Министерство справедливости Лев Аркадьевич Гурский
        Когда ржавые скрепы рассыпались и подлый мир канул в небытие, его вчерашние хозяева и их верные слуги шустро расползлись по всему глобусу и забились в глубокие щели. Они сменили имена, паспорта, номера банковских счетов и понадеялись на юридические увертки, а еще больше - на короткую память обывателей и великодушие победителей. Как будто они оказались правы: шли месяцы, а родина официально не преследовала сбежавших ворюг и кровопийц… Но значило ли это, что о них забыли совсем?
        Лев Гурский
        .
        МИНИСТЕРСТВО СПРАВЕДЛИВОСТИ
        ^.^
        .
        Издательство не несет ответственности за беспочвенные фантазии автора.
        Автор не несет ответственности за случайные совпадения имен и фамилий персонажей, а также названий городов, стран и континентов.
        Читателей, узнавших себя среди героев книги, автор убедительно просит обижаться.
        Пролог в Дарвине
        Городу Дарвину на севере Австралии дали имя в честь того самого Чарльза. Одна из главных улиц города называется Крюгер-стрит - и нет, она не имеет отношения к тому самому Фредди. Здесь, кстати, вообще нет ни одного вяза.
        Еженедельно по воскресеньям в 8 утра на углу Крюгер-стрит и Кунаварра-роуд останавливается белый мусоровоз с круглым значком компании Weolia. Из кабины выпрыгивает парень в голубых джинсах и желтой жилетке поверх пестрой фланелевой рубахи. Зовут его Драган, ему двадцать шесть. Пять лет назад он приехал из Любляны, и здесь ему пока всё нравится: еда, девушки, Тихий океан, погода и даже работа. Во время недавней эпидемии китайского вируса он, как и многие в городе, был волонтером, разносил еду старикам и получил письменную благодарность мэра. Эта бумага позволяла выбрать себе место службы почище и попрестижнее, но Драган вернулся на мусоровоз.
        Матей - его земляк и старший товарищ - тоже тогда не стал менять работу. Сейчас он сидит за рулем. Дождавшись, пока его напарник покинет кабину, Матей сразу включает кондиционер на максимум. Город и девушки Матею тоже нравятся, а вот климат не очень. Когда почти весь год температура под тридцать, славянская душа просит хотя бы немножко зимы…
        К утру воскресенья возле каждого дома на газон уже аккуратно выставлены по три мусорных бака: с красной, желтой и зеленой крышками. Задача Драгана - выкатить баки на проезжую часть и вернуться обратно в машину. После чего мусоровоз двинется вдоль по улице, механической клешней подхватывая полные баки и опрокидывая каждый из них в специально предназначенное отделение. Красный бак - для пищевых отходов, желтый - для стекла, пластика, жестяных банок и бумаги, зеленый - для скошенной травы, обрезков веток, цветов, листьев и прочей природы. Красный и желтый надо вытряхивать каждую неделю, а зеленый - можно через раз. Драгану и Матею повезло: им достался район, где почти не бывает проблем. Это значит, что в конце месяца они как лучшие работники попадают на корпоративную Доску почета и получают премию.
        Сегодня, как и в любое другое воскресенье, на Крюгер-стрит всё идет своим чередом. Кондиционер в кабине мусоровоза еле слышно гудит, шины мягко шуршат по ровному асфальту, стальная клешня с тихим лязгом подбирает очередной бак. Большие черные пластиковые пакеты летят по нужной траектории и падают куда им следует, а Драган с Матеем, приближаясь к дому 43, по обыкновению заключают пари: высунется в этот раз мистер Хиггинс или нет? Двадцать метров до цели, десять, пять… Дверь распахивается и на пороге возникает фигура хозяина. Матей досадливо крякает: ну вот, проспорил пиво.
        Мистеру Хиггинсу на вид лет семьдесят. Лицо его - цвета свеклы, глаза прячутся за узкими зеркальными очками. На голове - клетчатая кепка с длинным козырьком, на ногах - высокие альпийские ботинки, а прочие части тела упакованы в синий спортивный костюм. И кепка, и костюм, и ботинки по отдельности выглядят солидно и дорого, но вместе не сочетаются никак: кажется, будто мистер Хиггинс вскрыл ночью три витрины магазинов модной одежды и обуви и обокрал три попавшихся под руку манекена.
        - Хэлло! - здоровается Драган.
        Хозяин дома, как всегда, не отвечает. Он живет здесь уже полгода и за прошедшее время ни разу не попытался изобразить вежливость.
        Оба мусорщика уверены: мистер Хиггинс вылезает понаблюдать за ними не просто скуки ради. То ли он подозревает Драгана в намерении стащить его садовых гномиков. То ли ему втемяшилось, будто Матей мечтает въехать на его газон всеми четырьмя колесами. А может, он следит за всеми подряд, опасаясь вторжения инопланетян. Хотя красномордый дед ни во что не вмешивается, работа под его бдительным присмотром - удовольствие ниже среднего. Каждый раз, когда мусоровоз тормозит у дома 43, друзья молятся про себя, чтобы не случилось заминки и процедура уложилась в стандартные три минуты.
        Обычно всё и проходит гладко. Но сегодня молитвы не услышаны.
        Раздается громкий скрежет. Стальная клешня, уже поднявшая первый из контейнеров мистера Хиггинса на высоту в полтора человеческих роста, замирает на полпути. У Драгана перехватывает дыхание: о нет, только не это! Только не сейчас! Только не здесь! Матей, страшно ругаясь по-словенски, торопливо лупит по кнопкам. На приборной панели яростно мигают аварийные лампы, надрывно гудят сервомоторы подъемного механизма, вхолостую визжит гидравлика захвата, а толку нет. Манипулятор заклинило. Кажется, будто раздвижную механическую руку сразил паралич, - ни вверх, ни вниз. Мусорный бак с красной крышкой зависает в небе, как гигантская упаковка йогурта.
        Мистер Хиггинс больше не стоит в дверях. С гневным птичьим клекотом он кидается на выручку к своему имуществу. Преодолев за несколько секунд дистанцию между домом и мусоровозом, старик подпрыгивает, желая дотянуться до контейнера и вернуть его на землю. Драган хочет крикнуть, что заклинившие манипуляторы непредсказуемы и лучше дождаться ремонтников, но не успевает: фраза чересчур длинна для его английского. Одна из аварийных ламп на приборной панели гаснет. Механическая клешня в небе ослабляет хватку - не настолько, чтобы выпустить бак совсем, но достаточно, чтобы угол его наклона изменился. Красная крышка со щелчком распахивается раньше времени, и вниз один за другим начинают выпадать пакеты. Как назло, они плохо завязаны. Очень и очень халтурно. Похоже, мистер Хиггинс совсем не старался делать нормальные узлы.
        Шлеп! Шлеп! Шлеп! Драган и прежде догадывался, что к идее раздельного сбора отходов старый хрыч относится наплевательски и в один бак запихивает все подряд. Теперь это становится очевидно. На голову мистера Хиггинса сыплется вонючее месиво, состоящее из куриных костей, рыбьих голов, смятых пивных жестянок, яичной скорлупы, грязного тряпья, огрызков фруктов, картона, дынных корок, целлофановых пакетов, картофельных очистков, одноразовой пластиковой посуды, банановой кожуры, шелухи подсолнечника, заплесневевших кусков хлеба и чего-то еще, мерзкого, склизкого и студенистого, уже потерявшего первоначальный облик. Даже профессионалы, знающие толк во всех разновидностях отбросов, едва ли поймут, чем эта дрянь была в предыдущей жизни.
        Матей и Драган переглядываются: им обоим одновременно и жутко, и весело. По-человечески они готовы посочувствовать хозяину дома 43 и в то же время с трудом удерживаются, чтобы не захрюкать от смеха - так похож стал бдительный старик на ожившее огородное пугало или трэшмена из фильмов ужасов. Самому мистеру Хиггинсу, с головы до ног покрытому вонючей гадостью, конечно, не до смеха. Он безнадежно застрял в куче мусора и не может сдвинуться с места. Его сердитый клекот переходит в тигриный рык такой силы, что кажется, будто деда вот-вот хватит удар. Однако умереть от инсульта или инфаркта мистеру Хиггинсу сегодня не суждено.
        В Австралии типовой мусорный бак на полтора кубометра - один из самых удобных и надежных предметов, окружающих человека. Он экологичен, функционален, сделан из легкого сплава, выкрашен нетоксичной краской, а для удобства транспортировки снабжен двумя колесами. И - что немаловажно - такие контейнеры в быту абсолютно безопасны…
        Если, конечно, они не падают на человека с высоты.
        На приборной панели мусоровоза гаснут еще две аварийные лампы. Громко щелкнув, механическая клешня полностью разжимается и освобождает бак. Высота небольшая, а емкость уже пуста, поэтому у хозяина дома 43 по Крюгер-стрит всё еще неплохие шансы остаться невредимым. Но, похоже, Фортуна сегодня не на его стороне. С прицельной точностью острый угол бака ударяет в клетчатую кепку. Возмущенный рык обрывается. Мусорный контейнер падает на землю, а человеку упасть мешает куча дряни, в которой он намертво застрял. Но вместо головы у мистера Хиггинса - только ее половина.
        - Матерь божья! - обалдело шепчет Драган. - А дедуля, кажется, того…
        - Сам вижу, - откликается Матей. - Накрылась наша премия.
        Глава первая
        Сегодня суббота. Значит, на завтрак подадут мою любимую картофельную запеканку - с тмином, копченым лососем и тонкими ломтиками соленого огурца. «Ты, Ромыч, по жизни большой везунчик, - часто повторяет Петруша. Этот дылда - мой сосед по этажу и главный хранитель местных традиций. - Мы страдали, а кое-кто пришел на готовенькое».
        В темные времена, которых я тут не застал, и в субботу, и во все другие дни недели по утрам давали одно и то же: макароны отечественные калибра 7,62. Их варили здесь же, в кухонной пристройке к административному флигелю, а потом развозили по всем больничным корпусам. Чтобы сэкономить на бензине, вместо автомобиля пользовались телегой с лошадью по имени Глафира. Сразу после Славной Революции 4 декабря всю долларовую заначку, найденную в подвале у первого вице-мэра Москвы, широким жестом перепасовали в бюджет городской медицины. Денег оказалось с избытком. Нашей клинике хватило на евроремонт, ежедневную еду из кулинарии и электромобиль.
        Глафире как ветерану труда сохранили кормежку, однако без работы лошадь быстро обветшала и умерла от тоски. Беднягу кремировали, коробку с прахом торжественно закопали в центре клумбы. Даже притащили откуда-то огромного чугунного пегаса, выкрашенного серебрянкой, и водрузили его сверху. Это было уже при мне.
        «Глафиру жаль, но прогресс не остановить. Россия идет вперед, и пропущение времени смерти подобно», - сказал на похоронах лошади всё тот же Петруша. Хранитель местных традиций закончил один курс истфака МГУ, а затем лет двадцать проработал в подмосковной школе истопником. Крыша у него поехала на Петре I. Прочитав о тезке уйму книг, Петруша в какой-то момент резко ощутил себя царем-реформатором и в этом качестве угодил в лечебницу. Когда я прибыл сюда, он уже был старожилом корпуса. В день нашей первой встречи у него ныла поясница, из-за чего царь пребывал в депрессии. По-тараканьи шевеля усиками, он дважды обложил старшую медсестру Софью Алексеевну малым морским загибом, а мне пообещал обрить бороду. «Тронешь - в лоб получишь, - вежливо ответил я ему. - Не ты ее растил, не тебе и брить».
        Так мы познакомились и позже сдружились. Император оказался добродушным занудой. Он знал уйму фактов из истории восемнадцатого века и мог поддерживать беседу о чем угодно. Нельзя было только говорить ему о Меньшикове. Царь сразу же начинал бранить окаянного Алексашку за то, что он присвоил себе княжеское имя и теперь гребет бабло, снимаясь в кино. А своего государя, между прочим, этот минхерц не навестил ни разу.
        Недуг Петруши всерьез обострялся лишь в полнолуние. В те дни он ломился в запертую дверь кладовки с противопожарным инвентарем, срочно требуя себе топор - прорубить куда-нибудь окно. Ему выдавали дополнительные таблетки, и Петруша успокаивался.
        Кстати о таблетках. Скоро и мне принесут ежедневную порцию пилюль в пластиковом стакане: зелененький элениум, голубенький буспирон и беленький грандаксин. Весы у меня в мозгу не шевелились уже полгода, но рисковать обретенным покоем я не хотел. В моем тихушном корпусе публика жила безобидная: аутизм, нетяжелые формы астении плюс Петрушина мания величия. А вот в соседнее здание с палатами усиленного режима - всего двадцать метров от нас - неделю назад заселили двух маньяков, бывших тюремных надзирателей. Санитар Володя говорил, что эти двое здесь ненадолго. Скоро их признают вменяемыми и вернут в тюрьму - где обоим и место. Но что, если это «скоро» растянется на месяц? Петруша плохо переносит бытовых маньяков - даже на расстоянии. Когда он нервничает, тонкие душевные вибрации царя-реформатора передаются и мне. Кончится все тем, что в ближайшее полнолуние я присоединюсь к Петруше в поисках топора. Будем ломиться вместе. Пусть и мне тоже выписывают двойную дозу…
        - Ромыч, эй, Ромыч!
        Ну вот, легок на помине. Как назло, мы с царем в противофазе: когда мне хочется еще поваляться, император жаждет общения. И почему в эпоху Петра I не знали, что такое приватность? Я отвернулся к стене, делая вид, что сплю. Накрылся одеялом, фальшиво всхрапнул. Куда там! От его величества не спрячешься - он зудит уже прямо над ухом.
        - Ромыч, выгляни, к тебе посетитель! Сидит в гостевой и говорит, что по делу.
        Чего-чего? Посетитель? С ума сошли? Какое мне дело до вас до всех, а вам - до меня? За полгода никто не навещал мирного психа, и сейчас он никого не ждет. Оставьте в покое человека, у которого мозги набекрень. Мне ничего не надо, кроме субботней запеканки.
        Сладкое состояние полубодрствования растаяло, но мне по-прежнему не хотелось ни с кем делить мое утро. Я вылез из-под одеяла, напоследок зевнул и сел на кровати.
        - Петруша, всадник ты медный, выручай, - попросил я царя. - Ступай в гостевую и соври, что меня не нашел. Или скажи, что я в отключке и вернусь только через неделю. Скажи, короче, всё, что захочешь. Пригрози ему царским скипетром. Назначь его в синод или в сенат, а лучше - сразу посланником в Амстердаме. Главное, чтобы он свалил.
        Император печально вздохнул и помотал головой:
        - Не сработает. Я его, Ромыч, как увидел, в момент срисовал. Он вроде Петьки Толстого, только покрепче, не мордатый и без понтов. Знаю я эту породу. Такие не уходят.
        Долгие задушевные беседы с царем помогли мне выучить список его приближенных. Насколько я помню, граф Петр Андреевич Толстой при своем тезке возглавлял Тайную канцелярию. Странно это, подумал я. У Петруши - прекрасная интуиция, он обычно не ошибается. Однако и гостей из ФСБ тут быть не может. Вероятно, император угадал сам типаж службиста, но не конкретную службу. За последние триста лет число секретных ведомств на Руси ох как сильно приросло. Ладно, погляжу, кто испортил мне субботу.
        Глава вторая
        Человек в комнате для визитов был именно таким, каким я воображал: никаким. Не высок и не низок. Не толст и не тонок. Неприметная фигура в толпе, эдакий человек из тефлона - взгляд проскользнет мимо, не прилипая. Ясно, отчего царь заподозрил в нем чекиста. Однако этот, похоже, не из ФСБ. Рыцарей щита и меча я обычно чувствую уже метров за пять. И даже если под транками, как теперь, - то за полтора вполне могу уловить.
        - Здравствуйте, Роман Ильич! Меня зовут Сергей Петрович. Спасибо, что пришли.
        Нас разделял столик - никак не больше метра в ширину. Я осторожно приоткрыл ма-а-аленькую щелочку у себя в мозгу, задержал дыхание, еще раз прислушался к ощущениям. Нет, точно не конторский. Но на службе. И пусть. Я-то - на отдыхе, у меня и справка есть. Надо бы еще накопить слюней для наглядности, а пока задвинуть ему из Омара Хайяма.
        - Небо, твоими веленьями я недоволен, я недостоин оков твоих, слаб я и болен, - с выражением проговорил я. - Ты благосклонно к безумным… - Я перевел дыхание.
        - Может, перейдем на прозу? - мягко спросил гость, вклиниваясь в мою декламацию.
        Он смотрел на меня так, словно я был его добрым знакомым.
        - …и неблагородным, - упрямо продолжил я. - Погляди, я безумен. В себе я не волен…
        Теперь я нарочно сделал паузу, чтобы Сергей Петрович мог вставить реплику. Я надеялся немного подразнить его классикой, но у моего нового знакомого нервы оказались крепкие.
        - Будь по-вашему, - сказал он. - Стихи, проза - мне все равно, сгодится любая форма общения. Мы оба знаем, что вы не безумны. И, в отличие от ваших соседей, явились сюда по доброй воле. С позиций клинической психиатрии вы вполне здоровы.
        Такая нечуткость собеседника меня огорчила. Не ему, гаду, решать, псих я или не псих.
        - Нет, я очень и очень болен, - сварливым тоном возразил я. - Сам не знаю, откуда взялась эта боль. Говорю вам, я чокнутый. Опасный для окружающих вице-король Индии. Могу любого покусать, и мне ничего не будет. Где мои абреки и кунаки? Где слоны?
        Гость терпеливо дослушал мою байду и попросил:
        - Роман Ильич, не надо больше цитат, мы теряем время. Я ведь тоже читал «Золотого теленка». Вам не хуже меня известно, что в Индии давно нет вице-королей. Кроме того, в здешней истории болезни не говорится, что вы буйный. И мания записана совсем другая.
        - Ах, ну да, немного напутал, - высокомерно отмахнулся я. - В самом деле, другая. Я не король и не вице, а бывший президент России. Отбыл два полных срока, навел порядок и улетел на звездолете «Заря» в созвездие Кассиопеи. И, кстати, лечу до сих пор. А значит, вы - моя галлюцинация, вызванная клаустрофобией и авитаминозом… Уйди, противная! Брысь! - Я взмахнул рукой и пустил по бороде давно накопленные слюни.
        Обычно такие штуки производят впечатление, но я недооценил Сергея Петровича. Ловким жестом фокусника он тотчас же выхватил откуда-то целый рулон бумажных полотенец.
        - Спокойнее, спокойнее… - Оторвав белый квадрат, он перегнулся через стол и - раз-раз - сноровисто отер мою заплеванную бороду. После чего рулон опять исчез. - Роман Ильич, ну пожалуйста, давайте сократим увертюру. Я ведь здесь не просто так.
        Черт с тобой, устало подумал я. Люди при исполнении - самые настырные. Их проще выслушать, чем выгнать. Пусть отболтает свое и уходит, а то завтрак уже - вот-вот. На горизонте маячит запеканка, которую неловко заставлять ждать. Сама себя она не съест.
        - Ладно, - сказал я. - Так для чего вы явились? И давайте без предисловий, сразу к сути.
        Гость выложил на стол большой конверт, но открывать пока не стал. Сказал:
        - Несколько дней назад в городе Дарвине погиб мистер Энтони Хиггинс. Несчастный случай. На голову вот этого джентльмена упал бак с мусором. Поглядите.
        Из конверта выпорхнуло фото: неизвестный дедок в бейсболке и спортивном костюме.
        - И что? - удивился я. - Зачем мне, психу, летящему к Кассиопее, об этом знать?
        Рядом с первым снимком тотчас же возник еще один. На нем был запечатлен пожилой мужчина в форме с генеральскими погонами. Я понял, что второй откуда-то мне знаком. Но тогда, получается, знаком и первый. Поскольку человек был одним и тем же.
        - Между этими фотографиями около шести месяцев, - пояснил Сергей Петрович. - Паспорт на имя Энтони Хиггинса - фальшивка. Раньше его звали Антон Качай. Он был замминистра внутренних дел России. Вы ведь помните о той свалке возле Красноярска?
        Я молча кивнул, потому что сразу вспомнил - и свалку, и генерал-лейтенанта. Примерно за год до моего переселения в лечебницу о событиях в тех краях довольно много писали. Точнее, много писали в блогах, а в официальных новостях про царь-свалку рассказывали с неохотой. На том полигоне, куда мусор свозили отовсюду, правила безопасности не выполнялись совсем. Свалка жутко пылила и воняла. Когда ветер дул в сторону города, в палатах реанимации не хватало коек. Число онкозаболеваний зашкаливало. В итоге ужасная статистика все-таки выплыла, дело дошло до разборок в ООН. Зашевелилась, наконец, Всемирная организация здравоохранения, пообещав прислать инспекцию…
        - И про пожар вы, значит, помните?
        Я снова кивнул. А то как же! За два дня до прибытия инспекторов свалку подожгли, заметая следы. Вопреки прогнозам ветер вскоре переменился, и близлежащее село выгорело на две трети. В новостях сообщали о сотне погибших, однако в блогах это число умножали на десять. Быстро выяснилось, что владел полигоном - через подставные фирмы на Карибах - тот самый замминистра Антон Качай. Он, скорее всего, и отдал приказ о поджоге. Виновными, однако, признали каких-то местных бомжей, а генерал-лейтенанта даже не уволили из МВД. Да что там «не уволили» - мусорный король не получил даже крошечного выговора… Сразу после Славной Революции 4 декабря Качай быстренько исчез - слинял куда-то из России. Но теперь, как видим, нашелся.
        - Теперь понимаете, зачем я здесь? - Сергей Петрович испытующе глянул на меня.
        Ой как глупо, подумал я. И какая у него будет следующая реплика? «Вы и убили-с»?
        Не ожидал. За кого же этот новоявленный Порфирий Петрович меня принимает? За супермена, что ли? Надо ему объяснить как можно доходчивее, насколько он неправ. Плохо, когда люди тебя недооценивают. Но когда переоценивают - совсем беда.
        - Город Дарвин - он где-то в Новой Зеландии? - поинтересовался я. - Так?
        - Где-то в Австралии, - уточнил гость, продолжая сверлить меня глазами.
        - Тем более. - Я вздохнул. - Вы что же, и правда решили, что это я его? Вслепую, без ментальной подзарядки, за много тысяч километров? Даже если бы я не сидел на транках последние полгода, ваши подозрения были бы, извините за прямоту, полной херней. Такие расстояния по плечу лишь героям из комиксов, но я не герой, а мы с вами - не в комиксах. И раз уж вы откуда-то знаете о некоторых… э-э… особенностях моего организма, вы обязаны знать и мой максимальный… э-э… радиус действия.
        Сергей Петрович сложил фотографии обратно в конверт, а конверт спрятал.
        - Ну что вы, Роман Ильич, ни в чем таком вас не подозревают, - ласковым голосом произнес он. - Нам отлично известно, что это не вы его. Это мы его.
        Глава третья
        Ого! Неожиданный поворот. Я заново присмотрелся к гостю, а тот позволил мне себя рассмотреть. Защитный слой тефлона, хорошо заметный с первого взгляда, никуда не делся и при втором. Однако на непроницаемом лице я вдруг увидел нормальные глаза. Живые, человеческие. Похоже, хитрый Сергей Петрович до поры их куда-то прятал, а теперь счел нужным предъявить - вместо документа. Знал, что на казенных бумажках, пусть и самых авторитетных, подкатывать ко мне глупо, да и небезопасно.
        - С мусором изящно получилось, - признал я. - Симметричный ответ. Одного не пойму: ко мне-то вы зачем явились? За консультацией, что ли? И, кстати, «вы» - это вообще кто? Тайное общество неуловимых мстителей? Иллюминаты?
        Улыбнувшись обеим моим версиям, Сергей Петрович помотал головой.
        - Я бы с удовольствием ответил на все ваши вопросы, но есть человек, который сделает это гораздо лучше меня, - сказал он. - Хотите с ним поговорить? Поедемте со мной.
        Заманивает, змей, подумал я. Манипулирует. Разжигает интерес. Но, с другой стороны, чем я рискую? Навредить мне они, кажется, не намерены, а все мои альтернативы на сегодня слабенькие: либо недочитанный том мемуаров князя Юсупова, либо - что вернее - очередная беседа с Петрушей об «Утре стрелецкой казни». Список его претензий к картине Сурикова я изучил от и до, но каждый раз император изобретал всё новые и новые. Своим занудством он даже стойкого монархиста мог бы довести до идеи цареубийства.
        - Ну что, едем? - Гость глянул на свой наручный хронометр, потом на меня. - Мы вас долго не задержим, честное слово. Три часа максимум, вместе с дорогой туда и обратно.
        В эту клинику я запихнул себя сам и не собирался что-то менять в привычном распорядке. За новостями я не слежу, за территорию не выхожу, на администрацию не жалуюсь, всем доволен. Я - примерный псих. Для человека вроде меня тут полный релакшен. Прессу не носят - раз. Вайфай не подключен - два. Из телеканалов только «Классика Голливуда» и Discovery - три. Короче, рай непуганых идиотов. С другой стороны, раз в полгода мне бы, наверное, не помешал перерыв. Отдых в раю тоже бывает утомительным… Тем не менее из чувства протеста я решил еще немного посопротивляться уговорам.
        - Три часа? - переспросил я. - Нет, не пойдет. Пропущу прием лекарств, а у меня режим.
        - Вот ваши таблетки, - Сергей Петрович вручил мне пластиковый стаканчик. Он был похож на наш, только с крышкой. - Возьмите с собой и примете, когда будет необходимо.
        - Их можно только после еды, а завтрак у нас через полчаса, - продолжал упорствовать я.
        И снова гость оказался на высоте.
        - Роман Ильич, не беспокойтесь, я прихватил вашу запеканку. - В его руках тотчас же материализовался вкусно пахнущий пакет. - Теплая, разогревать не надо. Сможете поесть в машине, по дороге к нам. Вот этим запьете таблетки. - Откуда-то возникла и зеленая упаковка сока с приклеенной соломинкой. - Еще какие-нибудь пожелания есть?
        Пора было завязывать с капризами. Хотя одно условие у меня оставалось.
        - Уговорили, - сказал я. - Едем, куда скажете. Под вашу ответственность. Главное, рулите как можно дальше от Лубянки. После 4 декабря там, наверное, кадры обновились процентов на девяносто, но моему хрупкому организму сегодня может хватить и десяти. Не будем рисковать. Вам ведь не хочется потом отмывать салон вашего автомобиля?
        - Не хочется, - подтвердил Сергей Петрович. - Но этого, я уверен, и не случится. Наш офис - совсем в другом районе, так что мы без проблем обогнем комплекс зданий на Лубянке по о-о-очень далекой траектории. Всё под контролем, не переживайте.
        Уже в который раз я оценил квалификацию гостя. Подготовились, ничего не скажешь. Видимо, я им действительно нужен. Знать бы еще, кому именно и какого черта…
        С верхней одеждой я немного не рассчитал. Июньское солнышко припекало, в пиджаке оказалось жарковато. Хорошо еще, что наш автомобиль - совсем не пафосный фольксваген-жук светло-голубой раскраски - приткнулся недалеко, напротив ворот клиники. Полгода назад, когда я заселялся, стоянка тут категорически не разрешалась. Отлично помню, как таксист высадил меня метров за двести и мне пришлось тащиться пешком между сугробами с тяжелым чемоданом в руке. Теперь же рядом с главным входом было черт знает сколько беспечно припаркованных машин.
        Я по привычке завертел головой в поисках суровых дорожных знаков, но не обнаружил ни одного. Эй, кто посмел отбирать хлеб у дэпээсников? Как и всякий москвич, я давно притерпелся к запретительным жестянкам, которые внезапно появлялись в неожиданных местах. Но чтобы какой-то выгодный знак вдруг убрали? Чудеса - да и только!
        Сергей Петрович догадался о моих чувствах и понимающе ухмыльнулся.
        - В столичном ГИБДД - тоже новая метла, - объяснил он. - Иван Юржилин, трижды герой России, бывший космонавт, суперстар. Два с лишним года непрерывного стажа на МКС, буквально месяцы оставались до Книги рекордов Гиннеса… Но позвали - и он сразу вернулся. Я всё осознал, говорит. Главное всегда остается на Земле, говорит. Вы бы видели, Роман Ильич, его разборки с мэром по средам на ТВЦ! Вся Москва смотрит.
        - Прямо настоящие разборки? - Втиснувшись на заднее сиденье, я положил рядом с собой прямоугольную картонную коробку, куда мой гость упаковал таблетки, сок и запеканку. Главным было захлопнуть дверь и не прищемить при этом бороду. - В прямом эфире?
        - В прямейшем! - подтвердил Сергей Петрович. Он завел мотор, и наш жук благодарно фыркнул. - Аж искры летят. Жаль, вы не следите. Сейчас по ящику такие идут споры - телезлодей Кенарев от зависти сгрыз бы свой лиловый френч. Михал Саныч Гурьев, нынешний мэр, у нас экономист, лауреат и тэ дэ. У него главная песня одна - надо думать о будущем и пополнять городской бюджет. Наша нерезиновая еще, мол, год проживет за счет конфиската, а потом? Опять доить регионы? Лучше уж самоокупаемость. Нерадивые московские водители тоже могут кое-что принести в казну.
        - И что космонавт? Неужели против?
        - Категорически! - ответил Сергей Петрович. - Не для того, говорит, я в невесомости маялся и ультрафиолет глотал, чтобы дома портить людям жизнь. Раз уж, говорит, в околоземном пространстве движение тел подчиняется законам физики, то и на дорогах Москвы этих законов достаточно. А значит - никаких штрафов по пустякам. Закрытые проезды - открыть, стоянки повсюду - разрешить, двойную сплошную оставить, но за ее пересечение брать по-минимуму, если не возникло аварийной ситуации… И ведь добился уже, молодец, кое-чего. Заметили, да? Теперь гибдэдэшникам труднее нас ободрать.
        Я выглянул в окно и понял, что дорожных знаков по пути следования и вправду стало намного меньше, чем я привык видеть на улицах: пропали из виду грибницы красно-белых и красно-синих кружков с цифрами, стрелками и перечеркнутыми пиктограммами. Въезды во дворы освободились от полосатых зарослей шлагбаумов. Я почувствовал, что в окружающем меня уличном пейзаже не хватает еще одной привычной детали… Ну где ж они, родимые?
        - Быть не может… - выдохнул я. - Этот Юржилин - он что, и эвакуаторы убрал?
        - Все, подчистую. - Сергей Петрович притормозил на «зебре», пропуская стайку деловитых бабулек с плакатами. На одном из них я увидел надпись «Верните ей эфир!» и жестоко нарумяненное лицо актрисы из старого фильма про обманутую бесприданницу. - Штук триста самых древних экземпляров сразу сдали в металлолом, те, которые поновее, по дешевке продали в Монголию, а вместо штраф-стоянок теперь детские площадки.
        Вот оно, безумство храбрых, с уважением подумал я. Такой подвиг только космонавтам по плечу. Удивительно, что в нашей клинике до сих пор нет парочки героев космоса. Они же первые в группе риска. Чуть зазеваешься - и в тебя вселился какой-нибудь циничный алиен. Или, наоборот, восторженный, но со своим инопланетным чувством прекрасного. Впрочем, любой алиен мне заведомо симпатичнее, чем вчерашняя медвежуть…
        - А других космонавтов среди нового начальства случайно нет? - спросил я.
        - Никто больше не хочет, даже бортовой компьютер с МКС, - хмыкнул Сергей Петрович.
        Дождавшись зеленого сигнала светофора, он ловко вырулил на Большую Переяславскую. Я наблюдал из окна, как мимо нас лениво проплывает желтая раковина бензоколонки Shell, ее сменяет огромная розовая тетка с вывески «Русской блинной», а тетку с блинами - малиновый треугольник внушительного вида, логотип «Дельта-банка».
        За полгода Москва заметно изменилась и, пожалуй, к лучшему. Пропали не только многие дорожные знаки. С улиц ушла муравьиная суета, раздражавшая отсутствием всякого видимого смысла. Еще недавно в московскую землю ежедневно закапывали бюджетные деньги - и не останавливали процесс даже во время эпидемии и табачно-водочных беспорядков. Теперь уже никто не взламывал новый асфальт, чтобы положить вместо него новейшую плитку, и не выковыривал потом плитку, чтобы вернуть на место асфальт. Исчез с глаз долой так бесивший меня прежде повсеместный пластиковый новодел: псевдоримские портики в окружении гирлянд бумажных цветов, макеты триумфальных арок, увитых яркими связками воздушных шаров, искусственные баобабы вместо спиленных дубов и геометрически правильные клумбы, в центре которых базальтовыми брусочками были выложены три гордые буквы «С» - Самсон Силантьевич Сапрыкин. Наверное, всё это фальшивое буйство цвета помогало бывшему столичному мэру забыть суровые пейзажи его юности, проведенной среди пустыни полуострова Мангышлак. Интересно, уцелел ли сапрыкинский Институт урбанизма? На месте новых городских
властей я бы разобрал это здание по кирпичику, а на его месте устроил танцплощадку…
        - Роман Ильич, вы кушайте, а то остынет, - заботливо напомнил мне Сергей Петрович.
        Спохватившись, я раскрыл коробку. И как меня угораздило забыть про завтрак? Раньше такого не бывало. Наверное, это из-за того, что я слишком долго не покидал пределы клиники. Удобная одноместная палата, щадящий режим, приличное меню, добродушный персонал, небуйные соседи, Петруша с его ежевечерними рассказами о стародавних русско-шведских баталиях - всё это надежно отгораживало от реальности. Но стоило выйти за порог, как мое природное любопытство перевесило стремление взять у жизни тайм-аут. Глазеть по сторонам оказалось интереснее даже, чем есть. К счастью, аппетит - тот прожорливый сурок, который всегда с тобой. Я наполовину освободил свою порцию от бумажной обертки, откусил и стал сосредоточенно жевать.
        Поначалу запеканка не обманула ожиданий, однако минуты через две я ощутил резкий неприятный привкус: то ли огурцы скисли, то ли рыба оказалась второй свежести. Что еще за вредительство? Не могло всё так быстро испортиться! Это же не… Приступ тошноты навалился на меня внезапно, как взвод росгвардейцев из-за угла, взбултыхнул желудок с такой силой, что я едва сумел удержаться в миллиметре от приступа рвоты. Лишь пару секунд спустя, когда к тошноте прибавилось позабытое чувство острого жжения в носу и шмелиного жужжания в ушах, я понял, в чем дело. Ах ты, зараза!
        Глава четвертая
        Схватив пластиковый стаканчик с лекарствами, я сковырнул ногтями крышку и всю горсть пилюль, не разбирая доз, отправил себе в рот. Мать-мать-мать, где же мой сок? А, вот он, родимый! Чтобы не возиться с соломинкой, я надорвал боковой клапан и вылил в рот содержимое коробочки - даже не понял, яблочным был сок, виноградным или каким-то мультифруктовым. Секунд сорок я сидел с закрытыми глазами и стиснутыми зубами и, не отвлекаясь ни на что другое, давил тошноту. Затем она стихла. Транки подействовали. Мягкая уютная теплота стала обволакивать мозг изнутри, гася жжение и жужжание. Тогда я, наконец, открыл глаза и огляделся, пытаясь понять, откуда прилетел импульс.
        Мы уже не ехали, а стояли где-то на проспекте Мира в пробке: похоже, эту родовую травму столицы пока не смогли излечить ни Юржилин с его космическими реформами, ни новый мэр. Справа от нас пыхтел тяжелый фургон «Мосмебели», а слева выстроились в ряд разноцветные легковушки. Ну и кто здесь у нас? Из-за кого я чуть-чуть не облевал весь фольксваген? Та-ак, вроде вижу! В окне «тойоты» из соседнего ряда промелькнул знакомый профиль с паклей-бородой, еще длиннее моей. Я без труда узнал брюзгливое выражение лица и нелепый головной убор с высоким шишаком, похожим на антенну: его внутри салона машины надо было обязательно складывать, иначе голова не влезала.
        Где-то я читал, что свою карьеру он начинал в органах. Упоминался и оперативный псевдоним: не то «Мишин», не то «Мирошин». Поскольку раньше я его так близко не видел - и, значит, не ощущал, - то не мог этот слух проверить. Теперь вот, спасибочки, убедился на собственной шкуре. Воистину: гони Лубянку в дверь, она влетит в окно. Опытным путем я давно уже установил, что сила их импульса прямо пропорциональна сроку службы. Теперешний эфэсбэшный молодняк я даже без транков мог перетерпеть. Но от тех, кто пришел в комитет еще при Андропове, меня тошнило гораздо сильней.
        Что-то скромненько он сегодня, с любопытством подумал я. Всего один шофер и никакой охраны рядом. Сидит и ждет, как все мы, грешные, когда рассосется пробка. Может, я обознался? Говорят, все их старые кадры прошли через контору. Шапка с антенной и седая бородища там тоже совсем не редкость. Можно сказать, часть парадной униформы.
        Я тронул водителя за плечо и на всякий случай уточнил:
        - Это ведь он? Я не ошибаюсь?
        - Кто? - не понял Сергей Петрович. Проследил за моим взглядом и кивнул: - Он самый.
        - Так он что же, сейчас не при делах? Его переизбрали? Понизили в звании?
        Бывший агент «Мишин» или «Мирошин» заметил, наконец, что за ним наблюдают. Он сложил губы куриной гузкой и погрозил мне пальцем. Я в ответ показал ему кукиш.
        - Да нет, работает там, где прежде, и в той же должности, - с усмешкой ответил Сергей Петрович. - Хотя среднемесячная зарплата стала у него, наверное, поменьше. Ну и часики от Фаберже пришлось сдать обратно в Алмазный фонд. Во-он, видите?
        Как раз в эту минуту человек в соседней машине бросил сердитый взгляд на циферблат своих часов. И это был не какой-нибудь золотой царский брегет с бриллиантами, а рядовая китайская штамповка рублей за пятьсот. Даже у меня были получше.
        - И как же он теперь - без почетного эскорта? Страдает, небось? Еле терпит?
        - Наверняка, - невозмутимо подтвердил мой водитель. - Но это их обязанность. Профессиональный, как говорится, долг. Шеф терпел и им велел. Эскорт от ФСО им теперь не положен. Они ведь по Конституции - что? Отделены от государства. Ну вот оно и не вмешивается в дела их скорбные. А те больше не суются в дела кесаря. Паритет.
        - То-то гляжу - машина у него простая, - сказал я. - И мигалки нет, даже плохонькой.
        - Мигалки? - с недоумением переспросил Сергей Петрович. - А-а, вы о проблесковых маячках, что ли? Забудьте, Роман Ильич. Синих ведерок больше не будет - упразднены специальным указом еще в январе. Их оставили только у пожарных и «скорых». С маячком у нас теперь даже всенародно избранная Надежда Евгеньевна ездит не каждый раз, а только когда сопровождает из аэропорта какую-нибудь приезжую иностранную шишку. Но целиком перекрывать трассу по пути следования строго запрещено.
        Ну и ну! Без мигалок и километровых кортежей Москва выглядела еще страннее, чем без эвакуаторов. Я знал, конечно, что после 4 декабря жизнь поменяется, но не ожидал от нее такой прыти. Все-таки я вовремя принял свои таблетки. Вроде пустячок, а полезно. Даже Алисе для адаптации в Стране Чудес понадобилась большая порция волшебных грибов.
        - Много у вас тут всякого за полгода произошло, - признал я. - Голова идет кругом.
        - Меньше, чем хотелось бы, - вздохнул мой водитель. - Если бы вы знали, сколько всего приходится до сих пор разгребать! В нефтянке после Запорожского - руины. То же и в армии после Хорхоя, и в судах… А регионы? Там вообще проблем немерено. Я, знаете, не люблю кино и почти не смотрю, а вот брат мой двоюродный - профессиональный киношник, сейчас работает с англичанами на съемках фильма про Ковентри. Неделю назад вернулся из Воронежа - ездил с группой искать натуру. Их операторы как увидели центр города, сразу за камеры схватились: йес, йес, террайбл, бьютифул… О, вот и пробочке конец. Сегодня быстро, нам повезло. Еще немного потерпите, Роман Ильич, скоро будем на месте. Смотрите налево. Ориентир - танк. Как увидите, значит приехали.
        Я не понял, о каком танке он толкует, но переспрашивать не стал. Подумал, что среди вопросов, которые у меня накопились, этот - не главный. Раз сказали, значит, увижу. Лучшим развлечением детства был польский телесериал «Четверо в танке, не считая собаки». Непосчитанный фокстерьер тридцать серий подряд спасал экипаж машины боевой, а под конец лично загрыз фюрера и выиграл войну. Если я ничего не путаю.
        Мы свернули с проспекта в один из переулков, проехали метров двести, свернули еще раз, и я уже издали увидел танк - «тридцатьчетверку» на высоком гранитном постаменте.
        - Раньше здесь было одно из танковых подразделений Минобороны, - объяснил мне Сергей Петрович. - Закрытый для посторонних кондоминиум. После февральского сокращения штатов военные отсюда выехали, квартал разблокировали, а здание вместе с памятником передали нам на баланс. Танк, между прочим, подлинный. Последний экземпляр в экспортной серии, случайно сохранился на территории Бенина.
        - Где-где-где? - удивился я.
        Неисповедимы пути советского оборонпрома!
        - Западная Африка. Рассказывают, когда доложили Брежневу, он пустил слезу и велел выкупить обратно за любые деньги, а потом водрузить куда-нибудь по профилю. Здания тут однотипные, так что в качестве опознавательного знака удобно. Заказываешь пиццу или там воду для кулеров, скажешь только - дом с танком, и сразу всё понятно.
        Припарковав машину возле постамента, Сергей Петрович повел меня за собой к двери единственного подъезда. Я надеялся увидеть рядом с дверью хоть какое-нибудь название учреждения, но заметил лишь темный прямоугольник, выделяющийся на фоне кирпичной стены: как если бы старую вывеску торопливо сняли, а новую так и не установили.
        За дверью обнаружилась проходная, несерьезная на вид. Думаю, последний раз инвентарь тут обновлялся еще при советской власти. Привычной рамки металлодетектора не было в принципе, а вместо угрюмых качков в кевларе вход охранял дедуля в потрепанном камуфляже. Здешний цербер сидел в узкой застекленной будке, похожей на скворечник, и пил чай с сушками. Без единого вопроса старик пропустил моего провожатого и меня через скрипучий турникет, после чего Сергей Петрович повел меня к лестнице наверх.
        - Этаж у нас третий, - объяснил он, - но лифты - барахло, пешком быстрее выйдет.
        Вскоре мы очутились на этаже. Полузабытый стиль советского ретро окружил меня со всех сторон. Пол был паркетный и желтый, потолок - меловой и белый, двери обиты дерматином цвета школьных ранцев моего детства, а стены выкрашены зеленой масляной краской. Над нашими головами висели мутные электронные табло, по которым неторопливо проплывали цифры: время в разных часовых поясах и курсы валют - от знакомых до экзотических. Пока мы шли по коридору, я, сам того не желая, узнал, почем нынче аргентинское песо, гватемальский кетсаль, мавританская угия и гаитянский гурд.
        Из коридора мы свернули в какой-то закуток, ткнулись в серебристую металлическую дверь с лаконичной табличкой «Приемная». Сергей Петрович дважды постучал по табличке. Не дожидаясь ответа, открыл дверь и посторонился, пропуская меня.
        - Нонна Валерьевна, - сказал он, - доложите начальству, что Роман Ильич прибыл.
        Нонной Валерьевной оказалась миниатюрная блондинка со сложной прической в форме вавилонского зиккурата. Хотя между мной и секретаршей было не больше метра, я не мог уловить, красива ли она и сколько ей вообще лет - тридцать или все шестьдесят. Прическа так здорово оттягивала на себя внимание, что лицо постоянно уходило в область моего периферийного зрения. Профи, с уважением подумал я. Умение ускользать достигается годами тренировок. Мне никогда не давалось искусство ниндзя - не хватало времени и упорства. Зато у Нонны Валерьевны, сдается мне, то и другое имелось в избытке.
        - Секундочку! - Секретарша пробежалась пальцами по кнопкам интеркома, прислушалась к треску и сказала, не поднимая глаз: - Проходите. Мне очень жаль.
        Я встряхнул головой, пытаясь уловить смысл последней реплики, но черная кожаная дверь в кабинет уже сама приоткрылась, ожидая посетителя. И когда я чуть замешкался на пороге, Сергей Петрович легонько подтолкнул меня вперед. А сам остался в приемной.
        Наверное, раньше кабинет принадлежал одному из бронетанковых начальников - не ниже полковника, не выше генерал-майора. Новый хозяин не успел здесь всё переустроить или, может, не захотел. Когда мне было лет пять, я случайно заглянул в кабинет папиного начальника - директора НИИ. Это место выглядело почти таким же: гипсовая лепнина на потолке, массивная люстра в форме перевернутого торта, тяжелые кремовые шторы, два кресла с широкими подлокотниками и громоздкий двухтумбовый стол - такие смахивают на увеличенный раза в два бабушкин сундук. Из-за мегасундука мне навстречу поднялся коренастый дядька лет семидесяти в роговых очках, с седым ежиком и простыми чертами лица. Он отлично вписывался в интерьер. В советском кино так изображали секретарей парткома, а в голливудском - старых честных шерифов. Впрочем, и главарей мафии тоже.
        - Здравствуйте, Роман Ильич, садитесь! Меня зовут Юрий Борисович… - Произнося свою фамилию, он закашлялся на середине, и до меня донеслось что-то вроде «Ба… кхэ-кхэ… шников». Батыжников? Баклушников? Барышников? Хотя какая разница? Я даже не был уверен в его имени и отчестве. Да и мой гид Сергей Петрович мог быть кем угодно.
        Дождавшись, когда я опущусь в кресло, обопрусь на кожаную спинку и пристрою руки на подлокотниках, хозяин кабинета собрал на лбу несколько скорбных морщин и произнес:
        - Прежде всего позвольте выразить вам свои искренние соболезнования…
        Ай-яй-яй, подумал я, и кто же у нас умер?
        Глава пятая
        - …в связи со скоропостижной кончиной вашего брата…
        Юрий Борисович замолчал и вопросительно посмотрел на меня - наверное, ожидал какой-нибудь реакции на свою новость. Пусть не рыданий, но хотя бы скупой мужской слезы. Я молча склонил голову: спасибо, мол, принял к сведению, давайте дальше.
        - Лев Ильич был чудесным человеком … - продолжил хозяин кабинета, немного смущенный моей бесчувственностью. - Всем нам будет его не хватать… Вы в порядке?
        - Да-да, благодарю вас, - коротко ответил я. - Печальная новость. Мне еще предстоит ее осознать. Извините, я только что принял транквилизаторы, они гасят все эмоции.
        Я врал. Дело было не в ударной дозе таблеток, которые я принял в машине. У меня транки не туманят голову, а уберегают от тошноты и, главное, успокаивают внутренние весы. Но любое внешнее проявление моей скорби по Левке сейчас отдавало бы фальшью.
        Братом он был хреновым. Наверняка бывают и худшие, но я не встречал. Лев Ильич появился на свет за одиннадцать лет до моего рождения, и из-за большой разницы в возрасте родители часто назначали его моим сторожем и нянькой. По той же причине у меня не было шансов стать ему другом. Теперь-то, много лет спустя, я догадываюсь, до какой степени сопливый Ромик раздражал почти уже взрослого Левку. Самим фактом своего существования я отвлекал братца от серьезных дел, путался под ногами, донимал нелепыми - в его понимании - вопросами. Иногда он даже пробовал снизойти до моей дурости и с высоты своего возраста пытался учить меня жить. Получалось плохо. Я по малолетству был бестолков, а у Левки отсутствовал педагогический талант. Он быстро терял терпение, злился и щелкал меня по носу - не больно, но очень обидно. «Мой родной брат не может быть таким кретином, - часто дразнил меня он. - Ты, наверное, приемный». Лет до семи я пугался: а вдруг и правда приемный? Но в конце концов сообразил, что мы с Левкой уж точно родные. Кое-что важное нас объединяло.
        - Большая, большая потеря… - Юрий Борисович покивал с печалью на лице. - Эта автомобильная авария в среду стала для нас для всех настоящим ударом. Крайне сожалею, что не смогли позвать на траурную церемонию. Мы не сразу вас нашли… Знаю, после смерти родителей брат оставался вашим единственным близким родственником. Я, уж извините, вчера навел справки. Мне известно, что в последние годы вы с ним довольно редко общались…
        Редко, значит? Ну-ну, подумал я. Братец окончательно пропал с горизонта лет пятнадцать назад, сразу после отцовских похорон. На маминых его уже не было. Он словно испарился. Я понятия не имел, где он, чем занимается, есть ли у него семья, жив он или нет. И вот теперь, оказывается, все эти годы он был-таки жив, а умер только на днях.
        - И поскольку Лев Ильич был нашим сотрудником, мне хотелось бы от всего сердца…
        - Стоп-стоп-стоп! - Церемонная фраза обещала быть долгой. Я не стал дожидаться, пока хозяин кабинета домучит ее до точки. - Благодарю за сочувствие, я тронут и так далее, но… Прежде чем мы продолжим, хочу знать главное: «вашим сотрудником» - это чьим конкретно? Кто вы вообще такие? Чем вы тут заняты? Или это государственная тайна? Может, мне полагается сначала дать вам подписку о неразглашении?
        Юрий Борисович энергично замотал головой.
        - Для вас, Роман Ильич, никаких подписок и никаких тайн. Но чтобы ответить на ваши правильные вопросы, мне придется начать издалека. Давным-давно…
        Давным-давно в одной отдельно взятой галактике на планете Земля жила-была страна. Называлась она Россия. Так уж вышло, что история ее никогда не была особенно счастливой. Страну не замечали, страну боялись, стране сочувствовали, а в последние четверть века она превратилась в такое гнилое болото, что мир предпочел отгородиться от нее и уже почти махнул рукой. К счастью, ситуация изменилась после известных событий, получивших название Славной Революции 4 декабря. Бороться за гниль никто не захотел, поэтому ржавые скрепы рассыпались. Подлый мир буквально за неделю канул в небытие. Вчерашние хозяева жизни и их слуги шустро расползлись по всему глобусу и забились в глубокие щели. Они сменили имена, паспорта, номера банковских счетов и понадеялись на юридические увертки, а еще больше - на короткую память обывателей и великодушие победителей. Как будто они оказались правы: шли месяцы, а родина официально не преследовала беглых ворюг и кровопийц. Но значило ли это, что о них забыли совсем?..
        На самом деле Юрий Борисович говорил длиннее и не так гладко, но я мысленно перестраивал у себя в голове его фразы, отшелушивая ненужные нюансы и оставляя суть.
        - …Надеюсь, вам понятно, куда я клоню? - закончил свою тираду хозяин кабинета.
        - Более-менее, - сказал я. - Моя родина не злопамятна, но зло помнит и память у нее хорошая. То есть у нас по примеру «Моссад» все-таки разыскивают беглых бывших. Допустим. Но зачем карать тайком? Они, в конце концов, - не террористическая сеть. Тут каждый за себя. Когда этих говнюков находят, не лучше ли идти законным, так сказать, путем? Не проще ли добиваться экстрадиции и преследовать каждого строго по суду?
        - Вы прямо как ваш брат, - обрадовался Юрий Борисович. - Сразу смотрите в корень. Вот что значит гены! Замечательный вопрос. Точнее, два. И я начну по порядку. Да. И нет.
        - Что значит это ваше «да и нет»? - не понял я.
        - Лучше, но не проще. В том и беда, что не проще… Как бы вам это объяснить?.. - Мой новый знакомый задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. - А! Вот! Давайте я расскажу историю про одного мерзкого типа. С ним сперва удачно получилось. Так мы думали. Итальянцы его уже выкинули из страны, а израильтяне еще прикидывали - принять или нет. Ему надо было лететь из Рима напрямую компанией Эль Аль и ждать там на месте. А он сэкономил и выбрал Эгейские авиалинии, рейс с пересадкой в Афинах. Греки сдали его Интерполу без проблем, и Интерпол единственный раз сработал без сбоев. Это я всем известного Кенарева имею в виду. Вы уже были в клинике, когда его судили.
        - Браво! - похвалил я российскую Фемиду. - Приятная новость. Полночного фуфлогона все-таки поймали и отдали под суд? Жаль, я пропустил. И что, интересный был процесс?
        - Ужасный, - вздохнул Юрий Борисович. - Ужасный для нас. Наши прокуроры пока еще не умеют вести состязательный процесс - тяжело с непривычки. Лиловый френч быстро сообразил, что суд у нас теперь решает не по звонку, а по закону. Нанял, гадюка такая, за охренительные бабки люксовых адвокатов, и те уже на предварительных слушаниях буквально размазали обвинение. Что мог ему предъявить прокурор? Слова, слова, слова.
        - А за слова сегодня не сажают, - смекнул я. - Новые веяния в судопроизводстве.
        - Презумпция, черт ее дери, невиновности, - уныло подтвердил Юрий Борисович. - Всякое сомнение - в пользу этой мрази. Он же, говорят, не генерал и не депутат. Лично не убивал, не бомбил, не вторгался на чужие территории, не принимал людоедских законов. Да, занимался пропагандой, обслуживал негодяев, но это к делу не подошьешь. А что если он все годы трагически заблуждался? Вдруг искренне верил в то, что все украинцы - бандиты и фашисты, а в Америке едят усыновленных сирот из России? Ну-ка, прокурор, докажи обратное. Все тяжелые статьи быстро отпали - а значит, никакого ему СИЗО. С адскими мучениями, перелопатив тысячу бумажек, обвинение к концу процесса наскребло гаду частичную неуплату налогов. И что вы думаете? Когда ему засветила реальная двушка, сукин сын собрал вещи, купил левый чартер и смылся в неизвестном направлении. Ему ведь даже браслета на ногу не надевали - не положено по закону.
        - Правовое государство, - заметил я. - Сбылась хрустальная мечта нашей юности.
        - Да я не против мечты, я обеими руками за, - сморщился хозяин кабинета. - Но нельзя же так быстро? Должен был быть какой-то переходный период. Из нашей полной жопы мы так резко рванули обратно в Европу, что сегодня всем этим бывшим отвертеться по закону - все равно что скушать бутерброд… Думаете, если бы того же Качая привезли из Австралии и доставили в суд, он бы у нас получил что-то соразмерное его вине?
        - Вряд ли, - признал я. - Они же все не дураки, следов не оставляли, свидетелей нет…
        - То-то и оно! - Юрий Борисович энергично закивал. - Получается, четверть века подряд они убивали, сажали, пытали, тащили из казны миллиарды, а суд на родине им просто пальчиком погрозит - и всё? Это же неправильно, Роман Ильич, и не по совести!
        - А как тогда правильно и по совести? - спросил я. - Отслеживать и казнить без суда? Я не осуждаю, я чисто абстрактно интересуюсь. Киллер на госслужбе - тоже профессия.
        - Никакие мы не киллеры, - с некоторой обидой сказал Юрий Борисович. - По первой специальности я физик-теоретик. А Сергей Петрович, который вас привез, тот вообще ума палата, дважды кандидат - философских и исторических наук. А Нонна Валерьевна… Хотя это неважно. Так уж получилось, что сегодня все мы заняты одним важнейшим делом. Ему служил и ваш брат, царство ему небесное. Он был чудо как хорош.
        - Что, действительно хорош? - переспросил я. - Вы уверены?
        Должно быть, хозяин кабинета заподозрил в моих словах непочтительную иронию.
        - Не просто хорош, а прекрасен, - строго произнес он. - Да вот, пожалуйста, убедитесь сами. Не стесняйтесь, придвигайте кресло поближе к столу - вместе и посмотрим…
        Глава шестая
        Темно-красная стена дома - метров пять в высоту - выглядела довольно прочной. Но уже через мгновение она вдруг вспучилась, как щека больного флюсом, затем прорвалась и с тяжким грохотом стала обваливаться вниз кирпичной лавиной. Какой-то черной машине очень не повезло - она как раз проезжала мимо дома. На несколько долгих секунд кадр заволокло пылью, а когда она рассеялась, стены не было. Автомобиля тоже. Вместо него я увидел высокий и неряшливо насыпанный курган из темно-красного кирпича.
        - Куба, начало февраля, - прокомментировал Юрий Борисович. - В городе Варадеро обрушился недостроенный дом. Единственная жертва - человек, оказавшийся за рулем этого BMW. Гражданин Мексики Серхио Гомес. Он же Сергей Мстиславский, депутат Госдумы шести созывов, зам председателя фракции «Трех медведей». В прошлом году занимал сорок четвертую позицию в рейтинге «Форбса». Несколько лет назад он добился, чтобы землю, которую в его родном городе выделили для новой школы, отдали фирме, записанной на Ядвигу Францевну Зельц. Знаете, кем пани Зельц приходилась депутату?
        - Законной женой, - не задумываясь, ответил я. - Хотя нет, лучше родной мамочкой.
        - Почти угадали - тещей-пенсионеркой, восьмидесяти лет, - сказал Юрий Борисович. - За год она возвела на этой земле пятизвездочный отель и торговый комплекс, а школу стараниями всё того же депутата перенесли в другой район - сейсмоопасный. Про это знали, но помалкивали. Через год после торжественного открытия тряхнуло. Пять баллов по шкале Рихтера - не так уж много, но зданию хватило. Двенадцать погибших - десять школьников и два педагога группы продленного дня. Прораб отделался годом условно, а Мстиславский даже свидетелем не проходил… Если позволите, Роман Ильич, я прокручу ту же сцену еще раз, без аудиодорожки, рапидом. Наглядеться не могу.
        На экране ноутбука стена стала рассыпаться снова - беззвучно, медленно, неотвратимо, с грозной ленцой волны цунами. Теперь я сосредоточил внимание на автомобиле, который полз вдоль падающей стены. У человека внутри BMW не было никаких шансов уцелеть…
        - Вот тоже любопытно, глядите! Город Кито, Эквадор, конец февраля. - Юрий Борисович пододвинул ноутбук ближе ко мне.
        Я увидел аккуратную старушку, степенно гуляющую по парку. Ой! Бабушка споткнулась! Взмахнув руками, она грохнулась на асфальт и с громким деревянным стуком ударилась затылком о кромку бордюра. Изображение на экране укрупнилось, и я обнаружил причину падения: маленькую игрушечную машинку, на которую бедняга сослепу наступила.
        - После этого случая несчастную сеньору увезли в больницу, где она и умерла. Такая жалость, такая жалость… Вы, должно быть, помните позапрошлогодний закон, по которому гражданам стран НАТО было отказано в праве усыновлять наших сирот? Двести пятьдесят детей с уже оформленными документами на выезд так и остались в российских приютах, несмотря на все усилия приемных родителей. Сто восемьдесят из тех деток, спасенных от оскала империализма, были инвалидами или хрониками. Следить за их здоровьем на родине, конечно, никто не собирался. Через год из них осталось в живых девяносто пять, через полтора года - шестьдесят… Та старушка с эквадорским паспортом на имя Алисии Карраско - на самом деле бывший сенатор Ольга Лизюкова, председатель Комитета по материнству и детству. Закон о не-усыновлении именно она придумала и протолкнула, «Закон Лизюковой». Вы же филолог, Роман Ильич. Значит, у Достоевского насчет слезинки ребенка наверняка читали. Помножьте на число пострадавших от нее детей. Море слез! Разве такое может остаться безнаказанным?
        Я промолчал. Вопрос был риторическим.
        - Сейчас увидите еще одну интересную запись. - Хозяин кабинета пощелкал клавишами. - Апрель, Парамарибо, Республика Суринам. Извините за качество съемки - ближе к объекту нельзя было подобраться. Лев Ильич сработал буквально на пределе.
        Человек в белом тропическом костюме сидел на веранде бунгало и читал книгу, время от времени делая странный жест рукой - как будто дирижировал. Сперва я не понял, чем он занят, а потом до меня дошло: он отгонял какое-то слишком назойливое насекомое.
        - Это Дитер Хофмайстер, - сказал Юрий Борисович. - Он же Игорь Кисельников, экс-губернатор Устюжской области. К приезду главы государства открыл в областном центре четыре цветомузыкальных фонтана и расставил кашпо по всему пути от аэропорта до губернаторского дворца. Спросите, где взял деньги? Ужал в два раза бюджетную статью расходов на здравоохранение. А чего стесняться? Китайский вирус притих, а по другим болезням можно, как и раньше, не отчитываться. Область не стала закупать импортные препараты, в том числе антигистаминные. Отечественные аналоги, как вы догадываетесь, помогают не всякому. Итого: за неделю умерли сорок два аллергика…
        Бывший губернатор на экране вскочил с места, уронил книгу и обеими руками схватился за шею. Лицо его покраснело, тело неестественно выгнулось, а затем он упал на веранду.
        - Эх, не повезло Игорю Вадимовичу! - В голосе хозяина кабинета я не уловил ни тени сочувствия. - Скончался от отека гортани в результате укуса шмеля. У него самого, вообразите, оказалась редчайшая форма аллергии, на торакобомбусов. В России этот вид шмелей не водится, зато в Суринаме, где он обосновался, они есть… А вот теперь - мой любимый ролик. Снят в первых числах мая. Черно-белый, потому что взят с охранной камеры. Она дрожит, так что качество неважное. Зато будет крупный план, пять секунд.
        Я впервые видел борьбу человека с ураганом. Схватка была неравной: ветер крепчал, а человек слабел. Всё, за что он отчаянно хватался - от газонокосилки до садовой скамейки, - вырывалось у него из рук и уносилось в черное небо, закрученное спиралью.
        - Это налоговый резидент Таиланда Кулаб Судхам, - объяснил мне Юрий Борисович. - Раньше он был, вы не поверите, российским генералом и начальником Дальневосточного управления МЧС. Звали его тогда Василий Ятыгилов. Летом прошлого года Василий Николаевич должен был объявить по всему побережью штормовое предупреждение. Но тогда, согласно инструкции, ему пришлось бы остаться в регионе, а генерал торопился в Москву - получать новый орден. Поэтому он ничего не объявил. Решил, что сойдет и так. Эвакуироваться не успели, в общей сложности, двести пять человек, из них погибли девяносто, в том числе женщины и дети… О, глядите, сейчас будет самое интересное!
        Человек на экране сумел обеими руками обхватить толстую ветку дерева, прямо над объективом камеры. Вскоре весь кадр заслонило плоское лицо: встрепанные волосы, потный лоб, выпученные глаза и темный провал рта, распахнутого в бесшумном крике.
        - Пять. - Хозяин кабинета стал загибать пальцы. - Четыре. Три. Два. Один. Пошел!
        Лицо дернулось и пропало из кадра. На экране мелькнул ботинок, а затем я увидел, как фигурку человека, обнявшего сломанную ветку, стремительно всасывает черная воронка.
        - Тайские синоптики просто очумели, - с легкой усмешкой произнес Юрий Борисович. - Ничего, как говорится, не предвещало. Откуда взялся ураган, почему у него такая маленькая локализация? Ведь за пределами одного поместья на острове Панган даже траву не помяло. Единственная жертва - хозяин поместья, сам господин Судхам. Труп потом выловили в океане километрах в ста от эпицентра… Ну и так далее. - Мой собеседник закрыл ноутбук и убрал обратно в ящик стола. - Если захотите, я попрошу Нонну Валерьевну показать потом все видеофайлы. Думаю, вам будет небезынтересно.
        - Сомневаюсь, что захочу смотреть, а тем более, как вы, пересматривать, - заметил я.
        - Вам что, их жалко? - удивился Юрий Борисович. - Помните, Роман Ильич: все они - убийцы, причем массовые. Андрей Чикатило по сравнению с некоторыми из них - пацан.
        - Нисколько мне их не жалко. - Я пожал плечами. - Пусть бы они все провалились. Но…
        - Тут не может быть «но», - перебил хозяин кабинета. - Есть преступления без срока давности, есть жертвы, которые требуют отмщения. За полгода мы неплохо продвинулись, и всё же список негодяев, которые живы и прекрасно себя чувствуют, намного длиннее тех, кто уже поплатился. По счастью, способности вашего брата позволяли добиваться цели и при этом не быть киллерами, как вы тут выразились, на службе у государства…
        - Это, простите, демагогия, - возразил я. - Убийство есть убийство. Брата использовали как оружие. Выбор инструмента казни не меняет ее сути…
        - Да бросьте вы, это меняет всё! - Юрий Борисович даже спорить не стал, а просто отмахнулся от моих слов. - И формально, и по факту никто никого не казнит. Мы не волшебники и не можем повлиять на случайную поломку мусоровоза и тем более на ураган или траекторию полета шмеля. Даже Лев Ильич не мог. Но благодаря его способностям в нужное время и в нужном месте сам включался механизм равновесия. Лев Ильич сравнивал это с третьим законом Ньютона, только на уровне этики. Действие равно противодействию. Зло возвращается к тому, кто его сотворил. Будь моя воля, я бы занес эту фразу на скрижали и сделал ее девизом нашей маленькой организации…
        Он что, так и будет издеваться? Полчаса назад я задал ему прямой вопрос, и всё это время хозяин кабинета вместо ответа ходил вокруг да около, наводил тень на плетень и говорил обиняками. «Мы», «наша», «у нас» - и при этом ничего определенного. Это же уметь надо - рассказать мне очень многое и в подробностях, но одновременно обойти главное!
