…and action! Роман Грачев
        Молодой и дерзкий журналист Виктор Вавилов, главный редактор глянцевого журнала, находится на грани нервного срыва. Кредитор требует срочного возврата долга, угрожая физической расправой; любимая жена, кажется, собирается подать на развод; подчиненные на работе явно не готовы выполнять поставленные задачи. Все меняется, когда в руки Виктора попадает видеокамера его друга, телевизионного оператора. Нужно просто нажать кнопку «rec» - и все будет… хорошо?
        …and action!
        Роман Грачев
        От автора. Режиссерская версия
        Роман, который вы решили сейчас прочесть, был написан в2008году и через год издан одним из гигантов книжного рынка в бумажном варианте под названием «Экстрасенс». По настоятельным рекомендациям редакторов мне пришлось значительно изменить авторскую структуру текста и переименовать главного героя. Да и свое собственное имя тоже пришлось подкорректировать - на обложке «Экстрасенса» в качестве автора фигурирует неРоман Грачев, а некто Сергей Асанов, которого я откопал в старом электронном телефонном справочнике. К роману было написано два продолжения, также изданных в2009году: «Тринадцать» и«Ведьма».
        Большого успеха у читателя эта мини-серия детективов не имела, и тому есть ряд объективных причин, одна из которых - недостаточное внимание со стороны издательства к дальнейшему продвижению продукта. Для гиганта, ежегодно выбрасывающего на рынок тысячи новых наименований, я был слишком мелкой рыбешкой. Как следствие, остатки десятитысячного тиража трилогии можно и сейчас купить в некоторых интернет-магазинах по сниженной цене.
        Не могу сказать, что пылаю большой страстью к этим работам. За восемь лет многое изменилось - и язык, и стиль, и мироощущение. Но ябы соврал, сказав, что не испытываю легкие приступы ностальгии, когда вижу на книжной полке черные корешки с фамилией «Асанов». Сами по себе рассказанные истории и сейчас кажутся мне неплохими. Поэтому, как только истек срок договора с издательским гигантом, я решил их реанимировать. Первым в переработку ушел роман «Тринадцать» - он лег в основу книги «Томка. Тополиная, 13», четвертой части сериала про частного детектива Антона Данилова и его шебутную шестилетнюю дочурку Тамару. Теперь вот руки дошли и до«Экстрасенса».
        Перед вами своеобразная «режиссерская версия» книги, имевшей изначальное название «Внимание, съемка!». Я вернул тексту его почти первозданный вид. Кое-что причесал, выбросил все лишнее и избавился от немотивированных ругательств (боже, каким матерщинником я был восемь лет назад!). Признаюсь, в процессе работы над этой версией я получил и читательское удовольствие, будто редактировал чей-то чужой текст, не зная, чем все закончится - ощущения, схожие с теми, что испытываешь при встрече со старым другом, которого не видел много лет. Надеюсь, и вам эта история придется по вкусу и поможет скоротать какой-нибудь тихий вечерок.
        А что касается всей этой «милой» суеты вокруг экстрасенсов и парапсихологии… Возможно, восемь лет назад история выглядела относительно свежей (отсюда и отчаянное желание моего бывшего издателя подогнать продукт под актуальную тематику), но сейчас многое вызывает скептическую улыбку, в том числе и уменя самого. Но улыбаться нам никто не запретит, не так ли?
        Словом, «…энд экшн!»
        Мотор! Поехали!
        Пролог
        …Как, ты говоришь, тебя зовут? Михаил? Миша, значит… А я Виктор… типа Победитель по латыни, соратник Марса иЮпитера. Уменьшительно - Витя. Мне тоже очень приятно…
        А тебе надо все это слушать? Зачем? Ты меня, может, видишь в первый и последний раз… Думаешь, сможешь помочь?..
        Люблю оптимистов. Знаешь, я им сам когда-то был. С юных лет, можно сказать, впитал в себя эту ерунду про стакан, наполовину пустой и одновременно наполовину полный. А есть еще, знаешь, уШендеровича: оптимиста в детстве уронили… на пессимиста. Здорово, да?
        …Хреново мне, Мишаня, реально хреново. Как вКВН уГалустяна сРеввой - «Гадя Петрович Хренова», ага… Не обращай внимания, это я так, хорохорюсь от недостатка кислорода. Почти как в анекдоте: «в моем адреналине крови не обнаружено». Или что там вместо адреналина, когда уже в самой крайней стадии?..
        Не смотри на меня так. Меньше знаешь - крепче спишь.
        Все-таки настаиваешь? А что ты можешь сделать?..
        Уверен?
        Ладно, уговорил. Только давай не здесь. Погоди, я сигарет еще куплю….
        …Черт, как же дурно здесь обслуживают…
        Часть первая. Плохие дни
        1
        Все началось с того, что я задолжал денег. Обычное дело. Уж сколько этих вариантов попадалова с невыплатой долга было описано и изображено - начиная от классических утюгов на пузе и заканчивая пулей в башке. Я вот сейчас думаю, что, наверно, лучше было бы сразу поиметь еще одну, не предусмотренную природой дырку в черепе, чем все это…
        В общем, когда ты за короткий срок должен найти и отдать хорошую сумму денег - и отдать не какому-нибудь чебурашке, который может подождать лет пятьдесят, а реальному пацану с богатой биографией рэкетира! - то вся жизнь вдруг пролетает перед твоими глазами за короткий отрезок времени. Ты начинаешь метаться по комнате в поисках темного угла, постоянно хватаешься за телефон или записную книжку, чешешь репу, думаешь, что у тебя еще есть время - пойду в банк, займу у соседей, ограблю старушку, продам плазменную панель или сдам бутылки… Ну, короче, ты уже готов спорить сОстапом Бендером, который гнал от себя прочь все эти самокопания и самобичевания, ты теперь фигура трагическая, не понятая и неоцененная современниками…
        В общем, задолжал я хоть и нетак чтобы смертельно много, но довольно неприятно, и водин прекрасный июньский денек мой кредитор вызвал меня на последнюю стрелку. Раннее утро, самое время приема кофе и бутербродов, и ктому же в летнем круглосуточном кафе наНабережной. Более романтического ритуала вышибания долга я не припомню.
        Звали кредитора Максим. Фамилия его была Червяков. Впрочем, и имя, и фамилию, и оба номера его телефонов я давно удалил из своей записной книжки… Ха-ха, мы вычеркиваем их имена и номера, но иногда они, собаки, все-таки возвращаются!..
        - Доброе утро, Витя, - сказал Максим, опуская тучную фигуру на соседний стул.
        Утро действительно было доброе - светило солнце, поНабережной гулял свежий ветерок. Единственное, что портило картину, это взгляд сидевшего напротив «кровососа» весом в два центнера. Как говорилось в одном бородатом анекдоте, «до тебя здесь не воняло».
        - Привет, - осторожно ответил я. - Ты извращенец, Макс, поднять меня в такую рань.
        - Кто рано встает, тому бог дает, - многозначительно протянул тот, - а ты вообще мог бы не свистеть. Я знаю, что ты торчал в клубе всю ночь.
        - Пасешь?
        - Нет, наблюдаю за перемещениями моего капитала. Как здешний кофе?
        - Со сливками.
        Я небрежно пожал плечами. Я хотел, чтобы он сразу оценил степень моей утренней неадекватности и понял, что вести со мной какие-либо переговоры бессмысленно.
        - Ладно, - сказал Макс, выкладывая на стол пачку «Парламента», - давай сразу к нашим баранам. Старик, я чувствую себя нехорошо, когда кому-то приходится напоминать, что он мне должен четыре штуки баксов. Я не сказал бы, что умру без них голодной смертью, но сам факт, что ты от меня бегаешь, как заяц, глубоко неприятен.
        - Погоди, погоди! - я поднял руку. Моя «утренняя неадекватность» не проканала. - По-моему, мы уже по третьему кругу пошли. Ты опять за свое? Мы, кажется, уже все обсудили.
        - Да ну!
        - Конечно. Кидаловом из нас двоих занимаешься ты, а я просто вернул себе свои заработанные деньги. Мне на стене в туалете тебе написать, чтобы ты запомнил?
        - Ты заработал гораздо меньше, чем взял! Две придуманных тобой кампании не прошли из-за явно завышенного бюджета. А ведь я тебя предупреждал, что при всем своем человеколюбии и гуманном отношении к журналистам я не буду оплачивать производство мыльных пузырей. Понимаешь? Я даже не могу выразить, как мне неприятно. Вдвойне неприятно, что таким надувательством занимался человек, которому я всегда доверял. М-м-м? - Он вопросительно посмотрел на меня.
        Черт возьми, взгляд его карих глаз, похожих на изюм, воткнутый в сдобную булку, вынимал из меня всю душу, и после пяти минут такой экзекуции я сам готов буду поверить, что, как последняя сволочь, обокрал милейшего парня Максима Червякова.
        А дело, собственно, вот в чем. Мы познакомились сЧервяком два года назад на вечеринке, посвященной открытию его очередного магазина. Сорокалетний толстяк торговал компьютерами и оргтехникой. Сейчас его магазинов полно по всему городу, а тогда это было большое событие. Я был активным копирайтером, готовил различным заказчикам рекламные статьи и проспекты, немного подрабатывал на предвыборном пиаре. Червяк поручил мне заняться продвижением его компьютерной сети. Кажется, мы неплохо сработались. Во всяком случае, через полгодика после заключения договора я свободно мог заказывать у него любые бюджеты, и он никогда не говорил «нет».
        Но, как известно, люди, потом и кровью добывшие себе шелковые наволочки, очень быстро забывают запах портянок. Чем выше поднимался Макс, тем более серьезные проблемы возникали у него с самооценкой. Он стал капризничать, ставить трудновыполнимые задачи и задерживать оплату. На мои пошлые просьбы выделить бюджет Червяк надувал щеки, говорил, что его многое не устраивает, долго чесал подбородок, а под конец пускал в ход безотказную формулу Бориса Абрамыча: «Старик, деньги были, деньги будут, но вот именно сейчас денег нет».
        В конце концов, мне это надоело, и однажды я пошел напролом. Дождался, когда мой вредный и жадный босс отправится в командировку, тут же пошел в бухгалтерию, подарил ящик «Мадам Клико» тамошним разведенным тетенькам (одной из них, так и быть, пообещав романтический ужин в ресторане при гостинице) и забрал всю причитающуюся мне наличку. Не больше, но ине меньше - за целую серию статей, баннеров и прочих концептов. Не баран чихнул, но сейчас нет времени описывать в подробностях, как я подбивал клинья к главному бухгалтеру. Кроме того, на руках у меня была пачка расписок Червякова, а вглазах - непоколебимая вера в человечество.
        Честно сказать, не знаю, что случилось впоследствии с моими поклонницами из бухгалтерии, положившими карьеру на алтарь моей свободы, но когда Макс вернулся, земля содрогнулась, разверзлись хляби небесные, и полилось дерьмо по местным мобильным сетям…
        Мне на время пришлось смотаться из города, и всю прелесть общения с разъяренным Червяком приняла на себя моя жена Света. Когда все немного улеглось, я вернулся, позвонил Максу сам, сказал, что просто взял свое и, кстати, все уже потратил на лечение безнадежно больной бабушки, живущей вБугульме. Я думал, что это сработает.
        Ха-ха. Три раза.
        Макс пригласил нас с женой на фуршет в честь открытия сервисного центра. Там, выпив дважды по сто, он устроил мне разнос, как какому-нибудь мальчику на побегушках. Да еще и при телекамерах! Светка расплакалась, я напился, Макса вообще выносили на руках. В общем, ситуация глупейшая.
        И вот он сейчас сидит передо мной в кафе наНабережной и делает последнее китайское предупреждение.
        - Не молчи, Русь, дай ответ, - напомнил о своем присутствии Макс, дымя сигаретой.
        - Русь на перепутье.
        - А, понятно. Направо пойдешь - в говно попадешь, налево пойдешь - по рогам получишь. Некуда идти, старик.
        - Прямо пойду.
        Я задумчиво глядел на закованную в бетон реку. Хорошо было в городе ранним утром - даже в этом стеклянно-асфальтированном оазисе культурного отдыха. Скоро рядом с автопарковкой развернется торговля коврами и кроссовками, от шума и выхлопных газов станет невозможно дышать, но рано утром здесь еще очень неплохо, даже река блестит и слышен плеск ее волн.
        - Ладно, старик, - наконец, выдохнул Червяков, - боюсь, добром с тебя ничего не вытрясешь. Придется другими методами.
        - Голова дырка будешь делать? - усмехнулсяя.
        - Нет, задница вторая дырка сверлить.
        Он поднялся из-за стола, с шумом отодвинув тщедушный пластиковый стул. Я остался сидеть.
        - В общем, брат Витька, - сказал Макс, открывая брелоком замки своего джипа, - послезавтра вечером я присылаю к тебе людей. Если денег не будет… хм, мне придется вспомнить свою нигилистскую молодость. Я тебе даже процент накапаю за ностальгию.
        - Валяй, - все так же улыбаясь, молвиля.
        Впрочем, это уже была последняя улыбка Джордано Бруно.
        - Лишнего не возьмем, но исвоего не оставим. Что там у тебя в собственности? Подержанный «Ланос»?
        - Новый.
        - Вон тот? Какая прелесть!
        Я молча сглотнул.
        - Будь здоров и несуди слишком строго.
        Он махнул рукой и отправился к машине. Глядя на его колыхающийся зад, я с горечью констатировал, что он меня все-таки дожал! Проблема в том, что Червяк был опытный рейдер, и впереговорах с«клиентами» он всегда преуменьшал масштабы угрозы. Уж мне ли не знать, что если он говорил, что готовит сверло для моего заднего бампера, то на самом деле мне предстояло познакомиться с отбойным молотком.
        Мне внезапно поплохело. И солнце было уже не таким ярким, и река не так ласково шелестела волнами… и торговцы коврами приехали слишком рано.
        Это был один из самых поганых дней в моей жизни, некий перекресток. Направо пойдешь, налево пойдешь… один черт.
        2
        Иногда ты вдруг понимаешь, что бесконечно одинок в этом безумном, безумном, безумном, безумном мире… Как говорил один старый персонаж Панкратова-Черного - это не я, это кино такое.
        В свои тридцать четыре года ты вдруг с ужасом осознаешь, что скоро твое собственное отражение в зеркале в ванной - такое небритое, одутловатое и бесконечно дорогое - станет едва ли не единственным твоим собеседником. Это у него ты будешь спрашивать «Как дела, старик?», продрав глаза поутру, это ему ты будешь плакаться после очередной полученной от жизни оплеухи… и именно у него ты будешь просить взаймы четыре штуки «бакинских комиссаров», чтобы защитить свою новенькую иномарку от плохих дяденек.
        Можно, конечно, вспомнить о жене, но жена… А что жена? С ней, брат, теперь происходят непонятные метаморфозы, на расшифровку которых целая жизнь может уйти. У них ведь, у женщин, тоже бывает кризис среднего возраста. Знаешь, как их после тридцати колбасит?
        Ну ладно, а как же друзья? Ведь не вкоконе ты жил все эти годы, начиная со школьной скамьи?
        Ну да, друзья есть, и приятели есть, и просто знакомых - не сосчитать. Но вот в чем петрушка: у друзей с возрастом складываются точно такие же взаимоотношения с зеркалом в ванной. Ты будешь пить с ними водку, сидеть в душной сауне, хвастаясь очередным сексуальным подвигом Геракла, будешь вместе с ними драть глотку на стадионе, болея за«Газмяс», но когда приходишь домой и снимаешь фрак, ты понимаешь, что никому в этом мире не нужен, и решать свои проблемы придется самому.
        Впрочем, вру. Есть один друг, который обязательно выпьет на твоих поминках. Да, я о нем вспомнил…
        Я набрал номер телефона Сергея Косилова. Ожидая, пока он возьмет трубку, я продолжал смотреть на реку. Все течет, все меняется, а наша старая речушка все так же грязна, как и вовремена детства моей бабушки, пускавшей по ней кораблики.
        - Гы-говори, - выдавил Серега после небольшой паузы.
        Судя по голосу, он только что проснулся или вообще не спал.
        - Привет, - сказал я, - ты сейчас никуда не торопишься?
        - Сейчас? Н-нет, до пятницы я совершенно са-свабоден.
        - А что будет в пятницу?
        - Ничего. Классику смотреть надо. Это Пятачок, когда был в гостях у-у Кролика…
        - А, понял.
        - Вот тебе и«а-а». Слушай, если ты едешь прямо сейчас, захвати мне пы-пару пива. Я, кстати, сам хотел тебе позвонить. Дело есть.
        Я ухмыльнулся. Похоже, Сережка вчера неслабо погулял. Чтобы он с утра попросил пива, интеллигент несчастный!
        - Привезу. Что за дело?
        - Приедешь - скажу.
        Я отключил связь и улыбнулся. Серега, конечно, был чудиком, но лучшего антидепрессанта я на своем жизненном пути еще не встречал. И сейчас мне больше всего не хватало именно его умильного подросткового заикания.
        ССергеем Косиловым я был знаком лет двадцать. Мы немножко учились вместе в выпускном классе - его перевели к нам за полгода до последнего звонка. Никакой особой репутации он у нас заслужить не успел, следовательно, не успел ее и испортить, поэтому мы достаточно легко с ним сошлись. У нас, видишь ли, были общие интересы - «Лед Зеппелин», «Аквариум» и перестройка. Не сговариваясь, пошли в один институт, поступили на один факультет - это была журналистика. Нам тогда казалось, что мы должны что-то успеть сделать, пока «форточка» еще открыта и ветер свободы гулял по буфету. До третьего курса шли одной дорогой. На третьем он выбрал специализацию «телевидение», я же решил, что мне гораздо интереснее - и, главное, проще - общаться с бумагой. Наши профессиональные стремления, таким образом, несколько разошлись, но интересы личные по-прежнему пересекались: мы продолжали вдвоем зажигать на вечеринках, встречаться с девушками, слушать и играть старый рок-н-ролл и беседовать о проблемах взаимодействия различных ветвей власти. Стояла середина девяностых - эпоха относительно честной и свободной журналистики и
сотен относительно честных способов заработка.
        Косилов еще во время учебы попал в поле зрения нескольких местных телекомпаний. Я в то время пытался его отговорить от этой затеи. Дело в том, что парень с детства заикался и, судя по всему, прекращать это дело не планировал. И хотя его заикание не носило критического характера - так, лишь иногда переклинивало, - но из-за постоянного страха завалить речь Серега говорил медленно и вдумчиво, совсем как наш институтский преподаватель по иностранной литературе. Тот был умницей-не-сказать-в-какой-степени, получил кучу каких-то европейских титулов за изучение литературного наследия, а налекциях у него мухи дохли от тоски, потому что читать он их не умел. Оратор из него был «как изПромокашки скрипач»! Бубнил что-то под нос полтора часа, хотя при желании мог бы… да много чего мог бы.
        Так вот, Сережку нашего из-за его проблем с интерфейсом на телевидении ждал полный провал. Но он нашел лазейку, переключился с работы в кадре на место по другую сторону объектива. Ему понравилось снимать. Он не выпускал камеру из рук всю практику, снимал сюжеты по заказам и без них, по собственной инициативе пристраивался к различным командировкам своих старших коллег - и снимал, снимал, снимал. Снятое монтировал также самостоятельно, договорившись о небольшой стажировке в монтажной студии областного телевидения.
        Словом, к окончанию университета Сергей Косилов был молодым асом, а еще через несколько лет он уже мог позволить себе выбирать работодателей и заказчиков. Криминальные разборки, спецоперации силовиков, облавы, экстремальные командировки в горячие точки, репортажи с заседаний городской думы - уСергея не было никаких жанровых ограничений. С камерой он обращался как Паша Буре с клюшкой, она была его второй парой глаз, и уменя в один прекрасный день отпали последние сомнения в том, что когда-нибудь Серега уедет к чертовой матери из этого города и доработается доТЭФИ.
        Увы, все так бы и случилось, кабы не его добрый характер, спровоцировавший полный провал в личной жизни, который, в свою очередь, накрыл медным тазом все остальное.
        Сергей был женат дважды, и оба раза он непостижимым для меня образом выбирал в жены законченную суку. Не стерву, заметьте, а именно суку, и это две большие разницы - слово «стерва» благодаря женским таблоидам многие уже воспринимают как комплимент. К слову, у меня были схожие семейные проблемы, но если я еще как-то держался, уповая на торжество здравого смысла, то Серега доводил дело до точки кипения и взрыва. Первая жена Сереги была до рези в глазах похожа на свою мамочку, а мамочка у нее последние годы балансировала на грани попадания в психушку с диагнозом «хронический маниакальный психоз». Пару лет Косилов помыкался с первой женой, а потом выгнал ее из дома. Результатом этого неудачного семейного опыта стал длительный черный депрессняк.
        Вторая жена ушла от него сама, потому что выйти из депрессии Серега так и несумел. Он пробовал немножко выпивать. Начал с пятничных пивных вечеров, потом попытался плавно перевести их в аналогичные вечера четвергов и суббот, но, к счастью для Сережки, организм его категорически возражал против такого досуга. Два дня подряд он еще мог покуражиться, но натретий его тело отказывалось подниматься с кровати, желудок восставал против любой жидкости и пищи, а голова молила о быстрой пуле. В общем, с тотальным пьянством уКосилова не заладилось, поэтому единственным выходом для него было - вкалывать до полного самоотречения. Он продолжал работать, реально подтверждая старую истину о том, что талант невозможно уничтожить. Руки у него по-прежнему росли из правильного места, голова не разучилась монтировать картинку задолго до попадания материала на монтажный стол. И новая жена вскоре стала ему просто не нужна…
        Обняв Серегу в то печальное утро, я сморщился от убойного амбре. Косилов, скорее всего, «зажигал» вчера весь день и либо не ложился спать совсем, либо свалился только под утро.
        - Н-да, Серж, - протянул я, - ты взялся за старое?
        Сергей махнул рукой.
        - Бы-брось! Пиво принес?
        Я протянул пакет. Серега даже не стал для приличия поддерживать светскую беседу - угостился немедленно и без остатка. Одна бутылка ухнула в него полностью буквально через пару минут, вторую он решил немного посозерцать.
        - Пы-рахади.
        Я с удовольствием прошел вглубь его двухкомнатной квартиры. Я бывал уСергея редко, о чем сожалел каждый раз, когда находил время для визита. Если моя бурная нигилистическая молодость застыла на фотографиях и ввидеокассетах, то уСергея она продолжала существовать вокруг. Она жила в гитаре, висящей на гвозде, в стопках виниловых пластинок на полу в спальне, пряталась в колонках от старого музыкального центра «Вега» и прочей белиберде, избавиться от которой моя жена заставила меня практически сразу после свадьбы. АСерега бережно хранил и лелеял все эти запахи, звуки и образы - дешевый портвейн, треск винила, вопли Егора Летова и ощущение свободы. Немудрено, что в итоге Сергей остался здесь один, в этом, казалось бы, современном, украшенном обоями и линолеумом, но таком неприкаянном жилище.
        - Что пы-пыривело тебя ко мне в такую рань? - высокопарно и грустно спросил Сергей, откупоривая вторую бутылку и усаживаясь на диван в гостиной, которая по совместительству была и видеостудией, и домашним кинотеатром, и столовой.
        - Ты будешь смеяться, но я пришел просить у тебя совета.
        - Просить совета, где найти деньги, или пришел пы-просить денег?
        - Старый лис.
        - Дык, - не без удовлетворения заметил приятель и отпил из бутылки. - Я ж видел твою рукопашную сЧервяковым, когда забегал на банкет в его сервис-центр. Помнишь, он тогда тебя чуть не порвал? Можешь ничего не объяснять, я знаю, что он редкая жо-жо…жж…
        - Я понял, не продолжай.
        Мы немного помолчали, будто почтили недобрым словом память Макса Червякова, потом Серега аккуратно поинтересовался:
        - На скока попал?
        - Даже не спрашивай. Если не найду деньги за два дня, мне придется отдать в залог машину. Дал бы побольше времени, я еще крутанулся бы, но задва дня… нереально.
        - Н-да, - только и сказал Косилов.
        Серега не пытался изображать глубокое сочувствие, за что я был ему безмерно благодарен, ибо физически не перенес бы сейчас его жалости, но, с другой стороны, он и недемонстрировал своего психологического превосходства над человеком, попавшим в передрягу. Все было как всегда: «Что, фигово, брат? Не дрейфь, прорвешься». Меня смущало лишь одно: он вряд ли мог мне помочь.
        Он словно услышал мои мысли:
        - Ты прости, конечно, но таких сумм, за которые Червяков может забрать машину, у меня давно не водилось. Если ты рассчитывал за-занять у меня…
        - Да нет, я уже понял, что зря пришел.
        - Нет, не зря, - начал было Серега, но неуспел договорить. Зазвонил мой сотовый телефон.
        - Извини, - сказал я и посмотрел на дисплей.
        Звонила жена. О, сейчас будет праздник.
        - Алло! - сразу закричала она, как только я поднес трубку к уху. - Вавилов, где ты ночевал?! Ты вообще сейчас где?!
        - В том месте, которое рифмуется с твоим вопросом, - вяло огрызнулсяя.
        - Да сволочь же ты такая! - вопила трубка. - Я же все трезвяки начала обзванивать, чуть до моргов не добралась, Господи, ну за что мне это?!
        Я слушал, поглядывая на электрогитару, прислоненную к стене возле фронтальных колонок кинотеатра. Это было роскошное по меркам восьмидесятых годов (да и досих пор, пожалуй) «весло» - настоящий «Fender Stratocaster», привезенный с распродажи вШтатах, гордость Сергея Косилова образца рок-н-ролльной юности и робкий упрек его унылому возмужанию. Через минуту я уже не слышал, что говорит мне жена. Моя душа витала где-то между туалетом Дворца культуры железнодорожников, где мы в девяносто пятом пили паленый «Слынчев Бряг», и сценой в зрительном зале того же дворца, на которой мы лабали древний как мир «Дым над водой». Краем глаза я заметил, как Косилов начинает улыбаться, и мне его улыбка почему-то не понравилась. Какая-то она была мертвая. Я захлопнул крышку телефона.
        - Опять не ночевал?
        - Да. Тусовался в«Меге».
        - Совсем не тянет домой?
        - Нет, домой как раз тянет. Не всегда хочется видеть дома ее.
        Я вздохнул. Серега Косилов, наверно, лучше других понимал мое состояние, но откровенничать с ним меня сейчас не тянуло. Пару минут мы сидели молча. Друг наслаждался ремиссией, а я смотрел в потолок и думал, как быть сЧервяковым. Однозначно, нужно было искать деньги. Это может быть горько и неприятно, но иногда приходится признавать, что ты проиграл, а проигрывать надо достойно. Я вдруг представил себя этаким разорившемся аристократом! Красивый и молодой еще мужчина в костюме, на хорошей машине, с красивым мобильным телефоном, обремененный делами, заботами, задачами - и достойно так, солидно, грустно голову приклонив, ПРОИГРЫВАЕТ. Смахиваю скупую мужскую слезу, делаю изящный поворот головы, смотрю прямо в камеру - стоп, снято! Можно оправиться и перекурить.
        Ерунда это все. Нет никакого геройства и самоуважения, есть приличный для тебя долг и кредитор, который может свинтить шею, наплевав на то, что «проклятые девяностые», как утверждала партия и правительство, канули в лету. И почему-то сразу начинает тошнить, хочется повесить на двери табличку «Меня нет дома!» и посидеть с газетой на толчке. Какое тут геройство!
        … - Кстати, ты что-то хотел мне сказать? - оторвался я от своих невеселых мыслей.
        Серега тоже как будто только что заметил мое присутствие. Кажется, мы сегодня оба были немного не всебе.
        - Д-да есть кое-что.
        Пауза. Он сощуренным взглядом уставился на выключенный телевизор.
        - Серега, я слева!
        - Сы-слушай, Вить, - начал он, пристраивая недопитую бутылку пива у ног, - ты когда-нибудь сталкивался с необъяснимым?
        Я не ответил, внимательно посмотрел ему в глаза. Вроде здоров. Или нет?
        - В смысле?
        - Ну, в смысле, что-то такое, чего ты никак не можешь объяснить?
        - Смысл слова «необъяснимое» я знаю. Говори, что у тебя стряслось, не томи.
        - Ладно.
        Он встал с дивана, отправился в спальню, с минуту там возился, шелестя бумагой, потом снова появился передо мной. В руках он держал свою видеокамеру. Нацеленный на меня объектив был закрыт крышкой.
        - Ну? - спросиля.
        - Вот эта ши-шитука, брат, почище твоего Червякова.
        Он как-то неприятно улыбнулся. На лице отображалось нечто среднее между возбуждением алхимика, случайно отыскавшего философский камень, и ужасом водителя, застрявшего на железнодорожном переезде прямо перед несущимся локомотивом.
        - Что с ней?
        Он сел рядом со мной, положил «Панасоник» на колени. При этом он вел себя очень странно. Как я уже упоминал, с видеокамерой Косилов управлялся так лихо, как не всякий бомбардир НХЛ работает клюшкой, но сегодня с ним что-то случилось. Он держал камеру одними кончиками пальцев, как чужой использованный презерватив.
        - Осторожно, разобьешь, - предположиля.
        - Хрен там, - ответил Серега, и вглазах его появился блеск, - разобьешь ее, как же…
        - Что случилось-то?
        - Так, кое-что. Я больше не могу снимать этой камерой.
        - Творческий кризис?
        Он посмотрел на меня с укоризной.
        - Нет, не вэтом дело… как бы тебе объяснить.
        Я еще внимательнее пригляделся к нему и заметил, что он вспотел.
        - Косилов, ты в порядке?
        Он кивнул.
        - А что тогда?
        - В нее всссс… - он сделал паузу, перевел дыхание. - Всссе… черт!
        - Сержик, успокойся, - сказал я и почему-то погладил его по руке. Так его давно не переклинивало.
        Наконец, он справился. Выпалил мне прямо в лицо:
        - Витя, в нее вссссселился бес!
        …Знаешь, Миш, я человек с воображением, как и подобает нормальному журналисту. Я привык верить всему, что вижу собственными глазами или о чем мне рассказывают люди, которым я всецело доверяю. Я допускаю, что наЗемлю иногда наведываются пришельцы, и я не могу поверить, что мы воВселенной одиноки. Я видел, как головную боль лечили заговорами, я уверен, что какая-нибудь бабушка может навести порчу, и я ни секунды не сомневаюсь, что автомобиль, на котором ты ездишь, не просто умная куча железок - он реагирует на твое настроение и самочувствие. В общем, я потенциальный зритель мистических телешоу!
        Но мой заика Сережка Косилов этим утром был вне конкуренции!
        Мы вышли на улицу. Во-первых, у парня закончились сигареты (скорее всего, ему хотелось еще выпить), а во-вторых, по его словам, только там он мог мне объяснить и показать, что у него произошло.
        Мы сели на лавочку возле супермаркета. Перед нами шумел проспект Ленина, уже почти готовый замереть в зловонной утренней пробке. Справа в пяти метрах от нас располагалась небольшая парковка для посетителей магазина.
        Сергей положил расчехленную камеру на колени и молча ждал. В этот момент он напомнил мне охотника, выжидающего наилучший момент для выстрела. То, что Серега собирается именно стрелять, я уже догадался, хотя до сего момента мой приятель не сказал, по сути, ничего.
        Кажется, мы дождались.
        На парковку с проспекта вырулил сверкающий желтый «Хаммер». Я присвистнул и хотел было пошутить над идиотом, который выбрал такой цвет, ноСергей впился в него взглядом, как ястреб. Вскоре из машины вышел хозяин - полненький мужичок с залысинами. Закинув под мышку маленькую кожаную сумку, он запер машину и направился в супермаркет. Как только он исчез из виду, Сергей направил видеокамеру на«Хаммер», снял крышку с объектива, нажал кнопку и стал снимать.
        Я потянулся за сигаретой. На какое-то время меня почти отпустили мои сегодняшние горести - настолько я был увлечен этим похмельным безумием. В голову даже пришла глупая мысль: сейчас из объектива аппарата вырвется сноп огня, и«Хаммер» разнесет на мелкие запчасти. Кажется, я хихикнул.
        Сергей снимал около минуты. Затем выключил камеру, осторожно прикрыл объектив и поставил аппарат рядом на скамейку. Прокомментировать свой перфоманс он не удосужился.
        - А бесы где? - спросиля.
        - Смотри.
        Мы ждали. Несколько минут ничего не происходило. Только улица продолжала шуметь, кто-то раздраженно сигналил нерасторопному участнику движения, а рядом на тротуаре молодая мамочка отчитывала малыша, упавшего лицом в цветочную клумбу. Лето, черт возьми, благодатное время.
        Когда я уже устал ждать и начал думать о напрасной трате времени, из магазина появился хозяин тачки. Он отпер замки и сел в салон. Некоторое время ковырялся, что-то выкладывая из пакета на заднее сиденье, потом, очевидно, сунул ключ в замок зажигания.
        Машина не завелась.
        - Ннн-на, н-на… - пытался выдавить Сергей.
        - Начинается, - закончил я вместо него, - не волнуйся.
        Водитель попробовал еще раз. Он погонял стартер несколько секунд, но результат был тот же. Внешне вполне нормальный джип, который десять минут назад бодренько подкатил к бордюру, бился в агонии.
        - И что происходит? - поинтересовалсяя.
        - Моя камера его убила.
        Я фыркнул.
        Водитель предпринял еще одну попытку запустить желтого монстра, но наэтот раз под капотом что-то взвизгнуло, и сразу стало понятно, что в ближайшее время машина никуда не поедет.
        Мужичок тут же выскочил на тротуар и принялся терзать мобильник.
        - Аб-ба-бажаю этих идиотов, - с каким-то мрачным удовольствием заметил Серега.
        3
        Его рассказ был недолгим, но вполне убедительным, несмотря на характерный для парня черепаший темп и манеру раскладывать сложные слова на части. Я не смог ни съязвить, ни уличить друга в приходе «белочки».
        - Ты знаешь, я же вольный стрелок и всвободное от основной работы время беру халтурки, - мурлыкал он, посасывая третью бутылку пива. - Ну, там, свадьбы, юбилеи, банкеты и все такое. Камера личная, начальников никаких нет, и почему бы не совместить приятное с полезным. Тем более что на таких халтурках иногда получаются изумительные планы. Ну вот, однажды черт меня дернул согласиться снимать похороны одного бывшего бандюгана. Кирилла Колыванова помнишь?
        - Депутата?
        - Его. В девяностых два района крышевал, людей валил пачками, а потом вот народным избранником стал. Не знаю, какой народ его избирал и зачем, но случилась с ним неприятность одна - поехал с ребятами на охоту, выпил и подставился под чью-то пулю. Интересное совпадение.
        - Думаешь, его грохнули?
        - Как два пальца аба… ба… в смысле, как пить дать.
        - Угу.
        Пока мы беседовали, водитель «хаммера» ходил вокруг своей машины, беспрестанно вызывал кого-то по телефону и, кажется, готов был заплакать.
        - Короче, - продолжал Серега, - похороны я снимал, что называется, от выноса до погружения. Гроб был открытый, народ вокруг был солидный, все лезли с покойником поцеловаться, пожать руку, сунуть крестик. Материал получился - капец! Но когда я обратно с кладбища в автобусе ехал, у моей старушки вдруг разом села батарея. Полный аккумулятор был, а тут как будто прохудился, и через какую-то дырку все ушло, хотя рассчитан он часов на пять. Такого с ним никогда не случалось… Ну, черт с ним, на следующий день я сбросил отснятый материал на флешку, отдал заказчикам и забыл об этом.
        Я снова кивнул. Самое интересное, конечно, ожидало впереди.
        - Через неделю снимал свадьбу, - сказал Косилов. - Вроде все было нормально, но навторой день жених с невестой, их родители и половина гостей свалились с отравлением. Помнишь?
        Я напряг память. Да, что-то такое было в новостях: «некачественно приготовленная пища в кафе таком-то стала причиной массового отравления»… бла-бла-бла.
        - Кажется, все обошлось, - напомниля.
        - Почти. На следующей свадьбе, которую я снимал, приключилась колоссальная драка. Итог - один труп и трое раненых. И неговори мне, что ты про это не читал.
        Я вынужден был согласиться. Ненавижу криминальную хронику, но оттаких новостей не спрячешься, они настигают тебя всюду.
        - Словом, ты думаешь… - начал я, ноСерега меня прервал.
        - Витя, я не думаю, я уу-уверен! Уверен с того самого вечера, когда снимал юбилей хозяина «Скорпиона». Этого бедолагу ты тоже должен знать.
        Сергей хихикнул, а уменя по спине поползли мурашки. Владелец автомобильной компании «Скорпион» поздно вечером после деловой встречи сел за руль своего «Мерседеса» и наскорости 100километров в час врезался в столб с рекламным щитом. Трезвый как стеклышко, здоровый, с хорошим зрением и реакцией сорокалетний мужчина при идеальной обстановке на дороге врезается в преграду как настоящий камикадзе!
        - О чем задумался? - спросил Серега.
        Я пожал плечами и предпочел уклониться от прямого ответа:
        - Сколько же у тебя трупов в итоге?
        - Семь. Отравившаяся на самой первой свадьбе невеста так и непришла в себя. Прибавь к ней труп со следующей свадьбы, потом «Скорпион», а потом уже мелочь - с каждого отснятого мной материала либо жмуры, либо поломки, либо черт знает что вообще. Ты не представляешь, что со мной было, когда я понял, что происходит.
        - Отчего же, представляю. Развязал с алкоголем.
        Сергей усмехнулся и выдал фразу, которая словно бы повисла в воздухе:
        - Вчера решил протестировать для верности на своей кошке. Снимал минуты две…
        Я уголком сознания отметил, что стерилизованная рыжая Маруська, единственная Сережкина подруга, не выбежала сегодня в прихожую просить у меня колбасы.
        - Серега! - выдохнуля.
        - Угу. Вечером она зачем-то выпрыгнула с подоконника на улицу и ломанулась на дорогу. Ее переехал «Порш Кайенн». Роскошная смерть.
        Я посмотрел на водителя «Хаммера». Тот все еще суетился возле своей внезапно скончавшейся машины.
        «Интересно, - отстраненно подумал я, - он тоже отбросит копыта, или все обойдется поломкой джипа?»
        - Об этой машине ничего сказать не могу, - проследив за моим взглядом, отозвался Сергей. - Может, это весь результат. Может, нет. Эффект непредсказуем. В зависимости от режима записи он может наступить через несколько минут, а может завтра или через неделю. Я сейчас настроил на самое высокое качество, поэтому так сработало. А еще никогда точно не угадаешь, кого она зацепит - центральный объект съемки или кого-нибудь на периферии кадра. Не знаю.
        Я посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый как радуга и тяжелый как свадебное меню. У нас сСерегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».
        Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но неэтим странным утром!
        В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать сЧервяковым, аСерега не знает, что ему делать с камерой. Забавно же?».
        И, клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.
        - Слушай, гад, - сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, - я устала. Завтра я подаю документы на развод… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял?!
        И бросила трубку.
        Десять часов спустя мы сСережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловской кровати в спальне, заваленной дисками, блоками питания и старыми журналами. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало щекотать мои сомкнутые веки.
        Отдохнув, мы сСерегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтобы не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак. Потом бродили по улицам, а срассветом снова бежали в лавку. Наверно, это было ужасно, но вмоей теперешней жизни порой не хватало чего-то подобного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…
        Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не вэтот день! Я вдруг понял, что мне по барабану. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился на пассажирском сиденье справа от меня, врубив на полную громкость «Рамштайн», и все время мешал мне рефлексировать.
        «Будет тебе кровь, дурик!» - кажется, крикнул я однажды.
        Хм, кстати, Миш… Вот интересно, плохой человек и хороший - чем они отличаются друг от друга? Тем, что у одного злые помыслы, а другой - словно манная каша на молоке? Чушь! Я не могу назвать себя плохим. Я не крал, не убивал, не предавал… По крайней мере, я думаю, что не предавал, хотя у некоторых моих близких может быть иное мнение на этот счет. Конкурентов не подсиживал, перед начальством не лебезил, но ине сторонился его, честно делал свою работу, двигался вперед и старался достичь своей цели теми средствами, которые считал для себя приемлемыми. Один раз даже переводил бабушку через дорогу.
        Но как же иногда хочется взять кого-нибудь за горло и… не знаю.
        Что меня останавливает? То, что я хороший? Почему же тогда эта мерзость периодически заползает в мои мозги?!
