Владимир Гриньков
        За пригоршню баксов
        Телохранитель Китайгородцев:
        Таких клиентов у меня никогда прежде не было. То, что предстоит нечто необычное, я понял сразу, едва только его увидел. В нем напрочь отсутствовали как чванливая сухость наших доморощенных миллионеров, так и вульгарность затянутых в тысячедолларовые пиджаки богатеев на час. "Марецкого ты узнаешь сразу", - сказал мне шеф, отправляя на эту встречу. Как в воду глядел. Представьте себе столичную Триумфальную площадь. Площадь, конечно, так себе, ничего особенного, но название - Триумфальная! Лето, солнце, бледно-голубое небо, воздух над десятимиллионным городом дрожит. У ослепительно серебристого роскошного "Мерседеса", каких на всю Москву штук пять, не больше, стоит человек с лицом античного бога, в вызывающе стильном костюме цвета сливок и такого же цвета шляпе. Шляпа широкополая, края ее с нарочитой небрежностью подогнуты, из нагрудного кармана пиджака торчит столь же небрежно смятый угол шелкового синего платка - ну вы видели подобных красавчиков в голливудских фильмах пятидесятых. Вылитый Грегори Пек, каким-то чудом из "Римских каникул" ступивший на московскую мостовую.
        - Вы Марецкий? - спросил я.
        - Да.
        Кто бы сомневался!
        - Я полностью в вашем распоряжении.
        - Так вы и есть мой телохранитель?
        - Да, зовут меня Анатолий. Фамилия Китайгородцев.
        - У меня никогда не было телохранителей, - сказал Марецкий.
        Я так и не понял, с какой интонацией он произнес эту фразу. Может удивлялся, почему раньше не догадался нанять телохранителя.
        - Поехали! - сказал Марецкий. - Ты не возражаешь, если мы будем на "ты"?
        - Не возражаю.
        - Это хорошо. Я люблю, когда между своими все по-простому, без пафоса.
        Вот так, всего одной фразой он дал понять, что мы с ним уже почти друзья.
        Сели в "Мерседес", где в прохладном воздухе салона плыли волшебные звуки чарующей музыки.
        - У меня есть только один недостаток, - сообщил Марецкий. - Я слушаю очень много музыки. Не всегда это нравится окружающим. Но это необходимо, пойми. Издержки профессии. Ты как?
        - Без проблем.
        - Это радует. Ты, кстати, давно в телохранителях?
        - Несколько лет.
        - Оружие есть?
        - Есть.
        - Покажи.
        Я отогнул полу пиджака и продемонстрировал ему плечевую кобуру с пистолетом.
        - Газовый? - осведомился Марецкий.
        - Нет, настоящий.
        - Это хорошо. Тогда сейчас поедем, и ты застрелишь одного типа. Я давно хотел его убить.
        * * *
        Для Китайгородцева все началось утром того же дня. Его вызвал к себе Роман Александрович Хамза, директор охранного агентства "Барбакан", и сразу спросил:
        - Тебе знакома фамилия Марецкий?
        - Марецкий? - приподнял бровь Китайгородцев.
        Что-то знакомое. Из разряда тех фамилий, которые все слышали хотя бы раз в жизни, но в первый миг нет озарения узнавания, а одна лишь секундная оторопь - кто это такой?
        - Музыка Игоря Марецкого, слова Ильи Резника, - голосом конферансье произнес Хамза, тем самым давая возможность вспомнить.
        - Композитор, что ли?
        - Ну! - сказал Хамза. - Ты нашу эстраду любишь?
        - "Ты отказала мне два раза, не хочу, сказала ты..." Я вообще-то не очень, если честно...
        - Это уже твои проблемы, Толик, - засмеялся Хамза. - Есть заказ, и его надо выполнять. Так что окунешься с головой в жизнь нашей эстрадной тусовки.
        - Чей заказ?
        - Марецкого.
        - С каких это пор композиторы стали себе телохранителей нанимать?
        - Про телохранителей композиторов мне прежде слышать не доводилось, - признался Хамза. - Но у эстрадных звезд охрана есть, ты это знаешь не хуже меня.
        - У него возникли какие-то проблемы?
        - Говорит, что нет.
        - "Говорит"? - переспросил Китайгородцев.
        - Мы как могли перепроверили, конечно, информацию. Ничего особенного вокруг Марецкого не происходит. Про угрозы в его адрес никто не слышал; долгов, за которые могут убить, у него нет; конкурентная борьба в нашем шоу-бизнесе в основном сводится к взаимному обливанию помоями через прессу, поэтому и тут ничего подозрительного. Конечно, всякое бывает. Вспомни, как иногда клиенты рвут на груди рубаху, клянутся, что проблем у них никаких нет, а телохранителя нанимают только потому, что это модно. А спустя месяц выясняется, что проблемы все-таки есть и клиент помалкивал о них в надежде, что как-нибудь оно само собой рассосется. Но тут, как мне кажется, не та история. Я надеюсь на тебя. Пообщаешься с ним, присмотришься, разберешься на месте, для чего ты ему вдруг понадобился.
        - Какой режим охраны?
        - "Личка". Будешь сопровождать повсюду.
        - Кто у меня на подмене?
        - Никого, Толик. Марецкий сказал, что не хочет, чтобы люди менялись. Так что на все время, которое предусмотрено договором, ты с ним сроднишься и станешь членом его семьи. Братом, к примеру.
        - А на какой срок заключен договор?
        - Конечная дата не определена. Марецкий сам поставит в известность, когда надобность в охране отпадет.
        - А ведь кто-то из наших с эстрадными звездами дело имел, - вспомнил вдруг Китайгородцев.
        - Костюков.
        - Я с ним поговорю.
        - Правильно, - одобрил Хамза. - Он просветит тебя, расскажет о нравах этой публики. Помнится, он был не в восторге. Ему даже физиономию там попортили. После этого он сказал, что лучше охранять уже заказанного недругами банкира, чем связываться с нашими эстрадными звездунами, прости господи!
        * * *
        - Толик! Я тебе искренне сочувствую! - первым делом сказал Костюков. Раны на его лице давным-давно зажили, но душа страдала до сих пор. - Более бестолковой клиентуры я не видел. Они же все личности творческие...
        Последние два слова Костюков произнес с такой убийственной интонацией, что сразу стало ясно, как он относится к людям, с которыми не так давно сталкивался по долгу службы.
        - Впечатлительные, легкоранимые. У них там все на понтах: днем целуются, вечером на презентации бьют друг друга по физиономии, и все это с истерикой, на соплях, как в самодеятельном театре. Поводы для ссор - как в детском саду: кого каким номером в концерте поставят, кто про кого что сказал - и все это всерьез, все обсуждается, принимается близко к сердцу. Певец Петров сказал, что певец Сидоров - полное фуфло. Все! Вражда навек! Возможно, даже до рукоприкладства дойдет и телохранителю придется их растаскивать. Потом еще фанаты... Это отдельная песня...
        Костюков вздохнул и непроизвольно ощупал свое успевшее зажить лицо.
        - Если у попсы нашей все на истерике, то фанаты - те вообще психи отмороженные. Вот от них, кстати, исходит самая большая опасность, ты это учти. Между пришедшим на концерт поклонником певца и дежурящим у подъезда фанатом огромная разница. Поклонник ведет себя более-менее мирно, от него вся угроза - это брошенный на сцену букет цветов. Даже если попадет в твоего подопечного - и синяка не останется. А фанаты не любят, а преклоняются. А где преклонение, там вера. Где вера, там психоз. Где психоз, там все что хочешь. Неспроста великих музыкантов убивают их ярые фанаты. Спроси у этого идиота, зачем убил. Не объяснит. Потому что психоз объяснить невозможно. Сплошная патология. Вот он рвется, к примеру, всего лишь за тем, чтобы взять у звезды автограф. Это он так думает - за автографом. А на самом деле ему надо просто дотянуться до своего божества. Ну ладно, дотянулся. Но тут такое начинается! Рубаху на твоем клиенте рвет, за волосы норовит оттаскать, часы с руки срывает. Твой клиент в шоке, у тебя самого вся рожа расцарапана - и ничего с этим не поделаешь.
        Костюков еще больше запечалился.
        - Ну, у моего-то фанатов нет, - сказал Китайгородцев. - Он у меня не певец. Композитор. Игорь Марецкий. Слыхал?
        - Я его даже видел несколько раз. У них тусовка тесная, все друг друга знают. Ничего себе такой мужик, при деньгах. А то, что фанатов отмороженных у него нет, пусть тебя не расслабляет. У них образ жизни такой, что и за ними глаз да глаз нужен.
        * * *
        Марецкий водил машину так, словно ему совсем не было жаль тех ста тысяч долларов, которые это чудо на колесах стоило. Он лавировал в потоке машин с лихостью профессионального гонщика, обгонял, подрезал, вклинивался в узкие просветы между другими машинами, и почти всегда при этом стрелка спидометра плясала вокруг цифры "100". Китайгородцев попытался вмешаться.
        - Так не пойдет, - сказал он. - О безопасности тут нет и речи.
        - Ты о чем? - осведомился Марецкий, направляя машину по разделительной полосе.
        - Я о стиле вождения.
        - Это не твоя забота.
        - Моя, - сказал Китайгородцев. - Я отвечаю за безопасность клиента. В том числе и за его безопасность на дороге. Если хотите, я могу сесть за руль.
        Навстречу им, тоже по разделительной полосе, мчался черный внедорожник. Они разминулись в последний миг, едва не чиркнув бортами.
        - Остановитесь! - потребовал Китайгородцев.
        - Ты знаешь, что в подобных случаях говорит наша эстрадная примадонна? "Не бзди, прорвемся!"
        - Остановите машину!
        - Ну хорошо, - примирительно сказал Марецкий.
        Чтобы продемонстрировать, что ссориться не собирается, он сбросил скорость и встроился в общий поток.
        - И ты хочешь, чтобы мы вот так ползли? - спросил с досадой Марецкий.
        - Я хочу, чтобы мы добрались до места назначения.
        - Хорошо. Принимается. Но за тобой должок. Ты понял?
        Китайгородцев не стал перечить.
        - То-то же, - удовлетворился его покладистостью Марецкий. - Только не забудь про должок.
        Подъехали к ресторану, в котором Китайгородцеву еще не доводилось бывать. Слишком рано: ресторанная жизнь еще не началась, автомобильная стоянка перед входом пустынна.
        - Это здесь, - сказал Марецкий. - Ты обедал?
        - Нет.
        - Значит, пообедаем. У них тут классные стейки, каждый весом в полкило. Ты не вегетарианец случайно?
        - Нет.
        - Это хорошо. А то у нас почти все на каких-то дурацких диетах да на таблетках. Ларик вон даже пилюли специальные рекламирует.
        - Какой Ларик? - не понял Китайгородцев.
        - Лариса Долина. Хотя ей, кажется, пошло на пользу. И постройнела... И муж у нее теперь новый... И вообще...
        За дверями ресторана обнаружился дюжий охранник. Едва завидев Марецкого, он сделал шаг вперед. Лицо при этом было хмурое - первейший признак близких неприятностей, у Китайгородцева на подобные вещи был профессиональный нюх. И дальше он все делал, как положено: прикрыл Марецкого собой, встав на пути охранника непреодолимой преградой. Ситуация еще не прояснилась, но клиента он уже прикрывал. Охранник распознал в Китайгородцеве достойного противника и остановился на полпути, но тут из-за спины Китайгородцева раздался капризный и кровожадный голос Марецкого:
        - Толик! Застрели его! Достань свой "маузер" и продырявь ему башку! Нет, я сам! Дай я его грохну!
        Он внезапно полез Китайгородцеву под пиджак, полы которого распахнулись, обнажая кобуру и матовую оружейную сталь. Китайгородцев отстранил своего беспокойного подопечного, но охранник уже успел "сфотографировать" оружие и напрягся.
        - Ладно, я тобой еще разберусь! - пообещал Марецкий. Развернулся и с видом победителя прошел в ресторанный зал.
        Здесь было пустынно и тихо, посетителей в столь ранний для ресторанной жизни час явно не ждали. С таким же успехом, наверное, можно было прийти в час ночи в какую-нибудь сберкассу, чтобы заплатить за квартиру и коммунальные услуги. Но Марецкого безжизненный вид ресторана не обескуражил, он сел за один из столиков, произведя при этом немалый шум, и на тот шум из дверей кухни тотчас выскочил какой-то человек. Увидев Марецкого, человек изменился в лице и выкрикнул, срываясь на фальцет:
        - Не обслуживаем!
        - Водки, милейший! - потребовал Марецкий, будто не слыша.
        А человек уже мчался через весь зал к столу, за которым сидели Марецкий и Китайгородцев. Добежал, оперся на стол руками, впился в Марецкого взглядом, словно гипнотизируя, и сказал:
        - Не работаем! Закрыто! Технологический перерыв! Санитарный час! Ушла на базу! Еду в парк! Все, что хотите, но мы сегодня не обслуживаем!
        Похоже, что у Марецкого здесь была не самая лучшая репутация.
        Марецкий нисколько не расстроился. Достал из кармана своего роскошного пиджака трубку мобильного телефона, с невозмутимым видом, не обращая ни малейшего внимания на своего оппонента, набрал номер, сказал в трубку томным голосом человека, не понаслышке знающего, что такое жизнь "творческой личности":
        - Алло! Здравствуйте, Машенька! Это Марецкий. Машенька, вам несказанно повезло. У меня вдруг, совершенно неожиданно открылось окно, так что интервью я вам все-таки дам. У нас с вами есть два часа, и если вы подъедете прямо сейчас... Я в ресторане "Кахетия". Знаете, где это? Ничего удивительного. Дыра дырой. Я и сам узнал про эту забегаловку совсем недавно. Но если уж я тут случайно оказался, так давайте тут и встретимся. Это на проспекте Мира...
        Китайгородцев видел багровое лицо ресторанного человека и понимал, что ни с кем тут Марецкий не встретится, ему просто не позволят здесь находиться, но сам Марецкий, наверное, думал иначе. Он с прежним невозмутимым видом продиктовал собеседнице координаты своего местонахождения, спрятал телефонную трубку в карман и только после этого сказал, обращаясь к человеку с багровым лицом:
        - Маша Мостовая, журналистка. Ты газету "Московский комсомолец" хотя бы иногда почитываешь? Сейчас Маша приедет сюда, и я буду давать ей интервью. Тебе как предпочтительнее: чтобы я о твоем заведении просто промолчал или гадостей бы наговорил про эту твою "Кахетию"? Ресторану нужна реклама такого рода?
        И посмотрел почти ласково. Его собеседник побагровел еще больше, судорожно вздохнул, будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал, развернулся и ушел, а через минуту в зал вышел официант. Марецкий победил.
        Заказали водки для Марецкого и сок для Китайгородцева, еще попросили официанта принести какой-нибудь салатик - это тоже для Марецкого. Официант обслуживал их споро, но с какой-то настороженностью и скованностью, из чего Китайгородцев окончательно заключил: не любят здесь Марецкого, опасаются. А тот был невозмутим и явно не тяготился жизнью. Откинулся на мягкую спинку стула, посматривая вокруг взглядом, заметно подобревшим после первых ста пятидесяти граммов выпитой водки.
        - Давно ты в телохранителях? - спросил без любопытства.
        Скучал человек. Надо же хоть о чем-то поговорить, время занять - вот он и спросил. Так, по крайней мере, это выглядело со стороны.
        - Давно, - ответил Китайгородцев.
        - Нравится?
        - Вполне.
        - Зарабатываешь много?
        - Хватает.
        - Чего ты скучный такой? - засмеялся Марецкий. - Отвечаешь, как по учебнику. Ты мне скажи - в переделках бывал?
        - Бывал.
        - Ну и как оно?
        - Нормально.
        - Вот я и говорю! - еще больше развеселился Марецкий. - Из тебя слова не вытянешь! А мне в подробностях интересно. Рассказывай - на твоего клиента хотя бы раз покушались?
        - Да.
        - Так-так! - оживился Марецкий. Торопливо плеснул в свою рюмку водки, но не выпил, рюмку зажал в руке, а сам посмотрел на собеседника озорным взглядом, который просто лучился ожиданием интересных и чертовски завлекательных подробностей. - И что же ты сделал с покушавшимся?
        - Убил.
        Марецкий еще продолжал улыбаться, но в глазах уже не было озорного веселья, а еще через пару мгновений он обнаружил в своей руке рюмку с водкой и поспешно поставил ее на стол.
        - Шутишь? - спросил неуверенно.
        - Нет.
        Да уж конечно, какие тут шутки.
        Дальнейшая трапеза проходила в полной тишине. Китайгородцев молча потягивал сок. Марецкий с задумчивым видом пил водку. Он здорово нагрузился бы в течение ближайших тридцати или сорока минут, если бы не появление в зале ресторана тоненькой как тростинка девушки в коротком платьице и со столь же коротким хвостиком русых волос. Она была похожа на человека, только этим летом распрощавшегося со средней школой. Юна, застенчива и пуглива. Марецкий встретил ее взглядом опытного дрессировщика, примеряющегося, с чего бы начать процесс приручения новой подопечной. Он не поднялся, чтобы поприветствовать даму, лишь коротко кивнул и произнес:
        - Рад вас видеть.
        Судя по всему, это и была Маша Мостовая. Из своей нелепой девичьей сумочки Маша извлекла неновый диктофон, из чего Китайгородцев сделал вывод, что сей предмет одолжен на время у старших, более опытных коллег по журналистскому цеху. Еще появился маленький блокнотик и гелевая ручка, купленная по случаю в магазине канцтоваров за шесть рублей. Маша с таким тщанием, почти детским, все проделывала, что не оставалось никаких сомнений - волнуется донельзя, тянет время, чтобы хоть немного освоиться в новой обстановке. Китайгородцев никогда прежде не встречал таких застенчивых журналистов. И подвыпивший Марецкий все прекрасно понимал. Смотрел на девушку с прищуром. Под этим взглядом она, кажется, терялась еще больше.
        Наконец осмелилась поднять глаза на сиятельного Марецкого и спросила неуверенно:
        - Начнем?
        В ответ Марецкий благосклонно кивнул. Он был похож на многое познавшего в этой жизни мэтра, готового передать свои знания поколению молодых, еще не оперившихся птенцов-последователей.
        Маша щелкнула кнопкой диктофона.
        - Игорь Александрович! - произнесла она почти торжественно. - Что для вас музыка?
        Китайгородцеву показалось, что во взгляде Марецкого промелькнула усмешка, но ответил он серьезно:
        - Музыка - это философия. Да-да, именно философия, - проявил настойчивость Марецкий, будто с ним кто-то пытался спорить. - Потому что философия - это прежде всего объяснение жизни. А музыка как раз и объясняет нам самих себя. Объясняет то, что творится в душах людей. Она звучит внутри нас, она - часть нас самих, она и есть наша сущность...
        Он сделал паузу. И Маша, и Китайгородцев ждали продолжения. Но Марецкий вдруг спросил у девушки:
        - Вам действительно хочется слушать всю эту ахинею?
        Маша вздрогнула и покраснела. Растерялась, не зная, что ответить.
        - Ну что за вопросы такие? - вздохнул Марецкий и печально посмотрел на собеседницу. - Что для вас музыка? Каковы ваши творческие планы? Над чем вы сейчас работаете? Это же все бред, Машенька. Вы где учились журналистике?
        - МГУ, - едва слышно ответила девушка, краснея уже до свекольного цвета. - Факультет журналистики.
        - Так, понятно, - взял инициативу в свои руки Марецкий. - В любом случае выкиньте из головы все вопросы, которые вы заготовили заранее. Оставьте только то, о чем хотели бы меня спросить, но боялись. Или стыдились.
        Он широко улыбнулся, давая понять, что сердиться не будет. Позвал официанта.
        - Нам вина для девушки. Машенька, вам белого или красного? А, ладно, красного. Потом еще мясного чего-нибудь. Маша, вы не вегетарианка случайно? Нет? Вот и славно. Значит, мясного чего-нибудь. Салат - такой же точно, как мне принес. И вот грибы еще у вас хорошо готовят. Грибы есть? Неси! Так вот насчет интервью, - это уже Маше. - Давайте что-нибудь живенькое соорудим, а? Ну, например, такой вопрос: музыка эротична?
        Маша снова покраснела.
        - Вы вообще откуда? - спросил у нее Марецкий. - Ведь не из Москвы, верно?
        - Из Торжка.
        - Господи, славно-то как - из Торжка! - почему-то обрадовался Марецкий.
        Он уже прилично выпил, и градус его настроения стремительно рвался ввысь.
        - Итак, об эротичности музыки. Знаете ли вы, милая моя Маша, что когда женщина говорит мужчине "да", в пятидесяти восьми процентах случаев, согласно статистике, при этом звучит музыка?
        Официант принес вино, налил в бокал, который поставил перед девушкой. Марецкий с готовностью поднял свою рюмку:
        - За вас, Маша!
        У него был пьяный и жадный взгляд.
        В ресторанном зале появилось еще одно действующее лицо. Пришел молодой парень и занялся музыкальной аппаратурой, которой был уставлен небольшой пятачок почти игрушечной сцены. Китайгородцеву пришлось развернуться и сесть иначе, чтобы держать парня в поле своего внимания.
        - Музыка - это жизнь, Машенька, - продолжал опутывать словесами свою собеседницу Марецкий. - Невозможно заниматься этим делом с восьми до семнадцати с часовым перерывом на обед. Этим надо жить. Этой атмосферой надо пропитываться. Кстати, хотите?
        - Чего? - обмерла Маша.
        Марецкий засмеялся, набрал какой-то телефонный номер.
        - Гриша, привет! Это Марецкий. Что делаешь? Ну, это пустое, брат. С утренней головной болью надо бороться. Приезжай ко мне. Я в "Кахетии".
        Продиктовал адрес.
        - Только ты на такси поезжай, Гриша, а то в метро тебя заберут, я же знаю. Ничего, что денег нет, я заплачу. Ах, тебя в такси не посадят? Да, брат, вид у тебя еще тот, я просто подзабыл. Тогда вот что. Ты позвони Лелеку, он пускай заедет за тобой, и вы поедете вместе. У Лелека вид поприличнее, просто-таки профессорский вид, с ним тебя в такси посадят. И гитару свою возьми непременно, Гриша. Сегодня будет большой концерт. Лелеку, чтобы он не артачился, скажешь, что я угощаю.
        А минут через тридцать в ресторан вломилась гомонливая орда кое-как одетых, нестриженых, весьма неопрятных и явно не успевших протрезветь после выпитого накануне людей. От самых дверей за ними бежал охранник, но справиться с этим нашествием ему одному было не по силам.
        - Это ко мне! - смеялся Марецкий.
        Тут был Гриша - долговязый длинноволосый парень с бородой и усами, чрезвычайно похожий на Иисуса Христа. Был и Лелек, который и вправду очень смахивал на профессора - очки, бородка, округлое лицо и рассеянный взгляд. Все прочие прибывшие, как оказалось, до глубокой ночи пьянствовали на квартире Лелека-профессора, слегли только под утро, подкошенные безуспешными поисками закончившейся так некстати водки, и вдруг раздался звонок от Гриши, сообщившего Лелеку, что Марецкий приглашает и Марецкий угощает, и этот звонок был воспринят как подарок свыше, как благоволение небес, и тотчас же без всякого голосования было принято единодушное решение ехать всем вместе.
        На всю компанию было две гитары, так что, по всей вероятности, предполагался концерт, но прежде требовалось привести артистов в работоспособное состояние, для чего щедрым Марецким для гостей были заказаны водка и пиво. Распорядитель ресторана, с подозрением глядя на Марецкого и вообще будучи не в восторге от присутствия этой беспокойной компании в стенах вверенного ему заведения, потребовал сразу же оплатить счет. Марецкий не возражал. Принесли спиртное. Через десять минут зазвучали первые аккорды.
        К удивлению Китайгородцева, эти неопрятные и подозрительно выглядевшие ребята играли очень даже неплохо, и дело было даже не в мастерстве (в музыке Китайгородцев не считал себя специалистом), а в том, чему обычно дают определение: "Играют с душой". Еще про такое говорят: "Цепляет". Это была игра, которой невозможно научить, она прорывалась сквозь быт и нелепости жизни, сквозь затягивающую тину неустроенности и беспробудного пьянства.
        Это был импровизированный концерт, сейшн, музыкальный междусобойчик. Очень скоро выяснилось, что двух гитар мало и хорошо бы было еще использовать инструменты, весьма непредусмотрительно оставленные на сцене ресторанными музыкантами. Парень, который совсем недавно с ними возился, даже не пытался этому воспрепятствовать, он уже давно наблюдал за происходящим с зачарованным видом человека, которому хочется присоединиться, но он не смеет, не веря, что его признают равным себе эти нечесаные небожители. Стало шумно и весело. Марецкий дирижировал и казался абсолютно счастливым. Девушка Маша сначала молча наблюдала за происходящим, но скоро выпитое вино и шальная атмосфера сделали свое дело, и вот уже она прихлопывала в такт музыке и пыталась подпевать, даже не зная слов, - верный признак того, что человек включился в действо и ему все происходящее вокруг очень и очень нравится.
        Уже давно в ресторанный зал высыпали повара и поварята, уборщицы, еще какие-то люди, прежде скрывавшиеся в ресторанных недрах и о присутствии которых никто даже не догадывался. Водка лилась рекой, Гришины друзья становились все раскованнее, музыка пошла поживее, как будто все печально-медленное уже отыграли и поневоле пришлось переключаться на веселенькое, и еще неизвестно, что пьянило больше - выпитое или сама музыка. Гришин друг, профессорообразный Лелек, к немалому удивлению не ожидавшего от него подобной прыти Китайгородцева, вдруг выбежал к сцене и станцевал уже порядком подзабытый брейк-данс. Да как станцевал! Часто ли приходится видеть профессоров, танцующих брейк!
        Парень, прежде возившийся с аппаратурой, уже подсел к Марецкому, признав в нем если не предводителя этой развеселой компании, то уж, по крайней мере, главное действующее лицо, мотор всему. Китайгородцев, находившийся поблизости, слышал, как парень спросил у композитора:
        - Вы Марецкий?
        Ответ ему, похоже, и не требовался, потому что он уже знал, кто перед ним, и оставалось только утвердиться в этом своем знании. А Марецкий был расслабленно-великодушен, добр и щедр.
        - Да, это я, - ответил он благосклонно.
        - А я здесь пою, - сообщил парень. - Я певец.
        Он смотрел на Марецкого так, что не оставалось сомнений - ждет ответных слов. Марецкий должен был обрадоваться и сказать что-то вроде: "Певец? Как славно! Я давно ищу молодого, нераскрученного, но очень талантливого певца. У меня как раз есть одна песня, ее еще ни разу не исполняли..." Но слишком часто, наверное, Марецкий встречал таких молодых людей и слишком часто сталкивался с подобными ожиданиями, а потому он не выразил явной радости, но и не заскучал, поинтересовавшись:
        - Ну и как тебе эта работа?
        - Мне нравится.
        В зале царила атмосфера пьяной радости. Никто не гнал друзей Марецкого, и аппаратура была в их распоряжении, и водка не кончалась, и если это не называется счастьем, тогда что же такое счастье есть на самом деле?
        Упала на пол и разлетелась на осколки тарелка. Кто-то уже лез на стол, собираясь то ли танцевать, то ли декламировать стихи. Прибежал растревоженный администратор. В его глазах угадывалось знание о близких неприятностях, основанное на долговременном опыте общения с подобного рода публикой. Марецкий еще пытался его уговорить, но тот был непреклонен и стращал разошедшихся не на шутку гостей милицией.
        Китайгородцев обнаружил, что ситуация стала постепенно выходить из-под контроля. Пора было уезжать. Тут Марецкий переключился на Машу и, кажется, тоже захотел уехать. Он смотрел на девушку таким взором, что Китайгородцев заранее знал, чем все это в итоге закончится. Зато раскрасневшаяся Маша явно не предугадывала свою дальнейшую судьбу.
        Гурьбой высыпали к гардеробу. Марецкий втолковывал юному ресторанному певцу, что любая раскрутка - это деньги, но дело даже не в деньгах, а в том, что должны быть веские основания для того, чтобы именно тебя, конкретного соискателя популярности, выделил среди тысяч тебе подобных прощелыга-продюсер.
        - Ты знаешь, как Айзеншпис нашел Влада Сташевского? - спрашивал Марецкий. - Никому не известный субтильный юноша Владик Сташевский как-то раз глушил пиво и попутно лабал на рояле что-то меланхолически печальное, а мимо Юра проходил. Ты понимаешь? Случай! Ты пиво, кстати, пьешь?
        - Пью.
        - Значит, и у тебя есть шанс, - неожиданно заключил Марецкий, покровительственно похлопывая собеседника по плечу.
        Воспользовавшись тем, что клиент отвлекся, Китайгородцев подтолкнул Машу к выходу.
        - Тебе пора, - сообщил он ей.
        - Мне еще у Игоря Александровича надо...
        - Завтра! - четко произнес Китайгородцев, давая понять, что аудиенция закончена.
        - Но мне насчет завтрашнего...
        - Я знаю, - кивнул Китайгородцев. - Я все слышал.
        Час назад нетрезвый Марецкий обещал девушке поездку к руинам его фамильного гнезда. Что-то там такое он рассказывал про свои дворянские корни. Он потомок старинного графского рода, оказывается.
        - Завтра! - сказал Китайгородцев. - Как договорились! У станции метро "Свиблово"! В десять утра!
        С этими словами он решительно выставил Машу на улицу.
        Телохранитель Китайгородцев:
        Что-то зацепило меня в поведении моего клиента. Какой-то пустяк. Какая-то фраза, брошенная вскользь. И только потом я понял, что именно - его шутка, что кого-то он давно хотел убить. Он пошутил на тему смерти. Так поступают те, кто близко подобного несчастья не видел. По одной этой фразе я многое узнал о Марецком. Похоже, что жизнь его течет размеренно-беззаботно и не отягощена серьезными неприятностями. Многого он еще не видел. Может, оно и к лучшему. Потому что не всякий жизненный опыт бывает полезен. Однажды мы эвакуировали клиента - предпринимателя, из тех, кого называют олигархами. Принадлежащий ему комбинат, расположенный далеко за Уралом, представлял интерес для целого ряда структур, которые конкурировали между собой. Когда наш клиент вознамерился продать комбинат, он, по сути, сам себе подписал смертный приговор, так как комбинат был один, а желающих его приобрести - несколько, и единственной возможностью сорвать сделку кое-кому представлялась преждевременная смерть продавца. Мы должны были эвакуировать его из-за Урала в одну из западных стран. Счет тогда шел даже не на дни, а на часы.
Клиента из его поместья вывозили специально зафрахтованным вертолетом. С ним летели и члены его семьи. Мы вывезли их в Красноярск, там пересадили в самолет, который должен был доставить их в Алма-Ату, а далее из Алма-Аты в Стамбул, а уже оттуда - в Цюрих. Но была опасность, что нашего клиента могли попытаться перехватить. И поэтому до Алма-Аты мы не долетели, приземлившись на военном аэродроме в районе озера Балхаш, где уже стоял наготове военно-транспортный самолет российских ВВС. Но транспортник взлетел без нашего клиента на борту. То есть он там как бы был - для всех любопытствующих, но на самом деле вместо него и его родственников летели совсем другие люди. Произошла подмена. Так делается, когда надо сбить со следа преследователей. В данном случае предосторожность оказалась совсем не лишней. Перемещения нашего клиента его недруги действительно отслеживали и даже смогли сделать так, чтобы военный транспортник приземлился не на Чкаловском аэродроме, а в Домодедове. Рассчитывали, что наши ребята оплошают и не успеют перебросить туда кортеж встречающих. Наши успели. Машину для клиента подогнали прямо
к трапу самолета. На подъезде к Москве нашу колонну уже поджидали. Грузовик, груженный бетонными плитами, вынырнул из укрытия прямо перед машиной, в которой должен был находиться наш подопечный. Удар оказался такой страшной силы, что легковой автомобиль смялся, как попавшая под каток консервная жестянка. Четверых сотрудников охранного агентства, которые находились в том автомобиле, потом хоронили в закрытых гробах. В той машине мог ехать я. Но меня не выпустили из поместья, принадлежащего нашему клиенту. Милиция не выпустила. Следственная группа как раз со мной разбиралась. Потому что незадолго до эвакуации клиента я застрелил киллера. Молодую женщину двадцати пяти лет от роду. Пуля попала ей в лицо. Маленькая такая дырочка под правым глазом. Если вы никогда не видели убитого вами человека вблизи, вам не понять, что испытываешь при этом. Это и есть тот самый жизненный опыт, которого лучше не иметь. Но у меня он, к сожалению, есть. А у Марецкого его нет. Поэтому он так легко шутит на подобные темы. А я вот не могу. Не получается.
        * * *
        Марецкий был сильно нетрезв, и Китайгородцев сам сел за руль. Яркая вывеска над входом в ресторан переливалась всеми цветами радуги и отражалась в зеркальной поверхности крышки капота.
        - Не хочу ехать домой, - сказал Марецкий. - Давай просто покатаемся по городу.
        Был четвертый час утра. Тот короткий промежуток в сутках, когда на улицах почти не видно людей. Город еще залит огнями, но до рассвета осталось всего ничего.
        - Я так часто катаюсь, - сказал Марецкий. - Не люблю город днем. Люблю ночью.
        Он задумчиво смотрел прямо перед собой. Ветер трепал его волосы. Ворот дорогой шелковой рубашки был распахнут. Китайгородцев подумал вдруг, что вот точно так же, наверное, возвращались домой после ночных кутежей далекие предки Марецкого. В карете по булыжной мостовой, фонари заглядывали в окошко, а там, в карете, молодой граф - и тоже рубашка шелковая, в прическе легкая небрежность, взгляд так же задумчив.
        Китайгородцев бросил взгляд в зеркало заднего вида. Позади никого, чье присутствие могло бы настораживать.
        - По Садовому кольцу, - попросил Марецкий. Дорога была почти пустынна в столь ранний час.
        - А девчонку ты от меня спрятал, - вдруг сказал Марецкий.
        - Спрятал, - не стал отпираться Китайгородцев.
        Он по опыту знал, что с клиентами нельзя юлить. Надо четко расставлять акценты. Чтобы он всегда знал, чего можно ждать от телохранителя.
        Марецкий не оскорбился. Усмехнулся и посмотрел на Китайгородцева заинтересованно.
        - А зачем? - спросил он.
        - Это моя работа.
        - Твоя работа - девчонок от меня отгонять? - непритворно изумился Марецкий.
        - Моя работа заключается в том, чтобы обезопасить клиента от любых неожиданностей. Или неприятностей, если хотите.
        - Разве девушка - это неприятности? - развеселился Марецкий.
        - Я, надеюсь, не скажу обидных вещей. Я ведь не про вас лично, а про то, чем вполне безобидные поначалу истории иногда заканчиваются. Мужчина выпил, у него настроение хорошее, а рядом девушка красивая. Он хочет ласки, она осторожничает, мужчина становится все настойчивее, и иногда подобное оканчивается крайне плачевно.
        - Чем же оканчивается?
        - Приговором по уголовному делу об изнасиловании. Если это все-таки случилось, а рядом был телохранитель, то это его, телохранителя, промах. Недоработка. Ляп в работе.
        - Ты искренне так считаешь?
        - Да. Телохранителя нанимают для того, чтобы его клиент был в безопасности. А безопасность - это не только защита от пули киллера. Это защита вообще от любых неприятностей. Только-то и всего - вовремя прогнать девицу. И вот уже нет ни дела уголовного, ни прочих неприятностей.
        - Хм, - только и смог произнести Марецкий.
        Похоже, что прежде о работе телохранителя у него было несколько иное представление. Проще ему все виделось.
        - Я вас порасспросить хотел кое о чем, - сказал Китайгородцев. - Раз уж у нас с вами зашел такой разговор. Что за причина заставила вас обратиться в охранное агентство?
        - Захотел взять телохранителя, - пожал плечами Марецкий.
        - Вот об этом я и спрашиваю. Зачем вам телохранитель?
        - Хочется.
        - Телохранителей никогда не берут просто так.
        - Неужели? - вполне искренне удивился Марецкий.
        Китайгородцев подумал немного.
        - Нет, иногда бывает, конечно, - признал он. - Для престижа, так сказать.
        - Вот и я - для престижа.
        По виду Марецкого невозможно было определить, шутит он или говорит серьезно.
        - Если есть угроза, - сказал Китайгородцев, - серьезная угроза жизни клиента, если готовится покушение... в общем, если дело нешуточное, то один телохранитель - это не защита. Один человек ничего не сделает. Единственный телохранитель рядом с клиентом - это стопроцентный смертник...
        - Боишься за свою жизнь?
        - Я просто консультирую вас по вопросам вашей собственной безопасности. Если вам телохранитель нужен не для антуража, если вы действительно почувствовали неладное, мы должны это знать. Чтобы все просчитать и принять меры.
        - Никакой угрозы нет, - сказал Марецкий. - И мне тебя одного хватит выше крыши. Если я сейчас уже не могу с девушками нормально общаться, то что же будет, если я найму пятерых таких, как ты? Вот ты девушку сегодня прогнал. А зачем? Ведь не придет она больше.
        - Придет, - успокоил его Китайгородцев. - Никаких сомнений.
        * * *
        Маша пришла. Как и договаривались накануне, она поджидала Марецкого у выхода из метро.
        - Здравствуйте, - сказала как ни в чем не бывало, садясь в машину.
        - Здравствуйте, - в тон ей ответил Марецкий.
        Кажется, у них обоих вчерашнее не оставило осадка. Зато остался взаимный интерес. Только они сейчас не демонстрировали его слишком уж явно.
        "Мерседес" Марецкого помчался в направлении окружной дороги.
        - Только теперь я поверила в то, что наша поездка действительно состоится, - призналась Маша.
        - Почему же только теперь? - обернулся к ней Марецкий.
        - Ну, вчера это было как-то несерьезно, - дипломатично ответила Маша.
        Китайгородцев в глубине души был с нею согласен. Вчера рассказ Марецкого о его аристократическом происхождении выглядел как заурядный пьяный треп. Поболтали и забыли. Обещал показать развалины разоренного фамильного гнезда, а наутро уже и не помнит. Вспомнил. Может, он и вправду граф?
        - Я действительно граф, - словно прочитав мысли Китайгородцева, сказал Марецкий спокойным тоном человека, говорящего о вещах само собой разумеющихся.
        Извлек из перчаточного ящика сложенный вчетверо лист, развернул. На листе была тщательно вычерчена многоцветная схема.
        - Мое генеалогическое древо, - все так же спокойно сказал Марецкий. - Все родственники как на ладони. Вообще-то мы не Марецкие, если разобраться, а Тишковы. Первый граф Тишков - вот он, - ткнул он пальцем в один из квадратиков на схеме. - Тишков Михаил Елизарович. Потомственное дворянство даровано ему государем императором за заслуги перед Отечеством. К титулу присовокупили и поместье. То самое, куда мы сейчас едем. Тишковский род был не самый худой. В основном продвигались по военной службе. И так до октября семнадцатого.
        При этих словах Марецкий вздохнул столь тяжело, словно лично с него в те дни срывала офицерские погоны вышедшая из повиновения солдатня.
        - Кто-то из Тишковых уехал из России, кое-кто остался. Моя прабабка в двадцатом году девятнадцати лет от роду вышла замуж за человека по фамилии Марецкий, и с той поры Тишковых уже как будто и нет. Думаю, что она с радостью поменяла фамилию. Аристократические корни ей демонстрировать было совсем ни к чему. Опасно. А так вот выжила. И род продолжился.
        - Эту схему передавали вам по наследству родители? - спросила заинтересованная Маша.
        - Нет. От родителей я никогда не слышал о том, что у нас в роду были дворяне. То ли они сами об этом не знали, что ли просто боялись сказать, чтобы не навредить. Тогда ведь анкетам большое внимание уделялось. Мамину подругу не приняли в университет только потому, что она не состояла в комсомоле... Эту схему мне принес какой-то любитель всяких архивных штучек. Самолично перелопатил мою родословную и уже с готовой схемой пришел ко мне.
        - А ему-то что за радость? - не поняла девушка.
        - Он таким способом зарабатывает себе на жизнь. Их всего несколько человек на всю Москву, таких изыскателей. Сидят по архивам, поднимают старые бумаги, составляют родословную какого-нибудь известного человека, потом приходят к нему, демонстрируют плоды своих трудов и предлагают приобрести по договорной цене.
        - И что же - покупают?
        - Машенька, а вам разве не интересно, кем были ваши предки?
        - Интересно.
        - То-то и оно. Конечно, покупают.
        - А если это надувательство? Если генеалогическое древо фальшивое?
        - Так ведь можно проверить, Маша. Тот человек вместе со схемой передал мне список всех документов, которые ему довелось держать в руках, с указанием архивов, в которых те документы хранятся, и с номерами, по которым их очень легко отыскать. Так что никакого подвоха тут нет.
        Китайгородцев вел машину, а сам нет-нет да и бросал взгляд на развернутую на коленях Марецкого схему. Генеалогическое древо где-то имело много плодов, где-то - совсем мало, от квадратиков к квадратикам шли стрелки, упирающиеся в красноречивые многоточия. Следов некоторых Тишковых неведомый архивариус, похоже, так и не сумел отыскать. Наверное, это были потомки тех, кто давным-давно уехал из России. Безжалостное время и обстоятельства перемололи человеческие судьбы, оставив лишь многоточия. Зато с самим Марецким все было ясно. Через его прабабку, благоразумно превратившуюся из Тишковой в Марецкую, через деда и отца стрелка выводила прямо к Игорю Александровичу Марецкому и Инне Александровне Марецкой.
        - У вас есть сестра? - поинтересовался Китайгородцев.
        Секундная пауза.
        - Нет, - нехотя ответил Марецкий. - Умерла.
        - Извините, - сказал Китайгородцев.
        Больше они к этой теме не возвращались.
        * * *
        Они давно выехали за пределы Московской области. Дорога становилась все хуже, тянулась через заросшие сорняками, давно не обрабатываемые поля. Редкие деревни были невелики, неопрятны и казались безлюдными. Встречные машины попадались не часто. Если бы не редкие приметы цивилизации, можно было бы подумать, что за прошедшие сто лет ничего здесь не изменилось.
        Теплый июньский воздух врывался в машину. Он нес с собой густую мешанину цветочных запахов, от которых Китайгородцев уже давно отвык в Москве. Птицы поднимались из густой травы, некоторое время летели вровень с машиной, потом вдруг взмывали вверх, к синему до неправдоподобия небу, украшенному причудливыми облаками.
        - Здесь когда-то было хорошо, - произнес Марецкий задумчиво.
        Ему, наверное, рисовалась благостная картина, на которой поля золотились метровой высоты пшеницей, на дальнем лугу паслись тучные коровы, юный пастух наигрывал на дудочке незамысловатую мелодию, а по дороге в это время катилась повозка на мягких рессорах, и сидевший в ней молодой барин скользил окрест задумчивым взглядом.
        - Здесь направо, - подсказал Китайгородцеву Марецкий.
        Прямо перед небольшим леском, справа от растрескавшегося асфальта, начиналась и убегала куда-то вдаль дорога - заросшая травой колея. "Мерседес" неспешно катился вдоль леса. Кричали птицы, залетел в открытое окно шмель, заплутал, стал биться о лобовое стекло, испуганно жужжа, так что Марецкому пришлось газетой выгонять его наружу.
        Дорога нырнула в лес, поднялась на взгорок, и вдруг среди деревьев взорам открылись заросшие травой и кустарниками едва угадываемые руины. Здесь когда-то были каменные постройки, от которых остались одни лишь фундаменты, и предстояло напрячь воображение, чтобы представить себе, что же здесь могло быть много десятилетий тому назад.
        Китайгородцев остановил машину. Марецкий вышел первым. Ступил в мягкую траву, прошелся по зеленому ковру - белая рубаха, белые брюки, барин приехал в родные места.
        - Это и есть Тишково, - сказал негромко. - Имение моих предков.
        Ветер красиво перебирал пряди его волос. Во взгляде задумчивость и легкая печаль. Маша, не забывая о работе, торопливо отщелкивала кадр за кадром. Игорь Марецкий, прямой потомок графского рода Тишковых, на развалинах родового гнезда. Прекрасная иллюстрация к репортажу.
        Китайгородцев тоже вышел из машины. Никого вокруг. Только далеко за деревьями, на опушке, загорелый косарь косил траву.
        - Дом был вот здесь, - показал рукой Марецкий.
        Щелк! Есть очередной кадр.
        - Хороший дом. В два этажа. Он простоял до самой войны, в нем был детский дом. В войну сгорел, и его уже не восстанавливали.
        - Откуда вы знаете его историю? - спросила Маша. - Спрашивали у местных?
        - С местными я не разговаривал. Я кое-что узнал об этом доме и о роде Тишковых в краеведческом музее. Это недалеко отсюда, километрах в двадцати.
        Он пошел по траве, огибая угол несуществующего дома. Щелк! Еще один кадр.
        Косарь наконец обнаружил присутствие людей, прервал свою работу и смотрел издалека, прищурившись.
        - И что теперь? - спросила Маша, обращаясь к Марецкому. - Будете требовать возврата принадлежавших вашим предкам земель?
        - А у нас нет закона о возврате конфискованных земель и недвижимости, - сказал Марецкий. - И, может быть, не надо этого.
        - Почему же?
        - Зачем ворошить то, что было сто лет назад? Жизнь идет так, как идет. Все и без того не так уж плохо, Маша. Так зачем мне еще и эти развалины?
        Любопытствующий косарь направился в их сторону. Косу нес в руке. Китайгородцев пошел навстречу. Сделал несколько шагов так, чтобы оказаться между Марецким и мужиком с косой. В глазах - недвусмысленное предупреждение. Мужик, кажется, понял. Остановился в нескольких шагах, спросил, заискивающе заглядывая в глаза Китайгородцеву:
        - Тоже любопытствуете, значит?
        Китайгородцев не ответил, сверлил мужичка взглядом. По опыту он знал, что этого сейчас вполне достаточно.
        - Фундаменты тут хорошие, - сказал почему-то мужичок. - Очень даже можно строиться.
        Наверное, он принял прибывших за потенциальных застройщиков. Вон на какой машине приехали. Прямо "новые русские" какие-то. Глядишь, место себе присмотрят под дом. Далеко от города, так зато места какие.
        - Вы извиняйте, если что, - сказал мужичок, не выдержав отталкивающего взгляда Китайгородцева. - Мне работать надо.
        Развернулся и торопливо пошел прочь, унося в себе глубоко запрятанную неприязнь к недружелюбным незнакомцам и одновременно - опаску.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Русский человек пасует перед силой, которая сильнее его. Он предпочитает не бороться с ней, а примириться. Но нерастрачиваемая, недемонстрируемая, а постоянно упрятываемая в самые дальние уголки души неприязнь не растворяется, постепенно разрастаясь до размеров ненависти, которая в конце концов выплескивается. Иногда по совершенно пустячному поводу или вовсе без повода, и очень часто тот, против кого агрессия направлена, - лицо совершенно случайное, просто человек оказался в данное время в данном месте. Как говорится, попал под горячую руку. Несколько лет назад на известного телеведущего Льва Новоженова было совершено нападение. Он поздним вечером притормозил у цветочницы. Пока выбирал цветы, расплачивался и раздавал автографы узнавшим его девушкам, за ним наблюдал нетрезвый молодой человек. Потом этот парень подошел к Новоженову и ударил его. За что? Ему показался слишком вызывающим внешний вид респектабельного мужчины? Или он узнал телеведущего, а телепередачи Новоженова ему давно не нравились? Или Новоженов как-то не так улыбался девушкам? Ни одна из этих причин не может быть достаточно
весомой, чтобы стать главной. Что-то было в жизни этого парня такое, что взращивало в нем агрессию. День за днем, месяц за месяцем копились в нем неудовлетворенность и глухая злоба, которую он никак не мог выплеснуть. И вот выплеснул. Случай подвернулся. Нам на лекциях такие истории рассказывают для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: охраняемые нами клиенты - одни из самых привлекательных объектов для агрессии. Они ведь всегда добротно и дорого одеты, у них на лице написано, что многие проблемы, терзающие большинство их менее удачливых сограждан, им попросту неведомы. У них дорогие автомобили и еще более дорогие дома - и уже сама демонстрация успеха провоцирует на агрессию замордованных жизнью людей. Поэтому защита от нанятого врагами киллера - только часть работы. Надо еще защитить клиента от опасностей случайных, непредсказуемых, неспровоцированных. Никогда не знаешь, чем может закончиться покупка букета цветов. Или поездка на развалины фамильного гнезда.
        * * *
        Краеведческий музей располагался в обветшавшем особнячке еще дореволюционной постройки. Фасад явно перекрашивали совсем недавно, но внутри краска листами отслаивалась от стен, на потолках расплывались рыжие разводы, на всем лежала печать запустения. Марецкий и его спутники оказались единственными посетителями музея. Сидевшая на входе старушка продала им три билета, на которых стояла цена: "5 копеек". Билеты, видимо, тоже были музейными экспонатами. Из той, прежней жизни.
        Марецкий, который здесь уже бывал, повел своих спутников через залы, где под витринным стеклом хранились непременные черепки, бывшие когда-то посудой, монеты, изъеденные неумолимой ржавчиной наконечники копий, остатки бус и составленные неведомыми картографами карты здешних земель, имеющие, как это обычно бывает, весьма далекое отношение к реальной действительности.
        В одном из дальних залов обнаружилось то, ради чего они сюда и приехали. На стене, увеличенная в несколько раз, висела уже знакомая Китайгородцеву схема генеалогического древа рода Тишковых. Здесь же портреты. Михаил Елизарович - первый граф в роду. Дальше по стене - его потомки.
        На одном из дореволюционных, если судить по датам, портретов сквозь паутину растрескавшихся от времени красок на зрителя смотрел едва ли не сам Марецкий. Конечно же, это был не он, но глаза, нос, губы - так в сыне распознают черты его отца. "Вот она, порода", - подумал Китайгородцев. То, что передается из поколения в поколение, что не вытравить ничем. Личные вещи в витринах. Офицерский мундир. Вычурный, вытертого серебра, хронометр. Походный саквояж. Трость. Записи управляющего имением на выцветших от времени листах. Фотография: дворянская усадьба, а перед типичным барским домом - ребятишки, одинаково бедно одетые и этой своей одинаковостью похожие друг на друга как родные братья. Судя по подписи, это воспитанники детского дома, открытого в стенах тишковского имения. Еще фото, уже современное, цветное: развалины, заросшие травой. Те самые, которые сегодня видел Китайгородцев. Здесь же россыпь нотных листов и маленькая фотография Игоря Александровича Марецкого, композитора и продолжателя рода Тишковых.
        Щелк! Маша сфотографировала витрину и склонившегося над ней Марецкого. Дремавшая на стульчике старенькая смотрительница встрепенулась.
        - Нельзя снимать! - заверещала она неожиданно писклявым голосом.
        Вскочила со стула, словно намеревалась лично воспрепятствовать дальнейшей съемке, невзирая на собственную немощь и несовпадение весовых категорий, в которых выступала она и ее более молодые оппоненты.
        Какой-то мужчина, явно из музейных сотрудников, привлеченный шумом, заглянул в зал.
        - Нарушают, Андрей Андреевич! - сообщила ему смотрительница с той готовностью, с какой обычно докладывают о замеченных безобразиях вышестоящему начальству.
        Но Андрей Андреевич не осерчал и не нахмурился, а с выражением благожелательного спокойствия на лице направился через зал к гостям, еще на дальних подступах протягивая руку для приветствия. Китайгородцев бросил быстрый взгляд на Марецкого. Тот приветливо улыбался. Свои. Крепкое рукопожатие. Щелк! Маша продолжала выполнять свою работу.
        - Рад вас видеть, - сказал Андрей Андреевич, обращаясь к Марецкому.
        Композитор благосклонно кивнул. Он знал себе цену.
        - Готовимся кое-что добавить в экспозицию, - продолжал Андрей Андреевич.
        - Что-нибудь новенькое?
        - Через историю вашей матушки, вашего деда и прабабушки хотим показать эпоху. Весь двадцатый век через призму судьбы троих человек. То есть что я говорю? - засмеялся он вдруг и осторожно тронул Марецкого за рукав. - Четверых, конечно же.
        - Интересно будет посмотреть, - сказал Марецкий. - Я как-нибудь сюда свою невесту привезу.
        Сказал и бросил быстрый насмешливый взгляд на Машу. А та сделала вид, что не услышала.
        * * *
        Юшкин проснулся и вернулся к жизни, хотя на самом деле он предпочел бы умереть. Голова не отрывалась от подушки, словно прибитая к ней огромным железным гвоздем. Любая большая пьянка в последнее время заканчивалась для Юшкина подобным образом, но на этот раз ему было совсем уж плохо. Организм уже не справляется, понял он. Загонит себя за год-другой, если не остановится. А он не остановится. Об этом Юшкин подумал со спокойствием обреченного.
        Лежать было неудобно. Сетка кровати прогнулась, и непривычное к подобному ложу тело, намаявшись за ночь, ныло теперь нещадно. Казалось, болел каждый мускул.
        Он повернулся. Кровать под ним скрипнула. И тут же раздался какой-то другой звук. Рядом явно был еще кто-то. Юшкин оторвал наконец голову от подушки. На другой кровати лежал человек, которого Юшкин раньше никогда не видел. Правда, это его нисколько не удивило, он привык за последние месяцы к тому, что просыпался в самых разных местах, зачастую совсем неожиданных, в присутствии людей, совершенно незнакомых. Обычное дело для человека, сильно пьющего. Пьянка начинается в одной компании, потом, как всегда, выпивки не хватает, начинаются пьяные поиски "живой воды", следуют бессмысленные пьяные драки, теряются прежние собутыльники, но обретаются новые. Пьянка катится дальше, и не разберешь, день или ночь на дворе, а спать ложишься окончательно, когда свалит с ног выпитое. Пробуждение - и вот он, рядом, вчерашний собутыльник, с которым наверняка братался и целовался, а сейчас и имени-то вспомнить не можешь.
        - Привет! - сказал Юшкин голосом таким глухим и незнакомым, что и сам его не узнал.
        - Привет, - отозвался парень. - Выпить хочешь?
        Вот тут Юшкин впервые удивился.
        - А разве есть? - спросил он, не веря в возможность подобного.
        На утро после пьянки - только пустые бутылки. Если где-то что-то и осталось - это законная добыча того, кто проснулся первым и нашел. Так принято, и никто на это не обижается.
        - Есть, - сказал парень. - Будешь?
        Поднялся со своей кровати, прошел по комнате. Юшкин проследовал за ним взглядом и увидел наконец стол, а на нем - несколько непочатых бутылок водки и небрежно сваленную в кучу снедь. Так не бывает. Должны быть только пустые бутылки и объедки. Удивленный Юшкин нашел в себе силы сесть.
        Парень налил водку в пластиковый стакан, выбрал среди горы снеди банку консервированных огурчиков, достал огурец и подошел к Юшкину.
        - Держи!
        - А ты? - проявил вежливость Юшкин.
        - Ты пей, - сказал парень.
        И стало ясно, что он с Юшкиным пить не будет. Он вообще был какой-то странный, этот парень. И совсем не походил на обычных юшкинских собутыльников.
        Юшкин выпил, закусил огурцом и преданно посмотрел на парня.
        - Еще? - догадался тот.
        - Ага! - с готовностью кивнул Юшкин.
        И второй стакан ему налили. Он даже удивился тому, как все удачно складывается.
        - А остальные где? - поинтересовался Юшкин, аппетитно хрустя огурчиком.
        - Какие остальные? - не понял парень.
        - Ну, вроде как еще был кто-то.
        - Не было никого.
        - А, понятно, - не стал спорить Юшкин.
        Другие-то были, это точно. Несколько человек. Одного Артемом звали. Или Артуром. И другие ребята были. Были, да сплыли. Видно, он в другую компанию попал. Бывает.
        - Уф-ф! - сказал Юшкин. - Башка прямо раскалывается. А у тебя?
        - Нормально все у меня.
        - Значит, ты свою норму знаешь, - сказал Юшкин уважительно. - Слушай, а туалет тут где у тебя?
        - На улице.
        Надо же - на улице! То-то ему сразу показалось, что не обычная это квартира. На дачный домик похоже. Вот так его занесло. Прямо какая-нибудь платформа Опалиха. Ехал он электричкой или нет? Не помнил.
        Парень открыл дверь, за которой было что-то вроде летней веранды. Близкий лес заглядывал в окна. Деревья подступали вплотную к дому, деревянной дряхлой постройке со стенами, когда-то выкрашенными в синий цвет, и кособоким крыльцом, готовым рассыпаться в любую минуту. И дальше, за деревьями виднелись маленькие домики, а от одного к другому бежала узкая тропинка - дорог тут вовсе не было, впрочем, как и заборов, фонарных столбов, людей. Действительно, дачи.