        - А нельзя ли, наконец, поконкретнее? - сердито спросил я. - Или ваша организация такая маленькая, что нет у нее ни статуса, ни названия? По крайней мере, я до сих пор ничего об этом не услышал. Кто вы? На какого дядю брат работал? То, что вы не связаны с Лубянкой, я уже почувствовал. Вы - особое подразделение ГРУ?
        - Нет-нет, ни боже мой! - Юрий Борисович помотал головой и для убедительности приложил руку к сердцу. - Никаких военных, никакой разведки и контрразведки. Все силовые ведомства в нашей стране скомпрометированы так сильно, что из обломков их придется восстанавливать не один год. К счастью, это не моя головная боль.
        - А какая ваша? - не отставал я. - И почему у вас в коридоре табло с курсами валют?
        - Вы наблюдательны, - похвалил меня мой собеседник. - Вот и Лев Ильич, когда пришел сюда впервые, сразу обратил внимание на табло. И взял быка за рога. Вы что, говорит, работаете под прикрытием Министерства финансов? Вопрос был прямо в точку.
        - Значит, вы на самом деле работаете под крышей Минфина? - недолго думая, повторил я вопрос Левки.
        Хотя мне и не нравилось быть эхом моего братца.
        - Я бы так не сказал, - тонко улыбнулся Юрий Борисович. - В словах «прикрытие» и «крыша» мне чудится оттенок чего-то нелегального. Мы же официально являемся подразделением министерства как Департамент бюджетной политики в сфере внешнего мониторинга. Название дурацкое, но там все примерно такие. Мой непосредственный шеф - глава Минфина. Правда, в отличие от других департаментов, наш такой мизерный, что даже не обозначен на министерском сайте. Он и появился сравнительно недавно…
        - Недавно - это после 4 декабря? - спросил я. - Всего полгода назад?
        - Нет. - Хозяин кабинета помотал головой. - История нашего департамента куцая, но уж не настолько. Впервые мы возникли в 90-е, когда Минфин искал за рубежом деньги КПСС. В нулевые мы стали аппендиксом и были сокращены до двух человек - меня и Нонны Валерьевны. Платили так мало, что я после службы подрабатывал частным извозом, а Нонна Валерьевна в выходные давала уроки игры на скрипке. Зато после Славной Революции нашу структуру удалось восстановить. Первые две недели мы, как в начале 90-х, отслеживали финансовые потоки, уходящие из страны. Максимум что могли, - выцарапать какую-то часть уведенных денег. Приход вашего брата перевел нас в иной регистр. Лев Ильич стал подлинной душой Минсправа…
        - Душой чего-чего?
        На лице Юрия Борисовича появилось мечтательное выражение.
        - Минсправ - сокращение от Министерство справедливости, - объяснил он. - Тоже ваш брат придумал. Неофициально, для своих. Это же короче, чем Департамент бюджетной… бла-бла-бла. И по сути вернее. Лев Ильич любил цитировать блаженного Августина: «Государство без справедливости превращается в шайку разбойников». Когда-нибудь, добавлял он, законы и справедливость сольются в экстазе и наша работа будет не нужна. Но пока закон несовершенен, справедливости порой приходится быть чуть выше закона… В общем, вы желали конкретики - нате, вот она. Теперь о главном. Я пригласил вас, как вы догадываетесь, не только ради соболезнований. Поскольку Лев Ильич занимал особое место в нашем проекте и оно, увы, стало вакантным, я как глава департамента… - Хозяин кабинета сделал паузу и веско закончил фразу: - …хочу, чтобы вы продолжили у нас работу своего брата.
        Глава седьмая
        Отлично помню день, когда мой братец мне капитально врезал - первый и, как оказалось, последний раз. Мне было семь, а этому коню длинноволосому восемнадцать. Он уже закончил первый курс физмата, носил настоящие американские джинсы и желтый самодельный перстень с черепушкой. А еще Левка трясся, как ненормальный, над своей коллекцией пластинок, которые он у кого-то в своем институте то ли покупал, то ли выменивал. В тот день я, честное слово, не сделал его любимому диску ничего такого: не уронил, не разбил, даже не порвал бумажный конверт, где четверо парней в костюмах друг за другом переходили улицу. Я лишь чуть-чуть, ну самую малость, помял уголок.
        Но брату хватило и этого. «Ты - насекомое! - орал он в приступе ярости. - Ты - мелкий вредитель! Я за этих новеньких “Битлов” полторы стипендии грохнул, а ты им весь товарный вид попортил! Имей в виду, гаденыш, если в следующий раз подойдешь к моим дискам ближе, чем на метр, я не знаю, что с тобой сделаю! Я тебя мордой в унитаз макну, понял? Я тебе зубы пересчитаю, понял?» После чего этот балбес, распалившись, ударил меня по щеке. Вряд ли он собирался бить всерьез - все же садистом Левка не был. Скорее, он хотел влепить мне легкую предупредительную оплеуху. Однако перстень повел себя самостоятельно и прочертил на моей левой щеке глубокую борозду - под самым глазом.
        Брызнула кровь. Я завизжал так громко, что даже сам Левка испугался. «Постой, Ромик, не вопи, дай гляну», - засуетился он вокруг меня, пытаясь оценить размер нанесенного ущерба, а я вырывался у него из рук, продолжая истошно визжать. При этом, я помню отчетливо, мне было не больно и не страшно, а как-то очень странно. Что-то медленно ворочалось у меня внутри головы, словно бы пришли в движение массивные бабушкины весы, на которых она взвешивала дачные яблоки и огурцы: сперва тяжело качнулась левая чаша, затем правая, и наконец они, чуть поколебавшись, замерли в неподвижности. И в ту же секунду под потолком взорвалась лампочка - с бомбовым грохотом и тучей осколков по всей комнате. Меня ничем не задело, а вот Левка, охнув, схватился за левую щеку.
        Десять минут спустя, уже промокнув кровь и собрав с пола осколки, мы оба стояли у зеркала: я, шкет, и он, здоровяк. И у каждого из нас под левым глазом было по глубокой царапине в виде полумесяца. Я тогда еще ничего не понимал, но Левка, думаю, к тому времени знал уже многое. «Ты, Ромик, сегодня мог оставить меня без глаза», - задумчиво сказал он, рассматривая наши отражения. «Чего ты, Левк, это не я, это же лампочка, она сама!» - пискнул я. Брат, казалось, меня не услышал. «Хотя нет, исключено, - продолжил он, - твой же глаз цел, значит, и мой не пострадал бы. Поздравляю тебя с фамильным приобретением, брателло. Кары отменяются. Но ты все равно не смей прикасаться к моим дискам, усек?» Внутренне ликуя, я буркнул: «Больно мне надо!» Почему-то я догадался, что по неведомой причине братец уже никогда не отлупит меня. Щелчки по носу, щипки, обидные словечки - это будет, но ничего больше. Правда, и я тоже не мог делать Левке крупных подлянок. Между нами установился молчаливый договор о ненападении…
        - …чтобы вы продолжили работу брата, - торжественно повторил Юрий Борисович.
        - То есть в вашем департаменте? - уточнил я, пытаясь выиграть время. - И почему я?
        - Ой, только не надо вот этого кокетства! - нахмурился Юрий Борисович. - Мы знаем о ваших способностях, и вы знаете, что мы знаем, и мы знаем, что вы знаете, что мы знаем. У вас с братом одинаковые гены. То, что умел делать он, умеете и вы.
        - Ладно, допустим, гены у нас общие, - согласился я. - Но люди мы разные. Это вам тоже, надеюсь, известно. Почему вы решили, что я вот так просто возьму и соглашусь?
        Похоже, у шефа маленького, но гордого департамента ответ был припасен заранее.
        - Есть четыре причины… - С этими словами он вновь стал загибать пальцы. - Во-первых, вы можете согласиться из интереса. Такой необычной работы у вас не было и, кроме нас, никто вам ее не предложит. Во-вторых, идея справедливости по-человечески вам очень близка… да, Роман Ильич, да, мы нашли в университетской библиотеке вашу дипломную работу по повести «Дубровский». Лихо вы там разделали классика. А ведь у нас какой-нибудь Запорожский - на три порядка страшней, чем Троекуров у Пушкина… В-третьих, вам совсем не нравилась бывшая власть, из которой происходят все наши клиенты. Ну и четвертый фактор, простите за прозу, - деньги. Вы давно без работы, накоплений нет. Жизнь в психиатрической клинике затрат не требует, но нельзя же прятаться там вечно. А здесь вы получаете три «эс»: статус, страховку, соцпакет. И, прежде всего, зарплату.
        - С этого места, пожалуйста, детальнее, - попросил я. - Всегда мечтал узнать, сколько отстегивают в Минфине, в Центробанке и на фабрике Гознака. Зарплата, поди, огромная?
        - Умеренная, - нехотя признался мой собеседник. - В центральном офисе платят почти на порядок больше, чем у нас. Так что «роллс-ройс» и виллу на Багамах с наших денег не купите. Мы, Роман Ильич, слишком маленький винтик Минфина. Попросим прибавки - привлечем внимание больших департаментов, а нам это ни к чему. Единственное, что я гарантирую, - хорошие командировочные. Ездить придется много. Наши клиенты скрываются черт-те где, но многих уже вычислили. Задача вашей команды - спланировать каждый эпизод…
        Уловив мой вопросительный взгляд, Юрий Борисович добавил:
        - Это тоже Лев Ильич придумал. Я ведь сперва хотел называть задания по-киношному, миссиями, но брат ваш, скажу начистоту, мою идею отверг. «Из нас двоих, - говорит, - я еще меньше похож на Тома Круза, чем вы». Ну и утвердили его вариант. У него было искрометное чувство юмора… Хотя вам-то я зачем объясняю? Вы его с детства знали…
        Я изобразил в ответ подобие улыбки. Вам, Юрий Борисович, подумал я, очень сильно повезло, что ваше детство прошло вдали от Левки. А вот я его искрометности нахлебался вдоволь. Нет, иногда у братца и вправду кое-что получалось смешно. Помню, для туалета в нашей квартире в час пик он выбрал словечко «крюйт-камера». После выхода в наш прокат популярного фантастического фильма бабушкину дачу он называл исключительно Ангаром 18. С легкой руки брата злую тетку Дину Георгиевну, строчившую кляузы, весь дом дразнил Дикой собакой Динго, а к дворовому драчуну, который стрелял сигареты даже у взрослых парней, - прицепилась кличка Беспризорро. Для меня у Левки была припасена целая куча словечек. Когда он пребывал в благодушном настроении, то звал меня Ромуальд и Ромштекс. Но если, на беду, Левке попадала под хвост вожжа, мне даже имени не доставалось: я был у него клоп истории или человек-пук, или кот в пальто, или заусенец - кличка, мне особенно ненавистная.
        - Обычно так и бывало: один клиент - одна командировка - один эпизод, - продолжал тем временем Юрий Борисович. - Но в Канберре оказалось сразу два подопечных, в разных концах города, надо было как-то совмещать. Один, бывший федеральный министр…
        - Эй, погодите! - прервал я его. В число недостатков шефа секретного ведомства, пусть даже бывшего физика, не может входить болтливость. - Я не дал согласия, а вы мне уже рассказываете о подробностях вашей работы. С чего бы это? А вдруг я выйду отсюда и обо всём растрезвоню? Или в случае несогласия меня живым отсюда не выпустят?
        - Опять вы за свое, - грустно сказал Юрий Борисович. - Я ведь уже объяснял: мы - не - киллеры! Вот! - Он похлопал себя по бокам пиджака, выдвинул и показал верхний ящик стола (я увидел блокнот, калькулятор и пакетик леденцов). - У меня и оружия-то нет… Поймите, я вам рассказываю как брату Льва Ильича - практически родному человеку. К тому же я отлично знаю, что уж вы трепаться не станете. Меньше всего вы желали бы афишировать свои способности. Вам хочется выглядеть самым обычным человеком.
        - Я и есть обычный человек, - угрюмо заметил я. - С небольшой генетической аномалией.
        - Пожалуйста, не прибедняйтесь, Роман Ильич, - строгим учительским голосом произнес Юрий Борисович. - Вы не обычный человек и никогда им не будете. Ваш дар - не просто аномалия. Таких людей во всем мире - считаные единицы. Если бы каждый человек на планете обладал вашими способностями, человечество бы давно погибло. Но если такие люди, как вы с братом, не будут рождаться совсем - человечество тоже обречено.
        - Так уж обречено? Это ваша личная гипотеза? - Я включил иронию на полную мощность, однако мой собеседник с необыкновенной легкостью ее проигнорировал.
        - Никакая это не гипотеза, а научный факт, - серьезным тоном ответил он. - Вы, как и ваш брат, отпираете дверь в прекрасное будущее. Природа ведь сама себя регулирует. Лев Ильич говорил мне, что когда в мире накапливается слишком много неотомщенного зла, мир начинает расшатываться. Тогда появляются особые люди. Они рождены именно для того, чтобы восстановить равновесие и вернуть этому миру устойчивость.
        Устойчивость, о-хо-хо, мысленно повторил я. На Лубянке считали совсем наоборот. Изворотливый Левка как-то ускребся от конторы, зато мне от нее досталось по полной. Чтобы не свихнуться, я потом загнал глубоко-глубоко в память все воспоминания о том, как любознательные твари изучали меня на их седьмом подземном уровне. Но даже от воспоминаний о воспоминаниях меня подташнивало. Эти экспериментаторы скрывали морды за медицинскими масками и отирались на безопасном расстоянии. Догадывались, что поводок должен быть длинным - особенно после одного случая. Не зря же потом, вплоть до самой перестройки, меня отослали на Ямал - преподавать литературу деткам вахтовиков. Три человека в классе, до райцентра - сто километров на оленях. Только в девяностые я понял, отчего после опытов меня вообще не шлепнули как потенциальную угрозу. Не потому, что гуманисты. Наверху знали, что американцы тоже ведут учет таким людям. Ну и попридержали меня в загашнике - на случай ответного удара по врагу.
        - Так что скажете, Роман Ильич? - прервал мои мысли хозяин кабинета. - Как вам идея поработать в нашем департаменте? Вы определились или дать вам еще время подумать?
        - Нет-нет, - любезно ответил я. - Чего зря тратить время? Мне уже всё ясно.
        - И?..
        Я пригладил рукой бороду, вежливо улыбнулся и раскрыл рот, чтобы интеллигентным образом, без экстремизма послать далеко-далеко Юрия Борисовича и всё его справедливое министерство. Это был бы правильный и логичный поступок. Новая Россия нравилась мне куда больше, чем прежняя, но это еще не повод, чтобы взять на себя чужой геморрой. Сейчас вот вернусь в клинику и, может, сумею выпросить запеканку взамен утраченной.
        - Ваше предложение крайне заманчиво, - сказал я, тщательно подбирая слова. - Спасение мира, командировочные, соцпакет. Много всего и сразу. И тем не менее… Я согласен.
        Юрий Борисович, слушавший меня с напряженным лицом, начал радостно привставать с места - то ли чтобы пожать мне руку, то ли чтобы заключить в отеческие объятья.
        - Рано радуетесь! - Я поспешно отодвинулся от стола вместе с креслом. - Не факт, что у меня получится или моего терпения хватит надолго. Я попробую. А там видно будет.
        Люблю совершать неправильные поступки - чем неправильней, тем они слаще. Вряд ли бы я поддался на уговоры. Справедливость я ценю, но пользоваться ею и бороться за нее - два разных хобби. Ту дипломную по «Дубровскому» я сочинил за три ночи в состоянии глубокого похмелья; сам не помню, чего я там напридумывал. И все же пора признаться: психбольница мне изрядно осточертела. Перемена занятий - лучший отдых. А главное - весы в голове должны время от времени работать. Иначе они элементарно заржавеют…
        Вот только себе-то не ври, Рома, мысленно сказал я. Главная причина в другом. Будь Левка жив, он бы меня и близко не подпустил к работе, которую наверняка считал только своей - и ничьей другой. Но теперь спрашивать некого. Я, клоп, кот в пальто и даже заусенец, отныне за старшего. И ты, Левочка, ничего с этим поделать не сможешь.
        Глава восьмая
        Император был похож на обиженного ребенка, которого покидала любимая игрушка.
        Пока я расхаживал по углам своей палаты, собирая в чемодан вещи, его величество таскался за мной с пачкой разнокалиберных бумажных листков в руках и ныл о том, что не подобает бросать царя на очень важном этапе его государственной деятельности.
        Речь шла о затяжной переписке Петруши с учреждениями и инстанциями северной столицы. При всем безумии он был достаточно вменяем, чтобы осознавать: клянчить бесполезно, ему не вернут не только Зимний дворец, но даже императорский ботик. Так что в качестве программы-минимум царь строчил письма, требуя хотя бы надлежащего ухода за реликвиями - от атлантов Эрмитажа до двухголового теленка в Кунсткамере.
        Еще недавно переписка шла кое-как, а едва очередная инстанция догадывалась о том, что адресат сидит в психбольнице, реагировать на него переставали. После 4 декабря, однако, ситуация изменилось к лучшему. Особенно царь нахваливал мне нового питерского губернатора Бориса Грушницкого - бывшего депутата Законодательного собрания от оппозиции. Как и подобает настоящему демократу, Борис Елизарович трепетно относился к письмам трудящихся. Поэтому на каждый запрос «гражданина П. Романова» он отвечал в установленные сроки, обещая разобраться. Петруша подшивал очередное письмо в папку и тотчас же начинал строчить ответ на ответ, втягивая Смольный в нескончаемую бумажную круговерть. У старшей медсестры царь выпросил дополнительный шкафчик, где хранил свою переписку и чистые конверты - на них уходила треть его пенсии.
        К новой орфографии Петруша относился с легким отвращением и все-таки был вынужден ею пользоваться. Временами, однако, он терял бдительность. Тогда у него проскальзывали яти и еры, устранять которые следовало мне. Теперь император оставался без корректора.
        - Возможно, я не приживусь на новом месте и вернусь обратно, - обнадежил я царя. - Считай, что ты отпустил меня на вакации - согласно Кодексу законов о труде. В случае форс-мажора сразу звони. Номер записал? Разберешься, на какие кнопки нажимать?
        По пути в клинику я попросил Сергея Петровича притормозить у первого же салона связи, где купил две симки и две дешевые «нокии» - одну для себя, другую для Петруши. Хотя пациентам не разрешали пользоваться мобильниками, император был вне подозрений.
        - Уж не маленький, как-нибудь смекну, - сварливо откликнулся царь. - Хоть мне и досадно, что чухонцы, прежде дикие, в тонких ремеслах стали искуснее русских, а в землях битых свеев ныне порядка больше, чем в святом граде имени меня. В Питере, я слышал, всё гниет и рассыпается. Нева воняет. Мосты ржавеют. Гранит крошится. Адмиралтейство загажено судейскими крысами. Даже птицы - бакланы, Ромыч, бакланы! - пробивают купола с одного клевка. Для того ли я возводил новую столицу на болотах?
        - Вот и нечего было затевать эту болотную бодягу. - Я наконец закрыл чемодан, поставил на пол и ногой подтолкнул к дверям. - Давно хотел спросить: на фига твое императорское величество вообще понесло на север? Чем тебе московский Кремль не угодил?
        - В Кремле не надо жить, - вздохнул Петруша. - Атмосфера гадская. После всех этих иванов и самозванца осталась туча микробов - в тамошних палатах человек и поздоровей меня за пару лет склеил бы ласты. Скажу тебе по секрету, - император воровато оглянулся по сторонам и понизил голос до конспиративного шепота, - наш бросок на север был не столько эскаладой, сколько ретирадой. А ты бы на моем месте не сбежал?
        - Может, и сбежал бы. - На прощание я приобнял царя и шепнул ему в самое ухо: - Или просто бы велел преображенцам сделать в Кремле ха-а-а-арошую санобработку…
        Уже знакомый мне светло-голубой жучок подкатил к воротам клиники минут через десять. Сергей Петрович без усилий поднял мой чемодан и сунул его в багажник.
        - Извините за опоздание, - сказал он. - Ездил в головной офис, на Ильинку. Думал, сумею быстро управиться, а там в юротделе, как назло, образовалась очередь. Зато вот, возьмите, прямо с сегодняшнего дня вы наш официальный сотрудник. У нас, знаете, без волокиты.
        Я принял из его рук темно-бордовые «корочки» со строгим золотым тиснением и раскрыл их. С фотографии на меня смотрел свежеиспеченный старший референт Министерства финансов Российской Федерации - старомодные очки на крупном носу и седая бородища с черной окантовкой. В таком виде я выглядел солиднее, но и старше лет на десять.
        - Не подрезать ли мне эту чертову бороду? - спросил я, влезая на заднее сиденье. - Как считаете? Надоело ходить Карлом Марксом. Попрошу сделать аккуратную эспаньолку.
        - Подрезать-то можно, - с сомнением в голосе ответил Сергей Петрович. - Но я бы не советовал. Кадровики сразу потребуют новое фото. И потом, теперь вам часто придется бывать в таких странах, где мужчине с большой бородой куда проще скрыться в толпе.
        Я вообразил огромную толпу, целиком состоящую из Карлов Марксов, и мысленно содрогнулся. Но отступать было поздновато. Ладно, подумал я, оставлю всё, как было. Раз уж Петр Великий, принципиальный враг бород, с моей смирился, то и прочие потерпят.
        - Вы сказали, что вам еще надо подзарядиться. - Сергей Петрович вывернул из гнезда навигатор. - Куда двинемся? Давайте построим маршрут, а не понравится - перестроим.
        - Да-да, - подтвердил я. - Скоро поедем. Мне нужно немного времени - сосредоточиться и подумать. - Я откинулся на сиденье, обхватил руками плечи и прикрыл глаза…
        Каждое живое существо на планете похоже на аккумулятор: оно постоянно требует подзарядки. Обычные люди дышат, едят, пьют, спят - и всё это держит их организм в тонусе. А у созданий вроде меня есть еще и дополнительная опция. Как только она включается, удалить ее совсем нельзя - можно лишь перевести в «спящий режим».
        Все эти умные формулировки я, конечно, придумал уже взрослым, а до того обходился без них. После истории с лампочкой и загадочных слов брата я начал потихоньку изучать весы, поселившиеся у меня в голове, и вскоре заметил одну закономерность. Пока Левка находился рядом, мои весы были постоянно взведены. Когда же, например, братец укатил в стройотряд, а я все каникулы прожил на бабушкиной даче, то уже к середине июля весы сжались и забились в уголок моей головы - так, что я не вспоминал о них неделями.
        Сперва я решил: это оттого, что бабушка меня балует, а Левка гнобит, но через некоторое время понял свою ошибку. Бабушка ведь тоже порой могла и отругать меня, и шлепнуть, и не пустить на пруд, но я знал, что каждое ее наказание мною заслужено. Братец же обычно придирался ко мне без повода или причины - просто потому, что я находился рядом с ним и злил своим присутствием. В отличие от бабушки, Левка был постоянно несправедлив ко мне. Это его отношение и подпитывало мой аккумулятор.
        Вряд ли брат нарочно выбрал такой способ, чтобы тренировать во мне наш фамильный дар. Он мог действовать и неосознанно. У людей вроде Левки и меня запутанные отношения с детерминизмом. Пойди разберись, сам ты управляешь силами природы или она передвигает тебя по неведомой траектории, разыгрывая шахматную партию, недоступную твоему уму. Нам не положено знать, где заканчивается случайность и начинается чей-то замысел. Или умысел. А может, черт возьми, даже и Промысел.
        У меня зачесался кончик носа. Мать-природа явно намекала, чтобы я не отвлекался на мысленную болтовню с самим собой. Но я всё еще медлил. Пора было принимать решение, а я пока не выбрал - какое. В обычных условиях аккумулятору моих весов не требовалась плотная загрузка и они могли работать в четверть силы. Я мог проехаться в любом автобусе в час пик - и этого мне хватало надолго. Теперь же мои обстоятельства изменились. Раз я взялся за Левкину работу, глупо выходить на битву с полупустым патронташем. Значит, надо заряжать аккумулятор под завязку, на пару месяцев вперед.
        Вопрос - где? Поскольку весы работали на несправедливости, найти ее месторождение и припасть к нему было бы технически нетрудно: уж в России-то искомой субстанции всегда было больше, чем нефти, газа и каменного угля, вместе взятых. В прежней жизни юный Рома подзарядился бы на Лубянке - за секунду, в одно касание, не заходя внутрь страшного здания. Но в жизни теперешней я туда и близко ни ногой. Весь квартал, вплоть до Фуркасовского переулка, стал Чернобылем для моих мозгов. Меня даже в магазине «Детский мир» - через всю площадь от главного здания - без лошадиной дозы транков тошнило до рвоты.
        - Сейчас, Сергей Петрович, еще пару минут, - сказал я водителю, не открывая глаз.
        На карте Москвы есть и другие точки, где, теоретически, можно пополнить запас. К ним я невольно прикасался, когда проезжал или проходил мимо. Туман несправедливости для меня невидим, но в большой концентрации ощутим. Он вызывает не боль, а покалывание в мышцах, словно их сводит судорогой и мгновенно отпускает. Обнаружив очередное скопление, я делал мысленные зарубки, затем проверял адрес в интернете и не ошибся ни разу. Сильнее всего туман сгущался в траурных залах Митинского крематория и морга на улице Россолимо, в онкоцентре на Божедомке и в детском хосписе на Чертановской - там, где люди постоянно испытывают страдания, ничем их не заслужив. Однако я поступил бы, как сволочной вампир, если бы отправился туда и присосался к источникам чужой боли и тоски. Не хочу подвергать таким испытаниям мою совесть, и так небезупречную.
        Думай, Рома, думай. Надо найти иной вариант - тоже малоприятный, но не гнусный. Я еще раз пробежался по закоулкам памяти и вспомнил наконец разговор с санитаром Володей. Тот рассказывал о нехорошем доме в Красносельском районе, где росла одна из властных ветвей - давно гнилая и трухлявая. Услышав, что ее решили срезать и вырастить заново в каком-нибудь другом месте, я ничуть не удивился. Дом давно вошел в историю, стал зловещим символом - района и города. Слишком долго там глумились над людьми, чтобы после 4 декабря сохранить всё, как было. Санобработка спасет от микробов, но бессильна против многолетней несправедливости: та намертво въедается в стены, пол и потолок. Даже когда из таких домов уходит живое страдание, остается его долгий мертвый след. Там я и подзаряжусь, не потревожив никого, кроме теней…
        Я открыл глаза и сказал Сергею Петровичу:
        - Каланчевская, дом одиннадцать…
        Вскоре мы были на месте. Сперва я даже засомневался: туда ли мы приехали? Года три назад возле этого длинного желто-голубого трехэтажного здания было не протолкнуться от машин. Теперь же я не заметил ни одной припаркованной легковушки - только пара фургонов с эмблемами строительных фирм. Впрочем, знакомая табличка всё еще висела рядом с главным входом, да и сама дверь под металлическим козырьком выглядела, как прежде. Машинально я нащупал в кармане новенькое удостоверение, однако предъявить его внутри было некому. В огромном сумрачном вестибюле не оказалось ни турникета, ни охранников. Даже паркет на полу был частично разобран, а из образовавшихся прорех выглядывали старая бетонная опалубка, полусгнившие доски и какая-то ветошь.
        Пустая грязно-белая анфилада первого этажа напомнила мне длинный переход с Охотного Ряда на Театральную - полуночный и оттого безлюдный. В слабом мерцании плафонов дневного света я прошагал по коридору метров сто и по пути не встретил ни души. Дверей вокруг тоже не было - вместо них в стенах зияли рваные проемы. Заглянув в один из таких, я понял, что здание все-таки обитаемо. Двое рабочих в синих спецовках уже почти разобрали серебристую клеть, похожую на большой лабораторный шкаф, и складывали теперь ее части на полу: стекла - отдельно, рейки - отдельно. Узкую коричневую скамью с жесткой спинкой еще не успели снести, и это оказалось кстати. Когда подзаряжаешься где-то в первый раз, бывают всякие сюрпризы - дополнительная опора мне точно не помешает.
        Володя говорил, что после ремонта сюда переедет какой-то архив. Ну и правильно. Бумажкам вреда не будет, а людям лучше держаться подальше. То есть нормальным людям - не таким, как я. Клочья тумана - липкого, затхлого, зябкого - между тем уже подбирались ко мне со всех сторон. Похоже, я не ошибся, выбрав это место: ненависть и отчаяние безвинно пострадавших успели смешаться и перебродить до состояния вязкого мрака. Присев на край скамьи, я почувствовал, как покалывание в мышцах перемещается снизу вверх. Икроножная, поясничная, косая живота, двуглавая плеча, большая грудная… На секунду в легких закончился воздух, затем что-то вязкое запульсировало в моем горле. «Ну, давай же!» - мысленно попросил я и приоткрыл щелочку в мозгах. С неслышным свистом туман ввинтился в голову, отыскивая убежище. Весы уже были к этому готовы. Они клацнули, принимая заряд. В левое ухо ударило огромным молотком из ваты, справа обдало ледяным сквозняком - а потом всё разом кончилось. Капли пота пробежали по шее и устремились за шиворот. Я чувствовал, что голова стала тяжелее, чем раньше, и точно знал, что это иллюзия. Беда
ничего не весит, особенно чужая, а не твоя…
        - Вы в порядке, Роман Ильич? - услышал я, когда вернулся обратно в машину.
        Должно быть, моя физиономия выглядела не лучшим образом. После подзарядки я сам еще минут десять стараюсь не смотреться в зеркало, чтобы уберечь себя от приступа паники.
        - Сойдет, - успокоил я водителя. - Сейчас немного посплю, и будет совсем хорошо. Едем.
        Напоследок я взглянул на здание, из которого вышел. Вечернее солнце тускло поблескивало в золоченых буквах еще не снятой таблички - «Басманный районный суд г. Москвы». Я шепотом выматерился от души, откинулся на спинку сиденья и провалился в сон. Сколько я спал, не знаю, а когда проснулся, голове полегчало. От удара ватным молотком и адского сквозняка последствий почти не осталось. Вытянув шею, я украдкой посмотрел в зеркало заднего вида: морда моя была так-сяк - ненамного хуже, чем обычно. Наша машина стояла возле подъезда облупленной пятиэтажки. Судя по маячившему неподалеку силуэту Останкинской иглы, мы находились где-то в районе Менделеевской.
        - Поднимайтесь на второй этаж, вас уже ждут, - сказал Сергей Петрович. Он вытащил чемодан из багажника. - Хотите, я помогу вам донести вещи?
        - Спасибо, сам справлюсь, - ответил я. - Езжайте, всего доброго!
        Взяв чемодан, я вошел в подъезд и стал уже подниматься по лестнице - как вдруг сообразил, что мне не сказали номера квартиры. Странно. В таких домах на одной площадке их должно быть как минимум три. Неужели придется стучаться по очереди в каждую? К счастью, на втором этаже я обнаружил лишь одну дверь - коричневую, гладкую, без номера и иных опознавательных знаков. Не было на ней даже бдительной прорези «глазка». Зато рядом торчала большая круглая кнопка звонка. Я решительно придавил ее пальцем, ничего не услышал, и все-таки дверь почти сразу открылась.
        В тесном коридоре столпились трое. Слева - худенькая шатенка лет двадцати, в белом топике и джинсах, модно продранных на коленях. Справа - крепкий рыжий парень под тридцатник, в гетрах и ковбойке. Между ними - смуглый плечистый брюнет с ухоженной ассирийской бородкой. Ему я дал бы около сорока пяти. На брюнете была яркая гавайская рубаха навыпуск и короткие шорты - из-за чего сперва мне показалось, что он без штанов.
        Вся троица смотрела на меня с одинаковым выражением на лицах: это было смятение на грани легкого ужаса - как будто они только что увидели в дверях призрака.
        Глава девятая
        - Здрасьте! - сказал я. - Я тоже рад вас видеть. Мне уже можно войти или как?
        Эти слова вывели троицу из ступора. Хотя нет, не слова - звуки. И я сразу догадался, в чем дело. Мой голос и голос Левки отличались. Брату повезло - ему достался такой глубокий и мужественный баритон, что даже когда Левка порол чушь, она звучала весомо. Я, младшенький, явился на склад, где выдают голоса, с опозданием на одиннадцать лет, и мне вручили то, что залежалось и никто не брал: жидкий тенорок, довольно противный на слух. Впрочем, сейчас я был даже рад, что мы с Левкой звучим по-разному. Иначе, боюсь, мне бы еще долго пришлось оставаться привидением - по крайней мере, для этих троих.
        Топик, гавайка и ковбойка, не отводя глаз, попятились от меня вглубь коридора. Я зашел в квартиру, плечом прихлопнул за собой дверь. Поставил чемодан на пол и прямо спросил:
        - Что, похож?
        - О-о-очень, - выдохнула девушка. - Нас предупреждали, но я не знала, что настолько…
        В ее словах, кроме удивления, мне почудился еле заметный упрек. Юрий Борисович, приглашая меня, наверняка думал, что родство и сходство с Левкой облегчит мне вхождение в его группу. Но если так пойдет и дальше, нормального контакта мне не видать: я так и не отделаюсь от роли двойника-доппельгангера покойного братца.
        - В детстве нас часто путали, - пошутил я с печальной улыбкой. - Даже мама иногда.
        Пока я не вырос, спутать нас было нельзя в принципе, но я понадеялся, что даже такой незатейливый юмор сейчас прокатит. Главное - разрядить атмосферу. Никакого негатива. Мои трудности с Левкой придется упрятать поглубже. Пусть увидят, что я им свой. Они потеряли старшего товарища, я - брата, беда на всех одна, тесней сплотим ряды. И тэ дэ.
        - Давайте знакомиться, - предложил я. - Меня зовут Роман. Отчество, сами понимаете, Ильич. А вас как называть? На первых порах мне хватит имен. Мы не в отделе кадров.
        Думаю, начал я правильно, с полутонов: печаль без надрыва, дружелюбие без амикошонства, деловитость без насупленных бровей. Старина Дейл Карнеги, в седьмом классе зачитанный до дыр, все еще неплохо работает. Напряжения в позах троицы стало поменьше, а живой мимики на лицах - побольше. Через несколько минут я, пожалуй, смогу намекнуть, что они по-прежнему загораживают нам дорогу - мне и чемодану.
        - Ася, - сказала девушка и поспешно добавила: - Не уменьшительная форма от Анны, а полное имя, паспортное. Родители любят Тургенева.
        - Димитрий. - Рыжий юноша старательно выделил первое из трех «и».
        Ему хотелось отличаться от заурядных Дим с беглой гласной. Слышал ли он про царевича из Углича?
        - Нафталин, - представился гавайский брюнет.
        И изготовился сразу, без паузы, ответить на мой неизбежный следующий вопрос:
        - Это у вас имя или прозвище?
        - Имя, - объяснил брюнет. - По большей части. - Говорил он с небольшим акцентом, чуть затягивая последние слоги. Так звучит русский у израильтян во втором поколении - тех, кого обучили языку родители-олимы. - Папа с мамой назвали Нафтали, в честь дяди. А дядю - в честь бен Якова, который из двенадцати колен. На исторической родине было норм, а в России вечно переспрашивают. Про нафталин знают все, про бен Якова - только цадики. О’кей, я не стал сопротивляться: так и быть, добавлю букву, пусть будет имя, как химия. Пахнет неважно, зато штука полезная - отпугивает моль. Верно я рассуждаю?
        Я кивнул в знак согласия и подвел итог:
        - Ася, Димитрий и Нафталин. Запомнил. Теперь расскажите вкратце, кто из вас чем занимается. Пока мне известно только то, что вы - группа поддержки…
        Точности ради мне следовало сказать: «Моя группа поддержки», но я, разумеется, проглотил местоимение. Раз уж по инерции они продолжают считать себя командой Левки, пусть так оно и остается. На какое-то время. Пока эти трое не привыкнут к моему присутствию среди них. Хотя мне редко доводилось работать на замене, я понимал, что конкурировать с покойником явно - верный проигрыш. Разумнее не тянуть одеяло на себя. Не посягать на светлый образ, а тихо душить его в братских объятиях.
        - Только сперва предлагаю присесть, - добавил я. - У вас случайно не завалялось чего-нибудь съедобного? И еще я бы выпил сока. Тут ведь есть холодильник?
        По правде говоря, я еще от дверей сам заприметил вдалеке белый бок холодильника. И раз уж он есть, глупо держать его пустым. Однако свою наблюдательность я тоже спрятал до поры: людям нравится отвечать на легкие вопросы и откликаться на пустячные просьбы.
        Следующие пять минут прошли в приятной суете гостеприимства. Меня проводили на кухню и усадили на высокий табурет, с которого я мог наблюдать за троицей. Та, окончательно ожив, развила бурную деятельность. Нафталин куда-то утащил чемодан, вернулся, объяснил, где мой номер, и вручил ключ. Тем временем Димитрий сгребал со стола в раковину грязную посуду, а Ася выкладывала на освободившееся место еду из холодильника. Судя по плоской миске с рисом и изюмом, это были остатки вчерашнего поминального обеда. Водки нашлось немного - всего полбутылки на четверых, зато сока - хоть залейся. Ананасовый был Левкин любимый. Пока братец не повзрослел и не съехал от нас, он обычно держал в заначке несколько упаковок. В детстве я дожидался, пока он не вскроет очередную, и украдкой к ней прикладывался, как мелкая птичка-козодой…
        Разлили по рюмкам водку, выпили не чокаясь, заели кутьей и уже подраскисшим «оливье». Дожевывая, я осмотрелся по сторонам. Узкая и длинная кухня начиналась от окна и тянулась до холодильника - на границе с коридором. Над холодильником обнаружилась черная деревянная доска для записей. Стена между мойкой и посудным шкафом тоже не пустовала: к ней прилепили скотчем огромную карту мира, утыканную флажками. В южном полушарии флажков было - навскидку - раза в три больше, чем в северном. На тумбочке у окна отдыхал чей-то ноутбук. Рядом, на стене, висела большая плазменная панель телевизора. Та-ак, в целом понятно. Скорее всего, команда Левки проводила совещания здесь. Значит, для беседы лучшего места не найти.
        - Продолжим, - сказал я. И спросил, обращаясь к девушке: - Ася, чем занимаетесь вы? Давайте кратко, чтобы я понял главное, а в деталях разберемся позже.
        - Если совсем кратко, я коммуникатор, - ответила Ася. - Моя задача - языковая поддержка группы. Попросту говоря, в каждой новой стране я помогаю объясниться с аборигенами. У меня в рабочем активе четырнадцать языков, в режиме архива - еще восемь. Когда среда совсем экзотическая, я могу разобраться в ней часов за шесть…
        - Ух ты! - поразился я. В моем воображении полиглоты выглядели суровыми стариками в академических ермолках. Девушка студенческого вида в эту картинку совершенно не вписывалась. - Да вы уникум. Языки, наверное, учите с младших классов?
        - Что вы, гораздо раньше. - На лице Аси промелькнула бледная улыбка. - Папа с мамой - микробиологи. Я вместе с ними каталась по миру лет с четырех. Русский был третий язык, который я освоила. Первый - английский, второй - китайский, кантонский диалект. А дальше оно уже как-то само пошло… Вы ведь, наверное, хотите проверить мои возможности, да? Выберите слово или фразу на любом языке, а я постараюсь перевести.
        Условие было простым, однако я задумался. На русском отделении филфака нам, конечно, давали минимум английского, немецкого и испанского - но не предлагать же ей, в самом деле, «итс ол райт», «энтшульдиген зи битте», «буэнос диас» и прочий ширпотреб для туристов? Правда, на третьем курсе был еще семестр болгарского. Из него в моей голове задержалось единственное слово - да и то я выучил на спор, открыв словарь наугад…
        - Самобръсначка, - сказал я.
        - Электробритва, - тотчас же ответила Ася. - Это слишком легко. Хотя за последние полгода я не распаковывала свой болгарский. У нас редко бывают эпизоды в Европе.
        - Ну хорошо… дайте немного подумать…
        Даже одна рюмка водки в конце трудного дня может быть коварной. В другое время я бы, наверное, не стал произносить любимое выражение однокурсника Леши. Звали его на самом деле - я вызубрил! - Лопело Нфубеа Нсы Боканга. Он был сыном вождя очень маленького племени букомбе из Экваториальной Гвинеи и приехал в СССР учиться по обмену. Мы с ним особенно сдружились, когда я узнал, как сильно доставали малыша Лопело его родные братья. Бедняге не посчастливилось родиться позже всех шестерых…
        - …Увага утеге убонту кти эйге, - сказал я.
        Приятель-гвинеец растолковал мне смысл этой ритмичной фразы. Проверим: сумеет ли сделать то же самое девушка-полиглот?
        Ася зажмурилась и сложила пальцы в замок. На лбу у нее собрались мелкие морщинки. Я успел подумать, что, наверное, переусложнил испытание, но тут девушка открыла глаза и проговорила, осторожно подбирая слова, - как будто двигалась по тонкому льду:
        - Твоя… сестра… вступала в сексуальные отношения… с самцом саламандры… Ой, нет, извините! С самцом морской черепахи. Правильно? Я никогда не работала с букомбе.
        Вариант моего гвинейского друга был не так академичен и куда более экспрессивен по форме, однако смысл фразы наша переводчица изложила максимально точно.
        - Прекрасно, Ася! - сказал я. - Слово в слово. Теперь очередь за вами, Нафталин.
        Брюнет протер салфеткой стальную ложку и двумя пальцами смял ее, как пластилиновую. Показал мне шарик из металла, покатал по столу, а затем вернул ложке привычный облик.
        - На мне силовая поддержка группы, - объяснил он. - Грубо говоря, если нас попытаются остановить или ликвидировать, моя задача - этому помешать. Как можно более мирным путем… Можете нарисовать во-он на той доске мелом крестик? В любом месте.
        Вблизи доска оказалась вся покрыта мелкими шрамами. Пока я выбирал закуток для крестика, Нафталин переместился к кухонному шкафу. Я слышал, как он выдвигает ящики, копается в них и чем-то звенит. Вернувшись на табуретку, я застал его у окна, в другом конце кухни. На подоконник была свалена груда столовых приборов.
        - Будете метать ножи? - сообразил я.
        И отодвинулся подальше вместе с табуреткой.
        Глава десятая
        Холодное оружие я уважаю, когда оно в кино и книжках. Но в жизни побаиваюсь. А все потому, что в двенадцать лет я вызвал полтергейст - с участием мясницкого тесака.
        Мое детство, надо признать, не было одним большим кошмаром - особенно когда я чуть подрос и родители избавили меня от душного Левкиного присмотра. Район считался благополучным, учителя не зверствовали, а в нашем дворе все, кому надо, помнили, что у Ромки-очкарика из девятнадцатой квартиры есть брат - ого-го какой старший. Только после восьмого класса, в пионерлагере, где никто меня не знал, я столкнулся с проблемой.
        Виноват был физрук Пахрин - потный, липкий и наглый идиот. Думаю, он и приехал для того, чтобы покомандовать малышней. Я, как назло, был пухлый, неспортивный и в очках, то есть готовая жертва. Свой первый кросс я не добежал даже до середины - за что физрук исподтишка пнул меня пониже спины, а потом на вечерней линейке еще долго разорялся насчет «жирных маменькиных сыночков», бросающих тень на спортивную честь нашего пионерлагеря. Пахрин явно собирался чморить меня всю смену, но кое-чего недоучел.
        Уже через день приходящий лось Алеша - тихий, ласковый и абсолютно мирный попрошайка, которого весь лагерь подкармливал печеньем, - вдруг за что-то обиделся на физрука, подкрался сзади и лягнул. Кросс не состоялся. Днем позже его снова пришлось отменять, потому что Пахрин опрокинулся на ровном месте и усугубил свою травму.
        А еще через день случилась та самая история. Добрейшая повариха Валентина Егоровна, к которой мы бегали за добавкой, случайно выронила тесак. Согласно закону всемирного тяготения, нож обязан был упасть отвесно вниз, поварихе на ногу. Но вместо этого он по безумной траектории полетел куда-то далеко вбок и вверх - причем уже на излете сильно оцарапал нос физруку, склонившемуся над тарелкой. Тут у Пахрина сдали нервы. Прямо из санчасти, где раненый нос заклеили несколькими слоями пластыря, пострадавший рванул на ближайшую станцию и больше в лагерь не возвращался. Я слышал, как завхоз и музрук перешептывались: «Сглазили мужика!» Подозреваю, что в жизни Пахрина было кое-что плохое, связанное с колюще-режущими предметами. Иначе вряд ли весы у меня в голове выбрали для своих финальных разборок с физруком именно этот острый сюжет…
        - …Ножи? - с легкой укоризной переспросил Нафталин. - Ну что вы! Это низшая ступень сложности. Люди столетиями улучшали их аэродинамику. Даже у самого тупого лезвия, которым мы режем котлету, коэффициент обтекаемости - как у гоночного болида. Любой тирон-первогодок с минимальным опытом на тренировке поразит цель. Но смысл? Ты не угадаешь, где прихватит, а носить с собой холодное оружие - непрофессионально. Надо изучать аэродинамику подручных средств. И ею пользоваться… Смотрите. Ап!
        Из пальцев его правой руки тотчас же выпорхнули три десертных вилки и еще две - из пальцев левой. Они пролетели через кухню и с жужжанием впились в доску, образовав вокруг нарисованного мною крестика стальной хоровод.
        - Ап!
        Следом за вилками в такой же полет отправились пивные открывалки, сахарные щипчики, лопатки для рыбы и еще какие-то блестящие штуки непонятного назначения. Пять секунд спустя первый, вилочный, хоровод был окружен еще одним, внешним.
        - Ап!
        В воздухе закувыркался штопор и точно ввинтился в центр обоих кругов.
        Никакой полтергейст не смог бы достичь такой красоты и такого совершенства.
        Убедившись, что все мы хорошо рассмотрели результат, Нафталин подошел к доске с раскрытым холщовым мешочком и легонько щелкнул по дереву ногтем указательного пальца. Я видел, как глубоко застряли в дереве столовые приборы, - но это не помешало им по первому же щелчку послушно ссыпаться в подставленный мешочек.
        - Можно показать еще что-нибудь, - предложил Нафталин. - Хотите эквилибр с гирями? А еще у меня есть кусок якорной цепи с поперечным усилением - могу порвать.
        - Верю, - успокоил его я. - Вы меня и так уже впечатлили. Раньше работали в цирке?
        - Вроде того, - усмехнулся брюнет. - Только без лонжи и антрактов. Считается, что цирк в Эрец-Исраэль - лучший в мире. Это правда, иначе нам не выжить. Но в последнее время дирекция допускает многовато ошибок. А они в нашем деле очень дорого стоят.
        Нафталин провел пальцем по горлу, чтоб уж не было сомнений, где он работал раньше.
        Оставался Димитрий. Он сидел ближе всего к тумбочке с ноутбуком и время от времени на него с тоской поглядывал, а потому я заранее догадался, в какой из областей он спец.
        - Ну а вы? - спросил я у рыжего парня. - Вы ведь компьютерщик, да? Чем порадуете?
        - Сейчас, сейчас…
        Как я и предполагал, Димитрий сразу же метнулся за своим ноутбуком, а пока он с ним возился и что-то настраивал, мне взялась отвечать Ася.
        - Лев Ильич говорил нам, что вся группа - как один человеческий организм, - сказала она. - Я коммуникатор, то есть язык нашей группы. Нафталин - ее руки, а Димитрий нас ориентирует. Он может показать любую точку планеты… Значит, Димитрий - наши глаза.
        - Любую? - Я пока еще не знал, как буду экзаменовать Димитрия.
        Но одна идея у меня забрезжила.
        - За редким исключением. - Это уже подал голос сам парень из-за ноутбука. - Овальный кабинет и прочие вип-зоны заперты на большой замок, вручную не пробиться. Остальные в пределах досягаемости, и всё - благодаря веб-камерам. Их и до вируса было много, а уж после эти камеры понавешали везде, и почти у каждой обойти защиту - как дважды два. «Мертвых зон» у нас на планете почти не осталось, в реальном времени доступна любая экзотика. Хоть сейчас можно увидеть голубей на площади Сан-Марко или проходную винзавода в Конотопе… Желаете заглянуть в главный обеденный зал парижского ресторана «Максим»? Или, может, на съемочную площадку в Болливуде? Могу попасть на верфь подлодок в Североморске. Куда скажете - туда и подключусь…
        - Конотоп с Болливудом подождут, - ответил я. - Давайте что-нибудь поближе, в Москве. Ну, например… - И я продиктовал парню адрес, который знал на память.
        - Секунду! - Димитрий уверенно пробежался пальцами по клавиатуре.
        Через несколько секунд движения стали медленнее. Еще медленнее. Потом его пальцы зависли над клавишами.
        - Ого! - проговорил он слегка озадаченно. - Интересненько…
        Еще бы, подумал я. На территории моей психбольницы не было камер наблюдения. То есть они числились как работающие, но не работали. При мне доломали последние две. Их замена стоила бы копейки, но пофигист-главврач объявил, что торопиться не будет, поскольку ценит приватность. Скорее всего, без камер ему и самому было проще. Если удаленно наблюдаешь за беспорядком, его надо как-то пресекать. А на нет - и суда нет…
        Я с интересом поглядел на Димитрия: как он теперь будет выкручиваться? Но, похоже, для него задача стала ненамного сложнее. Почесав рыжий затылок, компьютерщик после краткой паузы хмыкнул и вновь затрещал клавишами - еще быстрее, чем прежде. Через каких-то пару минут он довольно присвистнул, развернул ко мне экран и спросил:
        - Правильно я попал?
        Судя по картинке, Димитрий был профи не хуже остальных. Я увидел на экране знакомую дверь служебного выхода из пищеблока. Возле нее отирался Петруша и старательно делал вид, что любуется закатом. Время от времени он упрятывал лицо за шарфом - и из его рукава тотчас же выплывало маленькое облачко, которое царь торопливо разгонял рукой. Курение на территории клиники было грубым нарушением режима, но царь никогда не попадался. Даже я не знал, куда он бегал с трубочкой. Одним секретом стало меньше.
        Я обратил внимание, что ракурс, с которого мы следили за Петрушей, был необычным - словно камеру подвесили высоко в небе и оператор целился царю куда-то в темя.
        - Мои поздравления, - похвалил я Димитрия. - Теперь разоблачайте вашу черную магию.
        - Ловкость рук, - ухмыльнулся компьютерщик. - Влез в систему китайского военного спутника «Гаофэнь-18». Разрешение высокое, орбита низкая - то, что доктор прописал.
        - А там не заметят вашей… э-э… ловкости? Международного скандала не выйдет?
        - Вряд ли. - Димитрий беспечно отмахнулся. - Мы же не сдвинули орбиту спутника и тем более не вышли из плоскости эклиптики. А неучтенных факторов каждую минуту столько, что в пекинском ЦУПе не обращают внимания на мелочевку. Спишут на разовый сбой системы или пакости Пентагона, перегрузятся - и все дела… Можно отключаться?
        Я кивнул - и царь-нарушитель пропал с экрана. Теперь надо было что-нибудь сказать в заключение, не надувая щек и не давя авторитетом. Ладно, не буду мудрить.
        - Всем спасибо! - Я встал, церемонно поклонился каждому из команды и сел на место. - А свои умения я сейчас показывать не буду, согласны? В крупных бедах, надеюсь, вы не повинны, а на пустяки не будем расходовать ресурс - побережем для клиентов. Зато я отвечу на три вопроса - можно неудобных и хамских. Но только по одному на каждого. А затем иду спать. У нас в психушке через десять минут отбой… Ну? Давайте. Нафталин?
        - Знаю, что в психбольницу людей направляют принудительно, - задумчиво произнес брюнет. - А вы, как нам сказали, пробыли там полгода по доброй воле. Простите, что спрашиваю прямо… Нам ведь не надо беспокоиться? У вас всё в порядке с головой?
        Ну, конечно, олух ты эдакий, у меня не всё в порядке с головой, мысленно сказал я силачу. У меня там внутри весы. Как, впрочем, и у вашего покойного шефа Льва Ильича.
        - Каждый из нас чуть-чуть не в своем уме, - ответил я вслух. - Так говорил великий диагност Чеширский кот… А если серьезно, то мои способности - штука утомительная, особенно на холостом ходу. И глушить их по-настоящему можно только с помощью хороших транквилизаторов. Что я, собственно, и делал, пока был там на отдыхе. Эти лекарства дороги, пациентам их дают бесплатно. Видите, никаких тайн… Димитрий?
        - Лев Ильич много рассказывал нам об отце, - сказал компьютерщик. - Но никогда не упоминал, как тот справлялся со своим… необычным даром. Он ведь у него тоже был?
        - Нет. - Я помотал головой. - Мы вычислили, что это передается по мужской линии, но через поколение. Дед наш, Григорий Евстафьевич, был человеком довольно скрытным. С братом он почти не общался, а мне, малышу, иногда рассказывал всякие байки… и это всё, что я о нем помню. Отцу, считай, пофартило. Прожил жизнь обычного человека.
        Никому не дано предугадать, когда и в какой последовательности «включатся» подобные свойства, мысленно добавил я. Это просто случается, вдруг и навсегда. У моих соседей по седьмому уровню, Влада Туватина и Славки Шерензона, дар проснулся аж через три поколения. Если бы мне и Левке повезло так же, весы продремали бы в наших генах до появления у нас гипотетических детей или внуков. И жил бы я себе спокойно, как все…
        - Вы нарочно отпустили бороду, чтобы быть похожим на брата? - спросила Ася.
        Ох, девочка, мысленно вздохнул я. Черт бы побрал твое любопытство! Сейчас мне придется соврать. Не рассказывать же им всем, что я прячу под бородой? Еще не хватало, чтобы моя команда в первый же день знакомства меня пожалела!
        - Борода - всего лишь необходимость, - объявил я. - Это фамильное. У нас с братом, знаете ли, очень чувствительная кожа на лице. Бриться для нас всегда было мукой. И как только мы дорастали до бород - сперва Лев Ильич, потом я, - мы их сразу же заводили…
        Ответ был честным только в отношении Левки. Моя кожа не боялась бритья. Настоящая причина была иной. В разное время я то удлинял бороду, то ее укорачивал, но обойтись без нее совсем с некоторых пор уже не мог. Спасибо Лубянке - шрамы на шее у меня оттуда, с того же подземного уровня номер семь. Однажды я сделал кое-что не так, и это очень не понравилось экспериментаторам. В наказание и в назидание мою голову месяц фиксировали шипованным ошейником для непослушных бультерьеров: сволочнейшая штуковина, когда шипы остриями внутрь. И всё же я тогда поступил правильно - по-другому было нельзя…
        - Ну всё. - Я решительно поднялся с табуретки. - На три вопроса я дал три ответа. Знакомство продолжим завтра. И без крайней необходимости прошу меня не будить…
        Номер, куда меня поселили, был стандартным: кровать, кресло, столик, телевизор на стене. Приземистая тумбочка возле кровати. Утюг и гладильная доска в отдельной секции стенного шкафа. Окно, забранное плотными серыми шторами. Большое зеркало в прихожей - оно сразу же отразило мою бороду. В санузле, облицованном голубоватым кафелем, висело второе зеркало, поменьше, - и в нем мелькнула та же борода.
        Любопытно, думал я, умываясь, новое начальство тоже считает, будто я копирую Левку? Почему все уверены, что младшие братья неосознанно подражают своим тиранам? А по-моему, любой младший брат сделает что угодно - лишь бы не походить на старшего! Или у нас просто такая семейка, а в других местах растут совет да любовь?
        Мысль была интересной, но я решил, что додумаю ее завтра. Сейчас же я хотел только одного - спать. Но стоило мне прилечь и закрыть глаза, как в дверь номера сразу же забарабанили. Граждане дорогие, это против правил - беспокоить меня после отбоя! Я приоткрыл дверь и высунул голову наружу, уже готовясь сердито ворчать… и тут только заметил, что повсюду светло. Оказывается, я мирно продрых всю ночь. Наступило утро моего второго рабочего дня, а за дверью меня ждал подтянутый Сергей Петрович.
        - Сожалею, что разбудил, - сказал он и сунул мне в руки плотно набитый конверт. - Но время не ждет. У нас только что нарисовался очередной клиент. Вот ваш новый паспорт, авиабилет и наличные. Через пять часов вы все четверо вылетаете в Доминиканскую Республику. Курс местного песо к доллару - ноль целых и две сотых. Тигровые ракушки там очень дешевы, но не покупайте - могут отобрать на границе. Счастливого пути!
        Эпизод в Санто-Доминго
        Торговый центр New Agora Mall днем похож на лайнер, а ночью на акулу: все окна средних ярусов изнутри подсвечены бледно-розовым, и кажется, что огромный океанский хищник разевает пасть. На верхних этажах - четыре кафе, кинозал и боулинг, а внизу - продовольственный магазин и сувенирные лавки. Ежедневно сюда заглядывают тысячи туристов. Самые неискушенные сметают с прилавков куколок вуду и пластиковые гребни - имитацию черепаховых. Те, что поопытнее, берут сигары и доминиканский ром. А для посвященных имеется сеть магазинов, в которых торгуют украшениями из ларимара.
        Сеньор Артуро Вальдес - истинный ценитель прекрасного. Он приходит сюда по средам, за час до закрытия, когда наплыв покупателей особенно велик. Он любит толпу, потому что в ней легко затеряться. С чувством тайного превосходства наблюдает он за лохами возле витрин, где выставлен ларимар. Уж ему-то хорошо известно, что самое интересное не здесь, а в дальних скучных ящиках, куда мастера сваливают образцы, не пошедшие в серию. Хотя сеньор Вальдес богат, он не разбрасывается деньгами. Ведь если повезет, оригинальную авторскую брошь или кулон можно будет сторговать буквально за гроши…
        Глава одиннадцатая
        - Стоп, дорогие мои, стоп! - прервал я. - Спасибо! Вижу, что проделана работа, и ценю ваши усилия. Мне нравится язык и стиль сценария, и всё такое. Вот только локация нам не подходит никак. Толпа? Наплыв туристов? Да вы что! Хотите, чтобы за компанию с клиентом пострадали посторонние? Вы бы еще на городском стадионе место выбрали…
        - Но разве кара не настигает клиента персонально? - Димитрий посмотрел на меня с удивлением. - Мы думали, что это всегда работает без промаха, как боевой дрон.
        Ах, сволочь Левка! Мышцы моего лица заныли: я еле-еле удержался от раздраженной гримасы. В отличие от меня, старый позер мог себе позволить точечный режим, не опасаясь последствий. А чего ему бояться? Его весы были в разы компактнее моих.
        - Я не знаю, как это работает, - устало сказал я. За окном жарило доминиканское солнце, кондишен в отеле «Барселона» тянул на пределе, а у колы местного розлива был почему-то привкус мыла. - Друзья, не забывайте: это не техника, а природа. Она непредсказуема - нам известен только алгоритм. Наш клиент так много и разнообразно грешил, что я не представляю, какая из случайностей его укокошит. Вы досье внимательно читали? Чтобы выкроить себе пару миллионов на пентхаус, он, например, в позапрошлом году урезал финансирование строительства трех объектов. Получилось не по СНиПам, а на глазок. И когда на стройплощадке обвалилась кровля, погибли десять рабочих и бригадир. Если в торговом центре его накроет такая же ответка, мне страшно вообразить последствия.
        В глазах Димитрия, Аси и Нафталина я видел отблеск сочувствия, смешанного с легким разочарованием. Они сравнивали нас - и, конечно, не в мою пользу. Лев Ильич был крутой мужик, а его младший брат оказался трусоват. Ладно, пускай. Не стану же я им объяснять, почему Левка, ускользнув от конторы, остался тонкой вязальной спицей, а из меня на седьмом уровне сотворили кувалду. Во что же они хотели меня превратить? В живое цунами? В ходячую эйч-бомб? Понятия не имею, каким способом меня в случае форс-мажора собирались доставлять в Вашингтон. Неужто на баллистической ракете? Слава Богу и Горбачеву - уберегли нас от третьей мировой.
        - Короче говоря, Лев Ильич был гений, а я просто талант, - не вдаваясь в детали, подвел я итог. - В новом сценарии прошу сделать на это поправку. Сейчас расходимся, еще раз прорабатываем распорядок сеньора Артуро и ищем безопасную локацию. Встречаемся здесь, в моем номере, через два часа. Если будут идеи, можно и раньше. Аста ла виста!..
        Выйдя из отеля, я первым делом купил у пожилого гаитянина в киоске путеводитель и сомбреро. После чего, оглядевшись, стал искать глазами какое-нибудь уличное кафе. Ближайшее нашлось в ста метрах, неподалеку от странного памятника: я не заметил его раньше, потому что такси позавчера привезло нас к «Барселоне» с другой стороны.
        На низеньком, с уклоном вверх, каменном пьедестале стоял бронзовый макет легкового автомобиля в натуральную величину. Все дверцы были распахнуты настежь - казалось, это не машина, а огромная божья коровка, готовая взлететь. Подойдя к памятнику, я обнаружил на постаменте медные цифры 1, 9, 6 и 1, а под ними - такую же медную надпись «LIBERTAD». Слово переводилось с испанского как «свобода», а что означала дата, я не знал. Едва ли таким способом здесь отметили подвиг Гагарина, но еще меньше это смахивало на год рождения местной автомобильной промышленности. Скорее уж на год ее смерти: бронзовые корпус, дверцы и ветровое стекло были покрыты десятками декоративных отверстий, похожих на пулевые. Да и машина при внимательном взгляде оказалась не какой-то экзотической доминиканской маркой, а просто старым «шевроле».
        Солнце припекало затылок даже сквозь сомбреро, поэтому я решил, что с памятником разберусь позже, и поскорее нырнул под белый зонтик кафе. Тощий, как вобла, мулат-официант с нескрываемым воодушевлением притащил мне меню: в час сиесты я был единственным посетителем. Я выбрал себе - по картинке - порцию кокосовых оладий, выдержал небольшую словесную баталию за бутылку простой минеральной воды без газа («но, сеньор, но рон, но капучино, но кола!»), а пока ожидал заказ, открыл путеводитель.
        Нашелся там и текст на русском. Вся история Доминиканской Республики умещалась в пятнадцать строк и сводилась к перечислению войн за территорию. Сперва ею владели индейцы, которых изгнали испанцы, которых вытеснили французы, которых опять побороли испанцы, которых одолели американцы, которые тоже не задержались надолго. Уже через пять лет им надоело отвечать за местную чехарду. Они погрузились на корабли и уплыли с острова, позволив здешним военным устраивать перевороты самостоятельно…
        - Пор фавор, сеньор!
        Официант притащил тарелку с оладьями и зеленоватую бутылку «перье», а в качестве бесплатного приложения включил музыку. Он опознал во мне туриста, но не понял, откуда я, и составил ретро-репертуар наугад, на все случаи жизни.
        Первой мне спела Пиаф, за ней в очередь выстроились Азнавур, Челентано, «Битлз», «Модерн Токинг» и кто-то вроде Бритни Спирс, только писклявый. Разноязыкий вокал отбил у меня охоту к чтению. Я принялся лениво листать путеводитель с конца и вскоре убедился в полной победе мировых брендов - ими были усеяны последние пять страниц.
        Бренды величаво парили над местной пестротой. Они даже никого не заманивали - просто были. Любой турист, чей желудок сопротивлялся морским гребешкам, жареным с эстрагоном, или мясной похлебке санкочу, знал, что всегда утешится чизбургером с картошкой фри в «Макдональдсе». Покатавшись на велорикше, гость мог затем взять напрокат «мерседес». Без боязни можно было провести незабываемую ночь в бамбуковой хижине с видом на термитник, а затем вернуться обратно в пятизвездочный «Хилтон».
        Я уже знал, что в особую зону комфорта попадали те, кто решил остаться в тропическом раю насовсем и кое-что вложить в экономику страны. К транснациональным благам - бытовой электронике от «Самсунга», компьютерам от «Эппл», мебели от «Икеи» и далее по списку - добавлялся здешний бонус: гражданство. Если вклад гостя в экономику был солиден, паспорт ему вручали через неделю. После этого райскую жизнь приезжего было уже нельзя поколебать извне: Доминиканская Республика своих граждан не выдавала.
        Я достал из кармана и переложил в книжечку путеводителя два сложенных листа с выжимкой из досье на нашего клиента. Никаким Артуро Вальдесом этот любитель украшений из ларимара, конечно, не был. Всего год назад в его документах значилось другое имя - Демид Ерголин. Когда-то худенький студент Демидка удачно женился на однокурснице - дочери сотрудника аппарата ЦК КПСС, и с той поры тело Ерголина стало быстро округляться, набирая административный вес при всех режимах.
        До поры он особо не светился, но уже в конце 90-х легко оттеснил двух фриков, Погодина с Чвановым, от руководства патриотической партией «Почва». Пролез в Думу с лозунгом «Гаси чурок!», был замечен самим Дорогиным и ловко обменял свое полумаргинальное партийное лидерство на солидный пост вице-премьера по военному экспорту. На этой должности он поправился еще килограммов на десять, а сколько там украл - никому в точности не известно. Ходили слухи о выгодной продаже каких-то противотанковых мин, под которые маскировались запретные противопехотные. Они взрывались под ногами аборигенов - но кто считает жизни африканцев? Говорили еще о бракованных зенитных комплексах, будто бы отправленных сразу в две воюющие страны где-то в жопе мира. Зенитчики промахивались по геликоптерам противника, зато с завидной регулярностью сбивали гражданские самолеты, пролетавшие высоко над местом схватки. Торговцы убийственным железом пожимали плечами: при чем тут вообще мы? Этим криворуким макакам надо, мол, было заучивать инструкцию потверже и целиться поточнее.
