Плата за души (Книга 2) Сергей Гомонов
        Василий Шахов
        #
        Гомонов Сергей & Шахов Василий
        Плата за души (Книга 2)
        Сергей Гомонов, Василий Шахов
        Плата за души
        Тот, кто довольствуется тем, что имеет,
        лучше всех.
        Тот, чьи действия неотразимы,
        обладает волей.
        Тот, кто не теряет того, что приобрел,
        обретает постоянство.
        Тот, кто, умирая, не прекращает быть,
        ОБРЕТАЕТ ВЕЧНОСТЬ...
        Лао Цзы "Дао дэ цзин"
        ДЕВЯТЬ ДНЕЙ СПУСТЯ...
        - Он очень умен. Но ум его зол, - Нереяросса сломала ветку, бросила ее в костер и поднялась. - Очень зол...
        Голос ее растянулся в воздухе и смешался с дымом. Так было всегда, и ничего нельзя изменить - Он пробовал, пытался, стонал от бессилия, но не мог исправить то, что произошло и что возвращалось снова и снова.
        - Ум не может быть злым, - сказал Он вдогонку и пошел следом. - Жестким, жестоким, но не злым! Зло - от недоумия, пойми!..
        Она не хочет понимать его. Она снова садится на своего каурого, хлопает его по шее. Конь дергает шкурой у нее под ладонью и прядет ушами.
        Все повторяется. Не высказанные когда-то слова не будут произнесены и сейчас: таков закон. Её не удержишь здесь. Не заставишь оглянуться... Не поедешь следом. Это уже было, есть и будет.
        - Я сделаю круг и вернусь, - говорит Нереяросса и босыми пятками ударяет в бока каурого.
        Она уже не вернется. Самое ужасное - знать это и переживать снова. Проклятье обеих реальностей, наложенное самим Временем не злым, но жестоким...
        Дух помнит и рвется за нею, хотя уже поздно. Ноги ведут обратно к кибиткам, к костру, догорающему в ночи, ибо тело и мозг ЕЩЁ НЕ ЗНАЮТ...
        Ему приходится мириться с неведением, притворяться, что все так же, как было ТОГДА...
        Луна пробежала по небосводу длинный путь - из одного созвездия в другое - прежде чем стало пора.
        Каурый, взмыленный, со взглядом невольного убийцы, встретился ему у кургана. И снова сердце выпрыгивает из груди от отчаяния...
        Все было кончено, как Он ни прикрывал ладонями огонек Её жизни. Так было всегда, но зачем же снова, теперь, когда Она почти все вспомнила?! Это несправедливо...
        Два плана: на первом - Он, склонившийся над телом Нереяроссы с разбитой о камень головой; на втором - голос Учителя, который вернул все это обратно:
        - Ты знаешь, Попутчик, КАК она это вспомнила. Ты огорчен? Не стоит того...
        Но Ему отчего-то не становилось легче. Да, она помнила почти целиком - один из эпизодов своего прошлого, не самый значительный. Нереяросса называла места, а во времена озарений - как правило, на рассвете и закате - пела песню о странном (для нее) городе, стены зданий которого заливали лучи восходящего солнца. Но в то же время это так и оставалось обрывками - снов и реальностей. Нереяросса не могла назвать ни чужих, ни своих имен, описать внешность тех, кто был ей близок ТОГДА. Она говорила - "Я". Она ошибалась. "Я" - не только одна сторона. Чтобы сказать "Я", нужно было вспомнить все, вернуть знания, мудрость, а не стоять меж двух ступеней.
        - Она могла бы, могла бы вспомнить! - повторял Он, прижимая к себе опустевшее тело и глядя в небо, что медленно светлело на востоке.
        Мятущимся взглядом нельзя встречать Рассвет.
        - Я НЕ ХОЧУ больше повторения этого!!!
        И тут же все свернулось. Реальности сменились.
        
        Алтай. Звонкий, прозрачный воздух превращает округу в сказочный мир. Кажется, что каждое дерево, чуть приподнявшись над землей (туман стелился низко) держится ветвями за небо. Тяжелые кедры царственно парят над обрывом, и каждая иголка играет сотнями маленьких радуг выпавшей росы.
        Крохотный водопад тихонько журчит в узком ущелье меж скал. Сумерки нежно обнимают этот уголок, окрашивая в сиреневый цвет дым костра.
        Здесь всегда так. Время стояло на месте, словно вековой лес. Время бежало, как ледяной ручей.
        - Ты в который раз убедился, что смотреть назад бессмысленно... - бронзовое круглое лицо с жиденькой бородкой и черными глазами, окруженными сеточкой веселых морщинок и обведенными сурьмой - только маска. Нет, не маска. Образ. И каждый из Тринадцати видит Учителя по-своему. Первый - Даос, Попутчик, Пилигрим, Трекер, Проводник (назови хоть как, суть Его постоянна) - воспринимает Верховного таким. Учитель никогда не обманывает ожиданий, у него много образов, но он ими не забавляется, как юные Попутчики-Даосы, выпущенные "на волю" кто ранее, кто позднее. Он так мыслит.
        - Дух един с небом и землей, - продолжал Учитель, обращаясь уже к Третьему Даосу (тот говорил, что видит Верховного в образе льва с огромной гривой - и он видит его именно так в то же самое время, как все остальные - иначе). - Путь заключает в себе твердость и мягкость. Когда-нибудь у каждого из вас появятся свои ученики, и вы скажете им, что действовать нужно в соответствии со временем и ритмом Всеобщих перемен, не пятясь назад, не останавливаясь на пороге. Если дух-разум умиротворен, даже пламя покажется прохладным ветерком...
        И это было так.
        - Тебе пора, - старик-Учитель, посуровев, поглядел на Первого Даоса.
        В долине на лугу ученики остановили свой танец без музыки и слышимого ритма.
        Время тронулось. Время остановилось.
        - Тебе пора, - повторил старик, видя, что Ему не хочется засыпать, не хочется покидать долину. - Наступает последняя фаза вашего сна. Она просыпается.
        Искорки росы вздрогнули на кончиках чуть подпаленных густых ресниц. Все было так реально: запах костра, потрескивающие угли... Огонь связывает реальности...
        Закон мира и антимира. В свое время и Она должна вспомнить его. В свое время...
        - Тебе пора, - в третий раз, уже совсем мягко, повторил Учитель.
        Магия числа...
        Все затрепетало на границе миров.
        - Сегодня я снова не успела досмотреть сон... - Рената что-то вертела в руке - Николай из-за ее спины не видел, что именно.
        Дым сигареты попал ему в лицо, глаз защипало. Гроссман прищурился и не разглядел, чем занимается бывшая жена.
        Вот уже больше, чем неделю, не похожая на саму себя Рената словно наслаждалась молодостью и гибкостью своего тела, она сильно изменилась, и с тех пор новый образ стал неотъемлемой частью ее естества...
        Балкон открывал вид на Малую Арнаутскую, вопреки ожиданиям Ренаты слишком цивилизованную.
        Николай небезосновательно предполагал продолжение погони, и Рената, как ни странно, не стала спорить с ним. Её смиренное, до алогичности правильное поведение настораживало и Гроссмана, и Розу Давидовну. Никогда не была такой сговорчивой Рената. Ника не радовало даже то, что сноха и свекровь хоть и не сразу, но нашли общий язык. Взрывной характер мадам Гроссман всегда доставлял неудобства как ее покойному мужу, так и сыну, куда более уравновешенному, чем мамаша. А раньше Рената попросту боялась ее, скрывая страх под ироническими замечаниями, колкостями и презрительными насмешками. И вдруг - уверенность и достоинство взрослой умной женщины. Роза Давидовна тоже не ожидала такого и попыталась было найти слабые места женушки единственного и неповторимого сыночка. Не тут-то было. Рената как будто начисто утратила слабые места вместе с улетевшим в пропасть многострадальным джипом.
        - А ты все еще бредишь своими египтянами и инкубами? усмехнулся Ник и затушил окурок в стоявших на широких перилах пепельнице.
        - Но ведь и ты ими бредил, не так ли? - качнув бровкой, Рената взглянула на него через плечо и сделала кистью едва заметное круговое движение.
        Раздался щелчок, маленький солнечный зайчик скользнул по лицу Гроссмана. Она не скрывала, но и не демонстрировала то, чем занимается.
        - Ну... как тебе сказать, чтоб не обидеть... А зачем это тебе, ладонька? - Ник указал на отцовский складной нож, непонятно как очутившийся в руках бывшей жены. Сталь сверкала, легко трансформируясь из безобидной рукояти в орудие убийства.
        Рената отбросила за плечо рыжую прядь и спокойно ответила:
        - Не ты ли говорил, друг мой, что мы должны суметь постоять за себя?
        - И что ты хочешь этим сказать?! - Гроссман подошел к ней с целью взять нож, но она плавно, с ловкостью факира переместила оружие из одной руки в другую, и Ник не дотянулся до ее кисти. - Неужели ты наберешься отваги, ладонька, чтобы всадить эту штуковину в живого человека? Это тебе не из пистолета палить и не лопаткой размахивать. Это тесный контакт, глаза в глаза, хруст проколотой плоти у тебя под рукой, и зрачки твоего противника, удивленные, недоумевающие, будут преследовать тебя до самой смерти. У меня холод по спине бежит, как представлю... Не дай-то бог, если когда-нибудь придется сделать это не в теории... - он снова протянул руку за ножом.
        Мрачновато усмехнувшись, Рената покосилась на бывшего мужа своими непрозрачными, словно два кусочка серого с рыжеватыми прожилками гранита, глазами, и тот отстранился.
        - У тебя хорошо развито воображение, друг мой. Ты красиво описываешь все это, только не совсем правильно...
        - Отдай. Пожалуйста, - тихо попросил Николай.
        - И?..
        - Просто отдай. Это не игрушка.
        - А если знать правила игры? - и, внезапно развернувшись, Рената с приличного расстояния всадила нож в лозу дикого винограда за перилами балкона. Растение затянуло всю стену старинного пятиэтажного здания, и местами толщина его покрытых древесной корой веток достигала в поперечнике не меньше пяти сантиметров. Именно в такое утолщение, как в масло, и вошло причудливо изогнутое сверкающее лезвие.
        Наступила пауза. Ник смотрел на Ренату; Рената же, щурясь на солнце, закалывала на затылке золотые волосы.
        Тишину нарушил телефонный звонок. Николай очнулся и пошел за трубкой. Рената проводила его взглядом и посмотрела вниз, с высоты третьего этажа. В глазах ее появилось что-то хищное, как у дикого зверя в засаде, который прицеливается, чтобы прыгнуть на ничего не подозревающую жертву. И эта женщина еще десять дней назад смертельно боялась высоты!..
        Слушая собеседника, Николай наблюдал за нею. Куколка, куколка, что же это с тобой? .
        - Рената! Ладонька! Я скоро! - положив трубку, крикнул он. - Я в офис к Розе, мигом - туда и обратно. Не скучай, ага?
        Он разговаривал с нею как с больной. Прежде Рената кинула бы в него чем-нибудь тяжелым за такой тон. Или легким, но при условии, что это был бы тот самый нож, застрявший в стволе толстой виноградной лозы. Теперь же она вытащила лезвие из плоти растения, что-то шепнула в заслезившую рану и, войдя в комнату, скользнула к своему дивану в зале: у нее уже появился "свой" диван, которым она безраздельно пользовалась в отсутствие посторонних и на который никогда не садилась, если дома была "маман" Николая.
        - Смотри, только дверь - никому! - звеня ключами, предупредил Ник, захватил кожаную папку и захлопнул за собой дверь.
        Рената посмотрела ему вслед и услышала, что он подергал дверь, проверяя, сработал ли замок. Тогда она легла на диван и закрыла глаза. Срок действия приостановлен. Теперь, как всегда - период статики.
        Рождение - это выход, смерть - это вход.
        Тринадцать идут дорогой жизни,
        Тринадцать идут дорогой смерти,
        Но и Тринадцать - те, что живы
        Уже умирали прежде,
        Но вслед за тем родились вновь...
        Он освободился от того, что может умереть...
        Пальцы коснулись непокорно выбившихся из-под заколки золотых волос, а губы прошептали:
        - Глаза её - полынный мед,
        Волосы - мед из полыни...
        Это - про тебя...
        - Я тогда была мертвой.
        - Чем пахнут звезды?
        - Льдом. Зимой в Гималаях. Снегом. Ветром...
        - Ты все это знаешь, Возрожденная... Почему же ты не понимала меня ТОГДА?..
        - Я не понимаю и сейчас...
        - Не взрослеющая душа...
        - Не говори так больше никогда! Не говори! Я чувствую, что это - страшно и что я не могу сделать что-то важное... Не говори так больше...
        - Ты состоишь из запретов, Возрожденная!
        - Наверное, мы с тобой никогда бы и не поняли друг друга, Ал... Саша?..
        Она слегка рассмеялась:
        - Ал... Саша... Теперь это уже не важно. Ты успокоилась? Ты можешь думать, чувствовать, воспринимать?
        - Теперь я знаю, что ты по-прежнему рядом со мной. Пусть это будет нашей тайной. Но... не покидай меня никогда... Я люблю тебя, теперь еще больше люблю...
        Ответа не последовало.
        - Я полюбила наши сны. Всей душой... И мне тяжело, когда все заканчивается. Невыносимо тяжело...
        - Это ненадолго... Ты мне веришь?
        - Кому же мне еще верить?
        - Я должен помочь тебе вспомнить, но не знаю, как... Ты быстро учишься, Вечно Возрожденная, ты уже умела все это когда-то...
        - Почему ты так зовешь меня?
        - Потому что так переводится твое имя...
        - Сегодня ты впервые отозвался во мне. Почему только сегодня? Почему ты молчал раньше?
        (Тихий смех).
        - Почему?!
        - По многим причинам, о которых мы еще не ЗНАЕМ, но чувствуем оба. Я прав?
        - Да.
        - Так вот, теперь ты наконец успокоилась, ты перестала чувствовать острую боль. Для этого всегда требуется девять дней, ровно девять - чтобы перерезать невидимые путы, связующие каждое существо с этой землей, с этим небом, со стихиями... и уйти в другие... Пока нас слишком помнят, нам нет свободы. Пока о нас ЗДЕСЬ слишком скорбят, нет нам покоя. Вспомни об обычаях старины, когда на тризне не рыдали, а пели и веселились. Многое теряем мы, когда забываем привычки своих прежних тел, движения своего духа...
        - Ты вернешься?
        - А я никуда и никогда не уходил. Просто ты меня не помнишь. И разговор этот не вспомнишь, когда я замолчу...
        - Я пытаюсь. Что я должна сделать, чтобы не забыть?!
        - Ничего. Не старайся. Оно либо придет само, либо... не придет вообще... - голос ее затих. - Спи, малыш...
        Рената медленно засыпала.
***
****
        - Уже знаешь, что происходит с акциями? Это издевательство, - были первые слова Константина Геннадьевича, когда он вышел возле роскошного особняка Виктора Николаевича Рушинского (в отличие от того же Скорпиона, второй челябинский босс концерна "Саламандра ин файр" любил пошиковать по полной программе).
        Рушинский методично отжимался на газоне. В ответ на появление компаньона он поднялся на ноги и измерил пульс.
        - Ну, что ж поделать... Расшевелили этот улей, что теперь жаловаться на укусы... - он несколько раз глубоко вдохнул, выполняя какое-то упражнение из дыхательной йоги. - Идем. Тебя сына твой ждет - не дождется.
        - Андрей?! - Константин Геннадьевич сунул руки в карманы утепленного плаща и проследовал за хозяином в дом.
        Скорпион-младший уже успел восстановить силы, порядком истощенные за две недели беспрерывной погони. Обратную операцию на лице он делать не стал, но, придя в норму за последние девять дней, и без того все меньше и меньше походил на своего измотанного "двойника". Он сидел у телевизора и невозмутимо созерцал последний штатовский блокбастер с погонями, убийствами, кетчупом, брызжущим во все стороны, и прочим, и прочим.
        - Ты бы хоть раз брякнул мне, что ли... - развел руками Константин Геннадьевич и снял плащ.
        Андрей вытащил из нагрудного кармана пиджака "мобильник" и набрал номер. Почти тут же завопил сотовый у отца. Тот в изумлении посмотрел на сына, не в состоянии привыкнуть к его дурацким шуточкам.
        - Почему не снимаешь трубку? Или абонент временно не доступен? - Андрей снова сел, сочтя вероятно, что сыновний долг он уже исполнил, поприветствовав папу вставанием, и закинул ногу на ногу. - Рушинский - кстати, ты его встретил?.. - хочет, чтобы я довел это дело до конца. Восстановил данные, испорченные этими паскудами...
        - А чтобы ты перестрелял всех ребят Котова, он не хочет?
        - Нет, не хочу, - раздался голос в дверях.
        Обтираясь широким полотенцем, в комнату вошел Виктор Николаевич. Лысина его блестела. В отсутствие очков он близоруко щурился, чтобы не упустить ни единой детали в поведении собеседников.
        - И то радует... Где сейчас Стас?
        - В Германии. Он уже в курсе событий... Я вызвал твоего Андрюшу, чтобы он довел дело до ума...
        - Неужто там кто-то остался в живых? - усомнился Константин. - Это после Андрюхи-то?..
        Андрей отвернулся, делая вид, что его внезапно очень заинтересовал фонтанчик в центре зала.
        - Андрюха твой бабу пожалел, в благородство сыграл. Может, оно и хорошо, да только иногда это боком выходит. Вот и нам оно так вышло. Телохранитель приковылял к нему, "аки агнец жертвенный", дискету вернул... зараженную... Пес поганый. Зря он его сразу прикончил, за такое... Ну, хрен с ним...
        Скорпиону-младшему совсем не нравилось, что Рушинский говорит о нем в его же присутствии так, словно самого Андрея здесь не было. Впрочем, ни для кого из них не представляла большого секрета неприязнь молодого Скорпиончика к компаньонам отца.
        - Ну так что же вы мне сразу не позвонили? Я сижу, думаю все в порядке, где сына взялся сделать работу, там будет все ОК...
        - А что бы ты сделал в своем Нью-Йорке? Все умы, Костя, у нас сидят. У нас! Как ни выкаблучивайся. У нас! И только наши могут со всем этим дерьмом расправиться... А в данном случае, Костя - только сам изобретатель этого вируса, этот ваш длинный "потомок Давида"...
        - Ты сразу говори, чей облик теперь придется принять Андрюхе? Не мелочись.
        - Да, Америка никому на пользу не идет, Константин... Ты не смотри больше фильмов заморских, серьезно тебе говорю... Ладно, а теперь серьезно. Есть у меня несколько вариантов того, чем можно позатыкать дыры, так сказать, в "бюджете" концерна... Садитесь, не стесняйтесь...
        - Носом чую: это добавит нам всем седых волос, - заметил совершенно седой Константин Геннадьевич.
        - А ты, Андрюшенька-душенька, ночным рейсом - в Одессу. Разыщи там наших покойничков...
        Андрей нахмурился. Снова затеяли какую-то каверзу, но его участие в ней не предусмотрено. Скорее всего, его сделают "зиц-председателем", как и во многом, о чем Андрей даже не догадывался, но что подозревал и чувствовал всеми фибрами души. Роль палача от "саламандр" ему надоела, как застарелая болезнь. Да, хорошо: он спокойно относится к смерти - и к чужой, и, если не повезет - к своей собственной. Но лучше, конечно, к чужой. С ним не может ничего такого произойти. Он - неуязвим и неуничтожим.
***
****
        "Ну вот, сейчас она меня поцелует - и всё будет как всегда"... - со скучающим видом подумал Влад, когда Надя притормозила автомобиль у бордюра на площади перед аэропортом.
        Предчувствия его не обманули: Надя с хозяйским видом повернулась к нему и смачно, как в мелодрамах, чмокнула его в губы:
        - Счастливо долететь, Ромальцев, - сказала она, тут же поправляя испорченный макияж. - Позвони, как доберешься...
        Влад бросил взгляд на ее ладную фигуру, на отросшие с прошлогодней встречи волосы платинового цвета, на лицо, скрытое под маской различных косметических и парфюмерных ухищрений.
        - Счастливо оставаться, Эсперанца! - нагнувшись к окошку, он изобразил беззаботную улыбку, а затем захлопнул дверцу и больше уже ни разу не оглянулся.
        В N-ске крупными хлопьями валил пушистый снег. На газонах, крышах, деревьях он лежал, никем не тронутый, сияя ослепительной зернистой белизной. Наде это зрелище было привычным, а вот Ромальцева всегда настораживали огромные снежные шапки на подоконниках и козырьках подъездов; иногда он не узнавал тех мест, в которых они частенько бывали летом. Раньше они даже спорили с Надей на эту тему. Раньше... когда ему все это было интересно... А как давно это было...
        Проследив за его вялой походкой, Надежда покачала головой:
        - Дурачок... - она закурила длинную, коричневого цвета, "More". - С твоей внешностью, с твоими данными - и так сутулиться?.. Чего человеку надо?..
        Она никогда не понимала Ромальцева. Мужа своего знала, как пять пальцев, а Влад для нее по-прежнему оставался темным лесом. Дрему-у-учим таким лесом. Может быть, это потому, что она редко его видела? Да она и своего супруга не так уж часто видела до того, как разгадала всю его подноготную. Или это от того, что Ромальцев слишком много хочет от этой жизни - то, до чего простые смертные и додуматься не могут? И знает прекрасно, что не получит и половины. Маленький принц... А "блюдечка с голубой каемочкой" не нужно? А полетать? Странный, нетипичный случай..
        Но парень интересный, по крайней мере, раньше таким он и был: они взахлеб говорили о книгах, музыке, о своих взглядах на выверты этой жизни, да и на многое другое, о чем перестали говорить вот уже года два. Не хотела бы она с таким жить: никогда не угадаешь, что у него на уме. Каким же он был в детстве? Уж мамочка его постаралась: сын без нее и шагу ступить не может. Посмотреть бы на нее, что она из себя представляет, эта Зинаида Петровна Ромальцева...
        Надя докурила, завела мотор и развернулась, чтобы выехать на юго-западное шоссе, которое вернуло бы ее в город. Вдалеке под мост нырнула электричка, издав протяжный вой, схвативший Надю за сердце...
        Влад прошел на посадку. Конечно, в ростовском аэропорту его будет ждать мать. А потом - снова все как всегда. Каждый день одно и то же... Может быть, к лучшему, если сегодняшний рейс окажется роковым, и самолет сверзится с трехкилометровой высоты куда-нибудь в казахстанскую степь?.. Ромальцев встряхнулся: ну и дикие же мысли! А сколько народу еще погибнет?! Ему-то ладно, даже забавно: то-то мамаша запричитает! Любимый, ненаглядный первенец, как же! До сих пор на коротком поводке обожаемого держит... И по вечерам: сядет смотреть какое-нибудь "мыло" по телеку, пропитается слащавой слезливостью - и давай фантазировать: ой, как же, если что с Владичкой случится, как в сериалах?! ой, что же она будет без него делать?! ах, даже внучочков от него, родимого, не останется ей в утешение!.. Верно сказал как-то Дениска, младший брат: "Ты с него сначала строгий ошейник сними, мамуль!" Как же её это зацепило! Правда глаза колет. И самое главное, не хочется Владу избавляться от этой зависимости. И бесит она его, и без неё никак. Замкнутый круг.
        Какая-то девушка в соседнем кресле попросила его помочь пристегнуть ремень. Ромальцев помог, и соседка сказала что-то о погоде. Он согласился и отвернулся. Как всегда... С её стороны был вполне ясный намек на то, что она была бы не прочь познакомиться. Скучно все это... Скучно и пошло. Они все почему-то покупаются на его синие глаза. Наверное, зря говорят про зеркало души. В случае Влада его глаза просто хорошо маскируют отчаянную пустоту...
        Несколько часов полета прошли как сон. Ромальцев и в самом деле дремал, сколько мог, время от времени бросая под язык конфетки от тошноты.
        А на следующий день его снова ждала опостылевшая работа, рутина, надоевшие лица, сонный начальник... Дома - мать у телевизора... Пара-тройка звонков от знакомых, размышления, как скоротать очередной скучный осенний вечер... Нудная карусель повторяющихся фактов, полное отсутствие смысла жизни... И абсолютная предсказуемость. А еще говорят, что Россия - страна неожиданностей. Какое там! И неубедительно звучит: "Так все живут". Все - не все, а ему, Владу, хотелось бы другого. Или уже не хотелось бы?.. Нет, не хотелось бы.
        Когда совсем стемнело, он подошел к балконной двери, щелкнул шпингалетом и впустил в комнату сырой, по-зимнему промозглый воздух. Да, да, скорее бы уже зима. Межсезонье только усугубляет и без того противные мысли...
        - Владичка?! - настороженный голос матери из ее комнаты. Ты куда?!
        - На балкон, - буркнул Ромальцев.
        - Накинь что-нибудь!
        Мама не была бы собой, если бы не сказала этого. Влад почти засмеялся. Но, с другой стороны, надо же было ей хоть что-то сказать...
        Хорошо жить на одиннадцатом этаже! И особенно хорошо, когда есть и застекленная лоджия, и открытый балкон. Если же на этом балконе отсутствует веревка с прищепленными к ней шмотками, цепляющими тебя по голове на каждом шагу - это уже верх блаженства...
        Ромальцев облокотился о перила и посмотрел на город. Вдалеке красными огнями светилась телебашня. Воздух прозрачный, но откуда-то с гор тянет газом. И до сих пор не было ни снежинки, даже удивительно. Да, это не снега Надиного N-ска... Тоже мне, Эсперанца, Снежная Королева... Ей нравится, когда он так её называет, и это стало в определенной степени ритуалом. Еще два года назад все было иначе...
        А ну как прыгнуть вниз?.. Вот был бы номер... С такой высоты - секунды три свободного полета... Или пять? Но зато это будет настоящий полет. Только вот приземляться, пожалуй, больно будет... Влад с детства не выносил боли. Что скажешь, настоящий невротик с шизоидными наклонностями, вот и весь сказ. Если уж делать что-то такое над собой, то чтобы не было больно, чтобы не успеть осознать и отказаться - в то время, когда уже поздно отказываться... А так он не прочь.
        Ромальцев подумал, вытащил не начатую пачку "Парламента", разглядел ее - и курить не стал.
        У кого это так орет магнитофон?.. Странно, что кого-то до сих пор прельщают эти приевшиеся и однообразные развлечения. Собирается толпа, накачивается горячительными напитками, ведет пустые разговоры - и расползается. И каждый раз одно и то же. Скучно.
        Он повернулся и ушел в комнату. Закрывая двери, увидел свое отражение на стекле. Ну, хорошо, двадцать восемь, летом двадцать девять, привлекательная внешность, хорошая фигура (когда не горбится, словно старик), глаза цвета морской волны... Экзотика, конечно: с откровенно южным типом - светлые глаза. Приманка для девчонок, мышеловка. А ему всего этого не нужно, потому как скучно.
        Ничего толком не видевший, он полностью уверен, что все знает. Есть интеллект, а вот где душа? В маминой шкатулке, куда однажды из любопытства он залез пятилетним мальчишкой и получил за это по рукам?
        Как же все надоело!..
        ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ...
        Хвойный запах смешался с дымом костра. Хрустально звенит ледяной ручей. Здесь не бывает смены суток, обычной и привычной в другой реальности. Здесь все так же и все по-другому...