        Ладно, я опять отвлекся…
        Мы заехали во двор элитной одноподъездной кирпичной пятиэтажки, припарковались в стороне от охраняемой стоянки, в тени деревьев.
        - Уже приехали? - спросил Серега, убавляя звук на магнитоле.
        - Да. Здесь он и живет.
        - А-а-а! - протянул Серега. - Сова, открывай, медведь пришел!
        - Успокойся! - едва сдерживая смех, бросиля.
        Дом неплохо охранялся, двор обстреливался по периметру камерами наблюдения, подвешенными на козырьке подъезда. Я остановил машину вне поля зрения охранных систем. Нас вряд ли могли застукать, но вот услышать можно было за километр.
        - Не шуми, - скомандоваля.
        Я огляделся, оценивая обстановку, и, убедившись в отсутствии свидетелей, подался назад. На заднем сиденье лежала спортивная сумка. Молния на ней была чуть-чуть расстегнута, и изчерноты на меня зловеще зыркнула линза объектива.
        Черт!
        - Не пугайся, она выключена, - вставил свои пять копеек Сергей.
        Я вынул камеру, стараясь наводить ее в сторону. Внимательно оглядел устройство, нашел нужные кнопки. Конечно, это не простой «камкордер», которым могут снимать даже дети, но иничего сложного нет. Я включил аппарат и осторожно навел объектив на пятиэтажку. Нашел в видоискателе крыльцо.
        - Вставляет? - поинтересовался Серега.
        Я посмотрел на него, пытаясь понять: он уже окончательно пьян и несоображает, что мы делаем, либо он меня просто подначивает?
        - Отстань.
        Скоро из подъезда выйдет Червяков. Он поедет в подпольное казино проигрывать выручку своих магазинов. Он никогда не нарушает устоявшийся за много лет график: позднее пробуждение, офис, переговоры, склад, поставки, домашний ужин и казино до трех утра. Затем немного сна в обнимку с любимой женой и сутра снова по тому же кругу.
        Жирная сволочь. А невзять ли мне твое лицо крупным планом?
        - Я пы-примерно представляю, что ты чувствуешь, - вставил Косилов. Он тянул сигаретку, прислонившись к окну. На губах его все еще играла улыбка, но вголосе появилось что-то демоническое. - Тебе кажется, что ты просто играешь, и сейчас ты, конечно, развернешь мы-машину и уедешь отсюда. Но насамом деле тебе хочется попробовать. Хочется, да?
        Я молчал. Сукин сын попал в десятку, руки и ноги у меня тряслись от возбуждения.
        - Знаю, что хочется. У меня тоже все зудело пару раз, когда я уже понимал, что могу это делать, но…
        Он умолк. Эта скотина, закончившая тот же факультет, что и я, прекрасно знала, как давить на психику.
        - Но?.. - заглотил я его крючок.
        - …но гы… гы-гы… - Он аж вспотел.
        - Рожай, Цицерон!..
        - …Гырех на душу брать не стал… Фуф. И ты не станешь, потому что ты человек хороший. Сейчас ты посидишь, потискаешь эту штуку, а потом засунешь ее в сумку, развернешь машину и укатишь домой. А завтра начнешь обзванивать знакомых, которые могут одолжить тебе денег, а потом ты пойдешь за экспресс-кредитом, чтобы честно отдать свой долг милейшему парню Максиму Червякову. Ну, ты же умница!
        - Да. Но уменя плохая кредитная история.
        Я посмотрел на часы. Через несколько минут ожидается появление моего героя в секторе обстрела видеокамеры. Признаться, я чувствовал себя в некотором смысле идиотом (впрочем, чего там «в некотором смысле» - полным придурком я себя чувствовал!). Поверил в сказки приятеля, который от одиночества совсем сошел с ума, а теперь сижу в засаде, как казак-разбойник, и готовлюсь стрелять из«Панасоника».
        Я хмыкнул.
        Червяк появился на крыльце через минуту. Не сходя со ступенек, нажал на кнопку брелока, открывающую замки джипа, посмотрел в небо. Очевидно, кто-то позвонил ему, потому что он тут же вынул из кармана телефон и приложил его к уху. Начал кивать и что-то гневно выговаривать…
        Я включил запись. Таймер в видоискателе камеры начал отсчитывать секунды. Я сразу нажал зуммер, иЧервяк в кадре стал плавно увеличиваться в размерах. Я приблизил его максимально и смог увидеть недельную щетину на лице и царапину у правого уха. Макс лоснился и обильно потел - еще пару лет сытой жизни, и сердце откажется прокачивать этот огромный кусок теста.
        Червяк прекратил разговор, сел в машину и завел двигатель. Съемка продолжалась. Я выключил камеру, только когда джип моего кредитора скрылся за углом. Бросив «Панасоник» обратно в сумку, я первым делом обернулся кСереге. На лице у моего друга застыла странная гримаса - не то ужаса, не то восхищения.
        Я почему-то вспомнил фразу, произнесенную персонажем Кевина Спейси в«Красоте по-американски»: «Кажется, ты только что стал моим кумиром».
        - Вавилов, псих, отвези меня да-да-мой, - выдавил Серега… и начал смеяться.
        Я смахнул пот со лба и, кажется, тоже хихикнул.
        Жена уже легла, повернувшись спиной к моей половине кровати. Я стоял в проеме двери спальни и долго смотрел на нее. Спит или нет? Пожалуй, притворяется, потому что не проснуться от скрипа нашей входной калитки невозможно. Тем более человеку с таким чутким сном, как у нее.
        - Свет, ты спишь? - спросил я тихо.
        Никакой реакции.
        - Свет!
        Тишина. Только тюлевая занавеска дрогнула от сквозняка.
        Иногда, когда я вижу ее спящей - такой забавной, губастенькой, помятой - во мне что-то просыпается. Я начинаю думать, что все-таки можно всю жизнь любить одну женщину и испытывать к ней определенный интерес. Можно. Но такие моменты коротки, до слез коротки.
        Я выключил свет в коридоре, оставив спальню во тьме, и отправился принимать душ. Там я возился минут пятнадцать - никак не хотел выползать из-под теплых струй. Когда закончил и выходил из ванной, вытирая голову полотенцем, увидел в полумраке спальни два сверкающих глаза.
        Я чуть не заорал!
        Светка, натянув одеяло до подбородка, смотрела на меня с ненавистью… и печалью.
        Утром мы с ней не разговаривали. Я плохо спал, до четырех часов ворочаясь на диване в своем кабинете, аСветка, судя по выражению лица, отдохнула как следует (мне тогда даже в голову не пришло, что она не видела меня почти двое суток и сильно перенервничала). Она не смотрела на меня, сидела напротив и небрежно поглощала бутерброды. Даже на мое будничное «привет» она никак не отреагировала.
        На второй чашке кофе мое терпение лопнуло.
        - Так и будем дуться? - буркнул я и стал всматриваться в ее лицо, надеясь увидеть хоть какое-то осмысленное движение мышц. Но неувидел ничего.
        - И что у нас опять случилось? - продолжил я. - Месячные? С мамой поссорились? Еще что-нибудь? Почему каждый раз за твое плохое настроение должен отвечать я?
        Она сломалась. Поставила чашку на стол, отложила бутерброд и пригвоздила меня взглядом к стене.
        - Ты ни за что не отвечаешь в принципе. У тебя кризис, у тебя депрессия - ты можешь позволить себе исчезнуть, не говоря ни слова, на всю ночь. Все нормально! Какая разница, что у нас случилось? Я уже сказала, что собираюсь подать на развод. Я не шутила.
        Я вздохнул. Так и есть: тот прилив нежности, неожиданно настигший меня вечером, когда я созерцал ее спящую в спальне, был всего лишь миражом, и сейчас в свои права вступают совершенно другие чувства.
        - Запела свою любимую песню, - проговорил я. - Мужика в доме нет, ласки нет, любви нет…
        - В десятку!
        Она ушла, не закончив трапезу. Проходя мимо, задела полой халата мое колено. От нее пахло чем-то сладким. Никогда не мог понять, почему женщины при любых кризисах умеют оставаться свеженькими и благоухающими, как утренние розы, а мужики, стоит им слегка получить от жизни под зад, становятся похожими на обезьян в муниципальном зоопарке.
        - Света!
        Она не ответила, прошаркала тапками в гостиную.
        - Ну и подавай, если других вариантов не видишь!
        Я уткнулся взглядом в тарелку с бутербродами. С чего я решил, что хочу есть?!
        Мы прожили с ней под одной крышей три года, и сейчас мне уже трудно однозначно ответить на вопрос, была ли когда-нибудь между нами настоящая любовь. В этом смысле я полностью метеозависимая особь. Если в окно заглядывало солнце, бумажник распухал от наличности, аСветка при этом не вспоминала старые обиды, мне казалось, что я ее обожаю, что ближе человека на свете нет, что я вот прямо сейчас, не сходя с этого места, возьму ее на руки и унесу к звездам. Но стоило колесу фортуны сделать лишний оборот, а моей «благоверной» (ненавижу это слово) начать копаться в причинах своих несчастий, как мой мозг начинала пронзать одна и таже поганенькая мысль: «Брось ее! Брось! Уходи отсюда! Не трать свою жизнь на человека, который отнимает у тебя энергию, который питается от тебя как от батарейки. Тебе еще нет сорока, в конце концов! Даже тридцати пяти нет!».
        Впрочем, если успокоиться, то можно прийти к выводу, что свою супругу я вылепил для себя сам.
        Мы познакомились, когда ей было 17, а мне уже 28. Я - стреляный воробей, не собравший еще все хлебные крошки, разбросанные на пути; она - испуганная канарейка, покинувшая благоустроенную родительскую клетку. В каком-то из заезженных небесных сценариев, видимо, было написано, что между нами что-то сверкнет. Девчонка влюбилась, со временем влюбив в себя и стреляного воробья. Она еще думала, что слово «Любовь» пишется с большой буквы, а те сложносочиненные предложения, в которых это слово фигурирует, заканчиваются красивым и поэтичным многоточием. Счастливая была девочка. Что ж я с ней сделал?
        Получается, что она всему училась у меня - ревности, страсти, флирту, бесконечному и нервному ожиданию. Вере. Любовным позам, в конце концов! Училась сначала робко, полностью доверяя моему «богатому жизненному опыту», затем уже активнее вовлекаясь в процесс, а еще позднее и начиная проявлять инициативу. И нетолько инициативу - характер! А он у нее, если использовать литературный штамп, оказался отлитым из серьезного сплава, используемого, наверно, в строительстве «шаттлов». Дури - до фига! Но стержень, на котором эта дурь держалась, был тверже титана. Так что ничего странного не было в том, что уже через пару лет она меня «делала», что называется, с пол-оборота.
        Да, всего через пару лет - после всех своих загулов, депрессий, метаний и колебаний - я имел репутацию уже не прекрасного принца, а какой-то его неудавшейся китайской подделки. Настоящий принц рано или поздно, конечно, появится, и когда это случится, его имитации придется отправиться на склад.
        Да, сам виноват. Но можете меня пытать - не признаюсь.
        Я вздохнул и, нажав кнопку покрытого слоем жира дистанционного пульта, включил телевизор…
        …И вот тут я вспомнил! ВСПОМНИЛ ВСЕ, ЧТО МЫ ВЧЕРА НАТВОРИЛИ. Почему не сразу, как только проснулся? Не знаю. Наверно, потому, что совесть чиста.
        - …«узнать известного предпринимателя Максима Червякова оказалось возможным только по отпечаткам пальцев», - пробубнил корреспондент из криминальной хроники местного телеканала.
        Я уронил пульт.
        4
        С бизнесменом Максимом Червяковым произошла скверная история.
        В тот теплый и тихий вечер ничто не предвещало беды. Макс, поцеловав на ночь супругу, отправился в клуб «Якорь» обсуждать проблемы с партнерами по бизнесу. Заодно он собирался проиграть в тамошнюю подпольную рулетку некоторое количество заработанных денег. Однако проблемы, судя по всему, оказались серьезнее, чем ожидалось, и кполуночи Червяков нализался так, что начал приставать к официанткам и(о, боже!) мужчинам-официантам с непристойными предложениями. Диапазон предложений был довольно широк - от«Пойдем, вмажем по рюмашке, я угощаю» до«Я куплю тебе дом у пруда вПодмосковье». Партнеры по бизнесу, неудовлетворенные ходом переговоров, вскоре покинули заведение, иМакс остался один. К часу ночи его сплющило окончательно.
        Он сидел за столиком, уронив голову на руки, и горько плакал. Вызванная охрана не вмешивалась, безошибочно опознав в этом исходящем соплями куске мяса своего постоянного клиента, отстегивающего приличные чаевые. Так он и лежал некоторое время. Затем неожиданно бодро поднял голову, оглядел зал ненавидящим взглядом и изрек:
        - Я его, ссукуу, порву…
        И тут же полез во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке стула. Охрана напряглась. Когда рука запуталась в складках одежды, парни решили воспользоваться замешательством. Взяли клиента под локотки и приподняли.
        - Пойдемте, Максим Николаевич. Мы вызвали такси, оно вас доставит до дома.
        Макс с трудом разлепил заплывшие и красные от слез глазки, посмотрел на охранника.
        - Домой?
        - Домой, домой, Максим Николаевич. Уже поздно.
        - К кому домой?
        - К вам. Ваша супруга звонила, беспокоилась.
        - Кто?!
        Охранники не отвечали, молча делая свое дело. Они собрали Червякова и его вещи по частям, как конструктор «Лего» - рассовали по карманам бумажники и телефоны, накинули на плечи пиджак, поправили ремень - и вытолкали на крыльцо, где уже действительно поджидал «вольво» с желтыми шашечками на крыше. Прежде чем ввалиться в салон, Макс успел еще немного пообщаться с охраной:
        - А мой пепелац?
        - Ваша машина останется на стоянке клуба. Под надежным присмотром, не беспокойтесь.
        Вот, собственно, и все, что могли рассказать свидетели и участники последнего сеанса грехопадения Максима Николаевича Червякова. Через двадцать минут его нашли в небольшом сквере в двух минутах ходьбы от дома. Он лежал под деревом с разбитой в лепешку физиономией. Экспертиза определила, что смерть наступила вследствие многочисленных ударов тяжелым и тупым предметом (возможно, не одним). Сыскари работали всю ночь. Они выяснили и личность потерпевшего, подняли его последние личные контакты и даже звонки. Среди тех, с кем встречался погибший последние двадцать четыре часа, оказался некто Виктор Вавилов.
        То естья.
        Сказать, что меня лихорадило, значит, ничего не сказать. Меня трясло как на центрифуге, желудок прилип к спине, очень хотелось рвануть в туалет и как следует проблеваться. Я подумал, что если бы меня увидела в таком состоянии жена, ей пришлось бы звонить в«скорую». Я чувствовал себя так, будто ехал на автомобиле с«калашами» в багажнике, а впереди гаишник в салатовой куртке ласково взмахнул жезлом. Еще несколько мгновений - и весь мой привычный и теплый мир рухнет к чертям: я выйду из машины, положу руки на капот… прощайте, родные, любимые, Светка-а-ааа…
        Самое противное заключалось в том, что я знал об этом еще вчера, когда готовился нажать кнопку «rec» на видеокамере. Я знал, что так будет, и все равно нажал ее.
        Зачем?!
        Я выключил телевизор. Минут через пять, проведенных в тишине, начал успокаиваться. К счастью, Светлана на кухню больше не заглядывала, возилась где-то в спальне. Я не хотел и просто физически не мог сейчас ее видеть и отвечать на вопросы типа «Что случилось?».
        «Ничего не случилось, дорогая… я вчера грохнул человека. Правда, он был плохим мальчиком».
        Стоп! Я - убил?! ЧТО ТЫ ГОНИШЬ!!!
        Я посмотрел на свои ладони. Готов спорить, что на них в тот момент появились капли крови. Хотя это, конечно, просто пот с примесью кетчупа. Вспотели ладони у меня, вспотели-с. Убийца с потными ручками.
        Я вынул из штанов сигарету и, даже не позаботившись о пепельнице, закурил. Курил долго. Закончилась первая сигарета - вытащил вторую. Когда истлела и вторая, мне в голову пришла новая мысль, совсем не похожая на те, что штурмовали мою посыпанную пеплом голову десять минут назад. От этой новой мысли мне стало даже весело, правда, веселье это было совершенно определенного характера - так веселятся сумасшедшие, которых уже не пугают ни главврач, ни санитары.
        «Косилов не врал. Эта штука работает!».
        …Слушай, Миш, ты мне вообще веришь? Хоть чуть-чуть?.. А то сижу тут перед тобой, как Долорес Клейборн, чуть ли не под запись все выкладываю, а ты только головой киваешь. Был бы в этом прок хоть какой-нибудь… Ладно, не обижайся, сделай поправку на мое состояние.
        Что было дальше? А дальше, Мишка, началась вообще какая-то чушь…
        Я продолжал медитировать на кухне. Выйти к жене смелости не хватало - объяснить метаморфозу, произошедшую с моим лицом, я бы не смог - а чтобы позвонить Сергею, нужно было вернуться в кабинет. Не помню точно, но, кажется, я в тот момент материл Светку последними словами, умоляя ее выйти из дома.
        Знаешь, когда сильно чего-то хочешь, оно случается. Только надо ОЧЕНЬ СИЛЬНО хотеть. Или очень сильно материть.
        Я услышал фразу, брошенную Светкой уже из прихожей. Фраза эта в иных обстоятельствах могла надолго вогнать меня в ступор, но сегодня я не отреагировал:
        - Вавилов, я пошла! За вещами приду завтра в обед. Постарайся исчезнуть на это время, не могу тебя видеть!
        И все. Она хлопнула дверью.
        Я отправился в кабинет, выкопал из-под одеяла на диванчике мобильник, набрал номер Косилова. Я даже не знал толком, что ему скажу, мне просто хотелось услышать его бестолковое заикание.
        Увы, меня ожидал чудовищный по своему воздействию облом. Аппарат Косилова был вне зоны действия… либо выключен.
        Я потер торцом трубки вспотевший висок, подошел к окну, отдернул занавеску. Светлана шла по двору и разговаривала по телефону.
        «Ей повезло больше», - подумаля.
        На одном плече у жены висела ее любимая рыжая сумочка, на втором - плотно набитая спортивная сумка. Стало быть, она действительно собирает вещи. С кем же она так энергично ругается по телефону? Обсуждает свои действия с любовником? Вполне возможно.
        Я отвернулся и оглядел свой неприбранный кабинет. Это была самая маленькая комнатка в нашей «трешке». Когда-нибудь она могла стать детской комнатой, но это теперь уже под большим вопросом. Черная сумка стояла под письменным столом. Увидев ее, я вздрогнул. В груди снова ухнуло, и снова от шеи к копчику побежали мурашки. Серега знал, что делал, когда предлагал мне оставить камеру у себя. Ему, видимо, уже хватило приключений выше крыши, теперь моя очередь.
        Интересно, что я собираюсь с ней делать?
        «Разбей ее и забудь, что это было», - советовал разум. Вернее, та его часть, что до сих пор любила мультфильмы и манную кашу по утрам. К этому типу я прислушиваюсь чаще, чем ко второму. Но тот, Второй, иногда бывает более убедительным:
        «Ты представляешь, что за штука попала в твои руки?! - шептал он. - Ты хоть можешь вообразить себе, чего с ней можно наворотить?!».
        - Пошел вон, - произнес я вслух.
        Но сволочь не унималась:
        «В твоей жизни никогда не происходило ничего экстраординарного. Родился, учился, влюблялся, женился… и все профукал. Все! Что дальше? Эта штука перевернет всю твою жизнь, если ты научишься правильно ею пользоваться».
        Я хмыкнул. Правильно пользоваться?
        «Брось, - бубнил Второй, - убивают монтировкой, пистолетом, ножом, бомбой, словом. Видеосъемкой не убивают. Во всяком случае, это необъяснимо и недоказуемо. Ты не можешь за это отвечать».
        - Но…
        «Возьми ее!!!».
        От последнего крайне сексуального «вопля» я чуть не вздрогнул. Я шагнул в комнату, склонился над сумкой. Несколько секунд смотрел в черноту ее внутренностей, потом сунул туда руку.
        Миша, ты мне не поверишь, но она была теплая!
        Я отдернул руку, словно меня ужалили. Я готов был поклясться, что камера нагрелась, будто последние несколько часов работала напропалую. Такого не может быть, я же ее выключил!
        Я снова дотронулся до аппарата. Сомнений быть не могло. Я вынул камеру из сумки, оглядел со всех сторон. Самая обычная видеокамера, одна из тех, что используются на телевидении для выездных съемок.
        Но я чувствовал себя так, как будто держал в руках нечто совершенно невообразимое, словно… словно… не могу подобрать сравнение. Как будто какой-нибудь Магический Кристалл свалился с неба, из глубин космоса, а я прогуливался по лужайке, никого не трогал и совершенно случайно оказался рядом с местом падения. Вот только кричать о находке мне совсем не хотелось.
        Стараясь не попадать в поле зрения объектива, я аккуратно засунул камеру обратно, взял сумку и закинул ее на плечо. Покинул квартиру, быстро спустился на лифте вниз, не отрывая одной руки от сумки, толкнул дверь подъезда и практически лоб в лоб столкнулся с ментами. Их машина стояла на тротуаре, а поступенькам прямо навстречу мне поднимались двое мужчин.
        Я съежился. Очевидно, они это заметили. Никогда русскому человеку не избавиться от этих мурашек в генах, которые заставляют напрягаться каждый раз при встрече с сотрудниками полиции! Вроде и несовершил ничего, и совесть чиста, а почему-то втягиваешь голову в плечи и колдуешь мысленно, чтобы они прошли мимо.
        Совесть моя в данный момент была чиста не доконца, и, разумеется, когда я увидел этих ребят на крыльце, на лице тут же отобразилась вся гамма чувств запуганного ментами российского налогоплательщика. Я почти прошел мимо, едва не коснувшись плечом одного из парней, но спустя пару секунд меня окликнули.
        - Минуточку, молодой человек!
        Я обернулся. Что творилось с моим лицом, я мог только догадываться.
        - Да.
        - Вы в этом подъезде живете?
        - Угу.
        - Вавилова Виктора Николаевича знаете?
        Я попытался взять себя в руки. Ни в коем случае нельзя выдавать себя раньше времени. Нет у них на тебя ничего. Абсолютно ничего нет!
        - Хотелось бы думать, что хорошо его знаю. Но иногда мне кажется, что я ошибаюсь.
        Менты не поняли.
        - Слушаю вас, - сказал я, ставя сумку на бетонную ступеньку.
        - Вавилов Виктор Николаевич?
        - Он самый.
        - А можно было как-нибудь попроще, Виктор Николаевич?
        Я сделал вид, что смутился. Впрочем, особо напрягаться для этого не потребовалось.
        - Извините, издержки профессии. Я журналист.
        Обмен любезностями был завершен. Я ждал вопросов.
        - Капитан Баранов, уголовный розыск, - выставив корочку, представился тот, что начал общение. Это был высокий и аккуратно стриженый брюнет с большими бровями. Чем-то он смахивал на кавказца, торгующего на рынке шаурмой или пряностями. Второй мент был невзрачный низенький парнишка, похожий на адъютанта.
        - Догадываюсь, о чем вы хотите со мной побеседовать, - поспешил доложить я, чтобы не выслушивать длинную преамбулу. Кроме того, хотелось облегчить и свою задачу. Притворяться несведущим и изображать потрясение известием о гибели Макса Червякова я сегодня был не всостоянии.
        - Вот и замечательно. - Баранов кивнул в сторону скамейки. - Присядем?
        Я поднял сумку и пошел вперед, чувствуя спиной изучающие взгляды. Мы присели на лавочке под кленом. Я позволил себе закурить.
        - Вы были одним из последних, с кем общался Максим Червяков. Вы уже знаете, что с ним случилось?
        - Видел в новостях, - кивнул я. - Печальное зрелище.
        - Вы виделись с ним лично?
        - Да. Сутки назад. Он позвонил мне утром, и мы встретились.
        - Где? Когда?
        - На площадке у«Меги» около восьми утра.
        - О чем вы говорили?
        Я вздохнул. Запираться не было смысла. Солжешь в малом - потянешь за собой целый ворох чудовищных подозрений.
        - Дело в том, что я, как бы это точнее выразиться… словом, должен ему некоторую сумму денег. Во всяком случае, он так считал.
        - Большую?
        - Четыре тысячи долларов.
        Баранов кивнул. Все это время, задавая мне вопросы, он вертел в руке какой-то странный предмет, не то маленькую авторучку, не то зажигалку. Я невольно увлекся попытками расшифровать назначение этих «четок», когда сыскарь задал следующий вопрос:
        - Что вы имели в виду, говоря, что так считал он?
        - Потому что я сам так не считаю. У меня с ним был контракт на несколько рекламных кампаний вСМИ. Вообще-то он исправно платил, но последние реализованные мной проекты остались неоплаченными. Бухгалтерия Червякова рассчитала меня в его отсутствие.
        - Вы так дорого стоите? - поинтересовался капитан, сжав непонятный предмет в кулаке.
        - Ну, не так дешево, как ему хотелось бы. - Я виновато улыбнулся. - Понимаете, в мои обязанности входило не только написание текстов. На одних сочинениях на вольную тему я столько бы не заработал, конечно. Я фактически возглавлял его отдел продвижения.
        Капитан взглянул на меня из-под своих густых бровей. Было видно, что он пока плохо представляет, о чем меня можно спросить. Все приличные вопросы уже заданы, осталось только поинтересоваться насчет алиби.
        - А почему он отказался вам платить?
        Я опустил голову, сделал вид, что задумался. Хотя нет, если честно, я действительно задумался. Почему отказался платить? Риторический вопрос.
        - Не знаю, - честно признался я. - Он раньше не жадничал. Может быть, у него появились проблемы, и он решил минимизировать расходы. Такое возможно. Но влюбом случае он должен быть предупреждать заранее, а неоформлять задним числом.
        Я умолк. Мне казалось, что праведный гнев в отношении покойника выглядит вполне убедительно. Будь я убийцей, я, наверно, произносил бы совсем другие речи.
        - Вы с ним поссорились? - спросил Баранов. - Вообще, какие отношения вас связывали?
        - Приятельские. Мы были знакомы достаточно долго. На дружбу не тянуло, но врагами не были. Мне жаль, что с ним это произошло, но… - Я сделал паузу. - Не скажу, что собираюсь носить траур. Сочувствую его супруге и родителям, если они у него есть. Но деньги я им не отдам.
        Баранов постучал пальцами по колену. Его напарник рассеянно оглядывал двор. Оба выглядели уставшими и, наверно, озадаченными. Перед ними сидел человек, у которого был стопроцентный повод грохнуть Червяка, но поди подберись.
        - Пожалуйста, опишите в подробностях, что вы делали последние двадцать четыре часа.
        Я вздохнул, сделав вид, что был готов к подобным просьбам и пытаюсь восстановить в памяти детали. Я рассказал почти все, начиная от вчерашней утренней встречи сЧервяковым и заканчивая недавним просмотром теленовостей. Упомянул я и тусовку уКосилова, и видеокамеру, которую он мне всучил. Разумеется, о ее чудодейственных свойствах и овечернем визите к дому Червякова я докладывать не стал, хотя понимал, что рискую - нас кто угодно мог зафиксировать, тем более что кМаксу при его жизни я заезжал довольно часто.
        - Это все? - внимательно выслушав мой правдоподобно-сбивчивый рассказ, спросил Баранов.
        - Да вроде…
        «Неужели у них что-то есть? Может, я где-то что-то упустил?».
        - Может быть, вы знаете, не конфликтовал ли с кем-нибудь Червяков? Ни он о чем таком он вам не говорил?
        - Нет. В последнее время по причинам, которые я уже озвучил, мы мало контактировали. Чем он занимался и скем общался, я сейчас не могу сказать.
        Баранов вздохнул, снова постучал пальцами по колену. Таинственный предмет, который он использовал как четки, так и остался не идентифицированным.
        - Я могу идти?
        - Пока можете, но неисключено, что вы нам еще понадобитесь. - Он вынул из кармана карточку, протянул мне. - Звоните, если появится какая-либо информация, и постарайтесь пока не покидать пределы города. Мы должны знать, где вас найти.
        - Я никуда не собирался.
        - Вот и отлично. Всего хорошего.
        - До свидания.
        Я кивнул и поднялся, потянув на себя ремень сумки. Сыскари впились в нее взглядом. Наверно, я выглядел в этот момент как террорист в переполненном метро.
        - Что в сумке? - поинтересовался молодой напарник Баранова.
        - Видеокамера. Хотите взглянуть? - Я потянул молнию.
        «Может вас сфотографировать на память, ребята?»
        - Нет, не нужно.
        Я закинул сумку на плечо и направился к машине. Даже не оборачиваясь, я продолжал ощущать своим незащищенным тылом острые взгляды-сверла.
        Я сел в машину. Включив магнитолу, настроился на какую-то информационную волну. Под унылое бормотание диктора, сообщавшего о фантастическом подъеме промышленности и росте ВВП, закурил, посмотрел в зеркало заднего вида. Менты все еще сидели на скамейке, правда, Баранов уже энергично общался по телефону.
        «Ищите, братцы, ищите, - подумал я. - В конце концов, морду Червякову разбили реальные отморозки с руками и ногами»…
        Я не успел додумать эту гениальную мысль - по телу снова пробежала дрожь, от макушки до пяток. Я почти забыл, что у меня в сумке спрятано идеальное оружие и что я уже успел им воспользоваться. Интересно, найдется ли для меня статья вУголовном кодексе?
        Не думаю…
        Кстати, сколько времени, Миш? Ох, елки-зеленые! Что-то душно стало… Нормально? Ну, это наверно, только мне душно. Погоди, дай минутку… Да бог его знает, стало иногда прихватывать что-то. Вот по утрам и ближе к вечеру - схватит за грудь, даже страшновато становится. Говорят, последнее, что испытываешь в своей жизни перед инфарктом, это жуткий страх. Правда?
        Сейчас, погоди, пойдем дальше.
        5
        Я пристроился на ступеньках набережной нашей мелкой городской речушки - один как перст, обдуваемый ветрами. За спиной у меня шумел фонтан детского сквера, слева по мосту проносились автомобили, а напротивоположном берегу, до которого я мог бы доковылять вброд пешком за пару минут, шли строительные работы. Городские власти вели уплотнительную застройку, и ни одна ценная пядь земли в центре не могла остаться незамеченной.
        Я сидел, курил и слушал унылое ворчание экскаваторов. Расстегнутая сумка с видеокамерой лежала у ног в метре от меня. Начался отсчет времени, отпущенного на принятие решения. Я должен был срочно - вот прямо здесь и сейчас! - прийти к какому-нибудь выводу относительно того, что произошло в последние двадцать четыре часа, и набросать план действий, зависящий от сделанных выводов. Знаешь, Миш, по жизни я всегда старался избегать подобных форс-мажоров, меня просто выводит из себя сама мысль, что на принятие какого-то важного решения могут отводиться минуты или даже секунды. Я привык думать долго, обгладывая до косточек различные варианты, я крайне медлителен в этом смысле. Но вот в этой ситуации я чувствовал, что ВРЕМЕНИ НЕТ СОВСЕМ!
        Я ногой отодвинул сумку с камерой еще дальше от себя и уставился на нее так, будто это был чемодан с миллионом долларов, принадлежащий наркомафии. Взять хочется, но если хозяева тебя найдут - прощайся с мамой.
        Совершенно очевидно, что в моих руках оказался артефакт. Это и возбуждало, и пугало одновременно. И еще царапало душу сожаление, что я не могу рассказать о своем приобретении какому-нибудь таблоиду. Вот Косилов поступил мудро - он по-тихому скинул проблему мне, а я поступить аналогичным образом уже не мог. Если мой добрый друг-заика стал жертвой ужасного и мистического стечения обстоятельств, то я свои обстоятельства создал сам, сознательно и небез злого умысла. Булгаковской скидки за покаяние мне не выйдет.
        Жалко ли мне Червякова? Я не знаю… С какой легкостью и даже игривостью мы в запале говорим что-нибудь вроде «Убил бы сволочь!», однако большинство из нас на самом деле люди вполне миролюбивые и сострадающие и убивают в худшем случае только тараканов на кухне. Лишь единицы способны претворить свои угрозы и тайные замыслы в жизнь - без всякой жалости и укоров совести.
        Впрочем, мой случай особый. Я не знаю, убил ли я. И я не могу понять, жаль ли мне жертву.
        Я вытянул ногу, зацепил сумку за ремень и осторожно потянул на себя. Потом сунул руку внутрь, потрогал камеру. Она все еще была теплая, и я решил, что это теперь ее обычная «рабочая» температура. Пожалуй, имеет смысл повторить попытку связаться сКосиловым. Кстати, заодно задать несколько технических вопросов.
        Я вытащил камеру из сумки и, положив на землю между ног, внимательно осмотрел. Это был «Панасоник» формата mini-DV с большим видоискателем и жидкокристаллическим монитором. Аппарат можно было носить на плече, ставить на штатив, таскать почти у самой земли - короче, по всякому. Я видел такие у телевизионных операторов на выезде. Стоил такой аппарат, по словам Косилова, три штуки баксов.
        Я нащупал на боку аппарата кнопку, открывающую кассетный блок. Камера издала пару забавных пиликающих звуков, как на железнодорожном вокзале перед объявлением посадки на поезд, и выплюнула кассету. Я долго смотрел на ее торец, боясь прикоснуться. А что если вдруг?..
        «Да ну, не все ли равно?! Ты уже держишь камеру в руках!»
        Я вытащил кассету, просмотрел остаток ленты. Серега не упоминал, менял ли он кассету с того момента, когда сбросил на диск материал о похоронах депутата Колыванова. В любом случае выходит, что на ней записаны последние убийства, «совершенные» Косиловым. Пленки оставалось еще минут на20 -25, значит… кхм, значит, при желании я мог бы увидеть, как камера убивала «хаммер», косиловскую кошку и еще кого-то, о ком Серега не упоминал. Вот только особого желания смотреть все это я не испытывал.
        Колыванов, Колыванов, Колыванов. Что же ты сделал с этим «Панасоником»?
        Я сунул кассету обратно, камера плавно и стем же пиликанием ее заглотила. Все, она готова работать дальше.
        Я посмотрел на противоположный берег реки. Экскаваторы расчищали площадку под будущие элитные многоэтажки. Еще раньше на этом месте рабочие выкорчевали все деревья, испоганив вполне живописный берег. Скоро в двадцати метрах от воды будет стоять новый квартал. Что ж, долой самобичевание и самокопание, даешь квадратные метры любой ценой!
        Я навел объектив на стройплощадку, поймал на дисплее одну из грязных ворчащих машин. «Наехал» зуммером. В кабине сидел молодой парень в коричневом комбинезоне, загорелый, вспотевший и какой-то даже счастливый. Он ловко орудовал рычагами и улыбался. Чего ты скалишься, урод? Скоро твоим детям гулять будет негде - останется один асфальт и тротуарная плитка.
        Я усмехнулся сам себе. Пламенный борец за справедливость.
        Мой большой палец завис над красной кнопкой с короткой и угрожающей надписью «rec». Камера стала нагреваться сильнее. Мне показалось даже, что я чувствую ее вибрацию, как у бритвенного станка с батарейкой в рукоятке. И еще я ощущал дичайший, просто невообразимый азарт, возбуждение, сравнимое с сексуальным, страх и какое-то дурацкое чувство триумфа. Леонардо Ди Каприо, стоящий на носу «Титаника» и вопящий «Я - властелин мира!», просто дитя неразумное по сравнению со мной.
        Я остановился в последний момент. Отвел большой палец и сделал плавный «отъезд» зуммером. Теперь в поле зрения камеры была вся площадка - со всеми уродующими ее машинами, оставшимися от деревьев пнями и горами строительного мусора.
        Я нажал на кнопку.
        Снимал около минуты, сделав панораму слева направо, затем выключил аппарат и быстро убрал его в сумку. По лбу покатился пот, дыхание участилось. Я поднялся со ступеньки, отряхнул задницу и сел в машину. Интересно, какого эффекта следует ожидать на этот раз?
        Едва я сунул ключ в замок зажигания, как зазвонил телефон. Я едва не подпрыгнул. Нервы были как канаты, ей-богу.
        - Алло?
        - Пы-привет. - Это Косилов, не кночи будь помянут. - Тэ-ты… ещще жив?
        Я раскрыл рот. Какой-то гадкий вопрос и очень странный голос.
        - В каком смысле?
        - Ну… - Серега замялся. - Я слышал новости утром по радио. Тебя, наверно, по всему городу с собаками ищут.
        Я промолчал. Серега тоже не торопился что-то добавлять. Может быть, и он видел сегодня на своих потных руках нечто похожее на кетчуп?
        - Что будем делать? - спросил я. На большее меня не хватило.
        - Пока не зы… знаю.
        - Почему пока?
        - Потому что… - он перевел дыхание. Слова ему сегодня давались с особым трудом. - Па. патаму что еще ничего не закончилось.
        - В каком смысле?!
        Он не торопился с ответом, но я чувствовал, что на сей раз дело не впроблемах с дикцией.
        - Серж! - поторопиля.
        - Короче, Витя… Я когда сегодня увидел это по телевизору, я подумал, что… Кстати, у тебя есть время?
        - Если ты не собираешься пересказывать передовицу «Коммерсанта».
        - Н-нет. У меня есть кое-какие мысли, я много думал и позавчера, и вчера, когда ты привез меня домой, и раньше.
        Я огляделся вокруг, нервно постучал пальцами по рулю. Я не вынесу его философского мычания!
        - Короче, Вить, надо было камеру разбить сразу. Зря я тебе ее показал.
        - Здорово!!! - разозлился я. Мне только сослагательного наклонения сейчас не хватало!
        - Что тебе здорово? - как будто усмехнулся Серега.
        Он прекрасно понимал, что я чувствую, и словно бы испытывал какое-то мрачное удовольствие, как вчера, сидя на пассажирском сиденье моего автомобиля и капая мне на мозги. Зачем он сейчас позвонил?
        Именно этот вопрос я ему и задал, покусывая губу и продолжая изучать пейзаж на противоположном берегу реки. Там ничего не изменилось, экскаваторы все так же настойчиво рыли землю.
        - Зачем позвонил? - переспросил Косилов и замолчал.
        - Не томи, Серега, говори что-нибудь!
        Недолгое молчание в трубке, затем как-то грустно и даже пугающе:
        - Я тебе не все вчера рассказал…
        У меня снова внутри все похолодело.
        - Не понял…
        - Да вот так… Знаешь, Вить, я давно перестал получать удовольствие от того, что я делаю. Несколько дней назад мне казалось, что все пы-проблемы можно утопить в работе, но ни черта не получается. У каждого человека на пути стоит забор. Это не простой дощатый заборчик, как вокруг с-стройплощадки, в котором всегда можно найти дырку, а такая… кхм… конкретная бетонная баррикада. Вся фигня в том, что ты не знаешь, как далеко она от тебя находится. Ты идешь, идешь, любишь женщин, покупаешь и продаешь, спишь, ешь, думаешь, что тебе еще топать и топать, но вдруг - бы-бы-бац! Перед тобой сплошной серый бетон…
        Я подумал, что сейчас брошу трубку или начну материться. Кажется, у моего заики вылетели предохранители.
        - Ты смотришь туда-сюда, - продолжал тот, - и видишь, что… сыс-стена занимает все пространство перед тобой. Понимаешь?
        Я свирепел. Только одна вещь не позволяла обрушиться наСергея с проклятиями: мне всегда было его немного жалко, и всему виной его чертово заикание!
        - Знаю, что понимаешь, - сказал Сережка. - Поэтому… вот я и хотел, чтобы…
        Я устал его слушать, опустил руку с телефоном и посмотрел в окно слева, на пробегающие по мосту автомобили.
        «Елки-палки, а он ведь прекрасно знает, что происходит!».
        Когда я снова поднес трубку к уху, Косилов уже заканчивал:
        - Поэтому всего я не могу тебе рассказать… пока не могу…
        - Серега, - шикнул я, - если тебе просто хочется поговорить о чем-то важном, давай выберем время и спокойно посидим, поразмышляем. Если же у тебя есть конкретная информация - выкладывай быстро! Что ты от меня скрыл?
        Он вздохнул, сделал небольшую паузу.
        - По телефону нельзя, Вить. Это сложно. - И он отключился. В который уж раз!
        - Да чтоб тебя, дурень!
        Я бросил трубку на заднее сиденье. Во рту все явственнее ощущался вкус ненависти ко всему живому.