        - Так это не Москва? - уточнил Юшкин.
        - Нет, - ответил парень. - Сортир вон там.
        И указал рукой направление. Юшкин проследил взглядом и увидел почерневшее от времени деревянное строение, в предназначении которого невозможно было ошибиться. Он удалился с достоинством только что опохмелившегося человека. Жизнь уже не казалась ему такой постылой, как пятнадцать минут назад.
        Когда Юшкин вернулся, парень все так же стоял у крыльца дома. Стоял и смотрел внимательно. Будто какая-то стена между ними была, между Юшкиным и этим парнем. Вот не свой он, этот парень. Не юшкинского круга. Рядом с ним Юшкин чувствовал себя не очень уверенно, словно чем-то обязанным этому парню. Вроде и наливает, но... как официант в ресторане. А жаль. Тут хорошо. И воздух чистый. И нет никого. Людей совсем не видно. Юшкин это любил - чтобы никого. Или чтобы незнакомые. Вот знакомых он боялся. Они ведь могли продать его с потрохами. А незнакомые о Юшкине ничего не знают. По крайней мере, до первой большой пьянки. И пока им по пьяной лавочке не раскрылся - он в безопасности. Как сейчас. Нет, в самом деле, с удовольствием пожил бы тут недельку. Если бы парень не демонстрировал слишком явно свое отчуждение. Вроде как говорил: я тебя поил-кормил, и все это за мой счет, братец, а теперь извини, загостился ты что-то. Вон как взглядом сверлит.
        - Ну что - еще по маленькой, да я поеду? - произнес Юшкин нарочито жизнерадостным тоном.
        Вон сколько у этого типа водки - неужели еще одного стакана пожалеет?
        - Заходи!
        Не пожалел.
        И точно - наливал и наливал. Сам не пил. Юшкину это не нравилось, но он молчал до поры и осмелел, только когда нагрузился основательно.
        - Ты странный, - сказал он парню. - Почему не пьешь? Не уважаешь?
        Застолье стремительно катилось к привычному пьяному скандалу, но скандала не случилось. Парень невозмутимо подливал Юшкину, и тот в конце концов спекся. Когда он уже не мог ни пить, ни даже удерживать более-менее вертикально свое тело, парень дотащил Юшкина до кровати и уложил. Не очень аккуратно, но и без грубости.
        * * *
        К дому Марецкого подъехали уже поздним вечером. Потомок графского рода Тишковых выглядел неважно. Долгий кутеж в ресторане, потом прогулка по ночной Москве, короткий сон, а потом - день поездок по местам былой славы предков.
        - Сегодня никуда не пойдем, - сказал Марецкий Китайгородцеву. - Ты Машу довези до дома и можешь быть свободен.
        Маше он только коротко кивнул на прощание, демонстрируя полное отсутствие интереса к ней. Будто накануне ничего и не было. Или это всего лишь игра такая была - с показным равнодушием? Китайгородцеву показалось, что игра.
        - Машину пригнать к вашему дому? - спросил он.
        - А зачем? - вяло отмахнулся Марецкий, которого нисколько, казалось, не волновала судьба его сокровища на четырех колесах. - У тебя там рядом где-нибудь автостоянка есть?
        - Есть.
        - Охраняемая?
        - Да.
        - Вот там и оставь. А завтра приедешь.
        - Во сколько?
        - Я позвоню тебе.
        Марецкий потянулся к ручке двери. Китайгородцев тотчас же выскочил из машины.
        - Зачем? - воспротивился Марецкий. - Я сам к себе поднимусь.
        Китайгородцев сделал вид, что не расслышал, и сопровождал композитора до двери его квартиры. Марецкий на прощание сказал ему со вздохом:
        - Ты все-таки не надрывайся так на службе. Меня твое рвение иногда утомляет.
        Сказал и закрыл дверь перед самым носом Китайгородцева.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Я никогда не обижаюсь на своих клиентов. Не имею права на них обижаться. По крайней мере, до тех пор, пока я их охраняю. Потому что у меня не может быть личных отношений с клиентом. Я не имею права ни любить своего клиента, ни ненавидеть. Я - человек-функция. Почти что робот. Если с этой мыслью не свыкнуться, не руководствоваться ею постоянно - в конце концов все закончится большой бедой. На моего коллегу-телохранителя однажды накричал клиент. Был не в духе, мало ли что там у него произошло, все-таки бизнесом человек занимался, постоянные стрессы, вот и сорвался, на телохранителя спустил собак, образно говоря. Телохранитель ему, конечно, не ответил, попробуй только ответь, за такие штучки с работы выгоняют в два счета да еще с волчьим билетом в кармане, так что парень смолчал, но расстроился, похоже, сильно. А ему нужно было дочку клиента в школу везти. Девчонку он до места довез, но там подъехать к самой школе нельзя. Обычно телохранитель запирал машину, брал девчушку за руку, переводил через дорогу, потом через школьный двор, и только у дверей школы они расставались. А в тот раз, все еще
продолжая злиться и эту злость распространяя на ни в чем не повинную дочь клиента-грубияна, телохранитель сказал ей, что спешит. Не захотел выходить из машины. Это была как бы его маленькая месть. Так он думал. А месть оказалась большой. Девчонка побежала через дорогу и попала под машину. Хорошо еще, что обошлось, не насмерть. От кого-то я услышал однажды, что тот телохранитель просто проявил характер. Но я считаю, что настоящий телохранитель не имеет права давать волю своим чувствам - любить или ненавидеть клиента.
        * * *
        Маша ждала его в машине, сжавшись теплым комочком - воробушком на заднем сиденье автомобиля.
        - Свиблово? - на всякий случай уточнил Китайгородцев.
        - Да. - И сразу, без всякого перехода: - А ты кем у Марецкого? Телохранителем?
        Было такое впечатление, что этим вопросом Маша терзалась едва ли не весь сегодняшний день, но только теперь вот ее прорвало в отсутствие Марецкого.
        - Да, - односложно ответил Китайгородцев.
        - Ты что - серьезно? - позволила себе усомниться Маша.
        Ее изумление было совершенно детским. Так искренне удивляется ребенок, узнав о существовании в окружающей его жизни чего-то такого, о чем прежде он даже не имел представления.
        - Настоящий телохранитель? Да? У тебя и пистолет есть?
        - В Свиблове какая улица? - вместо ответа спросил Китайгородцев.
        - Берингов проезд. Так я насчет пистолета...
        - Ну откуда у меня пистолет? - в растяжечку, почти лениво сказал Китайгородцев.
        - А защищать ты его как будешь?
        - Кого? - все так же лениво осведомился Китайгородцев.
        - Марецкого.
        - От кого его защищать? Разве ему кто-нибудь угрожает?
        - Но он же тебя нанял зачем-то.
        - Вот у него и спроси - зачем, - подсказал Китайгородцев, закрывая тему.
        Маша поняла. И про пистолет уже не спрашивала.
        - И давно ты?
        - Что - давно? - уточнил Китайгородцев.
        - В телохранителях ходишь.
        - Давно.
        - Сколько?
        - Несколько лет.
        - Ну и как тебе такая работа?
        - Нормально.
        - А что-нибудь интересное с тобой приключалось?
        - Не-е, - протянул Китайгородцев. - Это только со стороны кажется - экзотика. А на самом деле скучища неимоверная.
        - Ты это серьезно? - не поверила Маша.
        - Абсолютно.
        Она недоверчиво посмотрела на Китайгородцева.
        - Ну хоть что-нибудь расскажи. Или придумай, в конце концов.
        - Зачем?
        - А я про тебя напишу, когда буду готовить материал о Марецком. Представляешь? У Марецкого собственный телохранитель, настоящий громила, очень крутой парень, ему даже пистолет не нужен, потому что у него черный пояс по карате и он врагов убивает голыми руками. И фотографию поместим: Марецкий, а за его спиной ты маячишь - в черных очках, весь такой таинственный...
        - Не надо, - коротко сказал Китайгородцев.
        - Чего не надо?
        - Фотографии не надо. И писать про меня - тоже.
        - Почему?
        - Начальство мое этого не любит.
        - Жаль, - искренне призналась Маша.
        В зеркало заднего вида Китайгородцев видел, как она скользнула взглядом по его плечам. Во взгляде угадывался интерес.
        - Значит, не расскажешь ничего? - спросила Маша.
        - Нет.
        До Свиблова ехали, не разговаривая. Когда подъехали к дому, Маша предложила:
        - Поднимемся ко мне? Я приготовлю кофе.
        Она смотрела выжидательно. И, кажется, очень хотела, чтобы он согласился.
        Для Китайгородцева происходящее оказалось неожиданностью. Так бывает, когда находящийся рядом человек совершает поступки, которых ты от него не ждешь. Прежняя кротость Маши Мостовой и ее готовность краснеть по любому, даже вполне безобидному поводу - это была всего лишь маска? Он и не предполагал, что она такая бойкая девушка. Оказывается, умеет ставить в тупик. Но у Китайгородцева отговорка была уже готова.
        - Ну что ты! - сказал он таким тоном, будто она предлагала ему что-то совсем уж невозможное. - Как же я машину хозяина оставлю? У нас за это с работы выгоняют.
        - Тогда до встречи.
        Вышла, хлопнула дверцей, помахала на прощание. Китайгородцев кивнул в ответ и, убедившись, что Маша зашла в подъезд, прямо из машины позвонил своему шефу. Хамза еще был на месте.
        - Это Китайгородцев. У меня к вам просьба. Надо проверить Марию Мостовую, уроженку города Торжка, выпускницу журфака МГУ, журналистку, которая сотрудничает с рядом московских изданий. Точно знаю только про "Московский комсомолец". Интересует, кто она? Откуда взялась? Что за люди ее окружают?
        - У тебя с нею проблемы, Толик?
        - Проблем нет. Но она проявляет интерес к клиенту и пытается войти в ближний круг его окружения.
        - Я понял. К завтрашнему вечеру предварительную информацию по этой девице я тебе передам.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Львиную долю работы охранной службы составляет наблюдение за ближайшим окружением клиента и отслеживание всех его контактов, особенно новых. Есть люди, которые находятся рядом с твоим клиентом давным-давно. Они уже проверены, просвечены, и с ними все более-менее ясно. Труднее с новенькими. Они появляются как правило неожиданно, и службе безопасности часто не хватает времени отследить предысторию его появления.
        Приходится копать быстро, но тщательно. Иногда выплывают очень интересные подробности. Например, кто-то специально внедряет своего человека в ближайшее окружение клиента. Целью может быть что угодно: от экономического шпионажа до ликвидации. Либо на клиента готовится компромат. В этом случае ему подставляется особа противоположного пола. А дальше уже дело техники. Техники аудио- и видеозаписывающей. Всех, кто проявляет к клиенту интерес, приходится просеивать через мелкое сито. Причем подозреваются все. Абсолютно. Исключений не делается ни для кого. Изначально каждый считается противником и обратное доказывается только соответствующими результатами тщательной проверки. С точки зрения морали выглядит это, может быть, не слишком привлекательно. Но у телохранителя своя мораль. Особенная. В своде правил, которыми он руководствуется, первым пунктом значится: клиент всегда должен быть в безопасности.
        * * *
        Хамза позвонил во второй половине дня.
        - Толик, я готов разговаривать с тобой о Марии Мостовой, двадцати двух лет, уроженке города Москвы...
        - Как Москвы? - удивился Китайгородцев.
        - Другой Марии Мостовой у меня для тебя нет.
        Ай да Маша! Ай да Мостовая! Китайгородцев даже развеселился. Неспроста он на эту девчонку обратил внимание. Действительно, штучка. В тот раз брякнула про Торжок, и ни Марецкий, ни Китайгородцев не заметили, что это у Маши такая изощренная форма издевки.
        - Выпускница журфака МГУ, - продолжал Хамза. - За сутки, как понимаешь, много накопать не смогли, но по состоянию на сегодняшний день ничего особо компрометирующего ее не обнаружили. Журналистка, никто о ней ничего худого не говорит, о связях в криминальном мире не слышно, круг общения вполне благопристойный. Ксерокопии материалов, опубликованных в самых разных изданиях под ее фамилией, мы сейчас для тебя готовим. Кажется, там нет ничего интересного. Обычная журналистская работа. Я попросил своего знакомого журналюгу оценить опусы Мостовой, он почитал и выдал такое заключение: девушка не без способностей, но опыта у нее еще явно маловато, это как в средней школе третьеклассник - учится неплохо и пятерки домой приносит регулярно, но астрономию и экономическую географию зарубежных стран ему еще рано преподносить - не поймет, потому как не дорос.
        - Значит, по ней ничего особенного?
        - Торопишься, дорогой, - попенял своему подчиненному Хамза. - Самое интересное я для тебя под занавес приберег. Установлено, что три недели назад Мария Мостовая совершила недельную турпоездку в город своей мечты Париж. Насчет города мечты - это я серьезно. До этого за границу она вообще не выезжала. А тут - сразу Париж, недельный тур обошелся ей в девятьсот с небольшим долларов, а с собой она вывозила по банковской справке одну тысячу восемьсот пятьдесят долларов. Суммируем и получаем около трех тысяч "зеленью". И тут возникает такая коллизия. Родители у девушки - люди среднего достатка. Богатых родственников тоже не наблюдается. Спонсора, который мог бы оплатить недешевую поездку, мы пока не обнаружили. И про крупный выигрыш в лотерею тоже ничего не слышно. У нее откуда-то вдруг появились деньги. Три тысячи долларов. И сразу после этого Мостовая нарисовалась рядом с твоим подопечным, с Марецким. Может быть, тут и нет никакой связи. Но история с невесть откуда появившимися у девушки деньгами лично меня настораживает. Толик, хочешь бесплатный совет человека, уже немало в этой жизни повидавшего?
        - Хочу.
        - До тех пор, пока мы все не выяснили, не подпускай ее близко к Марецкому.
        Мог бы и не советовать. И так понятно.
        * * *
        Прогулочный теплоход стоял у причала близ Киевского вокзала. Гирлянды разноцветных лампочек, протянутые от носа до кормы, перемигивались, даря ощущение близкого праздника. Официанты сновали среди столиков, покрытых белоснежными скатертями.
        - Погуляем, - беззаботно сообщил Марецкий.
        Они с Китайгородцевым стояли у парапета набережной и наблюдали за тем, как к месту предстоящих событий съезжаются гости. Ожидался приезд, как обещал Марецкий, божественной Аллы со своим Филиппом и мэтра Кобзона. Ночная прогулка на теплоходе с непременными шампанским и икрой проводилась в честь юбилея одного музыкального издания, поэтому приглашенными были те, кто приносил девять десятых доходов российским звукозаписывающим компаниям. Этих людей Китайгородцев видел по телевизору. Сегодня он столкнулся с ними лицом к лицу.
        - Пойдем? - предложил Марецкий, первым направляясь к трапу.
        Здесь все были ему знакомы. Приветствия, полупоклоны, вежливые улыбки, узкий круг людей, которые знают друг друга давным-давно.
        Китайгородцев стрелял взглядом по сторонам, просеивая толпу. Эстрадные звезды. Их спутники и спутницы. Журналисты. И еще непонятная публика, непременный атрибут всех тусовок, на которых Китайгородцеву прежде доводилось бывать. Китайгородцев называл их прилипалами. С этими людьми всегда самые большие сложности. Не имеющие никакого отношения к происходящему действу, но зато обладающие феноменальными способностями проникать всюду, они оказываются даже на самых закрытых мероприятиях, действуя то ли из азарта, то ли из тщеславия, а может, преследуя какие-то корыстные интересы. Пьют дармовую водку и норовят держаться поближе к знаменитостям, нервируя охрану. Телохранители нутром чуют эту публику, их ненужность здесь. Никогда не знаешь, чего от этих людей можно ждать.
        Вдруг он увидел Машу. Любительница прогулок по Парижу стояла у борта с фужером шампанского в руке и разговаривала с каким-то длинноволосым, типичным представителем музыкального племени. Маша что-то говорила ему и сама же над своим рассказом веселилась. Ее собеседник отвечал ей заливистым смехом. Хорошо и беззаботно им жилось, даже завидно. Неожиданно Китайгородцев увидел, как Маша, все еще смеясь, повела вокруг взглядом, скользнула им по Марецкому, не задержав на нем своего внимания. Что-то в ее поведении подсказало Китайгородцеву, что присутствие на теплоходе композитора девушка зафиксировала.
        И тут человек, стоявший у борта совсем недалеко от Маши и которого все это время Китайгородцев видел только со спины, медленно повернул голову, провожая задумчивым взглядом пробиравшуюся по забитой машинами набережной карету "Скорой помощи", и Китайгородцев тотчас же его узнал. Это был Костюков, его товарищ и коллега. Костюков выглядел таким отрешенно-задумчивым, что невозможно было заподозрить его в том, что рядом с Машей он оказался совсем не случайно. Китайгородцев благоразумно сделал вид, что Костюкова он не узнал.
        Теплоход отвалил от причала, унося на речную прогулку своих пассажиров. Солнце катилось к закату, от близкой воды было свежо, но свежесть эта представлялась приятной после бесчинствовавшего дневного зноя, все пили шампанское, градус общего настроения непрерывно возрастал, и только устроители, как показалось Китайгородцеву, пребывали в некотором унынии - главные гости сегодняшней вечеринки не прибыли.
        Официанты метались по палубе, разнося спиртное. Марецкий взял с подноса фужер с шампанским, полюбопытствовал:
        - А что, уважаемый, больших денег стоит ваш теплоход арендовать?
        - Около двух тысяч за час, - сообщил официант.
        - Долларов?
        - Рублей.
        - Рублей? - удивился подобной дешевизне Марецкий.
        - Ресторанное обслуживание отдельно.
        - Да-да, это я понимаю, - кивнул Марецкий, после чего задумался о чем-то своем.
        Может быть, тоже захотел арендовать теплоход?
        Потом знакомые увлекли его в дальний угол палубы, где ширмочкой было отгорожено несколько столиков для самых дорогих гостей. Для Китайгородцева места там не нашлось. Марецкий махнул рукой, показывая, что на ближайшее время он в опеке телохранителя не нуждается. Китайгородцев все-таки далеко не ушел, остался стоять у борта, контролируя на всякий случай подходы к импровизированной VIP-зоне.
        - Привет! - сказала ему Маша.
        Подошла неслышно и встала рядом. В вечерних сумерках ее лицо казалось совсем детским.
        - Здравствуй, - кивнул Китайгородцев. - Какими судьбами?
        - Нелегкая журналистская судьба забросила меня в этот вертеп, - рассмеялась Маша. - Мы же с тобой вроде как на работе.
        - Твоей работе я завидую.
        - Нечему завидовать.
        - Работа - как отдых.
        - Разве это отдых? Отдых - это когда ты плывешь на речном трамвайчике, а за бортом - не Москва-река, а Сена.
        - Ты была в Париже?
        - Меньше месяца назад, - сказала Маша с нескрываемой гордостью.
        - Тогда понятно, - протянул Китайгородцев. - Романтическая поездка на двоих, ночные прогулки по Парижу...
        - Ну что ты! Я летала в Париж одна.
        - Неужели за свои деньги? - шутливо изумился Китайгородцев. - Я-то думал, ты хорошо устроилась...
        - Упала кому-то на хвост, да? Сейчас таких рыцарей нет, - засмеялась Маша. - Женщинам приходится самостоятельно устраивать свой отпуск.
        - Ты так много зарабатываешь? Я всегда считал, что журналистика - не самая высокооплачиваемая профессия.
        - А это кому как повезет. Бывает, что журналисту перепадают очень даже денежные заказы.
        Она сказала это совершенно спокойно. Так говорят люди, которым нечего скрывать.
        - И как раз такой заказ тебе достался, - понимающе произнес Китайгородцев.
        Ему нужно было продолжение этой истории. Истории поездки в Париж начинающей журналистки из бедной семьи, у которой к тому же не было богатого спонсора.
        - Да, халтура подвернулась, - подтвердила Маша. - Ты сам-то много зарабатываешь?
        - Мне хватает, - пожал плечами Китайгородцев.
        - Сколько? Цифру можешь назвать?
        - Не могу.
        - Почему?
        - Запрещено.
        - Кем запрещено? Начальством?
        - Условиями моего контракта. Там отдельным пунктом записано: данные о размерах заработка являются конфиденциальными и не подлежат разглашению.
        - Жалко, - вздохнула Маша.
        - Почему же?
        - Мне очень интересно, сколько тебе платит Марецкий.
        - А зачем?
        - Я ведь собираю информацию о нем.
        - Зачем? - повторил свой вопрос Китайгородцев.
        - Для статьи.
        - Ты собираешься и об этом написать?
        - Пока не знаю. Говорю тебе: сейчас я просто собираю информацию.
        "Собираю информацию" - это для Китайгородцева как красная тряпка для быка. Тревожный звонок.
        * * *
        Утром, когда рассвело, теплоход причалил к пристани у парка Горького. Нетрезвая публика вяло негодовала - многие оставили свои машины на стоянке возле Киевского вокзала, и теперь из-за организационных неурядиц им предстояло добираться до своих четырехколесных любимиц самостоятельно. Китайгородцев по мобильному вызвал из охранного агентства разъездную машину, и им с Марецким даже не пришлось ловить такси. Композитор ввалился в салон под завистливые взгляды менее удачливых участников ночной прогулки по реке, Китайгородцев услужливо захлопнул за ним дверцу, а сам сел на переднее сидение рядом с водителем.
        - Вот теперь я оценил всю прелесть общения с тобой, - признался Марецкий. - Наконец понял, что телохранитель - это очень удобно и практично.
        - Я хотел с вами поговорить, - сказал Китайгородцев.
        - О чем?
        - Об обстоятельствах, при которых рядом с вами появилась Маша Мостовая.
        - И что же тебя интересует? - осведомился Марецкий.
        Голос все еще беззаботный, но уже угадывается, что как раз на эту тему он не очень-то расположен рассуждать. То ли тема эта ему неинтересна, то ли есть какая-то другая причина.
        - Я объясню, в чем дело, - сказал Китайгородцев.
        Это всегда очень важно - в разумных пределах информировать клиента о том, что вокруг него происходит. Телохранитель и клиент всегда должны быть заодно. В одной связке, как альпинисты. Несогласованность действий может обоим стоить жизни.
        - Мы всегда отслеживаем круг общения охраняемого лица. Это необходимо, Игорь Александрович. Потому что рядом в любой момент может оказаться тот, кто вынашивает недобрые замыслы...
        - Это ты о Маше? - насмешливо осведомился Марецкий.
        - Против нее нет ничего конкретного, - признался Китайгородцев. - Но я навел справки, и открылось кое-что такое, что меня настораживает. О своих подозрениях я просто обязан вам сообщить.
        - Что же там такого страшного? - перестал улыбаться Марецкий.
        Он выглядел удивленным в эту минуту.
        Китайгородцев рассказал ему про поездку Маши в Париж, про то, что источник появления денег у этой девушки до сих пор не установлен, рассказал и про то, как Маша предлагала Китайгородцеву попить кофе...
        - Она ищет подходы к вам, - расшифровал подоплеку Машиных поступков Китайгородцев. - Лично я ей сто лет не нужен. Маша ищет людей, которые могут быть ей полезны.
        - Полезны - чем?
        - Скорее всего, как источник информации.
        - Обо мне?
        - О вас.
        - Все правильно, - подтвердил Марецкий, заметно успокаиваясь. - Ничего странного я тут не вижу. Она ведь пишет обо мне статью.
        - Она сама вышла на вас с предложением подготовить материал?
        - Какая разница? - отмахнулся Марецкий.
        - Разница есть, Игорь Александрович.
        А у Марецкого, как было заметно, стремительно портилось настроение. Он уже не выглядел расслабленным и беззаботным, как еще каких-нибудь пять или десять минут назад. Все больше хмурился. Китайгородцеву даже показалось - еще немного, и Марецкий, не сумев сдержаться, взорвется. Наверное, не надо было сейчас с ним об этом говорить. Пройдет немного времени, Марецкий успокоится, все как следует обмозгует и сам к этой теме вернется.
        - Единственное, о чем я прошу, - мягко и примирительно произнес Китайгородцев, - хотя бы на ближайшее время, пока мы все досконально не выясним, откажитесь от любых контактов с Мостовой.
        Вот тут Марецкий и взорвался.
        - Ты не будешь мне указывать! - заорал он внезапно так громко, что в ушах заложило. - И пошел ты к черту со своими шпионскими историями! Я вышвырну тебя в два счета, если ты будешь думать, что ты тут самый главный!
        Он разозлился не на шутку и кричал, не выбирая выражений. Все это время и Китайгородцев, и водитель сидели неподвижно, как истуканы, глядя на дорогу впереди себя, и только когда Марецкий, отбесновавшись, затих, водитель произнес вполголоса:
        - Извините, но так мы когда-нибудь попадем с вами в аварию.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Я знаю, что нашим клиентам не нравится, когда мы пытаемся о них узнать больше, чем им хотелось бы. А нам это нужно. Такая уж у нас специфика работы. Однажды я охранял человека, у которого была любовница. Обычное дело для наших бизнесменов. От жен своих они любовниц скрывают, от охраны, как правило, нет. Этот - скрывал. То ли стеснялся, то ли другие какие-то резоны у него были. Но мы о его увлечении знали. А поскольку ближайшее окружение клиента всегда просвечивается насквозь, то и за этой женщиной негласно присматривали. И вот она внезапно, в середине учебного года, отправляет за границу своего двенадцатилетнего сына. В сопровождении бабушки. Стали выяснять, в чем дело. И обнаружилось, что к той женщине приходили какие-то люди. Они не угрожали ей. И ничего не требовали. Просто дали понять, что знают о существовании ее сына. Это раз. Знают о том, что она знакома с господином таким-то (то есть нашим клиентом). Это два. И единственное, что им нужно, - знать, когда ее друг вылетает из Москвы в Йоханнесбург. Это три. Женщина испугалась и отправила сына за границу от греха подальше. Возлюбленному своему
она не сказала ни слова. Побоялась. Клиента нашего, кстати, никто не собирался убивать, как почти сразу выяснилось. Хотели всего лишь сорвать одну из его сделок. Но срыв имел бы для нашего клиента катастрофические последствия. Нам пришлось поработать с этой женщиной. Когда те люди пришли к ней, она назвала им дату вылета. Ту, которую мы ей подсказали. Но на самом деле наш клиент улетел в Южную Африку неделей раньше. Все обошлось. Он, кстати, так и остался в неведении о тех событиях, что происходили вокруг него.
        * * *
        Пока Марецкий отсыпался после бессонной ночи, Китайгородцев отправился в "Барбакан". Костюков уже был там.
        - Ты хотя бы предупредил, что тоже будешь на теплоходе, - попенял ему Китайгородцев.
        - Толик, все решилось в последний момент. Все претензии - к Хамзе.
        Сам Хамза не заставил себя долго ждать. Лицо хмурое, в руках тонюсенькая папочка. Сел за стол, обвел взглядом подчиненных.
        - Ничего особенного по этой девчонке нет. По милицейским базам данных мы ее проверили... По другим источникам...
        Сделал неопределенный жест рукой.
        - В общем - пустышка, - подвел итог.
        Это значит, что дальше этой Машей заниматься бессмысленно.
        - Что у тебя? - обратился он к Костюкову.
        - В штате ни одного из изданий она не состоит. Пишет время от времени материалы, приносит в редакцию, взяли - хорошо, не взяли - дальше идет со своей писаниной. В общем, вольный стрелок. Сейчас, похоже, занимается только статьей о Марецком. Сегодня ночью на теплоходе, по крайней мере, я от нее эту фамилию слышал не раз. С кем ни заговорит, непременно разговор сведет к подопечному Китайгородцева. Девушка умная и на язык острая. Статейка та еще получится.
        - Что ты имеешь в виду? - насторожился Китайгородцев.
        - Разденет она его, Толик.
        - В смысле?
        - В смысле - не комплиментарная статья получится. Пройдется она по Марецкому как танк. Мало ему не покажется.
        - Погоди-погоди! Ты уверен?
        - Конечно. Вот она разговаривает с кем-то, ей про Марецкого гадость какую-нибудь скажут... Ну это же наша тусовка эстрадная, гадючничек такой, наш российский серпентарий. А она этого мимо ушей не пропускает. Напротив, проявляет живейший интерес. Вопросы уточняющие задает, комментариев требует. Всю грязь соберет, а после ее на голову героя выльет.
        После этих слов Китайгородцев сломал с хрустом авторучку. Костюков и Хамза посмотрели на него вопросительно.
        - Вся штука в том, - сказал Китайгородцев, - что Марецкий, судя по всему, ждет статьи как раз комплиментарной.
        Китайгородцев нащупал суть проблемы. Маша старательно окучивает окружение Марецкого, собирая материал для своей статьи, которая будет однозначно негативной.
        Хамза пожал плечами:
        - Ну, если так - я тут ничего особо страшного не вижу. Будь он банкир какой или, к примеру, политик - тогда да. А это публика такая: им плюй в глаза - все божья роса.
        В глубине души Китайгородцев был с ним согласен. Негативная информация о чьем-нибудь бизнесе порой способна этот бизнес разрушить. Компромат на политика может привести к его отставке. А у попсы нашей голимой все с точностью до наоборот. Скандалы вспыхивают один за другим, и никто не ропщет, никому еще хуже от этого не стало. Наоборот, дополнительная реклама.
        - Все-таки его надо поставить в известность, - сказал Китайгородцев.
        - Несомненно, - подтвердил Хамза.
        Это была часть их работы - следить за тем, чтобы по репутации клиентов не был нанесен внезапный удар.
        * * *
        Проснувшись, Юшкин обнаружил, что понятия не имеет о том, какой сегодня день недели. Это открытие нисколько его не встревожило. За последний год он привык к тому, что запой - это всегда надолго. Было бы что выпить.
        Он увидел своего собутыльника. Собутыльник странный, конечно. Не пьет, а только подливает.
        - Не спишь? - спросил у него парень.
        Таиться было бессмысленно. Раньше встал - раньше опохмелился. Безотказный стимул.
        - Не сплю, - отозвался Юшкин.
        - Поднимайся, выпьем.
        А на столе уже действительно стояла водка. И когда только этот парень успевает?
        Юшкин лежал с закрытыми глазами и слушал, как булькает наливаемая в стакан жидкость. Эти звуки казались ему музыкой.
        - Пей!
        Парень поднес стакан к самому его носу. Юшкин выпил и даже не стал закусывать. Разве лекарство закусывают?
        - Еще? - спросил парень.
        - Погоди. Вроде отпускает потихоньку.
        Он почувствовал себя лучше. И мысли упорядочились. Уже не метались так бестолково-хаотично, как пять минут назад.
        - Какой сегодня день? - спросил Юшкин.
        - Четверг.
        - А приехали мы когда?
        - Какая разница? Давай еще выпьем.
        Юшкин даже не ответил. Он не помнил твердо, сколько здесь находится, но отдавал себе отчет в том, что провел в этом доме немало дней. Может быть, неделю. Или даже больше. И все это время безымянный и странный собутыльник поит его и кормит, ничего не требуя взамен и даже не рассчитывая, кажется, на банальное "спасибо".
        А ведь его явно специально спаивают. Он не испугался этой мысли и не изумился ей. Просто принял как должное. Он им нужен. Все-таки они до него добрались. Вот только теперь противный холодок появился в груди. И дрожь в руках. В общем, вычислили они его. Парень этот специально приставлен за ним. От этой мысли - снова в груди холодок. Не надо ему пить. Нельзя больше пить. Нет, немножко можно, конечно, но только для отвода глаз. Чтобы парень этот ничего не заподозрил. Потом сделать вид, будто заснул. Не может быть, чтобы этот парень не спал. Или не отлучался куда-нибудь. Надо дождаться удобного момента и дать деру. А не то его, Юшкина, эти ребята в конце концов порежут на куски. Дождется он. Допьется.
        - Давай выпьем! - произнес требовательно парень.
        - Сейчас! - заторопился Юшкин. - Я вот только схожу прогуляюсь.
        Парень вышел за ним следом. Каждый шаг под присмотром. А Юшкин, дурья башка, напивался в стельку да еще и радовался, что ему все подливают и подливают. Бесплатный сыр бывает где? Правильно, там, где тебя прищемит железякой.
        - Тьфу, тьфу! - чертыхнулся он, ударив себя по щеке, а потом по лбу.
        Комаров здесь видимо-невидимо. А людей нет. Сожрали их комары, наверное.
        За все дни, которые Юшкин здесь провел, он изучил только один маршрут - двадцать шагов от дома до туалета и обратно. Видел еще казавшиеся нежилыми домики за деревьями и совсем недавно обнаружил озерцо. Оно, оказывается, было совсем рядом, прямо за тем домом, в котором Юшкин ночевал. И еще одно открытие сделал Юшкин - где-то поблизости была дорога, он явственно слышал, как одна за другой проехали две машины. На большой скорости. Значит, там не проселок, а самое настоящее шоссе. А где шоссе - там люди. Если добраться до людей, ничего этот парень ему уже не сделает.
        - Ты скоро?
        - Иду-иду! - заторопился Юшкин.
        Он услышал звук проезжавшей машины. А ведь уходить надо прямо сейчас, вдруг подумал он. До парня двадцать метров. Вроде как фора. Он помоложе, конечно, чем Юшкин, да и выглядит поздоровее, но шоссе где-то рядом, успеет Юшкин добежать. А там как повезет. Если люди будут, ничего ему парень не сделает. Если даже они сцепятся, будет драка. Юшкин, может быть, его и одолеет. А в дом возвращаться нельзя. Опять его напоит этот вертухай. Надо уходить.
        Но едва он сделал шаг в сторону, как парень крикнул:
        - Стоять!
        Юшкин замер как вкопанный. Потому что испугался так, что ноги отнялись. Но не крика испугался - у парня в руке был пистолет. Он сначала руку держал вроде как за спиной, а когда Юшкин дернулся, парень уже оружие не прятал.
        - Иди сюда! - сказал.
        Он так смотрел, что никаких сомнений не оставалось - застрелит в два счета. Юшкин на ватных ногах шел к нему, некрасиво кривился, будто собираясь заплакать, и бормотал потерянно:
        - Братаны! Нету у меня тех денег! Я же вам говорил! Ну вот хоть на куски меня режьте.
        * * *
        Марецкий с Китайгородцевым ехали по загородному шоссе.
        - Ты не сердись на меня, - сказал Марецкий.
        Не попросил, а именно сказал. Разве барин о чем-нибудь просит свою челядь? Не графское это дело.
        - Я не сержусь, - пожал плечами Китайгородцев.
        - Не люблю, когда в мои дела кто-то лезет.
        - При моей работе это неизбежно, - спокойно возразил Китайгородцев. Знаю, мол, что для вас это создает некоторые неудобства, но служба есть служба, понимать надо. - Есть подозрения, Игорь Александрович, что Мария Мостовая, собирая информацию о вас, особое внимание уделяет негативу. Вполне возможно, статью она напишет злую, со скандальным оттенком.
        - Это невозможно! - отмахнулся Марецкий.
        - У нас есть такая информация, - проявил неуступчивость Китайгородцев.
        - Это невозможно, - повторил Марецкий. - Она не напишет обо мне ни одного худого слова, потому что ей, этой пигалице, выплачены авансом такие деньги, каких она еще никогда не держала в руках.
        - За что?
        - За статью обо мне. И за то, что материал обо мне появится в конкретном издании, иллюстрированном еженедельнике, где у нее какие-то связи, где она гарантирует полное отсутствие проблем.
        - И много она получила? - спросил Китайгородцев.
        - Три тысячи я ей заплатил.
        - Рублей?
        - Долларов. Обычный белый пиар, распространение позитивной информации. Чтобы о тебе говорили хорошо, хотя бы вообще что-то говорили, приходится платить. Кто не платит, тот остается на обочине.
        Вот и прояснилась ситуация с деньгами, которые вдруг появились у Маши Мостовой. Не бог весть какая журналистка, зато у нее какие-то концы в издании, представляющем интерес для Марецкого. Все объяснилось и выглядит логично.
        * * *
        Они приехали туда, где когда-то давно хозяйничали представители старинного рода Тишковых, но к развалинам родового имения подъезжать не стали, миновав деревню, взобрались на взгорок, где, видимые издалека, на фоне безукоризненно синего неба чернели могильные кресты. У въезда на кладбище Марецкий попросил остановить машину.
        Они пошли по кладбищу меж могил, в большинстве своем неухоженных и заброшенных. Памятников почти не было. Деревянные кресты, редко - железные. Фамилии на некоторых табличках уже не прочитать. Тлен и запустение. И только ближе к центру кладбища - вызывающе аккуратные памятники. Белый мрамор, имена усопших золотыми буквами: "Тишков Петр Андреевич", "Шахова (Тишкова) Мария Дмитриевна"... Несколько памятников, все похожи друг на друга и поставлены совсем недавно. Площадка под них разровнена, лишний грунт сложен кучей на свободном месте. Какой-то мужичок с рулеткой бродил вокруг памятников. Увидел Марецкого, суетливо заторопился навстречу:
        - Здравствуйте вам, Игорь Александрович!
        Будь на голове у него картуз, как пить дать стал бы ломать перед барином шапку.
        - Здравствуй, Степан, - отозвался Марецкий.
        Ткнул невнимательно ладонь для рукопожатия.
        - Ну как тут?
        - Справляемся, Игорь Александрович. Все поставили, как вы велели.
        - А вот крайний вроде косо стоит.
        - Нет-нет, это кажется! - засуетился Степан. - Я вот вам сейчас отвесиком... Прямо вот чтобы вы глазомером вашим...
        Тотчас же извлек из кармана отвес, подбежал к последнему в ряду памятнику, застыл, давая возможность Марецкому лично убедиться в качестве работы.
        Плита стояла ровно.
        - Хорошо, - одобрил Марецкий. - Ты мне скажи, когда отсюда весь этот мусор вывезут? Чтобы здесь не позорно было родственников поминать.
        - А вот к следующей неделе, - затараторил Степан. - Как, в общем, и договаривались с вами. Все будет в лучшем виде. Вы даже не беспокойтесь, Игорь Александрович. Мы свое дело знаем.
        - Дело знаете, а людей нет, - нахмурился Марецкий. - Где люди твои?
        - Так это... - растерялся Степан. - Так отлучились... Придут... Как не прийти...
        - Пьют? - строго спросил Марецкий.
        - Так ить пятница, Игорь Александрович, - пробормотал несчастный Степан, совершенно уничтоженный необыкновенной прозорливостью барина.
        - И что же, что пятница?! - осерчал Марецкий.
        - Ну как же, - бормотал Степан. - Завтра ж суббота... И воскресенье опять же... Выходные, в общем...
        - Если не сделаешь к сроку - я тебе этого не спущу! - посулил Марецкий.
        - Сделаю! - приложил руку к груди Степан, глядя на собеседника с той истовой честностью во взгляде, что выдает обычно человека необязательного и лживого. - Я и людям этим вашим сказал, которые приезжали...
        - Каким людям?
        - А вот в прошлом месяце от вас приезжали, интересовались тут всем.
        - Да кто приезжал-то? - все никак не мог взять в толк Марецкий.
        - Ну как же. Двое на большой машине. Очень вашими предками интересовались, расспрашивали обо всем. Я-то думал, что от вас...
        Китайгородцев видел выражение лица Марецкого и понимал, что тот не в курсе. Но ни о чем расспрашивать его не стал.
        * * *
        Хамза внимательно следил за тем, как Китайгородцев на листе бумаги аккуратно вычерчивал схему. В центре небольшой круг - "Марецкий". Рядом еще три кружка. Первый - "Развалины". Второй - "Музей". Третий - "Кладбище".
        - Вот, - сказал Китайгородцев. - Есть три места, которые посещает потомок старинного рода Тишковых. Вот здесь, - он ткнул в круг с надписью "Кладбище", - в том месяце появлялись люди, о которых Марецкому ничего не известно. Они очень интересовались историей рода и вообще всем, что связано с Тишковыми. Я при Марецком не стал расспрашивать мужика, что с теми любопытствующими разговаривал, а расспросить бы его надо. У меня к вам просьба. Отправьте туда кого-нибудь из наших, того же Костюкова, например. Пусть он по всем этим местам проедет, поговорит с людьми.
        - Думаешь, кто-то вокруг Марецкого крутится?
        - Мужик этот на кладбище четко сказал: приезжали и расспрашивали. И я еще одну историю вспомнил. Сначала внимания не обратил, а сейчас вот всплыло в памяти. Недавно мы были в тех краях, Марецкий нас с Машей возил к развалинам своего родового имения. Там к нему кто-то из местных подходил. Спросил тогда у нас: "Тоже любопытствуете?" "Тоже"! Понимаете?
        - Ну и что? - пожал плечами Хамза.
        - Это могли быть те же люди, - сказал Китайгородцев, - что и на кладбище приезжали. Пусть Костюков потопчется там, порасспрашивает. С мужиком на кладбище поподробнее поговорит. Косаря пусть разыщет. В музей обязательно заедет, где истории рода Тишковых посвящена целая экспозиция. Они и мимо музея никак не могли пройти.
        - И что ты хочешь установить?
        - Я хочу понять, действительно ли вокруг Марецкого кто-то крутится? Или это у меня просто паранойя?
        - Да уж, ты с таким рвением ищешь врагов в окружении Марецкого, что, похоже, налицо все симптомы болезни.
        Китайгородцев не обиделся. Подначивал его шеф. Это у Хамзы такая привычка: вроде как поднимает на смех, а на самом деле призывает: давай-ка, мол, братец, выкладывай свои резоны, обосновывай позицию, вижу, что еще не все выложил.
        - Я так неистово ищу врагов Марецкого, потому что до сих пор не понял, для чего он нанял телохранителя. Либо это дешевый выпендреж, либо клиент ощущает угрозу собственной безопасности. Сам Марецкий считает, что опасность ему не грозит...
        - Может, это действительно так?
        - Может, и так. А может, и нет.
        * * *
        В парикмахерском салоне людей почти не было. Одиннадцать часов дня. Слишком рано для публики, которая сюда захаживает. Две девушки-работницы, одна клиентка в кресле, охранник на входе, женщина-кассир.
        Марецкий был здесь частым гостем. Китайгородцев сел на диван в углу, откуда ему были видны входная дверь и кресло, в котором устроился его подопечный.
        - Как твой киндер? - спросил Марецкий у девушки, которая начала колдовать над его прической.
        - В деревне он, у бабушки.
        - Далеко?
        - Ивановская область.
        - Скучаешь?
        - Скучаю. Сначала думала - вот и хорошо, что уехал, у меня ведь комната в коммуналке, никакой личной жизни. А уехал - я всего два дня продержалась.
        - Ревешь в подушку?
        - Реву, - засмеялась девушка.
        Охранник решал кроссворд. Здоровенный детина, уши по-боксерски приплюснуты, нос сломан. Пыхтит, хмурится, как школьник, которому не дается задачка.
        Смех. Смеялась девушка, которая стригла Марецкого. Наверное, он сказал ей что-то смешное.
        Распахнулась входная дверь, в комнату ворвались трое: короткие стрижки, лица злые, в руках - обрезки арматуры. Охранника свалили сразу - накинулись на него разъяренной сворой, нанося удары металлическими прутьями. Завизжала одна из девушек.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Из кобуры... Предохранитель...
        - На пол! Все - на пол! Стреляю!
        Марецкий... Бледен... Трое... Растерянны...
        - Лежать!
        Ствол пистолета - в лоб ближайшему... Один пятится к двери... На мушку...
        - Лежать!
        Не лягут... Не верят... Пол... Деревянный... Без рикошета... Можно стрелять... Под ноги... Этаж первый... Можно...
        - Лежать!
        Выстрел... Упали... Одновременно...
        - Вызывайте милицию! Живо!
        По стеночке... К Марецкому...
        - Лежать! Поубиваю!
        За ворот рубахи... Не до сантиментов... За мной... Бледный он очень... У входа могут быть сообщники...
        - Где у вас запасной выход?
        Дверь ногой... Оказывается, была закрыта... Коридор... Что здесь?.. Комната... Женщина...
        - Здесь выход?
        - Да.
        Напугана... Пистолет в моей руке... Пистолет не прятать... Дверь... Двор... Проходной... К своей машине нельзя... Она у входа... Там могут быть сообщники... Машина... Дверца... Марецкого в салон... Водитель испуган...
        - Все нормально, мужик! Вперед! Ты на пистолет не смотри, у меня на него разрешение.
        И уже Марецкому:
        - Нормально! Все хорошо!
        Волосы у Марецкого мокрые. Не достригли его. Вид диковатый, конечно. В другом месте теперь марафет наведет.
        - Вам теперь нельзя здесь появляться, - сказал Китайгородцев. - Забудьте про этот салон навсегда.
        Могут ведь мстить, попадет под горячую руку.
        * * *
        Степан, несмотря на ранний час, был уже сильно поддатым. Его Костюков распознал сразу - по словесному описанию, данному ему Китайгородцевым, хотя рядом сидели еще три пьяных мужика.
        - Ты Степан? - на всякий случай уточнил Костюков.
        - Ну, допустим, я, - не очень уверенно подтвердил тот.
        Чтобы мысли собеседника потекли в правильном направлении, Костюков показал ему свое удостоверение. "Ксива" была самой обычной. Из нее следовало, что Костюков является сотрудником частного охранного предприятия "Барбакан". Но на фотографии он красовался в милицейской форме. Фото сохранилось с тех давних уже пор, когда он служил в органах. Ход запрещенный, но действовало обычно безотказно.
        - Поговорим? - предложил Костюков тоном человека, никогда в своей жизни не знавшего отказа.
        Пошел по тропинке, уводя Степана прочь от его собутыльников. Степан послушно шел следом, вздыхая от посетившего его расстройства чувств.
        Шли мимо размытых дождями могильных холмиков, мимо косо стоящих крестов, к машине, припаркованной у покосившегося забора.
        - Садись!
        - З-зачем? - испугался Степан.
        Машина большая и роскошная. Он в таких и не сидел никогда.
        - Садись!
        Сел. Руки держит на коленях. Голову вжал в плечи. И спиртным от него разит за версту. Эх, матушка Россия!
        - Сейчас расскажешь мне о людях, которые приезжали сюда в прошлом месяце. Те, которые про графа расспрашивали. Это ведь ты с ними разговаривал?
        - Нет! То есть да!
        - Послушай, - сказал Костюков. - Меня бояться не надо. Если ты обо всем толково расскажешь, я тебе еще и литр водки поставлю. А если будешь бекать-мекать, вот тогда уж точно держись. Понял?
        - Понял, - с готовностью кивнул Степан.
        - Когда они приезжали?
        - В прошлом месяце, вы же сами сказали.
        - Число помнишь?
        - Нет.
        - А день недели?
        - Не помню. Ну, в общем, после выходных.
        - В понедельник?
        - Не-а.
        - Вторник?
        - Может, вторник. А может, и среда.
        - Среда - это разве после выходных?
        - А у нас так: как пить кончили, на работу вышли, так, считай, выходные закончились.
        - И что - бывает, что в среду только выходные заканчиваются?
        - Ага.
        - Хорошо живете, - признал Костюков. - Широко. Даже завидно. Ну хоть начало месяца? Или конец?
        - В конце это было. Не так давно, в общем.
        - Дверцу открой, - попросил Костюков. - А то уже дышать нечем... Значит, приехали они...
        - Ага, приехали.
        - Сколько их было?
        - Двое.
        - Мужчины? Женщины?
        - Мужики.
        - Машина какая у них?
        - Хорошая.
        - Понимаю, что не "Запорожец". Марку можешь назвать? "Мерседес"? "Тойота"? Или еще какая другая?
        - Я не знаю. Но не наша.
        - Не отечественная?
        - Нет. Большая такая. Красивая.
        - Цвет какой?
        - Черный.
        - Номер запомнил?
        - Далеко она стояла. Не рассмотрел.
        - Ладно. Они сами к тебе подошли?
        - Ну! Я как раз землю там копал...
        - На кладбище?
        - На кладбище. Памятники эти уже привезли, а ставить их нельзя, выравнивать все надо, потом там еще кустарник... Ну, они подошли, сначала памятники смотрели, а я работал, мое дело какое... Потом ко мне подошли. Ты местный? - спрашивают. Ну, местный, допустим. Откуда же мне еще взяться. У меня вон и родители тут похоронены. И дед с бабкой. И брательник мой. Я им и сказал: ясное дело, местный. А это, говорят, графьев Тишковых могилы? А хрен их знает. Это я им ответил. Может, и не их это могилы вовсе. Мне что? Сказали тут памятники поставить, я и ставлю.
        - А раньше другие были памятники, что ли?
        - Раньше совсем их не было.
        - Но могилы-то были?
        - Были.
        - Графские?
        - Говорю же - хрен их знает. Старые там могилы. Почти что ровное место. Никаких тебе крестов.
        - А откуда знаешь, что именно там надо было памятники ставить?
        - Во! - оживился Степан. - И те двое о том же спрашивали. А я им: ну откуда же мне знать? Мне сказали: тут ставить. Я и ставлю, мое дело маленькое.
        - А кто сказал-то?
        - Барин, ясное дело.
        - Какой барин?
        - Ну вот, приезжает тут один - Игорь Александрович.
        - Марецкий?
        - Марецкий, да. Он меня нанял, велел памятники ставить. Они тяжелые, попробуй-ка их поворочать. Сам не сподобился...
        - Давай про тех двоих, - перебил Костюков. - Что еще они тебе говорили?
        - Шибко они этими могилами интересовались, где графья похоронены. Что, мол, да как.
        - Точнее!
        - Ась?
        - Чем интересовались?
        - Говорю же - могилками. Кто тут похоронен, когда. Я им как на духу сказал, что ничего не знаю. Могилкам, может быть, уже сто лет. Или больше. Откуда же мне знать, кто там похоронен? Они тогда с другого боку зашли. Кто, мол, помнит? Может, старики? Я им: пойдите, поспрашивайте.
        - Ну и как? Ходили они?
        - Ходили. Мне потом наши рассказывали. Очень они о тех могилках любопытствовали. А им все равно никто ничего не сказал. Нет, про то, что баре тут были Тишковы - это да, про это помнят. Имение их вон там, за лесочком было. И хоронили где-то тут, ясное дело. Где же их еще хоронить? В чистом поле? А уж эти могилы или другие какие - кто ж знает, если это было сто лет назад? В общем, уехали они и навряд ли что узнали.
        - Сколько раз они приезжали?
        - Я один раз видел. А там кто знает.
        - Кроме могил, еще что-нибудь их интересовало?
        - Спрашивали, появлялся ли кто-нибудь до них тут, не любопытствовали.
        - О чем?
        - О Тишковых.
        - Ну и как?
        - Да вроде не было. Буржуев-то еще когда прогнали? Нас еще и не было тогда. Правильно? Так кому они нужны, эти Тишковы? Вот родственник приехал, Игорь Александрович - ему есть резон колотиться. Он наследник. Глядишь, все к старому повернется, ему эти земли отдадут. А другим зачем графья Тишковы?
        - Понятно, - прервал тираду Костюков. - Еще что-нибудь интересное расскажешь?
        - Не-а.
        - Тогда до свидания.
        - Так это... - заволновался Степан. - Я насчет литры обещанной.
        - У тебя дети есть?
        - Есть, - сказал Степан. - Четверо.
        Костюков открыл багажник машины, который служил ему филиалом домашнего бара и сильно облегчал процесс общения с противоположным полом, достал запаянную в пластик огромную коробку конфет.
        - На, - сказал он. - Детям своим отдашь. А пить бросай, мужик. А то у нас уже не страна, а один большой вытрезвитель. Все, до свидания.
        Нетрезвый Степан выбрался из салона.
        - И не вздумай конфеты на самогон обменять! - крикнул ему вслед Костюков. - В следующий раз, когда приеду, у детей твоих спрошу! Если они конфет этих не увидят, я тебе башку откручу! Ты понял?
        - Понял, - обреченно кивнул Степан. - Что же тут непонятного?
        * * *
        Сено скошено, но не собрано в стога. Рядом - развалины тишковского имения. Где-то здесь Китайгородцев, судя по всему, и видел косаря. Нашел его Костюков довольно быстро. Заехал в ближайшее село, спросил у местных, кто косил траву во-о-он в той стороне, и ему сразу же указали нужный дом.
        Хозяину дома было немногим за сорок, звали его Сергей Сергеичем, во двор он гостя не пустил, вышел к Костюкову за ворота. Костюков продемонстрировал ему свое удостоверение.
        - Ага! - сказал Сергей Сергеич. - Все понятно!
        Но в дом так и не пригласил.
        - Мы тут разбираемся с одной историей, - туманно сообщил Костюков. - Дело важное. Нужна помощь.
        И опять его собеседник повторил:
        - Ага, все понятно.
        - Вы про развалины барского дома знаете, наверное. Там в последнее время люди разные крутятся. Приходилось, наверное, видеть?
        - Нет! - тотчас же ответил Сергей Сергеич. - Не приходилось. Да и не бываю я там.
        Костюков растерялся бы, наверное, если бы ему не доводилось с подобной публикой встречаться прежде. Поэтому он прибавил серьезности во взгляде и сказал тоном, каким директор школы обычно выговаривает проштрафившемуся сорванцу-пятиклашке:
        - У меня сведения точные! Приезжали трое: двое мужчин и женщина. Приезжали на "Мерседесе". И вы к ним подходили.
        - Так я сразу же и ушел, - нисколько не смутился Сергеич.
        В его взгляде явно проступила готовность помочь следствию.
        - Нам многое известно, - на всякий случай постращал его Костюков. - Так что будет лучше, если мы поговорим доверительно.
        - Доверительно! А как же! Тут можете на меня положиться!
        - Я насчет тех троих. Были они тут, значит?
        - А как же! - с готовностью подтвердил Сергеич. - Вот как вас я их видел.
        - А перед ними другие приезжали...
        - Было, конечно.
        - Давно?
        - Меньше месяца, я думаю.
        - Сколько их было?
        - Двое.
        - Мужчины?
        - Да.
        - Машина черная?
        - Да.
        - Все правильно, - кивнул Костюков. - Сходится. Номер запомнили?
        - Я не смотрел. То есть смотрел, конечно, но не запомнил. Там две семерки были. Маленькие такие цифры. Это я точно помню...
        Московская, стало быть, машина.
        - А больше не помню.
        - Машина какая? Иностранная?
        - "Тойота"!
        - Точно?
        - Ну, сзади там написано. Я прочитал.
        - Там еще что-нибудь должно быть написано. "Тойота-Королла", например. Или "Тойота-Карина".
        - Я не видел. Но "Тойота" - это точно.
        - И что же - они возле развалин крутились?
        - Приехали. А я там сухостой рубил. Увидел их, думаю - ну вот, и к нам "новые русские", пожаловали. А что? Хорошее место. Разве бы барин в плохом месте поселился? Ну и по ним видно - люди не бедные, не нам чета. Я подошел к ним, говорю: любопытствуете, мол? А они ничего так, с уважением. Спрашивают: из местных я или как? Из местных. Ага, говорят, так вы нам многое можете рассказать про барский дом, ну и вообще...
        - Вообще - это про что? - уточнил Костюков.
        - Тут графа Тишкова было имение. До самой революции. Говорят, не из бедных. Самому царю служил. Эти, которые приехали, сначала спрашивали, правда ли, что тут Тишковы жили, потом: не остались ли их родственники, не слышал ли я про кого-нибудь? Ну что ответить? Не слышал, конечно. Ну какие родственники через сто лет? Известно ведь, какие были времена. Всех, кто голубых кровей, - под корень, чтоб, значит, и духу не осталось. И с этими, с Тишковыми, видать, та же история. Ну а они все свое гнули. Вроде как родню искали.
        - Фамилии какие-нибудь называли?
        - Ну, про Тишковых, ясное дело...
        - Еще про кого?
        - Еще говорили, да я не запомнил.
        - Марецкий?
        - Вроде как было, - просветлел лицом Сергеич. - Марецкий...
        Он это слово будто на зуб пробовал.
        - Да, и про него, кажется, говорили.
        - Что именно?
        - А просто спросили, - сказал Сергеич. - Не слыхал ли я. Может, мол, от кого другого я фамилию эту слышал. Не-е, говорю. От вас от первых слышу.
        - Они объяснили, при чем тут Марецкий?
        - Нет. Спросили - я отвечал. И больше уж этого не касались.
        - Как думаете, в чем был их интерес?
        - Любопытствовали, - ответил Сергеич неопределенно.
        Вряд ли он лукавил. Кажется, действительно не мог вычленить из того разговора хоть что-нибудь определенное. Пытался, но не получалось. И Степан вот сказал: тишковским родом интересовались. В глубь веков, так сказать. К истокам. А про Марецкого - как бы между прочим. Но в обоих случаях спрашивали. В курсе они, что наследник.
        - Так, значит, их Марецкий все-таки интересовал? - попытался хотя бы напоследок нащупать верную дорожку Костюков.