        Если забраться с одной стороны одеяла, постеленного на слежавшийся снег, то с другой стороны можно выбраться и оказаться уже в другом городе, иной стране. И это так естественно! Как тяжело видеть сны, где для путешествия из одной местности в другую требуются часы, а подчас и дни, месяцы...
        Высшее искусство - научиться подолгу отсутствовать в той реальности, то есть, не засыпать здесь. Но это привилегия немногих - тех, кто еще слишком юн, кто находится в состоянии статики и ждет следующего воплощения, ждет с нетерпением и любопытством, прекрасно понимая, что, оказавшись там, он все забудет... Вот новый парадокс реальностей: ТАМ обладающие высшим искусством были бы в почете, и на них возложили бы самую трудную миссию.
        Путники возвращаются, находят новых учеников, делятся своими знаниями и опытом. Учителя ЧУВСТВУЮТ, что ждет каждого из них в конце, в месте соединения всех спиц колеса. Дело Трекеров - Путников, Даосов, Пилигримов - предупредить. Сколько учеников не возвращаются на пирамиду Восхождения, забывают, как они карабкались по крутой лестнице, радуясь за себя и других, страдая от порывов шквального ветра, подхватывая соскользнувшего Попутчика... Прельстившись ирреальностью ТОГО пространства, они вначале прибегают к различным уловкам, чтобы заставить молчать свою основу, свое главное составляющее, и чтобы побывать ТАМ, где все можно подержать в руках, насладиться телом, оглядеть глазами. Затем они агрессивно встречают своих бывших спутников, потому что не в состоянии понять их; ком постепенно растет, забвение все сильнее окутывает их сущность... И - последняя стадия: срываясь в пропасть, они хватают за ноги своих некогда Попутчиков, чтобы сдернуть их за собой.
        - Ну и устаешь же от тебя! - Третий Даос поймал за руку своего напарника, сбитого ударом крыла призрачной птицы, в которую обратился вселенский вихрь. - Высший уровень скольжения - и вдруг... - в сотый раз он претерпевает метаморфозу, качает головой и в виде пернатого медвежонка вскарабкивается на сосну, чтобы окончательно исчезнуть, тем не менее присутствуя и там, и здесь; словно в давно позабытой сказке, в пространстве медленно тает покрытая птичьим пухом мордочка.
        У Помощника Верховного это вызывает невольную улыбку: для него эта сказка совсем не позабытая. Он отвык от своего мира, забыл об отдыхе. Бесконечная цепь засыпаний и пробуждений, без статичного отдыха, не отбила у него желания подниматься. Но Помощник устал...
        О, блаженное состояние высших! Когда же наступит момент, и он сможет присесть на ступеньку и отдохнуть на уровне новичков-учеников?! Когда ему выпадет бесконечное бдение у костра, игра с невидимыми энергетическими шарами?!.. Как ему этого хочется! Но... сейчас - нельзя... И еще долго будет нельзя... А может, не долго? Может, то, что чувствуют они оба и забывают, оказавшись ТАМ, - не ошибка? Может быть, когда две составляющие части бессильны, на помощь приходит третья?..
        Учитель давал ему советы, выслушивал, но никогда не делал что-либо за него. И всегда оказывался рядом во времена отстранений. Места, где они встречались, в иррациональном пространстве назывались "Алтай", "Древний Египет" или "Кемет", "Тибет", "Гималаи"...
        - Я почти разучился менять облик, - заметил как-то Помощник.
        Старик усмехается:
        - Ты уже не один, а потому тебе это не нужно. Сейчас Она смотрит на нас твоими глазами...
        - Попутчик обижен на меня: мы стали меньше общаться с ним...
        - Пустяки. Ты мыслишь категориями того мира...
        - Но...
        - Тебе пора возвращаться... Вы просыпаетесь.
        Помощник Верховного покорно пристроился на опавшей листве, чтобы уснуть и скользнуть за границу бессознательного...
        
        
        Рената со стоном открыла глаза. Была глубокая ночь, на улице шел дождь, но ей было душно, под ребрами горело. Она встала и подошла к распахнутой форточке.
        Николай, который кутался в одеяло на диванчике, тоже проснулся и недовольно пробурчал:
        - Здрасьте вам! Сколько можно полуночничать? Выпей снотворного, что ли?
        - Я не могу дышать... - жалобно ответила она, становясь в этот момент прежней - растерянной и беззащитной - Ренатой. Открой окно... Пожалуйста!
        - У меня уже пятки посинели, и так все нараспашку... С тобой, ладонька, что-то не так...
        - Пожалуйста!
        - Лучше иди ко мне.
        Утомленная беспокойной ночью, Рената доверчиво забралась к нему под бок.
        - Легче? - он поудобнее устроил ее голову у себя на руке.
        - Не знаю. По-моему, да... - сонно пробормотала она.
        Прошло минут десять. Рената тихо спала, зато теперь Ник никак не мог найти удобного положения и задремать. Ее теплое тело, беспомощность, доверчивость будоражили воображение Гроссмана. Вот если бы все вернулось на круги своя, как раньше... Если бы он осмелился нарушить данное самому себе слово... Впрочем, а почему нет? Она по-прежнему его жена, так думают все, даже проницательная маман.
        Ник приподнялся и заглянул в лицо Ренаты, отвел прядь волос от ее щеки, поцеловал в приоткрытые губы... "Танрэй"... автономно родилось в мозгу. Откуда?..
        Гроссман поймал себя на том, что пальцы его осторожно касаются ее тела. Рената не проснулась, но в то же время, чувствуя прикосновения, прильнула лицом к его груди.
        - Малыш! - тихо позвал он - так, как не звал никогда раньше.
        Она распахнула глаза и сжалась. Во взгляде была боль, укор, недоумение - Николай не понимал, сколько там было всего, что нельзя высказать словами. Гроссман отстранился. Гранитные зрачки Ренаты при свете ночной лампы внезапно стали глухими и немыми, все чувства растворились под непроницаемой оболочкой. Она спокойно, как Сфинкс, взирала на него. Ей было все равно, что он собирается делать.
        - Я хотел... уложить тебя поудобнее... - он оправдывается?! Да, он оправдывается. Гадкое чувство вины - ни за что, ни про что... В чем, собственно, он провинился?! В том, что не может, не умеет вытравить из себя свою слабость к ней?! Он хотел бы этого, но во всем этом сопротивляющийся разум улавливает что-то большее, нежели физиологические импульсы, нежели животные инстинкты... Как с этим всем бороться?
        - Да, ты прав... - тихо сказала Рената. - Но нужно подождать. Все слишком сильно запуталось...
        - Слишком.
        - Я не смогу тебе этого объяснить. По крайней мере, сейчас.
        - Не сможешь, - словно согласное эхо, откликнулся Ник, уже зная, что ничего не будет и сегодня. Он выключил бра и повернулся к стене. - Спокойной ночи.
        Рената уставилась в потолок. Как хотелось оказаться ТАМ... И - непреодолимая преграда: не хватало воздуха, легкие горели от страшного напряжения, грудь ныла. Сколько уже дней продолжается это мучение... Хотелось уснуть навсегда, а приходилось возвращаться, каждый раз понимая всю мерзость окружающей реальности...
        - Прости меня, - шепнули внутри. - Мы найдем выход, нужно лишь потерпеть...
        "Я люблю тебя, - подумала она. - И готова терпеть, сколько нужно. Ты же знаешь, я смогу"...
        - Прости...
        Ник повернулся и, повинуясь чему-то невысказанному, набросил на нее одеяло:
        - Спи, малыш...
        А утром к ним ворвалась Роза Давидовна, не имевшая обыкновения "стучаться в собственном доме". Возможно, ее очень удивило бы, застань она какую-нибудь пикантную картинку в комнате сына: за пять лет совместной жизни это можно как-то отрегулировать, да и вообще, при таком стаже интимные вещи уходят на ...дцатый план.
        - Кто из вас вчера мыл посуду?! - набросилась она на Николая, который спросонья не мог понять, что она хочет.
        Рената села и прикрылась одеялом.
        - Ну, я... - сознался Ник, прикидывая, что он мог забыть вымыть.
        - Сколько же ж раз тебе можно говорить, чтобы не складывал ложки и вилки в поддон сушилки?! На лбу тебе написать, да и зеркало закрепить, чи що?! А?! - мадам Гроссман грозно подбоченилась.
        - Роз, какая разница?!
        - Яка разница?! А така, що один... - взглянув на Ренату, она почему-то осеклась и не стала продолжать свою любимую присказку.
        - Доброе утро, - кивнула та и вежливо улыбнулась, не выказывая ни тени смущения.
        Сообщив, что "вообще-то" уже девять часов, мадам Гроссман покинула спальню.
        - Клад, что за женщина... - проворчал Гроссман, поглядывая на Ренату.
        Та поднялась:
        - Ник, свози меня к морю!
        - Наконец-то! Работа подождет, поехали... - он был рад, что бывшая жена наконец-то ожила, и стал одеваться.
        Тут послышалась трель телефонного звонка, которая прервалась на полузвуке: возбужденная утренним скандалом Роза Давидовна схватила трубку где-то на другом конце квартиры.
        Рената медленно завязала пояс халата и поглядела на Николая.
        Дверь снова вынесло, как от пинка.
        - Колюня, тебя! - мадам Гроссман понизила голос: - Какой-то незнакомый мужчина. И еще: шо я вам, коммутатор?! На!
        Она ткнула трубкой в Ника и с достоинством удалилась, на сей раз даже не взглянув в сторону снохи.
        - Да? - сказал Ник.
        Насторожившись, Рената следила за сменой выражений на его лице..
        Первые три секунды в трубке длилось молчание, затем послышался хрипловатый голос:
        - Нужно встретиться, переговорить.
        К своему ужасу, Ник с первых же звуков узнал этот голос. Он совладал со своей мимикой, беззаботно взглянул на Ренату и снова уставился на собственную коленку, где на ткани джинсов обнаружил едва заметное пятнышко. Улыбка играла на его лице, когда он возил пальцем по пятну, словно желая стереть.
        - Ага... А где? - он сумел справиться с волнением и не заговорить со своим одесским апломбом.
        - Я сам найду тебя.
        - Вот уж не нужно!..
        Но трубка ответила ему прерывистыми гудками.
        Рената сидела у зеркала и расчесывалась. В последнее время она так редко занималась своей внешностью, что это было странно. Казалось, зеркал для нее не существует. Но при этом она совершенно не подурнела, даже наоборот - оправившись от всех переживаний прошлых месяцев, она стала возвращаться в прежний облик.
        - Это по работе, - не моргнув глазом, солгал Ник, хотя Рената ни о чем и не спрашивала. Ему это было нетрудно: в свое время он часто обманывал ее, правда, по другому поводу, и она к этому привыкла - настолько, что даже не пыталась разобраться, где правда, а где - ложь.
        - Да, да, конечно... - рассеянно ответила девушка. - Как ты думаешь, что бы мне надеть?..
        Ее невнимание задело Ника за живое. Такое ощущение, что эта куколка просто взяла да и забыла о нависшей опасности. Поразительное спокойствие! "Что мне надеть"... Вершина легкомыслия... Показать бы ее врачу, пока не поздно: что-то происходит у нее с головой. Изменение личности - достаточное основание для консультации у психолога, пусть состояние Ренаты и не похоже на угнетенное...
        - Достаточно и того, что ты хоть что-нибудь наденешь, ладонька... - бросил он и, не прощаясь, ушел.
        Рената повела глазами в его сторону и сжала губы. На ее лице не отразилось ровным счетом ничего.
        Хорошенько подумав, Роза Давидовна сочла, что нужно потребовать у детей разъяснений, что случилось и что это был за звонок. Ей совсем не понравился голос незнакомца, а за свою пятидесятипятилетнюю жизнь она научилась прислушиваться к своей интуиции. Правда, слух у нее притупился, подчас она слышала плохо и сама кричала слишком громко, нежели было необходимо.
        - Рената! - прогремела она.
        Девушка, стоя у окна с трубкой телефона, оглянулась и рывком подняла левую руку, повелевая замолчать. От столь неожиданно начальственного жеста мадам Гроссман растерялась и отступила. Ну надо же! Прямо как ее муж! Таким образом он всегда требовал, чтобы она оставила его в покое. Но чтобы женщина пользовалась такими же жестами... Здесь что-то не так... Но прекословить Роза Давидовна отчего-то не смогла. Требование Ренаты было столь исчерпывающим и бесповоротным, что свекровь просто удалилась из комнаты.
        Оставшись в одиночестве, Рената продолжила разговор, который почти и не прерывала:
        - Так вот, Сева, такие дела...
        - Но толком же ничего не известно! - ответили на том конце.
        Рената невозмутимо двинула бровями:
        - Ну, добро. Если тебя не смущает то, что на твоей территории будут творить беспредел всякие "левые" личности, то, я думаю, имеет смысл обратиться в милицию. Может...
        - Ша, женщина! - мужчина-собеседник, поначалу, видимо, не принимавший ее всерьез, после такого заявления взъярился и угрожающе повысил голос. - Хоть ты и Колькина женка, а языком-то не мети!
        - Договорились. Так что скажешь обнадеживающего? - ни капли не сбитая с толку ревом обозленного Севы, продолжала Рената.
        - Подъедем.
        - Замечательно, - улыбнулась она. - Я рада, что не ошибалась в тебе. Надеюсь повторить это при личном знакомстве...
        - Угу...
        Она первой положила трубку.
        - Рената! - опомнившаяся мадам Гроссман не оставляла своих намерений.
        Прохаживаясь по комнате, Рената неторопливо экипировалась.
        - Куда это ты?
        - Проедусь по городу. И день соответствует, - натягивая черный топ, Рената мотнула головой в сторону окна.
        - И шо это был за звонок?
        - Один давний знакомый Коли... Скучает, - девушка раскатала свернувшуюся в трубочку ткань майки, разглаживая ее на теле, и, случайно зацепив грудь, невольно поморщилась, как от боли.
        Роза Давидовна оценила ее фигуру. У сына вкус что надо. Худовата, конечно, и ростиком не вышла, но дородность - дело наживное, а лишний рост - он бабе ни к чему.
        - Вместе поедем, - сообщила она.
        - Не думаю. У меня немного другие планы, но как-нибудь в другой раз - буду рада... - Рената мягко улыбнулась и, подойдя к свекрови, коснулась ее запястий. - Не обижайтесь, мама... Ага?
        Мадам Гроссман, сама того не желая, спустила ей эту хамскую наглость и ушла.
        Словно пытаясь разрешить сложный вопрос или вспомнить, где лежит необходимая ей вещь, Рената прикусила фалангу указательного пальца и огляделась. Наконец лицо ее озарилось догадкой. Она взяла стул и подтащила его к двери, затем встала на сидение и пошарила над косяком. Тут же в ее руке блеснула сталь. Куда же еще длинный Николай мог спрятать от нее "недетскую игрушку"?
        Зашнуровывая высокие черные кроссовки, нахмурив брови, она о чем-то размышляла.
        Наконец, полностью экипированная, со спрятанным в кармане кожаной куртки ножом, удобных для бега кроссовках и не стесняющих движения джинсах, Рената выпрямилась и взглянула на часы:
        - Будем действовать, как раньше?
        - Да...
        Спросив саму себя и самой себе ответив, девушка смахнула с серванта бумажник и сунула его во внутренний карман "кожанки".
        Чувствуя легкость в каждой клеточке своего тела и прыгая через три-четыре ступеньки, но при этом почти не производя шума, она спустилась вниз и огляделась на улице по сторонам. Свежий воздух опьянил ее, на несколько мгновений перед глазами встала темная пелена, и девушка, пошатнувшись, прижалась спиной к пыльной стене. Вот что значит - две недели безвылазно сидеть в квартире и почти не двигаться!
        Рената отдышалась и подняла глаза к небу. Снизу все выглядело по-другому. Перед нею уже в который раз был незнакомый город, и она являлась его частичкой, муравьем, соринкой, затерявшейся среди хаоса.
        Дурнота прошла, и она почувствовала себя выздоровевшей после тяжелой болезни.
        Стоило поднять руку, к мостовой тут же прижался симпатичный "Марк" с не менее симпатичным водителем.
        - Вам нужны лошадиные силы? Их есть у нас! - весело сказал он. - Запрыгивай, красавица!
        - Извини, приятель, - ответила Рената. - Как-нибудь в другой раз.
        - Это еще почему?!
        - Сейчас я не могу ошибаться, так что не взыщи...
        - В каком смысле?
        Она слегка фыркнула, усмехнулась и больше ничего не ответила. Не успел отъехать "марковник", возле ее ног остановилось колесо. Прежде избалованная девочка-Рената сморщилась бы, как от горькой таблетки, окинув взглядом пыльную желтую "копейку", которой принадлежало это колесо. Теперь же странная девочка-Рената дернула дверцу и уселась возле водителя - маявшегося с похмелья мужика с внешностью биндюжника.
        - Куда? - просипел он (это все, на что его хватило) и глотнул воды из помятой пластиковой бутылки.
        - Трогай. Потом скажу. И останови возле ближайшего ларька.
        - Да не морочь голову. Сразу говори, куда нужно, не селедку покупаешь...
        Рената тем не менее молча ткнула пальцем в сторону ларька у перекрестка. "Биндюжник" предпочел не торговаться.
        Выйдя на минуту, она купила бутылку пива, попросила, чтобы ее открыли и, вернувшись на место, протянула пиво шоферу.
        - Ты рехнулась?! - стукнув по "баранке", как по кровному врагу, буркнул тот.
        - Если тебя остановят и оштрафуют, плачу я. И в счет проезда это не войдет. Так что заводи, пей - и погнали. У меня еще много дел, - она бросила на него повелительно сверкнувший взгляд. - Ну?! Что непонятно?
        "Биндюжник" пожал плечами и приложился к горлышку. Через две минуты на него снизошла благодать, и он весело хлопнул Ренату по коленке:
        - А ты - ничего девчонка!
        - Будем болтать или работать?
        - Как скажешь, малышка!
        Она молча скинула его ладонь со своей ноги и отвернулась в окошко.
        - Приезжая, шо ли? - выслушав подробный адрес, которого не стал бы давать коренной одессит (просто сказал бы - "контора, что напротив "У Семена"), поинтересовался оживший водитель.
        Рената кивнула и стала смотреть на дорогу.
        - От же ж жизня пошла, а! - неизвестно к чему продолжал монолог "биндюжник". - Ты откуда такая?
        - Какая?
        - Ну... - он отпустил "баранку" и всплеснул руками, изображая, какая она сверху донизу: - Ух!..
        Рената усмехнулась и упрямо поджала губы.
        - Может, встретимся вечерком, посидим, побалакаем? У тебя имя есть? Меня вот Сашей зовут.
        - Меня тоже.
        - Тезки, значит?! Ну шо, надумала?
        - Саша!
        - У?
        - Я заплачу тебе вдвое больше обещанного, только... заткнись, ладно? Это для тебя не сильно трудно?
        - О! Другое дело! - и вместо себя он заставил слушать хрипящий, не до конца сломанный магнитофон.
        Рената сидела, закинув ногу на ногу, и спокойно - вернее, бесстрастно - смотрела вперед. Ни единой морщинки не было на ее лице. Казалось, глаза ее видят что-то, не доступное взору простого смертного.
        - Ну, вот-таки и приехали. Тебя, Александра, ждать, или да?
        - Или да. Но не здесь, - не выходя из машины, Рената одним взглядом "просканировала" и оценила окружающую обстановку. Вон в тех домах арку видишь? Насколько я понимаю, двор проходной?
        - Верно, тезка, проходной. Там их несколько таких.
        - На какую улицу выходят?
        Водитель почесал в затылке:
        - На Вишневую... Там, воще, перекресток, смотря шо тебя интересует...
        - Меня интересует, будешь ли ты ждать меня на том перекрестке?
        - Да как же ж такую красотулю не дождаться?!
        - Тогда стой в тени и мотор не глуши. Вот аванс, - она подмигнула. - А то вдруг уедешь, не дождавшись?
        - А ты и улыбаться умеешь, кисуля-красотуля?! Только ради тебя дождусь!
        - Отлично.
        Задобренный пивом и "авансом", таксист покатил в указанном направлении, оставив Ренату на тротуаре среди снующих прохожих.
        ...Её взгляд остановился на громадном черном "Ландкрузере", уткнувшемся в бордюр всей своей иноземной массой. Приметив рядом с ним "Марка" и еще парочку весьма знакомого набора иномарок, она направилась в кафе "У Семена" на другой стороне улицы.
***
***
        Сопровождаемый двумя парнями, Андрей вошел в контору мадам Гроссман. Нагловатого вида охранник поднялся им навстречу:
        - Вам кого надо, пацаны?
        Андрей на него даже не взглянул. Плавно, как в хорошо отработанном танце, один из напарников обошел "секьюрити", оказался у него за спиной, приобнял и приставил к его затылку внушительного вида "пушку" с глушителем. Больше вопросов почему-то не последовало.
        Оставив своего парня слившимся в страстном объятьи с охранником фирмы, Андрей со вторым спутником и догнавшим их в холле третьим - красавчиком из "Марка" - поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где находилось руководство заведения. Его нисколько не интересовала и судьба других охранников: его команда всегда действовала быстрее и надежнее. Пять его "бычков" справятся хоть с самим чертом.
        Чуть подтанцовывая, Андрей шел по коридору и заглядывал в каждую дверь. Того, кого искал, он обнаружил в кабинете заместителя Розы Давидовны - щуплой, но рослой дамы. Прервав их разговор самым бесцеремонным образом, Андрей встал в дверях.
        - Пошли, - нейтральным голосом сказал он, мотнув головой в коридор. В фильмах таким образом обычно один ковбой приглашает другого помахать кулаками, если он еще достаточно трезв, дабы не устраивать мордобоя в салуне.
        Высокий черноглазый молодой человек, с которым они уже однажды встречались лицом к лицу, поднялся ему навстречу.
        - Проблемы? - тихо, но напряженно спросила заместитель, дергая рукой в направлении селектора.
        - Все нормально, Соня, - успокоил ее Николай.
        Андрей отметил про себя, что верзила ведет себя правильно, и они пошли назад уже вместе с ним.
        Одна из дверей приоткрылась, оттуда вырвался гомерический хохот нескольких мужчин, словно сам Жванецкий завернул в их офис на гастроли.
        Красавчик из "Марка" затолкнул назад высунувшуюся оттуда голову и захлопнул тяжелую, покрытую лаком, двустворчатую дверь.
        - Куда идем? - буднично осведомился Ник.
        - Увидишь.
        - Ой, да не морочьте мне голову! Как будто трудно ответить. Все равно ведь далеко не уйду?
        Андрей покосился на Гроссмана. Как зверь чует кровь, так и он чуял волнение Николая.
        - Мы идем убирать ваше дерьмо.
        - Это как это?
        - Твоими руками.
        Оказавшись уже между пролетами, Андрей увидел, что происходит за стеклянной стенкой в холле. Все трое "секьюрити" сидели или стояли в обнимку с его людьми и пистолетами у затылков. Один незанятой парнишка прохаживался взад и вперед, терпеливо дожидаясь возвращения шефа.
        Уже занеся ногу над ступенькой последнего пролета, Андрей услышал грохот.
        В вестибюль ввалилась куча местных загорелых парней, одетых кто во что горазд, и открыла пальбу.
        Шедшие впереди люди Андрея - те, что придерживали Гроссмана - попадали на ступеньки и выхватили "пушки". Растерявшийся в первый момент Ник, вероятно, узнал кого-то в толпе нападавших. Это простимулировало у него выброс необходимой для самозащиты энергии, он прыгнул через перила в обратную сторону от холла и нырнул под лестницу. Оружия у него не было, и он предпочел не принимать участия в "разборке".
        Андрей повернул назад и исчез на втором этаже. Оглянувшись, за ним последовал хозяин "марковника".
        - Андрей Константинович! - крикнул он в гулко отозвавшуюся пустоту коридора.
        Из бухгалтерии выглянула какая-то пожилая женщина, но увидев незнакомца с пистолетом в руке, тут же отшатнулась обратно.
        Красавчик побежал вперед.
        Медленно, как в фильмах, где режиссер предпочитает снятые рапидом сцены действия, с лестницы служебного входа ему навстречу вывернула девушка, одетая во все темное. В следующий момент красавчик осознал, что видел ее не более, чем двадцать минут назад, а потому идентифицировал личность дамы мгновенно. Только вот ничего женского не было в ее лице с глядевшими исподлобья холодными глазами и упрямо стиснутыми зубами. Ничего женского и, впрочем, мало человеческого... Она шагнула вперед бесшумно и уверенно... Это была НЕ ЖЕНЩИНА, хотя у нее и была женская фигура.
        Красавчик ощутил, как на загривке у него встали дыбом волосы. Он инстинктивно шарахнулся к стене, а НЕЧТО продолжало надвигаться на него. Ничего не соображая от состояния первобытного страха - такое испытывали далекие предки при встрече один на один с диким зверем - он поднял пистолет... Рука женщины скользнула по бедру, в воздухе что-то сверкнуло, и сухожилие красавчика пронзила такая боль, что оружие само собой вывалилось из рук и стукнулось о паркет, гулко выпустив эхо...
        Сжимая пробитую насквозь кисть (искривленное лезвие вошло точно между костями), красавчик со стоном стек на пол.
        НЕЧТО подошло, наклонилось и подняло пистолет.
        - Где он? - слишком низким для женщины и чересчур вкрадчивым для мужчины голосом спросило ОНО, подтолкнув раненого ногой.
        - Не знаю! - проскулил тот, изводясь от боли и ужаса.
        Рыжая опустилась на одно колено. Гранитно-серые глаза заглянули в красавчикову душу. Одним рывком выкорчевав из раны свой нож, она обтерла лезвие о его брюки, а тот продолжал выть, только на более высоких тонах.
        - Где я могу его найти? - повторила она, нисколько не тронутая жалким видом парня.
        - Да не знаю я! Ей-богу клянусь, не знаю! - завизжал красавчик, который в принципе не умел переносить боль, даже менее пронзительную, чем эта.
        Рыжая поднялась, крутанула кистью и щелчком сложила нож.
        - Передай ему: пусть готовится к войне. Даже если я не найду его, - глухо произнесла она и слилась с темнотой служебного хода.
*********
        Зоя была недовольна, что Влад уделяет ей только половину внимания. Самолюбие манекенщицы было уязвлено. Она почти возненавидела собеседника Влада, этого высокого худощавого брюнета в черной "тройке" и в старческих очочках. Да, в нем было много вещей, за которые и не столь вызывающего человека можно возненавидеть на всю жизнь. И даже внешность у него, на Зоин взгляд, была отталкивающая: немного сплюснутая снизу физиономия подчеркивала, насколько тонкие у него губы, то и дело вздрагивающие от презрения ко всему окружающему. Редкая улыбка почти всегда казалась издевательской. Впрочем, по всем признакам поведения, Зоя ему понравилась, и он не считал нужным скрывать это от Влада. Они сидели за столиком, стоявшем особняком от остальных. Приглушенный свет создавал несколько интимную атмосферу, и говорить о делах (для чего, собственно, Ромальцев и пригласил этого - не самого лучшего своего знакомого) было не к месту.
        Время от времени Дмитрий небрежно пощелкивал пальцами, словно в его ушах все время звучала ритмичная музыка, не похожая на ту мелодию, что играла сейчас в ресторане. У Зои был один знакомый кутюрье, недавно плотно подсевший на кокаин. Он тоже говорил, что после "понюшки" иногда слышит разные песни, причем очень реально.
