Груз Андрей Валерьевич Грачёв
        Майкл приходит в себя на больничной койке полностью парализованным. Он не помнит, что произошло, где он и почему рядом никого нет. Проводя долгие часы в одиночестве, не в силах даже изменить точку фокусировки взгляда, он думает о былом и пытается найти ответы. Но это знание не принесёт ни облегчения, ни надежды.
        Андрей Грачёв
        Груз
        Решил вспомнить, как всё началось. Смирился уже - ничего не изменить, так хоть постараюсь запомнить всё максимально подробно - кроме памяти у меня осталось только зрение. Это было как будто я проснулся, но продолжал спать - я видел потрескавшийся пожелтевший потолок, но и только. Ничего не слышу, ничего не чувствую - паника, страх, вот я мысленно уже вскочил с кровати и зову врача - но перед глазами всё тот же потрескавшийся пожелтевший потолок. Немного успокаиваюсь, пробую пошевелить сначала пальцами ног, потом рук - ничего. Прислушиваюсь к себе - ничего вообще, ни боли, ни дискомфорта, ни голода. Мне ни тепло, ни холодно. Пытаюсь крикнуть - рот не слушается меня. Понимаю, что не чувствую даже как дышу. Снова успокоился, в конце концов я ясно мыслю и помню, кто я - отец троих детей, инженер Мэтью Хьюз. Женат. Стоп, нет - мы разводимся. Точно, Карла и я не живём вместе. Так-так, пока ждём прихода врача или снижения действия лекарств (надеюсь я всё же в больнице, а не в Мексике на кушетке убитый дьявольским порошком) - попробуем восстановить события. Карла… Да, я всё ещё люблю её и развод даётся
мне не легко, мальчики пока до конца не осознают, что происходит, но видят, что отец редко стал приходить домой. Им больно и они постоянно задают вопросы, на которые я не нахожу мужества честно ответить. Конец августа, скоро им снова в школу и я договорился с Карлой взять их с собой на рыбалку на пару недель. Отвезу их в Мичиган, поживём в палатке на берегу озера. Наши проблемы с Карлой не должны лишать детей родителей. Потом… Потом… Нет, мы не поехали - погода испортилась прямо накануне выезда, мальчики были очень расстроены, но вместо этого мы две недели развлекались в городе. Может и стоило выехать в дождь - не могут же все две недели быть дождливыми?
        Я думал, что может я умер уже? Просто вижу последнее, что видел при жизни, как стоп-кадр. Нет, цвет потолка меняется - вечереет? Никогда не обращал внимания, как красиво и плавно меняется свет по мере того, как солнце садится. Ты просто отмечаешь для себя фазы дня - вот утро, вот день, вот закат, а вот ночь. Но вживую переход одной фазы в другую мы никогда не ощущаем. У нас просто нет на это времени - всегда куча дел, которые надо успеть сделать перед смертью. Однако, не надо вешать нос - чего бы со мной ни случилось, я ещё жив и в сознании.
        Никто до сих пор не пришёл, и уже совсем темно. Как такое может быть в больнице? Там же всегда должен гореть свет, ну или хотя бы какие-то отсветы от приборов должны быть. Мутное тёмно-синее пятно потолка. Может я просто упал с лестницы, сломал позвоночник и валяюсь совершенно один на полу? Может меня не нашли? Я постоянно прислушиваюсь к себе в поисках признаков возвращения чувствительности. Но я всё ещё не ощущаю даже своего дыхания. Наверное, у меня сохнут глаза - я не могу моргнуть уже не один час. Плохо видно и хочется спать.
        Я проснулся в каком-то другом месте - теперь я смотрю на фисташкового цвета стену с картиной. Три оленёнка у водопоя на окраине тёмного леса. Это хорошие новости - зрение снова острое, значит за мной ухаживают. Перевезли меня в другую палату. Теперь к плохим новостям - я всё ещё полностью парализован. Чёрт возьми да хоть бы болело всё! Лучше агония боли, чем пустота. Будто от меня остались одни мыслящие глаза. Как вообще это случилось? Где я? Что за странная больница с картинами на стенах палат? Я даже не знаю, какое сейчас время суток - свет однотонный, мягкий, наверное искусственный. Кто-то должен прийти и объяснить мне - что случилось, хотя бы на пальцах.