        - Не-е, - уверенно замотал головой его собеседник. - Они любопытствовали, кто тут прежде хозяйничал. Куда Тишковы потом подевались.
        - А может, это родственники?
        - Ну какие они родственники? Говорю же - любопытствовали просто.
        * * *
        Первым делом Костюков обошел все залы краеведческого музея. Ничто его особенно не заинтересовало, только возле невесть каким ветром сюда занесенных дуэльных пистолетов он остановился. Зато зал, занятый посвященной роду Тишковых экспозицией, он изучил с тщанием. Долго всматривался в схему генеалогического древа тишковского рода, после чего повернулся к скучавшей на стульчике смотрительнице:
        - А Марецкий Игорь Александрович - это случайно не композитор наш известный?
        - И вовсе не случайно, - сообщила женщина. - Конечно, композитор.
        - Надо же! - произнес уважительно Костюков. - В роду одни царедворцы были, а он вот музыку пишет.
        - Благородство крови не скроешь. Если у тебя предки были из высоких сфер, так от судьбы не уйдешь, тоже будешь витать в эмпиреях.
        - И что - приезжает сюда? - проявил интерес Костюков.
        - Раньше не было. А последние месяцы появляется. Сейчас многим это нравится - чтобы их благородное происхождение подтвердилось.
        - С чего же он так вдруг вспомнил о предках? Или не знал?
        - Не знал, - сказала женщина. - Ему недавно сообщили. Он к нам приехал. Мы все-таки музей, у нас фонды. Оказалось, что много чего есть по Тишковым. Вот отдельную экспозицию подготовили. Раньше у нас тут было про сельское хозяйство и развитие местной промышленности. Теперь поменяли. Игорю Александровичу понравилось, что о его предках помнят. Даже денег музею дал. Мы фасад подновили. Новые стеллажи для фондохранилища купили.
        - А люди как относятся? - кивнул на музейные экспонаты Костюков. - Проявляют интерес?
        - Наши не ходят, - ответила женщина. - Не до того. У каждого ведь огороды. А детишек, когда в школе учеба идет, сюда приводят на экскурсии. Им нравится. Потому что экскурсия вместо урока, - засмеялась она.
        И Костюков засмеялся с нею вместе.
        - Но неужели взрослые совсем не интересуются?
        - А что тут интересного? - пожала плечами смотрительница. - Ну, были помещики. Так их на Руси жили тысячи. Вся земля кому-нибудь да принадлежала. Вот повесили мы тут портреты, - кивнула на картины в золоченых рамах, - а ведь ничто не атрибутировано. Что за художник, когда картина написана - ничего не известно.
        - Да и Тишковы ли это - еще большой вопрос, - подсказал Костюков.
        Прежняя работа наградила его таким качеством, как профессиональный цинизм. По повисшей вдруг паузе он догадался, что и его собеседницу давно терзают сомнения.
        - Проверяем, - сказала наконец женщина. - Музейное дело неспешное. Потому мы всем и отвечаем: пусть эксперты сначала разберутся, потом сможем что-либо сказать.
        - А кому вы так отвечаете? Интересовался кто-то?
        - Люди любопытствовали. У директора нашего, Андрея Андреевича, спрашивали.
        - Кто?
        - Я не знаю. Приезжали какие-то люди из Москвы. Хотели фильм снимать.
        - Про ваш музей?
        - Зачем про музей? Про род Тишковых.
        - Мужчины были? - сразу же догадался Костюков.
        - Да. Двое.
        Кто бы сомневался. Вот они под каким соусом сюда прикатили. Фильм снимать. Легенда настолько удобная, что не подкопаться.
        - Ну и как? - осведомился Костюков. - Работа у них успешно продвигается?
        Хотя ответ он знал заранее.
        - Никак она у них не продвигается, - оправдала его ожидания смотрительница. - Не получилось.
        - Почему?
        - Андрей Андреевич не согласился.
        - Почему? - повторил Костюков.
        - Я не знаю, - поджала губы женщина, демонстрируя нежелание далее обсуждать эту тему.
        Что-то там такое было, о чем она знала, но чем не хотела делиться со случайным человеком.
        - Строгий он у вас, наверное, - Андрей Андреевич, - сказал Костюков.
        - Он у нас хороший. Замечательный, можно сказать, человек.
        - А поговорить с вашим замечательным человеком я могу?
        - У него на первом этаже кабинет. Как по лестнице вниз спуститесь, так сразу налево.
        * * *
        Оформление директорского кабинета одновременно и озадачило, и обрадовало Костюкова. Над столом красовался портрет российского президента, а напротив, как раз над входной дверью, висел портрет Ленина. Вот это-то и вдохновило Костюкова. Он любил общаться с людьми осторожными, понимающими, что жизнь - штука сложная и произойти в ней могут самые разные метаморфозы.
        Сразу показывать свое удостоверение Костюков не стал.
        - Я из охранного агентства "Барбакан".
        Только после этого выложил удостоверение. Андрей Андреевич тотчас же посуровел и подобрался. Стало ясно, что разговор у них получится.
        - Служебное расследование, - сказал Костюков веско. - Открылись некоторые факты. Требуется ваша помощь.
        Андрей Андреевич чуть склонил голову, изъявляя готовность помочь.
        - Фамилия Марецкий, как я понимаю, вам известна, - продолжал Костюков. - Но нас интересует не он, а люди, которые приезжали к вам недавно с намерением снимать фильм о роде Тишковых.
        Что-то похожее на тень пробежало по лицу Андрея Андреевича.
        - Кто они? - спросил Костюков. - Откуда? О чем с вами говорили?
        - Телевизионщики. Для канала "Культура" стараются.
        - Они вам свои координаты оставили?
        - Нет.
        - А представились? Имена свои назвали?
        - Нет.
        - То есть, кто они и откуда, вы сказать не можете?
        - Не могу, - подтвердил осторожно Андрей Андреевич. - Только то, что они сами мне сообщили.
        У него был вид человека, вдруг обнаружившего себя на одинокой зыбкой кочке среди топкого болота, в котором брода нет и где так легко утонуть, стоит лишь сделать шаг в сторону.
        - Нам известно, что вы им отказали, - сказал Костюков.
        Андрей Андреевич был неприятно удивлен осведомленностью собеседника.
        - Не то чтобы отказал, - произнес он неуверенно.
        - А причина в чем? - напористо спросил Костюков.
        - У нас тут тихое место. Зачем какие-то телевизионщики? Суета одна.
        Не хотел Андрей Андреевич объяснять причину своего отказа.
        - Извините, но так у нас беседа не получится, - сообщил ему Костюков. - Вы поймите, что идет доследственная проверка. Сейчас я к вам пришел почти как частное лицо. Мы тут с вами сидим, кофе пьем...
        Никакого кофе они не пили, конечно, и Андрей Андреевич, обнаружив собственную промашку, расстроился еще больше, но Костюков продолжал, не обращая внимания на состояние своего собеседника:
        - И все у нас с вами почти по-домашнему. А может быть иначе. Вызов к следователю, повестка, беседа под протокол с уголовной ответственностью за дачу ложных показаний...
        - А вы разве следователь? - уловил несоответствие Андрей Андреевич.
        Тогда Костюков снова выложил перед ним свое раскрытое удостоверение, где он был запечатлен в форме офицера милиции, и спросил, многозначительно глядя на собеседника:
        - Вам известно, что такое документы прикрытия?
        Он блефовал, но сработало.
        - Понимаете, - пробормотал Андрей Андреевич. - Просто еще рано.
        - Это вы о чем?
        - О съемках этих. О том, чтобы на всю страну. У нас ведь экспозиция новая. Я про Тишковых сейчас говорю. Там еще много работы. Предстоит атрибутировать некоторые экспонаты.
        Что-то у них с этими экспонатами не клеилось. И смотрительница об этом говорила.
        - Поспешили вы с этой экспозицией, да? - понимающе спросил Костюков.
        - Не то что поспешили, - еще больше посмурнел лицом Андрей Андреевич, - но все научные изыскания еще впереди.
        - Я вас понимаю, - кивнул Костюков. - Хотелось привлечь внимание к знатному земляку, к Марецкому то есть. Быстренько оформили экспозицию...
        - Он ведь нам помогает, - сказал Андрей Андреевич, будто оправдываясь.
        Кажется, Костюков нащупал болевую точку, прикасаясь к которой он лишал своего собеседника душевного спокойствия. Экспозиция, посвященная истории рода Тишковых. Что-то там Андрей Андреевич сделал не по науке. Поторопился. Земляку хотел угодить. И от денег невозможно было отказаться. Фасад вон подновили. И стеллажи опять же. Какие деньги на культуру отпускаются, про то известно всем. И вот приезжают телевизионщики. Предлагают снимать фильм про музей. И очень интересуются экспозицией, посвященной истории рода Тишковых. И что тут должен думать бедный Андрей Андреевич? То ли это недоброжелатели подстроили, то ли само собой так сложилось, а в чем бы ни была причина, в итоге ожидаются одни только неприятности. Экспозиция сырая, собрана наспех, многое попросту неатрибутировано, и если огрехи музейной работы где-то всплывут - на кого потом пенять? Вот и отослал он этих телевизионщиков, чтобы не накликать на себя беду.
        - Телевизионщики напористо действовали? - спросил Костюков. - Настаивали?
        - Да я бы не сказал.
        - Неужто скромные оказались? - не поверил Костюков.
        - Без нахальства, - подтвердил Андрей Андреевич. - Интеллигентно все, по-тихому.
        А ведь они себя так и должны были вести, подумалось Костюкову. Потому что им эти мифические съемки на самом деле и даром не нужны. Съемки - это легенда. Лишь повод для разговора. О чем? История Тишковых их интересовала? Или Марецкий? Скорее всего, они все-таки по поводу Марецкого приезжали.
        - Кроме съемок еще о чем вы с ними говорили?
        - О музее.
        Надо же, музей их интересовал. Кто бы мог подумать.
        - Конкретнее, пожалуйста.
        - Спрашивали, давно ли эта экспозиция развернута.
        - Тишковская?
        - Да, она самая. Еще интересовались, откуда к нам поступают экспонаты.
        - А откуда, действительно?
        - Надо документы поднимать, - сказал Андрей Андреевич. - Там все зафиксировано: когда экспонат поступил, откуда. У нас учет.
        - А вот как по-вашему, - произнес Костюков с доверительностью в голосе, - эти люди, которые к вам приезжали, - они действительно телевизионщики?
        Андрей Андреевич посмотрел собеседнику в глаза. Хотел бы, наверное, поосторожничать, да понял, что от него ожидают только правдивого ответа, и сказал в сердцах:
        - Нет, конечно! Ну какие они телевизионщики, черт возьми! Что я, телевизионщиков никогда в жизни не видел, что ли?
        * * *
        Счастья в жизни не бывает. Если вам сейчас хорошо и кажется, что жизнь светла и беззаботна, это всего лишь означает, что вы, забыв об осторожности, просмотрели приближение большой беды, которая вот-вот обрушится на вашу голову. В том, что все именно так и обстоит, Юшкин нисколько не сомневался. Еще совсем недавно он жил, можно сказать, в свое удовольствие, пил и ел за чужой счет, только удивляясь при этом, с какой же стати судьба вдруг повернулась к нему вполне приличной стороной, но ощущение счастья в конце концов испарилось столь же внезапно, как и пришло. И остались только мрак и ощущение чего-то страшного.
        У беды до сих пор не было имени, но был зримый образ: крепкий молодой парень, безмолвно подливающий и подливающий Юшкину водку. Теперь Юшкин уже знал цену этому до поры необъяснимому гостеприимству. За выпитое здесь он заплатит. Кровушкой своей. Литр за литр. Пять за пять. Он не согласен на такой неравноценный обмен, но его никто и не спрашивает.
        - У меня правда нет денег, - сказал Юшкин. - Если бы были - давно отдал. Ну убьете вы меня, а что толку?
        Парень бросил на Юшкина быстрый взгляд, но промолчал. Подлил Юшкину водки. Юшкин пить не хотел, потому что ему уже было достаточно, совсем немного оставалось до состояния беспамятства, в которое он впадал ежедневно.
        - Если хотите, я могу отработать, - подсказал Юшкин. - У меня ведь опыт. И связи кое-какие остались. Я могу под присмотром. То есть у вас будет полная информация. Каждая сделка под вашим контролем. Это ведь не я деньги замылил, поймите. Меня просто кинули. Обычное ведь дело, если разобраться. Я бизнес честно вел. А они мне деньги не вернули. Это как? Это нормально? Теперь они чистые, а я в долгах как в шелках. А вы деньги не у них требуете, а у меня. Где логика?
        - Ты пей, - сказал парень.
        - Я пью.
        - Пей! - повысил голос парень.
        Юшкин выпил водку, закашлялся. Парень смотрел на него с брезгливостью человека, вдруг увидевшего на обеденном столе таракана.
        - Да, - признал Юшкин, откашлявшись, - я от вас бегал. Но не потому, что деньги не хотел возвращать. Просто боялся, что убьете. А вообще я за справедливость. Должен - плати. Я буду платить. Дайте только возможность.
        - Дадим, - посулил парень.
        И его демонстративно безразличное отношение к словам собеседника повергло Юшкина в такой ужас, что он, совершенно пьяный и потому не способный себя контролировать, взвыл:
        - Да что ж вы делаете? Зачем вы делаете? Зачем?
        Он рвал на груди рубаху и казался невменяемым - еще немного, и бросится на своего собеседника. Но парень не дал Юшкину разойтись окончательно. Поднялся из-за стола, сбил с ног и пару раз его, лежащего, ударил. Юшкин затих. Парень доволок его до кровати и пристегнул наручниками.
        - Чем меньше будешь кричать, тем дольше проживешь, - вывел он нехитрую формулу дальнейшего юшкинского существования.
        На этом, наверное, их сегодняшняя беседа и закончилась бы, но парень неожиданно спросил:
        - Значит, свой долг ты признаешь?
        - Ясное дело! - с готовностью отозвался Юшкин, которому очень хотелось жить.
        - И что - большие деньги?
        - Сами знаете! - огрызнулся Юшкин.
        - Сколько?
        Проверял он Юшкина, что ли?
        - Двести двадцать. Это если без процентов. Ну и проценты еще набежали. Я ж не отказываюсь. Я верну. Свой долг я целиком признаю.
        - Двести двадцать - чего?
        - Тыщ, - сказал Юшкин. - Баксов. Так ты не в курсе?
        Он обнаружил, что все не так скверно, как представлялось ему еще каких-нибудь пять минут назад.
        - Слушай, они же тебе не сказали ничего. Не доверяют. Ты сам человек подневольный. А меня мордуешь. Давай-давай, - сказал Юшкин, которому выпитая водка придавала дерзости. - То-то они тебя потом отблагодарят. Вся грязная работа - тебе, а денежки мои - им. Нам надо договариваться!
        Он хотел встать с кровати, но наручники его не пускали.
        - Давай договариваться! - с пьяным жаром предложил Юшкин. - Я знаю, где взять эти деньги!
        Понизил голос, будто боялся, что их могут подслушать.
        - И совсем недалеко! Сядем в электричку, махнем в Москву! Это я один не мог ничего сделать! А вдвоем... Да у тебя еще пистолет... мы придем и возьмем эти деньги!
        - Заткнись! - посоветовал парень. - Пока я из тебя не сделал отбивную.
        * * *
        Костюков докладывал о результатах своей поездки.
        - Пасут твоего Марецкого, Толик, - сообщил он Китайгородцеву. - Двое на черной "Тойоте". Месяц назад объехали всю округу, интересовались Марецким и его предками. Сами они из Москвы. Ни разу никому толком не представились, только однажды назвались телевизионщиками.
        - В чем их интерес?
        - Не знаю, Толик, - честно признался Костюков. - Вот никто - ты понимаешь? - никто не смог вспомнить ни одного конкретного вопроса. Все как-то в общем, но непременно - с выходом на Марецкого. Вроде как спрашивали про Тишковых, а подразумевали твоего композитора.
        - Версии? - подал голос до сих пор молчавший Хамза.
        И воцарилась пауза. Версий не было. Не от чего отталкиваться.
        - Готовят Марецкому бяку? - неуверенно высказал предположение Костюков.
        - Тогда зачем им по сельским кладбищам шастать? - пожал плечами Хамза.
        Хорошего начальника всегда отличает способность поставить перед подчиненными вопрос так, что ответ подразумевается сам собой.
        - Они хотят перебросить мостик в прошлое, - сказал Китайгородцев. - То есть Марецкий интересует их не сам по себе, а как наследник рода Тишковых.
        "Наследник" - это было хорошее слово. От него уже можно было отталкиваться.
        - Вот! - удовлетворенно сказал Хамза. - Наследственные дела! Очень даже возможно. Обратите внимание: до недавних пор Марецкий и знать не знал, что он - потомок графского рода. И никто ни Марецким, ни его предками не интересовался. Но вот тайна его благородного происхождения раскрыта. Он нанимает себе телохранителя. С чем это связано? А с тем, что Марецкий - наследник. Может, ему там что-то причитается. Сам он ничего не говорит. Но направление, я думаю, мы выбрали верное. Давай, Китайгородцев, свои предложения. Все-таки это твой подопечный.
        - Надо без особого шума, не ставя пока Марецкого в известность, по его родне пройтись. Выслушать их рассказы друг о друге, о застарелых обидах. У каждой семьи есть свой скелет в шкафу. Начать, пожалуй, стоит с самых дальних родственников...
        - А почему бы не с его сестры?
        - Она умерла, - сказал Китайгородцев.
        - Как - умерла? - опешил Хамза. - Когда?
        - Я не знаю. Марецкий мне сказал...
        - Толик, я своими глазами читал объективку на Марецкого. Сестра его жива-здорова, живет в Москве, у нее еще свой магазин дорогой одежды на Кутузовском.
        * * *
        В принадлежащем Инне Марецкой магазине женское нижнее белье стоило тысячу двести долларов, простенькое, на взгляд Китайгородцева, платьице - четырнадцать тысяч, а кружевной платочек размером со школьную промокашку - сто семьдесят пять. Китайгородцев осмотрел платочек с сомнением, присущим людям, которым такие вещи не доведется покупать никогда.
        - Вас ждут, - сказала ему девушка, вынырнувшая откуда-то из-за увешанных тысячедолларовыми тряпками стоек.
        Через недлинный коридор она проводила Китайгородцева в крохотную приемную и открыла дверь кабинета.
        В кабинете не было никого, кроме высокой женщины в безупречном деловом костюме. Не очень-то она была похожа на Игоря Марецкого, но сестру своего подопечного Китайгородцев признал в ней сразу.
        - Здравствуйте, - сказал ей Китайгородцев. - Рад вас видеть.
        Эту фразу он произнес почти непроизвольно. Потому что хотел сказать ей, что очень рад видеть живой и здоровой, ведь с подачи Марецкого до недавних пор числил ее среди тех, кого с нами уж нет.
        - Здравствуйте, - ответила она с сухостью, устанавливая дистанцию между собой и собеседником. - Присаживайтесь, пожалуйста. Чай? Кофе?
        - Нет, спасибо.
        Она смотрела выжидательно.
        - Я работаю в охранном агентстве "Барбакан", - сказал Китайгородцев. - Недавно ваш брат, Игорь Александрович Марецкий, обратился к нам с просьбой предоставить ему телохранителя.
        Китайгородцев смотрел ей прямо в глаза, отслеживая реакцию, и видел, как что-то в ее взгляде промелькнуло. Неужели сердилась?
        - Я сразу хочу попросить вас вот о чем, - сказал Китайгородцев. - Этот разговор должен остаться между нами. Игорь Александрович, по крайней мере, в ближайшее время, не должен о нем узнать.
        - Почему? - быстро спросила Марецкая.
        Тон женщины, привыкшей вести разговоры, все фразы в которых формулируются предельно четко.
        - Он наш клиент. Мы не имеем права его нервировать и заставлять волноваться по пустякам. Сейчас мы проводим специальные мероприятия. Пытаемся внести ясность в некоторые вопросы. Вполне возможно, что тревога окажется ложной.
        - О какой тревоге вы говорите?
        Марецкая чуть склонила голову набок и смотрела внимательно. Точно, сердилась. Но до чего же хороша! Красота патрициев.
        - Когда мы принимаем на себя обязанность кого-то охранять, то не только непосредственно оберегаем его от неприятностей, но и отслеживаем все, что вокруг него происходит. Ваш брат - не исключение. И когда мы коснулись его окружения, открылись обстоятельства, которые нас насторожили. Вы ведь знаете, что вы и ваш брат принадлежите к старинному роду Тишковых?
        Пауза. Но ведь Марецкий не мог ей этого не сказать.
        - Допустим, - сказала женщина.
        Длинные тонкие пальцы рук замкнула в замок. И прищурилась. Что-то держало ее в напряжении.
        - Кого-то эта история очень интересует. Мы обнаружили людей, которые исподволь, за спиной вашего брата собирают о нем информацию.
        - Неужели? - взметнула она брови.
        - Да, - подтвердил Китайгородцев.
        - Вот теперь, пожалуйста, поподробнее.
        - Есть места, которые ваш брат в последнее время посещает достаточно часто. Он бывает там, где когда-то жили Тишковы. Мы установили, что там же побывали люди, проявлявшие интерес к истории рода Тишковых и вашему брату. Они наводили справки.
        - Ну и что?
        - Информацию обычно собирают для того, чтобы потом ее использовать, - поделился своими жизненными наблюдениями Китайгородцев. - И очень часто используют в неблаговидных целях.
        - Хорошо. Дальше.
        - Это пока все, что у нас есть.
        - Не густо.
        - Работа только началась, - пожал плечами Китайгородцев. - Все еще впереди.
        - Что собираетесь предпринять?
        - Нам надо установить личности людей, которые крутятся вокруг вашего брата.
        Сестра Марецкого покусывала губы. Кажется, пребывала в нерешительности. Уж вот этого Китайгородцев от нее никак не ожидал. Она производила впечатление человека властного и волевого.
        - Это мои люди.
        - Что, простите? - не поверил своим ушам Китайгородцев.
        - Это мои люди, - повторила женщина. - Я отправила их, чтобы они навели справки. Не посвящая Игоря во все эти дела.
        Говорила она почти с досадой. Похоже, ей не нравилось то, что приходится посвящать посторонних в подробности происходящего. Не могла и предположить, что кто-то выйдет на ее людей. А теперь пришлось раскрыться.
        - Вы заставили нас поволноваться, - сообщил Китайгородцев с мягкой улыбкой, чтобы его слова не прозвучали как упрек.
        - Я не думала, что вы на них выйдете. Хотя, если разобраться, это говорит о классе вашей работы.
        - Спасибо.
        - Это не комплимент. - мимолетная улыбка скользнула по лицу женщины. - Всего лишь констатация факта.
        Она улыбнулась впервые за время разговора. Лед начал таять.
        - Если не секрет: что вы хотели узнать? - спросил Китайгородцев.
        И снова пауза в разговоре. Каждый раз женщине приходилось думать, что она может сказать собеседнику, а о чем лучше промолчать.
        - Игорь - натура увлекающаяся, - сказала она. - Ему сообщили о его дворянском происхождении, показали какие-то бумаги, а он сразу поверил. Носится с этим генеалогическим древом как с писаной торбой. Это у него теперь любимая игрушка.
        Достала из ящика стола лист бумаги, положила перед Китайгородцевым. Знакомый документ. Генеалогическое древо рода Тишковых - Марецких. Ксерокопия.
        - И вот эта фитюлька совершенно лишила его спокойствия.
        Кажется, Инна Александровна Марецкая не разделяла восторгов своего брата.
        - Вам не верится в то, что все это правда? - уточнил Китайгородцев.
        - Да.
        - И поэтому вы решили послать своих людей, чтобы они навели справки об истории рода Тишковых?
        - Да. Это фальшивка, - женщина указала на схему, - которую неизвестно с какими целями подсунули моему брату. Какая-то возня вокруг него. Что-то очень нехорошее. Вот этого, - ткнула пальцем в лист, - просто не может быть. Сначала я думала - на Игоре кто-то элементарно погрел руки. Составил фальшивую схему, доказывающую его родство с носителями графского титула, заработал на этом деньги. Я попросила Игоря свести меня с архивариусом, с тем, кто составил схему. Я хотела просто с ним поговорить. Не получилось.
        - Почему?
        - Он исчез.
        - То есть? - приподнял бровь Китайгородцев.
        - Он назначил мне встречу...
        - Архивариус?
        - Да. И на встречу не пришел. Я названивала по телефону, его мне Игорь дал, но целую неделю к аппарату никто не подходил. А потом трубку сняла какая-то женщина. Оказалось, родственница того старичка, с которым у меня не состоялась встреча. Она плакала. Сказала мне, что человека уже нет. Пьяные хулиганы избили его прямо у подъезда дома. Он умер. Нападавших ищут.
        Китайгородцев медленно прозревал.
        - И вот тогда вы испугались за брата, - сказал он. - И посоветовали ему нанять охрану.
        - Я сама наняла ему охрану! - нахмурилась Марецкая. - Я! Игорь слишком безалаберный! Ему бы все порхать по жизни!
        Прорвалась долго подавляемая досада.
        - А существуют еще какие-нибудь факты, которые вас настораживают? - осведомился Китайгородцев.
        - Разве этого мало? - кивнула на ксерокопию женщина.
        - Вы сказали, что это фальшивка...
        - Да.
        - Почему?
        - Вот этого, - она ткнула пальцем в замыкающие схему квадраты, где были вписаны ее и Игоря Марецкого имена, - быть не может. Потому что мы с ним не можем одновременно быть потомками рода Тишковых.
        - Почему?
        - У нас с Игорем были разные отцы.
        - Как? - опешил Китайгородцев. - Вы разве по отчеству не Александровна?
        - В том-то и дело, что Александровна, - усмехнулась Марецкая. - Наша мама была замужем за Александром Марецким. В том браке родился Игорь. Потом они развелись. Но мама свою прежнюю фамилию возвращать не стала. А позже, уже вне брака, мама родила меня. Таким образом, я тоже стала Марецкой. И тоже Александровной. Потому что моего отца... тоже звали Александром. Просто совпадение. Знаете, как наша мама называла своих мужей? Александр Первый и Александр Второй. Такой вот женский юмор. У нас с Игорем - разные отцы. И по отцу, как это указано в схеме, мы оба одновременно потомками рода Тишковых быть не можем. А люди, которые эту фальшивку состряпали, таких тонкостей не знали. Их сбило с толку то, что у нас с Игорем одинаковое отчество. И вот на этом они прокололись.
        * * *
        Готовый материал Маша привезла на утверждение Марецкому в музыкальный клуб. На небольшом пятачке в полтора квадратных метра сменяли друг друга команды музыкантов. Отсюда, из дальнего угла, где сидели Марецкий и Китайгородцев, казалось, что они исполняли одну нескончаемую песню - ни слов, ни музыки было не разобрать из-за гула голосов присутствующих.
        Маша не без труда пробралась к Марецкому. Кто-то потеснился, уступая ей место.
        - Вот, - сказала Маша со спокойной гордостью человека, с честью выполнившего поставленную задачу. - Готово.
        Это был распечатанный на принтере текст, несколько страничек. Китайгородцеву бросился в глаза крупно набранный заголовок: "Здравствуйте, граф!"
        Марецкий торопливо пробежал глазами текст. Кажется, ему нравилось.
        - А фотографии? - спросил он. - Какие будут напечатаны?
        Маша извлекла из сумочки несколько снимков.
        - Это те, которые я отобрала.
        Просто Марецкий. Марецкий за работой, нотные листы с нарочитой небрежностью разбросаны по столу. Марецкий на развалинах родового имения. Марецкий в краеведческом музее, смотрит на портрет одного из своих далеких предков - глаза в глаза, а кажется, что смотрится в зеркало - настолько похожи.
        - Мне нравится, - сказал Марецкий. - Можешь отдавать.
        - Хорошо, - кивнула Маша с отрешенным видом.
        - Что-то случилось? - спросил он.
        Маша вяло отмахнулась. Марецкий склонился над столом, заглядывая ей в глаза.
        - Что стряслось?
        - Ничего особенного. Просто попала на деньги.
        - Кому-то должна?
        - Да. Разбила машину.
        - У тебя же нет машины.
        - Нет, - сказала Маша. - Но я учусь. Уже началось практическое вождение. Подружка предложила покататься на машине ее папика. А тачка какая-то странная - ее к столбам притягивает как магнитом. За рулем была я.
        - Понятно, - кивнул Марецкий. - И на какую сумму ты покаталась?
        - В автосервисе сказали, что за восемьсот долларов превратят машину в конфетку.
        - Придется заплатить.
        - Нечем, - пожала плечами Маша.
        - Я же дал тебе деньги за материал.
        - У меня от них ничего не осталось. Париж - ужасно дорогой город, - невесело усмехнулась Маша.
        - И у меня нет ни копейки, - сказал Марецкий. - Как назло. У тебя есть что-нибудь? - обернулся к Китайгородцеву.
        - Долларов двести.
        - Мало. Ладно, пошли.
        Марецкий поднялся и стал пробираться к выходу. Китайгородцеву и Маше оставалось только последовать за ним.
        В машине за руль сел Китайгородцев.
        - Домой! - скомандовал Марецкий.
        Никто, кроме него, не знал, что он задумал. Но никто ни о чем не спрашивал.
        Подъехали к дому Марецкого, который с Китайгородцевым поднялся в квартиру. Маша осталась в машине. Среди вороха бумаг на своем рабочем столе Марецкий отыскал несколько испещренных нотами страничек, набрал телефонный номер, попросил позвать какого-то Диму.
        - Дима? - сказал после паузы. - Это Марецкий.
        Он говорил с достоинством, присущим людям, которые знают себе цену.
        - Я пришел к выводу, что нам есть смысл поработать вместе. У меня есть хорошая песня, я хотел отдать ее Вовику Преснякову, он давно просил, но, если честно, мне ее жалко. Вовик ее запорет. Он сейчас в полном отстое, после развода с Кристиной у него ни черта не клеится. Кто его пустит на финал "Песни года"? И Алла опять же... Слушай, в общем тебе всей этой кухни знать пока не надо, я тебе просто говорю: готов с тобой поработать. Не знаю, что из этого получится, но попробовать надо. Ты как?
        Его собеседник на том конце провода, видимо, тотчас же выразил согласие, потому что Марецкий удовлетворенно кивнул.
        - Песню я тебе отдам, - сказал Марецкий. - Деньги у тебя есть? Достаточно тысячи долларов... А ты что - хотел за бесплатно в рай попасть? - Он нахмурился, досадуя. - За "просто так" всю жизнь будешь в своем кабаке петь. Ты из дерьма собираешься выбираться? Хоть какие-то телодвижения сделаешь? Лариса Долина тоже с ресторана начинала. И не пропала. Она девочка умная - сама захотела, сама все и сделала. Потому что хотела! В общем, я тебе час даю. Встречаемся в твоем ресторане, ты уже деньги держишь в зубах, и мы с тобой обсуждаем наши дальнейшие действия. Считай, что судьба тебе предоставила шанс. Не используешь его - будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
        Бросил трубку на рычаг, сказал Китайгородцеву:
        - Едем!
        Как оказалось, их путь лежал в тот самый ресторан, где Марецкий сначала хотел застрелить когда-то обидевшего его охранника, а чуть позже пел там вместе со своими друзьями. И Диму, с которым Марецкий разговаривал по телефону, Китайгородцев узнал, едва только увидел. Этот парнишка, ресторанный певец, тогда смотрел на Марецкого как на небожителя.
        Дима страшно волновался и выглядел торжественно-взвинченным.
        - Деньги достал? - спросил у него Марецкий.
        - Вот!
        Десять стодолларовых купюр. Новеньких и хрустящих. Марецкий спрятал их в карман небрежным жестом, как обычно ссыпают в карман обременительную мелочь.
        - Вот тебе ноты, - сказал Марецкий Диме. - Посмотри, прикинь. К концу недели это надо спеть. Споешь хорошо - начнем писать в студии. Споешь плохо... Будешь тренироваться.
        Он ободряюще засмеялся.
        - Я тебе позвоню. - Марецкий похлопал парня по плечу.
        Получилось покровительственно. Дима преданно смотрел на своего благодетеля. Кажется, он верил в то, что за тысячу долларов только что прикупил пропуск в светлое будущее. Китайгородцев почему-то сомневался. Ему показалось, что сейчас в его присутствии был продемонстрирован четыреста первый способ относительно честного отъема денег. Но свои сомнения он дипломатично оставил при себе.
        Покинув облагодетельствованного Диму, они вернулись к машине. Марецкий достал из кармана деньги и протянул их Маше.
        - Держи, - сказал он. - Возвращать совсем не обязательно. Считай, что я тебе их просто подарил.
        - Я не возьму.
        - Почему? - искренне удивился Марецкий.
        - Я никогда ни от кого не принимаю помощь. Деньги я только зарабатываю своим трудом.
        - Тьфу ты! - осерчал не ожидавший такого оборота Марецкий. - Ну что за девчонка!
        * * *
        - Мы навели справки, - сказал Китайгородцев Марецкому. - По уголовному делу по факту нападения на салон парикмахерских услуг. Подтвердилось, что лично к вам это не имеет никакого отношения. Это их внутренние дела. Там двое соучредителей рассорились. Один другого кинул. Обиженный решил отомстить. А мы с вами случайно оказались в эпицентре скандала.
        - Налетчиков-то взяли?
        - Нет, они успели исчезнуть до приезда милиции.
        - Вот мне интересно, - сказал Марецкий. - Ты ведь их держал под дулом пистолета. И если бы дождался приезда милиции...
        - Это исключено. Прежде всего я обязан эвакуировать вас из опасной зоны. Это моя задача. У милиции своя работа, у меня - своя.
        - И что? Тебе наплевать на то, что после твоего ухода те ребята могли продолжить свои бесчинства?
        - Пускай с ними разбирается милиция! - упрямо повторил Китайгородцев.
        - Цинично, конечно, - признал Марецкий. - Но как к профессионалу к тебе претензий нет. Знаешь, я стал уважать тебя после того случая.
        - А прежде? - усмехнулся Китайгородцев.
        - Не могу сказать, что ты был мне несимпатичен. Но твое присутствие рядом сковывало и ограничивало мою свободу.
        - Потому что вы не сами принимали решение нанять телохранителя?
        Это было так неожиданно, что у Марецкого вытянулось лицо. Он молчал так долго, что казалось - онемел навсегда.
        - Что еще тебе известно о моей жизни? - спросил он после долгой паузы.
        - Я встречался с вашей сестрой, - признался Китайгородцев. - И после той встречи возникла необходимость разговора с вами. Сейчас в нашем охранном агентстве разрабатываются мероприятия по усилению вашей защиты.
        Марецкий сделал протестующее движение рукой, как будто хотел остановить собеседника, но Китайгородцев твердо сказал:
        - Игорь Александрович! На эти меры придется пойти. Степень опасности лично вы недооцениваете.
        - Что тебе наговорила эта истеричка?
        Так, все-таки у них действительно неважнецкие отношения. Не любит Марецкий свою сестру. Следовательно, все, что от нее исходит, будет принимать в штыки. Значит, нужно четко отделить информацию, полученную от Инны Марецкой, от комплекса мер, прорабатываемых в "Барбакане". Мухи отдельно, а пирожки отдельно. Начнем, пожалуй, с мух.
        - Инна Александровна сообщила о своих сомнениях. Я говорю о генеалогическим древе, о той схеме, которую вы мне показывали.
        Марецкий стремительно темнел лицом.
        - Есть, по крайней мере, один настораживающий факт, - сказал Китайгородцев. - Смерть человека, составлявшего эту схему.
        Марецкому это, казалось, было неинтересно. Так бывает, когда у человека есть собственная версия происходящих событий.
        - Ты знаешь, почему сестра интригует против меня? - сказал Марецкий. - Знаешь, чем ей эта схема не нравится?
        Ткнул в бумагу пальцем.
        - По ней получается, что граф - это я. Наследник рода Тишковых по отцу. А она - никто. У нас общая мать, но Инна не имеет права на графский титул.
        - А для нее это важно?
        - Это просто каприз. Понимаешь? Такой вид зависти. Инна - очень властная. Она деловая женщина. Такая русская бизнес-вумен. Кстати, знаешь, чем наши деловые женщины превосходят западных? Да, у наших знаний зачастую не хватает, с этикетом проблемы и с культурой, но зато есть хватка, наглость и выносливость. И вот ее, которая и Крым, и Рим уже прошла, вдруг ставят перед фактом: а братец-то ваш, извиняемся, знатного графского рода. Как? Почему? По какому такому праву? Я тут убиваюсь на своей работе, магазин содержу, все своим горбом, а он, видишь ли, музыкант, на роялях польку-бабочку изображает - и ему, получается, графский титул, а мне ничего?
        - А вы лично верите в правдивость этой схемы? - спросил Китайгородцев.
        - А как же! - с готовностью отозвался Марецкий. - Только с небольшими поправками, разумеется.
        Взял карандаш и уверенно перечеркнул квадрат, в который было вписано имя его сестры.
        - В остальном все правильно, - сказал он. - Никаких сомнений.
        Так, с мухами они разобрались, кажется. Теперь другая тема.
        - Мой шеф обеспокоен, - сообщил Китайгородцев.
        Именно так. Не сестра Марецкого, а шеф Китайгородцева. Когда вовремя переведешь стрелки, сохраняется вероятность того, что разговор пойдет по нужному пути.
        - Вся эта история ему очень не нравится.
        Еще недавно Китайгородцев не собирался посвящать Марецкого в тонкости происходящего. Но после разговора с Инной пришлось. Один только Марецкий мог рассказать о том, каким событиям был свидетелем в последнее время, чему он, возможно, не придал значения и уж тем более не поделился со своей сестрой.
        - Нам потребуется ваша помощь, Игорь Александрович. Мой шеф попросил меня поговорить с вами.
        И опять - "мой шеф". Упоминания об Инне Марецкой Китайгородцев старательно избегал.
        - В вашей жизни в последнее время не происходило ничего такого, что выбивалось бы из общего ряда?
        - Нет.
        - Какие-то встречи... Новые интересные предложения... Кем-то проявляемый интерес...
        - Нет.
        - А человек, который принес вам доказательства вашей принадлежности к знатному роду, - он не показался вам подозрительным?
        - Чем же он подозрителен?
        - Какие-то изыскания... Схемы... Вы вдруг стали графом... Вам не показалось, что он хочет на вас заработать?
        - Конечно, показалось, - пожал плечами Марецкий. - Лично для него смысл его работы в том и заключался, чтобы на ком-то заработать. Но я лично не вижу в этом ничего зазорного. Я, например, ради денег пишу музыку. Вы ради денег меня охраняете. Все мы зарабатываем друг на друге.
        - Я не о том. Вам не показалось, что в его действиях заключено какое-то жульничество, что-то такое нехорошее, что заставляло насторожиться?
        - Ничего, - сказал Марецкий. - Совершенно безобидный старикан. Нашел себе кормушку. Разве можно его за это осуждать? Кто-то привозит на рынок картошку и продает ее. Кто-то саженцами торгует. А этот предлагал купить целое дерево. Генеалогическое. Беспроигрышный вариант. Знаешь, почему?
        - Почему? - спросил Китайгородцев.
        - Потому что его товар будет куплен всенепременно. Это очень здорово - быть графом, ты пойми. Бывают ситуации, когда без графского титула - никуда.
        * * *
        - Так ты, говоришь, людям денег задолжал? - осведомился парень, явно приглашая Юшкина к разговору.
        Обычно он вел себя отстраненно, держал с Юшкиным дистанцию. Но то ли заскучал от долгого сидения на этой даче и ему понадобился собеседник, то ли теперь, когда все раскрылось, что никакой он Юшкину не друг и не собутыльник, можно было не таиться.
        - Ты не смотри, что я такой, - сказал ему Юшкин. - На бомжа похожий и пьющий, как лошадь. Это жизнь такая. Она ведь то вверх, то вниз. Сейчас вот вниз. Я работал инженером на заводе. Сто шестьдесят в месяц еще теми, советскими деньгами. Премий почти не было. Ну цех такой у нас. Вечно в отстающих. А потом перестройка, демократия и гласность. Не забыл еще? Или ты тогда в пионерах был и это времечко мимо тебя прошло? Я вот в нужное время в нужном месте оказался. Все, что раньше было общим, умные люди стали прибирать к рукам. Знаешь, как тогда делали? Надо, допустим, разворовать завод. Учреждали при заводе какой-нибудь кооператив или малое предприятие, туда оборудование самое ценное переводили, все заказы, а на заводе оставались только люди без зарплаты и огромные долги. Сам директор завода не мог сидеть на двух стульях сразу. Он на это малое предприятие поставил своего человека. Вот так я пошел вверх. В основном, конечно, для него деньги зарабатывал, но и самому перепадало. И зажил я хорошо.
        - Директором был? - спросил парень.
        - Ну! Квартиру купил, машину хорошую...
        - Какую? - заинтересовался парень.
        - Ну какая может быть машина хорошая? "Мерседес", ясное дело.
        - Хорошо жил.
        - А я тебе о чем говорю! А залетел на жадности. Решил завести свое дело. Чтоб самому, значит, быть хозяином. А мне что? Я работу знал, клиенты у меня все были вот где, - Юшкин сжал руку в кулак и продемонстрировал собеседнику. - Короче, отделились мы. А дальше пошла такая фигня... - затосковал Юшкин. - Деньги-то у нас зарабатывает только тот, кому разрешают это делать. Все схвачено. Понимаешь? А я прежнему хозяину стал вроде как конкурентом, но у него-то и связи, и прикрытие. Ну и начались у меня неприятности. То налоговая заявится, выпотрошит, как бройлерную курицу, то за поставки не заплатят, а я денег выбить не могу. В общем, почти полмиллиона задолжал. Квартиру им отдал, машину, оборудование, сырье, и все равно не хватило. Специально меня разоряли, ясное дело. Хотели бы только свое вернуть, так помогли бы, не топили. Знаешь, как бывает: человек кому-то задолжал, но видно, что отдаст, надо только потерпеть немного, подождать. И ему дают время отработать долг. Да, пашет он, получается, на дядю, но раз должен - плати. Я бы заплатил, если бы меня не разорили. Все отняли, - сказал Юшкин, заметно
ожесточаясь, - а потом говорят, что убьем, мол, если не заплатишь.
        - На-ка, выпей, - придвинул ему парень стакан с водкой.
        Деморализованный Юшкин выпил.
        - Холодно мне что-то, - сказал он.
        Его действительно знобило.
        - Это нервы, - подсказал парень. - Психанул ты, братец.
        - Налей-ка мне еще, - попросил Юшкин.
        Вид у него был жалкий.
        - Ну чего ты! - попенял ему парень. - Никто тебя убивать не собирается. Не трясись.
        Он говорил вроде бы недовольным тоном, за которым, однако, угадывалось почти что сочувствие.
        Юшкин выпил еще.
        - И не надо меня успокаивать! - вдруг осерчал он. - Не надо! Ведь врешь же! Врешь!
        - Ты о чем?
        - О том, что не убьете!
        Тут Юшкину стало так себя жалко, что он заплакал. Слезы текли по щекам и запутывались в бороде, которой Юшкин зарос за дни своего заточения.
        - Тебя же специально ко мне приставили! А потом убьете!
        Юшкин был настолько пьян, что почти себя не контролировал. Зрелище было тягостное. И парень не выдержал.
        - Да не собираюсь я тебя убивать! - сказал он с досадой.
        И это было похоже на правду.
        - А ты-то здесь зачем? - поднял заплаканные глаза Юшкин. - И зачем у тебя пистолет? И почему меня сюда привезли?
        - Ну не знаю я! - сказал парень в сердцах. - Мне сказали за тобой смотреть - я это и делаю! Ну с чего ты взял, что я тебя грохнуть собираюсь?
        - Ты правда меня не убьешь? - спросил Юшкин с надеждой.
        Ему важно было услышать успокаивающее "нет" хотя бы от этого парня. Услышать, что лично он ничего плохого Юшкину не сделает. Те, другие, кто этого парня прислал сюда, были сейчас далеко, а парень был близко, и Юшкин с ним уже почти сроднился, хотя боялся и ненавидел.
        - Нет! - сказал парень. - Я этого не сделаю! Я никогда никого не убивал!
        И тогда Юшкин закивал часто-часто. Да-да, я верю тебе, я нисколько не сомневаюсь в твоей правдивости.
        Он выглядел очень плохо, и парень помог ему добраться до кровати. Уложил, накрыл сверху старым, истертым до проплешин, одеялом и даже не примкнул к кровати наручниками.
        * * *
        Сначала была идея встретиться в ресторане, но Костюков ее сразу же отмел.
        - Жарко там, - сказал он в телефонном разговоре. - Душно. Из кухни жареным мясом несет. Вокруг потные лица. Уж лучше на бульваре. Сядем на лавочку - красота!
        И только при встрече, уже когда поздоровались, Костюков сказал, будто извиняясь:
        - Вы прямо с работы? Хотели, наверное, пообедать? Просто я не люблю рестораны. Там прослушка сплошная, ни о чем не поговоришь спокойно.
        Его собеседник был в штатском, но, где тот работает, Костюков знал. Его звали Андрей, он вел дело, возбужденное по факту нанесения тяжких телесных повреждений Мятликову Борису Евдокимовичу, повлекших смерть последнего. Встреча состоялась благодаря их общему знакомому - с ним прежде служил Костюков, а теперь под его началом тянул служебную лямку Андрей.
        - Нужна помощь, - сказал Костюков. - Мы сейчас занимаемся одним человеком. Прочесали пятачок вокруг него и вдруг наткнулись на этого Мятликова. Теперь нужна информация из первых рук.
        Андрей был в курсе того, что в органах Костюков не служит уже давным-давно, а трудится в охранном агентстве, которое, как ни крути, всего лишь частная лавочка, и потому делиться с ним информацией о ходе расследования - значит, нарушать закон. Но существует еще и такое понятие, как реальная жизнь. Раньше большинство охранных агентств находилось под контролем спецслужб. И значительную часть их работников составляют отставники из органов. Сегодня ты за копейки расследуешь уголовные дела, а завтра переходишь на усиленный паек в коммерческую структуру. И важно не порвать связи. Коллеги все-таки.
        - Я готов, - сказал Андрей. - Что именно вас интересует?
        - Что вы по Мятликову накопали? Это бытовуха? Или заказное убийство, замаскированное под бытовуху?
        - Ну кто у нас убивает пенсионеров на заказ? - пожал плечами Андрей. - Убийство из хулиганских побуждений в чистом виде.
        - Другие версии не рассматривались?
        - Они возникали и тут же умирали, - усмехнулся Андрей. - Естественной смертью. Недоброжелатели? Не установлены. Ограбление? У него ничего не пропало, даже часы с руки не сняли. Неприязненные отношения с родственниками? У него всего одна родственница, старенькая бабуля, которой его смерть совсем ни к чему. Так что очень скоро версия осталась одна-единственная.
        - А профессиональные дела? - подсказал Костюков. - Он ведь архивариусом каким-то был.
        - Не то чтобы архивариусом, - ответил Андрей. - А этот дедуля просто ездил по архивам, копался в старых бумагах, отыскивал корни наших знаменитостей.
        - Доказывал их дворянское происхождение?
        - Не обязательно. Не у всех ведь предки были голубых кровей. У кого-то крестьяне. Или священники, к примеру. Людям все равно интересно. Вот Мятликов и удовлетворял их любопытство. За небольшие совсем деньги. Так что и тут мы ничего настораживающего не обнаружили. Да, были там кое-какие дела, - не очень уверенно вдруг добавил Андрей.
        Как будто не знал, стоит ли об этом говорить.
        - Что такое? - заинтересовался Костюков.
        - Дедушка иногда зарабатывал на делах не очень красивых. Когда мы копнули чуть глубже, возникли подозрения, что он помогал выправлять фальшивые родословные.
        - Фальшивое генеалогическое древо?
        - Ну зачем же целое древо? Достаточно одной прабабки-еврейки. Это для тех, кто за границу намылился - в Израиль или в Германию по еврейской линии. Уехать хочет, а у самого в метрике: Иван Петрович Сидоров. Значит, что-то с метриками надо делать. Доставать бумагу о том, что прабабка была еврейкой. Сейчас это запросто. От тысячи до трех тысяч долларов. Мятликов, кажется, помогал такое проделывать.
        - "Кажется"?
        - Мы не стали в этом направлении копать. Потому что это стопроцентный "висяк". Мятликова уже нет, с кем он имел дело, нам неведомо, а те, для кого он выправлял бумаги, уже давно уехали за рубеж, попробуй их теперь найди, а потом добейся их выдачи - никаких нервов не хватит.
        Так, значит, решили пойти по более легкому пути. Убийство из хулиганских побуждений. Если даже не найдут настоящих убийц, все равно можно выкрутиться. Кого-то прихватят на другом преступлении, а человеку все равно срок мотать, годом раньше, годом меньше. Другое дело - заграница. Следственные действия толком не проведешь, процент раскрываемости летит в тартарары. Но Костюкова сейчас совсем не интересовали цифры милицейской статистики. Ему этот Мятликов был нужен. Человек, который первым обнаружил связь между композитором Марецким и старинным родом Тишковых, а сразу после этого был забит ногами у подъезда собственного дома. Было это случайностью или нет - вот что важно.
        - Я уже понял, в каком направлении вы дорожку топчете, - сказал Костюков. - Схема накатанная. Но меня не формальная сторона дела интересует. Нашли вы что-нибудь такое, что в вашу версию не вписывается и вы на это просто закрыли глаза?
        - Фальшивые метрики для выезжающих в Израиль.
        - И все?
        - И все! - твердо сказал Андрей.
        Вряд ли он лукавил. Ведь его попросили встретиться с Костюковым и поделиться информацией. Не случайный знакомый попросил и не дальний родственник, а начальник. С начальством не шутят. И если он говорит, что ничего на Мятликова не накопали, значит, так оно и есть.
        - Дед этот незадолго до смерти занимался историей рода Марецких, - сказал Костюков. - То есть, точнее, не Марецких, а Тишковых.
        - Каких Тишковых?
        - Вы вообще его бумаги просматривали? - спросил Костюков. - Дома у этого Мятликова были?
        - Естественно.
        - Бумаги какие-нибудь у него сохранились? Копии этих генеалогических схем, которые он составлял.
        - Сохранились. Прямо филиал архива, честное слово.
        - Там должны быть упоминания о роде Тишковых. Наследник Тишковых, известный композитор Марецкий... Вы про Марецкого-то слышали? Знакома такая фамилия?
        - Песен его не назову, но фамилия мне известна.
        - Так вот Мятликов незадолго до смерти занимался этим самым Марецким.
        - Откуда у вас такие сведения? - удивился Андрей.
        Кажется, он был не в курсе.
        - Стоп! - сказал Костюков.
        Пауза была нужна, чтобы все осмыслить и установить истину.
        - Фамилия Марецкого разве не всплывала?
        - Нет! - твердо сказал Андрей.
        - Ошибки нет?
        - Нет! Мы прошерстили его бумаги, и со всеми, кто в тех бумагах был упомянут и для кого он эти схемы составлял, мы встречались и беседовали. А он действительно Марецким занимался?
        - Стоп! - опять сказал Костюков.
        Он выводил следствие прямиком на Марецкого, а это уже было против всяких правил - создавать проблемы для клиента.
        - Знаешь что, - сказал Костюков, впервые за время их сегодняшней беседы переходя на доверительное "ты". - Давай сделаем так. Пока что будем считать, что я тебе ничего не говорил. И ты про Марецкого ничего не слышал. Время у тебя еще есть на расследование? Сроки не поджимают? Можешь подождать немного, не дергать Марецкого?
        - Могу. Но только недолго.
        - Не в службу, а в дружбу! - Костюков просительно прижал руку к груди. - Не надо пока Марецкого трогать. Мы немного сами повозимся, а уж потом делайте что хотите. Договорились?
        - Да.
        Костюков поднялся со скамьи. Его собеседник тоже поднялся.
        - Как тебе твоя работа? - спросил Андрей. - Лучше, чем под погонами ходить?
        - Хорошо там, где нас нет, - философски заметил Костюков. - Тоже не сахар, если честно.
        - Но зарплата нормальная?
        - Нормальная.
        - Я вот все присматриваюсь. Подумываю, не уйти ли в охранную структуру? Все-таки деньги. Или к вам не пробиться? Конкуренция, наверное? За свои места народ держится, чужаков и близко не подпускают? Вакансий не бывает в принципе?
        Ему была нужна информация из первых рук.
        - Ну почему же? - сказал Костюков. - Вакансии появляются. Недавно вот одно место освободилось. Не в личной охране, а на одном объекте.
        - Уволился кто-то?
        - Нет. Убили его. Охранял обменник, а два отморозка туда пришли долларами разжиться. Расстрел на Беговой. Не слышал? В прошлом месяце. Четыре месяца только как отработал.
        * * *
        Родственница Бориса Евдокимовича Мятликова оказалась маленькой сухонькой старушкой, похожей на воробья. Родственницей она была совсем уж дальней, иные люди при столь неблизких отношениях и знать не знают друг про друга. Удерживало их с Борисом Евдокимовичем рядом, наверное, только то, что никого у них из родни больше уже не осталось, о ком они знали бы.
        Жили они раздельно, и Костюков приехал к Полине Михайловне в ее квартиру у станции метро "Водный стадион". Типовая пятиэтажка, спрятавшаяся среди деревьев за домом более поздней постройки. В квартире было сумрачно. Пахло старыми вещами. Или сама старость так пахнет?
        - Пойдемте на кухню, - пригласила Полина Михайловна. - Я вас чаем угощу.
        Костюков пришел к ней как работник следственных органов. Так он представился старушке в телефонном разговоре, договариваясь с ней о встрече. Андрей, недавний собеседник Костюкова, предупредил его о том, что Полина Михайловна - старушка крайне подозрительная и осторожная, живет в постоянном ожидании каверз, на которые, по ее убеждению, столь горазды окружающие, и если Костюков что-то сделает не так, аудиенция может и не состояться.
        Входя в квартиру, Костюков показал старушке свое удостоверение. Звезды на погонах, которые Костюков когда-то носил, произвели на Полину Михайловну требуемое впечатление. Теперь можно было и поговорить.
        - Я вас вареньем угощу. У меня есть свежее, - шамкала Полина Михайловна. - Из малины. Из облепихи. Из крыжовника...
        Она перечисляла и одновременно выставляла банки с вареньем на стол.
        - Из арбузов...
        - Как - из арбузов? - удивился Костюков.
        Старушка уже выставила банку с желеобразной массой зеленого цвета.
        - Из арбузных корок, - сказала она с гордостью человека, привыкшего все делать своими руками. - Обычный рецепт. И сахара идет, в общем, столько же.
        - Варенье я попробую, - кивнул Костюков. - Вот это, зелененькое.
        - Вам понравится. Вот увидите. Не может не понравиться. Вы вообще очень приятный молодой человек. Просто радостно видеть, что у нас есть такие офицеры. Вы ведь офицер?
        - Так точно.
        - А чин у вас какой?
        Не чин, а звание. Но Костюков не стал поправлять собеседницу.
        - Капитан, - ответил он.
        - Ну надо же! - восхитилась старушка и даже руками всплеснула. - Такой молодой, а уже капитан!
        Кое-кто из бывших однокашников Костюкова к этому времени дослужился до подполковничьих звезд.
        - Да, - сказал неопределенно. - Такие вот дела.
        Пора было начинать разговор о главном.
        - Нам требуется ваша помощь, Полина Михайловна.
        - Я понимаю! - сказала старушка с готовностью.
        Тряхнула головой, от чего пряди седых волос пришли в движение. Она прямо-таки пожирала глазами собеседника.
        - Мы обратили внимание в прошлый раз на то, - издалека зашел Костюков, - сколь многие люди обязаны Борису Евдокимовичу раскрытием тайны своего происхождения. Он как бы возвращал этим людям их прошлое. Их предков.
        - Да, - сказала Полина Михайловна и поджала губы, демонстрируя скорбь по безвременно ушедшему в небытие родственнику.
        - А как Борис Евдокимович находил этих людей?
        - Предков? - уточнила собеседница.
        - Нет, тех, для кого он и составлял все эти генеалогические схемы. Ведь не все к нему обращались по собственной инициативе. Нередко он начинал поиски, даже не имея заказа. И уже потом приходил к человеку с готовой работой. Ведь так?
        - Наверное.
        Костюкову показалось, что собеседница осторожничает. Это ее односложное "наверное" было как щит, которым она хотела прикрыться.
        - Полина Михайловна! - протянул Костюков, улыбаясь при этом с укором.
        Демонстрировал, что раскусил нехитрую уловку собеседницы, но легко прощает ей эту маленькую хитрость.
        - Нет, ну то есть, конечно! - разволновалась Полина Михайловна. - Конечно, все так и было, как вы говорите!
