда взявшийся старьевщик заполучил ее до нас. А потом ты ее нашел… Тут все дерьмо и началось. И теперь мне приходится наводить порядок.
        Он нажал на рукоятку. Белесая масса плавно опустилась в цилиндр. Руки, череп, потом и все тело погрузились в жидкость с шипением, подобным тому, которое издает банка содовой, если ее встряхнуть, а потом резко открыть. Крабы ринулись на каждый миллиметр кожи и приступили к своему жуткому делу. Габриэль сдержал рвотный рефлекс: органическая масса таяла на его глазах. Другой труп уже превратился в ком бесформенного жира.
        - Смерть Хмельника ничего не изменила в том, что происходит на его складе, ключи-то оставались у меня. Мне этот мужик нравился… Знаешь, здесь лучшее место в мире, чтобы завершить уборку. Гляди…
        Лебедка поднялась меньше чем через две минуты после полного погружения. Остался только кусок веревки, которой раньше были связаны голые ноги женщины. Габриэль надолго закашлялся. Изо рта потекла струйка желчи. Он с трудом пытался снова открыть глаз, когда новый удар пришелся ему в челюсть. Спустив респиратор на шею, мужчина ухватил его за ворот. Это был невысокий, но накачанный головорез с прилизанными короткими светлыми волосами, выглядевшими так, будто ему на голову положили осьминога. Татуировка в форме паутины покрывала часть шеи. По левой щеке шли продольные следы царапин - вероятно, тех, которые нанесла ему Ванда, когда он убивал ее на берегу.
        - А ты, говнюк, не из тех, кто бросает дело на полпути. Ты хоть соображаешь, что мне пришлось бросить работу с этой парочкой, когда я увидел, что ты снова появился на севере? И как только ты умудрился отвязаться от копов, ведь твоя сперма была повсюду на теле Ванды. Ты упертый, как какой-нибудь сраный гризли.
        Новая весьма чувствительная пощечина. Габриэль почувствовал вкус крови во рту и выплюнул ее незнакомцу в лицо. Человек медленно утерся тыльной стороной ладони, обнажив акулью улыбку.
        - А она была очень даже ничего, твоя дочка, когда я запихал ее в свою машину. Я с ней чуток поиграл, прежде чем сдать заказчику.
        - Я убью тебя.
        - Это ты-то меня убьешь? Посмотрим, как ты будешь умничать, когда я окуну тебя в кислоту. Я начну с макушки и подержу так немного, пока не станет видно, что у тебя в черепушке. Потом оставлю тебя еще немного поболтаться. Что, по-твоему, будет, когда кислота начнет разъедать мозг? А потом… погоди-погоди, есть у меня для тебя одна штучка.
        Он достал мобильник Габриэля из кармана своего халата и включил прослушивание сообщения Поля: «Я в гостинице „Нептун“ в Берк-сюр-Мер. Перезвони мне, даже в три ночи. Твое молчание начинает всерьез меня беспокоить».
        - Гостиница «Нептун»… Когда я закончу с тобой, то поеду убить твоего коллегу. Потом твою старую мать. Я вскипячу кастрюлю воды и вылью ей в лицо. А затем переломаю кости рук и ног…
        Габриэль хотел броситься на него, но человек увернулся на манер матадора. Он убрал телефон и отправился в угол помещения. Его голос терялся в пустоте. Напрасно Габриэль боролся с путами, раздирая себе кожу, они были стянуты слишком крепко.
        - Я вернусь сюда закончить работу. Нужно как минимум десяток часов, чтобы кислота по-настоящему все растворила, до последнего грамма. Триста литров кислоты на одно тело, это наилучшая дозировка, поверь моему опыту. Я налил тысячу в цистерну, это ровно две бочки. За глаза хватит, чтобы превратить в кашу и тебя тоже.
        Человек снова появился с двумя большими пустыми канистрами и поставил их рядом с цистерной:
        - У нас это называется «убийство без трупов». Ни тела, ни малейшей возможности обнаружить кого бы то ни было. Они превращаются в… - Он помахал рукой в воздухе. - Пфффф…
        Он остановился перед Габриэлем и достал револьвер. Габриэль узнал старый пистолет Макарова. Русский пистолет.
        - Хорошая пушка, верно? Ее не отследить, она нигде не числится. Осторожность… И фальшивые номерные знаки. У меня их полон багажник. При мне ни документов, ни телефона. Неизвестный, фантом. Никто не знает, кто я, никто не может добраться до первоисточников. А если найдется слишком любопытный - бум! Жизнь легка, товарищ.
        Он долго ходил туда-обратно, складывая в штабеля пустые резервуары.
        - Самая потрясная штука с кислотой в том, что она не разъедает пластик. На тело шесть канистр. Открываешь кран и наполняешь их одну за другой. Потом выливаешь их где-нибудь, то там, то сям, в сточные желоба, в реки, даже в клозеты. Вот там ты и закончишь. Сольешься с подземным дерьмом, как какое-нибудь сраное удобрение.
        Габриэль почувствовал, что у него подгибаются ноги. Только натянутая цепь не давала ему рухнуть. Он представил себе Жюли, Матильду и многих других, испарившихся навсегда, стертых с лица планеты этим психом.
        - Ты все равно меня прикончишь, так скажи, по крайней мере, что ты сделал с моей дочерью.
        Русский его словно не слушал, сосредоточившись на своих манипуляциях, чтобы опустить крюк лебедки между Габриэлем и цистерной. Потом вернулся с новой веревкой.
        - Вряд ли тебя это утешит, но я ничего ей не сделал, - ответил он, щурясь от ядовитых испарений. - Я всего лишь курьер. А твоя дочь была лишь специальной посылкой, которую я доставил получателю. В остальном ею занимались другие, и я не в курсе. Это их секреты, сечешь? Но есть у меня сильное подозрение, что она протянула недолго.
        - Сволочь.
        Широкая улыбка. Он отвязал остаток веревки, по-прежнему свисающий с лебедки, и бросил его в цистерну со ставшей непрозрачной жидкостью. Потом привязал конец другой веревки движениями опытного моряка, быстрыми, но выверенными. Габриэль должен был найти выход. Он не хотел подыхать. Не так. Он не видел ни малейшей возможности освободиться. Единственная крошечная надежда: чтобы погрузить его в цистерну с помощью лебедки, палач будет вынужден развязать ему запястья. В какой-то момент ему придется разрезать стяжки.
        - А эти два тела, которые ты уничтожил, кто они?
        - Представления не имею, и мне плевать. А теперь заткнись.
        Он ударил Габриэля со всей силы, отчего тот рухнул на пол, и схватил его за ноги, подтянув их до уровня бедер, чтобы привязать к лебедке. Потом привел в действие тумблер, и лебедка начала поднимать груз. Пленник оказался на метр над землей со связанными за спиной руками и почти вывихнутыми плечами. Словно гамак, растянутый между цепью и лебедкой, он плакал от боли, ослепленный слезами. Конечно, его истязатель не слишком опасался, перерезая кусачками стяжки.
        В тот момент, когда он почувствовал, что руки свободны, Габриэль извернулся, как извлеченная из воды форель, вцепился наугад в респиратор русского, дернув того к себе и одновременно погружая свои распахнутые челюсти в первый попавшийся на его траектории кусок плоти. Он вырвал кусочек уха, в то время как прочный шейный ремень респиратора впился в кожу его мучителя прямо над кадыком и расплющил тому трахею.
        С побагровевшим лицом, испуская стоны, русский попытался ухватиться за ремень. Потом он заметался вперед-назад, ударился о стенку цистерны, стараясь поймать голову Габриэля, который не ослаблял хватки.
        Невозможно сказать, как долго длилось удушение, но точно несколько нескончаемых минут. Мускулы Габриэля закаменели, когда в конце концов он ощутил, что у раненого буйвола кончаются силы, - тот еще сопротивлялся, но мало-помалу оседал под тяжестью собственного тела. Русский еще несколько раз попытался нанести удары головой, чтобы освободиться, как вдруг его руки свесились, а ноги подогнулись. Земля притянула его к себе, но не до конца, потому что Габриэль не отпускал, пока грудь его не перестала вздыматься.
        Когда он ослабил давление ремня, глаза русского уже вылезли из орбит - два заполненных алой кровью колодца, а челюсти рефлекторно сомкнулись в последнем усилии, откусив ему часть языка. Теперь эта часть свисала, держась на одном волоконце.
        Ногами кверху, затылком и плечами упираясь в пол с заведенными за спину руками, Габриэль переводил дыхание. Он выплюнул мешанину из мяса и крови. Через минуту он снова зашевелился и сумел освободить ноги от веревки. И упал.
        Пронзенный болью, он нашел в себе силы подняться. Настолько живой, что сердце, казалось, сжалось и переместилось в горло. На него уставилась маска ужаса на лице его противника. Габриэль обыскал его, но тот не солгал: ни кредитных карт, ни кассовых чеков, ни квитанций с паркинга, ни единой другой бумажки.
        Габриэль забрал свой телефон, потом огляделся вокруг, обхватив руками голову. Легкие горели. Он убил этого типа. Разумеется, речь шла о выживании, но, так или иначе, у его ног лежал труп, покрытый его отпечатками и его ДНК.
        Сжав челюсти, Габриэль пристально посмотрел на субъекта:
        - Я не сяду в тюрьму из-за тебя. Это ты отправишься в подземное дерьмо.
        Он обвязал ноги русского веревкой. Сфотографировал его своим телефоном - единственный след, какой только и останется от этой мрази, - а также растворяющийся труп второй женщины. Потом направился к рычагам управления. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, как все это работает. Одним движением он поднял лебедку, другим переместил ее в нужном направлении. И решительным жестом отправил тело в цистерну.
        - За Жюли, сволочь.
        Крабы мгновенно принялись за дело. Зрачки Габриэля мстительно сверкали, когда глаза его мучителя исчезали в бурой пене, пока не остались только зияющие глазницы. Габриэль простоял там долгие минуты, тяжело дыша и раздумывая, что делать дальше.
        Он протер тряпкой все рукояти, бросил стяжки и маячок GPS в цистерну, потом отвернул кран так, чтобы содержимое вытекало по каплям, но достаточно быстро. Крабы затанцевали при соприкосновении с холодным бетоном. В таком темпе потребуется несколько дней, чтобы цилиндр опорожнился, - этого времени хватит за глаза, чтобы русский полностью переварился, - и месиво, которое разольется гигантской лужей, сделает любой анализ происшедшего невозможным. Габриэль представил себе лица копов, когда они появятся здесь - ведь рано или поздно они сюда придут, через месяц или через год…
        Когда он наконец вышел со склада, дождь по-прежнему хлестал в стены ангара, капли взрывались в лужах. Хромая, мгновенно снова промокнув, он снял разбитые замки, добежал до припаркованного недалеко от ворот грузовичка русского, сфотографировал номерные знаки - вполне возможно, фальшивые, - не прикасаясь ни к чему, чтобы не оставить отпечатков. Потом кинулся к своей машине.
        Его легкие странно свистели, наверняка обожженные испарениями. Он до упора опустил окно со своей стороны: кожа нуждалась во влаге, а трахея - в свежем воздухе. Зеркальце заднего вида послало ему жуткое изображение: вся левая часть лица вздулась и была лиловой.
        Пять минут спустя, не снимая ноги с педали газа, он выехал на ведущую через поля дорогу. Выбросил замки в канаву. Оказаться как можно дальше отсюда. Покинуть эту проклятую страну. Он набрал номер Поля, но тот не дал ему и слова вставить.
        - Я умирал от беспокойства! Где тебя носит, черт побери?
        - Скажи мне, что только мы двое в курсе насчет Хмельника, что ты никому не сообщил о содержании моего эсэмэс.
        - Ты на часы смотрел? Я это сделаю завтра.
        - Нет, ты должен стереть сообщение. Нет больше никакого Хмельника, никакой Бельгии. Возникла проблема. Похититель Жюли, тип, который тогда был за рулем серого «форда»… короче, ситуация была «или он, или я».
        - Похититель? Он или ты? Ты хочешь сказать, что…
        - На данный момент он растворяется в кислоте.
        68
        Затаив дыхание, в махровых гостиничных тапочках, Поль впустил Габриэля в холл. Было почти четыре ночи. Тревожные крики чаек разносились по пустым улицам в крепнущем западном ветре.
        - О господи…
        Его бывший напарник едва стоял на ногах и дрожал от холода, сжимая руками ворот своей кожаной куртки. За три часа дороги он несколько раз чуть не заснул за рулем. Левые висок и ухо были покрыты засохшей кровью. Под мышкой он сжимал картину Паскаля Круазиля.
        Стараясь производить как можно меньше шума, Поль привел его в ванную своего номера, помог снять свитер, башмаки, приготовил халат, открыл горячую воду. Габриэль нырнул под обжигающий душ и зарычал от облегчения. Подставил лицо под струи. Секущие капли причиняли боль, но он разинул ноющие челюсти, чтобы вода изгнала вкус крови и кислоты из глубины горла. Он был здесь, живой. Сбежавший из ада.
        Намыливаясь как можно осторожнее, он разглядывал седые волоски на своем торсе пятидесятипятилетнего мужчины, узловатые локти, длинные избитые руки. Он с такой силой сжимал ремень на шее русского, что порезал ладони. За Жюли, подумал он, я сделал это ради нее.
        Он укутался в халат. Поль ждал его с картиной в руках. Осмотрел гематому на виске, состояние века:
        - Ты похож на боксера, которого отдубасили на ринге. Тебе надо бы в больницу.
        - Все нормально. Думаю, ничего не сломано. У меня уже случались переломы, тогда я бы себя чувствовал по-другому. Никаких больниц. Лучше не привлекать внимания.
        - Объясни, что произошло. Все, от начала и до конца, - попросил Поль, усаживаясь на край постели.
        Габриэль с гримасой пристроился рядом, весь разбитый. Он вернулся к началу всей истории, на много месяцев назад: к его поискам в окрестностях Икселя после обнаружения серого «форда»; следу, обнаруженному благодаря картине, который, в свою очередь, привел к ее создателю, Анри Хмельнику, alias[67 - Здесь: он же; известному под именем (англ.).] Арвель Гаэка, богатому промышленнику, подвизавшемуся в химической индустрии и умершему от сердечного приступа, чья вдова в конечном счете направила его к Ванде.
        - Я отыскал Ванду, но она отошла от дел мафии. Предполагаю, что, втеревшись в ее жизнь, я порылся у нее дома, в ее бумагах, сблизился с ее знакомыми, но мне это ничего не дало. Может, как раз поэтому я и решил привезти ее в Сагас. Чтобы освежить ей память и заставить рассказать мне все о событиях, которые произошли после похищения. Наверняка это было слишком тяжело слышать, и… в тот момент я сломался, память отказала.
        Сморщив лицо, он прикоснулся кончиком пальца к вздувшемуся глазу.
        - С самого начала русский держал нас под прицелом. Под моей машиной был установлен второй маячок. Когда он понял, что я возвращаюсь на север, он пустился по моим следам, решив покончить со мной раз и навсегда.
        Поль тихо покачал головой, одураченный трюком с двойным маячком. Его люди ничего не заметили.
        - Ну и сегодня ночью, вернее, вечером я вернулся к вдове Гаэки после того, как зашел в магазин старьевщика, где купил картину в августе. По сравнению с первым посещением я выяснил два новых обстоятельства. Во-первых, похоже, Гаэка дарил свои чудовищные произведения людям таким же богатым, как он сам. Я нанес визит одному из них, Паскалю Круазилю, ему где-то семьдесят пять. Этот портрет висел в его кабинете. Разумеется, он утверждал, что ничего не знает о моделях. Может, правду говорил, может, врал, проверить нет шанса. Но в любом случае паренек на его картине - один из когда-то исчезнувших. Как Жюли. Как Матильда и, не исключено, другие. На этот раз Гаэка тоже использовал кровь.
        Они снова посмотрели на портрет. Полю стало не по себе. Кем он был, этот мальчишка? Когда он исчез? И где? Поль отвел глаза от картины и вернулся к Габриэлю:
        - Расскажи мне о русском.
        - Я к нему и веду. В мастерской Гаэки валялся старый жестяной указатель, на котором было написано: «Содебин». У меня перед глазами всплыл дневник Жюли. Помнишь, Калеб Траскман приводит это название в списке лучших способов заставить тело исчезнуть?
        - Да, помню.
        - «Содебин» - это старый склад для хранения сверхопасных химических веществ. Я отправился туда. Пока я там осматривался, на меня напал русский. Погоди…
        Сначала он показал фотографию своего агрессора. Откушенный язык, вылезшие из орбит глаза. Поль поморщился. Потом Габриэль перешел к фотографии тела в кислоте и под конец продемонстрировал два трупа в мешках.
        - Они лежали в углу ангара, когда я туда пришел. Полностью обритые, в том числе головы, и, я не знаю, такое ощущение, что их вымачивали в формалине до того, как засунуть в мешки. Этот тип использовал заброшенный склад, чтобы избавляться от таких тел при помощи бочек кислоты, которые заставлены другими бочками, пустыми. По всей видимости, Гаэка еще при жизни обеспечил ему доступ и в здание, и к кислоте. Это длится много лет. Много лет они растворяют тела в своих цистернах.
        Поль попытался расставить правильные фигуры по правильным клеточкам, но ничего не складывалось. Эти два трупа, пропахшие формалином, - при чем они здесь? Они тоже из числа похищенных?
        - Этот псих успел вернуться ко мне в квартиру, чтобы забрать картину с Жюли и Матильдой. Он бросил ее в кислоту на моих глазах. Он был на волосок от того, чтобы убить меня. У меня не оставалось выбора. Я засунул его в цистерну.
        Жандарм походил туда-сюда по номеру, взявшись руками за голову. Сначала он едва удержался, чтобы не заорать, потом немного успокоился.
        - Каков риск, что они доберутся до тебя?
        - Все, что копы обнаружат, и то не скоро, - это грузовичок с фальшивыми номерными знаками и лужу отвратительной жидкости, в которой не найдут ни единой человеческой молекулы. Эти переваренные тела… Никогда ничего подобного не видел… Словно растворимые таблетки аспирина, которые бросили в воду…
        Габриэль ушел в свои мысли. Что произошло бы, если бы он не взял верх там, на складе? В эту минуту он, вероятно, висел бы над цистерной, оскальпированный химическим веществом.
        - Возможно, полиция в конце концов задаст вопросы вдове по поводу «Содебина». При самом пессимистичном сценарии она сможет вспомнить о моем приходе, и они придут поговорить и со мной тоже. Но я скажу, что никогда ни на каком складе не был. Нашего сегодняшнего разговора тоже никогда не было. Ты знать ничего не знал. Можешь не беспокоиться за свое будущее.
        - Не беспокоиться… Ну разумеется, ты сейчас рассказываешь офицеру жандармерии, что растворил какого-то типа в кислоте, но у меня нет никаких причин для беспокойства.
        Поль переживал кошмар наяву и не мог из него вырваться. С того момента, как он начал лгать, как сошел с рельсов строгого полицейского расследования, он попал в смертельные шестеренки. И Габриэль это знал. Отныне единственным условием, при котором оставался шанс выпутаться, было не поддаваться панике.
        - Ладно, давай подумаем, - пробормотал Поль. - Теперь мы не можем впутывать в дело бельгийскую полицию, это было бы слишком рискованно. Значит, официально я не докладываю ни о твоей вылазке, ни о том, что ты обнаружил по ту сторону границы. Итак, никакого Гаэки, никакого «Содебина», никакого русского, ничего. Забыли…
        Габриэль механически кивнул. Другого выхода не оставалось.
        - Скажем, что номер Ванды был записан на бумажке в твоей квартире. Я хочу все-таки отправить запрос телефонным операторам и выяснить, кто она. Что до этой картины… какова вероятность, что владелец заявит о краже?
        - Если он каким-нибудь образом замешан, в его интересах молчать. В противном случае он ничего обо мне не знает.
        - Значит, этого полотна не существует… А следовательно, никакой процедуры по анализу ДНК и ни малейшей надежды установить личность того, кто на портрете. Нам крупно повезло, что я еще не рассказал о картине с Жюли своей команде. Иначе как бы я объяснил ее исчезновение? Черт, Габриэль, ты меня загнал в полное дерьмо, ты хоть понимаешь?
        Габриэль не обратил внимания на вспышку бывшего коллеги и порылся в пакетике с орешками. Едва начав жевать, он тут же об этом пожалел. Один из ударов, нанесенных русским, наверняка задел десны.
        - А что там с Траскманом?
        Поль постарался успокоиться. В свою очередь он описал последние достижения. Письма с угрозами, которые получал писатель, архитектурный лабиринт в его доме, украденные Давидом Эскиме последние страницы рукописи вместе с фотографиями из безумного альбома и, наконец, происхождение этих снимков.
        - Андреас Абержель выставляется сейчас в Париже. Если след окажется горячим, я смогу вычислить перемещения Матильды Лурмель и выяснить имена тех, кто в этом замешан. Но я буду действовать строго в рамках моего расследования. А главное, я не желаю, чтобы ты болтался у меня под ногами, понятно?
        - А как ты разберешься с прокурором по поводу родимого пятна? Это же я был в доме Лурмель, и это я связал два дела.
        - Я скажу, что ты отправился туда, потому что, несмотря на провал в памяти, у тебя в голове засело имя Матильды Лурмель. Потом я показал тебе альбом Эскиме, когда заехал к тебе в квартиру за документами, и ты увидел родимое пятно…
        - Довольно убедительно.
        - Завтра утром, вернее, через несколько часов ты вернешься к себе и обратишься к врачу. Ты сотрешь все фотографии в своем телефоне, причем сотрешь тщательно. Пора тебе придержать коней, Габриэль, или ты сдохнешь по дороге, в лучшем случае от переутомления, а в худшем - от пули в голову.
        Габриэль был вынужден признать, что Поль прав. И кивнул.
        - У Траскмана… никаких следов Жюли?
        Поль с мрачным видом, взвешивая каждое слово, вынужден был рассказать о существовании тайной комнаты, где, возможно, романист держал Жюли. Габриэль вроде бы не отреагировал. Он сидел, ссутулившись и сжав опущенные руки между колен. Лишь подергивание уголка губ выдавало крайнее напряжение, которое только и поддерживало его в бодрствующем состоянии.
        - Прежде чем вернуться к себе, я хочу увидеть, где ее держали…
        Он опустил голову, поднял ее, с покрасневшим здоровым глазом, задал множество вопросов, но, как ни странно, не выказал никакой агрессивности или гнева по отношению к сыну Траскмана, который так долго хранил молчание. В эту ночь у него больше не было сил.
        - Тот факт, что мы решили не подключать бельгийскую полицию, не помешает нам попытаться понять, что происходит, - пробормотал он. - Русский работал на кого-то, он сам так сказал. За этим стоят еще люди, которые несут ответственность, Поль. Они должны заплатить.
        Жандарм взял стул и уселся напротив Габриэля:
        - Иванов сказал тебе еще что-то, способное нам помочь?
        Габриэль потрогал распухшее веко. У него было ощущение, что под глазным яблоком сжимается готовая выстрелить пружина.
        - Ничего стоящего. Он, очевидно, занимался похищениями, вначале с помощью Ванды, потом наверняка один. В его обязанности также входило… опускать трупы в кислоту на складе «Содебин». Гаэка знал.
        - По всей видимости, Траскман тоже был в курсе, и еще в две тысячи седьмом. А значит, эти двое были близко знакомы. И тот и другой знали, что тела переправляются на склад, чтобы исчезнуть безвозвратно… Но как Гаэка мог изобразить лицо Жюли, если Траскман держал ее при себе?
        - Они делились ужасами. Каждый был в курсе того, что делал другой. Эти типы были сделаны из другого теста, нежели мы все. Они были иными, они по-другому думали, ими двигали побуждения, которые нам совершенно не свойственны.
        Повисло молчание. Преступные сообщники. Поль помахал пальцами в воздухе, словно пытался ухватить мысль, застрявшую на пороге сознания. Потом помассировал виски:
        - В голове уже все путается. Пора поспать. Лучше оставайся здесь на эти несколько часов. Матрас широкий, перекантуемся.
        Он пошел повесить табличку «Не беспокоить» на ручку двери со стороны коридора, потом тоже заглянул в ванную и влез в халат. Вернулся к Габриэлю и сел рядом, опустив плечи:
        - Если бы неделю назад мне сказали, что я буду делить с тобой кровать в какой-то забытой заднице мира… В этих халатах мы похожи на двух стариков, проходящих курс талассотерапии.
        69
        В одиночестве Габриэль шагал по дамбе к своей машине. Огромная бухта, где море отступило так далеко, что его не было видно, дышала особой, глубокой и меланхоличной красотой. Серое небо сливалось с серым морем, два цвета столь же мощных, как и лазурь юга, и резко контрастирующих с яичной желтизной необъятной протяженности древнего и грубого песка.
        Габриэль остановился и посмотрел на серебряную линию горизонта. Ледяной ветер, бивший в онемевшую часть лица, держал тело в необходимом напряжении. Он только что увидел безумный дом с его бесконечными коридорами, это отражение больной психики Калеба Траскмана, и тайную комнату, где, скорее всего, жила Жюли. Он встретил подавленный взгляд сына Траскмана, и у него не хватило сил сорвать на том свою злость. Избить его означало бы лишь создать лишние проблемы.