        В последние восемь лет Ерголин заведовал Главкосмосом. При нем спутники перестали выходить на заданные орбиты, а нашим космонавтам на МКС приходилось постоянно клянчить всякие бытовые мелочи у американцев. При нем новенькие с виду ракеты оказывались ржавым мусором и взрывались уже на старте, а ядовитый гептил лился на головы тем, кому не повезло жить вблизи недостроенного космодрома «Источник». Зато у самого Демида Альбертовича дела шли отлично: после каждой аварии он покупал себе то особняк в центре Москвы, то дачу на Рублевке, то участок на Истре, и к концу прошлого года его круглая морда не влезала в кадр протокольной съемки.
        После 4 декабря российская недвижимость нашего клиента, понятно, ушла с молотка, но сам Ерголин успел вовремя слинять из страны и унести в жирном клюве изрядно бабла. И вот теперь я тупо брожу указательным пальцем по карте Санто-Доминго из путеводителя и гадаю: где к Вальдесу можно подобраться поближе, но при этом не подвергая риску окружающих? Ведь даже если Великая Вселенская Справедливость бросит на чашу моих весов всего один сюжет с минами, никому вокруг не поздоровится…
        От размышлений меня отвлек визг шин: яркий желто-белый экскурсионный автобус съехал с шоссе и резко затормозил метрах в десяти от кафе. Из салона высыпались туристы, по виду японцы - все в синих джинсовых костюмчиках, серых бейсболках и солнцезащитных очках, все с одинаковыми смартфонами в руках и рюкзачками на плечах. От толпы отделилась дама-экскурсовод в униформе под цвет автобуса. Она поманила своих подопечных за собой, ближе к памятнику, и на ходу начала что-то им рассказывать через мегафон. К счастью для меня, языком взаимного общения был английский - ни для кого здесь не родной, а потому простенький. Даже я понимал смысл каждой фразы.
        Как оказалось, «шевроле» на постаменте - бронзовая копия машины Рафаэля Леонидаса Трухильо, диктатора Доминиканской Республики, а по-здешнему хефе. Придя к власти в первой половине XX века, генерал Трухильо присвоил себе звание генералиссимуса, превратил страну в доходный семейный бизнес, ввязался в несколько войн и за тридцать лет правления уже совершенно сбрендил: он рассорился со всеми соседями по региону, с оппозицией и с церковью, а у рядовых доминиканцев давно сидел в печенках. При этом он часто ездил без охраны, с одним только шофером, поскольку был уверен, что народ его обожает. Но никто особенно не расстроился, когда машину хефе в упор расстреляли четверо заговорщиков - однажды майской ночью 1961 года, аккурат на этом месте.
        Я невольно усмехнулся: ну что за беспечность! Матерый отец нации обязан во всем видеть угрозу своей драгоценной жизни. Невозможно представить, чтобы какой-либо маршрут нашего бывшего П. П. Дорогина, к примеру, не зачищали бы на километр вокруг и на три метра вглубь, а сам Пал Палыч не отправлялся бы куда-то - хоть в сортир - без кортежа бронемашин. Эх, Трухильо, галифе на лямках, босоногое детство диктатуры… Впрочем, даже к самому осторожному из вождей костлявая может явиться без спроса и пропуска. И тогда никакая броня, никакая армия вооруженных охранников ничего не смогут поделать с одной сердечной мышцей, вдруг переставшей сокращаться…
        Гоп-стоп, мы подошли из-за угла.
        Гоп-стоп, ты много на себя взяла…
        Господи, а это еще зачем?! Похоже, у официанта закончился запас Азнавура, Челентано и «токингов» и из загашника был извлечен русский шансон - громогласный и беспощадный. Мой столик находился на полпути между динамиком кафе и мегафоном экскурсовода, так что я на себе испытал эффект стереофонии: в одно ухо влетали одесские бандюки, а в другое - доминиканские пистолерос. «Теперь расплачиваться поздно, посмотри на звезды… a lone dictator is killed… видишь это всё в последний раз». От сочетания двух стихий трещала башка, но я терпел: уже через несколько секунд в диком месиве звуков мне внезапно почудилось нечто, похожее на подсказку. Это еще было как щекотание в ноздре, которое предвещало возможный - хотя не обязательный - чих. Истина пряталась где-то рядом, но где именно? «There were no outsiders around… гоп-стоп, у нас пощады не проси, гоп-стоп, и на луну не голоси…» Ну-ка, ну-ка, погоди секундочку… Звезды, луна… и без посторонних… Так вот же оно! Ап-чхи!
        Воображаю, как удивлялся официант, глядя на меня: одинокий посетитель, забывший об оладьях и минералке, что-то старательно замеряет зубочисткой на карте путеводителя. А еще больше он, наверное, удивился, получив небывалую - при эдаком скромном заказе - сумму чаевых. Что ж, заслужил. За своевременную случайность приплатить не грех.
        К себе в номер я вернулся раньше назначенного срока и сразу же эсэмэсками вызвал свою команду. Когда же Ася, Димитрий и Нафталин примчались на зов, я без предисловий объяснил им идею. Поначалу они скептически переглядывались между собой, но я был терпелив и специально повторил для них замеры дважды - второй раз уже на большом плане Санто-Доминго с помощью полотна рулетки. Постепенно недоверие стерлось с их лиц: младший брат их кумира тоже оказался не промах. Он, понятно, не перепрыгнул планку старшего, но уже заметно к ней приблизился. На большее я пока и не претендовал.
        - А мы-то даже не рассматривали этот вариант, - покаялся Димитрий. - Думали, дело дохлое, по расстоянию не проходит. Там ведь всё огорожено, и телохранители у него…
        - Как видите, проходит даже сейчас, но впритык. Если же здесь, - ткнул я пальцем в план города, - помогут Нафталин и Ася, мы срежем угол и дотянемся вообще с запасом.
        О том, что у моих весов и радиус действия поболее, чем у Левкиных, я нарочно умолчал. Не стоит выкладывать на стол сразу все карты. Прибережем важный козырь до поры.
        - И как вы додумались, если не секрет? - почтительно спросила Ася. - Озарение нашло?
        «Музыкой навеяло», - ответил я. Про себя, конечно. А вслух небрежно произнес:
        - Да так. Вовремя вспомнил старика Канта. Про звездное небо и нравственный закон.
        Эпизод в Санто-Доминго. Новая локация
        Самое высокое место парка Мирадор-дель-Сур - рукотворное. Это вам, конечно, не пик Дуарте, но тоже кое-что над уровнем океана. Рамон Касерес, тридцать первый президент Доминиканской Республики, распорядился насыпать холм, с которого жители и гости столицы могли бы полюбоваться ее красотами. Работы начались в 1910 году, а через несколько месяцев Касерес был убит повстанцами и проект застопорился. Гражданская война, оккупация, быстрая смена правителей - всё это мешало довести дело до конца.
        При генералиссимусе Трухильо холм получил статус национального проекта и обрел гордое имя «Эверест Антилиано». Из бюджета были выделены средства, но поскольку строительный подряд отошел компании брата диктатора, Эктора, холм за тридцать лет подрос всего на шестьдесят метров. Каждый следующий президент, вступая в должность, клялся не бросать начатое, однако затем отвлекался на что-то более важное. При Хоакине Балагере высота холма увеличилась только на три метра, при Хуане Боше - на пять, при Франсиско Кааманьо - на два. Лишь в конце 70-х, когда у власти находился Антонио Гусман Фернандес, долгострой завершился: двухсотметровая высота была взята.
        Всю территорию, прилегающую к возвышенности, обнесли высокой железной оградой. На вершине холма установили три мощных бинокуляра - чтобы глядеть вниз, на город, а также один длиннофокусный телескоп-рефрактор - чтобы смотреть вверх, на небо. Через день после торжественного открытия смотровой площадки газетчики выяснили масштаб взяток, которые дочь и зять президента вымогали у компаний, возводивших «Эверест Антилиано». Для главы государства это тоже стало новостью, и он покончил с собой…
        «Вот идиот! - думает о Фернандесе сеньор Артуро, пока лифт возносит его к смотровой площадке. - Нашел, из-за чего стреляться! Тоже мне проблема - репортеришки». Обычно Вальдес наезжает сюда по пятницам, резервируя время с двадцати трех до полуночи. Две его охранные гориллы, двухметровые Эрнесто и Хуан, сторожат подножие холма и отшивают случайную публику из числа гуляющих. Вальдесу нравится быть частью толпы - но только в шумных торговых центрах. Здесь, в тишине, он предпочитает одиночество.
        Телескоп хоть и старенький, полулюбительский, однако всё еще неплохой: азимутальная монтировка, объектив с переменным фокусом и лунным фильтром - на случай, если кому-то из публики приспичит взглянуть на спутник Земли. «С Луны, пожалуй, и начнем», - говорит себе сеньор Артуро. Добавив светофильтр, он направляет в нужную сторону трубку искателя и вдавливает правый глаз в резиновую «юбку» окуляра. Последнее время прильнуть совсем вплотную не получается: мешают щеки. В будущем году Вальдес даже запланировал раскошелиться и сделать парку небольшое целевое пожертвование - для телескопа, на покупку бинокулярной насадки с увеличенной двойной «юбкой». Иначе ему придется срочно худеть, а сеньор Артуро не любит в чем-то себя ограничивать.
        Луна со времени их последней встречи совершенно не изменилась: всё такой же серо-голубоватый шершавый кругляш в неопрятных шрамах от кратеров. Спасибо тебе, кормилица! Три года назад он пообещал в обозримые сроки построить во-он там, левее кратера Шредингера, российскую базу плюс космодром для посадки сверхтяжелых ракет плюс хотя бы один экземпляр такой ракеты. Средств на это ухнули не скупясь - отложили строительство трех мостов в Сибири. Но кто виноват, если дорога от двери Центробанка до двери космического НПО так ухабиста? Пока деньги везли, они просыпались с телеги, и в итоге их хватило только на треть ракеты. Ясно, что на трети никуда не долетишь, а раз нет транспорта, то и с прочим можно не спешить. В конце концов, Луна четыре миллиарда лет обходилась без российской базы - вот и дальше как-нибудь просуществует.
        Сеньор Артуро убирает светофильтр и привычным жестом передвигает искатель в сторону оранжевой точки в небе. Салют, дружище! Как жизнь, как сам? Вулкан Никс Олимпик не жмет? Плато Большой Сырт не чешется? Среди многих его обещаний экспедиция на Марс котировалась еще выше, чем проект лунного поселения. Русская Геральдическая Коллегия даже присвоила ему титул князя - авансом, за обязательство умыть НАСА. А уж сколько бабок закачали в марсианскую эпопею! Папаша Тускуб с его сокровищами нервно курит в сторонке. Жаль, что недостроенный тренировочный модуль будущих марсонавтов выгорел из-за короткого замыкания и восстановлению не подлежал. Причем журналюгам необязательно было знать, что вместо пяти манекенов внутри сгорели пять курсантов ВКА имени Можайского: все парни - сплошь добровольцы, урна с прахом - одна на всех. В его ведомстве слово «погиб» вообще было под запретом. Естественная убыль персонала по коду «Д» (несчастный случай) официально считалась нулевой. Того, кто пытался своими жалкими жизнями поколебать волшебную статистику Главкосмоса, увольняли задним числом без компенсации. Захоронения
производились на закрытой территории - родным без спецпропуска не пройти. Да и глядеть там было не на что: все могилы безымянные…
        Пообщавшись с прочими планетами Солнечной системы и сделав дежурный выговор Венере и Меркурию за участие в исследовательской программе пиндосов, сеньор Артуро подкручивает винт регулировки широты и берется за рукоятку фиксации азимута, чтобы изменить положение объектива. Пора, наконец, заглянуть в дальний космос.
        В том полушарии, где он жил прежде, еще не будучи Артуро Вальдесом, не каждое из прекрасных созвездий было доступно - и прежде всего Южный Крест. Здесь же он виден отчетливо, и всякий раз, когда попадает в объектив сеньора Артуро, у того сосет под ложечкой: даже на сытый желудок он испытывает чувство, похожее на голод. По форме созвездие смахивает на орден «За благородство», который ему должны были вручать в конце прошлого года. Обычным наградам-штамповкам он уже потерял счет, но эта была штучной. В той же последовательности, в какой на небе теперь сияют звезды Акрукс, Бекрукс, Гакрукс и Декрукс, дизайнер расположил на кресте из белого золота четыре крупных сапфира. К этим камням сеньор Артуро питает тайную слабость. Чтобы пролезть в наградной список, ему пришлось даже прикинуться, смешно сказать, благотворителем.
        Подавив природное отвращение, он поехал за МКАД в обшарпанную детскую больницу. Там он сфоткался с какими-то наголо бритыми вонючими засранцами и раздал им конфеты с воздушными шариками, а сразу после этого выкинул нехилую сумму в фонд мадам Чунько, русской версии Терезы-санта-мадре. Интуиция у цепкой сучки была отменная - профессионалка, ничего не скажешь. Едва она учуяла его интерес, плата за орден выросла вдвое. Он и это стерпел - лишь бы получить заветную награду. Вручение ордена было назначено на 6 декабря, и всего за два дня до церемонии шеф устроил всей своей команде мечты такую гнилую подлянку! Ну что ему стоило крякнуть хотя бы неделей позже - без сюрпризов, плавно, с объявлением законного наследника?
        Сеньор Артуро вздыхает и смотрит в небо на Южный Сапфировый Крест. Сегодня он особенно красив. Как будто даже звезд там прибавилось: между Бекруксом и Декруксом сверкает яркая точка - пятый, ранее не учтенный сапфир. Слегка удивившись такой новации, Вальдес достает из нагрудного кармана льняной платочек и промокает заслезившийся правый глаз, а потом извлекает из жилетного кармана припасенную одноразовую бархотку и протирает окуляр. Снова глядит в небо через телескоп. Ошибки нет, пятая звезда продолжает сиять и вроде бы увеличилась в размерах. Ах вот оно что! Кажется, небесная механика дарит ему возможность увидеть вооруженным глазом приближение падающей звезды, то есть метеорного тела. Обычно небольшие осколки комет сгорают в верхних слоях атмосферы Земли за считаные мгновения. Но отдельные крупные экземпляры могут продержаться в пределах видимости до пятидесяти минут.
        Сеньор Артуро отрывается от телескопа, чтобы взглянуть на циферблат часов: если падение небесного гостя затянется, визит на смотровую площадку придется продлевать. Сумма смешная, но кому охота тратиться дважды? Когда он снова приникает к окуляру, то понимает, что тревожился напрасно и уложится в срок без доплаты. Метеорное тело приближается к Земле стремительно, и необычайный его вид завораживает.
        Чтобы не испортить зрение чересчур яркой картинкой, приходится возвращать лунный фильтр и добавлять максимум затемнения, но огненный ореол, окружающий небесного гостя, все равно слепит глаз сеньора Артуро. Руководя Главкосмосом, он никогда не интересовался космосом как таковым, но здесь, на новой родине, вчерашняя работа стала чем-то вроде хобби. Со скуки он прочел много специальной литературы, даже осилил том Иоганна Кеплера, а уж научпоповских лент пересмотрел без счета. Одно время он носился с идеей установить персональный телескоп на крыше своей гасиенды, но та расположена в низине - неподходящее место для небесных наблюдений. К тому же при наличии жены даже час уединения на крыше не купишь ни за какие деньги.
        Между тем космический визитер уже давно выбрался за пределы сапфирового креста и теперь напоминает не крупную звезду, а целый теннисный мячик в пылающем круге. Он перемещается по ночному небу так быстро, что сеньору Артуро приходится вручную двигать тубус телескопа и пригибаться, чтобы не выпускать метеор из поля зрения. Впервые за вечер Вальдес испытывает нечто вроде беспокойства и тут же его отгоняет. Нет, чепуха. Вероятность того, что обломок кометы сумеет долететь до Земли, не сгорев дотла, крайне невелика, а уж того, что упавший метеорит накроет самого наблюдателя, вообще ничтожно мала. Одно лишь странно: почему ему не виден эффектный метеорный хвост? Непорядок. Разве длинный светящийся шлейф - не обязательный атрибут?
        Отодвинувшись от окуляра, Вальдес задирает голову и получает ответ. На всех известных ему снимках падения небесных тел они видны снизу и сбоку. Сейчас же боковая проекция отсутствует, вид - только снизу: огненный мяч молча пульсирует над его макушкой. Через несколько томительных секунд падение перестает быть беззвучным. К картинке прилагается свист: сперва еле слышный, потом всё громче, и вот уже закладывает уши.
        С каким-то спокойным удовлетворением сеньор Артуро понимает, что звук ему хорошо знаком. Он запомнил его со времен трансляций с космодрома «Источник», когда после старта ракеты что-то в небе идет не так. Вживую он слышит этот свист в первый раз. И, кажется, второго не будет. Ноги становятся каменными, живот и щеки висят на нем, как гири. Скорость по вертикали в разы превышает скорость по горизонтали. При такой комплекции законы гравитации не дадут убежать далеко. Иоганн Кеплер, твою-то мать…
        За миг до того, как на его месте возникает кратер, Демид Альбертович Ерголин успевает подумать: «Сколько же сволочей в Санто-Доминго сейчас загадывают желание!»
        Глава двенадцатая
        - Левее, теперь выше! Нет, ты на Ямайке. А теперь тебя занесло в океан. Правее, и не останавливайся - ты пока застряла на Гаити. Нет, рано. Возьми еще правее.
        Ася стояла на табуретке перед картой мира и, близоруко щурясь, водила острием булавки вправо-влево, Нафталин от окна корректировал процесс, а мы с Димитрием не мешали: он, по обыкновению, уткнулся в свой ноутбук, а я заваривал себе чай и нарезал колбасу для бутерброда. Вчера поздно вечером, когда мы вернулись в Москву, я не успел поужинать, но сегодня с утра твердо рассчитывал позавтракать. На всякий случай я не выяснял, сколько дней этот сервелат уже лежит в холодильнике. Может, он еще Левкин.
        - Замри! Ты на месте. Фиксируй! - скомандовал Асе Нафталин.
        Очередная победа Великой Вселенской Справедливости была надежно пришпилена к карте красным четырехугольным флажком. Ася спрыгнула с табуретки, мимолетным жестом поправила растрепавшуюся прическу и задумчиво произнесла:
        - А ведь это, Роман Ильич, у нас первый такой случай…
        - То есть как первый? - удивился я. Из-за этой неожиданной реплики я чуть не промахнулся ножом мимо колбасы. - В каком смысле? Первый на Карибах? Первый на этом острове? Но вот же неподалеку я вижу еще один флажок - в Порт-о-Пренсе.
        - Первый с участием космических тел, - терпеливо объяснила мне Ася. - До сих пор проблемы решались земными средствами. Из такого далека раньше ничего не прилетало.
        Пока я раздумывал, обрадоваться ли мне такому рекорду, подал голос Димитрий.
        - Строго говоря, тело не совсем космическое, - сказал он, оторвавшись от ноутбука. - То есть да, на башку клиента оно прилетело из космоса, но происхождение у него земное. Глядите, на сайте их газеты El National цитируют заключение лаборатории метеоритики Технологического университета Санто-Доминго… Ась, как это поточнее перевести: «…es un fragmento del tanque de combustible de titanio de un satelite artificial»?
        - «…является фрагментом титанового топливного бака искусственного спутника», - ответила Ася. - А там случайно не сказано, какая страна произвела спутник?
        - Сейчас найду… - Димитрий пробежался пальцами по клавиатуре. - Вот, пожалуйста. Германия, «Грейс», цель - наблюдение за климатом, июль прошлого года. Но выводила его на орбиту российская ракета-носитель «Поток». И получилось у нее криво. Спутник ни разу не вышел на связь и через сутки исчез - пятнадцать лимонов евро выброшено зря. Главкосмос тогда выпустил пресс-релиз: мы типа доставили, за остальное не в ответе. А через месяц три обломка свалились в Сахаре - двух бедуинов убило на месте.
        - Это многое объясняет, - кивнула Ася. - Клиенту аукнулся один из многих его косяков.
        - Никто, кроме Вальдеса, в Санто-Доминго больше не пострадал. Правда, телескоп всмятку, а на месте падения во-о-от такая дыра в земле! - Димитрий приподнял и повертел во все стороны ноутбук, чтобы нам было легче рассмотреть фото кратера.
        Я поскорее перевел взгляд обратно на бутерброд. Ерголин получил по заслугам - факт. Но стоило представить масштаб силы, его сгубившей, как делалось неуютно. Кем я-то был? Канониром «Большой Берты»? Погонщиком Левиафана? Умей рыба-лоцман мыслить абстрактно, она бы вот так же порой обалдевала, сравнивая свой размер с габаритами гигантского катрана, чью охоту направляла… О-хо-хо. Чтобы отвлечься от пугающих сравнений, я сосредоточился на колбасе. Вкус у нее оказался не ахти, а значит, ее вряд ли купил Левка. Тот, помнится, был гурманом. Значит, она осталась с поминок по Левке.
        - Попомните мое слово - яму еще внесут в путеводитель по Санто-Доминго и будут ее показывать приезжим, - ухмыльнулся Нафталин. - В Эрец-Исраэль каждый кустик, каждый исторический пупырышек в земле на учете, а тут - прямо-таки небольшой каньон. Туристам есть на что поглазеть и сделать селфи. Жаль, конечно, что грохнулся кусок спутника. За дырку в земле от настоящего метеорита смело можно брать двойной тариф.
        - Увы, мое могущество, похоже, не распространяется на большой космос, - заметил я, дожевав бутерброд. - Ионосфера - пока мой потолок. Уж не говоря о том, что без вас троих я бы вообще не справился. Вы молодцы. Будь моя воля, всем бы выдали премии. Димитрию - за то, что спрятал нас от камер наблюдения. Асе - за то, что отвлекла охрану. Нафталину - за то, что сделал мне проход в заборе, и я смог подобраться к холму.
        - Пара пустяков. - Димитрий ласково, как котенка, погладил свой ноутбук. - Зря они заменили аналоговые камеры цифровыми. Пригляд - дело тонкое, и прогресс там не всегда на пользу. Детализация выше и картинка четче, не спорю, но в ночное время да при искусственном свете толку от этого ноль целых, хрен сотых. Зато прохиндеям вроде меня стало проще удаленно вклиниваться в сигнал и зацикливать его на многократный повтор.
        Нафталин неторопливо скатал в трубочку железный противень и раскатал обратно.
        - Забор там качественный, литой, с коваными деталями, - сдержанно похвалил он. - Ему уже лет сорок, не теперешняя штамповка. Пришлось извлечь целую секцию, чтобы не попортить литье, а потом втиснуть ее обратно. Ты уникум, Аська. Так уболтала обоих дуболомов, что я мог бы незаметно и десять секций своротить.
        Из металлического листа, как из тетрадного, Нафталин сложил самолетик и теперь раздумывал, куда бы его деть.
        - Вовсе я их не убалтывала, - с легкой досадой в голосе сказала Ася. - Я просто спросила у них, где ближайший выход из парка, а потом мы с ними поговорили на разные темы. И между прочим, Наф, они совсем не дуболомы. Вполне нормальные парни. Оба студенты. Чтобы платить за колледж, устроились в охрану. Эрнесто любит прозу Маркеса, а Хуан тащится от фильмов Альмодовара и ведет страницу в Фейсбуке. Найдут себе другую подработку - все равно наш клиент нанимал их за гроши. Оба теперь могут пойти в экскурсоводы и рассказывать, как эта штука с неба упала вблизи от них… Кстати, про небесный подарочек отличный прикол был у Льва Ильича. Помнишь, Дим?
        - А то как же! - засмеялся Димитрий. - Когда он только пришел, Аська у него спросила, откуда эти способности. А Лев Ильич ответил на полном серьезе: мне, говорит, в юном возрасте в голову попал микрометеорит. Мы аж рты разинули. А он чуть подождал и так же, без улыбки, добавил, что камешек был из этого… как его… Ась, я забыл, как называется та погибшая планета, с которой прилетел Супермен? Что-то на букву «к».
        - Криптон, - быстро подсказала Ася. - А вещество - криптонит.
        - Вот-вот, - кивнул Димитрий. - Тут мы въехали, что это пурга. Но правда ведь смешная?
        Борода помогает прятать эмоции. Вот и сейчас я понадеялся, что фальшь моей улыбки останется незамеченной. Это же была моя хохма! Это я, я придумал про мелкий обломок планеты Криптон, упавший в детстве мне на голову, и поделился своею выдумкой с братом. Случилось это в тот день, когда мы с ним виделись последний раз - на похоронах отца. Сукин сын запомнил шутку и выдал за свою. Чего еще можно ждать от Левки?
        - Смешная, - согласился я. - Брат был веселым и очень находчивым человеком. Но даже если вычесть Супермена, для версии не слишком правдоподобно. Вы же сами видите, на что способны гости из космоса, пусть и малого размера… Ну хорошо. Раз вас привлекают всякие были-небылицы, я тоже расскажу одну историю. Началась она в Древней Греции…
        Жестом ладони я попросил Димитрия отодвинуться от ноутбука, присел на его место и через пару минут нагуглил три изображения: двух женщин и одного мужчины.
        - Вот эта дама вам наверняка известна… - Стрелкой курсора я указал на снимок античной статуи - женщины с крыльями за спиной и мечом в руке. - Немезида, она же Немесис - богиня возмездия. Некоторым образом, наша коллега. Где какая несправедливость - она тут как тут. Весь Олимп побаивался ее меча… А вот и дочь Немезиды. - Я подвинул стрелку дальше, к фотографии амфоры. На ее боку черноволосый красавчик в тунике утягивал за собой девушку. - Ее вы тоже знаете: Елена Прекрасная - жена царя Менелая, впоследствии украденная Парисом. Из-за нее началась Троянская война. Пока Елена была в плену, у нее рождались дети. Нас интересует этот… - Стрелка переместилась к третьему изображению и уперлась в бицепс бородатого атлета с луком в руках. - По имени Хрисанф. Ничем не знаменит. Зато оставил после себя семьдесят восемь детей…
        - И как ему удалось? - оживился Нафталин.
        Даже отложил свой железный самолетик.
        - Легко, при наличии пяти жен и семнадцати наложниц, - объяснил я. - Но вы меня пока вопросами не отвлекайте, а то собьюсь… Короче, среди его чад был некто Эвкалион. Как он выглядел, чем был славен - неизвестно. Он вырос и стал отцом Филеоха, у которого потом родился сын Атремол, а у того - сын Герпирей, а у того - сыновья Плисфен и Ескендир… Всех имен перечислить не смогу, я и эти-то еле запомнил. Тем более что в мировой истории не задержался почти никто, кроме троих: Полисевкра - победителя в гонке квадриг на какой-то из первых Олимпиад, Тлепосфея - помощника Солона, и еще Писистрата - не тирана, а его тезки-повара, придумавшего заливного ската с кориандром. Пока древняя Греция была пассионарной, эти потомки кучковались в Аттике, но к началу новой эры они кое-что смекнули и разбежались кто куда. Самые сообразительные пустили корни в Северном Причерноморье, где благополучно дожили до начала XX века. И вот сто лет назад длинный список имен пополнился еще одним: в городе Бердянске в семье слесаря Евстафия и белошвейки Тойбы родился мальчик, которого назвали Гиршем…
        Я умолк - как будто задумался над своими же словами. На самом деле я выжидал, когда аудитория дозреет. Следующую реплику, могу поспорить, вот-вот произнесет Ася… Ага!
        - И что дальше? - не выдержала девушка. - К чему вы клоните?
        - А к тому, - провозгласил я, торжественно воздев палец, - что это как раз и был мой родной дед Григорий Евстафьевич, про которого я упоминал в день нашего знакомства. Еврей по материнской линии, а по отцовской - обратите внимание - аттический грек…
        В кухне повисла тишина. Все трое уставились на экран ноутбука, разглядывая картинки и переваривая услышанное. Глаза Аси стали круглыми, как пуговицы. Димитрий в явном замешательстве накручивал себе на палец какой-то проводок. Нафталин машинально пристроил свой железный самолетик в салатницу - хорошо, что та уже опустела.
        - Это что, правда? - выдохнула, наконец, Ася. - Получается, что вы со Львом Ильичом - пра-пра-пра… в общем, далекие потомки богини справедливости? И ваш дар - от нее?
        Я молча обвел взглядом лица присутствующих. Выдержал театральную паузу. И дождавшись, когда тишина в кухне станет звенящей, покачал головой:
        - Боюсь, что нет. В детстве этот рассказ о нашей родословной я слышал от деда, и кое-что по мелочам там, возможно, правда. Но вместе - легенда. Фейк. Я ведь уже говорил, что дед был фантазером. А про то, что он увлекался античностью, сказать забыл, извините. Думаю, он добавил к числу предков Немезиду с Еленой Прекрасной для пущего эффекта. Это вполне объяснимо. Никогда не бывали в греческом ресторанчике «У Птолемеев» на Беговой? Там каждый второй завсегдатай после рюмки «метаксы» обязательно расскажет вам, что ведет свой род от Пифагора, Архимеда или, на худой конец, Эратосфена.
        - Но как же ваш наследственный дар? - не сдавалась Ася. - Он ведь реален!
        Похоже, семейная легенда запала ей в душу. Ну да: «Илиада», «Одиссея» и прочая древность. Кому бы не понравилось сидеть на одной кухне с потомком женщины, из-за которой ахейцы осадили Трою? Эх, зря я вспомнил россказни деда Гриши. Всё Левка раззадорил меня своим плагиатом. Братец - он такой. Умеет выбесить даже после смерти.
        - Унаследованные качества - генетическая девиация, - мягко объяснил я девушке. - Не меньше, но и не больше. Немезида к ней так же непричастна, как и микрометеорит. С точки зрения физиолога, это лишь редкая аномалия гиппокампа. И я, например, только рад был бы от нее избавиться, если бы мог. Потому что последствия… Ну вы сами знаете.
        Хотя глаза Аси уже перестали быть круглыми, по лицу было видно, что ее вера в дедову байку не исчерпана. От продолжения дискуссии о богах Олимпа меня спас Нафталин.
        - Хочу уточнить, - сказал он. - Ладно, Немезиды не было, пускай. Но тот повар, как его, Писистрат, среди ваших предков был? Заливной скат с кориандром - мое любимое блюдо.
        - Наф, ты какой-то очень конкретный, - фыркнула Ася. - Нельзя все сводить к жратве.
        - Я не о жратве, а о калориях, - рассудительно ответил силач. - Вот в шоколаде, который ты ешь, - неправильные калории, а в рыбе - наоборот. Скат, если хочешь знать…
        В дверь позвонили. Это был отличный предлог, чтобы улизнуть из кухни. По пути я прихватил со стола флешку с отчетом, потому что явиться сюда мог только один человек. Я уже знал, что сдавать отчет надо было непременно из рук в руки. Электронных каналов связи, даже суперзащищенных, шеф не признавал - что, в общем, было справедливо.
        На пороге стоял действительно Сергей Петрович, подтянутый и деловитый.
        - Наслышаны, наслышаны, - сказал он, принимая флешку. - Эпизод в Санто-Доминго войдет в тройку лучших. Лев Ильич, я уверен, гордился бы вами и всей вашей командой. Вы не представляете, в каком мы все были шоке, когда он угодил в ту проклятую аварию. Казалось бы, ерундистика, ремень безопасности - и такой ужасный результат. Если бы не вы, нам бы, наверное, пришлось сворачиваться. Но теперь-то мы снова в деле. Скажу по секрету: на днях может наклюнуться еще эпизод, так что особо не расслабляйтесь…
        - Ремень безопасности? - переспросил я без особого интереса.
        Так, разговор поддержать.
        - Нелепейшее стечение обстоятельств, - вздохнул Сергей Петрович. - Лев Ильич мыслил широко, он был выше всех и всяческих мелочей. Наверное, просто забыл пристегнуться.
        - Забыл, значит… - пробормотал я. - Верно-верно. Он всегда был немного раздолбаем.
        Распрощавшись с Сергеем Петровичем, я запер входную дверь и прислонился лбом к ее прохладной кожаной обивке, пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли.
        Я соврал: Левка сроду не был раздолбаем. Напротив, он был редкостным педантом - от чего в детстве я страдал больше всех. Папа с мамой могли не заметить, что Ромик перед сном не вымыл уши и не почистил зубы, но братец был непреклонен. То, что он делал сам, он заставлял делать и меня. Будьте уверены, люди не меняют привычек - особенно таких. Трудно вообразить, что какая-то сила заставила бы его забыть пристегнуть ремень…
        И это означало только одно: никаким несчастным случаем смерть моего братца не была.
        Глава тринадцатая
        Над головой майора Каратыгина висели два постера. На одном хмурился Шварценеггер в ушанке с милицейской кокардой. На другом улыбался Кусто в красной треугольной шапочке, которая придавала знаменитому исследователю глубин вид сказочного гномика.
        - Вы, уж пожалуйста, не обессудьте, - сказал майор. - Я тут недавно и всех тонкостей еще не освоил. Мы сообщили о ДТП по месту его работы, в Министерство финансов, но вот насчет его родственников ничего не знали. А то бы вас оповестили. Я бы и сам позвонил.
        Обои в кабинете начальника райотдела полиции были веселыми, почти как в детском саду: пальмы и кораблики на зеленоватом фоне. Сам начальник в добрых круглых очках и мешковатом мундире походил не на стража порядка, а скорее на бухгалтера или учителя.
        - У меня к вам нет претензий, - успокоил я майора. - Меня в те дни было бы сложно найти… Так я могу ознакомиться с результатами экспертизы и прочими материалами?
        - Безусловно! - Каратыгин встал и протянул мне через стол тонкую синюю папку. - Вот, возьмите. К сожалению, согласно правилам внутреннего распорядка, вы не можете выносить документы за пределы кабинета. Но тут у нас для таких случаев предусмотрены столик и кресло. Вы мне нисколько не помешаете. Читайте, выписывайте или снимайте на телефон. Хотите чаю? Кофе? Я попрошу сержанта, и он вам принесет прямо сюда.
        Это было самое обычное отделение полиции. Не центр столицы, а периферия, Люблино. И я при входе не показывал новых «корочек» Минфина - только паспорт. Может, конечно, такая мирная картина лишь усыпляет бдительность и в тихом омуте водятся плезиозавры пострашнее лох-несского. Допускаю, что майор - хитрец и карьерист. Но все равно это лучше прежних мордоворотов. У тех-то и до китайского вируса, и после него по стенам кабинетов ползла одна и та же сизая плесень, а в глазах, как в кассовых аппаратах, выщелкивались цифры тарифа за неоказанные услуги - менялось только число нулей.
        Чай я сегодня уже пил, так что попросил у майора кофе и ради интереса согласился на шоколадный батончик «за счет заведения». Пока я разбирался с настольной лампой и регулировал наклон спинки кресла, явился белобрысый парень лет двадцати. Судя по пластиковому бейджу на кителе, это был сержант Игорь Котов. Он притащил на подносе высокий картонный стакан с двойным кофе, кубики сахара на салфетке плюс батончик.
        Я попробовал кофе на вкус - сваренный, не из пакетика, и пахнет, как кофе. Рассмотрел упаковку батончика: не суррогат, бабаевской фабрики, с орешками и карамелью. Черт, я в полиции или где? Может, и задержанным такие дают? Ощущения были непривычными - приятными и слегка пугающими. Что-то подобное я уже недавно испытал, когда проезжал с Сергеем Петровичем по Москве-Без-Эвакуаторов. Сдается мне, каникулы в психушке надо было сократить гораздо раньше. Всего-то полгода прошло, а уже чувствуешь себя коматозником Рипом ван Винклем, проспавшим в пещере целую эпоху.
        Отпустив сержанта, я раскрыл папку и изготовился к чтению. Но тут на столе у хозяина кабинета с громким треньканьем пробудился телефон. Начальник поднял трубку, слушал секунд двадцать, а потом сухо объявил: «Понял… Прав адвокат, а не вы. Отпустите и не забудьте извиниться… Всё, отбой!» Уже через миг телефон опять нетерпеливо затренькал.
        Майор повернулся ко мне и смущенно сказал:
        - Простите, но сейчас я буду вынужден поорать. Не могу я выгонять человека, которому чуть-чуть осталось до пенсии. А на него по-прежнему действуют только децибелы.
        Он снова поднял трубку, послушал и произнес с нажимом: «Нет! Не он вас подловил, а вы нарушили… Что? Он говорит, что вы не зачитали права, а вы зачитали?.. На двух языках? При чем тут “не знаю таджикского”?.. Вы, Мымрецов, на испытательном, так что бросьте свои старые штучки! Раз положено заучить одну фразу на таджикском, одну на узбекском и так далее, то извольте учить!.. Не знаете, откуда приезжий? Оглашайте весь список… Беш… что-что? При чем здесь Бешар?.. Боже ж мой! Скажите адвокату, что я сам приду».
        Каратыгин поспешно натянул фуражку, застегнул на все пуговицы мундир и сказал:
        - Я побегу. Наш ветеран опять отличился - принял алжирца за таджика. Придется мне улаживать. Как дочитаете, стукните в стену тут, под Арнольдом, и сержант вас проводит.
        - Не боитесь оставлять постороннего в своем кабинете? - полюбопытствовал я.
        - Нисколько, - хмыкнул майор. - Вы не похожи на уголовника. К тому же сейф заперт, а из ценных вещей здесь только эта книга. - Каратыгин поднял со стола и показал черный том с серебристой надписью «Шекспир» и закладкой на середине. - Если кто-нибудь ее сопрет, я буду только рад. Жена заставляет читать: без классики, говорит, нельзя.
        - Вам что же, не нравится Шекспир?
        - Не нравится, - с досадой в голосе подтвердил майор. - Раздражает, не при жене будь сказано. Читаю и все время примеряю на наши условия. Знаю, давно написано и страна другая, но правовая культура у классика - ниже плинтуса. Этот принц как будто не в Дании живет, а в Чечне, прости господи… Ну хорошо, поступил к тебе сигнал насчет дяди, ладно, ты его проверил, но какого рожна самому шампуром махать? Приди в свой эльсинорский райотдел, напиши заявление, разберутся… Нет, горячему датскому парню только кровную месть подавай! - Махнув на прощание рукой, майор скрылся за дверью.
        Если бы в голове у принца Датского были такие же весы, как и у меня, многих бед удалось бы избежать, подумал я. Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденстерн, Лаэрт, Гертруда - почти все бы остались целы, а с Клавдием приключилось бы какое-нибудь злосчастье уже в первом акте пьесы. Хотя при таком раскладе пьесы не было бы вообще. Все же здорово, что нашей команде не по силам перелопатить классику задним числом. Уж мы бы навели шороха в мировой литературе. Трудно даже вообразить масштаб разрушений…
        Усилием воли я отогнал подальше соблазнительные картинки и, прихлебывая кофе, стал изучать содержимое папки. Та-ак, справка из Мостранса о состоянии дорожного покрытия (в норме), справка из Мосгидромета о погоде в день аварии (осадки не выпадали, ветер слабый, видимость отличная). Криминалистический осмотр на месте - четыре листа. Трасологическая проверка - еще три листа… Ага, «в процессе дорожного движения в районе ул. Краснодонской на скорости более 100 км/ч водитель автомобиля марки “Aston Martin” в 18 часов 07 минут потерял управление, в результате чего произошел наезд на бетонную опору забора…» Фото забора. Посерьезней, чем в парке Мирадор-дель-Сур.
        Что случилось потом, тоже было ясно: «…под действием инерционных сил при резком замедлении тело водителя, не будучи зафиксировано ремнем безопасности, вынесло через проем лобового стекла. При такой скорости сработавшая подушка безопасности не могла удержать…» Ага. Автотехническая экспертиза - еще два листа: «…дефектов, которые имелись до ДТП и могли бы привести к потере управляемости, не найдено… повреждения автомобиля расположены в передней части, перечень поврежденных частей зафиксирован в протоколе осмотра… рулевая колонка погнута, деформированы капот, бампер передний, отсутствует (разбито) лобовое стекло…». И так далее. Сколько же там деталей! Таблица повреждений, расчет по трем коэффициентам, вывод: «автомобиль ремонту не подлежит».
        Да и черт бы с ним, с железом. Я взял в руки лист с результатами судебно-медицинской экспертизы и заключением патологоанатома. «Содержание этанола в крови не превышает допустимую норму», а сам этанол «возник в результате ферментации углеводной пищи в желудочно-кишечном тракте». Я и так не сомневался, что во время аварии он был трезв. Левка не стал бы управлять машиной в пьяном виде. Устал и заснул за рулем? Вряд ли - такое редко случается средь бела дня. И в конце - самое грустное: «повреждение шейного отдела позвоночника, параорбитальная гематома, перелом основания черепа» и, как итог, «сочетанная травма, не совместимая с жизнью». Эх, братец, судьба-индейка…
        Я закрыл папку и положил ее на стол. На взгляд дилетанта, выводы экспертов выглядели убедительными. Как филолог я иногда могу чувствовать лажу в отчетах, даже если далек от темы. Когда люди пытаются что-то скрыть или затушевать, они пользуются одними и теми же уловками. Тут, мне кажется, все честно. Другое дело, что экспертиза - штука более-менее формальная, а всякий специалист, как известно, подобен флюсу. Каждый накрывает свою область. Всё, что между ними, протекает сквозь пальцы и уходит в песок. Поэтому здесь нет ответов на вопросы о трех важных вещах - их попросту никто не задал.
        Первое - всё тот же ремень безопасности. Доказано, что Левка его не застегнул, но вот почему? Даже если допустить, что братца одолел приступ рассеянности, он должен был слышать звуковой сигнал. Думаю, в «Астон Мартин» он такой же громкий и неприятный, как в машинах рангом пониже. Что, Левка оглох? Раньше, по крайней мере, у него не было проблем со слухом. Может, он отключил сигнализацию сам? Но с какой целью?
        Второе - причина, по которой он оказался на улице Краснодонской в тот день и час. Почему разогнался до такой скорости? Он торопился с кем-то встретиться? С кем и зачем? Понятия не имею. Я знаю о нынешнем Левке куда меньше, чем любой сотрудник департамента, где он служил последние полгода. Со временем я наверняка узнаю больше: тут главное - не суетиться и ничего не вынюхивать у тех, с кем я теперь работаю. Люди рады поделиться сведениями о ближнем, но не любят слишком назойливых расспросов.
        Ну и третье - автомобиль. Когда мы виделись с братом на отцовских похоронах, у него было скромное авто экономкласса. Можно, конечно, сделать поправку на выросшие амбиции Левки, но раньше он не был любителем крутых тачек. Говорил, что не видит смысла в автороскоши, поскольку главное в машине - четыре колеса, а раз так, зачем платить больше?.. И вдруг - навороченный «Астон Мартин», который явно влетел ему в копеечку. С чего бы? Думаю, нужно повнимательнее присмотреться к машине. Точнее, к тому немногому, что от нее осталось. Фотографий из папки мне теперь уже мало…
        Я подошел к постеру со Шварценеггером и костяшками пальцев стукнул в стену. Спустя полминуты в кабинете опять возник белобрысый сержант Котов. Он взял у меня папку и, услышав, куда я хочу попасть, не удивился и не стал возражать. А только кивнул и сказал: «А-а, это в КДЖ. Сейчас сходим». Через дежурную часть мы прошли во внутренний двор. Сержант попросил обождать, скрылся в маленькой пристройке с затемненными окнами и вскоре вернулся - без папки, зато с синим номерком, вроде тех, которые выдают в театральном гардеробе, только немного потолще. На нем было выбито число «11».
        - Там внутри микрочип, чтобы было удобнее искать, - объяснил он. - Правда, пока не работает. Весь комплект оборудования еще не завезли. Но ничего, найдем и так. За мной!
        - А как расшифровать КДЖ? - спросил я у Котова, следуя за ним вглубь двора по дорожке, выложенной желтым кирпичом. - Это у вас такое название стоянки?
        - Пока электроника не подключена, названия нет, - на ходу объяснил сержант. - Майор еще думает. А мы со стажерами пока называем это место Кладбище Добитых Жестянок, ну почти как у Стивена Кинга. Правда, здешний металлолом, сколько ни закапывай, не воскресить. Но мы его все равно не отдаем на переплавку еще год после ДТП. Вдруг страховщики что-то забыли. Или кому-то из родственников, как вам сейчас, надо будет лично поглядеть… А-а, вот и оно. Бокс номер 11. Вишневый «Астон Мартин».
        Глядя на руины Левкиной машины внутри сетчатого загончика без дверей, я невольно вспомнил выражение «со следами былой красоты». Те места любимого авто Джеймса Бонда, которые не затронула авария, смотрелись гордо и величественно, но моторный отсек, как и на фото, был сплющен в гармошку: трудно было понять, как это выглядело раньше. Я представил, с какой силой Левка врезался в треклятый бетон, и поежился…
        - Вы осматривайте, сколько надо, а я пока потренируюсь, - сказал сержант. - Здесь удобно, места много. У нас в полицейской академии послезавтра зачет по первой помощи.
        Котов нырнул в бокс № 8, а когда вынырнул, то нес с собой коврик и серый поролоновый манекен. Коврик он расстелил на дорожке, а манекен положил «лицом» вверх и стал ожесточенно давить на поролоновую грудную клетку. Я не стал дожидаться, когда сержант перейдет к искусственному дыханию, и втиснулся внутрь загончика «Астон Мартина». Правая дверь была снята и лежала рядом, так что ничто не помешало влезть на переднее сиденье. Пол был усеян стеклянной крошкой, руль сломан, и на нем повисла белая тряпка - сдувшаяся подушка безопасности. А вот золотисто-бежевая обивка салона выглядела нетронутой. Приборная панель почти не пострадала, даже ремень безопасности был целехонек. Щелкнув, я проверил застежку на себе - порядок. Со щелчком расстегнул ее обратно - без проблем. Провел ладонью по приборной панели и нащупал бугорок. Это еще что? А, прикуриватель. Левке, который не курил, он был без надобности. Потянув его из гнезда, я заметил, что сквозь отверстия в рукоятке продета цепочка, а на ней брелок - такой же золотисто-бежевый, как и обивка салона, но с буквами «Б. П.». Инициалы были чьи угодно, но только не
Левкины. Выходит, он купил подержанную машину? Не верится.
        Бочком-бочком я выбрался обратно из автомобиля и подозвал сержанта, который как раз сделал перерыв в своих упражнениях и оставил в покое бедный манекен.
        - Можете узнать, кому раньше принадлежала машина брата? - спросил я.
        - Могу, - кивнул Котов. - Сведения не секретные. Завтра будет мое дежурство, пробью по базе. Когда выясню, как вас известить? Через ватсап? Телеграм? Аккаунт в фейсбуке?
        - Просто скиньте на мейл.
        Я продиктовал адрес Котову, а тот сразу забил его к себе в смартфон. После чего я зашарил по карманам - машинально, без задней мысли. Но для сержанта мои намерения, похоже, выглядели так очевидно, что он переменился в лице.
        - Не вздумайте! - отчаянным шепотом произнес он, тревожно озираясь. - Вы чего? Нам разрешено и даже предписано помогать населению, но принимать благодарность - ни-ни. Всё, кроме «спасибо», нельзя. Мы же при исполнении! Здесь недавно один потерпевший, режиссер Ольшин - может, знаете? - подарил стажеру билет на спектакль. Тот сдуру взял. Так майор на утреннем разводе такого фитиля ему вставил! Тихо, вежливо, но по самое не хочу, как он умеет. Сказал, что еще один раз - и его даже в охрану собачьих площадок не возьмут. С Мымрецовым его сравнил, с ушлепком! А это ведь такой стыд…
        Через два часа я добрался до нашей конспиративной квартиры, встретил на кухне Асю и узнал две новости. Первая: завтра летим в Танзанию. Вторая: нам предстоит убить судью.
        Глава четырнадцатая
        Звали судью Аркадий Даниилович Кульмашонок. Сразу же после 4 декабря он исчез из своего восьмикомнатного пентхауса на Большой Дмитровке и, как теперь выяснилось, материализовался еще полгода назад на африканском континенте - в столице Танзании городе Дар-Эс-Салам на Ууру-стрит, в трехэтажном особняке, принадлежащем Юджину Кроули (Eugene Krowley). То же имя значилось и в новом паспорте Аркадия Данииловича.
        В Танзанию мы четверо прибыли как американские туристы, поэтому Сергей Петрович выбрал для нашей команды замысловатый маршрут с двумя пересадками - в миланском Malpensa и в нью-йоркском John F. Kennedy. Кое-что о Кульмашонке я еще раньше знал из СМИ, а во время перелетов и между рейсами у меня было достаточно времени, чтобы изучить его досье в подробностях. К тому моменту, когда наш самолет приземлился в аэропорту Julius Nyerere, я успел проникнуться к клиенту сильнейшей неприязнью.
        Вопреки своей уютной и плюшевой фамилии этот федеральный судья по уголовным делам в прежней жизни не был ни уютным, ни тем более плюшевым. Даже среди басманной братии черных судейских ряс, где уже, наверное, лет двадцать не водилось святых, героев или подвижников, он выделялся какой-то бестрепетной бессовестностью. О своем мнении по делу он узнавал от начальства и никогда не подводил. Если надо было отпустить виновного - без колебаний отпускал. Если требовалось посадить невиновного - с удовольствием сажал. При отсутствии состава преступления, при отсутствии события преступления, при отсутствии пострадавших, при наличии алиби, которое подтверждали десятками свидетели, Кульмашонок становился глух и слеп и сажал все равно. Потому что мелкую правду фактов перевешивала Большая Истина, живущая в его телефонной трубке. Эта истина по проводам приходила к нему из особого телефона, телефон был в особом кабинете, кабинет - в доме на особой площади, а площадь - в самом центре Москвы.
        Сколько всего судеб переломал этот невысокий седеющий дядечка с бархатными глазами лемура, в досье не говорилось. Пять сотен? Семь сотен? Тысячу? Больше? Подозреваю, что немалая часть темной энергии моих весов накопилась благодаря Кульмашонку. Я не знал, к скольким смертям Аркадий Даниилович был причастен персонально. При отсутствии в нашем Уголовном кодексе смертной казни точные цифры могла бы дать лишь небесная статистика - ей одной ведомы тончайшие связи причин и следствий.
        Впрочем, два случая с личным участием Кульмашонка все же были задокументированы.
        Еще на заре карьеры судьи в столице ему дали поручение надавить на Рубена Алиханова, юриста компании «Пластикс». В ту пору бригада следаков, вооружившись иглами и суровыми нитками, шила тома второго дела главы компании Сергея Каховского. Говорят, сам Пал Палыч Дорогин рвал и метал, требуя насобирать Каховскому на пожизненное. Алиханов мог бы упростить задачу, оговорив шефа, но отказался. Его бросили в тюрьму, где он заболел туберкулезом. Отечественные лекарства не помогли, а передавать ему импортные судья запретил: это был последний способ добиться показаний. Упрямец снова отказался. Когда через полгода сердобольный Верховный суд заменил Алиханову тюрьму домашним арестом, этот вердикт можно было только положить ему на свежую могилу.
        Несколько лет спустя нечто похожее случилось с еще двумя подопечными Кульмашонка - блогерами Кириллом Малининым и Андреем Бурениным. Оба, независимо друг от друга, случайно раскрыли наглую схему увода бюджетных денег, практикуемую чиновниками МВД. На этот раз от судьи требовалось не разговорить обоих, а скорейшим образом их заткнуть. Аркадий Даниилович справился: воры превратились в потерпевших, а блогеры - в клеветников, и в этом качестве были задержаны в зале суда, куда пришли как свидетели. Обоих препроводили в одиночки, и оттуда они уже не вышли. Малинин в своей камере повесился, перед этим нанеся себе пять ударов по голове, а Буренин, который прежде не жаловался на здоровье, скоропостижно скончался от эмфиземы легких. После этих двух печальных происшествий Кульмашонок выразил официальное сочувствие родным и близким покойных и закрыл дело. А откуда у Аркадия Данииловича потом взялись деньги на особняк в столице Танзании и неплохую ежемесячную ренту, история умалчивает.
        Упомянутый особняк, между прочим, находился в паре кварталов от отеля «Флорида», куда с утра вселились четверо американских туристов - и это не было случайным совпадением: мы знали заранее, кто у нас будет по соседству. Все детали были согласованы уже к середине дня у меня в номере-люкс, превращенном в штабной. Сюда Димитрий принес ноутбук и для начала показал кратчайший маршрут от нашего отеля до дома клиента. Поскольку Кроули нигде не работал и друзьями в городе не обзавелся, мы прикинули, что его легче будет застать дома. Я должен был, проходя мимо особняка на Ууру-стрит, чуть замешкаться у дверей, клацнуть весами и ждать развития событий.
        Мы не знали, как именно тут сработает Великая Вселенская Справедливость, но форма возмездия принципиального значения не имела: во всем доме Юджин Кроули жил один, и посторонних не было. Жена сбежала от Аркадия Кульмашонка еще в России. Да и вряд ли ответка прилетела бы ему сюда из космоса, как в случае с Ерголиным. Даже те злодейства судьи, о которых мы могли не знать, не выходили за пределы планеты.
        - Это будет просто, - сказала Ася, поглядев на карту. - Даже банально.
        - Да, в этот раз легкий вариант, - признал обстоятельный Нафталин.
        - Вообще делать нечего. - Димитрий с огорчением взъерошил свои рыжие лохмы.
        - Пожалуй, так и есть, - осторожно согласился я со своей командой.
        И мы все четверо как будто сглазили!
        Наискосок, на другой стороне Ууру-стрит, расположился банкомат. Меньше, чем за час, наш хакер прицепился к его камере. Теперь мы могли видеть часть улицы, включая дверь особняка мистера Кроули и пять окон из шести. Уже ближе к вечеру, когда я готовился к прогулке мимо дома, Димитрий заподозрил неладное. В соседних зданиях зажглись окна, а в том, за которым мы следили, все пять по-прежнему были темными. Нафталин сбегал на разведку и, вернувшись, доложил: в шестом окне, нам невидимом, тоже света нет.
        - Может, с ним что-то случилось? - озабоченно спросила Ася. - Мы тут готовимся, а вдруг он уже сам отбросил коньки?.. Что, если природа сработала на опережение?
        - Природа, говоришь? Посмо-о-отрим… - Димитрий пробежался по клавиатуре ноутбука.
        Вскоре он объявил, что вошел в систему местной энергокомпании DARESCO и по адресу мистера Кроули на данный момент потребительская активность нулевая. Иными словами, счетчик не крутится, ни один электроприбор не включен в сеть. Даже если бы судью внезапно хватила кондрашка, он вряд ли бы потратил последние мгновения жизни на обесточку холодильника или пополз бы проверять, не горит ли у него свет в сортире…
        Посовещавшись, мы решили обождать до следующей ночи, а затем проникнуть в дом и осмотреть его. Однако уже в десять утра Димитрий, дежуривший у ноутбука, закричал:
        - Есть! Роман Ильич, что-то есть!
        Я кинулся на зов, на бегу выхватывая смартфон - позвать остальных членов команды. Правда, «что-то» Димитрия не означало нашего клиента: вместо Кроули у дверей его дома стояла полная коренастая негритянка лет шестидесяти. В одной руке у нее был ключ, в другой - мобильный телефон. Ключом она лениво ковырялась в замке, а по мобильному оживленно с кем-то болтала на непонятном языке. К счастью, Ася уже была тут как тут.
        - Дим, можешь настроить нормальный звук? - спросила она, напряженно прислушиваясь к голосу негритянки, который едва пробивался сквозь уличный шум и гудение банкомата. - Ну быстрее же, быстрее, она сейчас зайдет внутрь, и мы ее потеряем!
        Димитрий торопливо застучал по клавишам. За пару секунд то того, как негритянка скрылась за дверью, ее голос стал громким, а слова - отчетливыми. Этого Асе хватило.
        - Ньямвези, - уверенно сказала она. - Дайте мне еще минут десять, и я восстановлю в памяти словарный запас. В принципе, могу с ней поговорить и на суахили, и, скорее всего, на пиджин-инглиш. Но для танзанийских ньямвези и всех банту, которые перебрались в города, общение на языке племени сразу убирает дистанцию. А это нам сейчас крайне необходимо… Наф, ты же прихватил с собой бейсболку с Гавайев? Ну ту, которую я называла гейской? Тащи, я надену, она по цвету похожа на их традиционный тюрбан…
        Полчаса спустя Димитрий, Нафталин и я наблюдали на экране, как Ася звонит в дверь, а затем разговаривает с уже знакомой нам женщиной, выглянувшей на звонок. Смысла беседы мы не понимали, но тональность ее была доброжелательной. Вскоре негритянка пустила Асю в дом. Вышла та через час - в ярких бусах и уже без головного убора.
        - Прости, Наф, бейсболку пришлось отдать. - Это было первое, что сказала Ася, когда вернулась в гостиницу. - Этика ньямвези предполагает обмен дарами. Миссис Айша Мхэндо, домработница нашего клиента, подарила мне вот эти бусы из коры секвойи и кое-какую информацию. А мне что было делать? Не совать же ей пятьсот шиллингов?
        - Не парься, - ответил великодушный Нафталин. - В той бейсболке и я, и ты выглядим, как идиоты. Возможно, твоей Айше Мхэндо повезет больше. Так что она тебе рассказала?
        Новости, которые принесла Ася, были и хорошими, и плохими. С одной стороны, Кроули не исчез совсем. С другой стороны, он мог пропасть надолго. Оказывается, негодяй увлекся местным видом спорта - охотой на бабочек - и отправился в индивидуальный тур по Танзании. Домработнице он сказал, что вернется через месяц или полтора. В базе турфирмы, куда тотчас же влез Димитрий, не нашлось точных сведений о его маршруте.
        Куда его понесло? Бабочки водились везде. Мы даже примерно не знали, где эта сволочь сейчас - в материковой части страны или на Занзибаре. Надежд на систему GPS не было: судья оставил свой «лендровер» дома, в подземном гараже, и отправился в путешествие налегке. Смартфон судьи тоже не давал шансов засечь его координаты: сотовая связь не покрывала всех джунглей. Ни один спутник не отследил бы Кроули в тропическом лесу. Нам оставалось либо сидеть в отеле и ждать у моря погоды, бесполезно выбрасывая командировочные, либо отложить эпизод на месяцы и вернуться в Москву ни с чем. И то, и другое фактически означало поражение. Необходимо было искать другой выход.
        Я заказал в номер кувшин слабого танзанийского пива с соленой барракудой и объявил мозговой штурм. Полтора литра спустя наметился первый, еще смутный контур идеи.
        - Если гора не идет к Магомету, пусть он к ней придет сам, - предложил Нафталин. - Этого Кроули надо каким-то образом выманить из леса обратно в город.
        - На что же можно выманить судью? - задумчиво спросила Ася. - Они ведь осторожные, гады. Чтобы судья заглотнул приманку, та обязана быть более-менее убедительной.
        - Не более-менее, а очень убедительной, - уточнил Нафталин. - Лучше всего настоящей на сто процентов. Никакой мормышки! Мы всяких шейхов завсегда ловили на живца.
        - Судью надо ловить на что-нибудь ему знакомое, - сообразил я. - На что-то судебное…
        - Бинго! - Димитрий вскочил из-за стола, чуть не опрокинув кувшин с пивом. - Роман Ильич, вы гигант мысли! Мы поймаем судью на настоящую судебную повестку!
        - Ты чего несешь? - вытаращилась Ася. - За что ему выпишут повестку? За ловлю бабочек в неположенном месте? Про то, что он наворотил в России, тут не в курсе.
        - И не надо! - засмеялся Димитрий, уже сидя за ноутбуком. - Повестку ему выпишут за здешний вандализм. Я тут засек один магазинчик… - Рыжий компьютерщик взметнул руки над клавиатурой и сыграл беззвучную гамму. - Вот он… Наф, ты мог бы ночью угнать «лендровер» судьи и въехать в эту витрину? Камеры и сигнализацию я вырублю и включу, только когда ты уберешься из кадра… А уж дальше будет та-а-акой скандалище!
        - Въехать в витрину - не проблема, - пожал плечами обстоятельный Нафталин. - Если надо, даже мотор не включу, тихо ее вручную затолкаю. Но отчего ты решил, что это проканает за вандализм? Тут ведь статья пожиже - максимум мелкое хулиганство.
        - Увидишь! - Димитрий азартно потер руки. - Аська, расчехляй свой тезаурус, нам будет нужен информационный залп. Рейтинг я ему накручу. Ютуб - он и в Африке ютуб…
        Наутро в Танзании объявился новый видеоблогер Watchful Eye. Первый же его ролик удивительным образом вышел в топ. На экране был виден бампер дорогой автомашины, торчащей из разбитой витрины крайне неказистого магазина. Номер легко прочитывался.
        С помощью голосового модулятора Димитрий превратил Асино сопрано в напористый баритон. Этот закадровый баритон на английском, суахили и пяти главных племенных языках рассказывал жителям Дар-Эс-Салама, как воротила Юджин Кроули в нетрезвом кураже разгромил единственный в его квартале магазин для малоимущих. «И что же наши власти? - негодовал видеоблогер. - Думаете, полиция, судьи и мэр господин Мванга отреагировали на пьяную выходку? Нет! Ведь магазин - для бедняков, а власти всегда на стороне подлых капиталистических свиней!» В качестве музыкального фона для этих слов Димитрий выбрал мелодию «Интернационала», обработанную для калимбы и вувузелы.
        К середине дня у ролика было уже триста тысяч просмотров, а у главы полицейского ведомства столицы Танзании - большая головная боль. Ему пришлось срочно выступить по национальному телевидению и признать, что хозяин «лендровера» - действительно Юджин Кроули. И раз он не заявил об угоне, то будет приглашен в суд для объяснений.
        Сидя в гостинице, мы заключили пари. Нафталин, Ася и Димитрий считали, что клиента доставят в суд приводом, и не раньше, чем через неделю. Я же был уверен, что где бы сейчас ни находился этот любитель бабочек, он объявится максимум через три дня - сам прибежит. Он ведь знает свои права. Он ведь не виноват. У него же алиби!..
        Ну и кто, как вы думаете, выиграл?
        Эпизод в Дар-эс-Саламе
        Пассажиру в грязноватом полотняном костюме цвета хаки и желтой круглой шляпе с остатками антимоскитной сетки на полях не терпится. Он ерзает на заднем сиденье, сучит ногами и тихо бормочет ругательства всякий раз, когда его такси останавливается перед красным сигналом светофора. Когда же машина застревает в пробке на углу Удоу-стрит и Ламамба-стрит, терпение пассажира заканчивается совсем: он выскакивает из машины, бросает водителю три смятых тысячешиллинговых купюры и несется к цели уже пешком.
        Дар-эс-Салам - город довольно крупный по африканским меркам, но до Москвы ему далеко. Зато здесь у горожанина есть надежный, проверенный столетиями способ борьбы с уличными пробками - не уповать на транспорт, а понадеяться на две собственных ноги.
        Человек в грязноватом хаки перебегает бурлящую Морогоро-роуд, протискивается между жарким лотком с горячей кукурузой и рыбной лавкой, воняющей тунцом, и мчится напрямую по Биби-Титти-Мухаммед-стрит: мимо китайского ресторана, мимо мебельного магазина, мимо приземистого, похожего на таксу, здания Государственной технической библиотеки - туда, где за длинным серым забором возвышается угрюмое шестиэтажное здание из белого кирпича, с окнами-бойницами, сине-зеленым национальным флагом Танзании на флагштоке у входа и вывеской «City court of General jurisdiction». Вот и финиш - Городской суд общей юрисдикции. Наконец-то добрался. Сейчас он им покажет! Все они сейчас пожалеют, что с ним связались. Он им не какой-нибудь черномазый лошара!
        - Сабпоэна! - кричит он, размахивая замызганной повесткой, и два грозных полицейских в черных беретах, с десантными «калашами», трусливо отшатываются и пропускают его.
        Расталкивая локтями мужчин в строгих черных костюмах и женщин в черных платьях с длинными рукавами, мистер Кроули влетает в кабину лифта, нажимает цифру пять и смотрит на себя в зеркало. Ну и видок! Если бы к нему в зал для слушаний влетел такой оборванец, да еще пахнущий сырой рыбой и жареной кукурузой, Аркадий Даниилович немедленно приказал бы приставу вывести вон возмутителя спокойствия, а может, и впаял бы ему суток пять за неуважение к суду вообще и к его мантии в особенности. Но здесь и сейчас мистеру Кроули не до дресс-кода. Эти перетопчутся. Сами напросились!
        В зеркале он видит отражения и других пассажиров лифта - трех черных мужиков и одного белого, но с большой пиратской бородищей. Негритосы тактично смотрят в пол, зато пират так и сверлит его тяжелым взглядом. Из-за этого у мистера Кроули внезапно начинает бурчать в животе. Глупости, при чем здесь чей-то взгляд? Просто с утра он ничего не ел, кроме пары лепешек. И то, что он остался без завтрака, им тоже зачтется!