        Совсем недурственный вкус, надо сказать.
        6
        Клевая фраза - «Дьявол носит «Прада», согласись? Универсальная. Вместо «Прада» можно вставить любое другое слово, потому что дьявол носит кучу самых разных штучек, различных по цвету, фасону, качеству и цене. Иногда он действительно предстает этаким франтом в лакированных штиблетах, в дорогущем костюме с галстуком, в плаще, без кинжалов, но с«ролексом» на запястье. Вспомни хотя бы голливудский боевик «Конец света» соШварцем. Как тебе Габриель Бирн? Очень хорош, такой приблатненный Сатана.
        Но порой дьявол довольствуется и бюджетным вариантом. Например, таким, каким обычно пользуюсь я. Джинсы, рубашка навыпуск, дешевые туфли, купленные на китайском рынке за половину той стоимости, которую обычно запрашивают за точно такие же туфли в модных бутиках. У меня нет «ролекса» и никогда не было желания его купить, зато есть «Панасоник», способный поражать живую силу противника не хуже огнемета.
        Я вскоре прекратил свои конвульсивные попытки самоидентификации. В конце концов, мои регулярные появления на работе никто не отменял, да и нужно было как-то зарабатывать на будущую праздную жизнь холостяка.
        Ближе к полудню я приехал в офис редакции журнала, с которым в тот момент сотрудничал. Это было глянцевое рекламное издание одного из крупнейших торговых комплексов. Я несколько раз в месяц заезжал в офис, садился перед компьютером и редактировал опусы нанятых за бесценок студентов. Принцип сотрудничества был прост: молодые негры-писаки, едва окончившие факультет журналистики местного университета, выполняли всю черновую работу, а потом на сцену выходил я, что называется «весь в белом», и придавал написанному лоск и изящество. Разумеется, львиная доля гонорарного фонда оседала в моем кармане, тем более что фамилия Вавилов стояла чуть ли не накаждой странице. В общем, чтоб тебе не париться, я являлся шеф-редактором журнала «Молния» - специально приглашенной суперзвездой и главной статьей расходов.
        Это был вторник, а повторникам я собирал пишущий молодняк, чтобы проанализировать сделанное и раскидать задания на неделю. Признаюсь, эти совещания немало тешили мое самолюбие. Ну как же, я был не просто нанятым писакой, как они (хоть и ссолидным стажем, но меня все равно можно было обозвать писакой), я был начальником, и мои подчиненные, не успевшие раскусить лентяйскую сущность босса, еще с надеждой заглядывали мне в рот. О чем они перешептывались у меня за спиной или в курилке, я особо не задумывался и поэтому поводу не беспокоился. В конце концов, все мы делаем это независимо от степени уважения к начальству, таков корпоративный кодекс чести.
        Я опаздывал на совещание, и это обстоятельство серьезно усугубляло мой настрой. Понимая, что винить, кроме себя, мне некого, я, тем не менее, начинал злиться на своих полуграмотных студентов. Офис редакции занимал две комнаты на третьем этаже торгового мегакомплекса, и пока я поднимался на эскалаторе, маленький бюджетный Сатана, сидевший во мне, уже засучивал рукава и разминал пальчики.
        В коридоре возле кулера я столкнулся с моим номинальным боссом, Владимиром Ивановичем Кузьминых. В нашей компании он занимался вопросами финансирования, ставил подписи на моих документах и гонорарных ведомостях, и даже самые гениальные издательские идеи ничего не стоили без его одобрения. Впрочем, это не мешало мне обращаться к нему на«ты» и«Иваныч», потому что возрастом он был ненамного солиднее меня - всего-то сорок два, - а относительно своего интеллекта он и сам не питал никаких особых иллюзий. Его дело - правильно считать.
        Иваныч стоял у стены возле кулера, пил холодную воду из пластикового стаканчика и протирал платком потную лысину.
        - Привет, шеф-редактор, - кивнул он мне.
        - Здоров. - Я тоже остановился возле аппарата, наполнил стаканчик. - Мои в сборе?
        Он не ответил, внимательно посмотрел на меня.
        - Что такое? - спросиля.
        - Мне их уже жалко. Не спал ночью?
        - Спал как младенец.
        - Угу, вижу.
        Пояснять свою мысль Кузьминых не стал, только молча вернулся к прежнему занятию. Я же быстро допил воду и бросил стаканчик в корзину.
        - Ладно, Иваныч, бывай.
        - Не бей их сильно.
        - Ничего не могу обещать.
        Я шел по коридору, кивками здоровался со встречными коллегами. Сумка с видеокамерой больно била меня по ребрам, будто напоминая о себе. Ее «старания» были излишними - забыть о существовании адской машинки невозможно.
        В офисе уже ждали все, кто мне был нужен. Пятеро молодых оболтусов, для которых работа в коммерческом журнале являлась маленькой ступенькой к славе и богатству, сидели за столами по периметру небольшого «аквариума», чесали языки, но когда я вошел, разговоры смолкли. Пять пар глаз уставились на меня, словно на гоголевского городничего.
        «Вы пришли сообщить нам пренеприятнейшее известие?».
        Я прошел за свое рабочее место у окна, бросил сумку на стул, сам присел на краешек письменного стола, едва не скинув на пол клавиатуру компьютера. Офигевшие журналисты нестройным хором промямлили:
        - Здравствуйте!
        - Привет всем.
        Я смотрел на них и пытался понять, что со мной происходит. Забавно было наблюдать, как и они, зафиксировав выражение моего лица, теряются в схожих догадках: «Что с ним? Жена не дала? Туфли натирают? Мы чем-то провинились?». Они были настолько далеки от истины, что я едва удержался от смеха.
        - Так, Марина иЛена…
        Двадцатилетние пичужки съежились.
        - Над анекдотами о блондинках громче всех смеются сами блондинки, - продолжил я. - Почему, как вы думаете?
        Пацаны хихикнули, а девушки в недоумении раскрыли рты.
        - Ну, наверно, потому что… - попыталась вступить в дискуссию Лена Хохлова, ярко выраженная блондинка из неполной семьи с непостоянными доходами. Вариантов ответа у нее, разумеется, не было.
        Лена всегда выводила меня из себя множеством небрежностей в текстах и просто патологической неспособностью передавать в письменном виде живую речь, но ее профессиональное торможение не шло ни в какое сравнение с ее внешностью. Она была чертовски красива! И столь же скромна и неприступна. На последней новогодней корпоративной вечеринке я сидел за столом рядом с ней и как заведенный подливал шампанское. После четвертого она казалась уже вполне готовой к интимному общению, но каково же было мое удивление, когда десять минут спустя в темном закутке второй комнаты офиса, пустовавшей по случаю праздника, после долгого и сладкого поцелуя в губы, она вынула мою потную руку из своего бюстгальтера и произнесла твердое «Нет». Я прекрасно знал, что у нее давно не было кавалера, потому что девчонка с утра до полудня торчала на лекциях в университете, а сполудня до вечера пыталась заработать на новые брюки для себя и школьные принадлежности для младшего брата. Мне казалось, что от небольшой порции ласки такого потрясающего парня, как я, она не откажется. Вот и пойми после этого женщин!
        В общем, из-за этого чудовищного диссонанса формы, содержания и условных рефлексов я Леночку люто ненавидел. И сегодня, кажется, готов был ее наказать. Именно сегодня.
        Я бегло взглянул на сумку с видеокамерой и начал:
        - Марина, как ты считаешь, почему блондинки смеются?
        Вторая девчонка, будучи жгучей брюнеткой, добилась успеха:
        - Ну, обижаться на шутки, - сказала она, - значит хотя бы отчасти признавать их справедливость. Таким образом, громко смеясь над анекдотами о себе, блондинки хотят показать, что эти анекдоты их не касаются и, следовательно, не задевают.
        Кто-то из пацанов хлопнул в ладоши, кто-то присвистнул, аМарина горделиво вскинула голову. Впрочем, моя реакция была более чем скромной.
        - Молодец, - без всяких эмоций произнес я, вынимая из пачки сигарету. - Лена, какие выводы мы с тобой делаем из этого небольшого экзамена?
        Девушка опустила голову. Мне почему-то захотелось, чтобы она заплакала - пустила хотя бы одну слезинку! - ноЛена держалась стойко.
        - Не знаю.
        - Очень жаль. - Я закурил, слез со стола и открыл окно. - Я прочел твое интервью с директором мясокомбината. Знаешь, что я подумал?
        Обвиняемая, все так же глядя в пол, покачала головой.
        - Я подумал, Леночка, что наш директор мясокомбината не только клинический придурок, не владеющий русским языком, но еще и слабо разбирается в мясной продукции, которой торгует уже десять лет в четырех регионах страны. Знаешь, будь он каким-нибудь прощелыгой, черт бы с ним, но этот парень покупает рекламную площадь на полмиллиона в год и посему должен выглядеть на страницах нашего издания как минимум Шекспиром в период полового созревания. Ты понимаешь, о чем я?
        Лена подняла голову. Я торжествовал: девушка покраснела. К сожалению, я не сразу понял, что означала эта пунцовая окраска.
        - Я поняла, - произнесла она таким тоном, что от моей скрытой радости не осталось и следа. Глядя мне прямо в глаза, Лена молча сообщала, что поняла истинную причину моего наезда. «И все равно НЕТ!» - говорил ее взгляд.
        Тут я не выдержал.
        - Десять минут на сборы. Расчет получишь уКузьминых, сейчас напишу тебе бумажку.
        Первое за последние два года увольнение повергло присутствующих в транс. Причем увольнение показательное и агрессивное - практически порка розгами по публично обнаженным мягким местам. Молодые писаки, включая недолго радовавшуюся брюнетку Марину, начали тревожно переглядываться. «Интересно, - наверняка думали они, - дело ограничится только Ленкой?»
        Впрочем, это было не все, что я успел прочесть в их глазах. Они меня осуждали. Более того, к осуждению примешивалось еще одно чувство, которое я почувствовал почти кожей.
        Презрение!
        - Есть проблемы, друзья? - поинтересовался я. Они снова переглянулись. Желающих вступиться за коллегу пока не нашлось. - Ну, не пугайтесь, больно бить не буду! Есть что сказать - говорите.
        Руку поднял самый старший и толковый из них - Сашка Лукьянов, двадцати пяти лет от роду, человек семейный и знавший приблизительную цену своим творческим достижениям.
        - Знаешь, Виктор, - начал он, смущенно почесывая небритый подбородок и поглядывая наЛену (та уже смирилась с приговором и даже как будто не прислушивалась к нашим дебатам, молча собирая вещи), - мне кажется, это жестковато. Я согласен, что это твое право, но… как-то все это неправильно.
        - А что правильно? - парировал я. - Оправдывать свое существование жалкими писульками? С утра до вечера висеть в интернете, ковырять в носу и раз в полгода требовать прибавку к зарплате, не имея на то никаких оснований? Здесь не благотворительная организация. Вы не привыкли работать, вы никуда не двигаетесь и даже не испытываете никакой потребности в этом. Вы готовы сидеть здесь до второго пришествия, зная, что свой кусок колбасы всегда получите, но я устал тащить вас за уши. Не умеете - учитесь; не хотите учиться - до свидания! Еще есть вопросы?
        В ответ - гробовое молчание.
        - Просьбы? Пожелания?
        Та же реакция.
        - На сегодня собрание окончено. Саша, с тебя завтра статья по виниловым проигрывателям. Марина, ты готовишь колонку новостей в следующий номер вместо Лены. Остальные - по плану.Всё!
        Молодежь медленно потянулась к своим делам.
        Не знаю, радовался ли я или огорчался в те минуты. Не могу сказать, что не достиг цели, но ожидаемого удовольствия я почему-то не ощущал. Весь пар ушел в свисток - свисток вылетел из носика и попал в лоб.
        Я покинул офис сразу же после собрания. Закинул сумку на плечо, ни с кем не попрощался и вышел в коридор. У проклятого кулера снова встретился сКузьминых. Очевидно, Иваныча мучил непреодолимый сушняк, потому что он как начал пить воду пятнадцать минут назад, так и пил ее по сию минуту. Впрочем, увидев меня, он прервал свое занятие.
        - Вить, погоди!
        Я задержался.
        - Что?
        - Я слышал твою арию.
        - Хочешь поговорить об этом?
        - Не юродствуй. - Он бросил пустой стакан в мусорную корзину. - Не было никаких объективных причин так зверствовать. Ты хоть знаешь, как она живет?
        - А ты знаешь, как она пишет?
        - Знаю, читал.
        - Неужели? - Это известие меня удивило. Мне всегда казалось, что Иваныч не способен отличить колонку новостей от рубрики «Анекдоты», а профессиональный уровень авторов мог оценивать лишь с помощью моей гонорарной ведомости. - И что скажешь?
        - То, что наш журнал читают в лучшем случае в машине, на парковке перед магазином, в худшем - дома в туалете. Вить, ты уволил девчонку за то, на что нашим читателям почти в буквальном смысле насрать.
        - Это святое право читателей. Наше дело - съедобный продукт, а уж как они его перерабатывают после съедения, меня не касается. Еще есть вопросы?
        Иваныч промолчал, наградив меня финальным взглядом Понтия Пилата. Я не сомневался, что он умоет руки.
        - Вопросов нет, Вить, есть пожелание.
        - Ну?
        - Будь скромнее. Ты, конечно, опытный борзописец, но, извини, тоже неТолстой, и твои читатели по большей части точно так же сидят в сортире.
        Я покраснел - от злости и отчеткого понимания, что он прав, этот лысеющий и бородатый сукин сын, страдающий сушняком.
        - Учту
        7
        Я ехал в никуда. Точнее, я не знал, куда бы мне поехать. Пожалуй, давненько я не был настолько свободен, чтобы мучиться подобным вопросом. Ехать домой? Нет. К друзьям? К каким? К сходящему с ума в одиночестве Сергею Косилову? А куда еще?!
        Я застрял в пробке на проспекте Ленина. К реву клаксонов соседних машин и вонючей городской духоте добавлялась горечь от сказанного Иванычем. Конечно, я неТолстой. Я - Вавилов! Я пишу так, как этим салагам вовек не научиться, даже если они будут читать сотни разных книг и упражняться по десять часов в сутки. И я делаю этим чертям из супермаркета сногсшибательную репутацию!
        Что ж такое-то, черт возьми?!
        Мой автомобиль уперся в задницу грязного желтого «Икаруса», и я лишился возможности увидеть, насколько далеко тянется пробка. Метрах в десяти впереди был перекресток. Слева от меня стоял такой же нетерпеливый двести пятый «пежо», владелец которого даже пытался высунуть голову из окна, потому что ему обзор закрывал мусоровоз. Правая полоса неожиданно оказалась свободна.
        Я взглянул в боковое зеркало, вывернул руль вправо и воткнул первую передачу. Широкий и покрытый пылью зад «Икаруса» медленно поплыл передо мной, как скала перед парусником. Я выехал на крайнюю правую полосу и, увидев впереди мигающий зеленый сигнал светофора, рванул вперед. Я был уверен, что успею проскочить перекресток!
        «Знаешь, у каждого человека на пути стоит забор, - сказал добряк и чудик Сережка Косилов, - такая, знаешь, конкретная бетонная баррикада».
        Я уже почти пролетел перекресток - оставалось всего каких-нибудь три метра, - как в меня справа на полном ходу врезалось нечто большое и черное с оскаленной сверкающей пастью. Я выпустил руль из рук, закрываясь от осколков стекла, мою машину развернуло на девяносто градусов, зад занесло влево, и я смог увидеть, что же такое на меня наехало. Каким-то свободным кусочком сознания я успел отметить, что это был огромный черный «Лэнд Крузер». Затем последовал второй удар, менее сильный - это меня бросило на проезжавший мимо «Жигуль». Затем еще удар, совсем слабый - это моего железного коня царапнули по заднему бамперу.
        Вскоре все замерло. Причем не только снаружи, но иу меня внутри…
        Миша, ты попадал в аварию?.. Прости, конечно, я не хочу ничего такого тебе накликать. Тьфу, не дай бог… А, машины нет? Ну, будет когда-нибудь… Только когда пойдешь выбирать тачку, внимательно отнесись к такому моменту как результаты краш-теста. Конечно, вероятность твоего попадания в серьезную аварию невелика - можно всю жизнь ездить без единой царапины, такое бывает, - но, блин, если уж попадать, то лучше на такой тачке, которая не сложится в гармошку вместе с тобой, как консервная банка с сардинкой внутри. Ну, это я к слову…
        Разумеется, в те минуты я думал не окраш-тестах. Я понял, что больше никуда не еду. Ехать было не просто некуда, но ине начем. Моя машина стала похожа на… я не знаю, как это назвать - наверно, что-то из коллекции Энди Уорхола - но совершенно ясно было, что она больше никогда не тронется с места и даже в гараж ее придется заталкивать вручную. Впрочем, гораздо больше меня убивало то, что я сам уже никогда не смогу сесть за руль!
        Оценить состояние своего авто я смог только через полчаса после столкновения, а дотех пор я просто сидел на асфальте возле машины и пытался закурить. Даже те немногочисленные очевидцы, нашедшие время поинтересоваться моим состоянием, в ужасе отшатывались. Водитель «Крузера» тоже держался от меня на расстоянии. Полагаю, он чувствовал себя не лучше, чем его несостоявшаяся жертва.
        Я вдруг понял, вернее даже физически ощутил, что значит переступить черту. Это когда твоя жизнь разламывается ровно пополам - «до» и«после». Вот теперь моя жизнь, наверно, так и разломилась. До встречи с черным джипом на этом чертовом перекрестке я был одним человеком, а теперь у меня все будет иначе. Я даже не мог точно понять, в чем дело, но вот именно теперь…
        Хотя, может быть, и раньше - когда я заполучил проклятую камеру.Нет?
        Да, именно так! Все началось гораздо раньше. До вчерашнего утра все было в порядке - в том порядке вещей, к которому я привык. Теперь же словно все мои внутренности, включая мозги, взяли в жесткий кулак и как следует встряхнули.
        Мы парализовали движение практически по всему проспекту. Четыре автомобиля были раскиданы по перекрестку, как игрушки в комнате шаловливого ребенка, и объехать их не представлялось никакой возможности. Уже через полчаса на проспекте творилось нечто невообразимое: автомобили пытались вырваться из плена, выруливая на пешеходные дорожки и газоны, рев клаксонов оглушал, а натротуарах столпились зеваки - десятки человек забыли о своих неотложных делах, чтобы посмотреть, нет ли свежего жмурика.
        «Сволочи, - думал я, глядя на них исподлобья, - вам всегда интересно, не сдох ли кто-нибудь в этом безумном мире раньше вас».
        К тому моменту, когда приехала бригада ГИБДД, я уже немного пришел в себя и смог более-менее адекватно оценивать обстановку. Вот тогда я и осмотрел внимательно свою машину и понял, что она больше не ездок. Во всяком случае, заниматься ее восстановлением я не собирался даже при условии хороших страховых выплат, потому что заставить себя сесть за руль - это будто снова войти в кабинет психиатра, лечившего тебя электрошоком.
        Когда рисовали схемы и оформляли происшествие со страховщиками, водитель «Крузера» все же соизволил заговорить со мной. Это был невысокий мужчина лет пятидесяти, совсем не крутой и уверенный в себе, каким, наверно, был час назад. В глазах его стоял страх.
        - Ты… это… - пробормотал он, взяв меня за руку, - ты вообще как, нормально, а? Понимаешь, чувак, тут, блин, совсем…
        Я кивал, слушая монолог о тяжелой жизни простого русского бизнесмена, от которой он пытался сбежать по оживленному проспекту со скоростью 90км/ч. Что я мог ответить? Что он козел, которому повезло врезаться в правый борт «Шевроле», а нев группу школьников, переходящих дорогу? Не думаю, что он оценит всю степень своего везения.
        - Ты… это… - продолжал мужик, - извини, друг… торопился очень… Кхм, твою мать, блин…
        Он опустил руки и отвернулся.
        «Лучше не скажешь, - подумал я. - Надо выбить это золотыми буквами и повесить на стену в рамке».
        Через несколько часов, когда моя машина уже покоилась на ближайшей к проспекту автостоянке, побитая и позабытая, а страховые агенты подсчитывали, на сколько они попали, я мирно пил коньяк в баре недалеко от своего дома. Компанию мне составляла только моя видеокамера. По непонятным мне причинам я не мог ее нигде оставить, я таскал ее с собой, как приехавшего из деревни родственника, которому надо показать город. Если дела мои и дальше пойдут таким же скверным образом, как сегодня, то скоро я сойду с ума и начну с ней разговаривать, любовно заглядывая в объектив.
        Когда «два раза по полста» опрокинулись внутрь, мне немного полегчало. Появились какие-то совершенно другие мысли, более жизнеутверждающие, до которых я не мог дойти в своем взвинченном состоянии. А ведь я уже мог больше не пить коньяк! Лежал бы сейчас в морге, смотрел в потолок… тьфу, какое там смотрел, что за чушь…
        Я улыбнулся, выпил еще полста. Потом еще. Вот подходит официантка, спрашивает, не нужно ли чего еще? Да нет, прелесть моя, мне ничего не нужно, мне уже ка-ра-що…
        Чтобы поделиться своей радостью, я по привычке набрал номер домашнего телефона. Вот ведь засада: что бы ни случалось в моей жизни хорошего или плохого, я всегда набирал домашний номер. С точки зрения какого-нибудь психоаналитика это, наверно, хороший знак, и уменя есть все шансы сохранить семью, но вряд ли так считала моя вторая половинка. Я услышал одни лишь длинные гудки.
        - Сука, - выругался я и уже хотел швырнуть трубку на стол, как она ответила.
        - Да, - сказала жена.
        - Алле, - пропел я, - ты уже вернулась? Все вещи собрала? Щетку зубную купила, пасту, прокладки, что там еще тебе пригодится в новой жизни. Хотя ты вообще-то только завтра собиралась…
        Небольшая пауза. Светка пыталась догнать смысл и причины моего звонка. На этот раз у нее получилось несколько лучше, чем вчера.
        - Витя, ты выпил? Не рано?
        - В самый раз, дорогая. А тебя это удивляет? Тебе сейчас есть какое-то дело до меня?
        Снова пауза и снова мучительный выбор адекватной реакции. Если выпил - значит, несет всякую чушь. Как можно с таким разговаривать?
        - Вить, говори, что тебе нужно, и закончим разговор.
        Я закусил губу. Внезапно мне стало обидно чуть ли не дослез. Единственное плечо, в которое я мог уткнуться носом в минуты радости или печали, вдруг стало таким холодным. Я в том смысле, что плечо моей жены стало для меня недосягаемым, как, собственно, и вся жена.
        В общем, не стал я ей ничего говорить, не хотел нарываться на вымученное сострадание. Вместо этого сам наговорил ей гадостей.
        - Знаешь что, милая, вместо того, чтобы устраивать демонстрации, можно было бы хоть раз попытаться понять, чего я хочу и почему я этого хочу! Тебе не приходила в голову эта мысль? Ты вообще знаешь, чем я живу? Ты интересовалась хоть раз, каково мне?
        Я нахохлился, надеясь на увлекательное продолжение диалога, ноСветка влепила мне пощечину - короткими гудками.
        Коньяк уже практически полностью забрал меня, и относительно финала сегодняшнего дня у меня не было никаких сомнений - закончится все полнейшим туманом. Если я не останавливаюсь после трех рюмок, то я не останавливаюсь совсем. Эдакая извращенная форма алкоголизма, предполагающая довольно спокойное отношение к спиртному в повседневной жизни, но начисто лишающая силы воли в экстренных ситуациях.
        «Интересно, - думал я, наливая себе еще полста, - уСветки действительно есть любовник?»
        С одной стороны, никаких прямых указаний на это я до сих пор не обнаружил - ни каких-то экстремально поздних возвращений «из спортзала» или «от подруги», ни странных запахов, ни подозрительных телефонных звонков. С другой стороны, почему супружеская измена должна оставлять именно эти следы? Какие, например, запахи может притащить изменяющая жена? Муж, понятное дело, тащит духи или помаду, а жена - что? Аромат потных носков, табака и портвейна? По большому счету, если женщина захочет наставить тебе рогов и постарается приложить к этому всю свою природную смекалку, ты никогда ни о чем не догадаешься и никого не поймаешь, а если и поймаешь, то тебе столько спагетти на уши навешают, что будешь вдвое счастлив, чем был до тех пор. Ты поймешь, что твоя жена тебе изменяет, ровно в тот момент, когда она сама тебе позволит это понять.
        Но все-таки интересно - есть? Если учесть, что у меня самого год назад случилась неплохая интрижка, а я при этом считал себя о-очень терпеливым человеком, способным стойко переносить тяготы и лишения супружеской жизни, то моей импульсивной и давно обиженной на меня второй половинке без тайного «рыцаря без страха и упрека» просто не обойтись…
        Кроме меня и двух официанток за стойкой бара в зале никого не было, а сами девчонки были заняты чем-то там по работе. Одна из них явна была в моем вкусе, светленькая, с ямками на щеках, невысокая, не очень толстая и неочень худая. Вторую, высокую дылду без груди, можно было бы взять прицепом - глядишь в процессе на что-нибудь сгодится.
        «Попробовать? - подзадоривал я себя. - Тряхнуть стариной, что ли?».
        Одна из прелестей алкогольного опьянения состоит в том, что ты не оставляешь себе времени на размышление.
        - Девушка! - крикнул я, поднимая руку. Официантки, как птички, подняли свои головки из-за стойки. - Можно мне еще что-нибудь?
        Пока одна из них - та, что мне приглянулась - выискивала блокнотик для записи заказов, я с удовлетворением отметил, что еще неплохо владею собой. Пожалуй, стоит задержаться на этой стадии и хотя бы ненадолго тормознуть с коньяком.
        - Слушаю вас, - сказала белокурая мышка, остановившись возле столика.
        Я украдкой втянул носом воздух. О, как она пахла! Клянусь, в тот момент мне было глубоко наплевать, есть ли у моей жены любовник. Да хоть тысяча!
        - Мне, пожалуйста… - начал я, но запнулся, поскольку взгляд мой автоматически опустился вниз, на то место, где у девушки начинались джинсы.
        Эти модные брюки с низкой талией - какое низкое коварство! Невозможно ходить по улицам в хорошую погоду, все время смотришь в пояс и пытаешься представить, сколько миллиметров осталось до копчика. Нельзя жетак!
        - Кхм, - сказала девушка, переступив с ноги на ногу и шустро прикрыв заветное место блокнотиком.
        С большим опозданием я понял, что разглядываю девицу в открытую, даже не маскируясь.
        - Извините, - произнес я, - невозможно было оторваться.
        Девушка начала нервничать.
        - Знаете что, - продолжал я, забыв о заказе, - вы все жалуетесь, что, дескать, кругом одни сексуальные маньяки, а если и неманьяки, то озабоченные самцы, которым нужно только одно. Но, позвольте, солнышко мое, как же не будет маньяков, когда вот это всё, - я кивнул на блокнотик, - просто наружу выпирает. Вот я, например, нормальный здоровый мужик, мне по природе положено реагировать, вот я и реагирую. А если попадется человек с испорченной психикой? Он же вас прямо тут на столе покроет как бык овцу…
        Девушка, ни издав ни звука, развернулась ко мне спиной и направилась к стойке. Увидев ее сзади, я уже просто громко застонал.
        - Девушка, зачем вы их вообще надели, эти брюки! - орал я, вынимая из пачки сигарету. - Они вам мешают. Снимите это к чертовой матери немедленно! Я обещаю, вам понравится. Давайте поедем в номера! Подругу вашу с собой возьмем. Давайте, а?
        Я резвился, как ребенок из российской глубинки в бассейне турецкого отеля. Дорезвился! Белокурая бестия, молча опустив за собой перекладину стойки, ушла в подсобку. Ее долговязая подруга смотрела на меня исподлобья и очень внимательно, как будто стерегла, чтобы я не сбежал. А я еще довольно долго улыбался.
        Радость моя была недолгой. Если бы я был хоть чуть-чуть трезвее, я бы сразу понял, что оскорбленная официантка ушла не плакать перед зеркалом в туалете, а заподмогой. Она вышла из подсобки в компании крепкого парня. Вряд ли это был штатный вышибала заведения, но он вполне мог сделать успешную карьеру на подобном поприще: плечи его в два раза были шире моих, а кулаки, пожалуй, по весу тянули на хорошие гири.
        - Который? - громко спросил парень.
        Я понял, что бог ему дал только силу, зажав все остальное. Дело в том, что в зале кроме меня никого не было.
        Девчонки ему помогли - кивнули в мою сторону.
        - Он рассчитался?
        - Нет, - ответила белокурая.
        Вскоре парень уже нависал надо мной.
        - Вы закончили?
        Я посмотрел на него заискивающе.
        - Что закончил?
        - Прием пищи.
        Я оглядел столик. Из«пищи» на нем присутствовали только графин с остатками коньяка, рюмка, пачка сигарет и пепельница.
        - Нет.
        - Тогда заканчивайте поскорее, и я вас провожу. Наташ, рассчитай клиента.
        Белокурая неохотно направилась ко мне. В руках она уже держала маленькую папку с выписанным счетом.
        «И что, все вот так закончится? - думал я. - Да я сегодня чудом остался цел, а вы мне тут мешаете радоваться жизни, поганцы! Где ваша жалобная книга!».
        Я начал улыбаться, и, судя по выражению лица плечистого парня, он понял, что просто так я отсюда не уйду.
        - Что, проблемы нужны, братишка? - поинтересовался он. - Так я тебе их мигом нарисую. Хочешь?
        Я продолжал скалиться. Чтобы усилить эффект, вынул новую сигарету и демонстративно ее закурил. На стол рядом с пепельницей легла синяя корочка со счетом.
        - С вас восемьсот пятьдесят рублей, - сказала официантка. - Чаевых не надо.
        - А ты их и недождешься, - буркнул я, выкидывая на стол пятисотрублевую купюру. - Гони сдачу, всю до копейки.
        Она взяла деньги, дрожащими руками (скорее, от возмущения, чем от страха) отсчитала сдачу и сразу ушла. Мы с детинушкой остались один на один. «В воздухе явственно ощущался острый запах приближающейся битвы», - написал бы автор, работающий в жанре фэнтэзи.
        - Свободен, - сказал парень.
        - Знаю, - ответил я, продолжая дымить сигаретой. - ПоКонституции Российской Федерации. Статья не помню какая.
        - Тогда вали.
        - Вали сам. Я хороший клиент, а твои девочки мешают мне пить дорогой коньяк…
        Зря, наверно, я это сказал.
        Парень тут же выбросил вперед руку и схватил меня за ворот рубашки. Я понял, что мне хана… и отэтого еще больше раздухарился.
        - Грабли убери!!! Это новая рубашка от гучева и дольчева-габанова…
        Вторая рука плечистого ухватила меня за ухо. Ох, какой это был захват! В последний раз меня так таскали лет двадцать пять назад, когда мы с одноклассником скакали по тонким жестяным крышам гаражей возле соседнего дома. Я схватил свободной рукой графин и что было сил ухнул им по столу. По залу разлетелись осколки, а вмоей руке осталась симпатичная «розочка». Этим нехитрым орудием я собирался порезать гада на мелкие кусочки.
        - Коля!!! - завизжали официантки.
        Но напавший на меня зверь уже сам увидел, чем ему это грозит. Он мигом отпустил меня и отпрыгнул на метр назад. Достать его мне теперь мешал стол.
        - Так, успокоился! - гаркнул парень. - Опустил ручки и ушел. Договорились, нет?
        Я все еще стоял в боевой позе и теребил свое ухо, проверяя его целостность. Продолжать драку или валить, пока они не вызвали ментов?
        - Все! - сказал парень. - Положил стекло! Тебя никто не тронет.
        Я медленно опустил руку.
        - Вот, молодец. Разбитый графин за счет заведения. Уходи.
        Я бросил «розочку» на стол. Кажется, адреналин полностью изгнал алкоголь, и устраивать бойню мне уже не хотелось. Да и неужели же я всерьез собирался зарезать кого-то куском стекла? Господи, что со мной происходит?!
        Я вытер вспотевшее лицо. Затем, ничего не говоря, схватил сумку и выскочил из бара.
        8
        Следующие пятнадцать часов пролетели передо мной безумным коллажем с периодическими черными провалами. Пожалуй, это был самый бурный денек за последние несколько лет.
        Покинув негостеприимное заведение, я бросился к ближайшему ларьку и купил банку крепкого пива. Мне срочно нужно было выпить, чтобы вернуться в давешнее состояние и некопаться в своих внутренностях. Я высосал банку в два счета тут же возле ларька, прислонившись к дереву, затем сунул в окошко полтинник и вытребовал еще одну банку. Ее постигла участь первой. Возбуждение вскоре прошло, вернулись вожделенные пофигизм и чувство вседозволенности. Выкурив сигарету и добавив тем самым в голову еще немного дурмана, я отправился на поиски приключений.
        Где я только не был в тот вечер!
        Пойманный таксист отвез меня в городской сад имени Пушкина, где я с общественный туалет за10рублей. Затем уселся за столиком в летнем кафе и заказал себе огромный шашлык. Съесть его я не смог, осталась половина, которую тут же смел со стола дежуривший рядом бомжик. Обалдевший от такой наглости - хмырь даже не соизволил убедиться, что я действительно не собираюсь доедать - ваш покорный слуга грациозным ударом в челюсть отправил его в нокдаун. Бомжик свернулся калачиком под деревом, прикрыв голову руками, и оттуда наблюдал за мной, как побитый кот за хозяином.
        Не обращая внимания на порицания отдыхающих мамаш с колясками, я потопал на площадку с аттракционами. Я не берусь утверждать однозначно, но похоже, там я расчехлил свою видеокамеру-убийцу и водил ею из стороны в сторону, с карусели на карусель, крича, что «всем скоро придет капут!».
        Почему пьяного козла не повязали там же, в парке, для меня до сих пор остается загадкой.
        Вечером, когда уже начинало смеркаться, я смутно припоминаю себя на скамейке возле ресторана «Астория». Рядом со мной сидел какой-то человек в длинной желтой рубашке и драных джинсах. Он назвался Игорем, «свободным художником», и попросил в связи с этим субсидировать его на предмет выпивки. «Не вопрос!» - кажется, крикнул я, и через какое-то время мы выпивали вместе. Под конец встречи, продолжавшейся не помню сколько, Игорь страстно пожимал мне руку и грозился написать портрет моей жены.
        Затем я брел по широкой пешеходной улице, местному Арбату, мимо гуляющих молодых парочек и тренькающих на гитарах музыкантов-попрошаек. Горящие фонари расплывались в глазах, двоились-троились, голова плыла, как поплавок на реке, а я, словно терпеливый рыбак, поминутно вынимал удочку и закидывал этот поплавок обратно вверх по течению. Кажется, пару раз я не вписывался в поворот и падал рядом со скамейками. Кто-то ворчал: «Козел!», - кто-то толкнул в спину, чтобы я не останавливался и топал дальше.
        А вмыслях я был могущественным Князем Тьмы, обладающим самым совершенным средством для уничтожения насекомых. Я поглаживал сумку, которая то и дело слетала с моего плеча и норовила грохнуться наземь, и мысленно проговаривал проклятия. «Я всех уничтожу, всех низвергну в ад - за годы унижений, тщетных попыток подняться вверх по социальной лестнице, за нелюбивших меня родителей, за недававших мне однокашниц, за неудавшуюся семейную жизнь. Я вас всех отправлю к чертям!..».
        В общем, полный алес капут, Миш. Я делал то же, что и всегда, когда напивался, но теперь я был не один. Со мной была камера. И она как будто что-то делала со мной… Я не могу описать это словами.
        «Рано или поздно упираешься в высокий бетонный забор. Смотришь вправо, влево, поднимаешь голову вверх и понимаешь, что тебе дальше не пройти».
        Косилов, мудила грешный, много ты понимаешь в заборах… что ты от меня утаил?
        9
        Реальность возвращалась ко мне медленно и мучительно больно, пощипывая за ляжки, давя неимоверным прессом на мочевой пузырь и упираясь в спину чем-то холодно-острым. Я пытался противостоять ей, цепляясь за свои сумеречные грезы, но проигрывал. Я дрожал от холода, сворачивался клубком, как тот бомжик, с риском для жизни укравший у меня остатки шашлыка, я закрывал лицо от яркого света, но, в конце концов, бросил свои попытки остаться Князем Тьмы и спротяжным стоном разлепил тяжелые веки.
        Я лежал на уродливой короткой кушетке в каком-то общественном помещении, похожем на туалет провинциального железнодорожного вокзала. Кушеток было штук восемь-десять, и практически все они пустовали. Только в углу под белой простыней лежало нечто громко сопящее.
        «Я в морге?! - кольнула не протрезвевшую голову мысль. - Эй, сейчас сюда моя жена должна позвонить! Скажите ей, что я замерз!».
        Опровержение поступило незамедлительно: «Это трезвяк! Трезвяк! А-аааа!!! Давненько я тут не ночевал!».
        Все тут же стало на свои места. «Князя Тьмы» бережно приволокли в вытрезвитель, с любовью раздели и бросили на холодную ободранную кушетку досматривать «сны о чем-то большем». Добрые люди в синих пиджаках.
        Несколько минут я ворочался, пытался натянуть простыню до подбородка, но выяснялось, что в этом случае неприкрытыми остаются ноги. Лучше бы оставили спать под деревом!
        Мочевой пузырь готов был лопнуть. Я надеялся, что у меня хватит сил продержаться до того момента, когда сюда кто-нибудь соизволит заглянуть, но вскоре понял, что с природной застенчивостью налогоплательщика, попавшего в лапы ментов, придется завязывать.
        Я скинул ноги на пол - ледяной, черт!!! - оглядел свое затекшее голое тело. Кажется, не били. Уже хорошо. Я поднялся и осторожно, боясь обоссаться на ходу, протопал к двери. Дверь, разумеется, была металлическая и наверняка очень толстая, но вверхней ее части было небольшое мутное окошко. В него я и начал стучать.
        Стучал минуту с короткими перерывами. Потом сделал большую паузу, постоял, послушал, снова начал стучать. После второй серии сигналов SOS у меня началась тихая паника: терпеть уже не было никакой возможности, еще минута-две - и залью весь этот ваш храм трезвости по самые жалюзи! Я едва протянул руку, чтобы постучать еще раз для очистки совести, как по другую сторону двери раздались торопливые шаги. Дверь открылась, передо мной стоял немолодой коротко стриженый мужик в форме. Выражения его лица я спьяну не разобрал, но могу точно сказать, что настроен он был вполне миролюбиво.
        - Проснулся? - поинтересовалось это пугало, раскрывая дверь пошире. - Давай, выходи.
        Я вышел в фойе, огляделся.
        - Где туалет?
        - Вон там.
        Пугало указало в угол, на деревянную дверь с окошком. «Зачем у них везде окошки?!». Я почти бегом бросился в указанном направлении и… не помню, как успел, но помню, что в течение нескольких следующих минут готов был простить миру все его прегрешения передо мной. Все-таки мочевой пузырь - это не просто резервуар для накопления не пригодившейся жидкости, это орган, время от времени способный заменить и глаза, и уши, и сердце, и…. Тьфу, кретин, до чего можно додуматься в трезвяке!
        Ночной смотритель «медицинского учреждения» действительно выглядел беззлобным и даже вполне милым мужчиной - кажется, капитаном, насколько я сумел разглядеть своими прищуренными глазками. Он пригласил меня за стол, выложил документы.
        - Значит, смотри, - сказал капитан, ткнув пальцем в бумажку, - это протокол. Вот тут описание вещей, которые были при тебе, вот здесь распишись, что претензий не имеешь.
        Во мне все еще булькал «Князь Тьмы», поэтому я не мог не съязвить:
        - А вы уверены, что я их не имею?
        - Обратно хочешь? - Капитан дружелюбно улыбнулся.
        - Нет.
        - Тогда подписывай. И сразу пойдешь домой.
        «Действительно, очень хочется домой, - подумал я. - Интересно, как сильно они меня пощипали?».
        Даже будучи не доконца трезвым, я понимал, что дружелюбность капитана скрывала его острейшее желание побыстрее отправить меня восвояси. Я не сомневался, что из моих восьми тысяч рублей, которые были при мне вчера, ничего не осталось. Ну, в лучшем случае сунули что-нибудь на проезд до дома. Вполне возможно, что уже нет мобильного телефона и…
        А, черт! Камера!!!
        - Пойдем, - сказал капитан, когда я закончил выводить свои автографы в протоколе.