        Он снова пустился в путь и увидел две полицейские машины, мчавшиеся на полной скорости к дороге, ведущей на маяк. Поль ждал их на месте, чтобы начать необходимые процедуры. Северные коллеги обыщут лабиринт, возьмут необходимые пробы, обследуют окрестности виллы с помощью аппаратуры в поисках одного или нескольких тел. Это займет недели, но Габриэль чувствовал, что Жюли они не найдут. Ее уже давно здесь не было.
        Настоящим следом был тот, который Поль и собирался тщательно отработать: фотография с родимым пятном, сделанная, как он надеялся, камерой Андреаса Абержеля. Габриэлю стоило огромных усилий не кинуться в столицу и разобраться самому с тем, что происходит в Токийском дворце. Поль и так уже пошел на серьезный риск ради него. И обещал держать в курсе всего, что обнаружит. Если Абержель знал какие-то имена или нужную информацию, Поль сумеет их из него вытрясти.
        Спустившись на пляж, Габриэль снова посмотрел на море, едва потревожив куликов, съежившихся маленькими букетиками взъерошенных перьев. Никогда он не узнает, что Жюли пережила здесь. Сколько времени она надеялась, что он придет на помощь? Но он так и не появился. Он не сумел помочь.
        В печали он вернулся в Лилль, в квартал Ваземм, поднялся в свою квартиру. Русский позаботился о том, чтобы прикрыть за собой дверь и на этот раз ничего не перевернул.
        Габриэль вызвал слесаря, который и пришел через час. Глянув на лицо хозяина, мастер не стал ни о чем спрашивать. Сделал свою работу, взял деньги и исчез. Он принял две таблетки обезболивающего, намазал щеку и висок мазью, которую нашел в маленькой аптечке в ванной. Боль пронзала его, стоило неловко прикоснуться к десне, но она напоминала ему, что он жив и каким-то чудом уцелел. Измученный, он лег на кровать, словно тело внезапно скинуло напряжение последних дней. И заснул тяжелым сном без сновидений.
        Проснувшись около двух часов дня, он порылся в холодильнике, нашел ветчину и тертую морковь в вакуумной упаковке, без удовольствия все проглотил. Скоро придется идти в магазин, а еще позвонить домовладельцу, чтобы предупредить о смене замка, просмотреть бумаги и назначить визит к врачу по поводу проблем с памятью. Потом, конечно же, придется искать работу. Его баланс в банке не всегда будет положительным. Но как куда-то устроиться, если у тебя мешанина в мозгах? Он был жандармом, следаком. Сагас, шале на Альбионе - в этом была вся его жизнь. Прежняя жизнь…
        Он осмотрелся вокруг: жалкие комнатушки, полная бесцветность, ничего, украшающего дом. Классическая обстановка для холостяка без прошлого и будущего, даже без планов. Он заранее впадал в тоску при мысли о грядущих неделях: что с ним станет? Пока он мотался по дорогам и его пытались убить, по крайней мере, ему не оставалось времени пережевывать мрачные мысли. Что может быть хуже, чем сидеть в одиночку за столом напротив пустой стены? Чем мрачное постукивание вилки о тарелку? Вот почему он никогда не прекращал поиски дочери. Эти поиски были теплящимся огоньком, поддерживающим в нем жизнь. Без своей химерической цели он давно закончил бы в том же состоянии, что и мать Матильды.
        Подумав о ней, он достал из кармана листок с номером Жозианы Лурмель. Он не мог забыть ее лицо и испытывал желание позвонить. Но зачем? Рассказать, что ее дочь сфотографировали на прозекторском столе после того, как она побывала в руках садистов? Сообщить, что безумец нарисовал портрет Матильды ее собственной кровью? С сожалением Габриэль смял листок и бросил в мусорное ведро. Уже сделав это, он спросил себя, а была ли у него любовная жизнь на протяжении всех этих забытых лет. Кроме Ванды, были ли у него женщины?
        Он бросил тарелку в раковину и взялся за телефон: его уже сжигало желание узнать новости от Поля. Успел ли тот добраться до Парижа? Сумел ли переговорить с фотографом и заполучить список экспертов? Габриэль приходил в неистовство оттого, что сидит, бесполезный, здесь, в то время как действовал кто-то другой. Чтобы чем-нибудь себя занять, открыл Интернет-браузер на своем ноутбуке. Даже вынужденный оставаться взаперти, он мог попробовать нащупать связь между Калебом Траскманом и Анри Хмельником. Возможно, Гугл выявит какие-либо пересечения этих двух субъектов. Место, где они познакомились, или как это могло произойти, ну и все в том же духе.
        Он набрал: «Калеб Траскман, Анри Хмельник», потом «Калеб Траскман, Арвель Гаэка», но ни один из запросов не дал значимого результата. Не было ни их общих снимков, ни статьи, где речь бы шла об обоих. В виртуальном мире эти художники были так же разъединены, как папа римский и черепаха с Галапагосских островов. Если они и общались, то вдали от огней рампы.
        «Арвель Гаэка» в одиночку тоже ничего не дал. Хмельник как художник был совершенно неизвестен. Его произведения оставались анонимными, конфиденциальными и переходили из рук в руки вне официальных сетей распространения. Речь шла a priori о подарках, которые он раздавал направо и налево. Габриэль сказал себе, что слово «подарок», пожалуй, не самый подходящий термин. «Отрава», на его слух, звучало куда лучше.
        В окне поиска он стер «Арвель Гаэка» и ввел «Караваджо», имя человека, которого боготворил бельгийский промышленник. И погрузился в море статей. Он так и думал: знаменитый итальянский художник убил противника на дуэли, сбежал и был вынужден окончить свои дни в изгнании.
        Габриэля заинтересовала его биография. Он мельком просмотрел то, что касалось юности художника: самоубийство отца, смерть матери, когда мальчику исполнилось четырнадцать, крайнее одиночество… Скандальный Караваджо, настоящий гений, раз за разом создавал произведения блистательные, но агрессивные. Он претворял сюжеты из Евангелия в сцены обыденной жизни. Под его кистью преступник мог обрести мягкое лицо, а невинный - уродливое тело. Он вглядывался во все негативное, в изнанку видимого, возводя жестокость до постыдного уровня красоты, которая покоряла, потрясала, шокировала…
        Картина «Юдифь и Олоферн» вызвала у Габриэля дрожь. Отсечение головы и перерезанное горло… бьющая из артерий кровь… Завораживающая сила этих полотен на многие световые года перекрывала все, что делал Гаэка, но Габриэль подмечал едва заметные точки соприкосновения. Особенно с «Медузой», которой бельгиец, безусловно, вдохновлялся, когда писал извивающиеся волосы Жюли и Матильды.
        Последние годы Караваджо были особенно мрачными. После бегства на Мальту, обвиненный в изнасиловании и содомии, он был приговорен к наказанию. Ему удается бежать из тюрьмы, после чего, скрываясь в Неаполе, он пишет самого себя в образе раскаивающейся жертвы: множество его работ словно создавались во искупление совершенного убийства. Габриэль задержался на «Давиде с головой Голиафа». Караваджо предстает там «воплощением зла». Нервы и сухожилия болтаются из шеи, две расширенные черные радужки выражают невероятную холодность… Сходство с некоторыми творениями Гаэки было неоспоримым.
        Дальше Габриэль узнал, что, по мнению некоторых специалистов, Караваджо изображал самый отвратительный ужас, совершенно его не чувствуя. Он ждал, пока увидит отражение страха или отвращения в глазах посетителей, пришедших полюбоваться его работой, чтобы оценить выразительность своих произведений. Пытался ли Арвель Гаэка подражать ему, раздаривая пр?клятые лица своим знакомым? Подстерегал ли он каждое подергивание их зрачков, выражение взглядов в тот момент, когда зрители открывали для себя его полотна? Испытывал ли он своеобразное наслаждение, говоря им: Вы видите чудовищность, но не знаете, что она существует в действительности?
        Габриэль задумался, выпил стакан воды. В нем росло предчувствие, что существует глубинная связь между Траскманом и Гаэкой, нить Ариадны, которая ведет за рамки простой физической встречи, связь намного более скрытая, подобная контакту двух разумов. Как и сказал Поль, эти два человека не принадлежали к сообществу простых смертных. Они существовали отдельно, рисовали или описывали запретные действия. Они были скрытными и замкнутыми, людьми, которых обуревали их персональные демоны.
        Он открыл галерею фотографий в своем телефоне. Поль был прав, следовало стереть снимки трупов. Он увеличил изображение русского и снова увидел себя в глубине ангара, лицом к лицу с воплощением смерти. Он привязан, мучитель дышит ему в нос, осыпая ударами. Габриэль заметил, как сильно задрожали его руки, и постарался успокоиться.
        Его взгляд вернулся к палачу. По всей видимости, Арвель Гаэка долгие годы обеспечивал тому и нужное место, и кислоту, чтобы избавляться от тел. Траскман это знал. И еще какой-то человек тоже точно был в курсе. «Потому что мне платят. Это моя работа», - сказал русский. Кто еще и сегодня управлял этой жуткой машинерией? Какой дьявол платил человеку за то, чтобы тот растворял людей? Кто были те голые жертвы, пропитанные формалином? Откуда их привезли? И зачем?
        Габриэль перешел к фотографиям тел. В мощном свете вспышки их черты казались слепленными из жирного воска, с жуткой отчетливостью выделяясь на фоне черноты мешков для покойников. Две женщины… Лет сорока-пятидесяти, точнее определить сложно из-за резинового вида кожи. Он провел по экрану пальцем, прокручивая снятые под разными углами кадры.
        Вдруг он вернулся назад. На левом бедре одной из женщин, у самого края застежки-молнии, виднелось нечто вроде надписи. Габриэль увеличил изображение. Это было похоже на штамп из-за черного обвода вокруг букв, набросанных курсивом. Часть надписи была скрыта, но можно было прочесть:
        Напоминало один из языков Восточной Европы. Женщина была помечена, как животное. Габриэль почувствовал покалывание во всем теле, вплоть до кончиков пальцев, сосредоточился на снимках другого трупа, выбрал тот, где можно было тоже рассмотреть бедра. К счастью, тут, когда фотографировал, он ниже расстегнул мешок и края разошлись шире. На этот раз надпись, также обведенная каймой, была видна целиком:
        Его сердце понеслось вскачь. Он вернулся в Интернет и набрал текст в окне для перевода, которое немедленно распознало язык. Польский.
        Медицинский университет Белостока: K442
        Буря эмоций затопила Габриэля, когда шестеренки в его голове, завертевшись, сцепились воедино. Проштампованные и пронумерованные трупы, университет, запах формалина: речь точно шла о телах, переданных для научных целей и погруженных в ванны для консервации, чтобы студенты могли практиковаться. Габриэль уже побывал в такого рода заведении во время одного незадавшегося розыгрыша новичков, как минимум двадцать лет назад. Медицинский факультет оставил ему воспоминания об отрезанных и погруженных в аквариумы головах, о покойниках в глубоких прозрачных чанах, о руках и ногах, которые раскладывали на десятках столов для препарирования так же естественно, как раскладывают утреннюю почту. Там тоже все обязательно маркировали из соображений идентификации и отслеживания.
        Но чего ради вывозить переданные для научных целей трупы из Польши, чтобы потом растворять их в кислоте в Бельгии? Полная бессмыслица.
        Совершенно запутавшись и не вполне доверяя собственным выводам, он решил продолжить изыскания. Белосток. Город в триста тысяч жителей, расположенный на востоке Польши, в нескольких километрах от белорусской границы.
        Польша…
        Еще одно сцепление шестеренок, новый поиск: Бещады, район в польских Карпатах, где у Анри Хмельника имелось шале. Это в пятистах километрах от Белостока, к югу, в двух шагах от Словакии и Украины. По словам его жены, Хмельник ездил туда охотиться на волков, в одиночку, несколько раз в году.
        Это не могло быть случайностью. Габриэль внимательно изучил карту. Шале, затерянное в сердце Карпат… Эта часть Польши притягивала его взгляд как магнит. Он снова подумал о корнях, беспорядочно свисавших с потолка на картинах художника: деревья… Потом о несоразмерном портрете Хмельника в его особняке. О том, каким чувством собственного превосходства и высокомерием Хмельник был проникнут на нем. Еще один способ сказать, как и на картинах с лицами: «Вы видите, но не знаете». Что скрывал его взгляд? Что скрывало это шале? Писал ли Хмельник свои ужасы там?
        Габриэль быстро порылся в карманах куртки и вытащил бумажку, на которой Симона Хмельник записала свой номер телефона. Заколебался: позвонить означало снова привлечь внимание. Но он не видел другой возможности все выяснить.
        Она ответила после второго гудка, рассказала, что шале принадлежало мужу всегда и что после его смерти никто туда и ногой не ступал. Когда она пожелала узнать, почему Габриэля это заинтересовало, он объяснил, что по-прежнему разыскивает картины, похожие на ту, что была у него: может быть, ее супруг именно там писал или хранил их? Он даже готов съездить в Польшу, просто чтобы проверить.
        Она не возражала, но не знала, где ключ от шале, - она его так и не нашла. Габриэль убедил Симону дать ему хотя бы адрес. Он сумеет войти, ничего не взломав. Он же был жандармом, так что знает, как действовать.
        Пообещав, что расскажет ей потом всю правду, он повесил трубку, не сводя глаз с того, что набросал на клочке бумаги. В его глазах снова появился блеск: охота продолжается.
        Он сверился с Интернетом: Польша - это два часа на самолете, и, как и во все страны Европы, не требовалось ничего, кроме удостоверения личности. Габриэль спешно перешел на сайт заказа авиабилетов. Ближайший рейс: Лилль - Краков. Вылет в 18:05, и доберется он туда по грошовой цене. План, сложившийся у него в голове, был предельно четким: в Кракове он арендует машину и отправится в Бещады. Потом поедет в Белосток.
        Ему оставалось меньше трех часов. Аэропорт Лилль-Лекен находился всего в десятке километров.
        Можно успеть.
        70
        Охотиться за фотографией, как если бы речь шла о подозреваемом, которого нужно взять любой ценой.
        Поль знал, что, добравшись до происхождения этого снимка, он раскроет одну из граней истины. Как если бы он много часов ехал по нескончаемому туннелю и вдруг мало-помалу впереди забрезжил огонек, который становился все ярче и ярче, пока не превратился в дневной свет, брызнувший в лицо.
        Зазвонил мобильник. Мартини.
        - Пришли данные от нашего телефониста относительно Ванды Гершвиц, - заявил его заместитель без вступления. - На самом деле ее звали Рада Бойков, тридцати пяти лет, последние три года проживала в доме в центре маленького городка Аллюен, находится на бельгийской границе, с французской стороны. Это в двадцати километрах от Лилля…
        Поль выехал на западную часть столичной кольцевой дороги - уже забитой, хотя еще не было и четырех часов дня. Прибавил звук в колонках, соединенных с телефоном через Bluetooth.
        - Документы у нее вроде бы в порядке, полицейского досье нет, в картотеках тоже ничего подозрительного. Больше ни о ней, ни о ее происхождении на данный момент ничего не известно. Сейчас мы проводим анализ ее звонков, как входящих, так и исходящих, но один номер настойчиво пытался с ней связаться в последние дни: телефон некоего Реми Барто, хозяина пивной в Аллюене. Я позвонил ему. Рада Бойков работала у него официанткой с тех пор, как обосновалась в городке. Он забеспокоился, когда она вдруг пропала и перестала подавать признаки жизни.
        - Ну еще бы, - заметил Поль, резко тормозя в преддверии пробки.
        - Барто рассказал мне о Москато. По его словам, с конца августа Габриэль регулярно приходил ужинать в пивную. Слово за слово, улыбка за улыбкой. Много раз хозяин видел, как тот поджидает его служащую в машине после работы. Вот тогда у этих двоих все и началось…
        Это совпадало с версией Габриэля. Рада Бойков порвала с мафией и укрылась в приграничном городке, где он отыскал ее благодаря телефону, полученному от вдовы Хмельника. Он понаблюдал за ней, потом приударил, привез в свою квартиру в Лилле. Дальнейшее Поль знал.
        Жандарм в свою очередь сообщил заместителю, что судебные процедуры относительно виллы Траскмана запущены: начальник местной полиции, проинформированный о вновь открытом деле, взял на себя расследование. Потом Поль быстро свернул разговор. Ему следовало сосредоточиться: машины и мотоциклисты выскакивали со всех сторон, подрезали, гудели. Через полчаса, весь на нервах, он въехал в город через Порт-Дофин, поднялся по авеню Бюжо и улице Коперник. Потом свернул и через пять минут припарковался наконец на автостоянке Клебер-Трокадеро. Выйдя из машины, он вздохнул с облегчением. Последний час за рулем был чистым кошмаром для медведя, который редко спускался со своих гор.
        Токийский дворец напоминал внушительный греческий храм ослепительной белизны, раскинувшийся посреди широкой авеню, окаймленной деревьями и османовскими[68 - Османовская архитектура - барон Осман, префект департамента Сена, провел во второй половине XIX века крупномасштабную перестройку Парижа, создав специфический тип монументальных зданий.] зданиями. В одном из его крыльев обретался Музей современного искусства города Парижа, в западном крыле - Центр современного творчества. Жандарм посмотрел на Эйфелеву башню на заднем плане - по его воспоминаниям, последний раз он бывал в этих местах лет двадцать назад, - сфотографировал ее и начал карабкаться по поднимавшимся перед ним ступенькам своей походкой хромой утки. Он сознательно оделся в штатское и даже заплатил за входной билет - только на выставку «Морг». Простой посетитель, один из многих, затерявшийся в общей массе.
        Многочисленные указатели прокладывали ему путь в беспорядочной архитектуре дворца. Здание жило своей жизнью и славилось тем, что постоянно видоизменялось по прихоти художников, которые рисовали и писали на стенах, меняли расположение коридоров, вгрызались в пол. Оно являлось произведением искусства само по себе, шальным от свободы и изобилия.
        Спустившись по небольшой лесенке и пройдя через две подземные двери - у одной из которых стоял контролер, проверявший билеты, - Поль обогнул частный кинозал и оказался в темном коридоре, сплошь завешанном черно-белыми иллюстрациями. Столкнулся с двумя-тремя посетителями, кутавшимися в куртки, а затем его вынесло в первый зал. Там все до последней мелочи было нацелено на создание непривычной, тревожной атмосферы: покрытый белым линолеумом пол, низкий давящий потолок, закрытые похоронные ящики, выстроенные в три ряда по шесть в каждом… даже температуру искусственно понизили - было не больше десяти градусов. Полю пришлось признать, что эффект погружения имел место.
        На стенах обрамленный текст подробно рассказывал о биографии художника, его истоках, о происхождении «Морга». Нажатием одной из кнопок можно было включить аудиогида, который излагал ту же информацию. Поль так и сделал, и низкий монотонный мужской голос заполнил пространство.
        Слушая, он подошел к ящикам, открыл наудачу первый попавшийся и обнаружил внутри большую фотографию под стеклом. Он узнал снимок из альбома Эскиме - со ртом, расплющенным о металлический стол. Здесь на фотографии имелась подпись «А. А.» и название «Сердечный приступ», 2014.
        Поль начал открывать другие. Мрачные кадры всплывали из своих могил. «Джон Доу[69 - Джон Доу - имя, которое дается в морге неопознанному трупу. Женский труп в таком случае именуется «Джейн Доу».], смертельное падение», 2013. «СПИД», 2011. «Смерть от удушья», 2015. «Ожоги», 2016. Когда четыре колесика на рельсах выкатили десятый ящик и снимок оказался у него перед глазами, его горло сжалось.
        «Неизвестная смерть», 2013. Это был крупный план ляжки с родимым пятном в форме головы лошади. Он нашел ее. Труп Матильды Лурмель, безусловно, лежал когда-то перед объективом Андреаса Абержеля.
        Скрежет за спиной. Группа из пяти человек вышла из тамбура слева. Губы поджаты, все молчат. Они глянули на Поля краешком глаза и удалились. Дверь за ними захлопнулась, и снова наступила тишина.
        Жандарм осмотрел последние похоронные ящики, прежде чем направиться к тамбуру. Отодвинул занавес из прозрачного пластика - нечто вроде строительного покрытия, - потом второй, за которым открылось еще более мрачное пространство: два прозекторских стола из белого кафеля занимали центр помещения, освещенного большими, давно вышедшими из употребления лампами. Стены тоже кафельные, с фальшивыми витринами, где были выставлены инструменты. Поль подумал о залах для вскрытия сороковых годов, еще более неприглядных, чем в больнице Сагаса.
        Стоявшие спиной к нему мужчина и женщина обсуждали фотографии в рамках, развешенные вокруг. Поль сжал спрятанные в карманы кулаки, когда узнал лицо мужчины: Андреас Абержель. Жестом дал ему понять, что хотел бы с ним поговорить. Фотограф коротко кивнул, поднял палец, словно говоря: «Через пару минут», - и вернулся к разговору. Волосы, собранные в конский хвост и выбивающиеся из-под черной каскетки, вились по спине вельветовой куртки соломенного цвета. Полю он напомнил смешного хоббита, появившегося прямиком из «Властелина колец».
        Пытаясь скрасить ожидание, он начал осматривать экспонаты. Тщательно разложенные предметы больше походили на орудия кузнеца, чем на хирургические инструменты. Грудинные пилы, молотки, щипцы… Выставленные на стенах части человеческого тела - зашитые животы, обуглившиеся лица, пронзенная плоть - слагались в пляску смерти. Поль привык к трупам, но легко мог представить себе шок посетителей при виде леденящих воплощений физического распада. Все эти жертвы несчастных случаев, огня, удушья…
        Одна из фотографий была сделана прямо с уровня оцинкованного стола. За большими пальцами ног проступал задний план, сначала четкий, потом расплывчатый, - длинный шов, наложенный судмедэкспертом, от лобка до ключицы. Жандарм спросил себя, что двигало людьми, приходившими сюда полюбоваться на эти ужасы. Чего искали они в отвратительной смерти другого? Почему впадали в экстаз при виде пантеона покойников?
        Поль задержался у гигантского глаза справа от входа. Помещенный за стекло квадрат размером метр на метр. В огромном черном солнце расширенного зрачка ясно отражался сияющий эллипс искусственного освещения. Веко казалось слишком тяжелым, синеватый отлив спинки носа напоминал, что смерть холодно и неумолимо продолжала свое дело.
        Это зрелище пронзило его насквозь. На какую-то долю секунды, на неуловимое мгновение у него возникло ощущение, что перед ним нечто знакомое. Не взгляд, а присутствие вне мертвого глаза.
        Он подошел к снимку «Отравленная», 2017. Вблизи глаз напоминал гигантский колодец мрака.
        - Вы обратили внимание на свет хирургической лампы? - спросил голос у него за спиной. - Это окно, оно представляет жизнь, которая постепенно угасает, уступая место смерти. Именно оно привлекает ваше внимание и объединяет с «Отравленной» в этом трагическом и в то же время созерцательном моменте.
        Поль напрягся. Почему эта фотография так потрясала его? Андреас Абержель исподволь разглядывал посетителя. Его густые брови напоминали выкорчеванный лес. А мясистые губы - две положенные друг на друга шины.
        - Отравленная чем?
        Художника вопрос вроде бы удивил. Он с особым вниманием всмотрелся в собеседника - пылающим, живым, смущающим взглядом - и немного отстранился. На соседнем снимке Поль увидел пухлые ножки младенца, одна из которых была перевязана синей лентой. «Менингит», 2011. Абержель долго молчал - казалось, впав в восторг от собственных произведений.
        - Я мог бы назвать это «Непристойная смерть». Здесь я выставляю напоказ то, что, вообще-то, не д?лжно показывать: смерть, забирающую младенца. Что может быть несправедливей и безжалостней? Этот снимок всегда вызывает сильную реакцию, что меня вполне удовлетворяет. В девятнадцатом веке к покойникам относились как к живым, одевали их, придавали должные позы, чтобы оставить их изображения в семейных альбомах. Разве не существует множества портретов умерших малолетних детей на руках у матери? А знаменитости, вроде Гюго или Пруста, которых фотографировали на их смертном ложе, а потом выставляли эти фотографии?
        - Отравлена чем? - повторил Поль, не шелохнувшись.
        Человек опять уставился на него, не моргая:
        - Мой агент не сообщал мне такие детали. Отравлена, и все.
        Поль кивнул, потом принялся медленно расхаживать. Абержель следовал по пятам.
        - Вы были в курсе происхождения всех этих тел, прежде чем их запечатлеть?
        - Не совсем. В моем деле всегда необходимо изучить свой сюжет, чтобы не исказить его, но когда вы оказываетесь лицом к лицу с трупом, это совсем другое дело. С «Моргом» вызов был не в том, чтобы узнать, какими мужчинами или женщинами они были, а в том, чтобы передать красоту формы, перевоплотить личность покойного до распада содержимого. Это и вызывает всплеск эмоций. Потребовалась большая работа с цветом и фактурой, чтобы добиться искомого эффекта.
        - Я могу вам показать одну конкретную фотографию, с другой стороны? Мне бы хотелось, чтобы вы ее разъяснили.
        - Я провожу здесь целые дни именно для этого.
        Они прошли через тамбур. Поль выдвинул ящик номер десять и продемонстрировал бедро с родимым пятном. Абержель встал напротив собеседника по другую сторону металлической пластины.
        - «Неизвестная смерть», - провозгласил он с почти религиозным пафосом. - Ей уже несколько лет. Какие чувства она у вас вызывает?
        - Это я задал вам вопрос.
        Художник, казалось, не обратил внимания на тон, каким Поль к нему обращался.
