Сохранить .
Тень Земли Евгений Яковлевич Гуляковский
        # В авторский сборник включены четыре повести писателя. Их объединяет острый сюжет, умение героев принимать нестандартные решения.
        Таинственные и могущественные силы Земли и космоса противопоставляет автор своим героям. В философском подтексте повестей прослеживается объединяющая их мысль: сегодня человек уже не может просто подчинять себе силы природы. Сегодня необходимо понять сложнейшие законы, управляющие этими силами, а порой и причины, их породившие. Фантазия автора уносит его героев в мир далеких звезд, но дорога туда начинается на родной планете, под тенью Земли.
        ЕВГЕНИЙ ГУЛЯКОВСКИЙ
        ТЕНЬ ЗЕМЛИ
        Иногда в очень тихие, ясные вечера, когда в воздухе нет дымки, закрывающей далекие вершины, здесь, на большой высоте, бывает видна тень Земли.
        Она возникает всегда неожиданно на короткие мгновения перед самым восходом солнца и очень редко после заката. Кажется, что на сгустившуюся синь небосвода кто-то набрасывает огромный шатер, и почти сразу на границе темной полосы, разделившей небо, вспыхивают светлые пятнышки звезд.
        Люди, живущие в низинах, незнакомы с этим явлением. Только космонавты да еще летчики в стратосфере могут видеть его постоянно.
        Здесь же, на памирских высотах, тень Земли появляется от случая к случаю, и граница ее никогда не просматривается в виде четкого полукружия на горизонте, она почти всегда размыта, зачастую едва угадывается.
        Каждый раз Строков, как мальчишка, запрокидывал голову и ждал, заранее загадывая: будет сегодня тень или нет? Бывали дни, когда расплывчатая полоса на небе походила на дымку тумана, и часто он сомневался, видел ли ее вообще. Зрение ли слабело с годами, или, может быть, воздух стал грязнее от работавших внизу заводов.
        Но сегодня тень была особенно резкой. Черта, отделившая освещенное восходом небо от ночной его половины, стремительно надвинулась на Строкова и исчезла на западе. Он удовлетворенно вздохнул. Дни, когда появлялась тень, почему-то всегда получались удачнее других. И хотя подъем давался все труднее - Строков почувствовал себя уверенней.
        Так уж получалось, что с каждым годом рюкзак, наполненный одним и тем же снаряжением, становился все тяжелее. Все чаще требовались остановки на знакомых до мелочей маршрутах. Он давно не заблуждался на собственный счет, умел оценить свои силы как бы со стороны и знал, что предел, когда нужно будет круто изменить всю жизнь, уже близок. Он перешел рубеж, за которым все чаще вспоминаются годы, пролетевшие так незаметно. Исподволь подкрадываются дни, когда наваливается внезапная, незнакомая раньше усталость или вдруг появляется боль, какая-то неопределенная, тупая: она словно кочует по всему телу, гнездится то там, то здесь…
        Вообще-то он мог бы и не подниматься на этот водосбор еще раз. Пусть теперь ходят другие, помоложе. Но не давала ему покоя мысль о том, что может произойти ошибка, слишком дорогая ошибка.
        Медленными экономными движениями он, кряхтя, взвалил на плечи рюкзак и не спеша полез дальше. Он давно уже не бегает, как в молодости, по этим седым от снега холодным склонам. Если смотреть на водосбор снизу, то подъем кажется просто невозможным. Но каждый шаг сам по себе не выглядит таким уж трудным. Нельзя смотреть вниз, вверх тоже лучше не смотреть. Только перед собой. Проверяя каждую точку опоры, поглубже вдавливая шипы ботинок в снег, шагать можно далеко не сразу. Сначала следует проверить, не подведет ли снег, достаточно ли он плотен, чтобы выдержать тяжесть человеческого тела. Стоит отвлечься, не рассчитать усилия, слишком резко поставить ногу - и тут же провалишься по пояс в раскисшую, пропитанную водой, снежную кашу…
        Вода. В ней все дело. Слишком бурный паводок, слишком рано и энергично пришла в этом году весна. Конечно, аэрофотосъемка - хорошее дело, и в управлении правильно решили провести ее сразу после его отчета о состоянии снега в районе станции. Но только на фотографиях не видно, как он выглядит, этот снег, вблизи. Расчеты, сделанные заведующим отделом метеоуправления Быстровым, доказывали, что снежная масса сойдет вниз постепенно, частями, создаст на плато затор и спокойно растает, никому не причинив вреда. Хорошо, если так…
        Все вроде бы правильно, а тревога не проходила. В конце концов, это его личное дело - еще раз все проверить. Хотя бы для собственного спокойствия.
        Солнце поднялось высоко, когда он наконец добрался до перевала, до самого дальнего поста наблюдений. Снег лежал здесь мощным, причудливо изогнутым пластом. Снаружи его поверхность походила на складки кожи какого-то огромного животного.
        Строков методично проверил отметки на всех рейках, занес в блокнот каждый сантиметр усадки. Данные его не обрадовали, потому что усадка была гораздо меньше, чем в расчетах Быстрова, а это означало, что снег все еще оставался достаточно рыхлым, достаточно неустойчивым и подвижным. Предстояло еще проверить сцепление в нижних слоях. От силы, с которой держались там сжатые снежинки друг за друга, зависело, как долго продержится здесь, на высоте, уже сформировавшееся лавинное тело. Чем дольше пролежит снег, тем станет плотнее, тем больше энергии затратит лавина на свое первоначальное движение и, может быть, действительно зацепится за нижнее плато, остановится на нем, как надеется Быстров, а может быть, и нет… Быстрое не был здесь ни разу. Неужели, сидя в кабинете, используя только данные съемки и его, Строкова, наблюдения, он может все предвидеть и с такой легкостью взять на себя ответственность за судьбы людей, живущих внизу, в долине?
        Закончив работу, Строков долго сидел на краю шурфа, вырытого им саперной лопаткой в снежном теле. Нарезанные из глубины кубики слежавшегося, фирнового снега, пропитанные водой, разваливались легко, слишком легко. Процессы, идущие в глубинах снежного тела, казались Строкову слишком сложными для простых математических расчетов. Уравнения в конце концов можно было повернуть в разные стороны… Строков не любил математику за излишнюю категоричность и сейчас отчетливо осознал собственную беспомощность. После официального заключения Быстрова ему никого не удастся убедить в реальности смертельной опасности, притаившейся в этом снежном звере, таком далеком и безобидном снизу или из окна кабинета… Что же делать? Опять идти к Бабурову? Он был у него четыре раза. Но другого выхода нет, он председатель местного Совета, кому же, как не ему, отвечать за безопасность людей? Если случится несчастье, с него спросится в первую очередь.
        Тропа, ведущая к поселку, петляла между зарослей арчи. Сразу за узким, подвешенным на канатах мостом открылся поселок. Строков на минуту остановился, снял шляпу и долго старательно чистил ее рукавом своего порыжевшего от горного солнца и уже изрядно потрепанного пальто. Не так уж часто выбирался он в поселок и не знал, как выглядит со стороны. Металлические пуговицы, начищенные перед визитом к начальству, предательски блестели на солнце, а длинные полы хлопали по голенищам сапог. Картину дополняла фетровая шляпа с обвисшими полями, так хорошо защищавшая от солнца и дождя в ежедневных маршрутах.
        Поселок неожиданно придвинулся и обступил его со всех сторон. Ему хотелось придумать какие-то особенные, убедительные слова, но времени уже не было. Домик поссовета был теперь рядом. Переступив обшарпанный, со знакомыми выбоинами порог, он очутился в приемной и, стараясь не смотреть на секретаршу, молча повесил шляпу на трехрогую вешалку. Словно утверждая этим жестом свое окончательное прибытие, и лишь после этого, так и не повернувшись, скрипучим голосом спросил, не надеясь на положительный ответ:
        - У себя?
        - Совещание,- ответила секретарша подчеркнуто равнодушным тоном и отгородилась от Строкова папкой.
        - Я так и думал. Подожду.
        Строков вздохнул, достал платочек и, промокнув лысину этим затертым, но аккуратно выстиранным платочком, заметил, что шляпа висит несколько криво. Собственно, ничего неправильного в ее положении как будто не было, но Строкову хотелось, чтобы перед предстоящим важным разговором мелочи не отвлекали и не раздражали его. Он встал и изменил положение шляпы.
        - Только что начали,- сообщила секретарша. Строков как будто не слышал. Он сидел, глядя в одну точку, не меняя даже позы. Другой бы на его месте прошелся, полистал газету, постарался как-то разрядить обстановку недоброжелательности. Но Строков ничего этого не делал. Он просто ждал. И, может быть, поэтому секретарше в его ожидании чудилось что-то бездушное, упорное и неотвратимое. Наверно, так ждут закаленные в кабинетных баталиях бюрократы.
        Секретарша достала из стола сумочку и демонстративно, стараясь показать, что назойливость посетителя не принесет ему никакой пользы, начала выщипывать брови.
        Строков смотрел, как ловко летают вниз и вверх длинные тонкие пальцы, и вспоминал пальцы женщины, которой давно уже не было с ним. Другой он найти не сумел, так и остался бобылем на старости лет.
        - Вы напрасно ждете,- первой не выдержала это каменное молчание секретарша.- Как только кончат, Сабур Рахимович сразу же уедет. Его в райком вызвали.
        - Ничего. Подожду. Его всегда куда-нибудь вызывают.
        Секретарша пожала плечами и еще быстрее начала орудовать пинцетом. Она, конечно, не ожидала легкой победы, не ожидала, что после ее сообщения Строков встанет и уйдет, но все же надеялась, что хоть уверенности в его ожидании поубавится. Но этого не случилось. Строков даже не переменил позы. Наконец над дверью председателя звякнул звонок, и секретарша медленно, почти величественно удалилась, а когда она появилась вновь, не успев оставить за дверью своей улыбки, Строков сразу же почувствовал неладное.
        - Не примет он вас сегодня.
        - Сегодня примет. Я дождусь.
        Строков вынул платок и снова промокнул лысину. Казалось, часы в приемной тикали все громче. Так можно было ждать только из мести. Но вот в глубине дома хлопнула дверь, Строков сразу же вскочил, сорвал с вешалки шляпу и, не попрощавшись, исчез.
        На заднем дворе поссовета, перед самым домом, стоял газик председателя. Он стоял здесь уже давно, с утра, и от машины сильно пахло разогретым железом и маслом. Двор, словно выметенный раскаленным полуденным солнцем, молчал. Тихо так, что слышно было как журчит вода в арыке на противоположной стороне улицы. Из дверей поссовета появились водитель с Бабуровым. Несмотря на жару, френч на Сабурове был застегнут до самого верха. Яркая таджикская тюбетейка больше подошла бы к халату, а не к этому полувоенному френчу с большими накладными карманами.
        - Куда сегодня?- спросил водитель.
        - Заедем домой, пообедаем, потом видно будет. Они выехали со двора, так и не заметив третьего пассажира, съежившегося на заднем сиденье. Да и немудрено: мышиное пальто Строкова полностью слилось с пыльной обивкой сиденья. Но ему уже неловко стало ехать незваным пассажиром, он задвигался, тяжело задышал, и Бабуров удивленно обернулся.
        - Сабур Рахимович! Вы простите, что я вас тут ждал… Очень нужно поговорить…
        - Останови машину!
        - Я все равно не выйду, пока вы меня не выслушаете!
        Разгневанное выражение на лице Бабурова сменила смиренная, почти дружеская улыбка. Он понял, что проиграл, и многолетняя практика общения с неудобными людьми в сложных для него обстоятельствах мгновенно подсказала ему правильный выход.
        - Дорогой Павел Степанович… - начал он мягко, почти покровительственно, и вдруг выкрикнул с неожиданной злостью: - Ведь ты был у меня на этой неделе пять раз! Пять!- и поднес к самому лицу Строкова свою пухлую ладошку с широко растопыренными пальцами.
        Строков пробормотал что-то неразборчивое, но, осознав всю нелепость этой сцены, неожиданно для себя самого тоже перешел на крик:
        - К кому еще я должен идти?! Вас для чего избирали? Вы здесь представитель советской власти!
        - У тебя есть свое управление!
        - Я писал в управление!
        - Райком, наконец!
        - В райкоме я тоже был! Все как будто сговорились!
        Бабуров неожиданно воодушевился. Ему показалось, что Строков сам подсказал довод, способный убедить этого невыносимого человека, испортившего ему столько крови за последние две недели.
        - Странно, да? Странно, что тебя никто не понимает? А может, не странно? Может, так оно и должно быть? Ну, представь на минуту, что ты ошибся. Сто раз я тебе говорил, что есть еще специалисты не глупее тебя, что все ты придумал, приснилось тебе, понимаешь? Нехороший сон приснился. Ну, проснись, дорогой Павел Степанович! Как легко тебе станет жить, когда проснешься. Да и мне тоже. Ну, пожалей ты меня наконец!
        - Мне всех жалко… - тихо сказал Строков.- Люди живут и ничего не знают, мы с вами обязаны, и именно поэтому…
        - Вот видишь!- с жаром подхватил Бабуров, не давая ему закончить.- Вот видишь, как хорошо, значит, ты меня пожалел, у меня сегодня трудный день, столько работы. Ну, пожалуйста, Павел Степанович, в другой раз, ладно? Мы с тобой еще раз все посмотрим, перечитаем все письма, а сегодня мне некогда, извини.
        Понимая, что и на этот раз у него ничего не вышло, Строков не может сдержать удивительной для него самого и такой же нелепой, как весь этот разговор, ярости. Забыв, где находится, он резко вскочил, схватился за ушибленную голову и еще больше вышел из себя:
        - Вы обязаны! Вот! Здесь я все приготовил! Все расчеты, наблюдения!
        Он хотел вытащить из-за пазухи папку, но Бабуров проворно выскочил из машины, захлопнул дверцу и крикнул шоферу:
        - Поезжай!
        - Куда?- не понял тот.
        - Куда хочешь, только подальше!
        Машина круто дернулась с места, и председатель, оставшийся во дворе поссовета, скрылся в клубах пыли. Строков рванулся к дверце, долго и яростно дергал заклинившуюся ручку и наконец, поняв, что все уже бесполезно, обессиленно откинулся на сиденье.
        - Нехорошо получается, Павел Степанович!- осторожно начал шофер Хабиб давно приготовленную речь.- Начальство уважать надо. Обязательно будут неприятности - вот увидите. Могут быть очень большие неприятности.
        - У меня уже есть неприятности. Много неприятностей!
        Строков видел, как за окном стремительно проносилась улица поселка, по которой он так долго шел сегодня утром. Невеселые мысли переполняли его. Все ему казалось серым, безжизненным, как этот раскаленный от солнца день, как эта пыльная, зажатая между дувалов дорога. Хабиб придержал машину и вежливо спросил, куда подбросить. В общем-то он сочувствовал этому человеку, который вот уже сколько дней донимал начальство не своим личным делом, а какой-то, пусть даже придуманной, общей бедой. Больше всего Хабиб уважал в людях настойчивость, умение не отступать от раз принятого направления движения.
        - Давай на почту,- мрачно решил Строков.- Опять буду писать куда-нибудь. Может быть, в министерство. Почему бы и нет? Есть же здесь школа! Вот и напишу в Министерство просвещения. Пусть подумают, каково детям учиться, когда над головой у них висит лавина!

* * *
        Бывает так, что один сам по себе незначительный случай порождает целую цепочку причин и следствий, которые вначале развиваются где-то в стороне, совершенно незаметны для основных участников, но потом, созрев, они вдруг обрушиваются на них целым шквалом событий.
        Для Быстрова такое невидимое накопление событий началось с довольно банального вечера. Наташа предложила пойти в кафе, что-то ей приспичило отметить. Сергей терпеть не мог торжественных выходов в город. Должность у него ответственная, а город не такой уж большой, не хватало только ненужных разговоров. Да и само по себе посещение кафе ничего, кроме скуки, не обещало. Однако Наташа была на этот раз что-то уж слишком настойчива, он чувствовал в ее поведении замаскированную обиду и, чтобы избежать очередной ссоры, согласился.
        У кафе не было названия, оно походило на сотни других безликих кафе, разбросанных по разным городам страны. Те же пластмассовые столики с железными ножками, та же буфетная стойка, с которой, подчиняясь велению времени, исчезли бутылки со знакомыми этикетками и вместо них появились фруктовые коктейли и соки. Сергея это нисколько не огорчило, скорей обрадовало. Скучная процедура официального празднества с неизвестной для него причиной обещала не затягиваться слишком долго. В кафе было много народу, очевидно, потому, что музыкальный автомат, обычно безмолвный, сегодня работал и извергал из своих металлических недр одну мелодию за другой.
        Довольно долго пришлось ждать очереди у раздевалки, Сергей совсем уж было собрался уйти, несмотря на предстоящую ссору и на упорство Наташи, которая старалась даже не смотреть в его сторону, понимая, что его терпение на пределе. Но тут им неожиданно повезло, освободился угловой столик, и как раз подошла их очередь.
        Они долго молчали. Сергей почему-то с облегчением подумал, что если после годичного знакомства с женщиной с трудом подбираешь тему для разговора, то это значит - конец их взаимоотношений уже близок. Наконец она сама заговорила о чем-то безразличном, не имеющем отношения ни к ним, ни к этому вечеру. Странное у нее образовалось настроение - с каким-то надрывом и несколько даже с философским оттенком, словно молодая женщина впервые осознала или почувствовала интуитивно, что сидят они вот так вдвоем, возможно, в последний раз…
        - Как быстро все проходит…
        - Что проходит?- не понял Сергей.
        - Все. Увлечение. Любовь. Даже близость. Мелькают, словно картинки за окном бегущего поезда, лица людей, случайные, отложившиеся в памяти эпизоды, а поезд спешит, и некогда оглянуться, остановиться, подумать…
        - Это оттого, что граница времени проходит рядом и все время нас подгоняет, торопит,- в тон ей с улыбкой подхватил Сергей.
        - Какая граница?
        - Граница между прошлым и будущим. Я даже стихи об этом знаю:
        И на площадях полночных,
        По углам высоких башен,
        Часовые времени стоят…
        Он хотел пошутить, разрядить обстановку, но шутки не получилось. Стихи прозвучали слишком многозначительно. А тут еще автомат, как назло, подавился очередной пластинкой. В кафе стало тихо, и случайные люди, собравшиеся здесь сегодня, все разом но какой-то внутренней, неведомой команде замолчали. Отложили вилки, опустили бокалы с недопитыми коктейлями, прислушались…
        Головка адаптера с назойливым равномерным шумом пробегала по пустому диску. Может быть, подвернулся рычаг, подающий очередную пластинку, или что-то другое случилось там с этим автоматом… Казалось, где-то далеко и настойчиво, то чуть слышно, то приближаясь, стучит метроном.
        - Чьи это стихи?- тихо одними губами спросила Наташа, и по тому, как загорелись ее глаза, он понял, что было правильным ощущение некоего глубокого смысла, запрятанного внутри этих строчек. Кто знает, может быть, сентиментальная чушь, над которой он теперь насмехался, имела все же для кого-то неведомое ему значение.
        - Не помню,- усмехнулся он,- автор неизвестен. И сразу же автомат, словно дожидавшийся этих слов, откашлялся и выплюнул из своих недр очередную мелодию. В кафе все задвигались, шумно и облегченно заговорили. И только Сергей долго еще сидел молча, невидящими глазами уставившись в меню, словно прислушивался к затихающим шагам метронома, и старался понять: как же так получилось, что то, что казалось ему таким значительным и важным в юности, на первом курсе института, когда он сам сочинил эти строчки, незаметно потускнело и навсегда ушло из его жизни?
        И потом, уже до самого конца затянувшегося, скучного вечера, он так и не сумел избавиться от чувства тоскливой и совершенно необъяснимой неудовлетворенности, оставшейся с ним даже на следующее утро, когда, насвистывая что-то нарочито бодрое, он открыл дверь своего кабинета.
        Первое, что бросалось в глаза уже с порога, это груда папок на столе.

«Отчеты, расчеты. Кому они нужны?» - с досадой подумал Быстров. Он стремительно пересек кабинет и решительным движением отодвинул папки в угол стола. Несколько листов, словно протестуя, упало на пол. Подбирая разлетевшиеся бумаги и мельком проглядывая их, он с досадой отметил, что, кроме нового потока почти бессмысленных цифр, они ничего не содержат.

«Чем шире метеорологическая сеть, тем больше поступающих данных, а сводки погоды становятся все неопределенней. Может, виновата избыточная информация? Все тонут в цифрах, не хватает даже оперативной памяти компьютера: Который год собираются установить в управлении единую систему «Контур», соединенную через спутник связи с центром и со всеми периферийными станциями. Да только не спешит начальство с ее установкой. Оно и немудрено, половину штата всех республиканских управлений придется сокращать, если по-настоящему взяться за внедрение этой системы. По старинке жить проще, привычней. Идут премии, зарплаты - не так-то просто изменить привычную рутину, преодолеть инерцию запущенного бюрократического производства».
        Этими рассуждениями он попутно оправдывал себя, потому что понимал уже: несделанную вчера работу снова отложит. Не было у него сил разбираться в этой груде мертворожденных цифр, чертить графики, которые уже устарели.
        Проводив вчера из кафе Наташу, он опять остался у нее, хотя уже несколько раз давал себе слово не делать этого. Слишком уж затянулось знакомство. Хотелось порвать его, да все не хватало решительности.

«У нее удобная квартира, работа под боком, готовит прекрасно, так и до загса недалеко…»
        Может, он и не стал бы особенно сопротивляться. Наташа ему нравилась больше всех предыдущих знакомых, но раздражала ее нервозность, неуверенность в завтрашнем дне. Он понимал, что в этих ее настроениях, скорее всего, виноват сам, и все же считал, что она не должна так явно демонстрировать свои чувства. Мужчина всегда предпочитает быть охотником, а не дичью.
        Вчера они, скорей всего, отмечали какую-то годовщину. Наташа по этому поводу высказалась неопределенно: «Дата сегодняшняя касается только меня. Ты можешь не задавать лишних вопросов?» И улыбнулась невесело. Вполне возможно, что отмечалась годовщина их знакомства. Быстров не помнил точно, когда они познакомились. Женщины любят придавать значение несущественным мелочам. Их знакомство, так много обещавшее вначале, словно бы обмануло его. Л может быть, это он сам себя обманул, приземлил и сделал неинтересным то, что само по себе могло бы оказаться гораздо значительней, если бы он не спешил, не торопил события… «И на площадях полночных…» Привязались к нему эти стихи!
        Он словно сортировал невеселые мысли, вместе с бумагами и папками раскладывал их по разным кучкам, чтобы потом в случае нужды легко было разобраться в выводах. Но выводов пока не было, зато папок хватало. Вот эта, например, откуда? Почему официальный пакет пришел к ним из Министерства просвещения, да еще такой объемистый. Что им нужно? Тоже недовольны сводками погоды? Или нуждаются в дополнительных прогнозах? Он представил себе возможную тему диссертации, что-нибудь вроде: «Влияние дождей на успеваемость». Усмехнувшись, разорвал конверт, вынул бумаги и вновь задумался.

