Игрушка Двуликого Василий Горъ
        Нелюдь #4 Ожидание Бельварда из Увераша закончилось. Леди Мэйнария, баронесса д'Атерн и ее возлюбленный Кром Меченый, названный Бездушным, прибыли в Шаргайл. Кроме того, выяснилось, что Бездушный тяжело ранен и не скоро сможет покинуть сарти, что по-хейсарски означает «дом-крепость». Такой шанс поквитаться с давним врагом выпадает только раз. Но Бельварду незачем спешить. Сарти, расположенный в центре города, не возьмешь штурмом. К тому же после недавних событий въезд для не-хейсаров в Шаргайл строго запрещен. И хотя в длительной вражде побеждает тот, кто умеет ждать, Кром Меченый не из тех, кого можно взять на измор…
        Василий Горъ
        Игрушка Двуликого
        Глава 1
        Бельвард из Увераша
        Четвертый день второй десятины второго травника

…Черноволосая хохотушка по имени то ли Шейра, то ли Шейла, купленная в «Рваном бредне» вместе с двухведерным бурдюком скарского[1 - Скарское - дешевое вино.], не закрывала рот ни на мгновение: воспоминания о ее похождениях сменялись историями из жизни ее многочисленных подружек, и практически каждая заставляла Бельварда либо улыбаться, либо ржать во весь голос. Видимо, поэтому, увидев, что Слизень сворачивает в чем-то знакомый переулок, он не сразу сообразил, что они уже добрались, и некоторое время оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где именно оказался. Впрочем, услышав надсадный кашель соседа и увидев его сгорбленную спину, мелькнувшую в щели покосившегося плетня, он радостно ухмыльнулся и решительно вошел в предупредительно распахнутую Серым калитку.
        Подниматься по неосвещенной лестнице, держась за Шейру и пытаясь ущипнуть ее за задницу, было весело - под руки попадало то бедро, то икры, то талия. Поэтому первое, что он сделал, вломившись в гостиную, - это притиснул девку к стене и запустил руку ей под юбки.
        Роза[2 - Роза - местное название женщины легкого поведения.] захихикала, услужливо развела колени и хрипло поинтересовалась, не нальет ли он ей сначала глоток-другой вина.
        Идея показалась здравой - Бельвард, ненадолго оставив в покое женские прелести, повернулся к покачивающемуся вправо-влево столу, нашел глазами свой кубок и рявкнул на всю Ремесленную слободу:
        - Н-наливай!!!
        Слизень, непонятно как возникший из ниоткуда прямо в центре комнаты, снял с плеча бурдюк, повозился с завязками, а через мгновение вдруг оказался стоящим перед Бельвардом с двумя полными кубками в руках.
        Такая услужливость требовала вознаграждения, поэтому юноша, как раз вцепившийся в плечо Шейлы, чтобы не упасть, сорвал с пояса кошель, нащупал в нем первую попавшуюся монету и кинул ее Серому:
        - Де… держи, зас-служил!
        Слизень расплылся в алчной улыбке, очень пылко поблагодарил и, кажется, помог повесить кошель на место, так как в следующий момент левая рука Бельварда оказалась на талии розы, а правая - в вырезе ее платья.
        Шейра не протестовала. Наоборот, почувствовав, что шнуровка режет ему запястье, она свела плечики и изящным движением трепетных пальчиков опустила платье почти до пояса!
        - И ты зас-служила… - облизнув враз пересохшие губы, выдохнул Бельвард и потянулся к дерзко торчащим соскам.
        Девушка хихикнула, рванула за какую-то ленточку - и платье, зашуршав, вдруг упало к ее ногам:
        - А так?!
        - О-о-о… - восхищенно протянул юноша, оглядывая точеную фигурку розы. - О-о-о!!!
        - Ваш-мл-сть, вы брали ее, чтобы она вас веселила! - зачем-то напомнил Слизень. - То есть смешила и отвлекала от грустных мыслей…
        - А я че делаю, дурень? - удивилась Шейла и, чтобы придать своим словам больший вес, повела плечами, от чего ее груди забавно заколыхались.
        Бельвард хихикнул, поймал одну из них и деловито кивнул:
        - О-отвлекает… П-причем ни-иплохо!
        Хохотушка показала Серому язык, танцующей походкой прошла к столу, сдвинула в сторону все, что на нем стояло, уселась на столешницу и бесстыже развела колени:
        - Вот она я, ваш-мл-сть!
        То, что она - «вот», Бельвард не столько увидел, сколько ощутил. Через миг, когда оказался стоящим вплотную к розе, а его правая рука, скользнув по молочно-белому бедру, ткнулась в теплый и мягкий живот.
        - Какой вы сильный!!! - восхищенно выдохнула Шейра. - И высоченный!!!
        - Ваша милость, там ва… - донеслось откуда-то издалека. - …мается!!!
        Панические нотки, прозвучавшие в голосе Слизня, внезапно вывели юношу из себя:
        - Выйди вон… Ты мне ме-мешаешь…
        - Правильно! - хихикнула роза и, обвив руками шею Бельварда, прогнулась в пояснице.
        Намек был понятен, но ноги почему-то не держали, и Бельвард, кое-как подтянув к себе табурет, сел и уткнулся носом в ее грудь.
        - Ваша милость!!! - очередной раз взвыл Серый. - Вы что, не поняли? Там ва…
        - Заткнись!!! - раздраженно рявкнул юноша, с наслаждением вдохнул терпкий запах пота сидящей перед ним женщины и застонал от предвкушения.
        - Это… это что за коряга, Слизень?! А?!!!
        - Ваша светлость, это… это… Его милость нанял ее, чтобы она его смешила!
        Униженный лепет Серого, отвлекающий от ощупывания ягодиц, заставил Бельварда разозлиться - он недовольно нахмурил брови и, не поворачиваясь к двери, повелительно махнул рукой:
        - Все - вон! Живо!! А то запорю!!!
        В комнате тут же стало тихо. А через мгновение эту тишину разорвал хлесткий, как удар бича, рык:
        - Бер?!
        В то же мгновение что-то передавило горло, мешая дышать; угодливо прогибающееся в пояснице женское тело провалилось куда-то вниз, и Бельвард с изумлением понял, что висит в воздухе, не касаясь ногами пола!
        Захрипел. Попытался вцепиться в ворот камзола и, оцарапав ногтями собственную шею, мысленно взвыл от ужаса - просунуть пальцы между воротником и собственным горлом оказалось невозможно! Рванулся, чтобы оттолкнуться ногами от стола, - безуспешно! Сообразил, что можно вцепиться в руку того, кто его держит, и подтянуться, но не смог: стоило его пальцам дотронуться до твердого, как камень, предплечья, как захват на шее ослаб, и Бельвард полетел вниз…

…Падение продолжалось целую вечность. Потом пол больно ударил в стопы, закачался, как палуба корабля в шторм, и замер. Кажется, одновременно с болезненным толчком в спину. Или сразу после него.
        Обрадованный своим спасением, Бельвард облегченно перевел дух и икнул. То ли от радости, то ли из-за пережитого страха.
        - Ты пьян!!! - возмущенно воскликнул женский голос. Кажется, принадлежащий не розе.
        Отрицать очевидное было глупо, поэтому юноша утвердительно кивнул:
        - Угу… Не-немного…
        - Слизень?!
        - Да, ваша светлость?
        - Ведро воды! Живо!!!
        - Уже бегу…

…Бегал Серый быстро. Даже очень - Бельвард не успел сообразить, зачем ему вода, если есть вино, как на голову обрушился ледяной водопад.
        Первые пару мгновений после этого юноша не мог ни дышать, ни говорить - горло перехватило словно удавкой, а заколотившееся сердце чуть было не выломало грудную клетку, но потом очухался и заорал на весь дом:
        - Сгною!!!
        - Бер?!
        Чудовищный удар, пришедшийся в затылок, бросил Бельварда на пол, в безобразную лужу, растекающуюся по грязным половицам. И вернул ему способность соображать:
        - Маменька?!
        - Встань! - вместо ответа рявкнула леди Марзия. - Ну!!!

…Как ни странно, по поводу того, что он напился как свинья, маменька не сказала почти ничего - понюхала полупустой кубок, едва заметно поморщилась и посоветовала не жалеть деньги и покупать что-нибудь подороже. Приблизительно так же она среагировала и на царящий в комнате беспорядок - презрительно фыркнула и поинтересовалась, морили ли они тут хоть раз насекомых. А вот состояние одежды Бельварда и то ли Шейру, то ли Шейлу проигнорировать не захотела.
        Первый разнос - из-за одежды - длился всего минуты две. Но за это время маменька успела ткнуть его носом в каждое грязное пятно, потертость или дырку на одежде и обуви, прошлась по неровным строчкам и мятым кружевам, заставила оценить состояние воротника камзола и обшлагов рукавов. Ну, и в завершение всего, распустив шнуровку, вытащила на свет краешек несвежей нижней рубашки, принюхалась и понимающе кивнула в сторону розы:
        - Теперь я понимаю, почему ты выбрал именно ее: все остальные тобой побрезговали…
        Красный от стыда, Бельвард кинул взгляд на Шейру и онемел - женщина, успевшая сползти со стола, выглядела, как оживший скелет!!!
        Увидев ужас в его глазах, маменька не успокоилась - подошла к розе почти вплотную, брезгливо ткнула рукой, затянутой в белоснежную перчатку, до одного из все еще торчащих сосков и желчно поинтересовалась:
        - С каких это пор тебе нравятся старые и больные клячи?
        Юноша непонимающе нахмурился. Зря: маменька, почему-то решив, что сдвинутые брови - это признак недовольства, вышла из себя и, не стесняясь в выражениях, крайне подробно объяснила, почему стоящее перед ней создание нельзя считать женщиной.
        В принципе, теперь, на трезвую голову, Бельвард и сам мог назвать причин пять-шесть - не самый юный возраст, нездоровый цвет лица, болезненная худоба, искривленный позвоночник, безобразные ноги и оспины. Но оказалось, что маменька видит не «пять-шесть причин», а чуть ли не сотню! Большинство из которых касалось не столько красоты, сколько здоровья.
        Например, бесцветные, «редкие, как у плешивой собаки» и слишком ломкие волосы на пару со слоящимися ногтями указывали на то, что их хозяйка, скорее всего, страдает от болезней почек, выпуклые, блестящие, чуть желтоватые глаза говорили о проблемах с печенью и атрамом[3 - Атрам - местное название щитовидной железы.], а прыщи на лице - о проблемах с желудком и запорах. Кстати, описывая «прелести» трясущейся как осиновый лист розы, маменька расчетливо вызывала в Бельварде чувство омерзения. Причем не только к Шейре, но и к самому себе. Именно поэтому она заставила его внимательно рассмотреть ее маленькую, но до ужаса дряблую и обвисшую грудь, ткнула пальцем чуть ли не в каждую бородавку, в каждое грязно-коричневое пятно на животе и ногах. Потом показала расчесанные до крови укусы на ее голове, спросила, не искал ли он там какую-нибудь живность, и рассказала о причинах, из-за которых у продажных женщин начинает «вот так» шелушиться кожа. Ну, и в самом конце осмотра попросила Бера открыть Шейре рот.
        Один взгляд на обломанные черные пеньки, окруженные воспаленными деснами, - и Бельварда, живо представившего себе поцелуй в губы, вывернуло наизнанку. Слава Вседержителю… и Беру, вовремя развернувшему и подтолкнувшему его к окну, не на платье маменьки, а на улицу.
        Видимо, леди Марзия дожидалась именно этой реакции, так как после того, как Бельвард привел себя в порядок и виновато посмотрел на нее, она демонстративно приподняла юбки и насмешливо поинтересовалась:
        - Так что, оставить вас наедине?
        - Н-нет! Я был пьян и ничего не соображал!!!
        - Что ж, надеюсь, это станет тебе хорошим уроком…
        - Станет, маменька! Спасибо!
        - Одним «спасибом» не отделаешься… - ухмыльнулась леди Марзия, потом посерьезнела, не оглядываясь на Мельена, шевельнула пальцами, дождалась, пока тот выставит из комнаты и Слизня, и слегка испуганную розу, а потом поинтересовалась, достаточно ли Бельвард протрезвел, чтобы начать соображать.
        Туман, путавший мысли и чувства, стал намного реже. Кроме того, начала побаливать голова. Но признаваться в этом было равносильно самоубийству, поэтому Бельвард утвердительно кивнул. И удостоился снисходительной улыбки:
        - Что ж, тогда можешь радоваться - твое ожидание закончилось: баронесса Мэйнария и ее Бездушный находятся в Шаргайле!
        - Вы уверены? - чуть не завопив от счастья, спросил юноша.
        - Более чем! Могу сказать больше - они в сарти[4 - Сарти - дом-крепость ( хейсарск .).] рода Аттарк. И будут там еще некоторое время…
        - Я выезжаю! Прямо сейчас!!! - воскликнул Бельвард и, заметив, что его кошель почему-то лежит на столешнице, торопливо повесил его на пояс.
        - Спешить смысла нет… - хмуро бросила леди Марзия. - Бездушный тяжело ранен и вставать не в состоянии, значит, в ближайшее время из дому не выйдет. А сарти, стоящий в центре города, штурмом не возьмешь…

«И не в центре - тоже… - мрачно подумал юноша. - При первом же ударе тревожного колокола к атакуемому дому соберется все население Шаргайла. А это не сто-двести человек[5 - На Горготе считают только тех, кто в состоянии держать в руке меч. Таким образом, предложение надо читать так: «…не сто-двести воинов».], а несколько тысяч!»
        Увы, маменька этого не понимала, так как поморщилась и принялась раздраженно вертеть на пальце родовое кольцо:
        - Что самое отвратительное, после недавнего похищения жены Ваги Крыла Бури въезд не-хейсаров в Шаргайл строго-настрого запрещен! Кстати, я отказываюсь понимать, как можно запретить въезд в город, лежащий в горах. Ведь там десятки троп, как обычных, так и звериных, ущелья, перевалы, пещеры…
        Собравшись с духом, Бельвард робко попробовал объяснить, чем отличаются горы от леса, и, как ни странно, преуспел - выслушав его объяснения, маменька благосклонно кивнула и даже потрепала его по волосам:
        - А если заплатить Серым? Неужели они не провезут человека-другого в какой-нибудь повозке с двойным дном?
        - Простите, маменька, но в Шаргайле Серых не было и нет… - всеми силами демонстрируя почтение, еле слышно выдохнул Бельвард.
        - Как это?
        - Его милость прав… - подал голос Бер. - Их там давят, как крыс. Вот они и не заводятся…
        Видимо, слышать о городе, в котором нет Пепельного братства, леди Марзии еще не приходилось - она недоверчиво прищурилась и посмотрела на дверь, за которой скрылся Слизень. Но звать не стала - махнула рукой и принялась задумчиво наматывать локоны на указательный палец.
        Чем чреваты попытки помешать маменьке думать, Бельвард знал, как никто другой, поэтому застыл в неподвижности. И стоял так минуты две, пока на ее губах не заиграла кривая улыбка:
        - Получается, что брать их надо за пределами Шаргайла. Так?
        - Да, маменька!
        - В Шарвар[6 - Шарвар - дословно «Загорье», северная часть Шаргайла, жителей которой хейсары считают «младшей кровью». Впрочем, это не мешает с ними воевать.] они не пойдут - во-первых, слишком далеко от Тиррена, а во-вторых, там нет и не может быть никаких гарантий личной их безопасности. Значит, имеет смысл расставить людей на дорогах и тропах, ведущих в Вейнар и Скар. И, естественно, предупредить Серых, дабы они искали не по всему Горготу, а на подступах к Шаргайлу…
        Бельвард кивнул - все, что говорила маменька, было понятно и так.
        - Тебе понадобятся деньги… - леди Марзия шевельнула пальцами, и Бер, до этого подпиравший стену рядом с входной дверью, скользнул к столу и положил на него совсем небольшой кошель. - Тут драгоценные камни. На тысячу желтков. Думаю, этого тебе хватит…
        - Должно…
        - Только не вздумай экономить! Нанимай лучших - тех, кто знает, с какой стороны браться за меч и умеет держать язык за зубами…
        - …и от кого ты сможешь избавиться… - в унисон ей добавил Мельен.
        - Именно! - злобно оскалилась маменька. - Найми пару пятерок[7 - Пятерка - боевая группа Серых, обычно используемая для решения силовых вопросов.] для особого дела и проследи, чтобы после того, как ты возьмешь кровь за кровь и отправишь эту тварь д’Атерн ко мне, они разобрались с теми, кто слишком много знает…
        - Хорошо. Сделаю так, как вы сказали… - склонил голову Бельвард.
        - И еще: если к тебе вдруг обратится некий Орман по прозвищу Кот, то сделай все, что он попросит…
        Глава 2
        Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
        Пятый день второй десятины второго травника

…На лбу и крыльях носа брата Рона, скользнувшего в кабинет, поблескивали капельки пота, волосы слиплись и приклеились ко лбу, а сутана выглядела так, как будто на нее вылили ведро воды.

«Бежал. Наверное, с голубятни…» - мысленно отметил Ансельм и подобрался - чтобы бегать в такую жару, надо было иметь очень серьезные основания.
        Так оно, собственно, и оказалось - переведя дух и поздоровавшись, Рон подошел к столу и с поклоном положил на него скомканный кусочек пергамента:
        - Письмо из Каравата[8 - Карават - городок на границе Шаргайла.], ваше преподобие!
        Вчитываться в слишком мелкий и на редкость неразборчивый почерк лазутчика не было ни времени, ни сил, ни желания, поэтому глава Ордена Вседержителя поморщился и неопределенно повел рукой.
        Объяснять смысл этого жеста не пришлось - иерарх вытянулся в струнку, еле заметно вздохнул и несколькими рублеными фразами пересказал содержание письма:
        - Жене Ваги Крыла Бури отравить Латирдана не удалось - она погибла еще до «побега». Скорее всего, во время захвата хейсарами «Королевской Охоты». Юлай Подсвечник и Негзар Мышь схвачены, допрошены и посажены на кол. Брат Годрим успел принять яд и умереть…
        - И почему это я не удивлен? - с сарказмом поинтересовался Ансельм, потом осторожно встал из-за стола, подошел к окну и уставился на площадку перед исповедальней, на которой толклись ожидающие своей очереди монахи.

«Как хорошо быть простым братом-клинком… - мелькнуло в голове. - Ни покушений, ни интриг, ни ответственности - только служба, тренировки да сон. Вот о чем они сейчас думают? О скором ужине? О всенощном бдении? О жаре?»
        Ответ пришел сам собой. И почему-то совсем не порадовал: большая часть братьев наверняка думала не о будущей исповеди, а о том, как подсидеть товарища, стать десятником или получить возможность пробиться в ряды тех, кто пойдет учиться на надзирателя. А меньшая, самая изворотливая, размышляла о том, как обратить на себя внимание кого-нибудь из иерархов и сделать первый шаг к вершинам власти.

«Нет чтобы жить в тишине и спокойствии?» - хмуро подумал он, усилием воли отогнал мысли о том, что когда-то думал о том же самом, и повернулся к Рону:
        - Ты уверен в том, что брат Годрим погиб?
        - Нет, ваше преподобие, не уверен… - угрюмо буркнул иерарх. - Лазутчик из Каравата пересказывает слухи…
        - То есть Годрима могли взять и расколоть?
        - Могли… - кивнул брат Рон. - Но, честно говоря, я в это не верю: чтобы задавать правильные вопросы, надо представлять, о чем спрашивать, а о способностях братьев-надзирающих Неддар не знает и знать не может!
        - Пожалуй, ты прав… - с трудом сдерживая желание почесать раззудевшуюся рану на ягодице, буркнул Ансельм. - Чем дольше они не будут знать, о чем спрашивать, тем лучше!
        - Сделаю все, что смогу… - приняв пожелание как руководство к действию, воскликнул иерарх. И вернулся к обсуждаемой теме: - Одно плохо: после допроса Юлая Подсвечника в Шаргайле не осталось ни одного брата во Свете. И не только братьев - хейсары нашли и вырезали всех, кто имел хоть какое-то отношение к Ордену…
        - Значит, в ближайшее время мы будем вынуждены верить слухам… - поморщился Ансельм и ткнул пальцем в лежащее на столе письмо: - Как видишь, уже начали…
        - Ну, слухи всегда можно проверить! Скажем, я уверен, что Латирдан жив и здоров - по сообщениям из Аверона, во дворце уже начали готовиться к его возвращению…
        - М-да…
        - Кстати, ваше преподобие, вам не кажется, что Неддару ворожат Боги? - негромко спросил брат Рон. - Схрон в «Охоте», который обнаружили его люди, делали белогорцы. И до сего дня я был уверен, что найти его невозможно!
        - Чушь! - раздраженно воскликнул Ансельм. - Найти можно все, что угодно, - было бы желание и возможности! А что касается Латирдана - если бы ему ворожили Боги, то нам бы не удалось убрать его отца и устранить его первого министра…
        - Ну да, пожалуй, вы правы, ваше преподобие…
        - Не «пожалуй», а прав! Кстати, я бы на твоем месте вспомнил слова Игенора Мудрого: «Путь к Власти - это игра, в которой бывают и победы, и поражения. Тому, кто страшится последних, этот Путь не по зубам…»
        Брат Рон задумчиво свел брови к переносице и зашевелил губами, проговаривая цитату про себя.
        - Ты что, не читал трактат «О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней»? - удивленно спросил Ансельм.
        - Н-нет…

«Может, поэтому-то ты мне и верен…» - хмуро подумал глава Ордена Вседержителя и, сильно пожалев, что озвучил название труда, способного навести Рона на ненужные мысли, криво усмехнулся: - Ладно, Двуликий с ним, с Шаргайлом! Давай решим, что нам делать дальше…

…В возможность устранения Неддара Латирдана руками его собственного повара Ансельм верил слабо - да, тому удалось отравить графа Грасса и не привлечь к себе внимания. Но это еще ни о чем не говорило - тех, кто кормил первого министра, не контролировал никто, а над головой поваров, готовящих для короля, неотлучно стояли люди Арзая Белой Смерти; то, что ставилось на стол Грассу, ел только он сам, а еду Неддара обязательно пробовали специально обученные слуги; первое отравление Черным Льдом могли принять за удар, а второе - уже нет. Поэтому, дав Рону кое-какие указания по поводу того, что и как должен сделать повар, глава Ордена Вседержителя сосредоточился на задумке, которую обдумывал уже целую десятину:
        - Значит, так: завтра утром ты отправишься в Парамскую Обитель…
        - Проверять готовность метателей и их обслуги? - понимающе кивнул иерарх, наткнулся на гневный взгляд Ансельма и побледнел: - Простите, что перебил, ваше преподобие!!!
        - Два десятка повторений «Смирения» и три - «Покаяния»! После того, как мы закончим, и… в присутствии брата Бенора!
        - Как прикажете, ваше преподобие… - смиренно склонив голову, выдохнул брат Рон и затих.
        - О чем я говорил? - жалея, что не может видеть глаза иерарха, рыкнул Ансельм, вернулся к столу и осторожно сел.
        - О том, что завтра я отправлюсь в Парамскую Обитель…
        - Да! Так вот, твоя задача - как можно быстрее отобрать шесть самых подготовленных десятков[9 - Здесь: расчет метателя.] и проконтролировать, чтобы они были в состоянии собирать и разбирать свои метатели на скорость и с завязанными глазами, а также назначить человека, ответственного за их уничтожение!
        - Э-э-э… простите, не понял?
        - Мне надо, чтобы в случае малейшей опасности захвата метатели могли сгореть, причем быстро и, по возможности, бесследно. Если не назначить ответственного, то в бою каждый из обслуги будет заниматься тем, что считает более важным, и тем самым подставит под удар наши планы, а в дальнейшем еще и лишит нас небольшого технического преимущества…
        - Логично…
        - Да ты что?! - язвительно усмехнулся Ансельм, потом заставил себя успокоиться и продолжил: - После того как ты назначишь этих самых поджигателей, проведи несколько тренировок и убедись, что они знают, куда прикреплять сосуд с «Огнем Веры», и в состоянии вовремя им воспользоваться…
        - Хорошо…
        - Когда ты решишь, что обслуга готова, отправь их с хорошей охраной в Бочаги и Туманный Овраг…
        - По три в каждую деревню?
        - Да…
        - В разобранном виде?
        - Естественно!!!
        Иерарх кивнул, задумчиво поскреб подбородок и неуверенно поинтересовался:
        - Может, имеет смысл везти их с купеческими обозами? Если раскидать отдельные части по разным повозкам, то ни один, даже самый дотошный солдат не поймет, что именно мы везем! Опять же, перевозка по большим трактам позволит нам выиграть время…
        Его предложение было не лишено смысла, поэтому Ансельм утвердительно кивнул:
        - Отправляй с обозами. Только имей в виду, что на месте они должны быть не позже чем к середине второй десятины третьего травника…
        - Будут, ваше преподобие! Даже раньше!
        - И последнее - пока метатели будут в дороге, займись подчисткой вейнарских следов…
        - Простите?
        - Мне надо, чтобы Арзай Белая Смерть случайно узнал о том, что граф Ильмар потратил пять тысяч золотых неизвестно на что !
        - А зачем, ваше преподобие?
        - Узнаешь. Когда придет время…
        Глава 3
        Кром Меченый
        Шестой день второй десятины второго травника

… Край кровати больно врезается в ребро вот уже целую вечность. Но я не шевелюсь - любое мое шевеление прервет ее сон и снова бросит в бездну невыносимой боли.
        Она спит… Почти два часа… И изредка улыбается во сне. Той самой полузабытой улыбкой, которой нам с Ларкой так не хватает последние лиственя четыре. Хотя нет, нет, не той самой - тогда, в далеком прошлом, когда маму еще не терзала Черная Немочь, ее губы были алыми, словно сок земляники, лицо - круглым и полным жизни, а глаза, синие, как небо в середине травника, лучились ярким светом, как два маленьких, но очень теплых солнышка. Поэтому тогда улыбка получалась совсем другой - доброй, мягкой и такой ласковой, что от ощущения безграничного счастья у меня обрывалось сердце.
        Оно обрывается и сейчас. Но уже не от счастья, а от горя: губы мамы давно потеряли цвет и становятся красными только тогда, когда она прокусывает их от нестерпимой боли. Лицо осунулось и похудело, а глаза поблекли и превратились в два черных колодца, в которых безвылазно живут боль и тьма…
        …До рези в глазах вглядываюсь в ее лицо и на какое-то время перестаю видеть черные круги под воспаленными глазами, глубокие морщины вокруг рта, между бровей и на лбу, запавшие щеки, капельки пота на крыльях носа и влажные, спутанные волосы. Смотрю - и мысленно благодарю Вседержителя за то, что он, смилостивившись, подарил ей эти два часа забвения.
        Благодарю. Истово и долго. А потом забываю о его существовании: едва заметно вздрагивают пальцы, так и лежащие на моей голове, и к моему горлу подкатывает ком: это шевеление лишь только похоже на ласку! И то первое, коротенькое, почти неощутимое прикосновение к волосам, на которое она потратила все имеющиеся силы, тоже было лишь ее тенью. А ведь когда-то она их трепала…
        Сжимаю зубы. Изо всех сил. И, стараясь не думать о прошлом, соскальзываю взглядом ниже - сначала на болезненно-тонкую шею, сквозь кожу которой просвечивают синие нити жил, потом - на хрупкие щепочки ключиц, торчащие из-под ночной рубашки, и, наконец, на кисть ее левой руки, лежащую на одеяле. С болью смотрю на вздувшиеся суставы, на безобразные черные пятна, испещрившие когда-то белую кожу, на изломанные, похожие на звериные когти, ногти. И таращу глаза, чтобы удержать навернувшиеся на глаза слезы. Но все-таки не удерживаю - обжигающе-горячие капли скатываются сначала по правой, а потом и по левой щеке…
        - Плачешь? Почему? - не открывая глаз, внезапно спрашивает мама.
        - Я не хочу, чтобы ты уходила… - думаю я. Или говорю?
        Видимо, все-таки говорю, так как она грустно вздыхает и едва заметно пожимает плечами:
        - Все уходят. Кто-то рано, кто-то поздно. От этого никуда не деться…
        - Я не хочу!!!
        - Никто не хочет. Только вот Богам наше мнение не указ…
        Я вскидываю взгляд к потолку и с ненавистью смотрю сквозь потрескавшиеся доски, пытаясь углядеть хотя бы тень тех, кто невесть за что получил право решать, кому жить, а кому умереть.
        Мама слабо усмехается:
        - Злишься? Зря: они подарили нам жизнь и способность радоваться тому, что нас окружает. Увы, немногие из нас действительно ценят эти дары - мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно…
        Внезапно понимаю, что она говорит не так, как обычно, - не подбирает слова, не задыхается через слово и не тянет окончания. Встревоженно вглядываюсь в ее глаза, пытаясь увидеть в них хотя бы намек на то, что ее устами говорят Боги, потом осторожно сжимаю ее руку, лежащую на одеяле, и… просыпаюсь…
        Сердце колотилось часто-часто. Так, как будто я присел несколько сотен раз с человеком на плечах. Или взбежал на вершину Ан’гри. Сон не отпускал - перед моими глазами все еще белело изможденное лицо мамы, а в ушах звучали ее последние слова: «…мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно…»
        Хотя нет, не звучали - они словно въедались мне в душу. И обостряли чувства, заставляя думать о настоящем.
        Как? Да очень просто - в какой-то момент прошлое вдруг ухнуло куда-то далеко-далеко, а я почувствовал Мэй чуть ли не каждой пядью своего тела: ее волосы, щекочущие мое плечо, шею, лежащую на сгибе локтя, ладошку, покоящуюся у меня на груди, локоть, упирающийся в бок. А еще грудь, живот, бедро, голень.
        Ощущения были… непривычными: в них был только Свет - радость, нежность, счастье. А вот Тьмы - страха за ее будущее, сомнений в правильности выбранного мною Пути и неуверенности в себе - не было совсем! Поэтому, повернувшись лицом к своей гард’эйт, я, не задумавшись ни на мгновение, легонечко прикоснулся губами к ее губам, дождался, пока она откроет глаза, и еле слышно прошептал:
        - Как же здорово, что ты у меня есть…

…Да, страх так и не появился. И ощущения какой-то неправильности - тоже: я ЗНАЛ, что все, что я делаю, - правильно, что Мэй по-настоящему моя и что каждая минута промедления вырывает из оставшегося нам кусочка жизни что-то безумно важное. Поэтому, почти не думая, поцеловал ее в губы. Не прикоснулся, а именно поцеловал - так, как мечтал все время, пока заживали мои раны. И прервал поцелуй только тогда, когда почувствовал, что вот-вот задохнусь.
        Отодвинулся. На одно коротенькое мгновение. Перевел дух, увидел ее пьяный от желания взгляд и припал губами к ее груди…

…Ее руки жили своей жизнью - то ласкали мои волосы, шею, плечи и спину подушечками пальцев, то легонечко царапали их же ноготками, то направляли мои губы туда, куда хотелось в этот момент. И эти до безумия чувственные прикосновения сводили меня с ума намного сильнее, чем мое желание.
        Впрочем, нет, не так - сводили с ума не прикосновения, а эмоции, которые в это время испытывали мы оба: нежность, желание дарить радость и счастье от ощущения единения душ и тел.
        Последнее было настолько сильным, что в какой-то момент я перестал понимать, где заканчиваюсь я и начинается она, и словно растворился в наших общих ощущениях: я чувствовал каждое ее движение, понимал, какие ласки доставляют ей самое сильное удовольствие, знал, чего и когда ей хочется, и отдавал, отдавал, отдавал.
        Она делала то же самое - дарила мне тепло, нежность, ласку и себя - от восхитительно-мягких губ и до крошечных пальчиков на ногах. А еще с каждым мгновением все сильнее и сильнее прорастала в мою душу…

…В какой-то момент, почувствовав, что настолько переполнен счастьем, что вот-вот сойду с ума, я открыл глаза и понял, что лежу на спине поперек кровати, положив голову на живот Мэй, накручиваю на палец левой руки огненно-рыжую прядь и таю от прикосновений ее рук к своим волосам.
        У меня тут же перехватило дух от безумного, ни с чем не сравнимого счастья, а с губ сорвался то ли всхлип, то ли стон:
        - Мэ-э-эй…
        - Я тебя люблю… - ласково прикоснувшись к шраму на моей щеке, выдохнула она. - И буду любить до последнего мига нашей жизни…
        Удивительно, но даже в этот момент, подумав об ожидающем нас с ней Темном Посмертии и о жалких шести десятинах, оставшихся до ухода , я не почувствовал ни малейшего страха - вспомнил недавний сон и внезапно понял, как именно ДОЛЖНО звучать это предложение:
        - И я буду любить тебя каждый миг из тех, которые нам остались…
        Мэй оценила - вывернулась из-под меня, передвинулась так, чтобы видеть мои глаза, обняла за шею и утвердительно кивнула:
        - Да, именно так: каждый миг. До последнего вздоха…
        Потом вдруг обиженно выпятила нижнюю губу и сокрушенно вздохнула:
        - Только кто нам даст? Из комнаты придется выходить… Хоть иногда…

…Вопреки моим опасениям, ощущение единения душ никуда не делось даже тогда, когда сарти начал просыпаться: стоило мне выбраться из кровати и начать разминаться, как Мэй оказалась рядом. И с явным удовольствием принялась повторять мои движения. Причем чувствовала некоторые ошибки раньше, чем я о них говорил! Чуть позже, когда она, приведя себя в порядок, заплетя магас и одевшись, принялась заваривать себе отвар ясноцвета[10 - Отвар ясноцвета - местное противозачаточное средство.], я стоял с ней рядом и с наслаждением вдыхал терпкий аромат засушенных корешков, понимая, что и зачем она делает!
        Правда, для того, чтобы ощущения были острее, требовалось чувствовать ее тело - прикасаться к плечу, спине или бедру, зарываться носом в ее волосы или прижиматься щекой к щеке.
        Видимо, она испытывала то же самое, так как, подогрев оставшееся с вечера мясо, уселась ко мне на здоровую ногу. И сообщила, что будет завтракать только так и никак иначе…

…Кормить друг друга, отвлекаясь на ласки и поцелуи, оказалось так здорово, что мы перестали следить за временем и пришли в себя только тогда, когда за дверью раздался визгливый голос гейри[11 - Гейри - дарующая жизнь. Хейсарка, посвятившая себя служению Бастарзу. Как правило, лекарка или ее помощница.] Килии:
        - Я говорю голосом дари[12 - Дари - дословно «дарующая надежду». Уважительное обращение к лекарю у хейсаров.] Иттиры! К вам можно?
        Вскочив с моей ноги, Мэй кинула взгляд на все еще разобранную кровать и… спокойно пошла к двери. Даже не подумав прикрыть простыню, перемазанную кровью!
        Я растерянно посмотрел ей вслед, вскочил на ноги, метнулся к одеялу и, скорее почувствовав, чем увидев жест, запрещающий ее прикрывать, послушно вернулся к столу.
        Благодарно улыбнувшись, Мэй толкнула от себя створку, учтиво поздоровалась и сделала шаг в сторону, чтобы впустить Иттиру с помощницами внутрь.
        Те вошли. Но вместо того, чтобы уставиться на кровать, вытаращились на Мэй!
        Первой пришла в себя дари:
        - Да минует его неназываемое, ро’иара![13 - Ро’иара - дословно «младшая сестра».]
        - Да продлятся ваши дни вечно… - с небольшой заминкой подхватила Килия и посмотрела на Мэйнарию с самым настоящим сочувствием!
        Тем временем лекарка раздула ноздри, пристально посмотрела на кровать, по-старчески пошамкала губами, потом подошла ко мне и, не говоря ни слова, взялась за мои запястья.
        Несколько мгновений тишины - и она попросила меня поприседать.
        Я поймал встревоженный взгляд Мэй, ободряюще улыбнулся, но успокоить ее не смог - по ее мнению, приседать мне было еще слишком рано.
        Присел. Раз десять. Кожей чувствуя ее страх за меня. Потом снова подставил запястья дари и вдруг понял, что помощницы Иттиры таращились не на лицо Мэйнарии, а на ее лахти, в которую вместо привычной мне белой ленты оказалась вплетена небесно-голубая!
        Увидев, что я уставился на ее магас, Мэй забавно сморщила носик и улыбнулась. Уголками губ. Потом шевельнула пальчиками - мол, объясню потом - и встревоженно уставилась на дари Иттиру, недовольно сдвинувшую брови и наморщившую лоб.

«Что с ним?!» - явственно услышал я ее перепуганную мысль.
        - Кон’ори’рат…[14 - Кон’ори’рат - дословно «ребенок, мечтающий о славе великого воина». Аналог нашего «несмышленыш».] - словно отвечая ей, проворчала лекарка, медленно развернулась к двери и, словно забыв о моем существовании, в сопровождении помощниц поковыляла к выходу.
        Угу, как бы не так - поняв, что она собирается уйти, Мэй метнулась ей наперерез и, поймав старуху за руку, заставила ее остановиться:
        - Что такое «кон’ори’рат» и как его лечить?
        - Это не лечится… - фыркнула старуха, полюбовалась на стремительно бледнеющее лицо моей Половинки и язвительно усмехнулась: - Раньше надо было беспокоиться: в тот день, когда твой майягард только начал тренироваться или когда ты предпочла его собственному роду…
        - Не поняла?
        - Сейчас ему эти приседания - как быку хворостина…
        - То есть Кром… - пропустив мимо ушей странную фразу про род, Мэй многообещающе посмотрела на меня, - здоров?!
        - Драться на айге’тта[15 - Айге’тта - «право десницы». Состязание, во время которого выбирается самый сильный воин рода.] ему пока рановато. Но в моих услугах он уже не нуждается…
        - Спасибо, дари! - пылко воскликнула баронесса, шагнула в сторону и склонилась перед лекаркой в поясном поклоне: - Да подарит тебе Барс долгие годы жизни…
        - Себя благодари, ури’ш’та…[16 - Ури’ш’та - дословно «волчица, охраняющая своих щенков».] - насмешливо фыркнула Иттира, дернула Мэй за лахти, что-то пробормотала себе под нос, шагнула в дверной проем и, не оборачиваясь, добавила: - А еще его ниер’ва[17 - Ниер’ва - дословно «дарующий божественную искру». Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.]. За то, что он научил Крома выживать!
        Что такое «ниер’ва», я не знал, но догадался. Поэтому прикрыл глаза и мысленно поблагодарил Роланда за науку. А потом вдруг увидел его таким, каким он был в тот день, когда я в первый раз в жизни взял в руки чекан…
        …Голова [18 - Голова - начальник отряда охранников.] был хмур, как предгрозовое небо: его глаза, гневно сверкающие из-под кустистых бровей, казались раскаленными угольками, сжатые губы выглядели как побелевший от времени шрам, а глубокие складки, прорезавшие лоб, напоминали кору древнего дуба.
        - Как? - односложно поинтересовался он, и кряжистого рыжебородого мужчину, стоявшего перед ним, затрясло мелкой дрожью.
        - В-выпили… Многовато… А тут - они… Жига… э-э-э… пошутил…
        - Назвал их девочками?
        - Д-да… Ну и… это… шлепнул… пониже спины… - здоровяк развел руками и тяжело вздохнул: - Э-э-эх…
        - Значит, Жига начал первым… - мрачно подытожил Круча. - Следовательно, люди Щепки были в своем праве…
        - Они сломали Ведру нос и выбили зубы! И теперь он…
        - …должен радоваться, что отделался малой кровью… - перебил его Роланд. - А вот тебе радоваться не с чего! И знаешь почему? Потому, что ты - недоумок!!!
        Здоровяк набычился, недовольно заворчал, сжал кулаки, подался вперед и вдруг оказался на полу. А Голова, казалось, не шевельнувший и пальцем, оскалился в звериной ухмылке:
        - Я оставил тебя старшим! Так?!
        - Да…
        - Значит, ты обязан был проследить, чтобы Щепка сохранял ясную голову!
        - Но ведь лист [19 - Лист - контракт на сопровождение груза ( жарг .).] уже закончен!
        - Закончен. Но вы пили не в какой-нибудь захудалой таверне где-нибудь на окраине, а в «Мясном пироге» - на постоялом дворе, в котором останавливаются самые состоятельные купцы! Скажи-ка, кто из них захочет нанять людей, которые не умеют пить, настолько глупы, что ввязываются в драки с городскими стражниками, и при этом не в состоянии защитить даже самих себя?!
        Здоровяк потемнел лицом и виновато вздохнул:
        - Никто…
        - Вот именно! Получается, что ты лишил нас следующего листа… Твой выбор?
        Видимо, в последних двух словах был заключен какой-то скрытый смысл, так как рыжебородый приподнялся на локте и изумленно уставился на Голову:
        - Круча, ты чего?
        - Твой выбор, Кость!
        - Да это же обычна…
        - Спрашиваю в последний раз - каким будет твой выбор?!
        Здоровяк нехорошо оскалился, поднялся с пола, неторопливо отряхнул испачканную одежду, снял с пояса чекан и швырнул его на ближайший стол:
        - Я хочу получить заработанные деньги…
        - Получишь… Вечером… - презрительно фыркнул Круча, потом посмотрел на меня и взглядом показал на брошенное оружие: - Бери, первач. Теперь он твой…
        - За то, что ты тренировался, когда я отлучалась, получишь… Потом… - скользнув ко мне вплотную, тихонечко шепнула Мэй. - А пока расскажи мне о том, кто научил тебя выживать…
        Глава 4
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Шестой день второй десятины второго травника
        То, что Кром думает о своем ниер’ва, я догадалась без всяких слов. И вдруг поняла, что безумно хочу знать все, что можно, о человеке, который делает из мальчишек ТАКИХ мужчин.
        Меченый грустно пожал плечами:
        - Справедливым, надежным, мудрым…
        - А поподробнее?

…Спрашивать, зачем мне это надо, он не стал - почувствовал, что этот вопрос - лишь вершок[20 - Аналог выражения «верхушка айсберга».], а корешок - мое желание узнать его, Крома, настолько хорошо, насколько это возможно. Поэтому дождался, пока я перестелю постель и лягу, устроился рядом со мной, зарылся носом в мои волосы и заговорил.
        Удивительно, но я явственно видела все, что он рассказывает: его первую встречу с Роландом Кручей и первый лист, показавшийся бесконечным. Выматывающие тренировки, начинающиеся еще до рассвета и заканчивающиеся после заката, и ночные бдения в карауле. Первый дождливый жолтень[21 - Жолтень - осень.], проведенный на каком-то постоялом дворе неподалеку от границы с Алатом и последовавший за ним бесконечный снежень[22 - Снежень - зима.], во время которого он умудрился объездить чуть ли не весь Горгот.
        Жить его жизнью было жутковато: там, в прошлом, он смотрел на окружающий мир так, как будто не видел в нем ни одной светлой черты - равнодушно заступал в караул, равнодушно сменялся, равнодушно тратил заработанные деньги на оплату тренировок, постой, еду и одежду. Да, именно в таком порядке: в промежутках между листами он находил мастеров, способных научить его хотя бы одному новому движению, и покупал столько занятий, на сколько хватало денег, ночевал там, где останавливался его десяток, ел для того, чтобы выдерживать нагрузки, а вещи покупал только тогда, когда об этом напоминал Голова. Кстати, о том, что тренироваться можно не у одного Мастера Чекана, а у всех, у кого есть знания, ему подсказал именно Круча. И он же оплатил первую такую тренировку:
        - …Собирайся! - в голосе Кручи звенит радость, яркая, как солнце в середине травника. Кром равнодушно оглядывает его с ног до головы и нехотя встает: раз пергамента, в котором отмечаются условия листа, не видать, значит, радость Головы вызвана не заключением нового договора.
        - Бери чекан и пошли! - приказывает Роланд и по-дружески тыкает кулаком в плечо.
        Кром привычно уворачивается и вопросительно выгибает бровь.
        Круча морщится - видимо, еще не привык к тому, что его первач предпочитает молчать. Потом дергает себя за ус и кивает в сторону двери:
        - Я договорился с мэтром Орчером, чтобы он на тебя посмотрел. Если ты ему понравишься, то он тебя погоняет десятины три-четыре…
        - Зачем? - нехотя спрашивает Меченый.
        - Ты - лучший ученик, который у меня когда-либо был… - объясняет Голова. - А мэтр Орчер - один из сильнейших Мастеров Чекана на всем Горготе. И способен дать тебе несравнимо больше меня…
        - А лист?
        - Пойдешь в следующий. Или через один - тогда, когда Мастер сочтет, что наш с ним договор выполнен…
        Кром хмурит брови:
        - Это, должно быть, дорого…
        - Деньги приходят и уходят… - отмахивается Голова. - А друг, защищающий спину, остается…
        Вообще, насколько я поняла, Голова относился к Крому, как к сыну, - учил всему, что знал сам, заставлял привыкать к ответственности и оказывался рядом именно тогда, когда тому требовалась помощь.
        …На крыльях носа и лбу стоящего перед Кромом купца - капельки пота. Лицо - багровое, как закатное солнце. На шее - вздувшиеся вены и снующий вверх-вниз кадык. Пальцы правой руки, сжимающие кнутовище, мелко-мелко дрожат, а левая шарит по поясу, раз за разом ощупывая края ремешков, на которых еще недавно болтался кошель.
        - Ты проклянешь миг, когда появился на свет! И ту, кто тебя родила…
        Кром дергает левый кулак вместе с намотанной на нем косой [23 - Коса - местное название плетеной части кнута, так называемого «тела».] на себя и вбивает правый в дергающуюся куцую черную бороденку.
        Хрустят ломающиеся кости. В глазах купца вспыхивает боль. А через мгновение гаснет. Вместе с сознанием.
        - Ты - труп, парень! - шипит дородная баба, стоявшая одесную от чернобородого, тут же набирает в грудь воздуха и начинает верещать на всю рыночную площадь: - Грабят!!! Убивают!!! Стража!!!
        Толпа мгновенно раздается в стороны и ощетинивается всем, что попадается под руку.
        Меченый равнодушно оглядывается, натыкается взглядом на троицу широких, будто наковальня, дядек, от которых знакомо пахнет кузней, всматривается в их опаленные огнем лица, разводит руками, чтобы показать, что в них нет никакого кошелька, видит, как они сжимают кулаки, и мысленно усмехается - они верят не ему, а тетке!
        Со стороны кожевенных рядов доносится стук сапог и отрывистые вопли «дорогу!» и «разойдись!».
        Кром поднимает голову, вглядывается в море людских голов, видит несущихся к нему стражников и криво усмехается - поход за бурдюками определенно удался…
        В это время толпа, стоящая ошуюю от него, раздается, и перед ним возникает слегка подвыпивший Роланд:
        - Купил?
        Меченый отрицательно мотает головой и показывает взглядом на лежащее у его ног тело.
        Круча мгновенно трезвеет:
        - Ты?
        Кром кивает. И снова разводит руками, чтобы показать, что не виноват.
        Голова прищуривается, одним взглядом охватывает болтающийся на левой кнут, алую полосу, перечеркнувшую лицо, и поворачивается к продолжающей орать тетке:
        - Кто! Посмел! Ударить! Моего! Первача?!
        Тетка прерывается на полуслове, непонимающе смотрит сначала на Крома, потом на Кручу и багровеет от возмущения:
        - Он срезал у мужа кошель, а потом пытался юркнуть в толпу!!!
        - Юркнуть?! Он?! - переспрашивает Роланд и начинает хохотать: - Уа-ха-ха! Юркнуть!! В толпу!!!
        - Что тут смешного?! - возмущенно шипит тетка. - Я…
        Тут к хохоту Кручи присоединяется сначала один из кузнецов, затем какой-то пожилой ворон [24 - Ворон - в просторечии - сотрудник королевского суда.] , а через несколько ударов сердца смеется уже вся площадь.
        Смех прерывается только тогда, когда к нам пробиваются городские стражники:
        - Что тут происходит? Кого грабят и убивают?! Тихо!!!
        - Ограбили - его… - дождавшись, пока толпа угомонится, веско роняет Роланд и кивает на бездыханное тело. Потом вытаскивает из-за нагрудника кожу [25 - Кожа - знак принадлежности к гильдии охранников. Представляет собой кусок кожи с нанесенным на нем клеймом гильдии, именем и прозвищем охранника, а также двумя-тремя его приметами. С ростом статуса в гильдии кожа меняется.] и показывает ее десятнику: - Перед тем как он начал возводить напраслину на моего первача и ни за что ни про что перетянул его кнутом…
        У стражника округляются глаза:
        - Достопочтенный Гирил? Что это с ним?
        - Получил заслуженное наказание и теперь отдыхает…
        В этот момент в разговор встревает тетка:
        - Ваш-мл-сть, мы с моим мужем шли по площади, когда вот этот парень, - ее палец показывает на Крома, - срезал с его пояса кошель и пытался юркнуть в толпу. Муж пытался его остановить…
        - Если бы мой первач пытался юркнуть в толпу, то удар кнута пришелся бы по спине… - перебивает ее Круча. - А у Крома рубец НА ЛИЦЕ! Кроме того, с его ростом прятаться в толпе несусветная глупость!!! Исходя из этого любой здравомыслящий человек придет к выводу, что, возводя напраслину на этого человека, ваш муж совершил преступление, описанное в Строке шестнадцатой четвертого Слова Права Крови. И тем самым в полной мере заслужил то, что получил.
        В глазах десятника мелькает сначала растерянность, а потом злорадство:
        - Госпожа Тивирия?
        - Д-да?
        - Кнут, зажатый в руке этого человека, действительно принадлежит вашему мужу?
        - Да! То есть нет!!!
        - Не-е-ет? - притворно удивляется стражник. - А почему на кнутовище вырезан трезубец?
        - Ну… просто…
        - Вы лжете еще и мне?! Что ж, вам придется пройти с нами…
        А еще Роланд видел Горгот и живущих в нем людей не так, как большинство. И старался научить этому и своего ученика:
        …Кром лежит на телеге, раскинув ноющие руки и ноги, смотрит на мерцающее полотнище Пути [26 - Путь - россыпь звезд, тянущаяся от одного края горизонта до другого. Почти совпадает с видимой траекторией движения Дейра.] и тонет в его бесконечной глубине. Мыслей - нет. Вместо них - одна дикая, всепоглощающая усталость.
        Где-то на краю сознания - прерывистое дыхание Динты Пера, приказчика их нанимателя, сдуру подставившегося под удар ослопа и теперь пребывающего в блаженном небытии. Чуть дальше - если в том состоянии, в котором он находится, есть какие-то расстояния - пофыркивание чующих кровь лошадей, еле слышные перешептывания возниц и рык Кручи, все еще распекающего Нихха Писклю.
        Слов не слышно. Да они и не нужны - щит, которому приказали опекать Меченого, отвлекся на одного из лесовиков и оставил его, Крома, без присмотра. Одного - против пары лесовиков, вооруженных рогатинами и ножами.
        Нет, ничего страшного не произошло - эта парочка, явно взявшая в руки оружие не так давно, больше мешала друг другу, чем атаковала, поэтому Кром выстоял против них столько времени, сколько потребовалось Нихху, чтобы добить своего противника и вернуться. Но Роланд, по своему обыкновению отслеживавший все ошибки и промахи своих первачей, пытается выбить из Пискли дурь.
        Губы Меченого кривятся в безумной усмешке - эти двое его даже не задели. А вот жилистый черноволосый дядька с окованной сталью дубинкой, лесовик, намеренно оставленный Роландом в живых, чуть не отправил его в чертоги Темной Половины Двуликого. Впрочем, что удивительного - ведь за победу над Кромом лесовику была обещана свобода!
        Заново переживая тот поединок, Кром нервно сжимает рукоять лежащего рядом чекана и вдруг понимает, что его натаскивают, как бойцового пса.
        В памяти тут же всплывают слова Кручи, сказанные им перед началом поединка:
        - Он - мясо [27 - Мясо - на жаргоне Серых - жертва.] . Для любого из нас. А для тебя - ступень. Перешагнешь - сделаешь первый шаг к своей цели. Не сумеешь - уйдешь в небытие…
        Кром кривится в улыбке, приподнимается на локте, вглядывается в темноту - туда, куда должны были стащить тела незадачливых грабителей, - и вздрагивает от прикосновения широкой, как лопата, ладони:
        - Сумел. Молодец. Я тобой горжусь…
        Молодцом он себя не чувствует, так как в голове почти безостановочно звенят слова из Изумрудной скрижали: «Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад, - суть путь в Небытие! Тот, кто отворил кровь дважды и более, воистину проклят: он никогда не найдет пути к Вседержителю…»
        Видимо, его молчание достаточно красноречиво, так как Роланд усаживается рядом и негромко хмыкает:
        - Переживаешь, что взял его жизнь? Зря! Он сам сделал свой выбор, решив, что ради наживы можно грабить, ссильничать и убивать… Кстати, оттуда, из кустов, видны не только дорога и телеги, но и мы - люди, защищающие чужое добро. Поэтому можешь считать, что он убил себя сам. В тот момент, когда выбежал на опушку с оружием в руках…
        Мысль интересная. Даже очень - получается, что вины Крома в смерти лесовика почти нет… Или все-таки есть?
        Круча вздыхает, с хрустом сжимает кулаки и продолжает. Так тихо, как будто беседует сам с собой:
        - Таких уродов - много. И не только среди лесовиков. Они пользуются силой, для того чтобы забирать себе то, что им не принадлежит - деньги, здоровье, жизни…
        - Жизни? - восклицает Меченый и успокаивается. Окончательно и сразу. Так как эта короткая фраза переворачивает его представление о Будущем…

…Жить его жизнью было безумно интересно, но в какой-то момент, почувствовав, что он ответит на любой мой вопрос, я заставила себя остановиться: там, в глубине его памяти, жила боль. И выпускать ее на свободу я не собиралась.
        Перевести его внимание на себя удалось без особого труда - стоило мне начать накручивать на палец лахти, как Кром наткнулся взглядом на синюю ленточку и слегка помрачнел:
        - Мэй, скажи, пожалуйста, почему Иттира и ее помощницы так странно смотрели на твой магас?
        - Помнишь, Тарваз рассказывал нам про то, как Аютэ вошла в род?
        Он утвердительно кивнул:
        - Сбежала из своего сарти , явилась к нашему и спела Ваге свою Песнь, стоя перед воротами…[28 - По хейсарским меркам редкий героизм: убежав из дома, она тем самым отказалась от рода. То есть, если бы Вага не услышал ее Песнь, она бы стала считаться изгоем.]
        - Ага! Так вот, после того как Крыло Бури согласился взять ее в жены, она жила на женской половине чуть ли не месяц. А его женой стала только в день свадьбы. Это - традиция…
        Глаза Меченого потемнели.
        - Ты - не хейсарка, поэтому их традиции тебя не касаются!
        Я аж задохнулась от счастья - он был готов защищать меня даже от меня самой!
        Потерлась щекой о его плечо, запустила руку под его нижнюю рубашку и пристроила ладонь на твердом, как доска, животе. Потом закрыла глаза и попробовала себя в роли хейсарского тэнто[29 - Тэнто - сказитель ( хейсарск .).]:
        - Во времена, когда в Земляничном ущелье еще били горячие ключи, а у Угети’ва было три вершины, а не две, у Кетила Сломанного Ножа, одного из лучших воинов рода Оноирэ, родилась девочка с волосами цвета пепла…

…Легенда, рассказанная мне Ситой, была красивой и очень романтичной. Поэтому я ушла в нее с головой и представила, как это было:
        …Счастливый отец, которому до этого жена дарила одних сыновей, назвал дочь Биарой [30 - Биара - долгожданная ( хейсарск .).] и подарил Барсу три раза по десять белоснежных баранов. Дары, которым могли позавидовать аннары сильнейших родов, потрясли не только Шаргайл, но и Бога-Воина. Причем настолько, что он не только вдохнул в девочку несгибаемый характер и одарил ее ослепительной красотой, но и уговорил свою жену [31 - Женой Бастарза является Найтэ, богиня добра и справедливости.] наделить Биару способностью прозревать людские души.
        Дары Бастарза дали о себе знать довольно рано - сначала женская, а потом и мужская половина рода поняла, что за яркой и запоминающейся внешностью Долгожданной скрывается нрав, который сделал бы честь любому воину. А вот искра Найтэ проявилась только тогда, когда девочка получила прозвище и начала заплетать лахти: Пепельноволосая видела души сватающихся к ней женихов и обрывала обращенные к ней Песни чуть ли не на первом слове.
        Долгих три лиственя [32 - Имеется в виду «после совершеннолетия».] отец Долгожданной проклинал день, когда вспорол горло первому барану. А на четвертый обрадовался - его дочь, Биара Пепельноволосая, сделала выбор и заплела в волосы черную ленту. Увы, оказалось, что ее избранник - не лам’наш’ги [33 - Лам’наш’ги - «хозяин Волчьих Клыков», т. е. мастер наш'ги.] , не ори’шер [34 - Ори’шер - дословно «мужчина-воин». Т. е. воин, находящийся во цвете лет.] и даже не н’нар [35 - Н’нар - отец. Уважительное обращение к воинам, в силу возраста не способным держать в руке меч.] , а самый обычный айти’ар [36 - Айти’ар - мальчик, ожидающий имени.] . Причем из крайне малочисленного рода Ширвани!
        Убедить Биару изменить свое решение не получилось - выслушав пылкую речь отца, девушка упрямо свела брови к переносице и заявила, что ее избранник может стать величайшим воином Шаргайла.
        - Только лишь «может»? - вскричал расстроенный отец. - И все?
        - Да! - сказала Пепельноволосая. - Может. Ибо уже обладает всем, что для этого надо.
        А потом нахмурила брови и замолчала, давая понять, что сказала достаточно…
        …Следующие два лиственя Сломанный Нож наведывался в сарти рода Ширвани чуть ли не каждую десятину - беседовал с воинами, присутствовал на тренировках и смотрел на того, кто посмел украсть сердце его дочери. А в день, когда мальчишка прошел Испытание Духа и получил имя, понял, что выбор Биары был не случаен - будущий великий воин взял жизнь не у медведя, а у пещерного льва.
        Увы, радовался он рано: через три дня его дочь исчезла из своей комнаты, а сарти рода Ширвани разбудила звонкая Песнь, раздающаяся перед воротами. Те, кто смог покинуть чертоги Хэль [37 - Хэль - богиня снов. Младшая сестра Бастарза. Насылает сны и арит’эно’ори - боевое безумие.] и спустился во двор, презрительно плевали себе под ноги - первая красавица Шаргайла стояла на улице простоволосой, босой и в араллухе без единого узора!
        Такое попрание а’дар возмутило всех, кроме Ивира Львиной Гривы - избранник Долгожданной, не колеблясь ни мгновения, вышел к ней и принял ее Слово, Сердце и Жизнь. А в следующее мгновение удивленно вытаращил глаза - девушка вытащила из рукава синюю ленту и вплела ее в лахти!
        - Что это значит, о латт’иара? [38 - Латт’иара - прекраснейшая.] - вполголоса поинтересовался он.
        - Через несколько дней ты уходишь в свой первый поход, не так ли? - звонко ответила Биара.
        - Да, так и есть! - гордо кивнул Ширвани.
        - Я не могу прозреть твое будущее, муж мой, но могу сделать так, чтобы каждый миг настоящего стал для тебя счастливым…
        - И что с ними было дальше? - чуть слышно спросил Кром.
        - Ивир погиб. То ли во втором, то ли в третьем бою… - смахнув со щеки слезинку, вздохнула я. - Поэтому синий цвет для хейсаров - символ самопожертвования и смерти…
        Глава 5
        Кром Меченый
        Седьмой день второй десятины второго травника

…Тарваз Каменная Длань выглядел спокойным, как нижнее течение Наиры[39 - Наира - река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.]. Но только выглядел - в глубине его глаз сверкали искорки сдерживаемой злости, а от фигуры веяло недовольством. Впрочем, поздоровался он с таким пылом, словно не видел меня по меньшей мере листвень. И очень сильно скучал:
        - Силы твоей деснице и остроты твоему взору, ашер! Искренне рад, что ты твердо стоишь на ногах!
        Я в долгу не остался - пожелал ему долголетия, мудрости и неизменной благосклонности Барса, поблагодарил за участие в своей судьбе и выразил надежду, что в скором времени смогу не только твердо стоять, но и уверенно ходить.
        Такого многословного ответа, да еще и с легкой издевкой, он явно не ожидал. Поэтому, вместо того, чтобы продолжить заготовленную речь, мрачно сдвинул брови к переносице и захрустел кулаками.
        Пришлось помочь ему перейти к делу:
        - Насколько я понимаю, ты не в восторге от того, что моя гард’эйт заплела в лахти синюю ленту, и собираешься высказать мне все, что думаешь по этому поводу…
        Отрицать очевидное Тарваз не стал - откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и угрюмо кивнул:
        - Твоя жена обещала своему опекуну, что выйдет за тебя замуж…
        - Она сдержала слово и стала моей женой…
        - Мы рассчитывали сыграть свадьбу сразу после айге’тта! - зарычал аннар. - Именно поэтому Лев настоял на том, чтобы вы не уходили до конца эйди’ала![40 - Эйди’ал - «Благословление Эйдилии». Последняя десятина третьего лиственя. Период свадеб у хейсаров.]
        - О свадьбе не было сказано ни слова. А уйдем мы, как и обещали, в первый день жолтеня…
        - Ваша свадьба должна была стать одним из самых значимых событий этого лиственя!!!
        В глазах старшего отца рода Аттарк плескалось самое настоящее бешенство. И я невольно вспомнил предупреждение Мэй:
        - Я почти уверена, что мой поступок вызовет у Тарваза недовольство…
        - Почему?
        - В Шаргайле четыре рода первой линии: Усмары, Оноирэ, Максуды и Аттарки. Причем род Аттарков в этом списке стоит ПОСЛЕДНИМ. Как говорила Сита, он попал в эту линию сравнительно недавно - лиственей эдак двадцать с небольшим тому назад. И только потому, что Занатар Седобородый заключил союз с Шагратом Латирданом и взял в свои руки все отношения с Авероном… В общем, что и как было в прошлом - дело десятое. Главное, что соперничество между родами сродни маленькой войне: любое усиление одного вызывает недовольство остальных, и наоборот…
        - Так вот почему женихов у тебя было аж четверо! - воскликнул я.
        - Ну да! - усмехнулась она. - Чтобы я, единственная ныне живущая гард’эйт, выбрав достойнейшего, повысила статус одного из родов первой линии…
        У меня испортилось настроение - это коротенькое объяснение делало понятными практически все странности поведения аннара и азы. Скажем, «забывчивость» азы Ниты, объяснившей Мэй не все тонкости виот’ун’иара [41 - Виот’ун’иар - дословно «день, когда девушка показывает лик». Аналог наших смотрин.] , теперь казалась не случайной, а намеренной: Аттарки расчетливо загоняли мою Половинку в положение, из которого был один-единственный выход - свадьба с Унгаром. Ну а обряд признания меня шшат’или [42 - Шшат’или - дословно «признанный сын», т. е. человек, вошедший в род со стороны. Чем выше ранг «названого отца» шшат’или, тем выше его статус и уважение, которое ему оказывается в роду.] являлся лишь средством, позволяющим удержать в роду и майягарда, и гард’эйт!
        Заметив, что я помрачнел, Мэй быстренько вытрясла из меня причины недовольства и пожала плечами:
        - Насчет виот’ун’иара - ты прав: меня действительно пытались вынудить выйти замуж за Ночную Тишь. А вот причину поступка Седобородого, думаю, ты понял неверно - такую честь абы кому не предлагают. Впрочем, даже если тебя назвали Аттарком не из чувства благодарности, а из расчета, радуйся - став хейсаром, ты, по вейнарским меркам, получил дворянство. И меня!
        Я обрадовался. Еще как - сгреб ее в охапку, ласково прикоснулся губами к маленькой розовой мочке, зарылся носом в волосы, запустил руку под нижнюю рубашку и… получил по пальцам.
        - Так вот, о недовольстве: мое решение заплести синюю ленту лишило Тарваза возможности закатить свадьбу на весь Шаргайл и показать соперникам значимость его рода. Думаю, он не преминет высказать тебе все, что он обо мне думает…
        Воспоминания об этой беседе промелькнули за считаные мгновения. И заставили меня огрызнуться:
        - Понимаю. Однако я УЖЕ услышал ее Песнь…
        Мое «уже», подчеркнутое интонацией и взглядом, подействовало на аннара, как хлыст на норовистого рысака, - он подался вперед, приподнялся, набрал в грудь воздуха и недоуменно уставился на груду колец, которые я высыпал на стол:
        - Что это?
        - МОЯ ЖЕНА обещала Барсу два десятка баранов. Еще двадцать мы принесем в жертву от моего имени…
        - Ты хочешь, чтобы их выбрал я?!
        - Нет. Переговори с увеем - я хочу, чтобы он позволил нам пролить жертвенную кровь в рей’н’и’оле…[43 - Рей’н’и’ол - дословно «место, где тебя слышно». Святилище Бастарза.]
        Как и предсказывала Мэйнария, услышав это предложение, Каменная Длань задумался. Причем надолго. Я не мешал, ибо приблизительно представлял, какие мысли должны ворочаться у него в голове:

«Раз Песнь уже услышана, значит, о свадьбе можно забыть. А вот торжественное жертвоприношение в Святилище - ничуть не хуже! Только вот согласится ли увей? Да, это не по а’дару. Зато жертву будут приносить майягард-Аттарк и гард’эйт-Аттарк! Опять же, четыре десятка баранов - это не два, не три и даже не пять, значит, Барс их услышит. И, скорее всего, оценит такие дары… Хм… А что, может и получиться!»
        - Хм… может и получиться! - вторя моим мыслям, выдохнул аннар. - Особенно если еще два десятка принесу в жертву я!
        Я с трудом удержал рвущуюся наружу улыбку и встал из-за стола:
        - Думаю, мы друг друга поняли?
        Тарваз задумчиво оглядел меня с ног до головы и утвердительно кивнул:
        - Я тебя услышал! И сделаю все, что смогу…

…Выйдя в коридор, я аккуратно притворил за собой дверь и вопросительно уставился на Уресса, отклеившегося от стены, - мальчишка был пунцовым, как вареная свекла, и смотрел не в глаза, а на носки своих сапог.
        - У меня пока нет своего голоса, Мастер, но я должен… сказать… вот…
        - Если считаешь нужным - говори…
        - Твоя жена вышла из комнаты, забыв надеть свадебный дар… - срывающимся шепотом произнес айти’ар. - Это бросает на нее тень!
        - Свадебный дар?! - нахмурившись, переспросил я. - Который?
        Уресс сглотнул:
        - Ну, ожерелье, которое дарят женам после лар’ват…[44 - Лар’ват - дословно «первый бой». Как правило, в случае, если похищенная не горит желанием близости с похитителем, первая брачная ночь превращается в поединок, во время которого мужчина силой доказывает женщине право обладать ею.]
        - Что такое «лар’ват»?
        Мальчишка покраснел еще гуще и наконец посмотрел мне в глаза:
        - Первая ночь…
        Я заиграл желваками, судорожно перебрал в голове все имеющиеся возможности хоть как-то изменить сложившуюся ситуацию и хлопнул мальчишку по плечу:
        - Она не забыла! Просто пока не привыкла к своему положению и по вейнарской привычке носит мой дар под араллухом…
        Во взгляде Уресса появилось облегчение.
        - Зря! Женщина должна гордиться тем, что радует своего мужа!
        - Я ей передам… - улыбнулся я и заторопился к себе…

…На губах вернувшейся Мэйнарии играла растерянная улыбка. А в глубине глаз пряталась жгучая обида. Впрочем, увидев меня, она сделала вид, что все хорошо, подошла, обняла за талию, уткнулась носом в грудь и застыла.
        - Прости… - ласково погладив ее по спине, виновато сказал я. - Об обычаях хейсаров я еще совсем недавно не знал почти ничего. Да и сейчас знаю не намного больше…
        - Ты о чем? - не отрываясь от меня, спросила она.
        - Они искали на тебе свадебный дар… А когда не нашли, решили, что я - скряга…
        М-да. Обманывать Мэй, позволяя ей прикасаться к себе, было глупо - почувствовав мою неискренность, она тут же догадалась, как должно было звучать это предложение на самом деле.
        - Ты хотел сказать, они решили, что я была так плоха, что не заслужила даже кожаного шнурка с болтающейся на нем медной монеткой?!
        - Я сказал то, что хотел! - возмутился я. - Ты была великолепна! Я…
        - Не оправдывайся: я знаю, что ты ко мне чувствуешь… - подняв голову и посмотрев на меня, улыбнулась она. - Кроме того, ты подарил мне себя. Мне этого достаточно…
        - А мне - нет… - буркнул я, легонечко подтолкнул ее к столу и стянул с остатков драгоценностей, некогда позаимствованных у лесовиков, прикрывавшую их тряпицу: - Вот! Все это взято кровью![45 - По местным понятиям, дар из добычи, взятой в бою, считается вдвое более ценным, чем то, что куплено.] Выбирай…
        Мэй встала на цыпочки и потянулась к моим губам. Я с жаром ответил на ее поцелуй, потом развернул ее к себе спиной и шепнул на ухо:
        - Поцелуи и ласки - потом. После того как ты выберешь свадебный дар…
        - Не буду я ничего выбирать! - даже не взглянув на драгоценности, притворно возмутилась она. - Ты даришь, ты и выбирай! А я посмотрю, насколько я тебе понравилась…
        В камнях я не разбирался. Совсем. Но неплохо помнил, как менялось выражение лица менялы, рассматривавшего украшения. Поэтому нашел взглядом тяжеленное серебряное ожерелье с десятком огромных ярко-синих тирритов[46 - Тиррит - местное название сапфира.] и… тоже захотел пошутить:
        - Как ты думаешь, хейсары поймут, если ты нацепишь сразу все?!
        - ?!
        - Вся эта кучка не стоит и одной твоей улыбки. Поэтому тебе придется обвешаться с ног до головы…
        - Льстец! - фыркнула она, в глубине души млея от счастья. - Выбирай что-то одно! Ты же чувствуешь, что я уже заждалась!
        - Ну… тогда вот это!
        - Почему именно оно?
        - Очень подходит к цвету твоих глаз… И почти такое же красивое, как ты…

…Убедить Мэй спрятать ожерелье под араллух оказалось безумно сложно - искренне радующаяся подарку, она упорно не желала понять, что в сложившейся ситуации правильнее показать один-единственный камень, чем весь свадебный дар.
        - Я хочу, чтобы его видели все! - раз за разом повторяла она. - Оно прекрасно! И смотрится намного лучше того, что носит аза Нита!
        Пришлось привести неопровержимые доводы - поцеловать в губы эдак раз сто и попросить в этот раз прислушаться к моему мнению.
        Прислушалась. Но все равно сделала по-своему - надела его под араллух, «совершенно случайно» оставив ворот незашнурованным. Вернее, зашнурованным, но так, что сквозь тесьму были видны не только тирриты, но и манящая ложбинка между грудей.
        - Боюсь, из комнаты мы не выйдем… - обняв Мэй за талию и плотоядно глядя на открывающееся великолепие, усмехнулся я.
        - Выйдем… Совсем ненадолго… А когда вернемся - ты получишь все, что хочешь… - уперевшись ладошками мне в живот, взмолилась она. - Пойми, ожерелье должны увидеть еще сегодня!
        - Ну ладно, уговорила… - согласился я и, выпустив ее из объятий, ехидно поинтересовался: - Куда пойдем? На оу’ро?[47 - Оу’ро - «Орлиное Гнездо». Площадка на башне дома-крепости хейсаров.]
        - Вот еще! Там - только часовой! Спустимся во двор и сделаем вид, что ты решил немного пройтись…

…Спустились по лестнице, вышли через каш’ши[48 - Каш’ши - дословно «высокая дверь» - дверь, через которую входят старшие мужчины рода и самые уважаемые гости.] и оказались в перекрестии взглядов слоняющихся по двору Аттарков.
        Конечно же, незашнурованный ворот увидели все. И ожерелье - тоже. Что интересно, мужчины смотрели не столько на украшение, сколько на видимую часть груди. А женщины, не отрываясь, пялились на камни. Видимо, пытаясь оценить стоимость сделанного дара.
        Меня злило и то, и другое - и грудь, и ее хозяйка принадлежали МНЕ! А стоимость того, что мне подарила Мэй, нельзя было выразить и ведром слез Эйдилии!
        Увы, моя гард’эйт считала по-другому - с каждым новым взглядом она чувствовала себя все увереннее и увереннее. И чуть было не плавилась от удовольствия.
        Мои мучения продолжались сравнительно недолго - когда мы подошли к непривычно безлюдной тренировочной площадке, нас догнала Шарати и, поравнявшись с Мэйнарией, тихим шепотом сообщила ей, что по а’дару свадебный дар полагается носить поверх араллуха.
        Ожерелье тут же переместилось на нужное место и вызвало непередаваемый восторг девчушки:
        - Ух ты, какая красотища!!!
        - Взято кровью… - не преминула сообщить Мэй. - В моем присутствии! Представляешь?
        Дальнейшего щебетания я не услышал, так как поймал взгляд спешащего к нам Унгара Ночной Тиши. И приготовился к неприятностям…
        Глава 6
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Второй день третьей десятины второго травника

…Тот, кто когда-то выпустил на свет[49 - На Горготе считают, что талантливые скульпторы не ваяют, а лишь выпускают на свет содержащуюся в камне душу.] душу этого камня, был эйдине[50 - Эйдине - тот, чей дух заблудился в густом тумане. То есть сумасшедший.]. Или истинным потомком Бога-Воина. Ибо ни один обычный человек не смог бы увидеть в нем то, что сейчас стояло в центре рей’н’и’ола.
        Человеческий нос с раздутыми ноздрями, широченные скулы, глаза под сдвинутыми бровями - и скошенный назад лоб, остроконечные ушки, звериная пасть…
        Могучая шея, широченные плечи, руки, перевитые вздувшимися от чудовищного напряжения мышцами, - и звериные лапы с когтями, сделавшими бы честь самому огромному льву…
        Мощная, как у молотобойца или каменотеса, грудь, четко выделяющаяся арка ребер над животом - и жуткая, изломанная грань изменения, накатывающая на еще почти человеческий верх со стороны звериного низа…
        Смотреть на Бастарза было жутко: от его фигуры веяло такой нечеловеческой мощью, что хотелось вжать голову в плечи, опустить взгляд и медленно-медленно пятиться к выходу из пещеры. Туда, где светит солнце, щебечут птицы, а в шелесте травы можно услышать дыхание Жизни. Но не смотреть на него было нельзя - добрые две трети собравшихся в святилище хейсаров не сводили с меня глаз и ждали хотя бы тени эмоций, которые можно было бы счесть неподобающими для гард’эйт. Поэтому я старательно держала лицо и не отрывала «восхищенного» взгляда от копья[51 - Копье - любимое оружие Бастарза. Хейсары считают его символом несокрушимой мощи и неминуемой победы.], зажатого в лапе Снежного Барса, пока густой бас, прозвучавший из тьмы, клубящейся за спиной Бога-Отца, не заставил меня похолодеть:
        - Кто вы и что привело вас в рей’н’и’ол, воины?![52 - Гард’эйт живет жизнью майягарда. Поэтому увей обращается к троице именно так.]
        - Я - Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, пришел принести Барсу дары за спасение баас’ара[53 - Баас’ар - дословно «мальчик, которому покровительствует Бастарз». Т. е. ребенок мужского пола в возрасте до пяти лет.] первой крови…[54 - Первая кровь - сыновья старшего отца рода, его наследника и т. д.]
        - Я - Кром Меченый, ори’шер рода Аттарк, пришел поблагодарить Барса за ниспосланный мне знак…
        - Я - Мэйнария Скользящая Следом из рода Аттарк, пришла выполнить обещанное…
        Несколько долгих-предолгих мгновений в пещере стояла мертвая тишина. А затем ее разорвал хриплый голос одного из аннаров. Судя по вышивке на араллухе, то ли Максуда, то ли Оноирэ:
        - Кром по прозвищу Меченый! Ты ведь служишь другому Богу, не так ли?
        Даже не касаясь Крома, я почувствовала, как он напрягся:
        - Кто ты, пытающийся говорить голосом Барса?
        По лицам остальных аннаров промелькнули насмешливые улыбки. А в глазах того, кто усомнился в праве моего мужа вознести дары Богу-Воину, полыхнула ненависть:
        - Я - Диртас Расколотая Скала, аннар рода Максудов! И говорю не голосом Барса, а голосом своих предков!!![55 - Голосом предков - т. е. согласно а’дару.]
        - Скажи мне, Диртас по прозвищу Расколотая Скала, ты, хейсар по крови и духу, знаешь, что такое благодарность?
        Максуд аж поперхнулся:
        - Я?!
        - Да, ты! И если все-таки знаешь, то скажи, где она заканчивается. Чтобы твои сыновья, стоящие здесь, в рей’н’и’оле, ненароком не вышли за ее границы!
        От вспыхнувшего лица хейсара можно было воспламенить трут:
        - У моей благодарности границ НЕТ!!!
        - Тогда почему ты удивляешься тому, что я, слуга Бога-Отступника, хочу воздать должное Богу-Воину? Или ты считаешь, что кровь, пролитая мной, менее горяча, чем та, которую когда-то проливал ты ?
        Расколотая Скала пошел пятнами - еще бы, Кром прилюдно выставил его на посмешище. Причем дважды: сначала усомнился в его способности воздавать по справедливости, а потом недвусмысленно дал понять, что Диртас уже не ори’шер, а н’нар!
        Окажись я на месте Максуда - умерла бы от стыда. Или вызвала бы Крома на поединок. Этот - утерся. Вернее, попытался удержать лицо.
        - Я не удивляюсь, а хочу убедиться, что ты понимаешь, куда именно пришел!
        На лицах собравшихся в пещере хейсаров замелькали улыбки. В основной массе - насмешливые. Кром смеяться не стал - ляпнул такое, что у меня затряслись поджилки.
        - Есть я, есть мое Слово и есть Барс… Ну, и где тут ты?
        Аннар рода Максудов схватился за наш’ги, но ответить на оскорбление не успел - рядом со статуей Бастарза возникла высоченная - ничуть не ниже Крома - фигура и рявкнула на всю пещеру:
        - Достаточно! Кром по прозвищу Меченый - ВОИН!! А тот, кто в этом сомневается, может посмотреть на его посох!!!
        Я чуть не лопнула от гордости - на посох моего мужа стоило посмотреть и просто так! Чтобы ужаснуться тому количеству жизней, которые он забрал. А потом вдруг поняла, почему святилище называют местом «где тебя услышат» - голос увея[56 - Увей - верховный жрец Бастарза.], отразившись от невидимых стен, ударил по ушам сильнее, чем рев тревожного рога!
        Несколько мгновений в пещере было тихо - те, кто еще не видел Посох Тьмы, пытались разглядеть Путь, а те, кто имел такую возможность, молча ждали начала речи. И дождались - подойдя к нам, верховный жрец Бастарза по очереди заглянул нам в глаза, потом вырвал из ножен кривой клинок и вскинул его над головой:
        - У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!!

