Танец тюльпанов
Ибон Мартин


Tok. Триллер в сети #0
        Невероятно нежный и в то же время жестокий триллер «Танец тюльпанов» получил множество восторженных отзывов на иностранных платформах и вошел в список бестселлеров Amazon в 2019 году.


  КНИГА ВОШЛА В СПИСОК БЕСТСЕЛЛЕРОВ В ЕВРОПЕ В 2019 ГОДУ


  + Интригующая и захватывающая завязка


  + Воодушевляющая атмосфера Испании


  + Погружает в книгу до последней страницы


  + Неожиданная развязка


  + Психологически многогранные персонажи


  + Затрагивает важные проблемы в обществе (домашнее насилие, сильные детские травмы, способные разрушить психику человека и вселить в него ненависть на всю жизнь)


  Триллер. Детские травмы. Параллельное повествование (в прошлом и настоящем), которое приводит к тому, почему убийца убивает.


  Первое убийство с трансляцией на фейсбук.


  Это захватывающее путешествие по уютному региону Испании, на первый взгляд тихому и умиротворенному. Но все меняется после убийства популярной журналистки, которое транслировалось в прямом эфире через Фейсбук. Она стала первой жертвой в руках с алым, как кровь, тюльпаном, но не последней. Мирное время сменилось бушующим страхом. Полиции придется «заглянуть» в прошлое, разгадать мотивы и найти знаменитого Убийцу с тюльпаном.


  Алый тюльпан стал символом смерти.


  «Ибон Мартин создал жестокий и нежный триллер, подобный тюльпанам, которыми убийца украшает своих жертв… Превосходный роман». — Доминго Вильяр


  «"Танец тюльпанов" — головокружительное криминальное путешествие, это напряженное время, в течение которого мы узнаем об окружающей среде и психологии человека. С яркими конкретными моментами, такими как прогулка по рынку или разговоры в баре, среди бесчисленного множества других: серфинг, монастырь, музыкальное представление, семейная конфронтация… и это не значит, что эти места существуют для того, чтобы что-то происходило — что-то происходит, потому что эти места просто существуют […] Портреты персонажей и обстановка находятся в гармонии так, чтобы ничего не резало глаз и читатель мог полностью погрузиться в историю, забывая, что впереди грандиозный финал. Это замечательно». — Хорди Валеро, Interrobang




        Ибон Мартин
        Танец тюльпанов


        Ibon Martin
        La danza de los tulipanes


        © 2019, Ibon Martin
        © FOTOGRIN / Shutterstock.com
        © Никишева К., перевод на русский язык, 2021
        2021

* * *




        1

        Пятница, 19 октября 2018
        Прежде чем закрыть двери, Санти в последний раз бросил взгляд в зеркало заднего вида. На платформе никого не осталось. Последние дома Герники быстро остались позади. Перед его глазами, вдоль извилистой дороги, тонкими линиями были намечены очертания холмов. То тут, то там были разбросаны одинокие фермы, добавлявшие красные и белые штрихи в пейзаж. Это был прекрасный и безмятежный мир, где то и дело мелькали синева моря и бледно-желтые заросли осоки.
        Рыбак с плетеной корзиной на плече и сигарой в зубах ждал, когда поднимут шлагбаум, чтобы продолжить путь. Санти легонько нажал на гудок локомотива в знак приветствия, и мужчина поднял руку в ответ. Чуть дальше из ухоженного сада виднелась женщина с округлыми бедрами, которая подняла голову, чтобы взглянуть на поезд. Машинист вообразил, как она осматривала вагоны в поисках знакомого лица. Это неизбежно: здесь все друг друга знали.
        — Спасибо, — пробормотал Санти себе под нос.
        После двадцати двух лет работы машинистом в метро Бильбао компания наградила его, переведя на линию Урдайбай. Не нашлось еще линии настолько чудесной и спокойной. После темных туннелей под городом и суеты на платформе в час пик одиночество этой линии, пролегающей между болотами и спящими деревнями, действовало как бальзам на душу.
        Санти глубоко вздохнул. Он почувствовал, что жизнь улыбнулась ему.
        Ему нравился этот край — здесь все до сих пор подчинялось природному ритму. На дворе XXI век, а жизнью в Урдайбае по-прежнему командовали приливы и отливы. Именно они вычерчивали контуры карты, где гармонично сочетались море и суша.
        Под легкое дребезжание поезда мысли Санти перенеслись к дому. Похоже, дела улучшаются. У них с Наталией были трудные времена, но все возвращалось на круги своя. И скоро их ждет серебряная свадьба: нужно будет подумать, как это отпраздновать.
        Дорога снова потребовала его внимания. Черный как ночь баклан пролетел над поездом и нырнул в зеленые воды, которые теперь простирались вдоль старой железной дороги. Секунду спустя птица появилась с серебристой рыбой в клюве и подбросила ее в воздухе, словно надеясь на аплодисменты редких пассажиров.
        Наталии бы это понравилось. На мгновение Санти представил, как она сидит рядом с ним в поезде. Это против правил, но разок же можно. Жена это заслужила, и он тоже — не зря же он двадцать два года провел в недрах большого города. Что могло объяснить это лучше, чем красота, которую он ежедневно созерцал, управляя региональным поездом?
        Наталия… Наталия… В его жизни не было ничего важнее. Ему больше некого любить — детей у них нет. Последний ухаб на дороге пройден, и теперь можно снова мечтать о том, как они состарятся вместе. Ее взгляд, ее улыбка…
        Ее облик появился по другую сторону стекла, сливаясь с пейзажем. Она, конечно, улыбалась. Ей нравились его планы.
        Видение было настолько правдоподобным, что пришлось моргнуть, чтобы вернуться в реальность.
        Когда он открыл глаза, Наталия была все еще там, она сидела на стуле посередине пути.
        Санти перевел взгляд на ее губы и понял, что она не улыбалась. Она кричала. Кричала изо всех сил, и, несмотря на шум поезда, машинисту удалось это расслышать.
        Все произошло очень быстро, хотя в сознании Санти это происходило в замедленной съемке. Поезд неумолимо поглотил разделяющее их расстояние.
        — Нет! Наталия, нет! Уйди оттуда! — вопил машинист, дергая рычаг аварийного тормоза.
        Пронзительный металлический скрежет, поезд резко дернулся. Через дверь донесся жалобный стон какого-то пассажира — резкая остановка застала его врасплох.
        Взгляд Санти был прикован к жене — в ее глазах читался невероятный ужас, отражение его собственного. Слишком поздно. Поезд не сможет так резко остановиться. Наталия была обречена.
        — Уйди с дороги! — умолял ее Санти, вскидывая руки к лицу. Голос у него был сиплый и надсадный. — Прочь! Давай же!
        Бесполезно. Веревки, которыми она привязана к стулу, не позволили ей двигаться. Ей оставалось лишь кричать. Кричать и ждать, пока поезд ее мужа завершит свой путь.



        2

        Пятница, 19 октября 2018
        — Ты готов? Зрелище не самое приятное, — предупредила Хулия, дернув ручник.
        Рауль на пассажирском сиденье поморщился. Происшествия на железной дороге особенно неприятны. Поезда безжалостны к человеческому телу, когда встречают его на своем пути.
        Капли на лобовом стекле были окрашены в голубой — цвет огней патрульной машины, которая защищала место происшествия от любопытных глаз. Прежде чем выйти из машины, двое полицейских обменялись смиренными взглядами. Они знали, что им предстоит: обойти железную дорогу в поисках улик и останков. И, конечно же, самое главное на тот момент: опознать жертву и уведомить родственников. И без того нелегко постучать в дверь и сообщить о смерти близкого человека, но сообщить о возможном самоубийстве будет еще мучительнее. Как объяснить кому-то, что его ребенок, сестра или муж выбрал путь, из-за которого всю семью поглотит неизбежное и труднопреодолимое чувство вины?
        Хулия ощутила на лице капли дождя. Зима пришла рано. Куда подевался ветер с юга, обычный для этого времени года? Хорошо хоть, подумала она, глядя в небо, что до заката еще пара часов. Пусть свет серый и неяркий, но это все равно свет. Столкнуться с ужасной картиной при свете дня и при свете фонарей — это не одно и то же.
        — Тут у нас муж. Он безутешен, — сообщил патрульный, охраняющий полицейский кордон.
        — Муж? — переспросила Хулия, морща лоб. — Кто ему сообщил?
        — Никто. Он был здесь, когда мы приехали. Он тот самый машинист.
        Хулия и Рауль, оба в штатском, как принято в отделе расследований, озадаченно переглянулись. Зачем бросаться именно под тот поезд, которым управлял твой муж? Пригнувшись, они прошли под сигнальной лентой, ограждающей место преступления, и направились к машинисту. Одетый в форму «Эускотрен», он рыдал навзрыд, прислонившись к бетонной стене.
        — Он наотрез отказывается идти с нами, — объяснил один из санитаров, присматривающих за ним.
        — Наталия… Почему она? Наталия… — бормотал машинист. Белый пригородный поезд на узкоколейной железной дороге в нескольких шагах от него оставался равнодушным к его стонам. В воздухе витал запах железа и ржавчины — безошибочный признак железнодорожных аварий.
        Хулия положила руку ему на спину.
        — Примите наши соболезнования. Мы понимаем, как вам сейчас нелегко. — Со стороны могло показаться, что это простая вежливость, но она на самом деле все это чувствовала. Слова царапали горло, и ей тяжело было выговорить два слога подряд.
        Машинист легонько кивнул и рукавом пиджака вытер слезы.
        — Она сидела там. На середине пути, — указал он потерянным взглядом. — Кто…?
        Его вопрос потонул в новом приступе рыданий.
        — Ну же, пожалуйста. Вы должны поехать с нами, — настаивал медик «Скорой помощи».
        С хвостовой части поезда подошел полицейский. Под его ногами хрустел щебень.
        — Ее привязали к стулу, — сообщил он, показав правой рукой на другое запястье. — Здесь и за лодыжки.
        При этой новости Хулия встрепенулась. Это все меняло. О самоубийстве можно забыть.
        — Убийство, — пробормотала она сквозь зубы и перевела взгляд на напарника.
        Рауль фотографировал поезд. Со своего места Хулия не видела переднюю часть, но ей нетрудно было представить кровавое пятно.
        — Я не смог затормозить, — рыдал машинист.
        — Где она? — спросила Хулия у полицейского, который принес новости.
        — Там, метрах в восьмистах. Тело уцелело.
        Бросив на него укоризненный взгляд за бестактность, Хулия повернулась к машинисту и сказала:
        — Мы поймаем того, кто сотворил это с вашей женой.
        — Я не смог затормозить вовремя. Не смог, — бормотал машинист.
        — Пожалуйста, отправляйтесь с ними, — умоляла его Хулия, указывая на сотрудников «Скорой помощи». Рядом с ними прохаживались единственные семь пассажиров поезда, они заметно нервничали. Двое полицейских и несколько санитаров руководили эвакуацией. — Они позаботятся о вас. Мы побеседуем с вами, когда вам станет лучше.
        Хулия подошла к месту аварии и набрала номер полицейского управления. Нужно предупредить Сильвию — психолога, которая обычно их сопровождала, и проинформировать семьи, чтобы она смогла поехать в больницу.
        — Что, если это не ее муж? — отметил Рауль, приблизившись к ней.
        Хулия понимала, что он имел в виду. Она тоже думала об этом. Из-за шока от столкновения человек мог не разглядеть лица жертвы и представить на ее месте кого-то близкого. Возможно, это именно та ситуация. Но едва ли это что-то меняло. Кто-то хладнокровно убил женщину на железнодорожных путях.
        — Мы скоро узнаем, — вздохнула Хулия, представляя, как все было. Грохот приближающегося поезда, дрожь путей, ощущение, что ты связана по рукам и ногам, и беспомощное ожидание, пока этот железный зверь не сметет тебя на своем пути. — Это был настоящий кошмар для женщины.
        — Для Наталии, — уточнил Рауль, припоминая слова машиниста.
        — Скоро узнаем, она ли это. — Хулия помахала рукой патрульному, охраняющему труп.
        — Тело уцелело, — сказал он им вместо приветствия.
        — Да, нам уже сказали, — перебила его Хулия, склонившись над трупом. При столкновении стул развалился на несколько частей, но тело жертвы избежало этой участи, хотя последствия аварии очевидно прослеживались на ее лице и других частях тела.
        — Повезло, — сказал Рауль.
        Хулия нахмурила брови: в правой руке жертва сжимала цветок. Пара лепестков облетела, но его нельзя не узнать. Это был тюльпан. Красивый красный тюльпан, который почти слился с кровью, залившей джинсовую куртку убитой.
        — Как странно, — пробормотала Хулия. — Она сжимала цветок с такой силой, что он даже при аварии не выпал из руки.
        Дождавшись, пока Рауль сфотографирует тюльпан, Хулия потянула цветок за стебель. Необходимо упаковать его. Возможно, это улика.
        — Приклеен. Проклятье, вот почему он не выпал… Его приклеили к ладони! — Она никогда не видела ничего подобного. Дрожь пробежала по всему телу. Придя в себя, она провела рукой по волосам жертвы, будто пытаясь вернуть ей тот вид, который был у нее до того, как ее жестоко лишили жизни. — Что они с тобой сделали? Кто привел тебя сюда? — Она отрицательно качнула головой. Убитая уже не ответит.
        Хулия вздохнула. Всего несколько часов назад она каталась на серфе по волнам в Мундаке и представить не могла, что этот день закончится так трагически.
        — Судмедэксперт уже здесь, — сообщил Рауль.
        Хулия не ответила. Она шагала вдоль путей в поисках места аварии. Между рельсов, там, где поставили стул, валялся красный лепесток. Нужно забрать его в качестве улики.
        — Что это там? — спросила она внезапно. К одному из столбов контактной сети простой клейкой лентой было примотано что-то золотое.
        Подойдя ближе, она увидела уменьшенную копию себя. Обнаружение собственной гримасы на экране мобильного телефона озадачило ее. Сигнал записи был включен.
        — Какого черта…?
        — Сумочка у меня, — сообщил Рауль, приближаясь к ней. — Что это? Что там делает телефон?
        Хулия его даже не слушала. Она в ужасе уставилась на экран устройства.
        Из оцепенения ее вывела знакомая мелодия — зазвонил мобильный. Хулия механически достала его из кармана и приложила к уху.
        — Что случилось?
        — У нас есть новости. — Это из полицейского управления. — Преступление транслировалось в прямом эфире на «Фейсбуке». Вся Герника шокирована.
        Хулия медленно кивнула. Она потянулась рукой к кнопке, чтобы остановить трансляцию. Затем сняла клейкую ленту и положила телефон в пакет для улик. Она никогда не видела ничего подобного. Тюльпан, стул на середине путей, трансляция… Все это выглядело зловеще.
        Рауль показал ей удостоверение личности.
        — Похоже, это и в самом деле жена машиниста… Наталия Эчано, — прочел он вслух. — Шестьдесят первого года рождения. Ей пятьдесят семь лет.
        Хулия бросила взгляд. Фотография казалась смутно знакомой.
        — Наталия Эчано, — задумчиво повторила она. Где-то она уже слышала это имя. — Черт, ну конечно, это же та самая, с радио…
        — Ого! С «Радио Герника»!
        Наталия Эчано — не кто-то там. Она знаменитая журналистка, ведущая утренней программы — самой рейтинговой в Гернике и ее окрестностях. Хулия фыркнула. Пресса будет следить за каждым их шагом и то и дело спрашивать, как продвигается расследование. Это будет непросто.
        — Отстой! — воскликнула она, шлепнув себя по лбу. Еще одна деталь, которая все усложнит. Во много раз.



        3

        Суббота, 20 октября 2018
        Один оборот ключа — и дверь открылась. Ане недовольно фыркнула. Это означало одно — брат дома. Андони переехал сюда всего две недели назад, но кажется, будто с тех пор прошло уже много лет. До его приезда эта квартира с видом на площадь, которая вела от Пасай-Сан-Хуан к морю, была лучшим местом в мире.
        — Спокойно, — сказала она себе.
        После пяти лет жизни в одиночестве нелегко делить квартиру с кем-то. И хуже всего то, что она сама настояла на его переезде, узнав о постоянных ссорах брата с матерью.
        Теперь она, конечно, жалела об этом.
        Это непросто — когда возвращаешься усталой из полицейского управления, а дома на всю громкостью включен телевизор, где крутят очередной сериал от «Нетфликс»: Андони смотрит их запоем. И как это у него получается не выходить из дома целыми днями, проглатывать серию за серией и безостановочно курить? Он даже не может открыть окно, чтобы проветрить комнату от табачного дыма… Это если он курит табак, но если кошелек позволяет, он злоупотребляет косяками.
        Сестеро тоже была молодой. Черт возьми, она все еще молода, и да, ей доводилось курить не только табак, но она, по крайней мере, делала это на балконе, чтобы не мешать тем, кто живет с ней под одной крышей.
        Она попыталась успокоиться, чтобы не скандалить, но стоило ей открыть дверь, как в лицо ударило облако дыма.
        — Я вернулась, — крикнула она, прикусив язык, чтобы не сказать лишнего с самого порога.
        — Как на работе? Слушай, тут пришли Ибай и Ману. Мы закажем пиццу на ужин. Если хочешь… — раздался голос брата из гостиной.
        Сестеро поморщилась, снимая рабочие ботинки. Она подумала о родителях. Кажется, позвать брата к себе жить было не такой уж хорошей идеей. Ему всего девятнадцать лет, на девять меньше, чем Сестеро, а она жила в родительском доме до двадцати четырех.
        — Ужинайте спокойно. Я схожу перекусить, — заявила она.
        Спустившись по лестнице к выходу, она оказалась на площади. Свежий, насыщенный солью воздух пробрался сквозь ноздри и умиротворил ее. Олайя, одна из ее лучших подруг, если не самая лучшая, помахала ей рукой. Она сидела возле двери «Итсаспе», одного из баров на этой морской площади, докуривая самокрутку. Чуть поодаль еще одна неразлучная подруга Ане Сестеро, Нагоре, безостановочно жестикулируя, болтала по телефону.
        — Я сыта по горло его присутствием в доме, — заявила Сестеро, подкрепив свои слова соответствующим жестом.
        — Ну а я только рада, потому что теперь мы с тобой куда чаще видимся, — смеясь, кивнула Олайя.
        — Неправда, — запротестовала Сестеро, хотя знала, что подруга права. До того как Андони переехал, она иногда днями никуда не ходила после работы. Теперь же, наоборот, она каждый вечер спускалась в бар, чтобы избежать разговоров. Иногда она перехватывала сэндвич или что-то из закусок и поднималась домой прямо перед сном.
        — И как долго он собирается оставаться? — спросила подруга.
        Сестеро пожала плечами.
        — Навсегда, полагаю. У него столько же прав жить здесь, как и у меня. Это квартира нашей бабушки, а не моя собственная. Хуже всего то, что раньше мы отлично ладили. Вплоть до того, что я сама предложила ему переехать.
        Нагоре закончила болтать по телефону и подошла к ним.
        — Я тебе уже рассказывала про субботу? — спросила она, ткнув Олайю кулаком в плечо.
        Сестеро покачала головой.
        — Только не говорите, что стоило мне разок не сходить на вечеринку, как я пропустила что-то важное.
        Олайя залилась грудным смехом.
        — Я целовалась с парнем.
        У Сестеро отвисла челюсть.
        — Да ну? И теперь ты в сомнениях?
        — Еще чего…
        — И? — Детектив горела желанием узнать больше. С тех пор как в восемнадцать лет ее подруга начала встречаться с девушкой, она всегда предпочитала женщин.
        Нагоре с веселым видом села рядом с Олайей.
        — Было неплохо, — она раздраженно взмахнула рукой, — но эта сучка его у меня увела. Мы обе с ним болтали, и вместо того чтобы оставить его мне, она забрала его с собой. В любом случае…
        — Ну мы кое-чем занимались… Но вы не хотите знать подробности. Сплетни!
        — И ты теперь бисексуалка?
        — Ни за что. Выбирая между женщинами и мужчинами… Это было приключение на одну ночь. В первый и последний раз.
        Нагоре подмигнула Сестеро.
        — Тем лучше для нас, да? Так она нас не бросит.
        Детектив громко рассмеялась. Она права. На каждой вечеринке именно Олайя притягивала все взгляды. В генетической лотерее ей достался главный приз. Ей не нужны пробежки и диеты — платья облегают ее фигуру как перчатка. Однако Сестеро нисколько не переживала из-за несоответствия модельным параметрам. Пусть она не вышла ростом, да и волосы у нее раздражающе вьются, она уверена в себе — особенно с тех пор, как открыла для себя утюжок для выпрямления волос.
        — Ты поменяла его, да? — Олайя указала на колечко, которое Сестеро вечером вдела в правую ноздрю.
        — Ага. Звездочка надоела. Я носила ее почти два года.
        — Очень круто. Мне так больше нравится. И кольцо в брови тебе очень идет… С пирсингом и татуировкой дракона ты выглядишь отпадно. Если бы я была по девочкам, я бы с тобой замутила, — пошутила Нагоре, подмигнув Олайе.
        Сестеро снова рассмеялась, проведя рукой по татуировке на шее.
        — Почему ты все время говоришь, что это дракон? Это Сугаар, супруг богини Мари, почитай хоть что-нибудь из баскской мифологии!
        — Да знает она, что это Сугаар. Просто хочет тебя позлить, — отметила Олайя, отсмеявшись. — Ты нам раз восемьдесят это повторяла!
        Сестеро толкнула дверь бара.
        — Идемте, выпьем пива. Хватит с меня вашей игры в стилистов.
        — Вообще-то я только что собиралась сказать, как мне нравятся твои прямые волосы, — подхватила Олайя, положив руку ей на плечо.
        — А мне и с кудряшками ты нравишься, — заявила Нагоре.
        — Боже, как вы мне надоели. Хватит уже. Олайя, есть новости насчет группы? — спросила детектив. Где то рвение, с которым они организовали группу «Ламии» два года назад? Она только что оправилась от травмы запястья, полученной во время скалолазания, и ей не терпелось взять в руки барабанные палочки и сесть за ударную установку. Пальцы, наверное, уже отвыкли.
        — Еще ничего не ясно, но я почти подписалась на два концерта, — ответила Олайя и вскинула палец в качестве предупреждения. — Нам нужно много репетировать, чтобы не выглядеть нелепо, как в прошлый раз. Не понимаю, как нас не вышвырнули из «Де Сине Рейна».
        — Правда? Два? Да это больше, чем за весь прошлый год, — обрадовалась Нагоре.
        — В два раза, — рассмеялась Сестеро. — Ну и когда репетируем?
        Не успела она закончить вопрос, как зазвонил телефон.
        — Не поднимай трубку! Вечно тебе звонят в нерабочее время. Суббота же!
        — Вдруг это не по работе, — возразила детектив, вытаскивая телефон из кармана. Однако при виде номера на экране она извинилась перед подругами и вернулась на площадь, чтобы избежать любопытных ушей.
        — Ане Сестеро, — ответила она, прижав мобильный к уху. Возможно, новости хорошие. Например, арестованный решил сознаться.
        — Ане Сестеро, — смеясь, передразнили ее подруги. Они всегда насмехались над тем, что она отвечает на звонки как в американских фильмах.
        — Как ты, Сестеро? Это Мадрасо. Ты дома? — раздался голос начальника.
        Детектив перевела взгляд на освещенный зелеными лучами фасад здания в сумерках. Мерцающий синий свет, пробивавшийся из окна гостиной, означал, что кто-то смотрит телевизор.
        — Более-менее, — сказала она, поморщившись. — А что? Есть какие-то новости? Он заговорил?
        — Нет. Он все еще полон решимости молчать. Этот придурок скорее окажется на скамье подсудимых, чем мы услышим от него хоть слово. — Повисла пауза, и Сестеро задалась вопросом, зачем же звонит Мадрасо. — Надеюсь, ты не против сменить обстановку. В понедельник ты едешь в Гернику.
        Сестеро нахмурилась.
        — В Бискайю? Это вне зоны нашей юрисдикции.
        — Именно поэтому ты и едешь.
        — Ты точно не мастер объяснений.
        — Знаю. Приходи в управление, и я все расскажу.
        — Сейчас?
        Олайя вышла из бара и подняла руку, привлекая внимание Сестеро.
        — Тебе заказать пива? А то от болтовни во рту пересохнет.
        Детектив покачала головой, и подруга, бросив на нее недовольный взгляд, вернулась в бар. Ее постоянно упрекали за то, что она не может отвлечься от работы и просто выпить с ними пива.
        — Прямо сейчас. Это срочно, — настаивал Мадрасо.
        — И нельзя рассказать по телефону? Мы с девчонками собирались немного выпить.
        Начальник помедлил.
        — Ты наверняка слышала о происшествии на железной дороге. Машинист переехал собственную жену…
        — Конечно. Все только об этом и говорят.
        — Ну нас ждет разговор на эту же тему. Давай приходи как можно скорее. Ты же не думаешь, что я от нечего делать сижу здесь в свободное время?
        Сестеро посмотрела в сторону моря, а затем ее внимание привлекла байдарка, плывущая рядом с доками Анчо. В темноте с трудом можно было разглядеть ритмичный взмах весел. День пошел на убыль, и ночные тренировки в порту стали привычным явлением.
        — Дай мне час.
        — Хорошо бы уложиться в полчаса.
        Вздохнув, Сестеро убрала телефон. Ей необходим бокал холодного пива.
        — Не говорите, что ничего мне не заказали, — пошутила она, заходя в бар.



        4

        Суббота, 20 октября 2018
        — Тридцать семь минут… Спасибо, Ане.
        Мадрасо сидел в своем кабинете. Закрыв дверь, Сестеро села на один из двух стульев перед столом. Никаких приветственных поцелуев. Они приятели, начальник и подчиненная, а все остальное уже в прошлом.
        — Олайя и Нагоре вздернут тебя при первой же встрече, — бросила Сестеро в притворном гневе, постучав пальцем по столу. — Я даже пива с ними не могу спокойно выпить…
        — Да брось. Кроме того, меня они любят больше, чем тебя, — пошутил начальник.
        У него все еще пронзительные черные глаза. И челка, потрепанная морской солью и солнцем. Это от серфинга — так же как постоянный загар и мускулы, вылепленные волнами.
        — Ну, рассказывай. Вряд ли ты позвал меня сюда для того, чтобы поболтать о моих подругах, — сказала Сестеро, борясь с желанием встать и подойти к нему.
        Ей не впервые приходилось сдерживаться. Мадрасо все еще привлекал ее. И она знала, что это чувство взаимно. Это были почти два насыщенных года. Все начиналось как игра, но, увы, в конце все стало по-другому. Возможно, тому виной разница в возрасте. Сестеро было двадцать восемь, когда они расстались, а ему, ее начальнику, почти сорок. Ее устраивало отсутствие обязательств. Секс, концерты, тайны… Все было отлично, пока он не захотел большего.
        Сестеро и слышать не хотела о планах на будущее и совместной жизни. Так все и закончилось. В ее ушах до сих пор отдавались эхом упреки Олайи и Нагоре за то, что она бросила такого прекрасного мужчину.
        Мадрасо подвинул к ней листок бумаги. На нем была нарисована какая-то схема, похожая на перевернутое дерево. Над схемой была напечатана незнакомая аббревиатура: ОРОП.
        — Что это? И почему здесь значится мое имя?
        — С сегодняшнего дня ты входишь в Отдел по расследованию особых преступлений. Вернее, не просто входишь… Ты его возглавляешь.
        Сестеро с недоверием уставилась на начальника. Он уже несколько недель говорил об этом проекте. Особое подразделение, которое будет расследовать серьезные или громкие преступления. Это казалось просто идеей, но теперь она явно претворялась в жизнь.
        — И преступление в Гернике — наше первое дело?
        — Именно. Смерть Наталии Эчано стала последним толчком к созданию группы, которой ты будешь руководить.
        — Потому что жертва — известная журналистка?
        — В какой-то мере да. Или это предлог. Наталия была не только известной радиоведущей — она была любовницей начальника полиции в Гернике. Именно поэтому мы не можем доверять ни ему, ни его подчиненным.
        Сестеро нахмурилась.
        — Я читала, что журналистка состояла в браке.
        — И он тоже. Однако они давно состояли в связи и, видимо, не особенно скрывались, раз все управление в курсе.
        Сестеро снова перевела взгляд на лист бумаги. При виде собственного имени на вершине схемы у нее закружилась голова. Не то чтобы в отделе было много сотрудников. От ее имени отходили три стрелки. И имя только одного из будущих подчиненных было ей знакомо.
        — Айтор Гоэнага, — прочла она вслух. Если бы она набирала команду сама, он был бы первым, возможно даже единственным, о ком она бы подумала. — А кто остальные?
        — Ты разве не слышала о Чеме Мартинесе из Бильбао?
        — Он же вроде в Интерполе?
        — Недавно вернулся. Толковый парень, правда, немного заносчивый. Не реагируй на него. Ты стоишь выше. Здесь ты начальник.
        Сестеро уставилась на стену перед собой, где крохотный серфингист покорял огромную волну. В животе стало щекотно. До тех пор она никогда не командовала расследованием. Однако этот день когда-то должен был настать, и ее недавнее повышение в должности до сержанта предусматривало такую ответственность.
        — А четвертый? — Она посмотрела на бумагу. — То есть четвертая. Хулия Лисарди. Кто она?
        — Детектив из Герники. По слухам, она хороша. В прошлом году раскрыла дело об убитых водолазах. Мне ее рекомендовали. И кажется, она своя — тоже серфингистка.
        Сестеро кивнула. Было разумно позвать в команду кого-то из местных. Легче будет передвигаться на местности и проще будет влиться в работу того полицейского участка.
        — Кто набирал команду? — спросила Сестеро.
        — Я. Двое из Бискайи и двое из Гипускоа, чтобы никого не обидеть, ну ты поняла.
        Сержант кивнула. Вечно это проклятое географическое равновесие.
        — Из Витории никого, — заметила она.
        Мадрасо пожал плечами и промолчал. Но Сестеро и так знала ответ. Те никогда не возмущаются.
        — Мы отчитываемся перед Эрандио или здесь? — спросила она, подразумевая главные полицейские управления Бискайи и Гипускоа.
        — В первую очередь передо мной. У нас больше опыта в таких делах, поэтому мне и доверили организацию. Этот отдел будет собираться, только если того требуют обстоятельства. В отсутствие нераскрытых преступлений вы будете подчиняться каждый своему управлению.
        — То есть мы будем встречаться, когда кто-то совершит гнусное преступление?
        Мадрасо кивнул.
        — Убийство со множеством жертв, серийные убийства, известные жертвы… В общем, дела, которые вызывают общественный резонанс.
        Сестеро фыркнула. Звучало так себе. Резонанс — это пресса, пресса — это давление. Нужно суметь сохранять хладнокровие в таких обстоятельствах.
        — Кто такая Сильвия? — спросила она, заметив последнее имя.
        — Психолог. Ее выбрали бискайцы. Обычно она с ними сотрудничает. Она отлично умеет составлять психологические портреты. Сильвия поможет вам лучше понять мышление убийцы.
        — Думаешь, это был комиссар?
        Брови Мадрасо исчезли под его светлой челкой.
        — Олайсола? Надеюсь, что нет. Но ты это выяснишь, я уверен. Не думаю, что он встретит тебя с красной ковровой дорожкой. Он не смирится с таким вторжением в его владения, не говоря уже о его возможной причастности к этому делу.
        Сержант снова смотрела на плакат с изображением волны. Внезапно ей показалось, что она вот-вот накроет ее с головой.
        — Когда мы приступаем?
        — В понедельник. В девять тебя ждут в Гернике. И скажу еще кое-что… Регион сильно взволнован. Помимо всего прочего, тебя ждет внимание прессы. Обращайся с ними тактично, если не хочешь неприятностей.
        Сестеро встала. Несколько мгновений она колебалась. Стоит ли поблагодарить его за доверие или хлопнуть дверью за то, что усложнил ей жизнь всего за несколько минут?
        — Спасибо… — пробормотала она в конце концов.
        Мадрасо отмахнулся.
        — Ане, — позвал он ее, когда она уже выходила. Положив ладонь на ручку двери, она обернулась. — Покажи им, что ты лучшая. Тебе припомнят, что ты встречалась с начальником. Кто-то обязательно скажет, что это место тебе подарили… Шли их всех к черту. Никто лучше тебя не справится с этой работой. Это твой шанс доказать это всем. Воспользуйся им.



        5

        Понедельник, 22 октября 2018
        Без одной минуты девять Ане Сестеро и Айтор Гоэнага вошли в полицейское управление Герники. Сестеро не припоминала такой пунктуальности когда-либо, но когда едешь вместе с коллегой в одной машине, опаздывать нельзя. Ей пришлось встать на час раньше, чтобы избежать пробок.
        Откинув капюшон плаща, Ане натянула улыбку и протянула удостоверение личности полицейскому у приемной стойки. Айтор показал свое.
        — Egun on[1 - Доброе утро (баск.).]. Нас ожидают.
        Мужчина вяло кивнул, снял трубку и набрал внутренний номер.
        — До конца коридора и направо, — сказал он в ожидании ответа и указал рукой направление. — Хулия, здесь детективы из Гипускоа… Да, они сейчас подойдут… Не за что.
        Они прошли вниз по коридору, навстречу им вышла женщина. Мелированные пряди обрамляли слишком угловатое на первый взгляд, но приятное лицо. Она походила на спортсменку, хотя, возможно, такой эффект производили прямые плечи. Лет сорок? Может, чуть меньше, но около того.
        — Сержант Сестеро, агент Гоэнага? — Протянутая рука была холодной. — Добро пожаловать в Гернику. Я агент Лисарди, Хулия Лисарди.
        Знакомство и вежливые расспросы о дороге заняли несколько мгновений. Лицо Хулии внезапно омрачилось. Она понурила голову и съежилась. Не успела Сестеро задаться вопросом, что случилось, как ответ ей подсказал голос за спиной.
        — Я что-то пропустил? — спросил новоприбывший.
        Хулия покачала головой.
        — Это сержант Чема Мартинес, — сообщила она, приблизившись, чтобы поцеловать его в щеку. — Как жизнь, Чема?
        Полицейский выдавил из себя улыбку.
        — Не так хорошо, как твоя… Отлично выглядишь, — сказал он, не глядя на нее, а затем повернулся к Ане и Айтору. — Вы, видимо, из Гипускоа.
        — Сержант Сестеро и агент Гоэнага, — представила их Хулия.
        — Айтор. Прошу, зовите меня Айтор.
        Чема внимательно посмотрел на Сестеро. Особенно его заинтересовали татуировка на шее и пирсинг носа и брови.
        — Не слишком ли ты молода для этой должности?
        Она сразу поняла, что это не комплимент.
        — Это говорит о том, что я очень хороша в своем деле, — отрезала она, решив, что не позволит ему подрывать свой авторитет. Почему они не задумываются, что, возможно, это благодаря ей Мадрасо занимает сейчас свою должность? На его месте мог оказаться кто-то другой, если бы не мастерство Сестеро в распутывании самых сложных дел.
        Чема выдавил улыбку. Ему было около сорока пяти лет, на пятнадцать больше, чем Сестеро, шею обвивал туго затянутый галстук. Возможно, так принято одеваться в Интерполе, но здесь, в независимом полицейском управлении Страны Басков, это выглядело странно.
        — Можем начинать работу. Давайте я подытожу, что мы знаем, — вмешалась Хулия. Время знакомства закончилось.
        — Известная и влиятельная журналистка, которая нажила себе столько врагов, сколько жителей проживает в Гернике… — заметил Чема, поставив чемодан на пол. — Здесь есть кофемашина?
        Хулия бросила взгляд на пустую нишу в коридоре.
        — Сломалась несколько месяцев назад, и ее так и не починили. Теперь мы ходим в кафе. Так даже лучше, немного общения вне этих стен.
        Сестеро почти его не слушала. Было что-то в этом деле, что беспокоило ее с тех пор, как она узнала о случившемся…
        — Мог ли муж посадить ее на рельсы и вернуться в поезд?
        — Муж? — Хулия казалась сбитой с толку. — Я была рядом с ним на месте преступления. Он был в состоянии шока. Поезд не успел остановиться. Он никогда не сможет забыть то, что случилось прямо у него на глазах.
        Сестеро это не убедило.
        — Ходят слухи, что Наталия была ему неверна. Мы не можем исключить того, что муж мог ей отомстить. Конечно, тогда он должен был подготовить железное алиби. Нужно проверить, что он делал за несколько минут до инцидента. Не было ли подозрительных остановок? Это должно быть где-то записано.
        Айтор откашлялся, чтобы привлечь внимание. Он не привык перебивать.
        — Прямая трансляция с места преступления предполагает месть. Журналистка могла кого-то публично унизить в своей программе, и этот человек решил публично убить ее.
        Пока он говорил, его лицо начало краснеть. Кого-то это могло удивить, но не Сестеро. Это было типично для Айтора, которому даже на пятом десятке удалось сохранить красивое, молодое лицо. Две милые ямочки в уголках рта, несомненно, усиливали это впечатление.
        — Охота на ведьм образца двадцать первого века, — добавила Сестеро. В баре, где они утром остановились выпить кофе, все только об этом и говорили. Казалось, вся Герника была свидетелем случившегося. Люди не на шутку разволновались. — Мы можем посмотреть запись?
        — Вы обязаны ее посмотреть, — поправил Чема. — Я уже распорядился, чтобы ее изучили кадр за кадром, чтобы ничего не упустить. Хулия, у тебя она есть?
        Детектив кивнула и подозвала всех к компьютеру. Отдел расследований в управлении выглядел так же, как в любом другом полицейском участке. Три больших стола по четыре рабочих места. Хулия села за одно из них и повернула монитор к коллегам.
        — Вы будете работать здесь, — сказала она, указав на три оставшихся места за столом. — Мы тут все убрали, чтобы вы могли спокойно расположиться.
        Первый кадр — непосредственно изображение жертвы, сидящей посреди путей. Сначала Наталия казалась сонной, возможно, под действием наркотиков. Но всего пару мгновений спустя начались отчаянные попытки освободиться. Стул подпрыгивал на рельсах, рот журналистки распахнулся в громком вопле, поэтому Хулия поспешно убавила звук. Синева вод реки Мундаки, сердца природного заповедника Урдайбай, проглядывала сквозь деревья, обрамлявшие сцену. Декорации, которым впору было очаровать любого режиссера.
        С каждым новым криком пульс Сестеро учащался. Будто в кино, она надеялась, что какая-нибудь неожиданность нарушит спланированное до мелочей преступление: стул сдвинется с пути поезда или у Наталии получится распутать удерживающие ее веревки.
        — Как жестоко, — пробормотала она.
        — Что за сукин сын, — добавил Айтор, отводя взгляд от экрана.
        — Или дочь, — уточнила Хулия.
        — Нет. Ставлю на мужчину. Мы, женщины, не убиваем с такой жестокостью. Мы более утонченные. Наше оружие, к примеру, яд… — поправила ее женщина, чье появление никто не заметил. Она была маленького роста, как Сестеро, и худой, как подросток, хотя ей явно было уже за тридцать. — Я Сильвия, психолог, — представилась она, пожимая руки.
        — Всегда найдутся исключения, — заметила Сестеро, уставившись на ярко-красный тюльпан, приклеенный к жертве. Тревожная картина. Нежность цветка посреди всего этого ужаса.
        Внезапно в динамиках послышалось дребезжание поезда. Лицо Наталии исказилось еще сильнее: она осознала, что обречена.
        — А вот и муж, — проговорила Хулия. Настойчивый гудок поезда почти полностью перекрывал крики.
        Все произошло очень быстро. Состав появился в кадре и устремился к жертве. Экран заполнился цветами поезда, из динамиков послышался скрежет тормозов. А затем — только рельсы. Рельсы и лепесток тюльпана, покачивающийся на ветру. Ничего больше — только гробовая тишина и одиночество смерти.
        Несколько секунд полицейские были не в силах заговорить. Будто когти сжимали горло Сестеро. Она многое повидала за пять лет работы детективом, но такого не видела никогда.
        — Наверное, она сильно мучилась. — Голос Хулии дрожал.
        Сестеро медленно кивнула. Лепесток все еще танцевал среди путей.
        — Сколько человек видели это видео? — сказала она, когда к ней вернулся голос.
        — Сто восемь тысяч. Соцсеть удалила его уже через сорок минут, но к тому времени это было самое просматриваемое видео во всей стране, — объяснил Чема.
        Сестеро с отвращением фыркнула. Весь этот нездоровый интерес. Просто ужасно.
        — Мы ищем кого-то очень опасного. Вы же понимаете?
        — Что говорит отчет судмедэксперта? — перебил ее Чема.
        Взяв со стола коричневую папку, Хулия открыла ее.
        — Множественные травмы. Сплошные переломы, включая висок и затылок. Она погибла на месте. Мы ждем результаты токсикологической экспертизы, но нет никаких сомнений в том, что она была под действием наркотических веществ, — подвела итог Хулия.
        — Да по видео же все ясно. Она была без сознания, когда ее там оставили, — заявил Чема.
        — Возможно, убийца был не один. Нелегко провернуть такое в одиночку, — предположила Хулия.
        Параллельно с этим она снова нажала на кнопку воспроизведения. При повторном просмотре крики шокировали не меньше.
        — Больше напоминает психопатический тип мышления. Это хладнокровный и расчетливый одинокий волк. Не забывайте, сколько всего ему нужно было учесть. Например, смену машиниста. Он ведь выбрал не первый попавшийся поезд, — вставила Сильвия.
        — Отлично подмечено. Подпишусь под каждым словом, — заявила Сестеро. Она оценила сообразительность Сильвии.
        — Я на вашей стороне. Одиночка, движимый ненавистью, — подхватил Айтор.
        — Твоя начальница ни слова не сказала о ненависти, — поправил его Чема.
        Сестеро прикусила язык, чтобы не ответить. Что за тема с твоей начальницей? Чема что, не считает ее начальницей всей группы? Сосуществование двух сержантов в одной команде будет делом не из легких, особенно если во главе ее стоит женщина. Печально, но Сестеро уже сталкивалась с подобным, и Чема, кажется, не станет исключением.
        — А что насчет цветка? — Сестеро обратилась к Сильвии.
        — Это не просто автограф. Тюльпаны олицетворяют порядок, это цветы, где практически нет вариаций, у них всегда шесть лепестков. Вы никогда не найдете две одинаковые розы или две хризантемы, в отличие от двух тюльпанов. Этот кто-то очень последовательный.
        — Это усложнит нам задачу. — Чема прищелкнул языком. — Чем тщательнее он все спланировал, тем меньше остается ниточек, за которые мы можем потянуть.
        Кивнув, Сильвия продолжила:
        — А еще, и, возможно, это заинтересует нас больше, тюльпан — это цветок, который символизирует горечь разбитого сердца или предательской дружбы.
        — Ты хочешь сказать, что тот, кто привязал Наталию посреди путей, мог быть ее бывшим любовником? — Сестеро тут же подумала о начальнике полиции.
        — Или забытым другом, или сумасшедшим, на чью любовь журналистка не ответила… — возразила Хулия.
        Айтор негромко откашлялся.
        — Может, он пытается передать послание. В семнадцатом веке были популярны картины, напоминающие созерцателю о том, что все эфемерно. Жизнь коротка, и рано или поздно мы все умрем. Тюльпаны были неотъемлемой частью этих картин.
        — Какой ужас! — воскликнула Хулия.
        — Ну это искусство с назиданием, — начал оправдываться Айтор. — В Музее изобразительных искусств Бильбао есть отличные образцы фламандской школы.
        Нахмурившись, психолог кивнула.
        — Тогда перед нами убийца, для которого важна эстетическая и символическая ценности его подписи.
        Сестеро едва слушала их, ее разум лихорадочно работал.
        — Как часто поезда проезжают мимо места преступления? — спросила она.
        — Состав, двигавшийся в противоположном направлении, прошел там за двадцать две минуты до столкновения, которое случилось на второй минуте трансляции. То есть у убийцы было двадцать минут на то, чтобы все подготовить: стул, мобильный телефон… — ответила Хулия, сверившись с записями.
        Как только поезд вторично переехал Наталию Эчано, Сестеро выключила видео.
        — Нельзя просто сидеть тут и все утро пялиться на экран. Пора взяться за дело. Мы знаем, откуда он ее забрал? Где ее видели в последний раз?
        Хулия покачала головой.
        — Нужно поговорить с ее мужем и коллегами с радио, — предложил Чема.
        — И осмотреть ее дом. Возможно, там мы найдем что-то подозрительное. А еще ее почту, социальные сети… — добавила Сестеро. — Айтор, ты отправишься на «Радио Герника». Поройся в ее бумагах. Выясни, не было ли у нее врагов. Не только в последнее время, но и в прошлом: вдруг открылись старые раны. Хулия, ты поговоришь с мужем. Мы с Чемой покопаемся в личной жизни.
        — В чьей личной жизни? — послышалось за спиной Сестеро.
        Прикусив губу, детектив, как и все остальные, повернулась на голос. Она знала, что этот момент наступит, с того самого момента, как вошла в полицейское управление, но не ожидала, что он наступит так скоро.
        — Луис Олайсола, комиссар Герники. Добро пожаловать. Надеюсь, вы почувствуете себя у нас как дома, — представился он, протянув руку всем, кроме Хулии и Сильвии. Их он видел каждый день.
        Приветливое круглое лицо здорового цвета, широкая лысая голова. Сестеро подумала, что он похож на Олентцеро — сказочного угольщика, который приносит баскам рождественские подарки. Но внешность обманчива: он явно был не рад их появлению. Их присутствие означает неприятное ограничение его власти со стороны вышестоящего начальства. То же самое должны были чувствовать и полицейские, которые беззастенчиво наблюдали за этой встречей со своих рабочих мест в заднем ряду.
        — Спасибо. — Сестеро заставила себя улыбнуться. Ей не понравился слишком добродушный тон комиссара.
        Она отвернулась к своей группе, остальные просто кивнули.
        Комиссар слегка дотронулся до плеча Сестеро, привлекая внимание.
        — Я знаю, почему вы здесь. Свежеиспеченный Отдел по расследованию особых преступлений… — Внезапно его лицо утратило всякий намек на добродушие. — У нас с Наталией была интрижка. Я не могу отрицать этого. Герника слишком маленькая, а мы были недостаточно осторожны. Но мы давно расстались. В последние несколько месяцев у нас были нормальные отношения, но не более того. Очень прошу вас не копаться в этом. К ее смерти я не имею никакого отношения. Я первый, кто оплакивает ее и хочет, чтобы дело было раскрыто как можно скорее.
        — Почему ее убили? — напрямик спросила Сестеро.
        Олайсола с грустным видом поджал губы и покачал головой.
        — Я думал об этом, — ответил он. — В последнее время она много выступала против рыболовов-браконьеров, которые под покровом ночи ловили в заливе моллюсков без лицензии. Мы то и дело устраивали облавы, но это сложно, в Урдайбае полно закоулков, где можно скрыться… Хотя, по правде говоря, мне трудно поверить, что за таким жестоким убийством может стоять несколько килограммов ракушек.
        Сестеро была согласна. Выбор поезда, которым управлял муж жертвы, как орудия убийства предполагал личный мотив.
        — Есть еще наркоторговцы, — заметила Хулия, на что комиссар тут же покачал головой. — В своей программе убитая сообщала, что в нашем районе действует сеть сбыта наркотиков.
        — Мы много раз перехватывали лодки, которые предположительно должны были перевозить наркотики, но не обнаружили ни грамма, — перебил ее комиссар. — Я пришел к мысли, что единственной причиной этих слухов в ее программе было желание испортить мою репутацию.
        Сестеро медленно кивнула. Она взвешивала в уме две версии: отвергнутый любовник против банды наркоторговцев. Обе вполне подходили под столь ужасно продуманное преступление. Однако что-то все равно не сходилось.
        — Разве не вы только что сказали нам, что ваши отношения с жертвой были нормальными?
        — Ну это фигура речи, — признал комиссар. — И давай, пожалуйста, перейдем на «ты». Мы все здесь на одной стороне.
        — Как долго вы были вместе? — спросил Айтор.
        — Мы с Наталией? Не знаю. Пару лет, может, больше.
        — А что стало причиной разрыва?
        Олайсола оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что никто их не подслушивал. Очевидно, разговоры о себе доставляли ему больше неудобств, чем разговоры о моллюсках.
        — Личные обстоятельства. Мы оба люди семейные, и эта ситуация стала невыносимой. Нужно было что-то решать, и мы предпочли расстаться.
        — По взаимному согласию?
        Комиссар вздернул подбородок и сглотнул. Сестеро показалось, что он едва сдерживает слезы, его глаза заблестели.
        — Мы продолжим в другой раз, если вы не возражаете… — произнес Олайсола и вышел.
        Он медленно шел по коридору, опустив плечи.
        — Его нам тоже придется проверить. Не поднимая шума, но все равно придется, — сказала Сестеро.
        Чема, поморщившись, кивнул и поправил галстук.
        — Проверить придется многих, — вздохнул он и посмотрел на остальных членов команды. — Начнем?



        6

        Понедельник, 22 октября 2018
        Хулия нажала на кнопку звонка и обменялась взглядами с Сильвией. Психолог быстро улыбнулась ей, явно пытаясь подбодрить. Сложно допрашивать в качестве подозреваемого человека, который только что потерял жену. Будь у нее выбор, детектив предпочла бы другую задачу, одну из тех, которыми занимались остальные члены команды.
        — Погода отвратительная… В самом деле… — возмутилась психолог, закрывая зонт.
        Хулия поморщилась в ответ. Они не видели солнца почти два месяца. Недостаток света и избыток воды уже начал сказываться на настроении всех вокруг.
        — Вроде на завтра обещали хорошую погоду, — сказала она, продолжая звонить.
        — Хорошую? Я на это больше не поведусь… В лучшем случае затишье на полдня, а потом опять будет лить две недели, — проворчала Сильвия, протирая очки салфеткой. — Я уже готова вернуться в Паленсию.
        По ту сторону двери послышались шаги.
        — Просто этот год выдался хуже обычного, — пояснила Хулия.
        — И прошлый, и позапрошлый. Мой парень повторяет это с тех пор, как я переехала к нему три года назад, — пожаловалась психолог. Едва она договорила, дверь распахнулась.
        — Здравствуйте. — Глубокие темные круги под глазами машиниста и потерянное выражение лица выдавали долгую бессонную ночь. Он посторонился, чтобы впустить их. На обеденном столе лежала груда бумаг.
        — Простите за беспорядок. Я не смог найти страховку Наталии на случай смерти. Даже не помню, оформила ли она ее вообще… Мы не были готовы к такому, — объяснил он, не отрывая взгляда от картины на дальней стене. Оттуда на них смотрела погибшая. На этом портрете она была куда моложе, чем на снимках, которыми сопровождались новости о ее смерти. Рот мужчины скривился в грустной гримасе.
        — Вы смогли хоть немного поспать? — спросила Сильвия.
        — Нет. Стоит мне закрыть глаза, я вижу ее перед собой. Слышу ее крики, как будто мы снова на этих путях… Это ужасно. Вы уже знаете, кто это сделал? — спросил машинист у детектива.
        — Мы работаем над этим, — ответила Хулия.
        Мужчина поставил локти на стол и уставился на узор на деревянной столешнице.
        — Пять лет назад я сбил парня в метро, а двенадцать лет назад — девушку на станции Пленция. Самоубийцы. Это ужасно. Тормозить бесполезно, и они это знают. Хуже всего — момент столкновения и хруст костей. Нужно очень громко кричать, чтобы заглушить это… Я долго не находил себе места после этого. Даже хотел бросить работу, — пробормотал он, медленно покачивая головой. — В конце концов смирился. Но то, что случилось с Наталией, стало последней каплей. Я знаю это. В этот раз я не смогу воспрянуть.
        Хулия знала, что это так: он навсегда останется сломленным.
        — Могу я задать вам несколько вопросов?
        Машинист посмотрел на нее безжизненным взглядом и пожал плечами.
        Хулия откашлялась, пытаясь избавиться от кома в горле.
        — Как бы вы описали ваши отношения с Наталией?
        Санти повернулся к портрету жены. Его верхняя губа едва заметно дрожала.
        — Типичные отношения для людей в браке. У нас были трудности в прошлом, но в последнее время все наладилось, — сказал он и всхлипнул.
        Хулия пробежалась взглядом по фотографиям на книжных полках рядом с телевизором. Три из них изображали Наталию Эчано в разных ситуациях, всегда с улыбкой и с неоспоримым обаянием. Только на четвертом снимке был Санти, державший за хвост огромную рыбу. Ничего необычного, кроме одной детали: ни одного снимка, где они были бы вместе. Ни одного. Ни одно событие, будь то поездка или годовщина совместной жизни, не заслужило упоминания в этой комнате.
        — Расскажите о дне преступления, — попросила детектив. — Постарайтесь подробно описать все, что вы делали с самого утра, до того, как заступили на смену.
        Санти объяснил, что в день убийства он позавтракал в одиночестве, слушая жену по радио, как он это делал каждый день. На его глаза навернулись слезы, когда он добавил, что это был последний раз, когда он слышал ее голос до поезда. Потом он прибрался в доме и приготовил ужин.
        — Я ел один, потому что Наталия предупредила, что опоздает. Какое-то очередное мероприятие. Вечеринка для журналистов… Потом я дошел пешком до станции, а остальное вы знаете… Меня отправили вести поезд, и я переехал собственную жену, — сказал он со вздохом.
        Хулия посмотрела на карту и быстро обнаружила две любопытных детали. Депо, где сменяются машинисты, находится всего в одной станции от места преступления — пять-десять минут, не больше, на поезде. Этого достаточно, чтобы оставить жертву на месте столкновения и вернуться в Гернику, чтобы успеть на свою смену.
        — А Наталия не упоминала, с кем она должна была встретиться?
        — Она обычно не говорила. А я и не спрашивал. Это рабочие моменты.
        — Вашей жене нравились цветы?
        Мужчина ответил не раздумывая.
        — Нет. Я никогда ей их не дарил. Если вы посмотрите на террасу, вы увидите, что у нас почти нет растений, а те, что есть, выживают сами.
        Хулия бросила взгляд на психолога: нет ли у нее вопросов.
        Сильвия едва заметно покачала головой.
        — Вашу жену что-нибудь беспокоило в последнее время? Может быть, она получала угрозы или странно себя вела незадолго до случившегося? — спросила детектив.
        Санти покачал головой.
        — Нет. Все было как всегда. У нее было очень много работы, но когда было по-другому? Ей нравилось все делать правильно. На ней была очень большая ответственность, — сказал он, глядя на портрет Наталии Эчано маслом на стене. Внезапно его лицо исказилось от боли, и он обхватил его ладонями. — Поверить не могу, что ее больше нет. Наталия!..
        Хулия сглотнула. Продолжать они не могут. По крайней мере, пока.
        — Простите, что нам пришлось разбередить вам душу. Мы не будем больше отнимать у вас время. Спасибо, что согласились побеседовать с нами в такое нелегкое время.
        — Извините, я вам даже воды не предложил. — Санти немного пришел в себя, провожая их к выходу.
        Они проследовали за ним по коридору, бормоча сочувственные фразы.
        — Позвоните мне, если захотите выговориться, — сказала Сильвия на прощание, сжимая плечо машиниста.
        — Или если вспомните что-то, что может нам помочь. Что угодно. Слова Наталии, которые могли показаться странными, звонок в неурочное время… Что угодно, — добавила Хулия. Ужасно, что это ей приходится вести себя бесчувственно в такие моменты.
        Машинист задумчиво прищурился. Он замер посреди коридора рядом со спальней, откуда доносился запах свежего постельного белья.
        — У Наталии был любовник, которого она бросила несколько недель назад. Он ей все время названивал после этого.
        — Комиссар Олайсола, — вставила Хулия.
        Кивок Санти подтвердил ее слова.
        — Пусть его должность не мешает вам докопаться до сути, — произнес он с мольбой.
        — Его проверят точно так же, как и всех. Даю вам слово, — обнадежила его детектив.
        — Это очень занудный тип. Он не мог смириться с тем, что Наталия его бросила.
        — Это она разорвала отношения?
        — Да, конечно, Наталия. Она поняла, что любит меня.
        Хулия мысленно вернулась к пустынным путям. Лепесток тюльпана, танцующий на ветру, запах ржавого железа, мобильный телефон, на экране которого виднелось ее собственное лицо… Как она ни старалась, у нее не получалось представить комиссара, хладнокровно привязывающего журналистку к стулу.
        — Вы не знаете, что стало причиной их разрыва?
        Мужчина посмотрел на нее с обидой.
        — Она не хотела причинять мне боль. Этого разве недостаточно? Мы были счастливы, пока этот тип не встал у нас на пути.
        — Конечно, прошу прощения. — Хулия помедлила, не желая задавать жестокие вопросы человеку, который только что задавил собственную жену. Но она здесь не для того, чтобы сочувствовать. Она сотрудник полиции, и ей нужна информация. Она повернулась к Сильвии, и та прикрыла глаза в знак того, что Хулия может продолжать, хотя ее разрешение и не требовалось. — Как давно они встречались? Я имею в виду…
        Санти вскинул руку, прерывая ее.
        — Я знаю, что вы имеете в виду. Как давно мне наставляли рога? Больше года, может, около двух. Точно не знаю, но месяцев десять назад об этом стали сплетничать по всей Гернике. Их видели вместе, они не скрывались. Я даже думал, что между нами все кончено и что она бросит меня ради него.
        — Как вы это восприняли? — спросила Сильвия.
        — Плохо. Очень плохо, — слова сорвались с губ Санти, и он уставился в пол.
        — Опишите подробнее. Гнев, ненависть — что вы чувствовали?
        Санти сжал дрожащие губы. Он оторвал взгляд от пола.
        — Беспомощность. Я был потрясен. Я не понимал, что сделал не так, а Наталия едва говорила со мной. Она все время проводила на работе.
        Хулия и Сильвия переглянулись. Либо он великий актер, либо у него действительно мягкая натура.
        — Это все на сегодня. Спасибо, — сказала детектив. У нее было чувство, что она узнала не все, но ей не хотелось еще сильнее давить на мужа.
        — Спасибо вам, — отозвался Санти с вымученной улыбкой.
        — Он держится лучше, чем я думала, — сказала Хулия, едва за ними закрылась дверь. Редко когда родственник жертвы говорит так спокойно, учитывая, как мало времени прошло с момента гибели.
        — Не обманывайся, — предупредила Сильвия. — Это лекарство. Его по уши накачали успокоительным. Ты не обратила внимания на его сонный вид? Шок придет позже.
        — Тебе кажется, он искренне горюет?
        — Абсолютно точно да, — подтвердила психолог. — Если ты хочешь знать мое мнение, мог ли он замышлять такую ужасную месть, я отвечу — нет. Есть несколько моментов, почему нельзя полностью сбрасывать его со счетов, но он не подходит под типаж холодного и расчетливого убийцы. Ты видела, с каким обожанием он смотрел на портрет жены? Боже, да эта гостиная — просто ее алтарь. А муж всего лишь приложение к ней.
        Не будучи до конца убежденной, детектив открыла дверь автомобиля. Это не первый раз, когда убийца так хорошо мог притворяться жертвой, а не палачом.



        7

        Понедельник, 22 октября 2018
        Стоило ей войти в бар, Сестеро ощутила, как тяжесть упала с плеч. Добыть информацию о комиссаре Олайсоле, а особенно о его отношениях с Наталией Эчано, оказалось нелегко. Подчиненные предпочитали не распространяться о начальнике. Никто не знал деталей. Только то, что они были давними любовниками и не скрывали этого. А причина разрыва? Без понятия. Но Луиса Олайсолу случившееся потрясло.
        Айтор тоже не особенно продвинулся. Он прослушал записи последних программ ведущей, и единственное, что было ясно — журналистка нападала на все и вся: от жалоб на спекуляции в сфере недвижимости и неконтролируемый туризм до многочисленных обвинений полицейского управления в том, что провинция стала обителью браконьеров и наркоторговцев.
        Предполагаемые наркоторговцы, незаконная ловля морепродуктов… Жизнь в заливе Урдайбай под покровом ночи отнюдь не напоминала зеленый рай, каким он преподносится в брошюрах для туристов.
        — Холодное пиво, пожалуйста, — попросила она, опершись на барную стойку. Ногами она задела опилки, покрывавшие пол, и это напомнило ей о воскресных обедах с вермутом в детстве. Теперь все изменилось. Санитарные нормы запретили использование стружек, зато повсюду валяются бумажные салфетки и зубочистки.
        Четверо мужчин с загорелыми лицами, сидевшие за столиком возле игровых автоматов, с любопытством посмотрели на нее. Судя по вину в стаканчиках «чикито» и помятому виду, это их ежедневный ритуал. Каждый вечер одно и то же: пропустить по стаканчику кларета в каждом баре в округе, пока не придет время возвращаться домой на ужин.
        — Полиция, — пробормотал один из них.
        Сестеро посмотрела на свою одежду. Серая толстовка и потертые, почти что рваные джинсы. Полицейский значок спрятан. У нее что, на лице написано? Или, возможно, полицейские — единственные чужаки, которые заглядывают в этот бар рядом с управлением. Да, наверное, в этом все дело.
        — И будьте добры, сэндвич с тунцом, — добавила она, вспомнив, что близится время ужина.
        Айтор час назад отправился в Мундаку. Там, в рыбацкой деревне, в десятках километров от полицейского участка, родилась Наталия Эчано — и там им забронировали гостиницу. Ее напарник закажет что-нибудь в номер, сэндвич или салат. Он ничего ей не сказал, но Ане знала, что он хотел остаться один, чтобы позвонить в Пасайю. Она легко представила его с этой дурацкой улыбкой на лице во время видеозвонка, который виртуально соединит его с его любимыми Лейре и Сарой. Хуже всего, когда в кадр с лаем и слюнявыми поцелуями влезает Антоний, и полицейский начинает сюсюкаться с ним, будто с сыном. В таких случаях Сестеро становилось за него очень стыдно.
        — Добавить томаты? — спросил бармен. Это был человек неопределенного возраста, из тех, кому раннее облысение придает зрелости, которой они еще не достигли. Он с блаженным видом прикрыл глаза, как будто только что выкурил косяк и теперь витал в облаках.
        — Нет, спасибо, — ответила Сестеро. Она не знала, что он имеет в виду: обычные томаты, как принято в Каталонии, или томатный соус, какой добавляют капризным детям. Впрочем, какая разница, ей просто нужно чем-то перекусить, чтобы в животе не урчало, пока она рыщет на побережье.
        Убийство из-за горстки моллюсков? Сестеро покачала головой. Это бессмысленно. В теории, наркоторговля — куда более правдоподобный мотив, хотя Чема не нашел в свободном доступе никаких доказательств того, что в Урдайбае существует какая-либо сеть сбыта.
        И был еще комиссар…
        Очевидно, что их с жертвой внебрачная связь закончилась плохо. Наверное, тому, кто привык раздавать приказы и ожидать их выполнения, нелегко терпеть дурную славу, которую каждое утро создавала ему в эфире Наталия. Это, конечно, его злило.
        Она сделала глоток пива. Холодное, даже ледяное — как ей нравится. И обслуживание неплохое. Бармен улыбнулся, увидев одобрительное выражение на лице Сестеро, осушившей бокал.
        — Принесете еще?
        Ей это было необходимо. Сестеро хотелось отключиться от всего и хотя бы на миг забыть о тысяче и одной гипотезе, которые сверлили каждый уголок разума.
        Стоило ей сделать первый глоток, на этот раз медленнее, как дверь открылась и вошел новый посетитель. Он был намного моложе, чем та компания в углу, но Сестеро быстро подсчитала, что он лет на десять старше ее. Около сорока. Не красавец на первый взгляд, но нельзя отрицать дикое очарование двухдневной щетины, такой же черной, как и глаза, и блестящих серег в обоих ушах. Настоящий пират.
        — А вот и сэндвич, — объявил бармен, положив тарелку на стойку.
        — Спасибо, — ответила Сестеро, повернувшись к нему.
        Заказав крепкое пиво, новоприбывший ненадолго уткнулся в телефон. Затем поднял взгляд и улыбнулся детективу.
        — Ты делала ее не здесь, — заметил он, приблизившись.
        Проследив за взглядом незнакомца, Сестеро поняла, что он имеет в виду татуировку на ее шее.
        — Откуда ты знаешь? — спросила она. Ее слова прозвучали холодно, но намек на улыбку побудил незнакомца продолжать диалог.
        — Я много чего знаю. Не знал, правда, что полицейским можно набивать татуировки на видимых местах.
        Сестеро нахмурилась.
        — А с чего ты взял, что я из полиции?
        Ее собеседник хитро улыбнулся. На фоне бороды его зубы казались ослепительно белыми.
        — Разве я не говорил, что много чего знаю?
        Сестеро окинула бар взглядом. Помимо компании в углу, которая уже собиралась в следующий бар, здесь сидели еще две девушки. Ей показалось, что они смотрят на нее. Здесь все в курсе, что она из полиции?
        Коснувшись шеи Сестеро указательным пальцем, незнакомец пристально изучил татуировку.
        — Хорошая работа, но я бы сделал лучше.
        Сестеро отпрянула. Она очень хорошо умела распознавать таких сердцеедов в барах.
        — Сейчас ты скажешь мне, что ты тату-мастер.
        — Уверен, ты знаешь мою студию. В двух улицах отсюда, рядом с площадкой для игры в мяч. «Алхимия тату».
        — Ты там работаешь? — спросила Сестеро. Конечно, она видела студию. Даже задержалась, чтобы рассмотреть витрину.
        — Я владелец. И поздравляю с этим драконом. Я действительно не видел ни у кого здесь такой качественной работы. За исключением себя, конечно, — усмехнулся он. — Прости, я не представился. Меня зовут Рауль.
        — Ане, — отозвалась Сестеро. — И это не дракон. Это Сугаар.
        — Сугаар? Гигантский змей, который живет в пещере Балцола? Я думал, у него нет лап.
        Сестеро слышала это не впервые.
        — Это миф. И автор рисунка волен выбирать, что хочет. Истины здесь быть не может.
        — Может, ты и права. Сколько раз я ни лазил в этой пещере, ни разу мне не удалось узреть супруга богини Мари. Может, у него есть лапы, а может, и нет.
        Сестеро наблюдала за своим новым знакомым с растущим любопытством. Скалолазание, татуировки, мифология… Они обменялись лишь парой фраз, а у них уже столько общих увлечений. Но нельзя допустить, чтобы откровенность Рауля затмила ей разум. Незнакомцы в баре не подходят просто так. Она и сама так иногда делает по вечерам: она не из тех, кто ждет, пока парень сделает первый шаг. Возможно, в этот раз им движет всего лишь любопытство, связанное с ее работой. Но шестое чувство подсказывало ей, что татуировщику нужно что-то еще. Может, просто секс — это ее устроит, — а может, это как-то связано с ее профессией. Ей стоит быть начеку.
        — Я тебя раньше не видел. Тебя только что отправили в Гернику? — спросил Рауль.
        Сестеро отвела взгляд. Он настолько проницателен, что, казалось, способен читать мысли. И проявляет слишком большой интерес к ее работе. А дальше что — спросит, над каким делом она работает и кто подозреваемый? Она поколебалась. Возможно, Рауль просто сказал первое, что пришло в голову, чтобы заполнить молчание.
        — Ты намекаешь на то, что я из полиции, хотя я и слова не сказала об этом.
        Рауль усмехнулся.
        — Ладно, проехали. Кто тебе набил Сугаара? Или этого ты мне тоже не скажешь?
        В следующие несколько минут разговора напряжение улетучилось. Татуировки, пирсинг… Сестеро наслаждалась беседой. Они с Раулем говорили на одном языке. Просто глоток свежего воздуха после изнурительного дня.
        — Я могу угостить тебя или в полиции не пьют?
        — Не знаю, спроси у полицейских… — не попалась на удочку Сестеро.
        — С тобой всегда так трудно?
        Сестеро положила на барную стойку банкноту в двадцать евро.
        — Плачу я. За себя и за него.
        Рауль попытался запротестовать, но Сестеро не дала ему вытащить бумажник.
        — Не хочешь зайти в студию? Я закончу эту татуировку, — предложил он.
        — Закончишь? Не ты ли говорил, что она отличная?
        — Здесь кое-чего не хватает. Заглянешь в «Алхимию» — я ее дополню.
        Бармен принес сдачу.
        — Осторожнее с Раулито, он прыткий как заяц, — подмигнул он Сестеро.
        — Это я уже заметила.
        Татуировщик рассмеялся от всей души.
        — Не слушай его, вот уж кто очаровывает дам направо и налево, — отшутился он, похлопывая бармена по плечу.
        — Кто, я? — запротестовал тот. — Думаешь, мне хватает на это сил с женой и тремя детьми? Да у меня на себя самого времени не остается.
        Сестеро рассмеялась. Она наслаждалась происходящим, хотя ни за что не поверила бы, что это возможно после такого дня и вдали от подруг, которые каждый день помогали ей отвлечься от работы.
        — Ты раньше бывала в Урдайбае? — спросил Рауль, пока бармен отошел к новому посетителю.
        — Это еще один способ выяснить, не из полиции ли я?
        — Ой, ну хватит, — поморщился татуировщик. — Ты из полиции, и ты не местная. Мы бы знали, будь ты отсюда. У тебя пирсинг и татуировки… Ты бы не прошла мимо моей студии.
        Сестеро кивнула, не смогла сдержать улыбку.
        — Из тебя вышел бы неплохой полицейский, — заметила она. — Но нет, я никогда здесь раньше не бывала.
        Рауль удовлетворенно улыбнулся, когда его догадка подтвердилась.
        — Во сколько ты освободишься? Хочешь увидеть залив со стороны моря? Приглашаю тебя прокатиться на лодке. Мне друг одолжил. Не роскошная яхта, но зато вид роскошный. И если тебе нравится нырять…
        — Я бы с удовольствием согласилась, но не уверена, что получится, — ответила она, не став упоминать, что не любит море. Единственный морской транспорт, где ее не укачивает, — это моторная лодка, которая всего за минуту переправляет пассажиров через устье Пасайи. И то только потому, что она уже привыкла… Сестеро ненавидела чувство беспомощности от отсутствия твердой почвы под ногами.
        Рауль кивнул с недовольным видом.
        — Знаешь что? Я был знаком с Наталией Эчано. На свое пятидесятилетие она решила набить себе цветок лотоса. И я навсегда это запомнил, потому что в то время клиенты в ее возрасте были редкостью. Наталия всегда поступала не так, как принято. Ей было все равно, что о ней подумают.
        Сестеро нахмурилась и отвела взгляд, чтобы Рауль не заметил ее растерянность.
        Откуда парень, которого она только что встретила, знал, что она работает над делом убитой журналистки? Она очень хотела задать ему вопросы об убитой, но тогда она выдаст себя.
        Она сделала большой глоток пива, чтобы скрыть замешательство, и посмотрела на часы. Стрелки едва сдвинулись, но все же пора идти. В конце концов, это она детектив, и это она должна направлять разговор на свое усмотрение, а не сидеть под лупой собеседника.
        — Мне пора, — сказала она, допив пиво и забрав с собой нетронутый сэндвич.
        — Вот так сразу? — спросил Рауль.
        Сестеро пожала плечами и улыбнулась с загадочным видом. Он что-то сказал, предложил проводить ее, уговаривал остаться, но она покачала головой. Затем открыла дверь и исчезла в дождливой ночи.



        8

        Понедельник, 22 октября 2018
        Купальный халат упал на каменные ступени, вырубленные в скале. Холодный воздух осеннего вечера окутал Хулию, лаская каждый сантиметр обнаженной кожи. Она спускалась ступенька за ступенькой, зайдя по щиколотку в море. Вода холоднее, чем была накануне. И она будет остывать и дальше, пока не достигнет восьми-девяти градусов в начале марта.
        Какая, впрочем, разница. Ведь это именно то, что она искала. Хотела почувствовать себя частью природы, ощутить гармонию с миром, забыть об ужасах, с которыми сталкивалась по работе каждый день. Она спускалась все ниже, пока вода не достигла талии. Глубоко вздохнув, она нырнула в Бискайский залив.
        Несколько быстрых гребков — и вот уже скалистая бухта осталась вдалеке. Море, не сдерживаемое скалами, волновалось здесь заметно сильнее. Она продолжала плыть, удаляясь от берега и исчезая в темноте.
        Разум требовал: еще. Еще дальше, еще быстрее… Ей необходимо было полностью выбросить из головы образ Наталии Эчано. Пронзительные крики журналистки, доносившиеся из динамиков компьютера, до сих пор отдавались эхом в ушах. Стоило только сомкнуть веки, тут же появлялось искаженное ужасом лицо.
        Понимая, что убежать все равно не удастся, она перестала грести и перевернулась на спину. Дождь прекратился. Небо все еще затягивали тучи, луна не появлялась. Она где-то там, за плотными облаками. Волны слегка покачивали ее — здесь они лишь зарождались, набирая силу по мере приближения к берегу. Ее тело стало невесомым, а море обернуло его будто прохладное шелковое платье.
        Она закрыла глаза — и снова увидела Наталию Эчано и ее мучения. Открыв глаза, Хулия уставилась на нависшие тучи. Нельзя, чтобы работа так сильно на нее влияла. Нужно выкидывать все из головы, когда выходишь из полицейского участка. Если даже ежедневное купание в море не помогает, она просто сойдет с ума.
        — Я должна научиться, — сказала она вслух.
        Но сегодня ничего не выйдет. Даже если она все-таки забудет о Наталии, то о Чеме — нет. Его возвращение перевернуло все внутри — гораздо больше, чем ей хотелось бы. Прошло уже четыре года, два месяца и шесть дней, но эта рана болит так же, как и в первый день.
        — К черту! — крикнула она во все горло посреди моря.
        Сделав глубокий вдох, она нырнула как можно глубже. От перепада давления заныли барабанные перепонки. Она выпустила воздух из легких, наблюдая, как пузырьки устремляются вверх. Задержавшись на несколько мгновений в абсолютной темноте, она заработала ногами, всплывая. Ей стало лучше — но явно ненадолго.
        Хулия начала грести к берегу. Медленно, очень медленно, как лягушка в пруду. Мундака раскрыла перед ней свои сокровища. Рыбацкая деревня с запада граничила с часовней святой Каталины на холме, а с востока — с церковью святой Марии. Посередине виднелись фасады старинных зданий с видом на Бискайский залив и уединенная гавань, которая теперь спала, окутанная светом уличных фонарей.
        В ее спальне, в доме рядом с церковью, горел свет.
        Ей очень повезло найти этот дом у моря и еще больше повезло убедить владелицу подписать договор аренды на пять лет. Если бы не это, все сложилось бы иначе. Квартиру над ней, как и во всем районе, теперь сдавали туристам, и если бы не договор, ее жилье ждала бы та же участь.
        — Уже иду, — сказала она, мечтая о теплом душе, который ждет ее дома.
        Перед сном стоило согреться. Хулия выросла в Урдайбае и чувствовала связь с морем, которое омывало поселения на берегу. Ее жизнь, как и жизнь всего региона, зависит от ритма воды. Каждое утро она катается на волнах, чтобы держать мышцы и разум в тонусе. Ночью ныряет в его воды, чтобы избавиться от ужасов дня и очистить разум. Идеальный ритуал, прежде чем уснуть и забыться на несколько часов.



        9

        Вторник, 23 октября 2018
        Похоронная процессия медленно тянулась между могилами. Несмотря на дождь, который не прекращался всю ночь, Сестеро различала шорох шагов по гравию. До нее долетали сбивчивый ропот голосов и обрывки разговоров тех, кто пришел проститься с Наталией. Большинство одеты в черное, но кое-кто из молодежи пришел в джинсах. Цветные зонты слегка оживляли грустную сцену — как и цветы, которые служащие похоронного бюро несли вслед за гробом.
        Сестеро держалась поодаль. Ей не было места в первом ряду — хотя, пожалуй, там и без того было много случайных людей, которые едва знали погибшую.
        Подняв ладонь, священник попросил тишины, а в это время муж пытался подавить рыдания — по его лицу текли слезы. Сестеро едва разглядела его в толпе. Здесь было больше сотни — возможно, около двухсот — человек. Это впечатляло, учитывая, что до этого отдаленного кладбища из центра Мундаки вела узкая проселочная дорога. Зато вокруг было очень живописно. Редкие кладбища могут похвастаться такими прекрасными видами, несмотря на то что в этот день дождь и туман вознамерились скрыть слияние Урдайбая с Бискайским заливом.
        Журналистов тоже хватало. Убийство коллеги вызвало интерес у десятков новостных изданий. Но за исключением нескольких фотографов, которые проскользнули между могилами, журналисты расположились за оградой. Они ждали, пока церемония закончится, чтобы подойти к присутствующим с камерами и микрофонами.
        Сестеро не могла разобрать слов молитвы. Священник поднял руку, окропил гроб святой водой и осенил себя крестом. Присутствующие тут же повторили жест.
        В кармане раздалось жужжание: новое сообщение. Олайя была счастлива. Первый концерт подтвержден. Он состоится через полтора месяца в «Платаруэне» в Дуранго.
        Сестеро задумалась. Она несколько раз ездила на вечеринки в Дуранго. «Платаруэна» — это, случайно, не тот клуб-ресторан, что находится на месте бывшей скотобойни? Он разве не слишком большой для них?
        Она начала писать ответное сообщение, чтобы поздравить Олайю с успехом, и тут же вздрогнула — за спиной раздался чей-то голос.
        — И давно ли мы ходим на похороны?
        Это был комиссар Луис Олайсола. Он казался еще печальнее, чем в полицейском участке накануне.
        — Как знать, — возразила Сестеро. — Если преступление совершено на почве страсти, убийца может быть здесь, смешавшись с толпой.
        — Или прямо здесь, под крышей этого склепа, — пробормотал Олайсола, указывая на себя со смиренным видом.
        Сестеро едва удержалась от кивка.
        — Во имя Отца… — донеслись до них слова священника.
        — Тяжело прощаться с кем-то, кто был тебе дорог, и еще тяжелее знать, что ты сам попадаешь в список подозреваемых, — признался комиссар, поднося ладонь к глазам, чтобы вытереть слезы. — Я много лет возглавлял полицейское управление без каких-либо нареканий. Не думал, что заслужил такое недоверие.
        Сестеро промолчала. Ответа от нее и не требовалось.
        Под рыдания мужа и горестные крики присутствующих гроб опустили в могилу. Затем толпа разошлась, прикрываясь зонтами, шум голосов начал стихать. Журналисты не стали терять времени даром. Включив камеры, они окружили людей, выходивших с кладбища. Сестеро вздохнула, понимая, что пресса будет постоянно давить на них, пока они не найдут убийцу.
        Только когда металлическая решетка, скрипнув, закрылась за служащими похоронного бюро, Олайсола отвернулся от Сестеро и направился к могиле. Было больно смотреть на этого человека с зонтиком, бредущего по кладбищу. Комиссар был раздавлен. Об этом говорили его слезящиеся глаза и опущенные плечи.
        Ане Сестеро вздохнула. Влажный воздух освежил легкие, но не разум. Она чувствовала себя неловко, но должна была это сделать. Накинув капюшон дождевика, она вышла из-под крыши склепа.
        — Прими мои соболезнования, — прошептала она, подойдя к комиссару.
        Олайсола промолчал. Он не отрывал взгляда от надгробия. Там было выбито имя Наталии Эчано и две даты — день ее рождения и день ее смерти. Никаких эпитафий или излишеств. Просто еще одна среди сотен могил, что выстроились в уединении кладбища. Смерть делает всех равными.
        — Она была выдающейся личностью. Все, что случалось в Гернике, озвучивалось ею. Она никогда не боялась обличать коррупционеров, невзирая на их должности и влияние. — Слова комиссара звучали как прощальная речь.
        Сестеро медленно кивнула. Олайсола пытается вести собственное расследование? Обличитель коррупционеров… Это слишком большой список подозреваемых. Как долго можно вынашивать месть? Недели? Месяцы? Годы?
        От одной мысли об этом закружилась голова.
        — Что же ты меня не допросишь, чего ждешь? — Олайсола повернулся к ней. Дождь смешивался на его лице со слезами.
        Сестеро прикусила пирсинг в языке зубами — привычка, когда сдают нервы. Она надеялась получить информацию о комиссаре в неформальной обстановке и ни при каких обстоятельствах не подвергать его серьезному допросу.
        — Давай, чего же ты тянешь? Я хочу покончить с этим немедленно, — поторапливал ее Олайсола.
        Сестеро огляделась. Их окружали десятки каменных крестов и фигуры святых, плачущих под пасмурным небом.
        — Возможно, это не лучшее место, — начала она, бросив взгляд на свежую могилу.
        Комиссар развел руками и изобразил удивление.
        — А по-моему, лучше не придумаешь. Здесь нам никто не помешает и не подслушает.
        Кивнув, Сестеро потянулась в карман за блокнотом, но передумала из-за дождя. Придется положиться на память.
        — Хорошо. У меня не так много вопросов. Где вы были, когда было совершено преступление?
        — На ты.
        — Прошу прощения?
        — Я же просил обращаться ко мне на «ты».
        Сестеро вздохнула. В свое время ей пришлось переучиваться, чтобы обращаться к подозреваемым на «вы».
        — Где ты был?
        — На рыбалке. Один, на собственной лодке. Не лучшее алиби, знаю, но на причале я встретил Нестора, соседа из Мундаки, который может подтвердить время отплытия. Когда я вернулся, на причале был мужчина. Я не знаю, как его зовут, он только недавно начал швартовать свою лодку рядом с моей. Можно поговорить с ним.
        — И сколько ты провел на рыбалке?
        — Часа три.
        Комиссар отвечал, не задумываясь. У него было достаточно времени, чтобы подготовиться. Но в любом случае трех часов достаточно, чтобы где-то оставить лодку, совершить убийство и вернуться. Море не дает алиби.
        — Почему Наталия тебя бросила?
        Этот вопрос задел гордость комиссара, и он отвернулся, прежде чем дать ответ.
        — Я же говорил, что это обоюдное решение.
        Секундная заминка — но Сестеро ее заметила.
        — Всегда кто-то является инициатором.
        Поджав губы, Олайсола посмотрел на нее свысока. Он не привык к тому, что кто-то требует от него ответы.
        — Это случилось четыре месяца назад… Вокруг начались пересуды. Герника — чертова деревня. Наши отношения стали достоянием общественности. «Слыхал? Та, с радио, с начальником полиции…». Это было невыносимо. Наталия сказала, что больше не хочет причинять боль матери. Я предложил нам обоим уйти из семьи… Она не рискнула сделать этот шаг, и мы расстались.
        Сестеро глубоко вздохнула. За обоюдным решением на самом деле скрывался уход Наталии.
        — А твоя жена? Как она пережила все это?
        Комиссар провел тыльной стороной ладони по одной из многочисленных роз, которые усыпали могилу, и покачал головой.
        — Никак. Ей было все равно. Между нами давно все кончено. Мы жили вместе под одной крышей, как давние друзья, — и все. Она живет своей работой, а я своей.
        — Но вы живете вместе?
        — Вместе, но мы не близки. У нее свои любовники. Ну если останется время после работы.
        — Где она работает?
        — Она адвокат. Очень успешный… Громкие дела.
        — Ты же понимаешь, что мне придется с ней поговорить, — предупредила Сестеро.
        Олайсола поморщился, но выбора у него не было. Он прекрасно знал процедуру.
        — Наталия когда-либо рассказывала тебе об угрозах? Она чувствовала себя в опасности?
        — Маловероятно, что кто-то вроде Наталии никогда не получал угроз, но, скорее всего, ей было на них плевать. Она никогда мне ничего такого не говорила. У вас есть какие-то зацепки?
        Сестеро отрицательно покачала головой. Нельзя делиться деталями расследования с подозреваемым, пусть даже комиссаром. У нее было еще столько вопросов. Какой была Наталия? Какие у нее были отношения с коллегами? Как она… Но утомлять расспросами Олайсолу казалось неправильным. Не перед могилой убитой. Ведь это место все еще переполнено скорбью. Ленты траурных венков — от лучшей подруги, от кузенов, от торговцев с рынка… Цветов было так много, что они почти полностью покрывали могилу. Розы, хризантемы, гвоздики… И тут у нее перехватило дыхание.
        — Боже… Он был здесь.
        Правой рукой она указала на один из букетов. Это не очередной букет. Он не защищен целлофаном, и он без ленточки с прощальными словами. Ничего подобного.
        Это был букет тюльпанов. Красных — как тот, что сжимала в руках Наталия, когда поезд оборвал ее жизнь.



        10

        Вторник, 23 октября 2018
        — Нет, они не мои. И не ищите дальше. Вы не найдете эти тюльпаны ни в одном цветочном магазине Герники. — Продавщица в цветочном магазине презрительно посмотрела на букет.
        — Почему? — Сестеро удивила ее категоричность.
        Флористка бросила на нее снисходительный взгляд. Это была женщина средних лет — до такой степени худая, что казалась высокой, хотя высокой она не была. Или, возможно, эту иллюзию создавала прямая как палка спина?
        — Вы ведь не особенно разбираетесь в цветах? — заметила она, сделав паузу, но Сестеро так ничего и не ответила. Флористка отложила красные ленты, которыми она занималась все это время, и подошла к полицейской. — Тюльпаны цветут весной, и спрос на них именно в это время. Осень — это что-то странное. Никто их не продает. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь приносил тюльпаны на кладбище в день всех святых? Разумеется, нет.
        Сестеро не нравилось презрение на лице этой женщины, которая кривила губы при каждом взгляде на кольцо в ее носу. Она бы с радостью покинула это место, но у этой сотрудницы была важная информация.
        — И откуда тогда мог взяться букет? — спросила она, скрывая недовольство.
        Цветочница нежно погладила лепесток одного из тюльпанов, затем покачала головой и пожала плечами.
        — Я готова поспорить на собственный магазин, что в радиусе ста километров не найдется ни одной цветочной лавки, где можно было бы купить эти тюльпаны: это очень редкая разновидность.
        На этот раз губы сморщила Сестеро. Такого ответа она не ожидала.
        — Что это за сорт? — Возможно, так удастся выяснить их происхождение.
        — Трудно сказать… Их тысячи, но это точно гибридный сорт. Возможно, Дабл Эрли Абба или Фаер оф лав… — Ее произношение было идеальным, будто она только что выпустилась из Оксфорда.
        — Есть ли какой-нибудь способ узнать, когда их купили?
        — Надо посмотреть… — Цветочница вытащила тюльпан из букета. Со сосредоточенным видом она сделала разрез по всей длине и принялась внимательно его изучать. Эта процедура удивила Сестеро. — Он свежий. Его срезали меньше суток назад. Я бы даже сказала, часов пять назад.
        Сестеро перевела взгляд на часы на стене, частично скрытые зарослями. Было одиннадцать утра. Если флористка права, эти цветы срезали не позднее восьми вечера накануне.
        — Как вы можете утверждать с такой точностью?
        Еще один снисходительный взгляд от цветочницы.
        — Потому что. Я занимаюсь цветами всю свою жизнь.
        Сестеро прикусила губу, чтобы не сказать какую-нибудь грубость. Она с трудом выносила таких женщин.
        — А что насчет этого? — Она протянула ей остатки цветка, который Наталия Эчано сжимала в руках в момент своей гибели.
        Флористка повторила те же манипуляции.
        — Состояние плохое, но я бы сказала, что это тот же сорт, но этот цветок срезали за несколько дней до этого.
        — А может быть такое, что он из того же букета, а цветы все это время стояли в воде или что-то вроде того? — спросила Сестеро.
        Флористка тут же покачала головой.
        — Это невозможно. Стебель тогда бы выглядел и ощущался по-другому.
        Сестеро пожалела, что не послала Айтора на эту беседу. Он бы точно проявил больше терпения, пытаясь выяснить, как убийца раздобыл цветы.
        — А их можно вырастить самостоятельно?
        — Трудно. Это не просто цветок. Тюльпаны — капризные цветы, особенно в домашних условиях. Я бы очень удивилась, узнав, что любитель мог вырастить цветы подобного качества.
        Еще не договорив, она отвернулась и снова занялась красными лентами. Лезвие ножниц прошлось по полоске блестящей бумаги, превращая ее в завиток, каким обычно украшают букеты в цветочных магазинах.
        Ане с отвращением забрала тюльпаны. Она не ожидала, что визит в цветочный магазин принесет ей больше вопросов, чем ответов.
        — Ясно. Большое спасибо, что уделили мне время, — сказала она, но не удержала сарказма.
        — Надеюсь, я смогла вам помочь, — откликнулась женщина, не потрудившись проводить ее до двери.

* * *

        Сестеро открыла дверь бара, все еще чувствуя поражение. Оставалось надеяться, что Айтору повезло больше. Она оглянулась в поисках напарника. Его не было на месте. Пока не было.
        Бармен — тот же, что обслуживал ее прошлым вечером, — бросил на нее взгляд через глянцевую поверхность кофеварки.
        — Что будете?
        — Двойной.
        — Американо?
        — Нет, двойной. Две порции эспрессо в одной чашке.
        — Как скажете.
        Игровой автомат в глубине зала издал надоедливую мелодию и металлический звон монет. Сидевший за ним азиат радостно кивнул.
        — Я запрещу тебе играть. — Бармен повысил голос, перекрикивая звуки кофемашины.
        Сестеро вытащила телефон, чтобы проверить, нет ли сообщений от коллег, и тут дверь открылась.
        — Ну и ливень! — Айтор снял дождевик и повесил его на крючок под барной стойкой.
        — Обещают всю неделю такую погоду, — заметил слепой, сидевший у входа. Лотерейные билеты покрывали его грудь разноцветным водопадом.
        — На улице так паршиво, — пожаловался бармен. — Даже на работу идти не хочется.
        — Как будто кому-то когда-то хочется, — усмехнулся слепой.
        — Ну, вы же хотите, чтобы вокруг все цвело. Вот вам и цена за это. Да чего вы жалуетесь, это всего лишь вода. Раньше лило куда сильнее, — вмешался старик за одним из столиков. Он не удосужился даже поднять голову от наполовину разгаданного кроссворда в газете.
        — Что будете? — спросил бармен у Айтора.
        — Зеленый чай и тортилью.
        — Принесите еще одну для меня, — добавила Сестеро, вспомнив, что так и не позавтракала. Обычно она никогда так не делает, но в этот день все вышло из-под контроля. В том числе и еда.
        — Как все прошло в цветочном? — спросил Айтор.
        Сестеро вздохнула.
        — Так себе. Все сложнее, чем мы думали. Сейчас не сезон для тюльпанов, и она не знает, кто мог их продать. А как в похоронном бюро?
        Бармен поставил на стойку два дымящихся блюдечка, и у Сестеро разыгрался аппетит.
        — Убийцы не было на кладбище. А если и был, то пришел без букета, — объяснил Айтор. — Их принесли гробовщики. Они прекрасно помнят, как забирали его из морга вместе с остальными цветами.
        — Нужно проверить, есть ли там камеры видеонаблюдения, — решительно сказала Сестеро. Возможно, обнаружить убийцу будет проще, чем ей казалось несколько минут назад.
        — Уже. Ни одной. В том числе снаружи.
        — Черт…
        В голове Сестеро вихрем пронеслись мысли. Она явно что-то упускала. Закрыв глаза, она заставила себя абстрагироваться от неудачной шутки, которую Аргиньяно[2 - Карлос Аргиньяно — популярный испанский ведущий кулинарной программы.] отчебучил с экрана телевизора, включенного на полную громкость.
        — Он ее повторяет уже в третий раз, — проворчал отгадывавший кроссворд.
        — Бабульки в шоке от его грязных шуточек. Такими темпами на него подадут в суд, — откликнулся слепой.
        — Ну хватит, все лучше, чем новости… Кто-нибудь знает, что там с той журналисткой? — вмешался официант.
        — Да ну тебя, никто ничего и не узнает. Они все скроют. Ее давно пытались заткнуть. — Слепой постучал тростью по полу.
        Полицейские переглянулись. От болтовни в баре зачастую больше пользы, чем от допросов.
        — Стоит только нацелиться на застройщиков и политиков…
        — Ей нужно было завести телохранителей.
        Повисло молчание, и Аргиньяно на экране успел поставить в духовку пирог с перцем пикильо.
        — А зачем ей телохранители, если она крутила шашни с комиссаром? — внезапно заметил старик.
        — Так они расстались. Она его бросила.
        — Мне кажется, она в принципе с ним встречалась ради защиты, — заметил бармен, протирая стаканы тряпкой.
        Старик захихикал.
        — Похоже на то. Как только отказалась с ним спать — сразу же оказалась на рельсах. И мы никогда не узнаем, кто в этом виноват. Знаете почему? Потому что им плевать. Это был комиссар. Наталия знала слишком много, и ее убрали. Они позаботятся о том, чтобы никто ничего не узнал. Через два дня все забудется.
        — Если только ее смерть не повесят на кого-то еще, — предположил слепой.
        — Как там Санти?
        — Муж? Хреново, конечно. А ты как думал? Говорят, его пичкают таблетками, чтобы он совсем уж не расклеился.
        Сестеро поднесла ко рту последний кусочек тортильи. Разговор свернул не туда. Нужно вернуться к началу.
        — Не слышала, чтобы у Наталии Эчано были какие-то проблемы с застройщиками, — подчеркнуто равнодушно вставила она.
        Айтор рядом с ней поднес бокал к губам и с притворным интересом уставился в телевизор.
        — Это потому, что ты не слушала ее программу, — заявил слепой. — Они тут устроили шумиху с музеем. А она каждый день выступала против.
        Сестеро нахмурилась. Она ничего не понимала.
        — Музей Гуггенхейма, — объяснил бармен. — С тех пор как стало известно, что здесь хотят открыть филиал компании, все стоят на ушах.
        — Какой-то умник с инсайдерской информацией скупает землю за бесценок. Лотерея, дамы и господа! — воскликнул лотерейщик тем же тоном, каким объявил бы розыгрыш.
        Сестеро выразительно посмотрела на напарника. Накануне он должен был посетить «Радио Герника» в поисках информации.
        — Я сейчас вернусь туда. Вчера там был только техник, который дал мне послушать пару записей. По вечерам пускают эфир из Бильбао, и из команды Наталии Эчано никого на станции нет, — вполголоса пояснил Айтор.
        — Эти взяточники живут на широкую ногу. Вы что, правда думаете, что политики и застройщики плетут интриги только на юге? — заявил мужчина с кроссвордом. — Эй, Маноло! Вымышленное животное, пять букв. Начинается на «п». Угадай с одной попытки.
        Бармен рассмеялся.
        — Пора бы им уже сменить пластинку. Каждый день загадывают одно и то же, — сказал он и кивнул в сторону экрана. — Ничего себе! Этот парень просто талантище. Видали, что он сделал из консервированных перцев и пары яиц?
        — А еще там сливки, масло, специи… Да он туда чего только не бросил, — возразил слепой.
        — А я бы все равно съел сейчас, — настаивал бармен.
        — Еще один: библейский персонаж из трех букв. Они что, думают, что у нас память отшибло? Его загадывали по меньшей мере трижды за последние пять дней.
        — Брось это дело и займись судоку. Меньше брюзжать будешь, — посоветовал бармен.
        Айтор указал в сторону двери. Сестеро кивнула. Больше здесь делать нечего. С другой стороны, время в баре не прошло зря. У них появился новый возможный мотив.
        — Вы ведь из полиции? — Слепой перегородил им дорогу тростью.
        Сестеро посмотрела на напарника. Как и она, Айтор был в штатском и даже снял с пояса кобуру. Эта игра начинала ей надоедать.
        — С чего вы это взяли? — поинтересовалась она.
        — Да вас за километр видно, — заметил он. — Как насчет лотерейного билета? Розыгрыш в пятницу. У тебя телефон звонит. Наверняка это твой муж хочет, чтобы ты и ему прикупила билетик.
        Все в баре рассмеялись.
        Сестеро прижалась ухом к рюкзаку. Он и правда вибрировал. Расстегнув молнию, она посмотрела на экран.
        — Это Чема, — сказала она Айтору и ответила на звонок. — Сестеро, слушаю.
        Голос полицейского был полон тревоги. И Ане ощутила, как тревога, зародившись в груди, наполняет все ее существо.


