Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Гурский Лев : " Пробуждение Дениса Анатольевича " - читать онлайн

Сохранить .
Пробуждение Дениса Анатольевича Лев Аркадьевич Гурский
        Действие новой книги Льва Гурского происходит в недалеком будущем. Главный герой, Денис Анатольевич Кораблев, во время банкета по поводу его вступления в ответственную должность на радостях выпил лишнего - и потом никак не мог остановиться в течение нескольких месяцев. Но в один прекрасный день он все же протрезвел. Теперь у него жутко болит голова и очень, очень скверное настроение… Трепещи, страна! Ведь Денис Кораблев - ни много ни мало сам новый президент Российской Федерации.
        Русско-американский писатель Лев Гурский известен как автор романов «Спасти президента», «Траектория копья», «Есть, господин президент!» и др. Французская газета «Фигаро» назвала писателя «мэтром кремлевского триллера». По книге «Перемена мест» был снят популярный телесериал «Д.Д.Д. Досье детектива Дубровского».
        Лев
        ГУРСКИЙ
        ПРОБУЖДЕНИЕ
        ДЕНИСА АНАТОЛЬЕВИЧА
        
        Автор считает своим долгом официально предупредить: события, описанные здесь, от начала до конца вымышлены.
        Всю полноту ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи проникновения вымысла в реальность несут читатели этой книги.
        ПОХМЕЛЬНЫЙ СИНДРОМ (ПОСТИНТОКСИКАЦИЯ) - явление, вызванное интоксикацией вследствие разложения алкоголя и влияния его метаболитов на организм. В частности, ацетальдегид вызывает пульсирующую головную боль, тошноту, неприятный вкус во рту чувство тревоги, раздражительность, в отдельных случаях - гиперактивность и немотивированную агрессию. Большая Медицинская Энциклопедия, том 3.
        …Что мы всегда ценили в Дениске в студенческие годы, так это умение пить: редко, но метко. Причем он мог уходить в запой хоть на неделю, хоть на месяц, но, если не знать, что он бухой вдрабадан, никто в жизни не догадается. Внешне как стеклышко, на вид абсолютно трезв, весел, общителен, деловит, ходит на лекции, но все делает, как говорится, на автомате. Зато уж в день, когда он выйдет из запоя - атас, сливай воду! Зверь. Мы все старались в тот день не попадаться ему на глаза. Кто не спрятался, Дениска не виноват… Коммент пользователяkolyanв блогеkorablevна сайтеOdnokursniki.com. Запись сделана в 08 часов 12 минут, удалена системным администратором в 08 часов 15 минут
        - И куда, если не секрет, вы отправляетесь с первым официальным визитом сразу после избрания? В Рим? В Кишинев?
        - Вот и не угадали: в Москву. У наших стран, как известно, - многовековая история добрососедского сотрудничества. Сегодня нам есть чему поучиться у России, но и России будет небесполезен кое-какой наш местный опыт… Господин Кораблев - умный, грамотный, очень отзывчивый руководитель. Убежден, мы с ним прекрасно поладим. Кстати, в отличие от моего уважаемого предшественника, я неплохо говорю по-русски. Из интервью нового президента Румынии Траяна Хлебореску ежедневной газете «Evenimentul Zilei» («Событие дня»)
        Часть первая
        ХМУРОЕ УТРО
        06.30 -07.30
        Подъем. Завтрак. Просмотр свежей прессы
        Снизу, сверху, справа, слева от меня - везде была темная, плотная, невероятно холодная вода, и когда я уже потерял всякую надежду на спасение, где-то далеко-далеко над моей головой среди уже привычной и даже не злой, а просто равнодушной темноты вдруг образовалась крохотная светлая прогалина. Сперва это было лишь маковое зернышко света, но вскоре оно разрослось до размеров тарелки, потом - спасательного круга. Вот же он, выход, дошло до меня, наконец-то, спасен, ура! Теперь, если повезет, я смогу пробиться на поверхность. Главное - вынырнуть, пока в легких еще осталась пара глотков воздуха… Только бы успеть!
        Задыхаясь, я что есть мочи рванулся вверх, к световому кругу, раздвигая локтями, плечами, затылком неподатливые ледяные пласты воды. На поверхности тем временем происходило странное. Я отчаянно боролся с водой и протискивал свое тело наверх, а мне навстречу сверху вниз опускался, заполняя уши, равномерный тяжелый шум: прямо над головой грузно и ритмично ударялся о воду то ли якорь, то ли буй, то ли огромное чугунное стенобитное ядро (хотя откуда здесь, к дьяволу, стенобитное ядро?). Шум в ушах делался все сильнее и за миг до моего всплытия стал вообще нестерпимым. «Эй, вы там, наверху! - испуганно заорал-забулькал я, выныривая из адских глубин на свет Божий. - Поосторожнее! Я ведь уже здесь! Я с вами! Вы там что все, с ума посходи…»
        Ядро с хрустом ударило меня прямо по голове. Я умер мгновенно.
        Прошла вечность, прежде чем я сумел воскреснуть и приоткрыть глаза. Воды вокруг меня не было - ни холодной, ни горячей. Подушечки пальцев ощутили гладкую ткань: кажется, это была шелковая простыня. Значит, лежал я на кровати. Уже кое-что.
        С потолка на меня косился хищным полупрофилем нарисованный мужик в бородке и в высоком стальном шлеме, похожем на половинку яйца с растущей из него антенной. Двумя руками он опирался на здоровенный меч, словно хотел проковырять им в земле дырку.
        После мучительного напряжения мозговых клеток я опознал в потолочном мужике князя из школьного учебника истории. Князя… князя… как там его?.. Игорь? Андрей?.. Князь Тьмы? Тьфу, зараза! Ну как же его? Ему еще вроде присудили победу в конкурсе на звание… чего? кого? Вот этого уже не помню совсем. От самой церемонии оглашения результатов конкурса вообще мало что осталось: духота, блицы, телекамеры, попы в белых клобуках, спортсмены в синих футболках, нарумяненные девки в этих… в кокошниках… Ощущение дурацкой детской игры, в которую почему-то должны играть взрослые государственные люди, и я в том числе… А фамилия у князя, кстати, была на «ский». Да, точно, «ский». Пожарский? Домбровский? Дубровский? Нет, покороче, всего в два слога. Ржевский? Курбский? Крупский?..
        В погоне за неуловимым князем я попытался получше вглядеться в картину надо мной - и совершил роковую ошибку. Разбудил лихо.
        Чугунное стенобитное ядро, оказывается, никуда не думало исчезать. Оно только лишь хитро уменьшилось до размеров сливы, невероятным образом закатилось мне в голову и теперь через равные промежутки времени с упорством сумасшедшего дятла долбило в стенку моего черепа - не снаружи, а изнутри.
        О-о-о, бедный Йорик! Едва я напряг зрение, чугунная слива резко сократила амплитуду и прибавила силы удара. Прежде было: стук - долгая пауза - стук. А теперь сделалось: стук! стук! стук!..
        Я поспешно прикрыл глаза, чтобы в темноте дурак-дятел с ядром на кончике клюва потерял меня из виду. Ладно, смотреть мне, в принципе, необязательно. Обойдусь другими органами чувств. Доверюсь не зрению, а мышечной памяти, автоматизму уже сотни раз однообразно повторяемых движений. Моторика не подведет.
        Вслепую я переместился на край кровати, медленно сполз на пол и на ощупь двинулся на четвереньках, пока плечом не задел за какую-то твердую поверхность. Стул. Рядом стол. Я на месте.
        В каждой части тела есть нервные клетки, то есть какая-никакая, но память. Много она не вместит, но мне многого и не надо. Пусть сейчас правая рука вспомнит, где ей надо пошарить по крышке стола… уже, нашла, так… А левая рука автоматически проведет по столу с другой стороны… ну точно, вот она, родимая, ждет, пусть пока немного обождет, еще не пора… Сейчас одна рука придержит бутылку за талию, другая - скрутит с нее крышечку… Затем - вот теперь уже пора, захват, йессс! - поднесет к горлышку край рюмки… Легкий дзынннь, правильно, плеснулась родимая, полилась. Кажется, полилась слегка через край, пальцам мокро, но это неважно. Сосуд скорби наполнен, прочее - детали.
        Теперь пускай мое правое плечо вспомнит, на какую высоту ему приподняться, мой подбородок - как ему удобнее задраться вверх, мои губы - как им ловчее захватить край, мое горло - как пропустить первые три глотка без проблем, мой пищевод…
        А, ч-ч-ч-черт! Дурак-пищевод, как выяснилось, начисто потерял память, словно красотки из мексиканских сериалов, и потребовал вернуть выпитое обратно - быстро, резко, без объяснений, да еще за компанию со вчерашним ужином. И обедом, кажется, тоже…
        Следующую вечность я провел в обнимку с гладким фаянсовым другом, время от времени приподнимая голову, чтобы прижать макушкой встроенную в стену круглую пластину и включить местную ниагару. По этой щелкающей металлической кругляшке я догадался, что нахожусь, скорее всего, в резиденции «Горки-9», а не в Кремле: там бачки не замурованы в стены, ремонт еще впереди. Или наоборот: в Кремле уже внедрили евросортиры, а в Горках еще нет? Не помню. Мир плывет и кружится на карусели вокруг своей оси.
        Когда предатель-пищевод, наконец, утихомирился, я в последний раз запустил водопад. Затем отпал от фаянса, развернулся на четвереньках и доверил себя автопилоту коленок: авось они сами приведут меня к окну. Коленки не подвели. И полвечности не прошло, как мое многострадальное темячко произвело легкий металлический шелест над головой. Я зацепился башкой за жалюзи, ага. Значит, где-то здесь должен быть и подоконник. Нужно лишь за него ухватиться… опереться… перенести центр тяжести…
        Ох! Встали кое-как. Теперь осторожно (ос-то-рож-но!) приотворим глаз (пока один). Опираясь правой рукой на подоконник, двумя пальцами левой раздвинем жалюзи и глянем наружу. Если в пределах видимости - пафосные сине-зеленые елки, я в Кремле. Если сквозь щель видны обычные корабельные сосны, то я на Рублевке.
        Та-а-ак. С унитазом я не промахнулся: в окне - сосны. Стало быть, я - в президентской резиденции «Горки-9». Чугунная слива продолжала перекатываться в куполе головы, однако я был рад, что добился хоть какой-нибудь ясности. Первая моя победа за сегодня.
        В комнате между тем произошли перемены. Пока я в сортире запускал-перезапускал маленький водопад, крышка комнатного стола оказалась кем-то протерта, а на поверхности добавилось еще несколько предметов. Початую бутылку «Кремлевского стандарта» и рюмку кто-то сдвинул ближе к краю; в центре стола я нашел расписной жостовский поднос. Кофе дымился в чашке, румянились бока круассанов в корзиночке, рядом лежала пачка газет.
        От одного взгляда на водку и еду к горлу снова подступила вязкая тошнота, но уж горячий кофе, решил я, мне придется влить в себя по-любому.
        Без него я полный труп. Если сука-пищевод опять заартачится, деваться некуда: буду принимать кофе внутривенно…
        По-е-ха-ли! Один глоток пошел, другой глоток пошел, третий виток пошел. Чувствуя себя почти Гагариным, я прислушался к организму: не пойдет ли внутри меня волна вспять? Нет, на кофе реакция как будто положительная. Полет нормальный, все штатно, вулкан внизу не проснулся. Чугунный клювик не перестал терзать мое бедное темя изнутри, но веревочка между глазами и тошнотой уже не натягивалась так, как раньше. Газеты перелистать я могу. Какие у нас тут имеются? Угу. «КоммерсантЪ», «Российская», «Известия», «Новая»… А это еще что? Неужто «Московские новости»? Хм, надо же, они опять выходят! Где-то надыбали капусты. Рисковые ребята.
        Первые полосы «Коммерсанта» и «Известий» показались мне откровенно скучными. Ни убийств, ни терактов, ни крупных аварий. Штиль, как при совке. Ввод новой очереди Прибайкальской ГРЭС. Спуск на воду танкера «Петр Великий»… тезка крейсера, что ли? Рядом на полосе - репортаж с открытия фабрики мягкой игрушки на месте бывшего Вольского Военного Училища Тыла. Тыловикам теперь, значит, кошечек и собачек из поролона штамповать, так-так…
        В «Российской» на первой странице пресс-служба ФСБ печатала официальное опровержение: задержанный на космодроме Плесецк диверсант «Аль-Каиды» оказался не диверсантом, а обкурившимся в дымину голландским туристом. «…а он искал Луна-парк… а калитка в ограде режимного объекта случайно была открыта… а он думал, что ракеты - это аттракцион… а сотрудники действовали по инструкции…» Ну и ну! Развели соплей немеренно. Всего-то дали приезжему укурку по морде при задержании, но уж слов-то, слов! Будто коронованную особу запихнули в «обезьянник». Пусть лучше скажет спасибо, что его случайно не отправили на Луну…
        Аккуратно, чтобы лишний раз не дразнить чугунную дуру в башке, я отхлебнул еще кофе и продолжил знакомство с первыми полосами.
        В «Новой газете» глава Государственного Пенсионного Фонда - смутно знакомый очкастый задрот с армянским носом-загогулиной - хвастался, сколько денег ему удалось отжать у ЦБ для своих бабок и дедок. Энтузиазма полные штаны, как будто это его собственные бабки. В «Московских новостях» - интервью с Управделами Кремля Сан Санычем Сдобным. Стало быть, главный кремлевский завхоз все на прежнем месте. Ну-ка, глянем, это интересно… Ух ты, как разговорился. «Слухи о недостаче в коллекции кремлевского столового серебра - вредная брехня. Вы еще скажите, что Сдобный сам ворует вилки… Мы взяли на себя повышенные обязательства… в целях борьбы с мировым финансовым кризисом… в обеспечение плановой экономии госсредств… для выполнения ремонтных работ в московском Кремле… расторгли договора с турками и итальянцами и наняли лучшие бригады из Республики Молдова…» Чугунная слива чувствительно тюкнула в макушку изнутри. Сан Саныч, скупердяй ты хренов, злобно подумал я. На Кремле он, видите ли, намылился сэкономить. Ты бы, гад, на собственной жене лучше сэкономил. И с каких это пор у нас кризиса боятся больше, чем
президента?..
        Тут я вздрогнул от жуткой мысли, едва не поперхнувшись последним глотком кофе: минуточку, а почему это на первых полосах всех газет нет меня? Или президент вам больше не ньюсмейкер, или… Что, если случился переворот и меня отстранили от власти? И по-тихому изолировали в «Горках-9»? Как Сталин Ленина в «Горках-1»?
        Я поспешно разворошил прессу, и от сердца у меня отлегло: слава Богу, пока все в порядке: я, Денис Анатольевич Кораблев, - по-прежнему руководитель великой державы. Просто мои фотографии оказались не на первых газетных страницах, а чуть подальше - на вторых и третьих. Зато уж там их было много.
        Для начала я проглядел газетные заметки о моих ближайших планах. Журналюг хлебом не корми, дай им только проявить свою осведомленность. Протокольный отдел и пресс-служба кидают им кость, а уж акробаты пера сами варят из нее обед из трех блюд.
        Итак, что у нас на сегодня? Прием нового президента Румынии, здесь же его биография, фото… хотел бы я в шестьдесят пять так выглядеть, как этот Хлебореску… смешная фамилия… Далее встреча с лауреатом Госпремии кинорежиссером Микой Оболенцевым по его просьбе… этому-то я зачем понадобился? А перед румыном и киношником у меня намечен визит в ГК «Новые биотехнологии»… Био-чего-чего? Не въехал. Какие технологии? Ладно, это потом, будущее обождет, заглянем-ка лучше в президентское прошлое…
        Моим босым пяткам на полу стало прохладно. Здесь, чувствую, тоже экономят - на электроподогреве. Поскольку шлепанцев и носков поблизости не было, я сел на кровати, сложив ноги по-турецки.
        На третьих газетных полосах рассказывалось, чем президент России занимался вчера-позавчера. Па-а-адробнейший отчет. Если верить фотографиям и подписи под ней, весь позавчерашний день я провел в компании двух милых людей. Просто приятного и приятнейшего во всех отношениях. У одного вся физиономия была в мелких шрамах, словно у пахана с дюжиной ходок на зону, да и костюм на нем висел, как тюремная роба. Это, стало быть, мой коллега: президент незалэжной Украины Олесь Тищенко. А вон тот, в пиджаке с люрексом и с ухмылкой дешевого курортного ловеласа, - другой коллега: грузинский национальный лидер Гиви Автандилович Суликошвили. Мы трое взялись за руки и улыбаемся прямо в камеру. На переднем плане, чуть-чуть не в фокусе - банкетные столы уже накрыты. Подпись «Киевский саммит. СНГ возрождается?»
        Проклятье. Ни-че-го-шень-ки не помню! Хотя стоп, вру: вон тот, на фотографии, бокал мартини с плавающей оливкой определенно припоминаю. Оливку я съел, косточку выкинул за окно. Еще подумал про себя: вот вырастет потом олива, дерево дружбы. Как правильно сказать - олива или олифа? Мне кажется, ни так, ни эдак. Ладно.
        Мой вчерашний день был тоже запечатлен на целой серии фото. Я оттягивался уже в другой компании - на сей раз каких-то сильно потертых пиджаков и траченных молью седых шевелюр. Похоже, я выступал на конференции у этих мухоморов. А тема ее - батюшки! - офигенная: «Права человека в условиях рецессии». Тут же по соседству тезисы президентского доклада. Заголовок еще тот: «Во главу угла - общечеловеческие ценности». Наверное, я им мощно задвинул, раз хлопают… надо же мне было так нагрузиться! А ведь на фотографиях не видно банкетных столов. И фуршетных тоже. Бедные, но честные. Выходит, демократично разлили водяры по пластиковым стаканчикам, занюхали бумажной скатертью со вкусом селедки… И хоть бы одна знакомая морда!
        Стоп-стоп, а вон того, который на снимке в самом низу, я знаю. Это, правда, уже не мухоморская конференция. Это уже отдельно взятый эксперт по мою душу - глядя типа из Лондона. Тауэр и Темза позади, на их фоне блестящий череп, ротик куриной гузкой и щечки о-о-о-чень разочарованные. Господин Береза. Враг номер 1 трех президентов России, считая и меня. Даже амнезия на эту кислую рожу не распространяется - предпочитает с ним не связываться. «В интервью нашему специальному… бла-бла-бла… эмигрант-миллиардер Вадим Березин заявил: пока его опасения, что президент Кораблев поведет страну имперским курсом, не оправдались, но пусть Запад не обольщается его либеральной…»
        Едва я дочитал до слова «либеральный», как меня стремительно затошнило. Две секунды спустя еле выпитый кофе был унесен бурной сортирной ниагарой. Я чего теперь - либерал? А-хре-неть!
        Обнимая края фаянсового зева - уже который раз за это утро, - я пытался собрать разбегающиеся мысли. Значит, так. Сегодня, судя по газетам, понедельник, 3 мая. Хотя с таким же успехом сегодня могло быть 13 или даже 30 мая: пресса могла оказаться недельной или месячной давности. Вдруг я встречался уже и с румыном, и с Биотехнологиями? Сосны - твари вечнозеленые. Если территорию хорошо убирать (а ее тут очень хорошо убирают), май за окном ничем не отличается от сентября. Или даже декабря.
        Я крепко зажмурился и попытался вернуть себя в прошлое.
        Сама инаугурация вспомнилась легко, но фрагментарно: ее как будто выхватывали из памяти яркие сполохи лампы-стробоскопа. Вспышка - я иду через площадь, вокруг куча народа, гвардейцы в киверах, смокинги, нацеленные на меня дула телекамер… Вспышка - моя рука на красно-золотой папке с гербом… Вспышка - на длинных белых столах осетрина по-монастырски, куропатки в сметанном соусе… Вспышка - много-много водки… коньяка… шампанского… снова водки… Затем надолго темнота, мерцание, какие-то пятна, фейерверки, всплывающие со дна синие рожи… галстуки… еще рожи… пиджаки… шляпы… фуражки…
        При желании я мог выхватить что-то еще из тьмы беспамятства, но всякий раз, как я пытался напрягать мозги, чугунный снарядик в моей голове начинал биться, как ненормальный. Эдак башка моя лопнет скорее, чем я сведу мозги в кучку. Ладно. Обождем. Не к спеху. Если нельзя добыть информацию изнутри, получим ее извне. Самым что ни на есть простым, примитивным способом.
        На своих двоих я вернулся из сортира, нашел над столом большую сиреневую кнопку (мышечная память опять помогла) и ткнул ее средним пальцем. Из-за двери послышался топот, и в комнату ворвался высоченный бугай, с головы до ног перетянутый золотыми аксельбантами. Эдакий сказочный русский богатырь в экспортном исполнении: косая сажень, льняные кудри, улыбка в полсотни зубов. Ну просто вылитый киноактер… этот, как его там?.. он еще верхом на танке по пересеченной, трах-бах, ура-ура… Как зовут обоих - естественно, не помню. Ни артиста, ни холуя.
        - Вова? - наобум спросил я у богатыря.
        - Никак нет, господин президент! Василий! - во всю глотку отрапортовал кудрявый дебил, щелкая каблуками.
        От этой пронзительности чугунный шарик в башке просто обезумел.
        - Да мне по хрену, как тебя… - простонал я, хватаясь за голову. - Ты, Вова, ответь мне на три вопроса… только не ори так больше никогда, первый и последний раз прошу… Во-первых: какой сейчас месяц? Во-вторых: кто у меня премьер-министр? И, в-третьих: где, черт тебя побери, мои носки?..
        Ангелы шепчут мне: «Проснись!» - за мгновение до того, как бригадир орет у меня над ухом: «Чурки, подъем!»
        Повинуясь руководящему ору, мы все четверо начинаем дружно ворочаться на своих раскладушках. Мол, уже встаем, встаем.
        Бригадир Иван Ильич Волобуев - наш царь и бог. По крайней мере, он себя таковым считает, и надо быть идиотом, чтобы пускаться с ним в пререкания. О чем базар? Чурки так чурки, ты только печку нами не топи, а так мы на все согласные, гражданин начальник.
        До нас Волобуев лет пять проработал с таджиками и вынес из этого опыта твердую уверенность, что всякий гастарбайтер есть существо сельское, темное, хитрое, патологически ленивое и способное кое-как выполнить три-четыре нехитрые операции: замесить бетон, залить опалубку, сложить кирпичную стенку, зашпаклевать стыки…
        Мы четверо - немножко другие. Я неплохо кладу паркет, вытягиваю плинтуса и выравниваю потолки, но вообще-то у меня высшее военное образование, двадцатилетняя выслуга и звание майора. Наш ветеран Думитру Йорга, он же дядя Дима-штукатур, - к слову, штукатур первоклассный, - бывший профессор кафедры общего языкознания филфака Кишиневского университета. Электрик Лучиан Сокиркэ, золотые руки, работал главным инженером на Дубоссарском приборомеханическом. А у Мирчи Слуту, нашего чудо-сантехника, был когда-то в Рыбнице неплохой бизнес, от которого, как он сам рассказывает, теперь остались сундучок, полный международных сертификатов, и первый зарегистрированный в Республике Молдова Porsche 1993 года выпуска, ныне практически металлолом.
        - Шевелись, шевелись, нерусские! - кричит бригадир. Он ходит вдоль наших раскладушек и для острастки пинает ногами тумбочки. С дяди-диминой шумно валится на пол увесистый том, обернутый в «СПИД-инфо» голыми сиськами наружу.
        Если бы Иван Ильич поднял книгу и случайно развернул газету, он бы, к своему удивлению, обнаружил мелвилловского «Моби Дика» на языке оригинала, оксфордское издание. Кроме английского и русского, бывший профессор Йорга знает еще пять языков, включая древнегреческий, латынь и санскрит.
        Сердить нашего бригадира не рекомендуется. Пока мы для него существа низшего порядка, он бывает к нам почти добр, почти снисходителен, как большой белый сагиб к трогательно-грязным дикарям. Если вдруг станет известно, что сантехник три года изучал экономику в Сорбонне, а у электрика - восемь авторских свидетельств, Волобуев закомплексует. И из принципа срежет расценки всей бригаде, чтоб не умничали и знали свой шесток.
        - Эй, начальник, а как насчет аванса? - Мирча уже заправил свою постель и стоит возле нее по стойке «смирно». - Мы хоть курочку бы зажарили, а? Третий день на хлебе и пельменях…
        Бригадир расцветает: именно такого нытья он от нас и ждал! Ну о чем еще мы могут думать такие засранцы, кроме как о жратве?
        - Вот тебе аванс! Видал? - Он неторопливо складывает кукиш и смачно показывает его, сперва Мирче, потом и всей бригаде по очереди. - Все видали? Вам, чурки, Россия оказала высокое доверие, когда позвала вас ремонтировать святыню нашу, поняли? Государственный, блин, символ! Некоторые нарочно деньги копят, чтобы на Кремль взглянуть одним глазком, в очередь записываются, ночей не спят, а вас туда возят каждый день! И за дорогу денег не берут… Короче, так! - Иван Ильич воздевает палец. В этот момент он себе, наверное, очень нравится. - Никаких авансов. Оплата после сдачи объекта. Кто не согласен, может проваливать домой, к своей мамалыге. Если сумеет уехать, хе-хе. Документики ваши, с регистрацией, я ведь могу и того… потерять.
        Ни бывший профессор, ни бывший инженер, ни бывший бизнесмен не верят, что бригадир всерьез исполнит это намерение, но все равно машинально съеживаются: гастарбайтер в Москве без документов и регистрации - меньше, чем букашка. Вообще нуль. Полгода колонии за нарушение паспортного режима плюс высылка.
        - А ты, Унгуряну, самый смелый, что ли? - Бригадир в упор смотрит на меня. Его палец, как пистолет, нацелен в мою сторону.
        Один из двух невидимых ангелов над моей головой хихикает в свою ангельскую ладошку. Чтобы не разочаровать бригадира, я поспешно втягиваю голову в плечи и стараюсь как можно натуральнее изобразить испуг. Хотя лично мне его угрозы - тьфу, плюнуть да растереть.
        Потому что фамилия моя - не Унгуряну.
        И нежно-голубой молдавский паспорт на эту фамилию, тщательно запертый в подсобке дурака Волобуева, - вовсе не мой паспорт.
        07.30 -08.00
        Отбытие из резиденции «Горки-9»
        Работа с документами
        И какого хрена, спрашивается, Павлика понесло в Дарфур? Именно теперь, когда он мне нужен позарез, премьер-министр России Пэ Пэ Волин вздумал отлететь на африканский континент с однодневным визитом доброй воли. Нет, я бы еще понимал, если бы мы этому Судану под шумок миротворческой миссии впарили пару сотен бэушных бэтээров и ПТУРСов, - в конце концов, чем больше они друг друга намолотят, тем нам для бюджета выгодней. Но он ведь полетел туда на пару с генсеком ООН - мирить чокнутых черных! И потащил им гуманитарной хрени вроде полевых кухонь и одеял.
        Христосик, блин! У меня тут башка раскалывается на части, а он там надувает щеки, машет крылышками и притворяется голубем мира. Сотовая связь на этом всемирном складе мертвых негров, похоже, отсутствует в принципе, а связь спутниковая такая дерьмовая, что сквозь помехи я не смог разобрать ни одного Павликова слова: то ли он сказал мне сейчас «Доброе утро!», то ли «Полная жопа!»
        Я с досадой бросил трубку, и та сама втянулась в боковую панель. Облом, еще облом - все одно к одному. Внутри моего черепа пульсирует, не отпуская, мелкая чугунная дрянь. Во рту навеки прописан вкус жженой резины. В памяти зияют провалы величиной с Курильскую гряду. А рядом со мной в час суровых испытаний, как назло, - ни премьер-министра, ни даже родной жены: эта ранняя пташка, представьте, еще в 6 утра упорхнула на Валаам. Захотела показать супругам греческого и болгарского президентов наши святыни и в этой компании потрындеть о высоком. Дружба с греками и болгарами, положим, России стратегически выгодна - глядишь, и восстановим когда-нибудь Византию в границах 1025 года. Но неужто обязательно разводить божью бодягу именно сегодня?
        О-о-ох. Глубоко вздохнув, я придвинул к себе поближе три папки. Зеленая, в цвет надежды, - выборка из писем трудящихся своему президенту. Синяя - указы и поздравления. Бордовая - визы и согласования. Ни одна минута президентского времени не пропадает даром. Пока мы рассекаем по Рублевке, я обязан просмотреть кучу бесполезных бумажек, да еще на некоторых оставить автограф…
        Та-ак, чего нам пишут? «Денис Анатольевич! В нашем селе Марьина Роза Курганской области с 1969 года нет электричества. Мы уже обращались в разные инстанции, но нас везде… Дорогой Денис Анатольевич! В районный центр Алексеево-Пехово, что на правом берегу реки Попер, после прошлогоднего весеннего паводка до сих пор не завезли… Уважаемый господин президент! Мой сосед по лестничной площадке, дважды отсидевший уголовник Чекмаев…»
        Тьфу, что за мусорный народец пошел! Везде одно и то же. Умеют только скулить и жаловаться, жаловаться и скулить. Разучились быть благодарными власти просто за то, что небо голубое, что зиму сменяет весна, что их не волокут за шкирку на цугундер. Позитива от этих нытиков не дождешься. Хоть бы кто додумался написать: «Благодаря неустанной заботе партии и правительства у нас в деревне Краснодырово Старопупкинского района досрочно наступил рай на земле. Нивы обильны, стада тучны, жены и дети послушны, а глава местной администрации - живое воплощение бога Вишну…»
        Я отодвинул локтем папку со слезами и соплями и взялся за поздравления и поощрения. Хоть здесь-то, надеюсь, душа моя отдохнет и расслабится. Кто у нас на очереди за цацками? Ага, уже вижу… «Академику Сергею Волкову в связи с…» Вроде бы припоминаю такого. Старикан ковал ядерный щит, надо поощрить, подпишем. «Режиссеру Дэвиду Кроненбергу за укрепление российско-канадских…» А-а, помню-помню, в молодости я прямо тащился от его боевиков. Даже странно, что он еще жив… Ладно, пусть получит орден «Дружбы народов», авось не обеднеем… «Композитору Владимиру Шаинскому в ознаменование…» Ну это да, это святое, тут я обеими руками «за». Конечно же, припевать лучше хором. «Писателю Андрею Быхову в связи с…»
        Позвольте, а это еще кто? На фото - седой бобрик, седые усики, круглые очечки на довольно упитанной мордахе. Ни малейших ассоциаций, хоть тресни. Я стал внимательно вчитываться в текст, который мне надлежало подписывать: «Дорогой Андрей Львович! Талантливый писатель и публицист, яркий представитель плеяды «семидесятников», Вы достойно продолжаете замечательные традиции русской литературы. С юных лет нам хорошо знакомы ваши прекрасные романы «Пушкинский Пушкин», «ЖП», «Отрыв», «Убегающий реаниматор» и другие произведения, навсегда вошедшие в золотой фонд…»
        Тпрру! Стоп! Что за бредни? Ни с юных, ни вообще ни с каких лет я не знаю Быхова и его таких-рассяких романов.
        В голове моей чугунная слива злобно отбила чечетку. Я схватил шариковую ручку с президентским вензелем, на мгновение задумался и начал вносить правку в первый же абзац поздравления. «Не известный мне Андрей Львович! - получилось у меня минут через десять. - Уж не знаю, продолжаете ли вы замечательные традиции русской литературы или нет, но только лично я, извините, в упор не знаю ни одного вашего прекрасного романа. Пушкина - знаю, а «Пушкинского Пушкина» - нет. У меня есть подозрение, что не такие они и прекрасные, ваши романы, а значит, и заносить вас, как мумию фараона, в золотой фонд я считаю преждевременным…»
        Я азартно приступил к переделке второго абзаца, но вовремя спохватился. А зачем, собственно, мне вообще поздравлять и награждать хрен знает кого и хрен поймет за что? С другой стороны, кого-то я по-любому должен наградить. Не пропадать же, в конце концов, ордену «За заслуги перед Отечеством» VI степени?
        Изорвав на мелкие клочки глупые бумажки с Быховым, я задумался. Периодическое постукиванье в башке плохо помогало мыслительному процессу. Из всей русской литературы почему-то вспоминалась единственная строчка. Правда, очень энергичная: «Добро должно быть с кулаками». Вот ее-то автора я и поздравлю, и награжу, и приголублю, внезапно озарило меня. Это будет мой выбор - мой, и точка! Терпеть не могу, когда кто-то решает за меня.
        - Э-э, Вова… - обратился я к выездному референту, который примостился на соседнем сиденье в ожидании президентских указаний. Как и холуй в моих горкинских апартаментах, этот был тоже белокур, голубоглаз и кудряв. - Надеюсь, ты-то Вова?
        - Валерьян, - смущенно поправил меня референт. - Извините.
        Опять я промахнулся. Это уже, однако, становится тенденцией.
        - Ничего, не переживай, - великодушно сказал я. - Узнай-ка мне, Вовчик, по-быстрому, кто написал стихи «Добро должно быть с кулаками». И, если он жив, когда у него ближайший юбилей.
        - Сию секунду! - обрадовался референт, выхватывая из спинки переднего сиденья планшет ноутбука. - Я его сейчас гуглом отловлю… момент… Готово! Теянов Святослав Юрьевич, Москва. Ему сейчас 72. То есть самый близкий юбилей - через три года.
        При нашей экологии может и не дотянуть, прикинул я. С другой стороны, чего я прицепился к круглым датам? Надо мыслить шире.
        - Подготовь представление его к ордену, вместо Быхова, - распорядился я. - За большие, так сказать, заслуги и в связи с 72-летием. И не забудь пригласить его в Кремль на церемонию вручения. Если он еще способен передвигаться на своих двоих… Между прочим, в котором часу я их сегодня награждаю?
        Референт опять пробежался по клавиатуре ноутбука.
        - С половины второго до двух, Денис Анатольевич, - сообщил он. И очень осторожно поинтересовался: - А с Быховым-то что делать? Мы ведь его уже известили насчет ордена и насчет церемонии.
        - Перед Быховым пусть извинятся, - немного поразмыслив, ответил я. - Пусть объяснят ему поделикатней, что в наградном отделе произошла ошибка. Дескать, такой большой-большой-большой талант, как он, заслуживает и ордена покрупнее. А с крупными у нас перебои на складе. Но очень скоро мы получим новую партию звезд с бриллиантами, и вот тогда… Хотя нет, это слишком длинно. Сделаем так: от моего имени просто пошлите его на хер.
        Вова ошалело захлопал глазами, а я, вполне удовлетворенный его реакцией, пододвинул к себе последнюю из папок.
        На мое счастье, в папке лежал только один документ, всего на одном листочке. Флагман российского грибного бизнеса Елисей П. Шкваркин продавал долю акций своей компании профильной американской корпорации Champignon Ltd. И поскольку сделка тянула не меньше чем на полмиллиарда зеленых, требовалась санкция Минфина, а Минфину нужна была, понятно, президентская виза. Простая формальность. Росчерк пера. Ну это просто, сейчас вот подпишу и свобо… Стойте, это какой такой Шкваркин? Пидор?
        Из темного глухого колодца памяти поднялась вдруг на поверхность яркая телевизионная картинка: крайне неприятный вертлявый тип в густом макияже, в декоративной тельняшке от Версаче и в голубых педерастических сапожках. Стук-стук-стук! - забилась слива у меня в голове. Оч-чень интересное кино, злобно подумал я. Что такой клоун вообще делает в российском бизнесе? И почему он хочет продать свою долю америкосам? Нет ли тут подвоха? Обычные шампиньоны - продукт не стратегический… но ведь это в мирное время. А если, не дай Господи, третья мировая? Нация пережидает «ядерную зиму» под землей, и чем она может питаться под землей? Шампиньонами! И тут вдруг выясняется, что грибы на корню проданы вероятному противнику! Что это - глупость или измена?
        Дырку от бублика он получит, а не визу, решил я и перечеркнул крест-накрест минфиновскую бумажонку. А референту скомандовал:
        - Соедини меня с Генпрокурором. И, кстати, - добавил я как можно небрежнее, - напомни-ка мне, дружок, кто у нас сейчас Генпрокурор? То есть я, само собой, знаю кто, просто фамилия его, как назло, из головы вылетела. Склероз. Этот, как его… Ведро?
        - Нет-нет, Денис Анатольевич! - затряс кудрями Вова. - Александр Глебович Тавро переведен в пенитенциарный отдел Минюста. А кто на его месте, сейчас вам покажу. Уже шестой месяц как работает. - Референт вновь пробежался по клавишам ноутбука, а затем повернул экран ко мне. - Вот его объективка в онлайне.
        Ох, етить твою мать! Чугунная слива в черепе из щадящего режима «дятел» разом перескочила в скоростной режим «отбойный молоток».
        - Это что же?.. - потрясенно пробормотал я. - Это как же понимать?.. Генерального прокурора России зовут Джонатан Ливингстон?! Нас что, блин, Америка уже захватила?!
        От моего тона референт Вова вздрогнул и съежился.
        - Строго говоря, Джонатан Ричардович англичанин… - заблеял он. - Вот тут, если навести курсорчик, откроются его фото и биография. Он не простой. Он, глядите, потомок того самого, ну который путешественник, африканская ветвь и все такое… Его из Скотланд-Ярда к нам еле-еле переманили. Целая история была, с трудом уговорили… Не припоминаете? Наши все нажимали на то, что, дескать, на родине ему уже негде развернуться, а у нас есть где применить его богатый опыт борьбы с коррупцией…
        - Господи! - простонал я, тупо созерцая круглую черную физиономию на экране ноутбука. - Какой же олух царя небесного назначил Генпрокурором англичанина, да еще и негра впридачу?!
        Вместо ответа референт трусливо кашлянул, и тотчас же из плотно закупоренного колодца моих воспоминаний с гнусным болотным бульканьем всплыла, как по заказу, еще одна чудо-картинка. Третий день после моей инаугурации. Или четвертый? Коллегия Генпрокуратуры. Зал, битком набитый синими мундирами. Фуршет. Шотландский виски. И эта черная рожа рядом со мной, и я ее, эту рожу, хлопаю по плечу и улыбаюсь… Бли-и-и-ин! Если бы я пил в тот день текилу, вполне мог бы назначить Генпрокурором какого-нибудь латиноса…
        Минут десять или пятнадцать я осознавал происшедшее и приходил в себя, и все это время выездной референт, съежившись в три погибели, прятался от моего взгляда за крышкой ноутбука.
        Наконец тарахтение отбойного молотка в голове вновь сменилось привычным чугунным пинг-понгом, и я сквозь зубы приказал:
        - С-соедини меня с ним! Б-быстро!
        Ну если сейчас окажется, что я не могу до него дозвониться, злобно думал я, слушая гудки… Ну если выяснится, что он по-русски ни хрена не рубит… Я ему такой Ку-Клукс-Клан на дому устрою - родная черная мамаша кузькиной матерью покажется!
        Через три длинных гудка сработало соединение, и мужской голос с легким акцентом, похожий на прибалтийский, ответил:
        - Слушаю вас, господин президент.
        - Нет, это я вас слушаю, господин Генеральный прокурор, - с нажимом произнес я. - Жду информацию, что у нас есть на Шкваркина Елисея Пименовича, 1970 года рождения. И побыстрее!
        Не знаю, какой компьютер этот самый Ливингстон держал у себя под рукой, но только секунд уже через двадцать я услышал в трубке:
        - У Генпрокуратуры - ничего. У ФСБ и Госнаркоконтроля, как мне сейчас передают, тоже чисто. У ГИБДД - мелочь. Одно превышение скорости, одна парковка в неположенном месте и один раз он въехал под запрещающий знак. Все три раза штрафы были уплачены.
        Черт, совсем негусто. Крайне увертливый гад. Но у нас в стране шили крепкие дела и не из такой трухлявой рогожки.
        - Значит, вы считаете это мелочью? - Я подпустил в свой голос благородного негодования. - Не знаю, как у вас в Соединенном, блин, Королевстве, а у нас, в России, человеческая жизнь свя-щен-на… Превысив скорость, Шкваркин мог сбить старушку… или ребенка… или старушку с ребенком… Слушайте, да ведь он чудовище, серийный маньяк. В ГИБДД проявили халатность, но куда смотрело ваше ведомство? Не по-ни-ма-ю. Я очень удивлен, Джонатан… как вас там… Ричардович, что такой опасный тип все еще на свободе. Разберитесь с этим и доложите к концу сегодняшнего дня. И поспешите, настоятельно вас прошу. В таком важнейшем деле останавливаться нельзя, запомните…
        Произнеся последнюю фразу и бросив трубку, я вдруг сообразил, что наш «Мерседес-600 Пульман» остановился и стоит. Не то чтобы я испугался, но, не скрою, мне стало неуютно. В голливудских фильмах покушения на президентов так обычно и происходят.
        Я отдернул шторку и посмотрел в окно. Сперва в одно, затем (оттеснив референта) в другое. То, что я увидел, мне совсем не понравились. Стояла не только наша машина. Джипы выездной охраны справа и слева от нас и все мотоциклы эскорта, как и мы, тоже застыли на месте. Мотоциклисты снимали шлемы и нагло закуривали.
        - Эй, почему стоим, чего ждем? - затеребил я Вову. - Мы ж еще не приехали. У нас что, шина лопнула?
        - Так ведь Рублевское же шоссе, Денис Анатольевич! - выпучил на меня глаза референт. - Пробка, известное дело.
        - Мужики, прикройте меня сегодня, - обращаюсь я к бывшему профессору, бывшему инженеру и разорившемуся капиталисту.
        Мы трясемся вчетвером в салоне «газели». Из Черепково, где нам снимают комнату, до места нашей работы ехать примерно час.
        Я разговариваю вполголоса, но мог бы и громче. Водитель с бригадиром, которые сидят на переднем сиденье, меня все равно не услышат. Шофер наш - жертва Афганистана - стопроцентно глухой. А Иван Ильич Волобуев слышит отменно, но в данный момент у него на шее плеер, в ушах - улитки наушников, а в наушниках - попса. Что-то очень забористое и весьма немелодичное, но бригадиру нравится. Он смотрит на дорогу и пытается подпевать вслух.
        - Свидание? - говорит мне, подмигивая, дядя Дима Йорга.
        - Бизнес? - понимает меня по-своему Мирча Слуту.
        А Лучиан Сокиркэ ничего не говорит, потому что губами придерживает шляпки трех болтов. Несмотря на тряску, наш электрик не тратит времени зря: он ухитряется свинчивать замысловатый светильник, похожий на ящерку. Лампа, вероятно, будет в пасти у ящерки, а выключатель окажется в хвосте. На такие самоделки быстро находятся хорошие покупатели. Я бы и сам приобрел эту ящерку себе для дома - если бы он у меня был.
        - Бизнес, - отвечаю я. - Мелкий. У меня в Москве…
        И тут я запинаюсь. До того еще, как попасть в бригаду, я разработал достаточно убедительную и не очень криминальную легенду: контрабанда мелких партий коньяка «Белый аист» пятилетней выдержки - это в самый раз. Я, дескать, только посредник, поставщик с товаром приедет, если я сговорюсь с клиентом. Необременительная крыша для главной моей затеи.
        К сожалению, я не учел, что в нашей бригаде окажется Слуту. Его упавший бизнес полусладких вин - слишком близко к моему якобы коньячному промыслу. Он может проявить понятное любопытство. Начнет меня расспрашивать, и я уж точно поплыву в деталях.
        «Скажи им про камни», - шепчет мне в ухо один из ангелов. Это Рафаил, он чуть посерьезнее второго, Мисаила. Тот, по своему обыкновению, уже вовсю хихикает. «Только не увлекайся, - советует он мне. - Самый минимум. Про россыпи алмазов врать им не надо, а то они после этого работать не смогут».
        - Камешки, - разыгрываю я смущение. - Полудрагоценные, не подумайте чего. С Бубуечского нашего месторождения, на восточной окраине Кишинева. Слыхали про такое? Оникс, нефрит, жадеит. Меня попросили перетереть с одним деловым из Оружейной палаты. У них вышла недостача, надо чем-то закрывать дыры. У наших качество победней, но им главное, чтоб по весу сошлось. За то и платят.
        - Ловко, - не без зависти бормочет бывший виноторговец. А бывший профессор цокает языком: о-о, Оружейная палата! Он, дядя Дима, был там с университетской делегацией, еще при СССР. И даже читал музейным работникам лекцию о глаголических письменах. Но он тогда не думал, что из их хранилищ кто-то что-то посмеет утащить. О темпора, о морес! И дальше бывший профессор пускается в свои вечные рассуждения про бесславную гибель великой советской империи, закат Третьего Рима и торжество грянувших гуннов.
        В другое время я бы послушал умного человека, но сейчас я немножко спешу. Мне надо обговорить детали, пока мы еще в пути.
        - Извините, что прерываю вас, домнул Йорга, - вежливо говорю я дяде Диме. - Так вот, о чем хочу попросить. Если Волобуев вдруг начнет меня искать на территории, отвечайте, что видели меня буквально минуту назад. Или что мы только что разминулись. Или что я отошел отлить. Он не должен ничего заподозрить, хорошо?
        Краем глаза я поглядываю на переднее сиденье. Бригадир, о котором идет речь, по-прежнему смотрит на дорогу и бурчит себе под нос. Из-под наушников плещет во все стороны густая попса.
        - Да ради бога. - Мирча пожимает плечами. - Мы-то тебя отмажем по-всякому, не вопрос. Но как ты, интересно, справишься вот с этим? - Он тычет ногтем указательного пальца в пластиковый бэдж на своей оранжевой робе.
        У меня, у Йорги, у Сокиркэ - такие же, но на каждом особый номер и личное фото. Пропуск-вездеход по всей территории Кремля снабжен компьютерным чипом с индивидуальным маячком для системы спутниковой навигации. В любой момент охрана Кремля может отследить все наши перемещения в пределах периметра. И, если что не так, стукнуть бригадиру: разберись там со своими.
        Это действительно загвоздка. Считается, что отделить маячок от пластика - дело невозможное: устройство сразу же начнет подавать тревожный сигнал. Сам пропуск мне железно необходим весь день. Но без нагрузки в виде Большого брата. Вот тут-то я очень надеюсь на умельца Лучиана Сокиркэ. И он меня не подводит.
        - Тоже мне, нашли великую проблему, - бормочет бывший главный инженер. - Он уже собрал свой светильник-ящерку, рот его и обе руки свободны. - Давай-ка его сюда. И здесь вот осторожно подержи за край, пока я поддену его отверткой… Да не бойся ты!
        Мгновение - и он возвращает мне обезвреженный пластик. А металлического паучка небрежно засовывает в наружный карман робы.
        - Я его поношу с собой, - говорит он мне. - Чтобы количество работающих у них сошлось. А вечером вернем его на место.
        - Лучиан, дорогой, спасибо, - благодарю я умельца. - Но охрана ничего не заподозрит? Ведь на экране будет казаться, что мы с тобой ходим друг за дружкой весь день, как пара гомиков.
        Мирча с дядей Димой весело гыгыкают, инженер тоже улыбается. Но потом говорит мне серьезно:
        - Как раз об этом можешь не беспокоиться. Их хваленую систему ГЛОНАСС уже лет пять подключили, но до сих пор толком не отладили. Там эхо от любой гладкой металлической поверхности, а при помехах изображение здорово прыгает. На экране хрен поймешь, какая дистанция между маячками - два сантиметра или два метра.
        Тут наша «газель» замедляет ход и вскоре останавливается совсем.
        - Опять прррробка херррова! - рычит Волобуев на переднем сиденье. - Понаехали, понимаешь, разные чучмеки на иномарррках! Из-за них рррррусскому человеку вовремя на работу не попасть! - Он снимает наушники и кому-то грозит в окно кулаком.
        Мы стоит минуту, две, пять. Волобуев бранится матерно, мы ему дружно поддакиваем с мест. Наконец, устав ругаться, бригадир снова втыкает по наушнику в каждое ухо и врубает свой плеер.
        - Я недавно читал в «Ньюсуик», - говорит нам дядя Дима, - что для президента России теперь не расчищают трассу, и он, если пробка, демократично парится в ней так же, как простые смертные.
        - Вранье наверняка. - Мирча Слуту открывает пошире окно «газели» и сплевывает. - Или пропаганда. Уж где-где, а в этой стране президент стоять в пробке не будет никогда. Да и вообще опасно. Вдруг по ходу кортежа трассу заминировали? Пока машина стоит на месте, кто-нибудь нажимает на кнопку и… Бумм! - Бывший виноторговец изображает руками взрыв.
        - Это вряд ли, - качает головой Сокиркэ. - Ты, Мирча, насмотрелся глупых боевиков. С точки зрения науки автомобильная пробка относится к числу стохастических процессов. И даже если затор подстроен нарочно, никогда точно не рассчитаешь, где в какой момент будет находиться машина президента. Я бы на месте службы безопасности каждый день чуть-чуть варьировал время выезда. И менял бы скорость по ходу движения. Никакие террористы не смогут заминировать всю Рублевку, правильно?
        - А что, если стрельнуть из базуки? - не сдается Мирча. Он уже вошел во вкус. - Разве не может снайпер притаиться в кустах?
        - Насчет базуки ты тоже не беспокойся, - остужает его пыл Сокиркэ. - В охране, думаю, не мальчики сидят. У президентской машины наверняка титановая броня не меньше, чем в десять слоев, а оконные стекла усилены примерно таким же полимером, как иллюминаторы на батискафах. Выдержит, я уверен, прямое попадание даже ракеты класса «земля - земля». Ну потрясет маленько, это да… В общем, - подводит он черту, - такой способ крайне ненадежен в смысле покушения. По-вашему, я не прав?