        - Чего вылупился на меня, образина? - бормочет мистер Кроули по-русски.
        Пират усмехается, и на миг судье чудится, будто белый танзаниец понял его слова.
        - Ай донт андестенд, - вежливо откликается бородач.
        Да нет же, чепуха, показалось!
        «Андестенд он, видите ли, - продолжает злиться мистер Кроули, но уже про себя. - Все вы тут андестенды, целая страна тупых андестендов! Только вчера слезли с пальмы, а сегодня уже все равны перед законом! Дорогина на вас нет. Пал Палыч, царство ему небесное, вправил бы вам мозги. Объяснил бы: есть те, которые равнее и заранее выше дурацких подозрений. Как они осмелились даже подумать, что за рулем мог быть я?!»
        С этими мыслями мистер Кроули выскакивает на пятом этаже. Кабинет номер двенадцать, куда ему надо попасть, находится в конце коридора. А у его истоков, ближе к лифту, на постаменте возвышается металлическая статуя. И поскольку находится она не где-нибудь, а в здании суда, Аркадий Даниилович понимает: баба из металла - аллегорическое изображение правосудия. Моделью для скульптора послужила, как видно, тетка вроде Айши - прислуги мистера Кроули. Поэтому Фемида по-танзанийски похожа не на статную богиню древних греков, а на пузатый бочонок с весами в одной лапке и мечом в другой.
        Машинально замедляя шаг, судья про себя отмечает, что повязка на глазах богини отсутствует. Вот это правильно, это по-нашему! Правосудие должно носить на лице не повязку, а маску, как у ОМОНа. А лучше - балаклаву с мелкими прорезями для глаз. В ней не слишком удобно отправлять судопроизводство, зато надежно, как в танке. Ты видишь лица всех вокруг, а твое - никто. И почему в Минюсте не додумались до такой очевидной вещи? Может быть, тогда Аркадию Данииловичу не пришлось бы так поспешно сбегать.
        Судья Кульмашонок делает шаг и вдруг чувствует, что пол подпрыгивает и резко уходит у него из-под ног. Что еще за шутки? Кто посмел его толкнуть? И с какой стати он вместо того, чтобы двигаться по коридору дальше, валяется на полу и смотрит на мир снизу вверх? Проклятье, его уронили! Нет, он сам упал! Спина чувствует нехорошую вибрацию. И что скверно - не только спина и прочие части его тела: танзанийское Правосудие тоже, наверное, ощущает толчки и начинает угрожающе покачиваться на постаменте.
        Куда? Не сметь, железяка! Знай свое место! Почему никто здесь не подумал, что будет так трясти? Отчего не прибил, не приварил, не приклепал хренову статую к постаменту? И на кой она вообще им сдалась? Видимо, по-другому не смогли распилить госбабло из бюджетных статей «Наглядная агитация» и «Пропаганда танзанийских традиционных ценностей». В уши ввинчивается громкая пожарная сирена, хотя это никакой не пожар, а просто здание ходит ходуном. Надо вставать и сваливать отсюда или хотя бы отползти подальше, думает судья. Ведь хреновина раскачивается всё сильней и уже совсем скоро…
        Эта мысль неуклюжа, как перевернутый жук. Она шевелится в его голове слишком медленно, и, к той секунде, когда завершается словом «упадет», Правосудие падает с постамента на Кульмашонка. Бух! Судья инстинктивно зажмуривается и задерживает дыхание, готовясь, что будет раздавлен в лепешку многотонным африканским идолом. Но… Чудо! Бочкообразная богиня, подмявшая Аркадия Данииловича, оказывается легкой. Спасибо добрым танзанийцам за то, что сэкономили на материале и сделали железную бабу полой внутри. Теперь он их, обнаглевших скотов, засудит всенепременно!
        Перед глазами мистера Кроули проплывает приятнейшее видение - иск с огромным количеством нулей. О-о, как они поплатятся! Это уже не только моральные страдания и ущерб репутации, но и подымай выше - реальная травма и физические страдания. С точки зрения денег считается самой выгодной статьей в любом гражданском кодексе, и в этом, обезьяньем, тоже наверняка. Масса процессуальных возможностей для юриста.
        Судья пытается отодвинуть с себя богиню, но обе руки его не слушаются. А-а, это уже переломы конечностей, то есть долговременная потеря трудоспособности и реальная угроза жизни. Для гражданского иска - вообще идеально: мистер Кроули не просто разорит, он порвет на клочки весь этот суд, этот город и всю эту поганую страну!
        Но сперва, конечно, следует оценить нанесенный ущерб, соображает судья. И поэтому надо все же постараться встать или хотя бы сдвинуться с места. Кульмашонок делает попытку шевельнуть головой и только теперь чувствует под своим подбородком что-то холодное и жесткое. Скосив глаза к переносице, он неожиданно понимает, что это - рукоятка меча. Почему меча? Откуда меча? Ведь если здесь, у горла, торчит его рукоятка, значит лезвие…
        Аркадий Даниилович хочет крикнуть - не может. Пытается сглотнуть - не получается. Старается пошевелиться - бесполезно: меч танзанийской Фемиды, по рукоять вбитый в горло, крепко пришпиливает его к полу. Вместо соблазнительных нулей на глаза судьи наплывает тяжелая чернота. Из-за нее мысли путаются. Иск? Какой иск? Он не истец. Он вообще не человек. Он - тропическая бабочка. Такая красивая… и такая мертвая…
        Глава пятнадцатая
        Обратно мы снова летели с двумя пересадками, опять через Штаты, и после двойной смены часовых поясов я сильно вымотался. А потому отказался от коллективного ужина и потребовал меня не беспокоить. Ни по какой причине. Даже если вдруг из Патриарших прудов вынырнет Ктулху или «Спартак» выиграет у «Барселоны», будить меня все равно воспрещалось. В итоге я продрал глаза, только когда уже была середина следующего дня.
        Из кухни пахло чем-то вкусным, громко разговаривал телевизор. Сполоснув лицо и завернувшись в халат, но еще толком не проснувшись, я двинулся в сторону запахов и звуков. На мое полусонное «здрасьте!» мне ответил дружный хор не из трех, как обычно, а из четырех голосов: в гостях у нас был неизменно приветливый Сергей Петрович. Все вместе смотрели еженедельную пресс-конференцию Надежды Евгеньевны.
        Я сел на свободную табуретку - как раз под картой, где африканский континент стал еще ярче благодаря новому флажку. Пресс-конференция на экране, похоже, близилась к концу. Надежда Евгеньевна была в красном и держала стойку микрофона, как бандерилью.
        - Умница! И еще красавица! - с чувством произнес Сергей Петрович, глядя на экран.
        - Ну уж не Скарлетт Йоханссон, - ревниво отозвалась Ася. - Миленькая, но не более. А ее стилист - чмо. Такие очки еще в нулевые вышли из моды, а сейчас они вообще хлам. И зачем она вечно жалуется? Почему правда - это обязательно нытье? Не хватает того, дефицит сего, хвост вытащим - нос увязнет… Спасибо, я с первого захода поняла, что до светлого будущего нам сто верст лесом. Но нельзя же наводить на всех депресняк!
        - Не ворчи, Аська! - засмеялся Димитрий. - Если бы не 4 декабря, на месте Евгеньевны сидел бы, как раньше, лысый. Он бы нагнал пурги насчет роста доходов и рассказал нам анекдот про тещу. А в конце загнул бы феньку о нашей новой чудо-бомбе - такой, блин, мощной, что ее взрывом разом прихлопнет и наших врагов, и нас самих заодно. Одна радость: мы умрем гордо и прекрасно, а они - подло извиваясь, как земляные червяки.
        - По сравнению с Дорогиным она, конечно, вполне себе ничего, - нехотя признала Ася. - Живая, по крайней мере, и без кретинского юмора. Самокритика лучше, чем фанфары. От Дорогинского оптимизма нон-стоп несло уж такой тухлятиной… Но, может, хватит сегодня официоза? Переключаем на «Куклы», а? Там та же Евгеньевна, только смешнее.
        - Погоди ты, Ась, со своими «Куклами», - сказал Нафталин. Стоя у подоконника, он тренировал мелкую моторику: разбирал, собирал и снова разбирал хронометр. После каждого раза у него оставались две-три лишние детали, и все время разные. - На этом канале по программе дальше новости. Хочу узнать, будет ли что-нибудь про Танзанию.
        - Будет, - не задумываясь, предрек Сергей Петрович. - Перед прогнозом погоды, секунд двадцать или даже десять. Новость-то копеечная в мировом масштабе. Землетрясение силой в шесть баллов по шкале Рихтера. Разрушений нет, всего один погибший - где тут сенсация? Единственный фокус в том, что в этой части Африки землетрясений не было уже, наверное, лет полтораста… Круто вы, Роман Ильич. Опять повелеваете стихиями?
        - Это стихии - мной, - вздохнул я. - Я думал, ему хватит чего-нибудь помельче. Кто же знал, что из-за одного бывшего судьи сдвинутся платформы земной коры и сама Фемида пронзит его мечом? Похоже, он сильно превысил лимит допустимого негодяйства…
        - Меч - это, пожалуй, немного театрально, - заметил Сергей Петрович. - Во всяком случае, прямолинейно. Мне иногда кажется, что высшие силы, которым мы с вами служим, - огромный ребенок. Всё при нем - свежесть восприятия, непосредственность, быстрота реакции, безжалостность. И это, знаете, даже неплохо. Уж точно лучше, чем маразматик Саваоф с покоцанным нимбом… Но оставим эту скользкую тему, подальше от греха. Хотите домашних котлет? Жена нажарила их столько, что я украл полдюжины и приволок сюда. Вам ведь, наверное, за эти дни африканская еда уже поднадоела?
        Так вот откуда тот чудесный запах, который пробудил меня ото сна!
        - Ужасно надоела, - поспешно согласился я. - Шашлычки из осьминога и филе антилопы хороши только в первые пару дней. Хочу простых котлет, просто умираю… Дайте две!
        - Ася, доставайте контейнер! - распорядился Сергей Петрович. - Вы же не все слопали?
        - Шутите? - Ася вытащила из холодильника пластиковый контейнер, поставила на стол и сняла крышку. - Мы норму знаем. Каждый взял по одной, значит, у нас осталось три штуки… Еще даже не успели остыть. Ешьте, Роман Ильич, приятного аппетита!
        Котлеты не только пахли прекрасно, но и выглядели заманчиво.
        - Чистую тарелку? Вилку? - предупредительно спросил Нафталин.
        И когда я торопливо кивнул, он, не отходя от окна, метнул на стол тарелку. Она приземлилась точно передо мной. Секунду спустя в контейнер влетела вилка. Удобно иметь в команде снайпера.
        Я переложил две котлеты на тарелку, потом сообразил, что третьей будет одиноко в контейнере и пусть лучше она побудет у меня, наготове… О-о, объеденье! Первую съем быстро, прочие буду смаковать. Не знаю, кто по профессии жена Сергея Петровича, но я бы доверил ей кухню в любом трехзвездочном ресторане. Сегодня котлетный жанр ушел в область фастфуда с его строго выверенной рецептурой. Авторский котлетинг - такая же редкость, как белый тигр, но сегодня мне повезло… В общем, когда я, наконец, оторвался от опустевшей тарелки, пресс-конференция уже завершилась и шли новости.
        В кадре ушастый крепыш лет шестидесяти на фоне бесконечных книжных стеллажей и под вспышки блицев вручал какие-то бумаги высокому сутулому корейцу или японцу. Бегущая строка извещала, что это - П. А. Динзе, новый представитель России в ООН.
        - Ой, смотрите, Петр Аскольдович! - обрадовалась Ася. - Академик РАН, мой учитель, огромный умница. Уговорили все-таки! Теперь в нашей делегации при ООН сэкономят на переводчиках. Динзе - мультилингв, каких поискать, феномен… У нас рассказывали, что несколько лет назад Дорогин очень хотел его сделать доверенным лицом на выборах, а Динзе в ответ послал лысого на пятидесяти языках, включая хеттский и шумерский…
        Тем временем на экране продолжался обзор событий - сегодняшних и вчерашних.
        Мэр Москвы Михаил Гурьев объявил о скором расширении за МКАД зоны бесплатного вайфая… Депутаты Госдумы большинством голосов (пятьдесят четыре против, восемь воздержались) в шесть раз урезали себе официальную зарплату и отказались от всех дополнительных выплат. В Совете Федерации объявили, что проведут аналогичное голосование уже на будущей неделе… В Киеве с аншлагом прошли трехнедельные гастроли Большого Театра… Во время полицейских раскопок на территории дачного участка, ранее принадлежавшего министру сельского хозяйства Федору Толкачеву, обнаружена конная статуя герцога Годфрида Бульонского, которая полтора года назад таинственно исчезла с Королевской площади в Брюсселе. Сам Толкачев сбежал из страны в декабре прошлого года и нынешнее его местонахождение до сих пор неизвестно…
        - Кому неизвестно, а кому и известно, - меланхолически заметил Нафталин. - Страна Уругвай, город Монтевидео, департамент Баррио Сур, центральное кладбище, участок одна тысяча сто девять. Он там под именем Хосе Энрике Техадо. Помнишь, Дим? Несчастный случай во время посещения зоопарка. Бегемот пытался сбежать из своего вольера, а сеньору Техадо не повезло - он оказался не в то время и не в том месте.
        - Ужасный, ужасный случай, - поддержал Димитрий. - И, главное, ни одной исправной камеры наблюдения поблизости, такая досада! Ась, ты случайно не помнишь, у кого была шутка: бегемоты очень близоруки, но при их весе это уже не их проблемы?
        - У Шендеровича, - сказала Ася. - Только там было про носорогов.
        - И к бегемотам это подходит, - отмахнулся Димитрий. - Они тоже ни черта не видят, когда бегут. Если уж кто попадается у них на пути…
        - Дим, давай без живописных подробностей, - решительно прервала его Ася. - И ты, Наф, тоже хорош. Нашли, что вспомнить. Мы за столом, а Роман Ильич, между прочим, ест.
        - Я уже не ем, но лучше бы сегодня без подробностей, - попросил я. - Своих хватает.
        А в телевизоре перешли к зарубежным новостям. Две из них - о вступлении англичан в Евросоюз и о переносе столицы Калифорнии в Лос-Анджелес - не слишком меня увлекли. Но вот третья, о невероятном спасении группы скалолазов в швейцарских Альпах…
        Как только я увидел на экране старшего в группе спасателей, я сразу же узнал его, несмотря на капюшон и защитные очки в пол-лица. Славка, дружище, с нежностью подумал я. До чего же я рад тебя видеть! Теперь, значит, ты в Альпах. Ну да, конечно, слишком долго на одном месте тебе нельзя, начинаются вопросы…
        В последний раз мы перезванивались с ним лет пять назад, и тогда он, помнится, выручал альпинистов-неудачников в предгорьях Гималаев. А до этого работал в Андах, а еще раньше страховал туристов в американских Каскадных Горах. И всегда у него были отличные результаты, но сейчас, наверное, только я один знаю, почему он - самый лучший в профессии, и по какой причине он всегда старается скрыться от любопытных репортеров. В те времена, когда меня и Славку связывала одна общая цель, он уже выбрал свое будущее заранее. Ему, наверное, до сих пор кажется: если кто-то тебя спас, надо всю жизнь отдавать долги, спасая других…
        На самом деле, Славка, это чушь, мысленно обратился я к нему. Поверь, я ведь не зря тебе много раз об этом говорил. Тут не бывает никакого «надо». У тебя нет долгов ни перед кем на этой планете - и уж тем более передо мной. И если я когда-нибудь попрошу у тебя о помощи, то лишь потому, что ты мне - друг, и больше нипочему…
        Из-под лавины воспоминаний меня вовремя вытащил Димитрий, дернув за рукав халата:
        - Смотрите-смотрите, Роман Ильич! Наш эпизод в новостях!
        На экране промелькнул знакомый шестиэтажный дом с окнами-бойницами в Дар-эс-Саламе, с флагом у входа. Из дверей выкатывали больничную каталку с черным свертком.
        Диктор уложился в пятнадцать секунд - сообщил именно о том, что предсказал Сергей Петрович: о количестве баллов по Рихтеру и необычной для этого района сейсмической активности. О погибшем подробностей не было - кому интересен бедолага из Танзании?
        - Вы заранее знали, как они объявят, - сказал я Сергею Петровичу.
        И это был не вопрос.
        Сергей Петрович не стал отпираться. С легкой улыбкой он кивнул:
        - В целом, да. Новости про мелкие зарубежные происшествия с незначительным числом жертв для федеральных каналов готовят метеорологи и эмчеэсники, а у Юрия Борисовича в обоих ведомствах есть прихваты. Поэтому «рыбу» пишем мы с Нонной Валерьевной.
        - И что, никто не узнает, кем были погибшие на самом деле? Никому не показалась их смерть подозрительной?
        - Всякое бывает. - Сергей Петрович пожал плечами. - Иногда покойных узнают, чаще нет. Пару раз по заявлению родных клиентов даже заново открывали дела. Но всегда подтверждались прежние выводы: несчастный случай, роковое стечение обстоятельств и тому подобное. И знаете почему? Потому что это на самом деле несчастные случаи или стечение обстоятельств. Помню, Лев Ильич часто любил повторять: «Я не отвечаю за утреннюю росу, законы гравитации…»
        - «…и таблицу умножения, - хором продолжили Ася, Димитрий и Нафталин. - Но мне приятно, что всё это в нашем мире есть…»
        Они вспомнили про живого Левку - а я сразу же вспомнил про мертвого. И, пока у меня не вылетело из головы, я пошел, извинившись, к себе в номер - в очередной раз проверить на смартфоне емейл. Новых писем не было, хотя сержант Котов уже мог бы исполнить обещание и разузнать о бывшем хозяине разбитой Левкиной машины. Или из-за своего поролонового зачета он забыл все прочие дела, или… или моя электронная собака опять задерживает на входе не только незваных, но и желанных гостей! Это происходит редко, но метко: когда какого-нибудь письма ты сильно ждешь.
        Так и есть! В папке со спамом уже три дня преспокойно лежал емейл от адресата kotov-lublino. К письму с коротким текстом «Вот! К.» был прикреплен скан документа.
        Вообразите, Левка не покупал этот «Астон Мартин»! Машину он получил в прошлом году бесплатно - на что имелась дарственная, оформленная по всем правилам.
        Самой интересной была личность дарителя. Этого человека знала, наверное, вся Россия. Четверть населения считала его гением, а три четверти - дьяволом. Он успел поработать, по-моему, на всех высоких постах, кроме президентского… Короче, это был нынешний глава госкорпорации «Фармако» Болеслав Потоцкий. Он же - Железный Болек.
        По закону о люстрациях он вроде бы должен был еще полгода назад уйти с поста. А он остался. Санитар Володя говорил, что слышал от главврача, а тот слышал в Минздраве, что без Потоцкого никакой Славной Революции 4 декабря, может, и не было бы вовсе.
        Глава шестнадцатая
        - По какому вы делу и как вас представить? - вежливо спросил женский голос в трубке.
        - По личному, - ни секунды не раздумывая, ответил я. - Скажите, что это Роман Ильич, родной брат покойного Льва Ильича. Хотелось бы увидеться в ближайшие дни.
        - Сейчас выясню, подождите, пожалуйста.
        В трубке щелкнуло, включилась «музыка ожидания». У начальников постарше обычно звучат патриотические песни советских композиторов, а у начальников помоложе - какая-нибудь попса голимая. Здесь же мне врубили классику: то была ария Владимира Галицкого из оперы «Князь Игорь».
        Чем крупнее босс, тем длиннее очередь из звонков. Я загадал, что если мне ответят до того, как всю арию пропоют дважды, то моя встреча с Потоцким может состояться уже в течение этой недели, а вот если только после третьего или четвертого раза…
        «…Пей, пей, пей, пей…» - Оперный бас поперхнулся еще до слова «гуляй», и на его месте снова возник голос секретарши. Не просто вежливый, а прямо-таки почтительный.
        - Роман Ильич, сегодня вам было бы удобно?
        - Вполне, - сказал я.
        Что интересно, у меня даже фамилию не уточнили.
        - Тогда подъезжайте в любое время - до двадцати часов. Пропуск вам заказан…
        На снимках Болеслав Потоцкий выглядел просто блондином, но в реальной жизни он оказался почти альбиносом. Особенно хорошо это было заметно по контрасту с его темно-синим костюмом. Правда, у альбиносов, я где-то читал, глаза должны быть красные, а у главы «Фармако» они были обычные, серые. По его носу и щекам рассыпались бледные желтые веснушки - крупные, как десятикопеечные монеты.
        Он принял меня в своем кабинете, обставленном старинной мебелью и густо обвешанном фотографиями в рамках. Стол его был раза в полтора массивней, чем у Юрия Борисовича, и походил уже не на сундук, а на целый крейсер. Я поздоровался, Потоцкий кивнул мне в качестве приветствия, пожал руку и молча поманил в боковую дверь, почти не заметную в тени чучела сапсана, между высоченных книжных шкафов черного дерева.
        Следуя за Потоцким по узкому полутемному коридорчику вдоль стеллажей, уходящих под потолок, я чувствовал себя Алисой в кроличьей норе. Меня бы даже не удивило, если бы в конце нашего пути оказалась душная алхимическая келья в форме пентаграммы - с тигелями, пузатыми ретортами и пучками засохших трав по углам. Однако вскоре мы вышли на свет - в квадратный внутренний дворик с клумбами по периметру.
        Наверное, он опасается «жучков» в своем кабинете, сочувственно подумал я. И ошибся.
        - Там нет прослушки, - Болеслав Янович как будто прочел мои мысли. - Скоро мы туда вернемся. От Льва Ильича я много слышал о вас и буду рад поговорить. Вы похожи на старшего брата, очень… Но о нем позже. Пока же прошу об одолжении. Есть один вопрос, который за последние полгода мне задавали, наверное, раз пятьсот. Журналисты и не только. Задайте и вы, не стесняйтесь. Хочу, чтобы между нами не было недомолвок.
        - О чем спросить? - не понял я. - И почему все этим так интересуются?
        Потоцкий лучезарно улыбнулся:
        - Хорошо, я уточню. Как известно, президент Дорогин умер в ночь с 3 на 4 декабря от внезапной остановки сердца. Это факт. Но почему она случилась? Среди версий самая популярная - ему помогли умереть. А среди тех, кто помог, первым называют меня.
        А-а, вот он про что! Именно об этом и толковал санитар Володя. Что ж, раз человек сам настаивает, то ладно. Надо только найти формулировку помягче… Хотя какая разница?
        - Вы отравили лысого? - спросил я напрямик.
        - Прекрасно, Роман Ильич! - обрадовался глава «Фармако». И, похоже, искренне. - Без экивоков, сразу к сути. Отвечаю: нет. Я никого и никогда не убивал. И вы мое признание можете проверить немедленно. Для фармацевта убить человека, доверившего ему свою жизнь, - грех. Даже если это плохой человек - нельзя. Табу. Такое не может остаться безнаказанным… Теперь валяйте, проверяйте. Мы ведь не зря вышли на открытое место.
        Я оторопел. Левка - идиот! Зачем он рассказал Потоцкому о наших весах? А если уж тот знает, почему не боится? Это больше, чем смелость, - это самоубийственная глупость. У каждого, кто в России достиг высот, припрятаны скелеты в шкафу. Великая Вселенская Справедливость - не полиграф. Обмануть закон природы нельзя. Угол падения равен углу отражения. Дважды два - четыре. Ускорение свободного падения, хоть ты тресни, на Земле будет примерно девять и восемь десятых метра на секунду в квадрате.
        - Болеслав Янович, не будите лихо, - сердито сказал я. - Я пришел с вами поговорить, а не выяснять, в чем и насколько вы виновны. Пусть даже вы в «Фармако» и подсунули Дорогину отраву вместо таблетки долголетия, я не против, так ему и надо. Однако сила, которая внутри меня, мне не подвластна. Она учтет все ваши грехи. Вам что, не страшно?
        - Есть немного, - кивнул Потоцкий. Уже без улыбки. - Потому-то мы и ушли из кабинета. Вы сильнее брата, он говорил. Если случится какой-то катаклизм, не хочу нанести ущерб казенной мебели. Но, думаю, всё со мной будет в порядке. Лев Ильич шесть лет подряд, до марта прошлого года, работал в «Фармако» - занимался безопасностью. По моей просьбе он проверял меня постоянно. Не будь разницы между мной и моими врагами, я от него первый бы пострадал. Но я, как видите, цел и невредим. В отличие от некоторых… Вы знаете историю Карла Нагеля? Полтора года назад у нас об этом много писали.
        Конечно, я слышал про Карла Нагеля - а кто из нас о нем не слышал? Знаменитый международный наемник, в XX веке водил компанию с Линном Гаррисоном и Бобом Денаром. Был в «черном списке» у всех главных спецслужб мира. Свергал африканских царьков и латиноамериканских диктаторов, чтобы посадить на их места других диктаторов и царьков. Легко выживал в ливийской пустыне и в джунглях Амазонки… а погиб в России из-за дурацкого невезения. В лесопосадках на сороковом километре Минского шоссе у него прямо в гранатомете РПГ-7 разорвалась кумулятивная граната. Тело нашли через неделю, личность установили по ДНК в базе Интерпола.
        - Так он вас поджидал… - сообразил я. - Это было первое покушение?
        - Пятое, - хладнокровно ответил Потоцкий. - И всякий раз я был обязан жизнью Льву Ильичу. Он на своей неприметной тачке ехал по моему маршруту - минут за десять до меня. И, так сказать, сканировал местность вдоль дороги, во всех опасных местах. От снайпера можно укрыться, от вашего брата - нет. Ему ведь не надо было видеть и слышать, прячется кто-то в кустах или нет. Всё, что заслуживало наказания, наказывалось по умолчанию. Если бы заказчики покушений на меня хоть чуточку догадывались об устройстве моей охраны, они бы поручили дело какому-нибудь молокососу, знакомому с оружием только в теории. Но эти дураки делали наоборот: нанимали опытных бандитов и ветеранов разных заварушек. И на каждом из них было столько крови, что сила справедливости уничтожала всякого сидящего в засаде. Уж не знаю, за какой конкретно грех расплачивался каждый, но важен результат. Один подавился, другого свалил солнечный удар, третьего всосало болото, а четвертого в глаз укусила гадюка.
        - Гениально! - искренне восхитился я. - Снимаю шляпу. Никогда бы не додумался приспособить наше качество для службы секьюрити. Это как радиоуправляемый асфальтовый каток запустить на минное поле. Чья идея - моего брата или ваша?
        - Общая - его и моя. - Потоцкий сложил ладони в замок. - Лев Ильич с ней пришел, а детали дорабатывали мы вместе. Нагель был последним из нанятых моими врагами. Самым большим спецом по убийствам и самым дорогим. Из-за своего послужного списка - Африка, Латинская Америка, Ближний Восток - он был обречен заранее. И после того, как тоже погиб, от меня, наконец, отстали… Но довольно истории и теории, Роман Ильич. Пора приступать к практике. Включайте… уж не знаю, как вы называете эту штуку у вас в голове. Ваш брат обычно шутил: «Внимание, открываю кингстоны!»
        Эх, Левка, шутник хренов, мысленно вздохнул я и открыл заслонку весов. Не полностью - так, приоткрыл наполовину. Болеслав Янович мне нравился. Жаль было бы его потерять.
        Нас разделяло метра полтора - расстояние, ничтожное для моих весов. Прямая наводка, цель - как на ладони, ускользнуть невозможно. Минуты две ничего не происходило. Как правило, моя сила не действует мгновенно. Незримому маховику нужно раскачаться и набрать оборотов, незримому калькулятору - просчитать вину. Потоцкий с вымученной улыбкой следил за моим лицом, а я искоса поглядывал на небо. Что-то мне подсказывало, что если ответка и грядет, то она непременно сойдет сверху. Ага, что-то есть!
        Солнечный диск заслонила ниоткуда взявшаяся резвая тучка угрожающе-черного цвета. Остановив свой бег над Болеславом Яновичем, она пролилась на него бурным дождевым потоком, а потом растаяла. Это был не дождь, а водопад. Однако из всей Ниагары на меня не попало ни единой капли. Так-так-так! Пожалуй, это надо запомнить. Оказывается, моя кувалда иногда способна и на тонкую ювелирную работу - не хуже Левкиной спицы.
        - Хороший у вас костюм, - заметил я. - Был.
        - Неплохой, - согласился Потоцкий. Он вытащил из кармана пиджака носовой платок, выжал его и обтер промокшую белесую шевелюру. Признаюсь, он держался молодцом. - Бриони, коллекция двухлетней давности, поэтому я брал со скидкой - всего-навсего двенадцать тысяч евро. Но сукно идеальное. Высушат и прогладят - будет, как новенький.
        Думаю, хитрец нарочно сказал «всего-навсего», чтобы меня поддразнить. И что же? Ведь сработало. Рассердившись на этого сноба, я поддался эмоциям и распахнул заслонку весов полностью. Ну всё, держись, граф Потоцкий. Кингстоны, говоришь? Нет уж, мой дорогой, теперь ты простой хлябью небесной не отделаешься. Кто не спрятался, я не виноват.
        Несколько мгновений спустя на солнце опять набежала тень. И это была уже не туча.
        Глава семнадцатая
        Где-то я читал, что, когда в знаменитом фильме «Птицы» потребовалось снять нападение пернатых на человека, приглашенные цирковые дрессировщики, как ни старались, не сумели добиться от птичек правдоподобия. Так что, в конце концов, режиссер был вынужден прибегать к комбинированным съемкам и мультипликации. Эх, подумал я, взглянув в небо, сюда бы сейчас на минуту Альфреда Хичкока. Старик бы обзавидовался.
        - Закройте голову руками! - скомандовал я. - И зажмурьтесь! Да быстрее, черт вас…
        Стая серых ворон пронеслась над головой шефа госкорпорации «Фармако», и каждая из птиц - подобно пикирующему бомбардировщику - по очереди сбрасывала на Болеслава Яновича порцию дерьма. Это выглядело смешно, но и величественно тоже: Потоцкий, закрыв глаза и защитив голову руками, стоял неподвижно, словно какой-нибудь монумент на городской площади, и медленно - плюх! плюх! плюх! - покрывался белыми пятнами жидкого помета. Лишь после того, как последняя ворона, отбомбившись, растворилась в небе, глава «Фармако» осторожно разлепил глаза, глянул на свой рукав и выдохнул:
        - Ох, еж твою так…
        - Теперь костюм от Бриони уже никогда не будет, как новенький, - злорадно сказал я. - Плакали ваши двенадцать штук евробаксов. И вам еще повезло, что мы живем не на Маврикии, к примеру. Тамошние дронты уделали бы вас сверху гора-а-аздо сильнее.
        - Значит, я везунчик, - ухмыльнулся Потоцкий. Он не выглядел расстроенным. - Когда мне было лет тридцать, я поучаствовал в довольно грязной пиар-кампании. Вот, наверное, и прилетело за грехи молодости… Это что - всё? И вы не играли со мной в поддавки?
        - Отнюдь. - Я развел руками. - Всё по-честному. Как ни удивительно, это максимум.
        - Тогда возвращайтесь в кабинет. Найдете дорогу? А я пока умоюсь и сменю одежду…
        Дожидаясь хозяина, я разглядывал фотографии в рамках. Сюжеты разнообразием не баловали: на каждом снимке был Потоцкий в компании какой-то персоны. Лица одних мне были неизвестны, а других я быстро узнавал: Иоанн Павел II, Иосиф Бродский, Стивен Спилберг, Илон Маск… Не без удивления я обнаружил на одной из совместных фото историческую лысину Дорогина. Да уж, глава «Фармако» - явно не из трусливых, подумал я. Вряд ли в России остались начальники, у которых на стене по-прежнему висит наш бывший верховный вождь. После 4 декабря он, мягко говоря, вышел из моды…
        - Павел Павлович был, конечно, изверг и самодур, но совсем не глупец, - послышался голос у меня за спиной. Это в кабинет вернулся Потоцкий, умытый и посвежевший. На нем был уже другой, темно-бордовый и не менее роскошный костюм. - Вопреки всем слухам, он не требовал бессмертия и не заставлял нас изобретать для него какую-то чудодейственную «кремлевскую таблетку», продлевающую жизнь.
        - Но ведь что-то он, наверное, требовал от «Фармако»? - полюбопытствовал я.
        Болеслав Янович кивнул:
        - А как же! И звонил, и вызывал на Старую площадь, и раза три лично приезжал сюда. Дорогину хотелось все на свете контролировать, в том числе собственную жизнь и смерть.
        - То есть - спрятать в своем зубе ампулу с цианистым калием? - уточнил я. - Чтобы если вдруг с ним, как в Ливии, то сразу хрусть - и на небо без мучений?
        - Не так грубо, Роман Ильич, не так грубо, - покачал головой Потоцкий. - Хотя, в целом, аналогию вы уловили верно. Если ты хозяин чужих жизней, а своей - нет, то какой ты, к дьяволу, великий вождь? Дорогин хотел держать руку на каждом пульсе, в том числе и собственном. Не успел. Как у нас говорят, человек предполагает, а миокард располагает…
        - Неужто его просто свалил инфаркт? - удивился я. - Как самого обычного рядового человека? Что-то мне не верится. За ним ведь должны были наблюдать лучшие врачи.
        Болеслав Янович прошелся по кабинету и присел на край стола.
        - У Брежнева или Андропова врачи были не хуже, - сказал он. - Сильно им это помогло, в конечном счете? Даже в двадцать первом веке доктора - не волшебники. Когда человеку приходит срок, срабатывают многие факторы одновременно. Возьмите лоскут лучшей ткани. Если он новый и в нем появилась одна дырка, мы ее легко заштопаем. Если он старый и ветхий, он расползается и превращается в тысячу дыр. Фармакология может много, но до известного предела… В общем, я не думаю, что кто-нибудь его специально травил. Врач-вредитель - это популярная страшилка, вроде черной руки или гроба на колесиках, которыми дети пугают друг друга. Однако мы-то с вами - взрослые люди…
        Услышал бы Левка это «мы», вот бы посмеялся, машинально подумал я. Для него я так и остался шкетом Ромиком. И, что особенно обидно, в его присутствии я именно таким и становился. Даже когда мы с ним сравнялись в росте, я все равно глядел на него, гада, снизу вверх, и мне хотелось ему понравиться. Проклятая привычка младшего брата.
        Левка, кстати, тоже висел здесь, на одной из фотографий - правее Папы Римского, левее Дорогина, наискосок от Каспарова и не доходя до Шэрон Стоун. Мой братец и Потоцкий стояли чуть ли не в обнимку возле машины, которая еще не сделалась руиной. День был солнечный, оба улыбались в объектив. Левка был тут вылитый я - ну разве что борода погуще, выражение лица понаглее, оправа очков подороже. Ну и костюм, конечно же, у него был если не от Бриони, то от Лагерфельда, Гуччи или Живанши. У меня за всю жизнь таких отродясь не водилось. На Ямале я вообще ходил в телогрейке и ватных штанах.
        Потоцкий проследил за моим взглядом и горестно вздохнул:
        - А ведь фотографии меньше года. Вы пришли узнать, почему я отдал Льву Ильичу эту замечательную машину и не причастен ли я к аварии?.. Да ладно, не стесняйтесь, я не самый лучший физиономист, но это у вас на лице было написано капслоком. Теперь, думаю, вы получили ответы на оба вопроса. Ваш брат не просто работал на меня - мы дружили. Ни причин, ни намерений, ни желания причинить зло человеку, которому я обязан жизнью, у меня не было. Ничего, кроме благодарности. А формы благодарности бывают разными. Если бы не Лев Ильич, в мой «Астон Мартин» попала бы граната Карла Нагеля. Так что, когда ваш брат покидал «Фармако», я уговорил его принять в подарок именно этот автомобиль. Ужасно жаль, что он так мало успел на нем поездить…
        Болеслав Янович дотянулся до верхнего ящика стола, вытащил оттуда бежевую папку с уже знакомым золоченым вензелем «БП» и протянул мне.
        - Вот, я вам копию распечатал, возьмите на память, - сказал он. - Там внутри еще несколько общих снимков, селфи. У них качество похуже, но они поживее… Ой, простите, Роман Ильич. Слово «поживее» совсем уж неуместно. Но я, правда, всё еще не могу представить его мертвым. Ну совершенно в голове у меня это не укладывается…
        Я раскрыл папку и начал перебирать фотографии. На тех, которые мне попадались, Левка щурился, как довольный кот. Снимки были летними, прошлогодними, беззаботными.
        - А в этом году вы с ним часто встречались? - спросил я.
        - Редко, - вздохнул Потоцкий и еще раз с досадой в голосе повторил: - Редко. И всякий раз как-то на бегу. Посидим на лавочке, выпьем по рюмочке - и в разные стороны, по своим делам. После 4 декабря я ведь собирался уходить из «Фармако», но Лев Ильич настоял, чтобы я остался. Он уже к тому времени служил где-то в Минфине и сказал, чтобы я ни о чем не волновался - он всё уладит. А я ведь даже не знал, кем он работал на новом месте. Однажды я у него про это спросил, а он в ответ засмеялся. Сказал, что заведует там справедливостью - ну как обычно. Хотя, может, он всерьез говорил. У него и раньше порой было трудно понять, шутит он или нет, а уж в этом году - так тем более.
        - Он что же, изменился в последнее время?
        Я постарался, чтобы мой вопрос звучал естественно. Как будто я знал, каким мой братец был в предпоследнее время. И в предпредпоследнее. И в предпредпредпоследнее. Как будто бы вся мозаичная картина под названием «Удивительная жизнь и непонятная смерть Льва Ильича» мною почти собрана и мне недостает пары-тройки пазлов.
        - Не то чтобы изменился, но… - Потоцкий взял из папки фотографии и перетасовал их.
        Наверху оказался снимок, сделанный в другое время года. Осень? Нет, скорее, все-таки весна, апрель или май. На Болеславе Яновиче - легкая куртка, на братце - плащ и кепка. Солнца в кадре еще мало, и улыбка у Левки - еле-еле тлеет, как лампочка вполнакала. Лицо загорелое, но сам загар нездешний. У нашей команды после Танзании такой же.
        - Он уже в начале мая как будто впал в меланхолию. - Глава «Фармако» вернул снимки обратно в папку. - Стал каким-то мрачным, озабоченным и дерганым. Даже анекдоты - и те рассказывал несмешные. Я ему таблетки предлагал, хорошие стимуляторы, мы у швейцарцев купили лицензию и чуть-чуть довели до ума. Нет, говорит, спасибо, не надо таблеток, это у меня не внутри, а снаружи. И что он имел в виду, я не понял…
        - А потом вы с ним еще виделись? - поинтересовался я.
        Мне трудно было вообразить Левку пребывающим в меланхолии. Что если это борьба за справедливость пригасила его темперамент и сделала унылым брюзгой? Надо бы расспросить команду - но деликатно. Оберегая память о покойнике, они могут и соврать.
        - Кажется, больше ни разу. - Потоцкий хлопнул ладонью по столешнице, и из какой-то боковой щели ему в руку выпрыгнул календарик. Хозяин кабинета провел пальцем по глянцевой поверхности и сказал: - Да, верно, это была наша последняя встреча. Потом мы только перезванивались. Я всё надеялся, что он хоть на юбилее «Фармако» у нас появится. Круглая дата - десять лет. И он вроде собирался. А накануне вечером звонит: прости, Болек, не выходит, важное мероприятие нарисовалось - не могу подвести человека… Ну и всё. А потом я узнаю: в тот день он куда-то спешил и по дороге разбился на машине.
        - Он случайно не намекал вам, какого человека он не хотел подвести?
        - Почему намекал? - пожал плечами Болеслав Янович. - Лев Ильич мне прямо его назвал. Сергей Михайлович Каховский. Вы ведь, наверное, знаете, он теперь снова в Москве.
        Про то, что в Россию вернулся олигарх, которого Дорогин посадил на «червончик», а потом выгнал в эмиграцию, я слышал еще в психушке - кажется, от того же политически подкованного санитара Володи. Но чем Каховский сегодня занят, я понятия не имел. Как и о его знакомстве с братцем. Впрочем, это было лишь мизерной частью моего большого неведения о Левке последних лет. Я помнил, где вход в лабиринт, и, к сожалению, видел выход из него. Однако сам путь в лабиринте почти весь оставался для меня загадкой.
        - Может, заодно и подскажете где мне искать Каховского? - спросил я наудачу.
        Болеслав Янович не подвел. Он тотчас же сообщил мне, что искать не надо, потому что вот он, его рабочий адрес: Охотный ряд, дом номер 1. И добавил, что попасть в это здание можно прямо с улицы и без пропуска. Сергей Каховский теперь там главный.
        - Главный? - переспросил я. - Там же вроде Госдума. Его что, выбрали спикером?
        - Вы отстали от жизни, - улыбнулся Потоцкий. - Это вам не в упрек, Роман Ильич. Я и сам не успеваю следить за новостями. Раньше мы годами топтались на месте, а сегодня бежим-бежим-бежим… Сходите туда - и всё увидите сами. Сегодня, правда, туда уже поздновато, а завтра, если не ошибаюсь, у них законный выходной. Но послезавтра…
        Три часа спустя я вернулся в нашу конспиративную квартиру, прошел на кухню и сразу понял, что послезавтра буду уже очень далеко от Охотного ряда и вообще от Москвы.
        На кухонном столе стопкой лежали четыре конверта - а это значило, что здесь успел побывать Сергей Петрович и оставил новое задание. Но не это было самым интересным.
        Ася, Димитрий и Нафталин встретили меня такими счастливыми лицами, какие бывают у младших школьников накануне каникул. Словно бы впереди их ждали поход в цирк, качели-карусели, катание на пони, конфеты, мороженое и безлимитная пепси-кола. Честное слово, все трое чуть ли не светились от радостных ожиданий и предвкушений.
        - И с чего у нас праздник? - осведомился я. - Ну говорите! Кто получил черную метку? Неужели нашли самого Запорожского?
        - Нет, не его, - ответил Нафталин. - Однако…
        - …новый клиент тоже первый сорт, - продолжал Димитрий. - Это…
        - …Кенарев! - закончила Ася. - Нашли фуфлогона! Роман Ильич, мы дождались!
        Я вспомнил сегодняшний дождь из помета и подумал, что это не простое совпадение. Это знак. Великой Вселенской Справедливости не откажешь в своеобразном чувстве юмора.
        Глава восемнадцатая
        Телеведущего Вадима Кенарева у нас ненавидели особенно сильно - даже, наверное, еще сильней, чем прежде его любили. Так в зомби-хоррорах относятся к укушенному: тому, кто недавно был человеком со знакомым голосом и родным лицом, а затем обратился в смертельно опасную тварь, нечленораздельно рычащую и роняющую на землю голодную слюну. Многие хорошо помнили, каким был Кенарев лет пятнадцать назад: толстеньким, длинноволосым, бесстрашным и веселым. В ту пору он носил бейсболку козырьком назад, затрапезный пиджачок в серую клетку и нелепый свитер цвета канарейки, на два размера больше, - всё, что делало его похожим на бомжа. Он вел злую программу на маленьком канале, и она гремела так, что шум доходил до высот кремлевского Олимпа.
        Когда Дорогин забрал себе достаточно власти, чтобы перекрыть кислород популярным телеведущим на всех каналах, он немедленно это сделал. Сколько бы ни протестовали журналисты, сколько бы петиций ни отправлялось наверх, вольных сынов телеэфира по одному выкидывали из профессии. Одних увольняли по Кодексу законов о труде, другим придумывали административные дела, третьи, плюнув, уходили сами. А вот наш герой оставался - из старой телегвардии один-одинешенек. В какой-то момент у него кончились конкуренты. На экране были только дорогинские назначенцы: косноязычные девицы и парни с тупыми физиономиями и повадками вертухаев… а еще суперстар Кенарев.
        Его, как ни удивительно, не трогали и даже поощряли. С захудалого канала перевели на самый главный. К еженедельному телешоу в прайм-тайм добавили ежевечернее. Дали утренний эфир на модной радиостанции. Присвоили почетное звание. К сорокапятилетию выписали орденок, вручая который, Дорогин дружески похлопал его по плечу как своего в доску пацана. А когда в Кремле встречали залетевшего на волне мирового турне Мика Джаггера, Пал Палыч усадил Кенарева за один стол с собой и в прямом эфире дважды за вечер назвал нашего будущего клиента по имени-отчеству - Вадимом Сильвестровичем.
        Лысый всё правильно рассчитал: Кенарев оказался из тех противников, кого побеждают не наступательно, но подкупательно. Там, где не работали бабки, сработали понты. Если прежде тщеславие было у Кенарева любимым, но тайным и стыдным грешком, то теперь уже ничего не мешало ему легализоваться и разрастись до полноценного греха. Вадим Сильвестрович выкинул свитер и завел себе лиловый, со стальным отливом, френч, застегнутый до подбородка. Он сократил свою прическу до строгого офицерского бокса и стал интенсивно худеть по сверхмодной методике. И чем менее округлыми становились его формы, тем более мягкими и уклончивыми делались формулировки, которые он позволял себе в эфире. Он уже не обличал власть, а беззлобно журил. Потом перешел на милое необидное вышучивание. Затем стал подхваливать - громче, громче, еще громче…
        Года не прошло, как затянутый в свою лиловую кирасу Кенарев уже бился в ежевечерней патриотической истерике, во весь голос обличая фриков, подонков, провокаторов на службе у западных разведок, которые имеют наглость вредить исподтишка и всенародно обожаемой партии бескорыстных красавцев-умниц, и лучшему в мире правительству в сияющих рыцарских доспехах, и, главное, высоко чтимому всем человечеством живому олицетворению нашей суверенности и самобытности почти полубогу Дорогину Пэ Пэ.
        Не все, конечно, слушали фуфлогона и не все доверяли его эфирным речам. За каждым его твитом тянулась цепочка оскорбительных комментов, каждый его пост в фейсбуке сопровождался сотнями дизлайков, каждое его фото в компании Дорогина превращалось в глумливую фотожабу. Не меньше миллиона просмотров в ютубе набрал ролик, где Кенарев на автостоянке у телецентра пытается отцепить от своего автомобиля чей-то «подарок» - промышленный разбрызгиватель органических удобрений, и явно не пустой.
        Однако и рейтинги нашего героя дутыми не были. Будучи в ударе, он умел врать талантливо и хлестко, с видом абсолютной убежденности в своем вранье. Находились такие, кто смотрел, прислушивался и верил. Скольким Кенарев заплел извилины, торгуя в эфире тухлой медвежатиной? Скольким впрыснул в кровь коктейль из самодовольства и ненависти? Скольких убедил бросить родную хату и немедленно ехать в дальние края - убивать за то, чтобы чужие шляхи стали нашими автобанами? И сколько из тех людей вернулись потом к женам и детям в костюмах из цинка? Не знаю. Но цифры наверняка где-то записаны. Пусть их учтет, сложит и перемножит небесный арифмометр.
        С тех пор, как Кенарев пропал из Москвы, не дожидаясь окончания суда, прошло пять месяцев. Все это время местонахождение лилового фуфлогона оставалось неизвестным, а сам он - недосягаемым. Но всему когда-нибудь наступает конец. В один прекрасный день четыре новозеландских туриста собрались в номере отеля, чтобы изучить карту города и прикинуть, как наилучшим образом подобраться к местному жителю Бенито Филомелли.
        Теми туристами были мы четверо, прилетевшие сюда из Москвы - кружным путем через Кейптаун и Окленд. Отель, куда мы въехали, назывался «Оазис» и располагался на улице Кешар-Махаль в городе Катманду, столице бывшего королевства, а ныне Федеративной Демократической Республики Непал. А упомянутым господином Филомелли, как вы догадались, оказался уже нам знакомый Вадим Сильвестрович К. собственной персоной…
        - Смотрите. - Я ткнул шариковой ручкой с логотипом «Оазиса» в точку на карте. - Вот то, что мы сегодня знаем. Его дом на улице Бхимсен Тана - шесть комнат плюс веранда. Рядом с домом газон и плавательный бассейн. Есть гараж. Двор огорожен, высота металлического забора - два с половиной метра. На крыше - «тарелка» спутникового ТВ. По сравнению с его виллами, оставшимися в Италии, - очень скромненько. Но в Катманду и жизнь намного дешевле, чем в Риме. Короче говоря, по здешним меркам наш Беня - мужчина хоть куда, с достатком выше среднего… О чем я еще забыл упомянуть?
        - О пожарно-охранной сигнализации и трех камерах наблюдения, - подсказал мне Димитрий. - Через час я влезу в его комп, и мы получим обзор. Там возле бассейна один фонарь и три дерева - две гималайских сосны и одна непальская вишня. Хорошо растут, кудряво, но нам картинок не перекроют. Ну, может, процентов на пять. Сигнализацию отключить легко. Правда, там общий пульт для всего квартала. И сеть, и периферийное оборудование ставила одна фирма. Тронешь любое устройство - может зазвенеть везде.
        - Никаких отключений! - Я погрозил Димитрию пальцем. - Зачем? Мы ведь не собираемся грабить его дом. Нам важно только знать, где клиент будет находиться в нужный момент времени. И как раз с этим полной определенности у нас пока нет…
        Из вазочки с орехами, стоящей на столе, я выудил коричневый шарик макадамии.
        - Допустим, это Беня, - сказал я. - Если вечером он не сидит у себя дома и не смотрит телевизор, то может находиться в одном из трех своих излюбленных мест. Вот первое…
        Я отодвинул карту Катманду на край стола, а в центр поставил белый одноразовый пластиковый стаканчик донышком кверху.
        - Предположим, это Военный музей Непала, - сообщил я троице. - Наш фуфлогон может там околачиваться часами и смотреть на экспонаты. Он ни дня не прослужил ни в какой армии мира, зато очень любит всякие пушки, танки, самолеты, военную форму и так далее. Или, может, ему просто нравится, что всем посетителям этого музея наливают бесплатный кофе. Входной билет для обычных граждан страны стоит сорок непальских рупий - это будет около тридцати центов. Но наш любитель халявы добыл себе где-то удостоверение ветерана гражданской войны и поэтому за вход не платит ничего.
        Достав второй белый стаканчик, я поставил его рядом с первым и продолжил:
        - Вот это - возможность номер два. Кинотеатр «Ганга Чалачитра» на Ринг Роуд. Сюда даже лауреата премии ТЭФИ, каковым является Кенарев, без денег не пустят. Цена билета - целых 250 рупий, то есть два бакса. Но мы в России, например, в кино платим только за один сеанс, а в Непале многие кинотеатры устроены на манер грайндхауса. Ты покупаешь входной билет и потом можешь перемещаться из одного зала в другой. Надоел Голливуд - там по соседству Болливуд, пресытился боевиками - переходи в зал с порнухой… Судя по досье, наш Беня приходит сюда не реже раза в неделю, а иногда чаще. И наконец… - Третий перевернутый стаканчик присоединился к двум остальным. - Возможность номер три - бар «Том и Джерри» в Тамеле. - Я легонько щелкнул ногтем по дну стаканчика. - Для туристов он выглядит непрезентабельно, зато местным он нравится. Пиво, снэки, дешевые морепродукты, трижды в неделю - живая музыка. Два бильярдных стола, минимальная ставка за партию - сотня рупий. Наш Филомелли любит погонять шары по зеленому сукну, а поскольку здешних профи знает в лицо, то берется играть только с новичками. Ищет слабое звено и
уносит домой пару-тройку баксов…
        - Роман Ильич, что-то у нас не сходится, - задумчиво произнес Нафталин. - Зачем ему всё это - в музей на халяву, бесплатный кофе, мелочевка на бильярде? Он ведь не бедный.
        - Не бедный, - согласился я. - И даже не жадный. Просто он по природе своей жлоб и все привычки у него жлобские… А теперь внимание! Следите за руками. Кручу-верчу, надуть вас хочу… - Подражая наперсточникам, я несколько раз переместил стаканчики туда-сюда по гладкой поверхности стола и опять выстроил их в линию. - Ну! Где тут Беня?
        - Крайний слева! - быстро ответила Ася.
        Ударом кулака сверху я смял стаканчик и показал всем: пусто.
        - Тогда этот, справа. - Димитрий ткнул пальцем.
        Я смял в лепешку и второй вариант: снова пусто.
        - Вот что значит не спешить. Я выиграл. - Рассудительный Нафталин поднял последний стаканчик и удивленно сказал: - Но как же?
        Под третьим тоже ничего не оказалось.
        Разжав кулак левой руки, я показал всем троим спрятанный орешек.
        - Вы сжульничали, Роман Ильич! - обиженно воскликнула Ася. - Вы его не положили.
        - Сжульничал, - подтвердил я с удовольствием. - А вы попались. Где вы видели честную игру в наперстки? Ни в музее, ни в кино, ни в бильярдной нашего Бени вообще не было. И не должно быть завтра. Все три его любимых места - людные, а где люди, там и риск. Я даже в Танзании, в лифте рядом с судьей, и то проявил неосторожность. Мог зацепить тех троих, кто был с нами рядом. А уж кинотеатр, военный музей и особенно бар - тем более опасные места. Черт его знает, что там за люди и не числится ли за ними какой-нибудь уголовщины. Нас хоть и четверо, но мы не всадники Апокалипсиса. Карать грешников Катманду в задачи нашего департамента не входит. Пусть с ними их Вишну разбирается…
        Собрав со стола остатки стаканчиков, я выкинул их в урну. Вернул орех в вазочку к остальным орехам. Передвинул карту опять на середину стола и после этого объявил:
        - В общем, наша стратегия проста. Ася, активируйте свой непальский. Вы с Димитрием на подхвате у Нафталина. Постарайтесь не очень портить чужое имущество, но сделайте так, чтобы к завтрашнему вечеру отсечь все три варианта. Тогда у клиента останется только четвертый: сидеть дома и в одиночестве смотреть телек. А мы - тут как тут.
        Эпизод в Катманду
        У жителя Непала Бенито Филомелли итальянские имя и фамилия в новеньком паспорте, и еще - «фиат» в гараже, а больше ничего итальянского у него не имеется. Было да сплыло: особняк в Риме, два палаццо на озере Мольвено, виноградник в Тоскане и оливковая роща в Торболе. Всё то, что не успели к себе притянуть загребущие лапки бывшей жены, увели в казну потомки Капитолийской волчицы. Но Вадим Сильвестрович не дурак. Кое-что существенное, укрытое от налоговиков, он отложил на черный день в Национальном Банке Непала - и вот заначка пригодилась. Можно ничего не делать, а только шататься по городу или сидеть в баре, предаваясь ностальгии за стаканчиком кукурузного чьянга.
        Правда, сегодня у Кенарева, как нарочно, облом следует за обломом.
        Сперва отпадает музей военной техники, где бывает так приятно выпить кофейку в кабине пузатого, словно беременного, штатовского транспортника времен войны в Корее, воображая себя летящим над 38-й параллелью. И вот вчера ночью какие-то сукины дети - наверняка обкурившиеся туристы! - вламываются в зал главной экспозиции и зачем-то меняют местами два танка: британский «Марк-5» и французский «Сен-Шамон». Как им это удается сделать вручную, без подъемных кранов? Загадка. Из экспонатов вроде ничего не пропало, но на всякий случай решено провести полную инвентаризацию, а до ее завершения даже для гостей с привилегиями ветеранов вход в музей закрыт.
        Вадим Сильвестрович отправляется в знакомый кинотеатр, чтобы развеять тоску, но в «Ганга Чилачитра» вместо двух серий «Зловещего бульбулятора» с неувядающим Брюсом Боуром в роли галактического гангстера Мыльного Пузыря и еще двух серий «Музыки страсти» с Шами Шамкаром в парике под Элвиса он обнаруживает на дверях белую афишку «REPAIR», что означает «РЕМОНТ». И старик-билетер, сморщенный дядюшка Гопал, который вынужден теперь исполнять обязанности сторожа, уборщика и разносчика новостей, на смеси английского и хинди клеймит позором водопроводную трубу. Через пять минут Кенарев понимает: опозоренная труба служила кинотеатру со времен короля Махендры, а теперь вздумала протечь в нескольких местах, и по этой причине сейчас в подвалах всего дома воды по колено, а в кранах ее, наоборот, нет уже ни капли.
        С ворчанием Кенарев сворачивает в сторону любимого бара, названного в честь мультяшных кошки и мышки, и что же он видит издалека? Толпу недовольных завсегдатаев у входа и знакомого бармена Ахана. Покуривая в сторонке, тот не торопится зайти внутрь и занять место за стойкой. «Ке байс?» - спрашивает у него Вадим Сильвестрович, что в данной ситуации значит: «Ты чего тут сачкуешь?» Ахан лениво выпускает клуб дыма, а вместе с дымом только одно слово: «Банда». По-непальски это не «банда», а «закрыто». Кенарев кивает: он, мол, сам видит, что закрыто. Но почему? Кто сглазил? Санитарная служба нашла тараканов? «Пайса», - кратко объясняет бармен. И добавляет: «Дэрэ-дэрэ». Это означает: какой-то богатый турист выкупил зал. Докурив, Ахан снисходит до подробностей. Дескать, болван живет рядом, и у него траур. А потому до утра - никаких увеселений. «Бооли», - напоследок говорит бармен Кенареву. Приходи, мол, завтра, дружок. «Маскальцоне, - с любезной улыбкой отвечает Кенарев бармену. - Фача ди мердо». Что в переводе с итальянского означает: «мразь» и «сраный урод».
        Так или иначе вечер безнадежно испорчен. Да чего там - изгажен. Перебирая в уме ругательства с родины древних латинян, Вадим Сильвестрович возвращается домой. По-хорошему надо бы откачать грязную воду из бассейна, чтобы утром налить свежей, но Кенареву неохота - нет настроения, пошло все к черту. Достав из холодильника две бутылки пива «моретти», он разогревает в микроволновке последний кусок пиццы с артишоками и пепперони, переодевается в пижаму и включает телевизор. Из трехсот каналов спутникового ТВ он безошибочно выбирает два российских. Их он смотрит регулярно. Ну-ка поглядим, что у них сегодня в прайм-тайм. Коллеги как-никак.
        Угу, так он и думал. Козлы тупоголовые. Дебилоиды со справкой. У них что, совсем закончились профи или даже не начинались? Кенарев видит, как четверо молодых придурков забрасывают вопросами министра - не бывшего, а действующего. И вопросы у них такие, что хоть Росгвардию вызывай и задерживай всех за неуважение к власти. Однако оболдуй-министр не встает и не уходит из студии, сшибая стулья и выплескивая воду из стакана им в морды. Он терпеливо объясняет с бумажками в руках, как будто не какая-то шваль под телекамеру его допрашивает, а в тюремной камере - Генпрокурор.
        Погибла Россия, думает Кенарев. Р-р-р-революционеры, мать их за ногу. Потрясатели основ. Сегодня человек нагрубил министру, а завтра что? Швырнет камень в его машину? А послезавтра - уже не камень, а «молотов-коктейль»? Хоть бы кто вдолбил в их головенки, что Россия - страна, где нельзя без дистанции. Если у нас между хамьем и властью, даже самой маленькой, не стоит вооруженный мент, страну ждет анархия и хаос, они же - бардак и беспредел. Вы еще вспомните о Дорогине и его вертикали…
        Вадим Сильвестрович, исполненный досады, переключает на другой российский канал, попадает в середину незнакомого ток-шоу и сразу начинает злиться на всех: на публику, экспертов, операторов, осветителей, а больше всего - на незнакомого ведущего, который держит себя, как распоследний лох. Вот, противоположный случай так называемого маразма, думает Кенарев. Где нельзя, они выеживаются, а где можно и нужно нахамить - тупят, как детсадовцы. Ну сделай же что-нибудь, мысленно подсказывает он ведущему, ты же хозяин шоу, так и будь хозяином! Если тебе не нравится, что несет гость, заткни его, отбери микрофон, скажи, что он жирный, или у него голова немытая, или что его дедушка - педофил, и пусть хлопает глазами. В конце концов, можешь его просто выгнать из студии пинками - он же мелкий, соплей перешибешь, а у тебя вроде плечи и мускулы.
        От такого вопиющего непрофессионализма у Кенарева даже улучшается настроение. Россия погибает, думает он, ну и хрен с ней, сама виновата. Он далеко от нее, в тепле и в уюте сидит у телевизора, пьет итальянское пиво, почти доел пиццу, а в паспорте у него вместо бессмысленного Вадима красивое имя Бенито, что означает «благословенный»…
        С улицы раздается шум. Господин Филомелли, прихватив бутылку, встает и неторопливо подходит к окну. Сквозь просветы между прутьями забора, окружающего его участок, он видит серую «тойоту» с тонированными стеклами. Капот у машины задран, и невидимый водитель чем-то гремит, копаясь во внутренностях автомобиля. Пока хозяин дома раздумывает, не выйти ли к воротам и не потребовать ли тишины, водитель возвращает крышку на место и оказывается симпатичной девушкой в темных очках.
        Всякие мысли о том, чтобы выйти поругаться, у господина Филомелли пропадают, зато появляются другие. Он прикидывает, не надеть ли ему побыстрее свой любимый френч и не выйти ли к воротам. Он поприветствует ее по-непальски: «Намастэ. Каста ча? Мэро нам Бенито хо!», а она ответит: «Бистарэй болнус, Бенито», что будет означать: «Говорите помедленнее, я не местная, милый Бенито». Она, конечно, окажется итальянкой, притом незамужней и любительницей пива «моретти», которое так просто в Непале не купишь, поэтому Филомелли на хорошем итальянском пригласит ее в гости, а затем…
        На этом самом месте предполагаемая итальянка запрыгивает в свою «тойоту» и уезжает восвояси, а Бенито с недопитым пивом и незавершенными фантазиями возвращается к телевизору. Ну и ладно, обиженно думает он, мне больше пива останется.
        Ток-шоу между тем уже закончилось, начались новости, а в телевизоре творится что-то странное. Звук почти пропал, по экрану бегут полосы и с цветопередачей - тоже беда. Лицо диктора - багровое, как будто распаренное в бане или у него вот-вот случится удар. В первое мгновение господин Филомелли думает: прогнозы его досрочно сбываются и Россия уже начала гибнуть, раз не может обеспечить качество картинки на своем главном телеканале. Но затем он проверяет Discovery, а там такие же Пикассо и Сальвадор Дали в одном флаконе. Небо цвета песка, солнце цвета луны, на красной траве беззвучно пасутся синие кони, а полосы, деловито бегущие сверху вниз, превращают этих коней в зебр.
        Дело ясное - что-то случилось на крыше, какая-то хренотень с тарелкой или конвертером. Стронцо! Порко мадонна! - бранится Филомелли и лезет в шкаф за инструкцией. Ищет где по-английски и по-итальянски, сравнивает оба текста и узнает, что у аварий типа этой есть две главных причины. Первая - обледенение, вторая - отошел разъем кабеля. В июле? Обледенение? Непал, конечно, - горная страна, лед и снег здесь найдутся в любое время года, но все-таки крыша одноэтажного дом в Катманду - это не «крыша мира».
        Остается кабель. Поскольку Филомелли пережил сегодня три облома (а если прибавить к закрытым музею, кинотеатру и бару уехавшую девушку на «тойоте», то четыре), самое лучшее - не делать резких движений и просто вызвать мастера. С другой стороны, мастер явится, в лучшем случае, только завтра, а значит весь день можно проторчать дома, ожидая гостя, и все это время - без телевизора. К тому же мастеру придется платить, и если только отошел контакт, то не меньше трех тысяч рупий - считай, псу под хвост. А ведь поправить можно и самому, даром. К тому же деревянная лестница прислонена к стене - надо подняться по ней вверх и всё. Крыша плоская, высота небольшая, опасности никакой. Почему бы не попробовать? Что ему терять, в конце концов? Мужик он или где?
        Хозяин дома надевает очки для чтения, кладет в карман пижамы фонарик, отвертку и пассатижи, надевает резиновые перчатки и, чувствуя себя как минимум Эдмундом Хиллари, штурмующим Эверест, идет во двор. Две минуты - и он на крыше, осматривает конвертер и тарелку. Внешне всё вроде в норме, нужно по очереди проверить все кабели… Первый… второй… третий… пятый… седьмой… еще вот этот, синенький, сбоку…
        Порка путтана троя учелло! Нашел! Именно в этом месте разъем отходит так сильно, что кабель уже еле держится в гнезде, так и норовит выскочить. Сейчас мы его, голубчика, докрутим, думает господин Филомелли, и всё будет окей. Он возвращает кабель на место, фиксирует болты, а затем прислушивается. Ого-го! Из комнаты доносятся голоса, и это значит, что появился звук. Похоже, и прочие глюки устранены. Глория а Бенито!
        Вадим Сильвестрович на радостях теряет бдительность, а зря. Спускаясь вниз по лестнице, он неловко отклоняется назад и смещает центр тяжести лестницы. Всё поправимо, если побыстрее наклониться вперед. Но Кенарев машинально отодвигается еще дальше.
        Из-за этой оплошности происходят две крайне неприятные для него вещи.
        Несколько месяцев назад, когда он покупал домашнюю и прочую утварь, ему пришло в голову взять лестницу повыше - для солидности, на вырост, да и по деньгам разницы почти не было. Теперь верхняя часть этого солидного инвентаря, двигаясь не туда, куда следует, задевает электрический провод, протянутый от крыши к фонарю возле бассейна.