        - Знаете ли вы, что существует около ста сорока способов умереть? Некоторые вполне очевидны и легко определяются, даже неофитами: утопление, удавление, повешение, убийство огнестрельным оружием. О других догадаться не так просто, они требуют экспертизы специалиста: инфаркт, разрыв аневризмы, легочная эмболия… Как правило, эксперту удается найти название причины смерти даже в самых сложных ситуациях, особенно учитывая возможности современной науки. Однако и сегодня встречаются не единичные случаи так называемых безрезультатных аутопсий. Когда сделать однозначное заключение не представляется возможным, единственный отчет, который способен составить судмедэксперт, - это диагностика методом исключения: жертва скончалась не от этого и не от этого. Но никто и никогда не выяснит истину. Таков случай и данной жертвы.
        Фотограф указал на родимое пятно:
        - Я очень люблю это фото, оно нечто вроде парадокса или, скорее, компенсации. Я сказал себе, что если неизвестна смерть, то сама покойная не должна полностью уйти в неизвестность. Поэтому, не открывая лица, я показал, кто она, благодаря этому столь своеобразному родимому пятну на бедре. Образ дышит покоем, в отличие от остальных. Неизвестная смерть, возможно, бывает мягкой, без боли, для той или того, кто с нею столкнулся. Я хотел передать эту форму успокоения.
        Поль слушал вполуха его разглагольствования. Вытащив свой телефон, он показал ему портрет Матильды, найденный в Интернете:
        - Это была она?
        Художник внимательно разглядывал экран в течение нескольких секунд, потом пожал плечами:
        - Даже если бы я знал, я не мог бы вам сказать из соображений конфиденциальности. Но в данном случае я больше ничего не помню. Это было семь лет назад, а мертвые могут не походить на живых, все зависит от их состояния. И потом, как вы можете себе представить, я перевидал сотни трупов за более чем пять лет. На этой выставке представлена лишь часть, но вы найдете более полную иконографию в книге под тем же названием, «Морг», которая продается в книжном магазине Центра творчества.
        Ему пришлось задрать подбородок, чтобы встретиться взглядом с Полем.
        - Но кто вы? Журналист?
        Пора было поднять ставки. Поль сунул ему под нос свою карточку:
        - Капитан жандармерии Поль Лакруа. Я здесь в рамках расследования необъяснимого исчезновения нескольких человек. Девушку на вашей фотографии зовут Матильда Лурмель, она была похищена в две тысячи одиннадцатом году в Орлеане. У нее на левом бедре было именно такое родимое пятно в форме головы лошади.
        Фотограф повернул голову, когда в помещение зашла какая-то пара. Он сделал Полю знак следовать за ним в другую комнату, подальше от любопытных ушей. Теперь он снял свою каскетку и держал ее в сложенных перед собой руках.
        - Вы хотите сказать, что это она… Что она была там, передо мной, на столе для вскрытия, через два года после своего исчезновения?
        - Именно.
        Абержель оперся о стену, глядя в пустоту. Поль обратил внимание, какие короткие и толстые у него пальцы - настоящие коктейльные сосиски.
        - Покажите мне еще раз фотографию. Я хочу снова ее увидеть.
        Поль послушался. Андреас Абержель вгляделся в экран и, казалось, затерялся в глубинах памяти.
        - Мой агент достал тело из ящика морга, потом мы положили его на стол для вскрытия. Помню, что это была женщина, да. Как раз ее молодость меня и поразила. Скошенный в поле цветок. Не может быть, чтобы это была она…
        Поль почувствовал, как внутри его разгорается огонь:
        - Вы говорили о безрезультатной аутопсии. Значит, покойница уже побывала под скальпелем судмедэксперта, когда вы ее увидели?
        - Да, на ней были характерные отметины.
        - Следовательно, имело место полицейское расследование. Знаете ли вы, при каких обстоятельствах было обнаружено тело?
        - Нет, нет. Я же вам сказал, эксперт не предоставлял мне подобных сведений. Вы должны понимать общий контекст: мы встречались два или три раза в году, он впускал меня ночью в морг, рискуя своим местом, и чем меньше информации он мне сообщал, тем лучше было для него. Он проверял все мои кадры во время съемки, чтобы удостовериться, что ни одно лицо не может быть опознано. Во время наших встреч он называл мне причины смерти, иногда мог обмолвиться парой слов о жертвах, но не более того.
        Поль не мог понять. Если велось расследование, то обязательно были взяты пробы ДНК для опознания. Результаты должны были совпасть с данными Матильды Лурмель, которые имелись в единой базе генетических отпечатков. О чем тогда речь? О теле, прошедшем аутопсию, помещенном в ящик морга и не задокументированном? О контрабанде трупов?
        Жуткая мысль мелькнула у него в голове, тело мгновенно покрылось холодным потом. Словно оказавшись в плену некоей замедленной съемки, он повернулся к гигантскому глазу, этому огромному чернильному колодцу, втягивающему его в себя, этой радужке, превратившейся в тонкий круг, подобный тому, который можно увидеть при полном солнечном затмении. И тут он понял, что именно его так потрясло при первом взгляде на это произведение.
        Его рука, держащая телефон, задрожала. Он с трудом вывел на экран фотографию:
        - А ее вы тоже видели?
        На этот раз Андреас Абержель не выказал ни малейшего колебания:
        - Да, я ее видел. К несчастью, при тех же обстоятельствах. «Отравленную» я запечатлел в две тысячи семнадцатом, и ею была эта женщина. Мне кажется, она была старше, чем на вашем снимке, но это была точно она, я уверен.
        У Поля возникло ощущение, что его затопила безжалостная волна, перекатывая в своих струях и лишая кислорода. Вот так, необратимо и грубо, в мрачном зале Центра современного творчества и из уст незнакомца он узнает, что «Отравленная» - это Жюли.
        Жюли мертва.
        Пластик на входе зашуршал, еще одна пара продолжала осмотр. Поль метнулся к ним, размахивая своей жандармской карточкой. Ноги у него стали ватными, и на какую-то секунду он испугался, что сейчас упадет.
        - Уходите отсюда.
        Не сказав ни слова, растерянные посетители дали задний ход и исчезли. Поль вернулся к Абержелю, стараясь не сорваться. Пока он барахтается в волне, пока его треплют ее струи, крутя во все стороны, он не сломается. Но следовало действовать быстро, потому что прилив уйдет, оставив его беспомощным на песке. Только тогда он извергнет все слезы своего тела.
        Фотограф сдвинулся с места и встал перед гигантским глазом, разглядывая его, как будто впервые видел собственную работу. Две морщины прорезали его щеки, словно жабры акулы.
        - Только не говорите мне, что она тоже исчезла.
        - Мне нужно имя того судмедэксперта.
        Андреас Абержель взялся руками за голову:
        - Полагаю, выбора у меня нет?
        - Или имя, или я вас арестую illico[70 - Немедленно (лат.).]. В любом случае мы до него доберемся. Так что, пожалуйста, не заставляйте меня терять время.
        Художник сжал челюсти. Несколько секунд он смотрел на зрачок, потом вздохнул и повернулся лицом к жандарму:
        - Этот судмедэксперт - женщина. Она работает в Институте судебной медицины в Лионе, и ее зовут Корали Фрич.
        71
        Заснувший Габриэль вздрогнул, когда шасси аэробуса A320 коснулось бетонной дорожки аэропорта имени Иоанна Павла II в Кракове. Сразу же после вылета из Лилля он задремал, и два часа полета прошли незаметно. Все еще словно в тумане, он извлек свою спортивную сумку с полки над головой и торопливо включил телефон. Звонков не было.
        Жгучий холод принял его в объятия, пока пассажиров везли от посадочной полосы в холл аэропорта. Температура была чуть выше нуля. Габриэль внезапно осознал, как невероятно быстро все происходит в 2020 году: перемещение пассажиров, все контроли - на него только посмотрели чуть внимательнее, чем на остальных, из-за того, в каком виде было его лицо. Он поменял евро на злотые, затем получил в аренду маленькую машину на паркинге «Avis» - ему предложили опцию viaTOLL[71 - ViaTOLL - электронная система сбора оплаты за проезд.], с авансовым платежом, который позволит ему не тратить время на оплату проезда на каждом контрольно-пропускном пункте. Габриэль подключил GPS и ввел адрес шале Хмельника: Насичне. Не совсем адрес, просто название деревни. По словам вдовы, дом стоял километрах в шести после выезда из поселка, если двигаться по автостраде DW896. Там он должен увидеть справа дорогу, уходящую в лес, которая и приведет его по назначению.
        Меньше трехсот километров и около четырех часов езды, согласно навигационным данным. Габриэль будет там около полуночи. Его план прост. Оказавшись на месте, он подыщет себе место, где переночевать, а с утра пораньше двинется осмотреть шале, прежде чем отправиться в Белосток с его медицинским университетом. Уже выезжая на автостраду А4, Габриэль все никак не мог поверить, что чутье завело его куда-то в Польшу, хотя еще утром он шел по пляжу севера Франции.
        Еще до посадки в самолет он последний раз поискал в Интернете все, что касалось Бещад и этой истории с охотой на волков, которой вроде бы так увлекался Арвель Гаэка. И такого рода охота действительно существовала в тех местах, больше того, была широко распространена. Та часть польских Карпат, куда он направлялся, изобиловала охотничьими агентствами, которые предлагали весь комплекс услуг и проживания. За несколько тысяч евро богатые иностранцы, любители пострелять, приезжали за небывалыми переживаниями: уникальной вылазкой, после которой они с разрешения властей могли увезти с собой шкуру и голову животного в качестве трофея. Кровавый туризм, позволявший этому региону, одному из самых бедных в стране, выживать.
        Арвель Гаэка был одним из таких хищников. В сердце покрытых льдом гор и лесов у него, как и у животных, было свое логово. Волк среди волков.
        Автострада вгрызалась в нескончаемый сельский пейзаж, фары «шкоды» погружались в ночь. Чем дальше на восток продвигался Габриэль, тем реже встречались машины. Он обгонял большегрузы с блестящими цистернами и украинскими или немецкими номерными знаками, а в районе Пустыни[72 - Пустыня - имеется в виду Блендовская пустыня - крупнейшая (32 км^?^) в Польше пустыня, покрытая летящими песками, располагающаяся на границе Силезской и Визинской возвышенностей.] ушел с трехполосной дороги и продолжил путь по неосвещенным региональным дорогам. Когда он на полной скорости влетел в первую колдобину и подумал, что передний вал точно полетел к чертям, то удвоил бдительность.
        Пейзаж вокруг то растягивался, то сжимался, чередуя гладкие равнины и густые леса. Выглянули звезды, четвертинка луны залила местность нежным янтарным сиянием. Термометр в углу приборной доски показывал плюс один. Позже, когда машина начала взбираться вверх под сводами деревьев, которые казались ему смыкающимися над металлической крышей пальцами, температура понизилась до минус одного. Здесь, на месте, Карпаты были не теми гранитными гигантами, какими представлялись ему, а областью нетронутых лугов и лесистых гор, протянувшейся до бесконечности, за украинскую и словацкую границы.
        С этого момента ему больше не встретилась ни одна машина до самой Несичне. Во тьме он различил горстку бревенчатых или блочных домов, пустующий скаутский лагерь, старую деревянную церковь. Чуть дальше заметил вывеску в форме головы волка с изображением кровати и стрелкой, указывающей, что нужно свернуть налево: «Wolf Inn». Волчий приют. Все сказано одним словом.
        Габриэль припарковался рядом с вызывающе новым внедорожником. Подойдя к стойке регистрации, он почувствовал себя дичью, за которой наблюдают. В баре, расположенном в задней части помещения, компания мужчин в куртках цвета хаки и брезентовых штанах повернула к нему головы, не выпуская из рук кружек с пивом. Если Габриэль искал более затхлую обстановку, чем в гостинице «У скалы», то он нашел требуемое. На него повеяло атмосферой «Дракулы» Брэма Стокера. Все и в окружении, и в том, что было развешено по стенам, наводило на мысли об охоте и о мифе об этом создании. На деревянном цоколе стояло чучело огромного волка. Представленный таким образом, с оскаленными клыками и ощерившейся мордой, он олицетворял опасного зверя, которого следует убить.
        Портье обратился к нему на более чем убогом английском. Габриэль ничего не понял в его тарабарщине и оборвал беседу. Тариф за одну ночь был заоблачным - эквивалент более чем ста пятидесяти евро, - но он расплатился без возражений. Получил ключ, поднялся на второй этаж и вступил во владение номером. Против всех ожиданий комната стоила своих денег: кровать king size[73 - Королевского размера (англ.). - Имеется в виду кровать с размерами 180 - 200 см в ширину и 200 см в длину.], большая ванна-джакузи, вся обстановка выполнена из дорогостоящих материалов. И одна деталь его добила: следы волчьих лап, впечатанные в навощенный бетонный пол.
        Уже почти час ночи. И никаких известий от Поля. Неужели фотография оказалась тупиковым следом? Может, Поль не обнаружил родимого пятна на выставке Абержеля? В одном он был уверен: капитан жандармерии подпрыгнул бы до потолка, узнай он, где в данный момент находится его бывший коллега.
        Габриэль быстро ополоснулся, снял джинсы, но оставил в руке зажигалку с головой волка, оказавшуюся в одном из карманов. Голова волка… Какое странное совпадение. Он забрался под еще прохладные простыни, щелкнул колесиком и выбил из зажигалки огонек. С элегантным рыканием пламя глотнуло кислорода и засветилось в полном мраке.
        Он задул его с тайным убеждением, что путешествие в эту страну окажется не напрасным.
        72
        В наступившее утро четверга коллега Габриэля Бенжамен Мартини пустился в путь спозаранку, чтобы покрыть двести километров, отделяющих Сагас от Лиона, и присоединиться к Полю в гостинице B&B[74 - B&B (Bed and breakfast) - вид мини-гостиницы, в которой из услуг для посетителей предлагаются ночлег и завтрак.] на улице Антуана Люмьера, в пяти минутах от Института судебной медицины. Облаченный в уставную форму, тот ждал его за столиком в баре, устроившись за чашечкой кофе. Судя по мешкам под глазами, Поль провел паршивую ночь. Мужчины приветствовали друг друга крепким рукопожатием. Мартини заказал себе эспрессо.
        - Кроме судьи, ты ни с кем не говорил? - сразу перешел к делу Поль.
        - Нет… Я могу глянуть на фотографию глаза?
        Поль полистал альбом выставки «Морг», который Абержель собственноручно вручил ему в книжной лавке Токийского дворца, и дошел до нужной страницы. Аджюдан внимательно ее рассмотрел.
        - Странно как-то. Поверить не могу, что глаз действительно ее.
        - В альбоме совсем не то впечатление, - объяснил Поль. - Если бы ты увидел в реальном размере… Кровь стынет. Я сравнил с цифровыми увеличенными фотографиями Жюли, теми, которые эксперт использовал, чтобы состарить ее с помощью своей программы. Цветовая раскладка, узор радужки… Без сомнения, это она.
        Мартини быстро пробежал весь альбом и вернул его с серьезным видом:
        - И что ты собираешься делать дальше?
        - Мне придется им рассказать. Коринне, потом Габриэлю…
        Он провел ладонью по лицу. Вздохнул:
        - Господи… Этого момента я и боялся с самого начала расследования… Момента, когда мы бы наконец узнали, что она мертва. Предчувствовать и узнать точно - разные вещи. Где-то в глубине души всегда остается крошечная надежда.
        Официант принес кофе. Мартини поднес чашку к губам и молча отпил глоток. Он не знал, что ответить. Шеф казался выбитым из колеи. Поль покачал головой и вернулся к расследованию:
        - Корали Фрич сорок четыре года, она занимается судебной медициной в Лионе уже больше пятнадцати лет. По словам Андреаса Абержеля, она открыла ему двери института, потому что высоко ценит его работы и, очевидно, сама страстно увлекается современным искусством. Он побывал там пару десятков раз за последние пять лет.
        - И она умудрялась проводить его в учреждение по ночам, так чтобы никто не видел…
        - Точно. Я позвонил им с утра пораньше. По словам секретарши, Корали Фрич стоит в расписании, у нее сегодня два вскрытия, одно из которых в десять утра. Так что застанем ее на месте, прежде чем она приступит. Устроим ей что-то вроде очной ставки и посмотрим на реакцию. Она там не единственный судмедэксперт, Абержель вполне мог фотографировать и те трупы, которые она ему показала, но сама не вскрывала. Нам нужна твердая уверенность.
        Бенжамен Мартини сосредоточенно кивнул:
        - Жюли, Матильда Лурмель, а может, и другие жертвы побывали под скальпелем одного из этих медиков. Одна из Сагаса, другая из Орлеана. А где-то посередине - русские и писатель, который удерживал Жюли пленницей у себя в доме, больше чем в семистах километрах отсюда. Боже мой, Поль, с чем мы имеем дело?
        Не говоря уже о чудовищных картинах Арвеля Гаэки и анонимных телах, растворенных в цистернах, подумал Поль. Мартини мог видеть только кончик клубка, и этого уже хватало, чтобы теряться в недоумении. Он посмотрел на часы:
        - Скоро мы будем знать больше. Допивай свой кофе и идем.
        Они отправились на машине Мартини. Институт судебной медицины возвышался на Рокфеллер-авеню, в Восьмом округе. Здание в форме буквы «U» с серым фасадом в стиле 1930-х годов было расположено в университетском квартале - сам институт относился к Университету Лиона 1[75 - Имеется в виду Университет Клода Бернара Лион 1 - один из трех государственных университетов Лиона, специализирующийся на науке, технологиях, медицине и спорте.]. Оно шло вдоль трамвайных путей и соседствовало с супермаркетом биопродуктов. Жандармы припарковали машину на стоянке для служебного транспорта и зашли внутрь. На стойке регистрации администратор сообщил, что Корали Фрич пришла четверть часа назад и сейчас в своем кабинете. Полю и Бенжамену Мартини указали нужный коридор этажом выше.
        Постучав в дверь, Поль вошел. В расстегнутом халате поверх бежевого пуловера судмедэксперт сидела в своем кресле и что-то набирала на клавиатуре. Короткие, очень светлые волосы обрамляли угловатое, словно вырубленное зубилом, лицо с жесткими чертами. Женщина перестала печатать, увидев жандармскую форму:
        - В чем дело?
        Голос вполне соответствовал общему облику. Холодный и резкий. Поль вышел вперед и предъявил свою жандармскую карточку. Мартини закрыл за ними дверь, покосился на портрет Александра Лакассаня - врача, который, помимо прочего, был основателем школы криминалистики в Лионе, - и переместился ближе к шефу.
        - Жандармерия Сагаса. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов в рамках проводимого нами расследования.
        Она бросила взгляд на часы:
        - Видите ли… вскрытие должно начаться через четверть часа. Как только прибудут парни из судебной полиции, мы приступим. Если можно, побыстрее…
        Не отрывая от нее глаз, Поль протянул ей альбом Андреаса Абержеля. Он хотел увидеть, как исказится ее лицо и как страх схватит ее, словно попавшее в ловушку животное, за горло. Когда она поняла, о чем идет речь, то, сжав челюсти, провела рукой по обложке.
        - Полагаю, вы не станете отрицать? - спросил Поль.
        Она подняла глаза и качнула головой:
        - У Андреаса Абержеля проблемы?
        - На данный момент проблемы скорее у вас.
        - Ни одна профессиональная тайна не была нарушена, - произнесла она после недолгого молчания, стараясь держаться еще неприступнее. - Я следила, чтобы ни один труп нельзя было опознать, и проверяла все снимки, которые он делал. Что бы вы там ни думали, я все делала, следуя строжайшим правилам, и неприкосновенность тел всегда соблюдалась.
        Она откинулась на кресле. Несмотря на все попытки сохранить властный тон, появление жандармов явно оказалось для нее чертовски сильным ударом.
        Поль продемонстрировал ей копию статьи, посвященной Матильде Лурмель. Крупный шрифт гласил: «Трагическое исчезновение в Орлеане». Рядом с текстом статьи была помещена фотография улыбающейся девушки.
        - Расскажите мне о ней.
        Судмедэксперт покачала головой:
        - Мне совершенно нечего сказать. Я не понимаю. Чего именно вы хотите?
        Капитан наклонился к книге и перевернул страницы, оставив альбом лежать под носом у Фрич:
        - Вам нечего сказать… И правда, это было давно. Мы освежим вашу память.
        Он полистал альбом и указал пальцем на родимое пятно в форме головы лошади. Внизу страницы было написано белыми буквами на черном фоне: «Неизвестная смерть», 2013.
        - Это родимое пятно принадлежит исчезнувшей из Орлеана. Следовательно, труп Матильды Лурмель проходил через ваш институт в две тысячи тринадцатом. Безусловно, в процессуальных рамках судебного расследования. Полагаю, у вас имеется заключение аутопсии, составленное по всей форме?
        Поль хотел загнать ее в угол, прежде чем подсечь, как рыбину. Показать, что у нее нет ни единого шанса выкрутиться. Она снова, нахмурившись, посмотрела на снимок:
        - Нет, не припоминаю. Я здесь не единственный судмедэксперт, а телами, которые запечатлевал Абержель, не обязательно занималась я. Их мог вскрыть и кто-то из коллег.
        Поль и Мартини переглянулись: они были готовы к этой увертке.
        - А вы поищите, кто конкретно, - потребовал аджюдан жестким тоном. - Нам нужно имя.
        Женщина взялась за мышку компьютера. Череда кликов, потом она застучала по клавиатуре. Поль обошел письменный стол и встал рядом с ней. Поиск по данным Матильды Лурмель не дал никаких результатов.
        - Ничего. Но поймите, мы здесь делаем больше восьмисот аутопсий в год и…
        Поль сунул ей под нос лицо Жюли:
        - Посмотрите внимательно на эту фотографию и не говорите, что вы опять ничего не помните. Это уже две тысячи семнадцатый, всего три года назад. Тут тоже был другой судмедэксперт?
        И на этот раз Корали Фрич все отрицала. Когда Поль потребовал проверить досье Жюли Москато, она не нашла его. Чувствуя, что готов сорваться, он, оттолкнув ее, схватил каталог выставки и открыл на крупном плане мертвого глаза. Громко хлопнул ладонью по столу - так что собеседница вздрогнула.
        - Вы название прочли? «Отравленная». А это означает, что вы были в курсе причины смерти. Вы видели эту молодую женщину, вы достали ее из ящика морга и сознательно положили под объектив Абержеля, так что не уверяйте меня, будто ничего не знаете!
        - Вы же понимаете, что мы не просто так сюда явились и не с пустыми руками, - подхватил Мартини. - И глаз, и родимое пятно, сфотографированные Абержелем в вашем присутствии, принадлежат двум жертвам, которые были похищены и больше не подавали признаков жизни. И вовсе не случайно обе оказались здесь. В этом деле ваше имя просто-таки мигает красными буквами.
        Судмедэксперт осела за столом, обхватив голову руками:
        - Господи… Я тут совершенно ни при чем. Бессмыслица какая-то. Неужели я пошла бы на риск публичной демонстрации этих снимков, если бы мне было в чем себя упрекнуть? Это не я, это…
        Она вдруг застыла, потом склонилась над фотографией глаза. Кончиком указательного пальца прикоснулась к маленькому световому четырехугольнику, угнездившемуся в черной дыре расширенного зрачка.
        - Это освещение…
        Внезапно преисполнившись энергии, она быстрыми движениями полистала альбом. Поль и Мартини молча на нее смотрели. Фрич остановилась на другом глазе, на этот раз, очевидно, мужском, наполовину прикрытом мертвым синеватым веком.
        - «Сбитый мотоциклист», две тысячи пятнадцатый. Вот оно…
        Она по очереди оглядела обоих жандармов:
        - Я помню этого мужчину и большинство фотографий в альбоме, но совершенно не помню те, которые вы суете мне под нос. И кажется, знаю почему. Я должна кое-что вам показать.
        Женщина встала, сунула альбом под мышку. Вместе они прошли по коридору, потом спустились на один этаж и оказались в просторном холле с множеством дверей. На каталке дожидался труп, по бокам стояли двое служащих похоронного бюро и полицейский. Мелькали медики в сопровождении студентов. Корали Фрич в сопровождении жандармов пересекла вестибюль, где громоздились кипы халатов и выстроились бесчисленные белые и зеленые бахилы. Настоящая фабрика по сравнению с Сагасом, подумал Поль. Фрич толкнула двойную дверь, ведущую в пустой зал для вскрытий. Положила книгу на металлический стол, открыла альбом на «Сбитом мотоциклисте». Потом одним движением схватила хирургическую лампу и развернула ее на вращающейся штанге:
        - Все наши залы для вскрытий вот уже десять лет оборудованы круглыми лампами вроде этой, с одним источником света. Можете спросить у директора, если хотите проверить. Насколько я помню, Абержель обращал особое внимание на освещение, у него с собой была куча оборудования, например алюминиевые отражатели для достижения наилучшего эффекта. Он хотел, чтобы свет отражался точно от зрачков объекта. Посмотрите на фотографию и на лампу. Круглая форма. Как раз такая…
        Жандармы согласились, не очень понимая, куда она ведет. Фрич снова перевернула страницы и на этот раз остановилась на глазе Жюли. Поль сообразил еще до того, как она начала объяснять. Это же было очевидно.
        - Посмотрите на форму света в зрачке здесь, она эллиптическая, а главное, в ней два источника света. Две лампочки. Это другой тип светильника. Можете здесь все обыскать, таких вы у нас не найдете. Андреас Абержель сделал эти два снимка не в нашем институте.