        - Как я говорю? - спросил Костюков с мягкой улыбкой инквизитора.
        - Приходили к нему. И сам он иногда действовал...
        - Вот я и спрашиваю, - сказал мягко Костюков, - почему он выбирал одних людей, а не других? Какие были критерии отбора?
        Полина Михайловна замялась.
        - Это должны быть известные люди, да? - пришел ей на помощь Костюков.
        - Ну разумеется! - с готовностью откликнулась старушка.
        - Но известных людей много. А Борис Евдокимович старался только для некоторых.
        - Он выбирал тех, по кому можно было отыскать хоть какие-то сведения. Это ведь только кажется, что все есть в архивах. Многое утеряно. Революция. Гражданская война. Немецкая оккупация. Поэтому по некоторым людям, как ни бейся, ничего собрать нельзя. Вот Боря и наводил справки.
        Она смотрела в глаза Костюкову, как смотрит на преподавателя записная отличница: все ли она правильно сказала на этот раз и достоин ли ее ответ желанной пятерки? Только теперь Костюков понял, что она его боится. Вот откуда ее суетливость, комплименты невпопад, столь явно демонстрируемая готовность помочь. И пока она пребывает в таком состоянии, пока боится и все силы у нее уходят только на то, чтобы этот свой страх скрыть, ее можно о чем угодно спрашивать. Даже о самом главном. О том, ради чего сюда и пришел.
        - А как Борис Евдокимович занялся Марецким? - самым невинным тоном осведомился Костюков.
        Полина Михайловна изогнула дугой реденькие старушечьи бровки, вытянула лицо, старательно изображая крайнюю степень изумления, и ненатурально удивленным голосом переспросила:
        - Марецкий? Кто такой Марецкий?
        Так, по представлению Костюкова, изображали удивление бесталанные артисты самодеятельных театров.
        - Полина Михайловна, следствию известно, что незадолго до своей гибели Борис Евдокимович подготовил генеалогическую схему для Игоря Александровича Марецкого.
        К окончанию произносимой Костюковым фразы Полина Михайловна окончательно лишилась способности к сопротивлению. Все-таки возраст. Нервы уже не те. Ее воробьиное лицо превратилось вдруг в печеную картошку, слезы полились из глаз, и она проскулила:
        - Я же говорила ему, что добром это не кончится! Я же его отговаривала!
        Демонстрировать, что знаешь больше, чем на самом деле, - этому полезному умению Костюков научился на прежнем месте службы. Блеф, который помогает разговорить собеседника. Человек рассказывает об интересующих тебя вещах, пребывая в уверенности, что тебе это давным-давно известно и ты просто проверяешь его на вшивость.
        - Расскажите про эту историю с Марецким, - попросил Костюков.
        Бабуля шмыгала носом и прятала глаза. Ей было нехорошо, как школьнице, подделавшей в дневнике оценку. Знала, что родители все равно обнаружат подлог, но ее рукой будто демон какой-то водил.
        - Ему сделали заказ, - сказала Полина Михайловна. - Надо было для Марецкого составить эту схему. И Борю сразу предупредили, что схема ненастоящая.
        - То есть ему заказали изготовление фальшивки.
        - Что значит "фальшивки"! - забеспокоилась Полина Михайловна, которую пугали столь резкие и однозначные формулировки. Человеку приятное хотели сделать, что-то вроде сюрприза. Это шутка такая была.
        - Значит, заказывал не сам Марецкий?
        - Нет-нет.
        - А кто?
        - Я не знаю.
        - Как же так? - с укором сказал Костюков.
        Мы так с вами не договаривались, как бы говорил он всем своим видом. Вроде начали откровенный разговор, и вот на тебе, опять вы, бабушка, за старое.
        - Я не видела, - прижала руки к груди старушка, которая очень хотела, чтобы ей верили. - Я только слышала разговор.
        - Где этот разговор происходил?
        - У Бори на квартире. Я у него была в гостях, и тут пришел этот человек...
        - Что за человек?
        - Мужчина. Я по голосу поняла. Боря сразу из прихожей увел его в другую комнату. Так что я даже не видела, поверьте.
        - Борис Евдокимович говорил вам о том, кто этот человек?
        - Нет.
        - Хорошо, дальше, - попросил Костюков.
        - А это, собственно, все.
        - Нет, так не пойдет, - сказал Костюков. - Мне в подробностях надо. Что еще тот человек говорил?
        - Он просил сделать так, чтобы этот Марецкий относился к знатному роду. Княжескому или графскому. Но не первого, так сказать, ряда.
        - Что значит - "не первого ряда"?
        - Не Юсуповых или Шереметевых. Не тех, кто на слуху.
        - А как он это объяснял? Почему не Юсуповых, к примеру?
        - Никак не объяснял.
        - Но при этом четко прозвучало, что на самом деле Марецкий не принадлежит к старинному знатному роду?
        - Да.
        - Тогда почему этот человек обратился к Борису Евдокимовичу? Если ему нужна генеалогическая схема, которая не имеет никакого отношения к действительности, зачем в таком случае специалист по генеалогии? Можно просто сесть и нарисовать такую схему самостоятельно. У Бориса Евдокимовича с ним был разговор на эту тему?
        - Был.
        - И что же тот человек сказал?
        - Что ему нужна схема более-менее правдоподобная. Нужен реально существовавший род, следы которого можно отыскать.
        - Как вы думаете, почему Борис Евдокимович за эту работу взялся?
        - Видимо, это был его знакомый, - проявила осторожность Полина Михайловна. - И он не мог ему отказать.
        Она постепенно приходила к себя и снова возвращалась к своим наивным старушечьим уловкам. Для Костюкова, который в былые времена провел не одну сотню допросов, подобное не было неожиданностью. Тактика поведения человека на допросе всегда укладывается в одну из немногих схем, люди в общем-то одинаковы. И методы воздействия на них тоже не отличаются разнообразием. Иногда достаточно лишь намекнуть, что следствию уже многое известно и юлить не надо.
        - Вы в курсе того, что Борис Евдокимович за соответствующее вознаграждение помогал добывать новые метрики тем, кому это было необходимо?
        - Нет! - вполне ожидаемо испугалась старушка.
        Глаза смотрели преданно. Даже излишне.
        - Со следствием надо сотрудничать, - попенял ей Костюков. - А не вводить его в заблуждение. Поэтому ваш ответ я не принимаю.
        Полина Михайловна молчала, и тогда Костюков специально для нее разъяснил:
        - Лично вам это ничем не грозит. Это были дела Бориса Евдокимовича. Он за них ответчик. Да и теперь ему отвечать не за что. Поэтому мы с вами можем запросто поговорить на эту тему. Да?
        Костюковское "да?" было очень дружелюбным. И чтобы совсем уж успокоить женщину, он сказал ей:
        - И о метриках мы вообще не будем говорить, поверьте. Метрики меня совсем не интересуют. Я опять возвращаюсь к этому последнему заказу. К делу Марецкого. Почему Борис Евдокимович за это взялся?
        Костюков сделал паузу и спросил, всем своим видом давая понять, что ему-то картина видна как на ладони:
        - Деньги?
        - Ему заплатили, - не стала отпираться на этот раз Полина Михайловна.
        - Сколько?
        - Десять тысяч.
        - Долларов?
        - Нет, рублей.
        - Сразу же? В тот же день, когда состоялся разговор?
        - Да. И еще столько же обещали после выполнения работы.
        - Заплатили?
        - Я не знаю. Мне Борис ничего об этом не говорил. Он совсем не обсуждал со мной свои дела.
        Чем хорошо общение с людьми преклонного возраста - они не контролируют свою речь. Возраст, болезни - и мозг уже работает не так, и ошибки человек совершает, проговариваясь там, где лучше было бы прикусить язык.
        - То есть об этом деле он тоже с вами не говорил? - уточнил Костюков.
        Вот только теперь она обнаружила свою промашку. Где-то она солгала. Либо сейчас, сказав, что Мятликов не обсуждал с нею свои дела. Либо чуть раньше, когда сказала, что предупреждала Бориса о том, что это дело добром не закончится. Она запуталась, испугалась, отчаялась и от этого отчаяния сказала правду:
        - Я подслушивала, - она стремительно краснела, и краска стыда проступала сквозь пахучую пудру, - вышла в коридор и все слышала. Я не лезла в Борины дела... В эти его дела... В то, что связано с его работой... Но меня настораживали все те люди, которые крутились вокруг него.
        - А кто вокруг него крутился? - спросил Костюков.
        - Я не знаю. Но я всех подозревала. Ведь он совсем один живет. И уже не молодой. А вы не хуже меня знаете, что сейчас со стариками делают. Я про квартиры говорю. Ради них сейчас на все идут. А вы же видели, какая у Бори квартира, да? Я боялась. Даже предлагала ему, чтобы он меня к себе прописал.
        Она боялась упустить роскошную квартиру Мятликова.
        - Я вас понимаю, - кивнул Костюков. - И все-таки давайте к тому человеку вернемся. Вы говорите, что его не видели...
        - Нет! - твердо сказала Полина Михайловна.
        Сейчас Костюков был склонен верить ей. Потому что не мог обнаружить резонов для ее лжи.
        - Но хотя бы голос его вы слышали. Молодой это был человек или пожилой? С акцентом говорил или нет? Может быть, какие-то особенности его речи вам запомнились? Он заикался? Или какие-то буквы не выговаривал?
        - Он был скорее молодой, чем старый, - задумчиво сказала Полина Михайловна. - Да, молодой, это точно. Ничего такого особенного в его голосе не было. Голос как голос. Не заикался он и вообще никаких таких особенностей, как вы изволили сказать, не было. Вежливый. Говорил негромко. Один раз пошутил, это я запомнила. Говорит: "Энтшульдиген зи мир битте, как говорят у нас в Костромской области".
        - Не понял, - на всякий случай улыбнулся Костюков.
        - Ну это же по-немецки. Понимаете? В переводе: "Извините меня, пожалуйста". Или "Прошу прощения", если в вольном переводе. Произнес по-немецки, а потом сказал: "Как в Костромской области говорят". Шутка такая.
        - А, понятно, - кивнул Костюков. - И больше ничего вы не запомнили?
        - Ничего.
        - Что ж, и на этом спасибо.
        Обнаружив, что официальная часть их беседы завершилась, Полина Михайловна спросила о том, что давно ее, судя по всему, мучило:
        - Вот вы мне скажите... Если квартира не была приватизирована и ответственный квартиросъемщик умер, неужели в нее нельзя прописать родственника? Вот пока он был жив, можно было, а как умер, так, видите ли, нельзя. Разве справедливо?
        - Не знаю, - сказал Костюков. - Никогда в это не вникал. Ничем помочь не могу. Вы уж меня извините.
        * * *
        Парень, который приглядывал за Юшкиным, уже не так рьяно выполнял свои обязанности. Не стремился споить до беспамятства сразу же, едва Юшкин открывал глаза. Позволял себе поболтать с ним, хотя о себе по-прежнему ничего не рассказывал и нынешнее положение Юшкина не обсуждал, все-таки выслушивал истории своего пленника до конца, не перебивая и не обрывая, а иногда задавал вопросы. И даже позволял проводить какое-то время вне дома, сам при этом маячил где-то рядом. Но Юшкин был рад и такой относительной свободе. Ему позволялось обогнуть дом и выйти к озеру - небольшому, овальной формы, вода в котором была до неправдоподобия холодной и странно рыжей.
        С трех сторон озеро было окружено подступающим к воде лесом, и меж деревьев виднелись маленькие избушки-домики. Юшкин уже разобрался, что никакие это не дачи, потому что нигде не обнаружил ни обрабатываемых дачниками грядок, ни фруктовых деревьев, да и самих дачников за все время не видел ни разу, из чего можно было сделать вывод, что это лесная база отдыха. Но проверить свою догадку он не имел возможности - спросить было не у кого. Он почти не видел тут людей, хотя и догадывался об их присутствии.
        Во-первых, совсем рядом была дорога. Она проходила по насыпи или дамбе, справа от озера, и иногда можно было наблюдать мелькавшие меж нечастых деревьев автомобили. Во-вторых, там же, где проходила дорога, но только в самом лесу время от времени лаяла собака. Юшкин догадывался, что в той стороне есть какое-то жилье, а пес сидит на цепи. И еще однажды он видел рыбаков. Их было двое. Мужчина и мальчик. Они сидели на камнях у самой воды и смотрели на поплавки своих удочек. Так были увлечены рыбалкой, что не замечали ничего и никого вокруг. И Юшкина они тоже не заметили. А может, и заметили, да только он был им неинтересен. Юшкин в тот раз разволновался не на шутку. Даже сердце у него заколотилось. Это были первые посторонние люди, которых он увидел. Но парень, этот немногословный страж Юшкина, был начеку. Он хотя и позволял Юшкину посидеть у воды, сам всегда был где-то неподалеку и в тот раз, тоже обнаружив присутствие рыбаков, безмолвно, жестом заставил Юшкина вернуться к дому. Юшкин не без сожаления, но подчинился. В тот раз он утвердился в мысли, что его тут действительно прячут. Осознание этого не
прибавило ему оптимизма.
        Несколько дней после этого парень не позволял Юшкину ходить к озеру, но потом бдительность снова его оставила, и Юшкин, как и прежде, садился на камень и задумчиво смотрел на воду. Иногда по вечерам в природе устанавливалось полное спокойствие, гладь озера становилась идеальной, ничем не колеблемой, такой ровной, что в ней без малейших искажений отражался подступавший вплотную к воде лес, и казалось, что кто-то огромный положил гигантское зеркало. Зрелище это завораживало, Юшкин всматривался в отражение неба, и спокойствие в природе его гипнотизировало. Отступали прочь все его страхи, он о них попросту забывал на какое-то время, а его состояние в эти минуты было похоже на сон, только спал Юшкин с открытыми глазами.
        В один из дней Юшкин сидел у воды. Время было позднее, точно он его определить не мог, поскольку часы свои он давным-давно пропил, кто-то другой теперь носил его часики. Солнце пряталось где-то у него за спиной, посылая как последний привет уходящему дню свои необжигающие лучи, и от этих лучей небо было не синим, как днем, и не черным по-ночному, а розово-серым. Там, где заходило солнце, пылал огненно-красный закат; по направлению к востоку цвет менялся от алого к темно-серому, эта палитра отражалась в озере, отчего казалось, что вода светится, и Юшкин, который эту картину видел уже не раз, все-таки поддался очарованию прихотливой игры природы, замер, затих, сидел истуканом. Процесс созерцания прервал шум машины. Автомобиль пролетел по шоссе, подсвечивая себе фарами. Юшкин повернул голову, проводил машину взглядом и вдруг в противоположной стороне, слева он отчетливо услышал какой-то звук.
        Рядом, совсем близко, стоял небольшой деревянный дом, такой же безжизненный, как и все другие здесь, но только теперь Юшкин обнаружил, что выходящее на озеро окно дома распахнуто, а из пугающе черного оконного проема выбирается человек.
        Обеспокоенный Юшкин обернулся. Его тюремщик стоял у угла дома, в котором Юшкин все последнее время жил, и до него было метров двадцать или тридцать, то есть происходящего у озера парень не видел.
        Тем временем незнакомец выбрался из окна и побежал, пригибаясь, вдоль воды. Он бежал прямо на Юшкина, но обнаружил его, когда почти наткнулся. Испуганно присел и замер от неожиданности и страха.
        Это был мальчишка лет пятнадцати. К груди он прижимал свою добычу - электросчетчик, который умыкнул, похоже, из пустующего дома, и внезапное возникновение на его пути невесть откуда взявшегося здесь Юшкина совершенно его деморализовало. Их разделяли какие-нибудь пять метров. Они молча разглядывали друг друга. Один не знал, как можно использовать так внезапно случившуюся встречу, а другой этой встречи явно хотел избежать. Юшкин очнулся первым.
        - Слышь, пацан! - прошептал он едва слышно, желая сейчас одного - чтобы его тюремщик не обнаружил тут присутствия мальчишки. - До Москвы далеко?
        Мальчишка не ответил. Сидел за кустом и молча пожирал Юшкина глазами.
        - Ты глухой? - прошипел ему Юшкин.
        - Ты че, дядя? - так же шепотом ответил малолетний вор. - Какая Москва? Тут до Петрозаводска семнадцать километров!
        Юшкин обомлел. Но испугаться по-настоящему в эту минуту он не успел, потому что от дома его позвал парень.
        - В дом! Пора уже! Хватит на сегодня!
        Совершенно растерянный Юшкин поднялся и пошел на зов. Он шел как лунатик, на ватных ногах, не разбирая дороги. Петрозаводск! Это где? В Карелии? Сколько же тут до Москвы, е-мое!
        * * *
        Китайгородцев заехал за Марецким рано утром. Композитора пригласили на телевидение. Накануне они договорились, что Китайгородцев будет у него в восемь утра, но приехал он в половине восьмого. Накануне поздно вечером Китайгородцев разговаривал с Костюковым, который рассказал, что ему удалось раскопать за последние дни. Новостей было много, и одна неожиданнее и хуже другой.
        Подъехав к дому, Китайгородцев прямо из машины позвонил своему клиенту.
        - Алло! - раздался в трубке спокойный голос человека, которого ничто не тревожит.
        - Я внизу, - доложил Китайгородцев.
        - Разве уже восемь?
        Ни удивления в голосе, ни досады. Вот Китайгородцев так не умел.
        - Нет, сейчас половина восьмого. Просто знайте, что я уже здесь.
        Что он готов, и клиент может на него рассчитывать.
        Без десяти восемь в машину позвонил Марецкий:
        - Я выхожу.
        Это Китайгородцев так его приучил. Клиент не может выходить к машине в одиночестве. Его у дверей квартиры должен встретить телохранитель. Потому что сразу за бронированной дверью квартиры встречает пугающе недружелюбный мир. Мир, полный опасностей.
        Китайгородцев вошел в подъезд. Дом под охраной. Тут дорогое жилье, и жильцы не из простых. Охранник кивнул Китайгородцеву как старому знакомому. Лифт. Нужный этаж. Едва Китайгородцев позвонил, Марецкий открыл дверь. Вальяжен, по обыкновению хорошо одет и благоухает дорогим парфюмом.
        - Привет! - сказал коротко.
        Неужели даже не подозревает о том, какая опасная возня вокруг него затеяна? Неужели ни разу ни в чем не усомнился? Неужели спокойная и безбедная богемная жизнь так его расслабила, что он не задумывается о подстерегающих опасностях?
        Китайгородцев вызвал лифт.
        - Игорь Александрович! - сказал вполголоса. - Получены новые сведения.
        Пришел лифт. Открылись двери.
        - Какие сведения? - спросил Марецкий, входя в лифт.
        - Касающиеся генеалогического древа. Этой схемы, которую вы мне показывали.
        Пауза. Лифт как раз прибыл на первый этаж. Там охранник. Марецкий явно не хотел обсуждать эту тему при посторонних. Он молча кивнул охраннику, проходя мимо. И только уже на улице произнес с досадой:
        - Ну что там у тебя?
        У него стремительно портилось настроение.
        - Мои коллеги провели небольшое расследование, - сказал Китайгородцев. - Увы, но преподнесенная вам схема является фальшивкой.
        Сели в машину.
        - Ну тебе-то какая разница? - со всевозрастающей досадой осведомился Марецкий.
        - Минуточку! - просительно сказал Китайгородцев.
        Ведь он еще только подступался к самому главному.
        - Дело не в том, что вам подсунули фальшивку, заработав на этом деньги. Все намного серьезнее, Игорь Александрович. К этому старику приходил человек и попросил его состряпать фальшивку и даже заплатил деньги. За фальшивку заплатил, заметьте.
        - О ком ты говоришь?
        - Мы пока не знаем. Но мы его найдем.
        - А он был, этот человек?
        - Да! - твердо сказал Китайгородцев.
        - И он заплатил деньги?
        - Да!
        - Сколько?
        - Десять тысяч рублей отдал сразу и еще столько же пообещал заплатить по выполнении заказа.
        - Ну и как? Заплатил?
        - Думаю, что заплатил.
        И тогда Марецкий засмеялся. Он смеялся и качал головой.
        - Я когда-нибудь узнаю, кто это сделал! - говорил он сквозь смех. - Я когда-нибудь обязательно узнаю! Послушай, я-то думал, что это дедуля на мне решил подзаработать, и все удивлялся, как же он, старый хрыч, не побоялся пойти на подлог. А это, оказывается, и не он вовсе!
        И снова смеялся, захлебываясь. Смеялся до слез.
        - Слушай, это же большущий скандал! Эти подонки меня разыграли!
        - Кто? - спросил Китайгородцев.
        - Если бы знал, я бы этих шутников размазал по стенке!
        Китайгородцев ничего не понимал. И выражение лица у него, наверное, было соответствующее.
        - Ну чего тут непонятного! - сказал Марецкий. - Это кто-то из своих! Подстроили каверзу и теперь исподтишка посмеиваются! В тусовке без розыгрышей не обходится! Ты знаешь, как зло иногда шутят? Одного детского писателя однажды так подставили, что моя история - это просто детский лепет на лужайке. Давняя история, но про нее до сих пор вспоминают. В общем, кто-то из записных шутников звонит этому писателю по телефону и на полном серьезе говорит, что так, мол, и так, звонят ему из министерства - то ли морского, то ли речного, не помню, и вот на коллегии министерства принято решение одному из новых пассажирских лайнеров дать имя товарища писателя, потому как орденоносец, лауреат и секретарь Союза писателей и вообще. Ну, и не будет ли товарищ писатель любезен дать свое согласие. Ну, тот, естественно - "хм", "гм" - волнуется, все-таки не каждый день твоим именем корабли называют. В общем, дал он согласие. Его поблагодарили и обещали позвонить. Проходит время. Звонок. Тот же шутник серьезным голосом и вроде как с извинениями - неувязочка, мол, товарищ писатель, случилась: пассажирского лайнера нет, зато
есть сухогруз, но сухогруз большой, и давайте ваше имя ему дадим. Ладно, говорит он, помявшись. Пускай будет сухогруз. Еще время проходит. Через несколько дней снова звонок. Первым делом перед бедолагой этим извиняются, говорят, что даже как-то неудобно теперь обращаться, но решение коллегии есть, и надо что-то делать... В общем, предлагается почти равноценная замена. Вместо сухогруза - баржа. Писатель уже совсем расстроился, но хоть и баржа, а все-таки корабль... В общем, и тут он соглашается. Но и на этом, понимаешь, шутники не остановились. Когда они звонили последний раз, вместо баржи был уже буксир!
        Марецкий засмеялся смехом человека, которому наконец-то открылась подоплека происходящего и оттого, что все прояснилось, так легко и безоблачно стало на душе, что почему бы действительно не посмеяться.
        - Ваше якобы генеалогические древо - это не розыгрыш друзей, - сказал Китайгородцев. - Поверьте, не розыгрыш.
        - Почему же? - смеялся Марецкий, махая рукой - не говори, мол, глупостей.
        - Потому что когда ваша сестра обнаружила подлог и захотела встретиться с этим архивариусом, Мятликов его фамилия, выяснилось, что того убили.
        Марецкий захлебнулся собственным смехом. Такое изумление не сыграешь. Китайгородцев, во всяком случае, не сыграл бы.
        - А вы разве не знали? - спросил он.
        - Нет.
        * * *
        У здания телецентра Марецкий даже не сделал попытки выйти из машины. Он молчал, и тишина становилась гнетущей. Ему уже надо было идти в студию, но какая может быть студия в таком состоянии.
        - Время, - подсказал ему Китайгородцев.
        - Пошли они все к черту! - поморщился Марецкий.
        Включил радио, словно хотел отгородиться от всех музыкой, остаться наедине с самим собой.
        - Можно я задам вам вопрос? - спросил Китайгородцев.
        - Валяй.
        - Вы сказали: "Я думал, что это старик на мне хотел заработать, и все не мог понять, как же он осмелился пойти на подлог". Значит, вы знали о том, что он продал вам фальшивку?
        - Знал.
        - Откуда?
        - Ну какой из меня граф? - Марецкий повернул голову и с печальной усмешкой посмотрел на Китайгородцева.
        Он не питал иллюзий. Он все знал давным-давно. Но музей... Но новые памятники на могилы своих якобы предков... Китайгородцев хотел спросить, как все это следует понимать, но не смел. Слишком все неожиданно. Надо сначала привести мысли в порядок.
        По радио передавали новости. Американцы запустили космический челнок. В российском "Белом доме" собралось на свое очередное заседание правительство. В Киеве Хосе Каррерас даст один-единственный концерт.
        - Ты был когда-нибудь на концерте Каррераса? - неожиданно спросил Марецкий, задумчиво глядя куда-то вдаль.
        - Нет.
        - Тогда поехали.
        - Куда? - не понял Китайгородцев.
        - В аэропорт. Первым же рейсом улетим в Киев. Послушаем Каррераса и сегодня же вернемся.
        Китайгородцев почти не удивился. Уже бывало, что клиенты срочно меняли планы и они мчались куда-то, ломая расписанный накануне едва ли не по минутам график, но чтобы вот так, на Каррераса...
        - Значит, в аэропорт? - захотел услышать подтверждение Китайгородцев.
        - В аэропорт. Паспорт у тебя с собой?
        Китайгородцев кивнул. Паспорт с собой. И еще пистолет. Пистолет с собой не возьмешь, слишком мало времени, чтобы согласовать все вопросы, а там граница и другое государство. Но можно позвонить в "Барбакан", кого-нибудь пришлют, и там, в аэропорту, оставить своему человеку оружие.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Кажется, я разгадываю загадку характера Марецкого. Раньше мне приходилось иметь дело с людьми совсем другого склада ума, уклада жизни. Других интересов и устремлений. Телохранителя нанимает только тот, у кого есть деньги на персонального охранника. А эти деньги имеет только тот, кто их зарабатывает (или ворует, но дело сейчас не в терминах). Словом, он предприниматель или банкир. Я в предыдущие годы насмотрелся на этих людей предостаточно. Они отличались друг от друга возрастом, внешними данными, уровнем образования, отношением к окружающим, привычками, слабостями, любимыми анекдотами, автомобилями, семейным положением, болезнями, местом проживания, но было то, что всех их объединяло. Это отношение к жизни. Окружающий мир представлялся им сложным и полным опасностей, где невозможно расслабиться ни на мгновение. Происки конкурентов, сорванные сделки, падающий рубль, растущий рубль, котировки акций, новый закон, новый премьер, визит налоговой полиции, выброс компромата, ценовые войны, новые тарифы, арбитражный суд, сюжет теленовостей - киллер застрелил известного предпринимателя, секретарша попалась
на стукачестве, цены поднялись, цены упали, топ-менеджеры перегрызлись между собой, судебный иск - каждодневная череда событий, каждое из которых может закончиться инфарктом, приговором суда или потерей бизнеса, который тебя не только поит и кормит, но и является делом всей жизни. Поэтому ни минуты расслабленности. Полнейшая мобилизация. На войне как на войне. Вокруг враги. Жизнь необустроена и неуютна. Все очень скверно.
        Поэтому мне так сложно привыкнуть к Марецкому. Он или не знал, или не хотел знать, что порой жизнь - действительно скверная штука. Казалось, он об этом даже не догадывается. Марецкий просто жил. Ни с кем не боролся. В мире, в котором он вращался, жить было легко и весело. Там лились рекой вино и музыка, женщины были прекрасны, а их наряды великолепны; там мужчины кутили и делали это исключительно для собственного удовольствия, а не для того, чтобы скрыться хотя бы ненадолго от проблем. Там часто не было любви, но зато не было и убийственной ненависти, а если любовь все-таки случалась, то она сгорала столь же стремительно, сколь и вспыхивала, никто особенно не расстраивался, поскольку праздник бесконечен. Ниоткуда не ждешь опасности. Просто не подозреваешь о ее существовании. Потому что какие же опасности на празднике? Лишь нескончаемый фейерверк...
        * * *
        Уже в самолете, когда они летели в Киев, Марецкий сказал Китайгородцеву:
        - Я, честно говоря, не думал, что вы влезете во все эти дела...
        Кажется, он досадовал на Китайгородцева и его коллег, устроивших форменное расследование и докопавшихся до вещей, которые Марецкий хотел бы запрятать поглубже.
        - Мне Родик Нахапетов как-то рассказывал историю... Ты знаешь Родиона Нахапетова? Актер и режиссер. Когда-то он был женат на Вере Глаголевой.
        - Да, - сказал Китайгородцев. - Он, кажется, играл в фильме "Раба любви".
        - Играл, - подтвердил Марецкий. - Так вот Родик рассказывал мне про кинорежиссера Марка Донского. Старик относился к Родику, как к сыну. Любил с ним общаться. И вот в разговорах часто бросался разными громкими именами. Говорил Родику, к примеру: "Я переписывался с американским президентом Рузвельтом. Ну это факт общеизвестный, ты слышал, конечно". Да, кивал в ответ Родик, а кто же об этом не слыхал. Хотя знал, что все это чепуха. Или про кино, допустим, беседуют. "Итальянский неореализм начался с моего фильма "Детство", - говорит Донской, - Росселини это сказал". Или про Бергмана: "Прилетаю я в Стокгольм, а у трапа самолета меня встречает Бергман и, обнимая, говорит, что учился мастерству, смотря мои фильмы". Зачем ему все это было нужно? Человек слаб. И ему нравится, когда о нем говорят великие. Или ему вручают орден. Или присваивают какое-то звание. Или титул.
        Повернулся и посмотрел на Китайгородцева. Во взгляде были усмешка и вопрос. Как будто Марецкий силился понять, дошел ли до собеседника смысл сказанного, словно говорил: ты пойми, что это очень приятно, когда вдруг становишься графом. И какая разница, что именно выделило тебя из толпы. Вот я стал графом. А кто бы отказался? И что тут зазорного? Могут же быть у человека свои маленькие слабости. Этот потешный, ненастоящий титул достался мне, и я его не украл, не отнял силой, никто ведь при этом не пострадал... Китайгородцев не успел додумать эту мысль до конца, как вдруг Марецкий произнес, глядя куда-то мимо него:
        - В общем, я хочу, чтобы ты свое открытие держал при себе. Ни с кем им не делился.
        - Разумеется, - пробормотал Китайгородцев, испытывая неловкость и не зная, как ему сейчас себя вести.
        - Ко мне скоро прилетит моя невеста, - сказал Марецкий, будто не слыша собеседника и все так же глядя мимо него. - И когда вдруг зайдет речь о моих именитых предках, ты уж не подкачай.
        Он наконец сфокусировал свой взгляд на Китайгородцеве и даже улыбнулся, демонстрируя, что они теперь заодно, вроде как заговорщики. И Китайгородцеву ничего другого не оставалось, как улыбнуться в ответ.
        - Она у меня немка, - продолжал Марецкий. - Немецкая принцесса. Потомственная аристократка.
        * * *
        Инну Марецкую Китайгородцев обнаружил в тренажерном зале. Одетая в трико и футболку, она бежала по не знающей устали ленте бегового тренажера. Лицо сосредоточенное. На нее надеть деловой костюм - прямо сейчас можно усаживать за стол в ее рабочем кабинете. Даже прическа не растрепалась, в ней только легкая небрежность, да и та воспринимается как изыск стиля, каприз мастеровитого парикмахера.
        - Здравствуйте, - сказала Марецкая.
        - Доброе утро.
        Когда они договаривались о встрече, Марецкая дважды переспросила у Китайгородцева, есть ли у него карта этого клуба.
        Еще бы ей не сомневаться. Телохранитель в фитнес-клубе один, без клиента, а это элитарный клуб, тут годовая членская карточка стоит тысячу семьсот долларов, услуги персонального тренера - сорок пять долларов за сеанс, солярий - двадцать долларов, ежемесячное тестирование - двадцать, массаж и консультация врача-диетолога - по сорок, сауна - пятьдесят пять.
        - У меня корпоративная карта, - сказал Китайгородцев. - Иногда попадаются клиенты, которые посещают фитнес-клубы. Наша фирма купила несколько карт, мы поочередно ими пользуемся по мере необходимости.
        - Понятно. И что - необходимость настала?
        - Хотел с вами поговорить.
        - В столь ранний час?
        Семь пятнадцать утра. Марецкая ехала в фитнес-клуб и никак не ожидала, что Китайгородцев будет так настойчиво просить о встрече.
        - Мы с вашим братом поздно ночью прилетели из Киева.
        - Ну и как Киев? - осведомилась Марецкая.
        Она нисколько не удивилась услышанному. Наверное, уже привыкла к спонтанным перемещениям своего брата.
        - Там хорошо, - оценил Китайгородцев. - Только жарковато.
        - И что же случилось в Киеве?
        - В Киеве? Ничего.
        - Но ведь было же что-то такое, из-за чего вы примчались сюда.
        - Да, я хотел с вами поговорить. Вы слышали от Игоря Александровича о его невесте?
        - Об этой немке?
        Значит, слышала.
        - Да, - кивнул Китайгородцев.
        - Допустим.
        - Откуда она взялась?
        - Из Германии, по-видимому, - усмехнулась Марецкая.
        - Откуда она взялась? - повторил Китайгородцева. - Вам известно, при каких обстоятельствах она познакомилась с вашим братом и когда именно это произошло?
        - В прошлом году, на Рождество. Игорь отдыхал в Германии. В какой-то пивнушке они и встретились.
        Все совпадало. То же самое Китайгородцев слышал и от самого Марецкого.
        - Вам это не кажется странным?
        - Что именно?
        - Все! - сказал Китайгородцев. - Она ведь голубых кровей, эта девушка? Чуть ли не принцесса?
        В его голосе можно было угадать иронию, но Марецкая то ли не заметила этого, то ли просто не придала значения.
        - Игорь говорил, что она аристократка.
        - Аристократка - в пивной?
        - О, это у них запросто, - подтвердила Марецкая. - Сословные предрассудки остались далеко в прошлом. Да, кровь голубая; да, воспитание соответствующее; да, семейные традиции; у нее есть фамильные драгоценности, но при этом наша принцесса учится в университете, носит джинсы, гоняет на мотоцикле и обожает гамбургеры и картофель-фри.
        - И вот она летит в Россию, - сказал Китайгородцев. - Ваш брат встретит ее в Шереметьеве, они обнимутся и на одном квадратном метре российской земли окажутся сразу два представителя аристократического сословия. Удивительно большая плотность аристократов на единицу площади. Вы не находите? Даже если иметь в виду, что один из аристократов как бы не совсем настоящий.
        Марецкая пропустила эту шпильку мимо ушей.
        - Мне не нравится эта история с принцессой, - сказал Китайгородцев. - Это плохая история. Очень странная история.
        - Зачем вы мне это говорите?
        - Вы настояли на том, чтобы ваш брат нанял себе охрану. Формально заказчиком является он, но вы - инициатор, и именно с вами я готов обсуждать проблемы его безопасности.
        Он мог бы еще сказать ей, что она ответственней и собранней, чем ее брат. И не так беспечна, как Марецкий. Трезвее смотрит на жизнь. Но она и так, кажется, все поняла.
        - С ней у Игоря серьезно, - сказала Марецкая. - Он вообще неравнодушно смотрит на девушек, но тут случай особый, тут уже едва ли не любовь. Если бы у них сложилось, я была бы счастлива.
        Так говорит мать, которая хочет устроить будущее своего сына. Она ему действительно как мать. Печется и заботится. Ей не нравится образ жизни, который ведет Игорь. Ей кажется, что пора ему остепениться. А после свадьбы все наладится. Глядишь, уедет к жене в Германию, а смена обстановки - это и смена образа жизни.
        - Я приехал для того, чтобы обсудить, как нам с вами действовать дальше, - вернул собеседницу в суровую действительность Китайгородцев. - С этой принцессой история темная, мы будем еще эту девицу проверять, но уже сейчас понятно, что ваш брат в опасности.
        Марецкая обеспокоенно посмотрела на него.
        - В опасности! - повторил Китайгородцев. - Потому что все отчетливее вырисовывается картина. Пока еще пунктирно, только какие-то очертания, но что-то уже угадывается. И когда я услышал от вашего брата, что девушка к нему прилетает именно из Германии...
        - Ну Германия-то вам чем не нравится?
        - Потому что начинаются совпадения. Человек, который заказывал изготовление этой фальшивой генеалогической схемы...
        - Кто он?
        - Мы пока не знаем. Так вот, он пришел к старику-архивариусу и заказал ему фальшивую схему. Заплатил деньги. При этом он шутил. Вы знаете, как он шутил? Он употребил фразу на немецком языке. А теперь вот к вашему брату прилетает принцесса. Из Германии. Если вы мне скажете, что это просто совпадение, я вам на это отвечу, что такие совпадения просто так не случаются.
        * * *
        У Марецкой был "БМВ" последней модели. Очень роскошная машина. И дорогая. Любили они с братом дорогие машины.
        - Вас подвезти? - спросила Марецкая.
        - Нет, спасибо, я сам за рулем.
        Значит, завершать беседу им здесь, у здания фитнес-клуба.
        - Так что вы предлагаете? - спросила Марецкая.
        - Срочная эвакуация!
        - Эвакуация? - поморщилась Марецкая.
        Слово ей не понравилось. В нем слышалась горечь отступления, пахло порохом и войной. Оно рождало негативные эмоции.
        - Немедленно вывезти вашего брата за пределы Москвы, - сказал Китайгородцев. - Полностью отрезать от внешнего мира. Никаких писем, никаких мобильников, никаких встреч с родственниками и близкими людьми. Полный вакуум.
        - И сколько это продлится?
        - Пока не исчезнет опасность.
        - Но ведь это может продолжаться очень долго?
        - Да.
        - И неделю, и месяц?
        - И даже год, - сказал Китайгородцев. - Случаи разные бывают. Сейчас ничего нельзя сказать конкретно. Полная неопределенность. Мы пока не только не представляем себе отчетливо степень опасности, но и не знаем, от кого она исходит. Источник не определен. Мы, конечно, будем его устанавливать, но на это потребуется время.
        Марецкая слушала, глядя куда-то мимо. У нее было лицо уставшего человека. То ли занятия на тренажерах так ее утомили, то ли тревога съедала изнутри. Переживания не красят. От них устаешь. Слишком много хлопот доставлял ей брат.
        - Нет, этот вариант не пройдет, - покачала головой Марецкая.
        Что-то просчитала в уме и выдала заключение:
        - Игорь не согласится. Не станет прятаться целый год неизвестно от кого.
        - Может быть, и не год, - сказал Китайгородцев.
        - Нет-нет, - опять покачала головой Марецкая. - Я слишком хорошо его знаю. Он любит веселье, шум, суету людей вокруг, любит рестораны, клубы, любит вдруг сорваться и умчаться куда-то...
        На концерт Каррераса, к примеру. Китайгородцев и сам был тому свидетелем.
        - Это единственный надежный способ, - сказал Китайгородцев.
        - Не верю, что больше ничего нельзя придумать.
        Это у нее не от отчаяния, понял Китайгородцев. Отчаявшийся человек, уже не контролируя себя, призывает: "Ну придумайте же что-нибудь!", ожидая чуда. Марецкая чудес не ждет. Просто она умная. И хладнокровная. Понимает, что любая проблема, кроме самого удобного и желаемого решения, имеет и другие решения, пусть менее выгодные и удобные, но все же вполне пригодные к употреблению. Может быть, даже менее надежные, но почему бы не попробовать?
        - Если Игорь Александрович останется в городе, необходимо существенно усилить охрану. А это дорого.
        - Дорого - это не проблема.
        - Речь идет о больших деньгах.
        - Это не проблема, - повторила Марецкая. - Подготовьте ваши предложения и представьте их.
        - Вам или Игорю Александровичу?
        - Вы сейчас с кем разговариваете?
        - Ясно, - кивнул Китайгородцев.
        - Когда предложения будут готовы?
        - Уже к сегодняшнему вечеру.
        - Хорошо, - одобрила Марецкая. - Звоните мне на мобильный.
        Она посмотрела на часы. Похоже было, что время ее поджимало. Открыла дверцу своей машины. Из салона пахло парфюмом и дорогой кожей. А говорят, что деньги не пахнут. Они пахнут очень вкусно. Приятно так. Бодряще.
        - Надеюсь, что это все не продлится слишком долго, - сказала Марецкая. - Я имею в виду проблемы Игоря. Дело идет к свадьбе. Он уедет в Германию, а у меня нет другого желания, кроме как вытолкнуть его за границу. Быстрее бы он женился!
        Она вдруг улыбнулась застенчивой улыбкой горячо любящей матери. Уж застенчивости Китайгородцев от нее никак не ожидал.
        - Мы сделаем все, что сможем, - сказал он. - Да, и вот что еще. Не дожидаясь нашего с вами вечернего разговора, с сегодняшнего утра мы увеличим количество телохранителей.
        Он не столько ставил ее в известность, сколько ждал одобрения. Одобрения заказчика, которому за предоставляемую услугу придется платить из своего кармана.
        - Хорошо, - кивнула Марецкая. - Если вы считаете, что это необходимо.
        - Необходимо. В сложных ситуациях, как в нашем случае, один телохранитель - это не телохранитель...
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Один телохранитель - это не телохранитель, а смертник, когда о грозящей опасности известно достоверно. Бывают ситуации, при которых одного телохранителя вполне достаточно. Например, если человеку ничто напрямую не угрожает, но предполагаемый район посещения неблагополучен в криминальном отношении. По крайней мере, человек может быть уверен, что не лишится своего бумажника, что его не разденут и он не получит увечья. Главное, чтобы конкретного человека - именно его! персонально! - не хотели похитить или убить. Если же его наметили в жертву и хотят убить, находящийся рядом телохранитель - тоже почти стопроцентная жертва. Он не защитит. Не спасет. Обеспечить стопроцентно надежную, совершенно непреодолимую защиту невозможно. Убивают монархов, президентов и миллиардеров. Ни власть, ни деньги не дают абсолютной гарантии неприкосновенности. Но чем сильнее прикрытие, тем больше усилий и средств необходимо затратить на преодоление воздвигаемых препятствий. Чем сложнее убить, тем меньше желающих это сделать. Прямая зависимость. Почти арифметический закон. Убийство надо сделать невыгодным. Или неудобным по
исполнению.
        * * *
        Марецкая уехала. Китайгородцев сразу же позвонил Хамзе, обрисовал ситуацию. Шеф все понял и лишних вопросов задавать не стал.
        - Ты все прикинь, Толик, - сказал он. - Что именно тебе нужно и к какому сроку. К двенадцати представь свои предложения. Из первоочередного, не терпящего отлагательства, есть что-нибудь?
        - Люди нужны.
        - "Личка"? Или "технари"?
        - Про "технарей" я вам ближе к полудню доложу. А пока мне нужны телохранители.
        - Сколько?
        - Хотя бы двоих.
        - Кого-то персонально попросишь?
        - Костюков. Он мне уже помогал в этой истории и немного в курсе. Ну и Потапов. Парень здоровый, издалека видно, что телохранитель. Как раз хорошо. Режим демонстративной охраны.
        - Куда тебе их прислать?
        - Ко мне домой.
        - А ты разве не с клиентом?
        - Он спит без задних ног в своей квартире после возвращения из Киева. Я уже его проинструктировал, что открывать дверь он может только мне. Ни сантехнику, ни участковому, ни даже своей сестре. Я у него сейчас в одном лице и сантехник, и сестра, и участковый.
        - Ну-ну, - сказал Хамза. - Ты все-таки присматривай там за ним, Толик.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Разновидности грозящих опасностей... Убийство... Тут нужен мотив... За что его могут убить?.. Конкуренция... Что-то я такого не слышал... Чтобы композитора... Разве что Сальери отравил Моцарта... Маловероятно... Ревность... Ревность - это запросто... И сестра сказала, что он к девушкам неравнодушен... Ладно, ревность принимаем... С оговорками... Криминальные дела... Рэкет... Или невыплаченный долг... Деньги он тратит легко... Но когда понадобилась тысяча долларов, обратился к ресторанному певцу... С его финансовым положением не все понятно... Но денежные дела можно рассматривать как причину... За что еще могут убить?.. Версий больше нет... Другие опасности... Похищение... С целью выкупа... Больше ничего не придумаешь... Ограбление... Из квартиры есть что выносить... Но зачем же фальшивое генеалогическое древо?.. Нет, не надо сейчас об этом - "зачем"... Пока только перебираем опасности... Что еще может ему угрожать?.. Выброс компромата... Полная чепуха... Правильно в тот раз Хамза сказал... Будь он политик... или банкир... Нет, компромат отбрасываем... А почему Хамза это сказал? Что за повод был?..
Ах, да... Маша Мостовая... Она собирала материал о Марецком... И возник вопрос - зачем... А она о Марецком писала статью... За деньги... Комплиментарную... Написала... Вот-вот будет напечатана... Костюков сказал, что Маша еще и негатива попутно пыталась накопать... Вот и компромат... Но что за компромат может быть на Марецкого?.. Не банкир и не политик... Ладно, поехали... Что еще Марецкому угрожает?.. Не вижу больше ничего... Теперь родные... Из родных у него одна сестра... Надо бы ей намекнуть об осторожности... Ей что-то угрожает?.. Ее похищают, Марецкому предъявляют требования о выкупе... А он ее не любит... Сказал в тот раз - "умерла"... Вот вам и "здрасьте"... У них неважные отношения... Это чувствуется... И вот ему говорят, что ваша сестра, мол, у нас, и платите за нее выкуп, а не то... Не заплатит... Ну не любит он ее... И чихать он хотел на то, что у нее неприятности... Вариант не проходит... Значит, давление через родственников исключено... И что у нас теперь в сухом остатке?.. В остатке у нас неприятности, грозящие именно Марецкому, только ему одному... Но я не понимаю, черт побери... Я
совершенно не понимаю, в чем дело...
        * * *
        - Мне не очень нравится то, что вас стало так много, - сказал Марецкий.
        Он недавно проснулся и сидел в кресле, облаченный в атласный, с отливом, халат. Может, он все-таки действительно граф? Когда на него смотришь, все сомнения относительно благородства происхождения исчезают сами собой.
        - Это необходимость, - ответил Китайгородцев. - Какое-то время мои товарищи будут мне помогать.
        Костюков и Потапов безмолвно, одним только своим видом, дали понять, что помочь они готовы. Марецкий обвел их взглядом и, не таясь, вздохнул. Наверное, они представлялись ему некой непреодолимой силой, с которой поделать все равно ничего нельзя.
        - Но это еще не все, - сказал Китайгородцев. - Я прошу вас пойти нам навстречу и переехать - только на время! - в другое, более безопасное место. Здесь, в Москве.
        - То есть? - приподнял бровь Марецкий.
        До сих пор он пребывал в полудреме и только сейчас, после слов Китайгородцева, проснулся окончательно.
        - Пока обстановка не прояснилась, - сказал Китайгородцев. - Пока у нас нет полной уверенности в том, что...
        - Полная чушь! - возмутился Марецкий. - Как ты себе все это представляешь? С какой стати я куда-то поеду?
        - Здесь находиться небезопасно.
        - Даже речи быть не может!
        - Поверьте мне. Я не перестраховываюсь. Просто вижу, что здесь оставаться нельзя.
        - Дом под охраной, - напомнил Марецкий.
        - Это не охрана, а всего лишь видимость. Охранника могут, например, подкупить!
        - У меня бронированная дверь.
        - Но вы ведь выходите из квартиры. Неприятности могут подстерегать вас где угодно, даже в лифте. Достаточно к кабине лифта снаружи прикрепить взрывчатку. Кстати, доступ в лифтовую шахту несложен, я сегодня специально проверил.
        - Хорошо, я буду спускаться по лестнице.
        - Там вас может ожидать киллер. На домовую охрану особой надежды нет, я вам уже говорил.
        - Но у меня есть вы.
        - Если будет взорван мощный заряд, то телохранители разделят судьбу клиента. Причем заряд можно заложить не только в подъезде, но и у входа в дом. Там кустарник. И урна стоит. Кроме того, хотя вокруг дома есть ограждение, но территория не контролируется охраной. Для киллера никаких помех. Пути отхода тут прекрасные. Лабиринт улиц. И никогда не бывает автомобильных пробок. Далее. Снайпер. Рядом стоят многоэтажные дома. Из любого окна может быть произведен выстрел. Причем снайпер способен достать вас даже в квартире. Подойдите, пожалуйста, к окну.
        Марецкий даже не шелохнулся. Но Китайгородцев как ни в чем не бывало продолжал:
        - Вы видите окна в доме напротив? И оттуда тоже могут стрелять.
        Марецкий вздохнул, поднялся из кресла, подошел к окну, нервным движением задернул шторы и саркастически улыбнулся:
        - А так мне уже ничего не грозит?
        - Между прочим, квартира под вами пустует с ноября прошлого года, - спокойно сказал Китайгородцев. - Хозяева подыскивают арендаторов и хотят получать три тысячи долларов в месяц. Но сумма великовата. Только поэтому там до сих пор нет жильцов. Но если у вас действительно есть недоброжелатели, если кто-то действительно желает вам зла, тогда им достаточно всего лишь заплатить эти три тысячи...
        У Марецкого вытянулось лицо. Его собеседник знал, о чем он сам даже не догадывался.
        - И что? - спросил он тихо, как будто там, внизу, уже кто-то поселился и Марецкий очень боялся быть услышанным.
        - Потом им останется завезти взрывчатку. И взорвать в той самой квартире.
        Марецкого уже можно было брать голыми руками.
        - Поймите, - сказал Китайгородцев участливо, - эти многоэтажки совершенно не приспособлены для того, чтобы защищать человека. А с большинством жильцов ничего не происходит только потому, что до этих людей никому нет дела. Но едва кого-то намечают в жертву - человек обречен. Здесь гиблое место. Отсюда надо уходить.
        * * *
        Две машины. Тонированные стекла. Двигатели такие, что даже видавшие виды механики в фирменном автосервисе смотрят уважительно и тайком завистливо вздыхают. Им на таких мощных автомобилях не кататься никогда.
        Марецкого под прикрытием охраны вывели из подъезда, быстро усадили в машину. В том же автомобиле поехал и Китайгородцев.
        - О вашем "Мерседесе" на время придется забыть, - сказал он Марецкому.
        - Между прочим, у меня машина неплохая, - буркнул тот в ответ. - Со светофора рвет так, что все вокруг плачут от зависти.
        - Но ваша машина не бронированная.
        Марецкого привезли в коттеджный поселок, расположенный в черте города. Высокий забор. Всюду телекамеры. Два огромных пса в вольере сходят с ума от невозможности прямо сейчас, сию секунду, кого-нибудь разорвать на части.
        - Дом принадлежит нашему агентству, - сказал Китайгородцев. - Прикупили по случаю. Тут никого посторонних. Вам будет удобно.
        - А за чей счет весь этот праздник жизни? - осведомился Марецкий.
        - Все согласовано с Инной Александровной, - обтекаемо ответил Китайгородцев.
        Ни один мускул не дрогнул на лице Марецкого, но Китайгородцев уловил - тот сердится.
        * * *
        В десять часов вечера Марецкая еще была на своем рабочем месте. Туда, в ее магазин на Кутузовском, и приехал Китайгородцев. В тонюсенькой папочке, которую он захватил с собой, лежали два листка бумаги. Перечень первоочередных мероприятий и подробная калькуляция затрат. Сумма набежала немаленькая. Китайгородцев подозревал, что таких денег у Марецкой нет. Тогда у его подопечного один-единственный выход - уезжать из Москвы.
        - У нас новая коллекция, - сказала Марецкая. - Привезли с большой задержкой. А завтра с утра все уже должно быть в торговом зале. Так что домой я уеду в час ночи, не раньше.
        То ли она давала понять Китайгородцеву, что времени на разговоры у них мало, то ли, наоборот, уже не надеялась завершить дела быстро, ей спешить уже было некуда, и она даже рада вдруг возникшей в этой суматохе паузе.
        Тени под глазами, лицо как будто серое, но, как всегда, сосредоточенна и деловита. Она была симпатична Китайгородцеву. Он только сейчас обнаружил, что перед ним женщина. Вечером все женщины красивы. Вечером в них есть загадка. Так что это всего лишь вечерний эффект, сказал он себе. Или отголоски их утренней встречи? Стройная женщина, раскрасневшаяся от физических упражнений. Сбросившая на время с себя защитный панцирь делового костюма. Мимолетный эффект доступности.
        - Как там Игорь? - спросила Марецкая.
        - Мы вывезли его в особняк, принадлежащий нашей фирме.
        - Спрятали?
        - Нет, он вполне доступен. Вы можете позвонить ему на мобильный. Никаких проблем. Просто там надежнее.
        - Он не возмущался?
        - Он выражал свое неудовольствие, - дипломатично ответил Китайгородцев. - Но мы объяснили ему, что так лучше. Что он все равно сможет перемещаться по городу...
        - То есть вы не ограничиваете его передвижения?
        - Мы только предпримем некоторые меры предосторожности. Желаете взглянуть?
        И Китайгородцев выложил на стол те два листка, которые по его просьбе подготовили в "Барбакане".
        Марецкая читала с напряженным вниманием человека, привыкшего задерживать в своей памяти множество документов.
        - Как все серьезно! - сказала она, дочитав текст до конца.
        Она и не предполагала, наверное, что защита человека, которому угрожает опасность, включает в себя столько мероприятий. Это и обследование объектов, посещаемых клиентом, и обследование трасс, по которым он к этим объектам доставляется; изучение круга людей, контактирующих с клиентом; отдельно изучение появившихся в его окружении лишь недавно, а также тех, с кем клиент уже не контактирует, но с кем общался ранее; специальные мероприятия, направленные на обнаружение слежки, если таковая ведется за клиентом, и многое другое.
        - Мы как-то все это будем оформлять? - спросила Марецкая.
        - О чем идет речь?
        - Я так понимаю, что все это будет отражено в договоре, который мы с вами должны подписать.
        - Да, естественно.
        - Когда текст договора будет готов?
        - К завтрашнему утру.
        - Привозите, - кивнула Марецкая. - Я подпишу.
        Она произнесла это с таким выражением лица, с каким обычно покупают пачку сигарет. Или свежую газету. Рутинная, каждодневная процедура. Человек купил газету и пошел дальше, переключившись на другое. Ничего особенного, но здесь речь шла о больших деньгах. Конечно, носовой платок в магазине Марецкой стоит сто семьдесят пять долларов, но даже для нее, как представлялось Китайгородцеву, проставленная в калькуляции сумма была внушительной. Он бы спросил у нее, конечно, не кажется ли ей сумма чрезмерной, но Китайгородцев лишь кивнул с невозмутимым видом и сказал:
        - Хорошо.
        А еще он сказал:
        - Кроме прочего, мне хотелось поговорить о вас.
        - Обо мне? - удивилась Марецкая.
        - О вашей безопасности.
        - Мне что-то угрожает?
        - Пока я этого не знаю. Но, по моим сведениям, вы - единственная родственница Игоря Александровича. По крайней мере, о существовании кого известно достоверно. Преступники могут угрожать и вам. И пока все не прояснится окончательно, я бы предложил вам обзавестись телохранителями.
        Нетерпеливый ответный жест рукой.
        - Нет, спасибо!
        - Инна Александровна, беспечность - не лучшее качество для человека, которому угрожает опасность. Пускай даже пока гипотетическая.
        - Вы меня не поняли. Я ваш совет приняла к сведению и подумаю об охране. Но сделаю все сама. Спасибо за предложение.
        Конец аудиенции. Китайгородцев всегда безошибочно угадывал, когда ему словесным намеком, жестом или просто паузой давали понять, что обсуждение завершено. Да, новая коллекция. Завтра утром все должно быть в торговом зале. А времени так мало.
        Китайгородцев поднялся.
        - К которому часу вы подготовите договор?
        - Думаю, часам к десяти.
        - В десять я буду здесь.
        Значит, текст договора необходимо привезти сюда.
        - До свидания, - сказал Китайгородцев.
        - Всего хорошего.