        Упс! Сама лестница весит прилично, а поскольку на ней еще висит, на манер грозди бананов, довольно плотный Кенарев, их тяжесть арифметически складывается.
        Острая кромка - металлопластик! - довершает дело, рассекая провод на середине. Теперь это уже не просто мелкая бытовая неприятность, а 380 вольт, которые дружно вырываются на свободу: громкий треск, яркая вспышка, россыпь искр во все стороны.
        Буйное электричество шипит и плюется в полуметре от Вадима Сильвестровича - вот-вот нападет и ужалит. Кенарев, не будь дурак, отшатывается и отпускает дуру-лестницу. Та медленно опадает куда-то вбок, а ее хозяин, взмахнув руками, быстро улетает вниз.
        Высота стандартного одноэтажного дома в Катманду - три с половиной метра, включая крышу. Не Гималаи. Если свалиться удачно, отделаешься парой ушибов или трещиной в ребре. А если учесть бассейн внизу, можно не пострадать вообще. Падая вниз, Вадим Сильвестрович хвалит себя за лень: он не опустошил бассейн и, значит, посадка будет мокрой, но мягкой. Рано он радуется - падение оказывается крайне неудачным.
        Вместо того, чтобы влететь в воду, Кенарев ухитряется сперва врезаться плечом в обложенный кафелем каменный бортик. Что-то хрустит, но это не кафель. О-о! Куло! Еще миг - и Вадим Сильвестрович бьется о то же место коленом. У-у-у! Иль пизелло! Лишь после хруста уже в колене хозяин дома плюхается в свой бассейн. А когда выныривает, то слышит над головой легкое потрескивание и видит нечто, похожее на бенгальский огонь.
        Это - вторая половинка оборванного электрического провода, она тоже испускает веселые искры, нависая над водой, всё ниже, ниже, ниже. И Кенарев, барахтаясь в бассейне, тупо думает о том, что, наверное, он все-таки зря не спустил воду. А еще он понимает, что, похоже, сломал левую руку и правую ногу. Это очень больно, но не имеет особого значения. Потому что через секунду провод под током попадет в воду и тогда…
        Тогда количество домовладельцев в Катманду уменьшится на одну единицу.
        А затем по двору пробегает порыв ветра - и кусок провода, словно поразмыслив, меняет траекторию. Он, конечно, падает - однако не в бассейн, а рядом, на землю у бортика, обложенного кафелем. Электрическая змея по-прежнему шипит, искрит, но это уже не так страшно, совсем не смертельно. И хозяин дома в столице Непала Вадим Сильвестрович Кенарев, он же фальшивый итальянец Бенито Филомелли с удивлением осознает, что полоса фантастического невезения на сегодня закончилась и, кажется, он всё еще жив.
        Глава девятнадцатая
        - Нет, вы заметили это? А? - Димитрий ткнул пальцем в экран ноутбука. - Я сейчас повторю помедленнее, глядите внимательно. Вот здесь, справа, видно особенно четко.
        И мы еще раз посмотрели ролик, снятый с камеры наблюдения во дворе нашего клиента: как обрывок электропровода, плюющийся искрами во все стороны, неторопливо завис над бассейном с мокрым цуциком Филомелли внутри, а затем так же лениво качнулся вбок.
        - Это не провод, а какая-то сволочь! - нервно произнесла Ася. - Он как будто издевается. Как будто говорит клиенту: захочу - убью тебя электричеством, а захочу - помилую.
        - Нашему клиенту и без электричества досталось, - напомнил я. - Ну-ка, Димитрий, прокрутите запись немного дальше. Найдите нам еще раз место, где его увозит с места событий «скорая помощь»… Стоп! Здесь. Я смотрю, его все-таки здорово потрепало.
        Мы увидели припаркованный возле бассейна медицинский микроавтобус с числом 101 и синей медицинской снежинкой. На раздвижных носилках в позе мученика возлежал пострадавший хозяин дома - весь перебинтованный Бенито Филомелли - и разговаривал с окружившими его санитарами в белых шапочках и накидках. Слов слышно не было.
        - Они беседовали о чем-то важном? - поинтересовался Нафталин. - Ась, нам нужен звук?
        - Ничего существенного, - сердито отмахнулась девушка. - Он там на плохом непальском выяснял у парамедиков, нужно ли ему платить за приезд «скорой», раз у него страховка. Ну и ругался, что, мол, поздно приехали и сбоку примяли его газон. Обещал всех засудить и всех посадить. А еще матерился по-итальянски - знал, что непальцы не поймут ни слова… Вы правы, Роман Ильич, жлоб - он в любой ситуации жлоб, даже в бинтах и на носилках… Дим, промотай следующие три часа и покажи его возвращение домой.
        По экрану пробежала рябь, а затем в кадре опять возник наш Беня - с рукой на перевязи и загипсованной ногой. Опираясь на костыль, он доковылял до двери дома и вошел внутрь.
        - Зря я надеялся, что здешняя медицина его доконает, - грустно сказал Димитрий. - Ась, не помнишь, в каком фильме санитар-идиот всё время ронял носилки с больным?
        - «Приключения Питкина в больнице», - не задумываясь ответила Ася. - Только главный герой был там не санитар, а… Слушай, при чем тут это?
        - Да я к примеру, - вздохнул Димитрий. - Представил, что его носилки вылетели бы из «скорой помощи» прямо на дорогу… Или в клинике перепутали бы лекарство… Или при обследовании у него нашлось бы что-нибудь ужасное и неизлечимое. Я нарочно влез в больничные файлы, проверил результаты обследований… Нет - только то, что видим. Переломы руки и ноги, закрытые, неосложненные. И всё. Всё! Через два месяца эта скотина уже танцевать сможет… Ну почему такая непруха? Провод под током обязан был упасть в бассейн - как включенный фен в ванну. Это же классика Голливуда…
        - Вот тебе и Голливуд! - Ася выудила из вазочки шарик макадамии и с ожесточением запулила его в мусорное ведерко у дверей. - Злодею вместо расплаты - почти что хэппи-энд. Выходит, всё было напрасно. Зря Наф перетаскивал в музее танки и в кинотеатре ломал трубу. Зря мы отдали практически всю наличку, чтобы выкупить вечер в том баре.
        - Ну танки, ну труба… Не сильно я перетрудился, - меланхолически заметил Нафталин. - Может, его время еще не пришло? Откуда нам знать, что записано в его книге судеб?
        - Мы! Мы пишем книгу судеб! - воскликнула Ася. - Роман Ильич, скажите! Вы-то что про это думаете? Есть тут какое-то разумное объяснение? Он же виноват, на все сто!
        Честно говоря, какой-то гениальной версии у меня не было. Ошибку я исключил сразу: Филомелли, без сомнения, был Кенаревым. Отступлений от моего ритуала я вроде бы не допустил. Всё то время, пока Ася старательно изображала поломку автомобиля прямо у забора клиента, я прятался за тонированными стеклами внутри салона и не делал никаких поблажек фуфлогону: мои весы работали на полную мощь. Единственно допустимый вариант - это когда мы делали замеры, слегка ошиблись в расчетах.
        - Быть может, мы недооценили глубину двора, - сказал я. - Теоретически в момент, когда я сидел в машине, мне не хватило каких-нибудь полметра для эффективного импульса, и он сработал лишь частично. Задел его не фронтально, а по касательной. Мы ведь не знали, в каком месте дома находился Кенарев. Вот если бы он тогда вышел во двор поближе к нашей арендованной «тойоте» - другое дело. Но он тогда не вышел. А это значит…
        - А это значит… - с надеждой повторил вслед за мной Димитрий.
        - …что мы можем повторить, - закончила фразу Ася. - Да, да, да, Роман Ильич, дорогой, давайте дадим справедливости еще один шанс! Ну облажалась старушка, с кем не бывает.
        - Ладно, попробуем еще разок, - кивнул Нафталин. И рассудительно добавил: - Только сделать всё надо сегодня. Иначе - кризис наличности, Ася права. Из-за этого бара у нас командировочного бабла осталось впритык - на гостиницу, обед и обратный путь.
        - Не вижу поводов для новых крупных трат, - успокоил я троицу. - Теперь у нас бонус, по сравнению с попыткой номер один. Больше не нужно искать способ, чтобы оставить его дома. Он и так еще долго никуда не денется. Место встречи, хо-хо, изменить нельзя.
        - Не денется, - с хищной улыбкой согласилась Ася. - Я прямо сразу и придумала, как его выманить к воротам, чтобы уж точно зацепить. Всем внимание, у меня уже есть план!
        - Излагай, - произнес Нафталин. - И, главное, помни: чем проще, тем лучше.
        - Ты, Наф, не бойся, он проще детской распашонки, - успокоила его Ася. - Как говорится, двухходовочка. Дим, ты мог бы дистанционно включить у него пожарную тревогу? Если врубится сирена, клиент дома не усидит. Он даже на одной ноге выскочит во двор. А в это время Роман Ильич как раз будет прогуливаться вдоль забора… Ну, как вам моя идея?
        - Хорошая - изящная и эффективная… - рассеянно ответил Димитрий, не отрываясь от ноутбука. Я впервые разглядел заставку на его рабочем столе, и это был Винни-Пух. - Жаль, мы не додумались раньше. Сирена ревет, фонарь мигает, он выскакивает в страхе - туда, где стоит наша машина. И на него накатывает волна справедливости. Круто. Вчера бы это сработало. Но сегодня, Ась, к сожалению…
        - А что сегодня? - насторожилась Ася. - Что теперь не так?
        - Тот провод… - морщась, объяснил Димитрий. - Он как раз и отвечал за сигнализацию и фонарь. Его, конечно, заменят, но не сегодня и не завтра. Их энергокомпания «Непал Электрисити» - такие тормоза, я вам скажу… Даже в столице из-за нее шатдауны раз в неделю. Поэтому сирены в скором времени не будет. Кенареву еще надо радоваться, что у него дома есть свет и интернет не отрубило. Короче, нужен другой план, и побыстрее…
        Я посмотрел на циферблат часов, потом в окно. Ночной Катманду заканчивался, утренний пока не наступал. Чернота на горизонте медленно и неуверенно переходила в рассветную желтизну, и между этих двух стихий с опаской проглядывал оранжевый краешек светила.
        - Сейчас пять утра по местному времени, - сказал я. - Клиент спит. У нас четыре или пять часов для подготовки, потом он проснется. А что делает человек, как только просыпается?
        - Проверяет почту и мессенджеры, - не задумываясь, ответил Димитрий.
        - Умывается, - сказал Нафталин. - Чистит зубы. Делает утреннюю гимнастику… Хотя пункт третий для нашего клиента сегодня, наверное, неактуален.
        - А еще он писает… - продолжила Ася. - О! Давайте отключим ему воду на фиг! Тогда ему придется выйти во двор, чтобы умыться из бассейна, а потом и отлить туда же…
        - Аська, ты язва и ехидна, - улыбнулся Димитрий. - Но нет, мимо кассы. Я просмотрел его интернет-заказы за последние три дня. Бутилированной воды ему хватит на неделю…
        И тут меня осенило. Когда выстраиваешь сложный план, до самого простого почему-то додумываешься в последний момент. Так странно устроены человеческие мозги.
        - Мы балбесы. - Наверное, я произнес это громче обычного, потому что моя команда дружно вздрогнула и уставилась на меня. - К чертовой бабушке бутилированную воду. Он первым делом захочет пожрать! Никакая переломанная рука не отбивает аппетит. Димитрий, ну-ка быстренько проверьте, где и с какой периодичностью он заказывает еду.
        Наш рыжий компьютерщик радостно присвистнул и забегал пальцами по клавишам.
        - Раз в два дня, - доложил он минуту спустя. - Вот тут, на сайте итальянского ресторана в Тамели он делает заказ на три пиццы с артишоками и пепперони. Платит наличными. Последний раз доставка была позавчера. Могу поспорить, у него уже ничего не осталось.
        - Замечательно! - Я мельком взглянул на экран. - Димитрий, ваша задача - соорудить дубль этого сайта и сделать так, чтобы Кенарев попал именно к нам. А вы, Нафталин, поезжайте в Тамель. Там ведь круглосуточно, да? Купите у них три такие же пиццы, а еще стащите их фирменные бейсболку, накидку и велосипед… мы им перед отъездом всё, разумеется, вернем… После того, как господин Филомелли проснется и сделает заказ, ему придется-таки лично выйти к воротам, получить свою пиццу и расплатиться с курьером. В этом случае расстояние будет минимальным. Мы встретимся с ним лицом к лицу…
        Эпизод в Катманду. Вторая попытка
        Кенарев - человек принципов. Однажды он решил: заработанное в России нужно тратить в Италии. И не потому, что он - не патриот, а потому, что патриот в квадрате. Если живешь на две страны, ты должен по-честному приносить пользу каждой из них. Одна - духовней и восточнее, и пусть ей достанутся его ум и талант. Другая - практичнее и западней, и пускай ей идет презренное бабло. Надо отделять березки от удобств, как мух от котлет.
        Так было раньше. Теперь все по-иному. С тех пор, когда Вечный Город накрылся для него медным тазом, а вид на Везувий сменился видом на Гималаи, Кенареву приходится вносить в свои принципы поправки и принимать их сразу в трех чтениях. Деваться некуда. То, что могучий пылесос его дарования прежде насосал в России, будет потрачено уже в Непале. Вот только Катманду - не Рим и даже не Третий Рим. Этот город выживает лишь благодаря туристам, которые ненадолго меняют родной комфорт на экзотику. И каково человеку с тонкой натурой жить тут постоянно и пользоваться местным ненавязчивым сервисом? А если у человека вдобавок сломаны рука и нога, а бассейн воняет? Да, можно нанять помощника из местных, но они глупы и вороваты. Которые поумнее - вообще бандиты или сотрудники здешней охранки, а тем очень хочется найти у тебя в чулане автомат Калашникова, красный флаг и поясной портрет Председателя Мао. С таким же успехом можно сразу взять на службу крокодила и ждать, когда он пожелает тебя съесть…
        Кстати о еде. Надо бы позавтракать, пора. По счастью, во всем этом непальском бардаке есть кое-что незыблемое - холодильник. Вадим Сильвестрович допрыгивает на одной ноге до кухни, открывает дверцу и обнаруживает только бутылку пива и просроченный йогурт. У-у-у-у! Каццо кольоне батоно бастардо! Из-за всех этих вчерашних приключений он напрочь забыл, что доел последний кусок пиццы и не успел заказать новую!
        Кряхтя, держась за стену и недобрым словом поминая мадонну, Филомелли переползает из кухни в кабинет и медленно стучит пальцем одной руки по клавишам компьютера. Сайт итальянского ресторана на вкладке мигает, зависает и, сколько ни бейся, упорно не открывается. Правда, после перезагрузки системы и трех испытанных ругательств он все же начинает работать и принимает заказ. Остается ждать, от двадцати пяти минут до часа.
        Единственное достижение вчерашнего вечера - спутниковая «тарелка» вновь работает.
        Кенарев еле-еле усаживается в кресло и, как вчера, включает один из российских каналов.
        Новости с родины не в состоянии исцелить его переломов, зато прекрасно лечат от всякой ностальгии. Где гордость, спрашивается? Где самоуважение сверхдержавы от Перми до Тавриды - страны, из-за которой тряслись поджилки у мира? При Дорогине даже его лысина являлась в страшных снах господам с Уолл-стрит. И броня была крепка, и танки быстры, и мультяшные ракеты поражали нарисованные цели хоть в Айовщине, хоть на Канзасщине. А сегодня мы успешно просрали не то что далекие Алеппо и Дамаск, но даже близкие Лугань и Донбасню, а по родной Тавриде вовсю гуляют черные рожи под голубыми касками. Раньше если во власть и допускали дам, то это был бабец суровой выделки не младше шестидесяти: с Комитетом советских женщин в трудовой книжке, пергидрольным шиньоном на башке и памятью о комсомоле в каждой сиське. А сегодня девчонка, которую и президентом-то назвать неловко, в самом-рассамом Георгиевском зале Кремля устраивает посиделки с такими же девчонками из Литвы или Финляндии…
        Тьфу! Символически, то есть без слюны, плюнув в плоский экран дорогого телевизора, хозяин дома слышит, наконец, громкое звяканье от ворот: пицца изволили прибыть. Кое-как он натягивает шелковый халат с драконами, берет костыль и, бормоча по-русски: «Да слышу, слышу!», тащится по направлению к воротам. Ох, тяжела ты, судьба инвалида!
        Сегодняшний разносчик пиццы Кенареву не нравится: гость немолод, у него черная густая борода, как у злых отчимов из болливудских мылодрам, и он как-то слишком пристально на него смотрит, словно намекает на повышенные чаевые. Ну, допустим, служба доставки справилась в этот раз быстрее, чем в прошлый, но это вовсе не означает, будто господин Филомелли что-то должен ресторану сверх положенного тарифа. Чаевые - дело добровольное, а у него сегодня нет желания и настроения проявлять добрую волю.
        - Ма хаатар маа цу. Малаи санчо цайна, - цедит он доставщику и протягивает ему ровно столько же купюр, что и всегда, и ни рупией больше.
        По-непальски это примерно значит: «Я тороплюсь, мне нездоровится. Давай уже проваливай отсюда, бородатое отродье».
        - Рамро, сахиб, - смиренно отвечает гость.
        Что означает: «Как скажете, о белый и пушистый господин». Вроде респект соблюден, но Филомелли чувствует, что в бороде прячется некий подвох. Может, они уменьшили диаметр пиццы, а деньги дерут прежние?
        На всякий случай он, вернувшись в дом, измеряет одну из пицц рулеткой. Нет, по размеру вроде бы такая же. А вдруг не доложили артишоков или уменьшили процент пепперони? Кенарев хватает один кусок и начинает внимательно жевать. Хм. Как будто всё в норме.
        Пока хозяин дома дегустирует пиццу, он слеп и глух, но после второго куска, когда первый голод утолен, зрение и слух возвращаются к едоку. И что же он видит? На экране опять творится какая-то чертовня: вчерашние полосы не бегут, зато вместо картинки летают туда-сюда красные всполохи. Голос диктора слышен, но гром и вой ветра за стенами дома звучат сильнее. Значит, опять конвертер на крыше, злится Кенарев. Наверняка вылетел другой кабель, и всё потому, что лето в Катманду - та еще дрянь. Благородный Рим такого себе не позволял. Пока Филомелли у ворот забирал заказ, погода держалась приличий, но за последние минуты, кажется, вовсю распоясалась. Сезон муссонов в Непале - это дикие барабаны в небе, дождевые капли размером в голубиное яйцо и ветер, летящий со скоростью курьерского поезда. Эх, была бы вчера такая буря! Он бы тогда ни за что не полез на крышу и остался бы цел. Зато теперь, мстительно думает хозяин дома, я все-таки позову мастера - пусть взбирается на крышу сам, и да поможет ему их слонобог Ганеша…
        Хозяин дома выключает телевизор, берет с полки первую попавшуюся книгу, оборачивает себя одеялом в три слоя, как пледом, возвращается в кресло и пробует читать. В России - бардак, в Непале - муссоны, а он, Вадим Кенарев, у себя дома в тепле, уюте и с пиццей сейчас насладится любимой историей про одинокого моряка на далеком острове…
        Проходит минуты три, и Кенарев с досадой захлопывает книгу. Ему не читается. Когда каждый удар грома за стенами отзывается болью в его руке и ноге, требуется анестезия посильнее. Дохромав до стенного сейфа, он набирает заветную комбинацию из трех счастливых семерок и достает диск. Тут записано лучшее: все выпуски его еженедельной программы «По дороге с Дорогиным». За нее Вася Бобромыслов, шеф его телеканала, башлял самыми крупными купюрами из особого конверта, а Котя Розенкранц, главный босс канала-конкурента, вроде бы с юмором - а на деле с завистью - сравнивал Вадима Сильвестровича за крутизну с киношным Рокки и называл Сильвестром Сталлоновичем.
        Кенарев отключает бесполезную антенну, подсоединяет диск и выводит на экран ровные строчки меню. Какой бы выпуск пересмотреть? А-а, неважно. Выбрав наугад, он нажимает на play и здоровой ногой подталкивает кресло поближе к телевизору. Тем временем с экрана уже раздаются звуки военного марша из фильма «Мост через реку Квай».
        Тьма редеет, и к зрителю выплывает огромное кресло, обитое черной кожей. В кресле - он, Кенарев, в глухом френче цвета маренго и с трубкой в руке. Музыка затихает. «Павел… Павлович… Дорогин… - медленно, с расстановкой произносит ведущий. - Президент… Российской… Федерации. Минувшая неделя была для него… - Кенарев неторопливо затягивается и веско завершает фразу: - …непростой. Но он, как всегда, справился…»
        Дальше идет быстрая нарезка хроники, теперь уже под звуки нашей «Страны героев»: взлетают ввысь истребители, огненные трассеры прочерчивают небо, ночь озаряется вспышками взрывов, Дорогин слушает аплодисменты на трибуне ООН, Дорогин позирует в обнимку с президентом США, бомбардировщики летят на закат, реет трехцветный флаг на фоне гордого профиля ракетоносца «Пересвет» (с другой стороны, где пробоина, полученная на нашей же верфи, корабль показывать нельзя). И снова Дорогин - режет алую ленту, открывая детсад, в кадре радостные детские лица (на трех блондинов один брюнет), бьют в ладоши счастливые мамаши в полувоенной форме, фейерверк салютов.
        Хроника завершается. Зритель вновь видит лицо Вадима Сильвестровича во весь экран: тонкие губы артиста, нос аристократа, прищур полководца, лоб мыслителя - и как в нем одном столько всего? «Я благодарен Павлу Павловичу Дорогину, - чеканит Кенарев, - что мы с вами живем в эпоху, которую уже сейчас можно смело назвать его именем, и…»
        Бум-бум! Дважды раздается громкий стук - не с экрана! Откуда? Хозяин дома быстро жмет на паузу. Гладкое, стильно подсвеченное и обработанное лучшими гримерами экранное лицо Кенарева красиво застывает, а у его помятого земного воплощения глаза тревожно бегают, а уши топорщатся топориками: правда стучали? Не почудилось ли?
        За стенами гроза разыгралась не на шутку. Вой ветра сливается с шумом дождя и скрипом деревьев у бассейна. Мелко и противно дребезжат оконные стекла. Над головой ходит ходуном потревоженное кровельное железо… И вновь повторяется: бум-бум! Уже второй раз тот же самый двойной стук - и не в дверь, а прямо сюда, в стену за телевизором. Как будто путник-великан или каменный гость лупит посохом, требуя пристанища.
        Бум-бум! Бум-бум! Бум-бум! Даже если бы у Кенарева и рука, и нога были невредимы, он бы и тогда не рискнул выглянуть наружу, а уж теперь и подавно. Это никакой не великан, это всё буря, мысленно обращается он к экранному себе. Что мы, бурь не видели, что ли? Да сколько раз! Мглою небо кроет, вихри трам-пам-пам крутя. Ничего страшного… Бум-бум!.. Стена прочная… Бум-бум!.. То, как зверь, она завоет, то… Бум-бум! Бу-умм-Бу-умм!..
        Изображение в телевизоре с противным треском гаснет, а из самой глубины приемника выплескивается огненная волна, краем зацепив Кенарева. Но за мгновение до всего этого Вадим Сильвестрович успевает увидеть кошмар: у него на экране вырастает рог, прямо из середины лба! И этот рог - острый, деревянный и мокрый - весь облеплен листьями, абсолютно весь! Увиденное столь ужасно, что Кенарев забывает о своих переломах и о том, что выплеском огня ему только что опалило левое ухо. Прочь отсюда!
        Прямо в одеяле, не выпуская из рук книгу, босиком, он выскакивает из дома во двор, а там сухо. Гроза миновала. Нет уже ливня, который мог бы залить пожар. Ничто не мешает ветру с удовольствием раздуть огонь. Несколько секунд спустя каменная постройка уже полыхает, словно бумажная, - быстро, с веселым треском. Сигнализация молчит. Соседям не до Кенарева. Он один - даже его телеверсия только что взорвалась. В оцепенении Вадим Сильвестрович садится на землю у бассейна и тупо смотрит, как догорает его собственность в городе Катманду. Купленная за деньги, которые он заработал в Москве.
        Медики и пожарные в конце концов приезжают и застают господина Филомелли на пепелище дома: в одеяле, с опаленным ухом, с книгой в руке… Но он по-прежнему жив.
        Глава двадцатая
        - Никакой мистики, обычное дерево. - Димитрий увеличил изображение. - Во время бури у одной из двух гималайских сосен с его участка оторвало большую ветку. Она пробила сначала стену дома, а следом за ней - работающий телевизор. Из-за этого начался пожар, от которого дом Кенарева сгорел полностью. Правда, сам он успел выскочить.
        - М-да-а-а, - задумчиво протянул Сергей Петрович. - Сначала наш клиент лезет чинить антенну и падает с лестницы. Потом у него во дворе происходит буря - и в результате уничтожено его имущество. Две отличные попытки, но… оба раза он жив. Повезло гаду. Может, Роман Ильич, стоило попробовать еще разок? Бог, как известно, троицу любит. Знаю-знаю, у вас кончались командировочные. Но ради такого случая мы бы добавили.
        - Нет, - твердо возразил я. - Это исключено. Обратите внимание: в первый раз у него два перелома, а во второй он отделался небольшим ожогом уха. Динамика видна, травмы по убывающей. Если бы мы решились на третий раз, то, думаю, к этому добавился бы какой-нибудь незначительный ушиб мягких тканей или заноза в пальце. Или вообще ничего.
        - Получается, Кенарев у нас не виноват? Как такое может быть?
        Прежде чем ответить Сергею Петровичу, я посмотрел на свою команду. И вспомнил, какие у нас шли словесные битвы, пока мы ждали вылета в транзитной зоне. Над Европой висел грозовой фронт, Москва всё никак не принимала, времени на разговоры хватало с избытком. Это сейчас Ася с Димитрием выговорились и стали тихими, а меньше суток назад они были - ого-го, большой ходячий протест. Такие копья у нас ломались, такие эпитеты звучали, и такая крамола уходила в небо, что будь Великая Вселенская Справедливость не явлением природы космических масштабов, а обычным человеком из плоти и крови, ей бы икнулось стократно. Даже флегма Нафталин - и тот, хоть и не вмешивался напрямую в наши баталии, время от времени бухтел под нос, что от кого-кого, а от высших сил он не ожидал подобного слюнтяйства.
        Но спасибо троице: не будь этих споров, я бы, может, и сам не разобрался до конца, что произошло в Катманду, и тратил бы сейчас время на поиски четких формулировок…
        - Кенарев, конечно же, сволочь редкостная, - сказал я. - Гад и паразит. И каждый из присутствующих имеет право набить ему морду. Только не надо забывать о главном: мы - не военный трибунал, не какая-то там Чрезвычайная Четверка, которая разъезжает по миру, вынося приговоры негодяям и тут же приводя их в исполнение. Мы - не полпреды высшей силы, мы только у нее на подхвате. Ну да, обычно нам попадаются клиенты, на которых кровь, - и она к ним возвращается. Но Кенарев, сдается мне, по шкале мерзостей еще не достиг отметки «высшая мера». Может, еще полгодика работы на телевидении - и весы бы качнулись не в его пользу. А так фуфлогон остался жив. Он не просто уцелел, у него даже осталось кое-что из имущества: любимое ватное одеяло и любимая книга.
        - А что за книга, кстати? - полюбопытствовал Сергей Петрович. - «Молот ведьм»?
        - «Робинзон Крузо», - ответил я. - В адаптированном переводе Корнея Чуковского.
        - Эта книга ему понадобится, - злорадно добавил Димитрий. - Как учебник. Непал, конечно, не остров, но без дома и без денег жизнь Вадиму Сильвестровичу придется начинать заново: и хижину строить из веток, и коз разводить, и штаны шить из шкур…
        - Шутник ты, Дим! - засмеялась Ася. - Скажешь тоже - хижину! Ничего он не умеет строить, кроме рож. Поголодает денек-другой, а потом добредет до Тамеля - там полно туристов. Выйдет на Площадь горшечников, завернется в свое одеяло, выставит вперед костыль и гипс и начнет хныкать: «Сам я не местный… Поскользнулся, упал, закрытый перелом… Подайте на пропитание бывшему…» Придумает, чего он бывший, - тут у него богатый опыт. Самое важное - повторять эту мантру как минимум на трех языках.
        - Каких именно? - деловито уточнил Нафталин. - Первый русский, это ясно, а какие два других? Может, ему побираться на идиш? У нас есть сентиментальные бабки, которые подадут любому, кто еще помнит язык штетла, - хоть черту лысому, хоть попугаю…
        - Идиш - вряд ли и уж точно никакого русского, - ответила Ася. - Он не хочет, чтобы его узнали наши туристы или тем более украинские. Любой уважающий себя украинец плюнет ему в рожу вместо милостыни - и будет прав. Думаю, он предпочтет французский и немецкий, но прежде всего - итальянский. Ему, главное, не проболтаться, что в Риме его ждут карабинеры. Хотя ордер-то выписан на синьора Кенарева, а не на Филомелли…
        Сергей Петрович с удивлением посмотрел на мою троицу.
        - Ребята, вы чего? Какая хижина? Какая милостыня? - спросил он. - Вы же читали его досье. У него есть страховка - на дом и на то, что внутри. Как только ему всё возместят, он себе купит другой дом с бассейном, ничуть не хуже. И будет в нем жрать свою пиццу.
        Димитрий хихикнул:
        - Вряд ли. Хотя фуфлогону и не дали «вышку», это не значит, что ему списали все грехи. Просто он расплатится другим - не жизнью, а нажитым барахлом. Помните историю с генералом Ятыгиловым - нашим клиентом из Таиланда? Здесь похожий случай: стихия опять разыгралась только в его дворе и ни метром дальше. Я нарочно посмотрел потом метеосводки: во всем Катманду в тот день не было зафиксировано ни одной бури. Чем Филомелли докажет, что дом пострадал от стихийного бедствия? Почему полиции не предположить, что хозяин сам поджег свою недвижимость - ради страховки?
        - Всё не так просто, - вздохнул Сергей Петрович. - Я не юрист, но знаю, как трудно в таких делах доказать злой умысел. Даже если бы он имелся. А тут ведь его точно не было.
        - Хорошо, - легко согласился Димитрий. - Дадим ему маленький шанс, один из десяти. Допустим, он найдет свидетелей, и те подтвердят, что хозяин не поджигал. И что? Если в страховой компании сидят не полные идиоты, они все равно выкрутятся: будут упирать на то, что в договоре ничего не сказано о ветке сосны. Я нашел этот файл, Ася перевела мне с непальского. Там в разделе причин пожара куча лазеек, и все не в пользу клиента. Нет ветки - нет страхового случая. Значит, убытки ему не возместят. Если же Кенарев захочет судиться с производителем телевизоров, тоже мимо. Ветка угодила в систему строчной развертки телевизора. Устройство капризное, но, чтобы превратить его в бомбу, роковых совпадений должно быть много, невероятно много, и каждое истцу придется доказывать отдельно. Думаю, адвокаты компании отобьют иск без особого труда…
        - А толку? - уныло произнес Сергей Петрович. - Мы знаем, у него в Национальном банке Непала осталась еще куча денег. Видели же выписки со счета. Даже если он ничего не получит от страховщиков, ему хватит на новый дом. И много-много останется… Эй, вы чего улыбаетесь? Я сказал что-то смешное? Роман Ильич, чего это они переглядываются?
        Я строго погрозил своей команде пальцем, а Сергею Петровичу сказал:
        - Приношу вам извинение за всех этих наглецов. Своими улыбочками и хихиканьем они пытаются намекнуть вам, что у нашего клиента больше нет денег. Вообще никаких.
        - В каком смысле «нет»?
        - Отсутствуют как факт, - сообщил Димитрий, продолжая улыбаться. - Он выбежал из дома налегке. То есть вместе с книгой и одеялом он не прихватил еще кейс с наличными. Так? Значит, деньги у него остались только на банковском счете. Раз дом сгорел, сгорели и подтверждающие документы - его экземпляры. Остались те, которые лежат в банке.
        - И что с того? - Сергей Петрович по-прежнему не понимал причин внезапного веселья моих проходимцев. - Вы ведь не хотите сказать, что влезли в банк и выкрали документы?
        - Нет конечно! - Димитрий замахал руками. - Даже если бы мы захотели, Роман Ильич бы не допустил такого отступления от протокола. Я просто хочу сказать, что банковская система Непала… как бы выразиться поточнее… она несколько архаична. Не технически, а концептуально. Действительно, в начале прошлого века ее электрифицировали, а в начале нынешнего - виртуализировали. Но основа ее - та же, которая была во времена начала династии этого… как его… Ась, я всё забываю, как звали того короля?
        - Притхви, сын Сурендры, - подсказала Ася.
        - Вот именно! В Национальном банке, который тогда еще назывался по-другому, Его величество хранил большую часть сбережений династии и боялся двух вещей. Первая - что банк ограбят, вторая - что кто-нибудь из служащих окажется вором и посягнет на королевскую заначку. От первой угрозы Притхви защитился тем, что доверил охрану банка лучшим профи - их во всем мире нанимают, они называются типа гракхи…
        - Гуркхи, - поправил Нафталин. - Говорят, там и сейчас караулы у каждой двери.
        - …а от второй угрозы, - продолжал Димитрий, - король спасся тем, что управляющим назначил близкого друга. Тот придумал адски сложную систему контроля, при которой у каждой деловой бумажки есть копия, а у копии - своя копия. И даже когда всю отчетность перевели на цифру, бумажки остаются. За целый век бумажек накопилось столько, что они занимают целый подземный этаж. Никакой грабитель, никакой хакер не сможет увести из этого банка даже одну чужую рупию - наличную или безналичную, в своем портмоне или дистанционно. За столетие это не удавалось никому. И мне бы не удалось.
        - Что-то я совсем запутался, - признался Сергей Петрович. - Выходит, деньги Филомелли никуда не делись, и они по-прежнему в банке?
        - Точно! - согласился наш рыжий компьютерщик. - Но я и не собирался что-то вытаскивать с его счета. Всё, что я мог сделать, войдя в их систему, - это потерять его деньги. Они на месте, только это место теперь трудно найти. И даже доказать, что они там вообще есть. Я переименовал всего один мелкий файл, но этот файл - указатель, а без указателя найти нужный документ почти нереально. Поэтому когда Филомелли явится за своими деньгами, его попросят подождать… долго… думаю, лет тридцать, а то и пятьдесят. Не знаю, чем будет заниматься клиент все это время. То ли хижину построит. То ли будет клянчить мелочь у туристов. То ли играть в бильярд по маленькой… Короче, в Катманду у него теперь начнется интересная и насыщенная жизнь… Понимаете, да?
        Мы увидели, что Сергей Петрович наконец-то улыбнулся - и сразу сделался похож на домашнего кота, которого только что покормили и почесали.
        - Теперь да, вполне… - сказал он. - А что, Юрию Борисовичу нашему понравится. Это, пожалуй, даже интереснее электрического кабеля в бассейне. Пусть мучается медленно… Вот только не кажется ли уважаемому Роману Ильичу, что он противоречит сам себе? Не вы ли мне говорили, что вся команда - лишь на подхвате у нашего Вселенского Малыша? Теперь выходит, что приговор вынес и привел в исполнение лично Димитрий. Я понимаю: остаться без денег - не то, что без головы. Но для кое-кого это почти одно и то же…
        - А не кажется ли уважаемому Сергею Петровичу, - в тон ему произнес я, - что пути Вселенской Справедливости неисповедимы? Нам ли, смертным, обсуждать законы вечной природы? Чтобы восстановить равновесие, она может воспользоваться любым подручным средством - от сосновой ветки до землетрясения. Имеет право. Недавно тут вспоминали про бегемота, который случайно затоптал одного бывшего министра. Почему бы отдельно взятому хакеру однажды не оказаться в роли такого же инструмента?
        - Да! - обрадованно подхватил Димитрий. - Да! Истину глаголете, Роман Ильич! Бегемот, землетрясение и я - все мы лишь мелкая гарнитура той силы, которая вечно хочет… э-э… ну, Ась, напомни, как там у Булгакова? Чего хочет сила и что у нее там в сухом остатке?
        - Не у Булгакова, а у Гете, - наставительно сказала Ася. - Это эпиграф. Наша сила тоже хочет зла, но только очень плохим людям. Тем самым совершая благо всем остальным.
        - Только не забудьте, Димитрий, - ехидным тоном уточнил Сергей Петрович, - что в одном ряду с вами имеются еще и мусорный бачок, и шмель из Суринама, и обломок спутника, и всяко разно. Они тоже - небольшие части вселенской мозаики, если что…
        - Обязательно надо напоминать про тот бак с мусором? - надулся Димитрий, притворяясь обиженным. - Почему тогда не про меч статуи Фемиды? Почему не про пирамиду фараона… этого… ну как его… что-то у меня сегодня сплошные провалы в памяти… Ась, напомни, откуда в марте у нас навернулся беглый прокурор Руслан Гаваев?..
        Разговор плавно перешел в область мемуаров, и раз уж отчет был сдан, а флажок занял положенное место на карте, мне можно было теперь с чистой совестью заняться своими делами. Попрощавшись со всеми, я ушел к себе в номер и оттуда вызвал такси.
        Я знал, что законодательная власть переехала на ВДНХ и заседает в павильоне «Космос», поэтому в доме 1 на Охотном Ряду уже нет депутатов. Однако я нарочно не стал гуглить, заранее выясняя, что там теперь вместо Госдумы. Пусть это будет для меня открытием.
        Глава двадцать первая
        Сталинский ампир в Москве - незабываемый архитектурный стиль, гибрид восторга и кошмара. Каждая высотка, в особенности административная, одновременно похожа и на огромный крейсер, и на роскошный гроб с золочеными кистями. Вроде и хочется взойти на верхнюю палубу, чтобы воспарить над городом, и вместе с тем страшно - как будто тебя в этой домовине сейчас торжественно, под оркестр и салют, предадут земле.
        Серая десятиэтажная махина, выстроенная в Охотном Ряду, была именно такой. В тридцатые годы, задолго до моего рождения, тут находился Совет труда и обороны, потом - подразделение Совмина СССР, а после - какая-то важная хрень вроде Госплана. Когда я учился в школе, мы с друзьями ходили сюда посмотреть на краешек красивой жизни. Но милицейская охрана нас выгоняла, не пропуская дальше вестибюля.
        В 90-е сюда вселилась российская Госдума - новая, еще необструганная, пахнущая свежей Конституцией. Меньше чем за десятилетие Дума заматерела, а уж при Дорогине ее содержимое достигло гармонии с формой. Помню, на парковке возле здания стояли такие навороченные тачки, каких я не видел даже в фильмах про миллиардеров. Еще в прошлом году у входа нагло висел самый большой в столице партийный баннер цвета триколора: слева там был изображен красный и суровый Медведь-отец, справа - белый и деловитый Медведь-сын, а между ними - голубенький Медведь-тотем с глумливой мордочкой. Злые языки называли это символическое партийное трио первой гей-семьей Всея Руси…
        Сегодня, разумеется, медвежий баннер у дверей не висел. Не было и позолоченного двуглавого герба над квадратной дверной аркой, а на самой арке вместо двух огромных металлических слов «ГОСУДАРСТВЕННАЯ» и «ДУМА» я увидел надпись помельче: «Государственный музей новейшей истории России». Ого, подумал я, уже интересно.
        Вестибюль, впрочем, был почти такой же, как и сорок лет назад, - полукруглый зал с огромной парадной лестницей, уходящей вверх, и бесконечной красной ковровой дорожкой, расстеленной на широких ступенях. Правда, между входом и лестницей уже не было турникета и десятков милиционеров в бронежилетах. Вся охрана состояла из одного человека - брюнетки лет двадцати пяти в полицейской форме. На бейдже крупными буквами было написано, что зовут ее Светлана Поликарпова и по званию она прапорщик. В руке девушка держала бело-черный гаишный жезл и ловко регулировала им поток посетителей - в основном школьников, сопровождаемых дамами неброского вида и неопределенного возраста. Этот тип училок мне знаком со времен моей собственной работы в школе.
        Я остановился и стал озираться по сторонам, но не увидел ничего, что бы напоминало будку администратора или музейную кассу. Выручила меня прапорщик Поликарпова.
        - Вы тоже с экскурсией? - приветливо окликнула она меня. - Тогда вам направо и вверх.
        Ни на школьника, ни на педагога я не был похож. Пришлось сознаться, что я сам по себе.
        - Ничего-ничего, у нас вход бесплатный для всех, - успокоила меня брюнетка. - Идите сейчас вон в ту дверь, потом налево, мимо сувенирного киоска, и вверх, к началу осмотра. Со второго по пятый этаж залы у нас уже открыты, а выше пока еще идет ремонт.
        - А где я могу найти Сергея Каховского? - осведомился я, заранее придумав повод для своего любопытства.
        Но этого не понадобилось. Девушка не удивилась вопросу.
        - Временный кабинет директора у нас на шестом, - все так же приветливо объяснила мне она. - Комната 601. Но сейчас вы его там не застанете - в это время Сергей Михайлович обычно на экспозиции. Поищите его в одном из залов на втором этаже. Он говорит, что хотя бы пару часов в день ему надо поработать живым экспонатом…
        В сувенирном киоске я купил себе значок иностранного агента с профилем грустного ослика Иа-Иа и поднялся на второй этаж. Первые пять залов были посвящены российской коррупции - ее вызывающе яркому, масштабному и стереоскопическому великолепию. Авторы экспозиции использовали, кажется, все технические примочки и прибамбасы музейного дела, чтобы заинтересовать гостей, задержать в залах, не дать пройти мимо.
        Здесь постоянно что-то происходило. По огромным полиэкранам, вмонтированным в потолки, с тихим шелестом текли, переливаясь всеми цветами, денежные потоки. Они постепенно густели и превращались в огромные голографические дворцы, добытые абсолютно нечестным путем. На экранах под ногами посетителей оживали и змеились во все стороны, закручиваясь в клубки, сложные диаграммы семейных чиновничьих связей, врастающие в серые, черные и фиолетовые схемы присвоения казенных средств. На всех стенах высвечивались, ухмылялись и подмигивали физиономии антигероев - тех самых граждан-при-исполнении, которые десятилетиями улучшали свою жизнь за счет нашей.
        В негодяйской портретной галерее особо выделялся один из фигурантов - в рясе и клобуке. Человека с плечами молотобойца, приплюснутым носом боксера и тяжелым взглядом фанатика, раньше звали отец Ювеналий. Бывший духовник Дорогина снял сан, вернул мирское имя Иван Иванович Запорожский и легализовал трех жен, едва получил в управление нефтяную корпорацию и присосался к трубе. После 4 декабря он, разумеется, не стал ждать суда на родине и исчез - вместе с нефтебаблом, выкачанным из офшоров.
        Будь у меня время, я бы задержался у галереи подольше и пригляделся к физиономиям повнимательнее: некоторые наверняка уже стали клиентами нашего департамента, а кому-то еще предстояло попасть в их число. Но пока мне надо было найти Каховского.
        Из залов коррупции я шагнул прямиком в президентскую анфиладу. Во всех трех залах царил Дорогин - черно-белый, цветной и мультимедийный. Он взирал с первых полос газет и с обложек журналов, с рисунков и живописных полотен, с жестяных чеканок и фарфоровых тарелок. Больше всего было официальной съемки. На каждом из множества мониторов крутились телеролики, и каждый бормотал голосом Дорогина: давал указания, сердился, хвалился, хихикал. Квадратные, круглые и овальные паспарту с глянцевыми фотографиями, привешенные к воздушным шарикам, перелетали из тени в свет, мешая проходу. Их приходилось раздвигать руками, как лианы в джунглях. Пал Палыч снимался со всеми желающими - с детьми, женщинами, пенсионерами, ветеранами, инвалидами, военными, строителями, рыбаками, животноводами, учителями (судя по снимкам, ими всеми оказывались люди с одними и теми же неприметными лицами). Пал Палыч сверкал своей лысиной везде - на трибуне, на Эвересте, в шахте, в кабине вертолета, на дне мирового океана, на фоне колосящейся ржи, Исаакиевского собора и адронного коллайдера. Пал Палыч был всегда: днем и ночью, зимой и
летом, в горе и в радости. Пал Палыч умел всё: класть кирпичи, управлять батискафом, стрелять из базуки, забивать шайбы, разводить костер под дождем, прыгать с трамплина, петь караоке, лечить пневмонию наложением рук и учить игре на гитаре Пола Маккартни.
        Авторы экспозиции добивались своей цели: к моменту выхода из второго президентского зала даже те, кто провел бы последние двадцать лет в летаргии и ничего не знал о Пал Палыче, успевали возненавидеть Его Вездесущество. А посетителей ждал уже третий зал, с изваяниями. Их, похоже, свезли отовсюду, самых разных - от бронзовых монументов, отлитых для городских площадей, до гипсовых бюстиков, наштампованных для детсадов, школ и воинских частей. Улыбаться скульптуры не были обучены - у каждой на лице застыла одна и та же прокурорская гримаса. Толпа сурово насупленных Пал Палычей выглядела пострашнее, чем терракотовая армия китайского императора Цинь Шихуанди.
        В центре этого некрополя, между бюстом в римской тоге и памятником в виде сеятеля, я и обнаружил Каховского. Узнать директора музея было нетрудно. Он выглядел таким же, как и на большинстве своих фото: черные джинсы, серая безрукавка, простые очки в металлической оправе, седой «ежик» на голове. Сергей Михайлович о чем-то рассказывал группе школьников. Я остановился поодаль, не собираясь мешать, но тут директор музея сам заметил меня. Он сразу распрощался с детьми, подошел ко мне и протянул руку.
        - Здравствуйте, Лев Иль… - начал он и тут же смущенно поправил себя: - Извините, я всё не привыкну… Ужасная несправедливость. Вы ведь, я понимаю, Роман Ильич, младший брат его, да? Здорово похожи, просто близнецы. Когда мы только познакомились с вашим братом, он много рассказывал, как вас при Брежневе прихватила гэбня. Вы где сидели, в «Лефортово»? Меня там перед колонией полгода промариновали. Правда, уже гораздо позже, при нем… - Директор музея мотнул головой в сторону ближайшего бюста.
        Мы обменялись рукопожатиями, и я уже не в первый раз мысленно наградил покойного братца парой эпитетов. Левка опять проехался за мой счет! Ему, как видно, не терпелось быстро подружиться с Каховским, а поскольку своего тюремного опыта для поддержания разговора у него не было, он по-родственному расплатился моим. Ну не жучила, а?
        - Нет, - ответил я, - меня держали в их внутренней тюрьме, на Лубянке. Официально ее закрыли в шестидесятые, после Пауэрса, а на самом деле спрятали в подвал, на седьмой уровень. Хотя, конечно, мой срок был в разы короче вашего… А кстати, не потому ли у вас в музее столько Дорогина во всех видах? Личные счеты? Забыть не можете лиходея?
        Вряд ли слово-паразит «кстати» было сейчас кстати. Дразнить Каховского я не собирался: мне лишь хотелось поскорее любым способом соскочить с подземно-тюремной темы.
        - Естественно! - улыбнулся директор музея. - Не забудем, не простим. Он меня по беспределу отправил шконку греть, а я кто, терпила? Вот и свожу счеты. Ну а если без шуток… - На губах Каховского всё еще играла улыбка, но глаза были серьезными. - Знаете, Роман Ильич, у меня в ИТК была куча времени обо всем подумать и вот что я скажу. Мы в девяносто первом сваляли колоссального дурака. Благодаря Богу или Случаю, или Мадам Нефтяной Конъюнктуре - не знаю, кто нам тогда ворожил, - мы вылезли из тупика, где сидели семьдесят лет. За пару дней, почти без крови, просто чудо… И так обрадовались, что профукали будущее. Пустили на самотек, не расставили вешек: вот тут опасно, вот здесь нельзя, а туда вообще категорически. Толком не реформировали СМИ. Не вдолбили обывателю, кто есть ху. Не занялись как следует образованием и школой, не осудили раз и навсегда усатую гадину…
        - …не перевернули вверх дном Лубянку и не запретили всем этим капитанам-майорам-полковникам занимать посты выше охранников в супермаркетах… - без труда продолжил я его мысль.
        В психушке у меня тоже было полным-полно времени обо всем подумать.
        - Верно! - Каховский энергично кивнул. - Мы думали, что демократия сама всё наладит, включая и мозги. Ошиблись. Можно за шкирку вытащить людей из совка, но вытащить совок из людей - работа на годы. Никто не думал, что всего через десять лет на том же колесе Сансары въедет бывший гэбист Паша Дорогин - спаситель отечества от бурь и потрясений. И мы не заметим, как окажемся в таком тупике, с которым брежневский даже не сравнится… Извините, Роман Ильич, минуту! Тебе чего, мальчик? Ты заблудился?
        Пока мы беседовали, к нам прибился пацан - рыжий, мелкий, класс пятый или шестой.
        - Мне нужны ваши селфи и автограф! - требовательно, как маленький терминатор, сказал он Каховскому. - У нас в лицее ваш фанклуб. С селфи и автографом меня тоже примут.
        Без колебаний директор сфотографировался с этим клопом, вытащил из заднего кармана два календарика со своим портретом в тюремной робе, расписался и вручил мальчишке.
        - Если предъявишь их в киоске на первом этаже, тебе бесплатно дадут два значка, - сказал Каховский. И дождавшись, пока пацан скроется из виду, добавил: - Наш новый президент Надежда Евгеньевна - чудесная женщина. Как только ее выбрали, она приехала ко мне и предложила кресло премьера. А я ей в ответ: «С этим и без меня справятся. Поручите мне новый исторический музей - чтобы бюджет покруче и штат побольше. И включите этот музей в обязательную школьную программу. Пусть деток со всей страны возят сюда на экскурсии. А мы им будем объяснять, что у нас было раньше и почему такого больше быть не должно. Тогда, быть может, лет через десять-пятнадцать…» Думаете, утопия?
        - Не знаю, - честно сказал я. - Но мы, по крайней мере, опять вышли на старт, как в девяносто первом, и начинаем с чистого листа. Я, признаться, ждал сценария похуже…
        - Да-а-а, - протянул Каховский. - Когда он отбросил коньки, это была такая радость невероятная, как будто вся страна долго-долго задерживала дыхание, а потом выдохнула. Я сразу же прилетел в Россию и сам все увидел, своими глазами… Наш Паша Лысый так долго вкручивал, что он - навсегда, что даже соратнички не ожидали такой внезапности и не успели с планом «А», который у них наверняка был. Вот и пришлось им включать план «Б» - разбегаться кто куда… Лев Ильич, между прочим, буквально за неделю до аварии приходил в наш архив - искал нужные документы. Вам же известно, что он писал книжку о Славной Революции 4 декабря - почему она победила так быстро и без проблем?
        - Ну, разумеется. - Я понадеялся, что Каховский не увидит замешательства на моем лице.
        Хотя язык у Левки был подвешен отменно, привычки переносить слова на бумагу или какой-то другой носитель он не имел. Всё, что было длиннее текста поздравительной открытки, казалось ему скукой смертной. Даже выпускное сочинение в школе ему писал сосед по парте. Ни Юрий Борисович, ни кто-либо из нашей троицы не заикались мне о его грядущей книге. Или братец хранил секрет от всех, или… или он водил за нос директора исторического музея. Для чего, неясно. Чтобы быстрее выйти из зоны вранья, я поспешил сменить тему - точнее, перейти, наконец, к делу, ради которого приехал на Охотный ряд.
        - Как раз про день аварии и хочу с вами поговорить… Можно мне тоже календарик? И ручку. - Я дождался, пока картонный прямоугольник ляжет в мою ладонь, выбрал из июньских чисел одно и обвел кружочком. - Недавно я говорил с Болеславом Потоцким. Он мне сказал, что в день, когда брат погиб, у «Фармако» был юбилей и Льва Ильича тоже приглашали. Но он сказал, что в тот день у него уже встреча с вами. Вы успели увидеться?
        - А как же! Он заехал ко мне домой. Вот только… - Директор музея взял мой календарик и обвел соседнюю цифру. - Это был не день аварии, а предыдущий. У меня тоже была дата: пять лет, как я откинулся с зоны. По этому поводу мы и собирались. Лев Ильич, помню, жаловался, что не может выпить ничего крепче «Пепси», потому что за рулем.
        - И вы с ним тогда не договаривались о встрече на завтра?
        - Вроде бы нет. - Каховский снял очки и задумчиво потер переносицу. - Я, понятно, принял на грудь, но не настолько, чтобы забыть о таком… Однако вы на всякий случай уточните у его подруги - может, она что-то слышала? Они же вместе приезжали…
        - Подруги? - переспросил я.
        Мне пришлось притворно закашляться, скрывая удивление. Мой мертвый братец выдавал сюрприз за сюрпризом. Не все живые так умеют.
        - Ну невесты, гражданской жены… - Директор музея смутился. - Бог его знает, какая у них была фаза отношений. Это младшая сестра моей одноклассницы - она, собственно, и познакомила меня со Львом Ильичом. Они вместе работали в Минфине. Нонна…
        Минуту назад я хотел подольше задержаться в музее, поговорить еще с Каховским и побродить по залам. Но услышав знакомое имя, моментально перехотел.
        Часа не прошло, как таксист высадил меня у подъезда «дома с танком». Перепрыгивая через три ступеньки, я взбежал на наш этаж. Промчался по коридору, не снижая скорости добрался до приемной, кулаком стукнул в дверь и сразу же распахнул ее ударом ноги. И - обнаружил на секретарском месте Сергея Петровича. Больше никого не было. Судя по взрывам, доносящимся из компьютера, наш водитель развлекался какой-то стрелялкой.
        - О, как хорошо, что заглянули! - обрадовался Сергей Петрович, вскакивая с места. - Здра-а-авствуйте! А я тут один на посту, никуда отлучиться не могу. Юрий Борисович у министра, Нонна Валерьевна на больничном - грипп. Я уж собирался звонить вам, слезно просить приехать, и тут вы сами! Может, вы еще и телепат? А? Вот, берите. - Достав из ящика стола конверты, он вручил их мне. - Всё как обычно: командировочные, досье, паспорта и устные извинения от шефа. Опять не дали вам передышки. Клиент опасный, поэтому с ним лучше не тянуть. Завтра с утра летите в Осло, оттуда прямым рейсом - на Мадагаскар, в Туамасину… И попросите Асю быть осторожнее с лемурами. Кусаются.
        Глава двадцать вторая
        Если бы Ерофей Ожогин был голливудским актером, он бы вряд ли пробился в высшую лигу, но и без работы точно не остался. Ему давали бы роли гангстеров - не боссов преступных синдикатов и не «крестных отцов» мафии, а шелупони на подхвате: сбегать, постоять на шухере, выбить пару зубов и тому подобное. Несмотря на свои шестьдесят пять, миллиардное состояние, четыре судимости и недоказанную причастность к двум десяткам громких убийств по всему миру, Ерофей Дмитриевич на фотографии в досье выглядел облезлым и вечно голодным шакаленком, готовым прибежать, откусить от чужого и дать деру, покуда не отловили. Это был Шерхан в грязноватой шкурке Табаки.
        Пятнадцать лет назад он был подменным стюардом на одном из лайнеров кремлевского авиаотряда. Говорят, карьера его началась с пустяка: он купил за свои деньги полкило любимого Дорогиным ананасового мороженого и вовремя подал его президенту, когда официальные запасы оказались исчерпаны. Расторопный официант настолько понравился Пал Палычу, что уже через полгода Ерофей Дмитриевич оказался владельцем комбината питания «Вуазен», сети музыкальных магазинов «Паганини» (антикварные скрипки и волынки), а также международной транспортной компании «Моцарт».
        Ожогин не отличался особой щепетильностью. За каждым из его бизнесов изначально тянулся шлейф политических скандалов, покрытых толстым-толстым слоем криминала.
        Четыре раза таможенники находили внутри скрипок, транспортируемых служащими «Паганини», тайнички с необработанными алмазами, а однажды при досмотре волынки XVII века был обнаружен большой мешок бирманских рубинов. Всякий раз скандалы повисали в воздухе: Ожогин объяснял, что слухи о принадлежности камней президенту Дорогину попросту смехотворны и распространяются врагами России. Ну зачем какие-то камни человеку, у которого и так всё есть? Выходит, те драгоценности были припрятаны «на черный день» самими музыкальных дел мастерами - синьорами Страдивари и Амати из Италии и мистером Маклеодом из Шотландии. А они все умерли много столетий назад.
        Комбинат «Вуазен» зарабатывал тем, что поставлял готовые завтраки и обеды в государственные больницы десяти регионов, не афишируя, где берет сырье и как долго его хранит. Когда же было подсчитано, что именно в этих регионах смертность пациентов выросла в три раза, Ожогин сказал: «Я, что ли, виноват, что народец наш гнилой?» И со смехом предложил больным заказывать еду в ресторанах или перейти на лечебное голодание. Другая история - массового пищевого отравления в одном из пансионатов Лозанны - два года не сходила со страниц швейцарских СМИ. Горчицу и перец на кухню пансионата поставлял тот же «Вуазен». В числе девяти жертв, спасти которых не удалось, оказался банкир Матвей Лурье: много лет назад, когда президент Дорогин был еще просто майором КГБ, они оба приятельствовали и были партнерами по покеру. За два дня до смерти Лурье объявил на пресс-конференции, что закончил мемуары о своей бурной молодости. Однако наследники банкира ни рукописи, ни файла так и не нашли.
        Наихудшей из всех считалась репутация компании «Моцарт». Западные журналисты много писали о том, что люди в камуфляже с красной буквой «М» в середине черного креста - никакие не волонтеры, а наемники, и что ожогинская компания, взявшая себе имя автора «Реквиема», не перевозит гуманитарные грузы, а попросту торгует войной на нескольких континентах. Там, где было выгодно Пал Палычу Дорогину, ожогинцы лили бензин в костры межплеменных и гражданских войн, попутно скупая по демпингу - или меняя на консервы и патроны для АКМ - сырье у каждой из воюющих сторон. При этом Ожогин тщательно охранял секреты бизнеса, которым распоряжался. На редких пресс-конференциях он только хихикал и травил анекдоты. Когда же четверо французских репортеров слишком близко подобрались к лагерю «Моцарта» в Либерии, их останки были найдены на обочине одной из дорог. Местные власти поспешно объявили репортеров жертвой племени каннибалов, а весельчак Ерофей Дмитриевич вместо комментария, как обычно, отшутился: «Не ходите, взрослые, в Африку гулять…»
        5 декабря прошлого года дружинники и муниципальные депутаты явились в главные офисы «Паганини», «Вуазена» и «Моцарта» в Москве, но никого и ничего уже не нашли - ни хозяина, ни его денег, ни намека на то, куда они делись. В странах Евросоюза, Британского Содружества и в США Ожогина объявили в розыск, но он, не будь дурак, и сам не объявлялся в тех местах, где его бы арестовали и судили. Вот еще! На планете Земля хватало стран, где такой, как он, мог спокойно жить целыми десятилетиями: не очень высовываясь, но и не опасаясь Интерпола - ленивой конторы, единственное занятие которой - рассылка по всем адресам грозных бумажек с пометкой «WANTED».
        Как известно, розыск, поставленный на поток, не слишком эффективен. Качество обратно пропорционально количеству. Когда бумажек мало, к ним худо-бедно приглядываются. Когда их слишком много, на них плюют. Может, в городе Антананариву в управлении Национальной жандармерии где-то в шкафу тоже пылился на полке ордер, выписанный на Ерофея Ожогина. И что с того? Разве человек с такими именем и фамилией проживает на Мадагаскаре? Нет. Точка! Не было его и на коралловом островке Нуси-Бо, который выглядывал из океана в трех десятках километров от берега. Весь Нуси-Бо до последней пальмы находился в собственности малагасийского бизнесмена Бетаи Рабендзы. Но если бы кто-то вдруг окликнул его: «Ерофей Дмитриевич!», он бы обернулся - по привычке…
        Рыжий компьютерщик отодвинул свой ноутбук, зевнул и виновато улыбнулся.
        - Роман Ильич, а можно я немного подремлю, тут, на диване? - спросил он. - Ночью в гостинице был хороший интернет - не хотелось упускать время для работы по клиенту… А сейчас я отрубаюсь… Если снова чего понадобится, растолкаете меня, ладно?
        - Спите, Димитрий, спите. - Я нашел в шкафу клетчатый плед и кинул его на диван. - Вы отлично справились. Постараемся вас не будить. Нам всё видно и без компьютера.
        Как обычно, я собрал нашу команду на совещание у меня в люксе. Поскольку окна трехзвездочной гостиницы «Калипсо» выходили на Рю Амбодиманга, мы могли из своих номеров наблюдать за машинами, подъезжающими к светло-желтому зданию через дорогу. Там находилась элитная ветеринарная клиника «Блют Эндбоден». Мы заранее знали из досье, что Ожогин раз в неделю покидает Нуси-Бо и отправляется в Туамасину, но до сегодняшнего утра думали, будто он с кем-то регулярно встречается в нашем отеле - потому и забронировали здесь номера. И только на месте гениальный Димитрий понял: в отеле ждать клиента бесполезно. Ему нужен был вовсе не «Калипсо», а дом напротив.
        За ночь Димитрий хакнул компьютерную систему клиники, просмотрел ее архив и выяснил, что тут лечится от пиелонефрита лабрадор Бонди - любимец мистера Рабендзы, а хозяин аккуратно навещает пса. Как и многие жестокие люди, наш клиент ни в грош не ставил человеческую жизнь, зато питал трогательную слабость к братьям меньшим.
        - Всё внимание - сюда. - Отдернув занавеску, я показал пальцем направление. - Давайте повторим еще раз. Гостей ждем с той стороны. Три джипа «гранд чероки» - номера нам теперь известны. Когда они появятся, времени будет мало. Мы не успеем перехватить Ожогина на входе, но внутри он задерживается на двадцать или двадцать пять минут. И когда выйдет и пойдет к машине, у нас будет секунд десять - шансы неплохие.
        - Справимся, - кивнула Ася, - бывало и похуже. Наф же нас прикроет в случае чего?
        - Согласно плану, Нафталин будет поблизости, на всякий случай, - подтвердил я. - Но только чур не высовываться. Мы же знаем: охрана у него серьезная, глаз наметан.
        - Наверное, мне лучше встать во-он у того киоска, - предложил наш силач. - Он как раз наискосок от ворот клиники и здесь, я вижу, торгуют гудзунудзу на развес. То, что надо.
        - Тебе бы, Наф, только лопать, - фыркнула Ася. - Это же просто пудинг - рис и кокос.
        - Именно! - подтвердил Нафталин. - Десять сантиметров в диаметре, вес сто граммов. На лотке их всего… момент… - В его пальцах оказалась подзорная трубка. - Двенадцать на восемнадцать - двести шестнадцать. В качестве нелетального оружия - супер. Если что пойдет не так, забросаю их пудингами. При скорости сто метров в секунду поражающая сила каждого - как у пули травмата «Оса». Но на вкус они так себе. Сиропа перебор. И…
        - Очень хорошо, Нафталин, ничуть не сомневаюсь в точности ваших бросков, - торопливо сказал я. В моем воображении возникла яркая картинка: наш снайпер метко поражает охрану Ожогина летающими пудингами. Двести шестнадцать разделить на шестерых - это тридцать шесть штук на рыло. Под таким прикрытием мы, конечно, выберемся, но конспирации крышка. - Я все-таки надеюсь, что до форс-мажора дело не дойдет. У нас неплохая легенда. Помните? Мы с Асей, двое норвежских зоологов, несем в ветклинику лемура, делать прививку. Когда Ожогин выходит, Ася выпускает животное и начинает его ловить, тем самым отвлекая охрану… Кстати, аренда лемура оплачена?
        - До полуночи, по прейскуранту, - отчиталась Ася. - Самец, возраст - полтора года, кличка - Джулиан. Ждет в вольере, на ресепшене. Жалко, нам нельзя его купить и увезти. Или, может, купим, а? Он же такой миленький, Роман Ильич! Даже почти не кусается.
        - Ася, он в Москве не выживет, - напомнил я. - У нас северная страна с неподходящим климатом. И кто будет за ним следить, пока мы в командировках? Где его держать?
        - Юрия Борисовича попросим, например, - не сдавалась Ася. - В его кабинете можно десяток лемуров разместить - место еще останется. А кондишен легко настроить на любую температуру, хоть на тридцать градусов. Мы бы, скажем, оформили Джулианчика как реквизит, а кормили бы по статье «Обслуживание вычислительной техники», все равно Димка сам справляется. А выгуливать мог бы Сергей Петрович. Он всё жалуется, что слишком много сидит в машине. Вот и будет лишний повод пройтись. К тому же…
        - Едут! - перебил Асю Нафталин. - Первый джип остановился у ворот, начинаем…
        Эпизод в Туамасине
        В порту города Туамасина есть три вида причалов. Огромные, белые, бетонные - для грузовых судов. Металлические, красно-желтые, поменьше - для круизных лайнеров и дорогих яхт. И мелкие, серые, сколоченные из скрипучих досок, - для катеров, рыбацких лодок и прочей ерунды. Таковы стандартные правила, однако им следуют не все. Катер, прибывающий с острова Нуси-Бо, демонстративно швартуется там, где яхты и лайнеры. И хоть бы кто возразил! Кому захочется спорить с людьми, похожими на шагающие шкафы?