        Словно упустив в последнюю секунду отходящий поезд, капитан почувствовал, как внутри разгорается ярость. Исполненный самоуверенности, Абержель сам обратил его внимание на свет в зрачке. Он будто раскрывал ему истину, которую Поль, конечно же, в тот момент понять не мог.
        Направив его в Лион, фотограф просто-напросто поглумился над ним.
        73
        Дрожа от холода, Габриэль доверху застегнул молнию на кожаной куртке, поднял ворот до самых ушей и вышел из гостиницы. Он пожалел, что не прихватил ни шапки, ни перчаток. Девять утра, плюс один градус. Густой туман, сочащийся влагой, обволакивал деревья и так сужал поле зрения, что казалось, будто до его пределов можно дотянуться рукой.
        В машине он включил обогрев на максимум, выехал на дорогу DW896 и, как только деревня осталась позади, стал следить за километровыми столбами. Через пять километров он сбросил скорость, постоянно поглядывая направо, как ему и сказала вдова. Заметил затерявшуюся в растительности дорогу, наличие которой не обозначал ни один указатель, и свернул в лес на каменистый, идущий под небольшим уклоном проселок. Метров через сто путь ему преградила решетка. «Wlasnosc prywatna», было написано на щите. «Частные владения», предположил Габриэль. Металлические ворота были заперты на простой висячий замок.
        Несколько минут он шел вдоль сетки, натянутой между стволами деревьев, которая, похоже, ограждала большую территорию. Габриэль легко перелез через нее, цепляясь за ветки. Прогулка по затянутому туманом лесу сама по себе действовала на нервы, а если вспомнить, что это польские Карпаты, где полно волков, чующих человека за километры… Он каждую секунду ждал, что тишину нарушит рычание, но слышен был только звук его шагов.
        Очертания шале проступили среди стволов буков, кленов и белых пихт. Это было внушительное одноэтажное бревенчатое строение с резной деревянной дверью, покрытой орнаментом в форме розеток. Тяжелые ставни были закрыты. С крыши, теряясь в сумерках леса, тянулась электрическая линия, возможно ведущая к жилью какого-то другого богатого владельца. Габриэль быстро обошел дом. Понял, что единственным способом войти было взломать ставни. Дергая изо всех сил, он погнул шпингалет, потом разбил стекло.
        «Я жандарм, так что знаю, как действовать», - сказал он вдове. Он ободрил себя мыслью, что никто не подаст на него жалобу.
        Просунув ладонь в дыру и потянув за ручку, он открыл окно и проник внутрь. Приложил руку к радиатору, оставленному на предохранителе от замерзания, что обеспечило внутри минимум градусов десять тепла. Пол поскрипывал под его шагами. По потолку жилой комнаты с открытыми несущими конструкциями шли массивные балки. Просторная кухня с одной стороны, гостиная-столовая - с другой. Над каменным камином слева чучело головы волка, рядом три ружья, висящие друг над другом. Крупный калибр. На стенах мягкие мирные пейзажи. Ничего общего с помпезным бельгийским замком.
        После внезапной смерти Хмельника никто вроде бы не должен был здесь появляться, однако у Габриэля это место не вызвало ощущения заброшенности. Пыли почти не было. Он подошел к угловому, обитому тканью дивану и представил себе промышленника, сидящего здесь, у огня, и полирующего приклады своих ружей, готовясь к охоте на волков.
        Потом Габриэль двинулся по коридору, бросил взгляд в большую ванную с джакузи и высококачественным оборудованием, осмотрел первую спальню. В платяном шкафу висели охотничьи костюмы, стояли тяжелые башмаки и коробки с патронами. Без сомнения, инстинкты Хмельника просыпались, стоило ему влезть в эту одежду. Наверняка было что-то до крайности возбуждающее в преследовании хищников в таком лесу, как здешний. В том, чтобы вскинуть оружие. В том, чтобы пролить кровь.
        Вторая спальня, чуть дальше, скорее всего, была гостевой. Пустые шкафы, скромная обстановка. Габриэль заметил рядом с вешалкой два девственно-чистых холста, обернутые в целлофан, две бутылки уайт-спирита[76 - Уайт-спирит - бензин-растворитель, применяют главным образом как растворитель в лакокрасочной промышленности, для разбавления масляных красок. Уайт-спирит также отлично подходит для художников: для мытья кистей и палитры, снятия засохшего слоя краски, обезжиривания холста.] и набор кистей, перетянутых резинкой.
        Он оглядел комнату в уверенности, что у Хмельника должна быть и другая мастерская где-то в этом доме. Ему представлялось очевидным, что этот человек не стал бы приезжать в лес несколько раз в году только для того, чтобы поохотиться на волков.
        Габриэль обследовал каждый квадратный метр, открыл все двери, обшарил все шкафы. Выйдя наружу, он обошел территорию, огороженную сеткой, в поисках какой-нибудь сторожки или сарая, но ничего не нашел. Вспомнил картину с Жюли и Матильдой и другую, из дома Паскаля Круазиля, - с молодым пареньком: неровные каменные стены, а главное, корни деревьев, свисающие с низкого свода.
        Может, смотреть надо не вокруг, а под ноги?
        Он вернулся в дом и снова начал поиски, уткнувшись носом в пол, передвинул диван в гостиной, переставил мебель. Его сердце сжалось, когда в гостевой комнате он обнаружил большой постеленный под кроватью черно-серый ковер - единственный во всем шале.
        Отодвинув кровать, он заметил царапины на паркете у ее ножек, что подтверждало его мысль. Представил, как Хмельник совершает точно такие же движения, скатал ковер и обнаружил квадратный люк размером как минимум метр на метр. Металлическое кольцо было вделано в толщу паркетной доски. У Габриэля возникло чувство завершения, наконец-то близящейся мучительной развязки отчаянных поисков. Он потянул металлическое кольцо, и прямо ему в лицо ударило дыхание мрака.
        74
        Электрический контакт: под его ногами зажглись лампы. Открытие люка наверняка включило автоматическую систему. Он спустился по лесенке на десяток ступеней и оказался в проходе с полукруглым сводом и стенами, выложенными множеством плоских камней. Под лесом был проделан подкоп, чтобы создать искусственную пещеру. Габриэль ничего не знал об этом районе, но уже слышал истории о евреях, бежавших в эти места, и о тех, кто прятался в польских Карпатах во время Второй мировой войны. Была какая-то связь с этими историями или нет, но факт оставался фактом: в шале Анри Хмельника существовал подземный ход, и снова Габриэль вспомнил о позе бизнесмена на его автопортрете, а главное - о двух пальцах, указывающих в землю. Словно на глазах у всех художник объявлял о своей тайне.
        Габриэль последовал за цепочкой лампочек. Наклонился, уворачиваясь от пресловутых корней деревьев, которые свисали в проход, пробравшись между камнями. На равном расстоянии друг от друга в рамках со стеклом на стенах были развешены белые листы с запечатленными на них красивым почерком фразами. Габриэль готов был спорить с кем угодно, что узнал руку Траскмана. «Как объяснить картины мертвому зайцу?», «Мудреное сосуществование с диким койотом», «Гомогенная инфильтрация для концертного рояля» или еще: «Вес и относительное перемещение нерводробителя в ортонормальной позиции». Если бы безумие человеческого существа следовало отразить в одной фразе, то ею могла стать любая из этих.
        Дальнейшие шаги привели его к Граалю: в углублении слева расположилась мастерская художника. Все было на месте, в натуральном виде. Краски в своих баночках, засохшие кисти, десятки пробирок с багрово-черным засохшим содержимым на специальной деревянной подставке рядом с гуашью. Наклонившись и принюхавшись, Габриэль уверился, что в пробирках высохла кровь. Рядом разложенные кучками обрезки ногтей, скатанные в клубки и похожие на странных пауков пряди черных волос, а также прочие негниющие органические отходы. Переведя взгляд в угол, он увидел вделанную в камень цепь с металлическими обручами рядом с керосиновой горелкой.
        Он присел на корточки, потрогал холодный металл и поднес руку ко рту, сдерживая крик. Жюли была заключена здесь, под землей, ее лицо осталось на полотне безумца, мучителя. Сколько времени Хмельник держал ее в плену? Что она вытерпела в этом подземелье? Не было видно ни остатков еды, ни матраса, ничего, что свидетельствовало бы о долгом содержании в неволе. Что он сделал с ней и со всеми другими, после того как обессмертил на своих полотнах?
        Выпрямившись, он был вынужден ухватиться за стену, чтобы не упасть. Он воображал жуткие вещи, но не такое. Какая надежда могла оставаться в этом мрачном, упрятанном глубоко под землю, отрезанном от мира месте, пронизанном подобным безумием? В яркой вспышке перед ним предстала мать Матильды, стоящая напротив него и умоляющая. Позвоните мне в любое время. Если вы получите какую-либо информацию, если найдете хоть что-то, касающееся моей дочери, я хочу, чтобы вы мне это сказали. Не бросайте меня, ладно? Умоляю, вытащите меня из этого ада.
        Ад был здесь. В безвестности эти подземных ходов.
        Габриэль вернулся в центральный коридор. Пространство сузилось, прежде чем вновь раздаться вширь, словно он прошел через пищевод. В глубине его ждала еще одна ниша, на этот раз справа. Он направился туда и попал в нечто вроде тайной ложи, обустроенной как небольшой уютный альков. Большие ковры-килимы на полу. Каменные стены скрыты за красной бархатной драпировкой, подсветка подчеркивает ее золотистую кайму. В середине возвышается круглый стол, в центре его подсвечник с наполовину оплывшими свечами. Вокруг стола четыре кресла, обитые таким же бархатом. И повсюду на изогнутых стенах те же обрамленные непонятные фразы. «Сибирская симфония с пупком лимбов», «Выжженные животы вампиров и другие ритуалы уничтожения», «Праздный лепет ветки мертвой ели».
        Габриэль задыхался, он больше не чувствовал холода. Рядом с портативными обогревателями застекленная витрина со стаканами и бутылками, наполненными янтарным алкоголем - выдержанный коньяк, - и книжный шкаф из ценных пород дерева, где стояло около полусотни томов.
        Он принялся быстро их пролистывать, большинство содержало репродукции знаменитых произведений искусства. Но воспроизводились там исключительно кровавые сцены, избиение, резня. Убийство царило в религиозных сюжетах, на поле боя, на темных грязных улицах. «Задушенная женщина» Поля Сезанна. Отрезанная голова, лежащая на лире, в «Орфее» Гюстава Моро. Разбросанные тела, раздавленные палицей гиганта, на полотне Анри-Камиля Данже. Габриэль доставал, открывал и ставил обратно разные альбомы. Роден, Делакруа, Дега, Мунк, Бексиньский и многие другие. Художники, скульпторы, писатели - все в тот или иной момент своей жизни были одержимы воспроизведением высшего, последнего, запретного действа, которое и дарили потомкам: убийства.
        Он все листал и листал. Работы Фрэнсиса Бэкона были квинтэссенцией чистой жестокости, творения Винсента Ван Гога - отражением стремительного падения в саморазрушение. Художники безумные, пр?клятые, которые создавали свои шедевры на краю бездны, иногда выздоравливая, а иногда окончательно впадая в недуг благодаря своему искусству, столь же спасительному, сколь и разрушительному. Габриэль подумал о доме Траскмана. Обо всем этом безумии. Он перешел к другой полке и взялся за альбом Дэвида Боуи, стоявший рядом с «Преступлением и наказанием» Достоевского и «Хладнокровным убийством» Трумена Капоте. «1. Outside»[77 - «1. Outside» - концептуальный альбом Дэвида Боуи. Содержит подзаголовок: «Ритуальное арт-убийство малышки Грэйс Блю: нелинейный готический драматический гиперцикл».] 1995. Вспомнил, что певец говорит там об убийствах и об искусстве. Одно на службе у другого.
        Убийство, искусство… Полки перед Габриэлем отчетливо и недвусмысленно демонстрировали плоды этого невероятного союза. Он подошел к столу, потрогал кресла, заметил потертость ткани на сиденьях. Никакого сомнения: их было четверо, и они собирались здесь, под покровом полной секретности, спрятавшись во мраке польских лесов. Четыре монстра, которые смаковали отличную выпивку в окружении повествующих об ужасах книг, нежась в тепле обогревателей, пока их жертвы оставались в холоде и мраке, запертые через две стены от них.
        Искусство и убийство… Слова крутились в голове Габриэля. Он подумал о Траскмане, о Гаэке, увидел, как они сидят напротив, делясь своими секретами, своими наваждениями, своей добычей.
        Какой-то предмет, завернутый в черный лоскут, лежал слева от подсвечника. Габриэль откинул края ткани и обнаружил увеличенную копию подвески Жюли: книгу из латуни и олова, размерами похожую на обычный роман. Она была необычайно тяжелой. Габриэль потряс ее и решил, что внутри пустота. Внимательно рассмотрел. Смутно вспомнил, какие манипуляции совершил Поль, чтобы открыть подвеску его дочери. Нажать на скрытую кнопку… Перевернуть книгу и сдвинуть выпуклость в верхней левой части. Щелчок. Потянуть за другую. После многих попыток ему удалось взять верх над механизмом. Осталось только надавить на кружок в центре узора, в нижнем углу.
        Крышка сдвинулась, словно приглашая заглянуть внутрь. В тайнике лежала маленькая книга в переплете из светло-коричневой кожи, размером не больше блокнота, на которой был вытиснен ксифопаг, подобный тому, который был изображен на секретной двери у Траскмана. Золотыми чернилами на обложке было написано название:
        ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО КСИФОПАГА
        Габриэль достал книгу и с комом в горле посмотрел на нее, как на предмет пр?клятый, ядовитый, содержащий в себе самые страшные откровения. В томике было около пятидесяти рукописных страниц, заполненных красивым ровным почерком. Почерком Калеба Траскмана.
        Он приступил к чтению.
        75
        Лето 2005 (июль)
        Начиная с убийства Авеля Каином, художник изображал преступление. У Гойи или Жерико воспроизведение запретных действий лежало в основе их поразительных шедевров. «Смерть Сарданапала» Делакруа - по сути чистейшая жестокость, а посетители музеев приходят от нее в восторг. Кино, как и литература, превращает сцены убийства в скрытое наслаждение для глаза. Тот, кто читает или смотрит, так же причастен, как и тот, кто действует, он становится соучастником благодаря гипнотическому воздействию пролитой крови. Такова человеческая природа. Вуайеризм и смакование мерзости.
        Мы четверо, выдающиеся художники, основатели тайного общества Ксифопага, обладаем одной общей чертой: мы отличаемся от общей массы благодаря жестокости и аморальности некоторых плодов нашего труда. Нас осуждают, иногда ненавидят, часто не понимают. Не важно, откуда мы взялись, какие трудности преодолели на своем жизненном пути и какие страдания нам пришлось перенести: так или иначе, эшафот осуждения всегда довлел над всем остальным, принижая и разрушая нас.<….>
        Совершенно ошеломленный Габриэль опустился в кресло, в тишине переворачивая страницы. Эта книга существовала больше пятнадцати лет.
        <….>Что может быть отвратительней и возмутительней, чем убийство человеческого существа? Но что может быть приятнее для того, кто владеет искусством отнимать жизнь и вдобавок способен разделить этот талант с публикой? Союз, объединивший нас в общество Ксифопага, призван помочь нам раздвинуть пределы, достигнуть высшей формы современного трансгрессивного искусства и представить его глазам максимального числа зрителей.
        Данным манифестом мы, все четверо, обязываемся следовать своду изложенных правил и процедур, с тем чтобы наше начинание просуществовало так долго, как только возможно. Простое соблюдение всего, что изложено ниже, обеспечит долговечность наших усилий и навсегда оставит след в истории искусства. Разница между нами и художниками-убийцами в том, что мы позволим схватить нас, когда сами того пожелаем, то есть когда решим, что наш труд был достаточно плодотворен, чтобы раскрыть его конечную цель.
        Габриэля тошнило. Он читал то, что его разум никогда не решился бы сформулировать. Он столкнулся с обесчеловеченными суждениями, с методиками, строгими правилами и руководством к действию, разработанными компанией выродков.
        <….>Данная первая часть манифеста посвящена искусству идеального преступления, совершенно необходимого для успеха нашего предприятия. Во все времена самые знаменитые убийцы пытались воплотить это искусство в жизнь, романисты - разработать его детали, изобретая свои сюжеты, а художники - изобразить его на полотнах, занимающих целую стену. В рамках нашей деятельности нам необходимо дать наше собственное определение идеального преступления, присовокупив к нему набор правил, являющихся плодом долгих совместных размышлений и глубоких познаний в криминальных областях, полученных в результате изысканий, проведенных каждым из нас в близкой ему сфере искусства.<….>
        Габриэль продолжал читать. Правила идеального преступления излагались в строгом порядке, расположенные по степени их важности. Первым из них было отсутствие трупа. Невозможность обнаружить тело было проклятием и кошмаром следователей. Предлагались различные методы, как в дневнике Жюли. Первое место на пьедестале заняло химическое уничтожение. Потому что жидкость можно было рассеять, она могла быть поглощена почвой или вылита в канализацию. Далее Габриэль ознакомился с руководством к действию. Правила, настолько же конкретные, насколько леденящие, следовали одно за другим. «Наносить удар наудачу», «Никогда не появляться вместе», «Между преступлениями должно пройти время», «Не иметь никакой связи с жертвой». Речь также шла о подмене трупа, что в обязательном порядке подразумевало «наличие сообщника в органах, занимавшихся расследованием, с целью фальсификации анализов». Обговаривалось также, что сообщество будет регулярно собираться здесь в первую пятницу каждого месяца, а между этими собраниями любые контакты должны быть исключены. Ничто в их еженедельниках, бумагах или информационных данных не
должно указывать даже на малейшую связь между членами сообщества.
        Габриэль, не отрываясь, проглатывал эти исполненные абсолютного холода тексты. В другой части речь шла о «демонстрации» и о распространении результатов их труда. Потому что целью было не только совершить преступление, но и скормить его самым широким массам. Это и служило основным двигателем их деятельности. Они распространяли свои произведения среди знакомых и простой публики, с тем чтобы эффект от разоблачения, когда оно произойдет, был как можно сильнее. Все те, кто читал или видел, станут неотъемлемой частью художественной акции этих ненормальных. Благодаря трактату в его руках Габриэль стал свидетелем рождения новой формы искусства, самой гнусной из всех: искусства криминального.
        <….>Нам будет полезен каждый зритель. Они станут свидетелями идеального преступления, сами того не зная, но в глубине души, в самых тайных ее закоулках, они будут знать. Караваджо любил смотреть, как в глазах тех, кто любовался его картинами, отражается отвращение. Наши преступления станут тем идеальнее, что этот ужас будет увиден тысячами людей. Людей, которые за это заплатили. Индивидуумов, которые, когда все откроется, осознают истинную силу нашего начинания и всю мощь нашей акции.
        Так вот в чем было дело. Неужели столько страданий, столько риска - все из-за дерьмового тайного общества, целью которого было превратить преступление в маскарадный спектакль?
        Габриэль уже представлял себе, какое впечатление произведет это на сотни тысяч читателей Траскмана, когда в один прекрасный день раскроется правда. Он подумал о старом Паскале Круазиле, который, скорее всего, ничего не знал и каждый день разглядывал портрет похищенного и наверняка убитого молодого человека.
        <….>Однажды, когда мы примем решение, настанет момент разоблачения. Но, как в хорошем романе ужасов, ему суждено прийти как можно позже. В принципе это разоблачение должно исходить от нас самих, но его источник может находиться и вовне, оставаясь тем самым вне нашего контроля; и самым вероятным, хотя и чисто гипотетическим подобным источником является полиция.
        <….>В случае если третье лицо заподозрит одного из членов сообщества, ожидается, что каждый из нас обдумает и предложит эффективный выход, чтобы вырваться из-под власти чужака и не подвергать опасности деятельность общества. Наш союз, даже раненный, усеченный, попавший под подозрение, должен выжить до последнего из нас или до финального разоблачения.
        Не все методы действия их организации были упомянуты. Не приводились способы осуществления похищений (нигде не было речи о русских или о мафии), высказывания носили общий характер. Ни имен, ни мест. Также ни слова о природе распространяемых произведений. Габриэль знал, что Хмельник использует написанные им портреты, чтобы изобразить преступления, а Траскман свои книги, но двое остальных?
        Он получил частичный ответ, когда на последней странице появились четыре символические подписи, расположенные друг под другом. Эти психи подписали свой манифест собственными инициалами.
        КТ, АГ, АА и ДК.
        Калеб Траскман и Арвель Гаэка. Что до двух остальных… И вдруг буквы «АА» бросились в глаза Габриэлю. Это оказалось настолько очевидным.
        Андреас Абержель. Фотограф.
        76
        Сжимая в руке томик с манифестом, Габриэль бегом вернулся к машине и закрылся в салоне.
        - Абержель замешан!
        В мобильнике были слышны звуки дорожного движения: Поль куда-то ехал. После секундной паузы капитан жандармерии ответил:
        - Как ты узнал?
        - Я могу говорить?
        - Давай. Мартини едет следом в служебной машине. Мы только что выяснили, и часа не прошло, что фотограф причастен. Но, мать твою, ты-то как это узнал, если тебе положено сейчас сидеть дома и отдыхать?
        Габриэль почувствовал напряженность в его голосе, но решил выдать часть правды. Рассказал, как ему пришло в голову съездить в Польшу, как он спустился в подземелье под загородным домом Арвеля Гаэки, потом описал тайное общество Ксифопага. Зато он ни словом не упомянул о штампах на телах и связи с медицинским университетом Белостока, потому что собирался отправиться туда после их разговора.
        В двух тысячах километров от него Поль мчался во весь дух по автостраде А6. Он глянул в зеркало заднего вида, словно боялся, что их подслушают, убавил звук в колонках, подключенных к телефону через bluetooth.
        - Черт возьми, Габриэль! Такого уговора не было и…
        - Их было четверо, - продолжил тот, пропустив мимо ушей попреки. - Траскман, Гаэка, Абержель и какой-то четвертый маньяк с инициалами «Д. К.». Больше пятнадцати лет назад они написали манифест, который устанавливает кучу правил относительно того, как следует совершать идеальное преступление и представлять его широкой публике, не будучи пойманным. Эти типы собирались раз в месяц, они похищали людей и… изображали их или выводили в качестве персонажей в своих произведениях искусства. Если следовать их логике, то вполне вероятно, что б?льшая часть романов Траскмана, а не только «Последняя рукопись», опубликованных после две тысячи пятнадцатого года, скрывают преступления. Что касается Арвеля Гаэки, то речь шла о картинах, написанных a priori здесь, в Польше, которые он потом дарил знакомым, не вводя тех в курс дела…
        Поль не верил своим ушам. То, что рассказывал Габриэль, звучало как чистое безумие.
        - Что до Андреаса Абержеля, его делом были фотографии. Снимки, созданные на оцинкованных столах, когда жертвы были уже мертвы. Судмедэксперт тут ни при чем. Абержель, без сомнения, смешивал свои снимки с фотографиями других тел, которые он делал в зале для вскрытий, чтобы они затерялись в общей массе. Чтобы посетители смотрели на его преступления, не видя их по-настоящему, и становились чем-то вроде невольных соучастников.
        - Я не понимаю. Ты говоришь о подземелье. Так кто удерживал Жюли? Траскман или Гаэка? Ты же видел, как и я, секретную комнату у писателя.
        - Оба. Я думаю, что… что Траскман был действительно влюблен в Жюли и что он на протяжении нескольких лет держал ее в своем доме, возможно без ведома организации. Одним из фундаментальных принципов сообщества было полное отсутствие связи как с другими членами, так и с жертвами. А Траскман познакомился с Жюли в Сагасе и влюбился в нее. Он был с ней связан, а значит, пошел против манифеста, написанного его же собственной рукой двумя годами раньше. По-моему, с одной стороны, для него было важно сообщество со своими мерзкими преступлениями, а с другой - Жюли. До тех пор, пока… не знаю. Может, его дружки в конце концов все узнали и захватили Жюли. А может, если судить по заключительной части манифеста, Траскман сам отдал мою дочь этим скотам, прежде чем пустить себе пулю в голову, потому что не мог больше всего этого выдерживать. Не будем забывать, что он получал анонимные письма от Эскиме. Как бы то ни было, Жюли присутствует на картине Гаэки. Она… значит, она была заключена в подземелье в Польше. И теоретически, среди «фотографий» Андреаса Абержеля должна быть…
        Габриэль был не в силах договорить фразу. Поль уперся затылком в подголовник. Руки вцепились в руль. Он хотел бы сдержаться, но это было невозможно.
        - Она там была, - пробормотал он на одном дыхании. - Крупный план… расширенного зрачка был выставлен в Токийском дворце, снимок датируется две тысячи семнадцатым, тем годом, когда застрелился Траскман… Мне очень жаль, что приходится сообщать тебе это таким образом, Габриэль, но я не мог не сказать. Тебе не следовало звонить мне, тебе не следовало… Она мертва, Габриэль.
        Габриэль почувствовал, как телефон выскальзывает у него из рук. Подступали слезы, задрожали ноздри. На том конце Поль расслышал звук хлопнувшей дверцы, отдаленные рыдания, хриплые крики. Сделав глубокий вдох, с повлажневшими глазами, жандарм попытался обуздать эмоции. Сраная жизнь. Две или три минуты спустя до него снова донесся голос Габриэля:
        - Скажи мне, что вы схватите Абержеля.