        - В общем, над расширением советую подумать, - завершил Дмитрий и чокнулся своим бокалом о край стоящего на столе бокала Ромальцева, апатично взирающего на весь мир. - Каюсь: в вашем тяжелом случае пока лучше думать о реанимации... За ваше здоровьице, Зоенька... Извините, не знаю, как по батюшке...
        Сдерживая зевок, Влад покосился на подружку. Может, увлечется этим мерзавцем и отвяжется от него?.. Нет, кажется, пустые надежды... О, Эсперанца, даже ты со своей стопроцентной предсказуемостью лучше этой капризной и стервозной малолетки!
        - Почему бы тебе не поговорить об этом непосредственно с Федором? - спросил Влад, имея в виду своего вечно дремлющего начальника.
        - Ромаха! Ну, ты сам мозгой пораскинь: зачем нам старые пердуны?! Историю делаем мы - молодые и нахальные! Правда, Зоенька?
        Она фыркнула, и он ловко поцеловал ее ручку. Ромальцев продолжал:
        - Мне это не интересно - я о расширении предприятия. Если Федор...
        - Федор - пройденный этап. Он старше твоего отца, а тому и при жизни эта фирма не была нужна!..
        - А вот теперь возьми свои слова назад... - пробурчал Влад, который терпеть не мог, когда Дмитрий затрагивал тему, касающуюся его покойного отца.
        - Беру-беру! - легко согласился Дмитрий. - Прошу прощенья за невольную циничность. Впредь буду осторожней.
        "Тебя хватит до следующей встречи... Там ты снова будешь испытывать мое терпение", - подумал Влад, но по привычке не стал развивать эту тему дальше. Хотя, быть может, стоило бы расставить все по своим местам в их странных отношениях.
        Зоя решила, что хватит ей уже сидеть без внимания, и позвала официанта. Так как насторение у нее было не самым лучшим, она дала ему разгон за "дерьмовое" меню, "вообще хамское" обслуживание, "препаскудно" работающие кондиционеры.
        - Еще один такой прием - и вы потеряете в моем лице постоянного клиента. Понятно?!
        - Да, конечно. Сейчас все устроим.
        И вокруг них тотчас засуетились так, словно Зоя была или голливудской "суперстар", или первой леди сверхдержавы.
        - Представляешь, Влад, это маразм! - говорила она, отгоняя официантов, чтобы те, принося блюда, не загораживали собой собеседников. - Это я о поездке во Францию. Они пытались отобрать туда четырнадцати - пятнадцатилетних соплячек!
        - Как нехорошо, - посочувствовал Дмитрий, которого никто не спрашивал, и наконец допил свой экзотический коктейль. На дне бокала, как ни странно, не осталось ни человеческого глазного яблока, ни отрезанных мизинцев с перстнем, ни даже самого завалящего "нечистого" насекомого типа тарантула, хотя ядовито-зеленый цвет напитка предполагал подобную возможность.
        - Так ты уже съездила в Париж? - лениво спросил ее Влад.
        - Только поеду. Через месяц... Ты задаешь такие вопросы, как будто не знаешь! - возмутилась манекенщица. - Ладно, слушай дальше...
        Дмитрий сочувственно пощелкал языком и жестом заказал себе второй коктейль "Экзотик". Зоя недовольно взглянула на него, надеясь, что он дурачится спьяну. Не тут-то было! Этот тип был трезв, как стеклышко. Скорее всего, такова его манера поведения. Может быть, и шут, но шут опасный; она чувствовала исходившую от него потенциальную угрозу и не желала связываться, предпочтя отыгрываться на других.
        - Так вот, - отвернувшись от Дмитрия, продолжала манекенщица, - на показе будут демонстрироваться модели Швельдгауба - совершенно прозрачная одежда. Под нею разрешено носить только низ от мини-бикини, и ничего больше. И вот этим идиотам приспичило выбирать девочек по принципу "у кого лучше грудь"...
        - И вы, конечно, победили, Зоенька! - снова вклинился Дмитрий.
        - Щ-щас! - взмахнула рукой она. - Красота груди - понятие относительное! В нашем бизнесе лучше та, которая меньше, потому что топорщится, как два прыщика, и на манекенщицу не обращают внимания: ведь она демонстрирует не себя, а платье. Но меня это раздражает...
        - Так вам, Зоенька, нужно было не в манекенщицы, а в фотомодели податься. Кстати, если пожелаете, могу посодействовать...
        - Да нет, мне и здесь неплохо. Устрою им пару скандалов как миленькие возьмут, куда скажу!
        - Ты это можешь, - согласился Влад, задумчиво стряхивая пепел с сигареты.
        - Конечно, могу! - разошлась манекенщица. - Надо же кому-то из нас двоих быть личностью, а не размазней!
        - Вполне с вами согласен! - вскричал Дмитрий. - Слышишь, что говорит о тебе девушка, Ромаха! Ты - размазня в первую очередь потому, что не хочешь заняться своей фирмой.
        - Это не моя фирма, - сквозь зубы процедил Влад, ощущая себя интеллигентной занудой наподобие горьковского Клима Самгина. Так уж мама воспитала. Послушай она разговор Зои и Дмитрия, с нею бы случился удар, а потом она залила бы уши любимого сыночка воском, чтобы тот оглох и не слушал непристойных выражений.
        - Ну вот, а была бы твоя! - гнул свою линию Дмитрий. - Твой отец, насколько мне известно, основал ее на паях с Федором. Значит, ты теперь наследник. Мог бы возродить семейный бизнес...
        - Нам и этого хватает.
        Дмитрий прищелкнул языком и отрицательно двинул головой:
        - Обороты маленькие. Поверь, со стороны видней. Вы разваливаетесь и скоро - очень скоро - обанкротитесь совсем...
        Влад прекрасно понимал, что Дмитрий и сам не прочь прибрать к рукам это предприятие, но говорить этого вслух, Аксенову в глаза, не хотел. Да и какое ему дело до желаний Дмитрия и до этой фирмы?! Пусть занимается ею, если ему это интересно...
        - Он идеалист, - чтобы оправдать пассивность Ромальцевской позиции, сказала Зоя и примиряюще положила ладонь на его кисть. Влад отодвинул руку.
        - Ну... идеалист!.. - недоверчиво усмехнулся Дмитрий. Прям там! Придурок он. Я уж ему все по полочкам рассортировал, куда дальше-то?! Разжевать и в рот положить? А не жирно ли ему будет? Ладно, замнем эту гнусную тему. Зоенька, а почему бы нам не станцевать?
        Назло Владиславу Зоя согласилась, и они устроили с Дмитрием шоу вроде знаменитого рок-н-ролла героев Умы Турман и Джона Траволты. Правда, блондинка-Зоя мало походила на томную Уму с ее черноволосым "каре", а Дмитрий напоминал скорее создателя этой картины нежели синеглазого покорителя дамских сердец Траволту. Но дуэт получился замечательным, даже Влад не смог бы с этим не согласиться.
        - Тебе понравилось? - запыхавшись, спросила манекенщица, подходя к столу и залпом выпивая бокал апельсинового сока. Ромальцев поневоле залюбовался ее разрумянившимся личиком с кукольными, но совершенно прелестными чертами и ярко-голубыми, не очень большими, но лукавыми глазами.
        - По-моему, ему поровну, - прокомментировал Дмитрий, плюхаясь на свое место, и взглянул на часы. - У-у-у, черт! Время-то! Ребята, дела, дела... Вынужден оставить вашу обалденную компашку...
        И он, что-то сунув в косметичку Зои, бросил на поднос официанта деньги.
        - Пока-пока!
        Его худощавая фигура скрылась в полумраке.
        Манекенщица вытащила из косметички оставленную им визитную карточку и снова фыркнула:
        - Самоуверенность на грани фантастики, я скажу!
        Но визитку не выкинула и не порвала, а затолкнула назад, в сумку.
        Затем они поехали было к Зое, но она в самый последний момент вспомнила, что дома мать, у которой было дневное дежурство, и что туда они ехать не могут. Влад уже хотел было с облегчением вздохнуть, но девушка тут же нашла выход:
        - Едем в гостиницу. На всю ночь! - она придвинулась к нему и потерлась подбородком о его плечо; Влад не обратил на это внимания и небрежно повернул машину в сторону центральной магистрали. - Представляешь, как тогда! Ты, как в тот раз, будешь трахать меня всю ночь, и нам никто не будет мешать! Можно будет делать все, что угодно, и никому не будет до нас дела! Я пищу!
        Ромальцев подавил тяжелый вздох. В этот момент у него в кармане запиликал мобильник.
        - Владичка! Сыночек! Сегодня приезжает твой брат, его поезд будет в 22.35... Сможешь его встретить, сыночка?!
        - Да, хорошо.
        - Как ты там, Владичка? Всё дела?
        - Да, мам...
        - А что у тебя с голосом? Неприятности? Не скрывай от меня, Владичка! Лучше горькая правда, но чтобы я знала...
        - Зинаида Петровна! - не выдержала Зоя и, звонко расхохотавшись, прибавила: - Не бойтесь, он со мной!
        - Зоя? Ты присмотри за ним. Пусть не бегает без куртки, а то ведь прохладно...
        - Мам, поговорим потом... - Влад отобрал трубку у подруги, но та успела крикнуть в микрофон полуиспуганным, полушутливым голосом:
        - Зинаида Петровна, он за рулем!
        - Ой, ой! Что же ты сразу не сказала?! Все-все-все! - и Ромальцева торопливо бросила трубку. Сын за рулем - это святое. Она уже бездну раз зачитывала ему вырезки из статей, где говорилось о вреде сотовых телефонов, в особенности для водителей, которые при разговоре отвлекаются от дороги.
        - Во сколько приезжает Дениска? - уточнила Зоя, краем уха слышавшая разговор.
        - Через полчаса.
        - Тогда сначала мы с тобой едем на вокзал, да? А потом - в гостиницу. А почему "приезжает", а не "прилетает"?
        - Денег, наверное, мало...
        - Денег мало?! - Зоя состроила гримаску. - А чем же он в Питере таким занимается, что у него денег мало?
        - Не знаю. Видимо, учится и работает...
        - Ну, уж что-то одно! Вот я состарюсь - и в 25 пойду на юриста...
        "Дура малолетняя", - мелькнуло в голове у Влада. Зое было около двадцати - двадцати двух, но, если судить по некоторым ее замашкам, то и шестнадцати было бы многовато.
        Денис приехал не один. С ним была та самая Света, которая однажды шутила с Владом по телефону, но которую сам Влад никогда не видел. Совершенно не похожий на старшего брата, Денис тем не менее имел одну фамильную черту: испытывал слабость к хорошеньким блондинкам. Волосы Светы были длинными, ниже пояса, густыми и почти совсем белыми (не обошлось без краски - подметила Зоя). Эта миниатюрная девушка с зелеными глазами, фарфоровой кожей и почти детской пухлостью радостно улыбнулась Владу, как старому знакомому, и, чуть смутившись, поздоровалась с манекенщицей. Влад на нее никак не отреагировал. Он пожал руку Денису, похлопал его по плечу, участливо кивнул, когда тот представил их со Светой друг другу ("вы разве только не виделись, а так - знакомы сто лет") с скроил скучающую мину (все свои, а чего перед своими-то притворяться?). Зоя, напротив, подтянулась, придирчиво оглядела новое лицо, в особенности - одежду и обувь, пришла к определенным выводам и успокоилась. Рядом с ее "почти метр восемьдесят" Светка кажется неинтересным недомерком. А вот она, Зоя... Хо-хо!..
        - Поехали, что ли? - спросил Влад, которому надоели толкающиеся на перроне пассажиры и провожающие.
        И все-таки этой ночью отделаться от Зои ему не удалось...
        ...В номере тихо играла музыка: манекенщице нравилось заниматься любовью под мелодии песен Джо Дассена, а Влада эта её привычка, как и многие другие, раздражала. Ну, не было, не было у него лирического настроя, пропагандируемого воркующим французиком!..
        Ромальцев завел себя, как будильник, на несколько часов бодрствования, но музыка постоянно сбивала его с толку... А тут еще Зойка со своей тягой поболтать в перерывах между "раундами", когда так отчаянно тянет поспать...
        Манекенщица возлежала на подушках и любовалась своими стройными ножками, между делом покуривая сигарету - Влад не переваривал ее склонность к курению в постели, тем более, что иначе, чем в постели, она не курила вовсе. Зоя же чувствовала, что Влад почему-то начинает скучать, но как это можно изменить, не знала. Чего же ему не хватает?! Ведь она так старается угодить ему, отдается вся, без остатка, да вдобавок еще и подыгрывает, а он... принимает эти "жертвоприношения" как должное и словно не замечает.
        - Влад! - Зоя слегка коснулась его смуглого плеча.
        - М? - в голосе Ромальцева слышится оттенок недовольства, но будем считать, что мы его не уловили. Да, так правильнее.
        - Ты меня любишь? А, Влад? Вла-а-ад?
        Он чуть ли не с досадой привстал на руке:
        - Ну, разумеется, люблю! - ("стал бы я спать с тобой, если бы не...", в общем).
        - И ты совсем не ревновал меня к Дмитрию?
        Коварная ловушка: скажи "нет" - обидится, скажи "да" начнет пространно объяснять и разубеждать. О, что же ему мешает разорвать отношения с этой глупой курицей, в голове которой мозгов столько же, сколько у эмбриона?! С такой не то, что улететь - в трясину разве только провалиться можно... Лучше уж пусть занудствует, чем дует губы. Так израсходуешь меньше энергии на совершенно никчемные по сути своей действия:
        - Ну, разумеется, ревновал!
        Но его чудные синие глаза - Зоя видела и не хотела верить холодны и равнодушны.
        - Да неужели?! А вот и не стоило! Дмитрий твой мне ни чуточки не понравился...
        - Зато ты ему... - если не поддержать игру, она не поверит и начнет допытываться снова.
        Зоя кокетливо закусила губку и запрыгнула верхом на его бедра.
        - Ну, конечно, я заметила, что он ко мне неравнодушен. Это и так понятно...
        Ну, конечно. Разуме-е-е-ется!..
        - Я хочу тебя! - шепнула она и стала жарко целовать его в грудь и в шею, на сей раз воображая себя "леди-вамп", захватившей жертву.
        Влад отлично знал, что она не испытывает и десятой доли того удовольствия, которое тут перед ним разыгрывает стонами и оханьем. Зоя в принципе не знала, что ей нужно изображать и как это происходит на самом деле. Однажды она почти созналась в притворстве, выдав себя с головой фразой: "Я "улетела" бы, если бы ты во время этого что-нибудь шептал или тихо говорил мне на ухо - не важно, что"... Влад категорически отказался: "Болтовня в сексе?! Милая, это все равно, что танцевать во время еды!". Больше она к нему с этой просьбой не приставала и в душу к нему не лезла. И его это устраивало. Еще она будет его учить!..
        Бедняжка! А ведь он такой одинокий! И скрывает, что действительно ревнует её к этому противному Дмитрию... Расчувствовавшись, Зоя с удвоенным пылом набросилась на него, чтобы доказать: нет, нет, только я могу понимать тебя и любить по-настоящему, больше никто!..
        Интересно, долго еще она будет ломать эту комедию и тормошить его?! Завтра... вернее, уже сегодня достаточно напряженный день, это не выходной, не праздники. Сколько можно?! Ей-то это зачем?! Показать, какая она темпераментная?! Влад все равно видит ее насквозь: молодая стервочка, которой не терпится выскочить замуж. Но он-то здесь при чем?! У нее куча поклонников, на нем свет клином не сошелся...
        - Всё, делай, что хочешь, я больше не могу! - наконец сказала Зоя, сворачиваясь у него под боком и, кажется, голос её прозвучал достаточно сонно. Да неужели?!
        Она притихла. Влад осторожно повернулся к ней спиной и сунул голову под подушку. Хоть бы немного выспаться!..
        - А ты не замечал, что на нас с тобой всегда оборачиваются, когда видят вместе?!
        О, нет! Она еще не угомонилась?! Ну что за человек...
        - Не замечал, - ответил Влад из-под подушки.
        - Мне говорили, что мы с тобой отлично смотримся.
        - Да?
        Зоя засмеялась:
        - Ты что, спать хочешь? - она закопошилась и положила узенький подбородок на его плечо. - Спать, да?!
        Влад высунулся, повернул к себе часы и взглянул на циферблат. Начало пятого... "Ты что, спать хочешь?!" Да нет, ни разу...
        - Дорогая, а дорогая! Давай поболтаем как-нибудь после?
        - Что, я тебя замучила? Или ты обиделся за то, что я сегодня сказала за столом? Насчет размазни я пошутила: не в духе была... Ну ты же меня простишь, у? Простишь?
        - Да, да, да! Давай спать?
        - Ты устал, котенок? - Зоя обняла его сзади и громко чмокнула в плечо.
        Влад стиснул зубы. Вместо того, чтобы мяукать тут жалостливым тоном, как с ребенком, лучше бы заткнулась и куда-нибудь убралась.
        - Ну, спокойной ночи, котенька! Угу?
        - Спокойной ночи... - он снова сунул голову под подушку и подтянул колени к груди.
        Спать с кем-то рядом - это утомительно. Ромальцев не любил делить постель ни с кем. Будь в этом номере еще один диван, он сбежал бы туда...
        К своему стыду, он только на работе, за полдень, вспомнил, для чего в Ростов приехал Денис. Завтра у матери день рождения. Нормально. Любимый сыночек. Хорошо хоть загодя вспомнил, не задал дурацкий вопрос при маме.
        Зоя осадила его звонками:
        - Я в восторге от нашей ночи! Подожди, я сейчас перезвоню!..
        Через полчаса:
        - Ты просто секс-машина, Влад! Едем со мной во Францию? Здорово я придумала? Ой, пейджер! Ой, меня вызывают! Минуточку! Не бросай трубу, повиси чуток, я мигом!
        Влад честно "висел" тридцать две секунды.
        Через два часа (видимо, забыв о предыдущем звонке):
        - Так ты поедешь со мной во Францию? А почему-у-у-у? Как это - неохота? Ты не хочешь посмотреть мир?! Наверное, ты просто не выспался. Ну, конечно: я всегда права. А зачем Дениска приехал? У мамы? Так значит, Зинаида Петровна у нас Стрелец?! А что мы ей подарим? Почему - "мы"? Ну, ведь и Светка, и Денис говорят "мы", чем мы хуже? Да, и почему бы нам не... Ладно, ладно, не буду! Ну и что, я тоже на работе... Фу, какой ты ворчливый и противный. Ну все, пока. До вечера...
        Влад готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не проводить с нею еще один вечер. В этот раз он вообще не сможет сдержаться и выскажет ей все, что хотел бы высказать. Или, напротив, депрессия одолеет его, и он умрет медленной и мучительной смертью от скуки.
        Светка, оказывается, уже оккупировала кухню. А Зинаида Петровна ходила кругами и ревновала ее к плите. Денис рассказывал анекдоты, выбирая наиболее приличные и безобидные, дабы не оскорбить нежных материнских ушей. Получалось не смешно.
        - Вы квартиру снимаете или в общаге живете? - перебил его Влад, вынимая из холодильника пакет молока.
        - Вла-а-адик! - укоризненно заметила Зинаида Петровна и не позволила Свете наполнить тарелку старшего сына: сделала это сама.
        - В общежитии, - поправился Влад, хотел глотнуть прямо из пакета, но, взглянув на нее, налил в чашку.
        - Сейчас уже снимаем. Только не в самом Питере, а в Тосно...
        - А. Оч хорошо... - равнодушно откликнулся тот и ушел в свою комнату.
        Денис опустил густые, как и у брата (вот второе сходство), длинные ресницы и, понизив голос, спросил:
        - А чего это с ним?
        - А что? А ничего! - встрепенулась мать, растерянно переставляя тарелку с нетронутым ужином с места на место.
        - Не выспался! - как щитком, прикрывшись ладошкой, одними губами объяснила ему Света и лукаво улыбнулась, мол, неужели сам не мог догадаться?!
        Ромальцева все равно поняла, о чем она, нахмурилась и удалилась.
        Поздно вечером, выпроводив Зою и уложив спать дам, братья собрались в комнате у Влада.
        От Дениса за версту веяло силой и энергией. Не то, чтобы он был безголовым оптимистом и энтузиастом. Просто он с самого детства был уверен, что всего в жизни добьется, невозможное существует только в воображении. Владу и их матери это было не по душе. Стремления Дениса казались им чересчур низменными, телесными, материальными, а то упорство, с каким он всегда добивался автономии и самостоятельности - маниакальным. Его кредо - "Живем один раз" - ужасало Зинаиду Петровну. "Я родила чудовище!" - часто думала она, и взор ее отдыхал на Владичке. Полжизни провести по "общагам" да чужим квартирам, полжизни тащить на своих плечах семью и хозяйство - что же останется для духовного развития?! А еще, не дай бог, соблазнится быстрым богатством, свяжется не с теми, с кем нужно - и самой жизни лишится... Горе с этим мальчишкой... Всегда он был проблемой, не хотела она его появления, как чуяла...
        Влад снова затронул эту тему, потому что Зоя начала говорить о том, чем мог бы заняться Денис, чтобы позволить себе летать на самолете.
        Денис сидел на диване, опираясь спиной о ковер. Когда Влад спросил, чем же он, в сущности, будет делать в этой своей, безусловно, единственной жизни, юноша охватив колени, задумался и медленно выдал:
        - Главное для меня - в этой, безусловно, единственной жизни - не напакостить никому. Выбьюсь я в люди или нет - вопрос второстепенный...
        - Уже второстепенный?
        - Уже - да. Как это ни банально, но на чужом горе своего счастья не выстроишь...
        Двадцатитрехлетний сопляк, а рассуждает уже как взрослый. Надо же! Когда успел вырасти?.. Может, главное - вовремя улететь из гнезда?..
        - А мне так все равно, принесу ли я кому-то зло или добро. Ради чего стараться? В могилу с собой ничего не заберешь... Ваньку, одноклассника моего помнишь? Он стал священником у нас в православном приходе. Один раз рассказывал, сколько к ним приходит исповедоваться нуворишей. А как замолят грехи - так и довольны. Как будто кассету стерли: записывай поверх хоть "ужастики", хоть боевики, хоть порнуху. Философия... Знаешь, погоди-ка! - Влад поднялся. Он не видел, с какой завистью посмотрел Дениска на его мышцы, играющие под смуглой кожей, на стройную атлетическую фигуру. Сам-то брат в своем Питере солнца почти не видит, из-за книжек почти не вылезает, да и годы его юношеские еще не сформировали тела как полагается. Денис худенький, высокий, но не спортивный - угловатый...
        Влад вытащил из верхнего ящика серванта набор инструментов. Там была и дрель, и различные сверла, в том числе с победитовой насадкой для бетона, и отвертки всех видов, и еще всякая всячина.
        - Помню-помню, как мы из-за нее ругались! - засмеялся Денис. - Попробовал бы я взять что-нибудь без твоего ведома...
        Ромальцев-старший ладонью смахнул с крышки пыль и протянул коробку брату.
        - Потом налюбуешься, - предотвратил он ее открывание. - Она твоя.
        Денис же хотел раскрыть коробку не столько для того, чтобы любоваться инструментом, сколько для того, чтобы втянуть в себя воздух детства, хранившийся внутри. Так пахло в гараже у отца, когда все это хранилось еще там, так пахли всякие тряпочки из рогожи, развешанные на перекладинах у потолка... В такие моменты Денис внутренне опровергал свое убеждение о том, что раньше, до этой жизни, у него ничего не было. Ведь еще тогда, в два-три года он уже упивался этим запахом как чем-то давно-давно забытым и добрым. Но от внезапной братней щедрости он едва не поперхнулся и не выронил ее из рук:
        - Моя?! Да ты же трясся над ними, как царь Кощей! Ты же всегда кричал, что отец подарил ее только тебе!
        - Ладно, не шуми. Я же сказал: в могилу с собой ничего не заберешь...
        - Рехнулся? Какая еще могила?!
        - В любом случае, мне они ни с какого бока не нужны. А у тебя есть Светка. Мало ли что понадобится прикрутить, вывинтить, просверлить. Бери, пока я добрый, и не раздражай меня своей изумленной физиономией...
        - Да нет... я... не против...
        - Давай ложиться спать.
        - Ладно, Владь. Спасибо тебе, конечно, но ты это зря. Как будто тебе некому будет что-нибудь привинтить...
        - Иди, иди. Приятных сновидений, - и когда Денис покинул комнату, он проворчал себе под нос: - Себе в крышку гроба, разве что...
        Часы на стене в виде рычащей собаки с бегающими, как маятник, глазами, мигнули и показали полночь, словно соглашаясь с его фразой.
        Усмехнувшись, Влад почти мгновенно заснул на не расстеленной кровати.
        СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ...
        Помощник Верховного, Первый Даос, Путник, Пилигрим переживал не лучшие моменты в их дистанции. Вместилище было слишком мало, по ночам она задыхалась.
        Помощник подошел к Учителю и трансформировался из женщины в мужчину. Они были уже в Золотой Долине. Опустившись на одно колено, ученик протянул ладонь над ручьем, дабы принять влагу познания.
        - Я хочу уйти и оставить их. До тех пор, пока не найду способ вернуться... - произнес он.
        - Этот способ даже не скрыт от тебя. Ты его чувствуешь...
        - Смогу ли я что-либо сделать ТАКИМ способом?
        (Ой, ой, братишка, сколько раз уже мы говорили с тобой по этому поводу! Ты смешон, Ал!)
        Учитель улыбнулся:
        - Ты сам слышал... В каждом человеческом существе есть животное, и подчас оно умнее, сильнее и благороднее человека... Ты сам выбрал этот Путь, - старик капнул ему на ладонь, но выливать всю пригоршню не торопился.
        Нужно спешно заснуть: она просыпалась ТАМ, у себя.
        Он обернулся птицей и, накрывшись огромными полотнищами крыльев, свернулся в выжженном дупле поваленного кедра.
        
        
        "Тогда сказал Шу, сын Ра, перед Атумом, владыкой великим, находящимся в Гелиополе: "Всякая правда могуча. Сотвори же ее, сказав - отдайте сан Гору!"
        Тогда сказал Тот Девятке богов: "Правильно, миллион раз правильно!"
        И Исида испустила великий крик, и она весьма возрадовалась. И она пришла и встала перед Владыкой вселенной. И она сказала: "Северный ветер, лети на запад и обрадуй сердце Веннофре, да будет он жив, здоров и благополучен!"
        Тогда сказал Шу, сын Ра: "Подношение ока есть справедливость Девятки"
        Тогда Владыка вселенной сказал: "Что это значит, что вы решаете одни?" И Девятка сказала: "Он уже взял картуш Гора и возложил Белую корону на свою голову".
        И Владыка вселенной молчал долгое время, ибо он гневался на Девятку.
        И тогда Сет, сын Нут, сказал: "Пусть он будет выброшен вон, предо мною, да увидишь ты мою руку, одолевающую его руку пред Девяткой, ибо не знают, как избавиться от него, как изгнать его"...
        (Две руки сошлись в борьбе. Никто из них двоих не мог одолеть друг друга. Исида взирала на сына и брата своего, но не должна она была помогать Гору дабы не сочли ее поступок нечестным и не выгнали юношу с великого судилища)...
        "И Тот сказал Сету: "Мы не можем так узнать виновного. Неужели будет отдан сан Осириса Сету, в то время как сын его Гор налицо?!"