        - Прав, прав на сто процентов, - соглашаюсь я с Сокиркэ. Наша «газель», наконец-то, опять трогается с места, и я придерживаю ногой свою сумку, чтобы та не свалилась. На самом ее дне, под инструментами, лежит мой талисман, обернутый в мягкую ветошь. Я уже пару раз проносил его через сканер. Думаю, на экране эта штука похожа на безобидный разводной ключ. - Ты, Мирча, зря споришь с господином инженером. Пытаться убить президента прямо на Рублевском шоссе - затея исключительно дурацкая.
        08.00 -09.40
        Прибытие в РГК «Новые Биотехнологии»
        Встреча с руководством и трудовым коллективом
        - И как давно мы сняли «мигалки»? - спросил я у референта.
        Шторку я не задернул, однако старался не смотреть на неподвижные мотоциклы эскорта и джипы кортежа. От одной мысли о том, что руководитель великой державы от Калининграда до Владивостока завяз в пробке, как последний лох на ржавой советской «копейке», чугунная слива внутри моего черепа грозила разогнаться до скорости болида с маленьким злобным Шумахером за рулем.
        - Пятый уже месяц, - бодро отрапортовал мне льняной богатырь Вова. - Согласно вашему Указу, спецсигналы оставлены только на пожарных машинах, милицейских, МЧС и «скорой помощи». И все. Исключений не сделано ни для кого, даже для патриарха.
        Стало быть, выбор у меня небогатый, обреченно подумал я. Одно из трех. Либо я, как придурок, продолжаю и впредь уподобляться простому народу. Либо я, как придурок вдвойне, отменяю собственный же Указ. Либо я, как придурок уж совсем запредельный, пересаживаюсь с «членовоза» на «скорую помощь».
        Думаю, третий вариант - наиболее логичный. Карета «скорой помощи» мне в самый раз. Самый первый президент России, когда хворал, переносил свою резиденцию из Барвихи в ЦКБ. Ну а президент нынешний устроит себе штаб-квартиру в больнице имени Кащенко. По соседству с Магометом, Чингисханом и Наполеоном.
        - Та-ак, - протянул я. - Значит, мы теперь подолгу на Рублевке стоим? Час? Два? Сколько, в среднем?
        - Нет, что вы, Денис Анатольевич! - утешил референт. - С тех пор, как новый мэр проложил объездную от МКАД в обход Одинцова, больше пятнадцати минут обычно не бывает… А, вот и тронулись!
        Джипы за окном, ворча, окутывались сизой бензиновой дымкой. Мотоциклисты, побросав сигаретки, седлали своих стальных коней.
        «И кто же у нас мэр Москвы?» - чуть не спросил я у референта, но вовремя передумал. Лучше не буду пока этим интересоваться, поберегу нервы. А то еще ненароком окажется, что я своим Указом назначил на эту должность… ну, к примеру, киноартиста Джеки Чана. Вдруг я накануне загрузился китайской рисовой водкой?
        Бездонная черная дыра между церемонией президентской клятвы и сегодняшним утром манила и пугала одновременно. Память могла быть чревата такими опасными сюрпризами, что заполнять пробелы следовало постепенно, по мере необходимости. По чуть-чуть. Если сразу обрушить на себя предыдущие месяцы, негодяйка внутри моего черепа запросто прошибет его насквозь. Что, если с «мигалками» заодно я отменил и VIP-залы в аэропортах? Или узаконил в России многоженство? Или перевел всю армию на контракт? Или, Боже упаси, подмахнул помилование олигарху Каховскому?..
        Я задернул шторки и, чтобы отвлечься от жутких мыслей, велел Вове наладить в салоне телевизор.
        Посмотрю что-то легонькое - «Дом-4» или «Поле дураков». А еще лучше - на одном из каналов поищу, пока время есть, какой-нибудь фильм режиссера Мики Оболенцева. Раз уж киномэтр напросился сегодня к президенту на прием, не худо бы и мне подготовиться к беседе. Выяснить, чего такого духоподъемного наснимал этот киномастодонт и лауреат Госпремии. Интересно, он вообще-то по каким фильмам спец? По боевикам? Комедиям? Драмам про колхозную жизнь? Мультфильмам?
        Никаких эмоций фамилия «Оболенцев» у меня пока не вызывала. Мои робкие попытки зачерпнуть из колодца злодейки-памяти кончились почти ничем. На поверхность извлеклись только праздничное слово «Оскар» и всего два крайне загадочных кадра. На одном четверо босых небритых мужиков в кальсонах, радостно гикая, сталкивали вниз с горы старинный трехколесный велосипед с привязанным к раме толстяком в гетрах и клетчатом английском кепи. На другом кадре та же четверка (или, может, другая) волокла по бескрайней снежной пустыне упирающегося верблюда…
        Мой референт поколдовал с разноцветными кнопками на боковой панели, дождался, пока из потолка выдвинется со щелчком плоский телемонитор, проверил настройки и вручил мне пульт.
        Утренние программы поражали каким-то монументальным занудством. Фигурного катания, к удивлению, было совсем мало. Зажигательных песен с прихлопами и притопами - еще меньше. Отечественные мультики если и попадались, то несмешные, а импортные - к тому же и малопонятные (в одном из них, к примеру, действовали герои, состоящие из кружочков, квадратиков и треугольничков).
        Было, правда, довольно много красивой дикой природы, но с упором почему-то не на массовый туризм, а на защиту вымирающих тварей. Эти вымирающие нахально лезли в кадр, оттесняя невымирающих, и поэтому вместо нормальных жирафов, зебр или бегемотов зритель вынужден был любоваться рептилиями, червячками и паучками.
        Нет, право же, до моей инаугурации наше ТВ было заметно веселее. И драйва было больше, и всяко-разных шоу: для тех, кто любит с первого взгляда, кто может отгадать слово из трех букв, кто хочет стать миллионером. И куда это подевалось? Кому, скажите, мешало? Хоть бы на одном канале мне встретился Петросян с его коронными анекдотами про тещу. Но нет! А Поплюшкин? А Ефрем Мигальцев с монологами сантехника? А мой любимец Миша Зазанов, который всегда потешно закатывал глаза и высовывал язык до самого носа, изображая дебилов-америкашек! Где они все? Куда-то сгинула даже эта вертлявая девица… как ее там? Псюша? Всюша? Хрюша? Вместо них тянулась какая-то нудятина в режиме non-stop.
        На одном из каналов два очкарика - первый круглый и бородатый, второй продолговатый и лысый - вяло собачились из-за фильмов режиссера с непроизносимой фамилией из одних согласных, что-то вроде Трчвский или Хрчвский. На другом канале некий тип с глазами воблы жаловался на Сталина: мол, великий вождь и учитель требовал от его гениального папани кантат и маршей, запрещая писать симфонии и сонаты (что еще за папаня такой?). Еще на одном канале черные похоронные костюмы, собравшись за столом в кружок, словно на спиритическом сеансе, талдычили про инфляцию, тревожа дух покойного Доу-Джонса. Не меньше трех раз я натыкался на оперы (сплошь классика), раза четыре - на допотопные исцарапанные черно-белые фильмы и столько же раз мне попадался кондовый научпоп. Ну что за тощища! Разве это можно смотреть? Нет, я как государственный муж ценю серьез, но не по ящику же!
        Один раз я, правда, нашел кое-что любопытное - документальный фильм про моего сегодняшнего гостя, президента Хлебореску. Сперва там было про детство и армейскую службу, а потом вдруг я не без внутреннего содрогания узнал, что румын со смешной фамилией был, оказывается, в числе офицеров, в 89-м году чпокнувших Чаушеску с женой. Сразу же показали хроникальные кадры расстрела. Брр! Не могу сказать, что меня это зрелище сильно развлекло…
        С упорством телеманьяка я переключал канал за каналом, но ничего похожего на фильмы мэтра Оболенцева не находил. Ни олухов в галифе, ни английского кепи, ни даже верблюда в снегах. То есть среди научпопа и Доу-Джонса проскальзывало наше игровое кино, и даже порой современное, но все больше про какую-то крикливую молодежь - даже еще более несимпатичную, чем в реальной жизни: крашеную, в дредах, в пирсинге и в тату. Эти уродцы искали место в жизни, хотя для них, по-моему, самое подходящее место было в исправительной колонии, в трудовом лагере или в зоопарке.
        Вот так, попереключав туда-сюда все каналы, я, в конце концов, забил болт на Оболенцева. Выбрал смотренный раз сто штатовский фильм про кровавого графа Дракулу и последние четверть часа тупо наблюдал за тем, как седой артист, ставший знаменитым после роли садиста-каннибала, старается спасти красотку от графа-вампира, а графа - уконтропупить всякими способами (кол, крест, серебро, святая вода). Причем, глупая девка была, скорее, на стороне вампира, а справедливость - на стороне пожилого каннибала.
        Я внезапно подумал, что даже из этого простенького, как сопля, фильма извлекается важный урок. В мире есть четкая иерархия правоты. Волкодав лучше людоеда, а людоед лучше вампира. И врете вы, господа гуманисты, что нашим миром движет извечная борьба со злом. На самом деле в нашем мире всегда борются меньшее зло и большее зло, а добро овечьим хвостиком трясется неподалеку от схватки, покорно ожидая, под какое из зол ему в финале придется лечь. Мы, президенты, не творим добро, хотя даже самые честные из нас в этом не признаются, пускай и мысленно. Я-то и сам про это думал только потому, что в башке у меня опять больно заколотилось, и мир снова состоял из боли, тоски и тошноты…
        - Приехали, Денис Анатольевич, - подал голос Вова. Он уже оказался снаружи и распахивал передо мной дверцу машины.
        Ох! Стараясь по возможности не расплескать боль и не сблевануть себе под ноги, я оперся на протянутую руку референта и вытянул себя из салона наружу. На свежем воздухе чуть-чуть полегчало.
        Раньше я здесь как будто не был - во всяком случае, явно не помнил, что был. Российская Государственная Корпорация «Новые биотехнологии», видимо, оттяпала своим забором приличный кусок зеленых насаждений Парка Победы и успела уже вгрызться в эту территорию матовыми резцами трех производственных корпусов и одной хромированной коронкой административного здания.
        Больше всего я опасался увидеть на месте главного здешнего управляющего кого-то совершенно незнакомого, который начнет липнуть с проблемами и чего-то просить, а я буду судорожно вспоминать, не наобещал ли я ему благ земных в своей прошлой жизни, и прикидывать, как бы половчее свои обещания обнулить.
        - Здра-а-а-а-авствуйте, Денис Анатольевич! - Высокий и очень-очень светлый блондин, почти альбинос, уже спешил навстречу, распахивая мне дружеские объятья.
        О, счастье! Блондин был мне отлично знаком - знаком еще до моего президентства, до инаугурации и погружения в черную дыру беспамятства. Мелкая чугунная дрянь у меня под черепом не взорвалась дробным пулеметным стуком, а даже, как показалось мне, слегка присмирела. Впервые я искренне обрадовался встрече с человеком, которого две трети России считали чудовищем.
        - Доброе утро, Болеслав Янович! - Я почти ласково приобнял чудовище за талию и приветственно похлопал его по спине, туго обтянутой блестящим пиджаком крокодильей расцветки.
        Потоцкий был прекрасным подтверждением моих мыслей о меньшем зле. Поляка-альбиноса не любил никто, кроме - как шептались в кулуарах - самой младшей дочери самого первого президента России. Да и она, утверждали те же компетентные источники, довольно быстро к нему охладела. Тем не менее Болеслав уже лет двадцать был важнейшим участником новой истории страны.
        По официальной версии, до 1991 года он служил рядовым учителем чистописания в обычной московской школе, хотя родителями его считались польские аристократы с километровой родословной. Впрочем, я бы ничуть не удивился, узнав, что в число его предков затесался сам Пиноккио, выструганный из твердых пород дерева.
        Болеслав был непотопляем и неуничтожим. Периодически его объявляли козлом отпущения (дабы прикрыть от рядовых граждан подлинных козлов), но ни разу управляемый народный гнев не стер его в порошок. Его именем называли самых шелудивых псов, его фамилию щелкоперы рифмовали с «Троцким», его чучело сжигали на сотнях профсоюзных митингах, его лицо было на мишенях в каждом втором ярмарочном тире, а он чихать хотел на ярость масс.
        Однажды на его служебную дачу в Журавлево свалилась новая отечественная вакуумная авиабомба, как бы по халатности выпавшая из как бы случайно открывшегося бомболюка сверхзвукового Ту-160, который пронесся над дачным поселком на бреющем полете. Бомба угодила в черепичную крышу, насквозь прошила чердак, оба этажа, остановилась в подвале и позорно не взорвалась. И все потому, изощрялись потом кремлевские шутники, что военную промышленность в России реформировал не Потоцкий.
        На всех постах, куда мобилизовывали Болеслава, он шел по головам, драл с работников по десять шкур, давил, как танк, но был, черт возьми, едва ли не единственным, кто всегда давал быстрый результат. Никто уже не помнит, сколько раз его назначали и переназначали на должности, ни одна из которой не была синекурой. Из администрации президента его перебрасывали в правительство, кидали на амбразуру сельского хозяйства, затыкали им дыру в легкой промышленности, укрепляли им связь и медицину, и, думаю, если бы кому-то пришла в голову фантазия отправить его на галеры российского автопрома, то вскоре наши легковушки… нет, не смогли бы еще конкурировать с импортными, но хотя бы уже не разваливались на полпути от завода-изготовителя до магазина.
        Не поручусь, что Болеслав совсем уж не крал (кто, скажите, в России не вор?), однако он был не мелочен и не тырил по-глупому. Его могли обозвать Антихристом, но вот в краже кремлевских ложек его - и это я помню точно! - уж никто ни разу не обвинял.
        Теперь ему, выходит, подыскали очередную сферу деятельности. Может, это я ее и подыскал? Не буду вдаваться в подробности. Все равно я так и не знаю, какого рожна вообще сюда приехал.
        - Как поживают наши био… гм… биотехнологии? - для порядка осведомился я. - Надеюсь, развиваются по нарастающей?
        - С каждым днем все биологичней и технологичней, - заверил меня Потоцкий. - Сейчас сами увидите наши разработки. Прошу!
        Он увлек меня по дорожке, вымощенной желтым кирпичом. Вся моя свита - десяток секьюрити, Вова-референт, еще несколько Вов из обслуги, придворный фотограф и строгий немой полковник ВВС с ядерным чемоданчиком - гуськом потянулась следом.
        Потоцкого я мог ни о чем не спрашивать, отдавшись на волю стихий. Он был уникален тем, что не требовал мелочной опеки и еженедельных понуканий. Получив задание в самом общем виде, он не приставал к начальству на промежуточных этапах и не показывал полработы. Путь от дерьма к конфетке оставался за кадром.
        В первом корпусе мне продемонстрировали материал-хамелеон. Самая обычная на вид тряпка, помещенная на испытательный стенд, на моих глазах меняла не только цвет и упругость, но форму и плотность: то ее можно было протащить сквозь игольное ушко, словно тончайший шелк, а то вдруг лоскут разрастался вширь и деревенел, как подмороженный, после чего электрокувалда выбивала из него искры. Потоцкий улыбался, размахивал руками, сыпал цифрами, разливался соловьем про изменения каких-то там биомеханических свойств клеточных мембран, про одежду ближайшего будущего. Он предрекал неминуемо скорый закат традиционных швейных отраслей, поскольку, мол, изделия из нетканых тканей перестанут шить обычным способом и начнут сразу выращивать, как парниковые огурцы, или выпекать, как свежие булочки.
        Под конец своей речи Болеслав, извинившись, снял с себя пиджак крокодилового цвета и спросил, не разрешу ли я кому-то из президентской свиты попытаться этот пиджак разорвать. Я кивнул и кликнул добровольца. Желающих безнаказанно попортить гардероб самому Потоцкому нашлось целых пятеро, включая референта Вову; даже на бесстрастном лице немого полковника промелькнула тень сожаления о том, что чувство долга и ядерный чемоданчик не позволяет ему поучаствовать в благом деле.
        Впрочем, как я и подозревал, все попытки мощных лосей-секьюрити и референта завершились безрезультатно: одежда, раздираемая на части, осталась целехонькой. Потоцкий надел пиджак обратно, самодовольно усмехнулся и предложил: «Продолжим осмотр!»
        Во втором корпусе было тоже интересно, хотя внешне и не так эффектно. Там, как я понял, занимались утилизацией мусора и разрабатывали системы биологической очистки промышленных стоков. Болеслав азартно приплясывал возле перегонных кубов с манометрами, подкручивал какие-то разноцветные рычажки и ежеминутно менял отработанные бумажные фильтры на свежие. Традиционные химико-механические системы, представленные здесь же для контраста, делали свое дело медленно, с неприятным скворчанием и, несмотря на вентиляцию, заметно подванивали. Новейшие биоконструкции, которые располагались чуть поодаль, были раз в десять мельче, работали бесшумно и не пахли ничем.
        Меня умеренно мутило, а Потоцкий распинался про невиданные возможности генетически модифицированных микроорганизмов. Он божился, что через год-два ответственность за очистку даже безупречной с виду речной воды (видите на фильтре, сколько в ней грязи!) возьмут на себя во-о-о-от такие (взгляните сюда, в микроскоп!) крошечные пылевые клещи-сапрофиты - почти те же, что водятся в обычных матрацах, но видоизмененные в соответствии с новой программой. Слой жирной грязи на фильтрах выглядел гадко, клещи-избавители при сильно увеличении - еще гаже, и, кабы не постукиванье у меня в голове, я бы, наверное, испытал некоторое удовлетворение от того, что в России еще одна мерзость будет эффективно бороться с другой.
        В третьем корпусе, куда мы перешли из второго по полупрозрачному акведуку, тестировали биологические источники энергии, альтернативные уже придуманным раньше, - то есть до назначения Потоцкого. Здесь демонстрационный зал был заставлен гигантскими зеленоватыми емкостями, сперва принятыми мною за мутные шары аквариумов. Основной прогресс, однако, прятался не в них, а в гораздо более мелких посудинках, наподобие стеклянных чаш для глинтвейна, только плотно закрытых сверху и с краниками.
        Потоцкий на глазах публики сталкивал лоб-в-лоб старое с новым. Все прежние методики добычи электричества из навоза и подсолнечного жмыха он дерзко высмеивал, обзывая позавчерашним днем человечества. Как молодой счастливый папаша о ненаглядном чаде, глава «Биотеха» рассказывал о волшебном микрогрибе из Патагонии: тот, представьте, умел превращать древесные отходы в близкий аналог дизельного топлива. Правда, пока целая грибница за день могла надоить из громадного полена не больше наперстка солярки, однако увеличение выхода продукта было делом техники.
        Если методом генной инженерии скрестить во-он тот грибок с вот этой морской губкой - «полифера спонгиа», - то биологическая фабрика заработает с удесятеренной скоростью. Да и вообще, гордо заявил Потоцкий, генетическое конструирование на базе этого природного уникума позволит делать все! Все! От невиданной приправы к шашлыку до новейшего лекарства от насморка…
        Болеслав сказал «лекарство» - и я сразу позабыл про грибки, клещей, навозных жучков и прочую дрянь. Я понял, зачем я здесь.
        Вернее, так: я по-прежнему не догадывался, для чего президенту Кораблеву эпохи запоя понадобилось запланировать визит в вотчину Болеслава, зато я твердо знал, какую реальную пользу президент Кораблев эпохи последствий запоя может извлечь из своего визита. Надо перенацелить Потоцкого на другое, более важное! Уж чем-чем, а острой нехваткой энергоносителей Россия сроду не страдала. На кой хрен нам сдалось дорогое искусственное дизтопливо, когда дешевой нефти у нас пока еще - качать не перекачать? Панацею от главной русской болезни - вот что, милые, надо искать.
        Разумеется, человеку моего ранга было несолидно первым заикаться на эту тему. Идея должна была родиться в гуще простого народа, а уж потом я, его президент, позволю себе откликнуться на заботы и чаяния нации, поддержав инициативу снизу. Ну, и где тут народ?
        - Болеслав Янович, я хотел бы теперь пообщаться с трудовым коллективом, - прервал я на полуслове песнь во славу генетики.
        Дисциплинированный Потоцкий тотчас же заткнул фонтан и принялся жестами сзывать к нам толпящиеся в отдалении синие халаты и синие шапочки. К моему великому сожалению, простые гегемоны РГК выглядели до неприличия румяными, чистыми и умытыми. Следов бурно проведенных выходных на их лицах я не обнаруживал. Ладно, решил я про себя, рискнем. Другого народа у меня поблизости нет.
        - Вот ты! - Я указал пальцем на молодого упитанного парня с розовым поросячьем лицом. Мои секьюрити обшмонали счастливца, и тот был допущен до президентского рукопожатия. - Ответь мне, голубчик, о чем, по-твоему, мечтает по утрам человечество?
        - С древних времен? - почесав репу, уточнил свинопарень.
        - С самых что ни на есть древнейших, - подтвердил я. Неужели мне подфартило с первого же раза? Ну, колись, не тяни!
        - Хм… даже не знаю, Денис Анатольевич, - после долгой паузы сказал свинопарень и неуверенным тоном добавил: - Может быть, о философском камне?
        - О философском… о че-е-е-ем? - Я вытаращился на него. От неожиданности замешкалась даже чугунная дрянь у меня в черепе.
        - Если говорить языком физики, то о методе трансмутации любого металла в золото, - стал просвещать меня этот чертов умник. - Средневековые алхимики… скажем, Раймонд Луллий или Роджер Бэкон… ведь они веками мечтали выполнить заказ сюзеренов…
        Ну я попал! Луллий-хренуллий. Спасибочки тебе, Потоцкий, за работу с кадрами. И это теперь называется рабочий класс?!
        - Как фамилия? - спросил я умника и внимательно к нему пригляделся. Чего-то он весь из себя брюнет, это не к добру.
        - Райхельгауз! - доложился свинопарень, выпячивая живот.
        Оп-па. За то вас и не любят, злобно подумал я и жестом отослал умника обратно в строй. Нормальные люди думают по утрам о наболевшем, а эти - о золоте, все о золоте… Может, хоть вон тот скажет правильно? Морда у него, кажется, пролетарская.
        - А твоя как фамилия? - Я указал на следующего кандидата.
        - Туминас!
        Час от часу не легче. Прибалт. Потоцкий что, одних некоренных к себе принимает? Брезгует русским народом?.. Я опросил еще нескольких, и худшие мои опасения подтвердились: в дружном рабочем строю под синими шапочками и синими халатами притаились нацмены, как на подбор: Каменькович, Фоменко, Гинкас, Жолдак, Штейн и Шапиро. Все они делали вид, будто не понимают моих намеков, и говорили о чем угодно, кроме главного. Эти хитруны разве признаются, что у них тоже трещит башка по утрам?
        Уже почти отчаявшись, я выбрал наугад какого-то высокого, модно-небритого, с кругами под глазами. Тоже чернявоват, конечно, но у него хоть нос картошкой, а не баклажанчиком.
        - Как фамилия? - Я поманил его пальцем.
        - Серебрянников!
        Звучит вроде по-русски. Может, ты-то хоть выручишь своего президента? Напрягись же, гегемон, вся Россия от тайги до британских морей ждет твоего заветного слова. Не подведи.
        Я посмотрел небритому прямо в глаза и медленно, вбивая между словами огромные паузы, спросил у него в упор:
        - О чем - мечтает - человек - утром - понедельника?
        - Дык опохмелиться… - вздохнул Серебрянников. Спаситель мой!
        - Во-о-о-от, Болеслав Янович! - Я, торжествуя, повернулся к Потоцкому. - Видите, о чем мечтают простые граждане! Примите это во внимание, и чтобы вечером же экспериментальный образец нового средства от похмелья был у меня в кабинете. Вам ясно?
        - К вечеру можем не успеть, - замялся Болеслав. - Разве что попробовать синтезировать к завтрашнему утру…
        Я представил себе, как весь долгий день и еще всю долгую ночь в моей разнесчастной голове будут танцевать чечетку, - и без церемоний погрозил Потоцкому кулаком. Вроде бы в шутку, но так, чтобы он проникся всей серьезностью президентского поручения.
        Когда от аспирина никакого проку, а водку организм не принимает, человек может стать оч-чень опасным. Лучше со мной не спорить.
        - Никаких «завтра», Болеслав Янович. Жду результата сегодня же.
        Я вырос в старом трехэтажном доме окнами на проспект. Архитектор спроектировал в этом доме три входных двери: две парадные, с портиками, и одну черную. Сколько себя помню, оба парадных входа были всегда наглухо заколочены. «Чтобы не шастали взад-вперед, - объясняла бабушка. - И чтоб не тратиться на швейцара».
        В Кремле примерно то же самое. Из шести въездных ворот пять, мне кажется, уже лет сто не открывались на вход и на выход. Въезды через Тайницкую и Константино-Еленинскую башню, Троицкие и Никольские ворота - уже история. Даже ворота Спасские, для царей и послов, теперь лишь украшение. Большому начальству и нам, смертным, положено пользоваться одними только Боровицкими.
        Зато экономия на охране. Всего пять офицеров внутренних войск обслуживают пять металлодетекторов и пять интраскопов для сумок.
        Естественно, очередь. Суета. Тихая ругань. Охранники злобятся. Раньше и здесь, и на таможенных терминалах дежурили прапоры, но с тех пор, как их в России отменили, места заняли лейтенанты. А повысить оклады никто не догадался. Это тоже не умиротворяет.
        Те немногие, кто сидят в машинах с номерами из кремлевского гаража, конечно, не досматриваются и проезжают охрану, даже не опуская тонированных стекол. Зато нас, ремонтников-иностранцев, лейтенанты могут помучить по инструкции. Мы, ремонтники, всего на одну ступенечку в иерархии выше туристов. С теми никто из лейтенантов вовсе не разговаривает, как с людьми. С нами хотя бы здороваются и изредка даже говорят «пожалуйста»: «Пожалуйста, поднимите руки. Пожалуйста, выньте все из карманов…»
        Мне сегодня везет. У рамки номер три дежурит Олег Зеленко. За неделю, пока он ежедневно водил ручным сканером по моей спине, груди, ногам и копчику, мы с ним успели переброситься тремя десятками нейтральных словечек. Олег сам родом из Белой Церкви, а я там когда-то служил, и это - достойная тема для разговора.
        В принципе, я много где успел послужить, а те места, где нигде не был, хорошо знаю по книгам и понаслышке. Человеческий контакт в моем деле жизненно необходим. Здешней техники-то я не боюсь: арочные детекторы откалиброваны так, что не реагируют на все, что мельче складного ножа. Ручняки поднимают писк только на железо и молчат в присутствии цветмета - если, понятно, ты не проносишь с собой слиток. Трехмерные сканеры ручной клади могли бы стать проблемой, но их здесь пока нет, а обычные интраскопы дают плоскую картинку. Чем больше в сумке ремонтника всяких мелочей, тем труднее разобраться, какой силуэт что обозначает.
        Другое дело - личный досмотр. Если охране ты не понравишься, тебе придется показать содержимое не только всех карманов, но и всей сумки, а по закону имеют право и в задницу заглянуть. Правда, до этого ни разу не доходило. Но вот придираться - придирались, есть среди здешних лейтенантов один такой любитель поглумиться над ближним. Игорь Макаров, однофамилец пистолета.
        Олег тоже не делает поблажек, однако личного досмотра мне ни разу не устраивал. Мы уважаем друг друга. Мой талисман в сумке вместе с другими вещами без вопросов проходит гамма-контроль. Надеюсь, после сегодняшнего дня Олега не уволят. Я бы с радостью не подставлял парня, но судьба не дает мне выбора.
        Возле четвертой рамки - легкий затор. Народ вокруг не очень громко, но бухтит. На четвертом номере, оказывается, сегодня дежурит Макаров, и именно он прицепился к бывшему профессору языкознания. На поднос возле рамки выложены горкой все мелочи из его карманов, вплоть до засохшей конфеты, и дядю Диму, похоже, раз десять уже прогоняли туда-сюда сквозь рамку.
        Теперь Макаров орудует ручным сканером - с гестаповской неторопливостью, словно совершает экзекуцию над провинившимся. Все давно знают, что у бывшего профессора железный винт в суставе, и есть соответствующая справка. Но сегодня Йорга имел неосторожность эту справку не взять с собой. А охранник делает вид, будто раньше той бумажонки в глаза не видел.
        «Какой садист, однако», - шепчет у меня над ухом невидимый ангел Рафаил. А Мисаил, по обыкновению, хихикает: «А, может, он голубой? Такие, наверное, готовы задаром служить в охране…»
        Спасает дядю Диму официальный кортеж. Макаров выпускает из своих когтей бывшего профессора, после чего всех нас, уже досмотренных, выстраивают в ряд вдоль стенки. Мы стоим за прозрачным, но прочным барьером и терпеливо ждем: никто не должен случайно помешать проезду в Кремль Первого лица или тем более намеренно, с провокационной целью броситься ему под колеса.
        Когда машины в окружении мотоциклов эскорта благополучно проезжают мимо, нас строят для выхода на территорию. Дядя Дима, оказавшийся у меня за спиной, тихо бормочет:
        - Ой как неудобно вышло.
        Я оборачиваюсь и вижу, что бывший профессор семенит следом какой-то странной походкой, рукой держась за поясницу.
        - Что, в поясницу вступило? Или геморрой? - сочувствую я.
        - Макаров - вот наш главный геморрой, - отвечает сердито дядя Дима. - Замучил меня, фашист проклятый, своим сканером: шаг вперед, шаг назад, шире, еще шире, подними ногу, выше, еще выше… В конце концов, мои рабочие штаны не выдержали - и по шву. Президент мимо нас проехал, а я в порванных штанах.
        - Ну и что? - Я пожимаю плечами. - Сейчас зашьете. Можно подумать, президент никогда раньше не видел рваных штанов. Вряд ли вы его сильно удивили, домнул Йорга. К тому же он даже не наш президент.
        - Не наш, - соглашается бывший профессор. - Но все равно… Очень, знаете ли, неудобно.
        09.40 -11.20
        Прибытие в Кремль
        Встреча с народным артистом Российской Федерации кинорежиссером М. С. Оболенцевым по его просьбе
        По пути в Кремль мне опять поплохело. Чугунная слива решила применить новую тактику: если раньше она стучалась во мне метрономом, отбивала степ или, на худой конец, долбила дятлом, то теперь она превратилась в экстремистку-скейтбордистку на внутренней стенке черепа. Минуту-другую она не подавала признаков жизни, чтобы обмануть мою бдительность, но едва я расслаблялся, как она тут же начинала в бешеном темпе перекатываться от правого уха к левому и обратно, выбирая то трассу через лоб, то дорогу через затылок, то совсем уж крутой маршрут с заездом в нижнюю челюсть.
        Если бы льняной референт Вова хоть немного помельтешил у меня перед глазами или, Боже упаси, вякнул бы мне хоть полслова, я выкинул бы его из машины на полном ходу. Однако чуткий холуй вошел в резонанс с начальством и всю дорогу просидел, вжавшись в спинку дальнего сиденья, прикрывшись газетой и предусмотрительно онемев - хоть вручай ему на хранение ядерный чемоданчик.
        Чтобы разрядить накопившуюся злость, я сломал об колено пару казенных карандашей, а когда и это не помогло, приоткрыл окно салона, накопил во рту побольше горькой слюны и сплюнул по ветру - очень надеясь при этом попасть в шлем ближайшего мотоциклиста эскорта. После чего я занялся государственными делами, благо на сиденье обнаружилась ранее не замеченная папка из Минюста.
        Я перелистал их бумажонки одну за другой и с каждой новой удивлялся все сильнее. Ну ни хрена себе законнички! Они там чего - совсем уже того? В связи с глобальным потеплением и массовым разжижением мозгов ведомство богини Фемиды подсунуло мне на подпись целых 5 (пять!) проектов помилования. Этих мы, значит, выпустим, а зону топтать у нас поэт Пушкин будет?
        Вооружившись шариковой ручкой, я отказал в президентском помиловании всем пятерым: а) чистосердечно раскаявшемуся педофилу; в) сорокалетней беременной тетке, отсидевшей полсрока; в) старику-бухгалтеру с целым букетом хронических болезней; г) полоумному французу, нарушившему в России паспортный режим; д) музыканту, уличенному в попытке дезертирства из расположения воинской части при отягчающих обстоятельствах (украл чайник).
        Вот так-то, с удовлетворением подумал я, закрывая папку. Закон один для всех - в том числе для больных беременных музыкантов. Хотя, может, педофила все-таки стоило выпустить? Раз уж его нельзя шлепнуть по приговору суда, - спасибочки Европе, удружила! - то разумно ли засорять наши тюрьмы такой мразью? На свободе детолюб по-любому не заживется. Детки у нас пошли шустрые: на всякого серого волка по банде зубастых Красных Шапочек. Зажмут его в переулке - косточек не останется…
        За пару кварталов до Кремля постукиванье слегка замедлило темп, и я уж понадеялся ближайший час прожить без стрессов. Куда там!
        Еще на подъезде к Боровицким воротам внимание мое привлек оранжевый людской хвост, который неторопливо втягивался через дырочку КПП. В голове сразу застучало сильнее. Вот бардак! Что такое на них надето? Какие-то мятые кепки, панамы, свалявшиеся гуцульские папахи… С первого же взгляда ремонтное войско Сан Саныча Сдобного более всего походило не на регулярную армию профи, а на кое-как обряженный в робы цыганский табор. Или, в лучшем случае, на толпу военнопленных. Строем ходить они явно не желали, обуты были кто во что горазд, рабочая униформа на них сидела, как на коровах… Господи, а это еще что такое? Драные штаны?! Ну и наглость! Этот Сдобный со своей экономией - он вообще с катушек слетел? У нас тут Кремль или бомжатник?
        Я вспомнил нервущийся крокодиловый пиджак проныры Болеслава и почувствовал, как горькая тошнота опять подступает к горлу.
        Блин, это уж за гранью добра и зла! На дворе третье тысячелетие, технологии зашкаливают, а здесь, в центре Москвы, - какое-то застойное средневековье. Если этих сиволапых заметит иностранец (а их на Красной площади, к несчастью, полно) - все, финиш, международный авторитет псу под хвост. И ведь, главное, броня наша крепка, танки быстры, но не можем же мы проводить военные парады каждый день! А ремонтники эти прутся сюда ежедневно…
        - Сдобного ко мне! - скомандовал я очередному Вове, едва только мы оказались в главном корпусе Кремля. - М-м-мухой!!
        Новый референт или адъютант (черт их разберет) рискнул подать голос и что-то пролепетать про Оболенцева Эм Эс, который-де, согласно рабочему графику, ожидает в приемной. Но увидев мое лицо, Вова-третий мигом усек, что режиссер прекрасно обождет.
        Пока кремлевский Управделами добирался до моих апартаментов, я оглядывал президентский кабинет. Был он мне вроде знаком, но зыбко, без деталей, как мираж над пустыней в жарком дневном мареве. Самая общая топография комнат как будто проявлялась у меня в памяти, но точное расположение каждой вещи ускользало. В шкафах и в столе чересчур было много разных ящичков, всех не перерыть. А поиски наугад какого-нибудь предмета средней тяжести - вымпела, вазы, пепельницы - быстрым успехом не увенчались.
        - Здрасьте, Денис Анатольич! Вызывали? - поприветствовал меня Сан Саныч, веселым колобком вкатываясь в дверь. И без паузы продолжил: - Хотите свежий анекдот? Цимес! Я просто оборжался. Избрали однажды чукчу американским президентом. Вот, значит, приезжает чукча в Вашингтон, принимать прися…
        Недолго думая, я сорвал с ноги ботинок и запустил в хохмача.
        - А-а, так вы его уже слышали? - Сдобный ловко увернулся от моего ботинка. - Тогда есть другой анекдот, тоже клевый: как-то раз хохол с грузином приплыли в Антарктиду. Температура, сами понимаете, минус шестьдесят, и вот хохол говорит грузину…
        Я метнул в кремлевского Управделами второй ботинок. На этот раз я задел его каблуком по уху. До Сдобного наконец дошло, что начальство слегка не в настроении. Но он не понимал почему.
        - Чего стряслось-то, Денис Анатольевич? - спросил он, потирая ухо. - Землетрясение? Наши все-таки продули матч-реванш? А я, если помните, с самого начала был против, чтобы сборную, наше национальное достояние, доверять голландцу. Ненадежный он…
        - А ты у нас, выходит, надежный! - Я примерился кинуть в него пресс-папье со стола, но оно оказалось совершенно неподъемным. - Тебе, значит, можно доверять национальное достояние?! Не ты ли этих молдаван привел в Кремль? Сам-то ты хоть видел этих оборванцев? Странно, что Царь-пушка еще не пропала. Ты ядра от нее давно ли пересчитывал? А дырку в Царь-колоколе не измерял?
        Сдобный приложил ручки к груди и истово затряс головой:
        - Господин президент, Денис Анатольевич, Богом клянусь! Чесслово, все у меня на контроле. Их там проверяют по-всякому, просвечивают на входе и на выходе. Лучшие охранники, самая современная аппаратура, птичка не пролетит. Полный порядок.
        Услышав слово «порядок», слива-скейтбордистка в моей башке просто обезумела. Сейчас она с грохотом каталась одновременно по трем направлениям. Больше я уже не мог сдерживаться.
        - А тебя, сука, кто-нибудь просвечивает?! - заорал я на Сдобного. - Ну-ка выкладывай все из карманов мне на стол! Живо!
        Круглая мордочка Сан Саныча обидчиво скисла.
        - Да врут они, врут… - Управделами Кремля стал вытряхивать свои карманы, но как-то слишком медленно и избирательно. Один внутренний карман пиджака он точно пропустил, как бы по рассеянности. - Эти газетчики сводят со мной счеты… За то, что мы с вами, Денис Анатольевич, любим Россию, а они, падлы, ее не любят… Видите, у меня только ключи, три рубля и семечки…
        - Все карманы освобождай! И еще попрыгаешь потом!
        Через минуту к ключам, рублевым монеткам и семечкам на моем столе прибавились немалая горка из крупных купюр, какой-то блестящий набалдашник, старинный гребень с безусловно дорогими камушками плюс серебряная двузубая вилка с вензелем.
        - Вот, Денис Анатольевич, сами можете удостовериться, ничего серьезного. - С оскорбленным видом Управделами шмыгнул носом. - Писаки клевещут, что Сдобный златые горы ворует. И где они, златые горы? Деньги - мои, остаток аванса. Гребень и мелочовка - тоже мои, от покойной бабушки осталась, справка есть…
        - И это тоже - от бабушки?! - Двумя пальцами я взял вилку: острием к Сдобному, ручкой с вензелем к себе.
        Три буквы «БКД», вписанные в орнамент из цветов и листьев, едва ли были инициалами кого-то из родных Сдобного: бьюсь об заклад, означали они «Большой Кремлевский Дворец».
        - Вилка казенная, грешен, - с застенчивым видом сознался Сдобный. - Я ее после завтрака в карман сунул. Машинально. Разве не может человек машинально положить в карман вилку?
        «Ты не человек, ты ворюга!» - хотел уже заорать я и ткнуть его в нос краденой вилкой, и… И тут мне заметно полегчало.
        Боль уменьшилась. Думаю, повлияли не слова Сдобного - просто совпало во времени. Хотя, с другой стороны, даже беспредельщица в моей башке могла опешить от наглости кремлевского Управделами. Лично мне важен результат: маленькая чугунная дрянь, изрядно потерзавшая мне череп, внезапно смилостивилась и сбавила темп.
        Обольщаться, конечно, не следовало. Это была не полная амнистия, а временная передышка. Не знаю, надолго ли, но соревнования по скейтборду в отдельно взятой черепушке сворачивались. Боль не унялась совсем - но хоть затупилась. Как бы мне ни хотелось еще посильнее нагнуть Сан Саныча, своя голова была дороже истины.
        - Нет, Сдобный, - утомленно вздохнул я. - Нормальный человек не может забыть чужую вилку в своем кармане. На это способен лишь такой патологический ловчила, как ты… Короче, слушай сюда и запоминай: либо ты сегодня же упорядочишь этот молдавский хаос, либо пеняй на себя. Вместо Кремля живо отправишься управлять делами городской бани… или нет - городского морга. Заодно и посмотрим, много ли ты сумеешь оттуда украсть.
        Когда Управделами, пятясь и кивая, и обещая немедленно исправиться, прикрыл за собой дверь, я признался себе, что угрозы мои - чистый блеф. Сотрясение кабинетного воздуха. Ни один из президентов до сих пор не решился уволить Сдобного. Никто не знает, сколько кремлевского добра тот втихую переписал на себя. Убери его с должности - и завтра обнаружишь, что остался в пустом кабинете с голыми стенами и одним пресс-папье на столе.
        Ну ладно, сказал себе я, забудем на время о Сан Саныче. Надо пользоваться моментом. Раз слива взяла тайм-аут и тамтамы в башке не бьют, пора звать Оболенцева. Не знаю, чего ему нужно, но лучше сменю-ка я парадные башмаки на тапки, а башмаки задвину поглубже. Вдруг мне опять резко вступит в голову? Надо отгородить себя от соблазна запустить ботинком и в киномэтра.
        Я поднял трубку, нажал ближайшую кнопку на пульте и скомандовал Вове-адъютанту (или Вове-референту? хотя какая разница!):
        - Запускай лауреата. Уже можно.
        Через несколько секунд в дверях возник высокий, отлично одетый и уже от порога хорошо пахнущий человек лет шестидесяти. У него были седые усы русского барина, горделивая залысина британского джентльмена и очень длинные руки, делавшие его слегка похожим на цивилизованного орангутанга. Лицо гостя показалось мне знакомым. Я его точно где-то видел: то ли на обложке журнала «Работница», то ли на моей инаугурации. Или, может статься, и там и там.
        Едва войдя, лауреат Государственной премии кинорежиссер Мика Оболенцев поклонился мне и красивым бархатным голосом произнес:
        - Желаю здравствовать, Ваше Высокопревосходительство!
        Обращение мне понравилось. Не поручусь за прежние месяцы моего президентства, но уж сегодня с самого утра никто меня не называл не «высоко», ни обычным «превосходительством». Это было стильно.
        - Привет, - кивнул я. - Выкладывайте ваше дело, слушаю.
        Оболенцев проникновенно взглянул на меня и начал издалека:
        - Россия есть сила, умноженная на мудрость. А мудрость - это и созидание, послушание, щедрость, прощение, сострадание. Счастлива та страна, в которой мудрый лидер подобно вам, господин президент, ощущает дыхание всего географического пространства вокруг себя. И счастлив гражданин и патриот, который пребывает в той стране, управляемой таким лидером, как вы. Будучи неоднократно и облыжно оплеван за свою приверженность корневой системе, традиционным православным ценностям и просвещенному консерватизму, я остаюсь верен себе…
        - Вот это благородно, - похвалил я лауреата.
        Мне представилось, как мой гость на Лобном месте с достоинством утирает барские усы, принимая плевки. Крестится, утирается, опять крестится. Золотятся купола. Звонят колокола. Благолепие.
        - …верен себе и своим принципам, - продолжил режиссер, - и с удовольствием готов снимать для российской власти картины, которые меня устраивают как художника. Уверен, что цена моей душевно-духовной связи с Родиной, освященной любовью к оной…
        Ну так бы и давно. Духовная связь творца с отечеством стоит бабок. Не отдавать же наше достояние Голливуду на поругание.
        - Сколько? - уточнил я. - Давайте чуть поконкретнее.
        - Тридцать, - с достоинством ответил мэтр. И, наверное, для наглядности, трижды показал мне две свои растопыренные ладони. - Для картины, идею которой я буду иметь удовольствие вам изложить, это самый минимум. Кастинг, препродакшн, продакшн, постпродакшн, промоушн, бокс-офис - все эти крайне бездуховные иноземные понятия, к сожалению, требуют затрат в соответствующей им твердой валюте, а учитывая всемирный финансовый кризис…
        - Ближе к делу, если можно. - Я был вынужден поторопить режиссера. Иначе мы до вечера не закончим. Вечно эти творцы растекаются киселем по древу. - Как будет называться ваш фильм?
        - Рабочее название картины - «Дюжина», - торжественно изрек мэтр. И опять показал мне на пальцах, как глухонемому, десять и два. - Евангельское, смею заметить, число. Итак, дюжина присяжных, простых российских людей… допустим, простой таксист, простой продюсер, простой олигарх, простой гениальный хирург, очень простой бывший генерал КГБ… хотя у них в КГБ бывших не… э-э-э… словом, вы понимаете… Короче, этой дюжине наших соотечественников надлежит решить судьбу чеченского юноши, обвиняемого в убийстве русского офицера… Кухонным ножом… Сперва они, кроме одного, хотят его по-быстрому засудить и разойтись, затем полтора часа спорят, нравственно преображаются и в конце выносят оправдательный вердикт.
        Оболенцев остановился и выжидательно поглядел на меня.
        - Ну и… - вновь поторопил я режиссера. - Дальше что?
        - Все, - сказал лауреат Госпремии. - Дальше конец фильма.
        - Погодите, - не понял я. - А кто тогда офицера зарезал?
        - Для сюжета это несущественно, - пожал плечами Оболенцев. - Кто-нибудь другой, но не этот пацан. Неважно кто. В конечном счете, данный вопрос уже не нашим присяжным решать…
        Я порадовался, что мои ботинки у меня не под рукой. Чугунная слива, чуя поживу, зло заворочалась в недрах черепа. Чтобы не взбеситься и снова не разбередить боль, я попытался считать до ста и думать о чем-нибудь исключительно нейтральным. О цветах. О кузнечиках. О ручьях. О заливных лугах. О зеленых склонах гор, на которых живут приветливые земледельцы… горцы… чеченцы… с ножами… Нет, стоп, об этом не надо… Считаем про себя… Девяносто семь… девяносто восемь… девяносто девять… сто!
        - Интере-е-е-есное кино, - протянул я. - А если папашу вашего, извиняюсь, кто-нибудь вот так же в подъезде ножичком… Вам тоже будет несущественно, кто это сделал… да?
        - Нет, но… - начал Оболенцев, однако я его властно перебил.
        - Значит, я так понимаю, - с нажимом сказал я, - вы на государственные - подчеркиваю, государственные! - средства желаете снять познавательный фильм про то, как русских офицеров запросто можно резать, поскольку добрые дяди-присяжные все равно отмажут подозреваемого в убийстве, раз он чеченец… Воля ваша, господин Оболенцев, но это трудновато увязывается с российскими корневыми ценностями… Впрочем, вы ведь, кажется, кроме Госпремии РФ еще и заокеанского «Оскара» изволили получить?..
        Седые барские усы лауреата тревожно обвисли. А сам он при этом сильно побледнел и торопливо всплеснул руками:
        - Ваше Высокопревосходительство! Уверяю вас, вы неверно меня поняли! Мессидж фильма - в ином, прямо противоположном! Ей-богу!
        На секунду-другую я прислушался к чугунному постукиванию у себя в голове. Судя по тому, что черепная слива вела себя более-менее пристойно и не пустилась во все тяжкие, Оболенцев вряд ли был виновен в злом умысле. Маститый режиссер, словно малое дитя, просто заплутал в трех соснах. Ну это ничего, это мы поправим.
        - А коли так, - мягко произнес я, - то и сюжетец ваш должен быть противоположным, чтобы не было путаницы. Вот эдаким, к примеру… вы уже записываете? (Оболенцев поспешно закивал. В руках его сам собой материализовался блокнот.) Начало пусть будет таким же, как у вас. Те же самые двенадцать. И все они, кроме одного… допустим, вашего генерала… такие гнилые гуманисты, что хотят оправдать пацана. А он - виновен, это и коню понятно… Ну дальше все будет опять примерно так же, как вы придумали. Всякие тары-бары, споры-разговоры, нравственное преображение в духе патриотизма… вы там записываете?..
        Оболенцев кивнул. Он лихорадочно наносил какие-то каракули в свой блокнот. На лице его отражались восторг, преданность, созидание, послушание и прочие слагаемые мудрости - по списку.
        - На чем я остановился? На преображении? Ну вот: проспорив полтора часа, присяжные у вас в конце дружно выносят вердикт: «Виновен!» Глядите, я чуть-чуть поменял, и как все заиграло…
        - Ве-ли-ко-леп-но! - воскликнул Оболенцев. - Гран-ди-оз-но! И как я сам не додумался? Не сочтите мои слова грубой лестью… все ведь знают, что я не льстец, я и в партии никогда не был… но у вас, Ваше Высокопревосходительство, не просто талант, а, я бы сказал, прирожденный драматургический дар… Не рискну просить, но был бы счастлив указать ваше имя первым в титрах…
        И тут меня осенило (может, у меня и вправду есть дар?).
        - Послушайте, голубчик, - сказал я, - а на кой черт нам вообще эти двенадцать лохов? Они только запутывают. Сомнения, колебания и прочую лирику - на фиг! Дадим зрителю побольше ясности. Пускай это будет самый обычный российский суд. Простой судья… ну ладно, и к нему два народных заседателя… таксист и генерал… Они быстренько совещаются между собой, признают пацана виновным - и делу конец. От такой переделки сюжет будет строже, да и бюджет заметно сократится. Как вам такое?
        На лице у лауреата в дополнение к преданности, восторгу и прочим знакомым мне чувствам отобразилась еще и некоторая, я бы сказал, обалделость. На высоком лбу собрались складки, глаза сдвинулись к переносице, остатки волосиков на голове взъерошились, улыбка одеревенела. Вплоть до конца нашей беседы это забавное выражение не сходило с физиономии гостя. Оболенцев унес его за дверь, и теперь, возможно, понесет его дальше по жизни, как переходящее знамя.
        Что ж, мэтра можно понять, подумал я не без самодовольства. Я умею производить неизгладимое впечатление. В конце концов не каждый день глава российского государства лично вносит поправки в твой сценарий. Лови момент, чувак. До меня только царь Николай Первый приписывал свои куплеты к десятой главе «Онегина»…
        Чугунная дрянь тюкнула меня изнутри в переносицу и вернула к реальности. Мое перемирие с болью кончилось: значит, кое-кому тоже придется несладко. Оболенцева я отпустил на семь минут раньше графика, и этого хватит на один телефонный звонок.