        Мы прошли к ряду железных шкафчиков, похожих на те, что стоят в детских садах, мент открыл один из них, показал мне содержимое.
        - Вот твоя одежда, вещи, все, что было с собой. Телефон, сумка…
        Я облегченно вздохнул: камера была на месте.
        - Ты, конечно, большая умница! - сказал капитан, качая головой. - С такой дорогой вещью ходишь и напиваешься как свин. А если бы тебя ограбили? Сколько она стоит?
        Я не ответил, закусил губу, чтобы не ляпнуть гадость. Отправляться обратно в ночлежку мне не хотелось.
        Через пять минут я, одетый и собранный, уже стоял у выхода на улицу. Чертовски приятно было снова ощущать себя полноценным гражданином. Капитан ждал за спиной.
        - Сколько времени? - обернулсяя.
        - Половина пятого.
        Я пошарил по карманам. Сигарет не оказалось, как, собственно и денег, чтобы их купить.
        - Курить есть? - бросил, я не оборачиваясь.
        Капитан протянул две сигаретки. Одну из них я тут же сунул в зубы, но уходить не спешил. Настроение было поганее некуда. Стыд за вчерашнее, горечь от потери машины и всей имевшейся наличности, возмущение от капитанского цинизма и мысли о том, что меня ожидало дома, - все это навалилось разом. В такие минуты очень хочется отмотать пленку своей жизни на несколько часов или даже дней назад.
        - Вы вечерние новости вчера не слушали, не смотрели? - спросил я, обернувшись.
        - А что? - удивился капитан.
        - Да так… Происшествий громких в городе никаких не было?
        - Вроде нет. Зачем тебе?
        - Да я типа журналист. Рука на пульсе и все такое.
        - А-а.
        Не прощаясь, я шагнул в рассветную дымку.
        Дверь родного дома я отпер своими ключами, постоял в прихожей, послушал, понюхал запахи. Как хорошо дома, черт возьми, особенно после трезвяка! Вот если бы еще встретили тебя по-человечески. Но это уже из разряда научной фантастики. В лучшем случае стоит готовиться к молчаливому презрению, в худшем…
        Ай, не хочу думать.
        Я тихо разделся, прошел в кабинет и рухнул на диван.
        Жить не хочется…
        …Ты не устал, Михась? Смотри, можно прерваться, а то я могу долго языком трепать. Долго молчал, видишь ли, отвык уже от нормального человеческого общения, готов с кружками-тарелками разговаривать. Домашней скотиной не обзавелся, поболтать не скем… да и неохота было, пока тебя не встретил…
        Я тебе поражаюсь, столько времени уже сидишь, ежишься на ветру, слушаешь всю эту галиматью… Ладно, все, все, завязываю.
        Дальше? А дальше практически финал. Ну, в том смысле, в котором я его понимаю. Самая жопа, извини за выражение… Блин, выпить бы сейчас хоть чуть-чуть…
        10
        Полдень того же дня. Я дома один. Жена исчезла и записки не оставила. То есть я даже не знаю, была ли она вообще дома, потому что, вернувшись из вытрезвителя, я даже не пытался осмотреться.
        Если Светка не оставила записки, значит, есть надежда, что вернется хотя бы попрощаться.
        Утром я хлебнул водочки из холодильника, немного пришел в себя. Потом уселся перед монитором компьютера, запустил Интернет. Пора было уже систематизировать информацию о том, что вокруг меня происходит. Расчехленная камера лежала в кресле.
        Для начала я снова набрал номер телефона Сережки Косилова. Меня не оставляла в покое его фраза о том, что он мне не все рассказал. Не могу понять, то ли он, расчувствовавшись, просто перемудрил и напустил туману, то ли действительно что-то такое есть. Почему он не сообщил мне сразу?
        Увы, Серега был вне зоны досягаемости. Такое с ним случалось часто - в силу особенностей своей работы, он иногда оказывался там, где нет поблизости ни одной базовой станции. Но несейчас, Серега, не сейчас! Неужели ты, собака, встал утром как ни в чем не бывало и поперся на работу?!Меня штормило весь день!
        Я пробежался по местным информационным порталам, чтобы выяснить, не случилось ли чего ужасного в городе за то время, пока моя голова жила отдельно от тела. Оказалось, ничего похожего на«массовое отравление экскаваторщиков и их машин», готовивших строительную площадку наНабережной, не произошло. Хоть какое-то облегчение. Затем я перешел к делу.
        Так, камера начала глючить после съемок похорон депутата Законодательного собрания Колыванова. Не нужно быть писателем-фантастом, чтобы примерно представить себе, что с ней случилось. Говорят, энергетика человека долго сохраняется в его фотографиях и видеокадрах. А если долго снимать мертвяка, особенно такую сволочь? Что будет?
        Я забил в поисковую строку фамилию погибшего народного избранника. Интернет вывалил с десяток документов, в которых фамилия Колыванова фигурировала уже в заголовках, причем половина материалов касалась его странной гибели на охоте. Похоже, ничем особенно хорошим при жизни депутат не отличился. Я начал открывать документы по очереди, «сканировать» их по диагонали своим прищуренным с похмелья взглядом. Потом я отправил по электронной почте запрос своему приятелю, имеющему доступ к серьезным документам, которые не отыщешь с помощью «Яндекса». Приятель поматерился немного (также по электронной почте), потом дал несколько нужных ссылок, а потом…
        А, не все ли равно, Миша, как я нарыл эту информацию? Меньше знаешь - крепче спишь.
        Короче, главный итог моих многочасовых исследований был такой: как Остап Бендер, у которого я уже позаимствовал приступы самокопания и самобичевания, я просто начал терять веру в человечество.
        Кирилл Владимирович Колыванов, 1967года рождения, уроженец Оренбургской области, бизнесмен, политик, семьянин, поэт и… действительно порядочный ублюдок. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что таким он был не всегда, подтверждая тем самым простую истину: мы засранцами не рождаемся, засранцами нас делают неправильные родители, друзья, одноклассники, учителя и весь прочий люд.
        До8лет Кирюша Колыванов слыл хорошим, спокойным мальчиком, увлеченным детскими конструкторами. Полки в его комнате были уставлены самодельными самолетами, корабликами и роботами, а вуглу за письменным столом из подручных материалов - спичек, коробков, болтиков-винтиков и карандашей - даже была выстроена целая крепость. Словом, это был обычный парнишка, звезд с неба не хватавший, не заявлявший прав на вселенскую любовь и нелишенный некоторых талантов. Таких ребят советские школы выпускали в огромных количествах, и все они в большинстве своем мирно трудились на объектах народного хозяйства, своим инертным существованием приближая крах нефтяной империи. Но однажды, когда Кирилл учился во втором классе, какая-то падла с высшим педагогическим образованием, явно перепутавшая школу с военкоматом или районным отделением милиции, позволила себе публично, буквально перед всем классом, усомниться в истинном пролетарском происхождении мальчишки. Дескать, ты, Кирилл Колыванов, произошел не отобезьяны, как все нормальные ученики этой школы, а неизвестно от кого. Ты не успеваешь выполнять домашнее задание, ты на
каждом уроке норовишь отпроситься в туалет - «очевидно, у тебя энурез» - мама твоим воспитанием не занимается, а папа твой придурок и алкоголик, и вообще… учиться тебе следует в специальной школе для лунатиков.
        Сейчас уже трудно сказать, что послужило причиной такой экзекуции - плохое настроение старой педагогической клячи или неспособность Кирилла ответить на вопрос по заданной теме, - но сэтого момента злобная тетка с крысиным хвостом на затылке терзала парня систематически, и результаты не заставили себя ждать.
        Класс ржал над парнем постоянно. Колыванов отныне звался не иначе как «лунатиком», на спину ему приклеивали бумажки с еще более обидными прозвищами, а те немногочисленные друзья, которые тусовались сКирюшей с первого класса, вынуждены были покинуть его, чтобы не портить собственную жизнь. Сам Кирилл, поняв всю бесперспективность попыток опровергнуть учительницу, стал замкнутым, на уроках всегда сидел в крайнем ряду в полном одиночестве и, кажется, тайно вынашивал планы мировой лунатической революции…
        Я вздохнул, потер глаза и потянулся за сигаретой. Надо бы выпить еще водочки. Это неправильно, конечно, но трезвым мне сейчас быть совсем не хочется. Достаточно вспомнить в деталях события вчерашнего дня, как настойчивое желание перемотать пленку на месяц назад начинает больно стучать в висках.
        …Родители Кирилла Колыванова заметили перемены слишком поздно, года эдак через три, когда пацан был пойман участковым милиционером за весьма недвусмысленным занятием - он в компании с дворовыми хулиганами убивал бездомную кошку. Точнее, убивал не он, но, кажется, ему нравилось наблюдать за процессом. Милиционер привел насупившегося Кирилла домой, объяснил все родителям и напоследок велел больше уделять парнишке внимания, пока место несчастных кошек не заняли другие, более сложные живые существа.
        Сказать, что родители были в шоке, значит сказать, мягко говоря, неправду. Они были крайне удивлены. Мать ревела весь вечер, а папашка схватил одиннадцатилетнего мальчишку за шиворот, утащил его на кухню и там долго рассказывал, в чем его проблема.
        «Обижать кошек нехорошо, - грузил сына папаша, дыша перегаром, - кошки, они хоть и несобаки, но все равно безобидные существа. Иному скоту с двумя ногами нужно дать в рыло или оторвать яйца, если он тебя обижает, но кошек и собак трогать нельзя. Они божьи твари».
        Школу парень закончил с«тройками», в том числе по поведению, и это было настоящим чудом, особенно если учесть, что в последние годы учебы Колыванов, сблизившись с единомышленниками из параллельных классов, которым ничего не нужно было доказывать, окончательно забил на школьную программу. К сожалению, свободное время он теперь тратил не наконструирование самолетов и кораблей, а нанечто более прозаичное - выпивку и мелкое хулиганство.
        В армии отслужил чуть больше полутора лет. Когда до дембеля оставалось чуть-чуть пересидеть в столовой и вкаптерке, командир ракетной части отдал Кирилла Колыванова и его корешей под трибунал за издевательство над сослуживцем. Пьяный в зюзю будущий народный избранник однажды вечером подозвал к себе симпатичного «молодого», поставил его раком, снял штаны и, пардон, «нанес значительную психическую травму». Кирюша снова профукал свой шанс: он был призван во вполне приличную часть с вменяемым командованием, бесперебойным продовольственным и вещевым обеспечением, и ни одна собака не мешала ему уволиться из армии старшим сержантом, получив все сопутствующие рекомендации. Но интеллектуальный багаж, накопленный со второго класса школы, вывалился-таки наружу!
        Что было дальше? А вот черт его знает! Никаких деталей, никаких трогательных рассказов одноклассников, сослуживцев и коллег относительно того, как складывалась жизнь Колыванова после дембельского залета, - ничего этого нет ни вИнтернете, ни на ресурсах моего приятеля. Рассказать о его детстве и юности нашлось немало охотников, но дальше - как отрезало. Известно только, что младшая сестра его погибла при загадочных обстоятельствах, что после армии где-то Кирюша все-таки сидел, потом вышел на свободу, когда Советский Союз уже корчился в судорогах. Покрутив головой вокруг, парень примкнул к каким-то мутным друзьям, организовал какой-то столь же мутный кооператив. Торговал металлом, кроссовками, памперсами и, вероятно, оружием. Завел дружбу с чиновниками и, кажется, оказался в нужное время в нужном месте. Словом, биография размытая, сомнительная и противоречивая, как у большинства тех, кто умудрился стать «народным избранником».
        Что касается разговоров о том, что Колыванов в конце восьмидесятых годов крышевал целые городские районы и«людей валил пачками», как выразился при нашей недавней встрече Серега Косилов, тут вообще все очень сложно. Да, его лицо мелькало в криминальных сводках; да, его задница неоднократно попадала в лапы правосудия - но толи лапы эти были обильно смазаны кремом, то ли звезды так расположились, но уходил Колыванов от заслуженной кары легко и играючи и даже хвостов за собой не оставлял.
        Я вспомнил портрет депутата, висевший на избирательном участке во время последних выборов в местное ЗСО. Лицо угрюмое, словно у боксера-тяжеловеса, взгляд мрачный, губы будто пассатижами сплющены. Смотришь на такого «народного избранника» и думаешь: покажите мне тот народ, который рискнул доверить свою и без того горемычную судьбу эдакому чудовищу? Чудны дела твои, господи…
        Что касается его странной гибели на охоте, то ничего странного, по большому счету, в ней не было. Собрались со свитой и друзьями пострелять - как говаривал один из знаменитых рогожкинских персонажей, «вышли на природу, облегчились…». Выпили, наверно, столько же, сколько гоп-компания генерала Иволгина во всех трех сериях эпопеи, а потом принялись палить по кустам из всех орудий. Один из стволов по нелепой случайности был нацелен в то место, где Колыванов банально справлял маленькую нужду. Или большую, черт его знает.
        В общем, как жил, так и погиб.
        Я задвинул клавиатуру в стол, налил себе еще водочки, с удивлением обнаружив, что за прошедшие полтора часа приголубил почти всю пол-литровую бутылку. Если меня не остановить, к вечеру я снова погружусь в нирвану и, не исключено, пообщаюсь с«Буддой» из местного вытрезвителя. Вот только кто меня остановит?
        Я вышел на балкон, закурил, посмотрел вниз. С девятого этажа люди во дворе казались китайскими солдатиками, которых переставляют с места на место шаловливые детские ручонки.
        Так все-таки, где же у тебя собака порылась, Колыванов? Что случилось с камерой? Стечение обстоятельств, расположение галактик, вспышка на солнце? Почему ты не смог спокойно умереть, и почему теперь я, здоровый, молодой, энергичный сукин сын вынужден изображать супергероя в этой нелепой фантастической истории с полтергейстом?
        А может, и нет ничего?
        Я ухмыльнулся. Может быть, действительно ничего такого и впомине нет, а я просто пал жертвой розыгрыша своего депрессивного друга Сергея Косилова и второй день валял дурака? Ведь это очень и очень вероятно! Ну, реалист гребаный, напрягай мозги…
        «АМакс Червяков? - словно бандитское перо в бок, вонзилась в голову мысль. - Как ты объяснишь его нелепую и безвременную кончину?».
        Я почесал нос.
        «А сМаксом получилось досадное совпадение! Ну, бывают же такие ужасающие стечения обстоятельств, перед которыми бледнеют самые невероятные сюжетные виражи голливудских сценаристов. Ну, ведь все бывает в этой жизни! Вот представь, что ты со своей маниакальной идеей о бесовской видеокамере заявишься к психиатру - что он тебе ответит? Будет ли он тебе вообще что-то отвечать или сразу вызовет санитаров?».
        - Ну, Косилов, - усмехнулся я, - мой маленький, нелепый, заикающийся мальчик…
        Я вернулся в комнату, посмотрел на камеру. «Панасоник» мирно дремал в кресле, уткнувшись объективом в спинку. Безобидная и даже полезная в народном хозяйстве японская штучка стоимостью три тысячи долларов. Мечта любителя, будни профессионала…
        И вновь у меня появилась мысль просмотреть предыдущие записи, и вновь дурацкий киношный ужас одолевал меня: вдруг я увижу что-то такое, что лишит меня сна и отдыха? Вдруг я подцеплю какую-нибудь заразу?
        Кстати, почему я вообще не выброшу эту гадость в мусорный контейнер?! Бесплатно ведь досталась!
        Я протянул руку к креслу, замер на секунду и….
        …и чуть не подпрыгнул, услышав звон ключей в прихожей.
        Светка вернулась.
        11
        Она молча встала у двери кабинета и грустно посмотрела на меня. И вот тут-то мне дико расхотелось ее терять.
        - Ну, говори, - предложил я, пряча глаза.
        Мне вдруг стало неловко за стоявшую на столе бутылку.
        - А что говорить? Говорить нечего. Мы с тобой уже не срастемся.
        - Почему?
        - Потому что мы разные.
        - Гениально! - не удержался я. - Где-то я читал об этом, в каком-то женском журнале.
        - Не надо сейчас острить, - устало бросила она. - Ты был моим первым мужчиной, Вить, и я тебе благодарна за все. Но тыне мой мужчина.
        У меня ком встал в горле. Я пытался его проглотить, но он застрял. Только бы не разреветься, думал я, только бы не разреветься. Совсем как Кот вСапогах в финале второго «Шрека».
        - Ты действительно уходишь? - спросил я, пытаясь совладать со своим голосом.
        Она утвердительно сомкнула ресницы.
        - И решение твое окончательное и бесповоротное?
        Тот же ответ.
        - И уменя нет никаких шансов что-то исправить?
        Она улыбнулась, но немножко нервно, словно ей приходилось отвечать на двадцатое по счету «почему» пятилетнего карапуза.
        - Витя, ты так и непонял, в чем дело. Или, может, я недостаточно внятно все тебе объяснила. Нечего исправлять, понимаешь? Я не хочу больше с тобой жить не потому, что ты плохой человек или отвратительный муж. В конце концов, - тут она улыбнулась даже тепло и ласково, - ты намного лучше, чем пытаешься казаться. Дело не вэтом…
        - А вчем?
        - В том, что я стала старше. Мне теперь хочется смотреть на жизнь своими глазами и без твоих постоянных саркастических комментариев. И я больше не могу ждать, когда пройдет твой кризис среднего возраста. Спасибо тебе за все, что ты сделал для пугливой семнадцатилетней девчонки. Дальше я сама. И давай расстанемся как взрослые люди. Ты согласен?
        Я молчал. Похоже, ком в горле не собирался проваливаться внутрь. Более того, он становился крупнее и грозил разорваться потоком «скупых мужских слез».
        - Ладно, Свет, завязывай. Пришла за вещами - собирайся. Не буду тебе мешать.
        Ресницы ее дрогнули. Очевидно, ей все-таки было жаль. Я надеюсь на это.
        Я отвернулся к монитору, нацепил наушники и ткнул мышью в первую попавшуюся музыкальную папку. В уши сразу ударило «Нирваной» - «RapeMe».
        Где-то через полчаса я вынырнул из этой пучины, прислушался. В ушах все еще звенела истеричная гитара Кобейна, но я и так понял, что все кончено. Света ушла.
        Я бросил наушники, выскочил из-за стола, подбежал к окну. Вот она идет по двору, на плече у нее снова большая спортивная сумка (я и недумал, что их у нас так много!), а вруке плотно набитый полиэтиленовый пакет. И шагает она совсем не так, как шагают «несчастные разведенки». Это была походка олимпийской чемпионки по прыжкам в длину!
        Нет, родная моя, давай-ка выясним, что происходит. Не верю я в твои бескорыстные мечты о свободном полете. Слишком все неожиданно, особенно для твоего природного прагматизма.
        Я накинул ветровку (на улице накрапывал дождик), проверил наличие сигарет и зажигалки и бросился в прихожую. Когда уже надевал туфли, оглянулся в сторону кабинета и увидел ее…
        Черная линза объектива смотрела мне прямо в глаза, и это был очень выразительный «взгляд». Странно, что камера до сих пор не научилась говорить.
        Разумеется, я взял ее с собой.
        Как ты думаешь, Миш, что было дальше?
        Я ее застукал.
        Вообще, действительно, мужик очень странно устроен. Мне бы огорчаться после такого открытия, но я, напротив, торжествовал от мысли, что мои выводы оказались верны! Хронический ревнивец всегда радуется, когда застает жену с любовником.
        Я успел их прихватить уже на оживленной улице. Светлана подошла к парковке возле магазина, торговавшего швейными машинами. Буквально через несколько секунд к ней подрулил черный «Лексус» («Ого!» - успел подумать я), из машины вышел элегантный дядька в темно-синем костюме. Он ловко подхватил Светкины сумки, бросил их на заднее сиденье. Сама Светлана садиться не торопилась.
        Я стоял метрах в ста от них, за углом магазина. Смотрел, сжимал и разжимал кулак свободной руки. В другой руке ждала своего часа видеокамера.
        Любовники о чем-то беседовали. Я, разумеется, не умел читать по губам, но итак было ясно, что Светка рассказывает своему «новому мужчине» о результатах нашего финального собеседования. Она была расстроена, это очевидно, и кавалер, обняв ее за плечи, пытался успокоить. Мужику на вид было лет сорок пять, и он вполне мог сгодиться на роль «каменной стены», которую тщетно ищут многие обиженные женщины. Светке, наверно, была нужна именно такая стена.
        Я поднял камеру, включил питание, уставился на монитор, сделал плавный наезд.
        Я видел, как Светлана садится в машину. Напоследок она оглянулась, и я мельком увидел в кадре ее лицо - крупно, в деталях.
        Она плакала.
        12
        Утром даже девственно чистый белый потолок смотрел на меня с укоризной, не говоря уже об унитазе и моем собственном отражении в зеркале. Я каким-то чудом все еще жил, хотя погибнуть мог и при падении с балкона, на котором вчера периодически курил, и отэлементарного инсульта - в моей башке бушевала маленькая Хиросима.
        Я высосал остатки алкоголя из найденных в недрах холодильника двух чекушек, снова перекурил и, убедившись, что передвигаться без штурмана я не всостоянии, рухнул на диван досматривать свои конвульсивные сновидения.
        Проснулся в12:30. Принял душ, выпил чаю. Надел чистую синюю рубашку, более-менее чистые джинсы, причесался. Посмотрел на себя в зеркало: «Похож ты на мужика, которого бросила жена?».
        Вполне.
        Я вздохнул, вернулся в кабинет, набрал номер телефона Сергея Косилова. Ничего не изменилось за прошедшие часы, Серега по-прежнему был вне досягаемости. И вот сейчас это уже начинало меня беспокоить. Телефон его был настроен таким образом, что даже после длительного срока отключения он получал извещения о тех, кто набирал его номер. Если Сережка мне до сих пор не перезвонил, значит, его телефон так и небыл включен.
        Стоит волноваться или еще немного подождать?
        Я сидел в кабинете за компьютером, изучал свежую электронную почту и думал. Ну, мало ли причин, по которым он не выходит на связь!
        Угу! Например?
        Я выключил компьютер, быстро собрался, захватил сумку с камерой и уже через полчаса подъезжал на такси к дому Сережки Косилова.
        Толпу зевак я увидел издалека, когда такси с проспекта Ленина заезжало в квартал. В тот момент у меня еще ничего не екнуло, но когда зарулили во двор десятиэтажки, последние сомнения отпали. Сразу все стало на свои места - и отключенный телефон, и глупые фразочки, и лицо пришибленное, когда я его три дня назад утром отпаивал пивком. Что ж ты натворил, Серега…
        Я остановил такси возле крайнего подъезда, рассчитался с водителем и дальше, к третьему подъезду, в котором жил Сережка, направился пешком, с усилием переставляя свои ватные ходули. Вокруг подъезда и под окнами первого этажа столпилось человек тридцать. Их пыталась растолкать полиция. Ментовскую тачку и машину «скорой помощи» я увидел не сразу - они припарковались за гаражом с противоположной стороны двора. Похоже, дело пахло керосином.
        Я остановился, закурил. Дальше идти не хотелось. С того самого дня, когда проклятая камера попала мне в руки, все у меня идет наперекосяк, и я уже боюсь каждого нового дня и даже каждого нового часа. И сейчас я не хочу идти вперед и смотреть, что случилось сСережкой, с этим безобидным и неочень счастливым заикавшимся парнем.
        В просвете между ногами зевак я разглядел лежащее на траве тело. Я подошел ближе, втиснулся между подростком и теткой в домашнем халате. Тетка все время охала и цокала, что-то говорила, возможно, даже мне, но я ее не слушал.
        Серега лежал на спине с вытянутыми вдоль тела руками. Голова была откинута набок, чуть прикрытые веками глаза куда-то смотрели задумчиво и почти нежно. С моей позиции не было видно никаких следов удара или чего-либо подобного, Серега будто прилег отдохнуть на травке. Меня не покидало ощущение, что он сейчас приподнимется на локтях, отряхнет руки и подзовет меня к себе, промычит что-нибудь эдакое: «Вы-выытёк, я тебе да-давно хотел сказать…».
        А ты мне ведь так ничего и несказал, дурашка!
        Я отошел в сторонку, присел на бетонный бордюр. Бороться со слезами не было сил, руки дрожали, не давая мне прикурить вторую подряд сигарету.
        За всю свою сознательную жизнь я хоронил близких всего дважды - умершего от инфаркта отца восемь лет назад и бабушку по материнской линии в позапрошлом году. Оба раза смерть человека, которого я знал с малолетства, шокировала меня, и я мучительно долго отходил от этого шока. Что я испытывал сейчас, глядя на мертвого друга, не поддается описанию. Мне стало казаться, что я сам его убил.
        Я сидел и курил, а сзади до меня долетали обрывки разговоров, из которых я узнал, что:
        - …Серега был алкоголиком;
        - …добрейший и безобидный парень так нелепо погиб в расцвете лет;
        - …кара небесная его, наконец-то, настигла;
        - …зачем-то полез по балкону к соседям поправлять антенну;
        - …бывшая жена его закончила психушке;
        - …ему было видение, как Мурату Насырову, и он прыгнул вниз…
        …и прочий бред.
        В одном я был уверен на сто процентов: Серега Косилов обладал знанием, которое его мучило и которым он хотел поделиться со мной, когда выпадет удачное время, но, не дождавшись этого времени, он сам удачно выпал из окна своей холостяцкой квартиры.
        Почему он отключил телефон?
        Почему не сказал мне сразу, что происходит?
        Почему-почему-почему… Почемучка хренов! Еще немного - и начну реветь в голос.
        Я поднял голову. Во двор въезжала еще одна полицейская машина, сине-белая девятка. Она остановилась как раз напротив меня, хотя во дворе было еще полно удобных мест для парковки. Когда открылась передняя пассажирская дверца, я понял, что это не случайность.
        - Добрый день, Виктор Николаевич! - с улыбкой поприветствовал уже знакомый мне мент.
        Кажется, фамилия его была Баранов. Он по-прежнему был похож на торговца шаурмой - такой же худощавый, загорелый и замученный - и влевой руке его по-прежнему кувыркался странный предмет, напоминающий не то зажигалку, не то авторучку.
        - Прекратите, капитан, - буркнул я, - какой он добрый.
        Баранов кашлянул, захлопнул дверцу, и машина поехала искать место для парковки.
        - А я ведь ожидал увидеть вас здесь, - отметил капитан, останавливаясь возле меня. Я продолжал сидеть на бордюре, даже не пытаясь выглядеть вежливым. - Вы знали Сергея Косилова?
        Я кивнул.
        - Насколько хорошо?
        Я посмотрел на него снизу вверх, прикрыв глаза рукой.
        - Если вы рассчитывали встретиться со мной здесь, значит, вы подняли все его связи и наверняка должны знать, какие отношения нас с ним связывали. Мы с ним учились вместе. Что вы еще хотите узнать?
        Баранов был мужик простой, или он хотел это продемонстрировать, поэтому без проблем присел со мной рядом.
        - Я хочу понять, почему возле вас в течение трех дней без всяких видимых причин образовались два трупа.
        Я усмехнулся. Бесцеремонность капитана уголовного розыска сделала свое дело: мне расхотелось рыдать и уже тянуло вцепиться зубами в чье-нибудь горло.
        - Знаете, товарищ капитан, мне тоже хотелось бы понять.
        - То есть вы никак не можете это объяснить?
        Я покачал головой.
        - Понятно. - Капитан посмотрел на часы, обернулся к тому месту, где лежал Сережка. - За то время, что прошло с момента его падения, мы не смогли бы так плотно перетрясти весь круг его общения, чтобы снова наткнуться на ваше имя. Стало быть, я не нарисовался бы здесь так скоро, тем более что это не наш район. Я здесь по одной простой причине, Виктор Николаевич.
        Он вынул из кармана маленький полиэтиленовый пакетик. Внутри лежал сложенный вчетверо лист бумаги.
        - Это, наверно, его предсмертная записка. Прочтите и попробуйте мне объяснить, что она означает.
        - Я?!
        - Да. Полтора десятка человек в нашем отделе с нетерпением ждут вашего комментария.
        ИБаранов одарил меня взглядом, не допускающим разночтений.
        …Не буду говорить, Миша, что я испытывал в те минуты. Я взял пакет дрожащими руками, развернул и уставился в рукописный текст, пытаясь разобрать Сережкины каракули. Надо сказать, что писал он так же, как и разговаривал. В целом ровный текст иногда словно выворачивался наизнанку, и без опытного чтеца манускриптов было не обойтись.
        Мой заика прислал мне привет с того света. Пробежав половину записки, я оглянулся на его тело, лежащее на сырой траве под окнами десятиэтажки. Мне показалось, что он ухмыляется.
        «Найти Виктора Николаевича Вавилова, проживающего по адресу…
        Витя! Если ты читаешь эту писульку, значит, мои худшие опасения подтвердились, и мне пришел реальный капут. Это очень фигово. Значит, остается только молиться, если ты, конечно, верующий, в чем я лично сомневаюсь».
        Здесь шел большой пробел, и дальше:
        «Витек, НЕМЕДЛЕННО (!!!) найди Светлану, если она сейчас не стобой, и никуда ее не отпускай. Ни на шаг от себя!!! Хотя черт знает, поможет ли это. Не уверен. Прости, что не сказал тебе сразу. Просто я надеялся, что ошибаюсь, и нехотел трепать тебе нервы на пустом месте. Ладно, подробности - письмом. Еще раз прости».
        Я в бессилии опустил руку с зажатой в ней запиской. Я ничего не понял, но предупреждение спасать Светлану дошло до меня сразу.
        - Ну? - напомнил о своем существовании Баранов. - Какие будут распоряжения?
        - Не паясничайте, - выдавил я и закашлялся.
        Капитан терпеливо выжидал окончания моего приступа, затем аккуратно взял меня под локоть.
        - Я не думал паясничать или смеяться над вашим горем. Мне просто нужно знать, что у вас происходит.
        - Это не самоубийство, - сказал я. - Сергей не выбрасывался из окна, и вам срочно нужно найти мою жену. Ей грозит опасность.
        - Какая?
        - Не знаю! - Я начал нервничать. Олимпийское спокойствие Баранова сильно контрастировало с тем, что творилось у меня в левой части груди. - Что-то нужно делать, ее надо найти.
        - Имя, фамилия, где искать?
        - Светлана Вавилова. Вчера она уехала из дома… уехала совсем… мы разводимся. Словом, она собрала вещи и села на улице Молодогвардейцев в подъехавший черный «Лексус». Из номера помню только цифру семь и букву«о».
        Капитан втянул носом воздух, качнул головой. К чести его, он без промедления вынул телефон и набрал какой-то короткий номер.
        - Ребята, подъем, - скомандовал он в трубку, - есть работа. Записываем: черный «Лексус», фрагменты номера - семерка и буква «О». Пробить хозяина, найти его самого и его вчерашнюю пассажирку Светлану Вавилову… Что?.. Сколько лет жене? - спросил он у меня.
        - Э, блин… - я замешкался. - Двадцать… двадцать три. Да, двадцать три!
        - Светлану Вавилову, 23-х лет, - продолжил капитан в трубку. - По готовности докладываем… Что? Докладываем в любом случае, Паша, независимо от результатов! Подключай транспортников. Все, отбой.
        Он выключил телефон и посмотрел на меня.
        - Ну что, Виктор Николаевич, будете рассказывать?
        Я промолчал. Мне нечего было ему сказать, все мои мысли теперь целиком были обращены к одной теме - быстрее найти Светку и покрепче прижать ее к себе.
        Я обернулся к телу Сергея. Моего друга уже упаковали в черный пакет, и я не мог больше вглядеться в выражение его лица.
        Что ж ты такое натворил, Серега? Кому мы с тобой перешли дорогу?
        13
        Осталось рассказать самое главное. Уже недолго. Устал сидеть? А ты походи, походи, поделай гимнастику, покури. Не куришь? Хорошо тебе, а я вот с восемнадцати лет смолю, сейчас уже по две пачки в день уходит. Здоровье надо беречь смолоду, ха-ха…
        С капитаном Барановым мы договорились следующим образом: они находят мою глупую девочку и привозят ее домой, я привожу свои мысли в относительный порядок и пытаюсь рассказать, что приключилось с нами в последние несколько дней. Если не поверит - пусть ловит чью-нибудь тень, но никакой другой информации у меня нет.
        Договор был дерьмовый, конечно, но он дал мне небольшую передышку, если в такой ситуации вообще можно было говорить о какой-либо передышке. Я реально не знал, что рассказать, я сам терялся в догадках и, наматывая километры по нашей похолодевшей квартире, представлял себе самые ужасные вещи. Почему я должен был немедленно вернуть Светлану домой? Что ей грозило? Что с ней сейчас?
        Где-то на периферии сознания одна страшная и странная мысль колола меня: я НЕ нажимал кнопку «rec»,когда следил за женой в видоискатель чертовой видеокамеры…
        Наверно, эти три часа, проведенные в ожидании, были самыми худшими часами в моей жизни… разумеется, после тех, которые… ну, об этом чуть позже.
        Я перебирал в руках Светкины вещи, которые она еще не забрала. В ванной комнате осталась ее старая зубная щетка с изжеванной щетиной, под мойкой валялась коробка из-под прокладок-ежедневок. Как они меня бесили, эти коробки и бумажки от распакованных прокладок! А сейчас даже умиление вызывают. На бельевой веревке в коридоре, почти у самой арки, висели никем не замеченные старые трусики-стринги, которые Светка надевала крайне редко (в основном, когда собиралась меня соблазнить), и один рваный черный носок. Милая композиция.
        В голову полезли воспоминания. Я вспомнил, как ее однажды покусали комары на реке. Дело было давно, когда у нас еще не было ни квартиры, ни твердых планов строить свою совместную жизнь. Мы гуляли поздним вечером по другому берегу реки, по тому самому дикому берегу, который сейчас пытаются застраивать. Вечерами тут было довольно опасно - собирались любители пива и экстремального траха. Свете, извини, приспичило по-маленькому. Полезла в кусты, с минуту там возилась, а потом вылетела с визгом… и соспущенными штанами! Повернулась ко мне спиной, а напопке - тьма комаров! Наверно, целая тысяча, не меньше. Светка чуть не плакала, лупила по заднице руками и одновременно пыталась натянуть трусы, а я не мог удержаться от смеха, ржал просто как сволочь, и намой смех из соседних кустов выглянула парочка каких-то обкуренных подростков. Вот порадовались чуваки бесплатному спектаклю! Я схватил Светку в охапку, помог надеть штаны, и мы бежали оттуда без оглядки.
        Почему-то именно эту историю я вспомнил, глядя на висящие на веревке ее старые стринги…
        Записку Сережи Косилова я прочел около двух часов дня. А примерно в17 -30нашли мою жену. Позвонил сам капитан Баранов, и первое, что я услышал в его исполнении, это были соболезнования.
        Автомобиль «Лексус», принадлежащий некоему Владимиру Овчаренко, генеральному директору инвестиционной компании «Лидер-Инвест», в котором находились сам Владимир, его личный водитель и спутница Светлана Вавилова, разбился рано утром на сложном участке трассы, ведущей в аэропорт. Машина бизнесмена по непонятным пока причинам вылетела на встречную полосу и, пытаясь избежать столкновения с маршрутным такси, ушла с трассы. В результате выжил только водитель бизнесмена, успевший вылететь из машины, пока она парила в воздухе. Владимир Овчаренко иСветлана Вавилова погибли на месте.
        Несколько лет назад в каком-то киножурнале в рецензии на фильм «Хищник» сАрнольдом Шварценеггером я прочел одну забавную вещь: неизвестный мне кинокритик уверял, что фильм этот был запрещен для просмотра детьми не потому, что в нем много крови и освежеванных человеческих тушек; все дело было в штуке, которая называется «чувством меры» - когда слишком много трагедии, это уже не трагедия, а фарс. Дети этой тонкой грани не различают, а потому принимают мясорубку в джунглях за чистую монету.
        В тот день, когда я потерял почти одновременно двух дорогих мне людей, желания смеяться у меня не возникало. Более того, я с трудом мог выдавить пару звуков. Я просто сполз по стене в прихожей и уставился на вешалку. Потом я уронил голову на руки и завыл.
        Я выл два дня. Выл, пил и снова выл. Когда заканчивалась выпивка, я отправлялся в магазин, двигаясь буквально на ощупь, пугал своим видом тамошних молоденьких продавщиц, протягивая на кассе смятые полтинники и тыча пальцем в прилавок с водкой, затем в таком же полуобморочном состоянии возвращался обратно.
        А потом наступила мгла, в которой бродили доисторические чудовища невиданных размеров. Они все норовили меня сожрать. Жаль, что не сожрали…
        Я смутно помню огромное количество незнакомых мне людей. Они ходили тенями перед моим лицом, они о чем-то спрашивали, трогали меня за плечи и, не обнаружив признаков жизни в моем обмякшем теле, уходили прочь. Потом я очень долго спал. То есть, мне казалось это очень долгим, потому что в таком состоянии время тянется убийственно медленно, словно дорожный каток. Ты думаешь, что провалялся на диване целую вечность и пропустил свадьбу собственных детей и даже рождение внуков, но насамом деле прошло каких-нибудь несчастных три часа. Иногда, поднимая голову и стараясь разлепить веки, я издавал какие-то звуки, кажется, просил воды или пачку снотворного, чтобы разом покончить с этим кошмаром, но тут же проваливался во мглу и все искал и искал доисторических монстров, чтобы принести себя в жертву.
        На третий день я поднялся с дивана в своем кабинете и почувствовал, что меня отпускает. Небольшого ослабления хватки вполне хватило на то, чтобы самостоятельно дойти до туалета, выблевать конденсат пьяного угара, принять душ и снова лечь на диван. Лечь, уставиться в потолок и приготовиться отвечать на вопросы.
        А вопросов, как назло, никто не задавал. В середине третьего дня надо мной склонилась мама. Оказалось, что она давно была здесь - ей позвонили родители Светланы, сообщив ужасную весть и попросив приехать «присмотреть заВиктором». Она и присматривала, как умела, пока мои теща и тесть занимались организацией похорон. У них, кстати, тоже не было желания пытать меня относительно случившегося, да и что я мог им ответить? Все было настолько очевидно, что вопросов действительно ждать не следовало. Так вышло, что я, Миш, в последнюю очередь узнал о планах Светланы развестись и начать новую жизнь. Она уже месяца три обсуждала эту возможность со своей матерью, а под самый конец своей жизни даже познакомила ее заочно со своим новым избранником - нестарым еще бизнесменом, который ради моей Светы оставил жену и двоих детей, то есть фактически перечеркнул всю свою прошлую жизнь. С ума сойти.
        Что именно рассказывала Светка о причинах такого крутого поворота, мне не известно, но точно могу сказать, что теща и тесть в эти черные дни не стали вести себя со мной менее учтиво. Не скажу, что ласково - на ласки, разумеется, ни у кого не было сил, - но тяжелых взглядов и уж тем более горьких слов не было. Смерть близкого нам всем человека ничего не изменила в наших отношениях. Подозреваю, что Светлана не стала вываливать меня в грязи перед родителями, чтобы оправдать свой уход, и, поняв это, я испытал просто чудовищной силы грусть. Света, лапонька моя…
        Я понял, что моя жизнь больше не имеет смысла. Я понял, наконец, что между брошенным в сердцах «убил бы эту тварь!» и реальным убийством - огромная пропасть. Ты никогда не сможешь поднять руку на близкого, ты никогда не сможешь просто ударить его, даже если будешь орать об этом каждый день, молотя кулаками воздух… и ты никогда уже не исправишь того, что сделано.
        В конце третьего дня я, все еще шатаясь от слабости, вытащил видеокамеру из большого ящика стола, куда ее засунула мать, и вышел на балкон.
        - Шесть дней, - пробормотал я, глядя вниз на проезжавшую по тротуару иномарку. - Всего шесть дней, которые потрясли мир…
        Я поставил камеру на парапет, положил сверху ладонь. Камера была теплая, почти горячая. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
        - Сука, - произнес я и занес руку, чтобы ударить ее.
        «Стоп!!! - заорало что-то у меня в голове так громко, что я чуть не наложил в штаны. - Оставь ее! Оставь!!!».
        Не знаю, какая половина моего «я» так убийственно гаркнула мне в ухо - та, что вечно хочет зла, или та, что выросла на манной каше и мультиках, - но я почему-то согласился с ней.
        Камера была спрятана в тумбочке под столом.