        В мае 1985 года
        — Это великолепно. Одолжишь на минуточку?
        Не дожидаясь ответа, учительница взяла мой рисунок и подняла его так, чтобы всем было видно. Ей пришлось трижды попросить тишины и даже повысить голос, чтобы ученики в классе — их было больше тридцати — наконец-то повернулись к ней.
        — Посмотрите, как хорошо вырезано, в отличие от многих. Вам уже шесть, а ведь даже трехлетки смогли бы вырезать лучше.
        — Я лучше нарисовала, — запротестовала Ициар, девочка со светлыми косичками, сидевшая за соседней партой.
        — Да, Ициар нарисовала очень хорошо, — признала учительница. — Как и многие из вас. Но кое-кому придется снова учиться с малышней, если вы не проявите больше усердия.
        — У меня ножницы затупились, — встрял Лукас, показывая свою лошадь с отрезанными ногами.
        — Да неужто! Вечно то ножницы затупятся, то краска засохнет…
        — Но это правда, — настаивал мальчик.
        Учительница вернула мне рисунок. Мне было неловко, но в то же время я был очень горд собой.
        — Твоя мама будет очень довольна, — сказала она, погладив меня по голове, а затем снова повысила голос. — Пора заканчивать. Доделывайте, и мы повесим их на ленточку и напишем: Zorionak, ama[3 - Поздравляю, мама (баск.).].
        Я взял голубую краску. Лошадка была почти готова. Оставалось только нарисовать глаза. Я хотел сделать их голубыми, как у моей мамы.
        Затем мы выбрали ленты, и раздался звонок, означавший конец занятий.
        — Подождите минутку, — сказала учительница тем, кто бежал к двери. — Спрячьте ваш подарок до воскресенья. Вот увидите, как они будут довольны, что вы вспомнили про День матери.
        Осторожно, чтобы не смять, я положил подарок в сумку. Я умирал от желания вручить его маме. Я представил, как разбужу ее в воскресенье, едва рассветет. В ящике я хранил конфету, которую мне подарили несколько недель назад на день рождения. Я положу ее на поднос рядом со стаканом свежевыжатого сока и отнесу маме в постель. Ведь она всегда начинает день с апельсинового сока.

* * *

        Наконец этот день настал. Отца не было дома. Его почти никогда не было дома, море всегда забирало его у нас. Когда он возвращался, он всегда рассказывал мне о месте с удивительнейшим названием: Гран Соль, Великое Солнце. Я всегда просил его взять меня с собой, а он смеялся и говорил, что однажды мы отправимся туда вместе. Спустя годы мне довелось побывать в этом волшебном месте, и я убедился, что единственное, что в нем волшебного, — это его название.
        Как я уже говорил ранее, это было воскресенье, День матери, и я хотел сделать ее пробуждение особенным.
        Мне с трудом удалось уместить все это на подносе — сок, поджаренный хлеб, подарок, который мы приготовили в классе… Единственное, что я не смог сделать, — это кофе: я не знал, как пользоваться кофеваркой, да и ее свист разбудил бы маму раньше времени.
        Я тихонько прошел в спальню. Тонкие полоски света, пробивавшиеся сквозь ставни, украшали изголовье кровати.
        Время здесь было подчинено ритму ее дыхания. Я с трудом удержался, чтобы не залезть под одеяло и не прижаться к ней. Так поступают только малыши, и она давно не одобряла подобного поведения.
        — Что тебе нужно так рано? — буркнула она, когда я поцеловал ее в щеку.
        Я посмотрел на будильник на столике. Было почти девять, в это время мы вставали по выходным.
        — Zorionak, ama… Сегодня твой день, — сказал я, обнимая ее за руку, лежавшую поверх простыни.
        — Хватит нести чушь, — ответила она, сбрасывая мою руку и переворачиваясь на другой бок.
        Внутри меня что-то оборвалось.
        — Я приготовил тебе сок, — пролепетал я еле слышно.
        — Дай поспать. Хватит придуриваться.
        Мои глаза наполнились слезами. Не так я воображал себе эту картину.
        Я посмотрел на сок. Если она сейчас же его не выпьет, все витамины исчезнут. Я открыл было рот, но рыдания душили меня.
        Наверное, я заплакал, уже не помню, но как иначе, когда твои фантазии рушатся? Остаток утра я провел на кухне перед накрытым с таким старанием подносом в надежде на то, что она скоро встанет. Шли часы, надежда угасала, ноги онемели. Наверное, я поплакал еще, и плечи опустились от горя, но это уже мои домыслы. Разве можно помнить все в деталях, когда прошло столько лет?
        Был почти полдень, когда она появилась на кухне. Она вошла уже одетая, красивая, как обычно, и с серьезным лицом.
        — Zorionak, — прошептал я.
        Она презрительно хмыкнула.
        — Поздравь тех, кому есть что праздновать. А меня оставь в покое.
        Я едва сдержался, чтобы не заплакать. Прикусил до боли губу и пододвинул к ней поднос.
        — Я приготовил тебе…
        Не разжимая губ, она покачала головой.
        — По-твоему, я буду пить сок, который сделан столько часов назад?
        С этими словами она открыла холодильник и достала апельсины. Звук соковыжималки стал для меня последним ножом в спину, пока я плелся по коридору. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.



        11

        Вторник, 23 октября 2018
        Лицо женщины казалось мутным и расплывшимся. А кровь и мозг, которые проглядывали сквозь разбитый череп и служили ей смертным ложем, — всего лишь сверкающей шелковой накидкой на полированном бетонном полу. Пелена слез смягчила неестественный угол, под которым была вывернута шея жертвы.
        Склонившись над трупом, Хулия рукавом свитера вытерла слезы. Это был кошмар без прикрас. Рот жертвы, распахнутый в прерванном крике, говорил о мучительном падении, а ее безжизненные глаза, уставившиеся в бесконечность, — о неизбывном горе. Этот потерянный взгляд детектив видела у всех мертвецов в своей жизни.
        — Ты ее знала? — спросил Чема.
        Сдерживая слезы, Хулия покачала головой.
        — Неужели это до сих пор на тебя так действует? — с удивлением спросил он.
        Хулия промолчала. Она представила, как всего несколько часов назад это холодное и неподвижное тело было живым человеком, который мог смеяться, плакать, петь, наслаждаться и страдать. Как можно не испытывать грусть, зная, что эта женщина оставила зияющую пустоту в жизни тех, кто ее любил? Разве можно воспринимать ее просто как очередное дело?
        Она понимала, что это проблема. Она всюду носит мертвых с собой, в тяжелом рюкзаке за спиной, который она никогда не сможет снять. Ей даже не нужно закрывать глаза, чтобы увидеть лица всех мертвецов, которых она видела за свою карьеру. Вон тот паренек, что сбросился со скалы в Огоньо, и заплутавшая старуха, чье тело нашли в заливе, и та женщина, чей муж ударил ее ножом тридцать четыре раза, а еще та, которая…
        — Чего я не понимаю, так это того, почему это не действует на тебя, — всхлипнула Хулия.
        Чема вздохнул.
        — Нужно привыкнуть к этому. Мы полицейские, — сказал он, глядя в прицел фотоаппарата: он делал снимки с места происшествия. — Мне тоже больно с этим сталкиваться, но я должен быть профессионалом. Когда ты слишком погружаешься в это, ты не можешь быть объективным.
        Хулия знала, что он прав, но она никогда не сможет вести себя так отстраненно. Как бы она ни старалась, у нее ничего не получается. Больше всего на свете ей хотелось бы уметь оставлять рабочие дела на работе. К счастью, море помогало ей отвлечься. Если бы не ночное плавание и серфинг, она бы сошла с ума и уволилась с обожаемой работы.
        — Ничего общего с первым преступлением, — заметила она, выпрямившись и подняв голову. Освещенный внутренний дворик представлял из себя прямоугольник примерно четыре на шесть метров. Жертва упала с шестого этажа, прихватив с собой в полете несколько веревок, на которых сушилась одежда.
        — Полностью согласен, — откликнулся Чема, убирая фотоаппарат. — Там была тщательная подготовка, а это импровизация. Наталию усыпили и усадили на рельсы, где ее сбил ее собственный муж. И не будем забывать о трансляции на «Фейсбуке» … В этот раз ничего подобного. Ее вытолкнули из окна. Нас вызвали из-за одно-единственного тюльпана в вазе в гостиной среди дюжины засохших гвоздик… — Щелкнув языком, он покачал головой. — Это не может быть тот же убийца.
        Хулия медленно покачала головой.
        — И все же снова тюльпан… Это подпись убийцы. Цветок что-то символизирует для него.
        — Или для них, — поправил Чема.
        Хулия негодующе посмотрела на него. Разумеется, это может быть «он», «они» или вообще «она». Это просто фигура речи. Почему последнее слово всегда должно оставаться за ним? Это начинало раздражать. Раньше он таким не был — а может, она просто смотрела на него другими глазами.
        — Кроме того, это же не Лас-Вегас. Здесь убийства не случаются каждый день. Мы в Гернике, черт побери. Два трупа за пять дней, одинаковый цветок… Это один и тот же убийца. Но я не понимаю, почему в этот раз почерк совершенно иной.
        — Для меня это еще не очевидно, — заметил Чема. — Нам нужно найти связь между обеими жертвами. Мы знаем имя этой?
        Хулия покосилась на тело. Это была женщина около шестидесяти лет, одетая в простую домашнюю одежду, с медными волосами, через которые просвечивали седые корни. Детектив ощутила укол вины. Она провела рядом с ней уже достаточно времени, но до сих пор не знала ее имени.
        — У тебя тоже была похожая. — Чема указал на небольшую татуировку, украшающую внутреннюю часть правого запястья жертвы.
        Хулия молча кивнула, уставившись на красную розу с шипастым стеблем, тянувшимся по предплечью.
        — Столько времени прошло, я думала, ты и не вспомнишь…
        Поясницу Хулии украшал эгускилоре, цветок дикого чертополоха, который, по преданию, обладает защитными свойствами. Хозяева ферм вешают этот цветок на двери для отпугивания ночных чудовищ. Он похож на солнце, так что чудовища понимают, что в доме нет места тьме, и не смеют войти. Возможно, эта женщина тоже набила свою татуировку в «Алхимии тату», мастерской Рауля, едва ли не единственной в округе.
        — Боже мой, он убил ее! — искаженный горем голос раздался откуда-то сверху. Хулия подняла голову и увидела женщину в окне четвертого этажа. — Арасели, что он с тобой сделал?
        Детектив вопросительно посмотрела на напарника.
        — Я думала, мы одни.
        Прежде, чем ответить, Чема посмотрел наверх.
        — Так и было. Полиция звонила во все двери, и никто не открыл. Откуда вы взялись, сеньора? Почему не открыли нашим коллегам? — спросил он у соседки, которая вытирала слезы носовым платком с синей окантовкой.
        Женщина громко высморкалась и поднесла руку ко лбу.
        — Мы знали, что когда-нибудь это случится. Он чудовище… Он ее измучил. А она хорошая женщина. Слишком хорошая, — прорыдала она в ответ.
        Полицейские переглянулись. О ком она?
        — Сеньора, пожалуйста, оставайтесь в квартире. Мы сейчас поднимемся к вам.
        — Она мертва?
        — Войдите в дом и закройте окно, пожалуйста.
        — Конечно, она мертва. Матерь Божья! Арасели…
        — Закройте окно! — рявкнул Чема.
        Женщина послушалась, не переставая всхлипывать.
        — Я иду наверх, — заявила Хулия. Следовало немедленно опросить эту соседку.
        — Я с тобой. — Чема последовал за ней. — Откуда, блин, она взялась? Твои коллеги должны были стучаться ко всем соседям, и раз никто не открыл, значит, никого не было дома. Как она попала к себе?
        Хулия промолчала.
        — Можно забирать тело? — поинтересовался кто-то из похоронного бюро, едва заметив их на пороге.
        — Мы закончили. Если судья разрешит… — ответил Чема, указав на удивительно молодую женщину: та подписывала какие-то документы, которые протягивал ей судебный секретарь.
        Судья Толоса кивнула.
        — Можете приступать. Судмедэксперт установил, что смерть наступила утром между одиннадцатью и четвертью двенадцатого. Через пару дней мы получим результаты вскрытия. — Она нервно махнула правой рукой в сторону двери. Там собралась толпа журналистов с камерами наготове, чтобы начать запись при первой возможности. — И пришлите подкрепление, чтобы их сдержать. Я не выйду отсюда, пока не буду убеждена, что смогу сделать это без тысячи вопросов.

* * *

        — Как давно она подвергалась жестокому обращению со стороны мужа?
        Соседка попыталась заговорить, но слова застревали в горле. Губы по-детски изогнулись, и она снова и снова прижимала к носу платок в правой руке. Глаза ее тоже нуждались в платке.
        — Хосе Мануэль всегда такой… — что-то помешало ей закончить фразу. — У него взрывной характер. Он постоянно на нее орет… Бедняжка Арасели!
        Хулия и Чема переглянулись. Волосы соседки все еще были влажные. Это подтверждало ее объяснение, что она была в ванной, когда полицейские стучались к ней. Она призналась, что слышала звонок, но не стала обращать внимание. Ее не раз беспокоили рекламные агенты во время утреннего душа.
        — Этого не может быть. Это неправда… Арасели! — возопила женщина, внезапно бросившись к окну.
        Чема перехватил ее.
        — Прошу вас, успокойтесь, — сказал он и обратился к Хулии: — Пусть пришлют какого-нибудь врача.
        Соседка обняла сержанта, и тот неуклюже похлопал ее по спине.
        — Он просто изверг. Он сделал это… Он убил ее… Мы знали, что этим все и закончится. Мы знали…
        — Но заявлений по поводу жестокого обращения не поступало, — заметила Хулия.
        Пожав плечами, соседка вытерла слезы правой рукой.
        — Арасели боялась это сделать.
        — А вы? Вы никогда не звонили на горячую линию, чтобы сообщить, что происходит двумя этажами выше?
        Раскаяние и явное чувство вины на лице соседки заставили Хулию сдержаться.
        — Что происходит за закрытыми дверями, личное дело каждого, — пробормотала женщина, не поднимая глаз.
        Это было уже слишком.
        — Вы тоже в ответе. Вы и все соседи, которые молчали, пока он ее избивал, — выплюнула Хулия, чувствуя во рту кислый привкус презрения. Сколько еще раз ей придется выслушивать одни и те же отговорки?
        — Хулия… — Чема резко схватил ее за плечо, а затем повернулся к соседке. — В следующий раз звоните в полицию. Домашнее насилие нужно останавливать. Когда вы в последний раз слышали их ссору?
        — Этим утром. Разбитая посуда, оскорбления, крики… Все как обычно…
        — В котором часу это было?
        Женщина задумчиво прищурилась.
        — По радио, в 10 часов передавали новости, и мне пришлось увеличить громкость, чтобы их расслышать.
        Кивнув, Хулия вздохнула. Увеличить громкость вместо того, чтобы позвонить на горячую линию…
        — Вы слышали угрозы? По поводу чего они ссорились? — спросил Чема.
        — Я вам разве не сказала, что слушала радио? Из-за ерунды. Они ссорились то из-за денег, то из-за того, что ужин остыл, потому что Арасели поздно пришла… Главное было поорать и избить ее.
        — И выбросить в окно, — пробормотала Хулия.
        — Почему вы не слышали звук падения? — начал расспросы Чема.
        Женщина пожала плечами и снова достала платок, вытирая слезы и сопли.
        — Я не знаю.
        — Что вы делали в одиннадцать утра?
        — В одиннадцать? Не знаю, наверное, пылесосила.
        Поджав губы, Хулия встала. Они напрасно тратят время. Эта женщина рассказала уже все, что знает. Каждая дальнейшая секунда расспросов будет пустой тратой времени. Достав телефон из сумочки, она позвонила в полицейский участок и попросила соединить ее с начальником оперативного отдела.
        — Мне нужен ордер на обыск и арест мужа. Есть свидетельница, которая утверждает, что слышала оскорбления и звуки побоев в доме покойной. Кажется, у нас здесь домашнее насилие.
        В динамике послышался металлический голос. Протокол активирован. Всем подразделениям немедленно отдан первоочередной приказ найти мужа убитой.



        12

        Вторник, 23 октября 2018
        — Где он? — спросила Сестеро, едва войдя в полицейское управление. Она производила первичный осмотр квартиры Арасели Арриета, когда ей сообщили об аресте подозреваемого.
        Айтор оторвался от отчета, который он печатал на компьютере, и повернулся к ней.
        — В первой камере. Я изучил его историю. Его привлекали за хранение наркотиков, но не за домашнее насилие.
        Сестеро поставила рюкзак на стол.
        — Большинство этих ублюдков никогда не привлекают. Еще столько работы. Что за бич общества… Пойдем, — бросила она, выйдя в коридор.
        — А где остальные? — уточнил Айтор, следуя за ней.
        — Остались в квартире погибшей: ищут улики и берут показания у соседей. Весь пол там усыпан битой посудой, разруха во всей красе.
        Полицейский, охранявший заключенных, открыл им дверь и вернулся на свой пост.
        Сестеро сделала вдох и сглотнула. От переполнившей ее ярости у нее сжались челюсти и кулаки. Заметив это, Айтор положил руку ей на плечо и заставил посмотреть ему в глаза.
        — Ане… — его лицо было очень серьезным. Он помолчал, и Сестеро поняла, что он беспокоится за нее. — Ты не можешь допрашивать его там.
        Сестеро сжала губы. Она знала правила. Общаться с задержанными в камерах строго запрещено. Любой допрос или сбор данных должен проводиться в комнате, предназначенной для этой цели.
        — Давай без церемоний. Задам всего пару вопросов, — сказала Сестеро.
        Айтор поморщился. Он терпеть не мог отступления от правил.
        — Не переусердствуй, — предупредил он.
        Сестеро изобразила улыбку, чтобы успокоить его. Конечно, она не будет заходить слишком далеко. Она бы с радостью проучила ублюдка, который только что убил собственную жену, но она умеет держать себя в руках.
        И снова — привет, клаустрофобия, которую она ощущала каждый раз. Эти голые стены без окон и крошечное пространство действовали ей на нервы. Ей не хотелось даже думать, как мучительно ей было бы оказаться там взаперти.
        — Я пойду одна, — сказала она Айтору. Напарник открыл было рот, чтобы возразить, но она не собиралась спорить. — Одна, Айтор. Подожди меня снаружи.
        Задержанный сидел на бетонной скамье, которая одновременно служила и койкой, опустив голову, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях.
        — За что? — прямо спросила она, не представляясь и не соблюдая протокол.
        — Это был не я, черт возьми… Как мне это доказать? — Он оторвал руки от лица, залитого слезами.
        — Ты настоящий мачо, Хосе Мануэль. — Каждое слово, которое Сестеро выплюнула ему в лицо, было пропитано горечью желчи. — Настолько мачо, что тебе нужно уничтожить женщину, чтобы почувствовать себя ее хозяином, настолько мачо, что ты думал, что можешь снова и снова поднимать на нее руку, настолько мачо, что тебе нравилось покорять и унижать ее.
        — Это ошибка! — воскликнул заключенный, встав на ноги. Сестеро сделала шаг назад. — Я не убивал ее. Я любил ее!
        Сержант сжала челюсть.
        — Твои соседи говорят совсем другое, — бросила она, стараясь не поддаться гневу. — Что произошло сегодня утром?
        — Ничего! Ничего не случилось!
        — Крики, удары, стоны… Я лично подбирала куски посуды, которую ты швырял на пол. Этого тебе мало? У нас есть достаточно свидетелей того, что случилось сегодня в вашем доме.
        — Кто? Игнасия, Эстер, Тонья? — спросил мужчина с презрением, которое плохо сочеталось с его опустошенным взглядом. — Они ведьмы… Просто гребаные ведьмы!
        — Сядь. — Сестеро указала на скамью.
        Хосе Мануэль посмотрел ей прямо в глаза.
        — Это был не я, — пробормотал он, приблизив лицо к лицу детектива.
        От запаха прокисшего вина Сестеро замутило.
        — Немедленно сядь, — потребовала она.
        Заключенный и не думал ее слушаться, и ее кулаки сжались. Что-то подсказывало Сестеро, что, если бы допрос вел мужчина, Хосе Мануэль подчинился бы сразу.
        Словно в доказательство, на его губах начала вырисовываться насмешливая улыбка, но она тут же растаяла, едва колено Сестеро уперлось ему в промежность.
        — Сядь, черт возьми! — бросила детектив, толкнув его. — Ты научишься подчиняться женщине.
        — Сестеро! — Айтор Гоэнага наблюдал за ней через открытое окошко в двери.
        Заключенный с гримасой боли упал на скамью, зажав пах руками.
        — Я не убивал ее, — пробормотал он, с оскорбленным видом глядя на Сестеро. — Эти ведьмы лгут.
        Несмотря на дистанцию между ними, запах дешевого вина снова донесся до детектива, которая считала до трех в попытке успокоиться.
        — Ты настоящий говнюк, ты знаешь это? — сказала она, прислонившись спиной к двери. — Вместо того, чтобы радоваться, что кто-то вроде Арасели разделил свою жизнь с таким мерзавцем, ты ее убил. И не один раз, а дважды. Сначала ты разрушил ее жизнь, заставляя ее чувствовать себя никчемной, стоило только тебе появиться на пороге, а затем ты вытолкнул ее из окна.
        Заключенный подобрался и вздернул подбородок.
        — Хватит тратить на меня время. Иди и найди этого сумасшедшего с тюльпаном. Хочешь, чтобы он еще кого-то угробил, пока ты здесь прохлаждаешься?
        Сестер почувствовала, как каждая мышца в руках напряглась, и, бросившись к заключенному, она схватила его за шею.
        — Я не прохлаждаюсь, ты, ублюдок, — встряхнула она его, вне себя от ярости. — Я не прохлаждаюсь! За что ты ее убил? За что?!
        Лицо Хосе Мануэля исказилось от ужаса. Запах алкоголя, исходивший из открытого рта, которым он хватал воздух, подпитывал гнев Сестеро. Она сильнее надавила ему на горло.
        — Ане! Какого хрена ты творишь? Ане! — распахнув дверь, Айтор схватил Сестеро, пытаясь отцепить ее от заключенного. — Отпусти его!
        Сестеро сделала шаг назад. Она чувствовала, что голова вот-вот взорвется. Да что с ней такое? Она в ужасе посмотрела на свои руки. Не появись сейчас Айтор, она могла бы не остановиться вовремя.


        В июне 1985-го
        Прошло не больше месяца с того Дня матери. Было жарко, на пороге стояло лето, и на площади начала скапливаться гора дров, которая должна была сгореть через несколько дней, в ночь святого Иоанна Крестителя[4 - Праздник Сан-Хуан, ночь святого Иоанна Крестителя, отмечается в Испании с 23 на 24 июня. В эту ночь традиционно зажигают костры и запускают фейерверки.]. Малышам, как нас называли те, кто учился в старших классах, не разрешили участвовать в приготовлениях, но стоило им отвлечься, мы добавили несколько сухих веток, которые нашли в лесу. И так шли дни — короткие штанишки и многочасовые игры на улице.
        Наверное, было еще не поздно, когда я позвонил в дверь. Было еще светло. Сложно судить об этом в июне: когда я ложился спать, небо было еще голубым… Я никогда не забуду улыбку, с которой она встретила меня на пороге. Она буквально светилась.
        Это был последний раз, когда я видел ее такой счастливой.
        — Как дела, птенчик, старшеклассники разрешили тебе помогать им с костром?
        Вопрос сопровождался громким поцелуем в щеку и чем-то вроде объятия.
        Меня смутило ее приветствие, ведь всего несколько часов назад я видел на кухонной стойке мой подарок на День матери. Конечно же, она его даже не открыла.
        — Папа вернулся? — Я не мог придумать другой причины для такой радости.
        Мама засмеялась и взъерошила мне волосы.
        — Нет. Он вернется через несколько недель, но я уверена, что он хотел бы быть здесь сегодня.
        Я заглянул на кухню. В духовке запекались макароны, мое любимое блюдо. Лошадка по-прежнему была там, не распакованная. Разноцветные буквы все еще поздравляли маму, которой было безразлично содержимое.
        — Уверена, что ты голоден, ты сегодня не обедал, — сказала мама, пригласив меня за стол. Ее ладонь по-прежнему гладила меня по волосам.
        Конечно же, я был голоден и, конечно же, не обедал. Это случилось только когда она приносила мне бутерброд в школу, но с каждым разом это происходило все реже и реже. К счастью, мои друзья делились своими бутербродами со мной. Так мне удавалось хоть немного обмануть желудок.
        — Иди помой руки, а я положу еды, — сказала она, открыв духовку. От аромата жареного сыра у меня потекли слюнки.
        Я подбежал к раковине, и даже холодная вода не остудила мою эйфорию. Я чувствовал себя счастливым, меня любили и ценили. Не могу сказать, что это было совершенно новое ощущение, но я не испытывал его слишком долго.
        — Как дела в школе? — спросила она, как только я вернулся к столу.
        Я запихнул макароны в рот. Они были вкусными, а золотой сыр — хрустящим, именно так, как мне нравилось. Теперь мне все равно, но тогда я верил, что это деликатес, достойный короля.
        — Отлично. Мы устроили рынок в классе. У меня была рыбная лавка. Я продавал кальмаров, сардины, мидии и треску. И лангустинов. Правда, Мария сказала, что это креветки, потому что они очень маленькие.
        — Как интересно! А кто покупал?
        — Все остальные. Мы всю неделю рисовали и вырезали из бумаги деньги, а также все, что продавали. Я сделал сардины, груши и монеты по двадцать пять песет.
        Мама внимательно слушала меня и кивала головой, не теряя непривычного блеска в глазах. Но все же мой подарок остался нетронутым. Мне было больно видеть подарок с пожеланиями счастливого Дня матери, забытым над раковиной.
        — У меня есть для тебя новость, — вдруг сказала она. Ее улыбка стала еще ярче, все лицо осветилось. — У тебя будет братик или сестричка.
        Я не сразу нашелся с ответом. Мне представилось, как крохотное безволосое существо ползает по дому и забирается мне на ноги. Понравилась ли мне эта идея? Скорее да, хотя я не особо об этом задумывался.
        — И кто это будет, мальчик или девочка?
        — Не знаю. Ты за кого?
        Я пожал плечами. Мне было все равно.
        — Девочка, — сказал я, когда понял, что она ждет ответа.
        — Я тоже хочу девочку, — призналась мама, поглаживая живот. — А твой отец хочет мальчика. Ему рассказали об этом сегодня днем по радиосвязи, и он был очень счастлив.
        Я представил большое оранжевое солнце, нависшее над спокойным морем. На его фоне вырисовывался силуэт корабля. Там, на палубе, был мой отец. Он руководил своей командой, которая тянула сети, полные серебристых отблесков. Словно по волшебству, волны принесли ему новости, и я был уверен, что в эту ночь они поднимут бокалы хорошего вина, чтобы отпраздновать.
        — Она пойдет в мою школу? — спросил я. Я всегда немного завидовал тем, у кого были младшие братья или сестры, которых нужно было защищать, если их кто-то обижал.
        — Конечно. Ты будешь ее оберегать?
        С этого вечера мама вела себя так, будто знала, что родится девочка, так что все мы привыкли говорить о будущем младенце в женском роде.
        — Никто никогда не причинит ей вреда, — пообещал я. Мне нравилось, что у меня внезапно появилась важная миссия в семье.
        — Вот и славно, — заключила мама и, забрав мою тарелку, поцеловала меня. Тарелка была такой чистой, будто ее только что достали из шкафа.
        Мы собирались перейти к десерту, когда в дверь позвонили. Это была Гойита, соседка сверху. Она была той особой соседкой, к которой всегда обращаешься, когда тебе что-то нужно. Сколько раз я оставался у нее дома, когда была маленьким, а моим родителям нужно было уйти? Невозможно сосчитать.
        — Поздравляю, дорогая… Какая радость! — я узнал ее голос, едва мама открыла дверь. — На каком ты месяце? О, этот маленький животик, который уже начинает расти…
        — Уже? Мне кажется, что до сих пор еще не видно. Три с половиной месяца… Что у тебя там, бисквит? Заходи, заходи. Не стой в дверях.
        Гойита села за стол с нами, и первые минуты прошли за поздравлениями. Потом они обе встали и оставили меня наедине с бисквитом. Он был вкусным, как и все то, что готовила наша соседка.
        — А вот здесь, рядом с батареей, я поставлю колыбель, — услышал я чуть издалека.
        — Да, да. Держи в тепле. Я отдам тебе одеяло, которое принадлежало моим детям. Нельзя переохлаждаться, есть свои минусы родиться в декабре…
        — Она будет одна из самых младших в классе.
        Малыши… Чувствуя во рту сладость пирога, я мысленно перенесся на школьный двор. Нетрудно было представить, как старшие дети задирают младших. Но с моей сестренкой этого не случится, я позабочусь, чтобы все ее уважали. Никто не посмел бы отобрать еду или мяч у ребенка со старшими братьями или сестрами.
        — Нужно будет поставить батарею в ванной. У тебя так же холодно там?
        Гойита и мама продолжали свой маршрут по квартире. Тут одно, там другое. Помню, как странно было слышать об отоплении в то время, как мы распахнули окна, чтобы бороться с жарой.
        Печи, кроватки, коляски и детские бутылочки… Мир в нашем доме только что изменился. Я помню, что у меня немного кружилась голова от грядущих изменений, но это было приятное волнение. То самое, которое мама излучала каждой клеточкой. Мне нравилось видеть ее такой счастливой.



        13

        Вторник, 23 октября 2018
        Лист тихонько качался на воде. По краям он засох и стал бурым, но большая часть оставалась зеленой. Дубовый лист. Один из множества, что опадают поздней осенью, чтобы укрыть Страну Басков толстым ковром в ознаменование грядущих холодов.
        Сестеро смотрела сквозь него. Она злилась на саму себя. Если ей не удастся справиться со своими порывами, в конце концов ее ждут проблемы.
        — Как ты? — раздался голос за спиной.
        Это был Айтор.
        Сестеро пожала плечами и подвинула рюкзак, освобождая место рядом с собой.
        — Прости. Не лучшее мое выступление, — призналась она.
        — Это моя вина. С моей стороны безрассудно было пускать тебя в камеру, я же тебя знаю. — Он сел рядом с ней, свесив ноги над водой.
        — Этот козел вывел меня из себя. Я не выношу таких типов.
        Айтор кивнул. Они не впервые говорили об этом.
        — Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.
        Сестеро снова перевела взгляд на дубовый лист. Его унесло на несколько метров, и скоро он должен был скрыться из виду.
        — Это просто кошмар, — вздохнула она. — Ты знаешь, каково это — трястись каждый раз, когда твой отец вставляет ключ в замок?
        — Наверное, это ужасно, — признал Айтор.
        Сестеро покачала головой. Ее взгляд бесцельно бродил по каналу. Дубовый лист исчез вдалеке.
        — Это происходило не каждый день, но часто. Он приходил поздно, когда все уже поужинали, а мы с братом собирались спать. — Слезы и гнев затуманивали взгляд Сестеро. Воспоминания причиняли боль. — Если он молчал, мы понимали, что надвигается буря.
        — Он пил?
        — Нет. Алкоголь тут ни при чем. Он был игроком. Тратил последние деньги на игровые автоматы. То есть, конечно, он пил, но его проблема была в азартных играх.
        — Зависимость — это хуже всего.
        В повисшей тишине раздался вздох, Сестеро пыталась заговорить, но слова застревали в горле.
        — Это постоянное унижение. Представь, что ты приносишь ужин своему супругу, а тот швыряет тарелку на ковер. Или выясняется, что кто-то опустошил твой сберегательный счет, и когда ты требуешь объяснений, тебя оскорбляют, трясут и кричат, что это все твоя вина.
        — Вот же подонок. — Айтор зажал рот ладонью. — Прости.
        — Не извиняйся. Это был ад. Матери приходилось из кожи вон лезть, чтобы оплатить его игорные долги. А хуже всего было то, что стоило ей начать задавать вопросы, как он становился агрессивным. — Сестеро, сглотнув, помолчала. — Тихо, не то разбудишь зверя. Гребаный ад.
        Порыв ветра сотряс тростник на берегу канала. Гнездившиеся в нем цапли заволновались. Кто-то даже взлетел и приземлился в нескольких метрах.
        — Почему вы на него не заявили? — спросил Айтор.
        Сестеро прикусила губу.
        — Не знаю, — вздохнула она. — Почему Арасели Арриета не написала заявление о побоях? Почему молчат тысячи женщин, которые каждый год страдают от жестокого обращения со стороны мужчин?
        — Но ситуация улучшается.
        — Такими темпами это займет века. А тем временем женщины и дети остаток жизни расплачиваются за это, — Сестеро похлопала себя по груди. — Потому что это не забывается. Это остается с тобой навсегда.
        Айтор положил руку ей на спину.
        — Мне жаль, Ане.
        Сержант кивнула.
        — Прости, что тебе все время приходится выслушивать мои жалобы.
        — Разве не для этого нужны друзья?
        Сестеро печально улыбнулась.
        — Мне жаль, что так вышло в камере. Я потеряла контроль.
        — Это останется между нами.
        Но она знала, что это неправда. Они были не одни. Полицейский, который охранял задержанного в участке, тоже был свидетелем этого представления. Если это будет записано в протоколе, как того требуют правила, это приведет к серьезным проблемам.
        На несколько минут воцарилась тишина — ее нарушали лишь крики цапель вдалеке и шуршание тростника на ветру. Мимо прошел поезд, до детективов долетело предупреждение о закрытии дверей, а также дребезжание рельсов, когда состав отправился дальше в Мундаку.
        — А у тебя как дела? Ты в последнее время грустный, — сказала Сестеро.
        Айтор убрал руку со спины напарницы и ненадолго задумался.
        — Я скучаю по ним, но все в порядке, — признался он.
        Сестеро знала, что он имеет в виду Лейре Алтуна и маленькую Сару.
        — Как Лейре? Она так и не начала снова писать?
        — Уже лучше. Время идет. Саре скоро будет три годика.
        Три года. С тех пор прошло уже три года… Сестеро задумалась о том, что случилось за это время. Она раскрыла еще несколько дел, ее наградили и повысили до сержанта… И больше ничего. Это немало для человека ее возраста, но все, чем она может похвастаться, — это карьерные успехи. Ее личная жизнь до сих пор — жизнь подростка, который веселится с подругами на вечеринках и делит квартиру с братом.
        Ей вот-вот исполнится тридцать, а ей до сих пор не с кем разделить свою жизнь. Субботние интрижки ни к чему серьезному не приводят. Да она и не скучает по ним: если она чему и научилась, так это тому, что лучше быть одной, чем вместе с кем попало. Но порой она боялась, не слишком ли она долго откладывала.
        — Возможно, я навещу ее, когда мы вернемся, — заметила Сестеро, возвращаясь к разговору.
        — Она будет в восторге. Ты ей очень нравишься.
        — Это взаимно, — ответила Сестеро. Она старалась не навязывать свое общество писательнице, чтобы не растравлять старые раны. Смерть отца ее дочери стала очень тяжелым ударом для Лейры. К счастью, она сильная женщина, и к счастью, Айтор с тех пор стал для нее ангелом-хранителем.
        — Мы собираемся пожениться, — признался Айтор. Румянец, заливавший его щеки, быстро распространился на все лицо.
        Сестеро открыла рот от изумления.
        — И вы даже не собирались меня пригласить?
        Айтор бросил взгляд на канал.
        — Мы не планируем праздновать, просто подпишем нужные бумаги и все.
        Сестеро от всей души улыбнулась. Она помнила, как узнала о том, что напарнику нравится Лейре. Тогда прошло совсем мало времени со смерти Иньяки, партнера Лейре, и Сестеро просила Айтора не спешить.
        — Поздравляю. — Она и правда была очень рада за него. За годы службы Айтор показал себя самым преданным напарником. — Кажется, для заключения брака нужны свидетели. Можете на меня рассчитывать. Я с удовольствием приду.
        Сзади раздался шорох гравия, и они обернулись.
        — Что вы тут делаете, отдыхаете? — спросил Чема.
        — Нам сказали, что вы здесь, — объяснила Хулия. — В квартире задержанного мы не нашли никаких улик. А у вас есть новости?
        Сестеро затаила дыхание, и за нее ответил напарник.
        — Этот тип не признается в жестоком обращении и тем более в убийстве, — сообщил Айтор.
        Прикрыв глаза, Чема склонил голову.
        — И все? Больше ничего примечательного не случилось?
        Айтор и Сестеро переглянулись. Чема явно был в курсе случившегося в камере.
        — Ну… — начала сержант.
        — Ничего относящегося к делу, — перебил ее Айтор, закрывая тему.
        Чема молча посмотрел на него и повернулся к Сестеро.
        — Такие преступники способны пробудить в нас худшие качества, но правила нарушать нельзя, — заметил он серьезно.
        Сестеро встретилась с ним взглядом. Она была в его руках. Если он сообщит о случившемся, на нее составят протокол и ее отстранят от дела. Отличный шанс для него стать начальником всей группы.
        — Что скажете? Вы же не думаете, что этот подонок убил обеих? — спросил Чема, меняя тему. Возможно, на время.
        — Нет, только свою жену, — заявила Хулия. — Он убил ее и воспользовался всеобщей паникой из-за убийцы с тюльпаном, чтобы свалить все на него.
        — Согласна, — кивнула Сестеро.
        Чема с сомнением покачал головой.
        — Не забывайте, что сначала у них была ссора, о которой говорили соседи. Это указывает на спонтанное, а не подготовленное убийство. А тут тюльпан в вазе… Возможно, этот тип невиновен.
        — Невиновный, который жестоко обращался с женой, — возразила Сестеро.
        Чема прищелкнул языком.
        — Но это не значит, что он убийца. Более того, на этот счет не было ни одного обращения.
        — Это он, — настаивала Сестеро.
        — А как это вяжется с тюльпаном? — спросил Чема. — Ты же сама выяснила, что эти цветы очень сложно раздобыть в это время года.
        Сестеро признала его правоту. Возможно, она пристрастна.
        — А что, если он взял цветок из букета, который убийца оставил на могиле Наталии Эчано? — предположил Айтор.
        — Накануне этот букет лежал в похоронном бюро. Убийца без каких-либо проблем мог забрать цветок оттуда, — напомнила Хулия.
        Чема пожал плечами.
        — Можно отнести его к твоей подруге из цветочного магазина. Пусть скажет, когда его срезали, — обратился он к Сестеро.
        Та фыркнула. Ей не хотелось возвращаться в магазин к той заносчивой женщине. Но без этой информации ей не обойтись.
        — И еще кое-что… — сказал Чема, нахмурившись. — Если подтвердится, что это было домашнее насилие, тогда это не наше дело. Нам придется передать его комиссару и его шайке.
        Пренебрежительный тон, в котором он произнес последние слова, разозлил Хулию:
        — Ты засранец.
        Сестеро бросила на Айтора заговорщицкий взгляд и попыталась подавить смех.
        Чема поправил узел галстука и глубоко вздохнул:
        — А еще твой начальник.
        К счастью, их отвлекла веселая трель мобильника. Хулия поднесла руку к карману и убедилась, что это не ее телефон.
        — Это у тебя, Сестеро.
        Такое случалось с ними не впервые. У обеих стояла мелодия по умолчанию.
        — Слушаю, — Сестеро ответила на звонок.
        На экране отобразился номер ее начальника.
        — Скажи мне, что это неправда. Как можно было так слететь с катушек? — В тоне Мадрасо смешались гнев и неверие. — Какого черта, Ане, ты позоришь меня. Бискайцы хотели, чтобы команду возглавил тот парень из Интерпола, а я боролся за тебя…
        Ане ощутила, как у нее онемело горло. Она не могла дать удовлетворительный ответ. Она знала, что он позвонит, но не так скоро. Новости распространились слишком быстро. Чема и его аккуратно завязанный галстук расплылись перед ней сквозь завесу слез. Она чувствовала себя обиженной, преданной и в то же время виноватой в том, что не оправдала доверия Мадрасо.
        — Прости, — пролепетала она, сделав несколько нетвердых шагов, чтобы отойти от напарников, чьи взгляды были прикованы к ней.
        — Такое заносят в личное дело. Как можно было наброситься на задержанного?
        — Я не набрасывалась на него. Я просто…
        Начальник не дал ей договорить. Он звонил не для того, чтобы выслушивать оправдания.
        — Мне все равно. Существуют комнаты для допросов. Почему ты не отвела его туда? Каким бы подонком ни был этот парень, у задержанных есть свои права.
        — Прости, — повторила Сестеро. У нее кружилась голова, а перед глазами стояла картина: вот отец унижает мать, та рыдает, а маленькая Сестеро забилась в угол, пережидая бурю. — Все вышло из-под контроля.
        В трубке повисла пауза, Мадрасо замолчал. Из тростника на другом берегу канала раздался пронзительный крик.
        — Что это? Где ты? — спросил начальник.
        — Какая-то птица. Это же Урдайбай.
        — Птица? Я думал, кому-то перерезали горло. — Еще одна пауза, на этот раз короче. — Ане, так нельзя. Ты сержант, ты подаешь пример. Твоя горячая кровь поставит под угрозу твою карьеру. Ты что, хочешь вернуться домой с отметкой в личном деле? У нас тяжелая работа, она требует самообладания. Ты думаешь, у остальных не чешутся руки? Чешутся, да еще как. Но мы контролируем свои эмоции. Зачем, по-твоему, я занимаюсь серфингом каждый день? Всем, кто вынужден сдерживаться на работе, нужно как-то выпускать пар.
        Сестеро молча кивнула. Она понимала, что он прав, и знала, что ей будет трудно. Ее кровь сразу начинает кипеть. Жаль, что под рукой нет барабанной установки. Ей не помешали бы пара песен и перешучиваний с подругами, чтобы сбросить напряжение и вернуться в реальность.
        — Кто меня сдал?
        — Не знаю, — ответил Мадрасо. Действительно не знает или не хочет говорить? Второе, решила Сестеро, но не стоит его винить. Так будет лучше. Она была уверена, что это был Чема, хотя, возможно, и кто-то в полицейском управлении.
        — Ты отстранишь меня? — спросила она, наклоняясь к каналу. Собственное отражение в воде разлетелось на тысячу волнистых осколков, когда гравий под ее собственной ногой разбил хрупкое зеркало. В ожидании ответа она повернулась к коллегам, которые тут же отвели взгляд. Птичьи крики мешали им услышать разговор, но и без того было понятно, о чем идет речь.
        — Мне пришлось несладко, — признался Мадрасо. Злость уступила место недовольству. — Мне пришлось выслушать, что я назначил тебя главой группы только потому, что ты прыгнула в мою постель.
        — Прыгнула в твою постель? — воскликнула Сестеро, ее гордость была уязвлена. — Мы встречались почти два года, а теперь это называется так?
        — Ане, не начинай… Это то, в чем меня обвиняют из самого Эрандио, это не мои слова. Стоит ли мне напомнить, что это ты бросила меня, потому что не хотела обязательств?
        Сестеро сжала свободную ладонь в кулак и сделала глубокий вдох, тщетно пытаясь успокоиться.
        — Я сыта по горло постоянными извинениями. Об этом ты не думал? Нет, конечно же нет, потому что ты мужчина. А я должна оправдываться каждый день, каждый час. Женщина не может подняться по карьерной лестнице сама. Ее заслуги всегда будут ставить под сомнение. Если я глава группы, то только потому, что трахалась с начальником. Они даже считают, что я слишком молода, чтобы быть сержантом, хотя это был внутренний конкурс, куда любой мог податься.
        Мадрасо не ответил. Ане представила, как он кивает, поджав губы, в знак согласия. Это не первый и, конечно, не последний раз, когда у них происходил подобный разговор. Хотя они старались держать свои отношения в секрете, слухи поползли очень скоро. С тех пор ей вслед бросали подозрительные взгляды и злобные комментарии. Хуже всего было то, что самая отвратительная клевета исходила из уст других женщин-полицейских.
        — Это все от зависти, — сказал Мадрасо. — Не обращай внимания.
        Ане фыркнула.
        — Вот отстой.
        — Все устаканится, — сказал ее начальник и добавил: — Со временем.
        Сестеро прикусила пирсинг зубами. Ей не хотелось говорить первое, что пришло в голову.
        — Мне жаль, что так вышло с задержанным. Этого больше не повторится. — Ане знала, что сдержать обещание будет нелегко, но она была полна решимости. Она не могла себе этого позволить.
        — Не усложняй мне задачу. На этот раз мне удалось их остановить. Тебя могли даже выгнать из полиции. Повезло, что полицейский не внес это в протокол и это нигде не зафиксировано. Иначе бы все закончилось плачевно, — Мадрасо сделал долгую паузу, собираясь с мыслями. — Ты лучшая, Ане. Не облажайся снова.



        14

        Вторник, 23 октября 2018
        Ладонь правой руки ласкает верхушку тюльпанов. Они красные, и их яркость сравнима разве что с их хрупкостью. Воздушный поток заставляет их танцевать плавно, элегантно и с достоинством. Скоро они засохнут. Их эфемерный жизненный цикл завершится, и останутся лишь несколько печальных лепестков, которые тоже в конце концов истлеют.
        Нужно поторопиться. Его работа только началась, но уже скоро подойдет к концу. Нечестно, когда у тебя нет времени наслаждаться величайшим достижением своей жизни. Но другого выбора нет, и он знал это с самого начала.
        Еще раз проверить новости на мобильном телефоне. Сколько раз он уже делал это за последние несколько минут?
        Ничего. Они пока не связали его летнюю работу с событиями последних дней. Он думал, что они куда опытнее, эти журналисты и полицейские, расследующие дело. И все же ни в одной газете, ни на одном канале не говорят о трех жертвах. Только о двух, да еще сомневаются, что женщина, которая всего несколько часов назад бросилась в пустоту, — дело его рук. Почему они не желают признавать его заслуги?
        Придется отправить это фото. Они заставили его.
        Приблизить нос к тюльпанам. Их аромат такой тонкий, такой нежный. Напоминает орехи, только что собранные с дерева и еще не полностью созревшие. Он никогда не думал, что этот запах будет таким чудесным.
        Ножницы неприятно холодят руки. Не будет приятно и цветам, которые падают, скошенные стальным лезвием, чтобы потом он составил пышный букет. На его глаза набежали слезы, но ничего удивительного. Такие моменты вызывают в нем прилив чувств. Печаль сливается с эйфорией, а любовь — с ненавистью.
        С ними нелегко справиться, и чем ближе к концу, тем сложнее. Но он должен преуспеть, и он знает, что у него получится. Его творение того заслуживает.



        15

        Вторник, 23 октября 2018
        Сестеро тихонько захлопнула дверь машины, словно браконьер, который не хочет привлекать к себе внимание. Простенькая мотыга и пластмассовое ведерко станут ее спутниками на ближайшие часы, равно как запах грязи и морской соли, пропитавший все вокруг. Дождь уступил место туману, клочья которого проплывали мимо подобно призракам. Обычное явление в это время года из-за разницы температур между еще теплым морем и воздухом.
        Сделав глубокий вдох, Сестеро прикусила пирсинг во рту. Она не чувствовала страха, но нервничала. Она знала, что как только ступит на песок, то сделает что-то противозаконное, а на сегодня она уже натворила достаточно. Однако эту вылазку она задумала еще накануне, когда поняла, что нет смысла наблюдать за браконьерами издалека. Их всего четверо, и они не могут устроить рейд против браконьеров, которые знают залив гораздо лучше них. Конечно, всегда есть возможность обратиться за помощью в полицейское управление Герники, но до тех пор, пока Олайсола не вычеркнут из списка подозреваемых, Сестеро не собиралась сотрудничать с его командой. Единственная, кого можно исключить, — это жена комиссара. Она провела несколько дней в Мадриде — алиби, которое ей легко удалось подтвердить.
        Переживания из-за случившегося в камере и последующего звонка Мадрасо все еще были слишком свежи. Ей нужно было побыть одной, привести мысли в порядок и занять голову другими вещами, которые отвлекут ее от чувства предательства. И она не придумала ничего лучше, чем раствориться одной в урдайбайской ночи. Перед уходом из гостиницы она хотела предупредить Айтора, но передумала, увидев, что он созванивается с невестой. На заднем плане заливался лаем Антоний. К чему отвлекать Айтора, если нет никакого риска? Кроме того, напарник стал бы настаивать на том, чтобы отправиться с ней, а она не хотела вовлекать его во что-то не совсем законное.
        Песок проваливался под каждым шагом.
        Силуэты рыбаков становились все ближе и ближе. Никто из них не заметил ее появления. Ей нужно было привлечь внимание. Подойдя к одному из них, Сестеро начала неуклюже ковырять землю мотыгой.
        — Здесь что, места больше не нашлось? Не видишь, что тут уже занято?
        Сестеро добилась первой цели: с ней завязали разговор.
        — Залив не твой, — заявила она и тут же упрекнула себя за резкость. Конечно, она должна вести себя неприветливо, как и положено браконьеру, но, если она хочет получить информацию от этого человека, нельзя сразу обрывать беседу.
        Рыбак-браконьер бросил на нее презрительный взгляд.
        — Да ты-то вообще в этом не разбираешься. Здесь ты ничего не поймаешь, — бросил он с насмешкой, отвернувшись. — И куда ты тащишься с детским ведерком? Придется бежать, так все моллюски оттуда повыпадут.
        Бросив мотыгу, детектив поспешила за ним.
        — Прости, я неправа. Я здесь впервые и немного нервничаю…
        Рыбак замер и посмотрел на нее снова, на этот раз скорее с любопытством, чем с раздражением, и протянул руку. Это был мужчина средних лет с залысинами и крепкими огрубевшими ладонями. Несмотря на темноту, Сестеро заметила на его лице усталое выражение, какое бывает у тех, кто слишком часто видел, как от них отворачивается фортуна.
        — В первый раз все нервничают… Я Педро, — представился он, крепко пожимая ей руку. — Если не хочешь уйти с пустым ведром, иди дальше по берегу. Здесь почти ничего нет.
        — Спасибо. Я просто не знаю, как это делать, но мне нужны деньги. Я беременна и… — собственная ложь застала ее врасплох.
        — Поздравляю, — протянул рыбак без особого энтузиазма. — У меня трое. Это твой первый?
        — Да, первый. И я без работы…
        В скудном оранжевом свете, отраженном от облаков, она увидела, что Педро кивнул.
        — Это то, что привело сюда всех нас. Я всю жизнь работал на литейном заводе, и тут приходят русские и покупают его. А знаешь, что происходит дальше? Конечно же, сокращение. И вот я оказываюсь на улице с грошовым выходным пособием. Вчера у меня было собеседование, и мне сказали, что я слишком старый. Старый! Сорок лет… Это очень тяжело. И теперь больше не выдают лицензии на ловлю моллюсков. Либо ты приходишь ночью, либо без вариантов.
        — Понимаю.
        — И что мне остается делать? Попрошайничать? Так, по крайней мере, я могу зарабатывать на жизнь и оплачивать учебу детей.
        Сестеро не могла поверить своей удаче. С Педро будет намного легче, чем она ожидала. Ей просто нужно направить разговор в нужное русло.
        — А кто покупает у тебя моллюсков? — спросила она. Рыбак замолчал, и она поняла, что слишком быстро сменила тему. — В смысле, если я наберу ведро, кому я могу их продать?
        Вдалеке, у самого отлива виднелись силуэты двух других браконьеров. Спутать их с кем-то другим было невозможно: они согнулись над песком с небольшой мотыгой в руках.
        — Не волнуйся, я позабочусь об этом. Отдашь мне свою добычу, а завтра рассчитаемся. И не рассчитывай набрать полное ведро в первую же ночь. К тому времени, как ты это поймешь, начнется прилив, и ты уже не сможешь поймать ни одного моллюска.
        — Я хочу продавать напрямую.
        — Тогда ищи ресторан, который у тебя их купит. Здесь у каждого свои клиенты.
        — А я думала, что кто-то один покупает все, а затем сам занимается продажей…
        Браконьер издал смешок.
        — Вот еще. У нас тут не настолько все налажено. Каждый идет своим путем. Дай мне свой номер телефона. Я помогу тебе.
        — Свободные люди, — протянула Сестеро, скрывая свое разочарование. Если никто не руководит всеми этими мужчинами и, возможно, женщинами, то им придется отмести незаконную ловлю моллюсков как возможный мотив преступления. И без того трудно представить, как контрабандный торговец убивает кого-то, чтобы защитить свой бизнес, но то, что это могли сделать безработные за пригоршню евро, — это уже на грани фантастики.
        — Твои знают, что ты здесь? — спросил рыбак, сделав дозвон на номер Сестеро. — Видишь это отверстие в песке? Вот твой моллюск. Давай, бери мотыгу.
        Сестеро нахмурилась. Вопрос насторожил ее. Зачем он спрашивает? Внезапно она пожалела, что не взяла с собой пистолет.
        — Нет, я никому не говорила, куда собираюсь, — ответила она и наклонилась, чтобы потрогать песок рукой. Он был не зернистый и грубый, как на пляже, а липкий и грязный. Неприятное ощущение. Но вот он, ее первый моллюск, круглый и холодный.
        — Поздравляю. Вот и несколько центов, — сказал Педро, доставая из кармана пачку «Дукадос». — Ты куришь? Конечно, нет, у тебя же ребенок. Тем лучше. А мне пора бы бросить. — Он поднес обе руки к лицу, защищаясь от ветра, и щелкнул зажигалкой. — Неудивительно, что ты никому не сказала, что отправилась за моллюсками. Я уже несколько месяцев этим занимаюсь, и никто не знает. Семья думает, что я еду на фабрику, ночная смена. Не хочу, чтобы дети знали, что я неудачник. — Он задумчиво вздохнул. — Ищу моллюсков, пока отлив позволяет, а остаток ночи провожу в машине, пытаясь хоть немного поспать. В половине седьмого я захожу в дом, как раньше, когда эти козлы еще не вышвырнули меня, будто старого пса.
        Сестеро огляделась вокруг. Другой браконьер потихоньку приближался к ним. Он бродил то туда, то сюда, как и все они, снова и снова сгибаясь отточенным движением.
        — Ты не неудачник.
        — Еще какой.
        — Вовсе нет. Твои дети гордились бы тобой.
        Педро горько рассмеялся и сделал последнюю затяжку. Затем затушил сигарету о подошву, сунул окурок в пустую пачку и убрал ее в карман.
        — Дети никогда не гордятся своими родителями.
        Сестеро подумала о собственной семье. Что ж, браконьер прав.
        — А эта убитая журналистка, она сильно вам мешала? — Склонившись над вторым моллюском, Сестеро затаила дыхание в ожидании ответа.
        — Достаточно, — признал Педро. — Она добилась того, что однажды полиция приехала, чтобы всех нас записать. Вот скажи мне, какой от нас вред? Заливу ничего не сделается от того, что несколько бедняков достанут несколько килограммов моллюсков. Но она упорно занималась обличением несчастных бедняков вместо сильных мира сего. Можно подумать, что в Гернике нет негодяев, на которых стоит обратить внимание. Хорошо хоть, что в последнее время она взялась за наркоторговцев. Вот это действительно опасные люди.
        Сестеро выждала немного, чтобы придумать ответ. Педро только что подарил ей шанс, и нельзя его упускать.
        — Я думала, это просто фантазии Наталии. Здесь что, правда есть наркоторговцы?
        — А то. И если их не приструнят в ближайшее время, мы превратимся во второй Альхесирас[5 - В апреле 2018 года в порту Альхесирас (провинция Андалусия) перехватили крупнейшую в истории страны партию кокаина — почти 9 тонн.], — заявил рыбак, наклонившись за моллюском. Ополоснув его в луже, он протянул его Сестеро. — На, держи, а то уйдешь ни с чем.
        Детектив не могла позволить ему закрыть тему.
        — А полиция что, ничего не делает?
        Педро вздохнул.
        — У этих наркобаронов слишком много власти. Да скоро сама узнаешь. Просто приходи сюда несколько ночей подряд, и увидишь своими глазами.
        — Вы их однажды видели? Правда, что ли? — Сестеро отложила мотыгу.
        — Однажды? — Рыбак ухмыльнулся. Он махнул рукой в сторону противоположного берега. Слабый оранжевый ореол, состоящий из миллионов взвешенных частиц воды, окружал каждый уличный фонарь. Остальное погрузилось в полную темноту. Это был мир теней, где море и суша обнимались в замысловатом лабиринте каналов и топей, которые туман делал еще более непроходимыми.
        — Если они там, значит, будет разгрузка.
        Сестеро не поняла, о ком он.
        — Я никого не вижу, — сказала она, прищурившись.
        Педро сплюнул.
        — Рыбаки. Любой, кто хоть немного знаком с морем, понимает, что во время отлива рыбу не ловят. И что же, интересно знать, делают там под покровом ночи эти ребята с удочками, когда песка здесь больше, чем воды?
        Теперь детектив наконец их разглядела. Они расположились там, один за другим, каждые двадцать или тридцать метров.
        — Они занимают места во время отлива. Позже, когда уровень воды поднимается и можно плавать, к ним на полной скорости подходит катер, проходит мимо и уплывает куда-то в сторону Герники.
        — И это наркоторговцы?
        Педро горько фыркнул.
        — То, что показывают в «Кокаиновом береге»,[6 - «Кокаиновый берег» (также «Мука») — испанский криминальный телесериал 2018 года.] — просто детские шалости по сравнению с ними.
        Ребята.
        — А полиция?
        Сплюнув, Педро сунул руку в карман и вытащил новую сигарету.
        — Они в доле. А ты как думала? Их больше волнуем мы. Один раз я видел патрульный катер в заливе рядом с ними. Я так слышал, что пару недель назад они перехватили лодку в Муруэте. Но, конечно, ничего не нашли.
        — А наркотики?
        Педро пожал плечами.
        — Без понятия. Эти ребята знают, что делают.
        Больше Сестеро ничего от него не добилась. То ли Педро больше ничего не знал, то ли не хотел делиться с новой знакомой.
        — Думаешь, это они убили журналистку? — спросила Сестеро, снова взяв мотыгу в руки.
        — Если у тебя много власти и много врагов, ничем хорошим это не кончится, — заявил он, после чего отошел с сигаретой в зубах.



        16

        Среда, 24 октября 2018
        Бискайский залив в то утро был не особенно щедрым, посылая на побережье редкие и невысокие волны. Хулия поняла это еще до того, как вышла из дома: она выглянула из окна спальни, когда еще не рассвело. Однако она все равно пришла и теперь терпеливо ждала, когда море подарит ей череду достойных волн. Она была не одна. На досках лежали с полдюжины других серферов. Она знала почти всех. Уже много лет подряд они встают ни свет ни заря, чтобы покататься на волнах перед работой. Она знала по именам всех, кроме девушки в зеленом неопреновом костюме на оранжевой доске — та была одной из многочисленных американцев, которые приезжают обкатать знаменитую левую волну Мундаки.
        Раньше здесь было больше женщин. Эстичу, Лореа, Лоли… Теперь они стали матерями, и их можно встретить на прогулке с колясками, но не среди волн. При мысли о них Хулия инстинктивно прижала руку к животу, не в силах избежать мимолетного ощущения пустоты.
        Когда ее в последний раз спрашивали, не думает ли она завести детей? Не так давно, это популярный вопрос. Она устала от напоминаний о том, что ей чего-то не хватает. Устала и обескуражена.
        Хуже всего, когда остальные считают, что ее заветное желание — стать матерью, и пытаются подбодрить ее, говоря, что она просто еще не нашла партнера, с которым можно было бы сделать этот шаг.
        А вдруг она не хочет быть матерью?
        Именно в этом и заключается проблема: она еще не нашла ответа на вопрос, который она в последний раз задавала себе четыре года назад. Нет, тогда она знала точно: она хочет быть матерью и станет ей.
        Пока ее мысли блуждали, на горизонте появилось солнце. Его присутствие чувствовалось в облаках, окружавших Огоньо: небо покрылось трещинами, предвещавшими небольшой дождь. Постепенно окружающий мир, который только что был печальным и серым, обрел цвет.
        — А вот и они! — воскликнул Икер, один из тех, кто не пропускал ежедневную встречу с Бискайским заливом.
        Серферы переглянулись и решили, что в этот день честь обуздать лучшие волны выпадет Хулии. Среди многих неписаных правил серфинга есть и такое: уступать лучшие волны лучшим.
        Хулия бросила взгляд на остров Исаро, скалистое плато посреди залива. Икер не ошибся: волны действительно с удвоенной силой бились о берег.
        Она посмотрела на часы. Оставалось десять минут. Этого хватит, чтобы прокатиться на одной из волн до работы.
        Ей это нужно. Зачем только Чема вернулся? Сколько раз она просыпалась этой ночью, думая о нем, воображая, как она бросит ему в лицо всю боль, которую он ей причинил. Это неприятные чувства. Она отдала бы все на свете, лишь бы он исчез навсегда.
        Неужели?
        Она даже не была уверена, что хочет именно этого.
        И это было больнее всего.
        Было холодно. Долгое ожидание начинало сказываться. Она немного проплыла на доске, выбирая место, где можно встать, не мешая окружающим. В ноябре это не сложно. Сложно летом, когда на пляже собираются десятки серферов. Настолько, что иногда Хулия меняет свое хобби на каноэ. Гребля тоже расслабляет, правда, не так сильно, как серфинг.
        Череда волн наконец-то докатилась до них. Как всегда, их было три. Три волны, которые разделяют несколько секунд. Она подплыла к первой. Поздно. Волна уже разбилась. Хулия крепко схватилась за доску, и ее накрыло пеной. Адреналин беспокойно пробежал по артериям. После почти двадцати минут ожидания она не может пропустить волну.
        Она вынырнула чуть подальше, как раз вовремя, чтобы подплыть ко второй волне, которая была больше первой. Хорошая волна. И на этот раз она не опоздает.
        — Давай, Хулия! — подбодрила она себя.
        Это была левая волна, как и все волны в Мундаке. Прежде чем Хулия додумала эту мысль, она уже стояла на доске, на гребне волны. Ее ждал спуск в несколько метров длиной. Доска заскользила на полной скорости, всегда влево, всегда вперед. Волны в Бискайском заливе почти сразу образуют трубу: теперь она находилась внутри моря, в самом сердце волны. От скорости закружилась голова, мир вокруг взревел, он пах морем и свободой. На несколько мгновений все замерло. Исчезло все, кроме водяной трубы, по которой она скользила. В конце концов все закончилось: волна разбилась и превратилась в пену, окрашивая все в белый цвет.
        Хулия была счастлива. Она чувствовала власть над морем. Она приручила его, будто дикую лошадь.
        Часы подсказали, что время истекло. Это случается слишком часто: стоит только Бискайскому заливу расщедриться, тебе уже пора на работу.
        Она поплыла к берегу. Пляж выглядел пустынным, любители утренних прогулок еще не пришли. Первыми всегда появляются собачники, следом — пенсионеры. Но сейчас никого из них не было.
        Она шла по мокрому песку, оставляя за собой следы.
        — Хулия!
        Обернувшись, детектив увидела позади себя Аймара Берасарте, журналиста с «Радио Герника». Они были знакомы давно, почти всю жизнь. Вместе учились в школе, но никогда не были особенно близки.
        — Мне сказали, что ты работаешь над делом об убийстве Наталии, — сказал Аймар, приблизившись с доской под мышкой.
        Они с Хулией не единственные серферы за сорок. В последние годы многие их ровесники, в основном мужчины, ощутили интерес к покорению волн.
        — Так говорят? — спросила она.
        — Есть новости?
        — Не особенно.
        — Не поделишься?
        — Ты же знаешь, что я не могу.
        — Люди хотят знать. Здесь никогда не происходило ничего подобного. Ты представить не можешь, сколько звонков поступает нам на станцию… Скоро, как только начнется моя программа, нам оборвут телефон.
        Хулия прекрасно это понимала. Она тоже жила в Урдайбае, тоже каждый день ходила за покупками и тоже пила кофе в баре по утрам. Жизнь в Гернике, Бустурии, Мундаке и других окрестных поселениях перевернулась с ног на голову. Еще бы, ведь обычно все новости здесь вращаются вокруг соревнования за лучшие помидоры или проблем судостроительной компании Муруэты. Это было неизбежно. Все только об этом и говорили, и общественная тревога дошла до крайней точки.
        — Думайте, прежде чем делать какие-то заявления, — сказала Хулия.
        — Я не делаю никаких заявлений, а просто делюсь тем, что знаю.
        — Это одно и то же. Вы раздуваете эту историю, чтобы поднять рейтинги. И тем самым подыгрываете убийце.
        — Я всего лишь обнародую информацию, которая ко мне поступает. Расскажи мне что-то стоящее, что может успокоить людей, и все останутся в выигрыше.
        Хулия остановилась и положила доску на песок.
        — Судья наложила запрет на разглашение материалов следствия. Я при всем желании не могла бы тебе ничего рассказать.
        — Глупости. Сколько раз в прессу просачивалась информация с ограниченным доступом.
        — Не от меня, — заявила Хулия.
        — Никто и не узнает, что это была ты. Поверь, ты тоже от этого выиграешь. Сегодня в Гернике — очень популярная программа. Представь, что я начну восхвалять тебя перед всеми. Ты станешь самым известным детективом в округе, спасительницей… Разве ты не хочешь повышения?
        Хулия презрительно сморщила губы. Больше всего в людях вроде Айтора Берасарте ее возмущало, что ради восхищения со стороны других они зачастую готовы пожертвовать собственной порядочностью. Журналист уже был таким во время их учебы и, по-видимому, не изменился ни на йоту.
        — Для меня главное — это хорошо выполнять свою работу, — отрезала Хулия.
        Аймар усмехнулся.
        — Двое уже мертвы. Если твоя работа заключается в том, чтобы переполнить Урдайбай трупами, ты уже на пути к славе.
        Хулия открыла рот, но не знала, что ответить. Это бесполезно.
        — Да пошел ты, — пробормотала она, убирая доску для серфинга обратно под мышку.
        Журналист смотрел ей вслед, не скрывая улыбки.
        — Тебе очень идет этот костюм, — крикнул он. — Очень.



        17

        Среда, 24 октября 2018
        Там было шумно. Очень шумно. В баре стоял привычный утренний переполох. Посетители приходили и уходили, после секундной передышки кофемолка начинала трещать снова и снова, телевизор вещал на полной громкости. Обещали дождь — какая новость. Кто-то из завсегдатаев начал жаловаться, что неделями не видел солнца, а из-за барной стойки ему ответили, что странно удивляться этому в ноябре. Но ведь раньше было не так, это все изменение климата. А как было? Да ладно тебе, дождь же не круглый год моросит… Обычные утренние разговоры, болтовня за чашкой кофе, когда собеседники даже не смотрят друг на друга: один не останавливаясь пьет кофе, другой помешивает напиток ложкой или уставился в телевизор.
        — Налей мне святой воды. Заодно сполоснешь, — попросил один из посетителей, протягивая пустую чашку бармену, и тот плеснул ему немного орухо[7 - Орухо — крепкий алкогольный напиток родом из северо-западных провинций Испании. Представляет собой продукт перегонки сброженных остатков винограда после их отжимки в процессе изготовления вина.].
        — Только сегодня, только сейчас! Кто выйдет отсюда без лотерейного билета, вечером об этом пожалеет, — воскликнул слепой. Он расположился на обычном месте возле двери, чтобы никто не ушел просто так.
        — Боже, Креспо, ты такой занудный… Такими вещами не шутят. Давай мне уже свой билет, а то ведь не угомонишься.
        Слепой рассмеялся.
        — Берите пример с Венансио. Он знает, что делает. Вы обречены пахать, а он будет рассекать по Карибскому морю на собственной яхте.
        — Каждое утро одно и то же. Вот поганец. Дай-ка и мне один. Нет, не этот. Такой же, как у Венансио, а то что это — он выиграет, а я нет.
        — Ух ты… Мой любимый полицейский тоже здесь, — кто-то дотронулся до татуировки Сестеро. Прикосновение было настолько легким и мимолетным, что Сестеро почувствовала, как по шее пробежали мурашки.
        Она повернулась, чтобы возмутиться, но передумала. Татуировщик сделал забавный жест руками, словно прячась от ее неминуемого гнева.
        — Выпей кофе и не неси чушь, — сухо сказала она, скрывая улыбку.
        — Мне черный. — Рауль сделал заказ.
        — И мне повторите, пожалуйста, — попросила Сестеро. Ей был нужен кофе. Она спала всего несколько часов, и глаза слипались.
        Бармен поставил перед ними чашки и продолжил вынимать посуду из посудомоечной машины.
        — Да найми ты себе помощника, ты же себя загонишь. Будешь самым богатым на кладбище, — заявил посетитель с орухо.
        Другой завсегдатай, кидавший монеты в игровой автомат, повернулся к барной стойке.
        — Подожди, сейчас еще явятся эти ребята из мэрии и закажут тосты с маслом и джемом. Вот тогда ты запоешь.
        — Ох уж эти чиновники и их бесконечные завтраки, — возмутился кто-то.
        — Эй, следи за словами. Хватит уже этих городских легенд. Вы бы видели наш рабочий график. Если бы производительность измеряли с помощью… — встрял один из читавших газету за столиком.
        Ему не дали закончить. Он был в явном меньшинстве.
        — А вот и защитник. В суде вы их тоже защищаете, — пожаловался художник в белом свитере, только что вышедший из туалета.
        Сестеро была рада, что тем утром они обсуждали не убийство в Урдайбае. Обеспокоенная общественность — злейший враг расследования. Пусть болтают о чиновниках, о недавнем трансфере игрока из «Атлетика»[8 - «Атлетик» — футбольный клуб из Бильбао, который выступает в испанской Премьер-лиге (Ла Лига).] или о том, как все подорожало, — о чем угодно, только бы лишний раз не сеяли страх.
        — Я все еще жду тебя. Когда ты заглянешь ко мне, чтобы ее закончить? — Рука Рауля снова потянулась к татуировке Сестеро, но Ане отодвинулась, прежде чем он ее коснулся.
        — Посмотрим.
        — И предложение прокатиться на лодке тоже не принимается? Мы могли бы отправиться в Сан-Хуан-де-Гастелугаче, на мыс Мачичако, на остров Исаро…
        Сестеро поморщилась. Ей не хотелось объяснять, что ее начинает укачивать, едва она оказывается на воде.
        — Предпочитаю твердую почву под ногами.
        — Тогда как насчет скалолазания?
        На этот раз ему удалось ее заинтересовать.
        — Посмотрим, — повторила Сестеро, пряча легкую улыбку за чашкой кофе. Она уже несколько недель не лазила по скалам. В последний раз она повредила запястье на отвесных скалах Айако-Арриа и с тех пор не поднималась в горы. Предложение Рауля пробудило в ней желание вернуться, но откуда он мог знать, что это единственный вид спорта, которым она занимается?
        — Из тебя бы точно вышел хороший полицейский, — признала Сестеро, поняв, что ее наверняка выдали мышцы рук.
        — Это значит «да», — обрадовался Рауль. — Когда встретимся?
        — Смотрите, Герника, — крикнул художник.
        Все, включая слепого, повернулись к телевизору. Будничные разговоры рассеялись, будто туман на рассвете под первыми лучами солнца. Сестеро тут же поняла, что тревога всегда была здесь, нужно было просто слегка поскрести, чтобы она выползла на свет.
        — Это же твой бар! — сказал кто-то бармену. — Да ты теперь прославишься. И смотрите, фургон Венансио. Смотрите, он припарковался вторым рядом.
        Раздались смешки, и Венансио запротестовал. Слепой тут же заявил, что скоро проблема отпадет сама собой, потому что он сможет купить все парковки в городке. А тем временем ведущий заговорил о странной связи с Галисией.
        — Сейчас окажется, что убийца — дон Мануэль Фрага[9 - Мануэль Фрага (1922–2012) — известный испанский политик с неоднозначной репутацией: будучи одним из влиятельных сторонников Франко, после крушения диктаторского режима занимал различные посты в демократической Испании. В 1990–2005 годах был председателем автономного правительства Галисии.], — пошутил кто-то.
        — Он вообще-то умер, кретин. Тут замешаны наркотики, как я и говорил с самого начала. Ну и кто теперь со мной будет спорить?
        Сестеро пыталась расслышать сквозь гул, о чем именно идет речь.
        — Сделайте погромче, — попросила она бармена.
        — Сейчас.
        Ведущий с кафедральным собором Сантьяго-де-Компостела на заднем плане объяснил, что несколько месяцев назад в Галисии было совершено странное преступление, которое до сих пор не раскрыто. Сестеро не понимала, какое отношение это имеет к делу, которым она занимается, пока на экране не появилось фото женщины в гробу. На фоне белого савана ярким пятном выделялся красный тюльпан. Никто не придавал значения этой детали до тех пор, пока несколько часов назад кто-то анонимно не отправил снимок в газету Фаро де Виго.
        — Это ведь не совпадение? — спросил Рауль.
        Сестеро не ответила. Ее разум заработал на полную мощность: она искала связи, пыталась понять, что делать дальше, и сожалела о трудностях, которые их теперь ждут. Два региона, два полицейских управления, два судьи…
        Фыркнув, она достала из кармана мобильный. Он уже надрывался.
        Звонил Чема. Он всегда оказывается первым, будто его выгнали из дома. Должно быть, услышал новости и хочет поделиться.
        — Сестеро, — она ответила на звонок.
        — Есть новости.
        — Да, только что видела по телевизору, — сказала она, выходя из бара.
        — По телевизору? Быть не может. Мы сами только что узнали.
        — И тем не менее это показали в новостях.
        В динамике послышался тяжелый вздох.
        — Ты его выпустишь или мне это сделать?
        Сестеро нахмурилась.
        — Ты о ком? Кого ты хочешь отпустить?
        — Ну этого, который жестоко обращался с женой. Ты же сама сказала, что видела его по телевизору.
        — Кажется, мы с тобой говорим о разном. А с ним-то что? Опять ломка?
        Вчера вечером, когда Сестеро направлялась к браконьерам, ей позвонили из ночной смены. Хосе Мануэль сходил с ума в камере, бился головой о стену и отчаянно умолял о дозе героина.
        Чема поцокал языком.
        — Нет. Он пока не пришел в себя. Врачи вкололи ему львиную дозу успокоительного. Но его засняли камеры в супермаркете. У него есть алиби на момент преступления.
        Сестеро подумала о собственной матери.
        — А что насчет оскорблений и шума в квартире Арасели, это уже ничего не значит?
        — Я понимаю. Но это не является уликой. Парень был в супермаркете, когда его жена выпала из окна.
        — Мы слишком быстро исключаем самоубийство. Что, если Арасели не выдержала очередного унижения? И выбросилась, оставшись дома одна? — в отчаянии предположила Сестеро.
        — На месте преступления обнаружили тюльпан. Это было убийство.
        Сестеро поджала губы. Она понимала, что Чема прав. Нужно отпустить его, пусть даже эта мысль ранила до глубины души. Ужасное начало дня.
        — Выпускай его ты, — фыркнула она. — И лучше, если ты сделаешь это прежде, чем я вернусь.



        18

        Среда, 24 октября 2018
        Едва Хулия ступила на порог полицейского участка, как поняла, что случилось что-то плохое. Коллеги в коридоре кидали на нее взволнованные взгляды.
        — Смотри, — сказал Чема вместо приветствия, повернув к ней экран. Его лицо говорило само за себя, он был разгневан.
        Хулия сразу узнала себя. Черный неопреновый костюм обтягивал каждый сантиметр тела, мокрые локоны небрежно падали на плечи, под мышкой она держала доску для серфинга. При виде себя такой она ощутила во рту привкус морской соли. Свобода. Однако снимок сопровождался разгромной подписью:


        ПОКА ГЕРНИКА ПОЛНИТСЯ ТРУПАМИ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ ЗАНИМАЮТСЯ СЕРФИНГОМ.


        Логотип чуть выше не оставлял никаких сомнений. Это был аккаунт «Радио Герника» в Твиттере.
        — Вот козел!
        — Твоя фотография стала вирусной: один из членов следственной группы покоряет волны вместо того, чтобы гоняться за преступниками. Представь реакцию общественности. Зато ты тут очень красивая, — добавил Чема, пролистывая вниз.
        Хулия увидела десятки комментариев. Она не стала терять время на их прочтение, ведь и без того было ясно, что ни один из них ей не понравится. Те, кто не критиковал полицию за бездействие, комментировали внешность детектива, которая в одночасье превратилась в секс-символ.
        — Он пытался меня шантажировать, а когда не вышло, опубликовал эту гадость, — прошипела она.
        Поцокав языком, Чема спросил:
        — Он — это кто?
        — Аймар Берасарте.
        Хулия рассказала ему о встрече на пляже с радиоведущим, который заменил Наталию Эчано. О его интересе к недоступной для других информации, о намеках на то, что он может раскрутить ее.
        — Он скользкий тип. Всегда был таким, — закончила она. К чему вдаваться в подробности и объяснять, что уже в школе он стремился к цели любой ценой?
        — А убийство Наталии стало для него настоящим подарком, — заметил Чема. — За одну ночь он превратился в ведущего и без того самой популярной программы во всем Урдайбае, а тут еще нездоровый интерес к самому преступлению. Он явно не прочь перешагивать через трупы на своем пути.
        Послышались шаги. Повесив плащ на вешалку, Сестеро подошла к ним.
        — Что это за чушь с «Радио Герника»? Мы можем делать все, что пожелаем, в свободное время, — фыркнула она.
        — Прости, — пробормотала Хулия. Ее одинаково мучили злость и чувство вины.
        — Даже не вздумай извиняться, — отрезала Сестеро. Под глазами у нее виднелись темные круги. — Я хочу знать об этом парне все. Особенно есть ли у него алиби. Смерть начальницы стала для него источником популярности, о которой он так мечтал. И похоже, ему нравятся социальные сети… Не стоит забывать о трансляции преступления в прямом эфире на «Фейсбуке».
        К ним подошла Сильвия. Комнату затопил горький аромат, исходивший от чашки кофе в ее руке.
        — Многим убийцам нравится быть в центре внимания. Они способны на все ради тщеславия и возможности быть на первом плане. Возможно, это как раз наш случай, — заметила она, сделав глоток.
        Сестеро постучала костяшками пальцев по столу.
        — Давайте за ним. Если он хочет подложить нам бомбу под ноги, она взорвется прямо перед его лицом, — решительно заявила она.
        Чема кивнул. Ему понравилась идея. Хулии тоже.
        — Ты освободил того изверга? — спросила она.
        — Только что, — ответил Чема. — Ух, столько новостей. Все перевернулось вверх дном. Что думаете насчет Галисии?
        — Надеюсь, они это сочинили, чтобы продать побольше газет, и нам не придется ловить убийцу по всей стране, — Сестеро поджала губы. — Айтор на связи с Гражданской гвардией[10 - В Испании есть две общенациональные структуры, занимающиеся охраной порядка, — Национальная полиция и Гражданская гвардия. В крупных городах, как правило, расследования проводит первая, а в остальных частях страны — вторая. При этом в автономных областях, в частности, Стране Басков, действует своя независимая полиция (у басков — Эрцайнца). Все упомянутые персонажи являются сотрудниками Эрцайнца.]. Возможно, это просто совпадение. Некоторые журналисты способны найти связь там, где ее нет. Сенсации приносят деньги.
        — Надеюсь, что так, — подхватила Хулия. Ей никогда раньше не приходилось работать над делом, выходящим за рамки юрисдикции полиции Страны Басков. Бюрократия только застопорит расследование.
        — Временные рамки не подходят, — вставила Сильвия. — Если мы имеем дело с серийным убийцей, то очень странно, почему прошло три месяца между первым и вторым преступлением и всего пять дней перед третьим.
        Время обсуждений закончилось — на пороге возник Айтор.
        — Ужасная история. Вы будете в шоке, — объявил он, опершись о стол. Полицейские разом посмотрели на него. — Все случилось во время религиозного праздника. Вы когда-нибудь слышали о шествии мертвецов? — Ответа не последовало. — Вот и я нет. В общем, это праздник святой Марты де Рибартеме в отдаленной деревушке в провинции Понтеведра. Самое любопытное в этом празднике то, что некоторые, особо верующие, ложатся в гроб, чтобы их несли на плечах, имитируя похороны.
        — Да ну тебя! Ты серьезно? — спросила Сестеро. Теперь ей стало понятно, как снимок открытого гроба просочился в СМИ.
        Чема напечатал что-то в поисковике, и монитор заполнили снимки мрачного шествия.
        — Нужно по-настоящему хотеть туда лечь, — сказала Хулия, отмечая, как похожи живые в гробах на настоящих мертвецов.
        — Жертва была одной из них. В конце процессии они поняли, что она действительно мертва. И сверху лежал тюльпан.
        — Кошмар! — воскликнула Сестеро, представив, как это выглядело.
        — Сначала думали, что это сердечный приступ или что-то еще, но вскрытие выявило отравление, — продолжил Айтор. — Тетродотоксин, яд иглобрюхой рыбы. Кто-то спрятал небольшую ампулу под подкладкой гроба. Подкожная игла — и убийство прошло незаметно.
        — И она не заметил укола?
        Айтор пожал плечами. По телефону он не мог получить всю информацию.
        Хулия выжидающе посмотрела на Сестеро. Какой теперь план?
        Ане ответила не сразу. Она невидящим взглядом уставилась в монитор, где застыли фотографии шествия мертвых.
        — Завтра я поеду в Галисию, — в итоге объявила она. Несмотря на уверенный тон, она сомневалась, что вышестоящее начальство сумеет организовать все так оперативно. Взаимодействие между различными органами правопорядка было делом непростым.
        — А остальные? — спросил Чема.
        — Вам достаточно и своих задач, — ответила Сестеро. — Слишком много нерешенных вопросов. Поговорите с семьями. Нужно найти связующее звено между Наталией и Арасели, и вдруг найдется что-то общее с шествием. Хулия, поговори с семьей журналистки. Чема, а ты с семьей Арасели.
        — А что Айтор? — недовольным тоном спросил Чема.
        Сестеро поджала губы. Ей хотелось ответить резкостью, но она сдержалась.
        — Айтор навестит этого радиоведущего. И хорошо бы слегка поднять шум: пусть знает, что он под подозрением. Тогда он дважды подумает, прежде чем оклеветать Хулию или кого-то другого.
        Но Чема еще не закончил:
        — А ты? — спросил он, глядя на часы. Этим жестом он давал понять, что до конца дня еще далеко.
        Хулия отвела взгляд, чувствуя себя неловко. Что за игру затеял ее напарник?
        — Я? — переспросила Сестеро. — Я все еще отвечаю за это подразделение, кто бы что ни думал. — Она выдержала паузу, которой позавидовал бы любой режиссер. — Если ты не возражаешь, я попробую выяснить, действительно ли в заливе действует банда наркоторговцев. Это может быть общим звеном между двумя жертвами, зацепка слабая, но все же. Наталия обличала торговлю наркотиками, а Арасели замужем за наркоманом. Вполне возможно, что этот тип занимался распространением, чтобы оплачивать свою дозу, и что за это у него были неоплаченные счета.
        — Немного притянуто за уши, но все может быть, — признал Айтор.
        — Такие преступления вполне вписываются в наркоторговлю. Нужно поддерживать страх в зонах, где они действуют. Происшествие в Галисии вполне вписывается в картину. Та женщина могла быть еще одной жертвой, которой заткнули рот или отомстили, а тюльпан — это предупреждение для распространителей, — продолжала Сестеро.
        — Мы до сих пор не обнаружили в Урдайбае никаких доказательств незаконного оборота наркотиков такого масштаба, — возразила Хулия.
        Что-то в выражении лица Сестеро подсказало ей замолчать. Ане открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но передумала.
        — А что вы думаете по поводу земель под новый музей? — спросил Айтор. Решил помочь ей, сменив тему? — Некоторые полагают, что на кону много денег.
        Чема отрицательно покачал головой.
        — Похоже, Галисия указывает в другом направлении…
        — И другие детали, — вставила Сильвия. — Мы имеем методичного, расчетливого убийцу со своей подписью и тщательной инсценировкой. Сюда не вписывается застройщик, который убивает из экономических соображений.
        — Да, на нас лежит ответственность расследовать эту версию, но давайте не будем тратить на это много времени, — сказала Сестеро. — Кто покупает эти земли? Кто выбирает возможные места? Проверишь, Хулия?
        Та удержалась от гримасы, хотя задание ей явно не понравилось. Если сержант считает, что это слабый мотив, зачем вообще копать в этом направлении?
        Сестеро повернулась к Айтору.
        — А еще на тебе комиссар. Нельзя исключать его, пусть даже мы не видим явной связи со второй жертвой. Получал ли он какие-нибудь посылки в последнее время? Эти тюльпаны должны были как-то добраться до Герники. Хулия… Ты не знаешь, Луис Олайсола случайно не увлекается садоводством?
        — Не похоже на него. Он всегда говорит о рыбалке. Он ближе к морю, чем к суше.
        Сестеро слегка покачала головой, пожала плечами и вздохнула. Явная демонстрация сомнения.
        — Нам надо найти плантацию тюльпанов, — заявила она. — И это будет нелегко. Для того чтобы они зацвели в это время года, им нужно расти в закрытом помещении, где можно регулировать температуру. Думаю, Айтор подробнее расскажет нам об этом.
        Напарник открыл блокнот и сверился с наброском, сделанным ручкой.
        — Да, я провел кое-какие исследования и должен сказать вам, что это захватывающий цветок. Мы имеем дело с очень непростым растением. Его выращивание требует усилий, и только терпеливый человек сможет довести это до конца. — Он посмотрел на Сестеро и подмигнул. Нет, это не для нее. — Нашему убийце, если он действительно выращивает их сам, нужна хорошая система контроля температуры в помещении. В первые недели луковицы должны расти в почти полной темноте и при постоянной температуре 8 градусов. И это в летнюю жару — для того чтобы они зацвели в это время года, их должны были посадить в разгар лета.
        — Сколько сложностей, — пробормотал Чема.
        — Ха, это только начало. Не хочу вас утомлять, но там хватает нюансов, — сказал Айтор, перелистывая страницы блокнота. — Нужно обращать внимание на влажность, качество земли, удобрения… После того как холодный этап закончится, цветам требуется свет и температура 14 градусов. И еще один цикл, пока они не зацветут.
        — А для этого нужно снова поднять температуру, — предположила Хулия.
        — Бинго. Но только несколько часов в день, чтобы создать иллюзию дня и ночи. То же самое с освещением: в светлое время суток свет на максимум, а затем полная тьма. — Айтор прочел что-то про себя и покачал головой. — Сложно, все очень сложно. Но меня это прямо заинтересовало.
        — Меня — ни за что! — воскликнула Сестеро.
        — Но я еще не рассказал вам о вредителях, болезнях и других возможных проблемах…
        Сильвия, делавшая пометки на доске, повернулась к остальным.
        — Все это дает нам очень интересные подсказки о личности убийцы. Он терпелив и педантичен. Ему нужно несколько месяцев заботиться о растениях, прежде чем они расцветут. Этот человек ничего не оставляет на произвол судьбы.
        — Тем хуже для нас, — признала Ане.
        — Хотя бы одна ниточка у нас есть, — подбодрила ее Хулия. — Нам нужно найти оранжерею или что-то подобное.
        Айтор поджал губы.
        — Это может быть просто кладовка или гараж… Главное, чтобы там был свет и кондиционер.
        — Может, нам стоит подключить к поиску моих коллег из полицейского управления? — предложила Хулия. — Одни мы со всем не справимся.
        — Они нас ненавидят, — заметила Сестеро.
        — Это неправда. Они просто обижены недоверием со стороны вышестоящего начальства, — возразила Хулия.
        — Кто вас ненавидит? — раздался голос из коридора.
        Все обернулись.
        — А ты что здесь делаешь? — с удивлением спросила Сестеро.
        Хулия расхохоталась.
        — Вы знакомы? — спросила она, схватив новоприбывшего за плечо. — Как тебе это удается? Только появится новая девушка, а ты уже закинул крючок.
        — Но… — Сестеро так ничего и не понимала. — Как ты попал внутрь?
        Теперь рассмеялся он.
        — Я полицейский. Работаю в этом управлении. Так что я один из тех, кто, по-твоему, вас ненавидит.
        Хулия вмешалась, чтобы прояснить ситуацию:
        — Он мой партнер. В смысле, по работе, боже упаси в любом другом смысле. Если бы меня не перевели в это подразделение, мы бы с ним вместе работали над каким-нибудь делом.
        Рауль отодвинулся от нее, изображая гнев:
        — Почему ты так плохо обо мне говоришь? Я настоящий праведник.
        — Ангел во плоти. — Хулия засмеялась и поцеловала его в щеку. — Напарник ты просто отличный, на это я пожаловаться не могу.
        — А как же татуировки? — спросила Сестеро.
        Хулия снова рассмеялась. Она была уверена, что смогла бы воспроизвести разговор между Сестеро и Раулем в баре до последней буквы. Слишком часто она видела напарника в действии.
        — Вообще мастерской управляет мой компаньон. Мы создали ее вместе, но, когда я начал работать в полиции, она досталась ему. Я по возможности помогаю ему, — объяснил Рауль.
        Сержант выдавила улыбку и вздохнула.
        — У тебя получилось обвести меня вокруг пальца.
        Рауль изобразил победный жест.
        — Простой полицейский против главы спецподразделения…
        Чема цокнул языком, напоминая всем, где они находятся. Поправив узел галстука, он отвернулся.
        — Сообщите, когда закончите флиртовать, и мы сможем вернуться к работе. — Он указал на компьютер.



        19

        Среда, 24 октября 2018
        Руины кирпичной фабрики погрузились в сон на берегу реки. Железная дорога, где убили Наталию Эчано, проходила у подножия огромного дымохода. Он больше не извергал дым. Прошло уже много десятилетий.
        Сквозь деревья послышался шум поезда, и двое полицейских застыли у перехода. Рельсы вибрировали и издавали странный металлический звук по мере приближения. Несколько потревоженных цапель улетели прочь. Когда поезд проезжал мимо Сестеро и Хулии, раздался гудок, а машинист поднял руку в знак приветствия. Затем наступила тишина, и они направились к старому причалу.
        Он представлял собой простые деревянные сооружения. Некоторые доски со временем покосились и походили на хрупких многоножек. Из-за высокого прилива этим утром сваи терялись в зеркальной глади. Они окажутся высокими и длинными, когда вода отступит, оставляя на дне тину.
        — Я часто приезжала сюда в детстве. У друзей отца была лодка, и они швартовались здесь. — Хулия положила руку на деревянный поручень первого причала. Здесь было около десятка одинаковых причалов самой простой конструкции. — Летом мы проводили здесь больше времени, чем дома. Иногда я отправлялась рыбачить вместе с ним, а иногда оставалась с мамой играть в траве… О Муруэте у меня остались самые теплые воспоминания.
        Сестеро слегка улыбнулась. Ее взгляд бродил по водяной глади, пока ее внимание не привлекла пара уток, плавающих рядом с камышами. Чуть дальше — так далеко и одновременно так близко, за покосившимся забором, расположились погрузочные краны и гигантские сооружения верфи Муруэты. Только звуки, доносившиеся оттуда, контрастировали звукам природы.
        — Извини, я зачем-то рассказываю о своей жизни… Вообще-то, я хотела поговорить с тобой о комиссаре Луисе Олайсоле. Вот почему я настояла на том, чтобы уйти из управления, — смущенно призналась Хулия. Она тоже перевела взгляд на уток, и несколько минут прошли в молчании. — Мне больно говорить об этом… Олайсола — хороший человек, он всегда заботился о нас как начальник. Не думаю, что в Стране Басков найдется хоть один полицейский участок, где была бы более благоприятная рабочая атмосфера. — Еще одна пауза, Хулия погрустнела. — Но в последнее время он стал сам не свой. Он был одержим Наталией Эчано, не мог смириться с их расставанием…
        — Мне он сказал, что это было обоюдным решением, — заметила Сестеро.
        Хулия покачала головой.
        — Наталия бросила его. Я не знаю причины, но это точно была ее инициатива. И расстались они отнюдь не друзьями. Иначе зачем она стала бы ежедневно полоскать бедного Олайсолу по радио вплоть до самой смерти?
        — Чтобы отстраниться. Вы все в один голос утверждаете, что их отношения были секретом — на весь свет в Урдайбае. Возможно, Наталия чувствовала себя обязанной кричать на каждом углу, что она больше не наставляет рога мужу.
        Утки исчезли. Они улетели, когда причалившая лодка проплыла слишком близко.
        Рыбак выгрузил синее ведро, изношенное, как и его лодка, с дневным уловом. Со своего места Сестеро и Хулия не видели содержимого, но это и так было ясно. Сигарета в зубах, белая борода и шерстяная шапка — рыбак выглядел точь-в-точь как морской волк из фильма.
        — Олайсола очень тяжело это воспринял, — продолжала Хулия. — Он потребовал, чтобы мы следили за Наталией. Причины он не объяснял, но, я думаю, он хотел понять, почему она его бросила. Возможно, он подозревал, что здесь замешан кто-то третий… Ресурсы полицейского управления тратились впустую по личным мотивам.
        — Ты имеешь в виду, что полицейские фактически устроили слежку за журналисткой?
        — И днем, и ночью, — подтвердила Хулия. — На несколько недель мы стали ее тенью.
        Сестеро нахмурилась.
        — Но тогда в момент убийства кто-то из вас должен был быть рядом.
        — Нет. За несколько дней до этого нам приказали отменить слежку.
        — Кто? Зачем? Вы что-то обнаружили?
        — Тот же, кто изначально ее организовал: Луис Олайсола. И нет, не было ничего такого, что могло бы служить причиной. По крайней мере, мы были не в курсе.
        Рыбак с ведром и плетеной корзиной в руках прошел мимо них. Поздоровавшись, он не спеша направился дальше, оставляя за собой резкий запах табака и рыбы.
        — Думаешь, он мог ее убить? — спросила Сестеро.
        Хулия поджала губы. На ее лице промелькнула тень сомнения, но она тут же покачала головой.
        — Нет. На такое он не способен. Однако правда то, что Олайсола был ослеплен личными проблемами. Мы впустую потратили кучу времени, которое стоило посвятить другим, более важным расследованиям.
        Сестеро поняла намек.
        — Например, делу о наркоторговле. Так?
        — У нас не было свободных рук. Сокращения и слежка за Наталией плохо сказались на этом расследовании, — признала Хулия. — Мы дважды перехватывали катер, где, по нашим данным, должны были перевозить наркотики. И ничего. Но мы вели себя как слон в посудной лавке. Не хватало разве что транспаранта, где мы бы писали, в какой день и в какое время планируем операцию.
        — Когда ресурсов не хватает, все идет наперекосяк.
        Хулия кивнула и поморщилась.
        — Нас и так мало, а тут еще половина сотрудников занималась глупейшей слежкой.
        — И никто не стал возражать Олайсоле?
        — Я рядовой полицейский.
        — А офицеры? Неужели ни у кого не хватило смелости сказать ему, чтобы он сам решал свои личные проблемы?
        Хулия пожала плечами. В ее глазах и закушенной губе явно читался стыд.
        — У нас сложилось впечатление, что здесь действительно что-то кроется, что она что-то знает благодаря их отношениям. Нам хотелось верить, что он работает над чем-то важным, а не просто следит за своей бывшей. Мы ему доверяли.
        Сестеро попыталась поставить себя на ее место, но безуспешно. Было ясно, что Луис Олайсола создал необычную рабочую обстановку в полицейском управлении Герники.
        — Мы обязаны сообщить об этом вышестоящему начальству, — сказала она.
        — Но тогда его снимут с должности, — расстроилась Хулия. — Бедняга Олайсола, он этого не заслужил, честное слово.
        — Уверена, что нет, но это было непрофессиональное поведение. Пока он тратил ресурсы на то, чтобы шпионить за журналисткой, вполне возможно, банда наркоторговцев укрепила свои позиции в Урдайбае. Теперь у нас как минимум две смерти, которые…
        — И в этом тоже теперь виноват Олайсола, — обиженно перебила ее Хулия.
        — Я этого не говорила, — быстро уточнила Сестеро. — Однако я считаю, что он не должен руководить управлением. Его проступок — это нецелевое использование ресурсов и бюджетных средств.
        Она сама удивилась сдержанности своих слов. Хулия высоко ценила комиссара, и Сестеро не хотела причинять ей боль, но Олайсола действительно был виновен — по крайней мере, в бездействии и халатности.
        — Есть еще кое-что, — заметила Хулия. — Ты знала, что жена комиссара — юрист одного из застройщиков, который больше всех заинтересован в новом музее?
        Сестеро фыркнула.
        — И ты упоминаешь об этом только сейчас?
        — Мы всего полчаса назад впервые решили, что это может быть мотивом, — возразила Хулия.
        Сестеро кивнула. Она была права. И тут завибрировал телефон. Скорее всего, Айтор добрался до кладбища, где через несколько часов должны были состояться похороны Арасели Арриеты.
        — Ане, он нас опередил, — сообщил Айтор.
        — Скажи, что ты пошутил. — Сестеро почудилось, будто ее окатили ледяной водой. Холод заструился по плечам, спине, ногам. Нельзя было спускать глаз с могилы с самого начала. Они замешкались, и убийца снова их обошел.
        Айтор не пытался смягчить удар:
        — Хотел бы я, чтобы это оказалось шуткой. На надгробии только один букет: тюльпаны такие красные и свежие, что я и без твоей подружки-цветочницы могу сказать, что их только что срезали.