        Я выяснил у Вовы-референта, что Конституционным судом у нас по-прежнему рулит Деницын, и меня попросил с ним соединить.
        - Виктор Дмитриевич, - обратился я к хранителю и сеятелю нашего Основного Закона. - Тут я от одного уважаемого человека, режиссера, лауреата Госпремии, услышал душераздирающую историю. Оказываются, у нас теперь в присяжные набирают черт те кого - олигархов всяких, таксистов… В результате участились случаи оправдания преступников… Вот-вот, я и говорю - безобразие… Мне потому и хотелось уточнить: чтобы этих присяжных отодвинуть или вообще упразднить, надо ли вносить поправки в Конституцию?.. Что-что, ничего вносить не надо? Я могу все сделать своим президентским Указом?.. Упс! Отлично. Большое вам спасибо.
        Кремль до и после ремонта - отнюдь не лучшее место для праздношатающихся граждан: заметут в пять минут.
        Если не считать сравнительно небольшой и обозримой со всех сторон прогулочной турзоны, все прочие зоны, объявленные закрытыми, таковыми и являются. Режим секретности здесь можно сравнить с изнурительной диетой, когда на сотню суровых «нельзя» приходится только одно - и к тому же неуверенное - «можно». Запрещено все, что не разрешено. Шаг вправо и шаг влево сулят крупные неприятности. У человека со стороны количество степеней свободы исчезающе мало, зато немеренно возможностей что-то случайно нарушить и поплатиться здоровьем - как минимум.
        Но ремонт - то волшебное состояние кремлевского организма, когда все прежние и будущие жесткости перестают действовать.
        Все меняется. Люди с инструментами, как муравьи, начинают запросто шнырять по всем закрытым зонам, и обычный пластиковый бэдж-вездеход, ничтожный в любое другое время, заменяет им любые авторитетные пропуска. Дисциплина падает. Контроль перестает быть тотальным, распадаясь на множество мелких контроликов.
        Например, охрана на входе (даже злодей Макаров) верит в то, что людей в робах уже досконально проверили при приеме на работу. Охрана внутренних периметров верит, что ремонтников хорошо досмотрели на входе. Те и другие верят в надежность службы спутникового контроля, а работники службы СК верит, что движущиеся кружочки на их мониторах обозначает живых людей.
        Нельзя сказать, что все они ошибаются. Просто среди разных правил обязательно найдется хотя бы одно исключение. Как я.
        «Будь осторожней, - шепчет мне ангел Рафаил. - Смотри, чтобы тебя не поймали». Насмешник Мисаил хихикает над ухом: «Если тебя поймают, ни в чем не сознавайся». Я улыбаюсь про себя: не поймают. Никто меня вообще не станет здесь ловить. В моей оранжевой робе я - человек-невидимка.
        Идти по двору следует с деловым видом, а еще лучше - нести с собой какое-нибудь не очень громоздкое приспособление: скажем, дисковую шлифовальную машину «Элан». Выглядит она солидно, а весит всего ничего - восемь кэгэ. По-хорошему для здешнего паркета следовало закупить хотя бы тяжелые немецкие устройства класса «Janser», но Управделами пожадничал. Мне же легче.
        С «Эланом» наперевес я без проблем вступаю в святая святых - корпус номер 1. Когда-то Сенат проектировал архитектор Матвей Казаков, но с тех пор здание перестраивалось десяток раз - пару раз при царизме, раза три при большевиках и еще пять раз при Сан Саныче Сдобном. Казаков, доживи от до наших дней, очень бы удивился, обнаружив, что от его здания остался лишь фасад.
        На первом этаже бывшего Сената - центр оперативной связи, на втором обычно принимают послов, но мне нужен третий. В Овальном зале российский президент проводит встречи с главами других государств. Насколько мне известно, сегодня на третьем этаже планируется только одно подобное мероприятие. А именно встреча президентов России и Румынии с 12.20 до 13 -30.
        В Овальный зал никто меня, естественно, не пустит, но туда я и не стремлюсь. В часы официальных мероприятий даже без учета охраны там многолюдно: дипломаты, репортеры, телеоператоры, помощники всех рангов и помощники помощников. Согласно протоколу, однако, вслед за Большой встречей лидеров начинается малая, в примыкающем к Овальному залу небольшом уютном Круглом зале, точнее зальчике. Второй этап встречи проходит с глазу на глаз, и охране снаружи беспокоиться нечего: в зальчик сейчас ведет только одна дверь.
        Сейчас - да. Но раньше тут была и вторая.
        11.20 -12.20
        Деловой обед с руководителем Роспотребнадзора
        Проект Указа об упразднении на Руси судов присяжных я взялся было набрасывать в особом президентском блокноте с золотым орлом и триколором. С непривычки загубил верхний листок, выдернул его, скомкал, бросил в урну, а затем обнаружил, что все оставшиеся страницы в блокноте уже исписаны моим почерком и густо изрисованы смешными рожицами. Должно быть, развлекался я на каком-то международном саммите, потому что первыми мишенями для моей шариковой ручки стали французский президент (хитрый острый нос-ланцет), британский премьер (мощные челюсти бультерьера) и руководитель незалэжной Хохляндии (щека, изрытая лунными кратерами шрамов). Нашлись тут и не известные мне физиономии. Одна из них почти наверняка принадлежала индусу, еще одна, судя по глазкам-минусам, - китайцу либо японцу, а все прочие могли быть кем угодно: художник, если честно, из меня хреновенький.
        Чему именно был посвящен саммит, я так и не сумел понять. Ни тезисов своей речи, ни конспекта чужих выступлений в блокноте не оказалось. Среди надписей преобладали междометия - Yes! No! Wow! Blya! - и рецепты экзотических напитков. Например, между профилями украинца и британца втиснулась надпись: «100 граммов сухого мартини, 2 сырых яйца, 100 граммов горилки с перцем, смешать, взболтать, выпить залпом». Недалеко от французского профиля расположился проект коктейля из арманьяка и имбирного эля. Дальше пошли уж совсем дикие смеси - сакэ с портвейном, кальвадоса с чачей, сливовицы с кукурузным виски и антифризом…
        Неудивительно, что конференция начисто выпала у меня из памяти: первая попытка восстановить хоть какие-нибудь воспоминания о ней закончилась безрезультатно. После второй попытки напрячь мозги из темного колодца всплыл только мутный образ чаши с ромовым пуншем, в котором плавают чьи-то пижонские очки… а потом меня резко затошнило и я поспешил прервать рискованный эксперимент.
        Вернуться к Указу мне, однако, уже не удалось. В поисках чистого блокнота я излазил ящики стола и в самом нижнем наткнулся на стопку разноцветных и разноформатных сертификатов, каждый из которых удостоверял мою активную благотворительную деятельность.
        С чувством тревоги, переходящей в легкую панику, я торопливо перебрал всю эту макулатуру и выяснил, что за первые же месяцы своего президентства Д. А. Кораблев успел осчастливить личными пожертвованиями «Международную Хельсинкскую Федерацию», «Международную Амнистию», «Комитет солдатских матерей», общество «Мемориал», комиссии «Против пыток», «За гражданские права» и «За достойную пенсию», организацию «Репортеры без границ», фонды «Толерантность», «Равноправие», «В защиту гласности», «В защиту прав жертв стихийных бедствий», «Пострадавшим от противопехотных мин» и др., и пр., и хр.
        Среди прочего я умудрился профинансировать из собственных средств какой-то «First Amendment Project» (помощь писателям, угнетаемым цензурой), природоохранное движение «Плыви!» (помощь синим китам), ассоциации «Вместе» (помощь бомжам-коматозникам), «Благодаря» (помощь сиротам из депрессивных регионов), «Вопреки» (помощь излеченным клептоманам), а также финансово поддержал ежегодную акцию с вызывающим названием «Сухая попа» - нечто вроде массовой раздачи бесплатных памперсов для новорожденных задниц из малообеспеченных семейств Москвы и области.
        Мне вспомнились потертые гуманитарные мухоморы из утренней газеты. Значит, им я тоже отстегивал на бедность? Жуть какая! Докатился, поздравляю. Я прикинул, сколько бабок выброшено на всех обшарпанных попрошаек, бездельников и клеветников России, и мысленно застонал: мой НЗ - секретный счет в оффшорке на Кайманах - за эти месяцы наверняка похудел как минимум вдвое.
        И ладно бы еще я делал пожертвования анонимно: треть депутатов нашей Госдумы, по слухам, тайком спонсируют нациков и фашиков, а еще четверть втихую башляют фонду «За права геев и лесбиянок». Так нет же! Я, судя по этим глянцевым грамоткам, жертвовал свои кровные деньги открыто, с полным респектом и даже, сдается мне, намеренно засветился на некоторых публичных мероприятиях. Уж про этот позор вспоминать совсем не хотелось, но, как назло, темные болотные глубины моей памяти тотчас же утробно булькнули и одарили меня пузырем с единственным, зато ярким стоп-кадром.
        Трибуна, увитая гирляндами. На трибуне - я. Меня приветствует толпа лысых уродов - все они не то в больничных халатах, не то в тюремных бушлатах, не то в смирительных рубахах… Господи, я что, и на прокаженных раскошеливался? На зэков? На психов? А холерные бараки я случаем не посещал с папским визитом? Мрак! Мрак! Мрак! По сравнению с ними даже утренние мухоморы кажутся подосиновиками. Чего же я пил в те дни? Неужели бывает что-то поубойней коктейля из горилки, кальвадоса и тормозной жидкости?
        Потерянных денег было жаль, но куда неприятней выглядела потеря важнейшего идеологического аргумента: раньше можно было сказать, что наших так называемых правозащитников содержат ЦРУ и лондонский злодей Береза. И что теперь? Выходит, мы вместе с Березой и ЦРУ платим одним и тем же. Получается, что я - тоже в некотором роде ЦРУ? Бред собачий.
        Может, они меня загипнотизировали или, как его, зазомбировали? Пригласили, подогрели, обобрали… А что? Реально. Цыганки, к примеру, давно уже стихийно овладели методом НЛП. Хочешь или нет, но ручку ты им позолотишь. Благотворительные фонды - те же цыгане. Платишь им не за товар, а за комплименты. И чем больше ты платишь, тем вдохновенней они поют: «К нам приехал, к нам прие-е-хал!» И все тесней и плотней обвивают тебя пестрой лентой хоровода… Тьфу на них! Никогда я не был в восторге от этой расплодившейся самодеятельности, а две минуты назад моя нелюбовь ко всяким общественным, блин, организациям из вялотекущей фазы перешла в острую. Рука сама потянулась к телефонной трубке.
        - Джонатан… как вас там… Ричардович! Важное дело! - рубанул я, едва дежурный Вова связал меня с Генпрокурором.
        - Слушаю вас, Денис Анатольевич! - В голосе мистера Ливингстона я по-прежнему не чувствовал того трепета, с каким чиновнику следует говорить с президентом. Словно бы не я назначил его на пост, а сам народ или, для примера, Господь Бог.
        - Генпрокуратуре следует вмешаться, - сурово объявил я. - До меня дошла самая достоверная информация о том, что многие благотворительные фонды занимаются, по сути, рэкетом.
        - То есть? - непонимающе переспросил мистер Ливингстон.
        - То есть вытягивают у граждан большие средства на сомнительные цели. Это подсудное дело, между прочим. Хуже сект. Устройте для начала выборочную проверку по Москве всех этих амнистий, матерей, синих китов, сухих поп и прочих прав человека. Когда отыщете криминал, будем их поэтапно закрывать. Вам ясно?
        - Не очень, - признался лондонский чистоплюй. - Чтобы начинать проверки, нам, в соответствии с обычными правилами юриспруденции, необходимо иметь на руках заявления потерпевших.
        - Пра-а-а-авилами, - передразнил я. - Вам, мистер Ливингстон, давно пора понять национальную русскую ментальность. У нас все правила вилами по воде писаны. В России испокон веку принято ставить телегу впереди лошади. Одним словом, начинайте быстрее проверять, а заявления… гм… заявления будут, не сомневайтесь.
        На самом деле я даже теоретически с трудом представлял, как может выглядеть подобная кляуза. «Я, Кораблев Денис Анатольевич, законно избранный президент России, будучи в нетрезвом уме и в совсем уж никакущей памяти, снял со своего секретного счета в оффшорной зоне, открытого на подставное лицо, и перечислил…» М-да. Клинический случай идиотизма. Как, собственно, и все, что я творил после инаугурации. Может, я все же не зря башлял психиатрическим фондам? Глядишь, и будет мне отдельная палата.
        - Как понимать ваше выражение «телега впереди лошади»? - между тем удивился Генпрокурор. - Нарушение причинно-следственной связи? Вы хотите сказать, что в России следствие опережает причину? Однако релятивистские законы не позволяют…
        - Занимайтесь-ка лучше своими прямыми обязанностями, - осадил я английского умника. - Законы у нас четко прописаны в УК РФ, и они, если надо, все отлично позволяют. С причинами как-нибудь разберутся другие ведомства, ваша главная задача - следствие…
        - Но позвольте… - Мистер Ливингстон был явно озадачен.
        Так тебе, голубчик! Настроение мое резко улучшилось. Ставить подчиненных в тупик - любимое развлечение всякого порядочного начальства, и я не исключение. Скорбь о потерянных бабках и заметно покоцанном реноме отодвинулась куда-то на периферию. Маленькие локальные радости - лекарство от тотальной невезухи.
        - Не позволю! - с удовольствием рыкнул я. - Исполняйте, а не пререкайтесь с вашим президентом. И, кстати, про олигарха этого, Шкваркина, не забудьте. Дело у меня на личном контроле!
        Вздрючив Генпрокурора, я бросил трубку и понял, что за последние десять минут обитательница моей башки вела себя на редкость миролюбиво. Может быть, негодяйка намекала мне, что я наконец-то смогу поесть? Здоровые силы моего организма, похоже, брали свое: аппетит побеждал тошноту, а та беспорядочно отступала. Я представил себе два румяных круассана, не съеденных на завтрак, - и они уже не показались мне такой дрянью, как утром.
        - Подавайте обед! - скомандовал я в селектор. - Можете звать к столу Роспотребнадзор. Он там с голодухи еще не умер?..
        Георгий Онисимов надзирал за товарами народного потребления уже лет десять, совмещая свою должность с постами сперва главного санврача России, затем ее главного эколога, а после ее же главного ветеринара. Мать-природа наградила Георгия Геннадьевича изможденным лицом ученого трудяги, исполнительностью вышколенного мажордома и немногословием советского партизана, попавшего в гестапо, - то есть всеми качествами, незаменимыми для сотрудников министерств и ведомств. На пресс-конференциях по поводу запрета на ввоз очередного продукта Онисимов умело использовал свою профессорскую фактуру. Он трагически вздымал брови домиком и упирал на объективность научной экспертизы. Наблюдатели терялись в догадках: как же строгим дамам Биологии и Химии всякий раз удается не обмануть ожиданий их старшей подруги Дипломатии и даже неоднократно сработать на опережение?
        Если уж с кем из чиновников и обедать, подумал я, то логичней всего с этим: дрессированный Георгий Геннадьевич поднимет голову и подаст голос строго по моей команде. А без команды будет весь час жевать молча, корректно уткнувшись в свою тарелку…
        Дверь открылась, и в моей кабинет въехал сервировочный столик, вдоль и поперек уставленный закусками-бутылками. Сзади столик аккуратно подталкивали за хромированный поручень, причем делал это не безликий официант-охранник и не очередной Вова-референт, а личность известная - телевизионный журналист Леонид Алферов.
        В отличие от большинства российских журналюг Алферов был мне даже симпатичен. Он казался неглупым, в нем не чувствовалось оголтелости, свойственной этой профессии, а интеллигентская фига не слишком оттопыривала его карман. Репортажи-расследования, который он снимал, не отличались большой глубиной (где вы ее вообще найдете на ТВ?), зато были украшены премилыми визуальными финтифлюшками и трогательными прибамбасами, которые выдавали в нем преданного поклонника ушедшей, увы, эпохи Большого Стиля.
        Был, правда, у Алферова легкий бзик: он старался, где возможно, засветиться в одном кадре с великими мира сего. А в тех случаях, когда натура безнадежно ушла, не стеснялся лихо подмонтировать свое изображение к старой кинохронике. Так он оказывался рядом со Сталиным на Мавзолее, с Брежневым на целине, с Ельциным на танке. Сегодня, чувствую, он хочет пополнить свою видеоколлекцию - с президентом Кораблевым на фоне обеденного стола.
        В другое время я бы охотно поболтал с Алферовым и даже снялся рядом с ним (мне что, жалко?), но сейчас он был очень некстати.
        - Привет, Леня, - сказал я, пожимая ему руку. - Извини, но сегодня я хочу пожрать без прессы. Чтобы только двое в комнате - я и Потребнадзор. Нам многое надо обсудить, соображаешь?
        - Не волнуйтесь, Денис Анатольевич, - успокоил меня Леня. - Я в курсе: сегодня никаких журналистов, мы с вами вдвоем.
        Тут только до меня дошло, что вместо обычного джинсового костюма и яркой ковбойки на Алферове строгая деловая тройка и модный галстук, в левой его руке - портфель из натуральной кожи, а поблизости от нас нет ни следа телеоператора с телекамерой.
        Слива в моей голове чуть шевельнулась: это был предупредительный сигнал. Эх, с досадой подумал я, опять вляпался! Черная дыра моей памяти преподнесла очередной - и, боюсь, не последний - гадский сюрприз. На спокойный обед с Онисимовым, молча сидящим одесную, отныне можно не рассчитывать. Бедняга, как я понимаю, пал жертвой кадротрясения. Мной же, наверное, и произведенного.
        Но как же, ч-черт, меня опять угораздило? Списки резерва на предмет возможных перетасовок я составлял еще до инаугурации. Уж чьей-чьей, но Алферовской фамилии в них не было и быть не могло.
        - Ты ведь не забыл, Леня, при каких обстоятельствах я тебя назначил на должность? - эдак небрежно поинтересовался я.
        Надеюсь, что хотя бы у моего гостя нет проблем с памятью.
        - Такое разве забудешь, Денис Анатольевич, - заулыбался Алферов, - тот еще был стресс! В марте. На пресс-пати в Кремле. Я тогда как раз делал сюжет про новый этап маразма Роспотребнадзора, ну и был в материале. И выступил живенько, с фактами. Я же по первой своей профессии все-таки биолог… А вы тогда, Денис Анатольевич, поймали меня на «слабо». Говорите, раз уж я такой знаток вопроса, мне им и заниматься вместо Онисимова. И сразу подписали ему отставку с почетной пенсией, а мне - три месяца испытательного срока. Чтобы разобраться и вам доложить.
        Ага. Интуиция подсказывает: именно так все и было. Значит, я играл на публику, перед писаками выделывался. Ну почему меня, как выпью, тянет на дешевый популизм? Сперва лиловый негр из Скотланд-Ярда, теперь - журналист с ТВ. Поздний Ельцин квасил и поболее моего, но номенклатуру в России умудрился не размыть. При нем Познера могли наградить, а Листьева грохнуть, но чтоб их в правительство взять - ни-ни! Ни тот, ни другой рангом не вышли.
        - А ты, Леня, случайно не помнишь, - спросил я, стараясь при этом глядеть куда-то вбок, - что из спиртного подавали на том самом пресс-пати?.. Хотя нет, неважно, продолжай о главном… И что, ты в чем-нибудь уже разобрался?
        - Ну да, - кивнул Леня. - Практически во всем. Как раз три месяца прошло. Вы разве не поэтому позвали меня сегодня на обед? Я как раз и хотел доложить вам о результате. - Новый шеф Роспотреб-надзора указал на сервировочный столик. - Вот все мои доказательства. Мы будем совмещать приятное с полезным.
        Теперь-то я понял, чем «деловой обед» отличается от обычного. К каждой тарелке и к каждой бутылке были приклеены ярлычки.
        - Поглядите, Денис Анатольевич! - Алферов сделал рукой приглашающий жест, каким неопытные уличные гиды заманивают туристов посетить «Детский мир» и могилу Высоцкого. - Тут у нас шпроты из Риги, масло из Лиепаи, куриные сосиски из Гданьска, ореховый хлеб из Каунаса, сыр из Полтавы, копченый лосось с острова Сааремаа, вино из Кахетии… А здесь у меня имеются… минутку… - Алферов залез в портфель и вытащил пачку бумажек с грифами вверху и лиловыми печатями внизу. - Вот результаты трех независимых экспертиз. Делали в Базеле, Лиможе и Дюссельдорфе. Общий вывод: все чисто. Следов бензопирена, хлорина, диоксидина, тяжелых металлов и тэ дэ не найдено. Прежний запрет на ввоз был ни на чем не основан. Все безопасно для потребителей.
        Дары Прибалтики, Украины, Грузии и Польши на моем сервировочном столике выглядели чертовски аппетитно. Но я колебался. Мудрый правитель за формой всегда узреет содержимое. Худший враг - это бывший сателлит. У кого-то из советских классиков было смешно сказано про генеральскую жопу, которая после революции отделилась и добилась самостоятельности. А, как известно, любая жопа норовит подгадить: это в ней заложено на уровне инстинкта.
        - Ты уверен на все сто? - испытующе спросил я у Лени. - Даешь гарантию своему президенту? Я ведь не экспертизы твои буду на хлеб намазывать, а паштет. И не печатями его заедать, а сыром. В старину прежде, чем подавать на стол, царские блюда проверял на себе министр двора… Ну чего, сам рискнешь или позовем кого-то из приемной? Найдем сироту, чтобы не так жалко, ежели чего…
        Вместо ответа Леня бестрепетно намазал литовский хлеб латышским паштетом, положил сверху ломоть украинского сыра, подцепил одной вилкой польскую сосиску, другой - спинку эстонского лосося. А затем разом отправил весь этот гастрономический интернационал в рот и принялся жевать. Щеки у Алферова раздулись втрое, как у мультипликационного хомяка, нос покраснел от напряжения, на лбу выступили горошинки пота, но в глазах светилось торжество.
        - Жот жижите, Женис Жамошошьевич, - гордо объявил он, не переставая работать челюстями. - Ежа жежопашная жля жижжи.
        В переводе с жевачьего на русский это, скорей всего, означало: «Вот видите, Денис Анатольевич. Еда неопасная для жизни».
        С полминуты я выжидал, не забьется ли в последних судорогах новый шеф Роспотребнадзора, и, не дождавшись, рискнул повторить его подвиг. Хм. Сыр как сыр, вполне терпимый. Хлеб как хлеб, похож на баварский. Масло не кислое и не пересоленое. Бекон даже неплох. Шпроты - прямо как в детстве. Лосося мы, конечно, едали и получше, но в целом сойдет… Как будто все без происшествий.
        - Ничего, - вынужден был признать я, отжевав свое. - Ладно! Если по науке, как ты говоришь, там все чисто, то, возможно, наш Георгий Геннадьевич Онисимов и впрямь несколько погорячился.
        - Вот и они тоже говорят… - Леня уже справился со второй порцией и победно улыбнулся. - Производители, то есть… Это, говорят, у вас издержки имперского мышления. Типичная, говорят, психология осажденной крепости. Но теперь-то, Денис Анатольевич, мы их убедим, что Россия - обычное цивилизованное государство Европы, с обычными с либеральными нор… Ой, куда вы?!
        Не дослушав, я уже летел к унитазу: тошнота, притаившаяся внутри меня, внезапно взбрыкнула, резко поднялась от желудка и подступила к горлу. К счастью, я не заблудился по дорогу и вовремя успел добежать до цели - чтобы отдать бурлящим водяным струям все, чем пытался утолить голод. Пообедал, называется…
        Обратно в кабинет, к бледному растерянному Лене, я вернулся только минут через пять. Взял у него из рук бумажки с грифами и печатями, молча разорвал каждую надвое и отдал ему обратно.
        - Но как же… Денис Анатольевич… Я же… - Алферов диким взглядом проводил обрывки его трехмесячных усилий.
        Тук-тук-тук-тук-тук-туууук! - отозвалась на его лепетанье матерая чечеточница. Несмотря на перестук в башке и противное томление в районе диафрагмы я почувствовал к своему протеже нечто вроде жалости. Эх, Ленечка, глупый телемальчик! А ты уж размечтался, что в России работа чиновника - это праздник разгадыванья интеллектуальных кроссвордов? Шиш тебе, милый: это лишь сотая ее часть. А девяносто девять сотых - тараканьи бега вокруг начальничьего стола и постоянная готовность в любой момент упасть за Родину мордой об стол. И чтоб затем нельзя было даже поплакаться никому, кроме жены и зеркала в сортире.
        Фиг сейчас поймешь, отчего президента России вытошнило всеми этими дарами чужеземного сельхоза. Может, в куске сыра или бекона пряталась диверсия, а может, я сблеванул по причине моего сегодняшнего состояния общей хреновости. Разбираться уже не будем. В таких делах включается презумпция виновности.
        - Заруби на своем носу, - обратился я к Алферову едва ли не по-отечески. В конце концов, приручил его именно я (пусть и в бессознательном состоянии). - Если твоего президента тошнит, то это либо беременность, либо ему попался некачественный хавчик. Беременность в моем случае мы исключаем. Что в остатке?
        - Но ведь…
        - Забудь слово «но». Ты не в Европе. Пока меня тянет блевать от всего, что ты принес, я сохраняю вето на ввоз. Теперь, дружок, твоя работа - как подать это публике. Ты же умный, придумай что-нибудь. Вся таблица Менделеева у тебя под рукой. Не нравятся канцерогены или пестициды, пусть будут радионуклиды или соли жирных кислот… Ну, пошел! - Я подтолкнул Алферова к выходу. - Испытательный срок тебе продлеваю еще на месяц, не справишься - уволю, и никакое телевидение, хоть кабельное, тебя не возьмет даже погоду читать… Брысь, кому говорю! И отраву свою забирай!
        Я мотнул головой - и бледный Леня улетучился из моего кабинета вместе с портфелем, тарелочками с надкусанной едой и обрывками надежд. На пустом сервировочном столе остались только две забытые бутылки кахетинского и две хрустальные рюмки. Ладно, подумал я, доведем эксперимент до точки. Выбрав уже открытую бутылку, я капнул в рюмку, осторожно опрокинул ее на язык…
        Рот мой наполнила терпкая горечь - словно делалось вино не из сладчайшей виноградной лозы, а из коры хинного дерева.
        …мать!.. мать!..мать! Полминуты спустя ошалевший от моих воплей дежурно-телефонный Вова уже соединял меня с Тбилиси.
        - Гамарджоба, батоно Денис! - услышал я в трубке приторный баритон Гиви Суликошвили. - Какие-то проблемы, дорогой?
        - Щас будут! - еле сдерживаясь, посулил я. Мой рот все еще был заполнен горькой вяжущей слюной, и кто-то был должен за нее ответить. - Ты чего гонишь на экспорт вместо кахетинского? Почему такой вкус? Ты что, издеваешься над большим братом?
        - Э-э, генацвале, - на другом конце трубки Суликошвили горестно поцокал языком. - Не понимаю: зачем пьешь вино из бутылки? Это же профанация, дорогой. Кахетинское пьют из бочки, остальное моча. Приезжай ко мне, я тебя угощу настоящим вином…
        С каждым словом президента виноградной республики меня все сильней захлестывало бешенство. В Спасской башне моей головы чугунная слива только этого и ждала - и отзывалась на каждый удар моего сердца тяжким боем курантов. К концу последней своей фразы Гиви Автандилович Суликошвили стал для меня хуже Гитлера.
        - Настоящим? - заорал я в трубку. - Значит, у себя вы оставляете настоящее вино, а нам в Россию экспортируете мочу?! Ну ладно, кацо! Я приеду к тебе в Кахетию! На танке!!
        Бросив трубку на рычаг, я размахнулся и запустил бутылкой об стену, целясь в ближайший гобелен с еще одним портретом князя-меченосца - таким же, как на потолке в «Горках-9». Князь не был, конечно же, виноват в моих бедах. Сукин сын раздражал меня тем, что я так и не сумел вспомнить его имени.
        Бутылка угодила точно в вытканный шлем, не разбилась, однако шум произвела изрядный. Не меньше трех квадратных метров паркета оказалось забрызганы красным. Им бы краску делать, а не вино!
        На шум в мой кабинет вбежали сразу три Вовы-богатыря, одинаковых с лица. Первый был в форме и аксельбантах, другой - в штатском и с папкой в руках, третий - в отглаженном белом фартуке и с серебристым ведерком из-под шампанского.
        Двигалась троица синхронно: одинаково моргала, дружно трясла светлыми кудрями и хором выпучивала гляделки. Живая иллюстрация к статье «Промышленное клонирование крупного рогатого скота».
        - Б-быстро!! - рявкнул я на трех клонов-богатырей. - Мочу убрать! Министра обороны и начальника генштаба - ко мне!
        Три одинаковых Вовы нарушили синхронность. Первый, взяв под козырек, скакнул за дверь. Третий выхватил откуда-то из воздуха половую тряпку и бросился на колени - вручную оттирать паркет.
        А второй взмахнул папкой у меня перед носом и умоляюще прорыдал:
        - Денис Анатольевич! У вас же в рабочем графике нет министра обороны!.. У вас сейчас встреча с президентом Румынии господином Хлебореску! В Овальном зале, через три с половиной минуты…
        В России все секрет и ничего не тайна. Я размышляю об этом феномене в комнатке на третьем этаже бывшего Сената. Здесь хранятся пустые емкости для кулеров, старые электрополотеры и мониторы, отработавшие свое, и коробки с бумагой для принтеров. Ничего, что бы потребовало дорогого цифрового замка. Потому замок тут был обычный, плохонький, державшийся еле-еле. Пустяк.
        Первые два дня я открывал замочек пилкой для ногтей, а вчера вечером вообще вывинтил и вставил на его место похожий - тот, для которого ключ есть у меня и больше ни у кого. Сегодня это моя суверенная территория, посторонним вход не разрешен.
        У комнатки - общая стена с Круглым залом, который, в свою очередь, примыкает к залу Овальному. Стена считается глухой, но это заблуждение: когда-то здесь был проход. Со стороны Круглого зала дверь прикрыта обоями (их переклеивали дважды, последний раз - два года назад). А здесь, с внутренней стороны, она забита и просто замазана краской в несколько слоев. Но когда знаешь и приглядишься, контуры видны.
        Бывшую дверь я обнаружил на одном из чертежей. До 1971 года на плане экстренной пожарной эвакуации персонала и Круглый зал, и моя комнатка были отмечены как проходные помещения. Из Овального зала через них можно было сразу выйти на запасную лестницу.
        Потом дверь упразднили, но не додумались ее снять и заложить проем кирпичом. Дверь исчезла с планов, а значит, ее и не было. Русские - большие мастера заклинать реальность. Великие асы возвышающего самообмана. Они ведь чуть не построили Третий Рим, уверив себя, будто первых двух никогда не существовало…
        Кстати, с поисками чертежей я справился без больших усилий. Самым продуктивным оказался путь наименьшего сопротивления.
        Если бы я заявился в Исторический музей и попросил из фонда Матвея Казакова его проектные чертежи здания Сената в Кремле, меня бы промурыжили полгода, а затем все-таки отфутболили: документы раритетные, бумага старая и хрупкая, и для доступа к реликвиям нужен допуск не ниже академического. Нет? Извините.
        Если бы я пришел на прием к А. А. Сдобному и стал бы выпрашивать у него поэтапные планы трех последних реконструкций Кремля, то мигом оказался бы в камере ФСБ Лефортово. Или, что еще верней, на дне Москва-реки. Более того, я вообще не уверен, что чертежи эти где-то еще сохранились: главный кремлевский ремонтник наверняка регулярно прячет концы в воду. При таких масштабах казнокрадства я бы чистил архивы не реже раза в неделю.
        Собственно говоря, изначальные замыслы первостроителя Казакова и финансовые хитрости Сдобного мне вообще без надобности. Меня вполне устраивали результаты любого из двух промежуточных ремонтов Сената - 1957 и 1971 годов. Все досье когда-то хранилось в закрытых архивах Мосгорисполкома. Потом советская власть кончилась, архивы распечатали и долго не знали, куда девать тонны бумаги. Их перевозили из одного хранилища в другое, пока большинство чертежей и пояснительных записок к ним не осело в одном месте - почему-то не в РГБ, а в Библиотеке ИНИОН.
        Там я их и обнаружил. Для проникновения в ИНИОН понадобился всего лишь временный читательский билет, за который я заплатил в кассу триста рублей. По-хорошему, мне следовало еще предъявить паспорт, но хватило и университетского диплома. Бланк с печатями я купил в подземном переходе на Пушкинской и сам вписал туда первые же пришедшие в голову имя и фамилию - Юрий Долгоруков.
        «Почему Долгоруков? Надо было Долгорукий!» - помню, веселился у меня над ухом невидимый ангел Мисаил, а Рафаил, наоборот, ругал меня за то, что я не придумал что-нибудь стертое, а потому не столь подозрительное, - «Петр Сидоров» или «Иван Кузьмин».
        На подколы Мисаила я реагировать не стал, Рафаилу же объяснил азы человеческой психологии: при отсутствии паспорта усредненные ФИО на второстепенном документе как раз и вызывают подозрение. В этом деле необходима кое-какая живинка. Пусть девушка, которая выписывает мне читательский билет, улыбнется. Это полезно.
        Дверь я сперва вычислил логически, затем нашел ее на чертежах-71 и вскоре убедился в полной ее осязаемости и боеготовности. После чего мне оставались отшлифовать мелкие заусенцы. На прошлой неделе я включил на этаже «Элан», чтобы под шум дисковой машины отскоблить от двери краску и немножко поработать гвоздодером.
        К вечеру вчерашнего дня дверь с моей стороны была уже целиком свободна, а со стороны Круглого зала ее удерживали только обои. Не бетон, не броня - бумага. Из всех видов обоев Сдобный закупил самые дешевые и ветхие. Достаточно крепкого пинка и…
        Я вытаскиваю из сумки свой талисман, освобождаю его от обертки и смотрю на часы. До начала встречи двух президентов - три минуты и тридцать секунд… А, вот уже просто три минуты.
        Часть вторая
        ГНУСНЫЙ ДЕНЬ
        12.20 -13.30
        Встреча с новым президентом Румынии
        Только румына мне сейчас не хватало! Нет уж, увольте, господа хорошие, для церемониального обмена поклонами и улыбками у меня сейчас нет ни времени, ни терпения, ни сил. С такой чугунной чечеткой в башке и в таком дивном настроении, как теперешнее, переговоры не ведут: еще сорвусь с катушек и брякну что-нибудь мимо кассы. Допущу, к примеру, национально обидное высказывание про их Дракулу Кусачего. Или потребую вернуть России те золотые бранзулетки, которые их погранцы сняли с Остапа нашего Бендера. Короче, для двусторонних отношений будет полезней, чтобы господин Хлебореску поскучал без меня какое-то время. Маленькая протокольная бестактность лучше крупной дипломатической свары.
        Я подманил пальцем к себе референта Вову, взял за край галстука и тянул до тех пор, пока его ушная раковина не совместилось с уровнем моих губ. После чего гаркнул ему от души в самое ухо:
        - Свободен! Румыния подождет, тут Россию спасать надо! Понял?..
        Первые два спасителя России объявились уже минут через десять. Оба гуся - один штатский с кейсом, другой военный с планшетом, - дружно запыхавшись, возникли в моем кабинете почти сразу после того, как уборщик Вова тряпкой пригасил яркость винного пятна на паркетном полу и был отправлен за моющими средствами.
        Десять минут - неплохой результат даже для спринтеров.
        Скорость, с какой министр обороны и глава Генштаба переместились из Хамовников в Кремль, меня впечатлила, но потом я сообразил, что к моменту моего призыва эти двое находились не в своем пентагоне на Знаменке, а здесь же неподалеку, среди официальной свиты, которая изготовилась было к встрече с румынским гостем.
        Надеюсь, оба они будут не слишком разочарованы. В конце концов, вместо болтовни, оркестра, фуршета и остальной тягомотины их ожидает настоящее живое дело - маленькая победоносная войнушка.
        Штатского министра Михаила Судакова и выходца из тишайших инженерных войск Юрия Лущинского я, по счастью, хорошо помнил: их назначил на высокие должности незадолго до выборов прежний президент России. Оба, естественно, родились в Питере и оба, я думаю, сами слегка офигели от столь резкого взлета своих карьер.
        Еще недавно Судаков был бизнесменом средней руки. Первоначальный капитал он заработал на заре перестройки, раскинув по всей северной столице сеть платных сортиров. Позднее будущий министр примерно так же раскрутил по Питеру сеть мясных магазинов - благо и сам он к тому времени внешне уже смахивал на большой увесистый пельмень, с мелкими ручками-ножками и носом-пятачком.
        Полная его противоположность - высокий, сутулый, похожий на чуть погнутый гвоздь Лущинский, - в свою очередь прославился тем, что накануне вывода советских войск из Чехословакии выгодно продал чешской стороне три свежевыстроенных железнодорожных моста. Один из них развалился сразу, как только по нему проехал последний состав с нашей техникой, а два других несчастливых приобретения чехи, крепко поразмыслив, разобрали сами.
        Подразумевалось, что оба крепких хозяйственника помогут нашей армии выстоять и победить в мирные дни. Ну-с, посмотрим, подумал я, чего стоят эти назначенцы в час суровых испытаний. Я бы, разумеется, сейчас предпочел, чтобы на этих должностях оказались бравые витязи, а не хитрожопые коммерсанты. Однако на переправе не принято менять ни коней, ни тем более ишаков с верблюдами.
        - Итак, господа, сразу к делу, - объявил я, едва гости успели доложиться своему Верховному Главнокомандующему по всей форме. - Каков наш план действий в случае войны с Грузией?
        Начальник Генштаба молодцевато щелкнул каблуками и прижал к груди планшет - бережно, как младенца или бутылку. А министр обороны извлек из кейса красную папку с тиснением «Совершенно секретно» и, искоса заглядывая в нее, бодрым голосом начал:
        - Наши главные задачи в случае эскалации военного конфликта с Федеративной Республикой Грузия состоят в том… э-э-э… в том, чтобы… э-э-э… Комплекс мер, стоящих перед российской армией в случае войны с Грузией, предусматривает, так сказать, комплекс оперативных мероприятий, состоящих из… э-э-э-э-э…
        Еще минуты полторы я честно слушал эканье и мэканье говорящего пельменя, а затем взял у него из рук папку и обнаружил в ней лишь две пожелтевших бумажки. На первой оказался мобилизационный план в случае войны с Китаем, на второй, совсем уже ветхой, скупо рассказывалось о первоочередных действиях при столкновении стран Варшавского договора со странами НАТО. ФРГ упоминалась там часто, но только была это никакая не Грузия, а еще Германия.
        Вот тебе раз! Я-то был уверен, что наши оборонщики загодя озаботились сценариями на все случаи жизни и смерти - включая агрессию со стороны Гондураса или войну с полчищами инопланетян.
        - Это как же понимать? - Я затряс бумажками перед виноватыми рожами этих горе-вояк. - Где поэтапный план отпора вероятному противнику? Где график перенацеливания баллистических ракет? У вас их нет? Значит, когда грузинско-фашистские войска подло, без объявления войны, вторгнутся на святую землю наших предков… когда озверевшие орды пожирателей чурчхелы и хинкали начнут хозяйничать в краю кваса, медовухи и гречневой каши…
        Я сделал паузу и удостоверился в тревожном выражении обеих физиономий: как я и думал, мои гастрономические метафоры на них подействовали. Теперь подбавим еще чуток патриотической страсти.
        - …когда кованый сапог грузинского оккупанта, - продолжил я развивать свою мысль, - будет топтать наши луга и нивы, жечь наши города и села, насиловать наших жен, детей, стариков, у России что - уже не найдется симметричного ответа? Да? Вы чем тут вообще занимаетесь все эти месяцы? Спите летаргическим сном?
        - Никак нет, товарищ Верховный Главнокомандующий! - поспешно отрапортовал министр-пельмень. - Мы пересматриваем сметы, оптимизируем расходы, секвестируем непрофильные активы. Одно только сокращение телепередачи «Армейский магазин» на пять минут позволило выкупить двести офицерских квартир в Сыктывкаре…
        - Мы, товарищ Верховный Главнокомандующий, следуем вашим личным указаниям, озвученным на совещании в Генеральном штабе по случаю 23 февраля!.. - преданно глядя на меня, добавил человек-гвоздь.
        Упоминание 23 февраля все объясняло. Ох, снова те же грабли! На меня накатил приступ ипохондрии, оттеснив на обочину чувство праведного гнева. Профессиональный праздник у военных - это бурные водочные реки с крутыми берегами из закуски. Похоже, в Генштабе меня опять понесло и вынесло куда-то не туда. О чем же, интересно, я там болтал? Сколько мечей успел перековать на орала?
        Не помню. Не по-мню. Мерное постукивание внутри моей черепной коробки не позволяло выудить из колодца памяти ничего связного о том событии. Как ни старался я восстановить конкретные детали, от празднования Дня Армии и Флота не сохранилось ни единого стоп-кадра. Только совсем уж смутное ощущение чего-то круглого черного (большое блюдо с икрой? чья-то флотская фуражка?), высокого блестящего (полный графин? люстра?) и очень-очень смешного (я рассказываю анекдот? мне рассказываю анекдот? кто-то пытается зачерпнуть икры черной флотской фуражкой?).
        Ужас-ужас-ужас. Надеюсь, я хоть не был безбрежным пацифистом. Авось не все военные училища уже успели превратиться в фабрики игрушек. Надо будет при случае узнать, как далеко зашел процесс.
        - Тоже мне, работнички, - проворчал я. - А головой кто будет думать? Даже к указаниям президента надо подходить творчески, не понимать все буквально. Эдак мы досокращаемся до полной утраты боеготовности… Танки-то, надеюсь, у нас еще остались? (Судаков и Лущинский в унисон закивали). Наверно, не берет никто, вот они и остались? (Оба замотали головами, однако по их лицам пробежало нечто вроде легкого смущения). Ну ладно, раз плана по Грузии у вас нет, придется импровизировать… Тащите сюда карту!
        В планшете начальника Генштаба карта нашлась, причем неожиданно хорошая - новая, большая, подробная, вся покрытая условными значками и даже не стертая на сгибах. Мы разложили ее у меня на рабочем столе; я взял из ящика маркер с линейкой, чтобы прочертить направление главного удара. Судаков с Лущинским заметно оживились, как только узнали, что война будет носить сугубо экономический характер: они сразу стали переглядываться и перешептываться - полагаю, уже заранее прикидывали, где, кому и почем будут сбывать вино, отбитое с боями у врага.
        И тут нам устроила подлянку элементарная география. Зря я, как оказалось, пригрозил наглецу Жуликошвили танковым рейдом прямо в Кахетию: эта зараза обнаружилась очень далеко от места нашего будущего прорыва. То есть в Алазанскую долину, к заветным бочкам с призовыми Цинандали и Напареули, российскому танковому десанту придется пилить и пилить едва ли не через всю Грузию. Вот черт!
        Сам я хоть и человек гражданский, неплохо знаю народишко в погонах: стоит фронту отодвинуться от тыла на десять паршивых кэмэ, как в войсках возникает дефицит всего, что можно есть и пить. Тотчас начинаются брожение, разложение, партизанщина, уголовщина - и вот уже один тырит чужого барашка, другой жарит шашлык прямо на танковой броне, третий меняет на виноградную водку свои сапоги, портянки, патроны и казенное дизельное топливо, а там уж до предательства Родины недалеко. Первую чеченскую мы примерно так и профукали.
        - Кахетия отменяется, - вздохнул я. - Повезло мерзавцу. Но от наказания за плевок в наш престиж ему по-любому не уйти. Поищем источники поближе к границе: думаю, там везде вина хоть залейся. Наша цель - наехать, взять трофеи, вернуться и объяснить остальному миру, что ничего не было. Военную операцию назовем… назовем… ну допустим, «Багратион». Честно говоря, не помню, кто это такой, но звучит, по-моему, красиво. Возражения есть?
        - Никак нет! - хором отозвались пельмень и гвоздь.
        - Соответственно, - продолжил я, - у вас на сегодня две задачи. Первая - до полуночи скрытно организовать мощный бронированный кулак во-он там, в районе Рокского туннеля. Вторая - до начала наступления собрать подробные сведения, какие приличные вина водятся в пределах трехчасового танкового броска. Трофеи должны быть качественными, чтобы противник понес ощутимые финансовые потери и долго не мог оправиться. Действуем тихо, СМИ не подключаем, мобилизацию резервистов не проводим… Кстати, на будущее: вам не кажется, что мобилизационных пунктов у нас маловато? Снова экономите? - Я нашел на карте и ткнул пальцем в несколько букв «М», обведенных оранжевыми кружочками.
        - Это, товарищ Верховный Главнокомандующий… э-э-э… не совсем то, о чем вы подумали, - пробормотал министр обороны.
        - Тогда что это? - насторожился я. - На метро не похоже. Платные мужские сортиры? А ну-ка признавайся, Судаков: ты опять взялся за старое? Опять из народного говна кроишь себе бабки?
        Судаков и Лущинский в смущении потупили глаза, словно оба никогда в жизни не слышали простого русского слова «говно».
        - Что, угадал я? На оперативной карте - сортиры? Стыд! Личному составу нашей армии, по-вашему, уже простых кустов не хватает?
        - Э-э… в некотором смысле это да, сортиры, - завилял министр обороны. - Точнее говоря, это сортиры в комплексе с приданной им базовой инфраструктурой быстрого питания…
        - Какая инфраструктура может быть у сортиров? - изумился я. - Ты чего несешь? Вы оба в своем уме? Или где-то нахимичили? Ну!
        Судаков с Лущинским обменялись быстрыми взглядами, после чего начальник Генштаба расшифровал мне окольные намеки министра.
        - В общем, это символы ресторанов «Макдональдс», - признался человек-гвоздь. - Вынужденная мера, товарищ Верховный Главнокомандующий. Без спонсоров мы бы эту карту не выпустили. Военные типографии перешли на самоокупаемость и ломят немыслимые бабки. А где их взять? Пришлось включить армейскую смекалку. Вот здесь и здесь, видите, мы еще немного добавили…
        Чугунная слива в башке подпрыгнула. Нет уж, торопливо подумал я, и смотреть сейчас не буду, и вникать не хочу в эту коммерцию на штабных картах. Даже предполагать боюсь, что значит буква «К» в синем ромбе. Упаси Господи, если это не военные комиссариаты, а кинотеатры, караоке-бары или, хуже того, казино. Убью ведь гадов.
        Аудиенцию на высшем уровне надо было закруглять, пока не поздно. Кратким, но емким жестом я показал смекалистому гвоздю и экономному пельменю, чтобы те выкатывались из президентского кабинета - притом как можно шустрее. Иначе первыми жертвами еще не начатой российско-грузинской войны могут стать именно они…
        Спустя две секунды на моем пороге опять нарисовался штатский Вова - все с той же папкой в руках, с еще более напряженным лицом и с тихим болезненным шепотом: «Регламент… умоляю вас… регламент…» Я сообразил, что меня все еще дожидается румынский президент, однако большого чувства вины не испытал. Меня по-прежнему подташнивало - не лучшее самочувствие для светских бесед. В конечном счете, сказал себе я, не Москва зазывала Бухарест к себе в гости - это Бухарест намылился к нам с дружественным визитом. А если друг, то может и перетерпеть.
        Я похлопал по плечу скорбного референта Вову и повелел:
        - Вырази господину Траяну Хлебореску мое официальное сожаление по поводу несостоявшейся встречи в 12.20, ввиду… - Разнообразия ради я решил не врать, - …ввиду временного ухудшения состояния здоровья президента России… Примерно вот такой ему выдашь текст, формулировки отточи сам. И сразу согласуй с ним перенос нашего рандеву. Скажем, на 16.00.
        - С 16 до 17.15 у вас по графику запланированная встреча с патриархом всея Руси, - трагическим голосом доложил Вова.
        - Ладно, пускай, тогда румынского президента поставь следом за ним, - распорядился я. - Там дальше, надеюсь, нет ничего срочного? Или после патриарха ко мне на очереди муфтий и раввин?
        Мое предложение не слишком обрадовало референта. Он печально зашелестел своими бумажкам и сообщил мне, что, да, с одной стороны, сверхсрочных мероприятий на этот час и вправду не запланировано. Но, с другой стороны, кроме графика встреч у президента России имеется есть еще и обычный распорядок дня, и, согласно этому распорядку, с 17.15 по 18.20 у главы государства ежедневные водные процедуры - то есть бассейн. Прикажу ли я отменить на сегодня плаванье? Или, быть может, Его Святейшество любезно согласится перенести встречу на другой день?
        Я задумался: прокидывать патриарха всея Руси было неловко - и по-христиански и по-президентски. Но и бассейн отменять тоже не хотелось. Плаванье полезно, оно расслабляет организм. А вдруг водные процедуры на часок-другой умиротворят бедную черепушку?
        - Давай-ка мы ненадолго подвесим вопрос, - сказал я Вове, трепетно ожидающему вердикта. - Мне надо обмозговать все хорошенько, проработать варианты… Короче, тебе придется подождать моего ответа минут восемь. Нет, наверное, двенадцать.
        Грустный Вова отбыл обратно в приемную. А я не стал напрягаться, рассудив, что решение придет само собой. Потому плюхнулся в мягкое кресло, задрал обе ноги на стол, дистанционно включил плазменный телек на стене и пультом поймал канал «Дискавери».
        Угодил я прямо на середину штатовского документального фильма и быстро въехал в сюжет. Это было разоблачительное кинцо про первый полет на Луну: мол, герои-астронавты, возможно, никуда не летали, а «лунные» съемки обеспечила им студия «Парамаунт». И весь мир, оказывается, надуло подлое НАСА - ради бюджетных денег и славы. Для доказательства своей версии авторы постоянно цеплялись то к одной, то к другой мелочовке из хроникальных кадров, сделанных лунным первопроходцем Армстронгом.