        И Ра-Хорахте весьма разгневался, ибо желание Ра было отдать сан Сету, великому силой, сыну Нут.
        И Онурис испустил великий крик пред Девяткой, говоря: "Что же нам делать?!"
        И тогда Атум, великий владыка, находящийся в Гелиополе, сказал: "Да вопросят Банебдедета, бога великого, живого, да рассудит он обоих юношей!"...
        После очередной беспокойной ночи Рената ощущала себя окончательно измотанной. От сидения за рулем тоскливо ныла спина, в мозгу звучали какие-то посторонние диалоги, в которые она не вслушивалась и не вдумывалась, при резких поворотах или остановках все внутри пыталось подняться к горлу, и ей приходилось высовываться из окошка и дышать морозным воздухом. Очередная неудача привела ее в состояние полной прострации.
        Ник увидел ее, входящую в подъезд, и прибавил шагу. Догнать Ренату удалось только на их площадке.
        - Послушай, ладонька! Нам с тобой нужно поговорить...
        Рената устало улыбнулась. Он вытащил сигарету, дал ей, закурил сам и выпалил:
        - Дальше так продолжаться не может!
        - Да, я слушаю, - она встала возле большого полукруглого окна, и Гроссман рассеянно поднес ей зажигалку.
        - Я надеялся, что между нами все наладилось, что теперь, после всего, что нам перепало, мы будем хотя бы друзьями... хотя мне было бы... хотя это было бы не то, но я согласен и на это... Я понял свои ошибки, я их признаю, я делаю все, что от меня зависит. Можно уважать хотя бы это?! Ты говорила, что я жестокий. Но не жестока ли ты?
        Она выслушала его, красиво поднесла сигарету ко рту, глубоко затянулась и сложила руки под грудью.
        - Ник... - за этим последовало долгое молчание и еще несколько затяжек. - Все не так просто. Ты словно играешь в детскую игру и чуть что - готов кричать "А так не честно, я так не играю, давайте снова!" Если ты хочешь, я могу объяснить тебе мотивы моих действий и то, почему я больше не буду этого делать...
        Гроссман приподнял брови:
        - Ты меня очень обяжешь, ладонька!
        - Ты помнишь последний разговор с Сашей?
        Его передернуло. События прошлого месяца воскресли с новой силой и с отчетливой яркостью. Картинка мертвого - да, да, абсолютно мертвого - лица бывшей жены... Картинка сурового озера с летящим орлом... Гостиничный номер, залитый кровью телохранителя... Последний разговор, когда Николай уже знал, что тот не вернется, но не хотел в это поверить... Все это промелькнуло в несколько мгновений. Гроссман отвел глаза. Рената же пристально смотрела ему в лицо.
        - Отправляясь на встречу с тем человеком, он заключил с ним негласный договор: диск и его собственная жизнь в обмен на то, чтобы нас с тобой оставили в покое... Двойник первым нарушил это условие...
        - Первой нарушили это условие мы с тобой, куколка - когда полезли кромсать эту чертову программу... Я предупреждал тебя, но ты никогда не слушаешь меня...
        - Сейчас уже поздно об этом говорить... Они получат свое сполна, и теперь это не будет беспомощной попыткой огрызнуться...
        - Я уже слышал эту сказочку про графа Монте-Кристо...
        - Я найду его рано или поздно. Но не сейчас...
        "Верно, братец! Лучше вспомни, как она предупреждала тебя, а твой разум не хотел слушать ее душу! Ты ведь мужчина! Ты ведь прав! Свяжи ее, примотай к кровати, отвези в дом для умалишенных - ей там самое место! Действуй! А не то она такого натворит, что ты забудешь о своих удобствах, о своем спокойствии"...
        Николай вздрогнул. На секунду ему показалось, что кто-то стоял за его правым плечом и шептал странные речи хрипловатым голосом, от которого холодные мурашки бежали по телу, и оттуда же повеяло гнилью и сыростью.
        - Посмотри на себя! - сказал он. - Ночами не спишь, по утрам не ешь, куда-то сматываешься, не предупреждая! - Ник покрутил у виска. - Совсем баба с катушек скатилась! Сколько можно?!
        - Прекрати кричать, - еще тише сказала она и затушила сигарету в консервной банке - пепельнице общего пользования. Я должна вернуть долг...
        - Пока ты будешь раздавать долги, жизнь закончится! - Ник тряхнул ее за плечи, но она отстранилась. Тогда он сверкнул на нее черными глазами и поднялся в квартиру, так и не выслушав до конца.
        Рената вздохнула и сжала упрямые губы.
        Вернувшись поздно вечером из офиса своей маман, Николай был сильно не в духе. Они рассорились с Розой Давидовной, он наорал на старого наглого кота по кличке "Прохиндей" (Проша, как любовно называла его мадам Гроссман) и сердито вымыл посуду, составленную после обеда в раковину.
        - Где была? - буркнул он на жену, которая проскользнула из прихожей в их комнату.
        Одним взглядом она осадила его, и Ник не решился приставать к ней с упреками.
        Прошло не менее получаса, прежде чем он успокоился. И, словно почувствовав его настроение и чувство вины за срыв, Рената вышла к нему в зал.
        - Ник... - тихо сказала она и уселась на подлокотнике пустующего соседнего кресла рядом с Гроссмановским. - Ты не дослушал меня сегодня, но ты должен знать. Я не стану больше предпринимать никаких поисков, сегодня был последний раз. Я... нашла выход... кажется...
        Николай скептически усмехнулся:
        - Ну, знаешь, куколка! Зарекалась одна такая...
        - Я совершенно серьезно. На то есть причина.
        - Наверное, это очень веская причина? - продолжал насмехаться тот, не сводя с нее черных глаз, в которых он так просто воскрешал высокомерный блеск; но Ренату это не задело.
        - Достаточно веская... - Николай хотел перебить, однако девушка сделала повелевающий жест и договорила: - Я нашла выход, но я не должна рисковать. У меня будет ребенок... - она откинула со лба свесившуюся прядь волос, а Гроссман подавился на полуслове. Рената поднялась, собираясь уходить, но он поймал ее за руку и вскочил на ноги:
        - Стой! Ты это серьезно?
        - А с этим шутят?
        - Ну... не знаю... От тебя всего можно ожидать. Так ты правда?.. - он кивнул куда-то вниз и поднял глаза на ее непроницаемое лицо. Рената промолчала. Гроссман прихватил себя за волосы на затылке: - Ох, черт!.. Как же тебя угораздило-то? Хм, хотя да... о чем это я... Но надо же что-то делать!
        - Наоборот. Сейчас нужно передохнуть, собраться с силами, успокоиться...
        - Будешь ты меня учить!.. - он повернулся к балкону, похлопал себя по карманам джинсов, затем нашел пачку сигарет на столе: - Я хочу побыть один... Иди спать, поздно.
        На балконе он бессильно облокотился о перила и закрыл рукой лицо. Ну за что им все это?! То одно, то другое... А теперь вот... Странно, что он не учел такой возможности, хотя было столько симптомов... Что теперь с нею делать? Если предложить то, что было бы лучшим выходом в данной ситуации, она заартачится. Обязательно заартачится. Да и он... если отключить мозги и послушать себя как следует - ведь жалко, черт его возьми! Непонятно почему, но жалко. Пусть он не его, не Николая, пусть неизвестно, что из этого получится после всего, что случилось, но нельзя ей предлагать такого. Пока тлела сигарета, Ник исследовал это свое чувство. Редко, но случалось ему впадать в сентиментальность, растроганно каяться перед самим собой в содеянных злодеяниях и в такие моменты смотреть на жизнь с какой-то женской точки зрения. Не было этого сейчас. Не сентиментальность мешала сейчас холодному рассудку, а что-то другое. Такими бывают вспышки интуиции; точно так же они не поддаются никакому логическому объяснению.
        Так ни в чем и не разобравшись, Гроссман в сердцах выкинул сигарету в темноту и, выходя с балкона, громко хлопнул дверцей. "Еще раму вынеси!" - отчетливо возникли в голове объемные и сочные мысли, произнесенные... голосом Розы Давидовны.
        Рената сидела в кресле, склонив голову на руку. Ник присел на корточки и увидел, что она дремлет.
        - Пойдем-ка, я тебя отнесу, - шепнул он и попытался взять ее на руки, но Рената проснулась и отстранилась. Ник уселся у ее ног и тяжело вздохнул. Она выжидательно смотрела на него, ей требовался ответ. - Кто знает, малыш... Может быть, это и к лучшему... - произнеслось вдруг само собой и не его голосом.
        - Извини, что так получилось, - Рената погладила его по щеке.
        - По крайней мере, этого можно было ожидать. Не могу сказать, что я в восторге - жестоко, но честно. Кроме нас с тобой, обо всех подробностях никто не узнает. Может, хотя бы благодаря этому мы наконец подружимся со своими головами и перестанем мстить друг другу за прошлое?..
        Рената улыбнулась:
        - Ты - чудо...
        - Ладно, ладно, а то еще покраснею. Запомни о том, что ты мне обещала: не повторять своих променадов без моего участия. И закончим. Наша девчонка никогда не услышит, чтобы мы ссорились.
        - Мальчишка, - мягко поправила она Николая.
        - Мальчишка?! С какой это стати?! Никаких мальчишек! Мне лучше знать!
        Она грустно засмеялась:
        - Что же, как хочешь... Посиди со мной в эту ночь. Мне очень нужно, чтобы ты был сегодня рядом. Хорошо?
        - Ну, если тебе от этого легче, то пожалуйста...
        Рената легла в постель, и Гроссман прикрыл ее пледом.
        - Ты замерзла?
        - Нет. Все в порядке.
        - Да у тебя же озноб, ладонька! - он вскочил и закрыл фрамугу. - Ты простыла.
        - Ник! Сядь, - она похлопала рядом с собой. - Сядь и успокойся. Все в порядке. Все так, как и должно быть. Просто побудь рядом со мной...
        Николай закутал ее и прижал к себе, как ребенка. Дрожа от мелкого озноба, Рената положила голову ему на грудь, прикрыла глаза и вздохнула.
        - Спи, я никуда не уйду, - шепнул он, поцеловал ледяной лоб девушки и, взяв в ладони ее руку, стал греть дыханием маленькие застывшие пальцы.
        Сам Ник думал о том, что все катится черт знает куда, а все как-то нелепо, непонятно; ощущал он, что ему действительно хочется сменить игру, правила, участников... Ладошка бывшей жены стала теплеть, и в конце концов запылала жаром. На щеках проступил нездоровый румянец. Она размякла. Дыхание выровнялось, но было по-прежнему болезненно-хриплым. Ник провел пальцами по тускло-рыжим волосам. Устала. Сколько же она уже не спала как следует? И как все это скажется на маленьком существе, которое Николай почему-то отчетливо представлял хорошенькой девчонкой, похожей на Ренату, но с характером ее отца. Такая будет счастлива... Гроссман слегка прикоснулся к животу бывшей жены. Так странно... Почему-то они никогда не думали об этом...
        В тот момент, когда он уже хотел убрать руку и переложить спящую на подушку, Рената задержала его кисть и хрипловатым шепотом произнесла:
        - Когда он родится, я перестану видеть его сны - фиолетовые сумерки над горами, тайгу, скалы... Странная душа останется в нем... Я никогда не могла понять его... Когда-нибудь он точно так же уйдет от меня, и я не смогу и не стану удерживать его...
        - Она еще на свет не появилась, а ты ее уже провожаешь, усмехнулся Ник. - Все вы, барышни, фантазерки дикие...
        - Так суждено...
        Тут она напряглась, тело судорожно прогнулось:
        - Не уходи, Ник! Скоро это кончится. Не уходи никуда.
        - У тебя снова припадок, нужно позвать врача!
        Рената вцепилась в его руку и посмотрела на Гроссмана глазами подстреленной косули:
        - Не уходи! Осталось недолго. Я все сделаю быстро и не стану долго вас мучить!..
        Она застонала и, извиваясь, закусила край пледа. Забыв о ее просьбе, Николай вскочил и заметался в поисках полотенца, потому что ее вот-вот должно было стошнить, как тогда. Внезапно она дико завизжала, словно смертельно раненный зверь, визг перешел в истошный вопль и замер на полузвуке. Скорчившись, девушка замерла. Гроссман бросился к ней и стал хлопать ее по щекам. Все тщетно: Рената не шевелилась и не подавала признаков жизни. Как тогда...
        В спальню ввалилась Роза Давидовна и, не контролируя себя, громко закричала - едва ли не громче, чем несколько секунд назад Рената:
        - Да вы шо, с ума сбрендили или где?! Вы времени видели сколько?! - но, увидев безжизненно запрокинутое бледное лицо снохи, мадам Гроссман взволновалась по-настоящему: - И шо это с нею?
        - Все нормально, Роз...
        - Она припадочная? - Роза Давидовна встала коленками на кровать, потянулась к Ренате, затем круглыми от испуга глазами уставилась на сына: - Скорую зови, чего стоишь, как памятник Ришелье?!
        - Она не хотела. Сказала, что все пройдет.
        - Ты ее слушай, слушай. Шо-то вы темните, бисовы диты! С чего ей сплохело?
        - Я не понял. Может быть, потому что она беременна...
        Та всполошилась окончательно:
        - Николай, а Николай! Ты совсем рехнутый, а? Звони, идиёт!
        Сопровождаемый ревом дражайшей матушки, Ник схватил трубку. Исследовав пульс Ренаты, мадам Гроссман пришла к выводу, что она просто очень крепко спит.
        - Не тормоши ее, ма! - попросил Николай.
        - Вы не вы будете, если не станете секреты секретничать! проворчала она; Гроссман стал ходить по комнате взад-вперед. Шушукаются по углам, а потом - нате, распишитесь в получении! Вы получше времени найти не могли? Ну, ты скажи, ты скажи!
        Ник потер лицо ладонью, дохнул в кулак и ушел на кухню.
        Роза открыла дверь врачам и возникла перед ним:
        - Иди, сам буди ее!
        Почесывая бородку, фельдшер вошел в спальню первым, но для осмотра пациентки выделил одну из своих медсестер. Николай с трудом растолкал жену.
        - Отстань! - сонно щурясь, она оттолкнула его. - Снова ты, Гроссман?! О, какой кошмар! - и тут Рената увидела посторонних. - Кто это?! Гроссман? Кто это?!
        - Они тебя осмотрят, - успокаивающим тоном объяснил Николай. - Осмотрят - и все.
        - Зачем?! Я не хочу. Это не врачи.
        - Врачи, врачи. Все в порядке, - и он кивнул медсестре.
        Роза Давидовна по мере сил и фантазии описывала, что произошло. Гроссман отмалчивался или отвечал кратко и односложно.
        - Соматически она абсолютно здорова, - пожала плечами медсестра. - Какой срок?
        Николай окончательно растерялся. Рената, приоткрыв рот, перевела взгляд с него на врачей, снова - на него, а потом опустила вниз. Если кто-то и был не в курсе всего происходящего, то, судя по виду, это была она.
        Фельдшер попытался разобраться более простыми методами и стал задавать ей вопросы, от которых она вообще перестала соображать.
        - Да не помню я! - закричала она наконец. - Не до того мне было! Я в порядке, я совершенно нормальна, только оставьте меня в покое! Гроссман, уйдите отсюда, богом тебя заклинаю! Уведи их!
        - Это стресс! - махнул рукой фельдшер. - Во-о-от... Да, ты вот здесь пиши вероятный диагноз, а здесь - что рекомендовано. Всему-то вас учить-таки надо, ё-мое!
        - А какой вероятный диагноз, Петр Кузьмич? - пропищала молоденькая сестричка.
        - Ну-к, слезь! - он отогнал ее от стола, всею своей грузной массой опустился на хрупкий стульчик и размашисто вписал в нужную графу: "Невроз на почве стресса. Рек-но: корень валерианы, димедрол, полный покой". - Вот и все, шо попу мять?!
        Сестричка покраснела, а остальные, такие же юные и в прыщичках, прыснули и отвернулись. Николаю надоел этот балаган, и он поспешно избавил себя и Ренату от их присутствия.
        Девушка, недоумевая, смотрела на него:
        - Гроссман, я ничего не поняла. Что со мной? Это... правда?
        Николай так и сел, округлив и без того большие глаза:
        - Ты ж сама сказала!
        - Я?.. - она задумалась, потерла виски. - Ничего не помню... У меня туман в голове, Гроссман. Я думала, мне приснилось, что мы уже приехали сюда... Мне не приснилось?!
        - Нет.
        - Как жаль... А Са... - тут она осеклась, взглянула на часы, в окно... И вдруг, прижав тыльную сторону кулака к губам, тихо всхлипнула.
        Ник прочитал на ее лице: страшное открытие сделала она только что. Это была другая, прежняя, Рената. И он снова не знал, как с нею разговаривать. Что бы он сейчас ни произнес, непременно будет встречено в штыки. Она плакала, а он молча смотрел в ее зазеленевшие глаза и поражался, как резко она обнажила все свои чувства через прозрачный взгляд. Она не закрывалась, не отворачивалась. Точно в какой-то каталепсии Рената глядела сквозь Гроссмана.
        - Прости меня, - пробормотал он.
        Девушка вздрогнула, вскочила на кровати и швырнула в него подушкой, второй:
        - Я тебя ненавижу! Убирайся вон! Я ненавижу тебя! Это ты виноват!
        Николай обхватил ее и стянул вниз. Рената трепыхалась в его руках до полного бессилия. Истерика вымотала ее:
        - Это ты виноват! Отпусти... - она слабо ткнула его кулаком в грудь, еще раз - и обмякла.
        - Малыш, ну...
        - Не смей... - простонала она. - Не смей... меня так... называть, Гроссман...
        - Спи, - Николай погладил ее по разлохмаченным волосам, собрал их в горсть на затылке, пропустил сквозь пальцы. Ренату всегда убаюкивал этот прием, но теперь она затихла не от неги, а от изнеможения.
        Прошло два дня, и за это время ничего не изменилось. Да, она перестала носиться по городу за призраком Сашиного двойника. Но при этом и желание жить словно покинуло ее. Рената никуда не выходила. Она лежала на своей кровати, отвернувшись к стене, и не отвечала ни на один вопрос. Она или спала, или притворялась спящей, лишь бы никто не беспокоил ее.
        Куколка, куколка... Что же происходит с тобой?.. Что же я должен сделать, чтобы ты ожила? Что я могу для тебя сделать, Рене?..
***
***
        На широкоформатном экране происходило действо. Поколение next шушукалось и грызло семечки с попкорном, ерзая в креслах заднего ряда.
        Секретаршу Юленьку это очень раздражало и отвлекало. Она то и дело оглядывалась, пока Влад не предложил ей пересесть в центр зала, где большинство мест пустовало. Симпатичная блондиночка согласилась. По первоначальному замыслу они собирались уединиться на заднем ряду, но Юлю, по видимому, настолько увлек фильм, что она даже убрала с плеч руку Ромальцева. Влад нисколько не огорчился, и они перебрались в центр.
        Широко открытыми глазами Юленька старательно пялилась на экран. Она очень хотела походить на девочку, которую роскошный кавалер впервые вывел в свет. Ей казалось, что Ромальцеву нравятся именно наивные и "неиспорченные" милашки с белокурыми кудрями и большими голубыми глазами - увеличенная модель Барби, одним словом. Влада это веселило, и он не мешал подружке получать удовольствие от собственной плохой игры.
        Некоторые реплики героев направили его размышления по необычной стезе. Неожиданно для самого себя он вдруг подумал: "Вот если бы можно было заново родиться и прожить по-другому..." Эта мысль посещала его не впервые, но в первый раз он с такой яркостью увидел и осознал, что для него это было бы выходом из замкнутого круга. "Все новое, все совершенно другое!" Он вздохнул. Размечтался... Загадай себе это в Рождество, мальчик! Получишь в сапожке под елочкой...
        По странному стечению обстоятельств все именно так и случится в канун Нового Года. По всем каналам будет вертеться реклама со снеговиками, дедами морозами и прочей дребеденью. Когда куранты призовут к столу, где Ромальцевы будут только вдвоем - Влад с матерью. Зинаида Петровна, как всегда в таких случаях, будет отчаянно изображать буйное веселье и пытаться заставить делать то же самое Влада. Хлопая в ладоши, она посоветует сыну загадать самое сокровенное желание пока бьют часы. Ромальцев призадумается, но так и не сможет вспомнить хоть одно мало-мальски значительное желание. И вдруг в его голове мелькнет рекламная фраза: "Начни новую жизнь вместе с автомобилем "Ока"!" Мысль мелькнет и исчезнет, а загадать желание он так и не успеет...
        Сидя же сейчас в кинотеатре с секретаршей Юленькой, он об этом еще не знает. Мечты, мечты... Не всем суждено сбыться, и все же некоторые сбываются, подчас помимо нашей воли...
        Было прохладно, но не холодно, и после окончания картины парочка поехала побродить по набережной Дона.
        Река сурово катила свои воды, покрываясь рябью от порывов ветра, словно таким образом выражала свое недовольство тем, что наступила зима. От речпорта несло топливом и еще какой-то химией - гадость, в общем.
        Ромальцев поморщился и, зябко поежась, поднял воротник куртки:
        - Юль, пойдем уже, может, в машину?
        - Давай лучше погуляем. Смотри, как красиво! Правда ведь?
        - Где?
        Она уже переиграла. Окружающая мгла, студеный туман и висящий над рекою смог никак не могли добавить красоты вечернему пейзажу. Издержки урбанизированной эпохи давали о себе знать.
        Секретарша мялась. Если изменить тактику поведения, то будет видно, что раньше она притворялась. А если не менять, то невозможно узнать то, о чем хотелось бы узнать. . Наконец она осторожно произвела на свет:
        - Влад, как ты ко мне относишься?
        - Оу, оу! - Влад поморщился и тщательно перевел все в шутку. - Осторожно: двери закрываются! Просьба притормозить у обочины!
        - Но я ведь серьезно!
        Он вздохнул и перестал паясничать:
        - Что ты хочешь услышать?
        - Правду, - в ее голосе прозвучал напор, никак не подходящий для наивной Барби с большими голубыми глазами, которой она прикидывалась еще две минуты назад.
        - Ой ли? Что-то боязно даже... Вы ведь всегда кричите, что хотите правду, а затем впадаете в такое крутое пике, что рискуете разбиться в лепешку.
        - Так что, все так плохо?
        Влад опустил руки в карманы и поднял голову, запрокинув ее так, что W Кассиопеи светило ему прямо в лицо. Как будто заученным, много раз повторяемым текстом он выдал:
        - К тебе я отношусь хорошо. Ты красивая, умная, у тебя шикарные волосы. Еще мне нравится твоя неприступность. Это здорово заводит.
        - Да ты настоящий потребитель, Влад! - очень даже натурально ужаснулась Юленька, и Влада это задело. Если бы она не играла или же играла бы менее натурально, он бы не так закипел. Тем не менее подыгрывать секретарше ему не хотелось.
        - Ну вот, так я и знал! - насмешливо парировал он, поддерживая прежнюю несерьезность.
        - И ты так спокойно об этом говоришь?! Это же цинично! Или... или у тебя попросту нет души!
        - Ну, как же? - фыркнул Ромальцев - "О душе заговорила, надо же, до чего разыгралась! Ври, да знай меру!". - Её не может не быть. Я ведь хожу, думаю...
        - Ну и что?! А зачем ты это делаешь? Микробы, может быть, тоже передвигаются и думают по-своему. Но ведь это не значит, что у них есть душа!
        Спасибо за сравнение... Ладно, и мне церемониться ни к чему!
        - А у тебя, по-видимому, она большая и широкая! - с сарказмом выпалил он, почти не играя негодование. - Так что же тебе нужно? Найди себе душевную компанию - и гуляй...
        - Владислав Андреевич...
        Он со злостью пнул валявшуюся под ногами пустую бутылку и быстро пошел к машине.
        Понимая, что зря затеяла весь этот спектакль, Юленька угрюмо посмотрела ему вслед и пошла к ступенькам.
        НАЧАЛО МАРТА
        Теперь Первый Даос был среди постигших высшую Мудрость. Он вернулся в свой мир и отныне почти не спал. На берегу ледяной реки вместе с остальными учениками исполнял ритуальные танцы Высших, забавлялся, чаще, чем все остальные, меняя внешний вид и пребывание. Всей своей сутью он чувствовал легкость наверное, из-за этого Первый так любил перевоплощаться в забавного толстого щенка, постоянно плюхавшегося носом в чашку с молоком. Никто здесь не мог осудить его за это.
        И все же изредка Первый Даос наведывался в ирреальный мир. Правда, там не было для него ничего особенно интересного: тепло, темнота и почти полное отсутствие шума. Точно так же, как и в своей новой жизни, он попеременно менял обличья, превращаясь из рыбки в зверька, а из зверька - в крошечного человечка с огромными черными глазками без зрачков; но здесь все это происходило слишком медленно и незаметно. Здесь он не мог думать, а только лишь впитывал в себя все ощущения и наслаждался ими: когда кувыркался, когда дергал маленькими руками и ногами, когда слушал приглушенные голоса, которые обращались к нему (а он хорошо понимал, что обращаются к нему)... Он хотел дать им знак, что слышит, но было еще слишком рано. Как бы старательно он ни барахтался, она не чувствовала его. Тогда он со скуки засовывал в рот большой палец правой руки (ого-го какой это был палец! Почти настоящий, с наметками на ноготок, ведь не все сразу!). Затем, свернувшись калачиком, он засыпал, чтобы проснуться в своем мире и наслаждаться жизнью, от которой уже порядком отвык...
        О юный, приди в мире, о брат мой!
        Приди, да увижу тебя, Севера царь, князь вечности!
        Не уставай усталостью сердца своего, владыка наш!
        Приди же в дом свой и не опасайся!
        И она опустила пылающую голову на холодные плиты возле бассейна. Служители молча окружали ее. Она выпрямилась, сложила ладони под грудью, взглянула в небо и прислушалась. Безмолвие окружало ее, небо было черно, в трех алмазах пояса одежд жрицы не отражались три звезды Его образа.
        - Нефернептис, - послышался тихий голос колдуна.
        Жрица поднялась на ноги. Он помог ей, поддержав под локти и нежно глядя и лицо. Она плакала.
        - Нефернептис, тебе пора... Ты должна идти...
        Она знала, что теперь останется совершенно одна и уже не будет жрицей.
        - Прощай, - прошептала девушка и выпустила его горячую руку. Он долго смотрел ей вслед...
        "Я - Исида, я вышла из темницы для рабынь, куда запер меня мой брат Сет. И вот сказал мне Тот, великий бог, глава истины на небе и на земле: "Приди же, о Исида, богиня! Хорошо ведь послушать: один живет, а другой руководит. Спрячься же со своим сыном, младенцем, пришедшим к нам!" И когда я вышла в вечернее время, вышли за мной и семь скорпионов, и они были вокруг меня: Тефен и Бефен позади меня, Местет и Местетеф под моим ложем, Петет, Четет и Матет охраняли мне дорогу. Я их просила, и моя речь достигла их ушей: "Не знайте Черного, не приветствуйте Красного. Не различайте сына знатного человека от бедняка! Да будут лики ваши опущены на дорогу, опасайтесь возбудить подозрения, пока мы не достигнем Пер-Суй, города Двух обутых женщин, начала болот, конца клетки!"