        Улыбнулась на прощание. У нее хорошая улыбка. Вежливая и искренняя. Интересно, кто у нее муж? Или мужа нет, а есть друг, как это сейчас называется? Она преуспевающая бизнес-леди. А у таких женщин все всегда в полном порядке, кроме разве что личной жизни. Вот с личной-то жизнью у них зачастую полный швах.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Как легко она согласилась оплатить расходы, связанные с безопасностью ее брата... А тот даже неудовольствие изобразил... Считает, что это излишне... Или другая причина... Другая причина... Она за него платит... Другая причина... У него нет денег?.. Тут я не понимаю... Но она за него платит... Она оплачивает его безопасность... Хотя пока не знает, в чем там дело... И я не знаю, в чем дело... И Костюков не знает... Никто не знает... Черт побери, теперь я понимаю, почему психую!.. Я заподозрил близкую опасность... Составил перечень угроз... Убийство... Похищение... Ограбление... И у Костюкова такой же список... Стопроцентное совпадение... Но все портит фальшивая генеалогическая схема... Куда ее пристегнуть?.. Ее присутствие иррационально... В какой-то момент версии убийства и похищения тоже начинают казаться иррациональными... Начинаешь сомневаться в них... И от ощущения неразрешимости головоломки потихоньку едет крыша... Но, если разобраться, психовать я начал не от этого... Я от другого сходил с ума... Это жило у меня в подсознании... Только не выплывало до поры... Когда я начинал сомневаться в
реальности угрозы для Марецкого, что-то внутри меня кричало - надо верить!.. Только сейчас я понял... Ведь Марецкая наняла для брата охрану... Ведь у нее был какой-то повод... Да, она говорит, что ее насторожила фальшивая генеалогическая схема... Дело не в схеме... Схема действительно лишь повод... А настоящая причина в том, что Марецкая ощутила близкую опасность... Неосознанно, но очень отчетливо... И то же самое было со мной... Никаких явных признаков угрозы... А опасность почувствовал... Интуиция... Предчувствие большой беды... Вот из-за этого я психовал... Из-за того, что мы с Марецкой заподозрили неладное... Независимо друг от друга... Таких совпадений не бывает... Когда люди двумя разными путями приходят к одному итогу, вывод один: теорема верна...
        * * *
        У подруги Марецкого было имя вполне типичное для представительницы голубых кровей - Патриция. Рыжеволосая фройляйн со смешливым лицом. Она прилетела мюнхенским рейсом. Китайгородцев узнал ее сразу, едва та вынырнула из лабиринта зоны таможенного контроля. Он видел ее фотографию в досье, спешно подготовленном по указанию Хамзы. Из того же досье он знал, что у нее есть два старших брата, ее отец действительно принадлежит к племени баварских аристократов, а вот мать, ныне домохозяйка, в момент знакомства со своим будущим мужем работала продавцом в магазине. Этот факт мезальянса, как считали аналитики из "Барбакана", можно было принять за косвенное подтверждение принципиальной возможности женитьбы Марецкого и Патриции. Вряд ли ее родители так уж противились бы из браку, зная, что будущий муж Патриции - не принц Гессенский, а выходец из далекой и пугающе непредсказуемой России. Еще Китайгородцев знал, что Патриция учится в университете, по окончании которого станет социологом, что она ездит на новомодном крошечном "Фольксвагене", а в прошлом году летала в Португалию на концерт Элтона Джона, что носит
часы марки "Своч", а ее ближайшую подругу зовут Марией. Вся эта чепуха также попала в досье - так бывает всегда, когда информация собирается в страшной спешке и ведущие проверку люди гребут все подряд.
        Китайгородцев сделал вид, что гостью не узнал.
        Патриция взвизгнула и бросилась на шею Марецкому. Вот такой, глядя на фотографию, Китайгородцев себе ее и представлял. Рыжая смешливая немка.
        Костюков тотчас оказался у нее за спиной. Кольцо охраны вокруг влюбленных замкнулось.
        - Игор, - лепетала Патриция. - Игор.
        Именно так, с твердым "р" на конце. Милый акцент немецкой фройляйн.
        Они что-то говорили друг другу по-немецки. Китайгородцев ничего не понимал. Костюков показал жестом - пора идти к машине. Только теперь Патриция обнаружила рядом присутствие посторонних. Эти "посторонние" были высоки ростом, коротко стрижены и, несмотря на жару, парились в темных пиджаках. Марецкий попытался было на немецком сформировать объяснение присутствию этих людей, но словарный запас у него, похоже, был так себе, и тогда он сказал по-английски:
        - Это мои телохранители.
        Бодигард - это слово было ему знакомо.
        - О! - округлила глаза Патриция, и ее лицо стало совсем озорным и детским.
        - Прошу! - с улыбкой пригласил ее к выходу Китайгородцев.
        Сквозь толпу встречающих, отстраняя даже не рукой, а одним лишь своим видом настырных шереметьевских таксистов, к выходу. А там уже ждет машина. Дверца распахнута. Клиентов в салон, Костюков прыгнул в машину сопровождения ("Поторопился, надо будет ему указать на промашку"), Китайгородцев сел рядом с водителем. Сорвались с места и помчались.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Телохранитель должен отработать на асфальте до последнего. До того момента, пока не захлопнулась за клиентом бронированная дверца. А в машину сопровождения можно запрыгнуть и на ходу. Ты поторопился, переключился на машину сопровождения на полторы секунды раньше, и эти полторы секунды охрана клиента была ослаблена. Посторонний этого даже не заметит. А телохранитель сразу скажет: ляп в работе. Это из разряда мелочей, которые сразу выдают уровень подготовки и степень проработанности всей операции. Когда венгры выдали российским властям красноярского предпринимателя Анатолия Быкова и того доставили в Москву, в Шереметьеве разыграли целый спектакль. Я видел по телевизору, как все происходило. Самого Быкова без лишнего шума выводили через один из запасных выходов, а в зоне прилета тем временем осуществлялся отвлекающий маневр. Вооруженные люди в черных масках и камуфляже волокли кого-то с мешком на голове (предполагалось, что это как раз и был Быков); они бежали через зал с угрожающими криками, распугивая ошарашенных людей. Пространство зала они преодолели без помех, им оставалось только пройти через
стеклянные двери, а дальше их уже ожидала машина. И вот в эту дверь камуфлированные парни и врезались. Она была заперта. А выход был через соседнюю, в двух метрах слева. Просто они этого не знали. За те несколько часов, что в Шереметьеве готовилась операция, этот спектакль, никто даже не удосужился проверить, какие двери открыты, а какие заперты. Наверное, эти ребята считают себя настоящими профессионалами. Возможно, так оно и есть. Но только почему-то я никак не могу забыть ту злополучную дверь.
        * * *
        На заднем сиденье бесцеремонная возня. Жадные поцелуи и горячее дыхание соскучившихся друг по другу любовников. Китайгородцев и водитель старательно смотрели в пространство перед собой.
        - Игор!
        И шепот по-немецки. Наверное, Патриция уговаривала своего спутника вести себя поприличнее. Потерпеть хотя бы немного.
        Металлический голос Костюкова в переговорном устройстве:
        - Синий "Опель" на хвосте!
        И тотчас стихла возня на заднем сиденье.
        "Синий "Опель" на хвосте" - это не сигнал о близкой угрозе, а всего лишь призыв обратить внимание на машину, приклеившуюся к кортежу из двух автомобилей "Барбакана".
        - Скорость - сто семьдесят! - сказал в переговорное устройство Китайгородцев.
        Приняли левее, сместились на свободную полосу, ускоряясь. Синий "Опель" отстал. И вообще никто не тянулся следом. Ложная тревога.
        Шепот по-немецки за спиной. Идущая впереди машина с Костюковым настигает серебристый "Мерседес", пугает его рыком "крикуна"-спецсигнала, сгоняет на правую полосу. Сзади по-прежнему никого. Но уже через минуту подтягивается серебристый "Мерседес". Тот самый, которого пугал Костюков. Пришел в себя и теперь, уязвленный, решил поиграть в догонялки. Сразу видно, что двигатель у него хороший. Подтягивается легко, без натуги. Идет по правой полосе.
        - Серебристый "мерс" на хвосте! - подсказал Костюков.
        Теперь скорость увеличивать бесполезно. Потому что в случае с "Опелем" была своего рода проверка. Так бывает: автомобиль настигает впереди идущую машину и повисает на хвосте. Никаких дурных намерений у нечаянного преследователя нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь значительно увеличить скорость. "Преследователь" сразу же отстает, потому что впереди машины идут с таким превышением разрешенной скорости, что ясно: он доедет только до ближайшего поста. А с этим "Мерседесом" совсем другая история. Ему вожжа под хвост попала, и в отрыв уйти он не даст, будет состязаться, проверяя, у кого машина мощнее. Играть с ним в догонялки бесполезно. Да Китайгородцев и не собирался. Он дождался момента, когда "мерс" приблизился по правой полосе, пошел параллельным курсом (уже было видно азартное лицо вихрастого веснушчатого парня, сидевшего за рулем) и показал парню через стекло пистолет. Водителю "Мерседеса" сразу разонравились эти догонялки, он поскучнел лицом и сбросил скорость. Он все отставал и отставал. Вот его уже обошел какой-то "жигуль", и Китайгородцев понял: соперник спекся. Не выдержал. Не        * * *
        Из особняка они смогли выбраться только поздним вечером. Китайгородцев сидел в кресле у камина, в котором по просьбе Марецкого развели огонь - специально для гостьи, как вдруг наверху послышался шум, и на галерею вышел Марецкий.
        - Толик! Едем в город!
        Таким тоном раньше велели запрягать лошадей. Появлялся молодой барин и отдавал распоряжения.
        Похоже, что он сейчас был абсолютно счастлив. И немного пьян. То ли от любви, то ли от шампанского, которое подавалось в спальню по требованию Марецкого.
        В город так в город. Фройляйн впервые в России, и, понятно, без ночной прогулки по Москве не обойтись. Китайгородцев заранее был к этому готов. Машины стояли во дворе. А люди только и ждали сигнала.
        Отправились на двух машинах. По Ленинградскому проспекту, по залитой огнями Тверской, мимо Большого театра, через Лубянку к гостинице "Россия". Тут оставили машины и пешком отправились на Красную площадь. Вид кремлевских башен и собора Василия Блаженного привели Патрицию в неописуемый восторг. Россия, прежде виденная ею только на фотографиях, вдруг материализовалась. Еще сегодня днем Патриция была дома, в Германии, а сейчас шагала по брусчатке Красной площади, и от осознания этого факта она испытывала некоторое потрясение - удел каждого впечатлительного путешественника, за короткий срок преодолевшего тысячи километров и несколько часовых поясов.
        На Красной площади они фотографировались. Марецкий взял Патрицию на руки. Она смеялась и целовала его, а он что-то говорил ей по-немецки. Китайгородцев не чувствовал ни игры, ни фальши - двое влюбленных встретились, и им хорошо. И принцесса, хотя носит джинсы, все же настоящая, да и принц - хоть куда. Правда, он купил себе фальшивое дворянство, но разве его вина, что предки были землепашцами и до графского титула не доросли, зато теперь можно исправить историческую несправедливость. Вот женится он на этой смешливой немке и войдет в круг избранных. Китайгородцев теперь понимал, почему Марецкий поверил в фальшивку, за которую заплатил без раздумий, то есть не поверил, конечно, а сделал вид, что не заметил несоответствий в генеалогической схеме. Ему это мифическое дворянство нужно было как воздух, он без него жить не мог. Марецкий, кажется, действительно был влюблен в эту рыжую, а фальшивое генеалогическое древо являлось для него своеобразным пропуском, отворяющим двери в рай. Попробуй-ка убеди этих чванливых и осторожных бюргеров отдать свою дочь замуж за неизвестно откуда взявшегося русского. А
дворянство было клеймом, свидетельствующим о качестве товара.
        * * *
        Статс-секретарь Российского общества дворян восседал за массивным, антикварного вида столом, на зеленом сукне которого была выставлена небольшая коллекция столь же старинных, как и сам стол, музейных экспонатов. Пресс-папье. Чернильный прибор из зеленого малахитового камня с потускневшей от времени бронзой. Подставка для карандашей с двуглавым орлом и едва различимой надписью по нижнему кантику: "Эрихманъ и Кo". Папка для бумаг, сильно потертая и тоже с двуглавым орлом. Хронометр с фигурными стрелками.
        - Нуте-с, - сказал статс-секретарь, - и что же вас, сударь, к нам привело?
        У него были роскошные усы, сразу же переходившие в бакенбарды, что делало его похожим на только что вышедшего в отставку кавалерийского офицера, который ни выправки своей еще не потерял, ни привычек службистских, но постепенно все-таки становился помещиком - уже появились в движениях и речи какая-то расслабленность и благодушная ленца, выдававшие настоящего барина.
        - Я насчет дворянства, - сказал Костюков. - Быть членом Дворянского собрания. Ну, титул, в смысле.
        - Вам нужно подтверждение титула, - понимающе произнес статс-секретарь.
        - Да. Чтобы как у всех.
        С висевшего за спиной у статс-секретаря портрета на очередного соискателя дворянского титула с подозрением смотрел последний русский император Николай II.
        - Вам известна ваша родословная? - спросил статс-секретарь.
        - В смысле? - проявил тугодумие Костюков.
        - В вашем роду были дворяне?
        - Откуда же им взяться? - пробормотал Костюков. - Мама врач, бабушка всю жизнь на ткацкой фабрике прогорбатилась.
        - Бабушка - это еще не показатель. Уж такая жизнь была, что даже графини нужники в казармах чистили. - Статс-секретарь при последних словах скорбно вздохнул. - Тут нужно еще глубже заглянуть. Прадед ваш, к примеру. Или прапрадед. Вот они могли носить дворянский титул.
        - Я не знаю.
        - То есть у вас никаких сведений? Совершенно?
        Костюков замотал головой.
        - И никаких семейных преданий? - спросил статс-секретарь. - Никто у вас в семье никогда о прадедушке графе не упоминал?
        - Нет.
        - Значит, вы хотите, чтобы мы провели генеалогические изыскания. Знаете, милый сударь, мы с удовольствием вам поможем, но хочу сразу предупредить, что в девяноста девяти случаях из ста дворянское происхождение заявителя не подтверждается. И получается, что деньги человек потратил зря. Все это очень сложно, ведь требуется подтвердить свое высокородное происхождение, причем по мужской линии...
        - По мужской? - совсем уж расстроился Костюков.
        - Только по мужской! Причем документально. А это выписки из церковных книг, свидетельства о рождении, архивные документы...
        - Ну как же так! - сказал Костюков. - Вот я по бизнесу, к примеру. У меня компаньоны - в кого ни плюнь! - все сплошь князья да графы! У них-то откуда эта родословная? Смех один, да и только. А нельзя разве так, чтобы без изысканий, а?
        Он просительно заглянул в глаза собеседнику.
        - Послушайте-ка, сударь, что я вам скажу. Я могу вам помочь. Есть у нас одна бумага...
        Статс-секретарь выхватил из бездонных недр своего огромного стола картонный лист с тиснением, двуглавым орлом и с текстом, набранным старым, давно вышедшим из употребления шрифтом. "Свидетельство о звании действительного члена Дворянского собрания", - прочитал Костюков.
        - Мы можем выдать вам такое вот свидетельство, - сказал статс-секретарь. - Здесь будет стоять ваше имя, а заверим мы сию грамоту печатью Российского общества дворян. Поскольку принадлежность к дворянскому сообществу изначально предполагает наличие таких качеств, как порядочность и честность, от вас мы не потребуем никаких подтверждающих документов. Одно лишь ваше заявление.
        - Какое заявление? - уточнил Костюков, ошарашенный столь простым решением его проблемы.
        - Напишите, батенька, что так, мол, и так, прошу восстановить мое членство в Дворянском собрании, на участие в котором я претендую на следующем основании... Ну, тут нужно написать, что ваш прадед был дворянином по происхождению, о чем вам доподлинно известно из... Документальных свидетельств у вас нет... Напишите, что известно из грамоты, виденной вами в семейном архиве, а позднее уничтоженной вашими родителями из-за боязни репрессий со стороны Советской власти. Наличие такой грамоты подтверждают... Родители ваши живы?
        - Нет.
        - Значит, пишете, что наличие такой грамоты подтверждается двумя свидетелями...
        - Где же я свидетелей возьму?
        - Мы предоставим, - успокоил собеседника статс-секретарь. - Это выйдет немного дороже...
        - А сколько вообще? - наконец озаботился материальной стороной дела претендент на графский титул. - Почем, в смысле.
        - Две тысячи долларов, - сказал статс-секретарь. - И вы получаете на руки полный пакет документов.
        - А если без свидетелей? Я в смысле - чтоб дешевле.
        - Просто так, без свидетелей, грамота обойдется вам в семьсот долларов. Но мы не поставим на нее свою печать.
        - А как же без печати?
        - А вот так, сударь, - развел руками статс-секретарь. - У нас репутация, знаете ли. А репутация дорогого стоит. Возможно, кто-то предложит вам меньшую цену. Но это проходимцы. Они торгуют бумагами, которые никем не признаются.
        - А ваши?
        - А наши признаются, - сказал статс-секретарь. - Так что думайте, молодой человек. Дворянство - оно дешево стоить не может.
        - Хорошо, - кивнул Костюков. - Я подумаю.
        Он поднялся, чтобы уйти.
        - Приходите, договоримся, - сказал ему на прощание статс-секретарь. - Я обещаю вам десятипроцентную скидку.
        Император с портрета смотрел совсем уж скорбно. "Вот так оно - без монарха, - подумал Костюков. - Мельчает народ".
        * * *
        О том, что сестра Марецкого подыскала себе охрану, причем очень толковую, Китайгородцев узнал почти сразу. Ему позвонила Марецкая и попросила принять человека.
        - Это из моей охраны, - сказала она. - У него какие-то вопросы. Побеседуйте с ним, пожалуйста.
        Вскоре приехал тот человек. Среднего роста. Невыразительное лицо. Аккуратная, но немодная стрижка. Китайгородцев с ходу определил в нем сотрудника спецслужб, скорее всего отставного, который теперь работал в одной из частных охранных структур.
        Человек отрекомендовался Евдокимовым и сказал, что отвечает за охрану Инны Александровны Марецкой.
        - Вы из какого агентства? - поинтересовался у него Китайгородцев.
        Мир тесен. Особенно мир охранных служб. Там все друг друга знают.
        - Я не из агентства, - сказал Евдокимов.
        В ответе прозвучало предупреждение, что расспросы излишни. Китайгородцев не обиделся. Только разговор сложился у них суше, чем мог бы быть.
        Интерес у Евдокимова был вполне конкретный. Марецкий зафрахтовал теплоход. Предполагалась речная прогулка, в которой должна была принять участие и его сестра. Отвечавший за охрану Марецкой человек навестил Китайгородцева, чтобы заранее выяснить обстановку и согласовать действия двух охранных служб. Профессионала видно сразу. Профессионал всегда, прежде чем доставить куда-то клиента, непременно побывает на месте предполагаемого визита, "потопчется" там, определяя степень возможного риска.
        Никаких особых замечаний по подготовке мероприятия у Евдокимова не возникло. Все намеченное Китайгородцевым он молчаливо одобрил. Только предложил не нанимать бригаду обслуживания со стороны.
        - Большинство блюд наверняка приготовят не на теплоходе, а заранее в каком-нибудь ресторане. Что там за ресторан, какие повара, насколько свежи продукты - не проверишь. Лучше возьмем свою бригаду. Тогда и рыба будет свежая, и овощи без радиации.
        И еще он попросил сдвинуть начало прогулки на пару часов раньше.
        - Пусть посветлее будет, - сказал он. - Потом, когда все будут сыты и успеют натанцеваться, яркое освещение на борту не понадобится. Пускай сидят себе в полумраке и любуются видами ночного города. Не люблю на борту иллюминацию и море света.
        - Почему? - спросил Китайгородцев.
        - Снайперы, - коротко объяснил Евдокимов.
        * * *
        Зафрахтованный Марецким теплоход стоял у причала напротив Киевского вокзала. Отплытие было назначено на восемь часов вечера. Марецкий на правах хозяина прибыл на полчаса раньше. Он был в смокинге, Патриция - в вечернем платье. У трапа их встретили капитан и ряженые с хлебом-солью. Патриция отведала угощения. Все происходящее снимал специально выписанный Марецким видеооператор. Потом поднялись на борт.
        Китайгородцева по пути перехватил встревоженный человек Евдокимова, который должен был прибыть позже, вместе с Инной Марецкой, а от себя загодя прислал человека - на всякий случай.
        - Что-то произошло? - осведомился Китайгородцев.
        - Ресторанную обслугу не пропускают на борт.
        Ресторанную обслугу вызвался обеспечить сам Евдокимов. Присланные им люди, несколько парней, нервно топтались в стороне.
        - Там неувязочка, - сказал Китайгородцев. - Они не прошли проверку. Нам ведь даже не сообщили предварительно, из какого ресторана набрали людей. Не предоставили поименный список.
        - Но вы могли хотя бы заранее сказать...
        - У меня же нет ваших координат, - напомнил Китайгородцев. - Мне даже позвонить было некуда.
        Растерявшийся собеседник не нашелся сразу, что ответить.
        - Извините, ничем не могу помочь, - дружелюбно сказал Китайгородцев. - Мне начальство приказало, я выполняю.
        Стал подниматься на борт.
        - А с этими-то что? - бросил ему вслед человек Евдокимова.
        - Пускай по домам разъезжаются.
        - А обслуживание?
        - У нас в резерве были люди, - ответил Китайгородцев. - Справятся.
        Марецкий и Патриция, держа в руках фужеры с шампанским, разглядывали подковообразный дом сталинской архитектуры на противоположном берегу реки. Марецкий что-то вполголоса объяснял своей спутнице. Та внимательно его слушала. Китайгородцев, воспользовавшись паузой, обошел теплоход. Все люди были на местах.
        Полилась музыка. Ансамбль играл классику. Легкий ветерок подхватывал мелодию и на своих невидимых крыльях уносил ее вдоль реки. На палубе был накрыт стол. Стиль "а-ля рюс". Обилие рыбных блюд в различном исполнении. Много черной и красной икры. Много водки. Официанты, крепко сбитые ребята, одеты в красные рубахи навыпуск, черные брюки и скрипучие хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска.
        Гостей было немного, всего несколько человек из числа самых близких друзей Марецкого, и из-за небольшого числа участников действа палуба казалась пустынной.
        Инна Марецкая опоздала на пятнадцать минут. Марецкий не нервничал. Спокойно беседовал с Патрицией и пил шампанское, когда к пристани примчались два огромных черных внедорожника с затемненными стеклами. Первым из затормозившей машины выскочил Евдокимов, распахнул заднюю дверцу. Марецкая была одна, без спутника, сопровождали ее трое телохранителей. Один остался у машин, двое других вместе с Марецкой поднялись на борт. Следом за ними спешил евдокимовский представитель, тот самый, который встречал у трапа Китайгородцева. Он что-то говорил Евдокимову. Тот хмурился.
        - Моя сестра, - сказал Патриции по-немецки Марецкий. - Сейчас я тебя с ней познакомлю.
        Две женщины встречались впервые. У Марецкой был оценивающий пристрастный взгляд, а Патриция смотрелась оробевшей вдруг девчонкой, и Китайгородцев обнаружил, что напоминает ему эта сцена. Так невеста знакомится с будущей свекровью. Позже отношения между ними могут сложиться как угодно, но при первой встрече - только робость, чувство неловкости, боязнь сделать что-то не так.
        - Здравствуйте, - сказала по-русски Марецкая. - Я очень рада вас видеть.
        Марецкий перевел. Патриция, смущаясь, поздоровалась и тоже сказала, что очень рада этой встрече. И опять Марецкий переводил, на этот раз уже с немецкого. Кажется, взаимное незнание языков должно было помочь женщинам избежать неловких ситуаций. Чем меньше говоришь, тем меньше шансов попасть впросак.
        Музыканты заиграли что-то веселое. Теплоход отошел от причала. Официанты зажгли на столах свечи, в которых сейчас не было никакой другой надобности, кроме как создание атмосферы - романтичной и уютной. Марецкий всех пригласил к столу. Инна и Патриция сели рядом с ним - одна по левую руку, другая по правую.
        За спиной Китайгородцева вдруг вынырнул Евдокимов.
        - Что там за история с официантами? - осведомился он голосом будничным и почти равнодушным.
        - Начальство мое что-то заартачилось, - пожал плечами Китайгородцев. - Без проверки, мол, говорят. Надо бы подстраховаться.
        - Ну надо же, - сказал Евдокимов. - Действительно недосмотрели.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Помните диалог двух милиционеров в фильме "Бриллиантовая рука"? Он там звучит примерно так:
        - Я думаю, что надо...
        - Не надо!
        - А если...
        - Не стоит!
        - Хорошо. А может...
        - А вот это попробуйте!
        Они якобы понимают друг друга с полуслова, когда фраза еще даже не произнесена до конца. Вроде бы шутка. А на самом деле там все как в жизни. Только преподнесено в шутливой форме. Потому что люди, работающие в одной области и имеющие опыт, который нарабатывается потом и горбом, способны действительно превосходно понимать друг друга, даже когда о чем-то и не говорится напрямую. Вот так и у нас с Евдокимовым. В прошлую нашу встречу он сказал, что не нравится ему присутствие на борту теплохода ресторанной обслуги со стороны. Лучше бы, мол, взять уже проверенную. Я тогда прикинулся лопух лопухом, только кивнул в ответ: дескать, не возражаю. На самом деле отобранных Евдокимовым людей я к теплоходу не подпущу и на пушечный выстрел. Потому что это для Евдокимова они свои, а для меня они чужие. Потому что они специально отобраны Евдокимовым. Человеком, про которого я ничего не знаю, кроме того, что Марецкая по одним ей известным соображениям доверила ему свою безопасность. И когда я объяснял человеку Евдокимова, почему не могу пустить этих ребят на борт, когда плел ему про отсутствие списков и
невозможность предварительно навести справки, я всего лишь воспользовался оплошностью Евдокимова. Предоставь он вовремя списки, я нашел бы какую-то иную причину. Неясности в чьей-то биографии, отсутствие фотографий или санитарных книжек, указание моего начальства или просто мое личное решение - что угодно, но эти ребята на борт не поднялись бы. Я понял, что Евдокимов хотел провести на борт своих людей, но не допустил этого. А Евдокимов понял, что я это понял. Это как те два милиционера. Мы с ним поняли друг друга практически без слов. Он хотел схитрить, но не получилось. Я его перехитрил. Один - ноль в мою пользу. А ребята те никакие не официанты, конечно. Коллеги Евдокимова. Я эту публику чую за версту. И методы знакомые. Мы у себя в "Барбакане" тоже по мере необходимости подобное проделываем. На Евдокимова я не обижаюсь. И он на меня, как я думаю, тоже. Как профессионалы, мы понимаем друг друга. Работа ведь у нас одинаковая. Только хозяева разные. Вот в этом все дело.
        * * *
        - Друзья мои! - сказал Марецкий. - Я рад представить вам Патрицию, мою богиню и госпожу...
        Он говорил шутливо, и все присутствующие за столом улыбались ему в ответ. Марецкий сек свои фразы на короткие куски, чтобы тут же, без задержки, переводить их специально для Патриции. Она слушала, чуть склонив голову и явно смущаясь, и в этом своем смущении была необычайно мила.
        Ни слова не было сказано о том, что она его невеста, и вообще речь будто бы шла о женщине, которая впервые оказалась в этой компании, где все уже давным-давно друг друга знают, а ее надо лишь просто представить присутствующим. Патриция смущалась. Марецкий шутил, но явно был взволнован. Его сестра сдержанно улыбалась и, кажется, пребывала в напряжении. Здесь, за столом, Марецкая смотрелась матерью, сын которой решил наконец жениться и как раз сегодня объявил о помолвке во всеуслышанье. Вот так у них с братом распределились в этой жизни роли. Он беспечен и берет от жизни все, что только возможно, а у нее болит о нем сердце, и она ждет не дождется, когда же он наконец остепенится.
        Потом Патриция сказала, что ей здесь очень нравится, ее покорила Москва и что все происходящее с ней было бы невозможно (тут она покраснела) без человека, который находится с нею рядом... Марецкий до этих слов переводил более-менее сносно и даже, наверное, близко к тексту, но тут забастовал, и хотя Патриция еще что-то говорила, Марецкий сказал, что дальше переводить уже совсем невозможно. Кто-то заявил, что не допустит цензуры, но Марецкий был непреклонен.
        Все засмеялись. Патриция опять смутилась и замолчала.
        - Она совсем не говорит по-русски? - поинтересовался кто-то.
        - Гм... - смешался Марецкий. - Видите ли...
        Посмотрел на Патрицию, будто сомневался, можно ли доверить гостям их общую тайну.
        - Когда мы с ней только познакомились, она не знала по-нашему ни слова. Но в этот приезд, в первый же день, вдруг объявила о том, что поднабралась кое-каких русских слов. Откуда? Что? Объясняет: в Германии сейчас немало русских, она стала прислушиваться... Ну, конечно, готовилась к встрече со мной, хотела блеснуть. Блесни, говорю. Она сказала несколько слов по-русски. Все, стоп. Милая моя, говорю ей, если не хочешь загреметь в кутузку здесь, в России, за мелкое хулиганство, оскорбление общественной нравственности - никогда больше не обнаруживай своих познаний в русском языке. У нас такие слова половозрелые подростки на заборах пишут...
        С двух берегов на них смотрел десятимиллионный город. Мелодия стекала за борт и стелилась над водой. Солнце катилось к горизонту. Было хорошо и весело. И легко верилось в то, что счастье в жизни есть.
        Уже было выпито много водки. Икру ели ложками. Мужчины ослабили галстуки. И совсем не хотелось музыкальной классики. Душа требовала праздника. Китайгородцев был в курсе предстоящих метаморфоз, поскольку отвечал сегодня за все, что происходило на судне, но для большинства присутствующих смена декораций оказалась полной неожиданностью.
        Консерваторские музыкальные таланты в смокингах вдруг поднялись как по команде и ушли вниз, а через минуту на палубу выскочили ложечники-балалаечники, представители славного музыкального племени, иногда еще называемого "клюквой для интуристов". Вряд ли кого-либо из присутствующих, кроме разве что Патриции, этим можно было удивить, но ребята свое дело знали и деньги, которые им заплатили, отрабатывали сполна. Хотя никого насильно танцевать они не тянули, но все вдруг почувствовали себя участниками происходящего действа и вот уже начали прихлопывать и притопывать в такт, а тут вдруг на палубе появился взаправдашний медведь, и это произвело настоящий фурор. Музыка заиграла громче, откуда-то появился гармонист, медведь плясал и кланялся, Патриция смеялась и смотрела на происходящее восторженным взглядом ребенка, впервые попавшего в давно обещанный родителями зоопарк.
        Кто-то тронул Китайгородцева за плечо. Он обернулся.
        - Сообщение с берега, - шепнул ему охранник из "Барбакана".
        В руке переговорное устройство. Что-то там случилось. Китайгородцев забрал у коллеги переговорное устройство и пошел на корму, где можно было говорить спокойно.
        - Это Четвертый, - сказал он в микрофон. - Ответьте Четвертому.
        Голос Потапова:
        - Наблюдаю "Шкоду-Фелицию" вишневого цвета.
        - Идет параллельным с нами курсом? - уточнил Китайгородцев.
        - Она челночит туда-сюда по набережной, - доложил Потапов. - Я вижу ее уже в третий раз.
        - Свяжись с нашими, пускай они пробьют ее номер по милицейскому компьютеру.
        - Уже сделал.
        - И что?
        - Данные учета совпадают.
        - Дай-ка мне ее номер, - попросил Китайгородцев.
        - Н 648 МО.
        - Принято. Будь на связи.
        Китайгородцев вернулся к столу, нашел глазами Евдокимова, поманил его пальцем.
        - Отойдем в сторонку, - предложил. - Вам такой номер машины - Н 648 МО - случайно неизвестен?
        - Значит, все-таки засекли, - констатировал Евдокимов.
        - Ваша машина?
        - Да.
        - Для проверочки - марку назовете?
        - "Шкода-Фелиция".
        - Цвет?
        - Вишневый.
        Совпадало.
        - Что же вы нас так пугаете? - попенял коллеге Китайгородцев.
        - Но вы тоже не сказали, что отслеживаете набережные.
        * * *
        На палубе появился фокусник. С плутоватой улыбкой прожженного лжеца он прямо из воздуха извлекал носовые платки, денежные купюры и наручные часы, которые, как обнаружилось почти сразу, принадлежали одному из гостей. Безобидное воровство, случившееся на глазах у присутствующих, развеселило всех, даже "пострадавшего", которому фокусник тотчас же вернул часы, каким-то образом умыкнув при этом дорогую перьевую ручку из кармана, и ее он тоже вернул, что вызвало новый приступ веселья. Фокусы были банальные, из репертуара артистов, обычно участвующих в "чесе" по российской глубинке, но на самом деле, как скоро выяснилось, именно так и было задумано. Фокусник вдруг попросил у Марецкого монету. Тот протянул якобы случайно завалявшийся в кармане рубль. Фокусник положил монету себе на ладонь, продемонстрировал ее стоящей рядом Патриции, тут же сжал руку в кулак, взмахнул рукой, разжал кулак - у него на ладони лежал усыпанный бриллиантами перстень. И тогда стала понятна подоплека происходящего. Это не фокусник фокусы показывал, это Марецкий так дарил перстень своей избраннице - то ли в знак случившейся
помолвки, то ли желая побыстрее услышать ожидаемое "да". Марецкий взял перстень и надел его на палец Патриции. Все зааплодировали. Марецкий склонился к девушке и поцеловал ее. Китайгородцев услышал, как за его спиной Костюков сказал в переговорное устройство:
        - Давай, бомби!
        Через секунду на том участке набережной, мимо которого сейчас как раз проплывал теплоход, раздался залп. Засвистело, зашипело, в небо полетели маленькие звездочки, и вдруг высоко над головами те звездочки взорвались, полыхнуло огнем, и мириады огненных брызг рассыпались по небу. Огненные цветы распускались в ночном небе, залпы салюта сливались, рябь пошла по воде, поплыли клубы порохового дыма. Пассажиры теплохода при каждой новой вспышке кричали и улюлюкали, все веселились как дети, а счастливая Патриция прижималась к Марецкому. Ей сегодня подарили праздник. Купили где-то, упаковали красиво, перевязали ленточкой - и подарили. Она прежде и представить себе не могла, что так бывает. А всего-навсего нужно, как оказывается, встретить человека, который может подарить тебе чудо. Она такого человека встретила. Настоящего принца из сказки.
        * * *
        Сначала проводили гостей, потом, когда массовку на палубе изображала немногочисленная охрана, пили шампанское при свечах и танцевали под музыку, которая лилась из репродуктора - музыканты разъехались и некому было сыграть влюбленным вальс. И только когда забрезжил рассвет, Марецкий предложил вернуться домой. Патриция не возражала. Она давно уже сбросила надоевшие туфли и ходила босиком. Так босиком она и дошла до трапа, где Марецкий подхватил ее на руки и понес к машине. Патриция прижалась к нему доверчивым теплым комочком.
        Китайгородцев поехал в одной машине с ними.
        - У вас будут какие-нибудь распоряжения? - спросил он у Марецкого. - Инна Александровна сказала мне, что предполагается поездка в Германию. Необходима подготовительная работа.
        - Это она тебе сказала - про подготовительную работу?
        - Нет, это я от себя.
        - Ничего не нужно, Толик. Недельку ты меня еще постережешь, а потом проводишь в Шереметьево, и там мы с тобою расстанемся.
        - В Германию вы полетите без охраны?
        - А у тебя дурные предчувствия, да? - засмеялся Марецкий.
        У него было такое хорошее настроение, что никакие глупости вроде мыслей о грозящей опасности не могли ему этого настроения испортить.
        - Не бери в голову, Толик. Я приеду в страну, где все размеренно и чинно. Где серьезным правонарушением считается переход улицы на красный цвет. Правда, Патриция?
        Она ничего не поняла, но уловила вопросительную интонацию, с которой Марецкий произнес последнюю фразу, и согласно кивнула в ответ.
        Марецкий счастливо засмеялся и поцеловал свою невесту.
        * * *
        - Ну и что ты думаешь? - спросил Китайгородцев у Костюкова.
        Они сидели во дворе особняка, в который только что доставили Марецкого и Патрицию. Можно было отдыхать, потому что на сегодняшний день не планировалось никаких поездок, их подопечные до самого вечера будут отсыпаться, приходя в себя после наполненной событиями ночи.
        - Мне кажется, его выманивают, - сказал Костюков.
        - В Германию?
        - Да.
        - Для чего?
        - Похищение.
        - Допустим. Но почему именно в Германию, а не здесь?
        - Этого я не знаю, - сказал Костюков. - Толик, давай пока не будем вдаваться в такие подробности - зачем? Почему? Нас это только запутывает. У Марецкого есть невеста. Она немка. Человек, который организовал составление фальшивой генеалогической схемы, тоже имеет отношение к Германии.
        - Не факт! - сделал предупреждающий жест рукой Китайгородцев.
        - Но как версию это можно принять. Что-то он там сказал по-немецки. То есть германский след прослеживается. Я сегодня вот о чем подумал. Очень даже может быть, что кто-то пытается помочь Марецкому. Чтобы у него все получилось с этой Патрицией. Чтобы он к ней уехал.
        - Для этого, по-твоему, и подбросили фальшивку?
        - Это пока единственная версия, Толик.
        - Ты сам-то видишь, что она хромает на обе ноги?
        - Другой у меня нет, - пожал плечами Костюков. - По крайней мере, пока.
        - Хорошо. Его выманивают в Германию, похищают - а дальше что? Выкуп?
        - Выкуп.
        - Кому предлагают платить? Его сестра заплатит?
        - Скорее всего. Ты же видишь, она за ним ходит, как за малым дитем. Вроде мамки. Так что заплатит. Никуда не денется.
        - Но почему именно Германия?
        - Ты опять за свое! - поморщился Костюков.
        Он устал, ему хотелось спать и совсем не хотелось распутывать несоответствия, обнаруживаемые то здесь, то там.
        - Тут все шито белыми нитками, - сказал Китайгородцев. - Все расползается по швам. Никакой логики. Зачем городить огород, выманивать за границу - зачем все эти сложности? Чтобы украсть Марецкого? Сколько можно получить за похищенного композитора? Пятьдесят тысяч долларов? Сто пятьдесят тысяч? Нерентабельно, как ни цинично это звучит. Овчинка выделки не стоит.
        - Значит, убийство, - сказал Костюков.
        - Что?
        - Убийство, говорю. Замочат нашего музыканта.
        - В Германии?
        - Ну!
        - А в России не проще это сделать?
        - Толик! - раздраженно сказал Костюков. - Ну чего ты все время придираешься!
        - Просто у нас концы с концами не сходятся. И мы не знаем, где искать. Хотя мне Марецкая этой ночью подбросила интересную мысль. Есть над чем подумать. Она сказала, что операцию по изготовлению фальшивой родословной разработал человек, который находится рядом с Марецким, но не входит в число его ближайших друзей. Причем этот человек мог появиться в окружении Марецкого совсем недавно. Он еще не успел узнать, что Марецкий и его сестра - не родные по отцу.
        - Маша Мостовая, - подсказал Костюков. - Появилась рядом с Марецким сравнительно недавно, причем активно собирает любую информацию о Марецком. Можем взять ее в разработку. По самому жесткому варианту. Посадим в машину, вывезем за город и устроим ей допрос с пристрастием. Я таких всегда колол в два счета. Уже через десять минут они сопли по щекам размазывали и признавались во всем.
        - А если она ни при чем?
        - Вот и выясним, - равнодушно пожал плечами Костюков.
        - Тут можно без грубости. Она ведь мне дружбу предлагала. Я тогда отказался. А теперь, как вижу, время пришло. Я не думаю, если честно, что она в каких-то делах замешана. Она нам иначе может помочь. Подсказать, кто есть кто в окружении Марецкого.
        * * *
        - Маша, привет!
        - Здравствуйте, - послышался неуверенный голос в телефонной трубке.
        Интонация человека, терзаемого сомнениями - кто бы это мог звонить?
        - Не узнала? Это Китайгородцев.
        - А, Толик...
        И - пауза. Ждет продолжения.
        - Я просто подумал: может, нам сегодня встретиться? - предложил Китайгородцев. - Пообедаем вместе.
        - Как-нибудь в следующий раз. Ладно? Ты только не обижайся. Подумала и добавила: - Очень много работы.
        Когда вот так обосновывают отказ, это значит, что шансов на продолжение отношений почти никаких. Не интересует Китайгородцев Машу. Старый он для нее. И вообще не в ее вкусе. А предлагала ведь зайти к ней домой, чайку попить. Значит, он для нее представлял интерес исключительно как человек, близкий к Марецкому. Проверим?
        - Я, собственно говоря, по делу, - сказал Китайгородцев. - Это связано с Марецким. Есть очень интересная информация. Может, все-таки встретимся?
        Пауза. Задумалась девушка. Зацепило ее.
        - А что за информация, Толик?
        - Я не могу по телефону. Но учти, если слухи о нашей с тобой встрече дойдут до Марецкого, я буду все отрицать.
        После недолгого раздумья Маша сказала:
        - Хорошо. Где мы с тобой встретимся?
        Да, зацепило. Наверное, действительно собирает всякие гадости о Марецком.
        - Я заеду за тобой, - предложил Китайгородцев. - И мы куда-нибудь съездим.
        - Через час, - сказала Маша. - Ты адрес помнишь?
        - Помню.
        - Я жду. Можем у меня посидеть. Зачем нам куда-то ехать?
        - Ты одна? - спросил Китайгородцев. - Разговор у нас будет личный.
        - Одна. Приезжай.
        Короткие гудки в телефонной трубке.
        А ведь придется пойти по пути, предложенному Костюковым, вдруг понял Китайгородцев. Потому что времени катастрофически мало. Постепенно приручать Машу, выуживая у нее интересующую информацию, и при этом самому информацией делиться, чтобы она не прервала контакт, - все это слишком долго.
        Китайгородцев снял телефонную трубку и набрал номер мобильного телефона Костюкова.
        - Ты где сейчас?
        - Еду домой.
        - Ты мне нужен.
        - Ты сошел с ума, - вздохнул Костюков. - У меня глаза слипаются - еду по дороге и ни фига впереди себя не вижу...
        - Ты мне нужен, - повторил Китайгородцев. - Поезжай к станции метро "Свиблово". Я сейчас там буду. Все объясню на месте.
        * * *
        Костюков встал у двери так, чтобы его не было видно в дверной "глазок". Китайгородцев нажал кнопку звонка. Через некоторое время щелкнул замок, дверь открылась. Маша была в домашнем халате и босиком.
        - Привет! - сказал ей Китайгородцев.
        И тотчас из-за косяка двери вывернул Костюков.
        - Это мой товарищ, - пояснил Китайгородцев.
        У Костюкова было мрачное выражение лица. Маша встревожилась, как показалось Китайгородцеву. Но пока не подавала вида. Пригласила гостей пройти в комнату. Китайгородцев был здесь впервые. Старомодная, образца семидесятых годов, мебель. Непременный ковер над продавленным диваном. Компьютер на журнальном столике. И еще большой стол, заваленный иллюстрированными журналами, газетными вырезками с отметинами красного фломастера и компьютерными распечатками текстов.
        Китайгородцев сразу сел на предложенный ему стул, Костюков же прошелся по квартире, бесцеремонно заглядывая во все углы, а когда вернулся в комнату, остался стоять. Маша демонстративно не смотрела в его сторону, но явно ощущала дискомфорт. Наверное, происходящее казалось ей ловушкой, в которую она попала.
        - Так что ты хотел мне рассказать? - спросила она у Китайгородцева.
        Пальцы рук сцепила в замок. Она нервничала, пыталась это скрыть, но получалось у нее не очень.
        Костюков вдруг подошел к столу, за которым сидели Китайгородцев и Маша, молча приподнял газету, под которой обнаружился включенный диктофон. Маша покраснела. Костюков выключил диктофон и так же молча отошел от стола. Теперь хмурости на его лице прибавилось.
        - Действительно, не надо этого, - вполне доброжелательно сказал Китайгородцев. - Разговор конфиденциальный. Я тебе просто кое о чем расскажу, а ты запоминай. Потом все опишешь своими словами. Договорились?
        Растерянная Маша кивнула в ответ. Вроде бы Китайгородцев разговаривал с нею незлобиво и ровно, но она ощущала явственно исходящую от присутствующего здесь же Костюкова угрозу и поэтому терялась, не понимая пока, что на самом деле происходит.
        - Только прежде я хотел бы узнать, - произнес Китайгородцев. - Предоставленные информатором сведения как-нибудь оплачиваются?
        - О чем это ты? - изобразила непонимание Маша.
        - Если журналисту не приходится бегать сломя голову в поисках нужного ему материала, а он его получает уже готовым, ему все преподносят на блюдечке - это должно оплачиваться. Верно?
        - Я никогда не плачу денег.
        - У меня есть хорошие материалы по Марецкому.
        - Почему ты думаешь, что я захочу их купить?
        Маша не смотрела Китайгородцеву в глаза. Кажется, она и разговору с ним уделяла не слишком много внимания. Маша просчитывала что-то в уме. Китайгородцев с большой долей вероятности мог предположить, что девушка пыталась определить, насколько серьезно влипла и как ей из этой нехорошей ситуации выпутываться. И никакая доброжелательность во взгляде Китайгородцева не могла ее обмануть.
        Собственно говоря, на этом этапе Китайгородцев хотел только получить от нее подтверждение того, что она действительно интересовалась Марецким. И только потом хотел предложить Маше поделиться этой информацией.
        - Ты написала о Марецком статью, в которой только мед да сахар. Все очень сладко. А ведь есть еще изнанка.
        - И ты решил продать хозяина? - спросила Маша.
        Взгляд холоден и колюч. Не верит.
        - Я решил просто заработать денег.
        - Обратись к кому-нибудь другому.
        Не клюнет. Умная девочка. Понимает, что сливать компромат по двое не ходят. Слив компромата - дело сугубо интимное.
        И Костюков уже понял, что продолжать разговор в таком ключе бессмысленно. Пока Маша разговаривала с Китайгородцевым, он подошел к книжному шкафу, снял с полки папку с бумагами, стал листать, не обращая внимания на присутствие хозяйки. Бывают поступки-символы, которые объясняют все происходящее лучше всяких слов. Полистал бумаги, небрежно положил папку на место, взял в руки следующую.
        Маша уже дозрела, кажется, до того, чтобы возмутиться, но тут снова подключился Китайгородцев:
        - Понимаешь, я ведь не предаю Марецкого. Свои обязанности я как выполнял, так и буду выполнять. Но что зазорного, если я немного заработаю, предав огласке некоторые факты? Ему лично, его имиджу это никак не повредит.
        Его доброжелательный тон все время сбивал Машу с толку. Она чувствовала неискренность и неправильность происходящего, но приходилось отвлекаться на этого ужасного Костюкова, а необходимость реагировать на все сразу не оставляла ей времени на раздумья. Маша просто не успевала. И уже начала паниковать. Китайгородцев это видел.
        Костюков изучил бумаги в книжном шкафу и переместился к креслу у окна. Там тоже были бумаги. Он перебирал их, как будто не было для него сейчас занятия интереснее.
        - Послушайте! - сказала Маша. - Что вы себе позволяете?
        Дозрела наконец до открытого бунта. Костюков прореагировал на это вполне ожидаемо. То есть совсем никак. Даже бровью не повел. Словно не к нему Маша обращалась. Взял из кресла очередную папку, и оттуда вдруг посыпались фотографии. Костюков взял наугад несколько, всмотрелся. Маша встала и направилась к нему, но тут Костюков обернулся и, обращаясь к Китайгородцеву, бесстрастно сказал:
        - Марецкий.
        - Я сейчас милицию вызову! - воскликнула Маша.
        И опять Костюков ее не услышал. Прошел мимо, словно она была для него пустым местом, положил на стол перед Китайгородцевым фотографии. На снимках действительно был Марецкий. В концертном зале среди зрителей. На природе в кругу друзей. Просто Марецкий. За рулем своего автомобиля. У рояля. У аквариума рассматривает рыбок.
        - Ты ведь давно им занимаешься, - сказал Маше Китайгородцев, разглядывая фотографии. - Наверное, километры пленки отщелкала...
        Костюков тем временем уже переместился к компьютеру, включил его, Маша пискнула было: "Не смейте!" Даже попыталась Костюкову воспрепятствовать, но тот вытянул руку, отгородившись от Маши огромной, как лопата, ладонью.
        - Так вот по поводу фотографий, - все тем же будничным голосом произнес Китайгородцев. - Хотелось бы посмотреть все, что у тебя есть.
        Его демонстративное нежелание замечать того, что происходит рядом с ним, неправдоподобно благожелательный тон, дружелюбие, которое совсем не к месту, - все это испугало Машу уже по-настоящему, потому что в поведении Китайгородцева она угадала циничное безразличие человека, который лжет каждым своим словом и каждой улыбкой, он только хочет казаться доброжелательным, хотя не очень-то заботится о том, чтобы в его искренность верили, ему на это по большому счету наплевать, потому что он - такой же, как тот, второй, бесцеремонно рывшийся в бумагах. Только теперь Маша отчетливо поняла, что эти двое пришли не для того, чтобы поделиться какой-то информацией, а, наоборот, информацию получить, они действовали в интересах своего хозяина, не продавали его, а защищали, и ей, Маше Мостовой, пощады ждать от них нельзя, не будет пощады. Когда Маша это поняла, бросилась к двери.
        Но Китайгородцев был начеку.
        - Сядь за стол! - сказал он ей спокойно.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Я никогда не думаю о людях хорошо. Я всегда думаю о них только плохо. Это не относится к человеку, которого я в данный момент охраняю. Это относится ко всем остальным. Психология пса. Хозяин для него - хороший. Хозяин всегда прав. А в каждом, кто вокруг, пес видит возможного врага хозяина. И относится соответственно. Я просто обязан думать о людях хуже, чем они есть на самом деле. Поэтому в букете цветов, который преподносят моему клиенту, я вижу замаскированную взрывчатку; подаренную ему шкатулку, украшенную просечной жестью, мне хочется немедленно отправить на экспертизу, где ее проверят на наличие радиации; в каждом новом сотруднике, принятом на работу, я вижу засланного казачка, внедренного в окружение моего клиента с единственной целью - создавать проблемы. При таком подходе отношение к людям соответствующее. За те несколько лет, что я работаю в охранном агентстве, мне приходилось нарушать закон неоднократно. И я ни разу не задумался, правильно ли поступаю. Мне доводилось изучать содержимое сумок, чемоданов и бумажников без ведома их владельцев. Некоторые вещи я даже изымал, не спрашивая на
это разрешения. Мне приходилось стрелять по людям - однажды я даже убил человека. Я не могу сказать, что с тех пор живу безмятежно и ни о чем не жалею, но убил того человека не задумываясь, потому что для меня существует только один закон: с клиентом ничего не должно случиться. Ничего! И этот закон - как индульгенция, которую мне выдают заранее. Когда кто-то ищет у меня защиты, берет меня в свои телохранители, он надеется на то, что я обеспечу его безопасность. Любой ценой. Его не волнует, чем за это надо платить. И меня, честно говоря, не волнует тоже. Вы скажете, это аморально. Ну что ж, значит, лично вам никогда в жизни не угрожали смертью. Если же угроза была нешуточной, вы всегда найдете оправдание для человека, который от вас эту угрозу отвел.
        * * *
        - Мне нужны фотографии. Все, что связано с Марецким, - сказал Китайгородцев Маше. - И все негативы.
        Он знал, что Маша еще до того, как для Марецкого была нанята охрана, отсняла много кадров. Бесчисленное множество мгновений жизни Марецкого, и в любом из зафиксированных на пленке эпизодов его жизни, как надеялся Китайгородцев, мог промелькнуть некто, кто не хотел бы попасть в кадр, но по нелепому стечению обстоятельств все-таки попал, и через него протянулась бы ниточка к тем, кто придумал странную историю с генеалогическим древом рода Тишковых и еще - с немецкой принцессой, которая существует в действительности. Китайгородцев ее видел, она была совсем близко, и он иногда даже ощущал едва уловимый запах ее тела, но все равно сомневался даже не в ее существовании, а в случайности ее знакомства с Марецким, потому что наверняка никакая это не случайность, а провокация, что-то нехорошее, чему Китайгородцев не мог пока найти объяснения.
        - По какому праву? - вяло запротестовала Маша.
        Костюков тем временем изучал базу данных Машиного компьютера. Именно это, судя по всему, более всего волновало девушку.
        - У тебя своя работа, у меня своя, - мягко произнес Китайгородцев. - Неужели ты мне не поможешь?
        - Название статьи, - сказал сидящий за компьютером Костюков. - "Музыкант во дворянстве".
        Маша вспыхнула и сжалась в комок. Кажется, Костюков заглянул туда, куда заглядывать ему вовсе не следовало. По крайней мере, Маше этого не хотелось бы.
        - "Человек, у которого все ненастоящее", - зачитывал с экрана компьютера Костюков. - "Титул графа... три тысячи долларов... обращают на себя внимание некоторые несоответствия... в результате чего можно классифицировать как фальшивку... известен как композитор... кому известен?.. попробуйте напеть хотя бы одну песню композитора Марецкого... звание композитора... такая же фальшивка, как графский титул..."
        На Машу больно было смотреть. Ее раздели донага и выставили на всеобщее обозрение. И негде было укрыться.
        - Интересно, - сказал Китайгородцев. - Значит, одной рукой ты писала о Марецком хвалебную статью, а другой - вот это?
        Он ткнул пальцем в направлении компьютера.
        Маша кусала губы и молчала.
        - "Портрет далекого предка... Пятнадцать тысяч долларов... Музейные работники закрыли глаза, что обошлось совсем недорого", - продолжал выхватывать из текста фразы Костюков.
        Вот что Китайгородцев уловил точно - Маша чувствовала себя Зоей Космодемьянской, попавшей в лапы фашистам. То есть она не признавала, что занималась делом недостойным. Ничего плохого она не делала. Просто ей не повезло. И враги захватили ее в плен.
        - Журналистское расследование? - понимающе сказал Китайгородцев. - Ты узнала о Марецком много интересного? Я бы с удовольствием послушал, если честно. Нет, правда.
        Он хотел, чтобы Маша ему верила. И не боялась его. Или боялась, но ровно настолько, сколько было необходимо для того, чтобы она говорила правду.
        - Мы собираем информацию о Марецком, - сказал Китайгородцев. - Все, что только можно найти. Я прочитаю, конечно, то, что ты там написала, - показал он на компьютер. - Но сейчас хотя бы в двух словах расскажи мне, пожалуйста, что узнала такого интересного о Марецком?
        Костюков с хмурым видом продолжал бродить по закоулкам компьютерного лабиринта... Чем больше информации он впитывал, тем больше хмурился.
        Зазвонил телефон. Маша сорвалась с места и бросилась к спасительной трубке. Но Китайгородцев оказался проворнее. Ему ведь достаточно было всего лишь протянуть руку, чтобы достать до аппарата. Снял трубку и прижал к уху. Молчание, потом призывное "алло!" на том конце провода. Мужской голос.
        - Да! - односложно отозвался Китайгородцев.
        Маша смотрела на него встревоженным взглядом, но вмешаться не пыталась.
        - Мне нужна Маша.
        - Она не может сейчас подойти к телефону, - при этих словах Китайгородцева Маша еще больше занервничала, - ей что-нибудь передать?
        - Но она дома?
        - Да.
        - То есть мы сможем с ней встретиться? Мы договаривались.
        - О встрече?
        - Да.
        - Значит, встретитесь, - посулил Китайгородцев.
        Ему сложно было разговаривать. Он не знал всех подробностей. И запросто мог попасть впросак.
        - Передайте ей, пожалуйста, что я сейчас подъеду.
        - Хорошо, - ровным голосом ответил Китайгородцев и положил трубку.
        И Костюков, и Маша смотрели на него вопросительно.
        - Кто к тебе должен приехать? - спросил Китайгородцев у девушки.
        Все ломалось из-за этого случайного звонка. Необходимо было что-то предпринимать, но пока Китайгородцев даже не знал, что к чему.
        - Кто он? Он один придет или их будет несколько?
        - Четверо! - выпалила Маша.
        Костюков красноречиво посмотрел на Китайгородцева, но тот и без подсказки товарища уже догадался, что Маша блефует. Хочет напугать, заставить этих двоих поспешно отступать, спасаться бегством.
        - Значит, один, - резюмировал Китайгородцев. - Кто он? Твой парень? Просто коллега? Или родственник?
        - Послушайте, уходите! - взмолилась Маша. - Вы не имеете права врываться вот так... Вы вообще не имеете права...
        - Насчет прав я тебе потом расскажу, - пообещал Китайгородцев, одновременно лихорадочно просчитывая варианты.
        Гостя он возьмет на себя. О Маше позаботится Костюков.
        - Если ты будешь сидеть смирно, - сказал Китайгородцев девушке, - я поговорю с твоим гостем там, в коридоре, после чего позволю ему беспрепятственно уйти. Если же ты закатишь истерику, ему придется здесь задержаться. Я усажу его рядом с тобой, и он будет оставаться в квартире до тех пор, пока наша с тобой беседа не закончится. Ты меня хорошо поняла?
        Костюков тем временем извлек из плечевой кобуры пистолет, разрядил его, принялся по одному доставать из обоймы патроны, которые выставлял в ряд на полированной поверхности стола, будто хотел убедиться, что все боеприпасы на месте. Дешевый трюк, обычно безотказно действующий на людей, никогда не имевших дела с настоящим оружием. Маша наблюдала за происходящим остановившимся взглядом. Костюков задумчиво осмотрел свое богатство, после чего принялся заново снаряжать обойму. Маша перевела взгляд на Китайгородцева. Он в ответ выразительно посмотрел на нее. В его взгляде можно было прочесть что угодно. Маша, судя по выражению лица, прочла то, что от этих подонков можно ждать чего угодно, в охранных структурах порядочных людей отродясь не бывало - там либо легализовавшиеся бандиты, либо отставные менты, а потому, как говорится, береженого бог бережет, и самым глупым в ее нынешнем положении было бы изображать из себя бесстрашную героиню.