        Фильм меня ничуть не убедил, но я насладился мыслью о том, что америкосы в очередной раз сами себя высекли. Радовался я до той поры, пока меня не пронзила мысль: а что если и у нас в России какой-нибудь киношник рискнет усомниться в нашей святыне - полете Юрия Г агарина? Лондонский олигарх Береза запросто отстегнет лимон-другой на эдакое святотатство. В эпоху Интернета и спутниковых «тарелок» пресечь безобразие труднее, чем остановить эпидемию гриппа. И какие, строго говоря, доказательства мы сами-то могли представить миру? Кадры взлета? Снимки Земли из космоса? Но их, в принципе, могли бы изготовить на нашем «Мосфильме». Запись крика «Поехали»? Тоже не аргумент.
        Так-так-так-так! Постукиванье ускорилось до пулеметной очереди. Мне показалось, что большая сливища разделяется на целую сотню маленьких сливок, и все они на скорости атакуют мою голову изнутри. Я чуть ли не наяву увидел, как мой череп превращается в одно большое ситечко. Тотчас же вязкая тошнота принялась скручивать желудок в трубочку. Организм подавал мне сигнал.
        Грядущую провокацию нужно было упредить, пока не поздно. Я поспешно бросился к книжной полке, снял том Уголовного Кодекса, перелистал его и выбрал наиболее соответствующую теме статью 329 - «Надругательство над Государственным Флагом и Государственным Гербом РФ». Вот сюда, подумал я, со злостью черкая карандашом на полях, мы и внесем дополненьице: про уголовную ответственность для любой падлы, которая посмеет усомниться в полете Гагарина. В одной статье УК мы совместим наши святыни - триколор, орла и первого космонавта. Приравняем Юрия Алексеевича к госсимволике. В Европе судят за отрицание Холокоста, а мы чем хуже?
        Я сломал карандаш, взял другой, его тоже сломал и мне чуть полегчало. Самым логичным ходом будет, решил я, если идею нового дополнения в УК России выскажет наш министр по делам катастроф (он-то, я уверен, никуда не делся со своего поста!). Олгой Жавдетович Хорхой - несменяемый рупор нашего коллективного бессознательного, эдакая могучая первобытная сила, простая, как мычание: умом ее не понять, в амперах не измерить, цивильный костюм ей тесен, ударит - мокренько будет. Все президенты России поручали Хорхою вбрасывать в массы самые дискуссионные идеи. Насколько я помню, желающих поспорить со специалистом по наводнениям и землетрясениям у нас как-то не находилось.
        Мне пришло в голову, что не обязательно ограничиваться одним только Гагариным. Статья 329 - безразмерная, как колготки: там можно совместить много всего полезного. Национальных святынь, нуждающихся в опеке, навалом. Не нравится композитор Бородин? Выкладывай двести рублей штрафа. Недоволен Останкинской башней? Тысяча рублей штрафа. Раздражает давка в лучшем в мире метро? Поработай метлой пятнадцать суток. А еще можно, например, прописать хотя бы небольшой тюремный срок для тех, кто полностью или частично сомневается в нашей таблице Менделеева или в приоритете Чебурашки над Микки-Маусом… И почему это господа математики не додумалась защищать целостность бинома Ньютона и сохранность пифагоровых штанов с помощью Уголовного кодекса?
        Буквально за пять минут я исписал поля ближайшей страницы в УК, а когда поля закончились, призвал из приемной Вову и велел отдать мои руководящие каракули на перепечатку. Потом я еще чем-нибудь дополню, затем Олгой Жавдетович внесет идею на своих широких плечах, а после наши правоведы добавят юридических штучек и словечек - и все, можно будет отдавать поправки в Госдуму: пусть депутаты проголосуют, а народ возрадуется.
        - Теперь насчет румына, - сказал я, отвечая на невысказанный вопрос в глазах референта. - Успокойся ты, решение принято. Еще раз извинись перед этим Хлебореску, ну так, без фанатизма, и согласуй начало встречи в 16.00. А патриарха передвинь на 17.15.
        - Значит, бассейн на сегодня отменяется? - Вова уже открыл свою папку, намереваясь делать пометки.
        - Нет, бассейн остается, - объяснил ему я. - Совмещать так совмещать, в том и фишка. Запиши, что архипастыря я приму без отрыва от водных процедур. Он умный человек, мое предложение вряд ли его обидит. Вода - символ жизни, основа основ и все такое… Ну а если Его Святейшество вдруг заартачится, напомни ему, что тысячу с лишним лет назад языческую Русь крестили тоже в каком-то аквапарке. И ничего, все проперло наилучшим образом.
        «Ничего не понимаю, - озабоченно шепчет мне невидимый ангел Рафаил. - Где они все? Куда подевались? Не слышу!» Вопреки традициям, ангел Мисаил не отпускает в ответ своих привычных шуточек: чувствуется, он сейчас тоже встревожен.
        Я сам прикладываю ухо к двери и не ощущаю за стеной никакого шевеления. Похоже, людей там нет - ни первых лиц, ни обслуги.
        Это очень странно. На часах уже 12.55. Согласно протоколу, официальная церемония приема в Овальном зале должна была завершиться еще десять минут назад. И уже восемь минут, как высокие встречающиеся стороны должны были перейти в Круглый зал для приватных разговоров и совместного распития шампанского.
        Я жду еще несколько минут. В 13.02 за стеной по-прежнему царит тишина. Звукоизоляция тут неплохая - несущие стены возводили еще не при советской власти, - но если бы в Круглый зал кто-то вошел, я бы непременно об этом узнал. Проверено опытным путем.
        Вчера здесь же российский министр сельского хозяйства принимал министра монгольского. Даже не обязательно было впечатываться ухом в стену. Все было слышно и без того: звуки передвигаемых стульев, перезвон бокалов и то затихающий, то нарастающий морской шум беседы, когда можно поймать не слова, но интонацию.
        Сейчас нет ничего подобного. Все тихо, как ночью на кладбище.
        13.05 - тишина. 13.08 - тишина. Ангел Рафаил нервничает и уже подозревает самое худшее, вплоть до моего полного провала и скорого ареста. «Вот уж не думаю, - возражает Рафаилу ангел Мисаил. - Охрана бы уже сюда вломилась. Ты их разве слышишь? И я не слышу. Бесшумных засад не бывает. Скорее всего, опасности нет. Явно произошла накладка, мы просто еще не знаем какая». А мне Мисаил советует: «Спускайся вниз и поищи прессу - она-то всегда в курсе всего. Здесь тебе пока уж точно нечего ловить».
        Идея насчет репортеров мне нравится. В кремлевский пул входят профи с большими связями. Если что-то случилось, эти люди будут знать раньше других. Им не требуется для этого больших усилий; они, как магниты, инстинктивно притягивают любую рассеянную в воздухе информацию, официальную и не очень. Мне подойдет любая.
        Правда, делиться сведениями с посторонним - тем более с простым ремонтником - никто из них не станет. Но я и здесь подсуетился.
        Еще три дня назад мне удалось задружиться с одним из журналистов, аккредитованных в Кремле, - Василием Мунтяну, оператором государственного молдавского телеканала «Молдова-1».
        Василий получает за свою работу очень недурное, по кишиневским меркам, жалованье. Он стильно одет, курит дорогие сигареты и ходит по ночным клубам. Но в глубине души он считает себя таким же, как и я, гастарбайтером. Если еженедельная программа «Месаджер» раздумает оплачивать корреспондента с оператором, Мунтяну пробкой вылетит из Москвы и дома вернется к тому, с чего начинал: к криминальной хронике по двадцать баксов за репортаж.
        Я вновь оборачиваю свой талисман мягкой ветошью, возвращаю его обратно в сумку, а затем беру с собой «Элан» и спускаюсь вниз по лестнице. Мисаил прав - засады тут нет, никому я не нужен.
        Кремлевский пул озабоченно кучкуется метрах в десяти от черного входа в здание Сената. Нервное ожидание буквально разлито в воздухе. Вскоре я замечаю в толпе Мунтяну: как и большинство здешних операторов, он пританцовывает на месте, держа камеру наготове, но не знает, куда ее нацелить. Выходит, действительно произошла какая-то накладка. Сейчас попробую выяснить.
        - Здорово, Василе, - говорю я.
        Стоя друг напротив друга, мы, два простых молдавских работяги, поправляем на плечах свои тяжелые ноши - он телекамеру, я дисковую шлифовальную машину - и пожимаем друг другу руки.
        - Привет, Ионе, - отвечает Мунтяну.
        Одним глазом он смотрит на меня, другой по-прежнему упрятан за окуляром видоискателя камеры. Василий немножко похож на киборга из фантастического фильма «Универсальный солдат».
        - Что у вас тут за базар? - интересуюсь я. - Вас, четвертую власть, сегодня опять куда-то не пускают?
        - Служба протокола сошла с ума, - жалуется мне Мунтяну. - То поднимайтесь на третий и ждите, то спускайтесь на первый и ждите, то ждите во дворе. Сами не понимают, чего хотят. Сейчас по расписанию давно должна идти встреча президента Кораблева с президентом Хлебореску, но когда она реально начнется? Может, через пять минут, а, может, через пять часов…
        - И никто пока ничего не знает? - сочувствую я Василию.
        - Нет, почему же, вон те двое, наверное, уже знают. - Мунтяну поворачивается всем корпусом и указывает рыльцем телекамеры на пару мощных бугаев, которые расположились невдалеке от парадного входа в здание и переговариваются с кем-то по уоки-токи. - Только они хрен чего скажут. Государственная, видишь ли, тайна.
        Лица бугаев затенены одинаковыми темными очками-хамелеонами, торсы затянуты в одинаковые костюмы цвета «металлик». В области сердца костюмы каждого из них заметно оттопыриваются.
        - Служба секьюрити? - догадываюсь я.
        - Типа того, - подтверждает Василий. - Из личной охраны господина Хлебореску. Никакого понятия о свободе информации. У Димки Баранова из «Огонька» фотоаппарат раздавили и самому чуть в торец не дали, а он с ними только поздороваться хотел…
        Теперь я знаю, что делать. Некоторое время мы еще лениво перебрасываемся словами с Мунтяну, а потом я прощаюсь с телеоператором и иду своим путем. Вернее, делаю круг по двору и останавливаюсь метрах в пяти от президентской гвардии.
        Я ставлю на асфальт машину «Элан», поворачиваюсь спиной к секьюрити, неторопливо присаживаюсь на корточки, по очереди освобождаю все четыре основных крепления главного шлифовального диска, а затем принимаюсь деловито его откручивать - словно бы я только что обнаружил в своем агрегате опасную поломку.
        Моя оранжевая роба, как обычно, защищает меня лучше любой брони. Ремонтник - не человек, он пустое место. Оба бугая продолжают вести свои разговоры по рации, словно меня вообще нет.
        Две минуты спустя я уже знаю, что эти русские совсем обнаглели, что шеф ведет себя молодцом и что в ближайшие два с половиной часа встречи президентов точно не будет, потому что будет она в четыре и пройдет в том же Овальном зале, где и планировалась.
        Какое легкомыслие! - весело думаю я. - Какая беспечность! Охране господина Хлебореску хотя бы для приличия следовало выяснить накануне визита в Москву, что в Кремле работают молдаване, в присутствии которых едва ли стоит громко трепаться по-румынски.
        Правда, житель Кишинева или Рыбницы может и не разобрать на слух нюансы разговора президентских секьюрити. Все-таки они пользуются сейчас не литературным румынским, а арделенским - то есть трансильванским - диалектом. На северо-западе страны, между Восточными и Западными Карпатами, в разговорной речи венгерских слов намешано примерно столько же, сколько румынских.
        Думаю, окажись сейчас рядом со мной профессор Йорга, он бы легко разложил по полочкам все составляющие этого диалекта и прочел мне об этом целую лекцию. Однако я прекрасно справляюсь и без ученой теории: Трансильвания как-никак - мои родные места.
        13.30 -14.00
        Церемония вручения государственных наград России
        Моя вспыльчивость дорого обошлась нашему паркету. На ликвидацию последствий красного грузинского вина старательный уборщик Вова извел столько моющих средств, что их хватило бы для всей Красной площади, включая Минина с Пожарским, вечную мишень кремлевских голубей… И что в результате? Большое багровое пятно на полу, побледнев под напором химии, не захотело сгинуть без следа: похоже, оно вознамерилось навеки поселиться у меня в кабинете - между столом и гобеленом с портретом напрочь забытого мною князя (Римский? Грецкий? Слуцкий? Троцкий? Тьфу ты, напасть какая!).
        Теперь, правда, пятно напоминало по цвету не свежий кровоподтек, а нежный румянец на щеках третьеклассницы, которая по ошибке открыла вместо «Незнайки» том «Декамерона» - и зачиталась.
        - Короче, так! - грозно обратился я к трем ближайшим Вовам: уборщику, референту и адъютанту. Как обычно, расплачиваться за промахи начальства надлежало подчиненным. - Мне без разницы, как вы решите проблему. Оттирайте вручную, скоблите ножами, грызите зубами, хоть перестилайте паркет заново… Но к 15.30, когда я явлюсь обратно в кабинет, эта гребаная Грузия у меня на полу должна быть зачищена до состояния абсолютной невидимости. Справитесь - всех троих поощрю ценным подарком, напортачите - выгоню из Москвы к черту. Вы поняли? Ну тогда я пошел…
        Если говорить точнее, меня пошли. До инаугурации я как-то не удосужился освоить топографию Сенатского дворца, а после вступления в должность, может, и изучил ее, и неплохо, однако теперь не смогу вспомнить даже под дулом пистолета. Так что я передоверил президентское тело полудюжине охранных Вов, ведомых худым и морщинистым, как ссохшаяся морковка, церемониймейстером, - и был сопровожден ими из кабинета в Екатерининский зал. Там мне предстояло провести тридцать минут жизни в обществе орденоносцев, оркестрантов, официантов и остальных ответственных особей обоего пола, притом не обязательно на букву «о».
        Путь мой, думаю, мог быть значительно короче, но тогда проходу не хватило бы торжественности. Поэтому пришлось спускаться и подниматься по каким-то длиннющим лестницам с широкими перилами, а затем проходить вдоль зеркал в человеческий рост и горельефов императоров по скупо освещенным анфиладам комнат, мимо впавших в каталепсию декоративных гвардейцев в ярких камзолах и киверах.
        Наконец, мозаичный пол у меня под ногами сменился красной ковровой дорожкой. Уже по ней я медленно вступил в зал через наиболее высокие и наиболее пафосные, в смысле навешанного на них золота, двери. Слева от меня оказалась аллегорическая фигура России (мраморная женщина под три метра высотой с колосьями и мечом), а слева - почему-то аллегорическая фигура Правосудия (такая же трехметровая мадам из мрамора, но только без колосьев, в повязке на глазах и с аптекарскими весами на месте меча).
        Моя свита увеличилась раза в три и выстроилось в небольшое каре.
        Церемониймейстер, у которого прорезался мощный бас, объявил раскатисто на весь зал: «Прррре-зидент Рррроссийской Федерррации Денис Анатольевич Корррррраблев!» Повинуясь дирижерской палочке, кремлевский оркестр исполнил первые такты гимна - и я обалдел.
        Нет, мелодия была той же, знакомой с детства, но ее исполнение меня поразило. Барабаны и литавры исчезли. А к классическим духовым инструментам зачем-то добавились длинные африканские дудки, придающие звучанию сходство с унылым воем ветра в степи.
        Кроме дудок, в оркестре обнаружились еще странные струнные, совсем уж мелкие, вроде игрушечных детских гитарок. Из-за них у монументальной музыки Александрова появлялся неприятный визгливо-дребезжащий привкус: как если бы группа склочных теток во время исполнения гимна страны устроила на коммунальной кухне кастрюльную разборку. Вдобавок маэстро с какого-то перепугу задал неподобающе быстрый темп, и вместо тяжкой державной поступи боевых слонов возник бодренький тараканий галоп.
        - Какого… - с удивлением пробормотал я, но слово «хрена» застряло у меня во рту, а чугунная узница в одиночном каземате моей башки отозвалась лихорадочным перестуком.
        Потому что я внезапно вслушался в текст гимна - и мигом забыл о музыкальных чудачествах его аранжировки. Такие слова Главной песни России мне бы не приснились даже в самом нелепом сне.
        Только не подумайте, будто я был поклонником третьей редакции совкового гимна. Наоборот, я считал ее слабой и вялой; все время чудилось, будто двуглавому имперскому орлу аккуратно подстригли крылья и подточили клюв с когтями, а вместо скипетра и державы всунули в лапы ментовскую дубинку и погремушку. Автор разбавил густую дикарскую брутальность своего первого варианта клюквенным морсом, а затем еще и долил до краев дистиллированной водички…
        И все-таки по сравнению с только что услышанным даже третья вода на совдеповском киселе выглядела благородным напитком. Сейчас не было и этого. «О где ты, за каким холмом, хранимая Богом родная земля? - мысленно застонал я. - Отчего поредели твои леса и полысели твои поля? Куда подевались вы, просторы широкие, мудрость народная, моря южные и края полярные?»
        В песне, которая разносилась под ажурными белоголубыми сводами Екатерининского зала, вообще не осталось ничегошеньки от гимна. Здесь смешались в кучу цветы городов, изгибы губ, косые взгляды, клятвы любви, лестницы в небо и бродяги-хипстеры. В припеве мелькали богиня Фортуна под ручку с Блаженным Августином - почему-то в испанских ботинках на босу ногу. Двуглавому орлуше тут совсем не повезло: перья ему походя перекрасили в кислотные цвета, на клюв навесили фенечек, корону украсили мульками, а скипетр с державой сменяли на фаллоимитатор и косячок.
        - Эт-то чего мы поем? - шепотом спросил я ближайшего Вову, притянув его за воротник. - Прежний гимн то есть уже похерили?
        Из числа других Вов этот выделялся очками на носу, а значит сознательно косил под интеллигента. Не мной замечено: те, которые просто плохо видят, но не корчат из себя умников, на людях обычно пользуются незаметными контактными линзами.
        К счастью, Вова-интеллигент очки носил не зря и был в теме.
        - Как вы и просили, Денис Анатольевич, - ответным шепотом доложил он. - Сделали гимну апгрейд, сразу же после вашей речи на Совете по молодежной политике. Музыка Александрова в обработке сэра Элтона Джона, слова Дилана в переводе Гаврилова.
        - Кто-кто сочинил к гимну слова? - тихо ужаснулся я.
        Про Элтона Джона я хотя бы слышал. Чисто теоретически я даже мог вообразить то количество выпитого, после которого мне взбредет в голову поручить старому английскому педику обработать нашего Александрова. Но никакого импортного Дилана, клянусь, я не знал!
        - Боб Дилан, - сообщил мне очкастый Вова. - Номер 2 в мировой рок-музыке, после «Битлз». Вы же его сами назвали. Не помните?
        И я вспомнил! И поразился редкостному ехидству черного колодца похмельной памяти. Выпросить у него горсточку полезных в хозяйстве воспоминаний было почти нереально, зато он с легкостью выдергивал из моего прошлого что-то эксклюзивно глупое и гадкое.
        Вот яркий проблеск среди темноты: я воздвигаюсь из-за стола, формой похожего на огурец. По левую руку - кто-то пожилой в коротком черном парике, вроде Иосифа Кобзона, а может, он и есть Кобзон. По правую - кто-то незнакомый, юный, долгоносый, в бандане и с косичкой. А прямо передо мной - высокий стакан с минеральной водой, только это никакая не минеральная и не вода. Сейчас я скажу кое-что прикольное. «Капитализм, - говорю я, - это молодость мира… Мы должны откликаться на запросы времени и чуть-чуть его опережать. Короче, я тут выслушал все точки зрения и принял решение. Слова для нового гимна будет писать…» - Я поднимаю стакан и, прежде чем на меня нападает икота, успеваю произнести имя. Взрыв эмоций. Дальше - опять темнота.
        О-о, как стыдно! Наверное, я хотел сказать им: «Билан». Но почему я так по-идиотски оговорился? В любом случае, кашу эту я должен расхлебывать сам. Ни Блаженный Августин, ни его русский коллега Василий мне в этом скорбном деле не помощники.
        Что же делать? Вернуть все назад, расписавшись в собственной дурости? Не-е-ет, господа, выход из абсурдной ситуации - не обязательно там же, где вход. У Дениса Кораблева найдется идея получше. Даром, что ли, мой покойный папа, в прошлом популярный детский писатель Анатолий Кораблев, самых смекалистых пионеров-героев срисовывал именно с меня? Белогвардейских кладов в помещичьих усадьбах я, понятно, не находил и немецких шпионов в блокадном Ленинграде не выслеживал. Однако и в отчаянье я обычно не впадал, и сообразительностью меня природа не обидела… Ну-ка, ну-ка, ну-ка… Ага! Вот уже и придумал.
        - Поэт Теянов здесь? Сумели доставить? - спросил я у Вовы, пока в Екатерининском зале еще не отзвучали африканские дудки.
        - Привезли, Денис Анатольевич, - успокоил меня интеллигент, - во-он, видите, стоит во втором ряду, пиджак цвета пшенной каши?
        Издали будущий орденоносец выглядел не слишком презентабельно. Зато уж не Дилан какой-нибудь, с нежностью подумал я, а наш поэт, нашенский, от корней. Слава Богу, что так вовремя приплыла ко мне чудо-строчка про добро и кулаки. Значит, это судьба: мы сегодня же все поправим. Поняла ты, маленькая злобная чугунка? Если да, кончай долбить. Все равно в соседней камере никого нет. Давай же, успокаивайся, успокаивайся, ну, все будет хорошо-о-о…
        Поверив уговорам, черепная гадина немного ослабила перестук, и финальный припев с Б. Августином я дослушал с относительным комфортом в башке. Уж не знаю, надолго ли хватит аутотренинга, подумал я. Авось успею отработать обязательную программу и останется время на произвольную. Главное, не затянуть церемонию. Орден на грудь, рукопожатие, пару напутственных - и сво-бо-ден.
        - Начали! - сказал я вполголоса морковке-церемониймейстеру и покрутил пальцем с намеком на стрелки часов: мол, давай, дружок, в темпе, у президента еще масса важных государственных забот.
        Процедуру награждения орденами удалось провести в сжатые сроки, сократив главное мероприятие с получаса до пятнадцати минут. Из них десять последних ушли на поздравительные речи, совместную фотосессию на фоне триколора плюс прочий официоз, а первые пять я мучился, пытаясь приколоть орден к толстой дерюге, из которой был пошит парадный пиджак ядерного академика Сергея Волкова.
        Эти твердокаменные пиджаки, наверное, вошли в моду при Хрущеве - одновременно с машиной «Победа», кукурузой и Фиделем Кастро. Насколько я знаю, к тому же периоду относились и главные научные заслуги академика. Все прочие годы, вплоть до пенсии, он провел в Советском Комитете Защиты Мира, убеждая общественность в тесной связи его атомных штучек с миром и прогрессом. Потому что тем, кому не нравятся мир-дружба-прогресс, мы можем и вломить.
        - Дадим, что ли, отпор мировому злу? А? - спросил я старика, когда, наконец, орденская булавка одержала победу над дерюгой.
        Столетний динозавр что-то зашамкал мне в ответ. Я ничего не понял, на всякий случай улыбнулся и легким тычком проводил ветерана с трибуны. После чего пригласил канадского режиссера.
        Мистер Кроненберг, загорелый живчик за шестьдесят, скакнул на освободившееся место. Зубы у мистера, конечно, как и вся улыбка, были искусственными, но выглядели оч-чень натурально. Профи!
        С канадцем мне повезло больше, чем с динозавром: у кремового пиджака режиссера были мягкие замшевые лацканы, и орден Дружбы народов без хлопот повис на том, что слева. Мне хватило пары секунд, не более. В знак признательности я попросил переводчицу - невзрачную девушку лет сорока - поблагодарить мэтра за его «Побег из Нью-Йорка», один из лучших фильмов времен моей юности.
        По лицу режиссера промелькнула загадочная улыбка, а переводчица, выслушав ответ, смущенно объявила, что мистер Кроненберг тронут и при первой оказии передаст мои благодарности постановщику - Джону Карпентеру. А сам он, увы, того фильма не снимал.
        - Ну а «Ночь живых мертвецов»? - сделал я еще одну попытку. - Уж это наверняка его работа. Переведите ему, что мне очень понравилась, просто супер. Волосы, так и скажите, дыбом. Все эти крики: «Мозги! Мозги! Мозги!» - у меня прямо дух захватывало.
        - «Мертвецы», он говорит, тоже не его, - с испугом доложила переводчица. - Мистер Кроненберг извиняется перед господином Кораблевым, но тот фильм снимал Джордж Ромеро. Мистер Кроненберг спрашивает: может, господин президент России случайно смотрел его «Обед нагишом» или, например, «Мертвую зону»?
        - Да-да, смотрел! - Я попытался изобразить на лице радость киномана. - Скажите ему, что я видел оба фильма, само собой, да, впечатление огромное… В общем, переведите ему тысячу моих благодарностей, плиз, бьютифул, сенкью вери матч, ну там подберите от себя слова покрасивее и давайте уже, уводите его с трибуны, хорош, люди ждут, нам еще два ордена вешать…
        На самом деле этот его «Обед нудистов» я и глядеть бы не стал - не люблю порнухи. А «Мертвая зона» мне попадалась и очень не понравилась. То есть снято было здорово, но главную идею картины я счел политически вредной, если не сказать сволочной.
        Начиналось там, главное, все невинно, как простой ужастик. Парень треснулся затылком об асфальт и не превратился в человека-паука, как обычно бывает в таких фильмах, а вообразил себя пророком. И по этой причине инвалида осенило: нужно кокнуть вон того кандидата в сенаторы, который, видите ли, может стать президентом Штатов и когда-нибудь начать третью мировую…
        Ничего себе заявочки, да? Я понимаю, научная фантастика, то-се, но ведь и о людях думать надо: мало ли кто заявится в кинозал и там съедет с нарезки? Какой пример авторы подают гражданам со слабыми мозгами? У нас-то разных инвалидов - полстраны. Эдак если каждый начнет мочить официальных лиц на основании туманных видений, никакого кадрового резерва не хватит.
        То ли дело «Побег из Нью-Йорка»! Вот правильное кино: будь ты хоть злодей, хоть одноглазый, а своего президента изволь спасти. Эх, уж лучше я бы действительно наградил Карпентера, а не этого. Однако не отбирать же орден, который только что вручил сам?..
        Настроение мое улучшил композитор Шаинский, который оказался милым компактным дедулей. По возрасту он был ненамного младше ядерного академика, но выглядел еще ого-го: глазки блестят, носик вздернут, ушки топориком. И сопровождали его девушки модельного вида - не чета кроненберговской переводчице.
        Получив орден в петлицу яркого, с блестками, пиджака, дедуля тактично прикрыл микрофон ладошкой и попросил о сокровенном: нельзя ли ввести обратно в УК смертную казнь? С тех пор, как у нас перестали расстреливать, у него как у гражданина и патриота сердце щемит. В стране кризис, пенсионерам на хлеб не хватает, а убийцы жрут на зоне пожизненные пайки!
        Вот это - наш человек, подумал я. Вроде бы детский композитор, ля-ля-ля-ля, пестики-тычинки, солнышко-качельки, а мыслит по-государственному, молодец. Я ласково объяснил ему на ушко, что я бы и сам с удовольствием, но пока не время: отмена смертной казни идет в одном пакете с ценами на топливо. Вернем расстрелы - и газом придется торговать за дореформенные деньги.
        - Но если чего, так сразу? - с надеждой спросил композитор.
        - Если чего, то мы мигом. - Я погладил его по лысинке. - Не волнуйтесь. Уж стенки-то в России не дефицит, хватит каждому.
        Очень своевременное знакомство, отметил про себя я. Такой боевой перец среди моих советников не помешает. Когда я его попрошу, он мне поправит испоганенный гимн. Или, того лучше, сочинит новую музыку, державно-зажигательную. А уж слова я знаю где искать.
        Теянов был не зря поставлен мной в конец церемонии. Он уже был включен в мой план Большого Исправления Ошибок. Я приколол орден к его желтому пиджаку, довольно мятому, и шепнул: «Попрошу вас задержаться. Обождите вон там, за колонной. Есть разговор». Поэт приосанился, выкатил грудь колесом и послушно кивнул.
        Еле дождавшись, когда основная публика допьет разлитое на халяву шампанское, кокнет пару бокалов и, удовлетворенная, покинет Екатерининский зал, я пальцем выманил из-за колонны свежего кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством» VI степени.
        - У меня к вам, Святослав Юрьевич, маленькое, но о-о-очень ответственное поручение, - доверительно обратился я к поэту.
        Не могу сказать, что Святослав Теянов вблизи выглядел лучше, чем издали. Скорее, наоборот. Для сочинителя любимой стихотворной строчки президента России у него был чересчур потертый и жалкий вид. От поэта исходил острый запах смеси одеколона с нафталином, а сам он внешне напоминал обшарпанного суслика: во время беседы он то и дело вытягивал шею вверх, озабоченно принюхивался, мелко-мелко тряс головой с зализанными остатками волос и иногда озирался по сторонам, словно искал норку.
        - Я готов, господин президент! - Поэт-орденоносец с повадками грызуна сложил лапки по швам и замер в позе ожидания.
        М-да, и на первый взгляд, и на второй - типичное старое чмо. Однако, подумал я, власти следует быть снисходительной к своим писателям. Не надо требовать от мастеров слова еще и внешности манекенщиков или выправки кремлевских курсантов. Пусть будет что-то одно. Приумножать литературную славу отечества вполне может и человек с мордочкой суслика. Вот Лермонтов, говорят, при жизни смахивал на хорька - и ничего: как только помер, стал великим поэтом и гордостью России. Может, и Теянов, когда склеит ласты, сразу с кладбища угодит в школьные учебники литературы.
        - Хочу, чтобы вы написали для страны новый гимн, - сказал я.
        - А нынешний куда? - встревожился Теянов.
        - А на фиг, - беспечно сказал я. - С гимнами, Святослав Юрьевич, нужно поступать как с двигателями машин: завалил стендовые испытания - и все, привет, в топку. Вы же видите, по части драйва он оказался слабоват. Да и пассионарности ему не хватило. А в промахах мы упорствовать не станем. Так ведь?
        - Так! - немедленно подтвердил старый суслик, вздымая трясущиеся лапки на уровень груди. - Так!
        - Вот и отлично. - Я хотел потрепать стихотворца по плечу, но передумал: побоялся подхватить нафталинный запашок. - Непростой текущий момент требует текста побрутальней. Ваше «добро должно быть с кулаками» - блеск, это пойдет первой строчкой. И дальше пишите в таком же духе… Ну там железная поступь… сметем преграды… своротим скулы… надаем пинков… Вы любимец муз, вам и карты в руки. Возьмите за образец текст «Интернационала» - по сюжету там, конечно, хрень несусветная, но энергетика бурлит через край. Помните? Он и по ритму вам более-менее подходит. Никаких голодных и рабов, понятно, теперь не надо: государство не нянька и не собес. А вот решительный бой вполне можете упомянуть как метафору… Мы в кольце врагов или где?
        - В кольце! - закивал Теянов, все больше воодушевляясь.
        - Вот и приступайте, - повелел я. - Ваши старания будут оценены по достоинству, Россия - щедрая душа… Кстати, есть ли у вас какие-нибудь личные просьбы, помимо гонорара?
        Суслик замялся. У него, конечно же, имелись интимные желания, но он не был уверен, вправе ли доверять их верховной власти. Похоже, за месяцы моей расслабухи народишко тоже успел подраспуститься. Растерял полезные навыки бить челом, припадать к стопам и уповать на высшую волю. Да уж, в нетрезвом виде я - сущая тряпка. Чуть-чуть не пробулькал великую сверхдержаву.
        - Никогда не стесняйтесь просить у того, кто сильнее и могущественнее вас, - объявил я грызуну. - Подумайте сами: в силах ли мы упомнить, кто из вас в чем нуждается? Золотые рыбки и те требуют конкретных формулировок. Излагайте же, не тяните. Хотите новое корыто от Гуччи? Столбовое дворянство? Ну! Ввиду финансового кризиса вместо трех желаний сегодня выполняем два.
        - Дачку бы еще одну… в Переделкино… - выдохнул Теянов. - Внучок, знаете ли, подрос, тоже поэт, хе-хе… Нуждаемся, так сказать, в расширении площади… а то цены на недвижимость…
        - Считайте, вас уже расширили, - заверил я суслика. - Сейчас оставите у секретаря заявление на мое имя, и я подпишу. Если свободных площадей нет, выселим с ОМОНом какого-нибудь дармоеда. Много их к русской литературе присосалось… Какова будет просьба номер два? Только побыстрее, нам уже пора закругляться.
        - Насчет Сергея Александровича бы… - невнятно и куда-то вбок забормотал автор будущего гимна. - Компетентным бы органам разобраться… Дать отчет… По вопросу безвременной смерти…
        - Он ваш близкий родственник? - посочувствовал я грызуну.
        - Сергей Александрович Есенин - умученный русский поэт! - с драматическим надрывом в голосе сообщил суслик.
        Хм. Какие, однако, страсти кипят среди стихотворцев. Из Есенина я с трудом припоминал один-единственный стишок: про деревенского чувака, который приставал к зеленым насаждениям. То он, видите ли, целовал березку, то обнимал рябину, то бодался с дубом, а перво-наперво, разумеется, беседовал по душам с кустом конопли.
        - Но разве ваш Есенин не повесился еще лет сто назад? - тактично спросил я. - Не поздновато ли органам разбираться?
        - Не сам он повесился! - жарким шепотом сообщил мне грызун. - Все было подстроено. Они его приговорили и привели в исполнение.
        - Кто такие «они»? - не врубился я.
        - Ну эти… - Теянов тоскливо заозирался. Видно было, что он хочет мне что-то сказать, но отчего-то не решается. - Эти самые… - Поэт показал фалангу своего мизинца и нервно мне подмигнул. - Их всего 0,69 процента, а они повсюду… и на земле, и под землей… ну малый народ… Вы же меня понимаете?
        Я кивнул Теянову в ответ и тоже подмигнул ему со значением, хотя так ничегошеньки не понял. Но, в конце концов, есть в Российской Федерации человек, которому подобные вещи следует понимать по должности. Значит, ему и напрягать мозги вместо президента.
        Едва поэт отправился восвояси, как я сразу же, не откладывая дела в долгий ящик, приказал Вове-интеллигенту срочно наладить мне связь по АТС 1 - здесь, в Екатерининском зале. Расторопный очкарик оказался на высоте: всего за минуту он пошептался со стариком церемониймейстером, наорал на ближайшего фельдъегеря, щелкнул пальцами, и ниша с подключенным аппаратом нашлась рядом, в коринфской колонне, которая была не целиком мраморной.
        Уже третий раз за сегодня мне пришлось звонить Генпрокурору.
        - Джонатан… это… Ричардович, - сказал я в трубку. - Есть еще одна важная проблема. Один будущий классик нашей литературы просит разобраться насчет одного бывшего. Говорит, что поэта Эс Есенина сто лет назад убили карлики… или цирковые лилипуты…
        - Карлики? Лилипуты? Он вам так прямо и сказал? - уточнил дотошный Ливингстон на другом конце линии.
        - Ну так… примерно. - Я с раздражением почувствовал, как узница моей черепушки проявляет нехорошую активность: похоже, она вот-вот отправится в новый крестовый поход от уха до уха. - Он вроде бы сказал «малый народец» или как-то так… Короче, разберитесь и доложите. Или можете дать справку прямо сейчас?
        На другом конце трубки Генпрокурор зашелестел компьютерными клавишами и секунд через десять, представьте, выдал справку.
        - Я нашел, господин президент, - сообщил он. - Это довольно просто. В кельтской мифологии малым народцем называют гномов с эльфами. Уточните, пожалуйста: Генеральной прокуратуре поручено заняться поисками в деле о смерти Есенина новых фигурантов, а именно гномов и эльфов? Или нам следует просто проверить, нет ли среди уже известных фигурантов этого дела мифических существ?
        В голосе Генпрокурора мне почудился оттенок легчайшего злорадства - но за одну интонацию человека с работы не попрешь.
        - Ладно, не надо искать существ, - буркнул я. - Ищите лучше беглого Шкваркина. Уже полдня прошло, между прочим, а у вас никаких подвижек. И не забудьте: дело на моем личном контроле.
        Ой-ей-ей, с тоской подумал я, отключаясь от АТС-1. Гномы… Эльфы… Поздравляю, приплыли. Мистеры Кроненберг, Карпентер и Ромеро хором обзавидуются. Для голливудского комплекта не хватает только гоблинов, вампиров и зомби… И почему, скажите, мне так фатально не везет? Нашел одного приличного поэта - и тот оказался невменяемым. Бедный я. Бедная Россия.
        У моих ангелов-хранителей - капитальная размолвка. Кажется, первая с момента нашего знакомства. Рафаил и Мисаил серьезно разошлись во мнениях о том, чем мне заняться до четырех часов.
        Рафаил предлагает вернуться обратно в комнатку, где я отыскал лишнюю дверь. Там я должен запереться, затаиться и терпеливо ждать, пока не начнется президентская встреча в Овальном зале.
        «Ерунда, - говорит Мисаил. - Прости, Рафа, но это философия страуса. Встречу отложили один раз, значит, могут отложить и второй. Пока надо держаться поближе к этим болтунам из охраны. Если просто ждать у моря погоды, пропустишь что-нибудь важное».
        «Ни в коем случае, Мис, - сердится Рафаил. - С такой тактикой ничего не стоит спалиться. Секьюрити Хлебореску - не такие уж дураки. Они заметят подозрительного ремонтника, который слоняется поблизости и ничего не ремонтирует. А представь, если тут появится бригадир Волобуев? И увидит, что его работник бездельничает? И что тогда? Нет, надо уходить и прятаться».
        «Нет, надо задержаться и все разведать», - возражает Мисаил.
        «Дорогие ангелы, - мысленно обращаюсь я к ним, - не ссорьтесь. У нас есть проблема посерьезнее… Видите, вон там, у подъезда?»
        Из черного хода здания Сената выходят двое в темных костюмах. Они вертят головами направо-налево, а затем направляются ко мне. То есть пока еще не ко мне конкретно, но уже явно в мою сторону.
        «Доигрался, - нервничает Рафаил, - говорил я вам обоим… Ну не стой ты, как соляной столб, уходи оттуда как можно скорей».
        «Только не беги, - предупреждает Мисаил. Теперь он тоже встревожен. - Бегущий всегда подозрителен. Просто бери на плечо вою шлифовальную штуковину и медленно уходи со двора».
        Совет хорош, но бесполезен. Убежать с «Эланом» на плече не удастся по-любому, даже если бы я захотел. Дисковая машина хоть и весит только восемь кэгэ, - изделие довольно громоздкое. Во время бега им можно что-нибудь или кого-нибудь зацепить.
        «Оставь агрегат и выметайся со двора! - настаивает Рафаил. - Разве не видишь? Им нужен ты. Прибавь шагу, пока не поздно!»
        Поздно. Только в теории Ахилл никогда не настигнет черепаху. На практике такие догонялки заканчиваются через несколько секунд.
        - Эй ты, - говорит один из темных костюмов. - А ну стой!
        - Стою, - смиренно отвечаю я. - В чем дело, парни?
        Теперь я вижу, что у каждого из них между ухом и воротником вьется черный гофрированный проводок. А микрофоны, конечно, скрыты у них за лацканами. Служба безопасности. Причем, не гостевая, румынская, а здешняя, кремлевская. Неизвестно, какая из них для меня хуже. Хотя нет, известно: обе хуже.
        - Пойдешь с нами, - приказывает костюм №2. -Без глупостей.
        - Так точно, начальник, - соглашаюсь я. - Куда скажете. Только, может, позволите сперва машинку на объект доставить? - Я киваю на «Элан». - Тут близко. А то без нее работа стоит.
        Если они сейчас сделают мне эту поблажку, дело не так серьезно.
        - Забудь, - без улыбки говорит костюм №1. - Мы и есть твоя работа. А ты - наша. Ну чего, идешь добровольно или наручники на тебя надеть?
        14.00 -15.30
        Встреча с представителями российских общественных организаций и движений
        - А эти организации, они у нас, к примеру, какие? - спросил я у Вовы-интеллигента по дороге на встречу с общественностью. Расторопного парня я оценил и взял с собой, авось пригодится. - Чем они, в принципе, занимаются, сколько их, ну и вообще?..
        Дистанцию от Сената до БКД легко преодолеть по кремлевскому двору, путь займет несколько минут. Однако ходить по поверхности - не царское занятие. Весь комплекс зданий издавна связан подземными vip-коммуникациями, по которым можно передвигаться на электрокарах. В сопровождении охраны я спустился под землю на спецлифте, прямо из Екатерининского зала, но выбрал неторопливый пеший вариант движения: лучше слегка припоздать, зато прийти подготовленным. С сюрпризами сегодня и так перебор.
        - Они разные, Денис Анатольевич, по численности, по составу, по интересам, - без подготовки зачастил умный Вова. - Полный спектр, буквально сто цветов, то есть организаций, конечно, у нас на два порядка больше. От обществ глухонемых до официальных фанатов «Спартака» и Кристины Орбакайте, и список все время пополняется. Всего их по стране зарегистрировано свыше двадцати двух тысяч. Если быть точным, двадцать две тысячи сто три.
        - Двадцать две тысячи? - вздрогнул я. - Круто. Для них нужен не зал в Кремле, а целый стадион в Лужниках. И как общаться с эдакой тучей народа? Проще, наверное, сразу выпустить Кристину - пусть споет им пару песенок, что ли… Хотя футбольные фанаты могут, наверное, на это обидеться, да и глухонемые тоже. Или нет, глухонемые, пожалуй, могут и не обидеться… Черт возьми, а как мы раньше-то с этой оравой справлялись, не напомнишь мне?
        Тактично не удивившись моему вопросу, Вова мигом разъяснил:
        - Все учтено, Денис Анатольевич. В администрации целый отдел три месяца только этим занимался. Сначала отсекли явную клинику и тиффози, чтобы все конструктивно, без экстремизма… ну проще говоря, чтоб особо не свистели и плевались умеренно. Потом ввели принцип ротации: сегодня одни, через полгода другие, в порядке очереди. Плюс к тому, естественно, фейс-контроль и одо-контроль, чтоб уж самые волосатые и особо вонючие как-то не просочились… В общем, насчет численности не волнуйтесь: в Александровском зале присутствует одномоментно не более полусотни голов.
        - Пятьдесят - это еще терпимо, - успокоился я. - Такое стадо даже мне под силу переорать. Только уточни мне, голубчик, я что-то ненароком запамятовал: как часто их собирают в Кремле?
        - Периодичность этих встреч установлена опытным путем, - с готовностью отозвался Вова. - Методом, так сказать, проб и ошибок. Как выяснилось, самое оптимальное - раз в месяц. Если звать их реже - могут обозлиться, что нежелательно, а если чаще - возомнят о себе, что тоже нехорошо. Да и денег на них жалко, честно говоря. С тех пор, как вы распустили Общественную палату, справедливо назвав их дармоедами, мы стараемся минимизировать расходы. Режим экономии - он для всех. И придуманная вами, Денис Анатольевич, остроумная система распределения грантов уже позволила вчетверо сократить ежемесячные выплаты…
        Значит, Общественная палата накрылась, про себя отметил я. Хм! Новость интересная, хотя не слишком приятная. В трезвом виде я бы вряд ли стал отправлять на помойку парламент-light. Наоборот, я бы почаще оказывал знаки внимания этому клоунскому сборищу на Миусской площади - пусть депутаты Большого Хурала на Охотном ряду лишний раз поревнуют, понервничают, ничего, полезно…
        Как бы то ни было, реанимировать ОПу я не стану: померла так померла. Гораздо важнее потихоньку выяснить, какую еще систему с грантами я успел выдумать? Экономия экономией, но слово «остроумная», услышанное мной сейчас, настораживало. Мое подсознание - мой крест и моя «пятая колонна». Каким законам оно подчиняется, какие фортели способно выкинуть - это загадка; сам доктор Фрейд обрыдал бы свою бороду и признал тут фиаско.
        На мой конкретный мысленный запрос колодец памяти ответил глухим молчанием. Ни единого всплеска. Вновь добывать сведения на стороне, то бишь выспрашивать у Вовы-очкарика, мне пока не хотелось. Все Вовы должны знать дистанцию и помнить, кто они и кто я. Слишком часто показывать обслуге свою зависимость от нее опасно: так можно всю властную харизму за день растерять.
        Ладно, решил я, сориентируюсь по ходу дела, не привыкать. К тому же, как я ни старался замедлить шаг, мы все равно дошли до места и чуть не уперлись в металлическую панель с оранжевой надписью, обведенной каймой черно-желтого цвета: «Внимание! Начинается сектор БКД, зоны А-1, А-2, Г и Е». Надпись охраняли два немигающих Вовы в штатском - оба, судя по выправке, манекены.
        Это был путь наверх. Панель, казавшаяся непроницаемой, легко разъехалась на две половинки, и мы снова перешли в кабину очередного спецлифта. Мигнул свет, нас мягко тряхануло: кабина набрала скорость, чтобы тотчас же сбросить ее до нуля. Створки опять раздвинулись. Три шага вправо, три ступеньки вверх - и я входил в высокий зал, отделанный розовым искусственным мрамором.
        Вдоль стен тянулись колонны. Снизу доверху они были испещрены золотыми ребристыми нашлепками и оттого походили на валики гигантских музыкальных шкатулок. Две трети полезной площади зала отводилось громадному столу в форме бублика, покрытому трехцветной, с явным намеком на триколор, бархатной скатертью.
        В самом центре бублика я заметил непонятную конструкцию под бесформенным красным полотнищем. Чей-то бюст? Глобус? Беличье колесо? Из-за драпировки не разберешь. От краев полотнища уходили вверх, куда-то под самый купол зала, тонкие металлические тросы - ну вылитые цирковые лонжи. Сходство с цирком усиливала пурпурно-серебристая обивка кресел, которые были расставлены по внешнему периметру бублика.
        На креслах дожидались меня сами господа общественники - и впрямь не более полусотни человек.
        Завидев любимого президента, они вежливо приподняли свои тяжкие задницы над сиденьями, а человек пять даже вытянулись в некое подобие стойки «смирно». Старик церемониймейстер, как будто отставший по пути в БКД, вдруг оказался тут раньше нас и с рокотом возвестил о моем приходе: «Пррррези-дент Рррроссийской Федерррации…»
        К счастью, обошлось без гимна. Меня встретили аплодисментами - бурными, однако не из серии «Почувствуй себя Брежневым». Выждав секунд пять, я жестом пригасил овации и занял приготовленное мне сиденье в первом ряду. Слева от меня на расстоянии полуметра обнаружился немолодой хмырь в академической ермолке и в перхоти (если верить табличке, стоящей перед ним, глава Общества собаководов г. Обнинска). Справа нахохлилась мясистая тетка с сильно выраженным колхозным румянцем и едким запахом «Красной Москвы». Свою табличку она старательно загораживала толстым локтем, словно там было не название ее клуба, а год ее рождения.
        Вова-интеллигент нашел себе козырное местечко прямо за моей спиной, чтобы, если потребует ситуация, шептать мне на ухо нужные комментарии, подсказывая, где, куда, чего и сколько раз.
        В папке на столе передо мной лежали только карандаш и чистые листы. Согласно регламенту, от президента не требовалось больших установочных речей. Я должен был всего лишь изображать внимание, делая пометки на листах - хоть чертиков рисовать, - и вставлять поощрительные реплики (не менее двух, не более шести). Желательно было также не заснуть до финальной раздачи денег.
        Едва все расселись по местам, над столом возвысился первый оратор - строгий пиджак, увенчанный седой головой с брюзгливо поджатыми губами и костистым щучьим носом. Этого мастера эпизода узнавала в лицо вся страна, но никто не помнил его фамилии и тем более имени. По молодости он изображал в фильмах полицаев и мелких агентов царской охранки, а после пятидесяти дорос до белогвардейских полковников и матерых резидентов американской разведки - пока, наконец, ему не посчастливилось отхватить в популярном сериале роль Генриха Гиммлера. После нее актер играл только крупных чинов СС. И если ему предлагали звание ниже группенфюрера, он, говорят, гордо отказывался…
        - Дорогие коллеги! Уважаемый господин президент! - начал свою речь заслуженный фашист СССР. Даже микрофон в его руке выглядел, как парабеллум. - От имени и по поручению Гильдии актеров второго плана и от себя лично рад поприветствовать всех собравшихся. Говорить сегодня мы будем о наболевшем, каждый о своем, а присутствие здесь главы российского государства - знак внимания к нашим бедам и чаяниям на самом высоком уровне. Символично, что встречи проходят в зале, названном в честь святого благоверного князя Александра Невского…
        После этих слов меня как током ударило: Невский! Ну конечно! Именно он, в шлеме, с мечом, висел у меня и над кроватью в «Горках-9», и на гобелене в моем кремлевском кабинете. Как же я мог позабыть его фамилию? Не Курбский, не Крупский, а Невский!
        В моей памяти на мгновение вспыхнула яркая лампочка. Вместе с именем благоверного князя Александра высветился и весь прилегающий к нему кусок прошлого - не княжеского, конечно, а моего собственного. Никаких приятных ощущений в этом выплывшем фрагменте не было - только чувство угрюмого раздражения, стыда и неловкости, от которых хочется поскорее избавиться любым возможным способом, пусть даже смешивая напитки по нарастающей.
        Дело, как я понимаю, происходило сразу после моей инаугурации. Сначала был кагор, потом массандровский портвейн, затем портвейн попроще и позабористей пополам с коньяком, а заполировал я уже выпитое семидесятиградусной настойкой женьшеня… Немудрено, что большинство подробностей, включая имя злополучного князя, законопатились в дальний уголок моих мозгов. Но теперь-то я отчетливо вспомнил главную причину тогдашнего депресняка: идиотские дебаты в Олимпийском комитете. Долгий треп шел о том, как понезаметней подтасовать идиотские результаты еще более идиотских интернет-выборов символа России на грядущей Олимпиаде.