        Но когда я достигла домов замужних женщин, увидела меня издали знатная женщина и заперла свои двери предо мною. Моим спутникам она показалась злою. Они посоветовались о ней и положили свой яд вместе на жало скорпиона Тефен, но я не знала тогда об этом. А мне открыла дверь обитательница болот, и я вошла в ее дом, усталая.
        Тефен же прополз под створки двери и укусил сына богатой женщины. И запылал огонь в ее доме, и не было воды, дабы его залить, ибо небо, которое могло бы пролить дождь в дом богатой женщины, гневалось. Не пришло еще время для этого! И вот та, которая не открыла мне двери, обежала свой город, крича и не зная, будет ли жив ее сын. Но там не было никого, кто пришел бы на ее вопль. Моему сердцу тоже стало больно за маленького, и я решила сохранить жизнь невинному. Я позвала ее: "Приди ко мне! Приди ко мне! Мои уста владеют жизнью. Я - женщина, известная в своем городе, которая останавливает своими чарами ядовитую змею. Мой отец научил меня знанию, ибо я его родная и любимая дочь!"
        Та, которая не открыла мне двери, узнала меня и бросилась в ноги, но у нас было мало времени.
        Я пошла за нею и возложила руки свои на ребенка, чтобы оживить его, уже бездыханного.
        - О, яд скорпиона Тефен! Приди, выйди на землю, не броди, не проникай! Я - Исида, богиня, владычица чар, творящая чары, превосходная изречениями! Слушает меня всякий гад! Пади ниц, яд скорпиона Местет! Не убегай, яд скорпиона Местетеф! Не поднимайся, яд скорпиона Петет и скорпиона Четет! Не приближайся, яд скорпиона Матет! Пропади, рана укуса, по слову Исиды, богини, великой чарами пред богами, которой Геб дал свою силу, чтобы отвращать яд в его мощи! Отступи! Беги! Назад, по слову возлюбленной Ра! Вот моя речь, которой я просила вас, скорпионы, еще ночью! Я ведь вам сказала: "Я буду идти одна и даже забуду ваши имена. Не знайте Черного, не приветствуйте Красного, не смотрите на богатых женщин в их домах! Пусть ваши лица будут опущены на дорогу, пока мы не достигнем убежища Хеммиса!"
        И вздохнул ребенок, и заплакал он.
        - О, жив мой ребенок и мертв яд! - вскричала богатая женщина, простирая свои руки ко мне. - Огонь потух, и небо спокойно из-за уст Исиды, богини! Как искупить мне свою вину пред тобой, вечно юная?!
        Тогда я сказала:
        - Приди и принеси мне свои богатства, и пусть они наполнят дом обитательницы болот ради обитательницы болот, ибо она открыла мне свою хижину, а ты оставляла страдать просящих той же ночью. Ты испытала свои уста: твой сын был укушен.
        Она созвала своих слуг и приказала отвезти все свои вещи в дом бедной женщины. Я протянула ей ячменный хлеб с солью:
        - Как исцелю я Гора для себя, так же будет исцелен каждый болящий...
        И продолжался мой путь в Хеммис...
        Вихрь свистит. Боятся боги. О, боги! Я - Исида, сестра Осириса, плачущая об отце богов Осирисе, рассудившем вражду обеих земель. Его семя - в моем чреве. Я создала образ бога в яйце, сына главы предвечных богов, и он будет управлять этой землей, он унаследует Гебу, он будет говорить о своем отце. Придите же, боги, сотворите защиту ему в моем чреве! Узнайте же в ваших сердцах, что это - ваш господин, божественный образом, владыка богов, хотя они и велики, и прекрасны! Дайте же защиту Соколу, находящемуся в моем чреве!
        И спрятались мы в болотах дельты, дабы могла я родить Гора, сына Осириса, и скрыть его от козней Сета, брата моего, завистливого и коварного"...
        Андрей уехал от отца в дурном расположении духа. Был бы смысл так рисковать из-за абсурдной идеи, что никто не должен уходить безнаказанно... Одесская "братва" своего в обиду не даст, с нею нужно договариваться... Столько лишних телодвижений. Рушинского и Саблинова он давно бы уже послал куда положено, а вот отца - не мог, хотя и видел всю бесполезность дальнейших преследований. Хорошо, Гроссман, или как бишь его там, должен исправить то, над чем бьются саламандровские "программеры"... Но за каким дьяволом вмешивать в эти разборки бабу?! Разве только для острастки... Положим, что тот сильно испугается и сделает все, что от него требуют. А если плевать он хотел на эту маленькую шлюшку? Мало ли что? Мы все клянемся отдать жизнь за другого, когда нам выгодно так говорить. Вот и Гроссман, вероятно, из таковских...
        Несколько месяцев Андрей был по уши занят своей работой и лишь по отдельным репликам отца, звонившего из Челябинска и Москвы, понимал, что "Саламандры" заварили очередную кашу. Наконец Константин Геннадьевич распорядился срочно прилететь на Урал и объяснил своему наследнику, что беглецов непременно нужно "достать" и заставить их восстановить все утраченные данные программы, а после наказать так, чтобы они запомнили это навсегда.
        Андрей пожал плечами и вылетел из заваленного снегами Челябинска в сырую и теплую Одессу.
        Для начала он решил вступить в переговоры с некоторыми лояльно настроенными одесскими "папиками" и выяснить, под чьей "крышей" скрывается чета Гроссманов. Затем их можно уболтать на выгодных условиях и заставить закрыть глаза на некоторые вещи, которые произойдут на вверенной им территории. И только потом взяться за главное. Это был конек Скорпиона-младшего. Законные городские власти Андрей предпочитал не вмешивать без надобности: может статься, они вообще не будут участвовать в игре, а если и будут, то драгоценный металл в его бумажном эквиваленте умеет творить истинные чудеса. Второй раз ошибаться никак нельзя.
        Как и ожидалось "папики" вначале "гнули пальцы" и прикидывались "девочками", но это был старый, как мир, прием набивания цены. Выторговав себе хороший куш, один заявил о невмешательстве, а другой, хозяин той самой "крыши", пообещал заняться своими парнишками.
        Поразив дракона в сердце, Андрей спокойно принялся за головы.
        Первой он выследил Ренату. Точнее, выследили Ренату его люди и в течение трех дней доставляли Андрею сведения о местах ее прогулок. Похоже, что девица расслабилась и решила, что наступил период безопасности. Она часто бродила в полном одиночестве, но слишком далеко от дома никогда не уходила. Смысла в ее "променадах" не было никакого, видимой цели - тоже. Со стороны Ренаты это было откровенным вызовом, ибо если человек рисует у себя на спине мишень, по нему рано или поздно выстрелят.
        В решающий день Скорпион-младший взглянул на себя в зеркало и пришел к выводу, что для общения с сентиментальной барышней его нынешнего плана будет более, чем достаточно. Думается, она еще не совсем остыла от объятий бывшего своего телохранителя-покойничка...
        - Красиво идет! - оценил Андрей, разглядывая девушку в бинокль из окна стоявшего на пригорке "Ландкрузера".
        Ни о чем не подозревая, та разгуливала по парку с видом на свинцово-серое море и часто смотрела на горизонт. Это было чертовски романтично. Ветер весьма живописно трепал на ней складки бархатно-коричневого плаща и распущенные по плечам золотые волосы под шляпкой как у булгаковской Маргариты. Узкие полусапожки аккуратно охватывали изящные щиколотки и подчеркивали едва видимые под длинной одеждой икры.
        - Страсть, как хороша! - с оглядкой на шефа высказался красавчик, некогда водивший "Марка", а после выздоровления пересевший за руль "крузака".
        - А тебе всё мало? - не преминул подколоть Андрей, кивнув на красавчикову руку, с двух сторон увенчанную коротким багровым рубцом.
        Тот вспомнил пережитую боль и унижение тех минут. Скрипнув зубами, он со злостью сверкнул глазами в сторону Ренаты:
        - Вы же разрешите мне потом с нею немного пообщаться, Андрей Константиныч?
        Андрей ничего не ответил. Делить шкуру неубитого медведя не в его духе. В этот момент его мобильный телефон издал мелодичную трель. Он выслушал всё, что ему сообщили и удовлетворенно угукнул, а затем взглянул на водителя:
        - Борюся, заводи. Все чисто.
        Красавчик повернул ключи в замке зажигания.
        - Ноу проблем, шеф!
        "Тойота" плавно и почти бесшумно скользила за Ренатой. Уловив шорох колес, она задумчиво свернула на бордюр и даже не оглянулась. Это уже верх беспечности. Зажрала-а-а-ась!..
        - Девушка! Вы в каком классе учитесь? - задал Андрей идиотский, с точки зрения Борюси, вопрос обычного уличного приставалы. Скорпион-младший не потрудился даже выйти из машины, а только опустил стекло. Голос его прозвучал негромко и почти совсем чисто.
        Рената вздрогнула и оглянулась. Встретившись глазами с Андреем, она оцепенела. Губы ее шевельнулись, точно она шепнула какое-то двусложное слово.
        - Иди сюда, малютка, я помогу тебе сделать уроки! продолжал "выкаблучиваться" шеф.
        Тут дурочка все поняла и бросилась наутек. Андрей был готов к этому броску и настиг ее в три прыжка. Да и бегала она... скажем прямо, не очень... Чуть-чуть пробежала - и запыхалась, как после марафона.
        Одной рукой скорпион зажал ей рот, другой скрутил и затолкнул в подскочившую "Тойоту". Все это произошло настолько быстро, что ни один из прохожих (которых, правда, в непосредственной близости не наблюдалось) ничего не заметил.
        Оглядевшись по сторонам, Андрей сел к ней на заднее сидение.
        Рената вжалась в противоположную стенку, словно загнанный зверь. Автомобиль разворачивался. Она смотрела в лицо Андрею, и он никак не мог угадать её мыслей.
        - Узнала, славненькая? - спросил красавчик-Борюся.
        Она в ярости дернула ручку на дверце, готовая выпрыгнуть прямо на ходу. Борюся хохотнул:
        - Люблю я эти тачки для семейников! Сервис, барышня!
        Андрей отвернулся от Ренаты, как будто ее и не существовало.
        - Ну, и что дальше?! - вдруг с вызовом спросила она, но в голосе прозвучала фальшивая нотка, позволившая Борюсе расслабиться и не пригибать голову.
        - А что бы ты хотела? - поинтересовался Андрей, с флегматичным видом поигрывая брелоком.
        - От вас - ничего. Что нужно вам?
        - Н-да? А говорят, ты меня зачем-то искала. Ну вот, я здесь и почти у твоих ног, как говорил некто гражданин Чацкий. Так вот, горе вам от вашего ума. Придется теперь поговорить с вами по-другому.
        Красавчик кровожадно взглянул на Ренату в зеркало заднего вида.
        Ее вывезли за город по восточному шоссе. Попетляв по роще, "Тойота" подъехала к низкой постройке типа барака.
        - Что это? - сморщилась Рената, когда в ноздри ей ударил неприятный запах.
        - Бывший собачий питомник. Для тебя - самое место, кошечка. Добро пожаловать! - Борюся с чувством растворил перед нею ворота и гостеприимно повел рукой.
        Внутри запах был еще более нестерпимым. Ренату начало мутить, но она переборола себя и не доставила удовольствия от такого зрелища своим спутникам. Единственное, что она сделала, это рванула ворот кардигана и расстегнула плащ. Андрей скользнул по ней взглядом, потом вдруг вытащил из нагрудного кармана пиджака надушенный носовой платок и приложил к ее лицу:
        - Держи.
        Она пошатнулась, но из чувства противоречия падать в обморок не стала.
        Охватив Ренату за плечи, Скорпион-младший довел ее до большого, поставленного "на попа" полена и там усадил.
        - Побудь с нею. Я сейчас вернусь, - небрежно кинул он Борюсе.
        Уверенный, что шеф уже вышел, красавчик намахнулся, чтобы хорошенько влепить ей затрещину и тем самым хоть частично вернуть должок, как вдруг Андрей в воротах резко обернулся:
        - Даже не пытайся. И сходи к офтальмологу: у тебя что-то с глазами, Борюся.
        Наверное, эти олухи никогда не переймут кодекс Андрея, гласивший: "Кого угодно, кроме женщин и детей".
        Предупреждение сработало безотказно (как и все, что делал Скорпион). Борюся отошел подальше от соблазна, на всякий случай наготове держа у бедра пушку: вдруг она только прикидывается дурочкой и снова примется за старые штучки...
        Рената огляделась и, опершись руками о срез полена, как-то неловко попыталась усесться поудобнее. От внимания красавчика не ускользнуло, что она не очень-то хорошо гнется в талии, да и одежда на ней чересчур свободная: леггинсы да балахонистый кардиган. Н-да, похоже с глазами и наблюдательностью у шефа все в порядке. Красавчик фыркнул: теперь-то этот долговязый умник на все согласиться, лишь бы вернуть свою дражайшую женушку и маленького ублюдка. Вовремя они все это провернули, однако же...
        - Ну и что?! Пытать вы меня здесь будете, что ли? заговорила девица. - Так это совершенно напрасно. Я все равно в компьютерах полный профан и даже не представляю, как он это делал...
        - Заткнись, - посоветовал красавчик. Безмозглость этой бабы бесила его. После того, что она с ним сделала в тот раз притворяться идиоткой - не лучший метод.
        Андрей вернулся минут через десять, по-прежнему поигрывая брелоком.
        Рената смотрела на него во все глаза, и все внутри нее сжималось до боли. Он был страшно похож на того, кого она так стремилась забыть хоть на мгновение. Как он достиг этого? И почему она, зная, кто это на самом деле, не может отделаться от мучительных сравнений и от странной симпатии?! Внешность внешностью, но ведь главное - то, чем заполнена физическая оболочка, разве не этому учили девочку-Ренату в школе? А может быть, Саша сумел сделать так, чтобы... Нет, это было бы слишком чудесно, даже для ее душехранителя... И все же надежда не исчезла. Разве не его эти упрямые губы и непокорный, внимательный, вчитывающийся взгляд?! И все же нет. Нет.
        - Тебе придется посидеть здесь. Мы протопим комнату сторожа, так что замерзнуть тебе не грозит. Захочешь есть кого-нибудь позовешь. Только кричи громче, здесь слишком хорошая звукоизоляция.
        - Ник уже знает? - спросила она.
        - Не-е-ет, - с улыбкой протянул Андрей, точно заигрывая с нею. - Пусть поволнуется...
        - Я бы на вашем месте не обольщалась. Гарантирую, что они с мамашей обрадуются счастливому избавлению.
        - Ну уж! Не преувеличивай, крошечка! - Андрей почти вплотную подошел к ней. - Разве тебя можно не любить?
        - Можно, можно... - задушенным голосом проронил красавчик-Боря куда-то в сторону.
        - Пойдем, - Скорпион протянул пленнице руку, но она увернулась и поднялась с полена сама, правда, еще более неловко, чем до этого садилась. - Что же тебе дома-то не сиделось, маленькая?
        - Можешь не стараться. В сочувствие я не верю.
        - Бедняжка. Совсем тебя заклевали, да? Нехорошие...
        Она закусила губу. Какие знакомые интонации! Пусть голос чужой, но манера говорить, беззлобно и легко подтрунивать над нею...
        Не особенно церемонясь, Андрей обнял ее за плечи и повел в "сторожку". Рената не сопротивлялась: в любом случае, это было бы бессмысленно...
***
**
        Роза Давидовна молча выставила на стол две тарелки. Николай удивился и взглянул на часы.
        - Что, снова за свое? - он мотнул головой в сторону их с Ренатой комнаты.
        - Похоже, что загуляла твоя женка. Прихожу домой - а ужина нет. Чтоб ты знал: приготовлено по-человечески. А не абы как, мадам Гроссман кивнула в ту же сторону, намекая на кулинарные способности снохи.
        Ник прекратил жевать и выпрямился:
        - Что, до сих пор не вернулась?!
        - Слушай, Николай. Ты ее распустил совсем. Помяни мое слово: с эдакими выкрутасами она внука моего не доносит! Это я тебе не как мать, а как патологоанатом говорю!
        - Роза Давидовна, ваш черный юмор хорош на Привозе, а мне он действует на нервы, - Ник вскочил и пошел убедиться, что мать его не обманывает.
        На сей раз мадам Гроссман не шутила: Ренаты действительно не было.
        Николай сел за стол и принялся раздумывать, где ее может носить по такой темноте. Взгляд упал на конверт, валявшийся среди обычного беспорядка. Письмо ее подруги из Ростова, Марго. Та содержала ателье и вообще была дамой "пробивной", мастерицей на все руки: и швеей, и парикмахершей одновременно. Это была единственная настоящая подруга Ренаты на памяти Ника. Женщины, как правило, сторонились рыжей бестии хотя бы потому, что она каким-то ведовским способом привораживала их мужчин, словно бы и не желая того. Но в случае с Марго этот принцип почему-то не срабатывал: они с Ренатой были слишком разными; к тому же швея была разведенкой, у нее был сын, работа, требующая максимальной самоотдачи, а потому мужчины интересовали ее постольку поскольку - поматросить да бросить. Отношения у Ритки и Ренаты были хорошими, даже теплыми. Заскучав в добровольном заточении, Рената первой возобновила переписку. За всю историю их дружбы эта переписка уже не раз то умирала, то для чего-то возрождалась, словно птица Феникс. Может быть, оно и было кому-то нужно, Гроссман не знал.
        Скорее всего, Рената жаловалась Марго на то, что жизнь ее не сложилась, что Ник и свекровь превратили ее в домашнюю скотину и что она чувствует себя инкубатором, о котором заботятся только потому, что он вынашивает любимого внучка. Гроссман был уверен, что именно так она и пишет. Во время частых ссор она не раз бросала ему в лицо подобные объявления, и крыть ему было нечем: бойкая маман действительно села на шею избалованной снохе, запрягла и с удовольствием принялась погонять. Портить и без того неважные отношения ни с той, ни с другой ему не хотелось. Про себя же он удивлялся, как получилось, что в первый месяц пребывания в Одессе Рената сумела поставить себя так, как следовало, а после того кризиса размякла и позволила свекрови помыкать собой, лишь изредка огрызаясь, высказывая недовольство Николаю да размазывая слезы по подушке по ночам.
        Однажды Николай все же попытался поговорить с матерью на эту тему, но та не захотела и слушать его доводов:
        - А вы как хотели?! Я вон тоже через это прошла, и ничего: живая! В свое время свекровь, бабка твоя, меня дай бог как гоняла. А это все сказочки. Неженка твоя жена. Воспитывал плохо, а нынче уже поздно.
        Все закончилось тем, что Рената всерьез загорелась мыслью уехать в Ростов, дескать Марго обещала помочь им с работой. Николай наотрез отказался, и она притихла. Но Рената ведь на то и Рената - непочатый край, душа ее - потемки. Она как вода: вроде тихая да безобидная, а камни точит. А уж если разойдется, так берегись цунами.
        Несколько секунд поколебавшись и вертя в руках Риткин конверт, Ник решил все же прочесть. Вдруг они втайне договорились о переезде? Неправдоподобно, конечно, но чем черт не шутит. Особенно рыжий и в юбке...
        "Здравствуй, сестренка! Извини, долго не могла ответить. Хотелось бы тебя увидеть. Как твои дела? Как у вас с Колькой?"
        Ну, это уже совсем по-женски! Даже неудобно читать...
        Николай пробежал глазами пару абзацев. Никаких намеков на переезд.
        "Наше ателье стоит на месте, что ему сделается, проклятому (тьфу-тьфу, как говорится). А тебе, мать, тоже надо чем-нибудь заняться, а то у тебя даже почерк изменился. Нельзя тебе замыкаться в себе. И что еще за настрой?! Мы, женщины, можем все. Это мужики из мухи слона делают, а нам это ни к чему. Сама подумай: от нытья твоего толку не будет..."
        Не в бровь, а в глаз. Может, хоть Марго ей ума добавит? От феминисток тоже есть своя польза.
        "...Я думаю, что Колька твой все-таки одумается и согласится на переезд. Не представляю, как можно жить с родителями. Я бы уже, наверное, повесилась..."
        Ну да, еще тебя не хватало! Куда им ехать, когда они за пределы своей территории, словно какие-то звери в лесу, выйти не могут?! И до того ли сейчас? Только судьбу искушать да малышкой рисковать.
        Ник перевернул страницу. Негусто. Марго и впрямь человек занятой.
        "Прости, сестренка, мне пора закругляться. В следующий раз напишу побольше. Завтра много дел, а сейчас уже глубокая ночь, глаза слипаются. Настройся на хорошее и перестань скулить. Целую тебя. Рита".
        Пробежав глазами все до последней строчки, Ник немного успокоился. Все эти планы писаны вилами на воде, ничего конкретного. У баб ведь всегда так. Хотя... нужно проверить вещи Ренаты: все ли на месте? Она, конечно, сумасшедшая, но не до такой степени, чтобы убежать, в чем была, на пятом месяце беременности.
        Гроссман взял телефон и задумался, куда звонить. В Одессе Рената почти никого не знает, тем более, настолько, чтобы заболтаться и досидеть допоздна. В последнее время она стала ужасной соней и в это время, как правило, уже дрыхнет без задних ног. Он набрал номер одного из приятелей, с женой которого Рената поддерживала более или менее сносные отношения, но ему сказали, что та не появлялась.
        За этим разговором его и застала Роза Давидовна:
        - Ну шо? Нашел свою пропажу?
        - Не знаю, что думать.
        - Куражится, - махнула рукой мадам Гроссман. - Знает же, что из-за ребенка ты трясешься над нею, как не знаю над кем, вот и куражится...
        Николай вздохнул. Эх, Роза Давидовна! Умная вы женщина, да многого не знаете...
        Уйдя на кухню, он закрыл дверь, налил большую чашку кофе, раскрыл форточку и нервно закурил. Дай бог, чтобы мать была права... Если это так, он даже не станет выговаривать Ренате за ее легкомысленное поведение, только бы она вернулась... Но червячок сомнения ковырял душу: с нею что-то стряслось. Но что же тогда делать? Звонить в больницы? Может быть, ей стало плохо, она потеряла сознание, а документов Рената с собой никогда не носит, сколько ей ни говори. Однако одно дело потерять сознание и очнуться в больнице, а другое... А если она в руках у этих подонков? Звонить в милицию? Севе? Подождать? Для этого надо иметь нечеловеческое терпение. Милиция отпадает: мерзавцы наверняка взяли ее как гарант, что он не будет дергаться. Почему же тогда они до сих пор не вызванивают его и не угрожают? Хотя... это логично. Время, чтобы создался определенный психологический настрой, когда он согласится на все, лишь бы только это закончилось... Нет, вначале больницы! Как бы там ни было...
***
****
        Проведя бессонную ночь в сторожке, Рената вошла в состояние ступора. Она просидела на деревянном ящике у допотопного обогревателя, глядя в пол и ни о чем не думая. Тело ее ныло от усталости, в пояснице была тянущая боль, в животе - неприятная тяжесть, а ноги то и дело сводило нестерпимой судорогой. Она уже сдалась - и морально, и физически - и ей хотелось только одного: умереть.
        Помещение действительно было звуконепроницаемым: она почти не слышала голосов людей, что время от времени прохаживались прямо возле ее двери.
        Когда в щели окна, забитого снаружи ржавым железным листом, просочился серый дневной свет, Рената собралась с силами и встала. Тотчас же скрутило правую ногу. Она попыталась избавиться от боли, но не смогла. Слезы сами собой градом покатились из глаз, она застонала, взвыла, бросилась на дверь и заколотила по ней руками и ногами, отчего боль только усилилась:
        - Откройте! Откройте меня! Как я вас всех ненавижу!
        Охрипшая от крика Рената сползла на пол и, стоя на коленях, скорчилась в три погибели. В таком виде ее и застал вошедший Андрей. По лицу его скользнула ухмылка. Пощелкав языком и покачав головой, он проследовал к печке и оценил, достаточно ли пленнице было тепло.
        - Не замерзла?
        "Ну ты даешь, ученичок! Пожалел волк кобылу: оставил хвост да гриву! Веселый ты парень! Далеко пойдешь, мой лучший воин!"
        - Я. Тебя. Ненавижу, - сообщила она.
        - Я тронут. Теперь ты наконец поняла мои чувства, когда меня заставляли рыскать за вами по всей стране? Думаешь, у меня других дел нет, чем наслаждаться твоим неповторимым обществом? Тебе кажется, меня чертовски забавляет все это?
        - Не знаю, кто из вас чертовски забавлялся, когда пристрелил моего отца, телохранителей, Сашу...
        - А этот... Саша - ты что, его уже не причисляешь к телохранителям? - прищурился Скорпион-младший.
        - Твое какое дело?! - Рената откинула голову. Она так устала, что уже не выбирала слов. Тем не менее, Андрей спустил ей это с рук.
        - Меня интересует один нюанс. Откровенность за откровенность, ладно?
        - Не ладно.
        - Подумай. Это может пригодиться нам обоим.
        - Что тебе нужно?
        - Это, - он кивнул на ее живот, лишь слегка выделявшийся под одеждой, - чьё?
        В первый момент Рената взбесилась: он еще издевается, сволочь последняя?! И тут загадочный внутренний голос успокоил ее. Словно под влиянием наркотика девушка вдруг расслабилась, и мысли потекли стройным рядом, автономно от нее.
        Она ясно поняла намерения этого негодяя. Ему нужно точно знать, кто отец этого ребенка, и если это тот, о ком он думает, то в курсе ли Гроссман. А нужно ему все это затем, чтобы сделать ставку или не делать ее. И ставкой в игре будет жизнь ее и нерожденного младенца, ни больше, ни меньше. Если Ник в курсе, ему ни к чему ни чужой ребенок, ни гулящая жена. Это нормально и закономерно. Он будет только рад избавлению от обузы или, по крайней мере, не станет рисковать ради них своей жизнью. А это невыгодно Андрею, тем, кто прячется за его спиной - хозяевам палача - и, в первую очередь, самой Ренате. А если им всем это невыгодно, то Андрей предпочтет, скорее всего, убрать ненужных свидетелей...
        Выбор. Выбирай, что сказать? Выбирай.
        "Выбирай-выбирай, сестренка-Танрэй! Что бы ты ни сказала, хуже будет тебе! Но так, по крайней мере, ты и твой спиногрыз останетесь в живых. Может быть".
        - Хорошо... - медленно произнесла Рената. - Откровенность за откровенность. Это, - она слегка прикоснулась к животу и не убрала ладонь, - это... не Гроссмана. И он об этом знает.
        В глазах Андрея мелькнуло разочарование и тень каких-то тяжелых мыслей. Значит, все верно.
        "Ну и дура же ты, сестренка! Ой, дура!"
        - И этим ты хочешь сказать, что твой благоверный не заинтересуется вашей судьбой?
        - Думаю, да. А его мамаша будет просто счастлива.
        Тут лицо Скорпиона прояснилось, словно он выскочил из замкнутого круга. Андрей расхохотался:
        - Ну, конечно! Ты скажи еще, что и мамуля в курсе!
        Рената поняла, что перегнула палку. Этого мерзавца не обманешь, он проницателен, как... как неизвестно что...
        - Я хотела сказать... - осторожно поправилась она, - я имела в виду, что она это переживет. Она не в восторге от идеи, что ее внук будет сыном такой, как я.
        - Да ты что?! - продолжал "прикалываться" Скорпион-младший. - Парадокс!
        - Без шуток! А впрочем, делайте, как знаете, сами убедитесь.