        - У нас есть его адрес, мы гоним к нему. А ты должен сесть на самолет и вернуться как можно быстрее. Держись подальше от всего этого дерьма. Позволь нам разобраться.
        Габриэль покачал головой, утверждаясь в мысли, что подчиняться он не собирается. У него болело все лицо, искаженное отцовской мукой.
        - Да, да… Скоро вернусь.
        - Только действительно вернись, ладно? Я буду держать тебя в курсе. Об одном прошу: не сообщай пока Коринне. Я хочу это сделать, когда буду рядом. Я знаю, что Жюли была вашей дочерью. Но Коринна - моя жена.
        - Она твоя жена, - механически повторили на другом конце.
        - Мне очень жаль, Габриэль. От всего сердца, правда.
        Оглушенный, Габриэль нажал отбой. Жюли мертва… Окончательно мертва… Где-то в лесу раздался выстрел, и образы дочери исчезли из головы. Он снова увидел ее улыбающейся, услышал ее голос, она была здесь, рядом с ним. Но теперь все кончилось, Жюли навсегда останется жутким криком тоски, отраженным на картине Гаэки.
        В тот момент, когда этот психопат запечатлел ее своей кистью, она была еще жива, запертая там внизу. Потом она прошла перед безжалостным объективом Абержеля. Мертвая, лежащая где-то на металлическом столе. Кто лишил ее жизни? Каким образом? Он представил себе, как фотограф крутится вокруг ее трупа в поисках лучшего ракурса, и это настолько вывело его из себя, что он снова выскочил наружу. Кулаки взорвались болью, когда он ударил ими о ствол дерева.
        Литература, живопись, фотография. Одного не хватало. Какое было четвертое «искусство»? В какой форме обнаружит он Жюли на завершающем этапе ее странствия? Снова сев в машину, он повернул ключ зажигания и ввел в программу GPS адрес медицинского университета в Белостоке.
        Именно там он найдет последний кусочек этого чудовищного пазла.
        77
        Недалеко от квартала Марэ, между Третьим и Четвертым округом Парижа, жандармы оставили машину на паркинге недалеко от улицы Риволи и набережной Отель-де-Виль. Они двинулись по улице Руа-де-Сисиль, зажатой между многоэтажными зданиями, ресторанами, шоколадными бутиками и изысканной бакалеей. Полю было плевать на красоту вокруг, по правде говоря, он ничего не видел. Беспокойство покрывало все окружающее черной пеленой. Было уже больше трех часов, а Андреас Абержель так и не появился в Токийском дворце, хотя каждый день приходил туда к двум.
        Они с Мартини остановились перед тяжелой входной дверью. Имя Абержеля значилось среди десятков других на домофоне. Поль нажал на все сразу, кроме кнопки фотографа. В конце концов им открыли. Тревога резко усилилась, когда они толкнули тяжелую створку.
        Жандармы оказались в просторном мощеном дворе, окруженном зданиями, мастерскими, офисами и кабинетами адвокатов… Вдоль фасадов росли какие-то кусты, окна были маленькими и пыльными, как в старых магазинчиках антикваров. Шум уличного движения исчез, словно Париж затаил дыхание. Поль спросил себя, как мог царить такой покой в самом центре столь большого города. Когда удивление спало, жандармы обратились за помощью к встреченным жильцам или просто стучась в двери. После долгих бесплодных поисков одна дама указала им наконец лестницу на другой стороне двора: Андреас Абержель жил в квартире на последнем этаже.
        Деревянная лестница была крутой, как стремянка, а стены сходились так тесно, что Полю казалось, будто он движется в трюме старинного испанского галеона. Колено дергало, но он карабкался по скрипучим ступенькам с Мартини на запятках. Истина была там, только руку протянуть, и он не собирался сдаваться сейчас. Слышался звук таймера, включающего освещение.
        Двое мужчин добрались до седьмого этажа. Молча взяли на изготовку свои «зиг-зауэры». На лбу Мартини проступили капельки пота. Он умирал от страха.
        - Ты нормально? - тихо спросил Поль.
        - Нам следовало предупредить спецгруппу. Мы делаем глупость.
        - Это мне судить, а не тебе.
        Мартини заткнулся. Поль приложил ухо к двери: ничего. Неужели Абержель сбежал? Он едва успел постучать, как услышал щелчок в круглой входной ручке, и створка отошла под его толчком. Он обменялся быстрым взглядом с напарником: их ждали.
        Прихожая была заставлена пластиковыми ящиками, цирковой бутафорией, собранными в кучи разноцветными костюмами. Затаив дыхание, Поль шагнул через порог, выставив оружие вперед:
        - Андреас Абержель? Национальная жандармерия!
        Никакого ответа, ни малейшего поскрипывания паркета. Движением подбородка капитан дал знак Мартини, что в следующий момент они двинутся вперед. Держась начеку, жандармы миновали крошечную кухоньку, где еще стояла тарелка и лежали грязные столовые приборы. Слева пустая спальня. В конце коридора открылась большая комната-мезонин, кресла, висевшие на стенах полотнища синей, зеленой и красной ткани, стол, скамьи разнообразной формы. Мастерская фотографа.
        Мгновенно два ствола направились на совершенно голого мужчину, сидевшего в позе лотоса на огромном куске белоснежной ткани. Его тело было безволосым, молочной белизны. Череп, также обритый догола, блестел в свете многочисленных спотов. За его спиной было натянуто другое белое полотнище, похожее на киноэкран. Вокруг стояли зонты отражателей, на мужчину была направлена камера и два фотоаппарата на штативах.
        - Я знал, что вы придете…
        Поль сделал два шага в сторону Абержеля, держа того на прицеле. И тогда он увидел руки художника. В одной из них тот держал пульт. В другой - короткоствольный пистолет, легкий и компактный. Отточенным движением художник поднес оружие к краю нижней губы, ровно на уровне середины подбородка, наклонив дуло кверху. Его указательный палец лег на курок. Он казался безмятежным, словно буддист, полностью погрузившийся в медитацию.
        - Я тут глянул, перед самым вашим приходом, - заявил он совершенно спокойно. - Знаете, сколько их, подключенных к камерам в этот самый момент? Больше семидесяти тысяч. Семьдесят тысяч анонимов, которые наверняка сейчас с нетерпением ждут, когда же я разнесу себе мозги и создам мою последнюю коллекцию фотографий: своей собственной смерти. Я хотел бы дождаться сотни тысяч, но вы уже здесь. Похоже, придется поторопиться.
        - Не делайте этого.
        Когда Абержель встретился с ним взглядом, Поль не различил в глубине его зрачков ничего, кроме выражения разрушительного безумия. Этот человек был болен. Он не даст задний ход. Все происходящее было задумано как неотъемлемая часть его творчества. Словно подтверждая эхом мысли жандарма, снова зазвучал монотонный голос Абержеля:
        - В период между двадцать первым мая и двадцать девятым июля тысяча восемьсот девяностого года Ван Гог написал восемьдесят самых мощных своих полотен, прежде чем пустить себе пулю в грудь. Восемьдесят полотен, написанные за неполные семьдесят дней, которые продаются сегодня за десятки миллионов долларов. Своим «Пшеничным полем с воронами» в самые последние мгновения Ван Гог достиг истины, он нашел форму вечности, и больше надеяться было не на что. Что писать? И зачем? Как художник он был уже мертв. Самоубийство стало кульминацией. Без него Ван Гог, возможно, никогда не стал бы Ван Гогом.
        Теперь и Мартини держал фотографа под прицелом. Пот заливал ему глаза, он пытался утереть лицо о верх рукава. Он ничего не понимал из объяснений Абержеля.
        - То, что я готовлюсь совершить, каленым железом отметит умы и мир современного искусства. Вы помните Бэнкси и то, как он включил механизм уничтожения собственного произведения сразу после его продажи?[78 - В 2018 году на аукционе Sotheby’s была куплена картина Бэнкси «Девочка с воздушным шаром». Сразу же после окончания торгов картина была разрезана на лоскуты на глазах у участников торгов - она прошла через шредер, встроенный в раму. На своем сайте Бэнкси пояснил, что встроил уничтожитель в раму картины несколько лет назад и что причина этого состоит в том, что «стремление к уничтожению также является творческим побуждением» (афоризм русского философа Михаила Бакунина). Поскольку спрятанный в раме картины уничтожитель бумаги сработал только частично, результат акции стал новым арт-объектом, получив название «Любовь в мусорной корзине», и, по мнению обозревателей, подорожал вдвое.] Отныне оно не поддается оценке. Искусство иногда бывает таким непонятным и глупым. Вы сами увидите это, когда мои фотографии будут рвать друг у друга из рук за баснословные деньги.
        Пультом он указал на компьютер:
        - Я принял меры, чтобы те снимки, которые вскоре будут сделаны, автоматически отправились на электронный адрес моего агента, и вы ничего не можете поделать. Но гвоздь спектакля не в этом. Ибо то, что последует, уведет меня намного дальше. Типы вроде вас сочтут нас обманщиками, ненормальными, но мы станем знаменосцами, тем экраном, на который будут проецироваться самые причудливые фантазмы, а истинным знатокам мы предложим перенестись по ту сторону зеркала. Мы пошли дальше Ван Гога и Бэнкси, вместе взятых, мы будем одними из тех, кто революционизировал сам способ мышления в искусстве. Никто не сможет превзойти то, что мы сделали.
        Все это не имело никакого смысла, по крайней мере для того логического и приземленного ума, каким обладал Поль. Как и Траскман, и Гаэка, этот человек был всего лишь опасным безумцем, чей кровавый путь следовало пресечь.
        - Кто это мы? - спросил в ответ Поль.
        Абержель раздвинул губы. Металл дула сначала клацнул об эмаль зубов, потом исчез во рту. Мартини отступил на шаг, подняв обе руки, чтобы как-то разрядить обстановку:
        - Нет, не делайте этого. Не…
        Внезапно раздалось потрескивание, подобное тому, которое издает линия высокого напряжения, потом вспышки в невероятном ритме высвободили водопады света, пока два фотоаппарата щелкали пулеметными очередями. Раздался выстрел, и в то же мгновение белое полотно за Абержелем превратилось в кровянистый небесный свод. Капли взмыли вверх на несколько метров, заряженные энергией пули, взорвавшейся в задней части черепной коробки. Абержель рухнул. Темная густая кровь растеклась вдоль его правой щеки. Широко открытые глаза смотрели в один из фотоаппаратов.
        Десять секунд спустя вспышки погасли.
        И в комнате снова наступила тишина.
        78
        Равнины шли неровными волнами до самого горизонта, леса шелестели, болота и реки мерцали, как зат?ченные лезвия, под бледно-желтым солнцем. Габриэль прокладывал путь сквозь растительное царство всех оттенков зеленого с вкраплениями пламенеющей рыжины. Иногда он проезжал через деревни, где с церковных крыш слетали золотые отблески. Краем глаза он видел кладбища, деревянные дома, мощенные камнем и щебнем дороги. Ему казалось, что он погружается в чистоту мира, далекого от грохота, бетона, вечного бега человека наперегонки со временем. Уголок планеты, с которого отскребли лак и ложь, оставив лишь истину. Может, именно здесь, в этом уголке Польши, она его и ждет.
        Много раз Габриэль пытался связаться с Полем, но безуспешно. Удалось ли им задержать Абержеля? Отсутствие новостей было плохим знаком. Он оставил сообщения, потом, около четырех часов, въехал в Белосток, город-мозаику, где смешались дворцы в стиле барокко, старые текстильные фабрики, православные и католические церкви. Яркие фасады и широкие современные проспекты контрастировали с унылыми стереотипными кварталами, какие часто встречаются в городах бывшего советского блока. Слово «эсперанто» мелькало повсюду - отель «Эсперанто», кафе «Эсперанто»… Когда он, замедлив ход, проехал мимо посвященного Людвику Заменгофу Эсперанто мурала[79 - Мурал - в Польше: огромные картины, нарисованные на стенах домов.], который фотографировали туристы, то понял, что этот интернациональный язык возник именно тут, в нескольких метрах от него. Большая мемориальная доска на стене была данью почтения доктору Людвику Заменгофу, родившемуся здесь, в Белостоке, и создавшему эсперанто.
        Он припарковался в пяти минутах хода от медицинской академии, расположенной в центре города, во внушительном дворце Браницких, построенном в XVIII веке. Габриэль и представить себе не мог такой необъятности, с садами во французском стиле, университетскими зданиями вокруг, двумя больницами и спортивными сооружениями. Повсюду кишели студенты, они сидели на скамейках, что-то обсуждали между собой. У молодых все было впереди - будущие врачи, рентгенологи, исследователи. Габриэлю так никогда и не посчастливилось попасть туда, где выдают дипломы. Этот факультет воплощал все, что отныне было для него запретным: надежду.
        Габриэль подошел к одной из групп и объяснил по-английски, что ищет место, куда отправляют тела, предназначенные для научных нужд. Какой-то третьекурсник тут же сказал, что это лаборатория анатомии, и вызвался проводить его в нужное крыло. Габриэль предварительно навел справки: здесь учились более пяти тысяч польских студентов, но также и приезжие из Германии, Норвегии, Испании… Заведение пользовалось международной известностью благодаря своим высоким технологиям и качественному уровню образования.
        Оставив позади Музей истории медицины, открытый для широкой публики, Габриэль с вызвавшимся помочь студентом углубились в аркады барочного дворца. Миновав множество коридоров и спустившись по ступеням, молодой человек остановился перед застекленной дверью, над которой висел плакат с надписью: «Hic est locus ubi mors gaudet succurrere vitae». «Здесь то место, где смерть рада помочь жизни». Искомая анатомическая лаборатория. По другую сторону двери за столом сидела секретарша и разговаривала по телефону. Габриэль поблагодарил своего проводника и вошел.
        Дожидаясь, пока секретарша повесит трубку, он сделал вид, что просматривает брошюры, в которых, похоже, всячески превозносилось решение подарить свое тело науке. Легкий запах химических консервантов щекотал ноздри. Все окружение, факультет, куча студентов поблизости… Как трупы могли покинуть эти стены, чтобы оказаться в Бельгии?
        Когда секретарша освободилась, Габриэль объяснил, по-прежнему по-английски, что хотел бы поговорить с кем-то из руководителей лаборатории.
        - Очень жаль, но они все на собрании. Вам следовало назначить встречу. Наши профессора очень заняты. А вы по какому поводу?
        Габриэль пребывал в крайнем напряжении:
        - Это очень важно, речь идет о телах, приписанных к вашей лаборатории и найденных там, где они не должны были быть. Я проделал большой путь из Франции и не двинусь отсюда, пока не увижу кого-нибудь из вашего начальства.
        Женщина заколебалась, потом со вздохом поднялась. Через минуту она вернулась, ведя за собой длинную жердь в халате, с бровями и шевелюрой цвета талого льда. Темно-синие глаза за очками в круглой оправе только усиливали его сходство с трупом. Габриэль дал бы ему как минимум лет семьдесят при полном впечатлении, что первый же порыв ветра переломит его пополам.
        Когда секретарша заняла свое место, пришедший внимательно оглядел отметины на лице собеседника, после чего обратился к нему на хорошем французском, подергивая себя за мочку левого уха. Спереди на его халате красовался бейджик «Проф. Стефан Адамович».
        - Дирекция сейчас располагается в другом крыле, я единственный из профессоров анатомии этого факультета. Секретарша сказала мне о проблеме с телами?
        Габриэль протянул ему листок, на котором сам записал: «Медицинский университет Белостока: K417 и K442».
        - Мне нужно получить разъяснения по поводу двух трупов, на которых были эти номера, - сказал он. - Мне хотелось бы побольше узнать о том, как они покинули ваши стены, чтобы в результате оказаться в мешках для трупов, найденных на задворках заброшенного склада в Бельгии.
        Профессор нахмурился:
        - Склада? В Бельгии? Что вы такое говорите?
        Габриэль продемонстрировал ему экран своего телефона. Он прогнал снимок за снимком, потом увеличил те части, где был виден штамп.
        - По всей видимости, они не единственные, кто там оказался, - пояснил он. - Годами некто перевозил туда исходящие от вас трупы, чтобы избавиться от них, растворив в промышленной кислоте…
        Другое фото: цилиндр, наполовину разъеденное лицо, руки, отделяющиеся от тела в месиве буро-красного цвета. Старик потерял дар речи, уставившись на изображение.
        - Французские и бельгийские жандармы уже занялись этим делом, - продолжил Габриэль. - Если вы не ответите мне, совсем скоро вам придется иметь дело с ними.
        Адамович снял очки и сжал их в ладони:
        - Значит, сами вы не из полиции. Кто вы?
        - Отец, который ищет правду, и если придется прождать несколько часов, пока закончится собрание и кто-то из начальства мне эту правду изложит, то я подожду.
        Озадаченный профессор снова вгляделся в избитое лицо, потом перевел глаза на жуткие фото. Слегка покачал головой:
        - В кислоте… Почти за сорок лет работы я ни разу не слышал ни о чем подобном. Эти тела были под нашей ответственностью, нашей общей, и мне не меньшего вашего хочется понять. Смерть вас не пугает?
        - Я привык.
        - В таком случае идите за мной.
        Мужчины зашагали по коридору. Они прошли через дверь с магнитным замком, спустились на несколько пролетов и очутились в просторном помещении, где группа студентов сгрудилась вокруг профессора и стола для вскрытий. Десятки других столов, каждый со своей вытяжкой и системой очистки, выстроились рядами в безупречной чистоте. Чувствовалась циркуляция воздуха, но воздушные потоки не избавляли от запаха формалина, смешанного с трупным. Профессор Адамович коротко кивнул коллеге и продолжил путь.
        - Мы здесь получаем около пятисот трупов в год, - бросил он, поднося свой бейдж к считывающему устройству. - Б?льшая часть используется на месте для обучения медиков. Из помещения временного хранения, куда мы сейчас войдем, они перемещаются на подготовку, а потом на вскрытие. А затем они… - несколько секунд он подыскивал подходящее слово, - кремируются. Мы тщательно следим за крайне уважительным отношением к нашим донорам. Их личные данные не разглашаются. Единственные сведения, которые сообщаются студентам, - это возраст и причина смерти.
        - Вы сказали «б?льшая часть»…
        Адамович толкнул вращающуюся створку, которая вела в помещение вдвое б?льших размеров, закрыл за собой дверь и зажег свет. Габриэль попал в царство смерти, где угадывался мягкий посвист ее острой косы. Тут стояли восемь огромных прямоугольных прозрачных цистерн, накрытых плотно натянутыми толстыми кожухами. Они были как минимум трехметровой высоты. Внутри - десятки обнаженных мужчин и женщин, лежащих друг на друге, как костяшки домино. Из-за толщины стекла их конечности казались деформированными, а лица вздувшимися, отвратительными.
        - Если я сказал «б?льшая часть», то потому, что другая часть перепродается польским предприятиям, специализирующимся на медицинских материалах. Например, тем из них, кому необходимо совершенствовать протезы, скобы, хирургические инструменты. Мы также снабжаем различные исследовательские центры.
        Торговля трупами, бизнес на смерти… Эта мерзость казалась Габриэлю выше его понимания. В текучей тишине он подошел к одному из сосудов. В свете ламп консервирующая жидкость приобретала светло-желтый оттенок и напоминала сироп. Бессловесные обитатели этих продезинфицированных вод походили на грубые резиновые куклы.
        - Все это находится под строжайшим контролем и учетом, - продолжил профессор. - Чисто научная заинтересованность третьих лиц, которым передаются тела, должна быть подтверждена. В тех случаях, когда дается зеленый свет, наше руководство подписывает сертификаты, подтверждающие происхождение тела. Получающие такие документы предприятия или центры должны тщательно их хранить, поскольку это совершенно необходимо для отслеживания. Каждый труп, поступающий сюда, регистрируется, информация зашифровывается и дублируется на серверах. Сертификат клиентов лаборатории имеет юридическую силу только в том случае, когда он наличествует также и в наших базах данных. Такой двойной контроль призван, как вы понимаете, помешать спекуляции трупами.
        Спекуляция трупами… Выражение проделало извилистый путь в уме Габриэля. Он столкнулся взглядом с существом, чья голова теперь была непропорционально деформирована, поскольку ее слишком раздуло в растворе, опустил глаза и заметил штамп на его бедре: этому телу присвоили номер К324.
        - Кому были отправлены интересующие меня тела? - спросил Габриэль у профессора.
        Стефан Адамович направился к компьютеру, стоявшему на подставке в глубине помещения:
        - У меня только ограниченный доступ к базам данных, например, я не могу узнать личность этих тел или их происхождение, но на ваш вопрос я ответить могу.
        Введя пароль, он запустил поиск. Стоя напротив профессора, по другую сторону компьютера, Габриэль почувствовал, как у него пересохло в горле. Он добился своего, сейчас он наконец-то получит последние ответы. Лицо Адамовича скривилось. Светящийся квадрат экрана отразился в его очках, когда он поднял мрачный взгляд на Габриэля.
        - Эти номера действительно зарегистрированы… Речь идет о двух телах женского пола, одинакового возраста и веса, которые покинули наши стены двенадцать дней назад и были отправлены в Пясечно, город недалеко от Варшавы. Именно там находится знаменитый пластинариум[80 - Пластинариум - от слова «пластинация»: метод бальзамирования и консервации анатомических препаратов, заключающийся в замене воды и липидов в биологических тканях на синтетические полимеры и смолы. Метод впервые разработан доктором Гюнтером фон Хагенсом в 1977 году. Он же открыл в немецком городе Губен, на границе с Польшей, свою мастерскую и музей - «Пластинариум» доктора Гюнтера фон Хагенса. В пластинариуме выставляются пластинаты.] профессора Дмитрия Калинина.
        Дмитрий Калинин. ДК. Четвертый член сообщества. Габриэль не отрывал глаз от губ преподавателя, в то время как электрический разряд проходил через все его тело вплоть до затылка.
        - Под пластинариумом вы имеете в виду…
        - Место, где Дмитрий Калинин свежует человеческие тела.
        79
        Оглушенный, Габриэль прислонился к стене, борясь с сонмом черных бабочек, заполонивших все поле зрения. Дурманящий запах формалина вызывал головокружение. Он попросил Адамовича вывести его наружу. Пять минут спустя они сидели на скамейке. Бледный как мел Габриэль хватал воздух глубокими вдохами.
        - Объясните, - пролепетал он.
        Профессор дернул подбородком в сторону здоровающихся с ним студентов. Он засунул руки поглубже в карманы халата, как будто ему стало холодно. Лицо Адамовича было сумрачным, и никакое солнце не могло ничего с этим поделать.
        - В конце девяностых годов Дмитрий Калинин придумал технологию на основе ацетона, заключающуюся в том, что из человеческих или животных клеток удаляется вся вода, с тем чтобы предохранить труп от разложения. Затем он применяет полимеризацию с помощью силикона, эпоксидной смолы или полиэфирного волокна, что делает тело пластифицированным и совершенно податливым. Потом он избавляет его от кожи, чтобы тело предстало во всей сложности своей мускулатуры, вен, артерий или внутренностей. И тогда он может придать освежеванным и не подверженным гниению трупам позы, подобные тем, какие принимают живые существа в процессе своей деятельности. Гуляющие, танцующие…
        На Габриэля нахлынули образы. Он уже слышал об этом, сталкивался с жуткими изображениями в репортажах по телевизору.
        - Калинин по происхождению русский. Блистательный анатом, который долгое время работал в очень известной медицинской академии Новосибирска, в Сибири, прежде чем перебрался в Польшу, с тем чтобы целиком посвятить себя исследованиям и продвижению своего уникального метода, не существующего нигде в мире. Здесь он создал частный институт пластификации. Именно с этого момента наш университет и два других местных заведения начали снабжать его телами для научных изысканий.
        Сибирь, русские… Габриэлю трудно было сосредоточиться на том, что рассказывал профессор. Чудовищная мысль, словно кульминация всех его открытий, рождалась в его голове.
        - Калинин совершил настоящую революцию в макроскопической[81 - Макроскопический - видимый невооруженным глазом.] анатомии. Когда-то его намерения были чисто педагогическими и похвальными: он хотел сделать анатомические познания более доступными как для учащихся, так и для простых смертных. Как мы функционируем? Из чего мы состоим? Очень быстро под этим прикрытием Калинин собрал около тридцати освежеванных тел и организовал в Польше выставку, первую в своем роде. Это произошло прямо в канун двухтысячного года. Выставка стала событием, успех был оглушительный. Люди толпами приезжали со всей страны и даже из соседних стран, чтобы посмотреть на завораживающие скульптуры из человеческих тел. Ввиду такого интереса эти «пластинаты», как он их называет, покинули пластинариум и демонстрировались повсюду, от Токио до Сан-Франциско, под названием «Inside Body»…[82 - «Тело изнутри», «Внутри тела» (англ.).] Они вызвали множество споров и ожесточенную критику, и это, безусловно, только поспособствовало тому, что в две тысячи третьем передвижная выставка стала самой популярной в мире.
        Габриэль представил себе посетителей, восторгающихся трупами, которых лишили самого интимного, отняв к тому же право покоиться в мире. Анонимы, которые жили и дышали, были в конечном счете на веки вечные выставлены на всеобщее обозрение, голые, освежеванные, нарезанные на куски. Он снова подумал о Жюли, о Матильде. Эти мысли были невыносимы.
        - Он продолжает?.. - бросил Габриэль, разглядывая свои раскрытые дрожащие ладони. - Этот его музей, свежевание, он и сегодня продолжает?