        Интересно, я вдруг понял, что у меня вместе со всеми чувствами ушла и боль в колене, разбитом ещё в юности во времена работы на лесозаготовках. Мы пилили деревья и заваливали их, а потом здоровенная машина сносила им все ветки и сучки, нарезая аккуратными брёвнами. Опасная работёнка - всегда бывают случайности. Вот и мне так не свезло разок: Викерс пилил очень кривую секвойю, чтобы освободить место для работы с хорошими экземплярами и, падая, ствол развернуло - крона накрыла меня. Я счастливчик - отделался раздробленным коленом, которое все эти годы постоянно напоминало мне о том, как я везуч. Особенно в эти ненастные дни, которые я провёл со своими мальчиками. Это был конец августа, мой долгий отпуск по окончании большого проекта для НАСА подходил к концу, а ведь ещё надо было уладить кучу вопросов с разводом.
        Не понимаю, как это происходит - я просто отключился и теперь точно могу сказать, что уже ночь. Силуэт оконной рамы расчерчивает крестом картину с оленями. Выглядит жутковато - тень смещена сильно выше центра картины. Да и сама картина как-то неидеально висит. Будто кто-то небрежно поправил её, случайно задев проходя мимо. Когда же наконец я увижу хоть кого-нибудь? Сколько я уже в таком состоянии? Может, мне пора смириться с тем, что я останусь таким до конца жизни? Маму хватит удар, когда она меня увидит в этом жалком и беспомощном состоянии. И второй, когда ей скажут, что она должна будет заботиться обо мне. Нет, как только я смогу хоть как-то взаимодействовать с окружающими - я сразу дам согласие на эвтаназию. Хотя, кого я обманываю? Я не смогу… Я хочу жить. Это ведь не конец - я читал о том, что с парализованными сейчас активно работают и есть большие успехи. Зачем я сразу в такой негатив ухожу? Это лишь несколько дней, люди годами выбираются из подобных состояний и в итоге встают с кровати. Может меня специально обездвижили, потому что я сильно травмирован? Всё это для моего же блага.
        Ничего не меняется, кроме смены циклов. В той первой палате я хотя бы видел градиент перехода времени суток, чувствовал ход времени. А здесь же я просто выхожу из небытия либо днём, либо ночью. В отсутствие чувственного контакта с реальностью наблюдать время непросто. Я пробовал считать, но не думаю, что счёт в уме как-то отражает реальный ход времени. Да и надоедает быстро. Лежу я тут совсем один, вижу перед собой фисташковую стену и картину с оленями. Я всё ещё пытаюсь вспомнить, что случилось - вряд ли мне это как-то поможет, но это лучше, чем вечность разглядывать чертовых оленей у водопоя!
        Я не понимаю ход времени, мне кажется я таращусь на стену уже сотню лет, ничего не меняется - даже свет теперь всегда одинаков. А может прошло лишь пять или десять минут времени? Я перебирал в уме лица - все, какие мог вспомнить. Начал со своих детей: Тодд, Джимми и Каспер. Карла, мама, отец. Друзья и коллеги, соседи по общежитию, продавцы в магазинах. Все они улыбались, только дети почему-то были сосредоточенно серьёзные, даже скорее скорбные. Почему? Они меня любят, ради них я точно поправлюсь и встану на ноги - нет ничего невозможного в этом, я конструировал огромные космические корабли, которые отнесут семена человечества в разные уголки Вселенной. Что там какие-то ноги. Правда, если конечно они у меня ещё есть. Я, к сожалению, не могу видеть, что там у меня внизу. Может и к лучшему?
        Что-то изменилось. Я настолько привык к статичности пейзажа, что тут же вышел из ступора, уловив изменения в цвете. Мне не показалось - тени скользили по стене, кто-то наконец соизволил ко мне прийти! Это не врач, определённо. Какие-то военные? Мужчина с седой бородой в красивой форме со множеством знаков различия и второй, может немного моложе, почти лысый. Они стоят между мной и фисташковой стеной, о чём-то говорят. Мне сложно читать по губам - они постоянно двигаются и я не вижу полностью их лиц. Медленно, я начинаю улавливать по движению губ отдельные слова. Они говорят о каком-то путешествии и проблемах с энергосистемой. Не понимаю, причём здесь я и эта больница!
        Седой повернулся ко мне лицом и я хорошо вижу его губы, он явно подавлен, говорит медленно чеканя слова - мне легко читать. Он говорит о выборе, который иногда приходится делать. Так, он указал на меня со словами: «Знаешь, кто это? Это…».