        Что характерно, раньше все эти непритязательные фигурки-мордашки - медвежонок, Буратино, три богатыря, крокодил Гена и прочие - напрямую назначались без голосования: сперва секретариатом ЦК КПСС, а затем администрацией президента России. Но в последний раз решили зачем-то соригинальничать и проверить активность масс. Ну и напроверялись на свою голову. В итоге все сказочные и мультяшные персонажи получили ничтожный рейтинг и отсеялись с таким свистом, что без скандала вытащить их обратно на поверхность не было ни шанса. Зато в первую четверку вошли, почти на равных, Иван Грозный, Сталин, Высоцкий и Жанна Фриске.
        Это был тупик. Покойный бард-хрипун, женатый на француженке, и вполне живая кинокрасуля бальзаковского возраста, тоже с неким французским отливом, не вытягивали на символ олимпийской России. Напротив, царь Иоанн Васильевич и генсек Иосиф Виссарионович в образы вековых российских брендов вписывались - и настолько хорошо, что изображать их профили на футболках, значках и спортивных штандартах нельзя было ни в коем случае: мы как-никак лепили экспортную версию страны, а у обоих наших эффективных менеджеров репутация на Западе сильно подгуляла. Или, говоря сухим банковским языком, у них была неважная кредитная история.
        Пришлось в итоге устраивать поспешную перезагрузку конкурса и пересчет голосов, а из четырех финалистов выбирать пятого, этого самого Невского. В пассиве у князя была сомнительная дружба с монголо-татарскими захватчиками, в активе - полнометражный кинофильм с мощным саундтреком Сергея Прокофьева. Ну и фильм, естественно, перевесил…
        - …а они не берут, и все тут! Может, их по закону обязать?
        Погруженный в мысли о прошлом, я упустил из виду настоящее и, когда спохватился, главный Гиммлер страны уже давно уступил микрофон кургузому мужику в грубом пролетарском свитере.
        Судя по табличке, то был глава Ассоциации автопроизводителей. Из его сбивчивого монолога мне вскоре стало ясно, что три месяца назад президент (то есть я) пошел навстречу жителям Дальнего Востока и уменьшил былые суперпошлины на праворульные иномарки до прежнего уровня. Однако и «АвтоВАЗу» была дана поблажка в виде снижения тарифов на перевозку. Находчивые тольяттинцы мигом наладили выпуск отечественных машин с правым рулем и повезли их с запада на восток. Новые «жигули» внешне были точь-в-точь как старенькие «тойоты», а стоили в полтора раза меньше. Однако зловредные приморцы, не понимая своего счастья, продолжали тупо поддерживать подержанных японских производителей вместо наших. Теперь мне предлагалось принять какие-нибудь строгие меры.
        Кургузый мужичок завершил свою жалобу, шмыгнул носом и сел, а я с деловитым видом записал на чистом листе: «Иномарки. Подумать» - но это было все, что я мог сейчас сделать для «АвтоВАЗа».
        Возвращаться к драконовским пошлинам я не стану. Трезвый и пьяный Кораблевы здесь солидарны, хотя и по разным причинам. Сколько ты ни бейся, закон Ломоносова-Лавуазье непреклонен. Где-то обязательно будет плохо - либо в Тольятти, либо во Владивостоке. И пусть уж лучше люди страдают в центре России, чем на ее окраинах, куда, случись какая заваруха, рязанскому и курскому ОМОНу добраться будет потруднее… Эх, зря волжане не додумались вместо «тойот» наладить выпуск машин типа DeLorean с дверцами-крыльями. Их, по крайней мере, раскупали бы на сувениры поклонники знаменитого фильма «Назад в будущее»…
        Следующей выступала высокая и крайне унылая дама из Московского филиала Всемирного общества усыновителей и удочерителей.
        Одной минуты мне хватило, чтобы понять: пьяный Кораблев тут облажался стопроцентно. Новый президентский бонус за усыновление россиянами детей-инвалидов был прекраснодушной глупостью и расточительностью. Надо же, я додумался премировать людишек за доброту! Воображал, что наши начнут, как америкосы, принимать в семьи больных деток. Хренушки! Первым делом откликнулись не добрые, а хитрые. Они стали хватать и здоровых, и бонус, втихаря выплачивая из него откат за фальшивые диагнозы. А детки с настоящими болезнями все так же уходили за океан - бесплатно.
        Ну ладно, это мы выправим. Я кивнул даме, записал на листке: «Бонус. Отменить. Инвалиды» - и для памяти обвел каждое слово отдельным большим кружком, а потом к каждому дорисовал несколько кружочков помельче, чтобы получились три веселых пупсика.
        Платить махинаторам больше не будем, подумал я, однако и детей-инвалидов только в загранку отправлять непатриотично. Что, америкосы - сплошь гуманисты, а наши - циничное жлобье? Нет, России такой расклад не к лицу. Раз экономический стимул здесь не прижился, пора вспомнить о другом, который подешевле. Чувствую, придется возрождать внутри страны чисто советскую практику принудассортимента, когда в нагрузку к банке кофе приходилось брать еще банку икры минтая. Хочешь малыша? Пожалуйста. Забирай сразу двух, здоровенького и с брачком. Не хочешь двух - не дадут ни одного. Вот и вся простая арифме…
        - Денис Анатольевич! Вступитесь! Своих обижают! - услышал я вопль и поднял голову, оторвавшись от рисования пупсиков.
        Стоп, а он-то чего здесь делает? Парень, ухвативший микрофон сразу после дамы-усыновительницы, был мне не просто знаком, а знаком отлично - еще с допрезидентских времен. Уж кого-кого, а Широва я не ожидал увидеть среди всех этих глухонемых, книголюбов и прочих фанатов «Спартака». Я был уверен, что молодежное движение «Свои» получает, как всегда, бюджетные бабки по отдельной ведомости и в другом подъезде. Фиг с два! Похоже, и тут я в ходе запоя успел перелопатить прежний порядок вещей.
        Родителями комиссара «Своих» были наверняка люди с прибабахом, раз назвали отпрыска в честь какого-то там скандинавского божка Бальдра. Однако и яблоко упало недалеко об яблони: Бальдр Широв считался редкостным недоумком. Думаю, этому чаду в перьях и поручили заведовать нашей молодежью, чтобы по уровню интеллекта пастух, упаси Боже, не приподнимался над отарой.
        Сперва я вообще ничего не понял из нытья молодежного лидера, но через десяток корявых фраз все же пробился к смыслу. Ага! Пару недель назад у Широва отобрали президентским Указом три четверти его почти-министерского статуса, а из-под «Своих» выдернули регулярное финансирование и пансионат на озере Селигер. Последний был передан «Красному Кресту» для устройства хосписа.
        Уж не знаю, сколько я выпил в тот день и почему оттоптался именно на «Своих», но только Указ мой вступил в силу стремительно и застал капсомольцев врасплох. Так что когда юные обалдуи с рюкзачками привычно пришкандыбали в знакомые места - потусить, побазарить и потрахаться за казенный счет, - им предложили ухаживать за безнадежно больными. Теперь комиссар «Своих» умолял все вернуть назад и горько стенал, что молодежь обманута в лучших чувствах. Ей, мол, посулили ломтик сладкого властного пирога, а приходится выносить горшки с чужим говном.
        «Селигер. Свои» - пометил я на листке, хотя, в отличие от дурачка Широва, понимал деликатность ситуации. Популизм - улица с односторонним движением. Легко сделать благородный жест, а ты попробуй-ка все отыграть назад. Без фатальных имиджевых потерь это нереально. Хорош же будет президент страны, если выгонит умирающих и вернет пансионат обратно молодым жеребчикам! Вселить «Своих» на прежнее место удастся лишь тогда, когда площадь освободится сама, естественным путем - и никак не раньше.
        Однако нет худа без добра. Моя оплошность будет еще одним тестом на выживаемость, типа «Последнего героя» в джунглях. Самые тупые, ленивые и брезгливые отсеются? Хрен с ними, такие во власти и не нужны. Останутся наиболее цепкие, хваткие, всерьез нацеленные на карьеру и ради нее готовые, если надо, нырнуть в любое говно. Вот с ними я и буду строить новую, блин, Россию…
        Широв, заметив мое внимание, воспрянул духом и попытался было выйти за рамки пятиминутного регламента. Ну уж нет, хватит мне нытья! Я демонстративно взглянул на часы, после чего лидер «Своих» стушевался и сел, уступив очередь следующему оратору.
        Им оказался тоже человек, мне известный, - Валерий Дайданов, бессменный, со времен еще Ельцина, председатель Союза репортеров России. Иметь дело с этим улыбчивым седым дядькой всем было легко и приятно. Вечно он старался найти в действиях начальства что-то позитивное, духоподъемное, настраивающее на оптимизм, а редкие жалобы обкладывал столькими слоями мягчайшего поролона, что не всякая наследная принцесса отыскала бы внутри горошину.
        Вот и сейчас глава Союза репортеров торжественно начал за здравие. Приложив руку к сердцу, он перво-наперво отметил и оценил благосклонное внимание главы государства к труженикам пера, вылившееся в недавний Указ президента «Об облегченном порядке приобретения работниками СМИ нарезного оружия». Благодаря им - то есть президенту, его Указу, новому порядку, ну и оружию, разумеется, - любой репортер отныне может за себя постоять, не дожидаясь милиции, которая всегда опаздывает.
        - Это революционный шаг для обеспечения свободы информации! - с жаром говорил Дайданов. - Наше слово больше не беззащитно, о нет! Если вы помните, в Советском Союзе была когда-то песня про военных журналистов, и были в ней такие слова: «…с «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом…» В мирное время у нас в творческом арсенале остались только первое и второе, а о третьем мы могли только мечтать. И вот, наконец, мечта стала явью.
        Рядом с тремя пупсами на листе бумаги передо мной появился маленький пулеметик. Я стал зачерчивать его приклад тонкими штрихами, слушая, как оратор делится с залом обнадеживающей, по его мнению, статистикой: за один лишь прошлый месяц число преступных нападений на журналистов во всех регионах снизилось более чем вдвое. Пресса-де сумела проявить бойцовские качества и доказала, что готова защищать свои права в поединке со злом.
        - Однако… - Докладчик сделал паузу. В его голосе поубавилось мажора. - Однако в этой новой реальности не обходится пока без некоторых, как бы сказать помягче, издержек.
        Выяснилось, что по той же статистике за тот же месяц выросло - и, что интересно, тоже вдвое! - число конфликтов между самими журналистами из конкурирующих изданий. Раньше профессиональные споры заканчивались, в худшем случае, пьяным мордобоем. Теперь же чаще всего не обходится без стрельбы. Палят не только в воздух, но и, как бы это сказать помягче, на поражение…
        Оп-ля! - весело подумал я, стараясь сохранить на лице выражение государственной озабоченности. Даже в помраченном состоянии мне, представьте, в голову приходят отдельные светлые идеи.
        Думаю, когда я подписывал Указ, я вряд ли стремился к подобному результату, но объективно наше общество, по-моему, в выигрыше. Каждый получил свое. Теперь никакой журналюга не сможет сказать, что власть не уважает прессу - кому еще такие льготы? Ну а если пишущая братва мочит друг друга, власть не при чем. Спички детям не игрушки. Сами журналюги без посторонней помощи сократят свою популяцию. Главное - следить, чтобы при входе в присутственные места эти ковбои пера аккуратно сдавали стволы в гардероб…
        - Это что же получается? Им, значит, любое оружие можно, а у нас, значит, последнее отняли? Не любо, братцы!
        Я поднял голову от почти дорисованного ручного пулемета и в первые секунды три никак не мог догадаться, кто этот крикун, а на четвертую секунду все-таки догадался и тогда же, наконец, сообразил, какая деталь облике человека помешала мне узнать его сразу: Павел Лагутин, верховный атаман Союза российских казаков, сегодня был без фуражки! Уму непостижимо. Должно было произойти событие космического масштаба, чтобы атаман Лагутин в закрытом помещении расстался со своим головным убором.
        Встречая верховного казака России в кремлевских кулуарах - сурового, надменного, всегда с плотно надвинутым на переносицу черным лаковым козырьком, - я скуки ради воображал, что под фуражкой Лагутин скрывает от людей что-то роковое: то ли в черепе дыру размером с кулак, то ли литеру «Z» на затылке, то ли сатанинские рожки. И вот теперь, как вижу, на его макушке ничего секретного, кроме ранней плеши, нет. А ее вызвало, скорее всего, постоянное ношение фуражки. Круг замкнулся. Я разочарован.
        - Не любо! Ох, не любо! - продолжал причитать атаман, цепко держась за микрофон. - То есть совершенно не любо! И вот стою я здесь перед вами, люди добрые, простой донской казак…
        И правда, подумалось мне, чего он здесь стоит? Атаман же - не общественник. Вернее, общественник, но рангом повыше, чем эти. У казачества, если я не путаю, должен быть отдельный орган, вроде Совета по их делам при президенте России. Или этот орган мне тоже пришлось ампутировать в целях борьбы с финансовым кризисом?
        Быстро добыть нужные сведения без помощи Вовы-интеллигента я не мог. Пришлось подманить его пальчиком, откинуться на сиденье, подставить правое ухо и впитать им шепот из второго ряда кресел.
        Так-так. Ну-ну. Хо-хо. Да уж, нехило отмочил. С казаками я, выходит, разделался еще круче, чем со «Своими». В один прекрасный день объявил им, что раз живем мы не при Петре I, потешные войска нам без надобности и не по карману. Лампасникам была предложена честная альтернатива. Кому любо служить всерьез, те могут огрести армейские звания от лейтенанта до майора, жалованье от Совбеза ООН и место в международных миротворческих бригадах (Судан, Сомали, Мозамбик - короче, там, где стреляют). А кому нужны только мундиры, нашивки и парады, тем за глаза хватит статуса самодеятельных коллективов типа народных театров: частично на казенном коште, частично на голом энтузиазме.
        Треть станичников выбрили чубы, получили амуницию и отправились искать журавля в африканском небе. Прочие выбрали всю ту же синицу, оставаясь на месте со своими женами, огородиками и обидами. Атаман Лагутин разделил участь оставшихся и сам, похоже, не заметил, как из верховного существа с нимбом-околышем превратился в типичного завклубом. В его исполнении борьба за остатки суверенных прав гордого казацкого сословия выглядела сейчас лишь борьбой за качество театрального реквизита.
        - Раньше у меня в ножнах была шашка как шашка, - сетовал атаман с форсированной скорбью в голосе. - Золингенская сталь, волосок на лету перерубит. А теперь у меня что? Смотрите! Видите, а? Простая жестянка, шелудивого пса не испугаешь…
        Казацкие беды не встретили сочувствия, аудитория в едином порыве не всколыхнулась. Сдается мне, атаман Лагутин не пользовался среди общественников большой любовью. Солидный заряд его пафоса был растрачен впустую. Более того, со стороны таблички «Женская лига в защиту домашних животных» донеслось сердитое:
        - Ну и правильно. Зачем собак пугать? Дел, что ли, других нет?
        - Я не про песиков ваших драгоценных, успокойтесь, мадам, - с досадой отмахнулся Лагутин. - Я про шашку. Ведь по-человечески, даже по-мужски обидно, когда в ножнах вместо оружия - муляж…
        - Да уж ладно вам, Лагутин, не гоните волну, - дерзко встрял в разговор парень цыганского вида, сидящий рядом с табличкой «Товарищество студентов Юга России». - Если у вас и погоны - из драмтеатра, и кресты Георгиевские - новоделы, так почему же вашей шашке не быть муляжом? Будьте же последовательны, атаман. И вообще пора признать, что оружие-то всем вашим нужно было только для того, чтобы без проблем крышевать городские рынки.
        - Я тебя выпорю! - взвился Лагутин. Его рука, свободная от микрофона, зашарила по портупее. - Прямо здесь и сейчас!
        - И чем же вы меня собираетесь пороть? - ухмыльнулся студент, похожий на цыгана. - Вон той вашей плеточкой из ниток? Вон тем муляжом нагайки из папье-маше? К тому же, по Уставу общественных организаций РФ, часть вторая, раздел восьмой, вы права не имеете выносить всю эту вашу маркиз-де-садовщину за пределы своего фан-клуба… ой, извините, я хотел сказать: за пределы вашего казачьего круга. А я, хвала Кришне, не казак, я нормальный.
        - Ничего-ничего-о-о-о, - угрожающе протянул атаман. - Ты еще допрыгаешься. У меня, чтоб ты знал, уже целых пять публикаций в местной прессе и одна в центральной. Ка-ак накоплю их побольше, ка-ак возьму рекомендацию у Александра Евсеевича Хинштейна, ка-ак вступлю с ней в Союз репортеров… Вот тогда уж я тебе… тогда уж я тебя…
        Какая именно кара ожидает студента после превращения донского атамана в журналиста, никто из присутствующих узнать не успел.
        Откуда-то сверху раздался громкий звук гонга, его сменил музыкальный проигрыш. Стальные тросы тотчас же унесли под купол красное полотнище, и я увидел, что под ним скрывался барабан лототрона, прозрачный и пустой. Рядом на столике почему-то стояла микроволновая печь с уже распахнутой настежь дверцей.
        Атаман напоследок сверкнул глазами и сел обратно на свое место.
        Ага, сообразил я. Значит, время, отведенное дебатам, вышло, и настала пора раздачи слонов. Что ж, система мне, в принципе, ясна. Раз тут лототрон, деньги получат не все - только избранники судьбы. Это я неплохо придумал: избирательность без дискриминации. Те, кто выиграют, будут помнить, что гранты им вручили в Кремле. Ну а те, кому сегодня господдержка обломится, пусть во всем обвиняют госпожу Фортуну, а не президента России… Не пойму только, к чему здесь микроволновка. Мы им что, вместо денег теперь раздаем горячие пирожки? Хм. У нас, конечно, уже финансовый кризис, но пока вроде бы еще не голод.
        Тем временем стол-бублик разомкнулся где-то сбоку и пропустил к лототрону забавную парочку в темно-синих фраках - хорошо знакомого всей стране Леонида Якубовича с золоченым блюдом подмышкой и какого-то мальчика лет двенадцати, очень толстого.
        Прямо перед собой мальчишка важно нес большую керамическую вазу, до краев наполненную, как мне сперва показалось, шарами кремового цвета. Я ожидал, что сейчас либо мальчишка, либо сам Якубович высыплет шары в лототрон, и мы сразу же начнем игру. Ан нет! Вместо этого ведущий «Поля чудес» кивнул жирному ребенку. Мгновением позже ваза со всем содержимым перекочевала в недра микроволновки, а еще через несколько секунд по всему залу распространился вкусный запах: шары были сделаны не из пластмассы, а из теста - то есть настоящие колобки.
        Теперь и я без объяснений сообразил, что разогреваются колобки специально, для гарантировано честного выбора. Несколько лет назад, еще до эпохи ЕГЭ, в одном из регионов было выявлено элегантное по своей простоте жульничество во время выбора темы выпускного сочинения. Шарик с нужной темой заранее положили в морозильник и вбросили перед самой процедурой, так что малыш у лототрона легко исполнил просьбу организаторов: выбрал самый холодный на ощупь шар… Как я понимаю, отныне возможность подобного трюка пресекается с помощью СВЧ-печки. Ну а поскольку шары все равно будут греть, можно заодно уж делать их съедобными. Тем более, что колобок - национальное русское кушанье, не какое-нибудь там китайское печенье. Он вам и герой сказки, и еда, и утешительный приз проигравшему.
        Примерно в таком духе все сегодня и происходило. На глазах у собравшихся мальчик доставал из барабана теплый шарик, вдумчиво надкусывал его, отдавал ведущему найденную внутри картонку с номером, а сам колобок - свою законную добычу - доедал. Затем опять крутил барабан, доставал, надкусывал, вынимал, доедал… и так десять раз подряд. К концу процедуры, когда на блюде собралось десять картонных кружочков с выигрышными номерами, мальчик уже и сам стал похож на большой круглый колобок.
        Сверившись со списком, Якубович сделал в нем пометки, после чего откашлялся и провозгласил со своей неподражаемой интонацией:
        - Есть такие номера!
        Первым счастливым призером стал номер 22 - Сочинский Клуб любителей закаливания и зимнего плавания «Морозко». Его полпред, статный дедуля лет девяноста с толстовской бородой-веником, поднялся из-за стола, получил из рук ведущего чек на предъявителя и с достоинством поклонился залу.
        Следующий выигрыш достался номеру 14 - Организации многодетных и потому малообеспеченных семей города Кинешмы. Маленькая, длинноносая, суетливая, похожая на озабоченную галку женщина выдернула из рук ведущего свой чек и убежала на место, даже позабыв подставить Якубовичу щечку, которую тот должен был чмокнуть. Зато номер 29, пожилая платиновая блондинка из Общества содействия развитию двухсторонних связей между городами-побратимами (а именно городом Пугачевск Саратовской области, Россия, и городом Детройт, штат Мичиган, США), получила все, ей положенное по праву победительницы: чек, аплодисменты, рукопожатие и поцелуй от Якубовича… она бы хапнула заодно и свой колобок, но тот уже давно был съеден жирным мальчиком.
        Номер 4 - Ассоциацию деловых женщин Норильского промышленного района - представляла дама-культуристка в брючном костюме стального цвета. От поцелуя она технично уклонилась, а чек первым делом разглядела на просвет: есть ли водяные знаки? не обман ли? Вслед за ней награду обрел номер 46 - представитель Межрегиональной ассоциации ломбардов, низкорослый и рукастый мужчина в дорогом, но заметно поношенном костюме. Получив на руки чек, ломбардщик торопливо упрятал его в кожаное портмоне, портмоне - в папку, папку - в портфель, а портфель, я думаю, при первой возможности будет положен в сейф под кодовый замок.
        От имени номера 37, Петербургского Комитета содействия органам государственной безопасности, свой грант получил редковолосый гражданин среднего роста с профессионально-незапоминающейся мордочкой. Взяв чек и ответив на рукопожатие Якубовича, гражданин одновременно что-то шепнул ему на ухо - после чего лицо ведущего сделалось сперва озадаченным, потом виноватым, а неприметный шутливо погрозил ему пальчиком, по-приятельски хлопнул его по плечу и скользнул обратно на свое место.
        Моя соседка справа, колхозница с резким запахом духов «Красная Москва», неожиданно оказалась номером 6, представительницей Московского клуба городских леди. Узнав о выигрыше гранта, румяная леди взвизгнула от счастья, вскочила, бросилась целовать Якубовича и жирного мальчика, а вернувшись к своему креслу, попыталась от избытка чувств облобызать и меня заодно. По счастью, охранные Вовы были настороже и сумели блокировать атаку, мужественно заслонив президентские щеки своими.
        Наибольшую предусмотрительность выказал номер 19 - эдакий широкоплечий шкаф из Межрегионального клуба устойчивого развития туризма. Если ветеран «Поля Чудес» воображал, что хоть в Кремле он отдохнет от своей передачи, то просчитался. Не знаю, может, этот турист загривком предчувствовал сегодняшнюю удачу, а может, всегда таскал с собой какие-нибудь съестные припасы… но только ведущий, вручив ему чек, был сразу же обременен в ответ банкой соленых грибов, караваем хлеба и шматом домашнего сала. Видел бы Якубович в этот момент свое лицо! Песня без слов! Вернее, песня с такими словами, произносить которые в эфире не полагается.
        Небольшая заминка вышла с номером 11: президент Международной ассоциации профессиональных фотографов СМИ прежде, чем забрать чек, обежал со своей фотокамерой стол по всему внутреннему периметру и не успокоился, пока не щелкнул с двух точек лототрон, микроволновку и Якубовича. «Брысь, папарацци!» - кокетливо шепнула барышня-крестьянка и несильно заслонилась чеком, хотя ее-то как раз никто и не собирался снимать.
        Наконец, остался последний, десятый по счету грантополучатель.
        - Номер 7, - объявил ведущий. - Лига сторонников возможности любому гражданину отделиться от России с территорией.
        Из-за стола никто не поднялся и за чеком не вышел.
        - Номер 7 здесь? - Якубович обвел взглядом присутствующих. - Спрашиваю в последний раз: есть в этом зале номер 7 или нет?
        - Наверное, уже отделился, - не без зависти предположил атаман. - И даже за деньгами своими, паскуда, не пришел…
        Ведущий вытащил из внутреннего кармана мятую шпаргалку, заглянул в нее, задумался и с легким вздохом произнес:
        - Что ж, шоу продолжается. Согласно существующим правилам, в том случае, если выигравший номер отказывается от гранта или отсутствует на момент вручения, его выигрыш аннулируется… Славик, - обратился он к толстому мальчику, - будь так любезен, крутани барабан еще разок и вытащи нам другой номер…
        - Не-а, не буду! - внезапно взбрыкнул жирный Славик. Его голосок был тонким, писклявым и пронзительным. Короче, очень противным. - Не хочу, Леонид Аркадьич. Они уже остыли, а когда остыли, они невкусные, и не хрустят… Сегодня они без цукатов, и сахара мало, а я люблю, чтобы сладкие и с цукатами…
        - Вячеслав, бесценный наш, - с непонятной мне кротостью сказал Якубович. - Ну не капризничай, соберись, пожалуйста.
        - Не соберусь, - нагло ответил этот маленький паршивец. - Я подписывался только на десять штук, а не на одиннадцать.
        - Ты, пацан, это, не выделывайся тут, - поддержал ведущего Лагутин. С большим удивлением я обнаружил в голосе грозного атамана заискивающие нотки. - Гляди, сколько взрослых людей вокруг, и все ждут одного маленького тебя. Нехорошо, брателло, не по-взрослому. Давай-давай, не спи, доставай другой номер. Вдруг ты сейчас вытащишь мой казацкий грант?
        - Вам надо, вы и тащите. - Капризуля Славик неторопливо сложил пухлый кукиш и показал его сначала атаману, а затем и Якубовичу.
        Я надеялся, что теперь наконец кто-то из общественников или сам ведущий додумается отвесить детке крепкий подзатыльник. Черта с два! Простая мысль никого не осенила. Наоборот, была выбрана тактика умиротворения юного агрессора - наихудшая из возможных.
        - А если мы тебя все сейчас попросим? - предложил наглецу Якубович. - Все вместе, хочешь? Как Деда-Мороза на Новый год, а? Ты разве не хочешь стать Дедом-Морозом, когда вырастешь?
        Он взмахнул руками, и весь зал (кроме меня, понятное дело) нестройным хором проскандировал: «Сла-вик! Про-сим! Сла-ви-чек!»
        - Не-а, - сказал Славик. - Дедов-Морозов не бывает. Я, когда вырасту, буду биржевым брокером. Или поваром… Или, может, стану президентом России. - Юный толстяк оценивающе посмотрел на меня, как будто собрался занять мою должность уже прямо сейчас.
        Я вдруг заметил, что взоры всех собравшихся тоже постепенно фокусируются на мне. Оно и понятно: нет сегодня инстанции выше меня - ни здесь, в Александровском зале Большого Кремлевского Дворца, ни во всей России. О, ч-черт! Неужели главе государства надо играть роль Главного Уговаривающего и палочки-выручалочки? Неужели я, как пряничный дедушка Ленин, должен тоже начать приплясывать вокруг этого маленького нахального жирного бочонка? И тогда он, мо-о-о-о-ожет быть, снизойдет к нашей просьбе?
        Мрак. Свежеиспеченные колобки в барабане лототрона перестали выглядеть аппетитно. Я вновь испытал приступ тошноты и судорожно сглотнул горькую слюну, которая опять норовила подняться над ватерлинией. В унисон моей тошноте чугунная слива, которая почти час вела себя прилично, чуть ли не образцово, нарушила условия перемирия. Ленивое дежурное постукиванье сменилось лихорадочной тарахтелкой счетчика Гейгера невдалеке от эпицентра ядерного взрыва: тук-тук-тук-тук-тук! туктуктуктуктуктуктуктуктуктук!
        Трракс! Это сломался карандаш в моих пальцах. Я почувствовал, как внутри меня потихоньку закипает чайник со злостью. Может, в расслабленно-пьяном состоянии судьба моя - быть размазней и пофигистом, но в трезво-похмельном виде у меня с гонором все порядке. Я ненавижу, когда на меня пытаются давить, по-крупному или в мелочах, - будь ты МВФ, лондонский змей Береза или родная жена, мне без разницы. То есть я ценю добрые советы, однако не танцую под чужую дудку: всегда поступаю наоборот. У меня своя голова на плечах. Дайте мне линованную бумагу, дайте мне нелинованную бумагу, дайте мне хоть наждачную бумагу - один хрен я буду писать на ней поперек.
        - Дорогой Сла-ви-чек, - сказал я в полной тишине. - Умоляю, крутани, пожалуйста, барабан и вытяни, пожалуйста, еще один колобок. И если ты, маленький засранец, не перестанешь кошмарить уважаемого Леонида Аркадьевича и наше уважаемое собрание, я тебе ноги выдерну и в жопу засуну. Лично выдеру и лично засуну, ты понял? И ничего мне не будет, потому что я - президент великой державы. Ну что, убедил я тебя? Если да, тащи колобок. Мигом!
        И минуты не прошло, как десятый счастливчик - красивый усатый татарин из Казанского клуба ролевого моделирования «Золотая Орда» - уже получал последний на сегодня президентский чек…
        - Как считаешь, я не зря нарушил кое-какие правила этикета? - поинтересовался я у очкастого Вовы, когда мы тем же подземным путем возвращались из БКД в Сенатский дворец.
        - Вы их гениально нарушили, - с чувством ответил Вова. - Разрулили ситуацию по-царски. Я уверен, все вам за это были только благодарны. Признаюсь честно, нам и самим давно хотелось его немножко одернуть. Избаловали мальчишку. Как только он узнал, кто его отец, буквально сладу с пацаном не стало.
        - А кто его отец? - без особого любопытства спросил я.
        Вова-интеллигент помялся-помялся и, наконец, осторожно произнес:
        - Ну вроде как вы, Денис Анатольевич.
        Формой пятно очень похоже на Африку, а цветом на клубничный йогурт. Чтобы выиграть время, я включаю среднюю скорость - две тысячи оборотов в минуту - и начинаю обрабатывать края.
        Розовые капельки Канарских островов быстро тают, следом исчезают острова Зеленого Мыса, а вскоре и обкусанная подметка острова Мадагаскар превращается в щепоть деревянной пыли. Шлифовальная дисковая машина «Элан» - конструкция предсказуемая: при таком объеме работы у меня в запасе есть еще минут десять, не больше.
        «Парень, ты попал! - тревожно шепчет у меня над ухом невидимый ангел Рафаил. - Здесь на полу наверняка была кровь, а значит, тебя кокнут, как только ты закончишь работу. Свидетелей убирают, это классика жанра. Ты ведь представляешь, чей тут кабинет?»
        «Совсем не обязательно это кровь, - не соглашается невидимый ангел Мисаил. - Здесь могли разлить все, что угодно. Любой краситель органического происхождения. Например, красное вино. А из-за винного пятна на паркете никто не будет никого мочить, даже молдавского гастарбайтера. По крайней мере, не в Кремле».
        «Твой оптимизм на грани кретинизма, - сердится Рафаил. - Сам подумай, откуда на кремлевском паркете взяться красному вину?»
        «А крови здесь взяться - откуда? - парирует Мисаил. - Рафа, милый, это рабочий кабинет, а не Овальный зал. И встреча двух президентов будет только через полтора часа. Ты же сам слышал».
        «Но вдруг они встретились раньше?» - не сдается Рафаил.
        «Но вдруг Луну делают в Гамбурге из сыра?» - хмыкает Мисаил.
        Боковым зрением я вижу, что оба секьюрити, которые привели меня сюда, стоят у дальней стены и о чем-то переговариваются. Слов их мне, конечно же, не слышно: даже на средней скорости «Элан» в рабочем состоянии шумит примерно так же, как циркулярная пила. Секунд через тридцать я начну счищать с паркета мыс Горн, и тогда мне придется повернуться к обоим охранникам спиной. Все время оглядываться на них я не смогу уже чисто технически.
        Из двух моих надсмотрщиков - постарше и помоложе, - второй не представляет для меня угрозы. Он самоуверен и невнимателен. Потому-то, когда мы шли сюда, я старался разговорить старшего секьюрити. В тот момент я еще не знал, куда и зачем меня ведут, но счел нужным заранее подстраховаться. Есть золотое правило: заводи дружбу с тем, кто для тебя потенциально опасен.
        Тут мне повезло дважды. По первым же репликам старшего из секьюрити я догадался, что он не коренной москвич, а, скорее всего, откуда-то с Урала. Только уральцы в разговоре так часто проглатывают гласные и повышают тон в конце каждой фразы.
        Наудачу я забросил наживку. Соврал, будто мне пришлось немало послужить в Пермской области. И сразу - прямое попадание: он был действительно родом из города Кунгура. Мы перебросились репликами на тему дурного уральского климата - и первая дощечка мостика между нами была проложена. Рядом вскоре легла вторая: старшего из секьюрити звали Иван. То есть мы практически тезки.
        Мелочь? Не скажите. Оперативным дежурным в пусковых шахтах нарочно не говорят, на какой именно город вероятного противника нацелены их ракеты. Цель должна быть анонимной, иначе начинается рефлексия. Даже профессиональному киллеру мочить знакомого чуть труднее, чем незнакомца. Легкий психологический дискомфорт. Поэтому, если что, у меня будет фора в одну-две секунды…
        Бледно-розовая Африка уменьшается на глазах. Я истребляю ЮАР, потом захожу с другой стороны и стираю Алжир, Ливию и Египет. Из-под шлифовального круга в воздух летит тончайшая пылевая взвесь. По-хорошему следовало бы пройтись с «Эланом» по всему кабинету, чтобы зачищенный кусок паркета не выделялся на фоне остальных. Но тогда работа заняла бы около часа, которого нет ни у меня, ни у Ивана с напарником, - они явно торопятся.
        Пока я работаю с пятном, никто меня не тронет, факт. Но как только я сделаю дело, наступит момент истины: тут-то и будет ясно, кто из двух ангелов был прав. Очень надеюсь, что Мисаил. Потому что, если прав Рафаил, моя главная миссия под угрозой.
        Шум шлифовальной машины заглушит звук выстрела, но только вряд ли они будут стрелять или пускать в ход нож: для того ли мы отчищали пол, чтобы вновь заляпать? Значит, возможна удавка, а тут наши шансы - почти равные и мои даже предпочтительнее.
        Тем временем от всей Центральной Африки на полу остается почти ровный кружок сантиметров пятидесяти в диаметре. Я нарочно обрабатываю его вдоль по окружности, чтобы на последнем этапе не потерять из виду Ивана. Краем глаза я замечаю, что тот делает шаг в мою сторону и правую руку опускает в карман пиджака.
        Две секунды - и розового пятна на паркете больше не существует.
        Я резко разворачиваюсь лицом к приближающемуся секьюрити и вырубаю свой агрегат. Но к розетке мой «Элан» по-прежнему подключен и я как бы невзначай держу палец у кнопки. Хотя шлифовальный диск внешне выглядит безобидно, его максимальная скорость - четыре тысячи оборотов в минуту. Любую человеческую голову он превращает в череп в одно касание. Если что, заранее извини меня, Ваня из Кунгура Пермской области. Ничего личного: у тебя своя работа, а у меня - своя.
        Иван достает руку из кармана.
        Я еще не вижу, что у него в горсти.
        «Не жди, мочи его!» - кричит невидимый ангел Рафаил.
        «Стой, не трогай его!» - кричит невидимый ангел Мисаил.
        Вот он, момент истины. Мой указательный палец застывает над кнопкой. Секунды делаются вязкими, словно нагретый асфальт.
        Что это? Уфф!
        «Рафа, ну ты и дура-а-а-ак», - облегченно вздыхает Мисаил.
        «Лучше перебдеть, чем недобдеть», - вяло откликается Рафаил.
        В руке у Ивана - не стальная удавка, не капроновая леска и не полиэтиленовый пакет. Всего-навсего две лиловые купюры.
        - Все, Ион, спасибо, выручил, - говорит он. - А то у нас главный, понимаешь, из-за этого хренова пролитого вина всех уже раком поставил. Наши терли-терли паркет - и по нулям, а потом, слава Богу, тебя увидели в окно с этой штуковиной…
        Я взваливаю «Элан» на плечо и беру одну бумажку из двух.
        - Тысячи много, Ваня, - говорю я. - Пятьсот в самый раз. Техника-то казенная, а работы всего на пятнадцать минут.
        15.30 -16.00
        Интервью корреспонденту журнала Der Spiegel
        - Ты чего, с дуба рухнул? - Я ухватил Вову-интеллигента за плечо и развернул лицом к себе. Его галстук удачно намотался вокруг правой кисти моей руки. - Что значит - я отец?
        Чисто теоретически я мог бы за несколько месяцев помрачения перетрахать весь кордебалет Большого театра вместе со сборной России по художественной гимнастике. И если бы я еще при этом имел глупость не предохраняться, то в положенный срок где-нибудь у кого-нибудь могут, вероятно, обозначиться побочные маленькие Кораблевы. Но чтобы за столь небольшой промежуток времени дитя успело и зачаться, и созреть, и родиться, и выглядеть сейчас, как двенадцатилетнее, его мамаша должна быть невероятным чернобыльским мутантом. Даже по пьяному делу я все-таки не настолько неразборчив в связях. Более того: процентов на 80 я вообще примерный муж и образцовый семьянин. Профессия обязывает.
        - Вы ведь объявили, Денис Анатольевич… - полузадушенный умник в испуге выпучил на меня глаза. - Сами же, Денис Анато…
        - При каких обстоятельствах я объявил? Подробности! - Я чуть ослабил удавку, чтобы вернуть Вове право вдоха-выдоха. - И смотри, ничего не упусти. Представь себе, что я сегодня немножко упал с кровати и кое-какие детали забыл, временно… или, может, я просто тебя проверяю… Ну, излагай, не тяни резину!
        Вова, задышав свободнее, принялся торопливо излагать. По мере его рассказа обиженная слива в моей башке замедлила свой темп. Признаться, я ожидал гораздо худшего. История оказалась не криминальной и даже почти не бросающей тень на моральный облик главы российского государства, но до крайности несуразной.
        Около месяца назад к нам залетал то ли по делам ЮНЕСКО, то ли по делам МАГАТЭ, то ли просто чтобы развеяться экс-президент США Уильям Джефферсон Клинтон: он сделал остановку в Москве по дороге из Сеула в Страсбург. Как и подобает хлебосольному хозяину, я закатил в честь всеобщего друга Билла неслабый банкет во Владимирском зале БКД, а после мы с моим гостем вышли слегка проветриться на Красную площадь - благо апрель стоял теплый.
        Встречала нас, естественно, толпа москвичей с букетами и воздушными шариками. Примерно на одну четверть пипл состоял из проверенных и перепроверенных передовых ткачих-поварих, а на три четверти - из штатных сотрудников и сотрудниц Главного Управления Охраны. Каким макаром в эту отборную массовку сумели внедриться мамаша Славика и ее отпрыск, я понятия не имею. Но они внедрились. И в ту минуту, когда самый знаменитый бабник западного полушария отпускал дежурные комплименты красоте российских женщин, мамаша сумела протиснуться в первый ряд и на хорошем английском прокричала экс-президенту о том, что толстый Славик - как раз-таки его, Клинтона, внебрачный сынок.
        Дальше, судя по Вовиному рассказу, начался форменный Голливуд. Бывший президент США изменился в лице, обхватил руками седую голову и простонал: «Ноу, сорри, мэм, итс импосибл!» После чего в беседу вступил я, а вернее, не столько я, сколько забродивший внутри меня коктейль из виски-водки-и-бог-знает-чего-еще-там. Потому-то я вдруг решил оригинальным способом уберечь Билла от конфуза. И заодно продемонстрировать ему широту русской натуры. «Не ори, женщина, - обратился я к этой аферистке. - Не травмируй хорошего человека. Если уж тебе приспичило, запиши своего жирдяя на меня. Считай, что типа я его родитель…»
        - Так прямо и сказал? - опечалился я.
        - Слово в слово, - заверил меня очкастый Вова. - Официальная стенограмма не велась, но там, на площади, снимали операторы пяти мировых телекомпаний, в том числе Си-Эн-Эн. Сюжет прошел в мировом эфире и в блогах, отпереться уже невозможно.
        - А Славик не удивился, что теперь его папа - это я?
        - Нисколько, - вздохнул Вова. - Мамочка его, как мы потом докопались, все время меняла версии. Каждый раз вбрасывала идею покруче. В пять мальчик узнал, что папаша был гонщиком и разбился на болиде во время «Формулы-1». В семь лет мамочка все переиграла, и теперь он был подводником, погибшим в схватке с гигантским кальмаром. В десять Славику по секрету сообщили, что отец его был космонавтом и взорвался вместе с астероидом, спасая Землю… Ну а в одиннадцать появился папа-Клинтон.
        Я мысленно прикинул, что президент России так-сяк вписывается в этот звездно-героический ряд. Теперь бы еще придумать, куда девать спонтанного сыночка? Боюсь, он повис на мне, как гиря. До его совершеннолетия придется расплачиваться за импровизацию. Одно утешает: по крайней мере Билла я умыл роскошно.
        - Ты не помнишь выражение его лица, когда я выступил с тем заявлением, ну там, на Красной площади? - спросил я у Вовы, отпуская его галстук. - Надеюсь, лицо было достаточно глупым?
        - Очумелым, факт, - подтвердил Вова. - Как будто мистер Клинтон муху проглотил и никак не может выплюнуть.
        То-то же, подумал я. Мы, русские, горазды на экспромты - не то что расчетливые янки. Случись эта фигня со мной в Вашингтоне, Биллу бы и в голову не пришло меня защитить таким лихим способом. Хотя уж с его-то репутацией поздняк метаться: можно брать на себя ответственность за любой сексуальный теракт в любой точке земного шара, и нация опять отпустит тебе грехи… Нет, пацана-то я прокормлю, чего там, копейки. Хотя для его же блага полезней было бы, наоборот, кормить его пореже.
        Я вспомнил, с какой скоростью мальчишка уминал колобки, и подумал, что в России он обречен умереть от ожирения: теперь-то никто не решится обозвать его пузаном, тумбой или бочкой. Раз уж все общественные организации страны стояли перед ним на цырлах, то в школе и подавно не найдется дураков ссориться с президентским сыном. А значит, стимулов сбросить вес у него здесь не будет. Все, голубчик, никаких больше колобков.
        - Вот что, Вова, - сказал я очкастому интеллигенту. - Бросай на фиг все прочие дела и немедленно займись этой парочкой. Как я понял, эта мамаша знает английский? Ну и чудненько. Значит, не будем держать такого ценного специалиста в Москве. Организуй ей синекуру в российской миссии ООН, и чтобы завтра они со пацаном уже летели в Нью-Йорк. Обзови Славика, например, послом мира. У штатников тоже ведь была когда-то, еще при Рейгане, такая послица мира: пионерка с бюстом - Саманта Фокс, кажется. А мы чем хуже? Пусть наш парень учится в местной школе, общается с ребятами, рассказывает про какие-нибудь там наши великие достижения.
        И пусть его там хорошенько подразнят, прибавил я про себя. Для его же пользы. Пусть он увидит, что даже в Америке самые толстые - самые большие лузеры. Что вес там набирают только безработные ниггеры, которые сидят на пособии, тоннами жрут хот-доги и в тысячный раз тупо зырят по ящику «Не грози Южному Централу». А те, которые богатые и успешные, бегают трусцой и едят овощи.
        - Понял! Бу сделано! - Вова-интеллигент щелкнул каблуками и ускакал куда-то вбок по переходу, не доходя до лифта…
        Тем временем наверху переминался с ноги на ногу встречающий меня Вова-референт. Подмышкой у него была объемистая папка, в глазах - озабоченность, а на устах - все те же надоевшие причитания на тему регламента, из которого мы опять выбиваемся.
        Как я понял, по графику у меня еще десять минут назад должна была начаться встреча с неким Хансом Зильверсом, специальным корреспондентом гамбургского журнала Der Spigel. Немцы просили об интервью еще в марте, встреча переносилась трижды, поэтому откладывать ее в четвертый раз не совсем прилично.
        - И какие были заявлены вопросы? - осведомился я.
        В смущении Вова забормотал, что действительно по протоколу вопросы должны визироваться загодя, но я этот ритуал сам же для «Шпигеля» и отменил - вроде как в виде извинения за задержку. Поэтому тематика вопросов неизвестна. На всякий случай (Вова положил мне на стол папку) протокольным отделом подготовлены все возможные цифры по разным направлениями экономики, если гость будет спрашивать об экспорте-импорте или объеме нашего ВВП. Здесь же есть необходимые статистические данные по безработице, экологии, правам человека и территориальным спорам с Монголией.
        - А сведения об урожае бобовых на Кубани тут имеются? - сурово сдвинув брови, спросил я, и когда референт в испуге замотал головой, милостиво улыбнулся: - Да ладно тебе, шучу… Кстати, с паркетом, я смотрю, вы хорошо справились, молодцы. Ценные подарки выберите себе сами из президентского наградного фонда. Только, чур, подстаканники Фаберже и яйца Никаса Сафронова не трогать - это для нефтяных шейхов, они любят экзотику.
        Вид моего кабинета, избавленного от грузинского пятна, внушал оптимизм. Я подумал, что, пожалуй, с заезжим тевтоном из «Шпигеля» справлюсь без подготовки. Придавлю национальной самобытностью и расплющу властной харизмой. Мало ли в истории русские бивали прусских? Поднявший меч от самовара и погибнет.
        Я устроился за столом поудобнее, пододвинул поближе папку с цифрами, державно прищурился и приказал Вове-референту:
        - Иди зови своего немца…
        Мысленно я уже нарисовал себе образ кряжистого бундесбюргера и раскрасил его физиономию в апоплексический красный цвет. Однако в реальности этот Ханс оказался щуплым, бледным, редковолосым, и к тому же по-русски он шпарил, зараза, без малейшего акцента.
        Пока оператор из кремлевской пресс-службы привычно настраивал свою камеру и налаживал софиты, мы с немцем мило улыбались друг другу и дипломатично обсуждали всякие пустяки, вроде цвета обивки у моих кресел и полезных гаджетов у его японского мини-диктофона. Затем телекамера заработала, гость сунул нос в свой блокнот и вынырнул оттуда с первым вопросом.
        - Уважаемый господин президент, - начал он. - После вашей инаугурации прошло чуть менее полугода, а за это время вы успели десятки раз побывать ньюсмейкером. У вас в России действительно происходит так много нового, по сравнению с остальной Европой, или вы просто стремитесь быть первым на рынке новостей?
        Ах ты гнида фашистская, подумал я о немце, продолжая нежно улыбаться. Тебе трудно было хоть намекнуть, про какие сенсации и про какие новости ты толкуешь? Сиди тут и гадай, чего и когда я успел еще сморозить. Хотя ладно, выкручусь. Алгоритм известен.
        - Уважаемый Ханс, - задушевно произнес я. - Повседневная жизнь в старой Европе довольно скучна и уныла. И если не случится урагана с наводнением или падения вашего Доу-Джонса, или если очередной психопат не перестреляет дюжину покупателей в супермаркете, вам будет не о чем писать и нечего показывать. А в России жизнь непростая, зато интересная, бурлящая. Каждый день у нас что-то происходит, и я как президент откликаюсь на это. Вообще русские - прирожденные ньюсмейкеры, чему Запад завидует, я уверен. Вы вот пришли ко мне, а не к вашему федеральному канцлеру и не к премьеру, допустим, Норвегии. Верно?
        - Но если… - начал было немец.
        - Спасибо, снято! - бодро перебил его наш оператор.
        Софиты погасли. Кремлевская пресс-службы принялась торопливо сворачивать провода, зачехлять объективы и упаковывать аппаратуру в кофры, чтобы успеть к вечернему эфиру. Герр Зильверс с несколько разочарованным видом вновь уткнулся в блокнот, а я перевел дыхание. Теперь можно не дергаться. Информационный продукт для внутреннего рынка мы худо-бедно произвели, рынок же внешний - не наша забота. На чужие эксклюзивы мы не посягаем. В российских теленовостях дадут единственный синхрон - то есть картинку со звуком: первый вопрос, первый ответ, и хватит. Кому интересно остальное, может читать Der Spiegel в оригинале, пожалуйста. Мы не Китай, у нас нет ограничений на Интернет.
        Через пару минут мы остались с немцем вдвоем. Гость из Гамбурга только этого ждал - и сразу же выкатил свой второй вопрос.
        - Уважаемый господин президент, - сказал герр Зильверс. - Не так давно на встрече в Российской Академии наук вы упрекнули иерархов РПЦ в непрофильных тратах, несовместимых с финансовым кризисом. Означают ли ваши слова, что некогда идиллические отношения между Кремлем и Московской Патриархией завершились?
        Ой-ей-ей, про себя посетовал я, неужто я такого наговорил? Боже, как неудобно. Докатился до ручки со своим популизмом без берегов. Захотел, наверное, сделать приятное академикам - вот и наехал на конкурирующую фирму. Теперь понятно, отчего патриарх просил о встрече со мной: хочет, наверное, узнать из первых уст, не пора ли пастырям переписывать «мерседесы» на родственников и потихоньку сушить сухари. Ну со Святейшеством я разберусь, это легко, а вот дотошному немцу чего прикажешь впаривать? Не могу же я сказать правду: «Ничего не помню, минхерц, упился вдрызг»?
        - У меня прекрасные отношения с Московской Патриархией, - кротко ответил я. - Пре-крас-ны-е, так и запишите. Как глава государства я не вмешиваюсь в экономическую жизнь клира, а как человек крещеный, отношусь к институту православной церкви с безграничным уважением. И я, между прочим, убежден, что возникновение жизни на Земле - не вселенская случайность и не эксперимент каких-то там инопланетян, но акт Божественного Творения… Улавливаете?