«Скоро тебе тридцать пять стукнет, старик, пора бы определиться. Пора. Возьмем для начала работу. Она, конечно, перспективная, есть и материалы для диссертации, задуманной еще в институте, и возможность продвижения. Квартиру поближе обещали дать в следующем году, оклад неплохой… - Но глухая тоска, несмотря на все эти радужные перспективы, не оставляла его со вчерашнего вечера.- Молодость проходит, а чего я, в сущности, достиг? Начальник отдела периферийного управления? Не так уж много, да и не в этом дело. Ну, еще оклад повысят, назначат со временем на должность начальника управления, вполне возможно, что дальше? Разве этому я хотел посвятить жизнь?» Мог ведь пойти на научную работу, предлагали место в аспирантуре, но он решил не спешить, решил немного поработать, приобрести практические навыки, без которых ни одна диссертация не имеет законченного блеска и неоспоримости суждений. Это было, несомненно, правильное решение. Тогда что же его гложет? Почему отдают в памяти глухими ударами забытые строчки стихотворения его юности? «Ладно. Хватит ныть. Давай лучше посмотрим, что там от нас хотят в
Министерстве просвещения… Графики… И - здесь графики! Позвольте, это же Тарьин! Ну да, восточный склон, что за черт! Я же уже видел эти расчеты! Да и папка вроде знакомая, с зелеными тесемочками… Ну, конечно, Строков! Опять Строков!»
        Придется наконец с ним что-то делать. Так дальше нельзя. Нужно докладывать Попову. А он обязательно спросит, какие у него предложения. Проще простого уволить Строкова или, на худой конец, перевести его с Тарьина, например, в Искандер-Куль, подальше от районного начальства и от этой лавинной проблемы Тарьина, которой он всем заморочил голову. Но тогда нужно предложить какую-то кандидатуру на место Строкова, а такой подходящей кандидатуры не было. Он уже давно подыскивал человека, с тех самых пор, как получил от Строкова личное письмо с оскорбительными высказываниями в свой адрес. И хотя эти высказывания были неуклюже завуалированы в приемлемую для письма форму, а самого Строкова он и в глаза не видел ни разу, Быстров именно тогда решил подыскать кого-нибудь на место Строкова. Не потому, что его задело это письмо, ничего, кроме улыбки, оно не могло у него вызвать. Просто для него стало совершенно очевидным, что Строкову, этому старейшему работнику управления, не по плечу стала такая сложная станция, как Тарьин. Беда была в том, что подобрать достаточно компетентного специалиста, знакомого с районом
Тарьина, было не так-то просто. Вводить в курс нового человека - потребуется слишком много времени, и никто не согласится на такую замену сейчас, в разгар снеготаяния, когда обстановка там действительно осложнилась… Но и ждать больше нельзя, Строков настолько накалил обстановку, так старательно разводил бурю в стакане воды, что промедление им обойдется дороже. Можно временно предложить кого-нибудь из работников станции, того же Хакимова, например,- диплома у него, конечно, нет, но до осени ничего там не случится, к тому времени кого-нибудь найдем. И с этим сложившимся наконец решением он взял строковскую папку и отправился к Попову.
        Отношения с начальником управления у Быстрова сложились самые дружеские, и потому, не задерживаясь в приемной, он сразу же попал в кабинет.
        Ему не пришлось объяснять сложившуюся ситуацию. Попов поневоле был в курсе тарьинских проблем. Обильный поток корреспонденции, рожденный Строковым, не миновал и его кабинета. Быстров вполне обоснованно надеялся на согласие начальника со своим предложением. Однако, выслушав его, Попов надолго задумался. Он даже встал, подошел к окну, за которым суетливые горлинки возились на ветвях деревьев, и долго стоял там молча, словно вспоминал что-то, известное ему одному.
        - Все но так просто, как тебе кажется,- наконец заговорил Попов, так и не повернувшись к Быстрову.- На Тарьине нужен настоящий специалист, хорошо знакомый не только с местной обстановкой, но и с теорией движения лавин. Хакимов может не справиться.
        Быстров терпеть не мог спорить, не видя глаз своего оппонента. Он тоже подошел к окну, откинул пошире штору и, встав напротив Попова, решительно возразил:- С теоретической частью я разбирался раз двадцать! Там все абсолютно ясно.
        - Так ли? Снег этот ты не видел, тут Строков прав.
        - Что же, я по каждому капризу начальника станции должен назначать экспертизу с выездом на место для проверки строковских фантазий?
        - Случай Тарьина особый. Вот что я тебе предлагаю. Поезжай-ка ты туда на месяц. Прими у Строкова станцию, разберись с лавинной угрозой, а я за это время подберу Строкову замену. Тебе же легче будет ввести в курс дела нового человека на месте.
        Быстров не ожидал такого поворота событий и несколько секунд растерянно молчал. Еще не поздно было что-то придумать, некую объективную, уважительную причину, и отказаться. Это было его первым желанием, но почему-то он так не сделал, лишь спросил растерянно:
        - А как же отдел?
        - Ничего с твоим отделом за месяц не случится.
        - Это что же, новое назначение?- криво усмехнулся Быстров.
        - Это командировка. Всего на месяц.- Голос Попова прозвучал неожиданно сухо.

«Почему бы и нет?» - подумал Сергей.
        Лавина событий двинулась, и он почувствовал, что не сможет остановить ее движение, даже если очень захочет. Отказываться в этой ситуации просто неудобно. Сам, что называется, напросился. Для проформы он, конечно, попросил денек на раздумье, но знал, что ехать на Тарьин все равно придется.
        Выйдя от Попова, он задумался над капризным стечением обстоятельств. Не пойди они вчера с Наташей в кафе, он пришел бы сегодня на работу в другом настроении и, возможно, наткнувшись на папку Строкова, не пошел бы к Попову. Сколько их уже было, таких писем от Строкова… А тут еще в памяти засели строчки этого дурацкого стихотворения, и Сергею казалось, что это именно они помешали ему в нужный момент сосредоточиться, найти достойный предлог, отказаться… «И на площадях полночных, по углам высоких башен…» Теперь по крайней мере появился предлог объясниться с Наташей.
        Когда он набирал знакомый номер, предстоящая командировка на Тарьин казалась ему уже едва ли не героическим подвигом.
        Наташа ждала его в сквере возле театра. Дневная жара спала, и в парке было прохладно и тихо, только резкими неприятными голосами орали крупные азиатские скворцы с желтыми клювами. Редкие прохожие не мешали разговору, однако начать его Сергей все никак не решался.
        - Долго мы здесь будем стоять?- спросила Наташа.
        - Мне нужно с тобой поговорить.
        - Что-нибудь случилось?
        - Я получил новое назначение. Начальником высокогорной станции…
        Наташа вся сникла, потому что наконец поняла и его странный звонок, и это необычное свидание в парке…
        Недавно политая зелень газонов благоухала чуть терпким горьковатым ароматом, наверно, поэтому у нее защипало глаза.
        - Значит, уедешь… А я все ждала, когда это случится.
        - Мне дали время подумать. Я могу и не согласиться. Пришел посоветоваться с тобой.
        Он еще что-то говорил, но она перестала его слушать, потому что знала: все главное уже сказано, остальное игра - не больше.
        - Ты поезжай, Сережа. Ты давно искал повод уйти от меня, вот теперь и поезжай.
        Неожиданно она встала и, не дослушав его очередной фразы, пошла прочь. Он не остановил ее, не догнал. Стоял и смотрел, как она шла, почти бежала по аллее парка, как свернула за угол…

«Вот так и нужно рвать, одним взмахом»,- подумал он, хотя ожидал другого, долгого объяснения и был слегка разочарован ее уходом.

* * *
        Сидя в машине, все выше поднимавшейся к перевалу, Быстров смотрел, как узкая лента шоссе, прижатая рекой к стене ущелья, делает невероятные усилия, чтобы вырваться наверх, к солнцу. Командировка в Тарьин, где он будет сам себе хозяин вдали от учреждений и каждодневных дел, казалась ему сейчас почти отпуском. Приятно щекотала самолюбие и эта «Волга», единственная в управлении, выделенная специально для него на весь день, хотя добраться до райцентра можно было и на автобусе. Попов решил таким образом выразить ему признательность за быстрые сборы.
        Пьянящий прохладный ветер долетал до него от снежных вершин перевала, охлаждал разгоряченное лицо и, казалось, освобождал его от былых обязанностей, делал незначительными оставленные внизу заботы.

* * *
        Два маленьких домика и площадка метеостанции расположились на такой высоте, что тяжелые дождевые тучи, накрывшие седловину перевала и ущелье вместе с поселком комбината, сюда уже не могли подняться.
        Красное закатное солнце окрасило домики станции и окрестные скалы в неправдоподобно розовый цвет. Такими же розовыми, как новорожденные поросята, виделись Строкову из окна облака, заполнившие ущелье.
        Строков сидел в кресле сгорбившись, не обращая внимания на холодный ветер, врывавшийся в раскрытое окно.
        После каждого порыва ветра он аккуратно собирал бумаги, раскладывал их на прежние места, но окна не закрывал. Комната Строкова, совершенно не походила на безликие комнаты учреждений. Да и немудрено, за двадцать пять лет каждая вещь здесь много раз побывала в его руках, постепенно приобрела свой индивидуальный отпечаток. Ручки к стулу он приделал из корней арчи, а чтобы дерево не скрипело, обтянул сиденье сыромятными ремнями. Получилась удобная вещь для работы, но все же не слишком удобная, как раз в меру.
        Полку для чертежей над кроватью он тоже сам вырезал свободными вечерами, слившимися в его воспоминаниях в один долгий вечер. Полки нет в инвентарных списках станции. Придется вписать. Не брать же ее с собой. И не станешь объяснять новому начальнику, что дубовые доски для нее прислали специально геологи с Тянь-Шаня.
        В открытом окне появилась грустная морда осла. Он положил ее на подоконник, понюхал воздух и, не обнаружив ничего съестного, тяжело вздохнул. Но
        Строкову показалось, что причина вздоха совсем другая. Он отодвинул в сторону счеты и долго смотрел поверх подоконника на плывущие внизу облака. Осел снова вздохнул, словно почувствовал настроение хозяина.
        - Вот такие, брат, дела. И нечего вздыхать. Все правильно. А на Искандер-Куль мы с тобой не поедем, нечего нам там делать. Поедем мы с тобой к морю. Заявление подадим и поедем. Ты вот не бывал небось в Ялте? А там солнышко, жарища, вода плещется - благодать! Тебя, конечно, на пляж не пустят с такой грустной мордой.
        Порыв ветра вновь разбросал бумаги. Строков, кряхтя, подул на замерзшие руки, но окна не закрыл. Может, оттого, что на холоде ему лучше вспоминалась Ялта, в которой довелось побывать всего-то раз в жизни, и не потому, что не было возможности съездить в отпуск. Здесь был его дом и дел всегда хватало. Незачем ему было никуда уезжать. Зато теперь появится достаточно свободного времени.
        Сзади скрипнула дверь, и, не повернувшись, по звуку шагов он уже знал, что это Мансур Хакимов закончил работу и пришел спросить, пойдет ли он делать вечерние наблюдения на снегосборе.
        - Павел Степанович, на снег пойдете?- спросил Хакимов, и, не поднимая головы от бумаг, делая вид, что очень занят, Строков степенно ответил:
        - Нет. Новый начальник пойдет.- Он произнес это без тени раздражения, спокойно и по-деловому.
        - Точно, пусть лезет!- не без ехидства подхватил Хакимов.
        - Я не сказал - «лезет», я сказал - «пойдет». Я сказал: «На снег пойдет новый начальник»,- тем же спокойным тоном ответил Строков. Он повернулся и, глядя из-под очков на Мансура, продолжил скрипучим назидательным голосом: - Удивляюсь, откуда это у вас? Знать не знаете, что он за человек, а уже: «Пусть лезет»! Кстати, человек не лазит, а ходит! Вы видели, чтобы я когда-нибудь лазил?
        - Ну, ладно, Павел Степанович!
        - «Ладно, ладно»!… Проверили бы лучше, ушла ли за ним машина.
        Машина давно ушла, он слышал, как она отъехала. Странно, что до сих пор не вернулась.
        Хакимов тоже знает, что машина давно ушла, но все же добросовестно пошел во двор, с минуту слонялся по нему без дела, потом подошел к приоткрытой двери в радиорубку.
        Маленькая комната была почти сплошь заставлена аппаратурой, и, как всегда, он удивлялся, как в ней помещается Саида да еще находит место для фотографий своих киноактеров, развешанных по стенам. Зато для кровати места не хватило, пришлось ее приподнять и подвесить над аккумуляторами. Интересно, как можно спать на такой высокой кровати? К тому же непонятно, как на нее залезать. Лестницу ей сделать, что ли?
        Саида не видела, что за ней наблюдают, она увлеклась передачей и старательно вычитывала в микрофон последние данные для сводки:
        - Температура почвы: максимальная - плюс три, минимальная - минус десять… Влажность воздуха - восемьдесят семь… Все. А как у вас?
        - Уже загораем,- раздается в наушниках женский голос.- Новый приехал?
        - Ждем.
        - Ну-ну…
        Саида, сняв наушники, поправила прическу. Ее лицо казалось Хакимову очень красивым, хотя и несколько детским. Вдруг он заметил, что Саида что-то старательно ищет на столе, не найдя, открыла сумочку, потом заглянула под стол…
        Осторожно отодвинувшись от двери, Хакимов сразу же с деловым видом направился к метеоплощадке, открыл защитный кожух с термометрами и сделал вид, что уже давно полностью погружен в работу. Термометры в его руках казались игрушечными детскими палочками, он смотрел только на шкалы приборов, но конечно же услышал, как хлопнула дверь радиорубки, как прошуршали по дорожке за его спиной такие знакомые, легкие шаги…
        - Тебе не стыдно?- раздался вопрос Саиды. Хакимов молчал, делая вид, что полностью поглощен наблюдениями.
        - Не стыдно, да?
        - Ты о чем?- невинным голосом спросил Хакимов, продолжая рассматривать термометры.
        Саида подошла к нему и, не дав опомниться, запустила обе руки в карманы куртки. Через секунду она
        протянула Хакимову зажатый в кулаке цилиндрик губной помады.
        - Ты не знаешь? Не знаешь, да? Это же надо, дойти до такого!
        Хакимов, насупившись, молчал. Не отвечая, вертел в руке термометр, теперь уже не зная, что с ним делать дальше.
        Может, еще паранджу велишь надеть?
        Я тебя просто убью,- выдавил наконец Хакимов.
        - Тогда начинай сейчас! А то новый начальник приедет, при постороннем человеке будет неудобно.
        - А ты уже ждешь, да? Павел Степанович уезжает, а ты!
        Хакимов стиснул термометр так, что раздался хруст стекла. Саида отобрала у него осколки термометра и протерла царапины на ладони своим платком. На время мир был восстановлен.
        Строков словно застыл за столом. С тех пор как вышел Хакимов, он даже не переменил позы. Только ветер больше не гуляет по комнате да не видно морды осла. Окно закрыто. Это мешает Строкову слышать, о чем спорят Саида и Хакимов. Впрочем, и не слыша, он мог бы дословно передать все, о чем они говорят. Странные люди, созданы друг для друга, а никак не найдут общего языка, точно специально ищут повода для ссор и бесконечных препирательств. Правда, Хакимов чаще отмалчивается, но похоже, что ссоры все же возникают по его инициативе. Не понимает, что Саида еще девочка, относится к ней слишком уж серьезно. «Не разругались бы совсем, когда я уеду…» Неторопливое течение его мыслей прервал надсадный рев автомобильного двигателя, берущего последний подъем. Строков весь поник, опустились плечи, большие корявые руки безвольно легли на стол.

«Вот и все,- тихо шепчет он. Приехал». Но тут же старается приободриться. Пригладил редкие волосы, нашел зачем-то шляпу и снова отложил ее в сторону.
        Ну что же, приехал и приехал, милости просим. Пусть он войдет в комнату и увидит, как спокоен бывший начальник Строков, абсолютно спокоен. Сидит себе, готовит к сдаче дела и даже напевает при этом. До того увлекся, что не слышал, как пришла машина. А то бы, конечно, вышел на крыльцо, встретил… Кто-то идет по коридору. Шаги все ближе. Человек шагает тяжело - видно, с вещами…
        Строков еще глубже зарывается в бумаги, еще гнусавей напевает свое
«трам-тара-рам-та-та».
        Он услышал, как открылась дверь за его спиной, как вошедший с шумом втащил вещи. Вот он остановился посреди комнаты, и тогда изо всех углов поползла предательская неловкая тишина. Уже давно нужно повернуться, поздороваться, а все еще нет сил… Но вот Строков оторвался от бумаг, постарался улыбнуться и наконец обернулся.
        Посреди комнаты стоял огромный кожаный чемодан, шофер Хабиб бросил на него битком набитый рюкзак. Строков прокашлялся, поправил очки.
        - А где?…
        - Да ну его! Завтра, говорит, приеду.
        - Как - завтра?
        - Да так. Погода, говорит, плохая, грязь. Отдыхать, говорит, буду после дороги. Завтра приеду.
        Строков на секунду задумался, потер переносицу.
        - Я послал вас встретить нового начальника. Не вещи, а начальника. Вот и будьте добры доставить его.
        - Я не ишак, гонять туда-сюда! Он же сказал «не поеду», что мне силком его тащить?
        Строков ответил спокойно. Это уже привычка. Он всегда становился тем спокойней, чем больше нервничал собеседник, чем трудней оказывался разговор.
        - А вы все-таки поезжайте, попробуйте еще pas. Скажите, я просил его приехать именно сегодня.
        Хлопает дверь, и он снова остается один. И теперь можно подумать о том, для чего ему понадобилось снова посылать шофера. Какая разница, сегодня или завтра? Но разница есть. Он понимает, что еще раз подготовиться к встрече просто не хватит сил. Кряхтя, Строков поднимается. Медленно обходит вещи, сваленные посреди комнаты. Вещи могут много сказать об их владельце. Строков нагибается, поправляет очки, внимательно изучает вещи, но не прикасается к ним, все время сохраняя некую дистанцию.
        - Интересно… Интересно,- бормочет он, стараясь угадать, что за человек примет у него станцию.
        Он видит, что чемодан новый, только что из магазина, даже кожа нигде не поцарапана. Значит, покупал специально для Тарьина или просто не пользовался им,
        до этого случая. Ехать на Тарьин в такую глушь, с таким дорогим чемоданом? Зачем? Для эффекта? Рюкзак тоже новый, не утративший своего зеленоватого оттенка, нигде не потертый. Тоже только из магазина? Значит, домосед? Или человек, еще не знающий жизни? Или не знает цены деньгам?
        Строков всегда считал комнату очень просторной, но сейчас ему показалось, что вещи заполнили собой все свободное пространство. Не пройти, не повернуться, и душно стало, оттого что закрыл окно… Он попытался приподнять, отодвинуть вещи в сторону и не смог. Сел на койку, растер руками лицо, потом выпил стакан воды и вышел на крыльцо.
        Далеко вниз в синеватые сумерки убегал серпантин дороги. Солнце уже село, и, как всегда здесь, сразу стало темно. Строков по привычке вскинул голову, но горизонт был окрашен в равномерную густую синеву. Наверно, опоздал, а может, день такой был неудачный, но тени Земли сегодня не видно. Зато далеко внизу, там, где уже нельзя различить ленты дороги, вспыхнули два огненных глаза. Они то исчезали, то появлялись вновь, словно издевательски подмигивая ему. Строков слышал, как тикают часы в кармане брюк, и, не вынимая их, знал, что пора снимать данные с метеоприборов. Услышал сзади шаги. Хакимов. Сегодня он дежурит.
        - Простудитесь, Павел Степанович.
        Строков растерянно улыбнулся, прикрыл ладонью лысину.
        - Да-да. Свежо. Шляпа… Шляпу надо надеть.
        Он долго искал шляпу в коридоре, потом в комнате, наткнулся на чемодан, ругнул Хабиба, до сих пор не запустившего движок, и снова искал шляпу, забыв, что это Хабиб ведет там, внизу, машину все ближе и ближе к станции. Уже слышен шум мотора, а он все не может найти в полутьме эту проклятую шляпу. Она ему необходима с каждой минутой все больше. Наконец наткнулся на шляпу где-то под столом, плюнул на нее, разгладил рукавом поля, надел и распрямил плечи. Стараясь казаться подтянутым, бодрым, снова вышел в коридор. Хлопнули дверцы машины. Послышались голоса Хакимова, Хабиба и голос нового - сдержанный, корректный. Голос молодого преуспевающего человека. Он говорит «здравствуйте». Он говорит только это -
«здравствуйте», но, боже мой, сколько всего слышится Строкову в этом обычном приветствии!
        Нет, нет, он не сможет ответить ему так же сдержанно и с достоинством. Он не выдержит. Голос у него задрожит и сорвется. Ни за что! Надо переждать, успокоиться. Он не должен показать ему свою слабость.
        Быстров решительно прошел по коридору, вошел в комнату, дверь которой открыл перед ним Хакимов. Лампочка под потолком мигнула и загорелась тусклым светом. На улице заработал движок. Быстров осмотрелся. Комната ему понравилась, он не ожидал увидеть здесь этого сурового, созданного годами уюта.
        - А где же мой предшественник?
        - Здесь был… Не знаю, может, в кишлак ушел.
        - Странно. Торопит, просит приехать именно сегодня, а сам даже не встретил.
        - Поискать?
        - Да нет, зачем же, мне, собственно, не к спеху. Это он спешил.

* * *
        Ночь опустилась на станцию вместе с плотной, непривычной для Сергея тишиной. Давно уже остановили движок, и все, кроме дежурного, уснули. Но Сергей все ворочался с боку на бок. Попробовал закурить, но тут же начал задыхаться. Сказывалась нехватка кислорода на большой высоте. На новом месте всегда трудно уснуть, и ночь кажется бесконечной. Он думал о странном поведении своего предшественника, о холодности, с которой его встретил этот Хакимов. О том, что завтра примет станцию, станет здесь хозяином. Но и эта мысль не успокоила. Необъяснимая тревога, похожая на дурное предчувствие, овладела им. Напрасно он ругал себя, убеждал, что все дело в разнице высот, в разреженном воздухе. Тревога не исчезала. Он встал, подошел к окну. Пейзаж освещенных луной снежных вершин был неожиданно резок и печален. Частокол холодных зазубренных скал подбирался к самому окну станции. Все здесь выглядело мертвым и одиноким. «Как они здесь живут, в этой пустыне?- спросил он себя.- Долго ли я выдержу тут? До ближайшего кишлака сорок километров по этой проклятой дороге…»
        Отступать было некуда, поздно. Он почувствовал себя загнанным в ловушку. Сейчас ему казалось, что все было очень хитро и нарочно подстроено. Попов давно хотел избавиться от него. Издаст приказ о назначении на новую должность, и он останется здесь навсегда. Будет работать двадцать пять лет, как Строков… Двадцать пять лет в этой пустыне, с этими грубыми, неотесанными людьми, которые и двух слов по-человечески сказать не могут…
        Он не помнил, как заснул. Раз шесть просыпался в холодном поту и хватал воздух открытым ртом. Ему спились сплошные кошмары.
        Утро ворвалось в комнату целым потоком солнечных лучей. Сергей проснулся бодрым, несмотря на ужасную ночь. Наверно, повлияла чистота и свежесть горного воздуха. Даже короткого утреннего сна оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя вполне прилично. Он раскрыл чемодан, достал бритву и тут же услышал за дверью чей-то незнакомый скрипучий голос:
        - Завтракать будете?
        - Спасибо. Я лучше здесь.
        - У нас не ресторан.
        - Ну, хорошо, сейчас приду!
        Оттого, что утро началось с этого выпада, оттого, что понял, как непросто ему будет на первых порах, он вдруг почувствовал себя увереннее. Ночные страхи и кошмары развеялись. Предстоял деловой день, и раз уж ему не дают по-человечески привести себя в порядок, ну что же… Распахнул окно, зачерпнул полные пригоршни снега и растер ими лицо. Потом насухо вытерся полотенцем, надел чистую рубашку и, набросив куртку, вышел на веранду. Здесь над дымящимися тарелками супа молча сидели все сотрудники станции.
        Игнорируя подчеркнутую неловкость, он непринужденно поздоровался и, обернувшись к Строкову, спросил:
        - Вы, очевидно, и есть мой предшественник?- Спросил вполне доброжелательно, понимая, как важно с самого начала установить если не дружеские, то хотя бы деловые, не враждебные отношения с бывшим начальником.
        Но Строков даже головы не приподнял и ответ пробурчал в свою тарелку:- Представляться потом будете. Ешьте лучше, пока не остыло.
        За весь завтрак больше никто не проронил ни слова. У Быстрова после неудачного начала пропало желание устанавливать дружеские контакты.
        Торопливо прикончив раскисшие макароны с тушенкой, он встал и, не попрощавшись, ушел в свою комнату. Здесь его ждал еще один неприятный сюрприз. В распахнутом окне торчала ослиная морда. Услышав шаги, осел поднял голову, не выпуская, впрочем, из зубов свитер Быстрова, которым, очевидно, собирался позавтракать.
        - Даже эта скотина против меня!
        С досадой Сергей пнул осла, вырвал у него свитер и, совершенно расстроенный, опустился на кровать. Свитер был домашней вязки - к тому же подарок. Наташа связала его ко дню рождения. Сергей еще подумал перед отъездом, что наконец-то найдет применение этой красивой вещи. Теперь свитер превратился в сплошные дыры.
        Сергей так занялся разглядыванием свитера, что не услышал шагов в коридоре и, когда без стука открылась дверь, даже вздрогнул от неожиданности.
        Вошел Строков. Он вошел, расправив плечи, и, не посмотрев в сторону Сергея, прошел к полке. Долго там копался, достал какую-то папку, потом как бы между прочим спросил:
        - Когда собираетесь принимать станцию?
        - Что за спешка? Хотите поскорей уехать?
        - Я не спешу. Просто у меня есть приказ сдать вам станцию.
        - Да хоть сейчас, раз уж вы так любите выполнять приказы.
        Они встретились во дворе через полчаса. Строков ждал Сергея с большой конторской книгой в руках. Вначале процедура передачи забавляла Быстрова, потом начала раздражать. Строков водил его по всем комнатам и пристройкам, разыскивая каждую мелочь и отмечая ее птичкой в своей необъятной книге.
        - Пульт электрический - один… Снегозаборников - пять… Лотков динамометрических - три… - монотонно бормотал он, иногда надолго прерываясь, чтобы отыскать какой-нибудь запропастившийся штатив.
        - Павел Степанович, я вам верю!- наконец не выдержал Быстров.- Давайте подпишем акт - и дело с концом.
        Строков удивленно посмотрел на него поверх очков.
        - Нет, так нельзя. Я должен передать вам все по списку.
        - Ну, считайте, что я уже принял. Это же не Грановитая палата.
        - Это горная станция,- с достоинством ответил Строков.- И вы должны знать здесь каждую мелочь!
        Быстров приготовил ехидный ответ, но блеснуть остроумием на этот раз ему не удалось, Строков неожиданно исчез в похожем на погреб подсобном помещении и оттуда прогудел его голос:
        - Спускайтесь!
        - Что у вас там?- спросил Быстров.
        - Две бочки бензина,- донеслось из подземелья.- Четыреста литров… Спускайтесь.
        - Неужели будете отмерять кружкой?
        - Зачем кружкой, вы можете замерить объем, бочки полные.
        Слышно, как он стучит по бочкам.
        - Слышите?
        - Да-да, слышу. Вылезайте!
        Пока Строков, кряхтя, поднимался по ступенькам погреба, Быстров заметил за распахнутым окном веранды улыбающуюся Саиду. Она готовила обед, исподтишка поглядывая на Быстрова. За завтраком она ни разу не взглянула на него, наверно, из солидарности со всеми остальными. Сергей шутливо помахал ей в ответ на улыбку, и Саида сразу же исчезла.