        Люди-шкафы высаживаются на берег и строем перемещаются к парковке, где их ожидают три черных бронированных джипа «гранд-чероки». От причала до ветеринарной клиники - два квартала. Ехать две минуты, идти пешком - пять, экономия времени пустяковая. Но не в ней, конечно же, дело. Невозможно представить, чтобы сам господин Рабендза и его охранники вот так прошли по городу пешком даже пятьсот метров. Это не только страх выйти из укрытия, но и гранд-понты - как на покинутой родине. Глядите все: непростой человек передвигается по вашему вшивому городишке. Замрите. Оцените. Проникнитесь.
        Потому и джипы. Потому и черные. Потому и три машины вместо одной…
        Глава двадцать третья
        - Роман Ильич! Ася! Вернитесь! - Голос Нафталина догнал нас у выхода из номера. Наш силач отчаянно махал нам от окна правой рукой. В левой он по-прежнему держал зрительную трубку. - Что-то не так. Не вижу вторую и третью машину. А в этой, единственной, только охрана. Клиента здесь нет… Отбой! Будите Димитрия.
        - Дим, Дим, вставай, проблемы! - Ася кинулась тормошить рыжего компьютерщика.
        Даже не протерев глаза, Димитрий на автомате вскочил, метнулся к ноутбуку, секунд сорок стучал по клавишам, а потом развернулся к нам с Асей и произнес убитым голосом:
        - Я идиот. Я кретин. Я трехкопеечный юзерок, а не хакер. Ну как? Как я мог пропустить их последнее обновление? Ничего же не предвещало… Короче, мы в полной жопе.
        - Да уж понятно, - проворчал Нафталин и поманил нас всех к окну. - Видите?
        И мы увидели: два шкафа - охранники Ожогина - выходят из ворот клиники. В руках у одного - черный горшок. Но только это не горшок… Погребальная урна!
        Мне сразу стало ясно, что наша операция завершилась, не начавшись. Полное фиаско.
        - Один файл! - Стоя у окна, Димитрий яростно накрутил на палец клок рыжей шевелюры, словно хотел выдрать с корнем. - Один гребаный файл в разделе Memoria. Не спрятан, не зашифрован. В открытом доступе. Поэтому я его и не заметил! Позор мне, позор…
        - Бобик сдох, - догадалась Ася. - Прах сейчас отвезут хозяину.
        - А значит, у нашего клиента в ближайшей перспективе не будет повода приезжать в город, - мрачно добавил Нафталин. - Он снова запрется на своем острове. От Нуси-Бо до побережья Мадагаскара - без малого тридцать километров. На таком расстоянии Роману Ильичу его не достать. Жди теперь, когда у клиента заболеет другая собака…
        Дверца черного джипа «гранд-чероки» захлопнулась, взревел мотор - и машина умчалась в направлении порта. От нее остался только высокий столб пыли на дороге. Продавец гудзунудзу поспешно опустил навес киоска, чтобы не пострадал его товар.
        - Был у нас план - и весь вышел. - Ася сильным рывком задернула штору. - А мы, как та бабка, - у разбитого корыта… Заезд в «Калипсо», норвежская легенда, лемур Джулиан, летающие пудинги - всё, что мы тут придумали, теперь дружно и весело слилось в один унитаз. Земля опять безвидна и пуста, и дух Божий уже ни над чем и ни хрена не носится.
        Если бы сейчас кто-то со стороны мог увидеть наши лица, он бы, наверное, подумал, что это кремирован наш любимый лабрадор, а не злодея Ожогина. Или, например, что мы, в силу эмпатии, переживаем за клиента. Ничего-ничего, моя команда любит попсиховать и выпустить пар, но потом все равно умеет собраться. Совсем уж безвыходных ситуаций не бывает. Я вернулся к столу, позвал всех туда же и с нарочитой бодростью скомандовал:
        - Только без паники! - На стол легла купленная в аэропорту большая карта Мадагаскара и его акватории. - Мы что-нибудь обязательно придумаем. Объявляю мозговой штурм и временно снимаю запрет на завиральные идеи. Любая будет рассмотрена и изучена… - Я заметил, как Димитрий вскинулся, намереваясь что-то сказать. - Се-кун-доч-ку! Я еще не закончил. Любая - кроме одной. По глазам нашего уважаемого Димитрия я уже вижу, как ему хочется залезть в чей-то военный спутник, перенаправить ракеты и раздолбать весь остров из космоса. Отставить! Даже не обсуждается. Это вам не денежки у фуфлогона по удаленке тырить. Мы - не киллеры, помните? У Великой Вселенской Справедливости есть лицензия на убийство, а у нас с вами - нет. Единственное наше оружие - моя голова. Вот и давайте думать, как меня доставить поближе к мистеру Рабендзе. Уже есть идеи?
        - Не обязательно спутник, можно и обычный беспилотник хакнуть, - пробурчал Димитрий. - У американцев ближайшая военная база на Сейшелах, они оттуда каждый день запускают «жнецов», Эм-Кью-9. Я могу устроить, чтобы один из них потерялся…
        Я погрозил компьютерщику пальцем и строго повторил по слогам:
        - Не об-суж-да-ет-ся! Я имею в виду настоящие идеи.
        Минут пять наша троица молчала. Нафталин протирал стеклышки своей подзорной трубки, а Димитрий сосредоточенно менял картинку на рабочем столе своего ноутбука. Вместо жизнерадостного Винни-Пуха возник святой Себастьян, истыканный стрелами.
        - А давайте наймем моторную лодку или катер и ночью отвезем Романа Ильича как можно ближе к Нуси-Бо, - предложила, наконец, Ася. - Я понимаю, что высадиться на этом бандитском острове не дадут. Но разве нельзя действовать издалека?
        Первый блин был комом, но я был рад, что мы его испекли. Есть с чего начать.
        - Та-ак! - сказал я. - Подобраться к ним по воде - вот что приходит в голову прежде всего. Поздравляю, мы сдвинулись с мертвой точки. Плюсы этой идеи всем понятны и так: достать клиента на расстоянии. Теперь давайте обсудим минусы. Кто начнет?
        - Убьют, - коротко сказал Нафталин. - Ась, без обид, это не идея, а детский сад. Ну если бы Рабендзу можно было зацепить на его собственном острове, кто бы стал заморачиваться с его выездами в Туамасину? Ожогин - не параноик, но к безопасности своей территории относится серьезно и любую угрозу извне готов нейтрализовать.
        - Наф, не преувеличивай! - отмахнулась Ася. - Ну какую еще угрозу? Думаешь, он догадывается о нашей слежке? Откуда ему знать про нас и про наш департамент?
        - Он и не знает про наш департамент, - спокойно ответил Нафталин. - По крайней мере, я на это надеюсь. Но у всякого хищника, даже на пенсии, остаются естественные враги. Подозреваю, не нам одним хотелось бы его найти. Так что система безопасности на острове - будь здоров. Угрозу атаки с воды они учитывают. Незаметно не подплывешь.
        - Солидарен с Нафом, - кивнул Димитрий. - Посмотрите сами, как всё выглядит сверху. - С этими словами компьютерщик вывел изображение на экран. - Разрешение маленькое, уж простите. И такой-то снимок еле-еле удалось раздобыть. Видите? Вот эти черные прямоугольники по всему периметру - прожектора, каждые двадцать метров. Трапеции - радары. Ромбики - ракетные установки. Треугольники - пулеметные гнезда. Кружочки в океане - охранные буйки. Плыви ты хоть на катере, хоть на катамаране - засекут без вариантов. Океан - не лес, за кустом не спрячешься. Расстреляют прямой наводкой.
        - Дим, не прибедняйся, ты же у нас ма-а-а-астер, - протянула Ася. - Ты разве не смог бы, как всегда… ну это… - Девушка пошевелила пальцами в воздухе, как будто перебирала струны. - …отключить охрану дистанционно? Нельзя их сделать слепыми и глухими?
        - Можно, но очень частично, - с досадою ответил Димитрий. - Они ведь тоже хитрые - боятся взлома, пользуются аналоговыми устройствами. У «нижней» системы наблюдения, включая буйки, вообще нет выхода на большую Сеть. Там такая замкнутая локалка, что не подлезешь. Сам великий Кевин Митник отступил бы. Я могу сделать брешь только в «верхней» системе радаров - небольшую и ненадолго. Всё, что завязано на электронику, трудно расшатать… Роман Ильич, а вы случайно не умеете управлять дельтапланом?
        - Ни разу не пробовал, - признался я. - И чует мое сердце, что не умею.
        - Обидно, - вздохнул Димитрий. - С самой дешевой, не навороченной конструкцией - буквально из реек и полотна - можно было бы, наверное, проскочить. Без электронных меток вы бы на радаре мало чем отличались от птичьей стаи. Хотя, я думаю, таких совсем уж простеньких дельтапланов теперь даже на острове Мадагаскар…
        И тут, даже не дожидаясь конца предложения, мне в голову влетела мысль. Даже нет - оглушительная Мысль с большой буквы, прямо-таки метеорит из криптонита. От ее грома у меня на пару секунд отключился слух: я видел, как Димитрий шевелит губами, но слов, вылетавших у него изо рта, не воспринимал - как будто между нами выставили стекло. Я мотнул головой, и слух ко мне вернулся. Заодно я вспомнил, что у меня есть еще и голос.
        - Стоп! - торопливо скомандовал я. - Димитрий, ни слова больше! А теперь отмотайте пленку назад. Ну-ка повторите еще раз, что вы мне только что сказали.
        - Я говорил, что таких примитивных дельтапланов даже на Мадагаскаре теперь не найти - прошлый век… - с легким недоумением повторил рыжий компьютерщик.
        - А раньше?
        - А раньше - что простой дельтаплан на их радаре будет похож на птичью стаю…
        Значит, я не ослышался. У нас есть шанс! Мозговой штурм, который я затеял без особой надежды на быстрый успех, все-таки сработал. Теперь самое главное - не напугать мою команду. Хотя чего им бояться? Да, мы чуть-чуть нарушим протокол, но мы ведь не вторгнемся в юрисдикцию весов. Мы просто немного расширим наши возможности.
        - Та-ак, дама и господа! - сказал я. - Прошу полминуты внимания. Объяснять долго, поэтому рекомендую поверить мне на слово. Задача имеет решение. Но для этого нам придется временно, только на один раз, принять в нашу команду постороннего.
        - А без него - никак? - недоверчиво спросила Ася.
        - Он нас точно не подведет? - нахмурился Нафталин.
        - Он умеет то, чего не умеем мы трое? - засомневался Димитрий.
        Их любопытство, похоже, было замешено на легкой ревности. Она взволновала их сильнее, чем предстоящее нарушение протокола. Вполне справедливая эмоция.
        - Да, именно так, - ответил я. - Никто из нас, даже Нафталин, не умеет того, на что способен он. Он мой друг, и я за него ручаюсь. Теперь надо сделать все, чтобы побыстрее с ним связаться. Димитрий, откройте карту Швейцарии… - Я дождался, пока на экране возникнет зелено-коричневый осьминог, и ткнул пальцем туда, где коричневый цвет был особенно густ. - Надо найти человека в Швейцарских Альпах. Вот его фамилия, вот его телефоны и примерные координаты… - Сверившись с записной книжкой в смартфоне, я продиктовал Димитрию всё необходимое. - Не уверен, что номера действующие, но думаю с их помощью найдете новые. Точного места я тоже не знаю, пробуйте. Начните с кантона Вале. Если там нет, стучитесь в Граубюнден, и далее по списку. Ася, расчехляйте ваши немецкий, французский, итальянский и ретороманский - не знаю, какой вам сейчас понадобится для переговоров. Держите наготове все четыре. Нафталин, вы пока в резерве. Сходите на ресепшен, отмените аренду лемура, потом займитесь едой. Принесите этих пудингов, что ли. Мы хоть попробуем, каковы ваши метательные снаряды на вкус…
        Получив конкретное задание, команда ожила. Каждый занялся делом, и я мог отойти в сторонку, прилечь на диван и уже оттуда спокойно наблюдать за их действиями, а если потребуется - координировать. Но не понадобилось. Я даже не заметил, как задремал. Проснулся оттого, что меня осторожно подергали за плечо, а к уху приложили смартфон.
        - Алло! - сквозь завывание ветра я услышал знакомый голос. - Алло! Кто спрашивает?
        - Привет, Карлсон, - сказал я.
        - О, привет, Малыш! - радостно откликнулся голос. - Что новенького? Есть идеи?
        Это был только наш код. Мой и Славки.
        - Настало время немного пошалить, - проговорил я. - Ты готов?
        Глава двадцать четвертая
        Прадеда Славки звали Борух Шерензон. Он носил черную бороду, черный картуз и длинный черный лапсердак. До революции Борух Менделевич зарабатывал мелкорозничной торговлей скобяным и иным железным товаром, полезным в хозяйстве. Полоцк и Бобруйск, Могилев и Мстиславль, Шклов и Чаусы, Мильча и Титва, Крупка и Жлобин - везде знали его огромный черный заплечный мешок, где позвякивала всякая всячина: обойные гвозди, дверные ручки, шпингалеты, опасные бритвы и ножницы.
        Хотя у Шерензона не было ни лошади, ни телеги, ни тем более денег, чтобы раскатывать по железной дороге даже в вагонах третьего класса, он умел обгонять самых быстрых конкурентов, успевая примчаться раньше них и распродать свои железки. Он был впереди зимой и летом, а в пору весенних паводков и осенней распутицы ему вообще не было равных. И все потому, что прадед Славки умел летать - тайное преимущество, бесценное в условиях бездорожья Российской империи. В юности он немного пугался своего дара, но потом успокоился, осторожно расспросив ребе и узнав, что даже сам пророк Моисей неоднократно парил над землей во время битвы израильтян с мадианитянами.
        Согласно семейной легенде Шерензонов, однажды осенью Борух Менделевич совершал очередное ночное путешествие из Невеля в Оршу и на рассвете решил передохнуть в Витебске - на крыше чьего-то сарая. Когда летучий торговец завершил свой завтрак (полфунта ситного и полфунта чайной колбасы) и уже начал было подниматься в воздух, прадеда Славки заметил вышедший на крыльцо сын хозяина: он как раз в эти дни приехал из Парижа, чтобы повидать своих здешних родных. «И что вы так на меня смотрите? Вы что, еврея никогда не видели?» - спросил Борух Менделевич, строго глядя на молодого человека сверху вниз. «Такого - никогда!» - честно признался ему еще не всемирно знаменитый, но уже подающий надежды двадцатисемилетний живописец Марк Шагал.
        Биография этого художника давно изучена вдоль и поперек. Об одном только не знают искусствоведы и историки: сюжет картины «Над Витебском» не был красивой метафорой, как на последующих полотнах. Первый раз своего героя Марк Захарович писал с натуры.
        Да-да, в конце концов добрый Борух Менделевич поддался на уговоры молодого Шагала и согласился позировать для его картины. Правда, он поставил два условия. Первое - живописец ни под каким видом не выдаст его секрета. Второе - Шагал купит себе что-нибудь из мешка перелетного торговца. «Гвозди вам вряд ли нужны, за качество оконного шпингалета я не ручаюсь, а бритву мне предлагать невежливо, учитывая, что вы художник и тем более парижский, - сказал ему тогда Шерензон. - Возьмите ножницы. Вещь небольшая и недорогая, а пригодится на всю жизнь». Так оно в итоге и оказалось.
        Осенью 1914 года, когда Борух Менделевич продал Шагалу ножницы и подарил тему для многих его будущих картин, Славкиному прадеду было тридцать восемь. Осенью 1941 года ему было шестьдесят пять, но он был еще очень крепок. За три вылета ему удалось украсть из Витебского гетто семерых детей - одного своего, младшенького сына Гирша, и шестерых чужих - трех мальчиков и трех девочек - их имен он так и не узнал. Десятки полицаев и немцев из айнзатцкоманды каждую ночь сторожили глухой забор, окружавший гетто, и освещали его прожекторами, чтобы евреи не сбежали. Но направить прожектора в небо и посмотреть вверх никто из охранников не додумался.
        Четвертого вылета не случилось: Борух Менделевич надорвался и слег. «Запомни, - шептал он сыну перед смертью. - Брать с собой можно одного взрослого или двух детей. Больше двух нельзя, сломаешься. Не забудь!» Григорию Борисовичу Шерензону, деду Славки, эти знания, однако, не пригодились - летун в нем так и не проснулся. Леониду Григорьевичу, отцу Славки, та житейская мудрость тоже не понадобилась. Только когда завещание Боруха Менделевича совсем уже перешло в область семейных преданий, дар левитации внезапно проклюнулся в Вячеславе Леонидовиче - в Славке. Что и привело его, в конце концов, в подземную тюрьму КГБ: на седьмой уровень, рекреация номер четыре. На том же уровне в номере пятом изучали меня, а в шестом - Влада Туватина. В те годы юный Шерензон был похож на колобок. Сходство с матерым гризли он приобрел позже…
        Славка приземлился на Мадагаскаре через десять часов после телефонного разговора со мной. Летел он, понятное дело, не своим ходом, а «боингом», как самый обыкновенный человек: рейс Берн - Туамасина, эконом-класс, пересадка в Антананариву. Час спустя он на такси добрался из аэропорта до «Калипсо» и постучал в дверь моего номера.
        Мы обнялись. Примерно раз в пять лет мы с ним перезванивались, но виделись редко: предыдущая встреча случилась - страшно сказать - больше двадцати лет назад. Тогда моя борода еще была намного короче и без седины, а вот Славка той поры почти ничем не отличался от теперешнего. Помню, в прошлый раз мы обсуждали его уход из каскадеров и возвращение обратно в горы - к главной профессии. Славка даже попросил у режиссера Ренни Харлина, чтобы тот убрал его имя из титров фильма «Скалолаз», где он страховал Сталлоне. Для резюме спасателя строчка о работе в Голливуде выглядела несолидно…
        - Знакомьтесь, - сказал я, - это Димитрий, выдающийся хакер, Ася, гений-полиглот, и Нафталин, который поднимет любую тяжесть и попадет в любую цель. А это мой друг Вячеслав. Он лучший в мире альпинист-спасатель. А еще он умеет летать и поможет нам.
        Славка, Ася и Димитрий почти одновременно кивнули в знак взаимного приветствия, а Нафталин произнес: «Шалом!» Я чувствовал, что команде не терпится увидеть феномен в действии, поэтому подал другу знак: не тяни, мол, сразу покажи людям главное. Славка схватил меня в охапку, и мы с ним взмыли к потолку - так стремительно, что я едва успел отклониться вбок, чтобы не задеть люстру. Как и прежде, ощущения были волшебными. Я словно бы нырнул в теплую мягкую прозрачную воду - только не вниз головой, а вверх.
        Моя команда зааплодировала. Демонстрационный взлет Славки был для них не чудом, а отличной работой профи. Мой друг поклонился из-под потолка, и мы вернулись на пол.
        - Ух, круть! - восхищенно сказал Димитрий. - В Массачусетском технологическом их экспериментальный антиграв занимает целую комнату, жрет энергию, как при выплавке алюминия, и поднимает один несчастный спичечный коробок на тридцать сантиметров. А здесь - такая подъемная сила и без гаджетов! Теперь нам обмануть радар - как чихнуть.
        - «И вознесусь я в небеса, и тем пошлю робость в сердца врагов своих, и шум ветра от рук моих погонит их прочь, и побегут они от меня, плача и стеная…» - нараспев проговорил Нафталин, полуприкрыв глаза. - Книга Левит, глава двадцать шесть, стих сорок седьмой. Я и раньше подозревал, что слово «левитация» уходит корнями в наш Ветхий Завет.
        - Наф, не морочь голову человеку, - засмеялась Ася. - Слово - от латинского levitas, что значит «легкий». К вашим древним левитам и к художнику Левитану отношения не имеет. Ты не хуже меня знаешь, что летуны были у многих народов - и у египтян, и у персов, и у манси. И цитату ты придумал на ходу, я же вижу. В двадцать шестой главе только сорок шесть стихов… Вячеслав, можно мне будет потом с вами полетать? Ну хоть по комнате?..
        Всё это происходило в пять вечера по местному времени, а уже в половине второго ночи мы неслись в направлении острова Нуси-Бо - под крупными африканскими звездами, над черной матовой гладью Индийского океана. Я висел на спине у Славки, как шаттл на ракете-носителе. Для страховки нас связывала кожаная сбруя из его альпинистского снаряжения. Чтобы нас труднее было засечь, мы не брали с собой электронные приборы. По счастью, у моего друга - богатый опыт: из-за холода в горах техника очень часто отказывает, замерзает даже компас. Так что он научился ориентироваться по созвездиям.
        - Хорошая у тебя банда, - сказал Славка. - И девочка, и парни. У меня такие были в Тибете. Всё про меня знали, и ни один потом не продал… А этот Нафталин - прям как мой помощник Макс, с которым мы лямку тянули в австрийском Китцбюэле. С виду увалень увальнем, но глазомер - дай боже всякому. В дартс его обыграть практически невозможно… Там, в Китцбюэле я, кстати, Влада встретил. Я тебе не рассказывал?
        - Нет, - односложно ответил я. - Не припомню.
        - Приезжал покататься на лыжах. Новая жена, двое детей. Он, представь, обосновался в Чехии, у него там свой бизнес… Хочешь, я тебе потом его телефончик скину?
        - Ну скинь, - безразлично сказал я. - Мало ли что. Но ты же, Славк, сам знаешь: после того дня мне с ним общаться совсем неохота. Ты его простил, а я нет.
        В тот день, когда многое решалось, Влад поступил умно, но вел себя как последний гад. За то, что он не был героем, я его не винил. Но и не хотел списывать на его молодость то, что случилось. Из виду я его потерял и не стремился найти. А он меня - тем более.
        Славка всё понял и продолжать не стал. Нам везло: теплый ночной ветер - то ли муссон, то ли пассат, черт их разберет, - был нашим союзником. Он не мешал полету, не пытался нас расцепить и не сдувал с курса, а наоборот, подталкивал в нужном направлении. Мне хотелось ни о чем не думать и просто мчаться сквозь ночь вместе с ветром - час, другой, третий… Но время - это расстояние, деленное на скорость, а у моего друга не получалось летать медленно. Думаю, до цели оставалось километров пятнадцать. Уже недалеко.
        Глава двадцать пятая
        О чем друзья могут говорить в полете над океаном? Да о чем угодно!
        - Сам-то как? Случайно, не женился? - спросил Славка после паузы.
        - Да нет, что-то не вышло, - хмыкнул я. - И возраст уже не жениховский.
        - А та, с Ямала, учительница, про которую ты рассказывал? Так больше и не сходились?
        - Нет, разбежались бесповоротно… - Я осторожно освободил левую руку, чтобы почесать переносицу. Круглые очки из Славкиного альпинистского комплекта были неудобными, но без них глаза слезились даже при попутном ветре. - Мое проклятье чуть ее однажды не пришибло. Сам знаешь, мне нужен ангел - с таким прошлым, чтобы ни одна вселенская сила не прикопалась. А у Вики с ее первым, морпехом, были те еще терки. Я-то знаю, он виноватее в разы, она защищалась, но моим весам хрен что объяснишь, когда гантелью по черепу. Спасибо, гад оклемался… А ты? У тебя вроде с той актрисой было серьезно…
        - Тоже как-то по нулям, - вздохнул Славка. - У них строго: на съемках любой экстрим - ол райт, но после ни-ни, соседи кругом, Беверли же Хиллз, не баран чихнул. А я иногда во сне летаю - взаправду, не как все. Кэти просыпается - а я на потолке сплю, как вампир. Как-то во сне на чужую крышу сел, в другой раз - на водонапорную башню. Тут сразу полиция - не террорист ли я? Ясен пень, отмазался: я, Ром, мастер отмазок. Тренируюсь, говорю, на местности. Фотку копам показал - где я с Майклом, мать его, Китоном…
        - Зря ты все-таки ушел из Голливуда, - сказал я. - Сколько возможностей! Выбился бы в актеры, мог бы сейчас уже в каких-нибудь «Людях Икс» сниматься без дублера.
        - Не, Ром, быстро бы надоело. - Славка заложил вираж, чтобы не столкнуться с двумя чайками. - Слай - он дядька отличный - тоже меня уговаривал, но кино все-таки не мое. Зеленый экран и никакого драйва, как в горах… К тому же голливудский проект - каторга. Полгода сидишь на месте, как привязанный, в любой момент тебя могут дернуть. А в горах ты отработал двухнедельную смену и неделю свободен, летай по миру, сколько хочешь. Вот недавно я был в Витебске, заходил в музей Шагала. И знаешь, ножницы там!
        - Те, легендарные, которые он купил у твоего прадеда?
        - Те самые! - подтвердил мой друг. - Лежат себе в витрине, как новенькие. Борух Менделевич Шерензон дрянью не торговал. Между прочим, не так уж далеко от того музея в войну было Витебское гетто. Дед мой, хоть тогда и маленький еще был, успел многое запомнить и мне кое-что рассказал. Сам я потом об этом тоже читал. Там была такая суперсволочь, оберштурмбаннфюрер СС Альфред Филберт. Из двадцати тысяч евреев, сгинувших в Витебске, примерно половина - на его счету. Он ведь еще, сука, по деревням ездил со своей айнзатцгруппой, детишек из подвалов конфетками выманивал. Некоторых сразу штыками забивали - фиг ли патроны тратить?.. И думаешь, потом его повесили? Ускребся! В пятьдесят девятом его поймали, через три года дали пожизненное, а в семьдесят пятом отпустили - типа по состоянию здоровья, он вроде уже при смерти…
        - А на самом деле нет? - Я поежился.
        То ли ветер, наш спутник, стал попрохладнее, то ли меня от самого путешествия по воздуху стало немного знобить. Прошлый раз, когда мы так летали с другом над Волгой, я все-таки был на два десятка лет моложе.
        - В том-то и дело! - сердито воскликнул Славка и махнул рукой, отчего мы провалились в маленькую воздушную яму. - Ой, извини!.. Этот, говорю, больной хренов еще пятнадцать лет проскрипел и сдох только в девяностом… Эх, Ром, опоздали мы с тобой немного. Нам бы родиться хоть лет на десять пораньше и познакомиться еще до Лубянки. В семьдесят пятом были бы уже взрослые парни, и сколько всего могли бы сделать! Вот, допустим, этого Филберта выпускают из тюрьмы - и тут мы с тобой летим. Я навожу тебя на цель, и ты его - вж-жик! У твоего же судьи в башке нет срока давности, я правильно понимаю?
        - Абсолютно, - подтвердил я. - Тогда бы он до девяностого года точно не дожил.
        - Уж наверняка! - Славка оглянулся на меня и подмигнул. - И он ведь не один был такой, а некоторые вообще прятались, в Аргентине там, в Бразилии… Мы бы могли законтачить с Визенталем и устроили бы классный шухер. Он бы нам, допустим, давал их адреса, а мы бы с тобой, как эти… летающие братья Карамазовы из фильма про Бонда… только без ножиков и карате, а силой мысли, чтобы по справедливости… Жаль, нашему поколению крупных нацистских гнид уже не досталось - одно трухлявое старичье в деменции…
        - Ничего, сегодня наверстаем, - утешил я друга. - Тот, который на острове, конечно, не из СС, врать не буду, но тоже падла капитальная. Мертвецов в его списке хватает…
        - Опасный тип?
        - Не то слово! - подтвердил я. - Ты же видел схему. У него там - и пулеметы, и ракетные установки. Димитрий немного пошаманил с радарами, но если нас заметят - кранты.
        - Ка-а-а-айф! - радостно протянул Славка. - Умеешь же ты, Ром, сделать другу подарок. Как раз о том я и мечтал долгими зимними вечерами, попивая грог на вершине Юнгфрау. Высокогорные спасатели, как тебе известно, делают хорошее хорошим людям, но если бы ты знал, как хочется иногда устроить что-нибудь очень плохое очень плохим людям. Тако-о-ой адреналин! Мы, евреи, исторически злопамятны - оттого и живы… На шею не дави.
        - А? Чего? - не понял я.
        - На шею, говорю, не дави, Малыш. Этот, что ли, твой остров? Тогда прилетели.
        И я увидел далеко внизу круглую светящуюся розетку - как будто в океане какой-то сумасшедший великан установил гигантскую карусель для своих огромных деток: механизм вращения на ночь отключил, а разноцветные габаритные огни оставил.
        - С какого расстояния ты захватишь цель наверняка? - деловито поинтересовался у меня Славка. - И сколько времени нам висеть над островом, чтобы точно сработало?
        Опускаться слишком низко было страшновато. Но если держаться слишком далеко от цели можно выстрелить вхолостую. Ладно, рискнем! Надеюсь, Димитрий сумел исказить наши размеры, и мы сейчас на их радаре - как парочка безобидных альбатросов-переростков.
        - Хотя бы метров двести… нет, лучше сто, - попросил я. - А времени - минут пять…
        Мы начали снижаться, а розетка под нами - увеличиваться в размерах, и когда Славка молча похлопал меня по ноге, что значило «мы на дистанции», я услышал тихую музыку.
        Это был не глюк: настоящая музыка шла из темной сердцевины гигантской карусели. Что-то зажигательное, праздничное, веселое, ритмичное доносилось снизу. Судя по всему, Ерофей Дмитриевич Ожогин и его люди на острове Нуси-Бо неплохо проводили время.
        - Тем, которые были в айнзатцкоманде, тоже нравилась музыка, - злым шепотом сообщил мне Славка. - Герр Филберт даже маленький оркестрик в гетто завел. Особенно Моцарта любил слушать, «Волшебную флейту». Под нее обычно и расстреливали…
        Фамилия «Моцарт» соединилась у меня с названием Ожогинской военной компании и стала ключом, открывшим шлюзы. Улыбчивая мордочка шакала Табаки возникла в моем воображении, и почти явственно раздалось хихиканье: «Не ходите, взрослые, в Африку гулять». И - трупы, трупы, трупы… Весы клацнули. Я почувствовал, как что-то тяжелое и опасное вылетает из головы, превращается в облако и устремляется куда-то вниз…
        - Что, Малыш, двигаем обратно? - деликатно шепнул мне в ухо Славка. - Мы уже его победили? Не думай, я не тороплю, просто имей в виду: зависать на месте - в нашем деле самое трудное, можно навернуться. Этим я отличаюсь от вертолета любой конструк…
        - Погоди, Слав, совсем чуть-чуть, - не дал я ему договорить, - просто молчи, слушай и смотри вниз. Мне кажется, сейчас там что-то обязательно должно случиться.
        Я угадал: всего через пару мгновений веселая музыка внезапно поперхнулась, заткнулась и пропала, а вместо нее начала, набирая обороты, визжать сирена. Карусель не сдвинулась по оси, но как будто ожила. Сердцевина перестала быть темной: она вспыхнула и замигала тревожными огнями. Лучи прожекторов, как щупальца, слепо зашарили по океану.
        Та-та-та-та-та-та-та! А вот и пулеметы, ну как же без них? Палили, впрочем, не по нам, а куда-то в пространство океана, словно стрелки толком не понимали, где опасность и в чем опасность, а потому вели плотный навесной огонь наугад - одновременно на северном, южном, восточном и западном направлении. Если бы мы сейчас подплывали к острову на лодке или катере - с любой стороны света, - то, скорее всего, не уцелели бы.
        Черной матовой глади больше не было: в мелькании огней я увидел, что океан внизу заволновался, забурлил, запузырился, как будто в его глубине взорвалась супербомба, или проснулся древний вулкан, или зашевелился кракен невероятных размеров. Остров Нуси-Бо не был больше похож на карусель - теперь он смахивал на издыхающего уэллсовского марсианина, который уже догадался о своей погибели, но не знал, откуда она пришла…
        - Вот сейчас можем улетать, - сказал я Славке. - Давай, Карлсончик, прибавь скорости. Мы возвращаемся к нашим плюшкам.
        Эпизод на Нуси-Бо
        В кабинете господина Бетаи Рабендзы - два стола, прямоугольный письменный и круглый обеденный. Письменный стоит у стены, рядом со стеллажом, где на полках расставлены в ряд сувениры и главные трофеи. Среди них: четки Че Гевары, ятаган Эрдогана, автограф Калашникова на этикетке именной водки, трехлитровая банка жемчуга, шесть черепов личных врагов и три собственноручно снятых скальпа - ими можно хвастаться по скайпу.
        Обеденный стол расположен в самом центре комнаты, между диваном и сейфом. И сейчас он главнее письменного. Из коридора и со стороны кухни уже доносится музыка, а в кабинете она не включена, но это пока. Не стоит забегать вперед. Всему свое время.
        Господин Бетаи Рабендза очень любит свежеиспеченные блины. Но они, конечно же, должны быть правильными: другие ему не милы. Поэтому когда в кабинете оказывается большая миска, наполненная доверху, хозяин острова Нуси-Бо не торопится, о нет!
        Первым делом он проверяет внешний вид: важно, чтобы блины были румяные, пористые и пухлые, но не толстые, как лепешки. Затем он поднимает миску на уровень лица, чуть притрагивается к верхнему слою губами - следит за тем, чтобы горячо было в меру. Не хватало еще обжечься! Одновременно он втягивает носом воздух, принюхиваясь: у настоящих блинов, сделанных по правилам, запах должен быть с небольшой кислинкой.
        Кажется, всё отлично. Однако подготовка к блинной церемонии еще не завершена. Господин Рабендза окидывает внимательным взглядом обеденный стол, как поле боя: всё ли на своих местах? Не упустил ли чего повар? Всё ли упомнил лакей, сервирующий ему ночной ужин? Так, слева - блюдечко с горчицей, справа - бутылочка с яблочным уксусом, между ними - розетка с топленым маслом, трехчастная менажница с черной икрой, крупными кусками соленой семги и мелкими сардинками, заранее извлеченными из консервной жестянки. Пустая плоская тарелка, нож и вилка - тоже на местах… Пора!
        Господин Рабендза включает музыку и приступает к церемонии. Под зажигательные ритмы его пальцы словно танцуют. Они берут маленькую серебряную ложечку, набирают в нее горчицу и то-о-онким слоем втирают в верхний блин по кругу. Затем в пальцах оказывается двузубая вилка, которая нанизывает шмат топленого масла и повторяет ту же процедуру, что и с горчицей. Потом мельхиоровый нож с широким лезвием захватывает толстый пласт зернистой икры и густо намазывает ею блин - поверх масляного слоя.
        Настоящий Рабендза, может, этим бы и ограничился, а Ерофей Ожогин - нет. Он выбирает два жирных куска семги и кладет на икру. Дюжина сардин окружают семгу, как верные секьюрити - босса. Ничто не слишком, у хорошего едока начинки должно быть много.
        Последний штрих: Ерофей Дмитриевич чуть сбрызгивает это чудо уксусом из бутылочки. Пять-шесть капель, больше не надо. Вот теперь предстоит самое трудное - завершить конструкцию. Только недоумки делают конвертики. Ловким жестом Ожогин подцепляет сразу два блина и сворачивает из них кулек. Не очень красиво? Зато надежно. Если крепко держать внизу и прихватывать с боков, кулек не развернется и ничего не вывалится…
        Ну, по коням! Айда!
        Суперблин прекрасен. Аромат теста, легкое жжение горчицы на языке, нежный хруст консервированных сардинок, грубая сочность семги, а черная икра - еще и катализатор вкуса. Она вдохновляет и направляет, позволяет прожевать без спешки, тщательно распробовав и спокойно посмаковав, а уж потом кусать дальше… дальше… дальше…
        Но дальше всё идет совсем не по плану. Пальцы превращаются в желе и перестают слушаться. Надкусанный кулек глухо падает обратно в тарелку. На глаза наползает пелена, словно в комнате пригасили свет. Ерофей Дмитриевич не падает со стула, а стекает с него плавно, как медуза. Пол и потолок делают двойной кульбит и дважды меняются местами.
        В голове - пестрое месиво из обрывков мыслей и картинок. Уткнувшись подбородком в ковер, Ожогин огромными усилиями собирает мысли в кучку. Раз он способен думать, то еще жив. Надолго ли? Неясно. Ерофей Дмитриевич достаточно умен, чтобы понять: это не инфаркт, не инсульт и не какая-то иная тяжкая болезнь, которые призваны напомнить человеку о бренности жизни. Бессимптомных засад не бывает. Никакой недуг не нападает на человека сразу, без предупредительных звоночков хотя бы за день-два-неделю. Хозяин острова знает, что минуту назад он был точно здоров. Значит, отравлен.
        Мысль не вызывает ужаса: яды - нормальное средство для тонких дел. Привычно, когда ты. Обидно, когда тебя. И главное, кто посмел? На острове Нуси-Бо нет посторонних. В охране, в оранжерее, на кухне, на псарне, на хоздворе, среди прислуги - ни одного мальгаша, ни единого местного: все свои, из «Моцарта», проверенные, обкатанные, обстрелянные, обученные… к сожалению. Но, похоже, обученные не идеально. Это плюс. Он в сознании. Ноги отказали, зато локти крепки. Если он не может идти, он поползет. Яд не доконал его в первый момент, а всё, что не убивает сразу, дает отсрочку. Ее хватит не для жизни - для мести. Раньше бы он сперва выяснил с пристрастием и лишь потом убил. Теперь нет времени для разборок и нет сил для допросов. Придется сократить процедуру. Он положит всех, кто мог это сделать в принципе, а уж бог простит непричастных.
        Доползти до сейфа на локтях не так трудно. Адски трудно другое - приподнять себя на локтях и носом набрать код. Тем не менее Ожогин как-то справляется. Почти невозможно вывернуть ручку желеобразными щупальцами медузы. Но Ожогину удается и это. Он злой и упорный, он хочет убивать. В нем еще застряла сила, которая подпитывается яростью. Не бог, а адреналин сейчас правит миром, и большое ему мерси от господина Рабендзы. Ожогин проталкивает локоть в открытую пасть сейфа, напрягается до звона в ушах, сильно надавливает сверху и - выметает с нижней полки на ковер всю гору оружия.
        Мягкий ворс ковра заглушает боевое лязганье металла. «Глок»? Не то! «Парабеллум»! Игрушка! Верный «Тульский-Токарев»? Только не сейчас… Желтая пелена застилает глаза, но зрения хватает, чтобы выбрать наилучшее для ближнего боя - израильский пистолет-пулемет «узи». Магазин полон, запасного не видно, искать некогда, но плевать - этот бы дотащить. Три с половиной кэгэ - огромная тяжесть для пальцев из желе, но удается просунуть голову в петлю ремня и сразу легче. Глаза еще видят, локти свободны, можно ползти, волоча по полу автомат - метр, второй, и он, наконец, у цели. Дверь в коридор открывается наружу, и она неплотно закрыта - о, двойной подарок! Надавим плечом.
        Всеми десятью щупальцами Ожогину удается держать «узи» наизготовку, но это пока лишнее. Нет движения справа от него, нет движения слева. В пределах видимости в коридоре пусто. Его не караулят. Думают, что спекся. За-ме-ча-тель-но! Сминая ковровую дорожку, он ползет к кухонной двери, бьется за каждый сантиметр пути. Злоба кипит, булькает в нем, не позволяя отключиться и сдаться. Вот она! Хозяин Нуси-Бо доползает до кухни, локтем приоткрывает дверь и не глядя стреляет внутрь - веером, от живота. Слева направо, широкой дугой, на уровне пояса. В повара, обслугу, лакеев, охрану - во всех, кто в комнате и может оказаться предателем. Никто не уйдет от расплаты. «Узи» бьется в пальцах-щупальцах и плюется огнем. Сдохните! Сдохните! Сдохните! Сдо…
        Спуск щелкает, докладывая, что магазин пуст. Но где стоны, вопли, хрипы и трупы? Ничего нет, никто не умер, потому что в кухне тоже пусто. Как? Ни одного человека - все почему-то разбежались заранее. Предусмотрительные, падлы, сообразительные! В открытую дверь видно только опрокинутую выстрелами мусорную корзину, из которой грязной горой вывалилось содержимое. Гору венчает что-то синее, мелкое, гаденькое, знакомое. Пелена перед глазами стремительно сгущается - и через миг он уже перестает видеть. Но последнего мгновения хватает, чтобы напоследок вспомнить синюю обертку.
        Так его компания «Вуазен» однажды упаковывала горчицу. Не всю, только специальную партию для одного пансионата в Лозанне. Сразу после того, как болтливый старый сучок Мотя Лурье благополучно откинулся, Ерофей Дмитриевич лично приказал сжечь остатки спецгорчицы - все восемь ящиков, чтобы не осталось даже миллиграмма, годного для экспертизы. Значит, кто-то из мелкой обслуги, из непосвященных в детали, пожадничал, скрысятничал и оставил годный на вид товар? И один ящик угодил на его же кухню?
        Бля-а-а-а! Если бы у Ожогина хватило сил, он бы засмеялся. Впервые на экране - комедия «Ирония судьбы, или Сам себе дурак». Сценарий - хуже не придумаешь. Режиссура - мало не покажется. Не было предателя. Был обыкновенный идиот на кухне. Не было покушения. Просто сегодня у господина Рабендзы - самый невезучий день. Он же - день последний. До этой минуты Ерофей Дмитриевич точно не знал, что чувствовал под конец жизни Мотя Лурье. Теперь он ощущает это сам, в подробностях, каждой клеткой тела - жаль, никому не расскажешь, да и слушать некому. Кто заинтересуется чужой болью?
        Ерофей Дмитриевич уже ничего не видит, но что-то по инерции еще слышит ускользающим слухом. Какое-то адское палево окутывает со всех сторон - и вряд ли весь этот шухер из-за него. Слышится завывание сирены вместо привычной музыки. Истерический ор. Топот мимо. Чей-то ботинок наступает ему на руку. Чей-то панический мат над головой. Звуки детской трещотки вдалеке… Хотя откуда здесь трещотка? Значит, пулеметы. Для чего они, кто приказал открыть огонь? Нападение? Прорыв периметра? А, теперь неважно.
        Слух выключается совсем, и Ожогин летит куда-то вниз, как оторвавшаяся кабина лифта. Его окружает гулкое беззвучие. В глазах чернота, на губах немота, на языке - мерзкий вкус горчицы. Остатки осязания, уходя от него, сигналят, что вокруг - мокро. Сил удивляться нет. Понять, откуда и зачем мокро, хозяину Нуси-Бо уже не дано. Он успевает умереть за две минуты до того, как весь его остров окончательно уходит под воду.
        Глава двадцать шестая
        - Вы в конце пишете, что остров утонул, - сказала Нонна Валерьевна, не поднимая глаз от экрана ноутбука. - Это что у вас, такая метафора? В каком смысле «утонул»?
        Чтобы увидеться с секретаршей Юрия Борисовича, я сам доставил отчет в наш офис. Шеф отсутствовал, Сергей Петрович тоже куда-то делся - короче, лучшей возможности поговорить о брате и не придумаешь. Я сидел у стола в приемной, терпеливо отвечал на вопросы и ждал, когда иссякнут служебные темы и я смогу перейти к неслужебным.
        - В прямом смысле утонул, - ответил я. - Сия пучина поглотила его. Откройте в той же папке, где и текст, приложение с картинками. Посмотрите снимок номер два. Видите?
        Нонна Валерьевна щелкнула клавишами и наклонилась еще ближе к экрану. На голове у нее была построена уже знакомая мне сложная высокая прическа, похожая на зиккурат. Над ноутбуком возвышалась только верхушка, а лицо по-прежнему скрывалось от меня.
        - Ничего я не вижу, - с недоумением произнесла секретарша. - Здесь только океан.
        - Вот именно! - подтвердил я. - Уже ничего нет. Фото было сделано на следующий день французским геофизическим спутником «Обеликс». Сравните с предыдущей картинкой в той же папке - это снимали до нашего эпизода. Изменения налицо. Был остров, да весь вышел. Правительству Мадагаскара придется выпускать новую карту всей акватории.
        Не меньше минуты Нонна Валерьевна сравнивала оба снимка, а затем спросила:
        - Думаете, местные власти начнут расследование? Острова ведь нечасто пропадают.
        - Нечасто, - согласился я, - но и не сказать, что слишком редко. Я посмотрел статистику: за последние полвека таких погружений было не меньше десятка. Самая крупная потеря - Ле-Манс в Индийском океане, остальные - мелочевка типа Нуси-Бо. Для небольших коралловых островов особенно опасны штормы или землетрясения, а для вулканических - подводные извержения, которые в этих широтах сплошь и рядом. Скорее всего, никакого расследования не будет. Мелкий частный островок, эка невидаль! Не Атлантида же…
        - И что, выживших нет? - продолжала допытываться Нонна Валерьевна.
        Меня тревожила ее дотошность. Отчет был правдив - в целом. Одна незначительная деталь ничего не меняла. Но если дойдет до нее, придется соврать, а я этого не хотел.
        - Выжившие есть, не беспокойтесь, - сказал я. - Димитрий с утра нашел в Интернете самые свежие мадагаскарские новости, а Ася перевела мне на русский. Так вот: спасатели подобрали в океане трех собак, у которых на ошейниках буквы N и B. Явно с острова. По словам ветеринаров из клиники «Блют Эндбоден», жизнь всех собак вне опасности.
        Вершина зиккурата качнулась. Похоже, ответ мой Нонну Валерьевну не устроил.
        - Я о людях, - голосом строгой учительницы уточнила она. - Наш клиент точно погиб?
        - Абсолютно, - заверил я. - На том же месте береговая охрана подобрала двенадцать трупов, один опознан как Рабендза. Уже провели вскрытие, Димитрий влез в базу жандармерии. Интересная подробность: наш клиент не утонул, как прочие, а умер от пищевого отравления. Наверное, сожрал что-нибудь не то, бедолага… Всего на острове было примерно человек семьдесят, но едва ли кто-то еще всплывет. Рядом океаническая впадина, порядка двух тысяч метров глубиной. Подозреваю, все оставшиеся - там.
        - Значит, вместе с клиентом погибли посторонние?
        Я вздохнул. Еще совсем недавно я и сам боялся, что при масштабном катаклизме мы можем заодно зацепить людей, ни в чем не замешанных. Но после двойной осечки с Кенаревым я всё больше склонялся к мысли, что сила, сидящая в моей голове, не допустит случайных жертв. То, что военные зовут «сопутствующим ущербом», тут, по счастью, не проходит. Вселенская Справедливость не гоняется за мухой с кувалдой, круша всё вокруг.
        Каждый, кто попадается на пути силы, аккуратно взвешен на весах и получает столько, сколько ему отмерено за грехи. Это точная механика. Если бы какой-то из островитян не заслуживал смерти, ему было бы позволено выплыть на поверхность - как тем собакам.
        - Пусть вас совесть не мучает, Нонна Валерьевна, - сказал я, тщательно выбирая слова. - Давно-давно в секретной лаборатории КГБ из меня хотели сделать супербомбу и всячески старались умножить мою силу. Но в главном они обломались. Потому что оружие внутри меня - не массового поражения, а все-таки индивидуального. Я уверен, люди с острова раньше работали в военной компании Ожогина, а уж там головорез на головорезе, пробы ставить некуда. Каждый из них пострадал не за компанию с боссом - за свои дела. Наш клиент просто собрал их в одном месте и облегчил задачу. Мир избавился от многих плохих людей, причем сразу… Кажется, у вас больше нет вопросов по моему отчету?
        - Только один, - сухо произнесла Нонна Валерьевна. - Я не поняла, как вы сумели незаметно подобраться к острову. У вас тут говорится про радары и прожектора…
        Я начал тихо злиться - не из-за вопроса, а из-за предстоящего обмана. Сдавать Славку никто не собирался. Мы с моей командой заранее обсудили и согласовали каждую деталь будущего вранья. Собственно, даже не вранья - так, небольшой невинной уловки.
        - Вы, наверное, просто не обратили внимания, - сказал я, стараясь ничем не выдать раздражения. - На странице восемь говорится про дельтаплан. Он помог обмануть радары.
        - Вы что же, умеете управлять дельтапланом?
        Вот пристала! Я ощутил себя двоечником, которого завуч пытается уличить в списывании у отличника. Но мы-то - отличники сами! Задание выполнили, в сроки уложились, за командировочные отчитались, и даже контрабандного лемура в страну не ввезли - хотя, между прочим, могли бы запросто. Никакой левитации официально не существует, ведь так? Люди не умеют летать. Документы о моих соседях с седьмого уровня утрачены давно и навсегда. Зачем же портить отчетность тем, чего в природе нет?
        - В детстве меня записали в авиамодельный кружок, в Доме пионеров на Ленинских горах, - объяснил я. - Под руководством летчика-испытателя Марины Попович. Там я и освоил на практике азы аэродинамики. Это как ездить на велосипеде - разучиться нельзя.
        У шефа есть мое досье, но вряд ли оно начинается с младшего школьного возраста. И даже если с младшего, там должно быть упоминание о кружке. Я и взаправду был в него записан - сходил один раз. Первые полчаса мы клеили самолетики из спичечных коробок, а оставшийся час Марина Лаврентьевна толкала нам речугу про НЛО и инопланетян - маленьких зеленых гуманоидов. Мы с Левкой к тому времени уже два раза смотрели кино «Ангар 18», и я-то знал, что настоящие гуманоиды - вовсе не зеленые, а похожи на людей, только лысые. Поэтому на второе и все прочие занятия кружка я, конечно, не пошел…
        - Ну ладно… - с сомнением в голосе проговорила Нонна Валерьевна. - Вроде бы все на своих местах. Отчет принят. И все же у меня чувство, что вы чего-то не договариваете…
        Я разозлился. Видите ли, у нее чувство! И что, интересно, Левка в ней нашел? Типичная завуч-зануда. Не смогла ни к чему придраться, но оставила под подозрением. Ни Юрий Борисович, ни Сергей Петрович не придирались к нашему отчету, а эта… Может, она слишком рано вышла с больничного и еще не оправилась после гриппа? Впрочем, мне и до гриппа казалось, что секретарша шефа относится ко мне прохладно. С первой же нашей встречи в этой приемной она избегала смотреть мне в глаза. Но чем я провинился перед ней? Может, тем, что я - Роман Ильич, а не Лев Ильич? Тем, что слишком похож на брата? Тем, что он умер, а я жив? После беседы с Каховским я и такого не исключал.
        - Это вы, уважаемая Нонна Валерьевна, не договариваете, - жестко произнес я. Пора было менять тон разговора и идти ва-банк. - Например, вы могли бы рассказать о последнем дне жизни брата. Я побывал в музее истории на Охотном Ряду, встретился с директором и выяснил кое-что новое о Льве. Странно, что узнал я это от Каховского, а не от вас…
        Я поднялся с места и решительно закрыл крышку ноутбука. Нонна Валерьевна осталась без своего щита, и ей ничего не оставалось, как поднять голову и посмотреть на меня.
        Глаза у нее были большие, серые. Ни враждебности, ни злости на меня, ни желания уязвить в них не оказалось совсем - там плескалось страдание, сдержать которое уже не могла плотина аккуратного макияжа. Я тотчас же пожалел о своем тоне, но отступить назад было нельзя. Ей, наверное, сейчас меньше всего хотелось вспоминать про Левку: всё очень близко и слишком больно. Однако я не мог ждать. Чем больше пройдет времени, тем труднее найти какие-то следы. Даже такой сыщик-любитель, как я, об этом знал.
        - Нонна Валерьевна, пожалуйста, прошу вас, помогите мне кое-что понять. - Я заговорил чуть быстрее, чем следовало, боясь, что в любую секунду она отведет взгляд, и я опять потеряю с ней контакт. - Потоцкий, глава «Фармако», сказал мне, что в тот день был юбилей их компании, но Лев отказался прийти: будто бы у него встреча с Каховским…
        - Не понимаю, при чем здесь… - Каждое слово она произносила с усилием, как будто проталкивая сквозь боль, скорбь и еще какое-то чувство, которого я понять не мог.
        - А Каховский сказал, что виделся с братом не в тот день, а накануне, - продолжал я допрос, всё больше ощущая себя бессердечной сволочью. А куда деваться? - И вы тогда были у него в гостях вместе со Львом и уехали тоже с ним вместе… Так что было дальше - через шесть часов? Через двенадцать? Куда он собирался назавтра? Почему забыл о ремне безопасности? Может, он накануне вел себя по-особенному? О чем-то рассказывал? Был чем-то взволнован? Встревожен? Расстроен? Испуган? Расскажите, ну пожалуйста…
        Я не успел заметить, в какой момент она вновь опустила глаза. Одно из произнесенных мною слов явно было лишним - и из-за него, наверное, тоненькая ниточка контакта между нами порвалась. Вновь раскрыв перед собой ноутбук, Нонна Валерьевна уже не отводила взгляда от экрана, словно там было нечто чрезвычайно важное. Я перестал быть для нее собеседником и сделался лишь досадной помехой. Прежним протокольным тоном она объявила, что Лев Ильич был взрослым человеком и редко делился планами с кем-либо. Куда он собирался ехать в роковой для него день? Без понятия. Отчего не застегнул ремень безопасности? Ей неизвестно. И вообще никакого права ее допрашивать у меня нет и быть не может. А если уж мне так хочется спросить о последнем дне моего брата, то отвечать должна не она. Совсем не она. Кое-кто другой - поближе…
        - Кто другой? Кто поближе? - не понял я.
        - Уж известно кто!
        Зануду-завуча еще на несколько мгновений вытеснил живой человек с живыми чувствами. И я узнал их, наконец: это были обида и ревность.
        Глава двадцать седьмая
        Ася грустно вздохнула и сказала мне:
        - Ах, если бы, Роман Ильич! Ах, если бы…
        Мы вдвоем сидели на кухне. Сообразив, что у нас с ней затеялся не просто треп, а какой-то серьезный разговор, тактичные Нафталин с Димитрием не стали мешать и быстренько разбежались по своим номерам. Нам были оставлены чай и почти полный пакет сушек.
        - Нравился он мне? Тут и спрашивать нечего! - Ася окунула свою сушку в кипяток и несколько секунд наблюдала, как твердое превращается в мягкое. - Даже если бы он был страшен, как Квазимодо, только в один его голос можно было влюбиться… а Лев Ильич к тому же был совсем не Квазимодо. Возраст? Да чихать нам, женщинам, на возраст! Такие мужчины - как коллекционное вино: чем старше, тем лучше. Нонне дико повезло. Но думаете, она ценила его так, как надо? Да хрен там! Он был чудом, музыкой сфер, а Нонне были нужны только многоуважаемый шкаф и каменная стена… Конечно, я с большим удовольствием отбила бы его у Нонны. Без всяких угрызений. И глазом бы не моргнула.
        - Бы? - переспросил я.
        - Бы! - удрученно подтвердила Ася. - Когда он тем утром постучался ко мне в номер и вызвал поговорить… сюда же, на кухню, как мы сейчас с вами… я-то губу раскатала сдуру. Подумала, он наконец заметил, что я к нему неровно дышу, скажет сейчас, что и он тоже, а после позовет меня куда-нибудь на настоящее свидание. Так-то мы с ним часто болтали, но это было по работе или по дружбе… короче, не то. Выбрала для разговора парадный прикид, босоножки вместо наших обычных шлепанцев, кулончик на шею как будто случайно, брови влегкую подвела, духи парижские открыла… Ох, идиотка какая…
        - То есть вы обсуждали не свидание, - на всякий случай уточнил я.
        - Даже близко не. - Ася машинально съела сушку, которая уже наполовину превратилась в кашу. - Он всего-навсего попросил меня о прикрытии - как будто мы с ним очередной эпизод готовили. Сказал, что у него намечается встреча. Он отъедет на несколько часов, и я в команде остаюсь за главного - на связи. Свой телефон он выключит, а если вдруг Нонна начнет его искать, я должна буду ей что-нибудь соврать поубедительнее.
        - И она что, действительно его искала? - заинтересовался я. - Звонила?
        - Целых три раза, мне на мобильный. - Для наглядности Ася показала три пальца. - Третий раз примерно за час до той аварии, и голос у нее был сердитый и несчастный. Ну как же - ее каменная стена куда-то подевалась, а она не знает куда. Первые два раза я, если честно, немножко позлорадствовала, мысленно, а на третий мне ее жалко стало. Правда, жалко. Как женщине женщину. Но я все равно соврала - Лев Ильич же просил.
        - Убедительно врали?
        - Не очень, - печально усмехнулась Ася. - Она ревновала, а я подыграла ее страхам - невольно и ненамеренно… Хотя чего я сейчас-то придуриваюсь? Вольно и злонамеренно. Чтобы ей тогда показалось, будто бы я - с ним. То ли из зависти я это сделала, то ли из вредности… Я, Роман Ильич, сама не замечаю, каким бываю говном, - мне потом перед собой стыдно… Кто же знал, что для вашего брата это будет последний день?
        Сквозь занавески просвечивало летнее солнце. На телеэкране у Аси за спиной беззвучно открывала рот певица - знойная красотка в сиреневом платье, обсыпанном блестками. Надо было выключить телевизор, но пульт лежал далеко от меня - на другом конце стола.
        - А что, если он поехал на свидание с другой женщиной? - предположил я.
        - Ну уж нет! - убежденно ответила Ася. - Какое, к чертям, свидание? Что вы! Если бы там намечалась другая женщина, я бы почувствовала - по выражению его лица, по интонации хотя бы. Не настолько же сдулась моя интуиция. Там никаким сексом и не пахло… Нет, встреча была точно деловая. И определенно не дружеская. Такое, знаете, исполнение неприятного долга. Что-то вроде визита к зубному - и идти неохота, и не идти нельзя.
        - Он не говорил, с кем встречается? - спросил я, не слишком надеясь на ответ. - Может…
        Даже не дослушав меня, Ася энергично замотала головой:
        - Без всяких намеков. Единственно, что я поняла: там у него намечалось что-то важное. А как только поняла, сразу сложила два и два. Вспомнила, что у него уже недели за две до того дня настроение стало смурное и нервное. Шуток не шутил, и тут, - девушка показала пальцем на переносицу, - морщина была все время. Он обычно такой толерантный был - здоровенные косячищи прощал нам играючи. Типа, ладно, ничего, сойдет, проехали. А на последнем общем эпизоде, в Австралии, устроил Димке с Нафом жуткий бенц - вообще за ерундовую фигню. После сам же извинялся за срыв. Я тогда думала, это он из-за Нонны стал ненормально дерганый. Женщина, если вцепится в мужика, такой адище умеет устроить - хоть на стенку лезь, хоть на Луну улетай. А здесь это прямо заметно было…
        - Заметно, что из-за Нонны? - переспросил я.
        В молодые годы братец мог распсиховаться по десятку поводов: от проигрыша любимой футбольной команды до сломанного ногтя.
        - Там были четкие моментики, - подтвердила девушка. - Только не подумайте, что я за ним специально наблюдала. У нас же тут просто всё на виду, как в советской коммуналке. Раньше он, как возвращался из нашей командировки, - так сразу ей звонил и вечером к ней, до утра. А в последний месяц - уже нет. Он в музей, который на Охотном ряду, ездил чаще, чем к ней. Какие-то бумаги оттуда все время приносил, ксерокопии. Запрется у себя в номере и шелестит ими. Выйдет из номера за чаем - и до утра снова шелестит. Я однажды спросила его, что это за бумаги. Веселая, отвечает, история России. Только вид у него был совсем невеселый… Да, чуть не забыла: в тот последний день, когда мы с ним разговаривали тут, он, между прочим, вас похвалил, мимоходом. Сказал, что вы бы, в отличие от него, смогли бы легко разгадать какую-то там его головоломку.
        - Меня? Похвалил? - растерялся я. Никогда он меня не хвалил. Никогда не доверял своих проблем, даже мелких. Сдается, что братец и впрямь был не в себе. - Точнее не помните?
        - Нет, - уныло ответила Ася. - Подробности, если и были, пролетели у меня мимо ушей. Я же тогда переживала по поводу моего облома… А позже, ближе к вечеру, когда мы узнали про ту аварию, стало, сами понимаете, вообще не до всего. Мы с Нафом тогда как раз ходили в заведение на улице Фрунзе. Там до вируса ресторан «Лотос» был, а после боулинг открыли. Наф мне ставил удар. У меня уже почти стало получаться, и тут звонок. Думаю, опять Нонна, огрызаюсь: «Я же вам сказала!», а оказалось - Сергей Петрович, с этой новостью… Вы, может, будете меня считать глупой козой, но я ведь сначала даже подозревала Нонну в нехорошем: может, это она перерезала тот ремень безопасности - из ревности? Даже тайком проверяла, где она была в тот день. А вдруг, думаю, она мне звонила для отвода глаз? Но потом я узнала, что из конторы Нонна в тот день не уходила - чистое алиби. А ремень в его машине - целый. Это был все-таки несчастный случай.
        - Ремень никто не резал, - подтвердил я. - Он не был испорчен - просто не застегнут.
        Про свои подозрения я говорить не стал, хотя и врать, что я верю в несчастный случай, мне тоже не хотелось. Поэтому мы еще минут десять перемывали косточки Нонне, затем я рассказал пару случаев из школьной жизни юного Левки, выставив братца в наилучшем свете, а после этого разговор окончательно сошел на нет. Я допил холодный чай, отпустил Асю, вернулся в свой номер, лег на кровать поверх одеяла и задумался.
        Итак, насколько я продвинулся в своем расследовании и что узнал нового? Самым интересным была Левкина внезапная похвала, но что он имел в виду, я даже представить себе не мог. Все прочее тем более терялось в зыбком тумане. То немногое, что я выудил у Нонны и Аси, больше всего смахивало на старый анекдот про Ленина: жене сказать, что идешь к любовнице, любовнице - что остаешься с женой, а самому убежать в свой шалаш - и работать, работать, работать. Левка же наверняка неслучайно маскировал ту встречу, чтобы никто - ни ближние, ни дальние - не узнал о ней ничего конкретного. Но с кем же он виделся в тот день? И не был ли этот человек каким-то образом связан с его смертью? И почему ты, Левка, черт тебя подери, все-таки не застегнул чертов ремень?
        Оттого, что мыслей было слишком много, они меня утомили, и я неожиданно для себя заснул. Во сне обычно ты не сразу понимаешь, что спишь, но сейчас мне всё было ясно с первой же секунды: рядом вдруг снова оказался Славка Шерензон, вместе с которым мы опять летели. Только теперь под нами был не океан, а город Катманду. Я раньше не видел столицу Непала сверху, однако сразу узнал. Потому что центр города занимал огромный, как Годзилла и Кинг-Конг вместе взятые, Вадим Сильвестрович Кенарев. Он крушил дома вокруг себя - молча, сосредоточенно и бесстрастно, как будто план выполнял. Обломки зданий и маленькие фигурки людей разлетались в разные стороны, а я знал, что с Кенаревым весы не сработают. У меня было всего одно оружие - музейные ножницы Марка Шагала. И только один шанс - попасть точно в глаз чудовищу. «Бросай!» - заорал Славка, и я метнул ножницы. Те полетели вниз с вибрирующим металлическим звоном…
        …и тут я проснулся - от звона. Откуда он взялся? У меня здесь не было никакого будильника или городского телефона, а на моем служебном мобильнике рингтоном служила мелодия - гитарная тема из фильма «Десперадо». Лишь через пару мгновений в голове моей прояснилось настолько, что я сообразил: звон доносится из верхнего ящика тумбочки. Именно там валялась дешевая Nokia - одна из двух, купленных в день выхода из клиники. Второй экземпляр я, помнится, подарил Петруше - на случай форс-мажора.
        Я поскорей нажал кнопку с нарисованной зеленой трубкой и спросил:
        - Алло, это ты, Петр Алексеич? Что у тебя стряслось?
        - Слава богу, ты здесь! - услышал я знакомый голос. - Я боялся, эта чухонская игрушка не сработает. Ромыч, приезжай быстрей! Спасай царя! Не знаю, кто подослал тех двоих, но они хотят меня убить. А у меня ни мушкета, ни пищали, ни даже паршивого бердыша.
        Глава двадцать восьмая
        - Сиди тихо, но не отключайся! - велел я царю, сунул ноги в тапки и выскочил на кухню.
        К счастью, Димитрий был там - по обыкновению, уткнулся в свой ноутбук. «Сы-ы-ыр!» - донесся до меня боевой клич, а следом зазвучала знакомая мелодия: похоже, наш хакер подсел на старый мультсериал про спасателей - двух бурундуков, двух мышей и муху-разведчика. Хорошо его понимаю - зрелище затягивает. Когда сериал показывали у нас по телевизору, я уже вышел из детского возраста, но все равно старался не пропустить каждую новую серию, запоздало завидуя Чипу и Дейлу: эти братья были ровесниками и в любое время могли поиграть друг с другом. В отличие от нас с Левкой.
        - Проблемы? - Димитрий торопливо убрал мультик с экрана. - Могу я помочь?
        Петруша был, конечно, не в себе, но галлюцинациями не страдал, а обострения у него случались лишь в полнолуние, до которого было далеко. Значит, там и впрямь происходит нехорошее. Как и положено царю-реформатору, мой бывший сосед любит строить людей и давать им указания. Все полгода, которые я провел в психушке, я учил царя сидеть тихо и не нарываться. Но теперь, наверное, активная натура преобразователя взяла свое.