        - Да, безусловно, господин президент. - Герр Зильверс торопливо зашелестел своим блокнотом. - Раз уж зашла речь об инопланетянах… Извините за бестактность, но в прессу попала запись вашего выступления перед космонавтами в Звездном городке. Вы ссылались на результаты неких исследований по НЛО. В частности, вы говорили, что Гагарин в 1968 году мог не погибнуть в катастрофе, а его могли похитить космические пришельцы…
        Ч-черт, пришельцы! Мысленно я содрогнулся. Это уж, братцы, ни в какие ворота. Ну ладно академики - народ пьющий по определению, и мне наверняка наливали чего позабористей. Но чтобы в Звездном городке! Там-то я как ухитрился надраться и нести такую ахинею? Космонавтам же ничего, кроме кагора от радиации, не положено употреблять вовсе. Даже на банкете в честь президента. Может, я сколько-то привез с собой и принял без закуски, среди центрифуг?
        - Фальшивка! - рубанул я. - В Звездном городке я, возможно, и выступал, но про пришельцев не говорил. Юрий Гагарин как государственный символ России не мог оказаться в чужих руках.
        - То есть вы не верите в инопланетян? - уточнил немец.
        - Я верю в Юрия Алексеевича Гагарина, - строго сказал я. - Знаете, каким он парнем был? Настоящим патриотом. Никаким пришельцам он бы живым не сдался. Так что вопрос закрыт.
        - Хорошо, оставим тему разумных существ, - согласился герр Зильверс. - Перейдем, если позволите, к неразумным. В Европе с большим интересом восприняли вашу речь в Государственной Думе, по поводу новой системы патронажа вымирающих животных. Идея, чтобы каждый член парламента оплачивал содержание и питание редких особей, многим наблюдателям пришлась по душе…
        Ну это еще ничего, с облегчением подумал я, этот глюк хотя бы не опасный, сойдет за эксцентрику. Да и мысль, по большому счету, не такая дурная, даже прикольная. Пусть лучше господа депутаты ценных зверушек берут на содержание, чем своих дорогостоящих шалав. От тех уж точно нет никакой пользы для экологии.
        - …Однако многих наблюдателей, - тем временем продолжал немец, - несколько удивила предложенная вами методика: выбирать опекаемых животных по принципу внешнего сходства с опекуном. Не секрет, что из-за этого руководители фракций до сих пор не могут представить окончательные списки, наблюдается перекос в сторону хищников. Как пишет ваша «Парламентская газета», на львов и уссурийских тигров подано в общей сложности триста заявок, на синих китов - две, на утконосов и лемуров - ни одной…
        Да ведь это же бунт, разозлился я на депутатов. Кем они себя возомнили - царями природы? Кто им дал право самим решать, на кого они похожи? Ну я им устрою свободное волеизъявление!
        - Вы правы, тут недоработочка, - произнес я вслух. - Спасибо за своевременный сигнал. Демократия полезна лишь до известных пределов, дальше стоп. Отныне в России этих скотов будут не выбирать, а назначать сверху, президентскими Указами…
        Нет-нет, - поспешно добавил я, увидев, как лицо немца стало вытягиваться по вертикали. - Я не депутатов в данном случае имею в виду, а зверюшек этих редких. Обещаю, что замеченный вами перекос будет устранен. Они, вонючки, у меня строем пойдут патронировать утконосов, шакалов, скунсов, медуз, белых мышей, и пусть только попробуют пискнуть, что на них не похожи… Кстати, я вообще с большим уважением отношусь к фауне, имейте в виду.
        - Безусловно, господин президент, это все заметили, - кивнул немец. - Недаром же вы своим любимым фильмом назвали «Том и Джерри»…
        Ну вот, доигрался. Взял и где-то выболтал по пьяни сокровенное.
        - Это недоразумение, - твердо сказал я, глядя прямо в глаза корреспонденту. - Трудности перевода с русского. На самом деле имелся в виду фильм выдающегося режиссера Федора… то есть Сергея Федоровича Бондарчука «Война и мир», по роману нашего классика Лео Толстого. И других вариантов быть не может. Россия, вы знаете, страна культуроцентричная. Библиотеки, театры, музеи - наше главное духовное достояние, не забудьте подчеркнуть.
        Немец опять глубокомысленно покивал.
        - О да, - сказал он. - Мы помним, что вы распорядились заморозить цены на билеты в музеях. Вы это сделали, чтобы в период кризиса экспозиции оставались доступными для молодежи?
        Билеты? Чушь какая, подумал я. Из пушки бабахнуто по воробьям. Даже на настоящий популизм эта мелочь не тянет. Вот если бы я приказал открыть в музеях дешевые буфеты, то да, народ бы толпой ломанулся в очаги культуры. Третьяковская галерея сразу стала бы популярнее вещевого рынка в Лужниках. А так - вряд ли.
        - Ну, в общем, да, - ответил я. - И поэтому тоже. Рынок съел нашу бесплатную медицину и почти доедает бесплатное образование. Пускай хоть в этом секторе остается небольшая халявка. Что бы ни случилось с долларом, наши люди всегда смогут посмотреть на «Утро в сосновом лесу» за тот же докризисный рубль. К слову, и сами музеи не в большом убытке: народ-то все равно туда не ходит. Это, скорее, психологический фактор. Молодое поколение россиян должно чувствовать уверенность в завтрашнем дне.
        Услышав о молодом поколении, корреспондент «Шпигеля» азартно потер свои бледные ручонки. Не музеи немца интересовали. Похоже, он расставил мне какую-то ловушку, а я в нее попался.
        - Значит, вы считаете, что пропагандируемые вами телесные наказания тоже помогут молодежи почувствовать уверенность? - спросил он. - Признаться, ваше сегодняшнее выступление в Кремле вызвало у меня замешательство, и не только у меня…
        Оперативно работает, сука, мысленно восхитился я. Получаса ведь не прошло, как я чуть-чуть пригрозил Славику, а фриц уже в курсе. Кто-то из общественников меня моментально слил. Не удивлюсь, если этим «кто-то» окажется атаман Лагутин. Надо было вернуть гаду его шашку, чтоб не возникал. Но нет, теперь поздно. Придется отбиваться, чем Бог послал. То есть гнать пургу.
        - Что плохого в телесных наказаниях? - Я постарался изобразить удивление. - Ребенка невредно иногда посечь. И в Англии при королеве Виктории это было. И у вас в Германии, еще при Бисмарке. Метод действенный. Русская педагогика, от Ушинского до Сухомлинского, традиционно была построена на розге. Как сказал еще один наш педагогический классик Антон Семенович Макаренко: «Если детей баловать, из них вырастут настоящие разбойники».
        - Извините, господин президент, я вынужден вас поправить, - вежливо произнес немец-наглец. - Это не из Макаренко цитата, а из советского фильма «Снежная королева», киностудия «Ленфильм».
        - А вам почем знать? - недипломатично буркнул я. - Можно подумать, что в Гамбурге показывают старые советские фильмы.
        - Видите ли, господин президент, Ханс Зильверс - мое новое имя, - услышал я в ответ. - А тридцать пять лет своей жизни я прожил в Питере. И звали меня Константином Селиверстовым.
        - Врешь, немчура! - рассердился я. Моя слива-фигуристка резко подпрыгнула и прицельно чпокнула в темячко изнутри. - Не можешь ты вот так запросто оказаться питерским. Это я питерский, а не ты! Ну-ка скажи, как при большевиках называлась улица Шпалерная?
        - Улица Воинова, - без паузы ответил то ли Ханс, то ли Костя.
        - А Финляндский вокзал как в народе зовут?
        - Финбан. Может быть, вы теперь позволите вернуться к интервью, господин президент? У меня еще осталась пара вопросов.
        Я внимательно присмотрелся к гостю и не увидел в его физиономии ничего немецкого. И вправду, какой из него тевтон? Паспорт у него германский, а в остальном обычный чахлый питерский сорняк. С предателем малой родины можно не миндальничать, а гнать в шею.
        - Шиш тебе вместо интервью, - заявил я. Маленькое чугунное ядрышко у меня в голове торжественно отстукивало каждое мое слово. - Я его обещал дать немцу, а не бывшему ленинградцу. Так что пошел вон. Только признайся напоследок: какого хрена ты умотал за бугор? Что, тамошние кирхи лучше Казанского собора?
        Ханс-Костя осознал, что беседе конец, и сразу отвязался.
        - Да потому я и умотал, - с вызовом ответил он, - что у меня уже в печенках сидит эта наша… теперь, извините, ваша, господин президент, интересная жизнь. Потому что Россию каждый день шатает из стороны в сторону, как пьяного. Сегодня у вас рыночная экономика, завтра опять командная. Сегодня у вас права человека, а завтра вы обещаете вырвать ноги из жопы и строем голосовать за утконосов… И зря вы меня ленинградцем называете, Денис Анатольевич. Я петербуржец в пятом поколении и им останусь даже в Гамбурге. А из Ленинграда я уехал и нисколько не жалею.
        - Ну и вали отсюда в свой занюханный Гамбург, - посоветовал я ему. - Можем и пинками отсюда проводить.
        - Ну и отвалю, - пожал хилыми плечами предатель. - И сегодня же распишу во всех деталях, как меня пинками выгнали из Кремля. Наш читатель обожает истории про дер гроссе руссише хамство.
        - Охрана! - Я хлопнул в ладоши. Из-за приоткрытой двери моего кабинета тотчас же выкатились полдюжины накачанных Вов. Они рассредоточились по комнате и замерли в таких угрожающих позах, что фальшивый немец невольно съежился. - Очень вежливо отконвоируйте герра Селиверстова в банкетный зал и проследите, чтобы его накормили самым лучшим, что есть. Черная икра, рябчики, трюфеля, фуа-гра… Не выпускайте его из Кремля, пока он не пожрет хорошенько. И с собой разрешите унести все, что не доест. И проводите с духовым оркестром. И пусть эта сволочь только посмеет потом где-нибудь печатно вякнуть, будто в Москве с ним обошлись негостеприимно!..
        Когда брыкающегося корреспондента унесли кормить деликатесами, я подвел итоги. Встреча прошла, в общем-то, плодотворно. С небольшим перевесом по очкам, но я выиграл этот матч: узнал о себе много нового и сам не выдал врагу ни одной гостайны. А главное, я наконец-то не выбился из графика. Через пару минут можно будет спокойно встречаться с румынским президентом и…
        - Денис Анатольевич, на связи Генеральный прокурор, - прервал мои победные раздумья Вова-референт, просунув голову в дверь. - Говорит, это срочно. Прикажете вас соединить?
        Невидимому ангелу Мисаилу не до шуток. Он обижается. Каких-то полчаса назад он меня практически уберег от катастрофы - в то время как истерик и паникер Рафаил своим алармом чуть не увлек меня в бездну.
        И что же он, Мисаил, видит от меня вместо благодарности? Он видит, что теперь я следую советам перестраховщика Рафы.
        Это чистая правда, но я не виноват: принимая решения, я должен исходить из конкретной ситуации. Полчаса назад прав был один, теперь я принимаю сторону другого. И вот уже минут двадцать сижу в своем убежище - комнатке, примыкающей к Круглому залу.
        Потому что мне лучше не высовываться до самого часа «Икс». Мало ли кто меня может увидеть в кремлевском дворе. Мне еще повезло, что эти кремлевские секьюрити очень торопились и не обыскали мою сумку. Иначе я сидел бы сейчас совершенно в другом месте.
        «Глупо, глупо, - бубнит у меня над ухом уязвленный Мисаил. - Ты законопатился здесь, как таракан в щели. Случись что, ты узнаешь об этом позже всех. А если встречу опять отодвинут?»
        «Утихомирься ты, Мис. - Рафаил вальяжен и снисходителен. - Все будет в ажуре. Перенос встречи на высшем уровне есть дипломатический форс-мажор, а уж вторичный перенос - дипломатический нонсенс. Служба протокола больше этого не допустит. Бомба два раза в одну воронку не падает».
        «А если падает? - с досадой шипит Мисаил. - А если все же перенесут? Рафа, не забудь, мы в России. Это страна чудес. Здесь теория вероятности не работает. Мне иногда кажется, здесь не работают даже ньютонова физика и евклидова геометрия».
        «Если встречу перенесут, - усмехается Рафаил, - я готов трижды обозвать себя бесом. Идет?»
        «И еще трижды кретином и трижды земляным червяком, - немедленно начинает торговаться Мисаил. - И я тогда становлюсь главным до конца операции… Ну же, соглашайся, чем ты рискуешь? Ты же у нас веришь в теорию вероятности и в Службу протокола!»
        «Ладно, договорились, - отвечает Рафаил. - Но пока я главный, и прошу воздержаться от пререканий. Ты мешаешь нашему мальчику».
        - Вы оба мне ничуть не мешаете, - говорит вслух наш мальчик, то есть я. - Все равно в компании веселей. Валяйте, пререкайтесь, сколько влезет, а я пока проверю боекомплект.
        Я вынимаю из сумки свой талисман и разворачиваю мягкую ветошь.
        У огнестрельного оружия - великая масса достоинств. Убойность, прицельность, компактность, кучность, скорострельность и тэ дэ. В разные годы мне пришлось соприкоснуться с самыми разными образцами, от английской штурмовой винтовки SA80 калибра 5,56 до девятимиллиметрового российского пистолета-пулемета «Кипарис».
        Однако все эти ценные навыки для меня сейчас бесполезны.
        Потому что ни одна современная армия не держит у себя на вооружении двухзарядных арбалетов.
        16.00 -17.15
        Встреча с патриархом Московским и всея Руси
        Будь у меня в руках карандаш, я бы его сломал. Но телефонную трубку просто так хрен переломишь - разве что садануть ею об пол.
        - Значит, он улетел из страны по чужому паспорту? - спросил я у Генпрокурора, стараясь не выплеснуть на него сразу весь запас раздражения. Пара карандашей мне бы сейчас ох как пригодилась!
        - Нет, господин президент, - бодро откликнулся мистер Ливингстон. - Насколько нам известно, по своему собственному.
        - А почему, объясните, его не взяли в аэропорту? Почему при наличии ордера на арест он свободно прошел через погранконтроль? Он у нас разве Гарри Поттер? У него был плащ-невидимка?
        Генпрокурор деликатно кашлянул в трубку.
        - Строго говоря, ордер на арест еще не был выписан, - сообщил он мне. - Пока обвинение не сформулировано, мы можем только пригласить человека на беседу, в качестве свидетеля. Вот когда он трижды не явится, его можно доставлять приводом.
        Нет, ну что за наивное создание! Чистый младенец в джунглях.
        - И он, разумеется, будет ждать третьего раза у себя дома, - тяжело вздохнул я. - Ага. Щас! Джонатан… как вас там… Ричардович, вы ведь не первый день в Москве, пора бы, наконец, освоиться в нашей специфике. У нас же не Соединенное, блин, королевство! Когда к российскому бизнесмену проявляет интерес Генпрокуратура, только абсолютно невиновный человек или клинический идиот - что, в данном случае, примерно одно и то же - останется сидеть на месте. А человек с минимальными мозгами перво-наперво сделает что?
        - Что? - все еще не доехал Генеральный младенец.
        - Да то самое, что он и сделал! Удерет, естественно. Свалит в Лондон и уже оттуда будет разбираться, за что конкретно на него катят бочку. Я-то думал, вы догадаетесь прежде всего устроить засаду в «Шереметьево-2», а уж потом начать официальный розыск. Этот вредитель струсит, кинется на ближайший лондонский рейс, а вы его - хвать!.. Ну почему я должен учить вас азам профессии?
        Не меньше пяти секунд телефонная трубка безмолвствовала: мистер Ливингстон усваивал полученную от меня информацию.
        - Верно ли я понял вас, господин президент, - извиняющимся тоном спросил он у меня, - что проблемы господина Шкваркина с автоинспекцией - для нас не столько причина, сколько повод?
        Упс! После долгих и мучительных экспериментов дитя, наконец, доперло, что в розетке живет электричество.
        - Угадали. Молодцом! - похвалил я недотепу. - У нас, Джонатан Ричардович, правовое государство, и мы не можем прессовать человека без всякого повода. А причина, вы правы, глубже и выше. Финансовый кризис - он как Единый госэкзамен, только для больших дядечек. С виду фигня фигней, но ведь как-то работает! Помогает определить, кто хороший, кто плохой. Улавливаете?
        - Не улавливаю, - огорченно признался Генпрокурор.
        Бум-с! Бум-с! Чугунная слива устроила в моей башке тир, выбивая из меня последние драгоценные остатки терпения.
        - Вы, конечно, читали в детстве «Винни-Пуха»? - уже еле сдерживаясь спросил я. - Помните, там были неправильные пчелы, которые давали соответствующий мед? Вот так и с бизнесменами. Если человек переживает тяготы и лишения вместе со страной, если он готов, когда стране надо, перейти из списка «Форбса» в список биржи труда, - это наш, правильный пацан… ну то есть предприниматель. А если чувачок начинает дергаться, если продает бизнес черт знает кому, это означает, что он… кто?
        - Кто? - тупо переспросил этот тормозной афро-англичанин.
        - Неправильный предприниматель. И бизнес у него, стало быть, не-пра-виль-ный. Вот к таким господам надо приглядеться, а там, глядишь, может быть, и придраться. Очень вам советую - не приказываю, упаси Боже, а по-дружески советую - провести тщательный обыск грибных плантаций Шкваркина Елисея Пименовича: если пошарить там получше, наверняка среди тысяч шампиньонов найдется десяток галлюциногенных псилоцибиновых грибочков… ну хотя бы пяток мухоморов. После этого вам остается только выписать, черт вас раздери, ордерок на арест этого наркодилера и подключить, наконец, Интерпол… Хотя теперь-то я не уверен, что его найдут: город ваш, сами же знаете, большо-о-ой…
        - Найти его как раз технически несложно, - пробормотал мистер Ливингстон. - Собственно, мы его нашли. Двадцать минут назад спутник зафиксировал человека, по приметам похожего на мистера Шкваркина, в западном Лондоне, это район Челси. Предполагаемый мистер Шкваркин выходил из машины у особняка на Кингс Роуд…
        - Чей-дом-уже-выяснили? - Для быстроты я сократил интервалы между словами. Даже слива в башке прекратила стрельбу по болевым точкам, зависнув в сквернейшем предчувствии. Неужели опять он?!
        - Раньше дом принадлежал Ванессе Редгрейв, но два года назад его купил, через посредников, выходец из России Вадим Бере…
        Береееееза!! Я с утра как чувствовал, что без него не обойдется!
        - Так почему ж вы с главного не начали, Джонатан Ричардович, голубчик, британское ты угробище?! А?!
        Я жахнул телефон об пол, надавил локтем на селектор и заорал:
        - Вовки! Все сюда, пулей!
        Тотчас же в кабинет вбежали не три, но сразу четыре штуки Вов: первый в аксельбантах, второй в штатском и с очередной папкой, третий тоже в штатском, но без папки, четвертый в синем фартуке, с тряпкой и синим же пластмассовым ведерком. Трое вытянулись в струнку, а тот, который с ведерком и тряпкой, юлой завертелся на месте, пытаясь охватить взглядом сразу весь паркет - есть ли свежие пятна? Как будто я умею бить только бутылки!
        - Ты! - Я указал на Вову-в-аксельбантах. - Чтоб через пять минут у меня в кабинете был директор ФСБ. Раз сегодня день приемов, он наверняка околачивается где-то в Кремле… Живо!
        Блеск аксельбантов еще висел в воздухе, словно улыбка Чеширского кота, а сам их хозяин уже громко топал где-то в коридоре.
        - Ты! - Я ткнул в направлении Вовы-с-ведерком. - Забери вон тот разбитый телефон и тащи сюда новый… да не высматривай ты, бестолочь, пятна на полу! Нет их больше, дубина! Только телефон!
        Фартук, синей молнии подобный, вместе с его хозяином и ведерком пролетел по кабинету, втянул изувеченный аппарат и скрылся.
        - Ты! - Мой палец почти уперся в переносицу Вовы-штатского. - Дуй в приемную и тащи сюда десять… нет, двадцать карандашей!
        - Прикажете простых или цветных, Денис Анатольевич? - Вова завибрировал на старте, как спринтер, готовый сорваться с места.
        - Любых, дебил! - прикрикнул я на него. - Деревянных!!
        Вжжжжжик! - и бегуна вынесло за дверь. Даже быстрее, чем надо. При такой начальной скорости он едва ли успеет затормозить в приемной. Ну точно: судя по звуку, балбес проскочил-таки мимо.
        Последний оставшийся Вова молча пучил на меня трагические глаза.
        - Знаю-знаю, - прервал я его неначатые мольбы. - Протокол, регламент, Овальный зал, господин Хлебореску опять ждет не дождется… Но и ты войди в мое положение: я сейчас так зол, что могу кого-нибудь убить. И хорошо еще, если тебя. А вдруг я в сердцах укокошу президента Румынии? У меня будут дипломатические сложности… не сказать, чтобы очень большие, но сложности… Ты со мной согласен? Вопрос риторический, разрешаю не отвечать.
        Вова-референт и не отвечал: он хватал губами воздух и медленно покрывался красными пятнами.
        - В общем, давай мы румына еще немного сдвинем во времени, - предложил ему я. - Что у меня, допустим, в 19 часов? Молчишь? Ты вообще там дышишь? А, ладно, сам посмотрю. Давай сюда график. И чем писать давай. - Я взял из рук референта папку, а затем вытащил из его нагрудного кармана шариковую ручку, расписанную под Хохлому. - Так-так-так… В 19 -10 что у меня? Павильон «Животноводство» на ВВЦ? Видишь, я рядом здесь делаю пометку: «На хер!» План по зверушкам я сегодня уже перевыполнил… А в 20 -15? Выставка в Центральном Доме Художника? Нет уж, на сегодня хватит с меня художеств… Опять пишу на полях: «На хер!» Гляди, освободилось почти два часа… - Я вернул Вове папку и свежие обломки ручки. - А теперь беги, объясняйся с румынами. Разрешаю соврать, что у президента России был острый приступ… Короче, сам придумай, чего приступ, хоть геморроя… Ты что, еще здесь?
        Вова-с-папкой вылетел из кабинета, а на освободившееся место влетели Вова-с-карандашами и Вова-с-телефоном. Пока мне подключали новый аппарат взамен разбитого, я для разминки сломал три карандаша об колено и три - об угол стола. Мне чуть полегчало. Тир утих. Чугунная вредина расстреляла все цели и теперь просто каталась взад-вперед: отыскивала недобитые мишени и лениво, без фанатизма, их добивала. Чпок! Чпок! Чпок!
        Хотелось бы знать, мрачно думал я, репрессируя карандаши, кто у меня директор ФСБ. Но заранее выяснять не буду из принципа, потому что боюсь. А вдруг окажется, что я успел назначить на должность какого-нибудь Борю Моисеева? Меня же инфаркт хватит…
        К моему облегчению, главным чекистом всея Руси оказался тот же самый, кто и был им до моей инаугурации, - Каркушин.
        - Вызывали, Денис Анатольевич? - Только что в моем кабинете его не было и вот секунду спустя он словно бы телепортировался: невысокий, близорукий, весь состоящий из округлостей, но при этом, пожалуй, не толстый, а лишь уютно-пухлый. Если бы мне взбрело в голову поискать ему родственников среди кондитерских изделий, лучше всего подошла бы, наверное, ромовая баба.
        - Вызывал-вызывал, садитесь… - Я доломал последний карандаш, пожал пухлую руку гостя и указал ему на кресло у стола.
        В кремлевских кулуарах Сергей Каркушин считался интеллигентом номер один - причем не только из-за очков и мягких манер. Как рассказывали знающие люди, Сергей Васильевич однажды и навсегда принял близко к сердцу определение, рожденное кем-то из наших поэтесс (то ли Ахматовой, то ли Агнией Барто): «Интеллигент - человек, который делает гадости без удовольствия». С той поры безрадостная гримаса стала его визиткой, и чем выше поднимался он по служебной лестнице, тем недовольней делалось его лицо.
        В краткую эпоху экономического бума чиновник с таким выражением стал явно неуместен и был убран на пустяковую должность главы Комитета по учету; когда же на планету обрушилась первая волна финансового кризиса и оптимизм смотрелся уже неприлично, то же самое лицо оказалось нарасхват. Предыдущий президент поручил Каркушину рулить госбезопасностью, имея намерение в дальнейшем двинуть его в вице-премьеры по экономике. Однако не успел.
        - Мне доложили, что наш спутник засек грибного олигарха Шкваркина возле дома Березы в Лондоне, - без лишних предисловий сообщил я гостю. - Вы понимаете, что это значит для страны?
        - Береза хочет контролировать российский рынок грибов, - со страдальческой миной на лице предположил главный чекист России. - Враг запускает лапу в нашу продовольственную корзину.
        Я покачал головой:
        - Грибы, к вашему сведению, сегодня не только продовольствие. Вопрос стоит шире. Вы случайно не были у Потоцкого в его «Биотехнологиях»? Я вот сегодня побывал. У него там крошечные древесные грибы научились гнать солярку. А шампиньоны, между прочим, в десятки раз крупнее. Значит, при желании они могут вырабатывать хоть ракетное топливо… Поняли теперь?
        - Береза тянет лапы к стратегическому сырью, - сообразил директор ФСБ. - Посягает на государственную монополию.
        - Верно. Ну и… - Я в упор посмотрел на Каркушина. - Мы так и будем хлопать ушами? Вы госбезопасность или Институт Красоты? Есть у нас какие-нибудь планы по нейтрализации господина Б.?
        Щеки гостя поникли, и директор ФСБ был вынужден признать: пока масштабные оперативные мероприятия с участием бойцов спецназа - равно как и агентов влияния из боевого крыла Ирландской Республиканской Армии - невозможны без риска засветить Контору.
        Оказывается, за последние четыре месяца хитрый сукин сын Береза лично организовал три фальшивых покушения на себя, в том числе взрыв маломощной вакуумной бомбы в своем палисаднике и ракетный обстрел загородной резиденции с вертолета без опознавательных знаков. В последнем случае, ради убедительности, провокатор даже пожертвовал мочкой левого уха. Так что теперь его одновременно охраняют армия Ее Величества, Скотланд-Ярд, МИ-5, МИ-6 и почему-то Стражи исламской революции: возможно, Береза затеял вместе с иранским аятоллой тайную многоходовую…
        - Да чихать я хотел на аятоллу! Пусть они вместе хоть в бане парятся! - сердито перебил я. Похоже, запас карандашей я уничтожил преждевременно. - Вы лучше доложите, как к Березе подобраться? У вас есть план? Мы целым континентам перекрываем газ, а вы не можете прищучить одного-единственного злодея! Или перевелись на Руси настоящие герои и ледорубы?
        Теперь уже все лицо директора ФСБ излучало одну только печаль.
        - У нас разрабатывается перспективный сценарий, - поведал мне Каркушин. - Нам удалось завербовать охранника супермаркета на улице Найтсбридж, рядом с офисом Березы. Оперативный псевдоним нашего нового агента - Морячок Поппинс. Примерно раз в неделю Береза с женой и телохранителями заходят в этот супермаркет. По нашему сигналу агент Морячок Поппинс может на выходе незаметно подложить ему в тележку один пакетик с чипсами…
        - Отравленными? - уточнил я.
        - Нет, самыми обычными.
        - А смысл?
        - Наш отдел экономических диверсий все рассчитал. Сработает принцип домино. Представляете реакцию Сити, если Береза будет задержан при попытке украсть чипсы в супермаркете? Сразу поползут слухи, что его бизнес переживает упадок. На лондонской бирже начнут сбрасывать его акции, фьючерсы поползут вниз, начнется паника, его активы подешевеют как минимум втрое… В общем, пройдет не больше года, и мистер Вадим Березин из миллиардера превратится в самого обычного миллионера…
        - Изящно, - оценил я замысел. - Стильно. Тонко. С выдумкой. Но год ждать - это долго. Нельзя ли что-то сделать уже сейчас?
        По лбу Каркушина пролегла глубокая траурная складка.
        - Можно подбросить к его дверям черную кошку, - предложил он. - Это сильно подпортит ему настроение: по нашим данным, Береза в последнее время стал очень суеверен. Боится плохих примет.
        - Что ж, вариант отличный, - одобрил я. - Правда, я бы его творчески развил, в смысле суеверий: черных кошек должно быть тринадцать. И пусть они будут дохлыми, а еще лучше - дохлыми и радиоактивными. Вот это будет по-настоящему плохая примета.
        Не без удовольствия я представил себе, как по Кингс Роуд ходят озабоченные «бобби» в респираторах и с дозиметрами, а где-нибудь на другой стороне улице еще и митингуют защитники животных. Думаю, беглый Шкваркин пожалеет, что вообще оказался здесь.
        Береза, естественно, догадается, от кого пришла «черная метка», но доказательства где? Нет их. На кошках не написано «made in Russia», а изотопы мы повесим на аятоллу. Он хотел мирного атома - вот пускай и расхлебывает его на здоровье.
        Обсудив с Каркушиным все детали, я отпустил директора ФСБ и понял: настроение мое улучшилось. Вроде и небольшая пакость задумана, а до чего бодрит! Давно бы так. В висках еще ломило, но чугунная разбойница определенно давала мне передышку. Энергичное тарахтение в голове сменилось легким жужжанием, как будто по кабинету летала чрезвычайно тактичная муха.
        Жизнь налаживалась. У меня даже проснулся аппетит, дремавший со времен гаданий Славика на колобках. Я поискал в ящиках стола - не завалялось ли там бутерброда или простой шоколадки? Нашел упаковку мятных лепешек, высыпал на ладонь и проглотил. Вот прямо сейчас, решил я, дам команду референту Вове, и пускай мне тащит полноценный президентский хавчик, то есть ланч…
        Однако Вова и сам уже заглядывал в кабинет, не дожидаясь приказа. Мысли он, что ли, мои прочел? Или опять форс-мажор?
        - Ну что? - спросил я. - Румыны заупрямились? У них там вечер занят? Поездка к цыганам срывается? Билеты в театр пропадают?
        - Нет-нет, что вы, Денис Анатольевич, - торопливо отозвался Вова-с-папкой. С глазами у него между тем происходило нечто странное: мой референт, рискуя нажить косоглазие, пытался смотреть одновременно и на меня, и мимо меня, куда-то на край стола. - Румынская делегация вела себя достойно. Поворчали немного, но без демаршей и нот протеста согласились на 19 -10. Господин Хлебореску проявил понимание. Он сказал, что геморрой - причина уважи… Вы же позволили мне соврать про геморрой?
        - Позволил, позволил, расслабься, - успокоил я референта. - Больше нет никаких новостей? По глазам вижу, что есть.
        - Президент США к вам! - выдохнул Вова. - Там, в углу, по горячей линии.
        Лишь теперь я догадался, куда то и дело перебегает беспокойный взгляд референта: на ярко-красный телефонный аппарат, отстоящий от всех прочих аппаратов. До инаугурации я по такому, кажется, не говорил ни разу, а что происходило после - не помню.
        Вместо наборной панели на корпусе располагалось стилизованное изображение двух переплетенных флажков: звездно-полосатого и нашего триколора. В центре мигала лампочка-индикатор. И как это я ее сам не заметил? И почему нет звука? Господи, это ведь не в голове у меня жужжит, это здешний зуммер так тихо жужжит!
        Я поднял трубку, и референт, выполнив миссию, исчез за дверью.
        Ни гудка, ни шума в трубке не было - только пустота. Ну ладно.
        - Раз-два-три, раз-два-три. Проверка. Президент России господин Кораблев, - сказал я в пустоту.
        Тотчас в трубке возник еще один голос и отбарабанил мои фразы уже по-английски: «Уан-ту-фри, уан-ту-фри. Зе тестинг. Президент оф Раша мистер Корабльофф!»
        - Ты переводчик, что ли? - спросил я у голоса.
        - Так точно, господин президент, - послышалось в ответ.
        - А американца тоже ты переводишь?
        - Никак нет, у него свой, от Госдепартамента.
        - А-а, - протянул я, - тогда понятно. Трудись, Вовка.
        Тем временем в трубке послышались, наконец, неясные шорохи, словно кто-то старательно мял вощеную бумагу. Потом далекий, хотя и вполне различимый голос произнес:
        - Хэлло, Денис.
        Мгновение спустя их американский Вова с усердием перевел:
        - Здравс-твуй-те, Денис.
        Ч-ч-черт, подумал я, неувязочка, как же американца-то зовут?
        Главная фаза выборов в Штатах пришлась на мои запойные месяцы, а до того вроде лидировал сенатор Джон Маклейн, от республиканцев. Бывший нью-йоркский коп, борец с терроризмом, в молодости в одиночку перебил несколько банд… крепкий орешек, да и только.
        - Привет, Джон, - наобум сказал я. Если я промахнулся с именем, авось наш Вован не будет падлой и поправит начальство.
        - Хэлло, Джон, - ничуть не удивившись, сказал наш переводчик.
        Выходит, я угадал и разговариваю с мистером Маклейном. Отлично. Два крутых перца, надеюсь, сумеют поладить между собой.
        С той стороны Атлантики в ответ на мое приветствие донеслась длинная фраза, в середине которой мелькнуло полузнакомое слово «Джорджия». Хм! Я прикинул, что американский базар, наверное, будет как-то касаться грузин - и не ошибся.
        - Белый дом выражает удивление и сдержанное недоумение из-за сосредоточенности российской тяжелой бронетехники на границе с Грузией, - прилежно, как на уроке, передал мне американский Вова слова своего босса. - Американской стороне ничего не известно о военных учениях в это время и в этих координатах. Означает ли эта концентрированность, что российская сторона готовит военное вторжение на сопредельную с ней территорию, или это есть чисто техническая наша ошибка? Мы бы хотели иметь понимание причины.
        Вот уроды, подумал я про Судакова и Лущинского. Я же им простым русским языком сказал - скрытно! То есть втихую. То есть без шума. Они что, только денежные потоки тайно направлять умеют, а танки - нет? Неужели им не объяснили про спутники слежения? Я-то надеялся, что мы объяснимся со Штатами постфактум. Теперь придется трындеть про зону наших стратегических интересов. Ну хорошо, постараюсь сделать это попроще и подоходчивее. Без соплей и сантиментов. Бывший полицейский должен это понять.
        - Дружище Джон! - начал я.
        - Май френд Джон! - немедленно подхватил наш Вова.
        - Погоди ты, не суетись, - остановил я Вову. - Дай я сперва изложу мысль целиком, а потом уж будешь переводить. Усек?
        - Так точно! - смущенно ответил Вова. - Виноват. Молчу.
        - Дружище Джон, - повторил я. - Давай кое-что проясним. У Соединенных Штатов есть свои геополитические сферы влияния. Не во всем мы с ними солидарны, однако мы стараемся не вмешиваться. Когда вы в прошлом веке мочили вьетнамцев, мы же не шли на принцип, верно? Вот и для нас Кавказ - сфера влияния, а грузины - примерно как для вас были эти самые узкоглазые макаки… Ну все, давай, Вовка, теперь переводи. Чего молчишь?
        - Так в точности и переводить? - неуверенно спросил Вова.
        - Нет! - разозился я. - Стихами, блин!.. Слушай, академик, делай свое дело и не умничай. Я по-русски, ты по-английски. Все!
        - Может, хоть про макак немного смягчить?
        - Я тебе смягчу! - заорал я. - Точно переводи, кому говорю!
        Вова вздохнул и принялся нанизывать английские фразы. Где-то в середине, после слова «вьетнамиз», с той стороне Атлантики перестали доноситься даже шорохи, а после «зе макаке» раздался тихий щелчок, и в трубке нас осталось двое - я и Вова-толмач. Лампочка-индикатор на панели аппарата мигнула и погасла.
        - Эй! - сказал я. - Вы там где? Вовка, это сбой связи?
        - Никак нет, господин президент, - расстроенно ответил Вова. - Они сами отключились. Я же предлагал немного смягчить. Мне кажется, мистер к вам обиделся за «узкоглазых».
        - Ты в падежах с предлогами ничего не напутал, деревенщина? - поинтересовался я. - Надо говорить не «к вам», а «на вас».
        - Я его фамилию имел в виду, а не предлог, - удивился Вова. - Ну то есть президент США Джон Ли Квам, я говорю, обиделся.
        - Постой-постой… - До меня, наконец, стало доходить. - Джон Ли Квам, говоришь? Этнический вьетнамец на посту президента США?
        Ни хрена же себе, обалдело подумал я, медленно отлипая от телефонного наушника. Нет, ну ни хрена же! Я-то думал, что я один такой запойный, а тут, я смотрю, вся Америка, от Колорадских гор до северных морей, в едином порыве черт-те что себе намешала, взболтала, зажмурилась - и немедленно выпила!
        Эта политкорректность, конечно, - штука посильнее кукурузного виски. Уму непостижимо, как можно на трезвую голову пробросить крепкого орешка и выбрать себе того замухрышку? Это что, типа коллективное покаяние за Вьетнам? Типа коллективная гордыня на весь мир - мы такие демократы, что все можем? Тогда уж им надо было выбрать индейца, а еще лучше - бизона! Раз мы его вчера истребляли, то сегодня торжественно вводим в Сенат, ура-а-а-а…
        Надо было слушаться переводчика, с досадой подумал я. Парень мне дело говорил, а я, умник, уперся, как баран. Нашел, понимаешь, наилучшую тему для разговора. Взял и вот так на пустом месте нажил себе - и стране заодно - самый натуральный геморрой.
        В верхнем ящике моего стола внезапно отыскалась шоколадка, но есть ее я не смог. Весь аппетит как отрубило.
        - Эй, Вовка! - Я щелкнул ненужной шоколадкой по селектору.
        Референт просунулся в дверь - сперва головой, затем папкой.
        - Запиши, - велел я. - Пусть это… пусть, короче, наш посол в Вашингтоне до конца дня встретится с их госсекретарем и заверит в лучших чувствах… Мол, никто никого не хотел обидеть, мир, дружба и все такое. Мы, мол, сами любим вьетнамцев, корейцев, жучков, паучков, вообще всякие меньшинства, и у нас даже Элтон Джон… нет, это, пожалуй, уже лишнее… Главное, пускай объяснит, что наш переводчик на «горячей линии» сам немного перегрелся и все на свете перепутал… Ну, беги!
        Карандаша под рукой не было, и я двумя пальцами переломил шоколадку. Еще раз. И еще. И, наконец, в мелкое-мелкое крошево.
        Ну и денек, с отвращением подумал я. Для полного комплекта мне сегодня только третьей мировой войны не хватает!
        «И где они, по-твоему?» - спрашивает невидимый ангел Мисаил. Спрашивает вежливо, но с явной подковыркой.
        «Придут, - нервно отвечает Рафаил. - Не волнуйся, они сейчас будут здесь. Наверное, уже направляются в Овальный зал».
        «Рафа, признай очевидное: никто никуда не направляется, - говорит Мисаил. - Прошло уже двадцать минут. Если бы встреча началась, Ион бы услышал румынский гимн… Ионе, брат наш, ты сегодня слышал хоть что-то, похожее на румынский гимн?»
        Я беру с пола обычный граненый стакан и прикладываю его ободком к стене, а донышком - к уху.
        За стеной, в Круглом зале, кто-то определенно есть и даже разговаривает, но это вряд ли президенты России и Румынии. Интонация совсем не та, что должна быть. Много высоких частот, а значит, это женщины. Секретарши? Официантки? Уборщицы?
        Я вдавливаю ухо в донышко стакана, пытаясь уловить хотя бы одно слово. Вот это как будто похоже на «вечером». Но с таким же успехом это может быть «вчетвером» или «печенье».
        «Мы опять в пролете, - говорит Мисаил. - Ну что, Рафа, теперь я главный, признаешь? А ты трижды бес, трижды кретин и трижды земляной червяк… Давай-давай, я жду. Теперь ты должен повторить сам. Все по-честному, уговор есть уговор».
        Кажется, это слово все-таки «вечером». Я расплющиваю ухо в блин о донышко стакана, а ясности не прибавляется. Возможно, встречу снова перенесли на вечер. Или эти женские голоса в Круглом зала толкуют о чем-то абсолютно постороннем.
        «Я бес, я бес, я бес, - бубнит Рафаил. - Я кретин, я кретин, я… Мис, может, хватит изгаляться? Мы же не в бирюльки играем».
        «Говори-говори, - ангел Мисаил непреклонен. Он не уступает ни пяди. - Тебе остался еще один кретин и три червяка».
        - Дорогие ангелы, - прерываю я их плодотворную дискуссию. - Дальше сидеть здесь бесполезно. В лучшем случае, встреча опять отложена, а в худшем - отменена. Вы как хотите, а я иду на разведку. Может быть, Вася Мунтяну уже чего-нибудь знает.
        «Сумку с арбалетом лучше оставь здесь, - советует мне Рафаил. - А вот «Элан» забери с собой, машинка еще пригодится».
        «Сумка, наоборот, пусть лучше будет у тебя все время под рукой, - советует мне Мисаил. - «Элан» как раз можешь оставить здесь, ты с ним чересчур приметный».
        «А если обыск?» - не уступает Рафаил.
        «А если придется убегать? - в тон ему отзывается Мисаил. - Все, спор я считаю оконченным, общее мнение выработано. На правах главного говорю тебе, Ионе: поступай, как хочешь».
        Я снова, уже второй раз за день, разряжаю оружие. Опять маскирую его и складываю обратно на дно сумки. В руках у меня остаются две арбалетные стрелы. Обе сейчас отправятся в свой чехольчик, склеенный из старых газет, но пока… Я медлю. Я все еще не решил, как поступлю с ними. Мишень для одной из стрел мне понятна с самого начала, а вот вторая… Не знаю. Не знаю. Возможно, вторая стрела не понадобится. Но, боюсь, придется использовать и ее. Я все еще до конца не уверен, что пятно на кремлевском паркете действительно было оставлено пролитым вином.
        - Мне жаль, господин Кораблев, - шепчу я. - Мне очень жаль.
        Часть третья ОМЕРЗИТЕЛЬНЫЙ ВЕЧЕР
        17.15 -18.20. Водные процедуры
        Когда в начале 30-х разнесли по кирпичику Храм Христа Спасителя, от него не осталось почти ничего - ну разве что дюжина камней, десятка два выцветших фотографий и сотня метров поцарапанной кинопленки. Восстанавливать было не из чего, пришлось строить заново. Лично мне новый храм, возведенный на том месте, снаружи более всего напоминает свеженькую театральную декорацию, макет в натуральную величину: так и чудится, что, зайдя внутрь, вместо алтаря и фресок обнаружишь голый проволочный каркас, гипсовую крошку и двух рабочих сцены, устроивших себе перекур.
        Когда в 90-е годы московскую землю освобождали от бассейна «Москва», поступили умнее. Как рассказывают очевидцы, сам бассейн и пейзаж вокруг были сначала зафиксированы на видео во всех деталях, и лишь затем рабочие приступили к демонтажу - очень заботливому, без вандализма. Черный кафель снимали с фундамента плитка за плиткой, и чтобы ни одна, упаси Боже, не треснула. Деревянный настил не менее тщательно разбирали по доскам. Гроздья прожекторов со столбов свинчивали бережно, стараясь не побить ни ламп, ни зеркальных стекол. Столбы эти, кстати, выкручивали с не меньшими предосторожностями. Даже металлические белые ограды на внутреннем и внешнем кольцах парапета - и те убирали из бетонных гнезд вручную, без помощи бульдозеров. Потом все упаковали и вывезли на армейских КамАЗах.
        Большинство нынешних москвичей и понятия не имеют, куда подевались остатки «Москвы». А вот я точно знаю куда…
        - Градусов двадцать пять? - спросил я, потрогав голубую водную гладь большим пальцем ноги. Из одежды на мне остались только плавки с президентским вензелем и резиновая шапочка от Юдашкина.
        - Двадцать восемь, Денис Анатольевич, - уточнил здешний Вова.
        Снизу он был в розовых пластиковых сабо и плавках цвета российского триколора. Сверху - в строгом галстуке и белой рубашке с модными запонками-стразами. Зажим для галстука был тоже навороченным, в мелких блестящих камешках, а рубашка заправлена в плавки. В любой другой точке столицы человека, одетого таким образом, немедленно уволокли бы в психушку, но здесь это было, очевидно, частью протокола: нижняя половина Вовы напоминала, что мы все-таки находимся в плавательном бассейне, а верхняя его половина - что мы по-прежнему на территории Кремля.
        - Сгодится, - одобрил я и с деревянных мостков шагнул в воду.
        Ух ты! Подняв тучу брызг, я ушел с головой под воду, а когда вынырнул, обнаружил рядом с уже промокшим Вовой еще трех сухих Вов: двое были в аквалангах, надетых поверх своих Дольче-Габбано, а третий держал обеими руками большой спасательный круг с надписью «МОСКВА». Все четверо были сосредоточены и собирались, если что не так, сигануть в пучину на выручку своему президенту.
        - Отбой, пацаны, - сказал я. - Все в порядке. Минут двадцать я тут поплаваю один, а потом можете запускать Его Святейшество.
        Принято считать, что у Сенатского дворца всего один подвальный этаж, хотя их в действительности два. Под центром оперативной связи, официально работающим на первом, законсервирован еще один точно такой же центр - резервный. А десятью метрами ниже него собран из подлинных запчастей небольшой кусочек СССР.
        Об этом месте я не раз слышал от моего предшественника, но до инаугурации мне тут купаться не полагалось по должности, а после… Хм. Нет, совсем не помню. Водные процедуры записаны в моем графике - значит, я мог плавать в здешнем бассейне раз пятьдесят или сто. Однако память моя о таких событиях упорно молчит, поэтому сегодняшний визит разрешаю считать дебютным. Скажем спасибо, что я хотя бы плавать не разучился.
        Перевернувшись на спину, я стал лениво подгребать руками и ногами. Как я и надеялся, две трети моей головной боли остались на берегу, а последняя треть вела пока себя по-джентльменски.
        Воздух был теплым, но не жарким. Принудительная вентиляция бесшумно гнала надо мной свежий ветерок с легким привкусом соли и запахом хлорки. Если немного прищуриться и добавить к прищуру чуть воображения, можно было представить себе, будто выкрашенный в цвет лазури и подсвеченный невидимыми лампами потолок - неподдельное утреннее московское небо с застывшими на нем перистыми облачками, а светло-коричневые и светло-сиреневые многоэтажные дома, которые обступили бассейн со всех сторон, - вовсе не плоские цветные картинки, отпечатанные на фотообоях, а настоящие, без обмана, столичные здания начала 80-х. Кое-где на крышах многоэтажек даже проглядывала тогдашняя наружная реклама: «Летайте самолетами Аэрофлота!», «Слава труду!», «Храните деньги в Сберегательной кассе!», «Ленин жив!», «Пейте соки!»
        Хотя бассейн «Москва» был смонтирован здесь в скромном масштабе 1:10, я не ощущал ничего похожего на клаустрофобию: нарисованное небо ничуть не давило, да и круговая панорама была воссоздана с таким пониманием законов перспективы, что иллюзия открытого пространства не нарушалась, из какой бы точки ты ни смотрел.
        Идея переноса бассейна в подвал Сената возникла еще во времена позднего Ельцина. Тем не менее главная часть работ пришлась только на годы правления моего предшественника. Бывший президент рассказывал мне, что замысел он оценил по достоинству сразу - благо сам в молодости два года доучивался в столице и жил рядом с «Москвой». И все то время, пока его базовое университетское образование прирастало оперативными хитростями от Высшей школы КГБ, он ежемесячно продлевал свой абонемент в бассейн. Это было куда выгодней, чем каждый раз покупать билет за 50 копеек.
        «Эх, Дениска, - со вздохом говорил он мне, - ты уж, наверное, не помнишь, а ведь полтинник был неплохими деньгами! Ты только вдумайся: за рубль я мог взять бутылку пива, пару пирожков с капустой, сто граммов ирисок «Золотой ключик» и еще хватило бы на букет цветов девушке… Какую страну потеряли, а? Беляши были по гривеннику, можешь себе представить? По гривеннику! В Америке тебе продаст кто-нибудь беляш за десять копеек? Да никогда! Я вот что скажу: у тех, кому сейчас не жалко СССР, нет сердца…»
        Речи эти я слышал не раз и не два. Даже в своих предвыборных интервью, помню, бывший президент туманно намекал, что после победы вернет народу кое-какие из утраченных завоеваний. Но затем, все взвесив, он отказался от несбыточного. Денег хватило только на обустройство в здании Сената маленького секретного филиала потерянного советского рая. Лично для главы государства.
        А что? Штука посильнее этих модных кабинетов для снятия стресса. Я бы и сам предпочел плавательный бассейн храму-новоделу…
        - Его Святейшество уже тут! - заорал с берега Вова-в-плавках.
        Я удостоверился, что мой нательный крестик случайно не свалился в воду, а затем поплыл обратно - навстречу деревянным мосткам и выкрашенным белой краской металлическим поручням.
        Патриарх Московский и всея Руси Мефодий приближался к парапету мелкими шажками железнодорожного пассажира, перегруженного ручной кладью. В отличие от легко одетых меня или Вовы, гость был экипирован, кажется, во все, что полагалось его сану для торжественных выходов. Голову его украшал белый островерхий чепец, похожий на воинский шлем с мелкими вышитыми золотом серафимами (херувимами?) анфас и широкими матерчатыми завязками. С плеч до самого пола ниспадала тяжелая - даже на вид - зеленая мантия, украшенная тремя бело-красно-белыми полосами, которые придавали одеянию первосвятителя неуместное сходство с символикой белорусской оппозиции. На уровне груди патриарха боролся с цепочкой массивный медальон с портретом Богоматери; из-под мантии выглядывал край широкой черной рясы. В руке Его Святейшество сжимал увесистый посох, смахивающий одновременно на меч и на якорь. По счастью, моя охрана не додумалась отобрать его на входе, признав холодным оружием.