«Милая девчушка,- подумал Быстров,- не так уж тут и одиноко, если работать с такими радистками».
        Строков наконец одолел подъем. Из-за дома донеслись глухие удары, словно кто-то забивал сваи тяжелым молотом.
        - Что у вас там за грохот?
        - Дойдем и до этого. Здесь уголь,- указал под навес Строков.- Семь тонн.
        - Взвешивать, надеюсь, не будем?
        - … Без трехсот килограммов,- продолжал Строков.- Триста килограммов я отдал Бобо Кадыру из кишлака… Можете высчитать с меня.
        - Павел Степанович! Вы что - издеваетесь надо мной?- Уголь - семь тонн,- отметил Строков в книге. Они обогнули дом. Здесь Хакимов в тренировочном костюме упражнялся с гирями. Он легко подбрасывал их вверх, словно мячики, и, отпрыгнув в сторону, позволял гирям с глухим стуком падать на землю. Быстров невольно залюбовался сильными красивыми движениями Хакимова, а тот, словно но замечая посторонних наблюдателей, продолжал свои упражнения. Недалеко от него тоже, наверно, в качестве зрителя стоял осел.
        - Гири двухпудовые, две,- отметил в журнале Строков.
        - Вы еще осла не забудьте упомянуть.
        - Осел в инвентарь станции не входит!- почему-то запальчиво ответил Строков.- Это мой… - Он чуть было не сказал: «это мой друг», но вовремя остановился.- В общем, это мое животное.
        - Ах вот как…
        - Да уж так. Пойдемте в камералку.
        В рабочей комнате метеостанции стояло три стола, здесь было светло и просторно. На стенах висели погодные карты, на которых отмечались движения воздушных масс и проводились мантиссы температурных изменений. Между окнами отдельно от всех остальных висела большая схема лавиносбора. Под ней несколько чертежей снежных разрезов со всеми данными плотности и сопротивления образцов на разных глубинах. Графики температурных колебаний тоже дифференцированы по глубине. Такие подробные наблюдения обычно ведут только специальные лавинные станции.
        - А это что?
        Строков ответил с ехидцей:
        - Видите ли, в задачу станции входит также и наблюдение за лавиноопасными участками.
        - Вот именно «также»,- тихо произнес Быстров, не желая начинать нового спора.- Что это за участок?
        - Официального названия у него нет. Отроги левого пятитысячника. Ниже горное плато.
        Сергей быстро просмотрел графики и чертежи. Что-то явно привлекло его внимание. Строков следил за каждым его движением с интересом, который, несмотря на все старания, ему не удалось полностью скрыть.
        - Любопытно… И что же, эти температурные сдвиги действительно имеют такую строгую цикличность?
        - Хотите посмотреть расчеты?- Строков торопливо подошел к полке и достал папку.
        Но интерес Быстрова уже угас.
        - Не надо. Я с ними знакомился в управлении. Ведь именно об этом участке шла речь в ваших докладных записках?
        - Совершенно верно. Я докладывал. Но, может быть, все же…
        - Нет, нет. Не надо. Тут все ясно. Особенно после съемки.
        - Съемка с воздуха не может вскрыть всех деталей, только на местности…
        - Да, разумеется, форма лавиносбора играет иногда решающую роль. В общем, участок сам по себе довольно любопытный. Чисто теоретически, конечно.
        - Так, может быть, сходим?
        - А далеко это?
        - Километров пятнадцать.
        - Далековато… Нет, посмотреть, безусловно, надо… Ну, давайте дня через два, вы ведь еще не уезжаете?- Быстров явно надеялся, что срок окажется неприемлемым для Строкова, тот так спешил с передачей, что наверняка уже заказал билет.
        - Сначала я должен передать вам станцию.
        - Но мы же почти закончили!
        - Все участки, на которых ведутся систематические наблюдения, я тоже обязан вам передать.
        - Может, еще заодно и горы, и облака, и прошлогодний снег?
        - Данные по снегосъемке района в прошлом году находятся в этом журнале.
        Чем больше выходил из себя Быстров, тем спокойнее, официальное и зануднее становился Строков. Он словно напяливал на себя защитные бюрократические доспехи, даже голос стал скрипучим и невыразительным.
        - Вы что, требуете, чтобы я осмотрел все участки обязательно в вашем присутствии?
        - В инструкции о порядке наблюдений на местности сказано, что передача участка новому наблюдателю…
        - Не надо. Я помню. Я приму их на местности. Давайте подписывать акт!
        Акт. В нем все дело. Быстров уже не мог сдержаться. Он понимал, что, подписав акт, сможет наконец избавиться от этого зануды. А он еще жалел его! Конечно, можно понять районное начальство. Если такой человек каждый день будет проводить в приемных, вместо того чтобы заниматься станцией, долго его не выдержат.
        Сергей не сомневался больше в правильности своего решения о немедленной замене Строкова. Неважно, что ему самому пришлось ради этого пожертвовать целым месяцем, зато он сможет навести тут порядок.
        Строков против подписания акта возражать не стал, понял, наверное, что перегнул палку с участками, и прекрасно. Чем скорее подпишут акт, тем лучше.
        Все же сначала они пообедали, за столом хранилось сосредоточенное, нарочитое молчание. «Ничего,- думал Быстров,- вот уедет Строков, я вас расшевелю». Он напрасно старался поймать даже взгляд Саиды. С девушкой нужно будет поговорить в неофициальной обстановке. Под бдительным оком Строкова лучше всего помолчать. Не хватало дать ему повод для перепалки при сотрудниках станции.

«Непонятно, как к смене начальства отнесся Хаки-мов. Встретил он меня как будто вежливо, а сейчас тоже словно в рот воды набрал. Может, и это работа Строкова? Да нет, зачем ему настраивать против меня сотрудников, все равно уезжает, тут уж я хватил через край. Все объясняется куда проще. Они со стариком не один год работали вместе, расставаться всегда нелегко, а привыкать к новому начальству трудно. Ничего не поделаешь. Придется вам и меня полюбить. Готовит Саида неважно. С этим что-то нужно делать, нельзя все время есть консервы с переваренными макаронами. Вот только - что? Единицы повара в штате станции, к сожалению, не предусмотрено, а радистки курсы кулинарии проходить не обязаны».
        Строков достал из тумбочки аккуратно перевязанный глиняный кувшинчик и начал раскладывать из него по тарелкам куски ароматного желтого меда. Саида разливала чай из закопченного чайника, а Быстров все смотрел на положенный перед ним большой кусок меда и не мог понять, что означает этот жест Строкова. Попытка примириться? Тогда отказываться неудобно. Но он ничего не может с собой поделать - сладкое всегда вызывало у него отвращение. Он осторожно отодвинул от себя тарелку, стараясь не привлекать внимания, но Строков, конечно, заметил.
        - Здесь это не роскошь. Необходимость. Зелени до конца лета не будет, зря отказываетесь.
        Пришлось снова пододвинуть тарелку и, скрывая отвращение, глотать липкую, тающую во рту массу. Саида, кажется, заметила и изо всех сил старалась не прыснуть, даже к плите отвернулась. «Погоди, погоди, мы с тобой еще вместе посмеемся»,- подумал Быстров, с отвращением проглатывая очередную ложку меда. Наконец обед закончился. Поблагодарив, Сергей накинул куртку и вышел во двор.
        Запаздывала весна на этой высоте. Ни одной зеленой былинки, только голые пятна скал и проплешины тающего снега. Погода установилась, и ущелье очистилось наконец от облаков. Но поселка не было видно, его скрыло плато. Нужно будет подняться повыше и осмотреться как следует.
        В пронзительной ясности воздуха, в его ледяном бодрящем холоде было что-то от синей талой воды. Такой, какой она бывает у самых ледников, еще не замутненная долгой дорогой вниз. Быстров оценивающе окинул взглядом крутые склоны, пожалел, что но взял с собой лыжи. Здесь, наверное, круглый год можно кататься. Крыльцо печально скрипнуло от грузных шагов. Хакимов молча остановился рядом. Быстров не спешил начинать разговор, но наконец не выдержал его молчаливого присутствия.
        - Красиво тут у вас…
        - Красиво? Не замечал.- И тут же без всяких околичностей спросил, сурово нахмурившись: - Строкова почему переводите? Чем он вам не угодил?
        Сергей хотел ему объяснить, что Строков сам виноват, не надо было на старости лет мозолить глаза начальству. Но вместо этого почему-то стал оправдываться:
        - Это не мое решение. Управление предлагает человеку отдохнуть. Дает ему станцию пониже, поспокойнее.
        Хакимов ушел, ничего больше не сказав. Сергей попытался понять, зачем ему понадобилась полуправда. Решение действительно не его, но предложение о смещении Строкова сделал он, так почему так прямо и не сказал об этом Хакимову? В любом нормальном учреждении именно Хакимов должен был бы заботиться о хороших взаимоотношениях с начальником, а получилось так, словно он сам чуть ли не заискивал перед Хакимовым, оправдываться стал. Наверно, дело в том, что горную станцию нельзя мерить мерками обычного учреждения. Изолированный маленький коллектив. За долгие месяцы и годы работы здесь между людьми должны были сложиться совершенно особые взаимоотношения. А он пока вне игры. Чужой.
        Из ущелья тянуло холодом. В три слоя, словно на штурм, ползли наверх облака и разбивались о вершину хребта, так и не добравшись до перевала.

* * *
        Сдал… Это короткое слово стоит в конце официального листа бумаги, называющегося актом приема и передачи станции. Жилистая корявая рука опустила перо в чернильницу, попробовала его на промокашке, замерла на секунду над листом и медленно вывела падающим почерком: «Строков».
        Быстров расписался рядом торопливо, размашисто - ему уже давно надоела длинная церемония приема-передачи. Но теперь она наконец окончена, и недавнее раздражение прошло.
        Сергей ощутил даже неловкость, очень похожую на сочувствие к Строкову. Как-никак человек подвел итог большому куску своей жизни, который кончился в эту минуту и ничего ему после себя не оставил - ни славы, ни денег. Только запись в трудовой книжке да право на пенсию. Наверно, это не так уж много. Но и торжественным собранием с чествованием уходящего на заслуженный отдых тут вряд ли что-нибудь исправишь.
        Строков отложил ручку и подумал секунду.
        - Сергей Александрович, у меня к вам небольшая просьба.
        В общем-то он не казался особенно удрученным, просто хорошо владел собой.
        - Конечно, конечно! Все, что смогу, я с удовольствием!- торопливо согласился Быстров, чувствуя неловкость оттого, что фактически только что занял место этого человека. Место, которое ему, собственно, и не нужно было. И тем не менее он сделал это. Для пользы дела. Для улучшения работы станции, для удовлетворения собственного самолюбия и успокоения начальства… «Ну хватит,- оборвал он себя.- Так черт знает до
        чего можно додуматься. Сделал как надо, как должно было быть сделано. Не я, так другой».- Так в чем ваша просьба, Павел Степанович?
        - Я уже стар, отдохнуть пора. Не хочу никаких переводов. Я отсюда совсем уеду.
        Словно уже прощаясь, Строков невесело усмехнулся, окинул взглядом комнату, задержал его на секунду на вырезанной им полке, на стуле, торопливо взглянул на десятки других, таких знакомых и уже чужих для него вещей.
        - Ну что это вы, Павел Степанович…
        Сергей понимал: именно сейчас нужно найти значительные, особенные слова, чтобы поддержать человека, ободрить его, помочь в эту нелегкую минуту, но таких слов не нашлось. Ничего, кроме: «Ну, что это вы…» - он не смог из себя выдавить, только почувствовал еще большую неловкость.
        - Уеду,- продолжал Строков, словно и не заметил его заминки.- У меня, знаете ли, три сына. Все взрослые. Поеду… Вот только не знаю, к кому из них. Кто лучше позовет, к тому и поеду… Так вот, пока я получу от них ответы, я прошу вас… я побуду здесь. Я вам не помешаю. И вам… польза. Может, что непонятно будет первое время, так я…
        - Бога ради, Павел Степанович! Что за разговор - живите. Мне же веселее будет.
        - Ну… веселее - не знаю. Не такой я человек. Но вы уж потерпите меня, старика.

* * *
        Вечером под тарахтение движка Сергей пытался разобрать шрифт в единственной книге, захваченной с собой. Звук мотора то и дело замирал, а потом движок с подвыванием вновь набирал обороты, словно тащил по ухабам тяжелый грузовик. Лампочка над головой Сергея в такт этим звукам то наливалась белым светом, то едва мерцала. С досадой отшвырнув книгу, он, не раздеваясь, шлепнулся на постель, но в комнате было холодно. И сон все не приходил. «Надо бы истопить печь,- лениво подумал он, - спать еще рано». И тут вспомнил, что во время приема станции обнаружил одну любопытную вещь - 16-млм проектор и несколько коробок с пленками. Он вскочил, долго искал ключи от кладовки, переданные ему Строковым, и наконец добрался до проектора.
        Проектор заработал далеко не сразу, сначала пришлось регулировать с помощью Хабиба проклятый движок, но, услышав про возможное кино, он охотно взялся ему помогать. Наконец движок заработал нормально, и тогда обнаружилось, что в проекторе перегорела лампа. Тут же, в коробке, оказалась запасная, но почему-то никто не догадался ее заменить, и, когда проектор заработал, Быстров почувствовал даже некоторую гордость. Он рассчитывал, что фильм поможет ему как-то сблизиться со всеми, но этого не случилось. Строков вообще отказался прийти, сославшись на то, что все фильмы видел по нескольку раз. Хакимов дежурил. Саида каждые пятнадцать минут убегала к рации и после очередной передачи так и не вернулась. Один Хабиб смотрел фильм сосредоточенно, не отрываясь, с окаменевшим от напряжения лицом. Быстрову надоело выступать в роли киномеханика. Попытка одним махом завоевать расположение сотрудников станции не удалась. Старая, много раз виденная лента ничего, кроме скуки, не вызвала, но из-за Хабиба пришлось докрутить фильм до конца.
        Уже лежа в постели, он еще раз наметил все предстоящие на завтра дела. В первый день своего руководства станцией. Программа получилась довольно обширная. На станции предстояло многое менять. Перестраивать работу метеонаблюдателя, расписание передач. Провести инвентаризацию оборудования и заменить старое. Правда, пока его менять не на что, но, в конце концов, пусть только попробует Попов не удовлетворить его первую заявку.
        Сергей наметил встать пораньше, часов в семь утра, но проспал. Утром здесь спалось особенно крепко. Когда проснулся, на станции было тихо. Он с удивлением обнаружил, что все занимаются своими делами как ни в чем не бывало, словно станция вполне могла обойтись без его участия. Строкова нигде не было. Хакимов после ночного дежурства спал. Хабиб ремонтировал машину. А Саида, как обычно, уже сидела у рации. Непонятно, когда она вообще спит с таким расписанием.
        Быстров несколько раз прошелся по всем комнатам, толком не зная, с чего начать свою деятельность в роли начальника. Может, устроить общее собрание сотрудников? Он понимал: здесь это будет выглядеть совсем глупо. Найти бы себе какое-нибудь необходимое, срочное дело, чтобы сразу на конкретном примере доказать им всем, на что он способен, но такого дела, как назло, не находилось. Почувствовав сильный голод, он вспомнил, что еще не завтракал, и отправился на веранду. На плите стоял остывший суп. На этот раз они его не ждали с завтраком.
        Едва сел за стол, как во дворе показался Строков. Он спускался по тропинке сверху, шел согнувшись под весом большой треноги и ящика с теодолитом.

«Черт знает что! Зачем он сам ходит на лавиносбор? Это работа наблюдателя, и потом акт, кажется, вчера подписали, так что ему нужно?!» Сергей раздражался все больше оттого, что чувствовал себя виноватым перед Строковым, словно должен был сдать ему экзамен на должность и провалился на первом заходе.

«А, впрочем, пусть себе ходит. Что я нервничаю из-за каждого пустяка? Может, ему скучно ждать телеграмму, вот и ходит».
        Сергей с отвращением глотал холодный суп и вспоминал, как они с Наташей ходили отмечать его премию в «Веснянке». Лазат подали румяный, с хрустящей корочкой, но не пережаренный, сочный. Пили красное вино. Помнится, он заказал сразу две бутылки, и Наташа не возражала. Это потом уж она стала возражать и перечить на каждом шагу… Нелепо все получается. Почему-то у него всегда все поворачивается изнанкой. С Наташей их отношения должны были сложиться иначе. Сейчас она была бы здесь и подавала не этот остывший суп, а что-нибудь вкусное. Или его диссертация… Между прочим, он ехал сюда и для того, чтобы собрать материал. Надо хоть план работы составить. Можно и завтра. Куда он денется, план? И потом, работать вполне можно без плана, по наитию, был бы материал. Он встал и совсем уж было ушел, но, обернувшись с порога, подумал, что оставлять посуду не-прибранной не стоит, здесь нет официантки. Вернулся и неуклюже вымыл за собой тарелки. Не хотелось, чтобы Саида с первых дней подумала о нем плохо. Надо попробовать наладить хорошие отношения хотя бы с этой девчонкой.
        Сергей прошелся по двору, надеясь, что Саида заметит его из радиорубки и под каким-нибудь предлогом выйдет. Но из этого тоже ничего не получилось. Он вернулся в камералку и часа полтора внимательно изучал расчеты Строкова. Делал он это скорее от скуки, а заодно прикидывал, нельзя ли данные использовать в своей работе о цикличности годовых колебаний температуры в республике. И здесь не повезло. Результаты не сошлись с его наблюдениями в других районах. Тогда он взял бланк и набросал радиограмму Попову. Что-то совсем незначительное о том, что приехал, принял станцию. Это и так ясно, можно было не загружать эфир. Зато теперь у него появился благовидный предлог лишний раз побывать в радиорубке. Он туда уже заглядывал утром, но Саида так старательно выводила свои точки и тире, что даже головы не подняла от рации.
        В радиорубке было теплее, чем в остальных помещениях, и, наверное, поэтому огромный пушистый кот избрал ее своей резиденцией. А может, ему тоже не хватало женской ласки. Быстров погладил кота, потом аккуратно протиснулся в узкое пространство между рацией и койкой, сел рядом с радисткой.
        - Вот эту радиограмму отправьте, пожалуйста, вне очереди.
        - Хорошо. Сейчас закончу сводку, получу подтверждение и тогда…
        Она снова склонилась над ключом. Наконец длинная россыпь точек и тире прервалась, девушка усталым жестом откинула со лба прядь волос.
        - Устали?
        - Слишком сложный участок. Кроме обычных сводок приходится все время дублировать данные для Аэрофлота. Над нами проходит их трасса.
        - Не нравится здесь?
        - Да нет, здесь неплохо, только работы много.
        - Я подумаю, как вам лучше составить график, чтобы перерывы в работе увеличились.
        - Хорошо бы, только Павел Степанович уже пробовал. Ничего у него не вышло. Аэрофлот не согласился.
        - У меня согласится.
        Она улыбнулась, ловко подхватила его листочек, положила перед собой. Вновь застучал ключ, закачались стрелки приборов, понеслись в эфир пустые, ничего не значащие слова.
        - Вот и все.
        - Теперь у вас перерыв?
        - Да, на полчаса.
        - Негусто… А кроме передач чем вы тут занимаетесь, ну вечером, например?
        - Буду готовить ужин, снимать показания приборов, я ведь еще и наблюдатель на полставки… А там и следующую сводку шифровать пора.
        - Что ж, у вас для себя и времени не остается?
        - А куда его здесь девать, свободное время?
        - Ну, не знаю… В кино могли бы съездить, на танцы.
        - Это в наш кишлак-то на танцы?- Она засмеялась.
        - Зачем в кишлак, в райцентр можно.
        - Кто ж меня туда повезет?
        - Это можно организовать, машина все равно без дела стоит. Мобилизуем ее для культурного отдыха.
        - Так вас Мансур и послушает. Он у нас знаете какой самолюбивый? Путевой лист читает три раза, прежде чем за руль садится.
        Теперь уже улыбнулся Быстров и незаметным, почти неощутимым движением перенес руку со спинки кровати на спинку стула, позади Саиды. Девушка вздрогнула, когда он коснулся ее плеча, но ничего не сказала. Однако с него и этого было достаточно. Он понял, что не стоит форсировать события. Все же не удержался и спросил:
        - А почему вы мне улыбнулись вчера с веранды, помните?
        - Может, вовсе я не вам, может, я сама себе улыбаюсь?
        - Бывает,- скучным голосом сказал Сергей, теряя интерес к разговору.- Кот у вас красивый.
        Он встал, погладил кота. Саида, очевидно почувствовав перемену в его настроении, вновь склонилась над рацией.
        Во дворе по-прежнему было пусто. Под ногами на снежных корках тут и там сверкали ослепительные солнечные зайчики. Казалось, солнечный свет заменил здесь самый воздух. Он пропитал вокруг каждую былинку, каждый камень. Сергей хотел вернуться за очками, но глаза постепенно привыкли к радужному сверканию, и в конце концов ему стало жаль с ним расставаться. В стороне, под навесом, стояла машина. Мансур, как и все водители, копался в моторе. Сергей был убежден, что в большинстве случаев они делают это для отвода глаз, просто чтобы не работать, поэтому он спросил довольно сурово:
        - У вас что, профилактика?
        - Какая профилактика?
        - Машина в порядке?
        - Конечно, в порядке.
        - Ну, тогда поехали.
        - Куда поедем?
        - А вы заводите, я вам по дороге скажу! Водитель молча сел в кабину, и Сергей, довольный этой маленькой победой, уселся рядом.
        Газик понесся вниз, прыгая на поворотах так, что приходилось держаться обеими руками. Но Сергей всегда любил быструю езду, поэтому не возражал. После очередного поворота впереди показалась фигура одиноко бредущего человека, и почти сразу по неизменной шляпе Сергей узнал Строкова. Как только они поравнялись, водитель притормозил. Услышав звук автомобильного мотора, Строков не обернулся. Он подтянулся и даже, кажется, перешел на строевой шаг. Сергей открыл дверцу, предложил ему сиденье рядом с водителем. После вчерашнего подписания акта он все никак не мог освободиться от неприятного чувства вины перед этим человеком, хотя и старался убедить себя, что он его просто жалеет.
        - Садитесь, Павел Степанович!
        - Мне в район.
        - Мы тоже в район, садитесь!
        - Я иду по своим личным делам. Не привык для этого пользоваться государственной машиной. Извините.
        Не оглядываясь и не обращая на них больше внимания, Строков пошел дальше. Несколько секунд Сергей оторопело смотрел ему вслед.
        - По-моему, он все-таки ненормальный. Поехали. Водитель не проронил ни слова, никак не высказал свое отношение к происходящему. Но Сергей чувствовал в его молчании неодобрение, хотя и не понимал, в чем дело. Вроде бы он все сделал как надо. Машина еще раз догнала Строкова. Хабиб старательно притормозил и взял круто влево, так что они проскребли бортом по каменной стенке. И все же клубы желтоватой пыли скрыли Строкова, одетого в парадный костюм, старательно вычищенный для этого выхода в город. Еще один, два поворота, и его уже не было видно. Затеяв эту поездку, Сергей собирался просто развеяться: осмотреть райцентр, зайти в библиотеку, в магазин. Но теперь, после встречи со Строковым, он подумал, что правильней будет посетить вначале районный архив. Там могли сохраниться данные старых метеосводок, их можно будет использовать для диссертации.
        На самом деле причина, по которой ему понадобились старые сводки, была другой. Так уж получилось, что Строков постепенно и как будто незаметно все больше занимал его мысли. Раздражал, вызывал чувство постоянного протеста, несогласия. Вот и сейчас ему хотелось еще раз убедить себя в том, что цикличность бурных паводков, старательно высчитанная им по годам, выведенная из собственных наблюдений, не будет согласовываться с архивными данными.
        Запахи во всех архивах похожи друг на друга. Всегда пахнет здесь старой бумагой, крысиным пометом и еще чем-то едва уловимым, противным, вызывающим невольную тоску и желание выбраться отсюда на свежий воздух. А ведь есть люди, проводящие в подобных учреждениях большую часть своей жизни. Правда, это не относилось к местному архивариусу. Он дал Сергею ключи и даже не захотел проводить до входа.
«Вот теперь и ищи, попробуй тут разберись, хорошо хоть, опись имеется».
        В конце концов он нашел нужную папку и вышел с ней на крыльцо.
        В маленьком глинобитном сарае, в котором помещался архив, освещение не было предусмотрено. Папка оказалась настолько интересной, что Быстров, пристроившись на скамеечке, достал блокнот и сигареты. Но едва чиркнул спичкой, как тут же появился старик, не пожелавший пройти с ним в архив, и молча показал на большой красный щит с надписью: «Курить строго воспрещено». Пришлось погасить сигарету.
        Через час он закончил работу, положил папку на место и собрался уходить, но во двор въехала машина, полный человек в тюбетейке и в зеленом френче, которые носит местное начальство как форму, хотя мода на нее миновала уже лет двадцать назад, направился к нему.
        - Мне тут сообщили, что новый начальник нашей метеостанции уже работает в архиве. Что же сначала ко мне не заехали?
        - Да вот как раз собирался. Быстро у вас беспроволочный телеграф работает.
        - Поселок маленький. Все всё знают. Я уже чай приготовил, ждал. Нехорошо. Сначала ко мне нужно было заехать.
        - Неужто Строков вам не надоел?
        - Так я и хотел насчет Строкова… Он у меня недавно опять чуть дверь не сломал, врывался. Некультурный человек! Когда вы его отправите?
        - Куда мне его отправлять? Станцию он сдал, а выгнать его никто не имеет права.
        - Ну, если он не успокоится, найдем на него управу, так и передайте.
        - А что он, собственно, хотел?
        - Да все то же! Поселок ему надо спасать! Спать он, видите ли, не может! Говорю:
«К доктору сходи, если спать не можешь!» Так он кричать на меня начал, графин хотел разбить. Кстати, что там с этой лавиной? Вы на месте проверили? Можете дать письменное заключение?
        И по этой последней фразе, по тому, как хитро прищурился маленький круглый человечек, беспрерывно обтирающий потное лицо цветастой тряпкой, Быстров понял, что он не так прост, как показалось с первого взгляда.
        - Управление дало вам свое заключение,- сухо ответил он.
        - Так то управление, а меня ваше личное мнение интересует.
        - В письменной форме?
        - В письменной оно всегда лучше, надежней.- Бабуров улыбнулся, словно признавая, что в лице Быстрова нашел достойного противника.- Но можно, конечно, и в устной.
        - Ну, если в устной, то в двух словах. Я сегодня нашел в вашем архиве новые данные. Такое же количество осадков, как в этом году, уже было, и неоднократно, в тридцатом, например…
        Быстров достал блокнот.
        - Вы мне проще скажите. Я в ваших осадках плохо разбираюсь.
        - Осадки у всех общие - и у нас, и у вас.
        - Ну это как сказать, на полях одни, в сводках другие…
        Быстров спрятал блокнот и закончил совсем холодно: -. Лавины прямо зависят от осадков. Проще говоря, раз их не было в предыдущие годы, значит, и в этом не будет. Можете спать спокойно.
        - Ну вот это другой разговор! Вот за это спасибо! Вы бы все же написали, что вам стоит… Официальное ваше заключение очень мне пригодится, а то у нас появились паникеры, кое-кого ваш Строков напустил на меня. Из Министерства просвещения звонили…
        - Знаю. Нам они тоже писали. Хорошо. Я дам вам официальное заключение.