        Андрей посерьезнел и подошел к ней почти вплотную, наклонился к ее лицу и тихо сказал:
        - Девочка, ты понимаешь, что сейчас делаешь? Ты похожа на птицу, которая прикидывается подбитой, чтобы отвести врагов от своего гнезда. Но с той разницей, что та защищает своих детенышей, а ты - наоборот.
        - Я никого не защищаю. Я говорю, как есть.
        - Ну хорошо, - он отступил и сухо рассмеялся. - Лепи горбатого дальше. А что если я скажу, что твои искали тебя сегодня всю ночь? И что свекровка твоя не смыкала глаз? М?
        - Да ну! - Рената вскинула бровь. - А вы их ни с кем не перепутали?! Может, это были не они?
        - Вот что, - Андрей взял ее за локоть, но Рената выдернула руку. - Слушай, детка, прекрати, а!
        Девушка замерла, но не отвела глаз. Его взгляд, видимо, помимо воли смягчился.
        - Я не думаю, что Ник будет рисковать собой после всего, что я ему сделала, - твердо произнесла она.
        - Через часок-другой мы об этом узнаем. Почему нет? Если права окажешься ты, то я. . - он задумался, что бы такого невероятного придумать для заключения пари; наконец его озарило: - Ладно, куколка. Если ты права, то клянусь честью своего отца, хочешь ты того или не хочешь, я возьму тебя в жены.
        - Ха-ха! Тогда прямо сейчас заказывай банкет, Андрюша! Я тебе не завидую.
        - А если прав я, - веско перебил Андрей, - то я не завидую тебе и твоему красавчику.
        Она снова выдержала его колючий взгляд:
        - По рукам. И можешь попрощаться со своим холостяцким счастьем.
        - Лучше ты попрощайся со всеми, с кем сможешь попрощаться. Виртуально.
        - Договорились.
        О, Ник, ты же всегда был умным парнем! Догадайся, как нужно поступить, не играй в благородство!
        Таким образом, полушутя-полусерьезно, они и расстались.
        ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ...
        Он почувствовал, что непреодолимо хочет спать, и остановил танец на середине. Чтобы никто не отвлек его, Первый Даос рассыпался жухлой листвой по днищу овражка. В этом мире нет опасности, и потому концентрация сущности для мгновенного пробуждения здесь ему не нужна.
        - Иногда мне не хочется помогать тебе, - сказал над листвою пернатый медвежонок с пушистой мордочкой - одно из воплощений Попутчика - Третьего Даоса. - Чтобы вытащить тебя, приходится влезать в шкуру таких отъявленных сволочей, что даже тут мне потом охота долго отмываться... О, Попутчик, ты никогда не умрешь своею смертью! Тебе не сидится на месте...
        - И это правильно, - вдруг произнес лежащий среди песков каменный лев - воплощение их Учителя, Верховного Жреца, определявшего дистанцию. - Отправляйся за ним!
        - Уже иду, - вздохнул медвежонок и стал обретать человеческие очертания.
        Когда же листву прекратило шевелить ветерком, Первый заснул и проснулся в мире статики и дисгармонии.
        Очень глухо до него извне доносился голос Попутчика:
        - Меня интересует один нюанс. Откровенность за откровенность, ладно?
        О чем это они? Легкое прикосновение ЕЁ руки... Все понятно.
        Первый Даос собрался и послал мощный импульс в ее усталый мозг. Третий уловил его, они на несколько мгновений ощутили присутствие друг друга. Все будет, как надо. По крайней мере, пока они оба здесь...
        - Девочка, ты понимаешь, что сейчас делаешь?..
        Это был её выбор. Её. Он был бессилен. Так хотела она сама, и здесь нельзя вмешиваться...
        Третий был великолепен. Это было его коронное воплощение. А ведь он так давно не приходил на эту землю и не придет еще долго - ему нужен отдых, как и всем.
        Не ожидая оваций, Третий Даос удалился с подмостков.
        
        
        Влад перевел скучающий взгляд со студента-Степки, сражавшегося с врагами всех мастей в компьютерной "бродилке", на сонного начальника, Федора Ивановича. Тот даже не старался скрыть от кого бы то ни было, что мирно дремлет над кроссвордом. Влад выдвинул ящик стола, смахнул туда осточертевшие мультифорки с документами и поднял глаза на Татьяну, по обыкновению своему подправлявшую безукоризненно-трехслойный макияж.
        - Таня, если мне будут звонить, я в канцелярии. Или в филиале, - добавил он, чуть подумав. - Номер "мобилы" не давай никому.
        - Угу-м... - стирая помаду с краешка рта, для чего скосила его на сторону, ответила Татьяна. - Так в канцелярии или в филиале?
        - Какая, собственно, разница?
        Она равнодушно повела плечами и забыла о его существовании. Юленька с ним не разговаривала.
        Да, какая, собственно, разница, если ни там, ни там его не будет?!
        Ромальцев сел в свою машину и помчался куда глядят глаза.
        Понижение температуры в начале марта сказалось на качестве дороги. Асфальт покрылся ледяной коркой, превратившись в каток. Это раздражало настолько, что настроение большинства ростовчан в последние дни заметно ухудшилось. Люди с трудом передвигались по улицам, иногда падали, время от времени что-нибудь себе ломали, ругались, так и норовили сцепиться друг с другом. О транспорте и речи не шло. Кондуктора с самого утра ходили взведенные, словно курки, и обязательно находилась какая-нибудь конфликтная бабушка с сумкой на колесиках, способная превратить автобус или троллейбус в боксерский ринг и смыться под шумок, в точности соответствуя описаниям Ильфа и Петрова.
        Владислав поленился в начале зимы "ошиповать" свой автомобиль, так что делать это теперь, в преддверии весны, не имело смысла: вот-вот побегут ручьи. Машину часто заносило, но ему это даже нравилось.
        Ромальцев на бешеной скорости несся по шоссе вдоль Сальских степей в сторону Ставропольского края.
        "Может быть, действительно попробовать еще раз? - думал он. - Еще раз все изменить... Вряд ли только это поможет. Что значит - все изменить? Уехать к черту на кулички? Найти новое окружение? Да было все это!.."
        "Было, было, племянничек! Не бери в голову: жизнь всегда одинакова. Особенно она одинакова, если ты ее воспринимаешь одинаковой. Шутки в сторону: прибавь-ка скорости!"
        "Это было настолько часто, что тоже вошло в привычку. В итоге всегда возвращаешься к тому, с чего начал. Выше головы не прыгнешь. Людям не суждено летать, черт возьми! Обрыдло все, как все обрыдло!"
        Впереди крутился "Мерседес". Стекла его не были тонированными, поэтому все, происходившее в салоне, Владу было видно. Там сидело четверо. Двое были откровенными "лбами" - ни дать не взять охранники хозяина "мерина". Каждое их движение происходило абсолютно синхронно, точно это был единый организм, гораздо более единый, чем сиамские близнецы.
        "Как я ненавижу синхронность! - вдруг подумалось Владу, и он обогнал "мерс". - Как она нелепа и противоестественна! Почему это так трогает меня? Какая мне разница до этих жлобов? Это их жизнь, а это - моя. И в обоих случаях на такой скорости она висит на волоске"...
        Внезапно дорога начала вилять. Вместо того, чтобы притормозить, Ромальцев прибавил газу. Никаких грузовиков, только блестящая от укатанного льда дорога да полузанесенная снегом степь по обе стороны от темного шрама трассы... "Не везет...
        - мелькнуло в голове Владислава, и вдруг одно колесо попало в яму, другое скользнуло впустую - и автомобиль закружило.
        Однообразная местность завертелась в диком хороводе. Влад почувствовал, как все в груди у него сжимается, но не от страха, а от необъяснимого восторга. Ему захотелось отпустить руль, стиснуть голову руками, зажмуриться - и будь что будет. Он громко засмеялся. Это был пик наслаждения, не сравнимый ни с чем другим. Адреналин клокотал в крови.
        Машина застыла у самого кювета. Мимо проскочил "мерс". "Сиамские близнецы" и их хозяин синхронно, уже втроем, подались к окнам, с вожделением впитывая в себя зрелище несбывшейся аварии. Эх, да что они понимают? Не удалось вам насладиться на этот раз, ребята... Как и мне... Увы, красненькое увидите в другом месте...
        Влад откинулся на спинку кресла. Ноги онемели и теперь приятно отходили. Вот куда бы Зойку! Вот где бы она испытала настоящие чувства, истинный оргазм пред ликом смерти!.. Горячая волна поднималась к позвоночнику и разливалась по всему телу. "Хочу еще!" - вдруг решил он. Эта безумная мысль не столь напугала, сколь удивила его. Мгновения до и после капризно не пришедшей на свидание смерти были изумительными!..
        Но Ромальцев передумал. Еще секунду назад он снова дал бы по газам. Но теперь его настроение изменилось. Помрачнев, он развернулся и на относительно малой скорости поехал назад.
***
**
        - Ты проиграла, - сказал Андрей, открывая перед Ренатой дверцу автомобиля.
        Она обняла себя руками, съежилась и села внутрь. Чувства возобладали над разумом, Гроссман... Я надеялась, ты не обманешь моих ожиданий хоть раз в жизни... Ан нет..
        Андрей устроился подле нее. Красавчик-Борюся еще не появился.
        Скорпион-младший вытащил бутылку коньяка, припасенную в кармане кресельного чехла:
        - Согрейся. Ты ведь любила хороший коньяк?
        Рената скосила на него янтарные глаза:
        - А что потом? Пуля в затылок?
        Он засмеялся. Рената отхлебнула из бутылки и поморщилась.
        - Есть хочешь?
        Девушка отрицательно покрутила головой и сделала еще несколько глотков, надеясь, что ее развезет прежде, чем стошнит, и умирать будет не так страшно.
        - Сейчас мы едем на встречу с твоим мужем, - проследив за ее судорожными попытками захмелеть, сообщил Андрей. - Надеюсь, ты будешь вести себя правильно. Он согласен восстановить программу, но хочет убедиться, что ты жива и невредима...
        - Наивный! - фыркнула Рената. Коньяк все-таки сделал свое дело, и она вполне по-пьяному рассмеялась.
        Андрей странно посмотрел на нее, поднял руку и хотел было коснуться ее щеки, но передумал и, выглянув, подозвал Борюсю:
        - Давай, поехали.
        Едва машину стало покачивать, тело Ренаты окончательно сдалось. Не спавшая всю ночь, сморенная голодом и коньяком, она была счастлива, что хотя бы эта боль немного притупилась и оставила ее.
        Девушка задремала и сползла на плечо Андрею.
        - Не притащил бы этот псих за собой хвоста, - заметил красавчик.
        - Болтаешь много, - поморщился Андрей, осторожно перекладывая голову Ренаты себе на колени и набрасывая на ее туловище красавчиково пальто.
        Борюся не понял этих "телодвижений", но комментировать не посмел. Шеф всегда прав. Это пункт первый - он же и последний.
        Будить Ренату не стали, и потому Николай не на шутку перепугался, увидев, что Андрей выходит из машины, оставляя девушку неподвижно лежащей на заднем сидении.
        - Она спит, - предупреждая все, что мог бы выпалить Гроссман, создавая всем ненужные "напряги", сказал Скорпион.
        Лицо Ника выразило недоверие, и тот позволил ему подойти к жене. Гроссман наклонился к ней, чтобы пощупать пульс и послушать дыхание, но почуял запах и возмутился:
        - Вы что, напоили ее?! Неужели у тебя глаз нету?! Или ты совсем скотина?!
        - Ты сегодня заткнешься? - осведомился Андрей.
        Гроссман отпустил руку Ренаты, и красавчик-Борюся приставил дуло пистолета ему под левую лопатку.
        - Пшли, псих!
        Андрей неторопливо последовал за ними к дому, напротив которого стояли их машины. Перед тем, как войти, он оглянулся, щелкнул пальцами оставшимся снаружи парням и указал на спящую в машине Ренату. Те снялись с места и перешли поближе к ней.
        Внутри домик выглядел куда более респектабельно, чем снаружи: стены были оклеены добротными обоями, подвесные потолки сверкали белизной, на полу - роскошная плитка, в которой все отражалось, как в зеркале, хоть катайся на коньках. Мебели было так мало, что становилось понятно: это перевалочный пункт.
        Поторапливая, Андрей подтолкнул Николая в спину. Они прошли в комнату с огромным камином, который был отделан черным мрамором и в котором жизнерадостно полыхали красиво уложенные поленца. У окна стоял письменный стол с компьютером и модемом, а возле стола - два офисных кресла.
        Скорпион-младший дождался, пока сядет гость, затем сел сам. Борюся, расставив ноги и сложив руки за спиной, остался у двери.
        - Держи, мученик, - и Ник получил знакомый диск. - И моли бога, чтобы он дал тебе памяти.
        - Давай договоримся, - Гроссман с трудом верил, что этот человек - не телохранитель Саша, а их злейший враг; ему все казалось, что это - какой-то нелепый розыгрыш, что так не бывает, что на самом деле двойник окажется настоящим Шуркой и вот-вот рассмеется, мол, привет, ребята! соскучились?!
        - Ты сюда договариваться пришел? Будем работать или глазками на меня стрелять?
        - Чтоб вы знали: делать не буду ничего.
        Андрей с усмешкой взглянул на Борюсю, и тот скорчил уморительную гримасу, подыгрывая шефу:
        - Ни фига себе заявочки! Ты что, парень? Шутки шутишь?!
        Ник не обратил внимания на его реплику. Борюся представлялся ему чем-то вроде шакала Табаки из детской книжки, и разговаривать с этой трусливой "шестеркой" было бы ниже его достоинства.
        - Я повторяю: и пальцем не двину, пока ты не отпустишь Ренату.
        - Не понял меня, Николай Батькович, не понял... - протянул Скорпион. - Еще тридцать секунд - и ее приведут сюда. Хозяин этой квартиры - врач, и у него, конечно, найдется пара ампул синестрола. Знаешь, как он действует? Нет? Сейчас объясню. Синестрол провоцирует выкидыш, но это полбеды, ведь правда? он испытующе заглянул в черные глаза Гроссмана. - Однако я не собираюсь тем самым делать тебе услугу, не беспокойся. Следующий этап: если при этом врач бездействует, начинается сильнейшее кровотечение. Имей в виду: на твоих глазах. Тебя и это не впечатляет? О'кей, сгустим краски. Когда она начнет терять сознание, этот же безобразник начнет приводить ее в чувство оригинальным способом. Он будет укорачивать ей один за одним ее хорошенькие пальчики. И снова на твоих глазах. Ты это выдержишь?
        Николай что-то прошипел сквозь зубы и вставил диск. Андрей удовлетворенно кивнул.
        Рената проснулась. Она не сразу поняла, где лежит и чем укрыта. В первый момент испугалась и одновременно обрадовалась: не было этих четырех месяцев "после", так что она до сих пор в папином джипе где-нибудь в перелеске, да и Саша, живой и собранный, сейчас где-то неподалеку возится с костром, чтобы ей не замерзнуть и что-нибудь поесть после пробуждения...
        Девушка улыбнулась и потянулась. В голове приятно запорхало. И тут она ощутила какое-то неудобство в своем теле. Рената села и недоуменно провела рукой по болезненно напряженной груди... Память настойчиво вернулась обратно. Увы, это не было кошмаром... Все случилось на самом деле. Защищать их больше некому, а просто так её не отпустят. Даже если и оставят жизнь ей, то на кой черт ей такая жизнь?! Уж эта мразь придумает, как бы изощреннее отомстить ей... Палач... Почему же он так похож на Сашу?! За что судьба так наказывает её?! Ведь, в сущности, она не делала и половины тех гадостей, какие творят вполне благополучные деляги...
        Рената вспомнила, как несколько часов назад уже смирилась с таким положением вещей, а теперь с ужасом подумала, что ей повторно придется привыкать к безысходности. Шансов у них нет. Саша всегда убеждал ее, что в любой, даже самой пиковой ситуации без единого козыря все равно на самом деле где-то кроется выигрышная карта, только не каждый может узнать ее по некрапленной "рубашке", и тогда остается только надежда на то, что противник в чем-то ошибется. А ведь это уже второй шанс. Два шанса из миллиона! Да это же целое состояние, Рената!
        Она стала оглядываться. Автомобиль стоял возле высокого каменного забора с резной калиткой. Машина Ника, отогнанная метров на двадцать-тридцать, к другому дому, пустовала, все дверцы были распахнуты настежь. Невдалеке на поваленном стволе сидели парни, с виду невооруженные, но одетые так, что под их кожанки можно было бы при желании спрятать даже "калаши".
        Девушка провела рукой по лбу. Кажется, она все еще не до конца протрезвела. Или просто не выспалась. Голова напрочь отказывалась соображать.
        Парни отвлеклись от разговора и стали наблюдать за нею. Рената заплела косу, поправила одежду. Смерть, в конце концов, надо встретить в приличном виде.
        Тут за калиткой ей почудилось какое-то движение, да и охранники поднялись со своего бревна, приосанились. Рената перевесилась через спинку переднего сидения, чтобы разглядеть, что происходит во дворе.
        По дорожке от дома до калитки шли Ник, Андрей и красавчик-Борюся с каким-то типом. Что-либо определить по их лицам было невозможно. Все молчали. Гроссман глубоко засунул руки в карманы куртки, а воротник натянул на уши, словно каждую минуту ожидал выстрела и не желал в последний момент ощутить прикосновение дула пистолета к своему затылку.
        Рената рывком открыла дверцу и побежала к нему. Ник автоматически поймал ее и прижал к себе. Они вышли на тротуар. Андрей махнул рукой охранникам Ренаты, и те скрылись за поворотом.
        - Так! Секунду! - он остановился и щелкнул пальцами, закрывая дорогу своим спутникам.
        "Вот и пришли..." - одновременно подумали и Николай, и Рената.
        Гроссман оглянулся на него и бодряще сжал руку жены. Андрей скользнул по нему глазами, и в них почему-то прочиталось выражение досады. Николай, по крайней мере, не понял, что он хотел этим сказать.
        Рената прижалась к Гроссману и затравленно покосилась на машину с распахнутыми дверцами.
        В это время Андрей затолкал красавчика и второго типа во двор, еще раз взглянул в сторону пленников, почти зло дернул головой и принялся что-то объяснять своим спутникам.
        И вдруг Рената ощутила внизу живота такой пинок, что захлебнулась воздухом и присела. Гроссман, как не до конца проснувшийся филин, таращился по сторонам. Рената вскинула глаза на Андрея, и тот через плечо бросил на нее короткий, но жутко красноречивый взгляд и с отчетливой досадой поморщился.
        Тогда, дернувшись к мужу, девушка толкнула его в сторону раскрытой машины. Подчиняясь на этот раз не разуму, но инстинкту, Гроссман побежал за нею.
        Красавчик молниеносно выхватил пистолет, однако Андрей как бы случайно в тот момент задел его руку, и пуля ушла в ствол дерева.
        Беглецы запрыгнули в машину. Рената уже на ходу захлопнула дверцы.
        Борюся предпринял вторую попытку.
        - Стой! - коротко и очень тихо осадил его Андрей.
        Красавчик недоуменно уставился на него:
        - Но... Андрей Константинович...
        - Я все сказал. Наши их перехватят. Скорее всего.
        - А если нет? - красавчик покосился на третьего.
        Андрей пренебрежительно завел глаза, чуть оттопырил нижнюю губу, фыркнул и пожал плечами. Ясно: если не перехватят, то "наши" и виноваты. А ведь они не перехватят: босс их вон куда услал, додумался! Но спорить с начальством, особенно со Скорпионами - занятие неблагодарное и опасное...
        Машина Гроссмана сорвалась с места.
        - Можешь вылезти, - сказал Николай жене минут через пять.
        Рената с трудом выкарабкалась из промежутка между задним и передними креслами, удостоверилась, что за ними никто не гонится, и села поудобнее.
        - Дай пить, - попросила она.
        Ник протянул ей бутылку газировки. Рената напилась и перевела дух.
        - Ник, нам необходимо уехать и затеряться. Едем в Ростов...
        - Ты родилась под счастливой звездой, куколка...
        - Не смей называть меня куколкой, Гроссман!
        - Так что это было? - Николай тоже приложился к горлышку бутылки и смочил пересохшее, как песок в Сахаре, горло колючей минералкой.
        - Не знаю, не знаю, не знаю!!! - затрясла головой Рената. Я не знаю, почему вдруг поняла его!
        - Но ведь что-то было, ты не могла действовать по наитию, хоть ты и сумасшедшая...
        Она подумала и вспомнила, а вспомнив, расцвела:
        - Я кое-что почувствовала...
        - Ты о чем?
        - О нем, - она кивнула вниз.
        - Тебе показалось.
        - Ни-че-го себе! Он так пнул меня, что я думала - упаду! Ой, останови в тихом месте, мне нужно...
        Ник покачал головой, но все же решился притормозить. Весь дальнейший путь, сидя справа от него в соседнем кресле, Рената пыталась его рукой уловить хоть малейшее движение малыша. Однако тот притих и не отзывался.
        - Это он нарочно. Чтобы ты не поверил, - решила она.
        Гроссман почти не слушал ее и раздумывал, как лучше поступить. Его не интересовало, правду говорила Рената или все выдумала, - было просто не до того. Ее телячья радость в этой ситуации была ему просто непонятна.
        Наконец Николай решил заскочить к одному из старых друзей семьи. Вымотанная до полного бессилия, девушка сразу уснула, едва ей постелили в маленькой комнатке-детской, а Гроссман занялся поиском человека, который согласился бы съездить к Розе Давидовне и привезти от нее деньги на билет и на жизнь в первое время на новом месте.
        Утром друг семьи отвез их в аэропорт. Шел дождь, и он был единственным, кто провожал Ренату и Ника в путь...
        ЕЩЕ СУТКИ СПУСТЯ...
        Сложив вместе подушечки пальцев левой и правой рук, Константин Геннадьевич сидел во главе стола. Виктора Николаевича в офисе не было.
        Когда вошел Андрей, обстановка на заседании акционеров слегка разрядилась. Константин исподлобья посмотрел на сына и объявил перерыв. Все всё поняли и немедленно разошлись, оставив их tet-a-tet.
        - Ваш диск, - Андрей демонстративно щелкнул коробочкой по полировке стола и подтолкнул, чтобы она, бесшумно скользя, приехала к отцу. - Завтра еду домой. Надеюсь, от меня - все?
        Константин Геннадьевич побарабанил пальцами по блокноту. Как начать? Как вложить этому юнцу в голову то, что он сам впитал с потом и кровью? Не сочтет ли сына за оскорбление то, что тот растолковывает ему очевидные вещи? Впрочем, сам виноват... Если ведешь себя, как ребенок, то и выволочку получай, как малое дитя.
        - Чего тебе не хватало? - тихим и очень вкрадчивым голосом спросил Скорпион-старший.
        Андрей с невозмутимым видом слегка двинул бровью.
        - Теперь тебе будет не хватать уважения, Андрюша. Да: в твои годы я еще только думал о том, что ты уже имеешь сейчас, но мне приходилось заставлять уважать себя. Ты этого счастливо избежал. Чего же тебе не хватало?
        - Я поступил по своему усмотрению. Это мы с тобой и с Рушинским, по-моему, оговаривали...
        - Просто мы не ожидали, что у тебя может быть эдакое "усмотрение", сына... Борюся - молодец, он тебя выгородить пытался, но все поняли, что к чему.
        - Очень хорошо, - Скорпион-младший откинулся в кресле и улыбнулся.
        - Неуважение со стороны "шестерок" всегда приводит к гибели "тузов". Что мешало тебе убрать хотя бы его?
        - Почему вы все решили, что это проблема, черт возьми?! возмутился Андрей. Наверное, впервые в жизни он поднял голос на отца.
        - Как ты разговариваешь?! - незамедлительно осадил его тот, и молодой человек опустил глаза, но все же не извинился:
        - Я поступил так потому, что они нам ничем не угрожают. Они будут молчать в тряпочку. Я не воюю с женщинами и детьми! Если хотите убрать ее, найдите вместо меня кого-нибудь другого. Но я оставляю за собой право действовать самостоятельно, и потому не уверен, что у этого "другого" что-нибудь получится...
        - Да ты что?! - иронично усмехнулся Константин Геннадьевич. Надо же! Чем она взяла его, интересно? Что он в ней нашел? Пожалуй, в таком возрасте и не поймешь уже... - А как насчет нашего друга-Котова?
        - Его люди потеряли их следы еще в Ростове. Я проверял.
        - А по-твоему, куда эта парочка отправилась теперь?
        - Не знаю, - Андрей снова отвел глаза.
        - Знаешь. И там на них снова могут выйти.
        - Ну и что?!
        - С тобой бессмысленно разговаривать. Я и не знал, что ты такой упрямый. Хорошего защитничка она себе нашла в твоем лице... Прямо драматическое произведение выходит...
        - Я уезжаю домой. И занимайтесь вы своей Чечней - теперь вам никто не помеха! - Андрей поднялся, взял кейс, плащ, отсалютовал двумя пальцами и, не обращая внимания на сверлящий взгляд отца, вышел из офиса.
        Константин Геннадьевич отбросил диск, кашлянул в кулак и связался по селектору с секретарем.
***
****
        Тонкие иглы прорезали хрустальный воздух...
        Он расправил крылья, на которых отрастало огненное оперение. Еще немного - и можно будет взлететь. Еще немного... Летать во всех мирах непросто. "Чтобы нарушить закон, нужно его знать. А чтобы нарушить безнаказанно, знать его нужно еще лучше". .
        Несколько взмахов - и по воде, по студеной воде ручья, побежала легкая рябь.
        Огненная птица припала к источнику, изнемогая от жажды. Земля охладила ее тело, воздух - ее крылья.
        - Вскоре снова будем прощаться... - сказал Попутчик. - Я не оставлю тебя без помощи... - он коснулся крыла, и огненная птица благодарно рассыпалась золотистым пухом, чтобы скорее заснуть.
        Перебирая в руках пушинки, Третий Даос пожал плечами:
        - Я всегда знал, что он ошибся миром...
        И сказал Атум: "Владыка богов! Иди, выходи на землю! Я дарую тебе - восхвалят и последуют за тобой спутники твоего отца Осириса! Я сотворю твое имя! Ты достигнешь горизонта и придешь к Стенам Дома тайного именем! Выходит сила из моих членов, проникает в мои члены усталость!"
        Усталость проникла в его тело, и он согнулся. А Блистающий поплыл, и совершил свой путь сам, и воссел во главе богов среди свиты прекратившего правление.
        И вскричал Атум:
        - О, Сокол, сын мой Гор! Да воссядешь ты в этой земле твоего отца Осириса в имени этом твоем: "Сокол на Стенах дома тайного именем"! Молю, да будешь ты среди спутников Ра-Ахути на носу ладьи Извечного на веки веков!
        Молвила Исида:
        - Смотрите же на Гора, о боги!
        И сказал юный Гор:
        - Я - Гор, Сокол на Стенах дома тайного именем! Мой полет достиг горизонта!.. Далеко мое место от Сета, врага моего отца Осириса... Я поднимаюсь в моем полете! Нет бога, творящего то, что я сотворил! Я отражу врага моего отца Осириса и поставлю его под мои сандалии!.. Я - Гор, рожденный Исидой!.. Я - Гор, далеко мое место от людей и от богов! Я - Гор, сын Исиды!
        ЛЕТО, КОНЕЦ ИЮНЯ...