…К моему искреннему удивлению, в отличие от братьев во Свете, говорил он недолго и по делу, не пытаясь поразить нас ни красотой, ни глубокомысленностью речи:
        - Воин - это человек долга. Долга перед Богами, своим народом, сородичами и самим собой. Каждый его поступок - служение. И не только Барсу - воин, защитивший женщину, возносит Дар Эйдилии, вступившийся за несправедливо обиженного становится рукой Найтэ[57 - Найтэ - богиня добра и справедливости. Жена Бастарза. По представлениям Хейсаров, абсолютно бесстрашна и способна вывести эйдине из чертогов Хэль.], а предотвративший набег или войну на какое-то время возвращает на Горгот дух Даттара[58 - Даттар - бог мира и спокойствия. Убит Бастарзом.]. Тот, кто этого не видит, - слеп, даже если его глаза способны узреть парящего в небе орла или ползущего по травинке муравья. Поэтому я, увей, говорящий голосом Барса, протягиваю этот вар’дан[59 - Вар’дан - дословно «отнимающий жизнь».] тому, кто понимает ценность Первой Крови! Тарваз Каменная Длань?
        - Да, увей?
        - Бастарз смотрит на тебя!

…Не успело отзвучать эхо последней фразы, как в пещере вспыхнуло еще десятка два факелов, и их свет, разорвав почти кромешный мрак, осветил и высоченный потолок, покрытый устрашающими кроваво-красными иглами[60 - Сталактиты.], и жуткие алые колья[61 - Сталагмиты.], торчащие из «пола» за спиной статуи, и бурые каменные потеки, напоминающие следы крови, оставшиеся после Битвы Богов. Еще через десяток ударов сердца справа и слева от нас раздался слитный скрип, и я, скосив глаза, увидела, как дюжий помощник увея поворачивает висящий на цепях массивный металлический лист, отполированный до зеркального блеска.
        Вспышка - и свет факелов, отраженный листом, остановился на жертвенном камне, прежде прятавшемся в густой тени. И тут же за нашими спинами раздалось испуганное блеяние барана.
        Тарваз, явно дожидавшийся именно этого, неторопливо двинулся вперед. И, сделав три шага, превратился в статую.
        «Благодарить вслух нет необходимости… - вспомнила я его объяснения. - Есть вы, ваше слово и Барс. А все остальное - тлен. Поэтому, остановившись перед статуей, не думайте, как вы выглядите со стороны, а просто слушайте свое сердце…»
        Забавно, но в этот момент я почему-то вспомнила одну из проповедей брата Димитрия. И презрительно усмехнулась - теперь, увидев, как обращаются к своему богу хейсары, я понимала, что слуг Бога-Отца больше интересовала форма, чем содержание:
        - …Ну кто так кланяется?! - жезл с оголовьем, изображающим солнце, описывает дугу и с силой бьет по хребту коленопреклоненной Воронихи. - Истовее надо, истовее! Ибо деяние, в котором нет души, - суть шаг к Двуликому!
        Очередной поклон завершается стуком - до смерти перепуганная Ворониха ударяется лбом об пол и тихонечко взвизгивает от боли.
        На губах брата Димитрия появляется кривая улыбка:
        - Больно? Возрадуйся, ибо ты только что отринула плотское начало и дала возможность своей молитве вознестись в горние выси…
        - Слышишь?! - горячечный шепот Аматы, прозвучавший у меня над ухом, заставляет меня испуганно вздрогнуть. А чувствительный щипок за бок - закрыть глаза и зашевелить губами в очередном повторении «Благодарствия». - Кланяйся чаще! Иначе твои молитвы не стоят ни копья…

«Надо слушать свое сердце…» - про себя повторила я и улыбнулась: сердце пело от радости. Ибо мой муж, живой и здоровый, стоял РЯДОМ!!!

…Увей не обманул - Барс смотрел на Тарваза. И, кажется, даже водил его десницей. Ибо за полчаса, потребовавшихся аннару рода Аттарк, чтобы принести в жертву два десятка баранов, на его белоснежном араллухе не появилось ни одной капельки крови!
        Хейсары, крайне серьезно относящиеся к такого рода знамениям, троекратно рявкнули свое «у-уэй», причем наши сородичи орали громче всех. А вот Каменная Длань ничем не показал своего восторга - склонил голову перед статуей, неторопливо повернулся к ней спиной, подошел к увею и вернул ему ритуальный клинок:
        - Я - сделал…
        - Ты был услышан! - кивнул жрец, с благоговением протер дымящееся лезвие куском ткани и протянул его Крому: - Бастарз смотрит на тебя, ори’шер!

«Мужчина-воин», до этого момента соперничавший со статуей Бастарза в неподвижности, не глядя, отвел в мою сторону руку, сжимавшую Посох Тьмы, дождался, пока я возьмусь за древко, и взял ритуальный клинок. Потом так же неторопливо, как Тарваз, сделал положенные три шага и остановился.
        Я им залюбовалась. Было с чего - даже сейчас, толком не восстановившись после ранения, он выглядел внушительно. И чем-то походил на Дээта[62 - Дээт - персонаж хейсарских легенд. Одноглазый великан, бросивший вызов самому Бастарзу.].
        Видимо, эта мысль пришла в голову не только мне - десницы некоторых хейсаров потянулись к рукоятям наш’ги, а Расколотая Скала даже вцепился рукой в плечо стоящего рядом с ним воина.
        Кром не обратил на их шевеления никакого внимания - постоял, глядя на статую, минуты две - две с половиной, потом подошел к помощнику увея, удерживающего брыкающегося барана рядом с окровавленным жертвенным камнем, и отточенным движением сбил животное с ног…

…То, что с ножами Меченый управляется ничуть не хуже, чем с посохом или чеканом, я догадывалась. Но то, что он может с ними делать в реальности, видела впервые - удары, которые он наносил, были похожи друг на друга, как капельки росы. И выглядели до безумия красиво! Да, именно красиво - казалось, он не вкладывал в движения рук никаких усилий, но отточенный клинок перехватывал глотки жертвенным животным с такой легкостью, как будто кромсал воздух!
        Что интересно, при этом Кром смотрел не на них и не на кровь, сплошным потоком стекающую по желобкам к каменному колодцу у ног статуи, а на каменное копье, зажатое в руке Бога-Воина.
        Видимо, молитвы, которые он возносил во время жертвоприношения, были действительно искренними, так как Барс принял и его дары. Точно так же, как и дары Каменной Длани.
        Окружавшие нас воины снова сотрясли воздух троекратным ревом и затихли, уставившись на меня.
        Что делать, когда мне вручат ритуальный клинок, я помнила прекрасно. Поэтому, услышав «Бастарз смотрит на тебя, гард’эйт», осторожно взяла все еще теплый клинок за рукоять и протянула его Крому:
        - Его длань - моя длань! Я сказала…
        Потом подошла к статуе и решительно заглянула в ее глаза.
        Странно, но жуть, которой веяло от нее все время до этого, тут же куда-то пропала, а на смену ей пришли непоколебимое спокойствие и твердая уверенность в том, что я тут по праву.

«Благодарю тебя, Барс, за то, что ты не дал прерваться нити жизни моего мужа, за то, что в его руки потихонечку возвращается былая сила, и за то, что ни одна из полученных ран не превратила его в бессильного калеку, не способного взять в руки меч!»
        То, что Кром сражается не мечом, а посохом или чеканом, я сообразила уже после того, как завершила молитву. Но поправляться не стала - Бастарз и сам был воином. Значит, понимал, что значит немощь. И не нуждался в пояснениях.

«А еще я хочу поблагодарить тебя за то, что свел меня с этим мужчиной. И за то, что заставил увидеть Свет, горящий в его душе…»
        Ворвавшийся в пещеру ветерок качнул пламя факелов, и мне почудилось, что Барс улыбнулся. На душе стало светло и спокойно. И я поняла, что говорить все то, что я хотела, необязательно - Бог-Отец ЗНАЕТ, что я обещала ему двадцать баранов не потому, что боялась уйти, а потому, что люблю Крома больше жизни, ВИДИТ, что я приняла данную клятву душой и сердцем и по-настоящему считаю себя гард’эйт, и РАД тому, что мы с Меченым стали одним целым. Поэтому я склонилась в поясном поклоне и ограничилась одним, но до безумия емким словом:

«Благодарю!!!»
        А через пару ударов сердца с изумлением поняла, что жертвоприношение закончено, а с губ моего мужа уже сорвалось традиционное «Я - сделал!».
        Короткий взгляд на его араллух - и мою душу переполнила безумная радость: я была услышана! Так же, как Тарваз с Кромом!!!
        - Ты была услышана! - веско подтвердил увей, принял из рук моего мужа ритуальный клинок, тщательно протер его тряпкой, с благоговением вложил в ножны, а затем повернулся к аннарам: - Вы - видели! У-уэй!!!
        Кивнули. Все, кроме Расколотой Стены и старика, неуловимо похожего на Намора Медвежью Лапу.
        Первый - злобно ощерился, но промолчал. А второй тяжело шагнул вперед, огладил седую бороду и вскинул над головой правый кулак:
        - Я - видел! Больше, чем другие! И хочу задать несколько вопросов…
        Перед моими глазами тут же появилось хмурое лицо Тарваза, а в ушах снова прозвучал его голос:
        - Мы будем в своем праве. И если ты, Кром, не ошибешься, то никто не посмеет оспорить волю Бастарза…
        Видимо, и этот аннар был в своем праве, так как увей утвердительно кивнул и отступил в сторону, чтобы не загораживать нас с Кромом и Тарвазом.
        - Я, Лерий Сжатый Кулак, аннар рода Усмаров, видел не один Посох Тьмы и знаю, что значит каждая зарубка на Пути Бездушных. Поэтому задам только один вопрос: скажи, Кром, сколько душ ты спас от ухода за грань?
        - Шесть десятков и восемь… - тут же ответил Меченый.
        - Семьде… - дернулась было я, а потом сообразила, что меня, то есть одну душу, он спас несколько раз.
        - Теперь вопрос к Каменной Длани! - насмешливо глядя на Тарваза, воскликнул Сжатый Кулак. - Как называют воина, сумевшего одолеть пять десятков противников один на один?
        Старший отец рода Аттарков побагровел, сжал кулаки, но все-таки ответил:
        - Баас’ори’те…
        По губам Лерия зазмеилась довольная улыбка:
        - Что ж, я тебя услышал!
        Глава 7
        Кром Меченый
        Третий день третьей десятины второго травника

…Ро’ори, молодые хейсары, уже получившие имя и сходившие в свой первый набег, но еще не заслужившие права называться ори’шерами, с надеждой смотрели на меня и, кажется, даже не дышали. Еще бы: они только что попросились в ученики к воину, Отмеченному Духом Бастарза, к человеку, способному вдохнуть в них искру божественного знания и наставить на путь, ведущий к Великим Подвигам. А этот человек - то есть я - молчал. Вот уже минут пять. Ибо мысленно крыл самыми последними словами всех хейсарских любителей интриг, начиная с Тарваза Каменной Длани и заканчивая Лерием Сжатым Кулаком…
        …А ведь в святилище Бога-Воина все выглядело совсем по-другому: аннар рода Усмаров, объясняя мне смысл понятия «баас’ори’те», упирал на то, что Воин, Отмеченный Духом Бастарза, - это титул и права. Но ни в коем случае не обязанности.
        - Его дает не Барс, а люди. Поэтому от него не отказываются…
        Хитрые огоньки, вспыхивающие в глазах Сжатого Кулака, поверить в это не позволяли. И я все-таки попытался отказаться. Сразу после того, как узнал, что имею право в любое время дня и ночи входить в рей’н’и’ол, могу собирать Большой Совет Аннаров, объявлять войну или набег, вести за собой до тысячи воинов, останавливаться в любом сарти Шаргайла и что-то там еще.
        Напомнил, что уже служу Богу-Отступнику и что уже прошел свой Путь. А потом добавил, что большинство поверженных мною противников были Серыми или лесовиками и что я не настолько хорош, чтобы иметь право называться этим самым «баас’ори’те».
        Аннар «услышал» только последний довод. И решил меня пожурить:
        - Скромный достоин уважения. Но только если скромность скрывает силу…
        - Какая, к Двуликому, скромность? - рявкнул я. - Я говорю то, что есть!
        Лерий, как хороший жонглер [63 - Жонглер - странствующий сказитель, певец, музыкант или фокусник.] , использовал мои слова себе на пользу:
        - А говорить и не надо! За тебя все сказали твои дела: гард’эйт, стоящая за плечом, зарубки на Посохе Тьмы и трупы отборных воинов Ордена, оставленные на оу’ро…

…«Ну какой из меня ниер’ва? [64 - Ниер’ва - дословно «дарующий божественную искру». Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.] - глядя на воинов, ожидающих моего решения, мрачно думал я. - Не каждый знающий способен сделать. Не каждый делающий может научить![65 - Это изречение приписывается основателю Вейнарской школы Меча и вбивается в сознание новичков с первыми разучиваемыми движениями.] Да еще и за каких-то пять с половиной десятин!»
        - Соглашайся… - прикоснувшись к моему предплечью, еле слышно шепнула Мэй. - Ты теперь хейсар. Значит, должен…
        Ход ее мысли был понятен без всяких объяснений - за титул шшат’или, позволивший мне жениться на ниспосланной Богами Половинке, надо было платить. Частью оставшегося мне времени.
        - Э-э-эх… - скрепя сердце выдохнул я и уставился на ослепительно-белый пик Ан’гри, упирающийся в небо. - Я, баас’ори’те Кром по прозвищу Меченый, беру вас, ро’ори’о, в ученики сроком на пять недель! Ваши кости - мое мясо…

…Тренировать два с лишним десятка человек на Орлином Гнезде было невозможно - они бы мешали друг другу даже во время разминки. Поэтому я задумчиво почесал затылок, протиснулся между зубцами и посмотрел вниз, на тренировочную площадку. Как я и предполагал, она оказалась занята сыновьями[66 - Кром употребляет хейсарское выражение - члены рода считаются сыновьями и дочерями аннара.] Каменной Длани.
        - Для наших тренировок выделили площадку в сарти увея, Мастер! - сообразив, зачем я выглянул во двор, сообщил один из моих новых учеников. - А еще меня попросили передать, что твое рейро уже готово…
        Я криво усмехнулся - Хитрый Лис последовательно обрывал все нити, связывающие меня с родом Тарваза: сначала вынудил меня называть себя не шшат’или Аттарков, а баас’ори’те, затем заставил других видеть его во мне, прислав ара’д’ори[67 - Ара’д’ори - буквально: одежда для воина ( хейсарск .).] с вышивкой, полагающейся воину, отмеченному Духом Бастарза, а теперь вот создал еще и условия для переселения. Хотя и утверждал, что я могу жить там, где захочу:
        - Теперь ты - гордость всего Шаргайла. Поэтому тебе выделят рейро в сарти увея. Перебираться туда не обязательно, но ночевать хотя бы изредка стоит…

«Интриган…» - угрюмо подумал я, раздраженно поскреб ногтями шрам на щеке и решительно повернулся к ученикам:
        - Встретимся там. Завтра. В час жаворонка. А сейчас можете идти…

…После их ухода я наконец сосредоточился на Мэйнарии - Уресс, получивший задание еще в самом начале тренировки, не переставал работать ил’личе[68 - Ил’личе - дословно «кувшин силы», инвентарь, используемый для тренировки пальцев и запястий. Аналог - нигиригаммэ в Годзю-рю.] даже во время моей беседы с ро’ори - выставил руки перед собой, медленно вытянул правую, коснулся пальцами лба жены и вернул ее обратно:
        - Я тебя бью. В голову. Пока очень медленно. Ты должна отвести мою руку в сторону тем движением, которое мы только что отрабатывали…
        Отвод получился корявее некуда - ее ладошка шлепнула не по запястью, а по середине предплечья, да так сильно, как будто хотела его остановить, а не отвести. Силы, конечно же, не хватило - и мой кулак, продавив сопротивление, легонечко коснулся середины лба.
        - Достал. Можно считать, что ты потеряла сознание или умерла! А теперь скажи, что ты сделала не так?
        Сказала. Слово в слово повторив то, что я рассказывал ей перед приходом ро’ори. Потом попробовала еще раз - и снова сделала не так, как надо.
        - Не останавливай мой удар: тебе все равно не хватит силы! Просто отодвинь его на ладонь в сторону или отодвинься сама, а когда кулак пролетит мимо - бей!
        - Бить мне пока рановато… - вздохнула Мэй. - А отводить пока не получается: у тебя не рука, а таран…

…Тренировать Мэй было до безумия приятно - она, ощущающая неумолимый бег времени так же остро, как и я, вкладывала душу в каждое упражнение. И настолько в него вживалась, что не столько вдумывалась в мои ощущения, сколько чувствовала, что я хочу ей сказать. И, естественно, хватала правильные движения раза в полтора быстрее, чем первачи Кручи. В результате часа через два после начала тренировки она уже довольно неплохо гасила мои удары «Шлепками Медведя», а через три смогла повторить первое дуновение[69 - Дуновение - название боевых связок комплекса Ветра.] парного танца[70 - Танец - местное название комплекса формальных упражнений.] Ветра.
        Само собой, делала она его крайне медленно и не особо правильно, но делала! До тех пор, пока поднимались руки. А когда перестали - продолжила отрабатывать переходы.
        Я удивился, так как представлял, насколько она устала. Дал поработать еще минут пять, потом остановил и похвалил:
        - Молодец…
        А остальное - то, что горжусь тем, что у меня такая добросовестная жена, - сказал взглядом. И чуть не утонул в бездонных синих колодцах ее глаз, в которых, кроме беспредельного счастья и искренней благодарности, появилось ОБЕЩАНИЕ!
        Желание тренироваться тут же пропало: я посмотрел на Уресса, все еще тягающего свои ил’личе, обрадованно отметил, что и его конечности ощутимо подрагивают, и неожиданно для себя взял и закончил тренировку:
        - Все, на сегодня - хватит!
        Мальчишка расстроился - видимо, рассчитывал, что я уделю ему хотя бы пару минут. Но озвучивать свое желание не стал - поблагодарил меня за тренировку и унесся по своим делам. А мы, переглянувшись, пошли мыться…

…Я смыл с себя пот минут за десять. И, выбравшись из бочки для омовений, быстренько оделся. А когда вылетел из бани, обнаружил, что Мэй уже стоит во дворе. Собирая мокрые, нечесаные волосы в самый обычный «хвост»!

«Я тебя люблю…» - взглядом сказал я.

«Я тебя тоже…» - улыбнулась она. И, дождавшись, пока я пройду мимо, заняла место за моим левым плечом[71 - Как полагается замужней хейсарке.].
        Делая вид, что никуда не торопимся, мы прошли по двору до высокой двери, зашли в сарти, поднялись на пятый этаж и одновременно заскрипели зубами, увидев, что стену напротив двери в нашу комнату подпирает Унгар Ночная Тишь.
        - Силы твоей деснице и остроты твоему взору, баас’ори’те! Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, ашиара! - учтиво поздоровался хейсар. Потом поднял с пола тяжеленный сверток и показал его Мэй: - Я принес все, что ты просила. И готов заниматься.
        Мэй виновато посмотрела на меня и опустила взгляд - мол, решай сам…
        Решил. И следующие два с лишним часа умирал от ревности: моя жена, сидя за столом бок о бок со своим бывшим женихом, учила его правильно собирать налоги. Нет, разумом я понимал, что эти занятия - часть ее долга перед своим родом. Но только разумом - сердце рвалось на части всякий раз, когда я слышал, как она обращается не ко мне, а к НЕМУ.

«Он будет управлять леном Атерн, когда мы уйдем…» - раз за разом повторял я про себя. Но довод не успокаивал - я ЗНАЛ, как Унгар относится к Мэй. И помнил, как он на нее смотрел во время виот’ун’иара!
        Довод «теперь она моя жена» тоже не убеждал - Аютэ тоже была замужем. Однако это не помешало Негзару Мыши ее похитить.

«Унгар - тоже Аттарк. Значит, мой родственник…» - твердил я. И изо всех сил сжимал кулаки - похищение женщин в Шаргайле было нормой. Значит, Ночная Тишь МОГ ХОТЕТЬ ЭТО СДЕЛАТЬ!
        Видимо, обуревающие меня чувства все-таки вырвались наружу, так как в какой-то момент, повернувшись ко мне, Мэй изменилась в лице, тут же отодвинула от себя исписанный Унгаром свиток и слово в слово повторила слова, которыми я закончил сегодняшнюю тренировку:
        - Все, на сегодня хватит!
        Тон, которым она это произнесла, ясно давал понять, что оспаривать ее решение бессмысленно, однако Ночная Тишь все-таки попытался:
        - Я не устал!
        - Ты - нет. Зато устала я…
        Парень ее «не услышал»:
        - Но ведь еще толь…
        - Я. Хочу. Провести. Время. С мужем! Ясно?!
        - Да… Прости, ашиара… - опустив взгляд, как-то слишком недовольно буркнул Унгар. - Тогда я приду завтра. В это же время…

«Нет!!!» - мысленно воскликнул я, почувствовав, что за словами «приду завтра» скрывается нечто большее, чем обычное желание учиться.
        - Нет! - твердо сказала Мэй. - Занятий со мной больше не будет…
        Ночная Тишь недоуменно изогнул бровь:
        - То есть как это не будет? Аннар сказал, что…
        - …что леном Атерн после нашего ухода будешь управлять ты. Я не возражаю - управляй…
        - Но я еще почти ничего не умею!
        От Мэйнарии повеяло ледяным холодом.
        - Если род не захочет оплатить тебе услуги хорошего наставника, то это сделает мой муж. Или мой опекун…

…Свитки и писчие принадлежности Унгар собирал минут пять. И, как мне показалось, ждал, что к двери его проводит Мэй. Ага, как бы не так - как только моя жена озвучила свое решение, я поднялся с кровати и закрыл супругу спиной.
        Намек получился прозрачнее некуда. И парень был вынужден удалиться.
        Закрыв дверь на засов, я подошел к своей Половинке, обнял ее за талию, заглянул в глаза и тихонечко поинтересовался:
        - Почему?
        - Он смотрит на меня как на женщину… - криво усмехнулась Мэй. - И думает совсем не о цифрах…
        Ее ощущения настолько точно совпадали с моими, что я сжал зубы и заиграл желваками.
        - Не волнуйся… - поняв, чего я опасаюсь, пообещала она. - Я не отойду от тебя ни на шаг…
        Глава 8
        Король Неддар Третий Латирдан
        Пятый день третьей десятины второго травника
        Танцевала графиня Ялира бесподобно - каждое ее движение было таким же своевременным, безжалостным и смертоносным, как атаки Мастера Меча. Только вот ранило не тело, а душу. Например, переход от Свечи на Ветру к Полету Журавля[72 - Названия фигур местного танца.] приковывал взгляд к крутой линии бедра, на мгновение прорисовывающейся под тканью платья, Поклон на Полдень заставлял смотреть во внезапно углубляющееся декольте, а самый обычный поворот головы во время Прощания с Заходящим Солнцем вызывал желание прикоснуться к белоснежной шее губами.
        Кстати, так же, как и Мастер Меча, Тьюварр атаковала не только танцуя[73 - Игра слов. Танец - это, кроме всего прочего, и комплекс формальных упражнений в школе Ветра.] - искусно подобранные притирания[74 - Притирания - местное название косметики.] придавали ее лицу томную белизну, ресницам и бровям - загадочную черноту, а губам - волнующую полноту и яркость, что вместе с потрясающе красивым платьем радовало взор. Дорогие благовония, навевающие мысли о греховной страсти, волновали обоняние. А легкая хрипотца, расчетливо подпущенная в голос, услаждала слух.
        И тему для разговора Ялира тоже выбрала не просто так - Уламор Черный Локон жил и творил в эпоху Симайра второго, Хромца, а в то время большинство поэтов Белогорья воспевали не любовь и верность до последнего вздоха, а пламенную и неудержимую страсть, не признающую ни правил, ни границ. Поэтому его баллады должны были послужить хорошим мостиком, позволяющим плавно перейти к стихам Гайвара Медовоокого или Эренила Жеребца.
        Послужили. Мостиком. Но не к стихам, а к рисункам Олли Ветерка к свитку «Тайны дворцовых альковов» - в какой-то момент графиня Тьюварр вдруг поинтересовалась, помнит ли он, король, «чарующие строки, которые барон Марен посвятил прекрасной незнакомке», затем, не прекращая двигаться в танце, чуть заметно прогнулась в спине, всплеснула руками - и перед внутренним взором Неддара появился рисунок, изображенный на серебряном поле[75 - Серебряное поле - местное название места для иллюстраций.] второй главы.
        Текст «чарующих строк» вспомнился позже. Когда удалось выбросить из головы мечтательный взгляд юноши, стоящего у окна и вглядывающегося в иссеченную струями дождя крепостную стену и начать нормально соображать.

«Жизнь, прожитая мной, ничто по сравнению с кратким мигом безумного, ни с чем не сравнимого счастья, подаренного мне Богами! Один-единственный взгляд и тень улыбки, коснувшаяся ваших губ, будут жить во мне вечно…»
        - Помню, конечно… - кивнул Латирдан и мысленно усмехнулся: леди Ялира снова атаковала. Снова прикрывая настоящие удары обманными.
        - Если мимолетная встреча в коридорах королевского дворца может вызвать такую бурю чувств, то как на вас, мужчин, подействует прикосновение ?

«Прикосновение» - глава все того же трактата - рассказывала о случайном прикосновении рук главных героев на королевском балу. И о мечтах, возникших у барона Марена и графини Элишиары после этого судьбоносного события.
        По сути, ничего особенного в их грезах не было: первый - восторженный юнец, только-только вырвавшийся из родового замка в Большую Жизнь, представлял себе следующий бал, во время которого их руки соприкоснутся еще раз, и предвкушал этот счастливый миг. Вторая - взрослая, исполненная опыта женщина - заново переживала восторженный взгляд мальчишки и с грустью вспоминала свою молодость. Но леди Ялира явно рассчитывала использовать в своих целях не их мечты, а рисунок: на серебряном поле третьей главы была изображена обнаженная женщина, сидящая перед зеркалом и задумчиво вглядывающаяся в свое отражение.
        Еле намеченные серыми штрихами хрупкие плечи, узкая талия, широкие бедра, ямочки на пояснице и вертикальная полоска между круглых, чуть полноватых ягодиц задерживали взгляд читателя только на мгновение. Ибо были лишь фоном. Зато с любовью нарисованное Ветерком усталое, чуть расстроенное лицо с потеками сурьмы на скулах, алые губы и тяжелая грудь с торчащими сосками настолько сильно дышали чувственностью и страстью, что заставляли их желать!

…Следующую фигуру танца, Поворот Посолонь, графиня Тьюварр сделала перед зеркалом. И, оказавшись спиной к королю, на одно коротенькое мгновение замерла в том же положении, что и леди Элишиара. Выражение лица, поворот головы, взгляд - образ, нарисованный ею, был идеальным! Но вместо желания вызвал в Неддаре желание наплевать на все договоренности с членами Внутреннего Круга и уйти с бала прежде, чем его охмурят.

«Я не хочу делать вид, что заинтересован! - мысленно взвыл он, глядя на заканчивающую поворот графиню. - И давать ей надежду тоже не хочу!!!»
        Увы, этот вопль так и остался воплем - когда леди Ялира заглянула в его глаза и закусила губку так, как было изображено в иллюстрации к пятой главе, Латирдан сделал вид, что понимает намек и представляет себя на месте барона Марена.
        Тьюварр поощрительно взмахнула ресницами и чуть заметно свела плечи. Чтобы ему, Неддару, было лучше видно то место над правым соском, куда в свитке пришелся первый поцелуй главного героя…
        Король прикипел взглядом к светло-розовому полукружию, на миг показавшемуся из-под края декольте, сглотнул и… ушел в недавнее прошлое:
        - …В общем, недовольство дворянства становится все заметнее, и если ничего не предпринимать, то в ближайшем будущем выльется в серьезную проблему…
        - В начале третьего жолтеня я женюсь. Не на хейсарке! - напомнил Неддар. - Неужели эта свадьба не заткнет недовольных?
        - Не заткнет, сир! - оторвавшись от созерцания собственных ногтей, буркнул барон Дамир. - Позволю себе повторить еще раз: охраняют вас только хейсары, в ваши покои вхожи только хейсарки, а единственное место, где вы бываете, кроме столицы, - Шаргайл! Ансельм знает, куда бить. Поэтому, если вы в ближайшее время не докажете, что относитесь к вейнарцам так же, как ваш покойный отец, то у слуха о том, что вы - подменыш, найдутся доказательства…
        - В моем Внутреннем Круге - три вейнарца и всего один хейсар… - глухо сказал король. - Моя невеста - вейнарка! Хранитель моей опочивальни - вейнарец!!!
        - Вас не было в Авероне две с лишним десятины, сир! Где вы были?
        - В Шаргайле…
        - А куда вы отправитесь в начале третьего лиственя?
        - Ладно, я понял… Что вы предлагаете?
        - Для начала - устроить пяток балов… - подал голос Генор д’Молт. - Причем на этих балах вам придется делать вид, что вы вот-вот определитесь с фавориткой…
        - Да, но я…
        - Они правы, ашер… - криво усмехнулся Белая Смерть. - Если ты проявишь интерес к двум-трем соперничающим красавицам, то вспыхнувшая между ними война породит такое количество разнообразных слухов, что на время заставит забыть про бред, распространяемый братьями во Свете, даже самых заинтересованных лиц.
        - Забыть не заставит… - поправил его барон Дамир. - Просто на какое-то время сделает этот слух неинтересным. И даст нам время на следующие шаги…
        - Следующие?
        - Мы считаем, что выезжать в Шаргайл вам надо дней на пять раньше, чем вы собирались, сир! - подал голос Упрямец [76 - Камерарий короля, граф Комес д’Оллиер, барон д’Ож.] . - И хотим объявить, что вы отправляетесь в графство Рендалл, дабы помочь наследникам Грасса вступить во владение леном…
        - Пара дней в Меллоре, день в Атерне, день в Геррене - и вы покроете сразу двух кобылиц… [77 - Покрыть сразу двух кобылиц - убить двух зайцев.] - буркнул Дамир Кейвази. - Продемонстрируете свое уважение к человеку, отдавшему за вас жизнь, и проявите интерес к тому, как живут ваши вассалы…
        - Разумно… - согласился король. - Может, тогда заехать еще и в Увераш?
        - В Увераш не стоит, ашер! - вскинулся Арзай. - Расследование гибели главы Гильдии Охранников и его сестры еще не закончено, поэтому ваше появление в родовом замке графа Ильмара выведет из себя и Голонов, и их родственников…
        - Угу… Согласен… Со всем, даже с балами…
        - Учтите, сир, ваш интерес к «будущим фавориткам» должен быть не наигранным! - без тени улыбки сказал барон Дамир. - Слухи, распространяемые братьями во Свете, только кажутся безобидными, а вы несете ответственность за весь Вейнар. Поэтому делайте все, что угодно, но заставьте двор поверить в начинающееся увлечение…
        - ?!
        - Я не оговорился, сир! - глядя Неддару в глаза, твердо сказал казначей. - Если потребуется, заведите любовницу или двух. А насчет реакции Этерии не беспокойтесь: моя дочь далеко не дура и поймет, что это было необходимо…

…Прикосновение бедра леди Ялиры, «случайно перепутавшей шаг», к чреслам Неддара заставило его на время отвлечься от мыслей о проблемах и вдуматься в очередной намек. Благо сопровождавший касание взгляд графини не оставил простора для фантазии:

«Десятая глава… Шестое свидание… «Игра на тростниковой дудочке»… Ого!!!»
        От мысли о том, что предлагала ему графиня Тьюварр, Неддару стало жарко, а перед глазами сама собой появилась и иллюстрация. Только вот вглядываться в нее он не стал - скользнул взглядом по губам прелестницы, как раз замершей в очередной фигуре, «заинтересованно» прищурился и с облегчением понял, что музыканты доигрывают финал!
        - Жаль, что танец такой короткий, сир… - присев в реверансе, хрипло выдохнула леди Ялира. - Вы - бесподобный партнер, и следовать за вами - одно удовольствие…
        - Мы еще потанцуем… И не раз… - намеренно глядя не в глаза графини, а на ее грудь, пообещал Неддар. И двусмысленно добавил: - Надеюсь, к обоюдному удовольствию…
        - Всегда к вашим услугам, сир… - улыбнулась Тьюварр. И облизнула «пересохшие» губы…

…Несмотря на формальное разрешение, полученное от будущего тестя, заводить себе фавориток Неддар не планировал. Поэтому собирался сделать вид, что колеблется, пытаясь выбрать между графиней Ялирой Тьюварр, младшей дочерью Тимора Пустобреха[78 - Барон Тимор Фаррат.] Сейсилией и сестрой графа Этрана[79 - Граф Этран Ларвен.] Камалией. Никаких проблем с этим не было - первым партию для танца по традиции выбирал король, а во время коротенькой паузы, предназначенной для этого, все девицы на выданье, находящиеся в зале, усиленно отваживали от себя кавалеров и с надеждой поглядывали на Неддара.
        С большим трудом заставив себя пройти мимо пустующего трона, Неддар задумчиво поскреб бородку и решительно направился к Сейсилии, стоящей в компании отца и братьев.
        Торжествующий взгляд, который та бросила на «брошенную» Тьюварр, мог воспламенить трут. Или вбить в землю небольшой валун:

«Видишь, ярка, ты ему не подошла!! Он выбрал меня, а я своего не упущу!»
        Впрочем, бросаться навстречу королю графиня не стала - дождалась, пока он подойдет и озвучит формальное приглашение, несколько мгновений наслаждалась возможностью сказать «нет», а потом вдруг по-белогорски выставила правый локоть!
        Латирдан мысленно хмыкнул, подхватил ее под руку и, делая вид, что наслаждается прикосновениями к нежной и чуть прохладной коже, повел ее в центр зала. При этом искоса поглядывая в зеркала, в которых отражались лица обеих «фавориток».
        Д’Ларвен перекосило. А вот леди Ялина отреагировала на поступок дю’Фаррат весьма своеобразно - легонечко повела плечами и вздернула подбородок, выставляя грудь в выгодном свете. А потом презрительно усмехнулась.
        Да, довод был весомый. Как в прямом, так и в переносном смысле. И если бы леди Сейсилия его заметила, то наверняка пошла бы красными пятнами - чем-чем, а объемом этой части тела Тьюварр превосходила ее как минимум вдвое.

«Зато у дю’Фаррат намного более симпатичное лицо. И потрясающе красивые плечи…» - мысленно отметил Латирдан, дождался, пока заиграет музыка, и привычно сделал первый шаг…

…Танцевала леди Сейсилия неважно. Поэтому перед каждой демонстрацией своих прелестей надолго задумывалась, пытаясь заранее представить себе ту последовательность движений, которая не только приведет ее к нужной фигуре, но и не выставит неумехой перед соперницами. Само собой, времени на общение оставалось сравнительно немного, чем с удовольствием и пользовался Латирдан - вспоминал последний Совет и пытался представить, как отреагировал бы на последние новости граф Рендалл Грасс.
        - На первый взгляд задуманное осуществлено безупречно… - поигрывая мятым и запачканным чернилами свитком, докладывал Арзай. - За вчерашний и позавчерашний день мои люди захватили восемь Гласов Вседержителя, одиннадцать Перстов и почти сотню братьев-клинков, включая тех, которых Орден внедрил в гильдию Охранников. Таким образом, на сегодняшний день в Вейнаре не осталось ни одной действующей Обители. Но это только на первый взгляд - среди пленных нет ни одного брата-надзирающего. Так что восполнить потерю брата Годрима нам некем…
        - Как я понимаю, вытребовать в Аверон еще одного мы не можем? - грустно пошутил Латирдан.
        - Брат Годрим, скорее всего, ушел в Скар… - угрюмо буркнул Белая Смерть. - Обителей там хватает. Значит, не сегодня-завтра Ансельм узнает, что сообщения брата Растана пишутся в Тайной Службе…
        - М-да-а-а… - откинувшись на спинку трона, расстроенно протянул Латирдан. - Потеряли та-а-акую возможность…

«Хм… А почему «потеряли»? - задумчиво проводив взглядом взметнувшиеся во время Поворота Посолонь локоны леди Сейсилии, мысленно воскликнул Неддар. - В Ордене надзирающих хватает! Нам надо просто пойти и взять!»
        Идея, пришедшая королю в голову, была в лучших традициях графа Рендалла. Значит, и воплощать ее в жизнь требовалось так, как сделал бы Грасс - вдумчиво, учитывая все возможные мелочи и… с размахом:

«Допросить пленных братьев во Свете! Выяснить, в какой Обители наибольшее количество братьев-надзирающих… Нет, не так - в какой Обители их обучают, затем отправить туда пару десятков подготовленных воинов и выкрасть всех до единого!»
        - Сир, вы не поделитесь со мной своей радостью?! - на миг замерев рядом с Неддаром, с улыбкой поинтересовалась дю’Фаррат. - Я очень хочу научиться делать вас счастливым…

«Я придумал, как возместить невосполнимую потерю!» - мысленно воскликнул король. А вслух, само собой, сказал совсем другое:
        - Я вдруг подумал, что балы - весьма неплохая вещь. И решил, что буду устраивать их почаще!
        - Ой, правда?! Здорово!!! А когда следующий?
        - Через два дня…
        - Так быстро? Я же не успею пошить новое платье!!!
        Неддару стало смешно: пытаясь найти наилучшую частоту проведения балов, его Внутренний Круг учел все, что угодно, кроме реакции женщин!
        - Открою страшную тайну! - грозно нахмурив брови и вперив взгляд в переносицу дю’Фаррат, зловещим голосом сказал он. Потом сделал довольно продолжительную паузу и рассмеялся: - Мужчины смотрят не на платья, а на их содержимое!
        - Ну, я же не могу танцевать с вами в одном… содержимом?! - хихикнула девушка. А через мгновение мило покраснела: - Хотя… если вокруг не будет совсем никого… то я, пожалуй, соглашусь!
        - Заманчивое предложение… - сделав вид, что представляет эту картину, выдохнул Латирдан. - Осталось решить, когда и где…

…Весь следующий танец король ощущал себя осажденной крепостью - вместо того, чтобы демонстрировать свою внешность, графиня Камалия д’Ларвен попыталась доказать Неддару силу ума и широту кругозора, рассуждая о политике. Первые несколько минут утверждения вроде «Вейнар - самое сильное королевство на всем Горготе» или «Стоит вам захватить Белогорье - и все остальные соседи преклонят перед Вейнаром колени» было смешно. Потом глупости начали раздражать. А когда графиня посетовала на то, что «величайший полководец всех времен и народов» непонятно зачем вернул Алату Карс, монарх слегка разозлился. И попытался перевести тему на что-нибудь другое.
        Говорить о следующем бале девушка не захотела. И о своих соперницах - тоже: воинственно тряхнула волосами и поинтересовалась, когда он, Неддар, вернет королевству все то, что принадлежит ему по праву.
        - По какому такому праву? - удивился король.
        - Конечно, по праву сильного, сир!
        - Война - это неподъемный гнет для экономики. И тысячи смертей… - попробовал было образумить ее Неддар.
        Как бы не так - девушка задрала прелестный носик чуть ли не к потолку и процитировала начало пятого Слова из свитка Игенора Мудрого «О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней»:
        - Платят - побежденные!
        Потом вспомнила о второй половине фразы Латирдана и явно подсмотренным у кого-то жестом прикоснулась к своему животу:
        - Я рожу вам столько сыновей, сколько потребуется!
        То, что денег стоит даже победоносная война, король объяснять не стал. Точно так же, как ни словом не заикнулся о том, что новорожденный становится воином в лучшем случае через шестнадцать-восемнадцать лиственей, а погибнуть может в первом же бою: в этом не было смысла, так как д’Ларвен слышала только себя одну и не собиралась вдумываться в чужое мнение.
        Реагировать на ее предложение родить ему сыновей Неддар тоже не захотел - любой ответ на него вышел бы за грань обычного флирта. Поэтому он совсем уж было решил отвести ее обратно к отцу, но поймал укоризненный взгляд барона Дамира Кейвази и решил не торопиться. А потом вдруг задумался о том, что успел сделать казначей для королевства.
        Прежде чем озвучить последнюю новость, Арзай зачем-то разгладил ладонью многострадальный свиток, а затем взял и разорвал его на кусочки:
        - Боюсь, ашер, войны между Белогорьем и Алатом не будет: ал’Арради [80 - Раксиз ал’Арради Величайший, король Алата.] не смог договориться с купцами, и у него нет денег даже на то, чтобы платить мечевые [81 - Мечевые - местный аналог «боевых».] своим собственным солдатам…
        - Отдаст Белоголовому Зерави и утрется… - мрачно буркнул Упрямец.
        - Деньги у Величайшего уже появились, так что война будет… - неожиданно для всех остальных воскликнул казначей. - А вот обойдется она ему ой как дорого…
        - Ты в этом уверен? - недоверчиво прищурился Латирдан.
        - Более чем, Ваше Величество! - ухмыльнулся барон Кейвази. - Те четверо суток, которые по моей просьбе шла торговля между ал’Арради и представителями купеческих домов Алата, позволили утроить сумму, которую Величайший должен заплатить за ссуду…
        - О как! - восхитился Генор. - Вы решили утяжелить бремя их войны?
        - Я решил, что эта война - отличный способ подзаработать…
        - То есть ссуда, полученная Раксизом, выдана из вашего кармана? - ошалело спросил Упрямец.
        - Не из моего, а из казны. И под о-о-очень хорошие гарантии…
        Неддар восхитился:
        - А на Белогорье мы случайно ничего не заработаем?
        - Заработаем. Но раз в пять меньше, чем на Алате…
        - Я не верю своим ушам… - потряс головой Белая Смерть.
        - Могу показать расписки…
        - Неужели мои суждения настолько неожиданны, что вы, сир, не можете решить, как к ним отнестись? - устав от паузы, с легкой обидой в голосе поинтересовалась леди Камалия.
        - Если что-то делать - то делать хорошо… - стараясь, чтобы в его голосе не было слышно издевки, ответил Неддар. - Поэтому я стараюсь добросовестно обдумывать каждую поданную мне идею…
        Потом «с интересом» оглядел леди Камалию с ног до головы и улыбнулся, представив себе будущие слухи:
        - Ваши суждения требуют детального осмысления. И… пожалуй, из вас может получиться прекрасная мать…
        Глава 9
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Шестой день третьей десятины второго травника

…Кмоменту, когда мы вышли из бани, туман, укутавший Шаргайл, стал еще гуще. Увей, по своему обыкновению спустившийся во двор, чтобы попрощаться с баас’ори’те, предложил нам остаться и переночевать в обставленном для нас рейро, но Кром почему-то отказался. И, кивнув нашим тэнгэ[82 - Тэнгэ - тень ( хейсарск .). Спутники почетного гостя.], вышел на улицу. Мы с леди Этерией торопливо рванули следом и, выбежав из ворот, облегченно перевели дух - растворившийся было в сером мареве Меченый стоял и вслушивался в тишину.

«Что, опять?!» - раздраженно подумала я и завертела головой, пытаясь обнаружить Ночную Тишь. Но увидела лишь уплотняющиеся силуэты Хасии и Шарати.
        - Пошли… - угрюмо буркнул Кром, поудобнее перехватил Посох Тьмы и уверенно двинулся в никуда. Довольно медленно - видимо, чтобы я успела занять место за его левым плечом.
        Откровенно говоря, если бы он дал мне руку, я бы чувствовала себя увереннее - образы, рождающиеся на зыбкой границе Света и Тьмы, слегка пугали. И заставляли складывать пальцы в «зубило»[83 - Зубило - местное название «медвежьей лапы». Или, по терминологии карате, «кумадэ».]:
        - …Ты - женщина. Маленькая, слабая и легкая. Значит, практически в любой ситуации у тебя будет время всего на одно движение… - споткнувшись на слове «будет», негромко сказал Кром.
        Промелькнувшая перед моими глазами череда лиц - лесовика, тюремщика Зиги [84 - Описано во второй книге.] и моего несостоявшегося убийцы - заставила меня поежиться:
        - Угу…
        Кром почувствовал, о чем я думаю, но прерывать объяснения не стал:
        - Значит, это движение должно быть быстрым, сильным и своевременным, ибо удар, нанесенный чуть раньше или чуть позже необходимого, убивает не врага, а тебя… [85 - Одна из основных заповедей местного Пути Меча: «Делай вовремя. Ибо удар, нанесенный чуть раньше или чуть позже, убивает не врага, а тебя…»]
        Это изречение я слышала, причем не раз и не два, поэтому кивнула:
        - Понимаю…
        - Времени у нас немного… - опустив взгляд, выдохнул он. - Поэтому тратить его на отработку силы и скорости нескольких ударов мы не будем. Ограничимся одним-единственным. Но прежде чем я покажу тебе, каким именно, хочу обратить твое внимание на слово «своевременный»…
        - Когда отец тренировал Теобальда и Волода…
        - Они - мужчины, а нас обычно просто убивают. С вами, женщинами, сложнее - вас или похищают, или ссильничают… - перебил меня Кром. - Этой «небольшой» разницей в поведении противников можно воспользоваться. Если знать, как…

…Первые несколько минут пути я пыталась успокоиться, прислушиваясь к жжению в костяшках пальцев, ободранных о мешок с песком и щедро смазанных лечебной мазью. А потом наконец сообразила, что в шаге от меня идет один из лучших воинов Шаргайла и, что бы там ни пряталось в окружающем нас мареве, он меня защитит.
        Когда сквозь серую пелену протаяли стены сарти Аттарков, я настолько осмелела, что начала прислушиваться к щебетанию Шарати. И вскоре сообразила, что младшая тэнгэ, откуда-то узнавшая о переживаниях Ситы, спит и видит себя ори’дарр’иарой![86 - Ори’дарр’иара - дословно «воин в теле женщины».]
        - Женщина должна дарить жизнь… - замедлив шаг, чтобы поравняться с дурехой, сказала я. - А славу пусть ищут мужчины…
        - Кто бы говорил, ашиара! - девочка с вызовом посмотрела на меня. - Тебя знает весь Горгот!
        То, что я, не думая ни мгновения, обменяла бы эту «славу» на лишний год жизни с Кромом, я говорить не стала - прибавила шагу, заняла свое место за плечом мужа, следом за ним вошла в калитку, предупредительно распахнутую часовым, и, унюхав аромат жарящегося мяса, поняла, что проголодалась.
        Прикоснулась к руке Меченого, требовательно потянула за рукав араллуха и недовольно нахмурилась - прямо перед нами туман сгустился в фигуру Сломанного Шипа:
        - Баас’ори’те? Аннар просит тебя подняться в зал Совета…
        - Я тебя услышал… - негромко буркнул Кром и, жестом приказав мне следовать за ним, двинулся к высокой двери.
        Мысленно хихикнув - вести себя так, как полагается хейсару, у мужа получалось все лучше и лучше, - я засеменила следом. И подала голос только тогда, когда увидела дверь в нашу комнату:
        - Мне ждать тебя в рейро?
        - Нет, ты идешь со мной!
        Давир, тенью следовавший за нами, недовольно нахмурился. Но напоминать о том, что Тарваз приказал ему позвать одного Крома, побоялся. Видимо, уже наслышался, что Кром не отпускает меня от себя ни на шаг. И не изменяет этому правилу даже в бане - дожидается, пока освободится мужская половина, заводит меня туда и закрывает дверь…

…Каменная Длань моему появлению не обрадовался: заиграл желваками и гневно посмотрел на сына:
        - Я сказал, что хочу видеть баас’ори’те!!!
        - У меня нет тайн ни от жены, ни от гард’эйт… - холодно процедил Меченый. - Я тебя слушаю, ро’шер![87 - Ро’шер - дословно «младший брат».]
        Аннар вспыхнул, как пересушенный трут: в первый раз с момента объявления шшат’или Занатара Седобородого Кром дал понять, что понимает свое место в иерархии рода.
        Ударов десять сердца я думала, что ничем хорошим это не закончится. Но ошиблась - Каменная Длань все-таки взял себя в руки, жестом приказал сыну удалиться и, дождавшись хлопка закрывшейся двери, угрюмо уставился на Крома:
        - Ты был в своем праве… Извини… Я просто расстроился, когда узнал, что ты отказался брать Унгара в ученики…
        Обсуждать причины своего решения стоя мой муж не захотел - прошел к столу, отодвинул от него два стула, сел сам, удостоверился, что села я, и только тогда заговорил:
        - Один ученик из рода Аттарк у меня уже есть. Если я возьму второго, то на следующий день мне придется тренировать не два, а четыре десятка человек…
        Я мысленно хихикнула: объяснение было логичным, красивым, но… пустым. Ибо настоящая причина крылась не в этом!
        - Уресс - айти’ар! А ты тренируешь воинов. Значит, он не в счет…
        - Он - Аттарк! Да еще и первой крови… - усмехнулся Кром. - Этого достаточно…
        Дураком Тарваз не был. Поэтому решил вынудить Меченого раскрыть истинные причины отказа:
        - Что ж, тогда тренируй Унгара вместо Уресса…
        - Я УЖЕ взял твоего младшего сына в ученики… Ты предлагаешь мне нарушить данное слово?
        Аннар разозлился. Кажется, очень - скрипнул зубами и сжал правый кулак так, что побелели пальцы:
        - Нет, не предлагаю! Просто пытаюсь понять, как связаны между собой два твоих решения. И чем для меня и рода может обернуться третье…

«Первое - запрет Унгару учиться у меня управлять леном. Второй - отказ ему в праве стать учеником…» - подумала я и прикоснулась к бедру Крома, чтобы попытаться почувствовать его эмоции.
        Почувствовала. И похолодела: в нем пробудилась Тьма. Та самая, которую считали союзником Двуликого.
        - Что ж, объясню! Если Унгар еще раз подойдет к Мэйнарии ближе чем на два шага, я вызову его на поединок. И убью как бешеную собаку…
        - Что?!
        - Твой сын смотрит на мою жену как на СВОЮ женщину! Если не хочешь его потерять, то найди ему дело ЗА ПРЕДЕЛАМИ сарти…

…Я лежала на кровати лицом вниз и завидовала самой себе: обычно твердые, как стальные прутья, и цепкие, как тиски, пальцы мужа дарили мне воистину безумное наслаждение. Ноющая боль и усталость, сковывавшие мышцы, измученные многократными повторениями одного и того же движения, постепенно уходили, уступая место сладкой, как мед, неге.
        Шевелиться не хотелось. Думать - тоже: единственное, о чем я могла размышлять, - это чтобы меросс[88 - Меросс - вейнарское название массажа.] не прекращался никогда. Хотя… нет, не единственное: где-то далеко-далеко, на самом краю сознания, изредка мелькала еще одна мысль. Вернее, желание воздать за подаренное удовольствие. Тем же.

«Вот сейчас он закончит с ногами - и я скажу, что теперь моя очередь. И тоже разомну ему плечи…»
        Как говорил Игенор Мудрый, «намерения хороши лишь в том случае, если порождают действие» - когда пальцы Крома добрались до верхней части моих бедер, я поняла, что сделать меросс не смогу, так как воздам за полученное удовольствие по-другому. И легонечко прогнулась в пояснице.
        Руки мужа дрогнули. Самую малость. А потом как ни в чем не бывало продолжили расслаблять мои измученные ноги.
        Я шевельнула тазом вправо-влево и слегка развела колени.
        Ритм меросса не изменился. Но в нем появились новые грани: сначала пальцы Крома размяли внутренние поверхности бедер, двигаясь не сверху вниз, а наоборот, потом прошлись по ягодицам, не проминая, а лаская, и наконец, словно случайно, легонечко прикоснулись к лону. У меня тут же закружилась голова, а в животе затлела маленькая, но до безумия яркая искорка.
        - Я тебя хочу… - выдохнула я, переворачиваясь на спину. И тут же утонула в расширенных от желания глазах мужа.
        Мои руки сами собой обвились вокруг его шеи, колени раздвинулись, а искорка в животе превратилась в пылающий костер.
        Рука Крома уперлась в кровать рядом с моим плечом, твердый, как доска, живот коснулся бедра, а горячие, как угли, губы нежно поцеловали в правую грудь.
        Я застонала от удовольствия. И потянула его на себя:
        - Я тебя хочу, слышишь?!
        Услышал. Посмотрел на меня пьяным от страсти взглядом. И сдался…

…Касание Эйдилии оказалось сильным до безумия: череда ослепительно-ярких вспышек, сотрясавшая мое тело и раз за разом сжигавшая в пепел душу, напрочь лишила меня способности соображать и вознесла на самый пик ярчайшего, ни с чем не сравнимого счастья.
        Сколько времени на меня смотрела Богиня - не знаю. Но когда она отвела от меня взгляд, я почувствовала, что умерла: мир стал бесцветным и каким-то пустым, а способность ощущать эмоции Крома, давно ставшая неотъемлемой частью моего «я», вдруг куда-то исчезла!
        Если бы не страх, что это навсегда, я бы, наверное, не смогла себя заставить не то что повернуть голову вправо, где, по моим представлениям, должен был лежать муж, но и просто открыть глаза - мое тело было настолько слабым, что казалось чужим!
        Заставила. Кое-как сфокусировала взгляд на лице Крома - перед глазами все еще мельтешили яркие пятна, - увидела капельки пота, серебрящиеся на его лбу и крыльях носа, затем играющую на губах счастливую улыбку и настолько сильно захотела почувствовать эмоции своего мужа, что шевельнула пальцами и дотронулась до его предплечья.
        О-о-о, как ему было хорошо - шквал хлынувших в меня ощущений вновь вернул миру цвета и заставил Эйдилию кинуть на меня еще один взгляд. На этот раз, кажется, удивленный…
        - Я тебя люблю… - с трудом пошевелив непослушными губами, выдохнула я. И, не столько увидев, сколько почувствовав, что он переворачивается на бок и тянет ко мне руку, вдруг поняла, что, если он дотронется до моей груди или до лона, я умру на месте от остроты ощущений!
        Прикоснулся. К предплечью. Потом нежно поцеловал меня в щеку. И улыбнулся. Так, что мое сердце, и без того пытавшееся проломить грудную клетку и вырваться на свободу, заколотилось вдвое быстрее.
        - Я тебя тоже…
        Следующее прикосновение - кончиком пальца к моим губам - и последовавший за ним вопрос вернули мне способность чувствовать свое тело.
        - Воды принести?
        Пить хотелось. И очень сильно - у меня, оказывается, пересохли не только губы, но и горло, небо и даже язык!
        - Если тебя не затруднит… - виновато сказала я: если Эйдилия смотрела на Крома так же, как и на меня, то он должен был чувствовать нешуточную слабость в коленях!
        Встал. Дошел до стола, ни разу не потеряв равновесие. Наполнил первый попавшийся под руку кубок водой из кувшина и повернулся ко мне.
        Я оглядела мужа с ног до головы, почувствовала, что внизу живота снова загорается пламя, и поняла, что схожу с ума: жаждать ласки, будучи не в состоянии пошевелиться, было самым настоящим сумасшествием!
        Скрипнула постель, зашуршала сминаемая локтем Крома подушка, а через мгновение моих губ коснулся край кубка.
        - Пей… Только осторожно…
        У меня екнуло сердце: он заботился обо мне так, как будто я была величайшим сокровищем на всем Горготе. Впрочем, почему «как будто»? Для него я была именно им…

…Эдак через полчаса, когда я нашла в себе силы, чтобы встать и приготовить свежий отвар ясноцвета, а Кром перестелил постель и, попросив закрыть за собой дверь, ушел за водой, я вдруг почувствовала себя одинокой. Поэтому завернулась в простыню, подошла к окну-бойнице и выглянула наружу.
        Факел, горящий рядом с воротами, освещал лишь закрытые на ночь створки, боковые стены конюшни и гостевой пристройки и небольшой участок земли перед высокой дверью. А все остальное пряталось в густой, как патока, тьме.
        Где-то в стороне Подворья Илгизов лениво брехали собаки, а тут, на Полуночном конце Шаргайла, ночную тишину нарушал лишь стрекот цикад да теньканье пересмешника[89 - Пересмешник - местное название соловья.]. Впрочем, стоило Крому выскользнуть во двор, как с надвратной башни раздался язвительный смешок часового:
        - Пение твоей женщины делает ночь ярче, но удлиняет смену…[90 - Смена - два часа. Временной промежуток, который часовые проводят на посту.]
        - «Взмах Крыла» под подбородок дарит благословенную тьму и укорачивает не только смену, но и слишком длинный язык… - в унисон ему отозвался Меченый.
        - Тэнто![91 - При желании это слово можно расценить как «сказочник».] - хмыкнул хейсар, увидел, что Кром остановился, и торопливо добавил: - Я хотел сказать, что твои слова можно увидеть. И принести извинения за неудачную шутку…
        - Я тебя услышал… - негромко буркнул мой муж и скрылся за углом сарти.
        Я прикоснулась тыльной стороной ладони к пылающей щеке, а затем гордо вскинула голову: стонала? Ну и ладно: кому не нравится - пусть не слушает!
        Тем временем во двор выскользнула еще одна тень. И тоже удостоилась внимания часового:
        - Унгар, ты?
        - Угу…
        - И куда ты собрался?
        - На охоту…
        - В ночь?!
        Вместо ответа Ночная Тишь сорвался на бег, в два огромных прыжка добрался до боевого хода, птицей взлетел на стену и, протиснувшись между зубцов, исчез…

«Мое «пение» - страшная вещь… - покраснев еще гуще, подумала я. - Кому-то удлиняет смену, а кого-то выводит из себя, из сарти и из Шаргайла…»
        Глава 10
        Бельвард из Увераша
        Восьмой день третьей десятины второго травника

…Сухое, скуластое лицо с бесцветными глазами, прячущимися под густыми бровями, нос, сломанный как минимум раза два, гладко выскобленный подбородок, украшенный парой белесых шрамов, усики «щеточкой», прикрывающие «заячью губу», короткие, крайне неровно подстриженные волосы, левое ухо, лишившееся мочки явно не во время дружеской попойки, - если мужчина, глядящий на Бельварда без тени подобострастия, и походил на кота, то только на дворового. Дерущего всех и вся. И живущего от драки и до драки.
        Что интересно, желания помериться силами он не вызывал - во-первых, был невысок, кривоног и узок в плечах, поэтому выглядел кем угодно, только не соперником, а во-вторых, был настолько пластичным и жилистым, что заставлял задуматься о цене возможной победы.

«Опасен, как целая пятерка Серых!» - оценив внешность гостя, подумал Бельвард. И, прищурившись, уставился на руки Ормана, пытаясь углядеть если не сам перстень, то хотя бы незагорелую полоску на правом мизинце[92 - Перстень на правом мизинце - отличительный знак глав городских братств Пепла.].
        Таковой не оказалось. Ни на правой руке, ни на левой. Зато сами руки, явно привычные не к перу, а к топору[93 - Местная поговорка.], заставили юношу увериться в первоначальной оценке гостя - Кот был воином. И воином не из последних.
        Как разговаривать с вояками, пусть даже и отставными, Бельвард знал. Поэтому немигающим взглядом уставился Орману в переносицу и скомандовал:
        - Говори!
        Вытягиваться в струнку «воин» не стал. И сводить вместе пятки тоже - вальяжно заложил большие пальцы за пояс и неожиданно низким голосом сказал:
        - Я представляю купеческий дом братьев Зарнади из Скара…[94 - Скар - город на востоке Норреда, ближайший к границе с Вейнаром.]

…Слушая Кота, Бельвард ломал голову, пытаясь понять, чем скарцы могли заинтересовать его маменьку, и не находил ни одной весомой причины: купеческий дом братьев Зарнади не входил в десятку самых известных торговых домов Норреда, не являлся поставщиком королевского двора Чейвара Громогласного[95 - Чейвар Громогласный - король Норреда.], а патент, дающий право на ведение дел в Вейнаре, получил только в этом листвене! Да что там патент - вместо того, чтобы хоть что-то продавать, «торговый» дом собирался строить и содержать постоялые дворы. Причем самые обыкновенные и расположенные абы где: одиннадцать из четырнадцати заведений, уже имеющихся у Зарнади, находились не в городах, а на трактах, а три оставшихся - рядом с родовыми замками владельцев не самых известных ленов Норреда…

«Зачем они ей? - думал он, глядя на воина, жестикулирующего, как заправский купец. - Да еще настолько, что она приказала сделать ВСЕ, что они попросят?»
        Ответ не находился. Никакой. А Кот, словно не замечая того, что у Бельварда постепенно портится настроение, продолжал заливаться пересмешником - сначала крайне путано и многословно рассказывал об интересах своих хозяев, затем добрых минут десять сравнивал законы Норреда и всего остального Горгота, упирая на то, что в их королевстве зарабатывать деньги намного легче, чем где-нибудь еще, и перешел к делу только тогда, когда услышал повелительный рык:
        - Достаточно! Что именно тебе от меня нужно?
        - Леди Марзия, дай ей Вседержитель долгих лет жизни, разрешила мне выбрать любое место для двух постоялых дворов… - выделив интонацией слово «любое», сказал Кот, ничуть не испугавшийся его вспышки. И сокрушенно вздохнул: - Увы, оказалось, что эти места уже заняты: в Бочагах - жилым домом, а в Туманном Овраге - гончарной мастерской…
        - И?
        - Несмотря на то что предложенные нами суммы вдвое превышают стоимость и самих строений, и прилегающих к ним участков, их хозяева заупрямились - напрочь отказываются их продавать!
        Бельвард пожал плечами:
        - Предложите три цены… Или четыре… Если, конечно, вам нужны именно эти места!
        Улыбка Кота превратилась в оскал:
        - Зачем тратить лишнее, ваша милость ? Услуга, которую мы оказали вашей маменьке, стоит НАМНОГО БОЛЬШЕ…
        Юноша оказался на ногах чуть ли не раньше, чем сообразил, что это могла быть за услуга.
        - Они согласятся! Даю Слово!!!

…Через два часа после выезда из родового замка Бельвард знал все, что Орман рассказал его матери. И даже больше. Поэтому пребывал в расстроенных чувствах: в отличие от своего двойника, владевшего посохом ничуть не лучше несмышленого ребенка, настоящий Бездушный был настоящим Мастером. Ибо умудрился справиться с десятком воинов, пытавшихся похитить жену побратима Неддара Латирдана. Причем сделал это в одиночку, ночью и на крошечной площадке Орлиного Гнезда рода Аттарков!
        В том, что все десять воинов, павшие от руки Нелюдя, были подготовлены лучше некуда, юноша не сомневался - за этим похищением чувствовался след государства . А в тайных службах безруких обычно не держали.
        «В каждом Бездушном живет частичка Двуликого… - мысленно повторял он строки из Изумрудной Скрижали[96 - Изумрудная Скрижаль - священная книга Ордена Вседержителя.]. - У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность. И иногда принимают в себя своего Хозяина… Справиться с Бездушным, ставшим вместилищем Двуликого, может только Вседержитель. А любого другого Нелюдь ввергнет в Бездну Небытия…»
        Нет, Бельварда пугала не возможность оказаться в Небытии или быть проклятым Посмертным Проклятием Бездушного - он бесился из-за того, что мог уйти, НЕ ОТОМСТИВ. Попытки успокоить себя тем, что Бездушный тяжело ранен, а значит, не сможет нормально сопротивляться, тоже не помогали - Бельвард понимал, что Меченый выйдет из сарти рода Аттарк только после полного выздоровления. То есть тогда, когда будет в состоянии принять в себя Двуликого!