        20

        Среда, 24 октября 2018
        Сквозь деревья вдоль дороги проглядывали величавые каменные изгибы замка Артеага. Угасающая луна придавала башне красивый серебристый оттенок — идеальная картина для любителя похвастаться ночными снимками в «Инстаграме». Но у Сестеро, наоборот, при виде этой картины лишь участился пульс.
        Она заглушила двигатель «Рено Клио». Дальше ехать нельзя. Мощные аккорды в исполнении «Белако»[11 - Баскская музыкальная группа жанра пост-панк.] тут же смолкли. Она не девушка, беспечно поющая за рулем, а детектив, и ее ждет рискованная операция.
        Почти механическим движением она удостоверилась, что табельное оружие заряжено, и нащупала в кармане мобильный. Через лобовое стекло виднелась гордо высившаяся башня. Рядом порхала летучая мышь, охотясь на насекомых, которых тусклый фонарь притягивал к неминуемой смерти. Других посторонних движений не было видно. Наркоторговцы вряд ли выбрали бы такое заметное место в качестве операционного центра.
        — Ну что же, вперед, — сказала она, открывая дверь.
        Несмотря на то что Ане говорила вслух, обращалась она к себе. В машине больше никого не было. Она всю дорогу упрекала себя за то, что не доверилась коллегам. То, что Сестеро собирается совершить, — это безумие. Чема, скорее всего, не оценил бы авантюру, но Айтор и Хулия, конечно, отправились бы с ней, если бы она попросила.
        Но теперь уже поздно. Некогда менять план.
        Достав из багажника небольшую мотыгу, она пошла по тропинке, которая вела к побережью — из-за отлива оно выглядело как причудливые ответвления между отмелями, покрытыми морскими растениями. Перед ней развернулся водный лабиринт. Ориентироваться здесь было куда сложнее, чем она ожидала. Реальность не имела ничего общего со спутниковыми снимками, которые она изучила перед выходом из полицейского управления.
        Заслышав шум, Сестеро замерла у одной из бесконечных развилок. Он напоминал приглушенный, но постоянный стук молотка. Ане была так сосредоточена, что едва могла рассмеяться над собой, осознав, что это было не что иное, как ее собственные зубы.
        Тучи рассеялись — может быть, на несколько дней, а может, всего на пару часов, — и в заповеднике резко похолодало. Из-за влажности с этим холодом было трудно бороться, а над отмелями плыл густой туман.
        Хорошо, что хотя бы вышла луна. Впервые за несколько дней пейзаж был освещен природным светом, и фонарик не требовался.
        Среди осоки показалась старая водяная мельница. Она представляла собой вытянутую двухуровневую конструкцию, перекинутую наподобие моста через пролив. Она осушала огромную лужу, которая наполнялась во время прилива. Из окон на верхнем этаже пробивался свет: там жил мельник с семьей. Белый фасад освещал фонарь — такой же, как те, что стояли вдоль асфальтовой дорожки, которая вела к дому от близлежащего шоссе.
        Сестеро запомнила это место. Нужно опросить семью мельника. Возможно, они замечали странные передвижения, которые могут быть связаны с предполагаемой наркоторговлей.
        Тишину нарушил крик ночной птицы. Из разных мест побережья ему вторил хриплый и беспорядочный хор, который смолк, только когда тростник осветили автомобильные фары.
        Сестеро спряталась за кустом. Автомобиль остановился всего в нескольких десятках метров от нее. Двери открылись и закрылись, послышались приглушенные голоса.
        — Вечер добрый. Ты заблудилась? — Сестеро застыла. Она не слышала, как подошел этот мужчина.
        Она едва не положила руку на рукоять пистолета, но сдержалась: нельзя при первой же неудаче отказываться от плана.
        — Нет… Я пришла за моллюсками, как и все, — солгала она, стараясь звучать не слишком взволнованно.
        Луна придавала болезненно беловатый оттенок лицу мужчины, который смотрел на нее без намека на сочувствие. От уха до уха лицо пересекал шрам, проходя через губы, — гротескная улыбка, которая исчезла, когда он подошел поближе: тень от ветки перестала падать на его лицо.
        — Я бы не стал ходить сюда по ночам. Мало ли кого здесь можно встретить? Моллюсков лучше искать на другом берегу, — сказал он, указывая на мотыгу. Сестеро позаботилась о том, чтобы он ее увидел.
        — Надо же, — нехотя откликнулась Сестеро. Даже без шрамов лицо этого человека не внушало доверия.
        Охранник — потому что это явно был он — перегородил ей путь. Его слова не подлежали обсуждению: несмотря на показное миролюбие, его тон ясно давал понять, что ей следует развернуться и уйти туда, откуда она пришла. Кроме того, одну руку он держал в кармане, и Сестеро не сомневалась, что в ней он сжимает оружие.
        — Спасибо за предупреждение. Значит, я не потрачу время зря, — ответила она и повернула назад.
        Не очень приятно было ощущать спиной взгляд охранника, который не сводил с нее глаз. Сомнений не оставалось. Там что-то происходит. Она продолжала идти, пока не добралась до каких-то зарослей. Удостоверившись, что за ней никто не следит, она сошла с основного пути и выбрала соседнюю тропинку.
        Пригнувшись, она пробиралась между прибрежными растениями. Тростник был высоким и густым — отличное место, чтобы укрыться. Однако она все равно то и дело останавливалась, чтобы прислушаться, и только когда она была уверена, что рядом никого нет, шла дальше. Ориентироваться в этом морском мире было очень трудно. Протоки напоминали капилляры, которые несут жизнь в самые неожиданные уголки побережья. Сестеро приходилось огибать их или перепрыгивать, чтобы не сбиться с курса. Луна в небе служила ей единственным ориентиром. Ей хотелось добраться до места собрания лжерыбаков, которых она видела тогда с берега, где орудовали браконьеры. Сестеро была уверена, что она уже близко.
        И тут она резко замерла, услышав чьи-то голоса. Это были двое мужчин. И они были совсем рядом. Сестеро опустилась на четвереньки. Что угодно, лишь бы они ее не заметили. Здесь сильнее чувствовался запах влажной земли и шорох приближающихся шагов.
        — Мелкая такая девка с татушкой на шее и пирсингом вот тут.
        Сестеро узнала голос. Это был тот самый охранник, что и раньше, и он явно говорил о ней.
        — Из полиции?
        — Точно нет. Таких мелких копов не бывает. У них же там ограничение по росту, разве нет? Она за моллюсками приперлась. При ней была мотыга — ну с которыми они копают свои ракушки. Явно из новеньких. Перетрухнула, как меня увидела.
        — Надо наведаться к ним, сделать предупреждение. Пусть сюда не суются. Я был уверен, что они это уже запомнили. Весь остальной залив — пожалуйста. Ты проследил, она точно ушла? — Пауза. — Это значит нет…. Ладно, черт с тобой. Пойдем пройдемся, проверим, что она не болтается где-то поблизости.
        Ане до боли прикусила язык. Она поступила очень глупо. Если эти двое обнаружат ее «Клио», припаркованный рядом с замком, они пойдут по ее следу, как гончие, и не остановятся, пока не найдут.
        Она услышала, что их шаги приближаются. Дотронувшись до рукоятки пистолета, Сестеро задержала дыхание.
        Она пыталась вычислить, как далеко они находятся. Сделать это по звуку было непросто, но они явно были не дальше десяти метров от нее.
        Крик цапли не вовремя заглушил их шаги. Сестеро сняла с предохранителя свой USP Compact калибра 9 мм. Она ощутила, как по всему телу с молниеносной скоростью распространяется адреналин, обостряя все чувства. Через пару мгновений все пойдет наперекосяк.
        Она никогда никого не убивала. Но в этот раз выбор небольшой — или она, или они. Если они обнаружат ее в засаде с оружием, пощады ждать не придется. Это не тот тип людей.
        Тем временем цапля явно вознамерилась еще больше усложнить ей задачу. Где они? Если они нигде не задерживались, значит, сейчас они должны быть всего в паре шагов от Сестеро. Глубоко вздохнув, она уперла в землю свободную руку и приготовилась резко встать.
        Жребий брошен.
        Или она, или они.


        В июне 1985
        — Мой папа может доплыть до острова Исаро.
        — А мой папа видел китов.
        — Ври больше! Киты есть только в сказках.
        — Неправда! Здесь их не осталось, потому что их истребили много лет назад, но в Гран Соль…
        Мы плескались в воде и спорили. Рядом с нами разбивались волны, и Бискайский залив обдавал нас прохладой по пояс. Заходить глубже нам не разрешалось. Течение, сильный отлив, волны… Причины запрета были разными в зависимости от того, чей родитель находился поблизости, но все они казались нам ужасными. Детям постарше разрешалось больше, пусть и ненамного, но они хотя бы могли играть на волнах. Однако для шестилеток это было еще рано, и мы были обречены проводить время рядом с берегом.
        — Давайте построим замок, — предложила Амайя.
        Остальные согласились, что это хорошая идея, и мы побежали к берегу. Так мы и проводили летний полдень — то брызгаясь, то строя что-то из песка. Иногда мы играли в полицейских и разбойников или покупали фруктовый лед у мороженщика с фургоном. Если повезет, можно было выиграть еще одну порцию бесплатно, и это простое развлечение доставляло нам такую радость, будто мы сорвали куш в рождественскую лотерею.
        В тот день мы были впятером, поэтому внешняя стена замка была сооружена очень быстро. На самом деле «замок» представлял собой всего лишь большую стену, за которой мы укрывались от волн. Чем выше стену мы строили, тем дольше прилив не мог ее размыть. И стену того дня мы запомнили до конца лета. Она была высокой и крепкой. А может, это волны были слабее, чем обычно, и им требовалось время, чтобы снести ее.
        Я помню, что мы были за стеной, укрепляя участок, где волна оставила пробоину, когда появилась Айнара. Она бежала вприпрыжку и явно была чем-то взбудоражена.
        — У меня тоже будет младшенький!
        — Серьезно? — спросил я, отложив ведерко.
        — Да, на Рождество. Когда родится твой?
        — Кажется, в декабре, — сказал я. Мама что-то такое говорила.
        — Рождество в декабре. Вдруг они родятся в один день, — заметил Горка.
        — Нет, мой родится раньше. То есть моя, — поправился я, — мама говорит, что будет девочка.
        — Здорово! Я тоже за девочку, — заявила Айнара.
        — А кого выбрали твои родители? — спросил Горка.
        Мы зашлись смехом.
        — Это не выбирают, дурачок.
        — А откуда ты знаешь, что твоя родится раньше? — поинтересовалась Амайя.
        — Потому что я уже давно знаю, что у меня будет сестренка, а Айнара узнала только что.
        Трудно поспорить, что это серьезный аргумент, когда вам всего шесть лет.
        Мы так увлеклись обсуждением, что не замечали подкравшуюся волну, пока она не окатила нас, переливаясь через стену. Как обычно, мы завизжали и выскочили на сухой песок. Пару мгновений спустя наш замок исчез под натиском Бискайского залива.
        Мать Айнары, должно быть, поделилась новостью с другими родителями, потому что когда мы подбежали за полотенцами, они поздравляли ее и гладили по животу. Они говорили, что уже заметно, но я не видел ничего необычного. Как и у мамы.
        — Вот, держите, купите себе папайи. Вас угощает младшенький Айнары, — сказала ее мать, вручив дочери двести песет.
        — Идет!
        — Ура!
        Вот так и прошел тот день на пляже Лайда — мороженое, беготня и брызги волн. Я был счастлив, очень счастлив.

* * *

        — Привет, мама! Ты знала, что у Айнары тоже будет младшенький? — воскликнул я, едва мама открыла дверь. Мне не терпелось сообщить ей эту новость. Она обрадуется.
        Она молча развернулась и ушла в гостиную.
        Помню, как я медленно шел по коридору, понимая, что этот вечер запомнится надолго. Хотя лето было в самом разгаре, мне показалось, что дома было холодно. Это был ужасный холод — тот, что исходит от души и рождает невыносимую тревогу.
        — Она говорит, что он родится на Рождество. А моя сестренка родится раньше?
        Я произнес эти слова робко, опасаясь резкого ответа. Но не ожидал, что он будет таким жестоким.
        — Ты ревновал, — пробормотала она. Она уставилась на экран телевизора — тот был выключен, и в нем виднелось ее собственное отражение. Я никогда раньше не видел под ее глазами такие темные круги — наверное, она долго плакала, и некому было ее утешить.
        — Кого? — спросил я, ничего не понимая. — Айнару?
        На несколько минут повисла тишина. Я не осмеливался ни пойти в свою комнату, ни открыть рот, ни уйти оттуда. Я так и замер в углу комнаты, рядом с дверью. Настенные часы очень медленно отсчитывали секунды. А она сидела на диване с таким отсутствующим видом, что само ее присутствие казалось невыносимым криком. Если бы не этот глубокий вздох и легкое дрожание губ, можно было бы подумать, что она умерла.
        — Ты ревновал к ней, да? Ты не мог смириться с тем, что она заняла бы твое место. И поэтому ты убил ее.
        Я ровным счетом ничего не понимал, но это звучало ужасно.
        — Кого? — спросил я, чувствуя, как к горлу подступают рыдания. Я начинал понимать всю тяжесть обвинений.
        — Ты убил ее. Ты чудовище.
        Не знаю, что ранило меня сильнее — ненависть, с которой с ее губ слетали слова, или то, что она была не в силах даже смотреть на меня.
        — Я никого не убивал. Где моя младшая сестра? — Я залился рыданиями, как никогда в жизни. Я много плакал в своей жизни, но никогда так горько, как в тот день.
        Я помню тепло ее кожи, когда я бросился к ее животу и обнял его, покрывая поцелуями. Что случилось с моей сестренкой, которая жила там? Где она? Почему мама сказала, что она умерла?
        Спустя несколько мгновений тепло исчезло — она отпихнула меня изо всех сил.
        — Не трогай меня! — потребовала она и велела мне встать. Теперь она смотрела прямо на меня, и в ее глазах была ненависть. — Я больше никогда в жизни не хочу тебя видеть. Убирайся!
        Она вышла из комнаты, хлопнула дверью и оставила меня в одиночестве, сбитого с толку и сломленного.



        21

        Среда, 24 октября 2018
        Хулия подняла руку и нажала на дверной звонок.
        Чувствуя покалывание в животе, она ждала, пока ей откроют. Она не была уверена, следовало ли ей сюда приходить.
        — Хулита! Как ты, дорогая?
        Детектив посмотрела с укором.
        — Сколько раз нужно просить тебя не называть меня так?
        Альваро скорчил лицо, сжимая ее в объятьях. Стало щекотно.
        — Ого, вот это длина.
        — Ты о чем? — хозяин квартиры с притворным изумлением посмотрел вниз. — А, ты о бороде. Да, я ее отпустил.
        — Тебе идет. Лицо кажется более вытянутым.
        Альваро провел пальцами по бороде и сделал острый кончик.
        — Мне нравится, — признался он. — Если бы года три-четыре назад мне кто-то сказал, что я отпущу бороду, я бы не поверил.
        — Теперь это модно.
        — Что ж, это совпадение. Ты же знаешь, что я не слежу за модой, — запротестовал он. Затем Альваро посторонился и пригласил ее войти. — Проходи, а то я держу тебя в дверях, будто ты перепись проводишь.
        Хулия прошла по коридору. Этот дом был ей знаком.
        — Что ты здесь устроил? — она с удивлением оглядела гостиную.
        Альваро рассмеялся.
        — Добро пожаловать на мою ферму.
        Большую часть комнаты занимали соединенные между собой компьютеры с открытыми платами, и диван теперь теснился в углу. Ничего удивительного, но Хулия не привыкла видеть его там.
        — Ты все еще занимаешься биткоинами?
        Альваро кивнул.
        — Но теперь все по-крупному. Не то чтобы я стал богачом, но что-то вроде того. Я майнер, фермер будущего.
        Хулия с изумлением посмотрела на огромный компьютер.
        — Как это работает?
        — Криптоферма? Ух, это непросто объяснить… Компьютер вычисляет алгоритмы для создания биткоина — виртуальной валюты, которая заменит те, что выпускаются центральными банками каждой страны.
        — Поживем — увидим, что это: деньги будущего или просто спекуляция… Но как компьютер может создать валюту?
        — Криптовалюту, — поправил ее Альваро. — Все управляется цепочками блоков. На сегодняшний день найдено шестнадцать миллионов биткоинов, а пять миллионов до сих пор не обнаружено.
        Хулия почувствовала, что теряет нить.
        — И это устройство их ищет?
        — И находит.
        — Но зачем они нужны?
        Альваро неверяще посмотрел на нее.
        — Это все равно что евро. На биткоины можно купить что угодно или обменять их на любую валюту: доллары, евро…
        Хулия медленно кивнула. Она все равно не понимала, как компьютер может добывать деньги, но она пришла сюда не за этим.
        — Закажем ужин? — предложила она, меняя тему.
        — Уже. Сегодня приглашаю я, — Альваро подошел к монитору и проверил время. — Сейчас привезут.
        — Не стоит, — запротестовала Хулия, — давай напополам.
        — Посмотрим. Идем, я накрыл стол на кухне, — Альваро исчез в коридоре.
        Хулия обрадовалась. Ей не хотелось ужинать рядом с этой штуковиной, чьи вентиляторы шумели, будто огромный рассерженный дракон.
        — Неужели ты заказал вьетнамские спринг-роллы?
        — Конечно. Думаешь, я забыл твое любимое блюдо? И мисо суп. Вьетнам, Япония… Остальное тайское. Ты же не откажешься от пад тая и очень острого салата с папайей?
        Рот наполнился слюной при одной только мысли о еде. Неловкость начала проходить — Альваро мастерски умел заставить ее расслабиться. Слишком хорошо. А затем наступало время иллюзий и разочарования.
        — И мороженое с зеленым чаем? — спросила Хулия, следуя за ним на кухню.
        — Я не упустил ни одно из твоих любимых блюд. А ты как думала? Хоть ты и редко меня навещаешь, я все помню, — рассмеялся Альваро и пригласил ее за стол. Палочки для еды рядом с пустыми тарелками создавали предвкушение гастрономического путешествия, которое вот-вот начнется.
        Разговор прервал звонок в дверь.
        — А вот и курьер. — Альваро быстро направился к двери.
        — Давай я заплачу, ну правда. Пополам, — настаивала Хулия, поднявшись со стула.
        — Даже не вздумай вставать. Ты сегодня гостья. В другой раз поужинаем у тебя, — голос Альваро заглушила открытая дверь. Послышались приветствия и шорох денег и пакетов.
        Хулия со вздохом выглянула в окно. Уличные фонари придавали оранжевый оттенок побережью, погруженному во тьму. Днем это прекрасное зрелище, хотя она больше любит море, чем топи. Вот почему она выбрала для жизни Мундаку. В этом и заключается волшебство Урдайбая: всего несколько километров — и пейзаж полностью меняется. В Гернике, где находилось полицейское управление, только несчастный канал напоминал о том, что где-то поблизости есть море, а в Бустурии, где жил Альваро со своей криптофермой, главным элементом пейзажа были топи. В Мундаке же балом правил Бискайский залив.
        — А вот и я. Весь вечер провел у плиты… Надеюсь, ты оценишь, — пошутил Альваро, поставив пакеты на столешницу. — Не двигайся, — велел он, заметив, что Хулия собирается ему помочь.
        Хулия улыбнулась про себя, наблюдая за тем, как он раскладывает все на тарелки и подносы. Будь она хозяйкой, пластиковые контейнеры отправились бы прямиком на стол.
        От мисо супа все еще поднимался пар, когда Альваро поставил на стол миски с графичным изображением ласточек. Хулия слегка помешала его ложкой. От ферментированной сои, будто от грозовой тучи, бульон потемнел.
        — Пахнет морем, — с восторгом сказала она, приблизив нос к тарелке.
        — Скорее болотом, — пошутил Альваро, махнув рукой в сторону окна. — Начинается отлив.
        Хулия рассмеялась. Конечно, нет. Запах грязи и водорослей от побережья при отливе совсем другой.
        — Очень вкусно, — объявила она, поднося ложку ко рту.
        Альваро с серьезным видом наблюдал за ней, помешивая свою порцию.
        — Ты расскажешь мне, что ты здесь делаешь? — спросил он в конце концов. — Я ничего не слышал о тебе с того дня. Сколько раз я тебе звонил, а ты не отвечала… Ты мне небезразлична, и я вовсе не хотел причинить тебе боль.
        С глубоким вздохом Хулия вскинула руку, призывая к молчанию. Воспоминания о том самом дне все еще задевали ее самолюбие. Ей нелегко было сделать первый шаг и еще труднее — почувствовать себя отвергнутой. Ей казалось, что симпатия взаимна. Если нет, то зачем они встречались почти ежедневно на протяжении нескольких месяцев, делились секретами и вместе смеялись над трудностями повседневной жизни?
        Порой Хулия все еще думала о нем. Она прекрасно помнила тот день, когда они столкнулись на рыночной площади, с их последней встречи прошло лет пять. То, что начиналось как встреча одногруппников, превратилось в следующие недели в близкую дружбу. Пока Хулия все не испортила. Затем последовали разочарование и стыд, и снова закровоточила самооценка, которую задолго до этого ранил Чема. Ей хотелось рассказать Альваро о том, как на нее подействовало возвращение Чемы, но в последний момент она передумала раскрывать свои чувства.
        — Я работаю над делом убитой журналистки. — Хулия сделала паузу, чтобы убедиться, что ее собеседник понимает, о ком идет речь. Всем своим серьезным видом Альваро подтвердил, что он в курсе. Еще бы, случившимся потрясены все в округе. — Ты смотрел видео на «Фейсбуке»?
        Альваро с мрачным видом покачал головой.
        — Мне не хотелось это видеть. Насмотрелся всякого за два года, — признался он, опустив взгляд.
        Хулия медленно кивнула. Другого ответа она и не ожидала: Альваро всего несколько месяцев назад перестал работать в центре безопасности «Фейсбука».
        — Поэтому я и обратилась к тебе. Не понимаю, как эта трансляция попала в социальную сеть? Как это возможно, что потребовалось сорок минут, чтобы удалить запись?
        Альваро пожал плечами. Его глаза остекленели: по-видимому, он воспроизводил самые ужасные кадры, которые был вынужден смотреть.
        — Это не так уж и долго. Каждый день я проверял публикации четырех тысяч человек. Сорок минут — это ерунда.
        — Но это было ужасное видео. Наверняка кто-нибудь предупреждал о его жестоком содержании, — настаивала Хулия.
        Горькая усмешка Альваро дала понять, что не все так просто.
        — А что тут такого жестокого? Женщина сидит на рельсах в ожидании смерти? — Альваро покачал головой. — Ты и представить себе не можешь, какие зверства приходится видеть отделу безопасности. Почему, по-твоему, я уволился? Иногда я неделями смотрел на расчленения, обезглавливания, вспоротые животы… Просто кошмар.
        Хулия ощутила, как волосы на затылке встали дыбом.
        — Но кто выкладывает подобное в своем профиле? Что это за люди? Чего они добиваются? Мне важно это понимать.
        — Сомневаюсь, что здесь есть какой-то определенный типаж. Это любой, кто хочет привлечь внимание. Я видел ужасные вещи, размещенные людьми, от которых я меньше всего этого ожидал.
        — Но кто это — наркоторговцы, террористы? — в голосе Хулии слышалась надежда, ей не терпелось дополнить психологический портрет убийцы.
        Поджав губы, Альваро покачал головой.
        — Вовсе нет. Конечно, преступные группировки и террористические организации используют социальные сети для распространения сообщений и угроз, но количество видео, загруженных анонимами, вроде нас с тобой, которые считают себя кем-то вроде репортеров на передовой, просто зашкаливает. Очень много записей аварий с человеческими жертвами. Если видео начинается с того, что кто-то снимает дорогу, я начинаю дрожать. Клянусь, меня прямо трясет. Дошло до того, что я даже не мог заснуть.
        — И что, действительно находятся люди, которые хотят это увидеть?
        Альваро вскинул брови.
        — Ты серьезно? На этой работе я осознал, до какой степени может дойти нездоровый интерес. Чем кровожаднее содержание, чем более оно дикое и бесчеловечное, тем больше людей его посмотрит. Это отвратительно. Сколько просмотров получила смерть журналистки? Больше ста тысяч, верно? То-то и оно.



        22

        Среда, 24 октября 2018
        Пистолет Сестеро был направлен в пустоту. Указательный палец, оттягивающий курок, в последний момент удержался от выстрела. Куда они делись? Никого, лишь кусты раскачивались на ветру.
        Два головореза удалялись от нее. Они шли по основной тропе в направлении водяной мельницы. Она держала на мушке ближайшего до тех пор, пока их силуэты не скрылись за деревьями.
        Сестеро вздохнула с облегчением, хотя было ясно, что это только временная передышка. Рано или поздно они обнаружат ее «Клио» и поймут, что она все еще где-то рядом.
        Но до этого ей надо выяснить, что находится дальше. Узкая тропинка быстро привела ее к берегу, куда лабиринт каналов доносил воду при каждом отливе. Двигаться вперед было трудно, топи походили на ловушку. Ей то и дело приходилось перепрыгивать через эти узкие протоки, не производя при этом ни малейшего шума.
        Внезапно она замерла.
        Свист.
        И это была не птица. Свист повторился трижды. Это был какой-то сигнал, и раздавался он со стороны мельницы.
        Силуэты лжерыбаков задвигались. Кто-то пригнулся, другие сложили удочки. Они собрались и ушли. Должно быть, ее машину обнаружили и решили не рисковать. А свист — это сигнал к отступлению.
        Сестеро распласталась среди камышей. Лучшее для нее сейчас — это ждать и молиться, чтобы ее не успели найти до того, как они покинут побережье. Что бы здесь ни затевалось, сегодня это уже не произойдет.

* * *

        Один за другим мужчины проходили мимо нее. Так близко, что до них можно дотянуться рукой. В руках — удочки и плетеные корзины. Можно задержать одного из них, отвезти в полицейский участок и допросить: что происходит ночью в Урдайбае?
        Но она не стала этого делать. Главное — выбраться отсюда живой. Пусть уходят. Она вернется, но вернется с подкреплением. Ее ночная авантюра — безумие, которое не оценит никто из начальства.
        Мимо прошли уже шестеро рыбаков. За ними шел последний. Сестеро боролась с собой. Осторожность требовала ничего не предпринимать. Нельзя спешить, ставя под угрозу операцию и собственную жизнь. Инстинкт, с другой стороны, кричал, что нужно задержать его. Возможно, это ее единственный шанс.
        Шаги раздавались все ближе. Он шаркал сильнее, чем предыдущие. Он явно устал, изможден. Удивительно, сколько всего могут рассказать о человеке его шаги.
        Он вот-вот дойдет до Сестеро. Что слушать — разум или инстинкт? От этого решения может зависеть все. Пожалуй, лучше оставить его в покое и лежать смирно, пока не раздастся звук двигателей и она не поймет, что они уехали.
        Да, именно так она и поступит.
        И тут ее сердце пропустило удар: она разглядела за камышами лицо рыбака. Это был Хосе Мануэль, вдовец Арасели Арриета — его буквально несколько часов назад выпустили из изолятора.
        Внезапно между всеми этими событиями возникла связь. Он не просто обычный наркоман, а пособник наркоторговцев. Это все меняло.
        Сестеро не стала раздумывать дальше. Стоило ему пройти мимо ее укрытия, она набросилась на него и сбила с ног, тут же зажав ему рот рукой.
        — Помнишь меня?
        Хосе Мануэль кивнул. Его глаза расширились. Он был напуган.
        — Никто не увидит, если я пущу тебе пулю в лоб, — прошипела Сестеро, продемонстрировав ему пистолет.
        — Не надо, я не убивал ее, — простонал Хосе Мануэль, едва она позволила ему говорить.
        — Нет, это был ты. Арасели умерла много лет назад: в тот день, когда мужчина, которого она любила, стал ее самым страшным кошмаром. Ты убивал ее. Медленно, снова и снова. Ты убивал ее каждый раз, когда тушил окурок о ее тело, каждый раз, когда бил ее, каждый раз, когда швырял на пол приготовленный ею ужин, каждый раз, когда шантажировал ее.
        — Я не выкидывал ее из окна. Я любил ее.
        — Это не любовь. Я лично видела ожоги на ее теле. Ты мучил ее годами. Ты чудовище, и я тебя прикончу.
        Губы Хосе Мануэля задрожали, пистолет все сильнее давил на висок. Он чувствовал решимость Сестеро.
        — Пожалуйста, не надо. Это был не я. Во всем виноваты наркотики.
        — Что ты здесь делаешь? — рявкнула Сестеро. Ее голос вибрировал от ненависти.
        — Я рыбачил.
        Дуло еще сильнее впилось ему в висок.
        — Хватит притворяться. Или ты скажешь мне правду, или я вышибу тебе мозги.
        — Но это правда. Я рыбачил. Вот моя удочка.
        — Если это правда, то твоя смерть будет заслуженной. Твою жену едва опустили в могилу, а ты уже развлекаешься, — выплюнула Сестеро. — Ну-ка, живо сказал, что ты здесь делаешь.
        Лицо мужчины искривилось. Дуло больно впивалось в кожу.
        — Я не могу сказать. Они убьют меня. Я должен им кучу денег, — захлебываясь, пробормотал он. Он был напуган до смерти.
        — И поэтому они убили твою жену? — спросила Сестеро. — А ты, значит, еще им и помогаешь!
        — У меня нет выбора. Ты понятия не имеешь, на что они способны!
        — А ты? Ты знаешь, на что способна я? Если я не остановилась в полицейском участке даже при свидетелях, то что мешает мне пристрелить тебя сейчас? Бах! — пригрозила Сестеро, понимая, что остальные могут в любой момент вернуться, удивленные его пропажей.
        Хосе Мануэль закрыл глаза и захныкал, как испуганный ребенок.
        — Вы защитите меня, если я буду сотрудничать?
        Сестеро поджала губы.
        — Посмотрим. Это они убили твою жену?
        — Не знаю. Возможно. Они угрожали мне какое-то время.
        — Почему?
        — Да потому что я им задолжал! Я уже говорил это.
        — Давай поподробнее. Ну же, я не собираюсь всю ночь ждать, — Сестеро повернулась лицом к тропинке. Никого, но они могут появиться в любую минуту.
        Мужчина покачал головой. Со слезами на глазах он выглядел жалко.
        — Я уже сказал слишком много. У меня будут неприятности.
        — Говори или… бах! — Сестеро покрепче сжала пистолет.
        — Тогда стреляй! Убей меня, ну же. Я лучше умру, чем вытерплю их пытки.
        — Ты знаешь, какой выбор правильный. Скажи нам, что здесь творится, и они тебя не тронут.
        — И какие у меня гарантии?
        — У тебя только два варианта: довериться мне или умереть.
        Хосе Мануэль краем глаза посмотрел на пистолет и со вздохом решился.
        — Я мелкая сошка и ничего не знаю.
        — В чем твоя задача?
        — Забрать груз и отнести его на мельницу.
        Сестеро поняла, что он только что сообщил нечто важное.
        — Мельница — это твой последний пункт?
        — Я оставляю груз там и иду домой. Так я расплачиваюсь за долги. Остальным за это платят.
        Значит, мельница — это основной операционный штаб. Оттуда наркотики отправляют на машинах, мотоциклах или поддельных фургонах с двойным дном. Классика.
        — Как ты узнаешь, в какой день придет груз?
        — Мы не знаем. Иногда это происходит через день, иногда неделями ничего нет… Мы приходим сюда, притворяемся, будто рыбачим, а если повезет, к берегу подходит лодка и сбрасывает груз. Если ничего нет, мы возвращаемся на следующий день. Но сегодня я был уверен, что что-то будет: вокруг было больше суеты, чем обычно. Это верный признак.
        — И как много здесь носильщиков?
        — Семь, восемь, десять… Зависит от дня. Они хорошо платят.
        — Кто они? — Он не понял вопроса, и Сестеро уточнила: — Те, что с мельницы, кто всем этим заправляет.
        — Понятия не имею. Говорят, что они из Галисии, но больше я ничего не знаю. — Сестеро сильнее прижала пистолет к его голове. Хосе Мануэль тут же понял, что такой ответ ее не удовлетворил. — Мейрас. Так они называют главаря, он зловещий тип.
        Сестеро запомнила имя.
        — А другие фальшивые рыбаки?
        — Не знаю… В таких делах лучше не знать никого. Говорят, что их набирают из числа браконьеров. Тут платят больше.
        Сестеро кивнула. Этой информации ей хватит.
        — А теперь возвращайся к остальным и держи рот на замке, иначе ты труп. Не думай, что я стану церемониться с таким мерзавцем, как ты.
        — Меня убьют в любом случае. Никто мне не поверит. Меня слишком долго не было. Остальные наверняка уже дошли до мельницы.
        Сестеро поняла, что он прав. Выругавшись сквозь зубы, она изо всех сил пнула его в живот. Хосе Мануэль рухнул в лужу и начал барахтаться, пытаясь выбраться. Когда ему, наконец, удалось это сделать, он весь вымок и был с головы до ног покрыт грязью. На правой щеке у него зияла свежая царапина от куста ежевики.
        — Теперь они тебе поверят. Ты настолько жалок, что никто не удивится, что ты споткнулся и упал в воду.
        Хосе Мануэль неразборчиво выругался. Сестеро это не волновало. Она получила очень полезную информацию перед утренней поездкой в Галисию. Оставалось надеяться, что это положит конец убийствам.



        23

        Четверг, 25 октября 2018
        Сестеро ожидала увидеть серый и дождливый город. Довольно необычно, когда место оправдывает твои ожидания, стоит только ступить на трап самолета. Однако Виго явно не хотел разочаровывать. Изморось, которую в Галисии называют «орбальо», а в Стране Басков — «сиримири», покрыла лицо Сестеро за считаные минуты, отделявшие ее от терминала.
        — Сержант Сестеро? — поприветствовал ее мужчина в джинсах и стеганой куртке. Он ждал ее рядом с гражданской гвардией в униформе на таможне.
        — Ане Сестеро. Приятно познакомиться, — представилась она, протянув руку.
        — Лейтенант Хосе Помбо. Добро пожаловать в Галисию. Очень жаль, что погода не радует.
        — Не волнуйтесь, я привыкла. Я родом из Страны Басков.
        — Да уж, это тоже не солнечный край, — пошутил лейтенант. — Но здесь не всегда так плохо. Из-за Риас-Альтас[12 - Северное побережье Галисии.] слава дождливой провинции закрепилась за всей Галисией.
        Сестеро улыбнулась про себя. Жалобная интонация каждой его фразы была точь-в-точь такой же, как у ее многочисленных галисийских соседей. Во второй половине двадцатого века Пасаю наводнили тысячи галисийцев в поисках работы. Многие до сих пор шутили, что их городок похож на пятую провинцию Галисии. И они не так уж не правы: на улицах то и дело слышался язык Росалии де Кастро[13 - Росалия де Кастро — поэтесса XIX века, входит в триаду великих поэтов галисийского возрождения.].
        — Я принес вам копию дела. Хотите взглянуть или мне лучше сделать краткий пересказ? — спросил лейтенант, протягивая ей толстую папку.
        У Сестеро заурчало в животе. Было уже почти три часа дня, а она до сих пор не проглотила ни кусочка. Она собиралась перекусить одним из тех жалких бутербродов, которые авиакомпании продают по цене иранской черной икры, но бортпроводницы только развели руками. Из-за проблем со снабжением они могли предложить только прохладительные напитки и пакетик чипсов.
        — Вы не возражаете, если мы пообедаем и вы введете меня в курс дела? — предложила она, махнув рукой в сторону аэропортовой закусочной.
        Лейтенант Помбо взял ее чемодан.
        — Да уж, гостеприимство не мой конек! Прошу прощения. Предлагаю дойти до машины. Я отвезу вас в место получше. Обсудить расследование мы еще успеем.

* * *

        Добрую часть входа в ресторан занимал огромный чан с кипящей водой. Его багровое содержимое напоминало какое-то диковинное волшебное зелье, а у хозяйки заведения было морщинистое лицо с глазами, в которых светилась мудрость прожитых лет. Ее ловкие руки достали осьминога и порезали два щупальца на деревянной тарелке — и эту щедрую порцию она сдобрила маслом, солью и паприкой.
        Забрав тарелку, Сестеро отнесла ее на один из столов с длинными деревянными скамьями.
        — Бокал альбариньо для девушки, а мне воды, — попросил лейтенант и последовал за Сестеро.
        — Нет, я тоже буду только воду, — сказала Сестеро. Она с удовольствием бы попробовала это деликатес под галисийское белое вино, но это было не лучшее время. Может быть, вечером.
        — Да ладно вам, за рулем буду я, — возразил лейтенант. — Грех есть это без местного вина.
        — Нет, я при исполнении. — Помбо поморщился, и Сестеро пожалела о резкости своих слов. — Простите, я ценю этот жест, но у меня будет время выпить пару бокалов альбариньо, когда я оставлю свой полицейский жетон в номере.
        — Да, вы правы. Прошу прощения за настойчивость. Я просто хочу, чтобы вы чувствовали себя в Галисии как дома.
        Сестеро попробовала кусочек осьминога.
        — Ммм, потрясающе.
        — Монча чудесно готовит. Она на всю провинцию славится своими осьминогами, — сообщил лейтенант, а затем повернулся ко входу и повысил голос: — Она говорит, что это очень вкусно, Монча. Она из Страны Басков, а там знают толк в еде.
        Женщина в потертом резиновом фартуке поверх платья в цветочек пожала плечами. На ее приятном, морщинистом, как изюм, лице появилась мимолетная улыбка, которая тут же сменилась застенчивостью, и она перевела взгляд в сторону чана.
        — А где в еде не знают толк? — Она опустила крючок в воду и достала осьминога. Он был еще больше предыдущего. Затем она вернула его в кастрюлю. — В том, что я делаю, нет особой заслуги. Секрет один: это всегда осьминог из Буэу, выловленный на местном побережье и купленный на рыбном рынке. И если осьминогов вдруг перестанут там продавать, я лучше закроюсь, чем куплю его где-то еще.
        — Это вкусно, — признала Сестеро, окунув кусок хлеба в оливковое масло. От терпкости в горле щипало, а на небе еще долго чувствовалось послевкусие.
        Лейтенант открыл папку и начал рыться в документах.
        — Исабель Отеро, предполагаемая жертва вашего убийцы с тюльпанами. — Он протянул ей фотографию.
        На лице женщины в саване застыло безмятежное выражение. Если бы не тот факт, что она находилась в гробу, Сестеро могла бы поклясться, что она спит. Ее кожа выглядела мертвенно-бледной, но Помбо заметил, что отчасти это было связано с макияжем покойной. Четки в сложенных на груди руках не нарушали картины — в отличие от ярко-красного тюльпана.
        — Каково заключение судмедэксперта?
        Отложив фото в сторону, лейтенант вытащил из папки отчет.
        — Отравление тетродотоксином. — Он протянул ей бумаги. — Это первый подобный случай в Галисии. Смерть была быстрой, она едва ли осознала ее.
        Положив в рот кусочек осьминога, Сестеро задумчиво начала жевать. Она окинула ресторан незаинтересованным взглядом и посмотрела на цены, написанные мелом на доске.
        — Итак, наша жертва нарядилась как труп, легла в гроб, и ее отнесли на процессию. Как долго длилось шествие?
        — Чуть больше часа. В этом году участвовало восемь гробов. Обычно их меньше, максимум пять, но из-за прошлогодних пожаров… — лейтенант уставился на тарелку, но его мысли бродили где-то далеко, он вспоминал тяжелые события прошлой осени. — Люди были напуганы, и это неудивительно. Вся гора была объята пламенем, дома окружил огонь… Мы не могли справиться.
        — Меня никогда не касался пожар. Это должно быть ужасно, — заметила Сестеро.
        Помбо окинул ее грустным взглядом и кивнул, на его лице застыло беспомощное выражение.
        — Здесь их было слишком много. Это навсегда врезается в память. И сюда, — сказал Помбо, приложив палец к носу, — этот запах ни с чем не спутаешь. Я много их видел… Но ничего подобного тому, что случилось в прошлом году в Ас Невес. Две женщины погибли, пытаясь убежать от пламени… Бедняжки. Это ужасно.
        — Будете кофе? — к столу подошла хозяйка заведения.
        — Я — да.
        — И мне, пожалуйста, Монча, — попросила Сестеро и полезла за телефоном: тот настойчиво вибрировал в рюкзаке. Увидев имя звонившего на экране, она нахмурилась. — Привет, Педро.
        Браконьер не стал тратить время на светские разговоры.
        — Как тебе в голову пришло искать моллюсков там, где торчат эти ублюдки? И не говори, что это была не ты. Девчонка с пирсингом и татуировкой на шее… Ты свихнулась? Эти парни опасны, это не игрушки.
        — Я заблудилась. Я пока плохо знакома с побережьем, — извиняющимся голосом сказала Сестеро.
        — Заблудилась она! Черт, из-за тебя у нас всех неприятности. В следующий раз будь осторожнее. И послушай меня: оставайся сегодня дома. Они ясно дали нам понять, что не хотят, чтобы сегодня ночью в округе блуждали всякие идиоты.
        Сестеро почувствовала, как в голове сработала тревожная сигнализация. Она уставилась на плакаты на галисийском на стенах и на лейтенанта.
        — Сегодня? — переспросила она, надеясь, что неправильно расслышала. Она не успеет вернуться в Страну Басков и организовать облаву за несколько часов.
        — Да, сегодня вечером. Пожалуйста, послушай меня. Даже не думай приближаться к побережью. Если тебе нужны моллюски, выбери другой день. Это не шутки.
        Сестеро открыла рот, чтобы задать вопрос, но в трубке послышались короткие гудки.
        — Все в порядке? — поинтересовался Помбо.
        Сестеро хмыкнула, глядя мимо него:
        — Вроде того.
        Монча вернулась с кухни с двумя чашками, где плескалось какое-то темное дымящееся варево.
        — Надеюсь, вам понравится кофе, сваренный на открытом огне, — заметил лейтенант, сняв крышку с сахарницы.
        — Единственный кофе, который мне не нравится, — это тот, что выдает автомат в нашем полицейском участке, — заверила его Сестеро, поднеся чашку к губам. Все ее мысли были об Урдайбае. Нужно срочно связаться с командой, чтобы они все устроили. — Отличный кофе.
        — Без сахара? — Хозяйка сморщилась от недовольства. — Вот я люблю кофе, но так бы пить ни за что не стала. Хуже только с сахарином… Налить вам орухи?
        — Спасибо, Монча, но мы на дежурстве, — извинился лейтенант.
        Пробурчав что-то себе под нос, женщина отошла от их столика.
        — На чем мы остановились? — спросил Помбо, когда они остались одни.
        — Шествие. Как все происходило?
        Лейтенант закрыл глаза, припоминая.
        — Точно. Как я уже говорил, в этом году было восемь гробов. Верующие ложатся в гроб в знак благодарности за то, что вылечились от какой-то болезни или пережили несчастный случай. Из-за пожаров желающих выразить свою благодарность за то, что они остались живы, стало больше.
        — Когда стало ясно, что эта женщина на самом деле мертва? — спросила Сестеро. Количество участников не казалось ей таким уж важным для расследования.
        — После завершения процессии. Те, кто нес гроб Исабель Отеро, думали, что она уснула. Однако она была мертва. Можете представить, какая поднялась суматоха…
        Сестеро поднесла кофе к губам. Эту сцену легко было представить: плач, крики, причитания и религиозный пыл.
        — Как такое могло случиться?
        Лейтенант пожал плечами.
        — Не так уж и сложно. Гробы выставлялись в церкви за несколько недель до шествия. Кто бы ни ввел яд, это было очень легко. Все, что ему нужно было сделать, — это прийти туда в одиночестве и все устроить. За обивкой на дне скрывались подкожная игла и небольшой пузырек с ядом.
        — И когда жертва легла, она укололась тетрадотоксином, — подхватила Сестеро. Действительно, это преступление совершили с ошеломляющей простотой. — И никто не заметил тюльпана, и мы не знаем, когда его положили в гроб?
        Помбо покачал головой.
        — Все были в таком шоке от ее смерти… Где уж тут заметить цветок. К тому же это не редкость во время шествия.
        Сестеро допила кофе одним глотком. Каждый уголок рта наполнился горечью.
        — Убийца должен был положить его в какой-то момент. Вы проверили фотографии и видео, был ли там кто-то с тюльпаном?
        Лейтенант Помбо кивнул.
        — После того как вчера всплыла это новость, моя команда занялась этим, — сказал он. — Но ничего. Никаких следов цветка. А мы просмотрели сотни фотографий и видео.
        Другого ответа Сестеро и не ожидала. Едва ли убийца стал бы носить тюльпан на виду у всех.
        — А что насчет тех, кто нес гроб на плечах? Вы же наверняка спрашивали их, не заметили ли они что-нибудь необычное.
        — Ничего, — ответил Помбо.
        Сестеро поджала губы. Ей хотелось лично увидеть изображения.
        — Мне нужны копии всех фотографий шествия, которые у вас есть.
        — Я посмотрю, что получится сделать. Может, мы доберемся до участка и там все спокойно обсудим?
        — Я бы хотела сначала посетить место убийства и кладбище, — ответила Сестеро.
        Помбо удивился.
        — Кладбище Санта-Марта-де-Рибартеме?
        — Убитая там похоронена?
        — Нет, в Камбадосе. Там живет ее семья.
        — Тогда то, что в Камбадосе, — заключила Сестеро, допивая последние капли кофе. — С чего начнем?



        24

        Четверг, 25 октября 2018
        Петли жалобно всхлипнули, стоило Сестеро толкнуть металлическую калитку. Наверное, у нее разыгралось воображение, но детектив не могла отделаться от мысли о сходстве между стенаньем металла и галисийским акцентом.
        — Сюда, прямо. — Лейтенант сверился со схемой: сторож на кладбище сделал для них копию.
        Сестеро шла мимо могил — мраморного моря, которое говорило о прерванных чувствах. С обеих сторон простирались десятки каменных крестов, тронутые мшистой вуалью, — печальная армия, что призвана напоминать посетителям о тщетности бытия.
        Среди надгробий виднелись руины церкви Святой Мариньи, ее обнажившийся остов внушал тревогу. Готические арки, лишившиеся крыши, служили теперь опорой туману, который пришел на смену дождю. Особо дерзкие клочья тумана бесцеремонно обнимали древние опоры.
        — Туда? — уточнила Сестеро.
        Помбо остановился, провел пальцем по схеме и кивнул.
        — Вперед, до руин. Какую версию вы прорабатываете?
        Сестеро поколебалась. Слишком все шатко. Однако у нее есть своя догадка.
        — Основная версия связана с наркоторговлей.
        Лейтенант не сразу ответил, но он явно был не согласен.
        — Мы не обнаружили никакой связи между покойной или ее ближайшим окружением и наркоторговцами.
        — Имя Мейрас о чем-нибудь вам говорит?
        — Возможно, — признал Помбо, следуя за ней.
        Сестеро фыркнула. Уклончивость лейтенанта начинала ее утомлять.
        — Мы обнаружили его в Урдайбае. И у нас есть все основания полагать, что он создал там альтернативный пункт переправки наркотиков в Галисию.
        — Этого следовало ожидать. Мы внимательно следили за ним. Я не отношусь к Таможенному управлению, но мои коллеги подготовили операцию по уничтожению сети, однако из-за утечки информации все сорвалось.
        — Утечки? По чьей вине?
        — Не знаю.
        Сестеро прикусила язык. Нельзя терять терпение. Помбо ей нужен.
        — Кто-то внутри? Это был кто-то из ваших?
        — Возможно. У этих типов слишком много власти. Они запустили свои щупальца повсюду. В общем, Мейрас исчез.
        — А теперь он в Гернике и, возможно, причастен к нашим преступлениям.
        — Этот не станет марать руки. Это я вам говорю. Он бы поручил это кому-то из своих людей.
        Сестеро так и думала.
        — Первой жертвой стала журналистка, которая активно обличала наркоторговцев.
        — А вторая, которую выбросили из окна?
        — Ее муж употребляет наркотики. А еще у нас есть свидетельства, что он выполняет кое-какую работу для сети Мейраса.
        — Какую именно?
        — Разгружает и прячет тюки.
        Старушка у ближайшей могилы задумчиво им улыбнулась. Опустившись на колени на надгробную плиту, она тщательно отмывала ее щеткой, которую то и дело опускала в старенькое красное ведро. Она была не единственной посетительницей. Здесь были и другие люди, убиравшие могилы. Приближался день поминовения усопших, и никому не хотелось, чтобы захоронения их родных сочли заброшенными.
        — Исабель Отеро и ее близкие вне подозрений, — заметил Помбо. — Между этой семьей и бандой Антонио Мейраса нет ничего общего. Вдовец — рыбак на пенсии, он разводит моллюсков. Жизнь без излишеств. Все как у всех.
        Сестеро сделала мысленную пометку поговорить с этим рыбаком.
        — А что, если Исабель обнаружила нечто связанное с бандой Мейраса, и они таким образом заставить ее замолчать? — предположила она.
        — Мы говорим о работнице завода по очистке моллюсков в Белусо, а не о бесстрашном военном корреспонденте.
        — Ну… В жизни всякое случается. Может, она стала свидетельницей чего-то такого, чего ей не стоило видеть.
        Помбо поджал губы.
        — Здесь мы переходим на беспочвенные догадки. Согласно нашему заключению, все указывает на саботаж шествия как такового. Вероятнее всего, тот, кто положил яд в гроб, даже не знал жертву. Готов поспорить, что Исабель Отеро стала просто случайной жертвой антирелигиозной группировки. Не думаю, что ваше дело с этим как-то связано.
        — Но ведь гроб для нее подготовили за несколько недель до шествия.
        — И все равно ее могли выбрать случайно, — настаивал лейтенант.
        Сестеро не разделяла его убежденность. Некоторые детали случившегося не сходились с версией Помбо.
        — Они бы не стали это скрывать. Будь это антиклерикалы, они позаботились бы о том, чтобы их послание стало достоянием общественности, — возразила она.
        — Они могли испугаться последствий и промолчать.
        Сестеро решила, что пора вернуться к своей версии.
        — Когда Мейрас сбежал? В этом году?
        Помбо в задумчивости прищурился.
        — В конце прошлого года. Нужно перепроверить у коллег с таможни, но я почти уверен в этом. Начинался сезон крабов, и это совпало с операцией против браконьеров. Да, скорее всего, ноябрь.
        Ане предпочла бы услышать в ответ, что наркоторговец сбежал через неделю после шествия, на котором убили жертву. Но все не может сложиться сразу.
        — Я хотела бы допросить мужа.
        Лицо лейтенанта помрачнело.
        — Мы уже это сделали. Все это есть в деле. Он и так достаточно настрадался, не стоит беспокоить его снова.
        — Но ведь открылись новые обстоятельства. Все, что случилось в Бискайе… Фото, которое кто-то прислал в газеты, доказывает, что между вашим и нашим делом существует некая связь.
        — Единственное, что их объединяет, — это тюльпан. И это может быть простым совпадением.
        Сестеро признала его правоту. На кладбище они оказались именно для того, чтобы постараться найти связь между преступлениями. Нужно проверить, не приносил ли кто-то тюльпаны на могилу. Если это так, то лейтенанту стоит забыть о своих выводах и сосредоточиться на новых версиях. А для этого, конечно, потребуется повторно задать вопросы родным погибшей.
        — Вон там, — указал Помбо. Могила находилась прямо под разрушенными арками.
        — На ней кто-то убирается, — разочарованно протянула Сестеро. Она надеялась увидеть на надгробии букет тюльпанов. Возможно, это было слишком наивно с ее стороны, ведь с момента убийства Исабель Отеро прошло уже три месяца, и маловероятно, что за это время никто бы его не убрал.
        — Добрый день, — сказал лейтенант.
        Женщина повернулась к ним. Ей было слегка за пятьдесят, и накопившаяся за годы усталость застыла мешками под ее глазами. Она слегка улыбнулась, но ее лицо ничего не выражало.
        — А, лейтенант, как поживаете? Есть новости?
        Помбо протянул руку.
        — Извините, я вас не узнал. Это Ане Сестеро из баскской полиции.
        — Баскской? — Женщина удивленно нахмурилась.
        — Это сестра убитой, — объяснил Помбо, повернувшись к Сестеро. — Аврора Отеро.
        — Пилар. Пилар Отеро, — поправила его женщина.
        Лейтенант рассыпался в извинениях. Столько имен, а времени для их запоминания всегда так мало… Ане не могла его винить. С ней такое происходило постоянно.
        — Я приехала из Страны Басков, потому что мы нашли возможную связь между убийством вашей сестры и недавним делом, — пояснила она, пожимая женщине руку.
        — Знаю. Я тоже смотрю телевизор, — заметила Пилар Отеро. — Ужасные преступления. Но то, что случилось с моей сестрой, никак с ними не связано. Ей просто не повезло оказаться не в то время и не в том месте. Этот яд мог достаться любому участнику шествия. Это была атака против Санта-Марты.
        Теории Помбо, к сожалению, нашли отклик у родственников жертвы.
        — И тем не менее я хотела бы задать вам несколько вопросов, — заметила Сестеро.
        — Вообще-то Пилар уже ответила нам на все. Не думаю, что стоит ее снова беспокоить. Я покажу вам стенограммы допросов, — вмешался Помбо.
        Сестеро поморщилась. Она отправилась в Галисию не для того, чтобы читать отчеты, — с тем же успехом они могли ей их прислать.
        — И все же интересно было бы узнать…
        Лейтенант не дал ей закончить фразу. Он был настроен решительно. Сестеро быстро поняла, в чем дело. Под видом беспокойства о сестре покойной скрывался страх потери авторитета — вдруг заезжий офицер полиции обнаружит слабые места в расследовании, которое он проводил.
        — Ничего страшного, лейтенант. Разумеется, я отвечу. Что угодно, лишь бы найти убийцу сестры, — сказала Пилар и повернулась к Сестеро.
        Ане избегала взгляда Помбо. Грех было не воспользоваться такой возможностью.
        — В тот день на тюльпан не обратили особого внимания, но теперь мы понимаем, что он может служить ключом. Его наличие на трупе вашей сестры никак не выбивалось из общей картины места преступления. Во время имитации погребального шествия кто угодно мог положить цветок в гроб, как это принято на похоронах, — пояснила Сестеро. — Однако появление такого же цветка в качестве подписи убийцы во время двух свежих преступлений в Бискайе говорит о том, что, возможно, к ним причастен один и тот же человек.
        — Подождите-ка. У меня есть кое-что, что может вам помочь. — Из синего мусорного мешка рядом с могилой Пилар достала букет цветов, настолько старый и засохший, что он потерял цвет. — Я нашла его здесь среди других цветов, что приносили сюда со дня похорон. Я живу в Сантьяго и только сегодня смогла навестить могилу.
        Сестеро молча смотрела на цветы. Вот то, ради чего она отправилась на кладбище, — букет тюльпанов. Любые сомнения в том, что эти дела связаны между собой, окончательно рассеялись. Лепестки почти на всех цветах опали, но те немногие, что все еще цеплялись за стебли, могли означать только одно.
        — Подобные букеты появились на могилах жертв последних преступлений. — Она посмотрела прямо на лейтенанта. — Связь очевидна.
        Помбо сделал глубокий вдох.
        — В обоих случаях?
        Кивнув, Сестеро повернулась к Пилар Отеро.
        — Были ли ваша сестра или кто-то из ее семьи связаны с бандой Мейраса?
        Женщина нахмурилась и недоуменно посмотрела на лейтенанта.
        — Кто это?
        — Наркоторговцы с побережья Ароуса, — пояснил Помбо и повернулся к Сестеро. — Разумеется, они не имеют к этому никакого отношения. Это обычная семья. Не все в Галисии занимаются наркотиками. Это все ваши стереотипы.
        Сестеро прикусила язык. Лучше промолчать. Но она ничего такого не имела в виду.
        — Не замечали ли вы чего-то странного в поведении Исабель в последние месяцы или недели до ее смерти?
        Пилар грустно покачала головой. За ее спиной виднелась надгробная плита. На старом камне были вытесаны имя Исабель Отеро и дата смерти. Мох, который покрыл плиты ее родителей, еще не успел добраться до нее. Отсюда, как от любой другой могилы, веяло печалью.
        — Она так радовалась моему выздоровлению. Я была серьезно больна… Мы хотели отправиться в путешествие, чтобы отпраздновать. Сначала речь шла о Париже, она всегда хотела там побывать, но затем мы вспомнили о Бильбао. Мы не были там с детства, но говорят, что все там так изменилось…
        При этих словах Сестеро напряглась. Если интуиция ее не подводит, то в деле появилась ниточка, за которую следовало потянуть.
        — Я и не знала, что вы жили в Бильбао.
        Сжав губы, лейтенант покачал головой — он тоже этого не знал.
        — Я там родилась, а мою сестру привезли туда, когда ей было два года. Мы жили в Дуранго. Мой отец был инженером и работал на бумажной фабрике в Аморебьете, — объяснила женщина, явно не придав этому никакого значения.
        Сестеро набросала в уме карту. Дуранго, Аморебьета, Урдайбай — треугольник, где все находится в пределах нескольких километров.
        — Когда вы вернулись в Галисию?
        — Уже в молодости. Мы там выросли. Мне было шестнадцать, а моей сестре девятнадцать. Отец умер, и оставаться там не было смысла. Мама скучала по своей семье.
        — От чего умер ваш отец?
        На лице Пилар отразилась печаль. Она повернулась, чтобы прочесть имена на надгробии, — для нее этот кусок мрамора значил куда больше.
        — Авария на фабрике… Это было очень тяжело. Он ушел утром и так и не вернулся. Просто позвонил его коллега, чтобы сообщить нам новости… Но они повели себя достойно. Выдали матери тридцать тысяч песет и предложили сестре работу. Мне тогда было всего четырнадцать, и мне пришлось учиться дальше.
        Лейтенант схватил Сестеро за предплечье и отвел ее на пару метров.
        — Неужели правда нужно давить на раны прошлого? — проговорил он вполголоса. Его укоризненный взгляд был очень красноречивым.
        — Мы нашли совпадение в географии. Разумеется, здесь нужно копать дальше. Дайте мне еще пару минут.
        Помбо вздохнул. Он остался при своем мнении, но все же неохотно кивнул, позволяя ей продолжить.
        — А где умерла ваша мама? — спросила Сестеро, вернувшись к Пилар.
        — Здесь, у себя на родине. Всего через четыре года после смерти отца. Она не смогла смириться с этим. Врачи сказали, что это был сердечный приступ, но я уверена, что она умерла от горя. Она потухла и превратилась в собственную тень, ничего не осталось от той сильной и решительной женщины. Прошло чуть больше года с момента нашего возвращения.
        Позабыв карту, Ане запоминала все подробности.
        — То есть вы втроем вернулись в Галисию? Мне казалось, Исабель начала работать на фабрике.
        Сестеро не понимала, зачем молодой женщине, у которой есть работа и упорядоченная жизнь в Дуранго, бросать все и ехать вслед за матерью обратно в родную Галисию.
        — Исабель тоже очень переживала из-за смерти папы.
        Возможно, в этом был смысл. Нелегко каждый день пересекаться на работе с машиной, которая лишила жизни твоего отца.
        — Мы ведь уже достаточно ее побеспокоили, правда? — вмешался Помбо, заканчивая разговор.
        Женщина покачала головой. В ее глазах заблестели слезы, она была близка к тому, чтобы зарыдать.
        — Ничего страшного, лейтенант. Все, что угодно, лишь бы помочь… Моя бедная Исабель! — Вот и первая слеза. Она стекала по правой щеке, пока Пилар не стерла ее рукой. — Больнее всего осознавать, что она сделала это ради меня. Это я должна была быть в том гробу.
        Сестеро не поняла, о чем она.
        — Почему?
        Помбо вскинул руки.
        — Думаю, достаточно. Все это есть в стенограммах допросов, — раздраженно отрезал он.
        Но Пилар его не слушала. Ей хотелось выговориться.
        — Я вылечилась от рака, а она дала обет святой Марте, что примет участие в шествии, если та спасет мне жизнь… Она была очень набожной. Бедняжка умерла, чтобы спасти меня.
        — Ну все, хватит бередить душу, — произнес Помбо не терпящим возражений голосом. Положив руку на спину Сестеро, он подтолкнул ее к выходу. — Прошу прощения, Пилар. Я искренне сожалею, что заставил вас снова пройти через все это.
        Сестеро поблагодарила женщину за сотрудничество, и та разрыдалась еще сильнее.
        — Пожалуйста, поймайте убийцу. Моя сестра была хорошей женщиной.
        — Мы найдем его. Не сомневайтесь в этом. Мы найдем его, и ваша сестра сможет покоиться с миром, — заверила ее Сестеро и последовала за Помбо к выходу между рядами могил.



        25

        Четверг, 25 октября 2018
        — Ваша начальница — это что-то с чем-то, — заявил Чема, швырнув телефон на стол.
        — Наша, — поправила его Хулия. Чема недоуменно нахмурился, и она пояснила: — Наша общая. Сестеро и твоя начальница тоже. — Звонок от сержанта с сообщением о том, что ночью на побережье состоится разгрузка наркотиков, произвело на Отдел по расследованию особых преступлений эффект разорвавшейся бомбы.
        — А я что сказал?
        Хулия покачала головой. Спорить было бесполезно.
        — Сестеро всегда была такой, — вставил Айтор. — Но посмотрите на это с другой стороны. Сегодня вечером мы сможем накрыть банду наркоторговцев. Разве это не важно?
        Чема, который стоял, опершись руками о спинку стула, вздернул брови в знак недоверия.
        — Важно делать все по правилам. Что она делала вчера ночью на побережье? Одна! Черт возьми, да ее запросто могли убить. Кто-нибудь из вас знал об этом?
        Хулия переглянулась с Айтором. Нет, он тоже был не в курсе.
        — Привет, — вошла Сильвия. Она положила на стол лист бумаги с какими-то диаграммами. — Хулия, ты должна помочь мне заполнить психологический портрет комиссара, ты ведь ближе всех с ним знакома. Некоторые детали не вписываются в мое представление об убийце.
        Чема громко фыркнул.
        — Да брось, тут Сестеро напортачила. Вот уж у кого интересный психологический портрет…
        Зазвонил телефон. Хулия, которая сидела ближе всех, протянула руку и подняла трубку. Звонили из подразделения особого реагирования: они хотели поговорить с тем, кто будет отвечать за операцию. Оставалось всего несколько часов, и нельзя было терять времени.
        — Это тебя, — она передала трубку Чеме. В отсутствие Сестеро их отряд возглавлял он.
        Хулия скользнула взглядом по полупрозрачной стене кабинета комиссара. Она знала, что происходит внутри, и почувствовала укол вины. Если бы не ее признание Сестеро в Муруэте, этого бы не случилось. Однако она верила, что поступает правильно.
        Остальные полицейские тоже замерли в ожидании. Немногочисленные разговоры велись приглушенным голосом и сопровождались взглядами украдкой в сторону кабинета. Редко когда в управление заходит глава полиции региона, а его появление в сопровождении самого верховного комиссара Страны Басков и вовсе было чем-то небывалым для Герники.
        Дни Луиса Олайсолы на посту начальника полиции были сочтены.
        — Нам нужен кто-то, кто знает местность, — сказал Чема, повернувшись к Хулии. Он повесил трубку.
        — Урдайбай? Я.
        — Я знаю. Нужен еще кто-то. В группе особого реагирования попросили пятерых полицейских. Нас четверо. Есть ли в управлении кто-то надежный? — спросил Чема, понизив голос. Когда речь об операции против наркоторговцев, чем меньше народу знает об этом, тем лучше.
        Хулия задумалась. Но ответ был очевиден.
        — Рауль. — Она кивнула в сторону напарника.
        Больше она ничего не успела сказать. Дверь кабинета открылась. Все тут же повернулись. Луис Олайсола вышел из комнаты, откуда уже больше десяти лет руководил этим участком. Он уставился в пол, плечи поникли.
        — Держись, Луис! — воскликнул кто-то.
        Раздались еще какие-то слова поддержки, но их было не так уж много.
        Хулия не понимала, присоединилась ли она к ним. Вина хлынула в открытую рану, словно кто-то вонзил кинжал и повернул его.
        Ей потребуется время, чтобы простить себя за то, что она хорошо сделала свою работу.



        26

        Четверг, 25 октября 2018
        Едва Сестеро вышла из машины, она поняла, что это совершенно особенное место. Возможно, во время ежегодного шествия в конце июля Санта-Марта-де-Рибартеме превращается в обычную карнавальную деревушку и гробы здесь несут рядом с уличными торговцами и музыкантами, готовящимися к вечерним танцам. Однако теперь, когда на пороге ноябрь, здесь не было места для вечеринки. Молчаливая церквушка возвышалась над долиной, где в тумане прятались каменные дома.
        — Здесь так красиво, — заметила Сестеро, стараясь не обращать внимания на выжженные холмы, затмевающие панорамный вид. Следы пожара предыдущей осени исчезнут не скоро.
        — Это Галисия, — произнес Хосе Помбо.
        Сестеро подумала об изрезанной береговой линии, вымощенных улицах, пляжах и переполненных лотках торговцев морепродуктами. Все это — Галисия. Но и это место, которому туман и уединение придают таинственный вид, — тоже Галисия. Это подлинная Галисия, территория древних верований и мифов, где смерть, а точнее, страх смерти, становится центром жизни.
        Не успели они дойти до двери церкви, как мужчина в рясе и допотопной шляпе вышел поприветствовать их.
        — Священник, — прошептал лейтенант.
        — Ясно.
        Сестеро быстро прикинула, что ему около семидесяти. Он слегка хромал на одну ногу, но не опирался на трость. Несмотря на худобу, щеки у него были круглые и румяные.
        — Добро пожаловать, лейтенант. А вы, должно быть, из полиции Страны Басков, — он улыбнулся.
        — Сержант Сестеро, Ане Сестеро, — представилась она, пожимая ему руку.
        — Как поживаете? Как вам Галисия? Вы впервые здесь? Как жаль, что в прошлом году случились пожары. Это было такое несчастье.
        Сестеро кивнула с сочувствующим видом и собралась что-то сказать, но Помбо опередил ее.
        — Мы можем поговорить наедине? — спросил он, указывая в сторону церкви.
        Сестеро удивилась. Зачем им куда-то идти? Здесь никого не было, кроме женщины, которая подгоняла двух огромных коров палкой. И их разделяло метров пятьдесят, не меньше.
        — Разумеется. Проходите в ризницу.
        — После вас, — сказал Помбо, пропуская священника вперед.
        Сестеро понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте в церкви.
        — Святая Марта, — объявил священник, остановившись рядом с одной из капелл. Вынув из сундука белый платок, он протянул его полицейским.
        Хосе Помбо, поблагодарив, взял платок. Сестеро постаралась сдержать удивление, когда лейтенант Гражданской гвардии сначала протер обветшалые ноги святой, а затем прикоснулся к своему лицу, после чего опустился на колени.
        Сестеро почувствовала на себе вопрошающие взгляды. Помбо протянул ей платок и жестом показал, чтобы она повторила его действия.
        — Наша святая исцеляет людей со всего света, — заявил священник.
        Сестеро прикусила кончик языка. Пирсинг стукнулся о зубы, и она ослабила давление. Она судорожно размышляла: стоит ли подыграть священнику и совершить ритуал, в который она не верит, или остаться верной своим принципам?
        Помбо сдался и передал платок священнику, который убрал его в сундук, качая при этом головой.
        — Не имеющий веры не имеет ничего, — заметил он, направившись к ризнице.
        Холодный свет пробивался сквозь занавески на единственном окне. На одной из каменных стен висели рясы и праздничное облачение, а также две картины на религиозные мотивы. Однако все это убранство отошло на второй план, стоило только Сестеро заметить гробы у дальней стены.
        — Это те самые, с шествия?
        Из семи гробов один особенно бросался в глаза: белый и миниатюрный, куда поместится ребенок.
        — Это прошлогодние гробы. Было восемь желающих. Никогда раньше столько не было. Почтение перед святой Мартой растет с каждым годом.
        — В эти гробы легли восемь человек? — Сестеро поежилась. — И что это за люди?
        — Обычные люди, как мы с вами. Это же праздник. Играет музыка, ставят палатки с едой, организовывают базар… Это просто шествие, как и любое другое, но при этом особенное, очень особенное.
        — Довольно жуткое, — вставила Сестеро.
        — Ничуть. В день святой Марты мы празднуем жизнь и делаем это, не боясь смерти. Те, кто приезжают сюда, хотят принести благодарность за то, что смогли остаться в живых. Разве это жутко?
        — Простите, я выбрала неподходящее слово, — признала Сестеро.
        Священник принял ее извинения с натянутой улыбкой. Сестеро явно не вызывала у него симпатий.
        — А в котором из них скончалась Исабель Отеро? — Она подошла к гробам.
        Лейтенант Помбо посмотрел на нее с изумлением.
        — Его здесь нет. Это же вещественное доказательство. Он хранится в полиции.
        Сестеро выдохнула.
        — Разумеется, — сказала она, чувствуя себя неловко.
        — Он был похож на этот, — заметил священник, дотронувшись до черного гроба с латунным изображением распятого Христа на крышке. — Мариса, поможешь мне его открыть?
        Из тени появилась женщина. Желтая метелка в ее руках была единственным цветным пятном в ризнице. Ее черные волосы, собранные в строгий пучок, сочетались с траурным облачением. Черными были и ее глаза. Заметив лейтенанта, она улыбнулась.
        Прислужница прошлась метелкой по гробу, а затем повернула ключ, отпирая его. С помощью священника она откинула крышку, и они увидели мягкую белую обивку. Не самое уютное место, куда можно улечься, особенно в летнюю жару.
        — Разумеется, в шествии участвуют гробы без крышки, — сказал священник.
        Сестеро провела рукой по обивке. Под этой мягкой тканью было спрятано орудие преступления. Убийца с тюльпаном крайне изобретательно оборвал жизнь своей первой жертвы.
        — Насколько я понимаю, в этом году Исабель Отеро впервые участвовала в шествии? — сказала она, не отнимая рук от гроба.
        — Кто это сказал? — вмешалась прислужница.
        Сестеро повернулась к Помбо с вопросительным видом.
        — Так записано у меня в деле. Я лично всех допрашивал. А разве не впервые?
        Прислужница пожала плечами.
        — Может, да, а может, нет. В гроб она легла впервые, но это не значит, что она не приезжала сюда раньше на шествие.
        — Так приезжала или нет? — нетерпеливо спросил лейтенант.
        Прислужница снова пожала плечами.
        — Как знать.
        Сестеро начал душить смех. Помбо получил по заслугам. Похоже, что галисийцы тоже раздражаются, когда им не дают конкретных ответов.
        — Как бы то ни было, в гроб она раньше не ложилась, — заметил лейтенант.
        — Именно так я и сказала, — откликнулась прислужница.
        — Когда стало известно, что Исабель Отеро будет среди участников шествия?
        Получив кивок от священника, прислужница открыла тетрадь с датами.
        — В мае она уже сообщила об этом, — сказала она, перелистнув несколько страниц.
        Сестеро вздохнула.
        — Какое это имеет значение? — спросил у нее Помбо.
        — Любые детали важны. Нужно понять, кто знал о том, что Исабель Отеро ляжет в гроб, — ответила Сестеро.
        Священник пристально посмотрел на Помбо:
        — Вы же говорили, что это просто воля случая?
        — Нельзя исключать никаких версий, — ответил лейтенант. — Раньше мы думали, что это дело рук какого-то антиклерикального движения с целью вызвать панику среди местных верующих. Однако открылись некоторые факты, которые обязывают нас пересмотреть дело.
        Сестеро порадовало, что Помбо признал возможность других гипотез.
        — Если Исабель Отеро легла в гроб, чтобы таким образом принести благодарность за исцеление своей сестры, значит, вся ее семья еще с мая знала, что она собирается участвовать в шествии, — заметила она.
        — И не только они. Я уверен, все вокруг знали об этом, — добавил Помбо.
        Священник кивнул.
        — Желающие принять участие в шествии приходят в сопровождении семьи и друзей. Это особенный день в их жизни. Они проживают собственные похороны. Кто из нас хоть раз не задумывался о том, как будет выглядеть его прощальная церемония?
        Сестеро ответ не понравился: слишком широкий круг подозреваемых.
        — Замечали ли вы что-то необычное в день шествия или незадолго до?
        — Все это есть в деле, — вмешался Помбо. — Ведь ничего такого не было? — спросил он, повернувшись к священнику.
        Тот просто покачал головой.
        — А тюльпан вам о чем-нибудь говорит? — продолжала Сестеро.
        Священник и прислужница снова покачали головой.
        — Думаю, на этом все. Можем идти, — заявила Сестеро. Больше в этой отдаленной галисийской деревушке делать нечего. — Спасибо за помощь. Если вы что-нибудь вспомните…
        — Если вы что-нибудь вспомните, у вас есть мой номер телефона. Позвоните мне, — перебил ее Помбо, похлопывая по гробу.



        27

        Четверг, 25 октября 2018
        Капли дождя мягко упали на плечи Хулии, едва она поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей из моря. Ветер жалил, а ступени были скользкими как лед. К счастью, перед уходом она поставила обогреватель на полную мощность и скоро сможет насладиться горячей чашкой кофе в гостиной. Кофе ей нужен не только чтобы согреться. Если Сестеро права, то эту ночь они забудут не скоро.
        День тоже был из тех, что не забывается. После того, как Олайсола покинул полицейский участок, компьютерные эксперты бросились изучать содержимое его компьютера в поисках доказательств его злоупотреблений полномочиями. Принтер распечатал десятки электронных писем — сообщения, отправленные и полученные комиссаром в последние месяцы.
        Когда Хулия просматривала их вместе с Айтором, она чувствовала себя непрошеным гостем в чужой жизни. Однако вскоре реальность доказала, что они действовали правильно. Олайсола и его жена вели личную переписку, где упоминалась Наталия Эчано. Территория бывшего детского лагеря, принадлежащая теперь банку, занимала слишком много места в их переписке. Все указывало на то, что этот участок прекрасно подошел бы для возведения нового здания музея Гуггенхайма, и строительная компания, где работала жена комиссара, хотела приобрести эту землю. На пути у них стояла убитая журналистка, которая со своей радиотрибуны требовала перевести здание лагеря в статус общественной собственности.
        Раз за разом жена спрашивала его об этом деле, и Луис Олайсола раз за разом отвечал, что он говорил с Наталией и обещал сделать ее грязное белье достоянием общественности, если она не прислушается к голосу разума. Он даже писал жене, что установил наблюдение за Наталией, чтобы она почувствовала давление и сдалась.
        С тех пор как Хулия начала работать под началом Олайсолы, она ценила и уважала его, но эти темные дела разочаровали ее. Внезапно она поняла, что ничего о нем не знает. Теперь она не была уверена даже в том, что это Наталия бросила комиссара. Похоже, это деньги и махинации с землей привели Олайсолу к мысли о расставании.
        Купальный халат, ожидавший под навесом, подарил утешительные объятия холодной и влажной коже Хулии. Потемневшее небо казалось почти черным. Бакены, предупреждающие о мелководье, еще не начали мигать зеленым и красным. И хотя Хулия привыкла плавать ночью, на этот раз вечернее купание не принесло ей удовлетворения. Возможно, потому, что оно ставило в прожитом дне не точку, а запятую, и впереди Хулию ждала самая волнующая часть предложения. Пускай она знала, как это предложение начнется, но непредсказуемый конец фразы будет держать ее в напряжении до последней минуты.
        Хулия повернулась спиной к Бискайскому заливу. По телу пробежала дрожь: она представила, что по ту сторону раздвижной двери ее ждет тепло. Она протянула руку, чтобы открыть дверь, но не успела этого сделать. Хулия замерла с протянутой рукой, чувствуя, как в жилах стынет кровь под стать промозглому вечеру.
        На затуманенном из-за разницы температур стекле проступали большие буквы. Эфемерные водяные буквы недвусмысленно сообщали:
        ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ.



        28

        Четверг, 25 октября 2018
        Низкое пасмурное небо плакало над побережьем. Это были тонкие, почти невидимые слезы, но Сестеро чувствовала, как они катятся по ее лицу. Пейзаж потихоньку растворялся в ночи. Совсем скоро все станет черным, и море нарисует новую карту по своей прихоти. Внезапно в тумане зажглись маяки островов Онс и Сальвора, освещая горизонт. Минуту спустя за ними последовали зеленые и красные бакены, помогая ориентироваться проплывающим мимо кораблям.
        Их было немало. Большинство — рыболовецкие суда, возвращающиеся в порт. На их палубах сгрудились горшки для ловли осьминогов и крабов. Они пробирались сквозь лабиринт плотов для выращивания мидий — плавучих платформ, сгруппированных в зонах, наименее подверженных воздействию волн.
        Именно туда пристально смотрела Сестеро. Она ждала, когда вернется вдовец Исабель Отеро. Простая синяя лодка с номерным знаком Понтеведры, который заканчивается на шестьдесят шесть, — так сказали ей на рынке рыбаки. Они также предупредили ее о том, что он по-прежнему страдает после смерти жены.
        — С тех пор он почти ни с кем не разговаривает. Он горюет и проводит весь день в своей лодке. Вряд ли у него столько работы: мидии растут сами по себе. Думаю, он уединяется там, чтобы никто не мешал ему плакать, — заметил один из рыбаков.
        — Ну а ты разве не так же вел бы себя на его месте? — парировал другой.
        — Но надо жить дальше. Плохой ты моряк, коли смерть жены полностью меняет твою жизнь. Пора бы смириться с этим.
        Наблюдая за судами, Сестеро вспоминала этот разговор, который состоялся среди корзин с сардинами, готовых к продаже. Море в бухте Буэу, окруженное мысами, было спокойным, как озеро, и тишину нарушал лишь далекий гул моторных лодок, возвращающихся домой.
        Внезапно раздалась трель мобильного. Сестеро тут же полезла в рюкзак. Как раз в это время должна была развернуться ловушка для наркоторговцев. Жаль, что она так далеко, ей хотелось бы руководить операцией. Хотя на самом деле от ее команды будет мало толку. Операцию проведет оперативная группа из Берроси, а Чема и остальные будут просто зрителями, максимум — массовкой.
        — Черт… — пробормотала она, увидев на экране имя Мадрасо. Едва ли начальник звонит ей, чтобы поздравить. Глубоко вздохнув, она подняла трубку:
        — Сестеро.
        — Как дела в Галисии? Много осьминогов?
        Несмотря на будничное начало разговора, Мадрасо не составит труда развернуть его на 180 градусов.
        — Дождливо, — бросила Сестеро.
        Мадрасо вздохнул.
        — Там вечно идет дождь. Как и у нас… Ане, ты умеешь молиться? — Сестеро промолчала, ответ ему был не нужен. — Вряд ли, это не в твоем стиле. Но можешь начать прямо сейчас. С чего вдруг тебе взбрело в голову лезть в пасть ко льву? Черт побери, Ане, ты ведь глава спецподразделения! Как ты вообще додумалась о ночной охоте на наркодилеров? Это безумие! Одинокие волки хороши для кино. В полиции нужна командная работа.
        — Это было после работы. Что бы ты делал, если бы тебя перевели в другой район, — лежал бы и смотрел телевизор в отеле?
        — Ты никого не предупредила! Тебя могли убить, и никто из твоих коллег не узнал бы об этом… И не заговаривай мне зубы насчет отеля. Айтор тоже там, но он-то никуда не вляпался. Господи, если бы только он мог поделиться с тобой своим здравомыслием…
        Сестеро смотрела на свое собственное отражение в воде — нечеткое, искаженное: капли, падавшие с неба, превращали его в абстрактную картину.
        — Благодаря моему безрассудству мы собираемся накрыть сеть наркоторговцев, — возразила она, чувствуя, что ее гордость уязвлена. — Ты должен поздравить меня, а не отчитывать.
        — Именно поэтому я и прошу тебя молиться, Ане. Если сегодня вечером эту предполагаемую банду схватят, то вас погладят по головке. Но если тебя дезинформировали и ничего не случится, все это повесят на тебя. И Чема во главе группы станет наименьшей из твоих проблем.
        Сестеро молча кивнула. Он прав. Нужно начинать молиться.
        Прощание вышло холодным, без пожеланий и подбадриваний. Сестеро убрала телефон в рюкзак и снова уставилась на спокойное море.
        По-прежнему тишина.
        Вдалеке зазвонил погребальный колокол. Ане пыталась вспомнить объяснение, которое однажды услышала от священника. Если звон замирает на верхней ноте, то хоронят женщину, а если на нижней — то мужчину. Или наоборот?
        Впрочем, какая разница. Этот металлический плач придавал печальный вид пейзажу, и без того привыкшему к прощаниям. Море — источник жизни и богатства на побережье Галисии, но зачастую оно же и пишет последнюю ноту для тех, кто пытается танцевать под звуки его волн.
        К причалу приближалась лодка. Кажется, синяя, хотя из-за прибоя и сумерек разглядеть было трудно.
        — Точно, синяя, — пробормотала Сестеро, когда лодка подплыла поближе.
        К тому же она приплыла со стороны платформы. Значит, это он.
        Детектив машинально обернулась, проверяя, нет ли здесь кого-то еще. И, конечно же, люди здесь были. Рыбаки разгружали дневной улов на тележки, чтобы отвезти их на рынок. За ними, сложив за спиной руки, наблюдали праздные зеваки. Сестеро представила, как они отпускают критические замечания по поводу качества и количества рыбы. Типичная картина во всех портовых деревушках. Здесь всегда найдутся старики, которым только и остается, что делиться воспоминаниями, что в их времена улов был куда больше и лучше.
        Здесь же находились торговцы с рыбного рынка и несколько рыбаков, ловивших рыбу с причала. Однако лейтенанта Помбо здесь не было. Ему бы не понравилось, что Сестеро пропустила его слова мимо ушей.
        Лодка подошла к причалу. Номерной знак совпадал, значит, это не кто иной, как муж жертвы.
        Сестеро в нерешительности пошевелила пирсинг во рту и подошла к понтону, где вдовец пришвартовал лодку. То, что она собиралась сделать, совершенно противоречило правилам. Она не может никого допрашивать за пределами юрисдикции полиции Страны Басков, и уж точно не в Галисии. Однако ей необходимо было поговорить с семьей жертвы, а Помбо, по всей видимости, не собирался ей помогать.
        — Арсенио Вилабоа? Я Ане Сестеро, из полиции.
        Мужчина едва взглянул на протянутый полицейский жетон.
        — Есть какие-нибудь новости?
        — Боюсь, что нет. Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей жены.
        — Тогда что вам нужно?
        Сестеро поняла, что за эти несколько месяцев его совершенно опустошили неопределенность и горе, которые невозможно избыть, ведь винить ему некого. Она больше не могла ходить вокруг да около и тратить время впустую.
        — Мне нужна ваша помощь, Арсенио.
        Мужчина нахмурился. Взгляд его серых глаз был потерянным и измученным.
        — Прошу прощения?
        — Я расследую убийства нескольких женщин, и у меня есть основания полагать, что они связаны с гибелью вашей жены.
        Кивнув, Арсенио Вилабоа спрыгнул на пристань. Он был истощен до крайности. Видимо, так на него подействовала смерть жены.
        — Я так и подумал, что ко мне придут, как только услышал об убийце с тюльпаном. Думаете, это он украл у меня мою Исабель?
        Сестеро вздохнула. Ей не хотелось заходить так далеко.
        — Скажем так: есть улики, связывающие это убийство с преступлениями в Стране Басков.
        — Цветок, понимаю, — сказал Арсенио. — И еще кое-что: город из той картины Пикассо, «Герника». По радио сказали, что два преступления на этой неделе были совершены там. Исабель жила где-то там в юности, правда, где именно, я вам не подскажу.
        Арсенио Вилабоа повернулся спиной, чтобы привязать веревку. Сестеро не торопила его. Она и без того знала, что слезы прорвали плотину на его лице.
        — Извините, — пробормотала она, чувствуя себя неловко.
        Сквозь дождь до них снова донесся похоронный звон. Бухта замолчала при траурных нотах.
        — Антон, тот, что из видеомагазина. После ужина ему стало плохо, — заметил один из рыбаков, готовивших горшки на утро.
        — Говорят, это был сердечный приступ, — откликнулся кто-то.
        — Бедняга, он ведь был совсем молодой.
        — В некрологе писали — пятьдесят три года.
        — Да уж, Бог располагает.
        Вытерев лицо платком, Вилабоа повернулся к Сестеро.
        — Где лейтенант Помбо?
        Сестеро прикусила губу. К этому вопросу она была не готова.
        — Ну… — Чайка нырнула в море в нескольких метрах от нее и появилась с рыбой в клюве. Серебристая чешуя вспыхнула, когда птица взмыла ввысь к крыше рыбного рынка. Вслед за ней погнались другие чайки, и Сестеро решила, что не может ему врать. — Помбо расследует убийство вашей жены, а я расследую новые преступления, где может быть тот же самый убийца. Я из полиции Страны Басков, и у меня нет полномочий здесь. Прошу вас, помогите мне поймать человека, который лишил жизни вашу жену. Помогите мне, пока не стало поздно для других женщин.
        — Я уже рассказал полиции все, что знаю.
        — Я знаю, лейтенант дал мне копию дела. Но два убийства за последнюю неделю все изменили.
        — Я не вижу никаких изменений. Исабель по-прежнему мертва, и я никогда больше ее не увижу. Прошло почти три месяца со дня шествия. И что вы выяснили? Ничего! — Его губы задрожали, и Сестеро испугалась, что он вот-вот разрыдается.
        — Именно поэтому я здесь. Доверьтесь мне. Дайте мне шанс. Всего один шанс. — В голосе Сестеро послышались умоляющие нотки. — В деле есть все ваши показания о днях, предшествовавших шествию. Мне просто нужно выяснить детали. Чем больше я буду знать о жизни вашей жены, тем больше вероятность того, что я найду что-то, что свяжет ее с другими жертвами.
        Арсенио посмотрел на море. Затем кивнул с печальным лицом.
        — Хорошо, — сказал он. — С чего вы хотите начать?
        Сестеро не колебалась.
        — С жизни Исабель в Стране Басков. И, прежде всего, причин ее возвращения в Галисию.
        Внезапно она подумала, что разгадка кроется именно здесь.
        — Не уверен, что я сильно вам помогу. Я тогда не был с ней знаком. С кем вам нужно поговорить, так это с ее сестрой. Она жила там с Исабель. Их родители мертвы, не ищите их.
        Сестеро кивнула. Эта часть истории была ей известна. Ей нужно найти Пилар Отеро, та упоминала, что живет в Сантьяго-де-Компостела.
        — Ваша жена никогда не говорила, почему вернулась из Страны Басков?
        Арсенио пожал плечами.
        — Родная земля всегда тянет к себе. Ностальгия… Исабель почти не говорила о том периоде жизни. Она не любила вспоминать о нем. Не любила оглядываться назад, она всегда жила настоящим.
        Сестеро притворилась, что этот ответ ее удовлетворил, но интуиция подсказывала, что какое-то событие заставило ее отказаться от жизни в Дуранго. И это событие могло оказаться ключом ко всему происходящему.
        — Вам о чем-нибудь говорит имя Мейрас? — спросила она, думая об операции, которая вот-вот развернется в сотнях километрах отсюда, на побережье Урдайбая.
        — Наркоторговец? — равнодушно отозвался вдовец. — Разве он не из Вильягарсия-де-Ароса?
        Сестеро тщательно подбирала нужные слова.
        — У меня есть основания полагать, что он может быть причастен к этому делу.
        — Наркотики? — Арсенио был искренне удивлен. — Это невозможно. В нашей семье все всегда держались подальше от этого дерьма. Хотя поддаться искушению легко. Просто перетаскиваешь несколько тюков туда-сюда и за несколько часов получаешь столько же, сколько за рыбалку днем и ночью целый месяц.
        — То есть вы полностью исключаете какую-либо связь между вашей женой и бандой Мейраса?
        — Совершенно, — тут же ответил вдовец.
        Вот и все, больше говорить было не о чем. Задрав голову к небу, Сестеро ощутила, как по лицу бьют капли. Вдалеке все так же слышался звон, а маяки вели танец света и тени. В галисийских бухтах продолжалась жизнь, по крайней мере, для некоторых.