        Николай помрачнел и не вымолвил ни слова до самого дома. Рената тоже молчала. Её раздражало все: и то, как Гроссман ведет машину, и то, что лето выдалось душным и жарким, и то, что вокруг столько красивых девушек, разодетых по последнему писку моды, а ей приходится носить эти жутко бесформенные платья, блузки, майки и рубашки. Ей казалось, что Николай, как и раньше, косится на сторону, и уж теперь ей нечем крыть: конечно, выглядит она ужасно. Скорее бы все это кончилось!..
        Едва они въехали во двор, Рената увидела машину Марго у их подъезда. Николай чуть заметно поморщился. Только этой вороны сейчас не хватало... Вообще он научился переносить общество этой подруги жены. В письмах она была более резкой и категоричной, а на деле оказалась компанейской мадам, до мозга костей прозаиком, но не материалистом (в понимании Гроссмана, истинная феминистка должна быть еще и материалистом).
        Рита помахала им рукой и вышла из автомобиля. Да, и внешне она была фигурой заметной: худая, длинная (выше плеча Ника такое не в его вкусе!), черноволосая, со стилизованной "ведьмистостью" - вылитая мамаша Адамс из знаменитой семейки. Впрочем, и стиль жизни у нее такой же: при первом знакомстве ее отрок едва не пригвоздил Гроссмана к двери оперенной иголкой. Единственное, за что Ник был ей по гроб жизни благодарен, так это за то, что она вернула его жену на землю, привела в чувство и пристроила к себе в ателье отвечать на звонки и принимать заказы. Рената успокоилась. Вокруг нее создалось почти осязаемое поле умиротворения. Гроссман не мог на нее налюбоваться: она была такой трогательной, кругленькой, с печальными глазками потерявшейся кошечки. Он даже не подозревал, что она будет так нравиться ему в этом положении. Ему хотелось посадить ее в нагрудный кармашек и никуда не выпускать. Он бы так и сделал, если бы она ему это позволила. Но нет: Рената игнорировала его по-прежнему. Она была лояльна ко всему - кроме него. Это была расплата; Ник помнил ее слова: "Ты как ребенок: если у тебя что-то не
получается, ты готов кричать: "Так не честно, я так не играю, давай заново!" Было бы легко и неправдоподобно, если бы она вдруг взяла и все ему простила. Только не в этой жизни. Только не эта женщина...
        - Держи, папаша! - и Марго завалила Ника кучей каких-то пакетов, скопом вытаскивая их из машины.
        - Ч-что это?! - Гроссман даже присел под их тяжестью и обилием.
        - Все! - отмахнулась швея. - Неси наверх! А мы тут потрещим с твоей женой...
        Рената с усталым видом выкарабкалась из автомобиля:
        - Давай лучше дома. Не то я сойду с ума от этой жары...
        - Ну, дома, так дома! - тут же согласилась Марго и закрыла за нею двери.
        Николай возился на кухне с ужином, а Рената стала разбирать привезенные Ритой пакеты.
        - Нравится? - кокетливо спросила швея, демонстрируя хорошенький атласный конвертик нежно-голубого цвета.
        - Прелесть! - улыбнулась Рената и шепнула: - Только Гроссману не показывай!
        - Почему это?!
        - Потому что он хочет видеть розовый - и не иначе...
        - Да брось ты! Какая же тут девчонка?! Настоящий парень! И вообще, мать, заканчивай приезжать на работу!
        - Марго-о-о... - печально протянула та. - Я не могу оставаться наедине с собой... Мне страшно быть одной хотя бы минуту...
        - Разве ты одна?
        Рената села на диван и задумчиво уставилась на сцепленные между собой руки:
        - Я одна, как никогда... Я хуже, чем одна: меня почти нет...
        Марго присела рядом и обняла ее за плечи:
        - Прекрати немедленно! Или я начну тебя тормошить! Боишься щекотки? Прекрати, чтобы я этого больше не слышала!
        Рената грустно улыбнулась. Гроссман возник в дверях:
        - Вы ужинать собираетесь?
        Проходя мимо него, Ритка едва слышно шепнула:
        - Посиди с нею! Поговори: она не нравится мне сегодня!
        Николай проводил ее взглядом и подошел к жене. Рената смотрела на него снизу вверх, беззащитно, как маленькая девочка. Он уселся на ковер у ее ног. Так - другое дело.
        - Ну, что с тобой? - Гроссман вытянул руку и осторожно погладил ее фалангами чуть согнутых пальцев по щеке, отводя золотистую прядку волос от скулы.
        Рената отдернулась. Гамма воспоминаний, от которых она хотела бы освободиться, нахлынула на нее с новой силой. Так говорил и так делал Саша... Иногда так делал отец. Но не Гроссман...
        Что-то засветилось в ее глазах, но Николай не понял, что она чувствовала.
        - Ты сегодня слишком нервная. Скажи, что я должен сделать. Я не понимаю намеков...
        Она отрицательно покачала головой.
        Николай приподнял ее ногу и поставил маленькой узкой ступней себе на ладонь. Ладонь оказалась чуть больше. Тогда он стал осторожно массировать припухшие щиколотки. Рената откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.
        - Так лучше?
        Она кивнула. Усталость уходила в ноги, а от прикосновений гибких пальцев Ника покидала её вовсе. Она вздохнула. Как хорошо, что иногда с ним можно ни о чем не говорить...
        - Все готово! - крикнула Марго. - Кушать подано!
        Гроссман подумал о чем-то своем и засмеялся.
        Все было хорошо вплоть до того момента, пока Марго вдруг не спросила, есть ли у них имя для Гроссмана-младшего. Ни на секунду не задумавшись, Рената ответила:
        - Саша.
        Николай выстрелил в нее коротким взглядом, помрачнел и умолк. Рита уловила то, как изменилось его настроение, и ощутила в том свою вину, а потому довольно быстро попрощалась и уехала.
        - Тебя что-то не устраивает? - с вызовом спросила Рената, когда двери за швеей закрылись.
        Гроссман молча составил посуду в мойку.
        - Я спрашиваю: тебя что-то не устраивает?! - она оперлась одной рукой о столешницу, а другой подбоченилась. --Изволь отвечать!
        - Не собираюсь качать с тобой права. Иди спать, - отрезал он, звеня тарелками.
        - Не смей так со мной разговаривать, Гроссман! - в ней явно вспыхнула прежняя, вздорная, Рената. А вот Нику не удалось заставить себя отнестись ко всему (и к ней - в частности) с юмором. Гроссман жалел, что, в отличие от жены, уже не может стать прежним.
        - Делай, как хочешь, - сказал он. - Ты никогда не спрашивала ничьих советов. Почему тебя интересует мое мнение?
        - Меня не интересует твое мнение. Просто ты ревнуешь. Но не думай, что из-за того, что ты такой хороший, а я - плохая и порочная, меня будет мучить чувство вины! Ты понял меня?!
        Гроссман швырнул губку в раковину и развернулся к ней:
        - Да не считаю я тебя плохой и порочной!
        Она слышала только себя. Чем хороши такие склоки, так это тем, что каждая из сторон может вдоволь наслушаться и насладиться услышанным - тем, что наговорила сама.
        - Ты думаешь, я не обойдусь без тебя?! Еще как обойдусь!
        А еще утверждает, что ее не мучает чувство вины... Да благодаря этому чувству она уже вон сколько нафантазировала! Целый мексиканский сериал со слезами и соплями... Но и Ник закипал - медленно, но верно. Почему один он должен стараться наладить отношения, в конце-то концов?! Оно ему сильно надо?!
        Нет, сейчас тут оставаться нельзя. Надо проветриться, иначе он взорвется...
        Схватив со столика ключи от машины, Гроссман выскочил из квартиры. Полчаса на успокоение ему хватит. Её нельзя нервировать. Если она об этом не думает, то хотя бы у него мозги должны работать нормально. Но как же хотелось наорать на нее! Шайта-а-а-ан!..
        А Ренату словно обволокло каким-то теплым коконом. Все постороннее, раздражающее, реальное оказалось за его пределами. Она почувствовала в себе как бы легкую эйфорию. На любую мысль, какая бы ни пришла ей в голову, был единственный ответ: "Ну и что?" Да, он ревнует, он хотел бы, чтобы она забыла Сашу. Ну и что? Да, он словно назло ей, вопреки всем ее представлениям и стереотипам, проявил свое благородство и показал, что она ошибалась, когда считала его законченным негодяем. Ну и что? И так было все время: ну и что? нам-то с тобой - что до этого?!
        Все же оставаться одна - и физически, и духовно - Рената боялась. Даже на короткое время.
        Она подхватилась, сбросила в сумку некоторые вещи, наскоро расчесалась перед зеркалом.
        Малыш проснулся и выказал свое неудовольствие, заворочавшись и резко перевернувшись. Рената поняла его - она всегда его понимала, - но разговаривать тоже не захотела. Маленький диктатор! Еще и ты будешь ворчать?! Он обиделся, легко взбрыкнул ножками и улегся комочком. На том странный немой диалог был закончен.
        Марго просто оторопела:
        - Ну, мать, ты воще! - она пропустила ее в квартиру и протерла глаза. - Ты что?! С Луны свалилась?!
        - Приютишь?
        - А то! - швея пожала плечами. - Слушай, сестрица, сколько можно? Вы как дети малые, чессслово! Долго мне еще вас мирить, а?
        - Рит, Рита-а-а! Я очень устала...
        - Сейчас постелю. Как раз укладываю Левку...
        - Я не усну. Посижу с вами, можно?
        - Значит, уложу обоих... - Марго деловито отняла у нее сумку и проводила в детскую.
        Лева уже ждал следующей порции сказки. Увидав свою любимую тетку, он состроил ей глазки и, хлопнувшись навзничь на подушку, задернул на себя простыню.
        - Не выпендривайся, - осадила его Рита.
        - Дальше! - из-под простыни высунулась рука и пальцем указала на раскрытую книгу.
        Марго обреченно оглянулась на Ренату и завела глаза к потолку. Та скрыла улыбку и прилегла на валик дивана, склонив голову на локоть.
        - "И тогда остановились Иван-царевич да Елена Прекрасная в чистом поле отдохнуть. Отпустил Иван-царевич златогривого коня пастись на воле, а сам вместе с невестой своей уснул от усталости"... А вот ты, обалдуй мелкий, до сих пор не спишь! Спи давай!
        - Читай! - потребовали из-под простыни.
        - "Тем временем братья Ивана-царевича ехали мимо. Увидали они, что их младший брат жив-здоров, да еще и невесту с конем впридачу домой везет - позавидовали черной завистью. И удумали они учинить разбой: пока спали Иван-царевич да Елена Прекрасная, старшие братья младшего закололи, разрубили на четырнадцать частей да и разбросали по чисту полю. Конь испугался да сбежал, а красавицу-царевну они во полон взяли да к царю-батюшке повезли. Проснулась Елена Прекрасная да давай заговор читать. И побежал тогда конь златогривый в дремучий лес. Увидал его Серый Волк, призадумался: знать, беда стряслась с Иваном-царевичем, несчастье приключилося. Погнал Серый Волк коня на поиски, да и нашел мертвого Ивана на сырой земле распростертым, на куски порубанным. Собрал Серый все до единого кусочка. Тем временем Елена Прекрасная послала к нему на подмогу черного ворона. Вьется ворон над мертвым Иваном-царевичем, стаю скликает. Не тут-то было: схватил Серый Волк вороненка и говорит ворону: "Съем я его, коли не принесешь ты мне живой да мертвой водицы!" Полетел ворон, нашел два источника, набрал воды и принес Серому
Волку. Тот окропил Ивана вначале мертвой водой - срослись все раны. Окропил живой вздохнул Иван-царевич, открыл глаза"...
        Лева сбросил с лица простыню и заявил:
        - Хочу быть Серым Волком!
        - Ты у меня сейчас схлопочешь! - Рита обернулась, чтобы пожаловаться на него Ренате и...
        Та мирно спала, убаюканная незатейливой детской сказкой, и улыбалась своим снам...
***
***
        Наступило время летних отпусков. Жара стояла невыносимая, от мух не было никакого спасения, а по ночам заедали комары.
        Влад почти не спал уже недели полторы. Мать преследовала его с таблетками, и в итоге ему пришлось с грехом пополам скрывать свою бессонницу.
        Весной ему снова пришлось полететь в N-ск, но к Эсперанце он так и не заглянул. Он снова представил себе гостиничный номер, длинные черные сигареты с ментолом, Надины разрисованные ногти... Стало тошно...
        Все чаще и чаще выезжал Влад на своей машине за город попытать судьбу. И всякий раз ему не везло...
        Очередная ночь ничем не отличалась от предыдущих. Он тихонько вышел из дома, сел в свой автомобиль, выгнал его на шоссе, сжег очередную порцию бензина и адреналина и, разочарованный, заехал на набережную, где в начале зимы повздорил с секретаршей Юленькой. W Кассиопеи висело уже чуть в стороне, не над самой головой, и Влад снова долго смотрел на нее.
        Опять та же странная мысль мелькнула у Влада, но на сей раз он не дал ей ускользнуть. Изменить все... Коренным образом. Навсегда... Что-то тянуло его из темных донских волн. Вдруг Ромальцев услышал за спиной женский голос:
        - Заберут они тебя когда-нибудь!..
        - Кто? - удивленно переспросил голос мужчины.
        - Русалки. Похоже, ты им нравишься...
        Влад оглянулся. Парочка как парочка. Немного, правда, необычно, что женщина в ее положении рискнула разгуливать в три часа ночи вместо того, чтобы видеть десятый сон, но, возможно, это была какая-то особенная женщина. Или ей, как и Владу, не удавалось уснуть из-за духоты.
        - Пойдем домой, - сказал её спутник, черноглазый красавец-баскетболист; рядом с ним эта златовласая русалочка смотрелась совсем как куколка. - Ты снова устанешь.
        - Что ж, тогда ты снова понесешь меня на руках! - ни на мгновение не задумываясь, бодро ответила она.
        Влад поймал себя на мысли, что, видимо, раньше это была поразительная по своей привлекательности женщина. Она и сейчас немного потеряла, смотрится естественно и мило, словно статуэтка Родена. "Вот бы познакомиться с нею как-нибудь потом!.." - подумал Ромальцев и проводил взглядом дружно обнявшуюся парочку. Не обратив на него внимания, незнакомцы скрылись в темноте.
        Влад снова поглядел вдаль. С того места, где он стоял, открывался живописный вид на мост, перекинувшийся через реку, подсвеченный огнями и луной. По законам перспективы он постепенно сужался уходил "в точку" на том берегу. И Ромальцеву вдруг привиделось, что быки моста - это не что иное, как верхние зубы поджидавшего свою жертву чудовищного крокодила. Тот лежал в маслянисто-черной воде и караулил зазевавшиеся суда, небрежно пропуская через приоткрытую пасть немыслимые тонны воды - и все ради того маленького теплоходика, который старательно сигналил и освещал фарватеры берегов.
        Влад поднялся по ступенькам и оказался наверху. Оттуда, с высоты "крокодильей морды", он задумчиво уставился в черную пропасть под собой...
        СПУСТЯ ПОЛТОРЫ НЕДЕЛИ...
        В Его мире происходило все, но эта реальность всегда выживала, уравновешенная антимиром статичности и дисгармонии. Время от времени они переплетались, и тогда события грубого материального врывались в нежно сотканную реальность метаморфоз. На крыльях инкубов и суккубов они приносили войны, убийства, нелепость, смерть - все, чего не было ТАМ... Однако ничто не способно было изменить закона антимиров.
        Для Первого Даоса наступило время покоя. Засыпая, он с интересом слушал, о чем говорят ему извне, и по мере сил и возможностей откликался на ласковые призывы. Радостный смех был ему наградой за старания. Теперь он уже очень хорошо различал "свои" и "чужие" звуки. "Чужие" иногда были резкими, пугающими. От неожиданности он вздрагивал и пытался куда-нибудь спрятаться. ТАМ он не мог думать и рассуждать, ТАМ он чувствовал и воспринимал. лет, прежде чем ты сможешь что-нибудь сделать... - говорил Попутчик, а учитель
        - Утечет немало испытующе смотрел на своего лучшего ученика, словно знал, что тот обязательной отыщет выход из темницы, куда заточило его Время и куда забросила беспристрастная судьба...
        И по-прежнему потрескивал негаснущий костер в Золотой Долине...
        
        
        И провозгласил мудрый Тот богам, обратился он к жителям Хеммиса:
        - О, кормильцы, находящиеся в Пе, рукоплещущие своими ладонями, ударяющие своими руками ради этого великого, вышедшего посреди вас! Стерегите этого младенца, ища дорогу его среди людей и отвращая пути нечестивых от него, да овладеет он престолом Обеих Земель! Ра на небе отомстит за него, его отец наблюдает за ним, чары его матери - его защита, утверждающая его волю и вселяющая страх пред ним среди людей! Но меня ждут, чтобы отослать ладью Месктет, чтобы отправить ладью Менджет. Гор - ваш, предназначенный к жизни! Я сообщу его отцу, что он жив! Я обрадую находящихся в ладье, и гребцы двинутся! Жив Гор для своей матери Исиды! Бессилен яд! И восхвалят сотворившего за его службу, когда он известит услышавшего его: "Да возрадуется твое сердце, Хорахте! Твой сын Гор будет жить!"
        У Влада было ощущение, что весь мир вокруг него скручивается в комочек, а комочек этот становится все меньше и меньше, теснее и теснее. Подчас Ромальцеву было лень вставать и подходить к звонившему телефону: это казалось ему немыслимой затратой энергии, бессмысленной по сути. Физически же он был абсолютно здоров и прекрасно знал об этом. Узнавая о событиях извне из газет и телепередач, Влад понимал, насколько все это чуждо для него, насколько далек он от всего этого. Если ему и хотелось чего-нибудь, то лишь улететь куда-нибудь подальше отсюда, в другой мир, на другую планету, к дальним звездам. Улететь - и больше уже никогда не видеть всего этого...
        Заглядывая в себя - а это было очень страшно - Ромальцев понимал, что внутри он не просто одинок... Внутри он был пуст. Стены внешнего мира раздвинулись. Даже комната его стала огромной и пустой, как он сам. Понять, что и где в ней лежит, что как взаимодействует, было Владу не под силу...
        И потому однажды он вспомнил о зубастом крокодиле-мосте, поджидавшем в реке очередного жертвоприношения...
***
**
        - Я еще позвоню, - сказала Рената, положила трубку и скривилась от боли.
        Николай словно бы и сам ощутил эту ее боль, страх и тоску. Он настороженно посмотрел на нее и машинально взял пакет с вещами, которые она ему отдала.
        - Иди, - Рената махнула на него рукой. Ей не хотелось, чтобы он наблюдал ее в таком виде: бледной, с закушенными губами, встрепанной, как воробей. - Уходи, тебе я тоже позвоню!
        Медсестры занимались своими делами и приготовлениями, но непорядок - присутствие мужчины в приемной - сбивал их с толку.
        - Все, прощайтесь, молодежь! Некогда! - бросила акушерка и взяла Ренату под руку. Та покорно пошла вслед за нею.
        - Уходи! - одними губами беззвучно крикнула она.
        Николай, оглядываясь, отступил. Он не мог просто уйти. Он не представлял, как будет сидеть дома, не зная, что происходит здесь. Наверное, Ник не первый, кто испытывает подобные чувства, но ведь одно дело, когда это происходит где-то там, с другими, а совсем иное - когда с тобой, в этом-то все и дело... В этом вся банальность нашей дурацкой жизни. Вот теперь пришла и его очередь...
        Он уселся под окнами, в тени каштана. К нему подошла степенная собака явно бродячего вида и с кряхтением улеглась под скамейкой. Гроссман закурил. Запечатанные зеленой сеткой окна здания были распахнуты, и время от времени оттуда доносились женские крики. Николай вздрагивал, пытаясь узнать голос жены. Но это были чужие голоса... Он уже трижды чуть не потерял ее, и страх прочно засел внутри.
        Ренату ввели в большую палату, заставленную всяческими приспособлениями, напугавшими ее своим видом.
        - Рыжая... - констатировали акушерки, разглядывая вновьприбывшую с отстраненным видом наблюдателей. - Намаемся, видно, мы с тобой...
        - Почему это?! - удивилась Рената.
        - Вот потому что рыжая, потому и намаемся. Давай, ложись, время засеку, - одна из сестер присела возле постели и взглянула на часы.
        Рената улыбнулась: ее сын недовольно толкнул незнакомую руку, прикоснувшуюся к нему.
        - С характером! - заметила медсестра.
        Словно подтверждая ее слова, боль снова охватила тело Ренаты, сдавив его в мучительных тисках... Эта злая боль выворачивала наизнанку, сжимала, крутила, выла...
***
****
        Уже совсем стемнело. Редкие прохожие не обращали никакого внимания на Ромальцева, облокотившегося на перила моста и глядевшего в темную воду.
        А он думал только об одном: будет ли ему больно. Потому что если будет, то все сведется на нет. Пусть удушье, пусть все, что угодно... Владу хотелось в это верить...
***
****
        Рената старалась не кричать и не стонать. Она знала, что Гроссман где-то рядом. Зачем ему слышать, как она мучается? Он все равно не поймет и лишний раз убедится в ее слабости. Только не это! Тем более, что эту боль можно и потерпеть. И эту тоже... И эту... О, боже! Она стиснула зубы и глухо завопила.
        - Да проорись ты, героическая личность! - посоветовала акушерка. - Перед кем форсишь? Перед нами, что ли? Дык мы и не такое слышали. Хочется - ори, тетеха!
        Схватка сошла на нет. Рената отдышалась. Умничка-сын делал все правильно, словно слышал ее, и действовал в едином ритме с нею.
        "У тебя умное тело, ты быстро учишься, Возрожденная!"
        - Ты - самый лучший! - прошептала Рената.
        Персонал переглянулся. Если бы она ругалась, проклинала все на свете или звала маму, им было бы привычнее. Да вот как та девчонка в их же палате: кричит благим матом, лишь бы кричать...
        - Давай, рыженькая! Уже немножко осталось! - акушерка подставила руку, и Рената вцепилась в нее мокрыми пальцами. Вы такие молодцы, я еще никогда такого не видела...
        - Сколько времени? - спросила та.
        - Да уж двенадцатый час пошел...
        - Вы скажите моему, чтобы не торчал под окнами, а ехал домой... Скажете?
        - Откуда ж ты знаешь, что он под окнами?
        - Ч-чувствую я его! Пусть уезжает! - она стиснула зубы и все же договорила: - Нам. . спешить... некуда!..
        - Ну и болтушка ты! Шутить вздумала! Давай, давай, на счет "три"!
        Акушерка покачала головой. Эта упрямая и выносливая рыжая ведьмочка нравилась ей все больше и больше. Если так пойдет и дальше, все будет в порядке.
***
****
        Влад огляделся. Наконец-то мост опустел.
        Он подкатил к перилам давно уже облюбованную крышку люка, быстро примотал к отверстию веревку.
        По дороге проехала машина, но водитель на скорости не заметил, чем занимается Ромальцев, а потому даже не притормозил.
        Другим концом веревки Влад опутал себе ноги. Его немного трясло от нетерпения. Он вспомнил, что такое с ним было однажды в ранней юности, когда пытался охмурить одну девицу, прославившуюся своими похождениями и побывавшую уже со всеми его друзьями-"не девственниками"... То же состояние: знаешь, что все равно это вот-вот произойдет, и в то же время не можешь расслабиться и перестать волноваться. Говорят, смерть - твоя последняя невеста... Может быть...
        Интересно, как давно уже самоубийцы не пользуются таким методом сведения счетов с собственной жизнью? Ромальцев читал об этом только в литературе прошлого века: то Катерина какая-нибудь, луч света в темном царстве, в омут бросится, то еще кто-нибудь с обрыва сиганет очертя голову... Наверное, бабы - они тоже боли боятся, если выбирают такой конец. Но Влада не смущало, что это по-женски. Главное, чтобы получилось надежно. Кажется, узел достаточно тугой...
        Ну, все. Готово.
        Влад выпрямился, крышку взял в руки, сел на перила. Хорошо, что он знает, где фарватер. К чему было столько готовиться, если упадешь на камни?..
        Теперь ему стало легко. Нервная дрожь улеглась, словно он делал подобное сотни раз. Он завел себя, как будильник. Даже играя в любовь со смертью, действовать нужно технично и размеренно. Зачем суетиться, когда уверен в исходе свидания? Теперь она никуда не денется. Как миленькая пойдет под венец... Не так ли, старушка?
        Влад насмешливо поглядел в звездное небо и аккуратно перекинул ноги на другую сторону, чтобы встать на узенький карниз, обрывающийся в темноту.
        Вот будет славно! Для всех он исчезнет. Как Маленький Принц. И это будет его последний полет - полет к звездам, отраженным на маслянистой поверхности черной реки...
        И Ромальцев выпустил из рук тяжелую крышку. При желании он мог бы еще удержаться, даже когда груз дернул его вниз. Но желания такого у Влада даже не мелькнуло.
        Он погрузился в холодную жидкость. В ту же секунду она согрелась, стала липкой, вязкой, все вокруг залилось багровым цветом, стало нечем дышать. Влад ощутил адскую, ни с чем не сравнимую боль, дернулся вверх, вперед... Тяжесть тянула его на дно, хотелось закричать, но крика не выходило. И все-таки, все-таки, как он ни остерегался, где-то под водой были камни... Скорее всего, Влад что-то себе распорол, иначе откуда бы было столько крови?! Но я так не хотел! Это нечестно! Это надо переиграть по-новому!..
        Он отчаянно забился и вдруг вырвался из плена. Наконец-то прорезался и голос. От дикого крика что-то перемкнуло у него в голове. Он не сразу понял и ощутил, что его держат человеческие руки. Он не понимал, что это за боль, что все это значит и... он не помнил, ничего не помнил... "Кто я?! Кто я?!" надрывался он, извиваясь в чужих руках и слыша растянутые, на низких частотах, звуки: "Ну-у-у-у вы-о-о-т и-и-и у-у-умы-ни-и-ичи-и-ика-а!.." Странные рычащие звуки. Смех? Смех - что это? Не помню... Не пом...
        "Верно, племянничек: кто ты на этот раз? Ты сам хотел чего-нибудь новенького, для чего же теперь тебе понадобилось переигрывать?.."
        Зачем меня вертят? Где я? Так нельзя: надо вспомнить, как все должно было быть. "Кто я?!" - завизжал он в последний раз и убедился, что никто его не понимает. А ведь он так старался...
        Тепло обволокло его, страх начал проходить.
        Он лежал на чем-то горячем, мягком и родном, но толком не мог это рассмотреть. Оно было живое и доброе. Оно, кажется, любило его...
        Он успокаивался, засыпал и... забывал, забывал, забывал...
        ПО ПРОШЕСТВИИ ДВУХ ДНЕЙ...
        И произнес Тот речь Владыке вселенной:
        - Отправь послание к Осирису, да рассудит он обоих юношей!
        Тогда сказал Шу, сын Ра:
        - Правильно миллион раз то, что сказал Тот!
        После того, как послание достигло царя, сына Ра, Великого обилием, Владыки пищи, он испустил великий крик. И он мгновенно ответил туда, где был Владыка вселенной вместе с Девяткой:
        - Почему обманут сын мой Гор? Ведь это я делаю вас сильными, ведь это я сотворил ячмень и полбу, чтобы питать богов, равно как и скот после богов, и ни один бог, ни одна богиня не нашла в себе силы сделать это!