        - Пока твой гость не пришел, - вырвал Машу из плена грустных мыслей Китайгородцев, - вернемся к фотографиям. Хотелось бы получить все, что имеется в наличии.
        - Там! - сказала Маша, указывая на кресло равнодушным кивком головы.
        Она хмурилась и кусала губы.
        Китайгородцев споро разобрал залежи папок, лежащих вразброс рукописей и старых журналов. Фотографии были сложены в конверты без каких-либо надписей. Мешанина снимков. Не на всех Марецкий, но почти сразу Китайгородцев определил, что многое здесь представляет интерес - даже если на фотографии не было самого композитора, в кадре оказывались люди, в тот день и час находившиеся рядом с ним - на презентации, пикнике, концерте новомодной поп-звезды. Бесценные свидетельства из жизни Марецкого и его окружения на протяжении нескольких последних месяцев.
        Перебирая снимки, Китайгородцев вдруг обнаружил, что готов увидеть на них и себя, хотя сделаны они были раньше, чем он в первый раз появился рядом с Марецким. Просто все было слишком узнаваемо и знакомо: все так же много вина, много красивых женщин. Жизнь как непрекращающийся праздник, на который допущены лишь избранные. Карнавал для небожителей.
        Китайгородцев узнавал тех, кто был ему знаком лично или заочно. Кого-то он видел по телевизору, с кем-то сталкивался непосредственно, сопровождая своего подопечного по увеселительным заведениям Москвы.
        - Ты делала эти снимки по заказу Марецкого? Или по собственной инициативе?
        - По заказу.
        - По чьему заказу? Марецкого?
        Китайгородцеву не нужны были общие ответы. Ответы, за которыми можно спрятаться.
        - Да.
        - А как он формулировал свой заказ?
        - Я вас не понимаю, - зло сказала Маша. - Вы от Марецкого пришли? Или сами от себя?
        - От Марецкого, - успокоил собеседницу Китайгородцев.
        - В таком случае у него и спрашивайте.
        В коридоре раздался звонок. Он был ожидаем, но Маша все равно вздрогнула, Китайгородцев это заметил.
        - Сиди тихо, - посоветовал он девушке. - Помни, о чем мы с тобой договорились.
        А Костюков встал из-за компьютера и переместился к двери.
        Открывать пошел Китайгородцев. Посмотрел в дверной "глазок". На лестничной площадке переминался с ноги на ногу какой-то парень, лицо которого показалось Китайгородцеву знакомым.
        Китайгородцев распахнул дверь. На пороге стоял Дима, ресторанный певец, которому композитор Марецкий за штуку баксов продал песню. Увидев Китайгородцева, Дима пробормотал растерянное "здрасьте" и даже, казалось, засомневался в целесообразности своего прихода. Китайгородцев не стал развеивать его сомнения. Дима был сейчас не нужен, потому что с Мостовой еще не закончили. Китайгородцев переступил через порог и плотно прикрыл за собой дверь. Увидев Диму, он испытал странное облегчение. Потому что с этим парнем не должно было возникнуть никаких проблем. Но Китайгородцев не думал, что Маша и Дима знакомы друг с другом и у них могут быть какие-то общие дела.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Первый контакт... Где я его увидел впервые?.. В ресторане... Марецкий приехал туда пообедать... Дима возился с аппаратурой... И к Марецкому он подошел, когда уже приехали музыканты... Друзья Марецкого... Было весело... Дима заинтересовался... До того он Марецкого не знал... Стопроцентно... Маша... Машу пригласил сам Марецкий... Позвонил ей... Долго рассказывал, где этот ресторан находится... Она там оказалась впервые... Значит, не из старых ее знакомых... Прежде она Диму не знала... В тот день они и познакомились?..
        * * *
        - Не ожидал тут тебя увидеть, - сообщил Китайгородцев.
        По взгляду Димы он догадался, что тот и подавно не рассчитывал на встречу. Кажется, парня совсем не обрадовало присутствие здесь телохранителя Марецкого. Даже растерялся, бедняга.
        - Давно ты знаешь Машу?
        - Н-нет.
        Ну вот, даже заикаться начал. Раньше за ним такого, помнится, не водилось.
        - А чего ты заикаешься? - спросил Китайгородцев. - Перетрусил?
        - Нет!
        - Для чего ты шел к Маше? - быстро и напористо спросил Китайгородцев.
        Дима замешкался. Что-то было в этом его замешательстве. Неуверенность. Досада на себя. Страх. Страх был, это точно. Он испугался Китайгородцева с первой же секунды, едва увидел его на пороге Машиной квартиры. В другой ситуации он бы просто послал бесцеремонно любопытствующего Китайгородцева к черту. Но не сейчас. Потому что испугался. Так пугаются дети, которых взрослые застали в момент совершения каких-то нехороших, безусловно наказуемых поступков.
        - Ну! - поторопил его Китайгородцев с видом человека, которому и так все давно уже известно - просто решил проверить собеседника на вшивость: соврет или не соврет.
        - Мы договаривались, - пробормотал бедный Дима.
        - Я понимаю, - кивнул Китайгородцев. - Но что у тебя с ней за дела?
        - Это вас не касается, - сказал дерзко Дима.
        То есть он думал, что дерзит, - на самом деле Дима отчаянно трусил и выглядел довольно бледно. Китайгородцев взял его за ворот рубашки и хорошенько тряхнул. Димина голова выписала в воздухе замысловатую траекторию и впечаталась в стенку. Звук был такой, как будто по стене ударили березовым поленом.
        - Ты чего мне зубы заговариваешь? - спросил Китайгородцев, недобро щурясь. - Ты чего к Машке приперся? Что ты тут забыл? Тебе в период полового созревания папа с мамой не объясняли, что кто девушку ужинает, тот ее и танцует? А?
        Вот теперь Дима наконец начал понимать. Он нарвался на Машкиного хахаля. Откуда же ему было знать, что у Марии с этим костоломом любовь и прочие непристойности!
        Дима заглотнул предложенную Китайгородцевым наживку и сделал ожидаемый шаг в направлении готовой вот-вот захлопнуться ловушки:
        - Вы не так поняли, - пробормотал он. - Я по делу...
        Ловушка захлопнулась.
        - По какому делу? - быстро спросил Китайгородцев.
        - Она попросила...
        - О чем?
        - Прийти...
        - Для чего?
        Дима уже понял, что ему так просто не отделаться от этого напористого парня с недобрым взглядом.
        - Чтоб я рассказал, - пробормотал Дима.
        - О чем?
        Китайгородцев еще раз тряхнул своего собеседника. Снова звук ударившегося о бетонную стену полена.
        - Она хотела узнать про эту историю... Как Марецкий собирается продюсировать, в смысле... Как он обещал...
        - Тебе обещал?
        - Ну да!
        - Эта история с песней за тысячу долларов? Так что тебе не нравится?
        - Мне там все нравится! - испугался Дима.
        - А зачем в таком случае прибежал стучать?
        - Я же не стучать! - еще больше испугался Дима. - Я рассказать просто... Как просили... Как Мария просила...
        - О чем... она... просила?..
        Китайгородцев произнес фразу, отчетливо отделяя одно слово от другого. Каждое слово звучало как угроза.
        - Я ей рассказал, в общем, как Марецкий мне предложил... Продюсировать, в смысле...
        - Когда рассказал?
        - Ну вот недавно. Мария приехала ко мне.
        - Куда приехала?
        - В ресторан.
        - А ты что - хорошо с ней знаком?
        - Видел я ее один раз. Всего. Когда Игорь Александрович с друзьями был. Ну вы же помните. Когда они концерт закатили...
        - Помню, - сказал Китайгородцев. - Дальше!
        - А больше я с ней не встречался. А тут она приходит... Недавно дело было... И говорит... Она меня запомнила, наверное, с того раза еще... И, значит, говорит... Что, мол, тут недавно Марецкий... То есть Игорь Александрович... Что он недавно тут вроде деньги у кого-то брал. Тысячу долларов. И она меня спрашивает, не знаю ли я - у кого. А брал он у меня. Ну вы же сами присутствовали. И я ей сказал, что Марецкий песню мне продал. А она спрашивает - ну и как? В смысле, пригодилась ли песня. Не знаю, говорю, я в принципе поработал над ней... То есть я-то готов... А вот Игорь Александрович... Некогда ему, наверное, - осторожно предположил Дима, боясь ненароком рассердить телохранителя своего несостоявшегося благодетеля.
        - Некогда, - мрачно подтвердил Китайгородцев. - Ну а дальше что?
        - Она мне говорит...
        - Мария?
        - Да. Она мне говорит, что приходи, мол, ко мне, расскажешь, как все было...
        - Ты же ей и так все рассказал!
        - Ну не знаю! Вы же просили рассказать. Я рассказываю.
        Зачем он ей? Глаз на него положила? Заманивала? Это вряд ли. Какие еще варианты? В спокойной обстановке хотела поговорить? Под диктофон. Маша - девушка обстоятельная, информацию собирает добросовестно. Хотела размякшего парня раскрутить на полную катушку.
        - Мы на сегодня договорились, - сказал Дима. - Вот я и пришел.
        Он очень хотел, чтобы ему поверили.
        - Не вовремя пришел, - оценил Китайгородцев. - И вообще, знаешь, не ходи ты сюда больше. Ну что ты как баба бегаешь и о своих прожектах, которые еще не осуществились, всем встречным-поперечным рассказываешь. Ты что - уже звезда? Без твоего интервью не обойтись? Ты кто такой? Николай Басков? Земфира? Боря Моисеев?
        - Нет, - засмущался Дима. - Я не претендую, конечно... И вообще...
        - Так что гуляй, - незлобиво напутствовал его Китайгородцев. - И чтоб я тебя больше здесь никогда не видел. Маше, кстати, что-нибудь передать?
        - Нет-нет, - поспешно ответил понятливый Дима. - Не надо.
        Китайгородцев отпустил наконец ворот его рубашки и покровительственно похлопал по плечу.
        - Пока! - сказал он. - Еще увидимся.
        Судя по выражению Диминого лица, без новой встречи с Китайгородцевым он запросто мог бы обойтись, но вслух ничего не сказал. Кивнул и торопливо побежал вниз по лестнице.
        * * *
        Маша совсем истомилась в ожидании.
        - Дима, - объявил ей Китайгородцев. - Мы поговорили, и он ушел.
        Что ушел - специально сказал. Чтобы Маша не рассчитывала на помощь и была покладистее. Китайгородцев придвинул стул и сел рядом с ней, отчего Маша испытывала еще больший дискомфорт.
        - Ну и чего ты к этой тысяче долларов прицепилась? - спросил он участливо.
        - О чем это ты? - запаниковала Маша.
        - Я же разговаривал с Димой.
        Давал понять, что многое ему уже известно.
        - Марецкий для тебя, дурочки, старался, - продолжал он. - Когда ты чужую машину подрихтовала. Бросил все свои дела и помчался деньги для тебя искать. А ты в благодарность за это теперь сплетни собираешь. Да? Дима тебе зачем? Что ты от него хотела узнать?
        - Ну как же, - неестественно ровным голосом произнесла Маша. - Игорь Александрович Марецкий собрался продюсировать молодого талантливого певца. Мне показалось интересным понаблюдать за рождением новой звезды. Брать интервью у состоявшегося мастера - это неинтересно. А вот быть свидетелем того, как звезда лепится опытным продюсером, - это привлекает.
        Ее слова звучали бы обыденно, если бы не странная ироничная интонация, с которой Маша их произносила.
        - Ты как-то это сказала...
        - Как?
        - Несерьезно, - пожал плечами Китайгородцев.
        Другого слова он просто не мог подобрать.
        - А, по-твоему, серьезно - обещать человеку продюсирование и тут же "стрелять" у этого "счастливчика" тысячу, которая заведомо не будет возвращена?
        - Ну и что?
        - А то! - сердито сказала Маша. - Ты действительно не видишь идиотизма ситуации или только прикидываешься? Ты хотя бы приблизительно представляешь себе, сколько стоит раскрутка начинающего певца, сколько на это надо денег? Я вот недавно разговаривала со Шмилевичем...
        - С каким Шмелевичем? - не понял Китайгородцев.
        И тогда Маша засмеялась. Смех был обидный. Высокомерный. Так иногда взрослые смеются над детьми, которые ни с того ни с сего вдруг решили, что они ровня взрослым и могут по-взрослому рассуждать.
        - Не Шмелевич, а Шмильевич. Юрий Шмильевич Айзеншпис, - сказала Маша. - Тебе это ими вообще хоть о чем-нибудь говорит? Музыкальный продюсер. Самый известный в нашей тусовке. Он вывел в люди "Кино". Ты про Виктора Цоя хотя бы слышал? И группа "Технология" - это был его проект. И Влада Сташевского он раскрутил. Так вот, мне Шмильевич сказал: "Маша! Сейчас для того, чтобы раскрутить никому не известного исполнителя, надо подключать всех: музыкальные радиостанции, прессу, телевидение. И на все про все нужно от ста пятидесяти до трехсот тысяч долларов. Это в среднем. Но, возможно, и больше". Триста тысяч долларов! И вот наш продюсер Марецкий, - интонация Маши стала желчной, - готовясь вложить триста тысяч долларов в этот беспроигрышный, по его заверениям, проект, тут же "стреляет" тысячу долларов у человека, которого он собрался облагодетельствовать. Тебе это вообще ничего не напоминает? Ты книжки читал? Хотя бы давно, в детстве? Может, помнишь, как Остап Бендер обещал превратить захудалые Васюки в Нью-Москву, мировой центр шахмат, а сам при этом не погнушался выцыганить у наивных васюкинских
шахматистов двадцать один рубль шестнадцать копеек "на первичные телеграммы"? И я опять спрашиваю: тебе эта история с раскруткой ресторанного певца по имени Дима не кажется скверным анекдотом? Я ведь ничего пока не утверждаю. Я хотела просто во всем разобраться. Меня тогда удивило, как Марецкий себя повел. Вроде бы денег у него не было. Да? Но он помчался в тот ресторан, зашел туда, вышел - и вот тебе тысяча долларов. Вроде бы крутой такой мужчина, явно не из бедных, а в карманах пусто. Я решила узнать, у кого он эту тысячу "стрельнул до получки". И случайно наткнулась на этого Диму с совершенно фантастической историей про продюсера Марецкого.
        - Почему же "фантастической"? - пожал плечами Китайгородцев.
        - Откуда у Марецкого деньги на продюсирование? Их нет. Понимаешь? Все это блеф чистой воды.
        - Как это нет? Он композитор. Очень известный.
        - О чем ты говоришь... - с горькой усмешкой сказала Маша. - Кому он известен? Где ты слышал его песни? Кто их исполняет? Покажи мне хотя бы один компакт-диск, где на вкладыше было бы указано: "Музыка Игоря Марецкого". Нет таких компактов! Никто его песен не исполняет. Ты говоришь - он известный. Это фамилия у него такая, в ней каждому слышится что-то знакомое. "Ах, композитор Марецкий? Ну как же, слышал, слышал". Да нету такого композитора - Марецкий! Есть Матецкий. Это правда. И Марецкий - фамилия известная. Только не Марецкий, а Марецкая. Вера Петровна. Народная артистка Советского Союза. Но наш Марецкий к той Марецкой не имеет никакого отношения. Он сам по себе. Он - никто! В эстрадной тусовке вращается? Так там кто только не вращается. Он просто тусовщик. И даже если бы он был композитором... Ты хоть знаешь, сколько композиторам платят за песню? Ну, если очень повезет, то пять тысяч долларов. Это если повезет. А так вообще-то меньше. Сколько своих песен можно продать за год? Десять? Десять песен умножаем на пять тысяч, получается - пятьдесят тысяч. Так на какие шиши собирается раскручивать
певца Диму композитор Марецкий? А ведь песни у него никто не покупает, так что и эти пятьдесят тысяч - мифические. И вообще композиторы живут бедно. Я однажды слышала, как Игорь Матвиенко сказал... Ты знаешь, кто такой Матвиенко?
        - Нет.
        - Это продюсер, который сделал популярными две группы: "Любэ" и "Иванушки International". Так вот, он кому-то сказал: "Я понял, что на доходы российского композитора не проживешь, поэтому и стал продюсером". Не проживешь! Это сказал человек, который знает в этом деле толк.
        - Вот и Марецкий так же, - подсказал Китайгородцев. - На песнях денег не заработаешь, так он продюсерством...
        - А кого он продюсирует? Кого он раскрутил до такой бешеной популярности, что теперь ему остается только сливки снимать? С кем он работает? С кем ведет деловые переговоры? Кто его партнеры? Он при тебе хотя бы раз ездил на деловую встречу? Нет! Нет такого продюсера - Марецкий! И композитора Марецкого тоже нет! Есть известный тусовщик Марецкий, вот этот действительно всем в эстрадной тусовке известен...
        - Но если он не композитор, как ты утверждаешь, - пробормотал Китайгородцев, - и не продюсер, то откуда у него это все? Откуда эта шикарная жизнь?
        И снова Маша засмеялась. Теперь уже над растерянностью своего собеседника. Она обнаружила, что поставила его в тупик. Теперь его, кажется, можно не бояться.
        - В том-то и дело! - сказала Маша. - Я не враг Марецкому. Я просто хочу понять, как человек, который называет себя композитором, но за все время смог продать, да и не продать даже, а обманом всучить какому-то мальчишке одну-единственную песню, за которую удалось выручить всего тысячу долларов, как этот человек умудряется вести такой роскошный образ жизни, вызывающий зависть у окружающих? Деньги ведь никогда не появляются из ниоткуда. Чтобы получить деньги, надо хоть что-то сделать. Что делает Марецкий? Чем он зарабатывает на жизнь? Загадка!
        * * *
        Китайгородцев все-таки изучил то, что обнаружил в памяти компьютера Костюков. Среди множества материалов, когда-то написанных журналисткой Марией Мостовой, и теперь бережно ею сохраняемых, были архивированы два больших массива данных, посвященных Марецкому. В том, что поменьше, хранились подготовительные материалы заказанной Марецким статьи о себе, любимом, и непосредственно сама статья, которую Китайгородцев читал, еще когда Маша привозила ее на утверждение заказчику, то есть Марецкому. Второй массив данных оказался объемнее и интереснее первого. В этих материалах все, что касалось Марецкого, имело характер разоблачения.
        Если Маша касалась родословной "потомственного графа" Марецкого, то откапывала факты если и не опровергающие подлинность родословной, то хотя бы заставляющие засомневаться. Она писала про свежеизготовленные памятники далеким предкам Марецкого и тут же давала выдержки из бесед с местными жителями, из которых ни один не подтвердил, что именно в этих местах захоронены бывшие баре.
        Кроме того, Маша заинтересовалась портретами экспозиции краеведческого музея. Ей показалось странным, что из всех изображенных представителей рода Тишковых явное сходство с Игорем Александровичем Марецким имел только один. Маша затеяла собственное расследование и в результате выяснила, что все портреты, представленные в экспозиции музея, издавна хранились в музейных фондах и только один, тот самый, который и вызвал у Маши подозрения, поступил в музей совсем недавно. Этот портрет музею подарили. Дарителем оказался сам Марецкий.
        Маша обратилась к художникам-портретистам, и те в общих чертах поведали ей об особенностях художественного творчества в новорусский период. Поскольку в последнее время поиск своих дворянских корней превратился едва ли в национальный вид спорта, рынок мгновенно отреагировал на это предложением соответствующих услуг. Наряду с генеалогическими изысканиями, штампованием грамот, подтверждающих наличие дворянского титула, и изготовлением орденов, якобы унаследованных от сановного прапрадедушки, любому желающему предлагалось обзавестись портретом далекого предка, которому художник придавал черты лица заказчика. Одежда и интерьер на портрете соответствовали ушедшей эпохе, сам портрет писался в манере а-ля Рокотов, так что неспециалист не мог заподозрить подделку. А в довершение всего холст искусственно старили. В результате заказчик получал неопровержимое и очень зримое подтверждение своей принадлежности к древнему и уважаемому роду, что обходилось ему приблизительно в тысячу долларов. Эту цифру Маша приводила в своих заметках.
        Она не смогла найти художника, который выполнял заказ Марецкого, но с большой долей уверенности утверждала, что портрет был написан не сто лет назад, а совсем недавно и остается лишь провести экспертизу, чтобы это подтвердить.
        Выглядело все довольно убедительно. Особенно для Китайгородцева. Ему тоже многое удалось раскопать, и то, что обнаружила Маша, безупречно стыковалось с его собственными находками.
        Сама Маша, пока Китайгородцев знакомился с текстами, сидела на стуле, безвольно опустив плечи. Она сегодня уже успела и испугаться, и понять, что самое страшное ей, похоже, не грозит. Мешанина этих не самых слабых чувств в конце концов утомила ее. Как человек, измученный болезнью, она терпеливо ожидала, когда это все закончится.
        - Кто заказал тебе это расследование? - спросил Китайгородцев.
        Маша пожала плечами.
        - Никто.
        - Но для чего-то ты это делала...
        - Мне просто показалось интересным.
        - То есть ты самостоятельно к этому пришла?
        - Да.
        - Давно?
        Маша не ответила. То ли боялась, то ли какие-то другие были причины.
        - Я сейчас не защищаю интересы Марецкого, - сказал Китайгородцев. - Я всего лишь хочу разобраться, что к чему.
        Вряд ли Маша ему поверила. Но на сопротивление у нее не было сил.
        - Я действительно сама, - сказала она едва слышно.
        - Давно? - снова спросил Китайгородцев.
        - Нет, не очень. Марецкий попросил сделать о нем материал. Такой, знаешь, белый пи-ар.
        - Что-что?
        - Пи-ар. Это как бы реклама. Информация о человеке. Или о фирме. То есть не обязательно информация. Это могут быть какие-то действия, которые человек совершает. Специально, чтобы понравиться. В общем, это довольно сложно объяснить словами.
        - А почему белый?
        - Пи-ар бывает белым, то есть положительным, и бывает черным, то есть негативным. Марецкому была нужна хвалебная статья. Вроде как он потомок древнего рода, и предков своих чтит, и сам не без таланта, музыку вот пишет. Типичный белый пи-ар.
        - Зачем это ему, как думаешь?
        - Понравиться хотел, - усмехнулась Маша.
        - Кому?
        - Откуда мне знать? Но это делалось в целях саморекламы, я голову даю на отсечение. Если он заказывает, да еще и деньги платит...
        - Много он тебе заплатил?
        - Мне хватило.
        - На поездку в Париж?
        - Ха! Точно! - сказала Маша. - Там классно было, кстати. Я после той поездки ужасно полюбила французов.
        Она явно ерничала сейчас.
        - Французов-мужчин? - подыграл ей Китайгородцев.
        - Ну не женщин же. У меня с ориентацией все в порядке.
        - Так я насчет материалов о Марецком, - вернул разговор в нужное русло Китайгородцев. - Марецкий сделал тебе заказ, оплатил. Дальше что было?
        - Я деньги отрабатывала, - сказала Маша. - Тусовалась с Марецким, фотки делала. И тут несуразности всякие стали вылезать. Я ведь до недавних пор его почти не знала. Ну, видела где-то на презентациях, слышала про него, что он вроде как композитор. Народу там много мелькает, и кому какое дело, кто там что из себя представляет в действительности. Но вот я с ним столкнулась поближе, и у меня сомнения возникли. Вроде называет себя композитором, а про его музыку ничего не слышно. Дутая фигура. Я интересовалась сначала. И убедилась, что он виртуальный. Вроде бы он есть, а вроде его и нет. Потом еще всплыла история с его дворянским титулом. Еще позже - продюсерство его нелепое. Этакий Хлестаков. Понимаешь? Герой нашего времени.
        - "Герой нашего времени" - это Лермонтов.
        - Да плевать мне на Лермонтова! - с чувством сказала Маша. - Тут новый герой нарисовался. Куда там Лермонтову! И я решила сделать о нем материал.
        - Зачем? - спросил Китайгородцев. - Хотела денег заработать?
        - Ну какие деньги? - вздохнула Маша, удрученная неосведомленностью собеседника. - Кто у нас за журналистское расследование хорошо заплатит? Пускай это даже будет сенсация.
        - А про Марецкого - это сенсация?
        - Не то чтобы сенсация, - критически оценила Маша, - но материал интересный. В принципе, типичный компромат. У нас ведь журналистика до сих пор допотопная. Все эти сенсации обычно как делаются? Спецслужбы, допустим, или коммерческие структуры, преследуя свои цели, организуют "слив". У них есть сведения, порочащие какого-то человека. Или фирму. Обращаются к журналисту. Делятся с ним горячим материалом. На основании этого компромата пишется сенсационный материал. Таким образом журналист зарабатывает репутацию разоблачителя и разгребателя авгиевых конюшен. Но всем известна цена его разоблачения. Другое дело - если сам что-то нашел. Самостоятельно добыл факты и эту сенсацию читателям преподнес. Денег тут не заработаешь. Ну какие это деньги? В "Макдональдс" с подружкой сходить. Зато на репутацию здорово работает. Коллеги ведь не дураки. Видят, кто как свой хлеб зарабатывает.
        - Значит, решила на репутацию свою поработать?
        - Точно, - подтвердила Маша. - Я ведь еще только начинаю. С Марецким это большая удача, конечно. Я не идиотка и не думаю, что прославлюсь. Но для старта неплохо. Репутация - она ведь годами создается.
        - А если все это неправда?
        - Что - неправда?
        - То, что ты накопала по Марецкому. Если вдруг обнаружится, что все твои умозаключения ошибочны и ты оклеветала известного человека?
        Маша лишь печально улыбнулась в ответ. Какая, мол, клевета. Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?
        - Ты с кем-нибудь делилась этой информацией? - спросил Китайгородцев.
        И Маша в очередной раз опечалилась, обнаружив, что разговор ведет с полным профаном.
        - Ты шутишь? - осведомилась она. - Пока материал не готов к публикации, я его вообще никому не показываю. Сопрут!
        Китайгородцев ей верил. Не в то верил, что сопрут, а в то, что она ни с кем добытыми ею сведениями не делилась. И что собирала материал не для того, чтобы поучаствовать в охоте на Марецкого, затеянной его врагами, а действительно лепила сенсацию.
        - Мы пробудем у тебя еще некоторое время, - сказал Китайгородцев. - Ты расскажешь нам обо всех людях, кто попал в объектив твоего фотоаппарата. Кто они, откуда, как связаны с Марецким. Потом мы уйдем.
        Маша поджала губы. Китайгородцев демонстративно не заметил ее неудовольствия.
        - И еще, - сказал он. - Ты ведь много времени провела рядом с ним. Еще до того, как он нанял себе охрану. Вспомни, не слышала ли ты когда-нибудь в его окружении немецкой речи?
        - В смысле? - непритворно удивилась Маша.
        - Может быть, кто-то по-немецки говорил.
        - Сам Марецкий и говорил, - сказала Маша.
        - С кем? - насторожился Китайгородцев.
        - С немкой по телефону. У него в Германии дама сердца живет.
        - А здесь, в России? Ну вот, допустим, кто-то по-немецки вдруг фразу произнес.
        - Нет, - покачала головой Маша. - Такого не было.
        - А если хорошенько подумать?
        - Я бы вспомнила. Ну что я - маразматичка старая, что ли? Не слышала никогда.
        * * *
        Китайгородцев и Костюков спустились к машине.
        - Ну и что ты думаешь об этом? - спросил у товарища Китайгородцев.
        - Все очень похоже на правду.
        - В таком случае сразу же встает вопрос: на что живет наш уважаемый клиент? Версию о криминальном происхождении его денег отбрасываем сразу?
        - Ну почему? - пожал плечами Костюков. - Наркотики, к примеру. Все-таки богема. Может он эстрадную тусовку снабжать наркотиками?
        - Маловероятно, но допустим. Как быстро мы сможем эту версию проверить?
        - Сутки, - с ходу определил Костюков. - Доложим Хамзе, он выйдет на органы, те через своих информаторов наведут справки.
        - Хорошо. Это проехали. Что еще из криминала?
        - Не знаю. Да и не очень мне в криминал верится. Ну какой из Марецкого мафиози?
        Китайгородцев был согласен с Костюковым. Дело даже не в образе жизни Марецкого, где не угадывалось и намека на контрабандную торговлю алмазами, выполнение заказных убийств или поставку "живого товара" в публичные дома Ближнего Востока, а в самом характере этого человека. Любая запретная деятельность предполагает в первую очередь наличие ярко выраженных волевых качеств и готовности рисковать. Марецкий же был не из рисковых. Он жил расслабленно и ждал от жизни одних только удовольствий.
        - Сестра, - сказал Китайгородцев. - Сестра может его финансировать? Все-таки она относится к нему как мать.
        - Ты говорил, что у нее магазин.
        - На Кутузовском.
        - Пускай даже на Кутузовском. Пускай там носовые платки почти по двести баксов. Ты мне скажи, можно с одного магазина снимать столько денег, чтобы нашему клиенту хватало на такую роскошную жизнь?
        - Нет, - твердо сказал Китайгородцев.
        - То-то и оно. Сестра отпадает.
        - Если только этот магазин - ее единственный бизнес.
        - Ты думаешь, есть еще что-то?
        - Я не знаю, - ответил Китайгородцев. - Надо проверить. Понял?
        - Понял, - вздохнул Костюков.
        Проверять предстояло ему.
        - И еще - эти джипы с охраной, - напомнил Китайгородцев. - Которые Инну Марецкую теперь обслуживают. Наведи справки - кому принадлежат. Это не друзья ее прикрывают, которые просто захотели ей помочь. Это настоящая профессиональная охранная служба, никаких сомнений. Я хочу знать, кто они.
        * * *
        Юшкин почти сразу поверил в то, что он каким-то неведомым образом оказался в Карелии. В тот день, когда выскочивший из необитаемого дома малолетний вор сказал Юшкину, что до Петрозаводска тут всего ничего, каких-нибудь семнадцать километров, Юшкин опешил в первый момент, конечно, но у него хватило ума не обнаружить своего изумления перед парнем, который за ним присматривал, потому что было непонятно, как отнесется к сделанному Юшкиным открытию его немногословный тюремщик.
        Да, сейчас он узнал этот край, где никогда прежде не был, - до неправдоподобия прозрачная вода озер, густой лес, белые ночи. Юшкина уже давно насторожило полное отсутствие темноты в этих местах, но находил он этому вполне правдоподобное объяснение: непьющий собутыльник Юшкина успевал споить его, прежде чем вечер догорит, потому закат Юшкин еще видел, а вот в момент наступления ночи уже спал, забывшись нетрезвым сном. Теперь Юшкин знал правду. Стопроцентно доказательное подтверждение того, что он находится далеко к северу от Москвы.
        На этот раз он испугался основательно. Еще прежде, когда он думал, что его удерживают где-то в Подмосковье, он понимал, что добром это не кончится. Раз его лишили свободы, приставили к нему вертухая, поят, кормят, значит, они выжидают. Зачем-то им Юшкин нужен.
        Через несколько дней Юшкин увидел еще одного нового человека. Невысок, круглолиц, короткий ежик седых волос. Он заглянул в окно дома, когда Юшкин как раз "чаевничал" со своим тюремщиком, то есть тот, почти не делая пауз, подливал водку в юшкинский стакан, а Юшкин безропотно поглощал спиртное, поскольку по опыту знал, что отвертеться не получится. Незнакомец прилип к окну, высматривая обитателей дома, потом исчез, но Юшкин успел его увидеть. Что-то отразилось на его лице, потому что парень резко повернулся к окну и обеспокоенно спросил:
        - Что там?
        На крыльце были слышны шаги. Парень вскочил и направился к двери, бросив Юшкину повелительно:
        - Сиди здесь!
        Вскоре послышались голоса. Парень разговаривал с седовласым. Юшкин поднялся из-за стола и на цыпочках прокрался к окну. Он видел их обоих: и парня, который стоял к нему спиной, и седого. Седой выглядел расстроенным.
        - Понимаешь, я же тут специально, чтоб присматривать, - доносились до Юшкина слова седого. - Это домики телерадиокомитета. Их база отдыха. Но тут никого нет, сам видишь. Закрыта база. Вроде как на консервации. До лучших времен. Я присматриваю. Чтоб порядок. Понимаешь? А тут такое! Ну неужели не видел?
        Он искательно заглянул в глаза собеседнику.
        - Нет, - сказал парень. - Не видел.
        - А товарищ твой?
        - И он тоже не видел.
        Юшкин понял, что седой знает о его существовании. Вокруг был мир, который Юшкин познавал постепенно, каждодневно делая все новые и новые открытия, но в этом мире о нем, о Юшкине, знали.
        - Просто не представляю, что теперь будет, - закручинился седой. - В прошлый раз тоже непотребство было. Тут все дома опечатаны. Ты и сам видел. Так вот недавно пацаны... Это еще до вашего приезда... Пацаны тут отдыхали. На озере. Им водичка понадобилась ключевая. У нас источник вон там, - махнул он рукой. - Я тебе говорил. Они у моей дуры спросили, она им и показала. А не проследила, чтоб, значит, без шалостей обошлось. Я вечером иду - е-мое! Печати сорваны! Скандал! Я к телефону - звонить в телерадиокомитет. На следующий день с утра примчались. Вроде как комиссия. Все домики осмотрели, убедились, что ничего не пропало, акт осмотра составили и только после этого заново все опечатали.
        - Что - и теперь понаедут? - обеспокоился парень.
        - А ты как думал! - осерчал его собеседник. - В прошлый раз только похулиганили, пломбы посрывали. А нынче окно выставили и воровство учинили. Счетчик электрический сняли. Он денег стоит. Так что скандал будет первостатейный.
        Он подумал о грядущих несчастьях и расстроился окончательно, предчувствуя свою незавидную судьбу. Судьбу сторожа, проспавшего воровство на вверенном ему объекте.
        - Когда приедут? - спросил парень. - Ты им уже звонил?
        - Не-е. Я думал, может, найдется счетчик этот. Или вот хотя бы если вора установить. Ты точно не видел? - с вдруг проснувшейся надеждой спросил седой.
        - Не видел.
        Убил надежду. Просто-таки ее придушил.
        - Значит, буду звонить, - закручинился седой.
        - А мы-то как?
        - А что - вы?
        - Приедут, нас увидят.
        - Пустое, - махнул рукой седой. - Этот дом и не был опечатан. Вроде как для моих нужд. Так что к вам они без претензий. Даже не беспокойтесь.
        Он больше переживал по поводу собственных несчастий. И невдомек ему было, что его собеседник тоже растревожился. Юшкин догадывался о причине охватившего парня беспокойства. Прячутся они здесь. Точнее, они тут Юшкина прячут. И более всего на свете они не хотят, чтобы кто-нибудь посторонний Юшкина увидел.
        - Ладно, - сказал седой. - Пойду я.
        Махнул рукой и, сутулясь, спустился с крыльца. Юшкин поспешно вернулся к столу. Парень появился через несколько секунд. Выглядел он встревоженным.
        - Что там? - спросил у него Юшкин самым невинным тоном.
        - А-а, чепуха всякая, - неискренне ответил парень.
        Юшкин, кажется, мешал ему думать над тем, как им быть дальше. Похоже, что визит посторонних людей не входил в планы этого вертухая. Все шло как-то не так, как задумывалось.
        - Пей! - сказал парень.
        Налил полный стакан водки, придвинул к Юшкину.
        Ему не нужен был Юшкин трезвый. Он ему нужен был пьяный, бездвижный, ничего не видящий и ничего не слышащий. Потому что возникла какая-то угроза, и Юшкина надо было выключить на время, чтобы не мешал. Но Юшкин боялся этого будущего беспамятства. С ним что угодно могли сделать. Ситуация ухудшалась, что-то не клеилось у этих ребят, и кто знает, что придет им в голову, до чего они додумаются. Уж если его спрятали так далеко и так надежно, если заперли на давным-давно заброшенной турбазе, где никто не появляется, значит, имели какую-то цель, какой-то интерес, и если столько они с Юшкиным провозились, то и теперь расслабляться не будут.
        У него еще был шанс, о котором он подумал сразу, как только услышал слова седого: "А товарищ твой не видел?" Ведь он действительно видел. И мог рассказать. Участие в этом самодеятельном расследовании казалось Юшкину спасительным. Потому что выводило его из импровизированной тюрьмы к людям.
        - Я видел этого пацана, - сказал Юшкин.
        - Какого пацана?! - воззрился на него его собеседник.
        - Ты неплотно прикрыл дверь. И я все слышал.
        Обязательно надо было объяснить, что он не подслушивал. Чтобы парень не заподозрил, что Юшкин способен вести свою игру. Парню казалось, что дверь он прикрыл плотно. Но теперь он не был в этом уверен.
        - Я видел вора, - сказал Юшкин.
        - Когда?
        - Недавно. Я в днях сбился, так что точно сказать не могу. Но недавно, всего несколько дней назад.
        - Та-а-ак, - протянул парень.
        Он хмурился. Никак не мог взять в толк, как это Юшкин исхитрился увидеть то, что сам он не видел.
        - Я на берегу сидел. А ты стоял возле дома, - пришел на помощь Юшкин. - Вдруг шум, - продолжал Юшкин. - Я смотрю: пацан...
        - Пацан?
        - Ну да! Малолетка. Выскочил - и бежать.
        - Куда?
        - Вдоль берега, - сказал Юшкин. - Куда ж ему еще бежать?
        - Он на тебя бежал? Или от тебя?
        - На меня, - с готовностью доложил Юшкин.
        Это было очень важно - что на него. Потому что означало, что Юшкин видел его лицо. И мог свидетельствовать. Он становился свидетелем, и его уже никак невозможно было исключить из процесса. По крайней мере, он очень на это надеялся.
        - Ты его лицо видел? - спросил парень.
        Сработало!
        - Да, - спокойно ответил Юшкин, хотя это спокойствие далось ему немалыми усилиями.
        Парень прикусил губу. Задумался. Юшкину казалось, что он угадывает ход его мыслей. Ведь если это был пацан-малолетка, то почти наверняка он из местных, где-то здесь живет. Подсказать тому седому - и он по приметам, вполне возможно, отыщет воришку. Проблема с нежелательными гостями полностью при этом не снималась, но кто знает - может быть, тогда и обойдется. Что-то седой придумает. Ему ведь тоже огласка не нужна. Лопухнулся он. Причем уже во второй раз. И если ему подсказать, что не надо бить в колокола...
        Парень поднял голову и посмотрел на Юшкина. Мешал ему Юшкин. Связывал по рукам и ногам. Надо бы бежать к тому, седому, пока тот не позвонил в Петрозаводск, не поднял тревогу, а Юшкина одного не оставишь. И с собой не возьмешь.
        - А как он выглядел, тот пацан?
        - Лет пятнадцать ему, - сказал Юшкин и демонстративно зевнул. - Маленький такой, вертлявый. Стрижка короткая, ну вроде как тифозные раньше были. Знаешь? Светленький такой. Белобрысый. И уши у него вот так, - Юшкин оттянул уши, демонстрируя.
        Получалось, что лопоухий. Примет много. Не может быть, чтоб седой не узнал.
        И снова Юшкин демонстративно зевнул.
        - На-ка, выпей! - торопливо плеснул водки в стакан парень.
        Юшкин сейчас видел его насквозь - со всем его беспокойством и лихорадочной поспешностью мыслей и поступков. Ему надо было споить Юшкина, чтобы начать действовать.
        - Не-е, не буду, - поморщился Юшкин. - Нехорошо мне что-то. Полежу я лучше.
        - Пей! - обозлился парень.
        Но нельзя было сейчас пить. Не ко времени.
        - Мутит меня, - сообщил Юшкин. - Вот чувствую, что не пойдет. Ты хочешь, чтобы я тут наблевал?
        Парень не хотел. И растерянно отступился.
        Юшкин, волоча ноги, добрел до кровати и свалился в нее, демонстрируя, как сильно пьян.
        У него уже был план. Он хотел успокоить своего тюремщика, притупить его бдительность, дать понять, что не создаст для него проблем. И в итоге остаться одному. Парень уйдет. Он и так места себе не находит. Только на это у Юшкина и был расчет - что парень отступит от своих правил.
        Но обмануть тюремщика не удалось. Юшкин уже было закрыл глаза, но вдруг почувствовал жесткий захват на своем запястье. Он встрепенулся, но опоздал. Второе кольцо наручников парень замкнул на металлическом пруте спинки кровати. Теперь прикованный Юшкин не мог никуда деться.
        - Вот, - пробормотал парень. - Полежи-ка. А я скоро вернусь.
        * * *
        Парня не было долго. Так долго, что Юшкин даже заснул. Все-таки опьянел он. А еще тишина вокруг. Крикнет изредка птица, и снова тихо. Вот его и сморило. А проснулся оттого, что ему было очень неудобно. Рука пристегнута наручниками к спинке кровати, он повернулся во сне, металл впился в кожу. В комнате было темно. И в этой темноте четко выделялся розовеющий квадрат окна. Белые ночи, вспомнил Юшкин. Ночь уже наступила.
        - Эй! - позвал он.
        В темноте произошло какое-то движение.
        - Что случилось? - сонным голосом спросил парень.
        - Разомкни наручники, - попросил Юшкин. - Рука затекла.
        Парень чертыхнулся, но поднялся.
        - Ну что там с воришкой? - спросил Юшкин.
        - Нормально все.
        - Нашли?
        - Все решилось, никаких проблем, - сказал парень.
        Кажется, он совсем не хотел разговаривать на эту тему.
        Снял наручники.
        - Ужинать будешь? - спросил он.
        Ужинать - это водку пить. Юшкин был в курсе.
        - Что-то мутит меня, - проявил он осторожность.
        - Ты не чуди, - посоветовал парень.
        Или почувствовал, что Юшкин хитрит, или так просто сказал, для острастки.
        - Нет-нет, правда! - засуетился Юшкин. - Я потому и проснулся, что почувствовал...
        Он резко поднялся.
        - Мне надо выйти, - пробормотал.
        Под полным подозрения взглядом своего надсмотрщика Юшкин выскочил из дома, преодолел расстояние до туалетной кабинки - уже бегом - и, только укрывшись за дверью, позволил себе снять с лица маску страдания.
        Он знал, что вертухай находится рядом и эту сцену надо было сыграть до конца. Он ткнул пальцы поглубже в рот, содрогнулся от отвращения, и его почти сразу вырвало. Он кашлял и отплевывался, стараясь производить как можно больше шума.
        Все происшедшее произвело на парня впечатление. Когда Юшкин предстал перед ним, тот смотрел с нескрываемой брезгливостью.
        - Что-то не пошло мне сегодня, - сообщил ему Юшкин, закрепляя свой успех. - Сейчас я просплюсь и приду в себя.
        Он действительно выглядел измученно-обессиленным. Прошел в дом, лег на кровать. Парень не предлагал ему выпить. Пока все шло так, как мечталось Юшкину. Сегодня у него должна быть трезвая ночь. Первая трезвая ночь за все время.
        Вертухай, наверное, будет его сторожить. Трезвый Юшкин для него опасен. Боится, что он следит. Это с пьяным никаких проблем. А за трезвым нужен глаз да глаз. Но не может быть, чтобы сон не сморил этого вертухая. Под утро сдаются все. Надо только дождаться.
        У Юшкина уже был план. Кратко, в двух словах, его можно было озвучить так: надо уходить. Парень будет против, конечно. И его придется нейтрализовать. Табуретом по голове. Спящего. Потом забрать пистолет. Не ровен час, очухается, бросится в погоню. Неизвестно еще, какие ему даны инструкции. Может быть, стрелять на поражение. Так что пистолетик изымается, это даже не обсуждается. А там можно и выбросить. В воду. Не отыщет.
        Подошел парень. И в рассеянном свете, идущем от окна, Юшкин увидел, как блеснула сталь наручников. Он встрепенулся и произнес умоляюще:
        - Мне и так плохо, а тут еще ты с этими железяками!
        Он испугался по-настоящему, потому что наручники перечеркивали все его планы. Лишали последней надежды.
        - Рука затекла! Я ее почти не чувствую! - канючил Юшкин.
        Парень с бессловесной решимостью схватил его руку и приковал к спинке кровати.
        Не дадут они ему уйти, понял Юшкин. Свои виды у них. И договориться никак невозможно.
        Почти всю ночь он не спал. Смотрел в окно, за которым безжизненно белым светило незаходящее солнце. В полной тишине можно было поверить в то, что в мире что-то случилось. Нет никого вокруг. И ни на чью помощь нельзя рассчитывать. Измученный переживаниями, Юшкин заснул только под утро.
        * * *
        Утром, когда Юшкин еще спал, парень освободил его от наручников. Выспался вертухай. Теперь будет сторожить. Юшкин перевернулся на другой бок, но поспать ему так и не дали.
        Прошло совсем немного времени, как вдруг его тюремщик всполошился. Юшкин тоже встрепенулся и услышал звуки чьих-то шагов на крыльце. Парень метнулся к двери, пытаясь упредить непрошеных гостей, но опоздал. Ввалились два мужика: уже знакомый Юшкину седой и еще один, помоложе, который держал за ворот пацана. Малолетний воришка. Попался, голубчик.
        - Здравствуйте! - сказал седой. - Вы извините, что мы так рано... Ни свет ни заря...
        Он был возбужден и похож на охотника, долго преследовавшего добычу.
        Парень, присматривающий за Юшкиным, отступил в глубь комнаты и с настороженностью смотрел на ранних гостей. Седой не замечал его неприветливого взгляда. Ему был нужен Юшкин.
        - Вот! - сказал седой и указал на бедного пацана обличающим прокурорским жестом. - Он?
        - Он, - подтвердил Юшкин.
        Только теперь тюремщик Юшкина понял, что происходит.
        - Ну к чему этот балаган! - произнес он с досадой. - Я же дал тебе денег, чтобы ты купил новый счетчик...
        Он не успел договорить, потому что мужик, державший воришку за ворот рубахи, наградил пацана увесистой оплеухой.
        - Гад! - сказал мужик.
        - Я по поводу счетчика поясню, - произнес седой. - Тут ведь важно, чтоб в зародыше... Чтоб никакой безнаказанности... Ну ладно, допустим, поставлю я новый счетчик... Так ведь он, шельмец, опять полезет...
        - Не полезет, - мрачно сказал мужик. - Отлазился, поганец!
        И еще раз отвесил воришке оплеуху. Лицо у мальчишки было уже совершенно свекольного цвета, но он пока не плакал. Предслезное состояние. Совсем немного ему оставалось.
        - Это папаша его, - зачем-то пояснил Юшкину седой.
        Незадачливый сторож сейчас выглядел счастливым. Еще вчера все было очень плохо, а теперь вон как оно обернулось. В жизни всегда так. То черная полоса, то белая. Сегодня вот белая. Вор обнаружен, и его причастность к совершенному преступлению подтверждена свидетельскими показаниями. Груз упал с души седого.
        - Значит, так, - сказал он внушительно, обращаясь к отцу малолетнего вора. - Шум поднимать не будем и милицию привлекать - тоже.
        При этих его словах отец воришки с готовностью кивнул.
        - Электросчетчик надо отыскать и незамедлительно вернуть, - продолжал седой. - Раз мы пацана вашего вычислили, значит, пускай возвращает. Там он еще щеколду свернул. В окне. Щеколда теперь тоже за вами. Ну и другие какие расходы, если потребуется.
        Даже Юшкин понял, что происходит. Седой решил все сделать по-тихому. Вернуть украденное на место, замаскировать следы учиненного преступления и сделать вид, что ничего не произошло. Во всяком случае, он не будет звонить в Петрозаводск. Не в его это интересах. Один раз он когда-то уже оплошал, а второго промаха ему могут не простить.
        - Ну что? - спросил юшкинский тюремщик. - Все в порядке?
        И пошел на гостей, оттесняя их к выходу. Все удачно разрешилось и пора бы оставить в покое товарищей отдыхающих - так следовало его понимать. Седой и понял. Он отступил к двери, счастливо улыбнулся и сказал, обращаясь к Юшкину:
        - А вам - отдельное спасибо, товарищ Марецкий! Я благодарен вам - сами не можете представить как!
        - Почему Марецкий? - неприятно удивился Юшкин.
        - Ну как же! - в свою очередь, удивился седой. - Товарищи Марецкий, Китайгородцев...
        При упоминании о Китайгородцеве он указал на парня, этого вертухая, но по выражению лица парня Юшкин понял, что тот такой же Китайгородцев, как он, Юшкин, - Марецкий.
        - Ведь ваши товарищи сами настаивали, чтоб я записал в журнал, - бормотал подрастерявшийся седой. - Я говорю им: "Мы постояльцев не регистрируем. У нас турбаза вроде как закрыта". А они говорят, что все равно, мол, пиши. Марецкий и Китайгородцев. А разве не правильно?
        - Правильно! - зло сказал ему вертухай - "Китайгородцев".
        И решительно выставил непрошеных гостей за дверь.
        * * *
        Маша Мостовая не подвела. Ее материал о потомке старинного рода Тишковых занимал в иллюстрированном журнале несколько страниц, и особенно хороши там были фотографии. Можно было даже текст не читать, а ограничиться одними лишь иллюстрациями, чтобы понять, к сколь уважаемому роду принадлежит Марецкий и как трепетно он относится к памяти своих далеких предков. Все было на тех фотографиях: тлен запустения, покрывавший руины родового гнезда Тишковых; представители рода, глядящие на Марецкого с писаных крепостными художниками портретов; неправдоподобно новые памятники на запустелом деревенском кладбище смотрелись запоздалым, но благородно покаянным "прости"; сам Марецкий, сидящий за роялем, был величественно задумчив.
        Публикация материала явно планировалась к визиту в Россию Патриции. И нужный эффект был достигнут. Когда в дом, где жил Марецкий со своей невестой, доставили несколько экземпляров журнала со статьей Маши Мостовой, Патриция, похоже, испытала очередное эмоциональное потрясение. Фотографии в журнале произвели на немку такое сильное впечатление, что она захотела увидеть все своими глазами.
        - Я ничего не могу с нею поделать, - разводил руками Марецкий. - Патриция просто умоляет провезти ее по местам, так сказать, седой славы моих далеких предков.
        - Мне надо все подготовить, - сказал Китайгородцев. - Думаю, что завтра мы управимся.
        Впереди был вечер. И еще целая ночь. Достаточно времени для того, чтобы подготовить безопасный выезд.
        Китайгородцев связался с шефом. Хамза пообещал дать людей и транспорт. Договорились, что непосредственно подготовкой поездки займется Костюков.
        - Он у тебя? - спросил Хамза.
        - Нет. Наверное, отсыпается.
        - Сыграй ему побудку, - распорядился Хамза. - Иначе вы ничего не успеете.
        Но голос у Костюкова, когда Китайгородцев его разыскал, был совсем не сонный.
        - Я думал, ты спишь.
        - Я на посту, - хмыкнул Костюков. - Что-нибудь срочное?
        - Клиент хочет провезти невесту по своему личному "золотому кольцу". Развалины дома - краеведческий музей - деревенское кладбище. История рода в иллюстрациях.
        - Когда? - осведомился понятливый Костюков.
        - Завтра утром.
        - Хамза в курсе?
        - Я ему только что звонил. Он дает нам две машины и двух человек. Ну еще и мы с тобой. Ты план подготовь...
        - Сделаю!
        - Свяжись с местными, выясни оперативную обстановку...
        - Сделаю!
        - Еще метеопрогноз на завтра...
        - Сделаю!
        - С тобой приятно работать, - усмехнулся Китайгородцев. - Кстати, ты мою просьбу выполнил?
        - Это ты по поводу джипов, на которых мадмуазель Марецкая прибыла?
        - Да.
        - Конечно, выяснил. По данным ГИБДД, машины с такими номерами числятся за службой безопасности корпорации "Сибнефтеальянс".
        - Марки и модели машин совпадают с зарегистрированными в ГИБДД?
        - Я проверил. Совпадают. Но что тебе тут не понравилось?
        - Не то что не понравилось, а просто странно. С какой это радости охранная служба такой серьезной структуры взялась за выполнение заказов частных лиц?
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Четыре охранника на двух машинах. Нормально. Хотя для усиления неплохо было бы использовать милицейский наряд из местных. На раскрашенной бело-синей машине с мигалками. Чтобы она все время красовалась где-то рядом с нами. Беспроигрышный ход. Потенциальных злоумышленников отпугивает и заставляет держаться на почтительном расстоянии. Не любят киллеры и похитители людей работать в присутствии милиции. Надо бы поговорить с Хамзой. У него такие связи в милицейском ведомстве, что все может решить один его звонок... Но как быстро Инна Марецкая обзавелась охраной. Причем охраной профессиональной и очень толковой. Это стоит кучу денег, я расценки знаю. Она брату своему охрану обеспечила и себе тоже. Брат звезд с неба не хватает, если верить Маше Мостовой, и своих денег у него нет. У Инны Марецкой есть? Надо навести справки, какой оборот у магазина готовой одежды... С развалинами родового имения все понятно. Там место хорошее, поблизости нет никого, пути подхода-отхода легко просвечиваются. Возьмем это место в "квадрат", никого и близко не подпустим. А музей надо бы закрыть. Да, точно - закрыть. Санитарный
день. Никаких посетителей. Договориться с директором музея - не откажет, наверное, многоуважаемому меценату и спонсору. Все-таки Марецкий дал денег музею... Дал денег... Черт побери, опять по логике вещей получается, что сестра за все платила. Ну не может у нее быть столько денег! Да, свой магазин. Да, свой бизнес. Но она ведь тряпками торгует. Пускай и безумно дорогими, но всего-навсего тряпками. А не нефтью. Нефтью... "Сибнефтеальянс" вдруг озаботился вопросами безопасности Марецкой. Вот вам и нефть. Марецкая имеет отношение к нефтяной компании? Является акционером? Нет, не то. А кладбище? С ним больше всего мороки. Могильные памятники. Деревья. Есть где спрятаться. На кладбище у нас будет самая тяжелая работа, там придется попотеть. Прочесать бы его предварительно. А что если так: на развалинах дома работаем с Костюковым. Там люди нужны, там нам "квадрат" замыкать, каждый человек на счету. Потом едем в краеведческий. А Костюков с кем-нибудь отправится на кладбище. У них будет час времени. Просветят его и будут ждать нас. Нормально. Это - нормально. Но в таком случае надо обязательно договориться о
выделении милицейской машины. Позвонить Хамзе... А вот если не сама Марецкая имеет отношение к нефти? Ее муж. Или любовник. Надо бы узнать, кто ее самец. Тут логично получается. Есть человек, которому она небезразлична. Ей угрожает опасность. Когда он об этом узнает - немедленно выделяет охрану. "Немедленно" - это показатель. Кто может, приняв решение, тут же, без промедления бросить в бой проверенных бойцов? Только командир. То есть этот ее самец - не последний, наверное, человек в "Сибнефтеальянсе". Логично. Вот теперь схема выстроилась.
        * * *
        Сразу за границей Московской области их ожидала милицейская "девятка". Остановились. Костюков сходил, проверил. Все совпадало. Группа из областного УВД. Три человека. У них один "макаров" и два "калашникова". Но дороже, чем оружие, были милицейская форма и мигалки. А оружие и у Китайгородцева есть.
        Патриция заинтересовалась.
        - Это нас встречают? - перевел ее вопрос Марецкий.
        - Можете сказать ей, что руководители области выслали навстречу милицейский экипаж, узнав о визите популярного композитора Марецкого, - без тени улыбки посоветовал Китайгородцев.
        Марецкий засмеялся и перевел Патриции слова телохранителя. Преподнес все как шутку, девушка засмеялась в ответ, но по выражению ее лица можно было понять, что она почти поверила. Слишком много необычного происходило с ней в последние дни. А тут еще статья в иллюстрированном журнале.
        Милицейская машина пошла впереди.
        - Тянись за ними следом, - сказал Китайгородцев водителю. - Дистанция - двадцать. Так будет нормально.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Она все время одна... Я никогда рядом с ней никого не видел... Даже на речной прогулке... Если бы у нее был муж... необязательно муж... Просто близкий человек... Он бы тоже прибыл к теплоходу... А никого не было... Тем не менее она приехала с охраной... Толковые ребята... На двух машинах... И еще машину сопровождения пустили по набережной... Это очень серьезно... И очень дорого... Если пользоваться этой услугой за деньги... Не по дружбе, так сказать... У нее нет таких денег... Не может быть...
        * * *
        Машина с Костюковым обогнала их небольшую колонну и пристроилась впереди милицейского экипажа. Костюков знал свое дело. Сейчас будет съезд с асфальта. А там - петлять по грунтовке до спрятавшихся в лесу развалин.