        29

        Четверг, 25 октября 2018
        Тяжелый воздух побережья наполнил легкие Хулии. Пахло грязью и селитрой, землей и морем. А еще в воздухе витало напряжение от того, что вот-вот произойдет. Пуленепробиваемый жилет на ее теле не помогал от него избавиться, как и знание о том, что в разных точках побережья укрылись двадцать агентов недавно созданного отряда быстрого реагирования, а также катер берегового патруля, готовый заблокировать выход в море.
        Командир подразделения четко дал понять, что в их задачи входит окружить наркоторговцев и подождать, пока наркотики не будут переправлены на водяную мельницу. И только после этого они примутся действовать. До этого никто не сдвинется с места, иначе все будет напрасно.
        Пускай приплывет надувная лодка, пускай лжерыбаки придут к побережью в поисках груза, пусть исчезнут среди топей с тюками под мышкой. Тихо, всем оставаться на своих местах. Ни малейшего движения, пока наркотики не дойдут до штаба наркоторговцев. Если они хотят накрыть всю сеть, придется действовать так. Иначе они отправят курьеров в тюрьму, но не смогут предъявить обвинения тем, кто заправляет всем делом с мельницы.
        — Забавно, что они выбрали мельницу для доставки «муки», — заметил Чема. Он стоял рядом с Хулией, наблюдая за происходящим с верхней террасы замка Артеага.
        Сегодня они всего лишь зрители. Именно отряд особого реагирования в черной с головы до ног униформе, придерживающийся практически военной тактики, будет осуществлять основную часть операции.
        — Я не вижу какого-то особого движения, мы не ошиблись с датой? — спросила Хулия.
        — Спроси у Сестеро. Она ясно дала понять, что высадка будет сегодня. Надеюсь, мы не напрасно подключили ребят.
        Хулия приложила к глазам бинокль ночного видения. Мир через видоискатель окрасился в зеленый, но все было видно четко, как днем. На мельнице не горел свет, казалось, она уснула на воде. Возможно, еще рано. Она посмотрела на часы. Уже почти полночь. Прилив еще не закончился. Скоро даже плоскодонка не сможет проплыть здесь, не увязнув в песчаной отмели.
        — Рыбаки на своих местах, — объявил по рации Айтор Гоэнага. Он находился на первой линии побережья. Неплохой знак, но это не гарантия. Судя по тому, что удалось выяснить Сестеро, они никогда не знают наверняка, когда доставят наркотики. Они идут на свои посты в надежде, что появится лодка и сбросит им тюки, и они смогут заработать несколько сотен евро на переноске груза. Но зачастую они возвращаются домой с пустыми руками.
        — Хотя бы дождь прекратился, — порадовался Чема, потирая руки, чтобы согреться. — Не поверишь, но в Брюсселе погода лучше, чем здесь. Может, там и холоднее, но зато не так влажно. Здесь промерзаешь до костей. И это не говоря уж о дожде.
        Хулия кивнула, продолжая осматривать окрестности через бинокль. Она никак не могла выкинуть из головы анонимное послание, полученное всего несколько часов назад. У нее до сих пор учащался пульс при воспоминании о том, как она в ужасе открыла дверь и бросилась в гостиную за пистолетом в шкафу. К тому времени как она закончила осматривать дом в поисках следов взлома, стекло оттаяло. Надпись исчезла, но смысл ее по-прежнему висел в воздухе.
        — Только не говори, что опять думаешь об этом, — укоризненно заметил Чема. Он провел с ней больше часа, отыскивая отпечатки пальцев в гостиной. Разумеется, безуспешно. Теперь сотрудники лаборатории пытались найти какие-то улики в ее доме.
        — Я уверена, что видела эту надпись.
        — Возможно, тебе стоит установить замок на эту дверь. Ты будешь чувствовать себя в безопасности. Любой может зайти в твой дом со стороны обрыва, пока ты плаваешь.
        Хулия знала, что он прав. Можно же носить ключ как ожерелье или браслет, совсем как в спортивном зале.
        — Так и сделаю, — решила она, возвращаясь к наблюдению. Мозги все еще кипели. К ужасу дня примешивалось горькое послевкусие, оставленное Олайсолой.
        — Что творит этот идиот? Они же его заметят, — возмутилась Хулия, увидев, что кто-то подобрался слишком близко к водяной мельнице.
        Одолжив у нее бинокль, Чема наблюдал несколько мгновений.
        — Это не из наших. Таких толстых у нас нет… Смотри-ка, дверь открыта. Он вышел из мельницы. Наблюдает. Наверное, он один из охранников, о которых говорила Сестеро.
        — Это хороший знак. Если он наблюдает, значит, есть за чем.
        Со стороны грунтовой дороги, ведущей из Артеаги, послышался шум машины. Освещенный фарами густой тростник скрывал ее до тех пор, пока она не затормозила рядом с мельницей.
        — Черная «Ауди Q7», — сказал Чема и вернул ей бинокль.
        Хулия быстро ее заметила. Из машины вышли двое и направились к зданию, обменявшись несколькими словами с толстяком. Вскоре в окнах загорелся свет. Он отражался на воде, которая терпеливо ждала, пока откроются заслонки и активируются шестерни мельницы. Если бы они не сидели в засаде в кустах, вооруженные до зубов, она бы решила, что это прекрасное зрелище.
        — Есть новости на постах? — раздался голос командира по рации.
        — Нет.
        — У нас ничего.
        — Ничего.
        Ответы разборчивые, никаких помех. Повернувшись к Хулии, Чема щелкнул языком.
        — Впереди долгая ночь.
        — А Рауль? — Хулия нахмурилась. Татуировщик не ответил. Ему достался наблюдательный пункт на пляже Лайда, неподалеку от устья. Он должен был первым заметить лодку наркоторговцев.
        Чема включил микрофон.
        — Лайда, прием.
        Молчание.
        Полицейские встревоженно переглянулись.
        — Внимание, Лайда… Лайда. Все в порядке?
        Рауль не отвечал.
        Хулия без труда представила себе дюны, погружающиеся в темноту, и волны, разбивающиеся о берег. Ее напарник должен быть там, затаиться среди тростников, чтобы дать сигнал, которого они все так ждут. Она надеялась, что с ним ничего не случилось. Иногда рации сбоят, вот и все.
        — Тебе нужно было отправить кого-то вместе с ним.
        Чема шумно вздохнул.
        — Легко говорить. Сколько нас всего? Мы не ожидали, что здесь может быть опасно. Это почти в пяти километрах от мельницы… И скорее всего, мы паникуем на пустом месте.
        — Лайда, меня слышно?
        Ответа не было. Хулия беспокойно перебирала ногтями. Эта тишина ей совсем не нравилась.
        — Кто-нибудь видит пляж Лайда со своего места? — раздался голос командира. Он тоже начал волноваться.
        — Отсюда все выглядит тихо, — ответил женский голос.
        Это была одна из сотрудниц подразделения. Хулия мысленно представила ее в монастыре Сан-Мигель-де-Эреньосар. С вершины этой острой горы открывается вид на все устье. В отсутствие вертолета, который не может летать ночью, так они надеются получить вид с воздуха, который позволит им обнаружить что-то интересное этой ночью.
        Хулия еще раз просканировала территорию вокруг мельницы с помощью системы ночного видения. К толстяку присоединился второй охранник. Внутри здания горел свет. Дверь сарая была приоткрыта. Сомнений нет, сегодня все случится.
        Внезапно загорелся зеленый огонек рации.
        — На Лайда все спокойно, — это был голос Рауля. Чема с облегчением кивнул.
        — Где он пропадал? — спросила Хулия.
        Чема пожал плечами в темноте.
        — Наверное, ходил пописать.
        Вдалеке заухала сова. Это не единственное ночное животное. Над замком Артеага то и дело кружили летучие мыши, которых привлекали насекомые, роящиеся вокруг старого уличного фонаря на фасаде.
        Ожидание затягивалось.
        — Почему ты вернулся? — спросила Хулия. Она задавала себе этот вопрос с тех пор, как узнала, что Чема покинул Интерпол.
        — Надоело. Много бумажной работы и мало действий. Я проводил весь день за компьютером. Работа для стариков.
        Хулия прикусила язык, чтобы не сказать первое, что пришло ей в голову.
        — Это была твоя мечта. Ты все бросил, когда тебе пришло предложение. Все.
        Чема ответил не сразу. Не нужно уметь читать между строк, чтобы понять, что это «все» относилось к их роману. Четыре года отношений, выброшенные за борт ради работы, которую он теперь считает никчемной. Все планы совместной жизни, забытые за одну ночь.
        — Сейчас не время, Хулия.
        Она посмотрела на мельницу. Все было тихо, только охранники болтали возле двери.
        — Нет, конечно, наше время прошло. Что случилось с тобой так резко? Я просто хочу понять… Был кто-то еще, да?
        — Клянусь, что нет. Не было никого. Только моя работа. Я поставил все на нее. И проиграл. Думаешь, мне не жаль? — Он бросил на нее расстроенный взгляд, и Хулия едва сдержала слезы. Ей было неприятно признавать, что ее раны до сих пор свежи.
        Луна робко выглянула сквозь облака высоко над Сан-Мигель-де-Эреньосаром, посеребрив пейзаж и лица обоих полицейских.
        — Ты знаешь, сколько боли причинил мне?
        — Я не думал тогда, что ты серьезно настроена. И я уже сказал, что сожалею.
        Хулия сжала челюсти.
        — Ты сожалеешь? О чем? О том, что бросил меня, или о том, что потратил четыре года на бесполезную работу? Ставлю на второе.
        Хмыканье Чемы еще больше распалило ее.
        — Хулия, ты раздуваешь из мухи слона. Тысячи отношений распадаются каждый день. Люди двигаются дальше, это не конец света.
        — Ты повел себя как трус, Чема! Самовлюбленный трус. Сколько раз я тебе звонила? Сотни! Неужели так трудно было поднять трубку после четырех лет вместе? — Хулия была вне себя.
        — Тссс. Они тебя услышат. Операция в самом разгаре.
        Хулия открыла было рот, чтобы послать его подальше, но тут активировалась рация.
        — Приближается лодка, — сообщил Рауль.
        Все остальное тут же перестало иметь значение. Сейчас Хулия — полицейский на операции, и ничего больше. Пусть слезы затуманили ей глаза, она все равно с ног до головы полицейский. Мужчина рядом с ней — не тот, кто бросил ее после нескольких лет отношений, а сержант, которому она подчиняется.
        — Без моего сигнала никто не двигается, — предупредил командир операции по рации.
        Осталась только тишина. Тишина и напряжение.
        Вскоре послышался шум моторной лодки, рокот становился все интенсивнее, чем ближе она на полной скорости подходила к берегу.
        — Вижу ее, — объявил Айтор Гоэнага. — Рыбаки занимают свои места… Лодка уже здесь. Они бросили первый тюк… Два, три… Восемь. Восемь тюков выброшены за борт.
        — На мельнице началось движение, — объявил Чема, глядя в бинокль. — Прибыл фургон для отправки.
        Лодка нарезала круги по морю, как и предупреждала Сестеро. Отвлекающий маневр, чтобы отвлечь внимание от фальшивых рыбаков.
        — Отправляйте патрульный катер. Заблокируйте отступ, — приказал командир.
        — Вас понял. Две минуты, — ответили по рации.
        — Первый рыбак прибывает на мельницу, — объявил другой голос. Хулия представила, как все агенты замерли в напряжении, ожидая сигнала, чтобы броситься вперед. Они проделали большую работу, продумывая укрытие так, чтобы не обнаружить своего присутствия. Ее восхищало то, с какой легкостью подразделение особого реагирования проводит сложнейшие операции. Она хотела бы работать с ними, но ее останавливало то, что тренировочный центр находится в Берроси, отдаленной деревне в горах Алавы. Что она будет делать вдали от моря на протяжении нескольких недель?
        — Они подобрали все тюки. Направляются к мельнице, — объявил Гоэнага.
        Хулия ощутила, как напряглись все ее мышцы. Все решится в течение нескольких минут.
        — Первому отряду приготовиться, — скомандовал командир. — По моему сигналу выступаем.
        Внезапно тишину разорвал звук мотора.
        — Нас обнаружили, — сообщил кто-то. — Они уходят!
        — Черт… — Чема вырвал бинокль из рук Хулии.
        Главари выбежали с мельницы в сторону машины. Дальнейшие события потерялись в неразберихе выстрелов, визга тормозов, прожекторов, превративших ночь в день. Птицы внесли свою лепту в эту какофонию: стаи метались по небу, лихорадочно размахивая крыльями и издавая пронзительные крики. В довершение всего рация взорвалась непрерывными закодированными сообщениями, расшифровать которые были способны только тренированные агенты.
        — Я их перехвачу, — заявила Хулия, увидев, что «Ауди» направляется к замку, откуда они с Чемой следили за операцией. Люди Мейраса не смогут миновать его, если хотят добраться до шоссе.
        — Нет. Они вооружены до зубов, — остановил ее Чема. — Ты разве не слышала автоматные очереди? Ими займутся ребята.
        Хулия высунула голову между зубцами. Машина приближалась. Ее никто не преследовал. Если она хочет помешать им, нельзя терять времени.
        Чема кричал ей вслед, чтобы она остановилась, но Хулия уже мчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступеней. Она без колебаний распахнула дверь как раз в тот момент, когда «Ауди» неслась на полной скорости мимо замка.
        — Стоять! — рявкнула Хулия. Она понимала, что они ее не слышат, но это не имело значения. Указательным пальцем она жала на курок до тех пор, пока в магазине не осталось ни одного патрона.
        Машину занесло, а затем послышался звук удара о деревья вдоль дороги — она попала в цель. Две из четырех шин лопнули, и водитель не смог справиться с управлением.
        — Ложись! — раздался крик сзади.
        Не дожидаясь ее реакции, Чема сбил ее с ног.
        Как раз вовремя. Вспышка — и из разбитого окна автомобиля раздался выстрел. Если бы не он, ее бы убили.
        — Ты свихнулась, — заявил он.
        Выстрелы продолжались, но к ним добавился приказ сдаться. Сюда прибыли бойцы подразделения особого реагирования со щитами и пуленепробиваемыми шлемами. Прошло несколько напряженных минут — они лежали, прижавшись лицом к земле, переполненные адреналином, — но в конце кто-то объявил по рации, что люди Мейраса арестованы.



        30

        Пятница, 26 октября 2018
        От мокрых улиц исходила печаль, которой вторило пасмурное рассветное небо. Магазины вдоль портиков улицы Вилар были закрыты, как и большинство ресторанов, которые к полудню будут кишеть туристами и местными жителями.
        Сантьяго-де-Компостела все еще спал. А она почти не спала, в ожидании новостей об операции против банды Мейраса.
        На углу площади Платериас громко трудилась уборочная машина с вращающимися щетками, заглушая пение фонтана, который на протяжении сотен лет утолял жажду паломников. Сестеро подставила ладони под струю одной из четырех каменных лошадей. Во рту пересохло, и очень хотелось спать. Она встала ни свет ни заря, чтобы первым же автобусом добраться из Понтеведры до столицы Галисии. До возвращения в Гернику ей нужно закончить набросок жизни Исабель Отеро с помощью ее сестры.
        Колокола собора пробили половину седьмого. Время встречи. Сестеро наблюдала за улицами, которые сходились на маленькой площади. Она насчитала не больше полдюжины человек. Один открывал ставни пекарни, другой разносил газеты, кто-то куда-то спешил — молчаливые тени, танцевавшие в той призрачной атмосфере, что создают первые лучи солнца, сталкиваясь с царством уличных фонарей. В этот ранний час все города объединяет отсутствие праздных гуляк: никто не выходит из дома с первыми петухами, если только не нужно спешить на работу.
        — Bos dias[14 - Добрый день (галисийский диалект).].
        Приветствие раздалось сзади. Сестеро обернулась и увидела Пилар Отеро. Она с трудом узнала ее. Куда подевались слезящиеся глаза и это грустное лицо с кладбища? Сестра покойной стала просто другой женщиной. Макияж творит чудеса.
        — Спасибо, что пришли, — сказала Сестеро, пожимая ей руку.
        — Спасибо вам. Лейтенант знает, что вы здесь?
        Сестеро прикусила пирсинг. Неправильный ответ может испортить всю встречу, но ложь — не лучший способ начать ее. Журчание фонтана заполняло повисшую тишину. Она не в состоянии привести убедительные аргументы. Ей срочно нужен кофеин, иначе ее разум не готов к допросам.
        — Могу я угостить вас кофе? — спросила она.
        Пилар Отеро посмотрела на наручные часы.
        — У меня осталась четверть часа. Потом мне нужно открыть магазин. И давай перейдем на «ты», пожалуйста. Иначе я чувствую себя старухой.
        Сестеро шла вслед за ней по улице Хельмирес. Каждая секунда, которая проходит без упоминания Помбо, — уже победа. И немало мгновений прошло в тишине, пока они шли мимо зевающих прохожих и камней, наполненных историей.
        — Расскажи мне все, что помнишь о вашей жизни в Стране Басков, — попросила Сестеро.
        — Значит, ты не считаешь, что моя сестра стала случайной жертвой? — уточнила Пилар. Ее певучая интонация прекрасно гармонировала с меланхоличностью улиц. — Мне хотелось бы верить, что лейтенант прав и что этот проклятый яд предназначался не конкретно Исабель, а любому участнику шествия. Жаль, что я больше в это не верю. Мне нужны ответы.
        Перед пекарней начали разгружать фургон. Запах свежеиспеченного хлеба проник в утреннюю прохладу, и у Сестеро заурчало в желудке. Но сначала нужно выпить кофе.
        — Это здесь. Не возражаешь, если мы возьмем навынос? Так я не опоздаю, — сказала Пилар.
        Сестеро пожала плечами. Главное, чтобы в нем был кофеин, все остальное — неважно.
        — Мне двойной эспрессо, — попросила она.
        — А тебе с молоком, Пилар? — спросила продавщица.
        — Да, Муксия. И помягче. Как твой Мануэль, поправляется?
        Продавщица поморщилась.
        — Лучше, но он этого не заслуживает. Разве с такой простудой можно курить? Я устала беспокоиться о нем, он-то о себе вообще не заботится.
        От кофе на прилавке поднимался пар. Женщины быстро попрощались и вышли на улицу. Сестеро почувствовала себя лучше. Она едва сделала пару глотков из бумажного стаканчика, но резкий вкус уже пробудил вкусовые рецепторы и постепенно начал разливаться по всему телу.
        — Мне этого не хватало. Спасибо, что зашли. Теперь мозг начинает работать. Начнем?
        Пилар кивнула. Ее лицо, раньше казавшееся слегка оранжевым, стало мертвенно-бледным. Уличные фонари погасли, и вместе с их светом с улиц исчезли яркие краски.
        — Что именно тебя интересует? Я не так уж много помню. Это было давно, и я была еще маленькой, когда мы уехали из Дуранго.
        — Понимаю, но я уверена, что ты сможешь мне помочь. Вот увидишь. — Допив кофе одним глотком, Сестеро взяла в руки блокнот и ручку. — Что ты помнишь о смерти отца? Было ли какое-нибудь расследование случившегося?
        — Нет. А если и было, то мама нам ничего не сказала. Это был несчастный случай. Рука попала под станок, и… — женщина поджала губы. — В общем, приятного было мало. Другие рабочие пытались его вытащить, но было уже поздно.
        — Ты говорила, что компания выплатила компенсацию и устроила твою сестру на работу.
        — Все верно. Она начала работать вскоре после смерти отца. Трудилась в конторе. Тогда женщины не делали ничего другого на подобных фабриках. Не знаю, нравилась ли ей работа. Вряд ли, потому что она никогда не говорила об этом. А потом она отправилась в монастырь. Значит, работа ей не нравилась… — Пилар поприветствовала мужчину с собакой, которая обнюхивала каждый угол. Чуть поодаль священник в рясе до пят открывал дверь церкви Святого Биейто. — Просто случившееся с папой стало тяжелым ударом.
        Сестеро записывала каждое слово. Позже у нее будет время спокойно все проанализировать. Сейчас время для вопросов. И у нее сложилось впечатление, что одна тема заслуживает тщательного изучения.
        — Что за монастырь? Она хотела стать монахиней?
        — Не особенно. Она на некоторое время уехала волонтером в Лурд[15 - Лурд — город на юге Франции, один из главных центров паломничества в Европе.], помогала паломникам. Туда приезжает много стариков, это не похоже на путь святого Иакова[16 - Путь святого Иакова — популярный маршрут паломничества, который проходит через северную Испанию и заканчивается в городе Сантьяго-де-Компостела. Считается, что там хранятся мощи апостола Иакова (Сантьяго). Длина маршрута через Пиренеи составляет около 800 км, и дорога занимает в среднем месяц.]. Только старики и калеки ездят в Лурд.
        — И что она рассказывала об этом времени?
        Пилар покачала головой.
        — Она не любила говорить об этом.
        — Как так? Ни о фабрике, ни о Лурде?
        Пилар не обратила внимания на это замечание.
        — Она провела несколько месяцев с монахинями. Это монастырь в Гернике организовал пребывание во Франции. Я подумала, что моя сестра в конце концов станет монахиней. До сих пор помню, как обрадовалась, когда она вернулась.
        — Ты помнишь название монастыря?
        — Точно нет. Не уверена, что вообще когда-либо его знала. Это был орден затворниц, вот и все, что я помню.
        — А что насчет работы на фабрике? Она туда вернулась?
        — Нет, думаю, что она даже не пыталась. Ее отъезд был очень поспешным. Мне ничего не объясняли, я была соплячкой, но наверняка что-то случилось. Несчастная любовь, проблема на фабрике… — Пилар задумалась и замолчала. Покружив в небе, голубь уселся на карниз соседнего дома. — Все произошло за одну ночь. Однажды она вернулась с фабрики, они с мамой закрылись в комнате, а на следующий день уехали в Лурд. Помню, как тихо было в тот день за ужином и что у обеих были красные глаза.
        Ручка Сестеро порхала по бумаге.
        — У тебя есть догадки, что могло случиться?
        — Нет, но я уверена, что это стало причиной отъезда Исабель в Лурд.
        В голове у Сестеро сразу возникло несколько версий. Наиболее правдоподобной казалась та, где Исабель Отеро выступала жертвой домогательств, возможно, со стороны кого-то из руководства. В то время, когда права женщин были далекой утопией, решение уехать с монахинями могло быть совершенно нормальным.
        — Ты никогда не говорила об этом с Исабель? Даже годы спустя? — Сестеро очень удивляло отсутствие диалога между сестрами. Хотя они с Андони тоже мало общаются, ей всегда хотелось верить, что будь у нее сестра, все было бы по-другому.
        — Никогда, — заверила ее Пилар. Она встала и начала ходить кругами. Моросил дождь, но она не стала открывать зонтик, висевший на руке. — После этого Исабель уже никогда не была прежней. Думаю, она жалела, что не осталась в монастыре. Она вернулась потерянной. Сначала я думала, что это из-за того, что она жила среди такого количества больных и пожилых людей, но, скорее всего, было что-то еще. Возможно, она хотела стать монахиней и не знала, как ей решиться запереть себя там на всю оставшуюся жизнь.
        Сестеро обдумала эту версию.
        — Сколько времени прошло между ее возвращением из Лурда и вашим отъездом из Дуранго?
        Пилар начала что-то высчитывать вполголоса, до Сестеро долетали обрывки слов. Наконец, она подошла к детективу.
        — Примерно год. Мы переехали в Виго в восемьдесят первом, а моя сестра вернулась из Лурда в семьдесят девятом. Я это знаю, потому что тогда я училась в средней школе, и мои подружки все удивлялись, когда я говорила, что моя сестра уехала во Францию с монашками.
        Сестеро записала даты в блокнот.
        — Может, что-то случилось в тот последний год перед возвращением в Галисию?
        Пилар покачала головой.
        — Я помню только, что дома царила печаль. Я старалась держаться подальше от них двоих, потому что они были воплощением грусти. — Она внезапно смутилась и замолчала. — Пойми меня правильно, в этом возрасте ты не думаешь о том, что нужно кому-то помочь. Ты просто хочешь веселиться и сбежать от любых домашних проблем… Моя сестра сидела без работы и тосковала, мать была опустошена смертью отца… Однажды мама решила, что лучше вернуться в Галисию, чем сидеть, теряя время и деньги, в Дуранго.
        — Вы тогда были юными девушками. У тебя были друзья, может, даже парень. Разве ты не возражала?
        Пилар фыркнула.
        — Еще как. Я ведь родилась в Дуранго и считала себя басконкой, а не галисийкой. Для меня это была трагедия.
        — А для Исабель? — Сестеро интересовало только это.
        — Ей было все равно. Я же говорила, что у нее была черная полоса. Дошло до того, что я начала во всем винить ее. Если бы Исабель не бросила работу на фабрике, этого бы не случилось.
        Близость рынка начала ощущаться все отчетливее. Вокруг стало больше движения. Люди несли ящики с овощами и тележки, полные рыбы, чьи остекленевшие глаза выглядывали из колотого льда. Покупатели начнут приходить уже через полчаса — все должно быть готово к открытию.
        — Хотите чеснока? Он из Ла-Манчи, не портится целый год, — предложила какая-то цыганка, решив не терять времени даром.
        — Нет, спасибо, — ответила Пилар.
        — Бери-бери, дорогуша, отдаю две связки по цене одной. Глянь, какие крупные. — Цыганка протянула ей перевязанную головку чеснока в пакете, который, казалось, вот-вот лопнет.
        — Нет, правда. Мне пора открывать магазин, — извинилась Пилар, указывая на хозяйственный магазинчик через дорогу.
        Выругавшись сквозь зубы, цыганка ушла в поисках других покупателей.
        — Может, у нее был парень, когда вы жили в Дуранго? — спросила Сестеро. В биографии жертвы по-прежнему оставались белые пятна.
        Вставив ключ в замок на двери магазина, Пилар покачала головой.
        — Нет. Она встретила Арсенио, когда ей было за тридцать, и я не слышала, чтобы она с кем-то встречалась до него. И у нее точно не было никаких любовников. Говорю же, она собиралась стать монахиней. — Она посторонилась, пропуская Сестеро. — Заходи.
        Сестеро поколебалась, раздумывая, не стоит ли ей на этом попрощаться, но в конце концов вошла внутрь. Деревянный пол, истоптанный тысячами людей, едва проглядывал под грудой вещей. Это был небольшой магазинчик: от прилавка вглубь вели три стеллажа, заставленные хозяйственными товарами и мелочами для дома.
        — Магазин основал дедушка моего мужа, — пояснила Пилар. — Муж хотел бы, чтобы одна из наших дочерей продолжила работу в магазине, четвертое поколение. Но я призываю их учиться, потому что это рабский бизнес. Мы продаем все меньше и меньше. Когда старики умрут, у нас не останется покупателей.
        — У Исабель не было детей?
        Пилар покачала головой и включила газовый обогреватель. По магазину быстро распространился характерный запах.
        — Она и слышать не хотела о детях. Уже потом, я думаю, она об этом пожалела, но было уже слишком поздно.
        Сестеро записала это в блокнот, полный каракулей, которые была способна расшифровать только она.
        — У твоей сестры остались друзья детства в Стране Басков?
        — Нет, никого, — ответила Пилар, прибавив температуру. Магазин быстро наполнился теплом. — У меня есть группа в «Вотсапе» с местными. Иногда я приезжаю к ним, иногда они заезжают сюда… Я не смогла вычеркнуть все свое детство одним махом. В отличие от Исабель. В тот день, когда мы вернулись сюда, прошлое для нее как будто перестало существовать.
        Сестеро захлопнула блокнот. На данный момент это все, что ей нужно.


        В мае 1993
        Мне исполнилось четырнадцать. Мое тело менялось, и мама каждое утро с недовольным видом напоминала мне об этом. Никогда еще я так сильно не чувствовал ее отторжение. Буквально каждый день я думал о том, чтобы спросить ее, зачем она меня родила, если я ей так не нравился. Но я так никогда и не решился. Я боялся, что ответ причинит мне больше боли, чем сам вопрос.
        То утро было другим. Отец был дома. Не помню, сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз был дома на мой день рождения, — но это точно было очень давно. В четырнадцать задувать свечи уже неинтересно, но отец предложил мне испечь пирог вместе, чтобы я отнес его в школу и поделился с одноклассниками — это будет особенный день.
        Я не особо загорелся этой идеей, но мне не хотелось его расстраивать. Кроме того, это давало возможность провести время с единственным человеком, которому я был небезразличен.
        Мы растопили шоколад для начинки, и он настаивал, что на пироге нужно написать мое имя. Так он и поступил, используя шприц, который мы держали в ящике для столового серебра. Это был невероятный пирог.
        — А теперь нужно его попробовать. Запомни: всегда нужно праздновать день рождения. Те, кто проводит столько времени в море, как никто это понимают, — сказал он.
        — Почему?
        — Это тяжелая работа. Когда ты постоянно видишь гибель своих товарищей, учишься ценить каждый день.
        Больше он ничего не сказал. Настоящий морской волк не тратит слов даром.
        Он проводил меня до школьных ворот и обнял на прощание. Он снова уезжал в Гран Соль, и я не увижу его еще три недели.
        Пирог был еще теплым, когда я вошел в лабораторию. В то утро у нас были практические занятия. Я почувствовал, как на меня пялятся. Не каждый день кто-то приходил с завтраком для всех. Но хотя все понимали, что это за повод, никто не подошел поздравить меня.
        — Куда ты несешь этот пирог, Кислолицый? — спросил Горка. Он считался главным заводилой в нашем классе. Вид у него был издевательский.
        — Ты не собираешься съесть его в одиночку? — бросил кто-то еще.
        — Конечно, собирается. А с кем ему делиться, если он ни с кем не общается? — насмехалась Айнара.
        — Бирюк!
        Остальные со смехом встречали каждую унизительную реплику.
        Но худшее было еще впереди.
        Не знаю, кто бросил тряпку, пропитанную едкой содой, но она попала мне прямо в лицо. Сначала я почувствовал холод, который выделялся на фоне жара унижения. Потом глаза начали гореть. В них словно всадили тысячу острых кинжалов. Никогда в жизни я не чувствовал такой боли и не испытывал такого издевательства.
        Мой вой смешивался с обидным смехом одноклассников. Я выронил пирог, который превратился в бесформенную массу, и побежал к раковине, чтобы сунуть голову под ледяную воду.



        31

        Пятница, 26 октября 2018
        Сестеро наблюдала за черным руслом реки Силь, откуда открывалась дорога через виноградники и свежепосаженные леса. Одинокие деревни, которые навсегда останутся для нее безымянными, усеивали холмы, переходящие вдали в горы. Дребезжание поезда гармонировало с панорамой, открывающейся из окна, создавая ощущение покоя, который она не могла ощутить. Ей мешало осознание того, что ее ждет длинный и до абсурдности долгий путь. Когда тебе предстоит провести десять часов в поезде, не мешает запастись терпением.
        Из-за забастовки авиадиспетчеров рейсы были отменены, а те немногие, что все-таки летали из Галисии, были переполнены. Допотопный дневной поезд, связывающий побережье Галисии со Страной Басков, оказался лучшим способом вернуться в Гернику — настоящее путешествие из прошлого со средней скоростью не более пятидесяти километров в час.
        Часы на стене подсказали, что едва перевалило за полдень. Чема сейчас допрашивает Мейраса. Сестеро хотелось бы быть там и лично вести допрос. Ведь это благодаря ей Мейраса поймали, а все лавры достанутся ее коллеге. Операция прошла успешно. Мадрасо позвонил, чтобы поздравить ее, и в Министерстве внутренних дел, кажется, были довольны.
        И не только они. Новостные сайты наперебой писали на главных страницах о поимке банды Мейраса. Кое-кто даже, позабыв о презумпции невиновности, заявлял, что именно наркоторговец стоит за преступлениями последних дней. Но Сестеро знала, что такая благосклонность — лишь мираж. Скоро они начнут придираться к каждой мелочи, но сейчас им важно продать публике хорошие новости.
        — Еще кофе, пожалуйста, — попросила она официанта в вагоне-ресторане.
        Оторвавшись от газеты, тот повернулся к кофемашине.
        — Может, сразу двойной?
        Сестеро не возражала. Либо кофеин поможет ей взбодриться, либо она весь день будет клевать носом, тупо уставившись в окно. Она не может себе этого позволить. Ей необходимо найти связь между жертвами. Эта связь точно существует, и искать ее нужно где-то в прошлом, когда Исабель Отеро еще жила в Дуранго. Непонятно только было, какое отношение такие старые дела могут иметь к наркоторговле.
        И не стоит забывать об Олайсоле. Участие бывшего комиссара в спекуляциях, связанных с планами музея Гуггенхайма создать новую штаб-квартиру в Урдайбае, оказалось неприятным сюрпризом. Сестеро надеялась, что он не имеет никакого отношения к убийствам, иначе это ударит по всему полицейскому управлению. Ей не терпелось встретиться лицом к лицу с человеком, который казался таким потерянным во время похорон Наталии Эчано. Слишком много вопросов накопилось.
        Открыв блокнот, Сестеро снова уставилась на биографию женщины, убитой во время шествия. Ей казалось, что она уже знает ее наизусть. Детство в Бискайе, учеба в швейной мастерской, работа на бумажной фабрике в Аморебьете, возвращение в Галисию в девятнадцать…
        — Держите. — Официант поставил чашку на барную стойку. — Готовитесь к экзаменам?
        Терпкий аромат кофе наполнил ноздри Сестеро, пока она обдумывала ответ.
        — Вроде того, — сказала она, не вдаваясь в подробности.
        Официант постоял еще пару секунд и понял, что разговора не выйдет. Повернувшись к кофемашине, он начал протирать панель управления желтой тряпкой.
        — Нам удалось нагнать расписание. Прибудем вовремя, — объявил кто-то в глубине вагона-ресторана.
        Сестеро подняла глаза — это оказался проводник. Улыбнувшись, он выложил на стойку бумажник и связку ключей.
        — Сегодня почти никого, да? — заметил официант.
        Проводник молча кивнул, глядя в расписание.
        — В Барко-де-Вальдеоррас сядут четверо.
        — Четверо, — протянул официант, ставя две чашки в кофемашину.
        Сестеро попыталась сконцентрироваться на работе. В биографии Исабель Отеро зияли огромные дыры. Внезапное увольнение с фабрики, поездка в Лурд… Какое-то событие изменило ее жизнь. Вероятно, здесь крылось что-то еще, помимо смерти отца.
        Она проверила телефон.
        Тишина.
        Никаких новостей от коллег. Как проходит допрос?
        Открыв «Вотсап», она написала сообщение Айтору Гоэнаге.
        Как ваши успехи?
        Буквально через пару минут пришел ответ.
        Они отрицают причастность к убийствам. Доказать их вину будет нелегко.
        Сестеро не удивилась. Пока они не обнаружат улики, они не смогут предъявить людям Мейраса обвинение в совершении этих преступлений.
        Возможно, им стоит сопоставить даты. Включив телефон, она набрала сообщение для Айтора.
        Пришли мне все факты биографии жертв.
        В ожидании ответа Сестеро сделала щедрый глоток кофе. По другую сторону стекла дремала река Силь и одинокие дома на ее берегах. Ни души вокруг — лишь несколько диких уток, которые рассекали водную гладь. Единственным, что нарушало покой, был гудок паровоза каждый раз, когда междугородний поезд Ла Корунья — Бильбао пересекал один из многочисленных перекрестков.
        — Снова пугают нас пенсиями, — заявил официант, протягивая газету.
        — Тебя. Мне осталось всего два года — и я свободен. Вот вам, молодежи, не повезло. Будешь горбатиться до восьмидесяти, — фыркнул проводник, опершись на стойку. — Добавь-ка мне холодного молока в кофе, а то кипяток же. Такими темпами он не остынет даже на подъезде к Понферраде.
        Сестеро уставилась в телефон. Перед ней развернулись годы. На мгновение она ощутила себя незваным гостем в жизни Арасели Арриета. Такое случается с ней каждый раз, когда она изучает чужую историю, ведь за скупыми строками скрывается самое главное в жизни любого человека: радости и печали, мечты и разочарования.
        В этих строках нет ничего подозрительного. Найти связь будет нелегко.
        Поезд затормозил, и в окне показался перрон станции. Сестеро захотелось вернуться на свое место — инстинкт, свойственный каждому путешественнику, желание защитить свое место от новых пассажиров. Но уже через несколько секунд она отбросила эту мысль: на платформах, как и в самих вагонах, почти никого не было.
        — Еще кофе? — отвлек ее официант, заметив, что она допила порцию.
        Сестеро покачала головой.
        — Спасибо, — пробормотала она. Поезд тронулся. В пейзаже за окном виноградники начали уступать место ржаным полям, зеленые побеги набирали силу с каждой минутой. Широкие кастильские равнины гордо заявили о себе.
        Жаль, что то же самое нельзя сказать об их прогрессе.



        32

        Пятница, 26 октября 2018
        В бокале зазвенел лед, оттеняя грохот волн, разбивающихся о дамбу. Одна из чаек, спящих на карнизах зданий рядом с доками, то и дело издавала протяжный вопль, который быстро подхватывали ее товарищи. Больше ничто не нарушало спокойствия этого вечера в Мундаке, октябрьский день потихоньку угасал.
        Хулия посмотрела на Айтора, который отошел от них подальше, прижав к уху телефон. На его лице появилась дурацкая улыбка — он разговаривал то ли со своей дочерью, то ли с падчерицей, — и она задумалась: неужели она не захочет однажды испытать эти чувства? Будь проклят этот дамоклов меч биологических часов. Ее время на исходе, завтра может быть уже слишком поздно — Хулия переживала, что пожалеет об этом, когда ничего уже нельзя будет поделать. Но ей было слишком страшно. Она не хочет больше страдать, не сможет снова вынести этот ужас.
        — Невозможно это пить. Жжет как в аду, — пожаловался Чема. — Пойду попрошу заменить. Попробуй свой.
        Хулия сделала глоток томатного сока. Официант переборщил с острым соусом, губы покалывало.
        — Очень остро, но я могу это пить.
        Чема исчез в баре, и музыка, доносившаяся оттуда, пробудила у Хулии воспоминания о вечеринках времен ее юности.
        — Ну и мужики у нас. Бросили нас в одиночестве, а я только хотела произнести тост, — рассмеялась Сестеро, сдирая этикетку с бутылки пива.
        Это она предложила пропустить по стаканчику в Мундаке после работы. Почему бы им не отпраздновать арест банды наркоторговцев?
        — Наконец-то день без дождя. Говорят, что так будет все выходные. Не знаю, верить или нет, — заметила Сильвия, подняв банку пива ввысь.
        Они сидели на верхней ступеньке лестницы, откуда можно было спуститься к лодкам и траулерам в гавани. Хулия запрокинула голову. Легкий ветер с юга согревал эту ночь, а небо было почти чистым.
        — Давно пора. Этот дождь уже начинал надоедать, — согласилась она.
        — Надоедать? — воскликнула психолог. — Это просто невыносимо. С тех пор, как я сюда переехала, у меня кости ржавеют. Не знаю, какое доисторическое племя додумалось заселить эту местность, но они понятия не имели о хорошей жизни.
        Сестеро и Хулия рассмеялись. Сильвии нет равных, когда дело доходит до преувеличений.
        — Ну что вы смеетесь. Вам это кажется нормальным, потому что вы здесь родились, но это просто вредно для здоровья.
        — Сколько ты уже здесь? — спросила Хулия.
        — Три года, а кажется, что вечность, — ответила Сильвия.
        Сделав глоток, Сестеро покачала головой.
        — Я бы в жизни не переехала в другой город ради парня, — сказала она, глядя на пришвартованные лодки.
        Сильвия положила ей на плечо свободную руку.
        — Не зарекайся. Я думала точно так же, ну и посмотри, к чему это привело. Но это того стоило.
        Сестеро продолжала настаивать, что с ней этот номер не пройдет. Хулия не знала, что сказать. Ей не хотелось даже думать об этом, когда ее чувства в полном раздрае.
        — Хулия, у меня к тебе личный вопрос, если ты не против, — сказала Сестеро.
        — Давай.
        — Что творится между тобой и Чемой? Между вами искры летят, когда вы разговариваете.
        Хулия глубоко вздохнула. Она знала, что этот разговор рано или поздно состоится.
        — Мы встречались. Все было серьезно — или я так думала. Но в одночасье все изменилось. Ему предложили работу в Интерполе, и больше его ничего не интересовало. Карьера здесь, карьера там… Он бросил меня, уехал в Брюссель, и больше я о нем ничего не слышала. Мне было тяжело это пережить.
        — От него не было ни слова? — удивилась Сильвия.
        — Ни словечка. А потом нас внезапно назначили в одно и то же подразделение.
        Сестеро поморщилась.
        — Паршивая история, сочувствую.
        — Я больше переживаю о том, как бы наши разногласия не повлияли на атмосферу в команде.
        — Ничего подобного. Кроме того, мне нравится, когда кто-то время от времени ставит его на место, — заметила Сестеро.
        Хулия расхохоталась. С карниза кинулась вниз чайка, заметив рыбу, плавающую вверх брюхом между двух лодок. Остальные не теряли времени. Они сорвались вслед за ней, и залив огласили крики хаотично летающих птиц.
        — Как давно это случилось? — спросила Сильвия.
        — Четыре года назад.
        — И что ты теперь к нему чувствуешь? — продолжала психолог.
        На редкость сложный вопрос. Что она чувствует к Чеме? Хулия открыла рот, собираясь сказать: ничего, все давно позабыто. Но, возможно, всего неделю назад, до того, как работа снова свела их, это было правдой — а теперь нет. Он вернулся — и самая глубокая рана в ее жизни снова кровоточит.
        — Все сложно, — ответила она, не желая вдаваться в подробности.
        — Сложно? — возмутилась Сестеро. — Этого еще не хватало! Даже не думай о нем.
        — Я так понимаю, у тебя нет парня? — со смешком спросила Сильвия.
        Сестеро потрясла головой.
        — Нет. Друзья есть, парня нет. Я за секс и веселье, никаких обязательств. — Допив пиво, она мотнула головой в сторону бара. Оттуда шел Чема с томатным соком в руках. Этот разговор придется отложить до лучших времен.
        — Твой точно не нужно заменить? — спросил он у Хулии. — Не понимаю, как ты можешь это пить. У меня во рту пожар.
        — Мне нравится такая острота.
        — А что Айтор? Все еще болтает по телефону со своей писательницей? — Чема оглянулся в поисках коллеги.
        Сестеро указала на силуэт в дальнем конце дамбы. Судя по светящемуся экрану мобильного, он разговаривал по видеосвязи.
        — Наверное, общается с Сарой. Он делает это каждый день перед тем, как Лейре уложит ее спать.
        — Сколько ей лет?
        — Два с половиной. — Сестеро пришлось сделать подсчеты.
        — А я читала некоторые из ее книг, — заметила Сильвия.
        — Лейре Альтуна? Она вроде известная писательница. О чем ее книги?
        — Детективы. Очень неплохие. Раньше, кажется, она писала женские романы.
        — Резкий поворот, — усмехнулся Чема и взмахнул рукой. — Смотрите, он закончил.
        Айтор подошел с довольным видом, застенчиво улыбнулся, чувствуя на себе всеобщее внимание, и наклонился за пивом.
        — Ну что, теперь все в сборе? — спросила Сестеро. — Я хочу, чтобы вы знали, как я горжусь группой, которую мне выпала честь возглавить. Вы лучшие. Убийства, наркоторговля — с чем мы только не столкнулись за последние несколько дней. — Она подняла бутылку будто бокал. — За нас! За Отдел по расследованию особых преступлений!
        Звону стекла вторили крики чаек, которые продолжали ссориться на причале. Сестеро про себя порадовалась, что вдовец Арасели Арриета, который над ней издевался, теперь проведет долгое время за решеткой. Он был арестован в ходе операции против наркоторговцев с грузом наркотиков, и ему предъявят серьезные обвинения. Жаль, что его не будут судить за домашнее насилие, но, по крайней мере, он не останется безнаказанным.
        — За тебя, Сестеро. Без тебя мы бы не накрыли сеть Мейраса. — Хулия чокнулась с ней томатным соком.
        Чема, явно недовольный ее словами, скривился.
        — Нельзя поздравлять ее с тем, что она подвергла себя лишнему риску и самовольно отправилась в логово льва. Мы команда, и Сестеро поступила неправильно, — возразил он.
        — Давай без нравоучений, — сказала Хулия. — Главное, что мы арестовали наркоторговцев. Хватит, давайте просто наслаждаться успехом.
        В группе повисла напряженная тишина. К счастью, на помощь пришла Сильвия.
        — Какие планы на выходные? Вы вернетесь домой? — спросила психолог, обращаюсь к Айтору и Сестеро.
        — Я останусь. Завтра поеду в монастырь, чтобы выяснить, почему Исабель Отеро бросила все и уехала в Лурд. Айтор едет в Пасайю. Насколько я помню, в воскресенье у него конкурс красоты, — ответила Сестеро, подмигивая другу.
        — Какой конкурс? — У Хулии отвисла челюсть.
        — Это был секрет, — протянул Айтор, щелкнув Сестеро по плечу.
        — Ты что, модель? — Чема не верил своим ушам.
        — Вроде того, — со смехом сказала Сестеро.
        — Ане, ну хватит, — упрекнул ее Айтор, но его глаза смеялись, — какая из меня модель? Это Антоний, мой лабрадор. Я иногда вожу его на выставки.
        Хулия расхохоталась — и не только она. Айтор не обиделся, просто пожал плечами. Он уже привык к тому, что его хобби вызывает такую реакцию.
        — Иногда, ну-ну. Не пропускает ни одного соревнования. Лейре запрещено в этом участвовать, — насмешливо добавила Сестеро.
        — А сама-то! — Айтор притворился обиженным. — Ты рассказала им, что играешь на ударных?
        — Да вы просто полны сюрпризов! — воскликнула Сильвия.
        — Я играю в женской рок-группе со своими подругами Нагоре и Олайя. Группа называется «Ламии»[17 - В баскской мифологии ламии — сверхъестественные существа, предстающие в образе красивых женщин. Вместо ног у них могут быть козлиные копыта, утиные лапы или рыбий хвост.].
        — Это ведьмы?
        — Кто, ламии? — Сестеро не могла поверить, как можно прожить несколько лет в Стране Басков и не знать этого. — Они что-то вроде русалок, только на поверхности. Они очень красивые, а вместо ног у них копыта.
        — Так они злые или добрые? — не унималась Сильвия.
        Сестеро задумалась.
        — Они себе на уме. Если их потревожить, они могут отомстить, но тем, кто нуждается в помощи, они помогают. Так, например, они всегда помогали женщинам, которые рожали в деревнях… В целом люди уважают их, даже боятся. Так что, знаете, будьте с нами очень осторожны.
        Смех полицейских нарушил ночную тишину. Потревоженные чайки улетели в сторону дамбы, подальше от веселой компании.
        — Еще по одной? — предложила Сестеро.
        Хулия кивнула. Она не возражала. Отличная была идея выпить после работы. Даже Чема расслабился и стал походить на того самого Чему, в которого она влюбилась, — способного посмеяться над собой, а не скованного и зажатого узлом галстука.
        — Уже поздно, давайте в другой раз.
        Ну, конечно, это Чема. Почудилось.
        — Ты когда-нибудь была в Сан-Хуан-де-Гастелугаче? — спросила Хулия у Сестеро. — Если хочешь, съездим туда завтра после монастыря. Там здорово. И дракон на твоей шее оценит Драконий Камень из Игры престолов[18 - Эпизоды популярного сериала «Игра престолов», действие которых происходит на вымышленном острове Драконий Камень, снимались на Гастелугаче.].
        Сестеро дотронулась до татуировки и рассмеялась.
        — Да что вы все заладили, дракон да дракон. Вы ничего не смыслите в баскской мифологии. Но да, я буду рада съездить. Раз мы свободны, а дождя не предвидится, нельзя упускать такой шанс.
        — В субботу? Вы с ума сошли? — вмешалась Сильвия. — Выберите другой день. С тех пор как сняли сериал, по выходным туда устраивают настоящее паломничество.
        Хулия поморщилась.
        — Ты права. Съездим на следующей неделе. И Айтор сможет присоединиться.
        Айтор вскинул руку.
        — Эй, мы здесь не так надолго. Как только мы сможем доказать, что эти преступления — дело рук наркоторговцев, нас и след простынет.



        33

        Суббота, 27 октября 2018
        За дверью послышался пронзительный металлический звонок — совсем как в школе.
        — Ну и ну. У меня теперь в ушах звенит. — Хулия отдернула руку.
        Сестеро рассмеялась.
        — Они, наверное, глухие. Едва ли тут есть кто-то молодой.
        Деревянные двери открылись почти сразу.
        — Надо же, самые красивые полицейские в регионе… — поприветствовал их мужчина с густой челкой и в темных очках, выходя из тени. Это был продавец лотерейных билетов. Он тут же предложил им один из купонов, висевших на груди. — Отказываетесь от выигрыша, которого хватит на всю жизнь? Входите, входите. Я уже ухожу. Кажется, у них еще осталось миндальное печенье. Вкуснее в округе вы не найдете.
        Едва он отошел на несколько шагов, как Сестеро повернулась к Хулии.
        — Разве этот парень не слепой? Каждый раз, когда я прохожу мимо, он все время что-то говорит о моей внешности, но ведь он всегда в очках и с тростью.
        — Кто, Креспо? Ну да. У него очень слабое зрение, он видит только то, что прямо перед лицом, но ему это не мешает. Мы вместе учились. Когда мы ходили на вечеринки, он клеил всех подряд.
        Они вошли внутрь, и с другой стороны вертушки кто-то откашлялся, прерывая их болтовню.
        — Пресвятая Дева Мария, — поприветствовал их бархатистый голос.
        — Без греха зачатая, — подхватила Хулия. — Добрый день, сестра. Мы из полиции и хотели бы задать несколько вопросов настоятельнице. Не будете ли вы так любезны попросить ее уделить нам пару минут?
        — Полиция? О Боже… Что-то случилось?
        Хулия повернулась к Сестеро, но та просто кивнула ей, чтобы она продолжила. Сама Ане быстро оглядела комнату с каменными стенами. Главным здесь было изображение Богородицы, но именно старинная деревянная вертушка в стене напоминала о том, что они находятся в прихожей закрытого женского монастыря.
        — Ничего серьезного. Обычное дело, но нам нужно поговорить с настоятельницей. И это срочно.
        Сестеро оценила, что Хулия не хотела тревожить этих женщин, привыкших к размеренной жизни. Но они сделают это, если не останется другого выбора.
        Монахиня помолчала. Замечание о срочности она явно пропустила мимо ушей.
        — Это невозможно.
        — Почему? Она не в монастыре? — вмешалась Сестеро.
        Монахиня не двигалась с места. Слышно было только ее дыхание.
        — Она нездорова.
        Хулия с досадой посмотрела на Сестеро.
        — А с кем мы можем поговорить? Возможно, с вами? — сказала она, повернувшись к монахине.
        — Но что мы знаем? Наша жизнь проходит в молитве. Мы не покидаем стен монастыря.
        Сестеро начала терять терпение. Ей что, придется запросить ордер на обыск, чтобы задать формальные вопросы этим монашкам? Она знала, что здесь могут возникнуть затруднения, поскольку иногда судьям мешают их религиозные убеждения.
        — Сестра, одна из убитых женщин была как-то связана с этим монастырем, — сказала она, переходя к делу.
        — О Боже! Одна из тех, что с тюльпанами? — спросила монахиня.
        — Я и не знала, что новости об этом дошли и до вас, — заметила Сестеро, не скрывая удивления.
        — Частое заблуждение, — ответила монахиня. — Вы, снаружи, думаете, что мы отвернулись от мира. Но у нас есть телевидение, есть радио… Даже интернет и социальные сети. Несколько месяцев назад монахини из монастыря Ондаррибия прославились, выразив поддержку той девушке, жертве «Ла-Манады»[19 - Речь идет о резонансном для Испании деле Ла-Манада («стая»). В 2016 году пятеро мужчин изнасиловали 18-летнюю девушку в Памплоне. Сравнительно мягкое решение суда (девять лет лишения свободы) вызвало масштабные акции протеста по всей стране.]. Если мы хотим молиться о несчастных, нам нужно знать, что происходит снаружи. А там все очень плохо. С таким количеством зла, которое творится повсюду, наши молитвы никогда не закончатся.
        — Мы можем поговорить о том, что привело нас сюда? — вмешалась Хулия.
        Снова тишина, и снова внимательный взгляд в тени, изучающий их сквозь решетку.
        — Подождите минуту. Я посмотрю, что можно сделать.
        Послышались удаляющиеся шаги.
        — Она нездорова, — шепотом передразнила ее Сестеро.
        — С кем-то мы да поговорим, — также шепотом ответила Хулия.
        Шаги замерли, монахиня поднялась на второй этаж.
        — Я и не знала, что ты так хорошо управляешься с монашками, — весело сказала Сестеро.
        — Я ходила в религиозную школу. Мамины причуды. Она никогда не пропускает воскресную мессу.
        Сестеро подумала о своей матери. Ей трудно было представить, что та может пойти в церковь по своей воле. Разве что на свадьбу, похороны или по другой необходимости. Такое отношение она передала и своим детям. Ни Ане, ни ее брат не верили в бога, и Сестеро это нисколько не расстраивало. Возможно, она придет к вере с годами, на закате жизни. Может, да, а может, нет.
        — Ты верующая? — спросила она Хулию.
        Та перевела взгляд на изображение Девы Марии и ответила не сразу.
        — Нет, но я могла бы быть буддисткой, — призналась она.
        Послышались шаги. Сверху спускались несколько человек.
        — Как Ричард Гир?
        Хулия рассмеялась.
        — Вроде того. Три года назад я уехала в Таиланд на месяц. Хотела научиться медитации и записалась в храм посреди джунглей. В Чианграе — это там, где дети застряли с тренером в пещере…[20 - В июне 2018 года 12 подростков из футбольной команды во главе с тренером оказались заперты в пещере в результате наводнения. Они провели в заточении больше двух недель. Спасательная операция широко освещалась в СМИ.]
        — И вернулась ты уже буддисткой, — закончила за нее Сестеро. Шаги приближались, и пора было заканчивать разговор.
        — Не совсем, но я никогда не чувствовала такого умиротворения.
        Раздался щелчок, когда кто-то приподнял решетку с другой стороны.
        — Сестра Кармен поможет вам, — произнес тот же голос, что и раньше.
        Деревянный засов прошел со скрипом сквозь петли, которые не мешало бы смазать.
        — Возьмите ключ и откройте вон ту дверь. Она ждет вас внутри.
        Протянув руку, Хулия взяла ключ.
        — Благодарю, сестра. Да воздаст вам Господь, — сказала она, поворачиваясь в поисках двери.
        — Я буду молиться за вас, — ответил голос на прощание. — Да, вот эта справа. Заперта на два оборота.
        Сестеро проследовала за Хулией в следующую комнату. Первое, что пришло ей на ум при виде решеток, которые делили комнату пополам, — это тюрьма. Монахиня стояла с одной стороны решетки, а они с другой, и удивительнее всего было то, что они стали затворницами по собственной воле.
        — Пресвятая Дева Мария.
        — Без греха зачатая, — хором ответили полицейские.
        — Сестра Тереса сказала мне, что вы хотели видеть настоятельницу. К сожалению, она очень больна и не сможет принять вас. Надеюсь, я смогу вам помочь. Я сестра Кармен.
        Она была на удивление молода, не больше сорока лет.
        — Нам нужна информация о том, что случилось в 1979 году, — объяснила Сестеро. Монахиня, которая, вероятно, еще не родилась в то время, едва ли им поможет.
        — Это сложно, — признала сестра Кармен. — Я здесь восемь лет. Была послушницей в Лерме, а потом приехала сюда. В Гернике нужны были монахини.
        — Мы можем поговорить с кем-то из сестер, кто в то время был в монастыре? — спросила Хулия.
        Монахиня задумчиво кивнула.
        — Одну минуту. — Она встала и вышла из комнаты.
        Шаги замерли неподалеку. В коридоре послышался шепот.
        — Она такая молодая, — вполголоса сказала Сестеро.
        — Я подумала о том же, — призналась Хулия. — Что могло сподвигнуть женщину ее возраста стать монахиней?
        — Да кто ее знает. Тихо, она сейчас вернется.
        Сестра Кармен показалась у двери, но пропустила вперед другую монахиню. По возрасту новоприбывшая больше соответствовала образу, который нарисовала для себя Сестеро.
        — Пресвятая Дева Мария…
        После уже привычного ритуала монахиня указала на стол, на который опирались полицейские, и с упреком посмотрела на сестру Кармен.
        — Принеси же им что-нибудь, дочь моя. Ох уж эта молодежь. Что у них только в голове?
        — Не утруждайте себя, — сказала Сестеро. — Мы просто хотели бы задать вам несколько вопросов.
        Слегка покачав головой, женщина села рядом с решеткой. Под рясой угадывались округлые формы. Ее лицо, однако, не выражало того дружелюбия, которое излучала сестра Кармен.
        — Садитесь, — велела она, указывая на стол, который занимал большую часть стороны, отведенной для посетителей. — Раньше эта комната была постоянно открыта. Мы кормили нуждающихся. — Монахиня вздохнула. — Нам пришлось отказаться от этого. У нас все украли. — Она указала на голую стену. — Здесь висела картина, которую нам подарил один местный художник из Герники. Не помню, как его звали… Вы должны знать. Его еще выгнали из Парижа… Нет? Ну что же, вы слишком молоды, чтобы это помнить. Главное, что ее забрали. Однажды даже распятие исчезло… Теперь людям нельзя доверять.
        Сестра Кармен вернулась с металлическим подносом и просунула его снизу на их половину.
        — Ты принесла миндальное печенье?
        — Да, сестра Тереса. Печенье и бисквиты.
        — Налей им немного вина.
        — Нет, нет. Мы на службе, — отказалась Хулия.
        — Да ну что вы… Оно пьется как вода, — настаивала монахиня.
        Сестеро не смогла подавить вздох. Почему все так ужасно долго тянется?
        — Мы хотели спросить вас об одной девушке, которую много лет назад отправили в Лурд, — сказала она, устав от церемоний.
        Монахиня поднесла ко рту одно из печений, которые сестра Кармен принесла и ей.
        — Ммм… Только что из печи. Все еще теплые, как я люблю. Сядь, дочка, посиди с нами, — она указала второй монашке на свободный стул.
        Сестра Кармен подчинилась.
        — Я спрашивала… — начала Сестеро.
        — Знаю, знаю, — отмахнулась монахиня. — Я пытаюсь вспомнить. В мои годы память уже не та, что у вас. Доживите сначала до шестидесяти, а там посмотрим… Жаль, что настоятельница не может вас принять. У нее всегда была отличная память.
        — Нам сказали, что она больна, — вставила Хулия.
        — Очень, — кивнула монахиня. На ее лицо набежала тень.
        — И все из-за огорчения, — добавила сестра Кармен.
        — Огорчения?
        Монахиня с серьезным видом кивнула. Прежде чем она успела ответить, сестра Тереса подалась вперед и заговорила, понизив голос, будто делилась секретом.
        — К нам влезли воры. Такое уже случалось. У нас то и дело обирают ящик для пожертвований. Ни уважения, ни совести. Красть перед святым распятием!
        Сестеро и Хулия обменялись скептическими взглядами.
        — И это так огорчило настоятельницу?
        — На этот раз стало еще хуже. Они пробрались в монастырь, пока мы спали, решив, что мы храним что-то очень ценное. Люди уверены, что в церкви полно богатств, но здесь ничего не осталось, — заметила сестра Тереса.
        — Я не помню никаких заявлений. Когда это было? — Хулия нахмурилась.
        — Около шести месяцев назад.
        — Семи, — уточнила сестра Кармен.
        — Семи, — поправилась сестра Тереса. — Разумеется, мы никуда не обращались. Мы уже давно перестали подавать заявления. Какой в этом смысл? Хоть раз кто-нибудь решил проблему с ящиком для пожертвований? Нет. Вот и все. Полиция плевать хотела на каких-то бедненьких монашек.
        — Они похитили деньги? — спросила Сестеро.
        Монахини одновременно покачали головой.
        — Не нашли, — радостно заявила сестра Кармен. Ее лицо светилось от гордости.
        — У нас особо ничего и не было. Не думайте, что на наши средства можно вывести общину из нищеты, — поспешила вставить другая. — Этого хватает, чтобы содержать себя и время от времени делать ремонт, ведь здание очень старое, а государство никак не помогает нам с реставрацией.
        — Я так и не поняла, что же случилось с настоятельницей? — вмешалась Сестеро. — На нее напали?
        Сестра Тереса скорбно поджала губы.
        — Вечером ничто не предвещало беды, но утром мы нашли ее без сознания. Ее увезла «Скорая», и она несколько недель провела в больнице в Басурто. Там хорошие врачи… Но сделать ничего нельзя. Она в коме. — Монахиня то и дело печально покачивала головой. Сестра Кармен подле нее тихонько молилась. — Теперь мы ухаживаем за ней здесь. Где ей быть, как не с сестрами?
        — Мне очень жаль, — пробормотала Сестеро, сбитая с толку. Судя по выражению лица Хулии, она тоже ничего не понимала. — Но какое отношение это имеет к ограблению?
        — Это случилось в ту самую ночь, — пояснила старшая монахиня. — Настоятельница, должно быть, услышала шум, встала и обнаружила злоумышленников. Не знаю, напали ли они на нее или она просто испугалась, но мы нашли ее без сознания в коридоре. Затем подоспела сестра Кармен и увидела, как кто-то сбегает вниз.
        Молодая монахиня кивнула.
        — Поверить не могу, что вы решили не сообщать об этом в полицию, — сказала Сестеро. — К вам пробрались грабители, настоятельница впала в кому, и никто не собирается ничего делать… Это невероятно!
        — Но мы же отвезли ее в больницу, — запротестовала сестра Кармен.
        — И все равно не уведомили полицию? — возразила Сестеро.
        — У нас ничего не пропало. Да и что бы вы сделали? — Сестра Тереса с вызовом посмотрела на нее. — Пришли, перевернули бы все вверх дном и стали бы копаться в наших вещах. А в результате? Ничего, как обычно!
        — Что сказали врачи? — вмешалась Хулия, прерывая поток упреков.
        — Что она впала в кому. Ее мозг получил необратимые повреждения. Ей не хватало кислорода. На все воля Господа, — сказала сестра Кармен.
        — Мы можем ее увидеть? — спросила Сестеро. Из ее голоса исчез любой намек на дружелюбие.
        Сестра Тереса тут же покачала головой. Она тоже отбросила притворную сердечность.
        — Вам ни к чему видеть бедную старуху, прикованную к постели. Это оскорбление ее достоинства.
        Сестеро посмотрела ей в глаза. Вся эта история ей совершенно не нравилась.
        — До этого мы спрашивали о девушке, которую отослали в Лурд в 1979 году. Мы хотим понять, почему она бросила работу и решила уехать с вами, — сказала Хулия. Сестеро мысленно поблагодарила ее за смену темы.
        Сестра Тереса неспешно кивнула.
        — Мы много кого отправили во Францию, не ее одну. Это были слабые девушки. Вокруг столько грехов, которым подвержены молодые. Их семьи отдали их нам, чтобы мы могли вернуть их на истинный путь, указанный нам Господом. — Монахиня отпила глоток вина и продолжила: — Несколько месяцев, иногда год, вдали от дома и мирских искушений. В Лурде столько дел, так много больных, нуждающихся в помощи при паломничестве. Они славно потрудились на благо нашей общины.
        — Вы помните Исабель Отеро? Она была дочерью галисийских иммигрантов. Мы знаем, что она оказалась здесь в 1979 году. Нам очень поможет все, что вы сможете вспомнить, — сказала Сестеро.
        Покачав головой, сестра Тереса съела еще одно печенье.
        — Разве можно вспомнить что-то конкретное? Здесь побывало столько девушек, что я не смогу вспомнить ни одного имени.
        В кармане толстовки Сестеро завибрировал телефон. Сообщение от Айтора — он изучал биографию жертв, и на этот раз ему удалось обнаружить нечто важное:
        Арасели Арриета тоже провела несколько месяцев в Лурде.
        У Сестеро перехватило дыхание. Она не отрываясь смотрела на сообщение. Монастырь только что стал связующим звеном между жертвами. Подняв взгляд, она обнаружила, что сестра Тереса смотрит прямо на нее.
        — Имя Арасели Арриета вам о чем-нибудь говорит?
        Монахиня покачала головой: ничего.
        — Разве это не та женщина, которую убили несколько дней назад? — спросила сестра Кармен.
        Сестеро протянула телефон Хулии, и та удивленно вскинула брови, прочитав сообщение Айтора. Следом он написал, что это случилось в тот же год — 1979-й.
        — А имя Наталии Эчано? — спросила Хулия.
        Сестеро задумалась. Что, если и журналистка побывала в монастыре?
        — Конечно, она же работала на радио. Чтобы знать обо всем, что происходит в Урдайбае, достаточно слушать ее программу, — ответила сестра Тереса.
        Сестеро сжала челюсти. Эта женщина вечно уходит от прямого ответа.
        — Сестра, нам понадобится список женщин, которых вы отправили в Лурд, — сказала Хулия.
        Монахиня оперлась на подлокотники кресла, чтобы встать.
        — Приходите завтра. Нет, завтра воскресенье, день Господень. Лучше в понедельник. Мы посмотрим, не осталось ли что-то в архивах. Теперь я должна вас оставить. Идем, сестра Кармен. Приближается время молитвы.
        — На кону чужие жизни, — настаивала Сестеро.
        Монахиня повернулась к ней на пороге.
        — Вы зря теряете здесь время. Почему вы ищете ответы в месте, где царят умиротворение и любовь к ближнему? Не забудьте закрыть за собой дверь и оставить ключ в вертушке.
        — Мы будем молиться за вас, — добавила сестра Кармен и последовала за ней по коридору.


        Октябрь 1995
        День, изменивший мою жизнь, я помню как в тумане. Так даже лучше — есть вещи, которые лучше стереть из памяти, если мы хотим двигаться дальше.
        Был еще октябрь, учебный год только начинался, и мне казалось, что я взбираюсь на вершину горы, которую мне не покорить. Мне просто хотелось спать весь день, а не вставать снова. Какой в этом смысл, если все вокруг сплошные страдания?
        — Ты уже вернулся? — спросила мама, когда я вошел. — Ты хоть раз можешь не делать это кислое лицо, как будто в этом доме у тебя одного проблемы.
        Я собирался ответить, что это ее вина. Как можно улыбаться, когда весь твой день проходит между упреками и презрением? Но я не успел ничего сказать, потому что она взяла сумку и ушла. Так она поступала каждый раз, когда я возвращался домой.
        — Кислое лицо… — повторил я ее слова.
        Они причиняли боль, особенно потому, что именно так меня дразнили в классе. Кислолицый… И чем чаще они меня так называли, чем больше презрения на меня изливала собственная мать, тем менее довольным становилось выражение моего лица.
        Но в тот октябрьский день я собирался все изменить. Они пожалеют о том, как со мной обращались. До конца жизни вина ляжет тяжким грузом на их плечи.
        Разобраться с веревкой не составило труда. Я повесил ее на светильник в столовой, самый высокий в доме. Потом сходил в туалет. Я слышал, что висельники могут обмочиться, и хотел умереть с достоинством. Моя смерть не должна стать еще одним поводом для их насмешек.
        Я поднялся по ступенькам стремянки и просунул голову в петлю, представляя, как моя мать рухнет на колени, обнаружив мое раскачивающееся тело. Этот образ будет преследовать ее вечно, и каждый день оставшейся жизни она будет сожалеть о том, как поступала со мной.
        — Кислое лицо, — пробормотал я, сдерживая слезы.
        Меня пугало то, что должно было случиться дальше. Я много читал о повешении и знал, что, если неправильно завязать узел, агония может длиться несколько минут. Я не хотел страдать. Меня терзал страх. Я просто хотел, чтобы все закончилось и чтобы это они страдали из-за меня.
        — Не могу, — прошипел я сквозь зубы.
        Помню чувство беспомощности, охватившее меня, когда я вынул голову из петли. Я не хотел страдать. Я запаниковал и подошел к окну. Внезапно этот способ показался мне более простым. Я открыл окно, и в комнату ворвался свежий воздух, но легче мне не стало. На этот раз я не колебался. Просто закрыл глаза и бросился в пустоту.
        Там, внизу, меня ждал яркий свет. Его жар становился все ближе. Должно быть, это был Гран Соль, Великое Солнце, где мой отец проводил так много времени. Наконец-то я окажусь в этом сказочном месте, наконец-то я буду рядом с ним.
        Полет продлился всего несколько секунд. Потом свет окутал меня, и я слился с ним. И там был отец, он укрыл меня в своих объятиях. Больше я ничего не помню — лишь то, что вдруг ощутил любовь, спокойствие и счастье.



        34

        Суббота, 27 октября 2018
        Северо-западный ветер принес с собой на побережье капли воды и частички соли, которые покрыли его лицо и руки, будто патина — одновременно липкая и освежающая. Море — это все и вся. В нем растворяются воспоминания, разочарования и надежды. И, конечно, печаль — вот почему слезы на вкус как море. Или это море на вкус как слезы тех, кто нашел себе прибежище в его молчании?
        Луна — тоже хороший друг. Она тоже умеет слушать и хранить тайны. Море и луна, луна и море; эта поздняя октябрьская ночь и серебристая звезда, выглядывающая из-за мыса Огоньо, располагали к откровенности.
        Он не возражал. Ему нужно было привести в порядок свои мысли.
        Его ноги свисали со скалы. Спину прикрывала церковь Святой Марии, а вдалеке в определенном ритме выстроились дома Мундаки. На причале внизу больше не было прохожих, лишь несколько рыбаков ловили рыбу с дамбы. С вершины уединенного холма они казались неодушевленными тенями, пешками в игре, которую этот городок и Бискайский залив ведут с незапамятных времен.
        Его собственная партия удалась. Три женщины. Три. Три жизни, которыми он распорядился, как однажды кто-то распорядится его. С третьей вышло не так, как он планировал, и это уязвляло его гордость, но он все равно смог это исправить. Нужно лучше продумывать свои действия в дальнейшем. Сначала значение имела только его миссия, но теперь стало ясно, как важно донести свое сообщение до других. Чем больше беспощадности и жестокости, тем лучше это запомнят.
        — Любуешься собой, — упрекнул он себя вслух.
        Неприятно это признавать, но это так. Впервые в жизни он наслаждался восхищением других. И ему это нравилось. Он был в восторге от того, как все прошло с Наталией. Количество просмотров росло с невероятной скоростью — это лучшее признание его трудов. Жаль, что с Арасели все пришлось делать в спешке: для нее он готовил грандиозный финал.
        Следующий раз будет незабываемым. Скоро Гернику ждет потрясение, которое здесь никогда не забудут.
        А если все пойдет наперекосяк?
        Тревога не унималась, и это было неприятно.
        Почему он думает, что допустил ошибку?
        Главное ведь цель, а не средство. Он хотел оборвать жизнь этих женщин, стереть их с лица земли. И именно так он и поступил с Арасели, правильно?
        Хватит корить себя. Тщательная инсценировка — это всего лишь дополнение, а не подлинная цель его действий.
        Однако эти заверения не действовали. Он по-прежнему ощущал разочарование. Все внимание незаслуженно перетянул на себя муж жертвы, и это было отвратительно. Почему его вообще задержали? Они разве не видели цветок, который он оставил в вазе в гостиной после того, как выбросил ее из окна?
        — Убийца с тюльпаном, — медленно произнес он. Ему нравилось, как звучит имя, которым его окрестили.
        Легкий всплеск привлек его внимание к морю. А вот и она, верная своему расписанию. Хулия плыла от берега в направлении острова Исаро. Руки ее мерно черпали серебристую в лунном свете воду. Когда она отплыла так далеко, что ее силуэт начал исчезать, она остановилась и начала покачиваться на воде. Бискайский залив нежно обнимал ее, позволяя любоваться на обнаженную грудь и лицо в профиль.
        — Хулия, — пробормотал он и начал одновременно невинную и извращенную игру пальцами, лаская, толкая и даже баюкая маленькую Хулию в воде.
        Если бы он захотел, он легко мог бы прикончить ее — всего-то и нужно, что протянуть указательный палец и утопить ее. Как это чудесно — распоряжаться жизнью и смертью.
        Тело Хулии медленно растворялось в беловатом ореоле. Над морем поднимался туман. Воздух пропитался влажностью. Он посмотрел на луну. Она все еще была там, царствуя над ночью с вершины Огоньо, которая начала исчезать за облаками, поднимающимися из моря.
        Пора уходить.
        Хулия, кажется, пришла к тому же выводу. Она поплыла к берегу брассом, почти не беспокоя водную гладь.
        Прежде чем уйти с холма, он сунул руку в карман и что-то вытащил. Луна проливала холодный свет на лист бумаги. Это список. Он прекрасно знал его и так. Можно выбросить его в море — и он все равно сможет прочитать его наизусть. Первые три имени удалось вычеркнуть. Рядом с ними были добавлены всевозможные примечания: адреса, номера телефонов и иногда даже расписание.
        С каждым разом будет все труднее, но это не имеет значения. Через неделю, когда тюльпаны достигнут пика красоты перед увяданием, он закончит свои труды. Никто не сможет ему помешать.
        Он глубоко вздохнул, наполнив легкие соленым и влажным воздухом, и неспешно направился прочь.
        Предстояло еще много работы.



        35

        Воскресенье, 28 октября 2018
        Сестеро старалась не смотреть вниз. Голова не кружилась, но ей не нравилось, что под ногами открывалась бездна. Многие скалолазы считают, что в этом и кроется вся соль, когда они цепляются за отвесные скалы. Но она предпочитала не оглядываться на то, что осталось позади.
        — Все хорошо? — спросил Рауль, который лез первым. Его голос заглушали волны внизу.
        — Ага, — пробормотала Сестеро. Она была слишком сосредоточена на поисках подходящей зацепки, чтобы вести долгие беседы.
        — С этого момента будет сложнее, — сообщил Рауль.
        — Еще сложнее? — встревожилась Сестеро. Она в первый раз отправилась на скалы с тех пор, как потянула запястье, но и выглядеть неумехой в глазах Рауля ей тоже не хотелось. — Хорошо, что я заранее предупредила, что я не мастер.
        — Еще чуть-чуть, и мы доберемся до вершины.
        Сестеро порадовалось, что конец уже близок. Она начала уставать. Покорять мыс Огоньо — триста метров отвесной скалы, уходящей в море, — было нелегко. Хорошо еще, что Рауль выбрал маршрут, который начинался на середине скалы, и тем самым подъем сократился вдвое.
        — Как, еще раз, называется эта трасса? — спросила она.
        — Чайки. Тебя это удивляет?
        Сестеро засмеялась. Трудно было придумать более подходящее название. Эти птицы были здесь повсюду. Они с недовольным видом взлетали, когда руки полицейских цеплялись за выступы, где они отдыхали. Крики чаек стали какофоническим саундтреком к их подъему, который сопровождался также постоянным шумом Бискайского залива.
        — Иногда они подлетают так близко, что, кажется, вот-вот клюнут, — призналась она, краем глаза глядя на чайку, которая следила за ней вблизи.
        Эти птицы ей не нравились. Их загнутый вниз клюв напоминал ей ухмылку злодея из сказок, не говоря уж о красном пятне, что было похоже на кровь жертвы. Но по-настоящему ее настораживал умный и злобный взгляд их маленьких холодных глаз.
        — Сейчас не сезон размножения. Когда в гнездах птенцы, они способны на все ради их защиты, — заметил Рауль, опустив руки и ноги. Он повис, медленно раскручиваясь вокруг своей оси на веревке. — Разве это не чудесно? Ты когда-нибудь занималась скалолазанием в подобном месте?
        Сестеро кивнула и воспользовалась перерывом, чтобы нанести порошок магнезии на ладони. Это необходимо, чтобы улучшить сцепление с поверхностью. Отсюда открывался великолепный вид. На пляже Лага не было ни души, что было объяснимо, поскольку стоял конец октября и было облачно. Хотя нет, внизу кто-то играл с собакой. С такой высоты не разобрать, мужчина это или женщина. Все-таки мужчина, судя по берету.
        В ожидании, когда Рауль пропустит веревку через карабин следующей оттяжки, чтобы можно было лезть дальше, Сестеро смотрела на Бискайский залив. На переднем плане виднелся остров Исаро, лишенный растительности и открытый северо-западным ветрам. Чуть дальше расположилась платформа «Гавиота», металлическое чудовище, построенное несколько десятилетий назад для добычи газа с морского дна.
        — Ты знаешь историю о черепице? — спросил Рауль, замерев на полпути. — Нет? Это очень интересно. Много лет назад жители Бермео и Мундаки спорили о том, кому принадлежит этот остров. После многих разногласий они решили устроить состязание между гребцами. Кто первым доберется до Исаро, тому и достанется остров.
        — И кто выиграл?
        — Бермео. Теперь каждый год мэр отмечает победу в той гонке, бросая черепицу в море у острова. Таким образом, он символизирует, что крыши города доходят до Исаро. — Рауль протянул руку к морю. — Видишь серферов? Хулия где-то там.
        Сестеро огляделась. Серферы собрались в заливе у Мундаки. Отсюда волны казались смехотворно маленькими, но, судя по тому, как они шумели, разбиваясь о скалы, это была лишь иллюзия.
        — Потрясающий вид, — призналась она, восхищаясь открывающимся перед ней пейзажем.
        — Если Бог существует, то он там, наверху, наверняка чувствует себя так же. Мы видим каждое движение тех, кто внизу. Смотри, если вытянуть палец, кажется, будто можешь их коснуться. — Рауль вытянул руку.
        Сестеро кивнула. Казалось, она чувствовала, как пейзаж тревожно затаил дыхание в ожидании, когда они найдут Убийцу с тюльпаном. Интуиция подсказывала, что арест Мейраса и его людей — далеко не конец.
        Рауль с печальным видом посмотрел на нее с высоты нескольких метров.
        — Никак не можешь переключиться? Сегодня воскресенье, у тебя выходной. Забудь на минуту о работе и наслаждайся. Разве мы не поймали банду наркоторговцев всего пару дней тому назад? Расслабься! Разуму нужен отдых. Я привел тебя сюда именно для того, чтобы ты забыла обо всем и вдохнула немного свободы.
        Сестеро провела всю ночь, изучая биографию убитой журналистки. Особенно ее насторожил пропущенный год, совпадающий с пребыванием двух других жертв в Лурде. Никто из ее окружения не мог точно сказать, где была Наталия в 1979-м. Кто-то предположил, что она ездила в Англию подтянуть английский, кто-то считал, что она была на учебе в Швейцарии, но сведения эти были очень отрывочными.
        — Ты прав. Прости, — пробормотала она без особой убежденности.
        — Передо мной не стоит извиняться. Попроси прощения у самой себя. Хотя бы ненадолго забудь, зачем ты приехала в Урдайбай. Тебе нужно очистить разум. Это всего лишь работа.
        Сестеро была с ним не согласна.
        — Когда речь идет о смерти, это не может быть просто работой.
        Рауль просунул ладонь в щель и подтянулся.
        — Не пойми меня неправильно, но ты не под тем углом на все смотришь. Как в тот раз, когда ты избила задержанного.
        — Я смотрю, новости распространяются быстро.
        Сестеро растерла магнезию в руках. Ветер тут же унес облачко белой пыли.
        — Чем ближе ты смотришь на дело, тем труднее найти убийцу. Это как смотреть отсюда вниз. Перспектива позволяет обнаружить вещи, которые не видно с земли. Не стоит недооценивать расстояние до вещей. Не недооценивай свою жизнь. Влюбись, наслаждайся, живи полной жизнью, работа не должна быть единственным приоритетом. — Рауль добрался до уступа. — Я был таким же, когда только начинал карьеру. Я не жил. Дела были для меня всем, я был буквально одержим ими. Но потом я понял, что моя жизнь проходит мимо. Нам платят не за двадцать четыре часа в сутки, а за нормальный рабочий день. Все остальное — твое время, твоя жизнь.
        — Дела бывают разные, — возразила Сестеро, возобновляя подъем после того, как Рауль зафиксировал свое положение. Пальцы на ногах начали болеть. Скальные туфли, которые она взяла в аренду, оказались слишком тесными. — Ограбление несравнимо с чередой убийств.
        Рауль покачал головой.
        — Знаешь, почему Хулия занимается серфингом? Раньше она тоже ни на миг не забывала о работе. Пока однажды — бац! — и ее накрыла паническая атака. И вот теперь она ловит волны, плавает…
        — Нужно было взять с собой ударные. Это расслабляет. Ты когда-нибудь играл?
        — Нет, я не по музыкальной части, — признался Рауль.
        — Я начала заниматься несколько лет назад. Просто ради развлечения с подругами. Но, честно говоря, ничто так не помогает мне выпустить пар.
        — Прямо-таки ничто? — переспросил Рауль с двусмысленной усмешкой.
        — Ну… Почти, — признала Сестеро, глядя прямо ему в глаза. Она добралась до уступа. Ее напарник указал наверх.
        — Осталось всего восемь метров.
        Сестеро вздохнула и встряхнула руками, чувствуя, как напряжены мускулы. И на ногах тоже. Завтра все тело будет скованным, как деревянное.
        — Ну что же, вперед, — сказала она, сунув руку в мешочек с магнезией.
        Несколько минут спустя она достигла вершины. Рауль протянул ей руку, помогая взобраться.
        — Добро пожаловать на дозорную башню.
        Несмотря на ширину скалы, Сестеро чувствовала себя некомфортно. Это случалось с ней в конце каждого маршрута — внезапно ей не за что держаться. Она знала, что скоро это ощущение пройдет.
        — Ты не предупреждал, что это будет так трудно. Я едва забралась. Я не лазила несколько месяцев и не была готова к такому.
        Рассмеявшись, Рауль обнял ее за плечи. Свободной рукой он указал на горизонт, идеальную линию, где металлическая синева моря сливалась с тяжелым свинцом неба.
        — Когда-то здесь ходил человек, в чьи обязанности входило предупреждать жителей Эланчобе о приближении китов к берегу. Представь только, отсюда он точно должен был увидеть их раньше других, и это было жизненно необходимо. Ведь тот, кто вонзал первый гарпун, получал самое лучшее.
        Сестеро повернулась к нему.
        — А остальные?
        — Кто, жители других поселений? Уходили ни с чем. Кит доставался тем, кто первый до него добрался. Не говори, что ты этого не знала.
        — Я же говорила, что море — не моя стихия.
        — Но ты живешь в Пасайе, а традиция гребных регат появилась именно там. Ты за кого болеешь, за команду Сан-Хуана или Сан-Педро?
        — За Сан-Хуан, конечно! Те вообще ничего не умеют.
        У Сестеро был такой серьезный вид, что Рауль не выдержал и расхохотался. Регата в Пасайе — дело святое, и только безумец посмеет болеть за команду с другого берега.
        Рауль нежно провел указательным пальцем по шее Сестеро, будто рисуя.
        — Так что, ты дашь мне закончить своего Сугаара? — прошептал он. Его палец прочертил путь к ее плечу.
        Сестеро не возражала. Ей нравилось чувствовать медленное прикосновение к затылку и спине. Это успокаивало. Сестеро прикрыла глаза. Здесь пахло морем, дубом, камнем и свежестью. Здесь, на дозорной башне, она чувствовала себя свободной.
        Внезапно пальцы Рауля перестали чертить линии на ее теле и переместились к лицу, замерев у рта. Прикосновение было нежным и теплым — как и неожиданный поцелуй, на который Сестеро ответила, раскрыв губы и забыв обо всем.



        36

        Воскресенье, 28 октября 2018
        Хулия молча смотрела на след, который оставляла за собой моторная лодка, — белый мазок в безбрежном море. Дома Мундаки, сгрудившиеся вокруг порта, становились все меньше и меньше. Над их крышами высилась церковь Святой Марии, придавая вертикальное измерение городскому пейзажу. За ней простирались склоны холмов, покрытые соснами, которыми славится Урдайбай.
        — Отсюда все выглядит по-другому, — негромко произнесла Хулия.
        Альваро кивнул. Он был занят, разматывая снасти.
        — Спасибо, что приняла приглашение. Я думал, что никогда больше не увижу тебя на борту, — сказал он, глядя на нее.
        Хулия растянула губы в улыбке и снова отвернулась к порту. До острова Исаро было рукой подать. Это была скала, открытая холодным северо-западным ветрам, из-за которых здесь росло лишь несколько кустов травы в наименее продуваемых местах.
        — Ты бы смогла здесь жить? — спросил Альваро.
        Хулия понимала, о чем он. На острове все еще виднелись руины старого монастыря. Этим францисканцам было нелегко жить. Одиночество и изоляция, должно быть, особенно ужасны в таком месте. И все-таки что-то подсказывало ей, что не будь монастырь разрушен пиратами в восемнадцатом веке, сейчас он стал бы долгожданным пристанищем на выходные для измученных душ городских жителей.
        — Мне нравится в Мундаке. — Она попыталась отыскать взглядом свой дом. Его частично скрывал мыс, на котором стояла церковь, но все же его белые очертания угадывались вдалеке.
        — Конечно. Я бы тоже не смог жить в таком негостеприимном месте. Это свело бы меня с ума, — признался Альваро.
        Ему наконец-то удалось освободить леску. Маленькая силиконовая рыбка, свисающая на конце, ярко сверкнула, когда он бросил ее в воду. Теперь все, что оставалось, — это дождаться, пока она медленно опустится в воду, а какой-нибудь голодный кальмар решит перекусить. Остальное довершат скрытые крючки.
        — Подержи-ка, — попросил он Хулию, передавая ей удочку.
        Она взяла снасти, а Альваро заглушил мотор. Им оставалось только ждать.
        — Я чувствую себя гораздо лучше, чем на суше. А ты?
        Хулия кивнула. На самом деле лучше ей не стало, она притворялась. Всего несколько месяцев назад она попыталась поцеловать его на этой самой лодке. У нее до сих пор горели щеки, стоило ей вспомнить, как Альваро мягко отстранил ее, а его карие глаза смотрели на нее со смесью чувства вины и грусти. Минуты до их возвращения на причал показались ей тогда часами. Извинения, оправдания, упреки… Многое было сказано за это время, хотя лучше было бы промолчать. По крайней мере, Хулия предпочла бы тишину. Каждое слово причиняло боль, будто пощечина, и ничего не объясняло. Почему он не захотел ответить взаимностью? Разве он считает ее непривлекательной? Она ему не нравится?
        — Это все ионы, — сказал Альваро. — С тех пор как в моей гостиной завелся этот кошмарный компьютер, в моем доме полно положительных ионов. Отстой. Это сильно влияет на мое настроение. Я стал уставать, мне грустно, голова все время болит… Нужно было устроить криптоферму где-нибудь в другом месте. Я могу разбогатеть, но эта штука плохо влияет на здоровье.
        — Ионы? — недоверчиво повторила Хулия.
        — Да-да, они самые, — настаивал Альваро. — Хорошо, что море рядом. Море — источник отрицательных ионов. Я чувствовал себя отвратительно. Но стоило выйти ненадолго в море — и я как новенький.
        — Не знаю, что там насчет ионов, но море помогает мне перезагрузиться, — заметила Хулия, и тут поплавок дернулся.
        Альваро тоже это заметил и не стал терять время. Он отобрал удочку у Хулии и начал медленно и ровно тянуть.
        — Крупный, — заметил он, вытащив кальмара из воды. — Осторожно, не испачкайся чернилами.
        Черное пятно залило корпус лодки. Море вокруг потемнело. Или все дело было в тучах, которые затянули небо с запада? Будет дождь, но это еще не скоро. Моллюск упал на палубу, продолжая разбрызгивать чернила, пока не смирился с исходом.
        — Вот это begihaundi[21 - Кальмар (баск.).]. Сколько в нем, килограмма два? — Хулия сделала шаг назад, чтобы не испачкать кроссовки.
        — Полтора, — заявил Альваро. — Поздравляю. Твой улов.
        — Я почти ничего не сделала.
        — Он твой, — повторил Альваро, снова закидывая удочку за борт. — Но если хочешь, мы можем его разделить. Пообедаем?
        Хулия прикусила губу. Не получится, ей нужно кое-что сделать.
        — Я устала. Давай в другой раз. Сегодня хочу вернуться пораньше, — солгала она. Почему она не осмеливается сказать ему правду?
        Альваро посмотрел на остров. Течение начало относить их к скалам. Дернув за рычаг, который заводит мотор, он направил лодку на восток, в сторону Бермео. Всего минута, но этого достаточно, чтобы уйти от опасного места. Здесь было еще с десяток лодок любителей воскресной рыбалки. Приглушенные моторы нарушали тишину, но они не могли сравниться с грохотом волн, разбивающихся об одинокий остров Исаро. У Хулии сложилось впечатление, что arrantzales[22 - Рыбаки (баск.).] куда больше интересовало то, что происходит в чужих снастях, чем в собственных.
        — Все так радуются. Вы не только поймали этого сумасшедшего с тюльпаном, но и накрыли сеть наркоторговцев.
        Хулия посмотрела вдаль. Ей хотелось бы согласиться, но она все меньше и меньше верила в причастность людей Мейраса к преступлениям.
        — Пока рано праздновать победу.
        — Но вы же всю банду задержали, разве нет?
        — Да, и это здорово, но я не знаю, конец ли это.
        Альваро недоверчиво посмотрел на нее.
        Хулия снова почувствовала натяжение лески. Еще один кальмар. Рыбалка удалась. Если бы только можно было сказать то же самое о деле.



        37

        Воскресенье, 28 октября 2018
        Хулия отпила из своего стакана. Фруктовые нотки вина чаколи ласкали вкусовые рецепторы, от кислого привкуса слегка защипало язык. Она бы с радостью допила содержимое одним глотком и налила еще бокал, затем еще. И так, пока бутылка не кончится. Лишь бы убежать от реальности за этим столом.
        Судя по лицу Чемы, он тоже чувствовал себя неуютно. И все же оба знали, что этот обед — хорошая идея. Последние несколько дней выдались нелегкими, и пришло время разобраться с незакрытыми вопросами в нерабочее время.
        — Для начала я хотел бы извиниться, — сказал он, глядя ей в глаза. — Я знаю, что вел себя как полный засранец, и пойму, если ты не примешь мои извинения. Иногда приходится принимать трудные решения…
        Хулия вздохнула и перевела усталый взгляд в окно.
        Их встреча проходила в бывшем казино Мундаки, но в этом не было ни капли романтики, хотя отсюда, с обзорной площадкой над портом, открывался панорамный вид на море.
        — Ты повел себя как эгоист, — упрекнула его она.
        За соседними столиками никого не было. Тем лучше, иначе ей трудно было бы решиться на искренность.
        — Я хотел бы вернуться в прошлое и все переиграть, — продолжил Чема.
        Хулия покачала головой.
        — Я бы тоже предпочла провести эти годы с кем-то, кому не наплевать на меня.
        Щелкнув языком, Чема перемешивал ложкой рыбный суп и посмотрел на нее.
        — Хулия, пожалуйста. Я хотел сказать совсем другое: лучше бы я не уезжал, и мы бы до сих пор были бы вместе, и…
        — Нет, — перебила его Хулия. — Не надо. Даже не думай об этом.
        По лестнице поднялся официант. «Что-нибудь еще — чаколи, воды?» — «Нет, ничего, мы просто хотим побыть одни». — И он тут же исчез.
        — Хулия, дай мне закончить, пожалуйста. Не перебивай, я должен это тебе сказать. Ты все еще мне не безразлична…
        Хулия вскинула руку, останавливая его.
        — Я была беременна, Чема. Мы должны были стать родителями, — холодно заметила она.
        Он смотрел на нее, не зная, что сказать.
        — Только не говори, что… — начал он, но не договорил.
        Хулия покачала головой.
        — Не специально. Просто однажды его сердечко перестало биться. На пятом месяце. Но я чувствовала это задолго до того, как доктор сказал мне. Он умер внутри меня… Ты знаешь, каково это? Знаешь, каково это — остаться одной в такое время? Нет, конечно, откуда тебе знать.
        — Почему ты ничего мне не сказала?
        — Почему? И у тебя хватает совести спрашивать? Хотя, если подумать, я могла бы прислать тебе письмо с УЗИ нашего мертвого сына, — бросила она.
        — Хулия, пожалуйста… — Чема жестом попросил ее говорить тише, и это еще больше разозлило ее.
        — Я потеряла сына, а его отец даже не соизволил поднять трубку. Мне пришлось оплакивать его в одиночестве. Клянусь, мне никогда в жизни не было так плохо. И ты еще смеешь просить меня успокоиться?
        По глазам Чемы она поняла, что на этот раз удар достиг цели.
        — Я не знал, что ты была беременна.
        Хулия прикусила губу, чтобы сдержаться и не уйти прочь.
        — У меня не было времени признаться. В тот день, когда я узнала, ты уже месяц как был в Брюсселе. Остальное ты знаешь. Бесконечные гудки, и ничего в ответ.
        Ложка Чемы погрузилась в суп, он опустил взгляд.
        — Я боялся, что дам слабину и передумаю, если услышу твой голос. Только ты могла заставить меня вернуться. Мне так жаль… Я хотел бы быть рядом с тобой, наверстать упущенное, растить этого ребенка вместе…
        Глаза Хулии наполнились слезами. Но что он говорит? Специально пригласил ее на обед, чтобы нарушить ее спокойную жизнь?
        — Ты все еще эгоист, Чема. Эгоистичный придурок, — воскликнула она, встала и направилась к выходу.



        38

        Воскресенье, 28 октября 2018
        Ноги утопали в травянистом ковре, по которому со времен Средневековья прошли тысячи и тысячи странников. Тишина ошеломляла. Ее нарушали лишь песня малиновки и капли, падающие с балок. Даже у неба не хватило смелости шуметь: оно довольствовалось плачем в виде мороси, которая пропитала все своей влажностью.
        Это одиночество смерти. Сестеро не впервые чувствовала его так близко.
        — Он не смог этого вынести, — тихо проговорила она.
        Хулия рядом с ней едва подавила рыдание.
        Зрелище притягивало взгляд. Конечно, оно было ужасным, как любая насильственная смерть, но в нем была и некоторая красота. Ветер с моря дул сквозь листья виноградных лоз, обвивающих шпалеры. Осень придала им привлекательный красноватый оттенок, контрастирующий с зеленью винограда, оставшегося на ветвях после сбора урожая. И все это поддерживалось прочными каменными столбами, которые обрамляли тропинку и словно охраняли труп.
        Луис Олайсола выбрал деревянные балки над пешеходной тропой, чтобы свести счеты с жизнью. Смерть в стиле Урдайбая — по-другому и быть не могло для того, кто был связан с этим местом с первых дней жизни.
        — Бедный Луис, — всхлипнула Хулия.
        Сестеро молча смотрела на умершего. У нее было столько вопросов.
        — Я назначила ему встречу на завтрашнее утро в полицейском участке, — сказала она шепотом.
        — Что же, он решил, что сегодня днем у него есть встреча поважнее, — заметила Хулия. Глаза у нее покраснели, как и у других прибывших на место происшествия сотрудников отделения полиции Герники.
        — Мне жаль, — сказала Сестеро. Она не была уверена в правильности своих слов, но лучшего она придумать не смогла.
        Хулия молча кивнула.
        Сестеро перечитала предсмертную записку, которую бывший комиссар оставил на столбе. В ней Олайсола признавался, что им двигала жажда наживы, но отрицал свою причастность к торговле наркотиками — и особенно к убийствам. Записка заканчивалась рассуждениями о боли предательства и важности дружбы и любви.
        — На его месте я не стала бы раздавать советы, — заметила Сестеро.
        Хулия укоризненно посмотрела на нее. Бессмысленно упрекать человека, чье тело сдалось на милость ветра.



        39

        Понедельник, 29 октября 2018
        Хулия постучала по деревянным ставням. Возможно, они забыли о ней. Как давно эта монахиня ушла на поиски сестры Тересы? Трудно судить о времени в темном холле, где единственным ярким объектом был печальный образ Девы Марии. Но совершенно точно это было давно. Будь здесь Сестеро, она бы оборвала звонок. К счастью, она решила остаться в полицейском управлении, чтобы не испытывать свое терпение.
        При мысли о ней Хулия улыбнулась. Ане ей нравилась. Сначала ей было трудно привыкнуть к ее импульсивности, но теперь она чувствовала, что они в чем-то дополняют друг друга. Сестеро предпочитала действовать, и для нее все средства хороши. Хулия же могла подавить первый импульс и спокойно проанализировать последствия каждого шага.
        Со стороны вертушки послышался какой-то шум. Хор в отдалении снова и снова повторял молитву. Хулия попробовала разобрать слова — бесполезно. Однако ритм угадывался безошибочно.
        — Молитва Розария, — вздохнула она.
        Придется набраться терпения, пока они не закончат молиться. Хулия снова подумала о Сестеро. Теперь она уже была готова согласиться с ее методами.
        Она нажала на звонок. Дважды.
        С другой стороны стены послышались шаги.
        — Пресвятая Дева Мария.
        — Без греха зачатая, — устало откликнулась Хулия. — Сестра, я уже полчаса жду встречи с сестрой Тересой.
        — Да, простите. Она просила передать, что ничего не смогла найти.
        Хулия глубоко вздохнула и попыталась досчитать до десяти, но получилось только до четырех.
        — Передайте ей, что я сейчас приду.
        — Но молитва в самом разгаре.
        — Когда я звонила в первый раз, вы еще не молились.
        Монахиня помолчала.
        — Подождите здесь, — сказала она и ушла.
        Вновь шаги и вновь томительное ожидание.
        Хулия чувствовала себя тоскливо. Не лучший день, чтобы потерять терпение. Она плохо спала, точнее, ей едва удалось сомкнуть глаза. Образ Олайсолы, висящего посреди тропы, преследовал ее всю ночь и казался таким реалистичным, будто все это происходило прямо в спальне. Ее терзали противоречивые чувства. С одной стороны, это она сообщила о нарушениях, которые привели к его увольнению. С другой — в лаборатории подтвердили, что единственный отпечаток, который они смогли найти в ее доме после появления анонимного послания на стекле, совпадал с отпечатками пальцев комиссара. Именно Олайсола пытался напугать ее в тот день.
        Хулия не винила его за это, но ей было жаль, что он так запутался. Она поступила правильно, но это знание не утешало. Ей потребуется время, чтобы примириться со всем этим.
        По другую сторону стены послышалось какое-то движение.
        — Пресвятая Дева Мария… — послышался знакомый голос. Это была сестра Тереса.
        Хулию не удивило, что ее не пригласили внутрь. Монахиня не удосужилась даже выглянуть из-за решетки. Придется разговаривать с ней через вертушку.
        — Вы так и не раздобыли список? — спросила Хулия, не тратя времени на церемонии.
        — К сожалению, это невозможно. Воры забрали его. Это единственное, что они украли той ночью, когда заболела настоятельница.
        — И даже об этом вы не сообщили, — простонала Хулия. В рюкзаке зазвонил мобильный, и ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать мелодию. — О скольких женщинах мы говорим?
        — Их было несколько. Точно не могу сказать. Вы можете поднять трубку, если хотите.
        — Не беспокойтесь. Расскажите, что вы знаете об этой поездке. Сколько там было женщин? Кто ее организовывал?
        — Не знаю. Память уже не та, но, думаю, около десяти в год. В последний раз мы организовывали поездку в восьмидесятом, а в первый раз — в семьдесят пятом. Или это был семьдесят четвертый? Не знаю, голова дырявая… Столько лет прошло.
        Хулия вздохнула. Любое число больше трех — уже очень плохая новость.
        — И никак нельзя узнать, кого именно отправили в Лурд? Обыщите весь монастырь, если нужно. Уверена, что-то должно было остаться: переписка с семьями, фотографии… Все, что поможет нам узнать их имена.
        — Я посмотрю, что можно сделать.
        Этот ответ не устроил Хулию. В полицейском участке его тоже не примут.
        — Уверена, что кто-нибудь из сестер помнит хоть одно имя. Пожалуйста, поговорите с ними. Нам нужна ваша помощь.
        Телефон надрывался, требуя прервать разговор. Кто бы ни звонил, он явно не мог ждать.
        — С тех времен остались только мы с настоятельницей. Остальные появились позже, — заявила сестра Тереса и заверила, что сделает все возможное, чтобы найти что-то, что может им помочь.
        Большего ей не добиться, поняла Хулия.
        — Позвоните, если удастся что-нибудь обнаружить. Я оставила визитку на вертушке.
        — Конечно. Я буду молиться за вас.
        Хулия открыла рот, желая сказать, что вместо того, чтобы так много молиться за нее, сестра Тереса могла бы больше сотрудничать с ними, — но тут же закрыла.
        — Подождите, — окликнула ее монахиня, услышав, как она открыла дверь на улицу.
        Хулия замерла на пороге.
        — Что-нибудь вспомнили?
        Ставни с громким скрипом приподнялись.
        — Возьмите. В полицейском участке не помешает подкрепиться, я уверена.
        Хулия переборола искушение оставить печенье на месте и забрала сладости. Грубость может только навредить.
        Тем временем мобильный продолжал звонить.
        Имя Сестеро на экране не предвещало ничего хорошего. Она знала, что Хулия в монастыре, она сама отправила ее в поисках списка.
        — Привет, Ане.
        — Ты где?
        — Выхожу из монастыря. Несу сладости к завтраку.
        Сестеро громко фыркнула.
        — Все еще там? Поверить не могу. Скажи, что список у тебя.
        — Я только что закончила. Теперь они говорят, что те грабители украли нужную нам информацию.
        — Какое совпадение! — съязвила Сестеро. — Придется тебе вернуться к этим интриганкам. Я волнуюсь, потому что в Бустурии исчезла еще одна женщина.
        — Кто? Когда?
        — Чаро Эчебесте. Три часа назад она должна была открыть ларек на рынке в Гернике, но до сих пор не приехала. Она ушла из дома как обычно, — сбивчиво объяснила Сестеро. — Не знаю, паранойя ли это, но, возможно, прямо сейчас она у него в руках. Если мои подозрения верны, ее имя будет в этом списке.
        — Сейчас вернусь.
        Хулия снова нажала на звонок, и тот пронзительно зазвенел по другую сторону вертушки.
        — Пресвятая Дева Мария, — это была сестра Тереса.
        — Чаро Эчебесте, — Хулия взяла с места в карьер. — Ее вы тоже не помните?
        — А должна?
        — Эта женщина только что исчезла. Мы опасаемся, что она может быть еще одной девушкой из Лурда.
        Молчание монахини в который раз принесло одно разочарование. Хулия пожалела, что не видит ее лица и возможные эмоции.
        — Что она говорит? — раздался голос Сестеро в динамике.
        — Она была одной из тех девушек? — повторила Хулия.
        Монахиня по-прежнему молчала.
        — Прошло почти сорок лет. Как я могу помнить нечто подобное? Наверняка здесь бывали и Чаро, и Мария, и Майте… Эчебесте? Не знаю. Я хотела бы помочь, но не могу. К сожалению, эти бумаги у нас украли.
        Слова ее звучали искренне, но Хулию это не убедило. Как и Сестеро, которая кипела от возмущения в телефоне.
        — Передай ей, что если окажется, что Чаро — одна из девушек в Лурде, то я лично прослежу, чтобы в этом монастыре под опись попал каждый уголок, — крикнула она и повесила трубку.
        Хулии не пришлось повторять это монахине, которая услышала всю тираду, несмотря на расстояние.
        — Мы будем молиться за нее. Большее нам не подвластно.