        Мы решили прощаться соСветиком дома, в нашей квартире. Все-таки она этот дом любила…
        Большую часть времени гроб был закрыт. Впрочем, пока он стоял в гостиной на двух табуретах, а крышка лежала у стены, я мог отогнуть простыню и посмотреть любимой женщине в лицо, но никакая сила в мире не могла заставить меня сделать это. Я уже был в курсе относительно обстоятельств автокатастрофы и примерно представлял себе, в какую мясорубку угодила моя девочка.
        Для меня вдруг перестали существовать все наши распри, скандалы, вражда, недопонимания. Я безумно хотел, чтобы она встала сейчас из гроба, стряхнула с себя оцепенение и, взглянув на меня из-под бровей, сердито прокричала: «Вавилов, сволочь, ты где опять был, засранец, я все морги обзвонила?!». Клянусь, я расцеловал быее…
        Мы сидели в комнате - я, моя несчастная мама, убитые горем родители Светланы - и смотрели на белую простыню. Временами мы переводили взгляд на растущую у стены гору цветов - это подходили многочисленные друзья Светланы, ее давние знакомые, которых я даже не помнил, ее дальние родственники. Все это не могло продолжаться вечно, все это когда-нибудь должно закончиться. Скорее бы.
        Я вышел во двор, закурил. Вокруг подъезда собралась толпа соседей, друзей Светы и просто зевак. Ко мне почти сразу подошли двое в штатском. Я их узнал не без труда.
        - Здравствуйте, - смущенно произнес капитан Баранов, протягивая руку. - Примите мои искрение соболезнования. Мне действительно очень жаль.
        Его напарник, тот же белобрысый шкет, что навестил меня в первый раз, молча и вежливо кивнул.
        - Спасибо, - ответил я. - У вас есть какие-то новости?
        - Нет. Мы будем ждать новостей от вас, если позволите…
        Я пристально всмотрелся в его глаза. С одной стороны, он сочувствовал мне вполне искренне, и унего не было серьезных оснований мне не сочувствовать. Но сдругой стороны, вся эта история замыкалась исключительно на мне, у парней не было больше ни единой зацепки. Капитан смотрел на меня с сочувствием… и саппетитом. Так французский фермер смотрит на своих молодых гусей, ожидая, пока их печень достигнет надлежащих размеров.
        - Вы уж простите великодушно, - сказал капитан, - я прекрасно понимаю, что сейчас не время, но ваши ответы на некоторые вопросы помогли бы нам оперативно сделать свою работу. Уверяю вас, мы не стали бы вас беспокоить по пустякам.
        - Я понимаю. Только не сейчас. Дайте мне несколько дней, и я сам приду к вам. Договорились?
        Баранов переглянулся с помощником.
        - Капитан?
        - Хорошо, Виктор Николаевич. Пожалуй, нет нужды напоминать вам, чтобы вы не покидали пределов города.
        - Я помню об этом, - холодно ответиля.
        - Что ж, простите еще раз… и еще раз примите мои соболезнования. Держитесь.
        Они развернулись и направились к своей машине, а я еще долго стоял у подъезда. Мне сегодня не нужно было изображать траур, я горевал по-настоящему.
        Минут через десять я поднялся в квартиру. Там все было готово к выносу гроба. Когда четверо незнакомых мне мужчин подняли его с табуретов и понесли к входной двери, я не выдержал и разревелся в голос.
        «Она уходит из этого дома. Она уходит из моей жизни. Ее больше нет. Меня тоже больше нет».
        На поминках я не выпил ни капли. Физически уже не мог.
        14
        Прошло несколько дней. Времечко выдалось прохладное и дождливое - весьма гармонирующее с моей жизнью. Впрочем, я не могу сказать, что жил эти несколько дней. На работе я взял отпуск, сделав всего один звонок начальству. Иваныч пообещал, что будет ждать моей реабилитации сколько потребуется. Мать я отправил домой, попросив оставить меня одного, теща и тесть тоже улетели, пообещав вернуться на сороковины. Словом, я торчал в своей квартире в полном одиночестве.
        Пить не хотелось. Спать не хотелось. Жить не хотелось. Я знал, что со временем это пройдет, но боялся, что у меня не хватит терпения.
        Однажды ночью в полусне я услышал шорох в прихожей, как будто кто-то скидывал туфли. Сон у меня в эти дни был необычайно чутким, и я, приоткрыв глаза, по привычке крикнул в пустоту, забыв о том, что отвечать некому:
        - Свет, я там курицу-гриль купил, она в холодильнике на нижней полке.
        - Пасиб, - услышал я в ответ…
        Я вскочил на колени и чуть не заорал. Подполз к углу дивана, закрыл грудь подушкой, словно маленький мальчик, испугавшийся бабайку, и стал прислушиваться. Я любил Светлану и хотел бы вновь увидеть ее, но живую, а нев образе белого призрака с обезображенным лицом. Если правду говорят, что еще сорок дней после смерти душа умершего человека слоняется где-то поблизости, то мне не хотелось с ней соприкасаться. Свидания с зомби я точно не выдержу.
        Никаких звуков больше не последовало, но мне потребовалось еще минут пятнадцать, чтобы понять: все это мне приснилось. Я тут же завыл, проревел с небольшими перерывами полчаса, и только потом действительно уснул, на этот раз глубоко и без всяких галлюцинаций.
        Но свет в прихожей я теперь всегда оставлял включенным.
        Так проходили мои серые дни и черные ночи - своим чередом. Жуткую и нелепую историю с аномальной видеокамерой я почти не вспоминал и гибель моей жены никак с ней не связывал. Мое сознание отторгало мистические нюансы, и я был этому несказанно рад. Я подумал, что у меня появился шанс очиститься.
        Однажды я все же решился на встречу сБарановым. Я набрал номер его телефона, сказал, что уже в состоянии вести непринужденную беседу о борьбе с преступностью. Ответом его я был крайне озадачен.
        - Я очень рад, Виктор Николаевич, - сухо заметил капитан, - но обстоятельства некоторым образом изменились.
        Он умолк. Мне показалось, что он ждет вопросов, но насамом деле он кого-то выслушивал на заднем плане.
        - Простите, - вставил я, - так все-таки моя персона вас еще интересует?
        - Безусловно, мы свяжемся с вами и даже, наверно, проведем долгую беседу, но пока вы в резерве.
        Я начал кусать губу. Похоже, я действительно возвращался к жизни, потому что впервые за несколько дней разозлился.
        - Господин капитан… или товарищ, не знаю как вас теперь величают… Сначала вы планировали повесить на меня всех глухарей в районе, а теперь просто даете отбой и разрешаете мирно щипать травку? Вам не кажется, что нужно хотя бы объяснить?
        Капитан вздохнул, видимо, соглашаясь с моими доводами.
        - Все верно, Виктор Николаевич, хотели кое-что повесить. Но дело в том, что открылись новые обстоятельства, требующие дополнительной проверки. К сожалению, все наше свободное время, а унас его, как вы понимаете, никогда и небыло, уходит сейчас на другие вещи. Надеемся на ваше понимание.
        - Замечательно!
        - Что именно?
        - Ничего. Спасибо, что предупредили, всего хорошего!
        Я бросил трубку.
        Все просто прекрасно! Мне теперь придется сидеть и снова ждать. А чего ждать? Каких-то новых обстоятельств? Что они могут откопать? Убийц Червякова или причины смерти Сережки?
        В тот вечер мне снова захотелось напиться. Я зашел в ванную, опустил голову под струю воды, потом встряхнулся, как искупавшаяся в реке собака, посмотрел на себя в зеркало. Надо выйти прогуляться, как в старые добрые времена.
        Знаешь, Миш, я обожаю гулять. Да-да, не смотри так. Мне до жути нравятся одиночные прогулки. Я раньше с удовольствием уезжал на несколько дней на озеро, ходил по лесу, сидел на понтонах с книжкой в руке и слушал шелест волн. Словом, не думал ни о чем и ни о ком, и даже позволял себе игнорировать некоторые обязательства перед работодателями. В тот день я отправился в сквер на перекрестке Комсомольского проспекта и улицы Молодогвардейцев. Я сидел на скамейке, прислушивался к разговорам играющих детей. Моя голова постепенно очищалась, жизнь вокруг меня не останавливалась ни на минуту, солнце продолжало вращаться вокруг земли, трамваи все так же стучали по рельсам. Прости, господи, душу мою грешную…
        Внезапно я увидел знакомое лицо. По аллее со стороны трамвайной остановки шла девушка. Она смотрела прямо себе под ноги, куда-то торопилась и никого не замечала. А вот я ее сразу заметил.
        - Лен! - крикнул я и для надежности поднялся со скамейки, чтобы она меня увидела. - Лена Хохлова, подожди!
        Девушка подняла голову, увидела меня. В глазах ее на мгновение блеснул испуг, но вскоре она овладела собой.
        - Привет, - коротко сказала она.
        Особой радости я не услышал, но прозвучало вполне миролюбиво, словно и небыло между нами той некрасивой сцены в редакции журнала. Впрочем, ничего удивительного: слухи о моем личном горе наверняка распространились по всему городу. Ну, как же, теперь меня следовало жалеть.
        - Вить, я слышала… - начала Лена выражать соболезнования, но я прервал ее движением руки.
        - Спасибо, Лен, мне уже немного лучше. Ты-то как?
        Она пожала плечами.
        - Нормально. В целом все нормально. Работу нашла. Конечно, не такая халява, как в твоем журнале… - Она улыбнулась.
        Я чуть погодя улыбнулся тоже.
        - Ты не сердись на меня, Леночка, - сказал я, легонько тронув ее за плечо. Она не отстранилась. - Не знаю, что на меня нашло тогда, но это было… скверно. Я был не прав.
        Она кивнула, дав понять, что извинения приняты. Возникла пауза. Я был уверен, что Лена совсем не тяготиться моим обществом. Честное слово, мне так показалось!
        - Знаешь что, - начал я, беря ее за руку, - ты приходи обратно, если сочтешь возможным. Я немножко с делами личными разберусь и тоже вернусь на работу. Я буду рад тебя видеть. Это искренне, Лен. Приходи.
        Лена улыбнулась. Она была мила, эта маленькая блондинка, которую я однажды прилюдно назвал дурой, она была неприступна и она была великодушна.
        - Спасибо, Вить, я подумаю. Ты давай сам не теряйся.
        Она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в щеку.
        - Спасибо,Лен.
        Она кивнула на прощание и пошла своей дорогой. А я… Я, как пишут в последнем абзаце сентиментальных романов, «долго смотрел ей вслед, и ветер трепал мои седые кудри».
        Две-три минуты простого человеческого счастья. Я их запомнил навсегда.
        15
        Помнишь фразу из предсмертной записки Сергея - «подробности письмом»? Оно-таки пришло! И все сразу стало ясным, как утреннее небо в пионерском лагере.
        Письмо пришло на следующий день после встречи сЛеной. Утром его принес ко мне домой курьер изDHL. Сережка не пожалел денег на спецэффекты, сукин сын.
        В большом конверте, кроме собственно письма, лежала кассета mini-DV. Когда она выпала на мою ладонь, я похолодел с головы до пят, и весь этот мистический видео-дурдом вернулся и стиснул меня в объятиях.
        Я взял у соседа простенький «камкордер» нужного формата, уселся за столом в кабинете и стал читать письмо. За окном лил дождь, было грустно и романтично.
        «Письмо» моего товарища представляло собой лист формата А4, наполовину исписанный крупным и довольно ровным почерком, пожалуй, слишком ровным для человека, который, как выяснилось впоследствии, балансировал на грани сумасшествия.
        «Витя! Я подготовил этот документ на всякий случай. Ты мог его никогда не получить, но если ты его читаешь, значит, меня нет в живых, и ты, в отличие от меня, знаешь, как я умер. (Брр, как же здесь холодно, старик! Советую захватить с собой дубленку и ватные одеяла).
        Посмотри кассету, и утебя не будет вопросов. Я вспомнил об этой записи поздновато. Сразу объяснить тебе я ничего не мог, потому что у меня не было никакой уверенности. Дело в том, что снято было отражение в зеркале, а как оно работает, я не знал. Зачем же я буду пугать тебя, не имея достаточных оснований! Ведь от такого страха можно сойти с ума. Поверь мне, этот ужас сначала потихоньку съедает тебя изнутри, а потом неожиданно вылезает наружу, как «Чужой» Ридли Скотта.
        Зачем я вообще тебе показал эту камеру? Не знаю. Наверно, потому что в одиночку сходить с ума страшнее, чем с друзьями. Мы же с тобой старые пионеры, воспитаны в духе коллективизма.
        Хочу пожелать тебе удачи. Надеюсь, тебе иСветлане повезет больше, чем мне. Счастливо!
        Серж».
        Вот и все.
        Я откинулся на спинку стула, посмотрел в девственно чистый белый потолок. Он больше не осуждал меня, он мне искренне сочувствовал.
        Я вставил кассету в камеру, которую предварительно подключил к компьютеру. Прежде чем нажать на кнопку «play», еще раз посмотрел в потолок, глубоко вздохнул.
        Заботливый друг Сергей Косилов выставил пленку на нужном месте. Я с первых же секунд узнал запись и вспомнил, когда она была сделана. И очень удивился, что не подумал о ней сразу, как только Серега всучил мне свой гребаный «Панасоник».
        Это был фуршет на открытии сервис-центра Макса Червякова. Вот я собственной персоной пью с ним шампанское. В момент съемки мы еще не ругались, но уже через полчаса разговаривали на повышенных тонах, и я едва не запустил в него бокалом. Кстати, вот и сам оператор - Серега Косилов. Он забежал к нам всего на несколько минут, решил запечатлеть для истории и что-нибудь стибрить со стола. Рядом сСережкой стоит моя жена, теребит сумочку. Ей явно неуютно на этом празднике и хочется поскорее уйти домой. За окошком магазина - какие-то случайный прохожие, перекуривающие возле урны, промчавшая мимо красная машина…
        Все мы отражаемся в зеркале. Сергей любил необычные ракурсы и никогда не отказывал себе в удовольствии поэкспериментировать. Похоже, этот самый ракурс его и озадачил: сработает или нет? Ожидание смерти всегда хуже самой смерти, говорил Следопыт старому индейскому вождю, который собирался снять с него скальп.
        Эта короткая запись все расставила на свои места. Я не«убивал» Макса Червякова своей камерой, я, видимо, ускорил момент его гибели. Сергей это понял раньше меня. Теперь ясно, что означал заданный им по телефону вопрос: «Ты еще жив?».
        Да, я пока жив. Не знаю, можно лиэто назвать полноценной жизнью, но ноги меня еще носят, никаких телесных повреждений не получал, и иногда мне даже удается пустить в туалете хорошего голубка, аж штукатурка сыплется.
        Я понятия не имею, сколько мне осталось. Запись была сделана в режиме «Long Play». Видимо, поэтому черный «Лэнд Крузер» на перекрестке не убил меня, а только раздавил мою машину.
        У меня отсрочка, Миш. И сколько она продлится, я не имею ни малейшего понятия.
        Часть вторая. Поцелованный в темя
        16
        Михаил не любил свое имя с детства. Если к красивой литературной фамилии у него претензий не возникало, то имя… Мишка, Мишутка, медвежонок - черт, он предпочел бы называться Павлом, Сашей или даже каким-нибудь новомодным Фролом, но, разумеется, его возможности повлиять на выбор родителей были крайне ограничены.
        Чадолюбивая мама называла его просто Мишкой, суровый, но справедливый отец предпочитал «взрослое» имя Михаил, а загадочная бабушка по материнской линии когда-то ласково пела «Миша-аня!», подзывая за получением вредной для зубов карамели. Но, пожалуй, больше всего молодого человека раздражало полуофициальное, полууничижительное «Михаил Васильевич Некрасов», которым окликал его декан факультета психологии. Маму свою Миша, разумеется, прощал, отца старался понять, а вот профессора Саакяна готов был утопить в унитазе институтского мужского туалета - самого грязного места во вселенной.
        Причину неприязни Миша долгое время не мог внятно сформулировать даже для себя самого. Что-то в этом профессоре, докторе наук и авторе множества монографий, опубликованных в европейских журналах, было не так. Михаил чувствовал это кожей - примерно так же, как чувствовал любовь или отчуждение, которое испытывала к нему женщина, лежащая под его одеялом в спальне. Завязывая знакомство с понравившейся ему особой, Миша почти всегда точно знал, ждет ли его успех или стоит, пожалуй, до поры до времени отвалить.
        Внутренний мир профессора Саакяна был устроен гораздо сложнее мира женщин, ищущих приключений, поэтому Миша очень долго не мог его раскусить. Сначала он полагал, что Саакян просто очень хороший доктор психологии, вполне заслуженно получивший все свои мудреные титулы. Попробуйте вот так, наскоком раскусить хорошего психолога - либо он разгадает вас первым, и вы будете носить ему деньги за сеансы до тех пор, пока не закончите свои дни в психиатрической лечебнице, либо просто отправит вас восвояси, заявив о«неоперабильности» случая.
        Но стечением времени Михаил понял, что Саакян…
        - …вы животное, Александр Георгиевич, - просто сказал он одним жарким летним днем при встрече с ним в фойе университета возле кофейного автомата. Миша как раз нажимал кнопку, выбирая двойной эспрессо, когда профессор подошел его поприветствовать.
        - Да что вы! - якобы удивился тот. - Это так вас научили уважать возраст, молодой человек?
        Михаил кивнул, протягивая руку к стаканчику.
        - Уважать ваш возраст я намерен до поры до времени, Александр Георгиевич. По крайней мере, до тех пор, пока он является оправданием вашей экстравагантности. Но, боюсь, вы уже перешагнули эту границу, и бить вас начнут уже не попаспорту, а пофизиономии. Причем бить - это в лучшем случае. В худшем… - Миша не договорил.
        Профессор сначала улыбнулся - невысокий, полноватый, седой и мудрый Папа Карло, собиравшийся пожурить глупого Буратино, - но секунду спустя он взял Михаила за локоть и, бегло оглядевшись, прошептал:
        - Поупражнялись в высоком слоге, и будет. Послушай меня, мальчик, - он сильнее сжал руку, - я не должен больше встречать тебя на своем пути, если хочешь и дальше успешно строить карьеру. Ты меня понимаешь? Ты просто не представляешь, во что можешь вляпаться. Даже не пытайся проверить!
        Наверно, он рассчитывал напугать Михаила, поэтому вложил в этот текст все природное обаяние, присущее деканам психологических факультетов. НоСаакян ошибался, полагая, что наследник прабабушки-ведьмы начнет трусливо вилять хвостиком.
        Михаил поставил стакан с горячим напитком обратно на стойку автомата и медленно, но твердо освободил свой локоть от цепкой профессорской хватки.
        Два взгляда - как два обоюдоострых ножа - высекли искру.
        - Значит так, старый негодяй, - спокойно сказал Михаил, - попрошу тебя намотать на ус: испортить карьеру ты мне не сможешь, потому что зубами за свое место в этом институте я не держусь. Если доведется - я и вармию могу, не заржавеет. Во-вторых, ты забыл, как выросло наше поколение, и ты ошибаешься, думая, что от твоих титулов и званий у меня случится эрекция. В-третьих…
        Михаил тоже огляделся вокруг. Пора было закругляться, вокруг полно любопытных абитуриентов.
        - В-третьих, Александр Георгиевич, повторюсь, что вы - Редкостный Мерзавец, а стакими переговоры у меня никогда не клеились. Честь имею.
        Он забрал свой стакан и, прихлебывая кофе, стал подниматься по лестнице. Он даже не оглянулся, хотя, пожалуй, в этот раз стоило.
        Профессор Саакян, сжимая кулаки и глядя в одну точку, что-то усиленно нашептывал себе под нос.
        16
        Началось все это еще в ту пору, когда Михаил изучал отечественную историю и методику ее преподавания в том же самом педагогическом университете, в котором сейчас работал. Он был, пожалуй, одним из самых способных студентов на факультете за все время его существования. Поступив в университет с замечательным школьным аттестатом, в котором самой малости не хватило до золотой медали, Михаил с первых дней обучения запал в головы и души преподавателей как «талантливый и таинственный молодой человек». Вступительные экзамены он сдавал довольно своеобразно. Никто не видел его взволнованным и потерянным, суматошно перелистывающим ворованные конспекты у стены в коридоре за минуту до того, как войти в аудиторию. Никому, даже его товарищам по вступительным испытаниям, не удавалось заметить, пользовался ли он шпаргалками или какими-нибудь техническими приспособлениями. Ничего подобного просто не было, но!..
        Михаил спокойно входил в аудиторию, без единого движения мускулов на лице выбирал билет, так же равнодушно зачитывал номер и пробегал глазами текст вопросов. Затем садился на первую парту, для приличия брал в руки ручку, что-то чиркал на тетрадном листе, но сосредоточенный взгляд прищуренных глаз был устремлен куда-то вниз, в пол. Одновременно средним пальцем левой руки Михаил потирал висок. Преподаватели позже в один голос твердили, что испытывали в этот момент какое-то странное чувство, будто уже досрочно верили в способности этого парня и вто, что он ответит на«отлично».
        «Картина маслом! - рассказывала Зинаида Храмова, замдекана дневного отделения, присутствовавшая на вступительном экзамене по истории. - Это было что-то вроде „Оставь меня, старушка, я в печали!“. Посидел, почесал голову, потом встал - и убил наповал своей трактовкой Февральской революции!».
        «Что, неверная трактовка?» - интересовались коллеги.
        «Отнюдь! Трактовка просто роскошная. Я думаю, если бы Некрасов взял на себя труд предварительно записать свой ответ на листке, это были бы готовые тезисы для кандидатской! Но уменя сложилось впечатление, что после того, как я поставила ему „пятерку“, он тут же обо всем забыл».
        Слухи о красавце и умнице абитуриенте Михаиле Некрасове пронеслись по рядам преподавателей именно после этой эмоциональной презентации Зинаиды. Следующие несколько экзаменов у парня прошли как по маслу. К нему уже приглядывались, принюхивались и, кажется, даже приценивались, и когда он раскрывал рот, чтобы ответить на вопрос очередного экзаменационного билета, равнодушных в аудитории не оставалось.
        Это было в далеком переломном двухтысячном. В последующие годы Михаил со страшной скоростью завоевывал все новые и новые территории. Все получалось элегантно и как будто между делом. Более того, он ничем не выдавал своего желания осваивать захваченные территории, все происходило само собой.
        Ну, во-первых, конечно, девушки! С первого курса они проявляли к нему недвусмысленный плотский интерес, поскольку парень он был довольно симпатичный - высокий, крепкий, с глубоким взглядом и завораживающим голосом. Попадая на этот крючок, девицы впоследствии обнаруживали и возможности его интеллекта, а также то, что ничто человеческое ему при таком интеллекте не чуждо - он, как и все, любил иногда попить пивка возле фонтана на площади Революции, изредка ругался матом, ходил в«Мегу» на боевики сБрюсом Уиллисом. Обработав всю полученную о нем информацию, девицы приходили к выводу, что Миша Некрасов - не иначе как очередное воплощение Мужчины-мечты, которое периодически прилетает на нашу планету откуда-то из подмышек Вселенной и бродит в поисках своей единственной возлюбленной.
        Во-вторых, разумеется, преподаватели. Михаил вел с ними продолжительные научные беседы, делился соображениями относительно «обустройства России» и иногда, пользуясь их расположением, позволял себе расслабиться - например, не явиться на лекцию или не сделать вовремя реферат или курсовую. Впрочем, он мог бы вообще ничего не писать и несдавать, поскольку преподавателям вполне хватало его «устных работ». На семинарах, зачетах и экзаменах, усевшись на первую парту, он сосредоточенно вглядывался в пол, потирал висок - и через несколько минут был уже не студентом. Он был оратором, который мог повести за собой толпу… и зачетная книжка в синей корочке, которую он протягивал в раскрытом виде, выглядела как нелепый анахронизм.
        Завистники появились сразу, и вдостаточно большом количестве. «Нормальные пацаны», попавшие в университет по недоразумению или по блату, Михаила сторонились, считая его слишком странным, непредсказуемым и, возможно, даже опасным. Его потенциальные конкуренты по борьбе за расположение преподавательского состава - все эти зубрилы, ботаники и вечные карьеристы «по комсомольской линии» - мечтали о том, что в один прекрасный день Некрасов облажается. Ну, так ведь бывает: перепил, забыл, не пришел, проспал, понадеялся, возомнил о себе слишком много. Но поскольку ничего подобного не происходило - Михаил, конечно, лажал, но нанем это практически никак не отражалось, - потенциальные конкуренты вскоре тоже махнули на него рукой.
        Первый и единственный странный человек, которого Миша поначалу не мог идентифицировать, встретился ему на втором курсе. Профессор Александр Георгиевич Саакян, получивший в свое безраздельное владение целый факультет, статный пятидесятилетний мужчина, убеленный сединами и увешанный регалиями, сразу остановил свой внимательный и острый взгляд на способном студенте, и первая же их встреча врезалась Михаилу в память надолго, если не навсегда.
        После одной из лекций, когда расслабленные студенты повалили из аудитории, Саакян остановил его возле своего стола.
        - Некрасов, задержитесь.
        Миша не удивился. Всю лекцию он внимательно наблюдал за профессором, потому что почувствовал в нем что-то до боли знакомое. Так можно почувствовать своего земляка, слоняясь где-нибудь поЕлисейским полям вПариже или рассматривая пирамиды вГизе. Человек еще рта не раскрыл, а ты уже видишь, что перед тобой не просто русский, а еще и покупающий помидоры на том же рынке, что и ты. Кроме того, Саакян внешне напоминал Эдварда Радзинского, которым Михаил зачитывался со школьных лет и телепрограммы которого никогда не пропускал.
        Было и еще кое-что, не очень ему приятное. Слухи о том, что такое этот «профессор психологии Саакян», ходили разные. Поговаривали, что к своим докторским званиям он шел чуть ли не поголовам, что в молодости не гнушался стукачеством, а когда достиг определенного уровня, при котором ему уже не нужно было бегать в кабинет начальника на полусогнутых, он сам стал увлекаться различными «разводками и крышеванием». Правда, его студенты стабильно зарабатывали высокие баллы и делали впоследствии большие успехи в карьере, но это обстоятельство не отменяло его людоедской сущности, если таковая имела место быть. Те, кто по недосмотру попадал кСаакяну «на карандаш», а еще хуже - в его кабинет на серьезный разговор - в один голос твердили, что чувствовали себя кроликами, которых скоро будет кушать удав, а некоторые даже жаловались на головные боли.
        Словом, наслушавшись всех этих баек, Михаил проявлял к профессору Саакяну уже почти профессиональный интерес. Разумеется, он не отказался приватно перекинуться с ним парой фраз. Услышав предложение педагога, он попросил приятелей подождать его в коридоре.
        - Слушаю вас, Александр Георгиевич.
        Саакян дождался, когда последний любопытный студент покинет аудиторию, затем с прохладной улыбкой произнес:
        - И как давно это с вами происходит?
        Михаил не ответил. Из соображений элементарной осторожности он предпочел изобразить недоумение.
        - То есть?
        - Вы прекрасно поняли, о чем я говорю.
        Михаил, выпятив губу, уставился на доску, потом перевел взгляд на репродукции портретов выдающихся ученых, похожие на фотороботы преступников в отделении полиции. Дескать, я честно пытаюсь вспомнить, что делал вчера с восьми до одиннадцати, но никак не получается.
        - Михаил, перестаньте валять дурака, я вас прекрасно вижу. У вас очень сильная энергетика. Я не исключаю, что вы обладаете серьезными способностями, одними из самых серьезных, что встречались мне за последние годы. И меня несколько смущает ваша беспечность. Вы ведь совсем не работаете над собой и никак не развиваете ваши таланты. Очень жаль.
        Михаил послушался совета «не валять дурака» и уставился на своего собеседника в упор.
        - Почему же?
        Саакян снова улыбнулся - на этот раз уже теплее, почти по-отечески, указав рукой на первую парту.
        - Присядьте.
        Миша взглянул на часы. Большой обеденный перерыв, скорее всего, накрывается медным тазом. Он уселся на край скамейки за передней партой, а профессор взял свой стул и поставил его напротив.
        - Итак, - начал Саакян, когда убедился, что легкомысленный студент его слушает, - мне уже знакома история о вашем феноменальном поступлении в этот университет и обуспехах, которые сопутствуют вашему обучению. И теперь мне уже доподлинно известно, чему вы обязаны такими успехами, поэтому даже не думайте запираться. Так давно это у вас?
        Михаил закинул ногу на ногу, обхватил руками колено. Он с уважением и довольно ровно относился почти ко всем преподавателям - даже к тем, кто его не устраивал исключительно по личностным характеристикам, - но ему не нравились подобные допросы, кто бы их ни предпринимал. Чувство собственного достоинства присутствовало в его крови в таком же количестве, в каком у иных наших собратьев наличествует сахар или спирт.
        - Александр Георгиевич, уж простите меня великодушно, но мне не доконца ясна цель нашей беседы. Давайте от наводящих вопросов перейдем к делу.
        Саакян не переставал улыбаться. Ему все больше и больше нравился этот молодой человек.
        - А вы ершисты, черт возьми! Напрасно. Михаил, друг мой, вы исходите из ошибочной предпосылки, что любой, кто распознает в вас экстраординарного человека, может быть вашим недругом. Это не так, смею вас уверить.
        - Допустим.
        - Мне от вас не нужно ничего в прикладном смысле, вы мне просто интересны. Ведь всем известно, что я занимаюсь этим вопросом довольно давно и активно, поэтому встретить на своем пути такого сильного человека, как вы, для меня большая удача.
        Профессор умолк, очевидно, ожидая какого-то комментария, ноМиша тоже молчал, продолжая смотреть на него в упор, как он обычно смотрел на экран телевизора в момент финиша олимпийской эстафеты биатлонистов.
        - Не пытайтесь меня сканировать, - с улыбкой сказал Саакян. - Мы с вами некоторым образом коллеги, и я умею ставить защиту.
        Михаил ухмыльнулся и немного «ослабил хватку».
        - Если мы с вами коллеги, то зачем вам вообще задавать мне вопросы и ждать ответов? Получите информацию самостоятельно.
        - Это не так просто, как вам кажется. - Профессор поднялся со стула. - Что ж, Михаил, мне приятно было обнаружить вас в этом заведении и удостовериться в точности моих выводов. Надеюсь, мы с вами найдем общий язык.
        Миша пожал плечами и тоже поднялся, поправил на плече свой рюкзак. Он хотел просто кивнуть на прощание и исчезнуть, ноСаакян предпринял неожиданный ход.
        Он протянул руку.
        Пару мгновений Михаил просто смотрел на нее как инопланетянин, которому не знакомы подобные ритуалы, потом осторожно протянул свою. Во время рукопожатия…
        …Черт, рукопожатие Мишке не понравилось. Физически он ощутил дискомфорт - то ли оттого, что рука была холодная и влажная, то ли еще от чего, - но вот на верхнем уровне своего сознания Миша увидел, как Саакян попытался залезть к нему внутрь.
        «Пошел вон!!!!» - мысленно проорал молодой экстрасенс Михаил Некрасов.
        Профессор отшатнулся.
        - Всего доброго, Александр Георгиевич, - улыбнулся вежливый студент Миша и сразу покинул аудиторию.
        «Никаких общих языков сним! - наставлял он себя, шагая по коридору. - Никаких контактов! Держись от него подальше!»
        17
        Саакян не ошибся, говоря о том, чему был обязан Михаил своими нынешними успехами. Нужно было лишь внести небольшое уточнение: всем этим он обязан падению с качелей, двухминутной клинической смерти и счастливому воскресению. С«того света» (впрочем, побывал ли он там, Миша до сих пор точно не мог сказать) его вытащила прабабушка по материнской линии Юлия Геннадьевна, потомственная колдунья и психиатр, проведшая треть жизни в лагерях за подпольное врачевание. Бабушка всегда говорила, что прожила свою длинную и побольшой части глупую жизнь только «ради одного, но очень большого дела». Эта святая и нескрываемая убежденность вызывала у окружающих лишь ухмылки («старуха из ума выжила, не иначе!»), но ровно до того дня, когда лежащий на коленях у бабули в полной отключке семилетний сорванец открыл глаза и сказал, что «летать - это классно!».
        Случилось это солнечным сентябрьским днем 1990года. Михаилу было семь, прабабушке - семьдесят два. Когда первоклассник вернулся из школы, бабуля накормила его супом с макаронами и кусочками чудом раздобытой говядины, а потом повела гулять. В детстве Миша был мальчиком довольно подвижным, и ему очень нравились качели в соседнем дворе - те самые качели, которые наводили ужас на всех без исключения родителей из окрестных домов. По конструкции они были похожи на насос, качающий нефть, дети на них не сидели, а висели, схватившись руками за перекладины. Любое неловкое движение или ослабление хватки - и ребенок либо улетал вверх, как ракета, либо падал вниз с приличной высоты.
        Мишке, увы, выпало второе.
        Вдвоем со школьным приятелем они успели качнуться всего пять раз. Бабушка сидела рядом на лавочке, спокойно дышала воздухом и думала, где бы раздобыть сгущенного молока к чаю. Старая мудрая женщина почувствовала беду за несколько секунд до того, как она случилась. Юлия Геннадьевна только успела приподняться со скамейки и сделать несколько шагов, когда Михаил соскользнул со своей перекладины и рухнул вниз головой на толстые корни деревьев. Второй мальчишка, потеряв равновесие, едва не улетел на крышу стоявшего рядом гаража, но бабушке было уже не дотого.
        Мишка вырубился. Старому опытному медику, точнее, колдунье, ничего не стоило определить состояние клинической смерти, и бабуля сразу поняла: у нее есть всего несколько минут, чтобы «свершить главное дело всей своей жизни, ради которого она терпела лишения».
        Что она делала с мальчишкой, доподлинно не знает никто. Свидетели этого «родительского кошмара» только наблюдали, как Юлия Геннадьевна, крикнув кому-то в сторону «Вызовите скорую!», положила голову Михаила себе на колени и начала поглаживать ее, что-то нашептывать ему прямо в ухо. Большинство очевидцев решило, что старая женщина так горько и беззвучно оплакивает своего правнука, но те, кто стоял ближе, видели и слышали несколько больше. Хотя и они ничего не поняли.
        Приехавшая на место бригада медиков констатировала: у пацана несколько ссадин, «легкое сотрясение мозга» и шок. Им и вголову не могло прийти, что всего несколько минут назад мальчика практически не было в живых. Они поняли это позже, уже после внимательного обследования в больнице, но там, во дворе, они просто обругали бабушку за попустительство, а сотрудников ЖЭКа - за систематические покушения на убийство.
        После того жутковатого случая от смертоносных качелей осталась только одна металлическая стойка. Выкорчевывать ее из земли коммунальщикам было лень.
        18
        После краткого ознакомительного визита на тот свет Михаил Некрасов немного изменился. Внешне он оставался таким же подвижным, любознательным и вмеру покладистым мальчиком, но те, кому выпадало счастье тесно пообщаться с ним, находили в нем нечто новое.
        Он начал подолгу вглядываться в глаза собеседникам, и взгляд его в эти минуты становился стеклянным. Одноклассникам стало казаться, что Миша куда-то улетает и уже ничего не слышит, но это было нет так. На самом деле юный Михаил учился «сканировать».
        То, что он узнавал, зачастую его озадачивало. Например, взяв однажды за руку своего закадычного друга Ваську Конюхова, троечника и раздолбая, ненавидящего девчонок, Миша узнал, что в душе Василий просто высох от любви - насколько вообще могли сохнуть от любви учащиеся третьего класса в далеком 1993году. Задав несколько наводящих и«прощупывающих» вопросов, Мишка узнал, кто именно являлся объектом фантазий Васьки. Результаты исследований настолько ошеломили и вдохновили Михаила, что он даже не попытался выяснить, откуда на него свалилась сия благодать и что ему с ней делать. Он просто наслаждался новыми способностями, используя их исключительно в развлекательных целях.
        Со временем он научился угадывать настроение и даже физическое состояние учителей и, соответственно, правильно моделировать собственное поведение у доски. К шестому классу он мог определить примерный диапазон тем для экзаменационных сочинений и степень сложности контрольных по алгебре, а ввосьмом сделал новое открытие, обнаружив, что может снимать головную боль. Он просто немного погладил по голове свою соседку по парте, звезду класса Жанну Жданову, которая часто жаловалась, что ни черта не запоминает и невидит, что написано на доске. Учителя быстро нашли этому объяснение: Жанна просто ленится. Однажды девчонка разрыдалась, увидев в тетради «двойку» за домашнее задание. Михаил подсел рядом, в шутку начал ее жалеть… и почувствовал, как по руке его течет что-то холодное и колючее, пульсирующими волнами плывет от кисти к плечу. Он остановился, ноЖанка, повернув к нему заплаканное, но по-прежнему красивое личико, попросила продолжать.
        После уроков в коридоре первого этажа она подошла к нему и сказала очень серьезно:
        - Некрасов, я теперь обязана на тебе жениться! У меня башка перестала болеть после твоих поглаживаний! А она у меня все время болела! Мишка, ты - просто обалдеть!
        И пошла себе.
        В тот же вечер Михаил явился на кухню к матери. Потомственная учительница младших классов сидела в обнимку с чашкой холодного чая, курила длинные ментоловые сигареты и читала какой-то глянцевый журнал. Появление сына на кухне в столь важный момент (никто не смел мешать маме пить холодный чай и курить на кухне после тяжелого трудового дня) ее удивило.
        Здесь стоит сказать, что к шестнадцати годам родители почти окончательно махнули наМишку рукой. Отец, безнадежный крановщик и завсегдатай гаражных посиделок, понял, что «нормального мужика», способного заколачивать бабки, из сынули точно не получится - слишком интеллигентный. А мать в свою очередь пришла к выводу, что для настоящего представителя авангарда интеллигенции он довольно беспечен. Он даже учится хорошо не потому, что это нужно для поступления в вуз, а как-то невзначай, без всякой видимой причины и как будто даже с удовольствием. Потомственной учительнице младших классов это казалось дикостью.
        - Случилось чего,Миш?
        Парень, наливая в чашку кипяток из чайника, посмотрел на нее рассеянно.
        - Все в порядке, мам.
        - Уверен?
        - Абсолютно.
        Мать хотела было вернуться к чтению, но краем глаза заметила в кармане спортивных штанов Михаила синюю обложку маленького издания Евангелия. Эти карманные сборники им в школу пару лет назад принесли какие-то миссионеры, упущенные охраной, но мама ни разу не видела, чтобы их в этом доме использовали по назначению, то есть читали.
        У матери появились новые вопросы.
        - Скажи мне, друг сердешный, к чему у тебя душа лежит? Почему я до сих пор не знаю, куда ты собираешься поступать после окончания школы? Тебе ведь всего ничего остается.
        - А я этого тоже не знаю.
        - А кто будет знать? Пушкин?
        - Предпочитаю Достоевского.
        - Тебя привлекает депрессивная литература?
        - Он не депрессивен, - снисходительно улыбнулся Михаил, - он реалистичен.
        Мама сделала паузу, внимательно посмотрела на коротко стриженый затылок сына, будто могла там что-то вычитать.
        - Миша, у тебя есть девушка?
        Сын обернулся. Он размешивал сахар в чашке, стуча ложечкой по стенкам. Маму это жутко бесило - Мишка всегда стучал ложкой и даже как будто медитировал под эти звуки.
        - Зачем тебе это, мам?
        - Что зачем? Зачем знать? Тебе не кажется, что это нормальный вопрос для матери шестнадцатилетнего юноши?
        - Не кажется. Если бы я был шестнадцатилетней девчонкой, мы с тобой могли бы поговорить о раннем сексе, противозачаточных средствах и отом, как хорошо хранить девственность до брака. Но я…
        Мать вздохнула. Попытка исследовать содержимое черепной коробки таинственного молодого человека закончилась провалом. Она погасила сигарету в блюдце.
        - Слушай, Миш, - сказала она, - я не хочу тебя пытать, как фашиста в партизанском лесу, я просто хочу понять, что за человека мы вырастили.
        - А вот об этом я и хотел с тобой поговорить. - Михаил присел на табурет. - Расскажи, что со мной происходит. Это как-то связано с падением в первом классе?
        Мама растерянно моргала.
        - Ты о чем?
        - Не притворяйся. Неужели ты ничего не видишь?
        Мама держалась до последнего.
        - Говори яснее, и я тебе, может быть, отвечу.
        Михаил поставил чашку на стол, почесал подбородок. Яснее так яснее.
        - Мам, я знаю, что ты скопила приличную сумму денег. Ты хочешь уехать отсюда. Не знаю точно, надолго ли, но утебя были мысли, что навсегда. Тебя здесь больше ничего не держит - ни сын, ни тем более муж. Примерная конечная цель твоего путешествия - или Омск, или Оренбург, что-то на«о», точно разглядеть не могу. Но влюбом случае, там тебя кто-то ждет… Еще что-нибудь рассказать?