        Профессор кивнул:
        - На сегодняшний день его творения увидели более двадцати пяти миллионов человек. Притягательность пересиливает страх перед трупами. Калинин постоянно прикрывается собственными многочисленными академическими титулами и анатомическими традициями Возрождения, чтобы оправдать свою крайне спорную деятельность. Леонардо да Винчи, Везалий… Препарирование трупа всегда существовало и считалось важнейшим этапом обучения специалистов. Калинин, дабы оградить себя от всякой полемики, даже привлек медиков, которые проводят учебные занятия в его пластинариуме, заведении, где имеются и конференц-залы, и выставочные пространства, и помещения, оборудованные для вскрытия тел. У него также есть свой сайт в Интернете, на котором он продает пластинированные анатомические части - органы, мускулы, кости - более чем четыремстам лабораториям и университетам для «обучения и подготовки подрастающей смены». Некоторые из предметов его производства находятся даже здесь, в наших классах. Что до количества освежеванных, основная часть которых постоянно находится в пластинариуме, их больше четырехсот, из которых около сотни
животных…
        Четыреста… Габриэль не мог выдавить ни слова.
        - Но дураков нет, - обронил профессор. - Понятно, что за видимостью ученого скрывается художник, который жаждет добиться признания и оставить свой след. У каждой «скульптуры» имеется своя пояснительная табличка и название, дата создания и подпись Калинина. Такой способ презентации вписывается в традицию истории искусств, он позволяет отличить одно произведение от другого, но ничего научного тут нет. Калинин в конечном счете создал новую форму экстремального искусства. Ему нравится фигурировать то в одном скандале, то в другом. На сегодняшний день он достиг несравненных высот в трансгрессии и профанации. Он даже придумал парные пластинаты, имитирующие половой акт, беременных женщин… И он выплачивает пожизненную ренту польскому баскетболисту ростом в два метра сорок восемь сантиметров, пораженному серьезной болезнью, в обмен на его будущий труп. Напрасно Церковь пыталась несколько раз возбудить против него дело, не существует никаких четко обозначенных юридических инструментов.
        Адамович тяжело вздохнул:
        - Если бы Калинин предлагал публике просто тела в гробах, ни у кого не возникло бы желания пойти посмотреть. Но, назвав их произведениями искусства, он привлекает толпы. Люди разглядывают анатомию, как смотрели бы на жестокую картину. Разве искусство не является воплощением живого в неодушевленном? Некоторые из результатов его «творчества», если можно так выразиться, напоминают творения Сальваторе Дали, Микеланджело, Йозефа Бойса, горячим поклонником которых Калинин является.
        - И вы все равно продолжаете снабжать его тем, что он рассматривает как исходный материал, как сырье…
        - Не я. Я всего лишь профессор, не всегда согласный с действиями своей дирекции, особенно в данном случае. И могу вам сказать, что идут жаркие споры, даже на нашем факультете. Но ни для кого не секрет, что здесь задействованы большие деньги. Кроме того, доноры, которых мы ему поставляем, еще при жизни подписали свое согласие на то, чтобы их будущий труп был использован в таких целях. Это может показаться странным, но для некоторых оказаться в музее, пройдя через руки Калинина, является альтернативой разложения, способом существовать вечно… Некоторые профессора даже в шутку говорят, что те, кто завещает свои тела пластинариуму, получают пожизненный бесплатный входной билет.
        Он замолчал, как будто его жесткий диск внезапно засбоил, и повернулся к Габриэлю:
        - Ваша очередь рассказывать.
        Габриэль расширенными зрачками смотрел в землю, уйдя в свои мысли. Он снова видел два тела, подвешенные на лебедку и погруженные в кислоту, чтобы полностью исчезнуть с лица земли. Эти трупы, которые Калинин купил здесь, в анатомической лаборатории, чтобы иметь возможность официально их освежевать…
        Чего он так и не сделал.
        - Его интересовало только получение сертификатов, - пробормотал он сквозь зубы.
        - Что, простите?
        Габриэль встал и на мгновение повернулся лицом к собеседнику, оставшемуся сидеть на скамейке:
        - Спасибо.
        Прежде чем медик успел хоть как-то отреагировать, Габриэль быстрым шагом пошел прочь, втянув голову в плечи. Он миновал толпу студентов, свернул за ограду и исчез на улице. Если польские копы в ближайшее время начнут задавать вопросы, вполне вероятно, что Стефан Адамович расскажет им о французе, описать которого невозможно из-за его распухшего лица. Он объяснит, что этот странный человек искал информацию о двух телах, К417 и К442, и показал жуткие фотографии, в том числе растворенной плоти. Следователи попытаются понять, что двигало иностранцем. Разумеется, они отправятся в пластинариум, обнаружат по всем правилам составленные сертификаты, выданные медицинским факультетом Белостока, и попросят показать соответствующие освежеванные тела. И те будут предъявлены. Копы ничего не поймут. Потому что истина выходит за пределы всего, что может вообразить нормально устроенный мозг.
        В тот момент, когда он подходил к своей машине, ему пришла лаконичная эсэмэска от Поля:
        Абержель покончил с собой.
        Габриэль бросил мобильник на пассажирское сиденье и прислонился затылком к подголовнику, массируя глазные яблоки. Еще один из этих скотов выскользнул из их рук…
        Он ввел в программу адрес пластинариума, найденный в Интернете. Через три часа он будет на месте. В конечном пункте. Он не повернет обратно. Он отрубит последнюю голову мерзкой гидре, которая годами творила зло якобы во имя искусства. Жюли, Матильда и, без сомнения, многие другие были отданы на откуп перу Калеба Траскмана. Кисти Арвеля Гаэки. Фотоаппарату Андреаса Абержеля. И скальпелю Дмитрия Калинина. И на нем кровавая эпопея заканчивалась.
        Калинин добывал трупы на факультете, избавлялся от некоторых из них в цистернах с кислотой и подменял анонимами, которых он и его шайка выродков когда-то похитили.
        Потом он их свежевал, прежде чем выставить на обозрение публики, прикрывшись сертификатом. Идеальное преступление…
        Пальцы Габриэля крепче вцепились в руль. Царствование этой мрази окончено.
        Он убьет его собственными руками.
        80
        В реве мотора Габриэль домчался до Пясечно, небедного городка в окрестностях Варшавы. Современные большие магазины, гостиницы, ряды красивых домов, обсаженных деревьями. Вдоль магистрали, ведущей в торговую зону, протянулся серый трехэтажный параллелепипед с множеством дымчатых окон на фасаде; стоявший отдельно и окруженный просторным паркингом, где еще оставалось десятка четыре машин, он напоминал бы гостиницу при аэропорте, перевалочный пункт анонимных пассажиров, если бы не гигантские алые буквы, подсвеченные спотами, на плоской крыше здания: «ПЛАСТИНАРИУМ». Габриэль почувствовал себя еще более подавленным, увидев это внушительное строение среди многих прочих, в двух шагах от огромного спортивного супермаркета, выглядевшее как очередное место «культурного времяпрепровождения», куда отправляются по субботам, завершив поход по магазинам.
        Время было ближе к четверти седьмого, ночь уже подступала, но центр был еще открыт. Габриэль припарковался подальше, рядом со складом товаров. Его пальцы забегали по клавиатуре телефона, он порылся в Интернете и извлек портрет Дмитрия Калинина. Семьдесят лет, костлявое лицо, нос тонкий, как лезвие коньков, глубокие глазницы, откуда поблескивают две серые змеиные радужки. Даже на фотографиях, где его сняли у стола для вскрытий со скальпелем в руке, он был в черной шляпе-борсалино. Эта сволочь позировала с легкой улыбкой, которая скоро навсегда исчезнет с его лица. Габриэль об этом позаботится.
        Габриэль надел черную каскетку, только что купленную в центре города, снял свою куртку, сменив ее на новенькую нейлоновую парку того же цвета, и натянул кожаные перчатки. Руки все еще дрожали, и он приложил ладонь к груди, под свитером. Сердце билось слишком быстро, слишком сильно, но это было сердце отца, которому, возможно, предстояло обнаружить тело дочери в закоулках этой гнусной выставки. Отца, который готовился хладнокровно убить человека, чтобы отомстить за своего ребенка.
        Он вылез из машины, опустил голову, заметив у входа камеру, и зашел в холл пластинариума. Посетители прохаживались туда-сюда. У турникетов стояли два контролера. Габриэль глянул на объявления, переведенные на различные языки, в том числе на английский. Конференции, кинозалы, exhibition center[83 - Выставочный центр (англ.).]. Были указаны тарифы - групповые, для студентов, для пожилых.
        Чуть дальше красовалась цитата Калинина: «Пластинация выявляет красоту под кожей, навеки застывшую между смертью и разложением». В рамках висело множество вырезок из газет всего мира, восхваляющих успех выставок. Отдельное объявление уточняло, что все тела являлись добровольным приношением науке, а личные данные, возраст и причина смерти оставались конфиденциальной информацией. В качестве аперитива в центре коридора под стеклянным куполом был выставлен десяток сердец, от самого маленького - сердца колибри - до самого большого - сердца кита. Синие вены, алые артерии. Путешествие начиналось.
        Пространство здания было непомерным. Где скрывалась лаборатория, в которой Калинин занимался свежеванием? Был ли русский сейчас на месте? Служащий за стойкой сделал все, чтобы убедить Габриэля отправиться восвояси: сегодня вечером больше не будет ни конференций, ни фильмов, через несколько минут объявят, что посетителей просят пройти на выход. По-английски Габриэль настоял, чтобы ему все-таки продали билет. Работник довольно нелюбезно вручил квиток:
        - Как пожелаете.
        - Господин Калинин здесь? Мне бы очень хотелось поговорить с ним.
        - Господин Калинин ни с кем не встречается вне своих конференций или публичных выступлений. Он работает поздно и много. Вам остается десять минут до объявления по громкоговорителям. Первая часть выставки посвящена животным, это туда. У вас не будет времени осмотреть верхние этажи, нужно как минимум два часа, если не хотите ничего пропустить.
        Значит, Калинин был где-то здесь, за работой. Габриэль постарался умерить свою нервозность и, не снимая перчаток, протянул билет контролеру. Глянул на закрытые двери справа, предпочел не задерживаться. Контролер внимательно на него посмотрел и позволил пройти через турникет. Выставка начиналась в конце коридора, однако по дороге в нишах уже экспонировались части костей и органов с пояснительными табличками рядом. Габриэль зашел в первый зал, погруженный в полутьму и задрапированный черной обивкой. Оазисы желтоватого света нависали над огромными стеклянными кубами.
        Внутри были освежеванные животные. Габриэль был потрясен ощущением ужаса вкупе с абсолютной красотой, исходящим от пластинатов. Как если бы обитатели Ноева ковчега собрались здесь, в движении, любопытствующие или испуганные, а ветер небывалой жестокости заставил их застыть на месте, а потом сдул с них шкуру и плоть так, что они этого не заметили. На пьедесталах две серны стояли друг напротив друга на задних ногах, рога к рогам, в разгар противостояния. Их оголенные мускулы бугрились, сухожилия и нервы свивались под суровым взглядом половинки быка, разрезанного вдоль туши. С одной стороны он казался нетронутым - короткая красновато-бурая шерсть и сверкающий глаз. С другой стороны открывалась невероятная механика живого организма.
        Животные были повсюду, разрезанные, выскобленные, наструганные. Уже прозвучало объявление о закрытии выставки. Редкие посетители, прогуливающиеся по залам, послушно развернулись и потянулись обратно, в то время как Габриэль двинулся вперед. Он увидел верблюда, у которого все десять систем организма были сделаны видимыми - мускульная, нервная, костная, пищеварительная… - прошел мимо стремительно бегущего страуса с выпученными глазами, развернутыми крыльями и быстрым телом, от которого не осталось ни костей, ни плоти, ни мускулов, зато оно демонстрировало девяносто шесть тысяч километров вен, артерий, артериол и капилляров. Габриэль представил себе титанический труд, сотни часов, которые потребовались Калинину, чтобы добиться подобного результата, столь чистого, столь эстетичного. И столь отвратительного тоже… Ибо где проходит грань между жизнью и смертью? Смерть - это разрушение, гниение, тлен, окончательный предел любой формы существования. Но то, что здесь?!
        Пройдя через другие пространства, посвященные настоящим человеческим органам, сначала здоровым, потом больным, - легкие, почерневшие от табака, внутренности, пожранные раком, печень, разложившаяся от цирроза, - Габриэль добрался до лестницы, у подножия которой висела табличка: «Анатомическая выставка настоящих человеческих тел». Каждый шаг, каждая ступень, на которую он поднимался, были голгофой. Габриэль чувствовал смерть вокруг себя, она витала в воздухе едким отравляющим запахом. Пусть последние двенадцать лет исчезли из его памяти, в этот момент он был раздавлен грузом каждого прошедшего дня, всех бессонных часов, когда он беспрестанно искал Жюли.
        Его адские поиски подошли к концу. Возможно, его дочь была наверху, в обличье искусственной жизни или еще живой смерти, в чем-то вроде неопределимого, чудовищного, извращенного промежутка. И он поднимался, чтобы встретить ее взгляд. Прикоснуться к ней. Какую отвратительную судьбу уготовил ей Калинин? В какой форме решил ее представить?
        На втором этаже хранитель маялся перед входом в зал с рацией в руке, подгоняя самых недисциплинированных посетителей выставки, чтобы они быстрее шли к выходу. Габриэль мгновенно свернул к туалетам. Выключил свет, на ощупь забрался в одну из кабинок, опустил крышку унитаза, сел и стал ждать. Минут через десять он услышал тяжелые шаги, медленный скрип входной двери. Мужчина даже не дал себе труда все осмотреть и просто ушел.
        Габриэль просидел неподвижно еще около получаса, опершись локтями о колени и скрестив ладони под подбородком, пока не воцарилась полная тишина. Когда он вышел, весь этаж был погружен в абсолютную темноту, только зеленые дежурные лампочки подсвечивали аварийные выходы. Но внизу лестницы он различил голубоватый свет и звук мужских голосов. Возможно, последние служащие у приемной стойки заканчивали подсчет сегодняшнего сбора в кассе или готовились к завтрашним экскурсиям. Габриэль постарался ступать легче перышка и направился к помещению в глубине. Только там он включил мобильник вместо фонарика.
        Освежеванные встретили его.
        81
        Поль с силой сжимал Коринну в объятиях. Она горько плакала, уткнувшись в его плечо и невидящими глазами уставившись в очаг камина, где умирали угли. Каталог выставки «Морг», открытый на странице с мертвым глазом Жюли, лежал на столе в гостиной.
        - Почему? Почему они это сделали?
        Слова мучительно вылетали из глубины ее горла. Она мгновенно узнала глаз своей дочери, прежде даже, чем Поль успел открыть рот. Он пересказал ей последние официальные выводы их расследования. Современный художник, некий Андреас Абержель, годами фотографировал крупным планом трупы, готовя свою выставку. Среди прочих была Жюли и другая, исчезнувшая из Орлеана девушка, Матильда Лурмель. Кто их убил? Затерялись ли среди снимков и иные жертвы похищений, чьи личности тоже тайно присутствовали в книгах Траскмана? Он не знал этого, но Абержель и Траскман были гнусными соучастниками преступления, все обстоятельства которого еще предстояло выяснить. Что до мертвой девушки на берегу, теперь стало известно, что ее звали Рада Бойков и она в свое время была замешана в похищении Жюли. Продолжается розыск ее убийцы, но следов пока не обнаружили.
        - На данный момент мы не располагаем никакими конкретными доказательствами связи между Абержелем и Траскманом, - продолжил он. - Что их объединяло? Как они познакомились и пришли к совершению таких чудовищных действий? Мы не знаем. Но эти субъекты были не такими, как ты и я. Внутри их жил дьявол.
        Поль лгал. И будет вынужден лгать всем до конца своих дней. Коринна отстранилась от него. Села на диван, чуть наклонилась вперед и, слегка раскачиваясь, стала глядеть на угли.
        - Я хочу, чтобы тело моего ребенка нашли.
        За ее спиной Поль потирал веки. Значит, это никогда не кончится. Он подошел, открыл стеклянную дверцу, добавил еще одно полено и подтолкнул его кочергой. Огонь в камине стал медленно разгораться.
        - Сейчас начинается новое очень сложное расследование. Нам придется сотрудничать с полицией Орлеана, которая работала над исчезновением Матильды Лурмель. Потом с парижскими копами по самоубийству Абержеля. А еще обыск в доме писателя. Короче, куча усилий по делу, которое расползается, как спрут.
        Он присел рядом с женой и, замолчав, тоже стал смотреть на огонь. Завтра он присоединится к Мартини в Париже для координации последующих действий с начальником комиссариата того округа. Самоубийство было бесспорным, тому свидетельство - видео и фото, но, разумеется, будет сделана попытка объяснить поступок фотографа. Придется изворачиваться, чтобы они не начали рыть глубже, чем следовало.
        Потом через несколько дней он вернется повидать Габриэля и убедит его прекратить свои поиски. Вопрос выживания. Они избавятся от дневника Жюли, переформатируют карту памяти его телефона, чтобы не осталось никаких следов русского и трупов со склада. Любой ценой нужно сделать так, чтобы Габриэль держался как можно дальше от этих ужасов, чтобы он занялся своим здоровьем и вернулся к обычной жизни, иначе они оба окажутся за решеткой.
        Поль поцеловал Коринну в лоб, натянул ей на плечи плед, когда она прилегла на диван под действием таблеток. Прибавил звук в телевизоре и спустился в подвал. Заперся. Распаковал обернутую в простыню картину Паскаля Круазиля, положил ее на бетон, полил бензином и поджег. Портрет молодого незнакомца съежился, покоробился под пузырьками раскаленной краски и начал распадаться, пока не превратился в ничто.
        Поль спросил себя, каким монстром стал он сам, отняв у родителей последний шанс узнать про судьбу их ребенка. Они, возможно, до сих пор ждут у телефона или вздрагивают от каждого звонка в дверь. Но этот аспект расследования надо уничтожить… Тайное общество Ксифопага должно навсегда сгинуть во мраке карпатского леса. И если «ДК» останется безнаказанным, ничего не поделаешь. В любом случае ничто уже не вернет Жюли.
        Он подмел пепел, собрал его в ведро и рассыпал в саду. Пепел закружился облачком черных бабочек. Небо по-прежнему тяжко нависало над городом. Поль посмотрел в долину. Огни Сагаса внизу мерцали как робкие китайские фонарики, некоторые из них терялись на горных склонах, далеко-далеко за темным кубом тюрьмы. Люди жили и умирали здесь, не счастливые и не несчастные. Поль хотел быть как они. Эта жизнь с женой и дочерью его вполне устраивала. Однако он знал, что ему придется бороться, чтобы уберечь эту жизнь, какой бы простой она ни казалась.
        Он ополоснул ведро, закрыл дверь гаража и, прихрамывая, вернулся в гостиную. Коринна уже спала. Он выключил телевизор и пристроился у жены за спиной, обняв ее обеими руками. Когда он почувствовал, как тихо бьется ее сердце, а в его собственной груди разливается теплая волна, он понял, что не все еще умерло и среди всех этих зверств еще осталось место надежде на любовь.
        82
        Габриэль готовил себя к тому, что попадет в преисподнюю, окажется среди жертв самого изощренного насилия, превосходящего все, что может вообразить человеческий разум.
        Перед ним в полости рассеянного света всплывал застывший лес освежеванных. Первый пластинат возник, протягивая к нему ладонь. «Рукопожатие». Скелет, прикрытый кожей до ребер, с высушенными сухожилиями, прикрепленными к костям, пожирал его глазами, приподнявшиеся пергаментные губы обнажали голые корни зубов. Когда Габриэль обошел его, ему показалось, что скульптура двинулась за ним и сейчас схватит и сломает ему хребет.
        Затем образ всадника Апокалипсиса, впечатавшийся в его сознание, материализовался и встал перед ним. Как и в его давнем воспоминании, это был не мужчина верхом на вздыбленном животном с содранной кожей, а женщина или, по крайней мере, внутренность того, что было женщиной. Ее лишенные век глаза сверлили его так, что ему показалось, будто она вот-вот обрушится на него со всей силой своей ярости и оторвет ему голову. Она сжимала в руке собственный мозг, словно отбитый у врага трофей.
        Габриэль почувствовал, как из него утекает вся энергия, словно ее высасывали мертвецы. При каждом шаге он боялся рухнуть. Потому что дальше его, возможно, поджидала дочь. Она могла скрываться в любом образе, под видом любого из представленных здесь кошмаров. Лишенные плоти личины толпились вокруг - анонимные, жуткие. Сидела ли Жюли верхом на этом коне? Или она была выставлена справа, разрезанная на восемьдесят девять ровных ломтей и растворенная в пространстве? Или же она была мускулистой воительницей, полностью освежеванной и держащей кончиками пальцев тяжелый груз своей кожи, будто предлагая ее первому встречному?
        Чуть дальше Габриэль обнаружил «Человека взорванного», сборную композицию из фрагментов тела, монументальную скульптуру более пяти метров в ширину, похожую на стоп-кадр, сделанный в долю секунды, последовавшей за взрывом противопехотной мины. Прямо за ней его потряс вид продольно разрезанного тела лежащей женщины, беременной почти восьмимесячным ребенком. Выставленные рядом в крошечных витринах эмбрионы различного возраста позволяли отследить все этапы дородового развития.
        И люди приходили восхищаться этим… Подобный акт трансгрессии выявлял людоедские и некрофильные инстинкты. В это мгновение он спросил себя, кто же в конечном счете является монстрами.
        Лес смыкался вокруг него, освежеванные теснились все ближе, угрожающие, с обнаженными челюстями и умоляющими руками. Габриэля мучила жгучая, разрывающая боль, потому что не было никакого способа хотя бы мысленно представить себе человеческий облик этих мерзостей, отличить пластинаты, изготовленные на основе тел, полученных через медицинские университеты, от тех, кто попал в руки Калинина живым. Сколько похищений, сколько убийств? Какие пытки? Мысленно он видел, как этот садист работает с еще живыми жертвами, раздвигает плоть, отделяет сухожилия от костей точными движениями лезвия…
        Габриэль миновал «Человека-шкаф», у которого отдельные части тела вынимались, предлагая нечто вроде органического самообслуживания, когда уловил в темноте поскрипывание двери, через которую прошел чуть раньше. На мгновение ему показалось, что во мраке блеснули чьи-то глаза, но когда он посветил в ту сторону, то понял, что это были глаза освежеванного в позе стрелка из лука с направленной на него стрелой. Он устремился туда, оказался в гуще армии трупов, сжал кулаки, готовый нанести удар. В том же порыве, к которому добавился страх, Габриэль пронесся через стеклянный коридор, подобие туннеля в аквариуме, с кусками человеческих тел по обе стороны, которые пытались воссоединиться, прижимаясь внутренностями к стеклу. Эти создания невыносимо угнетали его.
        Где он находится? В каком направлении идти? Он двинулся наугад, застыл, когда «Бегунья» с мускулами наружу и широко распахнутой челюстью, напрасно старающейся втянуть в себя кислород, едва не бросилась на него. Махровая повязка на ее правом запястье была помечена черным рисунком: голова лошади.
        Матильда.
        Он всхлипнул, отступил на шаг, споткнулся о деревянный цоколь. Обернулся. Прямо перед ним был наивысший кошмар, завершение его поисков, материализация годов неизвестности.
        Она была тут.
        Спустя двенадцать лет он нашел ее.
        83
        Чудовищное произведение называлось «Играющая в шахматы».
        Сидя перед шахматной доской, расположенной в центре стеклянного стола, освежеванная размышляла, положив руки по обе стороны деревянной доски и устремив глазные яблоки на разыгрываемую партию. Ее мозг поблескивал в открытой черепной коробке, лицо напоминало венецианскую маску, изящно отделенную от всего остального, со спины сняли кожу, словно кожуру с апельсина: каждый лоскут кожи и мускул был отделен и отведен в сторону, как крыло. Позвоночник отсвечивал, похожий на большую змею из слоновой кости.
        Габриэль рухнул на колени. Его пальцы прикоснулись к холодным фалангам, руслу вен. Он ощутил всю необъятность пустоты, заполнившей отныне каждую клеточку этого отвратительного предмета, который когда-то был его ребенком. Посмотрел на лишенную плоти маску, в которой проступили знакомые черты, на манеру сидеть в раздумье, на складку губ…
        Это была она, точно она. И в то же время не она. Всего лишь пластифицированная органическая материя, вид которой был невыносим, модель, из которой извлекли всю воду и накачали силиконом. Искать в ней человеческие следы означало натыкаться на леденящий ужас пугала.
        Он встал на ноги, когда испепеляющая волна гнева захлестнула голову, еще раз глянул на это создание, опустил глаза на шахматную доску. «Бессмертная Каспарова»… Все было продумано до мельчайших деталей. Только никто не догадался заменить недостающую белую деревянную ладью, ту самую, которую извлекли из желудка Ванды Гершвиц. Доказательство, что в один прекрасный день русский побывал здесь.
        Габриэль, еле сдерживая рвущиеся из горла рыдания, добежал до коридора. Нет, нет, нет. Все эти долгие, нескончаемые годы ее щупали, разглядывали, фотографировали, возили от выставки к выставке, никогда не оставляя в покое. Он оказался перед турникетом внизу, перешагнул через него, попал в пустой коридор при входе, освещенный рассеянным светом дежурных лампочек, бросающих на пол синеватые конусы. В таком здании наверняка где-то установлена сигнализация, но, судя по всему, ее пока не включили. Значит, Дмитрий Калинин был еще здесь. За одной из этих дверей.