        * * *
        - Знаешь, что это? Это величайший инженер своего времени - Мэтью Хьюз. Если бы не он, то нас бы тут сейчас не было. Его заслуги в прогрессе всего человечества смогли оценить лишь через 50 лет после его смерти. К сожалению, умер он так и не успев понять, насколько важным был его труд. Как много потом будет от него зависеть… Посмертно стать почётным пассажиром первого корабля поколений - вот и всё, чем человечество отплатило ему за службу.
        - Зачем ты мне всё это рассказываешь, Орст? Какое это имеет отношение к нашей проблеме с 17-м отсеком? Я поддержал тебя на совете не как капитана, но как друга и товарища, под началом которого я служу всю свою жизнь. Я сделал это только потому, что не хочу, чтобы за последствия принятого решения, ужасного решения, ты один нёс ответственность. Но я, как и совет, категорически не согласен, что мы можем сидеть тут сложа руки, пока в 17-м отсеке тысячи людей мучительно умирают от болезни, которую мы могли бы попытаться остановить. Мы могли бы дать им помощь, организовать карантин и спасти выживших! Орст, у нас билет в один конец и каждый спасённый сегодня - это фактор выживания вида в будущем.
        - Ты прав, Каюма, у нас билет в один конец. Только билет не один, билетов 254 тысячи. 254 тысячи человек уже 127 лет летят сквозь чёрную бездну к надежде. К надежде хотя бы ступить на твёрдую землю прежде, чем они все умрут. И каждый миг нашего путешествия мы подвергаемся этому риску - риску вымирания. Поэтому просто прояви уважение к телу человека, благодаря которому наша надежда смогла появиться на свет, а я расскажу тебе историю его смерти. Ты знаешь, что я принял единственно верное решение, как и он тогда. У меня есть книга о нём, там подробно рассказано о дне его смерти. У Хьюза было трое детей, мальчишек, школьников. Он повёз их на озеро Мичиган - было в США такое озеро. Прогноз был плохой, но он всё равно решил ехать. Лил сильный дождь, а они весело распевали песни бойскаутов. Дальняя дорога, ночь, дождь и усталость. Утром его жене Карле позвонили из отеля и сказали, что Хьюз с детьми так и не появился у них. К обеду нашли машину на дне ущелья, каким-то чудом он был ещё жив. Но дети… Его доставили в Чикаго на вертолёте - кровавое месиво ниже груди. Ещё три месяца он прожил полностью
парализованный, но никто к нему так и не пришёл. Даже родители. Ему не простили смерть мальчиков. Тогда он ещё не был великим Мэтью Хьюзом, отцом покорения дальнего фронтира. Тогда он был тем, кто убил своих детей неудачно выбрав время поездки. Учитывая его состояние - было два варианта развития событий: его отключают от аппарата жизнеобеспечения, либо отдают на экспериментальное хранение в рамках исследовательской программы сбережения разума безнадёжно больных людей. Жена через адвоката не раздумывая дала согласие, и уцелевшая система органов была извлечена из тела и помещена в питательную среду. Потом программу урезали в финансировании, а скоро и вовсе закрыли. Все экземпляры считались погибшими. Но тогда уже имя Хьюза вошло в историю и Конклав Освоения Космоса забрал его контейнер с целью захоронить на первом корабле поколений - так он тут и очутился. Я надеюсь он сохранится до самого дня высадки - последние перебои с питанием могли что-то нарушить в системах поддержания среды контейнера.
        - Капитан, мне больно об этом говорить и не сочти за грубость, но там люди умирают во время твоего, безусловно, интересного, но совершенно неуместного рассказа о регалиях плавающей в аквариуме биомассы, таращащейся на нас своими две сотни лет как мёртвыми глазами. Я надеюсь, что в конце истории ты меня порадуешь гениальным решением нашей проблемы. Орст, прошу тебя!
        - Ну так вот, уже когда его имя гремело на всю планету - в студию одной телекомпании пришёл пожилой мужчина, который утверждал, что все эти годы скрывал правду об обстоятельствах гибели Хьюза. Он был водителем школьного автобуса, который в тот злополучный день решил отогнать на школьную стоянку - чтобы потом не суетиться перед началом учебного года. В страшный ливень он выскочил лоб в лоб на фургончик Хьюза и тот, решив, что автобус полон детей, отвернул от столкновения прямо в обрыв. Пожертвовал всем, ради спасения других. Но в автобусе детей не было, только водитель. А в 17-м отсеке с конца прошлой недели гостит моя семья. И он останется запечатан. Ради выживания всего вида.