«Странно все же,- подумал Сергей,- почему Строков выбрал именно Министерство просвещения, а не Морфлот, например?»
        На краю поселка в большом зеленом саду расположилось большоездание школы.
        Раз в неделю, регулярно по субботам, в холод и зной Строков приходил сюда. Вот и сейчас его нелепая фигура появилась на окраине поселка. Он перешел подвесной мостик, остановился у арыка и для чего-то поправил камень, может, ему не понравилось, как он лежал.
        Что-то его заинтересовало, он долго рассматривал камень, долбил его о забор и осколок спрятал в карман. Только после этого направился к школе. Оттуда ему навстречу уже бежала шумная ватага ребятишек.
        - Павел Степанович пришел! Здравствуйте, Павел Степанович! Нас на экскурсию хотели вести, но мы сказали, что у нас занятия в вашем кружке, и нас отпустили!- торопливо докладывал прибежавший первым мальчишка.
        Они уселись под большим карагачем. В поселке, расположенном на две тысячи метров ниже метеостанции, весна давно вступила в полную силу. Там и тут пестрели цветы, их никто не сажал в этом саду. Сажали деревья. «Но уж такая земля здесь. Дай ей только капельку влаги»,- подумал Строков.
        Над головой шумела молодая, пахнущая смолой листва. Через дорогу доносился крик перепелки, и непонятно было, откуда она кричит, то ли с поля, то ли из соседней чайханы, в которой исполняла роль зазывалы, а иногда даже заменяла приемник, когда чайханщик догадывался заткнуть его металлическую глотку.
        Ребята расположились тесным кружком, придвинулись поближе, чувствовалось по их горящим глазам, как им трудно сидеть вот так неподвижно и молча, но они терпеливо ждали, ни один не перебивал его мыслей, не торопил с началом. Однако дольше нельзя злоупотреблять их терпением. Строков откашлялся и начал:
        - Метеорология - это наука о бурях и циклонах. О морских ураганах и солнечных днях. Вот тут арык течет. Думаете, он просто так течет? Ничего подобного. Его теперь тоже по нашим сводкам включают.
        Услышав их смех, он, сам того не замечая, перешел на возвышенный слог:
        - Метеоролог - это часовой, который сторожит бури и дожди. Не позволяет им бесконтрольно хозяйничать на нашей земле. У нас на станции…
        - Павел Степанович!- перебил его мальчишка в длинном не по росту халате, перешитом на вырост со старшего брата.- Вы обещали повести нас к себе на станцию в следующую субботу!
        - Я не забыл. Но теперь там новый начальник. Надо получить у него разрешение.
        - А вы… вы, значит, там больше не работаете? Мне папа говорил, что не работаете…
        Этот вопрос испортил ему настроение до самого конца занятий.
        Поздно вечером, оставшись один, Строков медленно шел по проселку. Казалось, за несколько часов он сильно постарел. Исчезло оживление, с которым вел занятия своего кружка, разговаривал с детьми, спорил, объяснял… Походка выглядела развинченной и усталой.
        Проходя мимо здания кафе, он на секунду совершенно машинально задержался у стеклянных дверей, за которыми круговоротом шла своя, далекая от него жизнь.
        Одна из танцующих пар пронеслась рядом с дверью. Оба были молоды. Танцевали легко и красиво.
        Вдруг в партнере незнакомой девушки Строков с удивлением узнал Быстрова. Секунду он рассматривал его, словно хотел увидеть в этом человеке что-то новое, неизвестное ему раньше, и думал о том, что Быстров еще просто мальчишка, недалеко ушедший от тех, с кем он спорил сегодня в школьном саду, и ему стало жаль, что не нашел способа перебраться через непонимание, оскорбленное самолюбие, взаимные обиды. Ему было очень нужно сделать из этого человека друга - а он не сумел.
        Вздохнув, Строков пошел дальше, тихо бормоча:
        - На почту бы не забыть зайти, а то закроют. Поздно уже…
        Телеграмма для Строкова пришла на станцию после обеда. Саида, даже не закончив приема, бросила наушники и побежала его искать. Еще бы, такая радость! Телеграмма от сына, зовет приехать. Но Строкова нигде не было. С каждым днем все больше старался он сделать свое присутствие на станции не таким заметным.
        Зато Быстров воспринял телеграмму с откровенным удовольствием:
        - Ну наконец-то! Оставьте у него на кровати. Придет - сразу прочитает.
        Когда Саида возвращалась из комнаты Строкова, Сергей поджидал ее около радиорубки.
        - Хотите прогуляться? Следующий сеанс у вас через два часа, а погода смотрите какая, весна и до нас начинает добираться.
        Саида задумалась. Отказаться неудобно. Быстров сдержал слово, улучшил ее расписание. И, кроме того, ей льстило его внимание. «А если Мансур узнает?… Правда, он спит после ночного дежурства… - успокоила она себя.- Да и не уйдут они далеко за два часа…»
        На южной стороне склона снег уже стаял полностью. Появились первые зеленые ростки. Сергей сказал, что ему хочется вблизи посмотреть на колонию сурков, вылезших после зимней спячки полакомиться первой травкой. Сурки жили в лощине рядом с живописным обломком скалы, чем-то похожим на отдыхающего верблюда.
        Когда до колонии осталось метров сто, раздался предупредительный свист сторожа, и все зверьки исчезли в норах.
        - Я же вам говорила, они очень умные. У нас жил сурчонок на станции, пока не подрос, потом я его отпустила. Посторонних освистывал и сразу же прятался, а нас, наверно, считал за своих, из одной стаи. Теперь придется ждать не меньше получаса, пока они вновь покажутся. Может, выйдут, если тихо сидеть, уж очень любопытные звери.
        - Ну что же, посидим,- сказал Сергей.- Так даже лучше, когда сидишь тихо. Слышно, как тает снег.
        Они выбрали место посуше. Сергей подстелил куртку, но все равно уже через десять минут Саида замерзла, и вполне естественно получилось, когда он ее обнял. Стало теплее. Ей нравилось, что он не пытался целоваться. Тихо сидел рядом и слушал,
«как тает снег», будто это можно было услышать. «Странный человек, городской, совершенно непохожий на всех, кого я знаю. Даже на Павла Степановича».
        Незаметно летело время. Так они и просидели не шевелясь, прижавшись друг к другу, наверно, минут сорок, а может, больше. Над скалой кружились памирские галки, выискивали что-нибудь съестное. Всегда они слетаются, если видят человека… Вдруг ей показалось на дальнем гребне, скрывающем станцию, какое-то движение. Солнце било в глаза, и ничего нельзя было толком рассмотреть. Ей стало тревожно. Высвободила руку, взглянула на часы и поняла, что обратно придется идти чуть ли не бегом, иначе пропустит передачу.

* * *
        Долгие годы, проведенные в обществе Хакимова, научили Строкова понимать его без слов. Иногда за весь день Хакимов вообще не раскрывал рта. Но стоило ему положить на стол карандаш или нажать на него сильнее обычного и стирать потом слишком толстую линию, и Строков легко угадывал его настроение. Знал, что, скорее всего, опять из-за какого-нибудь пустяка поссорился он с Саидой.
        Сегодня, едва Хакимов вошел в камералку, Строков по его тяжелому дыханию, по тому, как заскрипел стул под грузным, безвольно расслабившимся телом, по тому, что молчание было что-то уж слишком долгим даже для Хакимова, понял, что случилось нечто необыкновенное. И, как всегда, не стал задавать вопросов. Знал, как только Хакимов отойдет, сам в двух-трех словах нарисует точную картину того, что произошло.
        Минут пятнадцать Строков, не отрываясь, продолжал работу над погодным графиком. Как-то так само собой получилось, что он все еще выполнял привычную ежедневную работу, словно бы и не было никакого увольнения, передачи станции. Он понимал, долго так продолжаться не может. Рано или поздно новый начальник возмутится подменой его в делах, но пока все шло своим чередом.

«Человек осваивается, привыкает к новым людям, к новой обстановке. Несправедливо было бы взвалить на него сразу всю работу по станции»,- думал Строков. Он так увлекся расчетами скорости восточного циклона, что на минуту забыл о Хакимове, и вдруг услышал его сдавленный, словно перехваченный спазмой голос:
        - Новый-то с Саидой гуляет…
        - Этого не может быть! Это тебе от глупости, от ревности показалось!
        Но Хакимов мрачно молчал, и тогда Строков, отложив карандаш, подошел к нему.
        - Ты вот что, садись работать. Мы с тобой обдумаем, что нужно сделать. Это у них несерьезно. Не может быть серьезно. Саида просто глупая девчонка. И ты сам виноват в том, что до сих пор не определил свои с ней взаимоотношения. Чего ты ждешь? Почему не женишься?
        Он долго его успокаивал и убеждал, понимая, что Хакимов находится на той самой грани, когда человек способен на любую глупость. Наконец ему удалось засадить Хакимова чертить график. Диктуя уже готовые цифры своих расчетов, Строков видел, как Хакимов постепенно увлекался привычной работой. Но именно в этот неподходящий момент в комнату вошел Быстров. Хакимов весь напрягся, и карандаш сразу же поехал в сторону, разбрасывая по карте крошево раздавленного грифеля. А Строков ничего не мог сделать, понимая, что в этой ситуации каждое сказанное слово лишь подольет масла в огонь. Быстров, словно кто толкал его под руку, совсем уж некстати подошел к карте и ткнул пальцем в неровную линию, только что проведенную Хакимовым.
        - А это у вас что?
        - Восточный циклон,- сразу же ответил Строков, опережая Хакимова.
        - Почему вы тянете абсциссу на таком большом расстоянии? Какая у него скорость?- не унимался Быстров.
        - Послушайте, вы мешаете нам работать!- выдавил из себя Строков, понимая, что эта его грубость не может остаться без ответа, и принимая весь удар на себя.
        - Как вы сказали?- опешил Быстров.- Это я мешаю вам работать?!
        - Слушай, начальник, шел бы ты отсюда, а?!
        Хакимов ударом ноги отшвырнул стул и встал напротив Быстрова, сжимая кулаки. Строков тоже вскочил и понял: он не успеет вмешаться. Но что-то остановило Хакимова. Может быть, откровенное изумление в глазах Быстрова, не страх, а именно изумление ничего не понимающего человека. Хакимов отбросил в сторону обломки раздавленного карандаша и вышел, хлопнув дверью.
        В минуты потрясений человеку свойственно искать поддержку у находящихся рядом. Быстров словно забыл все, что отделяло его от Строкова. Сейчас он оказался совершенно беспомощен, безоружен перед ним, и Строков это понял.
        - За что он меня так?
        - Уехать бы вам надо…
        - Как уехать?
        - Совсем уехать. Не сможете вы здесь жить.
        - А что, здесь выживают только такие, как Хакимов?- И тут же, преодолевая оскорбленное самолюбие, снова повторил свой первый вопрос: - За что он меня все-таки?
        - Любит он ее.
        - Кого?
        - Да что вы слепой, что ли?! Что вы за человек? Как вы можете ничего не видеть? Какое право имеете играть людьми, их чувствами? Нашли с кем пошутить, с этой девочкой! Конечно, что она против вас?
        - Ну, я готов признать, что с Саидой было лишнее. Да, собственно говоря, ничего и не было! Подумаешь, посидели вместе, она же не его собственность. Но все равно я готов извиниться перед ним, если нужно.
        - «Если нужно»! Разве ему станет легче от ваших извинений? Как он сможет уважать вас? Работать с вами? Начальник станции - не должность. Здесь это звание, если хотите! Его заслужить надо.
        - Я этой должности не искал!
        - Конечно, не искали! Это я понимаю. В городе спокойней и легче. Вот и уезжайте.
        - Я теперь отвечаю за станцию.
        - Да ни за что вы еще не отвечаете! Подумаешь, приказ. Ну, выговор объявят, дрянь все это. Зато вернетесь к привычной для себя жизни. А здесь… Боюсь, что здесь вы потеряете веру в себя, наломаете дров, из-за которых выговором не отделаешься. Послушайте меня, старика. Я не из-за себя это вам говорю, я все равно уеду, а на ваше место пришлют нового человека… Может быть, более подходящего.
        Сергей достал сигарету, размял ее между пальцев и испытующе посмотрел на Строкова, словно хотел прочитать на его лице еще какие-то недосказанные слова, за которыми сможет уловить хоть намек на то, что вся горькая правда, только что высказанная ему в лицо, имеет у Строкова свою, личную причину. Но такой причины или хоть намека на нее он, очевидно, не нашел. Отошел к окну, закурил сигарету и долго смотрел на ближнюю вершину, словно бы стоявшую во дворе станции, ставшую его принадлежностью, вещью.
        - А знаете, я ведь не смогу вот так уехать. Так, как вы предлагаете. Что я буду про себя думать, после такого отъезда?
        Строков отложил карандаш, снял и протер очки, как всегда делал в трудную минуту, для того чтобы выиграть время, собраться с мыслями. В нем гвоздем сидела одна главная мысль, которой не понимал и не знал Быстров. Как быть? Что делать дальше?… Он так надеялся на нового начальника. Ему нужен был сильный, уверенный человек, способный помочь, а не этот мальчишка, не понимающий иногда самого простого, самого очевидного.
        Без очков лицо Строкова казалось беспомощным и каким-то отрешенным. Он взял карандаш, перечеркнул линию, проведенную Хакимовым на графике, и медленно сказал:
        - Вам будет трудно.
        Быстров не ответил. Что тут отвечать? Это он понял чуть ли не в первый день приезда. Маленький мирок станции сильно отличался от всего, с чем он сталкивался раньше. Люди какие-то особые попались? Да нет, обыкновенные люди. Но их словно тайна какая связывала, нечто, недоступное ему.
        Может быть, высота или эта домашняя вершина во дворе делала их не похожими на остальных? Или это небо, лежащее на самых крышах и полыхающее по ночам огромными неправдоподобными звездами? Может быть, все вместе: эта тишина, огромность и прекрасность синего мира под ногами, каким его видят только птицы,- накладывали на них какой-то незримый отпечаток?

«Поживем - увидим,- подумал он.- Пока что я остаюсь».
        Но и это решение ничего не изменило. Не уменьшило ощущения затерянности в чужом для него мире, среди чужих людей. И тогда впервые со дня приезда он вспомнил человека, с которым так легко расстался. Единственного близкого ему человека…
        В лабораторию, в которой Наташа работала младшим научным сотрудником, назначили нового заведующего.
        Он решительно разделался с кроликами, приспособляемость которых к местному климату они исследовали два года, и всем назначил новые темы.
        Шеф носился по комнатам и сверкал металлическими зубами. Он переворачивал клетки с мышами, сам выкидывал из кладовки залежавшийся хлам и расставлял на освободившемся месте непонятные агрегаты с раздвигавшимися дверцами.

«Перспектива - это главное!» Вскоре этот лозунг осточертел всей лаборатории. И все уже знали, что эра кроликов кончилась, сошла на нет, что теперь они будут заниматься психологией млекопитающих с выходом на космос. Вечером второго дня после начала новой эры Наташа не удержалась и спросила у шефа, что это значит.
        Шеф с минуту изучающе разглядывал ее.
        - Странно,- наконец изрек он.- Как младший научный сотрудник, вы должны бы знать, что современная биология тесно связана с космосом. Наступление ведется в двух направлениях, так сказать, макро и микро. С одной стороны, изучение строения клетки на молекулярном уровне, с другой стороны - активное вторжение в психологию высших животных.
        - А зачем нам в нее вторгаться?
        - В кого?- не понял шеф.
        - В психологию?
        - Человек обязан знать мир, в котором живет. Понимаете, обязан. Психология этих существ часть нашего мира. Даже пчела… Кстати, вы слышали об опытах профессора Лоренса? Нет? Так вот пчела способна отличать квадрат от круга. Красный цвет от синего. Что же касается высших животных… Но об этом в другой раз. Сейчас займитесь установкой автопоилки.
        В эрудиции ему не откажешь, в находчивости, пожалуй, тоже. Вскоре она разобралась, что за всеми его красивыми фразами нет ничего, кроме обычного стремления поскорей написать докторскую. А для них это означало ежедневную бесперспективную, несмотря на лозунг, работу. Серией однообразных и довольно элементарных опытов шеф хотел доказать, что высшие животные способны к простейшим логическим заключениям. К выбору кратчайшего пути, например. Кому и зачем нужны его доказательства, оставалось для Наташи неясным. Животным? Но они прекрасно обходились без придуманной для них психологии вот уже сотни лет. Людям? Но люди общались с животными тоже не одну сотню лет и давно знали, что те руководствуются в своем поведении не одними инстинктами. Раньше наука этого не признавала, теперь признает, а в сущности ничего не изменилось.
        Готовя материал для очередного доклада шефа, она переворачивала целые горы научных журналов, бесчисленные труды различных институтов, ведомственные журналы:
«Лесоводство», «Звероводство», «Охота», «Природа» - и находила десятки других источников, для потока информации усвоить и использовать которую в практической жизни или хотя бы для удовлетворения собственной любознательности не мог ни один нормальный человек. Получалось, что вся эта пишущая и печатающая махина работала сама на себя. Процент отдачи по сравнению с затраченными ресурсами, средствами, временем сотен специалистов был ничтожен. Целые отрасли различных наук, порой, по-настоящему паразитировали на двух-трех действительно важных и нужных направлениях.
        И выходило в конце ее рассуждений, что лучшие годы своей жизни, потраченные на учебу, на длительную подготовку себя как специалиста, ушли в никуда.
        То есть она, конечно, может благополучно продвигаться вверх по служебной лестнице. Впереди должность старшего научного сотрудника, работа над собственной темой. Только все это ничего не стоило по большому счету. Совсем недавно она с увлечением работала, дело, которым занималась, казалось ей интересным и необходимым, и вдруг все сразу потеряло смысл… Она догадывалась, что причина не в перемене темы и даже не в новом начальнике, сработаться с которым ей вряд ли удастся.
        Особенно невыносимая тоска наваливалась на нее ближе к вечеру, когда заканчивался рабочий день. Она смотрела на часы, понимая, что скоро она останется одна. Вот сейчас лаборант Костя уже обходит виварий и задает корм животным. А наверху Зоя и Хатам складывают в стол журналы, расставляют на место клетки, приводят в порядок стенды, рабочий день заканчивался. Сегодня, как и вчера, она израсходовала этот неповторимый, единственный и уже безвозвратно ушедший день своей жизни лишь на то, чтобы записать в журнал новые колонки цифр, характеризующих поведение тех или иных животных в ответ на предложенные им задачи. Они с ними справились, с предложенными задачами, и прибавили к диссертации шефа еще пару страниц.
        Вечерний город встретил ее жаркой истомой уходящего дня. Отдыхал от жары асфальт. Прохладой веяло от кустарников и деревьев, щедро политых машинами, заменившими дождь.
        Остановилась у рекламы кинотеатра. В разных местах шли уже виденные старые фильмы. Да и что за удовольствие идти в кино одной. В фойе чувствовать вопросительные, оценивающие взгляды мужчин. Когда-то она ничего не имела против того, чтобы ею интересовались мужчины. Бегала на танцы с подружками и часами могла обсуждать достоинства забытых на следующем вечере кавалеров. Все это было словно не с ней, в другой, прошедшей жизни.
        Наташа шла медленно, стараясь продлить дорогу. Все равно скоро придется достать ключ, дважды повернуть его и, толкнув дверь, очутиться в пустой квартире…
        Для нее весь мир четко разграничился на две категории. Раньше и теперь.
        Раньше она любила свою квартиру. Любила возвращаться сюда после работы. Радовалась, если удавалось достать какую-нибудь дефицитную вещь: импортное бра или арабскую занавеску. Сейчас эта уютная часть ее мира потеряла всякий смысл. Она стала бояться собственной квартиры. Ненавидеть ее за тишину, за одиночество, за память, притаившуюся в каждой вещи…
        Требовалось определенное усилие воли, чтобы повернуть этот проклятый ключ. Надо как-то изменить сложившиеся обстоятельства. Найти способ расшевелить себя, пробудить былой вкус к жизни. Ничего не выходило. Она пробовала… Может, со временем все пройдет, притупится боль, сейчас бесполезно.
        Конечно же свет в прихожей не загорелся. И виновата не лампочка, она ее только позавчера заменила, монтера тоже вызывала на днях. Можно вызвать еще раз, найти, где там барахлит контакт в стенной проводке, и тогда вынырнет наружу, всплывет из какой-то мрачной глубины новое обстоятельство. Новое, незначительное, но направленное против нее действие, свидетельствующее о том, что собственная квартира вышла из повиновения и словно бы взбунтовалась против хозяйки. Вещи вели с ней упорную позиционную войну, которую рано или поздно должны были выиграть. Она чувствовала, что сил бороться остается все меньше.
        Коврик в прихожей сбился и влез под дверь так, что войти в комнату стало целой проблемой.
        Безнадежно махнув рукой, прошла на кухню. Здесь ей удавалось пока держать оборону, сохранить видимость порядка. Кухня осталась во враждебной квартире ее маленьким укрепленным постом. Наташа поставила на плиту кофейник, согрела воду и долго молола кофе ручной мельницей. Электрическую сунула в кладовку специально, чтобы не мозолила глаза. Мельница была подарком Сергея.
        Маленький транзистор на столе мурлыкал старую, надоевшую мелодию, она перевела ручку на другую волну. Здесь бодро рассказывали о комбайнере Прохорове. Она не знала Прохорова, и вряд ли его знали миллионы других радиослушателей, для которых должны были бы вроде готовить эту передачу. Почему бы им не передать, например, что сегодня она вымыла четырех собак и перевела на новый режим шимпанзе из второго вольера? Это было бы то же самое. Наконец нашлась волна, на которой передавали оркестровую музыку.
        Кофе удался, и настроение немного улучшилось. Она заметила, что за последнее время мелочи приобретали для нес все большее значение, словно изменился сам масштаб жизни.
        В комнате зазвонил телефон, ей пришлось-таки бороться с проклятой дверью, отшвыривать в сторону бросившийся под ноги коврик, злорадно поджидавший именно этого момента, и продираться в полутьме через хаос разбросанных как попало вещей.
        Она теперь даже спала на кухне, на маленькой кушетке у холодильника. Холодильник всю ночь мурлыкал, словно был живым существом. Ей лучше спалось под его щелчки и ворчливое гудение. Пока добралась до телефона, аппарат уже смолк. Ничего другого она и не ожидала. Правда, это ее не очень огорчило, скорее всего ошиблись номером, как ошибались почти каждый вечер. Посидела с минуту, ожидая повторного звонка,- телефон молчал. Но стоило встать и выйти из комнаты, как он сразу же зазвонил снова. По крайней мере на этот раз не было ошибки. Звонила ее институтская подруга Люся.
        Наташа была рада ее звонку и обещанию приехать. Хоть этот вечер не растянется в бесконечную резиновую ленту.
        Еще с порога, не успев раздеться, Люся спросила как-то слишком торопливо, словно спешила разделаться с необходимой и скучной условностью:
        - Сергей не пишет?
        - Не пишет. Ты лучше о себе расскажи.
        Люся охотно заговорила о себе и продолжала в том же духе весь вечер. У нее назревали сложные события. Муж не поладил с родителями, искали квартиру, но никак не могли найти. Отношения все обострялись. Люся боялась, что дело может дойти до самого худшего - они расстанутся. Требовался совет.
        - Да что, совет! Тебе сейчас квартира нужна, а не совет.
        - Ты думаешь? Значит, если уедем, если найдем эту чертову квартиру, тогда все наладится? Неужели все держится на своей берлоге? В ней только все дело?
        - Бывает люди не могут ужиться, приспособиться друг к другу. Постоянные конфликты разъедают как ржавчина, особенно если замешан кто-то еще. От родителей придется уходить, если хочешь сохранить семью. А квартиру не ищи. Переезжай пока ко мне.
        - А ты?
        - Я что-нибудь придумаю. Одной легче… Поживу у знакомых, мне здесь все равно невмоготу, каждая вещь о Сергее напоминает…
        Вскоре Люся ушла поделиться с мужем радостной новостью. Наташа задумалась о том, как обстоятельства и время жестоко перекраивают человеческие отношения. В детстве и юности у нас на все хватает времени. Особенно много его для друзей. Зато с возрастом времени становится все меньше. И постепенно друзья отходят на второй план. Все заполняют собственные заботы. Бежишь на работу, бежишь с работы, полдня проводишь в очередях и в транспорте… Что-то очень важное мы при этом теряем, становимся беднее, суше… Вот и Люся, год у нее не была. Она ей звонила, когда уехал Сергей… Люся обещала обязательно зайти, но времени не нашлось, ограничилась телефонными звонками. Пришла лишь сегодня…
        От этих жестоких мыслей ей стало совсем тошно. А тут еще замолчал приемник, наверно, сели батареи. Она крутила ручку настройки - все напрасно. В пустой квартире прочно обосновалась тишина, она чувствовала, что мужества у нее остается совсем немного. И тогда вновь требовательно, протяжно зазвонил телефон.
        - Наташа?- Голос Сергея был чуть хрипловатый, с одышкой, словно он бежал откуда-то и теперь говорил из соседней комнаты.- Понимаешь, какое дело… Ты не могла бы приехать?
        Куда приехать?- Она почувствовала, как у нее мертвеют губы.
        - Да сюда, ко мне. Хорошо, если сможешь выбраться на пару недель. Возьми отпуск за свой счет, вернее за мой, и приезжай. Поможешь мне тут в одном деле.
        Она не знала, что ему ответила и что еще он говорил. Пришла в себя только, когда в трубке раздались короткие гудки и, значит, разговор уже закончился, хотя она ничего еще не сказала, ничего определенного… Чувствуя в затылке тупую боль, она прилегла на диван, а когда немного просохли глаза и вернулась способность соображать, решила: «Все равно поеду к нему. Будь что будет. Может, разрушу последнюю надежду на его возвращение, а все равно поеду. Он меня, наверное, презирать будет, потеряет всякое уважение за то, что прибежала по первому зову. Да он и не звал особенно. Так, помощь ему потребовалась… Пусть. Только бы увидеть»…… Сергей ждал Наташу на автобусной остановке в райцентре. Он сидел на скамейке под навесом и курил сигарету за сигаретой, чтобы согреться. Ему пришлось добираться пешком. Потому что «профилактика», которой целыми днями занимался Хабиб, в конце концов вывела из строя их газик. Он устал, был зол и уже почти пожалел о своей затее с приездом Наташи, представив, сколько упреков, слез и других ее женских штучек вмешается в спокойное течение жизни. Но отступать было поздно. В конце
концов, он сам попросил ее приехать.
        Автобус задерживался. Сергей сходил в продмаг и купил целый килограмм конфет, завернутых в серую промасленную бумагу, и бутылку шампанского, другого вина не нашлось. Больше всего ему не нравилась история со сломавшейся машиной. Идти ночью на станцию пешком с вещами невозможно. Придется заночевать в гостинице. Сергей уже заказал себе единственный отдельный номер, а Наташе забронировал место в общем. Хотел сделать наоборот, но администратор ни за что не соглашался бронировать номер без паспорта клиента, пришлось в конце концов записать номер на себя. Сергей представил, что Наташа скажет по поводу гостиницы, вспомнил подозрительный взгляд администратора, когда тот спросил, для кого он собирается бронировать место. Пришлось сказать, что встречает приехавшую в командировку сотрудницу. В общем, там еще назревала история.
        Наконец подошел автобус. Уже стемнело. Зажглись редкие желтоватые фонари. В их неверном, дрожащем свете Сергей не сразу узнал Наташу. Возможно, помешала непривычная одежда на ней. Сошла незнакомая девушка в спортивной куртке, с короткой и тоже незнакомой ему прической. Он даже подойти решился не сразу.
        - Здравствуй, Сережа. Целую вечность тебя не видела.
        Он все еще молчал сбитый с толку, удивленный тем, что запомнил ее при прощании совсем другой.
        - Что, изменилась?
        - Кажется, в лучшую сторону.
        - Я так и думала. Твое отсутствие всегда сказывалось на мне благотворно. Что ж мы стоим?
        - А где твои вещи?
        - Вещи? Да вот они, все здесь.- Она дернула большой спортивной сумкой, переброшенной через плечо. -
        Ты что, ожидал, что я захвачу с собой письменный стол?
        - Все же не на один день ехала.
        - Может, и на один. Это зависит от того, зачем я тебе понадобилась. Что у тебя стряслось?
        - Об этом не на улице… Машина за нами приедет только завтра, придется ночевать в гостинице.
        - Мне не так уж часто приходилось ночевать в гостиницах. Это обещает быть интересным.
        Он не понимал ее юмора. Сбивала с толку ее новая манера держаться - независимо, с легкой иронией, словно ничего особенного не было в этой их встрече. Просто она приехала на денек навестить старого друга. Короткий взгляд да это: «Здравствуй, Сережа». В общем, началось все не так, как он ожидал.
        В гостинице оформление, вопреки его опасениям, прошло гладко. Администратор не потребовал от Наташи командировочного удостоверения. Наверно, подействовал штемпель в ее паспорте со столичной пропиской.
        Номер оказался совсем крошечным. В нем едва помещались железная койка и круглый стол, точно взятый напрокат из столовой и накрытый заляпанной чернилами клеенкой.
        Сергей разлил шампанское в стаканы из-под воды. Ей плеснул на самое донышко, для проформы, знал, все равно откажется. Но она выпила и сама пододвинула ему пустой стакан. Появилась в ней некая бесшабашность, все корабли были сожжены, и ей стало все равно, что он о ней подумает. А Сергей не знал, нужно ли сейчас объяснять свой звонок. Понимал - стоит заговорить о делах, и разрушится нежданная радость от встречи с ней.
        - Как ты живешь, Сережа? Почему вспомнил обо мне? Не писал, не писал… И вдруг.
        - Соскучился, взял да и позвонил,- сказал он, избегая ее взгляда.
        - Я была рада твоему звонку. Не ждала, но была рада. Пока мы не виделись, произошла переоценка ценностей. Ты понимаешь, о чем я говорю?
        - Не совсем, но вижу, ты сильно изменилась.
        - В чем?
        - Раньше не говорила со мной так откровенно, во всем преобладала трагическая окраска.
        - Наверно, поэтому ты и сбежал от меня? Он промолчал, а она продолжала задумчиво:
        - Хорошо, что мы еще раз встретились.
        Сергей медленно тянул шампанское. Делая вид, что целиком поглощен этим занятием, он рассматривал ее, отмечая некоторые неизвестные ему подробности.