«В две пятерки мы его, пожалуй, не возьмем… - уже подъезжая к околице Туманного Оврага, подумал он. - Да-а-а, с ядом было бы полегче…»
        Увы, пользоваться ядом маменька запретила. Наотрез. И воспоминания о том, как это было, злили ничуть не меньше, чем мысль о том, что Бездушный скоро встанет на ноги.
        - А что, если его взять и отравить? - глядя на носки своих сапог, негромко выдохнул Бельвард. И, услышав приближающийся шелест платья, похолодел: раз маменька не ответила сразу, значит, она разозлилась.
        Так оно, собственно, и оказалось - через десяток ударов сердца в поле его зрения вплыл расшитый кружевами желто-серый подол, за ним - золотистый поясок, украшенный причудливой вышивкой, а еще через два под подбородок юноши уткнулся острый, тщательно отполированный ноготок:
        - Что Ты Только Что Сказал?!
        Плохо сдерживаемое бешенство, горящее в глазах леди Марзии, пугало до дрожи в коленях. И заставляло коситься на Бера, неслышной тенью возникшего за ее плечом.
        - Э-э-э… я подумал, что… э-э-э…
        - Хватит мямлить!!! - рявкнула мать. - Говори так, как подобает мужчине!!!
        - Раз Бездушный почти прошел свой Путь, значит, он очень силен. И может принимать в себя Двуликого… - стараясь не трястись от страха, затараторил Бельвард. - Поэтому чем устраивать на него засаду и надеяться на то, что его удастся подстрелить или зарубить, имеет смысл подкупить подавальщицу на первом попавшемся на его пути постоялом дворе и с ее помощью подсыпать ему в ви…
        - Ты что, совсем дурак?! А если это вино выпьет не он, а Мэйнария д’Атерн?!
        - Значит, не повезет еще и ей…
        Хлесткая пощечина обожгла правую щеку и раскаленным гвоздем отдалась в пустой глазнице.
        - Если ей «не повезет» и она сдохнет до того, как окажется в моих руках, то все, что должна испытать она, почувствуешь ты! На своей шкуре!!!

«Придется нанять еще пятерки три-четыре… - решил Бельвард, раздраженно поправил повязку на лице и чуть было не сверзился с седла, поймав мелькнувшую мысль: - Яд в вине - глупость… А если не в вине… или не яд?»

…Тратить время на убеждение хозяина гончарной мастерской юноша не стал - подошел к ближайшему подоконнику, высыпал на него горсть желтков[97 - Желток - местное название золотой монеты.] и, глядя в затянутое бычьим пузырем подслеповатое окошко, негромко сказал:
        - Съедешь сегодня… Вопросы?
        Увидев сумму, предложенную за его халупу, мужик потерял дар речи - сложился в поясном поклоне и принялся читать «Благодарствие», причем славя не Вседержителя, а его, Бельварда! А вот Орман повел себя странновато - вместо того, чтобы алчно уставиться на кучу денег или позавидовать враз разбогатевшему счастливчику, он равнодушно пожал плечами и вышел на улицу.
        В Бочагах на следующий день все прошло приблизительно так же. Разве что хозяин дома от радости упал на колени и попытался облобызать «благодетелю» сапоги, а Кот вышел из комнаты не первым, а следом за Бельвардом. Впрочем, сути дела это не меняло - когда взлетел в седло и взялся за поводья, Орман подошел поближе и уважительно склонил голову:
        - Иметь дело с вами, ваша милость, так же приятно, как и с леди Марзией…

«Ты знаешь ее только с хорошей стороны…» - мысленно усмехнулся Бельвард. Но вслух, конечно же, произнес совсем другое:
        - Я сделал то, что должно. И так, как это сделал бы любой Увераш…
        Потом поднял голову, вгляделся в небо, постепенно затягивающееся тяжелыми дождевыми облаками, и сорвал кобылку в галоп…
        Глава 11
        Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
        Десятый день третьей десятины второго травника

^ -^Ну, и как это называется? - смяв в руке ни в чем не повинный кусок пергамента, гневно рявкнул Ансельм.
        - Катастрофа… - глядя в пол, еле слышно выдохнул брат Рон. А брат Дайтер ощутимо побледнел.
        - И почему я узнаю о ней только сегодня, аж через семь дней после ее начала?!
        - Потому, что так пожелал Белая Смерть… - мрачно усмехнулся Рон. - Он нас переиграл, ваше преподобие! Вчистую!

…Да уж, выразиться точнее было невозможно: проклятый Двуликим хейсар, прихотью Латирдана ставший начальником Тайной службы Вейнара, сделал невозможное - за какие-то трое суток уничтожил почти все, что создавалось Орденом на протяжении пяти с половиной лиственей! И не просто уничтожил, но и выкорчевал из вейнарцев саму основу веры в последователей Бога-Отца.
        Как? Да очень просто - доказав причастность большинства из арестованных братьев к тому или иному преступлению.
        Что самое обидное, для того, чтобы его действия в глазах обывателей выглядели законно, Арзай разыграл целое представление - сначала один из его подчиненных, расследующий исчезновение одной из внучек Тимора Пустобреха, вышел на человека, видевшего, как девочку втолкнули в ворота Фарратской Обители. Вместо того чтобы засомневаться в здравом уме свидетеля, лис[98 - Лис - прозвище следователей Тайной службы.] вытребовал у начальства два десятка хейсаров и, с их помощью перевернув Обитель вверх дном, под полом одной из исповедален нашел четыре полуразложившихся трупа. В это же время, конечно же, совершенно случайно, другой подчиненный Белой Смерти, работавший на границе Вейнара и Рагнара, взял с поличным одного из членов ватаги несунов[99 - Несуны - местное название контрабандистов.], промышляющих торговлей детьми. И после допроса с пристрастием вышел на главаря, оказавшегося не кем иным, а братом Лачченом, Гласом Вседержителя в тихом и спокойном Саммери! Результаты обыска его Обители, во время которого лисы Арзая Белой Смерти обнаружили алхимическую лабораторию и полуведерную бутыль с уже готовым
Черным Льдом, настолько «разгневали» Неддара, что он объявил Орден Вседержителя вне закона.
        Кстати, для тех, кто имел возможность анализировать информацию, поступающую из разных уголков Вейнара, все это выглядело совсем по-другому: в ночь со второго на третий день третьей десятины второго травника сотрудники Тайной службы Вейнара под теми или иными предлогами взяли под охрану практически все голубятни королевства. Одновременно с этим были арестованы все братья-защитники, внедренные в гильдию Охранников, а также соглядатаи Ордена, действующие в большинстве крупных городов. На рассвете следующего дня состоялись обыски в Фарратской и Саммерийской Обителях, а уже через несколько часов лисы при поддержке хейсаров вломились во все остальные и отправили в застенки всех без исключения монахов.
        Кстати, повеление Неддара Латирдана об объявлении Ордена Вседержителя вне закона зачитали уже ПОСЛЕ этого. И… одновременно во всех городах королевства!
        Последним штрихом «цепочки случайных совпадений» стал арест еще двух категорий граждан - членов Пепельного Братства, оказывавших хоть какие-то услуги соглядатаям Ордена, и владельцев купеческих домов, через которые Недремлющее Око[100 - Недремлющее Око - тайная служба Ордена Вседержителя.] производило финансовые операции.
        Эти действия производились с не меньшим размахом, чем предыдущие, - прежде чем начать вламываться в лавки купцов и отправиться обыскивать трущобы, сотрудники Тайной службы перекрывали все входы-выходы из городов и выводили на улицы усиленные хейсарами патрули…
        - Как ушел… э-э-э… Визвар Шорох? - заглянув в пергамент, угрюмо поинтересовался Ансельм.
        - В момент начала арестов он находился у своей забавы…[101 - Забава - местное название любовниц.] - нервно сглотнув, ответил брат Дайтер. - Несмотря на то что он был одет не в сутану, а в мирскую одежду, выбраться из города ему удалось только через двое суток…
        - А что он делал следующие три дня?
        - Ваше преподобие, все голубятники, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело, оказались в застенках Тайной службы, а на дорогах лютовали патрули. Ему пришлось уйти в леса и добираться до границы с Рагнаром пешком…
        - Тогда откуда он взял столько подробностей? - нахмурился глава Ордена Вседержителя.
        На этот вопрос ответил брат Рон:
        - Я взял на себя смелость объединить то, что сообщил брат Визвар, с той информацией, которую отправили домой послы Рагнара и Оммана…
        - То есть часть сведений у тебя была еще… вчера?!
        - Нет, ваше преподобие, не было… - торопливо ответил иерарх и вытер вспотевший лоб рукавом сутаны. - Сотрудники Тайной службы Вейнара покинули голубятни посольств только сегодня утром…
        - Но ведь это произвол!!!
        - Латирдан уже принес свои извинения… - саркастически скривился иерарх. - И в качестве моральной компенсации предложил «своим венценосным соседям» запретить посольствам Вейнара пользоваться голубятнями аж целую десятину!
        - И что это им даст? - ошарашенно спросил брат Дайтер.
        - Ничего!!! - рявкнул Ансельм. Потом заставил себя успокоиться и криво усмехнулся: - Зато приличия соблюдены…

…Над создавшейся ситуацией следовало подумать. По возможности в одиночестве. Поэтому, еще раз пробежав глазами тот самый текст, глава Ордена Вседержителя повелительно взмахнул рукой, проводил взглядом понявших намек иерархов и… похолодел: обозы, направлявшиеся в Бочаги и Туманную Дубраву, должны были пройти границу с Вейнаром на восьмой или девятый день третьей десятины!!!
        - Рон! - вскочив на ноги, заорал он. - Ро-о-он!!!
        Из-за двери раздался приближающийся топот, а через пару ударов сердца в кабинет заглянул встревоженный иерарх:
        - Да, ваше преподобие?
        - Что с обозами?
        - Границу прошли. Еще вчера. А где сейчас - не знаю…
        - Ты подстраховался?

…Рон подстраховался. Да еще как - за сутки до прибытия обоза на границу прикормленный им сотник пограничной службы Рагнара по большому секрету сообщил своему вейнарскому коллеге о том, что, по имеющейся у него информации, в ближайшие несколько дней через Наиру[102 - Наира - река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.] будет переправляться большая группа несунов с очень дорогим грузом. Что представлял собой этот груз и какая из потайных троп должна была использоваться для перехода, сотник «не знал». Но «собирался» отправить на поиски почти всех своих подчиненных.
        Само собой, игнорировать такие сведения вейнарец не стал. И уже через пару часов ушел в поиск, забрав с собой девять десятых личного состава вверенного ему поста. Что не могло не сказаться на скорости и качестве работы оставшихся: сбившиеся с ног солдаты досматривали только то, что представляло собой хоть какую-то ценность или могло использоваться для маскировки такового. А возы, набитые «древесиной», пропустили не глядя.
        - Ну, хоть с этим вы справились… - облегченно переведя дух, буркнул Ансельм.
        - Справились не только с этим, но и со сливом информации о пяти тысячах золотых, потраченных графом Ильмаром невесть на что… - вздохнул иерарх. - Только вот по сравнению с тем, с чем «справился» Арзай Белая Смерть, все это как-то не звучит…
        Глава 12
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Третий день четвертой десятины второго травника

^ -^…Медведю - лиственей двадцать пять, если не больше… - язвительно фыркнула леди Этерия, оглядев добычу очередного айти’ара. - Но кровь на шкуре есть, значит, он умер не от старости…
        Я расстроенно пожала плечами и закрыла глаза, чтобы не видеть. Нет, не медведя, не мальчишку, который его взял один на один, а торжественные лица аннаров, выстроившихся перед сарти рода Максудов. Увы, особого облегчения это мне не принесло - я продолжала слышать их голоса. И злиться. На всех и каждого. Хотя разумом понимала, что Слово а’дара, требующее присутствия баас’ори’те на каждом празднике Обретения Имени, придумали не они.
        - Смотри-ка, а мальчишка-то растерялся и пошел не к своему старшему отцу, а к Крому! - очередной раз дернув меня за рукав, еле слышно выдохнула баронесса. - Та-а-ак! А что это он сейчас творит?!
        Я торопливо открыла глаза и удивленно уставилась на айти’ара, зачем-то протягивающего Крому свой правый наш’ги.
        - Если я не ошибаюсь, то он должен был встать на одно колено перед аннаром своего рода и смиренно ждать, пока тот решит назвать его Имя…
        Леди Этерия не ошибалась - вчера и позавчера в сарти Оноирэ и Усмаров мальчишки вели себя именно так: дотаскивали до белой кошмы свою добычу, делали пару шагов назад, ждали, пока их соперники[103 - На Испытание Духа мальчишки отправляются вдвоем. Тот, на кого падает жребий, убивает зверя. Второй его страхует. А по возвращении рассказывает о «подвигах» соперника.] расскажут сородичам об Испытании Духа, потом подходили к аннарам, занимали предписанное традициями положение и превращались в статуи.
        Пока я пыталась понять мотивы поведения Максуда, к Крому подошел Тарваз Каменная Длань и что-то тихо сказал ему на ухо.
        Меченый нахмурился, задумчиво оглядел с ног до головы стоящего перед ним мальчишку и, презрительно усмехнувшись, принял его Волчий Клык.
        С губ стоящих вокруг хейсаров сорвался облегченный вздох. А какая-то из женщин, кажется, старшая мать рода Ширвани, не удержалась и нервно облизнула губы:
        - Взял левой рукой… Значит, поединок душа в душу…[104 - Душа в душу - местное название поединка без оружия.]
        Сообразив, что бой мог быть и на мечах, я вспыхнула от бешенства - мелкое хамло, еще не заслужившее право считаться ро’ори, имело наглость вызвать Крома на поединок! Прекрасно зная, что тот еще не оклемался от ран!
        Видимо, эта мысль посетила не только меня, так как аза Нита, стоявшая в первом ряду, развернулась ко мне лицом и принялась ожесточенно жестикулировать.
        За точность формулировок я не ручаюсь, но, как мне показалось, суть ее телодвижений можно было выразить тремя предложениями: «Он - Максуд. И в своем праве…», «Ты - женщина и не можешь вмешиваться в разговоры мужчин…» и «Кром - воин, каких поискать…»
        Первое утверждение было понятно и без слов - раз ни один из аннаров даже не нахмурился, значит, поступок айти’ара не противоречил хейсарским традициям. Со вторым - необходимостью молчать, когда говорят мужчины - я уже практически смирилась. А вот третье… от третьего меня затрясло: в отличие от старшей матери рода Аттарк я не отходила от Меченого ни на шаг ни днем ни ночью, вместе с ним тренировалась и знала, что до полного выздоровления ему ой как далеко!
        - М-да… - словно услышав мои мысли, мрачно вздохнула баронесса Кейвази. - Мальчишка легок, быстр и наверняка вынослив, как скарец[105 - Скарцы - порода лошадей, славящаяся своей выносливостью.]. Если его не положить в первые пару минут, то…

«…то Кром выдохнется!» - мысленно закончила я и заскрипела зубами.
        Тем временем собравшаяся во дворе толпа раздалась в разные стороны и без всяких там колышков с веревками образовала круг. Расколотая Скала, аннар рода Максудов, буркнул что-то по хейсарски, и его сородич, шагнув к Крому, вытянул вперед сжатые кулаки.
        Разминаться[106 - По хейсарским традициям перед поединком противники разминаются в паре. Описано в 3-й книге.] Меченый отказался - протянул свой посох Каменной Длани, неторопливо разделся до пояса, вошел в круг и замер.
        Несколько долгих-предолгих мгновений, пока хейсары потрясенно рассматривали как еще не зажившие, так и старые, исчерчивающие почти все тело шрамы, во дворе было тихо. А потом справа от меня раздался презрительный возглас:
        - Ты - о’вери[107 - О’вери - «опустивший меч», т. е. трус.], Изгир! И я никогда не буду твоей!!!
        Я встала на цыпочки, увидела пунцовое от негодования личико девчушки лиственей эдак тринадцати-четырнадцати, которая смотрела на Изгира, как на коровью лепешку, и мстительно усмехнулась - не знаю, что именно хотел приобрести мальчишка, вызывая Крома на поединок, но эту девушку он потерял.
        Айти’ар дернулся, как от удара, затравленно посмотрел в ее сторону, потом злобно оскалился и, тряхнув головой, скользнул вперед, в круг…

…Вопль «у-уэй» Изгира получился громким и звонким. И почти заглушил глухой и низкий рык моего мужа. Зато первое движение у мальчишки не получилось вообще - когда Кром перетек в стойку песочных часов и выставил перед собой правую руку, предлагая начать поединок с качания маятника[108 - Качание маятника - местное название техники, аналогичной Какие Кумите в Годзю-рю или Липким Рукам в Вин Чунь.], «поединщик», как раз начавший двигаться по кругу, остановился и задумался!
        - Ха!!! - насмешливо воскликнула леди Этерия. И, тряхнув волосами, повысила голос. По моим ощущениям, намеренно. - Испугался! И правильно сделал - чтобы начинать бой на ТАКОЙ дистанции, надо быть Мастером!
        Услышав ее слова, Изгир - если я правильно разобрала его имя - мигом забыл про свои колебания: скользнул вперед, уперся предплечьем в предплечье Крома и что-то прошипел.
        В глазах Крома заклубилась Тьма. И я тут же вспомнила, как он рассказывал мне о Благословении Двуликого:
        - …То, что я делал в мире, - только половина Пути. Или треть. А остальное мне пришлось пройти еще в Храме. Не знаю, как других, а меня поднимали за час до рассвета, давали оправиться и привести себя в порядок, а потом начинали учить…
        - Учить тебя, Мастера Чекана? - удивилась я. - Чему?!
        На губах Крома заиграла грустная улыбка.
        - Путь Бездушного - это дорога, по которой идут в одиночку. А одиночка, даже являющийся Мастером всего, что можно использовать, как оружие, в поле не воин…
        Я изумленно выгнула бровь и даже перестала ощупывать зарубки.
        - Н-не поняла? Ты же путешествовал ОДИН!!!
        - Не совсем… - буркнул муж, сдвинул брови к переносице, злобно оскалился и зловещим голосом процитировал мне Изумрудную Скрижаль: «В каждом Бездушном живет частичка Двуликого. У тех, кто только-только встал на путь служения Богу-Отступнику, она маленькая, чуть больше пшеничного зернышка. Бездушные, прошедшие половину Пути, несут в себе частичку с кулак ребенка. А самые сильные и преданные превращаются в один большой сосуд под божественную сущность…»
        Я улыбнулась:
        - Нашел кого пугать: то, что в тебе не Двуликий, а Свет, я поняла уже давно!
        - Ты удивишься, но в этом Слове есть толика правды: каждый из нас, Бездушных, изредка принимает в себя Бога-Отступника. Как правило, тогда, когда Двуликий посылает нам испытание, которое невозможно пройти в одиночку…
        Мне стало не по себе - Кром говорил правду. Или искренне верил в то, что говорит!
        - Помнишь день, когда ты получила этот шрам? - муж прикоснулся к моему правому бедру и ласково провел пальцем по безобразной белой полоске, уродующей ногу у самого лона.
        Перед глазами тут же появилось полузабытое лицо лесовика и не вызвало во мне даже тени былого ужаса:
        - Помню: перед тем как вытащить наружу трупы [109 - Описано в 1-й книге.] , ты сказал, что Благословение Двуликого сжигает все силы, и если ты не поешь и не выспишься, то умрешь…
        - Ага! Если бы не оно, с лесовиками я бы не справился…
        - Так это же БЛАГОСЛОВЕНИЕ, а не сам Двуликий! - воскликнула я.
        Кром опустил взгляд и пожал плечами:
        - Оно так называется. Но во время занятий в храме Арл, жрец, требовал впустить Бога в себя! И почувствовать себя им…
        Сообразив, о чем он думает, я возмущенно набрала в грудь воздуха и… перебралась к нему на колени:
        - Бог, посылающий своих слуг на защиту слабых и обездоленных, достоин любви и уважения! Поэтому впускай его в себя сколько влезет…

…Пока я заново переживала недавнее прошлое и мысленно благодарила Бога-Отступника за то, что он откликнулся на призыв Крома, Изгир не шевелился - видимо, настраивался на поединок. А атаковал только тогда, когда вокруг начали раздаваться презрительные смешки.
        Его движение я увидела целиком. И, вспомнив, как нечто похожее отрабатывали Кром и Этерия Кейвази, поняла, что именно собирался сделать мальчишка - схватить Меченого за запястье, рвануть на себя и ударить той же рукой в лицо. А потом сбить его с ног и показать удар в койе’ри…[110 - Койе’ри - дословно «поцелуй смерти» ( хейсарск. ). Точки, удары в которые вызывают летальный исход. Во время отработки «танцев» удары в них наносятся с мощным выдохом или криком.]
        Захват получился. Рывок - где-то наполовину. А потом фигура Крома вдруг словно размазалась в воздухе и сгустилась там, где до этого стоял айти’ар. Целая и невредимая. А вот мальчишку отбросило в сторону и бросило наземь. С такой силой, как будто он попал под удар тарана!
        - У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! - рявкнули хейсары. Видимо, увидевшие гораздо больше, чем я.
        А через мгновение над двором прокатился рык моего мужа:
        - Изгир из рода Максудов! Ты справился с медведем, но уступил своим соблазнам. Поэтому я, баас’ори’те Кром по прозвищу Меченый, нарекаю тебя Шакалом!
        Диртас Расколотая Скала пошел алыми пятнами, его жена, аза Рагана, побледнела как полотно, а большая часть их ро’ори схватились за рукояти своих наш’ги. Кром всего этого «не заметил» - повернулся к строю Максудов и нехорошо усмехнулся:
        - Воин - это Дух, Тело и Достоинство[111 - Одно из базовых понятий местных боевых искусств. Под словом «Дух» подразумевают бесстрашие и волю к победе, под «Телом» - боевые навыки, силу и ловкость, а под «Достоинством» - человеческие качества. Полностью тезис звучит так: «Воин без Духа - заяц, прячущийся от собственной тени. Воин без Тела - пыль под ногами врага. Воин без Достоинства - бешеный пес, кусающий даже сосцы матери…»], не так ли? Кто виноват в том, что в этом айти’аре достоинства ни на копье?[112 - Копье - мелкая серебряная монета.] А, Корен?!
        Корен, наставник рода Максудов, нервно сглотнул и склонил голову в жесте признания вины:
        - Я…
        - Надеюсь, что остальные ваши айти’ары не осрамят памяти своих предков…

…Добрые две трети дороги до сарти рода Гатран Этерия Кейвази потрясенно молчала. А когда из-за башен Уаттах и Царран показалось их Орлиное Гнездо, поравнялась со мной и тихонечко спросила:
        - Откуда в нем это? Он ведет себя так, как будто за ним - не один десяток поколений благородных предков!
        Я, продолжавшая мысленно проклинать местные традиции, из-за которых Кром, а вместе с ним и я почти безостановочно мотались по всему Шаргайлу, вместо того чтобы наслаждаться обществом друг друга, равнодушно пожала плечами:
        - Понятия не имею…
        - Может, он жрец Двуликого? Или вообще Хранитель Серпа Душ[113 - Хранитель Серпа Душ - верховный жрец Двуликого. Серп Душ - оружие Темной Половины Двуликого.], вышедший в мир, чтобы…
        Я чуть не расхохоталась. В голос.
        - …взойти на эшафот, спасая какую-то там баронессу?
        Кейвази вытаращила глаза и по-мальчишески почесала затылок:
        - Ну да, об этом я не подумала… Ну хорошо, тогда просто жрец…
        - Он не жрец… - буркнула я. - Совершенно точно…
        Леди Этерия заглянула мне в глаза и, видимо, почувствовав, что моя уверенность зиждется на знании, развела руками:
        - Остается одно: он - бастард. Только вот чей?
        Бастард мой муж или не бастард, меня не волновало - до нашего ухода из Шаргайла оставалось всего четыре с половиной десятины, и я сходила с ума из-за каждого мгновения, прожитого порознь с мужем.
        Увы, мое молчание Этерию только раззадорило - минуты полторы-две она сравнивала Меченого с самыми рослыми дворянами Вейнара, а когда мы вошли в распахнутые настежь ворота, сдалась:
        - Нет, не похож. Ни на кого… Может, он вообще не вейнарец?
        Отвечать я не стала - во-первых, не знала, а во-вторых, видела по выражению лица аннара рода Гатран, что оба его айти’ара уже на подходе. И что нам, гостям, требуется соблюдать тишину.
        Кейвази вздохнула, с силой дернула себя за лахти и сделала еще одну попытку:
        - Для принятия верного решения требуются ум, знания и жизненный опыт. Ни того, ни другого, ни третьего у черного [114 - Черный - местное название простолюдинов. Белый, соответственно, дворян.] быть не может, а твой муж умудряется находить единственно верный выход даже там, где его нет! Как?!
        Я посмотрела на Крома, успевшего занять свое место среди аннаров, и вспомнила, чем закончилось недавнее Обретение:
        …Заставив Корена, ниер’ва рода Максудов, признать свою вину, Кром не успокоился - царственно повернулся лицом к Расколотой Скале и вопросительно изогнул бровь.
        Диртас, и без того пребывавший на грани бешенства, гневно сжал кулаки и зарычал:
        - Что?!
        - Я не слышу твоего Слова, аннар!
        - Какого, к Дээту, слова?!
        - Я, баас’ори’те, хочу знать, как ты, старший отец рода Максудов, накажешь своего щенка за поступок, не подобающий хейсару!
        - А’дар не запрещает вызывать на поединок ни майягардов, ни шшат’или, ни баас’ори’те! - чуть не лопаясь от бешенства, прошипел Расколотая Скала.
        - Вызывать кормящих матерей и детей до пяти лиственей он тоже не запрещает, однако никто из нас этого почему-то не делает…
        - Изгир был в сво…
        - Изгир Шакал!!! - отчеканил Кром. - Я ДАЛ ЕМУ ИМЯ!
        - Изгир Шакал вызывал тебя, а ты - воин!
        Глаза Крома снова полыхнули Тьмой. Да так сильно, что Диртас слегка побледнел.
        - Ни один воин, УВАЖАЮЩИЙ СЕБЯ и СВОЙ РОД, никогда не вызовет на поединок того, кто еще не оправился от ранения. Ибо добивают ТОЛЬКО ВРАГОВ! Твоего щенка я вижу в первый раз и просто не мог вызывать в нем ТАКУЮ ненависть. Получается, что кто-то в твоем сарти настолько сильно хочет пролить мою кровь, что внушил это желание и этому мальчишке! Скажи, аннар, ты готов назвать мне имя этого человека?!
        Расколотая Скала вымученно улыбнулся:
        - Ты - баас’ори’те, Кром! И мы гордимся тобой так же, как и все остальные хейсары…
        По губам Крома скользнула насмешливая улыбка:
        - Что ж, из твоих слов следует, что Изгир захотел этого сам… И то, что я имею право на его жизнь… Шакал?!
        - Да, баас’ори’те? - обреченно отозвался мальчишка.
        - В первый день жолтеня ро’ори уйдут в свой первый набег. Ты - останешься. И отправишься в рей’н’и’ол. Если за год службы Бастарзу ты сможешь доказать увею, что достоин уважения, то он даст тебе новое имя. Если нет - заберет твою жизнь и заставит твоих сородичей забыть твое имя… Ты меня услышал?
        - Да, баас’ори’те…
        - Отлично! Тогда здесь - все…
        - Мэй, ты меня слышишь? - требовательно дернув меня за рукав, зашипела Этерия Кейвази. - Кром, названный шшат’или всего несколько дней тому назад, сначала заставил аннаров считать себя равным, потом забрал у Максудов жизнь их сородича и походя дал мальчишке шанс на нормальную жизнь! Ну, и как он мог до этого додуматься?!
        Я кинула взгляд на лицо мужа и улыбнулась:
        - Его ведут Боги…
        Глава 13
        Кром Меченый
        Пятый день четвертой десятины второго травника

…Всарти Ракташей мы, Аттарки, явились самыми последними. И явно не просто так - последние полтора перестрела до него мы не шли, а тащились. Однако эффекта, на который рассчитывал Тарваз, не получилось - когда он занял свое место среди аннаров и величественно мотнул головой, давая знать, что готов к началу церемонии, большая часть старших отцов уже смотрела не на него, а в створ ворот. Вернее, чуть дальше - на перекресток улицы Сгоревшей сосны и Безымянного переулка, по которому, покачиваясь, шел окровавленный айти’ар, несущий на руках изломанное тело своего товарища.
        Рвануть ему на помощь мне не дали - когда я отодвинул в сторону аннара Оноирэ и качнулся вперед, в меня вцепились Каменная Длань, увей и кто-то там еще и зашипели:
        - Куда?!
        - Не надо!
        - Не помогай!!!
        Я потерял дар речи - судя по бледному как полотно лицу айти’ара и по его нетвердой походке, ранен он был довольно серьезно и двигался на одной силе воли!
        - Да, но… - стряхнув захваты, возмущенно начал я. И понял, что стараюсь зря - в глазах стоящих вокруг меня мужчин горела непогрешимая уверенность в том, что дойти до сарти юноша обязан сам!

«Придурки! Бесчувственные ублюдки!! Эйдине!!!» - мысленно взвыл я, а потом все-таки заставил себя успокоиться: хейсары жили по своим законам. И не собирались их менять…

…Последние локтей двадцать - от ворот и до центра двора, на котором была постелена белая кошма, - дались мальчишке сложнее всего: несмотря на широко открытые глаза, он явно ничего не видел и шел практически вслепую.
        Так оно, собственно, и оказалось - он прошел по кошме и остановился только тогда, когда услышал повелительный рык своего аннара:
        - Стой!!!
        Замер. Тряхнул головой, чтобы убрать с лица мокрые от пота волосы, потом сообразил, что стоит перед аннарами, и… упал на колени! Зашипел от боли, осторожно опустил на землю бездыханное тело и попытался встать.
        Я с силой стиснул древко посоха и сжал зубы - судя по ранам, видимым через прорехи в араллухе, парню требовалась помощь лекаря. И чем быстрее, тем лучше!

…Он все-таки встал. Попытки с третьей. Кое-как утвердился на ногах, убрал с лица мокрые от пота пряди волос и зачем-то вытащил из-за пазухи меньшую половинку[115 - Чтобы узнать волю Бога-Воина в спорных ситуациях, хейсары используют рогульки - берутся каждый за свою половинку и тянут. Выигравшим считается тот, кто отломает больше.] рогульки:
        - Барс выбрал Лорта… Я принял его волю…

…Говорил он короткими фразами, иногда прерываясь и теряя нить повествования. Поэтому картинка получалась рваная и неполная. Впрочем, большинство собравшихся во дворе сарти знали, на что способен разъяренный медведь, и без труда дорисовывали остальное:
        …Лорт, айти’ар из рода Ракташ, был уверен в своих силах. Поэтому решил подпустить Хозяина Леса ближе, чем обычно - видимо, чтобы закончить поединок одним ударом. Увы, зверь оказался или очень опытным, или очень хитрым - взмахнул лапой в тот самый момент, когда перо [116 - Перо - наконечник рогатины.] рогатины начало движение к его лопатке. И, без труда отбив древко в сторону, рванул в атаку.
        Зербек, волею Бастарза лишенный права на первый удар, скользнул вперед и ужаснулся: Лорт, с легкостью увернувшись от удара лапой, выпустил из рук рогатину и выхватил Волчьи Клыки…
        - Первый удар нанес Хозяин Леса… - безучастно глядя перед собой, рассказывал мальчишка. - Лорт мог увернуться. Но решил, что сумеет закончить поединок ударом наш’ги, и скользнул навстречу…
        …Зербек метнулся на помощь товарищу сразу же, как понял, что тот не успевает. И попытался вбить перо своей рогатины под левую лопатку зверя. Однако медведь, сломав Лорту шею и подмяв его под себя, вдруг почувствовал движение и развернулся на месте.
        Клинок, уже почти дотянувшийся до бурой шерсти, бессильно соскользнул в сторону и воткнулся в землю, а когти Хозяина Леса располосовали араллух…

…Что было потом, мальчишка толком не запомнил - «вроде уворачивался», «кажется, бил…», «а когда наконец достал, то отрезал у туши обе передние лапы, потом поднял Лорта и понес его в Шаргайл…». Но это было уже неважно: Испытание Духа закончилось смертью айти’ара. А значит, в сарти Ракташей пришло Горе…

…Когда Зербек обессиленно закрыл глаза и начал клониться вперед, я плюнул на последствия своего поступка и кинулся к нему. Сбил с ног попавшегося на пути хейсара, подхватил мальчишку на руки и рявкнул на весь сарти:
        - Лекаря сюда! Живо!!!
        Хейсары, одна часть которых сетовала на никчемность нынешней молодежи, «не способной завалить медвежонка», а другая обсуждала будущую тризну, изумленно повернулись ко мне.
        Общее мнение высказал аннар рода Уаттах:
        - Оставь его… Он - айти’ар… А лекарь сейчас придет…
        Меня аж затрясло от бешенства - горцы, трясущиеся над мальчишками до пяти лет и гордящиеся своими воинами, ни во что не ставили тех, кто еще не заслужил Имя!
        - Опусти его на кошму… - тихонечко попросила возникшая рядом со мной Мэй. - Я его осмотрю…
        - Спасибо… - поблагодарил я, осторожно положил бессознательное тело на белоснежную шкуру и, увидев, что моя супруга пытается расшнуровать тесьму араллуха, протянул ей засапожник.
        Мэй благодарно кивнула, распустила шнуровку и закусила губу - лапа медведя переломала мальчишке ребра, и они, проткнув кожу, торчали наружу.
        - Бедняга… - сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнула моя жена. И, вскочив на ноги, привстала на цыпочки, чтобы найти и поторопить лекаря.
        Я встал следом за ней, подобрал брошенный посох и с силой вбил его в землю:
        - Ашер’о и ашиар’о! Зербек из рода Ракташ - один из достойнейших айти’аров Шаргайла и я, баас’ори’те, считаю, что он заслужил Имя…
        - Чем?! - перебил меня аннар Усмаров. - Он сделал то, что должно!
        - То, что должно? - прищурившись, переспросил я. - Скажи, для чего вы проходите Испытание Духа? Для того, чтобы не бояться выходить из сарти, когда за его стенами воют волки?!
        Хейсары недовольно зароптали. А кто-то из Оноирэ даже попытался засомневаться в мужестве мальчишки.
        - Мы не видели следов, поэтому…
        - Медведь - животное! - рявкнул я. - А воины берут в руки меч, чтобы защищать своих сородичей ОТ ЛЮДЕЙ! Этот айти’ар не только вышел из боя победителем - он, будучи тяжело раненным, принес тело товарища домой, то есть победил свою немощь и боль! Не знаю, как вы, а я бы доверил ему свою спину…
        Увей, внимательно вслушивавшийся в мои слова, согласно кивнул. И, жестом попросив меня ненадолго прерваться, вскинул над головой правый кулак:
        - Баас’ори’те говорит голосом Барса! Эразд Клинок Рассвета, твое Слово!!!

…Лорт из рода Ракташ воином так и не стал, поэтому на его тризне присутствовали только сородичи. Однако отблески пламени погребального костра, разожженного на поминальном поле, отражались от низких туч, краев бойниц и потолка и заставляли вспоминать прошлое. То самое, которое обычно приходило ко мне только в кошмарных снах:
        …У лестницы, ведущей на помост, всего четыре перекладины - первая, третья, четвертая и шестая. Там, где когда-то были вторая и пятая - дыры, которые взрослый перешагнет, не глядя.
        Увы, я - не взрослый, поэтому перед тем, как поднять наверх маму, останавливаюсь и собираюсь с силами.
        Одноногий Данор, опирающийся на свою клюку, начинает скрипеть зубами, а через мгновение на мое плечо опускается пахнущая окалиной лапища Бразза:
        - Дай помогу…
        Отрицательно мотаю головой, ставлю ногу на первую ступеньку и еле удерживаю равновесие - тело мамы, завернутое в белое полотно, кажется неподъемным.
        С ненавистью смотрю на первую дыру и вдруг взмываю вверх - кузнец, не дождавшись моего ответа, хватает меня под мышки и без разговоров ставит на прогибающиеся доски, подаренные мне плотником Ревзаром.
        Делаю шаг, за ним - второй. Медленно опускаюсь на одно колено, осторожно опускаю маму на предназначенное для нее место, расслабляю отрывающиеся руки и откидываю угол полотна, до этого момента прикрывавший ее голову: если мне не изменяет память, последние мгновения на Горготе усопшие должны видеть ночное небо.
        Вглядываюсь в ее изуродованное, покрытое чудовищными ожогами лицо и с трудом сдерживаю рвущиеся наружу рыдания - мужчина, провожающий родных в последний путь, должен быть сильным.
        В глазах начинает щипать. Таращу глаза, чувствую, как щеку обжигает чем-то горячим, и, дотронувшись до нее, вспоминаю про то, что там - одна сплошная рана.
        Шиплю на всю поляну. И вздрагиваю от встревоженного крика Маланьи:
        - Осторожно, заразу занесешь!
        Кривлю губы в презрительной гримасе, пячусь назад, нащупываю лестницу, ставлю ногу на верхнюю перекладину и слышу низкий рык кузнеца:
        - Отойди…
        Разворачиваюсь на месте и гневно сжимаю кулаки: он несет на помост Ларку! Вместо меня!!!
        - Я сам!
        - Она для тебя слишком тяжелая… - мрачно бросает он, взлетает по ступеням и оказывается на помосте, который ощутимо прогибается под его весом. - Куда класть?
        Место для сестрички застелено ее любимым покрывалом - тем самым, на котором она училась рукоделию.
        Провожу по нему ладонью, вспоминаю, с какой любовью и тщанием она вышивала на нем цветы, и закрываю глаза:
        - Сюда…
        Еле слышно скрипит подошва Браззовского сапога, звякает какая-то железка, а потом мою руку придавливает холодная мертвая тяжесть.
        - Открой ей лицо… - напоминает кузнец и, судя по тому, что доски начинают ходить ходуном, отходит на край помоста.
        Киваю, открываю глаза, трясущимися пальцами берусь за угол полотна и вскидываю взгляд к ночному небу, чтобы запомнить то, что видит Ларка перед тем, как вознестись. Потом целую сестру в лоб, ласково прикасаюсь к руке мамы и, спрыгнув с помоста, выхватываю из рук Корта Рваной Подметки горящий факел…
        Образы были такими же яркими, как в первые годы после ухода мамы и Ларки - я видел сучки и потеки смолы на еловых досках, складки ткани и даже черные черточки заноз в своих ладонях и пальцах. Но при этом боль, которую я испытывал, была терпимой!

«Привык…» - в какой-то момент горько подумал я, повернулся спиной к окну-бойнице и, увидев заплаканное лицо Мэй, сидящей на кровати и кутающейся в одеяло, вдруг понял, что не ПРЕДСТАВЛЯЛ, а РАССКАЗЫВАЛ!!!
        - Почему они… - начала Мэй и замолкла, не сумев выговорить слово «умерли».
        Я сел на пол прямо там, где стоял, прислонился к стене и криво усмехнулся:
        - Ларка была красивой… Такой же, как ты… И однажды попалась на глаза одному ублю… дворянину…
        Глава 14
        Король Неддар Третий Латирдан
        Шестой день четвертой десятины второго травника

^ -^Замок Ромм пал, сир… - расстроенно вздохнула леди Амалия и, закусив губу, обреченно посмотрела на короля.
        - Это вас расстраивает? - полюбовавшись на щит с родовым гербом Латирданов, красующийся между зубцами надвратной башни, поинтересовался Неддар.
        Насурьмленные ресницы баронессы затрепетали:
        - Конечно, сир: теперь вы просто обязаны воспользоваться правом победителя!
        Представив себе, чем закончится такая попытка[117 - Графство Ромм принадлежит Арзаю Белой Смерти, главе Тайной службы Вейнара, а право победителя включает в себя насилие над женщинами, находящимися в захваченной крепости.], юноша жизнерадостно засмеялся:
        - Ну уж нет! Предпочитаю общество девушки, преданной мне…
        - …и душой, и телом? - мурлыкнула девушка.
        - Ага!
        Леди Амалия торжествующе улыбнулась и как бы невзначай шевельнула поводом, в результате чего ее колено соприкоснулось с коленом короля.
        - Тогда я могу не ревновать…
        - А вы что, ревнивы?! - притворно ужаснулся Неддар.
        - О да, сир! Я страшная собственница и готова выцарапать глаза за один лишь заинтересованный взгляд в вашу сторону!
        В этой фразе баронессы оказалось так много Чувства, что король невольно хмыкнул:
        - Вы - страшная женщина, леди…
        - Я?! Страшная?! - глаза Амалии наполнились слезами, а щечки ощутимо побледнели.

«Как они это делают?! - потрясенно подумал король. - Одно слово, которым можно воспользоваться в своих целях, - и мужчина тут же чувствует себя виноватым!»
        - Вы потрясающе красивы, леди! - воскликнул он, подъехал вплотную к баронессе и, стянув с мизинца перстень с довольно крупной Слезой Эйдилии[118 - Слеза Эйдилии - местное название алмаза.], протянул его ей. - Настолько, что даже вот это чудо природы рядом с вами кажется обычным серым камнем…
        - Тогда зачем вы пытаетесь надеть его мне на палец? - обиженно выпятив губу, спросила баронесса.
        - Честно?
        - Само собой!
        - Чтобы лишний раз дотронуться до девушки, которая похитила мое сердце!
        - Пожалуй, звучит достаточно убедительно… - буркнула баронесса, потом ехидно улыбнулась и, уронив поводья на луку седла, вложила ладошку в руку Неддара: - И я, впечатлившись, даже позволю вам поцеловать пальчик, на который вы собираетесь надеть перстень с «обычным серым камнем»…
        Последнее предложение сопровождалось настолько недвусмысленным взглядом, что Латирдан мысленно восхитился. Потом представил себе реакцию свиты на этот поцелуй, поднес руку девушки к губам и вспомнил, чем закончился последний бал перед его отъездом…
        «Интерес к фаворитке должен выглядеть неподдельным… - мрачно думал Неддар, отодвигая в сторону тяжелую бархатную портьеру и пропуская леди Ялиру вперед. - А что может быть неподдельнее, чем желание остаться наедине с фавориткой?»
        Увы, смириться с необходимостью изображать интерес как-то не получалось - девушка, без тени сомнений принявшая его предложение уединиться, не вызывала в нем ничего, кроме глухого раздражения.
        «Посидим, поговорим часок-другой, а придворные пусть представляют что хотят…» - мысленно успокоил себя он и, опустив за собой тяжелую ткань, скользнул к ближайшему дивану. И тут же понял, что совершил ошибку - вместо того, чтобы устроиться на пуфике у противоположной стены кабинета [119 - Кабинет - в данном случае название ниш для уединения, во множестве разбросанных в анфиладах вокруг бального зала.] , графиня Тьюварр опустилась рядом с ним!
        - Ваше величество, у вас такая огромная ладонь… - восхищенно сказала она, положив свою ладошку рядом с его десницей. - Представляю, какой вы сильный…
        - Достаточно, чтобы иметь возможность ценить истинную красоту… - процитировал король незабвенное творение Карраита Неудержимого [120 - Карраит Первый, Неудержимый - один из самых известных королей-завоевателей, прославившийся не столько своими талантами полководца, сколько мемуарами, на первом листе которых были записаны всего два слова «Сильный - может!».].
        Вместо того чтобы воспринять цитату как комплимент - зардеться, потупить взгляд или захлопать ресницами, - леди Ялира насмешливо выгнула бровь, потом провела пальчиком от ключицы до кружевного края декольте и многообещающе улыбнулась:
        - Мне нравится ваш подход, ваше величество! Поэтому я сдаюсь…
        Пока Неддар судорожно пытался сообразить, как выкрутиться из создавшейся ситуации, алый ноготок баронессы зацепил краешек платья и медленно потянул его вниз. Постепенно обнажая и без того открытую грудь.
        - Кабинет - не самое лучшее место для того, чтобы сдаваться на милость победителя… - сглотнув подступивший к горлу комок, выдохнул король. - На мой взгляд, это лучше делать в спальне, на широченной кровати, заваленной мягкими, как лебяжий пух, подушками…
        Вырвавшись на свободу, молочно-белое полушарие, увенчанное темно-коричневым соском, тяжело качнулось и заставило Неддара потерять нить рассуждений.
        Увидев его реакцию, графиня удовлетворенно улыбнулась и так же медленно обнажила вторую грудь…
        - Кувшин хорошего вина… пара ароматических свечей… теньканье пересмешника за открытым настежь окном… - стараясь скрыть охватившее его раздражение, продолжил Латирдан. - Представляете?
        - Н-нет, сир… - подпустив в голос хрипотцы, ответила леди Ялира. - Я представляю себе совсем не это…
        Вестись на ее провокацию и спрашивать, что именно пришло ей в голову, было глупо, поэтому Неддар ограничился понимающей улыбкой. И понадеялся на то, что девушка застесняется и не станет озвучивать свои мысли. Как бы не так - так и не дождавшись вопроса «а что?», графиня Тьюварр развернула плечи и с вызовом посмотрела ему в глаза:
        - Ваши руки на моей груди… Жар вашего тела… Хриплое дыхание над ухом…
        Выходить из кабинета, не пробыв в нем и пяти минут, было самоубийством - придворные сплетники обязательно сочли бы это признаком несостоятельности. Поэтому Неддар откинулся на спинку дивана и скрестил руки на груди:
        - Помните девятую главу «Тайн дворцовых альковов»?
        Графиня изумленно выгнула бровь:
        - Предвкушение - половина удовольствия?
        - Две трети, леди! Если не больше…
        - Что ж, посмотрим, насколько у вас сильная воля…
        «Час-полтора я как-нибудь продержусь…» - угрюмо подумал король и с трудом удержался, чтобы не вытаращить глаза: вместо того, чтобы воспользоваться советами Олли Ветерка и начать увлекать «возлюбленного» на Тропу Удовольствия игривой беседой, девушка неторопливо встала и… принялась раздеваться!
        Сначала на пол упал поясок, за ним - платье. Еще через десяток ударов сердца кучу тряпья накрыли обе нижние юбки и нижняя рубашка! Ну а когда потрясенный Неддар решил, что это все, графиня грациозно повернулась к Неддару спиной, наклонилась и принялась развязывать ленты на туфельках!!!
        - У Ветерка Тропа Удовольствий описана чуть более длинной… - хмыкнул он.
        - Так и есть, сир! - усмехнулась графиня. - Но вы не сравнивайте силу воли какого-то там барона и короля, заслужившего прозвище Вейнарский Лев!
        «Десять баранов за возможность уйти из кабинета, не потеряв лица… - взмолился Неддар, услышав приближающиеся голоса. - Кровь от крови твоей, Барс!»
        То ли Бастарз смотрел не на него, то ли ему не понравилась формулировка просьбы, но придворные миновали Кабара, намеренно поставленного не рядом с этой, а рядом с соседней портьерой, и куда-то ушли.
        В это время леди Ялира, успевшая снять с ног туфельки и выпрямиться, покачивая бедрами, подошла к Неддару и, бесстыдно разведя колени, опустилась на его бедро!
        - Ну и как я вам, сир?
        - Вы бесподобны… - искренне ответил король, стараясь не пялиться на ее лоно.
        Графиня была красива. На самом деле. Высокая, полногрудая, с узкой талией и длинными ногами, с белоснежной кожей и роскошными черными волосами, она казалась богиней, невесть зачем спустившейся на Горгот. И если бы не Слово, Сердце и Жизнь, отданные баронессе Кейвази, могла бы завоевать его душу.
        «Тело она уже завоевала… - чувствуя все усиливающийся жар в чреслах, признался себе Неддар. И, вспомнив советы Грасса Рендалла, заставил себя отвлечься - начал анализировать, что может принести королевству его связь с леди Ялирой. - Я еще не женат. Значит, если со мной что-либо случится до свадьбы, то ребенок, которого понесет графиня Тьюварр, будет считаться моим единственным наследником. До его совершеннолетия регентом, скорее всего, выберут графа Виллефорда [121 - Граф Виллефорд Тьюварр, отец леди Ялиры. После гибели старшего сына слегка повредился в рассудке.] , чего Вейнар не переживет…»
        Тем временем графиня сделала следующий шаг:
        - Напомните, сир, на чем там сломался барон Марен?
        - На прикосновениях…
        - А как вы оцениваете свои возможности на этом участке Тропы?
        Странно, но если в голосе леди Ялиры прозвучал вызов, то в глазах вместо желания или насмешки промелькнуло легкое недовольство. А когда она подала корпус вперед, чтобы грудь оказалась перед самым лицом Неддара, ее глаза вдруг метнулись в сторону мерной свечи. И потемнели!
        «Она торопится… Или чего-то ждет… Чего?!» - напрягся король и, вспомнив, что самолично запретил Кабару останавливать ищущие удовольствий парочки, как бы невзначай передвинул правую руку чуть ближе к рукояти кинжала.
        Ответ на последний вопрос не заставил себя долго ждать - не успел Неддар заставить себя дотронуться до правой груди графини, как портьера улетела к стене, а на ее месте возник покачивающийся Ленорр Тьюварр, конечно же, «совершенно случайно» перепутавший кабинет:
        - О!!! А что это ты тут делаешь?!
        То, что его «ты» обращено к сестре, а не к сидящему за ней Неддару, было понятно без всяких объяснений. Но Латирдан, в мгновение ока оказавшийся на ногах, решил, что это - та самая долгожданная помощь Бога-Воина. Поэтому перетек вперед и сильнейшим ударом в лицо отправил «хама» в небытие.
        - Сир, это был мой брат!!! - увидев, как тело брата оседает на пол, взвизгнула графиня. И, всплеснув руками, закрыла ладонями лицо.
        «Я его узнал!» - мысленно хохотнул король, свел брови к переносице, развернулся на месте, вперил в растерянную девушку гневный взгляд и рявкнул:
        - Леди Ялира? Этот… хм… безумец обратился ко мне на «ты»! Не будь он вашим братом, я бы зарубил его на месте… А так… он должен забыть дорогу в мой дворец: я более не желаю его видеть…
        …Узрев выражение лица короля, пяток «свидетелей», не менее случайно, чем граф Ленорр, прогуливавшихся именно по этой анфиладе, торопливо сложились в поясном поклоне и что-то залепетали.
        Неддар их «не заметил» - подскочил к «растерявшемуся» телохранителю и зарычал на весь дворец:
        - Ты тут спишь, что ли? А если бы к нам ворвались убийцы?!
        Кабар, согласившийся «задремать» рядом с кабинетом только после длительных уговоров Неддара, выхватил из ножен наш’ги и протянул его королю:
        - Забери мою жизнь, ашер: я признаю свою вину…
        Рукоять чужого Волчьего Клыка неприятно холодила руку и лежала в ладони, как какая-то коряга.
        «Как он ими пользуется?» - угрюмо сдвинув брови, подумал Латирдан и, выждав несколько мгновений, швырнул оружие хозяину: - Вот еще! Лучше я буду считать, что за тобой - долг…
        Потом оглянулся на кабинет, удостоверился, что портьера опущена, а свидетели куда-то убрались, и добавил:
        - Давай за мной! Живо!!!
        …Минут через двадцать, когда найденные посыльными члены Внутреннего Круга собрались в Малом Зале Совета, Неддар грохнул кулаком по столу и категорически отказался изображать интерес к кому бы то ни было:
        - Надоело! Не хочу!! И вы меня не заставите!!!
        В глазах собравшихся в комнате мужчин появилось непонимание.
        - Почему?
        Пришлось объяснять. Подробно. Упирая на то, что благодаря «добросовестности» графа Иора Варлана он - единственный человек на всем Горготе, в жилах которого течет кровь Латирданов. А ребенок, прижитый от связи короля с любой высокородной дворянкой, - слишком большой соблазн почти для любого, кто видит себя на троне.
        Первого министра и камерария убедить не удалось - Упрямец, плодивший бастардов с завидным постоянством, отмахнулся рукой, мол, тоже мне, проблема. А д’Ож безучастно пожал плечами:
        - До этого еще надо додуматься. А слух о том, что вы - подменыш, уже распространяют…
        Что об этом думает Белая Смерть, Неддар знал и так. Поэтому уставился на барона Дамира и вопросительно приподнял подбородок:
        - А что скажете вы?
        Казначей задумчиво потер переносицу и вздохнул:
        - Их светлости правы - появление у вас фаворитки затмит любые слухи и позволит дожить до жолтеня. Однако беременность высокородной дворянки рано или поздно выйдет нам боком!
        - Вот именно! - воскликнул король.
        - Поэтому, как мне кажется, имеет смысл сделать следующее: завтра утром, во время завтрака, я представлю вам свою племянницу. Амалия молода, красива и далеко не дура. Вы ее увидите и потеряете голову…
        - А чем она лучше той же Ялиры? - хохотнул Упрямец.
        - Графиня Тьюварр спит и видит себя в постели его величества… - фыркнул Кейвази. - А Амалия потеряла мужа во время последнего мятежа и по-настоящему безутешна. Кроме того, она безумно любит Этерию и никогда не сделает ей больно…
        - То есть фаворитку она будет только ИЗОБРАЖАТЬ? - недоверчиво уточнил Неддар.
        - Да, сир!
        - А как же ее траур?
        - Он ее убивает. В буквальном смысле. Поэтому я постараюсь убедить ее в том, что моей дочери необходима ее помощь…

…Когда Неддар осадил коня перед парадным входом в донжон и спешился, леди Амалия, гордо восседающая в седле, ощутимо напряглась. Еще бы - от того, как сейчас поведет себя король, зависел ее статус.
        Свита - пара десятков придворных, изъявивших желание посетить лен Рендаллов вместе с верховным сюзереном, - тоже заволновалась: кто-то начал покусывать усы, кто-то подъехал поближе, чтобы ничего не пропустить, а пара особо любопытных даже привстала на стременах.
        Здороваться с хозяином лена особой необходимости не было - Арзай Белая Смерть приехал в замок вместе с Неддаром, - поэтому Латирдан шагнул к кобылке баронессы и галантно поинтересовался:
        - Вы позволите вам помочь, леди?
        Девушка засияла:
        - Вы так любезны, сир!
        Потом оперлась на предложенную руку и легко соскользнула на землю.
        - Вы легки, как перышко… - «восхитился» король.
        - Для такого могучего воина, как вы, легки все женщины… - парировала баронесса. Но руки не отняла.
        - А разве на Горготе есть кто-то еще, кроме вас?!
        - Я могу считать это декларацией намерений? - прищурившись, ехидно поинтересовалась леди Амалия. - Или это только красивые слова?

«Точь-в-точь как мы договаривались…» - мысленно отметил Латирдан, жестом подозвал к себе слегка растерянного мажордома и приказал:
        - Проводи нас в наши покои…
        Глава 15
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Первый день первой десятины третьего травника

…Кконцу пятого часа ожидания, когда в глазах женщин стали мелькать искорки сдерживаемого страха за своих детей, из черного зева пещеры послышался все убыстряющийся рокот барабанов.
        - Кровь от крови твоей, Барс! - облегченно выдохнула Шарати и заулыбалась. Так, как будто Бог-Воин принял жертву не у кого-то еще, а у нее лично.
        Хасия отреагировала иначе - раздула ноздри и с плохо скрываемой ненавистью уставилась на Уаттах, не отрывающую взгляда от входа в рей’н’и’ол и нервно теребящую уасти[122 - Уасти - косичка, перевитая серебряной или золотой нитью. Серебряная - символ того, что женщина родила мужу сына (намек на цвет стали), а золотая - дочь.], перевитую золотой нитью.
        Мне стало смешно - судя по всему, перестав ревновать Намора ко мне, моя тэнгэ возненавидела кого-то из тех айти’иар, которые только что получили право на петлю над правым виском[123 - Петля над правым виском - знак того, что девушка на выданье.].
        - Если Тайка услышит Песнь Медвежьей Лапы, то Плакучая Ива захлебнется собственной желчью… - поймав мой взгляд, еле слышно фыркнула Шарати.
        - А он что, собирается просить ее руки? - сообразив, что Тайка - это новая соперница моей старшей тэнгэ, и найдя взглядом своего бывшего жениха, стоящего среди воинов, спросила я.
        - Угу… - хихикнула девочка. - Ты-то же уже замужем!
        Я нащупала Свадебный Дар Крома, провела пальцами по искрящимся на солнце тирритам и улыбнулась: да, я была замужем! За Истинной Половинкой, ниспосланной мне Богами!
        В этот момент из пещеры вырвалось троекратное «У-уэй», и мне стало не до Хасии и ее проблем - жертвоприношение закончилось, а значит, из рей’н’и’ола вот-вот должен был выйти мой муж…

…Первым на пороге пещеры возник увей, по случаю праздника покрывший бритую голову хеттом[124 - Хетт - местное название головного убора хейсаров - войлочной шапки без полей, которые по большим праздникам украшаются пером ловчих птиц.]. И, сделав десяток шагов, замер в самом центре полукруга, образованного хейсарами, ожидающими своих сородичей.
        Выждал несколько мгновений, вскинул над головой жезл и поставленным голосом сообщил, что Бог-Воин принял все жертвы до единой.
        Эхо от восторженного крика горцев еще металось в окрестных теснинах, а из рей’н’и’ола вышел еще один человек - мой муж. И неторопливо занял место не где-нибудь, а по правую руку от верховного жреца Бастарза!
        Я опешила - раз в пещеру он заходил ПОСЛЕ аннаров, значит, и выходить должен был за ними!
        Тем временем Кром с силой вбил в землю свой посох, поднял сжатую в кулак левую руку на уровень груди и медленно разжал пальцы:
        - Барс сделал выбор!
        Родители и ближайшие родственники тех, кто вот-вот должен был провести первый настоящий бой в своей жизни, завороженно смотрели на падающие на землю рогульки и шевелили губами. Видимо, просили у Барса достойных побед. А девушки на выданье, не нашедшие мужей в прошлый праздник Благословения Эйдилии, прихорашивались - одергивали араллухи, подтягивали шнуровки на ансах, и без того туго обтягивающих бедра, и приглаживали волосы, заплетенные в магас.
        Несколько мгновений ожидания - и после оглушительного рыка увея на выходе из рей’н’и’ола показался аннар Усмаров, сопровождаемый шестью сыновьями[125 - Тут Неддар мыслит, как урожденный хейсар - все мальчишки, взявшие в руки оружие, считаются воинами, а значит, мужчинами. А все мужчины рода считаются сыновьями старшего отца.], только что получившими право на меч[126 - Получить право на меч - стать совершеннолетним.].
        Смотреть на вчерашних мальчишек, глядящих по сторонам с такой гордостью, как будто каждый из них только что обратил в бегство целую армию, было забавно. А еще забавнее - видеть, что им то и дело изменяет выдержка: проходя мимо Крома, шедший первым коренастый и довольно-таки широкоплечий юноша посмотрел сначала на предплечья моего мужа, потом на свои и слегка помрачнел, парень, замыкавший строй, улучив момент, вперил вопросительный взгляд в глаза одной из девушек-Царранов, а рыжеволосый ро’ори с перебитым носом, на миг забыв, что на него смотрят, пару раз по-мальчишески подпрыгнул.
        Молодые воины других родов Шаргайла, выбравшиеся из святилища следом за Усмарами, вели себя приблизительно так же: задирали подбородки, нервно тискали рукояти своих Волчьих Клыков и с вызовом вглядывались в лица окружающих. А вот девушки, получившие имя перед статуей Барса, все, как одна, копировали поведение своих аз - не шли, а плыли, смотрели не по сторонам, а вперед, и не улыбались, а хмурились. Зато их магасы говорили за своих хозяек, причем намного больше, чем могли выразить лица ро’иар: шестеро из десяти утверждали, что их хозяйки жаждут крови и мечтают о победителе айге’тта, еще двое - о том, что они уже кому-то отдали сердца, а последняя пара скромно молчала - их владелицы были готовы выслушать Песнь от кого угодно.
        Исключений было всего два - ширококостная и чуть кривоногая Ширвани заплела косой крест[127 - Косой крест в прическе говорит о том, что девушка стала гейри, то есть посвятила себя Бастарзу.] и взирала на мужчин с показным равнодушием, а тощая и почти безгрудая Гатран, завязавшая лахти узлом[128 - Узел на лахти - знак того, что девушка не собирается слушать чью-либо Песнь.], прятала взгляд даже от своих сородичей.
        - Дийка - дура… - проводив последнюю взглядом, фыркнула Шарати. - Ноги и зад у нее красивые. А грудь может вырасти и после родов…
        Мнение «ценительницы девичьей красоты» я не разделяла - туго зашнурованные ансы Гатран обтягивали одни кости, а нижний край араллуха, прикрывавший низ спины, даже не оттопыривался. Однако высказывать свое мнение не стала - во-первых, не считала нужным, а во-вторых, заметила, что увей поднимает жезл, и мысленно обрадовалась: церемония завершалась, значит, в ближайшее время род должен был отправиться обратно в сарти…

…Два часа, по традиции выделяемые воинам, участвующим в айге’тта, на подготовку к поединкам, пролетели как одно мгновение - не успела я переступить порог нашего рейро и прижаться к груди мужа, как во дворе загрохотало било, и нам пришлось приводить себя в порядок и спускаться вниз.
        Несмотря на спешку, к тренировочной площадке мы подошли одними из последних - под небольшим навесом, собранным во время нашего отсутствия, уже сидели немощные старики и кормящие матери с грудничками на руках, вокруг присыпанного свежим песком круга стояли девушки и замужние женщины, а мужчины, не собирающиеся демонстрировать свою удаль, почему-то занимали места за их спинами.
        Кстати, последнее я заметила только тогда, когда Кром отправился к позвавшему его аннару, а я по совету своих тэнгэ решила пробиться в первые ряды.
        Пробилась. Замерла у широкой - в без малого локоть - полосы из угольной крошки и задумалась: по а’дару, место хейсарки было ЗА плечом мужчины, значит, тут должны были стоять не мы, а воины.
        По случаю праздника два крупнейших знатока обычаев хейсаров - мои тэнгэ - стояли по обе стороны от меня, поэтому я не стала откладывать расспросы на потом и поинтересовалась у Шарати, чем вызвано такое странное расположение зрителей. И получила сногсшибательный ответ:
        - Айге’тта - праздник ЖЕНСКИЙ, и мужчины тут не судьи, а молчаливые наблюдатели, которые не имеют даже права голоса!
        - «Право десницы» - женский праздник? - не поверила я. - Что за бред?
        - Никакой это не бред! - обиделась моя младшая тэнгэ. - Они - дерутся, а мы смотрим и выбираем!
        То, что хейсары относятся к близкородственным бракам так же, как вейнарцы, я знала совершенно точно. Поэтому недоуменно выгнула бровь:
        - Выбираете мужей среди родственников?
        - Тут будут не только Аттарки, но и матери ро’иар, которым нравятся наши ро’ори… - подала голос Хасия. - Выбирать будут они. А мы будем гордиться своими мужчинами…

…Желающих оценить навыки ро’ори Аттарков оказалось довольно много: по две Оноирэ, Царран и Уаттах и по одной заинтересованной еще из семи не самых последних родов Шаргайла. Пересчитав их, Шарати чуть было не лопнула от гордости:
        - Тринадцать! И правильно: в нашем сарти будут биться лучшие воины на всем Горготе!
        - Луч-ШИЙ ро’-ОРИ! - выделив интонацией последние слоги, уточнила Хасия. - Один!
        Сообразив, о ком они говорят, я невольно повернула голову в сторону пристройки, в которой обычно хранилось все, что требовалось для тренировок, а сегодня разминались ро’ори, и, конечно же, нарвалась на взгляд Ночной Тиши, как мне показалось, только что вышедшего наружу.
        За полторы десятины, почти безвылазно проведенные на охоте, Унгар не остыл: смотрел на меня точно так же, как и в тот день, когда потребовал у Крома взять его в ученики, - с желанием и плохо скрываемой злостью. А когда «налюбовался», зачем-то поправил пояс с наш’ги и демонстративно скрестил руки на груди.
        - А вот и он… - явно гордясь своим родственником, воскликнула Шарати. - Размялся одним из первых!
        Хасия неторопливо повернула голову к пристройке и взвыла чуть ли не на весь сарти:
        - О, Дээт, он что, эйдине?!
        Нотки страха, прозвучавшие в голосе обычно бесстрастной тэнгэ, заставили меня напрячься и еще раз оглядеть бывшего жениха.
        Тщательно вычищенные, но самые обычные сапоги, праздничный белый ара’д’ори, богато вышитый пояс и ножны с неизменными Волчьими Клыками - на мой взгляд, юноша выглядел так же, как и всегда.
        Посмотрела еще раз, снова не нашла ничего необычного и вдруг поняла, что вокруг слишком тихо, а все присутствующие пялятся либо на Унгара, либо на меня, либо на моего мужа!!!
        - Что с ним не так? - уставившись в глаза Хасии, требовательно спросила я.
        Девушка «не поняла» вопроса:
        - С кем?
        - С Ночной Тишью! - разозлилась я. - Почему ты назвала его эйдине?
        - Я назвала не Унгара, а…
        - Лжешь!!!
        - Три свежих надреза на левом предплечье… - мрачно буркнула Шарати. - А еще алая тесьма на правом запястье…
        - И что это значит?
        - Унгар попросил Барса даровать ему силу, чтобы победить своих противников, терпение, чтобы пережить непонимание близких, и удачу, чтобы совершить невозможное…

«Противников среди ро’ори у него нет… - мрачно подумала я. - С непониманием близких все понятно, значит, невозможное - это победа над Кромом…»
        Бешенство, охватившее меня в момент, когда я поняла, что Унгар решил последовать примеру Изгира по прозвищу Шакал и воспользоваться слабостью Крома, настолько затуманило мой разум, что следующие несколько мгновений я воспринимала окружающее урывками:

…Страх в глазах Шарати и ее то ли скольжение, то ли падение в сторону…

…Перекошенные лица женщин, пытающихся убраться с моего пути…

…Непонимание во взгляде Тарваза Каменной Длани, не столько увидевшего, сколько почувствовавшего мое приближение…

…Его недовольный рык…

…Голос азы Ниты, донесшийся из-за спины. И… теплое, полное ласки и любви, прикосновение ладони Крома к моему плечу…
        Бешенство как ветром сдуло. А на смену ему пришла ярость. Холодная, как льды на вершине Ан’гри.
        - Муж мой! - замерев в шаге от Меченого и с вызовом глядя в глаза аннара, процедила я. - Обрати внимание на предплечья Унгара Ночной Тени. А потом поинтересуйся у кого-нибудь из НАШИХ РОДСТВЕННИКОВ, что это значит!
        Взгляд Тарваза Каменной Длани метнулся в сторону пристройки и окаменел. А через мгновение аннар прорычал что-то невразумительное, набычился и решительно двинулся к сыну…
        - Красный шнурок и две царапины… - негромко сказал Кром.
        - Царапины - три! - уточнила я. - Он только что про…
        Договорить я не успела - аннар, добравшийся до сына, на мгновение замер, коротким, но до безумия мощным ударом в голову сбил его с ног и рявкнул на весь Шаргайл:
        - Давир?
        - Да, отец?!
        - Возьмешь пару воинов и отвезешь Унгара на Жергово плоскогорье. И будешь держать его там до начала снеженя!
        Сломанный Шип склонил голову, метнулся к брату, а Тарваз, повернувшись к нам, выхватил из ножен правый Волчий Клинок и полоснул себя по левому предплечью. Да так сильно, что меня аж передернуло от скрежета стали по кости.
        - Шшат’или Кром по прозвищу Меченый! Я, Тарваз Каменная Длань, аннар рода Аттарк, плачу кровью за намерения моего сына…
        Глава 16
        Кром Меченый
        Четвертый день первой десятины третьего травника

…Тот, кто учил баронессу Кейвази перебору[129 - Перебор - парное упражнение, во время которого отрабатывается блокирование атак ножами в ближнем бою.], был намного ниже, легче и слабее меня. Кроме того, он явно начал учить ее Пути Клинка в очень глубоком детстве, когда она практически не отличалась сложением от мальчишек, и слишком поздно сообразил, что у его ученицы может вырасти грудь. Поэтому сдуру поставил ей не только отводы за пределы корпуса, но и Медвежью Лапу со Сведением Крыльев[130 - Сведение Крыльев - блок внутренней стороной предплечья. Аналог сото-уке.].
        Будь леди Этерия плоской, как старшая сестра Тарваза Каменной Длани, это было бы нормально, но пышные формы диктовали свои правила, и ей приходилось выводить Лапу слишком далеко вперед или сопровождать Крылья избыточным скручиванием корпуса.
        Со средним противником это могло и сработать - Волчьи Клыки леди Этерия получила вполне заслуженно. Но против бойцов уровня Ваги Крыла Бури или столь же рослых и тяжелых мужчин, как я, такой подход был смерти подобен: все ее попытки встретить[131 - Имеется в виду жесткий блок.] мою атаку заканчивались либо отбитым предплечьем, либо ударом, пропущенным в койе’ри.
        Самолюбивая, как истинная дворянка, леди Этерия не желала признавать поражений и начала думать. Причем довольно своеобразно - вместо того, чтобы добавить к памяти тела то, что я ей показывал, она начала менять школы и использовать в поединке движения, виденные во время айге’тта[132 - Зеркало - местное название спарринг-партнера.].
        Если бы не данное ей Слово, я бы всего этого «не заметил». Или ограничился бы уже известными ей танцами за полдень или полночь[133 - Полдень и полночь - партия защиты и атаки. (В карате они называются «учи» и «тори».).]. Но обязанностей Мастера с меня никто не снимал, и мне пришлось выбивать из нее дурь. Естественно, не в буквальном смысле этого слова: пользоваться одним из основных побуждающих рычагов воздействия на ученика - болью - я не мог, поэтому вместо того, чтобы бить в незащищенное место, был вынужден показывать удары. Раз за разом останавливая кулак в непосредственной близости от груди леди Этерии.
        Изменения в моем поведении баронесса почувствовала далеко не сразу - пробовала очередные задумки. Но когда мой кулак замер у ее груди раз эдак десятый подряд, сообразила, что это не случайность. И, отшатнувшись назад, изумленно уставилась на меня.
        Я пожал плечами:
        - Достал… Опять… Не надоело?
        Видимо, это объяснение показалось ей недостаточно искренним, так как она прищурилась и… стрельнула глазами в сторону моей жены.
        У меня слегка испортилось настроение - вместо того, чтобы сделать правильные выводы и начать отводить[134 - Имеется в виду мягкий блок.] все удары наружу, она начала искать в моих движениях второе дно!
        - Если вам не нравится то, как я вас тренирую, можете вернуть мне мое Слово… - скрестив руки на груди, хмуро буркнул я.
        - Нравится, но… - баронесса немножечко помялась, потом вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на меня. - Но я не совсем понимаю некоторые вещи!
        Пришлось объяснять:
        - Чем дальше вы ставите блок, тем больше сил надо приложить, чтобы отвести руку противника, и тем быстрее должно быть ваше движение. Согласны?
        - Да…
        - Вы блокируете запястье Медвежьей Лапой. Где будет мой кулак, если вы не успеете или не продавите мою руку?
        Леди Этерия покраснела.
        - А нож, зажатый в нем?
        - Ну…
        - А теперь скажите мне, зачем блокировать мою руку Сведением Крыльев, если при этом вы отводите не столько удар, сколько свою грудь?
        Если бы вокруг нас все еще были ро’ори, баронесса, наверное, провалилась бы сквозь землю. А так просто опустила взгляд и вздохнула:
        - Не знаю…
        - Вот и я не знаю. Поэтому пытаюсь заставить вас уводить наружу все удары…
        - Рискуя своим здоровьем, между прочим! - ехидно добавила Мэй. - Ибо делает это перед ревнивой женой…
        То, что жена у меня не ревнивая, я знал совершенно точно. Поэтому тоже пошутил:
        - Ага! Знаете, что мне будет за это дома?
        Подняв взгляд и увидев мои смеющиеся глаза, баронесса фыркнула:
        - Догадываюсь! Небось, изнываете от предвкушения?
        Я смутился:
        - Мысли у вас, ваша милость…
        - У тебя, Этерия! - попросила она. И дождавшись, пока я кивну, продолжила: - Знаешь, если бы ты сначала объяснил, мне было бы легче…
        - Не привык… - признался я. - Мне легче показать…
        Потом почесал затылок и добавил:
        - Но если хочешь, попробую…

…За следующий час мы добились большего, чем за всю предыдущую десятину: баронесса старательно выполняла все мои рекомендации, и настолько хорошо, что я счел возможным попробовать загнать ее в безмыслие[135 - Термин местного пути Меча.]. И, предварительно описав ей способы и цели, которых собирался добиться, начал ускорять темп движений.
        Минут через двадцать боя на пределе возможностей у леди Этерии начали уставать руки и ноги. Еще через пять сбилось дыхание, а через десять передо мной осталось только тело, забывшее не только об ударах и передвижении, но и о бое[136 - Один из основополагающих тезисов местной школы Меча: «Чтобы видеть движение, надо забыть об ударе. Чтобы видеть бой, надо забыть о движениях. Чтобы победить, надо забыть о бое…»]. Несмотря на то что оно - тело - двигалось без участия головы, в его действиях наконец появилась та самая экономность, которой так не хватало баронессе в обычном состоянии.
        Мысленно порадовавшись своему успеху, я сократил количество разных атак до четырех и еще немножечко добавил скорости.
        Получилось! И еще как - за две сотни ударов в голову и корпус леди Этерия лишь дважды дернула руку на Крыло и единожды - на Лапу!
        Зато потом, когда я разорвал дистанцию и по-хейсарски рявкнул «Уарс!», закрыла глаза и обессиленно осела на землю.
        - Устала? - встревоженно воскликнула Мэй, подбежала к ней и присела рядом с ней на корточки.
        - Твой муж - не ниер’ва, а не знаю, кто… - еле ворочая языком, пробормотала баронесса. - Какая, к Двуликому, божественная искра? Во мне бушует божественный пожар!!!
        - И что тебе не нравится? - сообразив, что она имела в виду, притворно возмутилась моя супруга.
        - Нравится. Все. Только вот дойти до бани своими ногами я точно не смогу…
        - Дойдешь чужими! - рассмеялась Мэй. - Так и быть, я разрешу Крому тебя отнести. Но вот на его помощь во время купания можешь не рассчитывать…
        - Да? А я так мечтала… - улыбнулась леди Этерия и посмотрела на меня: - Кро-о-ом? А ведь у меня получилось! Еще немного…
        - …каких-то тысяча тысяч повторений…[137 - Кром цитирует еще один основополагающий тезис местной школы Меча. Полностью он звучит так: «Тысяча повторений одного и того же движения дают Понимание. Десять тысяч - Уверенность. Сто тысяч - Умение. И лишь тысяча тысяч стирают грань между воином и его клинком…»] - в унисон ей подхватил я.
        - Фу!!! Мэй, как ты с ним живешь?! Он же невыносим!!!
        Мэй улыбнулась, склонилась к ее уху, что-то негромко сказала, а потом вопросительно посмотрела на меня.
        Чего-чего, а этот взгляд я знал прекрасно. Поэтому провел тыльной стороной ладони по лбу и улыбнулся:

«Чувствую себя отлично. Даже толком не вспотел…»

«И даже слабости не чувствуешь?» - все так же, взглядом, недоверчиво уточнила она.
        Я отрицательно помотал головой и улыбнулся:

«Не-а!»