        40

        Понедельник, 29 октября 2018
        Сестеро стремительно двигалась между прилавками, которые ломились от обилия сезонных овощей и фруктов. Здесь пахло лесом из-за грибов, лисичек и шампиньонов, которые предлагали некоторые продавцы. Повсюду царили яблоки — множество яблок любых цветов — и каштаны, которые как раз созрели. Время от времени сюда проникал резкий аромат сыра и сладкие ноты чоризо и луковой колбасы.
        — Какая капуста — первый урожай! А вот цветная, если хотите, — предложила старушка в халате веселой, сине-оранжевой расцветки.
        Ане и Айтор, улыбнувшись, прошли мимо. Не время останавливаться и восторгаться урожаем. Каждая потерянная секунда может стать роковой для жизни пропавшей женщины.
        — Орехи из Ороско, — пропела другая продавщица, вкладывая орехи в ладонь Сестеро.
        — Eskerrik asko[23 - Спасибо (баск.).], — пробормотала Сестеро, двигаясь вперед.
        По понедельникам в Гернике всегда базарный день. Но в этот раз это был последний понедельник октября — день, когда происходит главная ярмарка года. Покупатели со всех уголков Бискайи толпятся на улицах, где раскинулись рыночные прилавки. Они ищут лучший сыр, сидр и другие фермерские продукты. Но сегодня утром их интересовало еще кое-что: преступления последних дней стали магнитом для тысяч любопытных зрителей, став единственной темой обсуждения.
        — Сыр из Горбеи, прямо с полей Аррабы, — предложила женщина, протягивая тарелку с несколькими кусочками. Полицейские жестом отказались. Сестеро все еще жевала орехи предыдущей продавщицы. Снова вежливая улыбка.
        — Давай спросим, — сказал Айтор. За его спиной «Радио Эускади» транслировало утреннюю программу из импровизированной студии среди перца и буханок хлеба.
        Сестеро пожала плечами. Другого выхода не было. Это как искать иголку в стоге сена. Остановившись у одного из прилавков, она повернулась к продавщице, которая, не теряя времени даром, нарезала яблоко. Нож с хрустом прошел сквозь мякоть.
        — Попробуй. Местное, из Кортесуби. Отдаю по два евро за килограмм, — предложила она.
        — Мы ищем прилавок фермерши, которая… — начала Сестеро.
        — Фермерша — это владелица фермы. Вы, видимо, не местные, да? — женщина с подозрением прищурилась.
        Сестеро задумалась. Смотря кого считать местными.
        — Я из Пасаи.
        — Ха! Из Гипускоа… О чем я и говорю. Что за привычка называть нас фермерами… Мы селяне.
        Сестеро кивнула, притворяясь заинтересованной. Время было не на их стороне, и последнее, что она может себе позволить, — это ввязаться в диалектические баталии.
        — Селяне, — повторил Айтор. — Вы не подскажете, где обычно торгует Чаро Эчебеста?
        Положив кусочек яблока на стол, женщина смерила их удивленным взглядом.
        — Вы полицейские? Я так сразу и не поняла, раз вы без формы… — она понизила голос до шепота. — Ага, понятно, это чтобы вас не узнали… Не волнуйтесь, у меня рот на замке. Есть новости про Чаро? Это правда, что ее взял в заложники Убийца с тюльпаном? Боже мой, у нас тут всех просто ком в горле.
        — Не волнуйтесь, мы ее найдем. Только скажите, где она обычно торговала, — попросила Сестеро.
        Фермерша, она же селянка, как кому будет угодно, махнула рукой в противоположный конец рынка.
        — Вон там, между торговкой грибами и пастухом, который продает сыр и овечье молоко. Он говорит, что сам их делает, но не верьте ему, для этого нужно как следует потрудиться.
        Полицейские поблагодарили ее, и она им подмигнула.
        — Возьмите, свежие, только что с дерева, — сказала она, протянув пару яблок.
        — Нет, спасибо.
        Перегнувшись через стол, продавщица положила яблоки в карман пиджака Айтора.
        — Потом съедите. Да не смущайтесь вы так. Найдите ее живой, пожалуйста.
        Это напутствие причинило Сестеро боль.
        Живой…
        Все ее мысли только вокруг этого и крутились.
        Живой…
        Разве есть надежда найти ее живой?
        Она повернулась к Айтору. Судя по мрачному выражению на его лице, слова продавщицы вызывали в нем тот же вопрос. И ей не нужно было спрашивать, к какому выводу он пришел. До сих пор Убийца с тюльпаном не проявлял никакого интереса к похищениям. Только к убийствам.
        Пока что.
        Хотя всегда остается вероятность, что пропавшая женщина находится вовсе не в руках убийцы, терроризирующего Урдайбай. Возможно, ее вовсе никто не похищал — просто возникли какие-то проблемы по дороге. Все, что они знают, — она не появилась на своем месте, на рынке, и не отвечает на телефон. Ее сын, преподаватель биологии в кампусе Университета Страны Басков в Лейоа, что в сорока минутах езды от Герники, тоже ничего о ней не слышал. Утром они вместе погрузили в фургон овощи из сада и попрощались у ворот фермы. Все, как и в любой другой понедельник. Чаро отправилась на рынок, а ее сын остался завтракать.
        Это было в четверть седьмого, и с тех прошло уже четыре часа. Четыре часа без каких-либо новостей или сведений о ее местонахождении. И, конечно же, они запаниковали, учитывая то, что случилось с другими женщинами.
        Все это настораживало, особенно теперь, когда на свободе разгуливал убийца, который выбирал женщин возраста Чаро. И похоже, что и день был выбран не случайно. Если и есть один день в году, когда глаза всех басков прикованы к Гернике, так это последний понедельник октября.
        Когда пара баскских полицейских подошла к указанному прилавку, весь рынок уже был в курсе их присутствия. Все, и продавцы, и покупатели, не сводили с них взгляда и тихонько перешептывались.
        — Как будто на похоронах, — заметил Айтор.
        Сестеро издала грустный смешок. По крайней мере, теперь им не приходилось на каждом шагу отказываться от приглашения попробовать яблоки и ароматный овечий сыр.
        Стол, за которым Чаро Эчебесте по понедельникам торговала урожаем из собственного сада, пустовал. Здесь ничего не продавалось, никто не стоял за прилавком. Несколько покупателей ждали своей очереди перед соседними прилавками с сыром и грибами, но при виде полицейских они тут же потеряли всякий интерес к покупке.
        — Это я позвонил, — заявил пастух, не дожидаясь вопросов. Его волосы и борода свернулась грязными серыми завитками. Стереотипный образ пастуха довершали безразмерная клетчатая рубашка, закатанная по локоть, и большие сильные руки. — Меня удивило, когда она не предупредила, что не приедет. До этого она пропустила только один понедельник — это было два года назад. Тогда она позвонила и предупредила, что слегла с гриппом. И это в обычный день… Она бы ни за что не пропустила последний понедельник октября. Ни она, ни кто-то другой. Правда ведь, Мари Хули?
        Женщина, к которой он обращался, кивнула с грустным видом. Это была торговка грибами. До этого она складывала лисички в бумажный пакет, но теперь подошла к полицейским. У нее были короткие волосы и широкие бедра, а черный фартук, несомненно, был призван продемонстрировать исключительность продаваемых ей грибов, с безупречным вкусом разложенных на плетеных подносах.
        — Этот псих забрал ее. Она не могла выехать из дома и не доехать до Герники. Сколько занимает дорога до рынка? Минут десять, а то и меньше!
        После ее слов повисла напряженная тишина, хоть ножом режь. Сестеро и Айтор знали, что она права. С того момента, как пришел звонок, прошло меньше получаса, а несколько патрулей уже успели осмотреть маршрут, по которому Чаро Эчебеста ехала на рынок. Ее фургон исчез.
        — А что с Чаро? — спросила покупательница с тележкой.
        — Пропала, — пояснила продавщица. — Как раз о ней мы и говорили. Эти двое из полиции.
        — Боже мой! Да что вы говорите! Это тот, что с тюльпанами? — Выпустив тележку из рук, женщина прижала ладони ко рту. В ее глазах плескался ужас.
        — Вы были с ней знакомы? — спросил Айтор.
        — Вы с ней знакомы? — поправила его Сестеро.
        Вздрогнув, Айтор извинился. Его лицо покраснело.
        — Разумеется. Я всю жизнь покупаю у нее овощи. Ее правда похитил этот сумасшедший? — Женщина схватилась за прилавок. Новость потрясла ее до глубины души.
        К ним начали подходить зеваки, встав полукругом вокруг полицейских. Появились и первые микрофоны.
        — Кто-нибудь замечал что-то странное в последние несколько недель? Может, она что-то упоминала, о чем-то волновалась, к ней кто-то приходил? — громко спросила Сестеро. Чем больше людей ее услышат, тем больше вероятность того, что кто-то сможет дать им подсказку.
        Но все молчали. Люди просто смотрели друг на друга, пожимая плечами. Сестеро вглядывалась в их лица, в их глаза… Ничего.
        — Нам нужно поговорить с кем-то, кто был с ней близко знаком, — подхватил Айтор.
        Снова тишина.
        — Ициар, торговка перцем. Они вместе учились в школе, — сказал продавец лотерейных билетов. Сестеро только сейчас заметила, что и он здесь. — Идемте, я вас отведу.
        Сестеро и Айтор молча последовали за ним до самого дальнего конца рынка. Им не было нужды говорить. Они и так знали, что настал момент истины. Если выяснится, что Чаро Эчебеста была одной из девушек из Лурда, то их надежды растворятся в темном колодце, если же нет, то они смогут немного выдохнуть.
        В сумке Сестеро запищала рация. Ее вызывали из полицейского управления. Она с озабоченным видом переглянулась с Айтором. Хорошие новости или плохие?
        — Сестеро, — она нажала на клавишу приема.
        — Это Чема. Обнаружен фургон пропавшей женщины. Я еду туда. Патруль говорит, что нет никаких признаков нападения и что он загружен овощами, которые она везла на рынок. Они также нашли металлический ящик с мелочью почти на сотню евро.
        — Значит, версия ограбления исключается, — сказала Сестеро. Но на самом деле от этой версии они отказались гораздо раньше. — Мы надеемся, что скоро у нас будут новости. Я буду держать тебя в курсе.
        Продавец билетов повернулся к ней и грустно покачал головой.
        — Ее убили.
        Сестеро предпочла не отвечать.
        Яркий аромат печеного перца витал над прилавком Ициар. Он был не похож на другие — это был не обычный стол с урожаем, ожидающим покупателя, а большая печь в форме трубы в окружении коробок и ящиков, где в изобилии лежал перец с щедрых полей Наварры.
        — Ициар, это полицейские, — представил их Креспо. — Они хотят поговорить о Чаро. Все очень плохо, они уже нашли ее фургон.
        — Боже мой… А ее саму не нашли? — спросила женщина. Она только что засунула в духовку несколько килограммов перца, ярко-красного, как ее губы.
        — Мы работаем над этим, — ответила Сестеро. — Нам сказали, что вы учились вместе.
        — Это так. С шести до семнадцати лет. — Женщина вытерла руки о белый фартук, который практически взывал о стирке.
        — Общались ли вы с Чаро в последние несколько дней? Беспокоило ли ее что-нибудь?
        Ициар поджала губы.
        — Мы виделись вчера. Нет, позавчера. Она тащила сумки с продуктами, и мы едва поздоровались. Ничего необычного.
        Сестеро не собиралась ходить вокруг да около. Если пропавшая женщина в самом деле находится в руках этого изверга, нельзя терять ни минуты.
        — Вы не знаете, Чаро в юности, случайно, не ездила в Лурд?
        — Да. Мы тогда были старшеклассницами.
        — Когда именно? В семьдесят девятом?
        Торговка повернулась к покупателю, который подошел к прилавку, и жестом попросила его подождать.
        — Не могу сказать точно. Минутку… — Она закрыла глаза и запрокинула голову, припоминая. — Да, скорее всего, именно так.
        Айтор резко выдохнул, и Сестеро это не удивило. Это было худшее, что могло случиться. Она продолжила задавать вопросы, а ее напарник попросил Креспо отойти на несколько метров.
        — Чаро хотела поехать в Лурд или на этом настаивали ее родители?
        Торговка нахмурилась.
        — Это было очень странно. Все случилось буквально за одну ночь. Подробностей я не помню, но после возвращения Чаро уже никогда не была прежней.
        — В каком смысле?
        — Во всех. Раньше она была активной, жизнерадостной девушкой, мы ходили на вечеринки с друзьями, строили планы… Потом она стала отстраненной, много грустила. Эти монахини лишили ее радости жизни.
        Сестеро вздохнула. Слишком уж это напоминало историю, которую Пилар Отеро рассказывала ей в Компостеле о своей сестре.
        — Она рассказала что-нибудь об этом периоде? — спросила она, повысив голос, чтобы его можно было расслышать за музыкой проходившего мимо оркестра.
        Ициар покачала головой.
        — По крайней мере, не мне. Она не любила об этом вспоминать. Даже много лет спустя, когда разговор касался этой темы.
        Сестеро пыталась поставить себя на место этих молодых девушек. Их семьи заставили их отказаться от образа жизни, свойственного их возрасту, и отправили на своего рода исправление. В чем они могли так провиниться, что родители сочли это необходимым?
        Ее внимание снова отвлекла рация. Прежде чем ответить, она отвернулась от группы зевак, которые собрались вокруг прилавка с перцем.
        — Ордер у нас, — произнесла Хулия, едва Сестеро нажала на кнопку.
        — Раздобыла? Отлично, — поздравила ее Сестеро. — Мы с Айтором закончили. Пропавшая женщина тоже побывала в Лурде. Если бы эти проклятые монахини с нами сотрудничали, Чаро Эчебеста сейчас, как обычно, продавала бы свою свеклу.
        — Не знаю, что за игру они затеяли, — призналась Хулия.
        — Во всей истории что-то кроется. Кто знает, что они делали с этими девушками? Надеюсь, скоро мы все поймем.
        — Не сомневаюсь в этом. Встретимся у входа?
        — Мы будем там через пять минут, — сказала Сестеро, жестом подзывая Айтора к машине. Их ждет монастырь, и на этот раз ни одна монахиня не посмеет встать у них на пути.



        41

        Понедельник, 29 октября 2018
        Звонок с раздражающей настойчивостью звонил по другую сторону вертушки. Послышались шаги туда-сюда. Деревянный потолок скрипел в унисон с движениями монахинь. Никто из них, однако, не удосужился уделить внимание полицейским в вестибюле, и те начинали терять терпение.
        — Придется выломать дверь, — заявила Сестеро.
        — Это массив дерева. Понадобится штурмовой таран, — заметил Айтор, постучав по двери костяшками пальцев.
        Хулия продолжала трезвонить.
        — Почему они не открывают?
        — Да потому что не хотят! А потом скажут, что читали молитву Розария, или придумают еще какую-то фигню. Мы должны задержать их за противодействие следствию, — воскликнула Сестеро, толкнув вертушку.
        — Полиция! Немедленно откройте, или вы все арестованы!
        Хулия заметила длинную деревянную скамью, прислоненную к стене. Она вполне может служить тараном. Тогда им не придется ждать патрульную машину из полицейского управления.
        — Выбьем дверь?
        Сестеро кивнула с серьезным видом. Чаша ее терпения переполнилась.
        Они подняли скамью с двух сторон, размахнулись и обрушили изо всех сил на дверь. Петли слегка заскрипели.
        — Давайте еще раз.
        Не успели они сделать второй замах, как по ту сторону стены послышались чьи-то шаги.
        — Пресвятая Дева Мария.
        — Откройте немедленно, — тут же потребовала Сестеро.
        — Хорошо, но что происходит? Сейчас время молитвы…
        Сестеро собралась было повторить приказ, но ее опередил Айтор.
        — Мы получили ордер на обыск монастыря, — объяснил он дружелюбным тоном.
        — Вы не можете войти в монастырь.
        Сестеро не смогла понять, слышала ли она этот голос раньше или это какая-то другая монахиня. Но это не имело значения. Руки сжались на импровизированном таране. Она с удовольствием продолжила бы ломать дверь, чтобы преподать урок этим притворщицам.
        — Опустите скамейку, — сказала она остальным. Достав из папки постановление судьи, она положила его в вертушку. — Вот оно. Немедленно откройте.
        — Минуточку, я принесу свои очки. Мои глаза видят уже не так хорошо, как в молодости, — извинилась монахиня.
        — Она нам мозги пудрит, вы заметили? — пожаловалась Сестеро, как только шаги затихли.
        Айтор кивнул с мрачным видом.
        — Они играют с нами с самого первого дня, — добавила Хулия, поджав губы.
        Сестеро вздохнула. В такие моменты трудно сдерживаться. За этой дверью находится связующее звено между преступлениями Убийцы с тюльпаном и исчезновением Чаро Эчебесте. Нельзя допустить, чтобы женщина, которая отвернулась от мира, просто так тратила их драгоценное время.
        — Дадим ей десять секунд. Если не вернется, ломаем дверь, — сказала она остальным, хотя на самом деле обращалась скорее к себе.
        Прошло десять секунд, двадцать. Выругавшись, Сестеро наклонилась, чтобы взяться за скамейку. Руки напряглись в предвкушении. На этот раз дверь не устоит с первого же раза.
        И тут безо всякого предупреждения вертушка повернулась, возвращая им документ, подписанный судьей.
        — Он дает разрешение на обыск наших архивов и библиотеки, но ни в коем случае не на вход в наши кельи или другие части монастыря, — объявила монахиня.
        Сестеро не слышала, как она вернулась.
        — Это так, — нехотя признала она. Не все так хорошо понимают хитросплетения судебного постановления. — Откройте уже эту чертову дверь, или мы ее выломаем.
        — Ох, прошу вас, давайте успокоимся. Мы слишком стары, чтобы так волноваться, — возразила монахиня и отодвинула засов.
        Тяжелая дверь с громким скрипом открылась. Внутри было довольно темно, но Сестеро и Хулия сразу же узнали сестру Тересу, которая угощала их сладким вином и миндальным печеньем во время их первого посещения. В этот раз выражение ее лица не выражало дружелюбия.
        — Мы помогали вам при каждом обращении, — заявила монахиня. — Это возмутительно. За последние пятьдесят лет в монастырь заходил только врач. И еще служащие похоронного бюро, когда наш Господь призывал кого-то из нас к себе. Это неуважение к прихожанам и к самой католической церкви.
        — Где хранятся архивы монастыря? — спросила Сестеро, не обращая внимания на ее упреки.
        — У нас почти ничего нет. Мы ведем учет продажи нашей выпечки и так, по мелочи.
        — Где у вас архивы? — напряженным голосом повторила Сестеро.
        — Просто скажите, что вам нужно, и я вам принесу, — предложила монахиня.
        — Так мы уже пробовали. Не утруждайтесь, я сама поищу. От меня не ускользнет ни один лист бумаги в вашем архиве, — заявила Сестеро и махнула рукой остальной команде.
        — Ничего страшного. Я буду вас сопровождать. Здесь легко заблудиться, — наконец-то ответила сестра Тереса с серьезным видом.
        Это была очевидная попытка держать их под контролем. Так она сможет удостовериться, что они не сбились с предложенного маршрута и не обнаружили больше, чем позволил судья.
        Лестница на верхний этаж заскрипела под тяжестью команды полицейских. Под предлогом недугов сестра Тереса заставляла их подниматься с черепашьей скоростью. В воздухе чувствовался прогорклый запах, свойственный старым деревенским домам, куда ездят только на лето. Старомодные обои с цветочными мотивами, некогда красивые, обветшали и были изъедены по краям молью. Впрочем, все это было неудивительно, редко когда ожидание от места настолько соответствует реальности.
        На втором этаже по обе стороны коридора расположился добрый десяток таких же темных деревянных дверей, как при входе. Некоторые были открыты, и через дверной проем в коридор проникал дневной свет.
        — Библиотека в конце коридора. Та дверь, что приоткрыта, — сказала сестра Тереса. — Подождите меня там, я принесу вам что-нибудь, чтобы подсластить ваши поиски.
        — Кажется, у вас печенье подгорело, — съязвила Сестеро, чувствуя характерный запах в воздухе.
        Сестра Тереса пожала плечами.
        — У нас древняя угольная печь. Мы по-прежнему пользуемся ей для выпечки. В газовой духовке печенье и наполовину так хорошо не выходит. Скоро сами попробуете, какое оно вкусное с пылу с жару.
        Сестеро хотела сказать, что они обойдутся, но сообразила, что так им удастся побыть хотя бы несколько минут наедине, без ее назойливого присутствия.
        Монахиня поспешила вверх по лестнице. Она внезапно обрела удивительное проворство.
        — А где остальные монахини? Или здесь живет только эта дама? — спросил Айтор.
        — Наверху, наверное, пекут печенье, — с сарказмом заявила Сестеро.
        Сморщив нос, Хулия заглянула в одну из открытых келий.
        — Ну, не так уж тут и плохо. Я видела отели, где номера были куда меньше.
        Сестеро заглянула в келью. Хулия не преувеличивала. Узкая кровать, простая и старомодная мебель, но здесь было достаточно просторно и в какой-то мере даже приятно. Единственным, что нарушало монотонность голых стен, было распятие.
        — Что это за шум?
        Сержант повернулась к Айтору.
        — Ты о чем? Я ничего не слышу.
        Он покачал головой.
        — Ничего. Наверное, послышалось.
        — Скорее всего, это монахини на кухне. Там наверняка переполох. Как же, кто-то вторгся в их монастырь… — пошутила Сестеро, направляясь в библиотеку. Ей не хотелось терять ни секунды.
        — Вот опять. Вы ничего не слышали? — Айтор замер посреди коридора.
        Хулия рядом с ним кивнула. Оба сосредоточились.
        — Это откуда-то из кельи. Как будто кто-то плачет.
        Сестеро навострила уши. Ничего.
        — Да что такое, я самая молодая среди вас и самая глухая. Вы шутите, что ли?
        Она обернулась: в коридоре раздались шаги. Сестра Тереса вернулась.
        — Вы все еще здесь? Ну надо же. А так торопились.
        Библия, Евангелие, жития святых, история ордена… Ничего похожего на то, что им было нужно.
        — Здесь мы ничего не найдем. Сестра Тереса прекрасно это знает, поэтому и оставила нас одних, — пожаловалась Хулия.
        Прежде чем снова исчезнуть, монахиня заперла их в библиотеке. На этот раз она не вернулась на кухню, ее шаги затихли у одной из келий в коридоре.
        — Где-то же они должны хранить такие бумаги. Раз они не выходят отсюда, они наверняка записывают все, что происходит, по крайней мере, что-то необычное… А бухгалтерия? Разве эта ведьма не говорила, что они ведут учет проданной выпечки? Ну и где это?
        Айтор не участвовал в их разговоре. Склонив голову, он подошел к одной из полок, затем отошел.
        — Тут не хватает книг, — сообщил он, когда на пороге снова появилась монахиня.
        Та безуспешно постаралась изобразить удивление. Было очевидно, что она что-то скрывает. В конце концов она притворилась, будто ее только что осенило.
        — А, бухгалтерские книги… Я и забыла. Сейчас принесу.
        Сестеро открыла рот, чтобы добавить, что речь идет не только о бухгалтерии, но Айтор жестом умолял ее не спешить. Это его чувство такта…
        Через минуту сестра Тереса вернулась в библиотеку с четырьмя книгами учета, куда записывались все доходы и расходы.
        — Это все, что осталось после ограбления… — пожаловалась она, положив их на стол.
        Айтор не стал тратить время на то, чтобы их пролистывать. Вместо этого он взял их и поднес к полке. Сестеро восхищенно кивнула, когда он включил фонарик и начал изучать следы, где они раньше стояли. Только такой дотошный человек, как он, мог обратить внимание на подобную мелочь.
        — Взгляните, сестра. Подойдите поближе, — сказал Айтор, когда четыре книги заняли свое место на полке.
        Сестра Тереса неохотно подчинилась. Все ее недуги тут же вернулись, и она едва передвигала ноги. Сестеро, которой хотелось хорошенько встряхнуть ее, держалась на расстоянии. Она поняла, что обнаружил ее напарник. Куда интереснее наблюдать за реакцией монахини.
        — Видите следы от книг в пыли? — Монахиня молчала. — Да, конечно, видите. И эти книги идеально с ними совпадают. Но где остальные? Я насчитал по крайней мере еще шесть книг. Их отсутствие выдает пыль.
        — Вы хотите сказать, что мы неряхи?
        Сестеро фыркнула. Сколько еще эта женщина собирается с ними играть?
        — Ни в коем случае, — вмешалась она. — Агент Гоэнага очень вежливо пытался донести до вас, что мы вас арестуем, раз вы не хотите нам помогать. И поверьте, дорогая сестра Тереса, за нашими решетками вам будет куда менее уютно. Там вы узнаете, что такое настоящий обет бедности.
        Выражение лица старой монахини было непроницаемым. Она молчала.
        — Наверное, я плохо объяснил, — сказал Айтор, положив руку ей на плечо. — Всего несколько часов, а может быть, минут назад здесь хранились документы, которые кто-то куда-то унес. Четыре книги, которые вы только что принесли, — это часть из них, но не все. Куда вы дели остальные? Пропала женщина, чья жизнь может зависеть от того, что мы здесь найдем. Вы осознаете всю серьезность положения?
        — Мы молимся за нее. Наши молитвы…
        Сестеро, до сих пор сжимавшая в ладони одно из миндальных печений сестры Тересы, дошла до точки кипения. Ее так и тянуло схватить монахиню за рясу и потрясти ее. Ане положила печенье в рот, чтобы освободить руки, и нахмурилась. Холодное. Разве оно не только что из печи?
        — Твою мать, они жгут документы! — вскричала она, припомнив запах, витавший в монастыре.
        Сестра Тереса пыталась возразить, но ее никто не слушал. Она попыталась схватить Айтора за руку, чтобы остановить его, но было уже слишком поздно.


        Январь 1996
        После моей попытки самоубийства моему отцу все стало ясно. Не самое приятное возвращение домой после месяца в море — найти меня посреди улицы со сломанной ногой в окружении соседей, потрясенных моим падением в пустоту. Я больше не ходил в школу. И хотя он ни слова не сказал о матери, я знаю, что он пытался держать меня подальше от нее. Пребывание на море закалило меня. Жаль, что тот первый раз, когда я вышел в море, совпал с началом его болезни и мы не могли плавать вместе. Мне не хватало его рядом, потому что Гран Соль оказался далеко не таким приятным местом, как сулило его название. Казалось, Атлантический океан и шторма объединились в намерении создать враждебную среду для человеческой жизни. Посреди бушующего моря тридцатиметровое судно Вирхен де Бегонья казалось всего лишь ореховой скорлупкой.
        — Матерь Божья, да ты весь позеленел! У тебя морская болезнь? — спросил меня Пепе, едва я поднялся на палубу. Этот грубоватый моряк с хриплым, будто вечно простуженным голосом был здесь одним из старожилов.
        Я ответил, что нет. И не соврал. Меня не тошнило от морской болезни — меня мучил животный страх перед надвигающимся штормом.
        — Не лучший рейс. Море истощается с каждым разом, — посетовал Пепе. — Ты опоздал. Все уже не так, как раньше. Раньше мы получали более пятисот тысяч песо каждый при хорошем рейсе. — Моряк сплюнул в море. — Теперь, если получаешь двести тысяч, это уже событие. И каждый раз приходится проводить в море все больше дней, чтобы заполнить трюм. Каких хеков мы раньше ловили…
        — Шторм уже начался? — спросил я. Это единственное, что меня в тот меня беспокоило.
        Море превратилось в непрерывную гряду гор, которые беспощадно трясли наше судно. Каждые несколько секунд нос поднимался в поисках неба, а затем, когда волна оставалась позади, он резко уходил вниз в море. Переполняло ощущение беспомощности от того, что мы отданы на прихоть океана, меня трясло.
        — Шторм? Да это разве шторм… Ветер всего на четыре балла. Когда мы попадем в центр шквала, это будет девять баллов, а то и больше. Вот тогда мы увидим настоящие волны.
        Я инстинктивно начал осматриваться в поисках суши. Конечно, ничего не было видно. Нам потребовалось четыре дня, чтобы добраться из Бермео до места промысла. И это с двигателем на полной мощности. Мы были посреди океана, приближалась зона низкого атмосферного давления, но всем на Вирхен де Бегонья, казалось, было все равно. Неужели все вдруг сошли с ума? Неужели нам действительно предстоят три недели в этом аду?
        — Почему мы не ищем безопасный порт, где можно переждать шторм? — спросил я.
        Пепе весело посмотрел на меня.
        — Да, конечно, мы сейчас же вернемся на сушу, — усмехнулся он, но в его взгляде промелькнула жалость, и он пояснил: — Мы не можем вернуться. Но не бойся. В Гран Соль это нормально. В первый раз всем тяжело, но нам ничего не грозит. И поблизости всегда есть другие. Если рыбацкая лодка попадет в беду, другие сразу же придут на помощь.
        Его слова не успокоили меня. Мне хотелось бежать прочь без оглядки. Но куда? Со всех сторон нас окружали бурлящие волны.
        — Как тебе удалось перебороть страх? — спросил я Пере. Его лицо окутал свет, будто мне явилась Дева Мария, но я не удивился. С тех пор как одноклассники бросили мне в лицо тряпку, пропитанную едкой содой, я привык то и дело видеть свечение и вспышки.
        Рыбак поманил меня за собой вниз. При такой качке удерживать равновесие было нелегким делом. Он отвел меня в свою каюту — крошечное место, которое он делил с тремя другими моряками, я жил в такой же. Плакаты с изображением грудастых обнаженных женщин в призывных позах соседствовали с небольшой нишей, где стояла статуя Богоматери Кармельской, покровительницы моряков. Пепе вытащил из своего шкафчика бутылку бренди. Сделав щедрый глоток, он протянул ее мне. Волны внутри бутылки казались мне не такими угрожающими, как морские.
        — Выпей как следует. Пей и молись. Большее не в наших силах.
        Если он намеревался успокоить меня этим ответом, то он потерпел поражение.
        Я выпил. Никогда раньше я не пробовал спиртное. Бренди обжег мне горло, и я почувствовал, как к моему желудку опускается жар.
        — Ну что, стало немного легче?
        — Нет. — Я не хотел врать. — Кто так назвал это место? Плохая шутка.
        Пепе хрипло рассмеялся, будто старая трещотка.
        — Ты про Гран Соль? Название места промысла не имеет никакого отношения к солнцу. Так его прозвали лягушатники. Grand Sole, большая камбала. В честь рыбы, которую здесь ловят. Вернее, ловили, потому что больше ее не осталось.
        На пороге каюты возник еще один моряк.
        — Поднимайтесь наверх. Хек приплыл.
        Пепе засиял. Мы были здесь уже два дня и ничего не поймали. На работе, где доход зависел от щедрого улова, появление рыбы было лучшей новостью.
        — Но мы же не можем ловить рыбу в разгар шторма, — возразил я.
        Бывалые моряки обменялись заговорщицким взглядом, но хотя бы не рассмеялись.
        — Раньше, когда рыбацкие угодья были богаты, при малейшей качке мы забрались бы на койку и ждали, пока все стихнет. Теперь у нас нет такой роскоши. Другого выбора нет, мы должны ловить рыбу, как только столкнемся с косяком. А если море бушует, что ж, тем хуже для нас.
        Я не мог в это поверить. Нам правда нужно возвращаться на палубу?
        — Разве это не опасно? — спросил я, поднимаясь вслед за ними по лестнице.
        Пепе повернулся ко мне. Он посмотрел на меня с отеческим видом, и на несколько мгновений мне стало лучше.
        — Опасно — это когда возвращаешься домой без денег. Одной рукой ловишь рыбу, а другой пытаешься удержаться. Многих смыло в море.
        — А ты знаешь, что это означает, — добавил второй рыбак.
        Конечно, я знал. В Гран Соль падение в море означало смерть от переохлаждения менее чем за десять минут. Я представил, как качаюсь на волнах, и это казалось чем-то затянутым. Почему я не мог умереть немедленно, прямо сейчас, и перестать страдать?
        На палубе меня встретил яростный ветер, поднимавший завесы соленой воды. Вирхен де Бегонья уже был в центре шторма. День клонился к закату, металлический свет, который пропускали облака, уступал место ночи. Судно накренилось на левый борт, где моряки поднимали груз. Сети возвращались из подводного путешествия, полные рыбой, которая отчаянно билась без воды. Нам что, правда придется рыбачить в таких условиях?
        Выражение лица моих спутников служило мне ответом. Они были в восторге. Рыба наконец-то приплыла, и ничто больше не имело значения. На шторм они не обращали внимания.
        — Займись очисткой хека, — велел шкипер, положив руку мне на плечо. Он был приветливым парнем, постоянно с зубочисткой во рту. — Так ты не окажешься на передовой. Такие дни всегда производят впечатление на новичков.
        Как-то внезапно я оказался на полу в окружении рыб, которые бились в агонии. Десятки, сотни хеков… Очистка заключалась в том, чтобы вспороть им брюхо ножницами и вытащить кишки. Так рыба хранилась лучше. Затем следовало разложить их в белые ящики, которые отправятся на продажу на рыбный рынок.
        Вслед за мной потрошить рыбу послали Хошемари, мужчину средних лет с длинным серьезным лицом. Говорил он мало, но его руки буквально порхали, не давая нам утонуть в работе.
        — Ты должен все делать быстрее. Смотри, вот так, — объяснил он, показывая мне, как это делается. — Иногда вся рыба за рейс ловится за два-три дня. Только представь: почти десять тысяч килограммов хека в таких ящиках… Или ты ускоришься, или рыба тебя похоронит.
        Не знаю, как мне удалось достигнуть такой скорости за такое короткое время. Волны не давали передышки. Так же как и ветер, который яростно свистел, когда его путь преграждала какая-либо часть судна. Никогда еще мне не было так страшно. Мне пришлось закусить губу, чтобы не разрыдаться от беспомощности. Даже спокойствие моих спутников не могло придать мне стойкости.
        — Мне тоже было тяжело во время первого шторма, — Хошемари пытался поднять мне настроение. — Нелегко человеку, прибывшему с суши, как я, стать вдруг свидетелем силы моря. Но такие дни закаляют. В следующий раз ты уже будешь чувствовать себя лучше.
        Я хотел было ответить, что следующего раза не будет, потому что ноги моей больше не будет на лодке, но тут я увидел тревогу на его лице.
        — Осторожно, держись!
        Я не успел. Волна накрыла нас с головой и протащила меня несколько метров. Я наглотался воды, и что-то ударило меня по голове — наверное, один из многочисленных ящиков с рыбой, которые были разбросаны вокруг нас.
        Но только я решил, что худшее позади, как случилась катастрофа. Море в Гран Соль не знает пощады.
        Траулер опасно накренился, и следующая волна сотрясла судно с такой силой, что я подумал о том, что мы утонем. Белая пена покрыла все. Те, кто не успел подготовиться, вытянули руки в поисках чего-нибудь, за что можно было бы уцепиться перед следующим натиском моря. Повсюду слышались крики и причитания. Сети с хеком больше никого не волновали.
        Кажется, я заплакал от бессилия. Я никогда не чувствовал так близко дыхание смерти, даже в тот день, когда пытался покончить с собой.
        — Человек за бортом! — крикнул кто-то посреди этого хаоса.
        Было нелегко расслышать хоть что-то посреди шторма, который уносил прочь слова, но каким-то образом я понял, что это был Пепе.
        Гран Соль только что отнял у меня моего первого друга.



        42

        Понедельник, 29 октября 2018
        Пять монахинь, что жгли книги в древней угольной печи, — редкое зрелище. Черные рясы исполняли призрачный танец среди белой мебели, а на добродушных лицах при виде полиции застыло нечто среднее между испугом и вызовом.
        — Стоять! — рявкнула Сестеро, врываясь между печью и монахинями.
        Сестра Кармен, женщина, которая разговаривала с ними в первый раз, все равно бросила в огонь горсть конвертов, которые виднелись из верхних горелок.
        — Не двигаться! — приказала Сестеро. Она достала пистолет и направила его на монахиню.
        Сестры издали полузадушенные крики, краем глаза глядя на документы, все еще лежавшие на столе. Здесь были тетради, папки, письма… Вся кухня была в дыму. От него слезились глаза и першило в горле.
        — Огнетушитель! — Айтор бросился в коридор.
        Мгновение спустя он вернулся и излил все его содержимое на огонь.
        — Вы сошли с ума? Вы испортите нашу печь, — возмутилась сестра Тереса. Она прибежала вслед за ними и теперь отдувалась после подъема по лестнице.
        Терпение Сестеро лопнуло. Хватит с нее этой монашки. Пропала женщина, а она только и думает, что о печке.
        — К черту печь! — воскликнула она, схватила монахиню за рясу и начала трясти. — Что здесь происходит? А ну объясняйте!
        — Ане! — сердито одернул ее Айтор, призывая к порядку.
        В усталых глазах монахини промелькнул страх. Сестеро подумала, что, если на нее надавить, сестра Тереса в конце концов выдавит из себя правду. И все же она разжала руки, в глубине души упрекая себя за то, что снова потеряла самообладание. Уже второй раз за последние несколько дней. Хорошо, что Чема этого не видел, он отвечал за поисковую операцию.
        Но на кухне и без того хватало свидетелей. Другие монахини с открытым ртом таращились на небывалое происшествие в закрытом монастыре. Не тратя время на укоризненные взгляды, Хулия сунула руку в угольную печь и достала бумаги, почерневшие от пламени и покрытые засохшей пеной.
        — Черт! — воскликнула она, отдергивая руку.
        — Осторожно. — Айтор поспешил ей на помощь. — Блин, как жжется.
        Сестеро внимательно осмотрела книги и папки на столе. Здесь был годовой учет, дневники, стопки писем… Свидетельства повседневной жизни монастыря за более чем пятьдесят лет.
        — Что вы пытаетесь от нас скрыть? — спросила она, обращаясь к сестре Тересе. На этот раз Сестеро благоразумно держалась от нее подальше, чтобы не поддаться искушению и снова не схватить ее за одежду. Даже рядовой полицейский должен сохранять хладнокровие, не говоря уже о сержанте. И если она не может держать в узде свою вспыльчивость, это может быть признаком того, что эта должность, или даже эта работа в целом, не для нее. Эта мысль была слишком неприятной, особенно в холодном монастыре в Гернике в разгар поисков, но Сестеро понимала, что рано или поздно ей придется посмотреть своим страхам в лицо.
        Монахиня демонстративно молчала, не отрывая взгляда от бумаг, которые Хулия и Айтор умудрились вытащить из печи.
        — Что вы скрываете? Если вы нам не поможете, погибнет женщина.
        — Мы ничего не знаем. Мы монахини-затворницы, мы молимся за всех и несем добро, — заявила одна из монахинь позади. Черты лица выдавали в ней уроженку Анд.
        — Что-то непохоже, — бросил Айтор, вытаскивая пружину одной из книг об экономном приготовлении пищи. — Раз вам нечего скрывать, зачем тогда вы уничтожаете документы? Кто и почему отдал вам приказ сжечь их?
        На этот раз сестра Тереса заговорила.
        — Это была я. Мои мотивы известны Господу. На вашем языке это называется защитой данных.
        — Бог что, покрывает убийц? Из-за вас умрет женщина! — воскликнула Сестеро, повернувшись к другим монахиням.
        Кто-то отвел взгляд, другие смотрели на сестру Тересу в ожидании ответа. Было очевидно, кто здесь всем заправлял с момента болезни настоятельницы.
        — Мы всего лишь исполняем требования закона, — возразила та. — Документы, которые мы уничтожаем, содержат имена, телефоны, адреса и даже номера банковских счетов людей, которые сотрудничали с монастырем. Мы можем оказаться в тюрьме за их разглашение.
        Сестеро бросила на нее вызывающий взгляд. Они что, в самом деле, решили прикрыться федеральным законодательством, чтобы помешать расследованию?
        — Айтор, Хулия, упакуйте все в мешки. Мы отвезем это в полицейское управление, — приказала она, указывая на документы на столе.
        — Вы не имеете права, — заявила сестра Тереса, положив сверху ладонь.
        Сестеро достала из кармана ордер и потрясла им перед ее лицом.
        — Еще как можем. Это все на сегодня. Скажите спасибо, что вас не арестовали за препятствование следствию. И да, на всякий случай не покидайте здание монастыря.
        Сестра Тереса бросила на нее снисходительный взгляд.
        — И куда же мы можем деться? Мы монахини-затворницы.
        Сестеро фыркнула.
        — Молитесь, чтобы не загреметь в тюрьму.
        — Я давно живу в келье. Этим меня не напугать, — насмешливо отозвалась монашка.
        Сестеро сделала шаг в ее сторону. Айтор одернул ее взглядом.
        — Идем, мы закончили здесь, — приказала Сестеро, поступившись гордостью.
        — Нет, мы не закончили, — возразила Хулия. — Нужно сначала поговорить с настоятельницей. Она не в коме, так ведь?
        И без того морщинистое лицо Тересы резко постарело на несколько лет.
        — Как ты это поняла? — спросила Сестеро.
        — Это ее мы слышали на верхнем этаже. Или я ошибаюсь?
        Монахиня медленно кивнула. Сестеро показалось, что она дрожит.
        — Она очень больна. Ее мозг сильно пострадал. В последние дни она начала произносить несколько слов, но это не связанная речь, — глухим голосом пояснила она.
        — Мы должны поговорить с ней, — заявила Сестеро, устремившись к выходу.
        — Стойте! Не беспокойте ее, пожалуйста. Это не принесет вам никакой пользы, и вы только помешаете ее выздоровлению, — умоляюще попросила сестра Тереса. Дерзкая и надменная монахиня внезапно превратилась в котенка, который терся о ногу хозяина. Сестеро поняла, что они на правильном пути: нужно допросить настоятельницу, и как можно скорее.
        Остановившись у двери в середине коридора, Хулия положила ладонь на ручку. Она машинально задержала дыхание, словно надеясь, что так не заскрипят петли или не затрещит дерево. Хотя больная вряд ли обратит на это внимание.
        — Это здесь. Я уверена, что стенания исходили из этой кельи.
        Сестеро кивнула.
        — Вперед.
        — Оставьте ее в покое! У вас совсем нет совести? — негодовала сестра Тереса.
        — Айтор, останься с ней. Не давай ей войти, — приказала Сестеро и вошла вслед за Хулией.
        — Безбожницы!
        Монахини помладше тоже спустились с верхнего этажа и следили за полицейскими, находясь у начала лестницы. Их губы двигались в унисон, повторяя слова сестры Тересы.
        В келье чувствовался неприятный запах болезни и затхлости. Луч света, пробивавшийся сквозь ставни, падал на лицо женщины на кровати. Издалека настоятельница походила на труп в саване. Хулия доводилось видеть мертвецов в лучшем состоянии. Однако белая простыня, покрывавшая тело, слегка вздымалась с каждым вдохом.
        Над водой в тазу на прикроватной тумбочке поднимался пар. Хулия окунула туда палец: горячо. Рядом с тазом лежали губка и бутылка жидкого мыла. Кто-то собирался обмыть больную женщину, а прибытие полицейских нарушило их планы.
        — Аааа…
        Приоткрытые губы настоятельницы не шевелились, но тот стон, который и позволил Хулии обнаружить ее келью, шел явно из ее горла.
        Положив руку на кровать, Хулия оглянулась на Сестеро, и та кивнула ей.
        — Преподобная мать, — тихонько позвала Хулия.
        Старуха никак не отреагировала.
        — Матушка. — Она наклонилась к лицу монахини.
        — Аааа…
        Хулия поморщилась. Так она ничего не добьется. Возможно, сестра Тереса не солгала о состоянии здоровья настоятельницы.
        — У нее дернулись веки, — заметила Сестеро, стоявшая поодаль, и знаком показала Хулии, чтобы та продолжала.
        Хулия вздохнула. Последний раз — и хватит. Просунув руку под простыню, она сжала руку больной. Кожа до кости.
        — Преподобная мать, — позвала она снова. — Проснитесь. — Она резко дернула настоятельницу за руку и тут же устыдилась этого.
        С распятия над изголовьем кровати на нее неотрывно смотрел Христос. Ему вторила какая-то неизвестная Хулии святая в серебряной рамке на прикроватной тумбочке. Она почувствовала, что они ее осуждают. То, что у нее полицейский жетон в кармане, не дает ей права нарушать покой старухи. Ее родители едва ли бы гордились подобной сценой.
        Хулия была уже готова сдаться, и тут глаза монахини широко распахнулись. Радужка выцвела так, что глаза казались белыми.
        — Тереса, Тереса, — пробормотала она, цепляясь потной рукой за предплечье полицейской.
        Первым желанием Хулии было отпрянуть. Но вместо этого она слегка улыбнулась и нежно провела пальцами по ладони монахини.
        — Преподобная мать, я из полиции. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
        Старуха непонимающе скривила рот. Она выглядела сбитой с толку.
        — Тереса…? — пробормотала она снова и замолчала.
        Хулия сглотнула, прочищая горло. Ее действия вообще законны? Кажется, да, но с точки зрения морали они оставляют желать лучшего. Однако она вовремя вспомнила о пропавшей женщине.
        — Девушки из Лурда… Вы помните их?
        Настоятельница словно увидела привидение. Казалось, ее глаза вот-вот выскочат из орбит, рот исказился гримасой ужаса.
        — Дети… Дети… — воскликнула она, сев прямо.
        Сестеро кинулась к Хулии, и вдвоем им удалось удержать ее на кровати.
        — Какие дети?
        Старуха боролась, пытаясь освободиться. На ее лице застыл страх.
        — Спокойно. Все в порядке. Успокойтесь…
        — Тереса, дети!
        Ткнув Сестеро в глаз, монахиня вырвалась и бросилась к окну, но оно было закрыто. Настоятельница положила на него ладони и упала на колени. Она рыдала.
        — Хватит! Оставьте ее в покое! — это была сестра Тереса. Ей удалось открыть дверь.
        Следом вошел Айтор и схватил ее за руку.
        — Выйдите отсюда! — приказал он, оттаскивая ее назад.
        — Она больна! Оставьте ее в покое!
        Сестра Кармен и остальные монахини подглядывали из-за двери.
        — Что вы с ней сделали, безбожницы?
        Не обращая внимания на крики, Хулия окинула келью взглядом. Неприглядное зрелище. Раздраженные монахини, полицейские, не дающие им пройти, и эта старуха в ночной рубашке, которая с потерянным видом распростерлась на коленях. Она не для того мечтала работать в полиции, чтобы наблюдать такие жалкие картины.
        — Пора закругляться, — услышала она собственный голос.
        Сестеро тут же с ней согласилась. Эта ситуация явно зашла в тупик.
        — Поехали. У нас пропавшая женщина. Нельзя терять ни минуты, — заявила сержант, а монахини тем временем бросились укладывать настоятельницу обратно в постель.
        — Боже мой, дети! — вдалеке послышался крик, пока Сестеро и ее команда спускались по лестнице к выходу.



        43

        Понедельник, 29 октября 2018
        Новость прилетела в разгар вечерней телепрограммы. Репортажи о штурме пограничного забора в Мелилье нелегальными мигрантами и победе ультраправого кандидата в президенты в Бразилии резко стихли. Редакция ETB, местного баскского телеканала, обнаружила бомбу замедленного действия, и остальные новости тут же отошли на второй план.
        — Так называемый Убийца с тюльпаном только что заявил о похищении Чаро Эчебеста. Несколько минут назад он опубликовал эту фотографию пропавшей женщины на странице «Фейсбука». — Телевизоры тысяч домов, где смотрели новости, показали крупным планом обнаженную ступню. Рядом лежал красный тюльпан, единственное цветное пятно на этой мрачной картине. — Полиция уже в курсе случившегося, все силы брошены на то, чтобы найти женщину. Из полицейского управления в Гернике с нами на связи сержант Чема Мартинес, который возглавляет Отдел по расследованию особых преступлений.
        Сестеро фыркнула.
        — Возглавляет… Уже примеряет на себя чужие регалии.
        — Может, это не он, и виноват ведущий, — предположил Айтор, сидевший с ней рядом за компьютером. На одной из вкладок передавали новости, на другой была открыта социальная сеть жертвы.
        Сестеро допустила такую вероятность. Кроме того, не время думать о таких вещах.
        — Мы опоздали. Он убил ее. — Сестеро не решилась бы выразить свои страхи вслух перед остальными, но с Айтором все по-другому. Они так давно работают вместе, что могут говорить прямо.
        — Нельзя так думать, — упрекнул ее напарник. — Она жива, черт возьми, и мы ее спасем.
        Сестеро признала, что он прав. Они не могут позволить себе опустить руки.
        — Нам понадобится подкрепление. Я поговорил с местным начальником оперативного отдела. Через пятнадцать минут все свободные офицеры будут здесь.
        На пороге появилась Хулия. Ее лицо помрачнело при виде коробки с миндальным печеньем.
        — А где Чема?
        — Там, разговаривает с телевидением, — ответила Сестеро.
        Силуэт сержанта был виден через стеклянную стену кабинета, где он уединился, чтобы спокойно поговорить по телефону.
        — Введете меня в курс дела? — попросила Хулия, уставившись на монитор. — Это то самое фото, которое он выложил в интернет? Это сосновый бор.
        Сестеро и Айтор перевели взгляд на угол снимка, куда указывала их коллега. Она была права. До этого все их внимание было сосредоточено на голой ноге жертвы и тюльпане, этом проклятом тюльпане, — настолько, что они даже не заметили тонкие сосновые иголки, разбросанные по земле.
        — Это сосновый бор. Криминолог сказал об этом в новостях, — сообщил Чема, выйдя из кабинета.
        — Да, и Хулия тоже. Можно узнать, откуда фото было загружено в социальную сеть? Может быть, прямо оттуда? — предположила Сестеро. — Давайте свяжемся с их руководством, нам срочно нужна информация. Нельзя терять время.
        — У меня есть друг, который раньше работал там, отслеживая контент. Возможно, так будет быстрее, — заметила Хулия, пролистывая телефон в поисках нужного контакта.
        — А мы пока можем сузить радиус поиска, — решила Сестеро, подойдя к висевшей на стене карте.
        Две голубые кнопки обозначали места, где были убиты Наталия Эчано и Арасели Арриета. Сестеро отметила точку на полпути между ними и начертила циркулем круг. То же самое она сделала вокруг желтой кнопки, прикрепленной к месту исчезновения Чаро Эчебеста. Две схематичные окружности. На реальной карте они охватывали целые кварталы и большие лесные массивы, которые порадуют любого грибника.
        — Мы прочешем все сосняки в радиусе восьми километров, — объявила она, обращаясь к остальным.
        — Это будет нелегко, — заметил Чема. — Все леса здесь сосновые.
        — Все?
        — Большая часть. Лесопосадки охватили всю территорию, и местных деревьев почти не осталось. Нам понадобятся сотни полицейских.
        — Привлечем население, организуем поисковые отряды добровольцев. В течение часа мы могли бы отправить поисковые группы по всем сосновым борам Урдайбая, — предложила Сестеро, осознав, что своими силами они не справятся.
        — Это может быть опасно. Серийный убийца на свободе, а мы отправляем людей в лес… Сколько осталось до заката, часа три? Это безумие, — возразил Чема.
        — Оправданное безумие. Если у кого-то есть идея получше, я жду, — бросила Сестеро.
        На несколько секунд повисло напряженное молчание.
        — Хорошо. Нам нужны добровольцы. — Чема наконец сдался. — Но каждый отряд должен возглавлять полицейский.
        Сестеро кивнула. Это имело смысл.
        — Я также хочу, чтобы в этом участвовали пожарные и службы гражданской обороны, — добавила она.
        — Пожарные уже вызвались помочь, — сообщил полицейский из глубины комнаты.
        Он был не единственным не из их группы, кто присутствовал при этом разговоре. За последние несколько минут сюда подтянулись и другие полицейские, но они молча стояли в ожидании дальнейших инструкций.
        — Позвонишь на телевидение? — спросила Сестеро у Чемы. — Раз уж они представили тебя главой отряда, так действуй.
        Чема поморщился.
        — Это журналист так сказал, а не я.
        — Ладно, — кивнула Сестеро. — И пусть кто-нибудь позвонит на «Радио Герника». Нужно назначить пункт сбора добровольцев.
        Хулия положила телефон на стол.
        — Альваро попробует связаться с бывшими коллегами. Он считает, что выяснить точное место отправки сообщения будет несложно.
        — Кто такой Альваро? — вмешался Чема.
        — Мой хороший друг. Раньше он работал в центре безопасности «Фейсбука», и я написала ему с вопросом, не сможет ли он помочь.
        — Почему бы не позвонить в социальную сеть напрямую? — Чема повернулся к Сестеро в ожидании ответа.
        — Я просто пыталась ускорить процесс, — начала оправдываться Хулия. И тут она повернулась к монитору. — Смотрите!
        Сестеро приложила руку ко лбу.
        — Вот ублюдок. Он умеет играть со временем. Из него вышел бы отличный киносценарист.
        Обнаженная ступня сменилась голенью. Новый снимок показывал жертву по колено. На ней были черные брюки, — совсем как на Чаро Эчебесте в момент исчезновения. Сестеро дотронулась пальцем до икры жертвы и обернулась в поисках знакомого лица. Тщетно — у Рауля был выходной, и он вышел в море.
        — Описание пропавшей женщины включает в себя татуировку одуванчика, похожую на эту, — заметил Айтор Гоэнага, посмотрев в отчет. — Это она.
        — Эти фотографии нельзя выкладывать. Мы не должны ему подыгрывать. Кто-то должен позвонить в «Фейсбук». — Хулия не сводила глаз с экрана.
        — Я попрошу судью подписать соответствующее постановление, — сказала Сестеро.
        Хулия протянула руку к компьютеру.
        — Теперь очевидно, что это сосновый лес. Видны фрагменты коры. — Она указала на куски древесины посреди многочисленных иголок, усеявших землю. — Ее телефон завибрировал на столе. Сообщение от Альваро. — Плохие новости. Преступник загрузил снимок с телефона, у которого отключена функция отслеживания по геолокации. У меня есть данные устройства. Готова поспорить, что это телефон жертвы.
        — Уфф, — протянула Сестеро. — Вот ублюдок.
        — Думаете, она мертва? — спросил один из сторонних полицейских.
        Ему никто не ответил. Это был плохой знак.
        — Нам надо не гадать, а найти ее как можно скорее. И я не хочу, чтобы кто-то так думал. Чаро Эчебеста жива, понятно? Она жива, и мы найдем ее прежде, чем он сможет натворить дел, — заявила Сестеро.
        Жаль только, что даже она не верила собственным словам.



        44

        Понедельник, 29 октября 2018
        Хулия стояла, облокотившись на стол, и с недовольным видом смотрела на телевизор, висевший на стене. Большую часть экрана занимала последняя фотография, загруженная убийцей. Рядом ведущий ток-шоу сердито жестикулировал, в нижней части экрана транслировались последние новости с краткими, тревожными предложениями.
        Чертов преступник изменил способ распространения снимков. После того как «Фейсбук» заблокировал страницу, на которой были размещены первые две фотографии жертвы, он обратился к СМИ. Теперь каналы и онлайн-издания получали снимки напрямую.
        Хулия нажала кнопку на пульте. Каналы на экране сменяли друг друга, не показывая чего-то кардинально другого. Менялось только то, как представляли изображение ног Чаро Эчебеста, лежащей в сосновом лесу. Исчезновение четвертой предполагаемой жертвы Убийцы с тюльпаном потрясло страну, и фотографии, которые преступник выдавал порциями, стали отличной приманкой для зрителей.
        — У нас серьезные проблемы, — заметил Чема, отодвинув штору ближайшего окна. — Видела, сколько камер ждет нас у двери?
        — Они как стервятники. Почуяли запах падали и тут как тут, — пожаловалась Хулия, положив пульт на стол. — Я не понимаю, почему не вмешается судья. Материалы дела находятся в ограниченном доступе.
        Общественное телевидение Страны Басков прекратило трансляцию фотографий, как только сержант попросил об этом. Но остальные каналы это не остановило.
        — В суде, наверное, и без того забот хватает. Подобная ситуация случается не каждый день, — предположил Чема. Издалека доносилась музыка с концерта, а также голос ведущего спортивного состязания, проходившего на площадке для игры в мяч. Несмотря на исчезновение Чаро Эчебесте, ярмарка последнего понедельника октября продолжалась.
        — И слава богу… Надеюсь, мне никогда больше не придется столкнуться с таким отморозком.
        Хулия была уверена, что Чема не разделяет ее мнения. Он никогда не признался бы в этом вслух, учитывая убийства, но он наслаждался ситуацией. Чема — прирожденный охотник, а охота была в самом разгаре.
        — Криминалисты не смогли отследить место отправки последних сообщений с фотографиями. Он использовал сеть прокси-серверов, как и в случае с изображением, которое он отправил в Фаро де Виго, — сказал Чема, прочитав только что полученное сообщение.
        Едва он закончил, как активировалась рация. Это была Сестеро.
        — В сосняках на южной стороне все чисто. Как на левом берегу?
        — Еще не проверяли, — признался Чема, встав и повернувшись к карте. — Мы еще даже десяти процентов местности не осмотрели. Такими темпами мы проверим только треть урдайбайских лесов, когда в прессу придет полная фотография жертвы.
        Стоя рядом с ним, Хулия разместила зеленые кнопки вокруг зоны, обследованной Сестеро и сопровождающими ее волонтерами. Это действительно была ничтожная часть карты. Сколько дней им понадобится, чтобы прочесать каждый уголок? Убийца с тюльпаном снова на несколько шагов впереди.
        — Нам нужны еще добровольцы, — сказала Сестеро. — Необходимо любым способом спасти жизнь Чаро. Поговорите с «Радио Герника», пусть заставят всех выйти из дома, пусть те, кто сейчас на ярмарке, тоже присоединятся к поискам.
        Чема щелкнул языком.
        — «Радио Герника», говоришь? Этот журналист чихвостит нас на каждом шагу. Едва мы обратились к нему за помощью, он только и делает, что говорит о ничтожности ресурсов, которые полиция выделила на это дело. По его словам, если бы это случилось в Бильбао, здесь на каждом углу торчал бы полицейский.
        Сестеро помедлила с ответом. Им и так нелегко: самые влиятельные СМИ в регионе оказали им скудную поддержку, так еще у них нет никаких способов надавить на Аймара Берасарте. Журналист чист — или, по крайней мере, так кажется.
        — Запустите сигнал тревоги через ETB, через «Радио Эускади», да кого угодно. Сходите на ярмарку и остановите поднимателей камней[24 - Традиционное соревнование в Стране Басков. Цель участников — оторвать валун от земли и положить его на плечи. Вес камней в среднем варьируется от 100 до 125 кг.]. Я хочу, чтобы вся общественность прочесала сосняки, — отрезала Сестеро.
        — Сейчас там делают ставки на волов[25 - Другое традиционное соревнование, суть которого заключается в том, что волы тащат каменные глыбы на скорость.]. Хотел бы я посмотреть, кто посмеет в это вмешаться. У некоторых на кону все деньги, — сказал Чема. — Мы уже звали добровольцев. Тот, кто хотел, уже присоединился.
        — Просто сделайте все возможное, — выдохнула Сестеро. Ее голос потерял решительность: она начала осознавать, что у них не так много вариантов.
        Чема повернулся к компьютеру и прочел что-то на экране.
        — Рядом с Эланчобе сформирована новая группа волонтеров. Они могут начать с севера, — сказал он.
        Хулия прикрепила красную кнопку возле этого прибрежного поселения.
        — Попросите их взять с собой фонарики. Становится темно, — сказала Сестеро по рации. — У нас кто-то еще остался, чтобы возглавить их отряд?
        — Все уже заняты. Могу отправиться я, — предложила Хулия.
        — Нет, оставайся здесь. Без головы тело много не сделает. У операции должен быть центр управления. Туда съезжу я. Люди из службы гражданской обороны присмотрят за этой группой. — Сестеро тут же начала раздавать соответствующие указания. По рации были слышны все ее приказы. Затем связь оборвалась.
        — Это она должна быть здесь. Разве она не начальница? — сказал Чема.
        — Она не из кабинетных начальников. Ей нравится быть на передовой, — возразила Хулия.
        — Если она не в состоянии делегировать, ей следует сдать свои полномочия. Ее место здесь, — настаивал Чема.
        — Заткнись, Чема. Ты должен быть в восторге. Сестеро отлично умеет делегировать. Она же оставила тебя ответственным за операцию. Разве не этого ты добивался, когда звонил вышестоящему начальству, чтобы рассказать про происшествие в изоляторе?
        — Ты что, называешь меня стукачом? С чего ты взяла, что это был я? — Чема поднял руки к горлу, проверяя узел галстука. — И я ни за что не отвечаю. Сестеро здесь нет, но она продолжает отдавать приказы из какого-то богом забытого сосняка.
        Хулия вздохнула. Где-то в лесу лежит женщина, а они обсуждают какую-то ерунду, будто сварливая супружеская пара.
        Прозвенел телефон, сигнализируя о новом сообщении в «Вотсапе». Писал Альваро.
        А вы обратили внимание, что освещение на фотографиях везде одинаковое? Он снял их все за один раз. Он играет с вами.
        Хулия показала экран Чеме.
        — Твой друг меня достал. Умник, блин.
        Хулия пожала плечами. Она не понимала, откуда взялась такая внезапная враждебность по отношению к Альваро. В любом случае важно не это, а предупреждение о времени. То, что Убийца с тюльпаном сделал все снимки одновременно, — плохая новость. Это может означать только то, что пропавшая женщина уже мертва, и он или она удобно расположился на своем диване вдали от соснового бора, наслаждаясь моментом славы, который дарят ему телеканалы по всей стране.
        — В сосняках к югу от Бустурии все чисто, — объявил Айтора Гоэнага по рации.
        Чема щелкнул языком.
        — Он выигрывает игру. Мы идем по ложному пути.
        — И что бы ты сделал?
        Еще один щелчок.
        — Точно не то, чем занимаемся мы. В Интерполе…
        — Интерпол, Интерпол… — голос Хулии был наполнен иронией. — Не знаю, что бы сделал Интерпол, но сейчас ты в полиции Страны Басков, и мы действуем исходя из тех средств, что у нас есть. Если тебе так нравились их методы, зачем же ты вернулся?
        Чема с раздражением посмотрел на нее.
        — Мне позвонили сверху. Рассказали об этом новом подразделении и заявили, что пришло мое время. Я думал, что меня сделают начальником. А что бы ты подумала, если бы тебя попросили вернуться из Интерпола? — Он снова щелкнул языком. — Возможно, у Сестеро больше заслуг… Я не знаю. Я просто говорю тебе, что если бы я был здесь главным, этот сукин сын не смог бы нас так обогнать.
        — Хотела бы я на это посмотреть.
        — Добрый день, я к Олайсоле, — раздался голос сзади.
        Оба обернулись. В коридоре стоял Креспо. Он был в обычных черных очках, но на этот раз без белой трости.
        — К Олайсоле? — переспросила Хулия. Он что, не знает, что тот мертв?
        — Что вам нужно? Как вы вошли? — бросил Чема.
        — Через дверь, — насмешливо ответил продавец лотерейных билетов.
        — У него есть разрешение, — объясняла Хулия. — Он приносил ему билеты каждый день, а комиссар оставлял деньги в конверте.
        Чема щелкнул языком, вздохнул и снова щелкнул. И словно этого было недостаточно, чтобы показать свое недоумение, он провел рукой по волосам и покачал головой.
        — Пожалуйста, уходите отсюда.
        — И кто мне заплатит за пятничный билет?
        Чема оперся руками о стол и шумно вздохнул.
        — Креспо, пожалуйста, уходи. И забудь про этот билет. Ты не получишь за него денег, — вмешалась Хулия, указывая подбородком в сторону выхода.
        — Я посмотрю в кабинете. Возможно…
        — Креспо… — строго проговорила Хулия, не давая возможности возразить.
        Продавец билетов поколебался, но в конце концов понял, что ничего не добьется, и исчез.
        — Черт, еще одна фотография, — воскликнул Чема.
        Теперь тело Чаро Эчебесте на экране было видно почти целиком. Не хватало только груди и головы. Несмотря на отсутствие крови, поза жертвы не оставляла никаких сомнений. Она лежала на спине со сложенными на животе руками, будто отдыхала. Стебель цветка выглядывал между ладонями.
        — Следующий снимок будет уже полным.
        Чема сделал быстрый расчет на листе бумаги.
        — И это случится через шестнадцать минут, — объявил он, пересылая изображение всем подразделениям, участвующим в операции. — Он действует по определенной логике. Каждый новый акт этой пьесы занимает в два раза меньше времени, чем предыдущий. Между этим и прошлым снимком прошло тридцать две минуты. Дальше будет всего шестнадцать.
        Хулия почти его не слушала. Она подошла к монитору и снова изучала каждый сантиметр изображения. Иглы, кора, клевер…
        — Смотри! — воскликнула она. От ее пальца на экране ноутбука Чемы остался отпечаток, но ее это не волновало. — Видишь?
        Нахмурившись, Чема посмотрел в тот угол, на который указывала Хулия. Затем ее указательный палец прочертил линию до противоположного конца экрана. Два кусочка коры размером меньше, чем монета в один евро, но это была не обычная кора. Такое сочетание цветов — фиолетовый и оранжевый — возможны только в одном месте.
        — Ты лучшая… — Чема схватил рацию. — Только ты могла бы заметить нечто подобное.
        Хулия бросилась к карте. Рядом с лесом Ома не было поисковых отрядов. Этот сосновый лес рука человека превратила в огромное произведение искусства посреди природы.
        — Сестеро! — вспомнила она. Если ее начальница едет в Эланчобе, значит, она не так далеко от этого леса и должна отправиться туда, не теряя ни минуты.
        Чема опередил ее.
        — Сестеро уже в Кортесуби. Через пять минут она доберется до Ома, — объявил он перед тем, как переключить радиоканал. — Всем подразделениям: появились признаки, указывающие на расписной лес. Нам срочно нужно подкрепление в Ома.


        Апрель 1997
        После десяти промысловых рейсов в Гран Соль страх превратился в уважение. Ты даже начинал наслаждаться некоторыми моментами и влюбляться в эту великую синеву, которая и дарит, и легко может отнять самое драгоценное: твою собственную жизнь.
        Это был мой одиннадцатый рейс, и мы второй день плыли к месту промысла. Светило солнце, море было спокойным. Привыкнуть было нелегко, но я наконец-то научился ценить такие дни. Даже во время третьего или четвертого рейса в хорошую погоду я страдал. Разум играл со мной, опережая события, и я боялся, что в любой момент погода могла обернуться против нас. Теперь все изменилось: я успокаивался, глядя на эту сонную массу воды вокруг нас. Зачем бороться с тем, с чем не можешь бороться?
        Шкипер пришел за мной, когда мы готовили наживку. Эта работа мне нравилась, но я всегда получал нагоняй за то, что делал ее не так быстро, как остальные.
        — Опять твоя чертова дотошность? Всего-то и нужно, что нацепить анчоусов на крючок!
        — Если бы мы все работали в твоем темпе, мы бы неделю готовились к рыбалке…
        Упреки повторялись из раза в раз. Они были справедливыми, но мне всегда нравилось делать все правильно. Я должен был быть уверен, что моя приманка не потеряется в море, что волны не смоют ее и рыба не сорвется с крючка.
        — Пойдем со мной, — сказал шкипер.
        Я последовал за ним к рубке с неприятным ощущением в животе. Кто бы мог подумать год назад, что перспектива потерять работу в море будет меня беспокоить? Вирхен де Бегонья, который поначалу казался мне плавучей тюрьмой, подарил мне свободу. Благодаря ему я виделся с матерью не чаще нескольких дней в месяц. Между рейсами никогда не проходило больше недели.
        — Ты ведь знаком с Марсиалем, моим первым помощником? — представил он меня, когда мы подошли к рубке. Как я мог не знать его на корабле, где всего шестнадцать моряков делят крошечное пространство? — Его работа заключается в том, чтобы управляться с радио, и поверь мне, это жизненно важный инструмент, если умеешь им правильно пользоваться. Марсиаль — лучший радист во всей округе. Я хочу, чтобы ты у него всему научился. Он будет с нами еще несколько рейсов, а потом ты займешь его место.
        — Мне будут оперировать оба колена. — Марсиаль похлопал себя по ногам. — Я впервые вышел в море в двенадцать, а сейчас мне уже семьдесят два. Это не проходит даром.
        Я посмотрел на передатчик. В рубке я был не впервые, но никогда раньше не замечал этого устройства с кнопками и колесиками. Оно напоминало старый телефон с витым кабелем и прочим. Аппарат казался довольно простым в использовании.
        — Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал шкипер. — Пользоваться им довольно просто. Но что на самом деле сложно и очень важно — так это умение работать с информацией, которая через него поступает.

* * *

        Тот рейс запомнился мне как лучший в моей жизни.
        Ловля рыбы шла хорошо до шестого дня, когда косяки хека перестали приплывать. Два дня спустя настроение на Вирхен де Бегонья упало до минимума. Если рыба не придет, мы должны будем вернуться в порт с трюмом, полным меньше чем наполовину. Это означало, что мы не только ничего не заработаем, но и можем потерять деньги. Иногда такое случалось. На судне вроде нашего половина выручки шла владельцу, а другая половина — экипажу. Если топливо и приманка обойдутся дороже, чем выручка от рыбы, то нам придется возмещать разницу. Необходимость опустошить карманы — последняя новость, которую хотел бы услышать рыбак, уставший от ветра и качки после трех долгих недель в море.
        — Акетце, Акетце. Говорит Вирхен де Бегонья. Вы меня слышите? — сказал Марсиаль. Акетце принадлежал тому же судовладельцу, что и наш корабль, и тоже рыбачил в Гран Соль.
        — Слушаю, Вирхен де Бегонья. Прием.
        Вызываю, перехожу на прием, конец связи… Выучить язык радиопередач оказалось несложно.
        — Где вы находитесь?
        — Девять градусов, сорок пять минут к западу. Прием.
        — Есть рыба?
        Помехи были частыми, но металлический голос слышался достаточно отчетливо.
        — Немного. Двести килограммов за последние пятнадцать часов. Прием.
        — Понял. Мы направляемся на север. Галисийцы ловят рыбу. Конец связи, — объявил Марсиаль и повернулся ко мне. — С Акетце мы используем скремблер. Вот эта кнопка. Так разговор зашифрован, и ни одна другая лодка не сможет его перехватить. Вот почему мы говорим так открыто.
        — А откуда ты знаешь, что галисийцы ловят рыбу? — спросил я.
        Марсиаль улыбнулся и подмигнул мне с таинственным видом. Затем он повернул колесико на открытый канал. Несколько минут мы молча слушали перекрестный разговор между разными лодками, рыбачившими на промысле. Это были галисийцы, большинство из которых расположились в порту Селейро. Они радовались победе, которую одержала Депортиво Ла-Корунья на выходных.
        — Заметил их настроение? — спросил меня Марсиаль. — Они довольные. Не будь рыбы, их не интересовала бы победа Депортиво. Когда рыба есть, боевой дух на борту зашкаливает, и это невозможно скрыть, разговаривая по радио.
        — Для этой работы нужно быть немного психологом, — заметил я.
        Марсиаль похлопал меня по спине.
        — Именно! Самое главное здесь то, как, а не что говорят. Мы все лжем, чтобы защитить себя. Если у тебя идет рыба, ты стараешься это скрыть, чтобы другие лодки не узнали. Но нужно делать это с умом. Если дела идут хорошо, всегда притворяйся.
        — Понял, что я имел в виду, когда говорил, что Марсиаль — лучший? — встрял шкипер.
        Первый помощник понизил громкость радио.
        — Есть много хитростей, — объяснил он. — Со временем ты все узнаешь. Важный момент — это конец рейса. Ты должен завести привычку звонить на берег, чтобы узнать цены на рыбном рынке. Иногда лучше прекратить рыбалку на пару дней раньше и получить хорошую цену за улов, а иногда лучше остаться в море подольше, чтобы не продавать рыбу.
        Снизу нас позвали на обед. В желудке урчало. Я мечтал о щедрой порции картофеля по-риохански.
        — Я пойду вперед, — сказал шкипер, спускаясь по лестнице.
        Марсиаль задержался на несколько минут. Я уже не раз видел, как он растворяет какое-то лекарство в стакане воды.
        — Это для коленей? — спросил я. Радист посмотрел на меня с серьезным видом.
        — Это чтобы быть свободным, — ответил он.
        Я ничего не понял.
        — Несколько капель?
        — Это гораздо больше, чем просто несколько капель. В море очень трудно. Если позволишь, я дам тебе совет: учись, пока еще есть время. Сбегай от этой жизни. У меня не было выбора, как и у большинства здесь. Кто из них не закладывает за воротник? — Я мысленно представил своих товарищей по команде и быстро сдался. Единственным, кого я никогда не видел под мухой, был Марсиаль. — Ты не представляешь, сколько мы зарабатывали в восьмидесятых. Те, у кого была голова на плечах, вкладывали деньги. Я же все пропивал. За те три или четыре дня, что мы проводили на суше между рейсами, я мог потратить все, что заработал за три недели в Гран Соль.
        Я по-прежнему ничего не понимал. При чем тут лекарство, о котором мы говорили?
        — Не хотите спуститься поесть? — позвал нас шкипер с палубы.
        — Выпивка лишила меня всего. Семьи, друзей… Все покинули меня. Я их не виню: нелегко выносить того, кто целыми днями пьян, ничего не помнит и не уважает окружающих. — Марсиаль взял коричневую стеклянную бутылку и протянул ее мне. Название лекарства мне ничего не сказало. Как и его состав: цианамид. — Я опустился на самое дно в тот день, когда ни один шкипер не захотел видеть меня на своей лодке. В одночасье я оказался на улице и без работы. Меня спасло лечение от алкоголизма. Если бы я продолжил жить, как раньше…
        — А что с каплями? — спросил я, желая, чтобы он уже дошел до сути. История была ужасной, но картошка остывала.
        — Лекарство помогает мне не испытывать тяги к алкоголю. Пятнадцать капель каждый день, ни одной больше. И если ты случайно выпьешь бокал вина или чего-то покрепче, пеняй на себя. Смесь становится ядом для организма. Результат будет такой же, как от передозировки.
        — Вирхен де Бегонья, Вирхен де Бегонья… Говорит порт Бермео. Вы меня слышите? — раздалось из приемника, когда я уже начал спускаться.
        Марсиаль сжал губы и повернулся к радио. Ему это не понравилось. Портовый радист редко связывался с лодками. Я замер на полпути.
        — Говорит Вирхен де Бегонья. Прием.
        Среди сильных помех донесся глухой голос. Вызов предназначался мне, и он не сулил ничего хорошего.



        45

        Понедельник, 29 октября 2018
        Грязная тропинка круто шла вверх среди пастбищ. Сестеро спешила вперед с фонарем в руке. Без него она бы далеко не ушла. В Урдайбае наступила ночь, и луна еще не появилась.
        Сестеро задыхалась. Она бросила машину в крошечном квартале Ома, где фермерские дома сбились в кучу вокруг часовенки, и теперь бежала в лес со всех ног. Сосны характерной конической формы стремились к небу, где тускло светили звезды.
        Дождя не было. Однако за последние несколько дней выпало столько осадков, что каждый шаг давался с трудом.
        В третий, а может быть и в четвертый раз, Сестеро поскользнулась и упала руками в грязь. Луч света погас, и все вокруг погрузилось в темноту.
        — Черт! Где же ты? — пробормотала она, ощупывая землю вокруг тропинки.
        Мокрая трава, грязь и брызги. Никаких следов фонарика.
        Она вслепую обшарила все вокруг себя и ощутила обжигающее прикосновение крапивы. Ничего, разве что боль усилилась. Дурацкое падение только что лишило ее единственного источника света.
        Картина тела Чаро Эчебесте, лежащей на земле, словно отпечаталась на веках. Она не может позволить себе потратить еще секунду на поиски фонарика. Сестеро посмотрела наверх. Сосновый бор был совсем рядом. Она любой ценой обязана добраться туда.
        — Мобильник, — она похлопала себя по карману. Он не сравнится с ее «Маглайтом» в восемьсот люменов, но у нее будет хоть какой-никакой источник света.
        — Шесть минут до нового снимка, — объявила Хулия. Рация придавала ее голосу металлический оттенок, а помехи искажали его.
        Шесть минут. Всего через шесть минут они узнают, жива ли еще пропавшая женщина. Никто из полицейских, участвовавших в операции, не возлагал на это особых надежд, но все держали эти мысли при себе. Нет времени размышлять об этом сейчас. Только бежать. Так Сестеро и поступила.
        Наконец она оказалась у нижней границы леса. Прежде чем углубиться в него, она бросила последний взгляд на долину. По свету из окон можно было понять, где находятся дома Ома. В сторону деревни двигалась патрульная машина. Вдалеке, на шоссе со стороны Кортесуби, мелькнул еще один голубой огонек. Через несколько минут она будет не одна, но эти несколько минут могут оказаться роковыми.
        Глубоко вздохнув, она сжала кулаки и побежала в лес.
        — Четыре минуты, — раздалось по рации.
        В свете мобильного телефона можно было едва различить ближайшие деревья, лабиринт стволов, пересекающихся в поисках неба. На их коре, морщинистой и потрескавшейся, будто кожа гигантской рептилии, не было никаких следов краски.
        На мгновение Сестеро испугалась, что перепутала дорогу. Нет, это невозможно. Столб рядом с тем местом, где она оставила машину, указывал в сторону расписного леса. Она уверена, что выбрала правильный путь, — другого она и не видела.
        Она бросилась вверх. Стук сердца отдавался в ушах. Это должно быть то место.
        — Чарооооо! — закричала она изо всех сил.
        Тишина была ей ответом.
        — Чарооооооо!
        Шаг, другой и еще один. И вот, наконец, они. Огромные глаза уставились на нее. Подозрительные, любопытствующие взгляды, заинтригованные ее присутствием в лесу под покровом ночи.
        Она добралась до расписного леса.
        По спине пробежала дрожь. В свете мобильника эта армия дозорных, нарисованная на коре, вызывала неприятные ощущения. Резко остановившись, Сестеро посветила мобильным телефоном по сторонам. С дальних деревьев показались все новые глаза. Фиолетовые, зеленые, розовые, желтые…
        — Чарооо! Ты меня слышишь?
        Никаких признаков женщины.
        — Три минуты! Как дела, Сестеро? Ты добралась до леса?
        Сестеро включила рацию на ответ.
        — Только что, — выдохнула она.
        — Ты ее еще не видишь?
        Сестеро промолчала. Ей не хотелось тратить силы просто так. Хулия не стала настаивать, приняв ее молчание за отрицание.
        — Подкрепление скоро будет. Сверху приближается патрульная машина, две другие только прибыли в Ома. Черт, до новой фотографии всего две минуты. Две минуты!
        Мобильный Сестеро звякнул, сообщая, что батарея вот-вот разрядится.
        — Подожди чуть-чуть, — вслух попросила его полицейский. Нельзя, чтобы свет отрубился именно сейчас.
        Проницательные глаза сменились странными силуэтами. Они напоминали рисунки мелом, которые остаются на земле, когда судья разрешает унести труп. Это уж точно плохое предзнаменование.
        — Чарооо!
        Пока Сестеро снова и снова звала пропавшую женщину, она обводила сосновый лес лучом света. Силуэты пустились в пляс, и это до тревожности напоминало молчаливый шабаш. Не хватало только мрачного саундтрека, чтобы расписной лес превратился в самые гротескные декорации.
        Мобильник снова всхлипнул. Сколько у нее осталось до того, как аккумулятор полностью сядет, — несколько минут или счет уже идет на секунды?
        — Одна минута, — объявила Хулия.
        Сестеро ринулась вверх по холму. Чаро должна быть где-то поблизости. Здесь стволы были разрисованы под радугу, этот жизнерадостный разноцветный мир выглядел довольно зловеще в ночных тенях.
        — Двадцать секунд.
        В такие моменты трудно подавить желание упасть на колени и сдаться на милость судьбы. И все-таки Сестеро из последних сил продолжила свой забег.
        Там что-то есть, между стволами.
        Ступня…
        Нет, нога.
        Две.
        Никакой ошибки — это те самые ноги, что ошеломленная страна часами разглядывала на фотографиях.
        — Чаро! — крикнула Сестеро. Она нашла ее. Может быть, еще не поздно.
        Она была уже буквально в двух шагах от лежащего на земле тела, когда мобильник в третий раз выдал предупреждение. На этот раз свет погас, и все вокруг стало черным, как ее любимый кофе.
        Зажужжала рация. Затем раздался хорошо знакомый Сестеро голос. Это была Хулия.
        — Не беги. Слишком поздно. Пришла последняя фотография.
        — Что-что? — переспросил Айтор. Его голос искажали помехи.
        — Она мертва, — сказал Хулия.
        Сестеро не слушала. Не хотела. Она опустилась на колени рядом с женщиной, которую они часами искали, и ощупала ее тело во тьме. Талия, грудь, шея? Вот голова. Кожа на лице была холодной — плохой признак, но не такой плохой, как тяжелый удар, который обезобразил ее лоб. Никто не смог бы пережить такой перелом.
        Она мертва. Она мертва уже несколько часов. Судмедэксперты подтвердят это, но не обязательно быть врачом, чтобы понять это сейчас.
        Четверо, уже четверо. Сколько женщин еще пострадает, прежде чем ей удастся найти убийцу?
        Сестеро охватило чувство беспомощности, соленые слезы обожгли глаза. Рот исказился от боли, и с губ сорвался пронзительный крик, сливаясь с ночной тишиной, которая, как она знала, будет преследовать ее до конца жизни.



        46

        Вторник, 30 октября 2018
        Ровно семь утра. Мелодия утренних новостей присоединилась к звуку волн, разбивающихся о камни. Хулия открыла глаза. Время серфинга. Однако первая же новость, которой ведущий посвятил несколько долгих минут, напомнила ей о том, что этим утром у нее нет времени на встречу с морем. Четыре смерти, уже четыре, одна в Галисии и три в окрестностях Герники. Население преисполнено тревоги. Радио принесло ее в постель на блюдечке. Опрошенные на улице сказали, что им страшно, что женщины перестали выходить на улицу в одиночку и что они чувствуют себя незащищенными. Пресс-секретарь полиции пообещал подкрепление и заверил, что расследование сильно продвинулось.
        Правда?
        Хулии хотелось верить, что это действительно так и что документы, добытые в монастыре, прольют свет на это дело.
        Дети… Дети…
        Она поежилась, вспомнив обезумевший взгляд настоятельницы.
        Хулия выглянула в окно. Рассвет. Море приобрело чудесный металлический оттенок, небо было темно-серым, но за мысом Огоньо солнце уже робко начало окрашивать его в красный. Силуэты ранних пташек виднелись на волнах. Она чувствовала зов моря.
        Нет, не этим утром.
        Разгадка уже близко. Она знала это. И ни секунды терять нельзя.
        Джинсы, толстовка с логотипом Федерации серфинга Страны Басков и пара мелочей. Она позавтракает по дороге в управление.
        Она еще не догадывалась, что ее жизнь вот-вот изменится навсегда.

* * *

        — Мы сделали все, что могли, — сказала Сестеро, сделав ударение на слове «все». Под глазами у нее появились темные круги, и этим утром она не стала выпрямлять волосы. — Это была сложная задача. Кроме того, вскрытие подтвердило, что она умерла еще до того, как первая фотография, та, что со ступней, попала в СМИ. Мы ничего не могли сделать.
        Невооруженным взглядом было видно, что вся команда в отчаянии. Праздник последнего понедельника октября оставил после себя привкус поражения, от которого будет нелегко избавиться. К ним прибыло подкрепление — четыре полицейских из Центрального следственного управления, к которому принадлежал и Чема. Сестеро знала, что это доставит ей лишние проблемы. Напряженность между ней и Чемой бросалась в глаза. Но она не хотела думать об этом, не сейчас. Если повезет, ей удастся закрыть дело до того, как это произойдет.
        — Мы не покинем эту комнату, пока не найдем то, что ищем, — объявила она, указывая на гору учетных книг, писем и разрозненных бумаг, которые они спасли от пламени в монастыре. — Нам срочно нужен полный список девушек, которых отправили в Лурд в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. Нужно их обезопасить, прежде чем их постигнет участь четырех убитых.
        — Но что, если их несколько десятков? — спросил один из новеньких. Он был в галстуке — как и Чема, который согласно кивнул.
        — Мы защитим их всех, — отрезала Сестеро. Вопрос был закрыт, хотя все понимали, что это невозможно. У них не хватит на это ресурсов.
        — Мы можем пойти более коротким путем и запросить эту информацию в том монастыре Лурда, куда отправляли девушек. Они наверняка хранят списки добровольцев. Возможно, они будут сговорчивее, чем местные, — предложил Айтор.
        Сестеро упрекнула себя за то, что эта мысль не пришла ей в голову раньше. Возможно, тогда они смогли бы выиграть время, чтобы спасти жизнь последней жертвы.
        — Хорошая идея. Ты позвонишь? Ты вроде знаешь французский…
        Айтор не терял времени даром. Он нашел телефон в интернете и отошел на пару метров, чтобы спокойно поговорить.
        — Черт! У них есть автоответчик. Оставьте сообщение, и мы вам перезвоним, — пожаловался он несколько секунд спустя.
        — Что же, придется тебе поехать в Лурд, — сказала Сестеро. Достав ключи от своего «Рено Клио», она бросила их напарнику.
        Айтор перехватил их на лету.
        Его лицо говорило само за себя: он не любил водить машину. Сестеро знала это — как знала и то, что ему лучше всех удастся разговор с монахинями.
        — Дорога туда займет минимум четыре часа.
        Сержант пожала плечами.
        — Если слегка превысишь, будет три.
        Но она знала, что Айтор так не поступит, он будет в точности выполнять требования каждого дорожного знака.

* * *

        Прошло два часа с момента его отъезда. Моральный дух в полицейском управлении был на нуле, а в довершение всего из радиоприемника в углу передавали программу Аймара Берасарте. Убийство в лесу Ома в такой особенный день обеспечило журналиста достаточным количеством топлива, чтобы подогревать интерес в течение нескольких месяцев.
        Никакого прогресса. Сестеро уже начала опасаться, что списка, который они ищут, не существует или что он оказался среди бумаг, которые монахини сожгли еще до того, как им помешали устраивать растопку.
        — Нужно было посадить сестру Тересу в тюрьму и сровнять этот монастырь с землей, — пробурчала она, закрывая учетную книгу, которую она просматривала страница за страницей. Теперь она знала, в каком году они сменили одеяла, у какого поставщика покупают муку…
        — Вы знали, что эти монашки то и дело выходят из монастыря? Тоже мне затворницы, — фыркнул один из новоприбывших. Он изучал блокнот с кожаным переплетом. — Здесь отмечены все их передвижения. Какая монахиня выходит, в какой день, сколько денег она берет из кассы на расходы… Включая то, куда она уходит и зачем.
        Сестеро подошла посмотреть. Некоторые даты показались ей знакомыми. Это были дни преступлений.
        — Всякий раз, когда наш убийца был на охоте, кто-то из монахинь находился за пределами монастыря. По легенде они ходили к врачу или позаботиться о родственнике… Больше всего совпадений по сестре Тересе и сестре Кармен, — заметила она, обращаясь к остальным.
        Чема щелкнул языком.
        — Только не говори, что теперь основной линией расследования будут какие-то монахини-затворницы.
        — Этого я не говорила. Я просто отметила факт, который следует принять во внимание, — возразила Сестеро. Он выступал против любой ее идеи, и это уже начинало раздражать.
        Хулия попросила внимания.
        — В семьдесят девятом году они получили крупные суммы. Как и на протяжении пяти лет до этого. То же самое в восьмидесятом. А после этого их доходы резко упали, — заявила она, протягивая учетную книгу Сестеро.
        Та насторожилась. Еще один факт, который может иметь значение.
        — Может, в те годы, когда пожертвования были самыми большими, случались какие-то природные катастрофы? Люди несли деньги в благодарность за спасение своей жизни? — предположил один из новичков.
        — Разве не здесь было наводнение с жертвами и серьезными разрушениями? — подхватил другой.
        — Это было в восемьдесят втором. В июле. Моя двоюродная бабушка стала одной из двенадцати жертв наводнения. Нет, эти пожертвования приходятся на те годы, когда они посылали девушек в Лурд. Они наверняка брали с семей деньги за то, чтобы на какое-то время убрать их с глаз долой, — заметил Чема.
        Его товарищи согласно кивнули. Сестеро вынуждена была признать, что его объяснение имеет смысл. Ей было трудно представить, что сестра Тереса готова сделать что-то бескорыстно.
        — Семь лет они посылали заблудших девушек на помощь паломникам… — Сестеро начала размышлять вслух. — Семь лет, и, однако же, все жертвы оказались в Лурде в один и тот же год. Что такого случилось в семьдесят девятом, что кто-то решил избавиться от них?
        Повисло молчание. Этим вопросом задавались все присутствующие. Что в них особенного, что за тайна делает их мишенью Убийцы с тюльпаном?