        Надо было спешить. Не вдаваясь в детали, я изложил Димитрию задачу: найти мою клинику, вывести на экран картинку, ждать дальнейших указаний. И пока наш хакер колдовал над клавиатурой, усмиряя чей-то спутник, я опять вышел на связь с царем.
        - Ты где сейчас находишься? - спросил я. - Надеюсь, в укрытии?
        Драматическим шепотом Петруша доложил мне, что усвоил заветы Сунь Цзы: половина искусства войны - это мастерство маскировки. Поэтому он на заднем дворе, прячется за мусорными баками. Те, однако, воняют так архипаскудно, что если я вскоре не приеду…
        - Спокойно, величество! - прервал я императорские стенания. - Полдела сделано: я уже понял, где твоя фортеция. Не надо лишних подробностей, побереги силы. Обещаю, от вони ты не умрешь. Ответь мне на второй вопрос: где сейчас эти двое? Далеко от тебя?
        Всё тем же шепотом царь ответил, что оторвался от преследователей где-то в районе клумбы с памятником лошади Глафире. Теперь он сам не знает, где они, а выглянуть из-за баков не хочет, опасаясь выдать свое присутствие численно превосходящему противнику. Этого Сунь Цзы бы не одобрил. Я подумал, какими новыми яркими красками заиграла бы знаменитая книга древнего китайца, живи он в эпоху спутникового слежения и интернета.
        - Готово, Роман Ильич, - сказал Димитрий. - Есть картинка. Кого мы ищем и где?
        Как и в прошлый раз, спутник не подвел - показал вид клиники сверху. Я подсел рядом к ноутбуку, и мы с Димитрием общими усилиями укрупнили панораму заднего двора и нашли нужный квадрат. За темно-зелеными мусорными баками действительно что-то голубело - цвет пижамы в нашей клинике. На мою просьбу пошевелить правой рукой Петруша отозвался ворчанием, но после уговоров все же согласился. Голубое пятно на экране распалось на два, большое и поменьше: царь показывал то ли кулак, то ли кукиш.
        - Молодец! - похвалил я его. - Теперь снова затаись. Забудь про запах и думай о чем-нибудь хорошем. Например, о замечательной повести Пушкина «Арап Петра Великого».
        Как я и надеялся, Петруша проглотил мою наживку и зашептал в ответ, что повесть не такая уж замечательная, точнее - совсем не замечательная, а если начистоту - то дрянь, особенно по сравнению с великой поэмой «Полтава» того же автора. Под аккомпанемент сдавленных сетований царя мы с Димитрием стали обшаривать территорию больничного комплекса и на третьей минуте нашли еще два голубых пятна в районе баскетбольной площадки. Точнее, в площадку для игр квадрат территории должен был превратиться после капитального ремонта, а пока он оставался пустырем с хилыми лавочками.
        Мы приблизили картинку. Полностью рассмотреть негодяев мешали клубы дыма. Как видно, оба злостно нарушали режим - курили, даже не скрываясь. По их наглости я догадался, что они не из моего корпуса, а из соседнего: скорее всего, это как раз те два маньяка-надзирателя, которых держат в ожидании экспертизы. Правила не позволяли выпускать таких в общий двор, но кто-то из охраны облажался, и парочка улизнула. Подозреваю, что Петруша попался у них на пути и что-нибудь такое им сказал. Или косо посмотрел на них. Или просто его физиономия им не понравилась. Вся система ФСИН при Дорогине была фабрикой по производству маньяков. Каждого второго из тех, кто не увольнялся с этой чертовой работы через месяц, надо было отправлять в дурку.
        Я попросил перевести панораму со спутника на экран моего смартфона, вызвал такси и решительно пресек попытки Димитрия отправиться вместе со мной. Будь мы внутри мультика про спасателей-бурундучков, я бы не отказался от помощи и его, и всей нашей команды - особенно Нафталина. Но в реальности придется справляться самому. Мне было известно, насколько Петруша мнителен и как он отчаянно побаивается новых людей в ближнем круге, подозревая измену. Я догадывался, отчего царь не пожаловался санитару Володе или старшей медсестре: в его воображаемом мире администрация больницы могла оказаться в заговоре. А я был из пациентов - то есть менее опасен.
        По дороге в клинику я все время держал смартфон перед глазами, а телефон возле уха. Судя по картинке со спутника, маньяки лениво разгуливали по двору, не приближаясь к благоухающей помойке. Я развлекал и отвлекал Петрушу декламацией избранных отрывков из «Полтавы», причем описание боя русских со шведами исполнил дважды на бис. После второго чтения царь мечтательно повторил: «Бой барабанный! Крики! Скрежет!» - и простил Пушкину повесть о его предке. Оптимизма Петруше хватило даже на то, чтобы выглянуть из-за баков. После чего он сразу спрятался, но поздно: его преследователи, кажется, заметили какое-то движение и опасно приблизились к помойке.
        Правда я уже приехал. По моей просьбе таксист высадил меня не у главного входа, а на углу, где к стене вокруг больничных корпусов примыкал закрытый аптечный киоск. Все полгода, проведенные в психушке, я был образцовым больным и ни разу не ходил в самоволку. Но даже самые примерные пациенты, не помышляющие о побеге, рано или поздно могут узнать о тайных порталах для перемещения туда и обратно. Здесь таковым был киоск, за которым был скрыт проем в стене. Как рассказывал санитар Володя, дыра возникла по взаимной договоренности хозяев киоска и тогдашнего начальства больницы: провизоры получили проход в туалет главного корпуса, а тогдашний главврач - скидки. В новейшие времена хозяин сети аптек сбежал, киоски закрылись, а заделывать стену за счет бюджета новому главному не хотелось. Поэтому проход остался там же, где и был. Рядовые пациенты о нем не знали, а доверенные, вроде меня, держали рот на замке…
        Пока я протискивался сквозь щель в стене и добирался до заднего двора, мне некогда было следить за экраном смартфона. Так что когда я оказался в полусотне метров от места действия, то застал такую картину: бак, за которым скрывался Петруша, был обнаружен и окружен. Спасало царя только то, что негодяи не торопились вытаскивать его из-за укрытия и развлекались бросками в стенку бака пустых аптечных пузырьков.
        Зло не всегда уродливо внешне: иногда у дьявольских исчадий бывает ангельское обличие - попробуй-ка, дружок, сам отдели форму от содержания. Но в данном случае природа не стала выделываться и запутывать наблюдателя. Оба выглядели отвратно, напоминая ожившую скульптурную композицию «Боярышник - орудие пролетариата». Один, из них низенький и треугольный, был похож на помятую переспелую грушу. Второй, высокий, смахивал на суковатое полено, из которого папа Карло, приложив массу усилий, смог бы вытесать в лучшем случае черенок совковой лопаты. Но руками махать оба, к несчастью, умели.
        Блямс! Диннь! Дзынь! Звон стекла, бьющегося о железо, я одновременно слышал дважды: громкий - через телефон у левого уха и пока еще приглушенный - в реальности. Гнусную стереофонию надо было прекращать как можно быстрее. С быстрого шага я перешел на бег, а поскольку не успел придумать ничего умного, то просто заорал на ходу:
        - А ну отставить! Разойдись!
        Самое интересное, что в первый момент маньяки меня послушались. Армейские команды были им, вероятно, знакомы. Развернувшись, они тупо уставились на меня. И как только поняли, что перед ними не старший офицер, не охранник, не полицейский и не санитар, они продолжили свои броски. Правда, теперь мишенью стал не железный бак, за которым прятался царь, а крикливое бородатое очкастое чмо, помешавшее их веселью.
        Где они сумели откопать эту мелкую стеклотару? Понятия не имею. Но пузырьков у них под ногами валялось много. От первого я легко уклонился, второй отбил локтем, а от третьего и четвертого, летящих мне в лицо, спасся чудом. Если бы маньяки не проявляли агрессию, мои инстинкты сработали бы, наверное, с запозданием, но тут мне даже не пришлось настраивать весы - они клацнули сами собой. Темный вихрь с беззвучным свистом пронесся сквозь мою голову к двум ближайшим целям и, невидимый, окутал их. Оба еще успели сделать по одному броску, а потом им стало не до меня и не до Петруши.
        Сперва тот, кто был похож на полено, с придушенным «Ы-ы-ы» провалился сквозь землю. Я встряхнул головой, не понимая, в чем фокус. Исчезновение выглядело, как примитивный спецэффект в старом докомпьютерном кино. Режиссер подает знак, кинокамера останавливается, актер уходит из кадра, а зрителю кажется, будто герой растаял в воздухе. Но здесь это случилось на моих глазах - без всякой камеры и команды «Стоп!». Был человек - и нет. Лишь когда до меня донесся звон отлетевшего в сторону металлического люка я, наконец, сообразил: это не земля разверзлась под маньяком, а просто он ухнул в ливневый колодец, вдруг оказавшийся у него прямо под ногами.
        - А? Чего? - удивленно выдохнул второй маньяк, не обнаружив рядом дружка.
        Взмахнув рукой, он выпустил из рук предназначенный мне пузырек. Тот упал на траву и никак не должен был разбиться, однако брызнул во все стороны веером осколков. Один из них тотчас же угодил в глаз маньяку. Человек-груша громко заверещал и, схватившись за глаз, вслепую шагнул куда-то в сторону. Упс! Через мгновение он предсказуемо запнулся, сделал сальто и с шумом влетел в тот же люк - головой вниз и ногами кверху. Дубль два.
        Я задержал дыхание и прислушался: тихо. Не знаю, какие законы они нарушили и какой срок им грозил по УК, но земной суд над ними едва ли состоится. А тот, другой суд, уже состоялся. У Великой Вселенской Справедливости свои представления о расплате.
        - Можешь выходить, величество, - сказал я. И когда Петруша осторожно высунулся из-за своего укрытия, добавил: - Пойдем отсюда. Ни тот, ни другой тебя больше не тронет…
        Проходя мимо открытого люка, царь не удержался и плюнул вниз.
        - Они называли меня дубиной и хером-переростком, - пожаловался он. - Меня, императора! Бегали за мной, кидались булыжниками и обещали размазать мою печень по асфальту. А я ведь даже не обругал скотов! Тихо-мирно, как ты мне советовал, сказал им, что лавки чистые и нельзя на них забираться с ногами… И как это у тебя получилось с ними так быстро? Я знал, конечно, что ты немного чернокнижник, вроде Брюса… А насчет моего будущего ты не беспокойся. Пойдем-пойдем, я тебе кое-что покажу…
        Картинка со спутника помогла нам не попасться на глаза санитарам и проскользнуть незамеченными в палату Петруши. Пока я умывался, царь шелестел бумагами.
        - Вот, - сказал он, торжественно потрясая пачкой листков. - Ты ведь помнишь о моей переписке с петербургским губернатором Грушницким? Поздравь меня, он прислал мне приглашение. С ним я выпиливаюсь отсюда в два счета - и сразу же на вокзал, в Питер. Борис Елизарович понял наконец, что без меня город моего имени ему не обустроить. Так что он берет меня в штат, помощником - пока по культуре, а там видно будет.
        - И его не испугал твой официальный диагноз? - удивился я. - У тебя же в больничной карте целый букет: мания величия, реформаторский бред и прочее. Или ты всё это скрыл?
        - Ничего я не скрыл, - гордо ответил царь. - Но Борис Елизарович - не из пугливых. Он пишет, что и другие достойные люди стали жертвой этой… погоди, я зачитаю… жертвой карательной психиатрии. А еще он написал… - Петруша стал копаться в своей пачке.
        Откуда-то из середины вылетела и спланировала ему под ноги почтовая открытка.
        - Ого, - сказал я, - губернатор Санкт-Петербурга тебе даже открытки шлет?
        - Не помню такой, - удивился Петруша, поднял открытку и стал ее рассматривать. - Ромыч! Так это не мне, это тебе. Случайно в мою кучу положили, а я и не заметил… Ха, я и не знал, что ты теперь скупаешь недвижимость. И почем сейчас ангары?
        - Чего-о? - Я взял у него из рук открытку, и мое сердце ухнуло из груди в область живота: это был почерк Левки.
        Текст состоял из трех строк. Меня приглашали осмотреть нежилое помещение, которое я будто бы собирался купить, - ангар за номером 18. Намек был проще некуда. Сразу после того, как у нас показали американский фильм про НЛО, шутник-братец стал сравнивать с киношным ангаром дом бабули в подмосковном Климентово, по адресу: улица Лесная, 18.
        Судя по штемпелю, свою открытку Левка отправил мне всего за день до смерти.
        Глава двадцать девятая
        Небо - голубое, трава - зеленая, кузнечики стрекочут, у дороги под ногами - запах нагретого асфальта. Так обычно выглядит, звучит и пахнет ностальгия. В начале прошлого века поселок Климентово назывался Белоглинка, а переименовали его в конце 30-х - в честь наркома обороны Ворошилова. Сам Климент Ефремович тут, разумеется, никогда не жил, и отлично. Как говорила бабушка, чем ты дальше от начальства, тем крепче спишь.
        Теперь я шел по улице Лесной - единственной в поселке - и вертел головой направо-налево, рассматривая пейзаж. Одноэтажные типовые серо-коричневые дома-скворечники я помнил с детства, но куда чаще мне попадались двухэтажные новоделы - уродливые утюги с колоннами и портиками, в стиле эпохи первоначального накопления. Сколько же я здесь не был? Наверное, лет сорок - с тех самых пор, когда по бабушкиному завещанию ее дом достался нашему отцу, а тот, посоветовавшись с мамой, отдал дом Левке.
        Все эти годы я даже не сомневался, что братец, небольшой любитель дачного досуга, давно избавился от наследства. Оказалось - ничего подобного! На сайте Росреестра, куда я немедленно полез сразу же по возвращении в нашу штаб-квартиру, собственником дома в Климентово был по-прежнему указан Левка. И это подтверждало, что своей открыткой с нехитрым шифром братец зазывал меня именно сюда. Вопрос только один: зачем?
        Пройдя мимо двухэтажного терема, обнесенного кирпичным забором, я, наконец, увидел круглый номер 18 на фасаде и знакомое крыльцо. Даже не верится, что когда-то эти четыре деревянных ступеньки казались мне высокими, а железная дверная ручка - огромной. Я дернул ее на себя. Заперто. Заперто? Раньше такое бывало редко. Пока Ромик был маленьким, входная дверь днем обычно не закрывалась - бабушка ведь была дома! Но даже если она ненадолго отлучалась, на базар или к соседке, и запирала дверь на ключ, мы с братцем заранее знали, что делать.
        Рядом с крыльцом лежал серый валун - большой, но совсем не тяжелый: его можно было приподнять даже одной рукой. Под камнем пряталась бабушкина жестянка с тремя нарисованными птицами и надписью «Эйнемъ». Ключ был внутри. В пятилетнем возрасте я сказал Левке, что эйнем с твердым знаком - это, наверное, порода птиц на крышке, а умный Левка снисходительно объяснил мне, что это сорт дореволюционных конфет…
        Я спустился с крыльца, приподнял камень, и под ним, как раньше, обнаружилась плоская жестяная коробка - правда, уже не старинная, а современная, с Санта-Клаусом и оленем Рудольфом на крышке. Ключ в коробке тоже был новым: как видно, братец сменил замок.
        Внутри дома пахло так же, как и сорок лет назад, - это был слабый, но цепкий запах аптеки. Хотя бабушка особо не жаловалась на здоровье, она постоянно принимала валерьянку, лавровишневые капли и какую-то микстуру - от боли в суставах. Лекарства хранились на нижней полке серванта. Он был единственным местом, куда нам с Левкой залезать воспрещалось. Прочих же ограничений для нас в доме не было, и юный Ромик наслаждался свободой: в подвале среди банок с вареньем играл в пещеру Али-Бабы, а чердак, откуда из окна открывался вид на поселок, был отличным пиратским кораблем.
        Мой взрослый братец, конечно, над моими играми посмеивался. Если он и приезжал сюда, то занимался практическим делом - производил раскопки в бабушкином книжном шкафу, где тома стояли в два и даже в три ряда. Время от времени, перебегая из подвала на чердак, я слышал таинственные возгласы Левки: «Охренеть! Саша Черный, издательство «Шиповник», семнадцатого года!» Или: «Берроуз! Дочь тысячи джеддаков, издательство А Эф Маркса, двадцать четвертого года!» Студенческая стипендия была мизерной, так что братец, как я теперь понимаю, тихо утаскивал здешние раритеты в букинистические магазины. Книги остались от прадеда, бабушка ими не интересовалась, но стекла шкафа регулярно протирала, и потому внешний вид полок должен был оставаться неизменным.
        Левке везло. Книги, которые стоили денег, скрывались на задних рядах, а на видное место наш предусмотрительный прадед выставлял нечитаемую писательскую номенклатуру сороковых и пятидесятых: по надписям на корешках я выучил фамилии Бабаевского, Павленко, Ажаева, Шпанова, Вирты, Бубеннова, Сартакова, Кочетова, Коптелова и Коптяевой (двух последних я потом долго, вплоть до филфака, считал родственниками).
        Однажды братец поделился со мной своим секретом. Он раскрыл стеклянные створки шкафа, который, казалось, был набит до отказа, щелкнул пальцами, как фокусник в цирке, и вытащил из первого ряда три тома - «Белую березу», «Журбиных» и «Счастье». За ними вместо второго и третьего рядов зияла пещера, которой бы позавидовал сам Али-Баба.
        Хитроумный Левка не просто извлек всю мало-мальски полезную сердцевину, прикрыв ее кожурой, но и устроил в освободившейся нише тайник. Здесь он хранил то, что не должно было попасться на глаза родителям: стопку видеокассет в самодельных коробках, несколько глянцевых иностранных журналов и десяток серебристых пакетиков - их он называл «изделие номер один». Показав свой фокус, братец вернул тома на место, закрыл шкаф и строго сказал: «Видел? А теперь забудь, что видел!» Я гордо пожал плечами, что означало: «Тоже мне, сокровища!». Но место, конечно, запомнил и как-то раз забрался в тайник, чтобы полистать журналы. В них, однако, не нашлось ничего примечательного - только голые тетки, которые меня, в силу юного возраста, тогда не интересовали…
        Шкаф стоял там же, где всегда. Левка вообще сохранил почти всю бабушкину обстановку: диван, венские стулья, сервант, комод и кресло-качалку. Братец выбросил только старый кухонный стол и древний телевизор «Рекорд», а на их место поставил велотренажер и плазменную панель. Я сел в кресло-качалку и задумался. Ну вот я здесь. И что дальше?
        Если бы Левка хотел, к примеру, назначить мне встречу, он бы хоть намекнул на точные день и час, когда будет меня ждать. И то я вряд ли стал бы отпрашиваться из больницы и мчаться сломя голову на невнятный зов давно пропавшего братца. Я кто ему, ручной бобик? При иных обстоятельствах я бы, скорее всего, просто выкинул эту открытку - и дело с концом. Уж Левка-то прекрасно знал, что между нами нет особой любви, и догадывался, что я отреагирую на его намек и примчусь в Климентово в единственном случае: если с братцем произойдет нечто непоправимое. Именно то, что в итоге и вышло.
        Так-так, подумал я. Возможно, это было не приглашение для меня, а страховка для самого Левки. Он влез во что-то скверное и не исключал, что встреча, на которую собрался, может стать для него последней. Тогда, по его замыслу, я должен был бы вмешаться и… И что? Довести его дело до конца? Отомстить за него? Но какое дело? И кому мстить?
        Ла-а-адно, сейчас и выясним, есть тут ответы на вопросы или нет. Раз уж ключ был на прежнем месте, то и тайнику полагалось быть там, где его когда-то сделал мой братец. Я решительно встал с кресла, подошел к книжному шкафу и, открыв стеклянные створки, несколько секунд любовался ровными рядами книг. А затем снял с полки три бумажно-картонных кирпича: синий - Павленко, сизый - Кочетова и бело-зеленый с березовым силуэтом - Бубеннова. Как и много лет назад, мне открылась ниша. Правда, теперь в ней не было ни видеокассет, ни «Плейбоев», ни презервативов - лежала только большая пластиковая папка. В учреждениях такие используются для годовой отчетности.
        Я вытащил папку, заделал нишу томами-кирпичами и, взяв находку, уселся на диван. Если Левка опасался за свою жизнь, он мог оставить письмо для меня - обстоятельное и чуть пафосное, как в детективах. С извинениями передо мной, признаниями ошибок, а также фамилией, именем, отчеством и номером ИНН убийцы. Его хватают, тут и сказке конец.
        Мечты, мечты… В папке было два кармана, побольше и поменьше, и нигде не нашлось ничего похожего на письмо мне. Оно и понятно: братец скорее удавится, чем извинится.
        В кармане поменьше лежала книга о Павле Первом, заложенная рекламным буклетом. Сама книга меня не заинтересовала - обычный томик типа ЖЗЛ, - да и Левка, я смотрю, не торопился ее дочитывать. А вот закладка оказалась прелюбопытной: цветной буклет фирмы, строящей яхты на заказ. Цены были умопомрачительными, от количества нулей рябило в глазах. В конце рекламировали прошлогоднюю новинку, самую дорогую - трехпалубную яхту класса «Мизантроп»: верх приватности, не нужны ни команда, ни капитан; всем управляет автоматика. Прототип был готов еще пару лет назад, в разгар эпидемии китайского вируса, но до практики дело дошло позже. И даже после того, как проект удешевили на треть, цена осталась внушительной. Из трех готовых экземпляров пока продали два. Первый ушел в коллекцию шейха из Эмиратов, второй - господину Z, пожелавшему сохранить анонимность. Слово «анонимность» в буклете было обведено карандашом, а рядом красовалось два восклицательных знака. Может, Левка расшифровал этого Z? Я еще раз просмотрел буклет, даже изучил на просвет - иных пометок не было.
        Во втором кармане папки я обнаружил толстую пачку ксерокопированных документов и распечаток статей - их, очевидно, и приносил Левка из музея истории. Около трети бумаг были посвящены первым дням Славной Революции, а две трети - обстоятельствам кончины Дорогина. Я выхватил глазами несколько абзацев: повсюду обсуждалось, была ли смерть президента естественной? К сожалению, среди авторов не оказалось медиков или токсикологов, и не было похоже, что кто-то владеет всей информацией. Результатов государственной экспертизы я не нашел - преобладали догадки и версии. Кое-где на полях бумаг мне опять попались карандашные пометки Левки - уже не восклицательные знаки, а только вопросительные: огромные, как крючки на крупную рыбу.
        Я решил, что изучу все это, включая Левкины пометки, потом в своем номере - и отложил бумажки в сторону. Неужели тут больше ничего нет? Ксерокопии, книга, буклет… Может, для братца это и была страховка, но какая-то торопливо-небрежная, словно он не особо верил в печальный исход для себя, а потому не потрудился толком организовать материал, чтобы было хоть что-то понятно постороннему. Дескать, мне некогда, сойдет и так, а если что, разберешься сам. В этом весь Левка - жлоб и сноб.
        С досадой я встряхнул папку - и из нее откуда-то на диван выпал полиэтиленовый пакетик, в котором лежал обыкновенный пластмассовый колпачок от шариковой ручки.
        Может, вот оно, главное - ради чего я здесь? Раз колпачок спрятан в пакете, то братец, вероятно, подозревал, что на нем могут быть отпечатки. А отпечатки - то же имя…
        - …Ничего! - сказал мне Сережа Некрасов четыре часа спустя. Мой друг был главным специалистом МУРа по дактилоскопии и прочим средствам идентификации. - Это поразительно, но вообще ничего. Я прогнал этот большой палец по всем базам - и тем, где у меня есть допуски, и тем, где я пасусь нелегально. Всюду ноль. Такого в реальности не бывает. Это какой-то человек-призрак, Джейсон Борн, профессор Мориарти! Кто-то сильно постарался и убрал все следы. Представляю, какие у него должны быть деньги и связи! Боюсь, этот колпачок, несмотря на отличный отпечаток, в наших условиях не представляет ценности для сыска. Прости, Ром, что не смог тебе помочь…
        - Наоборот, - сказал я, - ты мне, Сережа, очень помог. Отсутствие зацепок - это уже зацепка. А главное, я теперь понимаю, что мне остается делать…
        Выйдя из здания МУРа, я присел на ближайшую лавочку, достал смартфон, вздохнул и нашел номер, который еще несколько дней назад набирать не собирался.
        - Пэт Дэтэктив Эдженси, - услышал я после длинных гудков. А затем ту же фразу мне повторили на чешском: - Агентура про вихледавани звират.
        Столько лет прошло, но этот монотонный голос забыть трудно. Я сбросил звонок и вернул смартфон обратно в карман. Некрасов ошибался: каждая вещь может представлять ценность - просто не всякий умеет ее извлечь. Тот, кто сейчас мне ответил, умел.
        Глава тридцатая
        По официальной версии, зам председателя КГБ СССР Семен Цвигун скончался от острой сердечной недостаточности. По слухам же, он застрелился из наградного оружия, страдая от рака. Но я-то знал, что и первая, и вторая версия - липа. На самом деле Семен Кузьмич стал жертвой роковой случайности, а кто ее устроил - догадайтесь с одного раза.
        Правда, генерал армии, куратор второго, третьего, пятого и одиннадцатого управлений, сам был отчасти кузнецом собственного несчастья. В конце концов, именно он наложил последнюю визу, разрешив устроить на нашем подземном уровне это шоу. Исполнители приказа кое-чего не учли: сила весов заметно приросла, а с нею выросла и площадь охвата. Впрочем, главной их глупостью была сама идея в духе Древнего Рима. Цвигун, я уверен, был человеком тщеславным и его грела мысль побыть в роли Цезаря - хотя бы час.
        За день до прибытия Семена Кузьмича на наш уровень в моей рекреации выстроили некое подобие арены, оградив ее со всех сторон листами плексигласа и обезопасив амфитеатр двумя слоями металлической сетки. Сама арена была поделена таким же плексигласовым щитом на две части: для меня и для приговоренных. Не знаю, что пообещали кандидатам на убой - то ли «пятнашку» вместо «вышки», то ли помилование вчистую, - но все четверо согласились надеть доспехи гладиаторов, как в фильме про Спартака. Идиоты из обслуги генерала и ко мне подступали с дурацкой римской туникой, но я пригрозил, что объявлю забастовку, и они, обматерив меня, отстали. Все-таки я был в этом шоу главным действующим лицом, которое в день премьеры лучше не злить. С меня даже сняли ошейник и отменили инъекции стимуляторов - что бывало крайне редко.
        Представление состояло из двух отделений. В первом я должен был убить тех четверых, а после перерыва - еще одного гостя, особого. Больших угрызений совести я не испытывал.
        Негодяи в белых халатах, изучавшие мой феномен, заранее объявили организаторам: фиктивных «шпионов» или диссидентов, обвиненных в измене Родины, на арене быть не должно, - на них весы не отреагируют. Для опыта годились только настоящие душегубы, урки с кровавым послужным списком - те, кто мог и должен был получить по заслугам.
        За полчаса до начала мне показали их уголовные дела, с фотографиями жертв. Кадры были так ужасны, что меня едва не вырвало, а весы сработали без паузы, едва только ударил гонг и омерзительная четверка возникла на своей половине арены. Трое, думаю, еще даже не поняли, что их палач - я, как все было кончено. Один споткнулся на ровном месте и сломал позвоночник. Второй разбил голову, запнувшись о ногу первого. Третий подавился языком. Четвертый, самый опытный, пережил остальных секунд на пятьдесят. Он выхватил из-за нагрудника заточку и завертел головой в поисках врага. «Эй!» - я помахал ему. Сработал инстинкт: урка метнул в меня свое оружие, хоть и видел, что между нами есть преграда. Заточка отскочила от плексигласа и бумерангом вернулась к хозяину, угодив острием в сонную артерию. Никогда не думал, что в человеке так много крови. Если она хлещет быстро, смерть от гипоксии не заставит себя ждать…
        Обо всех диагнозах я узнал пару минут спустя, когда дело было сделано: двое медиков, выйдя на арену, осмотрели трупы и отчитались перед амфитеатром. Оттуда похлопали, но без большого энтузиазма. Там ждали большего. Четверо приговоренных умерли так скоро, что никто из публики не успел рассмотреть подробности. Ну какое же это зрелище?
        Гонг возвестил о перерыве, жмуриков убрали, кровь подтерли. Мне дали кружку воды, а генералу и свите разлили шампанского - я слышал, как хлопнула пробка. Спасибо Семену Кузьмичу: показуха, устроенная ради него, должна помочь нам со Славкой Шерензоном сбежать уже сегодня. План я придумал накануне - как только узнал о пятом, особом госте.
        Этот пятый отличался от остальных нечеловеческой силой и жестокостью. Собственно, человеком он и не был. После того, как от инфаркта скончался знаменитый дрессировщик Ходасевич, ручной лев Кайзер, живший у него на правах домашнего любимца, решил застолбить себе место вожака прайда. А когда его не послушались, он истребил почти всю семью Ходасевича - вдову, тещу и трех детей. Уцелел лишь самый маленький, который забился под кровать. В то время я догуливал последние денечки на свободе и, как и все в СССР, узнал о жуткой трагедии из газеты «Известия». Там же писали, что милиционерам пришлось застрелить хищника, - но это, как оказалось, было ложью. Кое-кто в Комитете решил, что живой лев-людоед еще может послужить Родине. Сегодня Кайзеру предстояло погибнуть взаправду - на арене, от моего дара. Ради эффективности мне показали фото растерзанной семьи дрессировщика и сочли, что теперь-то лев обречен на казнь.
        Мои тюремщики не учли одного обстоятельства: в сферу действия Великой Вселенской Справедливости животный мир не входит. Даже самый кровожадный зверь не обладает разумом, а потому не подлежит наказанию. Сам я понял это еще в детстве, когда не смог отплатить кусачим пчелам и злому соседскому псу Гектору. Но делиться наблюдениями с гэбэшниками я, конечно же, не стал - понадеялся, что очень скоро они мне пригодятся…
        Меня посадили сюда в двадцать два. Много ли знает о жизни сопляк-очкарик с новеньким дипломом филфака? Однако подземная тюрьма КГБ кое-чему учит быстро. В первый же месяц мне открылась простая истина: в госбезопасности нет невиновных. Мне, по крайней мере, такие не встречались ни разу. Я не видел за масками их лиц, а под халатами - погон, но и по рукам, лишенным мозолей, многое можно узнать. У среднего звена были мягкие белые ладони и аккуратно подстриженные ногти. У их начальников - узловатые пальцы с желтыми квадратными ногтями. Люди с мягкими ладонями хозяйничали в Чехословакии и Афганистане. Те, у кого руки были постарше и покрепче, пришли служить в органы еще при Сталине и заработали первые звездочки на «врагах народа». Сам генерал Цвигун, как я узнал гораздо позже, карьеру начал в МГБ Молдавии и чужой крови пролил изрядно…
        Ударил гонг. Лев-убийца, вступивший на арену, выглядел довольно жалко. Грива его свалялась, шерсть песочного цвета была в каких-то бурых проплешинах, и двигался он без всякой величавости - не как царь зверей, а как битый жизнью уличный кот. Но когда он глянул на меня сквозь тонкий плексиглас, мне стало не по себе. В его глазах было столько неутоленной ненависти, что я понял: пора. Весы клацнули, моя сила прошла сквозь зверя, не задев его, словно вода сквозь решето, и потекла дальше, вперед и вверх - к амфитеатру.
        Я сразу перестал интересовать Кайзера. Другое дело - генерал и свита. Отвернувшись от меня, лев внимательно оглядел их, словно что-то прикидывая, и тихо зарычал. Он почуял кровь? Или ее предчувствовал? В амфитеатре еще думали, что хищник - цель, а он уже стал средством. Целью теперь были сами люди. Зверь подступил к барьеру, отделявшему его от зрителей, небрежно, одним ударом лапы, разбил плексиглас и легко прыгнул вверх.
        Минута расслоилась на секунды, секунды - на мелкие мгновения, и каждое удлинялось, растягивалось и не кончалось, словно прозрачная фунчоза. Я видел, как медленно, очень-очень медленно рвется металлическая сетка, не выдержавшая веса льва, и как та же сетка, повалившись на амфитеатр, мешает людям убежать от зубов и когтей. Генерал и его свита сами загнали себя в ловушку. Человеческие вопли слились с рычанием хищника.
        Кайзер не хотел жить уличным котом. Он сражался за право умереть львом.
        Издали глядя на то, как горячие сердца, холодные головы и чистые руки превращаются в неразличимое кровавое месиво, я нисколько не сочувствовал людям в амфитеатре. Мир держится на равновесии. Хотели полюбоваться смертью? Значит, заслужили каждый миг этого ада. А мне теперь можно уйти. Выход из моей рекреации был открыт и никем не охранялся. Полчаса назад я надеялся только на суматоху, а получил настоящую панику; рассчитывал отвлечь стражей минут на семь, а выиграл не меньше пятнадцати…
        - Что за шум? - спросил Славка. Он ждал меня у лифта. - Как будто цирк приехал.
        От железной цепи, которую мой друг таскал на ноге, теперь остался жалкий обрывок. Вот что бывает, если умножить пилочку для ногтей на огромный запас терпения.
        - Приехал, - ответил я. - Все билеты проданы и нам не хватило. Так что валим отсюда.
        Славка уже притащил два стула, чтобы блокировать автоматические двери лифта. У нас не было ни ключа, ни кода, и мы не могли запустить кабину наверх. Но этого нам сейчас и не требовалось. Нужно только вскрыть потолочный люк и сквозь него выбраться в шахту. По ней мы вдвоем за несколько минут пролетим здание насквозь, выберемся на крышу и с нее сумеем стартовать куда угодно. До рассвета еще часа четыре. Все стороны света нам открыты, но мы уже выбрали свой путь: к северу - через северо-запад.
        План был настолько прост, что его нельзя было испортить. И все-таки Владу Туватину это удалось. Третий из подопытных с нашего уровня объявился у лифта через полминуты. Мы со Славкой не слишком доверяли ему и ничего не говорили о будущем побеге. Туватин сам нас вычислил и нашел: с его-то способностями проделать такой трюк - пара пустяков.
        - Вы возьмете меня третьим, - сказал он.
        Это было утверждение, а не вопрос.
        У него и раньше был монотонный голос автоответчика из телефонной службы точного времени. А сейчас он даже паузы между словами делал, как тот робот.
        Влад жил здесь на мягком режиме - почти курортном по сравнению с нашими. Его не держали на привязи, не запирали его рекреацию и хорошо кормили. Здесь, на седьмом уровне, его дар только изучали, а наверху уже использовали. Дважды в неделю его куда-то увозили на лифте. Возвращался он с зеленоватым, как у утопленника, лицом, и я слышал, как он в своем помещении стонет и блюет. Влада было жаль, но Славка, как тот Боливар, физически не мог выдержать двоих. Это мы объяснили Туватину так быстро, как смогли.
        Влад не удивился нашим словам и кивнул с деловым видом. Похоже, он всё продумал.
        - Такой вариант я предвидел, - сказал он. - Верю. Тогда он возьмет меня вторым. Пусть Рома останется. Если останусь я, то сдам им ваши координаты. Вы же знаете, для меня нет тайн. Куда бы вы ни полетели, они проследят траекторию и вышлют МиГ вам на перехват.
        - Ну ты и говно! - Славка сердито замахнулся на него кулаком. - Ты видел шею Ромы? Знаешь, каково носить ошейник с шипами? А ну брысь, мародер хренов! Или я тебя подниму метров на сто и сброшу сверху. И проблема будет решена. Хочешь? Да или нет?
        - Нет, - ответил Влад. Хотя лицо его приобрело знакомый зеленоватый оттенок, я видел, что отступать он не намерен. - Но ты не сбросишь. Ты добрый. И ты поймешь меня и простишь. На свободе я принесу меньше вреда, чем здесь. Ром, скажи, что я прав.
        Электронный циферблат над лифтом, мигая, уничтожал минуты. Препирательства с Туватиным почти съели маленький бонус, который заработал нам лев Кайзер. Надо было немедленно что-то решать. Ненавижу делать выбор между плохим и худшим.
        - Влад, скажу, что ты сволочь, - устало произнес я. - И будешь для меня сволочью навсегда. А теперь, Славка, бери мародера и улетайте быстрее. Они все равно бы заставили его найти нас - лучше уж забрать его отсюда, чтоб некому было искать. Он, в общем, прав: остаться нужно мне. Кто-то все равно должен прибраться - сжечь ваши личные дела. Ну что они мне сделают? Не убьют же. Я - ценное имущество КГБ…
        Эта история тридцатипятилетней давности вспомнилась мне в Праге, на улице Карела Земана, возле дома номер 52. Под вывеской с надписью «Agentura pro vyhledavani zvirat» я увидел имя владельца - и сразу же заныли все мои шрамы, скрытые под бородой. Да, меня тогда не убили, но сколько раз за те месяцы я жалел, что жив! К новому ошейнику, еще ужасней прежнего, добавили цепь на лодыжке и фиксаторы на локтях. После таблеток и уколов я неделями не мог нормально спать. Я перестал различать опыты, похожие на пытки, и пытки, похожие на опыты. Что-то они сделали с моим гиппокампом. В отличие от весов, полученных с рождения, тошнота в присутствии людей с Лубянки привязалась ко мне через год после того случая: думаю, это был подарочек седьмого уровня…
        Я открыл дверь. Звякнул колокольчик. Человек за столом поднял голову.
        - Ну здравствуй, Влад, - сказал я. - Обниматься не будем.
        Глава тридцать первая
        На огромном - почти во всю стену - мониторе переливалась всеми красками электронная карта города с его достопримечательностями. В Праге я раньше не был, но кое-что узнавал. Собор Святого Вита топорщился дикобразом, голубой змеей извивалась Влтава, а на нее тяжело наступал Карлов Мост, позвонками-пролетами похожий на бронтозавра.
        Монитор с картой столицы Чехии висел у Влада Туватина в главном офисе - большой комнате, набитой всякой всячиной, современной и музейной. По обе стороны от экрана расположились две старинные картины в увесистых золоченых рамах. На одном полотне дама в чепчике и старинном платье ласково обнимала какого-то маленького пушного зверька. На другой картине довольного мужчину в пышном парике окружали два веселых спаниеля.
        Сам владелец частного Агентства по розыску домашних животных держался от меня на расстоянии, глядел мрачно и, похоже, совсем не радовался внезапной встрече старых знакомых. Здесь наши чувства совпадали, но выбора у меня сейчас не было.
        - И как ты их находишь? - полюбопытствовал я. - Нет, когда к тебе приходят люди, потерявшие собаку или лошадь, - это я понимаю. Они приносят шлейку или уздечку. Ты их касаешься, впадаешь в транс и так далее. А вдруг у кого-то сбежит крокодил?
        - Собак и лошадей здесь давно находят без меня, по GPS-навигатору, - с хмурым видом отозвался Туватин. За эти годы Влад заматерел и оброс белой бородой, как шаолиньский монах из фильмов про кунг-фу. Но он всё так же делал паузы между словами. - А насчет крокодила обращались только раз. Там повезло: был обломок зуба. Если предмет контакта мелкий, ты держишь его в кулаке и считываешь по максимуму. И в транс, кстати, впадать не обязательно… Слушай, тебе чего от меня надо? Ты ведь не просто в гости зашел.
        Я вытащил из кармана пакетик с тем самым колпачком от ручки и сказал:
        - Нужно отыскать его хозяина. Предмет мелкий, в кулаке поместится. На-ка, держи.
        Влад отступил еще дальше от меня и демонстративно спрятал обе руки за спину.
        - Ты называл меня сволочью, - сухо проговорил он. - Причем два раза. Я хорошо помню. А теперь, после стольких лет, являешься и просишь об услуге. Как-то нелогично.
        Если Туватин надеялся, что я пойду на попятную или даже стану перед ним извиняться, он просчитался. Однажды, тридцать пять лет назад, я уже принял его ультиматум - ради Славки. Но сейчас другое время и нас тут всего двое. Такого, как прежде, не будет.
        - Могу назвать еще раз, - предложил я. - Хочешь? Бог троицу любит. Я к тебе приехал не потому, что простил и ты больше не сволочь, а потому, что за тобой должок. Поможешь - будем в расчете, и после этого ты меня не увидишь. По-моему, отличная сделка.
        Влад внимательно посмотрел на меня. Я чувствовал, как в его голове включился мини-компьютер и погнал по кругу два возможных варианта. Первый: согласиться, нельзя отказаться. Второй: согласиться нельзя, отказаться. Где тут запятая? Холодный разум требовал уступить. Тлеющая обида упиралась. Наверное, за прошедшие годы Туватин уже почти убедил себя в том, что человек он, в целом, хороший. Мой визит подтачивал хрупкое соглашение Влада с его совестью. Тут любой бы, пожалуй, заартачился.
        - Я не обязан тебе помогать, - сказал он. - Ты меня никак не заставишь. Я же не генерал КГБ - не расстреливал несчастных по темницам. Ну что ты со мной можешь сделать?
        Влад говорил медленно. Еще длиннее стали паузы между словами, и к каждому он осторожно примеривался: так пробуют ногой дно, переходя ручей. Про мои весы Туватин знал в общих чертах - без деталей, а потому меня побаивался. Правильно делал.
        - Можешь и отказаться, - легко признал я. - Не в моих правилах кого-то заставлять. Ты только имей в виду: та штука внутри меня реагирует на любую степень вины. Я недавно общался с одним милым человеком. Он тоже лично никого не убил. Но в результате нашего краткого общения он остался со сломанными конечностями и без денег.
        - Намекаешь? - голос Туватина еле заметно дрогнул.
        Кажется, мой бывший сосед по седьмому уровню уже созрел для согласия. Сейчас самое важное - сильно не давить.
        - Всего-навсего информирую, - задушевно ответил я. - Но решение за тобой. Так как?
        Я снова протянул пакетик, и теперь Влад его взял. Осторожно, за край, двумя пальцами, словно внутри были взрывчатка, кристаллы цианида калия или споры сибирской язвы.
        - Между прочим, я официально не занимаюсь поисками людей, - сердито заметил он. - Вывеску мою видел? Только животных. Из-за тебя я могу запросто потерять лицензию.
        - Никто не говорил, что ты ищешь человека, - успокоил его я. - Владельцем шариковой ручки, от которой колпачок, может быть… ну, например, лемур. Или, еще лучше, ученая макака, которая любит чесать ручкой в ухе. Раз так, твоей лицензии ничего не грозит. Радуйся, что это не Кинг-Конг, а простая обезьяна, и потеряла она не бетонную сваю, а колпачок. Можешь спокойно зажать его в кулаке и колдовать на здоровье. Ну, действуй.
        Туватин хмыкнул: видимо, представил супермакаку, ковыряющую сваей в ухе.
        - Размер для меня не имеет значения, - гордо сказал он. Едва он перестал рыпаться, как сделался почти нормальным дядькой, в меру сварливым и хвастливым. - Я универсальный реципиент. Если вещь крупная, касаюсь ее левой ладонью - она считывает информацию.
        - А что делает твоя правая рука? - спросил я, поддерживая беседу.
        Пусть бахвалится.
        - Правая работает на результат, - объяснил Влад. - Когда я ищу в городе, включаю вот этот экран и бросаю вслепую дротики с присосками. Когда в пригороде, лучше работают игральные кости или штопальная игла с таблицами Брадиса. Разные, короче, бывают технологии. Главное - элемент случайности, а уж подсознание само повлияет на неживую природу: выдаст цифры и буквы… Твоя макака, я понимаю, находится не в Чехии и даже не факт, что в Европе? Тогда удобнее всего метод «Лас-Вегас». Помоги-ка мне…
        Туватин запер входную дверь, а затем поманил меня к своему столу. Смахнув с него бумаги, Влад взялся за край столешницы, он подал мне знак, чтобы я сделал то же самое с другой стороны. Внутри оказалось скрыто колесо рулетки - крайне необычной на вид.
        - Заказал в Люксембурге по своим эскизам, отдал кучу бабла, и вдобавок мне же теперь надо ее прятать, - пожаловался Влад. - Хотя самый глупый член Комиссии по азартным играм за секунду сообразит, что игрового поля нет и нельзя делать ставки. Видишь?
        Черный цвет отсутствовал. Цифры по внешнему кругу располагались на красном фоне сплошняком, от нуля до ста восьмидесяти, а внутренний состоял из четырех разноцветных сегментов с четырьмя буквами: N на синем, W на сером, S на желтом и E на зеленом.
        - Так я добываю координаты на карте полушарий.
        Влад зажал колпачок в левом кулаке, а правой рукой раскрутил маховик ротора. Достав откуда-то белый шарик, он дунул на него, что-то пошептал и бросил в сторону, противоположную направлению вращения. После чего закрыл глаза, немного ссутулился и замер, словно впал в каталепсию.
        Я остался единственным свидетелем перемещений шарика. За пять минут, пока рулетка не остановилась, я уверился в том, что у белого паршивца есть что-то похожее на свободу воли и даже характер. Предсказать, где он задержится и в какую лунку попадет, было невозможно. Думаю, что в настоящем казино этот шарик довел бы игрока до нервного приступа. Он подпрыгивал, менял скорость, делал обманные финты, на миг тормозил, словно раздумывая, а затем продолжал бег. В последнюю секунду, когда я почти поверил, что он завершит свой путь в лунке «зеро», шарик метнулся в сторону и лег под тройкой.
        Еще какое-то время Влад пребывал в прострации, а потом открыл глаза и произнес:
        - Есть! Сейчас запишу и двинемся дальше. Имей в виду, одна игра дает только одну цифру, а нам нужно двенадцать и еще две буквы. Можешь пока выпить кофе, автомат в углу, или посмотреть мои кубки, ордена и дипломы. У меня их полно, скажу без ложной скромности. Я последние тридцать лет без дела не сидел. Только, чур, руками не трогай…
        Нацедив себе кофе, я отправился изучать награды хозяина агентства. Кубков было не слишком много - полдюжины, зато каждый присуждался влиятельной инстанцией, от президента Чехии до госсекретаря Ватикана (крупная посеребренная чаша, украшенная медальоном с папской тиарой). На видном месте, под стеклом на черной бархатной подушечке, был выставлен британский Орден Заслуг - крест на красно-синей ленте. Из висящего рядом описания я узнал, что Влад удостоен награды за то, что сумел найти и вернуть похищенного из Тауэра старейшего ворона по кличке Барт (Бартоломью).
        Больше всего по стенам было развешано дипломов и грамот - на английском, немецком, французском и чешском, - и они-то оказались самыми интересными. Не все надписи я мог перевести точно, но смысл был более-менее понятен. Например, общество защиты редких видов птиц извещало, что присвоило Владу титул Человека Года - за активную помощь в пресечении контрабанды маврикийских дронтов. Приют Святого Георга из Гамбурга благодарил Влада за возвращение их талисмана - ручного ежа. Кинокомпания «Метро-Голдвин-Майер» награждала Туватина особым сертификатом за спасение важнейшей для съемок аквариумной рыбки по имени… (уголок бумаги загнулся, и имени я не увидел). Мэрия американского Панксатони, штат Пенсильвания, на золоченом бланке сообщала, что отныне m-r Vladimir Tuvatin за заслуги по спасению местной фауны произведен в почетные граждане. Самым трогательным было официальное послание из пражского цирка «Хумберто». Если я правильно понял слова директора Oldrich Cibulka, Влад помог возвратить родителям шестерых медвежат, чуть было не вывезенных из страны…
        - Пожалуйста, всё посчитано, - услышал я за спиной голос Туватина.
        Я повернулся, и Влад вручил мне листок с цифрами и буквами.
        - Вот координаты твоей ученой макаки, - сказал он. - Это 30 градусов 44 минуты 20 секунд северной широты, 10 градусов 52 минуты 16 секунд западной долготы. Не буду врать, что это было слишком сложно, но энергии из меня эта рулетка высосала изрядно. Чего ни сделаешь ради приятеля… чтобы он, наконец, смотался и оставил меня в покое!
        - А что там находится в этих координатах? - Я сложил листок и спрятал в карман.
        - Понятия не имею, - пожал плечами Туватин. - Место где-то в Атлантике, а дальше разбирайся сам. И учти: хозяин предмета находился в заданной точке только на момент сеанса, то есть… - Влад посмотрел на стенной хронометр. - То есть в шестнадцать часов по пражскому времени. Как ты понимаешь, я не несу ответственности, если твоя макака позже переместится по вертикали, горизонтали или диагонали… Есть еще вопросы?
        - Вроде бы нет, - ответил я. - Ты меня выручил, всё, я ухожу… Стоп, погоди, об одном еще хочу спросить: зачем тебе эта вывеска? Почему ищешь только животных? Мы же оба знаем, ты способен на большее. Почему не людей? Отбоя бы не было от клиентов!
        Влад насупился и мотнул головой. Кажется, я вступил на опасную территорию.
        - Рома, хоть ты-то не будь идиотом, - сурово сказал он. - Я тебе оказал услугу не из-за твоих угроз, а потому, что на самом деле должен вам двоим - Шерензону и тебе. Он вытащил меня оттуда, а ты уступил мне свое место и уничтожил результаты опытов. Только вам я обязан, больше никому… Думаешь, почему я тогда так рвался сбежать? Там был ад - без твоего ошейника и с хорошей кормежкой, но ад. Помнишь, меня таскали наверх? Они заставляли искать координаты бывших своих… ну перебежчиков, которые остались на Западе, и я искал… Я до сих пор думать боюсь, что делали, когда добирались до них, и чему я был соучастником… На хер, Рома, на хер, больше никогда. У меня маленький честный бизнес с хорошим пиаром - уж кино про Эйса Вентуру все смотрели. Я - друг животных, как гребаный Айболит. Кошки, лоси, ежата, медвежата… а людей не умею, сорри, таланта не хватает… Как тебе, кстати, мои награды? Оценил?
        - Впечатлен, - признался я. - Быть кавалером ордена британской короны - это круто. А в городе Панксатони, если не секрет, какую фауну ты спасал? Это то, о чем я подумал?
        - Естественно! - усмехнулся Туватин. - Какой-то чокнутый спер сурка Фила - зиму хотел продлить подольше. Снеговиков обожал, дебил… Весь город обыскали - нет. Они - ко мне. Ну а чего, дядя Влад запросто… По-прежнему считаешь меня такой же сволочью?
        - Не такой. - Я крепко пожал ему руку на прощание. - Уже гораздо меньшей…
        Перелет из Праги обратно в Москву занял три часа, которые я потратил на изучение бумаг из Левкиной папки - прихватил ее с собой. Это сомнительное удовольствие я растянул еще на полночи, уже в своем номере. Но всё было впустую. Никаких указаний на то, кто мог быть хозяином этого колпачка, и почему он так важен для братца, я не нашел. Вообще всё не складывалось в одну ясную картину: книга про Павла Первого, документы о начале Славной Революции, яхта загадочного Z, гадание на медицинских диагнозах, колпачок с отпечатком пальца, неизвестно кому принадлежащего… Отчаявшись, я решил продолжить завтра, отложил папку на тумбочку и завалился спать. Но когда к обеду еле продрал глаза и завалился на кухню, то увидел на столе уже знакомые четыре конверта.
        - Куда? - спросил я. - Кто? - Для более длинных слов я еще недостаточно проснулся.
        - Нам дали наводку, - ответил мне Нафталин. - Марокко, Касабланка. Место, где нарисуется клиент, искать уже не надо, зато окно возможностей - три часа от силы.
        - Найти-то мы его найдем. - Димитрий сложил пальцы в виде бинокля. - Правда, риск будет выше среднего. Чувак такой, что бабка надвое сказала: то ли мы его, то ли он нас.
        - Но мы, конечно, рискнем и его не упустим, - упрямо проговорила Ася. - Потому что это не просто обычный клиент, а крупняк. Зверюга, каких мало. Сам Запорожский.
        И тут меня посетила простая мысль: а ведь Зет может быть не только обозначением одного из трех неизвестных в математике, как Икс или Игрек, но и просто буквой.
        Глава тридцать вторая
        Досье на него было самым большим из всех. И, наверное, самым жутким. Мы добирались до Марокко, как обычно, кружным путем - на сей раз через Восточную Европу. И когда в салоне «боинга» по пути из Москвы в Будапешт и из Будапешта в Касабланку я время от времени отрывался от чтения этого досье и озирался по сторонам, то ловил на себе участливые взгляды соседей по экономклассу. Те, должно быть, думали, что очкастому бородачу страшно летать. А мне было страшно читать. По числу покойников и масштабу садизма даже Ерофей Ожогин с его бандой наемников отставал от Ивана Запорожского.
        Иван Иванович закончил восьмилетку в городе Электросталь Московской области, после второго курса библиотечного техникума был призван в армию и два года прослужил в ВДВ. Демобилизовавшись, поступил во Владимирскую Свято-Феофановскую семинарию, отучился в ней и получил сан. Помимо богословия, освоил греческий и разговорный английский и на этом завершил свое образование. Потому что во многих знаниях - много геморроя и царство небесное наследуют не умники, а люди сметки и сноровки.
        И действительно: как только бывшему президентскому духовнику доверили Главнефть, ему хватило школьной арифметики, чтобы отнимать чужое и прибавлять к своему. Он не разбирался в экономике, путался в ценовой конъюнктуре, презирал законы рынка и не понимал, как вообще устроен бизнес. Зато он хорошо умел пугать, грабить и убивать.
        Иван Иванович был изобретателен. Люди, которых угораздило встать на его пути или просто испортить ему настроение, погибали по-разному. Двух менеджеров, отказавшихся покинуть компанию-конкурента и перейти к нему, оскорбленный Запорожский скинул с вертолета, перед тем связав колючей проволокой. Еще пятерых столь же непочтительных бедолаг он развесил на рояльных струнах в принадлежащей ему апельсиновой роще.
        Однажды в Счетной палате итоговые цифры по Главнефти не совпали с пожеланиями Ивана Ивановича. Председатель палаты на первый раз получил только предупреждение (неизвестные взорвали его «лендровер»), а вот провинившегося аудитора схватили, выбросили в реку возле поместья Запорожского в Плесе и разрезали пополам катером. Позже оказалось, что охранники перепутали аудиторов и случайно доставили боссу не того. Как только ошибку исправили и виновного клерка живьем сожгли в личном крематории Ивана Ивановича, пятерых провинившихся охранников тоже пришлось наказать. Одного закрыли в террариуме с медянками, а остальным отрезали веки и заставили наблюдать за агонией товарища (потом их всех методично уморили голодом).
        Хотя Главнефть считалась госкорпорацией, половина ее прибыли утекала Запорожскому в карман, а за убытки платило государство. Едва в кубышке начинало просвечивать дно, Иван Иванович оглядывался по сторонам и отжимал какую-нибудь ближайшую - чтобы далеко не ходить - нефтяную компанию. Тех, кто не сдавался по-хорошему, ждала судьба Ильи Минжурова, владельца маленькой, но прибыльной фирмы. После того, как он не пожелал передать Ивану Ивановичу свои активы за спасибо, останки Минжурова нашли в Нарышкином бастионе Петропавловской крепости: жертву привязали к дулу гаубицы и выстрелили. Когда же и вдова упрямца не пожелала уступить Запорожскому, ее машину отогнали в Лобню, на пункт переработки металлолома, и там раздавили гидравлическим прессом - вместе с хозяйкой внутри. Дело было возбуждено и тут же закрыто. Российские СМИ дружно промолчали. Труп дотошного блогера Кирилла Баева, который попытался разобраться в этом происшествии, через неделю всплыл среди норвежских фьордов.
        В последних числах ноября позапрошлого года таинственно исчез вице-премьер по нефти и газу Анатолий Клюквин. Он вышел из здания на Краснопресненской и испарился по дороге к служебному автомобилю. Шептались, что пропажа случилась вскоре после того, как Анатолий Степанович осмелился попросить Запорожского об индексации своего ежеквартального отката. Уже в конце декабря, через месяц после этого происшествия, каждый член правительства, включая премьера, получил от Ивана Ивановича новогодний презент - берестяной туесок с колбасой высшего сорта (на балансе Главнефти были охотничье хозяйство и мясокомбинат). Министры по очереди благодарили Запорожского за прекрасный подарок, но попробовать его ни один не рискнул: сразу же прошел слух, будто бы колбасный фарш на две трети состоял из оленины, а на треть - из Клюквина…
        Заметим, что далеко не всегда Запорожский убивал с выдумкой. Если ему требовалось погубить больше сотни людей одновременно, Иван Иванович не боялся быть банальным.
        Старообрядческую деревню Лисово, мешающую его компании подобраться к только что разведанному месторождению, он просто затопил вместе с жителями, приказав проделать дыру в ближайшей дамбе. Когда вода ушла и тела лисовчан похоронили в братской могиле, на освободившееся место завезли времянки и поселили в них буровиков. Год они исправно качали нефть, а затем пожаловались Запорожскому на низкое жалованье и даже намекнули на забастовку. К тому времени месторождение перестало быть перспективным, поэтому мятежных буровиков заперли в тех же времянках и без затей сожгли напалмом…
        Ближе к концу досье счет только известным жертвам Ивана Ивановича перевалил за тысячу, и любой другой на его месте - даже при Дорогине - вряд ли остался бы неприкосновенным. Однако Запорожского не трогали. Статус президентского духовника по факту означал его приближенность к секретам, недоступным для обычных людишек. В ранге отца Ювеналия Иван Иванович пять лет подряд отпускал Президенту еженедельные грехи и кое-что наверняка запомнил, а может быть, где-то в укромном месте и записал.
        Обладание даже частью подобного компромата могло бы однажды плохо кончиться - для любого, только не для Запорожского, у которого имелась страховка, эдакий неубиваемый козырь в рукаве. Шеф Главнефти по совместительству заведовал тонкими контактами высших чиновников. У него на быстром дозвоне были ключевые люди тени: бароны колумбийского картеля, доны американских синдикатов, бастыки албанских фисов, урядчики сербских задруг, хакимы турецких чете, оябуны японской Якудза, «драконы» китайских Триад, наибы гангстерских кланов Индии и так далее - короче говоря, первые лица мирового паханата. Когда после 4 декабря Иван Иванович сбежал из страны, он лишился официальной «крыши», но это совсем не значило, что он выпал из колоды. Наоборот, как только отшелушились условности и он окончательно перелетел из света в тень, позиции нашего клиента в среде оргпреступности только укрепились. Он полностью сделался своим - в этом была его сила, однако и слабость тоже. В России он парил вольным орлом над законами, писаными и неписаными. Но тут, в густой тени, имелись кое-какие нерушимые понятия. Одно из них и привело
Запорожского в Касабланку…
        Наша четверка заселилась в отель «Рик Блейн» на бульваре Мулая Рашида. В вестибюле, недалеко от ресепшен, гостей встречала мраморная доска с текстом о том, что здесь снимали знаменитый американский фильм. Рядом с доской за стеклом демонстрировались экспонаты: галстук Рика, перчатки Ильзы и простреленная фуражка майора Штрассера. Конечно, нам морочили голову - картину сделали далеко отсюда, на студии в Голливуде, - но многие постояльцы рады были обманываться. К тому же цены за проживание тут не кусались, а прицепом к мини-бару в каждом номере шли блюда с аппетитным бегриром.
        - Вкусно, - сказал Димитрий, вытирая салфеткой пальцы. - Из чего делают эти блинчики?
        - Из манки, - объяснил опытный Нафталин. - Но, если захочешь повторить дома, помни: жарить надо только с одной стороны. Я когда первый раз у себя делал, чуть всё не сжег. И не вздумай брать для соуса обычный мед. Только здешний, марокканский. Потому что…
        - Парни, мы что сюда, жрать пришли? - мрачно перебила их Ася. - У нас сейчас вроде мозговой штурм, а не кулинарное шоу. Есть новые идеи? Напоминаю, что отпевание этого румына состоится уже через семь часов, и пока нам неизвестно, как туда пробраться.
        Мы вчетвером сидели в моем номере и так и сяк разглядывали на экране ноутбука две фотографии. На одной солнечно улыбался усатый и бородатый мужчина примерно моего возраста. Весь он, от вихра на макушке до кончика бороды, был огненно-рыжим - таким ярким, что даже наш Димитрий по сравнению с ним выглядел каким-то бледно-бежевым.
        На втором снимке была церковь, похожая на крепость с глухими серыми стенами. Лишь высоко наверху, под самым куполом, виднелось окно с разноцветным витражом. Церковь стояла на пустыре, в центре огромного правильного круга. Если я и сумею подойти вплотную к трехметровому каменному забору и меня не подстрелят, для моих весов расстояние до церкви будет чрезмерным. На такой большой дистанции не зацепишь даже вертолетные площадки подле храма, а притвор и всё, что в глубине здания, - тем более.
        Ярко-рыжего человека с фотографии звали Стево Лазареску. Он управлял в Румынии сетью преступных трибов и носил титул кондукатора. В Марокко, где полиция умеет, когда надо, быть слепоглухонемой, домнул Стево проходил курс лечения у знакомого доктора. Однако в конце концов цирроз победил печень. Теперь международной братве полагалось объявить перемирие, собраться всем вместе и проводить кореша в последний путь по православному обряду - согласно завещанию покойного. Пропустить церемонию было западло. По нашим сведениям, Запорожский не сумел уклониться от участия.
        Эта неизбежность была единственным плюсом для организации эпизода, а дальше начинались сплошные минусы. Мы не знали, откуда прилетит наш клиент и в каком он будет вертолете. Мы не знали его теперешнее имя и как он выглядит (благодаря успехам пластической хирургии Иван Иванович не походил на свои прежние снимки). Нам было известно только то, что наш клиент сохранил верность двум своим привычкам: он любил сельдерей и парфюм с ароматом лаванды. Уже час мы гадали, как применить это ценное знание и пока лучшей идеей было пустить по следу Запорожского ученую собаку, науськанную на лаванду. Правда, никто из нас понятия не имел, готовят ли где-то в мире таких суперпсов: все-таки лаванда - не марихуана, не кокаин и даже не тротил.
        Отдельная заморочка была с храмом. Покойный, предчувствуя финал, специально выбрал для будущего отпевания церковь Успения Пресвятой Богородицы: биография настоятеля, отца Пантелеймона, в миру Трайчо Вилкова, была извилистой. Говорили, что божий свет загорелся в нем только после трех отсидок - за участие в «красных бригадах», рэкет и порнобизнес. Успенский храм уже лет сорок отмечался на туристических картах города - двойной синий купол на улице Блида, в густонаселенном районе Касабланки. Наша задача выглядела пусть непростой, но решаемой. Сколько бы охраны вокруг церкви ни выставили эти доны с наибами, чем бы ни укрепили периметр, хоть титановой броней, все равно между оградой и алтарем с любой точки было не более полусотни метров.
        Однако по прилете в Касабланку нас ждал неприятный сюрприз. Как выяснилось, историческое здание церкви пару недель назад стало предметом тяжбы. Местным властям приглянулся участок в центре города, они надавили на собственника, и тот пошел на сделку. Отец Пантелеймон, будучи арендатором, преодолел искушение забросать мэрию гранатами и отступил, смирив гордыню. Со всевозможной кротостью он переехал в недавно отстроенное здание на окраине - тот самый храм-крепость. Случилось это за три дня до кончины Лазареску. Новый божий дом был неприступным - а значит, идеальным для будущей церемонии, закрытой для посторонних. Наша команда осталась на бобах.
        - Капитально устроились, гады, - сказала Ася. - Сюда даже броневик не проедет.
        - И не всякий танк, - согласился Нафталин, в который раз изучая фотографию на экране.
        - Бастион, короче, - вздохнул Димитрий. - Ни одна живая душа туда не проберется…
        Я вновь машинально глянул на снимок церкви, затем на апельсинобородого Лазареску - и внезапно на меня снизошло озарение. Не думаю, что во мне есть задатки гениальности. Скорее всего, подходящую идею изнутри беззвучно нашептала Великая Вселенская Справедливость. Она уже нетерпеливо пританцовывала на месте и рвалась в бой.
        - Верно! - воскликнул я. - Ни одна живая! Но мертвая - другое дело. Димитрий, спасибо за подсказку. Теперь ваша задача - влезть в городскую базу ритуальных услуг. Ищите, из какого морга везут покойника. Нафталин, присоединяйтесь к Димитрию. Как найдете морг, готовьте план подмены жмурика с наименьшими потерями для нас. Постарайтесь управиться за час. Ну а вам, Ася, самое трудное задание: раздобудьте мне патентованное средство для быстрой окраски волос. Ради дела я согласен побыть рыжим. Ненадолго…
        Эпизод в Касабланке
        Еще в начале третьего тысячелетия многие считали, будто самые лучшие гробы - это громоздкие, как «линкольны», ящики с гравировкой на крышке и позолоченными ручками по бокам. В 2002 году хабаровские авторитеты закопали примерно в таком местного вора в законе Василия Нисамуру по кличке Банзайчик. Внутренность гроба отделали пластинами из кевлара и задрапировали красным бархатом, а в качестве прощального подарка от живых покойнику установили там кондиционер последней модели и стереосистему с коллекцией записей Михаила Круга. Вся эта дикая роскошь весила четверть тонны и стоила двадцать тысяч баксов: братва на своих не экономила.