«Я тебя люблю!!!»
        Я чувствовал то же самое. Поэтому сдвинул голову в сторону, словно касаясь щекой ее щеки, и выгнул бровь:

«А как себя чувствуешь ты?»
        Аккуратное прикосновение к внутренней поверхности бедра, шевеление руками и на мгновение сведенные плечи сказали больше любых слов - что она опять слегка перетянула связки во время растяжки и сейчас мучается от ноющей боли в паху и под коленями; что после отработки «зубила» у нее не поднимаются руки; что она не расстроится, если после возвращения в рейро я сделаю ей нежный и, главное, долгий меросс.
        Я вскинул глаза к стремительно темнеющему небу - мол, сочувствую и сделаю все, чтобы тебе полегчало, а когда опустил, то наткнулся на грустный взгляд баронессы Кейвази:
        - Вы - удивительные люди. И я вам, кажется, завидую…

…Девушки выбрались из бани минут за сорок до полуночи. И, доковыляв до меня чуть ли не на полусогнутых, с мольбой уставились мне в глаза.

«Устали до смерти. До дому не дойдем. Давай останемся тут?»
        Я поскреб шрам на щеке, получил по руке от жены и поморщился:
        - Если мы не вернемся ночевать, то Тарваз может решить, что я не принял его извинений…
        - Если бы ты их не принял, то мы бы переехали сюда еще позавчера… - воскликнула Мэй.
        - Кром прав. Он решит именно так… - устало кивнула баронесса Кейвази. - Как-нибудь дойдем…
        В этот момент в ее голосе прозвучала такая дикая усталость, что я невольно шагнул к ней навстречу, чтобы подхватить ее на руки, если она упадет. Не упала - нашла взглядом своих теней, закусила губу и, безуспешно стараясь держать спину ровной, поплелась к воротам.
        - Уресс? - рыкнул я, выхватив взглядом самый низкий силуэт из всех, которые ожидали нас у ворот.
        - Да, Мастер?
        - Возьмешь пару воинов и отведешь всех тэнгэ в наш сарти. А завтра, в час жаворонка, приведешь их обратно…
        - Да, но… - возмущенно начала Хасия, но договорить не успела - мальчишка, считавший меня чуть ли не правой рукой Бастарза, рыкнул ничуть не тише меня:
        - Ты - слышала! Пошли…

…Рейро, выделенное нам в сарти увея, оказалось раза в два больше, чем то, которое мы занимали в сарти рода Аттарк. А за один только стол из черного тирренского дуба, занимающий добрую половину комнаты, можно было купить дом на окраине Аверона.
        Шкуры и оружие, висящее на стенах, тоже стоили целое состояние - на ножнах как минимум пары клинков виднелось хорошо знакомое мне клеймо главы гильдии белогорских оружейников, а здоровенный камень в навершии одного из мечей был, вне всякого сомнения, рубином.
        Мэй и Этерия стоимости всего этого великолепия не оценили - зашли в комнату, кое-как доплелись до кровати, попадали на нее и почти сразу же засопели. Причем моя жена умудрилась забыть о мероссе!
        Я почесал шрам на щеке, привычно отдернул руку и вышел в коридор, чтобы сказать правой руке увея, обещавшему в кратчайшие сроки привести в порядок комнату для баронессы Кейвази, что баронесса останется ночевать в моем рейро.
        Дождался. Сказал. Полюбовался на его ошарашенное лицо и поинтересовался, не желает ли он оспорить мое решение.
        Он не желал - склонил голову в жесте подчинения младшего старшему, развернулся на месте и молча ушел.
        Проводив его взглядом, я вернулся в комнату, раздел жену, снял с баронессы Кейвази сапоги, накрыл их обеих одеялами, взял стул и выволок его в коридор…

…Утро началось с жутко неприятного визга петель высокой двери, все ускоряющегося скрипа ступенек и приближающегося топота ног.
        На всякий случай встав со стула и шагнув поближе к посоху, прислоненному к стене, я расправил плечи, потянулся и несколько раз крутанул головой.
        Тело слушалось, хотя и без особого желания: по его мнению, сон в кровати был намного предпочтительнее бдения на стуле.
        Повернул корпус вправо-влево, похрустел костяшками пальцев и повернулся к лестнице, чтобы увидеть приближающихся гостей.
        Увидел. Тарваза Каменную Длань и его супругу Ниту. И поздоровался:
        - Силы твоей деснице и остроты твоему взору, аннар! Полной чаши твоему дому и плодовитости лону, аза…
        Старший отец рода Аттарк поздоровался в ответ и, повернувшись к жене, что-то чуть слышно прошипел.
        Та тут же пошла алыми пятнами и упрямо свела брови к переносице:
        - Скажи, шшат’или, где сейчас находится эйди’но’иара[138 - Эйди’но’иара - благословленная Эйдилией, то есть невеста.] Неддара Вейнарского Льва?
        - В моем рейро. Спит…
        - Могу я на нее посмотреть?
        Ни в ее голосе, ни во взгляде не было ничего особенного. Но в глазах ее мужа я увидел отчаяние. И вдруг понял, что он счел бы такую просьбу оскорблением. Терять лицо перед своими сородичами я не собирался, поэтому «подумал» и как можно равнодушнее пожал плечами:
        - Можешь… Но после этого вы забудете про то, что я - Аттарк!
        - Она - невеста шшат’или моего мужа!!! - зашипела Нита. - Ее честь…
        - Кром - шшат’или моего отца… - напомнил ей Тарваз. - Уймись!
        Удивительно, но аза его не послушалась - шагнула вперед, стряхнула руку мужа, вцепившуюся в рукав ее араллуха, и решительно взялась за ручку двери.
        - Не смей!!! - рявкнул аннар, неловко шевельнул левой рукой, поморщился от боли в ране и, виновато посмотрев мне в глаза, скользнул за своей женой.
        В этот момент дверь распахнулась, и на пороге комнаты возникла заспанная Этерия Кейвази. Босая, в съехавшем набок измятом араллухе и с порядком растрепанным магасом.
        - Что тут происходит?
        Я пожал плечами и мотнул головой в сторону Ниты.
        - Ты - эйди’но’иара одного из моих сыновей… - затараторила аза. - И я обязана удостовериться в том, что ты…
        Баронесса поняла, что хотела сказать Нита, с полуслова - вспыхнула, нехорошо прищурилась и холодно процедила:
        - Ты смеешь обвинять меня в измене своему жениху?
        - Я…
        - Или ты намеренно пытаешься оскорбить баас’ори’те?
        - Подож…
        - Чего ждать? Ты, старшая мать рода первой линии, явилась в чужой сарти и устроила истерику человеку, который спас твоих внуков, зная, что каждое слово этого разговора разойдется по всему Шаргайлу!
        - Но…
        - Если бы на твоем месте была девочка десяти лиственей от роду, я бы решила, что это - глупость. Но ты намного старше, следовательно, можно сделать вывод, что ты увидела в этом ВЫГОДУ!
        - Выгоду? Какую?! - ошалело переводя взгляд с жены на леди Этерию и обратно, спросил Тарваз. По въевшейся в кровь привычке, не у баронессы, а у меня[139 - Старшие отцы рода с женщинами не говорят.].
        Ответил ему, конечно же, не я, а баронесса:
        - Твоя жена возомнила себя владычицей чужих судеб. И почему-то решила, что слух о моей вероятной измене скажется только на Кроме…
        Аза вспыхнула, открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела.
        - Если бы ты могла выставить меня на посмешище, то Неддар возненавидел бы всех Аттарков. Ибо невеста короля должна быть вне подозрений…
        - Если бы я могла? - эхом повторила Нита.
        - Да! Если бы могла… - усмехнулась баронесса. - Но НЕ СМОЖЕШЬ, даже если очень захочешь: Кром - мой ниер’ва!
        Аза спала с лица. А ее муж, наоборот, напрягся и заиграл желваками. Однако леди Этерии этого показалось мало - дав им хорошенечко обдумать свои слова, она оглядела Ниту с головы до ног и посмотрела на Тарваза взглядом, который не сулил ничего хорошего:
        - Кстати, о глупостях: твоя жена заигралась! Причем заигралась в игры, которые пахнут большой кровью…
        - О чем это ты?! - побурев от возмущения, взвыла Нита.
        - Сейчас объясню… - пообещала баронесса. И от тона ее голоса мне почему-то стало не по себе. - Скажи-ка, аза, зачем ты два последних дня упорно называешь Мэйнарию бел’тва’иарой?
        Тарваз заскрипел зубами, стиснул пальцы на рукоятях своих наш’ги и, кажется, испугался! А его жена вскинула голову и с вызовом уставилась на баронессу. Но ответить не успела:
        - …Ведь твой муж уже ДВАЖДЫ извинялся перед баас’ори’те!
        Судя по тому, что в этот момент из азы словно выдернули стержень, эти слова меняли смысл предыдущего предложения далеко не в лучшую сторону! А леди Этерия и не думала замолкать:
        - Да, как женщина, давшая жизнь Унгару Ночной Тиши, ты имеешь полное право за него переживать. Но как старшая мать рода ты ОБЯЗАНА заботиться обо всех своих сыновьях ОДИНАКОВО СПРАВЕДЛИВО! Унгар Ночная Тишь нарушил а’дар? Нарушил! Значит, ты должна сделать все, чтобы его проступок не лег пятном на репутацию всех Аттарков!
        - Я…
        - Скажи, Нита, чем, по-твоему, закончится поединок между моим ниер’ва и твоим мужем?!
        - Поединок? - вырвалось у меня.
        Леди Этерия повернулась ко мне и утвердительно кивнула:
        - Теперь, когда ты знаешь о том, что эта женщина НАМЕРЕННО называет твою жену Приносящей Горе, ты обязан вызвать ее мужа на поединок. Что интересно, принять его третье извинение ты не можешь, так как прослывешь трусом. Значит, будешь вынужден драться до смерти. И твоя гибель вобьет клин между родом Аттарк и королевским домом Вейнара…
        - Почему это? - глядя на нее широко открытыми глазами, еле слышно спросила аза.
        - Да потому, что Неддар - опекун Мэйнарии д’Атерн, являющейся гард’эйт человека, которого ты так ненавидишь!!! - разозлилась баронесса. - И после смерти Крома она уйдет вслед за ним… А дальше… Скажи, вот ты бы поверила, что старшая мать рода может интриговать, не посоветовавшись с мужем?
        - Нет… - глухо сказала аза.
        - И Неддар в это тоже не поверит! Поэтому решит, что Мэйнарию убили вы, Аттарки. И возьмет с вас кровью…
        - Я тебе не противник, значит, умру от твоей руки… - дождавшись, пока она договорит, обреченно выдохнул Тарваз. - А потом ты убьешь еще и Давира…
        - А Давира-то почему? - взвыла Нита.
        - Потому, что Вага мстить не сможет: Кром - спаситель его детей…
        Глава 17
        Король Неддар Третий Латирдан
        Шестой день первой десятины третьего травника

^ -^Посмотрите, сир, оно его сейчас съест!!! - встревоженно воскликнула леди Амалия и, округлив глаза, показала рукой в сторону замка Геррен.
        Неддар окинул взглядом сбегающую с холма дорогу, на которой, по случаю их приезда, не было ни одной живой души, высоченные стены, на которых реял стяг с родовым гербом барона Олмара, донжон, возносящийся над ними еще на пару десятков локтей, и недоуменно уставился на девушку:
        - Съест? Кого? Кто?
        Полюбовавшись на его непонимающее лицо, баронесса притворно нахмурила брови, привстала на стременах, выхватила из ножен родовой кинжал и взмахнула им так, как будто посылала в атаку по меньшей мере армию:
        - Отступаем: Геррен в опасности - во-о-он то облако с раззявленной пастью вот-вот проглотит бедный, маленький и такой беззащитный сахарный леденец!!!
        Король кинул на замок еще один взгляд и расхохотался - белоснежное «лицо», нависающее над светло-розовыми стенами, искрящимися в лучах заходящего солнца, выглядело как угодно, но не «угрожающе».
        - Если леденец «в опасности», то почему «отступаем»? - подхватывая игру фаворитки, «возмущенно» поинтересовался он. - А как же мой долг перед вассалом?
        - Вот смотрю я на вас, ваше величество, и пытаюсь понять, каким образом вы умудрились захватить Карс? - притворно вздохнула баронесса. - Даже несмышленый ребенок, увидев поле предстоящего боя, поймет, что если мы рванем на помощь защитникам замка, то съедем в низину! И тем самым бросим их в пасть атакующему врагу!
        - Леди Амалия права, сир! - ухмыльнулся граф Гастар[140 - Граф Гастар Виллесар - посол Оммана в Вейнаре.], невесть как услышавший объяснение девушки и подъехавший поближе. - Ведь если мы вернемся обратно на холм, то агрессор промахнется и будет вынужден довольствоваться Свечой Рассвета…[141 - Свеча Рассвета или Ан’гри - одна из самых высоких вершин Шаргайльского хребта.]
        - Если мы сейчас развернем коней, ашер, то в замке начнется паника… - чуть слышно буркнул Кабар.
        Мог бы и не объяснять - реакцию барона, еще не оклемавшегося от последствий недавнего мятежа[142 - Глава мятежников, граф Иор Варлан, воспылал страстью к одиннадцатилетней дочери барона Олмара, Лиании. Упоминается в 1-й части.], Неддар представлял. И довольно неплохо. Поэтому положил руку на рукоять правого наш’ги и воинственно вскинул голову:
        - Нет, отступать мы не будем: стены замка достаточно крепки, чтобы выдержать любые укусы…
        - …а призрачная голова побежденного вами врага будет очень неплохо смотреться над одним из каминов вашего дворца! - захихикала девушка.

…Пасть в неравном бою и оказаться на стене в качестве трофея облако не пожелало, поэтому начало меняться задолго до того, как долетело до «леденца»: сначала истончилась и пропала «нижняя челюсть», потом уменьшился в размерах и единственный, но о-о-очень внушительный верхний «клык», а сквозь «щеку» и «глаз» начало просвечивать небо.
        - Испугалось! - удовлетворенно заключила леди Амалия. - И теперь плачет от ужаса! Вон, видите потеки на стенах?
        Неддар видел. И мысленно сочувствовал жителям лена - раз барон Олмар приказал вымыть даже крепостные стены, значит, последнюю десятину спать им удавалось в лучшем случае по паре часов в сутки…

…Объем работ, выполненных для того, чтобы подготовить замок к приезду Неддара, впечатлял: избавив стены и донжон от вековой пыли, Геррены углубили, почистили и наполнили водой ров, привели в идеальный порядок настил подъемного моста, отполировали цепи и герсы, вылизали и засыпали свежим песком захаб, заделали выбоины под машикулями и, кажется, даже заново переложили пару зубцов на надвратной башне. Ступени крыльца, на которых предки барона Олмара протерли заметные углубления, сияли первозданной чистотой, белые двери донжона обзавелись новыми коваными ручками, а штыри решетки, перекрывающей верхнюю треть проема, - наконечниками, отточенными не хуже, чем Неддаровские Волчьи Клыки.
        Лица встречающих тоже несли на себе следы «подготовки к празднику» - глаза хозяина лена Геррен и его супруги ощутимо ввалились и покраснели, а их дети выглядели такими измученными, как будто отмывали стены своими собственными руками.
        Впрочем, стоило Неддару спешиться и подойти к лошади леди Амалии, как баронесса Этель, по праву считавшаяся первой сплетницей Вейнара, скинула с себя сонное оцепенение, ее глаза расширились и стали напоминать чайные блюдца, а в их глубине появились зависть и досада: король выбрал себе фаворитку, а она, самая информированная особа в королевстве, об этом даже не слышала!

«Ну все, теперь я могу быть спокоен - слухи о моем романе разлетятся по всему Горготу…» - мысленно усмехнулся король и, дождавшись, пока его «фаворитка» приведет в порядок охотничий костюм, величественно повернулся к барону Олмару…

…К удивлению Латирдана, приветственная речь хозяина лена оказалась крайне немногословной: барон в двух словах высказал свою радость по поводу того, что имеет честь видеть верховного сюзерена в своем замке, посетовал на то, что узнал о визите слишком поздно, из-за чего не успел подготовиться, высказал надежду на то, что этот визит будет не последним, и пригласил Неддара в донжон.
        Юноша, сытый по горло навязчивым гостеприимством наследника графа Грасса, благодарно улыбнулся и поймал торжествующий взгляд хозяина лена Геррен, брошенный на жену: «Что я тебе говорил?»
        Та фыркнула, недовольно повела плечом и многозначительно усмехнулась.

«Это не к добру…» - мрачно подумал король. И не ошибся - уже через пару минут, поднимаясь по витой лестнице к выделенным для его проживания покоям, он мысленно проклял тот миг, когда внял совету Дамира Кейвази и согласился посетить лен барона Олмара: леди Этель не затыкалась ни на мгновение и за пару сотен ударов сердца, потребовавшиеся им, чтобы подняться на шестой этаж донжона, успела заставить его пожалеть о наличии способности слышать: рассказала о той безграничной радости, которую она испытывает, принимая у себя такого важного гостя, посочувствовала своим соседям, лишенным такой возможности, и пострадала из-за того, что визит короля слишком короток, из-за чего им, Герренам, не удастся в полной мере проявить всего своего гостеприимства. Если бы не находчивость племянницы Дамира Кейвази, умудрившейся как-то вклиниться в непрекращающееся словоизвержение, разговор в коридоре мог затянуться и до утра.
        - Скажите, баронесса, а бочку для омовений уже наполнили? А то его величество не любит запах лошадиного пота…
        Столь ясно выраженный намек на то, что им необходимо привести себя в порядок, баронесса проигнорировать не смогла. Но, прежде чем уйти, уверила Неддара в том, что в покоях, выделенных для его проживания, есть все необходимое, «тактично» поинтересовалась, нужны ли ему служанки «для помощи при омовении и всего такого», и трижды напомнила о торжественном ужине.
        - Ужин я не переживу… - войдя в гостиную и прикрыв за собой дверь, угрюмо буркнул Латирдан. - Леди Этель просто невыносима!
        Амалия грозно сдвинула брови к переносице:
        - То есть вы хотите сказать, что уйдете , так и не женившись на Этерии?
        Мысль о невесте, которую он увидит через какие-то два дня, тут же вернула Неддара в хорошее настроение.
        - Хм! С уходом я, пожалуй, погорячился - переживу. Хотя и с ба-а-альшим трудом!
        - Страдания, сир, можно облегчить… - ехидно улыбнулась девушка, - если во время ужина иногда прикладываться к кубку с вином…
        - Я столько не выпью!
        - «Столько» и не надо: достаточно сделать вид, что вы постепенно напиваетесь, а потом возжелать сидящую рядом фаворитку…

…Желание воспользоваться советом леди Амалии и сбежать с ужина появилось у Неддара сразу после первой перемены блюд, когда гости встали из-за стола, чтобы развеяться, а леди Этель на правах хозяйки замка принялась развлекать своего верховного сюзерена. За какие-то десять минут он узнал о том, что графиню Ивицу Голон вот уже третью декаду мучают жуткие грудные[143 - Боли в сердце.] боли, что Тимор Пустобрех прилюдно обозвал старшую дочь пустоголовой дурой, а Шария Олдарр, рожавшая трое суток подряд, потеряла ребенка. К искреннему возмущению юноши, пересказывая сплетни, баронесса Геррен умудрялась смаковать такие подробности, от которых Неддара начинало мутить.
        Увы, уходить в такую рань, да еще зная, что для услаждения его слуха барон Олмар пригласил в замок каких-то там «жонглеров, среди которых есть две девицы с потрясающе красивыми… э-э-э… голосами», было неудобно, поэтому он терпел. И старательно делал вид, что не сводит глаз с развлекающейся леди Амалии.
        Кстати, девушка вела себя так, как будто выросла при дворе - улыбалась вьющимся около нее мужчинам, игнорировала завистливые взгляды женщин и танцевала, танцевала, танцевала.
        Иногда, услышав ее смех, юноша даже ловил себя на мысли, что начинает сомневаться в том, что она действительно горюет о муже. И невольно вспоминал разговор, состоявшийся в день их знакомства:
        - …Честно говоря, даже не знаю, что вам сказать, леди… - буркнул Латирдан и, злясь из-за необходимости говорить неприятные вещи, раздраженно добавил: - Любое предложение, которое приходит мне в голову, кажется насквозь фальшивым и пустым…
        - Не мучайтесь, сир! - грустно улыбнулась племянница барона Кейвази. - Дядя Дамир объяснил, что от меня требуется, и сказал, что эта идея принадлежит не вам, а ему…
        - Какая разница, кому она принадлежит? - вспыхнул Неддар. - Если вы согласитесь изображать мою фаворитку, то это скажется на вашей репутации, подставит под удар моих врагов и недоброжелателей и заставит… э-э-э… отказаться от привычного образа жизни!
        Девушка едва заметно усмехнулась:
        - Вы король, и быть вашей фавориткой - мечта любой дворянки Вейнара: та, на кого вы обратите внимание, враз выделится из толпы, окажется рядом с троном и получит возможности, которые всем остальным только снятся…
        - Любой дворянки, кроме вас? - не удержавшись, съязвил Неддар.
        Глаза девушки полыхнули такой болью, что юноша невольно почувствовал себя виноватым. Но извиниться не успел - девушка нервно переплела пальцы рук, опустила голову и глухо произнесла:
        - Меня нет… Я умерла вместе с мужем… А то, что вы видите перед собой, - жалкая тень… Тень, у которой нет ни надежд, ни желаний…
        - Вы молоды, красивы, умны! - возмутился король. - У вас все впереди, поэ…
        - Простите, сир, что перебиваю, но если бы не Тери, я… - девушка вскинула голову и уставилась Неддару в глаза: - Я бы уже ушла!
        - Желать ухода из жизни - грех! - в первый раз в жизни порадовавшись тому, что читал Изумрудную Скрижаль, напомнил король.
        Леди Амалия равнодушно пожала плечами:
        - Я не живу, а существую. И потом, мне нет никакого дела до того, что пишут в каких-то там скрижалях: я чувствую себя мертвой, понимаете?! Кстати, именно поэтому меня не пугают ни ваши враги, ни ваши недоброжелатели: для меня удавшееся покушение станет лишь долгожданным шагом к воссоединению с мужем!
        В этот момент Неддар почувствовал, что в душе стоящей перед ним девушки - такое же пепелище, как в душах слуг Двуликого. И понял, что надеяться на то, что она сможет изображать влюбленность, по меньшей мере глупо.
        - Простите, что разбередил ваши раны, леди… - с трудом заставив себя не отводить взгляда от ее глаз, сказал он. - Я…
        - …Вы решили, что я не смогу улыбаться и изображать влюбленность?
        Солгать человеку, потерявшему Истинную Половинку, Неддар оказался не в состоянии. Поэтому просто кивнул.
        - Зря, сир! - улыбнулась девушка, на миг прикрыла ресницы, а когда приподняла и посмотрела на Неддара, тот невольно сглотнул подступивший к горлу комок: перед ним стояла не сломленная горем девушка, а живое воплощение богини Любви! И не просто стояла, а смотрела на него с таким безумным желанием, что подкашивались ноги!
        - Откуда… в вас… взялась… эта… страсть? - спросил он ради того, чтобы избавиться от этого наваждения.
        - Я живу прошлым… Помню каждый счастливый миг… И могу показать, как когда-то смотрела на мужа…
        Воспоминания о начале того разговора невольно напоминали и о его конце. Вернее, о причине, из-за которой леди Амалия согласилась на предложение короля.
        - …Прежде чем вы примете решение, я должен вас предупредить, что для того, чтобы наши отношения выглядели достоверными, мне придется позволять себе… э-э-э… некоторые вольности… - мысленно извиняясь перед Этерией, пробормотал Неддар.
        - Я понимаю, сир… - кивнула леди Амалия. - Поэтому ведите себя так, как считаете нужным, а я буду делать вид, что млею от счастья…
        - Как считаю нужным?!
        В глазах девушки, уловившей в его голосе мысль, которую он не озвучил, загорелись хищные огоньки.
        - Да, сир, вы можете делать ВСЕ, что ЗАХОТИТЕ! А я буду смотреть и делать выводы…
        - Какие выводы?
        - Я соглашаюсь на ваше предложение не просто так, а потому, что люблю Тери и искренне желаю ей счастья!
        - А какое отношение мои желания имеют к счастью моей невесты?!
        - Самое прямое, сир: если, находясь рядом с вами, я почувствую, что в вашем сердце есть место для кого-то, кроме нее, я сделаю все, чтобы расстроить вашу свадьбу!

…К четвертой перемене блюд болтовня баронессы Геррен стала настолько невыносимой, что Неддар, пригубив белогорского, первый раз за вечер позволил себе переступить границы допустимого: склонился к ушку сидящей ошую леди Амалии, сделал вид, что что-то шепчет, и положил руку на ее бедро.
        Горячая ладошка девушки тут же накрыла его пальцы и заставила их скользнуть вверх по ноге.
        - Неужели Вы так по мне соскучились, сир?
        Это ее «так» прозвучало чуть громче, чем надо. И настолько страстно, что леди Этель, рассказывавшая про недавнюю охоту на кабана, во время которой кто-то из их соседей сверзился с лошади, поперхнулась и недовольно фыркнула.
        - У-у-угу…
        - А я как раз подумывала сходить и переодеть платье… - хрипло прошептала девушка. - Только вот сомневалась, что смогу распустить шнуровку без посторонней помощи…
        - Вам надо было попросить меня!
        - Неужели ради того, чтобы помочь несчастной девушке, вы готовы пропустить выступление жонглеров, среди которых есть девушки с та-а-акими голосами, сир? - как бы невзначай шевельнув плечами, кокетливо поинтересовалась леди Амалия.
        - Ха! - «пьяно» ухмыльнулся король. - Вам требуется помощь?
        - Да-а-а…
        - Тогда чего мы тут сидим?

…Дверь, выбитая плечом, провернулась на петлях и, просвистев перед носом то ли водоноса, то ли постельничего, с грохотом ударилась о стену.

«Хорошо, что она открывается не наружу…» - отрешенно подумал Неддар и, в мгновение ока оказавшись у широченного ложа, опустил на него леди Амалию.
        - Кинжалом будет быстрее, сир… - почувствовав его пальцы на своей спине, хрипло простонала девушка. И тут же перевернулась на бок, чтобы ему было удобнее разбираться со шнуровкой ее платья.
        Правый наш’ги тут же оказался в руке, отразил свет мерной свечи и скользнул по туго натянутым тесемкам, явив взгляду юноши белую, как снег, кожу баронессы.
        - О Боги, как я по тебе соскучился… - дрожа от «еле сдерживаемой страсти», воскликнул король, ласково повел рукой по шелковистой коже спины от шеи к пояснице и «вдруг» вспомнил про Геррена[144 - Здесь имеется в виду вассал хозяина лена.]: - Эй, ты! Выйди вон! Живо!!!
        За спиной тут же заскрипели половицы, потом хлопнула дверь, и в опочивальне стало тихо.
        Неддар приподнял голову, огляделся и, убедившись, что, кроме их двоих, в комнате больше никого нет, перекатился на спину и закрыл глаза:
        - Фу-у-у…
        - Да уж… - поддакнула леди Амалия и, судя по шевелению одеяла, переползла к краю ложа.
        - Я был не слишком… э-э-э… настойчив? - прикрыв лицо еще и предплечьем, чтобы не смущать и без того натерпевшуюся от него «фаворитку», спросил Латирдан.
        Скрипнула кровать, дважды стукнули о пол каблучки, зашелестело опадающее на пол платье.
        - На мой взгляд, в исполнении графа Зарена страсть выглядит убедительнее…
        Вспомнив, что после второй перемены блюд рука старшего сына Упрямца практически не переставая оглаживала то колено, то бедро, то зад леди Миуры, Неддар ошарашенно хмыкнул.
        - …но уход с ужина, сир, вы отыграли бесподобно!
        Издевки в голосе леди Амалии не было, но Неддар, последние десять минут чувствовавший себя клятвопреступником, все-таки захотел объясниться:
        - Перед лестницей я взял вас на руки потому, что…
        - …я вам намекнула! И вообще, если я считаюсь вашей фавориткой, то вы должны вести себя так, как положено влюбленному мужчине! То есть носить меня на руках, тискать за что придется и при первой возможности затаскивать в кровать…
        - Мне тяжело… - признался Неддар, невольно приоткрыл глаза и тут же зажмурился - леди Амалия стояла посередине комнаты в чем мать родила и деловито вытаскивала из волос заколки, скрепляющие прическу.
        - Я это чувствую, ваше величество… - предельно серьезно сказала девушка. Потом села на кровать и, судя по звукам, завернувшись в одеяло, добавила: - Поэтому хотела бы, чтобы вы уделили мне несколько минут…
        Юноша открыл глаза, перевернулся на бок и удивленно уставился на горку драгоценностей, возникшую рядом с ним.
        - Ко мне начали искать подходы… - без тени улыбки сказала баронесса. - И я хочу понимать, на что именно я должна обращать внимание во время разговоров с теми, кто ищет решения своих проблем через меня…
        Глава 18
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Седьмой день первой десятины третьего травника

…Сдвоенный удар тревожного колокола, короткий и низкий рык Каменной Длани - и мужчины, еще несколько мгновений назад стоявшие небольшими группами по всему двору и не замечавшие непрекращающегося ливня, образовали строй. Еще через десяток ударов сердца свои места заняли женщины и дети, до этого момента прятавшиеся от непогоды под всем, что могло от нее защитить, и во дворе сарти настала мертвая тишина. Лишь изредка прерываемая тихим клекотом ловчего сокола, восседающего на правой руке тэнгэ аннара, звонким теньканьем пересмешника, доносящимся откуда-то со стороны кузницы, да шелестом струй, сплошным потоком низвергающихся с затянутого тучами неба.
        Несмотря на абсолютную неподвижность и кажущуюся бесстрастность стоящих во дворе людей, в воздухе чувствовалось напряжение: сегодня Аттарки встречали не сородича, после долгого отсутствия возвращающегося домой, а военного вождя одной из сильнейших армий Горгота, чуть было не ставшего кровником их роду. Именно поэтому взгляды Тарваза Каменной Длани и его «сыновей» были направлены не вперед, на подъезжающую процессию, а вниз - на носки их собственных сапог или на землю.
        К моему удивлению, тяжесть вины, лежащей на Аттарках, чувствовали даже подростки, еще не заслужившие права на меч: скажем, тот же Уресс, согласно а’дару стоящий за правым плечом Крома, выглядел настолько потерянным и несчастным, что его хотелось прижать к себе и погладить по голове, а Шарати, моя младшая тень, так громко сопела себе под нос, что периодически получала в бок от своей старшей подруги.
        Увы, приласкать первого или успокоить вторую я была не в состоянии: во-первых, к этому не располагала ситуация, а во-вторых, чем лучше я видела выражение глаз подъезжающего монарха, тем меньше верила в то, что человек, заслуживший прозвище Вейнарский Лев, захочет услышать Каменную Длань.
        Видимо, Хасии казалось то же самое, так как в тот момент, когда кобылка Латирдана въехала под арку ворот, она понуро опустила плечи и еле слышно выдохнула:
        - Он в своем праве…
        Поняв, что Неддар только что намеренно нарушил какую-то местную традицию, я поежилась, кинула взгляд на леди Этерию и, увидев, что та совершенно спокойна, вдруг поняла, что все происходящее спланировано заранее. Ею - будущей королевой Вейнара.
        - …Знаешь, я отказываюсь понимать, почему вы, хейсары, называете баас’ори’те только Крома… На мой взгляд, в роду Аттарк есть человек, который заслужил этот титул намного больше, чем мой ниер’ва…
        Тарваз не обратил на эти слова никакого внимания - невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь стену и кусал губы. А вот его дражайшая супруга, явно не собирающаяся смиряться с перспективой потерять и его, и Давира, обратила. И язвительно поинтересовалась:
        - Ну, и кто же этот человек?
        - Занатар Седобородый! Посудите сами: пока все остальные аннары Шаргайла заботились о своих личных интересах и грызлись между собой из-за всякой ерунды, этот хейсар нашел в себе мужество служить не себе и своим низменным желаниям, не своим сыновьям и дочерям, а всем, в чьих жилах течет кровь Снежного Барса! В Путь, который он выбрал для себя, не верил никто, однако Занатара это не остановило: сначала он заставил считаться с хейсарами ближайших соседей, потом заключил союз с Вейнаром и вселил ужас в сердца дальних, а к концу своего правления вообще добился невозможного: связал два наших народа братскими узами! Не знаю, как Каменная Длань, а я считаю, что это его деяние намного более весомо, чем личная победа над любым количеством великих бойцов…
        Услышав имя своего отца, Каменная Длань встрепенулся, вдумался в слова баронессы и утвердительно кивнул, словно соглашаясь с завуалированным намеком на то, что он - худший аннар, чем его отец.
        - Увы, нынешние аннары ему не чета… - после небольшой паузы продолжила баронесса. И, «вспомнив» о том, что в коридоре присутствует старший отец рода Аттарков, обратилась непосредственно к нему: - Возьмем, к примеру, тебя: ты следуешь дорогой, проторенной для тебя отцом, то есть чтишь а’дар, радеешь за свой род и не боишься ответственности. Казалось бы, чем не второй Занатар? Ан нет: для того, чтобы быть хорошим аннаром, этого недостаточно. Ибо, как говорил Игенор Мудрый, «Власть - это оружие для одного человека. А две десницы на рукояти одного меча не позволят победить даже самого слабого противника…»
        Судя по выражению, появившемуся в глазах Тарваза, труд «О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней», он не читал. И вряд ли когда-нибудь задумывался о законах управления государством. Поэтому теперь судорожно пытался найти изъян в этом утверждении.
        Изъяна не было. И не могло быть по определению: по моим ощущениям, это изречение было озвучено Этерией лишь для того, чтобы «независимое мнение» известнейшего мудреца Горгота в дальнейшем вынудило Каменную Длань принять нужное ей решение.
        - Увы, твое безграничное доверие женщине, которая не способна видеть дальше собственного носа, привело на край пропасти не только Аттарков, но и весь Шаргайл…
        - Я вижу намно… - уперев в бока кулаки, начала было аза, но наткнулась на холодный как лед взгляд баронессы Кейвази и побледнела от бешенства: - Ты… ты…
        - Я - невеста твоего короля и почетная гостья вашего рода… - бесстрастно напомнила леди Этерия. - И если первую ты можешь не любить, то ко второй обязана относиться так, как предписывают законы хейсарского гостеприимства!
        Прямое обвинение в пренебрежении а’даром заставило Ниту пойти красными пятнами.
        - Я…
        - Хватит!!! - рявкнул Тарваз. - Я буду говорить с ашиарой Этерией САМ!!!
        Почувствовав, что в его голосе зазвенела сталь, хейсарка склонила голову и попятилась, заняв место за плечом мужа.
        «Почетная гостья рода Аттарк» удовлетворенно кивнула и продолжила тем же тоном:
        - После твоей смерти и смерти Давира имя Нита превратится в символ предательства и непроходимой тупости. И останется таковым до тех пор, пока будет жить хотя бы один сын Снежного Барса… Если, конечно, ты не захочешь сделать из имени твоей жены символ слепой материнской любви…
        - Символ материнской любви? - воскликнул аннар и, подавшись вперед, с надеждой уставился на Этерию.
        Та задумчиво оглядела Ниту с головы до ног, величественно шевельнула ресницами и снова посмотрела на Каменную Длань:
        - Допустим, что ты приехал в это сарти не к нам, а к увею. Для того чтобы показать ему жену, повредившуюся рассудком на почве любви к Унгару Ночной Тиши…
        - Что-о-о? - взвыла аза. - Я не эйди…
        - Заткнись! - рявкнул Тарваз, развернулся к супруге и посмотрел на нее таким взглядом, что ту аж заколотило.
        Леди Этерия этого «не заметила»:
        - В таком случае ни у меня, ни у моего жениха не появится ни малейших оснований считать ваш визит оскорбительным, а наговоры в адрес леди Мэйнарии НЕ ВЫНУДЯТ моего ниер’ва вызвать тебя на поединок…
        - Действительно, мало ли что несет человек, блуждающий в густом тумане? [145 - В переводе с хейсарского «эйдине» - тот, чей дух заблудился в густом тумане.] - сообразив, куда она клонит, злорадно подхватила я.
        Аза нервно сглотнула, сдвинулась чуть вперед и принялась теребить уасти и ожерелье Благодарности - видимо, пытаясь напомнить мужу о своих заслугах.
        Тот заметил. Но отреагировал совсем не так, как она хотела:
        - А что, пожалуй, выход неплохой…
        - Плохой! - пожала плечами баронесса. И посмотрела на азу сверху вниз. Так, как будто восседала на троне: - Ибо все то, что я сказала до этого, - лишь покров, ткань, которую увидят те, кому не дано узнать сути ее преступлений…
        - Преступлений?
        - Твоя жена - враг, каких поискать: всего за несколько десятин она чуть не столкнула хейсаров и вейнарцев в братоубийственной войне, чуть не заставила Неддара Латирдана и меня, его невесту, возненавидеть весь род Аттарков, чуть не забрала у тебя жизнь, а у Ваги - честь и чуть не лишила тебя Унгара…
        - Чуть не лишила Ночной Тиши? Я?! - не удержавшись, воскликнула Нита.
        На ее вопрос ответила не леди Этерия, а я:
        - Да, ты… Еще в день моего виот’ун’иара… Когда убедила своего сына в том, что я стану его женой. И когда умышленно не рассказала мне о том, что если я попрошу Унгара нанести удар, отнимающий жизнь, то тем самым объявлю себя его невестой…
        Нита опустила взгляд лишь на мгновение, но Тарвазу хватило и этого - поняв, что все было именно так, как я сказала, он заскрежетал зубами.
        Этерия дала ему несколько мгновений, чтобы справиться с обуревающими его эмоциями, а потом нанесла добивающий удар. В мгновение ока похоронив все надежды аннара на мирное завершение разговора.
        - Прощать Ниту я не намерена. Поэтому остаток своей жизни она проведет в служении Барсу…
        Уверенность, с которой баронесса произнесла последнюю фразу, заставила меня поежиться. А Каменную Длань - склонить голову в знак подчинения.
        - Каким ты видишь это служение, ашиара?
        - Я плохо знаю ваши обычаи, поэтому переложу бремя выбора его вида на тебя и увея. И озвучу лишь несколько требований: Нита должна жить где-нибудь в глубине рей’н’и’ола, не иметь возможности его покидать и общаться только с тобой. Ну а слух о том, что она - эйдине, должен разойтись по Шаргайлу уже сегодня…
        Пока я вспоминала день, когда Этерия заставила Тарваза подчиниться своей воле, Латирдан въехал во двор, остановил коня в десятке локтей от строя и шевельнул десницей.
        Пара его телохранителей, судя по вышивке на араллухах, тоже Аттарков, метнулись к воротам и закрыли тяжеленные створки. Оставив остальную свиту за пределами сарти.

«Теперь тут только свои…» - вглядевшись в холодные как лед глаза опекуна, обреченно подумала я. И внезапно поняла, что отношения между Короной Вейнара и родом Аттарков все еще балансируют на лезвии клинка.
        - Шер’о и шиар’о![146 - Шер’о - брат. Шиар’о - сестра. Неддар намеренно опускает приставку «старший», для того чтобы подчеркнуть свой гнев.] - не тратя времени на приветствия, начал Неддар. - В первый раз с того дня, как переступил порог этого сарти, я жалею о том, что стал Аттарком. Да, вы не ослышались: я об этом жалею! Ибо если еще совсем недавно я был уверен в том, что в каждом из моих сородичей живет дух Бастарза, и был готов вцепиться в глотку любому, кто в этом усомнится, то теперь я знаю, что в сердцах сыновей и дочерей сильнейшего рода Шаргайла поселилась гниль…
        Несмотря на то что Латирдан ощутимо перетягивал тетиву[147 - Перетянуть тетиву - аналог нашего «перегнуть палку».], Аттарки не роптали, понимая, что именно кроется за этими словами. И тем самым молчаливо признавали свою вину. Только вот Неддару этого было явно недостаточно.
        - Я доверил вам самое дорогое, что у меня было: невесту, которой угрожает опасность, дочь ори’т’анна[148 - Ори’т’анн - дословно «воин, посвятивший свою жизнь службе своему вождю».], отдавшего жизнь за моего отца, и ее майягарда, которого вы сами позже признали баас’ори’те. А что сделали вы? Вместо того чтобы отнестись к этим людям так, как требует а’дар, вы возненавидели человека, который взял на себя ответственность за будущее своей гард’эйт, и увидели женщину в его жене!
        - Это моя вина, шшат’или… - шагнув вперед, выдохнул Тарваз. - И я уже оплатил эту вину своей кровью…
        К моему удивлению, услышав эти слова, Неддар соскользнул с лошади и обнял аннара за плечи:
        - Ты поступил как должно, отец…
        Решив, что гнев короля слегка поутих, я слегка расслабилась. Как оказалось, зря - высказав мнение по поводу поступка своего второго отца, Латирдан вскинул голову и угрюмо оглядел остальных родственников.
        - Я понимаю. Его. Но не вас! Поэтому дальше буду говорить не как Аттарк, а как адвар[149 - Адвар - дословно «старший военный вождь».] хейсаров…
        Коротенькая пауза, расчетливо сделанная Неддаром перед тем, как огласить свою волю, подействовала на мужчин, как рык сторожевого пса на слепого котенка: все воины, начиная с н’наров и заканчивая мальчишками, только-только получившими право на меч, затаили дыхание и превратились в слух.
        - Те из вас, кто имел наглость забыть о правилах гостеприимства и усомниться в праве майягарда решать судьбу своей гард’эйт, под руководством старейшин займутся изучением а’дара. И будут этим заниматься до первого снеженя…
        В глазах Тарра Оленьего Рога и его друзей по несчастью[150 - Троица воинов, дравшихся с Кромом после виот’ун’иара. Описано в 3-й части.] заплескалось отчаяние - Вейнарский Лев только что запретил им участвовать в предстоящем набеге!
        - Что касается Унгара Ночной Тиши, возжелавшего жену своего родственника…[151 - По традициям хейсаров похищать невест можно только из других родов. А по местным понятиям Кром считается кровным родственником Унгара.] - Неддар сделал еще одну паузу, скорее всего, для того, чтобы усилить эффект от будущих слов, и холодно усмехнулся: - То он лишается права носить наш’ги до тех пор, пока не докажет, что он - мужчина!
        Глава 19
        Бельвард из Увераша
        Восьмой день первой десятины третьего травника

…Закатная площадь оказалась практически безлюдна: вместо вереницы пустых и груженых телег, ожидающих своей очереди, чтобы выехать из города, перед настежь распахнутыми городскими воротами стояла одна-единственная рассохшаяся двуколка. Да и та, кажется, падальщика.
        Пеших не было вообще. Да и не только пеших - на площади не было даже нищих и увечных: десяток насиженных ими мест, обычно занятых с рассвета и до поздней ночи, удивлял непривычной пустотой.
        Не менее странно выглядел и постоялый двор «Свиное рыло»: над крышей заведения, в котором обычно останавливались большинство более-менее состоятельных гостей Каравата, не курились дымком печные трубы, по двору не носились конюхи и слуги постояльцев, а у коновязи, вместо породистых омманцев, скарцев да рагнарцев, переступал сбитыми копытами тощий и измученный жизнью осел.
        Если бы не унылые лица стражников да мытарей, усиленно борющихся со сном на завалинке у кордегардии, юноша решил бы, что город готовится к осаде. А так придержал коня, повернулся к младшему брату главы купеческого дома Вартейнов и недовольно поморщился:
        - А вот и первые последствия… Которые вас, как я понимаю, нисколько не беспокоят…
        Бритый наголо здоровяк, больше похожий на молотобойца, чем на купца, равнодушно скользнул взглядом по постоялому двору и пожал плечами:
        - А почему они должны нас беспокоить, ваша светлость?
        - Да потому, что падают наши доходы! - раздраженно рыкнул Бельвард и тут же почувствовал, что выбрал неверный тон: брови Сарбаза сдвинулись к переносице, а взгляд потемнел.
        - Позволю себе напомнить, ваша светлость, что договор заключен, а мы оплатили аванс полностью и в указанные сроки!
        - Разве я сказал, что отказываюсь от данного слова? - холодно поинтересовался юноша, стараясь как можно точнее копировать поведение отца. - Это - наши вассалы, и я обязан о них заботиться…
        Видимо, это ему удалось, так как Вартейн-младший склонил голову в жесте подчинения и сделал вид, что поверил:
        - Нижайше прошу меня простить, ваша светлость, - мне почему-то показалось, что вы недовольны условиями договора и гневаетесь…
        - Гневаюсь… - кивнул юноша, кивнул вытянувшимся в струнку стражникам, выехал из города и вздохнул: - Но не на вас, а на себя: который день пытаюсь понять, как скажется на благосостоянии горожан появление Высокого Берега…
        - Вам не о чем беспокоиться: караватцы - народ ушлый и начали на нас зарабатывать чуть ли не в тот же день, когда мы принялись огораживать территорию. Все, из чего мы строим, - покупаем тут. Большинство рабочих - местные…
        - Так на строительстве и продаже материалов можно заработать лишь раз! А потери от того, что теперь купцы останавливаются не в городе, а за его пределами, будут постоянными…
        Здоровяк отрицательно помотал головой:
        - У нас будут останавливаться лишь те, кто раньше возил товары в Шаргайл…
        Говорить о том, что эти купцы могли бы приносить очень неплохой доход не торговому дому Вартейнов, а горожанам, Бельвард не стал - договор был уже заключен, и отказываться от него было поздно. Поэтому въехал на вершину холма, вгляделся в то, что происходило на берегу Найты[152 - Найта - река, берущая исток в Шаргайле и протекающая по нескольким баронствам и графствам Вейнара.], и удивленно присвистнул: за полторы десятины, которые прошли со дня заключения договора, на излучине реки начал вырастать целый город!
        - Восемь срубов практически готовы… - гордо улыбнулся купец. - Остальные поставят к середине третьего травника…
        - Денег вы не пожалели… - буркнул Бельвард, оценив количество мастеровых, занятых в строительстве. - А что вы будете делать, когда отменят запрет?
        То, что в вопросе прозвучало четкое «когда» вместо расплывчатого «если», Сарбаза не задело:
        - Старейшины хейсаров словами не разбрасываются - раз они сказали, что отныне будут закупать товары на границе, значит, так оно и будет…
        После этих слов Бельвард посмотрел на собеседника совсем другим взглядом: получалось, что пока главы других купеческих домов посыпали головы пеплом, горюя об утерянных возможностях, Вартейны создавали основу для будущего благоденствия.
        - Ты так хорошо знаешь хейсаров?
        Вартейн снова пожал плечами:
        - Что хорошо, не скажу, но знаю: мы с ними торгуем уже лиственей с десять-двенадцать, и восемь из них я провел в Шаргайле…
        Юноша мысленно обозвал себя придурком: вместо того чтобы ждать, пока Серые соберут и передадут ему весь тот пьяный бред, который рассказывают о хейсарах в приграничных тавернах, надо было просто переговорить Сарбазом!!!
        Тем временем купец решил продолжить расписывать «прелести» строящегося поселка:
        - Их знаю не только я. Именно поэтому шесть складов уже выкуплены, а еще по четырем мы вот-вот ударим по рукам…

…Незаметно перевести разговор на хейсаров и их традиции Бельварду не удалось - любой вопрос о Шаргайле Вартейн-младший воспринимал как завуалированное сомнение в выгодности затеянного их купеческим домом предприятия. И, отвечая на него, львиную долю времени уделял будущему Высокого Берега. Поэтому попытки после третьей юноша решил перенести расспросы на более удобное время и постарался вникнуть в то, что ему рассказывают о поселке.
        - …Каждый склад - наше, вейнарское, подобие хейсарского сарти. Только у горцев дома-крепости служат для защиты жителей от нападения, а у нас - для торговли. Именно поэтому в каждом складе есть помещения для хранения товаров, комнаты для приказчиков, охранников и возчиков, трапезная и, само собой, покои владельца. У заднего торца - загон для скота, коновязь, сарай, отхожее место…
        - Да, места для таких строений вокруг городского рынка не найти… - оглядев ближайшую громадину, буркнул Бельвард. - Зато там есть лавки, таверны, постоялые дворы и даже пустующие дома…
        Купец скривился так, как будто съел что-то тухлое:
        - Да, есть, ваша светлость, есть! Но пока я добирался из Шаргайла в Карават, цены на торговые площади вокруг городского рынка выросли впятеро, а стоимость халуп на окраине стала сравнима со стоимостью хорошего дома в Ремесленной Слободе Аверона…

«Ну да, так оно и есть…» - подумал Бельвард, еще раз оглядел ровные ряды достраивающихся зданий и вдруг сообразил, где его обманули:
        - Как я понимаю, одна из причин, заставившая вас строиться за пределами городских стен, - это нежелание платить пошлины?!
        Сарбаз аж побагровел от обиды:
        - Ваша светлость, какой смысл обманывать того, от кого зависит наше будущее?! Торговые и дорожные пошлины мы будем платить полностью и в срок, а…
        - …а въездные?
        - А въездные не будем, так как Высокий Берег расположен за пределами Каравата!
        - Удобно…
        - Да, ваша светлость: здорово уменьшает расходы и позволяет не кормить Пепельное братство и мытарей, заботящихся не о владельцах лена, а о собственном кошеле…
        - Насчет мытарей - согласен, а вот братство может обидеться… - усмехнулся Бельвард, - и подпустить под ваши склады красного петуха!
        - Им это будет невыгодно… - уверенно сказал Сарбаз. - Кроме того, мы с ними уже договорились!
        - Ты же только что сказал, что не собираешься их кормить!
        По губам купца скользнула самодовольная улыбка:
        - Скажите, ваша светлость, а вас не удивило, что мы не собираемся строить ничего, кроме складов?
        Юноша нахмурил брови, огляделся по сторонам и сообразил, чего ему не хватает:
        - Вы решили отдать им на откуп торговые ряды с прилавками?
        - Нет, прилавков тут не предвидится вообще! - хохотнул здоровяк. - Зачем они нам, если здесь будут торговать десятками телег и целыми стадами скота?!
        Поэтому Бельвард подергал себя за ус, поправил повязку, закрывающую пустую глазницу, и прищурился:
        - Отдадите им пристань и паромную переправу?
        Купец улыбнулся еще шире:
        - Не-а! Мы им ничего не отдадим! Пусть строят и зарабатывают сами!
        - Что именно?
        - Таверны и постоялые дворы! Само собой, строить будут не Серые, а законопослушные горожане…
        - …Но при денежном участии Братства?
        - Именно! - кивнул Сарбаз. - Так что на днях ждите просителей, ваша светлость!

…Минут через двадцать юноша с удивлением понял, что Вартейн-младший действительно не собирается его обманывать. Мало того, вместо того чтобы пытаться выбить для себя еще какие-нибудь поблажки, купец зачем-то вываливал перед ним, Бельвардом, всю подноготную будущей торговли и предельно подробно объяснял, где и на чем в ней может зарабатывать род Уверашей!
        Кстати, советы Сарбаза были не переливанием из пустого в порожнее, а готовым руководством к действию.
        - Что самое ценное для купца, ваша светлость? - спрашивал он, остановив коня у какого-нибудь пригорка.
        - Деньги… - подумав, отвечал Увераш.
        - Деньги ценны для всех. Но чтобы их заработать и не потерять, нужна информация. Помните пословицу «больше знаешь - слаще ешь»?
        - Угу…
        - Так она - про нас: те, кто первыми узнает о колебаниях цен, засухах, пожарах или наводнениях, возят то, что ЖИЗНЕННО НЕОБХОДИМО. И зарабатывают не в пример больше, чем остальные! Поэтому вот здесь должна стоять голубятня… Птиц эдак на триста-четыреста… По возможности, принадлежащая вашему роду: при правильном подходе ее постройка и содержание окупятся за половину лиственя, а со следующего травника вы начнете получать о-о-очень неплохой доход…
        - Если все сложится так, как я предполагаю, то через Выселки ежедневно будет проходить по два-три десятка телег с товарами, - утверждал он, уставившись на небольшую лощину в сотне локтей от реки. - Где телеги - там и лошади, то есть подковы, упряжь и куча другой железной дребедени… Подковы имеют свойство отваливаться, упряжь - рваться, значит, вот тут должна стоять кузница, а вот там - шорная мастерская…
        Бельвард слушал и запоминал, стараясь уложить в голове чуть ли не каждое слово, слетающее с губ Вартейна-младшего. И не только потому, что радел о роде - знания, которыми делился купец, давали надежду на его личное будущее. Будущее, которое наступит после того, как он, дворянин, отказавшийся от Имени[153 - То есть отказавшийся от титула.], возьмет жизнь убийцы Валена и Миддара…[154 - Вален и Миддар Увераши - братья Бельварда, убитые Кромом.]
        Строить планы на жизнь оказалось интересно. Настолько, что, когда они наконец вернулись в Карават и купец начал прощаться, юноша без какого-либо внутреннего сопротивления предложил ему пообедать в «Свином рыле»:
        - Никогда не думал, что беседа о торговле может развеять мою скуку! Как насчет того, чтобы продолжить ее за кувшином доброго вина?
        Сарбаз недоверчиво склонил голову к плечу, уверился, что не ослышался, и изобразил такую счастливую улыбку, что у юноши напрочь испортилось настроение: этот битый жизнью торгаш пытался понять, что ему, Бельварду, от него надо!!!

«А ведь пару месяцев тому назад мне и в голову не пришло бы пригласить на ужин какого-то там черного … - мрачно подумал юноша, направил коня в ворота постоялого двора и так же мысленно добавил: - Вот и делай после этого то, что должно…»

…После сытного обеда, во время которого Вартейн-младший рассказывал байки о приключениях своих обозников, Бельварду наконец удалось придумать вопрос, который должен был вернуть разговор к интересующей его теме:
        - Помнится, ты говорил, что жил в Шаргайле?
        - Да, ваша светлость!
        - Тогда объясни мне, какого Двуликого хейсары закрыли границы - ведь невест у них похищают чуть ли не каждый день!
        Вартейн объяснил. Причем так подробно, что Бельвард на несколько мгновений даже забыл про жгучую ненависть, испытываемую им к Бездушному, и порадовался тому, что тот оказался на пути похитителей. Впрочем, ненависть вернулась довольно быстро. И заставила его задать следующий вопрос:
        - Кстати, а что у них там сейчас за праздник?
        Купец пригубил вина, вытер губы рушником и по-простецки почесал затылок:
        - Праздников, собственно, несколько. Рассказывать о каждом?
        - Угу…
        - Первым отмечается Обретение Имени - всю последнюю десятину второго травника юноши, достигшие четырнадцати лиственей, по очереди доказывают, что заслужили право на меч. Как правило, охотясь на медведей, пещерных львов или кабанов…
        О том, что хейсарские воины способны взять в одиночку почти любого хищника Шаргайльского хребта, Бельвард слышал, и не раз, но не предполагал, что на такую охоту могут отправлять вчерашних детей. Поэтому недоверчиво уточнил:
        - В одиночку?
        - На зверя выходят вдвоем, но зверя берет один. Именно поэтому это испытание хейсары называют Испытанием Духа…
        - Хм…
        - Тот, кто побеждает зверя, получает имя. А вместе с ним и право участвовать в следующем празднике - жертвоприношении Бастарзу, которое проводится в первый день первой десятины третьего травника в главном святилище Снежного Барса, где решается, заслужил мальчишка данное ему имя или нет…
        - А что, он может и не заслужить? - удивился Бельвард.
        - Может: если Бог-Воин не принимает чью-то жертву, то того, кто ее приносил, изгоняют из рода…
        - За что?!
        - Честно говоря, не знаю… - пожал плечами Сарбаз. - При мне такого не было, а о тех, кого изгоняли до моего приезда, хейсары говорят неохотно…
        Там же, в святилище Бастарза, обретали имена и девочки. Как именно - купец не имел никакого представления: он был долинником, соответственно, в святилище Бастарза не допускался…
        - …Третий праздник, айге’тта, что в переводе с хейсарского значит «Право Десницы», начинается с ритуала Обретения Выбора: один из самых почитаемых хейсаров, как правило, старший отец какого-нибудь рода Первой Линии, помогает юношам, получившим право на меч, выбрать противника для первого настоящего поединка. Потом молодые воины отправляются в свои сарти, где демонстрируют боевые навыки сородичам и матерям заинтересовавшихся ими невест. После айге’тта лучшие бойцы родов дерутся между собой, а вслед за этим наступает время эйди’ал - праздника Благословления Эйдилии, во время которого хейсары играют свадьбы…
        - И весь Шаргайл гуляет? - усмехнулся Бельвард.
        - Нет, не весь: в это время старейшины проводят Большой Совет, решают, где и как испытывать молодежь…
        - Это ты об их традиционном набеге?
        - Да, ваша светлость: хейсары считают, что воин должен воевать. Поэтому «прогуливаются» через хребет по поводу и без оного…
        - Ну и когда заканчивается этот их эйди’ал? - уже догадываясь, каким будет ответ, мрачно поинтересовался юноша.
        - За три дня до конца последней десятины третьего травника, - ответил Сарбаз. - Чтобы воины успели прийти в себя и подготовиться к походу…
        Бельвард изо всех сил сжал зубы, преувеличенно медленно откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди: ближайшие три десятины Бездушного можно было не ждать…
        Глава 20
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Первый день второй десятины третьего травника

…Застегнув маттир[155 - Маттир - пояс, который носят хейсарские воительницы.] прямо поверх нижней рубашки, Кром легонечко дернул его на себя и вопросительно изогнул бровь.
        Я отрицательно помотала головой:
        - Нет, не давит…
        Он на мгновение прикрыл глаза - мол, вот и отлично, - нарочито медленно потянулся к пряжке пояса, как-то хитро ее сдавил, и между его пальцев вдруг блеснуло коротенькое, но хищное жало, по форме напоминающее лист серой стрелки[156 - Серая стрелка - местное растение.].
        - Это что, шаммор?[157 - Шаммор - «лист». Оружие убийц Пепельного братства. Состоит из клинка - «листа», перемычки - «стебля» и Т-образной перекладины - «пяты».] - ошалело спросила я. - Откуда он взялся?
        - Из моего пояса… Я переставил ножны, пока ты спала… - буркнул муж и протянул клинок мне.
        Взяла. Вложила «стебель» между пальцами, сжала «пяту» в кулаке, посмотрела на торчащий из него «лист» и неожиданно поняла, что знаю, как и куда им надо бить.
        - Удар, который я отрабатывала все это время, под него?
        Кром кивнул:
        - Ага… Пробовать будешь?
        Я тут же выскользнула из его рук, привычно порадовалась тому, что его взгляд задержался на груди, просвечивающей сквозь тонкую ткань, встала в стойку песочных часов, отвела правую руку к подреберью и, мысленно обозвав себя дурой, расслабленно опустила ее вниз.
        Выждала несколько мгновений, чуть сгорбила спину, «испуганно» сглотнула, кинула взгляд в сторону от воображаемого противника и тут же ударила. Туда, где должно было находиться «его» горло.
        Муж почесал шрам на щеке и расстроенно вздохнул:
        - Слишком медленно… И слабо… Будем тренироваться…
        - С тобой - все, что угодно, любимый! - улыбнулась я и похолодела, вспомнив, что на «все, что угодно» нам осталось всего два дня.
        - …Позавчера ночью Унгар сбежал с Жергова плоскогорья… - выдохнул Каменная Длань вместо приветствия. - Где он сейчас, я не знаю…
        От Крома, открывшего аннару дверь, сразу же повеяло Тьмой.
        - И это все, что ты хочешь мне сказать?!
        Тарваз отрицательно помотал головой, неторопливо вытащил из ножен правый Волчий Клык, перехватил его за лезвие и протянул Меченому:
        - Моя жизнь в твоих руках, ашер…
        Глаза мужа полыхнули бешенством.
        - Мне не нужна твоя жизнь, аннар! И жизнь твоего сына - тоже: я хочу прожить оставшийся срок в тишине и спокойствии!
        Неддар Латирдан, скользнувший в наше рейро следом за старшим отцом Аттарков, скрипнул зубами и угрюмо уставился на Крома:
        - В том, что тебе это не удается, виноват я, а не Тарваз: я отправил вас сюда, в Шаргайл, я послал с вами Унгара и я взял с тебя слово, что ты не покинешь город до начала жолтеня…
        Меченый перевел взгляд на короля, поиграл желваками и… остыл.
        - Вы ошибаетесь, сир: в том, что с нами происходит, виноваты не вы, а Боги. Это они свели нас друг с другом, это они испытывают нас на прочность, и… э-э-э…
        - …и это они оборвут нити наших жизней в тот миг, когда мы пройдем весь уготованный нам Путь… - почувствовав, что Крому не хватает уверенности в том, что разделю любое его решение, вполголоса закончила я.
        Тарваз посмотрел на нас, как на двух эйдине. И, как мне показалось, с трудом удержался, чтобы не повертеть указательным пальцем над головой [158 - Повертеть указательным пальцем над головой - усомниться в здравом смысле своего собеседника: «твои мысли витают в чертогах Хэль».] . А вот Неддар отнесся к нашим словам по-другому - скрестил руки на груди и криво усмехнулся:
        - Допустим! И что это меняет?
        - Те, кто оказывается рядом с нами, рискуют. Поэтому я прошу вернуть мне мое слово и… - Кром сделал небольшую паузу и, собравшись с духом, уверенно закончил: - И позволить нам с Мэйнарией покинуть Шаргайл раньше оговоренного срока!
        Почувствовав, чего ему стоило это сказать, я опять наплевала на местные традиции, вышла из-за его левого плеча и заявила:
        - Мой муж прав: нам надо уходить. И чем скорее - тем лучше…
        - В том, что Унгар воспылал к тебе страстью, виноваты не Боги, а он сам! - недовольно оглядев меня с ног до головы, фыркнул король. - Именно поэтому Тарваз и объявил его ори’те’ро! [159 - Ори’те’ро - дословно «воин, потерявший свои корни». Т. е. человек, покинувший свой род или изгнанный из него.]
        - Это - лишь крошечный камушек… [160 - «Лишь крошечный камушек» - намек на изречение Игенора Мудрого: «Волею Богов и крошечный камень может разбудить лавину…»] - угрюмо сказал Кром. - Ночная Тишь упрям, как… э-э-э… настоящий хейсар, поэтому может попытаться похитить мою жену…
        - Не «может», а сделает все, чтобы ее похитить… - внезапно изменившись в лице, выдохнул Тарваз. - Ведь он уже не Аттарк!
        - Я сегодня же прикажу взять вас под охрану… - начал было король, но прервался на полуслове и, повернувшись к Каменной Длани, оскалился, как готовящийся к прыжку снежный барс. - Ты хочешь сказать, что Унгар мог сделать все это НАМЕРЕННО?
        - Да… - опустив голову, ответил аннар.
        - Что ж, я тебя услышал… - процедил Латирдан и повернулся к Крому: - Ты вправе забрать жизнь Унгара там, где его увидишь! Вне зависимости от того, что он будет делать в этот момент!
        - Просто так рядом с нами он не появится… - мрачно буркнул мой муж. - Но убивать его я не буду!
        - Почему?! - в два голоса воскликнули Тарваз с Неддаром.
        - Скажите мне, сир, как к этому отнесутся мои новые родственники: отец и мать, давшие Унгару жизнь, братья и сестры, росшие вместе с ним, сородичи, для которых Ночная Тишь - настоящий Аттарк, а я - самый обычный илгиз, невесть за что признанный шшат’или?
        - Он уже не Аттарк!!! - гневно рыкнул король, потом посмотрел на Тарваза и скрипнул зубами. - Тот, кто посмеет тебя возненавидеть, будет иметь дело со мной!!!
        - Ну и толку от этого, сир? А вот если мы уйдем, то этого можно будет избежать. Опять же, Унгар останется в живых и, вполне возможно, когда-нибудь заслужит право вернуться в род…
        Неддар в сердцах врезал по стене кулаком, злобно посмотрел на сбитые костяшки и взглядом указал Крому на меня:
        - А о Мэйнарии ты подумал? Если вы уйдете из Шаргайла… скажем, завтра с утра, то оставшийся ей срок сократится на три десятины!
        - Если мы останемся, но Унгар меня похитит, то я проживу гораздо меньше… - твердо сказала я. - Ибо уйду из жизни так же, как это сделала Аютэ…
        - Мэйнария - гард’эйт Крома… - напомнил Неддару Тарваз.
        Я отрицательно помотала головой:
        - Не только поэтому. Я его люблю больше жизни. И ни за что не стану чьей-нибудь еще…
        С нижней губы Неддара сорвалась капелька крови и растворилась в его бороде. Через пару ударов сердца по проторенной дорожке покатилась вторая, третья. А потом их стало так много, что они слились в тоненькую струйку и закапали на араллух.
        Он всего этого не замечал: невидящим взглядом смотрел мне в глаза. Молчал. И видел в них Аютэ.
        Долго…
        Целую вечность…
        Потом сглотнул подкативший к горлу комок и перевел взгляд на Крома:
        - Я возвращаю тебе твое Слово…
        - Спасибо, сир…
        - Я не закончил! - вспыхнул Неддар и тут же заставил себя успокоиться. - Ты вправе уехать хоть сейчас, но я прошу тебя задержаться на три дня и поприсутствовать на Большом Совете…

…Пока я вспоминала недавнее прошлое и пыталась смириться с укоротившимся будущим, Кром занимался делом - вытащил из-под кровати кулачный щит, срезал с него деревянный умбон и подогнал ремешки под свою руку. Потом метнулся к очагу, подобрал первый попавшийся под руку уголек и зачернил центр щита.
        Сообразив, что это - мишень для отработки удара в горло, я оттянула пряжку маттира, кое-как вставила клинок в крошечные ножны и вопросительно уставилась на мужа:
        - Мне одеваться?
        - Как хочешь: удары шаммором будем отрабатывать тут: я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь знал о его существовании…
        Само собой, натягивать на себя ансы и сапоги я не стала. А вот араллух надела. И даже поплотнее затянула шнуровку на груди. Потом посмотрела на мужа и мысленно захихикала: судя по тому, что Кром был облачен в одни ансы, одеваясь, он руководствовался теми же принципами, что и я.
        Придирчиво оглядев меня с головы до ног, муж вдруг нахмурился, шлепнул себя по лбу и, скользнув к столу, протянул мне одну кожаную перчатку:
        - Надевай. А то натрешь ладонь и пальцы…

…Прежде чем приступить к отработке самого удара, Кром эдак с полчаса учил меня правильно выхватывать шаммор из ножен. Причем, по своему обыкновению, делал это предельно добросовестно: показывал не только правильное положение пальцев, кисти и локтя, но и подводящие движения, которые, по его мнению, не должны были насторожить моих возможных противников.
        Я то страдальчески морщилась, хваталась за «заболевший» живот и складывалась пополам, то принималась нервно поправлять одежду, то, изобразив ужас, покорно тянулась к поясу, чтобы «начать раздеваться». Несмотря на разное начало, каждый такой «подход» заканчивался одинаково: прикосновением к «пяте», практически неслышным щелчком клинка и «безвольным» падением руки с торчащим между пальцами «листом» к правому бедру.
        Ничего особо сложного во всем этом не было, и Кром, убедившись, что я досконально поняла тонкости каждого движения, подхватил со стола щит, прикрыл им свое горло и негромко приказал:
        - Бей!
        Несмотря на то что во время предыдущих тренировок я сжимала пальцы не в кулак, а в «зубило», первый же удар преисполнил меня гордости - «лист» шаммора воткнулся в мишень всего лишь в пальце от середины черного круга. Увы, Кром этого не оценил - мрачно свел брови к переносице и, даже не посмотрев на щит, недовольно покачал головой:
        - Слишком медленно. И очень слабо…
        Я ударила быстрее и сильнее. И сразу же поняла причину его недовольства - теперь движение получилось не таким уверенным, поэтому клинок вонзился в дерево у самого края щита!