        Мама уронила ложку на пол и отвернулась к окну.
        - Мам, ты меня слышала? Как ты думаешь, откуда я это узнал?
        Не оборачиваясь, мама процедила сквозь зубы:
        - Так и есть, старая кляча подарила тебе эту заразу. А я думала, что мне показалось.
        Нет, ей не показалось. Михаил принял на себя часть способностей прабабки. Впрочем, кто знает, сколько именно она ему отдала. Если только часть,то в этом случае оставалось лишь догадываться, сколько умела она сама. Но вполне возможно, что он унаследовал всё, чем она владела, потому что к моменту окончания школы и поступления в институт Михаил начал пугать своими талантами уже самого себя.
        Мать так и нерассказала ему о происхождении этих способностей. Она лишь обмолвилась, что баба Юля лечила некоторые болезни одними движениями рук, иногда угадывала мысли и делала что-то еще, чего мама «уже не помнит» (в этом Миша сильно сомневался). Юлия Геннадьевна не была ее родной бабкой, она была всего лишь мачехой ее матери, родной бабушки Михаила. Поэтому никакой наследственной связи не просматривалось, и баба Юля передала это нечто«вручную», когда вытаскивала мальчишку с того света после падения с качелей. Она сама выбрала себе наследника.
        Осознав себя как экстраординарную личность, Михаил успокоился и принялся с наслаждением исследовать жизнь во всех ее проявлениях.
        А жизнь была прекрасна! В университете ему неоднократно предлагали пост председателя студенческого профсоюзного комитета: путевки в санатории, билеты на дорогие концерты, регулярный распил праздничных бюджетов и прочую халяву по линии городского комитета по делам молодежи - это ли не мечта студента! Его звали в университетскую команду КВН, предрекая, что своим участием в ней он станет просто мегазвездой. НоМихаил от всего этого отказывался. Ему нравились девушки, он нравился им, он вызывал уважение у преподавателей, он сам платил многим из них той же монетой, но, по большому счету, он предпочитал лишь созерцать бурный водоворот событий, но никак не бултыхаться в нем. Так ему было комфортнее.
        Вот только Саакян, туды его в качель!
        19
        Зарубились они не нашутку.
        Профессор хорошо запомнил первый посыл: студент к себе не подпускает, старается держаться подальше, поэтому свой интерес явно не проявлял. Впрочем, Михаил чувствовал, что он для «магистра психологии» все еще актуален. Время от времени профессор провоцировал Мишу на небольшие философские споры.
        Однажды, на четвертом курсе, после одной из лекций, задержавшись в аудитории, они поспорили на«очень отвлеченную тему» - относительно силы и ответственности.
        - Если бы я вас не знал, подумал бы, что вы смотрите комиксы, - заметил Михаил, складывая тетради.
        - Напрасно иронизируете, - парировал профессор. - Комиксы я не смотрю, я их читаю. Друзья привозят изШтатов оригинальные издания. Должен сказать, что это удовольствие совершенно иного рода, нежели просмотр громкого аттракциона в кинотеатре. Хотя, признаю, мысль о том, что размеры силы определяют и пределы ответственности, очень даже неплоха.
        - Согласен. Только Александр Сергеевич Пушкин сформулировал это намного раньше, и унего это звучит более изящно: гений и злодейство несовместны.
        - А вот сПушкиным я бы поспорил! Ведь «гений» - это не отражение сути, это всего лишь степень. Ульянов-Ленин был гением, а был ли он при этом мерзавцем - вопрос десятый…
        По мере того, как они углублялись в эти схоластические дебри, Михаил замечал, что профессора раздражает иная точка зрения. На каждый более или менее успешный тезис Некрасов находил свой, не менее весомый, иСаакян еще более распалялся.
        «Не любит спорщиков», - подумал Михаил, тут же вспомнив задним числом, как на своих лекциях или во время экзаменов профессор резко обрывал студента, когда тот пытался сформулировать что-то свое, отличное от прописанного в методичках.
        Раньше это не бросалось ему в глаза, но втот день, когда они сошлись в неравной схватке по поводу «силы и ответственности», Михаил почти физически ощутил профессорскую нетерпимость. Запах у нее был пренеприятный.
        «А вы, однако, фрукт, дедуля!» - подумал Михаил, глядя ему прямо в глаза, и тут же получил сильный отлуп: «Ты даже не представляешь какой!».
        Миша даже опешил. Они несколько мгновений молча смотрели друг на другу, и наэтом спор закончился. В тот день они впервые зарубились на верхнем уровне, иМихаил, наконец, понял, с кем имеет дело.
        Он понял, что отСаакяна надо держаться еще дальше. Шкаф профессора скелетами был забит под завязку.
        Ни для кого не стало сюрпризом, что университет Михаил закончил с отличием. Руководство факультета, а следом за ним и ректорат, пришли к выводу, что писсуары в солдатских казармах и генеральские дачи обойдутся без призывника Некрасова, и он может продолжить обучение в аспирантуре. Михаила удачно пристроили в родном педагогическом вузе. Числясь аспирантом, он попутно читал лекции по отечественной истории, сверх того взял на себя студенческий исторический кружок, и его бывшие преподаватели, автоматически превратившиеся в коллег, приняли эту метаморфозу почти без дискомфорта, тем более что треть педагогов находилась с ним примерно в одной возрастной категории. Теперь они вместе обедали в буфете, вместе перекуривали между лекциями (Михаил, правда, не курил, но сдетства соседствуя с курящей матерью, любил иногда подышать), и вместе крыли матом министерство образования. Разумеется, дружба пришла не сразу, но толковые коллеги решили устроить что-то вроде инаугурации: собрались вечером на факультете, разлили шампанское, водку, винцо, порезали колбаски и бананов и практически единодушно приняли вчерашнего
студента Михаила Некрасова в ряды преподавателей.
        Единственный, у кого, очевидно, оставались сомнения на этот счет, был Александр Георгиевич Саакян. Во время фуршета он подошел кМихаилу с бокалом красного вина, предложил чокнуться.
        - Поздравляю, коллега, - с улыбкой произнес профессор.
        Впрочем, Михаила его улыбка обмануть не могла. Несмотря на то, что они оба были достаточно сильными экстрасенсами и умели закрываться друг от друга, оба все же находили лазейки. Миша знал, что Саакян его не любит.
        - Спасибо, Александр Георгиевич, - так же с улыбкой ответил Некрасов, подставляя свой бокал с шампанским. - В том, что я по-прежнему среди вас и даже в новом качестве, есть и ваша заслуга.
        - Благодарю. Только как мне теперь вас называть, коллега? Михаил Вячеславович?
        Миша только заскрипел зубами, но вида не подал.
        - Если угодно.
        Спустя какое-то время они готовы были разорвать друг друга на клочки, и сцена возле кофейного автомата в фойе на первом этаже была красноречивой иллюстрацией.
        Причину обострения конфликта можно было бы назвать банальной. Как говорили французы, не пробегала ли тут какая-нибудь симпатяга женского пола? Стоит только задуматься об этом, как непременно выяснится, что она таки пробегала и даже оставила ароматный шлейф духов.
        Старый профессор любил приударить за студенточками, иМихаил знал об этом давно. Ничего предосудительного Миша в этом не видел. Парень полагал, что если к своим пятидесяти годам он сам станет таким же седым и одиноким, но при этом останется умным, в меру титулованным и хорошо упакованным мужчиной, то ему тоже захочется как-то скрасить унылый досуг. И он постарается, чтобы рядом с ним были не ровесницы и неигрушки из секс-шопа, а вкусные и жизнерадостные молодушки.
        НоСаакян перешел границу, причем сделал это в особо циничной форме. За это он должен быть либо изгнан из университета, либо убит на дуэли.
        С первым существовали определенные проблемы - титулованного профессора долго упрашивали возглавить факультет, в будущем он вполне мог подняться и выше. Авторитет в научных кругах у него стабильный, отношение к нему коллег редко выходило за рамки рабочих разногласий, а ропот студентов, которых он валил через одного, добиваясь идеальных знаний, никто во внимание не принимал. Так что вряд ли кто-то поставит вопрос о его моральном облике из-за гуманитарной программы «минет в обмен на«пятерку». Для начала - никто и неповерит.
        Оставались надежды только на дуэль, и выйти с пистолетом против Александра Георгиевича Саакяна мог только Михаил Некрасов. Нужен был лишь повод, чтобы бросить перчатку.
        20
        Среди своих студентов Михаил приметил одну способную девушку. Ее звали Лена. Училась она на третьем курсе, и училась довольно неплохо, особенно если учесть, что на ее шее висели периодически болеющая мама и малолетний брат. Пожалуй, ее сила и упорство Мишу и подкупили. Кроме того, он отметил и такой немаловажный факт: Лена была чертовски красива!
        Хотел ли он ее? Ну, как бы помягче сказать… В общем, чего там, хотел безумно! Он давно так никого не хотел, как эту маленькую элегантную блондиночку с таким детским и одновременно твердым взглядом. НоМихаилу и вголову не приходило добиваться близости с ней с помощью пошлого преподавательского шантажа.
        Увы, магистр психологии профессор Саакян не видел в этом ничего дурного.
        …Дело было в горячую пору подготовки к итоговой курсовой сессии. Михаил застал девушку на третьем этаже после зачетов, когда коридор был пуст. Она сидела на подоконнике, подобрав под себя ноги, и плакала. Так на подоконниках в главном корпусе университета, громко хлюпая носом, еще никто не сидел, особенно в присутствии преподавателя. Поэтому Михаил не мог пройти мимо.
        - Та-ак, Елена Хохлова прогуливает консультацию по социологии, - протянул он, подходя к окну. - Не ожидал я увидеть здесь вас в это время да еще и втакой позе.
        Она не отреагировала, просто глядела в пол.
        - Лена, опустите ножки и спрячьте нижнее белье под юбкой.
        Упоминание о белье подействовало, иЛена мигом опустила ноги на пол. Михаил увидел ее лицо и подумал, что плакала она часов пять, не меньше.
        - Теперь рассказывайте, что случилось.
        Лена отвернулась, поджала губы. Михаил наблюдал типичную женскую разводку: «Спроси меня еще раз, а я подумаю, стоит ли мне прекратить обижаться». Но молодой преподаватель истории не собирался на это покупаться.
        - Как хотите, - бросил он и развернулся, чтобы уйти, - решайте свои проблемы сами.
        Михаил был уверен, что это тоже сработает, и оказался прав - он едва успел сделать пару шагов.
        - Он меня домогается, - заявила студентка.
        Михаил обернулся.
        - Кто?
        В ответ пауза. Назвать имя в данной ситуации значило предъявить заочно серьезные обвинения. До сих пор на это из студентов никто не решался.
        - Лена, мне повторить вопрос?
        - Саакян.
        Михаил огляделся, чтобы удостовериться в отсутствии лишних ушей. Потом мягко взял Лену за локоть.
        - Так, давайте выйдем на свежий воздух, где вы мне все расскажете.
        Она не двинулась с места, и более того, Михаил почувствовал ее сопротивление, довольно сильное для такого «маленького человека».
        - Так, дорогая моя, вы только что сделали очень важное заявление. Если откажетесь продолжать, то слезы ваши не будут иметь никакого смысла, и вы можете принять его предложение. Либо пойдемте со мной пить кофе и разговаривать.
        Она все-таки позволила себя увести. Вдвоем они спустились вниз, вышли во двор университета. Михаил предложил зайти в бистро по другую сторону улицы, Лена согласилась, признавшись с робкой улыбкой, что от обильных слез жутко проголодалась.
        В кафе, заказав гамбургеры, салат и кофе, они сначала молчали, отдавая дань пище, потом Михаил отодвинул пустой поднос в сторону, подвинул к себе чашку и, размешивая сахар, начал стучать ложечкой по стенкам. На второй минуте сеанса медитации, заметив странное выражение лица у девушки, он замер.
        - Извините, дурная привычка, - виновато улыбнулся он.
        На самом деле под этот перезвон Михаил изучал состояние своей сегодняшней спутницы. Он уже успел зафиксировать вполне предсказуемое уныние. Судя по всему, уЛены случился какой-то цейтнот, и душа ее металась в поисках выбора.
        - Я вас слушаю, - мягко сказал Михаил, дав ей возможность спокойно приступить к кофе. - И ненадо бояться человека с ружьем.
        В ее глазах мелькнуло недоумение.
        - Это цитата, Леночка, - засмеялся Михаил, - и вам должно быть стыдно так на нее реагировать в присутствии историка.
        Лена с улыбкой кивнула, сделала глубокий вздох. Михаил почувствовал, что она немного успокоилась.
        - Собственно, я все уже вам рассказала, во всяком случае, главное. Остальное - детали.
        - Детали иногда бывают важнее сути.
        Лена отпила немного кофе, рассеянно оглядела зал.
        - Понимаете, Михаил Вячеславович, у меня сейчас мама не может работать, я работаю практически одна. Бегаю с места на место весь день, с лекций в рекламное агентство, потом к папе на участок… вы не поверите, я мою у него полы в офисах в конце рабочего дня.
        - Отчего же, верю, - заметил Михаил.
        Он знал ее личную историю, включая то, что ее родной отец, бизнесмен, который одними только законными алиментами мог бы значительно облегчить жизнь своей прежней семьи, предпочитает втайне от бывшей жены нанимать дочь в качестве уборщицы. Михаил знал и другие не очень веселые подробности, но решил не перебивать девушку, чувствуя, что ей хочется выговориться.
        - Мама не вкурсе, - продолжала Лена, - потому что она вообще ничего не хочет о нем слышать, а уж тем более брать у него деньги. Но мне как-то не дожиру. Того, что он мне платит в месяц, нам хватает на квартплату, связь, немного на еду, туда-сюда. В общем, это нормальный источник, плюс заработки в других местах… ну, мы как-то нормально пробиваемся. Я даже одеваться в состоянии.
        Михаил улыбнулся: его примерная студентка явно попыталась с ним кокетничать.
        - Но недавно меня уволили из журнала, в котором я проработала два года. Уволил главный редактор, у которого поехала крыша… Извините. Я не знаю, что у него в тот день случилось, но он пришел в офис, при всех заявил, что я дура, и послал за расчетом. А причина на самом деле была в другом.
        - В чем? - подал голос Михаил, хотя уже и сам догадался.
        - Однажды я ему отказала.
        Михаил понимающе кивнул. Очевидно, девушка давно борется с тем диссонансом, что создают ее внешность и внутреннее содержание, но чаще проигрывает.
        - С тех пор он начал ко мне придираться по поводам и без них и, в конце концов, уволил, хотя он знал мою ситуацию, знал, что я в этом журнале выполняла много разной работы и неплохо зарабатывала. Теперь у меня очень мало осталось возможностей.
        Пока она пила кофе, Михаил ею любовался. Перед ним сидело совершенно нереальное существо, каких он раньше, кажется, не встречал. Это было какое-то собрание не сочетаемых между собой качеств: от нежной ранимости и доверчивости до жесткости и неверия в чьи бы то ни было благие намерения. Временами Лена Хохлова была туповата, как та самая анекдотическая блондинка, временами, наоборот, слишком ярко выделялась на фоне своих средненьких однокурсников, но она никогда не была неинтересной. Михаил даже успел устыдиться своих похотливых мыслей в отношении нее. Мечтать просто о сексес этим Чудом - преступление!
        - Я пыталась заработать повышенную стипендию, - продолжила девушка, - а для этого нужно было хорошо сдать зачеты и экзамены. У меня все получилось бы, если бы неСаакян. У меня длинный хвост по его предмету еще с зимы. Когда я пришла к нему на пересдачу, он пропустил вперед троих студентов со второго курса, потом, когда я осталась одна, пригласил меня в свой кабинет…
        Она помрачнела. Михаилу почему-то подумалось, что «случилось страшное» именно в тот день в его кабинете. Но он ошибался.
        - Я была совершенно не готова к тому, что он мне скажет! Я думала, что так теперь уже не поступают, потому что слишком рискованно, слишком хлопотно. Ну, может быть, максимум взятку какую-нибудь запросит, услугу ему оказать какую-то несложную, мало ли что. Но он просто усадил меня на стул, сам сел на свое рабочее место и стал смотреть.
        - Что? - не понял Михаил.
        - Смотреть. Вот так уперся рукой в подбородок и стал смотреть. Минуту смотрел, а потом…
        - Ты восхитительна, девочка моя, - промурлыкал Саакян, поглаживая костяшками пальцев свой подбородок. - Ты знаешь об этом?
        Лена потеряла дар речи.
        - Вижу, что знаешь, - продолжил Профессор. - К сожалению, красота твоя не востребована, и прежде всего тобой самой, а это очень плохо для девушки твоего возраста и социального статуса. Нужно пользоваться своим природным даром.
        - Как… им? - закашлялась Лена, потом, еле справившись с волнением, повторила более внятно: - Каким даром?
        Саакян только улыбнулся в ответ. Он вышел из-за стола, сел на стул прямо напротив Лены. При желании она могла бы дотянуться рукой до его вспотевшего лба, но желания такого у нее, понятное дело, не возникало.
        - Девочка моя, вы ожидаете банального предложения переспать?
        Он едва не захохотал, задав этот вопрос, чем поверг свою юную собеседницу в еще большее смятение.
        «А зачем, собственно, он меня сюда приволок? Предложить мне стать пайщиком инвестиционного фонда?».
        - Разве…нет?
        - Леночка, вы меня обижаете! - хихикнул Саакян, хлопнув рукой по своему колену. - Это банально и пошло! У меня к вам гораздо более интересное предложение.
        И он умолк, и маленькие его глазки плутовато заиграли, аЛена по-прежнему пребывала в смятении.
        - Хорошо, не будем ходить вокруг да около…
        …Лена сделала паузу, поглядела в свою пустую чашку.
        - Повторить кофе? - предложил Михаил. Она подняла на него взгляд, как будто только что заметила его присутствие.
        - Нет, спасибо.
        - Что он вам предложил?
        Лена усмехнулась.
        - Это было еще неожиданнее, чем просто секс. Он пригласил меня выйти на свежий воздух, вот как вы сейчас (Михаил покраснел: сравнение было не вего пользу), посадил в машину и показал мне фотоальбом. Понимаете, он, оказывается, увлекается фотографией, но снимает не закаты и рассветы, не птичек каких-нибудь. Он снимает голых… кхм… обнаженных женщин. И унего их очень много. Я даже увидела парочку знакомых из нашего университета.
        Лена умолкла. Теперь настала ее очередь краснеть. Она вдруг вспомнила, что рассказывает все это не своему молодому человеку, не подруге и даже не маме. Она откровенничает с преподавателем истории, пусть симпатичным, интересным и, кажется, совсем не сволочью, - но преподом! С чего она решила, что стоит это делать?
        - Оставьте ваши сомнения, - сказал тот, накрыв ее ладонь своей. Она удивилась, но неодернула руку. Михаил Вячеславович действовал на нее успокаивающе. - Продолжайте. Что это были за снимки?
        - Простые домашние фотографии, совсем не художественные. Девушки, которых он снимает, не профессиональные модели, и он, кажется, даже не пытается их такими представить. Он просто снимает их в самых обычных позах. Они… - она все же немного смущалась, пересказывая увиденное, - они раздеваются или уже раздеты, сидят, лежат, расчесываются, принимают душ, разговаривают по телефону или просто смотрят в объектив. То есть они специально не позируют. Но уних есть кое-что общее. У всех… понимаете, мне сначала показалось, но потом я поняла, что так и есть. У них у всех взгляд такой… ну, не такой, как у профессиональных моделей, а…
        - Взгляд девушки, для которой это серьезный стресс, - помог с терминологией Михаил.
        - Да, точно! Мне показалось, что он получает удовольствие от того, что они жутко стесняются и краснеют. И он мне предложил такую фотосессию.
        «Большой оригинал, - подумал Михаил. - На физические действия у него сил уже, видимо, не хватает».
        - Вы отказались?
        Она опустила голову.
        «Черт возьми, Лена, нет!»
        - Михаил Вячеславович, я не знаю… Мне тяжело. Я когда его вижу, мне плохо, у меня руки и ноги трясутся. Он из меня уже всю душу вынул, разговаривает со мной все время, о чем-то спрашивает, интересуется, как живу. Блин, я уже все готова сделать, лишь бы он отстал.
        - Что он предлагает взамен?
        - Не знаю… вернее, не понимаю. Он сказал, что ограничиваться банальной «пятеркой» - это пошлость. Это стоит дороже, он типа предлагает мне дружбу и покровительство… что-то еще, я уже не помню. Что мне делать?
        Михаил взял обе ее руки в свои.
        - Так, Леночка, вы уже сделали все, что нужно. Можете расслабиться, больше он вас беспокоить не станет, обещаю.
        Она посмотрела на него как на мессию, и нельзя сказать, что Михаилу этот взгляд не польстил.
        - У вас еще есть сегодня какие-нибудь консультации,Лен?
        - Да. И еще в деканат надо зайти, а потом в библиотеку.
        - Вы все это прогуляете. Сейчас я кое-что сделаю, и вы пойдете домой отдыхать. Сможете поспать?
        - Ну что вы…
        - Не спорьте! Так, сейчас просто молча посидите и ничему не удивляйтесь.
        Она кивнула, придвинула поближе стул. Михаил мягко зажал ее нежные ладошки в своих руках и принялся поглаживать большими пальцами. Он выгонял из нее страх, он видел, как взгляд ее проясняется и дыхание становится ровнее. Конечно, за один короткий сеанс полного освобождения от«монстра» ему добиться никогда не удавалось, но для начала это была неплохая терапия.
        Они сидели так около двух минут, не обращая ни малейшего внимания на остальных посетителей бистро. Потом Михаил отпустил ее руки.
        - С этого момента вы будете чувствовать себя лучше. Только один совет я вам дам, которому нужно следователь неукоснительно.
        - Да, я слушаю.
        - Старайтесь не пересекаться с ним взглядом и уж тем более не позволяйте ему к вам прикасаться, даже ненароком. А лучше вообще не попадайтесь в поле его зрения.
        - А«хвост»?
        - Ваш «хвостик» я беру на себя. Я не сомневаюсь, что вы готовы его сдать, и господин Саакян зачтет его заочно. Хотя с моей стороны крайне непедагогично обещать вам это.
        Она улыбнулась.
        «Елки-палки, как же она хороша! - подумал Михаил. - Как можно ее так примитивно использовать?!».
        - Ну, все в порядке?
        - Наверно, да.
        Они покинули столик, Михаил помог ей накинуть плащ. Когда они вышли на крыльцо, Лена с улыбкой посмотрела в мрачнеющее небо.
        - Кажется, дождь собирается.
        - Да, - отозвался Михаил. - Пятачок, у тебя есть дома ружье?
        Они рассмеялись. Казалось, девушке действительно стало легче.
        Но спустя несколько мгновений…
        - Лена, в чем дело?
        Она не ответила. Взгляд ее задержался на рекламном щите, который висел на другой стороне улицы прямо напротив кафе. Михаил тоже посмотрел на него, но ничего необычного не обнаружил: это была реклама журнала «Молния».
        - Лена, все в порядке, нет?
        Выражение ее лица менялось стремительно, иМихаил вскоре понял, что вся его терапия пошла коту под хвост.
        - Лена, я здесь. Как слышно, прием!
        Она взяла его за руку, как будто боялась упасть. Михаил подумал, что она действительно может грохнуться на асфальт, поэтому не спеша отвел ее в сторону от тротуара, посадил на скамейку.
        - Так, взяли себя в руки и рассказали, что такое мы вспомнили.
        Она кивнула. В глазах ее снова появились слезы.
        - Михаил Вячеславович, я настоящая дура…
        - Поподробнее.
        - Саакян предлагал мне любую помощь, и…
        - Что?
        - Он сказал, что может решить вопрос с главным редактором журнала «Молния», который меня третировал. Я не помню точно, что я ответила… это был какой-то кошмар… я была как пьяная…
        «Гипноз?!» - предположил Михаил.
        - Что значит «решить вопрос»?
        - Я не знаю… но он, наверно, как-то его решил, потому что… о, господи, нет…
        Она закрыла рот руками.
        - Так, милая моя, успокоилась и сказала мне, что случилось! Дай руку.
        Она безвольно протянула ладонь.
        - Михаил Вячеславович, он попал в автокатастрофу… Виктор Вавилов, мой редактор… А потом… Ой… я только сейчас об этом подумала… Блин, что ж я наделала?!..
        21
        После разговора со студенткой, после ее слез и истерик Михаил отправился домой, в свою холостяцкую двухкомнатную квартиру на окраине, оставшуюся ему после развода родителей (мать уехала-таки вОмск, как он и предполагал, а отец вообще испарился - кто-то из его дружков говорил, что он поехал за золотом наКолыму). Он висел на телефоне, висел вИнтернете, время от времени висел на турнике в коридоре возле ванной, чтобы встряхнуться, потом снова возвращался к трубке и ноутбуку. Лену он всеми правдами и неправдами убедил отправиться домой, сам же проводил ее до подъезда и через десять минут позвонил ей на мобильный, чтобы удостовериться, что она хотя бы попыталась принять душ и лечь в постель. Сегодня у него отпали последние сомнения в своей правоте, и он твердо решил, что надо действовать. Михаил очень хорошо чувствовал негатив, часто игнорировал его, если считал угрозу для окружающих и для себя незначительной, но данный конкретный случай оставлять без внимания он категорически не желал. Тому было две причины: ему очень нравилась Лена Хохлова иОЧЕНЬ НЕНРАВИЛСЯ ПРОФЕССОР СААКЯН.
        Ну еще, наверное, было немного жаль того парня, незнакомого главного редактора Виктора, которого угораздило вляпаться в историю.
        К восьми вечера Михаил владел всей необходимой информацией. Закинув в рот засохший от продолжительного обитания в холодильнике пирожок с картошкой, он накинул на плечи ветровку, влез в кроссовки, захватил зонтик и покинул квартиру. За несколько минут добежал до оживленной улицы, тормознул такси, назвал адрес. По дороге таксист - пятидесятилетний мужик на старой «Волге» - пытался объяснить ему, почему Россия никогда не будет жить хорошо. Михаил слушал молча, едва заметно морщась на словах «евреи», «Америка» и«заговор», и ни разу не подал надежды, что собирается вступать в диалог. Лишь по приезде в пункт назначения, расплачиваясь, Михаил сказал таксисту, что Россия никогда не будет жить хорошо именно благодаря таким мудакам, как он.
        Было около половины девятого. Стало совсем пасмурно. Молодой человек прятался от накрапывающего дождика под козырьком подъезда элитного многоэтажного дома. Через двадцать минут к крыльцу подкатил серебристый «Ауди». Не дожидаясь, когда водитель заглушит двигатель, Михаил кинулся к машине, открыл дверцу пассажирского сиденья и плюхнулся на него.
        - Добрый вечер, Александр Георгиевич!
        - Добрый, добрый, Михаил Вячеславович, - проворковал Саакян. - Не замерзли?
        - Нет, что вы. Я закаленный молодой человек.
        - Очень рад. А я уж думал сначала, что ошибся, но, как видите, с возрастом хватка не пропадает. Я знал, что вы будете меня здесь ждать.
        - Не сомневаюсь. Хотя я и несобирался вас удивлять. И давайте уже поедем.
        - Куда?
        - Прямо.
        Саакян пожал плечами - дескать, извольте, - и машина тронулась.
        Они ехали по проспекту Ленина в сторону городского соснового бора. Мелкий дождь не прекращался, дворники лениво полировали лобовое стекло, из динамиков, вмонтированных в передние дверцы, страдал о чем-то своем Фрэнк Синатра. Ни Михаил, ни Саакян в течение нескольких минут не проронили ни слова. Лишь когда сворачивали с проспекта на парковую аллею, Профессор уточнил:
        - Я правильно еду?
        - Да, - коротко ответил Миша, мысленно подивившись, что старый лис действительно не потерял хватку. Именно об аллее в сосновом бору он и думал.
        - Вам не кажется, друг мой, - продолжил Саакян, - что вы немного перемудрили? Зачем эти шпионские страсти? Можно было просто встретиться в университетском буфете и все обсудить.
        - Вы настолько уверены в своей неуязвимости? Счастливый вы человек.
        - А вы - наивный человек.
        Они проехали пару сотен метров по асфальтированной дороге вглубь парка. Справа и слева мрачно высился стеною сосновый лес, людей в этот поздний час на дороге не было, лишь вдалеке маячил маленький силуэт бегущего человека, очевидно, какого-нибудь безумного физкультурника, не побоявшегося непогоды.
        Саакян заглушил двигатель, ноСинатру оставил.
        - Я вас слушаю, - с улыбкой молвил Профессор, повернувшись к своему пассажиру. - Сразу предупрежу, что у вас не больше десяти минут.
        Михаил сделал глубокий вдох и попытался успокоиться. Несмотря на внешнюю браваду, он все же не был суперменом, и сейчас серьезно волновался. Сегодня у него был совершено иной противник… впрочем, что там - первый противникв исконном значении этого слова. Он никогда не решился бы наехать подобным образом на человека, который гораздо старше, опытнее и солиднее (в конце концов, всего-то пару лет назад он был его преподавателем!), ноМихаил чувствовал свою абсолютную правоту и уязвимость профессора. Это его окрыляло.
        - Давайте прямо к делу, раз мы настолько ограничены во времени. Итак, - Михаил вытянул ноги и скрестил руки на груди, - ваша диссертация, которую вы защитили в восемьдесят шестом году и которая стала широко известной в узких кругах, является вашей только отчасти. Несколько ключевых глав вы откровенно украли у своего менее расторопного коллеги из малоперспективного института в сибирской глубинке. Помните эту историю?
        Ни один мускул не дрогнул на лице Саакяна, и даже улыбка его не стала менее приветливой. Впрочем, это отнюдь не означало, что выстрел оказался холостым.
        - Тот бедолага, - продолжил Михаил, - прочитав опубликованный в научном журнале текст, очень сильно расстроился. Он долго пил и сейчас, если не смог взять себя в руки, наверняка влачит жалкое существование.
        Саакян все же отреагировал.
        - Вы ошибаетесь, - сказало он мягко, словно поправил отвечающего у доски студента. - Этот парень получил то, что заслужил. Я всегда возвращаю свои долги.
        - Вы его убили как опасного свидетеля?
        - Не нужно язвить, молодой человек. Эта история стара и давно известна, мое авторство неоспоримо, и я удивлен, что вы мне сейчас это рассказали. Если есть что-нибудь посерьезнее, я слушаю. И, кстати, посматриваю на часы.
        Михаил не растерялся. Он чувствовал, что Саакян его действительно очень внимательно слушает, стало быть, тактика была избрана правильная.
        - Да, конечно, Александр Георгиевич, у меня есть еще кое-что, и«общеизвестную» историю с вашей диссертацией я рассказал лишь для того, чтобы вы поняли, насколько далекоя продвинулся в своих изысканиях. Идем дальше. Ваш путь к званиям, должностям и другим высотам научного мира не то чтобы усеян телами ваших менее удачливых коллег, но… все-таки запашок какой-то за вами тянется, крайне неприятный. Ваши покровители продвигали вас по служебной и научной лестнице так резво, как маленький ребенок, ничего не понимающий в шахматах, двигает по доске красивые фигурки. Везде вас избирают абсолютным большинством голосов на безальтернативной основе и внарушение всех правил, как это было, например, на выборах декана факультета психологии и социальной работы вАлтайском университете в девяносто третьем году. Устав этого заведения не позволял вам даже баллотироваться на этот пост из-за несоответствия многих параметров, не говоря уже о том, чтобы выиграть выборы, но вы с легкостью обошли преграды. Я из чистого любопытства провел небольшой мониторинг, и нигде - подчеркиваю, ни в одном эпизоде! - не обнаружил
признаков серьезной борьбы за право занять какой-либо значимый пост.
        - Это преступление? - ухмыльнулся Саакян.
        - Ну что вы, нет, конечно. Если бы не один немаловажный факт: конкуренты и недоброжелатели у вас были, но они волшебным образом испарялись.
        Саакян вздохнул.
        - Молодой человек, если вы собираетесь…
        - Подождите! - оборвал его Михаил. - Я хотел закончить: конкуренты и недоброжелатели либо снимали свои претензии, либо попадали в очень неприятные ситуации. Например, в девяносто пятом, там же вБарнауле, когда университет претендовал на солидный европейский научный грант. Деньги были распределены - точнее, распилены - самым чудесным образом: вам и вашим сомнительным проектам досталась львиная доля финансирования, а активно возражавший против подобной профанации ректор по научной работе свалился с инфарктом. Он, кстати, так и несмог вернуться в институт, сейчас сидит дома, пишет мемуары, и я надеюсь, что вам будет посвящена отдельная глава. Вы знаете об этом? Он, кстати, пообещал мне прислать черновик этой главы вместе с копиями интересных документов.
        Саакян молчал. Его уверенность в собственной непогрешимости постепенно сходила на нет, иМихаил не собирался давать ему ни секунды передышки.
        - Если позволите, идем дальше, господин профессор. Вы уехали из страны в девяносто девятом, когда против вас были возбуждены очень нехорошие уголовные дела. Я не склонен считать, что уголовные дела бывают хорошими, но то, в чем обвиняли вас, лично у меня вызывает омерзение. «Мошенничество», «получение взятки» и«попытка изнасилования» - согласитесь, как-то не очень хорошо монтируется со статусом уважаемого научного деятеля. Кто-то жизнь кладет на поиски лекарства от рака, а кто-то пилит бюджеты, вешает цацки на грудь и лезет в трусы к своим беззащитным студенткам. Блевать хочется…
        - Молодой человек! - сорвался Саакян. - Я попросил бы вас выбирать выражения!
        Михаил украдкой улыбнулся, радуясь произведенному эффекту. Он не ожидал, что хваленый дьявол сломается так рано.
        - Я очень тщательно выбираю выражения, поверьте. Уголовные дела закрыты и обвинения сняты благодаря стараниям адвокатов и неких «тайных агентов», и это тоже общеизвестный факт, но самоуверенность, Александр Георгиевич, вас все-таки подводит. С возрастом ваши блоки работают все хуже и хуже.
        Сказавши это, Михаил умолк. Он не смотрел на своего оппонента, он смотрел вперед, на алеющее в конце соснового коридора закатное небо. Тучи уходили на восток, оставляя город в объятиях тихого и красивого вечера. Эх, Синатра, стервец и бабник…
        - О каких блоках вы говорите? - наконец подал голос профессор.
        - Я говорю о ваших психологических трюках. Они дают сбои. Обвинения с вас были сняты, это правда, и репутация восстановлена, и поначалу охреневшие от некоторых фактов вашей биографии европейские научные круги позже все-таки дали «добро» на ваши лекции и публикацию сочинений в журналах. Но вы все равно оставили много следов.
        Михаил повернулся к нему. Саакян теперь был напряжен и внимателен.
        - Зачищая после себя территорию, Александр Георгиевич, вы все же кое-что оставляли. Кто-то что-то вспоминал, кто-то жаловался на головные боли, кто-то ужасался тому, что творил. Ваше психологическое воздействие слабеет, и, боюсь, ваша карьера тоже подходит к концу, поскольку исключительно с помощью психологического воздействия она и строилась. Вы хотели передохнуть в нашем тихом университете на должности декана - а более скромные должности вы давно не признаете, - но вас подвела все та же самоуверенность. Зачем вам понадобилось привлекать к себе внимание? Сидели бы спокойно, тренировались на кошках. Вам ведь уже не тридцать и даже не сорок.
        Саакян, ни слова не говоря, повернул ключ зажигания, завел двигатель. Потом так же молча повернул регулятор отопления в крайнее положение. В салон медленно начал поступать теплый воздух из-под капота.
        - Вам холодно? - удивился Михаил.
        - Мне уже не сорок, - съязвил Саакян. - Что ж, молодой человек, я вас понял. Елена Хохлова оказалась сильнее, чем я предполагал, и вы таким утомительным образом решили всего лишь отвадить меня от девчонки.
        Михаил развел руками - дескать, понимайте, как хотите.
        - Послушать вас, так я просто законченное чудовище, - с наигранной обидой в голосе продолжил профессор, - а я всего лишь старый одинокий человек, который…
        - Ай, перестаньте! Александр Георгиевич, вы меня знаете, я не студентка-первокурсница с красивой попкой, поэтому давайте прекратим.
        Саакян фыркнул, отвернулся и опустил рычаг ручного тормоза.
        - Говорите, что вам нужно, и поехали по домам.
        - Мне нужны три вещи: прекратить моральное насилие над студентами нашего университета, поставить Елене Хохловой зачет автоматом и рассказать мне, как помочь Виктору Вавилову.
        Услышав это имя, Саакян усмехнулся.
        - Вавилову?! Сомневаюсь, что вы сможете ему помочь, это просто ходячий труп.
        - В каком смысле? Что вы с ним сделали?
        - Я?! - Саакян, казалось, был искренне удивлен и даже возмущен. - Молодой человек, оставим ненужные споры и отправимся домой к теплому пледу и телевизору.
        Михаил расстроился. Он не мог понять, врет здесь Саакян или нет. Тот очень изящно и весьма своевременно опустил «свинцовый щит», не пропускавший информацию. Миша начал потирать висок и кусать губы. Он думал, что если эту ситуацию сВиктором никак не разрулить, то Лена будет тащить на себе груз вины. Михаил не мог этого допустить, точнее, не хотел.
        - Оставь его, парень. Ты еще молод, да и дело зашло слишком далеко. Если хочешь, я даже могу заключить с тобой пари. Уверен, ты проиграешь.
        - Пари? - хмыкнул Михаил. Ему показалось, что это было бы забавно. - То есть, вы бросаете мне перчатку?
        Саакян оживился. Очевидно, ему самому понравилась эта мысль.
        - А хоть бы и так! Вы сейчас так много и мучительно рассказывали о моей слабеющей силе, так, может, поглядим, на что способны вы сами? Очень хочу посмотреть, чем это закончится.
        Михаил откинулся на спинку кресла. Урыл его старик, урыл, ничего не скажешь.
        «Ладно, черт с вами!» - послал он тому мысль.
        «А ты полагаешь, с тобой - ангелы?» - в ответ усмехнулся профессор.
        22
        Они встретились через несколько дней. Миша принял вызов профессора и решил заняться делом.
        Дверной звонок на двери Виктора Вавилова не работал, хоть и был на месте, резиновый коврик на полу перед дверью, сохранившийся, очевидно, еще с хрущевской оттепели, лежал криво и совсем не стимулировал гостей к вытиранию ног. Впрочем, внешне входная зона квартиры ничем не отличалась от остальных на этой лестничной площадке, ноМихаил, находясь еще в лифте, желудком почувствовал, что внутри квартиры его ждет не очень приятное зрелище. Примерно так же он реагировал на простоявший сутки в тепле куриный суп, который ему приходилось выливать в унитаз: он даже дышал через рот и старался не смотреть в кастрюлю, а живот все равно выворачивало наизнанку. Мама всегда говорила, что уМиши слабенький желудок и богатое воображение.
        «Кстати, надо позвонить матери вОмск», - ни к селу, ни к городу подумал он, выходя из лифта и направляясь к квартире Виктора.
        Он постучал костяшками пальцев, прислушался. Тишина. Он постучал еще - громче и дольше, но результат был тот же.
        «Жив он там хоть?» - задался вопросом Михаил и сразу приложил ладонь с растопыренными пальцами к двери.
        С минуту он ничего не чувствовал, потом вроде обнаружилось какое-то слабое шевеление. Что-то копошилось там, в этой берлоге, и это «что-то» явно нуждалось в срочной госпитализации.
        Михаил постучал еще раз, теперь уже кулаком. Ему показалось, что он имеет на это право, он в последнее время просто «скорая помощь», пожарник и полиция в одном флаконе.
        - Кто? - послышалось из-за двери.
        Голос звучал довольно уверенно, без малейшей примеси ожидаемого страха.
        - Э-э, Виктор Вавилов здесь проживает?
        - А выкто?
        - А я к нему по делу. Виктор, это вы?
        Молчание в ответ. Хозяин, очевидно, выбирал безопасный для себя вариант ответа.
        - У меня нет никаких дел, - заключил мужчина, - а дела чужие меня тем более не интересуют. Обратитесь вЖЭК.
        Михаил снова приложил ладонь к двери. Без сомнений, хозяин собирался уходить, и никакие гости его не волновали. Старая сволочь Саакян был прав: парень давно забил болт на все, что движется и разговаривает.