        Марецкий что-то вполголоса говорил своей спутнице. Наверное, рассказывал о том месте, куда они вот-вот должны приехать.
        Свернули с асфальтированной дороги. Машину сильно качнуло. Патриция счастливо и беззаботно засмеялась. Для нее сейчас начиналось русское сафари, ни больше ни меньше.
        Пропылили по грунтовке, свернули в лес, здесь дорога сильно заросла травой. Патриция наблюдала за открывающейся перед ней картиной с непосредственностью ребенка, которому обещали доставить его прямо в сказку.
        Машины с Костюковым уже не было видно. Сам он обнаружился лишь через время - в эфире. Костюковский голос в переговорном устройстве изрек:
        - Чисто!
        Значит, уже на месте и успел прочесать близлежащий кустарник.
        - Понял! - ответил Китайгородцев.
        Он даже спиной ощущал внимание своих притихших подопечных. Все было как в кино. А они по воле случая в этом кино оказались действующими лицами.
        Костюковский автомобиль стоял у развалин. Сам Костюков уже маячил на пригорочке, обозревая окружающие окрестности.
        Китайгородцев в переговорное устройство:
        - Выходим!
        Голос Костюкова:
        - Понял!
        Из машины. Дверь распахнулась на ходу. С этой стороны сидел Марецкий. Он легко выскочил из салона, предупредительно протянул руку своей невесте. Златовласая Патриция царственно ступила на траву. Милиционеры с интересом смотрели на происходящее из своей машины. Китайгородцев, успевая еще прочесывать взглядом окрестности, нетерпеливо махнул служивым рукой: "Из машины!" Те вспомнили наконец инструкции, данные им при встрече на границе области. Неспешно выбрались из машины, грозно топорща по сторонам стволы автоматов.
        Марецкий что-то сказал своей спутнице и с печальным выражением лица указал на развалины. И Патриция нахмурилась, склонила голову. Так они стояли довольно долго - в окружении охраны и в то же время очень одинокие, какие-то далекие, оторванные ото всех и вся.
        Гулял по верхушкам деревьев ветер, пели птицы да изредка в переговорном устройстве слышался хриплый голос Костюкова:
        - Чисто!
        На что Китайгородцев непременно ему отвечал:
        - Понял!
        Это проверка связи была, привычное дело. А так - никакой необходимости. В радиусе ста метров все видно как на ладони. Ни одной живой души.
        Патриция подошла к Марецкому и прижалась. Получилось очень трогательно. В такие минуты никого посторонних не должно быть рядом. Даже телохранителей.
        * * *
        - Теперь на кладбище? - вопросительно глянул на Китайгородцева Марецкий.
        - Теперь в музей.
        У охраны свой план действий и свои предпочтения. Марецкий не возражал.
        Китайгородцев распахнул дверцу автомобиля. Патриция нырнула в выстуженный кондиционером салон шаловливым ребенком. Краем глаза Китайгородцев увидел, как в свою машину забрался Костюков. Черт возьми, что же он делает! Как в тот раз в аэропорту. Ну куда спешит? Расслабился. Никого вокруг - и он про бдительность забыл. Марецкий сел в машину. Китайгородцев захлопнул за ним дверцу, махнул рукой милиционерам: вперед! Тоже все делают не так, как надо. Неслаженно получается. Даром что не свои. Все вразнобой.
        Взглянул на часы. Музей уже должен быть закрыт. Как раз сегодня утром договаривались с директором. Тот обещал к двенадцати часам выпроводить из музея посетителей, если таковые там окажутся.
        В салоне негромко смеялась Патриция. Смех - как звон колокольчика. Мелодичный.
        - Поехали! - сказал водителю Китайгородцев.
        Машина с Костюковым сопровождала их до шоссе, а после обогнала и ушла вперед. Костюков, как и было договорено, должен зачистить кладбище - пока Марецкий с невестой побродят по музею.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        У Марецкого нет денег... У Инны Марецкой нет денег... Таких денег... Должен быть еще кто-то... У кого деньги есть... Милицейская машина слишком медленно едет...
        - Второй! Увеличьте скорость!
        В колонне не привыкли ездить... Да, о деньгах... Если у Марецкой кто-то есть, может, он делится с ее братом?.. Допустим, что нет... Но он обеспечивает Марецкую, а уж она помогает брату... В любом случае - кто-то третий...
        - Скажите, Игорь Александрович, у вашей сестры есть знакомые в "Сибнефтеальянсе"?
        Надо было видеть, как вытянулось у Марецкого лицо.
        - Что, простите?
        Даже на "вы" перешел - так растерялся.
        - В "Сибнефтеальянсе"...
        - Да-да, я понял. У нее там друг.
        - Не последнее лицо, наверное? Да?
        - Вице-президент.
        Просто он слишком растерялся. Настолько сильно, что его можно было расспрашивать о чем угодно, ответил бы на любой вопрос.
        - Извините меня за любопытство.
        Вот теперь выстраивается схема... Конечно, таких больших денег Инна Марецкая не зарабатывает... Просто помощь друга... Или любовника... Хватает всем, даже Марецкому... Нефть... Нефтяники иногда жалуются... У них дела идут то лучше, то хуже, но в целом - все гораздо приличнее, чем у остальных... Валютные дела... Непересыхающий долларовый ручеек... Вице-президент... Запросто может выделить охрану... И деньгами помогает... У него есть деньги... Много...
        - Еще раз извините, Игорь Александрович. Ваша сестра летит в Германию вместе с вами?
        - Вы о той поездке, что намечается у нас с Патрицией?
        - Именно.
        - Инна прилетит на следующий день.
        - С другом?
        - А какая, прости, тебе разница?
        - Этот человек из "Сибнефтеальянса" летит?
        Наверное, Марецкий вспылил бы, но рядом была Патриция, он сдержался и бросил коротко:
        - Нет!
        Патриция проворковала ему что-то нежное. Но он никак не мог успокоиться.
        - Есть темы, о которых мы можем говорить. А есть темы, о которых говорить не можем.
        Китайгородцев развернулся, посмотрел в глаза своему собеседнику и ответил:
        - Игорь Александрович! Вашей сестре угрожает опасность. Не вам, а именно ей. Я только сейчас это понял.
        * * *
        Двери музея были заперты. На них табличка "Музей закрыт". Пришлось стучать. Открыл сам Андрей Андреевич.
        - О! Я вас жду! Добро пожаловать!
        У него был вид человека, вдруг обнаружившего на пороге своего дома нежданных гостей, каких-то очень дальних родственников, которых с удовольствием не видел бы еще долго-долго.
        - Кто из посторонних в здании? - быстро спросил Китайгородцев.
        - Никого! Как договаривались!
        Китайгородцев подтолкнул своего напарника. Тот торопливо пошел вперед, осматривая зал за залом. Бабушки-смотрительницы бросали ему вслед испуганные взгляды. Два метра роста, широк в плечах и лицом суров.
        - Сразу пройдем в ваш фамильный зал? - предложил Марецкому Андрей Андреевич.
        Был вежлив, но за вежливостью что-то скрывалось. Уж не затаенное ли раздражение?
        Когда-то вступил в сделку со своей совестью, уговаривая себя, что действует в интересах дела, а позже обнаружил вдруг, что сделка оказалась невыгодной и крайне обременительной. Как интеллигентный человек, он трусил, не смея дать задний ход, но и выполнением принятых на себя обязательств тяготился и теперь сердился на себя самого, на окружающих тоже, только им старался неудовольствия не демонстрировать.
        И Марецкий был не в духе. Шел через залы, взяв Патрицию за руку, но так он был тороплив и так невнимателен к своей спутнице, что казалось - тащит за собой провинившуюся девчонку, которой нужно задать хорошую трепку.
        - Наш музей проводит научные изыскания, и в том числе отслеживает историю рода Тишковых - Марецких, - говорил Андрей Андреевич, обращаясь к златовласой спутнице Марецкого. - Род Тишковых сыграл большую роль в жизни этих мест, которые вы почтили своим посещением...
        Патриция вежливо кивала ему в ответ, явно при этом не понимая ни слова. А Марецкий, погруженный в свои мысли, даже не потрудился объяснить экскурсоводу-добровольцу, что девушка не говорит по-русски.
        В "зале Марецкого", как его окрестил про себя Китайгородцев, уже маячил охранник.
        Андрей Андреевич забежал впереди гостей, встал перед ними с распростертыми руками, словно не хотел пускать дальше, и вкрадчиво произнес:
        - Мы с вами находимся в зале, посвященном истории одного-единственного рода, одной семьи, которая заслужила такое право, которая жизнью всех своих представителей доказала, что имеет на это право...
        Говоря, он обращался к Патриции. Марецкий по-прежнему не вмешивался.
        - Сюда пройдемте, - предложил Андрей Андреевич.
        Он увлек Патрицию за собой, а Марецкий поотстал. Обернулся к Китайгородцеву.
        - Ты уверен, что не ошибаешься?
        Все это время думал о сестре.
        - Ей угрожает опасность, - сказал Китайгородцев.
        - Там, в Германии?
        - Думаю, что да.
        - И что же с нею там случится?
        - Вряд ли это будет убийство. Скорее всего - похищение.
        - Зачем?
        - Выкуп, - сказал Китайгородцев. - За нее потребуют выкуп.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Связаться с Евдокимовым... Немедленно... Будет тревога... Если в Москве есть кто-то, кто за Марецкой присматривает... Если только заметят суету... Нет, пока никаких шагов... Пока нет плана - никаких шагов...
        * * *
        Подъезжая к кладбищу, Китайгородцев связался с Костюковым.
        - Тут чисто, - доложил Костюков. - Было два "груза", мы их подняли и выпроводили.
        "Грузы" - это пьяные. Словечки из прежней, милицейской жизни Костюкова. Так они и в "Барбакане" прижились.
        Один "груз" обнаружился на самом подъезде к кладбищу. Так и не дошел до дома, бедолага. Лежал в придорожной пыли, никак не реагируя на происходящее вокруг него.
        - О! - округлила глаза Патриция.
        Обеспокоенно посмотрела на Марецкого. Тот что-то сказал на немецком.
        - О! - опять произнесла Патриция, но теперь уже с ноткой осуждения.
        Костюков дожидался их у памятников-новоделов. Второй охранник маячил поодаль.
        - Ситуация начинает проясняться, - сказал Костюкову Китайгородцев. - Ты знаешь, кто ходит в любовниках Инны Марецкой? - И, не дожидаясь ответа, закончил: - Вице-президент "Сибнефтеальянса".
        Костюков присвистнул и посмотрел на Марецкого и его спутницу, стоящих перед памятником.
        - Значит, он никому не нужен, этот Марецкий?
        - Никому, - подтвердил Китайгородцев. - Кто-то крутится вокруг него, имея целью его сестру.
        Они думали, что неприятности угрожают Марецкому, но никак не могли вычислить его врагов. Тех людей, которые старательно плели паутину. А они не вокруг Марецкого ее плели, оказывается, а вокруг его сестры.
        - Они все делают для того, чтобы у Марецкого состоялась поездка в Германию, - сказал Китайгородцев. - Он им в Германии не нужен. Им нужна Марецкая.
        - Но почему именно Германия?
        - Я не знаю. Или там им легче ее похитить, или прятать там ее лучше...
        - А скорее всего - они боятся действовать в России, - высказал предположение Костюков. - Все-таки вице-президент нефтяной компании, человек со связями. Он поставит на уши всех. С одной стороны будут органы давить, милиция да фээсбешники, а с другой - паханы криминальные, их тоже подключат к поискам, без сомнения. А Германия - другое дело. На германскую полицию не надавишь. То есть этот ее любовник будет попросту выключен из игры. Ему ничего другого не останется, кроме как терпеливо сидеть и ждать.
        - Не ждать, а собирать деньги, - поправил Китайгородцев. - Когда те ребята начнут ему по одному присылать отрубленные пальцы Марецкой, он долго не продержится. Уже после получения первой "посылки" согласится заплатить выкуп.
        * * *
        Китайгородцев всполошился, когда увидел, как Марецкий вытягивает из кармана трубку сотового телефона.
        - Извините, вы не в Москву собрались звонить?
        - Да.
        - Сестре?
        - Допустим.
        - Не надо, - сказал Китайгородцев.
        - Почему?
        - Не надо, - повторил Китайгородцев. - Пока пусть все идет, как идет.
        Он так хотел успокоить Марецкого, что даже взял его дружески под локоток, чего никогда прежде в общении с клиентами себе не позволял.
        - Если вашей сестре угрожает опасность, то не здесь и не сейчас, а позже, в Германии. Будет лучше, если мы не будем поднимать тревогу. Хотя бы еще день или два. Нам надо определиться, как действовать дальше. Слишком все неожиданно.
        Марецкий машинально продолжал попытки набрать телефонный номер, но в этой глухомани мобильная связь отсутствовала, и у него ничего не получалось. В машине у Китайгородцева был спутниковый телефон. Марецкому он об этом даже не сказал. Не надо тому звонить сестре. Лишнее это.
        - Пока все должно идти так, как шло, - сказал Китайгородцев. - Никто не должен обнаружить, что мы что-то заподозрили. И уж тем более что мы поняли, против кого направлен удар. Вашу сестру ждут в Германии. Вот пускай она спокойно и готовится к поездке.
        - А дальше?
        - А дальше я пока не знаю, - признался Китайгородцев. - Предварительный план действий мы выработаем к сегодняшнему вечеру. Детальный - к вечеру завтрашнего. Но одно я могу сказать вам точно. Ни вы, ни ваша сестра в Германию не поедете.
        - Ты сошел с ума? - сказал Марецкий.
        Свою растерянность он даже не пытался скрыть.
        - Точно, ты сошел с ума, - продолжал он. - Да меня там будущие тесть с тещей ждут. Уже пива наварили и тушеной капусты со свиными ножками наготовили. Ты хоть понимаешь, что от этой поездки зависит вся моя дальнейшая жизнь?
        - Еще бы. Уж на ближайшие месяцы - это точно.
        - Почему же на месяцы?
        - Потому что все это время вы, отложив все другие дела, будете заниматься только одним - собирать деньги.
        - Какие деньги?
        - Которыми вы заплатите выкуп за вашу сестру. Поймите, что там, в Германии, она пробудет рядом с вами совсем короткое время. А потом ее похитят. По крайней мере, так планируется. Но те люди пока не знают, что мы об этом догадываемся. И только это их неведение позволяет нам спокойно обдумать наши дальнейшие действия.
        * * *
        - Все! - подвело итог прожитому Юшкин. - Хана!
        Он лежал на кровати и смотрел в потолок. А лицо безжизненно-серое, прямо хоть сейчас выписывай свидетельство о смерти, все равно ничем иным дело не закончится.
        - Прикончат, как пить дать, - произнес Юшкин бесстрастно.
        - Кто? - осведомился его тюремщик.
        - Твои же и прикончат. У меня еще была надежда. Думал, может, постращают, а я пообещаю деньги вернуть. Ну, хотя бы скажу, где и как их можно взять. Я же вижу, какое обхождение. Кормят, как в ресторане. Водку наливают не жмотясь. В общем, расслабился я. Нет, сначала испугался, конечно. Думал, что тебя как раз и определили в палачи. А потом вижу: нет, ошибочка. Ты и сам, видать, не в курсе. И я расслабился. Думал, ну не могут же они столько со мной возиться, если всего-навсего хотят убить. Давно убили бы. А так - вроде виды на меня имеют. А теперь вижу - хана. Прикончат меня.
        - Зря ты так, - попенял ему парень.
        Вроде как ручался за своих товарищей. Или начальников.
        - Хана! - упрямо повторил Юшкин. - Все дело в том, что я ведь никакой не Марецкий. Юшкин я по паспорту. А они настаивали...
        - Кто?
        - Друзья твои. Слышал, что сторож сказал? Мы, говорит, постояльцев не фиксируем. А они ему - пиши! Ты понял? Им важно, чтобы записано было. Чтобы значилось: Марецкий. Вот под этой фамилий я умру.
        - Не гони волну! - поморщился парень.
        Ему был явно неприятен этот разговор. Он тоже устал жить здесь. Кругом только лес и комары, нет горячей воды, в туалете противно воняет хлоркой, еды много, но ни за какие деньги нельзя заполучить порцию горячей солянки. Здесь не было женщин, и это тоже угнетало. А еще вечером нельзя пойти в ресторан по причине отсутствия такового, и даже просто надраться до поросячьего визга тоже нельзя, потому как - служба, и у этого служивого нервная система уже начинала давать сбои, чему способствовало присутствие рядом Юшкина, мрачным настроением которого постепенно заряжался и его тюремщик.
        - Они просто чего-то выжидают, - сказал Юшкин, будто не услышав последней реплики собеседника. - Просто еще не время. А так все ясно. Им нужен трупешник. И этого бедолагу должны звать Марецкий.
        - Ну хватит! - процедил парень, который все больше раздражался.
        Он поднялся со своего места, подошел к столу и налил целый стакан водки. Бульканье прозрачной жидкости было единственным звуком во всей комнате.
        - На, пей!
        - Не буду, - с тихой одержимостью произнес Юшкин.
        Уставился в потолок таким безжизненным взором, что стало понятно - он эту проклятую водку не станет пить даже под угрозой расстрела. Ему сейчас было все равно. Парень понял это, помедлил секунду и выпил водку сам. Правда, справился он только с первой половиной стакана, после чего закашлялся и стакан с недопитой водкой швырнул в угол. А Юшкин в это время заговорил. Он говорил, а парень кашлял, и поэтому слова сквозь кашель слышались обрывками:
        - Я понимал, что мне не простят... неприятности... я ждал... меня откармливают, как быка... мой вес... конечно, не нужен... чтобы я не дергался... не заподозрил ничего... вместо Марецкого... не знал, что собираются сделать... будут мочить... знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?
        - Зачем? - Парень перестал кашлять. Только слезы из глаз текли.
        - Тебя ведь тоже замочат, - с убийственным спокойствием произнес Юшкин. Оторвал наконец взгляд от потолка и посмотрел на собеседника бесчувственным холодным взором.
        Это был взгляд человека, который уже подготовился к смерти.
        Опешивший парень молчал, не зная, что на это сказать.
        - Ведь ты не Китайгородцев, - подсказал ему Юшкин. - Я голову даю на отсечение, что у тебя другая фамилия. Ведь записали нас двоих. Им два трупа нужны. Марецкого и Китайгородцева. Сладкая парочка. Не веришь? А ты дружбанам своим позвони, поинтересуйся. Сразу увидишь, как они юлить начнут.
        * * *
        Наверное, он все-таки позвонил. Юшкину не сказал ничего, на ночь пристегнул к кровати наручниками, водкой поить не стал, но Юшкин и без водки заснул. А когда проснулся, парень сидел за столом, склонив голову и ссутулившись, а его лицо, освещенное потоком льющегося из окна света, казалось лицом старика, который устал от всего, от самой жизни.
        - Не спал? - спросил Юшкин, и парень вздрогнул.
        - Спал, - ответил будто нехотя. - Немного.
        - Я выйти хочу, - сказал Юшкин. - Сними с меня эти железяки.
        Парень выполнил его просьбу молча, будто думал о чем-то своем. Юшкин сидел на кровати и видел, что на столе лежит пистолет. То есть пистолет прикрывала газета, но она топорщилась, и с кровати оружие было видно. Под рукой вертухай держал свою пушку. И глаз не сомкнул. Но не Юшкина же он боялся, прикованного к кровати.
        - Звонил? - спросил Юшкин.
        - Что? - обернулся парень.
        По его лицу было видно, что все он прекрасно слышал. Тянул время, раздумывая, что ответить. Значит, все-таки звонил.
        - Нам нужно отсюда уходить, - сказал ему Юшкин так, как будто они уже были заодно. - Теперь они быстро будут действовать.
        - Заткнись! - ответил парень.
        Прозвучало, как просьба. После произнесенного с такой интонацией "заткнись" обычно еще добавляют: "И без тебя тошно".
        - Выходи!
        Юшкин послушно поднялся и пошел к двери. Парень направился следом. Юшкин слышал, как тот зашуршал газетой. Брал пистолет. Вышли на крыльцо. Обычно парень тут и оставался. Юшкин добрел до сортира, укрылся в нем, наконец-то оставшись один - редкие минуты одиночества, принадлежащие ему и только ему, а не этому безмозглому вертухаю. И почти сразу он услышал шаги. Кто-то быстро шел по тропинке, громко топоча ботинками. Юшкин прильнул к щели в двери.
        Парень на крыльце тоже услышал. Вид у него был встревоженный.
        - Привет! - мужской голос.
        - Привет, - ответил парень, явно не радуясь нежданному визитеру. - Что случилось?
        А визитеров, как оказалось, было двое. Они дошли наконец до крыльца, и теперь Юшкин видел их из своего укрытия.
        - Все в порядке, - сообщил один из гостей. - У тебя тоже?
        - Да.
        - Где этот бомж?
        - Здесь, - ответил парень неопределенно.
        Как хочешь, так и понимай. Гости поняли, что Юшкин находится в доме. Один из них вдруг резко вскинул руку и - хлоп! хлоп! Как будто мальчишки петарды взрывали. Парень опрокинулся навзничь, а визитеры взбежали на крыльцо, Юшкин уже был готов выскочить из своего укрытия и бежать в лес, но тут один из гостей что-то сказал своему напарнику, и тот остался снаружи. Юшкин почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Его отсутствие в доме обнаружилось очень быстро. Из дома выскочил растревоженный убийца:
        - Пусто!
        И они скатились с крыльца брошенными в погоню псами.
        - Ты у воды посмотри! А я здесь!
        Юшкин обмер и отступил от двери. Убийца бежал к его укрытию, и жить Юшкину оставалось всего ничего, несколько секунд. Он никогда и подумать не мог, что закончит свою жизнь в дощатом, продуваемом всеми ветрами сортире, уткнувшись лицом в насквозь пропитанный мочой деревянный пол.
        Им двигал один только ужас. Осознание непоправимости происходящего убило в нем все мысли, оставив лишь инстинкт самосохранения. И он был как зверь, который действует не размышляя.
        Когда убийце оставалось лишь распахнуть дверь, Юшкин ударил ногой в дверь с такой силой, что она опрокинула убийцу на землю. Юшкин обрушился на своего врага и ударил кулаком в лицо, сверху вниз, будто молотком гвоздь забивал. Пребывавший в смятении враг не пытался сопротивляться. Он вообще ничего не пытался делать. Не человек, а стокилограммовый мешок с костями. Пистолет, который он держал в руках, отлетел в сторону и лежал в паре метров. Юшкин метнулся к нему, подхватил на лету и, пригибаясь, побежал по тропе туда, куда никогда прежде ему не доводилось ходить, но где, по его предположениям, была дорога. Тропа оказалась совсем недлинной, она вывела Юшкина к большому деревянному дому под двускатной крышей, увенчанной печной трубой. Сразу за домом действительно была дорога. На обочине стоял потрепанный легковой "Форд" с московскими номерами.
        Он подбежал к "Форду", рванул ручку двери, но замок был заперт, зато сработала сигнализация. Подгоняемый ее истошным воем, Юшкин бросился за угол дома. Он вбежал, истошно крича:
        - Кто есть?! Кто есть?! Кто есть?!
        Но никто ему не отвечал.
        Юшкин пробежал одну комнату, а в следующей увидел два трупа, мужской и женский. Мужчину он знал. Это был незадачливый седовласый сторож, прозевавший электросчетчик. Женщину видел впервые. Убийцы застали их врасплох. Женщину вообще убили в кровати. Кровавое пятно расплывалось по ночной рубашке.
        Тень метнулась за окном. Юшкин рухнул на колени, будто боялся, что его увидят снаружи, но быстрые шаги протопали мимо. И тут он понял, что человек направляется в дом. Юшкин, не поднимаясь с колен, развернулся лицом к двери и направил в дверной проем удерживаемый двумя руками пистолет.
        Шаги на деревянном крыльце. Хлопнула дверь. Человеку оставалось еще пересечь комнату, но у Юшкина не выдержали нервы. Он начал стрелять в невидимого врага, посылая в дверной проем пулю за пулей, и эта беспорядочная пальба оказалась для него спасением. Его невидимый преследователь отступил, было слышно, как захлопнулась входная дверь, но оглушенный стрельбой Юшкин рвался в бой. Он вскочил, бросился к окну и увидел бегущего человека с пистолетом в руке. Второй, у кого Юшкин отнял оружие, в это время садился в "Форд" с явным намерением покинуть столь негостеприимные места. Он завел двигатель, но уехать не успел, его напарник рванул дверцу, что-то зло закричал, возникла перебранка, и Юшкин попятился прочь от окна. Он подумал, что теперь сможет выйти из дома, невидимый с дороги, а рядом был лес, куда эти московские хряки ни за что не сунутся, потому что знают - у Юшкина есть пистолет.
        Попятившись от окна, споткнулся, упал, снова поднялся. Наконец сообразил, что нужно бежать, бежать сломя голову, побежал через комнату, но вдруг зацепился взглядом за тетрадь. Она - потрепанная, древняя, пропахшая пылью и залепленная кляксами, лежала на столе - раскрытая. Демонстративно - раскрытая. Демонстративно - на видном месте. Наверное, потому Юшкин и зацепился за нее взглядом.
        Записи делались давным-давно. Это можно было понять по тем неуловимым признакам, которые трудно сформулировать, но по которым всегда угадывается давность записанной когда-то фразы. То ли цвет чернил выдает. То ли фактура бумаги. То ли сам почерк. Но здесь старые записи оттенялись самой последней, недавней - сочной и четкой.
        "Марецкий
        Игорь Александрович
        г. Москва
        Союз композиторов
        Китайгородцев
        Анатолий Андреевич
        г. Москва
        Охранное агентство "Барбакан""
        И еще там были данные двух паспортов.
        * * *
        Шоссе, звуки которого во времена своего заточения слышал Юшкин, пролегало по дамбе, с двух сторон зажатой водой. Слева - небольшое озерцо, где по берегам лепились безжизненные домики; справа раскинулось настоящее большое озеро с зелеными кляксами островов, заросших деревьями.
        Юшкин побежал вдоль маленького озера через заросли. Бежал шумно, ломая ветки и оттого не слыша, есть ли погоня. Ему некуда было деться. Справа возвышалась дамба, там шоссе и открытое место, где он будет виден как на ладони; слева - вода; где-то за спиной - его палачи.
        Вдруг деревья расступились. Юшкин увидел бьющий прямо из камней родничок, вода в котором была до неправдоподобия желтой, а от родничка дальше вела тропинка. Трава там еще не успела засохнуть, люди совсем недавно приходили к этому роднику. Сделанное Юшкиным открытие придало ему сил. Он перемахнул через образованную родником лужу. Деревья закончились, тропа вывела Юшкина к большой трубе, пронзающей тело дамбы, и наконец уперлась в грунтовую дорогу. Справа дорога взбегала на дамбу и смыкалась с асфальтом шоссе, а слева, очень близко, в каких-нибудь ста метрах, за деревьями угадывались жилые постройки.
        Юшкин замер и прислушался. Погони не было. Зато слева он отчетливо услышал детский смех. Туда Юшкин и побежал.
        Это был двухэтажный барак, стоявший среди деревьев. На скамейке, вкопанной в землю, сидели дети. А рядом - тщедушный мужичок в застиранном спортивном трико и шлепанцах на босу ногу.
        - Это что? - повел рукой вокруг Юшкин.
        Мужичок смотрел испуганно.
        - Что за местность?
        - Озеро, - вякнул мужичок. - Лососиное.
        - Лосиное?
        - Лососиное.
        - Это Петрозаводск? Или где?
        - Петрозаводск. То есть не Петрозаводск... То есть до него близко...
        - Сколько?
        - Километров двадцать, - все так же испуганно ответил мужичок.
        И дети тоже смотрели на Юшкина со страхом. Невесть откуда выскочил неизвестный дядька - растрепанный, со сбившимся дыханием, возбужденный. И с пистолетом в руке.
        - Ты не боись! - пробормотал Юшкин. - Я тут гуляю просто.
        * * *
        - Знаешь, никуда я отсюда не поеду, - сообщил Марецкий.
        Он стоял на взгорке, заложив руки в карманы брюк и задумчиво глядя на убегающие вдаль поля, замыкаемые у самой линии горизонта тонкой ленточкой леса.
        - К черту Москву, - сказал он. - Там то меня хотят прищучить, то сестренке моей козни строят. Я уже совсем запутался. Не могу понять, каких неприятностей ждать и когда они наступят. Не поеду я туда. Не хочу.
        Устал. Все последнее время за внешней беззаботностью утаивал внутреннее напряжение. Куролесил с друзьями, миловался с невестой, песни пел, пил водку, а на душе было неспокойно. Это только людям несведущим кажется, что личный телохранитель дарит ощущение давно ожидаемого спокойствия. На самом деле все наоборот. Опекун с пистолетом - это постоянное напоминание о близкой опасности. Раздражитель, способный лишить хорошего настроения и сна. Потому что телохранителя от хорошей жизни не нанимают. И вот у Марецкого прорвалось. Он устал. Такие клиенты у Китайгородцева были. Обремененный проблемами, долгами и ожиданием близких несчастий, человек нанимал телохранителя, но даже при этом не обретал чаемого спокойствия, а потом по делам или просто по капризу выбирался на день-другой в какой-нибудь Париж или Лондон, где вдруг обнаруживал, что и дышится ему тут как-то легче, и сон стало глубже и спокойнее, а страхи так и вовсе ушли, они остались где-то далеко, в Москве, и если туда не возвращаться, задержаться здесь подольше, то, может быть, как-то само собой все и рассосется. И оставались, застревая в далеких от
Москвы городах на недели и месяцы.
        Для Марецкого таким Парижем-Лондоном была российская глубинка, по полям бродили стада коров, по синему небу плыли облака - ну чем не картинка из учебника родной речи, виденная в далеком детстве, когда все вокруг представлялось безопасным, добрым и надежным, а про телохранителей и вовсе доводилось читать только в книжках про заграничную жизнь.
        - Вам нечего опасаться в Москве, - сказал Китайгородцев. - Там, где вы сейчас живете, вам ничто не угрожает.
        Марецкий повернулся и посмотрел на своего собеседника.
        - Признавайся, что там тебе просто удобнее службу нести. Ведь так?
        - В Москве мы можем обеспечить надежную охрану, - начал было Китайгородцев.
        Но Марецкий его не дослушал.
        - А давай сделаем так, как не тебе, а мне удобно.
        Отвернулся, задумчиво вгляделся в даль, потом расправил плечи, будто сбросил груз, и сказал:
        - Тут остаемся! Мне нравится. И Патриция будет не против.
        * * *
        Местом своего проживания Марецкий выбрал придорожный мотель. Двухэтажное бревенчатое здание, стилизованное под русскую избу. То, что это мотель, Китайгородцеву не понравилось. Любой телохранитель скажет: места - дополнительная головная боль для охраны. Множество случайных людей, мотельная обслуга, которая живет по своим законам, не всегда удобная планировка помещений и изначальная неприспособленность их для обеспечения безопасности охраняемого лица.
        - Мы можем найти отдельный особняк, - подсказал Китайгородцев. - В соседнем городке.
        - И сколько мы будем его искать? - отмахнулся Марецкий.
        А день уже догорал. И пора было обедать. Или ужинать. Днем одними только бутербродами обошлись. И Китайгородцев сдался.
        - Посиди пока с клиентами в баре, - шепнул Костюкову. - А я обстановку разнюхаю.
        За стойкой администратора читала книжку миловидная женщина лет сорока. Если не подходить к стойке, женщину и не увидишь. Склонила голову - будто и нет никого.
        - Здравствуйте, - сказал Китайгородцев. - Что-нибудь интересненькое?
        Женщина смутилась.
        - Кто тут у вас за старшего?
        - А вы по какому вопросу?
        - По личному, - без тени улыбки ответил Китайгородцев.
        - По коридору. Правая сторона. Комната номер четырнадцать.
        - Спасибо.
        - Пожалуйста.
        В четырнадцатой комнате обнаружился пожилой мужчина, похожий на московского мэра Лужкова: круглолиц, лысоват, плотен телосложением. Одет в футболку и джинсовый жилет. Когда Китайгородцев вошел, мужчина расправил плечи, и полы жилета расползлись, открывая взору кругленький пивной животик и надпись на футболке по-английски: "Я не люблю тебя".
        - Добрый день. Вы здесь самый главный?
        - Да.
        Китайгородцев выложил на стол перед собеседником свое удостоверение. Тот взял удостоверение в руки, нацепил на нос очки и долго документ изучал, после чего подарил Китайгородцеву свою визитку. Пестряков Николай Константинович. Президент ООО "Русский сервис". Адрес мотеля. Номера телефонов.
        - У вас здесь мобильная связь не действует?
        - В следующем году обещают подключить.
        - Понятно, - кивнул Китайгородцев и положил визитку перед собой. - Мы тут у вас остановиться хотим. Семейная пара и четверо сопровождающих. Примете?
        - А что ж, - медленно сказал Пестряков. - Конечно, примем.
        Кажется, его впечатлило известие о четырех сопровождающих. Кто же это пожаловал, кого такие "сопровождающие" сопровождают?
        - Несколько вопросов, - сказал Китайгородцев. - Позволите?
        - Да, конечно.
        - Место тут у вас тихое?
        - Тихое. Ну разве что машины, все-таки рядом шоссе...
        - Я не о том. Криминогенная обстановка спокойная? В вашем мотеле скандалов и драк не бывает?
        - Упаси боже!
        Пестряков приложил руки к груди, прикрыв пухленькими пальчиками признание в нелюбви к собеседнику.
        - Охрана в мотеле есть?
        - Мой сын.
        - Оружие?
        - Зачем ему оружие? У него рост - два десять. Сорок шестой размер обуви носит.
        - Милиция?
        - Мы в контакте, - сообщил Пестряков, понижая голос. - Заезжают к нам каждый вечер.
        - Ужинают? - понимающе произнес Китайгородцев.
        - Не без этого. Мы их кормим, они нас защищают. Бартер, одним словом.
        Хороши защитнички.
        - А когда им кушать не хочется, где их искать?
        - А вот, - кивнул на телефон Пестряков.
        - Связь с городом?
        - Так точно.
        - Где еще, кроме вашего кабинета, установлены телефонные аппараты?
        - У администратора. В ресторане. В баре.
        - А в номерах?
        - В номерах - нет.
        - Мы временно проведем в номер телефончик.
        - Понимаю! - с готовностью кивнул Пестряков.
        - Теперь бы ваши владения посмотреть...
        - Это запросто. У нас тут удобства. Номера без тараканов. И вообще приличные люди останавливаются.
        Пестряков распахнул перед гостем дверь.
        - А что за контингент? - осведомился Китайгородцев. - Водители-дальнобойщики?
        - Обижаете! - попенял ему Пестряков. - Люди приличные, говорю же вам.
        - А дальнобойщики разве неприличные?
        - Приличные, - признал Пестряков после некоторого раздумья. - Но бедные. За копейку удавятся. Они все норовят за бесплатно где-нибудь на обочине переночевать. А у нас тут люди денежные. В прошлом году даже один депутат ночевал, - при последних словах Пестряков почему-то понизил голос.
        - Какой депутат?
        - Из Госдумы.
        - Он сказал, что из Думы?
        - Наоборот, он ничего не сказал. На паспорт своей спутницы поселялся. Вроде как они супруги, а он документы дома забыл. Под ее фамилией отметился. А фамилия-то у него на самом деле другая. Я что, по-вашему, телевизор не смотрю? Если у нас кругом лес, так мы тут дикие, что ли, не знаем, что в стране происходит? Он тут одну ночь только ночевал, и я вам скажу, что женщина эта...
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Первый этаж - нежилые помещения... Администрация... Кладовая... В противоположном крыле бар и ресторан... Вход с улицы?.. Или из мотеля?..
        - Из ресторана есть вход в мотель?
        - Да.
        - А из бара?
        - Из бара - нет. Из бара только через улицу.
        - Огнетушители... Два... Заправлены... Декабрь прошлого года... Нормально... Администратор... Опять книга... Если ее от двери не видно, то и она не видит, кто вошел... Теперь еще охранник...
        - А сын ваш где?
        - Который?
        - Их у вас сколько вообще?
        - Трое.
        - Тот, у которого сорок шестой размер...
        - А, он учится.
        - Вы же говорили - охраняет.
        - Он вечером охраняет. С семи до двенадцати. А так он студент.
        Лестница... Перила... Прочные... Ступени без изъянов... Освещение...
        - Как у вас тут свет включается?
        - Разве темно?
        - Я посмотреть хочу.
        - Вот здесь, пожалуйста...
        Освещение лестницы исправно... Арка двери... Сама дверь отсутствует... Пальма...
        - Вот этот цветок, пожалуйста, распорядитесь убрать вниз. Куда-нибудь к своему кабинету.
        - Не нравится?
        - Не нравится.
        - Хорошо, сделаем. А в чем причина, если не секрет?
        - Не секрет. Люблю, когда все видно как на ладони.
        Второй этаж... Система коридорная... Двери... Шесть плюс шесть... Итого двенадцать номеров?..
        - Здесь все номера?
        - В общем, так планировалось. Но одна комната нежилая. Мы там мебель храним. Что-то вроде склада.
        - Покажите эту дверь.
        - Вот!
        - Я ее, с вашего позволения, опечатаю. Печать снимете после нашего отъезда. Договорились?
        - Да мне, в принципе, все равно.
        - Ключ от комнаты у кого хранится?
        - У меня.
        - Еще у кого?
        - Только у меня.
        - Значит, открывать не надо. Да?
        - Да.
        - Свет включите, пожалуйста, в коридоре.
        Освещение коридора исправно... Последний светильник...
        - Вон там лампочку надо ввернуть.
        - Да там светильник что-то шалит.
        - Электрик у вас есть?
        - Надо вызывать.
        - Сейчас же вызовите. Пускай приедет и сделает.
        - Если срочно - так платить...
        - Потом впишете нам в счет, заплатим. Но чтобы к сегодняшнему вечеру тот светильник работал.
        - Понял!
        До конца коридора... Окно... Двойная рама... Запоры исправны... Огнетушитель... Дата заправки... август... прошлого года... нет, позапрошлого... Срок годности?.. Двенадцать месяцев... Просрочен...
        - И огнетушители. Четыре штуки.
        - Что - огнетушители?
        - Привезти новые. Тоже включите нам в счет.
        - Сделаем!
        - Один поставите здесь, один - в противоположном конце коридора и по одному - в тех двух номерах, которые мы займем.
        - Я понял!
        Вид из окна... Лес... Шторы плотные... Нормально... Теперь постояльцы...
        - Сколько у вас сейчас номеров занято?
        - Два.
        - Какие?
        - Это в том крыле.
        - Что за люди? Сколько их?
        - В одном номере живет мужчина... Беженец...
        - Беженец - откуда?
        - Из Чечни.
        - По национальности он кто?
        - Чеченец.
        - Возраст?
        - Лет тридцать.
        Хорош беженец... И поселился подальше от людных мест, в лесу...
        - Вы сами-то верите, что он беженец?
        - Ну как вам сказать...
        - Понятно. Так, кто тут еще у вас проживает?
        - Фирмач. Цех держит в соседнем городе. Чипсы. Хрустящий картофель. На три дня приехал с лукошком побродить.
        - А разве уже есть грибы?
        - Грибы позже пойдут. Но тут лес. Он побродить просто. Большой любитель этого дела.
        - Выпивает?
        - В меру.
        - Какая у него комната?
        - Вот эта.
        Окно... Двойная рама... Запоры исправны...
        - Покажите мне вот этот номер, пожалуйста.
        - Милости просим!
        Дверной "глазок" отсутствует... Замок единственный... Замок исправен... Несквозной... Нормально... Душ... Освещение исправно... Холодная вода... Горячая вода... Туалет... Освещение исправно... Компакт исправен... Комната... Освещение... Две лампочки из трех...
        - Сейчас же вкручу!
        - Хорошо.
        На лету схватывает науку... А он ведь из служивых... Отставник... Потом надо будет спросить... Окно... рамы двойные... Запоры исправны... Вид на лес... Противоположная от дороги сторона...
        - Что в той стороне находится?
        - Ничего. Лес.
        - Дороги есть какие-нибудь?
        - Лесные.
        - Далеко?
        - Далеко.
        - А куда выводят?
        - Кто их знает? Я не проверял.
        Шторы плотные... В темное время суток закрывать...
        - У вас ресторан и бар в противоположном крыле расположены?
        - Да.
        - Значит, мы здесь поселимся.
        - Подальше от ресторана? Действительно, там вечерами иногда бывает шумновато...
        Так, теперь вторая комната... Та, что ближе к лестнице...
        - Я еще смежную комнату хочу осмотреть.
        - Это пожалуйста. Эту или ту?
        - Эту.
        - Прошу!
        Дверной "глазок" отсутствует... Замок единственный... Исправен... Несквозной... Душ... Освещение исправно... Горячая вода... Холодная... Туалет... Освещение исправно... Компакт исправен... Комната... Планировка стандартная... Освещение... Исправно... Двойная рама окна... Запоры исправны... Количество кроватей... Две...
        - Занесете сюда еще две кровати.
        - Вчетвером будете жить?
        - Четверо - здесь, а двое - за стеной. Дальше. Телефончик мы сами пробросим, у нас и аппарат есть, и шнур...
        - Запасливые!
        - Служба!
        - А с кем вы хотите запараллелиться?
        - Никаких параллельных. Где можно на время отключить аппарат - в баре или в ресторане?
        - Да как же! Они же будут против!
        - Тут кто хозяин?
        - Я!
        - А вы говорите: будут против. Хозяин либо есть, либо его нет. Правильно?
        - Правильно.
        - То-то и оно. Значит, в ресторане мы аппарат отключим. У них прямой выход в мотель, если что - сбегают к администратору. Теперь вот еще что. В течение часа врезать дверные "глазки". И в этой комнате, и в той. Потом впишете в счет. Двери незанятых комнат мы с вашего согласия опломбируем.
        - Я не против.
        - Сколько комплектов ключей?
        - Три.
        - Где хранятся?
        - Два у администратора, один у меня.
        - Все ключики нам сдадите на время. Хорошо?
        - Как скажете.
        - Вот здесь, в коридоре, поставите стол и стул. Тут наш человек будет дежурить. И в это крыло никого не поселяйте.
        - А если заезд?
        - Если желающих будет много, мы вам недополученную выгоду возместим. Оплатим пустующие номера. И последнее. Фирмач ваш этот пускай живет. А чеченца придется выселить.
        - Как же я его выселю?
        - Без грубости. Чечены грубости не любят. Так что по-хорошему. Он сейчас где?
        - В ресторане, я думаю. Он там целыми днями ошивается.
        - Ага. Свою беженскую гуманитарную помощь там проедает. В общем, сейчас вы пойдете к нему и скажете, что вам сейчас позвонила родственница из города, из администрации, и предупредила о рейде ОМОНа. Что в мотеле через тридцать минут будут маски-шоу. А потом ОМОН оставит тут свой пост. Вроде как операция по району. И продлится вся эта бодяга неделю.
        - Вы думаете - уедет?
        - Умчится так быстро, что вы, возможно, даже не успеете заполучить у него плату за проживание.
        * * *
        Марецкий и Патриция долго сидели в баре, потом переместились в ресторан. Еще позже, уже ночью, они порывались устроить прогулку по лесу. Светила полная луна, тени деревьев были неправдоподобно отчетливы, плавал призрачный голубоватый свет. Китайгородцев насилу отговорил нетрезвого Марецкого от рискованной затеи. Таким образом, прогулка, так и не начавшись, закончилась в баре. Марецкий и его невеста сидели за угловым столиком. Китайгородцев с Костюковым устроились за стойкой. И бар как на ладони, и до клиентов рукой подать. Никого посторонних. Зашла измотанная долгой дорогой молодая пара, купили две бутылки минералки и тут же снова умчались в ночь. "Опель" у них. Номера питерские. Китайгородцев увидел в окно.
        - В общем Хамза такой план предлагает, - сказал вполголоса Костюков. - Инну Марецкую и ее благодетеля ввести в курс дела, предупредить об опасности. Охраной Инны займется ее благодетель. Это уже не наша головная боль. Самого Марецкого продолжать охранять силами "Барбакана". До тех пор, пока ситуация не прояснится. Или пока клиент не пошлет нас к черту. Или пока у них деньги не кончатся, - хмыкнул Костюков. - Ну и никаких Германий, ясное дело.
        - Нет, "никаких Германий" - это не пройдет, - отозвался Китайгородцев. - Марецкий туда рвется и поедет, даже если ему скажут, что старуха с косой его ждет прямо на границе.
        - Надо же, какая любовь.
        - А у него не любовь, коллега. Я тут одну вещь понял. Для Марецкого вот эта рыжая немка - уникальный шанс. И, может быть, шанс единственный. Ему нужно вырваться отсюда, потому что ничего хорошего здесь его уже не ждет.
        - "Здесь" - это в России?
        - Да. Он разъезжает на роскошном авто, пользуется кредитными картами, пьет дорогое вино и вообще ведет жизнь барина. Но за душой - ничего. Сестра его содержит. Точнее, друг сестры. А если завтра Инна Марецкая рассорится с этим своим другом? Поэтому Марецкий так рвется в Германию. Он как бы переходит в новое качество. Иной статус. Был российским композитором, стал мужем немецкой принцессы. Ничего не теряет, а только приобретает. Обеспечивает свое будущее. Здесь у него будущего нет. Там - есть. Он, по крайней мере, на это надеется.
        - Хамзе можно другой ход подсказать, - предложил Костюков. - Если Марецкого здесь не удержать, то мы все-таки вывозим его в Германию под охраной...
        - Но без сестры.
        - Без сестры, безусловно. Там, в Германии, мы обеспечиваем ему охрану, а после вывозим в какую-нибудь третью страну, где ему ничто не будет угрожать, и там с ним расстаемся.
        К бару подъехал старенький "жигуленок". Два растрепанных и явно нетрезвых парня вышли из машины и направились в бар, неся с собой шум и беспокойство.
        - Валюха, привет!
        Барменша улыбнулась им как старым знакомым.
        - Шесть пива и чипсы!
        - Пива с собой, мальчики?
        - Ага!
        Они переминались с ноги на ногу и стреляли глазами по сторонам. Им было хорошо и весело. Позади ночная дорога. И впереди ночная дорога. Только теперь с пивом. Один из парней встретился взглядом с Китайгородцевым.
        - Чипсы местные? - спросил доброжелательно Китайгородцев.
        - В смысле? - непонимающе осклабился парень.
        - Местного производства? У вас тут цех в соседнем городе.
        - Какой цех? Школа, почта и милиция.
        - А цех по производству чипсов?
        - Нету такого.
        - Из Петербурга возим, - сказала барменша. - Позорище какое! Будто у нас в районе своей картошки нет!
        Высокий парень что-то рассказывал женщине-администратору. Та смеялась. При появлении Китайгородцева парень замолк.
        - Вы сын Николая Константиновича Пестрякова? - спросил Китайгородцев.
        - Да.
        - Отец еще здесь?
        - Уехал.
        - Ай-яй-яй!
        - Что-то случилось?
        - Ничего не случилось. У вас тут постоялец. Фирмач. Из двадцать пятого номера. На него данные есть?
        - Какие данные?
        - Паспортные.
        - А как же! - сказала женщина. - Мы фиксируем.
        - Позволите взглянуть?
        Женщина посмотрела на парня. Тот неопределенно пожал плечами в ответ. Они не видели никаких оснований для того, чтобы отказать.
        - Вот, - сказала женщина, раскрывая журнал. - Фамилия, имя, отчество. Данные паспорта. Прописка.
        А прописка у него не местная.
        Китайгородцев переписал. Спросил:
        - Давно он у вас живет?
        - Со вчерашнего дня.
        - Он раньше у вас останавливался?
        - Нет.
        - А вы его когда-нибудь прежде видели?
        - Нет.
        - То есть он вам незнаком?
        - Конечно. А что? Что-то не так?
        - Все так, - сообщил Китайгородцев. - И даже лучше. Что он за человек, кстати?
        - Не знаю.
        - Хотя бы как он дни проводит?
        - Вчера в баре весь вечер просидел.
        - С чеченцем?
        - Ну этого я не знаю, с кем он там сидел, - развела руками женщина.
        Китайгородцев обернулся и выразительно посмотрел на Костюкова. Тот все понял, кивнул и отправился в бар.
        - А сегодня? - спросил у женщины Китайгородцев.
        - Вышел из номера пообедать, и потом я его уже не видела.
        - По лесу ходил, наверное?
        - Я не знаю, - сказала женщина. - Не видела я.
        Она читала книжку.
        - Я вас вот о чем попрошу, - сказал Китайгородцев. - Вы не говорите ему, пожалуйста, что я им интересовался. Хорошо?
        - Хорошо.
        - Чеченец, кстати, уехал?
        - Уехал. Ни с того ни с сего вещи собрал и умчался.
        - А еще кто-нибудь селился сегодня?
        - Нет, не было никого.
        - Хорошо, спасибо. Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи.
        Китайгородцев стал подниматься наверх. Уже на лестнице его нагнал Костюков.
        - Чеченец и этот фирмач были в баре в одно и то же время, но сидели за разными столиками. Друг с другом не общались. Фирмач ушел раньше, - доложил он.
        В ответ Китайгородцев протянул испещренный записями листок.
        - Срочно свяжись с Хамзой, пускай они проверят этого фирмача. Кто он и откуда тут взялся.
        - Чем он тебе не нравится?
        - Понимаешь, мне хозяин мотеля сказал, что этот фирмач где-то неподалеку чипсы штампует, а барменша вот говорит, что чипсы тем не менее приходится возить аж из самого Питера. Получается, что фирмач этот либо врет про чипсы, либо одно из двух. И прописка у него совсем не местная.
        * * *
        Как оказалось, через дамбу Юшкин перешел зря. Ему как раз в противоположную сторону было нужно. Там Петрозаводск, вокзал и поезда, идущие на Москву. А здесь - заболоченная местность, так что идти нужно было по шоссе, которое в конце концов выводило к населенному пункту со странным названием Машезеро.
        - А дальше там что? - спросил у перепуганного мужичка Юшкин.
        - Известно что - лес.
        Значит, назад, через дамбу. Но Юшкин, только что чудесным образом избежавший расправы, повторно искушать судьбу не хотел. Почти наверняка там, за дамбой, его поджидали. Он был единственным свидетелем учиненной расправы и понимал, что пощады ему не будет. Уж лучше отсидеться, переждать.
        - Смотри у меня! - пригрозил он мужичку и даже потряс у него перед носом пистолетом.
        Мужичок стал белее полотна. Юшкин развернулся и побежал к дамбе. Поднялся на нее, присел, чтобы не маячить, повел взглядом вдоль асфальта дороги. Он увидел дом, в котором лежали два трупа, но рядом с домом не было ни машины с московскими номерами, ни приехавших на ней людей. Юшкин выждал немного, потом перебежал через дорогу и быстрым шагом пошел прочь, оставляя за спиной и дамбу, и тот страшный дом, и надежду на скорое возвращение в Москву. Просто он по опыту знал, что не всегда прямой путь оказывается самым коротким.
        Он прошел мимо базы отдыха, и слева, в лесу, обнаружились какие-то постройки, деревянные дома смотрели пустыми глазницами окон, все выглядело заброшенным, но и туда Юшкин не свернул. Озеро справа от дороги отступило, начался лес. Юшкин шел, торопился, оглядывался, ожидая погони. Если впереди или позади появлялась машина, Юшкин бросался под деревья, падал в траву и лежал, целясь из пистолета в направлении дороги. Очередная машина проносилась мимо, не останавливаясь. Юшкин еще немного лежал, выжидая и успокаиваясь, после чего вновь выходил на дорогу и продолжал свой путь.
        Очень скоро ему надоело испуганным зайцем прыгать в траву. Он стал присматриваться, куда бы ему с дороги уйти, влево или вправо, как вдруг справа по ходу обнаружилась лесная дорога, уводящая подальше от опасного асфальта. Туда Юшкин и свернул. Он вряд ли ушел от дамбы больше чем на два километра, но и это расстояние уже казалось ему спасительным.
        Лесная дорога петляла меж деревьев, была узкой, в одну колею. Юшкину, городскому жителю, этот лес казался чащей, он уже уверовал в обретенную наконец-то безопасность и был неприятно удивлен, когда минут через тридцать или сорок эта дорога вывела его к воде. Почти сразу он определил, что находится на берегу озера Лососиное. Он видел и турбазу, мимо которой прошел около часа назад, и заросшие деревьями острова на озере. Но, поразмыслив, Юшкин пришел к выводу, что дела его все-таки не так уж плохи - те двое, что приехали сюда на "Форде", вряд ли его тут найдут.
        Успокоенный, он нашел местечко поукромнее, прилег и сам не заметил, как уснул.
        Уже ближе к полудню на Юшкина выскочила пущенная по следу беглеца розыскная собака, которая успела порвать несчастного Юшкина, прежде чем на место событий прибежал поотставший кинолог. Юшкин кричал от боли и страха. Кинолог уже оттащил собаку, но та, все еще пребывая в азарте погони, рвалась с поводка и скалила клыки.
        - Это не я! - рыдал Юшкин. - Вот тут у меня записано! Это из-за них все! Надо их искать!
        И все порывался достать из кармана что-то, да руки уже были скованы наручниками. Один из милиционеров залез к нему в карман, достал сложенный вчетверо лист, развернул.
        Это был лист, вырванный Юшкиным из регистрационной книги.
        - Марецкий, - прочитал милиционер. - Китайгородцев...
        - Вот! Из-за них это все! - рыдал Юшкин и косил взглядом на беснующегося рядом пса. - Прикончить меня хотели! А я не дался!
        * * *
        Рано утром Китайгородцев вышел в коридор. Охранник из "Барбакана", сидевший за столом, приветливо ему кивнул.
        - Как обстановка? - спросил Китайгородцев.
        - Клиент у себя. В три тридцать утра заселились еще два человека, мужчины. Номер двадцать восемь. Постоялец из двадцать шестого пятнадцать минут назад куда-то вышел.
        - Хорошо, я понял. Через час тебя сменят.
        Китайгородцев спустился на первый этаж. Женщина-администратор колдовала над своим лицом, пытаясь избавиться от следов ночной борьбы со сном.
        - Доброе утро, - сказал Китайгородцев.
        - Доброе утро.
        - У нас новые постояльцы?
        - Из Москвы ребята.
        - Вы не будете возражать, если я на их фамилии взгляну?
        - Вот, пожалуйста.
        Раскрыла журнал на нужной странице, придвинула к собеседнику. Китайгородцев переписал фамилии, спрятал блокнот в карман.
        - А вы из милиции, да? - спросила женщина, заговорщицки понижая голос.
        Китайгородцев приложил палец к губам.
        - Я поняла! - округлила глаза женщина.
        Китайгородцев вышел на улицу. У входа стоял нестарый еще, лет под пятьдесят, мужчина. Заслышав шаги, обернулся. Бледное, без следов загара, лицо. Редкие светлые волосы зачесаны назад. Постоялец из двадцать шестого.
        - Доброе утро, - первым поздоровался Китайгородцев.
        - Доброе утро.
        - Прохладно сегодня.
        - Тут все-таки лес, - ответил светловолосый. - Сейчас вот солнце поднимется - увидите, какой будет день. Вы надолго сюда?
        - Нет.
        - Ну, может быть, у вас все-таки будет время пройтись по лесу. Не пожалеете.
        - Тут есть на что посмотреть?
        - Лес, - коротко ответил собеседник.
        Одного этого ему уже казалось достаточно.
        - Вам эти места знакомы? - спросил Китайгородцев.
        - Да.
        - Живете где-то недалеко?
        - В общем, да.
        - А здесь по делам?
        - Отдыхаю.
        - Это вместо Канарских островов? - улыбнулся Китайгородцев.
        - Здесь лучше. Я Канары видел. С нашим лесом не сравнить. Это сначала, когда только появляется возможность выезжать за границу, рвешься туда и тебе там все нравится. Потом успокаиваешься. Гораздо приятней просто идти по лесу, искать грибы и знать, что не наткнешься на забор и табличку с надписью "Не входить. Частная собственность".
        - А вы вообще по бизнесу?
        - Да.
        - Что за профиль? Может, мы друг другу будем полезны?
        - А вы тоже - по бизнесу?
        - Тоже, - кивнул Китайгородцев. - Консалтинговые услуги.
        - Это для меня слишком сложно. Если бы вы, к примеру, картофель выращивали...
        - Зачем же именно картофель?
        - Я чипсами занимаюсь.
        - Чипсы производите?
        - Да.
        - А где?
        - Недалеко тут.
        - У меня брат чипсами занимается, - сказал Китайгородцев. - Только он их не производит, а продает. В Москве. Сто двадцать магазинов.
        - Сто двадцать магазинов ему принадлежат?