        Габриэль начал бесшумно открывать их одну за другой. Конференц-зал, кинозал… Из полутьмы проступили пять ступеней. Он спустился, пробрался по более узкому коридору, тоже еле освещенному. Затаил дыхание, когда услышал отдаленную мелодию. Звуки классической музыки. Рояль…
        Он пошел на звуки, остановился перед тяжелыми металлическими створками. На уровне человеческого роста висела коробочка, наверняка система безопасности. Похоже, не активированная, раз сигнальная лампочка горела зеленым. Толкнув дверь, Габриэль увидел, что она ведет на улицу, а точнее, на забетонированную площадку за зданием. Очевидно, служебный выход, позволявший не проходить каждый раз через центральный холл…
        Он тщательно закрыл дверь и продолжил свой путь. Легкие музыкальные ноты нанизывались одна на другую. Габриэль скользнул в зал, где нетронутое мужское тело лежало в прозрачном гробу, заполненном вязкой жидкостью смородинового цвета. С тихим гулом насос гнал струи в трубы, с одной стороны подавая в них раствор и опорожняя содержимое ванны с другой, сливая его в чан, откуда исходил сильный запах ацетона; все было автоматизировано и контролировалось компьютером. Справа от чана стоял металлический стол под операционным светильником с двумя лампами, лежали хирургические материалы. Габриэль узнал ткань и синие простыни, сложенные в углу, - точное подобие тех, что на фотографиях Абержеля. Без сомнений, тот запечатлевал трупы здесь, прежде чем Калинин брал на себя дальнейшее.
        Прожженные убийцы.
        Ноктюрн Шопена. Чарующе грустная мелодия доносилась из соседнего помещения. Полоска света пробивалась из приоткрытой двери, растекаясь по линолеуму прямо у ног Габриэля. Монстр должен был трудиться за стеной.
        Габриэль тихо подошел к приотворенной двери и застыл. Посередине помещения высилось жуткое видение: два женских тела, обнаженные, обритые, совершенно симметрично сидели спиной друг к другу на металлическом кубе. Лет двадцати, одинакового роста и сложения. Если первая еще оставалась нетронутой, то вторую уже начали разделывать: кожа с ее живота была расстелена перед ней. Сотни ниток, иголок, гвоздей и винтов поддерживали их в позиции марионеток - поднятые руки, наклоненные головы, разведенные челюсти… Габриэль был уверен, что ими подменили трупы со склада… Несчастные жертвы, без сомнения похищенные русским.
        Ноты, слетающие с бороздок пластинки на тридцать три оборота, вращающейся на проигрывателе, производили шокирующее впечатление. Габриэль затылком почувствовал движение воздуха, легкий рык, предупредивший его за мгновение до того, как опустился скальпель, целящийся ему в область спинного мозга. Он едва успел развернуться, лезвие прочертило длинную черту по левой щеке. Дмитрий Калинин воспользовался мгновением его боли, чтобы вонзить свой инструмент в новенькую парку в двух сантиметрах от горла, и попал в итоге в правое плечо. Габриэль закричал и изо всех сил отбросил противника в сторону. Профессор наткнулся на куб, его шляпа-борсалино взлетела в воздух. Освежеванная, потеряв равновесие, опрокинулась в пустоту. Удерживающие ее нити заставили тело завертеться, и показалось, что к ней внезапно вернулась жизнь.
        Габриэль бросился на Калинина, тот выпрямился и начал изо всех сил наносить удары. Два трупа вытанцовывали вокруг них, как обезумевшие акробаты. Мужчины катались по полу. Габриэль быстро оказался над противником и ударил того обоими кулаками по лицу, как рассвирепевшая горилла. Он даже не чувствовал боли в плече.
        - Скольких? Скольких ты убил? Сколько трупов сожрало твое гребаное безумие?
        Собственная кровь капала у него со щеки, смешиваясь с кровью Калинина, чье сопротивление уже слабело. Носовая кость старика была свернута на сторону, он шумно втягивал в себя воздух открытым ртом, в котором блестели покрытые кровью зубы. Он бормотал русские слова, которых Габриэль не понимал; несмотря на боль, на губах старика расплывалась улыбка садиста. В его глазах сверкало нечто непонятное противнику - это не был взгляд человека, ужаснувшегося перед лицом смерти.
        Габриэль вцепился руками в перчатках в горло этого психопата и сжал. Он приблизил свое лицо почти вплотную к лицу пресловутого «ДК», когда черные зрачки последнего члена тайного сообщества затуманились, а вокруг радужек лопнули мелкие кровеносные сосуды.
        - За мою дочь. И за всех остальных.
        Тело изогнулось в сильнейших судорогах - и обмякло. Габриэль рванул труп с такой силой, что голова образовала с шеей невероятный угол. Потом распластался на Калинине, плача у того на плече. Сколько прошло времени, Габриэль не знал, но, когда он выпрямился, у него закружилась голова. Он снял куртку и свитер, направился к раковине в соседней комнате и промыл сантиметровую рану на ключице. Из нее снова потекла кровь, но не так, как если бы была задета вена или артерия. Порылся в медицинских материалах, нашел кровоостанавливающие пластыри, бинты и сумел соорудить себе повязку. Разрез на щеке был поверхностным. Он выживет.
        Габриэль сполз по стене, свесив руки и глядя в пустоту. Все было кончено. Гидра побеждена, она никого больше не похитит, не убьет, не расчленит. Она никого больше не погубит. Ее место теперь в преисподней, в адском пламени.
        Он поднялся, взял канистры с ацетоном и обильно полил тело профессора, а потом и пол. Посмотрел на ванну, наполненную до краев тысячами литров огнеопасной жидкости. Это станет настоящей бомбой, когда огонь сюда доберется.
        Снова прошел через коридор и холл, поднялся по лестнице и оказался лицом к лицу с «Играющей в шахматы». Какой бы нечеловеческой она ни была, Габриэль видел ее в последний раз. Волнение душило его. Он коснулся ее ледяной руки:
        - Я люблю тебя, Жюли. Я так люблю тебя.
        Со слезами на глазах он вылил канистру в открытую черепную коробку пластината. Достал зажигалку из кармана джинсов. Большим пальцем откинул крышку, щелкнул, высек пламя и поднес его к луже на полу. Синеватый шар пламени быстро стал ярко-алым и скользнул по бесплотным ногам. Когда жар охватил торс, раздалось шипение - отвратительный звук плавящейся материи, похожий на едва слышный крик.
        - Прости меня…
        Пламя уже накинулось на пол.
        Габриэль вернулся в лабораторию и между двумя трупами, танцующими на нитках, поджег пропитанное горючей жидкостью тело Калинина. Потом вышел через металлическую дверь, обогнул здание справа, пробежал по улице, лицом к парковке. В тот момент, когда он садился в машину, взрыв и последовавший грохот разлетевшихся стекол заставили задрожать почву. Оранжевые дьяволы вырвались из проемов пластинариума.
        Габриэль выехал на дорогу, смешавшись с потоком машин и не выбирая направления. Главное - подальше отсюда. Залечить раны где-нибудь в гостиничном номере, прежде чем снова сесть в самолет не позднее завтрашнего дня. Покинуть эту чертову страну. А дальше как получится, там будет видно.
        Он не знал, сумеет ли выпутаться, да это было и не важно. В черной дыре его памяти всплыли, как будто это было вчера, те слова, которые он произнес двенадцать лет назад, в вечер, когда выписывал имена клиентов гостиницы «У скалы» из регистрационной книги. Я найду тебя, Жюли. Клянусь, я найду тебя.
        Отныне это было исполнено. Он отыскал своего ребенка. Он освободил их, ее и других мучеников.
        Навечно.
        Эпилог
        Снова они. Скворцы. Они прилетели с востока, появившись над вершинами, а потом стекая вдоль склонов, как черная разрушительная лавина. Гигантская тень новой колонии обрушилась на колокольню церкви Сагаса, на бригаду жандармерии, на школы, затмила небо над тюрьмой, так что заключенные на прогулке решили, будто грядет конец света. Густая перьевая туча словно испарилась, чтобы собраться вновь еще плотнее за пределами города, прежде чем распалась на множество волокон, облепив деревья по берегам Арва сразу за виадуком.
        Именно при таких обстоятельствах Габриэль вернулся в Сагас, получив неделей раньше эсэмэску от Поля.
        У меня отпуск на пятнадцать дней. Если хочешь получить обратно подвеску Жюли, приезжай… Я каждый день рыбачу пополудни, ты знаешь, где меня найти…
        Прежде чем встретиться с коллегой, Габриэль заехал в гостиницу «У скалы», где его приняла жена Ромуальда Таншона. Больше девяноста процентов номеров были заняты, но ключ от номера 7 висел на стене. Он снял его на ночь и бросил там свою дорожную сумку - спортивную сумку Уолтера Гаффина, от которой так и не избавился.
        Было так странно снова оказаться здесь. Ничего не изменилось, ни обстановка, ни содержимое мини-бара. Все те же запахи старого дерева и сырости. Габриэль открыл дверь, ведущую на паркинг. Известковая скала возвышалась монолитом, столь же внушительная, как и по его воспоминаниям. Сагас был неизменен - точно почтовая открытка, засунутая в альбом, который раскрывали только в самых редких случаях.
        Он вышел на площадку перед входом и простоял там долгие минуты. Птицы снова начали кружиться, выписывая символ бесконечности: два идеальных сближенных эллипса. На несколько секунд Габриэля охватила тревога. У него возникло ощущение, что он уже переживал эту сцену. Тогда он спросил себя, какой сегодня день. Посмотрел на экран телефона: шестое ноября.
        Ровно год после его пробуждения в номере семь.
        В другой стороне от Сагаса, в десяти километрах к северу, синие воды Арва расслабленно текли под серой пеленой осеннего неба. Время от времени Поль угадывал под бликами волн серебристую спинку форели, спокойно шныряющей между камнями. Стоя посередине потока, он рассек воздух карбоновым удилищем, забросив мушку на конце лески, и умелым движением запястья заставил ее заплясать на поверхности воды там, где заметил рыб. Сумка-холодильник, полная прохладных напитков и сэндвичей, ждала его под темными лапами елей.
        - Руку ты не потерял.
        Поль повернул голову, когда у него за спиной раздался голос. Он поднял удочку, подтянул к себе мушку и выбрался на берег, осторожно ступая по скользким камням и стараясь больше опираться на левую ногу. Отложил свои снасти и тепло обнял Габриэля. Потом отстранился и осмотрел его лицо. Глаза на мгновение задержались на небольшом шраме над правой бровью.
        - У тебя усталый вид.
        - Плохо сплю.
        Поль наклонился к сумке и открыл им два пива. В последний раз они виделись, когда Габриэль вернулся из Польши. Затем несколько раз созванивались и обменивались СМС. Потом на несколько месяцев замолчали. Они уселись на большой круглый камень.
        - Как твоя память?
        - Полная пустота. Дыра в двенадцать лет, которая, возможно, никогда не заполнится. К несчастью, иногда так бывает.
        - Паршиво.
        - Приспосабливаюсь.
        Поль отпил глоток пива.
        - Ты остановился в гостинице «У скалы»?
        - Только что оттуда. Завтра с утра пораньше уеду обратно.
        - Я видел, что она забита под завязку, тюрьмы не пустеют, и посетителей не становится меньше. Номер семь был свободен?
        - Был. Его я и взял.
        Казалось, жандарм на мгновение помрачнел, словно черное облако прошло по лицу.
        - Почему? Почему именно его? И почему ты здесь именно сегодня, ровно через год после приезда в ту же гостиницу, хотя уже неделя, как я послал тебе смс?
        - Я не заморачиваюсь с датами. И только около часа назад понял, что прошел ровно год, это правда. А что до номера, я даже не задавался вопросами. Может, просто хотел вспомнить.
        Поль поставил свою банку на камень и застыл неподвижно, глядя куда-то вдаль.
        - Всю последнюю неделю небо было безоблачным. И знаешь что? Черная смерть охватила город наутро после того, как я послал тебе сообщение, точно как в том году, я проверял. Небо разом затянуло, и птицы вернулись в то же место с точностью до дня, ровно через год: третьего ноября. Я послушал радио: по мнению специалистов, это невероятное совпадение, чтобы птичья колония разместилась в том же месте - не просто в том же городе, а даже на тех же деревьях - и в те же даты… Тебе это не кажется странным? Ты возвращаешься, и птицы возвращаются.
        - Да, странно…
        Поль молча разглядывал изумрудно-золотого жука, карабкающегося по камням. Он редко встречал таких на берегах Арва.
        - Я никогда тебе не говорил, но эти скворцы, они улетели одновременно с твоим отъездом из Сагаса в тот раз. На рассвете. Ты появляешься, они появляются. Ты исчезаешь, они исчезают.
        Габриэль пожал плечами. Все это полная бессмыслица, Поль искал связь там, где ее не было. Немного помолчав, Поль встал, порылся в кармане брюк, сложенных рядом с сумкой-холодильником. Протянул Габриэлю пакетик, тот открыл. В ладонь ему скользнула подвеска.
        - Спасибо, - сказал Габриэль, - но это ведь вещественное доказательство. Как тебе удалось?
        - Не первый раз что-то пропадает из хранилища улик. И потом, я тебе не говорил, меня ведь отстранили. В результате мне поставили в вину ковбойские игры у Абержеля. И в качестве наказания месяцев шесть назад меня запихнули в отряд конвоирования. Теперь я сопровождаю арестантов Сагаса в суд, если рассматривается их дело, или в больницу, если им нужен врач. Так что… пошли они все куда подальше.
        - Мне очень жаль.
        - Да все нормально, не думай, что я горюю, наоборот. Мне осталось прокантоваться четыре года. В любом случае я не смог бы оставаться в судебной полиции и постоянно лгать. По крайней мере, вся эта история сыграла на руку Мартини, теперь он босс. И я желаю ему успеха с этим делом.
        Габриэль, казалось, отсутствовал, он словно угас. Поль звучно хлопнул донышком своей банки об камень, водрузив ее на место.
        - Самоубийство Абержеля оставило их всех ни с чем. Они никогда не узнают, что в действительности связывало его с Калебом Траскманом. Они не установили никаких точек соприкосновения, не нашли ни одного следа, ни компьютерного, ни телефонного, у них нет ни единого шанса обнаружить существование общества Ксифопага. Им только известно, что Абержель фотографировал трупы Матильды и Жюли. Они не представляют где. Они не представляют почему, были ли другие и кто они. Полный затык. Мертвая точка.
        Мертвая точка… В определенном смысле лучше не придумаешь. Но никто никогда не ответит на вопросы, которые до сих пор задавал себе Габриэль, не прольет свет в так и оставшуюся сумеречной зону. А именно: через что же пришлось пройти Жюли между ее похищением в Сагасе и смертью в Польше?
        - А у тебя не было никаких осложнений с бельгийскими копами? - спросил Поль. - Они к тебе так и не заявились?
        - И не заявятся. А что они теперь могут найти? Склад «Содебин» загадочным образом сгорел через пару недель после пожара в пластинариуме.
        Поль бросил на Габриэля взгляд без тени укора:
        - Каждый божий день меня мучает желание рассказать правду Коринне. Чтобы она знала…
        - То, что я видел и сделал в Польше, рассказать невозможно.
        - Знаю. Но это трудно.
        - Мне тоже трудно. Я дорого заплатил за правду. «Играющая в шахматы» до сих пор будит меня каждую ночь.
        - У каждого из нас свои призраки.
        Форель выпрыгнула прямо перед ними, словно дразня. Поль отследил глазами, где она исчезала в быстрых певучих водах.
        - Ну а вообще, как ты сейчас живешь?
        Габриэль вздохнул:
        - Занимаюсь матерью. Пока перебиваюсь случайными подработками в ожидании, когда подвернется что-нибудь получше. Езжу в Орлеан как минимум раз в две недели.
        - В Орлеан? - Глаза Поля блеснули. - Только не говори мне…
        - Пока все очень хрупко, только-только зарождается. Но она милая женщина. Правда, надо будет отвадить ее от бутылки. Пока не совсем получается, но стоит постараться.
        Поль задумался, прикидывая, что принесет будущее подобной паре. Но Габриэлю невозможные вызовы были необходимы как воздух, в них и заключался смысл его существования. Полный сочувствия, он хлопнул его по плечу:
        - Это здорово, Габриэль. Рад за тебя.
        Они поболтали еще около часа и прикончили пиво, сидя рядышком, как два давних друга, разглядывающих мир. Потом попрощались. Может, это было действительно «прощай»… Вероятно…
        Голова Габриэля кружилась, когда он вернулся в номер. Он слишком много выпил. Рухнул на кровать, сжимая подвеску дочери в руке, и почти мгновенно заснул.
        Телефон зазвонил почти в одиннадцать вечера, заставив его подскочить. Он повернулся на бок и снял трубку с аппарата на прикроватной тумбочке. Это была Жозиана Лурмель. Ей было плохо, говорила она глухо, запинаясь. Она рыдала в полной прострации. Габриэль пообещал, что будет у нее еще до рассвета. Взял свою дорожную сумку, которую даже не открывал, проверил, ничего ли не забыл, и покинул номер 7. По дороге бросил ключ в корзиночку на стойке.
        Из своего старого «мерседеса» на паркинге бросил последний взгляд на гостиницу «У скалы», на ее тусклую вывеску, освещенную его фарами, и пустился в дорогу. Сагас остался у него за спиной. Его крошечные огоньки подрагивали в зеркале заднего вида, пока не исчезли за грядой скал, словно кто-то задернул занавес. Он не будет скучать по этому проклятому городу.
        Десять минут спустя Габриэль выехал на автостраду, по дороге встретившись с другим «мерседесом» на подъезде к контрольному пункту. Подкрутил громкость радио под циферблатом часов, высвечивающим: 23:11. Под насыщенные звуки «Highway to Hell»[84 - «Дорога в ад» (англ.) - студийный альбом австралийской рок-группы «AC/DC», выпущенный в 1979 году.] группы «AC/DC» он углубился в ночь.
        Примечание автора
        Дорогой читатель,
        ниже вы найдете копию оригинальных страниц окончания «Последней рукописи» - такими, какими они вышли из-под пера Калеба Траскмана и были найдены Полем в шале Давида Эскиме. Вы увидите буквы, обведенные Эскиме на предпоследней из них, и вы, конечно же, заметите кое-какие ошибки или неудачные обороты, поскольку речь идет о рукописи, которая никогда не редактировалась и не издавалась.
        Если вы еще не читали «Последнюю рукопись», я вам горячо советую сделать это, прежде чем ознакомиться с нижеследующим фрагментом. Разумеется, этот финал объясняет многие ключевые моменты всей истории, и если вы раскроете его для себя до того, как погрузитесь в неоконченный роман Калеба Траскмана, то испортите себе все чтение.
        Зато после прочтения «Последней рукописи» у вас будет выбор между двумя финалами: этим, жестким, холодным, не допускающим разночтений, написанным настоящим автором, или другим, более размытым, но не менее блистательным, предложенным его сыном Жан-Люком Траскманом. Выбор за вами. Белое или черное…
        Да, и еще одна последняя мысль, прежде чем я вас оставлю. Калеб Траскман любил скрывать загадки в горизонтальности фраз, играя иногда с начальными буквами каждого слова или с самими словами. Но если бы пришлось применить эту хитрость к первым словам глав всего романа, разве осталось бы, что разгадывать? В этом, возможно, ответ на вопрос, который зададут себе самые прозорливые из вас по окончании чтения. Ваш ход.
        Лин лежала у его ног. Он с силой ударил ее поленом по затылку, когда она убирала чемодан и сумки в багажник своей машины. Кровь у нее не шла, и она еще дышала.
        Теперь их обволакивала тишина подвала, нарушаемая только его тяжелым дыханием и свистом ветра, дующего в дверь гаража. Первое, о чем он подумал, было аккуратно положить полено на место.
        Главное, не спешить. Взвешивать каждое движение. Те, кто в результате попадался в лапы копов, всегда забывали про какую-нибудь мелкую деталь, потому что торопились. Во-первых, мобильник. Он порылся в карманах куртки Лин, вытащил аппарат и положил его на пассажирское сиденье. Потом поднял неподвижное тело и уложил его в багажник внедорожника.
        С багажом в руках он спокойно поднялся наверх и разложил вещи Лин по местам в шкафах спальни. Задвинул чемодан на колесиках в угол: ничто не должно указывать на то, что Лин собиралась покинуть виллу.
        В окно спальни он долго разглядывал огромную черную пасть бухты Оти. За последнее время горсть песчинок серьезно повредила неумолимую механику, которую он налаживал столько месяцев. Если бы он не предпринял мер, рухнуло бы все здание. У него не оставалось выбора. Лин отыскала дочь Джордано, потом Mistik, она охотилась за Мориарти и опасно приближалась к нему. У нее зародились серьезные сомнения. Он прекрасно заметил ее уловки сегодня днем, ее попытки проверить его амнезию, ее все более подозрительные взгляды. Он представлял себе, какой хаос царил в ее голове, когда она задавалась вопросом, кто же перед ней - ее муж или «кто-то другой». Рано или поздно она нашла бы выход из лабиринта и обнаружила бы, что спала с мужчиной, которого преследовала. Или же она сорвалась бы и выложила копам правду о том, какую судьбу они готовили Джордано.
        Тупик что так, что этак.
        Давид Жорлен спустился и направился к столу в гостиной. Посмотрел на фотографию, где был виден пресловутый «кто-то другой», опознать которого не представлялось возможным: он стоял в темноте и смотрел, как его собственный отец захлебывается в тине, криком крича и умоляя о прощении. Но прощения он не допросился. Прощение было невозможно, и если бы Мориарти мог заставить своего родителя страдать еще больше, он бы это сделал. Его мать, его отец и его брат-близнец были наконец мертвы. Круг замкнулся. Он, ублюдочный плод, который выбросили в кузов мусоровоза, человек, который не существовал, тот самый Мориарти, за которым все охотились, выжил и победил.
        Давид запер двери на ключ, опустил шторы и пошел налить себе виски, чтобы немного взбодриться. Вскоре он станет единственным владельцем этой великолепной виллы. Он унаследует состояние своей «жены» и будет до конца дней получать авторские права. На этот раз больше не будет никаких смен личности. Никакой новой линьки. Здесь он будет прекрасно себя чувствовать.
        Он сделал большой глоток и задумался. Эта история с видео, где заснято, как тонет его биологический отец, была, конечно, проблемой, но Клод Морган сам зашел вглубь залива, в одиночку. Полицейским ничего не останется, как прийти к заключению, что он утонул по собственной вине. Рыжий коп, конечно, не уймется. В свое время Давид займется им вплотную.
        Благодаря уликам, которые он неделями оставлял повсюду, прежде чем приехать в Берк, гренобльские копы наверняка уже добрались до дома во Вьенне. И обнаружили обугленный и не подлежащий идентификации труп Жюлиана, который они примут за его собственный после анализа ДНК. У близнецов, возможно, и разные отпечатки пальцев, но профили ДНК всегда строго идентичны. В уверенности, что ее выводы безошибочны, наука с неизбежностью окончательно похоронит Давида Жорлена. Вместе с ним сойдут в могилу Мориарти и Люк Тома.
        Он поставил пустой стакан на стол. До самого последнего времени его план срабатывал идеально. Ему даже удалось без особых проблем избавиться от тела Джордано. Несмотря на всю мощь полиции, на их анализы, компьютеры и административные картотеки. Давид всех их поимел по полной программе. Дельпьер мертв. Джинсон гниет в своей камере. Из трех бывших соседей по спальне, которые годы спустя образовали свой клан, из троих мужчин, чья молодость была загублена, а прошлое обратилось в прах, он будет единственным, кому удалось неплохо выкарабкаться.
        Копы считают его мертвым, все считают его мертвым, но он жив. Как говорил Бодлер, величайшая хитрость дьявола в том, что он заставил людей поверить, будто его не существует.
        Но остается решить вопрос с последним и самым серьезным препятствием: Лин. На ее счет у него тоже был план. В шахматах всегда следовало на ход опережать противника. Он оделся потеплее, не забыв ни шапку, ни перчатки. Поискал в Интернете все, что касается Этрета, и быстро нашел идеальное место для последнего акта. Престиж, как это называют в магических фокусах[85 - Престиж - отсылка к фильму «Престиж» Кристофера Нолана, 2006 год, о двух фокусниках. Престижем называется последняя, завершающая часть фокуса - когда зритель понимает, что его обманули, но не понимает как.]. Отыскал упаковку «Xanax» писательницы, вылущил из блистера три таблетки, запихнул остальное в карман и снова спустился в подвал с бутылкой воды и воронкой.
        План был по-детски прост: Лин не вынесла известия о смерти ее дочери. Проглотив свои транквилизаторы, она отправилась прямиком в Этрета, чтобы броситься со скалы, как героиня ее романа в «Последней рукописи». Трагический конец, достойный автора триллеров, дошедшего до точки.
        Он открыл багажник, заставил бесчувственное тело принять сидячее положение, разжал ей челюсти и запихнул таблетки почти в горло. Потом налил в рот воды через воронку, крепко держа ее голову. Лин рефлекторно глотнула, не приходя в себя. Он разбирался в нужных дозировках и знал, что Лин будет под воздействием пилюль. Позже токсикологические анализы подтвердят прием медикаментов за несколько часов до последнего акта. В достаточном количестве, чтобы не бояться самоубийства, но не так много, чтобы оказаться неспособной вести машину. В очередной раз наука сработает как семя, брошенное в умы полицейских, чтобы направить их рассуждения. Обмануть их.