        «Может, мне тоже плюнуть и уйти?» - подумал Михаил.
        В конце концов, он им ничем не обязан, и еще несколько дней назад это «увлекательное кино» крутилось по телеканалу, который он не смотрел. С другой стороны…
        «А сдругой стороны, Миша, ты должен дожать Саакяна! Если ты бросишь это дело, то проиграешь, и всем твоим пафосным обвинениям - грош цена. Вам двоим никогда не сидеть на одной поляне. Сделай его!».
        Михаил громко ударил в дверь.
        - Виктор, хватит прятаться! Меня просила приехать Елена Хохлова. Ты ее помнишь?
        Вновь молчание. Впрочем, и удаляющихся шагов больше не было слышно. Хозяин остановился и слушает?
        - Виктор, ты можешь не открывать, если боишься («А чего он боится?» - подумал Михаил). - Я сейчас уйду, а через час жду тебя в кафе на углу. Кафе «Чайка», знаешь такое?
        - Да, - выдавил Виктор.
        - Отлично. Приведи себя в порядок и приходи, пообщаемся. Поверь, это в твоих интересах.
        Тишина.
        - Виктор, мы договорились?
        - Хорошо, - буркнул тот, - через час в«Чайке». Как я тебя узнаю?
        - Меня?.. Ну, я высокий, в светло-коричневой ветровке, с зонтом…
        - Хорошо. Я буду в сером костюме.
        Михаил вздохнул с облегчением, посмотрел на часы. Ему хотелось бы верить, что Виктор Вавилов потратит этот час на то, чтобы предстать перед ним человеком, а неразлагающимся трупом, каким его описывал профессор Саакян.
        Вавилов вошел в полупустой зал «Чайки» через час пятнадцать. Он действительно был в приличном сером костюме, в белой рубашке, начищенных до блеска туфлях, гладко выбрит, надушен, причесан, элегантен - словом, человек с рекламы дорогих швейцарских часов. Тяжелую долю вдовца выдавало только обручальное кольцо на левой руке.
        «Он ли это?» - засомневался Михаил.
        - Да, это я, - словно прочитав его мысли, ответил Виктор, останавливаясь возле столика. - Я боялся, что мне не хватит часа, но вроде справился. Я вас слушаю.
        Михаил еще несколько мгновений изучал его, забыв предложить присесть. Виктора его придирчивый осмотр нисколько не смутил.
        - Я, пожалуй, сяду.
        Вавилов с шумом отодвинул стул, сел, взял в руки меню, не задерживаясь, перелистал до страницы спиртных напитков.
        - Что будем пить? - поинтересовался он, не отрывая глаз от увлекательного перечня.
        - Я не пью, - бросил Михаил.
        - Замечательно. Значит, мне снова надираться в одиночку. А ведь вы первый человек за несколько дней, который со мной заговорил.
        - Сочувствую, но я в самом деле не хочу. Кстати, я не представился. Меня зовут Михаил Некрасов…
        Они разговаривали почти до полуночи. Вернее, это был не разговор, а монолог Вавилова. Михаил едва не замерз на ночном ветру, ноВиктор все же уговорил его сделать несколько глотков из пол-литровой бутылки коньяка, которую они прихватили в«Чайке». Сам Виктор тоже ограничился малой дохой - напиваться Михаил запретил.
        Они сидели во дворе дома, где жил журналист. Михаил примостился на низенькой детской карусели, а его новый знакомый в чистом модном костюме сел на бортик грязной после дождя песочницы. Обоих искусали комары и замучили мотыльки, слетевшиеся на свет фонаря над детской площадкой. Время пролетело незаметно.
        Виктор рассказал все - начиная с последних переговоров с кредитором Максом Червяковым и заканчивая письмом «с того света» отСергея Косилова и видеокассетой, из которой следовало, что над Виктором нависла угроза.
        Рассказ он завершил жуткой фразой: «У меня отсрочка».
        - Последние несколько дней я практически не живу, - продолжил Виктор спустя некоторое время, размазывая носком туфли мокрый песок, - я существую как белковое тело, попивая всякую гадость. Вот эту, например. Жду удара. Если камера действительно работала, а уменя пока нет оснований сомневаться, то рано или поздно она меня достанет. Это, знаешь, как в голливудском ужастике «Пункт назначения»… Смотрел?
        Михаил покачал головой.
        - Там одни ребята чудом избежали гибели в разбившемся самолете. Они думали, что родились в рубашке и теперь у них долгая и счастливая жизнь, а насамом деле Смерть ведь не обманешь. И она стала охотиться за ними поодиночке. Смерть - сука обидчивая.
        Михаил хмыкнул, но ничего не сказал. Он не любил думать и говорить о смерти в подобном тоне (она действительно могла обидеться), но полагал, что Виктору в его положении это простительно.
        - Сначала я думал, что мне угрожает какая-нибудь катастрофа или несчастный случай типа кирпича на голову, и ходил просто по стеночке. Боялся любого ветерка, любого скрипа в доме. К электропроводам вообще не лез, сидел чуть ли не втемноте по вечерам. А потом… - Виктор вздохнул, - потом пришла мысль, что прятаться нет никакого смысла, ведь меня может свалить какой-нибудь банальный сердечный приступ или инсульт, и против этого лома у меня приема точно нет. Я подумал, что Серега Косилов, может быть, действительно выбросился из окошка сам. У него от постоянного ожидания могла поехать крыша. Странно только, что так быстро, я считал его крепким парнем.
        - Не думаю, что он выбросился, - сказал Михаил.
        Виктор закапывал в песочнице очередной окурок, но, услышав последнюю фразу, застыл. Михаил не спешил продолжать свою мысль.
        - Знаешь, - произнес Вавилов, - видел я вашего брата по телеку. Там на самом деле много забавного, но чтобы вот так… Откуда ты знаешь?
        - Я не знаю деталей, но пока не вижу никакого самоубийства в твоем окружении. Если у тебя есть какие-нибудь вещи, оставшиеся отСергея, я скажу точнее, но пока вот так.
        - Ты уверен? Погоди, а как же?…
        Михаил остановил его движением руки.
        - Виктор, могло случиться все что угодно, и записка в его кармане была написана в расчете на самый худший вариант. Это же очевидно.
        Виктор помолчал, попытался вспомнить текст. Возможно, Миша прав, в письме действительно не было добровольных прощаний и громких предсмертных заветов. Что же тогда произошло?
        - Не бери в голову, - сказал Михаил, словно прочитав его мысли (о том, что он насамом делеих читает, Виктор как-то не подумал). - Это детали, на которые не стоит обращать внимания. Если Сергей попал в объектив своей собственной видеокамеры, то в его гибели нет ничего неожиданного.
        - Слушай, Миш, а ты мне все-таки веришь или нет? Ты ведь так меня ничем и необнадежил.
        Михаил устало улыбнулся. Он не думал о том, правдива эта история или нет. Он ее почти увидел - не вдеталях, но достаточно отчетливо, и теперь совсем другие мысли беспокоили его. Насколько велик масштаб того, с чем ему придется столкнуться? И неужели Саакян был прав?
        Пожалуй, со сложностью и даже невыполнимостью миссии он мог бы смириться, но проигрывать старому козлу, который всю жизнь манипулировал людьми ради лишней цацки на грудь или тыщенки-другой долларов в бумажник, очень не хотелось.
        Виктор как будто тоже умел читать мысли, потому что, воспользовавшись паузой, спросил:
        - Ты хоть что-нибудь видишь у меня впереди? Есть шансы?
        Михаил внимательно посмотрел на него. Виктор ждал ответа. Маленькое, испуганное существо, всю жизнь считавшее себя Человеком Достойным, временами Бэтменом, временами Джокером, Хозяином судьбы, который отвечает за свои слова и поступки, - теперь это маленькое существо с надеждой глядело ему в глаза, словно бездомный пес в ожидании подачки, и даже хороший костюм и запонки не скрашивали это жалкое впечатление. Михаил подумал, что те многочисленные художественные произведения, герои которых, узнав о своей скорой кончине, успевали сделать что-то доброе и полезное, очистив душу и принеся в мир чуточку любви, весьма далеки от реальности. На самом деле люди отчаянно цепляются за жизнь, выпуская когти, как кошки, кричат и невидят ничего, кроме своей надгробной плиты, и оттого приходят в еще больший ужас.
        Впрочем, стоит ли их осуждать за это?
        - Дай руку, - сказал Миша.
        Виктор покорно протянул клешню. Михаил недолго подержал ее, прислушался к своим ощущениям, потом отпустил.
        - Ты еще жив, Виктор, и это главное. Пошли.
        - Куда?
        - К тебе. Покажешь мне камеру и все остальное.
        Михаил поднялся с карусели и направился к подъезду, даже не оборачиваясь. Он не сомневался, что несчастный журналист теперь не отойдет от него ни на шаг, и подгонять его не потребуется. Кроме того, Михаил не хотел смотреть ему в глаза. Он скрыл от него правду: времени у парня практически не осталось, решающий удар мог быть нанесен в любой момент.
        Часть третья. Зеленые гусеницы
        23
        После выхода на экраны мультсериала «Лунтик и его друзья» этих двух парней иногда за глаза стали называть «Вупсень иПупсень». Они с неменьшим успехом могли бы именоваться Бивисом иБатхедом, Винтиком-Шпунтиком, Штепселем иТарапунькой - словом, любым известным дуэтом, вызывающим ассоциации с сиамскими близнецами, потому что уже лет десять их всегда видели только вдвоем - но«Вупсень иПупсень» им подходили более всего. Зачатки интеллекта никак не умещались в их маленьких черепных коробках, проигрывая конкурентную борьбу мечтам о бабах, деньгах и«водочке под шашлычок». Во время традиционных гостевых визитов в отделение местные копы не уставали поражаться этим двум творениям природы, которые сумели воплотить в себе все безумные фантазии голливудских сценаристов, работающих над молодежными комедиями.
        Пупсеню - по паспорту Андрею Слизко - было двадцать четыре. Вупсень (он же Филипп Бойцов) недавно встретил свое двадцать второе лето. Оба когда-то с трудом учились в одной школе, сбегая и суроков, и издома от вечно пьяных родителей; оба рано начали пить-курить-сношаться, одновременно попали на учет в отдел по работе с несовершеннолетними. Их поймали на железнодорожном вокзале при попытке изображать безотцовщину, сбежавшую из воюющего Туркменистана. (О том, что Туркмения, еще недавно читавшая по утрам молитвы своему солнцеподобному президенту, вряд ли развяжет какую-нибудь войну, парни, разумеется, не знали).
        Жизнь их до достижения призывного возраста протекала в целом вполне беззаботно, если не считать вечной нехватки наличности и постоянного поиска «нормальных дающих девчонок». Худо-бедно, с подобными проблемами парни справлялись, не причиняя слишком большого вреда окружающей среде, и ничто не мешало этим рядовым гопникам после окончания школы поступить в какое-нибудь незатейливое профтехучилище, получить профессии сварщиков, каменщиков или электриков, потом, отслужив в армии, жениться на тех самых соседских «нормально дающих» и доскончания дней валяться на диване перед телевизором, вытирая жирные пальцы о футболку. Но, увы, не сложилось - мечта о свободе живет в сердце каждого россиянина.
        Черту, отделявшую их банальное трудноподростковое бытие от серьезных уголовных будней, Филя иДюша переступили нечаянно. Соседский алкашик дядя Семен, разжившийся пенсией, попросил ребят сбегать за водкой. В качестве награды за услугу дедуля пригласил ребят в свою пустую и холодную однокомнатную квартирку, чтобы, так сказать, «вместе выкушать» - за что и поплатился. «Выкушав», мальчики захотели добавки, однако с термином «переговоры» они знакомы не были, поскольку отлынивали от уроков, поэтому отмороженный коротыш Филька просто стукнул дедулю пару раз по голове большой чугунной пепельницей. Денег ребята в доме больше не нашли - вся пенсия ушла на«один раз покушать», - а дедуля, сука чертова, отчего-то скончался.
        Пришлось подпалить квартирку.
        Невероятно, но факт: Дюша иФиля, чей визит к сгоревшему до последнего зуба пенсионеру был зафиксирован местными бабушками, сумели спрятаться от всевидящего ока правосудия за мощным алиби и отделались испугом. Трагическую смерть алкаша районного значения соответствующие органы трактовали как «пагубное воздействие курения в пьяном виде», но для пацанов это не послужило уроком. Вкус крови калечит не только впечатлительных цирковых тигров.
        Дальше была армия: строительный батальон, генеральские дачи, лопаты вместо автоматов, ночные избиения табуретками, массовая продажа казенного кирпича и арматуры - словом, всё, что вселяет в сердце гордость за честно и вовремя отданный Родине священный долг. И снова, к счастью для наших героев и великому огорчению тех, кто давно мечтал видеть их за решеткой, парни вернулись домой с чистыми биографиями.
        Впрочем, уже через год после дембеля иФиля, иДюша имели в активе с десяток краж и разбойных нападений, а неугомонный коротыш Филя-Вупсень, походя, прихватил-таки парочку удавшихся изнасилований (в конце концов, сколько ж можно ограничиваться «попытками»!). Сложился вполне успешный криминальный дуэт, известный всей округе.
        Работали, разумеется, вместе: более-менее сообразительный и наблюдательный Дюша-Пупсень сканировал объект, прикидывал стоимость проекта, варианты отхода и заметания следов, а подвижный Филя первым шел на штурм крепости. Получалось легко, играючи, почти как в авантюрном американском кино. Частенько, правда, приходилось безобразничать: один из«клиентов» во время квартирного налета был дома, при этом еще оказался упрямым бараном, которого Фильке пришлось валить и ногами, и руками, и вообще всем туловищем, как в боях без правил. В другой раз на улице одна впечатлительная дамочка отказалась расставаться с телефоном и сумочкой - тот же Филька, недолго думая, придавил дамочку к асфальту и аккуратно порезал ножиком горлышко. Словом, работенка порой выпадала нервная, но вубытке парни не оставались.
        С местными ментами они не конфликтовали, с ворами не якшались, но долю заносили исправно и тем, и другим, а потому до лета 2007года оба дегенерата относительно благополучно тусовались недалеко от родных осин.
        В один из жарких июньских вечеров их обоих засекли в районе ресторана «Якорь», как раз в тот самый момент, когда пьяного бизнесмена Максима Червякова охрана заведения грузила в такси. Через несколько дней они же крутились в подъезде, в котором проживал предполагаемый самоубийца Сергей Косилов. Чтобы установить оба этих факта, капитану Баранову пришлось перерыть носом всю известную ему часть городского преступного мира, разругаться с женой и выбросить в мусорный контейнер пару оперативно истоптанных новых туфель по восемьсот рублей за штуку. Получив интересующие его данные, ознакомившись с биографией Пупсеня иВупсеня и личными делами тех районных ментов, которые их прикрывали, Баранов решил запросить помощи по линии службы собственной безопасности городского УВД.Но…
        Ему велели проработать операцию более вдумчиво, потому что: а) свободных людей в отделе нет;б) железобетонных доказательств причастности двух гамадрилов к указанным преступлениям не представлено; в) «вообще, если хочешь медальку на левую титьку, выкручивайся сам. Жареным запахнет - пришлем авиацию и флот».
        И капитан Баранов решил «выкручиваться».
        24
        Михаил долго не решался войти в квартиру Вавилова. Он стоял на лестничной площадке, глядя в проем распахнутой двери, словно в зев пещеры, потирал пальцами висок и кусал губы. Для полного выхода в астрал не хватало только чашки и ложки, чтобы Михаил мог вдоволь настучаться.
        - Что-то похожее я видел по телеку, - усмехнулся Виктор, стоявший за спиной. - Что там такое?
        Михаил промолчал.
        - Видишь там монстров?
        Тишина в ответ.
        - Может, батюшку с кадилом позвать, а то…
        - Будь добр, заткнись, - вежливо попросил Михаил.
        Виктор перестал юродствовать.
        Михаил стоял еще около минуты, вглядываясь в темноту прихожей. Ему показалось, что в квартире действительно что-то есть, но признаваться в этом вслух не хотелось. Он даже не обращал внимания на отвратительный запах, характерный для жилища свежеиспеченного вдовца, и неслышал гула холодильника - он пытался уловить и расшифровать другие колебания.
        Он приложил левую руку к виску, закрыл глаза и замер. В таком положении он находился около двух минут, иВиктор за это время понял, что не выдержит напряжения и вслучае опасности побежит прочь. Михаил его пугал.
        - Она еще дома, - ответил наконец Миша.
        - Кто?!!
        - Твоя жена.
        Виктор подобрался. Желание шутить пропало окончательно.
        - В смысле, она?..
        - Я думаю, она нам не помешает. Давай войдем.
        - Ты первый, - выдавил Виктор. - Выключатель слева от входа, подними руку и…
        Михаил не слушал. Он и без него знал, где находится выключатель.
        При свете тусклой лампочки оклеенная коричневыми обоями прихожая выглядела ужасно. Что он увидит дальше, Михаил уже примерно представлял: некогда яркая и ухоженная квартирка, в которой чувствовалось присутствие женщины, ныне превратилась в берлогу раненого дикого зверя. Всюду разбросанные вещи, беспризорные стаканы, набитые окурками пепельницы. Не хватало только обглоданных костей.
        Если монстр и обитал в этой квартире, то это был сам Вавилов.
        - Ну, что там? - спросил Виктор. - Чувствуешь что-нибудь?
        - Чувствую, - ответил Михаил. - Воняет копченой рыбой.
        Он двинулся вперед по коридору, на ходу включил свет в гостиной, затем прошел дальше до дверей туалета и ванной, продолжая касаться выключателей, повернул налево и зажег свет в кабинете Виктора и вспальне. Теперь свет горел везде. Михаил огляделся, втянул носом воздух.
        Пожалуй, лишь теперь он почувствовал, что же это за штука - быть кем-то вроде экстрасенса. Это тебе не девочек гладить по ладошкам и неугадывать содержание экзаменационного билета. Тут рядом с тобой стоит человек, над которым уже завис чей-то острый тесак, и ты должен либо этот тесак остановить собственной рукой, схватившись за лезвие, либо избавить жертвенного барана от страданий. Богатый выбор, нечего сказать.
        Михаил реально ощущал чье-то присутствие. Как будто в этой квартире ребенок играет в прятки и пытается затаиться за какой-нибудь дверью или под диваном. Он старается не шуметь, и вроде бы у него получается, но его выдает воздух, энергетика живого тела… или как там это называется у маститых колдунов?
        «Саакян прав: я слишком беспечный молодой человек и слишком много времени потратил впустую. Оказывается, я могу слышать покойников… и совершенно к этому не готов».
        От этой мысли Михаил преисполнился еще большей неприязнью к профессору, который, оказывается, знал о нем больше, чем он сам.
        Существо, обитавшее в доме, скорее всего, было фантомом Светланы. Впрочем, она уже уходила и, кажется, действительно не собиралась мешать. Михаилу даже показалось, будто он услышал ее голос - приветливый, робкий, словно перезвон кистей хрустальной люстры. Михаил сомкнул руки за спиной, прислонился к двери ванной, закрыл глаза и попробовал отправить сообщение, как уже делал это неоднократно, фехтуя сСаакяном.
        «Я тебя не трону. Мне нужно навести порядок. Обещаю, что буду аккуратен».
        Он «умолк», прислушался. С некоторым волнением обнаружил, что хрустальный перезвон прекратился.
        «Света, ты не возражаешь?».
        Тишина. Только дрогнули занавески на кухне. Наверно, это был сквозняк - Вавилов не закрыл форточку.
        «Позволь мне помочь Виктору, дай знать любым способом».
        Он снова замер, боясь пропустить ответ. Но ответа не последовало. Он открыл глаза.
        Виктор все так же топтался в прихожей, с ужасом наблюдая за этим спиритическим сеансом. Казалось, он едва удерживается от панического бегства.
        «Если он сейчас сбежит, - подумал Михаил, - то умрет уже наверняка».
        - Возьми себя в руки, Князь Тьмы, никто тебя на том свете не ругает, не бойся. И иди уже сюда!
        Они вдвоем вошли в кабинет. Михаил обнаружил стол с системным блоком и монитором компьютера и придвинутый к столу диван. Практически все ровные поверхности были усеяны обрывками бумаги, пустыми пачками из-под сигарет и какими-то опилками. Ни ожидаемых книжных полок, ни другой мебели, характерной для рабочего кабинета, не наблюдалось.
        - Как Мамай прошел, - заметил Михаил. - Что ты тут творил?
        - Боялся.
        Михаил вытянул руку ладонью вниз, провел полукруг. Здесь, кажется, «чисто». Очевидно, Светлана игнорировала эту комнату при жизни и предпочитала обходить ее стороной сейчас. Здесь ощущался только страх.
        - Прости за прямоту, старик, - сказал Михаил, - но насрал ты… в смысле, наследил ты здесь прилично. Где камера?
        Виктор подошел к дивану, приподнял его за край, открывая нишу для подушек и одеял, и после недолгой возни вытащил ее. Причем вытащил двумя пальцами, держа за резиновый раструб объектива, как дохлую крысу.
        - На, забери, а то я блевану прямо здесь.
        Михаил протянул руку. Коснувшись камеры, он тут же ощутил тошноту.
        «Видимо, блевать должен я?!» - успел подумать экстрасенс, потом бросил камеру на диван и быстрым шагом направился в туалет.
        25
        Капитан Баранов собрал в кабинете всех участников операции. В маленькой прокуренной комнатушке сидели четверо: двое - на стульях у стены, третий, водитель служебной машины по имени Паша, с которым Баранов обычно ездил, пристроился на подоконнике. Четвертым был сам капитан, он восседал в своем рабочем кресле на колесиках, раскладывал на столе фотографии преступников, а пальцами свободной руки все перебирал и перебирал таинственный предмет, похожий не то на авторучку, не то на зажигалку.
        - Значит, так, хлопцы. Уродов зовут Филипп Бойцов иАндрей Слизко, и уроды они, естественно, не столько физически, сколько умственно. Можете посмотреть фотографии.
        Коллеги передавали снимки друг другу, изучали их молча и почти равнодушно.
        - Переговоры имеет смысл вести только соСлизко, - продолжал Баранов, - Бойцова в безнадежном случае разрешаю слить как особо опасного и безнадежного дегенерата. На нем столько трупов, тяжких телесных и изнасилований, что государство скажет вам только спасибо, если вы избавите его от необходимости пожизненно стирать засранцу трусы.
        Коллеги похихикали. Баранов, кажется, пребывал в хорошем настроении, несмотря на поздний час и чудовищный недосып, скопившийся за время поисков Пупсеня иВупсеня.
        - Идем дальше, - взглянув на часы, продолжил капитан. - Значит, по данным моих информаторов, Бойцов иСлизко сегодня зависают в ночном клубе «Лагуна». Кто-нибудь был там хоть раз?
        Один из оперативников поднял руку.
        - Ну, и как заведение?
        - Не лагуна.
        - Понятно. Тем не менее, хлопцы, устраивать облаву в клубе рискованно. Если Дюшу еще можно как-то оформить и погрузить, то Филя наверняка начнет палить в разные стороны, тем более, если примет на грудь, а нагрудь он примет обязательно. Так что…
        Баранов зажал таинственный предмет, похожий на зажигалку, в ладони, посмотрел на своих помощников почти с братской любовью.
        - Парни, помощь мне обещали только в случае железобетонных доказательств. Пока их нет, но засранцев брать надо. Честно сказать… - Он сделал паузу, оглядел парней. - Честно сказать, об этой операции мало кто знает. Так что пьем за мой счет.
        При упоминании о выпивке хмурые лица невыспавшихся оперов просветлели. Только один из них, который, очевидно, спал меньше остальных, грустно заметил:
        - Железобетон будет, если орлы начнут палить.
        На это заявление никто не отреагировал.
        26
        Михаил справился с приступом не без труда. Такого выворота наизнанку он не помнил с тех самых пор, как надрался с новоиспеченными однокурсниками, отмечая поступление в вуз. В то мрачное сентябрьское утро он думал, что мир прекратил вращение, небо упало на землю и придавило его, бедного студента, насмерть, сплющив голову, желудок и вообще все, что в нем было теплого. Он думал, что умирает, и очень жалел, что не успел написать в завещании, что дарит свои компакт-диски группы «Кино» соседскому мальчишке Сашке Шмелеву. С тех самых пор Михаил старался не пить вообще, а если приходилось употреблять, то он ограничивался тремя стопками.
        «А ведь я давно ничего не ел», - подумал Михаил, глядя в унитаз на результаты своего приступа.
        - Эй, ты в порядке? - донеслось из коридора взволнованное блеяние Виктора.
        Бедный журналист уже не знал, к чему готовиться - то ли к безоговорочной победе над темными силами, то ли к еще одному нечаянному трупу.
        - Все нормально, уже иду.
        Миша появился через минуту, вошел в ванную комнату. Не обращая внимания на царящий там антисанитарный бедлам, открыл воду в раковине, умылся, посмотрел на себя в зеркало.
        - Который час? - спросил он, рассматривая свои зрачки с лопнувшими капиллярами.
        - Половина первого.
        Когда он вышел кВиктору, все его органы снова работали превосходно, и он был уверен, что при повторном прикосновении к камере приступ не повторится.
        - Продолжим.
        Он вернулся в кабинет, аккуратно дотронулся до аппарата. Кажется, все в порядке, камера его принимала как своего. Он взял ее за ручку, попробовал на вес.
        - Легонькая.
        Михаил нашел кнопку включения, нажал ее. Когда раздался писк, Виктор испуганно прижался к дверному косяку.
        - Осторожно!
        - Не бойся.
        Михаил ногой отодвинул диван от письменного стола, присел на него, положил камеру на колени.
        - Где кассеты? - спросил он.
        - В ящике стола.
        - Есть возможность их посмотреть?
        - Да, можно в самой камере, но отгреха подальше лучше в компьютере. Я сбросил записи на жесткий диск. От страха всякие мысли полезли в голову, хотел посмотреть внимательно, проанализировать, и знаешь…
        Михаил остановил его жестом.
        - Витя, выводы потом. Дай мне все, что у тебя есть. Фотографии Колыванова давай.
        - Кого? - от стресса Виктор уже забыл, с чего все это началось.
        - Депутата, чьи похороны снимал твой друг.
        - А, точно! Да, есть… у меня все есть.
        Виктор долго и суматошно рылся в письменном столе. Михаилу хотелось сказать ему, чтобы он успокоился и несуетился, но он понимал, что порой непросто уговорить не дристать того, кто запивал соленые огурцы парным молоком.
        «Пусть дрищет, - подумал экстрасенс, - ему полезно».
        Через несколько минут, за которые Михаил успел поближе познакомиться с камерой, на стол легли фотографии, вырезки каких-то газетных статей, несколько видеокассет. Также Виктор включил компьютер и приготовил нужные файлы.
        - У меня все готово, - доложил он.
        - Спасибо. - Михаил придвинулся к столу. - А теперь у меня к тебе просьба… - Виктор напрягся. - … постарайся не мешать. Можешь остаться здесь, если тебе боязно отходить от меня, но неотвлекай ни в коем случае, чтобы ты здесь ни увидел. Договорились?
        Виктор заподозрил неладное, но навсякий случай кивнул.
        - Уверен, что понял?
        Виктор кивнул еще раз.
        - Хорошо. Все, время пошло.
        Михаил откинулся на спинку дивана, положил камеру на правое колено объективом от себя, накрыл ее сверху ладонью. Левую руку он положил на подлокотник дивана, начал поглаживать большим и средним пальцами фотографию застреленного из охотничьего ружья депутата и негодяя Колыванова. Сделал глубокий вдох. Он просил Виктора не реагировать, что бы он здесь ни увидел, но сам Михаил не имел ни малейшего понятия, что тот может увидеть. Подобными вещами он не занимался никогда.
        «Вот и узнаем, чем же все-таки меня наградила бабуля».
        Михаил закрыл глаза, слегка закусил нижнюю губу, а потом, словно по щелчку неведомого пальца, попытался вызвать нужный образ.
        У него получилось сразу.
        27
        В ноль часов сорок минут малочисленная оперативная группа была на месте - на парковке перед двухэтажным зданием с гигантской мерцающей надписью «Лагуна». Капитан вышел из служебной вазовской «девятки», посмотрел на часы, закурил. По его подсчетам, программа в клубе была в самом разгаре, уже давали стриптиз, скоро обещали немного садо-мазо и пару номеров творческой самодеятельности из дворца культуры Металлургического района. Информатор сообщил, что Пупсень иВупсень накачиваются пивом за барной стойкой в зале для бильярда. Дюша уже успел сыграть две партии со случайным знакомым, а злобный Филя, кажется, ищет, кому бы дать в рыло.
        «Все идет просто замечательно», - подумал капитан.
        Выкуривая сороковую, если не пятидесятую за последние сутки сигарету, он отметил, что буквально в двух шагах отсюда живет Виктор Вавилов. Мысль залетела в голову случайно, но уходить почему-то не спешила. Капитан решил, что после операции стоит навестить бедолагу, проверить, как он поживает.
        - Сколько у нас времени, Валентин Сергеич? - спросил водитель Паша.
        - Точно не знаю. Ну, грубо - час.
        - Я успею добежать до ларька? Пить хочу.
        - Валяй. И пописать не забудь
        28
        До сегодняшнего дня Михаил понятия не имел, кто это такой - депутат Законодательного собрания Кирилл Колыванов. По долгу службы он интересовался политикой и даже неплохо в ней разбирался, ибо в противном случае не смог бы стать приличным историком, но он не был фанатом политики настолько, чтобы знать, какая публика наполняет местный парламент.
        Впрочем, посидев несколько минут с закрытыми глазами в обнимку с фотографией и видеокамерой Сережки Косилова, Михаил узнал оКолыванове почти всё. По телевизору об этом человеке ничего подобного не рассказывали.
        …Когда Кириллу было восемнадцать лет, он пытался приставать к сводной сестре. Пришел с гулянки с початой бутылкой портвейна, уселся на диван, по-братски обнял шестнадцатилетнюю девчонку. Она огрызнулась, он в ответ шлепнул ее. Потом шлепнул еще раз. Потом еще… Она царапалась, кричала, но брат превосходил ее не только физической силой, но игабаритами. Спас девочку звонок в дверь - сосед пришел вернуть занятую до получки трешку.
        Девушка в тот же день сбежала из дома, пыталась спрятаться от всех, но отсебя спрятаться не сумела и доконца жизни носила в душе этот ужас. Носила, впрочем, недолго: Наталья Колыванова погибла под колесами автомобиля через два года, примерно в тоже время, когда Кирилл в армии проходил по другому уголовному делу.
        «Какая мразь», - думал Михаил, продолжая нежно и сзакрытыми глазами поглаживать его фотографию.
        Еще он узнал, что Кирилл бросил собственную мать умирать в больнице. Он баллотировался на место депутата Законодательного собрания, занимался своей предвыборной кампанией, и ему недосуг было ухаживать за смертельно больной женщиной. У матери была неоперабельная стадия рака, и вте дни, когда медицина уже опустила руки и стыдливо прятала глаза, женщина нуждалась просто в присутствии и поддержке близких ей людей. НоКирюша самозабвенно мочил конкурентов на выборах и«боролся с коррупцией», притягивая к этому благому делу подконтрольные ему СМИ. Когда мать умерла, он раструбил об этом на весь свет, состроил печальную физиономию и таким образом заработал еще несколько дополнительных очков.
        «Ублюдок», - резюмировал Михаил.
        Он уже ничего не хотел знать об этом чудовище. Ни о том, как его пристрелили на охоте, приняв за медведя, ни то, как его хоронили. Главное, что он понял - часть этого «существа» осталась на видеопленке и начала размножаться, словно гриппозная бацилла. Наверно, Зло трансформируется, превращается в газ или воду, течет по трубам, заполняет пространство, чтобы воздушно-капельным путем попасть внутрь к какому-нибудь представителю биологического вида, не имеющему иммунитета.
        «Спасибо за такое счастье, баба Юля, век не забуду», - подумал Михаил, открывая глаза.
        Во рту ощущался странный привкус, словно он облизывал связку ключей. Виктор стоял у подоконника, и глаза у него были как два чайных блюдца.
        - Миш, ты в порядке? - спросил он.
        - А что?
        - Да у тебя руки тряслись как у алкоголика. Я думал, ты откинешься.
        Михаил вздохнул. В этот короткий миг он серьезно пожалел, что двадцать лет назад полез на эти дурацкие смертоносные качели в соседнем дворе.
        Он встряхнулся, провел по лицу рукой.
        - Ничего страшного. В общем так, Вить, твой друг Сергей не прыгал из окна сознательно и непадал случайно. Я вижу убийство.
        Виктор опешил.
        - Как?
        - Не знаю. Вижу и все. Камера всегда принадлежала ему?
        - Кажется, да. Он все покупал сам, и всегда старался брать новое.
        - Кассеты, видимо, тоже его?
        Виктор кивнул.
        - Понятно, - устало резюмировал Михаил. - Я не вижу камикадзе, вижу убийство. Теперь скажи мне, что могут означать две большие зеленые гусеницы?
        - Не знаю.
        - Жаль. Они имеют какое-то значение, причем, похоже, немаленькое. Точно никаких ассоциаций?
        - Нет.
        Михаил снова начал почесывать левый висок и кусать нижнюю губу. В голове его сама собой выстраивалась какая-то стройная теория, в которой не хватало нескольких звеньев. Он чувствовал, что, пожалуй, сумеет разгадать головоломку и тем самым сунуть под нос профессору Саакяну красивую дулю! Вот только нужно разобраться с этими жирными зелеными гусеницами. Что-то с ними не так.
        29
        Пупсень иВупсень никуда не торопились. Пили и непьянели. Дюша устал играть в бильярд и присел за столик к двум молодым особам, которые сегодня были «не прочь». Злобный маленький Филя доказывал официанту в белой рубашке, что он тупой козел и жертва аборта, потому что не может отличить вкус «Гиннеса» от«балтийской бурды». Официант уже подумывал, не окунуть ли пару раз башку этого гурмана в клубный толчок, и недвусмысленно оглядывался в поисках охранников.
        Капитан Баранов подошел к барной стойке в бильярдном зале, уселся на стул.
        - Все по плану, - коротко доложил наблюдатель, сидевший рядом и через соломинку потягивающий коктейль из длинного бокала.
        Это был еще один доброволец, привлеченный Барановым для операции, молодой человек лет двадцати пяти, удачно сливавшийся с толпой завсегдатаев ночных заведений.
        - Доброй ночи, Сань, - поприветствовал его капитан. - Сколько они уже съели?
        - Много. И, похоже, будут торчать до утра. Как в них влезает, не понимаю.
        - Просчитывал варианты?
        Саша неуверенно покачал головой.
        - Сложно сказать. Дюшу можно аккуратно взять под ручки, он испугаться не успеет, ноФиля… Этот непредсказуем. И сами можете посмотреть - в этом зале их принимать неудобно, разве что всей толпой навалиться. Сколько у вас людей?
        Баранов не спешил с ответом. Ему не хотелось заранее расстраивать парня.
        - Валентин Сергеич, сколько вас?
        - Кхм, в общем и целом… нас четверо, но один у машины на улице. Больше мне не дали. Говорят, у тебя и так слабая доказательная база, а люди в других местах нужны. И вообще мы здесь с тобой практически нелегально. Справимся - наградят, не справимся - тоже наградят, но уже посмертно.
        - М-да… - наблюдатель оглядел зал.
        - А кому сейчас легко?
        - Абрамовичу. Слушайте, ну можно попробовать и вчетвером, если со мной, но только если о-оочень наверняка! Малейшая осечка - иФиля начнет шмалять. Стволы, кстати, при них.
        - А вот это плохо, - резюмировал капитан. - Ладно, охранников предупреди, чтобы не мешались в случае чего, а то будут бегать, глазками хлопать, спугнут раньше времени. Перекур. Что тут наливают?
        30
        Михаил полчаса изучал видеозаписи. Он регулярно делал стоп-кадр, всматривался во что-то, шлепал губами и потирал пальцами левый висок. Что он там видит, Виктор не мог понять - ему казалось, что ничего нового обнаружить в этих кадрах не удастся, - ноМихаил вновь и вновь перематывал отдельные куски и непереставал потирать висок.
        В конце концов, он остановил воспроизведение фильма и попросил ручку и чистый лист бумаги. В сложившихся обстоятельствах это можно было расценить как просьбу принести белую простыню, обращенную к посетителям ковбойского салуна в фильме Аллы Суриковой. «Сдается, Билли, твой друг хочет нас обидеть», - мог бы ответить Виктор, если б был склонен шутить. Вместо этого он полез все в тот же ящик стола искать чистую бумагу. Он нашел лишь куски большого корреспондентского блокнота и обгрызенный синий карандаш.
        - Вот это пойдет?
        Михаил на качество канцелярии не обратил ни малейшего внимания.
        - Вставай рядом, смотри, - велел он, отрывая относительно чистый листок и начиная рисовать на нем стрелки. Виктор повиновался. - Вот это Колыванов… Вот тут заразившаяся от него камера. Дальше ведем от него стрелочку - здесь получается еще живой Косилов. От него идет цепочка: Червяков, потом снова сам Сергей, уже мертвый, потом Светлана… и, по здравому рассуждению, ты. То есть тупик. Правильно я говорю?
        - Да вроде, - еле слышно произнес Виктор. Присутствие в этой схеме его имени вкупе с термином «тупик» произвело на парня сильное впечатление.
        - А теперь давай попробуем представить эту байду не как цепь случайных, последовательных и вытекающих друг из друга событий, а как некий замысел, который должен быть свершен в законченной конфигурации. То есть, допустим, это замкнутая цепь. Что если изъять из этой цепи какое-нибудь звено?
        Виктор ничего не понял.
        - Ладно, смотри внимательно.
        Михаил вырвал из блокнота еще один лист и нарисовал более подробную схему:
        - Достаточно замкнутая конструкция? - спросил экстрасенс.
        - Ну да, вполне. И что?
        - А то, что целыми и относительно невредимыми из звеньев этой цепочки остались не только ты и камера. Смотри.
        И он добавил к схеме несколько элементов:
        - Появились какие-нибудь мысли? - спросил Михаил.
        Впрочем, он понимал, что вопросы задает не тому человеку и невовремя.
        - Кто такие зеленые гусеницы? - не понял Виктор.
        - Я не знаю. Но я их увидел. И ты их видел в свое время, но непридал этому значения.
        Михаил повернулся к монитору компьютера, отмотал только что просмотренный файл на несколько минут назад - к тому месту, где отраженные в зеркале Виктор Вавилов иМаксим Червяков на открытии сервис-центра пока еще мирно обсуждают свои финансовые разногласия. Камера «отъезжает», захватывает скучавшую с бокалом шампанского Светлану, потом оператор, сделав не очень уверенное движение, захватывает также свое отражение. Впрочем, его это не смутило, потому что Сергей, судя по всему, тоже немного принял на грудь - он улыбался.
        На этом месте Михаил сделал стоп-кадр, немного увеличил картинку.
        - Ничего не замечаешь?
        Виктор пригляделся внимательно, хотя мог бы и непытаться. Конечно, он ничего нового в этих кадрах не видел, несмотря на то, что крутил их вперед-назад последние несколько дней в надежде отыскать хоть какой-нибудь намек на существование будущего. Увидеть что-то новое мог только свежий человек.
        - Прости, я не понимаю, - признался Виктор.
        Михаил ткнул в монитор огрызком карандаша. В зеркале, которое попало в кадр, отражался еще и кусочек пейзажа за окном. Прямо возле витрины магазина перекуривали два молодых человека. Они были действительно случайным элементом, одним из тех, что вообще проходят мимо сознания и оседают только в подкорке, как пресловутый двадцать пятый кадр. НоМихаил Некрасов их не пропустил.
        - Эти два типа оказались в кадре случайно. Но, возможно, именно с этого момента они стали элементами конструкции. Я не знаю, кто они и почему они здесь, но уменя они проходят почему-то как большие и толстые зеленые гусеницы, которых я и вписал в эту схему. Я не могу расшифровать эти образы, я только знаю, что они помогут вынуть тебя из цепи. Если мы успеем, конечно…
        - В смысле - вынуть? - Виктор нервно сглотнул. - Это как?
        Михаил откинулся на спинку дивана, провел рукой по лицу, помассировал веки.
        - Не знаю, Вить, не знаю. Все интуитивно. Слушай, в твоей берлоге чашечка кофе найдется? Хоть малюсенькая?
        Виктор, не говоря ни слова, метнулся на кухню.