        - Сердечно приветствую вас, о возлюбленное чадо во Христе! - Мефодий коснулся металлической ограды парапета своим патриаршиим посохом и с некоторым усилием наклонил голову. Одна из белых лент, влекомая золотым херувимом (серафимом?), сейчас же сделала попытку размотаться и соскочить вниз с плеча архипастыря. Тот, однако, был настороже и вовремя успел водворить завязку на место. - Добрый вам вечер, господин президент!
        - Здравствуйте, Ваше Святейшество. - Я ухватился за поручень, привстал на ступеньку и отвесил гостю почтительный полупоклон. А затем вернулся обратно в воду, стремясь при этом не забрызгать парадных одежд высокого гостя. - Присаживайтесь, пожалуйста. А может, вы согласитесь… Хотя ладно, это я так, проехали.
        Возникшую было идею предложить патриарху сплавать наперегонки я почти сразу похерил: то есть, возможно, совместное омовение власти духовной и светской не противоречит православным канонам, но освобождение Мефодия от покровов наверняка займет чересчур много времени. Уж не говоря о том, что предстоятелю РПЦ вряд ли дозволено облачаться в предварительно не освященные плавки.
        Пока гость, подбирая мантию, устраивал себя на поднесенном Вовой стульчике с алюминиевой спинкой, я успел сделать еще один кружок в стиле баттерфляй и вернулся обратно к поручням.
        - Многоуважаемый святой… ой, извините. - Я замотал головой, вытряхивая из уха воду: резиновая шапочка, сука, оказалась не герметичной. - Многоуважаемый святой отец! Заранее предваряя ваш вопрос, официально заявляю: академикам я про якобы нецелевые траты Церкви ничего не говорил. Это все дезинформация, клевета и злостная выдумка агентов вражеских СМИ, которые желают нас рассорить… Я, кстати, сегодня одного такого сам поймал, сейчас его как раз пытают икрой и шампанским… Словом, тратьте на здоровье, сколько хотите и на что хотите. Можете хоть «боинги» себе покупать - никакая налоговая не полезет в вашу епархию. А полезет - скажем ей дружное «Кыш!» и крепко дадим по рукам.
        Его Святейшество благочестиво потупил очи.
        - Как верующий христианин, - произнес он, - я счастлив сопрягать вечные Божественные слова с реальностями повседневной жизни, с ее заботами и радостями. И хвалу, и хулу принимаю я с кротостью, ибо гордыня - от лукавого. Мы же всегда открыты к заинтересованному, а главное, доброжелательному диалогу со светскими учеными мужами, и академиками в том числе… Э-э-э… Верно ли я понял слова ваши о том, что вы тоже не одобряете неразумных поползновений мытарей в отношении матери-Церкви?
        - На все сто, - подтвердил я. - Сущие говнюки, совсем оборзели. Для них, понимаешь, неважно, к кому привязаться, - к жирным котам, ограбившим народ, или к вашим иерархам, собирающим скромные добровольные пожертвования. В общем, служите спокойно, не дергайтесь, у меня все схвачено… Ну а теперь, когда мелкое недоразумение между нами разрешилось, я готов выслушать и иные ваши просьбы. Раз вы здесь, формулируйте, рассмотрим. Уж кому-кому, а Церкви Христовой нам отказывать западло.
        Патриарх возвел очи потолку и безмолвно пожевал губами.
        - В челобитных к мирской власти мы не алкаем невозможного, - сказал он наконец. - Ибо и пастырь, и кесарь пред Божьим престолом есть прах, пыль земная. А потому просим лишь иметь снисхождение к нашим слабостям, просим помогать нам своим советом, но более всего просим ваших молитв. Для молитв же потребно малое - истинная вера, красный угол и святые иконы. Со смирением уповаем на то, что лучший из образов, кисти великого Андрея Рублева, по комиссарскому произволу исторгнутый из дома Господня и ввергнутый в безбожный вертеп, рано или поздно будет возвращен на свое законное место, к радости тысяч и тысяч…
        - Секундочку, Ваше Святейшество, - вежливо остановил я патриарха. - Сэкономим усилия, можете не продолжать. Я все понял и проникся. Вы просите отобрать у Третьяковки «Троицу» и отдать Церкви? Не вопрос. «Троица», считайте, уже ваша: завтра же директор Третьяковки лично принесет ее вам, и не просто принесет, а еще и перевяжет сверху шелковой ленточкой. А если вдруг промедлит - будет у галереи другой директор… Однако это, право, пустячок, даже обидно. Просите у власти что-нибудь позначительней, поглобальней. Желаете - и все российские музеи передадут Церкви все иконы, которые у них есть на балансе? Хотите? Без проблем! Вы нам только мигните, мы на помощь придем.
        Патриарх чуть заметно вздрогнул. Его посох-якорь прочертил в воздухе синусоиду. Что, удивлен, братец во Христе? - весело подумал я. Не ожидал от кесаря такого аттракциона неслыханной щедрости? Погоди, голубчик, то ли еще будет!
        - И вообще, - продолжил я мысль, - для государства ваша естественная монополия - наилучший партнер. Кто, как не мы, оценит самоотверженный труд Церкви по поддержанию бесперебойной связи с Богом? Вы работаете почти без рекламаций, цены на услуги не задираете, до трех четвертей наших потребителей прибегают к помощи именно вашей фирмы… В идеале нам бы, конечно, хотелось, чтоб вы наладили с Ним такую же двустороннюю связь, как, скажем, у Кремля с Белым домом. Но дело это непростое, канительное, мы понимаем и не в претензии… Короче, вы обдумайте сейчас, какие будут еще пожелания, а я пока совершу кружок-другой.
        Чтобы проверить свою мышечную память, я сделал один круг кролем, второй - брассом, и все это время Его Святейшество, достав откуда-то из складок мантии мобилу-раскладушку в виде креста, с кем-то оживленно перешептывался. По ходу разговора предстоятель РПЦ раза три или четыре посматривал в мою сторону и как минимум дважды устремлял смиренный взор ввысь. Надеюсь, подумал я, консультируется он все же со своими замами, а не с Самым Главным Начальником: этой инстанции я вряд ли смогу быть чем-то полезен.
        - Ну что, надумали? - спросил я, когда вернулся к поручню. - Только, если можно, давайте сразу к сути. Мы ведь с вами взрослые дяди, можем говорить без экивоков. Согласны со мной?
        Патриарх Мефодий огладил бороду, понимающе кивнул, однако все равно, по застарелой привычке, речь завел издалека.
        - В согласии совести и воли, движимой любовью к ближним, - произнес он нараспев, - заключена основа истинно христианского образа жизни. Не может быть в жизни Патриарха ничего частного: его сердце болит о народе Божием. В эпоху нравственного релятивизма, когда пропаганда насилия и разврата похищает души молодых людей, нам не позволено терпеливо ждать, чтобы сыновья и дщери наши, вперив очи в домашние экраны, сами отделяли зерна от плевел, овец от козлищ, духоподъемное искусство от богопротивной порнографии, каковая порой хитроумно прячется под маской…
        - Ага-ага, я уже въехал, - тактично вклинился я в монолог предстоятеля РПЦ. - Вам хотелось бы убрать из эфира какие-то передачи, да? Мысль хорошая, я двумя руками «за», но нельзя ли немного конкретнее? Я, видите ли, давно не слежу за нашим ящиком и не в курсе, где ныне таится особо тлетворная зараза. Вот сегодня я, к примеру, с утра натыкался на сплошной научпоп, даже ухватиться не за что… Грубо говоря, чего закрывать-то будем, святейший отец? «Дом-4»? «Комеди Клаб»? «В мире животных»? «Доброе утро»? Программу «Время»? «Спокойной ночи, малыши?»
        - А нельзя ли… - Патриарх сделал крохотную паузу.
        - Можно! - Я моментально влез в эту паузу. Дослушивать до точки не было нужды. - Вам не нравится список целиком? Отлично, ликвидируем все программы, которые вы пожелаете, плюс фигурное катание. Тоже, если вдуматься, самый натуральный разврат на льду… А телесериалы - их мы оставляем молодежи или как?
        - Без дерзновения и энергии молодых Церковь не сможет исполнить свою спасительную миссию, - аккуратно подбирая слова, объявил Мефодий. - Молодежи следует читать, работать, молиться, спортом заниматься, формировать личность. Сериал же ничего не формирует: он суть развлекаловка низкого пошиба, лубок эпохи хайтека…
        - Упс! - кивнул я. - Зрите прямо в корень. Значит, сериалы вычеркиваем. Быть по сему. А захотят кино посмотреть или там клипы - пускай выкладывают бабки и покупают лицензионные DVD… Может, желаете, отец, вообще всю попсу на ТВ извести? Я и тут ваш первейший союзник. Вместо поп-музыки будет музыка церковная, хоры, песнопения… Кстати, у вас при храмах есть художественная самодеятельность? Пенсионерки там какие-нибудь с правильным репертуаром имеются? Выберите кого поголосистей, благословите и отправляйте на Евровидение, я с удовольствием поддержу вашего кандидата. А если среди ваших никого не найдете, тоже не беда: заставим Киркорова со Шнуром принять схиму и пусть поют хором Лакримозу… Однако извините, святейший отец, я перебил вас. У вас же есть, кроме ТВ, наверняка еще пожелания? Выкладывайте.
        Первосвятитель слегка заерзал на своем стульчике: гость, должно быть, и не надеялся сегодня на такой богатый улов. Ну же, Мефодий, давай, тяни свой невод! Куй железо, пока мне полегчало!
        - Жизнь человеческая полна искушений, - изрек патриарх после некоторой паузы. - Не всякий, особливо юный, мирянин распознает бесовщину за ложной мишурой. Бес же хитер: он может хоть крест святой целовать, но все равно останется бесом. Не смею утверждать, будто именно Враг рода людского изначально измыслил Интернет, ибо некоторые его порождения безобидны и даже отчасти полезны. Но Всемирная паутина - все равно паутина, и ловцы человеков только и ждут, когда кто оступится. Нам хотелось бы…
        - Все-все, я понял! Один момент! - Я оттолкнулся от кромки настила, проплыл на спине метра два, а затем вернулся на исходную позицию. - Извините, Ваше Святейшество, это мне для моциона… Так вы, говорите, вас беспокоят бесы Интернета? Нет проблем. Хотите - поставим провайдеров под контроль РПЦ? Пусть несут персональную ответственность перед Патриархией. И заодно пользователей Живого Журнала приструним: если не сдашь экзамен по «Отче наш», хрен тебе заведут аккаунт… Ну же, святейший! Что там еще на повестке дня? Армия? Флот? Есть соображения?
        Патриарх опять огладил бороду и задумался. Соображения у него, похоже, имелись. Но он прикидывал, в какую форму их облечь.
        - Если вы говорите о введении пастырской службы в Вооруженных силах России на постоянной основе, - осторожно проговорил он, - то нас, разумеется, не может не волновать духовное окормление чад, исполняющих ратный долг перед Отечеством…
        - Заметано! - мигом согласился я. - Пусть больше не волнует, все сделаем. Прямо завтра же призову Судакова с Лущинским, и мы это окормление оформляем документально. Думаю, полковому священнику майорского звания маловато будет. А если их сделать подполковниками, ничего? Оклад, выслуга, выплаты за звание - все, как полагается по Уставу… Ну что, двигаемся дальше? Где у нас еще назрели узкие места? Школьное образование? Говорите! Сегодня - день исполнения желаний. Сегодня - ваш день!
        Из-под белого чепца на щеку Его Святейшества выбежала одинокая капля пота. Патриарх переложил посох из правой руки в левую, затем из левой - обратно в правую, гулко кашлянул и сказал:
        - Мы уважаем конституционные основы государственного строя. Хотя в то же самое время национальная образовательная система не может устраняться от духовного и нравственного воспита…
        - О’кей, батюшка, о’кей! - Я снова не стал ждать, пока первосвятитель сперва развернет, а после завернет свой длиннющий период. - Конституция - не догма, а лишь полезный инструмент, вроде разводного ключа или отвертки. С конституционным судьей Деницыным я все утрясу, не беспокойтесь. Хотите «Основы православия» в школе повсеместно? Легко! Дадим этому предмету побольше часов за счет биологии. Я и сам в детстве слово «дезоксерибонуклеиновая» выговаривал с десятой попытки. Оно нам надо? Да и теория Дарвина мне, признаться, не по душе. Меня всегда раздражало, что русский человек происходит от какого-то африканского шимпанзе. Как-то это унизительно, не находите? Вот до революции, в церковно-приходских школах не было никакого Дарвина. И ни Пушкин, ни Гоголь не жаловались… Стоп, а если нам взять и вернуть церковно-приходские школы? Приделаем школы обратно к Церкви, как раньше, а? Или - чего уж мелочиться - соединим Церковь обратно с государством. Как вам такая идея?
        Патриарх сморгнул. Раз. Другой. Кажется, он явился в Кремль, чтобы испросить медный грошик, а потому не догадался прихватить с собой тару для золотых и алмазных россыпей. Ладно, помогу ему.
        - Бесценный вы мой архипастырь, - обратился я к гостю. - Мировой финансовый кризис подталкивает нас к судьбоносным реформам. Власть светская до того счастлива сотрудничать с властью духовной, что ради этого единения готова по-братски поделить бразды. Все ваши сегодняшние просьбы, как видите, удовлетворены в полном объеме, однако я, простите, не замечаю подлинного их размаха. У вас ведь есть программа-максимум? Ну же, признайтесь: где-нибудь в сейфе наверняка есть - каждый замахивается на большое. Так вот, мы готовы пойти навстречу церкви по максимуму. Даю карт-бланш. Не спешите, подумайте.
        Его Святейшество молчал. Как на фасаде дома, чья жизнь тщательно скрыта от посторонних глаз за жалюзи, на высоком челе патриарха все его внутренние борения почти не отражались. Вот только посох в руках гостя вел себя все более нервно и самостоятельно.
        - А хотите, для вас зачистим под корень все нетрадиционные конфессии? - Я подмигнул первосвятителю. - Освободим вам поле, вы же всегда об этом мечтали, нет? Введем, например, статью в Административный кодекс, чтобы этих гребаных сектантов можно было без суда высылать за сто первый километр. Как, нравится? Мормонов, мунитов, адвентистов - всех под каток. И католиков прижмем для вас, чтоб не переманивали клиентуру, и протестантов додавим, чтоб не дурили граждан своей этикой… Согласны? Кстати, церковную собственность, которую большевики отобрали, можем вернуть до последнего гвоздика - и еще за амортизацию пени выплатим. Годится? Может, вы заинтересованы восстановить церковную десятину? Я, правда, не помню, что это еще за фигня, но в любом случае нам и это сделать - раз плюнуть…
        Плюх! - Посох вырвался из рук Его Святейшества и упал в воду. Я тотчас же нырнул, на полдороге ко дну подхватил реликвию и, вынырнув, вручил ее хозяину сквозь прутья ограды парапета.
        - А не желаете ли пойти ко мне вице-президентом? - вкрадчиво спросил я. - С сохранением сана, конечно, а? У нас будет такой властный тандем, союз земли и неба. И если я, скажем, отравлюсь паленой водярой или вдруг мне на голову грохнется метеорит, вы моментально ррраз - и сделаетесь президентом России, без всяких там выборов. Как вам такая перспективка на будущее? Бодрит?
        Плотину бесстрастности прорвало. На лице первосвятителя пятнами выступили следы сильных чувств - многообразных и вполне земных.
        Невольно я вспомнил, что лет двадцать назад отец Мефодий (в миру Григорий Ипатьевич Гнусавин) деятельно исполнял роль и.о. главы Внешторга Московской Патриархии и неплохо приподнялся на льготах от беспошлинного импорта ликера «Амаретто» и спирта «Ройал», а также американских сигарет «Кэмел» и «Винстон», производимых на острове Тайвань. С этих-то сигарет и началось его восхождение.
        - Я… - Его Святейшество словно подавился воздухом. - Мы… Господин президент, Денис Анатольевич… Если вы типа всерьез…
        И в этот момент чугунная слива, как будто подслушав наш благочестивый треп, нанесла мне серию ударов. Подлых, резких и очень болезненных. Похоже, я разозлил ее шуточкой про водку и метеорит. Или, что верней, за беседою я позабыл о моционе: для снятия стресса мне надлежало больше плавать и меньше болтать, а не наоборот. Вот террористка и отыгралась по полной. Водяное перемирие сменилось яростной атакой на бедную мою голову.
        Ох, ч-черт! Я поспешно нырнул, вынырнул, сделал маленький кружок, однако ничего уже не помогало. Залп был произведен изнутри сразу по нескольким стратегическим точкам черепа. Области лба, носа, правого виска и левого уха подверглись прицельной бомбардировке. Меня сразу бросило в жар и в холод. Тошнота, которая долго пряталась в желудке, поторопилась открыть второй фронт где-то на близких подступах к горлу. Куда, сволочь? Назад! Тпрру!
        Все свои внутренние ресурсы я бросил на отражение атак. Для сантиментов у меня уже не хватило сил. Потому-то я не сумел сдержаться - и опрокинул ложку желчи в бочку с церковным елеем.
        - Всерьез я, все всерьез… - морщась, буркнул я патриарху. - Только помните, святейший отец, мы с вами живем в эпоху рынка. Значит, и от Церкви кое-что потребуется взамен. Сущая малость - разделить ответственность за страну. То есть по-братски, на равных, плечом к плечу. Чтоб уж не вышло, как при Ельцине: ели из одной кормушки, но потом мы, чиновники, все в дерьме, а вы, пастыри, белые и пушистые. Уж вместе так вместе - и в тучные годы, и в тощие. Если мы победим кризис, сообща будем на коне. Если кризис победит нас, вместе нам висеть на фонарях, как в 1917 году. Готовы висеть? Да? Нет? Ну! Отвечать не раздумывая!
        Лицо первосвятителя все еще, по инерции, оставалось зеркалом души. Мефодий только начал открывать рот, а я уже по его мимике догадался, каков предполагается ответ.
        - Ладно, забудьте, - хмуро сказал я. - С налогами помогу, как обещал, а в остальном пока фигушки. К джекпоту вы еще не готовы, кишка у вас тонка. Чур, без обид. Рулить целой страной - это, Григорий Ипатьич, не беспошлинный ликер толкать. Другой уровень. Халявы меньше, геморроя больше… Ну все, ступайте с миром.
        Подобрав полы мантии, патриарх поднялся со стула, отвесил мне прощальный поклон и засеменил прочь, к выходу.
        - Нет, постойте!
        Патриарх замер и обернулся ко мне. Надо признать, первосвятителю довольно быстро удалось овладеть собой: сказалась многолетняя церковная выучка. Лицо Его Святейшества вновь было благостным и бесстрастным, но посох в его руке напряженно подрагивал.
        С такими кадрами, как мы с Мефодием, просвещенную теократию в России строить рано, подумал я. Не дозрели мы. Пускай он остается при своем гипсовом Храме, а я, так и быть, при своем бассейнчике «Москва» в масштабе 1:10. Каждому - свой фальшак.
        - Раз уж вы еще тут, - сказал я, - дайте-ка мне справку насчет румын: православные они или как? То есть, допустим, и патриарх у них свой имеется? А то у меня, знаете, через час встреча с их президентом Траяном Хлебореску. Надо же, блин, хоть о чем-то с ним разговаривать.
        - Есть шикарный анекдот, Ионе, - говорит мне Вася Мунтяну. Его телекамера зачехлена и до поры упрятана в коробку. - Короче, два киллера стоят в подъезде и ждут того, кого им заказали. А его все нет. Один другому и говорит: «Слушай, я уже начинаю волноваться. Не случилось ли с нашим парнем чего-то плохого?»
        Из вежливости я смеюсь, хотя мне не до смеха. Старинный Васин анекдот - точь-в-точь про меня.
        Свидание двух президентов опять перенесли, теперь на 19.10, и никто уже ни в чем не уверен. То ли встреча будет, то ли уже нет. Бугаи в очках-«хамелеонах» из охраны господина Хлебореску по двое слоняются по кремлевскому двору и бранят «этих русских» почти в полный голос. Ругательства употребляются самые сильные - достается президенту Кораблеву и всем его родным до третьего колена. Хорошо, что русские секьюрити не владеют трансильванским диалектом, иначе две спецслужбы наверняка бы уже передрались.
        По неофициальной версии, мероприятие отодвинули из-за срочных телефонных переговоров президента России Кораблева с президентом США Квамом. Ребята из Си-Эн-Эн, рассказывает мне Вася, ходят, скалят зубы и распускают слухи о том, что, дескать, русский назвал американца обезьяной, а американец русского - койотом. Ведущий со второго российского канала, понятно, спорит с янки, но не очень горячо: больше по службе, чем по велению сердца.
        Мунтяну уверен, что дыма без огня не бывает, однако насчет «обезьяны» сильно сомневается. Президент Кораблев, замечает он, обычно вежливый и веселый, и какого черта ему Квама обзывать? Не говоря о том, что новый президент США похож не на примата, а уж, скорее, на кузнечика: большая голова и тонкие лапки.
        «Думаешь, это дымовая завеса? - спрашивает у меня над ухом невидимый ангел Рафаил. - Нарочно гонят дезу?»
        «Вероятно, да, - соглашается с ним (редкий случай!) ангел Мисаил. - Американский президент здесь точно не при чем».
        «Может, Кораблев заболел? - предполагает Рафаил. - Например, сломал руку или ногу. Или подавился чем-нибудь за обедом».
        «Может, это Хлебореску заболел? - хихикает Мисаил. - Взял да и подцепил грипп. Или поперхнулся молочным коктейлем. А что, если он вообще умер? А его охране просто забыли об этом сказать?»
        «Очень весело, - сердится Рафаил. - Ха. Ха. Ха. Доволен?»
        Пока ангелы вяло препираются между собой, я киваю Васе, прохожу по двору мимо парадного входа в здание Сената, мимо пестрой толпы журналистов, мимо бранчливых бугаев-секьюрити. Заворачиваю за угол - и тотчас же натыкаюсь на знакомого. К моему счастью, это не бригадир, а Думитру Йорга - дядя Дима-штукатур.
        Странно. Очень странно. Я точно знаю: сегодня ни у кого из нашей бригады в этой части Кремля нет никакой работы.
        - Тебя-то мне и надо! - Йорга хватает меня за рукав. - Вот повезло! Уж не надеялся тебя встретить. Хожу, хожу вокруг Оружейной палаты. Внутрь заглянул, даже в служебные помещения сунулся. Нет тебя. Потом вот прошел сюда, и сразу такая удача…
        - Что-нибудь случилось, домнул Йорга? - настораживаюсь я.
        - Ничего не случилось, - отвечает мне дядя Дима. - Пока. Но скоро может. Мы тебя отмазываем, сколько можно, но Волобуев уже три раза про тебя спрашивал. «Если, говорит, он - то есть ты - не появишься к семи, я - то есть Волобуев - подниму на ноги всю охрану». И он поднимет. Ты ведь знаешь Волобуева.
        «Дождались! - шипит над ухом ангел Рафаил. - Тебя вычислили!»
        «Тихо-тихо, не стоит пороть горячку. - Мисаил спокоен. - Для начала узнай, чего бригадиру от тебя надо. А там поглядим».
        - И на кой я сдался бригадиру? - интересуюсь я.
        - Для галочки, - объясняет дядя Дима. - Это не Волобуева, это самого Сдобного приказ. Чтоб к закрытию наряда число работников, которые вышли на участок, совпало с ведомостью. Иначе будет бенц.
        - Такого же раньше не было, - удивляюсь я.
        - Раньше не было, а сейчас вот есть, - пожимает плечами бывший профессор кафедры общего языкознания. - Вообще-то Сдобный не одного Волобуева - он всех бригадиров на уши поставил. Тут, думаю, одно из трех. Первое - главного бугра укусила бешеная собака и он взбесился. Второе - кто-то очень высоко накрутил ему хвост насчет бдительности. Третье - Сдобный просто охренел. Мне нравится вариант с собакой, но, сдается мне, самое реальное объяснение - номер два. Бдительность. Может, они диверсантов в Кремле ищут? У нашего Сокиркэ вот торбу обыскали. Помнишь тот светильник в виде рыбки? Что ты думаешь - конфисковали! Вроде как при желании рыбка может служить холодным оружием.
        «А я говорил! - вопит Рафаил. - Говорил! Арбалет нельзя с собой таскать! Если его отберут - считай, делу конец!»
        - Спасибо, что предупредили, домнул Йорга, - говорю я дяде Диме. - Сейчас я одно дельце тут проверну и к семи появлюсь.
        Я вру. Семь часов я встречу опять у двери в Круглый зал - буду сидеть, прислушиваться, ждать и держать оружие наготове.
        Отправлюсь я в свое убежище немедленно, не дожидаясь шмона. Без арбалета - прав Рафаил - шансы мои близки к нулю. Мало того: не попади мне в руки это средневековое оружие и не окажись той надписи на его рукояти, я бы никогда не взялся за такое немыслимое дело.
        «Malum eliminans» - вот что там написано. В переводе с латыни - «изгоняющий зло». Далеко-далеко отсюда, в жестянке из-под чая, зарытой на окраине Тимишоары, лежит мой паспорт. Мой настоящий паспорт с моей настоящей фамилией - Малиминеску.
        Фамилия эта по-румынски означает то же, что и надпись на арбалете. Я избран для своей миссии - нравится мне или нет.
        18.20 -19.10. Ужин
        Какой там на хрен ужин! Не только сама еда - одно лишь ее изображение на фотографиях или картинках, разговоры о ней и даже просто мысли о еде вызывали мучительные спазмы в желудке.
        За безобидный вопрос, какого копчения осетрину я желаю покушать, референт Вова, заглянув в приоткрытую дверь кабинета, чудом не поплатился головой: я метнул в него подвернувшимся под руку снежно-белым подарочным томищем «Кухни народов Антарктиды» с дебильным предисловием какого-то Артура Чуингамова.
        Попади я книгой именно туда, куда целился, - то есть в узенькое пространство между ушами безвинного Вовы, - и в кремлевском штатном расписании открылась бы свежая вакансия. Но Бог упас, в последний момент рука дрогнула. Массивный бумажный кирпич просвистел мимо, и единственной жертвой моего гнева оказались висящие у двери настенные ходики фирмы «Troyka». Это был, если не ошибаюсь, протокольный подарок моему предшественнику от первого и пока единственного президента Белоруссии.
        После удара ходики не упали. Однако на стекле, прикрывавшем циферблат с тремя веселыми аистами, возникла густая сетка мелких трещин. Маленькая деревянная фигурка зубра, который в этих часах исполнял роль бессловесной кукушки, выскочила из пластиковой пущи целиком и, как подстреленная, опрокинулась набок.
        Случайная победа над зубром принесла мне непонятное облегчение - словно бы я и впрямь добыл на охоте честный трофей. Я выпил бокал ледяного нарзана: в горле запершило от холодных колючих пузырьков, зато моя тошнота пошла на убыль. Пусть неуверенно, пусть с оглядкой, уже хорошо. По сравнению с тем, что творилось в бассейне десять минут назад, - это большой прогресс. К тому же и атака на болевые точки внутри головы заметно потеряла темп.
        Сливе не скомандовали «отбой», но былая ярость поугасла. Еще немного - и можно будет перевести дух, перебинтовать раны, почистить избитый кивер и надраить котелок. Пока же я, пользуясь затишьем, смог бегло перелистать лежащие на столе бумаги. Тем более, предусмотрительный Вова разложил несколько шариковых ручек и штук десять карандашей рядом со стопкой документов.
        Наверху оказалась докладная Каркушина. Ввиду особой секретности предстоящей лондонской операции (кодовое название - «Березовый шок») директор ФСБ предлагал не использовать в ней отечественных кошек сибирской породы - дабы не навлечь подозрений на Контору. Напротив, лучших кандидатов на должность камикадзе следовало, в качестве отвлекающего маневра, вербовать из экзотических импортных пород. Пользуясь случаем, можно было устроить подлянку многим зарубежным коллегам. Участие египетских мау бросило бы, например, выгодную тень на спецслужбы Каира, за нибелунгами просматривался бы «немецкий след», появление в деле норвежских лесных заставило бы понервничать чутких скандинавов, а окажись тут замешан еще и японский бобтейл, в крайне щекотливую ситуацию угодил бы официальный Токио. Однако наиболее удачным выбором, по мысли Каркушина, могли бы стать недорогие ангорские кошки: они уж наверняка бы помогли перевести стрелки с Москвы на Анкару.
        «А про Тегеран вы не забыли? - подумав, приписал я на полях докладной. - Раз уж мы с вами решили замазать аятоллу, не надо ли включить в наш подарочек Березе еще и пару черных персов?»
        Следующей была депеша из Министерства обороны. Стратеги Судаков и Лущинский сверились с торговым ассортиментом, произвели предварительную калькуляцию и пришли к общему мнению: во время наезда на Грузию брать надо, в первую очередь, популярные бренды «Хванчкара», «Ахашени», «Саперави» и «Мукузани». У них, дескать, самый выгодный продажный рейтинг, и всю партию можно реализовать за наличные в московских ресторанах, не выезжая за МКАД… Я чувствую, эти добрые молодцы уже и прибыль будущую попилили.
        «Ишь, деловые, раскатали губы! - крупными печатными буквами написал я поперек рапорта наших военно-финансовых стратегов. - А танки кто за вас будет прятать по ущельям? Поручик Лермонтов? Сперва научитесь конспирации, чтобы америкосы не засекли вас из космоса, а уж потом бабки считайте. Короче! Из вин приказываю брать не те, что подороже, а те, что поближе. И если недалеко от границы не найдете ничего, кроме «Агдама» и портвейна «777», - возьмете их. И я вас, гадов, еще дегустировать заставлю!»
        К третьей из бумаг, взятых со стола, у меня претензий не было: мои поправки в статью 329 УК - насчет уголовной ответственности за глумление над Юрием Гагариным - были грамотно переведены с русского языка на юридический. Чтобы отправить документ в Думу, достаточно было поставить подпись. Я занес ручку над листом… и вдруг засомневался. А если я и впрямь по пьяному делу предал огласке какой-нибудь компромат на Первого Космонавта? Символ-то он символ, но в свободное от космоса время Юрий Алексеевич был, как и мы, нормальным живым человеком. Подстраховка не помешает.
        - Вовчик! - крикнул я. И когда мой референт, заранее втянув голову в плечи, опасливо выглянул из-за двери, я скомандовал ему: - Найди-ка мне мое выступление в Звездном городке… ну где я там про Гагарина рассказывал всякие страсти-мордасти…
        И минуты не прошло, как мне на стол легла трехстраничная компьютерная распечатка. А еще через минуту выяснилось, что ненастоящий немец Костя все-таки, подлец, смухлевал: слов «инопланетянин» или «пришелец» я там вовсе не употреблял - при том, что спиртного, судя по всему, употребил немеренно.
        Хотя, конечно, подумал я, гибель Гагарина с его напарником не обошлась без определенных… хм… странностей. Не знаю, в какие секретные файлы я успел заглянуть перед встречей с космонавтами и заглянул ли вообще, но некоторые обстоятельства меня смутили. Самолет не должен был упасть - но он упал. Останки тел погибших должны были сохраниться - но там не сохранились ничего, кроме груды железа. Вдобавок на месте аварии военные обнаружили шарообразную капсулу неизвестного металла. В ней будто бы лежал клочок бумаги, на которой почерком, похожим на гагаринский, было написано: «Товарищи! Нас дурят! В 80 году коммунизма не будет!»
        Ясное дело, в те советские 60-е рассекречивать странную находку было категорически нельзя - по идеологическим мотивам. А в антисоветские 90-е - уже из опасения выглядеть перед всем миром круглыми идиотами. И вот теперь я, президент Денис Кораблев, по доброте душевной взял да и слил, не фильтруя, эту сомнительную информацию. Интересно, много ли таких уток я запустил в народ?
        Ох, беда! Хочешь не хочешь, а придется тебе, Денис Анатольевич, выяснять, чего и сколько ты успел за эти месяцы рассекретить.
        Я снова кликнул референта Вову и дал задание. Вскоре передо мной выросла бумажная стопка - тексты моих же выступлений. Всего таких страниц оказалось не меньше сотни. На каждой из них самые важные места были, для удобства чтения, уже отчеркнуты красным.
        Кое в чем Ханс-Костя не соврал: судя по датам, я выдавал мелкие и крупные сенсации примерно раз в неделю, но иногда и чаще.
        Перво-наперво я наткнулся на свой рассказ о неизвестных фактах из истории советского противоспутникового оружия. Оно, если верить мне же, было создано не в 1970 году, а гораздо раньше, в январе 1958 года, и тогда же успешно опробовано на первом советском спутнике. Произошло это через полчаса после того, как наш первенец вместо привычного «бип-бип-бип» стал посылать в эфир матерные частушки о Хрущеве. Лишь массовое незнание в народе азбуки Морзе спасло авторитет руководства. На следующей же день «антипартийная группа» (Молотов, Каганович, Маленков), ранее выведенная из ЦК, была разом исключена из партии, а у «примкнувшего» Шепилова - в прошлом филолога-фольклориста - еще и конфисковали магнитофон и пишущую машинку «Ундервуд»…
        Другая история имела отношение к чернобыльской аварии. Как оказалось, директора ЧАЭС судили зря и зря катили бочку на разработчиков этого типа реактора. На самом деле источник аварии был внешним, а не внутренним: наш северокорейский друг, тогда еще вечно живой товарищ Ким Ир Сен, произвел неудачный запуск баллистической ракеты «Тхонь», которая, вопреки ожиданиям, двинулась не в восточном, а в западном направлении и сумела долететь аж до середины Днепра. Публично ссориться с нашим корейским братом по соцлагерю было гораздо неудобнее, чем распылить на атомы научную репутацию академика Легасова…
        Еще одна суперновость, мною рассекреченная, связана была со скандальным полетом Маттиаса Руста - немецкого пилота-любителя, который, вопреки службе ПВО, внаглую приземлился на Красной площади. По бумагам теперь выходило, что полет от начала до конца был инсценировкой: спортивная «сессна» стартовала не из Мюнхена, а преспокойно поднялась с подмосковного армейского аэродрома в Кубинке, да и Руст был безбашенным немцем в еще меньшей степени, чем Зильверс-Селиверстов. Пилота «сессны» звали Матвеем Русановым. Он был вполне дисциплинированным капитаном Главного разведуправления и имел задание Большого ЦК сотворить повод, который позволил бы отправить в отставку все тогдашнее военное руководство СССР. Инцидент готовили в такой дикой спешке, что из числа агентов, владеющих навыком управления одномоторным самолетом, выбрали человека с базовым английским, а не немецким. Потому-то «немец» даже с иностранными журналистами говорил либо по-английски, либо на ломаном русском…
        Отложив бумагу с Рустом-Русановым, я наткнулся на историю куда более давнишнюю. Это был рассказ о якобы нераскрытой тайне происхождения Ленина. Получалось, что маленький Володя был не родным, а приемным сыном Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых: младенца, обернутого в несколько слоев сухой травы, в 1870 году подобрал ученый Пржевальский, друг семьи Ульяновых, в предгорьях Тибета - в тех местах, где много позднее охотники за так называемыми реликтовыми гоминоидами фиксировали наиболее частое появление пресловутых «йети». Примечательно, что в многотомном наследии Ленина встречалось 23 упоминания о «йети», и всякий раз вождь пролетарской революции с непонятным озлоблением именовал слухи о существовании «снежного человека» то «архиглупостью», то «кретинизмом», то «бессовестной спекуляцией», то «запредельно наглой поповщиной», то «идеалистической чушью», хотя все четыре зарубежные научные экспедиции, щедро финансируемые Совнаркомом в 1918 году по личному указанию Ленина, были посланы именно в горы: три в Тибет, одна - на Памир. И с каждым из руководителей экспедиции Ильич вел в Кремле
никем не запротоколированные беседы…
        Дальше я перестал вчитываться, а лишь тупо перелистывал страницы и фиксировал все новые скандальные повороты обнародованных мною версий (и перверсий) событий разных исторических времен…
        Так-так. В 1978 году глава Совета Министров СССР вместе с шефом ВДВ совершили секретный визит к Пиночету в Чили: предсовмина - чтобы перенять экономический опыт «гарвардских мальчиков», главный десантник - чтобы научиться искусству штурмовать президентские дворцы… Падение огромного метеорита в районе Подкаменной Тунгуски (июнь 1908 года) в действительности было испытанием мощной вакуумной бомбы, которую изобретатель Никола Тесла хотел продать Николаю II, но стороны не сошлись в цене… Генерал-изменник Власов был помилован Сталиным, сменил имя и в 60-е годы стал известным советским штангистом… Языковой барьер помешал русскому путешественнику Афанасию Никитину догадаться, что он побывал не в Индии, а в Исландии… Аферу с билетами «МММ» придумали в Минфине РФ, чтобы изъять из оборота несколько миллиардов рублей и отсрочить дефолт… Самородок Иван Кулибин еще в XVIII веке изготовил первый в мире прототип «шаттла» на конной тяге… Под именем старца Федора Кузьмича скрывался не император Александр I, как считалось ранее, а британский поэт Джордж Гордон Байрон… Из трех близнецов Миклухо-Маклаев два брата -
этнограф и винодел - сразу были съедены полинезийцами, и только третьему, дантисту по профессии, удалось поладить с каннибалами… Николай Островский служил переводчиком при штабе Врангеля… Александра Коллонтай и Надежда Дурова биологически были мужчинами… Александр Керенский был женщиной… Трофим Лысенко был кадровым полковником «Моссад»… Великий композитор Петр Ильич Чайковский был тайным гетеросексуалом…
        Эх, ну и белиберда! Даже интересно: есть во всем этом пестром ворохе хоть одна крупица правды или я это от начала и до конца выдумал в состоянии острого алкогольного токсикоза? Или…
        Мысли мои были прерваны почтительным стуком. Дверь приотворилась сантиметров на тридцать, и в кабинет опять заглянул референт.
        - Еще нести, Денис Анатольевич? - спросил он. - Я тут для вас распечатал новые двести страниц, только за последний месяц… И еще страниц пятьсот мониторинга прессы, нашей и зарубежной…
        - Нет, все, новых не надо! - Я поспешно замахал руками. Этих ста мне вполне хватило. Неизгладимых впечатлений и так года на три вперед. - Ты мне лучше, Вовка, напомни в двух словах, без всякого мониторинга: как народ реагировал на мои примочки?
        - С восторгом! - не задумываясь, отчеканил референт.
        Такая быстрота мне не понравилось. Всем довольных остолопов у нас, понятно, хватает, но, в целом, массовые восторги в новейшей России есть реакция неестественная и нетипичная. Радостные улыбки на лицах народонаселения у нас обычно изготовляются казенными пиар-службами при помощи простого метода фотошопа.
        - Вова, голубчик, - ласковым тоном обратился я к референту. - Видишь, во-он там на полу валяется «Кухня народов Антарктиды»? Узнаешь ее? Будешь мне сейчас лакировать действительность, я в другой раз могу не промахнуться… Ну, выкладывай правду, я жду.
        - Сперва, конечно, некоторые… отдельные… ну вроде как бы удивлялись, - деликатно отводя глаза, проговорил Вова. - Не все ведь граждане… даже пресса… привыкли к информационному экстриму. Но потом ничего, все наладилось. Это же не бьет по карману, а жизнь стала разнообразней… А некоторые события - те вообще проходили на «ура» с самого начала. Скажем, все были в отпаде, когда вы отправили Аллу Борисовну в Вашингтон.
        - На гастроли, что ли, отправил? - не понял я. В обязанности президента как будто не входит продюсировние звезд вокала.
        - Так на службу же, Денис Анатольевич! - удивленно захлопал глазами референт. - То есть послом России в США…
        Ну и ну, ошалело подумал я. Эк меня торкнуло! Женщина, Которая Поет, стала Женщиной, Которую Послали… Нет, сама идея, надо признать, катит. С точки зрения номенклатурности, конечно, ни в какие ворота, но, с другой стороны, все-таки не Басков, что уже плюс. К тому же тетка умная, пробивная, со связями. Иностранных языков, правда, не знает, но для патриота оно и к лучшему. Тут, главное, чтобы Госдеп не обозлился. Когда на место карьерного дипломата назначают эстрадную диву, это смахивает на понижение статуса. И потом: сработается ли она с их новым госсекретарем?
        - … А ее встречу с Хью Лори канал Си-Эн-Эн транслировал в прямом эфире, - тем временем продолжал Вова. - Полный аншлаг, тридцать миллионов зрителей. Даже Опра позавидовала рейтингу.
        - Хью Лори - это ведь такой актер из сериала? - не без усилий вспомнил я. - Как уж он там называется? «Доктор Маус»?
        До инаугурации мне, кажется, раз-другой попадался этот врачебный телесериал. Там хромой неврастеник, похожий на усталого и сильно небритого диснеевского мыша, хамил всем направо и налево, а глаза у него при этом оставались добрые-предобрые.
        - «Доктор Хаус», - уточнил Вова. - Лори отыграл в нем девять сезонов, пока мистер Квам не взял его в свою администрацию - госсекретарем. Президент США такой фанат этого сериала, что очень многих оттуда трудоустроил у себя. Мисс Эдельстайн, ну которая главврача играла, теперь у него министр здравоохранения. Мистер Джекобсон - министр торговли, мистер Эппс - помощник по нацбезопасности, мистер Леонард - шеф Пентагона… Жаль, после этого сам сериал пришлось закрыть: играть стало некому.
        Выслушав Вову, я сразу успокоился. Мадам Брошкина с доктором Хаусом уж как-нибудь договорятся: лицедей лицедею глаз не выклюет, это проверено временем. Да и мы с президентом Квамом - похоже, пациенты одного дурдома. Русский хрен и американская редька стоят друг друга. Моя гиперактивная слива - такая же экзотика, как и черные таракашечки в его голове. Поэтому третья мировая планете Земля вряд ли угрожает. Чего нам, психам, делить? Сегодня в палате он Наполеон, а завтра я. Ротация.
        Мой референт предупредительно кашлянул. В руках его, только что пустых, материализовалась уже знакомая папка с рабочим графиком.
        - Помню-помню, Вовка, - обнадежил я референта. - Не переживай ты: больше изменений не будет. Через пятнадцать минут, как мы и запланировали, встречаюсь с президентом Румынии… А кстати! Хотел бы я знать, почему этот самый Траян Хлебореску так рвется со мной увидеться? Я его сегодня дважды пробрасывал, а он, как ты говоришь, прямо зайчик безотказный… Другой бы возмутился, гонор показал, этот - нет. Значит, ему от меня нужно что-то капитальное, так? Думаешь, он денег у России будет просить?
        Референт жестом фокусника щелкнул по краешку папки. Сейчас же из какого-то его бокового отделения выпал узкий и длинный листок.
        - Есть и такое мнение, - сообщил мне Вова, искоса глянув на листок. - Некоторых наблюдателей тоже удивило, отчего сразу после своего избрания Хлебореску отправляется не в Рим или Кишинев, а сюда в Москву… И еще: пресса обратила внимание, что румынский президент… ну, может быть, это мелочь…
        - Продолжай! - Я насторожился.
        - Журналист «Коммерсанта» заметил, что практически во всех своих интервью господин Хлебореску отзывается о вас в неизменно превосходных тонах… какие-то невероятные цветистые эпитеты… Даже для восточной дипломатии это был бы перебор.
        - Он так отзывается о России в целом или только обо мне? - еще более встревожился я. Слива-индикатор тоже забеспокоилась.
        - О России тоже, но, главным образом, персонально о вас, Денис Анатольевич, - усугубил мои опасения референт.
        - Слушай, а он часом не педрила? - спросил я напрямик.
        Вова деловито выщелкнул из папки еще одну мини-шпаргалку.
        - Таких данных у нас нет, - доложил он. - Но нет и обратных. Жена у него была, это достоверный факт, сейчас он вдовец…
        Я задумался. В истории бывали случаи, когда лидеры больших стран нагибали лидеров помельче. Но я что-то не припомню случая, когда президент мелкой страны домогался президента великой державы.
        - А поцелуи и объятья по протоколу положены? - осведомился я.
        - Желательны, но не обязательны, - разъяснил мне Вова. - Главы стран Большой Восьмерки по традиции целуются при встрече и прощании, но на другие страны традиция эта не распространяется.
        - Вот и хорошо, - успокоился я. - Тогда румын обойдется простым официальным рукопожатием. А там уж мы посмотрим на его поведение.
        В Круглом зале уже что-то происходит. Я опять приставляю стакан к стене, ухо придавливаю к донышку и вслушиваюсь.
        За стеной - оживленные голоса, женские и мужские. Слов не разбираю, однако интонации деловитые и темп быстрый. Я чувствую шум передвигаемых стульев. Звяканье стекла и металла. Пылесосное жужжание. Это еще не встреча президентов, но уже ее преддверье. Подготовка. Обкатка. В прошлые два раза ничего такого не было.
        Неужели я дождался? Неужели план мой сработает именно сейчас?
        Оба невидимых ангела, забыв распри, уже в предвкушении финала. Их советы, пожелания и наставления звучат в моей голове почти синхронно: временами я уже с трудом отличаю Рафаила от Мисаила.
        «Будь хладнокровнее, - поучает меня один из ангелов. - Когда откроешь дверь, тебе поможет эффект неожиданности. Но ненадолго. У него хорошая реакция. Промахиваться будет некогда».
        «Ненависть снайперу мешает, - вторит ему другой ангел. - Мы понимаем твои чувства, а теперь забудь о них. Бей навскидку и в упор. Насчет второго мы не уверены, но лучше тебе не рисковать».
        Рафаил с Мисаилом заблуждаются. Я и так хладнокровен, ненависти в душе моей давно нет. У меня даже нет досады на соплеменников, которые выбрали это. Румыны доверчивы, как дети: они падки на мишуру, на громкое имя, они всегда клюют на лоск и военную выправку. Каков на самом деле тезка великого римского императора Траяна, никто даже не предполагает. Кроме меня.
        Страна моя не виновата, что проголосовала за этот вызов Богу и нормальной человеческой природе. Если бы народ чувствовал то, что чувствую я, он бы не совершил этого рокового просчета. Но ошибка сделана - а значит мне придется ее исправлять.
        Я держу в руках свой талисман и в тысячный, в десятитысячный раз перечитываю латинскую надпись на рукоятке. Люди, сделавшие это оружие несколько столетий назад, заранее знали, что именно я однажды зайду в ту антикварную лавочку в Лугоже. И что случайно замечу арбалет на стене в дальнем углу. И что у меня в кармане будет кошелек с половиной моего месячного офицерского жалованья - ровно столько, чтобы хватило выкупить эту реликвию.
        Все давным-давно предрешено. Мне, Иону Малиминеску, на роду написано остановить зло. И я его остановлю.
        Национальный гимн моей страны длится две минуты и восемнадцать секунд. И уже на второй секунде, при словах «Пробудись, румын», в дело вступают литавры. Их звуки помогут мне незаметно вытащить три оставшихся гвоздя - после чего дверь в Круглый зал можно будет открыть легко и бесшумно, одним тычком.
        Встреча президентов начинается через четверть часа. Согласно протоколу, в Овальном зале оба не задержатся дольше, чем на двадцать минут, а затем перейдут сюда, за стенку. Здесь они должны провести не меньше часа тет-а-тет. Поблизости не будет ни охраны, ни переводчиков - Хлебореску знает русский не хуже меня. Шанс уникальный. Упустить такой невозможно.
        Я гляжу на хронометр. Мой выход - через пятьдесят минут.
        При свете одинокой лампочки под потолком оба наконечника арбалетных стрел поблескивают холодным лунным серебром.
        19.10 -20.15
        Посещение павильона «Животноводство» на ВВЦ
        Педик он или не педик? Я терялся в догадках.
        С одной стороны, выглядел румынский президент шикарно: лет на двадцать моложе своих анкетных шестидесяти пяти. Ни седины, ни морщин, ни пятен, ни кругов под глазами. На зависть гладкая кожа и здоровый цвет лица - кровь с молоком. Что из этого следовало? То, что он побывал - быть может, и не один раз - под ножом хирурга, делая косметическую подтяжку лица. И волосы наверняка он красил. И брови выщипывал. Эта трогательная забота мужика о своей физиономии была несомненным свидетельством голубизны.
        С другой стороны, явных признаков, которые отличают безусловных педрил от всех натуральных людей, в господине Хлебореску я не заметил, сколько ни вглядывался. Ходил он вроде бы нормально, жопкой не вилял, плечами не поводил и не жеманничал. Ничего бабьего в голосе и в манерах тоже не проявлялось. Губы сердечком он не складывал. Глаза не подводил. Парфюмом не злоупотреблял. Фривольные татуировки на видные места не наносил. Одет был по протоколу: ни галстука-бабочки, ни кожаной куртки на голое тело.
        С третьей стороны, откуда мне вообще знать, как выглядят и как ведут себя настоящие голубые? Из фильмов? Но там роли педиков обычно играют непедики. А в жизни я, слава Богу, сроду не водил знакомства ни с одним из откровенных жополюбов - если не считать известного Фердинанда Изюмова.
        Да и у того, как потом выяснилось, ориентация была вполне правильная, без загибов, а под голубого он косил из-за политики, ради денег и по приколу…
        Короче, за первые полчаса моей встречи с румыном я так и не смог вычислить, гомосек он или нет. Зато сумел пережить несколько мелких конфузов. Профилактически отодвигаясь от румына подальше, я свалил со столика бесформенный интерьерный букет и коллекцию зубочисток. Пытаясь вернуть на место хотя бы цветы, я потерял пуговицу на рукаве. А уклоняясь от возможных объятий, нарочно засунул руки поглубже в карманы пиджака - и сразу наколол палец какой-то острой дрянью. Тут только до меня дошло, что за весь сегодняшний безумный день я ухитрился поменять пиджак всего раз, сразу после визита к Потоцкому: в противном случае едкие запахи его продвинутых биотехнологий преследовали бы меня и в Кремле.