«Колечко новое появилось. Не мой подарок. Может быть, чей-нибудь еще. Вполне может быть. А я даже спросить об этом не имею права, потому что на самом-то деле она, конечно, права. Я попросту сбежал от нее, а теперь, оказывается, соскучился…» Вот и в этот раз, как раньше, он позвал ее, когда почувствовал одиночество, когда она ему понадобилась. И она здесь, рядом. И раньше, бывало, ссорились, расставались на месяц, на два, но стоило позвонить - и она все сразу прощала. Он уже привык к этому. Подумал еще, что это у нее вовсе не от отсутствия гордости или такой уж самозабвенной привязанности к нему - скорее от природной доброты, которая незаметно и постоянно согревала его в каждую их встречу. Добрым всегда труднее. Слишком часто мы перекладываем на плечи тех, кто их охотно подставляет, собственные трудности, заботы, огорчения.
        Наташа взяла конфету. Осторожно, словно боялась раздавить, развернула. Потом отложила в сторону оберточную бумажку, разгладила ее. Наверно, многочисленные мелкие движения нужны были ей для защиты от тревожных мыслей. И не так уж она беспечна, как показалось вначале… Чтобы отвлечь ее, он начал рассказывать о станции, о том, как устроился.
        - Место красивое, вот с людьми не повезло… Приедешь, осмотришься и сама увидишь, какие там люди.
        Она улыбнулась ему, как улыбаются собеседнику, когда не слышат его. Он сел с ней рядом и почувствовал, что она вздрогнула от его прикосновения.
        - Что с тобой?- спросил он чуть раздраженно, не сумев скрыть полностью своей обиды.
        - Не знаю. Отвыкла, наверное. Не обращай внимания. Это пройдет.
        Наташа встала и, обхватив руками плечи, словно ей было холодно, прошла по комнате, остановилась у окна.
        - Скажи, ты помнишь, как мы с тобой познакомились?
        Вопрос показался ему нелепым. Хорошее впечатление от встречи постепенно улетучивалось. Он подумал,
        что все было лишь прелюдией к очередным упрекам и неизбежной ссоре.
        - По-моему, самое время предаться воспоминаниям,- недовольно пробурчал он.
        - Ты не понял, Сережа. Я подумала, что в тот день очень многое было похоже.
        - Что же?
        - Да все. Другое место, а в остальном все так же путано, неясно. Все огорчения пришли позже. И понимание того, что это было началом, тоже пришло гораздо позже…
        - Началом чего?
        - Счастья, наверное… - тихо сказала она. Нужно было что-то ответить. Завязывался долгий, неуместный сейчас разговор. Сергей взглянул на часы и поморщился. Времени совсем не осталось. В одиннадцать часов он должен будет проводить Наташу в ее комнату. Если этого не сделать, то придет администратор, в этом Сергей не сомневался ни на минуту, и получится совсем уж некстати обыкновенный гостиничный скандал в дополнение к разговорам о счастье. Сказать ей об этом казалось неудобным, момент был явно не подходящим. Но она словно прочитала его мысли.
        - Ты на меня не обижайся, Сережа. Дай мне привыкнуть.
        Словно они годы не виделись. Теперь ей нужно, видите ли, к нему заново привыкать.
        Скрипнула дверь, приоткрылась наполовину. Только потом в нее постучали.
        - Войдите!- крикнул Сергей.
        Появился худой улыбающийся администратор в тюбетейке, сдвинутой на затылок. Сразу стало заметно, что ему ничуть не было неловко в этой чужой комнате и он даже представить себе не мог, что комната становится для него чужой в момент сдачи ее очередному клиенту. Он был здесь хозяином. Во всяком случае, хозяином положения.
        - Извиняюсь, конечно. Я тут чайник забыл. Чай делать надо - чайника нету. Извиняюсь.
        Сергей не ответил ни слова. Наташа тоже не обернулась и никак не отреагировала на появление постороннего человека. Администратор, все так же неприятно улыбаясь и поглядывая время от времени на Наташу из-под густых, сросшихся бровей, стал искать чайник. Он искал его долго, методично. Сначала в тумбочке, потом под кроватью. Не найдя, повернулся к Сергею:
        - Нету, может, еще где.
        - Может!- Сергей все еще сдерживался, стараясь не начинать скандала.
        - Я что хотел сказать,- словно бы в нерешительности продолжал администратор,- извиняюсь, конечно, но гостям у нас не положено после одиннадцати. Нас тоже милиция проверяет.
        - Она не гость. Она живет в этой гостинице,- проговорил Сергей, сдерживаясь уже с трудом.
        Администратор согласно закивал головой.
        - И правильно, и пусть себе живет. В своей комнате, конечно, в женской.
        - Вы что, о моей нравственности заботитесь?- вдруг спросила Наташа, по-прежнему не оборачиваясь.
        - Зачем такие слова говоришь?- обиделся администратор.- Порядок должен быть. Мы для того здесь и поставлены, чтобы за порядком следить.
        Он вовремя ушел, осторожно прикрыв дверь. Сергей уже был на пределе.
        - До чего же много их развелось, таких вот сусликов! На каждом углу торчат!
        И вдруг она засмеялась:
        - Да не обращай ты внимания! Ну их всех! Никуда я от тебя не уйду, пусть хоть всю ночь стоит под дверью!

* * *
        По-настоящему поссорились они несколько позже. В первый день приезда Наташи на станцию.
        Она не успела еще разложить вещи, как в комнату постучали. На пороге стоял, конечно, Строков.
        - Знакомьтесь, Павел Степанович, моя жена,- неожиданно представил ее Сергей.
        Наташа закусила губу.
        - Очень приятно,- закивал Строков.
        - Вот, оказалось, не можем жить друг без друга,- продолжал Сергей.- Решили…
        - Правильно решили, весьма правильно.
        - Будем благоустраиваться и жить.
        - Места всем хватит,- ответил Строков.- Вот я скоро уеду, совсем просторно станет.
        - Пора вам, Павел Степанович. Из управления интересовались: в чем дело, почему не едет?
        - Третий что-то молчит. Самый младший.
        - Но вы же не собираетесь ехать ко всем сразу?
        - К нему-то как раз и хотелось, к младшему… Я вас не стесню. Я себе чуланчик освобожу и там поживу.
        Сергей нервно прошелся по комнате, потом снова вернулся к неловко застывшему у порога Строкову. Наташа почувствовала, как от мелькнувшей догадки у нее сдавило горло.
        - Вы должны уехать!
        - Уеду, уеду,- бубнил Строков.
        - Сергей!- попыталась она вмешаться.
        - Пожалуйста, это наши внутренние дела,- остановил он ее, все еще глядя на Строкова.- Вас ждут в управлении.
        - Ничего. Подождут. Теперь уже недолго.- И, словно отбросив недавнюю скованность, Строков вышел, не попрощавшись.
        - Ну что мне делать? Не милицию же сюда вызывать!
        Вот когда он наконец обернулся и впервые увидел со лицо после этого разговора.
        - Что с тобой?
        - Я, кажется, поняла…
        - Что поняла?
        - Зачем я тебе понадобилась.
        - Не говори глупостей!
        Он почти кричал на нее, распаляясь все больше. Л она уже не сомневалась в своей правоте.
        После ссоры, когда, разгоряченный размолвкой, он схватил куртку и ушел, хлопнув дверью, Наташа задумалась над тем, что теперь делать? Конечно, самым правильным было собрать вещи и сразу уехать, но тогда не стоило и приезжать. В конце концов, она с самого начала подозревала, что здесь что-то не так, что должна была быть какая-то очень простая причина, заставившая его позвонить и ничего общего не имеющая с тем, на что она, все же в глубине души, надеялась. Но чтобы он сразу поставил ее в такое идиотское положение, этого она не ожидала.

«Неужели ему так необходимо избавиться от этого человека, что ради этого он меня сюда вытащил? Ну, конечно, не только ради этого…» Тут же поправила она себя, вспомнив ночь в гостинице.
        Наташа стала укладывать вещи, но потом захлопнула крышку и несколько минут сидела на полу, упершись локтями в холодный чемодан. Чтобы до конца понять Сергея, нужно было хоть что-нибудь узнать о его жизни на станции. Во время ссоры он ей крикнул:
«Это ужасный человек, самый ужасный из всех, кого я знал!»
        Наташа вышла во двор и почти сразу увидела Строкова. Он сидел посреди двора на старом колченогом стуле с большим полевым биноклем в руках.
        Строков казался по-деловому сосредоточенным. Он то и дело подносил к глазам бинокль и что-то черкал в блокноте. Оттого, что его стул стоял среди обломков скал и остатков подтаявшего снега, Строков выглядел как-то несуразно. Словно рыбак, развалившийся с удочкой в кресле. Преодолев неловкость, она подошла к нему. Строков отложил бинокль, церемонно приподнялся навстречу.
        - Вы, я вижу, быстро освоились с высотой. Уже прогуливаетесь?
        - Мне сейчас не до прогулки! Поговорить с вами хотела.
        - Буду рад. Чем могу быть полезен?
        - Можно откровенно? Иначе не имеет смысла. Скажите прямо, что тут у вас происходит? Почему Сергей стал кидаться на людей? Раньше я его таким не знала.
        - А вы его давно знаете?
        - Четвертый год.
        - Срок немалый для семейной жизни.
        - Мы не женаты.
        - Вот как? Почему-то я так и думал. Ну что же, откровенность за откровенность. Я сам еще не могу понять, что он за человек. Может быть, вы это знаете?
        Наташе не понравился вопрос, и поэтому она ответила сухо:
        - Вполне нормальный человек, мне, во всяком случае, нравится.
        - Вы, очевидно, меня не поняли. Это замечательно, что вы так думаете, но я хотел спросить о другом. Я хотел знать, способен ли Сергей Александрович быть объективным в конкретном и очень важном деле?
        - Может быть, я лучше смогу вам ответить, если вы сначала объясните, о чем идет речь?
        - Да… Конечно… Я попробую.
        Он объяснял минут сорок. Повел ее на станцию, показывал какие-то графики, чертежи. Вначале она пыталась разобраться, но вскоре решила, что ей не хватает специальных знаний, для того чтобы понять основную нить его рассуждений. Главное было, однако, не в том, что рассказывал Строков, а в том, как он об этом говорил. В конце беседы у нее не осталось сомнений, что этот человек старается помочь кому-то, о ком-то заботится… И ей тоже захотелось помочь ему.
        - Значит, вы считаете, что если Сергей пойдет с вами на этот, как его…
        - Лавиносбор.
        - Если он пойдет на лавиносбор, то вам удастся убедить его?
        - Я в этом не сомневаюсь.
        - А почему он отказался туда идти?
        - Наши отношения, как вы заметили, сложились не совсем удачно. Кроме того, пятнадцать километров. Маршрут там не из легких. Подъем…
        - Я попробую вам помочь. Хотя это будет не так уж просто. Мое вмешательство может даже повредить.
        - Вы все же попробуйте. Заранее вам признателен. Я, знаете ли, не собираюсь здесь оставаться. Может, у вас сложилось неверное впечатление, так это не так. Я понимаю, что Сергею Александровичу со мной труднее, что я ему мешаю. Но уехать, оставив все вот так, в неопределенности,- не могу. Если наш план удастся, если я свожу его на лавиносбор и он убедится… В общем, тогда я сразу же уеду. Вы не сомневайтесь. Этим вы и ему поможете.
        - Хорошо. Я попробую.
        Легко сказать «попробую»… Она вообще не представляла, как теперь разговаривать с Сергеем. Да и не было его нигде. Сверху от станции окружающее пространство просматривалось на многие километры. Можно было рассмотреть каждый камешек, каждую трещину в скалах. Словно расстояний здесь не существовало. Сначала она лишь пыталась найти Сергея, но постепенно ослепительный синий день, раскинувшийся у нее под ногами, заполнил собой все вокруг. Казалось, разреженный горный воздух пронизывает все ее существо, рождая в душе некую отрешенность от земных дел и забот, известную, наверно, лишь орлам, когда они часами парят на большой высоте и видят землю внизу, под собой, далекой и оттого слегка ненастоящей.
        Долго она так стояла, а потом вернулась в комнату, села за стол у окна и стала ждать Сергея.
        Постепенно такая же прозрачная и чистая, как горный воздух, тишина пропитала комнату, охладила ее разгоряченные мысли, приглушила обиду, непостижимым образом придала уверенности в себе, в необходимости предстоящего разговора.
        Сергей с порога увидел ее застывшую, отрешенную позу и сложенный чемодан.
        - Уезжаешь?- только это и спросил. Но иногда в тоне, которым произносится одно лишь слово, можно почувствовать так много… И легкий испуг, и досаду на себя, и желание извиниться, исправить собственную ошибку.
        - Нет, Сергей. Я решила остаться.
        Он подошел к ней, обнял, и сразу же потеряли значение все предыдущие обиды, подозрения.
        - Мне показалось, я поняла что-то важное здесь.
        - Что ты могла понять за такое короткое время?
        - Здесь все иначе. Не так, как в городе. И люди иные, с какой-то непривычной прямотой, открытые и оттого не защищенные. Может быть, поэтому так неудачно сложилось у тебя все со Строковым?
        - Ты о чем?- Она почувствовала, как он насторожился, слегка отодвинулся от нее. Поняла, что продолжать не надо, и все-таки продолжила: - Поговорил бы ты с ним по-хорошему.
        - Я с ним по-всякому говорил.
        - Сходи с ним в маршрут, о котором он тебя так настойчиво просит. Что тебе стоит?
        - Это он тебя подговорил?
        Она почувствовала, как вновь накаляется обстановка, как разрушается, едва установившись, хрупкий и непрочный мир.
        - Ну, что же ты молчишь?
        - Это имеет какое-то значение? Я тебя прошу.
        - Имеет, имеет. Это имеет очень большое значение.
        Он вскочил, распахнул дверь, и за ней в коридоре сразу же обнаружился Строков, который, очевидно, дожидался здесь конца столь важного для себя разговора. А чтобы не мозолить глаза, попутно вытаскивал из чуланчика какие-то старые вещи. Увидев его, Сергей заорал, уже не сдерживаясь и не стесняясь ее присутствия:
        - Если вы завтра же не уберетесь со станции, я вызову милицию!
        А Строков молчал и только глазами хлопал, отвернувшись к ящику с приборами.
        - Уже и жену впутали в наши дела! Хватит! На станции должен быть только один начальник. Я подозреваю, что и моя ссора с Хакимовым тоже не обошлась без вашего участия!
        - Вы очень несправедливый человек, Сергей Александрович,- тихо возразил Строков, пытаясь убрать с дороги свой ящик, так некстати вытащенный из чулана.
        - Возможно. В общем, так, завтра мы с вами расстаемся.
        - Мы давно с вами расстались. Я искал в вас друга, единомышленника, а вы…
        Наташа заметила, что в трудную минуту этот человек словно преображался. Куда-то исчезла его мешковатость, несуразность в походке и жестах. Он весь подобрался, стал суше, стройнее. И сейчас стоял перед Быстровым выпрямившись, глядя прямо ему в глаза. И Сергей почему-то не выдержал, отвел взгляд и пробурчал в сторону:
        - Избави меня бог от таких друзей! Ушел и уже со двора крикнул:
        - Машину я вам выделю! Укладывайте вещи! Ничего путного от ее вмешательства не получилось.
        Она должна была это предвидеть. Сергей слишком самолюбив, к нему нужен какой-то особый подход. Но при любом подходе он все равно не потерпит от нее вмешательства в свои дела, связанные с работой. В городе она, пожалуй, могла бы не вмешиваться, но здесь слишком тесно переплелись в неразрывный клубок работа и личная жизнь. Все у всех на виду, и невозможно определить, где кончается работа, где начинается личная жизнь. Так что же ей теперь делать? Все время молчать? Или все же уехать? Ни то ни другое не годилось, и она не знала, как поступить.
        Строков между тем начал укладывать вещи. Наташа слышала его шаркающие шаги по всему дому. Она лежала, зарывшись с головой в подушку, но сквозь тонкие стенки все равно доносились тихое покашливание, шоpox старой одежды, даже скрип дверцы чемодана. Она долго крепилась, зная, что ничего хорошего от ее нового вмешательства не получится, и все же не выдержала, выбежала на крыльцо, когда услышала шаги. Она думала, это Строков, но наткнулась на незнакомого ей сотрудника станции. Кажется, его звали Мансур. Посторонилась, давая ему дорогу. Мансур прошел мимо, даже не оглянувшись, словно она была пустым местом.
        А Строков тем временем выходил уже со двора. Он вел за собой осла и тащил тяжелый чемодан. Она не стала догонять старика, все равно ничего утешительного не могла ему сказать. Зато Сергею кое-что скажет. Скажет все, что думает. Как бы он ни отреагировал, как бы ни сложились дальнейшие отношения - молчать больше не будет.
        Хакимов стирал рубашки на веранде в большом баке с горячей водой. Каждую рубашку он хватал, словно какую-то мерзкую тварь за горло, и швырял в таз. Потом набрасывался на нее с остервенением, словно рубашка и в самом деле была живым, враждебным для него существом.
        Саиду он заметил еще во дворе, но когда девушка подошла, только ниже пригнулся к корыту.
        - Не надоело тебе молчать? Сколько можно?
        Не отвечая, он выкручивал рубашку до тех пор, пока с удовлетворением не услышал хруст разрываемого материала.
        - Ну что ты злишься? Можешь хотя бы объяснить? Ну что я такого сделала?
        Хакимов швырнул только что выстиранную и выжатую рубашку в бак с грязным бельем и, выхватив оттуда другую, начал ее выкручивать. Саида по-прежнему стояла рядом, и в конце концов он не выдержал ее иронического взгляда.
        - Слушай, ты лучше уйди!
        - Нет, ты скажи, скажи! Все, что думаешь, скажи! Она постаралась вырвать у него из рук рубашку, но это было все равно что пытаться остановить дорожный каток. Все же бешеный огонек в глазах Хакимова сменился какой-то горечью, и он отпустил рубашку.
        - Как ты могла? Ты…
        - Ну, Мансур!- Она старалась поймать его за руку, но Хакимов спрятал руки за спину.- Ну, давай забудем! Подумаешь, обнял!
        - Ах, подумаешь! Для тебя это «подумаешь», да? Сегодня обнимаешься с первым встречным, а завтра что? Да я бы тебя!…
        - Ну, ударь, ударь! Только не смотри так! Ну, хочешь, я тебя поцелую?
        - Целуй теперь своего Быстрова! Он все же начальник.
        Оставшись один, Хакимов несколько секунд смотрел на расплывшуюся лужу воды из таза с чистым бельем, в который умудрился наступить во время всей этой сцены.
        Наконец с тяжелым вздохом перевалил белье в бак и снова начал стирку. Он уже признал свое поражение. Понял, что никуда не денется, простит ее, вот только прежнего доверия не вернуть.