        Пока он гремел чашками и ложками, Михаил усиленно тер свой левый висок. Нужно было выяснить еще один очень важный вопрос. Вряд ли он был принципиален для Виктора Вавилова, ноМихаил не мог без нужной информации двигаться дальше. Он обернулся к своей куртке, которая висела на спинке дивана, залез в карман и вытащил фотоснимок.
        Когда минут через десять Виктор появился в комнате с большой кружкой, из которой тянуло ароматным паром, Михаил даже не сказал спасибо. Он сразу сунул снимок ему под нос.
        - Вить, скажи мне, ты знаешь этого человека?
        Тот уставился на фото. Взгляд как будто прояснился, словно парень что-то вспомнил, потом Виктор медленно подошел к столу и поставил кружку.
        - Да.
        - Когда ты видел его в последний раз?
        - На днях.
        Виктор взял фотографию. На ней профессор Александр Саакян, улыбаясь, принимает грамоту от руководства вуза. Снимок Михаил украл из факультетского альбома, посвященного какому-то празднику. Сам Михаил в подобной хронике никогда не участвовал, свято веря в то, что каждый фотоснимок или видеозапись крадут у тебя частичку твоего естества, ноСаакян это дело обожал, и его счастливая физиономия в обрамлении редеющих седых волос светилась на добром десятке стендов в коридорах вуза. Какой он к черту магистр после этого!
        - Как вы встретились? Ты что-нибудь помнишь об этой встрече?
        Виктор присел на подлокотник дивана, потянулся за сигаретой. Было видно, что встреча с профессором произвела на него должное впечатление.
        - Я помню, что целый день после встречи с ним с толчка не слезал.
        - Считай, тебе повезло, - Михаил устало ухмыльнулся. - Есть люди, которые после общения с ним падали с сердечным приступом. Расскажи подробнее.
        Виктор прикурил, выпустил из носа струю едкого дыма.
        - Я бегал в лавку за пивом и рыбными консервами. Люблю ставридку… Он поймал меня уже у подъезда, когда я возвращался. Даже не окликнул, просто нарисовался неожиданно, как будто из-под крыльца вылез, схватил за локоть так, что пакет у меня из рук чуть не вывалился. Блин, если бы в тот вечер мое пиво разбилось, я бы этого хмыря там же закатал в асфальт.
        - Тебе бы многие аплодировали. Что он сказал?
        Виктор снова пожал плечами.
        - Он мало говорил, больше просто смотрел в глаза и очем-то думал. Он сказал, что больше я не буду беспокоить Лену Хохлову, иначе… что-то он там такое говорил про «иначе», но мне как-то были по барабану иЛена Хохлова, и его «иначе».
        - Что дальше?
        - А ничего. Он постоял, подержал меня за руку, как пенсионер с одышкой, потом ткнул пальцем в грудь, типа «понял меня, да?», и пошел.
        Виктор автоматически потер грудь в том месте, куда его, видимо, ткнул Саакян.
        - Больше ты его не видел? - спросил Михаил.
        - Нет.
        - Никаких предметов он тебе не передавал? Никакого другого контакта с ним не было?
        Виктор покачал головой.
        - Нет, больше ничего. Только вот это хватание за руки и предупреждение не обижать Лену.Все.
        Михаил кивнул и перевернул фотографию Саакяна лицом вниз.
        - Поздравляю тебя, Витя, ты познакомился с темным магистром психологии по фамилии Саакян. От его теплых объятий тебя спасло только то, что чуть раньше ты попал в теплые объятия другого злодея.
        - А зачем он вообще ко мне сунулся?
        - Думаю, он тебя «сканировал». По результатам сканирования, скорее всего, решил не трогать, подумал, что сам загнешься. Это долгая история, я тебе как-нибудь потом расскажу, когда будем спокойно сидеть и пить чай на веранде у голубого карьера.
        Виктор кивнул. Мысль о голубом карьере ему понравилась.
        - У тебя есть план? - спросил он.
        Михаил взял кофе, сделал пару глотков, посмотрел на стоп-кадр на мониторе компьютера. Два размытых силуэта, два случайных человека в джинсах и рубашках, стоят, курят и невносят абсолютного никакого дополнительного смысла в эту смертельную видеохронику… или, наоборот, являются гвоздем этой программы. Черт его знает. Пора выяснить.
        - Наверно, план есть, - выдохнул Михаил. - По крайней мере, ничего другого, что я мог бы назвать планом, у меня в голове не наблюдается. Снаряжай камеру и пойдем. Нам надо торопиться.
        - Куда?
        - На свежий воздух. Вот только кофе допью.
        - Хорошо. Дай мне две минуты.
        Виктор ушел, иМихаил остался в комнате один. Он растянулся на диване, обхватил пальцами кружку, сделал несколько глотков. Кофе оказался неплох, хотя заслуги Виктора в этом, очевидно, не было никакой - просто попался хороший растворимый.
        Дико хотелось спать. Михаил уже потерял счет времени, день никак не кончался. Михаил не представлял, как завтра (точнее, уже сегодня!) отработает в университете. Нужно позвонить своему декану, прикинуться больным, взять небольшой тайм-аут. Но для начала надо закончить это дурацкое дело.
        Михаил допил кофе и хотел поставить кружку на стол.
        И тут его окликнули.
        От неожиданности Михаил едва не уронил посуду на пол - кружка закружилась на краешке стола, словно робкий прыгун-новичок, которого пытаются столкнуть с трамплина в воду.
        Голос был женским.
        У парня похолодела спина. Он услышал всего одно слово и понял, что обращаются именно к нему. И он угадал, кому принадлежит этот голос… и едва не закричал, больно прикусив губу.
        - Спасибо, - шепнула Светлана прямо над его ухом и будто провела несуществующей рукой по его волосам.
        31
        Дюша-Пупсень устал развлекать пьяных девчонок, присел в углу зала и стал молча созерцать баталии немногочисленных ночных бильярдистов. Филя-Вупсень тем временем уже клевал носом за соседним столиком. Казалось, подойди к нему тихонечко сзади, ткни пальцем в спину, и он рухнет со стула, растянется на полу, и поднимать его придется домкратом. Но впечатления были обманчивы.
        - Думаешь, пора? - спросил Баранов уСаши.
        Они сами решили сыграть одну партию на бильярде, но одной партией, как водится, дело не ограничилось, и вот уже четвертый раз подряд лейтенант Саша оставлял капитана Баранова в дураках. Сейчас они решили передохнуть, выпить пивка.
        - Можно попробовать, - ответил Саша.
        - Не надо пробовать, надо делать, иначе мы тут до утра проторчим.
        - Торопитесь? - пошутил молодой. - По-моему, неплохо сидим, а? Может, еще партеечку, Валентин Сергеич?
        - У меня деньги заканчиваются. - Баранов посмотрел на него строго, положил кий на стол и взял свою кружку. - Все, допиваем и приступаем. Делимся два на два и берем. Обоих сразу на пол.
        - Понял вас.
        Они вернулись к барной стойке, допили свое пиво. Капитан кивнул двоим ребятам, смотревшим телетрансляцию футбольного матча английской Премьер-Лиги в другом конце зала. Видимо, те тоже никуда не спешили из этого гостеприимного заведения, поэтому отреагировали вяло и без видимого энтузиазма.
        - Всех лишу яиц, ушей и квартальной премии, - пообещал капитан, пробубнив угрозу себе под нос.
        - Они вас не слышат, - сказал Саша. - Я пойду им передам.
        - Будь любезен.
        Когда Александр ушел, Баранов посмотрел на часы. Три ноль пять. Если еще чуть-чуть подождать, он просто уснет здесь за стойкой, и весь этот суетный мир, населенный маньяками, проститутками, убийцами и ворами, перестанет для него существовать. Организм настойчиво требовал найти место поудобнее и придавить часов двадцать, ноВалентин Баранов чувствовал, что если сейчас даст себе хоть немного передышки, начать всю операцию заново уже не сможет, даже если ему заплатить за нее большие деньги и повесить на грудь эту чертову медальку. Нужно добивать до конца немедленно.
        Он вынул мобильный телефон, набрал водителя, оставшегося дежурить на улице.
        - Паш, ты не уснул еще?
        - Нет, Валентин Сергеич. Но тут уже светает, и я скоро упаду.
        - Подожди немного, не падай. Скоро пойдем. Заводи тачку.
        Баранов даже не заметил заинтересованного взгляда, которым его изучал внезапно протрезвевший Филя-Вупсень.
        32
        Парни шли по пустынной ночной улице, ежась в хлипких курточках и оглядываясь по сторонам. Точнее, оглядывался лишь Виктор, не доконца понимая цели этого ночного выхода, аМихаил, сунув руки в карманы, о чем-то мрачно размышлял и орезультатах своих размышлений предпочитал пока не распространяться.
        Когда проходили мимо витрин двухэтажного магазина, торговавшего швейными машинами, Виктор остановился, кивнул в сторону автостоянки. Глаза у него заблестели.
        - Здесь я ее в последний раз видел живой. Смотрел через камеру, как будто в дырочку в женскую баню подглядывал… дурак…
        Он закусил губу, отвернулся. Михаил почему-то посмотрел на видеокамеру, которую Виктор прижимал к колену. В эту минуту в его воображении она была живым существом, стыдящимся своих проделок и готовым исправить то, что еще можно было исправить. Около минуты Михаил смотрел на нее, сумев сбросить наваждение, лишь когда Виктор тронул его за плечо.
        - Миш, что с тобой?
        - Ничего. Просто показалось.
        - Угу, ладно. - Виктор уже справился с эмоциями. Теперь он смотрел на пустынный перекресток, меланхолично вздрагивающий желтым светом светофора. - Куда нам дальше?
        Михаил втянул носом воздух, тронул левый висок.
        - Туда, - он указал рукой вверх по улице. - Там, кажется, какой-то клуб?
        - «Лагуна».
        - Нам туда.
        Виктор не удивился. У него уже не было ни сил, ни желания удивляться. Кроме того, он полностью доверил свою судьбу Михаилу Некрасову. Если экстрасенс прикажет лечь на трамвайные рельсы, он ляжет без разговоров («Кстати, это вариант, - подумал Виктор, - чтобы долго не мучиться»). Он только решил прояснить на всякий случай:
        - А зачем нам туда?
        - Без понятия. Мой компас показывает на северо-восток. С недавнего времени у меня заработал внутренний компас. В этом, наверно, есть и твоя заслуга.
        - Польщен. Слушай, а ты часто этим занимаешься?
        - Чем именно?
        - Ну, не знаю… как это точнее назвать. Изгоняешь злых духов или как?
        Михаил усмехнулся.
        - Какие к черту духи, Витя. Я вообще здесь случайно. Ленка Хохлова, которую ты так долго и безуспешно добивался, учится у меня на третьем курсе. Она моя студентка. У нее возникли проблемы, и я просто хотел ей помочь.
        - Не пойму, при чем здесь я?
        - Она думает, что на тебя навели порчу. Я решил проверить, так ли это на самом деле. Как выяснилось, ничего подобного.
        - Угу, - буркнул Виктор. - А откуда у тебя этот талант?
        «Вот же настырный! - подумал Михаил. - Ему, может, дышать осталось всего ничего, а он чужой биографией интересуется!».
        - Ты даже в стрессовых ситуациях остаешься журналистом, - с улыбкой заметил Михаил. - Я точно не знаю, откуда это у меня. Моя бабушка умела делать кучу всяких вещей, о которых тогда не писали в научных журналах и закоторые можно было получить реальный срок.
        - Ты ее наследник?
        - Нет. Я просто упал с качелей…
        - Чего? - не понял Виктор, ноМихаил его уже не слушал. Он внимательно смотрел вперед.
        Они почти подошли к следующему перекрестку, у которого в окружении торговых рядов мини-рынка нелепым исполином возвышался многоэтажный торговый комплекс с ночным клубом «Лагуна». До парковки возле клуба оставалось метров двести-триста. Там, в отличие от мирно спящих близлежащих кварталов, наблюдалось оживление. Более того, возле клуба что-то происходило.
        «Кажется, это то, чего ты ожидал, - мысленно сказал себе Михаил. - Иначе быть не может».
        33
        Александр Саакян этой ночью тоже не спал. За всю свою жизнь он мог пожаловаться на бессонницу лишь дважды - когда первая жена несколько суток пыталась самостоятельно разродиться его первенцем (к слову, ей так и неудалось это сделать, уже мертвого ребенка вытаскивали щипцами), и когда на него пытались повесить дело о крупной взятке. За исключением этих двух действительно тяжких случаев Саакян всегда спал отлично и сны, как правило, видел вполне оптимистичные.
        Но сегодня что-то шло не так. Сначала он до полуночи ворочался в своей постели, глядя то на фонарь за окном, то на репродукцию Пикассо на стене, потом - уже около часа ночи - вылез из кровати, побрел на кухню, там сварил себе кофе и уселся перед телевизором. До одурения насмотревшись закольцованных информационных сюжетов на канале «Евроньюс», он выключил ящик, набросил поверх пижамы халат и вышел на балкон.
        Александр Георгиевич Саакян определенно что-то чувствовал. Он рассеянно рассматривал крыши дорогих автомобилей, расставленных в идеальном геометрическом порядке на парковке элитного дома, глядел на перекуривавшего на крыльце охранника, потом переводил взгляд на уличный фонарь, висевший аккурат на уровне его окон на втором этаже… и постепенно стал ощущать что-то вроде легкой паники. Это было в новинку, это было незнакомо, непривычно и неприятно. Он прижал правую руку к груди, вдохнул побольше воздуха.
        Определенно где-то что-то происходит, и происходит с человеком, с которым у него с недавних пор установилась странная связь. Да, с этим молокососом, с этим выскочкой и баловнем судьбы Михаилом Вячеславовичем Некрасовым.
        Послать ему пожелание удачи? Или помочь провалиться?
        Саакян вернулся в спальню, посмотрел на зеленый циферблат электронного будильника. Три двадцать две.
        - Время приема лекарств, - пробубнил Саакян с дурацкой ухмылкой. С той самой ухмылкой, которая однажды так напугала Лену Хохлову. И лег в постель.
        Паника постепенно отступала.
        34
        Все произошло очень быстро, и трудно было поверить, что всего лишь пять минут назад обе мерзких зеленых гусеницы мирно «жевали листья», не обращая ни малейшего внимания на окружающий их пейзаж. Филя почти спал за своим столиком, аДюша собирался еще выпить пива. Оперативники подобрались очень близко и сгруппировались, готовые в один момент подхватить негодяев под руки.
        - Время приема лекарств, - сказал Баранов и начал трясти Филиппа Бойцова за руку. - Эй, чудилка, проснись, автобус пришел…
        Тут произошло то, что очевидцы и непосредственные участники операции еще долго пересказывали друг другу во время перекуров. Филя-Вупсень, за секунду до обращения к нему спавший мертвецким сном, поднял голову, внимательно посмотрел на капитана, улыбнулся, словно старому знакомому, потом аккуратно, но чрезвычайно мощно боднул его лбом в челюсть. Баранов опрокинулся на пол вместе со стулом, на котором сидел. В образовавшуюся паузу Филя успел выдернуть из-под рубашки пистолет. То же самое сделал иДюша-Пупсень, сидевший за другим столиком.
        Два выстрела - две вспышки, два мощнейших удара по барабанным перепонкам самых стойких завсегдатаев клуба, - и два оперативника улетают с поля боя, как пластмассовые солдатики. Один из них, молодой лейтенантик Саша, был ранен в плечо, второй, приехавший сБарановым, кажется, получил пулю в живот.
        В клубе поднялся визг. Немногочисленные посетители разбегались в разные стороны, сшибая мебель, по ажурным лестницам со второго этажа, на котором располагалась стрип-зона, неслись местные охранники в белых рубашках - перепуганные и взъерошенные, словно только что сами зажигали на эротическом шоу.
        - Стоять!!! - орал Филя, водя пистолетом из стороны в сторону. - Всем стоять на месте!!!
        Чтобы ни у кого не возникало сомнений, он поднял ствол и выстрелил вверх, в абажур светильника. Короткая вспышка - и наголовы обрушился стеклянный дождь
        - Стоять!!!
        Зеленые гусеницы заняли оборону, встав спиной к спине, как Буч Кэссиди иСанденс Кид. Капитан решил, что операцию можно считать проваленной. Двое оперативников были нейтрализованы, аБаранов и его уцелевший напарник оказались на прицеле.
        - Разошлись в стороны! - велел Филя охранникам, загородившим выход из бильярдного зала. Те продолжали стоять, разведя руки в стороны. - Разошлись, бл…!!!
        Капитан Баранов приподнялся на локтях, потрогал челюсть. Определенно, это была самая дурацкая операция в его жизни. Почему он не заставил себя немного отдохнуть и всё взвесить на свежую голову? О чем он только думал?!
        Едва он заворочался, как тут же услышал окрик:
        - Лежать! - велел Дюша. - Мы уходим, и больше никто не пострадает.
        Баранов мешкал, оценивая обстановку. Раненый Саша был зажат в углу за столиками, и он, разумеется, выбыл из игры, не говоря уже о том бедолаге, которого подстрелили в живот. Тот второй либо уже умер, либо потерял сознание, и огромная лужа крови подползала к капитанским ногам. Баранову ахотелось рвать и метать, но… локоть близок и недосягаем.
        - У нас раненые, - сказал он, - валите, вас не тронут.
        Он был уверен, что Паша, оставшийся на улице, услышал выстрелы и крики (не прекращавшиеся, кстати, до сих пор), и готов отработать свою часть Мерлезонского балета. Если только не…
        Он напрасно надеялся на чудо: Пупсень иВупсень, несмотря на молодость и слабые признаки интеллекта, обладали звериным чутьем. Когда охранники клуба у выхода расступились, бандюки двинулись вперед, не опуская стволов.
        «Отход профессиональный, придраться не кчему», - отметил Баранов.
        Оказавшись за пределами кольца, Гусеницы схватили первого попавшегося официанта в накрахмаленной белой рубашке. Филя воткнул ствол ему в шею.
        - Никому не двигаться, или я ему башку снесу!
        Так они втроем и поплыли к главному выходу. Баранов понял, что операция провалена окончательно: либо подонки покидают клуб практически беспрепятственно, и потом придется вводить «Вулкан» по всему городу, либо сегодня будут трупы. Третьего варианта нет.
        35
        Из здания клуба выбегали люди. В этот рассветный час посетителей в заведении было не так много, но шума от них хватало на хороший голливудский боевик. Михаил иВиктор стояли на дальнем краю автостоянки, Михаил держал своего подопечного за руку, словно тренер лыжника, ожидающего передачи эстафеты.
        С улицы Молодогвардейцев к клубу с воплями подъезжала карета «скорой помощи», с проспекта Победы - милицейский уазик. Очевидно, кто-то из посетителей или персонала «Лагуны» успел сделать пару нужных звонков, а проспект всегда патрулировался довольно плотно, и ждать подмоги долго не пришлось.
        Собравшиеся на площадке возле клуба зеваки чего-то ожидали, уставившись на крыльцо.
        - Что там происходит? - спросил Виктор. - Нам точно надо сюда?
        - Точно.
        На самом деле он ни в чем не был уверен, он действовал по наитию, словно гадая на кофейной гуще или раскладывая карты. Особой «пикантности» к этой ситуации добавляло то, что таким вот легкомысленным манером он пытался спасти чужую жизнь.
        Одно Михаил знал наверняка: здесь и сейчас сВиктором все станет ясно.
        - Вить! - он повернул журналиста лицом к себе. - Послушай меня, это важно.
        Виктор сделал глубокий вдох, в глазах его застыли испуг и предчувствие финала.
        - Здесь твой убийца, - заключил Михаил. - Я его чувствую. Это одна из«гусениц», что попали в кадр.
        - Охх, ффухх… - выдохнул Виктор и безвольно опустил руки.
        - Включи камеру.
        Он не стал задавать вопросов, просто молча повиновался. Приподняв камеру за ручку, нажал кнопку «power». Аппарат зажужжал, готовя кассету к записи.
        - Миш, она греется.
        - Ну и отлично.
        - А что мне делать?
        - Обманывать обидчивую суку с косой, - улыбнулся Михаил.
        Улыбка вышла немножко вымученной. Молодой экстрасенс, только начинавший частную практику, очень боялся ошибиться.
        На крыльце Филя с зажатой в его смертельных объятиях жертвой остановился, удивленный рассветом. Очевидно, накачиваясь пивом в клубе, он потерял счет времени.
        - Все разошлись! - крикнул он в толпу.
        Его призыву вняли только зеваки, попятившиеся в разные стороны. Водитель Паша держал бандита на прицеле, спрятавшись за багажником своей «девятки», а бойцы из только что подкатившего уазика еще не успели рассредоточиться.
        - Я сказал, всем разойтись!!! Подгоните сюда машину, иначе я его пристрелю!
        - Какую? - вступил в диалог Паша.
        - Твою! Давай, гони ее сюда!!!
        Паша не собирался выполнять эту просьбу. Он по-прежнему сидел у заднего бампера и целился вФилю.
        - Ты глухой, сука?!!! Машину сюда гони, или я ему череп снесу! Не веришь?!
        Паша дрогнул. Он опустил пистолет, выпрямился.
        - Как тебе ее дать-то?
        - Ключи бросай, баран! - велел Филя, нащупывая ногой ступеньку лестницы, чтобы начать спускаться. Сзади его подпирал, прикрывая с тыла, Дюша. - Бросай ключи, урод, и отходи на двадцать шагов! Все отошли отсюда быстро!!! Дали нам спокойно сесть!
        Бойцы зашевелились. Пока водитель «девятки» разбирался с ключами, Виктор с видеокамерой наперевес двинулся вперед - прямо на вооруженных отморозков.
        - Витя! - крикнул было вслед Михаил, но тот его уже не слушал.
        Виктор принял решение - выйти навстречу своему страху. Он помнил, что чертова камера снимала его, и что все, кого она снимала, погибли, а значит, должен погибнуть и он. Но если прав Михаил, и можно разорвать эту проклятую цепь, то это нужно делать самому - быстро и без раздумий, как будто вырываешь гнилой зуб.
        - Эй, ты! - заорал Филя, увидев парня, двигавшегося прямо на него с видеокамерой на плече. - Куда, сука!!! Всем сказано было отойти!
        - Я журналист! - крикнул Виктор. - Я тебя снимаю для утренних новостей. Не стреляй!
        Отступившие менты вновь подобрались, приподняли стволы пистолетов и укороченных «калашей». И вот тут Филипп Бойцов, кажется, впервые растерялся.
        36
        Саакян проснулся. Впрочем, он не спал - просто лежал с закрытыми глазами и наблюдал за разворачивающейся драмой. Он не видел деталей, но мог с достаточно большой точностью угадывать ход событий, и происходящее на парковке возле ночного клуба «Лагуна» поначалу его вполне устраивало.
        К великому сожалению профессора, эту изумительную во всех отношениях центрифугу Виктору Вавилову устроил не он. Подобные истории время от времени случаются - по воле неизвестного драматурга, когда звезды на небе складываются в определенном порядке, предугадать который невозможно. Саакян успел лишь под самый занавес восхититься изощренностью замысла и филигранной точностью реализации, и он страстно желал, чтобы этот неведомо кем поставленный спектакль закончился так, как было написано в пьесе. Это была бы поистине сумасшедшая история!
        Но вмешался Некрасов, и жертвенный баран Виктор Вавилов уже не собирался покорно следовать на убой. Он решил послать драматурга к чертовой матери и состряпать альтернативный финал. Да и черт бы с ним, с этим безнадежным самовлюбленным идиотом! НоНекрасов! Он не должен победить!!!
        Александр Георгиевич накинул халат, вышел на балкон, посмотрел, сощурившись, на просыпающийся алеющий восток. Точнее, в сторону клуба «Лагуна».
        Ах, как жаль, что он не может повлиять на происходящее! Очень жаль!
        37
        Филипп Бойцов все же справился с замешательством. Уверенно-взволнованный вид журналиста не мог его обмануть. Впрочем, даже если это и действительно был журналист, какая разница!
        - Стоять!!! - крикнул Филя на всякий случай, что называется, для очистки совести, как часовой на посту. Убедившись, что журналист прет вперед, снимая происходящее на камеру, и вовсе не собирается останавливаться, Филя вынул ствол пистолета из-под подбородка заложника-официанта, навел его наВиктора и нажал на курок.
        Под грохот выстрела толпа взвизгнула, отхлынула от площадки, менты пригнулись. Кто-то из женщин зарыдал, кто-то начал громко материться.
        Виктору снова повезло: пуля угодила в камеру, вошла аккурат в объектив, разбила линзу, пластик, выбила аккумулятор и улетела дальше. Через какие-то доли секунды на плече уВиктора вместо дорогостоящего «Панасоника» остались куски корпуса с вывернутыми наружу электронными кишками. Самому Виктору осколками оцарапало щеку. Кроме того, он едва дышал от шока. Он отбросил останки камеры в сторону, опустился на одно колено и попытался справиться с тошнотой.
        Времени на передышку ему не дали. Филя оттолкнул парализованного страхом официанта, в одном прыжке преодолел трехметровое расстояние доВиктора, схватил его за шею.
        - Теперь ты мой заложник! - шепнул он ему в ухо. - Сам напросился!.. Дюша, всё! Уходим, уходим!!!!
        Андрей Слизко, соскочив с крыльца, два раза выстрелил в воздух, метнулся к машине. Наличие заложника по-прежнему останавливало вооруженных бойцов, ожидающих команды, которую некому было отдать. Михаил с немым ужасом наблюдал заВиктором, за его остекленевшими глазами, раскрытым ртом, которым он хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег. Михаил боялся, что его элементарно может свалить сердечный приступ. Сердечко-то уВавилова подустало.
        Вскоре бандиты оказались в машине. Ее хозяин, молодой белобрысый Паша, безропотно отступил. Дюша-Пупсень ударил по газам, «девятка» рявкнула и, протаранив носом чью-то начищенную до блеска иномарку, умчалась прочь с автостоянки.
        Михаил в бессилии опустил руки. Что дальше делать, он не представлял. Он пытался вызвать в голове образ Виктора, но невидел ничего, кроме переливающихся красных и синих пятен, словно кто-то смешивал краску из разных банок. Он провел рукой по лицу, встряхнулся, втянул носом воздух… и услышал сквозь треск статистических помех буквально следующее:
        - Так, «Кедр», «Кедр», прием!.. Значит, слушай внимательно: «девятка» Калининского убойного выходит прямо на вас, несется по проспекту Победы от клуба «Лагуна» в сторону северо-запада. Да, через полминуты буквально выйдет на вас… Огонь на поражение! Как понял, прием!.. Это значит на поражение, что непонятно, «Кедр»?! Остановить машину любым способом… особо опасные преступники… можете ее в капусту! Они наших положили! Как понял, «Кедр», прием!.. Все, красавец, исполняй! По результатам докладывай. Отбой…
        Михаил открыл глаза, огляделся. Нет, разговаривали не здесь. Здесь менты уже ничего не предпринимали, одна группа с автоматами перекуривала во дворе, вторая в штатском бегала с улицы в клуб и обратно. В городе уже был введен «Перехват». Значит, переговоры Михаил услышал у себя в голове.
        Стало быть, Витьке конец.
        Михаил не ошибся. «Девятка» сФилиппом Бойцовым, Андреем Слизко и заложником Виктором Вавиловым была встречена шквальным огнем со стороны полицейского кордона на пустынном утреннем проспекте Победы. Это произошло примерно в восьмистах метрах от перекрестка, у которого возвышался ночной клуб «Лагуна». Машина с преступниками сбрасывала скорость, пытаясь совершить разворот, и это был очень удачный момент для атаки.
        Десяток автоматных очередей разорвали рассветную дремоту города, сотни пуль вгрызлись в металл, и это было похоже на съемки еще одного голливудского блокбастера. Колеса несчастной «девятки» взорвались, машина подпрыгнула, опрокинулась на бок и, споткнувшись о трамвайные рельсы, легла на крышу, выставив в небо лохматые покрышки.
        Сомневаться в том, что все находившиеся в машине люди превратились в куски фарша, мог только клинический оптимист.
        38
        Михаил сидел на бордюре возле клубной автостоянки, обхватив голову руками. Он совсем не двигался, отчего был похож на монумент «скорбящей матери», к которой молодожены по пятницам и субботам возлагали цветы под взрывы шампанского. В конце концов, кто-то не выдержал этого душераздирающего зрелища и подошел к парню.
        - Эй, братишка, ты в порядке? - поинтересовался один из автоматчиков, тронув его за плечо. Михаил отнял руки от лица, поднял голову. Полицейский отшатнулся: - Извини, брат, я подумал… я пошел.
        Михаил вернулся к своему занятию, а именно: он сканировал полицейскую радиочастоту. Он напряженно вслушивался в обрывочные, словно телеграфные послания, переговоры неведомых ему «кедров», «вторых» «первых» и прочих «красавцев», способных за милую душу приговорить заложников вместе с головорезами, превратив и тех, и других в окровавленные куски мяса. Михаил пытался поймать хоть словечко, касающееся судьбы его невольного друга, но слышал лишь пунктирное «понял тебя, даю», «принято, хорошо, отбой».
        Стал ли Виктор ему другом за те несколько напряженных и выматывающих часов, что они провели вместе? Михаил был потрясен новыми ощущениями: да, он за это время так проникся сочувствием к парню, что уже готов был оплакивать его глупую гибель. Что он, собственно, уже и делал - глаза его блестели нежданными слезами, и именно эти слезы смутили участливого мента с автоматом.
        Впрочем, стоп…
        - Так, «Кедр», что там у вас? Какой раненый? Кого вы там, бл…, ранили, стрелки ворошиловские, какой приказ был поставлен?! Выпал из машины? А, бл…, они его выбросили! Как он, прием?.. «Кедр», не слышу!.. А, ну все, понял тебя, встречай медиков через пять-десять минут… Все, отбой…
        Обрадоваться Михаил не успел, потому что сразу после этого перехваченного разговора зазвонил его мобильный телефон.
        - Алло?
        - Поздравляю вас, - без всяких эмоций произнес профессор Саакян.
        - Спасибо, - в тон ему ответил Михаил, вытирая слезы.
        - Что ж, на первый раз неплохо, мой юный друг. Но неспешите почивать на лаврах, это только начало, уверяю вас.
        - Начало чего?
        - Долгой войны с самим собой. Это война до полного уничтожения противника. Я свою проиграл, как вы уже догадались, а теперь вот ваша очередь.
        Михаил вздохнул. Откровенно говоря, ему было плевать, что там бормочет этот старый кретин, ему дико хотелось спать.
        - Еще раз поздравляю и всего доброго, - проскрипел Саакян и сразу отключился.
        - И тебе не хворать, - захлопнув крышку телефона, буркнул Михаил.
        Эпилог первый
        Начало августа. Солнце. Легкий ветерок, стук трамваев, радостные вопли детворы, цокот каблучков… Город всегда спасет от депрессии, нужно только уметь его слушать.
        - Да, жить хорошо, - протянул Виктор, подставив исцарапанное, но заживающее лицо под волну свежего ветра.
        - Хорошо жить еще лучше! - добавил капитан Баранов, прикуривая сигарету. - Сколько тебе здесь еще париться?
        - С недельку. Гипс скоро снимут. А вы что-то хотели нам рассказать, если я не ошибаюсь?
        - Да, - вставил Михаил, - мне тоже было бы интересно.
        Баранов приосанился. Он, наверно, ощущал себя Шерлоком Холмсом в финале очередной истории, когда детективный водоворот рассасывается, выплевывая на поверхность разгадку. Ты разваливаешься в кресле перед камином, наливаешь бокал красного вина (или что он там пил, этот чудик с трубкой?) и принимаешься терпеливо разжевывать непонятливым зрителям нюансы дедуктивного метода. Только сейчас вместо камина и вина были скамейка в сквере городской клинической больницы и противная на вкус сигарета.
        - Бойцов иСлизко проходили по десяткам дел, - говорил Баранов, перебирая в левой руке загадочный предмет, похожий на авторучку и зажигалку одновременно, - но насвязь с тобой мы вышли просто каким-то чудом. Один стукачок на предварительном следствии раскололся, что эти сиамские близнецы пасли Червякова в тот вечер. Когда тот спьяну отпустил такси и поперся к дому пешком, они же его и грохнули, причем Филя долго не мог остановиться, работая булыжником. Фотографии Червякова вы видели…
        Виктор грустно кивнул.
        - Что касается Сергея Косилова, то это уже просто мистика. Они как будто шли по твоим следам, Виктор, не будучи с тобой связанными абсолютно ничем. Они беспрепятственно вошли в дом, навалились на хозяина, выбросили его с балкона, а потом, ничего не взяв, быстро ушли.
        - Что же это было? - спросил Михаил.
        - Точно уже никто не скажет - наши автоматчики постарались, мать их, - но мне кажется, что просто сработал фактор неожиданности. Они вскрыли квартиру, обнаружили Сергея, но вместо того, чтобы ретироваться, как делают многие осторожные домушники, они принялись парня бить. Это наверняка Бойцов, придурок… Очевидно, он увлекся, как в случае сЧервяковым, и когда Косилов вылетел из окна, им пришлось срочно уходить. Ну, а твой друг Сергей, как выяснилось, ожидал чего-то подобного, поэтому всегда носил с собой записку.
        - Угу, - сказал Виктор. - А признайтесь, вы меня в чем-то подозревали?
        Баранов отвел глаза, стряхнул пепел сигареты в урну.
        - Ну, колитесь, капитан.
        - А чего тут колоться. Представь, что ты оставляешь на кухне тарелку с котлетами, уходишь ненадолго, но когда возвращаешься, тарелка уже пуста, а под столом облизывается твой жирный кот. Какие выводы ты сделаешь?
        - Понятно, - улыбнулся Виктор.
        - Вот именно! Ты у нас тогда просто лежал на блюде с голубой каемкой. Убит твой кредитор, который тебе угрожал буквально накануне. Потом через пару дней погибает твой близкий друг, потом… прости, царствие ей небесное… твоя жена. Ты облизывался под столом, на котором только что стояла тарелка с котлетами, и никакого внятного алиби.
        - И стопроцентных мотивов тоже, заметьте. По крайней мере, в случае сСережкой.
        - Ну да, здесь ты прав.
        Они умолкли. Каждый думал о своем, аБаранову отчего-то взгрустнулось.
        - Уйду я, наверно, из органов, - сказал он, наконец, выбрасывая сигарету в урну.
        - Чего так? - спросил Виктор.
        - Старый стал, устаю, плохо соображаю. У меня сейчас служебное расследование идет по операции в«Лагуне». Я же там в зале чуть одного парня не потерял. Слава богу, выкарабкался, но недумаю, что меня наградят. Знаете, в таких случаях лучше уходить самому, пока на тебя всех собак не навешали.
        - А куда намереваетесь? - поинтересовался Михаил.
        - Да есть предложения, я пока размышляю.
        Собеседники из вежливости помолчали. Каждый из них что-то потерял в результате всей этой катавасии. Капитан подставил людей под пули и перестал видеть будущее в своей профессии, Михаил вошел в конфронтацию с серьезным противником, с которым придется и дальше ежедневно сталкиваться в стенах университета. Но наибольшие потери понес, разумеется, Виктор Вавилов. Он, наверно, не тот представитель своего биологического вида, ДНК которого следует поместить в фонд будущих поколений (как он сам о себе сказал сразу же после первой операции на коленных суставах). Но, с другой стороны, такого кошмара он не заслужил. И сейчас, заштопанный, собранный заново, с забинтованной рукой и небритой физиономией, он смотрел на облака и снескрываемым удовольствием слушал, как шумит город.
        - Ты сам-то как? - спросил Баранов.
        - Миша говорит, что со мной все в порядке, - улыбнулся журналист, - а я ему верю.
        - Кстати! - спохватился капитан, поворачиваясь кМихаилу. - Вы, братцы, что-то хотели рассказать про ваши дела! Что там за байда с камерой?
        - В другой раз! - в один голос отмахнулись «братцы». - Долго рассказывать. Вот придете потом в гости с бутылкой, посидим, поговорим.
        - Подлецы, - Баранов встал со скамейки. - Ладно, пойду я. Приятно было видеть тебя в добром здравии, Виктор, поправляйся, набирайся сил и скорее возвращайся к общественно полезным работам. Михаил, приятно было увидеться. Всем счастливо, все свободны.
        Они пожали друг другу руки - Виктор смог предоставить для этого только кончики пальцев, - и капитан побрел к воротам медгородка. Глядя ему вслед, Виктор почему-то вспомнил их первую встречу. Удивительно, насколько ошибочными бывают представления о людях.
        - Слушай, Миш, - сказал он, - ты заметил эту штуку у него в руке?
        - Конечно.
        - Что это за фигня? Я все никак не могу определить, сколько ни смотрю.
        - Ты тоже обратил внимание? - улыбнулся Михаил. Ему понравилось вавиловское любопытство. Значит, парень возвращается к жизни. - Понимаешь, Вить, наш добрый капитан думает, что это капсула с водой, взятой то ли из реки Иордан, то ли из ее притоков. Что-то вроде медальона-оберега. Могу ошибаться, но эту штуку ему всучила какая-то случайная женщина, как сказал бы сам Баранов, «обманным путем втершаяся к нему в доверие». Во всяком случае, никакой особой силы в этом предмете я не увидел. Скорее всего, пустышка.
        - Так он у нас суеверный!
        - Ага. И я думаю, что в нашу историю о камере поверит.
        - Слушай, может ему сказать об этом медальоне?
        - Не стоит. Он верит в его силу, и медальон ему помогает. Вера - великая вещь. Вот ты во что-нибудь веришь?
        Виктор уставился на испещренный трещинами асфальт.
        - Бог его знает, Миха. Раньше, кажется, верил, но уже не помню во что.
        - Возьми тайм-аут, уезжай куда-нибудь подальше от города.
        - Денег нет.
        - Продай плазменную панель, или что там у тебя еще осталось?
        Виктор ткнул экстрасенса локтем в плечо.
        - Грешно смеяться над убогими. Кстати, тебе никогда не приходила в голову мысль поучаствовать в этом телешоу для таких же чудиков, как ты… для этих, ну, ясновидящих? Реально популярная сейчас вещь.
        Михаил отрицательно покачал головой, но получилось как-то не очень убедительно.
        - Врешь, собака! - не сдавался журналист. - Давно, поди, лыжи навострил? Неужели слава не интересует? Прикинь, какую ты карьеру сделаешь, если победишь? Да у тебя отбоя от клиентов не будет! Ты их рейтинги видел?
        Михаил держался из последних сил, но насловах о карьере сломался: шея и щеки его стали пунцовыми.
        - Ладно, Вить, позволь откланяться, - заторопился он. - Разговоры со мной, конечно, благотворно влияют на твое выздоровление, но тебе потом не рассчитаться. И, кстати, за мной уже пришли.
        Михаил поднялся со скамейки. Виктор, проследив за его сияющим взглядом, увидел идущую по зеленой аллее молодую девушку. Невысокую блондинку. Милую. Нет, чертовски красивую. Словом, Ленку Хохлову.
        «Чтоб мне лопнуть!» - подумал Виктор, а вслух произнес:
        - Когда успел, стервец?
        - Пока ты спал, - улыбнулся Михаил. - Ты, Вить, давай поправляйся и приходи к нам в гости на рюмочку чая.
        - Всенепременно.
        Они попрощались. Виктор махнул рукой Ленке, она улыбнулась в ответ. Кажется, девчонка была счастлива, и он поймал себя на мысли, что рад за нее. Он уселся обратно на скамейку, аккуратно вынул из-за пазухи сложенную вчетверо газету, которую час назад купил в больничном киоске. Его интересовал материал на первой полосе. Кричащее название занимало четверть страницы: «Жилому кварталу - плыть!».
        …«Строительство элитного жилого квартала наНабережной неожиданно застопорилось…. Когда место было уже почти подготовлено и строители собирались закладывать фундамент, из-под земли вдруг ударили ключи. Их было очень много. Постепенно площадка превратилась в болото.
        Ошарашенные специалисты в один голос заявили, что такого быть не может, потому что не может быть никогда: предварительная разведка была проведена соответствующим образом, все согласования получены. Возможно, подземная река, проходящая неподалеку, прорвала грунт.
        Представитель строительной компании был немногословен. В интервью нашему корреспонденту он смог выдавить лишь одну фразу, привести которую на страницах газеты не представляется возможным».
        ЭПИЛОГ ВТОРОЙ
        Новый сезон телевизионного реалити-шоу «Ясновидящий»! Телекомпания «Неон-ТВ» объявляет набор участников. Кастинг состоится 15августа с10.00до16.00. Справки по телефонам…