* * *

        Звонок раздался, когда Хулия просматривала письма. Они хранились в двух бордовых папках, резинки которых порядком износились за годы использования. Рядом с ней работали двое новоприбывших. Хулии казалось, что они просматривают все слишком быстро, но говорить им это она не стала. Возможно, они думают, что это она работает слишком медленно.
        — Больше всего писем от семей, которые поддерживали монастырь довольно щедрыми пожертвованиями, — сказала она, прочитав полдюжины писем.
        — Разделите переписку по годам. Нас интересует только семьдесят девятый. Не тратьте время впустую, — велела Сестеро и перевела взгляд на экран своего телефона на столе, который назойливо звонил… — Это Айтор. Возможно, он уже что-то нашел.
        Хулия посмотрела на часы. Два часа дня. Время ускользнуло сквозь пальцы, будто мелкий песок. Почти пять часов прошло с тех пор, как Гоэнага уехал в Лурд. Кажется, этого недостаточно, чтобы раздобыть ответы, но кто знает.
        — Что значит «ничего»? — спросила Сестеро и, заметив, что все выжидающе смотрят на нее, включила телефон на громкую связь.
        — Ничего. Монахини говорят, что никогда не принимали этих девушек. Единственные, кто когда-либо появлялся у них в качестве волонтеров, были монахини из монастыря Герники. Они показали мне списки. Угадайте, кого я там обнаружил?
        — Сестру Тересу, — сказала Сестеро.
        — Бинго. А еще настоятельницу, хотя тогда она еще ей не была.
        — О каких годах идет речь?
        — Настоятельница в семьдесят четвертом, а сестра Тереса в восемьдесят первом.
        Сестеро записала даты в блокнот.
        — Это какая-то ошибка. Возможно, они не вели учет тех добровольцев, кто не принадлежал к ордену, — предположила она, глядя на Хулию, которая едва заметно покачала головой. У нее не было вопросов.
        — У меня тоже возникла такая версия, — сказал Айтор. — Не нервничай, Ане. Они полностью отрицают это. Здесь не было никаких девушек. И поверь мне, эти монахини могут сказать, шел ли дождь на Вербное воскресенье в семьдесят девятом.
        Поблагодарив за проделанную работу, Сестеро пожелала ему хорошей дороги. Затем она оглянулась на остальную часть команды. Хулия заметила недоумение в ее глазах.
        — Звони судье, — велела она Чеме. — Нам нужен ордер на арест. Если сестре Тересе нужно увидеть себя в наручниках на первых полосах завтрашних газет, чтобы признаться в том, что они делали с теми девушками, пусть так и будет. Нам необходимо допросить ее, настоятельницу и всех монахинь, которые были в монастыре в те годы.
        — Это будет нелегко, — признал Чема, поднимая трубку.
        — Остальные продолжайте искать. Не может быть, чтобы мы ничего не нашли.
        Хулия снова вернулась к письмам. Удивительно, сколько денег некоторые люди способны отдать монастырю. К письмам иногда прилагались банковские квитанции, хотя было ясно, что в большинстве случаев пожертвование отправляли в отдельном конверте.
        — Семьи, которые платят за то, чтобы избавиться от дочерей, — покачала головой Сестеро. — Что они делали с этими девушками, раз в Лурде их не было?
        — Хорошо бы спросить у их семей. Они-то наверняка были в курсе, — вставила Хулия.
        — Нашел кое-что! — перебил ее один из новеньких. Он просматривал инвентарную книгу с почерневшей обложкой. Ее они вытащили прямо из огня. — Вот списки девушек по годам. С семьдесят четвертого по восьмидесятый.
        — Девушки из Лурда! Черт, им почти удалось ее сжечь! — воскликнула Сестеро, бросившись к нему.
        — Черт! — полицейский показал на оторванный лист бумаги. — Семьдесят девятого не хватает.
        — Только этого года?
        Полицейский поспешно перевернул все страницы и кивнул с мрачным видом.
        — Все остальные на месте.
        — Мерзавки! — воскликнула Сестеро, шлепнув рукой по столу.
        — Сестра Тереса говорила, что у них украли список того года… Возможно, это правда, — вставила Хулия.
        Схватив горсть писем, она помахала ими перед лицом Сестеро.
        — Ничего страшного, мы добудем список отсюда. Это займет немного больше времени, но имена отправителей скажут нам все.
        Сестеро медленно кивнула. Взяв в руки тряпку, она стерла все записи на доске.
        — Хорошо. Все займитесь перепиской, — сказала она, с усилием рисуя таблицу черным маркером. — Вносим сюда обратный адрес, сумму пожертвования и дату банковской квитанции. Отдаем приоритет платежам за семьдесят девятый год. Так мы получим список семей. Затем свяжемся со всеми и предоставим защиту дочерям, которых они вручили этим ведьмам. Это первый приоритет. Больше никаких смертей. После этого мы разберемся с этим Убийцей с тюльпаном.
        — Или с этой, — вставил Чема, подходя к письмам вместе с остальными.
        — Или с этой, — признала Сестеро. У Хулии сложилось впечатление, что она сказала это неохотно. Сержанту явно тяжело было признать, что за смертями женщин может стоять другая женщина. — Что говорит судья? Даст ордер на арест?
        — Секретарь суда обещал помочь. Как только закончится слушание, которое сейчас ведет судья, он поднимет этот вопрос. Он ничего не обещает.
        Сестеро тихо выругалась. Хулия бросила на нее сочувствующий взгляд и вернулась к письмам. Она взяла конверт, который со временем выцвел и стал бледно-желтым. Почтовый штемпель от июня семьдесят девятого. Открыт перочинным ножом, как и все остальные. Она без труда представила монахиню со старым ножом для писем в плохо освещенной библиотеке.
        Хулия вытащила письмо. Здесь были только слова благодарности. «Спасибо за этот подарок небес, спасибо за то, что принесли счастье в наш дом». Благодарность и банковская квитанция с несколькими нулями: восемьдесят тысяч песет. Одна и та же цифра, которая повторяется снова и снова в разных посланиях.
        Поднявшись, она взяла маркер и внесла в таблицу сумму и дату. Затем перевернула конверт и посмотрела на обратный адрес.
        — Семья Эчано Гарсибуйе, — прочла она вслух. — Убитая журналистка — одна из девушек Лурда.
        — Ничего удивительного, — сказала Сестеро, — и сестра Тереса знала об этом. Я уверена, они гордятся тем, что известная журналистка побывала в их монастыре. Эта монахиня — просто чудовище. Это выглядит с каждым разом все хуже. Что случилось в том году, что кто-то решил уничтожить этих женщин?
        Хулия записала имя Наталии Эчано на доске. Затем взяла следующее письмо и прочла обратный адрес.
        Это неправда.
        Она прочла его снова.
        Нет, это неправда. Она провела столько часов среди этих документов, что разум решил сыграть с ней злую шутку.
        — Сколько смертей мы еще допустим? Когда уже мы скажем, что с нас хватит, что дошли до такого, что мы не для того платим налоги, чтобы нас бросили на произвол судьбы? — вещал Аймар Берасарте со своей радиокафедры.
        — Кто-нибудь, выключите уже этого чертового сплетника, — рявкнула Хулия, повернувшись к остальным.
        Чема сделал знак одному из новичков.
        Наступила благословенная тишина, но отправитель остался прежним.
        У Хулии закружилась голова. Ей нужно передохнуть.
        — Сестеро, ты можешь сказать, что здесь написано? — попросила она, протягивая ей конверт.
        Та удивленно посмотрела на нее. Она ничего не понимала, но обошлась без вопросов. Взяв в руки конверт, Сестеро зачитала имя отправителя вслух. Остальные отложили свои занятия и внимательно следили за происходящим.
        Хулия знала, что ей не понравится то, что она услышит.
        — Семья Лисарди Кастро.
        — Это же твоя фамилия! — воскликнул Чема.
        Хулия присела на стол. Она ничего не понимала.
        — Мои родители, моя семья, — признала она с потерянным взглядом.
        Сестеро сделала глубокий вдох.
        — Спасибо за этот подарок с небес… — прочла она, нахмурившись.
        Тишина, долгая тишина. А затем вопрос, на который Хулия уже успела ответить самой себе: «В каком году ты родилась, Хулия?»



        47

        Вторник, 30 октября 2018
        Он мог часами созерцать свои тюльпаны. Их танец под звуки воздушного потока — гипнотический, такой нежный и одновременно такой горделивый. И этот их сладкий аромат, который смешивается с едким запахом влажного торфа, служащего им ложем, — пьянящее сочетание.
        Но самое лучшее — это их цвет, такой насыщенно-красный, словно лепестки покрыты кровью.
        Он медленно провел рукой по лепесткам. Он обожает их мягкость, их неземную красоту, их молчаливую компанию. Они — его творение, он дал им жизнь. Они здесь, потому что он так решил. Ему нравилось видеть их на фотографиях в газетах. Буквально накануне голландский специалист говорил по телевизору о трудностях выращивания подобных гибридов и был поражен совершенством его цветов.
        Он улыбнулся. Теперь все это знают. Они увидели шедевр, которому он посвятил многие годы, и это его триумф.
        Пять лет он ждал, пока семена дадут всходы. Пять лет ежедневной заботы и неустанного терпения. Сначала проращивание, затем пересадка в большое ведро торфа, где они росли все оставшееся время. Ежедневный контроль влажности, освещения и температуры, чтобы имитировать смену дня и ночи. И, наконец, наступил момент, о котором он мечтал.
        Вот они и их утонченный танец.
        До сих пор никаких признаков увядания, но он знал, что этот день уже не за горами.
        Его взгляд упал на цифровой термометр. Четырнадцать градусов, вечная ночь. Это идеальная температура, чтобы замедлить их жизненные процессы, чтобы две недели, положенные на цветение, растянулись на три. Его работа должна быть такой же безупречной, иначе он не сможет закончить ее во время цветения и придется подождать. Но он не может себе этого позволить. Такое уже случалось во время первой попытки: пока он был в Галисии, терморегулятор сломался, и цветы погибли от перепада температуры.
        Хотя, если подумать, вышло не так уж плохо. В противном случае ему не достался бы последний понедельник октября. Отныне никто не сможет упомянуть ярмарку, не вспомнив о его работе. Он вписал свое имя большими буквами в самое важное празднование года. Он вошел в историю.
        Но теперь неудача исключена. В этот раз он не выдержит, если тюльпаны погибнут. Разве он сможет отложить свою миссию на несколько месяцев, пока луковицы не зацветут?
        К счастью, увядание еще не началось. Но вскоре они начнут терять свое природное изящество. И тогда его время выйдет.
        Он сверился со списком на пожелтевшем листе бумаги и ощутил тревогу. Он громко зачитал имена. Их оставалось все меньше. Однако время начинало работать против него. Если он не ускорится, ему уже не придется вскидывать кулак победы.



        48

        Вторник, 30 октября 2018
        — Вы купили меня! — Лица родителей расплывались перед глазами Хулии из-за слез. Множество безделушек из фарфора и муранского стекла, которые ее мать расставила в самых неожиданных местах гостиной, также казались размытыми за вуалью печали.
        — Не говори так. Это звучит отвратительно, — попросила мать. В ее голосе слышались слезы.
        — Именно это вы и сделали! Восемьдесят тысяч песет! — бросила Хулия. — Такова моя цена, да? Восемьдесят тысяч жалких песет? Это меньше пятисот евро…
        Впервые с того момента, как Хулия ворвалась в дом и попросила их сесть на диван, в разговор вмешался отец.
        — Твоя мать права. Мы не купили, а удочерили тебя. — Смотреть ей в глаза было выше его сил. Вместо этого он с потерянным выражением уставился на свои руки.
        Хулия протянула ему ксерокопию банковской квитанции.
        — Восемьдесят тысяч песет. Там ясно написано.
        — Это просто пожертвование. Твой отец…
        — Он не мой отец, — отрезала Хулия. Стоило ей вытереть глаза, как тут же слезы подступали снова.
        — Хулия, пожалуйста, не надо, — умоляла мать охрипшим голосом.
        — Вы не мои родители. Все это было притворством. Сорок лет — сорок! — жизни во лжи, — зарыдала Хулия, поднимаясь на ноги. Она злилась не только на них, но и на себя. Ведет себя как избалованный ребенок. Ну и пусть. Ей нужно выпустить пар.
        Отец встал и тихонько погладил ее по спине — совсем как в детстве, когда она не могла заснуть, потому что боялась темноты.
        — Хулия, дорогая, позволь нам все объяснить. Ты самое важное в нашей жизни. Посмотри на свою мать. Она сломлена. Не делай этого с ней… Не делай этого с нами, пожалуйста.
        Хулия отошла от него и села на стул за стол, где они всегда вместе ужинали до ее переезда в Мундаку. Она до сих пор помнит, как мать сдерживала слезы в тот день, когда она сказала, что уезжает. Несмотря на охрипший голос, у нее хватило сил пожелать ей добра и притвориться, что она счастлива за нее. Хулия не знала, что будет дальше, но точно могла сказать, что пройдут дни, а может, и недели, пока эта душераздирающая грусть не утихнет.
        Она вытерла глаза носовым платком. На несколько секунд к ней вернулось ясное зрение, и она увидела картину отчаяния. Родители сидели на диване. Мать закрыла лицо ладонями и умоляла простить ее. Отец держался не лучше. Хулия впервые увидела, как он плачет. Даже когда умер его брат, любимый дядя Матео, его глаза оставались сухими. Конечно, он наверняка плакал в тишине на вершине горы, когда никто его не видел. Но теперь она своими глазами видела его искривленный, как у младенца, рот. Не каждый день у тебя забирают дочь.
        Хулия разрыдалась еще сильнее. Она была опустошена и чувствовала себя одинокой и преданной. Мир, который она знала всю свою жизнь, был разрушен.
        — Мы не могли иметь детей. — Слова давались отцу с трудом. Он встал и снова обнял Хулию. — Врачи больше ничего не могли сделать. Можешь ли ты представить, каково это для любящих друг друга людей, которые больше всего на свете мечтали принести на свет много детишек? Мы были в отчаянии, и тут кто-то нам рассказал о монахинях. Были матери, которые не могли позаботиться о своих детях, женщины, для которых беременность была не чем иным, как наказанием. Монастырь становился благословением для всех… Прости нас, дочка. Мы поступили так, как считали лучшим для тебя.
        Хулия сжала челюсти. Она не отрываясь смотрела на сине-зеленую гондолу, которую сама привезла из Венеции много лет назад. Она до сих пор помнит гордую улыбку родителей, когда они подарили ей билет на поезд, чтобы отпраздновать поступление в университет.
        Монахини… Она не была уверена, что хочет слушать дальше, не понимала, готова ли она узнать всю правду.
        — Я всегда любила тебя всем сердцем, — пробормотала мать, захлебываясь рыданиями. — Хулия, пожалуйста… У нас не было другого варианта.
        — Кто мои родители? — Будничный тон удивил ее саму. Как удивила и ярость, с которой она стиснула руки родителей.
        Переглянувшись, родители покачали головой.
        — Мы никогда этого не знали. Таков был уговор.
        — И еще деньги, — вставила Хулия.
        — Это была просто помощь монастырю. Ведь мы были так благодарны этим добрым женщинам за то, что они подарили нам счастье.
        Хулия вспомнила то самое письмо, написанное почерком отца, которое раскрыло эту тайну. Спасибо за то, что принесли счастье в наш дом. Горькая волна гнева подкатила к горлу.
        — Эти ваши добрые женщины виновны в том, что уже четырех женщин убили.
        Это было не совсем верно, но она чувствовала именно так. Хулия ненавидела сестру Тересу, настоятельницу и всех монахинь в этом дьявольском монастыре. Оставалось надеяться, что Сестеро уже получила ордер, и теперь они были на полпути к тюрьме.
        Дети… Дети…
        Теперь все стало ясно. Прикованная к постели старуха не бредила, она всего лишь вспоминала то, что, несомненно, было самым ярким эпизодом ее жизни с тех пор, как она произнесла свои обеты. Что чувствовала она, что чувствовали другие монахини после того, как они изменили жизнь стольких детей? Едва ли они терзаются угрызениями совести. Нет, конечно нет. Они наверняка гордятся своим поступком.
        Зазвонил телефон. В доме, где воцарилась печаль, веселая мелодия прозвучала неуместно.
        Звонила Сестеро.
        Прежде чем ответить, Хулия откашлялась.
        — Алло.
        — Ты в порядке? Мы все волновались. Ты исчезла так внезапно…
        — Все хорошо, — соврала Хулия.
        — Тогда поторопись. Жду тебя в монастыре.
        — Вы получили ордер?
        — Он нам не понадобится.
        — Как это?
        Сестеро не хотела вдаваться в подробности. Перед тем, как повесить трубку, она коротко произнесла:
        — Бросай все и приезжай сюда. Кажется, произошло еще одно убийство.


        Май 1997
        Я никогда не забуду этот запах. Он ударил мне в нос, едва я открыл дверь. Молчаливый, тошнотворный, он вцепился в мои ноздри со свирепостью тигра, нападающего на свою добычу. Это был запах болезни, запах жизни, приближающейся к концу.
        — Как он?
        Моя мать покачала головой, не решаясь встретиться со мной взглядом. Она стояла, прислонившись к стене, а ее спутанные волосы и темные круги под глазами наводили на мысль о долгих бессонных ночах.
        — Он умирает.
        Больше она ничего не сказала. Этого и не требовалось. Прошло две недели с тех пор, как на Вирхен де Бегонья пришло сообщение. С тех пор я жадно считал каждый килограмм рыбы, пойманной нашими сетями. Я хотел вернуться в порт как можно скорее. Сначала я надеялся, что помогу ему справиться с болезнью, затем я изнемогал от нетерпения, зная, что каждый час промедления приближает его смерть, и он может уйти, а я не успею с ним проститься.
        — Он проснулся?
        — Он ждет тебя, — сказала мама. — Он уже одной ногой в гробу. Надеюсь, мне никогда не понадобится твоя помощь.
        Было бессмысленно отвечать ей. В тот момент я не ожидал от нее слов любви, хотя не стану отрицать, что ее замечания меня задели. Намного сильнее, чем я когда-либо осознаю.
        Коридор показался мне длиннее, чем раньше. Дверь в его спальню была в самом конце. Она была приоткрыта, и оттуда пробивался тусклый свет. Я ужасно хотел войти туда, но в то же время мечтал бежать без оглядки, опасаясь того, что я там обнаружу.
        — Привет, — сказал я, заглянув внутрь.
        — Заходи. Ты как раз вовремя. — Его голос был едва ли громче шепота. Я не узнал его.
        Мне было незнакомо это лицо, которое покинуло здоровье. Оно больше напоминало обтянутый кожей череп. Даже его глаза стали другими — запавшими и безжизненными.
        — Мы никак не могли заполнить трюм, — извинился я. — Хек и морской черт никак не хотели плыть в сети.
        Кажется, это был намек на улыбку на его губах?
        — Не извиняйся. Мне ли не знать, какова жизнь рыбака, — сказал он, закрыв на мгновение глаза. Он выглядел измученным. Мне показалось, что его лицо исказила гримаса боли.
        — Тебе что-нибудь нужно? — спросил я. Я не хотел, чтобы он страдал.
        Отец едва заметно покачал головой. Он был очень слаб.
        Долгое время мы провели в молчании. Он задремал, а я смотрел на него, и мое сердце болело от грусти.
        — Дай мне эту книгу, — попросил он, когда снова открыл глаза.
        — Вот эту, зеленую? — спросил я, положив руку на издание по рыбному хозяйству.
        — Нет, ту, что рядом. С бордовым корешком.
        — Имя розы, — прочитал я. — Это роман? Хочешь, я тебе почитаю?
        — Нет. — Его дыхание становилось затрудненным. Разговоры истощали его. — Дай мне.
        Помню, как он пытался взять книгу костлявыми руками, которые я не узнавал. Что стало с его крепкими руками — руками моряка, пережившего тысячу штормов? Эта жестокая болезнь поглотила их так же, как поглотила все остальное.
        Мои глаза затуманились, когда я увидел, что он не в состоянии выдержать вес книги. Даже на это у него не осталось сил. Я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, перед ним, но сдержать слезы не получалось. Как можно сохранять спокойствие при виде мучений того, кто всю жизнь служил тебе примером?
        — Открой. Загляни внутрь, — попросил он, когда книга в очередной раз выскользнула из его ослабевших пальцев.
        Искать долго не пришлось. Едва я открыл роман Умберто Эко, перед моими глазами возник цветок, которому было суждено изменить мою жизнь.
        — Что это? — спросил я, взяв его в руки. Он засох и потускнел. Его цвет частично перенесся на страницы книги, которые окрасились в легкий красный оттенок там, где они соприкасались с лепестками.
        — Это тюльпан, — прошептал отец. — Береги его. Это единственное, что досталось тебе на память от твоей настоящей матери.
        — Моей кого? — Я ничего не понял.
        Отец судорожно закашлялся — если эти грубые спазмы вообще можно было назвать кашлем. У него даже на это не хватило сил.
        — Женщина, которая родила тебя, — отрывисто пояснил он.
        Я повернулся к двери. Может быть, она там и поможет мне расшифровать его слова.
        Там никого не было.
        — Что…? — я не договорил. Куча вопросов застряла в горле. Все они хотели быть озвученными и в то же время боялись этого.
        Отец попросил воды. Я приложил стакан к его губам и помог ему приподняться. Никогда не забуду, как по телу прошла дрожь, когда я прощупал кости под пижамой. Болезнь полностью поглотила его.
        Все силы ушли на то, чтобы сделать глоток. Отец лег на кровать и закрыл глаза. Я не торопил его и не задавал вопросов, хотя внутри меня терзали сомнения. Но потом он перевел на меня остекленевший взгляд — и истина, которая была скрыта от меня с момента рождения, хлынула потоком.
        — Мы не могли иметь детей. Мы безуспешно пытались несколько раз, и твоя мать отчаялась. Шли годы… — он хрипло перевел дыхание, и я испугался, что он задохнется. — А потом я услышал об этих монахинях. Не стал раздумывать дважды. Я принес тебя домой в надежде дать тебе хорошую жизнь. Мне так жаль. Она всегда видела в тебе свою самую большую неудачу в жизни. Постоянное напоминание о бесплодном чреве. А еще у твоей матери есть эта черта, когда она может легко прийти в восторг, а затем так же легко погрузить нас всех в пучины ада.
        Я не сводил взгляда с засушенного тюльпана. У меня кружилась голова. Внезапно вся моя жизнь оказалась одной большой ложью. Наверное, он что-то говорил, извинялся, объяснял, но я больше не слушал. Я вспоминал каждый раз, когда моя мать заставляла меня чувствовать себя самым нежеланным ребенком в мире. Сколько раз я потом рыдал в уголке, не понимая причин этого презрения?
        Теперь, когда все стало на свои места, я почувствовал себя еще хуже. Ведь я прожил не свою жизнь.
        — Цветок был завернут в пеленки. Думаю, женщина, которая оставила тебя в монастыре, положила его туда в знак прощания.
        — Кто она? — мой голос тоже охрип, я едва мог говорить.
        — Мы не знаем.
        — Почему она бросила меня?
        Мой отец — или этот умирающий человек, которого я называл так до этого дня, — ответил не сразу. Наверное, он решал про себя, стоит ли солгать мне, чтобы не причинять больше боли, или сказать правду. В конце концов я сам озвучил ответ, и истина буквально ударила меня под дых:
        — Потому что она не любила меня.



        49

        Вторник, 30 октября 2018
        Сестеро окружило море микрофонов. Три передвижных станции со спутниковыми антеннами, развернутыми для трансляции, были лишь верхушкой айсберга. Из-за нового убийства перед монастырем собрался десяток журналистов, недавно прибывших в Гернику для освещения дела Убийцы с тюльпаном.
        Возвращаясь из полицейского управления, Сестеро не смогла устоять перед искушением и включила радио в машине. За исключением одной музыкальной станции, все остальные лишь сеяли тревогу по поводу событий в Урдайбае. Худшим, конечно, был Аймар Берасарте с «Радио Герника». Преступление, совершенное в самом сердце закрытого монастыря, породило ряд нелепых предположений, вроде тех, что сейчас озвучивали репортеры:
        — Уже подтвердилось, что Убийца с тюльпаном — это одна из монахинь?
        — Правда ли, что в монастыре обнаружили человеческие останки?
        В попытках сдержаться Сестеро прикусила язык. Она бы с радостью нагрубила им, но это непозволительная роскошь. Она говорит от лица всех полицейских, и это знание тяжелым грузом давило на плечи. Пожалуй, стоило поручить это Чеме. В конце концов, он же хотел возглавлять группу?
        Вопросы журналистов звенели в ушах, и она вспомнила, о чем предупреждал ее Мадрасо, когда назначил ее руководителем Отдела по расследованию особых преступлений.
        — Помимо всего прочего тебя ждет внимание прессы. Обращайся с ними тактично, если хочешь избежать проблем.
        Именно это она и делала, по крайней мере, пыталась, хотя с каждой минутой становилось все сложнее.
        — Следствие идет под грифом «секретно», — заявила она, подняв руки, чтобы они замолчали. — Другой информации я не могу вам предоставить.
        Журналистов этот ответ не удовлетворил. Они обрушили на нее каскад новых вопросов. Сестеро представила себе разрушительную армию ведущих ток-шоу, готовых к бою. Как только она вернется в монастырь, на экраны и в радиостудии просочатся самые безумные теории — те, что нисколько не способны снизить общественную тревогу. Она отправилась на встречу с прессой, чтобы снизить накал страстей среди населения, если такое в принципе возможно.
        — Прошу вас, не мешайте нам работать. В деле есть значительный прогресс. Могу сказать, что смерть в монастыре не имеет почерка Убийцы с тюльпаном.
        — Тогда почему расследование ведет ваше спецподразделение? — возразила репортерша в роговой оправе. Она сунула желтый микрофон с логотипом радиостанции прямо ей в лицо, и Сестеро пришлось чуть увернуться, чтобы он ее не задел.
        — Мы пытаемся исключить связь между этими преступлениями, — объяснила она и сделала шаг назад. — А теперь, если позволите, мне нужно вернуться к работе.
        — Сержант… — обратился к ней парень с бородой.
        И снова посыпались вопросы. Только теперь они стали еще более навязчивыми. Все хотели, чтобы детектив ответила на вопросы их издания до ухода.
        Сестеро была уже на грани. Они что, не понимают, что чем больше времени они тратят впустую, тем дольше придется искать убийцу? Правда, скорее всего, им на это наплевать.
        — Хватит! Уважайте работу полиции, пожалуйста, — попросила она с мрачным видом. После чего развернулась и ушла обратно в монастырь.
        Полицейские в форме не дали журналистам последовать за ней. Монастырь был местом, где произошла насильственная смерть, и доступ сюда имела только полиция.
        — Будут ли еще преступления?
        Вопрос, который задал незнакомый репортер, повис в воздухе. Сестеро понимала, что это плохое окончание встречи. Худшее. Ей хотелось повернуться к ним и заверить, что этого не случится. Но она ничего не сделала. Обещать что-то было не в ее силах. И ужаснее всего было то, что ей совершенно нечем было их убедить.

* * *

        — Как успехи? — спросил Айтор, едва она появилась на пороге кельи.
        — Они придурки.
        Айтор поднес руку ко лбу.
        — И ты послала их ко всем чертям?
        Сестеро покачала головой.
        — Я обращалась с ними исключительно вежливо.
        Взгляд Айтора выражал недоверие. Но сейчас не это было главным.
        — Чема в келье напротив, допрашивает подозреваемую, — сказал он, вручив ей подушку в прозрачном пакете. — Вот предполагаемое орудие убийства.
        Кивнув, Сестеро сделала шаг к кровати. Там, с открытым, как у выброшенной на берег рыбы, ртом, лежала покойница. На бледном лице выделялись синие губы, а глаза словно заледенели.
        — У тебя бальзам при себе?
        Айтор протянул ей флакон, и Сестеро нанесла мазь под нос. Он не перебивал запахи, но заглушал их пряными нотками.
        После смерти внутренние мышцы настоятельницы ослабли. Не что-то из ряда вон выходящее — так происходило со всеми жертвами удушья, которых Сестеро видела за свою жизнь.
        — Простите… Мне нужно было кое-что выяснить… Фу, ну и воняет же тут.
        На пороге появилась Хулия. Она подошла к настоятельнице и молча на нее уставилась. На ее лице застыло презрение. Остальные молчали. Они знали, что ей это нужно.
        — Я впервые стою перед трупом и не чувствую жалости, — призналась она. Ее глаза были все так же полны печали, как в тот момент, когда она выбежала из полицейского управления, увидев имена родителей на обратном адресе конверта. — Только гнев. У меня было столько вопросов к ней…
        Сестеро положила руку ей на плечо.
        — Бумеранг всегда возвращается. Посмотри на нее. Могла ли она вообразить, что ее жизнь оборвет одна из сестер, которыми она управляла столько лет?
        — Легко отделалась, — возразила Хулия и тут же пожалела о своих словах.
        Сестеро пропустила это мимо ушей.
        — Не волнуйся. Это нормально. Не знаю, как бы я это восприняла на твоем месте. — Она замолчала, задумавшись. Она упрекала себя, что не дала Хулии больше времени. — Эй, не хочешь взять выходной? У нас есть подкрепление, мы справимся.
        — Нет, нет. Я в порядке.
        Сестеро знала, что Хулия врет, но разве сама она ответила бы по-другому?
        — Не принимай все близко к сердцу. Это работа, и ты должна держать дистанцию, — сказала она. Конечно, правильнее было бы попросить у начальства снять Хулию с дела, но ей не хотелось терять один из краеугольных камней ее команды.
        — Кто это был? — спросила Хулия, снова глядя на тело.
        — Сестра Тереса. По крайней мере, так говорит та женщина, которую мы видели здесь в первый день, сестра Кармен. Это она подняла тревогу.
        Айтора в келье не было. Он вышел пару минут назад, но теперь они услышали, как он стучит костяшками в открытую дверь, и повернулись к нему.
        — Чема говорит, что подозреваемая все отрицает. Более того, она обвиняет сестру Кармен в заговоре с целью взять монастырь под свой контроль и утверждает, что это мы убили настоятельницу.
        — Мы? — вскинулась Сестеро.
        — Она говорит, что настоятельница была очень слаба, когда мы донимали ее расспросами, и что в ее состоянии она не выдержала этого.
        Сестеро фыркнула. Этого еще не хватало — отвечать за смерть настоятельницы.
        — Рассказать вам, как все было? — Не дожидаясь ответа, она начала рассказывать версию, которая сложилась у нее, едва она вошла в монастырь. — Кто-то из судейских сообщил в епископство о допросах и арестах, которые мы планировали провести. К сожалению, вести об этом дошли сюда до того, как приказ был отправлен в полицейское управление. Сестра Тереса запаниковала, что настоятельница расскажет лишнего, и решила лично позаботиться о том, чтобы мы ее не допросили.
        — И ей не повезло, что сестра Кармен раскрыла ее. Иначе это представили бы как естественную смерть, — подхватил Айтор.
        Хулия кивнула. В версии ее коллег не было никаких противоречий.
        — Приведите сестру Кармен. Она в библиотеке. Посмотрим, что она нам скажет, — сказала Сестеро.
        — Ты правда хочешь допросить ее здесь? — Айтор смотрел то на нее, то на труп настоятельницы.
        — А ты можешь придумать лучшее место для реконструкции событий?
        Айтор пожал плечами. Минуту спустя он вернулся в сопровождении сестры Кармен.
        Монахиня была мертвенно-бледной. На ее приятном круглом лице застыла неподдельная грусть.
        — Мы скорбим вместе с вами, — сказала Хулия.
        Сестеро кивнула с мрачным видом, не говоря ни слова. Она пристально смотрела на монахиню. Ей хотелось знать, как та поведет себя у тела настоятельницы. И монахиня вела себя именно так, как и ожидалось.
        — Я пыталась остановить ее… Это было невозможно. В нее вселился дьявол, сестра Тереса не так сильна, — уверила сестра Кармен, подойдя к кровати. Ни разу не поморщившись, несмотря на царившее здесь зловоние, она с состраданием смотрела на усопшую. — Бедняжка… Она выздоравливала. Вчера она назвала нас по именам.
        Ее рука потянулась к телу, но Хулия перехватила ее за предплечье.
        — Я просто собиралась закрыть ей глаза, — извиняясь, объяснила монахиня. — Бедняжка.
        — Почему вы пошли в келью к настоятельнице? Вы услышали что-то подозрительное?
        Сестра Кармен покачала головой.
        — Я пошла, чтобы побыть с ней. С тех пор как она заболела из-за этой ужасной кражи, я то и дело прихожу к ней почитать Библию и Евангелия. Настоятельница любит читать… — она в в ужасе прижала ладонь к лицу. — Любила, простите… Все это так тяжело…
        Ее почти детский плач наполнил каждый уголок комнаты.
        — Где была сестра Тереса, когда вы открыли дверь? — спросила Хулия, пока Сестеро пыталась перевести в беззвучный режим надрывающийся телефон. Звонила мама. Странно, обычно она не звонит в рабочее время.
        Монахиня высморкалась в салфетку.
        — Здесь, — ответила она, подойдя к изголовью кровати. — Первое, что я увидела, — это как ноги настоятельницы трясутся под простыней. Потом я заметила сестру Тересу. Она стояла спиной ко мне и душила ее подушкой, как в кино.
        — И вы попытались ее оттащить, — подхватила Сестеро.
        — Я тянула ее, отталкивала, била кулаками… Делала все, что могла. — Губы сестры Кармен скривились, и она снова разрыдалась. — Если бы я позвала сестер на помощь, она была бы жива… Я не смогла ее спасти.
        Хулия положила руку ей на спину и протянула другую салфетку.
        — Успокойтесь. Вы сделали все, что могли. Настоятельница была слишком слаба, она была слишком легкой мишенью.
        Айтор, который до этого момента молчал, подошел к Хулии.
        — Молодая женщина не смогла помешать слабой старухе… Как вы это объясните?
        Сестеро кивнула, не отходя от дальней стены. Хороший вопрос. Это единственное, что не вписывается в историю.
        — Дьявол… Это не сестра Тереса так поступила.
        Сестеро и Айтор переглянулись. Монахиня едва ли отступится от этой версии.
        Решив сменить тему, Айтор пошел ва-банк:
        — Вы знали, что в этом монастыре торговали младенцами?
        Монахиня посмотрела на него в ужасе. Либо она великая актриса, либо она ничего не знала. Сестеро ставила на второй вариант: едва ли та смогла бы играть так убедительно в подобных обстоятельствах.
        — Ваша любимая настоятельница, сестра Тереса и их подельницы похищали новорожденных у матерей и продавали их семьям, которые не могли завести собственных детей, — добавила Хулия.
        Сестра Кармен приложила руку ко лбу. Она перевела изумленный и потерянный взгляд на Сестеро, словно ища подтверждения таким серьезным обвинениям. Сестеро мрачно кивнула.
        — Это неправда. Это какая-то ошибка. Они хорошие, они делают только добро, — заикалась монахиня. Но в ее словах не было убежденности. Ей хотелось верить собственным словам, но вера ее только что была подорвана.
        Сестеро подняла руку, останавливая допрос.
        — Пока хватит. Айтор, отведи ее в библиотеку. Если вы вспомните что-нибудь, что может оказаться полезным, дайте нам знать, сестра.
        — Последний вопрос, — попросил Айтор. — Мы знаем, что вы довольно часто покидали монастырь за последние несколько недель. В чем причина этих отъездов?
        Сестра Кармен, не отрываясь, смотрела на собственные ладони, сжимая и разжимая пальцы.
        — Медицинский осмотр. У меня болят суставы. Ревматизм, артроз… Так себе объяснение, но уж какое есть. И без врачей все это было мне известно.
        Сестеро посмотрела на Айтора, и тот, подхватив монахиню под руку, увел ее в библиотеку.

* * *

        Теперь в келье оказалась сестра Тереса. Ее руки были скованы наручниками за спиной, а щеки блестели от нескончаемых слез. Допрос вел Чема, но все обвинения она отрицала.
        — Вы ошибаетесь. Я любила нашу настоятельницу. Почти сорок лет я во всем была ее правой рукой. Я обожала ее.
        — Никто и не говорит, что вы ее не любили, — заметила Сестеро, стоявшая поодаль.
        Монахиня недоуменно нахмурилась. Это был хороший удар.
        — Эта змея сестра Кармен… Мы доверяли ей, единственная благочестивая молодая женщина в стране, где девушек больше волнует пьянство, чем любовь к ближнему.
        — И так все время, — пожаловался Чема коллегам. Щелкнув языком, он снова повернулся к монахине: — Послушайте, я начинаю уставать от этого спектакля. Знаете, что мы здесь найдем? — спросил он, помахав пакетом с подушкой. — Биологические следы, которые вас выдадут. Бежать некуда. Наши коллеги в криминалистической лаборатории знают свое дело намного лучше, чем вам хотелось бы. Они найдут здесь частички вашей кожи. Знаете, что такое генетический анализ? Мы проведем его, и вы будете коротать оставшиеся дни за решеткой.
        Монахиня перевела взгляд на распятие над изголовьем. Ее губы задрожали, она молча молилась. Тем временем мобильный Сестеро снова завибрировал.
        — Признание поможет смягчить наказание, — заметила она.
        Вместо ответа — невнятное бормотание.
        — Скольких детей вы украли? — вмешалась Хулия. В воздухе повисло напряжение — хоть ножом режь.
        — Нисколько! — воскликнула сестра Тереса, мгновенно позабыв о молитвах.
        — У нас есть доказательства. Вы годами…
        Монахиня перебила ее:
        — У вас ничего нет! Ничего! Несколько писем с пожертвованиями? Какое это доказательство!
        — И именно поэтому вы убили ее? — в игру вступила Сестеро. — Вы боялись, что она проболтается. В нормальном состоянии она бы ни за что этого не сделала, но настоятельница стала уже не той, что прежде.
        Сестра Тереса ответила не сразу.
        — Чушь собачья! Это вы убили ее. Ее слабое здоровье не выдержало давления, которое вы вчера на нее оказали.
        Ее слова не имели значения. У Сестеро было все, что нужно. Она знала, что старуха виновна в убийстве. Пусть говорит, что хочет, ее выдает ее тело. То, как она скривилась, едва ощутив зловоние в келье, то, как упорно она отводила взгляд от покойницы. Сестра Тереса боялась встретиться взглядом с этими усталыми глазами, которых она лишила красок жизни.
        — Чема, — позвал кто-то из дверей. Это был один из новеньких из полицейского управления Эрандио. Они с коллегами обыскивали монастырь в поисках возможных улик. — Думаю, вы должны срочно это увидеть.



        50

        Вторник, 30 октября 2018
        Белая плитка сантиметров в двадцать шириной покрывала стены без окон и вентиляционных отверстий. Мерцающая люминесцентная лампа на потолке придавала всему вокруг холодный белый свет. От нее исходил постоянный раздражающий гул. Здесь пахло какой-то химией от многочисленных банок на полке.
        — Бедные женщины, — услышала Хулия над правым ухом. Сестеро подошла к акушерскому столу и поправила ремни, которыми связывали рожениц. — Похоже на пыточную. — Обернувшись к коллеге, она тут же хлопнула себя по губам. — Прости! Я не подумала.
        Хулия ответила, что все в порядке, не стоит волноваться, хотя все понимали, что она врет. Но это не имело значения.
        Вот место, где все началось. Сердце разрывалось, когда она представила свою мать — черты ее лица пропадали в густом тумане, который она надеялась однажды рассеять, — привязанной к твердой металлической поверхности. Сколько женщин прошли через этот кошмар? Сколько их лежало в этой холодной комнате, с обездвиженными руками и ногами, давая жизнь младенцам, которых они никогда не смогут назвать своими?
        Здесь было отвратительно и очень холодно. Без намека на человечность. Хулия вздрогнула при виде жестяного ведра у подножия стола. За столько лет алые пятна крови на нем выцвели. Возможно, если ее коллеги из лаборатории сделают анализ, они обнаружат там ее ДНК.
        — Интересно, кто принимал роды, доктор или сами монахини? — сказала Сестеро, глядя на ржавый стул. На нем в потрепанной жестяной коробке из-под печенья лежали пинцет и скальпель.
        — Они сами, — ответила Хулия. Это был единственный вариант.
        — Бедные женщины, — повторила Сестеро.
        Хулия кивнула. Она чувствовала ненависть к сестре Тересе, к мертвой женщине с голубыми глазами и их пособницам. Она осмотрелась в поисках чего-нибудь приятного, но в этой ужасной комнате ничего подобного не было. Даже огромное распятие на стене не внушало спокойствия — скорее наоборот.
        — А что насчет этой двери? — Сестеро потянула за ручку, но та не поддалась. Дверь была расположена в боковой части комнаты, рядом с двумя покрытыми пылью колыбельками.
        — Заперта на ключ, — объяснил полицейский, который и сообщил им о том, что они обнаружили родильное отделение.
        — Я приведу сестру Тересу. Пусть откроет, — заявил Айтор.
        Как только он вышел, Сестеро нанесла удар по замку. Хулия дернула ее за руку прежде, чем она ударила снова.
        — Можно мне?
        Это было ей необходимо. Или она выместит свой гнев на чем-то, или он останется внутри. Сестеро отступила в сторону, чтобы Хулия могла изо всех сил наброситься на деревянную дверь. Скрип, еще один — и дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену темного коридора внутри.
        — Вы сошли с ума, — заметил Айтор, включив фонарик. Он вернулся, заслышав удары.
        Луч света выхватил коридор, который вел в четыре комнаты. Настенный выключатель не работал, значит, придется работать с фонариком.
        В нос ударил такой сильный запах сырости, что Хулия сморщила нос.
        — Сколько же лет они сюда не заходили?
        — Вы обратили внимание на двери? — спросила Сестеро, толкнув одну из них. Та открылась с едва слышным скрипом. Двери здесь были очень прочные, сделанные из массива дерева. Но хуже всего были задвижки — судя по их расположению, запереть дверь можно было только снаружи.
        Четыре клетки, в которые они вели, были куда меньше, чем кельи монахинь этажом выше, и очень просто обставлены. Здесь стояли койка, умывальник и простой письменный стол. Где-то часть стен покрывала черная плесень, от которой тянуло влажностью. В других плесени не было, но во всех четырех стоял спертый воздух, кислорода не хватало.
        — Это тюрьма, — осознала Хулия. И без того израненное сердце заболело еще сильнее. — Тюрьма для беременных. Вот почему их не было в списках из Лурда. Их запирали в этом подвале, пока не подходило время родов.
        — Как жестоко, здесь невозможно дышать, — пробормотал Айтор, стоя внутри одной из комнат.
        Хулия вошла в келью напротив. На столе лежала Библия, и Хулия протянула к ней руку. Возможно, ее мать прикасалась к ней почти сорок лет назад. Ей было больно представлять, как она провела взаперти несколько месяцев. Между страницами книги что-то белело — сложенный лист бумаги, написанный едва различимым шрифтом. Бедные женщины, им, конечно же, не разрешали писать.
        Заглянув внутрь, Сестеро вздохнула и снова исчезла в коридоре.
        — Гребаные чудовища, — бросила она. — Айтор, попроси Чему спуститься к сестре Тересе. Ей предстоит многое нам объяснить.

* * *

        — Вы ничего не понимаете. Мы просто помогали. Именно этому мы посвятили всю жизнь — помощь ближнему.
        Сестра Тереса сидела на табурете, на котором, вероятно, сидела много лет назад, участвуя в родах.
        Хулия подавила желание схватить ее за рясу и трясти до тех пор, пока она во всем не признается.
        — С каких это пор похищение новорожденных считается «помощью»? — бросила Сестеро. Она не отрывала взгляда от мобильного телефона в руках, словно не в силах оторваться от того, что видит на экране.
        — Вы ровным счетом ничего не понимаете, — резко заявила сестра Тереса.
        Больше всего Хулию раздражала надменность монахини. Впервые за всю ее карьеру задержанная держалась настолько уверенно. Обычно женщины ведут себя смирно.
        — Может, вы поможете нам понять, — вмешался Айтор.
        Хулия позавидовала спокойствию в его голосе.
        Неспешно кивнув, сестра Тереса перевела взгляд на единственного полицейского, который, как она думала, ее понимал.
        — Те годы ознаменовались настоящим упадком нравов в нашем регионе. Те немногие из нас, кто стали монахинями, спасли свои души, но многие поддались искушению. Строительство платформы «Гавиота» стало катастрофой. Сюда приехали все эти американцы. Они заявляли, что были опытными инженерами… Ха! Знаете, кем они были на самом деле? Мерзкими обманщиками, превратившими наши поселения в собственный гарем! Сколько девушек они заманили в свои сети, завлекая их экзотикой и любовными обещаниями, которые никогда не выполнялись?
        Хулия обменялась взглядом с Сестеро. Она тоже различила боль за тирадой монахини. Значит, эта злоба привела сестру Тересу в монастырь. Трудно было представить ее молодой с распущенными волосами, флиртующей с одним из этих заезжих незнакомцев.
        — Это было позором для их семей, — продолжала монахиня. — Как вы не понимаете? Достойные люди, уважающие христианскую мораль, — и вдруг их репутация оказалась под угрозой, потому что их дочери оказались беременными неизвестно от кого. — Сделав паузу, чтобы усилить свое послание, она продолжила: — К счастью, мы оказались рядом, чтобы помочь им.
        Хулия сжала кулаки, сдерживая себя.
        — Да вы просто лишили этих детей возможности вырасти со своими матерями, — бросила она гневно.
        Монахиня покачала головой.
        — Наоборот. Мы обеспечили им лучшую жизнь. Представь, что значит родиться в семье, которой ты не нужен, разрушив жизнь собственной матери?
        — Какое право вы имели решать за этих девушек?
        — Мы не решали. Они сами пришли к нам за помощью.
        — Тогда зачем вы запирали их, будто животных? — возразила Хулия, указывая на темный коридор за дверью.
        Секундная заминка.
        — Некоторые были в смятении, они не понимали, что решение, которое приняли их семьи, — лучшее для них. Когда они покидали монастырь, никто даже не знал, что они беременны. Все считали, что они были в Лурде, где занимались общественно полезной работой.
        — Это их семьи так решили. Не сами девушки, — сказала Хулия.
        Сестра Тереса вздохнула снисходительно.
        — Как могли эти бедняжки судить, что хорошо для них? Большинство из них даже не достигли совершеннолетия. Но годы спустя почти все они вернулись сюда, чтобы поблагодарить нас за то, что мы для них сделали.
        Хулия открыла было рот, но Сестеро ее опередила.
        — У нас будет время это выяснить. А сейчас убийца на свободе, и мы не можем терять ни секунды, — напомнила она, нежно схватив Хулию за предплечье.
        Хулия смущенно кивнула: она позволила чувствам отодвинуть дело на задний план. Детектив попыталась вернуть инициативу:
        — Сколько женщин родили здесь в семьдесят девятом?
        Сестеро одобрительно посмотрела на нее. Сестра Тереса с мрачным видом покачала головой.
        — Я не помню.
        — Сколько? — с нажимом спросила Сестеро.
        Презрительно поджав губы, монахиня пожала плечами. Такое упорство и холодность выводили из себя.
        Хулия отвела взгляд, чтобы подавить гнев. Но это было невозможно: вся обстановка напоминала о несправедливости, которая творилась в этих четырех стенах. Акушерский стол, щипцы, ржавые скальпели, пятна…
        Айтор ободряюще сжал ее плечо. Затем, присев рядом с сестрой Тересой, он положил руки на колени монахини и посмотрел ей прямо в глаза.
        — Прошу вас, сестра. Убийца с тюльпаном лишает их жизни за то, что они совершили сомнительный грех, родив в этой комнате. Чаро Эчебесте стала уже четвертой жертвой. Помогите нам спасти остальных. Нам нужно знать, кто это, чтобы спасти их. Прошу вас.
        Старуха поджала губы, с трудом сглотнула и перекрестилась. А затем прозвучал ответ:
        — В том году родились восемь детей.



        51

        Вторник, 30 октября 2018
        Булыжники единственной улицы в Пасай-Сан-Хуане были мокрыми. Скудный, но неутомимый дождь придавал им оттенок меланхолии, в них отражался свет уличных фонарей. На улице не было ни души, лишь изредка кто-то из соседей выносил мусор или возвращался домой после рабочего дня. Обычная картина дождливой осенней ночи.
        Сестеро шла молча и не торопясь. Она делала это бессознательно, словно пытаясь оттянуть встречу с реальностью, которую она ненавидела, сколько себя помнила.
        Ее отец, Мариано, никогда не опускался до битья. Его жестокость была более тонкой, но не менее болезненной. Своим орудием он выбрал слова — не только те, что срывались с его губ, словно через них говорил сам дьявол, но и те, что он держал при себе. Его молчание ранило так же, как и самые жестокие избиения, особенно когда оно приходило на смену череде угроз, шантажа и унижения.
        Сестеро не выносила этого. Сколько раз, будучи ребенком, она хотела, чтобы он умер, чтобы однажды он ушел и равнодушный голос по телефону сообщил, что произошел несчастный случай? Сколько раз она уговаривала мать подать на него заявление или хотя бы развестись с этим монстром, который разрушил всю ее жизнь?
        И вот теперь это внезапно случилось. Мари Фели, ее мать, сделала шаг к разводу. Что могло послужить последней каплей? Хотя какая разница, раз это положит конец разрушительным отношениям, основанным на нездоровых ролях, которые возникли в обществе с незапамятных времен.
        — Пока, Ане. — Из дома с удочкой в руках вышел сосед, один из многочисленных arrantzales, что до рассвета рыбачат с мыса Пунтас.
        — Хорошей рыбалки, Инасио, — откликнулась Сестеро. Это простая вежливость: нестрашно, если он вернется с пустыми руками, главное для всех них — провести несколько часов наедине с любимым морем.
        Всю жизнь Сестеро воображала себе, что будет счастлива, когда это случится, она столько лет этого ждала, но теперь она шла на встречу с матерью и чувствовала себя потерянной. Воспоминания о бесконечных скандалах бередили ей душу. Путь из Герники занял меньше восьмидесяти километров, и пока она ехала, снова ощутила эту боль. А еще беспомощность. В двадцать четыре она уехала из дома, устав защищать от унижений мать, которая и слышать не хотела об обращении в полицию и тем более о разводе.
        Он пообещал мне, что больше не будет делать ставки. Твой отец не плохой человек, у него просто взрывной характер…
        Сестеро устала слышать одни и те же отговорки каждый раз, когда Мариано просаживал в игровых автоматах деньги, которые предназначались на еду или школу для детей. А регаты, эти проклятые регаты? Сколько денег он выбросил за борт, когда поставил на ту розовую лодку из Сан-Хуана?
        И вот теперь, пять лет спустя с того дня, когда Сестеро решила оставить все позади и переехать, все вернулось на круги своя. Кажется, теперь дверь открылась, чтобы закрыться раз и навсегда, но сначала нужно будет сбросить с души тяжелые мешки, полные упреков, вины и прочего мусора. Выставленные за порог чемоданы Мариано — это только начало. Хорошо бы, чтобы на этом все закончилось, но так не бывает.
        Она стояла на пороге родительского дома. Сестеро позвонила в дверь. Та отворилась, и дежурная улыбка по ту сторону порога тут же рассеялась как дым.
        — Дочка… — мать утянула ее в объятия. Крошечная женщина, Сестеро унаследовала это от нее. Во всяком случае, рост. — Я люблю тебя, дорогая.
        Ане сглотнула. Ей было не по себе, и осознание этого причиняло еще большую боль. Между ними зияла пропасть, которая становилась тем шире и глубже, чем больше она настаивала на том, чтобы Мари Фели ушла от мужа. Впереди их ждет долгая работа, которую они, возможно, никогда не закончат. Последствия жестокого обращения не исчезают волшебным образом, когда проблема устранена, а остаются надолго, совсем как зловоние от мусора, когда грузовик уже вывез его. Сестеро знала это. Она слишком часто видела это на работе, и это знание разбивало ей сердце.
        — Я тоже люблю тебя, мама, — призналась она, крепко обнимая мать. — Что случилось? Он ударил тебя?
        Уставившись в пол, Мари Фели покачала головой. На ее лице застыли горечь и стыд, и это раздражало Сестеро. Она все время видела это выражение у женщин, ставших жертвами насилия. Это самое ужасное в этих чудовищах, которые издеваются над своими женами, — они заставляют их чувствовать себя виноватыми за то, что с ними происходит.
        — Он вконец проигрался. Я хотела съездить в Севилью на отдых с подругами… Пошла снять сбережения, которые достались мне от твоего дедушки, а счет оказался пуст.
        — Но эти деньги были на твое имя, это было наследство. Как он мог так поступить? Мы должны заявить в полицию.
        Мать со вздохом подняла взгляд — застенчиво, буквально на пару мгновений. Затем она снова посмотрела в пол.
        — У твоего отца был доступ. Я заверила его подпись в банке на случай, если со мной что-нибудь случится. Когда умираешь, начинается волокита, и я не хотела доставлять вам лишних проблем.
        Сестеро резко выдохнула.
        — Так, что это вообще за мысли!
        При упреках дочери Мари Фели съежилась. Сестеро выругалась про себя. Сейчас не время корить за ошибки, ей нужно помочь. Мать наконец-то решила развестись и нуждается в ее поддержке. И сегодня она приехала в Пасайю именно для того, чтобы помочь ей сделать первые шаги без мужа.
        — Не переживай, мама. Это могло случиться с кем угодно, — с трудом сказала она. На самом деле она не верила собственным словам. Сколько раз мать наступала на одни и те же грабли, сколько раз отец крал ее с трудом заработанные деньги, сколько раз, опустошив ее счета или бумажник, он винил во всем ее саму?
        — Он обещал, что бросит азартные игры. Я думала, что на этот раз все всерьез.
        «Старая песня», — подумала Сестеро.
        Однако ей удалось оставить свои мысли при себе. Это последнее, что Мари Фели должна слышать сейчас.
        — Ты сделала смелый шаг, — ободряюще сказала она, взяв мать за руки.
        — Мне следовало сделать это раньше, — жалобно откликнулась та.
        — Ты сделала это тогда, когда была готова, — уверила ее Сестеро.
        Неужели это правда? Мари Фели готова к бракоразводному процессу? Сестеро не была в этом так уверена, достаточно было посмотреть на усталое лицо матери. Ей потребуется поддержка детей.
        — А где Андони? — спросила Сестеро, заметив, что брата нет дома.
        — Ужинает с друзьями.
        Сестеро прикусила язык, чтобы не высказать все, что думает. Ей нужно будет встретиться с Андони и серьезно поговорить. Сейчас не время закапывать голову в землю, как страус. Когда Сестеро было девятнадцать, — столько же, сколько ему сейчас, — ей пришлось столкнуться с отцом, когда тот перешел все границы. Это было не особенно приятно, но кто-то должен был это сделать.
        — Он должен быть здесь, с тобой.
        — Не вини его, — попросила Мари Фели.
        — Ты не должна защищать его так сильно, он уже не ребенок, — вырвалось у Сестеро.
        Мать выдавила из себя улыбку и слегка кивнула. Ане знала, что это всего лишь маска. Андони всегда будет для нее ребенком. Именно на него она обратила все свое внимание, когда унижения стали невыносимыми. Конечно, он был всего лишь ребенком, но Мари Фели искала в его крошечных объятиях тепло, которого лишал ее муж. Возможно, поэтому Сестеро пришлось повзрослеть раньше — старшая сестра, заполнявшая пустоту, оставленную отцом, который больше заботился об игровых долгах, чем о собственных детях.
        — Извини, что подвела тебя… — сказала мать. Она стыдливо отвела взгляд в пол.
        Ане в гневе замотала головой. Эту реакцию она отлично знала. Она встречалась с ней каждый раз, когда какая-нибудь женщина приходила в полицейский участок, чтобы сообщить о жестоком обращении. Редко когда жертва приходит в полицейский участок после первого же избиения или унижения. К тому времени, как они это делают, обычно уже слишком поздно: их самооценка пострадала так, что эти раны едва ли смогут зарубцеваться.
        — Ты никого не подвела. Никого! — ответила она, крепко сжимая мать в объятиях.
        Та тут же отстранилась.
        — Что приготовить тебе на ужин? Хочешь тортилью? — дрожащим голосом спросила она.
        — Ничего. Я не для того пришла, чтобы нагружать тебя делами. Сама что-нибудь сготовлю.
        — Тебе обязательно нужно прогуляться и перекусить с друзьями. Так ты сможешь хоть немного развеяться. В Гернике такое творится, а тут еще мои проблемы, ты наверняка уже без сил.
        — Нисколько, — соврала Сестеро. — Я останусь здесь, с тобой.
        — Ну правда же. Я в порядке, просто немного устала. Я пойду спать. Что ты будешь делать здесь одна? Сходи прогуляйся немного.
        Ане посмотрела на часы. Может быть, Мари Фели права.
        — Ты уверена?
        — Конечно, дочка. Отключись ненадолго от всего. Пожалуйста.
        Сестеро была ей признательна. Здорово будет увидеться с подругами.
        — Но ночевать я буду здесь, — предупредила она, прежде чем повернуться к двери.
        — Не стоит. Я в порядке. Отправляйся домой.
        Сестеро промолчала. Она будет спать в доме матери, это не обсуждается. Не для того, чтобы Мари Фели было спокойно, нет, она сделает это из страха перед отцом. Она боялась, что он может появиться посреди ночи и отомстить за то, что мать выставила его вещи за порог.



        52

        Вторник, 30 октября 2018
        Хулия бросила одежду на кровать. Это был тяжелый день. Если она думала, что вихрь чувств, который вызвало возвращение Чемы, окажется самой большой торпедой, что пробьет ее ватерлинию, то она очень ошибалась. Это был ужасный день. Сегодня ей как никогда нужно погрузиться в волны. Как могла ее жизнь перевернуться вверх дном всего за несколько часов? Она чувствовала себя преданной, эта рана пронзила самое ее существо. Почти сорок лет она прожила во лжи.
        Почему ее биологические родители бросили ее?
        Она понимала, что, возможно, никогда не найдет ответ на этот вопрос. И это причиняло боль. Ей нужно это понять.
        Что это за бумаги в заднем кармане ее джинсов?
        Не успела она их вытащить, как вспомнила: Библия в одной из келий. Это были несколько аккуратно сложенных листов бумаги, которые нужно было спрятать от зоркого взгляда тюремщиц.
        Слова громоздились на страницах, пожелтевших от времени. Почерк убористый, но округлый и красивый. Кое-где чернила расплывались, и читать было трудно: это были следы слез.
        Понимая, что прочитанное причинит ей боль, Хулия села на кровать и посмотрела на первую строчку. Свежий воздух, проникавший сквозь открытое окно, холодил обнаженную кожу, но ей стало все равно, едва ее глаза пробежались по листу бумаги.

* * *

        Еще один день ускользает от меня в этих безрадостных стенах. Как долго можно обходиться без солнца? Сегодня та монахиня с морщинистым лицом пообещала, что завтра меня отпустят в сад. Я считаю часы до этого момента, и я знаю, что ты тоже. Наконец-то свежий воздух, место, где я могу ходить, не натыкаясь на холодную, голую стену.
        Неужели мы заслужили такое наказание? Какой ужасный грех я совершила? А ты? В чем твоя вина?
        Любовь. Любовь и тоска по кому-то, кто сейчас далеко. Сердце разрывается, когда я понимаю, что, возможно, никогда больше не смогу его обнять.
        Я не единственная в этой тюрьме. Я слышу, как в соседних кельях рыдают другие девушки. Они тоже меня слышат. Но когда я закрываю глаза и мне удается сосредоточиться, я слышу только тебя. Ты — моя единственная отрада, ты придаешь мне сил выдержать это заточение.
        Я боюсь того, что случится, когда ты родишься. Та монахиня с очень светлыми глазами, которую другие монахини называют настоятельницей, сказала мне, что скоро я смогу вернуться домой без своей проблемы.
        Я ненавижу ее. Терпеть не могу ее презрительный вид и замечания о слабости плоти. Почему я слишком молода, чтобы иметь тебя? Почему мои родители решили подвергнуть меня таким страданиям?
        Я уже чувствую твои движения. Ты уже не просто маленькая рыбка в моем животе. Ты там, ты ласкаешь меня изнутри, ты ободряешь меня, когда я больше всего в этом нуждаюсь. И когда я чувствую тебя, я вспоминаю лицо твоего отца. Какие чудесные месяцы мы провели вместе. Такие насыщенные, что я буду помнить их всю свою жизнь. Я никогда никого так сильно не любила. Он вернулся в свою страну прежде, чем я успела рассказать ему о тебе. Он был бы в восторге, если бы узнал, я уверена. И эта уверенность в том, что он каким-то образом рядом со мной, придает мне сил двигаться дальше.



        53

        Вторник, 30 октября 2018
        В «Итсаспе» было непривычно мало людей, и на барной стойке почти не осталось тарелок с закусками. Сестеро посмотрела на часы в окружении бутылок ликера. Было уже десять часов, до зимы осталось рукой подать, и шел дождь. Если взять все эти ингредиенты и смешать их в шейкере для коктейлей, то результат предсказуем: люди перестают задерживаться в баре после работы.
        При виде женщины, бросающей монеты в игровой автомат, она подумала об отце. Где он? Наверняка кто-то из его дружков пустил его к себе. Например, Хуан Мари, адвокат и большой любитель вина, который давно не живет с женой. Она не удивится, если узнает, что это он его приютил.
        — Сколько лет, сколько зим, Ане. Пива? — поприветствовала ее бритоголовая девушка за стойкой.
        — Да, бутылочку. И сэндвич с тунцом, будь добра.
        — Кухня закрыта. Осталось только то, что есть на стойке, — извинилась девушка, открывая бутылку.
        Сестеро посмотрела на закуски. Не так уж много, но ей хватит. Мини-сэндвич с тунцом и анчоусами и порция картофельной тортильи отвлекут желудок.
        Сделав глоток из бутылки, она осмотрелась. Женщина у игрового автомата просидит там, пока не спустит последний цент. Она завсегдатай. Сколько раз в детстве Сестеро видела своего отца в такой же ситуации и со стыдом ждала, пока кончатся монеты, прежде чем он ее заметит?
        Два парня лет двадцати прислонились к задней стенке. Они махнули ей рукой, и она вернула приветствие. Парни забивали косяк. Как сотрудница полиции она должна была остановить их, но это не ее война. Пусть делают что хотят, пока никому не мешают. В баре был еще один посетитель: он сидел за стойкой и пытался заигрывать с официанткой, не понимая, что ему ничего не светит. Разница в возрасте и стиле была огромной, но этот клиент был явно одним из тех, кто считает девушек с необычной прической, пирсингом и татуировками легкой добычей. Он не успокоится, пока девушка на баре не отошьет его в грубой манере, но возможно, и это его не остановит. Сестеро прекрасно это знала, потому что зачастую страдала и сама.
        Она по-прежнему держала в руках мобильный. Ей хотелось поговорить с Раулем с тех пор, как она узнала, что и у Чаро есть татуировка. Это было трудно. В свои законные выходные он отправился в море нырять. Он узнал розу, которая украшала кожу Арасели. Это он нарисовал эскиз несколько лет назад, как и в случае с цветком лотоса Наталии. Что касается одуванчика Чаро, он не мог ни подтвердить, ни опровергнуть, что это была работа из его студии. Сестеро фыркнула. Этот ответ не удовлетворил ее, кроме того, ей показалось, что он защищался в ответ на ее расспросы.
        — Я думала, что ты все еще в Урдайбае, — послышалось за спиной. Это была Олайя.
        — Да, да, я вернусь туда завтра, — сказала она, обнимая ее. — Спасибо, что пришла.
        — Да ну тебя. Как ты?
        — Я в порядке. Мама переживает, но в конце концов ей станет лучше.
        — Конечно, станет. Время пришло. Как это было? Она вышвырнула его из дома? — спросила подруга, жестом попросив у девушки на баре такую же бутылку пива.
        — Что-то вроде того. Он потратил кучу денег. Просто мама так ничему и не научилась и указала его в качестве совладельца счета, который она унаследовала от моих бабушки и дедушки. Это были ее деньги!
        — Не вини ее. Ты лучше меня знаешь, как обстоит дело. Люди с зависимостью те еще манипуляторы.
        Сестеро была признательна, чувствуя на спине тепло руки Олайи. Это успокаивало.
        — Она позвонила своей подруге-адвокату и подала бумаги на развод.
        — Вот и отлично. Это смелый поступок. Ее ждет огромное количество бумажной волокиты, так что хорошо, что она сама решилась на этот шаг.
        Сестеро задумчиво сделала глоток.
        — Жаль, что она не сделала этого раньше. Столько лет страданий, и ради чего?
        — Ей было трудно это сделать, — заметила Олайя, поглаживая ее по спине.
        — Да, конечно. По его милости мы все немного не в себе, — призналась Сестеро. — На днях я слетела с катушек, ударила задержанного. Думала, что он убил свою жену.
        — Черт, какой кошмар. Тебе нужно сменить работу.
        Сестеро пропустила это мимо ушей. Ее подруги не впервые это предлагали.
        — Когда передо мной оказываются подозреваемые в жестоком обращении, я выхожу из себя. Они слишком напоминают мне отца. Я принимаю это близко к сердцу. — Глубокий вздох. — Я сотрудница полиции, и я не могу позволить себе срываться.
        Дверь бара открылась, впустив прохладный ночной ветер. Сестеро ощутила ком в горле. Это случалось с ней каждый раз, когда приходилось встречаться с ним. Недостаточно знать, что правда на ее стороне, ведь невозможно вести диалог, когда другая сторона и слышать не хочет о логике. Остается либо отключить разум и опуститься на их уровень или уйти прочь.
        — Ну как, довольна? Это ты во всем виновата. Ты ей нашептала. Ты делала это годами. А ведь я не чудовище. Да, я иногда играю. И что? А кто не играет? — Каждое слово отца было исполнено гнева. Он был в ярости и, как обычно, нашел виноватого. Он — жертва заговора, а не собственных действий или пристрастий к азартным играм. И хуже всего то, что он верит в свою версию событий.
        Сестеро открыла рот, чтобы ответить, что одно дело — время от времени покупать лотерейный билет или ставить на футбольную команду, и совсем другое — это когда ты готов поставить на кон все, что у тебя есть, ради любой азартной игры. Непростительно заставлять семью голодать, спуская все до последнего цента. У этого есть только одно название — игровая зависимость.
        — У тебя проблема, папа, — сказала она.
        — Конечно. Ты — моя проблема. И все потому, что твоя мать залетела от меня. Дернуло же меня засадить ей той ночью на вечеринке.
        Сестеро не впервые слышала от него нечто подобное. Ладонь Олайи крепко сжала ее предплечье.
        — Ты… Ты… — у Сестеро не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. Беспомощность, пустота, отвращение, печаль. Слишком много эмоций скопилось в горле, изо всех сил пытаясь выйти наружу. — Обратись за помощью, папа. Иначе ты плохо кончишь.
        Мариано горько рассмеялся.
        — Тебе надо, ты и ищи. Мне ничего не нужно. Знаешь, где я теперь поселюсь? — с насмешкой спросил он. Сестеро тут же поняла, что он задумал, и он подтвердил ее догадки: — В твоей квартире. Вернее, в квартире твоей бабушки, которая была моей матерью. Так что ищи себе другое жилье, там есть место только для меня и твоего брата.
        Сестеро сжала кулаки. Как же она его ненавидит. Ярость наполнила ее глаза, но он не дождется от нее ни слезинки.
        — Пойдем, Ане. — Олайя потянула ее за руку.
        Сестеро сопротивлялась. У нее накопилось столько претензий к этому человеку, что он казался ей незнакомцем. Столько несведенных счетов. Но какая от этого польза? Она огляделась. Все прислушивались к их разговору, кто-то в открытую, кто-то нет. Ей не хотелось подпитывать их нездоровый интерес и стать главной героиней сплетен назавтра.
        — Ты подонок, — бросила она, чувствуя гнев и беспомощность.
        Повернувшись, она вышла вслед за Олайей. Дрожащий ореол вокруг каждого из фонарей на площади с видом на Бискайский залив заставил ее поднести руки к глазам, чтобы вытереть слезы.
        — Не слушай его. Он пьян, — сказала Олайя, идя вслед за ней к берегу моря.
        — Он засранец. Почему он не может оставить нас в покое? — Сестеро разразилась рыданиями.
        — Пойдем ко мне. У меня достаточно места, — предложила подруга. Ее объятия приносили утешение, но им не под силу было успокоить вихрь чувств внутри Сестеро.
        — Не могу. Я переночую у матери. Я ему не доверяю, он может объявиться посреди ночи с криками и угрозами. Это будет не в первый раз. В детстве я спала с ножом под подушкой. Боялась, что он что-нибудь сделает с нами под покровом ночи.
        Олайя крепче обняла ее. От нее всегда так приятно пахло, как от свежего белья.
        — Само собой. Позаботься о маме. Сейчас ты ей понадобишься. Пусть она чувствует, что ты рядом, что ты не оставила ее на произвол судьбы. Но потом переезжай ко мне. Нам обеим не помешает соседка по квартире.
        Сестеро посмотрела на балкон квартиры своей бабушки, где она провела лучшие годы. Судя по мерцающему голубоватому свету за стеклом, телевизор был включен. Она без труда представила, как брат и его друзья раскинулись на диване в окружении пустых коробок с пиццей. Как все могло пойти коту под хвост за такой короткий срок?
        — Я сниму что-нибудь. Не хочу никому мешать, — прошептала она.
        Олайя схватила ее за плечи и заставила посмотреть ей в лицо.
        — Не говори глупостей, Ане! У меня восемьдесят метров, там хватит места для целой семьи. Я буду рада, если ты переедешь. С кем, как не с лучшей подругой, стоит снимать жилье?
        Олайя долго жила одна, почти столько же, сколько сама Сестеро. Когда они с Элизой вместе сняли квартиру много лет назад, они и представить себе не могли, что их отношения будут такими бурными. Ревность девушки, которая видеть ее не могла с другими женщинами, превратила жизнь Олайи в кошмар, который закончился, когда однажды Элиза собрала вещи и так и не вернулась.
        — Ты просто хочешь заставить меня ужинать каждый вечер этими твоими странными салатами с водорослями и семенами, — пошутила Сестеро.
        Олайя рассмеялась.
        — Обещаю, я позволю тебе есть что угодно. И если хочешь, я переключусь на мясо. Все, что угодно, только переезжай. И здесь нет никакого подвоха, я не люблю смешивать дружбу и отношения.
        Сестеро искренне ей улыбнулась. Ради таких друзей, как Олайя, стоит жить дальше.



        54

        Среда, 31 октября 2018
        Бискайский залив волновался. Волны, которым восходящее солнце придавало теплый красноватый оттенок, в строгом, почти военном порядке спешили к песчаным отмелям, которые простирались до подножия мыса Огоньо. Путь им преграждали дамбы порта Мундака и другие природные препятствия, и они бились о них с яростью, накопленной за миллионы лет. Санта-Каталина, часовня и одноименный мыс, возвышались над морем. Здесь белая пена прибоя долетала до стен монастыря, походившего в этот ранний час на одинокого стража морского берега.
        Хулия выбрала это место не случайно. Ей хотелось быть вдали от всех, но как можно ближе к морю.
        — Egun on, ранняя пташка, — поприветствовала ее Сестеро, захлопнув дверь автомобиля, и спустилась по нескольким каменным ступенькам на землю, где сидела Хулия. — Какой вид. Впечатляет.
        — Извини, что разбудила тебя так рано, — откликнулась Хулия. Она позвонила ей почти два часа назад, еще затемно. Решение, которое она приняла, терзало сердце, но Хулия знала, что поступает правильно.
        Сестеро обняла ее за плечи.
        — Не волнуйся, я не спала. У меня была не самая легкая ночь… Расскажи, в чем дело. Надеюсь, это не то, о чем я думаю.
        С близлежащей скалы раздался крик чайки. Ей сердито вторила другая птица с вершины монастыря.
        Хулия наполнила легкие соленым воздухом. Что бы она делала без силы и безмятежности океана?
        — Я брошу это дело.
        Ну вот и все. А она думала, что не сможет сразу это произнести.
        Сестеро фыркнула, рассеянно глядя на горизонт.
        — Я не могу этого позволить. Ты прекрасно справляешься, Хулия. Мне нравится работать с тобой, я на тебя очень полагаюсь, — призналась она.
        — Но так не может продолжаться. Ты знаешь это не хуже меня. Правила есть правила… — настаивала Хулия. Она не ожидала, что Сестеро будет упорствовать. — У меня есть личная связь с этим делом, возможно, даже полученные мной доказательства будут сочтены недействительными.
        Сестеро не отводила взгляда от моря. Затем она едва заметно кивнула и повернулась к Хулии.
        — Когда ты хочешь уйти?
        — Прямо сейчас.
        Выражение лица Сестеро говорило само за себя.
        — Без тебя подразделение не будет прежним.
        — Вы отлично справитесь, вот увидишь. Они пришлют кого-нибудь лучше меня, кого-то без личной вовлеченности в это дело.
        — Тот факт, что убиты четыре женщины из восьми, которые родили в один и тот же год в одной и той же комнате, не оставляет места для сомнений. Не волнуйся, это не твоя личная одержимость. Это ниточка, за которую мы должны потянуть.
        За островом Исаро появилась парусная лодка и на несколько мгновений скрыла газодобывающую платформу на горизонте. Хулия смотрела на нее с унынием. В детстве она всегда говорила, что когда-нибудь обогнет земной шар на подобной лодке, совсем как Хулио Вилльяр[26 - Хулио Вилльяр — первый испанец, в одиночку совершивший кругосветное путешествие (1968–1972).] на Мистрале. Однако годы с головокружительной скоростью переворачивали календарь, и ее мечта становилась все недостижимее. Уже несколько месяцев она не вспоминала об этом. Возможно, то, что она вспомнила об это сейчас, — это знак.
        — Монахини… — она размышляла вслух. — Зачем кто-то хочет навсегда заставить замолчать женщин, которые были вынуждены оставить своих детей в монастыре?
        Сестеро кивнула.
        — Это именно тот вопрос, над которым мы должны работать. Я собиралась поднять его утром в участке.
        — У меня столько версий…
        — Поделись, — предложила Сестеро, открыв последний чистый лист в своем блокноте.
        — Кто-то из тех семей, кому продали детей, может бояться, что биологическая мать ребенка сообщит о случившемся, — сказала Хулия.
        — Столько лет спустя? — Сестеро поморщилась. Тем не менее она записала это в блокнот. — Еще.
        — Монахини напуганы после кражи списка. Они опасаются, что одна из матерей пытается найти своего ребенка, и хотят любой ценой избежать огласки происходившего в монастыре.
        Сестеро записала и это.
        — Сюда не вписывается ограбление в монастыре. Давай не будем забывать, что кто-то, возможно, выкрал список за тот самый год, который нас интересует. Подобное не может быть совпадением, это как-то связано с преступлениями, — заметила она, подняв взгляд от блокнота.
        Хулия признала ее правоту. Об этом она не подумала. В любом случае это только предположение, никаких доказательств у них нет.
        — Что, если бы не было никакой кражи? И это всего-навсего попытка отвлечь наше внимание от монастыря? — предположила она.
        Сестеро молча наблюдала за морем. Она обдумывала версию, которая ее устроила бы.
        — Как насчет другого варианта? Кто-то из украденных детей хочет покончить со своей биологической матерью. Мотив? Без понятия, он ускользает от меня. Но ты и сама понимаешь, почему он не может отправиться напрямую к ней.
        — У него есть список матерей, чьи дети были украдены в год его рождения, но он не знает, чей он ребенок.
        — Совсем как ты.
        На этот раз Хулия покачала головой.
        — Нет, не как я. У того, кто пробрался в монастырь, есть полный список за год. У нас не хватает имен. У него есть преимущество. Но ты меня не убедила. Зачем кому-то убивать свою биологическую мать, если он ее даже не знает?
        Сестеро пожала плечами.
        — Об этом стоит спросить Сильвию. Психологический анализ — это по ее части. — Она что-то записала в блокноте и посмотрела на коллегу. — Еще гипотезы?
        Хулия покачала головой.
        — Гадать мы можем хоть до завтра. Мы блуждаем в потемках.
        — Нет, — возразила Сестеро. — У нас много подсказок. Мы просто должны собрать кусочки головоломки.
        — А пока мы этим занимаемся, убийца может снова выйти на охоту, — заметила Хулия. Ее охватил ужас. Ее биологическая мать находится в центре мрачной мишени. Она может умереть в любой момент — если только она не была уже мертва.
        — Это ведь твой мобильный, да? — спросила Сестеро.
        Хулия сунула руку в карман джинсов. Так рано утром это может быть только кто-то из полиции. Нет, она ошиблась. Кроме того, ее начальница здесь. Сообщение от отца. На фотографии в его профиле в «Вотсап» он улыбался у костра в ночь Сан-Хуана: ничего общего с тем грустным, сломленным мужчиной, с которым она попрощалась накануне.
        Прости нас, дочка. Мы скучаем по тебе.
        Сестеро заметила смятение на лице напарницы. Хулия убрала мобильный, так ничего и не ответив, и Сестеро обхватила ее за плечи и посмотрела прямо в глаза.
        — Как ты себя чувствуешь?
        Хулия отвела взгляд. Она чувствовала, что вот-вот разрыдается.
        — Не знаю. Я так устала, что даже думать не могу.
        Сестеро ласково обняла ее, и их взгляды встретились.
        — Мы поймаем его до того, как он убьет кого-то снова. И скоро ты найдешь свою биологическую мать. В целости и сохранности, — заверила она.
        Хулия хотела возразить ей. Ее мать имеет второстепенное значение. Для нее важно избежать новых смертей, кем бы ни была жертва. Но сколько бы она ни повторяла это про себя, она сама не могла в это поверить, и ее это раздражало.
        — У меня есть задание для тебя, — сказала Сестеро.
        — Я больше не работаю над этим делом, не забывай.
        — Знаю. Это мой последний приказ, и я не приму возражений, — с серьезным видом предупредила Сестеро. — Возьми свою доску и займись серфингом. Даже не вздумай появляться в полицейском управлении до десяти утра.
        Хулия открыла рот, чтобы возразить, но Сестеро опередила ее:
        — Кто здесь главный? Сделай мне одолжение и отключись от всего. Так не может продолжаться, иначе ты не выдержишь. Давай поймай парочку волн, а потом я позволю тебе отстраниться от дела.
        Хулия улыбнулась. Ей нравилось работать с Сестеро. Но не успела она пробормотать слова благодарности, как начальница обняла ее. Хулия обняла Ане в ответ. Ей нужно было ощутить чье-то тепло. Объятие длилось всего несколько секунд, но этого хватило, чтобы дать ей понять, что она не одна.


        Октябрь 2002
        Гран Соль стал моим убежищем, а море и штормы — чем-то вроде друзей. Там я мог избавиться от нее на несколько недель. Ее присутствие выбивало меня из колеи и подрывало самооценку. Мне не нужны были зеркала, чтобы видеть, что в море мое лицо больше не унылое. Вдали от нее я мог быть самим собой.
        — Кто бы мог подумать, что ты привыкнешь к бурям, — прокомментировал Марсиаль, когда нас настиг шторм. Хека было достаточно, чтобы поддерживать хорошее настроение на борту.
        Волны грубо навалились на корпус судна. Вирхен де Бегонья резко кренился из стороны в сторону. После стольких рейсов я знал, что это нормальное состояние, когда море бушует, но меня все равно не покидало отвратительное ощущение, будто мы находимся на грани кораблекрушения.
        Я к этому не привык и никогда не привыкну. За последние два года я потерял двух товарищей по команде во время таких штормов. Это произошло на моих глазах, но море здесь унесло куда больше жизней, — как те пятнадцать моряков на галисийском рыболовецком судне, которое пошло ко дну несколькими неделями ранее.
        — Просто я понял, что от страха нет никакого толку, когда находишься во власти моря, — сказал я.
        Гран Соль был жесток. Я считал дни до того, как смогу покинуть его навсегда. Но радист не знал, что жить с моей матерью было еще хуже. Кроме того, он не знал о моих планах. Это был мой последний рейс. Когда мы вернемся в порт, я навсегда распрощаюсь с жизнью в открытом море. У меня было то, что нужно. День за днем, неделя за неделей, я делал запасы его цианамида. Нетрудно было подменить содержимое его колбы на воду. Уверен, он был бы в восторге, если бы узнал, что избегал своей зависимости с помощью простого плацебо. За это время я накопил достаточно доз в своем шкафчике, чтобы иметь возможность медленно покончить с жизнью другого человека.
        И это было именно то, что я собирался сделать.



        55

        Среда, 31 октября 2018
        Металлическая дверь полицейского управления Герники в то утро была тяжелее, чем обычно. Воздух тоже казался более затхлым. Несмотря на это, Сестеро заставила себя улыбнуться полицейскому, охраняющему вход, и направилась к отделу расследований.
        — Egun on, — поздоровалась она.
        В первом ряду сидели мужчины из ее команды — Чема и Айтор. Дальше сидели трое полицейских из подкрепления, а также четверо других сотрудников полицейского участка. Каждый за своим компьютером, работая над своими делами. Среди них был Рауль — он подмигнул ей, не отрывая телефона от уха.
        Сестеро оглянулась вокруг. Ей было трудно представить, как Хулия будет сидеть в задних рядах, работая над каким-то другим делом. Она будет сильно скучать по ее отсутствию в подразделении.
        — Ты опоздала, — упрекнул ее Чема, показывая на часы. — Ровно на час и три минуты.
        — Простите. Семейные проблемы. — Сестеро попыталась оправдаться.
        — У тебя мысли витают где-то еще, — заметил Чема. — Почему бы тебе не взять пару выходных, чтобы разобраться во всем?
        Сестеро попыталась быстро придумать удовлетворительный ответ, но ничего не получилось. Напарник был прав. Ситуация с родителями случилась крайне не вовремя.
        — Прошу прощения. Я ночевала в Пасайе и не рассчитала время. Гражданская гвардия устроила проверку на платной дороге в Дуранго. Сам знаешь, какая там пробка…
        — Может быть, не стоило ездить к себе? Нам нужно работать день и ночь, чтобы определить, кто из женщин в опасности.
        — Это была чрезвычайная ситуация, — сказала Сестеро. Она с радостью послала бы его ко всем чертям, но это было бы ошибкой. Она заслужила эти упреки.
        — Хулии тоже до сих пор нет. Она тебе ничего не говорила?
        — Она больше не занимается этим расследованием.
        — Лотерейный билет? — послышалось за спиной.
        Сестеро стиснула зубы и прикрыла глаза, пытаясь подавить раздражение.
        — Нет.
        — У меня есть сегодняшняя лотерея, — настаивал Креспо.
        Сестеро с недовольным видом повернулась к нему. Ее так и подмывало прочесть ему лекцию о том, какой вред приносят азартные игры обществу, но улыбка Креспо обезоружила ее.
        — Нет, спасибо, — только и пробормотала она.
        Продавец лотерейных купонов прошел мимо нее к столам позади. Один из полицейских купил два билета — на сегодня и на пятничный розыгрыш. Они немного поболтали о матче с участием Бильбао Атлетик и распрощались.
        — Больше никто? Хорошо же вам, в полиции, живется, коли вы не хотите стать миллионерами, — пошутил продавец и ушел дальше по коридору.
        Сестеро проводила его взглядом до угла. Затем, повернувшись к своей группе, покачала головой.
        — Еще скажите, что это нормально.
        Чема щелкнул языком.
        — Конечно, нет. Здесь творится полный бардак, и виноват в этом Олайсола, который все это позволял. Не завидую я новому начальнику. Ему придется многим подрезать крылышки.
        — Эй, ребята, — окликнул их Рауль из заднего ряда. — Не будьте такими буками. Это полицейское управление маленького городка. Здесь никогда ничего не происходит. Почему бедняге Креспо нельзя приходить и торговать лотерейными билетами? От него никакого вреда.
        — Хватит, Рауль. Не защищай то, что нельзя оправдать. Он имеет доступ к следственному отделу, — возразила Сестеро. Она подошла к доске, где были записаны заметки с именами и датами происшествий. — Здесь важные данные, улики, разговоры… Сюда не должен входить кто попало.
        — Да он же слеп как крот, — заметил татуировщик.
        Сестеро фыркнула. Она не собиралась и дальше тратить время на совершенно абсурдный разговор. Есть правила, и всем известно, что посторонние не могут разгуливать по полицейскому участку.
        — У тебя разве не вся неделя выходная?
        — Да, я заскочил на минутку. Нужно было кое-что закончить, — пояснил Рауль, указывая на компьютер.
        Сестеро кивнула. Даже Рауль иногда готов пожертвовать своим свободным временем, чтобы разобраться с незавершенными делами.
        — Начнем? — спросила она, сев рядом с коллегами.
        — Она правда больше не будет заниматься расследованием? — спросил Чема.
        — Кто больше не будет заниматься расследованием? — к ним подошла Сильвия.
        — Хулия. Так положено. Неприятно, конечно, но другого выбора нет, — подытожила Сестеро, прежде чем сменить тему. — Как у вас дела, вам удалось найти какую-нибудь женщину из списка?
        Айтор развернул папку на столе. Это был список вероятных девушек из Лурда с записями на полях и вычеркнутыми именами. Работа еще не окончена, но такими темпами финал уже близко.
        — Сначала я хочу вам кое-что показать, — сказал он, протянув Сестеро распечатку электронного письма. — Я отправил образец тюльпанов в Научное общество в Арансади. Нам повезло. Они занимаются только дикой природой Страны Басков, но много лет назад они помогли в написании диссертации о гибридизации тюльпанов. Им удалось идентифицировать наш цветок. Это гибрид двух сортов. Один из них, Красный Император, особенно ценится в среде знатоков. — Айтор сделал паузу, чтобы они успевали за ним. — Вся история этих цветов связана с созданием гибридов, и это самая большая головная боль, с которой сталкиваются те, кто их выращивает. Как можно догадаться, добиться успеха нелегко.
        Психолог сделала несколько пометок в блокноте.
        — Наш убийца играет в бога. Он забирает жизнь и создает новую с намерением увековечить себя. И обратите внимание на сорт, который он выбрал для гибридизации, — Красный Император… Чистейшей воды мания величия.
        Чема, как обычно, щелкнул языком.
        — Мы имеем дело с психом, — раздраженно заявил он.
        — Это было ясно с самого начала, — откликнулась Сестеро, глядя на письмо, которое дал ей Айтор. — И это долгий процесс, да?
        — Да. Думаю, я знаю, почему ему пришлось изменить период совершения преступлений. Первое убийство, во время шествия, произошло за три месяца до второго. Следующие два произошли с разницей в четыре и шесть дней. Почему? — Айтор выдержал паузу и показал им график. — Скорее всего, случились какие-то проблемы с плантацией, и они помешали ему реализовать свой план. Тюльпаны испортились, и ему потребовались эти месяцы, чтобы зацвели новые.
        — А без тюльпанов у него нет подписи, — подхватила Сильвия. — Он умеет терпеливо планировать свои действия. Я уверена, он точно знает, когда совершит новое преступление, и ему нужно успеть до того, как цветы завянут.
        — Сколько у него времени? — спросила Сестеро.
        — Тюльпаны цветут от двух до трех недель.
        Сестеро посмотрела на календарь.
        — Так что в ближайшие десять дней мы можем ожидать новых смертей, — сказала она, и Айтор кивнул с усталым лицом. — Мы должны опередить этого ублюдка. Что там со списком?
        Айтору пока не удалось найти четырех оставшихся женщин. Это было трудно. У них есть только имена и фамилии отцов и матерей, которые оставили своих дочерей в монастыре, чтобы монахини могли забрать у них проблему, которую они не хотели иметь в семье. Имена девушек из Лурда и их текущее местоположение — загадка, которая должна быть решена на основе этих данных. И по одной из них у них не было даже этой информации. Может быть, ее семья так и не заплатила, а может быть, письмо сгорело раньше, чем они смогли его спасти.
        — Это не может быть так уж сложно, — сказал Чема.
        — Но это так, — возразил Айтор. — Знаешь, сколько людей по имени Гоенэче Санчес живет в Бискайе? Больше двадцати. А если мы расширим территорию поиска, станет еще больше.
        — Мы должны найти родителей, которые поместили их в монастырь. Это самый простой способ, — предложила Сестеро.
        Айтор поморщился.
        — Я думал об этом, но этим людям сейчас от восьмидесяти до ста лет. Многие уже умерли. Кажется, я нашел одну, Марию Долорес Санчес. Она сейчас в Ойспе. Это дом престарелых в Мунитибаре. Ей девяносто два… Мы должны попытаться поговорить с ней. Если я прав, она мать одной из девушек из Лурда.
        Сестеро кивнула, чувствуя гордость за коллегу. Он наверняка провел всю ночь в полицейском управлении, перебирая все возможные данные. По части дотошности ему нет равных.
        — Съездишь, Чема? — спросила она.
        Ответа не потребовалось. Раздражение на его лице показало, как сильно он не хочет ехать в дом престарелых.
        — Давай, чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее мы сможем защитить одну из этих женщин, — сказала Сестеро. На этот раз ее тон не оставлял сомнений: это был приказ.
        Чема с серьезным видом кивнул. Поправив узел галстука, он взял мобильный со стола. Надев пиджак, он грозно посмотрел на Сестеро, но та, не колеблясь, выдержала его взгляд. Она не позволит ему поставить свое лидерство под сомнение.
        — Он неплохой парень, — заметил Айтор, когда Чема ушел.
        — Я ничего такого и не говорила, — возразила Сестеро.
        Айтор положил руку ей на плечо.
        — Могу я кое-что тебе сказать? — произнес он, понизив голос. — Я не начальник и не хочу им быть, но я дольше твоего работаю под чьим-то руководством. И знаешь что? Я думаю, ты сможешь стать прекрасной начальницей, но тебе еще многому предстоит научиться.
        У Сестеро заныло в животе. Он что, хочет сказать, что она плохо справляется? От такого человека, как Айтор Гоэнага, слышать это было больно.
        — Помнишь, как Мадрасо отдавал нам приказы, не давая никаких объяснений? Сестеро, туда, Айтор, сюда. Какие чувства это вызывало?
        — Это неправильно, — признала она.
        — Попробуй поставить себя на его место. Чема задет, потому что вы в одном звании, но вышестоящее руководство назначило тебя главной в команде. Обращайся с ним тактичнее.
        — А с какой стати они должны были выбрать его? Он шовинист.
        — Не думаю, что проблема в этом. Он работал в Интерполе и думает, что у него больше опыта, чем у тебя. Вот и все.
        — И что мне делать, позволить ему делать, что хочет? Это задание мне нравится, а то нет?
        Айтор крепче сжал ее плечо.
        — Нет… Но поменяй подход, Ане, — предложил он. — «Чема, не хочешь ли ты проведать старушку? Уверена, с твоим опытом ты лучше кого бы то ни было добудешь необходимую информацию».
        Сестеро прикрыла глаза и кивнула. Айтор был прав. Он всегда прав, когда дело касается человеческих отношений. Руководить командой означает не просто отдавать приказы: нужно отдавать их правильно.
        Она устала. Раннее утреннее путешествие из Пасайи не прошло даром. Кроме того, запах кофе, витавший в коридоре, дарил неприятное ощущение зависимости. Ей нужно было выпить чашку.
        — Секунду, — сказала она, выходя из комнаты.
        Она не успела сделать и четырех шагов по коридору, как вспомнила, что в полицейском управлении нет кофеварки. Но не будет же она звонить в бар, чтобы ей сделали доставку. Можно выпить колы. Хотя постойте, она же принесла с собой кофе в стаканчике. Вроде даже не допила его. Где же он? Ага, рядом с компьютером, там же, где ее сумка.
        Прежде чем вернуться в комнату, она подошла к раковине. Включив холодную воду, она несколько раз ополоснула лицо.
        Когда Ане вернулась, в кабинете творилось что-то странное. Полицейские, которые оживленно болтали и даже смеялись, пока она шла по коридору, замолчали как по команде. Кто-то искоса бросал на нее взгляды, кто-то делал вид, будто пишет отчет или просматривает досье. Сестеро ощутила себя учителем, который зашел в класс, где ученики только что что-то натворили.
        — Да что с вами? — спросила она резко.
        Айтор повернул к ней монитор.
        — Вот что.
        Сестеро наклонилась, чтобы разглядеть экран.


        ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ РАССЛЕДОВАНИЯ
        В Урдайбае начинается новый день, и вся округа взбудоражена убийствами трех людей — вернее, четырех, если вспомнить о происшествии в Галисии, и пяти с учетом монахини, умершей в монастыре. До сих пор единственный арест по этому делу — это арест монахини из закрытого монастыря, хотя наши источники из судебного управления исключают, что она может оказаться так называемой «Убийцей с тюльпаном». Скудные успехи полиции только усиливают панику в Гернике и ее окрестностях.
        В то же время, пока окружающие задерживают дыхание, не зная, кто и когда станет следующей жертвой, следственная группа находит время, чтобы прогуляться вдоль побережья. Фотография, сопровождающая эти строки, была сделана сегодня утром рядом с часовней Санта-Каталина: на ней вы можете увидеть, как две сотрудницы из полицейского отряда делятся своей любовью друг к другу. Возможно, для всех было бы лучше, если бы они отложили свой роман и потратили время на проблему целой страны, которая нуждается в том, чтобы Убийцу с тюльпаном остановили.
        — Кто опубликовал это дерьмо? — рявкнула Сестеро, узнав себя на иллюстрации к статье.
        Она так разозлилась, что не обратила внимания, что сзади к ней подошел Рауль.
        — Мама дорогая… Это же вы с Хулией, — заметил татуировщик, указывая на экран. — А вы неплохо проводите время.
        Сестеро посмотрела на него испепеляющим взглядом. Послышались смешки.
        — Мы не целовались. Фотография обманывает. Я просто пыталась подбодрить ее.
        Рауль снова перевел взгляд на снимок.
        — Что ж, ты могла бы подбодрить меня вот так, — сказал он, понизив голос.
        Сестеро открыла рот, чтобы возразить. Это никакой не поцелуй. Она просто обняла Хулию, но фотограф выбрал удачный момент, чтобы снимок получился двусмысленным.
        — Отвали, — процедила она. Оправдываться она не собиралась.
        — Ну, не будь же такой…
        — Это тот самый блог «Радио Герника», где ранее публиковали снимок Хулии, занимающейся серфингом, — пояснил Айтор.
        Сестеро фыркнула.
        — Вот сукин сын, — бросила она. — Давайте арестуем его. Разве нет запрета на публикацию фотографий полицейских?
        — Не похоже, что вы были при исполнении служебных обязанностей, — вставил Рауль.
        — Какая разница. Тогда это клевета, порочащая достоинство… Нужно найти на него управу, — возразила Сестеро, чувствуя, как опускаются руки. Она знала, что это будет нелегко.
        — Этот парень каждое утро мутит воду, — заметил другой полицейский. — Всякий раз, когда что-то идет не так, он умудряется привлечь слушателей к своему шоу. Он получает рекордные рейтинги. Этому действительно пора положить конец.
        — Давайте пустим слух, что мы считаем его подозреваемым, — предложил кто-то.
        Сестеро признала, что он прав. Ситуация и без того была трудной, не хватало только, чтобы журналист все усложнял.
        Но она не успела принять решение: зазвонил мобильный. Достав его из кармана, она посмотрела на экран.
        Звонили из лаборатории.
        Заметив ее настороженное лицо, окружающие уставились на нее.
        — Минутку, — сказала она и ушла в комнату для допросов. Там она сможет поговорить без свидетелей.
        Телефон продолжал трезвонить, и она сделала глубокий вдох. Она боялась, что ей не понравится то, что она услышит.



        56

        Среда, 31 октября 2018
        Кораблик тянуло вниз по течению, медленно, даже ласково. Дуновение ветра едва ощущалось. Он дул с моря, со стороны устья, против течения. Время от времени порывы становились сильнее, и тогда движение суденышка замедлялось. Иногда кораблик даже возвращался на несколько метров назад. Всего несколько метров — а затем его снова тянуло к морю.
        Но он не достигнет Бискайского залива, даже близко.
        Кораблик лениво плыл по течению. Позади остался последний из причалов Муруэты, и вот кораблик повернул к середине устья, удаляясь от берега. Над бортом поднимались тюльпаны, выделяясь цветным пятном на фоне серого неба и тумана, окутывающего залив. Такого же печального оттенка был и пепел, который всего пару часов назад развеяли над длинным деревянным причалом. Он мог наблюдать за церемонией только через видоискатель бинокля, но стенания близких все еще отдавались эхом в его ушах. Говорят, Чаро была хорошей женщиной. Может быть, это и правда. Но такой она была не всегда.
        Пара любопытных уток подплыла поближе. Самка, поменьше размером и более нервная, клюнула кораблик. Один цветок упал в воду и безвольно поплыл по течению. Остальные удержались, но утлая посудина грозила перевернуться. Повторного нападения она не выдержит.
        — Кыш отсюда! Пошли прочь! — прикрикнул он на уток и хлопнул в ладоши.
        Птицы испугались. Они шумно взлетели над водой и исчезли в тростнике.
        Белая бумага потемнела, пропитавшись водой. Она стала серой и едва держалась на плаву. Совсем скоро кораблик пойдет ко дну.
        Вдоль берега проплыло желтое каноэ — еще один цветной штрих. Девушка в каноэ была из тех, кто не здоровается. Она сидела в наушниках и беспокоилась только о том, чтобы не сбавлять темп, забывая о красоте, которая ее окружает. Такое часто происходит, когда тренировки становятся рутиной.
        Каноэ оставило за собой клинообразный след, который растягивался по мере того, как волны пропадали на расстоянии. Столкновение с рябью стало для бумажного кораблика фатальным. Не выдержав качки, хрупкое суденышко опрокинулось, сгибы начали расправляться. Лист бумаги стал просто листом бумаги. Тюльпаны удалялись от него — каждый из них в своем направлении, полагаясь на прихоть течения.
        Колокол церкви в отдалении начал призыв к службе. Ему вторил тростник, согнувшись под порывом ветра. От холода пробирала дрожь. Он застегнул куртку на молнию.
        Нельзя терять времени. Они быстро работают и уже наступают ему на пятки. Он не может позволить им испортить свою работу до того, как закончит ее. Печаль затуманила глаза, ярость сжала желудок.
        Тюльпаны исчезли из поля зрения. Сунув руки в карманы, он покинул причал.
        Время отправиться на поиски следующей.