* * *
        Быстров сидел в камералке, подперев голову руками, тупо уставившись на схему прошлогодних температур. «Ну вот ты своего добился, Строков наконец уехал»,- подумал Сергей и не почувствовал никакого удовлетворения. Поступил-то он не очень красиво, и Наташа во многом права. Никогда раньше не осмеливалась она говорить ему подобных вещей, и вдруг сегодня вечером… Он растерялся и не знал, как отреагировать на ее отповедь. Нужно бы сразу поставить ее на место, но момент был упущен, он молча выслушал все до конца, встал и ушел в камералку. Сколько живешь с человеком, никогда не знаешь его полностью.
        Как бы там ни было, он своего добился, и теперь самое время доказать, что поступил правильно. Доказать хотя бы самому себе.

«Строков мешал мне работать. Подстраивал всякие мелкие пакости. Ссорил с сотрудниками станции. Так?» - спросил он себя и пожал плечами, потому что даже в этом полной уверенности не было. Так или нет,- теперь придется доказать, что без Строкова все осталось на своих местах. Больше никто не мешает. Остается наладить нормальную работу.
        Итак, с сегодняшнего дня он наконец настоящий начальник станции. Странно, это приятно для самолюбия. Его предыдущая должность была повыше, и все же… Дело в том, что здесь он сам себе хозяин. До начальства сотни километров, как он ни решит, как ни поступит - некому его контролировать. Отсюда и чувство ответственности. Если сделает ошибку, пройдет немало времени, прежде чем ее смогут исправить другие. Возможно, исправлять будет поздно.
        Он встал и подошел к графику лавиноопасной зоны,

«Теперь это ваша лавина»,- сказал ему Строков, передавая станцию. И Быстров еще раз добросовестно проверил все свои предыдущие рассуждения. Еще раз убедился в том, что был прав. Можно заниматься текущими делами.
        С полчаса просидел над картой. Но прогноз продвигался туго. В, управлении эту работу делали за него электронно-счетные машины. Конечно, и сейчас он мог ограничиться обычной сводкой данных для управления, которые там и будут обработаны. Но Строков избаловал Аэрофлот.
        Он всегда снабжал его не только сводками, но и прогнозами по трассе, проходящей над Тарьином. Из управления эти данные запаздывали, теряли ценность. Так что придется волей-неволей разрабатывать самому прогнозы.
        Сложный рельеф местности разбивал воздушные потоки, идущие с севера на несколько рукавов, и они создавали в зонах своего действия особые погодные условия, микроклимат, те самые отклонения от нормы, которые можно было учесть, только располагая многолетним опытом. Опыта у него не было. Опыт - дело приходящее, но прогноз не станет ждать, пока он поднаберется опыта. Так или иначе Аэрофлот должен получить свою обычную сводку. Станция будет нормально функционировать и без Строкова.
        Оставался единственный путь - обратиться за помощью к Хакимову. Очень ему этого не хотелось. Но Сергей понимал, рано или поздно с Хакимовым придется налаживать взаимоотношения.
        Сергей недолго искал Хакимова. Тот второй вечер подряд продолжал свою бесконечную стирку.
        Он, конечно, сразу его заметил, но даже не повернулся. «Трудный человек,- подумал о нем Сергей.- Очень трудный. Знает, что мне без него не обойтись, потому и держится так. А Саида - просто удобный предлог. Ну, да ладно. Теперь не время для счетов».
        - Мансур Тавобович! Нам надо вместе посмотреть
        погодный график и прогноз на завтра, вы не могли бы…
        - Не мог бы. Я закончил дежурство. С четырех до восьми у меня свободное время.
        - Я знаю. Я к вам за помощью обращаюсь.
        Хакимов ничего не ответил и все так же мрачно продолжал стирать свои рубашки. Сергей прошелся по веранде. Продолжать разговор со спиной Хакимова казалось почти оскорбительным, но другого выхода у него сейчас не было.
        - Я понимаю, что виноват перед вами. Но я же не знал, черт побери, о ваших отношениях с Саидой, можете вы понять?! Ну, хорошо. Я виноват. Нам работать все равно придется вместе. Давайте не будем делать глупостей.
        - Что вам от меня нужно?
        - Погодный график, прогноз. И не мне. Это наша работа. Не будем же мы по каждому поводу тыкать друг друга в расписание.
        - Вы к Строкову обратитесь. Он лучше меня разбирается в прогнозах.
        - Строков здесь уже не работает! А вы пока еще…
        - Просто у вас получается - «работает», «не работает». Хотите доказать, что без него обойдетесь? Вот и давайте. Без меня. Между прочим, Строков эту станцию построил.
        Показывая, что разговор окончен, Хакимов схватил бак с грязной водой и, выплеснув его с веранды, ушел за ведром.

* * *
        Один Строков, виновник разгоревшихся в его отсутствие страстей, казался спокойным. Он всегда мало обращал внимания на внешнее положение вещей, справедливо полагая, что поражение в поединке с Быстровым потерпел гораздо раньше, задолго до того, как состоялось его формальное изгнание со станции. Не спеша он прошел через аул и подошел к дому Бобо-Кадыра.
        Хозяин встретил его у ворот, где и положено встречать почетного гостя. Передал одному из сыновей повод осла, забрал из рук Строкова чемодан.
        - Почему заранее не сказал? Плов сварить не успею!
        - У тебя всего три барашка осталось. Обойдемся без плова. Лучше в шахматы сразимся да чаю попьем. У меня теперь много свободного времени.
        - Неужто правду в ауле болтают…
        - Все правда, Бобо-Кадыр. Я теперь на станции не начальник. Да дело не в том… Помнишь сель, в тридцать втором году?
        - Кто ж его не помнит, пол-аула тогда снесло…
        - А докуда он дошел, помнишь?
        - Ниже ничего тогда не было, а то бы, конечно, запомнил…
        - Да… Комбинат и поселок построили позже. Ладно. Неси шахматы.
        Строков играл невнимательно, и Бобо-Кадыр вскоре обиделся.
        - Нарочно ты мне сегодня проигрываешь, что ли?
        Стали пить чай. Принесли виноград, конфеты и лепешки. Беседа текла неторопливая, о делах давно известных и не раз обговоренных. Она не мешала Строкову думать о своем.

«Как трудно бывает объясниться с человеком… - думалось Строкову.- У каждого своя жизнь, свой опыт, свое самолюбие, и твои слова застревают где-то по дороге, словно вязнут в грязи».
        Совесть его чиста, он сделал все, что мог. Даже больше. Теперь настала пора уезжать. Как просто решают проблемы те, кто может сказать: «Это не мое дело». Вещи все здесь. Завтра утром в кишлак придет автобус. Можно ни с кем не прощаться. Зачем лишние слова? Ну свалится эта штука, когда его тут не будет. Скажут:
«Строков был прав». Что с того? Он об этом даже не узнает…
        Они сидели у самой ограды перед обрывом. Присмотревшись, можно было увидеть на дне ущелья мирную издали реку.
        У самого поворота ущелья виднелись маленькие, совсем игрушечные домики. Их не станет в первую очередь… Он представил, как это будет. Как ринется вниз сорокаметровый вал камней и грязи, рожденный лавиной. Как выгнутся стены домов и рассыплются под ее напором. Рухнут крыши, мелькнут на секунду в грязевом потоке обломки зданий… Людей отсюда не увидишь, они слишком малы для такого бедствия, крошечные фигурки… И никто не сможет помочь, будет поздно.
        Строков поставил на поднос чашку и с секунду молча смотрел на Бобо-Кадыра, За долгие годы они научились понимать друг друга. Можно и не говорить всего. Достаточно просьбы. У друга здесь не спрашивают: «Зачем тебе это нужно?»

«Ключи вот сдал, жалко, придется ломать замок…» - подумал Строков, стараясь оттянуть начало разговора.

* * *
        Перед новолунием луна встает поздно. Глубокой ночью ее свет заливает мертвые в этот час скалы. Дорога на станцию кажется припорошенной снегом, но это лишь пыль. Два старика медленно бредут по дороге, сгибаясь под тяжестью поклажи. Их фигуры то появляются, то исчезают на фоне глубоких черных теней, отбрасываемых стенами ущелья.
        У них много дел в эту ночь, пожалуй, слишком много для двух стариков.
        Станция спала. Спали Быстров с Наташей. Спали Хакимов и водитель Хабиб. Даже Саида прикорнула у своей бессонной, подмигивающей разноцветными огоньками рации.
        Печально скрипнула дверь склада, расположенного в дальнем углу двора, в сарайчике за колючей проволокой. Ветер пронесся по двору, замел чьи-то следы, загудел под крышами, хлопнул сломанной лопастью ветряка. За шумом ветра не слышно было осторожных шаркающих шагов.
        Человек пересек двор. Подошел к входной двери. Долго шарил по ее поверхности, отыскивая язычок щеколды. Наконец дверь поддалась его усилиям. Прежде чем войти, он подул на замерзшие руки и оглянулся на восточный склон, стараясь определить время, оставшееся до восхода. Рядом с ним на земле лежал рюкзак, две пары горных ботинок, ледорубы. Сейчас Строков выглядел особенно нелепо в этой величественной горной стране в своем стареньком пальто, в надвинутой на лоб шляпе.

«Пожалуй, Бобо уже дома,- тихонько пробормотал он,- не потерял бы чего… Утром могут хватиться. Вроде мы все сделали как надо. Брали из нижних ящиков. Не заметят. Хорошо, кабы не понадобилась она, только кто ж его знает, как все обернется…» Он еще раз подул на руки и осторожно боком проскользнул в коридор. От резкого стука Наташа проснулась первой.
        - Вставай, Сергей! Что-то случилось. Да проснись же!
        Наконец Сергей поднялся, чиркнул спичкой. Огонек выхватил из темноты лицо Строкова, его шляпу, воинственно сдвинутую на затылок.
        - Вы? Что случилось?
        - Ничего не случилось. Мы с вами идем на лавиносбор.
        - Вы что?… Вы знаете, сколько времени?
        - Знаю. Пять часов. Чтобы вернуться засветло, приходится выходить рано. Утром снег крепче.
        - А с чего вы взяли… И вообще вы же, кажется, уехали?
        - Мы с вами договорились о том, что я уеду только после того, как сдам участки…
        Быстров захлопнул дверь. Наташа привстала, шаря по тумбочке, стараясь найти одежду.
        - Теперь ты убедилась? Он же просто сумасшедший!
        Строков снова забарабанил в дверь, крича:
        - Вы мне обещали!
        Взбешенный Сергей опять вскочил с постели.
        - Он у меня сейчас дождется, я емуне районное начальство!
        - Ты бы выслушал его, Сережа…
        Не обернувшись, Сергей распахнул дверь, исразу же в комнату ворвалось занудное бормотание Строкова, словно он там, за закрытой дверью, не останавливался ни наминуту.
        - Мы договаривались, что сначала я сдам вам… Сергей вышел в коридор, хлопнув дверью. Стараясь сдержать тревогу, Наташа торопливо оделась. Нужно успеть вмешаться, постараться помочь Строкову. Похоже, у старика по-настоящему серьезное дело, заставляющее его совершать все эти нелепые поступки, за которыми, к сожалению, многие не могут ничего рассмотреть. Вот и Сергей тоже… Она не успела одеться. Сергей вернулся раньше. Она с тревогой всматривалась в него, пытаясь понять, что там между ними произошло, за закрытой дверью.
        - Знаешь, я согласился…
        - На что согласился?
        - Пойти с ним в маршрут. Я готов пройти нетолько пятнадцать, тридцать, сто километров! Лишь бы от него избавиться!
        - По-моему, правильно сделал.
        - Да? А что мне оставалось? Он уже иХакимова сюда впутал, и тебя, и Сайду. Что я могу один против всех? Вот избавлюсь от него, потом с вами разбираться буду. Он мне слово дал, что сразу уедет. Честное слово. Как думаешь, сдержит?
        - Сдержит, если ты сам не попросишь его остаться.
        - Я тоже похож на сумасшедшего?
        - Нет. Но я верю, не зря он все затеял.
        До ледяной стенки добирались в сероватых предрассветных сумерках. Сергей решил говорить только в случае крайней необходимости. Пока это удавалось. Немного жал правый ботинок, в остальном он чувствовал себя превосходно. До сих пор подъем проходил легче, чем он ожидал.
        Чистый воздух, быстрые движения, красивый, почти торжественный пейзаж, застывшие исполины скал, розовеющее на востоке небо - все это вместе пробудило в нем чувство никогда раньше не испытанной легкости. И только Строков, едва переставлявший ноги, портил общее впечатление.
        - Вы не могли бы идти быстрее?
        - Могу. Но если пойти быстро, вас надолго не хватит.
        - Спасибо. Вы очень внимательны ко мне.
        - Как хотите. Я могу идти гораздо быстрее. Строков значительно ускорил шаг. Но подъем стал круче, к тому же шершавая поверхность камня сменилась голубоватым, неправдоподобно чистым льдом. Еще с полчаса Сергей легко шел вперед, хотя ноги часто срывались, а громоздкие шипатые ботинки цеплялись за малейшие неровности льда, словно специально ихискали.
        В очередной раз споткнувшись, он вдруг почувствовал, как внезапно навалилась усталость, точно она кралась за ним следом и лишь выжидала момент. Теперь такой момент настал.
        Рюкзак потяжелел, словно в него добавили камней. А воздух стал как будто реже. Он хватал его широко открытым ртом и чувствовал - с каждым шагом дышать становится труднее.
        Сергей пока еще крепился. Изо всех сил старался выдержать темп, который сам предложил. Очевидно, Строков заметил его состояние и сбавил шаг. Но теперь этого замедления оказалось недостаточно. Перед глазами у Сергея запрыгали черные мушки, а воздуха просто не стало, словно они попали в безвоздушное пространство. Он пошатнулся, схватился за грудь, медленно опустился на камень. Сердце кольнуло, задергалось и застучало так, что тошнота подступила к горлу.
        - Что с вами?
        - Не знаю… Сердце…
        - Дайте руку!- Пальцы Строкова сжали ему запястье, проверяя пульс- Ничего страшного. Это от смены высоты. Пройдет. Нельзя останавливаться, иначе не дойдете. Вставайте и постепенно набирайте темп… Я думал, вы хорошо знаете свои силы. Нельзя же так срываться.
        - Я, пожалуй, лучше вернусь… В другой раз. Строков еще раз проверил пульс и посмотрел на него строго.
        - Нет, вы пойдете сейчас. Сердце у вас в порядке.
        - Кто дал вам право?…
        - Обстоятельства. Вы мне обещали этот маршрут. И, кроме того, перестанете себя уважать, если теперь повернете назад. Не сможете больше работать в горах. Слышали, как появляется у людей боязнь высоты?
        - Перестаньте меня запугивать!
        - Тогда вставайте! Вы же моложе меня. Как вам не стыдно!
        Строков повернулся и медленно пошел вверх. Веревка, которой они были связаны, шурша, начала разматывать около Сергея свои кольца, словно ползла змея. Со стоном Сергей приподнялся, сделал шаг, другой и неожиданно для себя самого, стиснув зубы, медленно пошел вверх. Теперь каждый шаг давался ему с огромным трудом. Рубашка прилипла к телу, в горле пересохло. Откуда-то сверху, в довершение всех несчастий, начал дуть порывистый холодный ветер. Он принес с собой клочья утреннего тумана. Строкова уже не было видно. Сергей дернул натянувшуюся веревку - Эй! Где вы там?! Я хочу пить!
        - Пока не поднимемся, питьнельзя!- донеслось сверху.
        Быстров хотел остановиться, зачерпнуть со льда пригоршню снега, но веревка снова, натянувшись, рванула его вперед, не оставив времени даже для этого.

«Скотина! Упрямая, старая скотина!- тихо процедил он сквозь зубы.- На кой дьявол я связался с этим помешанным? Чего ради вообще поперся сюда?»
        Сейчас его гордость, самолюбие казались ничтожными, маленькими перед непомерной тяжестью, навалившейся на плечи, перед этим холодным жидким воздухом которого так не хватало измученным легким.
        - Остановитесь! Я больше не могу!- крикнул он в седоватый туман, заполнивший пространство впереди него.
        Веревка терялась в двух шагах. Казалось, что впереди вообще не было ничего и ему никогда не дождаться ответа. Но ответ пришел:
        - Перестаньте ныть! Вы не ребенок! Привал будет через полчаса!

«Часа, часа»,- повторял голос Строкова, раздробленный каменными ребрами скал.
        Сергей начал считать шаги. Двадцать шагов - минута. Десять минут - двести шагов. Ему осталось пятьсот. Пятьсот шагов до привала… Надо их пройти, надо выдержать - не падать же в самом деле на землю… Не доставлять Строкову этого удовольствия…
        Ветер окреп. Сейчас он дул непрерывно. Лед, вздымавшийся перед ним отвесной стеной, вдруг распрямился, и Сергей понял: подъем кончился. К этому моменту он потерял счет шагам и плохо соображал, что с ним происходит, лишь продолжал механически переставлять ноги до тех пор, пока к нему не подошел Строков и не протянул своей фляги с водой. Напившись, Сергей почувствовал, что его выворачивает наизнанку, но сразу вслед за этим пришло облегчение. Минут через десять он начал приходить в себя.
        Туман, оказавшийся грядой облаков, плескался теперь у них под ногами. Дальние вершины походили на какие-то фантастические, висящие в воздухе сооружения, словно подрезанные сгустившимися внизу предрассветными сумерками. Солнце вот-вот должно было показаться из-за горизонта, и вдруг Сергей заметил на небе четкую овальную полоску, разделившую небосклон на две почти равные части: светлую и темную. Светлая медленно расширялась, оттеняя темную все дальше к западу.
        - Что это?
        - Тень Земли. На этой высоте она видна постоянно дважды в сутки, а на станции только в очень ясную погоду.
        - Тень чего?- не понял Сергей.
        - Воздух очень разрежен. Он уже не рассеивает свет, и перед восходом солнца видна тень, которую отбрасывает в пространство наша планета. Вы разве не знали?
        - Нет. В первый раз слышу об этом…
        - А я каждое утро смотрю. Все жду, появится или нет. Даже загадываю иногда… Вот жаль, видно ее очень недолго, всего несколько минут. Сейчас взойдет солнце, все исчезнет.
        - Так вы из-за этого поднялись так рано?
        - Из-за этого тоже. Мне хотелось, чтобы вы увидели… Почувствовали, как это выглядит.
        - Спасибо,- сухо сказал Сергей.- Я все равно не уеду.
        - Я, собственно, не это имел сейчас в виду… - растерянно ответил Строков.
        - Вы давно хотели доказать, что эта работа не для меня.
        Строков молчал, и неожиданно Сергею стало стыдно своих мыслей. Он еще не знал почему. Может быть, подействовал вид гор, ослепительно засверкавших всеми своими снегами под первыми лучами солнца. Может, виновата была синева ущелий под ногами, словно заполнившихся расплавленным лазуритом… Он не знал. Он встал и по-прежнему не очень дружелюбно сказал, что готов идти дальше.
        - Собственно, это здесь. Сразу за перевалом. Строков с секунду испытующе смотрел на Быстрова, но Быстров молчал, и Строков отвел взгляд. Через полчаса они дошли до цели. Прямо под ними раскинулась широкая, сходящаяся книзу воронка лавиносбора. Сухим, казенным языком начал Строков свои пояснения. Он уже ни на что не надеялся.
        - Под нами снежное тело. Его масса шестьсот тысяч тонн. Мы делали снегосъемку, так что масса определена точно. Давайте посмотрим его в разрезе. Шурф здесь, рядом.
        Он повел Сергея чуть ниже, туда, где тянулись провода от погруженных в снег приборов, торчали измерительные рейки. Они спустились в глубокий шурф, пробитый до самого скального основания. Строков вынул из рюкзака лоток с динамометром, вырезал ножом из стенки шурфа снежный монолит, зажал его в лотке прибора и осторожно потянул за рычаг. Стрелка медленно поползла по шкале, отмечая граммы сопротивления снежного кубика на сдвиг. Вот наконец образец дрогнул и рассыпался. Строков записал цифру и поверх очков посмотрел на Быстрова. Тому надоела слишком долгая процедура, и, не дождавшись конца, он начал подниматься из шурфа. Строков догнал его.
        - За две недели сцепление снега уменьшилось почти на сорок граммов.
        - Все ваши соображения я уже слышал и даже отвечал на них письменно не один раз.
        - Естественно, я докладывал…
        - Все дело в плато. Если здесь и будет лавина, она упрется в плато, остановится на нем и благополучно растает, никому не причинив вреда.
        - А мощность? Шестьсот тысяч тонн!
        - Да при чем здесь мощность?!
        - Посмотрите на угол склона, по которому пойдет лавина. Это почти отвесная стенка! Представьте себе ее мощность, помноженную на скорость, она перепрыгнет через плато, как резиновый мячик.
        Быстров остановился, устало растер виски.
        - Ну и что, если перепрыгнет? Там же нет ничего, внизу.
        - Там озеро… Лавина выбьет из него вал воды, почти равный себе по объему, и вниз, в долину, пойдет сель.
        - Ну вот. Теперь еще и сель. Землетрясения, надеюсь, не будет?
        Строков в отчаянии швырнул рюкзак на землю. И что-то лихорадочно начал искать в карманах.
        - Неужели вам так важно до конца отстаивать свою точку зрения, только потому что бумагу написали? Да очнитесь, наконец! Там же люди внизу! Сорок тысяч только в поселке… Как вы спать будете, если это случится? Вы теперь начальник станции, вы за них отвечаете! Вот смотрите, помните, какие породы в истоках Тарьина?
        Строков протянул ему какой-то замусоленный обломок камня, найденный наконец в недрах рюкзака. Впервые Сергей не испытал к нему жалости. Впервые не заметил нелепости его действий. Наверно, потому, что неожиданно задумался над тем, что руководило Строковым? Что заставило его унижаться, бегать по начальству, довести себя до того нелепого положения, в котором он оказался сегодня? Неужели только старческий заскок? Не слишком ли простое и удобное для себя объяснение?
        Он взял образец, отколол от него кусочек и на свежем сколе внимательно рассмотрел породу.
        - Это гнейсы. Похоже, из верховьев Тарьина. Очень характерный рисунок.
        - Я подобрал этот камень в поселке рядом со школой. Там нет таких пород. Нигде поблизости нет ничего похожего!
        - Вы хотите сказать?…
        - Да. На такое расстояние его могло занести только селем. Я узнавал у стариков в кишлаке, в тридцать втором году был мощный сель. Тогда еще не было поселка, но сель там проходил.
        - Если это действительно так…
        Быстров надолго замолкает, и Строкову кажется, что все опять напрасно, что все его слова, усилия, мысли, все это отчаяние бесследно тонут в раскинувшихся под ними беспорядочных нагромождениях туманных облачных волн.
        Пока длилось это затянувшееся молчание, облачный фронт поднялся выше, разросся к северу и заполнил перед ними большую часть видимого пространства. Наконец Быстров откашлялся и неопределенно произнес:
        - Это будет трудно.
        - Что именно?
        - Доказать будет трудно, заставить их поверить… Тем более написано официальное заключение.
        Строков боялся шевельнуться. Он не возражал, не спорил, даже не отвечал Быстрову - он просто ждал и дождался наконец продолжения:
        - Если даже я напишу новое заключение - это будет несерьезно, неубедительно. Просто-напросто - несолидно.
        Строков опять смолчал, и отчего-то собственные слова показались Быстрову мелкими, незначительными… Может быть, оттого, что, отразившись внизу от огромного моря облаков, они прилетели назад вместе с эхом и звучали в ушах насмешливым рефреном? Или это скалы играли с ними, отражая от своих ребер нелепые глухие звуки?
        - Я все же попробую… Может быть, существует вероятность… Вероятность вашей правоты - пусть совсем незначительная… Все равно придется попробовать. Но я не знаю, что из этого получится. Завтра я еду в район.

* * *
        В этот день секретарша в приемной председатель поссовета едва успевала отвечать на телефонные звонки. Люди звонили из разных мест, задавали вопросы, на которые она впервые не знала, что ответить.
        - Сабур Рахимович просил вас приехать. Да, совещание назначено райкомом. Нет, я не знаю причины. Все скажут на месте.
        Во дворе сгрудились машины. Понаехало начальство из области и из района. Раньше тоже бывали представительные совещания, но сегодня случилось что-то особенное. Она не знала, где разместить гостей. Пришлось занимать стулья у «заготзерновщиков». Даже директор комбината приехал, хотя этого занятого человека она еще ни разу не видела. Все вопросы Сабур Рахимович ездил решать к нему сам.
        Секретарша развернула длинный список приглашенных на совещание руководителей, отметила галочками фамилии председателя гортехнадзора, начальника республиканского метеоуправления, директора совхоза «Луч» и вдруг невольно опустила ручку, прочитав рядом с фамилией нового начальника метеостанции знакомую фамилию Строкова.