        С тех пор приоритеты поменялись. С удивлением и раздражением мафиози обоих полушарий узнали, что красное дерево, золото и инкрустации - уже не круто, а в моду вошли экологически чистые английские гробы из переработанной бумаги, облицованные целлюлозой тутового дерева, с хлопковыми матрасами вместо шелка и бархата. Но поскольку стоила эта экология почти столько же, сколько прежняя крутизна, а весила в четыре раза меньше, преступный мир оценил удобство и смирился с отсутствием былой монументальности. В конце концов, ручки из прессованного бамбука, покрытого слоем искусственной позолоты, внешне выглядели почти так же солидно, как и раньше.
        Светло-коричневую целлюлозно-бамбуковую домовину, похожую на лодку-плоскодонку, Стево Лазареску успел выбрать сам по каталогу английской фирмы Ecopod. И вот теперь шестеро наиболее влиятельных служителей тени без труда вносят гроб в центр зала и ставят на заранее сооруженный помост. Настоятель храма, дирижируя процессией, следит за правильным расположением усопшего - головой к притвору, ногами к алтарю.
        Отец Пантелеймон сегодня в белой ризе, цвет которой должен помочь душе кондукатора очиститься от прижизненных грехов, отрясти прах всех жертв, когда-либо отправленных домнулом Стево к праотцам, и благополучно вознестись на небеса. Для того, чтобы этой душе ничто не препятствовало, витражное окно под куполом сегодня широко распахнуто.
        В отличие от настоятеля храма три десятка гостей, прибывшие на траурную церемонию со всего света, носят только черное: очки, рубашки, костюмы, носки и ботинки лучших брендов планеты. Черный - атрибут скорби, цвет горя и утраты, напоминание о том, что все люди, даже крупные авторитеты мира сего, смертны, а некоторые - и внезапно. Предшественник Лазареску кондукатор Бэштяну, например, подавился во время обеда сливовой косточкой - при том, что слив не любил и никогда их не ел. Судьба, не иначе…
        - Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди животе вечнаго усопшаго раба Твоего Стево, и яко благ и человеколюбец, отпущаяй грехи, и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости…
        Отец Пантелеймон немного торопится: глотает окончания, ужимает фразы, сокращает периоды, на ходу убирает повторы. Ему велено уложиться в полчаса.
        Свечи, окружающие гроб, распространяют сладковатый запах воска. Большинство из тех, кто слушает заупокойную молитву, не понимают ее смысла, да и не стремятся. Для них отпевание - просто скучный ритуал, необходимая условность, колебание воздуха. Толпа в храме обезличена. Темные очки прячут глаза и щеки, слегка мешковатые костюмы скрывают фигуры. В этой толпе колумбийский наркотрейдер Эстебан Паркурос уже не отличается от грузинского «крестного отца» Тенгиза Папуа, адмирал пиратской флотилии Вокас Джельзомино - от закулисной «крыши» Лас-Вегаса Берни Шикзаля, оружейный барон Айзек Преминджер - от торговца проститутками Лю Чэнминя, главный урановый криптодилер Тихомир Манов - от босса черного инсайдинга Киеши Токанава…
        - Покой, Спасе наш, с праведными раба Твоего, и сего всели во дворы Твоя, якоже есть писано: презирая яко благ прегрешения его вольная и невольная…
        Еще несколько финальных фраз на церковнославянском - и отпевание завершено. Наступает время прощания. Настоятель храма молча подает знак. Клубящаяся толпа дисциплинированно превращается в змейку. Гости, один за другим, подходят к гробу, наклоняются над покойным, чтобы символически чмокнуть его в лоб - точнее, в лежащий на лбу широкий бумажный венчик, который закрывает треть лица домнула Стево.
        Процессия движется быстро. Отец Пантелеймон украдкой приподнимает край ризы и смотрит на часы: слава те, Господи, успеваем. Таких людей, как эти, подводить опасно. Но, кажется, в очереди к гробу остается всего человек пять. Еще пару минут прощания, потом вынос тела, а после оба свободны - и он, и покойник. Гроб заберут в один из вертолетов и хоронить будут уже не здесь, а в Бухаресте, в семейном склепе Лазареску…
        Предпоследняя из темных фигур наклоняется над покойником - и тут случается немыслимое. После чмоканья в венчик усопший вдруг простирает руки, хватает этого человека за лацканы пиджака и притягивает к своей рыжей бороде, чтобы поцеловать в ответ! Ни святой отец, ни гости в черном даже не успевают удивиться чуду чудесному, потому что буквально через секунду после внезапного и феерического воскрешения из мертвых кондукатора Лазареску происходит нечто столь же невозможное - и ужасное.
        Сине-белый мозаичный пол храма перестает быть твердью. Он разом покрывается сеткой трещин, мгновенно вспучивается сразу в трех местах и трижды лопается с оглушительным хлопком - словно детище левиафана, запертое в гигантском яйце, просится на волю.
        Разверзаются источники великой бездны, отворяются хляби - подземные, а не небесные. Потоп стремителен, неумолим, полноводен, но в нарушение канона движется снизу вверх. Из трещин, появившихся в полу, мощно бьют струи во все стороны. Самый сильный и грозный из фонтанов - в центре зала, под помостом - моментально подхватывает легкий гроб, словно ковчег с единственным пассажиром, и уносит его высоко к потолку. Остальные фонтаны с утробным бульканьем начинают всё быстрее и быстрее наполнять помещение храма тяжелой липкой жидкостью. У нее черный цвет и резкий запах.
        Человек, поцелованный покойником, знает этот запах лучше других. А еще ему известно, что будет, если хоть одна горящая церковная свеча упадет в черную маслянистую лужу.
        Глава тридцать третья
        Когда я опять вышел из ванной, Димитрий с Асей сидели за ноутбуком и болтали, глядя на экран. Нафталин в углу, по своему обыкновению, разминал мышцы: вместо гири он использовал стальной куб мини-сейфа, найденный у меня в номере. Вчера во дворе морга он вручную переставил с места на место полдюжины катафалков - так ловко, что это выглядело игрой в пятнашки. Однако сам силач решил, что сработал не очень аккуратно, на четверку с минусом, и сейчас наказывал себя, увеличив ежедневную норму тренировок.
        Я громко закашлялся, и тогда все трое посмотрели на меня.
        - Ну как? - обратился я к своей фокус-группе. - Есть сдвиги? Только честно.
        По их лицам я понял - снова нет. Я только обманывал себя, цвет ничуть не изменился. Черт бы побрал эту дорогущую Orange Chromatics! Говорил же, надо было брать краску попроще, понатуральней, типа хны с корицей, - схватывается быстрее, смывается легче. Мама всегда ими пользовалась, и прекрасно. Но Ася, фанатка фирмы Redken, уперлась: нельзя, у других колер не тот. Ладно, раз надо, пусть будет тот. Прокатило. Но теперь-то что мне делать с этой радикальной рыжестью? Она въелась на совесть. Третий раз подряд мажу голову вонючим лосьоном-активатором от Wella. Жду, смываю, толку ноль.
        - Может, вам походить пока так? - предложила Ася. - Если специально не подкрашивать пряди, месяца через три само сойдет. В конце концов Димитрий вообще родился рыжим - и ничего, живет себе и не жалуется. Правда, Дим? Ну давай, скажи Роману Ильичу.
        - Правда, - нехотя подтвердил наш компьютерщик.
        Но при этом скроил унылую гримасу, которая, по-моему, могла значить одно: давно бы пожаловался, если бы знал, куда и кому.
        - Нет, дамы и господа! - с чувством произнес я. - Никогда уважающий себя король треф не переметнется в червовый или бубновый стан. Масть, как и мать, не выбирают.
        Подкрепив концовку фразы гордым чихом, я вернулся в ванную и вновь посмотрел в зеркало на рыжее безобразие. Вздохнул, свинтил крышечку с припрятанного на черный день флакона Schwarzkopf и решительно вылил содержимое на свою прическу и бороду…
        Минут через сорок я вернулся обратно в комнату и был встречен аплодисментами. За что я особенно ценю свою команду - так это за доброту и великодушие к своему начальнику.
        - Стало даже лучше, чем раньше, - оценил Нафталин. - Вылитый пророк Гедеон!
        - Вы как этот… легендарный Лило Стич, корсар Черная Борода, - сообщил Димитрий.
        - Не слушайте Димку, у него вечно беда с именами, - рассмеялась Ася. - Корсара звали Эдвард Тич, а Лило и Стич - персонажи мультика… А вообще я согласна с Нафом. Не знаю, как выглядел его пророк Гедеон, но, правда, стало лучше. Вы словно помолодели.
        Ну еще бы, вздохнул я про себя. Schwarzkopf - фирма солидная, веников не вяжет. Черный цвет надежно перекрыл рыжий, борода сделалась, как новая. Таким образом я, сам того не желая, влился в армию молодящихся старикашек. Все эти борцы со временем старательно прячут от посторонних свою седину - и я теперь туда же. Позор на мою крашеную голову!
        - Всё! - произнес я начальственным голосом. - На этом главную тему партсобрания - а именно обсуждение прически Романа Ильича - объявляю закрытой. Переходим к разделу «Разное». Димитрий, удалось найти подходящие кадры снаружи? Внутри самого храма, я догадываюсь, камер не было, а нам нужно приложить к отчету хоть какое-нибудь видео.
        - Кое-что есть, - скромно ответил наш компьютерщик. - Там вчера над вами пролетал американский геофизический спутник «Эксплорер-52», и я чуть-чуть, в ручном режиме, подкрутил телеметрию. Разрешение не супер, а все, что не супер, система автоматически удаляет, как брак. Поэтому эти съемки потеряны для НАСА. Но не для нас…
        Я увидел сверху храм-крепость, где отпевали мнимого Лазареску. Несколько секунд на экране ничего не происходило, а потом из открытого окна под куполом выплеснулся темный протуберанец. Он вытолкнул наружу бордовый экологичный гроб, в котором вместо румынского мафиози был я. Получив сильное ускорение, гроб перелетел через забор и пропал из кадра. Тем временем храм заметно вздрогнул. Из-под купола взметнулся еще один протуберанец - теперь огненный. Звуков спутниковая съемка не фиксировала, но помню, как у меня заложило уши. По счастью, я уже был далеко оттуда.
        - Замечательный гроб! - похвалил я английскую фирму. - Будут лишние деньги - закажу штуки две про запас. Интересно, в каталоге сказано про отличные летные качества их продукции? Минуты полторы чувствовал себя прямо панночкой из «Вия». А за мягкую посадку я бы доплачивал отдельно. Тот хлопковый матрасик, на котором я спланировал в конце, надо было, наверное, упомянуть в отчете… Кстати, отчет все прочитали? Есть дополнения, исправления? У вас была куча времени, пока я боролся с рыжим колером.
        - Это лучший из наших отчетов, - похвалила Ася. - Информативно и одновременно образно. Практически сага, а вы там внутри - как Эйрик Рауди или Арудж Барбаросса. Одного не пойму: на хрена вы поцеловали Запорожского? Эффектно, да, но какой смысл?
        - Смысл простой, - с удовольствием объяснил я. Приятно было вспомнить свой экспромт. - Главная цель - наш клиент, по нему следовало бить прямой наводкой. Оттенок лаванды я вроде уловил, но полной уверенности у меня не было. А как еще убедиться, что это он? Не мог же я попросить клиента наклониться поближе? Пришлось импровизировать.
        - По-моему, это вы сильно рисковали, - заметила Ася. - Хотя вообще весь наш план был чистой воды авантюрой. Мы поддались на ваши уговоры от полной безнадеги.
        - Первую часть плана мы еще могли просчитать, но вторая - да, на чистом везении, - кивнул Нафталин. - Одному, без поддержки, вслепую изображать труп… Вас могли бы пристрелить еще до того, как вы включили свою силу. И что нам после этого делать?
        - Потребовать от Юрия Борисовича, чтобы меня представили к правительственной награде, - предложил я. - Мне бы дали посмертно звездочку Героя России. Было бы что предъявить апостолу Петру… Ася, Нафталин, да бросьте вы! Зачем переживать неприятности, которые не наступили? План, принесший победу, не может быть плохим.
        Строго говоря, план и не был таким уж плохим, подумал я. Вся комбинация строилась на том, что Румыния - не центр мира, и многие из тех, кто пришел проститься с Лазареску, лично с ним никогда не пересекались. Тем более, что в лица покойников люди не очень-то любят вглядываться. Рыжая борода на месте - и ладно… Впрочем, если уж совсем честно, Ася с Нафталином правы. Я, кажется, слегка оборзел в своей уверенности, что Великая Вселенская Справедливость заслонит меня от Запорожского и прочих мировых упырей. Тоже мне, великий Ромик, посланец Небесного Авторитета! Мог бы запросто словить там пулю или навернуться сверху в экологическом гробике. Я ведь не Славка, летать не умею.
        - А что здешние СМИ пишут про тех, кто был в храме? - поинтересовался я у Димитрия. - Такие зубры и в таком количестве одновременно попали под раздачу! В Америке вся пресса уж наверняка бы на ушах стояла. Скандалы, интриги, расследования…
        - Даже мельком никто не упоминает, - отозвался наш компьютерщик. - Мы с Асей еще с вечера мониторим их газеты и новостные сайты. Ноль информации - ни кого хоронили, ни кто хоронил. Все пишут одинаково: природный катаклизм… коллективный несчастный случай… три десятка трупов… А чьих трупов - молчок. Не опознали. Поразительно!
        Это как раз-таки не поражает, подумал я. Африка - все же не Европа. Если полиция Касабланки объявит, что у нее прямо под носом отбросили коньки сразу три десятка лидеров всемирного паханата - значит, придется признать, что вся свора смогла сюда беспрепятственно въехать. Ну и кому нужно это позорище? Тем более сейчас, когда в Марокко - национальное торжество: появилось первое месторождение легкой нефти в промышленных масштабах. Вся страна ликует - не надо больше импортировать топливо, цена на бензин упадет. Стоит ли омрачать праздник скандальными новостями? Ладно, как хотите, мы-то от здешнего прохиндейства только в выигрыше. Наш департамент работает не на публику и шумихи не любит. Отчет, который мы сдадим, положат в сейф - и все.
        - Кто-нибудь, кроме меня, уцелел? - поинтересовался я.
        Уже второй раз подряд наш мстительный жнец подрубает большую компанию, в которой один другого стоит. Когда мы потопили остров Нуси-Бо, выплыли только собаки.
        - Спасся еще настоятель храма, отец Пантелеймон, - успокоил меня Димитрий. - Его выбросило в то же окошко. Правда, посадка у него была не такой мягкой, как у вас. Несколько переломов, ушибы, ссадины, но, как пишут, жизнь его вне опасности. Он уже дал комментарий из больницы. Благодарит отца небесного за чудесное избавление.
        Рад за батюшку, подумал я. Успел человек вовремя остановиться - и получил второй шанс. Или, может, просто по шкале злодейств не дотянул до высшей меры. Как Кенарев.
        - Настоятелю вдвойне повезло, - добавила Ася. - Пишут, что это происшествие станет началом прекрасной дружбы - православного прихода и мэрии Касабланки. Успенский храм опять возвратят на улицу Блида. Суд отменил решение, хозяйствующие субъекты уступили старое здание. А на новом месте будут качать нефть. Короче, в выигрыше все.
        - Нет худа без добра, - согласился я. - При жизни от Запорожского был один только вред, зато его смерть сразу же реально помогла людям. Да и остальные, думаю, загнули салазки не без пользы для всей планеты. Когда вы вернетесь в Москву, доложите об этом Сергею Петровичу. Я считаю, за эпизод в Касабланке нашей команде уж точно полагается премия.
        - Что значит «вы вернетесь»? - недоуменно переспросила Ася. - А вы?
        Глава тридцать четвертая
        - А я, друзья мои…
        Говорят, лжеца выдают мимика и жесты. Желая утаить вранье, ты не должен размахивать руками. Однако неподвижные руки - тоже признак неправды. Сидеть прямо нельзя, но и наклон подозрителен. Нельзя кашлять громко и тихо, пользоваться носовым платком и обходиться без него, быть улыбчивым и хмурым, говорить медленно и быстро, смотреть в сторону и прямо… Тьфу, да ничего нельзя! Но как удержаться, если у тебя щекочет в носу? Напряженная физиономия с выпученными глазами - самая верная примета вруна.
        Чихнув в носовой платок, я оглядел свою команду, улыбнулся, нахмурился и продолжил:
        - А я задержусь на денек-другой. Не хватало, чтобы в аэропорту с моей бороды потекла краска. Вдобавок я, как видите, еще и простудился. Если закашляюсь у терминала, нас всех запросто могут ссадить с рейса. Эпидемия давно закончилась, но мы же в Африке, а тут всё медленнее. Инструкции, которые везде отменены, здесь, может, и остались…
        Моя команда повела себя предсказуемо. Сперва, как и следовало ожидать, Ася, Димитрий и Нафталин гордо заупрямились и объявили, что не бросят меня в Марокко, а будут за мной ухаживать, сколько понадобится. Я на корню пресек их самоотверженность: объяснил, что простуда - не проказа, а командировочные на пальмах не растут. В ходе краткой, но яркой перепалки пришлось дважды повысить голос, напомнив о субординации и о первом правиле департамента - вовремя сдавать отчеты начальству. Ведь если возникнут проволочки с главным документом, крайним окажусь я, а им-то, строптивцам, ничего не грозит. Этот аргумент сработал. Два брата милосердия и одна сестра вняли уговорам и с ворчанием отправились к себе - складывать вещи.
        Конечно, от троицы проныр можно было ждать и бытового героизма, то есть подвоха. Поэтому я занял позицию у окна, проявил терпение и дождался, пока все трое со своими чемоданами не покинут отель. Едва они сели в такси и уехали, я спустился на ресепшен и проверил по гостевой книге, действительно ли они выписались. Только после этого я вернулся в номер, улегся на диван и стал глядеть в потолок. Так мне лучше думалось.
        Отмазки мои, к слову, не были таким уж враньем. Они были правдой процентов на семьдесят. Черный краситель от фирмы Schwarzkopf, который я втер себе в шевелюру и бороду, еще мог бы запросто полинять. И я на самом деле немного простыл в том морге, где нас с Лазареску поменяли местами. Для запаха мой костюм чуть-чуть обрызгали формалином, а для того, чтобы покойник на ощупь не казался теплым, мне самому пришлось минут двадцать полежать в морозильной камере. Спасибо, что во время отпевания на меня не напал чих. Воскресать раньше времени было бы рискованно…
        Лежа на диване, я прислушался к своему организму. В горле почти не першило, нос не закладывало. Как я и надеялся, простуда была чисто символической - удобным способом усыпить бдительность моих помощников. Узнай они о планах Романа Ильича на вечер, я бы точно не остался в одиночестве. Но у меня не было права впутывать троицу в наши с Левкой дела. К тому же я понятия не имел, что меня ждет через несколько часов.
        Жизнь полна сюрпризов. Отправляясь в Марокко, не думаешь, что скоро тебя положат в гроб вместо мертвого румына. А когда летишь в этом гробу по небу и видишь с высоты блеск океана, не знаешь, что через сутки судьба приведет тебя на его побережье - в порт Касабланки. Вскоре меня ждет причал Мулай-Юсеф, терминал номер 3.
        Всё началось с широты и долготы, которые вычислил для меня Влад Туватин. Оказалось, что по указанным координатам нет никакого клочка суши, даже кораллового островка типа Нуси-Бо. Ага, подумал я тогда, очень мило. Идею, что хозяин колпачка движется по океану вплавь или на весельной лодке, отбросим сразу. Значит, следует найти судно, но какое? Круизный лайнер, рыбацкую шхуну, а может, крейсер? Лет тридцать назад поиски растянулись бы на недели, но в эпоху Интернета нужную информацию за считанные минуты мог добыть любой пользователь Сети - даже непродвинутый, вроде меня.
        Через общедоступный онлайн-трекинг морских судов Marine Traffic я всего в три клика выяснил, что в означенный день и час в этой точке океана находилось одно судно - яхта «Гурон» класса «М» водоизмещением семь тонн. На всякий случай перепроверил через FleetMon - всё верно. Ради интереса попробовал найти имя владельца «Гурона», но без толку. Эти сведения закапывают глубже, чем пиратские клады. То есть открытые данные вроде имеются, а пользы от них ноль. Яхта была изначально зарегистрирована на острове Мэн, ходила под либерийским флагом и принадлежала трастовому фонду, которым управляло акционерное общество, которым, в свою очередь, владел анонимный благотворительный фонд, учрежденный другим акционерным обществом… ну и так далее. Обнаружить, где в этой очереди начало и есть ли оно вообще, не сумел бы, наверное, и человек поопытнее меня: скорее всего, где-то в дурной бесконечности цепочка пересекается сама с собой, и может, не один раз. Так обычно и бывает.
        После того, как я вычислил «Гурон», мне оставалось отследить геолокацию по автоматической идентификационной системе. Это я сделал сегодняшним утром. И что же? Стало понятно, что яхта держит курс на Касабланку и прибудет днем. За полчаса до того, как я первый раз попытался смыть с себя рыжую краску, на сайте порта высветились название причала и номер терминала. Так что, беседуя со своей командой, я одновременно раздумывал о том, как бы половчее спровадить их домой, а самому пока остаться.
        Появление яхты «Гурон» в Касабланке вряд ли было простым совпадением. Да, я мог себе представить, что кто-то из гангстеров - пусть бы и Запорожский - готовил себе запасной путь отхода из Марокко, не подозревая, что он не пригодится. Но это объяснение не казалось мне убедительным. В мире десятки тысяч яхт и примерно столько же городов на побережьях рек, морей и океанов. Тем не менее и яхта, к которой меня привел тайник Левки, и наша команда оказались одновременно в одном и том же городе. Как такое вообще могло быть? Теория вероятности, ау? Закон больших чисел, ау? Имейте в виду: мой братец - не Нострадамус и не бабка Ванга. Он не мог заранее знать о дате кончины Стево Лазареску - с последующим отпеванием. Тем не менее он зачем-то завещал мне треклятый колпачок от шариковой ручки! И при этом, гад такой, ничего не объяснил.
        Надеюсь, сегодня вечером я получу ответы. Пойму ли я их, если не знаю вопросов?
        На причал Мулай-Юсеф я приехал около девяти вечера, занял удобную позицию в нише между двумя пакгаузами и стал следить за яхтой в подзорную трубу, которую еще в Москве под благовидным предлогом одолжил у Нафталина. Ни на одной из двух палуб, ни на капитанском мостике не наблюдалось никакой активности - словно бы люди, пригнавшие яхту на третий терминал, сочли задачу выполненной и поспешно свалили отсюда подальше. Это было бы очень кстати: осмотр чужого судна удобнее проводить без свидетелей. Впрочем, я не торопился покидать свое укрытие раньше времени и ждал.
        Как только стемнело, красные и зеленые огоньки весело замигали на ближайших яхтах - но не на «Гуроне». Здесь обе палубы оставались темными, а в черных иллюминаторах тускло отражались звездочки фонарей с пирса. Это означало, что путь свободен. Однако я все же дотерпел, пока длинная и короткая стрелки моих часов сойдутся на двенадцати, и только тогда осторожно, с оглядкой, поднялся по трапу. Считается, что чем дороже яхта, тем надежнее замки. Но я ведь не зря купил в лавке напротив отеля универсальный ключ от всех замков - полуметровый стальной ломик. А против него, как известно, нет приема.
        Вскрыв дверь, я оставил ее приоткрытой, скатился по трапу обратно на причал и опять затаился между пакгаузами. Если «Гурон» на сигнализации, и та сработала, полиция порта обязана прибыть через семь минут максимум. Я выждал двадцать - ни воя сирен, ни прожекторов, ни полицейских с карабинами наперевес. Даже местная кошка пробежала по пирсу молча. В такие вот минуты всеобщий пофигизм кажется прекрасным качеством.
        Вперед! Пять секунд - и я на трапе, еще три - и я внутри. Дальше мой план состоял из двух пунктов. Первый - задернуть занавески на всех иллюминаторах. Второй - ощупью найти выключатель, а потом зажечь свет. Однако я не сумел сделать ни того, ни другого.
        Помешала мне тяжесть, разлитая в воздухе. Вязкий свинец сразу проник в мои легкие, отнимая кислород. Голова закружилась. С запозданием я понял: что-то на этой яхте было неправильно - словно бы здесь хранили что-то мерзкое, вонючее, тошнотворное, вроде сгнивших останков кита. Тошнота окружала меня со всех сторон, она была такой плотной и густой, что я понял: еще мгновение - и желудок вернет съеденный днем обед. «Только бы не наблевать!» - эту мысль я еще успел запомнить. А потом уже - больше никакую…
        Я открыл глаза и понял, что темноты нет. Передо мной весело вспыхнул крутящийся калейдоскоп из огней, набрал скорость, а потом вдруг замедлился, мигнул и исчез. На свободное место тотчас же выдвинулась густая лесная чаща, сказочный черный бор… Да нет, не бор это был - борода! Знакомая, пышная, с сединой - примерно, как у меня до покраски. Мгновение спустя над бородой обозначились знакомые очки на знакомом носу.
        Левка? Левка! Вот же сукин сын! Я жутко разозлился, и эта злость перевесила радость от того, что братец внезапно оказался жив.
        Глава тридцать пятая
        Две бороды - одна старше, другая младше - клубились друг напротив друга.
        - Какая же ты гадюка! - выдохнул я. - Значит, всех обдурил, прикинулся мертвым, чтобы свалить по-тихому? Ты хоть понимаешь, сколько хороших людей тебя, заразу, до сих пор оплакивают? Если бы они только знали, что ты такой бездушный, бесчувственный, бессовестный, бессердечный… - Я запнулся, не найдя, какими словами продолжить ряд.
        - Такой безжалостный? - любезно подсказал мне Левка. - Бестактный? Беспутный? Безмозглый? Ну же, смелее, товарищ Новосельцев!
        Эта сволочь, представьте, еще и шутит! Я сердито замахнулся кулаком, но братец даже не отстранился. Просто сказал печальным тоном - совсем уж неожиданным для Левки:
        - Брэк, милый Ромик, брэк! Погоди ругаться и драться. Ты лучше оглянись вокруг…
        Я невольно послушался и завертел головой. Черт, да где мы находимся? Не было ни пола, ни потолка. Вокруг не было вообще ничего, мало-мальски похожего на низ или верх. Нас окружала какая-то плотная влажная белесая взвесь, вроде густого тумана или облака.
        - Что за хренотень? Куда мы попали?
        - Отличные вопросы ты ставишь, - ухмыльнулся братец. Он снова стал привычным, вызывающе наглым Левкой. - И, главное, философские, как ты умеешь… Только вот, боюсь, нет больше никакого «мы». Ты находишься там же, где и упал, то есть на яхте «Гурон» - спишь или, верней всего, валяешься в отключке. А я - в твоей голове. Как ни досадно, бить меня уже нельзя, а обзывать - бесполезно. Я все-таки умер.
        - Что значит «умер»? - растерянно переспросил я. Не для того я снова обрел подлеца-братца, чтобы через минуту снова его потерять. - Быть этого не может. Мы же сейчас с тобой говорим… Погоди, ты чего, на том свете? И я, получается, тоже? Мы оба умерли?
        - Эх, Ромик, ты неисправим, - вздохнул Левка. - Тебе почти шестьдесят, а ты веришь в потустороннюю чушь. Поверь моему опыту, того света не су-ще-ству-ет. Я бесповоротно умер, скопытился, гигнулся, дал дуба… и еще сорок два слова из словаря синонимов. Поэтому ты в данный момент мысленно беседуешь с кем? А? Ладно, вот тебе подсказка, филолог. «С кем протекли его боренья?» Раз, два… Ну! Ты же читал Пастернака.
        - «С самим собой, с самим собой», - машинально продолжил я цитату.
        - Молоток! - Левка одобрительно показал мне большой палец. - С собой. Или, если быть точным, со своим подсознанием. Но не огорчайся, брателло. Хотя меня нет, разговор наш небесполезен. Подсознание - хитрая штука. Это черный ящик, дверцы в котором плотно закрыты, пока ты в сознании. Но когда ты ныряешь в от-ключ-ку, у тебя появляется что? Ключ. То, до чего ты не додумался наяву, может прийти в голову теперь… Однако ближе к делу. Ты, когда знакомился с моей командой, разрешил им задать три вопроса. Проявлю к тебе симметричное великодушие. Отвечу тоже на три. Задавай, Ромик, не стесняйся.
        - Почему в моем подсознании появился именно ты, а не кто-нибудь? - спросил я тупо. - И почему мы висим в таком неприятном месте?
        Обстановка вокруг нас меня особенно нервировала. Белесая муть жадно обступала со всех сторон, норовя поглотить, растворить в себе и переварить. Терпеть не могу туман!
        - Ой, какие мы нежные! - усмехнулся Левка и махнул рукой. - Да пожалуйста! Крэкс-пэкс-фэкс!
        Облака и туман тотчас же исчезли. Мы оказались на хорошо знакомой мне детской площадке возле нашего старого дома, на соседних качелях. Мое сиденье было ярко-голубого цвета, а Левкино - светло-коричневого, и сбоку к нему прилип зеленый кленовый лист.
        - Доволен? Теперь о том, почему здесь я, а не, например, Махатма Ганди, мастер Йода или фотомодель Наоми Кэмпбелл. Всё не просто так. Наверное, ты мысленно хочешь получить ответы именно от меня, раз уж с меня всё началось. А еще потому, что в глубине души признаешь: я умнее тебя. Не комплексуй ты, это нормально, я же старше на одиннадцать лет. И на правах старшего и умудренного опытом буду так добр, что этот вопрос не засчитаю. У тебя по-прежнему остаются три попытки. Налетай!
        Даже воображаемый Левка оставался наглым высокомерным поганцем.
        - Может, ты и умнее, - буркнул я, - но ты дал себя убить. А я вот жив, сам говоришь.
        - Сомнительный аргумент, - хмыкнул братец. - Я убит, не спорю. Но и твое нынешнее положение, согласись, тоже сейчас хреноватое. Того и гляди - мы с тобой сравняемся… Так что спрашивай, не тяни резину. Времени уже мало. Когда ты очнешься, я исчезну.
        - Кто тебя убил и почему? - бухнул я, не раздумывая.
        - Мимо, - с сожалением сказал Левка. - Кажется, я переоценил твой интеллект. Первый вопрос сгорает зря. С таким же успехом ты мог бы спросить, кто был Железная Маска или есть ли жизнь на Марсе. Пойми же, заусенец, я - ненастоящий. То есть я сообразительнее, чем ты, но владеем мы одним и тем же набором фактов… Впрочем, мне кажется, ответ на свой вопрос ты скоро получишь и без меня. И, подозреваю, он тебе не очень понравится… Ну же, давай, брат мой Ромик, телись. Спроси меня то, о чем и сам бы ты мог догадаться?
        Я подавил желание осадить хама. Зачем? Все равно, что надавать себе по щекам.
        - Яхта «Гурон», - медленно проговорил я. - Мне такая никогда не попадалась, но почему я ее откуда-то знаю? Правда, она какая-то не такая… Я коряво излагаю, да?
        - А, наплюй! - отмахнулся Левка. - Коряво, не коряво, никто же не слышит. Главное, ты угадал. Чуйка у тебя есть, поздравляю. Гляди! - В его руках возник рекламный проспект, который братец использовал раньше как книжную закладку. - Ты ее не узнал, потому что на фото был прототип, с тремя палубами, а не продажный вариант, на треть дешевле, с двумя. Помнишь букву «М» в обозначении классности? «М» и есть «Мизантроп». О’кей. Двигаемся дальше. Скажи мне, кудесник, любимец богов: в чем фишка таких яхт?
        - Что там они полностью на автоматике, - вспомнил я строчки из этого проспекта. - Команда здесь, в принципе, не нужна. Судном может управлять всего один человек…
        - Точняк! - Братец хлопнул в ладоши. Проспекта с яхтами в его руках больше не было. - Это означает, что надеяться тебе не на кого. Ни боцман-расстрига, ни старпом, у которого внезапно проснется совесть, ни женщина-кок, запавшая на чернобородого задохлика в очках… Не злись, я же шучу… Короче, никто не придет тебе на помощь. Но есть и плюс. Противник у тебя, выходит, всего один. Если не справишься с помощью весов, попробуй просто огреть его по башке чем-нибудь тяжелым. Запомнил? Тогда давай, последний, третий вопрос. - Фигура братца заколебалась, как рябь на воде. - Быстрее же, быстрее…
        Я понятия не имел, о чем можно спрашивать самого себя, так что брякнул наобум:
        - Книга про Павла I - она ведь не зря лежала в той папке? Это был намек?
        - Намек? Это была подсказка, дурик! Самая прямая из всех! - У меня на глазах Левка снова заколебался и стал исчезать, по частям, словно Чеширский кот. Сперва пропали ботинки, потом пиджак с брюками побледнели и растаяли. - Жаль, не поговорили. - От головы его оставался только небрежный карандашный набросок. - Пока, оревуар, бай-бай, ауфвидерзеен, теперь все, справляйся сам. И не бойся, брат. Помни - нет границ…
        - Каких границ? - торопливо спросил я, но не было рядом уже ни Левки, ни качелей, ни детской площадки.
        Я очнулся. Держать глаза закрытыми было глупо. Пришлось открыть.
        Первое, что я увидел, - черную бороду. Подозреваю, уже не Левкину, а мою. Она нечетко отражалась в зеркале, у подножия которого лежал я. К счастью, очки валялись рядом, и как только я дотянулся до них и надел, борода обрела контуры. Точно, моя. Я с трудом сел на полу - и мое очкасто-бородатое отражение село вместе со мной. Кое-как встал, двумя руками держась за мебель, которая оказалась высоким столом с фигурными ножками, - и зеркальный Роман Ильич, озираясь по сторонам, тоже поднялся во весь свой рост.
        Помещение было каютой. Занавески неплотно прилегали к иллюминаторам, и в крупные щели пробивались солнечные лучи. Значит, уже день, про себя отметил я. Но раньше была ночь. Полезная информация, надо запомнить. Отвратительный запах гнилого кита исчез, меня уже не тошнило, но в голове шумело, а во рту начиналась пустыня Сахара - жаркая, сухая, с кактусами, царапающими горло изнутри. И потому мне очень, очень хотелось пить. На столе я заметил кем-то забытую полупустую бутылку «Эвиана», накрытую пластиковым стаканчиком. Минералка напрочь выдохлась, у нее оказался аптечный гадкий привкус, но я прикончил ее в три глотка прямо из горлышка - и мне полегчало.
        Держась поближе к столу, я сделал шаг. Другой. Хорошая новость: несмотря на слабость в ногах я хожу и не падаю. Теперь самое время проверить, не заперт ли я в этой каюте. Ну-ка, ну-ка… Я доковылял до стены, увидел серебристую дверную ручку на белом фоне, схватил и потянул на себя. Ни-че-го. Дернул изо всех сил - тот же результат. Похоже, я тут в западне. Или, может, здешняя дверь открывается наружу? Снова взявшись за ручку, я толкнул дверь плечом и чуть не упал - настолько легко дверь выпустила меня на палубу.
        Высоко над головой орали чайки. Ветерок приятно холодил кожу. До невозможности яркое солнце встретило меня ударом по очкам. Я поскорее заслонился от него обеими ладонями, чуть выждал и очень осторожно стал раздвигать пальцы: сперва на узенькую щелочку-бойницу, затем пошире. Ага, кажется, привыкаю. Вижу. Порядок. Кроме солнца и палубы, вокруг был океан - от него тоже слепило в глазах, но уже не так сильно.
        Только теперь я заметил, что на палубе есть кто-то, кроме меня. У самого борта стояли два полотняных шезлонга, и один был занят: в нем расположился незнакомый человек в джинсах и ковбойке. Его длинные и черные, как у индейца, волосы были перетянуты белой шелковой ленточкой. Правда, вместо томагавка человек держал на коленях компактный автомат наподобие «узи». Дуло было направлено в мою сторону.
        - С добрым утречком, Роман Ильич, - поприветствовал меня незнакомец. - Не правда ли, хорошая нынче погода? Синоптики накануне обещали дождь и - хе-хе - надули…
        В замешательстве я помотал головой и протер очки: на секунду-другую мне почудилось, будто человек, похожий на индейца, - не в фокусе, как бракованный фотоснимок.
        Могу поклясться, что мужчину в шезлонге я никогда не видел прежде - и одновременно знал его не один десяток лет. Я прекрасно помнил его интонации, ухмылочку, манеру хихикать, тональность и тембр голоса. Как такое вообще может быть? Как?
        «Это была подсказка, дурик», - сказал мне Левка из моего видения. И я вспомнил.
        Тот голос я слышал последний раз всего пару недель назад. Тогда он бубнил из десятков мониторов в зале огромного дома. Представляю, что в подвале того же дома и поныне стоит огромный печатающий агрегат. Он дремлет. Но едва сверху доносится знакомый бубнеж, агрегат, как по команде, просыпается и выплевывает в никуда сотни бумажных листов с одной бессмысленной фразой: «Эни, бени, раба, принтер, сфинктер, жаба». И сколько ни бьются специалисты, они не в силах избавить принтер от вируса бешенства.
        - …Отлично выглядите, Роман Ильич, - продолжал тем временем человек, сидящий в шезлонге. - Где ваши седины? Закрасили? Вот и славно, хе-хе, давно пора, и стесняться нечего. А какое средство использовали, если не секрет, - от Palette или от Schwarzkopf?
        Я всегда знал, что отвечать вопросом на вопрос - невежливо, но удержаться не смог.
        - А где ваша лысина, Пал Палыч? - поинтересовался я у бывшего президента России.
        Глава тридцать шестая
        Умер-шмумер, потом воскрес. Дело-то житейское. Я даже удивился про себя, насколько мало я удивлен. С одной стороны, я знал, что президент Дорогин, он же Верховный Гэ, он же пятикратный гарант трижды обнуленной Конституции, он же сказочный зайка, переехавший из лубяной избушки в кремлевскую, он же Лысый Дед, он же Эль Кальво, он же Мушиная Плешь, он же еще три сотни мемов, скончался в декабре прошлого года от болезни сердца и был кремирован. С другой стороны, бывший мертвец сидел сейчас в шезлонге, поигрывая автоматом. И оба факта в моей голове теперь легко совмещались.
        - Как видите, лысина ликвидирована, - похвалился Пал Палыч. - Не подумайте, не парик, всё натуральное. Длинные, прочные, не секутся. Трансплантолог моих новых волос был у меня суперский, настоящий ювелир, вживлял по волосинке. Выпал потом с балкона, такая неосторожность. А причесочка-то вот она, осталась… Ведь красивая, а?
        - Красивая, - машинально подтвердил я.
        - То-то же! - Дорогин с видимым удовлетворением кивнул. - Был в Югославии актер, Гойко Митич, вечно играл в кино то команчей, то апачей. Его и взяли за образец… Вы, наверное, думаете, почему у русского Паши яхта называется «Гурон»? А я, Роман Ильич, с юности фанател по индейцам, обожал Фенимора Купера и Майн Рида, прочитал их собрания от корки до корки - помните, наверное, зеленые и оранжевые толстые тома? Я мечтал быть даже внешне похожим на Чингачгука или Оцеолу. И вот на старости лет сподобился, хе-хе… Короче говоря, добро пожаловать в мой плавучий вигвам! Садитесь же, не стойте. Я вас сюда не приглашал, но раз уж вы тут, будьте как дома. Не хотите ли в ознаменование нашей встречи раскурить трубку мира и закопать топор войны?
        Шиш тебе, а не трубку мира, подумал я и, присев на свободный шезлонг, первым делом постарался активировать свое главное оружие - весы. Они, однако, на мои попытки не отреагировали - как будто замерзли или впали в спячку. Это был скверный сюрприз.
        - Мне кажется, Роман Ильич, вы не хотите сходить с тропы войны и думаете сейчас о плохом, - укоризненно произнес Пал Палыч, глядя на меня. - А зря. Пока вы были без сознания, я на всякий случай скормил вам штук шесть ваших любимых таблеточек. И еще столько же растворил в бутылке с водой, которую вы наверняка тоже выпили… Вас ведь больше не тошнит в моем присутствии? Стало быть, и все другое у вас заблокировано.
        Упс! Бывший Лысый знал не только мое имя, но и особенности моего организма. Еще один неприятный сюрприз и, боюсь, не последний. Похоже, в нашем Министерстве справедливости завелся барабашка. Кто же стучит? Неужто Нонна Валерьевна? Ай-яй-яй!
        - Вот вы первым и сойдите с тропы войны, - буркнул я. - Подайте личный пример, уберите свой автомат. Сами же говорите - я для вас больше не опасен. Чего бояться-то?
        Мысленно я прикинул расстояние между двумя шезлонгами. Метров пять - многовато для одного прыжка, а сделать два он мне, чувствую, уже не позволит.
        - Хренушки! - весело ответил Пал Палыч. - Я разоружусь, а вы налетите и шмякнете меня по голове чем-нибудь тяжелым? Вроде бы я все предметы потяжелее убрал с палубы, чтобы не искушать вас. Но вдруг найдете? Вы, Ильичи, смышленые. Знаю я вашего брата! Та еще заноза. Пока не вынешь ее, покоя не будет… О! Вы прямо молнии из глаз в меня метнули. Не-ет, автоматик-то я попридержу. Пусть будет страховка на всякий, как говорится, пожарный, хе-хе. «Ингрэм», штатовский, Ерофеюшка Ожогин, царство ему небесное, подарил на шестидесятипятилетие. Как бы сувенир - корпус с золотой инкрустацией, платиновый спуск, вместо мушки - черный бриллиантик на тридцать два карата… Но нормально пашет, дьявол! Опробовал на чайках. Кокнул двух, самых приставучих. В точности как ваш брат. Есть на свете люди, которые…
        - Так вы - виновник смерти брата? - не дал я ему договорить. - Чем он вам помешал?
        В обволакивающей, вкрадчивой болтовне Пал Палыча была какая-то подоплека, и я никак не мог ее уловить. Гипнотизирует он меня, что ли? Так ведь я под прицелом, а не он.
        Экс-президент хихикнул с заговорщицким видом:
        - Не то чтобы я его своими руками… Вы ведь не считаете, что я под покровом ночи заплыл на «Гуроне» в Москву-реку? Но в принципе все верно, поспособствовал. Однако он сам виноват: сунул нос, куда не следует… Вы не задумывались, Роман Ильич, откуда ваш департамент получает своевременную - и, заметьте, - точную информацию о будущих клиентах? А вот ваш брат однажды задумался. И как человек сообразительный докумекал. А поскольку мы встретились и с вами, до вас это тоже дошло, в конце концов… Ой, ой, не разочаровывайте меня! Вы ведь ожидали тут найти живого меня?
        Может, Пал Палыч и хотел услышать от меня «да, ожидал», но чего нет, того нет.
        - Не-а, - признался я, - вообще нисколько не ожидал. Я думал, что яхту пригнали для Ивана Запорожского. И раз уж она ему больше не понадобится, я надеялся поискать тут кое-какие документы о вашем убийстве, после которого и началась Славная Революция…
        - О моем у… О моем убийстве? Ох, не могу! - Дорогин хохотнул. - С чего вы взяли?
        Мне совсем не обязательно было говорить правду. Но к чему врать без причины?
        - Был намек, а я его неправильно истолковал, - ответил я. - В своем тайнике Лев Ильич нарочно оставил для меня книгу об императоре Павле I. Брат прямо указывал на ваше имя, а я-то решил, что он имеет в виду табакерку и шарфик… ну покушение короче.
        - И вы хотели узнать имя неизвестного героя, который спас Россию от противного меня, а после скромно ушел в тень? - с ухмылочкой продолжил хозяин яхты. - Так сказать, «ищут пожарные, ищет милиция», да? В таком случае вы его нашли. Герой - это я. Я убил Павла Дорогина - символически, но какая разница? Все же поверили! К тому же теперь я - не он, даже не похож. Сравните уши или носы - ничего общего. Пластический хирург отменно сработал… Жаль, он потом утонул в ванне… Извините, отвлекся. Так о чем я?
        - О том, что вы символически убили себя, - подсказал я. - Наверное, трудно было?
        - Да не особенно. - Пал Палыч пожал плечами. - Как говорится, хочешь что-нибудь сделать хорошо, сделай это сам. Открою вам маленькую тайну: у меня уже был однажды соблазн так поступить - пару лет назад, когда я пережидал в бункере ту эпидемию. Как раз глава администрации Попков схватил вирус от секретарши. Вот, думаю, подходящий момент слиться. Все на ушах, некому проверять, никто и не заподозрит… Но передумал.
        - Шапку Мономаха жаль было бросать? - подначил я. - Или ядерную кнопку - из своих рук выпускать? Она ведь…
        - Далась всем вам эта кнопка! - с раздражением перебил меня Дорогин. - Тот ваш кретин, с телевидения, Кенарев, тоже ею меня все время доставал. Выкатит шары и болбочет: «Что вы чувствуете, когда в руках судьба мира?» Геморрой я чувствую, вот что! Если бы все знали, каким ржавым говном управляет эта кнопка, меня бы пожалели… Вы слышали, небось, что однажды система чуть не устроила запуск - слава Богу, нашелся прапор, успел доложить куда надо… А на самом деле таких ЧП только в прошлом году было че-ты-ре! И лишь потому мы не жахнули сразу, что у министра обороны дочка в США, а у командира ракетных войск внучок в Канаде. Ума хватило повременить и разобраться… Ну вот, теперь уже вы меня в сторону увели. Я опять забыл, о чем начал рассказывать.
        - О бункере, - напомнил я. - О соблазне. Как вы ему поддавались, но не поддались.
        - Да, точно. - Свободной от автомата рукой Пал Палыч почесал в затылке. - Сидя в бункере, добрался я до «Посмертных записок старца Федора Кузьмича». Вот, думаю, и план действий: сошью себе монашескую рясу с отливом - и на Афон… Вы спрашиваете, почему передумал. Потому что я там был как-то раз, с визитом, и вовремя вспомнил обстановочку. Вы видели эти кельи? Вы пробовали их жратву? Ни в бассейне поплавать, ни трюфелей поесть. А Греция, кстати, член НАТО. Вычислят меня - и сразу в трибунал. Да ну их в жопу, этих греков, подумал я, - и не умер тогда… Наоборот - наградил потом себя орденом Александра Суворова I степени за героическую победу над вирусом…
        - Но в прошлом году все же решили умереть, - сказал я. - Что-то особенное случилось?
        - Особенное? - Дорогин задумался. - А ведь, пожалуй, ничего. Просто в этот раз уже как к горлу подступило. Все вокруг верные, послушные, а работать невозможно, придурок на придурке. Поверите ли, иногда даже думал: а вот возьму, да и приближу кого из простого народа! Но потом сядешь в вертолет, сделаешь круг над страной, увидишь с высоты эти грязные селенья и скудную природу… Нет исключений. Снизу доверху - все рабы. Никакой духовности, им бы только денег и водки. Я никому не говорил, а вам, Роман Ильич, скажу сокровенное: Россия не достойна меня… Ну и пусть обходится без меня.
        Я внимательно глянул на бывшего президента: он был серьезен, даже печален. Не похоже было, что притворяется. Мама дорогая, кто же нами рулил больше двух десятилетий?
        - Ну хорошо, - сказал я, с трудом подавляя вздох. - Кое в чем мы разобрались. Почему вы понарошку убили Пал Палыча, я понял, спасибо. Россия вам надоела. Она больше не заслуживает такого счастья, как вы. И тэ дэ. Ясно. Почему с вашей подачи по-настоящему убили Льва Ильича - мне тоже понятно. Брат был угрозой вашему благополучию. Но объясните, зачем вы оставили в живых Романа Ильича? Вы ведь легко могли меня прибить, пока я был без сознания. К чему вся эта откровенность и разговоры по душам?
        - А вы что, не догадались? - удивился Дорогин. - Всё же проще простого: я очень не хочу отправлять вас вслед за братом. Я надеюсь уговорить вас не бросать наш проект. Обещаю помогать и дальше: перед тем, как умереть, я раздобыл списочек - кто, куда и под каким погонялом рванет из России в случае чего, - а еще кое-что к списку прибавил попозже. Я смогу, как и прежде, отправлять вам клиентов - постепенно, чтобы не очень загружать вашу команду. Весь наш мир, Роман Ильич, держится на идее справедливости: чем ее будет больше, тем вернее планета Земля придет к счастью, равновесию и гармонии…
        Оп-па! Что-то подобное я уже слышал - правда, в другом месте и от другого человека. Того самого, который платил зарплату мне и моей команде и начислял командировочные.
        - Поразительно! - сказал я. - Вы - и борьба за справедливость? В голове не укладывается.
        - Так вы уложите, - с усмешкой посоветовал Пал Палыч. - Отбросьте предубеждения. Я ведь не против справедливости, я «за». С одной поправочкой… Как бы вам растолковать попонятнее? Ну вот случай из жизни. Когда я только заступал на первый президентский срок, была на одном телеканале смешная программа - с куклами политиков. Думаете, я хотел ее закрыть? Нет же, я хотел, чтобы она осталась. Вызвал этих кукольников, чаем напоил и говорю: мочите, сколько захотите, буду аплодировать. Всё останется, как раньше, за одним ма-а-аленьким исключением из правил, во имя общего блага…
        - Среди персонажей не должно быть вас, - догадался я.
        - Совершенно верно. Мелочь! Если бы они пошли мне навстречу, сколько смеха и радости могли бы принести людям! Но чистоплюи уперлись рогом - свобода, мол, слова и прочий гнилой базар. Как скажете, говорю им. Свободны! И прикрыл лавочку… А через много лет Лев Ильич так же заупрямился и чуть не обломал весь кайф. К счастью, его сменили вы. У вас получается даже эффектнее, чем у него. Что ни эпизод, то конфетка. Я даже нарочно приплыл в Касабланку, чтобы полюбоваться развалинами церкви и нефтяным фонтаном… Хотите верьте, хотите нет, но я с удовольствием и - не побоюсь этого слова - с наслаждением слежу за тем, как вы боретесь против зла, щелкаете этих поганых людишек. Так им и надо!
        Пал Палыч смотрел на меня ясными глазами, и в них не было никакого лукавства.
        - Эти людишки - ваши собственные кадры, - заметил я. - Неужели вам не жаль своих?
        Пал Палыч досадливо поморщился:
        - Ой, Роман Ильич, давайте без дешевой демагогии. В политике не бывает «своих». Ребята эти - воры и повадки у них воровские. Если бы мой рейтинг упал, любой из них постарался бы расплатиться с Гаагой моей головой. Когда у меня в декабре прихватило сердце и я решил прикинуться трупом, то сперва не думал умирать насовсем. Просто хотел посмотреть: что они будут делать, как защищать мое наследие? А эти предатели сочли, что после меня страна уже в такой жопе, что самое надежное - свалить, бросить мать-родину. Ну и получите по полной от Министерства справедливости… Эй, тебе что надо?
        Только что на палубе нас было двое - и вдруг стало трое. Наглая жирная чайка низко пролетела над нашими головами и уселась на кромку борта.
        - Жрать хочет, - недовольно произнес Дорогин. - А работать не хочет. Кыш, пернатое! - Он погрозил чайке автоматом. Та взлетела с презрительным видом и умчалась по своим делам. Проводив ее взглядом, экс-президент улыбнулся и добавил: - Хотя птичка кое в чем права. Переговоры - переговорами, а обед по расписанию. Мое превосходительство, честно говоря, проголодалось… Так что, Роман Ильич? Зароем топор войны? Главное условие вы знаете. О том, что я жив, молчок. Мою куклу вуду, так сказать, оставляете за сценой. Сделаете для нее исключение, не будете ее колоть небесной иглой. Со всеми остальными куклами ваш великий и ужасный Карабас-Барабас пусть разбирается сколько ему угодно, а я тихонько посижу зрителем в партере… Ну же, соглашайтесь и пойдемте обедать. Откроем бутылочку бордо, я сделаю две порции омлета с помидорами… А?
        - А если не соглашусь? - спросил я. - Вдруг я тоже из этих, из чистоплюев? Или, скажем, притворюсь для вида, а потом вы потеряете бдительность, и я вас вашим же автоматом…
        - Если не согласитесь, мне придется сделать только одну порцию омлета, для себя, - спокойно объяснил Пал Палыч. - А вы, к моему искреннему сожалению, отправитесь вслед за братом. В магазине 32 патрона, я на вас жалеть не стану. А насчет обмануть… У меня есть не то что дар, как у вас, а так, кое-какая способность. В КГБ, когда я там работал, ее очень ценили. Вот вы меня сегодня во время нашего разговора ни разу не обманули - и это очень правильно. Потому что я всегда понимаю, когда мне говорят правду, а когда врут. Не всегда я об этом сообщаю вруну, потому что мало ли какая у человека есть причина - может, просто денежку попилил, - но замечаю всегда. Интуиция. Если бы я этого не знал, думаете, я бы продержался на своем месте так долго?
        Хорошая способность, про себя оценил я. Жаль, не тому досталась. Я ведь ему и в самом деле, пока мы говорили, ни разу не сказал неправду… Или всё это - простая разводка?
        - Конечно, Пал Палыч! - Я постарался улыбнуться как можно шире. - Договорились. Валяйте ваш омлет на двоих, я согласен, обожаю омлеты. А потом отвезите меня обратно в Касабланку и больше не увидимся. А то, что брата моего родного кокнули, то, считайте, я уже забыл. Дело превыше всего. Я еще месяца два назад знать не знал, жив он или умер.
        Выслушав мой спич, Дорогин покачал головой. И сказал огорченно:
        - Последняя фраза - правда, прочее вранье. Даже про омлеты. Притворяетесь на троечку, как в школьной самодеятельности. А напрасно. Я же не шутил. Как я сказал, так и будет.
        Угадал, Монтигомо, подумал я. Ястребиный коготь хренов. Зря я брякнул про омлеты. У меня, наверное, на лице написано, что я их терпеть не могу, а тем более с помидорами.
        - Раз уж вы тоже из наших, из феноменов, то отпираться глупо. Вот вам мой ответ. - Я вытянул вперед руку и выставил средний палец. - Ваше предложение рассмотрено, изучено и послано на три буквы, перечислять которые не стану из вежливости. Будь вы какой-нибудь мелочевкой, третьим помощником пятого зама председателя партии «Три медведя», я бы, может, еще подумал насчет общего блага, пользы и прочего. Но вы - главный гад. Вы - тот камень, от которого пошли круги по нашему болоту, вы - пациент номер один, от которого пошла вся зараза. Это совсем не значит, что прочие наши клиенты виноваты меньше вас, но без вас многих бы просто не было. Когда вы сдохли, у всех первая мысль была: почему же так поздно? Оставить вас в покое - значит предать саму идею справедливости. Сами знаете, в нашем деле мое личное мнение ничего не значит. Но я немножко знаю историю и уж точно знаю моего небесного, как вы говорите, Карабаса. Такими пустяками, как Кенарев или отец Пантелеймон, вы уж точно не отделаетесь.
        Дорогин посмотрел на меня - огорченно, но не обиженно.
        - Ну и дурак, - проговорил он. - Нет, за откровенность спасибо, и текст вы сказали отличный, прочувственный. Признаю, что ошибся. Вы ничем не лучше вашего покойного брата. Какой-то идиотский идеализм вместо логики. Когда мы выключили из проекта Льва Ильича, у меня вы оставались в резерве, а теперь придется закрывать весь проект… Жаль, жаль… Но за одно мне вас хочется особенно поблагодарить - за ту историю со львом. От нее мне вышла двойная польза. Первая - когда эта зверюга вычеркнула из списка живых этих генералов и полковников. Началась кадровая ротация, и многие подвинулись в званиях, включая и меня. Был младшим лейтенантом - стал капитаном, через одну ступеньку даже перепрыгнул… Ну все, Роман Ильич, прощайте. - Дорогин поднял автомат. - Обещаю вас похоронить по морскому обычаю…
        - Стойте, - торопливо сказал я. - Вы говорили только про первую пользу. А где вторая?
        Пал Палыч посмотрел на меня с любопытством.
        - А ведь забавная вещь, - признал он. - Мой ответ вам совсем не интересен, вы явно тянете время и на что-то надеетесь, но на что? Горизонт чист, так что вряд ли кто-то успеет прийти на помощь. А действие транквилизаторов на ваши способности не могло пройти так быстро. Вас же не тошнит и не выворачивает от моего присутствия, несмотря на мою службу в госбезопасности. Стало быть, таблетки работают… Так в чем дело?
        - Ни в чем, Пал Палыч, ни в чем, - честно ответил я. - Таблетки работают, вы выиграли, а я просто тяну время. Надеюсь на провидение и на случай. У вас же были проблемы с сердцем. Вдруг вас сейчас хватит инфаркт? Умирать-то не хочется. Это у вас есть опыт воскрешения из мертвых, а мне-то достанется гибель всерьез.
        Умирать не хотелось. Из последних сил я мысленно пытался растормошить весы, придать им хоть минимальный импульс. Мы совсем близко, много-то не надо. Левка же не зря говорил о каких-то границах. Может, это не те, что вне меня, а те, которые внутри?
        Не опуская автомата, Дорогин поглядел на меня еще внимательнее.
        - Странно, - протянул он. - Удивительно. Моя интуиция мне подсказывает, что в ваших словах нет неправды. И в то же время я вам не верю. Хм! Ладно, не будем рисковать. Я…
        Яхта вздрогнула - так сильно, словно легендарный морской змей толкнул дно «Гурона». Я вылетел из шезлонга, но успел ухватиться за борт обеими руками и остался на палубе.
        Дорогину повезло меньше: его тоже вытряхнуло из шезлонга, но поскольку его правая рука была занята автоматом, он смог держаться за борт только левой. Мгновение спустя я увидел, как Пал Палыч летит в воду. А еще через мгновение гигантская серебристая туша - в несколько раз больше той, что была в фильме «Челюсти» - вынырнула рядом с яхтой.
        Раскрылась пасть, похожая на открытый капот многотонного грузовика, но с несколькими рядами острейших зубов. Я увидел, как Пал Палыч Дорогин медленно вплывает в пасть ногами вперед. И когда скрылось из виду всё, кроме головы, эта голова успела крикнуть:
        - Но как?..
        Эпилог в Москве
        - …Но как? - спрашивает шеф.
        Юрий Борисович сидит за своим столом-сундуком и во все глаза смотрит на меня. Сейчас он больше похож не на шерифа, а на главаря мафии. Притом довольно испуганного.
        - Вас что интересует конкретно? - спрашиваю я. - Как я доплыл, не умея управлять яхтой? Автоматика справилась и без меня. Этим и хороши яхты класса «Мизантроп». Или, может, вы хотите узнать, откуда взялась эта акула и почему в ее акулью голову пришла идея толкнуть «Гурон»? Да черт его знает. Я не управляю всеми случайностями в мире, это просто невозможно. Иногда они происходят с человеком сами собой - и мне везет.
        - Роман Ильич, послушайте… - Голос шефа похож на шипение проколотой шины.
        - Да-да, - киваю я, - понял, не продолжайте. Вас, наверное, интересует, есть ли шанс, что это было не просто везение? Я тоже думал об этом. Может быть, силе в моей голове перестало нравится, что ее ограничивают? Может, транки ее больше не останавливают?
        - Ну пожалуйста, Роман Ильич…
        - А-а, - говорю я, - так, значит, вы хотите знать, почему его прикончила именно акула? Мне это тоже было любопытно. Я даже залез в жизнеописание Дорогина, искал, но ничего не нашел. Возможно, это метафора. И до своего президентства, и во время он стольких съел в переносном значении, что под конец съели уже его - в прямом. Или, например, если зол уж очень много, равнодействующая дает что-нибудь экзотическое.
        - И меня это тоже касается? - шепчет шеф. - Я ведь только раз, честное слово…
        - Тогда с вами будет просто, - объясняю я. - Принцип бумеранга. Вы подстроили брату автокатастрофу - значит, вам прилетит какая-нибудь авария. Ждите и надейтесь.
        - Я не хотел, - бормочет Юрий Борисович. - Вы же прекрасно знаете, я не для себя стараюсь - для дела. Где найдешь другой такой же источник? Выгода взаимная: Дорогин сдает нам клиентов, мы его не трогаем. Тем более что кроме меня никто не знает имени главного информатора. Он же мертв официально, никаких проблем. Но вашему брату как втемяшилось: нечестно, говорит, гнобить шестерок и отпускать Джокера. Как будто мы в комиксах. Я в тот день, когда мы встретились, искренне надеялся уговорить его, но…
        - Но не уговорили, - жестко продолжаю я. - Пришлось ему устроить автокатастрофу.
        - Не собирался я этого делать, - бормочет шеф. - Пал Палыч мне сказал: устраните. А я хотел по-доброму, до последнего. Я же не киллер… Все получилось само собой. У меня водительский опыт больше, чем у него. И я лучше знаю, куда вывернуть руль и когда выскочить. Ну и как до того расстегнуть ремень безопасности, чтобы он не сразу заметил… Сами же знаете: ваш брат бывал упрям, как осел. Пришлось выбирать: либо наше дело, либо он. Я уже тогда знал про вас и надеялся, что вы его смените. И когда-нибудь поймете, что ситуация у меня была безвыходной.
        - Вряд ли, - отвечаю я. - Выход есть всегда. Иногда он там же, где вход…
        Весы в моей голове беззвучно щелкают, словно только и ждут этого момента.
        Я покидаю кабинет, плотно закрываю за собой дверь и коротко командую Нонне Валерьевне: «За мной! Живо!» Как ни странно, она сразу слушается. Мы успеваем выйти из приемной, и лишь затем слышим звон разбитого стекла, грохот и шум.
        На улице мы застаем такую картину: высокий пьедестал, на котором установлен танк, теперь смахивает на Пизанскую башню. Он как-то просел и скособочился в одну сторону. Из-за этого танк, потеряв равновесие, въехал всем своим дулом в окно третьего этажа.
        Почему-то я не сомневаюсь в том, что это - окно Юрия Борисовича. Как видно, шеф угодил в смертельное ДТП буквально сразу, даже не покидая своего кабинета. Это - очередное проявление черного юмора небесного мстителя.
        Наша троица плюс Сергей Петрович ждут нас на улице. Все выглядят ошарашенными, но я знаю, что это пройдет. Они не сразу мне поверили, но танк только что подтвердил мои слова. Великая Вселенская Справедливость не трогает невиновных.
        - Мне очень жаль, - говорю я. - Надеюсь, Нонна Валерьевна не будет против пока побыть исполняющей обязанности начальника департамента. А Сергей Петрович включит все связи, чтобы она поскорее перестала быть «и. о.». Или пускай сам будет шефом. Главное, чтобы тут не было посторонних. Так лучше для пользы дела. У кого-то возражения есть?
        Возражений ни у кого нет.
        Обратно мы едем на такси, и всю дорогу Ася порывается что-то сказать, а я никак не реагирую, делая вид, что сплю. Но позже, когда я выхожу на кухню заварить себе чаю, девушка уже караулит меня. Вид у нее торжественный. В руках - толстая книга.
        Я уже знаю, о чем она хочет поговорить, и про себя вздыхаю. Вчера Димитрий взломал защиту очередного спутника, пролетавшего над Атлантикой, и добыл запись последних пятидесяти секунд жизни Пал Палыча Дорогина. Асю, однако, интересует не экс-президент России, а сожравшая его акула. Девушка уверена, что акул такого размера на Земле нет, и даже мегалодоны, водившиеся в миоцене, были значительно меньше.
        - И что, по-вашему, это значит? - со вздохом спрашиваю я.
        - А то, что никакая это не акула, - отвечает Ася и дает мне книгу. - Вот, посмотрите.
        Книга - справочник «Мифы Древней Греции», открытая на странице «Т». Полстраницы занимает картинка с похожим чудищем. Оказывается, в таких монстров превращались тельхины - родные сыновья Посейдона, которых морской древнегреческий бог посылал с разными деликатными миссиями, когда нужно было что-то сделать по-быстрому.
        - Ася, дорогая, - говорю я устало, - греческие боги вымерли еще в прошлом веке, не выдержав конкуренции с автоматами, производящими попкорн. Почитайте Нила Геймана. И даже если Посейдон случайно уцелел, на фига ему скальп Дорогина?
        В следующие десять минут я понимаю, какого дурака свалял, рассказав нашей троице байку моего деда про моих мифологических предков. Потому что Ася двигает мне всё ту же идею про богиню Немезиду и про то, что я - действительно отдаленный ее потомок. Потому-то, дескать, мне и Левке и достался наш семейный дар по наследству. И когда я в опасности, посланец Посейдона приходит мне на помощь по этой же причине.
        Я хочу спросить ее, почему же тогда Зевс не метнул пару молний в Юрия Борисовича и не спас Левку, но не спрашиваю, подозревая, что и на этот случай у Аси заготовлено какое-нибудь объяснение. Мой чай уже почти остыл. Проще согласиться, чем спорить.
        - Ладно, - устало говорю я, - может, вы и правы. Может, в байках деда и вправду что-то есть. Только не проболтайтесь. Если дознаются, что я потомок Немезиды, меня назначат Генеральным прокурором. И всё, нашему департаменту конец. А у нас столько работы…
        Ася понимающе кивает. Я уже успел рассказать своей команде, что в компьютере яхты «Гурон» нашел полный список клиентов, бывших и будущих. Впереди - еще две сотни эпизодов по всему земному шару. Работы хватит еще лет на пять, а там посмотрим. Мы найдем всех - по списку и сверх него. И там уж - кто что заслужил. По справедливости.