        57

        Среда, 31 октября 2018
        Капли дождя падали на лицо и нежно ласкали ее грудь. Приятное ощущение. В Бискайском заливе сегодня было холодно. Луны не было — вернее, плотные облака скрывали ее, проливая обильные слезы, нарушавшие гармонию морской глади. Не лучшая погода для серфинга, зато она подходит для того, чтобы восстановить в душе мир, который нарушили недавние события.
        Разум Хулии представлял собой океан сомнений. Она чувствовала вину за то, что причинила боль своим приемным родителям. Они хотели для нее только лучшего и дали ей жизнь и любовь, и вряд ли кто-то мог справиться с этим лучше. Они также непреднамеренно научили ее тому, в чем она нуждалась прямо сейчас: материнство, по крови или нет, — все равно материнство. Возможно, однажды она поймет, чего хочет, и тогда, если природа будет не на ее стороне, она сможет полюбить ребенка, даже если он не будет ее собственным. Ни к чему спешить.
        Чема также занимал ее мысли. С тех пор как она решила оставить дело, на ее мобильный пришло несколько сообщений от него. Он хотел поговорить с ней, подбодрить ее, быть рядом в этот сложный момент. Он предложил ей поужинать вместе, прогуляться… Но она не готова снова увидеть его вне работы. Она больше не хочет слышать его извинений. Ужин в казино в Мундаке до сих пор вызывал у нее слишком сильные чувства, и она хотела побыть одна.
        Она открыла глаза. Сколько она уже лежит так, без движения, посреди моря? Холод, который постепенно охватил тело, подсказывал, что уже давно. Ей пора возвращаться. Поблизости виднелись огни Мундаки и силуэт церкви Санта-Мария. Она отплыла не так уж далеко. Внезапно кое-что ее насторожило: в окне спальни горел свет. Ей казалось, что она его выключала. Иногда она забывает, но после послания на двери гостиной подобные вещи вызывали неприятные ощущения.
        — Никого там нет, — сказала она вслух, чтобы успокоить себя.
        Но это не помогло. Она уставилась на окно, пытаясь разглядеть сквозь шторы, есть ли кто-нибудь внутри.
        «Да что с тобой такое? Успокойся. Ты просто забыла погасить свет, — продолжала она про себя. — Ты больше не занимаешься этим делом, оно не должно влиять на твою жизнь».
        Но, конечно, это было не просто дело. На этот раз все гораздо сложнее. Кто-то убивает женщин, которые могут быть ее родной матерью. Наталия, Арасели, Чаро… Что, если женщина, которая родила ее в той холодной белой комнате в монастыре, уже мертва?
        Хулия прикусила левую щеку. Нельзя об этом думать. У нее столько вопросов к матери, которой она не знала… На самом деле, не так уж много. Все сводится к одному: любила ли она ее?
        Она медленно поплыла к берегу, не желая нарушать спокойствия моря, которое возмущал дождь, хоть и не сильно. А может, она так медленно гребет, чтобы никогда не попасть домой, где, как она опасается, мог затаиться злоумышленник?
        Хулия ненавидела чувствовать себя подобным образом, ненавидела мысль, что кто-то может за ней наблюдать, ненавидела то, что на фотографиях жертв искала сходство с собой. Она устала от всего этого и боялась, что худшее еще впереди.
        Мотив преступлений ускользал от нее. Хулия была уверена, что сестра Тереса скрывает какую-то информацию, которая может привести их к убийце. Ключи к делу в руках этой монахини. Жаль, что даже арест не сломил ее волю. Она тверда как камень, холодна как льдина. Криминалисты обнаружили частички ее кожи на подушке, и ей выдвинут обвинения в убийстве настоятельницы. Вскрытие также подтвердило, что смерть наступила в результате удушения.
        Хулия добралась до берега. До дома было рукой подать. Всего несколько ступеней, вырезанных в скале, отделяли ее от того света, который нарушил ее ночное купание. Едва она вышла из моря, ее встретил ветер, и она поднялась по ступенькам, трясясь от холода. Раздвижная дверь, как обычно, была не заперта. Она так и не успела поставить там замок.
        Ткань халата согревала, но только снаружи. Свет за окном слишком сильно выбивал из колеи. Она не желала в этом признаваться, но ей было страшно.
        В гостиной было темно. Так было при каждом возвращении, но никогда раньше она не чувствовала паники при необходимости пересечь комнату, чтобы щелкнуть выключателем. В этот раз она не стала этого делать. Вытащив из ящика пистолет, она направилась вниз по коридору. В спальне горел свет.
        «Ты оставила его включенным. Вот и все», — повторила она еще раз.
        Тщетно. Она не успокоится, пока не осмотрит весь дом.
        И тут в дверь позвонили. Она вздрогнула. Было совсем не поздно, стрелки часов еще даже не перевалили за восемь, но она никого не ждала.
        Покалывание в животе усилилось. Ладонь крепче сжала рукоять пистолета. Указательный палец надавил на курок. Медленно тянулись секунды, в висках стучало.
        Хулия тихонько подошла к двери, посмотрела в глазок и нахмурилась. Что она здесь делает в такое время? Необычный визит. Однако мышцы расслабились, когда она узнала коллегу.
        — Привет, — сказала она, включив свет и открыв дверь.
        — Вот как ты встречаешь гостей, — заметила Сестеро, кивнув на оружие в правой руке.
        Хулия поморщилась.
        — Ты застала меня врасплох. Я шла в душ, — попыталась оправдаться она.
        Сестеро кивнула. Лицо ее было мокрым, как и волосы, которые перестали виться и спадали на плечи. С джинсовой куртки, которая плохо подходила для такого ливня, капало на коврик.
        — Впустишь свою любовницу или собираешься оставить меня здесь навсегда? — весело спросила Сестеро.
        — Конечно, извини, — Хулия посторонилась, пропуская ее, но перед этим бросила взгляд на улицу. Там никого не было.
        — Как вода?
        — Довольно прохладная, но неплохо. — Хулия не стала вдаваться в детали. Она знала, что это просто вежливый вопрос. Сестеро пришла к ней домой под покровом ночи не для того, чтобы спрашивать о температуре моря. — Подожди минутку, я принесу тебе что-нибудь переодеться.
        — Не волнуйся, мне и так нормально.
        Хулия только отмахнулась. Единственное, что занимало ее мысли, — необходимость как можно скорее приступить к осмотру квартиры. Первая остановка — ее спальня. Пистолет придавал ей уверенности, но мысль о том, что Сестеро рядом, успокаивала сильнее.
        Она посмотрела под кроватью, за шторой… Никого.
        Хулия вздохнула с облегчением.
        Ванная комната, комната для гостей, кухня… Все в порядке. Никто сюда не заходил. Это радовало, но она также чувствовала досаду на собственную паранойю.
        В конце концов, в опасности находится не она, а женщина, которая родила ее, — если только она уже не мертва.
        Она вернулась в гостиную с толстовкой с эмблемой Федерации серфинга Страны Басков.
        — Посмотри, подойдет ли. — Она протянула ее Сестеро. — Хочешь пива? Кажется, у меня есть в холодильнике.
        — Нет, спасибо. Я за рулем.
        — Не волнуйся, можешь переночевать у меня, если хочешь.
        Сестеро покачала головой, снимая куртку.
        — Только этого еще не хватало. Представь, как это порадует этого мерзавца с «Радио Герника»? Такой подарок.
        Хулия улыбнулась, представив заголовок, и фыркнула.
        — Он просто придурок. Но теперь, когда я больше не часть команды, поживиться ему тут нечем.
        Сестеро села на белый кожаный диван, и Хулия села рядом. Ей было холодно. Она нуждалась в горячем душе, который помогал ей каждый вечер восстанавливать температуру тела после купания в море. Она попросила бы Сестеро подождать ее несколько минут, но она была слишком заинтригована этим визитом.
        — Как ты себя чувствуешь? — спросила ее Сестеро.
        — Я в порядке, — ответила Хулия, но ее глаза говорили другое.
        Сестеро молча наблюдала за ней несколько секунд, а потом протянула ей белую папку.
        — Ни одна из убитых не была твоей матерью.
        — Как…? — заикаясь, пробормотала Хулия. Ее голос дрожал, и холод внезапно куда-то исчез.
        — Я запросила тест на сравнение ДНК убитых женщин и твоей. Это все неофициально, но это меньшее, что я могу сделать для тебя. Ты заслуживаешь знать правду.
        Глаза Хулии наполнились слезами. Она была не в силах говорить.
        — Спасибо, — пробормотала она в конце концов.
        — Не благодари. Ты не можешь жить в напряжении, не зная, мертва она или нет. Надеюсь, ты скоро ее найдешь.
        — Живой.
        — Уверена, что так и будет. Мы не допустим еще одного убийства. Айтор закончил изучать переписку монастыря. У нас есть восемь пар, которые заплатили за детей в семьдесят девятом. — Сестеро помедлила и откашлялась. — Восемь украденных детей.
        — Четыре из восьми матерей были убиты. Нужно найти других. Это будет нелегко. Он слишком сильно нас опережает, — заметила Хулия.
        — Но теперь у нас есть имена их семей. Нам просто нужно сопоставить эти данные с переписью населения, и мы сможем защитить их.
        В глазах Хулии промелькнула надежда.
        — У нас есть все их имена?
        — Не их, но их родителей, которые вели переписку с монастырем. А также адрес, по которому они жили в то время. Нам не хватает данных только об одной семье.
        — Почему?
        — Только семь семей прислали свои пожертвования в монастырь с письмом. Мы ничего не знаем о восьмой. Может, они не стали платить, а может, сделали это лично.
        Хулия сглотнула. Ей была отвратительна политика этих монахинь, которые собирали деньги с обеих сторон, будто новорожденные дети — это товар.
        — Ты очень сильная. Это наверняка очень трудно, — заметила Сестеро, погладив ее по щеке. Утешительное тепло отвлекло Хулию, заставляя ее осознать, как одиноко ей было в последние дни. Серфинг и плавание помогали ей держаться, но морские просторы — не то же самое, что дружеское участие. А Сестеро только что доказала, что она настоящий друг.
        — Как твои отношения с родителями? — спросила Сестеро, запнувшись на последнем слове. — Я имею в виду…
        — Все верно, родители. Они мои родители, — сказала Хулия. — Они раздавлены. Я заходила к ним сегодня. Это не их вина, они просто хотели иметь детей, но природа была не на их стороне. Они действовали по велению сердца, а средство им подсказали другие.
        Сестеро кивнула, прикусив губу. Хулия снова прочла гордость в ее глазах.
        — Ты простила их.
        — Мне не стоило злиться на них. Они этого не заслужили. Сегодня они рассказали мне, как все было. Как я и предполагала, им сообщили, что от нас отказались. Что мы никому не нужны. День рождения, который указан в моем удостоверении личности и свидетельстве о рождении, — на самом деле дата моего удочерения. Монахини подделали бумаги. Вернее, монахиня. Все это провернула настоятельница, та самая, которую вчера убили.
        — А сестра Тереса?
        — Они никогда о ней не слышали. Наверное, тогда она просто была одной из монахинь. Сколько ей было, когда меня удочерили?
        — Двадцать два или двадцать три, — быстро подсчитала Сестеро. — А они знали твою настоящую мать?
        Хулия покачала головой.
        — Никогда. Они даже не знают, когда я действительно родилась. Мама считает, что мне было пару месяцев от роду, когда меня привезли домой.
        — Они держали этих девушек взаперти вместе с младенцами, чтобы те ухаживали за ними в первые несколько недель и они могли торговать здоровыми, сильными детьми, — Сестеро хлопнула себя по губам. — Прости.
        — Не извиняйся. Именно это они и делали. Продавали нас. Хуже всего то, что эти монахини верили, что совершают доброе дело.
        Сестеро фыркнула, не скрывая негодования.
        — А в конце концов окажется, что они заслуживают канонизации, — с сарказмом заметила она и посмотрела на часы. Ей пора ехать, если она не хочет приехать в Пасайю слишком поздно. — Я пойду. Увидимся завтра.
        — Оставайся на ужин. Я приготовлю что-нибудь на скорую руку.
        По глазам Сестеро было видно, что она хотела согласиться. Но повторный взгляд на часы заставил ее отказаться от приглашения.
        — Мне пора. Впереди разговор, который я давно откладывала.
        Ее последние слова заглушил звонок в дверь.
        — Ты никого не ждешь? — спросила Сестеро, заметив удивление Хулии.
        — Нет. Вы как сговорились, — заметила Хулия, вставая. До двери оставалось несколько шагов. Скорее всего, это Чема. Она боялась его прихода и надеялась, что это все-таки не он. Последнее, что ей сейчас нужно, — подбросить дров в костер, где уже плавятся ее чувства.
        — Сюрприз! — поприветствовал ее Альваро, стоило ей открыть дверь. В руках он держал поднос с суши. — Надеюсь, ты еще не ужинала.
        Хулия посторонилась, впуская его.
        — Да ты весь мокрый. Ты на чем, на мотоцикле? Кстати, знакомься, это моя начальница, Ане Сестеро. А это Альваро, мой друг, я рассказывала тебе о нем, он работал в «Фейсбуке».
        Сестеро подошла поздороваться.
        — Я как раз собиралась уходить, — сказала она, схватив куртку.
        Альваро сделал извиняющийся жест.
        — Нет, нет. Ни в коем случае. Это я ухожу. Я не хотел вам мешать. Просто беспокоился за Хулию. Но я вижу, она в хороших руках.
        — Оставляю вас вдвоем, — сказала Сестеро. — У меня впереди долгая ночь.
        Хулия проводила ее до порога и крепко обняла. Они разомкнули объятия только спустя минуту.
        — Спасибо, огромное спасибо тебе, Ане, — сказала она, и Сестеро растворилась в холодной ночи Мундаки.



        58

        Среда, 31 октября 2018
        Лодка приближалась в хорошем темпе. Сначала она казалась далекой тенью, сороконожкой, что шагает длинными ногами по листу воды. Теперь она обрела форму. Рядом с тренером, которая управляла лодкой, вырисовывались силуэты двенадцати членов экипажа. Команды разносились по ночной бухте.
        — Bat, bi. Bat, bi. Arraun, arraun…[27 - Раз-два, раз-два. Гребите, гребите (баск.).]
        Сестеро молча наблюдала за ними. В Пасайе не было дождя, и даже звезды осмеливались проглядывать сквозь облака. Эту ночь можно было бы назвать красивой, если бы она сидела на забытом причале, наслаждаясь пейзажем. Брат опаздывал, но и она не чувствовала себя готовой к предстоящему разговору.
        — Вперед, девочки, такими темпами команда Сан-Хуана нас обойдет!
        Лодка проходила мимо старого дока, и Сестеро ясно слышала слова. Чья-то рука в третьем ряду помахала ей в темноте. Фонарные столбы на соседней площади позволили ей разглядеть лицо гребца, что так радостно приветствовал ее. Это была Лейре Алтуна, писательница и невеста Айтора Гоэнаги. Сестеро искренне улыбнулась. Он была рада видеть, что та снова занимается греблей. Кажется, она оправилась от смерти отца своей дочери. Что бы с ней случилось, если бы рядом не было маленькой Сары и самого Айтора? Она бы справилась. Конечно, справилась бы, она сильная женщина, но ей было бы куда тяжелее начинать жизнь заново.
        Сестеро мысленно перенеслась в Урдайбай. Она беспокоилась за Хулию. Наверное, тяжело оставаться в стороне от дела, которое может пролить свет на важнейшее событие твоей собственной жизни. Она хотела бы сделать для нее больше. Хулия это заслужила. Ее не было в команде всего день, а она уже соскучилась. Сестеро с радостью осталась бы на ужин. Хорошо, что она знает, что та не одна. Ей будет полезно поужинать с другом.
        Она машинально начала напевать песню. Это случалось с ней не в первый раз при мыслях о коллеге. Взяв в руки телефон, она написала ей сообщение, приложив ссылку на песню:
        Теперь я всегда буду вспоминать о тебе, слушая эту песню:
        Слова для Хулии.
        Несмотря на все печали, у тебя будут друзья[28 - Имеется в виду песня Пако Ибаньеса «Слова для Хулии» (Palabras para Julia).]:)
        Деревянный каркас причала завибрировал. По доскам кто-то шел. Обернувшись, Сестеро увидела Андони.
        — Ну и место ты выбрала. Как будто мы влюбленная парочка, — пошутил брат.
        Сестеро неохотно рассмеялась. Этот пирс, скрючившийся под весом лет, был местом, где она когда-то украдкой курила травку. Теперь она не курит даже сигареты. Здесь, за домами Сан-Хуана, напротив побережья, где раскинулся Сан-Педро, всегда можно было найти уединение неподалеку от дома.
        — Здесь можно спокойно поговорить. Мне хватило цирка в «Итсаспе» накануне, — сказала она, не вдаваясь в подробности.
        — Вчера все только об этом и говорили. Ты правда ударила его?
        Сестеро фыркнула. Именно это она так ненавидела в маленьких поселениях.
        — А сам как думаешь? Не знаешь, как все любят поболтать? Слухи всегда преувеличены. Брось камень в море, и они скажут, что ты пытался потопить корабль выстрелом из пушки.
        Брат сел рядом с ней. Единственным, что нарушало тишину, был характерный шум моторной лодки. Несколько минут они молчали, глядя, как маленький паром перевозит пассажиров с одного берега бухты на другой. Вид домов в Сан-Педро на противоположном берегу напоминал о том, что день подошел к концу. В окнах горел свет. Пришло время ужина, о чем напоминали и ароматы, которые доносились до пирса с кухонь Сан-Хуана.
        — Что ты хотела мне сказать? — спросил Андони, поднося сигарету к губам. Его лицо озарил оранжевый огонек, и он сделал первую затяжку.
        Сестеро сжала челюсти. Она должна контролировать себя, а не яростно выплевывать слова, иначе та тонкая связь, которая осталась между ними, порвется.
        — Ты считаешь, это нормально, что я должна каждый день приезжать из Герники, чтобы мама не ночевала одна? Ты целыми днями ничего не делаешь. Разве это так трудно — вернуться домой на несколько дней?
        Вот так. Она вывалила все сразу. Такт — не ее сильная сторона. Закрыв глаза, она прикусила губу в ожидании ответа.
        Андони фыркнул.
        — Мы опять с ней поцапаемся. Вечно она ко мне цепляется. Все, что я ни сделаю, все не так.
        Сестеро повернулась к нему.
        — Думаешь, в твоем возрасте я не курила? Курила, конечно, и порой даже баловалась косячком. Мы все проходили через бунт. Но у меня никогда и в мыслях не было зажечь сигарету дома. Ни в девятнадцать, ни в двадцать три. Черт, это нормально, что мама расстраивается, когда ты так делаешь. Она просто не хочет, чтобы сын испортил здоровье. — Сестеро шлепнула по одной из деревянных опор пристани. — Ты и представить не можешь, сколько раз я приходила сюда курить тайком.
        — Ты тоже сбежала из дома, — упрекнул ее Андони.
        — Это другое. Я устала жить в диктатуре страха, устала от того, что она позволяла отцу шантажировать и оскорблять ее, устала слышать, как она украдкой плачет, и тщетно настаивать на том, чтобы она сообщила о нем в полицию.
        Андони промолчал. Небольшая волна, которая проскользнула в бухту, с легким всплеском ударила о фундамент близлежащих домов — природная музыка, которая в любых других обстоятельствах показалась бы умиротворяющей.
        — Он болен, — проговорил брат.
        Сестеро проследила взглядом за лодкой, которая возвращалась в доки на противоположном берегу. Звук ее мотора превратился в приглушенный шепот.
        — Конечно, он болен. У него зависимость от азартных игр, и ему нужна помощь, о которой он не хочет просить. Но это не значит, что он ни в чем не виноват. Он склонен к домашнему насилию. Знаешь, о чем я сожалею? — спросила она, ковыряя сучок в полу. Брат молча ждал продолжения. — О том, что я не заявила в полицию о том, что происходит у нас дома.
        — И почему ты этого не сделала?
        Ане пожала плечами.
        — Из уважения к ней. Мне хотелось, чтобы свобода стала ее собственным выбором. Мама прощала его снова и снова, все эти отвратительные унижения заканчивались ложным покаянием, — сказала она, чувствуя острый приступ вины, как будто кто-то вогнал ей занозу в палец. — Я поступила неправильно, совершенно неправильно. Так много женщин умирает от рук своих партнеров именно потому, что окружающие ничего не предпринимают, а их жертвы зачастую просто не способны сами положить этому конец.
        — Папа ни за что бы ее не убил. Он не такой человек.
        — Все они не такие, пока не станет внезапно слишком поздно, — возразила Сестеро. С тех пор, как она стала полицейской, она видела куда больше трагических историй, чем могла себе представить.
        Андони снова промолчал. Его лицо было серьезным и задумчивым, взгляд потерян, а губы скривились от боли. Это был уже не тот человек, что забивал косяк, лежа на диване. Он резко стал казаться старше. Он тоже слишком быстро повзрослеет — такова участь детей, которые выросли в семьях, где царит домашнее насилие. У них нет времени на детство и юность, только на зрелость, к которой их никто не готовил.
        — Я буду ночевать у нее. По крайней мере, до тех пор, пока ты не вернешься из Герники, — объявил он в конце концов.



        59

        Четверг, 1 ноября 2018
        Это был простой рыбацкий дом, один из немногих, что все еще выходили фасадом на Бискайский залив в районе порта Мундаки. Фасад нуждался в свежей штукатурке, отслаивающиеся хлопья портили сияющий белый цвет, который так хорошо сочетался с зелеными окнами. Дверь тоже была зеленой, наверняка как и корпус семейной лодки, если у них есть лодка. Да, в таком доме она должна быть. Вероятнее всего, обычная рыбацкая лодка, как у всех в Мундаке.
        У Хулии от беспокойства сводило живот. Правая рука нерешительно потянулась к дверному звонку. Фамилия на обратном адресе письма, изъятого у монахинь, не оставляла сомнений: там может быть ее родная мать. Она медленно сделала глубокий вдох, но узел внутри так и не ослаб.
        «Ты любила меня? Ты когда-нибудь любила меня? Почему ты бросила меня?». Вопросов становилось все больше. Сможет ли она задать их вслух?
        Звук дверного звонка прервал утреннюю тишину. Это был пронзительный, даже раздражающий звонок, и с другой стороны двери быстро послышались шаги.
        — Кто там?
        Хулия пыталась расслышать знакомые нотки в голосе. Он был мягким, слегка приглушенным годами, но все равно приятным. В нем слышалось понятное беспокойство: не часто кто-то звонит в дверь, когда на дворе еще и восьми утра нет.
        — Анабель, здравствуйте. Меня зовут Хулия Лисарди. Я хотела бы поговорить с вами.
        — Хулия? — Пауза. — Вы тоже продаете туры? Мне ничего не нужно, спасибо.
        Хулия дотронулась до дверной ручки. Та была холодной и влажной от ночной росы.
        — Подождите. Я из полиции, я просто хочу задать вам несколько вопросов.
        — Еще вопросы? Я разве недостаточно подробно ответила вашему напарнику?
        — Нужно прояснить несколько деталей. — Оставалось надеяться, что она задаст не те вопросы, которые уже задали Сестеро или Айтор.
        Женщина не отвечала, ей никто не открыл. Судя по звуку шагов, она отошла от двери. Затем на ближайшем окне приподняли занавеску, и показалось лицо, с подозрением изучавшее ее. Хулия вежливо улыбнулась и показала удостоверение личности. Она знала, что не должна была этого делать, это не официальный визит, она пришла по личному делу. Она женщина, которая ищет ответы, и ничего больше.
        С другой стороны двери снова послышались шаги, и Хулия оказалась лицом к лицу с той же женщиной, которую она ранее видела в окне. Низенькая, с усталым видом и моложе, чем ожидала Хулия. Сколько ей лет, пятьдесят три, пятьдесят пять? Едва ли старше.
        — Egun on. Простите мое недоверие, но я одна, а сейчас никому нельзя доверять, — сказала она, оглядев улицу. Только удостоверившись, что Хулия пришла одна, она расслабилась. — Чем я могу вам помочь?
        Хулия едва могла говорить. Она изучала каждую черточку, каждое выражение на лице этой женщины, которая могла оказаться ее матерью. Она не так представляла себе эту встречу. На самом деле она не представляла себе этого вообще, но то, что она представилась полицейской, сломало определенные барьеры и воздвигло другие, более личные.
        — Вы родили дочь в монастыре на площади Фуэрос? — спросила Хулия с места в карьер. По-другому не получалось, у нее не было сил выбрать другие, более обтекаемые слова.
        Всего за пару секунд женщина словно бы постарела на несколько лет. Прошлое, которое она, наверное, всю жизнь пыталась похоронить, только что обрело силу и яростно встряхнуло ее.
        — Заходите, — сказала она, пропуская Хулию. Прежде чем закрыть дверь, она еще раз убедилась, что на улице больше никого нет.
        Едва войдя, Хулия почуяла уютный аромат свежесваренного кофе. Вход на кухню располагался сразу за прихожей, на плите дымился кофейник.
        — Я уже говорила вам. Вы ищете не меня, а мою сестру Бегонью, — сказала хозяйка, открыв шкаф и вытащив оттуда желтый конверт со старыми фотографиями. — Садитесь.
        По позвоночнику Хулии пробежал странный разряд. Что это — разочарование от того, что она все еще не нашла свою мать, или облегчение от того, что время душераздирающих вопросов еще не пришло? Скорее всего, все вместе.
        — Я нашла эти фотографии после посещения другого полицейского. Я так растрогалась. Уже много лет я ни с кем не говорила о Бегонье.
        — Я бы хотела услышать историю, которую вы рассказали моему напарнику, еще раз, пожалуйста.
        Налив две чашки кофе, Анабель села за стол. Дрожащими руками она вытащила из конверта фотографию молодой девушки, чуть старше пятнадцати лет, которая улыбалась в камеру, сидя на качелях. Это была Бегонья. Сделав глоток, Анабель вздохнула и отпила еще кофе. Хулии не терпелось узнать больше, но она не торопила хозяйку.
        — С тех пор наша семья никогда не была прежней, — начала она. Она не сводила взгляда с чашки, звонко помешивая кофе ложкой. Хулия взяла фотографию, пытаясь найти сходство с лицом, которое она видела в зеркале каждое утро. — Скажу даже так: мы больше никогда не были одной семьей. Эти шрамы так и не затянулись.
        Хулия открыла рот, желая узнать подробности. Что именно произошло? Где ее сестра? Ее заставили избавиться от ребенка или это было добровольное решение?
        Но она промолчала. Что-то подсказывало ей, что лучше дать Анабель выговориться. Этой женщине требовалось освободиться от бремени, и не было лучшего способа получить информацию, чем слушать.
        — Для меня Бегонья была всем. Она была на четыре года старше. Представь, что это значит для ребенка. Когда она исчезла, мне было тринадцать. Вместе с ней пропало зеркало, в которое я смотрелась. Клянусь, я ненавидела своих родителей за все это. Я ненавидела их от всей души.
        Исчезла? Хулия перестала слушать, все ее внимание сфокусировалось на этом слове. Бегонья Ларсабаль Вилья, женщина, которая могла быть ее матерью, исчезла? Она вспомнила письмо, которое обнаружила в Библии в монастыре, и вздрогнула.
        — Тогда были другие времена. Нас было пятеро: две сестры и трое братьев, — продолжила Анабель после очередной порции вздохов и глотков. — Разница была ужасной. Они были свободны, мы — нет. Мартин, Хосеан и Хосе Мари могли входить и выходить из дома, когда им было удобно, а мы с Бегоньей должны были отчитываться обо всех своих действиях. Они могли пойти с девушками куда угодно, а мы должны были буквально умолять, чтобы нам разрешили пойти с другом на прогулку. Сейчас трудно представить себе что-то подобное. Другие времена… — Анабель грустно покачала головой. Она смотрела в окно, но не видела рыбацкую лодку, возвращавшуюся в порт. Нет, ее взгляд уходил гораздо дальше, в туман воспоминаний, от которых ее губы скривились в гримасе боли. — И в том мире, настолько несправедливом к женщинам, Бегонье не повезло забеременеть. Можете представить себе остальное…
        Ком в горле Хулии не позволял ей сглотнуть. Она легко могла представить себе те испытания, которым подверглась ее мать за то, что запятнала репутацию семьи, потому что теперь она была уверена, что это была именно Бегонья, улыбавшаяся ей с фотографии в ее руках. Она так глубоко переживала из-за картины, нарисованной Анабель, что даже не рассматривала вариант, что ее матерью может оказаться любая из трех других женщин, которых ей до сих пор не удалось найти.
        — Ее заставили отказаться от ребенка, — пробормотала Хулия, подводя итог.
        — Я никогда не видела нашу мать такой расстроенной. Она все время плакала и повторяла, что Бегонья навлекла позор на наш дом. Как соседи будут уважать нас, раз ее дочери прыгают в постель к первому встречному? Это были очень трудные недели. И годы — я до сих пор одна, потому что поняла, что мужчины — это исчадия ада. Как я могла быть с кем-то, не думая при этом, что один из них разрушил жизнь моей сестры?
        Хулия хотела возразить, что настоящими виновниками несчастий Бегоньи были монахини, которые отобрали у нее ребенка, — монахини и стыд родителей, которые не смогли поставить себя на ее место.
        — А как же ваш отец?
        Анабель пожала плечами и покачала головой.
        — Он почти не бывал дома. Он руководил бригадой на каменоломне в Маркине, и смены были долгими. Но он был так потрясен, когда узнал о беременности… Бегонья была его любимицей. Это было большое разочарование. Тогда все было совсем по-другому. Я не виню своих родителей, больше нет, я виню то отсталое общество, которое демонизировало тех, кто нарушил христианские ценности, которые тогда были во всем.
        — Как мне найти вашу сестру? — Хулия устала ждать. Темп повествования замедлился, и не было никакой уверенности в том, что Анабель сама доберется до нужных ответов. Она больше не может позволить себе тратить время впустую. Пока они вдвоем пьют кофе за этим столиком, убийца может уже стучаться в дверь Бегоньи.
        — Хотелось бы мне это знать. Я даже не знаю, жива ли она. Я ничего о ней не слышала уже тридцать восемь лет. Она не смогла вернуться домой. Уверена, она ненавидела нас всех за то, что мы бросили ее в том монастыре.
        — Она никогда не пыталась связаться с вами?
        Анабель вздохнула. Ее взгляд блуждал по окну.
        — Никогда. Мой старший брат пытался ее отыскать, даже ходил на программу Лобатона[29 - Пако Лобатон — ведущий телепрограммы «Кто знает, где…» на испанском телевидении, аналога российской передачи «Жди меня».]. Кто-то звонил и говорил, что видел ее в Сантандере, другие говорили, что она была в Ферроле, в Авилесе… Все напрасно. Я потеряла надежду найти ее. Может быть, она покончила с собой вскоре после этого. Может быть, в ту же ночь. Или, может быть, позже… Не знаю, смогла бы ли я пережить подобное.
        На Хулию нахлынуло разочарование. Ей необходимо было поговорить с матерью, познакомиться с ней, узнать ее ближе.
        — Ваша сестра родила девочку?
        Анабель поджала губы. Потянувшись за кофейником, она подлила дымящуюся жидкость в чашку. Воспоминания явно причиняли боль, но на ее глазах не было слез. Быть может, она просто давно их все выплакала.
        — Мы никогда этого не знали. — Женщина помолчала и повернулась к Хулии. — Но разве это правда необходимо? Я уже рассказывала все это вашему коллеге несколько недель назад.
        Хулия ощутила подступающую тревогу.
        — Когда?
        Анабель машинально взглянула на календарь, прищурилась и вполголоса начала подсчеты.
        — Месяца два назад. Кажется, это было незадолго до обеда, потому что я как раз разогревала рагу. Очень приятный полицейский. В штатском, как и вы. Я думала, что вы, полицейские, всегда носите форму, но я, очевидно, ошибалась.
        У Хулии участился пульс. Два месяца назад ни она, ни кто-либо из ее коллег не навещали эту женщину. И это может означать только…
        — И он был здесь?
        — На этом же самом кресле. Тоже пил кофе, как и вы, — пояснила Анабель, не замечая внезапной настойчивости в голосе Хулии.
        Та, не теряя времени, набрала номер Сестеро и нетерпеливо ждала ответа. Длительные гудки, кажется, ее начальница так и не возьмет трубку.
        — Ну же, Сестеро, ответь!
        Ничего. Молчание. Ей нужно с кем-то поговорить. Все полицейское управление должно оказаться в этом доме немедленно.
        С Чемой ей повезло больше. Он снял трубку после второго гудка.
        — Привет, Хулия. Я звонил тебе несколько раз… Как ты себя чувствуешь?
        Хулия не стала тратить время на вежливые разговоры. Впервые у них есть кто-то, кто видел убийцу, а еще у них есть шанс обнаружить его отпечатки пальцев или следы ДНК на этой кухне.
        — Слушай внимательно, Чема. Я в Мундаке. Не задавай вопросов. Приезжайте сюда как можно скорее и возьмите криминалистов. Он был здесь.



        60

        Четверг, 1 ноября 2018
        Игла медленно пробежала по ее коже, очерчивая рисунок, который она пыталась угадать с закрытыми глазами. Она впервые делала татуировку вслепую. Сама не зная почему, она доверилась Раулю. Только попросила, чтобы дополнение к Сугаару не выглядело кричащим.
        — Больно? — спросил татуировщик.
        Сестеро покачала головой. Это была умеренная боль, и ее легче было терпеть, чем когда ей делали татуировки на других, более чувствительных местах. В любом случае, это ничто по сравнению с тревожным ожиданием. Криминалисты часами искали отпечатки пальцев и следы ДНК в доме той женщины из Мундаки. На данный момент они смогли найти только волос, который, вероятно, принадлежит убийце. Больше ничего. Даже портрет, который им удалось составить, вызывал сомнения, потому что женщина так нервничала, что постоянно меняла свое описание. Ни один из вариантов, которые ей показали, не показался ей точным.
        Что дальше?
        Они не знают, где находятся еще три девушки из Лурда. Три. Четвертая, сестра женщины, чей дом они обыскивают, пропала слишком давно. Если убийца появился там, значит, у него не больше данных, чем у полиции. Таким образом, они могут ненадолго забыть о ней и сосредоточиться на поиске остальных трех. Айтор координировал группу, которая сверяла переписку из монастыря с данными переписи населения и актов гражданского состояния. Скоро у него будут новости.
        — До сих пор не могу поверить, что Хулия повела себя так сегодня утром, — заметил Рауль. — Она лучшая в нашем управлении. Никогда не видел, чтобы она нарушала правила.
        — Кто знает, как мы повели бы себя на ее месте.
        — А как ей удалось найти эту женщину раньше вас?
        — У нее есть список, который мы составили по письмам из монастыря, — объяснила Сестеро. — Она просмотрела базы данных и справочники, совсем как Айтор, чтобы найти эти семейства. Прибавь к этому всю ночь, немного удачи, и вот тебе ответ.
        — Она отличный профессионал. Я был ее напарником долгое время, и ей все еще удается удивлять меня, — признался Рауль.
        При прикосновении иглы по коже на шее Сестеро пробежали мурашки. Это боль или удовольствие? Граница между двумя ощущениями размывалась. Плоть словно обрела собственную волю, сжалась и залилась немым воем, пробуждая чувства.
        — Это хорошая работа. Тебе повезло, что они оставили несколько деталей, чтобы я мог их закончить. Ты до сих пор не сказала мне, где ты это сделала, — сказал Рауль, продолжая рисунок.
        — В Барселоне, — прошептала Сестеро.
        — Тебе вытатуировали Сугаара в Барселоне? Серьезно? Да что они там знают о баскской мифологии?
        — Я показала им картинку, которую хочу.
        — Вот почему он больше похож на дракона, чем на змея… Я знал, что он не местный. Ни у кого в этом районе нет такого стиля. Классный мастер.
        — Классная, — поправила его Сестеро. — Это была девушка. У нее есть студия в районе Грасиа, на узкой улице с деревенской атмосферой. Она бы тебе понравилась.
        — А она красивая?
        Сестеро рассмеялась и покачала головой. Рауль неисправим. Или просто не выходит из роли?
        — Я не уточняла, но у меня сложилось впечатление, что у меня было бы больше шансов, чем у тебя.
        — И вкус у нее хороший, — улыбнулся татуировщик, поглаживая ее шею кончиками пальцев. — Мне нравится твоя кожа. Я тебе уже говорил это?
        Сестеро не мешала ему. Ей нравилось чувствовать его так близко. У Рауля были ловкие пальцы. Движения были нежными, но по коже пробежали мурашки, и она вздрогнула.
        — Я говорила тебе, что мне нравятся твои руки? — прошептала она с закрытыми глазами. Улыбнувшись, она подавила желание повернуться, чтобы возобновить поцелуй, прерванный в Огоньо.
        Сестеро ощутила на шее теплое дыхание Рауля, его руки начали движение вниз. Они медленно и чувственно ласкали ее спину. Ее чувства обострились, и она ощутила резкий запах чернил и дезинфицирующего средства в комнате.
        Рауль поднес ладони к лицу Сестеро, побуждая ее открыть глаза.
        — Богиня Мари! — воскликнула она, глядя на себя в зеркало. — Потрясающе!
        — Больше никто не назовет его драконом.
        Госпожа с горы Анбото была вытатуирована с распущенными волосами, обернутыми вокруг спины Сугаара, откуда они тянулись в направлении плеча Сестеро. Это была одновременно утонченная и сильная работа.
        — За основу цвета волос богини я взял твои глаза. Я уже говорил, как они мне нравятся? Невероятный оттенок. Они похожи на мед.
        — Моя кожа, мои глаза… Есть что-нибудь, что тебе не нравится? — весело спросила Сестеро.
        Рауль усмехнулся. В его взгляде читалось желание.
        — Ты мне нравишься целиком, — признался он.
        Их губы встретились в долгом, влажном поцелуе. Его дыхание отдавало мятой, его губы были пылкими и умелыми. Совсем как его руки, которые опустились на грудь Сестеро и решительно расстегнули бюстгальтер. Сестеро выдохнула, когда Рауль подтолкнул ее к кушетке и обхватил губами грудь. Его внимание привлек пирсинг в форме колечка, и татуировщик играл с ним языком и губами до тех пор, пока соски не затвердели.
        — Ты для этого хотел сделать татуировку? — спросила Сестеро между ласками. Она чувствовала, как внутри поднимается жар, ей стало горячо и влажно.
        Рауль тут же оторвался от своего занятия и распутно улыбнулся.
        — А ты как думаешь?
        Нервный смех Ане уступил место стонам, когда она ощутила его дыхание в районе живота, а затем все ниже. Его рот достиг точки назначения, и Сестеро не возражала, чувствуя, как разум покидает напряжение, уступая место удовольствию. Его язык и губы дарили ей незабываемые моменты.
        — Теперь моя очередь, — сказала она, схватив его за волосы и заставив посмотреть ей в глаза.
        Рауль ответил ей страстным взглядом, пока она раздевала его. Сестеро покусывала его шею, грудь и торс, отточенный скалолазанием. Не успела она спуститься ниже, как Рауль подхватил ее, и они снова слились в долгом поцелуе.
        — Я хочу тебя сверху, — сказал он с лихорадочным взглядом, который дал ей понять, что с него хватит прелюдий.
        Сестеро засмеялась, но тут же очутилась верхом на нем. Ее бедра задвигались, сначала медленно, затем все быстрее. Стоны, пот, губы, которые жадно впивались друг в друга, страстные взгляды…
        — Черт, — простонала Сестеро. Ее телефон завибрировал на столе.
        — Не бери трубку.
        Такого варианта для нее не существовало. Она бы с готовностью продолжила бы то, чем они занимались, но это может быть звонок из полицейского управления. Вдруг есть новости из дома в Мундаке.
        — Это мой брат, — сказала она с внезапной тревогой. — Да, Андони?
        Всего секунда промедления, но она успела пережить в голове все свои страхи. Что могло случиться в Пасайе, что ее брат решил позвонить, хотя не звонит никогда?
        — Ане, я вчера обещал, что поживу с ней, пока ты в Гернике…
        Сестеро фыркнула. И ради этого он ее прервал?
        — Но сегодня появились планы, — раздраженно подхватила она.
        — Как ты догадалась? Уго пригласил меня к себе. У него вечеринка и…
        — Ладно, ладно. Можешь не продолжать, все ясно. Я приеду.
        Брат не успел попросить ее не сердиться, потому что Сестеро сбросила вызов и повернулась к Раулю, который ждал ее, растянувшись на кушетке.
        — На чем мы остановились?

* * *

        Вчера мне разрешили прогуляться в саду. Пришла весна. Расцвели тюльпаны. Какое-то время я наблюдала за ними. Они такие хрупкие, такие эфемерные. Ветер раскачивал их, заставляя танцевать.
        Один из них надломился, и мне разрешили принести его в келью. Я держу его перед собой, когда пишу за этим столом, где я вынуждена часами читать Библию. Мне грустно видеть, как он увядает, но его алые лепестки оживляют это мрачное место, где есть только серые стены и коричневая мебель, и распятие. Он пахнет свежесобранным грецким орехом, его аромат настолько тонкий, что почти незаметен. Его лепестки впитали в себя морской бриз, и этот запах уносит меня отсюда. Мое сердце оказывается на той газодобывающей платформе, которую твой отец построил у нашего побережья, чтобы мы всегда его помнили. Но мне этого недостаточно. Я лечу дальше, на другой берег океана. Америка, земля твоего отца. Представь, как мы прогуливаемся, взявшись за руки, рядом со Статуей Свободы. Я думаю о твоей крошечной, пухлой ручке, и на моих глазах выступают слезы. Я тебя еще не знаю, но ты уже весь мой мир.
        Ты толкаешься. Тебе не нравится, что я столько часов сижу на этой деревянной скамейке. Или ты делаешь это только для того, чтобы напомнить мне, что я не одна? Не волнуйся. Я знаю, что это не так. Они не отнимут у меня надежду.



        61

        Четверг, 1 ноября 2018
        Ключ вошел в замок с первой попытки. В переулке, как обычно, было темно. Свет от уличных фонарей с единственной улицы в Сан-Хуане едва дотягивался до того угла, где находился дом матери. Однако эта дверь была знакома Сестеро вплоть до миллиметра, как это бывает со всеми, кто прожил всю жизнь в одном доме. Последние несколько лет она жила в квартире на площади, но это не считается, ведь все детство и юность она провела именно здесь.
        — Привет, мама, — сказала она, зайдя внутрь.
        Молчание.
        Сестеро удивленно посмотрела на часы. Время ужина, она должна быть дома.
        — Мама? — спросила она громче.
        Внутри зародилась тревога. Это не новое чувство: она отлично была с ним знакома — совсем как когда встречаешь старого друга, которого давно не видел, но точно знаешь, как он будет себя вести. Она ненавидела это покалывание в животе, это напряжение в ее мышцах, этот зашкаливающий пульс.
        — Все в порядке, Ане, — уговаривала она себя.
        Ей хотелось бы в это верить. Но это было невозможно: слишком долго она терпела ситуации, которые никто не заслуживает пережить.
        Сколько раз она открывала дверь в страхе, что ее отец будет продолжать выплевывать те же унижения, что и вчера, сколько раз она ощущала беспомощность и страх, услышав, что он пришел.
        Повесив ключи рядом с морским пейзажем в коридоре, она попыталась успокоиться. Наверное, мать зачем-то вышла. Магазины уже закрыты в это время, но, может быть, она пошла в бар. Нет, это невозможно. Как давно она туда не ходила? Да и ходила ли она вообще когда-нибудь туда? Скорее всего, заглянула к соседке. Вот это вполне похоже на правду.
        — Мама! — снова крикнула она.
        Ей почудился какой-то шум.
        «Этого не может быть. Успокойся, Ане, не будь параноиком».
        Но на этот раз шаги прозвучали отчетливо. Там кто-то был.
        Она инстинктивно прижалась к стене. Рука потянулась за пистолетом, но она оставила его в управлении.
        — Кто там? Мама? Папа? — с ее губ напряженно срывались слова. — Это ты, Андони?
        Тишина. Всего несколько секунд — через вечно открытое окно кухни донесся звук мотора. Лодка возвращалась с рыбалки у скал Хаискибеля. Ей не было нужно видеть ее, чтобы знать. За свою жизнь она тысячи раз слышала шум этих продолговатых суденышек.
        Скрип. Короткий, но ясный.
        — Стоять, полиция! Кто там?
        Машинально вытянув руки перед собой, как если бы она держала в руках пистолет, Сестеро прокралась к родительской спальне. Она была уверена, что шум исходил оттуда. Сердце качало кровь на полной скорости. Она даже не стала зажигать свет по дороге, не желая терять ни секунды, пока не убедится, что с матерью все в порядке.
        Она щелкнула выключателем в комнате. Глазам потребовалось всего несколько секунд, чтобы привыкнуть. Открытый комод и перевернутые шкатулки с драгоценностями на кровати говорили сами за себя. Она изнывала от беспокойства. Снова, как множество раз, она чувствовала себя сломленной. Но больше она не будет стоять в стороне, опустив руки. Первое, что она сделает, — отправит сообщение комиссару Эррентерии. Ей срочно требуется подкрепление.
        — Выходи оттуда.
        Отца выдал одеколон, которым он все время злоупотреблял, словно желая компенсировать свое жалкое состояние. Он спрятался за дверью. Его ноги выглядывали из-под купального халата, висевшего на единственном крючке.
        — Что ты с ней сделал?
        Сестеро схватила его за шею и швырнула на кровать. Прижав его спину коленями, она вывернула обе его руки.
        — Что ты натворил? Где она?
        — Ничего, — заикаясь, пробормотал Мариано. Он слегка повернул голову к дочери. В глазах застыли страх и растерянность. — Я просто забирал свои вещи.
        — Где она? Где?!
        Сестеро подняла правый кулак и размахнулась, собираясь ударить его по голове. Весь накопившийся за столько лет гнев сконцентрировался в ее пальцах. Глаза затуманились, как и ее разум.
        — Не знаю, она еще не пришла, — всхлипнул отец.
        — Лжец! Скажи мне, где она, скажи мне!
        Кулак разжался. Она не ударила его, но вместо этого потянулась к его шее обеими руками. Лицо отца на кровати покраснело, когда Сестеро начала его душить. Она знала, что убьет его, и это принесет ей неприятности, но она не могла остановиться.
        — Ане, что ты делаешь? Хватит, Бога ради! — раздался голос матери. Она стояла позади нее, все еще в пальто.
        Несколько мгновений спустя руки Сестеро разжались на шее отца, и тот, закашлявшись, с шумом втянул в себя воздух.
        — Где ты была? — спросила Сестеро.
        — В культурном центре. Мариса позвала меня послушать доклад, — объяснила Мари Фели. — Что ты здесь делаешь, Мариано?
        Отец перестал кашлять. Цвет его кожи также вернулся в норму, или, по крайней мере, багровый оттенок сменился красноватым.
        — Ты психованная, — презрительно бросил отец. На его шее все еще виднелись следы пальцев дочери.
        Сестеро сглотнула. Она едва не убила его. Еще несколько секунд, и пути назад не было бы. Она не может позволить себе продолжать в том же духе. Она обратится за помощью, иначе однажды это плохо закончится.
        — Что ты здесь делал? — спросила она с показной холодностью.
        — Я же сказал, просто забираю свои вещи.
        Мариано поднялся на ноги и направился к двери. Шкатулки с украшениями все еще валялись на кровати.
        — Стой! — приказала Сестеро. — Выворачивай карманы.
        Отец повернулся к ней. Что это — страх или презрение? Покачав головой, он двинулся дальше.
        — Если ты сделаешь еще хоть шаг…
        — То что? — перебил ее отец, даже не думая останавливаться.
        Сестеро посмотрела на пустые руки, хотя хорошо, что пистолет остался в оружейной. Иначе ее вспыльчивость могла бы сыграть с ней злую шутку, о которой она бы жалела всю оставшуюся жизнь.
        — Довольно, Ане. Пусть идет. Он больше не будет так делать, — сказала мать.
        — Прикидываешься невинной овечкой? Это ты промывала ей мозги с самого детства, настраивая ее против меня. Думаешь, я идиот? — с отвращением бросил ей Мариано.
        Сестеро поняла, что с нее довольно. Челюсти сжались, и она знала, что скоро снова потеряет контроль.
        — Если ты выйдешь из этой комнаты, забрав драгоценности, клянусь, я убью тебя, — сказала она, цедя каждое слово.
        Отец замер. У него все еще першило в горле при каждом выдохе. Он понимал, что она не шутит. Сунув руки в карманы, он с отвращением швырнул их содержимое на пол. Ожерелья, кольца, браслеты…
        — Украшения моей матери! — воскликнула Мари Фели, опустившись на колени, чтобы собрать их.
        — Ты заставила меня унижаться, занимать у друзей, когда у тебя тут были тысячи евро в безделушках. Ты сука, как и твоя мать, которая обещала мне, что если я женюсь на тебе, то ни в чем не буду нуждаться. Ты испортила мне жизнь! Ты украла ее у меня!
        От презрения в голосе Мариано в жилах стыла кровь.
        — Где ключи? Как ты попал внутрь? — спросила Сестеро.
        — Это мой дом. То, что я на время переехал в дом своей матери, не означает, что я не могу зайти в собственное жилище, — ответил Мариано с ехидной усмешкой.
        — Оставь ключи на кровати. Сюда ты не зайдешь. — Слова, идущие изнутри, сами срывались с губ.
        Отец презрительно рассмеялся, скривив губы.
        — Ты годами жила в доме своей бабушки и не платила за аренду. И вот благодарность, которую я получаю? — ледяным тоном возразил он.
        Дальше все произошло с бешеной быстротой и туманной нереальностью происходящего. Раздался звонок в дверь, и Мариано напрягся, понимая, что что-то не так. Однако именно он открыл дверь и увидел полицейских.
        — Что ты натворила? — бросил отец, повернувшись к Сестеро.
        Она промолчала. Горло сжалось, но ей удалось выдавить из себя несколько слов, обращаясь к коллегам:
        — Наденьте на него наручники и отвезите в полицейское управление.
        Затем она повернулась к отцу, чувствуя, что давление в горле стало почти невыносимым. То, что она сейчас сделает, разобьет ей сердце, но наконец-то примирит ее с собой. Ей давно следовало так поступить.
        — Мариано Сестеро, вы арестованы за систематическое насилие на гендерной почве.


        Сентябрь 2001
        Раз, два, три… Капли падали в бульон с ритмом, придававшим умиротворение.
        Цель была близка. Возможно, это станет последней необходимой дозой для ее достижения.
        Это было странное ощущение. По мере того как отравление препаратом от алкоголизма разрушало органы моей приемной матери, моя собственная жизнь расцветала. Я чувствовал себя как тюльпан, распускающийся из бутона, чтобы показать миру свои лучшие цвета.
        Мне нужна была эта месть, чтобы двигаться дальше.
        Столько лет боли не должны остаться безнаказанными.
        — Твой суп, — сказал я, поднеся тарелку к кровати.
        Эта человеческая развалюха, в которую ее превратило отравление, едва разлепила губы, чтобы прошептать что-то похожее на благодарность. Она не смогла открыть рот, когда я передал ей ложку. У нее не осталось сил.
        — Ты должна поесть, — пожурил я ее с притворной улыбкой.
        Она уставилась на вереницу машин, медленно ползущих по кольцевой дороге. В больнице «Крусес» нам дали палату не с лучшим видом.
        — Нет, — сказала она, отвернув голову в другую сторону.
        Дверь открылась, и вошла медсестра с подносом. У нее были короткие светлые волосы и розовые щеки.
        — Она еще не доела?
        — Говорит, что не хочет, — объяснил я.
        — Так нельзя. Она должна есть. Хотя бы очень вкусный суп. Давайте я помогу, — сказала женщина, забирая у меня тарелку.
        Я сел у изножья кровати, наслаждаясь моментом. Эта медсестра с эмблемой государственной медицинской службы на розовой форме отравляла мою мать с каждой ложкой. Это было просто апофеозом, идеальной кульминацией довольно прямолинейного плана. А я еще так не хотел везти ее в больницу…
        — Очень хорошо, — сказала медсестра, когда ей удалось уговорить маму доесть суп. — А теперь отдохните, вы заслужили это.
        Забрав поднос, женщина печально мне улыбнулась.

* * *

        — Как вы? Чувствуете себя лучше? — спросил врач, поглаживая ее по тыльной стороне руки.
        Мать только вздохнула. Нет, конечно, ей не стало лучше. Достаточно было посмотреть на серость ее кожи. За несколько часов стало намного хуже. Конец был близок.
        — Здесь больно? А здесь? — врач слегка надавил ей на живот.
        У нее не было сил жаловаться, но было очевидно, что ей больно. При каждом нажатии на лице умирающей отражались страдания.
        Врач сделал скорбное лицо и пригласил меня выйти в коридор.
        — К сожалению, новости плохие, — сказал он, положив руку мне на плечо. — У нее острая печеночная недостаточность, и это влияет на все остальные органы. Компьютерная томография выявила обширное воспаление, и динамика ухудшается. Сказать по правде, это чудо, что с ее показателями она до сих пор в сознании.
        — Спасите ее, пожалуйста, — молил я, поглаживая флакон цианамида в кармане.
        Доктор поджал губы и опустил взгляд.
        — Боюсь, мы больше ничего не можем сделать. Она не реагирует на лечение. Мне ужасно жаль. Главное сейчас — уберечь ее от боли. При первых же признаках зовите нас.
        Я изо всех сил пытался скрыть эйфорию, которую во мне вызвали его слова. Хорошо, что Марсиаль много лет назад научил меня скрывать свое душевное состояние при переговорах по радио.
        — Сколько ей осталось?
        — Думаю, счет идет на часы. Дни, в лучшем случае.
        Я кивнул, уставившись в пол. Я боялся, что глаза выдадут мои истинные чувства.
        — Крепитесь. — Он похлопал меня по спине и слегка сжал плечо. — Возвращайтесь в палату. Будьте рядом, не оставляйте ее одну на пороге смерти. И скажите ей, как сильно вы ее любите. Пусть она покинет этот мир, окруженная любовью близких.
        Поблагодарив его, я смотрел ему вслед, пока он шел к лифту. Затем я вошел в палату. Мать повернула голову к двери. Ее глаза искали сочувствия. Я улыбнулся ей не для того, чтобы утешить, а для того, чтобы она увидела, что ее тяжелое состояние меня не трогает.
        Я не расслышал, что она бормотала. Возможно, она хотела извиниться за весь вред, который причинила мне, возможно, теперь, когда она знала, что находится на смертном одре, она нуждалась в моем прощении.
        Меня не интересовали ее слова. Я просто взял куртку и ушел, не сказав ей ни слова. Она заслуживала только одного конца — смерти в одиночестве.
        Именно это я и собирался ей дать.



        62

        Четверг, 1 ноября 2018
        Палочки с силой ударили по тарелкам, а затем по барабанам. Правая нога отбивала ритм вместе с бас-бочкой. Снова и снова в гипнотическом исступлении, от которого Сестеро вспотела. Музыку дополнял ритм ее собственного сердцебиения. Как обычно, она сливалась с ударными в единое целое.
        Тюльпаны, монахини, отец… Все растворилось, будто капля краски в безбрежном море. Здесь есть только она и музыка, музыка и она. И больше ничего.
        Она была настолько погружена в ритм, что даже не улыбнулась приходу Олайи. Подруга жестом попросила ее не останавливаться. Когда Сестеро, наконец, оглянулась, Олайя уже держала гитару в руках. Им не нужны были слова, чтобы знать, какую песню они исполнят. Бочка задала ритмический рисунок, и к нему сразу же присоединились аккорды Олайи. И, конечно же, ее голос, ведь Олайя — вокалистка группы.
        Это была песня «Берри Чаррак», одной из их любимых групп.
        Сестеро чувствовала себя счастливой, пока звучала музыка. Она подпевала во весь голос. Обычно она этого не делала, ведь за вокал отвечала подруга, но сегодня это было ей необходимо.
        — Если сверху появятся жильцы, на нас пожалуются в полицию, — сказала Олайя, едва отзвучал последний аккорд.
        Сестеро рассмеялась. Подруга была права. Хорошо, что сосед одолжил им этот мрачный подвал в одном из крайних домов у моря. Иначе этих импровизированных концертов не существовало бы.
        — С каких это пор ты репетируешь, не сказав нам? — спросила Олайя.
        — Я не репетировала. Просто выпускала пар.
        — Тебе явно этого не хватало… Ну ты и стучала. Это больше походило на хэви-метал, чем на рок. Я от дома это слышала!
        Отложив барабанные палочки, Сестеро встала.
        — Я донесла на отца.
        Олайя тут же обняла ее, Сестеро положила голову ей на грудь.
        — Ты молодец. Не стоит так долго терпеть таких людей.
        — Ты права, но это нелегко. Сегодня он еще не так паршиво себя вел. Возможно, я погорячилась.
        Олайя положила руки на плечи Сестеро, вынуждая ее посмотреть ей в глаза.
        — Да что ты! Еще не хватало, чтобы ты чувствовала себя виноватой после всего, что он с вами сделал. Не смей.
        Сестеро робко кивнула.
        — Ане, не смей! — потребовала подруга. — Да, он твой отец, но он это заслужил.
        Сестеро глубоко вздохнула.
        — Ты права.
        Она знала, что ведет себя совсем как другие жертвы домашнего насилия после того, как подают заявление на своего обидчика, и это ее разочаровало. Она ожидала от себя большего. И это тоже было неприятно сознавать. Она должна стать менее требовательной к себе, она точно такая же жертва. Это нужно принять и спокойно обдумать.
        — Сыграем еще? — Олайя указала на барабаны.
        — Конечно. Ты же не думала, что так быстро вернешься домой? — Сестеро шутливо толкнула ее в плечо.
        — Только отпусти меня к девяти утра. Мои ученики вряд ли будут рады пропустить физкультуру, — пошутила Олайя, намереваясь взять первый аккорд.
        — Снова «Берри Чаррак»?
        — Как насчет «Белако»? Сыграем Over the edge? — предложила Сестеро.
        — Да ты в ударе, — подруга заговорщицки ей подмигнула. Она понимала, почему она выбрала именно эту песню, «За гранью».
        — Мне нужно выплеснуть эмоции… Кстати, Олайя, твое предложение еще в силе?
        — Какое именно?
        — Жить вместе.
        Лицо Олайи озарила радостная улыбка.
        — Я совершенно счастлива и обещаю, что ты об этом не пожалеешь.



        63

        Пятница, 2 ноября 2018
        Холодный свет зарождающегося дня придавал лесу монохромный оттенок. Золотые тона осени спали в ожидании того момента, когда робкий луч солнечного света вернет их к жизни. Хулия смотрела на пейзаж, не видя его. Она находилась в Ламиаране, долине ламий, не ради панорамных видов, а в поисках ответов на вопросы, которые мучили ее в течение нескольких дней. Она знала, что здесь ей не место.
        Но это дело нескольких минут. Что-то подсказывало ей, что Сестеро ее не осудит. Ей нужно поговорить с Сарой, пока равнодушные полицейские допросы не помешают ей сделать это в качестве дочери, отыскавшей родную мать, которую она не знала всю жизнь.
        Прости, я опять за свое. Мне хотелось поговорить с ней наедине. Мне нужно понять, почему. Это Сара Карретеро, и она живет в Ламиаране. Я побуду с ней, пока вы не приедете.
        Она в последний раз перечитала сообщение, которое написала своей начальнице, и нажала кнопку «Отправить». У нее мало времени, максимум через десять-пятнадцать минут здесь будет половина полицейского управления.
        Она смотрела через лобовое стекло на деревенский дом в просвете между деревьями. Это было большое здание с побеленным фасадом и большим крыльцом, как принято в Урдайбае. Хулии легко было представить, что это ее родной дом. Это было чудесное место, исполненное символизма.
        Ламиаран… В Мундаке считалось, что здесь обитают ламии — мифологические существа с туловищем женщины и ногами козы. Кроме того, Хулия с детства слышала, что жителям этой фермы приписывали связь с этими загадочными феями. Вот что значит жить в доме, который находится в нескольких километрах от ближайшего поселения.

* * *

        Хулия решила, что медлить больше нельзя. На часах не было и восьми, но на кону стоит каждая секунда, если Убийца с тюльпаном также нашел этот адрес.
        Что это за шум? Хлопнула дверь. Затем кто-то завел двигатель, и под колесами захрустел гравий.
        Не сводя глаз с дороги, Хулия протянула руку и ощупала пассажирское сиденье. На этот раз она никуда не пойдет без пистолета.
        Душа упала в пятки.
        Где пистолет?
        Она повернулась направо и увидела, что кобура упала на коврик.
        Схватив ее, она едва успела заметить в зеркале заднего вида внедорожник «БМВ», направляющийся в сторону Мундаки.
        Но в кобуре было пусто. Должно быть, она оставила оружие в ящике.
        Зайти в дом или броситься в погоню за машиной? Это может быть Убийца с тюльпаном. Что, если он опередил ее и похитил женщину, с которой она хотела поговорить? В конце концов она выбрала первый вариант как единственно разумный. Она едва ли догонит внедорожник по разбитой дороге на своем «Опель Корса».
        Открыв дверь, она ринулась в сторону фермы. Никого не было видно, но в нижнем окне горел свет.
        Она наделась, что для Сары еще не слишком поздно.
        В спешке она не обратила внимания на белый фургон, припаркованный под деревьями у обочины дороги.
        Звонок в дверь прозвенел едва слышно, но дверь тут же распахнулась.
        На пороге стояла привлекательная светловолосая женщина. Она была худой, высокой, с красивыми чертами лица. Она напоминала тех самых ламий, которые подарили название этому месту.
        — Я думала, это мой муж. Он только что уехал, — негромко сказала женщина, глядя на дорогу. Потом она перевела любопытствующий взгляд на Хулию.
        — Мы знакомы?
        Все вопросы, которые приготовила Хулия, застряли в горле. Знакомы ли они? Что ей ответить, что она тот самый ребенок, которого она родила в монастыре?
        Но было уже слишком поздно. Глаза Сары наполнились тревогой. Хулия удивилась. Позади раздался какой-то шум.
        Шаги.
        Хулия запоздало повернулась. Ее лицо обхватила чья-то рука, и мир погрузился во тьму.


        Май 2012
        Я никогда не забуду этот день.
        Сколько усилий, сколько неудач, сколько слез бессилия… И наконец-то победа.
        Две коробочки с семенами. Только две из плантации более двадцати тюльпанов. Остальные цветы засохли, не принеся плодов, как и раньше. Но в этот раз у меня наконец-то получилось.
        Я помню нежность скальпеля, прорезавшего коробочки, и поток семян, просыпавшийся из их щедрой утробы. Они были крошечными, и их было столько, что я не верил своим глазам.
        Я пересчитал их одно за другим. Двести шестнадцать семян. Из этого вырастет множество тюльпанов.
        Наверное, я плакал от избытка чувств, но не уверен.
        Они были моим творением. Я дал им жизнь, я вывел новый сорт тюльпанов, который переживет меня и обессмертит мое имя, как это было с моими предшественниками.
        Это была непростая задача. И настойчивое желание, чтобы одним из сортов, которые я скрещивал, был «Красный Император», эту задачу нисколько не облегчало. Этот прекрасный сорт с великолепным названием не очень подходит для гибридизации. Но несмотря ни на что я был готов пробовать столько раз, сколько потребуется.
        Сколько раз я использовал эту кисть, чтобы перенести пыльцу с тюльпанов одного сорта на тюльпаны другого? Сколько цветов увяло на моих глазах, так и не дав семян? Я потерпел столько неудач, что стал опасаться, что никогда не добьюсь гибрида, о котором мечтал.
        Это была блестящая идея — обратиться в Научное общество. От тех девушек из ботанического отдела мне удалось узнать все о перекрестном опылении. Это благодаря им множество бесплодных попыток наконец-то увенчалось успехом в то майское утро.
        Я помню, словно это было вчера, как они встретили меня с распростертыми объятиями в той старой психиатрической больнице в Сорроаге, что в Доностии, которую они переоборудовали в свой штаб. Я провел несколько дней в их лабораториях среди зародышей и микроскопов. Они сразу же купились на мою легенду о том, что я работаю над диссертацией по гибридизации тюльпанов, и всячески мне помогали.
        Я узнал от них все — и в первую очередь то, что при работе с растениями нужно набраться терпения. И в особенности это касается тюльпанов.
        Какое другое растение настолько капризно, что при выращивании из семян требуется пять долгих лет тщательного ухода, чтобы оно зацвело?
        Именно эта грандиозная задача мне сейчас и предстояла.
        Я получил семена. Мой гибрид родился. Оставалась самая трудная часть: заставить эти семена расцвести.
        Первый этап моего плана завершился. На очереди ждал второй.



        64

        Пятница, 2 ноября 2018
        — Поверить не могу, что она снова это сделала. Невероятно! — воскликнул Чема, приложив руку ко лбу. Он то и дело прищелкивал языком на пути из полицейского управления.
        Сестеро прикусила пирсинг, не желая подливать масла в огонь. Она была в ярости. Хулия действовала безрассудно и опрометчиво.
        — Поставьте себя на ее место, — умоляла Сильвия с заднего сиденья. — Ситуация, в которой ей приходится жить, совсем не простая.
        — Я бы так не поступил. Я гарантирую это, — отрезал Чема.
        Сестеро промолчала. Она прекрасно знала, что сделала бы то же самое, что и Хулия. Однако ей придется сообщить об этом начальству, и, возможно, это приведет к дисциплинарному разбирательству.
        Гравий на дороге, ведущей в Ламиаран, летел в разные стороны из-под колес, пока автомобиль петлял на поворотах в поисках фермы.
        — Все так же не отвечает, — сказал Чема, бросив телефон на приборную панель.
        — Спокойно. Мы на месте, — объявила Сестеро, как только между деревьями показался белый дом. — Смотри, вон ее машина.
        — Черт! — воскликнул Чема, указывая на разбитые цветочные горшки рядом с настежь распахнутой дверью.
        Это не предвещало ничего хорошего.
        — Жди нас в машине, — обратилась Сестеро к Сильвии и выскочила вслед за напарником с пистолетом в руках.
        Чема уже скрылся внутри.
        — Хулия! Хулия! — раздавался его голос сверху.
        Сестеро осмотрела первый этаж. Стол все еще был накрыт к завтраку. Кофе больше не дымился, он остыл, как и тост с вареньем на тарелке.
        — Наверху тоже никого, — сообщил Чема, спустившись.
        — И никаких признаков насилия, — добавила Сестеро. — Что бы здесь ни случилось, это произошло на пороге.
        — Разбитые горшки, — пробормотал Чема, возвращаясь на улицу.
        — Думаешь, кто-то их похитил? — спросила Ане. У нее надежды не было, но, может быть, ее напарник смотрит на вещи более оптимистично.
        Чема кивнул. Присев рядом с горшками, он провел рукой по рассыпанной земле.
        — Конечно, их похитили. Рассказать, как все было? — спросил он, повернувшись к Сестеро. — Хулия позвонила в дверь. Сара открыла, и они обменялись парой фраз через порог. Скорее всего, Убийца с тюльпаном прятался поблизости, собираясь напасть на пятую жертву. И что же он делает, увидев, что Хулия его опередила? Нападает на них обеих. Первую он усыпляет, застав врасплох. У второй появляется время, чтобы попытаться сбежать, отсюда и борьба.
        Ане включила рацию и вызвала полицейское управление. Им нужно подкрепление, а на всех дорогах нужно расставить контрольно-пропускные пункты. Каждая минута промедления могла стоить им жизни.
        Еще не договорив, она почувствовала, как в кармане завибрировал телефон. Пришло сообщение. Она тут же посмотрела, от кого оно. Не от Хулии — писал Айтор.
        — Черт, черт! — воскликнула она, показывая экран Чеме.
        Одна из женщин была им незнакома, но вторую они знали отлично — это была Хулия. Могло показаться, что они мирно спят, но кляп во рту нарушал эту картину.
        — Где он взял эту фотографию? — Чема был уже на грани.
        Сестеро не успела задать этот вопрос — зазвонил телефон. Это был Айтор.
        — Парень облажался, — объявил он по громкой связи. — Не знаю, о чем он думал, но он разместил этот снимок в собственном «Твиттере». Буквально на пару секунд, а затем удалил. Повезло, что мы успели увидеть фото.
        — Но о ком ты? — спросила Сестеро.
        — Аймар Берасарте, журналист.



        65

        Пятница, 2 ноября 2018
        Назойливый гул все никак не прекращался, он не затихал и не усиливался, и от него клонило в сон. Или это побочный эффект от хлороформа, которым ее усыпили? Она до сих пор ощущала этот запах. Но и это не самое худшее. Все ноги в ссадинах. Скорее всего, она получила их, пока он перетаскивал ее в то место, где она сейчас находилась.
        Это точно был не Ламиаран. В долине ламий пахнет листьями и лесом, свежей травой и коровьим навозом, а также чувствуется горький запах дыма из трубы.
        Здесь ничего этого не было. Она где-то в другом месте.
        До нее донесся запах моря — свежий, терпкий, соленый. Где бы она ни была, Бискайский залив неподалеку. В воздухе чувствовался и другой аромат, более тонкий, едва уловимый. Каштаны? Орехи? Она попыталась различить его, но тут закружилась голова. Гул не затихал. Снова и снова… Она едва подавила приступ тошноты, и во рту остался горький привкус. Ей было больно, она была растеряна. Что стало с этой женщиной, которая может быть ее матерью?
        Ей было страшно. Конечно, ей было страшно. Не каждый день тебя связывают по рукам и ногам, заклеив глаза и рот каким-то скотчем. К тому же ее терзал страх за судьбу той элегантной женщины, которую она едва успела увидеть на пороге. У нее было всего несколько секунд, чтобы разглядеть ее черты, услышать тембр ее голоса, но тем не менее они отпечатались в ее памяти. Была ли та, чье лицо она увидела перед тем, как ее накачали, ее настоящей матерью?
        Сон развеял эти мысли, и Хулия снова провалилась в забытье.

* * *

        Сколько часов прошло? Гул вернулся, а с ним и запах моря, но теперь к нему прибавились новые нотки, придававшие ему причудливый оттенок. Грязь. Хулия сразу поняла, что это означает. Дома такого не бывает. Вне зависимости от прилива, в Мундаке запах Бискайского залива никогда не имел такого оттенка. Там, где устье превращалось в открытое море, пахло только солью. Солью и водорослями во время сильного отлива, обнажающего подножие скал, — и лосьоном для загара летом. Но там никогда не пахло грязью. А это значит, что она находится там, где отлив оставляет после себя топи. Бог весть какая догадка, учитывая, что она связана, а во рту у нее кляп, но мысль, что она способна вычислить, где находится, слегка приободрила ее.
        Какой-то звук насторожил ее. Гул по-прежнему не затихал, но ей показалось, что она слышала плач. Она прислушалась: ничего. Возможно, это был ее собственный стон.
        Ей было больно.
        К ушибам прибавились судороги от того, что она несколько часов пролежала в одном положении. Сколько времени прошло с момента похищения? Она подумала о Сестеро, Чеме, Айторе и всех остальных. Ее уже ищут или до сих пор не знают, что она пропала? Нет, конечно, они уже это поняли. А женщина — мать, — которую она так мимолетно видела перед нападением? На нее нахлынуло чувство бессилия. Если бы она приехала в тот дом на несколько минут раньше, она могла бы спасти жизнь Сары Карретеро. Всего получаса, а то и меньше, хватило бы, чтобы опередить убийцу.
        Что он с ней сделал? Хулия без труда представила отвратительный финал, за которым через «Фейсбук» или какое-то другое приложение следят с нездоровым интересом десятки тысяч испуганных зрителей.
        Это несправедливо. Смерть всегда несправедлива, а насильственная смерть — тем более. Но на этот раз это еще ужаснее. В чем так провинились эти женщины, что заслужили подобный конец? Разве их сердца не разрывались, когда их детей продавали тому, кто больше заплатит?
        Во тьме этого неосязаемого мира снова раздался плач. На этот раз не было никаких сомнений. Этот звук шел не из ее горла.
        Рядом кто-то был.



        66

        Пятница, 2 ноября 2018
        — Поверить не могу. Этот ублюдок все это время водил нас за нос, — простонал Чема. Его глаза блестели от слез.
        Сестеро нечем было возразить. Журналист дал им тысячу и один повод для подозрений. И они не сидели сложа руки, но он всегда опережал их.
        — Аймар Берасарте прекрасно попадает под нарциссический характер, который мы приписываем Убийце с тюльпаном, — заметила Сильвия.
        Было ясно, что она права. Журналист с «Радио Герника» — идеальная кандидатура. Он хорошо скрывался, но, к счастью, теперь он допустил ошибку благодаря своей любви к социальным сетям.
        — Я не хочу исключать другие варианты, — сказала Сестеро. — Фотография делает его главным подозреваемым, но он мог ее от кого-то получить. Посмотрим, сможет ли Айтор что-нибудь выяснить.
        — Тогда зачем он удалил ее сразу же после публикации? — возразила Сильвия.
        Чема щелкнул языком.
        — Клянусь, если этот мерзавец что-нибудь сделает с Хулией, я убью его, — прорычал он.
        Сестеро отвела взгляд. Ей было неловко видеть его в ярости. Что случилось с флегматичным Чемой, поборником тонких методов Интерпола?
        — Жаль, что он их не защитил, — пробормотала Сестеро, указывая на чертополох, висевший на двери фермы.
        — Мы поймаем этого подонка, — заявил Чема, изучая следы на гравии. Он внимательно осматривал местность, делая подробный набросок в уме, и Сестеро знала, что он им пригодится. Пусть сержант плохо воспринимает приказы, но никто лучше него не разбирается в таких вещах.
        — Ане Сестеро, — сказала она, прижимая телефон к уху. Тот только что завибрировал в кармане.
        — Аймара Берасарте нет в Урдайбае, — не теряя времени, сообщил Айтор. — Он взял длинные выходные и уехал.
        Сестеро негромко выругалась.
        — Куда он собирался? Мы должны немедленно найти его. У вас есть его номер мобильного?
        — Я уже звонил. Он вне зоны доступа. Коллеги говорят, что он отдыхает в Пиренеях.
        Сестеро фыркнула и повернулась к Чеме.
        — Какое совпадение… Журналист в Пиренеях, и у него не ловит телефон.
        Щелкнув языком, Чем покачал головой.
        — Готов поспорить на что угодно, что этот ублюдок сейчас менее чем в десяти километрах отсюда. Отправь кого-нибудь к нему домой и объяви его в розыск. Хочешь, поеду я?
        Сестеро удивила активность Чемы. Он впервые явно выразил желание подчиниться. Похоже, исчезновение Хулии убедило его поступиться принципами.
        — Нет, не уходи. Я хочу, чтобы ты был рядом, Чема. Мы пошлем патруль, — решила она и передала приказ Айтору. Затем убрала телефон в карман и присела рядом с напарником.
        — Что, по-твоему, здесь произошло?
        Чема вытянул руку и дотронулся до борозды на гравии.
        — Они были без сознания, когда он притащил их к машине, припаркованной здесь. Тут явно видны следы от двух ботинок, и чуть в стороне еще два. Я убежден, что это большая машина. Внедорожник или даже фургон.
        Сестеро представила описанную им картину. У нее не было никаких возражений. Именно так все и произошло.
        — До сих пор он не оставлял в заложниках ни одну из своих жертв, — заметила она вслух. — Наталию и Чаро убили в течение часа с момента похищения. С Арасели все случилось мгновенно, а в случае с галисийкой даже не было личного контакта. Возможно, у него нет места, где он может кого-то спрятать.
        — Или ему это не нужно, потому что он просто хочет их убить, — возразил Чема. — Черт, Хулия… Кто ее просил лезть в логово ко льву?
        Обе версии могли быть правдой. Но это сейчас не имело значения. Главное — им нельзя терять времени.
        — Нужно расставить патрули на всех дорогах в районе. Пусть осмотрят каждую машину. Я не знаю, чего ждут наверху и почему вся полиция Страны Басков еще не на ногах.



        67

        Пятница, 2 ноября 2018
        Стон повторялся каждые несколько секунд. Это был гортанный звук, крик о помощи, который заглушал кляп. Женщина, поняла Хулия, — и она легко могла представить ее лицо. Это та самая женщина, которую она видела на пороге до того, как потеряла сознание. До этого Хулия тешила себя надеждой, что та успела запереться в доме и позвать на помощь. Но нет, они обе в руках Убийцы с тюльпаном. Даже с закрытыми глазами Хулия не сомневалась, что стонала именно Сара Карретеро, женщина, которая может быть ее родной матерью.
        — Ммммммм, — пленница взывала о помощи.
        Хулия издала в ответ похожий звук.
        Она ужасно раскаивалась в своем поступке. Сестеро, конечно, будет в гневе, но ее беспокоило не это. Ее мучило чувство вины, ведь не появись она у этого дома на отшибе в Ламиаране, Сара сейчас была бы в безопасности, а не оказалась бы пленницей в холодном подвале рядом с морем.
        — Мммммммм!
        Хулия подергала руками. Они были связаны за спиной и болели, хотя и не так сильно, как правое плечо. Ноги онемели, их то и дело сводило судорогой. Хулия попыталась подвигать ими, но узлы были завязаны на совесть. Зато она с облегчением поняла, что может повернуться. Она боялась, что ее привязали к чему-то, но это было не так. Ее просто бросили на землю связанной.
        Где тот изверг, который их похитил?
        Возможно, он здесь, рядом с ними, тайно наблюдает за ними. Хотя нет, он наверняка занят подготовкой их убийства. Какую жестокость он придумал на этот раз? От этой мысли у Хулии закружилась голова, и снова нахлынуло чувство вины. Ее необдуманный поступок обрек эту женщину на верную смерть. О чем она только думала?
        — Ммммммм!
        Хулия развернулась на звук. Ей хотелось добраться до Сары. Что-то — кажется, ножка стола — встало у нее на пути, и она ударилась плечом. Не больно, но ей пришлось извернуться, чтобы обогнуть препятствие и продолжить ползти к своей потенциальной матери. В конце концов она наткнулась на нее.
        — Мммммммм!
        Даже через одежду прикосновение было приятным. Она ощутила тепло ее тела. Сара тоже была связана. Иначе она бы протянула руку, чтобы по-матерински успокоить ее, или помогла бы ей распутать веревки. Хулия положила голову на пленницу и, несмотря на то, что та ничего не делала, почувствовала себя спокойнее. Чьи это рыдания — Сары, ее, их обеих?
        Хулия снова ощутила горький привкус вины. Как она могла так бездумно все испортить? Она должна была поехать в Ламиаран с патрулем, и тогда, возможно, они бы задержали Убийцу с тюльпаном.
        Она повела себя как эгоистка.
        — Мммммммм!
        В отличие от кляпа, обернутого вокруг головы, клейкая лента на глазах доходила только до висков.
        Эта мысль придала ей проблеск надежды. Возможно, получится от нее избавиться. Тогда она сможет увидеть, где находится, и полная темнота отступит. Едва ли это позволит ей сбежать, но она хотя бы получит представление о том, куда они попали.
        Шероховатый бетон, на котором они лежали, сыграл ей на руку. Лежа лицом вниз, Хулия потерлась правым виском об пол. Конец ленты легко отошел от кожи. Всего на сантиметр, но это только начало.
        «Давай же, еще чуть-чуть», — подумала она, сжав зубы от боли.
        Лента потихоньку поддавалась, но это отразилось и на коже. Грубый бетон безжалостно царапал лицо. Капли крови заливали лоб, висок ныл от боли. Жжение в ране пульсировало в такт с сердцем, и на глазах выступили слезы. Или, может быть, всему виной было чувство беспомощности?
        Стоны второй пленницы стали более жалобными. Она сочувствовала Хулии, как будто все происходило на ее глазах.
        Еще чуть-чуть.
        Сделав глубокий вздох, Хулия приложила лицо к полу и снова потерлась виском о необработанный бетон. В горле зародился всхлип, который сдержали сомкнутые губы.
        Она уже была готова сдаться, и тут в уголок правого глаза проскользнул луч фиолетового света.
        Сначала она увидела женщину. Она лежала на боку, наблюдая за ней, — на покрасневших от слез глазах Сары не было ленты. В остальном разницы не было. Она тоже была связана по рукам и ногам, и ее рот был заклеен.
        Во взгляде Сары Карретеро читались жалость и страх. Ее глаза были прекрасны, несмотря на то что они казались не по возрасту потухшими. В тревоге, застывшей во взгляде, была во многом повинна Хулия, но не только — ведь у нее сложилось впечатление, что женщина чем-то обеспокоена, еще когда та открыла ей дверь этим утром. Или с их встречи в Ламиаране прошло уже несколько дней?
        Странный фиолетовый свет исходил от ламп, подвешенных к не слишком высокому потолку. Металлическая конструкция поддерживала широкий, но неглубокий контейнер, где росли десятки тюльпанов, красных как страсть и как кровь жертв, которым они предназначались.
        Хулия оглядела помещение. Простая металлическая дверь, голые стены без всякого декора. На бетоне не было даже штукатурки. Наверху одной из стен располагалось продолговатое окно. Оно пропускало неяркий дневной свет — на улице было пасмурно.
        А вот и источник гула — турбина кондиционера. Хулии сразу вспомнились плантации марихуаны, с которыми она и ее коллеги несколько раз сталкивались, но здесь были только тюльпаны, танцевавшие под действием воздушного потока.
        — Мммммммм! Гррррр!
        Сара пыталась что-то ей сказать.
        Внезапно дверь распахнулась. Время замерло, и кровь застыла в жилах Хулии, когда она узнала лицо похитителя. В горле застряли десятки вопросов. Кляп позаботится о том, чтобы она никогда не смогла их задать.
        — Что ты наделала? Идиотка! Ты не должна была меня видеть… — пожаловался похититель, хлопнув себя рукой по лицу. — Теперь мне придется тебя убить.

* * *

        Сегодня меня разбудил детский плач. Мои руки в тревоге принялись искать тебя. Но ты еще не появился на свет. Потом та старая монахиня принесла мне завтрак. Опять это ненавистное миндальное печенье. Я больше никогда его в рот не возьму, когда выберусь отсюда. Но она хотя бы получше остальных. Она кладет ладонь мне на спину, поглаживает мою руку… Я благодарна за что-то человечное в этом месте, где надежда тает подобно тому, как сквозь пальцы утекает вода из ручья.
        Прости, что я пишу так беспорядочно… тот ребенок, который плакал, — его родила девушка из кельи в конце коридора. Я не знаю ее имени, и мне никогда не разрешали с ней увидеться, но я рада за нее. Хотелось бы мне сейчас держать тебя в своих объятиях.
        Хуже всего — настоятельница. Несмотря на молодость, в ней столько злобы. Ее взгляд заставляет меня дрожать, холод исходит не только от ее светлых глаз, но и из глубин ее существа. Сегодня, когда меня вывели в сад, я увидела ее с какой-то парой средних лет. Они смотрели на меня из окна. В их глазах я прочла ту самую надежду, которая покинула меня несколько недель назад. Я начинаю понимать, что здесь происходит. Это ужасно: несчастье одних людей питает радость других…



        68

        Пятница, 2 ноября 2018
        — Кого и зачем? — скрестив руки, Мадрасо смотрел на доску. Он приехал в Гернику, как только узнал о похищении Хулии.
        Имена жертв были написаны заглавными буквами, сверху, мелким шрифтом, шли сведения о них, которые записывались по мере поступления информации.
        — Мы пытаемся найти Аймара Берасарте. Я надеюсь, что сегодня телефонная компания сообщит нам последнее доступное местонахождение его мобильного телефона, — сказала Сестеро.
        Рядом с ними перед доской стояла Сильвия. В нескольких метрах от них Айтор, безостановочно печатая и двигая мышью, искал информацию в компьютере. Остальные работали на месте: учитывая исчезновение двух женщин и возмущение, распространяющееся по всему Урдайбаю со скоростью пожара, медлить было нельзя. После новостей из Ламиарана страх и беспомощность превратились в негодование по поводу бездействия полиции. Сверху начали поступать постоянные звонки с вопросами о том, как продвигается дело. Разумеется, это не «вопросы», а давление. Возможно, министру внутренних дел следует объявить что-то новое на созванной им пресс-конференции, а может, президенту Страны Басков стоит лично отправиться в Урдайбай в ближайшие несколько часов? Как будто это поможет. Им придется выделить для его охраны полицейских, которые вместо этого могли бы заниматься поисковой операцией.
        — Вы уверены, что его цель состоит в том, чтобы прикончить всех женщин, которые родили в монастыре в тысяча девятьсот семьдесят девятом? — спросил Мадрасо.
        Сестеро кивнула. Он приехал сюда как ее начальник или как наблюдатель под давлением политиков? Впрочем, это не имеет значения, если он сможет помочь в разгадке дела.
        — Все точно упирается в монастырь. И скоро он достигнет своей цели. Если наши расчеты верны, осталось найти лишь двух девушек из Лурда, — сказала Сестеро.
        — Я все думаю о тюльпанах. Такая подпись полна символики, — вставила Сильвия. — Эти прекрасные цветы, которые веками царствовали в садах по всему миру, — результат не только случайности, но и продуманной селекции и способности к адаптации. Луковицы выживают долгие месяцы, сохраняя в себе питательные вещества, необходимые для цветения даже в худших условиях. Это почти как беременность, и их даже называют «материнскими луковицами». Уверена, что убийца знает об этом и поэтому выбрал эти цветы. Что, если он был одним из детей, рожденных в монастыре? Возможно, он пережил какую-то детскую травму.
        Сестеро снова перечитала имена, хотя ей это не требовалось. Она могла бы повторить все написанное на доске с закрытыми глазами. Версия психолога уже не раз приходила ей в голову.
        — Зачем ребенку…? — начала она.
        Мысли замерли. В памяти отозвались оскорбления отца — она никогда не сможет забыть их. Сколько раз в детстве она мечтала родиться в семье, где не царили бы крики, слезы и презрение?
        Сильвия кивнула, словно бы прочитав ее мысли.
        — Айтор, бросай все, что вы делаете сейчас, — приказала Сестеро. — Это один из детей. У нас есть восемь возможных убийц. Забудьте о списке рожениц и сосредоточьтесь на семьях, куда отправили детей. Отследите их и выясните, были ли какие-нибудь сообщения о жестоком обращении или какая-нибудь история насилия, связанная с кем-либо из них.
        Приятные черты лица ее напарника исказились. Ему нелегко было представить, что за этим кошмаром может стоять один из тех детей.
        — Я займусь этим. Но подождите… Только что позвонили из «Ойспе», дома престарелых, куда ты посылала Чему. Старушка ничего не соображает, но одна из сиделок говорит, что иногда, в моменты просветления, та упоминает свою дочь, — сказал он, указывая на имя на листе бумаги. — Эта девушка из Лурда осталась в монастыре. После родов она стала послушницей.
        Сестеро нахмурилась.
        — Селестина Гарсия Санчес, — прочла она вслух. — Но мы и до этого знали ее имя.
        — Смотри правее: имя, которое она приняла, став монахиней. — Айтор указал на второе слово, которое Сестеро было прекрасно знакомо.
        — Сестра Тереса!
        Айтор Гоэнага медленно кивнул.
        — Вот почему она так не хотела говорить о том, что там произошло. Никто из нынешних сестер не знает, что в молодости она сама была одной из заблудших овечек, которых теперь так презирает.
        — Отрицание как защитная механика. Классика, — заметила Сильвия. — Полностью соответствует характеру этой женщины.
        Схватив телефон, Сестеро позвонила Чеме, который руководил поисковой операцией вместе с начальником оперативного отдела. Она попросила установить за монахиней круглосуточное наблюдение. Если Айтор нашел ее, Убийца с тюльпаном тоже может. Тюрьма в Басаури, где ее держали в предварительном заключении, спасет ей жизнь. Быть за решеткой сейчас для нее безопаснее всего. Тем не менее Сестеро не собиралась рисковать, пока они не остановят убийцу.
        — Пусть ее сопровождает кто-то из женщин, даже когда она в туалете, — сказала она и повесила трубку. Затем она положила руку на плечо Айтору. — Пора заняться детьми. Нам нельзя давать ему ни одной лишней секунды. На кону жизни Сары и Хулии.
        — Как Чема? Успокоился? — спросил Мадрасо.
        Сестеро поджала губы.
        — Не надейся. Исчезновение Хулии сильно его подкосило. В конце концов оказалось, что под всем этим панцирем прячется надежный коллега. Он не оспорил ни один мой приказ, даже наоборот. Его и наша единственная цель — найти их как можно скорее. Жаль, что так не сложилось с самого начала.
        — Смотрите! — перебил Айтор, повернув монитор в их сторону. — Я нашел еще кое-что. Знаете, почему семей восемь, а матерей только семь? Я сопоставил учетные книги с перепиской из монастыря. Мы опознали всех девушек из Лурда. Одна из них родила двух детей. Близнецы, двойняшки, неважно… В мае семьдесят девятого, если быть точным.
        Мадрасо зааплодировал.
        — Да ты просто мастер.
        Сестеро задумалась. Это значит, что им осталось найти только еще одну женщину, и, судя по словам ее сестры, обнаружить ее будет нелегко. Уже много лет никто ничего не слышал о Бегонье Ларсабаль.
        — То есть, нам нужно защитить только монахиню в тюрьме? — спросила она. Это был риторический вопрос. Прекрасная новость, учитывая, что им потребуются все силы, чтобы найти двух женщин, похищенных этим утром.



        69

        Пятница, 2 ноября 2018
        — Этого я не предусмотрел… Как тебе удалось сорвать ленту с глаз? — Убийца с тюльпаном присел рядом с Хулией и потянулся правой рукой к ее лицу, не дотрагиваясь. — Черт, у тебя кровь идет. Ну почему ты не могла спокойно лежать и ждать? Это все, что от тебя требовалось.
        Хулия все еще чувствовала себя дезориентированной. Почему он здесь? Быть не может. Это, наверное, дурной сон, кошмар. Он же хороший парень, он должен быть на ее стороне, а не наоборот. Увидев, как он вошел, она почувствовала облегчение: она решила, что их нашли и пришли освободить. Но реальность сразу же обрушилась на нее со всей жестокостью.
        Она изо всех сил зажмурилась и снова открыла глаза. Картина не изменилась: кондиционеры, тюльпаны, выстроившиеся в контейнерах, будто молчаливая армия, связанная женщина на полу… и он, уставившийся на нее все с тем же недовольным видом.
        — Ммммммм! — промычала Хулия, указывая глазами на собственный рот. Ей нужно, чтобы он убрал кляп. У нее так много вопросов к нему. Много — или всего один? Все их можно свести к трем слогам: почему?
        Она ничего не понимала. Все это напоминало плохую шутку. А фиолетовый свет придавал происходящему иллюзию странного, кошмарного сна.
        Он понял намек, но покачал головой.
        — Я не собираюсь тебя слушать. Ты и так уже все испортила, увидев меня. И что мне теперь делать? — спросил Убийца с тюльпаном. — Я ничего не имею против тебя, наоборот. Ты прошла через то же, что и я. Мы оба — цветы одного и того же больного растения. Я думал освободить тебя, когда покончу со всем этим. Но теперь уже не получится.
        Его слова еще больше потрясли Хулию. Эта картина не укладывалась у нее в голове. Было особенно больно от того, что произносил их именно он.
        Почему?
        Три слога, застрявшие в горле. Она попыталась выплюнуть их, невзирая на кляп, но ей удалось издать лишь мучительный стон.
        — Ты усложнила мне жизнь. Если бы все шло по плану, она уже была бы мертва, — объяснил убийца, кивнув на женщину, которая с испуганным видом следила за их разговором, — и моя работа была бы практически завершена. Последний акт уже на подходе, я вернусь к истоку наших несчастий и вознесу эту проклятую монахиню к алтарю ее прелюбодеяния, и это будет мой триумф. Вы не остановите меня. Вам выпадет огромная честь наслаждаться захватывающим финалом, который запомнит весь мир.
        Сара Карретеро ерзала на полу и кричала, несмотря на кляп. Ее глаза молили о пощаде, слезы оставляли темные пятна на цементе.
        — Ты не плакала, когда бросила меня в этом вонючем монастыре, — рявкнул убийца.
        Хулия ощутила, как ее сердце разбилось на тысячу осколков. Они ровесники. Она начинала понимать. Он похож на нее — один из тех младенцев, что монахини отняли у матерей, руководствуясь своей извращенной трактовкой христианского милосердия.
        Но ни одна из многочисленных версий мотива преступлений не заставила их заподозрить кого-либо из младенцев, родившихся в монастыре.
        Почему?
        К чему эта месть?
        Ей очень нужно снять кляп и узнать его мотивы.
        Хулия читала письма одной из тех женщин. Как он может быть так уверен, что Сара не плакала, оставляя своего ребенка? Как он может быть так уверен, что другие матери не сожалели о том, что им пришлось оставить там плод своего чрева?
        Он чудовище, гребаное чудовище.
        — Мммммм, — настойчиво мычала Хулия, растянув губы под клейкой лентой.
        Но сделать она ничего не могла, кляп, обернутый вокруг головы, держался надежно. Она сможет говорить, только если этот человек, в чьих глазах он читает тревогу и разочарование, снимет его. Внезапно пришло осознание того, что она умрет, так и не не узнав ничего. Вопросы буквально рвались из ее горла. Ей не хотелось умирать, и тем более умирать, так и не поняв, что им двигало.
        — Я знаю, ты ищешь ответы. Я потратил годы на поиски, — сказал Убийца с тюльпаном. — Но они тебе не нужны. Ты прошла через то же, что и я. Наша мать бросила нас. Сколько раз ты задавалась вопросом «почему» с тех пор, как узнала правду? Каждый день, верно? — Он принялся аккуратно срезать самые красивые тюльпаны. В левой руке потихоньку собирался букет. — Из эгоизма. Она предпочла жить как ни в чем не бывало вместо того, чтобы посвятить себя ребенку, которого она привела в этот мир.
        Хулия обменялась взглядом с Сарой, которая поспешно покачала головой. Глаза женщины умоляли ее поверить ей. Она нуждалась в этом. Ее ждала смерть, но ей хотелось умереть спокойно, без чувства вины, которое наверняка преследовало ее всю жизнь.
        — Ложь! — попыталась выкрикнуть Хулия. Ей это удалось или вышел очередной стон?
        Убийца никак не отреагировал. Он по-прежнему занимался цветами. Он срезал цветы один за другим с дотошностью, которая контрастировала с напряжением в этом похожем на подземелье подвале, и аккуратно складывал их в букет.
        — Ты обратила внимание на то, какой у них тонкий аромат? — спросил он, поднеся бутоны к носу. — Они такие красивые… Ты знала, что у тюльпанов тоже есть дети? Как и все цветы, они могут размножаться не только с помощью семян, но и посредством луковиц. Когда луковицы заболевали грибком, из них вырастали цветы, усеянные прожилками, похожими на раны или царапины. Ботаники называли их испорченными тюльпанами, но эти сорта были еще более прекрасными и особенными, чем оригинальные. И все были готовы платить баснословные суммы за их уникальную красоту. Я отец и создатель этих тюльпанов, которые будут сопровождать вас в последний путь. Это стоило мне многих лет работы и неудач, но настал наш великий день, и я не бросаю своих детей.
        Хулия закрыла глаза. Он сумасшедший. Конечно, только сумасшедший сотворил бы такое с несчастными женщинами.
        — Ты не часть моей работы. Тебе придется подождать. И твоя смерть будет не такой грандиозной, уж прости. Почувствуй, какой аромат, — сказал он, сунув букет Хулии. — Ты что, никогда раньше не замечала запаха тюльпанов?
        Она покачала головой. Ей не хотелось вдыхать его. Как можно быть настолько не в себе?
        — Не хочешь — как хочешь. Знаешь, они нравятся моей матери. Очень. Это ее любимый цветок. Вот почему я прощаюсь с ней таким образом. Они красные, как кровь принца Фархада, который сбросился с самой высокой скалы в своем царстве, когда услышал, что его возлюбленная Ширин умерла. И знаешь, что выросло там, где пролилась его кровь? Точно! Красные тюльпаны, как те, что у меня здесь, — он повернулся к пленницам со странной улыбкой. — Теперь ваша очередь. Возможно, то же самое случится с вашей кровью.
        Он сумасшедший. Хулия посмотрела на Сару, которая отчаянно скулила в нескольких метрах от нее. В ее глазах она прочла отчаяние и непонимание, а еще мольбу о помощи, на которую ей нечем было ответить. Что происходит за этими холодными голыми стенами, что делают Сестеро и остальные?
        Она не успела об этом подумать. Похититель показал ей небольшой флакон. Он капнул оттуда на носовой платок и обхватил Хулию за затылок, заставляя сделать вдох.
        — Тебе пора отдохнуть. Танец скоро начнется.
        А затем вернулась темнота.