        Он положил «зиг-зауэр» Жюлиана в бардачок. Около полуночи Давид тронулся в путь на внедорожнике, включив GPS на телефоне Лин. И трех часов не пройдет, как они будут в Этрета. Ни снега, ни гололеда, прогноз обещает ясную погоду. Все складывалось наилучшим образом.
        Он выбирал только маленькие прибрежные дороги, сделал радио погромче и тут услышал стук в багажнике. Лин во все горло звала на помощь, но это продлится недолго: Жюлиан выдохся буквально через несколько минут, когда Давид вез его из Берк-сюр-Мер во Вьенн.
        В салоне зазвучал один из самых известных шлягеров Майкла Джексона. «Thriller»[86 - «Триллер» (англ.).]. Давиду такое совпадение показалась более чем волнующим. Лин в багажнике наверняка тоже слышала музыку.
        Совпадение… Случайность… Он думал об этом большую часть дороги. Как будто брошенные кости решали судьбу. Выпадает единица, и ты живешь. Шесть, и ты умираешь. Что бы, например, произошло, если бы его близнец вышел раньше его из живота мерзавки-матери? Как бы он жил, развивался? Была бы у него прекрасная жизнь Жюлиана?
        Давид крепче сжал руль. В его ушах еще звучали признания отца, которые тот сделал, когда он прижал пистолет к его виску. Давид хотел знать, как он пришел в мир, почему родители от него избавились, выбросив в мешке для мусора. Плачущего. Клод рассказал, что никогда и заподозрить не мог, что мать Жюлиана не принимает собственную беременность. Однажды он вернулся домой, и перед ним предстало кровавое зрелище: его жена лежала на полу без сознания с младенцем между ногами. Он отвез ее в больницу, в отделение скорой помощи. Ребенок - Жюлиан - выжил. Никогда, то есть вообще никогда, Клод не слышал ни слова о брате-близнеце, выброшенном на помойку. То есть о самом Давиде.
        Умудрилась ли его родительница избавиться от первого ребенка, оставив его среди отбросов, так что Клод ничего не знал? Осознала ли она, что другой ребенок рвется в мир, когда вернулась домой? Попыталась ли родить его, чтобы потом тоже выбросить? Давиду было все равно. Клод был виноват не меньше, чем его родительница. Кстати, даже не пришлось особо стараться, заставляя старика выйти в бухту, чтобы его унесло течениями. Иногда лучше умереть, чем жить с невыносимой правдой.
        Случайностью было и то, что четыре года назад он сдал свою квартиру в Нанси чете Морган через сайт бронирования жилья. В то время он обретался в старой домине во Вьенне и по видео подглядывал за своими жильцами благодаря скрытой камере в квартире. Он наблюдал, как эти Морганы явились в снятое жилье. И через экран столкнулся нос к носу с… самим собой. Шок.
        Тогда он отправился порыться в их доме в Берк-сюр-Мер. Да, у него действительно был брат-близнец, у которого имелась красивая дочь, великолепная вилла и жена-писательница. А он сам, приемный ребенок, найденный в отбросах, хамелеон с множеством личностей, заканчивал свои вечера на сайте «Черного донжона», все больше отдаваясь саморазрушению, кромсая себя от отчаяния и наслаждаясь страданиями других.
        А вот у настоящего близнеца все было в шоколаде… Идентичный брат, который станет идеальной оболочкой для будущего преображения в случае, если его мрачный бизнес примет скверный оборот. И когда действительно пришло время очередной линьки, он вернулся в дом Морганов, чтобы удостовериться, что у них одинаковые ДНК. Он собрал волосы с луковичками Жюлиана Моргана и заказал тесты в лаборатории, найденной по Интернету. Сомнений не оставалось. Жюлиан и он сам были генетически идентичны. Настоящие однояйцевые близнецы.
        Дорога перед ним пошла вверх, как асфальтовая стена, прежде чем нырнуть вниз и устремиться к котловине вдали, где трепетали робкие янтарные огоньки. Этрета задыхалась внизу, зажатая между известковыми откосами. Дорожный щит указывал направление к вокзалу, но Давид не желал, чтобы его заметили в этих местах, когда он будет возвращаться. В соответствующий момент он сядет на поезд в Фекане, километрах в пятнадцати отсюда. Он уже прикинул, что доберется до железнодорожных путей по дороге, которая идет вдоль скал. Там он смешается с утренним рабочим людом, выйдет в Абвиле и возьмет такси до окрестностей Берк-сюр-Мер. А дальше пешком дойдет до пляжа. У него при себе достаточно наличности, чтобы не оставить никакого компьютерного следа. Что до мобильника, тот спокойно лежал на вилле, на прикроватной тумбочке. Официально будет считаться, что в тот момент, когда Лин бросилась со скал, он спал.
        Идеальное преступление возможно, и он его режиссер-постановщик.
        Время близилось к трем ночи. Ветер бился о ветровое стекло. Термометр показывал минус два. Лин в багажнике больше не издавала ни звука. Наверно, начала понимать, что с ней произошло. В ее голове складывалась цельная картина, былые сомнения превращались в уверенность: последние дни своей жизни она делила с монстром, двуликим существом, кем-то вроде мерзкого дьявольского ксифопага. Ею манипулировал и ее насиловал тот, кто все эти годы держал у себя ее дочь.
        Он свернул на маленькую пустынную улицу, ведущую на север, и вскоре выехал на дорогу, которую нашел на карте еще до отъезда, - ту, которая вела к скалам Этрета. Наверху обнаружился просторный паркинг. Он погасил фары, перевалился через бордюр, двинулся по грунтовой тропе, предназначенной для пеших прогулок, и продолжил движение еще метров триста, пока не убедился, что его совершенно невозможно ни увидеть, ни застать врасплох. Аккуратно съехал с грунтовки и покатил по траве, но со всеми предосторожностями, потому что почва шла под откос. Поставил машину передним бампером к морю и выжал до отказа кнопку ручного тормоза, слева от приборной доски. Он был всего в нескольких метрах от пустоты, на склоне. Неловкое движение, и падение гарантировано.
        Он посидел, не двигаясь, в темноте, сделал глубокий вдох. Все было почти закончено. Положил упаковку «Xanax» и телефон Лин на пассажирское место. Достал пистолет, надел шапку и перчатки. Ничего не забыл?
        Днем здесь наверняка много гуляющих, даже зимой. Вполне вероятно, что машину у изножья скал обнаружат часов через десять. Давид подождет, пока окажется дома, чтобы поднять тревогу. Расскажет, что проснулся один, в полном раздрае, потому что много выпил, заметил отсутствие внедорожника и не смог связаться с женой. Неужели Лин уехала, пока он был в отключке? И во сколько? Куда? Он не знал. Сам он пошел спать около одиннадцати часов с четырьмя или пятью порциями виски в животе, она оставалась внизу. Потом - черная дыра…
        Он вышел, на него налетел порыв ветра, подтолкнувший его на метр к пустоте. У него мелькнуло ощущение, что возникший из волн где-то там, в бесконечной темноте Ла-Манша, огромный людоед втягивал в себя все, что ему попадалось. Ледяной ветер со свистом хлестал по щекам. Сияли звезды, сбившись в молочную дорожку, четвертинка луны высвечивала вдали величественную Иглу, о которой Лин говорила в своей книге. Это было красиво.
        Он встал на колени и подполз к краю скалы, крепко вцепившись в землю. Метрах в ста внизу увидел белую пену волн, разбивающихся о скалы. Идеальное место для тех, кто ищет смерти. Для финальной сцены триллера. Машина превратится в груду железа, которой играются волны. Вода, соль, прибой - никакие биологические следы или отпечатки обнаружить будет невозможно. Отлично.
        Он быстро отполз от края, вернулся к машине. Осторожно, держа оружие наизготове, открыл багажник. Внутри скорчилась дрожащая Лин с красными от слез глазами. Лицо напавшего на нее человека плавало, как черная луна, в поле ее зрения.
        - Кто ты?
        Он схватил ее за руку и вынудил вылезти. Держа ее под прицелом, тщательно проверил состояние багажника. Ничего ли она там не оставила? Ничего не нацарапала на внутренней поверхности? Его черты выражали только гнев и решимость. Перед ней был и Жюлиан, и в то же время больше не он. Два разных существа в одном теле. Лин почувствовала запах водяной пыли, узнала такие привычные места. Значит, вот куда они ехали все эти нескончаемые часы. На скалы Этрета.
        Давид сжал ее руку и притянул к себе. В ледяном воздухе их лица оказались совсем близко друг к другу.
        - Что касается твоей дочери, ты все-таки должна знать: я любил ее. Я ее действительно любил…
        Лин попыталась сопротивляться. Ей так хотелось убить его, измолотить кулаками, пока он не умрет, но она чувствовала, что силы ее иссякают. В голове стоял туман, губы потеряли чувствительность.
        - …Вначале я просто хотел разрушить безоблачное счастье своего брата. Отобрать самое дорогое, что у него было. Отдать его дочь диким зверям, которые заплатили бы целое состояние за то, чтобы сделать с ней все, что пожелают, до самого конца… No limit. Беспредел.
        Он грубо притиснул ее к железному боку машины и уткнул ствол «зиг-зауэра» ей под подбородок.
        - Она вызывала во мне нечто, чего я никогда не испытывал. Может, все дело в генах. И потому я держал ее рядом, у себя, в специальной комнате. Я не причинил ей зла. Но обстоятельства вынудили меня избавиться от нее, отдать тому, кто сумеет о ней позаботиться…
        Лин стонала, но порывы ветра затыкали ей рот. Мужчина напротив нее продолжал говорить. Как ни в чем не бывало. Как если бы все было нормально, логично.
        - …После ареста Джинсона куча всяких мелочей пошла наперекосяк. С копами на закорках бизнес становился слишком рискованным. Тогда я отвез Сару в шале, которое мы снимали в Ла-Шапель-ан-Веркор, чтобы Дельпьер сделал всю работу. Не думай, что мне было так просто с ней расстаться. Но пришла пора менять личину. Присоединиться к тебе на вилле…
        Он утер хлюпающий нос. Казалось, слова слетают с его губ как жемчужинки инея.
        - …Это там я разработал свой план, идеальное преступление. Чтобы все сработало, чтобы я мог исчезнуть, обязательно нужен был труп, который занял бы мое место, а еще умудриться обмануть науку. В этом весь ключ… Похищение Жюлиана, нападение на меня, амнезия… Я знал, как симулировать, я всегда так делал, чтобы выжить и раствориться в толпе. И все прошло бы отлично, если бы не Джордано, а главное, не эта гребаная шапка. Точно как в твоих книгах: одна безобидная деталь, и все летит к чертям…
        Лин изнемогала. Голова кружилась. Она хотела, чтобы все кончилось, здесь, сейчас. Умереть, и как можно быстрее, чтобы избавиться от этой боли. Освобождение было всего в нескольких метрах, на краю склона.
        - …Что делала шапочка Сары в багажнике внедорожника? Совершенно очевидно, что Жюлиан прихватил ее с собой, когда я его похищал, но я-то ее в жизни не видел, эту шапочку. Ответ мне дал Джордано. Одна из жертв, которой он себя побаловал во время no limit, была в ней, когда Джинсон доставил ее в шале в Ла-Шапель. Шапочка, скорее всего, много месяцев валялась в автофургоне, на котором Джинсон похищал девушек, я точно не знаю. Но Джордано забрал ее в качестве сувенира после того, как укокошил девчонку. Этому чокнутому нравилось, когда ее носила его собственная дочь, он как бы вспоминал и заново переживал свои фантазмы. Понимаешь, о чем я? А еще отчасти из-за этой шапочки Жюлиан похитил Джордано… Но не беспокойся, я его заставил здорово помучиться, этого Джордано. Мы с ним никогда не пересекались, хотя он и был «клиентом». Одно из золотых правил бизнеса: никто ни с кем не пересекается. Поэтому, когда он узнал, кто я… жаль, что тебя там не было, глянула бы ты на его физиономию.
        Лин пошатнулась, она хотела метнуться прямиком к обрыву, когда он перестал прижимать ее к машине, но он схватил ее за волосы и дернул назад, упав на склоне, но не отпустив ее. Она издала вопль. Он поднялся на ноги, ударил ее рукояткой пистолета по голове, она рухнула. Усадил ее в салон, на водительское место. Пристегнул ремнем безопасности. Ее голова моталась из стороны в сторону. Вокруг все плыло, и только глухой гул стоял в ушах.
        - Ты убиваешь своих героинь, Лин. Ты осознаешь, как сильно травмируешь своих читателей? В книгах истории всегда должны хорошо кончаться, за это люди и платят. Но в настоящей жизни все по-другому. Ситуация не переворачивается с ног на голову в последнюю минуту. Выигрывает всегда тот, у кого пушка.
        Он завел мотор, включил фары, приблизил свой палец к кнопке ручного тормоза. Смерть на кончике пальца…
        - Среди возможных смертей, поверь мне, эта одна из самых щадящих. Быстрая и без страданий. Я не знаю только одного: пристегиваются ли ремнем безопасности те, кто бросаются в машине со скалы. Предполагаю, что да, срабатывает инстинкт выживания. В любом случае результат тот же.
        Он нажал и тут же отпустил кнопку, одновременно захлопнув дверцу. Гравитация заставила колеса медленно начать вращаться, хотя трава и рыхлая почва попытались поначалу им помешать. Но незыблемые законы физики действовали на машину, толкая ее по наклонной плоскости. Ее скорость постепенно нарастала. Девять секунд спустя машина достигла края и нырнула в пустоту. Ей потребовалось еще семь секунд, чтобы грохот столкнувшегося с камнем железа смешался с ревом волн. Последней картиной, которую увидела Лин, были тысячи стеклянных осколков, устремившихся ей в лицо.
        Давид Жорлен вернулся к пешеходной тропинке. Как и в каждом волшебном фокусе, настало время перейти к финальной части. К исчезновению. Слева Этрета. Справа в двух часах хода Фекан. Он повернул направо. В конце тропы на рассветном небе сияли безымянные багровые жаровни.
        notes
        Примечания
        1
        Позитивная психология - психологическое направление, изучающее положительные аспекты человеческой психики. Предмет исследований позитивной психологии - все, что помогает человеку достигать счастья. - Здесь и далее примеч. перев.
        2
        Аджюдан - старший унтер-офицер французской армии. Третье унтер-офицерское звание в сухопутных войсках, ВВС и жандармерии между старшим сержантом, или квартирмейстером, и старшим аджюданом, аналог российского прапорщика.
        3
        «Я выживу» (англ.). - Начало самой знаменитой песни Глории Гейнор.
        4
        Судебная полиция во Франции выполняет задачу раскрытия правонарушений и задержания виновных.
        5
        «Да, мы можем» (англ.) - предвыборная речь Барака Обамы, а также лозунг всей его предвыборной кампании 2007 - 2008 годов, который стал основой сингла американского рэпера will.i.am, написанного в поддержку будущего 44-го президента США.
        6
        «Deliveroo» (англ.) - онлайн-компания по доставке продуктов питания, базирующаяся в Лондоне. Работает в двухстах местах по всей Великобритании, Нидерландам, Франции, Бельгии, Ирландии, Испании, Италии, Австралии, Новой Зеландии, Сингапуру, Гонконгу, Объединенным Арабским Эмиратам и Кувейту.
        7
        Французские судмедэксперты при работе на месте преступления носят белые комбинезоны.
        8
        МРТ - магнитно-резонансная томография.
        9
        Амели (Ameli) - крупнейшая система онлайн-страхования во Франции.
        10
        Имеется в виду авария на АЭС Фукусима-1, происшедшая 11 марта 2011 года в результате сильнейшего в истории Японии землетрясения и последовавшего за ним цунами.
        11
        Нейродегенеративная болезнь - болезнь, поражающая центральную нервную систему, при которой идет медленная гибель клеток нервной системы.
        12
        Стетсоновская шляпа - классическая ковбойская шляпа, придуманная Джоном Стетсоном в 60-х годах XIX века.
        13
        После смерти (лат.).
        14
        «Эксперты» - американский детектив 1992 года, в оригинале «Sneakers», в российском прокате «Тихушники» или «Ограбление заказывали», во французском - «Experts». В основе сюжета - поиск украденного универсального дешифратора.
        15
        На грани (англ.).
        16
        Во Франции жандармерия является составной частью Вооруженных сил и подчиняется Министерству обороны.
        17
        Сериал «Во все тяжкие» транслировался по кабельному телевидению с 20 января 2008 года по 29 сентября 2013 года, то есть Габриэль его помнить не может.
        18
        Синий (голубой) лед (арго) - синий метамфетамин, наркотик.
        19
        «Пропавшие дети» (англ.).
        20
        Киш-лорен - французский открытый пирог из яиц и сыра.
        21
        Ничего (исп.).
        22
        Чист (англ.).
        23
        FNAEG (фр. Le Fichier National Automatise des Empreintes Genetiques) - Национальная база генетических отпечатков.
        24
        EDF (фр. Electricite de France) - крупнейшая государственная энергогенерирующая компания Франции и крупнейшая в мире компания-оператор атомных электростанций.
        25
        Мируар (фр. Miroir) - зеркало.
        26
        Сказал (лат.).
        27
        Xanax (ксанакс) - мощный транквилизатор, психотропное средство, действие которого проявляется в устранении невротических проявлений: страха, беспокойства и эмоционального напряжения, тревоги.
        28
        «Старк» («Stark») - итальянская фирма, известный производитель надежных сейфов.
        29
        «Зиг-зауэр» - табельный пистолет французской полиции.
        30
        Менгир - установленная человеком грубо обработанная каменная глыба, у которой вертикальные размеры заметно превышают горизонтальные.
        31
        Априори (лат.) - нечто, что не ставится под сомнение и не требует каких-либо доказательств.
        32
        Лимб (лимбы) - в католицизме место пребывания не попавших в рай душ, не совпадающее с адом или чистилищем.
        33
        Старски и Хатч - персонажи одноименного комедийного боевика, «убойная парочка» талантливых, но непредсказуемых полицейских.
        34
        «Двери тюрьмы» (фр. «Portes du penitencier») - знаменитая песня французского рок-певца, композитора и актера кино Джонни Холлидея.
        35
        Джонни Холлидей умер в 2017 году.
        36
        Синие - прозвище сборной Франции по футболу, большую часть матчей за которую игроки проводят в форме синего цвета.
        37
        Мф 11: 5.
        38
        «Бессмертная Каспарова» - так назвали партию Каспаров - Топалов, сыгранную в 1999 году, которую Каспаров блестяще выиграл. Ее также называют «бриллиантовой партией».
        39
        Ксифопаги - сиамские близнецы, сросшиеся хрящами в области грудины.
        40
        Тератология - наука о врожденных пороках развития.
        41
        Джексон Поллок (1912 - 1956) - американский художник, идеолог и лидер абстрактного экспрессионизма. Был широко известен своей техникой разбрызгивания жидкой бытовой краски на горизонтальную поверхность.
        42
        Скала Игла в Этрет? - природная достопримечательность, нерукотворная меловая скульптура, сформированная в утесе морскими волнами.
        43
        Дословно: «Не забудь меня» (англ.).
        44
        Танатопрактик - человек, который производит бальзамирование, посмертный макияж усопшего.
        45
        Латинский крест - четырехконечный крест, у которого вертикальная перекладина длиннее горизонтальной. Является преобладающим в католичестве.
        46
        Великая война (исп. la Grande Guerre) - так в Европе до начала Второй мировой войны называли Первую мировую войну.
        47
        Что (лат.).
        48
        «Сенон» (фр.).
        49
        Здесь и далее цитируемые из «Последней рукописи» Калеба Траскмана фрагменты печатаются по изданию: Тилье Ф. Последняя рукопись. СПб.: Азбука; Азбука-Аттикус, 2019.
        50
        По-французски Лаваш (la vache) - «корова» или ругательство.
        51
        Ксифофорус - род рыб семейства пецилиевых, к которому относят виды, известные среди любителей аквариумного рыбоводства под названием меченосцы (у самцов нижние лучи хвостового плавника сильно удлинены и собраны в виде меча), и виды, не имеющие меча, известные под названием пецилии.
        52
        Наташа Мария Кампуш (р. 1988) - австрийская телеведущая и писательница, известная своим похищением, которое в марте 1998 года совершил Вольфганг Приклопиль. Кампуш провела у него в плену более восьми лет. 23 августа 2006 года она сбежала, после чего Приклопиль покончил жизнь самоубийством.
        53
        Senones, Sagas.
        54
        Брюссельское кольцо - окружная автострада Брюсселя.
        55
        «До свидания там, наверху» (фр. «Au revoir la-haut») - роман французского писателя и сценариста, лауреата Гонкуровской премии (2013) Пьера Леметра.
        56
        «Фра Микеланджело» (ит.). - Полное имя Караваджо - Микеланджело Меризи да Караваджо.
        57
        Arvel Gaeca - le Caravage.
        58
        Альберто Джакометти (1901 - 1966) - швейцарский скульптор, живописец и график, представитель кубизма, авангарда и сюрреализма.
        59
        Не убивай (Исх. 20: 13).
        60
        «Сияние» - фильм ужасов режиссера, сценариста и продюсера Стэнли Кубрика, снятый в 1980 году по мотивам одноименного романа Стивена Кинга.
        61
        Трансгрессия - одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы и прежде всего - границы между возможным и невозможным. Буквально означает «выход за пределы».
        62
        Альфонс Бертильон (1853 - 1914) - французский юрист, изобретатель системы бертильонажа - системы идентификации преступников по их антропометрическим данным.
        63
        Удобный лофт, удобное чердачное помещение (англ.).
        64
        Отряд особого назначения, зондеркоманда (нем.).
        65
        Часть латинского выражения «Post tenebras lux» - «После мрака свет».
        66
        Теодор Жерико (1791 - 1824) - французский живописец, крупнейший представитель европейской живописи эпохи романтизма.
        67
        Здесь: он же; известному под именем (англ.).
        68
        Османовская архитектура - барон Осман, префект департамента Сена, провел во второй половине XIX века крупномасштабную перестройку Парижа, создав специфический тип монументальных зданий.
        69
        Джон Доу - имя, которое дается в морге неопознанному трупу. Женский труп в таком случае именуется «Джейн Доу».
        70
        Немедленно (лат.).
        71
        ViaTOLL - электронная система сбора оплаты за проезд.
        72
        Пустыня - имеется в виду Блендовская пустыня - крупнейшая (32 км^?^) в Польше пустыня, покрытая летящими песками, располагающаяся на границе Силезской и Визинской возвышенностей.
        73
        Королевского размера (англ.). - Имеется в виду кровать с размерами 180 - 200 см в ширину и 200 см в длину.
        74
        B&B (Bed and breakfast) - вид мини-гостиницы, в которой из услуг для посетителей предлагаются ночлег и завтрак.
        75
        Имеется в виду Университет Клода Бернара Лион 1 - один из трех государственных университетов Лиона, специализирующийся на науке, технологиях, медицине и спорте.
        76
        Уайт-спирит - бензин-растворитель, применяют главным образом как растворитель в лакокрасочной промышленности, для разбавления масляных красок. Уайт-спирит также отлично подходит для художников: для мытья кистей и палитры, снятия засохшего слоя краски, обезжиривания холста.
        77
        «1. Outside» - концептуальный альбом Дэвида Боуи. Содержит подзаголовок: «Ритуальное арт-убийство малышки Грэйс Блю: нелинейный готический драматический гиперцикл».
        78
        В 2018 году на аукционе Sotheby’s была куплена картина Бэнкси «Девочка с воздушным шаром». Сразу же после окончания торгов картина была разрезана на лоскуты на глазах у участников торгов - она прошла через шредер, встроенный в раму. На своем сайте Бэнкси пояснил, что встроил уничтожитель в раму картины несколько лет назад и что причина этого состоит в том, что «стремление к уничтожению также является творческим побуждением» (афоризм русского философа Михаила Бакунина). Поскольку спрятанный в раме картины уничтожитель бумаги сработал только частично, результат акции стал новым арт-объектом, получив название «Любовь в мусорной корзине», и, по мнению обозревателей, подорожал вдвое.
        79
        Мурал - в Польше: огромные картины, нарисованные на стенах домов.
        80
        Пластинариум - от слова «пластинация»: метод бальзамирования и консервации анатомических препаратов, заключающийся в замене воды и липидов в биологических тканях на синтетические полимеры и смолы. Метод впервые разработан доктором Гюнтером фон Хагенсом в 1977 году. Он же открыл в немецком городе Губен, на границе с Польшей, свою мастерскую и музей - «Пластинариум» доктора Гюнтера фон Хагенса. В пластинариуме выставляются пластинаты.
        81
        Макроскопический - видимый невооруженным глазом.
        82
        «Тело изнутри», «Внутри тела» (англ.).
        83
        Выставочный центр (англ.).
        84
        «Дорога в ад» (англ.) - студийный альбом австралийской рок-группы «AC/DC», выпущенный в 1979 году.
        85
        Престиж - отсылка к фильму «Престиж» Кристофера Нолана, 2006 год, о двух фокусниках. Престижем называется последняя, завершающая часть фокуса - когда зритель понимает, что его обманули, но не понимает как.
        86
        «Триллер» (англ.).