«А ведь Кром стоит, а не двигается…» - угрюмо подумала я и, раскачав, выдернула шаммор из доски…

…Где-то через час я устала так, что начала воспринимать действительность урывками: подводящее движение - прикосновение к «пяте» - испуганный взгляд в сторону - удар клинка о дерево - и недовольный рык мужа: «Бей!», «Сильнее!» или «Точнее!». Правое плечо горело огнем, из груди вырывались не выдохи, а хрипы, а слипшиеся от пота волосы лезли в глаза и мешали видеть не только кулачный щит, но и лицо Крома. Поэтому на тихое «умница, хватит!» я среагировала, как обычно - выхватила из ножен клинок и изо всех оставшихся сил бросила его туда, где должен был находиться центр черного круга.
        Кром, уже успевший опустить изуродованную шаммором деревяшку, качнулся назад и в сторону, и остро отточенный «лист» просвистел в половине пальца от его шеи!
        Меня затрясло от ужаса:
        - Прости, я случайно! Мне показалось, что ты сказал «бей»!!!
        - Не прощу… - угрюмо буркнул он и, почувствовав, что у меня оборвалось сердце, тут же прижал меня к себе: - Ну что ты, милая?! Я же пошутил! Буду я на тебя обижаться из-за какой-то ерунды?
        - Ничего себе «ерунда»! Я тебя чуть не убила… - выдохнула я и внезапно поняла, что снова стою на полу с шаммором в руке, а передо мной - все тот же изуродованный кулачный щит.
        - Бей!!!
        Ударила. Еще до того, как поняла, что ни за что не буду отрабатывать этот удар на Кроме. И чуть не умерла от страха, увидев, что плашка смещается в сторону, открывая беззащитное горло, а пульсирующая яремная жила медленно сдвигается в сторону, пропуская мимо себя летящий к ней клинок.
        - Ты что творишь?!
        - Хочу, чтобы ты поняла, что попасть в меня не так-то просто. И перестала бояться того, что можешь промахнуться…

…Ударов через десять, убедившись, что три десятины тренировок - слишком малый срок, чтобы надеяться достать Мастера, я вогнала клинок в ножны и грустно усмехнулась:
        - Ну и зачем я трачу время, отрабатывая движение, которое мне никогда не пригодится?
        Кром снова прижал меня к себе и ласково потрепал по волосам:
        - А вот расстраиваться не надо: я успеваю увернуться только потому, что знаю о шамморе и готов к атаке! У тех, кто о нем не знает, не будет ни одного шанса. Если, конечно, ты все сделаешь так, как надо…
        - Правда? - вжавшись щекой в его грудь и млея от запаха его кожи, спросила я.
        - Правда… Кстати, можешь собой гордиться: не так много людей способны вкладывать душу в каждое движение и не сдаваться даже тогда, когда еле стоят на ногах.
        Усталость, еще мгновение назад пригибавшая меня к земле, куда-то пропала, и я, обхватив мужа за шею, подставила губы под поцелуй:
        - Значит, я заслужила поощрение!!!

«Поощрил». Так, что у меня перехватило дух и ослабли колени. Потом нехотя оторвался от моих губ, убрал руки из-под моей рубашки и виновато улыбнулся:
        - Скоро Большой Совет. Нам надо выкупаться и привести себя в порядок…

…Стоило мне выйти в коридор и увидеть перед собой четверку воинов, охраняющих наше рейро, как настроение, поднятое поцелуем, начало стремительно ухудшаться.

«Осталось два дня… - мрачно подумала я. - Всего два дня здесь, в Шаргайле. И жалкие полторы десятины в дороге…»
        Подумала и… чуть не умерла от стыда - если бы не воля Богов, пославших ко мне Крома, нить моей жизни должна была оборваться еще в Атерне!
        Я тут же вспомнила огненно-рыжую мордочку спящего акрида, его забавно шевелящиеся усы и подняла взгляд к потолку:

«Я благодарна Вам за все, что Вы для меня сделали… И даю слово, что с радостью приму все, что Вами уготовано…»
        Боги смотрели на меня, не отводя взгляда - буквально через мгновение Посох Тьмы, зажатый в руке Крома, ни с того ни с сего с грохотом опустился на ступеньку, а парой десятков ударов сердца спустя из-за поворота лестницы появился тэнгэ увея с ловчим соколом на руке.
        - Делай то, что должно, любимый… - скользнув поближе к мужу, прошептала я. - И знай, что я - за твоим плечом…[161 - Фраза «я за твоим плечом» - формула безусловного подчинения жены мужу. Часть свадебной клятвы в Шаргайле.]
        Глава 21
        Кром Меченый
        Первый день второй десятины третьего травника

…Замерев на пороге зала Совета, Неддар Латирдан почтительно склонил голову перед статуей Бога-Воина, встречающей входящих в святая святых сарти увея, неторопливо прошел к возвышению, царственно опустился на застеленное шкурой кресло и возложил длани на подлокотники. Да, именно возложил - это простое, в общем-то, движение в его исполнении выглядело настолько величественно, что мне захотелось сложиться в поясном поклоне.
        Удержался. Не без труда. И только потому, что чувствовал ненавидящий взгляд аннара Максудов.
        - Мудрости и долголетия тебе, увей… Силы вашим десницам и остроты вашим взорам, аннар’о… Быстрого Посмертия вам, Идущие… - поздоровался король.

«Идущие…» - эхом повторил я и не без труда сглотнул подступивший к горлу комок: напоминание о том, что Мэй вот-вот разделит со мной Темное Посмертие, больно резануло по сердцу.
        Пока я боролся со своими чувствами, старейшины успели ответить на приветствие и начали рассаживаться на свои места.
        Сел и я. И сразу же сдвинулся на левый край сиденья, чтобы прикрыть Мэй, вынужденную стоять за моим плечом, от недовольных взглядов мужчин.
        Прикрыл. Но для чего - непонятно: не успела она дотронуться до моей спины, чтобы дать мне почувствовать свою благодарность, как до нас донесся недовольный голос Диртаса:
        - Я, Диртас Расколотая Скала, аннар рода Максудов, требую Сло…
        - Нет… - не дождавшись конца его речи, рыкнул король.
        - Зал Совета - не место для женщины! - вскочив на ноги и уперевшись руками в столешницу, гневно воскликнул старейшина. - Это не по а’дару!
        - Скала прав, адвар! - поддержал его аннар рода Оноирэ. - Его слово - мое слово!
        Я мысленно усмехнулся: «Ну вот, начинается…»
        - Не по а’дару, говорите?! - от Латирдана, уставившегося в глаза Расколотой Скалы, вдруг повеяло приближающейся грозой. - А почему ты, Диртас, вспомнил о нем только сейчас, а не в тот миг, когда один из твоих сыновей вызвал на поединок воина, не оправившегося от ранения?
        Максуд набычился, с хрустом сжал кулаки и с ненавистью покосился на меня:
        - Это была воля Изгира…
        - Воля? - бровь короля медленно поползла вверх. - Воля щенка, на тот момент не имевшего даже имени?! Сядь, тэнто, я не хочу тебя слышать!
        Диртас не сел - упал. И вцепился в подлокотники своего кресла так, как будто собирался выместить на них свой гнев.
        - Кто еще хочет потребовать Слово до начала Совета? - окинув остальных старейшин недобрым взглядом, поинтересовался король.
        В его голосе прозвучала настолько явственная угроза, что даже мне стало не по себе: с аннарами говорил ВОЖДЬ, не привыкший к неповиновению!
        - Что ж, это радует… - выдержав короткую паузу, пророкотал монарх, потом оторвал десницу от подлокотника и прижал ее к груди: - Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, адвар хейсаров и король Вейнара, говорю голосом Бастарза…[162 - Говорю голосом Бастарза - ритуальная фраза, означающая начало Большого Совета.]

…Первые же фразы адвара, «говорящего голосом Бастарза», заставили меня непонимающе выгнуть бровь: вместо того чтобы назвать цель будущего набега и определить, кому и чем придется заниматься для подготовки к его началу, король зачем-то принялся рассказывать об извержении вулкана Маэрвал, уничтожившем половину Норра[163 - Норр - столица королевства Норред.] и унесшем жизнь принца Дратмира[164 - Принц Дратмир - наследник короля Норреда.]. А вот старейшины не удивились - Тарваз Каменная Длань и сидящий рядом с ним Эразд Клинок Рассвета задумчиво переглянулись, Варраз Острый Коготь расплылся в ослепительной улыбке, а увей, наоборот, нахмурился. И через мгновение негромко поинтересовался:
        - Получается, что армия Норреда лишилась командующего и временно небоеспособна?
        - Угу, так оно и есть… - кивнул Латирдан. - Вторая, четвертая и пятая тысячи разбирают завалы, первая охраняет Усыпальницу Королей, а пятая с седьмой обеспечивают порядок на дорогах…
        - Можно наложить руку на Скар, Энгору и Лаухи…[165 - Скар, Энгора и Лаухи - города на территории Норреда.] - осторожно высказался аннар Оноирэ. - А если вызвать солдат из Аверона, то и на всю Урайнскую долину!
        - А что творится на других границах Вейнара, адвар? - негромко поинтересовался Каменная Длань.
        - Ладвир Белоголовый объявил войну ал’Арради, Набожный[166 - Ладвир Четвертый Диренталь по прозвищу Набожный - король Оммана. Пенная лихорадка - эпилепсия.] слег с очередным приступом пенной лихорадки, в Рагнаре возносят молитвы Богу-отцу, а в Эррате облизываются на Норр и готовятся к нашему набегу…
        - Эрраты в Норред не пойдут… - подал голос Лерий Сжатый Кулак. - Побоятся нас…
        - Угу… - согласно кивнул увей. - И нам там делать нечего…
        - Почему? - возмущенно воскликнула добрая половина Совета.
        - Армия Эррата готова к нашему набегу. Если мы уйдем в Норред, они придут в Шаргайл… - желчно усмехнулся жрец.
        От возмущенного рева аннаров зазвенело в ушах: перекрикивая друг друга, они принялись убеждать жреца в том, что с армией Эррата справится даже сотня айти’аров, причем вооруженная не мечами, а розгами.
        Честно говоря, мне в это верилось с трудом: эрраты по праву считались одними из лучших воинов Горгота и могли попортить кровь кому угодно.
        Судя по скептическим выражениям лиц, король Неддар и увей полностью разделяли мое мнение. Однако перепалке не мешали - с интересом вслушивались в доводы, приводимые старшими отцами, и о чем-то сосредоточенно думали.
        Буйство членов Большого Совета продолжалось довольно долго. До тех пор, пока увей не шарахнул жезлом об пол и не рыкнул на все сарти:
        - Слово адвара!
        В зале тут же стало тихо - старейшины, еще мгновение назад готовые вцепиться друг другу в бороды, повернулись к королю и превратились в статуи.
        - Я уже отправил в Норр два обоза с продовольствием… - веско сказал Латирдан. - И в течение ближайшей десятины отправлю еще восемь…
        - Зачем, адвар? Чейвар Громогласный этого все равно не оценит! - недовольно воскликнул то ли Гатран, то ли Уаттах.
        - Чейвар не оценит… - согласился Латирдан. - А принц Маер, которому он вот-вот уступит свой трон, запомнит обязательно. Не зря же его называют Справедливым?
        - У-уэй!!! - восхищенно выдохнул Аттарк и изо всех сил врезал себе кулаком в грудь.
        Неддар поморщился, давая понять, что ему не до восторгов, и продолжил:
        - Если помогать - то добросовестно и от души. Поэтому вторая и третья сотня ро’ори отправятся к границе Норреда и Эррата. И сделают все, чтобы армии последнего стало не до подданных Громогласного…
        - А первая? - вырвалось у аннара Царранов.
        - Первая, вернее, три десятка лучших ро’ори вместе со старшей сотней[167 - Старшая сотня - сборное подразделение, при необходимости собираемое из лучших воинов Шаргайла.], отправится в Ивер…
        - Куда? - ошалело переспросил старший отец Усмаров.
        - В Ивер. Вернее, в Обитель Ордена Вседержителя, расположенную по соседству с ним… - ухмыльнулся король. - В гости к братьям во Свете…
        Расколотая Скала, до этого момента кусавший ус и сосредоточенно обдумывающий какую-то мысль, вдруг вскинул голову и презрительно хмыкнул:
        - А что, Рука Бури выронил свои наш’ги?[168 - Выронить свои наш’ги - аналог нашего «сесть в лужу». Только намного более грубый.]
        Глаза Вейнарского Льва полыхнули яростью и сразу же остыли - он преувеличенно медленно встал с кресла, обошел стол Совета, остановился перед аннаром Максудов и присел рядом с ним на столешницу.
        - Мой побратим знает толк в мести: вместо того, чтобы нестись сломя голову не зная куда, он выяснил все, что мог, о брате Ансельме и уже нанес ему первый удар…
        - Да-а-а? И какой же? - что-то уж очень дерзко поинтересовался Диртас.
        Добрый десяток ударов сердца в зале Совета стояла мертвая тишина: старейшины ждали реакции короля. И дождались - Неддар покосился на статую Бастарза, скрипнул зубами и все-таки ответил на вопрос:
        - Вместе с Арзаем Белой Смертью и его людьми Вага задержал несколько сотен монахов и соглядатаев Недремлющего Ока[169 - Недремлющее Око - тайная служба Ордена Вседержителя.], захватил все Обители, построенные Орденом на территории нашего королевства, и заставил вейнарцев задуматься об истинных целях братьев во Свете…
        - На пару с Белой Смертью и ЕГО ЛЮДЬМИ? - переспросил аннар и сделал вид, что задумался: - Тогда зачем ему старшая сотня? А-а-а, понял: чтобы взять жизнь убийцы своей жены ЧУЖИМИ руками!!!
        Правый наш’ги Латирдана вылетел из ножен и с силой воткнулся в столешницу.
        - Чем дольше я тебя слушаю, Диртас, тем яснее понимаю, что отцом Шакала может быть только шакал…
        Скала побагровел, вскочил на ноги и вцепился в рукояти своих Волчьих Клыков.
        - С кем. Я. Сейчас. Говорю?!
        - С Аттарком!
        - Бой до смерти! Сразу после Совета!! На тренировочной площадке этого сарти!!!
        - Я тебя услышал… - удовлетворенно кивнул король, неторопливо вернулся к своему креслу, сел и весело оглядел всех остальных аннаров: - В первый день второй десятины первого жолтеня старшая сотня вместе с десятком лучших ро’ори должна быть в Оже. Там ее встретит Арзай Белая Смерть и объяснит сотнику его задачу. Что касается набега на Эррат… задачу, которая перед вами стоит, вы уже поняли, значит, спланируете его сами… Все, на этом Большой Совет закончен!

…Пока тэнгэ Расколотой Скалы и Вейнарского Льва расчерчивали круг для поединка, толпа, собравшаяся вокруг тренировочной площадки, мрачно молчала. Еще бы - адвар хейсаров и аннар Максудов, игнорируя традиции, готовились к бою не в паре, а по отдельности. Да еще и повернувшись спинами друг к другу. Впрочем, молчали не все - старший отец рода Оноирэ, ожесточенно жестикулируя, что-то доказывал увею, а Варраз Острый Коготь вполголоса переругивался с аннаром рода Гатран.
        Ни к тем, ни к другим я не прислушивался - стоял рядом с Мэй, наблюдал за разминающимся королем и вспоминал нашу с ним последнюю беседу.
        - Зачем я нужен на Совете, сир? Опыта командования у меня нет, в набеги я не ходил, в Эррате - не был…
        - Ты - баас’ори’те, и твое отсутствие будет расценено как неуважение к а’дару…
        Я пожал плечами:
        - Мое присутствие будет расценено так же, ибо без жены, сир, я туда не пойду…
        - Не понял? - в голосе короля зазвенела сталь.
        - Это из-за Унгара, Ваше Величество: Кром дал Слово, что не отойдет от меня ни на шаг… - протараторила Мэй и на всякий случай вцепилась в мою руку.
        Неддар закусил ус и невидящим взглядом уставился в стену над моей головой.
        Я скосил взгляд на жену, увидел, как она хмурит брови, и с большим трудом удержался от улыбки: она была готова меня защищать даже от короля!
        - Что ж, быть может, это даже и к лучшему… - через какое-то время выдохнул Латирдан и зачем-то поправил перевязь с Волчьими Клыками: - Леди Мэйнария?
        - Да, Ваше Величество?
        - Во время Совета вам придется стоять за спиной мужа и молчать! Вас это не пугает?
        - Нет, сир! Нисколько!
        - Замечательно… Кром?
        - Да, Ваше Величество?
        - Присутствие на Совете твоей жены наверняка вызовет чье-нибудь недовольство. Поэтому ты войдешь в зал вместе с увеем. И будешь с ним БЕСЕДОВАТЬ до моего появления!
        - Не думаю, что это что-то изменит, сир… - мрачно хмыкнул я. - Недоброжелателей у меня хватает. И они выскажут все, что обо мне думают, после Совета.
        В глазах короля заискрились кристаллики льда, а по губам зазмеилась о-о-очень неприятная улыбка:
        - После Совета им будет не до тебя…

«Ну вот, им действительно не до меня…» - мысленно хмыкнул я и вдруг понял, что слеп, как крот: Неддар назвал Диртаса болтуном НАМЕРЕННО - чтобы вывести его из себя и спровоцировать на поединок!!!

«Зачем?!» - ошарашенно подумал я и вдруг понял, что разминка уже закончена, а оба бойца стоят друг напротив друга и ждут команды увея!
        Само собой, мне стало не до размышлений - я сместился чуть правее, чтобы не закрывать Мэйнарии обзор, и прикипел взглядом к Расколотой Скале…

…Двигался аннар хорошо. Пожалуй, даже очень: прожитые годы, высеребрившие его волосы, уже успели выжечь из его движений всю порывистость, свойственную молодости, но еще не сказались на легкости и точности.
        - Волчара… Старый, опытный и очень опасный… - еле слышно прошептала Мэй, стиснув пальцами мой локоть.
        Я согласно кивнул, перевел взгляд на Латирдана и мысленно поморщился: Вейнарский Лев все-таки немножечко волновался - крутил шеей, нетерпеливо покачивался с пяток на носки и чуть сильнее, чем надо, сжимал пальцы на рукоятях своих наш’ги.

«Молод и слишком горяч…» - мрачно подумал и в сердцах сплюнул себе под ноги: вместо того чтобы заставить себя войти в Ощущение Пустоты и ни о чем не думать, король заново переживал оскорбление или оценивал свои шансы на победу.
        Видимо, увей пришел к тому же выводу, что и я, так как, вместо того чтобы дать команду к началу боя, вскинул взгляд к небу и зашевелил губами.
        - Мы готовы! Не тяни… - насмешливо хмыкнул Расколотая Скала и… прыгнул вперед одновременно с началом движения жезла.
        - Уарс!!![170 - Уарс - «нет» по-хейсарски.] - выдохнули за моей спиной и тут же облегченно перевели дух - выставленная вперед левая рука короля неуловимо сдвинулась в сторону и, пропустив мимо себя лезвие наш’ги аннара, легонько коснулась Волчьим Клыком его предплечья.
        Не почувствовать прикосновение холодной стали Диртас не мог. Но продолжил атаковать так, как будто удар пропустил не он, а его противник: пробил две из четырех Обжигающих Брызг, с середины третьей закрутил Снежную Вьюгу, не доведя ее до конца, вытянулся в крайне низком Касании Копья и тут же закачался в Тростнике на Ветру! Увы, великолепная и по задумке, и по исполнению последовательность атак пропала впустую - левый клинок аннара Максудов бесцельно разорвал воздух в ладони от живота Неддара, а правый чуть было не вылетел из пальцев, нарвавшихся на Колун Латирдана!
        Следующая атака Расколотой Скалы началась с удара ногой в колено и, по моим ощущениям, должна была продолжиться режущим ударом клинка по внутренней стороне запястья. Но не продолжилась - уйдя от первого удара очень быстрым и четким Скольжением по Речному Льду, Вейнарский Лев показал аннару первую треть Касания Крылом Чайки, качнулся влево и молниеносной подсечкой сбил в сторону почти коснувшуюся земли стопу противника. Тот на мгновение потерял равновесие, взмахнул руками и… пропустил два удара в койе’ри - в почку и в ямочку над левой ключицей.
        Кстати, первый удар король почему-то не довел - Волчий Клык погрузился в тело пальца на полтора, не больше. А вот второй получился от души - струя крови, ударившая из перебитой сердечной жилы, взметнулась аж на локоть. И заставила Мэй потрясенно охнуть.
        Диртас, как раз восстановивший равновесие, мгновенно развернулся на месте, дернул кистью, отправляя левый наш’ги в полет, понял, что промахнулся, и ударил «колуном». Уже не заботясь о том, что подставляется под Серп, Огненный Смерч или Клюв Ворона.
        Без особого труда увернувшись и от этой атаки, король заблокировал предплечьем его вытянутую руку и двумя отточенными движениями перехватил начала связки на локтевом сгибе Диртаса, а затем и его яремную жилу!
        Зрители ахнули, подались вперед, аннар Оноирэ даже успел что-то сказать, но заткнулся на полуслове, услышав слова Неддара:
        - Его убил не я, а его желания! И пять десятков алчигов, переданных им тем, кто похитил Аютэ…
        Глаза еле стоящего на ногах аннара расширились, а и без того бледное лицо стало белее снега.
        - Илгиз!!!
        - Нет, я - хейсар, кровь от крови Бастарза и тех, кто стоит вокруг нас! А ты - шакал, предавший свой народ…
        Глава 22
        Король Неддар Третий Латирдан
        Второй день второй десятины третьего травника

…Несмотря на ранний час, во дворе сарти увея было многолюдно: кроме обитателей пристанища Бастарза, прощаться с баас’ори’те собрались все его ученики, несколько ори’шеров и три аннара - Лерий Сжатый Кулак, Эразд Клинок Рассвета и Рахш Сосна на Скале.
        Причины, побудившие ро’ори явиться к отъезду своего ниер’ва, были понятны, поэтому, на всякий случай запомнив их лица, Неддар перевел взгляд на воинов и удивленно хмыкнул: шестеро Усмаров, трое Ракташей и два Гатрана были одеты по-походному. То есть, вероятнее всего, собирались предлагать Меченому свои клинки[171 - Предлагать свои клинки - довольно сложное понятие: предлагая свои клинки, хейсар высказывает свое уважение к тому, к кому обращается, и в случае согласия берет на себя ответственность за его жизнь.].
        - Два лам’наш’ги из двух, имеющихся у Гатранов… - подъехав вплотную к Неддару, еле слышно прошептал Тарваз Каменная Длань. - Достойно…
        Король согласно кивнул, спешился, кинул повод подскочившему айти’ару и, не удержавшись, скосил взгляд на леди Этерию, все еще восседающую в седле.
        О Боги, она была прекрасна даже в грусти.
        - …Тот, кто назвал слуг Двуликого Бездушными, - слепец: в Кроме Света больше, чем во всех орденцах, вместе взятых!
        - В орденцах не Свет, а Тьма, латт’иара… - усмехнулся Латирдан. - Поэтому если сравниваешь, то сравнивай с кем-нибудь подостойнее…
        Баронесса его не услышала - подошла к бойнице, невидящим взглядом уставилась в ночную тьму и тяжело вздохнула:
        - Почему Путь, несущий Добро, должен заканчиваться так быстро?
        Ответа на этот вопрос король не знал, поэтому промолчал.
        Несколько долгих-предолгих мгновений Этерия смотрела в темноту, потом зябко поежилась, повернулась к Неддару и еле заметно покраснела.
        - Знаешь, а ведь я завидую! Завидую Крому и Мэйнарии д’Атерн: они знают, что их Путь подошел к концу, и не тратят время на всякую ерунду…
        - То есть тратят друг на друга каждый миг оставшегося им срока? - уточнил король.
        - Да: они не убивают время, не ищут в словах другого скрытый смысл или второе дно, не смотрят на сторону. Их чувства настолько яркие и сильные, что я ощущаю себя пустышкой…
        - Они просто выгорают… Как угли на ветру… - буркнул Латирдан и неожиданно для себя процитировал Изумрудную Скрижаль: «Жизнь - это испытание, дарованное Богом-Отцом. Души, наполненные истинным Светом, проходят его быстро и получают самый великий дар из тех, которыми могут одарить Боги, - Посмертие…»
        Баронесса поморщилась:
        - Изумрудная Скрижаль написана Орденом, причем для того, чтобы позволять братьям во Свете вводить в заблуждение тех, кто не в состоянии думать своей головой. На самом деле Богов много, и каждый из них хоть иногда, да поглядывает на нас…
        - Ну да, на того же Крома смотрят Двуликий, Бастарз и Эйдилия… - кивнул Неддар. - На Унгара - Барс, Эйдилия и Хэль…
        - Ага. Значит, жизнь - это испытание, дарованное нам не Богом-Отцом, а Богами… - грустно улыбнулась Этерия Кейвази. - А по поводу величайшего дара могу сказать следующее: для того, чтобы радоваться возможности воссоединиться с близкими после смерти, надо, чтобы эти близкие были. Мало того, раз для воссоединения требуется обоюдное желание, значит, надо, чтобы за время своего пребывания на Горготе мы научились кого-то любить, а те, кого любим мы, полюбили нас. Согласен?
        - Да… - кивнул король.
        - Значит, самый великий дар, которым могут одарить Боги, это любовь и жизнь… А Кром с Мэйнарией доживают последние дни…
        - А что ты скажешь о зависимости продолжительности жизни от наличия Света в душе? - заинтересованно спросил Неддар.
        Этерия помрачнела:
        - Если верить разуму, то никакой зависимости нет: большая часть убийц, насильников и грабителей оказываются на эшафоте сравнительно молодыми, а моя кормилица в свои семьдесят два носится, как листик по ветру. Но стоит дать слово душе - и понимаешь, что лучшие уходят слишком рано…
        - Силы твоей деснице и зоркости твоему взору, адвар! - послышалось из-за спины. Неддар стряхнул с себя оцепенение, развернулся на месте и мысленно хмыкнул: Кром, замерший в дверном проеме, выглядел как настоящий хейсар. Причем хейсар, гордящийся своим родом - между атакующими барсами, вышитыми на его баас’ара’д’ори[172 - Баас’ара’д’ори - буквально «одежда для воина, которому покровительствует Бастарз».], невесть откуда появились бело-синие снежные вихри![173 - Бело-синие снежные вихри - символ рода Аттарк (Аттарк - по-хейсарски «Снежная Вьюга»).]

«Ого!!![174 - По хейсарским традициям хейсар может принадлежать только к одному роду. Скажем, девушка, выходя замуж, начинает носить одежду с вышивкой рода мужа.]» - удивленно подумал король, нашел взглядом увея, убедился, что тот совершенно спокоен, и вдруг понял, что не знает, как приветствовать стоящего перед ним воина. Желать мудрости и долголетия? Но такое пожелание должно было напомнить Крому о скором конце Пути. Троекратным криком «у-уэй» - знаком уважения к человеку, готовому отдать свою жизнь Богу? Так чтобы понять смысл этого крика, надо было родиться хейсаром или прожить в Шаргайле не один год. Повторить ничего не значащую фразу «силы деснице и зоркости взгляду» и тем самым продемонстрировать свое равнодушие?

«Он - слуга Двуликого… - мелькнуло в голове. - И живет своим Путем. Значит, надо желать то, к чему он стремится…»
        - Быстрого Посмертия тебе, Идущий!
        Взгляд Крома потемнел, и король, почувствовав, какую бурю чувств вызвали у Меченого его слова, мысленно взвыл. И не поверил своим ушам, услышав приветствие Этерии Кейвази:
        - Благосклонности Богов, счастья и долголетия тебе и твоей жене, Мастер!
        Кром склонил голову, показывая, что услышал и оценил пожелание, и повернулся к аннарам.
        - Силы вашим десницам и зоркости вашим взорам, аннар’о! Что привело вас в этот сарти в столь ранний час?
        - Благосклонности Богов, мудрости и долголетия, баас’ори’те! - отозвался Сжатый Кулак. - Уважение, долг и чувство стыда!
        - Стыда?
        - Из ста ярок одна с вертячкой…[175 - Вертячка - болезнь у овец. Целиком фраза аналогична поговорке «семья не без урода».] - угрюмо буркнул аннар. - Один из нас перестал слышать голос крови и потерялся в тумане. Куда он зайдет в своих скитаниях, знает одна Хэль. Поэтому мы просим тебя принять клинки наших сыновей!
        Само собой, Кром не понял, что ему предлагают. И нахмурился.
        - Они проводят тебя до храма Двуликого… - объяснил Сосна на Скале.
        Меченый задумчиво потер шрам на щеке, оглядел воинов, ожидающих его решения, задержал взгляд на обоих лам’наш’ги и… согласился:
        - Я принимаю их клинки с благодарностью…
        Сжатый Кулак облегченно перевел дух:
        - Пусть Боги торят твой Путь, Хейсар…

…Тянуть время Кром не стал - немногословно попрощался, забросил на плечо переметные сумки, помахал рукой ро’ори и, не оглядываясь на жену, зашагал к двум породистым скарцам, привязанным около ворот.
        Леди Мэйнария заторопилась было следом, потом остановилась, стянула с пальца родовое кольцо и подошла к Тарвазу:
        - Лен - это люди…[176 - Немного измененное начало цитаты из трактата «О власти и обо всем, что ждет на пути к ней». Полностью звучит так: «Королевство - это люди, а не доход, который с них можно получить. Если они живут в достатке и благополучии, то поддерживают трон лучше плиты из тесанного камня, если дохнут от голода, то расползаются под ним, как сырая глина…»]
        Трудов Игенора Мудрого Каменная Длань не читал, но, видимо, догадался, что она хотела сказать этой фразой, так как с поклоном взял кольцо, с трудом натянул его на левый мизинец, вытащил из ножен наш’ги и полоснул себя по предплечью:
        - Твои люди - мои люди. Даю Слово!
        Д’Атерн благодарно кивнула и повернулась к Неддару:
        - Еще раз спасибо за все, что вы для нас сделали, Ваше Величество! Всего вам хорошего…
        - Беги: муж заждался… - улыбнулся король, проводил взглядом сорвавшуюся с места девушку, прикрыл глаза и вздрогнул, услышав тихий шепот леди Этерии:
        - Да, лучшие уходят слишком рано…

…Цокот копыт коней Крома и Мэйнарии еще не затих в отдалении, а аннары уже засобирались по своим сарти. Первым двор покинул Лерий Сжатый Кулак со своим тэнгэ, за ним ушли Рахш Сосна на Скале, Эразд Клинок Рассвета и все ученики Меченого, за исключением мрачного, как грозовая туча, Уресса.
        Решив, что мальчишка ждет своего аннара, Неддар забыл о его существовании - обсудил с увеем кандидатуры сотников, которые поведут ро’ори в будущий набег, выслушал его мнение о каждом из мальчишек, получивших имя, и уже перед самым отъездом поинтересовался, принес ли Кром жертву Барсу перед дорогой.
        Верховный жрец утвердительно кивнул:
        - Кром сделал все, что должно. Он воин, каких поискать…
        - Да, ашер’о! - откуда-то из-за спины Неддара воскликнул Уресс. И, ужом проскользнув между верховным жрецом и Этерией, замер перед своим отцом: - Могу я задать увею один вопрос?
        Каменная Длань нахмурился, набрал в грудь воздуха, чтобы высказать все, что он думает о поведении сына, но заметил желваки, играющие на скулах мальчишки, раздувающиеся ноздри и упрямо выдвинутый подбородок.
        - Задавай…
        Айти’ар благодарно кивнул, развернулся лицом к увею и на миг склонил голову в приветствии младшего старшему:
        - Я хочу поменять имя. Как я могу заслужить это право?
        - Имя? Детское? - хором спросили Неддар и Тарваз.
        - Да, ашер’о, детское! - кивнул мальчишка. И, сообразив, что взрослые ждут объяснений, мотнул головой в сторону ворот: - Кром - самый достойный хейсар, которого я когда-либо видел. С его уходом род потерял не просто воина, а…
        Коротенькая пауза, во время которой Уресс пытался подобрать слова, закончилась зубовным скрежетом и хрустом сжимаемых кулаков.
        - Я… я не могу объяснить словами того, что чувствую, но… я готов отказаться от своего имени и предначертанного мне Пути, чтобы сохранить память об этом человеке…
        Мальчишка не играл - он действительно был готов отказаться от чего угодно. Или чего угодно добиться, чтобы ему это позволили. И эта его решимость чувствовалась настолько сильно, что Неддар вскинул голову, чтобы взглядом убедить увея пойти Урессу навстречу, и вдруг увидел, что по щекам Этерии катятся слезы!
        В это время верховный жрец приподнял жезл и с силой вбил его в землю:
        - Я тебя услышал, ро’шер! С этой минуты ты - просто Аттарк. И будешь им до того момента, пока не пройдешь Испытание Духа и не докажешь всему Шаргайлу, что достоин носить имя баас’ори’те…
        Мальчишка вскинул голову и засиял:
        - Спасибо, увей! Я докажу!! Даю Слово!!!
        - Это еще не все… - щелчком подозвав к себе айти’ара, держащего его коня, сказал король и, дождавшись, пока тот подойдет, взял повод и протянул его мальчишке: - Это - твой конь. Езжай собираться - ты едешь со мной…
        Глава 23
        Бельвард из Увераша
        Третий день второй десятины третьего травника
        Свист… Удар… Сдавленный стон… Пауза… Свист… Удар… Короткий вскрик… Пауза… Свист… Удар… Вопль, от которого зазвенело в ушах…

«Он ее забьет… До смерти…» - отрешенно подумал Бельвард и поморщился: наказывать кого бы то ни было ни свет ни заря было свинством. Прежде всего по отношению к тем, кто еще спит. Увы, объяснить это Беру было невозможно: он наверняка выполнял приказ маменьки.

«Маменьки?» - мысленно взвыл юноша, открыл единственный глаз, уперся взглядом в кружевную оторочку подола и тут же почувствовал запах цветка страсти - любимого благовония леди Марзии.
        Зажмурился, попробовал ощутить спиной тепло Наильки и… разозлился: девка порку не заслужила!
        - Доброе утро, маменька! - злобно рыкнул он, вскочил с кровати, в два прыжка преодолел расстояние до окна, выглянул наружу и, увидев белый балахон, висящий на пустующих колодках, облегченно перевел дух: Мельен порол не Наильку, а кого-то из поварих.
        Развернулся, запоздало сообразил, что раздет, с большим трудом заставил себя поднять взгляд на маменьку и с удивлением понял, что она улыбается!!!
        - Прошу прощения за мой неподобающий вид, но…
        - …ты испугался за свою девку?
        Лгать ей было глупо, поэтому Бельвард молча кивнул.
        - Взрослеешь… - ухмыльнулась мать. И сразу же посерьезнела. - Одевайся - нам надо поговорить…
        Торопливо натянув на себя шоссы с нижней рубашкой, юноша поколебался и решительно уселся на кровать:
        - Я вас внимательно слушаю…
        Вместо того чтобы, по своему обыкновению, начать беседу с претензий, маменька ни с того ни с сего вдруг изобразила участие:
        - Как рана? Беспокоит?

«Надо же, вспомнила! - желчно подумал он. - Ответить, или догадается сама?»
        Ответил. Сообразив, что хорошее настроение маменьки может и испортиться.
        - Нет, не беспокоит - уже почти зажила…
        Как ни странно, требовать, чтобы он открыл рот и показал десны[177 - После потери глаза Бельвард жевал местный наркотик под названием ан-тиш, от которого на деснах и зубах появляется розовый налет.], она не стала - с сочувствием посмотрела на изуродованную глазницу и снова улыбнулась:
        - Это хорошо…
        То, что боли в глазнице стали терпимыми, было действительно хорошо, поэтому юноша согласно кивнул. Но видеть мать улыбающейся он не привык, поэтому насторожился и с большим трудом выдавил из себя слова благодарности:
        - Спасибо за беспокойство…
        Видимо, в тоне, которым он произнес эту фразу, сарказм все-таки прозвучал, так как взгляд леди Марзии похолодел.
        - Ан-тиш не жуешь. Практически не пьешь. Девок не терзаешь. В то же время вместо того, чтобы жить на тренировочной площадке и готовиться к бою с Нелюдем, либо сидишь, зарывшись в записи, либо пропадаешь неизвестно где…

«Как разберусь с делами - так сразу же и продолжу жевать, пить и терзать девок…» - мысленно огрызнулся Бельвард. А вслух, само собой, сказал совершенно другое:
        - Как вы только что сказали, я взрослею…
        Глаза маменьки полыхнули гневом - так, как будто она услышала его мысли. Однако срываться на сыне графиня почему-то не стала - поджала губы, несколько раз провернула на пальце родовое кольцо и ни с того ни с сего поинтересовалась:
        - Что ты нашел в Вартейне-младшем?
        Ответить на этот вопрос односложно было нереально, поэтому юноша рассказал о том, как запрет на въезд не-хейсаров на территорию Шаргайла ударил по купеческим домам, торгующим с горцами, затем посетовал на то, что слухи об этом запрете вызвали повышение цен на торговые площади во всех приграничных городах, довольно подробно описал перспективы, которые открывает роду существование Высокого Берега. А когда закончил и увидел, что маменька недовольна, предложил сходить за договором, дабы она могла убедиться в том, что заключенное им соглашение действительно выгодно.
        - Ты что, оглох?! - жестом приказав ему оставаться на месте, раздраженно рыкнула мать. - Я спросила, что ты нашел в Вартейне-младшем!
        - Мне показалось, что вы хотели узнать…
        - На Высоком Берегу я уже была и знаю, чем и как там будут торговать!

«Была? Когда?» - растерянно подумал юноша, кинул взгляд в окно, за которым только-только занимался рассвет, и мысленно пообещал себе найти и примерно наказать тех, кто имел наглость не сообщить ему о приезде матери. Потом потянулся к пустой глазнице, остановил руку на полпути и вздохнул:
        - Вартейн прожил в Шаргайле лиственей восемь и знает о хейсарах гораздо больше, чем кто-либо из той пьяни, которая собирается в придорожных тавернах…

…Следующие минут сорок Бельвард чувствовал себя преступником, оказавшимся в руках королевского дознавателя: маменька планомерно вытягивала из него все, что он узнал о хейсарах, и не обращала никакого внимания на его взгляды в сторону ночной вазы. А когда юноша понял, что его терпение подошло к концу, вдруг ослепительно улыбнулась, встала и потрепала его по волосам:
        - Я тобой довольна, сын! Поэтому делай, что должно, а я тебя поддержу…

…Через пару минут после ее ухода, справив нужду и снова завалившись на кровать, юноша вдруг понял, что уже не заснет. Поэтому несколько раз дернул за шнур вызова прислуги.
        За дверью что-то грохнуло, потом до юноши донесся все усиливающийся топоток, и наконец из-за распахнувшейся двери показалось испуганное личико Наильки.
        - Звали, ваша светлость?
        - А где Шелест? - оглядев девушку с головы до ног, поинтересовался Бельвард.
        - С сегодняшнего дня вам буду прислуживать я… - опустив взгляд, пробормотала Наилька и густо покраснела. - Приказ леди Марзии…
        То, что маменька ничего не делает просто так, юноша знал как никто другой, поэтому заставил девушку прикрыть за собой дверь и приказал:
        - Рассказывай!
        Она покраснела еще гуще, зачем-то разгладила платье, на котором и без того не было ни одной лишней складки, а потом вздохнула:
        - Ваша маменька застала меня в вашей кровати…
        - И?
        - Жестом приказала встать…
        - Дальше!
        - Оглядела… э-э-э… со всех сторон… чему-то обрадовалась, дала мне целый желток… и… э-э-э… сказала, чтобы я… ну-у-у… продолжала в том же духе…

«Девок не терзаешь…» - мысленно повторил юноша и, сообразив, что означали эти слова, с хрустом сжал кулаки: - Найди Слизня! Немедленно!! И отправь его ко мне!!!
        Увидев, как изменился его взгляд, Наилька подхватила юбки и птицей вылетела из опочивальни.

«Проболтался, тварь…» - невидящим взглядом уставившись в потолок, подумал Бельвард. Потом прикрыл единственный глаз и погрузился в воспоминания:
        …На левой скуле Брани здоровенный синяк. Нос свернут набок. От ноздрей к подбородку, скулам и вискам разбегаются два побуревших веера - засохшие следы от струек крови. Кляп весь во влажных пятнах, но еще во рту. На шее, плечах и под ключицами - пятна от его, Бельварда, пальцев. Запястья, привязанные к изголовью, стерты до волдырей. А во взгляде - радость…
        Радость? Она рада, что он проснулся?! На память приходят некоторые картинки из недавнего прошлого - и юношу начинает мутить.
        Он торопливо сглатывает подкативший к горлу ком, тянется к стулу, на котором висят его шоссы, и вдруг краем глаза замечает шевеление.
        Замирает, хмурится, поворачивается к ней - и видит, как Браня, прогибаясь в спине, старается оголить грудь.
        Попытка, вторая, третья - и краешек одеяла соскальзывает на живот, открывая его взгляду крупные темно-коричневые соски…
        «Ей что, понравилось?!» - ошеломленно думает он, неожиданно для себя самого сдергивает ткань с ее живота и бедер и… с трудом удерживается от желания зажмуриться: внутренние поверхности бедер Брани - одно сплошное черное пятно, а волосы внизу живота слиплись от крови.
        Смотреть на следы своего ночного безумия просто невыносимо, поэтому он отводит взгляд в сторону и вдруг понимает, что видит ее глаза, в которых вместо ненависти горит ЖЕЛАНИЕ!
        Он сглатывает снова, а она… она улыбается! И не просто улыбается: сначала медленно подтягивает пятки к заду, а затем разводит колени…
        «Не понимаю!» - мысленно восклицает Бельвард и вдруг ощущает, что зверь, взявший над ним верх накануне, начинает просыпаться. Нет, проснулся и снова жаждет распластавшуюся на кровати девку!
        Словно почувствовав изменение в его состоянии, Браня томно прикрывает глаза и чуть заметно двигает телом вправо-влево, от чего ее груди начинают тяжело колыхаться.
        - Уймись, дура!!! - рычит он. - А то ведь не удержусь…
        Не унимается - радуется. По-настоящему. И в этот момент Бельварда осеняет - Браня просто хочет жить! И делает все, чтобы угодить его зверю…

…Серый не запирался ни мгновения - услышав заданный вопрос, он виновато опустил глаза и сгорбил плечи:
        - Да, рассказал… Все… Сегодня ночью: меня допрашивал сам Бер, а у него не промолчишь…

«Можно было умолчать!» - подумал Бельвард, но озвучить свою мысль не успел - Серый шмыгнул носом и еле слышно добавил:
        - Ваша светлость, он задавал вопросы так, как будто знал все. Видимо, говорил со Штырем или с кем-то из его пятерки…

«Со Штырем?» - недоверчиво прищурился юноша, а через мгновение злорадно ухмыльнулся: маменька не изменила своим привычкам. И убрала тех, кто слишком много знал…

…Во время завтрака леди Марзия вела себя так, как будто Вален и Миддар были еще живы, а Бельвард все еще считался ее сыном и смотрел на мир обеими глазами. Причин ее веселья юноша не понимал, поэтому ел, уткнувшись в тарелку, и старался не вдумываться в смысл шуток. Но когда она потребовала у Бера послать кого-нибудь за музыкантами, не удержался и скрипнул зубами.
        Маменька услышала: повелительным жестом выставила из трапезной всех, кроме Мельена, встала со своего места, танцующим шагом обошла стол, уселась рядом с Бельвардом и - невиданное дело! - оперлась локтем о столешницу.
        - Злишься?
        - Да…
        - Зря: у нас с тобой сегодня праздник!
        - Праздник?! - горько переспросил юноша. - У нас с вами?
        - Да, ты не ослышался! - кивнула она, приблизила губы к его уху и радостно прошептала: - Сегодня ночью в Авероне скоропостижно скончался мэтр Регмар!
        Бельвард аж подскочил:
        - Глава гильдии лекарей? Тот, который выступал на суде над Бездушным?
        - Он самый!
        Юноша почувствовал, что расплывается в мстительной улыбке:
        - О-о-о!!! Кстати, а почему «скоропостижно»?!
        - Потому что следов пыток на нем не осталось… - выделив интонацией словосочетание «на нем», ответила мать и злорадно оскалилась: - Ведь выжженные внутренности снаружи не видны!
        - Зато живы еще трое… - справившись со вспышкой радости, напомнил Бельвард.
        - Пока живы… - усмехнулась леди Марзия, услышала скрип открывающейся двери и рявкнула на весь донжон: - Убирайтесь к Двуликому!
        Створка остановилась, дрогнула и все-таки распахнулась. Открывая взгляду бледного, как выбеленное полотно, голубятника, стоящего на коленях:
        - Не велите казнить, ваша светлость! Тут то самое письмо… Ну, от Извара Зипуна!
        - От кого?! - не поняла леди Марзия.
        - От старшего одной из пятерок… - вскакивая на ноги, объяснил Бельвард, подбежал к голубятнику, вырвал из его рук крошечный кусочек пергамента и вчитался в корявые, налезающие одна на другую буквы:

«На п. дв. «Св. Р» пр-л абоз НЛ. Част паехл. д. Таропица.»
        - Что это за белиберда? - спросила маменька, невесть как оказавшаяся рядом с сыном и вглядывающаяся в текст.
        Торопливо смяв пергамент в кулаке, Бельвард взглядом приказал голубятнику убираться куда подальше, собственноручно закрыл за ним дверь, прислонился к ней спиной и усмехнулся:
        - На постоялый двор «Свеча рассвета» прибыл обоз короля Неддара. Часть обозников осталась, часть в спешке поехала дальше.
        - Только обоз? А где сам Латирдан?
        - Прибудет туда вечером, ваша светлость… - подал голос Бер. - Когда король торопится, слуги, которые его сопровождают, выезжают заранее. И готовят к прибытию его величества те постоялые дворы, на которых он собирается остановиться…
        - Так это - Неддар. А нам нужны Бездушный с тварью д’Атерн!
        - Говорят, что Меченый закончил свой Путь. - хмыкнул юноша. - Будь я на его месте, выехал бы из Шаргайла в свите короля. А на Тиррен свернул бы где-нибудь в Ромме…
        Маменька помрачнела:
        - Значит, если они едут с Латирданом, то до Ромма к ним не подступиться?
        Бельвард расплылся в улыбке:
        - Ну, я бы так не сказал!
        Глава 24
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Третий день второй десятины третьего травника

…Во дворе «Свечи рассвета» оказалось на удивление многолюдно: рядом с каретным сараем пятеро кряжистых обозников деловито меняли тележную ось, чуть поодаль, у загона со скотом, суетилась троица мужиков помоложе - двое свежевали овец, а третий разделывал парящие туши. Рядом с конюшней пара пацанов усердно скребли и мыли очень неплохих скарцев, а перед распахнутыми настежь дверями кузни подмастерье приколачивал подкову к правому переднему копыту каурого рагнарца.
        Мысленно настроившись на то, что горячей воды придется ждать до Ночи Темной Страсти, я направила свою кобылу к коновязи, неторопливо спешилась, шагнула к Крому и чуть было не оглохла от подобострастного вопля выбежавшего во двор юноши:
        - Сил-ваш-м рук-м и астраты ваш-м-глаз-м, уважаемые!!! Рады вновь привест…ствавать вас на нашем пастаялом дваре!!!
        Вглядевшись в лицо глотающего буквы и слоги крикуна, я мысленно хихикнула: это был Заур, сын хозяина «Свечи рассвета», «имевший счастье» столкнуться с моим мужем на темной лестнице и наверняка не забывший «ласкового» прикосновения его пальцев к своему горлу.
        - Что со свободными комнатами? - бросив повод своего коня подскочившему мальчишке, поинтересовался Кром.
        - Есть! Провожу!! Лично!!! П-том в-рнусь и п-селю ваш-х воинов!!! - затараторил парень. Не дожидаясь соответствующей просьбы, метнулся к моей кобылке и, в мгновение ока справившись с ремнями переметных сумок, забросил их себе на плечи.

«Соображает…» - склонившись к моему уху, прошептал Меченый, поудобнее перехватил свой посох и зашагал вслед за рванувшим к двери «проводником»…

…Комната, которую нам выделил Заур, разительно отличалась от той, в которой мы ночевали в прошлый раз: по левую руку от входа стояла не узенькая и короткая даже для меня кровать, а сооружение, на котором при желании могли с комфортом разместиться трое-четверо таких же здоровяков, как мой Кром. Справа, вплотную к стене, выстроились аж четыре сундука для вещей и нечто, напоминающее то ли вешалку, то ли тренировочный манекен. А в локте перед окном высился небольшой, но довольно аккуратный стол с тремя резными стульями. Впрочем, все это «великолепие» я толком и не рассматривала, так как, не успев перешагнуть через порог, сразу же прикипела взглядом к красующейся перед дверью здоровенной и явно совершенно новой бочке для омовений.
        - С чего это вдруг вы ее прикупили? - убедившись, что она мне не чудится, ехидно спросила я.
        Юноша поежился, о-о-очень осторожно дотронулся до поясницы и тяжело вздохнул:
        - На-а-а прошлой де-есятине у нас а-аст-навливался ка-ароль Неддар Латирдан… со свитой… И-ие мл-сть леди Амалия п-желала а-а-апал-снуца… И… э-э-э… ни смагла…
        Чем закончилось несостоявшееся омовение, было понятно и без дальнейших объяснений, поэтому, жестом приказав ему замолчать, я потребовала натаскать мне воды, дождалась, пока Заур выбежит из комнаты, села на первый попавшийся стул и принялась расплетать порядком надоевший магас.
        Кром, за время моего разговора с хозяйским сыном успевший выглянуть во двор, закрыть ставни и прислонить Посох Тьмы рядом со входной дверью, присел на корточки возле переметных сумок и принялся копаться в их содержимом: достал чистую нижнюю рубашку и ара’д’ори, затем - полотенце, сверток с мыльным корнем и гребешок, встал, аккуратно разложил все это на кровати и вдруг застыл, невидящим взглядом уставившись на белую ткань.
        Проследив за его взглядом, я похолодела: он смотрел на мою рубашку, а видел прошлое: парящие ведра воды, пустой таз и меня, стоящую у окна с распущенными волосами.
        - …За что они нас так ненавидят? - там, в прошлом, спросила его я.
        - Кто «они»? - удивился он.
        - Боги!
        Вспоминать, что я тогда несла, было стыдно: не найдя в себе сил прямо признаться в своих чувствах, я сначала убедила Крома в том, что Боги нас ненавидят, а затем попыталась переложить бремя принятия решения со своих плеч на его.
        - Кро-о-м? - представив, что творится в душе мужа, тихонечко выдохнула я. Потом поняла, что он не слышит, подлетела к нему, развернула к себе лицом и, встав на цыпочки, заглянула в глаза: - Кром, ты чего?!
        Он сглотнул, грустно посмотрел на меня и успокаивающе махнул рукой:
        - Да так… Вспомнил ту ночь… и твои слова про Богов… Ну, те, которые…
        - Я помню… - прикоснувшись пальцем к его губам и заставив его замолчать, выдохнула я. - И скажу тебе вот что: я ошибалась - Боги нас не ненавидят, а… направляют! По единственно возможному Пути!
        Кром скептически фыркнул, попробовал возразить, но я ему не позволила:
        - Посуди сам: я - дворянка, ты… ты был простолюдином; я не покидала родового замка, ты скитался по Вейнару, я…
        - …ты - красавица, я - э-э-э… Меченый. И к тому же Нелюдь… - буркнул муж и тут же схлопотал кулаком по животу:
        - Ты - единственный и несравненный! Ты полон Света, тепла и любви, и для меня нет никого ближе и роднее!
        Он благодарно улыбнулся. Потом опустил взгляд и еле слышно уточнил:
        - …для тебя сегодняшней…
        Он был прав, поэтому я не стала возмущаться, а виновато кивнула:
        - Ну да, для меня той ты был ожившим кошмаром, один взгляд на которого лишал меня способности соображать… Поэтому… скажи, могла ли я стать твоей женой без ИХ помощи?
        Кром потемнел лицом и отрицательно помотал головой:
        - Нет…
        - Значит, если бы нас действительно ненавидели, этот Путь мы бы не прошли…
        - Хм…
        - И теперь, когда мы…
        - …подошли к его концу…
        - …вместе, дурень!!! - взвыла я. - Мы просто обязаны быть благодарными. И наслаждаться каждым мгновением, проведенным друг с другом!
        Кром кивнул. Но не улыбнулся - видимо, размышлял о том, что время, которое нам выделили Боги, вот-вот закончится. Пришлось привести ему еще один довод. Тот, с помощью которого я обычно отгоняла от себя мысли об ожидающем меня Темном Посмертии:
        - Те, кто не знает даты своего ухода, не в состоянии представить ценности каждой прожитой ими минуты, поэтому тратят свою жизнь на что попало: сутками пропадают на охоте, забивая несчастную дичь; чуть ли не каждую десятину устраивают приемы и балы, на которых напропалую флиртуют с кем придется; бросают тех, кто рядом, ради тех, кто кажется чуточку красивее, интереснее или богаче…
        Кром едва заметно усмехнулся, скорее всего, подумав о том, что балы, охота и флирт - удел не простолюдинов, а дворян.
        Я закусила губу, пытаясь сообразить, на что тратят свободное время крестьяне и мастеровые, и облегченно перевела дух, услышав его слова:
        - Ну да, пожалуй, ты права: если впереди вечность, то все, что рядом в данный момент, кажется не особенно важным. Ведь там, вот-вот, через день-месяц или листвень, ты обязательно встретишь еще лучше!
        - А ведь это иллюзия… - обрадовавшись, что он меня понял, продолжила я: - Ни у кого из смертных нет и не может быть уверенности, что его жизнь продлится хотя бы листвень. Но, увы, большинство этого не понимают, а мы… а у нас с тобой все иначе: близость Темного Посмертия придает нашим чувствам такую остроту, что…
        - …одно прикосновение к тебе сводит меня с ума… - приобняв меня за плечи и уткнувшись носом в мои волосы, улыбнулся он.
        - …а от мысли о том, что я - твоя, у меня слабеют колени… - счастливо выдохнула я. А через миг чуть было не помянула Двуликого, услышав стук в дверь и раздавшийся следом хриплый голос водоноса:
        - Вода для омовений, ваш-мл-сть!!!

…Мылась я… нет, не мылась, а издевалась над собой и мужем, больше часа. Но не из вредности, а для того, чтобы заставить его окончательно забыть о чувстве вины, которое он испытывал передо мной. Первые минут пятнадцать, пока я намыливала и ополаскивала волосы, изредка приоткрывая зажмуренные глаза и поглядывая сквозь ресницы на его лицо - вполсилы: то привставая с положенного на дно бочки чурбачка и как бы невзначай демонстрируя ему грудь, то покусывая или облизывая губы. Потом, когда волосы были промыты, а грусть, все еще чувствовавшаяся в его взглядах, дыхании и движениях, начала уступать место желанию, я отбросила всякий стыд и, встав, попросила его меня намылить.
        О Боги, как он на меня посмотрел - у меня тут же перехватило дух, а колени мелко-мелко задрожали!
        Первое же его прикосновение - ладонью к шее - обожгло кожу, как вылетевший из костра уголек. Второе - медленное скольжение пальцев с зажатым в них мыльным корнем сначала от плеча к локтю, а затем и по внутренней стороне предплечья к запястью - чуть не лишило меня способности связно мыслить. А третье - к ямочке между ключиц и от нее вниз - отдалось внизу живота и заставило меня мысленно застонать.
        С огромным трудом заставив себя думать не о своих, а о его ощущениях, я развернула плечи и слегка прогнулась в пояснице, чтобы приподнять грудь и дать ему понять, что мыть надо все.
        Его рука дрогнула, на миг задержалась над аркой[178 - Арка - местное название солнечного сплетения.] и осторожно сдвинулась в сторону. При этом тыльной стороной ладони «случайно» коснувшись моей груди.
        - Еще… - закрыв глаза, шепотом попросила я. А потом на всякий случай вцепилась в край бочки. И правильно сделала: прикосновение горячей и влажной ладони к правому соску оказалось настолько острым и чувственным, что я пошатнулась и еле удержала равновесие…

…Не поддаться все усиливающемуся желанию было неимоверно сложно. Причем не только мне, но и Крому: его руки, не столько моющие, сколько ласкающие мое тело, иногда словно начинали жить своей жизнью и творили такое, что срывали с моих закушенных губ сладострастные стоны. Впрочем, мои руки делали то же самое: именно благодаря им через какое-то время Кром оказался в бочке. Вплотную ко мне. Дрожащий от сдерживаемой страсти и умирающий от предвкушения. И… протянул мне мыльный корень!
        Честно говоря, в этот момент мне было плевать и на запах лошадиного пота, которым от него несло, и на то, что вода в бочке уже не особенно чистая - я отрицательно помотала головой, повернулась к нему спиной, оперлась на край бочки и услышала хриплый шепот:
        - Не торопись, любимая: у нас впереди - вся ночь…
        Я нащупала его руку, требовательно потянула мужа к себе и вдруг сообразила, что он имеет в виду: мы были не в Шаргайле, то есть могли не думать ни о тех, кто спит за стеной, ни о ро’ори, которые придут на утреннюю тренировку, ни о каких-то там событиях, которые требуют обязательного присутствия баас’ори’те!
        Меня аж затрясло от жуткого, какого-то животного желания. А когда Кром взял меня за бедра, чтобы развернуть к себе лицом, я представила себе все, что успею попробовать до утра, и чуть было не сошла с ума от яркого, как вспышка молнии, Касания Эйдилии…

…Когда я открыла глаза, Меченый спал. Причем не чутким, поверхностным сном воина, готового в любое мгновение схватиться за оружие и вступить в бой, а сладко, как ребенок. Хотя нет, на ребенка он походил мало: предплечье его правой руки, мирно покоящейся на постели рядом с моим плечом, не многим уступало в объеме моему бедру, а ширине спины могла позавидовать даже входная дверь.

«И это - моя Половинка? - мысленно хихикнула я. - Да нет, три четверти, если не больше!»
        Словно почувствовав мои мысли, «три четверти» забавно сморщил нос, оторвал руку от простыни и, не просыпаясь, положил ее мне на живот.
        Не удержавшись, я накрыла его пальцы своими и чуть было не задохнулась от переполнившей меня нежности:
        - Я тебя люблю, Кром! Люблю больше жизни! И с буду счастлива разделить с тобой даже Темное Посмертие…
        Услышать мои слова он не мог - я не столько шептала, сколько шевелила губами, выплескивая наружу свои ощущения, - но тут же открыл глаза и засиял:
        - Мэ-э-эй…
        В его взгляде было столько радости, что я чуть было не заплакала от яркого, ни с чем не сравнимого счастья.
        Увы, насладиться единением душ нам не дали - буквально через мгновение после того, как я утонула в глазах мужа, в коридоре скрипнула открывающаяся дверь и чей-то крайне недовольный голос рявкнул на весь постоялый двор:
        - Эй ты, как тебя там?! В комнату его величества - ведро горячей воды, да поживее!
        - В комнату кого? Его величества?! - ошалело спросил Кром и, слетев с кровати, метнулся к окну.
        Грохнули и распахнулись ставни, в комнату хлынул солнечный свет, и силуэт мужа, по привычке вставшего не перед окном, а рядом ним, слился со стеной.
        - О-о-о, сколько лошадей и хейсаров… Видимо, вправду король…
        - Что-то случилось… - сев и свесив ноги с кровати, мрачно буркнула я. А про себя добавила: «Война, наверное…»

…Видимо, Кром пришел к тому же выводу, что и я, так как поскреб шрам на щеке и принялся одеваться: натянул исподнее, затем ара’д’ори и сапоги, надел нагрудник, наручи и перевязь с метательными ножами, тщательно затянул каждый ремень, проверил, как выходят из ножен клинки, потом пару раз подпрыгнул и потянулся за поясом и чеканом.
        - Как ты думаешь, с кем? - торопливо заплетая лахти, спросила я.
        Муж пожал плечами, выхватил и вернул на место засапожный нож, а затем взял со стола мой маттир.
        - Скоро узнаем…
        Потом выдернул из-за пряжки мой шаммор, проверил заточку лезвия, вставил клинок обратно и ободряюще улыбнулся:
        - Я буду рядом. Что бы ни случилось…
        У меня почему-то екнуло сердце, а по спине побежали мурашки. Увы, встать и прижаться к мужу, чтобы спрятаться от того, что ждало нас за пределами комнаты, я не успела - положив маттир на столешницу, Кром метнулся к окну, закрыл ставни, а затем метнулся к двери:
        - Если Латирдан тут, то в коридоре должны быть его телохранители. Выйду, узнаю, что случилось, и сразу же вернусь…
        Я кивнула - мол, не волнуйся, я все поняла, - дождалась, пока за ним закроется дверь, потянулась к ансам и изумленно выгнула бровь, услышав слишком уж жизнерадостный голос Ягра Лезвия Ветра:
        - Силы твоей деснице и остроты взору, баас’ори’те! Ты чего такой мрачный? А-а-а, я понял: ты проиграл вечерний лар’ват[179 - Лар’ват - дословно «первый бой». Обычно этим словом называют первую брачную ночь, но тут Ягр пытается пошутить - намекнуть Крому на то, что в этом «бою» победила Мэйнария.] и теперь пытаешься сбежать от утреннего!
        Меня бросило в жар: если в сарти Аттарков, где я старалась хоть как-то контролировать свои эмоции, мне обычно удавалось удержаться от «пения», то этой ночью я, наверное, стонала на всю округу! Потом до меня дошло, что на этом же постоялом дворе ночевал еще и король, но умереть от стыда я не успела.
        - Мудрости тебе, ро’шер… И благоразумия …
        В приветствии мужа, хейсарском по форме, но совсем не хейсарском по содержанию, явственно прозвучала угроза.
        Лезвие Ветра, один из двух Гатранов, предложивших Крому свои клинки, его, скорее всего, проигнорировал. Или улыбнулся. И совершенно зря: буквально через пару ударов сердца после того, как прозвучало последнее слово, до меня донесся полупридушенный всхлип.

«Хлопнул по плечу. Или отвесил «дружеского» тумака… - подумала я и ухмыльнулась: при силище моего мужа и то, и другое было подобно удару крепостного тарана. - Теперь Ягр взбесится…»
        Не взбесился, а перевел дух и радостно расхохотался:
        - Буду… Благоразумным… Ибо ты быстр и о-о-очень убедителен!
        Видимо, Кром счел эти слова извинением, так как тут же сменил тему разговора:
        - Мне показалось, или я слышал голос тэнгэ адвара?
        - Не показалось! Вейнарский Лев приехал часа через полтора после нас, и…
        - …и не стал вас беспокоить!

«Король…» - узнав голос, обреченно подумала я. И спрятала в ладонях пылающее лицо.
        - Да озарит твой путь свет Ан’гри, адвар! - учтиво поздоровался мой супруг.
        - Чего ты только что желал Ягру? Благоразумия? - ехидно поинтересовался у него Латирдан.
        - Да, сир. А еще мудрости!
        - Ну, с мудростью у тебя все в порядке, поэтому я пожелаю тебе благоразумия и толику почтения! - хохотнул Латирдан. - А потом приглашу тебя и твою супругу разделить со мной утреннюю трапезу…
        Глава 25
        Кром Меченый
        Третий день второй десятины третьего травника
        Свыкнуться с тем, что Латирдан решил проводить нас с Мэй до храма Двуликого, оказалось непросто. Нет, причины, побудившие его принять такое решение, были донельзя логичными и идеально вписывались в а’дар. То есть, окажись на месте короля любой из хейсаров, я бы с радостью принял его предложение. Увы, на месте короля был король, поэтому я раз за разом прокручивал в голове тот самый разговор и пытался найти хотя бы один довод, который позволит мне отказаться от его сопровождения.
        - Во-первых, ты - Аттарк, шшат’или Занатара Седобородого и второй [180 - По а’дару, мужчинами считаются те, кто способен держать в руке оружие. Т. е. бывший аннар рода, Занатар Седобородый, в этот список уже не входит.] мужчина в роду. Первый - н’нар, и остался в Шаргайле, третий - Рука Бури - сейчас в походе. Значит, сопровождать вас по баас’у-э’ви [181 - Баас’у-э’ви - дословно «дорога, угодная Бастарзу». Что-то вроде подвига, остающегося в веках.] должен не кто-нибудь, а я…
        То, что я с Мэй шел не по баас’у-э’ви, а по дороге, ведущей к Богу-Отступнику, Неддара не волновало: раз уходить собирались два Аттарка, причем не абы кто, а единственные ныне живущие майягард и гард’эйт, то в последний путь их должен был сопровождать самый старший воин в роду.
        - Во-вторых, я - единственный человек во всем Шаргайле, в чьем присутствии Унгар никогда не обнажит клинков…
        В том, что Ночную Тишь способны остановить братские узы, я верил слабо: да, Унгар с самого детства считал Неддара своим старшим братом и прошел с ним пусть короткую, но все-таки войну, но раз чувства к Мэй заставили его проигнорировать прямой приказ отца и отказаться от рода, то желание обладать ею было сильнее уважения к кому угодно.
        Само собой, я попытался оспорить этот довод еще во время завтрака. Но безуспешно - выслушав мои возражения, Неддар пожал плечами и взглядом показал мне на замершего у стены телохранителя:
        - Пусть так. Но ведь, кроме меня, рядом с тобой и Мэйнарией будут постоянно находиться четыре десятка лучших воинов Горгота! А это слишком много даже для Дээта…
        С этим пришлось согласиться: да, Унгар считался хорошим ро’ори, но не более. А воины, которым Вейнарский Лев доверял свою спину и собирался доверить мои с Мэй, были Мастерами. Или, как их называли сами горцы, лам’наш’ги. Кроме того, для Ночной Тиши они были старшими, а значит, среди них не могло быть его побратимов.
        - В-третьих, уехав из Шаргайла до завершения праздников, я продемонстрировал хейсарам свое неудовольствие. Не прямо, косвенно, но те, кто должен, поймут. И сделают нужные мне выводы…
        Тогда, за завтраком, я подумал, что высказывать это самое «неудовольствие» после той речи, которую король произнес перед встречавшими его Аннарами и после поединка с Расколотой Скалой было не обязательно. Но озвучивать свою мысль, само собой, не стал: Неддар Латирдан был королем, а значит, принимал решения не просто так, а после тщательнейшего обдумывания последствий.
        - В-четвертых, по ряду не зависящих от меня обстоятельств каждый лишний день моего пребывания в Шаргайле играет на руку моим врагам. Поэтому официально считается, что сейчас я совершаю поездку по замкам своих вассалов. Кстати, для того, чтобы мой маршрут соответствовал этой легенде, по дороге к границе нам придется заехать в Фьерн, Тьюварр и Ирригард, а по пути обратно, уже только мне, - в Молт, Ларвен и Фаррат…
        Выяснять, что это за «обстоятельства», тогда, за столом, я, конечно же, не стал. А вот Мэй спросила. И, как ни странно, получила ответ. Правда, не от короля, а от сидящей по левую руку от него леди Амалии:
        - С середины первого травника по Вейнару поползли слухи о том, что Его Величество - подменыш, усаженный на трон хейсарами. Те, кто их распространяют, приводят и доказательства: в покои короля вхожи только горцы, в Ближнем Круге - горцы или их ставленники, а единственное место, где бывает Его Величество, кроме Аверона, это Шаргайл…
        Оглядев наши вытянувшиеся лица, Латирдан раздраженно поморщился:
        - Врагов у меня хватает. И если им удастся заронить зерна сомнения в души моих подданных, то в скором времени в Вейнаре вспыхнет еще один мятеж… В общем, для того чтобы ослабить воздействие этих слухов, члены Внутреннего Круга вынудили меня завести себе фаворитку и изображать страсть…
        Услышав эти слова, леди Амалия даже не покраснела - совершенно спокойно прожевала кусок сыра, вытерла губы уголком кружевного платка и насмешливо посмотрела на побагровевшую от возмущения Мэйнарию:
        - Я - племянница хорошо известного вам барона Дамира Кейвази. Дальше объяснять или догадаетесь сами?
        Кстати, то, что Неддар озвучил две последние причины, заставляло меня дергаться ничуть не меньше, чем то, что он, КОРОЛЬ, собирается ехать Двуликий знает куда из-за ПРОСТОЛЮДИНА: Неддар не мог доверить государственную тайну кому попало ПРОСТО ТАК. Значит, собирался использовать сказанное в своих интересах…
        Кстати, Мэй пришла к тем же выводам, что и я: ближе к концу часа зайца[182 - Час зайца - с 4 до 5 часов дня.], когда мы выехали из ущелья Облачных Снов и оказались на Рашском нагорье, она подъехала вплотную и мрачно поинтересовалась:
        - Тебе не кажется, что это - еще одна попытка заставить нас свернуть со своего Пути?
        Я утвердительно кивнул:
        - Кажется…
        - Пара дней в Фьерне, пяток - в Тьюварре, десятина - в Ирригарде, затем «небольшой крюк» куда-нибудь в Ож[183 - Граница с Тирреном находится на юго-западе Вейнара. Баронство Ож - на северо-востоке.] - и мы и оглянуться не успеем, как на нас навесят какие-нибудь обязанности, требующие нашего обязательного присутствия в Авероне…
        Я покосился на Латирдана, едущего в пяти десятках локтей впереди, и грустно усмехнулся: что бы он там ни утверждал, хейсаром Неддар оставался только до тех пор, пока а’дар не начинал противоречить его чувству долга.
        Увидев мою усмешку, Мэй почему-то решила, что я снова думаю о том, что лишил ее будущего, и вышла из себя:
        - Клятвы, данные Богам, не нарушают! У нас с тобой один Путь, и мы пройдем его вместе!!!
        Сочетание молний, сверкающих в ее глазах, с еле слышным шепотом показалось мне настолько забавным, что я не удержался от улыбки:
        - Я думал о другом…
        Она нахмурилась, так же как и я незадолго до этого, покосилась на короля Неддара и вытаращила глаза:
        - Ты… ты не хочешь заезжать в Тьюварр?
        За несколько часов, которые прошли с момента, когда король озвучил свое намерение остановиться в замке графа Виллефорда, я успел заставить себя смириться с мыслью о том, что мне придется как-то пережить вынужденное возвращение в прошлое, поэтому отрицательно помотал головой:
        - Да нет, мне как-то все равно…
        Мэй не поверила:
        - Неправда: я чувствую, что тебе будет больно. Поэтому… поэтому попробую убедить его еще раз!
        - Лучше я… - буркнул я и, не дожидаясь ее ответа, пришпорил коня…

…Как обычно, моя попытка подъехать к королю вызвала крайнее неудовольствие его свиты: на лицах придворных, упорно отказывающихся видеть во мне ровню, появились гримасы неудовольствия, а посол Диренталя Набожного, граф Гастар Виллесар, оглядев меня с ног до головы, демонстративно сплюнул под ноги своей кобылке.
        Скользнув по его лицу равнодушным взглядом, я поравнялся с Его Величеством, что-то обсуждающим с леди Амалией, и чинно склонил голову в знак уважения:
        - Прошу прощения за то, что прерываю вашу беседу, но…
        - Кром! Ты - Аттарк, и я - Аттарк, поэтому можешь обращаться ко мне на «ты»…
        - Ваше Величество, я…
        - «Ро’шер» и «ты»… - перебил меня король. - Вопросы?