        Кстати о Болеславе Яновиче! Где же его обещанное чудо-средство от долгоиграющего похмелья? Вечер на дворе, а диверсантка в моей голове - все как новенькая, и долбит, долбит, долбит…
        Между тем наша светская беседа с румынским президентом, начатая в многолюдном Овальном зале, вот уже минут десять протекала в Круглом зале для приватных переговоров, а мы все еще болтали о ерунде. По-русски гость говорил с акцентом, однако все слова расставлял правильно. Мы с ним обсудили погоду (неустойчивую), вспышку рыбьей холеры (прискорбную), уровень аварийности на дорогах (высокий) и отношения их патриарха Даниила с нашим Мефодием (очень конструктивные). Я сообщил о том, что мелодия национального румынского гимна мне на слух напоминает песню времен гражданской войны «Все пушки, пушки грохотали». Гость проявил к моим словам вежливый интерес. В свою очередь, он похвалил новую аранжировку нашего гимна, но ничем себя не выдал, когда я назвал имя Элтона Джона и стал ждать какой-то особой реакции собеседника. Так и не дождавшись (может, Траян Хлебореску все же не педик?), я мысленно перебрал все оставшиеся темы и, в итоге, поинтересовался происхождением имени гостя.
        Тотчас же я узнал, что греческая Троя, сдуру мной упомянутая, не имеет отношения к дорогому для всех румын имени завоевателя Дакии римского императора Марка Ульпия Нервы Траяна - в честь которого, собственно, родители ребенка и назвали. «Меня тоже назвали в честь одного там царя, - соврал я, - хотя, может, не такого воинственного, как этот ваш Нерва…» Не объяснять же гостю, что я получил имя в честь дедушки по материнской линии, заслуженного пчеловода Дениса Евстигнеевича Хворостухина?
        Больше подходящих тем для разговора не было. Вообще никаких. Я отчаялся уже до того, что готов был обсуждать с гостем мировой финансовый кризис, но президент Хлебореску меня выручил. С его лица стерлось выражение протокольного дружелюбия, а на его месте возникла вдруг самая широкая из всех возможных улыбок.
        - Дорогой господин Кораблев! - сказал Хлебореску. - А что, если нам отбросить, наконец, дипломатию и перейти к сути? Я и так преклоняюсь перед вашей выдержкой. Вам ведь не терпится узнать: каким чертом занесло в Москву хитрого старого румына?
        И улыбка, и очевидное кокетство гостя меня насторожили.
        - Ну, в известном смысле… - протянул я, а сам внутренне подобрался, готовый дать отпор любым проискам. - Безусловно, есть определенный интерес… Ладно, давайте начистоту: вы приехали за кредитами? К сожалению, состояние нашего бюджета…
        - Да Господь с вами, Денис Анатольевич! - Хлебореску очень эмоционально всплеснул руками (ну точно, педик!). - Деньги? Что вы, нет! Я бы не осмелился тревожить великого восточного соседа из-за такой мелочи. У меня есть к вам куда более масштабное и взаимовыгодное предложение. Но для этого потребуется небольшой экскурс в нашу недавнюю историю… Надеюсь, вы позволите?
        - Без проблем, - не без удивления согласился я. Что, кроме денег, он мог у нас просить? И что, кроме очень хороших процентов, нам предложить? Может быть, конечно, он нацелился всей Румынией попроситься в состав России. Но даже при таком невероятном раскладе потерь окажется больше, чем выгоды. Нам для полного счастья только еще румын кормить не хватало!
        - В декабре 1989 года, - начал неторопливо мой собеседник, - в городе Тырговиште по приговору Временного военного трибунала был расстрелян Генеральный секретарь Румынской коммунистической партии, председатель Госсовета и президент Социалистической Республики Румыния Николае Чаушеску. Так вышло, что я был одним из пяти военных, кому поручили привести приговор в исполнение… Вы, возможно, слышали об этом эпизоде моей биографии?
        Я кивнул, по-прежнему недоумевая, куда он клонит.
        - Это чистая правда. Мало того, я и командовал расстрелом. Но есть кое-что, о чем мои биографы не пишут, потому что не знают. Считается, что Чаушеску был лишен последнего слова и последнего желания перед смертью, но это не совсем так. Между объявлением приговора и казнью прошло приблизительно полчаса. За это время «Великий Кондукатор» и «Гений Карпат», как его называли в наших газетах до восстания, пожелал говорить со мной. «Капитан, - сказал он, - твои начальники дорого бы заплатили за то, что ты сейчас от меня услышишь. Но моя главная тайна достанется не им, а тебе. Ведь ты просто исполняешь приказ и поэтому не виноват. Наклонись ко мне поближе, слушай и запоминай…» И как вы думаете, Денис Анатольевич, о чем он мне тогда сказал?
        - Понятия не имею, - искренне ответил я. - О чем же?
        - Вот это и есть самое удивительное. Он…
        В то же мгновение за спиной Траяна Хлебореску случилось невозможное: сам собой исчез кусок только что монолитной стены. Вместо нее бесшумно возник прямоугольный дверной проем, из которого высунулась оранжевая рука с каким-то старинным на вид орудием - вроде арбалета, но только с двумя стрелами. И обе были нацелены прямехонько в шею румынского президента.
        - А… - ошалело сказал румыну я и сумел лишь мотнуть головой: ни для слов, ни для иных движений времени не оставалось.
        Но президент Румынии, представьте, понял меня с одного звука. Он вскочил… вернее, он почти взмыл с места, на лету оборачиваясь к нападавшему, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.
        По комнате словно пробежал внезапный порыв ветра.
        От человека за шестьдесят, пускай даже и бывшего военного, я не ожидал такой замечательной спортивной подготовки. До сего дня я был уверен, что молниеносная реакция возможна только в кино - да и то в исполнении каскадеров и компьютера в придачу. Однако кинозрителю хотя бы дают рассмотреть все на замедленной съемке, а я, сидя в первом ряду, ничего, по сути, не успел увидеть.
        Не было ни красивых танцев карате, ни жаркого мочилова кикбоксинга. Просто две размытых от скорости фигуры рванулись навстречу друг другу, как две половинки магнита - черная и оранжевая. Костюм румынского президента и комбинезон нападавшего слились на миг в неразборчивый черно-оранжевый кокон, затем из кокона выскочила наружу стрела и с легким комариным жужжанием впилась в еще один портрет многострадального князя Александра Невского (сколько их, однако, по всему Кремлю понаразвешано!)
        А потом все кончилось. Черный костюм снова превратился в Траяна Хлебореску и вернулся на место у стола, а оранжевый комбинезон с человеком внутри остался лежать на полу, тихонько постанывая. По гладкому паркету прямо к моим ногам приехал уже наполовину разряженный арбалет, и я его машинально поднял.
        - Спасибо, очень выручили, - с легким поклоном сказал мне румынский президент. - Вы подарили мне целую секунду и уравняли наши шансы. А при равных условиях обычно выигрываю я.
        - Не убежит? - спросил я, имея в виду поверженного врага.
        - А? Нет, что вы, исключено. - Хлебореску оправил лацканы своего пиджака и, молодчина такой, уже почти восстановил дыхание. Этот чемпион по единоборствам, не мог, разумеется, быть педиком! - Я все-таки служил в спецвойсках, навыки остались. Есть один удар, он вызывает временный паралич. Это, признаюсь, неджентльменский прием, но на войне как на войне. Когда на тебя идет вооруженный психопат, все средства хороши.
        - Так вы его знаете? - спросил я, рассматривая арбалет.
        На самом деле несостоявшийся убийца теперь интересовал меня куда меньше, чем орудие убийства. Надо бы выпросить у румына эту игрушку на память, подумал я. Четкая красивая машинка - умели же делать в старину! Увесистая, но не тяжелая. Металл, приятный на ощупь: где нужно - гладко, где нужно - ребристо. Сбоку есть гравировка - надпись на латинском, по-моему, языке. В студенческие годы я немного знал латынь, но эти бессмысленные знания из меня с годами повыветрились.
        - О да, я знаю, - с покаянным вздохом отозвался президент Румынии. - Тысяча извинений. Наша служба безопасности потеряла его в Бухаресте сразу после выборов: никто не думал, что он доберется до Москвы. Но он… есть такое русское слово… зарубился… нет-нет, затесался, мне думается, в строительную бригаду. Остроумный выход. Побрил себя наголо, перекрасил усы и, наверное, где-то раздобыл чуждый паспорт, иначе бы его взяли на любой границе. Такие экземпляры обычно изобретательны.
        - Террорист? - Я рассматривал оставшуюся в арбалете стрелу. И на вид, и ощупь она была очень острая… только вот не пойму, из чего сделана. Нержавеющая сталь? Нет, блестит совсем не так.
        - Сумасшедший, - улыбаясь, объяснил мне Хлебореску. - Некто Ион Малиминеску. Гражданин Румынии. Бывшая штабная крыса. Служил в СССР, в Венгрии, в ГДР - в структурах «Варшавского договора». После контузии несколько лет наблюдался у психиатра, а с некоторых пор, вы не поверите, одержим манией: хочет убить меня.
        - Политика? - Кажется, я понял, из чего сделана стрела.
        - Вовсе нет! У нас оппозиция мирная. Но вот этот тип забил себе в голову, что я не человек. Что я, как это сказать по-русски… кровопивец, да. Питаюсь человеческой кровью… О-о-о, по вашему лицу я вижу, что вы угадали: все верно, наконечники обеих стрел - серебряные. Это традиция, сами понимаете. Как же без серебра?
        - Не пожадничал мужик, - согласился я. - Готовился к теракту на совесть. И даже оружие, я смотрю, где-то раздобыл старинное. Этой музейной редкости, наверное, лет двести или побольше.
        - Какая уж там старина, - отмахнулся Хлебореску. - Китайская штамповка. У нас в Трансильвании сувенирные лавочки забиты этим хламом. Туристы едут отовсюду, хватают все подряд. Позвольте мне на минутку?.. Спасибо. Видите вон с краю клеймо: мэйд ин Чайна?
        Сколько я ни всматривался, никакого китайского клейма не находил и, наконец, был вынужден признаться вслух:
        - Не вижу. Ну-ка покажите, где?
        Хлебореску хохотнул и отодвинулся - уже с арбалетом в руке. Теперь единственная стрела была направлена мне в сердце.
        - Вы правы, - сказал он, - этой надписи там нет, я пошутил.
        Лишь сейчас я обратил внимание на то, что мой гость держит орудие убийства крайне осторожно, немного на отлете, чтобы ненароком не задеть пальцами серебряного наконечника.
        - Будет лучше, Денис Анатольевич, - уже без улыбки произнес румынский президент, - если вы некоторое время не будете двигаться с места и тем более звать охрану. Оружие действительно старое и довольно опасное. Оно может случайно и выстрелить.
        - Вы чего, хотите меня убить? - изумился я. Ну и сюрприз! Уж лучше бы он оказался простым педиком. От такого бы я отбился.
        - Нет же, наоборот… - Хлебореску досадливо поморщился. - Вот дьявол! Я-то думал, что у меня есть время для преамбулы, а из-за этого идиота придется форсировать… Нет, все-таки Гитлер был прав, когда вычищал психолечебницы от ненормальных. У них, как у собак, бывает очень развито верхнее чутье. Миллионы обычных граждан ни о чем не догадались, а этот убогий…
        - О чем не догадались? - Я по-прежнему ни хрена не понимал.
        Вместо ответа румынский президент издал горестный вздох:
        - Ну и какой, по-вашему мнению, государственный секрет мне раскрыл в тот день Николае Чаушеску?
        - Какой? - тупо спросил я.
        - Никакого! Он меня просто укусил за шею.
        «Что делать? Что мне делать?» - мысленно взываю я к ангелам.
        Ни рукой, ни ногой шевельнуть я не могу. Остается лишь смотреть, слушать и покорно ждать, когда паралич пройдет. В спецвойсках я не служил, но тоже знал этот подлый приемчик. Полчаса, никак не меньше, мне придется лежать овощ овощем, а потом я смогу хотя бы ползать. Только куда мне ползти?
        «Есть идея, - шепчет над ухом невидимый ангел Рафаил. - Вон видишь - одна стрела застряла в картине. Сумеешь сейчас, пока он не смотрит, подпрыгнуть, вытащить стрелу и нанести удар?»
        «Рафа, ты круглый идиот, - хихикает ангел Мисаил. - Наш мальчик не то что прыгнуть, он и пукнуть сейчас не способен».
        «Знаю, - сердито бурчит Рафаил. - Но я хотя бы предложил. А ты, если такой умный, может, придумаешь что-нибудь получше?»
        «Легко, - учительским тоном замечает Мисаил. - Ты глянь левее! По полу рассыпаны зубочистки, и две совсем близко к нашему мальчику. Как только он начнет шевелиться, то сможет подгрести одну и уколоть его в ногу. Чтобы убить вампира, нужно, конечно, попасть осиной ему в сердце, но пусть хотя бы ранит его…»
        «Мис, дорогой, ты бредишь, - объявляет Рафаил. - Какая осина? Это же китайские зубочистки! Они наверняка сделаны из бамбуковой стружки. И я не помню, чтобы бамбук на них действовал».
        Мисаил молчит, затем признается: «Ты прав, бамбуковые. Жаль. Но если бы они были осиновые, план бы сработал. Я вообще-то теоретик, а не практик, мое дело - стратегия и перспектива».
        «И какая тут перспектива?» - мстительно осведомляется Рафаил.
        «Нулевая, - не спорит Мисаил. - Но, согласись, исходная идея была блестящей. Человеческий материал, как всегда, подвел. Грубо говоря, мы с тобой поставили не на ту лошадь».
        «А кто его выбрал? - интересуется Рафаил. - Не ты ли?»
        «Не я, - открещивается Мисаил. - Я вообще не понимаю, зачем мы связались с этим маргинальным типом. Он же ничего не умеет».
        От такого внезапного предательства у меня щемит в груди.
        «Я вам не лошадь и не материал, - мысленно говорю я. - А вот вы - сволочи! Разве могут Божьи ангелы быть такими сволочами?»
        «Не могут, - отвечает Рафаил. - Но кто тебе сказал, что мы - ангелы? Мы просто голоса в твоей больной голове. Синдром навязчивых состояний. Ты слышал, что ваш президент сказал про контузию? Вспомни, до контузии никаких ангелов у тебя не было».
        «Не слушай его, Ионе, - веселится Мисаил. - Это он - просто голос, а я настоящий ангел, только маленький… О, я купидон, я амурчик. Если ты в кого-то влюблен, обращайся».
        «Мис, заткнись, пожалуйста, - одергивает напарника Рафаил, а мне говорит наставительно: - Раскинь мозгами: если бы мы были ангелы, стали бы мы помогать такому неудачнику, как ты? Ты сам нас придумал. И разговариваешь ты сейчас сам с собой».
        «Злой ты, Рафа, - хихикает Мисаил. - Злой и противный. Взял и обломал человечка, а ему и так паршиво. Теперь придется кончать базар. Ну все, сворачиваемся и уходим. Чао, бамбино!»
        «Погодите, не уходите! - мысленно восклицаю я. - Не бросайте меня, гады! Только не сейчас! Не сейчас!!»
        Никто мне не отвечает. Впервые за долгое время в моей голове нет ничего, кроме гулкой пустоты. Голоса ушли.
        20.15 -21.00
        Открытие выставки в Центральном Доме Художника
        Если я выживу, обещаю тебе, Господи, что впредь буду следовать президентскому графику от первой до последней запятой. Папка Вовы-референта станет отныне моей Библией, Камасутрой и Уставом гарнизонной и караульной службы. Написано «обед» - буду жрать обед, написано «туалет» - буду тужиться, написано «головная боль» - буду усмирять свою черепную сливу. Никаких отступлений, никаких импровизаций, никакой самодеятельности, ни-ни! Если бы я, например, сегодня жил по графику, то час назад мирно общался бы с придурками-животноводами на ВВЦ, а сейчас перерезал красную ленточку на открытии какой-то художественной хрени в ЦДХ.
        И что вместо этого? Вот уже час я торчу в Круглом зале, в башке моей бушует камнепад, а напротив меня, грозя средневековым арбалетом, расселся пожилой вампир - по совместительству еще и президент Румынии. Блеск! О таком ли я мечтал в день инаугурации?
        - Значит, поэта Есенина все же ваши убили? - поинтересовался я. Вопроса поумнее мне отчего-то в голову не пришло.
        - Какие еще «наши»? - приподнял идеальные брови Хлебореску.
        - Ну гномы, эльфы… всякие существа из мифологии.
        - Денис Анатольевич, помилосердствуйте, - улыбнулся румын. - Вы что, меня не слушали? Я же объяснял: нет в природе никаких гномов и эльфов! Вы в институте диалектический материализм не застали? Зря. Чудес не существует, есть стечение обстоятельств и сочетание генов. Раз в тысячу лет в одном случае из ста миллионов рождается человек с иным метаболизмом. Осознали?
        - Так, в общих чертах, - пробормотал я. - Материализм… эмпириокритицизм, ну да, практически осознал. Днем вы спите в своих гробах, а ночью просыпаетесь и выходите на охоту…
        - Ох уж эти выдумки мистера Брэма Сказочника! - хмыкнул румынский президент. - Много литературы и три процента правды. И ладно бы необразованные крестьяне, но вам, лидеру огромной державы, стыдно разделять простонародные предубеждения. Уникумы, подобные мне, - а ближайшем будущем, очень надеюсь, подобные нам с вами, - не спят в гробах с трансильванской или какой-то иной землей, не боятся прямых солнечных лучей, не страдают аллергией к чесноку, распятию или святой воде… вот, пожалуйста, глядите сюда. - Левой рукой Хлебореску полез к себе за пазуху и извлек желтый крестик, висящий на цепочке. - Смотрите! Я православный, как и вы… Видите? Я его поцеловал и ничего плохого со мной не случилось. Наш организм толерантен к золоту, к меди, к железу… к любому металлу, кроме серебра, хоть к урану или ртути… Я могу работать внутри ядерного реактора и максимум подхвачу ангину… Нравится вам?
        - Где, внутри реактора? - тупо удивился я. - Не пойму, зачем вам самому туда лезть. У вас же есть подразделения МЧС…
        - Да я не об этом! - с легким раздражением откликнулся тезка римского императора. - Я о преимуществах. Считайте: отличная выживаемость - раз, низкий болевой порог - два, физическая сила - три, устойчивость к агрессивным средам - четыре, высокий Ай-Кью и развитая интуиция - пять… А возраст! Чаушеску прожил, в общей сложности, лет триста, и мог бы дольше, если бы… Ну вы меня понимаете. Признайтесь, некоторая, скажем так, специфика нашего ежедневного питания - не самая большая плата за эти и другие природные блага, полученные взамен.
        Из-за сильной головной боли я, должно быть, выпустил из виду одно важное звено в длинных рассуждениях президента-кровососа.
        - У меня со школы было неважно с математикой, - сказал я, - но я помню про геометрическую прогрессию. Если все так здорово, почему же до сих пор Земля не заселена вам… вам подобными?
        Слово «вампир» я не употреблял, чтобы понапрасну не доставать опасного гостя. Господин Хлебореску с первых же минут разговора в своем новом качестве дал мне понять, что этот грубый термин для него оскорбителен и что он, Хлебореску, предпочитает замену - «немуритор»: то есть «бессмертный» по-румынски. Подозреваю, сюжеты о Кощее были основаны на реальных событиях. Просто в стародавние времена еще не были знакомы с понятием «метаболизм».
        - Вот еще одно классическое, хоть в учебник, заблуждение. - Румын воздел указательный палец. - Нет тут прогрессии. Нам, разумеется, для поддержания жизни необходима свежая кровяная плазма донора, и при этом, увы, некоторые доноры не выживают. Однако даже те, кто выживает, не становятся нам подобными. Укусить - еще не значит инициировать. Здесь что-то вроде… как это по-русски… одномужества для женщин, или одноженчества для мужчины… то есть моногамии, да. Один выбор. За всю свою жизнь каждый из нас может обратить только одного и только осознанно.
        - Почему же Чаушеску выбрал вас? - вяло спросил я. - Почему он, как вы сказали, не обратил кого-то за предыдущие триста лет?
        - Случай, Денис Анатольевич, элементарный случай, - пожал плечами мой собеседник. - Провидение, рок, судьба, сами выберите подходящее слово. Мне повезло. Разумеется, его дар не должен был достаться простому армейскому капитану. Чаушеску очень, очень, очень долго ждал. Он выжидал, пока был валашским господарем и пока был генеральным секретарем. Он заспешил, только когда армия отвернулась, а секуритате разбежалась: он подумал, что после расстрела ему отрежут голову, а это для нас так же необратимо, как и серебряная стрела… К сожалению.
        Усмехнувшись, Хлеброреску провел ногтем по своему горлу.
        - Покойник был большим хитрецом и огромным эгоистом, - продолжал он, - но за свои три сотни лет так и не научился мыслить глобально. Он воображал, что его дар - его личный капитал, как фамильярное… нет, фамильное золото, которое должно остаться в семье… Я потом нашел и расшифровал его записи. Там было много интересного, но не было мудрости.
        В последние годы он все колебался, кому передавать эстафету, - сыну Нику или сыну Валентину, Валентину или Нику, больше никого в этом списке не было… Он все прикидывал и раздумывал, и тут пришел декабрь 89-го, и был этот глупый полет в Тырговиште… и вертолет с пустым бензобаком и пилот с пулей в голове. Выбирать стало уже не из кого, пришлось кусать первого, кто подвернулся ему под руку… под зубы. Будь Чаушеску мудр, он бы давно укусил Брежнева. Возможности были: ваш генеральный очень любил целоваться… Тогда вся история пошла бы совсем по-другому.
        Я представил себе нетленного Леонида Ильича, бодро шамкающего ныне, и присно, и во веки веков - и тихо ужаснулся. Эгоизм румынского генсека не показался мне такой уж большой бедой.
        - Вы, значит, расстреляли его серебряными пулями? - спросил я.
        - Самыми обычными, - признался бывший армейский капитан. - И голову ему не догадались отпилить. Я ведь в тот день тоже не сразу сообразил, чего он мне в шею вцепился. Думал, спятил…
        - Тогда я ничего не понимаю. - Я потер лоб. Изнутри меня туда же прицельно тюкнула слива. - Как же вам удалось его убить?
        - А мы его тогда, в 89-м, и не убили, - почти равнодушно заметил Хлебореску. - То есть думали, что убили, но ошибались. Нам очень повезло: яму выкопали глубокую, и его, и Елену захоронили в отдельных цинковых гробах, и гроб с Николае положили снизу. Уже потом, когда вскрывали могилу, оказалось, что за год он прогрыз два слоя цинка и только во втором гробе, где Елена, завяз. Наш Великий Кондукатор живуч был необычайно. Если бы я не знал заранее и не приготовил оружие, мог бы его упустить… По-настоящему дата его рождения и дата смерти - не такие, как в энциклопедиях. Когда наш народ будет готов узнать правду, я прикажу внести поправки в учебники истории.
        - А ваш когда народ будет готов?
        - Не знаю. Нескоро. Я нетороплив. Новый порядок завоюет мир поступенчато… постепенчато. Сперва Румыния, потом Россия, после Соединенные Штаты Америки… G8, G20… Саммиты на высшем уровне бывают каждые три-четыре месяца. Лидеры общаются, процесс идет… Представьте: вот она, мировая элита - умные, опытные, почти бессмертные. Я, вы, Квам - все будем братьями по крови.
        - Вот и летели бы сразу к мистеру Кваму, - предложил я румыну. - Все-таки Америка - главная сверхдержава. Не пойму, отчего вы не начали с президента США? Уж сразу кусали бы его.
        - Я думал про это, - серьезно сказал Хлебореску. - Но там строже протокол. Вам-то в Белом доме устроят аудиенцию в любом формате, а для такой маленькой страны, как наша, трудно получить тет-а-тет с американским президентом. А свидетели нежелательны. К тому же, - румын мне подмигнул, - проект долгосрочный, а в вашей стране Конституция самая лабильная… то есть скользящая, подвижная. Глупо отдавать дар лидеру, которому осталось быть у власти год-два. У вас все проще. Президентский срок был четыре года, потом шесть… Теперь вы можете сделать и восемь, а потом вообще убираете ограничения. К вам привыкнут, и никто уже ничего не захочет менять. Тем более вы больше не будете стареть. Вы за-кон-сер-ви-ру-е-тесь в своем возрасте. Денис Немуритор!
        О-о-о-ох! Первый раз моя чугунная слива просто откликнулась на это отвратительное «немуритор» ударным стуком. Теперь же, когда мерзкое кащеево слово возникло второй раз, паршивка в моей голове отбросила всякий политес и взялась за меня основательно.
        Боль стала резонатором. Каждая фраза румынского президента кувалдой вбивалась мне в уши - в то время как собственные мои слова доносились до меня, словно бы через толстый слой ваты. Ага, вот и выход: мне тоже надо говорить. Пока я говорю с ним, он молчит. Моя реплика - крохотная передышка.
        - В вашем плане дыра. - Я больше не отбирал выражений и выбрасывал из себя слова, которые первые приходили на ум. - И она его потопит. Та же Америка, допустим, - страна дикая: там не любят менять Конституцию под человека. Максимум через восемь лет Квам уйдет, и кто будет кусать его сменщика? Цепочка прервется. Ваш новый мировой порядок накроется медным тазом…
        - Все поправимо! - Хлебореску, похоже, ничуть не обиделся. - В Америке такие же люди, как и везде. Конституция Конституцией, а Рузвельта, вы вспомните, они терпели целых три срока подряд… И выбирали бы его и дальше, окажись он нашим собратом…
        - Рузвельта они выбирали, пока была война… - Каждым словом я заговаривал свою боль. Получалось так себе. - А сейчас ее нет.
        - Правильно! Мировой войны нет, зато есть мировой финансовый кризис… Есть «Аль-Каида», талибы, озоновая дыра, Северная Корея, рыбья холера. Много людей и в Европе, и в Америке будут только рады снять с себя тяжесть самосознательных… нет, самостоятельных решений… Что, убедил я вас наконец?
        - А вам-то, не пойму, какая разница? - мрачно буркнул я. - Из нас двоих оружие у вас, а не у меня. Могли бы меня уже сто раз вырубить своим приемом и искусать во все места. Убеждать зачем?
        На лице у румынского президента снова появилась та самая широкая улыбка, с которой он сегодня уже шел ва-банк. И чем больше я смотрел на гладкое и молодое лицо старика-вампира, тем меньше меня злили педики - приличные, в сущности, люди.
        - А затем, Денис Анатольевич, - сказал мой гость убаюкивающим голосом, - что мне не нужен обращенный враг, мне нужен союзник. Я хочу, чтобы все случилось добровольно, по взаимному согласию.
        - Союзника, к вашему сведению, не держат под прицелом, - возразил я. В голове шумело все сильнее. - А изнасилование обычно не бывает по взаимному согла… О, ч-черт! - После точечной бомбардировки особо уязвимых мест под моим черепом чугунная паскуда перешла, наконец, к бомбардировке ковровой.
        - А-а-а, - весело протянул румын, - вот оно в чем дело! Как же я упустил из виду? Вы меня плохо слушаете потому, что у вас есть головные проблемы… проблемы с головой. Понимаю-понимаю. Когда я собирался к вам в Москву, я надеялся найти вас еще в несколько другом, более приподвинутом… приподнятом, как говорится, состоянии духа…
        Да-да, вы не смущайтесь, я легко догадался о вашем перманентном запое, я же вам рассказывал о нашей природной интуиции… Хотя, признаться, нынешнее ваше состояние мне нравится даже больше, чем прежнее. Оно более… как это правильно по-русски? договороспособное. Потому что, когда вы примете мое предложение, сразу почувствуете разницу.
        - Разницу? Почувствую разницу? - Меня уже хватало лишь на слабое эхо чужих слов. Чувствовал я себя до того скверно, что впору было заняться членовредительством: неопознанным колким мусором в кармане разбередить ранку на пальце и оттянуть боль от лба, затылка, темени. - Это еще по-че-му?
        - Потому что мы не испытываем нужды в спиртном и у нас никогда не бывает похмелья, - гордо объявил Хлебореску. - Вообразите: голова сразу пройдет, вам сейчас же станет легче. Достаточно подставить шею и на мгновение задержать дыхание… Соглашайтесь же, я жду! Только кивните, если согласны.
        Уже на полном автомате я кивнул.
        И тогда президент Румынии Траян Хлебореску, опустив арбалет, наклонился ко мне… Господи, чем от него так несет?! Неужели теперь и у меня будет такой же отвратительный запах?!
        Он наклоняется к Кораблеву, а я только смотрю и ничего не могу с этим поделать. Я все еще парализован. Мои руки и мои ноги меня по-прежнему не слушаются. Сейчас вместо одного их будет двое, потом их станет еще больше, еще, а в самом начале этой цепи - моя страна, которую я, контуженный болван, не сумел спасти…
        Должно быть, я моргаю, потому что секунду спустя картинка перед моими глазами уже чуть-чуть другая: президент Хлебореску все так же склоняется над президентом Кораблевым, но теперь ему что-то мешает. Что-то блестящее растет из шеи Траяна Немуритора… Нет! Что-то блестящее торчит у него из шеи!
        Вилка! Откуда здесь вилка?
        Я слышу шипение, словно из воздушного шарика выходит воздух.
        Первый раз я вижу, как человек быстро тает. Так ледышка, попав на сковородку, уменьшается в размерах. Черный костюм оседает, руки истончаются, сквозь убегающую плоть проступают костяшки. На лице Хлебореску безмолвный ужас, и вместе с этим ужасом голова президента, превратившись в головешку, соскальзывает в ворот рубашки. Мгновение - и освобожденная вилка с легким звоном падает на стол. Кораблев ее поднимает, рассматривает и бормочет: «Сдобного, падлу, под суд! До чего довел столовое серебро!»
        Мне кажется, я уже могу шевелить губами.
        - Спасибо вам, - шепчу я президенту России. - Вы совершили это вместо меня. Вы спасли мою страну.
        Как ни странно, Кораблев улавливает мой придушенный шепот.
        - Ты-то, псих, при чем здесь со своей страной? - фыркает он. - Просто я терпеть не могу, когда кто-то решает за меня…
        21.00 -22.30
        Работа с документами
        «Четыре капли на 50 граммов водки, - было написано на аптечном ярлыке экономным почерком. - Эффект через 30 -60 секунд. При необходимости повторить прием через 7-10 минут, в новом соотношении: пять капель на 100 граммов водки».
        Ура биотехнологиям! Когда после всех охренительных разборок с румынской и с нашей охраной, а потом еще с и нашей и румынской пресс-службами я вернулся к себе в кабинет, драгоценный дар от фирмы Потоцкого уже дожидался на моем столе. Вот он, этот маленький пузырек с ярлыком, прикрученным к горлышку.
        Вова-референт, добрый гений, заранее подсуетился - доставил мне и водку, и рюмку, и даже мензурку с нанесенными делениями.
        Я отмерил строго 50 граммов, капнул из пузырька и понюхал. Похоже на мяту, на анис и на физалис, плюс немного непонятной химии. В голове моей по-прежнему не затихала перестрелка, но тошнота пока затаилась где-то на глубине. Авось успею!
        Если не подействует, подумал я, отправлю Потоцкого в Сибирь - дрова заготавливать. Если подействует, дам орден. А Вове медаль.
        Я выпил залпом и включил секундомер. Пять секунд - ничего, десять - ничего, пятнадцать… На двадцатой что-то случилось. Как будто чьи-то мягкие ласковые пальцы взяли брыкающуюся сливу и переложили ее из черепа в шкатулку, изнутри обитую войлоком. Все это происходило еще в моей голове, но уже одновременно и за ее пределами. На тридцать второй секунде шкатулка захлопнулась, и чугунная слива перестала меня донимать. А еще через десять секунд как-то незаметно растворилась и войлочная тюрьма для сливы. Впервые за весь день в голове никто не бился, не носился и не стрелял… И тошнота сгинула. Упоительное блаженство…
        Природа не терпит пустоты. На освободившееся место моментально явилось сосущее чувство голода. Блин, я же с утра ничего не жрал!
        - Вовка! - весело позвал я референта. - Мухой сюда!
        Когда Вова-с-папкой возник в дверях моего кабинета, я повелел:
        - Подготовь представление на Потоцкого и на себя. Болеславу - «Заслуги перед Отечеством I степени», тебе - «За трудовое отличие»… ну примерно так, выбери сам, но только не борзей… И еще! Ты что-то говорил про осетрину? Я передумал, тащи!
        - Горячего или холодного копчения? - обрадовался Вова.
        - И того, и другого, - разрешил я. - Есть еще поблизости какая-нибудь закуска? Не обязательно виповская, любая… Есть?
        Мой референт отработанным жестом выщелкнул из рабочей папки очередной узенький листок-шпаргалку.
        - Соленые помидоры, оливки с лимоном, жюльен из белых грибов, жюльен из лисичек, жюльен из подосиновиков…
        - Вот! - остановил я его. - Неси жюльены… Все три неси. Ну беги… Или нет, постой, не убегай пока…
        Я вспомнил про грибного олигарха. И вдруг решил: да черт с ним и с его дурацкими шампиньонами! Обойдемся, если что. Хотят американцы их лопать, на здоровье, Россия грибами не обеднеет.
        - Свяжись с Генпрокурором, - прибавил я, - и передай от меня: Шкваркина пускай оставят в покое, больно уж надо связываться…
        Референт унесся исполнять мой заказ, а я тем временем обнаружил на своем столе, в стороне от водочной бутылки, три свежих документа, срочно приготовленных мне на подпись.
        Каркушин представлял окончательный перечень кошек для лондонской операции. Судаков и Лущинский ждали моей последней отмашки, готовые в любой момент начать танковую атаку на грузинские винные погреба. Сдобный, чьи работнички допустили в Кремль террориста Малиминеску, каялся и просился, наконец, в отставку.
        Господи, подумалось мне, да зачем все это? Жизнь прекрасна. Мысленно я перевернул бинокль и сквозь него глянул на крохотных Березу и Суликошвили. И подивился вдруг, с чего бы России связываться с этими маленькими, пусть и не очень приятными существами? Должны же у нас быть какие-нибудь гномы и эльфы…
        Да и Сдобный, черт с ним, пусть остается. Ворюги милей, чем кровососы. Тем более он мне и не соврал: машинально сунуть в карман казенную вилку и впрямь может каждый - даже президент.
        «НЕТ!» - написал я поперек каждого листа и украсил свою резолюцию президентским «К» с хвостиком, похожим на кораблик.
        Вова принес закуску, я накатил еще 100 граммов и обнаружил, что у осетрины мне одинаково нравится и горячее, и холодное ее копчение, а лисички в жюльене ничуть не хуже белых грибов.
        Будем надеяться, подумал я, что беднягу румына в его камере тоже чем-нибудь покормили. За него я, однако, особо не беспокоился. У парня тоже все сбылось - почти так, как он хотел. Может быть, в Румынии его упрячут до конца дней в психушку. А, может, разобравшись с президентскими останками, поверят и наградят как национального героя. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела.
        У меня сегодня - своя победа: никакая дрянь под черепом меня больше не беспокоит. Добро познается лишь в сравнении со злом. Облегчение немыслимо без мук. Очень плохо, когда голова болит. Прекрасно, когда она не болит. Но самое восхитительное, когда она проходит! В этом вечном чередовании и есть то главное, чего не понять самому умному и самому, блин, трезвому кровососу…
        Впрочем, одна какая-то фраза в его сегодняшней болтовне была интересной. Еще бы сообразить, какая… А, вот, вспомнил!
        Несколько секунд спустя меня уже соединяли с Деницыным.
        - Виктор Дмитриевич, добрый вечер, - сказал я председателю Конституционного суда России. - Есть один рабочий вопросик. Тут мне один мой коллега из Европы дал интересный совет, хочу с вами поделиться… Словом, как вы относитесь к увеличению президентского срока с теперешних шести лет… ну допустим, до восьми? Или, для ровного счета, до десяти… Сами понимаете, в условиях острого финансового кризиса власть должна иметь необходимый запас времени… Как-как вы говорите? Точечные изменения не нанесут урона нашей Конституции? Упс! Замечательно сказано! Я так и думал. Большое вам спасибо…
        Бессмертие мне не грозит, сказал себе я, но в ближайшие лет пятьдесят умирать я не собираюсь.
        Михаил ВИНОГРАДОВ, политолог
        ТРЕТЬЕ ПРЕЗИДЕНТСТВО ГУРСКОГО
        Подобно легендарной программе «Куклы» или политическому разделу «Википедии», книги Льва Гурского уже давно стали летописью эпохи. Попадание в книгу Гурского для любого из заметных общественных деятелей и политических «актеров» - не просто признание, но и необходимое условие для будущего попадания в историю. Произведения этого автора отражают не столько реальные события (они все равно быстро забываются и вообще по прошествии времени мало кого интересуют), а дух эпохи. Несмотря на быструю ротацию «ньюсмейкеров», герои и сюжеты «президентского» цикла писателя («Убить президента», «Спасти президента», «Никто кроме президента», «Есть, господин президент») от времени не теряют ни яркости, ни актуальности.
        Вслед за своими героями, Гурский на стыке политических эпох не забывает о преемственности.
        Как и прежде, он объясняет самые сложные политические перипетии внятными и простыми причинами. Способ этот проверенный и не лишенный практического смысла. Он уже позволил Гурскому предвосхитить в произведениях множество событий - от отставки Александра Коржакова («Поставьте на черное») до введения «внешнего управления» депутатами Госдумы («Перемена мест»).
        Коньком автора остается сведение счетов с несимпатичными ему политическими игроками. Так, в «Есть, господин президент» мишенью Гурского становится лидер одной политической партии Семен Крысолов: «Сеня старше меня на каких-то четыре года, но уже имеет внешность типичного белого генерала из фильмов про гражданскую войну: усы, выправка, стать, благородная седина, и всем этим богатством природа по ошибке одарила существо с пассионарностью медвежонка-коалы». В новой книге особенно достается одному министру-долгожителю и высокопоставленному церковному иерарху.
        При этом автор вовсе не испытывает неприязни к «политикуму» как таковому, избегая классического деления всех политических игроков на бесов и балбесов. Во всех книгах «президентского цикла» обязательно появляются персонажи, симпатичные автору и читателям. Увы, в новой книге не нашлось места Василию Козицкому и Фердинанду Изюмову, зато после 10-летней паузы на сцену вернулся эффективный управленец Болеслав, в середине 90-х возглавлявший администрацию президента («Спасти президента»).
        Наконец, по книге разбросано множество намеков и аллюзий. Причем чем сильнее читатель погружен в близкие Гурскому политический и литературный контекст, тем больше открывается ему подтекстов и скрытых цитат. Самые внимательные читатели и вовсе могут рассчитывать на «бонус», обнаружив, что и Д. Кораблев в немного ином качестве фигурировал в книгах Гурского еще в середине 90-х.
        Впрочем, есть немало отличий от привычного формата «президентского цикла».
        Во-первых, Гурскому требовалось не продолжить прежние сюжетные линии, а найти ключ к описанию новой политической эпохи. Нечто подобное он предпринимал в «Никто, кроме президента», когда потребовалось объяснить причины серьезного изменения курса российской власти на рубеже 2003 -2004 годов. Теперь автору предстояло разобраться с подоплекой и перспективами «новой оттепели».
        Во-вторых, меняется жанр повествования. Раньше в лихо закрученном квазидетективном сюжете участвовали множество игроков - спецслужбы и премьеры дружественных держав, партийные лидеры и адепты «третьего срока». Теперь интрига закручена не столь остро (автор хотел было подчеркнуть это в первом варианте названия книги - «Один день Дениса Анатольевича» - но затем сменил его на более обтекаемое). Теперь это скорее «комедия положений». Ироническое пародирование ситуаций для Гурского стало важнее, чем портретное сходство с сегодняшними политическими игроками. Бессмысленно, например, рассуждать о сходстве главного героя «Пробуждения» с действующим главой государства: Денис Кораблев одновременно похож на всех современных чиновников и не похож ни на кого (из числа реальных исторических персонажей Кораблев почему-то больше напоминает оказавшегося в очень похожей ситуации Геннадия Янаева).
        Персонажи параллельной вселенной Гурского вообще больше похожи не на «политических тяжеловесов», а на импровизирующих участников кукольного театра. Увы, стремясь достичь большего сходства с реальностью, писатель на этот раз пожертвовал драматургическим эффектом.
        Вывод Гурского звучит вполне однозначно и по-постмодернистски: в России налицо «оттепель» и даже признаки «глобального потепления», но на политическую практику это никак не влияет. Правда, политика от этого не становится скучнее, тривиальнее или прозрачнее.
        Леонид ФИШМАН, доктор политических наук
        ЧТО У ПРЕЗИДЕНТА В ГОЛОВЕ?
        Очередная книга Льва Гурского формально принадлежит к его президентско-детективному циклу, но концептуально скорее примыкает к предыдущей - биографии Романа Ильича Арбитмана.
        Связь между книгами не очевидна, поэтому требуются разъяснения. Как известно читателю предыдущей книги, у президента Арбитмана были проблемы с головой, ибо в детстве в ее пробил метеорит, да так там и остался. Вероятно, это инородное тело стало причиной уникальных паранормальных способностей президента, что обусловило специфику периода его правления.
        Инородное тело находится и в голове у героя настоящей книги - нового президента России Дениса Кораблева. Это - похмельная «слива», которая терзает его на протяжении почти всего действия. Более того, президент Кораблев и весь остальной период своего правления находится в, так сказать, «измененном состоянии сознания» - перманентном запое. Но точно так же, как президент Арбитман, он производит впечатление вполне здравомыслящего человека… если, конечно, не знать о его не менее, чем у Арбитмана, уникальной способности - в период запоя действовать на автомате.
        На этом сходство заканчивается. Метеорит в голове президента Арбитмана превратил период его правления в добрую волшебную сказку. Как видно из последней книги, алкоголь и похмельная «слива» оказывают на Дениса Кораблева несколько иное воздействие.
        Причина тут, по видимости, такая. Президент Арбитман по природе своей был человеком добрым и склонным к либеральным ценностям, этаким либеральным феем. Президент Кораблев - не добрый и не злой, не либерал и не имперец, он просто политический карьерист, чиновник, достигший высшей власти при покровительстве старшего товарища П. П. Волина… ассоциации весьма прозрачны. Он есть персональное воплощение так называемой «Русской власти» в чистом виде, власти, ориентированной прежде всего на воспроизводство самой себя.
        Что может заставить такую власть изменяться саму и пытаться изменять общество, проводить какие-нибудь реформы или контрреформы? Да, в сущности, ничего, если только не существует серьезных внешних вызовов. Но именно в такой ситуации мы и обнаруживаем главного героя, президента Кораблева, который «шестой уж месяц царствует спокойно» и, в отличие от Бориса Годунова, вполне счастлив. Над ним не каплет. Имеющий место быть мировой финансовый кризис, в альтернативной реальности Гурского, видимо, не очень обременителен, а все прочее - рутина.
        Поэтому единственной причиной изменения поведения президента является лишь смена его внутренних состояний, прямо как у деспота из «Персидских писем» Монтескье. В нетрезвом виде деспот может казаться таким либералом, что ставит в тупик даже врага трех российских президентов олигарха Березу. В виде же трезвом и похмельном деспот как волюнтарист и самодур уже больше похож на консерватора, реакционера, имперца и т.д. Но это не потому, что он таким на самом деле является. Какие, к черту, либералы, консерваторы, коммунисты, имперцы и прочие перцы - это все понятия, имеющие смысл только с точки зрения внешнего наблюдателя, просвещенной Европы или оппонирующих ей местечковых почвенников, но не самого деспота. Деспот находится в иной системе координат, и у него в данный момент просто голова болит.
        Ну скажите на милость - что общего имеют с либерализмом, например, позволение журналистам носить огнестрельное оружие, поручение написать новый гимн Бобу Дилану, назначение генеральным прокурором чернокожего англичанина Ливингстона, усыновление какого-то толстого мальчишки или ежедневные выступления с сенсационными разоблачениями тайн прошлого? Это все достойно развлекающегося пьяного деспота и самодура. С другой стороны, так же мало имеют общего с имперскими замашками подбрасывание кучи дохлых кошек пресловутому Березе, планирование грабительского налета на Грузию, пытка неугодного журналиста икрой и шампанским или обзывание американского президента вьетнамской макакой. Это всего лишь раздражение деспота похмельного. И когда раздражение вместе с похмельной болью проходят, деспот достигает блаженного равновесия, в котором ему ничего особенного не надо, кроме, конечно, как и дальше оставаться деспотом: «Господи, подумалось мне, да зачем все это? Жизнь прекрасна. Мысленно я перевернул бинокль и сквозь него глянул на крохотных Березу и Суликошвили. И подивился вдруг, с чего бы России связываться с
этими маленькими, пусть и не очень приятными существами? Должны же у нас быть какие-нибудь гномы и эльфы (…) Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела. У меня сегодня - своя победа: никакая дрянь под черепом меня больше не беспокоит… Бессмертие мне не грозит, сказал себе я, но в ближайшее лет пятьдесят умирать я не собираюсь».
        Понятно, что Льву Гурскому более симпатичен Кораблев в своей пьяной ипостаси, который напоминает либерала и обладает некоторой привлекательной широтой души. Фактически же получается, что в России либеральный правитель - пьяный самодур, тогда как имперец - самодур похмельный. Однако и в похмельном волюнтаризме русской власти есть нечто если не привлекательное, то полезное. Ведь этот самодержавный и эгоистичный волюнтаризм при всех его отталкивающих чертах явление все-таки «человеческое, слишком человеческое», т.е. нечто лишенное, по большому счету каких-то сверхчеловеческих претензий и им противостоящее. Именно об этом и написаны последние разделы книги.
        Прежде всего, обращает на себя внимание сцена, в которой описана аудиенция, данная Кораблевым патриарху Мефодию.
        Находясь в благостном расположении духа, вызванном временным облегчением головной боли, Кораблев последовательно предлагает Мефодию невиданные налоговые льготы, возврат всех икон из музеев, церковную цензуру на телевидении, контроль церкви над Интернетом, а также школьным образованием, введение священников в армии с присвоением им высоких воинских званий, возвращение церкви всей собственности и земель, церковную десятину, искоренение всех конкурирующих конфессий и, наконец, солидную долю светской власти в виде постов вице-президента, а в перспективе, и президента. Все эти меры, по сути, осуществившись, привели бы к установлению теократии с непредсказуемыми последствиями.
        Сцена эта комична, хотя и несколько жутковата: она напоминает искушение Христа Дьяволом в пустыне - со скидкой, конечно, на то, что Кораблев не дьявол, а Мефодий отнюдь не Христос. Здесь всего лишь искушение церкви соблазном власти и богатства. Но именно в этом эпизоде резкое возвращение головной боли разворачивает логику деспота в обратном направлении: «Только помните, святейший отец, мы с вами живем в эпоху рынка. Значит, и от Церкви кое-что потребуется взамен. Сущая малость - разделить ответственность за страну. То есть по-братски, на равных, плечом к плечу. Чтоб уж не вышло, как при Ельцине: ели из одной кормушки, но потом мы, чиновники, все в дерьме, а вы, пастыри, белые и пушистые. Уж вместе так вместе - и в тучные годы, и в тощие. Если мы победим кризис, сообща будем на коне. Если кризис победит нас, вместе нам висеть на фонарях, как в 1917 году. Готовы висеть? Да? Нет? Ну! Отвечать не раздумывая!»
        Приступ похмельной головной боли в данном случае возвращает деспоту изрядную долю трезвомыслия и даже самокритики, что побуждает его воздержаться от крайне амбициозных теократических планов: «С такими кадрами, как мы с Мефодием, просвещенную теократию в России строить рано, подумал я. Не дозрели мы. Пускай он остается при своем гипсовом Храме, а я, так и быть, при своем бассейнчике «Москва» в масштабе 1:10. Каждому - свой фальшак».
        Еще более яркая сцена столкновения «слишком человеческого» деспотического волюнтаризма со сверхчеловеческими претензиями венчает произведение. На этот раз в роли искушаемого оказывается сам Кораблев. Румынский президент-вампир Траян Хлебореску предлагает ему подставить шею под укус и приобрести сверхчеловеческие способности, долголетие, физическую силу, здоровье, перспективу почти вечной власти над миром и даже страстно желаемое избавление от головной боли. Он предлагает кроме того, очень рациональный план обретения мирового господства путем постепенного формирования касты избранных. Тем не менее, на эти блестящие и, видимо, искренние, посулы, российский президент отвечает серебряной вилкой в бок. Он руководствуется при этом не благом своей страны, не спасением своей души и уж тем более, не благом Румынии, избавленной им от власти кровососа: «Ты-то, псих, при чем здесь со своей страной? - фыркает он. - Просто я терпеть не могу, когда кто-то решает за меня…» Он просто желает остаться тем, кто он есть - таким по большому счету безобидным русским деспотом, которому ворюги милей, чем кровопийцы. А
после нечаянного спасения мира так по-русски напиться и благостно взирать на происходящее, будучи довольным тем, что уже имеет.
        Хотел ли Лев Гурский в «Пробуждении Дениса Анатольевича» дать сатирическое описание русской власти, похвалить ее или осудить, или даже отправить ей некое послание? На этот вопрос вряд ли можно ответь уверенно.
        Если в произведении Гурского и есть какое-то послание русской власти, то оно звучит так: лучше бы вы пили, тогда ваше самодурство хоть выглядит безобиднее, смешнее и интереснее. Если вы все-таки не можете пить все время, то хотя бы ставьте во главе страны человека, который даже в трезвом виде не смог бы наделать больших бед и который не обладал бы чрезмерными амбициями. Такого, как Денис Анатольевич Кораблев, протеже известного ВВП… ох, простите, ППВ.
        Тогда мы относительно спокойно протянем еще некоторое время, пока чугунная слива вновь не разбудит нас… а похмелиться уже окажется нечем.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к