        - Нет, он в них продукцию поставляет. Привозит в Москву чипсы и продает.
        - А откуда привозит?
        - Из Питера, - сказал Китайгородцев. - А от вас бы ближе получалось. Может, вы мне координаты свои дадите? А я ему передам.
        - Хорошо.
        Собеседник Китайгородцева извлек из кармана бумажник, перебрал содержимое всех отделений, разыскивая визитку. Не нашел.
        - В номере, - сказал он. - Я потом туда поднимусь и вам свою визитку дам.
        - Заранее спасибо.
        - А теперь прогуляюсь, - сказал светловолосый. - В лесу сыровато еще, конечно. Но это мое любимое время. Дымка между деревьями плавает. Фантастическая картина.
        Когда он ушел, Китайгородцев направился к припаркованным на стоянке автомобилям. В машине, где был установлен спутниковый телефон, дежурил охранник из "Барбакана".
        - Привет! - сказал ему Китайгородцев. - Хамза не звонил?
        - Нет пока.
        - Набери-ка мне его.
        Над близким лесом поднималось солнце. Деревья в тени казались черными. Из той черноты выплывала утренняя сырость.
        - Хамза на проводе, - сказал охранник.
        Китайгородцев взял трубку.
        - Доброе утро, это Китайгородцев. Вы извините, что я так рано. По нашему вчерашнему запросу о постояльце этом, бизнесмене, есть что-нибудь? Я вас прошу - ускорьте. Да нет, ничего особенного. Просто я сейчас случайно содержимое его бумажника увидел. Там среди наших рублей еще и дойчмарки высветились. А я сейчас на все, что с Германией связано, очень нервно реагирую. Так что жду информацию. У нас постоянно один человек у аппарата дежурит.
        Китайгородцев отключил телефон, повернулся к охраннику.
        - Ты хоть немного поспал?
        - Подремал, - ответил тот. - Неудобно тут. Все-таки не кровать. И ночью кто проедет - сразу реагируешь. Тут ребята приехали под утро...
        - Да, я знаю, - кивнул Китайгородцев. - В общем, как только Хамза позвонит - ты сразу ко мне.
        - Понял.
        Китайгородцев, прежде чем вернуться в мотель, подошел к машине тех ребят, что прибыли ночью. "Форд". Довольно потрепанный. Номера московские.
        * * *
        Хамза позвонил через два часа.
        - Толик! - сказал он Китайгородцеву. - Собрали мы данные по вашему "чипсовому бизнесмену". Итак, Юшкин Игорь Степанович, пятьдесят шестого года рождения, уроженец города Москвы, ранее не судим, холост. По поводу чипсов - врет он все, никаких сомнений. С девяносто второго по девяносто четвертый год работал брокером на товарно-сырьевой бирже, продавал и покупал все, что можно. Фирма называлась "Дельта-Виста". Юшкин уволился оттуда в девяносто четвертом, а фирма закрылась в девяносто шестом. Он контакты с ней не поддерживал, потому что с девяносто четвертого работал по недвижимости. Фирма "Кантри Истэйт". Он и там не был ни владельцем, ни менеджером. В девяносто шестом его уволили. В девяносто седьмом Юшкин учреждает собственную фирму по торговле недвижимостью. Фирму назвал без затей: "Юшис". Юшкин Игорь Степанович. Пытался раскрутиться, используя связи, наработанные еще в бытность его агентом по недвижимости в фирме "Кантри Истэйт". Не преуспел. Но за несколько месяцев самостоятельной работы разыскал людей, готовых войти с ним в долю. Якобы предполагалась работа по схеме "его связи - их деньги".
Деньги они дали...
        - Эти люди установлены?
        - Пока нет. Юшкин получил деньги приблизительно в июле девяносто восьмого года. Дальше случился августовский кризис, Юшкин денег лишился, и с этого момента у него начались неприятности. До конца девяносто восьмого года он еще трепыхался, пытаясь решить вопрос долгов, распродавал имущество, но вырученных денег не хватало. В своем офисе после новогодних праздников девяносто девятого года он не появился. С тех пор в бегах. По разным оценкам, на нем еще висит от ста пятидесяти до трехсот тысяч долларов долга. Чем занимается и на что живет, неизвестно.
        - Это все, что вы накопали?
        - Нет, Толик. Тут целая папка всяких бумаг.
        - Есть ли данные о выезде Юшкина за рубеж? Меня интересует Германия. Даты выезда и возвращения.
        - У него нет заграничного паспорта.
        - Этого не может быть!
        - Толик! Заграничный паспорт Юшкину Игорю Степановичу не выдавался!
        А он на Канарах был, если верить ему на слово. И в бумажнике дойчмарки. Если бы доллары - тут никаких вопросов. Личные сбережения, защита от инфляции. Но у нас не Хорватия какая-нибудь и не Чехия. У нас в ходу доллары, а дойчмарки остаются после поездок за границу. Как правило. А у этого "туриста" даже загранпаспорта нет.
        - Вы мне все, что есть по тому Юшкину, передайте, пожалуйста, на факс мотеля, - попросил Китайгородцев.
        - Хорошо. Сделаю это прямо сейчас.
        Китайгородцев направился в кабинет Пестрякова, где был факс. Пестряков - сама любезность. Хотя надпись на его футболке по-прежнему гласила: "Я не люблю тебя".
        - Как вам тут отдыхается? - осведомился Пестряков.
        - Выше всяких похвал.
        - Может, у вас будут какие-то пожелания?
        - Получить факс, - широко улыбнулся Китайгородцев.
        - Без проблем!
        - Тогда переключите, пожалуйста, на "автомат". И еще. Там информация будет конфиденциальная...
        - Мне вас оставить? - спросил понятливый Пестряков.
        - Я не настаиваю, но...
        - Я понял!
        Это было очень хорошо, что он ушел. Потому что совсем необязательно было ему видеть материалы, передаваемые из Москвы. Уже один из первых документов мог бы неприятно удивить Николая Константиновича Пестрякова. На информационной карточке, заполняемой работниками паспортного стола на каждого гражданина, получающего паспорт, размещалась его фотография. Китайгородцев сразу увидел, что тот Юшкин, фото которого присутствовало на информационной карточке, не имеет ничего общего с тем "Юшкиным", с которым сегодня рано утром Китайгородцев беседовал у входа в мотель.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        У меня в кобуре пистолет, а в нем двенадцать патронов. Я мастер спорта по стрельбе. И еще у меня спецподготовка. В принципе, для общения с этим "Юшкиным" мне даже пистолет не нужен. Я могу справиться с ним голыми руками. Но не имею права. Ни арестовать его, ни даже просто задержать до прибытия милиции. Я могу только набрать заветное "02" и ждать, пока стражи порядка прибудут. По возможности мы стараемся использовать способы "условно законные", если можно так выразиться. Телохранитель - это человек, постоянно балансирующий на грани между правонарушением и преступлением. Такая у нас в "Барбакане" есть невеселая шутка. Поселившийся в мотеле по ворованному паспорту человек находится рядом с опекаемым мною клиентом, но я с этим лже-Юшкиным не могу разобраться. По закону я вообще ничего не могу с ним сделать. Вот только если ему, допустим, приглянутся наручные часы Марецкого и он попытается их снять прямо с его руки, я имею право вмешаться.
        * * *
        Костюков уже сменил продежурившего всю ночь охранника и теперь сам восседал за столом в коридоре.
        - Как обстановка? - поинтересовался Китайгородцев.
        - Клиент в номере. Уже выходил, предупредил, что через четверть часа спустится с Патрицией к завтраку.
        - Отменить. Завтрак пусть доставят прямо в номер.
        - Что-то случилось?
        - У нас проблемы. Постоялец из двадцать шестого не возвращался?
        - Нет пока.
        - Хамза ответил на сделанный тобой накануне запрос. Постоялец из двадцать шестого номера живет по украденному паспорту. Сам паспорт принадлежит неудачливому предпринимателю, уже два года находящемуся в бегах. Тот предприниматель и наш "чипсовый бизнесмен" - совершенно разные люди. Я уже связался с местной милицией, обрисовал им ситуацию. Обещали подъехать. До тех пор, пока они не выдернут из мотеля этого типа, Марецкий должен оставаться в своем номере. Предупреди его, не вдаваясь в подробности.
        - Хорошо.
        - А я спущусь к машине, свяжусь с Хамзой. Его надо поставить в известность.
        Китайгородцев пошел вниз, а Костюков направился в номер к Марецкому. Постучал. Долго никто не отвечал. Он постучал снова, и только тогда ему открыли. Марецкий стоял перед ним в брюках, но без рубашки и босиком.
        - Вы позволите войти? - осведомился Костюков.
        Он не хотел вести разговор, находясь в коридоре. Марецкий пребывал в нерешительности всего одно мгновение. Сделал полшага назад:
        - Прошу!
        По-прежнему он перекрывал доступ в комнату, демонстрируя, что говорить они будут здесь, в этом маленьком коридорчике. Костюков переступил через порог и видел теперь часть комнаты и угол огромной двуспальной кровати, белье на которой было растерзано и скомкано. Марецкий, видимо, уловил проявленный охранником неприличный интерес, и в его взгляде обнаружилась незлая насмешливость.
        - Я предупредить, - смутился Костюков. - Завтрак придется заказать прямо в номер. Это я к тому, что в ресторан спускаться нежелательно.
        - А что такое? - все с той же насмешливостью во взгляде осведомился Марецкий. - Там санитарный час? Или другое какое несчастье?
        - Так надо, - попытался было втолковать Костюков.
        Но Марецкий даже не стал его слушать.
        - Я привык завтракать в ресторане, - сказал он. - Вот и все. Еще вопросы будут?
        Получалось, что в ресторан он спустится, несмотря ни на что.
        - В таком случае придется отложить завтрак, - сказал Костюков. - На час или два.
        - Почему?
        - Потому что сейчас сюда прибудет милиция. У постояльца из двадцать шестого номера фальшивый паспорт. Мы решили подстраховаться на всякий случай, когда узнали.
        - Узнали - о чем?
        - О том, что он не по своему паспорту живет.
        - А как же вы узнали?
        - У нас свои методы. Извините.
        - Ну надо же! - покачал головой Марецкий. - Как все серьезно!
        - Так мы с вами договорились?
        - Разумеется, - пробормотал Марецкий.
        Он уже не пытался настаивать. И ни о чем не расспрашивал.
        - Вы сделайте заказ, - сказал ему Костюков, прежде чем уйти. - А мы ваш завтрак доставим прямо в номер.
        * * *
        Через пятнадцать минут Костюков спустился в ресторан с недлинным списком блюд, составленным Марецким. Прошел на кухню, сделал заказ, сказал, что подождет в зале, и попросил для себя кофе.
        В зале как раз появился постоялец из двадцать шестого. Их разделяли всего несколько метров, и тот сказал Костюкову вежливое и ни к чему не обязывающее "здравствуйте".
        - Здравствуйте, - ответил Костюков.
        Сел за столик у стены, располагаясь так, чтобы держать в поле зрения подозрительного постояльца, а тот совершенно неожиданно подошел, спросил: "Вы не будете возражать?" и сел напротив, не дожидаясь ответа. Костюкову принесли кофе. Его сосед по столику сделал официанту заказ: яичница с беконом...
        - Бекона нет.
        - А колбаса есть?
        - Есть.
        - Значит, с колбасой.
        Еще он заказал овощной салат, сдобную булку, масло и чай.
        - Чай зеленый или черный?
        - Черный.
        Официант ушел.
        - Поверите, я никак не могу привыкнуть к тому, что теперь даже в российской глухомани надо уточнять, какой именно чай предпочитаешь, - сказал постоялец, обращаясь к Костюкову. - Как все-таки изменилась жизнь.
        Покачал головой.
        - М-да, - неопределенно ответил Костюков. - Приходится привыкать.
        Пил кофе и разглядывал собеседника. Уже запечатлел в памяти его образ так надежно, что при первой необходимости мог составить безукоризненный фоторобот - мечту любого постового.
        Пришел официант, поставил перед соседом Костюкова чашку с горячим чаем.
        - Вот теперь я узнаю Россию, - засмеялся постоялец. - В ресторане тебе первым делом приносят то, что быстрее всего приготовить. Вам тоже, как я вижу, сначала принесли кофе.
        - Я только кофе и заказывал.
        - Значит, вам легче, - сказал собеседник и отхлебнул чаю.
        Рука, державшая чашку, подрагивала. Костюков это заметил.
        - Завтра уеду, - сказал собеседник Костюкова. - И никто мне уже не принесет чай на первое.
        - Домой возвращаетесь?
        - Угу.
        - Далеко живете?
        - В общем, нет.
        - А здесь по делам?
        - Отдыхаю я тут. Урлауб.
        - Это что? - не понял Костюков.
        - Это отпуск. По-немецки.
        - Вы бывали в Германии?
        - Я много где бывал.
        - И в Германии тоже?
        - И в Германии тоже. У вас особенный интерес к этой стране?
        - У меня брат там служил. В Западной группе войск. Еще когда ГДР существовала.
        - Где именно служил?
        - Город Карл-Маркс-Штадт.
        - Да, был такой.
        - То есть как это "был"?
        - Переименовали. То ли Хемниц он теперь, то ли Темниц. Не помню я точно.
        Официант принес заказанную яичницу с колбасой.
        Проехала за окном машина. Костюков проследил за ней взглядом. Не милицейская.
        - А вы-то тут по делам? - спросил у него сосед по столику.
        - Да, в командировке.
        Тут как раз принесли завтрак для Марецкого.
        - Ого! - оценил костюковский собеседник. - А говорили - один только кофе...
        - Я пошутил, - обронил Костюков.
        Рассчитался с официантом. Поднялся, намереваясь уйти.
        - А по делам каким таким, если не секрет? - осведомился его собеседник.
        - Секрет.
        - Ну-у, понимаю, - нисколько не обиделся сосед по столику. - Не судите меня строго за мое любопытство. Энтшульдиген зи мир битте, как говорят у нас в Костромской области.
        Костюков едва не выронил поднос с блюдами, который уже успел взять в руки.
        * * *
        Он отнес завтрак в номер Марецкого, после чего вновь занял место на посту в коридоре.
        Очень скоро появился его недавний собеседник.
        - А где ваш товарищ? - спросил тот.
        - Какой товарищ? - не понял Костюков.
        - Высокий такой. Я ему обещал свою визитку. Хотя я ведь ее и вам могу отдать.
        - Можете.
        - Сейчас принесу.
        Костюков молча кивнул в ответ. Его собеседник скрылся в своем номере. Костюков извлек из ящика стола переговорное устройство.
        - Толик!
        - На связи! - отозвался Китайгородцев.
        - Три минуты назад постоялец из двадцать шестого сказал мне: "Энтшульдиген зи мир битте, как говорят у нас в Костромской области".
        - Ты шутишь?
        - Какие могут быть шутки, Толик!
        - Где он сейчас?
        - У себя в номере.
        - Марецкий?
        - У себя.
        - Патриция?
        - С ним.
        - Сергачев?
        - Спит.
        Охранник по фамилии Сергачев отдыхал в соседнем с Марецким номере после ночного дежурства.
        - Сергачева я сейчас подниму, - сказал Китайгородцев. - Позвоню ему из машины. Ты на посту?
        - Да.
        - Ни шагу оттуда! Я сейчас поднимусь к вам.
        * * *
        Через несколько минут дверь в двадцать шестом номере распахнулась. Оттуда вышел лже-Юшкин и направился к Костюкову, держа в руке белый прямоугольник визитной карточки. В правой руке он держал визитку, а левую руку Костюков не видел. То есть то, что он ее не видит, Костюков осознал с запозданием в две или три секунды, которые и стоили ему жизни. Костюков приподнялся за столом, рука уже скользнула под полу пиджака, но выхватить оружие он не успел. Идущий на него человек выхватил пистолет и первым же выстрелом свалил Костюкова.
        Из двадцать восьмого номера тем временем выскочили два парня. Побежали по коридору. Лже-Юшкин указал им на дверь, за которой должны были находиться телохранители Марецкого, а сам постучал в соседний номер, коротко и приглушенно позвал:
        - Игорь!
        А получилось отрывистое: "Игрь!"
        Он держал пистолет наготове, чтобы выстрелить сразу, едва дверь откроется, но ему не открыли. Прямо через дверь оттуда, из номера, стали стрелять. Лже-Юшкин получил две пули в грудь и упал. Его сообщники, ожидая выстрелов из-за двери соседнего номера, открыли стрельбу, в несколько секунд превратив дверь в решето, но охрана Марецкого не отвечала. Они отступили по коридору, оставляя истекающего кровью Лже-Юшкина и даже не пытаясь ему помочь.
        - Уходим? - спросил один.
        - Мочить его надо! - зло огрызнулся второй. - Нельзя уходить!
        - Постреляют как щенков!
        - Нельзя уходить! - процедил второй.
        Он и сам понимал, что все очень плохо, но уходить, не доделав дело до конца, - это самим себе подписать приговор.
        - Вниз! - сказал он. - Кого угодно хватай и тащи сюда! Заложник нужен! Прикрытие!
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Марецкий и Патриция на полу... В углу... Безопасно...
        - Все нормально?
        - Да.
        А голос испуганный... Надо потерпеть... Просто переждать это...
        - Сергачев!
        - Я!
        - Свяжись с Потаповым! Машину оставить! Пусть он прикроет первый этаж!
        Милиции до сих пор нет... Продержаться можем и сами... Даже если пойдут на штурм... Сколько их? Стрельба была уже после того, как я подстрелил этого типа... Значит, кто-то еще... Он привел кого-то с собой из леса?.. Исключено... Потапов оставался в машине и видел все, что происходит снаружи... Появление посторонних он бы зафиксировал... Не было посторонних... А из прочих... Двое из двадцать восьмого?.. Легковой "Форд" с московскими номерами... Прибыли ночью... Если так, то двое...
        - Скажи Потапову, что их двое должно быть! Это те люди, что ночью приехали!
        Двое - это совсем не страшно... От двоих отобьемся... Подопечных держать на полу... В безопасном углу... Чтобы не зацепило...
        Потапов вбежал в мотель. Пестряков и женщина-администратор стояли у подножия лестницы, напряженно вслушиваясь в происходящее наверху. При появлении Потапова обернулись. Лица испуганные. Потапов махнул пистолетом и сделал зверское лицо, демонстрируя, что здесь им не место.
        Шаги наверху. Этих двоих удалить в безопасное место. Потапов уже никак не успевал. Он переложил переговорное устройство из руки в руку, бесцеремонно взял за шиворот стоявшего ближе к нему Пестрякова, одновременно ударив сзади под колено, и аккуратно придержал, когда тот осел на ковровую дорожку. Потапов показал женщине жестом - на пол!
        Теперь их прикрывала стойка администратора, над которой возвышался один Потапов. Сверху по лестнице спускался парень. И тут в руке у Потапова ожило переговорное устройство. Голос Сергачева, искаженный шумами, произнес:
        - Их двое! Это те, что ночью приехали!
        Парень на лестнице вздрогнул и посмотрел на Потапова. Ему бы упасть на ступени, спрятаться. Или вовсе бросить оружие и сдаться. А он решил потягаться с Потаповым в искусстве стрельбы. Вскинул руку с пистолетом.
        Потапов убил его первым же выстрелом. Парень даже прицелиться толком не успел.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Выстрел... Первый этаж... Потапов?.. Или кто-то из этих?..
        - Свяжись с Потаповым!
        - Потапыч!
        - Я!
        - Что там у тебя?
        - Я завалил одного!
        - Кто это?
        - Из тех двоих, что приехали ночью! У него ствол!
        Подтверждается... Были заодно с этим "чипсовым"... "Чипсовый" готов... И Потапов одного завалил... Еще один остался...
        - Спроси у него - он второго видит?
        - Потапыч! Где второй?
        - Не вижу! Искать?
        - Скажи ему, что не надо искать! Пусть остается внизу!
        - Оставайся на месте! Держи этаж!
        - Понял!
        Третий уйдет... Наверное... если не дурак... Поймет, что ловить нечего... Пускай уходит... Отпускаю... Мне бы клиента уберечь... Звон стекла...
        - Что там у Потапыча?
        - Потапыч!
        - Я!
        - Что за шум?
        - Наверху! Стекло!
        - Ты его видишь?
        - Нет!
        Наверное, все-таки уходит... У него машина...
        - Скажи, чтобы к машинам его не подпускал!
        - Потапыч! Машины прикрой!
        - Понял!
        * * *
        Милицейский наряд подъехал к мотелю. Водитель-милиционер остался в машине, а сержант с лейтенантом, держа в руках "калашниковы", направились в здание.
        Завидев их, из ресторана выглянул официант. Кричать он боялся. Только жестами и мимикой давал понять, что что-то случилось.
        - Какие проблемы? - спросил лейтенант и переложил автомат из руки в руку.
        - Стреляют! - сдавленным шепотом ответил официант и ткнул пальцем куда-то вверх.
        В этот момент из мотеля и выскочил Потапов. Возбужденный, в руке пистолет. Милиционеры одновременно клацнули затворами.
        - Ложись! На землю!
        Они изрешетили бы Потапова в несколько секунд, сделай он хоть одно неверное движение, но Потапов упал на асфальт. К нему подскочил сержант, выдернул из руки пистолет.
        - Наверху мужчина, женщина и двое охранников! - быстро сказал Потапов, не поднимая головы. - Двадцать второй номер. Забаррикадировались. У охранников пистолеты. Разрешение на оружие у них есть. Охранное агентство "Барбакан". И там еще один. На этаже. У него ствол. Его опасайтесь.
        * * *
        С Потаповым разобрались быстро. Обыскали, проверили документы, оружие отобрали и оставили под присмотром милицейского водителя.
        - Возьмите мою переговорку! - сказал Потапов милиционерам. - Свяжитесь с нашими в двадцать втором номере. Иначе наломаете дров, постреляете друг в друга!
        Милиционеры поднялись на второй этаж. Разбитое окно в коридоре, россыпь стекольных осколков на полу. В противоположном конце коридора стол со светящейся настольной лампой, два бездвижных тела и стреляные пистолетные гильзы.
        Прошли по коридору, стараясь ступать бесшумно. Те двое лежали как раз напротив двери двадцать второго номера. Лейтенант покосился на их оружие, но не прикоснулся к нему. Показал жестом своему коллеге, что дверь двадцать второго номера надо взять под прицел. Сам сместился, чтобы не попасть под пули, если вдруг из номера начнут стрелять. Он стоял спиной к двери двадцать первого номера. Сказал в переговорное устройство, которое им дал Потапов:
        - Это лейтенант милиции Ильханов. Вы меня слышите?
        В это время дверь за его спиной неслышно распахнулась, в затылок лейтенанту уперся ствол пистолета, и мужской голос произнес:
        - Не двигаться! Буду стрелять! Я сотрудник охранного агентства "Барбакан". Моя фамилия Китайгородцев. Кто может подтвердить, что вы действительно из милиции?
        Сержант был не под прицелом, но между ним и Китайгородцевым находился лейтенант, и он ничего не мог сделать.
        - Пестряков может подтвердить, - медленно сказал лейтенант, с трудом двигая ставшими вдруг резиновыми губами. - Николай Константинович. Хозяин гостиницы.
        - Он вас знает?
        - Да.
        - Хорошо, - сказал Китайгородцев. - Зови сюда хозяина.
        Доставленный на второй этаж Пестряков, и без того напуганный происходящими в его мотеле событиями, в очередной раз испытал немалое потрясение, обнаружив бледного как полотно знакомого ему милицейского лейтенанта, которого один из постояльцев держал под прицелом.
        - Вы знаете этого человека? - спросил у него Китайгородцев.
        - Это товарищ Ильханов, - быстро ответил хозяин мотеля. - Эльдар Джабраилович.
        С такой скоростью произнес эти слова, будто от них зависела жизнь милицейского лейтенанта.
        Только тогда Китайгородцев опустил оружие.
        - Извините, - сказал он. - У нас тут неприятности. На моего клиента совершено нападение. Я просто вынужден соблюдать осторожность.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Никогда и никому не доверять. Окружающий мир опасен. Люди делятся на хороших и плохих. Без полутонов. Плохих всегда больше. Потому что плохие все. Такова жизнь, увиденная глазами телохранителя. Неважно, во что одет человек. В милицейскую форму или в халат врача "Скорой помощи". Он для тебя заведомо не друг, а враг. Ты не знаешь, о чем он думает, и потому не можешь ему доверять. А значит, он представляет опасность для тебя и твоего клиента. Не счесть случаев, когда автомобиль потенциальной жертвы останавливали люди, одетые в милицейскую форму. Останавливали для того, чтобы убить. Я помню историю, когда охрана прозевала приближение киллеров, изображавших влюбленную парочку. В ноябре двухтысячного года убийца в облике бомжа расстрелял на проспекте Вернадского в Москве сотрудника одного из дочерних предприятий "Газпрома". Погибший, между прочим, занимал в своей фирме должность начальника службы безопасности.
        * * *
        Костюков был мертв. Выпущенная лже-Юшкиным пуля попала ему в грудь в области сердца, и он умер еще до того, как к нему пришла помощь. Зато его убийца еще дышал, но был очень плох. Китайгородцев склонился над ним, всмотрелся, а потом, распрямившись, сказал милицейскому лейтенанту:
        - Конечно, можете вызвать врачей. Но он уже, похоже, не жилец.
        Лейтенанта меньше всего волновал подстреленный Китайгородцевым преступник. Он уже знал о существовании третьего из этой компании - того, что уцелел, и в нем проснулся охотничий азарт.
        - Значит, вас трое, - сказал лейтенант, обращаясь к Китайгородцеву. - И нас трое. Итого шесть человек. Надо взять.
        Китайгородцев покачал головой.
        - Ты что?! - взвился лейтенант. - Схлюздил?
        - Мне нельзя, - сказал Китайгородцев. - По закону не положено.
        - Какой закон? - поморщился лейтенант, у которого сейчас пытались отнять его будущую победу.
        - Закон "О частной детективной и охранной деятельности". Там все написано. Можете почитать. Извините.
        Китайгородцев вошел в номер, где его ожидали Марецкий и Патриция. Девушка до сих пор выглядела испуганной. Да и Марецкий был не лучше. Лицо серое. Морщины. Он будто постарел сразу лет на двадцать.
        - Мы уезжаем, - сказал Китайгородцев. - Возвращаемся в Москву.
        И речи не было о том, чтобы Марецкий участвовал в обсуждении этого вопроса. Эвакуация клиента. Слишком серьезная операция, и тут всегда только один распорядитель.
        - Сергачев!
        - Я!
        - Подгоняй одну машину к мотелю, другую - к ресторану. Когда я выведу клиентов, меня прикроешь. Мы не знаем, где этот чертов третий. Может, он тут где-то сидит, поблизости.
        Повернулся к Марецкому.
        - Сейчас будем выходить. Все делать только по моей команде. Никакой самодеятельности. Вы меня слышите?
        Чуть тряхнул Марецкого за плечо. Тот мыслями был где-то далеко. Поднял глаза.
        - Вы меня слышите? - повторил Китайгородцев.
        Только тогда Марецкий разлепил губы и произнес короткое "да".
        - Он вам знаком? - спросил Китайгородцев. - Вы знаете этого человека?
        И снова долгая пауза.
        - Один из них позвал вас по имени, - подсказал Китайгородцев, - когда постучал в дверь. Вы с ним знакомы?
        Подождал, но не дождался ответа.
        Голос Сергачева в переговорном устройстве:
        - Готово!
        Машины расставлены. Китайгородцев позвал:
        - Потапов!
        - Я здесь!
        - Спускаемся к машине, которая у входа в мотель. Ты прикрываешь на входе.
        - Понял!
        - Игорь Александрович!
        - Да, - очнулся Марецкий.
        - Вы идете за моим товарищем. За вами Патриция. Объясните ей, что все надо делать быстро, без заминки. Я - замыкающий. Потапов! Вперед!
        Вышли из номера и наткнулись на лежащего лже-Юшкина. Тот как опрокинулся навзничь, так и лежал кверху лицом. Марецкий, увидев его, встал как вкопанный. А задерживаться было нельзя. Китайгородцев толкнул его в спину:
        - Вперед!
        Быстрым шагом прошли по коридору. Вниз по лестнице. Там еще один труп. Патриция закрыла лицо рукой. Китайгородцеву пришлось придержать ее, чтобы она ненароком не упала.
        На первом этаже никого. Даже женщины-администратора нет на месте. У входа подогнанная Сергачевым машина, но до нее целых шесть или семь метров, ближе не подогнать, а вокруг лес, и из-за каждого дерева может прогреметь выстрел. Значит, резервная машина.
        - Потапов! В ресторан!
        По коридору, снова бегом. В ресторанном зале тоже никого. Из кухни выглянул официант, но Потапов заорал: "Назад! Стреляю!" - и того будто ветром сдуло. Потапов бежал первым, разбрасывая в стороны попадавшиеся на пути столики. Китайгородцев уже видел машину. То, как она стоит, ему тоже не нравилось.
        - Давай машину сюда! - крикнул Потапову. - В зал! Прямо в зал ее!
        Потапов понял и кивнул. Выбежал из ресторана, сел в машину. Китайгородцев оттеснял своих подопечных в глубь ресторанного зала. Потапов развернул внедорожник и задним ходом въехал в огромное витринное стекло. Лист лопнул и осыпался тысячами осколков. Внедорожник проехал еще несколько метров и остановился посреди зала. Китайгородцев рванул заднюю дверцу.
        - В машину! - крикнул он. - На пол! Ложитесь на пол!
        Марецкий было замешкался, но Китайгородцев без всяких церемоний схватил его за шиворот и толкнул в салон.
        - На пол!
        По-немецки-то как это будет?
        - Шнелль! - заорал он на Патрицию.
        Одно только это слово ему сейчас и вспомнилось. Затолкал Патрицию в салон, захлопнул дверцу, прыгнул на переднее сиденье, скомандовал Потапову:
        - Вперед!
        Потапов не рискнул проехать по осколкам, и им пришлось выставить еще одно витринное стекло.
        Внедорожник вырвался из ресторана и помчался в направлении Москвы, стремительно набирая скорость. За ними следом поспешил Сергачев.
        Китайгородцев набрал телефонный номер Хамзы.
        - Это Китайгородцев! Нападение! Клиенты целы! Костюков убит! Двумя машинами уходим в направлении Москвы!
        - Преследуют?
        - Нет!
        - Помощь нужна?
        - Срочно свяжитесь с милицией, пусть нас возьмут на сопровождение!
        - Сделаю!
        Китайгородцев убрал телефонную трубку в нишу, обернулся. Марецкий и Патриция все так же лежали на полу, не смея поднять головы.
        - Поднимайтесь, - сказал им Китайгородцев.
        Патриция выглядела испуганной. Марецкий был мрачнее тучи.
        - Вы его знали? - спросил Китайгородцев.
        - Кого? - уточнил Марецкий, отвернувшись к окну.
        - Человека, который лежал в коридоре.
        - С чего ты взял? - спросил Марецкий, все так же глядя в окно.
        А у самого щека начала подрагивать, но он этого не замечал.
        - Он позвал вас по имени, - сказал Китайгородцев. - Постучал в дверь и позвал: "Игорь!"
        - И что теперь?! - заорал Марецкий. - И что теперь?!
        Он так страшно закричал, что Патриция даже отшатнулась.
        * * *
        Когда проехали более полусотни километров, к ним пристроилась милицейская машина сопровождения. Пошла впереди, распугивая редкие на этой дороге автомобили.
        По-прежнему их никто не преследовал, и можно было надеяться, что все обойдется.
        Все молчали. Только время от времени Китайгородцев связывался с Сергачевым, который вел замыкающую машину, да звонил по спутниковому телефону Хамза, выясняя обстановку и сообщая о последних новостях. Сначала он поведал о том, что Инну Марецкую уже известили о совершенном на ее брата нападении и ее охрана усилена. А чуть позже Хамза позвонил снова и сказал, что третий участник нападения задержан километрах в двадцати от мотеля. Он некоторое время пробирался лесом, потом вышел к дороге, остановил проходящую машину, но далеко уехать не успел. Дороги были уже перекрыты, и на первом же посту его взяли. Сопротивления при задержании он не оказал.
        - Взяли третьего, - сказал Китайгородцев, ни к кому конкретно не обращаясь.
        И опять в салоне повисла тишина.
        Чуть позже Марецкий попросил остановить машину. Китайгородцев не возражал. Вокруг, правда, был лес, но произвольно выбранная в лесу точка почти всегда безопаснее людного места.
        Китайгородцев вышел из машины вслед за Марецким.
        - Ты мне и штаны поддержишь? - хмуро осведомился тот.
        - Я подожду вас у машины.
        Марецкий скрылся за деревьями. Минуты через три Потапов сказал из машины:
        - Пора бы уже!
        - Посигналь, - попросил Китайгородцев, хотя сомнения в его душе уже поселились.
        Марецкий не поспешил выйти из леса и на призывный сигнал.
        Китайгородцев, чертыхаясь, продрался через густой кустарник. Марецкого не было. Едва приметный след вел от дороги в глубь леса. Китайгородцев пошел по этому следу, ориентируясь по примятой траве, но, пройдя метров триста, остановился. Тихо было в лесу. Только бродил где-то над головой, цепляясь за верхушки деревьев, ветер. Китайгородцев развернулся и пошел обратно к машине.
        - Что там? - спросил у него встревоженный Потапов.
        - Он ушел.
        - Куда?
        - Не "куда", а "откуда". Он от нас ушел, - сказал Китайгородцев. - Все-таки знал он этого типа, которого я застрелил. Этого "чипсового бизнесмена".
        * * *
        У Хамзы было лицо человека, в дом которого привезли покойника. Когда Китайгородцев вошел в кабинет, он молча пожал ему руку. Про Костюкова он знал. И про Марецкого. И своим красноречивым взглядом будто спрашивал, каких неприятностей ему сегодня еще ждать.
        - Мне звонили из Петрозаводска, - сказал Хамза. - Интересовались твоей персоной.
        - Вообще-то я там никогда не был.
        - Ошибаешься. Твой труп сейчас лежит на заброшенной базе отдыха километрах в пятнадцати от Петрозаводска, и местные сыщики устанавливают обстоятельства совершенного убийства. А еще у них в руках оказался Марецкий. К счастью, живой и невредимый. Правда, сам он утверждает, что на самом деле его фамилия Юшкин. На Марецкого он, судя по описанию, нисколько не похож. Его там вроде бы держали в заложниках, а потом пытались убить. Они приехали на машине с московскими номерами...
        - Это был старенький "Форд", - подключился Китайгородцев, - тех людей было двое и чуть позже они появились в том мотеле, где жили мы. Правильно?
        - Совпадает, - кивнул Хамза. - А почему?
        - Потому что они этого лже-Марецкого под Петрозаводском не убили. У них ведь там что-то сорвалось?
        - Да. Сбежал он от них.
        - Вот они и помчались настоящего Марецкого убивать. Он с ними заодно был. В этом-то все дело.
        - Марецкий с ними заодно?
        - У меня никак не идет из головы та странная история с фальшивым генеалогическим древом рода Тишковых - Марецких. Там ошибка была. Помните? Составители схемы записали в наследники рода и Игоря Марецкого, и его сестру. А такого быть не могло по определению. У них разные отцы, и получается, что составитель схемы, не зная этой детали, попросту ошибся. Это мы решили - что ошибся. Потому что такое объяснение первым и приходит в голову. Но теперь-то понятно, что человек, задумавший эту историю с фальшивой родословной, как раз был в курсе всех подробностей. И он прекрасно знал, что эти два имени - Игорь и Инна - нельзя ставить рядом на генеалогической схеме. Сознательная ошибка.
        - Для чего?
        - Это алиби. Практически стопроцентное. Все будут искать человека, который не знал этой важной подробности. Не знал, что Игорь и Инна - не родные по отцу. Мы ведь тоже на этот трюк купились. Он все просчитал. Он обезопасил себя на все сто. Он заранее сделал себе алиби.
        - Марецкий?
        - Да. Мы думали, что он фальшивую родословную использует только для того, чтобы в истории с немкой подстраховаться. Ему подсунули фальшивку, и он ухватился за нее, чтобы жениться на принцессе. И он бы женился на ней в конце концов. Но на самом деле эта немка ему не нужна. Ему нужна свадьба. За границей, в Германии. Где Инна Марецкая будет без охраны и без любовника своего всемогущего. Это не какие-то неизвестные злоумышленники задумали Инну Марецкую умыкнуть. Это братец ее непутевый замыслил. Если эту версию принять, тогда многое сразу же встает на свои места. Именно Марецкий и есть ключ ко всей этой истории. Неспроста его попытались убить. Он в этом деле - центральная фигура. Все замыкается на нем. Сейчас бы надо связаться с Евдокимовым...
        - Кто такой Евдокимов?
        У Хамзы, когда он это спрашивал, был такой вид, будто еще немного - и он поморщится, как от зубной боли.
        - Это человек, который отвечает за охрану Инны Марецкой, - напомнил Китайгородцев. - С ним надо связаться и проинформировать о наших подозрениях в отношении Игоря Марецкого. Предупредить, что Инна находится в опасности все то время, пока ее братец бегает по просторам нашей родины.
        * * *
        Игорь Александрович Марецкий бегал по просторам родины совсем недолго. В конце июня он появился в одной из деревень Калужской области, где снял комнату у местной жительницы и прожил там несколько дней. Позже хозяйка вспоминала, что постоялец почти не выходил из своей комнаты, в разговоры не вступал, о себе ничего не рассказывал, но женщина призналась, что все же с первых дней заподозрила о неприятностях, которые явно присутствовали в жизни ее постояльца. Какие именно, она определить не могла, потому что жилец был человеком из другого мира: городской, собой видный, образованный и, судя по всему, зажиточный. А у таких людей, как ей казалось, и несчастья какие-то особенные. Хозяйка готовила своему постояльцу обеды. Еда была крайне простая, но ничего другого она предложить ему не могла, а жилец не роптал, хотя большую часть еды все-таки оставлял - непривычны ему были пустые щи и прошлогодняя картошка без сливочного масла. Как-то раз он спросил у хозяйки про спиртное. Из спиртного был только самогон, ничего другого тут не держали. Он попросил продать ему пол-литра. Пил он в одиночестве, и закончилось
все тем, что его стошнило прямо в комнате, и он, пьяный, долго вытирал следы приключившегося с ним недоразумения стареньким половиком, отгоняя прочь прибежавшую хозяйку и ругаясь нехорошими словами. Наутро он, будучи мрачнее обычного, коротко извинился, сказал, что это с ним с непривычки, а вечером снова попросил самогона. Хозяйка, памятуя о вчерашнем, особой радости от его просьбы не испытала, но отказать не посмела и весь вечер сидела на своей половине, вздыхая печально и прислушиваясь к звукам, издаваемым ее постояльцем. Производимый им шум подсказывал женщине, что количество самогона в бутылке все уменьшается и уменьшается и уже можно ожидать повторения вчерашних событий. Она расстроилась, как расстраивается любая женщина рядом со стремительно напивающимся мужчиной, и на всякий случай сходила в летнюю кухню, принесла тряпку, которая вот-вот могла бы ей понадобиться, как вдруг за дверью послышался грохот опрокидываемой мебели. Со стоном "Да что же вы такое делаете!" хозяйка ворвалась в комнату, да так и застыла на пороге. Ее постоялец раскачивался в небрежно сделанной из простыни петле и показывал
женщине вывалившийся язык. Она закричала и бросилась вон. Утром приехала милиция. По найденным в вещах документам установили личность самоубийцы. Марецкий Игорь Александрович.
        * * *
        Вернувшегося из командировки Китайгородцева поджидало письмо. Короткий текст. "Пожалуйста, позвоните мне при первой возможности. Инна Марецкая". Уже был сентябрь месяц. Не то что все забылось, но как-то отодвинулось и утратило резкость очертаний - слишком много событий с тех пор произошло, и вот письмо - как напоминание.
        Китайгородцев позвонил. Марецкая хотела встретиться с ним. По телефону она не стала ничего обсуждать. Договорились, что Китайгородцев вечером приедет в ее магазин на Кутузовский.
        За время, которое они не виделись, Марецкая сильно изменилась. Что-то старушечье появилось в ее облике. Нет, руки по-прежнему ухожены и красивы, лицо без морщин и нет даже намека на седину, но это была не молодость, а моложавость, та фальшивая красота, что присуща престарелым американкам, над которыми из года в год колдуют хирурги-косметологи. Китайгородцев даже не сразу догадался, что же ее выдает. Потом понял - глаза. Обладающие таким взглядом люди не живут, а доживают век. У них уже все позади - и жизнь, и чувства, и потери. Так смотрит только старость.
        - Спасибо, что согласились встретиться, - сказала Марецкая.
        Китайгородцев неопределенно пожал плечами в ответ - какие, мол, пустяки.
        - Я долго не могла вас разыскать.
        - Длительная командировка.
        Марецкая вытянула из пачки сигарету. Сигарета в ее руке дрожала. Китайгородцев отвел глаза.
        - Вы были рядом с Игорем все последние дни. Все то время, пока он не исчез. Я хочу, чтобы вы мне все рассказали. Как там было... Что происходило...
        - Вам наверняка рассказывали, - осторожно сказал Китайгородцев. - Следователь, который вел дело...
        О следователе он упомянул неспроста. Дело вел тот самый человек, который ранее занимался расследованием убийства Бориса Евдокимовича Мятликова, знатока генеалогии и составителя чужих родословных. Следователь допрашивал Китайгородцева, проходившего по делу свидетелем, одновременно, по мере возможности, помогая ему выйти из этой истории с наименьшими потерями, о чем Хамза лично просил начальство, надзирающее за работой этого следователя. Китайгородцев и Потапов застрелили двух человек, а к подобным происшествиям, особенно когда к ним имели отношение сотрудники частных охранных фирм, прокуратура неизменно проявляла особый интерес. На этот раз все обошлось, поскольку применение оружия в той ситуации было признано правомерным. Следователь, уже знавший всю подноготную случившихся событий, немало помог Китайгородцеву. От него Китайгородцев многое узнал. Но вряд ли этим надо было делиться с Инной Марецкой. Он, по крайней мере, сомневался.
        - Я им этого не прошу, - сказала женщина.
        - Кому?
        - Всем! - ответила она жестко.
        И взгляд ее вдруг стал ледяным.
        - Там какие-то нехорошие вещи происходят. Явный подлог. Они все хотят свалить на Игоря. Им так удобнее. Он мертв и им ответить не может.
        Кто-то постучал в дверь кабинета, заглянул, но Марецкая нервным жестом прогнала посетителя, даже не удосужившись взглянуть в его сторону. Потом сказала:
        - Его хотят замазать. Но я не позволю. Вы мне поможете?
        Оказывается, она искала союзника. Того человека, который поможет ей уберечь доброе имя ее покойного брата от злых наветов.
        - Я долгое время отсутствовал, - сказал Китайгородцев. - Меня не было в Москве. И я что-то, возможно, упустил. Поэтому мне не совсем понятно, о чем вы говорите.
        Марецкая затянулась сигаретным дымом и прищурилась. То ли дым ел ей глаза, то ли она размышляла, с какой стороны к этому делу лучше подступиться. Она молчала так долго, что сигарета в ее руке успела истлеть.
        - Я очень любила маму, - вдруг сказала Марецкая.
        Совсем некстати сказала, как показалось Китайгородцеву. Но иногда при разговоре лучше не переспрашивать, а ждать.
        - Очень, - повторила Марецкая. - Когда ее не стало, я думала, что умру от горя. Вы любили свою маму?
        - Она жива, - пробормотал Китайгородцев.
        - Ах, да. Извините меня за бестактность.
        Она ни за что не совершила бы такой оплошности, если бы не ее душевное состояние в эти минуты. Ее не было сейчас в этом кабинете, она парила где-то там, в далеком прошлом, где еще жива была ее мать и где жизнь была совсем другой.
        - Когда уходит человек горячо любимый, хочется сделать что-то такое... Что он сам делал... При жизни... Как бы продолжить... Вы понимаете?
        - Не совсем, - признался Китайгородцев.
        - Мама боготворила Игоря. Он был для нее самым лучшим, самым умным, самым талантливым. Он ведь действительно был талантлив.
        Посмотрела требовательно, ожидая подтверждения. Китайгородцев согласно кивнул на всякий случай.
        - Она отдавала ему все силы. Мне говорила: "Наше дело бабье. Вари, стирай и рожай. А вот Игорешечка себя еще покажет". Она его всегда называла так - Игорешечка. Он для нее был как свет в окошке. И когда она умерла...
        Посмотрела невидящим взором на истлевшую сигарету в своей руке. Седой пепел рассыпался по зеркальной поверхности стола.
        - Я захотела заменить ему маму. То есть не захотела, а была должна. Я знала, что должна. Мне так было легче. Как будто я маме долги отдавала. Если я о нем забочусь, то и маме там легче. Вы верите в загробную жизнь?
        - Нет.
        - Я тоже не верю. А все равно такое чувство, будто мама откуда-то сверху на меня смотрит. И я старалась. Делала все так, как и она сама делала бы. Он ведь был талантлив необычайно. А такие люди всегда ранимы. Я не удивилась, когда узнала о том, что он покончил с собой. Да, испытала шок. Оттого, что его потеряла. Но не удивилась. От него можно было такого ожидать. Он был слишком раним. Его надо было защищать. И беречь. Я берегла, как могла. И теперь буду защищать, даже когда его уже нет.
        Извлекла из пачки очередную сигарету, щелкнула зажигалкой, прикурила и некоторое время задумчиво смотрела на огонь.
        - Мне нужно, чтобы вы все рассказали. О тех последних днях, которые провели рядом с Игорем.
        - Зачем?
        - Я хочу знать все. Хочу собрать информацию, чтобы доказать.
        - Кому доказать?
        - Тем, кто пытается его опорочить.
        - А вы мне доверяете?
        - Естественно. Если я доверила вам охрану своего брата, то тут никаких сомнений быть не может.
        - Я расскажу вам то, что знаю. И вам это, возможно, не понравится. Но ничего другого я рассказать не смогу.
        Марецкая посмотрела на говорящего, и глаза у нее сузились. Будто она вдруг обнаружила предателя в рядах своих сподвижников.
        - Я слушаю вас, - сказала бесцветным голосом.
        - В прошлом году ваш брат встретился со своим старым знакомым. Тот длительное время жил в Германии и, предположительно, был связан с преступными группировками, состоящими из выходцев из бывшего СССР. На этой встрече прозвучала фамилия Евстахов.
        Инна Марецкая вздрогнула.
        - Ведь вам знакома эта фамилия, - не спросил, а утвердительно произнес Китайгородцев.
        После недолгой паузы она ответила:
        - Да.
        Еще бы ей Евстахов был не знаком. Вице-президент компании "Сибнефтеальянс" и одновременно близкий друг Марецкой, муж без штампа в паспорте.
        - Ваш брат сказал своему знакомому, что Евстахов оперирует немалыми суммами, от которых может отщипнуть приличный кусок, если удастся найти какой-нибудь нетривиальный ход. Приятель вашего брата такой ход придумал. Он предложил организовать ваше похищение.
        И снова Марецкая сузила глаза. Китайгородцев умолк, ожидая ее дальнейшей реакции. Если бы она вспыхнула и запротестовала, он бы просто закрыл эту тему. Ведь она сама просила. А он заранее ее предупредил, что его рассказ вряд ли ей понравится.
        - Продолжайте, - предложила Марецкая, демонстративно переключив внимание на дымящую сигарету в своей руке.
        - Вашему брату объяснили, что лично вам ничто угрожать не будет, ни один волос с вашей головы не упадет. Ваш брат поверил. Или сделал вид, что поверил.
        Марецкая вскинула голову.
        - Я действительно этого не знаю, - признался Китайгородцев. - Поэтому так говорю. Но свое согласие он дал. Похищение предполагалось совершить на территории Германии. Во-первых, у знакомого вашего брата были обширные связи в местном криминальном мире, а во-вторых, они очень боялись Евстахова. То есть они хотели играть на своем поле. Возможно, свою роль сыграло и знакомство Игоря с Патрицией. Возник повод для вашей поездки в Германию. Они решили это использовать. Но только напрасно ваш брат им поверил. У них были свои планы, которыми они не делились с Игорем. Деньги из Евстахова эти люди готовы были выбивать любой ценой. Даже ценой вашей жизни, - при этих словах Китайгородцев посмотрел печально. - Если бы Евстахов заупрямился, вас вряд ли оставили бы в живых. А уж Игорь был обречен изначально.
        - Что же ему угрожало? - недобро нахмурилась Марецкая.
        - Они планировали его убить. Решили это еще в самом начале, когда только начали разрабатывать операцию по похищению. Они хотели сделать его главным подозреваемым. На него все списать.
        - Его хотели подставить! - сказала Марецкая, уловив в последних словах Китайгородцева отзвук своих собственных мыслей.
        На ее столе зазвонил телефон, она среагировала не сразу, а потом сняла трубку с рычага и тут же снова ее положила.
        - Они нашли какого-то неудачника, который всем задолжал, всех боялся и от всех прятался. Вывезли его на базу отдыха в Карелию и поселили под фамилией вашего брата. Он был там не один. За ним присматривал один из их компании. Его в книге постояльцев зарегистрировали под моей фамилией.
        - Зачем? - непритворно изумилась Марецкая.
        - Ваш брат и его телохранитель. Все как в жизни. Полное совпадение. Марецкий и Китайгородцев. Все время были вместе, как сиамские близнецы. И вместе погибли. Их обоих должны были убить. Сразу после того, как вас похитят. Пожар и два обуглившихся трупа. И запись в книге регистрации постояльцев: Марецкий и Китайгородцев.
        Ей все еще не было понятно. Она не улавливала логики. Потому что для нее главным было лишь то, что относилось непосредственно к ее брату. А про него тут как раз ничего и не было.
        - Ваш брат должен был исчезнуть одновременно с теми двумя бедолагами. И я, похоже, тоже. Причем исчезнуть без следа. И после этого Игорь превратился бы в главного подозреваемого. Всю вину за ваше похищение возложили бы на него. Потому что следствие сразу установило бы, что это не Марецкий погиб в далекой Карелии. Ведь если он жил там длительное время, то почему тогда его видели в Москве? А потом он и вовсе улетел бы в Германию - по своему паспорту, с прохождением всех пограничных формальностей, оставляя множество следов. То есть он организовал ваше похищение, после чего инсценировал свою собственную смерть и залег на дно. Такую версию отрабатывало бы следствие. И бросило бы все силы на розыски вашего брата. Но к тому времени он уже был бы убит и его тело спрятано так надежно, что никакой экстрасенс не смог бы его отыскать. Ваш брат был обречен. С самого начала. С того самого момента, когда он встретил своего знакомого из Германии. Они были хитрее, чем он. И решительнее. Там, где Игорь предполагал инсценировку, это я про ваше похищение говорю, там его более решительные подельники были готовы
пролить кровь. Но потом у них не заладилось. Мы по ряду косвенных признаков определили, что вам угрожает опасность. Вам, а не вашему брату. Предупредили Игоря. Но мы не знали, что он с преступниками заодно.
        Марецкая нахмурилась и загасила в пепельнице сигарету. Жест был нервный и злой.
        - А ваш брат поставил в известность своих, с позволения сказать, товарищей. У них как раз случились неприятности. Там, в Карелии. Их будущей жертве надоело покорно ожидать собственной смерти, и он сбежал. Но если один Марецкий сбежал, пусть даже и фальшивый, так второй непременно должен был погибнуть. Они еще раньше договорились с вашим братом о встрече. Мы в Москве его прятали в изолированном особняке, и контакты с ним были затруднены. Они договорились встретиться вне Москвы. Тот человек, который все в Германии и организовывал, приехал к месту встречи заранее. А там и мы прибыли - с подачи Игоря. Они должны были всего лишь встретиться и обсудить, как им действовать дальше. Но в Карелии убежал двойник вашего брата. И те ребята, которые позволили ему уйти, примчались убить Игоря. Потому что все слишком скверно для них складывалось. Они здорово наследили в Карелии, там осталось три трупа, и следствие первым делом занялось бы Игорем Марецким. Им нужно было его убить, чтобы обрубить концы. Вот и вся история, собственно. И что же в этой истории вы намерены опротестовать?
        - Значит, вы с ними заодно?
        - С кем? - не понял Китайгородцев.
        - Со следствием.
        - Почему вы так решили?
        - Потому что вы акценты расставляете так же, как их расставляет следствие. В этой истории Игорь выглядит не в лучшем свете.
        А ей хотелось бы представить его невинной жертвой обстоятельств. Слепая материнская любовь, переданная Инне Марецкой по наследству.
        - Я рассказал вам эту историю только для того, чтобы уберечь от бесплодных шагов, - сказал Китайгородцев. - Вы будете биться, пытаясь доказать недоказуемое, а противостоять вам будет сильный и бездушный государственный механизм, которому совершенно неинтересно знать, как вы относитесь к собственному брату, но у которого зато есть неопровержимые факты, подтверждающие правдивость моих слов. Я хочу вас удержать от необдуманных поступков. Только и всего.
        Марецкая долго молчала, будто забыла о существовании своего собеседника, и когда Китайгородцев уже решил напомнить ей о своем присутствии, женщина, все так же не глядя на него, произнесла негромко:
        - Вы так легко и спокойно поведали об этой ужасной истории... То ли вы так бесчувственны... То ли просто не отдаете себе отчета в том, что я могу вас возненавидеть...
        - Ненависть - это вряд ли.
        - Почему? - очнулась Марецкая.
        Она даже удивилась, как показалось Китайгородцеву.
        - Потому что вы не сможете возненавидеть человека, который вашего брата защищал. Там, в мотеле, где мы жили, к Игорю пришел убийца. Он хотел отнять жизнь у вашего брата. Я не позволил.
        - Каким образом? - заинтересовалась подробностями Марецкая.
        - Я его убил.
        * * *
        Телохранитель Китайгородцев:
        Мать всю жизнь говорила ему, что он не такой, как все. И он старался соответствовать. Он якобы был талантливым композитором, и неважно было, знают ли об этом окружающие. Главное, что сам он в это верил. Лично ему этого было достаточно. Жил в придуманном им мире, где он был успешен, благороден и хорош - во всех смыслах. Я однажды подумал, что даже история с фальшивой родословной - это не банальное устройство собственного алиби, а нечто большее. Игра, которая со временем ему очень понравилась, и он почти поверил в то, что можно вот так, как бы между прочим, вдруг стать графом. Как прежде он стал известным композитором. А еще раньше - талантливым мальчиком, не таким, как все. Главное - захотеть этого. Поверить самому. И уже потом убедить окружающих. Он начинал с обеспечения себе алиби, чуть позже это алиби превратилось в верительную грамоту, которую он хотел преподнести родителям славной немецкой девушки Патриции, а закончилось все надгробными памятниками на принадлежащих неизвестно кому могилах и родовой экспозицией в краеведческом музее. Банальная история разрослась и превратилась в часть жизни
Марецкого, заменив жизнь реальную. Он хотел, чтобы его любили. И, кажется, ненавидел тех, кто отказывал ему в праве быть любимым. Возможно, он понимал, что бежавший из нефтяных владений Евстахова денежный ручеек в конце концов иссякнет, и согласился на гнусное предложение только для того, чтобы подстраховаться и обеспечить свое будущее. Но дело, как мне кажется, не только в этом. Просто Евстахов его не любил. Как человек практического склада ума, способный анализировать и делать безошибочные выводы, Евстахов видел Игоря Марецкого таким, каким он был на самом деле. А неверие в легенды наказуемо. Марецкий захотел отомстить. И судьба сестры стала всего лишь разменной монетой. Сестра хотела заменить ему мать. Она и любила его как мать. Так же безумно. Бездумно. Он к этому привык и считал, что мир вокруг существует для него одного, а он распоряжался им по своему усмотрению. Крутил этот мир в руках, как кубик Рубика. Только вместо головоломки - судьбы людей. И жизни. Костюков погиб. Кровь пролилась. Игры кончились. И сам Марецкий ушел из этой жизни. Мать его очень любила. Но Костюкова мать, наверное, любила
не меньше.
        * * *
        - Мне следователь сказал, что там погиб один из ваших товарищей.
        - Да.
        - Он тоже был там... Где был Игорь... Он тоже его защищал?
        - Да.
        - То есть он за Игоря погиб?
        - Да.
        - И что... И что теперь? Вы его ненавидите, наверное?
        - Кого?
        - Игоря. Ведь это из-за него.
        - Я не могу его ненавидеть. И любить тоже не могу.
        - Почему?
        - Мое дело - защищать. Поэтому - никаких эмоций.
        - Наверное, вы просто стараетесь быть вежливым со мной.
        - Нет.
        - Тогда я по-другому спрошу. Если бы вы уже подозревали, что дело нечисто, что Игорь там замешан, а тот человек, о котором вы мне рассказывали, пришел бы, чтобы Игоря убить, - вы бы стали его защищать?
        - Да.