«Будем считать это приказом…» - подумав несколько мгновений, решил я. И обратился к нему так, как он хотел:
        - Ро’шер, я тут подумал… В общем, те причины, которые вы…
        - «Ты»!
        - …которые ты озвучил за завтраком, безусловно, важны, но ты - король, а я даже не дворянин, поэто…
        Поняв, к чему я веду, Вейнарский Лев нахмурился, жестом приказал мне заткнуться, потом повернулся к своей «фаворитке» и тоном, не терпящим возражений, «попросил»:
        - Леди, вы не оставите нас на некоторое время?
        Баронессу как ветром сдуло. И не только баронессу - троица придворных, ехавших локтях в сорока, пришпорили коней и унеслись вперед, а те, кто ехал позади нас, судя по прекратившемуся цокоту копыт, «решили» остановиться.
        Мрачно оглядев меня с ног до головы, Неддар подъехал практически вплотную, уставился в глаза и огорошил вопросом:
        - Как ты считаешь, быть королем хорошо?
        Отвечать, не подумав, было глупо, поэтому я попытался представить себе, каково носить венец. А через пару десятков ударов сердца пожал плечами:
        - Думаю, что ответить на этот вопрос однозначно невозможно: безграничная власть - это не только безграничные возможности, но и неподъемное бремя…
        - Ты читал Игенора Мудрого? - вытаращив глаза, изумленно поинтересовался Неддар.
        - Кого, сир?
        - «Кого, ро’шер?» - поправил он. - Трактат «О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней», который ты только что процитировал.
        - Нет, ро’шер, не читал. А это выражение частенько употреблял Роланд Круча, мой голова…[184 - Голова - начальник отряда охранников.]
        Латирдан задумчиво потер переносицу и, махнув рукой, вернулся к теме разговора:
        - То, что королевская власть - это бремя, я понял очень рано. И будь на то моя воля, ни за что на свете не подставил бы голову под венец - жил бы в Шаргайле, ходил бы в набеги и дрался бы на айге’тта. Увы, Боги сочли, что для меня этого слишком мало…

…Слушая его рассказ, я не мог отделаться от мысли, что сплю или брежу. Ибо король НЕ МОГ открывать душу простолюдину, пусть даже последний и считался его сородичем!
        Не мог. Но открывал: рассказал мне о том, как в первые дни своего пребывания в Авероне бесился, ощущая двуличность окружавших его придворных, как не мог себя заставить выйти к армии, отправляющейся в Алат, так как сомневался в своих способностях командовать таким количеством людей, и как привыкал к постоянному присутствию рядом графа Рендалла.
        Затем он ненадолго остановился на осаде Карса, причем говорил не о том, что взял город, до этого считавшийся абсолютно неприступным, а о причинах, которые заставили его лезть на стену:
        - Я боялся. Боялся, что вейнарцы, которых я привел в Алат, сочтут меня трусом. Ведь стоять за спинами солдат и смотреть за ходом битвы с какой-нибудь возвышенности намного проще, чем идти навстречу врагу…
        Потом несколькими предложениями описал свое возвращение в Аверон и сам мятеж, а потом сразу же перешел к последствиям последнего:
        - …В какой-то момент я вдруг почувствовал вокруг себя пустоту: люди, которые наводнили дворец после того, как закончилось все это безумие, были ненастоящими. Они говорили одно, делали другое, а думали - третье. Именно тогда я понял, что за радостной улыбкой и словами «доброе утро, ваше величество» может прятаться желание побыстрее получить выгодную должность, а глубокий реверанс - это не выражение уважения к своему сюзерену, а движение, позволяющее продемонстрировать содержимое декольте и тем самым намекнуть на свою готовность оказаться в его постели…
        Человеку, с молоком кормилицы впитавшему в себя требования а’дара, такое отношение придворных понравиться не могло, и Неддар окружил себя теми, кто не казался, а был достойным. Увы, таковых оказалось немного - граф Рендалл Грасс, барон Комес д’Ож, барон Генор д’Молт, барон Дамир Кейвази, пара хейсаров - Вага Рука Бури и Арзай Белая Смерть - и леди Этерия…
        - А через некоторое время, стоя перед поминальным костром графа Рендалла и глядя в лица тех, кто пришел его проводить, я вдруг понял, что те, кто меня окружает, делятся на Людей и стервятников. Первые - настоящие: живут по а’дару, делают то, что должно, и тверды, как Слеза Эйдилии. Вторые… вторые не живут, а существуют. И готовы на все, что угодно, ради власти и выгоды…
        После этих слов Неддар ушел в себя. Ненадолго - минуты на полторы. Потом тряхнул головой, чему-то горько усмехнулся и уставился мне в глаза:
        - Ты - настоящий. Твоя жена - тоже. Если бы не ваши Пути, я ввел бы вас в Ближний Круг и переложил на ваши плечи часть ответственности за Вейнар…
        - Ро’шер, я - простолюдин!
        - И что с того? Вон, барон Дамир Кейвази - калека и во время правления моего отца приезжал в Аверон только на годовщины его коронации! А я назначил его казначеем и до безумия рад, что Боги свели наши Пути…
        - Вы - настоящий хейсар, сир! - вырвалось у меня.
        - Да, я - хейсар. И ты - хейсар! А еще ты Аттарк и мужчина, которого я уважаю. Поэтому я буду рядом до тех пор, пока ты не перешагнешь порог храма Двуликого…
        Глава 26
        Орман Кот
        Третий день второй десятины третьего травника

…Головной дозор отряда, сопровождавшего королевский обоз, влетел в Туманный Овраг в час оленя, а уже через несколько минут на постоялом дворе «Медвежья берлога» началось Двуликий знает что: сначала истошно завопил его хозяин, затем заскрипел колодезный ворот, завизжала и закудахтала отлавливаемая и забиваемая живность, загромыхали ворота конюшни, а из каретного сарая начали выталкивать невесть зачем загнанные в него возы.
        Воины, сообщившие Лысому Редиву о скором приезде Латирдана, тоже не стояли на месте - поручив своих коней заботам конюхов, они тут же занялись осмотром дома и подворья. Начав, само собой, со здания: двое мечников помоложе перекрыли выходы во двор, а остальные рубаки, подхватив под руки хозяина, втащили его в белую дверь и пропали.

«Сейчас заберут у него ключи от всех комнат, пробегутся по этажам, «попросят» съехать всех, кто покажется подозрительным, затем перевернут все подсобные помещения и отправятся осматривать окрестные дома…» - подумал Орман, забрался еще на одну ступень приставной лестницы и придирчиво осмотрел венец[185 - Венец - один ряд бревен в срубе.].
        В этот момент Рыжий Ус, пытавшийся снять лапу с правого метателя, изо всех сил рванул на себя ось. Та неожиданно поддалась, и воин, не удержав равновесие, рухнул навзничь.
        - Осторожно, ты, осел безрукий! - взвыл Кот. - Убьешься же!!!
        Брат Эдвик, как раз закончивший закладывать досками платформу левого, метнулся к Усу и отвесил ему подзатыльник. Хорошо отвесил, от души - голова криворукого придурка, мотнувшись, с треском соприкоснулась со стеной и отправила Рыжего в забытье.
        - Прячь ось и лапу, живо!!! - прошипел ему Орман и, выпрямившись, сделал вид, что осматривает червоточину.
        Как и следовало ожидать, его вопль привлек внимание: хейсар, охранявший белую дверь в «Берлогу», схватил за руку пробегавшего мимо водоноса и взглядом показал ему на Кота.
        Ответа мальчишки брат во Свете не услышал, но нисколько этому не расстроился - судя по недовольно сдвинутым бровям и ожесточенной жестикуляции, водонос жаловался воину на недоумков, решивших открывать постоялый двор по соседству с уже имеющимся.

«Нет, недоумками он нас не назовет, испугается гнева Уверашей… - пройдя по венцу к углу сруба, подумал Орман. - Значит, будет сетовать на то, что им и так нечего есть, а появление второго постоялого двора пустит их по миру…»

…Стенать и жаловаться на жизнь воин мальчишке не позволил: прервал чуть ли не на первом же предложении и начал задавать вопросы. То, что может рассказать водонос, Кот примерно представлял, но все равно напрягся - любое слово, сказанное «не так», могло вызвать у хейсара подозрение.

«Спаси и сохрани!» - мысленно взмолился он, на мгновение вскинул взгляд к небу, потом увидел, что хейсар отпустил водоноса, и облегченно прочитал «Благодарствие»…

…Осматривать бывшую гончарную мастерскую хейсары пришли где-то через час. Без спросу вошли в открытые настежь ворота, задумчиво оглядели штабеля досок, заботливо укрытые от непогоды, а затем вломились в белую дверь.
        Увидев их, Орман, распекавший очередного недотепу за недостаточно ровно выведенную поверхность, недоуменно оглядел гостей, затем «увидел» нашивки на их нагрудниках и сложился в поясном поклоне:
        - Чем могу быть полезен Тайной службе Его Величества?
        Хейсар, вошедший в комнату первым, цепко оглядел Кота с ног до головы, оценил стоимость его одежды и обуви, а затем вопросительно выгнул бровь:
        - Орман Кот, представитель купеческого дома Зарнади из Скара?
        - Он самый!
        - Могу я посмотреть ваш патент на право ведения дел на территории королевства?
        Брат во Свете учтиво поклонился, метнулся к переметным сумкам, стоящим у стены, и, покопавшись, вытащил наружу требуемый документ:
        - Извольте…
        Проглядел. Тот, который постарше. Затем внимательно изучил печать, вернул свиток Коту и мотнул головой в сторону «рабочих»:
        - Тоже скарцы?
        - Вейнарцы мы, ваш-мл-сть! - загудел Ус. - Мы с Вохой, Корзинщиком и Срамом - с Лужков, ка-аторые пад Меллором. Эдвик и и-иго брат - с Та-аржищ, Рама - с Ямы…
        - Скарец - только я… - улыбнулся Орман. - А мастеров и рабочих я нанял тут, в Меллоре…
        - Ладони покажите… - потребовал у «рабочих» один из хейсаров. А когда те «тупо» захлопали глазами, негромко добавил: - Живо!
        У Кота похолодело внутри. И тут же отпустило: поглядев на мозоли, натертые братьями во Свете во время тренировок по сборке и разборке метателя, воин удовлетворенно махнул рукой:
        - Все, можете опустить…
        Дом осматривали добросовестно, но без души: заглянули в каждый закуток, включая отхожее место, но при этом не попросили разобрать ни один штабель; взвесили в руке все четыре найденных топора, но не обратили внимания на груду войлока, валявшуюся в одном из углов; влезли на одну из лестниц и выглянули наружу, но не поинтересовались причиной, заставившей Кота наполовину разобрать стены сруба. Впрочем, стоило Орману слегка расслабиться, как тот, который помладше, поинтересовался, до которого часа будут идти работы. А когда получил ответ, негромко заявил:
        - Король прибудет на закате. Приветствовать можете, стоя во дворе или на улице у самого забора. Бросаться к Его Величеству, а также выглядывать над венцом или откуда-нибудь из-за штабеля не советую: схлопочете болт между глаз. И еще: ночью к «Берлоге» лучше не подходить - подстрелим…

…После ухода хейсаров братья во Свете разошлись по своим местам и принялись за работу: сначала разобрали еще два венца и выволокли бревна во двор, затем втащили в комнату новые, немного передохнули и заработали топорами и рубанками.
        Первое время часовые, выставленные десятником перед воротами «Берлоги», реагировали чуть ли не на каждый удар топора, а потом привыкли. Впрочем, Кот не расслаблялся - когда братья вырубили оба «зуба»[186 - Бревна в срубе соединяются либо «в чашу» или «обло» (с выступающими концами), либо «в лапу» или «в зуб» (без выступа).], он приказал прекратить работу и устроил перерыв на обед.
        Ели неторопливо. Даже очень. А когда снова застучали топорами, встревоженный десятник прислал одного из воинов «проверить, как идут дела».
        Дела «шли отлично»: Кот, усевшись на перекладине лестницы, смаковал вино, Ося Срам, бурча себе под нос, убирал объедки, оставшиеся после обеда, а остальные «рабочие» готовились ставить на место новый венец.
        В третий и последний раз хейсары явились в бывшую гончарную мастерскую в самом начале часа быка: зашли в дом, огляделись, не нашли ничего предосудительного и поинтересовались, собирается ли уважаемый Орман Кот прекращать работу во время проезда короля.
        Брат во Свете степенно кивнул:
        - Конечно! Да и потом шуметь не будем…
        - Его Величество въедет в Туманный Овраг через полчаса…

…Через двадцать минут братья во Свете во главе с Котом стояли во дворе в одну шеренгу, старательно тянули шеи, стараясь углядеть приближающийся кортеж короля, и вполголоса обменивались впечатлениями о некогда виденных ими сильных мира сего. Рон Корзинщик бредил о том, что «три лиственя та-а-аму назад» аж дважды лицезрел самого Шаграта Второго, Воха Гнутый хвастался тем, что видел и Шепелявого[187 - Шепелявый - прозвище короля Шаграта.], и принца Кортарена, и «его величество Неддара», а Митвар Рама, нервно вытирая потеющие ладони о штаны, сокрушался, что всю жизнь не вылезал из своей Ямы и поэтому «чувствует себя бревном».
        Когда со стороны околицы послышался стук копыт, «бревно» очень правдоподобно икнул, оглянулся на хейсаров и растерянно поинтересовался:
        - Ваш-мл-сти, а кады кланяться-то? Прям ща или как И-во Вили-чтсво меня увидит?
        Воин, стоящий справа-сзади Ормана, полупридушенно хрюкнул. А второй, стоящий слева, ответил:
        - Как подъедет поближе. Да! И разгибайся медленно и плавно, а то подстрелят…
        - Ну чо я, ни панимаю, шо ли? Аттель же не видать, с оружием я али без…

«Зато прекрасно видно хейсаров за нашими спинами…» - мысленно буркнул Кот и растянул губы в улыбке: над соседним забором мелькнула голова первого всадника…

…В кортеже короля Неддара не было ни карет, ни возов. Вообще. Следом за лбом[188 - Лоб - головной дозор ( жарг .).] ехала плотная группа всадников, добрых три четверти которых были хейсарами, а оставшиеся - вейнарскими дворянами самых известных родов, за ними - десятка четыре воинов сопровождения и хвост[189 - Хвост - тыловой дозор.]. Выглядело это непривычно: кортеж брата Ансельма, которого ему приходилось сопровождать, редко насчитывал меньше десяти карет. А количество возов и телег со всем тем, что его преподобию требовалось в пути, обычно даже не считали.

«Король-воин…» - уважительно подумал Кот, складываясь пополам. «Впустивший в себя Смерть…»[190 - Одна из заповедей местного Пути Клинка. Полностью звучит так: «Тот, кто боится Смерти, живет до первого взмаха чужого клинка. Тот, кто впускает Смерть в себя - дарит ее другим…»]
        Мысль вызвала легкий озноб. А через пару мгновений - улыбку: он, Орман, тоже был Смертью. И собирался подарить ее королю…
        Ощущение всесилия, появившееся в нем сразу после того, как он представил себе пылающие стены «Волчьего Логова», требовало действия, но он старательно смотрел в землю и ждал разрешения разогнуться.
        - Все, проехали… - буркнуло слева-сзади. - Можете заниматься своими делами…
        - Спасибо, ваш-мл-сть! - радостно воскликнул брат Митвар и, тут же забыв про существование хейсаров, затараторил: - А вы видели, Его Величество посмотрел! На меня!! И улыбнулся!!!

…Где-то минут через сорок после захода солнца, когда на небе начали появляться первые звезды, восемь из десяти братьев во Свете вывалились во двор. Мыться. Пока они поливали друг друга водой и ржали на всю деревню, двое оставшихся в доме монахов тщательно проверяли, как собраны метатели, и то ли в третий, то ли в четвертый раз смазывали маслом все трущиеся части.
        Кот им не мешал - аккуратно перекатывал к «лапам» пятиведерные сосуды с Огнем Веры и молил Вседержителя, чтобы никому из хейсаров не пришло в голову проверить, чем занимаются соседи.
        Бог-Отец смотрел на Ормана, не отрываясь - за десять минут, потребовавшихся им, чтобы подготовить метатели к стрельбе, на них внимания не обращали. А потом стало поздно: выйдя из дома, Кот лично подпер дверь здоровенным дрыном и неторопливо зашагал по направлению к подворью Хвара Рваного Ногтя. Посмеявшись над Эдвиком и Рамой, оставленными «охранять добро», «мастера» и «рабочие» устало поплелись следом и уже через минуту ввалились во двор дома, снятого Котом для проживания.
        Рваный Ноготь - пожилой, но еще крепкий мужчина с изуродованной левой рукой - встретил их недовольным ворчанием: по его мнению, заканчивать работу следовало за полчаса до того, как солнце коснется горизонта, чтобы ужинать «при свете дня, а не при свечах».
        Кинув ему копье , Орман обошел стол, накрытый для его десятка, и поднялся на крыльцо: делить хлеб с работягами ему, «купцу», было не по чину.
        Спрятав монету, Ноготь радостно сорвался с места и рванул следом: Кот был в хорошем настроении, значит, прислуживая ему за столом, можно было заработать еще. Влетев в комнату, он метнулся к печи, отодвинул в сторону заслонку, схватил ухват и вытащил наружу закопченный чугунок.
        - Кто готовил? Ты или Дайка? - принюхавшись, поинтересовался Орман.
        - Дайка, к-шно! - привычно глотая слоги, отозвался дед. - Я т-кова наг-товлю, шо не приведи Б-г-Отец…
        Пахло неплохо. Можно даже сказать, аппетитно, поэтому Кот сглотнул слюну и пододвинулся поближе к столу.
        Грохнув чугунок на столешницу, Рваный Ноготь снял с него крышку и улыбнулся во все пять сохранившихся во рту зубов:
        - Кур-чка!
        - А что еще?
        - Пшенная к-ша, хлеб, сыр, в-реная р-па…
        - А медовуху купил?
        - К-шно! Сам-ть бег-л: шо Дайка в мед-вухе пон-мает?
        С последним утверждением Орман мог и поспорить. Но не стал: сообщать деду, что его внучка ночами хлещет медовуху в его, Кота, светлице, было неразумно.
        - Кур-чка… К-ша… Сы-ыр… Ч-сноч-к… Ре-епа… Хэ-элеб и к-шинчик! Все, ешьте на здр-вье, а я п-ка ат-су к-шу вашим р-ботничк-м…

…Курица, судя по вкусу, приготовленная действительно Дайкой, закончилась буквально через пять минут. Хлеб со свежайшим сыром - еще через столько же. А вот пшенную кашу и репу Кот есть не стал: первая слегка пригорела, а вторая надоела еще со времен послушничества.
        Налив себе кружку медовухи и оперевшись спиной о стену, он сыто рыгнул, потом кинул взгляд в окно, за которым давились кашей «мастера» с «работниками», и мрачно скривился: жить ролью купца было намного приятнее, чем сидеть в монастыре на хлебе и ключевой воде. Только вот играл он ее последний день.
        - Дайка, где т-бя н-сит, зар-за?! - донеслось со двора. - А-ну-ть д-мой, живо!!!
        - Че орешь-то? Корову дою, не слышишь, что ли?
        Кот нахмурился, приподнялся над лавкой и тут же плюхнулся обратно: ревновать к девке, которая доживала последние часы, было глупо. Тем более что все братья во Свете настраивались на бой, а значит, не могли затащить ее на сеновал.
        Ревность не сразу, но отхлынула. И оставила вместо себя все усиливающееся желание.

«До часа волка - еще уйма времени… - представляя себе податливое тело Дайки, подумал он. - Успею и взять, и отпустить…[191 - Отпустить - тут аналог нашего «грохнуть».] Хм, а если что-то пойдет не так?»
        В это время заскрипела входная дверь, и на пороге комнаты возникла сияющая, как пламя свечи, девка:
        - Доброй ночи… господин! Позвольте, я за вами поухаживаю?
        Пауза, во время которой должно было прозвучать его имя, получилась настолько недвусмысленной, что Кот отринул всякие сомнения, вытащил из кошеля склянку с Черным Льдом, аккуратно высыпал щепотку порошка в свою кружку и улыбнулся:
        - Отнеси деду, пусть хлебнет…
        - А эт-чо? - вытаращив глаза, спросила Дайка.
        - Чет-типа отвара алотты[192 - Отвар алотты - местное снотворное.], только действует быстрее… Когда выпьет, придумай причину, чтобы завести его в дом, и где-нибудь посади…
        - Заснет? Так быстро? - обрадовалась она, подхватила кружку и вылетела во двор.

«Заснет… - проводив ее взглядом, ухмыльнулся Кот, потом выбрался из-за стола, прошел в крошечную комнатку, которую Рваный Ноготь называл спальней, и принялся раздеваться. - Но не проснется. Впрочем, завтра утром не проснешься и ты…»
        Глава 27
        Кром Меченый
        Четвертый день второй десятины третьего травника

… Пламя не гудит - хохочет. И кружится в безумной пляске смерти. Щелчки лопающихся от жара бревен задают такт, огненные языки, взвевающиеся к потолку то справа, то слева, то передо мной, изгибаются, как не снилось самым искусным танцовщицам, а возникающие во вспышках перекошенные лица словно зовут: «Ну же! Что ты медлишь?! Веселись!!!»
        Шагаю. Вперед, в пламя. На миг слепну от снопа искр, рукою одного из «танцоров» брошенных прямо в лицо, и, наконец, вижу перед собой черный прямоугольник дверного проема, просвечивающий сквозь алую пелену.
        Рвусь к нему, изо всех сил стараясь не уронить выскальзывающее из рук тело Ларки, и оказываюсь во дворе.
        Пламя не отпускает - его дыхание обжигает голову, плечи, спину и острым гвоздем колет в правую икру. Без толку - я не ощущаю ни его прикосновений, ни боли, ни жара: в моей душе есть место только одному чувству - НЕНАВИСТИ. Ненависти к тем, кто забрал у меня маму и Ларку…
        «Мама?» - мысль о том, что тело матери все еще там, в огне, срывает меня с места и бросает вперед, к изгороди. Долетаю - если мое ковыляние с неподъемной ношей можно назвать полетом - до калитки, выбиваю ее ударом ноги, падаю на колени и кладу Ларку на землю. Затем вскакиваю на ноги и бегу обратно. В огонь.
        В спину бьет чей-то истошный крик «Стой! Куда?! Сейчас рухнет крыша!» - но не задевает: слышать я его, конечно, слышу, однако смысла не понимаю.
        Пламя встречает меня, как родного - огненные языки сначала расступаются в стороны, показывая, куда идти, затем подхватывают под руки и дружески толкают в спину, словно говоря: «Иди уже! Мы тебя заждались…»
        Иду. Вернее, бегу: подныриваю под горящее бревно, одним концом упирающееся в стену, а другим - в пол, огибаю перевернутый стол, пылающие ножки которого похожи на четыре факела, добираюсь до кровати мамы, открываю глаза…

…Открываю глаза и теряю дар речи: в щель под дверью затекает ручеек огня! Самый настоящий - краешком коснувшись валяющейся на полу переметной сумки, он в мгновение ока перепрыгивает на шнуровку, пробегает до горловины и с наслаждением набрасывается на полотняный мешочек с травами.
        Зажмуриваюсь, трясу тяжелой, как полная бочка для омовений, головой и вдруг ощущаю во рту знакомый привкус настойки хаталвара[193 - Настойка хаталвара - местный растительный наркотик, кроме всего прочего, оказывающий усыпляющее действие.]. Вскакиваю, точнее, с трудом перекатываюсь на край кровати, кое-как сажусь, тянусь рукой за кувшином с вином, подношу его к губам и чувствую ту самую кислинку, которая появляется в вине через несколько часов после смешивания с этой дрянью.
        В этот момент приходит БОЛЬ - один добела раскаленный шкворень пронзает виски, а второй вонзается в затылок и выходит наружу из середины лба.

«Перестарался…» - мелькает где-то на краю сознания, а затем я вдруг понимаю, что смесь, которую я держу в руке, готовил не Арл и что я ВООБЩЕ не в Храме!
        Слова фразы, дарующей Благословение Двуликого, вырываются наружу сами собой, мир ненадолго замирает… и обрушивает на меня запахи и звуки: вонь сгорающей переметной сумки, чад плавящейся сосновой смолы, тошнотворный смрад от костей, жженных на растительном масле; звон стали, тупые хлопки арбалетов, воинственные вопли сражающихся; мычание и ржание перепуганной живности, треск сгорающей кровли и многое, многое другое.
        - Мэй!!! - громким шепотом зову я и скриплю зубами: в отличие от меня, лишь пригубившего вина, жена пила: уговорила целый кубок перед тем как лечь и еще полтора после того, как мы угомонились.
        Вот и спит. Вернее, в беспамятстве - на лице капельки пота, губы - белые, отдающие в синеву, дыхание - чуть учащенное и похоже на хрип. Будить бесполезно - она в плену грез, вызванных хаталваром, и не вынырнет из них до тех пор, пока не закончится его действие.
        Грязно поминаю родственников того, кто намешал нам в вино эту дрянь, пристально осматриваю дверь, вскидываю взгляд к потолку, затем перевожу его на ставни, между которыми видно зарево, и вскакиваю с кровати. Сначала - к ночной вазе: справить нужду. Затем к сундуку с вещами: выпрыгивать во двор голышом и с оружием можно, но не стоит - перекрытия еще не трещат, время позволяет, значит, врага я встречу во всеоружии и не мучаясь желанием облегчиться.
        Натягиваю шоссы, набрасываю нагрудник на голое тело, поверх него - перевязь с метательными ножами, вдеваю руки в наручи, подгоняю все ремни, затем аккуратно наматываю портянки, обуваюсь и скручиваю корпус вправо-влево. Ничего не давит и не болтается. Впрочем, и не должно - уж чему-чему, а одеваться очень быстро и правильно подгонять ремни я умею уже давно.
        С улицы доносится чей-то истошный крик. Затем - вой. Кривлю губы в усмешке - скорее всего, это один из нападавших, ибо хейсары умирают, как мужчины. Затягиваю пояс, поудобнее передвигаю чекан, прыгаю к двери, проверяю засов, хватаю посох, а через пару-тройку ударов сердца прислоняю его около окна: все, готов, можно начинать.
        Тянусь пальцами к засову на ставнях и сглатываю: к горлу подкатывает легкая тошнота - первый признак того, что я пользуюсь Благословением слишком долго и оно вот-вот начнет выжигать мои силы. На миг закрываю глаза, набираю в грудь воздуха и выдыхаю. По второму разу призывая Благословение:
        - Элмао-коити-нарр…

…Язык пламени, ворвавшийся в открытое окно, касается левой щеки и мигом слизывает с нее бороду и усы. Боли и запаха паленого волоса я не чувствую: смотрю во двор и пытаюсь понять, куда выносить Мэй. Слева, у конюшни, идет самый настоящий бой: двое хейсаров, встав спиной к спине, отбиваются от пятерки черных , вооруженных чем попало. Родовых цветов разобрать не могу, поэтому перевожу взгляд вправо, к задней двери постоялого двора, рядом с которым творится что-то непонятное: четверо воинов, вооруженных мечами, дерутся еще с шестью черными , по ухваткам вдруг напомнивших мне Серых. Бой - равный. Более-менее: под ногами сражающихся уже лежат без движения один «мечник», один черный и почему-то двое хейсаров.
        Хмурюсь, перевожу взгляд на забор, пытаясь углядеть арбалетчиков, которые должны отстреливать тех, кто попытается спастись, и непонимающе выгибаю бровь: щелкает, трижды! Но не от забора, а со стороны полуразобранного сруба, расположенного через дорогу от «Медвежьего Логова»!
        Звук совсем не похож на щелчок тетивы арбалета, значит…
        Додумать мысль до конца не успеваю - справа и слева от меня раздается треск, и пламя, охватившее постоялый двор, вдруг вспыхивает в несколько раз ярче. Жмурюсь, чтобы не ослепнуть, через полуприкрытые веки еще раз смотрю на сруб и непонимающе хмыкаю - над срубом ТОЖЕ ВЗВИВАЕТСЯ ПЛАМЯ!!!
        Мысль о том, что я впустую теряю время, выводит меня из ступора - цепляю посох петлей, забрасываю его за спину, хватаю с сундука ара’д’ори Мэй и бросаю его на свое одеяло, швыряю туда же ее сапоги и маттир, затем кладу сверху жену и закручиваю в кокон…

…Удар стопами об землю страшен - меня сгибает пополам, в плечах, спине, сгибах локтей, бедер и коленей что-то с треском тянется, а рукоять чекана, уперевшись в камень, вбивает дугу клюва мне в локоть. Прижимаю жену к себе, прыгаю в сторону, на всякий случай закручиваюсь в Снежной Вьюге, петляя, пробегаю через двор и ныряю в кузницу. Оглядываюсь по сторонам, торопливо захожу за наковальню, кладу Мэй на землю, выпрямляюсь, переворачиваю чан для закалки и накрываю им ее тело: все, на какое-то время она в безопасности.
        К горлу снова подкатывает тошнота, на этот раз - чуть сильнее. Скалюсь, выдергивая посох из петли, вылетаю во двор и рычу от бешенства: один из двух хейсаров, дравшихся с воинами у конюшни, уже оседает на землю, левой рукой сжимая разваленный пополам живот, но культей правой пытается в падении дотянуться до противника! Второй, вжавшись в стену, с трудом отбивается от слаженных атак с трех сторон и тоже не успевает!
        Первый, по сути, труп. Поэтому выхваченный из перевязи метательный клинок летит в горло воину, уж очень хорошо орудующему коротким копьем, и… пролетает мимо! Бросаю второй. Уже локтей с десяти. И тоже промахиваюсь - лезвие ножа проносится в половине пальца от шеи копейщика и втыкается в стену конюшни.
        Хейсар отвлекается. Всего на миг. Но этого хватает - клевец его правого противника коротко тюкает его в левое плечо и перебивает сустав.
        Рычу от бешенства. Одним безумным прыжком выхожу на дистанцию удара и вбиваю навершие посоха в висок мечника, почти закончившего удар.

«Всплеск» получается на славу - голова воина лопается, как гнилой орех, а меч врубается не в шею его противника, а в стену…

…Копьеносец быстр. Даже очень - скручивается в движении, чем-то похожем на «Смерч» из танца Ветра, с легкостью уходит от моего «Хлыста» и колет «Пикой» под мою правую подмышку.
        Достает. Почти. Ибо вместо того, чтобы закончить «Хлыст» отводом, я чуть заметно «валюсь» вправо, резко сдвигаю левую руку в сторону, и навершие моего посоха дробит нижнюю челюсть противника, разом стирая с его лица самодовольную ухмылку.

«Укол», «Жало», «Перебор» - копейщик, лишившийся глаза, с проломленным горлом и перебитыми коленями, начинает клониться влево-назад, а я, закручиваясь в том самом «Смерче», обрушиваю «Падающий лист» на затылок воина с клевцом…
        - У-уэй, ашер… - выдыхает хейсар, вытирая окровавленное лицо, и взглядом показывает мне на свое плечо: - Привяжи мне руку к телу и пошли за адваром…
        Последнее слово слышу как в тумане: подкатившая к горлу тошнота сопровождается нешуточной вспышкой слабости. Однако, когда приступ отпускает, разворачиваюсь к пылающему постоялому двору и сглатываю:
        - Он там?
        - Через белую дверь не выходил…
        Хватаю парня за загривок, не обращая внимания на гневные хрипы, дотаскиваю его до дверей кузницы, вталкиваю внутрь и показываю на перевернутый чан, из-под которого торчит уголок одеяла:
        - Тут - моя жена! Отойдешь хоть на шаг…
        Дальше не продолжаю - Максуд чиркает Волчьим Клыком по предплечью перебитой руки, рычит: «Моя жизнь - ее жизнь! Кровь от крови твоей, Барс!» и толкает меня в грудь - «иди!»…

…Пламя, охватившее «Берлогу», уже не гудит - ревет. А жар от него так силен, что я, стоя в двадцати локтях от него, чувствую, как сгорают остатки бороды, усов и бровей. Роняю посох, сдвигаю чекан чуть правее, закрываю лицо левым локтем и, сорвавшись с места, бегу к белой двери.
        Семь или восемь шагов - и мир снова расцветает всеми оттенками красного, желтого и белого. Но тут же гаснет. Хотя и не совсем - даже через плотно зажмуренные глаза я вижу ярко-алые языки пламени, тянущиеся ко мне со стен и потолка, бело-оранжевые искры, кружащиеся перед лицом, и желтый ковер от горящего масла под ногами.
        Лестницу, ведущую на второй этаж, нахожу на ощупь. Взбегаю по ней так, как будто за мной гонится стая оголодавших волков, приоткрываю глаза и с трудом сдерживаю рвущийся наружу крик: четверо парней, тех самых, которые показались мне похожими на Серых, не обращая внимания на огонь, с хеканьем вбивают здоровенный брус в нашу с Мэй дверь!!!
        Дымящаяся рукоять чекана впрыгивает в руку сама. А через миг его клюв, закрутив пламя над моей головой двумя безумно красивыми смерчами, втыкается в темя того, кто стоит ко мне спиной…

…Чтобы выломать дверь в комнату короля Неддара… Нет, не так: чтобы поднять с пола брус, донести его до нужной двери и ударить, мне требуется третье Благословение. А еще - пристальный взгляд[194 - Взгляд бога - местный аналог нашего везения. Пристальный, соответственно, невероятная удача.] самого Двуликого: маленькая потеря равновесия во время размаха ведет меня в сторону, и торец бруса, попав чуть ниже того места, куда я целился, невесть как берет и выламывает весь нижний щит[195 - Щит на двери - аналог нашей филенки.]. Само собой, дальше я не долблю - роняю брус, падаю на колено, дотягиваюсь до засова и, сдвинув его в сторону, рву створку на себя.
        Пламя, окружающее меня со всех сторон, радостно прыгает в комнату и негодующе стонет: горящее масло, растекшееся по полу, уже пожирает все, до чего дотягивается. И не собирается делиться добычей с кем бы то ни было: стол со стоящей на нем посудой пылает небольшим костром, но еще стоит. Четыре костра поменьше - резные стулья с тонкими ножками, расставленные вокруг него, - уже клонятся в разные стороны и вот-вот должны прогореть. Центр здоровенной кровати еще не занялся, зато все четыре столба, поддерживающие балдахин, уже пышут жаром, как факелы, вместе с соединяющей их тканью.
        Тут я вижу Неддара, лежащего в центре кровати и прикрывающего лицо рукой, и на миг немею от бешенства: вместо того, чтобы пытаться выбраться из горящего здания самому и помочь выбраться другим, Вейнарский Лев ждет помощи телохранителей!!!
        Сплевываю себе под ноги, пинком отбрасываю в сторону ближайший стул, затем замечаю на груди Неддара горящий шнур от балдахина и срываюсь с места: король тоже ОПОЕН! И не чувствует ни боли, ни жара!!!
        Отбрасываю в сторону шнур, срываю с Латирдана тлеющее одеяло и на миг замираю в неподвижности: за королем, сжавшись в комочек, лежит леди Амалия. Удивление по поводу того, что они легли спать одетыми, скользит по краю сознания и куда-то пропадает: их - двое. Значит, после того как я вынесу Неддара, мне придется вернуться!
        Скриплю зубами, заматываю его величество в простыню, забрасываю на плечо, выпрямляюсь и… замираю на месте: очень хорошо знакомое потрескивание, доносящееся сверху, говорит о том, что дом вот-вот сложится, похоронив в огне всех, кто в нем остается!

…Леди Амалия даже легче, чем Мэй. Но когда я взваливаю на себя и ее, и короля, у меня начинают трястись колени, а тошнота от слишком долгого Благословения становится такой сильной, что я чуть было не возвращаю девушку обратно на кровать.
        Чуть было. Но не возвращаю, так как вижу, как один из языков пламени лижет то место, где она только что лежала, тут же вспоминаю лица мамы и Ларки в тот момент, когда они сгорали на погребальном костре, и ору на всю округу:
        - Нет!!! Я их тебе не отдам!!!
        Пламя усмехается и отвешивает мне пощечину. А потом трещит перекрытиями:
        - Все равно возьму… И их, и тебя…
        Дальнейшее помню урывками: закрытые на засов ставни, между которыми то и дело проскальзывают язычки буйствующего снаружи огня… Безумно долгое стояние на месте, во время которого я пытаюсь понять, как открыть окно, не опуская короля и леди Амалию… Мотающиеся вправо-влево огненные стены в коридоре… Алый провал на месте лестницы… Мириады искр, взвивающиеся вокруг меня… Хрип Неддара… Высверк клинка навстречу… Начало очередного «Элмао-коити-нарр», косые полосы перед глазами, свое падение навзничь и тишину…

…Пробуждение было жутким: сначала меня сложило в приступе кашля, раздирающего грудь и выжигающего глотку. Затем я почувствовал жар сгорающей в огне кожи, омерзительный смрад, одновременно напоминающий запахи, царящие в кожевенных слободах и на скотомогильнике.
        Наконец удалось приподнять веки. М-да, лучше бы я этого не делал: по глазам стегануло болью, причем такой сильной, что я был вынужден зажмуриться.
        После второй попытки к рези и всему, что я до этого испытывал, добавилось головокружение, тошнота и безумная слабость во всем теле. Впрочем, что-то я все-таки увидел: светлое пятно там, где должно было быть небо, и размазанный силуэт, напоминающий склоненного надо мной человека, справа.
        Моргнул, напрягся, чтобы разглядеть лицо, и вдруг понял, что толком ничего не вижу!
        - Я ослеп?
        Силуэт дернулся, увеличился в размерах и… исчез:
        - Ваше Величество, Кром очнулся!!!

«Неддар выжил. Это хорошо… - тенью мелькнуло где-то на краю сознания. - Так, а где Мэй?!»
        - Где… моя… жена? - с трудом выдавил я из себя, почувствовал боль еще и в губах, и понял, что обожжены еще и они.
        Силуэт появился снова - склонился к лицу почти вплотную, замер, а через миг я почувствовал прикосновение к руке:
        - Сейчас подойдет Его Величе…
        - Где! Моя! Жена?! - рявкнул я и попробовал приподняться.
        От судорожного рывка ощущение сжигающего меня жара стало еще сильнее, и… все - слабость, охватившая тело, не дала мне даже сесть!
        - Не дергайся! Ты здорово обгорел, и…
        - Где Мэй, сир? - сначала узнав голос короля, а потом увидев еще один силуэт, возникший рядом с первым, прошипел я.
        - Не знаю, я ее не видел…
        - Я… оставил… ее… в кузнице… Под чаном… А с ней… какого-то Максуда…
        - Гарташ мертв… - скрипнув зубами, выдохнул Неддар. - Ему перерезали горло…
        - А чан? - уже зная ответ, все-таки уточнил я.
        Ответила почему-то женщина:
        - Чан - в углу… Пустой…
        Я закрыл глаза, собрался с силами, мысленно произнес фразу, дарующую Благословение Двуликого, кое-как пережил приступ дурноты, накативший вместе с ним, и встал.
        - Кром! Тебе нельзя шевелиться! - охнуло слева-сзади.

«Леди Амалия…» - отрешенно подумал я, поднял с земли свой вывалянный в золе чекан, зачем-то провернул его в руке и, дождавшись, пока в глазах немного прояснится, нашел взглядом кузницу. Но двинуться к ней не успел - на мое плечо легла чья-то ладонь, а через миг я услышал рык короля:
        - Я, Неддар третий, Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, король Вейнара и адвар хейсаров, клянусь Бастарзом и кровью своего рода, что найду Унгара Ночную Тишь и…
        Что он собирался сказать после этого, я так и не узнал, так как развернулся на месте, вцепился в араллух короля и рванул его на себя:
        - Ты сказал «Унгара»?!
        Еле удержавшись на ногах, Неддар вспыхнул, дернулся, чтобы стряхнуть мой захват, потом опустил руки и кивнул:
        - Да. Ее похитил он. И я его…
        - ЕГО! НАЙДУ!! Я!!!
        Глава 28
        Бельвард из Увераша
        Пятый день второй десятины третьего травника

…Пес вернулся в конуру через вечность, когда Боль, терзавшая Бельварда, слегка отступила. Влез внутрь, встряхнулся, обрызгал Бельварда мелкими капельками воды, покрутился на месте, лег мордой к выходу и часто-часто задышал.
        Представив себе мокрую, блестящую шерсть, алый язык, свисающий из зубастой пасти, торчащие уши и влажно поблескивающие глаза и вдруг поняв, что НИКОГДА не увидит ни этого, ни чего-нибудь еще, юноша заскрипел зубами и, чтобы отвлечься от невыносимо горьких мыслей, осторожно шевельнул затекшей правой ногой.
        Ударив в колено, боль мелкой и противной дрожью отдалась по всему телу, стрельнула вверх, под правую лопатку, и обожгла левую глазницу, напоминая о том, что он СЛЕП на ОБА ГЛАЗА!!!

«Лучше бы ударил в горло…» - невесть в который раз подумал юноша, тут же вспомнил жуткий, вызывающий животный ужас взгляд Двуликого, вселившегося в своего слугу, и закашлялся. Под правую лопатку словно вогнали раскаленный гвоздь, а порядком надоевшее хлюпанье и свист стали чуть громче.

«Уже совсем скоро…» - мрачно подумал он, облизнул соленые от крови губы, обреченно вздохнул, вытянул руку, нащупал спину мокрого, но горячего, как печка, пса, подтянул его к себе и провалился в прошлое. В тот момент, когда он, придурок, еще верил, что сможет отомстить избраннику Бога-Отступника…
        - …Ну, и что ты решил? - выстроив все три склянки в одну линию, поинтересовался Бельвард, затем поднял голову и уставился на Прова.
        От хозяина «Медвежьей берлоги» омерзительно завоняло потом, двойной подбородок затрясся, как холодец, а в глазах появился настолько дикий ужас, что юношу аж передернуло: «Какой же это Медведь? Да он же труслив, как заяц!!!»
        «Заяц» сглотнул, нервно облизнул губы, вытер ладони о засаленные шоссы и уперся рогом:
        - Я отказываюсь: по Праву Крови [196 - Право Крови - местное название УК.] , соучастие в покушении на жизнь верховного сюзе…
        - Ты меня не понял! - взвыл Бельвард. - Мне нужен не Латирдан, а Бездушный и его подстилка! А это, - он ткнул пальцем в склянку с настойкой хаталвара, - обычное снотворное: король и его свита просто уснут! А когда проснутся…
        Медведь даже не дослушал - пожал плечами и злорадно ухмыльнулся во всю свою щербатую пасть:
        - А когда его величество проснется, вам не жить!
        Бельвард оскалился и зашипел:
        - Тебе НЕ ЖИТЬ в любом случае! Поэтому я на твоем месте подумал бы о своих девках…
        Как ни странно, упоминание о дочерях подействовало на хозяина «Берлоги», как удар по носу - на бойцового пса: он набычился, сжал заплывшие жиром, но от этого не ставшие менее увесистыми кулаки, рванулся вперед и тут же упал на колени, пытаясь просунуть пальцы между шеей и удавкой, вовремя затянутой стоявшим за его спиной Зипуном…
        …То, что вырваться из рук Серого не получится, здоровяк понял только тогда, когда пришел в сознание и почувствовал, что лежит на полу со связанными руками и ногами. Но все равно не сдался - приподнял голову, вгляделся в Бельварда налитыми кровью глазами и плюнул, чудом не попав в сапог Бельварда:
        - Ублюдок!!!
        Юноша схватился за меч, потом сообразил, что рубить единственного человека, который может опоить и короля, и его свиту, глупо, скрипнул зубами и заставил себя успокоиться:
        - Слизень? Тащи сюда этих, как их там…
        - Юську и Милаву?
        - Угу: посмотрим, какого цвета их кровь…
        - Ваш-светл-сть, резать нада мелкую: старшая уже на выданье, и…
        Рев Медведя еще до того, как Серый договорил загодя зазубренную фразу:
        - Их-то за что, ваша светлость?! Эт-ж не по-людски!!!
        - Мне нужен результат… - равнодушно глядя на бьющегося в путах мужчину, объяснил Бельвард. - И я добьюсь его любой ценой…
        Для того чтобы доломать Медведя, не хватало самой малости. И Слизень, почувствовав это, глумливо усмехнулся:
        - Ваша светлость, может, их сначала того-сь, ну-у-у, попортить?
        - Не надо!!!! Я сделаю все, что вы хотите!!!
        - Слово? - уточнил юноша.
        - Слово… - уронив голову, выдохнул Пров.
        - Что ж, я тебя услышал… - кивнул Бельвард, ткнул пальцем в маленькую склянку и пододвинул ее к краю стола. - Сейчас посмотришь, как твои дочери выпьют вот это, и отправишься в свою берлогу…
        Пров вскинул голову, увидел склянку и побледнел:
        - А че это, ваша светлость?
        - Яд, который заставит тебя сделать все, что я сказал…
        - Яд?!
        - Угу! Опоишь всех - твои девки получат противоядие. Нет - завтра к вечеру они начнут умирать. И будут умирать дня три. Медленно и в страшных муках…
        - Настойка варсатта? - снова подыграл Слизень, дождался утвердительного кивка и «восхищенно» зацокал языком: - Ух ты! В пазапрошлом снежне им опоили аднаго знакомого ворона. Грят, орал как резаный целых палтары десятины!
        - Врут… - поморщился Бельвард. - Те, кто послабее, могут выдержать дня четыре. Здоровяки вроде Прова - пять-шесть. Могут. Но не выдерживают. Поэтому к исходу третьего дня уходят все. Либо устав от боли и наложив на себя руки…
        - …либо с помощью тех, кому надоели их крики… - «догадался» Зипун.
        Вспоминать о мимолетной победе, словно в насмешку подаренной ему Двуликим, было горько: тогда, за пару часов до приезда короля и его свиты, юноша был уверен, что все сложится как надо - Пров опоит короля и его свиту, три пятерки Серых с легкостью вырежут тех, кто по какой-то причине останется на ногах, а он, Бельвард, самолично взломает дверь комнаты Нелюдя и выполнит обещанное. А почему бы и не верить - солнце еще не зашло за горизонт, на небе, не успевшем затянуться тучами, еще белели редкие облака, а Бог-Отступник еще не простер над Туманным Оврагом свой плащ…
        …Время тянулось, как еловая смола. Лежать на чердаке и до рези в единственном глазу вглядываться в далекую просеку на опушке леса, из которой должны были вылететь телохранители короля, быстро надоело, и Бельвард, положив голову на скрещенные руки, принялся мечтать о недалеком будущем, которое наступит после того, как он возьмет кровь Бездушного.
        Картины, которые он себе рисовал, здорово поднимали настроение: единственный человек в роду, волею Богов сумевший разобраться в тонкостях торговли и завязавший дружеские отношения с Пепельным братством, уже в ближайшие годы должен был стать одним из богатейших дворян Вейнара. А затем, правильно распорядившись нажитыми деньгами, - и самым влиятельным. Как именно? Да очень просто: сначала он собирался подмять под себя всю торговлю с Шаргайлом. То есть дождаться, пока заработает рынок на Высоком Берегу, а затем с помощью Серых убрать Вартейнов. Затем построить еще несколько подобных рынков на других границах Вейнара и эдак лиственя через три-четыре занять место главы Купеческой гильдии Вейнара.
        В том, что это возможно, он нисколько не сомневался - если Карваль из захудалого рода Голонов, выброшенный из родового замка собственным отцом, добился должности главы Гильдии охранников, то он, Увераш, мог претендовать на большее!
        Что именно заключается за словом «большее», он понял минут за десять до появления королевского лба, когда додумался, что из двух известных цитат Игенора Мудрого «Жизнь - война…» и «Войны выигрывают не мечи, а копья…» [197 - Копье - мелкая серебряная монета.] путем несложных рассуждений можно вывести третью. Гораздо более умную и емкую: «Тот, у которого есть деньги, побеждает и в жизни, и в войне…»
        От мысли, которая пришла ему в голову после этого, пересохло горло и вспотели ладони: «Деньги - это возможности. Или, говоря иначе, Власть…»
        К моменту, когда по улице пронеслись телохранители Латирдана, Бельвард успел примерить к себе должность Первого Министра и пришел к выводу, что возможности, которые дает эта должность, слишком однобоки: правая рука его величества и командующий Первой Тысячей королевства Вейнар является, по сути, чем-то вроде цепного пса короля и не имеет доступа к казне.
        Обдумывание сильных и слабых сторон трех других должностей, традиционно жалуемых верховным сюзереном членам Внутреннего Круга, он перенес на потом и, убедившись, что Латирдан и его свита въехали во двор «Медвежьей берлоги», спустился с чердака, дабы еще раз обговорить с Серыми последовательность действий каждой пятерки…

…Кобель, лежавший без движения, вдруг напрягся, поднял голову и еле слышно зарычал. Не грозно, как подобает бойцовому псу, а неуверенно, как щенок, пытающийся показать свою значимость, но еще не забывший тяжесть руки хозяина. Потом задрожал всем телом, тихонечко заскулил и вжался спиной в бок Бельварда.

«Небось, опять хейсары…» - вслушиваясь в шелест дождя, мрачно подумал юноша, вздохнул и заскрипел зубами, услышав свист, раздавшийся из раны под лопаткой.
        Облизнул губы, снова ощутил вкус крови, затем слабость и нервно сглотнул: «С такими ранами не выживают…»
        Потом поудобнее пристроил голову на сгибе локтя и снова ушел в прошлое - во время своих предыдущих появлений горцы к конуре не подходили. Видимо, не хотели убивать сторожевого пса.
        …Первые признаки того, что Пров сдержал данное слово и подмешал в вино настойку хаталвара, Бельвард заметил после полуночи: легкий, резкий и опасный, как пещерный лев, хейсар, еще недавно неслышной тенью скользивший по заднему двору «Медвежьей берлоги», внезапно начал приволакивать ноги и нелепо размахивать правой рукой. Чуть позже, когда настойка затуманила его разум, воину ни с того ни с сего захотелось проверить, чем занимаются свиньи - добравшись до загона, он уперся лбом в изгородь и минут пять-семь наблюдал за мирно спящим хряком. После чего зачем-то поплелся к кузнице, по пути задел плечом угол пристройки, не удержал равновесие, рухнул навзничь и уже не встал.
        Само собой, срываться с места и нестись в «Берлогу» было еще рано: если верить Слизню, хаталвар действовал на всех по-разному - кто-то уходил в мир грез с трех-четырех глотков и пребывал в нем чуть ли не сутки, кого-то срубала кружка, и лишь часов на десять, а кто-то выпивал две, но приходил в себя уже через пять.
        Кстати, убедиться в том, что Слизень не лгал, Бельвард смог в самом начале часа волка, когда черная дверь «Берлоги» бесшумно распахнулась и во двор вывалилась пусть покачивающаяся и еле переставляющая ноги, но все-таки бодрствующая смена часовых.
        «Сейчас увидят спящих и поднимут тревогу!» - в панике подумал юноша, приподнялся на колено, чтобы подать сигнал к атаке, и вздрогнул: со стороны бывшей гончарной мастерской, ныне перестраиваемой людьми Ормана Кота, вдруг раздался строенный щелчок, затем во дворе «Берлоги» треснуло - словно ломались огромные глиняные кувшины, - и темная громада почти невидимого во тьме здания вспыхнула ярким пламенем!
        Первые несколько мгновений, пока перед полуослепшим глазом мелькали белые пятна, юноша, невесть когда успевший оказаться на ногах, тщетно пытался понять, что это значит. А когда зрение наконец восстановилось и он увидел, что между створками запертых на ночь ворот просачиваются вооруженные мечами тени, в голове вспыхнуло:
        - Это покушение! На короля!!!
        В спину дохнуло холодом: пасть под клинками заговорщиков в планы Бельварда не входило. Он приподнялся на локте, оглянулся по сторонам и уже собрался командовать отход, как вдруг представил себе реакцию маменьки и Бера:
        - Покушение? На короля? А где голова Нелюдя и его подстилка?
        - Че-т этих всего семеро… - еле слышно выдохнул Слизень. - Режем?
        Спокойный и уверенный голос Серого подействовал на Бельварда, как удар хлыстом - он надменно вскинул голову и, не отрывая взгляда от хейсаров, заметивших появление врага, величественно кивнул:
        - Само собой, режем! Всех, кто на ногах…
        …Несмотря на некоторую неуверенность в движениях, горцы, опоенные хаталваром, сорвались с места чуть ли не раньше, чем увидели врага: пара, выхватив из ножен клинки, бросилась навстречу влетающим во двор теням, один сместился так, чтобы видеть и мечников, и калитку, ведущую в переулок, а последний, заорав что-то вроде «У-уарра!» и «Я-а-атссс» [198 - Уарра - тревога. Яатс - бой ( хейсарск .).] , метнулся к черной двери с явным намерением подняться на второй этаж и поднять тревогу.
        Давать ему такую возможность Бельвард не собирался - вскинул над головой правую руку, сжал кулак - и с крыши сарая, на которой распластались бойцы пятерки Зипуна, полетели арбалетные болты. «Бегуна» вбило в стену, а тому, который орал, пробило плечо и ногу.
        - Тех, кто бежит к воротам, не трогать! - рванув Слизня за рукав, зашипел Бельвард, дождался, пока Серый жестами передаст приказ Зипуну, и продолжил: - Одна пятерка - за Нелюдем и его подстилкой, вторая - держит черную дверь, третья кладет тех, кто выживет в той свалке…
        …Появление во дворе Бельварда, Слизня и полутора десятков Серых не осталось незамеченным - пять из семи «теней», наседавших на хейсаров, вырвались из боя и бросились им навстречу. Слегка переоценив возможности тех, кто остался с горцами, - буквально через пару ударов сердца один из уроженцев Шаргайла, проскользнув под вытянутым вперед мечом, размазался в воздухе и, оказавшись за спиной своего противника, нанес несколько быстрых ударов. Но не убил - вместо того чтобы мешком повалиться на землю, «тень» сначала истошно заорала на всю деревню, затем сложилась пополам и завыла!
        «Зря стараются… - отрешенно подумал юноша, выхватывая меч. - Тех, кто опоен настойкой хаталвара, таким криком не поднять…»
        …Вторую тень хейсары срубили быстро и «чисто». Однако уйти к белой двери не успели - пятерка Изгара Криволапого, обежавшая вокруг загона для свиней, перехватила их на полпути…
        Мысль о том, что тогда, за несколько минут до крика Зипуна, Светлые Боги не только смотрели на Бельварда, но и подали ему ЗНАК, больно резанула душу, и юноша, подняв голову, уставился пустыми глазницами туда, где должно было находиться небо.
        В левой глазнице полыхнуло пламя, затем резануло спину, и он, почувствовав, что на время отступившая боль вот-вот вернется, мысленно взвыл: «Хватит! Я больше не могу!!!»

…Как обычно, боль отступила только тогда, когда выжала из Бельварда все остатки сил и довела его до самой грани безумия. Крайне осторожно приподняв руку, он вытер капельки пота, выступившие на лбу, а затем мысленно усмехнулся: беречь пустую глазницу от попадания пота, умирая от раны под лопаткой, было глупо.
        Мысль о скорой смерти снова напомнила о Бездушном, и юноша в который раз за Вечность, прошедшую с того момента, как он дополз до этой конуры, попытался понять, был ли у него шанс что-то изменить.
        …Уклонившись от метательного ножа, брошенного одной из атакующих «теней», Бельвард вдруг почувствовал, что ВИДИТ бой: понял, куда будет направлена атака мечом, заблокировал стремительный высверк стали и, завязав клинок мечника в «Путах», подставил его хозяина под одновременный удар сразу двоих Серых. Ощущение всесилия, охватившее его в этот момент, было таким острым, что он забыл о том, что собирался держаться за Серыми, рванулся вперед и тем самым помешал Дерису Гниде уйти от удара меча.
        Серый, до этого момента с успехом отбивавшийся сразу от двух «теней», замешкался и тут же пропустил удар в низ живота.
        Олзи Веретено, почувствовавший, куда будет направлен следующий удар, толкнул обреченного товарища под ноги атакующим и что-то гневно заорал…

«Вот тут… тут мне надо было уходить… - мрачно подумал Бельвард. - Хватать пару из брошенных арбалетов, подниматься в дом и убивать Нелюдя издалека…»
        Он не ушел - помог Серым сдержать следующую атаку, дважды достал здоровяка, работавшего на острие «клина», снова ощутил видение боя и… в одном из переходов наткнулся на руку Олзи Веретена. Нет, не сильно - локоть лишь разбил нос, выбил из глаз слезы и заставил спешно выйти из боя, чтобы не подставиться под мечи…
        «То, что это ЗНАК, поданный Богами, понял бы даже ребенок… - застонал Бельвард. - А я не догадался: оклемался, дождался крика Зипуна, забежал в дом, увидел Нелюдя, выходящего из комнаты, побоялся сгореть заживо и решил, что обегу дом и встречу его во дворе…»
        - Ну, и что ты хочешь тут найти? - хриплый голос, донесшийся со стороны пепелища, заставил юношу отвлечься от горьких мыслей и прислушаться.
        - Че-нить… шо в хозяйстве пригодится… - отозвался голос пониже и погрубее.
        - Дык, вон кузня, там и смотри…

«Это уже не хейсары…» - подумал Бельвард и облегченно перевел дух: в отличие от выживших телохранителей Латирдана, местных, деревенских интересовали не следы и трупы, а чужое добро.
        Словно услышав его мысли, кобель чуть слышно вздохнул, и Бельвард, забыв про раны, потрепал его по загривку. В щеку тут же дохнуло жаром, юноша вскинул руку, пытаясь прикрыть лицо от собачьего языка, почувствовал в своем движении что-то знакомое и вдруг воочию увидел последние мгновения боя.
        …Увидев сноп искр, выметнувшийся из провала белой двери, юноша облегченно перевел дух - Нелюдь выжил. И вот-вот должен был выйти наружу, чтобы принять смерть от его, Бельварда, руки.
        Поудобнее перехватив рукоять меча и опустив левую руку, которой защищал лицо от жара, дождался, пока в стене бушующего пламени протает черное пятно, качнулся вперед и замер на полушаге: вместо того, чтобы выйти наружу, Бездушный покачнулся и шарахнулся плечом о догорающий косяк.
        - Тащит кого-то… Ого, сразу двоих… - хрипло выдохнул Слизень и тем самым вывел Бельварда из оцепенения.
        Поудобнее перехватив меч, юноша сорвался с места, выложился в глубоком и длинном выпаде… и не поверил единственному глазу: клинок, уже почти коснувшийся нагрудника Бездушного, провалился в пустоту!!!
        Время дрогнуло, остановилось, а потом рассыпалось мельчайшими осколками.
        …Медленное скручивание корпуса Нелюдя, в котором юноша с ужасом узнал начало Зимней Вьюги…
        …Разлетающиеся в стороны тела, за мгновение до этого покоившиеся на плечах Бездушного…
        …Высверк метательного ножа, судя по траектории, летящего к Слизню…
        …Метнувшаяся навстречу земля…
        …Короткая вспышка боли от камня, упершегося в спину во время переката…
        …Выпрыгивание на ноги, разворот с уходом влево с одновременным ударом туда, где должна была оказаться спина Нелюдя…
        …Алое пятно на окованном навершии Посоха Тьмы, стремительно летящее навстречу…
        …ВЗГЛЯД БОГА, горящий в глазницах его вместилища, и череда коротких, но до безумия острых вспышек - в левой глазнице, правом колене и под правой лопаткой…

«Он хотел, чтобы я умер в мучениях!!! - с ужасом понял Бельвард и сжал кулаки, чтобы хоть как-то унять сотрясающую его дрожь. - Метнул нож в спину, когда я вставал после переката, дождался, пока я развернусь, расчетливо выбил второй глаз, а потом раздробил колено…»
        - Смотри, Нос, а Черныш-то выжил! - донеслось сквозь шелест дождя.
        - И чо? - прогундосили в ответ.
        - Чо-чо - пес справный, говорю… Взять себе, что ли?
        Бельвард похолодел.
        - Забирай, конечно, - Медведю он уже не пригодится…
        Рука сама собой потянулась к поясу, нащупала пустые ножны и безвольно опала: меч он выронил перед белой дверью.
        Бельвард скрипнул зубами, превозмогая боль, потянулся вниз, к ноге, вытащил из-за голенища засапожник и… с силой вбил его в землю: чтобы убрать свидетелей, их надо было видеть и быть в состоянии хотя бы держаться на ногах!

«Даже если я достану одного, второй убежит за подмогой… - кожей чувствуя приближение черных , обреченно подумал он. - Если хейсары еще в деревне, меня возьмут живым. А если нет…»
        Надежда на быструю смерть умерла, толком не родившись - не вовремя проснувшаяся память услужливо напомнила тридцать седьмое Слово Права Крови. В частности, сумму вознаграждения, полагающегося за поимку соучастника преступления против Короны. А следом продемонстрировала лицо Марека Душегубца[199 - Марек Душегубец - королевский палач.]. В тот самый момент, когда он показывал Бельварду Трон короля Якуна[200 - Трон короля Якуна - пыточное кресло.].
        - Тот, кто усаживается в это кресло, открывает мне душу. До самого донышка…
        У юноши екнуло сердце и вспотели ладони: как говорил королевский палач, прежде чем приступить к допросу, из любого преступника выбивали имя, прозвище и место рождения, дабы проверить, не упоминается ли он в других розыскных листах.

«Я - Увераш. Буду схвачен на пепелище «Медвежьей Берлоги». И, что бы я ни говорил, буду считаться соучастником покушения на верховного сюзерена. Значит, меня прилюдно казнят, а наш родовой меч переломят пополам…»
        Перед глазами тут же появилась Лобная площадь, забитая народом, «последняя десятина»[201 - На лестнице, ведущей на эшафот, десять ступенек. В народе казнь иногда называют «последней десятиной».], до блеска отполированная ногами грабителей, насильников и убийц, Плита Позора с валяющимися на ней обломками клинка и лица родных: бледное - отца, гневное - матери, растерянное - Коммина…
        - Этому - не бывать! - угрюмо выдохнул юноша, дождался удивленного восклицания черного , судя по звукам, присевшего на корточки прямо перед конурой, решительно выдернул засапожник из земли и полоснул им себя по шее…
        Глава 29
        Кром Меченый
        Шестой день второй десятины третьего травника

… Время сошло с ума: вместо того, чтобы плавно течь из прошлого в будущее, оно то подолгу стоит на месте, словно не решаясь заглянуть в следующий миг, то малодушно пятится назад, то, собравшись с духом, срывается с места и сломя голову несется невесть куда. Вместе с ним схожу с ума и я - то невидящим взглядом пялюсь в кромешную тьму, не обращая внимания ни на непрекращающийся дождь, ни на послед [202 - Послед - жаргон Бездушных, последствия многократного призыва Благословления Двуликого.] Благословений, ни на боль от ожогов, то проваливаюсь в прошлое и до рези в глазах вглядываюсь в бессвязные отрывки воспоминаний, то вскидываю голову вверх в надежде увидеть хоть какие-то признаки рассвета.
        Увы, признаков нет: там, где должно быть небо, клубится густая тьма, черная, как обуревающие меня чувства.
        Сидеть на месте и просто ждать - невыносимо. Тем более что с каждой новой каплей, падающей на размокшую землю, контуры следов, оставленных лошадьми Унгара, расплываются все сильнее, а вместе с ними расплывается и надежда на то, что мне удастся найти и спасти Мэй.
        Арвен Шалый, охотник из Туманного Оврага, пытающийся отработать полученный от Латирдана кошель с золотом, тоже не очень верит в успех нашего похода: по его мнению, за двое суток, прошедших с момента похищения, Унгар, передвигающийся одвуконь, мог бы добраться даже до Норреда. Впрочем, вслух он этого не говорит. Что, на мой взгляд, весьма благоразумно: вынужденное бездействие и страх за Мэйнарию напрочь лишили меня способности думать и превратили в того самого Нелюдя, которым меня считают те, кто верит во Вседержителя.
        Превратили по-настоящему: я действительно жажду крови. Как Унгара Ночной Тиши, так и всех тех, кто имеет хоть какое-то отношение к ее похищению - Неддара Латирдана, отправившего Мэй в Шаргайл, Тарваза Каменной Длани, давшего жизнь самому ублюдочному хейсару среди всех, которых я видел, братьев во Свете, покушавшихся на короля, и многих, многих других.
        Жажду. До умопомрачения. А еще боюсь. За Мэй. Ибо помню слова, которые она сказала Неддару Латирдану в тот день, когда я озвучил наше желание покинуть Шаргайл задолго до конца праздников:
        - Если мы останемся, но Унгар меня похитит, то я проживу гораздо меньше. Ибо уйду из жизни так же, как это сделала Аютэ…
        Хотя нет, не «помню», а чувствую. Изорванным в клочья сердцем и выжженной дотла душой. И слышу. Чуть ли не в каждом звуке - в шелесте дождя, в далеком волчьем вое и даже в стуке собственного сердца.
        Правда, в последнем оно звучит чуточку короче:
        - По-хи-тит - уй-ду… По-хи-тит - уй-ду…

…Утро настало как-то сразу: очередной взгляд, брошенный на ночное небо, не утонул в кромешной тьме, а зацепился за еле видимый контур мощной - с два моих бедра - ветви и подбросил меня на ноги.
        - Светает! - требовательно рыкнул я, вгляделся туда, где должен был находиться Арвен, и, не дожидаясь ответа, метнулся к развилке тропы, перед которой видел последний след от копыта.
        Найти - нашел. Но только встав на четвереньки и общупав с десяток шкур[203 - Шкура (воловья) - местная мера площади.]. Затем вгляделся в темноту перед собой, поколебался, решая, в какую сторону двигаться дальше, поискал справа и, уверившись, что для поисков еще слишком рано, в бешенстве вбил в размокшую землю кулак. А через мгновение услышал неуверенный голос Шалого:
        - Вам надо поесть, ваша милость: все равно развиднеется не раньше чем через полчаса, а без еды сил не прибудет…
        Отмахнулся как от назойливой мухи и, как стоял, на четвереньках, двинулся дальше. Шаря перед собой ладонью и надеясь, что вот-вот почувствую очередную круглую лужицу.
        Не дождавшись моего ответа, парень мрачно вздохнул и пробормотал чуть громче:
        - Тут у меня мясо, сыр, хлеб и медовые соты! Мяса - много. И сыра - тоже. А вот медову…
        - Ешь. Я не хочу…
        - Его Величество приказал вас накормить! И сказал, что, если вы откажетесь, я должен напомнить, что Унгар хоть и… э-э-э… роря, но все-таки воин!
        - Ро’ори… - не останавливаясь, привычно поправил я.
        - Точно, ро’ори… - согласился охотник. - А чтобы его догнать и отомстить, вам надо восстановиться…
        Я набрал в грудь воздуха, чтобы послать его куда подальше, и вдруг вспомнил тихий голос Арла:

« Благословение Двуликого подобно неподъемному камню, взваленному на плечи: если ты силен, то оно задавит твоего врага, если слаб - тебя…»
        Поморщился, прислушался к своим ощущениям и, почувствовав неприятную слабость в коленях и руках, нехотя встал:
        - Ладно, иду…

…Пока я давился абсолютно безвкусными кусками мяса, Шалый изображал манекен - не двигался, не говорил и, кажется, даже не дышал. Но стоило мне вытереть засапожник и вложить его за голенище, в мгновение ока собрал и затолкал в свою котомку остатки еды, подхватил лук, метнулся к тропе и, не глядя на землю, пошел налево!
        Само собой, я рванул следом. И, пройдя шагов двадцать, наступил в ту самую лужицу - ямку, оставленную копытом коня.
        - Свернули к Быстрице, ваша милость… - негромко пробормотал Арвен, и я, услышав в его голосе нотки удовлетворения, удивленно выгнул бровь.
        - И?!
        - Значица, будут путать следы…
        - Ну, и что в этом хорошего?
        - То, что они не местные. И не знают ни троп, ни дорог… - усмехнулся охотник, почувствовав мое недовольство, и тут же объяснил: - В часе ходьбы вверх по течению - водопад. Обойти его с лошадьми в поводу можно только через Тиртову тропу. А она петляет, как заяц, убегающий от погони… Вниз по течению - Черная хмарь, которую просто так не перейти…
        - Хмарь?
        - Болота. Проводника у них нет, значит, если они сунутся туда, то поплутают дня три, а потом пойдут на полдень…
        - Все равно два противоположных направления. Ошибемся с выбором - потеряем…
        - Не ошибемся, ваша милость! - хохотнул охотник. - Сначала рванем через Волчью балку и Бурелом к Тиртовой тропе. Если найдем следы, то переберемся через Двурогий холм и к вечеру догоним их перед Голонским трактом. Если следов не будет - пройдем Гиблой тропкой до Троеполья, поспрашиваем местных и перехватим их либо перед Герреном, либо у ворот Меллора…
        Почувствовав, что Арвен уверен в том, что говорит, я удовлетворенно оскалился и перешел на волчий шаг…

…К Волчьей балке вышли к концу часа горлицы. И, скатившись по глинистому склону к протекающему по ее дну ручейку, рванули вправо. Еще десять минут быстрого шага, больше похожего на бег, - и Арвен, свернув за очередной поворот, остановился рядом со здоровенным корнем, торчащим из земли на ладонь выше моего лица.
        - Тут подняться сумеете, ваша милость? - взглядом показав мне направление, поинтересовался Арвен.
        Вместо ответа я молча засунул посох в петлю, убрал его за спину и, вцепившись в изгиб, рывком закинул себя на первую ступень естественной лестницы. Затем нащупал рукой подходящий камень, следом еще один изгиб корня - и, почувствовав стену, в мгновение ока оказался наверху.
        Видимо, скорость, с которой я преодолел это препятствие, парня здорово впечатлила, так как, поднявшись ко мне, он вдруг поскреб ногтями бороду и решительно свернул на полночь:
        - Пожалуй, можно пройти и через Воющее Логово: да, придется слегка помучиться, зато выиграем еще пару часов.
        Само собой, я согласился. И уже минут через двадцать оказался перед чудовищным нагромождением из поваленных деревьев, один взгляд на которое вызывал оторопь.
        - В прошлый травник смерчем положило… - не сбавляя шага, буркнул Шалый и, обогнув вывороченный из земли комель некогда могучего тиса, куда-то исчез.
        Вглядевшись в переплетение корней и увидев щель, куда он протиснулся, я подошел к ней вплотную, сделал шаг и вдруг оказался в ожившем сне Хэль[204 - Сны Хэль - кошмары.]. Или в чем-то, здорово похожем на него: черно-зеленые, поросшие мхом и пропитанные влагой стволы и ветви погибших исполинов действительно казались стенами логова какого-то жуткого чудовища, от запаха прелой древесины, влаги и мелких черных грибов, во множестве усыпавших все и вся, кружилась голова, а от непрекращающегося гудения, раздающегося со всех сторон, почему-то подрагивало сердце.
        - Воет ветер, ваша милость… Неприятно, но ничего страшного… - слегка запоздало сообщил Арвен откуда-то сверху. И убедившись, что я понял, как забираться по этой «стене», куда-то исчез…

…Получасовая «пробежка» по этому бурелому выжала меня до предела - к моменту, когда мы перебрались через последний ствол и оказались перед пропастью, обрывающейся в узкое и заросшее лесом ущелье, я еле стоял на ногах и, кажется, толком ничего не соображал.
        Впрочем, стоило мне услышать, что там, внизу, - та самая тропа, на которой могут быть следы похитителей, я пришел в себя, рванул вслед за Шалым и, скользнув в какую-то расщелину, туром заскакал по камням. На бегу мысленно моля Двуликого повернуться и посмотреть на меня.
        Бог-Отступник услышал: не успел я добраться до дна ущелья, как впереди раздался ликующий шепот Шалого:
        - Следы, ваша милость! Те же самые!!!