* * *
        В комнате плавали облака табачного дыма, тут и там вспыхивали короткие разговоры. Люди еще не поняли, для чего их оторвали от дел и вызвали на это совещание. Слушали пока не очень внимательно.
        Но Быстров умел заставить себя слушать. Строков с удивлением отметил, как постепенно и без особого нажима, еще даже не перейдя к основному, он завладел вниманием слушателей. С горечью подумал, что сам никогда не сумел бы так аргументированно, четко и коротко изложить все самое важное… Вот Быстров провел указкой по большой схеме, которую они чертили специально для этого совещания вместе с Хакимовым, объяснил, что произойдет, если лавина дойдет до озера. Отложил указку, протер платком руки и сел на место. Несколько секунд все молчали. Потом грузно поднялся председатель поссовета и медленно, словно танк, развернулся к Быстрову. Строков знал: этот человек будет первым, кто обрушится на них.
        - Вам самому не кажется неправильным?
        - Что именно?- спросил Быстров, даже не приподнявшись,- и Строков подумал:
«Нехорошо он говорит со старшими, невежливо…»
        - Вы помните собственное заключение? Мы к вам обращались за экспертизой. Потом вы мне сказали, что я могу спать спокойно! Я думал серьезный, ответственный товарищ приехал к нам, а что же получилось?
        - Получилось, я вам эту лавину придумал.

«Зря он так… - подумал Строков,- надо бы еще раз объяснить…» И сразу же, словно подтверждая его мысли, с места раздались выкрики:
        - Да чушь все это! Это его Строков обработал!
        Как только установилась относительная тишина, директор комбината задал свой первый вопрос. Строков понимал, что он больше всего не заинтересован в остановке комбината, срыве плана, и, значит, будет их самым серьезным противником.
        - Объясните, почему вы так резко изменили свою позицию? Вы все время оспаривали мнение Строкова по этому вопросу, ведь так? Что же произошло?
        - Тогда мне казалось, что Строков не прав.
        - А сейчас, значит, мнение изменилось!
        - И сейчас мне кажется, что он не прав.
        Взрыв шума вызвало это заявление. Строков почувствовал, как у него холодеют пальцы. Да нет, успокоил он себя. Этого не может быть. Он сейчас объяснит… Быстров снова встал, вышел вперед и повернулся к собравшимся.
        - Предположим, есть шанс, совсем ничтожный. Два процента вероятности, допустим. Имеем мы в этом случае право молчать, ничего не делать, рисковать сотнями жизней?
        - И что же, этот шанс, эти «два процента», действительно существуют?
        - Он существует!
        - А раньше вы этого не знали?
        - Раньше я в это не верил…

«Напрасно он… - снова подумал Строков,- Это никого не убедит… Кому нужны его сомнения, шансы… Тут надо бить фактами, а не шансами». И, конечно, директор комбината сразу воспользовался просчетом. Он явно выигрывал в споре с Быстровым.
        - Я не понимаю, у вас там горная станция или собрание астрологов? Вы там гаданием на шансах занимаетесь или что? Можете вы прямо сказать: будет лавина или нет?

«Как он нас…» - подумал Строков. Ему хотелось подтолкнуть Быстрова, сказать за него значительные, очень важные сейчас слова, которые смогли бы передать всем сидящим в зале его убежденность, рожденную опытом и знанием, но он лишь пожевал губами и заскрипел стулом, а Быстров только руками развел.
        - Я ничего не могу утверждать категорически. Все, что я знал, все факты, какими мы располагаем на сегодняшний день, были изложены.
        И, как бы заканчивая разговор, слагая с себя ответственность за те решения, которые сейчас будут приняты, он вновь сел. «Что же он делает?- думал Строков. Как он может. Кто же, если не он, сумеет их убедить?…»
        Поднялся начальник метеоуправления Попов. Метнув в сторону Быстрова неодобрительный взгляд, твердо заявил:
        - Лавина там будет наверняка!
        Сразу же стихли все разговоры, все головы повернулись к Попову.
        - Весь спор из-за плато. Строков считает, что лавина может перепрыгнуть через плато. Быстров всегда это отрицал, а теперь он засомневался. Ну, а нам не ваши сомнения нужны, а вполне авторитетный и серьезный вывод, за который вы будете отвечать!
        - Товарищ Быстров, очевидно, не понимает, что придется останавливать комбинат, эвакуировать поселок, терпеть миллионные убытки!- снова вмещался директор комбината.

«Ну, все,- подумал Строков.- Сейчас он начнет отступать».
        - Я не лавинщик,- отозвался Быстров.- У вас есть уже авторитетный и ответственный вывод, подписанный начальником лавинной экспедиции, о том, что лавины в этом районе не представляют опасности. Он для вас удобнее. Так чего вы на меня кричите?
        - Ты мне эти штучки брось!- окончательно взорвался начальник метеоуправления.- Он даже не заметил, что обратился к Быстрову на «ты» в официальной обстановке.- Я тебя не затем сюда отправлял, чтобы ты сваливал все на лавинную экспедицию! Сам кашу заварил, сам и расхлебывай!
        - Мне кажется, комбинат останавливать не обязательно… - медленно начал Быстров.
        И Строков не удержался, выкрикнул:
        - То есть как?!
        Никто этого не заметил, все слушали Быстрова.
        - Достаточно эвакуировать поселок… А комбинат… Можно наладить туда посменную доставку людей, организовать службу оповещения на месте. Она успеет предупредить, в случае если лавина…
        - Не успеют!- снова выкрикнул Строков, и его опять не услышали.
        - Я думаю, хоть тут и есть небольшой риск… - задумчиво продолжал Быстров, словно ему только что пришли в голову все эти гениальные мысли, словно он раньше не продумал два-три запасных варианта.
        - … В общем, если мне выделят вертолет и опытных взрывников, мы попробуем заложить на пути лавины заряды, чтобы свернуть ее в соседнее ущелье… взрывная волна…

«Мы же с тобой не об этом договаривались, не об этом… - тихо бормотал Строков.- Ты же не успеешь ничего, не рассчитаешь, а если даже успеешь, так ведь она может и не свернуть в соседнее ущелье! А люди будут работать, за час их не смогут эвакуировать…»
        - Вот это уже деловой разговор!- сразу же подхватил директор комбината.- Конечно, мы должны принять самые действенные меры, раз есть хоть малейший риск. Речь идет о безопасности людей! Взрывников и вертолет мы вам выделим. Говорите, какая еще потребуется помощь?
        - Не нужна ему никакая помощь!- вдруг заорал Строков, вскакивая с места и с грохотом роняя стул.- Если нужно, я до Центрального Комитета дойду! Людьми рисковать вам все равно не позволят!
        Тяжело дыша, он протиснулся к выходу, не обращая внимания на удивленные и возмущенные взгляды, направленные на него со всех сторон. У самой двери он обернулся к Быстрову и сказал:
        - Вы нехороший человек! Вы слабый человек!
        Как только Строков окончательно вышел, всюду раздались возгласы. Каждый по-своему комментировал происшедшее, и только директор совхоза «Луч», единственный из всех присутствующих, кому еще не довелось познакомиться со Строковым, восхищенно сказал:
        - Ну и выдал! Кто это?
        - Бывший начальник тарьинской станции. Не понимаю, зачем его сюда приглашали!- ответил председатель поссовета.

* * *
        Три раза в сутки Наташа навещала закуток на заднем дворе станции. Вначале намерения у нее были самые серьезные. Она твердо решила продолжить опыты, прерванные новым завлабом, и выяснить приспособляемость мелких грызунов к экстремальным условиям высокогорья. Выбрав свободный выходной, уговорила Сергея съездить в район на базар и купила сразу десяток крольчат. Так было положено начало «Наташиному хозяйству», как скоро все стали называть этот уголок двора. Неожиданно в его организации охотно приняли участие все сотрудники станции. Недели две она крепилась, добросовестно вела записи в журнале наблюдений и с отвращением жевала вместе со всеми надоевшие консервы Постепенно вся кухня перешла в ее ведение, и она волей-неволей почувствовала себя ответственной за этот угрюмый вид, с каким мужчины сосредоточенно ковыряли вилками в консервных банках. Наконец не выдержала и, воспользовавшись подвернувшимся праздником, приготовила первого кролика. Успех превзошел ее ожидания. С этого дня Наташино хозяйство быстро пошло в гору. В нем; появились гуси, утки, куры и даже хромой баран, отбившийся от стада. Все это
кудахтало, крякало, блеяло и требовало постоянного ухода. Очень скоро она махнула рукой на научные опыты и призналась себе, что все затеяла лишь для того, чтобы как-то скомпенсировать неопределенность своего положения и собственную бездеятельность среди этих поглощенных работой людей.
        Проходя от клетки к клетке, она бросала в них охапки привезенного из района сена и первые ростки пробившейся наконец и здесь травы. Стоило растереть или просто сжать пальцами травинку, как сразу чувствовался пряный, острый, ни на что не похожий аромат. Почти все травы здесь так пахли. Вдыхая этот терпкий запах, она думала о весне. «Вот она и догнала меня здесь…» Совсем недавно расстались в столице. Наташа не надеялась, приехав сюда, так скоро увидеть зеленые ростки. Но вышло иначе. Вот она весна. И опять, как и там, в столице, ничего хорошего не ждала она от весны, кончится срок командировки Сергея, они вернутся в город, и все пойдет по-старому. Или, если у нее хватит мужества, они наконец расстанутся… Вряд ли хватит. Зачем обманывать себя.
        Кролики жевали траву медленно, не спеша. Вначале и вся ее жизнь здесь замедлила темп. Ненадолго. Постепенно набрала ход скрытая невидимая пружина. События ускорялись, наслаивались друг на друга.

* * *
        Как только закончилась официальная часть, на Быстрова посыпался целый град вопросов. Люди хотели уточнить детали предложенного им плана, выяснить долю участия каждого. Сергей механически отвечал на вопросы, в голове настойчиво звучали последние слова Строкова. И даже вечером после совещания, уже на станции, он все никак не мог избавиться от неясного чувства тревоги. И сразу, не успев сойти с машины, стал искать глазами Строкова. Хотелось ему объяснить, что он не прав, что ничего больше невозможно было сделать, и того, что удалось достичь, вполне достаточно. Но Строкова нигде не было. Все последние дни, пока они готовились, вызывали комиссию и делали десятки других срочных дел, все это время Строков неизменно был рядом. Незаметно и ежеминутно делал свою часть работы. Сергею даже показалось, Что теперь все уладится само собой, они прекрасно сработаются и потом, после конца всем уже надоевшей истории с лавиной, незачем будет искать нового начальника станции для Тарьина. Но, видимо, Строков думал иначе. «Неужели и теперь он не успокоится? Ему пошли навстречу, делают все возможное… А ведь я уверен, что
все это напрасно, что не будет никакой лавины. Я словно одолжение Строкову сделал»,- признался он себе. Но долго раздумывать о Строкове попросту было некогда. Предстояло размещать людей, готовить площадку для вертолета и улаживать десятки других дел. Окунувшись в них, он наконец-то почувствовал себя в родной стихии. Теперь он был в центре событий, руководил большой и сложной операцией. Вновь приехавшие со всеми вопросами шли к нему, для них он был начальником станции. Для них, но не для Хакимова… Хакимов по-прежнему держался так, словно работал в другом учреждении. Можно было не обращать на Хакимова внимания, тем более что и без него дел хватало, но Сергею очень хотелось все поставить на свои места, выяснить до конца все отношения.
        Сейчас, когда Строков окончательно исчез со станции, это казалось так просто…
        Вечером он попросил Хакимова посмотреть план размещения зарядов на предполагаемом пути лавины. Хакимов пожал плечами:
        - Это меня не касается. У меня другая работа.
        - Другую работу отложите. Займитесь этим!- не желая больше уступать, сказал Сергей.
        - Я работаю метеорологом, а не взрывником.
        - Я могу освободить вас от обязанностей метеоролога!- сорвался Сергей и тут же пожалел об этом, понимая, что зашел слишком далеко.
        Хакимов прищурился, потом усмехнулся:
        - Пишите приказ. Утверждайте в управлении. Я найду работу на любой станции. Думаете, Павел Степанович уехал, так теперь можно? Ошибаетесь. Не такой он человек.
        - Вот вы все время о Строкове мне напоминаете, и я вас понимаю,- уже мягче сказал Сергей.- Вы с ним много лет работали, конечно, вам тяжело без него. Но не нужно на меня всю вину сваливать и думать, будто я добивался увольнения Строкова. Я этого места не искал. Меня прислали сюда, и, сколько бы вы со мною ни воевали, ничто уже не изменится. Дело все равно придется делать. Вы хоть бы сейчас помогли. Это же Павел Степанович хотел обезопасить поселок от лавины.
        - Павел Степанович добивался не этого, вы вашими взрывами ничего не сможете сделать, только людей отвлекаете, обнадежили, наобещали, а сами даже на ила-то подняться не сумеете.
        - Это почему же?
        - Потому что идет южный циклон. Вверху туманы, дожди, дорога раскисла. А в лавинном теле начались подвижки! Может быть, у нас считанные часы остались, чтобы людям помочь, а вы графики чертите, в расчеты играете!
        И вдруг на секунду, на одну только секунду он представил, как это может быть… Они не успеют. Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Bce будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Все дело еще представлялось ему чем-то абстрактным, почти академическим. В конце концов, он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если где-то и ошибался - невелика беда, другие исправят. Поэтому и сейчас он все еще не осознал до конца меру ответственности, взятой на себя.
        Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее - едва прикрытый самообман.
        Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск - всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
        Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
        За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела,- за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
        Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала - ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
        Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
        До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
        Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
        Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
        - Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
        Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
        - Завтра утром, наверно, перестану,- неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: - Завтра, Наташенька, всё кончится. Как - не знаю, но кончится.
        - Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
        - Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
        - Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал - эту лавину.
        - Ее выдумал Строков.
        - Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
        - Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли - неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав - а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
        Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
        - Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
        - Я звонил. Узнавал.
        - И что же?
        - Его нигде в районе нет.
        - А в кишлаке?
        - Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… - продолжал Сергей после небольшой паузы.- Стихийное бедствие - это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
        - Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
        - Думал! Кому до этого дело? Какая разница, кто что думал? Важен результат. Только результат. Понимаешь?
        - Но послушай, Сережа, здесь есть люди, ведь вы собираетесь что-то предпринимать?
        - Я не знаю, что из этого выйдет. Честно. Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… так Строков говорил, что ничего у меня не выйдет. А теперь он где-то затаился и ждет своего часа, как эта лавина, чтобы нанести последний, завершающий удар.
        - По-моему, ты не прав, несправедлив к нему…
        - И это он мне говорил почти теми же словами, что я, де, несправедлив к людям… Ну что же, завтра все станет ясно, кто из нас прав… Хакимов против меня, погода, Строков… Только ты меня не бросай. Что бы ни случилось - не бросай.
        - Я тебя не брошу, Сережа.
        - Я знаю. Ты единственный человек, который меня не предаст ни при каких обстоятельствах,- вдруг сказал он своим прежним твердым голосом.- Если бы можно было все вернуть к началу, знать тогда, что здесь для меня заготовлено… Но я, как мальчишка, попался. Командовать мне захотелось. Самому себе хозяин, без начальства пожить. Вот и пожил.
        - Перестань!- почти крикнула она.- Ты говоришь так, словно уже проиграл. Так и случится, если заранее уверен в неудаче. Беду можно накликать, я знаю. Но если сейчас возьмешь себя в руки, продумаешь каждую мелочь, соберешь все силы… Я плохо разбираюсь в твоих делах и не могу помочь советом, но если поверишь в победу - обязательно победишь! Обязательно!
        - Эти игрушки не для меня. «Победишь - не победишь». Давай спать. Завтра видно будет.
        - Я не знаю, как помочь тебе…
        Она уже не скрывала слез и вдруг почувствовала, что его рука осторожно и нежно прошлась по ее волосам. Эвакуация людей из долины началась глубокой ночью, сразу после того, как пришел сигнал от службы оповещения о том, что в лавинном теле начались первые подвижки.
        Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной. Внизу вторые сутки не переставая лил дождь. Казалось, потоки воды рождались тусклыми фонарями. Попадая в световой конус, невидимый за его пределами, сплошной поток капель отливал зловещим ртутным блеском. Глухой рокочущий шум долетал с горных вершин, и невозможно было понять, грохочет там слишком ранняя для этой поры гроза или лавина уже начала вниз свое безостановочное, неотвратимое движение.
        Люди в ожидании очереди стояли на улицах небольшими группками, с чемоданами и узлами в руках. Большинство угрюмо молчали, если где и вспыхивал мимолетный тревожный разговор, он быстро угасал под потоками дождя.
        Водители, получив у здания поссовета маршрутную карту с номерами домов и названием улиц, постепенно рассредоточивались по поселку. У поссовета ни на секунду не прекращался водоворот техники и людей. По нервозности, по резким командам и ругани шоферов можно было догадаться, что времени оставалось слишком мало. Хорошо спланированная операция, столкнувшись с лабиринтом ночных улиц и с недопустимой медлительностью гражданского населения, постепенно выходила из графика.

* * *
        Будильник звонил отвратительно долго, и, не открывая глаз, Сергей уже знал: лететь придется сегодня. Заснуть удалось часа на два перед самым рассветом, и голову теперь ломило от бессонной ночи. Казалось, веки налились свинцом. Как хорошо было бы ничего не делать, не знать… Проснуться в своей квартире, включить кофеварку и отправиться не спеша на работу по праздничным, умытым дождем улицам…
        Мысль о дожде заставила его содрогнуться, он представил, как под его струями, раскисая, рушатся снежные бастионы, пока еще сдерживающие напор притаившегося на перевале, смертельно опасного снежного зверя…
        Из поезда на ходу не выпрыгнешь. Он уже прочно впрягся в повозку, так что придется вставать, идти к вертолету, распределять грузы и отдавать распоряжения. Стронувшись с места, как снежный ком, нарастала захватившая его лавина дел, и, невесело усмехнувшись плоскому каламбуру: «Лавина - против лавины», он решительно поднялся.
        За дверью пронзительный холодный ветер нес через весь двор клочья облаков. Иногда такой обрывок облака, зацепившись за сарай, на мгновение приостанавливал свое движение, и тогда в белесой мгле исчезали фигуры людей, весь двор станции, и лишь черный крест вертолетного винта протягивал к Сергею свои лопасти.
        Погода испортилась даже больше, чем он предполагал вчера, изучив график движения южного циклона. Но он знал, что все равно не сможет отменить вылета. Лавина могла теперь сорваться в любую минуту.
        Забравшись в кабину вертолета, проверил, на месте ли запалы, шнур, электродетонаторы. Пилот, крепивший грузы, недовольно проворчал:
        - Перегрузили все-таки, сколько раз предупреждал!
        - Здесь нет и половины нормы.
        - Какая там норма! На этой высоте при таком ветре мотор не вытянет.
        - Должен вытянуть.
        А про себя повторил: «Должен. Сегодня все должны вытянуть».
        Взрывник копался в выделенном для временного склада сарае.
        - Ну что там у вас?!- крикнул ему Сергей.- Все погрузили?
        - Двух ящиков взрывчатки не хватает!
        - Чего не хватает? В вертолете полная загрузка!
        - Я не о том. Со склада пропали два ящика!
        - Рыбу тут глушить негде. Что за чепуха!
        - Было два резервных ящика взрывчатки - теперь их нет!
        - Что-нибудь перепутали в ведомости. Сейчас некогда с этим разбираться. Спишем оптом все, что у вас было. Если готовы - давайте вылетать. Подошел Хакимов. Он выглядел мрачнее обычного.
        - Южный циклон. Я вас предупреждал.
        - Меня все предупреждали.- Сергей сдержался, внимательно посмотрел на Хакимова.- Предупреждать всегда легче - труднее делать.
        - Когда ветер с юга, перед плато образуется восходящий поток. Пилот не справится с управлением. Это авантюра.
        - Надо что-то делать, Мансур. Сейчас не время для споров.
        Первый раз назвал он его по имени, и, тяжело вздохнув, Хакимов ушел на станцию, а через минуту вернулся с тяжелым рюкзаком и свертком штормовок. Швырнув поклажу внутрь вертолета, он грузно забрался по лесенке, и в кабине сразу стало тесно от его большого, плотного тела. Больше они не сказали друг другу ни слова, все было ясно и так. Лишь про себя Сергей отметил, что рюкзак Хакимова был уложен еще со вчерашнего вечера и, значит, он давно уже все решил для себя про этот полет. Тревога, сжимавшая его в своих тисках все последние дни, немного отпустила, потому что теперь он был не один, потому что человек, так просто, без лишних слов втиснувшийся в хрупкую стеклянную кабину вертолета, вовсе не обязан был этого делать.
        Затарахтел стартовый движок. Машина мелко затряслась. За стеклянным квадратом дверцы с его стороны не было видно станции. Но он и так чувствовал, знал, что где-то там, у порога, стоит еще один близкий ему человек, который будет ждать возвращения этой хрупкой металлической стрекозы, до боли всматриваясь в пустое небо, и, может быть, дождется… Вдруг он подумал, что Хакимова тоже будут ждать так же тревожно, с такой же надеждой, как и его самого, и впервые он с сожалением вспомнил свою нелепую прогулку с Саидой, вызвавшую такую долгую и совершенно ненужную ссору между этими людьми. Но все его мысли оставались сейчас приглушенными, на втором плане. Все выглядело иначе, изменилось перед этим прыжком в неизвестность, в холодную пустоту влажного воздуха…
        Винт завертелся над головой с мягким, переходящим в свист шелестом, потом натужный вой двигателя заглушил остальные звуки.
        Вертолет неуклюже подпрыгнул и снова встал на свои три колеса. Сергей услышал, как жалобно заскрипели под полом гидравлические амортизаторы. «Пожалуй, и в самом деле перегрузили»,- подумал он, но менять что-нибудь было, уже поздно. Такой выдался день. Все висело на, ниточке, на тоненьком волоске.
        Вертолет затрясся от напряжения, вновь подпрыгнул на несколько метров и понесся вбок, к обрыву. Мелькнули двор, домик метеостанции и две маленькие женские фигурки на крыльце.
        Мотор на секунду поперхнулся, потом злобно выплюнул остатки отработанных газов и взвыл с новой силой.
        Перевалив через борт ущелья, машина провалилась в воздушную яму, но падение продолжалось недолго, пилот сманеврировал, подхватил под винт встречный ветер, и они медленно полезли вверх.
        Со всех сторон подступали ребристые выступы, В стеклянные широкие окна кабины они казались нереально близкими.
        Хакимов тронул за плечо пилота и жестами стал объяснять, что впереди стенка, о которой он говорил перед вылетом. Но пилот только безнадежно махнул рукой и еще сильнее прижал педаль газа. Одно неверное движение могло бросить вертолет на скалы. Каменная стена приближалась. Казалось, с каждой секундой машина ускоряет свое движение.
        Сергей понимал, что это впечатление обманчиво, что машина не меняла скорости, и до стены еще метров сто, но руки невольно, сами собой, вцепились в сиденье. И вовремя, их швырнуло так, что ремни больно впились в тело. Машину подхватил восходящий поток. Перед глазами стремительно замелькали обледенелые каменные выступы. Машину несло как в скоростном лифте. Хакимов что-то кричал, но его никто не слушал. Советовать, предупреждать было уже поздно. Теперь все зависело от филигранного искусства пилота.
        Стена прыгнула им навстречу. Но пилот успел задрать нос машины, завалил ее назад, потерял скорость и завис перед самой стенкой. Новый порыв ветра перебросил машину через нее.
        Прямо под ними мелькнул крошечный пятачок ровной поверхности. Это и было плато. Казалось совершенно нереальным посадить здесь машину. Снизу, когда выбирали площадку, все выглядело совершенно по-другому. «Пилот уже был здесь,- успокоил себя Сергей,- забрасывал грузы для постов наблюдения. Правда, одно дело грузы, а другое посадка, да еще при таком ветре». Пилот повернулся и прокричал ему в самое ухо: - Высота недостаточна! Как только выйдем из потока, машина провалится. Нас может ударить о плато. Что делать?
        Сергей махнул рукой вниз. Другой дороги у них не было. Пилот стиснул зубы и толкнул рукоятку, посылая машину вперед. Желудок сдавила спазма, и Сергею показалось, что они падают. Падают в безвоздушном пространстве. Винт не мог удержать машину без помощи ветра, отрезанного теперь от них кромкой плато. Все ближе поверхность земли. Пилот ничего не сможет, никто не смог бы, слишком поздно… Машина в немыслимом прыжке перепрыгнула через гряду камней и, теряя управление, раскачиваясь, понеслась дальше. Сразу же их тряхнуло, что-то они зацепили, потому что справа Сергей увидел высоко взметнувшийся фонтан снега. Тут же последовал второй удар, гораздо сильнее первого.
        Когда темнота рассеялась, Сергей понял, что какое-то время был без сознания. Он уже не сидел в кабине вертолета, а лежал на снегу, на чьей-то штормовке. Искореженный вертолет стоял рядом, тяжело осев на правый борт. Пилот пытался закрыть прогнутую дверь кабины. Он захлопывал ее несколько раз подряд, с каждым разом ожесточаясь все больше и вымещая на этом куске металла всю горечь за аварию, которую так и не сумел предотвратить. В застывшем морозном воздухе слышался только вой ветра и этот унылый скрип двери.
        - Перестаньте!- попросил Сергей.- Никто бы не смог на вашем месте.
        Он привстал и осмотрелся.
        - Главное вы сделали. Мы на плато.
        - И, кажется, успели,- добавил взрывник.
        Окружающая местность походила на лунную поверхность. Искореженные, искромсанные вершины подступали со всех сторон. Само плато на их фоне выглядело неправдоподобно ровным и чистым. По его белой поверхности ветер нес сверкающую снежную пыль. Впереди, за небольшим уступом всего километрах в двух, начиналась воронка лавиносбора. Сейчас Сергей смотрел на нее снизу и никак не мог найти место на перевале, где они стояли со Строковым, хотя сам перевал отчетливо вырисовывался на синем фоне неба, словно кто-то его вырезал из картона. С такого расстояния невозможно было определить, что делается в районе лавиносбора, но, судя по погоде, времени оставалось немного. Будто в ответ на его мысли Хакимов сказал:
        - Здесь нельзя оставаться.
        - Почему?- не понял взрывник.
        - Лавина пройдет прямо здесь. И очень скоро. Сергей попробовал подняться на ноги. Все тело тупо ныло, но после второй попытки ему все же удалось встать. Наверно, кости целы. Растерев лицо снегом, понял, что сможет двигаться.
        Казалось, ящикам не будет конца. Они перетаскивали их за небольшой выступ, метрах в двадцати от вертолета, тут же сбивали крышки и высыпали пакеты со взрывчаткой. Взрывник, сверяясь со схемой, быстро пробивал в снегу лунки и опускал в них пакеты вместе с запалами.
        Очень скоро ровную поверхность плато пересекла тройная линия лунок. Между линиями они оставили по двадцать метров свободного пространства, чтобы от детонации не сработали сразу все заряды. Теперь каждую линию можно будет использовать отдельно, когда подойдет ее срок.
        От лунки к лунке протянулся черный, хорошо заметный на снегу провод. Бывают моменты, когда люди работают на пределе своих возможностей, не замечая боли, усталости. Зато потом, когда дело сделано, усталость и боль наваливаются на них с удвоенной силой.
        Сергей, словно сквозь сон, слышал разговор Хакимова со взрывником. Разматывая бухту провода, взрывник сказал, что это последняя линия, можно уходить.
        Хакимов ответил, что уходить некуда, они здесь как в мышеловке.
        Усилием воли Сергей постарался стряхнуть усталость. «Пойдет лавина, может, считанные минуты остались. Я привел этих людей сюда, что дальше?- спросил он себя.- Они сделали все, что могли. Я за них отвечаю. Нужно что-то придумать. Я обязан что-то придумать…» Он мучительно искал выхода и не находил.
        Пока шла подготовка и сам этот немыслимый полет, он думал об одном: «Только бы добраться, только бы успеть…» Ну вот добрались, успели, и оказалось, что он не предусмотрел самого элементарного: куда уходить с плато, после того как закончат работу? Конечно, пока не угробили вертолет, можно было поставить дистанционные радиоуправляемые взрыватели и ждать лавину в воздухе. Но что делать теперь, когда у них нет вертолета, когда каждую минуту плато может накрыть лавина, а у них нет путей отхода? «Не может быть,- сказал он себе.- Должен найтись какой-то выход. Всегда находился, найдется и сегодня». Он забыл, что его жизнь до этой минуты протекала в другом временном измерении. И «выходы», которые он находил, и сами ситуации, из которых успешно выбирался, не имели ничего общего с той опасностью, перед лицом которой они очутились сейчас.