        70

        Пятница, 2 ноября 2018
        Песчаные отмели играли с морской водой, рисуя красивую импрессионистическую картину, где золотые тона гармонично сочетались с голубизной Бискайского залива. Это причуды отлива, тот волшебный час, когда устье становилось похожим на фотографию из альбома. Этим вечером туристов на смотровой площадке не было — странно, обычно здесь всегда толпился народ. С другой стороны, наступил ноябрь, и ничего удивительного, что по шоссе между Сукарриетой и Мундакой мчались лишь фургоны доставки и машины тех, кто спешил на работу или возвращался домой.
        Его руки покоились на холодном каменном парапете, а пропитанный солью воздух ласкал лицо. Погода была странной, осенней, нечто среднее между прекрасным и неприятным. Небо нахмурилось, тучи касались вершин Огоньо и Сан-Педро-де-Ачарре, и солнечный луч проскользнул сквозь зазор, придавая близлежащему острову Исаро оттенок нереальности. Неподалеку плыла синяя рыбацкая лодка, и рев ее мотора смешивался с шумом волн, разбивающихся о пляж Лайда.
        В целом это был спокойный и приятный день. Однако внутри него росла паника, которая грозила вот-вот выплеснуться. И все это из-за Хулии. Если бы она не появилась там в самый неподходящий момент, сейчас бы полицейские не стояли на ушах, прочесывая каждый уголок в поисках коллеги. Исчезновение двух женщин взбудоражило всю округу. Все только об этом и говорили — и по радио, и между собой. Чаша терпения жителей обычно спокойного региона начала переполняться. Полиция не потерпела бы еще одной смерти. Конечно, сыграл свою роль и тот факт, что одной из исчезнувших была сотрудница полиции. Но у него не было другого выбора, кроме как похитить ее. Либо так, либо позволить ей предупредить пятую из списка женщину. А тогда его план оказался бы на грани срыва.
        Ничего страшного. Он планировал это долгое время, и неудача ему не грозит. Нужно лишь ускорить развязку, приблизив ее на несколько дней, и завершить грандиозное дело, которое все запомнят. Все будет тщательно подготовлено, как и во всех предыдущих случаях. Вернее, почти во всех, потому что с Арасели Арриета ему это не удалось. Он запланировал для нее более зрелищный финал с прямым эфиром. Увы, в последний момент все пошло наперекосяк. Почему она, как обычно, не пошла с мужем в магазин? Он планировал дождаться ее на кухне и подойти к ней, когда она приедет с пакетами из супермаркета, потому что ее муженек-наркоман всегда оставался в баре, а она поднималась наверх, нагруженная, как мул. Он до сих пор помнил испуганное лицо женщины, когда она увидела, как кто-то вошел к ней в квартиру. Наверняка у него было такое же выражение, когда он застал ее посреди коридора. Арасели оказалась сильнее, чем выглядела. Она сопротивлялась, и усыпить ее не получилось. Он смог только выбросить ее во внутренний дворик и поспешно покинуть сцену.
        На этот раз он ничего не хотел оставлять на волю случая. Если бы Хулия приехала всего на пятнадцать минут позже, она бы уже никого не застала. Эта женщина, пятая в списке, лежала бы мертвой на причалах Муруэты — любимом месте эксгибиционистов двадцать первого века, которые обожают выкладывать фотографии в «Инстаграм».
        Теперь настало время Сан-Хуана-де-Гастелугаче. Этот монастырь на вершине островка был соединен с материком своего рода миниатюрной китайской стеной. Он не ожидал, что это случится так рано. Он прекрасно знал, в какой момент море достигнет нужной отметки… Бискайский залив станет его сообщником. Море здесь было настолько стремительным, что каждые шесть часов его уровень менялся почти на пять метров, как гигантская ванна, которая наполнялась и опустошалась, как ей заблагорассудится. При мысли, что финал уже близко, он ощутил мандраж.
        Но радость быстро утихла. У обочины затормозила патрульная машина. Полицейские вышли из машины и направились прямо к смотровой площадке. Пульс участился, и он подавил желание убежать. Это не местные, не из полицейского участка Герники. Скорее всего, подкрепление, которое вызвали сюда после двойного похищения утром.
        — Добрый день, — пробормотал он, когда они подошли ближе.
        — Egun on, — откликнулся один из них.
        Второй ограничился легким кивком.
        Он задержал дыхание, когда они прошли рядом. Не останавливаясь возле него, они сделали еще пару шагов и оперлись на парапет, как сделали бы любые чужаки.
        Младший зажег сигарету и затянулся.
        — Отлив, — объявил он, выдохнув. — В прилив море заливает все так, что можно видеть только песчаный пляж Лайды. Или это Лага? Какой-то из них, короче, все время их путаю. Видишь вон ту песчаную отмель у подножия мыса Огоньо?
        — Потрясающе, — признал другой. — Летом тут вообще, наверное, красота.
        На него накатила волна облегчения, когда он понял, что они просто наслаждаются перерывом. Закрыв глаза, он расслабился. Несколько медленных выдохов помогли ему восстановить самообладание.
        Бросив украдкой взгляд на полицейских, которые по-прежнему были заняты, снимая пейзаж на телефоны, он направился к своему фургону. Он представил, как они смотрят ему вслед, и изо всех сил заставлял себя идти спокойно. Ему нужно покинуть это место как можно быстрее, но при этом не вызывая подозрений.
        — Это ваш? — внезапно спросил один из полицейских. Разумеется, он имел в виду фургон.
        Сердце заколотилось как бешеное, кровь застыла, а слова застряли в горле. Если они обыщут его, то найдут хлороформ в кармане.
        — Эээ… Да. Мой.
        Шаги полицейских зашуршали по гравию, точно они были динозаврами в поисках добычи.
        — Откройте багажник, пожалуйста.
        Он подчинился. Сбежать невозможно.
        — Это из-за этих женщин? — ему удалось задать вопрос равнодушным тоном.
        Полицейские молча ждали, пока он повернет ключ и откроет заднюю дверь.
        Внутри ничего не было. Если бы они остановили его всего на несколько часов раньше, они бы обнаружили внутри двух женщин. Живых, но без сознания. На этом все бы закончилось, и его миссия была бы провалена.
        Полицейский помоложе, который уже докурил сигарету, подошел к машине спереди. Открыв пассажирскую дверь, он окинул взглядом карту на сиденье. К счастью, там не было никаких отметок мест, выбранных для жертв.
        — Вы местный? — спросил полицейский.
        Он задержал дыхание. Хороший вопрос, и ответить на него не так-то просто: если он из Урдайбая, то зачем ему с собой карта местности, которую он и так должен отлично знать?
        — Более или менее, но я все равно заблудился. Слишком много всяких ответвлений.
        Взгляд, которым полицейский обменялся со своим коллегой, подсказал ему, что он допустил ошибку. Он слишком поспешил оправдаться. Полицейский ведь ничего не говорил о карте. Вопрос мог относиться к чему угодно.
        Рука скользнула в карман. Прикосновение к флакону с хлороформом придавало ему чувство безопасности, хотя он понимал, что обманывает себя. Одурманить женщин, которые не ожидают подвоха, совсем не то же самое, что напасть на двух вооруженных полицейских, которые стоят прямо перед вами.
        — Что-то не так?
        Он сглотнул. Конечно, что-то не так. Он убил четырех женщин, а еще двух держал связанными на своей плантации тюльпанов. Разве удивительно, что он нервничал, пока двое полицейских осматривали фургон, на котором он перевозил почти всех своих жертв?
        — Нет, все в порядке. Я просто не привык, что полицейские досматривают мою машину.
        Полицейский помладше махнул рукой.
        — Это не досмотр. Просто проверяем для порядка. Мы здесь, чтобы помочь вам.
        Его коллега захлопнул багажник.
        — Вы свободны.



        71

        Пятница, 2 ноября 2018
        Хулия вынырнула из тумана странного кошмара. Дурман хлороформа вызывал ужасные галлюцинации, но реальность оказалась куда хуже.
        Тюльпаны по-прежнему были здесь, как и гул кондиционеров, и запах болота. А вот Сара Карретеро исчезла. В том месте, где она раньше находилась, осталось лишь мокрое пятно на цементе от ее слез.
        Хулию терзало чувство вины. Это она приговорила женщину к смерти. Она всех подвела: Сестеро, коллег, свою вероятную мать… В голове всплыли страницы из дневника в монастыре. Где сейчас эта женщина? Хулия подумала о Чеме. Он ведь ничего не знал о ее беременности. Скорее всего, его раскаяние было искренним. Новый приступ вины.
        Полицейские никогда не должны ставить свои личные интересы выше интересов людей, которых они должны защищать.
        Она повела себя как эгоистка и никогда себе этого не простит.
        Ей хотелось знать причину. Нелегко было узнать, что твоя мать бросила тебя в монастыре и никогда за тобой не вернулась. Но поиск ответов не должен был предшествовать защите, которая необходима потенциальной жертве серийного убийцы. Когда она поняла, что владелица фермы в Ламиаране была одной из тех, кого они окрестили девушками из Лурда? В пять, полпятого утра? Что-то вроде того. Вот в тот самый момент она должна была сообщить об этом ночной смене, чтобы они установили немедленное наблюдение.
        А что она сделала вместо этого?
        Сидела у окна в ожидании рассвета. Считала звезды, следила за габаритными огнями автомобилей вдали и то и дело поглядывала на часы, чтобы убедиться, что настало подходящее время для визита.
        Теперь все пошло наперекосяк. Настолько, что Сара Карретеро умрет, если еще не умерла. Мысль, что она может оказаться ее собственной матерью, снова потрясла ее.
        Она приговорила ее к смерти.
        Чувство вины жгло глаза. Желудок скрутило немыслимым узлом. На долю секунды она спутала раскаяние с голодом. Нет, конечно, это не голод. При чем тут это?
        Не ведая о ее терзаниях, тюльпаны продолжали свой танец. Вентилятор нежно обдувал их, и они реагировали легким качанием, которое не могло подарить ей умиротворения. В любых других обстоятельствах Хулия могла бы представить, что находится среди полей Голландии, и сбежать от реальности. Не в этот раз. Все это слишком болезненно, чтобы отвлечься и улететь из своей тюрьмы. Даже величайший мастер йоги и медитации не смог бы это сделать.
        Слезы закапали на цемент, оставляя разводы, совсем как на том месте, где лежала Сара. Время было на исходе, может, оно и к лучшему, что все случится скоро. Сколько у нее осталось — минуты, часы? Она никогда бы не подумала, что будет молить бога, в которого не верит. Но она не желала больше страдать.



        72

        Пятница, 2 ноября 2018
        Сестеро толкнула дверь бара. Ей срочно требовался кофеин.
        — Это же наша звезда из полиции, — поприветствовал ее бармен. Обычная реакция с тех пор, как в блоге «Радио Герника» опубликовали фотографию, на которой они вместе с Хулией сидели возле часовни Санта-Каталина.
        — Двойной, пожалуйста.
        — Есть новости о пропавших женщинах? — спросил он громко, перекрикивая кофемашину.
        Сестеро взглянула на экран телевизора. Она тут же узнала Дом собраний Герники и его дуб, символ баскского народа. Репортер с микрофоном в руках опрашивал местных жителей. Звук был выключен, но и без того было ясно, что их слова порождают общественное возмущение.
        — Теперь они принялись за дело всерьез, — заметил единственный посетитель, бросив в их сторону взгляд от игрового автомата. — После того как похитили одного из них.
        — Это неправда. Мы из кожи вон лезли с самого первого дня, — сказала Сестеро. Она устала от одних и тех же упреков.
        — А что еще она может сказать? — насмешливо ответил мужчина, обращаясь к бармену.
        Сестеро прикусила язык. Ее бесили представители такого типажа. Она хорошо его знала: мужчины, которые терпеть не могли, когда женщины оказывались на одном с ними уровне. Он бы точно так себя не вел, если бы за кофе сюда зашел полицейский-мужчина.
        Гуща на дне стакана царапала горло. По телевизору продолжался прямой репортаж из Герники. Работать под таким давлением было тяжело, но что поделать. Общественная тревога была совершенно оправданной.
        — Он убил их или их найдут живыми? — спросил бармен, протирая чашки тряпкой. Давление нарастало. Хорошо хоть, этого парня с купонами не было на месте. Не хватало только его сплетен.
        — Ты слышал что-нибудь о Рауле? — спросила Сестеро вместо ответа.
        Официант покачал головой, вытер руки полотенцем и аккуратно повесил его.
        — Постой-ка. Вчера я слышал, что он просил у Маноло лодку. Он ведь сегодня выходной?
        — Да.
        — Это все, что я знаю. Наверное, отправился нырять.
        Сестеро решила так же. Он работал в паре с Хулией, и ей хотелось бы положиться на него в этой ситуации. Тогда она могла бы хоть с кем-то разделить мучившую ее тревогу.
        Фыркнув, она оставила монеты на барной стойке.
        — Сдачи не надо, — сказала она, хлопнув на прощание по дереву. Затем она открыла дверь. В лицо ударил холод. Снаружи ждала реальность — реальность и общественное давление всей страны, затаившей дыхание.
        — Разменяй мне, ну же, пока игра идет, — крикнул мужчина у игрового автомата. Его хриплый голос напомнил ей об отце. Легко было представить его в каком-нибудь баре Пасайи, спускающего деньги, которые могли бы обеспечить их семье спокойное существование.
        Еще одна реальность, с которой она сталкивалась каждый день. И она не сможет отвернуться от этого, даже когда соберет вещи и уедет из Герники.
        На улице почти никого не было. Где люди, которые ходят в магазин по утрам, где люди, которые болтают на углу с газетами в руках? Магазины пустовали. У торговца рыбой не было покупателей, и только один человек ждал, пока мясник пробьет ему заказ. Скорее всего, все прилипли к радио и телевизору. Несмотря на свою географическую протяженность, Урдайбай похож на большую деревню, и трудно найти здесь жителя, который не был бы как-то связан с одной из пропавших.
        Сестеро чувствовала себя виноватой и потерянной. Дело вышло из-под контроля. Убийца с тюльпаном обставил ее в два счета. Руководство переоценило ее, доверив ей командование особым подразделением. Она подвела Мадрасо, который ставил на нее, она подвела их всех, и прежде всего тех женщин, которые теперь покоились под землей.
        — Только этого не хватало, — пробормотала она, увидев, что перед дверью полицейского управления собрались журналисты. Ей не хотелось отвечать на их вопросы. Что им сказать? Что она понятия не имела, с чего начать, и что ей оставалось только надеяться, что убийца совершит ошибку, прежде чем ему удастся убить всех женщин, на которых он нацелился?
        Она шла куда глаза глядят. Шум мусоровоза тут же отвлек ее от размышлений. Грохот сотен стеклянных бутылок, падающих из мусорного контейнера в кузов, разбудил чаек, которые следили за происходящим с крыши. Их пронзительные крики разорвали утреннюю тишину.
        Еще больше шума. На этот раз поезд. Он остановился возле Сестеро. Двери открылись, и оттуда высыпала горстка пассажиров. Не раздумывая, она запрыгнула внутрь. Тепло вагона утешало. Она даже не поинтересовалась, куда он идет. Это не имело значения. Ей нужно было побыть одной, разобраться со своими мыслями.

* * *

        Сегодня я узнала, что такое ужас. Это был худший день в моей жизни. Я умирала от желания увидеть тебя, обнять тебя, встретиться с тобой после стольких месяцев ожидания. Я так надеялась увидеть зеленые глаза твоего отца, отраженные в твоих… И наконец момент настал.
        Я искала хоть одно дружелюбное лицо, которое подарило бы мне душевный покой. Однако там были только они, злые вороны, с равнодушным видом кружившие в своих черных одеяниях вокруг этого ужасного пыточного ложа. Металл холодил мне спину, ремни сжали запястья и лодыжки.
        Боль нарастала, частота схваток увеличивалась. Но это было не самое худшее. Хуже всего было слышать, как настоятельница прокаркала, что скоро я вернусь домой и продолжу жить так, будто никогда не грешила. Я не знаю, что меня больше всего напугало — ее обещание или ее обманчиво-дружелюбный тон. Если у меня и оставались сомнения по поводу того, что случится дальше, теперь все стало ясно. В тот момент я впервые пожелала, чтобы ты никогда не родилась.
        Боль усилилась, и мне показалось, что мои ноги сломаются пополам. Ремни не давали мне их сомкнуть. Я хотела, я так старалась. Мне нужно было удержать тебя внутри, чтобы эти ведьмы не смогли прикоснуться к тебе своими когтями. Это странно — с одной стороны, я хотела, чтобы ты была рядом со мной, хотела смотреть на твое лицо и растворяться вместе с тобой в утешительных объятиях. С другой стороны, я боялась, что это начало конца.
        Все произошло так быстро. Я даже не помню боль при родах. Все забылось, как только они сказали, что родилась девочка, и шлепнули тебя по ягодицам, чтобы ты заплакала. Я умоляла их позволить мне обнять тебя. Я просто хотела увидеть тебя, почувствовать тебя. Я пыталась сесть и обнять тебя, ощутить твое тепло, которое до этого было моим, но они не ослабляли ремни. Я никогда не чувствовала такого горя и едва ли когда-нибудь почувствую это снова.
        Я до сих пор не знаю, как ты выглядишь, и не знаю, увижу ли я тебя когда-нибудь. Они увезли тебя куда-то, пока я завывала в муках. Потом я заснула в родильной палате, а теперь меня привезли в келью. Говорят, мне нужно отдохнуть. Как я могу отдохнуть, если даже не знаю, в порядке ли моя малышка? Как я могу отдохнуть, если не знаю, познакомлюсь ли я когда-нибудь с тобой?



        73

        Суббота, 3 ноября 2018
        По ту сторону окна быстро начал мелькать пейзаж. Канал, который был характерен для пейзажа несколько минут назад, сменился обширными болотами и песчаными отмелями. Прекрасная панорама, но Сестеро ее почти не замечала. Она не видела баклана, который нырнул в море в нескольких метрах от рельсов и вынырнул на поверхность с серебристой рыбой в клюве. Она также не слышала разговоры редких пассажиров, которые вращались вокруг единственно возможной темы.
        Ничего.
        Все силы брошены на поиск этого мерзавца Аймара Берасарте, и его вот-вот обнаружат. Однако на душе было неспокойно. Они что-то упускают. Они с Айтором проверили хронологию событий, и у журналиста есть алиби на время убийства Арасели и Чаро. Тысячи слушателей слышали его в прямом эфире.
        За окном показались причалы и заброшенная фабрика Муруэты. Чувство вины усилилось. Возможно, Хулия ужа мертва. Она и ее подвела.
        — Хулия, — тихонько выдохнула она.
        Внезапно она задумалась о связи Хулии с этим делом. Что, если ее не похитили, что, если убийца, которого они ищут, — женщина? Дочь, которая не остановится, пока не убьет свою настоящую мать…
        Поезд остановился в Сан-Кристобале. Три пожилые женщины вышли, в вагон зашел старик в очках и берете. Несколько высоток, поспешно возведенных в шестидесятых годах для рабочих, приехавших издалека, на мгновение испортили вид.
        Нет, это невозможно. Хулия не убийца.

* * *

        Сестеро снова набрала номер Рауля. Длинные гудки остались без ответа. Как и раньше.
        Черт.
        Ей совсем не нравилась эта тишина. Скорее всего, Рауль сейчас под водой, среди крабов и угрей, и до сих пор ничего не знает о Хулии. Когда придут новости, он не сможет простить себя за то, что не участвовал в поисковой операции.
        Однако она никак не могла выкинуть из головы, что у трех жертв были татуировки. Возможно, у убитой из Галисии тоже. Ей нужно было расследовать эту связь. У Хулии также есть татуировка, цветок дикого чертополоха. Сестеро упрекнула себя в том, что не придала этому значения.
        Она встала. Старик в берете и две другие женщины в вагоне с любопытством посмотрели на нее. Им не нужно даже открывать рот, она и так знает, о чем они думают. Не местная. В этом вся суть региональных поездов — здесь все знают друг друга.
        Она отошла в конец вагона и вздохнула. Затем вернулась на свое место. Что она могла сделать? Достав телефон, она набрала номер Айтора. Как проходят поиски детей девушек из Лурда? Ей не хотелось в этом признаваться, но она боялась, что в списке появится имя Рауля.
        — Гоэнага, — напарник взял трубку.
        — Есть новости?
        — Вообще-то, да. Аймара Берасарте только что нашли в Пиренеях. Удалось перехватить сигнал его телефона, и патруль из Гражданской гвардии отправился туда. Никаких следов Хулии или Сары. В отеле в горах также подтвердили, что он прибыл в четверг вечером. Он не мог взять их с собой.
        — Черт, что-то мне подсказывало, что это путешествие в горы — еще один ложный след, чтобы сбить нас с пути, — пожаловалась Сестеро. — Как продвигается поиск детей?
        — Хорошо. Я уже опознал четверых. У нас есть пятеро, считая Хулию. Двое живут в Бильбао, один в Маркине, а третий прямо здесь, в Гернике. Я уже отдал приказ, чтобы их нашли. Ту, что в Маркине, уже удалось отыскать, она сейчас на рабочем месте на велосипедной фабрике. Скоро узнаем, где остальные.
        Сестеро порадовалась успехам напарника.
        — И еще одно… Рауль, татуировщик, случайно, не один из тех детей? — Едва она сказала это, как ощутила укол вины. Что она делает? Она настолько потерялась, что подозревала тех, кого не должна подозревать?
        — Рауль? Который с нами работает? — Айтор на мгновение замолчал. Он что-то печатал на компьютере. — Нет, не совпадает. И он родился не в семьдесят девятом. А что?
        — Да просто так, — отмахнулась Сестеро.
        Прозвучал сигнал, предупреждающий о закрытии дверей.
        — Где это ты? Ты разве не за кофе выходила? — спросил Айтор.
        — Да… Объясню позже, — сказала Сестеро, не вдаваясь в подробности.
        Тем временем пейзаж начал становиться монотонным. Море из голубого превратилось в черное, а зелень дубовых рощ на острове Чачарраменди и склонах Ачарре начала выцветать. Единственное, что пока побеждало в игре против темноты, которая начала прокладывать свой путь, — это золотой песок, который время от времени показывался из моря, образуя эфемерные островки. Устье было близко. Ночь тоже.
        Где-то на задворках разума Сестеро начала складываться какая-то идея. Она не могла пока собрать это воедино, но что-то там было. Какое-то воспоминание, обрывок какого-то разговора. Что-то, на что она раньше не обращала внимания, но сейчас это стало важным. Она закрыла глаза в надежде, что это поможет ей сконцентрироваться.
        — Arratsalde on[30 - Добрый вечер (баск.).].
        Сестеро удивленно повернулась к тому, кто ее приветствовал. Она не сразу заметила крупного мужчину с белой бородой в темно-синей куртке, который протягивал руку за билетом.
        — Я сотрудник полиции, — сказала она в качестве извинения. Ане села в поезд, не оплатив билет в автомате.
        — А я контролер. — Ни намека на улыбку. По его лицу невозможно было что-либо прочесть.
        Сестеро показала ему удостоверение.
        — Я на работе.
        Работник «Эускотрена» вздохнул и что-то написал в билетной книжке.
        — Куда вы едете?
        Сестеро повернулась к окну.
        — А куда идет поезд?
        Контролер недоверчиво приподнял брови. Затем написал что-то еще и вырвал лист.
        — Вот билет до Бермео. Выходите, когда хотите.
        Сестеро достала бумажник.
        — Сколько…?
        Контролер отмахнулся.
        — Неважно, но в следующий раз берите билет. Это обязательно. Если вы этого не сделаете, а произойдет несчастный случай, страховка его не покроет. — Прежде чем уйти, он положил руку на плечо Сестеро. Глаза стали мокрыми. — Найдите их и остановите уже этого мерзавца.
        Сестеро смотрела ему вслед. Крупный мужчина. Не толстый, именно крупный. Наверняка в нем больше ста килограммов. Он едва проходил между сиденьями. Его слезы тронули ее. Нелегко сознавать, как переживает вся округа. Тем более что, несмотря на насмешки журналистов во время освещения события, претензий к полиции общественность не предъявляла.
        Контролер остановился поговорить со стариком в берете. Ни слова о погоде или матче «Атлетико»… Все разговоры только о пропавших женщинах. Вина усиливалась. Скольких женщин убили с тех пор, как она взялась за это дело?
        Слишком много.
        Даже одна-единственная — это слишком много, а их было гораздо больше.
        — Хватит, прекрати, — сказала она себе вслух. Самобичевание ей не поможет. Нужно действовать, а не предаваться унынию.
        У переезда собралось стадо овец. Им пора было возвращаться в загон. Пастух поднял руку, приветствуя кого-то из пассажиров.
        Сестеро машинально улыбнулась ему и закрыла глаза. Откуда это ощущение, что она упустила какую-то ниточку? И она совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Контролер прервал ее в самый неподходящий момент. Сестеро сделала медленный и глубокий вдох, пытаясь распутать клубок противоречивых идей, которые раздирали ее разум. Разговоры и дребезжание поезда отошли на задний план. Нейроны начали замедляться.
        Вот оно. Получилось. Одна маленькая деталь, может быть, незначительная, а может быть, ключевая.
        Упрекая себя за то, что пропустила ее, она нажала на последний набранный номер в телефоне.
        — Гоэнага, — раздалось в динамике.
        Сестеро сразу взяла быка за рога.
        — Пару дней назад ты упоминал что-то насчет диссертации, посвященной гибридным сортам тюльпанов, над которой работало Научное общество.
        — Да, так мне сказали.
        — Я хочу знать все об авторе этого исследования. Кто он, где он живет… все! Ясно?
        — В субботу? Надеюсь, мне повезет и я кого-то застану. И ты, конечно, хочешь знать, не один ли это из тех детей, что родились в монастыре? — предположил Айтор.
        — Именно, — подтвердила Сестеро. Они с Айтором всегда понимали друг друга с полуслова.
        Поезд остановился, хотя поблизости не было станции — лишь море и длинная песчаная полоса, обозначенная на картах как пляж Лайда. Контролер, нахмурившись, посмотрел в окно и двинулся в сторону локомотива. Сестеро ощутила, как внутри все стянуло в тугой узел. Она думала не только о Хулии и Саре, но и Наталии Эчано. В воспоминаниях покадрово разворачивалась трансляция ее убийства.
        — Приехали! — Кто-то из женщин был недоволен. Пассажирка встала и выглянула в окно, пытаясь понять, почему остановился поезд.
        Старика в берете происходящее не трогало. Он был полностью поглощен газетой.
        Сестеро сжала челюсти. Эта неожиданная остановка начинала ее беспокоить. Она уже собиралась встать и дойти до машиниста, когда поезд с толчком тронулся снова.
        Когда за окном показались деревья, на телефон пришло сообщение от Айтора. Ему повезло: в Научном обществе ему дали не только имя, но и фотографию, которая использовалась для пропуска.
        Это имя ни о чем не говорило Сестеро. Айтор заверил, что его нет в списке усыновленных детей. Разумеется, это ничего не значит, он мог использовать вымышленное имя. Наоборот, было бы странно, если бы кто-то со столь тщательной подготовкой этого не сделал.
        Фотография оказалась не очень четкой. Это был снимок мужчины за тридцать с черными глазами и дружелюбным выражением лица. У него была красивая улыбка. Сестеро, нахмурившись, вглядывалась в фотографию. Мужчина казался смутно знакомым.
        Пирсинг в языке беспокойно метался из стороны в сторону, задевая то резцы, то жевательные зубы. Нейроны работали на полной скорости. Сестеро была совершенно уверена, что уже видела его однажды. Но когда? Где?
        Она попыталась представить его с бородой, с усами, в очках, лысым… Тысяча различных сочетаний промелькнула в ее мыслях. За шесть лет, прошедших с тех пор, как эта фотография попала в Научное общество, мужчина на снимке мог сильно измениться.
        — Черт! — внезапно воскликнула она и набрала номер Айтора. — Это Альваро, друг Хулии, тот, что работал в «Фейсбуке»! — Она вскочила на ноги. Нужно срочно сойти с поезда.
        — Альваро Ордунья? Он у меня в списке. Он родился в монастыре в тысяча девятьсот семьдесят девятом.
        Сестеро бросилась к двери. Остальные пассажиры с любопытством следили за ней. Поезд начал тормозить. За окном промелькнул указатель «Мундака».
        — Этот подонок играет с нами, — бросила Сестеро, чувствуя во рту горький привкус. — Пришли за мной патрульную машину и выясни, где живет этот сукин сын. Игра окончена!



        74

        Суббота, 3 ноября 2018
        — Ты испортила мне жизнь, понимаешь? Ты смогла жить дальше, будто ничего не случилось, а я нет. Я никогда не пойму, почему ты это сделала, но это уже неважно. Я не собираюсь снимать кляп и выслушивать тонны лжи и пустых оправданий.
        Фургон медленно двигался по грунтовой дороге. Фары, конечно, были отключены. Или все-таки лучше их включить? Трудно принять правильное решение, хотя, судя по внутренним переговорам полицейских из Герники, они установили контрольные пункты только на основных дорогах. Однако отдельные патрули осматривают второстепенные дороги и сельскую местность Урдайбая. Именно они были его головной болью. Если он столкнется с одним из них, все будет кончено.
        Фургон без света привлечет слишком много внимания.
        Лучше включить фары.
        Яркий свет на мгновение ослепил его. Притормозив, он подождал, пока глаза привыкнут. Затем прибавил газ и продолжил путь. Теперь можно ехать быстрее, не боясь потерять управление и врезаться в один из деревянных столбов, на которые крепилась колючая проволока, разделявшая пастбища.
        Ему нужно ускориться. Рассвет не за горами, это чувствовалось по цвету неба на востоке. Пейзаж по-прежнему был укрыт чернотой ночи, но облака уже приобрели металлический оттенок. Скоро железная птица сможет взлететь, и все станет немного сложнее.
        Он выбрал ночь именно потому, что полицейский вертолет не мог летать. Точнее, технически никаких ограничений для этого не было, но у аппарата не было нужного свидетельства. Бюрократические проволочки играли ему на руку.
        По крайней мере, пока не наступит рассвет.
        — Ферма… — сказал он, заметив фасад в отдалении. — Здесь родился отец Иньяки, одного из моих товарищей на Вирхен де Бегонья. Но тебе-то что до этого? Ты никогда в жизни обо мне не заботилась, а теперь хочешь знать, с кем я вожу дружбу…
        В одном из окон на верхнем этаже горел свет. День начинался для всех.
        Он слегка отпустил педаль газа. Не стоит сильно шуметь. Хорошо еще, что те, кто встают так рано, слишком заняты сборами на работу, чтобы сидеть на подоконнике и смотреть в окно: фургон на грунтовой дороге в такую рань точно вызвал бы подозрения.
        — Это все так сложно, ты и представить не можешь, — рассеянно пробормотал он.
        Фермерский дом остался позади, и напряжение ушло. Теперь за окном мелькал лишь сосновый бор. Если верить спутниковой карте на телефоне, Бермео был уже близко. Первый этап пути, тот, где ему требовалось пересечь хитросплетения дорог Урдайбая, был окончен. Следующий будет менее укромным, хотя он надеялся избежать внимания полиции. Чем дальше от залива, тем спокойнее должно быть в округе.
        — В этом ресторане женился мой двоюродный брат. Моя тетя, точнее говоря, моя ненастоящая тетя, всегда относилась ко мне лучше, чем эта ведьма, — пояснил он, когда фургон поравнялся со следующим домом.
        Перед дверью что-то лежало, и он притормозил.
        — Сейчас вернусь, — сказал он, выходя из фургона.
        С собой он притащил холщовый мешок, из которого торчала добрая дюжина свежеиспеченных буханок хлеба. От них исходил такой аромат, что желудок тут же скрутило от голода.
        — Ты же не хочешь? — спросил он, отломив себе кусочек.
        Единственная реакция сзади — приглушенный храп.
        Вкусно. На мгновение в памяти всплыл образ отца, который ругал его, когда он ребенком ел хлеб с пылу с жару. Сейчас он не мог вспомнить, правда ли у него после этого болел живот, как утверждали взрослые.
        Что же, проверим.
        Впереди показались жилые кварталы Бермео. По улице шли люди. Их было немного, но больше, чем он ожидал. Конечно, ведь уже семь утра. Тем лучше: чем больше движения, тем меньше шансов быть замеченным. Вид фургонов для доставки у разных магазинов также приободрил его. Его машина теперь не будет так бросаться в глаза.
        Сзади послышалось какое-то движение. Сара очнулась и теперь пыталась освободиться. Ее заклеенный рот напрасно взывал о помощи.
        — Тише, тише. Все хорошо. Мы почти на месте. Скоро для тебя все закончится.
        Мучительные стоны стали интенсивнее, как и отчаянный стук по кузову. Если так будет продолжаться, придется снова дать ей снотворное.
        Сколько раз можно вдыхать хлороформ без последствий? Ему не хотелось, чтобы она умерла из-за наркотика, иначе задуманный им финал пойдет насмарку.
        Двухэтажные дома Бермео остались позади. Совсем скоро он свернет на перекрестке с главной дороги, которая ведет к мысу Мачичако, и снова начнет петлять по проселочным дорогам между одиноко стоящими фермерскими домами.
        — Черт…
        А вот и они.
        Огни стробоскопа бросали синие отблески на окна близлежащих домов. Где-то можно было увидеть занимающийся рассвет, но большинство окон еще оставались погруженными во тьму.
        Пульс участился. Посередине дороги вырисовывались силуэты полицейских. Один из них держал в руках желтый жезл, взмахом которого он остановил внедорожник впереди. За ним на очереди — фургон облицовочной фирмы. Он следующий.
        Руки, сжимающие руль, задрожали, и он испугался. Он не может позволить себе расклеиться.
        Может, ему развернуться?
        Нет, слишком поздно. Это привлечет внимание полиции.
        — Ммммммм!
        — Заткнись! — приказал он, обернувшись.
        Его накрыло чувством беспомощности и паники, которая вот-вот полностью захватит его разум. Его миссия под угрозой. Как он обманет патруль, когда эта женщина стучит в заднюю дверь?
        Машина проехала чуть вперед. Теперь остановили фургон впереди. Время на исходе. Полицейский с фонариком осветил окна, заглядывая внутрь. Всего несколько секунд, и каменщиков отпустят.
        — Ммммммм!
        — Заткнись, черт тебя дери!
        По его венам бежала тревога. Ему хотелось открыть дверь и сбежать. Но какой в этом толк? Нет, он не может сейчас сдаться. Он должен закончить свою работу.
        Хлеб!
        Он совсем про него забыл.
        Включив аварийку, он притормозил на обочине и выхватил две буханки из мешка. Сердце стучало так, что он сам это слышал. Возможно, полицейские, которые находились всего в двадцати шагах от него, также почувствовали его тревожные пульсации.
        Для начала ему нужно выйти из машины. Он сделал это как можно естественнее, но все равно ему казалось, что вся его походка буквально кричит о его вине. Затем он подошел к первому попавшемуся дому и положил буханки на подоконник у окна. Разве не так поступил бы доставщик из пекарни?
        — Ммммммм!
        Призыв о помощи был ясно слышен даже на некотором расстоянии от автомобиля.
        Его снова посетило желание бежать.
        Полицейские, все еще занятые своими делами, кажется, его не услышали.
        Снова стон, и на этот раз к нему прибавились удары по кузову.
        — Hegoak ebaki banizkio, nerea izango zen. Ez zuen aldegingo…[31 - Если бы я отрезал ей крылья, она была бы моей, не улетела бы прочь (баск.). Строки первого куплета из песни баскского певца Микеля Лабоа «Птица».]
        Он словно издалека слышал собственный дрожащий голос, срывающийся от страха. Но ему не пришло в голову ничего лучше, кроме как что-нибудь напевать, чтобы скрыть шум.
        Полицейские посмотрели на него. Он улыбнулся и помахал им рукой. Что еще ему сделать?
        — Мммммм!
        — …ez zen gehiago txoria izango. Eta nik[32 - И больше не будет птицы. А я… (баск.)]…
        Представление начинало выходить из-под контроля. Кто поверит, что доставщик будет громко петь в столь ранний час?
        Он ощупал карман брюк. Флакон был на месте. Открыв заднюю дверь, он снова прижал пропитанный хлороформом платок к лицу женщины. Она сопротивлялась дольше, чем раньше, но несколько секунд спустя обмякла.
        Какое облегчение. Все мышцы тут же расслабились. Но проблема по-прежнему не решена. В нескольких шагах от него двое полицейских. Ему придется продолжать игру, если он хочет выглядеть правдоподобно.
        Достав еще одну буханку хлеба, он подошел к коттеджу через дорогу. На этот раз все казалось уже проще. Полиэтиленовый пакет с газетой, который какой-то курьер повесил на дверную ручку, вполне подойдет для хлеба.
        — Что ты делаешь? — Кровь застыла в жилах.
        Что ему ответить мужчине в халате, который следит за ним из окна кухни? Возможно, полицейские не услышат их разговор, но они все увидят. Он никак не может вернуться в фургон с хлебом в руках.
        — Ээээ. Ну, в общем… Я принес вам буханку свежеиспеченного хлеба. Это из пекарни «Осинчу», мы только что открылись в Ицасбеги и хотим рассказать всем о нас.
        Он сказал первое, что пришло ему на ум, но идея ему понравилась. Очень хорошо. Он наверняка спас ситуацию.
        — С кем ты разговариваешь в такое время? — спросил женский голос откуда-то на кухне.
        — Да хлеб принесли. Говорят, что открыли новую пекарню, и нам дарят буханку.
        Почему он должен что-то объяснять этой идиотке? Неужели так трудно забрать подарок, пожелать ему удачи в бизнесе и вернуться к завтраку?
        — Возьмите, пожалуйста. Вот увидите, какие вкусные будут бутерброды на завтрак. Весь секрет в закваске, — настаивал он, просовывая буханку сквозь оконную решетку. — Мы в «Осинчу» готовы поспорить, что стоит один раз попробовать, и вы уже не сможете есть другой хлеб.
        Его бесило это настороженное лицо в окне. Если этот тип так ведет себя с человеком, который предлагает ему бесплатный хлеб, то как он реагирует на Свидетелей Иеговы?
        — Да возьми ты уже хлеб, а то весь дом заморозишь, — сказала женщина.
        Сработало. Мужчина в халате протянул руку, пробормотал благодарность и взял подарок.
        — У вас тут газета, — сказал он на прощание и повернулся к фургону.
        В ответ он услышал только скрип закрывающегося окна.
        — … eta nik, txoria nuen maite…[33 - А я любил эту птицу (баск.)]
        Хотя ему больше не нужно было петь, чтобы скрыть стоны, он все равно заставил себя это сделать. Его поведение должно быть последовательным. Хотя это было трудно. А кому легко петь, когда в горле застыл ком, а рот пересох от напряжения?
        — Поехали, — объявил он, сев на водительское кресло, и завел двигатель.
        Сердце снова ускорило ритм, руки задрожали. Поле зрения сузилось настолько, что он видел только взмахи желтого жезла в темноте. Все остальное сливалось в неопределенную дымку. Он прикрыл глаза, чтобы восстановить зрение. Бесполезно, сплошной желтый свет.
        Но теперь к нему добавилось лицо полицейского, который держал жезл в руках. Он был молод и чисто выбрит. Полицейский что-то сказал, но он не расслышал. Наверное, попросил остановиться.
        Он нажал на тормоз. Сейчас они посветят фонариками сквозь заднюю дверь и обнаружат одурманенную женщину. Он должен был развернуться, пока не стало слишком поздно.
        — Egun on, — сказал он, опустив стекло. У него правда заплетается язык или ему так кажется?
        Полицейский ответил на приветствие и высветил фонариком хлеб, торчавший из мешка.
        — Доставляете завтрак?
        Его напарник сидел в патрульной машине и что-то проверял в телефоне. Возможно, вызывал подкрепление.
        — Хлеб. Я развожу хлеб в отдаленные уголки региона, — с трудом произнес он. Во рту так пересохло, что он едва мог что-то выговорить.
        — Пахнет вкусно, — откликнулся полицейский, похлопав себя по животу.
        Он явно тянул время. Что-то задумал. А его напарник по-прежнему держал в руках телефон.
        В приступе вдохновения он протянул руку к пакету.
        — Возьмите буханку. Я всегда вожу с собой про запас. Так хоть удастся заморить червячка, у вас же столько работы.
        Ему удалось сказать это спокойно.
        — Спасибо. Ммм, еще теплая… У вас точно не возникнет проблем? — спросил полицейский.
        — Нет, нисколько. На здоровье!
        Не теряя времени даром, полицейский откусил кусок. Луч его фонарика прошелся по внутренней части фургона. Отсюда он не мог видеть пленницу, но все пойдет насмарку, как только он попросит открыть заднюю дверь.
        — Вы свободны, — сказал полицейский. — Доброй дороги. Далеко едете?
        — Нет, в Энепери и Сан-Пелайо. Затем нужно вернуться, чтобы открыть магазин, — соврал он. Неужели все правда закончится вот так просто?
        — Хорошего дня, — сказал полицейский, делая шаг назад.
        — И вам, — он вежливо улыбнулся.
        Он слишком резко нажал на газ. Не стоит так торопиться. Если они не заподозрят его теперь, это будет чудом. Но это нисколько их не насторожило. В зеркало заднего вида он видел их обоих — один сидел с телефоном, другой держал в руках хлеб. Еще несколько секунд — и контрольно-пропускной пункт остался позади. Его скрыли эвкалиптовые деревья вдоль дороги на Мачичако.

* * *

        А вот и перекресток. Он включил левый поворотник, намереваясь свернуть на проселочную дорогу. Однако в последний момент он передумал и продолжил движение по главной дороге. Едва ли до места назначения ему еще раз встретится патруль.
        Небо из черного стало уже бледно-голубым. Розоватые облака предвещали восход солнца.
        — Уже близко. Скоро все закончится, — объявил он, слегка обернувшись. — Ты в меня не верила. Но, как видишь, тебе есть чем гордиться: ты произвела на свет далеко не идиота.
        Сара не отвечала. Ее размеренное дыхание едва улавливалось за ревом двигателя.
        — Во всем виновата Хулия. Если бы она не сунула свой нос в твой дом, нам не пришлось бы сюда ехать. Она продлила твои мучения. Ты знаешь, что она тоже может быть твоей дочерью? — спросил он, не ожидая ответа. — По-твоему, несправедливо, что ты встретила нас вот так, в свой последний час? А ты представь, как мы всю жизнь мучились, тщетно пытаясь найти ответы.
        На следующем перекрестке он повернул в сторону маяка Мачичако. Неплохой вариант покончить с жизнью этой женщины. Правда, не такой грандиозный, как он планировал.
        — Знаешь, что хуже всего? — спросил он печально. — Мне придется убить собственную сестру. Я всегда хотел, чтобы у меня была сестра. Она бы любила меня, а я любил бы ее в ответ. Я бы защитил ее от всего зла этого мира, от всех жестоких людей, которые пытались бы причинить ей вред, как они это сделали со мной. Что мне теперь делать?
        Лес на подступах к Бискайскому заливу начал редеть, море становилось главным элементом пейзажа. Две лодки возвращались в порт Бермео после ночной рыбалки. Стая чаек — их крики угадывались на расстоянии — ссорилась из-за отходов, которые рыбаки выбросили за борт, прежде чем причалить. В любой другой день он остановился бы, чтобы неспешно понаблюдать за этой картиной, возможно, даже сделать фотографию. Но этим утром такая мысль даже не пришла ему в голову. Ему не терпелось добраться до места назначения.
        — По крайней мере, я преподал урок этому ублюдку, который запятнал имя Хулии. За этим журналюгой теперь хвостом будет ходить полиция. Не так уж и сложно взломать чей-то аккаунт в «Твиттере», если ты полжизни провел среди компьютеров.
        Он посмотрел на небо. День будет прекрасный — высокие розовеющие облака и южный ветер. Правда, для его плана это не имело значения, все зависело только от моря. Часы подсказали, что ему нужно поторопиться. Прилив уже начался, и если он хочет закончить работу, сейчас самое время.
        На горизонте показался Сан-Хуан-де-Гастелугаче, и он сморгнул слезы на глазах. Зачем Хулия вмешалась? Он чувствовал себя ужасно опустошенным при мысли, что ему придется убить и ее тоже.
        — Вот мы и на месте. Не жалуйся. Если бы мне нужно было выбрать место смерти, мое решение было бы очень простым. Теперь каждый раз, когда кто-нибудь увидит открытку из этого места, он будет вспоминать, что случилось здесь с тобой. Я дарю тебе бессмертие.
        Небольшая дорога, пахнущая свежим асфальтом, спускалась к бухте, где словно бы плыл Гастелугаче. Остров представлял собой голую скалу, и даже редкие мазки травы не способны были смягчить его суровый облик. Море вокруг было белым и пенистым — волны яростно набрасывались на скалу, словно намереваясь разрушить ее. Эта природная картина была исполнена драматизма, особенно в этот одинокий час. Ее дополняли творения человеческих рук — мост, связывающий остров с материком, и мощеная тропа, которая вела к вершине скалы. И все это венчал монастырь, имевший такое значение для рыбаков.
        Сколько семей, должно быть, молились в этих пропитанных солью стенах за своих близких, пропавших в шторм? Много. И все же он был уверен, что если бы море сыграло с ним злую шутку, его семьи здесь бы не оказалось.


        Март 2018
        Стена источала влагу, совсем как булыжники мостовой, которые сияли в свете уличных фонарей. Не было слышно ни шагов, ни голосов — лишь стук дождевых капель, стекающих с карнизов. Время от времени ему вторил гул мусоровоза вдали.
        Я еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. Улица была пустынной. Эта ночь была выбрана идеально. Время — три часа ночи — тоже.
        — Начнем, — сказал я себе и положил руки на песчаник в поисках выемок, за которые можно было зацепиться.
        Несколько секунд спустя я был внутри. Я приземлился в огороде, посреди капустной грядки. Я зря боялся, что собака предупредит о моем вторжении. Здесь не было никаких животных.
        Я бежал к главному зданию монастыря, когда кое-что заставило меня остановиться.
        Они были прекрасны — все как на подбор, изящные, и даже в темноте было ясно, что они красные как кровь.
        Протянув руку, я дотронулся до цветов. На ночном холоде исходивший от них ореховый запах чувствовался острее. Это были представители сорта Abba, ранней разновидности, которая не требует особенного ухода. Двойной ряд лепестков невозможно было ни с чем спутать. Это были первые тюльпаны, которые я посадил, узнав, что именно этот цветок моя мать спрятала в моих пеленках, когда бросила меня. Я поморщился при мысли, что, возможно, она сорвала его в этом самом саду.
        Теперь такие простые сорта мне больше не интересны. Я создал вид, которым моя мать могла бы гордиться. Я был полон решимости доказать ей, что покинутый ею сын на это способен. «Мать императора». Мне нравилось название, которое я придумал. Это был плод упорного труда, длительного ожидания и множества разочарований. Было нелегко, но в конце концов семена дали всходы. Теперь у меня были луковицы, которые дремали в ожидании того дня, когда начнется основная часть задуманного мной торжества.
        Эта ночь была решающей в моем плане. Если в монастыре все пройдет как по маслу, то всего четыре месяца — именно столько понадобится тюльпанам, чтобы расцвести, — будут отделять меня от кульминации моей работы.
        Я двинулся дальше. Дверь, которая вела из огорода внутрь здания, была открыта. Они облегчили мне задачу.
        — Ну здравствуйте, — прошептал я пустому коридору.
        Здесь странным образом смешивались запахи выпечки, благовоний и старого здания. Пол в парадной части был каменным. Здесь располагались алтарь, комната для посетителей и прихожая. Непривычно было видеть вертушку с внутренней стороны. Сколько раз за свою жизнь я стоял по другую сторону поворотного механизма. Матери очень нравилось печенье, которое пекли монахини, и она вечно отправляла меня его покупать.
        Мысли о ней не вызывали ни капли жалости. Я вспомнил, как она лежала в постели в больнице «Крусес», а жизнь покидала ее со скоростью, изумлявшей врачей. Конечно, она умерла одна, как того и заслуживала. И теперь покоилась в одиночестве в арендованной нише на кладбище[34 - Большинство кладбищ в Испании представляют собой ниши в несколько этажей, которые арендуют на определенный срок. По истечении срока аренды контракт либо продлевается, либо тело сжигают и хоронят в общей могиле.].
        Ее смерть была только началом. Теперь начиналось самое сладкое, второй этап моей мести.
        Первое препятствие обнаружилось, едва я ступил на лестницу, ведущую на второй этаж. Именно там, если верить плану здания, находился архив монастыря. Но там же располагались и кельи монахинь.
        Старое дерево под ногой протяжно застонало. И это был не единичный случай. Каждый мой шаг сопровождался скрипом и треском — монахини обязательно поймут, что в монастырь пробрался незваный гость.
        Я повернулся, чтобы вернуться тем же путем, что и пришел, но тут же начал упрекать себя. Я не мог сдаться, когда до цели рукой подать. Это же просто монашки. В худшем случае они просто испугаются меня и сбегут.
        Я поднимался все выше, пока не оказался в длинном коридоре, по обе стороны которого располагались двери. Все они были закрыты, никаких признаков движения. Здесь было темно, хоть глаз выколи.
        «Кельи», — сказал я себе.
        Чтобы добраться до архива, мне нужно было пересечь весь коридор. Я словно очутился в логове льва.
        Я затаил дыхание, но единственным звуком здесь был стук моего собственного сердца. А оно колотилось так громко, что я боялся разбудить монахинь, спавших за этими дверями.
        «Это всего лишь монашки», — повторил я про себя.
        Чтобы заглушить звук шагов, я снял обувь, а затем направился в сторону библиотеки.
        Из келий доносился храп, кашель и даже шепот. По телу пробежали мурашки при виде многочисленных распятий и изображений святых на стенах. Мне казалось, будто за мной следят.
        Когда я наконец вошел в архив и включил фонарик, лучше не стало. Дева Мария, висевшая на почетном месте, казалась настолько живой, что ее глаза следовали за мной, куда бы я ни двигался. Ее тень танцевала на стене каждый раз, когда луч фонарика перемещался по комнате.
        Любопытным образом жития святых на полке перемежались кулинарными книгами. Названия я читать не стал, они меня не интересовали. Я пробежался по полкам с фонариком и уже решил было, что ничего не найду. Но вот же они, в неприметном уголке. Кожаные корешки с позолоченными надписями, записные книжки на пружине и старые ежегодники. Здесь же хранились связки писем и синие папки с документами.
        Мне потребовалось много времени, чтобы разобраться в бумагах. Эти женщины хранили все, начиная от счетов за пасхальные свечи до старых рецептов выпечки, которую уже никто не делает.
        Было почти пять утра, когда я нашел то, что искал. Это была учетная книга с колонками имен и фамилий.
        ДОНОРЫ. ПОЛУЧАТЕЛИ.


        Заголовок каждого списка выглядел довольно загадочно. Как можно назвать тех, кто бросает ребенка, и тех, кто его забирает?
        Я листал страницы, пока не дошел до тысяча девятьсот семьдесят девятого, года моего рождения.
        Вот то, что я искал.
        В одной колонке были указаны имена матерей, бросивших своих детей в монастыре, в другой — семьи, которые нас забрали. Во втором списке я нашел имена своих приемных родителей.
        Я почувствовал эйфорию. Как только мои тюльпаны расцветут, я смогу покончить с женщиной, которая предала меня и лишила той жизни, которая мне предназначалась.
        Моя радость была недолгой — все оказалось не так просто. В этом списке не было ни имен детей, ни дат рождения, ни какой-то еще информации, которая могла мне помочь. Кто из этих семи женщин моя мать?
        — Проклятье, — пробормотал я.
        Сзади послышался шум, и я насторожился. Выключив фонарик, я подождал несколько минут. Тишина. Только где-то вдалеке раздавался приглушенный храп. В коридоре тоже никто не ходил. Ложная тревога — но мне было пора.
        Я вырвал из книги страницу, которая меня интересовала, а остальное убрал обратно.
        Но стоило мне сделать первый шаг за порог, как раздался какой-то скрип, и я замер.
        Дверь одной из келий открылась.
        Сердце в груди бешено застучало.
        Посередине коридора возникла фигура, больше похожая на тень. Она замерла, наблюдая за мной. Наверное, она испугалась не меньше моего.
        Этого я не предвидел. Монахиня загораживала мне путь. Если я хочу сбежать отсюда, мне придется как-то разобраться с ней. Я нашел то, что мне нужно, и не мог позволить какой-то монашке разрушить мой план.
        Я собирался просто оттолкнуть ее, но понял, что передо мной настоятельница. Неожиданно во мне проснулась ярость. Эта старуха всю жизнь возглавляла монастырь. Я представил, как она передает меня шкиперу, который забрал меня домой с намерением осчастливить свою жену — а та возненавидела меня с первого же дня.
        Все произошло так быстро, что я даже не помню, как это случилось. Знаю только, что я с силой сжимал ее горло, пока ее глаза не побледнели, а дыхание не пропало. Я убил ее. Вернее, так я тогда думал.
        Я осмотрелся: вдруг наша возня разбудила кого-то еще.
        Но в коридоре было пусто.
        Я ощутил восторг. Я стал богом. Теперь я решаю, кому жить, а кому умереть. И на этот раз все было гораздо проще, чем с матерью, которую пришлось отравлять месяцами.
        Именно в тот момент, пока я стоял в полумраке коридора над распростертой на полу монахиней, ко мне пришло осознание, что моя работа должна быть более масштабной. Раз я не знал, кто из женщин в списке — моя мать, у меня остался только один вариант. И он мне нравился.
        Я просто покончу с ними всеми.
        Моя месть будет грандиозной.



        75

        Суббота, 3 ноября 2018
        Хулия стояла на краю скалы, подножие которой пропадало в тумане, поднимающемся из моря. Она высокая, настолько высокая, что никто не переживет падения оттуда. Хуже всего то, что она знала, что именно это ее ждет. Ее время вышло, как и время Сары и многих других женщин, чья единственная вина заключалась в том, что одна из них могла быть матерью убийцы.
        — Твоя очередь, — послышалось сзади.
        Его голос так долго казался ей голосом друга. Теперь она знала, что это не так. Это была всего лишь маска.
        Его рука обхватила затылок. Ее тепло — всего лишь иллюзия. Это рука, которая подтолкнет ее к концу. Хорошо хоть, он выбрал море, чтобы убить ее. Она бы не пожелала лучшего места для смерти. Возможно, он действительно ее брат.
        Она никогда не узнает. Как только волны примут ее в свои объятия там, внизу, все закончится, и ее вопросы останутся без ответа.
        — Agur[35 - Прощай (баск.).], Хулия. Ты заставила меня это сделать, — сказал убийца. Его голос дрожал, но рука, толкающая ее в пустоту, была тверда.
        Падение — быстрое, резкое, внезапное. Все кончено. Совсем не так, как в тот день в Пиренеях, когда она прыгала с тарзанкой. Нет, на этот раз веревка не удержит ее в последний момент. У этого путешествия конец будет другим, и он немилосердно приближался.
        Лицо первым погрузилось в пучину. Вода заполнила ноздри, мешая дышать. Она попыталась грести. Но ее руки по-прежнему были связаны за спиной.
        — Хулия, Хулия!
        Откуда эти голоса?
        — Очнись, Хулия!
        Кто-то дал ей пощечину. Она приоткрыла глаза. Над ней нависла чья-то тень. У нее не было ни глаз, ни рта, лишь нечеткий контур.
        — Ее накачали наркотиками. Она сейчас заснет. Еще воды!
        В лицо снова плеснули из ведра. Но клейкая лента больше не сжимала ей рот, и она смогла откашляться.
        Хулия снова открыла глаза. На этот раз очертания стали отчетливее. Сестеро смотрела на нее с беспокойной улыбкой. Чема рядом с ней тоже улыбался, хотя в глазах у него блестели слезы.
        — «Скорая» уже едет, — объявил полицейский в форме с рацией в руке.
        — Не нужно. Это просто хлороформ. — Звук собственного голоса удивил Хулию. Можно было подумать, что она пьяна. Глаза слипались. Ей нужно поспать.
        — Подожди, поспишь позже. — Сестеро потрясла ее за плечи. Другие полицейские поспешно пытались избавить ее от веревок. — Нам нужно, чтобы ты сказала, где Сара.
        Хулия повернулась туда, где раньше находилась вторая пленница. Там никого не было. Подвал был пуст. Кроме нее, здесь были только полицейские. И, конечно, равнодушные тюльпаны, продолжавшие свой безмятежный танец. Сквозь окно больше не проникал свет, наступила ночь.
        — Он забрал ее, — смутно припомнила она.
        — Куда?
        Глаза закрывались. Сестеро снова превратилась в тень.
        — Хулия! Где Сара? Этот ублюдок наверняка что-то говорил! Куда он ее увез?
        Собрав последние силы, Хулия открыла глаза.
        — В дом дракона и Дейнерис[36 - Дейнерис Таргариен — одна из центральных персонажей цикла фэнтези-романов «Песнь льда и огня» и сериала «Игра престолов», снятого на их основе.], — пробормотала она, слегка дотронувшись до новой татуировки Сестеро.
        — Она не соображает, — с досадой сказал Чема. — Мы ничего от нее не добьемся.
        — Какой дракон? Сугаар? — Сестеро снова потрясла ее за плечи. — Давай, Хулия! Сейчас не время для татуировок. Нам надо спасти эту женщину!
        Веки Хулии дернулись. Голова раскалывалась. Опять этот проклятый кондиционер. А кто мешает ей спать? Ах да… Сестеро. Дракон… Дом дракона.
        — Дракон и камень. Вот что он сказал.
        Сестеро озадаченно на нее посмотрела и потерла рукой татуировку.
        — Он ничего не говорил о ламиях? Сара живет в Ламиаране…
        Хулия покачала головой, и от этого боль усилилась. Чема бросился поддержать ее, чтобы она не ударилась.
        — Дракон и камень.
        Сестеро молча смотрела на нее несколько секунд. Затем ударила ладонью по лбу, приоткрыв рот. Она улыбалась.
        — О боже, внимание всем подразделениям… — воскликнула она, включив рацию. — Этот подонок намерен убить ее в Гастелугаче. Дракон и камень, «Драконий камень» из «Игры престолов». Всем немедленно туда. Предупредите все воздушные и морские подразделения.
        Хулия ощутила, как теплые губы Сестеро коснулись ее лба. А затем она провалилась в спокойный, но полный надежды сон.



        76

        Суббота, 3 ноября 2018
        Звон колокола пронзил тишину на рассвете. Металлическое сияние неба сливалось с морем, которое приобретало свой обычный зеленовато-синий оттенок по мере того, как свет становился более интенсивным. Волны прилива с силой бились о берега Гастелугаче и соседнего островка Акече — тот был меньше размером, и мост не соединял его с материком.
        Десятки, а то и сотни чаек устремились вверх, испугавшись металлического звона. Их крики немедленно заглушили все остальные звуки — волны исчезли, как исчезло и все вокруг. Весь мир стал одним пронзительным, беспорядочным гвалтом.
        Он дернул за веревку, и колокол пробил вновь. Здесь пахло солью и свежестью начинающегося дня, а также сухими водорослями и влажными скалами. Проще говоря, жизнь, пахнущая жизнью.
        С вершины Сан-Хуан-де-Гастелугаче казалось, будто мир замер.
        Вокруг не было никого.
        Только она.
        Клейкая лента не давала ей позвать на помощь. В широко открытых глазах плескался ужас. Она знала, что ее ждет.
        Ему было нисколько ее не жаль. Он не чувствовал жалости ни к одной из женщин, которых он приговорил к смерти. И все же на его глазах выступили слезы. Так было и в предыдущие разы. Он оплакивал не своих жертв, а самого себя. Хотел бы он быть достаточно сильным, чтобы посмотреть правде в глаза. Почему она бросила его, почему обрекла на детство, которое ему не предназначалось? Он никогда не узнает. Он не хотел знать. Правда может причинить боль. Он не может допустить, что причина окажется не той, которую он придумал для себя за годы страданий. Она оставила его в монастыре из эгоизма — вот и все. Вот почему она заслуживала смерти. Она поступила так с ним, хотя он ни в чем не был виноват. Она убила его при жизни, она похоронила его в гробнице — в том доме, где он получал лишь презрение и боль.
        Динь-дон…
        Колокол продолжал звонить. Мобильный телефон, который он держал в свободной руке, передавал металлический гул в прямом эфире. Тюльпан на двери часовни отлично дополнял картину. Его насыщенный красный цвет контрастировал с камнем стен и непритязательно темным деревом.
        — Добро пожаловать, — прошептал он, глядя на счетчик зрителей.
        Несмотря на ранний час, к онлайн-трансляции присоединились уже три тысячи человек. Скоро их станет еще больше. Впервые в жизни он чувствовал себя значимым.
        Его взгляд упал на женщину, которая могла оказаться его матерью. На мгновение он ощутил искушение повернуть камеру в ее сторону, чтобы продемонстрировать зрителям весь ужас ее мучений. Это ведь то, чего они так ждут: никто не заходит в социальные сети, чтобы посмотреть на колокол.
        Нет, это безумие. Так он даст полиции подсказку, которая может спасти Саре жизнь.
        Он зарыдал, не сдерживаясь. Хулия все испортила, ему пришлось принять самое трудное решение в своей жизни. И ему было неприятно осознавать, что он оказался слабее, чем думал.
        Это что, сирена?
        Звук становился все отчетливее, как и вид темной машины, мчащейся по дороге. Из-за слез синий ореол от стробоскопа на автомобиле казался ярче.
        Он не ожидал, что они окажутся здесь так быстро. Прилив еще не достиг максимума, и его работа не закончена. Они все испортят, совсем как Хулия.

* * *

        Мне нравится прижимать нос к твоей головке и нюхать твои светлые волосы — совсем как у твоего отца. Он был бы рад узнать, что после возвращения в Америку по эту сторону океана осталась частичка него. Он хороший человек, он не из тех, кто пренебрегает собственными детьми. Я уверена, что он любит тебя, что каким-то образом он узнал о твоем существовании — сердце подсказало ему, и он любит тебя, любит всей душой, как и я. Ты изменила мою жизнь. Ты делаешь меня счастливой, и я чувствую себя так, будто мне больше ничего не нужно.
        Они принесли тебя на следующий день, когда я уже потеряла всякую надежду. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я, стоя на коленях, благодарила настоятельницу за то, что он сжалилась над нами. Теперь я знаю, что это была просто стандартная процедура в этом отвратительном месте.
        Несколько дней назад я услышала крики в дальней келье. Отчаянный, душераздирающий плач. И я знала, что послужило ему причиной. Кричал не голодный ребенок, которому требовалось внимание. Кричала такая же девушка, как я, чье время вышло. Ее проблема, как и обещала настоятельница, просто исчезла. У этой девушки отобрали головку, к которой можно прижать нос, и милое личико, которым можно было любоваться, пока кормишь.
        Прости меня за то, что я залила твое безмятежное лицо слезами, прости меня за то, что я так крепко обняла тебя, что ты от испуга проснулась. Ничего не могу с собой поделать. При одной мысли, что однажды они придут за тобой и все закончится, я чувствую, как мое сердце разбивается на тысячу осколков. Я умру внутри, понимаешь?
        Я ненавижу их всей душой. Почему они так со мной поступили? Почему мои родители решили так меня наказать? Я никогда не смогу простить их за то, что они забрали у меня самое ценное.
        Никогда.
        Я никогда не вернусь в то место, которое когда-то называла домом. Когда я выйду отсюда, когда эти чудовища с распятиями заберут тебя и вырвут из меня жизнь, я уеду. Так далеко, что никто никогда не найдет меня.
        Однажды я проснусь, услышав, как хлопнула дверь, а твоя кроватка будет пуста. И когда настанет этот миг, у меня едва ли хватит сил об этом написать. Возможно, это последнее, что я пишу в своей жизни. Я не могу представить себе будущее без тебя.
        Я знаю, что ты никогда не сможешь прочитать это письмо, но я надеюсь, что каким-то образом ты узнаешь, что я люблю тебя всей душой. Когда тебя вырвут из моих рук, я больше никогда не смогу улыбаться. Надеюсь, ты будешь счастлива.
        Где бы ты ни была, куда бы ни занесла тебя жизнь, надеюсь, ты знаешь, что я люблю тебя так, как никогда никого не любила и не полюблю!
        Голоса, я слышу голоса. Ключ в двери. Это моя келья.
        Они идут, моя малышка. Они уже здесь.



        77

        Суббота, 3 ноября 2018
        Сестеро выскочила из машины, когда та еще не остановилась. Она знала, что одна-единственная секунда может стать решающей, когда над чьей-то жизнью навис дамоклов меч. Она держала в руках телефон. Весь экран занимало изображение колокола. Теперь его звон слышался одновременно через динамик и вживую, со стороны часовни.
        — Вперед, идемте все вместе. Айтор, поторопи воздушные и морские подразделения. Они уже должны быть здесь… Он здесь. Не знаю, что он задумал, но он не выберется отсюда, — заявила она, обращаясь к коллегам.
        Две патрульные машины на полной скорости мчались по дороге. Их сирены разорвали напряженную тишину бухты и заглушили металлический звон колокола. Когда прибудут вертолет и патрульный катер, Сан-Хуан-де-Гастелугаче станет идеальной мышеловкой.
        Но что-то не сходилось. К чему такой самоубийственный выбор? Зачем ждать их в месте, откуда нет выхода?
        — Мы должны взять его живым, — сказала Сестеро, и ей неприятно было сознавать, что это было скорее предупреждение для нее самой, чем для других. — Абсолютный приоритет — жизнь Сары, она не должна пострадать.
        Пояснения были излишни. Протоколы действий в случае захвата заложника говорят об одном: главное — спасти его. Все остальное вторично.
        Зазвонил телефон. Это был Мадрасо, он сообщил, что уже едет. Он умолял Сестеро не спешить, но в то же время просил освободить Сару любой ценой. Они не могут позволить себе еще одну смерть, особенно с учетом того, что все телеканалы страны транслируют в прямом эфире происходящее в Гастелугаче.
        — Нужно было вызвать саперов, — заметив Чема, который стал спокойнее с тех пор, как они нашли Хулию. — Все это очень странно.
        Закрыв глаза, Сестеро прикусила губу. Он прав. Возможно, это ловушка.
        — Мы не можем себе этого позволить. Сколько они будут добираться сюда? Жизнь этой женщины висит на волоске. Мы будем осторожны, осмотримся на подходе к часовне, но нам необходимо подняться туда сейчас же.
        Снова сирены. На этот раз к ним спешила машина «Скорой помощи».
        Полицейские рванули к вершине по извилистому каменному мосту. Колокол по-прежнему звонил, но его частично заглушал шум волн и крики чаек, парящих в воздушном потоке.
        Сестеро посмотрела наверх. Под бледным небом, скудно усеянным золотистыми облаками, развернулась картина, от которой захватывало дух. Как судьба может разыгрывать такие жестокие шутки? Они ведь собирались в ближайшее время съездить в Гастелугаче, и вот теперь она здесь — на месте преступления.
        — Что, черт возьми, он задумал? — спросил Чема. Его галстук развевался на ветру, будто флаг.
        — Понятия не имею. Кажется, это финал, он решил сдаться. Я не понимаю. Если он собирается уничтожить всех рожениц семьдесят девятого, остались еще две. Какой в этом смысл?
        — Этот ублюдок не собирается сдаваться, — возразил Чема. — Это уловка.
        Сестеро не хватало воздуха на разговоры. Сколько ступеней они уже преодолели — сто, сто пятьдесят? Сколько еще им осталось?
        — Но у него нет отходного пути. Уловка это или нет, он в ловушке.
        Из-за поворота показался железный крест. За ним другой и третий.
        — Крестный путь, распятие Христа, — сказал Чема, словно угадывая ее мысли. — Этот ублюдок играет с нами. Наверху ждет смерть, последняя остановка.
        Никаких возражений. Сестеро была с ним согласна. Оставалось лишь понять, чья смерть — Сары Карретеро или ее похитителя? Что задумал этот мерзавец?
        — Мы остановим его. Здесь больше никто не умрет. Никто!
        До вершины оставался последний лестничный пролет. Лучше перевести здесь дыхание, иначе у похитителя будет явное преимущество.
        Он вооружен?
        Где этот чертов вертолет? Неужели от базы так далеко лететь?
        С воздуха они смогут наблюдать за происходящим у часовни. Пока же им известно только то, что транслирует через видео преступник, — и слышен ритмичный звон колокола.
        — Вперед? — предложил Чема. В белой рубашке и с развевающимся на ветру галстуком он был похож на агента ФБР из американского кино.
        Сестеро прикинула в уме. С ней шесть человек, включая Айтора и Чему. Еще один фургон с подкреплением едет сейчас по дороге в Бермео, а внизу уже припаркованы две машины «Скорой помощи». А это что за фургон со спутниковой антенной?
        — Сюда едет телевидение, — проворчала она. — Чема, сделай так, чтобы у них не было доступа туда, я не хочу устраивать шоу. Остальные, прикройте меня. Мы поймаем его. Живым. Если он не вооружен, никто не должен стрелять. Это ясно?
        Все ответили «да». Компания подобралась пестрая: одни были в форме, другие в штатском. Но все с табельным оружием. Неизвестно, что задумал Убийца с тюльпаном, но если он рассчитывал выйти сухим из воды, его ждет сюрприз.
        — Вперед!
        Они побежали, в висках стучало. Всего четырнадцать ступенек, четырнадцать шагов до встречи, которую назначила не она. Нет, это встречу задумал убийца, который держит в страхе всю округу. Мяч на его стороне, но сожалеть по этому поводу некогда.
        Три ступени, две…
        На одной из каменных плит показался след, который, по легенде, оставил Иоанн Креститель.
        — Стоять! — приказала она, замерев на месте и преградив путь остальным. Мысль о взрывчатке начала казаться очень реальной. Все это слишком странно.
        — Вы опоздали, — с равнодушным видом заметил Альваро Ордунья. Он отпустил веревку колокола, и звон начал стихать.
        — Где она? — спросила Сестеро, оглядевшись. Никаких следов взрывчатки — и пропавшей женщины.
        Альваро улыбнулся. Это была не счастливая улыбка победителя, он казался грустным, подавленным.
        — Куда ты ее дел? — Сестеро подошла ближе, направив на него пистолет.
        — А это уже ваша работа, — усмехнулся он и свел запястья перед лицом, чтобы легче было его арестовать.
        Сестеро не стала терять времени даром. Ее напарники застегнули на нем наручники. Сара могла быть только в часовне. Здесь больше нет никаких укромных уголков. Дверь была заперта. Один, два, три удара о замок — и дерево поддалось. Внутри было темно, но часовня была маленькой, и при свете дня фонарик не требовался.
        Над алтарем возвышался нос лодки, а с деревянного потолка свисали несколько моделей кораблей. Кроме этого, здесь были только скамьи и потушенные свечи.
        — Никого, — сказал Айтор и выбежал на улицу. — Этот ублюдок сбросил ее с обрыва.
        Сестеро следовала за ним. Ее обуревали ярость и чувство беспомощности.
        — Где Сара? Где? — крикнула она, схватив задержанного за грудки.
        Альваро пожал плечами. Снова эта грустная улыбка. Его взгляд упал на море. Руки Сестеро сжались, и она едва подавила желание задушить его.
        C базы в Бермео приплыла спасательная лодка. Среди экипажа оказался Рауль, и он помахал им. Он присоединился к поискам, как только до него смогли дозвониться. Рауль глубоко переживал из-за исчезновения Хулии — как и все остальные.
        Почти сразу же из-за покрытых соснами скал, наклонившихся к морю, показался вертолет.
        Возможно, еще не все потеряно. С воздуха и моря найти женщину будет проще.
        — Она едва ли выжила после падения отсюда, — заметил Чема, склонившись над обрывом. Шестеро других полицейских прочесывали окрестности и глядели на Бискайский залив с импровизированных смотровых площадок на вершине скалы.
        Сестеро знала, что он прав. Если он сбросил ее отсюда, она, скорее всего, разбилась о камни. Даже если она упала в море, это вряд ли ее спасло. Кто мог выжить, ударившись о воду с высоты восьмидесяти метров?
        Она схватила убийцу за горло.
        — Что ты с ней сделал? Отвечай, или я убью тебя прямо здесь! — Ее руки сжимали его шею с такой силой, что лицо Альваро побагровело. Она была в ярости. Никаких шуток — она намерена покончить с этим негодяем.
        — Ане! — послышалось за спиной. Разумеется, это был Айтор Гоэнага, ее ангел-хранитель.
        Сестеро повернулась к своим спутникам. Они бросили поиски и с любопытством наблюдали за развернувшейся сценой. В глазах некоторых из них она прочла одобрение. Удивительно, но в их числе был и Чема.
        — Ане, ты способна на большее. Мы добрались до него благодаря тебе, — сказал он, подойдя ближе. — Не марай из-за него руки. Так ты сделаешь ему одолжение. Он получит пожизненное.
        Неужели это Чема только что положил руку ей на плечо? Неужели он пытается удержать ее от ошибки вместо того, чтобы спокойно стоять в сторонке, ведь командование перейдет к нему?
        — Скажи мне, где Сара. — Сестеро едва узнавала собственный голос, искаженный гневом.
        Освободившись от смертельных объятий, Альваро упал на колени. Он шумно кашлял. Его дыхание — мучительный хрип, заглушающий прилив волн.
        — Говори, ну же! — приказал Чема. Он тоже был вне себя, это было слышно по его голосу, всегда такому спокойному. — Что ты с ней сделал?
        Ему приходилось перекрикивать гул вертолета. Тот летел очень низко. Преступник попытался выдавить из себя улыбку. Он тянул время.
        — Ее забрало море, — тихо пробормотал он.
        Чема пришел в ярость. Сестеро никогда не видела его таким. Казалось, он вот-вот ударит задержанного. Он занес правый кулак над лицом Альваро, но в последний момент сдержался.
        — Ты сбросил ее? Сукин сын! — воскликнул Чема, склонившись над обрывом. К нему присоединились остальные. Белая пена контрастировала с бушующим морем. Если Сара упала со скалы, то она точно мертва.
        — Когда ты ее сбросил? Она связана? — спросила Сестеро. Она цеплялась за остатки надежды.
        Альваро уставился в пол, не обращая на нее внимания. Сестеро повторила вопрос, схватив его за волосы и заставляя смотреть прямо в лицо.
        — Море забрало ее.
        Он что, плачет? На его глаза навернулись самые настоящие слезы.
        — Ты мразь! — Сестеро толкнула его на землю. Повернувшись к полицейским в форме, она добавила: — Уведите его в машину. Я не хочу его видеть.
        Альваро не сопротивлялся. В сопровождении двух полицейских он начал спускаться к патрульным машинам. Передвижная телевизионная станция развернула антенну — все было готово к прямому эфиру в утренних новостях. Оператор, занявший позицию на каменном мосту, снимал патруль. Число полицейских, собравшихся в бухте Гастелугаче, впечатляло. Телезрители, которые смотрели трансляцию на маленьком экране, не смогут обвинить их в несерьезном отношении к делу. И все же им не удалось спасти Сару Карретеро. Сестеро чувствовала вину. Радость от ареста убийцы омрачали затянувшиеся поиски. Где пропавшая женщина? Ей придется послать за дайверами, если тело опустилось на дно.
        Ей было неприятно, что она уже думает о Саре как о трупе. Куда подевалась надежда? Пока не найдено тело, она должна верить, что та все еще жива.
        У одного из крестов Убийца с тюльпаном обернулся. На этот раз по его лицу скользнула мимолетная улыбка, которая уязвила гордость Сестеро.
        — Жертва обнаружена, — объявил голос Рауля по радио. Сестеро огляделась в поисках спасательной лодки. Та подплыла очень близко к берегу, рядом с мостом, соединяющим Гастелугаче с материком. — Он привязал ее к одной из опор. Она тонет.
        Следующие несколько минут металлический голос напарника продолжал звучать в ушах Сестеро. Приказы следовали один за другим на бешеной скорости. Но они были излишни. Все и так знали, что делать. И делали это. Речь шла о спасении Сары Карретеро. Остальное было неважно.
        Исчезли рев волн в бухте, шум пропеллера, крики полицейских, пытающихся добраться до веревок, которыми была привязана пострадавшая… Для Сестеро мир сузился до лица жертвы — женщины с потерянным взглядом, которую то и дело с головой накрывали волны.
        Патрульный катер безуспешно пытался приблизиться к ней. Ему мешали скалы. Вертолет тоже не мог пролететь между каменными опорами. Сестеро попросила веревку. Она спустится сверху. Рядом с ней стоял Чема. Он неожиданно сорвал с себя галстук и закатал рукава рубашки. Зачем ему нож в зубах?
        Какой-то полицейский пытался помешать ему спрыгнуть. При таких волнах это безумие.
        Слишком поздно. Чема уже барахтался в безжалостной белой пене, не в силах обрести контроль. Море болтало его, как тряпичную куклу. Если никто ему не поможет, он утонет, как Сара Карретеро.
        Сестеро начала спуск. Несколько полицейских травили веревку, конец которой доходил почти до самого моря. Когда Сестеро спустилась ближе к жертве, вся надежда испарилась. Бискайский залив яростно обрушивался на мост, и голова женщины безвольно запрокидывалась при каждом натиске волн. В лучшем случае она без сознания, в худшем — прилив уже лишил ее жизни.
        — Быстрее! Мне нужно вниз, — приказала Сестеро тем, кто ее опускал.
        Едва договорив, она заметила, что Чеме удалось ухватиться за Сару. Его руки ловко перерезали веревки, опутывавшие жертву. Удивительно, как ему удалось найти на это силы: он кашлял и тяжело дышал.
        — Поднимай ее, скорее! — крикнул он, помогая Сестеро привязать Сару к веревке, свисавшей с моста.
        Голос Чемы звучал не громче шепота, и тут волна накрыла его с головой.
        — Чема! — крикнула Сестеро, а веревка уже тянула ее вверх. — Чема!
        Ответа не было — только рев моря, недовольного своим пробуждением в то ноябрьское утро.



        78

        Понедельник, 5 ноября 2018
        — Он верил, что ты его сестра.
        Ветер, поднимавшийся с моря до высот Сан-Педро-де-Ачарре, развевал волосы Хулии, и те беспорядочно падали на ее плечи. Несколько прядей закрыли лицо, обрамляя ее губы.
        — А это так?
        — Нет, конечно, нет, — сказала Сестеро. — Но Альваро Ордунья искренне верил в это, поэтому он пожертвовал собой в Гастелугаче. Он не смог убить тебя.
        Хулия стояла, отвернувшись. Ее взгляд был прикован к причудливым рисункам, которые создавали в устье море и песок с пляжа Лайда.
        — Он не хотел убивать свою сестру, но хотел убить мать, — сказала она.
        Над морем, в нескольких метрах от часовни, парил орел. Сестеро следила за тем, как он летит в тишине, готовый спикировать на жертву при первой возможности.
        — Потому что он ненавидит свою мать, — заметила она.
        — Но почему?
        Именно этот вопрос Сестеро раз за разом задавала задержанному.
        — У него было плохое детство, если верить документам, найденным криминалистами на его компьютере. Еще он хранил там сотни видео очень жестокого содержания — именно так, мы предполагаем, он развил тягу к театральности, — и какое-то время писал тексты, которые планировал разместить на «Фейсбуке» после того, как закончит свою работу. Он чувствовал себя важной персоной и хотел, чтобы весь мир узнал из первых рук, как он стал Убийцей с тюльпаном. Он писал, что его приемная мать страдала биполярным расстройством и винила его в своем бесплодии. Он вырос в атмосфере презрения, и рядом не было отца — большую часть года тот проводил в море. А узнав, что они не его родные родители…
        — Он обвинил в своей дерьмовой жизни ту, что оставила его в монастыре, — подхватила Хулия. Она вздохнула. — Но разве это повод для убийства?
        Сестеро помедлила с ответом. Поезд — такой же, как тот, что оборвал жизнь Наталии Эчано, — пересек пейзаж, раскинувшийся снизу: словно металлическая гусеница, которая пробиралась между болотами и небольшими населенными пунктами.
        — Человеческий разум — причудливая вещь. По словам Сильвии, детство Альваро Ордунья было наполнено тем, что психологи называют амбивалентной привязанностью. Он получал со стороны матери и любовь, и полное презрение. Такие отношения губительны для незрелого детского ума.
        Хулия со вздохом кивнула. Нелегко было примириться с тем, через что они прошли за последние несколько дней, и некоторые раны никогда не заживут полностью.
        — Как Сара?
        — Лучше. Думаю, она какое-то время будет держаться подальше от моря, и я ее не виню. Ее выпишут из больницы через пару дней, — сказала Сестеро.
        — Чема был бы счастлив. Ему удалось спасти ей жизнь.
        — Она спрашивала о нем сегодня. Хотела поблагодарить его.
        Пейзаж внезапно исказился: цвета смешались, все потемнело. Но это всего лишь слезы. Подняв ладонь, Сестеро вытерла их. Перед ней снова возник Урдайбай, но уже через несколько секунд грусть вернулась.
        — Он был очень смелым, — сказала Хулия. Слова звучали прерывисто, они были надломлены болью.
        Сестеро ничего не ответила. Это было выше ее сил. Даже с открытыми глазами она по-прежнему видела, как ее напарник разрезал веревки Сары Карретеро посреди бушующих волн. Больше его никто не видел, и как они не пытались его найти, пока врачи реанимировали пострадавшую, все было зря. Рауль позже обнаружил его тело на дне моря. Течение утянуло его к подножию статуи Девы Марии на дне бухты Гастелугаче.
        Ане прикусила губу. Готовность, с которой Чема бросился в бурное море, — это лучший урок человечности, который когда-либо преподал ей полицейский.
        Сколько времени они провели в молчании? Прилив немного отступил, всплыли золотые островки, которые когда-то были покрыты водой, поезд исчез, отбыв к какой-то дальней станции.
        — Он выиграл. Мы остановили его только тогда, когда он сам этого захотел, — сказала Хулия.
        Сестеро покачала головой.
        — Это не так. Твое появление в Ламиаране заставило его сдаться. Иначе он продолжал бы убивать до тех пор, пока не прикончил бы всех женщин, чьих детей забрали монахини.
        — Значит, хорошо, что я все-таки нарушила протокол.
        Сестеро грустно улыбнулась.
        — Разумеется, ты поступила неправильно, но ты помогла довести это дело до конца. И это ты навела нас на Гастелугаче. Если бы ты не сказала нам о Драконьем камне, Сара была бы мертва. Она обязана жизнью и тебе.
        Хулия наконец-то повернулась к ней. Она смотрела прямо, и ее глаза молили о честности.
        — Она моя мать?
        — Нет. К сожалению.
        Хулия поджала губы и кивнула, не скрывая разочарования.
        — Зачем они это делали? — спросила она, снова отвернувшись к морю.
        — Они считали себя выше добра и зла. Играли в бога. Им решать, кому быть матерью, а кому нет. А еще они зарабатывали на этом. Деньги и услуги, потому что они помогли многим влиятельным семьям, и те чувствовали себя в долгу перед ними всю оставшуюся жизнь.
        — Это ужасно.
        — Так и есть.
        — Скажи мне, что я не дочь монахини.
        Глаза Сестеро задержались на паруснике, который выплыл из-за острова Исаро. Ветер был слабым, и лодка медленно двигалась в тишине. Где же чайки, которые обычно будоражили округу пронзительными криками? Их не было. Наверное, улетели к открытому морю в поисках еды, которой вечно не хватает у побережья.
        — Нет, ты не ее дочь. — Она протянула Хулии документы. — Сестра Тереса — мать Альваро Ордунья, Убийцы с тюльпаном.
        Хулия никак не отреагировала на эту новость.
        — Ему так и не удалось убить ту, кого он искал, — констатировала она. В ее голосе не слышалось ни радости, ни печали. Она просто пыталась свыкнуться с этой мыслью. — А моя мать?
        Сестеро указала на другую строчку.
        — Твоя мать — пропавшая сестра Анабель Ларсабаль. Ваша ДНК совпадает.
        Хулия молча кивнула. Она неотрывно смотрела на волны, разбивающиеся о берег Мундаки. Отсюда они казались крошечными — всего лишь белые стружки в синем море, — а серферов, которые в это время десятками покоряют волны, и вовсе не было видно.
        — Бегонья Ларсабаль Вилья, — в конце концов прошептала она. В ее голосе теперь слышалась нотка грусти. — Она мертва?
        Сестеро не знала, что на это ответить. От нее столько лет не было никаких новостей — не лучшая примета. Но ее спутница, конечно, хотела услышать совсем другое.
        — Уверена, что нет. Она где-то далеко. Как бы поступила ты, если бы тебя заперли в монастыре и отобрали ребенка? Отправилась бы на другой конец света, подальше отсюда, и начала бы новую жизнь.
        Хулия снова кивнула.
        — Однажды я найду ее, — сказала она.
        — Я не сомневаюсь, что у тебя получится.
        Орел устроился на голых ветвях близлежащего дерева и смотрел на окружающий пейзаж с видом туриста.
        — А что теперь? — спросила Хулия. Ее глаза блестели, но она не плакала.
        — Живем дальше. Надеюсь, нам больше не придется собираться. Не будет больше преступлений, для расследования которых потребуется участие особого подразделения.
        — Надеюсь, — откликнулась Хулия. Она сказала это с твердостью, хотя они обе слишком хорошо понимали, что это желание вряд ли осуществится.



        79

        Декабрь 2018
        Не то чтобы в старой скотобойне в Дуранго яблоку было негде упасть, но людей было прилично. И это не простое место. В его окрестностях находилась гора Анбото, где, по преданию, расположена обитель Мари, великой богини баскской мифологии. Место для первого из двух концертов группы «Ламии», которые устраивала Олайя, было выбрано идеально. Это не бар чьего-то родственника и не домашний концерт во время ужина с друзьями. Нет, на этот раз все было серьезно, и все прошло отлично. Они исполняли на бис уже вторую песню, и зрители требовали продолжения.
        — Она заставляет меня слушать это в машине каждый день, — пожаловался Айтор, когда они начали играть Over the edge.
        — Это одна из любимых песен Ане. В ней поется о домашнем насилии. Жаль, что она на английском, и не все понимают текст, — пояснил Мадрасо, перекрикивая ударные. — Однажды она взяла меня с собой на выступление «Белако» в BBK Live. В конце концов они тебе понравятся.
        — Жаль, что не всех так сильно волнует эта тема, как Сестеро, — вставила Лейре Алтуна. Девушка Айтора не могла пропустить концерт подруги.
        Хулия кивнула с серьезным видом. Редкая неделя обходится без вызовов по делу о бытовом насилии.
        — Я не знал, что они так хорошо играют, — заметил Рауль.
        Они были настолько увлечены разговорами, что не заметили, как песня закончилась, а Сестеро исчезла со сцены.
        — Вы правда пришли посмотреть на мое выступление? — спросила она, подойдя к ним. Она выглядела счастливой, взмокшей от пота, но сияющей.
        — Ничего подобного… Соседи вызвали нас, чтобы мы выяснили источник этого шума, — поддразнила ее Хулия, по-дружески подтолкнув ее.
        — А я просто ехал в Мундаку. Хулия обещала показать мне завтра свои любимые места для серфинга, — пошутил Мадрасо, подмигивая полицейской из Урдайбая.
        Взяв в руки барабанную палочку Сестеро, Лейре Алтуна слегка ударила по пивной бутылке.
        — Если ты будешь так сильно бить по тарелкам, то разбудишь саму Мари. На твоем месте я была бы осторожнее…
        Сестеро рассмеялась.
        — Ты видела, что теперь она всегда со мной вместе с Сугааром?
        — Ух ты, как круто, — восхитилась Лейре, проведя пальцем по ее шее.
        — Скажи это ему, — Сестеро положила руку на плечо Раулю. — Он и тебе сделает. Хочешь?
        Лейре пожала плечами.
        — Почему бы и нет?
        — Я уже говорил, что она снова пишет? — спросил Айтор у Сестеро.
        — Правда? Это заслуживает тоста, — сказала Сестеро, чокаясь пивом с Лейре. — Детектив или любовный роман?
        — Нуарный триллер, — ответила писательница.
        Сестеро с гордостью кивнула.
        — Если бы ты была полицейской… Запиши ее в наше особое подразделение, — пошутила она, обращаясь к Мадрасо.
        — Я бы не отказался, — подхватил тот. — Она была бы нашим лучшим консультантом.
        Со сцены послышались аккорды. Олайя и Нагоре звали ее обратно.
        — За Чему, — сказала Хулия, поднимая бокал. Ни дня не проходит, чтобы она не вспоминала о нем. Жаль, что медаль, которой его наградило Министерство внутренних дел, не вернет его к жизни.
        Остальные повторили ее жест. На их лицах отразилась печаль.
        — Он был хорошим полицейским. Без него наше особое подразделение осиротело, — сказала Сестеро.
        Мадрасо кивнул.
        — Я думал об этом, — признался он. Его взгляд упал на Рауля. На мгновение все подумали, что он объявит, что Рауль присоединяется к их группе, но он промолчал. Сейчас не время.
        Призывы других участниц группы стали более настойчивыми. Мелодия требовала партии ударных.
        — Иду! — крикнула Сестеро, возвращаясь на сцену. Однако перед тем, как подняться по лестнице, она остановилась и обратилась к Хулии.
        — Посвящается тебе, моей лучшей напарнице со времен академии.
        Обменявшись парой слов с группой, Сестеро села за барабаны и начала отбивать ногой ритм. Руки запорхали над тарелками. Совсем скоро аккорды электро- и бас-гитары наполнят старую скотобойню. В ожидании зрители хранили молчание, неярко светили прожекторы. Самый насыщенный, желтый, был направлен на Сестеро, другие, более нежные, высвечивали лица Олайи и Нагоре. Хулия узнала мелодию с первых нот. «Слова для Хулии», песня, которую Сестеро показала ей несколько недель назад. Строки отзывались в ее душе, словно Гойтисоло думал о ней, когда сочинял это стихотворение[37 - Хосе Агустиин Гойтисоло — испанский поэт, представитель поколения 50-х. Песня Пако Ибаньеса «Слова для Хулии» основана на его одноименном стихотворении.] — в тот самый год, когда родилась Хулия.
  Жизнь прекрасна, вот увидишь,
  Несмотря на все печали,
  У тебя будут друзья…

        Хулия улыбнулась решительной женщине, которая уверенно играла на барабанах. Для нее Сестеро тоже лучшая из тех, с кем ей доводилось работать.
        Она знала, что скоро они встретятся снова. Однажды Отдел по расследованию особых преступлений начнет новое дело.
        И случится это гораздо раньше, чем им обеим хотелось бы.


notes


        Примечания




        1

        Доброе утро (баск.).



        2

        Карлос Аргиньяно — популярный испанский ведущий кулинарной программы.



        3

        Поздравляю, мама (баск.).



        4

        Праздник Сан-Хуан, ночь святого Иоанна Крестителя, отмечается в Испании с 23 на 24 июня. В эту ночь традиционно зажигают костры и запускают фейерверки.



        5

        В апреле 2018 года в порту Альхесирас (провинция Андалусия) перехватили крупнейшую в истории страны партию кокаина — почти 9 тонн.



        6

        «Кокаиновый берег» (также «Мука») — испанский криминальный телесериал 2018 года.



        7

        Орухо — крепкий алкогольный напиток родом из северо-западных провинций Испании. Представляет собой продукт перегонки сброженных остатков винограда после их отжимки в процессе изготовления вина.



        8

        «Атлетик» — футбольный клуб из Бильбао, который выступает в испанской Премьер-лиге (Ла Лига).



        9

        Мануэль Фрага (1922–2012) — известный испанский политик с неоднозначной репутацией: будучи одним из влиятельных сторонников Франко, после крушения диктаторского режима занимал различные посты в демократической Испании. В 1990–2005 годах был председателем автономного правительства Галисии.



        10

        В Испании есть две общенациональные структуры, занимающиеся охраной порядка, — Национальная полиция и Гражданская гвардия. В крупных городах, как правило, расследования проводит первая, а в остальных частях страны — вторая. При этом в автономных областях, в частности, Стране Басков, действует своя независимая полиция (у басков — Эрцайнца). Все упомянутые персонажи являются сотрудниками Эрцайнца.



        11

        Баскская музыкальная группа жанра пост-панк.



        12

        Северное побережье Галисии.



        13

        Росалия де Кастро — поэтесса XIX века, входит в триаду великих поэтов галисийского возрождения.



        14

        Добрый день (галисийский диалект).



        15

        Лурд — город на юге Франции, один из главных центров паломничества в Европе.



        16

        Путь святого Иакова — популярный маршрут паломничества, который проходит через северную Испанию и заканчивается в городе Сантьяго-де-Компостела. Считается, что там хранятся мощи апостола Иакова (Сантьяго). Длина маршрута через Пиренеи составляет около 800 км, и дорога занимает в среднем месяц.



        17

        В баскской мифологии ламии — сверхъестественные существа, предстающие в образе красивых женщин. Вместо ног у них могут быть козлиные копыта, утиные лапы или рыбий хвост.



        18

        Эпизоды популярного сериала «Игра престолов», действие которых происходит на вымышленном острове Драконий Камень, снимались на Гастелугаче.



        19

        Речь идет о резонансном для Испании деле Ла-Манада («стая»). В 2016 году пятеро мужчин изнасиловали 18-летнюю девушку в Памплоне. Сравнительно мягкое решение суда (девять лет лишения свободы) вызвало масштабные акции протеста по всей стране.



        20

        В июне 2018 года 12 подростков из футбольной команды во главе с тренером оказались заперты в пещере в результате наводнения. Они провели в заточении больше двух недель. Спасательная операция широко освещалась в СМИ.



        21

        Кальмар (баск.).



        22

        Рыбаки (баск.).



        23

        Спасибо (баск.).



        24

        Традиционное соревнование в Стране Басков. Цель участников — оторвать валун от земли и положить его на плечи. Вес камней в среднем варьируется от 100 до 125 кг.



        25

        Другое традиционное соревнование, суть которого заключается в том, что волы тащат каменные глыбы на скорость.



        26

        Хулио Вилльяр — первый испанец, в одиночку совершивший кругосветное путешествие (1968–1972).



        27

        Раз-два, раз-два. Гребите, гребите (баск.).



        28

        Имеется в виду песня Пако Ибаньеса «Слова для Хулии» (Palabras para Julia).



        29

        Пако Лобатон — ведущий телепрограммы «Кто знает, где…» на испанском телевидении, аналога российской передачи «Жди меня».



        30

        Добрый вечер (баск.).



        31

        Если бы я отрезал ей крылья, она была бы моей, не улетела бы прочь (баск.). Строки первого куплета из песни баскского певца Микеля Лабоа «Птица».



        32

        И больше не будет птицы. А я… (баск.)



        33

        А я любил эту птицу (баск.)



        34

        Большинство кладбищ в Испании представляют собой ниши в несколько этажей, которые арендуют на определенный срок. По истечении срока аренды контракт либо продлевается, либо тело сжигают и хоронят в общей могиле.



        35

        Прощай (баск.).



        36

        Дейнерис Таргариен — одна из центральных персонажей цикла фэнтези-романов «Песнь льда и огня» и сериала «Игра престолов», снятого на их основе.



        37

        Хосе Агустиин Гойтисоло — испанский поэт, представитель поколения 50-х. Песня Пако Ибаньеса «Слова для Хулии» основана на его одноименном стихотворении.