…Если верить Арвену - а не верить ему у меня не было никаких оснований, - Унгар и Мэй проехали по тропе предыдущим вечером по направлению к Голонскому тракту. Опять же, по его словам, их лошади были настолько сильно вымотаны путешествием, что еле переставляли ноги.
        - Ночевали на поляне у Белого Ключа. Значит, остановятся на ночлег. А до тракта доберутся завтра к часу оленя…[205 - Час оленя - с 2 до 3 часов дня.]
        Само собой, я тут же поинтересовался, к которому часу до тракта доберемся мы. И не поверил своим ушам, услышав его ответ:
        - Думаю, что где-то за час до них. Если, конечно, пойдем через Двурогий холм и сможем двигаться так же быстро, как добирались досюда…
        - Сможем… - упав на землю прямо там, где стоял, выдохнул я, стянул правый сапог, наскоро перемотал сбившуюся портянку, обулся и, вскочив на ноги, уставился на Шалого: - Ну, и куда идти?
        Показал. На эту самую Тиртову тропу. И первым рванул вперед. Я побежал следом и уже через десяток шагов понял, почему лошади устали: ущелье оказалось завалено камнями. Размерами от моего кулака и до десяти-двенадцати локтей в поперечнике. Мало того, как минимум один из пяти попадающихся под ногу так и норовил провернуться, а проносящийся мимо - ткнуться в локоть или колено.
        Впрочем, мучиться нам пришлось сравнительно недолго - минут через двадцать такого «бега» склоны ущелья начали постепенно понижаться, камни - измельчали и наконец превратили тропу в подобие дороги.
        Само собой, я тут же попытался ускориться, но в этот момент Арвен вдруг замер как вкопанный и принюхался:
        - Дымом пахнет, ваш-мл-сть! И жженой костью…
        Я втянул в себя воздух и ничего не почувствовал. Вернее, почувствовал свой собственный «аромат» - вонь сукровицы и гноя, смрад от местами обуглившихся нагрудника и наручей и вонь пота.
        - Ты уверен?
        Вместо ответа парень сорвал со спины лук, вытащил из-за пазухи кожаный мешочек и торопливо его развязал.
        Я тут же сдвинул пояс так, чтобы чекан оказался под рукой, поправил перевязь с метательными ножами, поудобнее перехватил посох, затем дождался, пока Шалый набросит на рога тетиву, и повелительно мотнул головой - мол, веди.
        Повел. Но не по тропе, а вдоль склона. Добрался до узенькой расщелины, скользнул внутрь, ящерицей взлетел вверх и, на миг замерев у края, жестом предложил подниматься к нему.
        Я взобрался следом, встал враспор между двумя подходящими камнями, осторожно выглянул наружу и онемел: в центре небольшой полянки, видимой как на ладони, отчетливо выделялось здоровенное выжженное пятно. А в его центре высился прогоревший остов погребального костра…
        - Если… Унгар… меня… похитит… я… уйду… из жизни… - простучало сердце. Потом на миг сжалось от дикой боли и застучало снова: - Так, как Аютэ… Так, как Аютэ… Так, как Аютэ…
        - Куда вы, ваша милость?! - чуть слышно донеслось из-за спины.
        Я изо всех сил сжал зубы, чтобы не заорать от страха, и, все ускоряясь, понесся вниз по склону, до рези в глазах вглядываясь во все увеличивающийся черный круг.
        Нырнул в низину, перескочил через узенькую нитку ручейка, взлетел на небольшой пригорок и почувствовал, что сердце начало биться с перебоями: на опушке леса между ветвями двух кряжистых дубов чернела хейсарская бурка. А под ней высилась огромная груда лапника, накрытая аж двумя походными одеялами!
        Перед внутренним взором тут же замелькали картинки из недавнего прошлого - дорога в Шаргайл, ночевка в лесу и шалаши, сделанные хейсарами. Я тут же остановился, зажмурился, истово взмолился всем Богам сразу, моля их не отворачиваться от моей жены, и… услышал зловещее карканье[206 - По местным поверьям, ворон - вестник смерти. И голос Темной половины Двуликого.] за спиной!
        - Я прошел Путь и возвращался в храм! - выдохнул я, разворачиваясь на месте.
        Ворон склонил голову набок, недобро посмотрел на меня правым глазом и переступил с ноги на ногу.
        - Я ехал в храм! - чуть громче повторил я, чтобы заглушить возникшие в памяти слова короля: «… по дороге к границе нам придется заехать в Фьерн, Тьюварр и Ирригард…» И уточнил, чтобы было понятнее: - С женой, которая должна была разделить мое Темное Посмертие!
        Ворон посмотрел на меня левым глазом, расправил крылья и взвился в воздух.
        - Мы ехали в храм!!! - срывая горло, заорал я. - В храм, слышишь?!
        Вестник не слышал. Вернее, не хотел слышать - метнулся на Полночь и исчез за кронами деревьев.
        - Мы ехали в храм… - в последний раз выдохнул я, сгорбил плечи, повернул голову к шалашу и наткнулся взглядом на араллух Мэй, валяющийся рядом со смятыми одеялами…
        Перед глазами потемнело, а в левом подреберье кольнуло так, как будто в него вогнали раскаленный штырь.
        - Только не это!!! - хрипло выдохнул я, с трудом переставляя подгибающиеся ноги, добрался до араллуха, наклонился… и рухнул на колени: рядом с его рукавом в луже крови лежал кусок человеческого языка…
        Глава 30
        Король Неддар Третий Латирдан
        Восьмой день второй десятины третьего травника

…Поравнявшись со Свечой, приметным камнем, за которым начинались земли, принадлежащие хейсарам, Неддар вскинул правую руку над головой и дважды сжал пальцы в кулак. Видимо, слишком резко - леди Амалия, за последние сутки не сказавшая и пары слов, дернулась, как от удара, и вжала голову в плечи.
        - Мы въехали в Шаргайл… - подъехав к ней поближе, глухо сказал король. - Вон на той скале, которая напоминает надвратную башню Северных ворот Аверона, сидят дозорные. А знак, который я подал, означает, что нам нужно сопровождение…
        Девушка безучастно кивнула и, опустив взгляд, снова ушла в свои мысли.
        Поняв, что ее не расшевелить, Латирдан пожал плечами, пришпорил коня и поехал навстречу семерым всадникам, вылетевшим из Облачного Ущелья…

…Увидев состояние ара’д’ори Неддара, Барго Безусый, единственный лам’наш’ги Ракташей, трижды щелкнул языком - и его воины, выполняя приказ, мгновенно разделились: четверо образовали ближнее кольцо, прикрыв Латирдана своими телами, еще двое пронеслись мимо, чтобы при необходимости отсечь возможных преследователей, а сам десятник, подъехав к королю, врезал правым кулаком по своему нагруднику:
        - Твое Слово, адвар!
        - Мне и леди Амалии - свежих коней. Возницам дать по желтку и отправить восвояси. Телегу с голосами[207 - Голос - местный аналог нашего «языка».] отправить в сарти увея. Вторую, с телом Гарташа Плети, - к Бараньему Лбу…
        - У-уэй! - негромко выдохнул Барго, соскочил на землю и подвел своего скарца королю.
        Спешившись, Неддар подошел к коню баронессы, подал ей руку и вдруг понял, что девушка еле держится в седле.
        - Леди? Может, вы все-таки переберетесь в телегу? До Шаргайла еще далеко…
        Услышав его голос, Амалия захлопала ресницами, нахмурилась и отрицательно замотала головой:
        - Нет, сир, я еду с вами…
        Неддар вгляделся в изможденное лицо баронессы, задержал взгляд на черных кругах под ее глазами и дорожках от слез на щеках и в который раз за последние три дня почувствовал, что сгорает от ненависти.

«Уничтожу!!!» - мысленно прошипел он, рывком задрал правый рукав, выхватил из ножен наш’ги и нехотя вернул его обратно, увидев на предплечье аж четыре свежих надреза.
        Само собой, его порыв не остался незамеченным - Безусый, успевший забраться в седло коня Латирдана, изменился в лице. Но, слава Снежному Барсу, смог удержаться от вопросов…

…Несмотря на поздний час, Шаргайл не спал: на оу’ро и стенах всех сарти до единого горели факелы, а перед Бараньим Лбом собралась огромная - человек в двести - толпа воинов, состоящая из ори’шеров и ро’ори.
        Оглядев первые ряды встречающих и не увидев среди них ни одного аннара, Неддар удовлетворенно оскалился - получив сообщение Безусого, увей, не медля ни мгновения, собрал Большой Совет.
        - Почему они не расходятся в стороны, сир? - подъехав к Неддару вплотную, испуганным шепотом спросила баронесса.
        - Я увел с собой сорок человек, а вернулся один… - остановив коня в десятке локтей перед сплошной стеной из лам’наш’ги, хмуро ответил король. Затем рванул вверх левый рукав араллуха и продемонстрировал толпе иссеченное предплечье.
        - У-уэй! У-уэй!! У-уэй!!! - слитно рявкнули горцы, а затем раздались в стороны, пропуская Неддара в город.
        Король подал коня вперед, проехал между двух пышущих яростью «стен», миновал стоящих последними ро’ори из рода Царран и жестом подозвал к себе одного из сопровождающих:
        - Леди Амалию - в сарти Аттарков. Потом можешь возвращаться на пост…
        Воин коротко кивнул, взглядом попросил баронессу следовать за ним и свернул в ближайший переулок.
        Проводив взглядом обоих всадников, Неддар стиснул поводья и с огромным трудом заставил себя расслабиться: он, адвар, не мог позволить себе передвигаться по Шаргайлу галопом. Как бы ему этого ни хотелось…

…До сарти увея добрались минут за пятнадцать. Спешившись у распахнутых настежь ворот, Неддар бросил поводья подбежавшему мальчишке и, поудобнее передвинув меч, неторопливо пошел к высокой двери, старательно не замечая встревоженных взглядов обитателей дома-крепости, собравшихся во дворе.
        Добрался. Вошел. Занес ногу над первой ступенькой лестницы, вспомнил, о чем думал, поднимаясь к Бездушному вместе с Тарвазом, и заскрипел зубами: тогда, в прошлом, он искренне считал, что побег Унгара с Жергова плоскогорья - всего лишь бунт мальчишки, взбешенного приказом отца.

«Вот тебе и бунт…» - угрюмо подумал Неддар, вгляделся в полумрак и, сообразив, что стоит на месте уже минуты две, зашагал вверх по ступеням…

…В Зале Совета стояла мертвая тишина: увей и аннары стояли рядом со своими креслами и угрюмо молчали.
        Скользнув взглядом по их лицам, Неддар склонил голову перед статуей Снежного Барса, прошел к креслу адвара, сел на застеленное шкурой сиденье и уронил руки на подлокотники. Затем набрал в грудь воздуха и заставил себя поздороваться.
        Старейшины ответили. Учтиво, но тоже лишь отдавая дань а’дару. Потом уселись на свои места и превратились в статуи.
        - Я, Неддар Латирдан по прозвищу Вейнарский Лев, адвар хейсаров, объявляю вейле’хаар…[208 - Вейле’хаар - дословно «война на уничтожение». Крайне редкое мероприятие, так как объявляется от имени всех хейсаров.]
        - Кому, адвар? - справившись с удивлением, спросил увей.
        - Ордену Вседержителя… - отчеканил король. Затем встал, второй раз за вечер обнажил левое предплечье и оскалился: - Я поклялся кровью рода, что ни один хейсар не будет знать покоя, пока по Горготу ходит хотя бы один слуга Бога-Отца!
        - Ты… уверен? - склонив голову, осторожно спросил жрец Снежного Барса. Потом помялся и решил уточнить: - Прости, что спрашиваю, но вейле’хаар - это…
        Неддар выставил перед собой обе ладони, дождался, пока увей замолчит, и обвел аннаров тяжелым взглядом:
        - Орден Вседержителя - это не шайка лесовиков, а сила, которая в скором будущем подомнет под себя весь Горгот. Причем не просто подомнет, а уничтожит и прошлое, и настоящее всех народов, которые попадут под ее пяту… Да, я не оговорился, именно уничтожит: братьям во Свете нужны не только земли и люди, которые их населяют, но и их Вера. Поэтому они каленым железом вырвут из нас память о Бастарзе, заставят забыть а’дар и выбьют из рук наш’ги!
        Старейшины зароптали. Наименее выдержанные попытались даже высказать свое мнение, но наткнулись на бешеный взгляд адвара и сдержались.
        - Если бы братья во Свете воевали сердцем и клинком[209 - Воевать сердцем и клинком - устоявшееся выражение, аналог нашего «воевать честно».], я вывел бы против них армию и вбил бы их в землю. Увы, армии у них нет, зато есть Обители, в которых в моих… и не в моих подданных вбивается вера в Бога-Отца, есть братья-надзирающие, способные внушить ЛЮБОМУ человеку все, что угодно, братья-клинки, не гнушающиеся пользоваться ядами, и… - он сделал довольно длинную паузу, - оружие, способное метать ведерный сосуд с «Огнем Веры» на целый перестрел!
        - Что метать? - недоуменно выгнул бровь Крейн Борона, новый аннар Максудов.
        - Горючее масло, которое не тушится водой… - ответил Эразд Клинок Рассвета.
        - Угу, оно самое… - кивнул Неддар и изо всех сил стиснул пальцами подлокотники. - На постоялом дворе нас было сорок семь. Три метателя выпустили по два сосуда этой дряни, «Медвежье Логово» вспыхнуло, как пересушенное сено, и если бы не Кром…
        Несколько мгновений тишины, во время которой старейшины ждали завершения фразы, и король нашел в себе силы, чтобы закончить предложение:
        - В общем, из тех, кто ночевал в «Логове», выжили всего трое: баас’ори’те, я и леди Амалия…
        - А где он сам, адвар? - неожиданно спросил Лерий Сжатый Кулак.
        Неддар откинулся на спину кресла, сглотнул и вперил взгляд в глаза Каменной Длани:
        - Перед тем как выпустить по «Логову» сосуды с «Огнем Веры», нас опоили, подмешав в вино настойку хаталвара. Кром выпил меньше всех, поэтому, почувствовав жар, сначала вынес во двор свою жену и спрятал ее в кузнице, потом положил пару братьев во Свете, добивавших уцелевших часовых, спас жизнь Гарташу Плети, перенес его к Мэйнарии и вернулся в здание, чтобы вытащить остальных…
        Почувствовав, что этот рассказ имеет какое-то отношение к нему, Тарваз слегка побледнел.
        - Вошел в пылающее здание, добрался до моей комнаты, выломал дверь и вынес наружу меня и леди Амалию. А перед белой дверью его ждали…
        В этот момент перед глазами Неддара появилось лицо Крома. Такое, каким он его увидел, придя в сознание, - покрытое чудовищными волдырями и потеками крови и сукровицы, с заостренными скулами, впавшими щеками, лишенное бороды, усов и бровей и похожее на опаленный в костре кусок мяса.
        Продолжать описание того, что происходило на постоялом дворе, он не смог - подался вперед, со всей дури врезал кулаком по столешнице и заорал на весь сарти:
        - Кром, еле стоящий на ногах, со мной и леди Амалией на плечах, вступил в бой!!! А в это время Унгар Ночная Тишь и его побратим, решившие воспользоваться покушением на меня, чтобы похитить Мэйнарию, УБИВАЛИ тяжело раненного Гарташа!!!
        Каменная Длань побледнел как полотно, открыл рот, чтобы что-то сказать, потом тяжело поднялся на ноги, вытащил из ножен наш’ги и полоснул себя по яремной жиле.
        Неддар даже не дернулся - проводил взглядом оседающее на пол тело, затем оглядел остальных аннаров и равнодушно пожал плечами:
        - Зря. Его смерть не перевоспитала Унгара и не вернула Крому его жену…
        Несколько долгих-предолгих мгновений в зале Совета было тихо. До того момента, когда король перевел взгляд на увея и вопросительно уставился ему в глаза.
        Верховный жрец сглотнул, потер переносицу, словно что-то вспоминая, потом коротко кивнул, встал и с силой вбил свой жезл в пол:
        - Я говорю голосом Бастарза: ты - услышан! У-уэй!!!
        Дав аннарам свыкнуться с мыслью о том, что уже на рассвете следующего дня весь Шаргайл превратится в один большой военный лагерь, Неддар приподнял правую руку и легонечко шлепнул по подлокотнику:
        - Крейн?
        - Да, адвар?
        - Через час я привезу в ваш сарти тело твоего сына. Через два ты отправишь два десятка воинов в Туманный Овраг и четыре - в Бочаги…
        Старший отец склонил голову в жесте повиновения.
        - Мест для засады было два. Если тех, кто ждал меня в Бочагах, предупредили, что покушение состоялось, то метатели, скорее всего, уже уничтожены, а те, кто из них стрелял, разбежались по окрестным лесам. Так вот, твоя основная задача - собрать все, что осталось от этого оружия, найти как можно больше тех, кто знает, как они устроены, и приволочь их в Шаргайл… Варраз?
        - Да, адвар?
        - Отправишь три десятка воинов в Увераш. Арестуешь леди Марзию и ее телохранителя за соучастие в покушении на короля…
        Острый Коготь прижал кулак к левой половине груди.
        - Все остальные воины займутся подготовкой к вейле’хаару…
        - А те, которые сейчас находятся вне Шаргайла? - поинтересовался Лерий.
        - У них своя задача… - оскалился король. - Они будут вырезать Пепельное братство…
        Глава 31
        Кром Меченый
        Девятый день второй десятины третьего травника

^ Д ^ вуликий в бешенстве: он, еще совсем недавно хоть изредка да поглядывавший на меня, не просто повернулся спиной, но и расправил свой плащ на моем Пути. Впрочем, я его понимаю - с его стороны мои метания по дорогам Голона, Эркуна и Увераша должны казаться попытками избежать Темного Посмертия.
        Изменение отношения Бога-Отступника чувствуется во всем - в постоянном тумане в голове, не дающем сосредоточиться. Во все усиливающейся слабости, справляться с которой помогает только ЕГО Благословение. В приступах апатии, перемежающихся со вспышками бешенства, во время которых я то не реагирую практически ни на что, то превращаюсь в кровожадное чудовище, бросающееся чуть ли не на каждого хейсара, попавшегося на пути.
        Эти самые вспышки бешенства бесят сильнее всего: стоит мне увидеть мужчину в ара’д’ори, как мои губы сами по себе шепчут «Элмао-коити-нарр», руки стискивают посох, а перед глазами возникает пламя малого погребального костра, в котором я собственноручно сжег язык Мэй.
        Горцы - как правило, десятники в патрулях и старшие в караулах у въездных ворот крупных городов, - не боящиеся никого и ничего, увидев меня, несущегося в атаку, сначала каменеют, затем падают на одно колено и склоняют голову к правому плечу, ПОДСТАВЛЯЯ ПОД УДАР ШЕЮ! Все до единого - от ори’шеров, давно научившихся выдержанности, до ро’ори, которые должны вспыхивать, как солома.
        Убивать сдавшихся я почему-то не могу даже в этом состоянии, поэтому останавливаюсь и опускаю посох. Потом вглядываюсь в их глаза, вижу чувство вины, которое они испытывают передо мной, и проваливаюсь в бездну отчаяния: они знают о том, что сделал Унгар. И тоже ищут. Увы, безрезультатно.
        Приблизительно так же я должен реагировать на членов Пепельного братства - я прекрасно помню, что «пел» голос, пытаемый Латирданом. Но Двуликий зачем-то уводит Серых с моего пути: я не нахожу их ни в удобных для засад местах на трактах и дорогах, ни в подворотнях ночных городов, ни в известных мне притонах.
        Это странно. Нет, не странно - невыносимо: отсутствие возможности утолить жажду крови убийством тех, кто хотя бы косвенно виноват в похищении Мэй, сводит с ума. И добавляет жара в пламя ненависти, выжигающее мою душу…

…В забытую Богами деревеньку с омерзительным названием Болото мы вошли с последними лучами заходящего солнца. И, пройдя по единственной улице до постоялого двора, над дверью которого вместо вывески висел стоптанный сапог, ввалились внутрь.
        При виде нас лица хозяина, пары подавальщиц и десятка посетителей залила мертвенная бледность. Впрочем, об учтивости они не забыли - первый арбалетным болтом вылетел из-за стойки и что-то пролепетал, а остальные сложились в таких глубоких поклонах, как будто увидели по меньшей мере принца крови.
        - Быстрого Посмертия тебе, Идущий… - запоздало расслышал я и вдруг почувствовал, что приветствие хозяина - не просто слова, а крик души.
        Большой палец правой руки сам собой скользнул по зарубкам, нащупал последнюю и замер в неподвижности: Путь был пройден. Уже давно. А я все еще ходил по Горготу…

«Это не приветствие, а пожелание скорой смерти…» - отрешенно подумал я, шагнул вперед, вопросительно выгнул бровь и тут же почувствовал, как из-под лопнувшей коросты потекла сукровица.
        За трое суток, которые прошли с нашего предыдущего появления, хозяин не успел забыть заданные мною вопросы, поэтому испуганно развел руки в стороны и замотал головой, старательно отводя взгляд от моего изуродованного лица:
        - Не было! Ни одного хейсара!! Клянусь всеми Богами!!!
        - Не было, ваша милость… Я - не видел… Ни одного чужака… - перебивая друг друга, затараторили посетители, а одна из подавальщиц украдкой начертила перед собой отвращающий знак.
        - Надысь мой Рапша с охоты вернулся, так я и его поспрошала… - подала голос вторая. - Грит, не видел. Ни чужих, ни свежих следов…
        Я мрачно кивнул, развернулся на месте и двинулся обратно к двери.
        - Ваш-мл-сть, куда вы на ночь глядя? Мож, переночуете? - предложила она же. - Я б вам одежку простирнула тай заштопала…
        При слове «переночуете» перед моими глазами возникла алая пелена, а ноздри явственно ощутили запах гари и паленой плоти.
        Рука, как раз коснувшаяся двери, выбила ее наружу с такой силой, что чуть было не сорвала с петель, а метнувшаяся навстречу притолока еле-еле разминулась со лбом.
        - Ваша милость, вам надо выспаться и нормально поесть… - догнал меня голос Шалого. - А еще тут, в Болоте, есть неплохой лекарь, который может обработать ваши ожоги…
        Его слова, как, впрочем, и все, что не касалось поисков Унгара, скользнули по краю сознания и канули в небытие - вокруг было светло. А значит, можно было пройти вдоль дороги еще несколько перестрелов, высматривая следы тех, кто с нее съезжал…

…На утоптанную тропу, оставленную коровьими копытами, я наткнулся уже при свете Уны. Оглядел, задержал взгляд на отпечатавшемся в глине следе босой ступни и двинулся было дальше, но услышал усталый голос Арвена:
        - Куда вы, ваша милость? А проверить эти?
        Я равнодушно пожал плечами - мол, то, что эти следы оставило стадо коров, а не лошади, я вижу даже в полумраке, - привычно перетерпел боль в ранах и поплелся дальше.
        Шалый хмыкнул, прибавил шаг, обошел меня с левой стороны и уставился в глаза:
        - За последние три дня мы побывали во всех окрестных городках и деревнях! Раз те, кого мы ищем, в них не появлялись, значит, передвигаются не по дорогам и тропкам, а по лесам и полям. Честно говоря, я не верю, что удастся их там догнать, но если вы намерены продолжать поиски, то нам следует проверять каждую цепочку следов, которая отходит от дороги…
        Я остановился и изумленно уставился на него.
        - Вот это - следы стада из Болота. Каждое утро и каждый вечер по этому месту проходит несколько десятков коров. Если бы я хотел спрятать свои следы, то сошел бы тут с дороги эдак за полчаса до заката или сразу после рассвета…
        - Сколько таких мест в округе, представляешь? - хрипло спросил я.
        - Да, ваша милость, представляю! - кивнул охотник. - Много. А ведь еще есть следы тех, кто передвигается пешком…
        Я сглотнул: Унгар и его побратим действительно могли продолжить путь пешком, просто бросив своих лошадей или продав их первому встречному!
        - Хейсары - воины, которые умеют как выслеживать врага, так и путать свои следы… - сделав небольшую паузу, продолжил Шалый. - Ждать, пока вы их найдете, они не будут. Значит, с каждым часом, который мы проводим, мотаясь по этим дорогам, они уходят все дальше и дальше…
        - То ес-сть, ты с-считаеш-шь, ш-што мы их уш-ше не найдем? - с трудом справившись с очередным приступом бешенства, прошипел я.
        Арвен упал на колени, по-хейсарски подставил шею под удар и горько усмехнулся:
        - Представьте, что вы съехали с дороги вот в этом месте. А потом скажите, где бы вы могли оказаться за три прошедших дня, если бы хотели уйти от преследования?
        Представил. С хрустом сжал кулаки и невидящим взглядом уставился на Уну: за трое суток я мог добраться городков в шесть-семь тут, в Вейнаре, и в пару-тройку - за его границами!
        - Для того чтобы осмотреть все тропы, по которым они могли уйти, двух человек слишком мало… - мрачно буркнул Шалый. - А ведь эти парни могут снять с себя хейсарское шмотье и лечь на дно в трущобах крупных городов!

«Найду и там…» - подумал я, заметил, что Уна в гневе скрывает свой лик за иссиня-черным облаком, и заскрипел зубами: клятвы, данные Богам, не нарушают! А я, по сути, только что собрался забыть про свою!!!

…Часа через два - два с половиной я сидел в десятке шагов от крошечного костра, разожженного Шалым на опушке леса, и невидящим взглядом смотрел в пляшущее пламя. Мыслей не было - перед внутренним взором мелькали воспоминания из недавнего прошлого, в большинстве своем связанные с Унгаром.
        Он, чешущий затылок и пытающийся понять, зачем представлять трактир и жмущиеся к нему домишки деревней…
        Он, сидящий на корточках с деревянным «пером» в руке и, высунув язык, рисующий на земле вертикальные полоски…
        Он, восседающий на коне со счастливой улыбкой на губах и ожидающий, пока Мэй согласится вверить ему свою честь…
        Картинки, сами собой возникающие перед глазами, были ярче, чем тогда, в прошлом: вглядываясь в лицо Ночной Тиши, я замечал то родинку, проглядывающую сквозь усы, то черное пятнышко зубной гнили[210 - Зубная гниль - местное название кариеса.] на левом верхнем клыке, то белые «лучики» незагорелой кожи в уголках вечно прищуренных глаз.
        Не менее хорошо читались и истинные чувства, которые он прятал за улыбками: недовольство решением, принятым старейшинами в момент знакомства с Мэй, похотливый интерес и зависть ко мне тогда, когда она просила меня проводить ее до ветру, жгучая ненависть и обещание смерти во взгляде, сопровождающие просьбу взять его в ученики.
        Потом память вернула меня во двор сарти Аттарков в тот момент, когда ро’ори готовились к первому айге’тта в своей жизни, - я снова увидел удивление во взгляде Тарваза Каменной Длани, внезапно прервавшегося на полуслове и уставившегося на что-то за моим плечом, затем услышал его недовольный рык и возмущенный вопль азы Ниты откуда-то издалека, еще раз дотронулся до плеча Мэй и, на миг онемев от холодной ярости, которую она испытывала в этот миг, сердцем почувствовал ее слова:
        - Муж мой! Обрати внимание на предплечья Унгара Ночной Тени. А потом поинтересуйся у кого-нибудь из НАШИХ РОДСТВЕННИКОВ, что это значит…
        В отличие от меня того, который был в прошлом, видевшего только предплечье Ночной Тиши и глаза жены, я сегодняшний видел и чувствовал гораздо больше: безумную смесь гнева, стыда и страха, мелькнувшую в глазах сорвавшегося с места Тарваза Каменной Длани, чувство вины передо мной с Мэй и презрение к Унгару - во взгляде Шарати, болезненный интерес и ожидание - в Хасии. Поэтому слушал себя того и сходил с ума от бессилия что-то изменить…

«Если бы в тот день я вызвал Унгара на поединок, Мэй осталась бы жива… - подумал я в тот момент, когда там, в прошлом, Тарваз Каменная Длань ударом кулака отправил сына в беспамятство. - А вместе с ней и Гарташ Плеть, Уресс и многие другие…»
        Мысль о том, что я мог бы сидеть перед костром рядом с женой, была такой горькой, что я подтянул к себе котомку и вытащил из нее заляпанный кровью араллух. Разложил на коленях, разгладил складки, откинулся на ствол дерева и закрыл глаза…
        …Потемневший от времени стул из тирренского дуба. Два белых полушария, увенчанные так хорошо знакомыми мне ямочками над крестцом. Узкая талия. Два валика мышц вдоль позвоночника. Белоснежная, никогда не знавшая загара спина с выделяющимися треугольниками лопаток. Левая рука, опершаяся на столешницу. Тяжелое полукружие груди, видимое между ней и дугами ребер. Рыжее облако, в свете мерной свечи отливающее червонным золотом.
        Короткое и почти незаметное движение плеч, прячущихся под золотыми струями, и тихий, на грани слышимости, вздох…
        - Мэ-э-эй… - радостно выдыхаю я, приподнимаюсь на локте, чтобы перекатиться на край кровати, тянусь рукой к поворачивающейся ко мне жене и застываю. На середине движения: это не Мэй, а Ларка. Мрачная, как ночное небо, и повзрослевшая лиственей на десять!
        - Мэй - вон там… Твоими молитвами… - гневно шипит она и кивает головой куда-то за мою спину.
        Переворачиваюсь на другой бок, краем глаза замечаю бледную, как вываренное полотно, мать, трясущимися руками вытирающую со лба капли пота, и чувствую, что у меня останавливается сердце: у окна-бойницы, глядящего во тьму, стоит моя Половинка. Только не юная и цветущая, какой была еще несколько дней назад, а старая и совершенно седая!!!
        - Мэ-э-эй?! - не веря своим глазам, восклицаю я, с места прыгаю к ней и внезапно понимаю, что она меня и не слышит, и не видит: ее взгляд устремлен наружу, во Тьму.
        Обнимаю жену за плечи и тут же леденею от жгучего, воистину невыносимого холода. Зарываюсь лицом в белые как снег волосы и обмираю - они пахнут не цветами, а пеплом…
        - Она ждет… Тебя… Уже целую вечность… - доносится из-за спины недовольный голос Ларки. - И никак не дождется…
        - Я же тут, с тобой!!! - рвется из моей души. - Вот он я, видишь?!
        - Тут - только мы трое… - еле слышно вздыхает мать. - А ты - там…
        Непонимающе хмурю брови, пытаюсь повернуть Мэй к себе лицом и… проваливаюсь сквозь нее! В темный, мутный и омерзительно липкий туман, не удержав равновесия, падаю на колени, тут же вскакиваю, разворачиваюсь на месте, рвусь туда, где должны быть Мэй, Ларка и мама, и вдруг вижу удаляющееся вверх теплое желтое пятнышко, которое внезапно застывает, подергивается темными трещинами и превращается… в лик Дэйра, висящий над кронами деревьев.
        Намек - понятнее некуда. Поэтому молча киваю, неторопливо складываю араллух жены, встаю, подхожу к мирно спящему Арвену и приседаю рядом с ним на корточки:
        - Шалый?
        - Да, ваш-мл-сть?
        - Это - араллух баронессы Мэйнарии д’Атерн. Доберешься до любого города, покажешь его первому попавшемуся хейсару и потребуешь отвезти тебя к их адвару. Если тебя не услышат, скажешь, что говоришь голосом баас’ори’те. Запомнил?
        - Э-э-э… отвезти к адвару, если не поймут, сказать, что говорю голосом баас’ори’те… - послушно повторяет охотник.
        - Когда тебя довезут, отдашь араллух и передашь мои слова: «Возьми его кровь, брат…»
        - А… вы?
        - Я ухожу в Храм…
        Глава 32
        Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
        Третий день третьей десятины третьего травника

^ -^…Аи-излишки - две тысячи д-двести тридцать четыре мешка овса и п-пятьсот сорок семь мешков п-пшеничной муки - проданы представителям купеческого дома Даннов за…
        - А почему именно им? - не отрываясь от бесконечных рядов цифр, мрачно поинтересовался Ансельм.
        - Виллерой Д-данн, наследник безвременно усопшего Фрола Скряги, д-дал за них самую высокую цену… - торопливо объяснил брат Шавер. - По четыре лишних м-медяка за мешок овса… и п-по семь - муки… Таким образом…
        Проглядев изученный вдоль и поперек свиток то ли шестой, то ли седьмой раз подряд, но так и не сумев придраться ни к одной цифре, глава Ордена Вседержителя хмуро отложил его в сторону и вперил немигающий взгляд в переносицу Торгаша. Молча. Но этого хватило - Шавер, прервавшись на полуслове, смертельно побледнел и нервно сглотнул.
        Выждав с десяток ударов сердца, Ансельм откинулся на спинку кресла и нахмурил брови:
        - Я рассчитывал на большее…
        В кабинете остро запахло потом.
        - Ваше п-преподобие, нынешняя цена на зерно и муку п-почти втрое выше, чем в п-прошлом листвене: в Норре - голод, и…
        - Если я не ошибаюсь, об извержении вулкана Маэрвал ты узнал не от кого-нибудь, а от меня!
        - Да, ваше преподобие, т-так оно и было! - затараторил брат Шавер. - Только благодаря вашей неоценимой п-помощи мне удалось вовремя скупить…
        Славословие сломленного Торгаша почему-то вызвало не удовлетворение, а омерзение - оглядев монаха, осторожно прижимающего к боку замотанный в окровавленные тряпки обрубок левой руки, Ансельм раздраженно встал из-за стола, прошел к окну и хмуро уставился на крупного, размером с хорошего бычка, аталора[211 - Аталор - местная порода собак.], по своему обыкновению лежащего на самой середине дорожки, ведущей к воротам Обители.
        Как обычно, при виде этого черного как смоль зверя, способного один на один взять медведя-шатуна, Ансельму захотелось крови: «Может, все-таки надо было его казнить?»
        Картинка с обезглавленным телом, бьющимся в агонии у ног палача, появившаяся перед внутренним взором, тут же улучшила настроение. Впрочем, ненадолго: при всей своей привлекательности это желание было неверным. Ибо лишало Ансельма человека, знающего о торговле ВСЕ.

«Ничего, усекновение руки - тоже наказание… - подняв взгляд к стремительно темнеющему небу, подумал он. - И очень неплохой намек для остального ворья…»
        - В-ваше преподобие, про д-доходы К-книдской обители рассказывать? - собравшись с духом, еле слышно поинтересовался Торгаш.
        - Я ознакомлюсь с ними сам… - не оглядываясь, бросил глава Ордена. - Можешь идти…
        Недавняя и еще не забытая экзекуция явно обострила чутье на неприятности: Шавер вылетел в коридор чуть ли не раньше, чем понял, что гроза миновала. А через несколько мгновений до Ансельма донесся еле слышный скрип.

«И Бенор вышел…» - подумал он, с наслаждением почесал ноющий шрам на ягодице, затем вспомнил о почти удавшемся покушении и, торопливо оперевшись на подоконник и подавшись вперед, облегченно перевел дух: копна сена на телеге, стоящей под окном, радовала глаз своей величиной.
        Липкая волна ужаса, нахлынувшая на него вместе с воспоминаниями, тут же начала отступать. Но недостаточно медленно, и он, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене, снова уставился на пса.
        Аталор спал. Чутким сном воина, уверенного в своих силах. Его лобастая голова покоилась на мощных передних лапах, а кончик черного как смоль носа почти касался основательно погрызенной кости.

«Могуч, бесстрашен и неудержим…» - подумал Ансельм, проводил взглядом послушника, «из уважения» к псу решившего добираться до исповедальни не напрямик, а в обход кузницы, и заметил несколько черных пятен, упавших из-под низких облаков к миске аталора, стоящей перед его конурой.
        Настроение, еще мгновение назад балансировавшее между «неплохо» и «так себе», тут же ухнуло вниз: Вестники Смерти рвали чужое именно тогда, когда его хозяин был чем-то занят.
        - Твари… - прошипел монах, привычно начертил перед собой отвращающий знак и вдруг понял, чем вызвано ухудшение его настроения: воронье вело себя так же, как брат Шавер, сестра Эльга и все те, кто поверил посулам Двуликого и вступил на путь, ведущий в бездну Неверия!
        Мысль о бездне Неверия тут же напомнила ему о Вейнаре - королевстве, в котором не осталось ни одной Обители, - и заставила заорать на всю Обитель:
        - Бено-ор?!
        Дверь тут же отворилась, и в кабинете возникла сухощавая фигурка помощника.
        - Да, ваше преподобие?
        - Брата Рона ко мне! Живо!!!

…Несколько минут, потребовавшиеся Бенору, чтобы найти и приволочь иерарха, Ансельм не находил себе места - метался по комнате, как акрид по клетке, и скрипел зубами от все усиливающегося бешенства. А когда на пороге возникла сутулящаяся фигура Рона и Ансельм почувствовал, что второе лицо в Ордене виновато прячет взгляд, из глубины его души поднялась черная волна бешенства.
        - Ну?!
        Иерарх прикрыл глаза и сгорбился еще сильнее.
        - Вейнарскому Льву благоволят Боги…
        - Что-о-о?!
        - Покушение не удалось… - смахнув со лба капельки пота, выдохнул брат Рон. - В «Медвежье Логово» попало шесть сосудов с «Огнем Веры», постоялый двор сгорел дотла, но Латирдан выжил…

…Дальнейший рассказ иерарха Ансельм понимал урывками - бешенство, затопившее сознание, требовало крови и смертей.
        - …когда разбились первые три сосуда, братья-клинки ворвались во двор и начали рубить часовых…
        - …подпереть двери заранее подготовленными кольями они не успели, так как завязли в бою с хейсарами и сотрудниками Тайной службы Вейнара, изображающих боевые пятерки Пепельного братства…
        - …братья, которым было поручено уничтожить метатели, выполнив свой долг, рванули на помощь, но переломить ход боя не могли…
        - …вейнарцев было слишком много, поэтому десятник Орман Кот принял решение пробиваться к лесу…
        Первая связная мысль появилась только после того, как Рон закончил свой рассказ.
        - Что с метателями, которые мы отправили в Бочаги?
        Иерарх осенил себя знаком животворящего круга:
        - Сожжены. Все три. Обслуга в полном составе ушла в леса и в настоящее время движется к границам Вейнара…
        - Ро-он?
        - Да, ваше преподобие?
        - Что значит «да»?! - заорал Ансельм. - Я дал тебе самое совершенное оружие, когда-либо созданное руками людей, оружие, способное превратить в пепел все, что угодно! А что сделал ты?!
        Рон, начавший путь к вершинам власти из обыкновенных братьев-клинков, поиграл желваками, вытер о сутану вспотевшие ладони и угрюмо усмехнулся:
        - Я имел глупость подарить Латирдану ЗНАНИЕ…
        Выразиться точнее не смог бы и сам Ансельм:
        - Именно! Поэтому…
        - …поэтому я исправлю содеянное! Сам возьму пятьдесят братьев-клинков и уйду в Вейнар. Сегодня же…
        Глава Ордена, готовившийся кликнуть стражу, закусил ус и кивнул - с казнью можно было и погодить. Тем более что прямой вины в провале покушения на Роне не было.
        - Даю тебе два месяца и полторы десятины. Не справишься - пеняй на себя…
        Иерарх благодарно улыбнулся - видимо, до последнего мгновения не верил в то, что Ансельм примет его предложение:
        - Да не забудет о вас Вседержитель!
        - Перед тем как уйти, передашь дела брату Дайтеру… - пропустив мимо ушей его благодарность, приказал глава Ордена. Потом подумал и решил полить латран[212 - Латран - местная трава, обладающая сильным вяжущим вкусом. Выражение «подсластить латран медом» - аналог нашего «подсластить пилюлю».] медом: - Ты - не простой брат во Свете, а один из лучших иерархов, который когда-либо стоял по правую руку от Светлого Трона. Поэтому должен понимать, что твоя должность - это прежде всего ответственность! Причем ответственность не только перед Богом-Отцом, мною и братьями, которые нашими стараниями идут к Свету, но и перед всем Горготом, который чем дальше, тем сильнее уходит во власть Двуликого! Если мерить обычными мерками, то винить в провале покушения на Латирдана надо тех, кто не выполнил твой приказ. Но, увы, обычные мерки нам с тобой не подходят, ибо от решений, которые мы вынуждены принимать, зависит будущее всех тех душ, которые до сих пор прозябают во Тьме Неверия…
        Речь получилась чуть выспреннее, чем рассчитывал Ансельм, но Рон даже не поморщился - склонил голову в знак согласия и «сокрушенно» вздохнул:
        - Я понимаю, ваше преподобие: если бы я был предусмотрительнее и послал с метателями еще три-четыре десятка братьев-клинков, то приспешник Двуликого, препятствующий нам принести Свет в Вейнар, уже отправился бы в Небытие…
        - Именно! - улыбнулся глава Ордена и осенил иерарха знаком животворящего круга. - Поэтому твой уход в Аверон - не наказание, а знак моего высочайшего доверия…
        - Благодарю! - искренне воскликнул брат Рон. - Разрешите идти?
        В чем, в чем, а в искренней благодарности своей правой руки Ансельм не сомневался - «знак высочайшего доверия» был очень неплохой альтернативой смерти на эшафоте. Поэтому еще раз улыбнулся и шевельнул пальцами, разрешая иерарху удалиться. Потом выждал пару минут, стер с лица улыбку и хмуро посмотрел на Бенора:
        - Приведи брата Кладия. И желательно побыстрее…

…Когда брат Кладий, один из двух братьев-надзирателей, которые заняли место Годрима, понял суть приказа чуть ли не со второго предложения и унесся в казармы, Ансельм устало откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и попытался понять, все ли он сделал для того, чтобы удержать Рона от глупостей.

«То, что я обязательно отправлю с ним какое-то количество закладок[213 - «Закладка» - человек, обработанный братьями-надзирателями. Иначе говоря, запрограммированный на определенное действие.], он понимает. Значит, попытается выяснить их имена. Поняв, что их не двое-трое, а десять, он сначала взбесится, а потом размелется в муку[214 - Размелется в муку - аналог нашего «разобьется в лепешку».], но узнает суть вложенного в них задания. Ломать всех он побоится. Да и не успеет при всем желании. Значит, прикажет брату Люку прочесть парочку первых и последних, а затем успокоится: приказы, полученные шестью из десяти братьев, слово в слово повторяют мое обещание…»
        На самом деле рамки, поставленные Ансельмом своей правой руке, были намного уже, чем мог представить себе иерарх, - закладки четырех братьев-клинков приказывали им убрать Рона не только при бездействии, недостаточном усердии или попытке скрыться, но и при любой угрозе того, что его знания об Ордене станут достоянием третьих лиц. И это было правильно: ставить под удар себя и свои планы Ансельм не собирался.

«Уберет Латирдана - вернет себе и должность, и все, что с ней связано, - подытожил он. - Не уберет - заплатит сразу за все свои ошибки…»
        Мысли о том, с чем связана должность Рона, сначала скользнувшие по краю сознания, вскоре вернулись. И ударили не в голову, а в чресла: Ансельм, до этого мгновения упивавшийся ненавистью к Латирдану и к недоумкам, не сумевшим его убрать, неожиданно для себя оказался на ногах и, торопливо обежав стол, вылетел в коридор…

…Над навыками брата Кладия надо было работать и работать: в самой глубине голубых глаз послушницы Тиараны клубился страх.
        Нет, раздевалась она сама. И на ложе забиралась тоже. Но вместо привычных Ансельму радости, ожидания и похоти в ее движениях чувствовались неуверенность, непонимание и даже тень нежелания!
        Почувствовав все это, глава Ордена сначала разозлился и почти решил выставить девицу вон, но потом вспомнил ощущения во время близости с сестрой Одалией[215 - Описано во второй книге.] и хрипло выдохнул:
        - Убери руки и разведи колени…
        Предплечье, прикрывающее грудь, дрогнуло и опустилось на живот. А ладошка, пытающаяся не дать Ансельму увидеть девичье лоно, так и осталась на месте!
        - Убери руку и разведи колени… - пожирая взглядом темные волоски, выбивающиеся между белоснежными пальчиками послушницы, рыкнул он и мысленно взмолился всем Богам сразу, чтобы она этого не делала.
        Боги смотрели на него - услышав в его голосе нотки приближающегося безумия, девица испуганно вытаращила глаза, уперлась свободной рукой в ложе и начала медленно отползать к изголовью!!!
        Сутана оказалась на полу сама собой. Нижняя рубашка, поддетая под нее вместо власяницы, - тоже. Колено уперлось в край ложа, пальцы рук сомкнулись на щиколотках и рванули легонькое тело девицы на себя:
        - Ку-уда?!
        - Н-не надо!!! - ломая наложенные «рамки», пролепетала послушница, уперлась обеими руками в грудь нависшего над ней Ансельма и попробовала его оттолкнуть.
        Ха!!! Безумная волна желания, поднявшаяся из чресел, ударила в голову и на мгновение остановила время - за один-единственный миг глава Ордена Вседержителя увидел крошечный шрамик на левой брови Тиараны, тоненькую «паутину»[216 - Паутина - местное название растяжек.] на чересчур полной для нее груди, родинку чуть ниже пупка, две царапинки на левом бедре и пару отдающих желтизной синяков на правой голени.
        - Будешь трепыхаться - сделаю больно… - донеслось откуда-то со стороны, затем алые губки послушницы метнулись в лицо, и Ансельм с наслаждением принюхался к их аромату.
        Запаха мяты[217 - Мятой пахнет один из самых опасных местных ядов - Поцелуй Черной Вдовы. Жухлой травой - еще парочка.] не чувствовалось. Аромата жухлой травы - тоже: от послушницы веяло дорогими притираниями, медом и чистой, здоровой кожей.

«Не несушка…» - подумал он и мысленно усмехнулся, ощутив, что думает об этом с сожалением.
        - Н-не надо! Я очень прошу!!! - словно дождавшись этого момента, выдохнула девица, попробовала выскользнуть из-под Ансельма и тем самым стронула с места остановившуюся было лавину безумия…

…Черные простыни. Белое тело. Алые пятна крови на разбитых губах, подбородке, животе, лоне и бедрах. Запахи той же крови, пота, страсти и ненароком пролитого вина. Слезы, катящиеся по щекам Тиараны. Ее стоны и вскрики. Хриплое дыхание самого Ансельма, доносящееся словно издалека, - все это, вместе взятое, пьянило сильнее любого белогорского[218 - Белогорское вино - любимый напиток брата Ансельма.]. И дарило больше желания, чем полный кувшин отвара страстоцвета![219 - Страстоцвет - местное растение, отвар которого является средством для повышения потенции. Нормальная доза - десять капель на треть кубка вина.]
        - Скажи «нет»! - изредка просил он. И, дождавшись полного муки выдоха, ощущал себя Зверем. Таким же могучим и неудержимым, как кобель аталора, охраняющий ворота Обители.
        - Скажи «не надо»! - требовал он, вглядывался в движения окровавленных губ и с новыми силами врывался в пылающее огнем лоно.
        - Скажи «я больше не могу»! - рычал он, вслушивался в истошный крик, вырывающийся из груди девицы, и содрогался от совершенно безумных по остроте Касаний Эйдилии.
        Время… времени не было. Вообще: был он и она. А еще Страсть. Жаркая, как солнце в середине травника.
        Видимо, поэтому, почувствовав прикосновение пальцев к шее, он зажмурился от наслаждения, с силой подал таз вперед и почувствовал, что снова возносится в чертоги к Богине Любви.
        - О-о-о!!! - хрипло взвыл он, приоткрыл веки и… вытаращил глаза: его ложе и распластанная на нем Тиарана на самом деле удалялись. Но не вниз, а куда-то в сторону!
        Страшный удар по спине и затылку, на мгновение выбивший из него дух, вернул способность соображать. И словно вырвал из полумрака две рослые фигуры в чем-то, похожем на хейсарское ара’д’ори.
        Тело, все еще содрогающееся от очередного Касания, не отреагировало никак. А разум… разум, в мгновение ока сбросивший с себя оковы сладкой неги, заставил открыть рот и помог выдохнуть целый слог:
        - Ра…
        Вторую половину имени телохранителя, который должен был стоять за дверями опочивальни, проорать не получилось - кулак третьей тени, возникшей из темноты слева от Ансельма, впечатался в нижнюю челюсть и свернул ее набок!
        Левая рука монаха уперлась в пол. За ней - правая. А вот подтянуть ноги и прыгнуть к стойке с оружием ему не удалось - одна из двух теней, стоящих рядом с ложем, перетекла поближе и неимоверно быстрым движением вбила пятку в колено Ансельма!
        Хрустнуло. Потом еще и еще. Боль, рвущая на части челюсть, рванулась вниз и ударила в оба колена и левую стопу.
        - Теперь не побегает, ашер… - хохотнули над головой, затем в лицо бросилось что-то темное - и мир погас…

…Сознание вернулось как-то сразу. И не насовсем, а на миг - ударило в сломанную челюсть, прыгнуло в стопу, а затем выжгло разум жутким ударом в оба колена.
        Второе возвращение в тело получилось чуть длиннее - Ансельм почувствовал не только боль, но и успел испугаться силе и яркости боли, ударившей по глазам.
        Третье принесло запахи - лошадиного пота и почему-то леса, четвертое - если оно и было - он не запомнил, а когда открыл глаза в пятом, понял, что лежит на мокрой траве около пылающего костра, и застонал.
        Зря - его сердце, колотящееся, как язык тревожного колокола, не ударило и десятка раз, как перед его носом сгустилось темное пятно.
        - Ансельм ти-аро Наргиаз? - поинтересовался чей-то голос.
        Титулом, полученным по праву рождения, Ансельма не называли лиственей тридцать пять, поэтому он слегка опешил. И тем самым разозлил вопрошающего.
        Кивнуть получилось через вечность, когда чуть ослабла боль, вызванная новым ударом в сломанную челюсть.
        - Замечательно! А я - Вага Крыло Бури из рода Аттарк…
        Глава Ордена Вседержителя обреченно закрыл глаза и тут же взвыл от очередной вспышки боли - пальцы хейсара оттянули правое веко, а короткий, но от этого не менее острый Волчий Клык отсек его к Двуликому!!!
        - Не прячь взгляд, я еще не договорил… - рявкнул горец, сделал короткую паузу и тут же продолжил. Тоном, в котором не было никаких признаков ненависти или злости: - Ты забрал у меня жену. Я заберу у тебя жизнь…
        - Я котоф сафласись са ее шиснь сысясу ше’ткоф… - стараясь не шевелить ни сломанной челюстью, ни распухшим и поэтому не слушающимся языком, полусказал-полупромычал Ансельм.
        Как ни странно, хейсар понял: склонился чуть пониже и усмехнулся ему в лицо:
        - Мы, хейсары, не торгуем своими близкими…
        - …ять тысясь… десясь… ятьдесяс!!! - почувствовав, что названная им сумма горца не зацепила, начал перечислять монах. - Еси’ало ятьдесяс, я готоф сафласись… э-э-э… тфести!!!
        Хейсар поскреб пальцами подбородок и посмотрел куда-то за спину Ансельму:
        - Кобб?
        - Да, ашер?
        - Кол для его преподобия уже готов?
        - Еще нет! Только-только заканчиваю стругать дрын для брата Рона…
        - А во-он те для кого?
        - Первый - для брата Юшара, за ним - для Корвена и Сэнно, а тот, у переметных сумок, - для Дайтера…

«Они выкрали не только меня, но и обоих иерархов с главой Недремлющего Ока и его помощниками?!» - потрясенно подумал Ансельм и тут же услышал душераздирающий хруст, а за ним - истошный крик брата Натраза:
        - Не-е-ет!!!
        Пальцы Крыла Бури тут же вцепились во второе веко и оттянули его на себя:
        - Отрежу и это, а то ненароком упустишь какие-нибудь подробности. Потом усажу поудобнее…
        - На кол? - хохотнули из темноты.
        - Нет… - холодно улыбнулся хейсар. - На кол он сядет последним…
        Глава 33
        Кром Меченый
        Седьмой день третьей десятины третьего травника

… Ненавижу просыпаться. И чем дальше - тем сильнее. Ибо, покидая чертоги Хэль, я каждый раз оставляю сердце и душу с теми, кого люблю больше жизни. Ведь там, с ними, я живу: сижу на ложе рядом с мамой и млею от счастья, когда она улыбается или теребит мои волосы; невесть в который раз подряд дарю Ларке огненно-рыжие варежки и на некоторое время теряю дар речи от нежности, видя слезы в ее глазах; ловлю взгляды Мэй и растворяюсь в Истинной Половинке, ниспосланной мне Богами. А тут - всего лишь существую: просыпаясь поутру, бездумно вталкиваю в себя полоску-другую вяленого мяса, седлаю коня, купленного в Голоне, выезжаю на дорогу, ведущую к Храму, весь день, с раннего утра и до позднего вечера, провожу в пути, невидящим взглядом глядя перед собой, а к концу дня, когда дорога погружается в ночную тьму, а измученное животное валится с ног, так же бездумно ищу, где бы переночевать.
        Там, в чертогах Хэль, мне хорошо и спокойно. Настолько, что, будь моя воля, я бы остался в них навсегда. Увы, мгновения счастья, каждую ночь даруемые Богиней снов, рано или поздно заканчиваются: на постоялых дворах меня будит петушиное кукареканье, визг забиваемой к завтраку живности или гомон встающих ни свет ни заря поваров, а в лесу или в поле мешает спать щебет птиц, лучи восходящего солнца или непогода. Поэтому, бодрствуя, я пребываю в омерзительном настроении. И отпугиваю своим видом даже бездомных собак…

…Услышав теньканье пересмешника, раздавшееся чуть ли не над самой головой, я с трудом продрал глаза, слипшиеся от гноя, уставился на светлеющее небо, просвечивающее сквозь переплетение ветвей над головой, и мысленно поблагодарил Хэль, подарившую мне возможность увидеть жену хотя бы во сне.
        Богиня услышала: в воспаленное лицо пахнуло порывом прохладного ветерка, затем в кроне дерева, под которым я лежал, мелькнула рыжая молния, а мне на грудь мягко опустился зеленый и полный жизни лист.
        Я осторожно взял его за черенок, поднес к лицу, вгляделся в сеточку прожилок и, не увидев в них ничего необычного, непонимающе посмотрел вверх.
        Как ни странно, моя непонятливость была воспринята без раздражения - бельчонок, с опаской поглядывавший в мою сторону, спустился вниз по стволу, на миг остановился в локте от земли и, спрыгнув в кучу прошлогодней листвы, вдруг рванул через поляну. Вернее, попытался: ему наперерез метнулась темно-коричневая тень, и несчастное животное забилось в когтях куницы.

«Ушли. И лист, и бельчонок…» - угрюмо подумал я, попытался понять, что общего у этих двух показанных мне событий, задумчиво уставился в заросли, в которых скрылся удачливый охотник, и схватился за левое подреберье, которое заныло так, как будто в него всадили добела раскаленный железный прут: нити жизней и листка, и бельчонка были оборваны! Кем-то другим!! А Мэй УШЛА САМА!!!

« Жизнь - это испытание, дарованное Богом-Отцом… - услужливо напомнила память. - Души, наполненные истинным Светом, проходят его быстро и получают самый великий дар из тех, которыми могут одарить Боги, - Посмертие… »

«Не-е-ет!!! - мысленно взвыло рвущееся от боли сердце, но голоса памяти не заглушила… - А души тех, кто отказался от этого испытания и, тем самым, вступил на Путь в Бездну Неверия, низвергаются в первозданный мрак…»
        Отчаяние, которое я ощутил, поняв, что уже никогда не увижу Мэй, вымораживало душу целую Вечность - до тех пор, пока со стороны дороги не послышался еле слышный звук шагов, а за ним - встревоженный голос десятника Гатранов:
        - С тобой все в порядке, баас’анэ’ори?[220 - Баас’анэ’ори - дословно «правая рука Бастарза». Высший титул в хейсарской табели о рангах.]
        Я даже не пошевелился. А зря - хейсар, вместе со своими воинами упавший мне на след еще на Роммском тракте и сообщивший, что у них есть приказ сопровождать меня до храма Двуликого, в мгновение ока оказался рядом и прижал пальцы к моей яремной вене.
        Пришлось открыть глаза и посмотреть на него.
        - Силы твоей деснице и остроты взору, ашер! - убрав руку, торопливо поздоровался хейсар. - Мы забеспокоились - уже полдень, а ты все еще не в пути…

«Полдень?» - равнодушно подумал я и закрыл глаза - вставать, собираться и куда-то ехать не было ни сил, ни желания.
        - Тебя лихорадит из-за ожогов? - не дождавшись моего ответа, робко спросил десятник. - Может, послать кого-нибудь за лекарем?
        - Не надо… - буркнул я и попытался вспомнить сон, прерванный теньканьем пересмешника.
        Вспомнил. Обрывок. Тот, в котором Мэй сидела на краю стола, болтала ногами и с наслаждением слизывала мед с куска сот, искрящегося в свете мерной свечи.
        Вгляделся в ее счастливое лицо и угрюмо вздохнул: в нашем общем прошлом не было ни сидения на столе, ни болтания ногами, ни медовых сот. А в будущем… будущее у нас отняли…
        - Может, поешь? Мы тут прикупи…
        - Спасибо… - отрицательно мотнув головой, буркнул я и взглядом показал на опушку.
        Видимо, получилось слишком злобно, так как Гатран потемнел лицом и принялся извиняться:
        - Прости, что прервали твои размышления. Мы просто беспокоились. И хотели помочь…

«Мне уже ничем не поможешь…» - мрачно подумал я и… вдруг оказался на ногах:
        - Нужны деньги. Желтков десять. Наберете?
        Хейсар среагировал на мой прыжок с места, как настоящий воин - сначала разорвал дистанцию и выхватил Волчьи Клыки, затем сместился в сторону, чтобы уйти от возможной атаки, и только потом сообразил, что я ему сказал. Улыбнулся, убрал клинки, снял с пояса кошель и протянул его мне:
        - Тут - полтора десятка. Если не хватит - найдем столько, сколько потребуется…
        Я благодарно кивнул и протянул ему свой чекан:
        - Продашь. Он стоит раз в пять дороже…
        Десятник сперва недоуменно выгнул бровь, а потом убрал руки за спину. Тогда как один из его воинов - мальчишка лиственей шестнадцати-семнадцати, судя по вышивке на ара’д’ори, Ракташ - посмотрел на меня, как на юродивого:
        - Ты чего, баас’анэ’ори? Мы - твои ро’шер’о!!!
        Я оглядел «младшего брата» с ног до головы и снова уставился на десятника:
        - Бери: кроме денег, мне потребуется еще и конь…
        Гатран прищурился, потом пару раз хлопнул длинными и по-женски густыми ресницами, а затем понимающе улыбнулся:
        - Мне кажется, ты не знаешь, что такое «баас’анэ’ори»…
        Да, я не знал. И не хотел знать, так как собирался успеть добраться до Тьюварра как можно раньше. Но, увы, равнодушия, написанного на моем лице, десятник «не заметил»:
        - Ты - правая рука Барса, а это значит, что весь Шаргайл - твой сарти, а все хейсары - твои ро’шер’о…
        К удивлению хейсаров, я отнесся к своему новому титулу без какого бы то ни было пиетета - кивнул и принялся собираться. Десятник воспринял это нормально и послал одного из подчиненных за конем, а тот самый Ракташ, который незадолго до этого смотрел на меня, как на юродивого, возмутился. И тут же попытался высказать мне свои претензии:
        - Баас’анэ’ори - это живое олицетворение а’дара, воин, который…
        - …не говорит, а делает! - рванув его за рукав, рявкнул седой Уаттах, до этого момента не вымолвивший ни слова. - Кром услышал. Этого достаточно…
        - Да, но мы - его ро’шер’о, и он обя…
        - Один из таких же ро’ори, как ты, лишил Крома его гард’эйт… - еле слышно прошипел седой, затем повернулся ко мне и склонил голову: - Асвид Ветерок юн и говорит, не подумав. Не держи на него зла, ашер…

…К воротам Тьюварра я подъехал к началу часа оленя и, оглядев вереницу телег, забившую тракт на добрую половину перестрела, мрачно вздохнул: о том, что в город удастся попасть до заката, можно было забыть.
        Остановил коня за рассохшимся возом, загруженным выцветшими мешками, потянулся к щеке, чтобы почесать шрам, и, ткнув пальцем в незаживающие струпья, мрачно вздохнул: ждать не хотелось. Совсем.
        В этот момент рядом за моей спиной раздался голос десятника Гатрана:
        - Езжай дальше, ашер: ты - баас’анэ’ори, и тебя пропустят без очереди…

«Тьюварр - это не Шаргайл…» - подумал было я, потом сообразил, что в карауле, охраняющем городские ворота, должен быть хотя бы один хейсар, пришпорил своего скарца и через минуту подъезжал к высоченным - локтей в двадцать - створкам, между которыми стояли деревянные козлы, разделяющие людские потоки.
        Мордастые и толстопузые воины с алебардами, преградившие дорогу очередной телеге, оглядели меня с ног до головы и мотнули головой в направлении столика мытаря.
        Я утвердительно кивнул, подъехал к столу, потянулся к кошелю и чуть не оглох от подобострастного вопля попрошайки[221 - Попрошайка - презрительное прозвище мытарей.]:
        - Добро пожаловать в Тьюварр, ваша светлость! Рады, что вы решили заехать в наш благословенный Богами город!
        Оглянувшись по сторонам и не обнаружив поблизости ни одного белого [222 - Ваша светлость - обращение к графу.], я непонимающе уставился на мытаря и увидел, что его взгляд перебегает с моего араллуха на конец посоха, торчащий из-за плеча, с посоха - на лицо и снова на араллух:
        - Сколько с меня?
        - С вас? - ошалело переспросил попрошайка и тут же затряс головой: - Вам платить не надо - вы ж… э-э-э… а, сам басенор Кром!!!
        - Баас’анэ’ори! - поправил его вылетевший из кордегардии хейсар и гулко шарахнул себя кулаком по нагруднику: - Силы твоей деснице и ясности взору, ашер!
        - Мудрости и долгой жизни… - привычно ответил я и, заметив, что на меня пялится весь народ, собравшийся около ворот, торопливо проехал в арку.
        Первые минут десять - пока ехал по Столбовой - я пытался понять, зачем королю Неддару потребовалось сообщать мытарям мои приметы и запрещать им брать с меня пошлину, а потом пришел к выводу, что это, по сути, все, чем Латирдан может отплатить за спасение своей жизни.

«Лучше бы Унгара ловил…» - мрачно подумал я, сворачивая на улицу Всех Богов, и впился взглядом в Тьюваррский храм Хэль.
        Невысокий - шпиль здания, увенчанный сияющим на солнце «ежом»[223 - Еж - просторечное название символа Хэль - черного шара с торчащими из него иглами.], возносился над землей на каких-то пятнадцать локтей - и не особенно монументальный храм казался детской игрушкой, брошенной за ненадобностью. Но только издалека, ибо вблизи ощущение легкости и воздушности, вызываемые внешним видом постройки, уступало место неуверенности и постепенно усиливающемуся страху.
        Само собой, не просто так - с расстояния шагов в десять выпуклости и впадины, во множестве разбросанные по его стенам, вдруг превращались в изломанные тела людей и животных, при взгляде на которые в голову поневоле закрадывалось сомнение в здравомыслии создавшего их скульптора, а в глубине каменной арки из черного камня, заменяющей храму вход, даже в самый солнечный день клубилась тьма.
        Несмотря на это, обе длиннющие каменные лавки, пристроенные к его стенам по обе стороны от арки, никогда не пустовали - на них восседали старики и старухи, явившиеся к Матери Снов, чтобы вымолить для себя тихий и безболезненный уход .
        Присаживаться на свободное место и ждать, пока ко мне подойдет какой-нибудь жрец, я не собирался: спешился перед аркой, жестом подозвал одного из «младших братьев», кинул ему повод и решительно вошел внутрь…

…Как и в святилище Бастарза, в храме пахло прогоревшим маслом для светильников, сыростью и жертвенной кровью. А вот обстановка разительно отличалась - если в рей’н’и’оле, кроме статуи Бастарза, «игл», «кольев» и алтаря, не было практически ничего, то каждая пядь темного, как ночь, храма Хэль оказалась заставлена ожившими кошмарами: в шаге от входа стояло нечто, напоминающее рождающегося из черного огня акрида, причем не нормального, с волка величиной, а раза в три больше, да еще и со слишком крупными клыками и когтями. По левую руку от алтаря из стены вырастало чудовищно искаженное лицо ребенка с невероятно развитыми надбровными дугами, носом, смахивающим на рыло секача, и впалыми, как от безумного голода, щеками. А из нижней части одной из колонн, подпирающих невидимый в темноте купол, вылезала скрюченная карга, вместо ног опирающаяся на щупальца.

«Темнейшей ночи тебе, Мать Снов…» - заметив скользнувшее ко мне пятно мрака, подумал я и, не дожидаясь вопросов жреца, снял с пояса кошель.
        - Чуш-ш-шой… - хрипло дохнули мне в спину.
        - Храм Хэль - не мес-с-сто для с-с-слуг Двуликого… - прошипели под левую руку.
        - Уходи туда, откуда приш-ш-шел… - шепнули справа.
        Жрец оказался чуть приветливее: остановившись передо мной, он вгляделся в лицо черными провалами глаз и крайне недружелюбно поинтересовался:
        - Что привело тебя к Матери, Бездушный?
        Я молча высыпал на ладонь десять желтков и протянул их Сыну Ночи.
        - Милости Матери должно ждать снаружи… - не обратив внимания на мой жест, сообщил жрец.
        - Это не пожертвование, а благодарность. За ЕЕ совет… - буркнул я, обошел потрясенного мужчину и аккуратно положил монеты на алтарь.
        - С-с-совет? Тебе? Какой? - зашептало со всех сторон, но я, сделав то, что собирался, на мгновение закрыл глаза, прижал кулак к груди и, развернувшись на месте, вышел на улицу. Чтобы через минуту склонить голову, входя в низкие, но широченные врата храма Найтэ.
        Здесь никто никого не пугал - в каменном зале, освещенном многочисленными светильниками, как и положено, не было ни одной тени[224 - Тут Кром намекает на один из принципов Вейнарского правосудия: «Не суди, не зная. Ибо даже крошечная тень Прошлого, не освещенная светом Истинного Знания, может таить в себе песчинку, способную перевесить любую из чаш Весов Справедливости…»], жрецы не прятали лица во мраке, а ходили по залу и отвечали на любые вопросы, а перед статуей богини правосудия, сжимающей в руке меч и весы, толпился народ.
        Ломиться к Прозревающей Истину я не стал - прошел вдоль стены к одной из жертвенных ниш, вытащил из ножен кинжал, чиркнул лезвием по правой ладони и пролил по три капли крови на каждую из чаш Весов Справедливости. Потом глубоко вдохнул, возложил руку на молельный шар и закрыл глаза:

«Я, Кром по прозвищу Меченый, слуга Бога-Отступника, обращаюсь к тебе, Найтэ Прозревающая Истину…»
        Шар едва заметно нагрелся, и я, почувствовав, что меня Слышат, мысленно открыл душу, предлагая Найтэ заглянуть в нее и увидеть все, что ей надо.
        Не знаю, приняла ли она мое предложение или нет, но через пару минут, когда шар нагрелся чуть сильнее, я стиснул его пальцами и мысленно заговорил:

«Я - Бездушный, закончивший свой Путь и честно заслуживший Темное Посмертие. Через несколько дней, когда я доберусь до храма Двуликого и взойду на его алтарь, я отдам тебе себя и свою награду в обмен на Посмертие для своей жены…»
        Шар едва заметно похолодел, и я, поняв, что Прозревающая Истину вот-вот отвлечется, мысленно взвыл:

«Да, Мэйнария ушла из жизни сама! Но не потому, что испугалась каких-то там испытаний, а чтобы сохранить верность мне, своему мужу! Скажи, неужели, окажись на ее месте, ты, жена Бога-Воина, поступила бы иначе?»
        Шар дрогнул, чуть-чуть согрелся, и я, ощутив, что Найтэ заколебалась, горько усмехнулся:

«Меня и Мэйнарию столкнули Вы, Боги, - Двуликий, Бастарз, Эйдилия и, возможно, кто-то еще… Да, быть может, я и моя жена не всегда поступали так, как было нужно Вам, но все-таки мы прошли уготованный Вами Путь целиком. И ты, Прозревающая Истину, должна понимать, что часть ответственности за то, что Мэй не получила Посмертия, лежит на ТВОЕМ МУЖЕ!»
        Холодная игла ударила в подреберье и воткнулась в сердце:

«Я - не Барс…»

«Да, ты - не Барс, зато справедлива и способна выводить души людей даже из чертогов Хэль! Выведи Мэй! Ей не место в первозданном мраке!!!»
        Шар остыл. Окончательно и бесповоротно. И я, почувствовав это, повернулся к ее статуе и рявкнул на весь храм:
        - Посмертие за Посмертие - что может быть справедливее?!
        В зале ощутимо похолодало, а через мгновение ко мне повернулись все, кто в нем находился.
        - Бездушный… Слуга Двуликого… Нелюдь… - шепотки удивленных моим присутствием людей становились все громче и громче, а потом их вдруг оборвало. И в наступившей тишине прозвучал тихий, но исполненный внутренней силой голос одного из жрецов:
        - Боги не торгуются. Уходи…
        Глава 34
        Арл, жрец Двуликого
        Четвертый день четвертой десятины третьего травника

…Переход из стойки Расколотого Камня в стойку Вздыбленного Коня не получился и с третьего раза - как и в предыдущих двух, левое колено не выдержало нагрузки.

«Возраст…» - мрачно подумал Арл, в сердцах сплюнул себе под ноги и, припадая на ноющую ногу, побрел к центру площадки, чтобы вписаться в ее размеры во время исполнения танца Земли.
        Добрел, выбросил из головы лишние мысли и, настроившись на бой, перетек в стойку Землемера, одновременно с уходом от направленного в горло копья захватывая и древко оружия, и локоть того, кто им бил.
        Первые четыре поступи, отточенные годами тренировок, получились идеально. Да и начало пятой, в общем-то, тоже. А вот подшаг для броска через плечо вышел так себе: подвела нога. Правда, на этот раз правая.