«Спокойно. Главное - спокойно. Давай еще раз обдумаем. Сзади обрыв. Там не спуститься даже хорошему альпинисту. Впереди ждет лавина. Справа и слева скальные стенки…»
        - Вы лучше знаете местность,- повернулся он к Хакимову.- Можно подняться на боковые стенки?
        - Подняться нельзя. За их ребрами можно только укрыться от прямого удара.
        - Это уже кое-что.
        - Вы плохо представляете, что здесь произойдет после удара. Мы задохнемся. Вместо воздуха придется дышать снегом. От воздушной волны начнутся обвалы.
        - Была же сюда дорога!
        - Была. Сверху по лавиносбору. Но сейчас по минному полю пройти легче, чем там.
        - Значит, полезем на стенку.- Туда не подняться.
        - Жить захотим - поднимемся. Нам ведь не до вершины лезть, только бы уйти метров на сто от опасной зоны!
        Подняться удалось лишь на шестьдесят. Здесь они нашли что-то вроде кармана, широкой проталины в леднике, козырек которой мог защитить их от камнепадов. В нише было очень тесно, с трудом удавалось стоять на узком карнизике. Они вбили крючья, закрепили веревки, застегнули карабины, намертво прикрепившие их нагрудные страховочные пояса к ледяной стенке. Теперь оставалось ждать. Сколько? Этого никто не знал. Одно было ясно: долго в таком положении они не выдержат и, если лавина задержится, им придется спуститься.
        - В общем, влипли,- подвел итог взрывник. Он держал в руках маленькую взрывную машинку и механически вертел отсоединенный ключ. Далеко вниз и в сторону бежала тоненькая черточка провода.
        - Как мы выбираться-то будем, когда пройдет лавина?
        - Как только истечет контрольный срок, сюда выйдет спасательная группа. Там опытные альпинисты, специальное снаряжение. Они доберутся.
        - Всякое бывало, но спасатели не снимали ни разу,- проворчал Хакимов.
        Неожиданно вокруг что-то изменилось. Они не сразу поняли, что именно. Воздух слегка смазался, стал менее прозрачен, и почти тут же донесся гул, многократно отраженный скалами. Гул постепенно нарастал, становился похожим на рев десятка водопадов, на грохот многочисленных обвалов, на шум стада взбесившихся слонов. Ни на что это не было похоже…
        Снежное поле по всему лавиносбору пришло в движение, заколыхалось, словно по нему прошли волны, точно это был уже не слежавшийся снег, а какая-то плотная жидкость. В ней возникали отдельные завихрения, струйные потоки. Самыми нереальными выглядели фонтаны снега, вопреки законам тяготения взлетавшие вверх около каждого камня, лежавшего на пути тронувшейся лавины. Вся масса постепенно ускоряла движение. Рев нарастал. Казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки, казалось, ничто живое не сохранится на ее пути. Ничто не спасет их от надвигавшейся сверху белой смерти. Теперь снег превратился в гигантский вал, несущийся на плато. Все смешалось. Во все стороны летели осколки камней, раздробленных лавиной. Она только еще набирала скорость. Только еще выбрасывала вперед свои длинные, кипящие языки, похожие на лапы фантастического животного. За несколько секунд, понадобившихся лавине, чтобы добраться до плато, Сергей успел подумать, что он даже не представлял, как это выглядит. Все прочитанное, услышанное о ней не давало и сотой доли необходимого впечатления о том, что ожидало его и всех тех, кто сейчас
окажется на ее пути…
        Не было у него этого представления, и вот он здесь с этой жалкой тоненькой ниточкой провода против взбесившегося белого зверя.
        Он уже понимал, видел по масштабам разраставшейся катастрофы, что заряды ничего не изменят, не смогут изменить. Что их булавочные уколы не повернут гигантское тело лавины. И ничего другого они не могли теперь сделать… Сергей видел, как побледневший взрывник непослушными пальцами старается вставить в машинку ключ и ничего у него не получается, ключ не попадает в отверстие. Нельзя было ждать ни секунды, земля под ними покачнулась от удара лавины о плато, с козырька посыпались обломки льда, у самого лица проносились летящие сверху камни. Сергей подумал, что может перебить провод, что они не успеют, лавина уйдет ниже. Вырвал машинку у взрывника, сам вставил ключ, повернул его и увидел, как перед снежным валом выросли такие маленькие на его фоне фонтаны взрывов. Вот они слились в сплошную стену, вставшую на пути лавины, закрывая ей путь в левое ущелье. Но стена была низкой, слишком низкой. В эти секунды голова его работала удивительно четко, он видел и понимал сразу десятки различных вещей. Словно время замедлилось, уплотнилось и каждая секунда растянулась на бесчисленные кусочки мгновений, в течение
которых можно было сделать так много, вот только руки не успевали за мыслью, оставались по-прежнему медлительны и беспомощны…
        Вал налетел на стену, подмял ее под себя, перевалил через нее и понесся дальше, даже на секунду не замедлив движения. Осталось еще две линии, и с горечью Сергей подумал, что не помогли бы и десять, разве что атомная бомба могла что-нибудь изменить в этом хаосе. И, не дожидаясь подхода лавины, он сразу дважды повернул ключи, приведя в действие запалы обеих заградительных линий, надеясь на то, что небольшая дистанция, оставшаяся между фронтом взрывов и лавиной, даст возможность взрывной волне набрать скорость. Он видел, как взрывная волна ударила по лавине, как все смешалось в ее левом крыле, как отброшенные в сторону массы снега хлынули в правое ущелье, но за ними шли новые, по ним уже нечем было ударить, ничто не могло изменить направление их движения. Разделившись на два рукава, лавина пронеслась над плато. В то же мгновение их накрыли облака снега. К счастью для них, это не был плотный снег самого лавинного тела. Мелкая снежная пыль, сбитая с плато, сразу же отрезала их от окружающего мира. Лишила воздуха. Люди не могут дышать снегом. Сергей оторвал кусок подкладки, завязал им рот а нос, но это
мало помогло, снег проникал сквозь материю. Мучительные приступы кашля не давали вдохнуть ни глотка воздуха. Задыхаясь и теряя сознание, он думал о том, как необыкновенно тихо стало вокруг. Снежное чудовище ушло вниз. Они ничего не сделали. В озеро рушатся многотонные массы снега. Вода, перехлестнув через завал и подхватывая по пути массы породы, превращается в сель, стремительно несется к комбинату… Эвакуировать людей не успеют.
        Дышать стало легче. С каждой секундой воздух становился чище, он уже видел смутные нереальные фигуры, висящих на страховочных ремнях людей. Нужно было сделать над собой усилие, чтобы удержать ускользающее сознание, но он не сделал его. Он медленно проваливался в ледяную яму, в которой не было ничего, кроме темноты, и где не надо было думать об этом несущемся к людям грязевом потоке.
        Окончательно пришел в себя Сергей на станции. Смутно помнил, как его несли на носилках, как спускали на веревках со стены, мелькали незнакомые лица спасателей, он слышал обрывки разговоров, потом снова провал. Кто-то растирал его спиртом. Горечь лекарства во рту. Или это было не лекарство? Другая горечь? Он приподнялся, опершись на подушку. Боли не было. Вообще ничего не болело. Плохо слушались мышцы, словно его набили ватой, как детскую игрушку. Рядом на стуле сидела Наташа. Секунду он смотрел на ее осунувшееся, побледневшее лицо и отвернулся, прежде чем она успела заговорить. Ничего не хотелось слышать. Ни о чем не хотелось думать. Хотелось снова в ту спасительную холодную темноту, в которой не было ни мыслей, ни звуков.
        - Хочешь спрятаться?- тихо спросила Наташа.- Мне объяснили, что так может быть, но я не поверила…
        Сергей почувствовал внезапный приступ злости. Что она могла знать? Разве она была там с ними? Какое право имела так говорить?
        - Дай мне напиться,- попросил он и удивился тому, как четко и ясно прозвучал его голос.
        Наверно, она права. Больше нельзя прятаться от самого себя. Пора выяснить, что произошло, и отвечать, раз уж виноват. Он пил большими глотками и чувствовал, как постепенно уходит тупое ватное бессилье, словно ему не хватало только кружки компота, чтобы окончательно прийти в себя.
        - Что с Хакимовым и остальными?
        - Все живы. Только обморозились немного. Тебе досталось больше всех.
        - Что с комбинатом?
        - Все обошлось. Все хорошо, Сережа. Ты не волнуйся.
        - Что ты меня успокаиваешь, как ребенка! Говори, что с комбинатом?
        - Мне сказали, что вы со Строковым сделали все, как надо. Обезвредили лавину. Все кончилось благополучно.
        - Благополучно?! Я же видел, как лавина пошла в правое ущелье!
        Он вскочил с кровати и как был в одном белье, завернувшись в одеяло, выбежал из комнаты. Его качало, коридор расплывался перед глазами, но через две двери была уже комната Хакимова, и он ввалился в нее, даже не постучав. Хакимов сидел за столом рядом с Саидой.
        Они пили чай.
        - Заходите, Сергей Александрович. Чаю с нами попейте.
        - Вы что, сговорились тут все?! Что с комбинатом?
        Сколько жертв?!
        - Не было жертв. Я вам говорил, Павел Степанович не такой человек, он добьется. Ему выделили группу, и они работали вместе с нами, внизу. Понижали уровень озера. Мы ослабили лавину ненамного, но все же этого оказалось достаточно. Сель не дошел до поселка. Снесло только несколько домов на окраине. Люди были эвакуированы заранее. Никто не пострадал.
        - Где Строков?
        Хакимов долго смотрел на него, словно обдумывал ответ, и Сергей почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки.
        - Его ищут.
        - Как это - «ищут»?
        - После лавины никто не видел Павла Степановича. Может, домой уехал. Попов звонил, завтра обещал приехать. Наверно, он знает. Чай будете?
        Сергей повернулся и, ничего не сказав, пошел обратно в свою комнату. В голове у него все спуталось. Неожиданное спасение поселка, исчезновение Строкова, какие-то работы внизу, которые вел Строков, ему о них ничего не было известно… Что все это значит?
        Он понимал: все нужно обдумать сразу. Пока свежо впечатление, пока он не забыл что-то важное, мелькнувшее в голове во время разговора с Хакимовым. Нужно побыть одному. Но он не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы выйти на улицу. К тому же придется одеваться, объяснять Наташе, выслушивать ее просьбы лечь в постель. Нет, нужно придумать что-то другое. И вдруг он увидел низенькую дверь в конце коридора. Там последние дни жил Строков. «Я вас не стесню, я себе кладовочку освобожу и поживу там пока…» - вспомнилось Сергею. Здесь он и жил до того самого момента на комиссии, когда их пути окончательно разошлись. Сергей толкнул дверь. Непонятно, как в кладовке уместились раскладушка с тумбочкой. Больше ничего не было, но ничего и не нужно. Главное - здесь тихо. «Здесь его не найдут, оставят в покое…» Так, наверно, думал и Строков.
        Сергей лег на раскладушку. Она даже не скрипнула. Все раскладушки, какие он знал, скрипели. Эта - нет. «Может быть, Строков смазывал маслом ее ножки. Вполне может быть. Это в его духе. Он старался быть незаметным, не хотел никому мешать, но вечно у всех путался под ногами, никому не давал жить спокойно. Зато сейчас, когда дело сделано, он исчез. Его «ищут», как сказал Хакимов. Словно человек иголка. Так что же Строков сделал, чтобы закончить главное свое дело без него? Хакимов сказал: добился собственной группы… Интересно как? «Все время меня словно за руку вел, подталкивал к правильному решению, за шиворот сводил в маршрут на лавиносбор. А я сопротивлялся. Изо всех сил сопротивлялся. Но он не отчаивался - тащил. И только на комиссии, после того как я его предал, он стал действовать самостоятельно, и я тоже… Именно с этого момента, оставшись один, я стал нагромождать одну на другую чудовищные ошибки, пока в конце концов не угробил все дело. Вместо того чтобы заранее выйти на плато, пока была дорога, я ждал до последнего и в результате попал в аварию, из-за меня разбили машину, чуть не погибла вся
группа. Но самая главная ошибка произошла раньше, когда я не стал понижать уровень озера и добиваться эвакуации поселка, как просил меня Строков перед самой комиссией, а вместо этого с упоением доказывал собственную теорию поворота лавины с помощью взрывов. Так было удобнее для всех, и я сам поверил в это именно потому, что так было удобнее… - сказал он себе безжалостно.- А в результате получилось, что два начальника станции совместными действиями спасли поселок. Благодарные жители шлют им цветы и лавры. Ладно. Приедет Попов, я ему все объясню».
        Три дня, оставшиеся до приезда начальника метеоуправления, промелькнули незаметно. Едва Сергей встал с постели, как на него навалились все те необходимые, срочные и совсем уже повседневные, будничные дела начальника маленькой метеорологической станции. Уехали спасатели и взрывники, увезли лишнее снаряжение. Даже погода, словно устав от весеннего буйства, установилась спокойная, ясная.
        Рация отстукивала очередную сводку. Сергей, как всегда, опоздал с ее подготовкой и теперь вынужден был диктовать прямо радистке.
        Странно было видеть, как твои слова превращаются в мигание лампочек, в качание стрелок на приборах, потом уж во что-то совсем нереальное, летящее в эфир через десятки и сотни километров. Где-то очень далеко отсюда люди включат приемники и услышат, что в долине Нила, например, прошли дожди, а у нас, на высоте четырех тысяч метров, по-прежнему холодно, несмотря на весну.
        Он очнулся от своих мыслей, заметив, что Саида давно уже вопросительно смотрит на него, прервав передачу. Снова стал диктовать длинные колонки цифр, содержащие данные о температуре, давлении, скорости ветра на разных высотах. Вошел Хакимов и стал ждать конца передачи. Как только Саида закончила, Сергей повернулся к ному и спросил вот уж в который раз:
        - Что-нибудь новое о Строкове?
        - Нет. Попов приехал.
        Разговор получился длинный, хотя в самом начало, когда Сергей начал свои объяснения, Попов поморщился, как от зубной боли, и сказал:
        - Что ты занудство разводишь! Я и так знаю, что
        Строков был прав, а ты нет. Жаль, что на комиссии мы с тобой этого не поняли. А теперь все это уже не имеет значения. Важен результат.
        - Давай подождем о результатах. Скажи сначала, куда девался Строков?
        Попов выпил рюмку коньяка, закусил куском горбуши, привезенной с собой, и задумчиво стал рассматривать банку консервов, словно никогда не видел ее раньше. Они беседовали запросто, как и положено старым институтским друзьям, но Сергей прекрасно понимал, что это ничего не значит, и Попов не постесняется, если нужно, прямо здесь, за этим столом, сказать ему любую горькую правду.
        Сергей давно уже чувствовал, что за тягучим умалчиванием об исчезновении Строкова кроется что-то неожиданное и малоприятное для него.
        - Черт его знает что за история получилась! Я как раз хотел тебя спросить, что ты об этом знаешь.
        - О чем об этом?
        - О Строкове. Куда он мог уехать?
        - Ну, он вроде бы к сыновьям собирался… - неопределенно начал Сергей, потому что сам не верил, что Строков может вот так, незаметно и неожиданно, уехать к своим слишком уж многочисленным сыновьям.
        - Не было у него никаких сыновей.
        - Как это - не было?! Он же мне сам говорил!
        - Мало ли что он тебе говорил.
        - Но ведь телеграммы приходили, я видел!
        - Телеграммы он сам себе отправлял из райцентра. Мы это проверили.
        - Но зачем?! Зачем?
        - А это уж ты сам подумай. Об этом тебе лучше знать.
        Сергей почувствовал, что мучительно краснеет. Он потянулся за рюмкой и, не донеся ее, поставил на стол под тяжелым взглядом Попова.
        - Во всяком случае, я его здесь не прячу, Строкова.
        - Конечно, зачем тебе его прятать. Строков получил группу и ушел в верховья, к озеру. Группа вернулась без него. Когда вся работа была закончена и они возвращались, Строков попросил, чтобы дальше шли без него. Есть, мол, у него какие-то дела. Где именно и какие, собственно, дела, ничего не сказал. Поселок был уже рядом, и никто не стал возражать. Вот все, что нам о нем известно в официальном порядке. Это еще до лавины было. Лавина сошла на следующий день, и всем стало не до Строкова. Потом кто-то его видел на вокзале. В управление он зашел вечером, когда там никого не было, кроме секретарши. Забрал документы и даже письма не оставил.
        Образовалась пауза после этих слов Попова. Сергей посмотрел рюмку на свет, потом выпил ее залпом. Он думал о том, что всего этого не может быть, не такой Строков человек, чтобы исчезнуть бесследно. Он еще объявится. Обязательно объявится в самый неподходящий момент.
        Чтобы как-то разрушить молчание, заставить Попова говорить дальше, высказать все недосказанное, словно повисшее в воздухе между ними, он спросил его прямо:
        - Ты сам-то что об этом думаешь?
        - Думаю, что он не вернется. Он сам захотел исчезнуть, и сделал это обстоятельно, как все, за что брался. Он, видишь ли, говорил, что молодежи не надо мешать. Приходит такая пора, когда она становится вполне самостоятельной, молодежь. И старики начинают путаться у нее под ногами. Он решил не путаться. Он считал, что ты вполне подходишь для должности начальника станции, и не мог даже представить, что тебе эта должность до лампочки, что ты ждешь не дождешься, когда сможешь вернуться в управление, к своему столу.
        - Ты так думаешь?
        - А что, разве не так?- Сергей не спешил с ответом, и Попов продолжил: - Я бы тебя с удовольствием уволил с должности заведующего отделом. К сожалению, нет у меня для этого формальных оснований, так что возвращайся.
        - Спасибо. Заявление тебе сейчас написать?
        - Можешь не торопиться. Характеристику дадим самую лестную. В конце концов, впервые в мировой практике ты применил новый метод борьбы с лавинами.
        - Перестань издеваться!
        - Ты Строкову спасибо скажи. Он везде действовал от твоего имени. По поручению нового начальника и свою последнюю группу организовал. Так что это мы с тобой знаем, как было дело, остальные считают, что ты и Строков действовали как одно лицо…
        - Я знаю. Можешь не продолжать.
        - … Что ты и Строков спасли поселок от лавины,- все-таки продолжил Попов.- И, в сущности, это так и есть. Потому что в последний момент ты все же сделал, что мог, что считал возможным сделать, и даже частично тебе удалось обезвредить лавину, уменьшить ее массу. Поэтому наш разговор идет в другой плоскости. Может, я даже и не имел бы права как начальник говорить с тобой об этом. И говорю, собственно, за Строкова как твой бывший друг. Надеюсь, ты меня поймешь правильно.
        - Я тебя понимаю.
        Сергей вдруг почувствовал некоторое облегчение после этих его слов о бывшей дружбе, точно теперь Попов уже не имел больше права судить его. В сущности, он и раньше его не имел. И никто, кроме него самого, да, пожалуй, Строкова, не имел на это права. Потому, что, в конце концов, это именно Строков сделал за него всю работу. Сделал - и исчез со сцены, предоставив другим пожинать плоды своих трудов.

«Собственно, он не в плодах нуждался. В результате. И не уезжал так долго потому, что не доверял мне, не мог оставить на меня это свое основное дело. Лавину он мне так и не передал».
        - За откровенность - спасибо,- сказал он вслух.- Станцию когда будешь принимать?
        - Да хоть завтра, если ты настаиваешь.
        - При чем здесь мои настояния?
        - При том, что это ты сам будешь решать, сдавать тебе станцию или нет. Это твое личное дело. Никто не может заставить тебя здесь остаться, и никто не просит уезжать. Вот разве Строков…
        - Что, Строков?
        - Он хотел, чтобы ты остался на этой должности.
        - Он тебе говорил?
        - Говорил.
        - Хорошо. Я подумаю. - Ну и что теперь будет, Сережа? Что ты решил?
        - Ничего не будет. Назначат нового начальника. Может быть, Строков найдется. А я буду искать другую работу. Займусь диссертацией. Мы с тобой уедем отсюда. Поженимся. Начнем налаживать новую жизнь.
        - Тебе ведь не хочется уезжать…
        - Я сам еще этого не знаю, а ты знаешь.- А я знаю. Так и должно быть.
        Они надолго замолчали. В звенящем от тишины воздухе незаметно родился звук. Он был сродни тишине - такой же тоненький, чуть слышный - и только потом стал громче, уверенней. За стеной завелся сверчок. Тоже, наверно, почувствовал совсем близкую весну, которая наконец и сюда добралась. Развернулась уже в полную силу. Из открытой форточки впервые не тянуло холодом. Синий сумрак за окном постепенно редел.
        Если несколько раз проснуться так рано, может быть, удастся понять, почему Строков любил часы перед самым восходом солнца. Он что-то говорил об этом, но сейчас Сергей никак не мог вспомнить, что именно.
        - Помнишь, как ты ждал конца месяца, чтобы уехать?
        - Помню. Что-то во мне изменилось.
        - Вот. И я это почувствовала. Здесь, наверно, со всеми так происходит. Мне Строков говорил, что в этих местах на человека падает тень Земли и люди становятся другими…

«Строков… Строков… - подумал Сергей.- Мне теперь всю жизнь от него не избавиться…
        И ничего не сказал вслух, потому что сам еще не решил, хорошо это или плохо.
        А за окном ослепительная полоса восхода надвое расколола горизонт. Медленно опускаясь, висела над станцией, над горами, надо всем просыпающимся миром, огромная тень Земли, словно хранящая в своей глубине рыжие от рассвета пятнышки звезд.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к