«Что ж, если не получается танцевать, буду тренироваться стоя…» - мысленно решил жрец, направился к вкопанному в землю бревну, на котором адепты отрабатывали удары руками и ногами, и, услышав, что со стороны Вейнарского тракта послышался приближающийся перестук нескольких пар копыт, прошел мимо.
        Добрался до двери, дождался первого удара молотка[225 - Тут имеется в виду дверной молоток.], неторопливо сдвинул в сторону засов и, толкнув створку от себя, с очень большим трудом заставил себя не отшатываться: лица у хейсара, стоящего за порогом, не оказалось. Да и не только лица: его голова и руки, совсем недавно опаленные чудовищным жаром, блестели на солнце тоненькой свежей кожицей. Кое-где потрескавшейся и сочащейся сукровицей.
        - Доброго дня тебе, Арл… - пустым и каким-то бесцветным голосом поздоровался горец и вбил в землю невесть откуда взявшийся в его деснице Посох Тьмы. - Я прошел свой Путь и хочу получить обещанное…
        - Кром, ты? - вглядываясь в обезображенное лицо воина, потрясенно спросил жрец.
        Меченый кивнул:
        - Я…
        - А… - начал было Арл, взглядом показав воину на десяток всадников, замерших поодаль.
        - Уедут… - буркнул Кром и, не дожидаясь приглашения, шагнул в дверной проем.
        Пропустив его во двор, жрец захлопнул дверь, вернул на место засов и, стараясь не нагружать больное колено, поплелся следом за Меченым…

…Добравшись до комнаты для погружения в себя, Кром прислонил посох к стене и, устроившись в кресле, устало прикрыл воспаленные глаза.
        - Может, сначала отдохнешь? - усевшись рядом с ним, негромко спросил жрец.
        Кром отрицательно мотнул головой и обмяк. Так, как будто из него разом выдернули все кости.
        - Я готов. Начинай…
        Арл недовольно поджал губы, взялся за сухое и чересчур горячее запястье Меченого, ощутил кончиками пальцев биение жил и нехотя произнес фразу, погружающую парня в белый сон[226 - Белый сон - местное название гипнотического транса.]:
        - Элмао-коданна-рэй…
        Как ни странно, фраза подействовала с первого раза: не прошло и минуты, как дыхание Крома стало тише, а биение жил - реже и слабее. И жрец, зябко поежившись и устремив невидящий взгляд на статую Двуликого, стоящую в углу комнаты, негромко приказал:
        - Расскажи про свой первый Шаг…

…Несмотря на короткие, рубленые фразы и практически полное отсутствие каких-либо описаний, давнее прошлое Меченого представлялось не менее ярко, чем свое - Арл слышал хриплое дыхание ломящейся сквозь лес девчушки и крики ее преследователей, видел обрывки платья, мелькающие между стволами, и глумливые усмешки на лицах порядком подвыпивших мужчин, чувствовал ужас первой и похотливую радость вторых. Поэтому описание этого Шага он не прослушал, а прожил. Вместе с Кромом метнулся наперерез беглянке, сбил с ног почти поймавшего ее парня и угостил оплеухой его товарища. А через мгновение, увидев, что в их руках появляются ножи, понял, что это - первое испытание, ниспосланное ему Двуликим.
        Второй Шаг, прыжок в прорубь за ухнувшей туда старухой, показался Арлу менее ярким, чем первый, зато третий заставил забыть о том, что этот кусок прошлого - не его, и вынудил прокусить губу от дикого, опаляющего душу бешенства.
        …Короткий вскрик, донесшийся откуда-то с полуночи, заставил Крома отдернуть руки от рдеющих углей почти прогоревшего костра, вскочить на ноги и вглядеться в непроницаемо-черную стену Харрарского леса.
        Крик повторился снова. А следом за ним послышался приглушенный расстоянием многоголосый гогот.
        Посох прыгнул в руки сам собой, а уже через мгновение щеку Крома царапнула невидимая в темноте ветка…
        …С каждым шагом по ночному лесу крики несчастного становились все громче и громче и в какой-то момент начали заглушать даже хруст снега, проминаемого сапогами Меченого. Кром прикрыл лицо рукой и еще ускорил шаг. Как оказалось, не зря - буквально через пару минут, когда между деревьев замелькали первые сполохи костра, до него донесся чей-то угрожающий рык:
        - Ну чего, не передумал?
        Ответа того, кому был адресован этот вопрос, Кром не услышал. Зато чуть не оглох от многообещающего рева того, кто рычал:
        - Миха, оставь в покое парня и займись ребенком!
        Еще десяток шагов по сугробам - и тишину разорвало сначала негромкое хныканье, а затем чье-то полупридушенное мычание.
        - Не трогать? Да ты че, правда?
        Короткая пауза, во время которой Кром вынужденно стоял на месте, - и до него донесся новый рык:
        - Миха, а девка точно евойная?
        - Н-не знаю, ща проверим…
        Ребенок ойкнул и заверещал. Да так, что у Меченого оборвалось сердце.
        - Миха, большой-то зачем? Она ж не воин!
        - Что отрезалось - то отрезалось… - буркнуло с поляны, а через миг Кром уже несся вперед не разбирая дороги…

…Меченый шел по своему Пути, следуя не столько его Слову, сколько Духу - не вмешивался в драки и дуэли, не реагировал на оскорбления и на проклятия, зато не боялся защищать даже тех, кто оказывался в руках вейнарских воронов:
        - …Двадцать плетей! Немедленно! И еще на две десятины - в руку [227 - В руку - в услужение для отработки долга.] Маране Кривозубихе… - равнодушно посмотрев на сгорбленного старика, затравленно взирающего на скамью для наказаний, объявил десятник [228 - Сотрудники королевского суда Вейнара носят те же звания, что и солдаты.] . И, забыв про его существование, вперил взгляд в молодящуюся тетку, то и дело утирающую со лба капельки пота: - А тебе чего, Силька?
        - За что его? - негромко поинтересовался Кром у стоящего впереди мужика.
        - За дело, вестимо… - словоохотливо затараторил тот, затем оглянулся и, вытаращив глаза, принялся чертить в воздухе один отвращающий знак за другим.
        Впрочем, стоило Бездушному сдвинуть брови к переносице и качнуться вперед, как черный сообразил, что от него ждут ответа на заданный вопрос:
        - В первой десятине третьего жолтеня Гнат увел у Кривозубихи четырех курей…
        - С чего вы взяли, что это был он?
        - А хто? - удивился мордастый. - Евойная халупа прям за ейным домом…
        - И это - все доказательства?
        - Дык больше ж некому!!!
        - Навет это, Не… э-э-э… Идущий! - шумно дохнули в спину. - Кривозубиха - свояченица Артама. Вот он и лютует…
        - Ясно… - угрюмо буркнул Меченый, протиснулся сквозь толпу, подошел к десятнику и хмуро поинтересовался: - Слышь, ворон, а ты вообще слышал про Право Крови?
        Артам, явно не привыкший к такому обращению, пошел пятнами.
        - Че ты сказал?
        - Двадцать плетей и четыре десятины в руке пострадавшего - это слишком много даже за доказанную кражу…
        - Ты хто такой? - взбеленился десятник. - Я те…
        - Рот закрой… - нехорошо прищурившись, процедил Меченый. - Ты - слуга ЗАКОНА. Одно слово любому лису - и ты окажешься на виселице…
        Правда, таких случаев было немного - спеша побыстрее пройти свой Путь, Кром если и вылезал из очередных трущоб, то только для того, чтобы перебраться в соседний город или пройтись по дорогам, на которых объявились лесовики.
        Кстати, такую помощь он Шагом не считал. Как, впрочем, и убийства тех, кто покушался на его здоровье или жизнь, - отправив очередных нападавших в Небытие, он забивался в какую-нибудь щель, зализывал раны, если таковые были, а потом продолжал свои скитания.
        Само собой, такое самоотверженное следование Пути не могло не привлечь внимания Бога-Отступника - зарубки после двадцатого Испытания, посылаемые Меченому, стали все сложнее и сложнее: двадцать второй Шаг, во время которого Кром, вызволяя пропавшего ребенка, умудрился вырезать целый лагерь лесовиков, чуть было не закончился его гибелью - глава Пепельного братства Энейр, обозленный уничтожением своих людей, отправил за ним две полные пятерки. Кром выжил. И даже вернул Серому долг крови. Но сделать следующий Шаг смог только через полгода.
        Ну а рассказ об Испытаниях последних трех месяцев жизни Бездушного вверг жреца в состояние, близкое к благоговению - парень, некогда выгоревший дотла, ожил! И не просто ожил, но и научился вкладывать душу в каждый свой Шаг!!!

…В воспоминаниях о последних десятинах его Пути Арл копался часа четыре. Нет, не для того, чтобы найти в них какой-то изъян, а чтобы понять, откуда в человеке, с самого детства одержимом одним-единственным желанием отомстить, столько врожденного благородства. Ответа не было: мальчишка, воспитывавшийся сначала кузнецом, а потом самым обычным Головой гильдии Охранников, даже в самых сложных ситуациях вел себя, как урожденный дворянин.
        В какой-то момент, отчаявшись найти первопричину, жрец приказал Крому рассказать ему о самых запомнившихся беседах с Роландом Кручей.
        Первые три или четыре куска воспоминаний ничем не удивили - Голова, пытавшийся вырастить из подающего надежды Первача что-то вроде своей правой руки, предельно добросовестно вбивал в голову мальчишки особенности понятий «уважение», «долг» и «честь». А на пятом, услышав пусть и слегка переделанную, но все-таки знакомую цитату, Арл прозрел: чуть ли не в каждой фразе Кручи проглядывало то или иное Слово трактата «Об отношении к равным по духу» Игенора Мудрого! И иногда - фразы из его же «Бесед о Пути Воина»!
        Шестой или седьмой отрывок прошлого это подтвердил.
        - …Почему. Ты. Не отказал? - сдвинув густые брови к переносице и чеканя каждое слово, мрачно поинтересовался Роланд.
        - Он - глава купеческого дома. И заказчик этого листа… - выдавливая из себя слова, ответил Кром.
        - И что с того? Ты уверен в том, что его возок должен стоять именно в том месте?
        Меченый уверенно кивнул.
        - Значит, ты был ОБЯЗАН настоять на своем! Ибо здесь, в дороге, Лейр Коверен всего лишь ОХРАНЯЕМОЕ ЛИЦО!
        Парень набычился и, выражая свое несогласие, пожал широченными плечищами.
        - Та-а-ак… - протянул Круча. - Давай по-другому! Скажи, что ты сделаешь, если во время боя увидишь, что единственный способ спасти жизнь охраняемому тобой дворянину - это сбить его с ног?
        - Собью…
        - А если под ногами - снег с грязью? Или лужа крови?
        - Собью. Иначе умрет… - буркнул Меченый.
        - Ночевка - часть того же боя. Только выглядящая менее опасно. Именно поэтому мы, охранники, ставим повозки не абы как, а в единственно верном порядке. И твои действия в этот момент столь же важны, как и сбивание с ног для спасения от смерти…
        - Я это понимаю. Он - нет…
        Роланд пожевал ус, потом подошел к Крому вплотную и, уставившись ему в глаза, еле слышно сказал:
        - Путь Меча - это путь Выбора. Как в бою, так и в жизни. Если считаешь, что твой выбор верен, - не отступай и не сдавайся. Ведь взяв в руки оружие, ты УЖЕ обрек себя на смерть, а того, кто умер, испугать невозможно…

«Он умер. Причем уже давно… - прикрыв слезящиеся от усталости глаза, подумал Арл. - Поэтому делает только то, что считает верным…»

…Кром пришел в себя как-то сразу, рывком. И тут же уставился на Арла:
        - Что скажешь?
        Не без труда выдержав немигающий взгляд одного из лучших слуг Двуликого за все время существования Храма, жрец неторопливо поднялся на ноги и склонил голову в жесте уважения:
        - Ты прошел свой Путь полностью…
        Тоненькая кожа, стягивающая лицо Крома там, где некогда были губы, растянулась в жуткую улыбку:
        - Когда я получу обещанное?

«Ну да, воин… Ни тени сомнения в правильности сделанного выбора… - мрачно подумал Арл, вытер о сутану вспотевшие ладони и сжал висящий на груди медальон.
        - Ты предстанешь перед Двуликим в эту полночь…
        - Я тебя услышал… - облегченно выдохнул Меченый, встал с кресла и скользнул к двери.
        - Ты куда? - зачем-то спросил Арл.
        - На речку. Ополоснусь… - не оглядываясь, ответил Кром. - Хочу уйти чистым. И душой, и телом…
        Глава 35
        Баронесса Мэйнария д’Атерн
        Четвертый день четвертой десятины третьего травника

…Крошечный мотылек, вот уже целую вечность порхающий надо мной, бесподобно красив - ярко-оранжевые крылышки, трепещущие при каждом взмахе, кажутся язычками пламени, отправившимися в самостоятельный полет.
        Смотреть на него приятно и чуточку грустно: в отличие от меня, он совершенно свободен и при желании может лететь туда, куда ему вздумается - выскользнуть между неплотно прикрытыми створками окна или в щель под дверью и покинуть эту юдоль скорби и смерти.
        Может. Но не покидает - взмывает к мощной балке, поддерживающей потолок, некоторое время кружится вокруг грубого колеса[229 - Колесо - местное название аналога нашей люстры. Кованое кольцо, к которому приварены подставки под свечи.], висящего на почерневшей от времени цепи, а затем вдруг устремляется вниз, к столешнице. Вернее, к танцующему на сквозняке огоньку мерной свечи.

«Осторожно, сгоришь!!!» - мысленно вскрикиваю я и облегченно перевожу дух - почувствовав жар, поднимающийся от пламени, беспечный летун судорожно взмахивает крылышками, на миг замирает в воздухе и, развернувшись на месте, торопливо уносится к дальней стене.
        Устало улыбаюсь, провожаю его взглядом и… холодею от ужаса: счастливо избежав одной опасности, мотылек вот-вот влипнет во вторую - в здоровенную паутину, затягивающую угол между стеной и потолком!
        Влипает. Почти в самую середину. Сначала одним, а затем и вторым крылом.
        Перевожу взгляд вправо, на темно-серое пятнышко, торопливо бегущее по толстой серебристой нити, невесть в который раз за утро пытаюсь шевельнуть хотя бы рукой и, поняв, что все еще не в состоянии, закрываю глаза, чтобы не видеть финала разыгрывающейся трагедии.

«От судьбы не убежишь…» - мелькает в голове, и я, горько усмехнувшись, проваливаюсь в прошлое…
        …То, что грязно-серая полоса, стремительно уносящаяся вправо, это размокшая от дождей земля, я понимаю не сразу, а только тогда, когда замечаю заляпанный бурыми пятнами носок сапога, стремя, округлый бок, покрытый коротким рыжим волосом, и мелькающие копыта.
        Пытаюсь вывернуть голову, чтобы рассмотреть хозяина сапога, и на миг слепну от дикой, ни с чем не сравнимой головной боли, одновременно простреливающей оба виска.
        Схватиться за голову почему-то не получается. Закусить губу - тоже. Ошалело прислушиваюсь к своим ощущениям и вдруг понимаю, что мои руки связаны за спиной, а во рту - хейсарская узда! [230 - «Узда» - кусок деревяшки с привязанными к ней сыромятными ремнями. Вставляется в рот пленнику, чтобы тот не откусил себе язык.]
        «Унгар?!» - мысленно вскрикиваю я и зверею. Но как-то странно: несмотря на безумное, всепоглощающее бешенство, выжигающее душу, разум остается холодным, как лед. И позволяет мне не только мыслить, но и чувствовать окружающий мир. Причем в несколько раз острее и сильнее, чем обычно.
        Первым усиливается обоняние: я не просто ощущаю выворачивающий наизнанку смрад, но и выделяю в нем тошнотворные запахи гари, крови, нечистот, лошадиного и человеческого пота, а также знакомый аромат отвара алотты, которым меня, скорее всего, и опоили. Со слухом творится то же самое - я слышу перестук копыт двух коней, спокойное дыхание Унгара и хриплое - его спутника, позвякивание сбруи и многое, многое другое.
        Увы, у такой остроты ощущений есть и свои изъяны - я вообще не чувствую связанных рук и ног и четко понимаю, что сейчас не способна не только воспользоваться своим шаммором, но и просто стоять в вертикальном положении!
        «Для того чтобы уйти, стоять не обязательно…» - мелькает на краю сознания, и я, поняв, что это состояние ясности - прощальный дар Бастарза, пытаюсь просунуть распухший язык между зубами и уздой. Увы, ремешки затянуты на совесть, значит, возможности откусить язык у меня нет.
        Закрываю глаза, некоторое время обдумываю свое дальнейшее поведение и, приняв решение, негромко зову:
        - Унгар?!
        Говорить с уздой во рту нелегко - деревяшка мешает шевелить языком, а распухший и пересохший язык превращает слова в набор почти бессвязных звуков. Кроме того, за время моего пребывания в беспамятстве деревяшка успела стереть до крови уголки рта, а горло и небо пересохли настолько, что я их практически не чувствую.
        Мой похититель понимает. И наклоняется поближе:
        - Да, моя латт’иара?
        Слово «моя», выделенное интонацией, не задевает - я пропускаю его мимо ушей и продолжаю:
        - Мне надо до ветру… [231 - Уродовать ее фразы мне не хочется, поэтому привожу их правильно. Тем, кто хочет полной достоверности, посоветую засунуть между зубов карандаш и попробовать, насколько сильно искажаются слова.]
        Мелькание серых полос замедляется, а затем в поле моего зрения вплывает и останавливается каменюга размерами с бычью голову.
        Невольно задерживаю дыхание и на некоторое время теряю сознание, когда перевернувшийся мир в разы усиливает и без того не слабую головную боль.
        Прихожу в себя у Унгара на руках. И на некоторое время теряю дар речи, сообразив, что мои шоссы спущены до щиколоток, колени упираются в грудь, а я вишу над землей в позе отсаживаемого ребенка!
        - Пс-пс-пс… - сопит Ночная Тишь. - Пс-пс-пс…
        - Поставь меня на ноги!!!
        - Они затекли. Не устоишь… - короткими, рваными фразами объясняет он, но в его голосе все равно слышится ВОЖДЕЛЕНИЕ!
        - Поставь сейчас же!!! - уже не говорю, а рычу я и пытаюсь вырваться.
        Можно было и не пытаться - Унгар намного сильнее, и мои трепыхания его только смешат.
        - Да мне не тяжело. Опять же, ничего нового я не увижу: ты была без сознания два дня, и… мне уже приходилось тебя мыть…
        «Два дня?!» - мысленно повторяю я, недоверчиво вскидываю голову к небу и сглатываю: дело к вечеру, запах отвара алотты никуда не делся, значит, это может быть правдой!
        На несколько мгновений меня охватывает ужас - раз Ночная Тишь совершенно спокоен, значит, преследования он не опасается. А такое может быть лишь только в том случае, если… если Крома… если Крома уже…
        Закончить эту фразу я себе не позволяю - резко дергаю головой, из-за чего виски простреливает новая вспышка боли, и все-таки справляю нужду: умирать в луже собственной мочи я не собираюсь…
        - Умница… - дождавшись, пока я закончу, усмехается Унгар, затем делает шаг в сторону, укладывает меня на землю и возвращает на место нижнее белье и шоссы.
        «Мы в пути вторые сутки…» - мысленно повторяю я, потом ощущаю, что в поясницу все еще дует, почему-то решаю, что шнуровку Ночная Тишь затягивать не собирается, и с издевкой интересуюсь:
        - Что, никак не налюбуешься моим голым задом?
        Он на мгновение замирает, затем рывком затягивает узлы, подхватывает меня на руки, подходит к изможденному коню, еле стоящему на ногах, и молча забрасывает меня на круп.
        В это время подает голос его спутник:
        - Ищи место… для… погребального… костра, аниачи… [232 - Аниачи - побратим ( хейсарск .).]
        Побратим Унгара еле дышит, и я, уставившись в землю, расплываюсь в счастливой улыбке: если Кром и ушел, то как настоящий воин!
        Ночная Тишь скрипит зубами, затем взлетает на коня и негромко выдыхает:
        - У-уэй…
        …Ущелье, заваленное камнями, кажется бесконечным. Наверное, потому, что каждое движение коня отдается во мне болью: болит голова, мышцы челюсти и губы, болит щека, стертая о вальтрап, правая грудь, упирающаяся в какой-то ремень, запястья, щиколотки, бедра и даже живот, набитый об позвоночник везущего меня коня. Видимо, поэтому, увидев, что каменное крошево уползает куда-то в сторону, уступая место островкам пожухлой травы, я не сразу понимаю, что мы съезжаем с дороги.
        Конь спускается в небольшую ложбинку, затем, увязая в глинистом дне, с трудом перебирается через тоненький ручеек и начинает взбираться в гору. Проходит эдак с половину перестрела, останавливается, и тут на меня обрушивается темнота: слишком резкий рывок Унгара, стаскивающего мое тело с крупа, на какое-то время отправляет в забытье.
        Прихожу в себя уже лежащей на Унгаровской бурке и укрытой походным одеялом. «Заботливость» похитителя просто поражает воображение - мои кисти и щиколотки свободны. Зато локти и колени примотаны к деревяшкам, на которых я лежу!
        Мысленно обзываю его уродом, затем осторожно приподнимаю голову и сразу же натыкаюсь взглядом на Унгаровского побратима.
        Воин, привалившийся к стволу широченного дуба, плох. Совсем плох - его лоб и крылья носа искрятся капельками пота, скулы ввалились и заострились, под глазами - глубокие черные круги, а губы отдают синевой. Дыхание прерывистое и хриплое, широченные ладони, безвольно лежащие на земле, мелко-мелко дрожат, а тряпки, которыми перемотан его живот, насквозь пропитались кровью.
        Представляю, что мог наворотить в его кишках клювик Кромовского чекана, и ощущаю удовлетворение. Правда, недолго - справа от меня раздается приближающийся звук шагов, а в поле зрения появляется силуэт Ночной Тиши.
        - Ну как ты, аниачи?
        - Слышу… шелест крыльев… - облизнув пересохшие губы, хрипит воин. - Ворон… где-то рядом…
        Спина Унгара каменеет, а из груди раздается гневный рык:
        - Ба-а-арс!!!
        - Жизнь… за жизнь - не такая уж… плохая цена… - кривясь от боли, усмехается раненый. - Зато ты сдержал слово!
        Из Ночной Тиши словно выдергивают позвоночник - он горбится и закрывает лицо руками.
        «Надо было думать головой… - злорадно думаю я. - Глядишь, он остался бы жив…»
        - Я о…
        Что собирался сказать Унгар, услышать не удается - как только он произносит первое слово, его побратима выгибает дугой, а затем складывает пополам.
        - Ярис! Ярис!! Яри-и-ис!!!
        - Сейчас сдохнет… - как можно громче говорю я и пытаюсь изобразить искреннюю радость.
        Унгара аж подбрасывает - взвившись в воздух, он выхватывает из ножен правый Волчий Клык, в два прыжка оказывается рядом со мной, замахивается… и вбивает его в бурку рядом с моей головой.
        - Не дождеш-ш-шься…
        - Ун… гар… - хрипло зовет его побратим.
        - Я тут!!!
        - Два коня… Ты и она… И один погребальный… костер… Мой уход… можно сделать… петлей…
        «Бредит!» - думаю было я, вижу выражение глаз Ночной Тиши и холодею: это не бред, а что-то о-о-очень нехорошее. И каким-то боком касающееся меня!
        - Ты - настоящий ори’т’анн, Ярис… - торжественно говорит Унгар, медленно встает, вскидывает над головой наш’ги и троекратно орет традиционное «У-уэй!!!».
        Лицо раненого слегка розовеет, он собирается с силами, с огромным трудом встает, подходит к побратиму, обнимает его и… опускается на корточки рядом с моими ногами.
        - Она будет… хорошей матерью… для твоих детей, Унгар… Желаю вам… долгой жизни… и неустанного… внимания Барса…
        Ночная Тишь подходит к нему вплотную и сжимает пальцы на его плече:
        - Спасибо, брат…
        Воин кивает, облизывает губы и сжимает челюсти с такой силой, что на его скулах вздуваются желваки, а на шее - жилы!
        Несколько мгновений страшной неподвижности, во время которой я словно даже не дышу, кажутся мне вечностью. Затем Ярис еле заметно улыбается, обмякает - и я помертвевшим взглядом упираюсь в каплю крови, вспухающую в уголке его рта…
        …Все время, пока горит погребальный костер, я, не отрывая взгляда, смотрю на кусок языка, валяющегося в луже крови, и радуюсь, как ребенок: Кром ЖИВ! И, скорее всего, идет по нашему следу!!!
        Увы, все хорошее когда-либо кончается - когда от тела Яриса остается прогоревший остов погребального костра да дурно пахнущая кучка пепла, Барс, подаривший мне надежду, берет и отворачивается.
        - Радуешься? - угрюмо интересуется Унгар.
        - Ага!
        - Чему?
        Произносить длинные предложения с деревяшкой во рту не особенно приятно, но возможность разозлить Ночную Тишь стоит любой боли:
        - Тому, что мой муж жив и идет за нами!
        - Если бы он был в состоянии нормально передвигаться, он бы нас уже догнал…
        Определенная логика в его словах есть. И это меня пугает. Настолько, что я заглушаю свой страх рыком:
        - Он меня все равно найдет! А тебя отправит вслед за Ярисом!
        - НЕ найдет и НЕ отправит: ты откусила себе язык. Как Аютэ. И сгорела в пламени погребального костра…
        - Это его не остановит!!!
        - Остановит: он уже ЗАКОНЧИЛ СВОЙ ПУТЬ и обязан вернуться в храм Двуликого!!!
        Вспоминать состояние, в которое я впала после этих слов, жутко: поступок Яриса, отказавшегося от ритуального удара Волчьим Клыком ради счастья побратима, лишил меня даже тени надежды на встречу с Кромом. Поэтому я открываю глаза, нахожу взглядом мотылька, уже потерявшего всякую волю к сопротивлению, и мысленно благодарю Двуликого за помощь: если бы не его знак, я могла лишиться даже памяти о прошлом…
        …В свете стоящей над головой Уны ночной лес кажется каким-то не таким - корни выворотня, торчащие из оврага, делают его похожим на королевского оленя, настороженно глядящего во тьму; глубокая черная тень по обе стороны от него выглядит как гладь бездонного озера, а пара звезд, просвечивающая сквозь кроны одного из нависших над поляной деревьев, горят, как глаза готовящейся к броску рыси.
        Окажись я тут еще в конце снежня, наверное, умерла бы от страха. А сейчас смотрю на проделки Хэль с равнодушием бывалого охотника. Вернее, поглядываю. Изредка. В те недолгие промежутки времени, когда перестаю считать дни, оставшиеся до ухода Крома.
        В голове пусто, как в прохудившейся бочке, брошенной на солнцепеке, - в ней нет ни мыслей, ни желаний, ни чувств. Да и откуда им взяться, если я никак не могу заставить себя забыть слова Унгара, сказанные им через полчаса после того самого разговора:
        «Твой БЫВШИЙ муж - раб своего Слова. Поэтому, обнаружив кусок «твоего» языка и «твой» погребальный костер, он решит, что это - кара Двуликого, и как побитая собака отправится вымаливать прощение…»
        Кром - не раб. И не побитая собака. Но в храм действительно вернется. И я в этом нисколько не сомневаюсь - ведь при желании могу вспомнить даже интонации, с которыми он когда-либо произносил фразу о том, что клятвы, данные Богам, не нарушают.
        День - до Рендалла. Еще три - до Тьюварра. Сутки, может, чуть больше - до переправы через Вилику и еще двое - от нее до храма Двуликого. Итого - дней семь или восемь. С того дня, как он увидит погребальный костер Яриса. А потом…
        Про то, что будет потом, я думать боюсь. Но все-таки думаю. И все сильнее и сильнее ощущаю боль, которую почувствует мой муж в тот момент, когда его сердце пробьет ритуальный нож Хранителя Серпа Душ.
        - Я ДОЛЖНА БЫТЬ С НИМ!!! - изредка мысленно кричу я. И тут же ухаю в новые глубины отчаяния - узда во рту и путы на руках и ногах делают это невозможным.
        Сколько времени я упиваюсь своим горем, сказать трудно - здесь, в гуще леса, в нескольких часах ходьбы от ближайшего жилья, течения времени не чувствуется вообще. Поэтому когда Унгар просыпается и уходит в кусты по нужде, я невольно вскидываю взгляд туда, где еще недавно висел лик Уны.
        Младшей уже нет, а чуть левее того места, где я видела ее в последний раз, весело щерится Дейр.
        Судя по доносящимся до меня звукам, справив нужду, Ночная Тишь зачем-то сплевывает на землю, а затем разворачивается и идет обратно.
        Дожидаюсь, пока он покажется между деревьев, заглядываю в черные провалы его глазниц и неожиданно для себя спрашиваю:
        - Ты ведь знаешь, что я уйду при первой же возможности… Неужели радость от разового обладания чужой женой значит больше, чем честь воина и уважение всего Шаргайла?
        Унгар останавливается на полушаге, затем подходит ко мне и опускается передо мной на колени:
        - Ты не уйдешь, латтиара! Просто не захочешь!
        Я изумленно выгибаю бровь и… начинаю хохотать. Истерически. До слез. А когда успокаиваюсь, оглядываю его с ног до головы и округляю глаза:
        - Ты изучил «Тайны дворцовых альковов»? Или - дай я догадаюсь - даже попробовал кое-что из прочитанного перед побегом с Жергова плоскогорья?!
        Ночная Тишь с хрустом сжимает кулаки, но молчит. Зря - я замолкать не собираюсь:
        - И как овцы? Остались довольны? Хотя о чем это я - ты же с чего-то возомнил себя неотразимым!
        Унгара аж передергивает: он гневно сдвигает брови к переносице, набирает в грудь воздуха, а потом вдруг улыбается. Да так радостно, что у меня в душе что-то обрывается.
        - Мне не надо ничего изучать. Послезавтра ночью я познакомлю тебя с человеком, который заставит тебя увидеть во мне БОГА!!!
        - Ты бредишь… - фыркаю я. - Кстати, Боги очень не любят, когда мы, смертные, сравниваем себя с ними…
        - Да я…
        - Бог? - ехидно спрашиваю я. - Или тот, кто их породил?!
        Парень скрипит зубами, выхватывает из ножен наш’ги и утыкает его мне в горло:
        - Послезавтра с тобой поработает брат-надзиратель, и ты, забыв про Крома, воспылаешь ко мне неугасимой любовью…
        У меня слабеют колени и на миг останавливается сердце: я помню все, что король Неддар рассказывал нам про брата Годрима, и вдруг понимаю, куда «сбежал» брат-надзиратель!
        В этот момент мне в глаза бросается ярко-желтая полоса, перечеркивающая горло Унгара.
        Сглатываю, вскидываю взгляд к ночному небу и, сообразив, что эта полоса - лик Дейра, отразившийся в лезвии клинка, мысленно благодарю Двуликого за вовремя поданный знак.
        Старший скалится еще веселее и словно подмигивает: «Ну же, продолжай, пока он не очухался!»
        «Продолжаю…» - стряхнув с себя оцепенение, мысленно восклицаю я и смеюсь Унгару в лицо:
        - Теперь я понимаю, почему ты с такой легкостью отказался от рода: ты не хейсар, а баба в ара’д’ори!
        Он немеет, а я, почувствовав кураж, продолжаю в том же духе:
        - Посуди сам, любой уважающий себя воин вызвал бы моего мужа на поединок БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ. Ты - трус, поэтому сделал это во время айге’тта, точно зная, что твой отец не позволит вам скрестить клинки. Далее, вместо того чтобы найти себе женщину в других сарти и тем самым доказать всем, что тебе хватает на это мужества, ты, трус, умыкнул ее у родственника. Ну а сейчас, похитив меня, ты, трус, готов отдать меня этому самому надзирателю, ибо знаешь, что без посторонней помощи не победишь в лар’вате даже связанную женщину!
        Унгар воет диким зверем, в мгновение ока рассекает ремни, приматывающие мои локти и колени к деревяшкам, затем переворачивает меня лицом вниз и зачем-то несколько раз дергает ремешки моей узды.
        Удивляюсь. И тут же получаю ответ на незаданный вопрос:
        - Все, узлы тебе не развязать! Так что восстанавливай кровообращение и готовься стать моей…
        Слава Богам, что в этот момент я лежу лицом вниз - если бы Унгар увидел улыбку, против воли появившуюся у меня на лице, он бы связал меня в два раза сильнее!
        …Руки и ноги начинают слушаться где-то через полчаса, но слабость из них никуда не девается, поэтому прежде, чем продолжить доводить Унгара до белого каления, я предельно добросовестно разминаюсь и даже пробую изобразить кусочек танца Ветра.
        Унгар не мешает - стоит по другую сторону костра, рядом с грудой оружия, заботливо выложенного на груду переметных сумок, и сходит с ума от предвкушения.
        Миг, когда его желание становится сильнее терпения, я чувствую чуть раньше него самого. И успеваю расстегнуть маттир.
        - Не торопись - прежде чем заниматься этим самым, мы, женщины, обычно справляем нужду…
        - В лес не пущу… - хрипло говорит он. - Даже не надейся…
        - И не думала… - фыркаю я, отхожу от своего ложа буквально на пару шагов и, стянув шоссы чуть ли не до щиколоток, бесстыдно приседаю.
        Если бы не темнота, выбранное мною положение наверняка лишило бы Унгара последних остатков терпения: уставившись мне между ног бараньим взглядом, он напрочь выпадает из реальности. Поэтому для того, чтобы заставить его сделать нужный шаг, мне требуется только встать и задумчиво уставиться на спущенные шоссы.
        - Надевать, или дать тебе полюбоваться своим лоном еще немного?
        - Ты - МОЯ! - рычит он, перепрыгивает через костер и, почти невидимым от скорости движением убрав мою левую руку, выставленную вперед, подхватывает на руки: - Моя, я сказал!!!
        Что он хрипит дальше, я, честно говоря, не понимаю, так как удар спиной о кучу лапника на какое-то время вышибает из меня дух. А когда ко мне возвращается способность соображать, я вдруг на миг представляю, что будет, если моя попытка не удастся, и до смерти пугаюсь. Потом вспоминаю, что меня ждет в случае ошибки, напоминаю себе, что смогла справиться с Зиги, и пересиливаю свой страх: выбрасываю из головы мысли о будущем и начинаю вдумываться только в то, что делаю в этот момент.
        Вовремя: судя по ухваткам, которые походя демонстрирует Унгар, ссильничать женщин ему приходилось не особенно часто - почувствовав, что с самого начала лар’вата я сопротивляюсь в основном левой рукой, он, не задумываясь, перестраивает защиту так, как будто я левша - выкручивает мне левое запястье, заводит его мне под поясницу и, вращая его вверх, заставляет меня выгнуться дугой.
        Не трепыхаться совсем - глупо: насторожится. Сопротивляться изо всех сил - еще глупее: несмотря на силу охватившего его желания, Ночная Тишь пока относится ко мне как к будущей жене - то есть связки не рвет и кости не ломает.
        Выгнуться - выгибаюсь. Затем сжимаю колени и пробую перевернуться на правый бок, «чтобы попытаться освободить левую руку». Само собой, не получается - пальцы Унгара с силой надавливают на мышцу в верхней части бедра, и оно само собой отодвигается в сторону.
        Дергаюсь снова, опять делая вид, что пытаюсь вырвать из захвата левую руку. Тишь с легкостью гасит мое движение, затем подтягивает одно колено и, слегка приподняв корпус, запускает пальцы в мое промежье.
        Желание, которое он испытывает в этот момент, настолько яркое и острое, что мальчишка на миг забывает об осторожности - все так же лежа на боку, хватается за свою мотню и срывает ее к Двуликому. Позволяя мне нанести один-единственный удар.
        Тот самый, в горло.
        Которому меня столько времени учил Кром…

…Вспоминать, как умирал Унгар, приятно. Настолько, что в какой-то момент я перестаю сочувствовать мотыльку и начинаю понимать паука - возможность нанести смертельный удар намного более крупному и сильному созданию, чем он сам, должна пьянить похлеще самого крепкого вина.

«Силы твоей деснице и терпения - разуму…» - мысленно приветствую его я, затем слышу звук приближающихся шагов и забываю про его существование…

…Дверь распахивается совершенно бесшумно, и на пороге возникает верховный жрец Бога-Отступника. Так же, как и в первый миг нашего знакомства, меня охватывает оторопь - от мужчины, одной ногой стоящего на погребальном костре, веет такой силой, что хочется упасть на колени и зажмуриться.
        Жрец вглядывается мне в лицо, потом еле заметно кивает своим мыслям, заходит внутрь и усаживается рядом со мной:
        - Ну, как вы, ваша милость?

«Ну, как ты, девочка…» - слышится мне в его словах, и сердце тут же разрывается на две половинки: первая, та, которая никак не забудет тепло, которое мне когда-то дарили родители, тает от искреннего сочувствия, вложенного Хранителем Серпа Душ в эти слова, а вторая, живущая лишь памятью о Кроме, начинает корчиться от боли, вспоминая, как меня встретил жрец.
        - Вы знаете, куда пришли, ваша милость?
        Взгляд верховного жреца тяжел, как наковальня, и пригибает к земле ничуть не меньше, чем усталость, которую я испытываю. Поэтому не говорю, а шевелю губами:
        - Да…
        - Позвольте полюбопытствовать, что вам тут надо?
        - Я - гард’эйт Крома по прозвищу Меченый. Слуги Бога-Отступника, который закончил свой Путь и недавно вернулся сюда, чтобы получить Темное Посмертие…
        - Что такое «гард’эйт»? - не унимается старик.
        Встаю на цыпочки, чтобы заглянуть за его спину, потом понимаю, что мне все равно не хватит роста, и вздыхаю:
        - Это человек, который дал клятву Богу-Отцу разделить судьбу своего избранника…
        - В конце Пути Бездушных ждет Смерть на алтаре Двуликого…
        - Я должна ее с ним разделить…
        - Поздно: он уже ушел… - равнодушно бросает жрец и поворачивается ко мне спиной.
        Сглатываю подступивший к горлу комок, нащупываю рукой шаммор и, чувствуя, как отказывает сердце, бью себя в горло…

«Надо было подождать, пока он закроет за собой дверь… - в который раз повторяю я про себя. - Тогда он не успел бы меня остановить…»
        Словно почувствовав мои мысли, Хранитель Серпа Душ склоняется надо мной, легонечко прикасается к волосам и зачем-то убирает их за правое ухо:
        - Все еще хочешь уйти следом?
        Мог бы и не спрашивать: я жива только потому, что на мне - его проклятие, не позволяющее пошевелить даже пальцем.
        Он хмурится, потирает переносицу, а затем кивает:
        - Что ж, уйдешь… В полночь… Если не передумаешь…

…Оставшиеся до полночи часы провожу в прошлом, вспоминая чуть ли не поминутно все то время, которое провела с Кромом. И к моменту, когда на пороге снова возникает верховный жрец, успеваю впасть в состояние абсолютного спокойствия.
        Вопросы, которые он мне задает, скользят мимо сознания - я уже там, в Небытии. А здесь, с ним, - только мое тело…
        Понимает. Довольно быстро. Поэтому поднимает меня на руки и куда-то несет.
        Невидящим взглядом смотрю перед собой - на убегающие за спину Арла стены, на какие-то статуи, почему-то освещенные только с одной стороны, и на попадающиеся там и сям подсвечники с самыми обычными свечами.
        Когда потолки устремляются ввысь, а справа от меня возникает наводящая ужас фигура Темной Половины Бога-Отступника, непроницаемая стена, которую я воздвигла между собой и миром, дает легкую трещинку: лик Бога, как две капли воды похожего на череп скелета, настолько ужасен, что чуть было не возвращает меня в реальный мир.
        - Ты готова позволить Двуликому забрать твою душу? - внезапно спрашивает Хранитель Серпа Душ.
        Нахожу взглядом алтарь, кое-где покрытый жуткими темными пятнами, оглядываю сеть канавок для стока крови и внезапно понимаю, что холод этого камня - последнее, что чувствовал Кром.
        Жрец, все это время внимательно глядевший мне в глаза, вдруг меняется в лице и тихонько спрашивает:
        - Ты настолько его любишь?
        По щеке проносится обжигающе-горячая капля и уносится куда-то вниз.
        - Ты вправе разделить его судьбу… - торжественно говорит жрец и аккуратно укладывает меня на алтарь…
        Глава 36
        Кром Меченый
        Четвертый день четвертой десятины третьего травника

… Кто бы что ни говорил, а язычок пламени мерной свечи, чуть изгибающийся на сквозняке, ничуть не похож на танцора. Несмотря на крошечные размеры, это - зверь, хладнокровный и беспощадный, с бесконечным терпением ожидающий момента, когда можно сорваться с фитилька, прыгнуть на что-нибудь горючее, чтобы начать расти.
        Радоваться свету, который он дарит, тоже глупо: алое пятнышко, трепещущее во мраке ночи, - это не кусочек дня, волею людей освещающий тьму ночи, а провал в огненную бездну, хранящую память о пожарах и погребальных кострах.
        Те, кто умиляется этим язычкам, просто не умеют ни смотреть, ни чувствовать. А ведь это так просто - прищуриться, впустить пламя в себя и… потерять счет времени, прыгая по крышам и стенам пылающих домов, прикасаясь огненными руками к корчащимся на помосте телам или возносясь вместе с искрами к ночному небу…
        Я - научился. И смотреть, и чувствовать. Поэтому, глядя на мерную свечу, вижу маму, Ларку и Мэй, слышу гудение пламени, пожирающего их тела, ощущаю смрад сгорающей плоти и раз за разом превращаюсь в пепел вместе с ними.
        Увы, эти смерти не окончательны - когда открывается дверь комнаты и огонек, потревоженный порывом ветра, вытягивается параллельно столу, я выныриваю в настоящее и вспоминаю о том, что еще жив…
        Арл возник на пороге моей комнаты за час до полуночи. Внимательно посмотрел мне в глаза, каким-то образом почувствовал, что я опять в своем прошлом, и попросил выйти во двор, чтобы поговорить.
        Отказывать ему в такой мелочи не было оснований, поэтому, встав, я неторопливо вышел наружу, сел на лавку, стоящую у самого края тренировочной площадки, и вопросительно уставился на жреца.
        Голос Двуликого, в этот момент почему-то показавшийся мне до безумия старым, тяжело опустился рядом, невидящим взглядом уставился в темноту и тихонько заговорил:
        - Когда-то, на заре времен, создав Горгот и населив его людьми, Боги заспорили о будущем. Нет, не о своем, Божественном, а о будущем тех, кого они сотворили. Молодой, поэтому излишне нетерпеливый и порывистый Нерегет, которого в дальнейшем стали называть Вседержителем или Богом-Отцом, с пеной у рта доказывал остальным, что единственной целью, к которой должны стремиться люди, может быть лишь Свет; воинственный и неудержимый Бастарз утверждал, что настоящие мужчины могут желать только Победы; его супруга, тихая и застенчивая Найтэ, собиралась вести смертных к Добру, а солнцеликая красавица Эйдилия жаждала одарить их Любовью…
        Голос Арла, обычно резкий и полный силы, в этот раз звучал совсем по-другому - завораживал, увлекал и пьянил. Или не пьянил, а заставлял слушать.
        …Накала в этот спор добавляли и другие Боги - Ларрат, даже в те дни не думавший ни о чем, кроме собственного удовольствия, подначивал всех и каждого, Даттар заунывно твердил о том, что Будущего можно достигнуть только в том случае, если люди живут в Мире и Спокойствии, Фар’ташш привычно поддерживала мужа [233 - Фар’ташш - супруга Даттара. После его гибели стала считаться покровительницей вдов и вдовцов.] , а Хэль едко подшучивала над каждой неудачной фразой.
        Молчала только юная красавица жена Вседержителя, сладкоголосая Лэйара. Да и то потому, что прислушивалась к шевелениям ребенка, которого носила под сердцем.
        Долго ли, коротко ли длился спор, неизвестно. Известно лишь только то, что когда в Чертогах Девяти заискрился воздух, а небо над Горготом затянуло непроницаемо-черными тучами, гневные выкрики Богов и Богинь прервала тихая фраза Лэйары:
        - Зачем спорить о том, что будет ПОТОМ? Покажите свою силу здесь и сейчас…
        Боги на миг прервались, посмотрели туда, куда указывала девушка, и на миг потеряли дар речи: на небольшой полянке, расположенной в паре перестрелов от какого-то тракта, творилось сущее непотребство - полтора десятка лесовиков, только что ограбивших торговый караван, праздновали победу, накачиваясь украденным вином, пытая плененных мужчин и ссильничая женщин.
        Первым в себя пришел Снежный Барс: гневно нахмурил брови, вскинул десницу - и из ближайшего городка по направлению к опушке вылетела сотня вооруженных до зубов солдат. Чуть позже очухались Нерегет, Найтэ и Даттар - первый, потемнев лицом, отвернулся от поляны, процедив сквозь зубы, что твари, которые могут творить такое, никогда не увидят Свет, вторая заплакала, а третий спрятал лицо в ладонях, не в силах смотреть на то, что творили смертные.
        Минуло время, отпущенное на ожидание, и в лагерь лесовиков ворвалась Смерть: клинки солдат, поднимаясь и опускаясь, пластали на части все, что могло шевелиться, арбалетные болты пробивали спины пытавшихся спастись, и вскоре на поляне не осталось ни одного живого ката [234 - Кат - палач, убийца ( устар .).].
        - Твари, утратившие все человеческое, мертвы… - гордо заявил Бастарз и, ехидно посмотрев на Даттара, добавил: - Теперь там воцарились мир и спокойствие!
        - Души тех, кому пришлось пережить самую сильную боль, - в моих чертогах… - негромко буркнула Хэль. - Там им никогда не придется вспоминать о пережитом…
        - Трое самых осторожных лесовиков все-таки сбежали… - хихикнул Ларрат. - Вот что значит ниспосланная мною Удача…
        Остальные кинули на поляну еще один взгляд и предпочли промолчать: дорезав раненых лесовиков, воины принялись делить добычу, и через некоторое время с поляны снова послышались истошные крики насилуемых женщин. На этот раз - бывших подружек лесовиков…
        - И чем эти звери лучше тех, которых ты убил? - угрюмо поинтересовалась Лэйара у своего мужа. - Воины грабят, ссильничают и убивают точно так же, как и лесовики! Хотя… нет, не так же - те, кого ты прислал, лучше обучены, организованнее и опаснее…
        - Виновные получили по заслугам… - возмутилась Найтэ. - А эти… эти просто не смогли остановиться…
        - Вот оно как… - нехорошо прищурилась Лэйара, а затем уставилась на мужа: - А что скажешь ты, дорогой?
        Нерегет, все это время пялившийся на солнце, равнодушно пожал плечами:
        - Ничего нового - среди тех, кого я там вижу, нет никого, кто достоин моего внимания. Значит…
        - Значит, так… - перебила его речь супруга. - Мне с вами не по пути: тем, кого мы создали, нужно не будущее, а настоящее, причем только то, в котором есть не сиюминутная, а Истинная Справедливость! Поэтому я ухожу. И приложу все силы, чтобы сделать для них хоть что-нибудь…
        В ту же минуту Лэйара ушла, а возмущенные ее словами Боги стали называть девушку Отступницей…
        Закончив рассказ, жрец уставился мне в глаза - видимо, ждал хоть какой-то реакции на то, что Двуликий на самом деле девушка. И не дождался - единственными девушками, до которых мне было дело, были Ларка и Мэй.
        - Двуликая - не Бог, а Богиня. И с самого начала времен несет нам Истинную Справедливость… - через какое-то время буркнул Арл. - А считать ее мужчиной начали люди. Впрочем, мы, ее жрецы, не возражаем - мужчин почему-то боятся больше. Хотя, на мой взгляд, некоторые женщины в разы опаснее…
        С трудом заставив себя вдуматься в то, что он сказал, я вскинул взгляд к лику Уны и повернулся к Арлу:
        - Почти полночь… Я прошел свой Путь и хочу получить обещанное…
        Несколько долгих-предолгих мгновений жрец смотрел мне в глаза, затем кивнул, тяжело оперся на колени и встал:
        - Следуй за мной…
        Я представил себе лицо Мэй, мысленно попросил у нее прощения за то, что не уберег, и, вскочив на ноги, пошел за Арлом к белой двери храма…

…Как обычно, главный зал утопал во тьме. Свет единственной свечи, прорывающийся сквозь замысловатые щели прорезного каменного светильника, по традиции висящего в правом дальнем углу, освещал лишь некоторые участки стен, часть потолка и половину фигуры Двуликой.
        В этот раз скалящийся череп Богини, ее пожелтевший от времени костяк и Серп Душ[235 - Серп Душ - оружие Темной половины Двуликого.], зажатый в деснице, не произвели на меня никакого впечатления - я был уже мертв и не ощущал ничего, кроме нетерпения.
        Добравшись до подножия статуи, Арл шевельнул рукой, приглашая меня занять место за его плечом, затем возложил руки на молельный шар и застыл. Минут эдак на пять. А когда закончил общаться с Богиней-Отступницей, медленно повернулся ко мне и вскинул вверх свой жезл:
        - Кром по прозвищу Меченый! Ты служил Истинной Справедливости не телом, а душой от первого и до последнего Шага своего Пути. И теперь я, верховный жрец Двуликой, буду говорить ее голосом!
        Странно, но последние слова Арла прозвучали как-то иначе. И от силы, которая в них появилась, меня слегка затрясло.
        - Не осталось ли у тебя незавершенных дел, которые требуют твоего присутствия на Горготе?!
        Вопрос Двуликой вдребезги разнес все барьеры, которые я ставил между собой и жаждой мести, сжигающей остатки души, и заставил меня снова вспомнить Унгара Ночную Тишь.
        - Нет… - хрипло ответил я, сжимая кулаки. - Не осталось…
        - Твой дух неспокоен… - чуть менее громко, но так же уверенно заключил Арл и сдвинул брови к переносице. - Я хочу услышать ПРИЧИНУ…
        Выплескивать свои чувства перед Богиней не хотелось. Но услышать ее «уходи, ты еще не готов!» я не мог, поэтому вскинул голову и уставился в мертвую глазницу ее лика:
        - Часть моей души жаждет крови того, кто отнял у меня мою Истинную Половину. Но одну жизнь, целиком посвященную мести, я уже прожил, поэтому оставляю этот долг тем, кому есть ради чего жить…
        - А что, тебе уже незачем?
        Я отрицательно помотал головой.
        - Что ж, ты сделал один выбор. А теперь я предложу тебе другой: сделай шаг влево!
        Я шагнул… и чуть не ослеп, когда вспыхнули факелы, расположенные на левой стене храма.
        Зажмурился, дождался, когда глаза привыкнут к изменению освещения, вскинул голову и онемел: левая половина статуи Двуликой, которая до этого момента пряталась во мраке, оказалась живой - потрясающе красивая половина молодой девушки прижимала к груди младенца и смотрела на меня с улыбкой!!!
        - В одной моей руке - Серп Душ, в другой - ребенок. Серп - это Темное Посмертие, которое ты заслужил, пройдя свой Путь. Ребенок - новое перерождение для твоей матери и сестры, которое я хочу подарить тебе за то, что ты, проходя его, вернул к жизни свою сожженную душу. И если ты решишь не уходить, то они возродятся в твоих детях…
        То, что Лэйара не сказала ни слова о Мэйнарии, напрочь лишило меня способности соображать: я сжал кулаки, шагнул к статуе и, чувствуя, что делаю безумную глупость, рявкнул на весь храм:
        - И это ты это называешь Истинной Справедливостью?!
        Арл схватил меня за рукав и потребовал, чтобы я его дослушал, но мне было уже все равно - я смотрел в глаза Двуликой и высказывал все, что думаю о ней и о предложенном мне выборе:
        - Если я выберу смерть, то лишу возможности перерождения тех, ради кого пришел в этот храм…
        - Кром, обернись!
        - …если выберу ребенка, то подарю вторую жизнь сестре и матери, но предам свою жену, ибо для того, чтобы дать жизнь двум девочкам, я должен буду возлечь с ДРУГОЙ ЖЕНЩИНОЙ…
        - Да обернись же ты наконец!!!
        - Я служил тебе верой и правдой, надеясь на то, что когда-нибудь обрету хоть какое-то подобие счастья… - срывая с шеи медальон Двуликой и швыряя его в угол, воскликнул я. - Увы, я ошибся: мы, смертные, - лишь игрушки в ваших руках. А то, что происходит с нами, пока вы играете…
        В этот момент из-за моего левого плеча выметнулась невысокая фигурка и, подпрыгнув, бросилась мне на шею. А когда я вдохнул ее запах, разглядел венчающее ее голову рыжее облако волос и решил, что схожу с ума, она взяла и закончила мое предложение:
        - …Называется ЖИЗНЬЮ…
        notes
        Примечания

1
        Скарское - дешевое вино.

2
        Роза - местное название женщины легкого поведения.

3
        Атрам - местное название щитовидной железы.

4
        Сарти - дом-крепость ( хейсарск .).

5
        На Горготе считают только тех, кто в состоянии держать в руке меч. Таким образом, предложение надо читать так: «…не сто-двести воинов».

6
        Шарвар - дословно «Загорье», северная часть Шаргайла, жителей которой хейсары считают «младшей кровью». Впрочем, это не мешает с ними воевать.

7
        Пятерка - боевая группа Серых, обычно используемая для решения силовых вопросов.

8
        Карават - городок на границе Шаргайла.

9
        Здесь: расчет метателя.

10
        Отвар ясноцвета - местное противозачаточное средство.

11
        Гейри - дарующая жизнь. Хейсарка, посвятившая себя служению Бастарзу. Как правило, лекарка или ее помощница.

12
        Дари - дословно «дарующая надежду». Уважительное обращение к лекарю у хейсаров.

13
        Ро’иара - дословно «младшая сестра».

14
        Кон’ори’рат - дословно «ребенок, мечтающий о славе великого воина». Аналог нашего «несмышленыш».

15
        Айге’тта - «право десницы». Состязание, во время которого выбирается самый сильный воин рода.

16
        Ури’ш’та - дословно «волчица, охраняющая своих щенков».

17
        Ниер’ва - дословно «дарующий божественную искру». Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.

18
        Голова - начальник отряда охранников.

19
        Лист - контракт на сопровождение груза ( жарг .).

20
        Аналог выражения «верхушка айсберга».

21
        Жолтень - осень.

22
        Снежень - зима.

23
        Коса - местное название плетеной части кнута, так называемого «тела».

24
        Ворон - в просторечии - сотрудник королевского суда.

25
        Кожа - знак принадлежности к гильдии охранников. Представляет собой кусок кожи с нанесенным на нем клеймом гильдии, именем и прозвищем охранника, а также двумя-тремя его приметами. С ростом статуса в гильдии кожа меняется.

26
        Путь - россыпь звезд, тянущаяся от одного края горизонта до другого. Почти совпадает с видимой траекторией движения Дейра.

27
        Мясо - на жаргоне Серых - жертва.

28
        По хейсарским меркам редкий героизм: убежав из дома, она тем самым отказалась от рода. То есть, если бы Вага не услышал ее Песнь, она бы стала считаться изгоем.

29
        Тэнто - сказитель ( хейсарск .).

30
        Биара - долгожданная ( хейсарск .).

31
        Женой Бастарза является Найтэ, богиня добра и справедливости.

32
        Имеется в виду «после совершеннолетия».

33
        Лам’наш’ги - «хозяин Волчьих Клыков», т. е. мастер наш'ги.

34
        Ори’шер - дословно «мужчина-воин». Т. е. воин, находящийся во цвете лет.

35
        Н’нар - отец. Уважительное обращение к воинам, в силу возраста не способным держать в руке меч.

36
        Айти’ар - мальчик, ожидающий имени.

37
        Хэль - богиня снов. Младшая сестра Бастарза. Насылает сны и арит’эно’ори - боевое безумие.

38
        Латт’иара - прекраснейшая.

39
        Наира - река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.

40
        Эйди’ал - «Благословление Эйдилии». Последняя десятина третьего лиственя. Период свадеб у хейсаров.

41
        Виот’ун’иар - дословно «день, когда девушка показывает лик». Аналог наших смотрин.

42
        Шшат’или - дословно «признанный сын», т. е. человек, вошедший в род со стороны. Чем выше ранг «названого отца» шшат’или, тем выше его статус и уважение, которое ему оказывается в роду.

43
        Рей’н’и’ол - дословно «место, где тебя слышно». Святилище Бастарза.

44
        Лар’ват - дословно «первый бой». Как правило, в случае, если похищенная не горит желанием близости с похитителем, первая брачная ночь превращается в поединок, во время которого мужчина силой доказывает женщине право обладать ею.

45
        По местным понятиям, дар из добычи, взятой в бою, считается вдвое более ценным, чем то, что куплено.

46
        Тиррит - местное название сапфира.

47
        Оу’ро - «Орлиное Гнездо». Площадка на башне дома-крепости хейсаров.

48
        Каш’ши - дословно «высокая дверь» - дверь, через которую входят старшие мужчины рода и самые уважаемые гости.

49
        На Горготе считают, что талантливые скульпторы не ваяют, а лишь выпускают на свет содержащуюся в камне душу.

50
        Эйдине - тот, чей дух заблудился в густом тумане. То есть сумасшедший.

51
        Копье - любимое оружие Бастарза. Хейсары считают его символом несокрушимой мощи и неминуемой победы.

52
        Гард’эйт живет жизнью майягарда. Поэтому увей обращается к троице именно так.

53
        Баас’ар - дословно «мальчик, которому покровительствует Бастарз». Т. е. ребенок мужского пола в возрасте до пяти лет.

54
        Первая кровь - сыновья старшего отца рода, его наследника и т. д.

55
        Голосом предков - т. е. согласно а’дару.

56
        Увей - верховный жрец Бастарза.

57
        Найтэ - богиня добра и справедливости. Жена Бастарза. По представлениям Хейсаров, абсолютно бесстрашна и способна вывести эйдине из чертогов Хэль.

58
        Даттар - бог мира и спокойствия. Убит Бастарзом.

59
        Вар’дан - дословно «отнимающий жизнь».

60
        Сталактиты.

61
        Сталагмиты.

62
        Дээт - персонаж хейсарских легенд. Одноглазый великан, бросивший вызов самому Бастарзу.

63
        Жонглер - странствующий сказитель, певец, музыкант или фокусник.

64
        Ниер’ва - дословно «дарующий божественную искру». Мастер, способный вложить в ученика дух Бога-Воина.

65
        Это изречение приписывается основателю Вейнарской школы Меча и вбивается в сознание новичков с первыми разучиваемыми движениями.

66
        Кром употребляет хейсарское выражение - члены рода считаются сыновьями и дочерями аннара.

67
        Ара’д’ори - буквально: одежда для воина ( хейсарск .).

68
        Ил’личе - дословно «кувшин силы», инвентарь, используемый для тренировки пальцев и запястий. Аналог - нигиригаммэ в Годзю-рю.

69
        Дуновение - название боевых связок комплекса Ветра.

70
        Танец - местное название комплекса формальных упражнений.

71
        Как полагается замужней хейсарке.

72
        Названия фигур местного танца.

73
        Игра слов. Танец - это, кроме всего прочего, и комплекс формальных упражнений в школе Ветра.

74
        Притирания - местное название косметики.

75
        Серебряное поле - местное название места для иллюстраций.

76
        Камерарий короля, граф Комес д’Оллиер, барон д’Ож.

77
        Покрыть сразу двух кобылиц - убить двух зайцев.

78
        Барон Тимор Фаррат.

79
        Граф Этран Ларвен.

80
        Раксиз ал’Арради Величайший, король Алата.

81
        Мечевые - местный аналог «боевых».

82
        Тэнгэ - тень ( хейсарск .). Спутники почетного гостя.

83
        Зубило - местное название «медвежьей лапы». Или, по терминологии карате, «кумадэ».

84
        Описано во второй книге.

85
        Одна из основных заповедей местного Пути Меча: «Делай вовремя. Ибо удар, нанесенный чуть раньше или чуть позже, убивает не врага, а тебя…»

86
        Ори’дарр’иара - дословно «воин в теле женщины».

87
        Ро’шер - дословно «младший брат».

88
        Меросс - вейнарское название массажа.

89
        Пересмешник - местное название соловья.

90
        Смена - два часа. Временной промежуток, который часовые проводят на посту.

91
        При желании это слово можно расценить как «сказочник».

92
        Перстень на правом мизинце - отличительный знак глав городских братств Пепла.

93
        Местная поговорка.

94
        Скар - город на востоке Норреда, ближайший к границе с Вейнаром.

95
        Чейвар Громогласный - король Норреда.

96
        Изумрудная Скрижаль - священная книга Ордена Вседержителя.

97
        Желток - местное название золотой монеты.

98
        Лис - прозвище следователей Тайной службы.

99
        Несуны - местное название контрабандистов.

100
        Недремлющее Око - тайная служба Ордена Вседержителя.

101
        Забава - местное название любовниц.

102
        Наира - река, по которой проходит граница между Вейнаром и Рагнаром.

103
        На Испытание Духа мальчишки отправляются вдвоем. Тот, на кого падает жребий, убивает зверя. Второй его страхует. А по возвращении рассказывает о «подвигах» соперника.

104
        Душа в душу - местное название поединка без оружия.

105
        Скарцы - порода лошадей, славящаяся своей выносливостью.

106
        По хейсарским традициям перед поединком противники разминаются в паре. Описано в 3-й книге.

107
        О’вери - «опустивший меч», т. е. трус.

108
        Качание маятника - местное название техники, аналогичной Какие Кумите в Годзю-рю или Липким Рукам в Вин Чунь.

109
        Описано в 1-й книге.

110
        Койе’ри - дословно «поцелуй смерти» ( хейсарск. ). Точки, удары в которые вызывают летальный исход. Во время отработки «танцев» удары в них наносятся с мощным выдохом или криком.

111
        Одно из базовых понятий местных боевых искусств. Под словом «Дух» подразумевают бесстрашие и волю к победе, под «Телом» - боевые навыки, силу и ловкость, а под «Достоинством» - человеческие качества. Полностью тезис звучит так: «Воин без Духа - заяц, прячущийся от собственной тени. Воин без Тела - пыль под ногами врага. Воин без Достоинства - бешеный пес, кусающий даже сосцы матери…»

112
        Копье - мелкая серебряная монета.

113
        Хранитель Серпа Душ - верховный жрец Двуликого. Серп Душ - оружие Темной Половины Двуликого.

114
        Черный - местное название простолюдинов. Белый, соответственно, дворян.

115
        Чтобы узнать волю Бога-Воина в спорных ситуациях, хейсары используют рогульки - берутся каждый за свою половинку и тянут. Выигравшим считается тот, кто отломает больше.

116
        Перо - наконечник рогатины.

117
        Графство Ромм принадлежит Арзаю Белой Смерти, главе Тайной службы Вейнара, а право победителя включает в себя насилие над женщинами, находящимися в захваченной крепости.

118
        Слеза Эйдилии - местное название алмаза.

119
        Кабинет - в данном случае название ниш для уединения, во множестве разбросанных в анфиладах вокруг бального зала.

120
        Карраит Первый, Неудержимый - один из самых известных королей-завоевателей, прославившийся не столько своими талантами полководца, сколько мемуарами, на первом листе которых были записаны всего два слова «Сильный - может!».

121
        Граф Виллефорд Тьюварр, отец леди Ялиры. После гибели старшего сына слегка повредился в рассудке.

122
        Уасти - косичка, перевитая серебряной или золотой нитью. Серебряная - символ того, что женщина родила мужу сына (намек на цвет стали), а золотая - дочь.

123
        Петля над правым виском - знак того, что девушка на выданье.

124
        Хетт - местное название головного убора хейсаров - войлочной шапки без полей, которые по большим праздникам украшаются пером ловчих птиц.

125
        Тут Неддар мыслит, как урожденный хейсар - все мальчишки, взявшие в руки оружие, считаются воинами, а значит, мужчинами. А все мужчины рода считаются сыновьями старшего отца.

126
        Получить право на меч - стать совершеннолетним.

127
        Косой крест в прическе говорит о том, что девушка стала гейри, то есть посвятила себя Бастарзу.

128
        Узел на лахти - знак того, что девушка не собирается слушать чью-либо Песнь.

129
        Перебор - парное упражнение, во время которого отрабатывается блокирование атак ножами в ближнем бою.

130
        Сведение Крыльев - блок внутренней стороной предплечья. Аналог сото-уке.

131
        Имеется в виду жесткий блок.

132
        Зеркало - местное название спарринг-партнера.

133
        Полдень и полночь - партия защиты и атаки. (В карате они называются «учи» и «тори».).

134
        Имеется в виду мягкий блок.

135
        Термин местного пути Меча.

136
        Один из основополагающих тезисов местной школы Меча: «Чтобы видеть движение, надо забыть об ударе. Чтобы видеть бой, надо забыть о движениях. Чтобы победить, надо забыть о бое…»

137
        Кром цитирует еще один основополагающий тезис местной школы Меча. Полностью он звучит так: «Тысяча повторений одного и того же движения дают Понимание. Десять тысяч - Уверенность. Сто тысяч - Умение. И лишь тысяча тысяч стирают грань между воином и его клинком…»

138
        Эйди’но’иара - благословленная Эйдилией, то есть невеста.

139
        Старшие отцы рода с женщинами не говорят.

140
        Граф Гастар Виллесар - посол Оммана в Вейнаре.

141
        Свеча Рассвета или Ан’гри - одна из самых высоких вершин Шаргайльского хребта.

142
        Глава мятежников, граф Иор Варлан, воспылал страстью к одиннадцатилетней дочери барона Олмара, Лиании. Упоминается в 1-й части.

143
        Боли в сердце.

144
        Здесь имеется в виду вассал хозяина лена.

145
        В переводе с хейсарского «эйдине» - тот, чей дух заблудился в густом тумане.

146
        Шер’о - брат. Шиар’о - сестра. Неддар намеренно опускает приставку «старший», для того чтобы подчеркнуть свой гнев.

147
        Перетянуть тетиву - аналог нашего «перегнуть палку».

148
        Ори’т’анн - дословно «воин, посвятивший свою жизнь службе своему вождю».

149
        Адвар - дословно «старший военный вождь».

150
        Троица воинов, дравшихся с Кромом после виот’ун’иара. Описано в 3-й части.

151
        По традициям хейсаров похищать невест можно только из других родов. А по местным понятиям Кром считается кровным родственником Унгара.

152
        Найта - река, берущая исток в Шаргайле и протекающая по нескольким баронствам и графствам Вейнара.

153
        То есть отказавшийся от титула.

154
        Вален и Миддар Увераши - братья Бельварда, убитые Кромом.

155
        Маттир - пояс, который носят хейсарские воительницы.

156
        Серая стрелка - местное растение.

157
        Шаммор - «лист». Оружие убийц Пепельного братства. Состоит из клинка - «листа», перемычки - «стебля» и Т-образной перекладины - «пяты».

158
        Повертеть указательным пальцем над головой - усомниться в здравом смысле своего собеседника: «твои мысли витают в чертогах Хэль».

159
        Ори’те’ро - дословно «воин, потерявший свои корни». Т. е. человек, покинувший свой род или изгнанный из него.

160

«Лишь крошечный камушек» - намек на изречение Игенора Мудрого: «Волею Богов и крошечный камень может разбудить лавину…»

161
        Фраза «я за твоим плечом» - формула безусловного подчинения жены мужу. Часть свадебной клятвы в Шаргайле.

162
        Говорю голосом Бастарза - ритуальная фраза, означающая начало Большого Совета.

163
        Норр - столица королевства Норред.

164
        Принц Дратмир - наследник короля Норреда.

165
        Скар, Энгора и Лаухи - города на территории Норреда.

166
        Ладвир Четвертый Диренталь по прозвищу Набожный - король Оммана. Пенная лихорадка - эпилепсия.

167
        Старшая сотня - сборное подразделение, при необходимости собираемое из лучших воинов Шаргайла.

168
        Выронить свои наш’ги - аналог нашего «сесть в лужу». Только намного более грубый.

169
        Недремлющее Око - тайная служба Ордена Вседержителя.

170
        Уарс - «нет» по-хейсарски.

171
        Предлагать свои клинки - довольно сложное понятие: предлагая свои клинки, хейсар высказывает свое уважение к тому, к кому обращается, и в случае согласия берет на себя ответственность за его жизнь.

172
        Баас’ара’д’ори - буквально «одежда для воина, которому покровительствует Бастарз».

173
        Бело-синие снежные вихри - символ рода Аттарк (Аттарк - по-хейсарски «Снежная Вьюга»).

174
        По хейсарским традициям хейсар может принадлежать только к одному роду. Скажем, девушка, выходя замуж, начинает носить одежду с вышивкой рода мужа.

175
        Вертячка - болезнь у овец. Целиком фраза аналогична поговорке «семья не без урода».

176
        Немного измененное начало цитаты из трактата «О власти и обо всем, что ждет на пути к ней». Полностью звучит так: «Королевство - это люди, а не доход, который с них можно получить. Если они живут в достатке и благополучии, то поддерживают трон лучше плиты из тесанного камня, если дохнут от голода, то расползаются под ним, как сырая глина…»

177
        После потери глаза Бельвард жевал местный наркотик под названием ан-тиш, от которого на деснах и зубах появляется розовый налет.

178
        Арка - местное название солнечного сплетения.

179
        Лар’ват - дословно «первый бой». Обычно этим словом называют первую брачную ночь, но тут Ягр пытается пошутить - намекнуть Крому на то, что в этом «бою» победила Мэйнария.

180
        По а’дару, мужчинами считаются те, кто способен держать в руке оружие. Т. е. бывший аннар рода, Занатар Седобородый, в этот список уже не входит.

181
        Баас’у-э’ви - дословно «дорога, угодная Бастарзу». Что-то вроде подвига, остающегося в веках.

182
        Час зайца - с 4 до 5 часов дня.

183
        Граница с Тирреном находится на юго-западе Вейнара. Баронство Ож - на северо-востоке.

184
        Голова - начальник отряда охранников.

185
        Венец - один ряд бревен в срубе.

186
        Бревна в срубе соединяются либо «в чашу» или «обло» (с выступающими концами), либо «в лапу» или «в зуб» (без выступа).

187
        Шепелявый - прозвище короля Шаграта.

188
        Лоб - головной дозор ( жарг .).

189
        Хвост - тыловой дозор.

190
        Одна из заповедей местного Пути Клинка. Полностью звучит так: «Тот, кто боится Смерти, живет до первого взмаха чужого клинка. Тот, кто впускает Смерть в себя - дарит ее другим…»

191
        Отпустить - тут аналог нашего «грохнуть».

192
        Отвар алотты - местное снотворное.

193
        Настойка хаталвара - местный растительный наркотик, кроме всего прочего, оказывающий усыпляющее действие.

194
        Взгляд бога - местный аналог нашего везения. Пристальный, соответственно, невероятная удача.

195
        Щит на двери - аналог нашей филенки.

196
        Право Крови - местное название УК.

197
        Копье - мелкая серебряная монета.

198
        Уарра - тревога. Яатс - бой ( хейсарск .).

199
        Марек Душегубец - королевский палач.

200
        Трон короля Якуна - пыточное кресло.

201
        На лестнице, ведущей на эшафот, десять ступенек. В народе казнь иногда называют «последней десятиной».

202
        Послед - жаргон Бездушных, последствия многократного призыва Благословления Двуликого.

203
        Шкура (воловья) - местная мера площади.

204
        Сны Хэль - кошмары.

205
        Час оленя - с 2 до 3 часов дня.

206
        По местным поверьям, ворон - вестник смерти. И голос Темной половины Двуликого.

207
        Голос - местный аналог нашего «языка».

208
        Вейле’хаар - дословно «война на уничтожение». Крайне редкое мероприятие, так как объявляется от имени всех хейсаров.

209
        Воевать сердцем и клинком - устоявшееся выражение, аналог нашего «воевать честно».

210
        Зубная гниль - местное название кариеса.

211
        Аталор - местная порода собак.

212
        Латран - местная трава, обладающая сильным вяжущим вкусом. Выражение «подсластить латран медом» - аналог нашего «подсластить пилюлю».

213

«Закладка» - человек, обработанный братьями-надзирателями. Иначе говоря, запрограммированный на определенное действие.

214
        Размелется в муку - аналог нашего «разобьется в лепешку».

215
        Описано во второй книге.

216
        Паутина - местное название растяжек.

217
        Мятой пахнет один из самых опасных местных ядов - Поцелуй Черной Вдовы. Жухлой травой - еще парочка.

218
        Белогорское вино - любимый напиток брата Ансельма.

219
        Страстоцвет - местное растение, отвар которого является средством для повышения потенции. Нормальная доза - десять капель на треть кубка вина.

220
        Баас’анэ’ори - дословно «правая рука Бастарза». Высший титул в хейсарской табели о рангах.

221
        Попрошайка - презрительное прозвище мытарей.

222
        Ваша светлость - обращение к графу.

223
        Еж - просторечное название символа Хэль - черного шара с торчащими из него иглами.

224
        Тут Кром намекает на один из принципов Вейнарского правосудия: «Не суди, не зная. Ибо даже крошечная тень Прошлого, не освещенная светом Истинного Знания, может таить в себе песчинку, способную перевесить любую из чаш Весов Справедливости…»

225
        Тут имеется в виду дверной молоток.

226
        Белый сон - местное название гипнотического транса.

227
        В руку - в услужение для отработки долга.

228
        Сотрудники королевского суда Вейнара носят те же звания, что и солдаты.

229
        Колесо - местное название аналога нашей люстры. Кованое кольцо, к которому приварены подставки под свечи.

230

«Узда» - кусок деревяшки с привязанными к ней сыромятными ремнями. Вставляется в рот пленнику, чтобы тот не откусил себе язык.

231
        Уродовать ее фразы мне не хочется, поэтому привожу их правильно. Тем, кто хочет полной достоверности, посоветую засунуть между зубов карандаш и попробовать, насколько сильно искажаются слова.

232
        Аниачи - побратим ( хейсарск .).

233
        Фар’ташш - супруга Даттара. После его гибели стала считаться покровительницей вдов и вдовцов.

234
        Кат - палач, убийца ( устар .).

235
        Серп Душ - оружие Темной половины Двуликого.