        Ра-Хорахте сказал:
        - Ответь за меня на это письмо Осирису мгновенно и скажи ему на это письмо: "Если бы тебя и не бывало и если бы ты и не рождался, ячмень и полба все равно были бы!"
        Послание Владыки вселенной достигло Осириса и было прочитано перед ним. И тогда Осирис снова послал к Ра-Хорахте со словами:
        - Я говорю и действую от лица своего сына Гора. Совершенно прекрасно все, что ты сделал, ты - воистину создавший Девятку в то время как Истина погружена внутрь преисподней! Но взгляни на дело сам! Что до этой страны, где я нахожусь, то она полна свиреполикими гонцами, и они не боятся никакого бога и никакой богини. И я заставлю их выйти, и они принесут мне сердце каждого, творящего злые дела, и они пробудут здесь со мною. Вообще, что это, что я упокоен здесь, на Западе, в то время как вы все наверху? А кто у них сильнее меня? Вот уж воистину измыслили они ложь! А разве когда Птах великий сотворил небо, разве не сказал он звездам, которые в нем: "Будете вы упокаиваться каждую ночь на западе, в том месте, где царь Осирис. А после богов и знатные, и народ упокоятся в месте, где находишься ты!" Разве не так сказал он мне?!
        И вот после этого послание Осириса достигло того места, где был Владыка вселенной с Девяткой. И тогда Тот взял послание и прочел его перед Ра-Хорахте с Девяткой.
        И тогда они сказали:
        - Прав, прав во всем, что он сказал, Великий обилием, Владыка пищи! Да живет он, да будет здоров и благополучен!..
        
        
        Теплые сумерки, золотисто-розовое небо и снег, синие верхушки сосен...
        Он распахнул глаза. В открытые окна дул свежий ветерок. Пахло грозой.
        Он перевел взгляд. Большая комната, много кроватей, вдалеке, у стены, какой-то мужчина, опершись на подушку, читает газету.
        Руки лежат поверх чистой, но жесткой и какой-то сероватой простыни. В вену левой вставлена приклеенная матерчатым пластырем иголка, от которой вверх, в капельницу, идет прозрачная и эластичная трубочка.
        Во рту и в горле было сухо.
        Он слегка пошевелился и почувствовал от этого усталость. Какое прошлое было у него до наступления всепоглощающей темноты?.. Да, да, что-то всплывает в памяти... Сдавившая грудь холодная вода, тянущая вниз тяжесть... Он не ожидал этого, не рассчитывал, что у него будет так мало времени. Пришлось активизировать все жизненные силы, нырять, распутывать ноги... А воздуха отчаянно не хватало... Кажется, уже вне сознания руки сами собой размотали тугой узел, похоже, он даже поплыл кверху... Все. Больше - ничего...
        Влад отдохнул и двинулся снова. Нужно дать знак. Движение это лучший способ доказать, что ты существуешь. Это понимают даже пресмыкающиеся.
        Мужчина на соседней койке отложил газету, тяжелым взглядом посмотрел на него, подумал... Видимо, судорожные попытки Влада подняться впечатлили его, и он, вытащив из-под кровати костыли, поковылял к двери.
        - Сестра! - крикнул он. - Сестричка! Тут ваш утопленник очухался... кажись! Ластами машет! Дуйте сюда, покудова он капельницу не опрокинул!
        В палате материализовалась медсестра и направилась прямо к Владу. Тот притих: от него больше ничего и не требовалось. За нею вошел высокий мужчина в милицейской форме с погонами лейтенанта. На одном его плече, небрежно накинутый, висел белый халат с большущей заплатой.
        - Очнулся? Ну, и отлично... - сестра была хорошенькой, румяной, немного похожей на овечку девушкой. Она ловко проверила капельницу, иглу, пощупала пульс Ромальцева и присела у изголовья, чтобы измерить ему давление. От своеобразного треска заклепки на "рукаве" прибора Влад ощутил неприятные мурашки, побежавшие вдоль позвоночника.
        Лейтенант взял стул и присоседился к девушке. После этого он неторопливо извлек из кармана ручку и блокнот. Влад понял, о чем его сейчас спросят.
        - Лейтенант Поляков, - представился милиционер. - Мне придется задать вам несколько вопросов. Вы сможете отвечать?
        Вежливость стража порядка подкупала. Влад испытал двойственное чувство: во-первых, что-то незрелое, то есть желание отвечать этому, в принципе незнакомому, человеку лишь потому, что он весьма корректен; во-вторых, уверенность, что есть вещи, которые можно и нужно выкладывать, и есть - о которых лучше помолчать. Но он пока не знал, не сориентировался, что куда отнести. В голове царил полный сумбур. Чуть прикрыв глаза, он кивнул.
        - Вас обнаружили на берегу, у поселка. При вас не было никаких документов. Как вас называть?
        Тот слегка нахмурился, затем лицо его прояснилось:
        - Меня зовут Алек... - тут Влад осекся, покачал головой и поправился: - Мое имя Владислав Ромальцев...
        Лейтенант что-то записал.
        - Вы можете припомнить, что с вами произошло?
        - Нет, - теперь уже уверенно ответил Ромальцев.
        - Совершенно ничего? То есть, я хотел сказать, вы не помните, как оказались в реке будучи одетым?
        - Не помню.
        - А последнее, что вы помните?..
        Влад внимательно посмотрел на него:
        - Я помню, что ехал на машине.
        - На своей?
        Тот повел бровями.
        - То есть, я хотел сказать, вы были за рулем?
        - Да, я был за рулем.
        - Где это было?
        - Это было достаточно далеко от реки. Где-то за городом.
        - А раньше вы никогда не страдали провалами памяти?
        - Нет, никогда не страдал провалами памяти, - Ромальцев говорил тихо, спокойно и до неправильности правильно, то есть, полностью проговаривал фразу, не комкая окончаний, не сокращая и в основном повторяя вопрос собеседника в утвердительной форме. Это немного не понравилось лейтенанту, но давить на пострадавшего он пока не решался.
        - Вы уверены, что незадолго до случившегося вам никто не угрожал... Попробуйте вспомнить...
        - Мне никто не угрожал, - как автомат, ответил Владислав.
        Лейтенант прищелкнул языком. Этот странный, бесцветный "никакой" - человек был каким-то обтекаемым. Попытки проникнуть в его сознание напоминали вхождение в воду или, скорее, в пустоту: он не сопротивлялся, но и не давал никакой информации. Точно так же можно беседовать с собственным отражением в зеркале. А это нехорошо. Неправильно это как-то...
        - Ну, хорошо, - оценив красноречивый взгляд медсестры, сказал он. - Тогда каким образом я могу связаться с вашими близкими? Вы местный?
        - Я - местный, - и Ромальцев назвал домашний телефон. - Мою мать зовут Зинаидой Петровной.
        - Я позвоню ей. Всего доброго. Выздоравливайте. Но если вдруг вы что-нибудь припомните, медсестры и доктора помогут вам выйти на меня.
        - До свиданья, - Влад медленно опустил голову на подушку и закрыл глаза.
        События все еще перекрещивались и наслаивались друг на друга. Такое он испытывал до этого всего три раза... Эти малоприятные ощущения вскорости пройдут.
***
        Медсестра Лена была дежурной. Сидя на посту, она листала журнал и размышляла, как провести ночь. Можно подремать на кушетке, если, конечно, все будет тихо.
        И только она об этом подумала, как в двери настойчиво постучались. Лена поднялась и пошла открывать.
        На пороге стояла полноватая заплаканная женщина, не моложавая, но отчетливо молодящаяся, с претензией на аристократичность. Правда, по ее лицу сейчас было трудно сказать, сколько ей лет: под глазами темнели мешки, мокрые от слез и съеженные, размазанная тушь тоже не придавала ей привлекательности, хотя и была тщательно вытираема платочком.
        - Я хочу, чтобы меня пустили к сыну! - без предисловий заявила она.
        Лена растерялась, настолько напористым был тон этой дамы.
        - Но... время посещений уже прошло... Приезжайте завтра, часикам к десяти, - и "овечка" попыталась прикрыть дверь.
        - Девушка, вы понимаете, о чем говорите?! Как - завтра?! Я не виновата, что мне только что сообщили!
        В голове медсестры мелькнула догадка:
        - А вы к Ромальцеву?
        - Да, да! - дама зарыдала. - Мой Владичка там! Сколько раз я просила его не разговаривать по телефону, когда сидишь за рулем!
        Её голос был столь пронзительным, что у Лены зазвенело в ушах и задребезжало в голове:
        - Подождите одну минутку!
        Какое там! Дама ворвалась в рекреацию, как ураган. Непонятно, каким образом, но она двигалась точно по направлению нужной палаты.
        Совершенно сбитая с толку, Лена бросилась за нею.
        На тумбочке одного из соседей Влада горел ночник. Остальные спали, а кровать самого Ромальцева была пуста. Ну и дела!
        В следующий момент из-за довольно объемной фигуры госпожи Ромальцевой медсестра разглядела, что Влад сидит на подоконнике в позе лотоса и смотрит на улицу. Как раз напротив больницы была церковь с часовней, и тот неподвижно взирал на нее. Но ведь еще час назад он едва мог пошевелиться!
        - Владичка! - завопила Зинаида Петровна, нисколько не заботясь об остальных обитателях палаты, и бросилась к нему. Господи боже мой, как же ты так?..
        Влад не вздрогнул, но обернулся довольно резко, явно не ожидая подобного вторжения. При этом стала видна глубокая царапина у него на виске, а также багровый кровоподтек, раздавшийся на скулу и пол-лба. В тот момент мать не узнала в этом человеке своего сына и опешила. Его упрямые зеленовато-синие глаза тут же смягчились, и Зинаида Петровна, причитая, кинулась к нему. Влад соскользнул с подоконника и поймал ее, даже не пошатнувшись от толчка, который произошел от броска матушки.
        - Господи! Господи! Ну, как же это?! - пачкая его пижаму своей косметикой, повторяла Ромальцева.
        - Говорите, пожалуйста, тише! - наконец опомнилась "овечка"-Лена. - Люди ведь спят.
        Зинаида Петровна брезгливо повела глазами по кроватям, на которых просыпались больные и, ничего не понимая, следили за происходящим.
        - Идем, ма! - шепнул Влад, обнял ее и повлек в коридор.
        - Но куда?! Тебе нельзя! - воспротивилась та.
        - И-дем! - настойчиво повторил он, и взгляд его стал таким упрямым, что Ромальцева не смогла перечить.
        - Выключайте свет! - рыкнула Лена на больного с газетой, как будто во всем этом бедламе был повинен именно он.
        Влад усадил мать на кожаную кушетку в коридоре и внимательно, как чужой, рассмотрел ее. Казалось, он что-то сопоставляет. Видимо, концы сошлись с концами, потому что взгляд его потерял напряжение и стал абсолютно непрозрачным, но все равно не таким, каким был у него раньше.
        - Мама, мамуля! - молодой человек улыбнулся и вдруг взял ее за руки. - Все в порядке, ма! Все позади! Никогда не волнуйся за меня!
        Зинаида Петровна сквозь пелену слез таращилась на него и не выдергивала рук. Если бы он сейчас поцеловал ее, она тоже не стала бы препятствовать, хотя обычно считала подобные вещи чем-то одновременно и неприличным, и негигиеничным.
        - Владичка?!
        - Мне нужно поскорее выбраться отсюда, ма, - тихим голосом продолжал он, присаживаясь перед нею на корточки и проникновенно глядя своими чудесными глазами ей в лицо.
        - Что с тобой, сыночка? - она, морщась, точно больно было ей, осторожно коснулась пальцами синяка вокруг царапины. Почему тебе не наложили повязку?
        - Так быстрее затянется, - не желая развивать эту тему, быстро отозвался он и продолжил о своем: - Привези мне одежду, хорошо? Мне очень дорого время...
        - Что ты затеял? Тебе нужно полежать и чтоб врачи присмотрели за твоим состоянием. .
        - Если бы ты знала, ма, как я хочу на свободу! Помоги мне! Ладно?
        Вот оно что странно: в глазах сына впервые за последние пару лет заиграла жизнь. Но ведь и раньше, давно, эта жизнерадостность у него была совершенно другого качества... Что же с ним сделали?
        - Нет, Владичка, ты полежи! Я боюсь за тебя!
        - Ма-а-а! Легкое сотрясение мозга еще никого не убило... Это только лишь тело!
        Она отпрянула от него, вцепилась в его плечи пальцами, слегка покореженными артритом:
        - Сыночка! - и, испугавшись своей догадки, прикрыла рот ладонью. - Сыночка, да тебя же с того света вытащили! Ты же... - из глаз Зинаиды Петровны с новой силой хлынули слезы.
        - Перестань, ма!
        - Как ты можешь так относиться к своему здоровью? Как ты можешь так относиться ко мне, к моим нервам?! Я ведь всю жизнь на тебя положила, Владичка! - и полились классические упреки.
        К чести Влада надо заметить, что он вынес их терпеливо, как никогда. Не видя никакой реакции с его стороны, мать быстро закончила сцену.
        - Теперь все будет иначе, ма... - помолчав, сказал он.
        - Но ведь я же боюсь за тебя, разве ты не понимаешь этого?!
        - Бояться за меня нужно было раньше. Теперь - все будет в порядке. Все будет по-другому, понимаешь?
        - Лучше? - с надеждой спросила она.
        - По-другому.
        - Я приеду за тобой на такси. Только завтра.
        - Моя машина должна стоять на набережной. Это в центре, в нашем районе, - Влад улыбнулся, как мальчишка - ослепительно и безмятежно. - Я буду ждать тебя. Иди и спи спокойно.
        - Я не смогу спать спокойно!
        Он провел ладонью по ее щеке:
        - Сможешь.
***
****
        Лене не спалось. Она все никак не могла забыть концерта, который закатила импульсивная мамаша Ромальцева. Упаси бог! Наверное, он был единственным ребенком в семье, если с ним так носятся. Лена не любила таких. И в то же время Ромальцев не вязался с образом избалованного дитяти, наследного принца, над каждым чихом которого трясутся и который принимает это как должное. Что-то в нем не так...
        Медсестра отложила журнал. Если и ему не спится, то почему бы им не поболтать? Чувствует он себя хорошо, начальство ночью не бродит...
        Лена тихо приоткрыла дверь и просунула голову в палату.
        Силуэт Влада по-прежнему темнел на фоне окна. Он так же, как и в прошлый раз, скрестив ноги, сидел на подоконнике и смотрел на купола часовни или на небо над ними. Лена тихо подошла к нему сзади. Чуть в стороне от креста, освещенного убывающей луной, мерцали вытянутые в одну линию три дружные звездочки.
        "Не обожгись, обезьянка! Тебе не все нужно видеть, даже если ты ничего не поймешь! ."
        Бр-р-р-р! О чем это она?
        Лена увидела, что Влад сидит без пижамной рубашки. Он походил на медитирующего шао-линьского монаха: кисти рук свободно лежат на коленях ладонями вверх, тело выпрямлено, как струна, и в то же время совершенно расслаблено, голова приподнята к небу. Влад смотрит не на церковь. Он смотрит на звезды... В полном безмолвии и неподвижности.
        - Вы не спите, Влад? - коснувшись его горячего плеча, зачем-то спросила Лена.
        Он чуть-чуть двинул головой и покосился на нее, не поворачивая корпуса.
        - Я выспался.
        Она немного смущенно призналась:
        - Вы знаете, на самом деле я не могу заснуть и мне скучно. Я ведь не отвлеку вас от чего-то важного, да?
        - Если что?
        - Мы можем пойти на пост и поболтать за чаем. Если, конечно, вы не устали.
        Странный пациент развернулся, но остался сидеть в позе лотоса. Лене не было видно его лица, глаз, зато он прекрасно видел ее:
        - За чаем? Что ж, почему нет?
        И она сама не уловила того момента, когда он успел сняться с места и очутиться по левую руку от нее.
        - Пойдемте, что ли! - он пожал плечами.
        Медсестра привела его в свой закуток, показала место за столом, убрала журналы и какие-то медицинские бумаги и вытащила из стеклянного шкафчика две чашки. Он наблюдал за нею. За всеми. Словно зверь, попавший в незнакомое окружение. И ему доставляет удовольствие наблюдать и давать увиденному определения - если, конечно, он их дает.
        - Влад! - начала было она, но он перебил:
        - Можно маленькую просьбу? Зовите меня Сашей.
        - Э-э-э... Сашей?
        - Да.
        - Вы и Полякову сегодня пытались представиться Сашей... Это... Ну да, наверное, это ваши личные дела. Если не хотите, не буду спрашивать... Саша.
        - Не хочу.
        - Договорились, - она разлила кипяток по чашкам и бросила в каждую по пакетику. - Вам, наверное, интересно, как вы тут оказались?
        Он как-то вяло повел плечами. Вряд ли этот жест выражает особую заинтересованность. Но... как же это?! Саша-Влад словно уловил ее удивление и засмеялся:
        - Конечно, интересно! Расскажите! О себе, любимом, всегда приятно послушать!
        Лена кашлянула. Мысли он, что ли, читает? "О себе, любимом"... А произнес как посторонний...
        - Вас вчера утром сюда доставили. В реанимационной. Причем двое констатировали смерть и только третий как-то нащупал слабый пульс. Как ниточка... Сильное переохлаждение: вы не меньше суток пролежали в воде или у воды... Ну, и травма - в висок. Еще бы чуть-чуть... Ощущение, словно вас зацепило какой-то арматурой...
        - Да, да, я, кажется, что-то припоминаю... Наши реки ужасно загрязнены, это не секрет... - Влад, прищурясь, глотнул чая и лениво посмотрел на нее сквозь поднимавшийся из чашки пар.
        - Но как же так получилось?
        - Черт его знает... как-то получилось, наверное... Я не помню...
        - Наверное, ваша мама очень переживала...
        - Лучше расскажите, как дела у вас? Давно вы здесь работаете?
        Какой хитрый! Знаем психологию, проходили! Конечно, каждый предпочитает быть в центре темы разговора, каким бы скрытным он не был. Лена тоже не чужда этому, но только не теперь, когда собеседник открытым текстом изложил свою технологию подхода к любому человеку. Что ж, велосипеда он не изобрел, но к чему так откровенно?
        - Я - не очень. Полтора года. А вы кем работаете?
        Влад откинулся на спинку стула и рассмеялся:
        - Стрелочники мы с вами, Лена!
        Она опустила глаза на приколотую к халату визитку и тоже хихикнула:
        - Вы первым начали, Саша!
        - А вы второй продолжили... Я работаю в одной ма-а-аленькой... - он показал пальцами, насколько ма-а-аленькой, - фирмочке менеджером. Официально. А на самом деле... - Саша-Влад неопределенно поджал губы. - Черт его знает, кем...
        - Что за фирма? Чем она торгует?
        - Оборудование - для заводов, фабрик... больниц, знаете ли!
        Они снова засмеялись.
        Внезапно послышался тревожный вой сирены. Лена могла бы поклясться, что у мгновенно прекратившего смех Ромальцева при этих звуках глаза полыхнули холодноватым огоньком. Её пробрало, точно она лицом к лицу встретилась с чем-то потусторонним или, по крайней мере, с каким-то диким хищником. Ноздри его тонкого, с горбинкой, носа слегка дернулись, как бы принюхиваясь, а сам он почти неуловимо для глаза подобрался и посмотрел в сторону окна.
        - Ну вот... Поговорили... - сокрушенно сказала Лена. Сейчас начнется беготня... Вас проводить до палаты?
        Он ничего не ответил, только вежливо улыбнулся. И медсестра, тут же забыв о нем, побежала вниз.
        Врачи "скорой" втаскивали носилки, на которых лежал окровавленный пацаненок лет двенадцати-четырнадцати. Лена остановила Вичку, медсестру с третьего этажа:
        - Чего там?
        - С гранатой поигрались. Двоих - наповал, на клочки, то бишь... А этот - вон!
        За носилками в больницу ломилась несчастная мать подростка, мужчина же - видимо, муж ее - пытался утихомирить истерику, но и сам был не в лучшем состоянии.
        Врачи сложили носилки на каталку и прямо по ходу, в коридоре уже, начали вставлять иглы от капельниц, делать инъекции, прикладывать кислородную маску...
        На Лену и Вичку сразу же навалилось столько поручений, что они безостановочно носились по коридорам, встречаясь только в реанимационной.
        - Вторая ночь! - подкатывая глаза, вздыхала Лена.
        - Не говори! - поддерживала ее Вичка, и они снова разбегались.
        И однажды Лене показалось, что на лестнице мелькнула фигура Влада, но во всеобщей суматохе она так и не удосужилась проверить это. Откровенно говоря, было не до того.
        Состояние мальчишки ухудшалось. Он весь был одна сплошная рана.
        В коридоре билась в истерике мать, но ни у кого не было времени удалить ее из здания. Лена старалась как можно быстрее просачиваться мимо уничтоженных горем родителей: она вообще не умела утешать, а в данный момент и утешить-то было нечем. .
        Ниточка жизни еще не оборвалась. Ребенок словно оттягивал момент смерти, хотя было уже почти ясно, что он не выживет. После укола адреналином сердце вновь слабо застучало, и врачи заработали с удвоенной энергией. Через несколько мгновений оно стихло.
        Персонал застыл у стола. Лена выдохнула. Всё. Опустошение какое-то... Так всегда, если ты полностью бессилен перед старухой с косой.
        Она почувствовала слабое движение у плеча и оглянулась. Это был Ромальцев. Он приложил палец к губам, ни на мгновение не отрывая взгляда от мальчика.
        - Что вы здесь делаете?! - ужаснулась Лена.
        - Я стою слишком далеко. Можно? - и Влад скользнул мимо нее; так как все было кончено, ему никто не помешал.
        Он оказался почти рядом с операционным столом и слегка пригнулся к лицу умершего. Кажется, Ромальцев знал, что делает. И, вероятно, даже лучше, чем опустившие руки врачи.
        - Третью клиническую он не перенес... - проговорил хирург, и все зашевелились.
        Влад сделал шаг назад. Двигаясь ранее по-кошачьи точно и бесшумно, как бы скользя, теперь он неловко задел Лену, прижал ко рту тыльную сторону кисти, как бы от рвотного спазма, он немного ссутулился.
        - Что же вы делаете?! - "овечка" схватила его под локоть и поволокла из реанимационной. - Если не можете смотреть на такие вещи, так нечего было приходить! Мне устроят разнос, если узнают, что вы из моей палаты! И, тем более, без рубашки! Кто так делает? Вы как маленький, ей-богу!
        Не прошло и минуты, как тоска в глазах Саши-Влада исчезла, растворилась, он выпрямился в струнку и как-то по-детски улыбнулся медсестре:
        - Я не знал, что она настоящая... Больше так не буду, честное слово!
        - Кто - настоящая?!
        Улыбка пропала. Влад печально опустил глаза:
        - Бывает, все мы балуемся... Но одним везет больше, другим - меньше...
        - Ложитесь-ка вы лучше спать, больной! И все мои неприятности будут на вашей совести: вы меня просто бессовестно подставили!
        - Да не будет у вас никаких неприятностей. Вы же медсестра, а не нянька...
        И с этими - резонными - словами Влад удалился в свою палату.
        С ним что-то произошло, но Лена не знала, что...
        ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
        - Ох ты - ух ты! Кого я слышу! Ну, привет, размазня! - в голосе Дмитрия появилась обычная при общении с Ромальцевым насмешка. - Не врут, что ты в больнице с сотрясением валялся? Где тебя угораздило?
        - Встретимся в нашем спортзале через час, - выдержав некоторую паузу, ответил на это Влад и бросил трубку.
        Аксенов был так удивлен, что даже не опоздал. Еще больше его ошарашила осанка Ромальцева, тихий, но отчетливый голос и уверенная поступь - стать хищника. В общем, то, чего у Ромальцева отродясь не бывало. Знать, хорошо его обо что-то стукнуло... Можно сказать, контузило не по-детски.
        Общие знакомые Владислава и Дмитрия всегда собирались в этом спортклубе под названием "Горный цветок". Чаще всего такие встречи заканчивались сауной и девочками - парни старались оттянуться по полной программе и ни в чем себе не отказывали. Влад не был исключением, но появлялся здесь реже остальных и был в гораздо худшей форме, нежели приятели-крепыши. Увидев его, они подняли галдеж:
        - О-о-о-о! Кого к нам принесло!!! Ромаха нарисовался!
        С кем-то обнялись, с кем-то хватило и рукопожатия.
        - Мы уж забыли, как ты выглядишь! Смотри-ка, а это у тебя откуда?! - Афганец - самый низкорослый из компании пренебрежительно прихватил его за бок: - Сальце-то лишнее тебе зачем?!
        Дмитрий проследил за реакцией Ромальцева, но тот остался невозмутим. Ха, попробовали бы раньше указать размазне на какой-нибудь физический недостаток, пусть даже и не слишком заметный! Он бы нет, чтобы поработать над собой - тут же огорчился бы по самое "не хочу" да уперся, как ишак карабахский. Ну, разве так бывает? Чтобы всего пару месяцев не видеться и не узнавать человека? Блин, мистика какая-то!
        - Схлестнемся, Ромаха?! - пихнув его кулаком в плечо, спросил задира-Самурай, товарищ довольно жесткий и по-азиатски агрессивный: мало кому удавалось долго выносить взгляд его узковатых черных глаз.
        Влад быстро расстегнул синюю джинсовую рубашку.
        - А ты свой "пацик"-то снял, размазня?! - усмехнулся Дмитрий. - А то как бы Юрец руку об него не обтесал!..
        Короткий и повелительный взгляд Влада заставил его заткнуться.
        Ромальцев остался в одной черной майке-безрукавке с оскаленной мордой волка и английской надписью на груди. Аксенов уже как-то видел на нем этот "прикид", но впервые отметил, что взгляд волка и Владовский взгляд секунду назад имеют столько общего.
        Поклонившись с Самураем друг другу, они сделали несколько шагов по кругу. Юрка начал первым - как всегда, с резкого броска. Влад ушел вбок. Н-да, это на него похоже... Но эта мысль Дмитрия осталась недодуманной, потому что, вроде бы и не коснувшись Ромальцева, Самурай кувыркнулся на татами. К его чести, он тут же пружинисто вскочил на ноги, но Влад перехватил инициативу в свои руки. Вот уж чего Аксенов не знал о "размазне", так это его бойцовских навыков. Парни одобрительно загудели. К их кругу стали подтягиваться другие обитатели клуба. И это не удивительно: компания Дмитрия всегда отличалась особыми свойствами устраивать шоу где следует и где не следует.
        Володька-Афганец внимательно наблюдал за боем, время от времени невольно делая движения, словно представлял себя на месте участников. Судя по выражению его лица, он действовал бы так же.
        - Вулф! Давай, вставь ему! - крикнула какая-то азартная леди из тех, что усердно занимались тут бодибилдингом.
        Похоже, задиристый Самурай достал уже всех в "Цветке", и зрители были на стороне Ромальцева, с легкой руки девицы ставшего "Вулфом".
        - Не маши руками! - наконец не выдержал Афганец, в очередной раз поморщившись от промаха Юрки. - Чего руками машешь? Чтобы он простудился? Давай кайтэн! Еще! Атэ-вадза! Ука-кимэ! Ука-кимэ итиё! Уходи!
        Самурай откровенно потерял над собой контроль. Ярость заслонила в его голове тот участок, что отвечал за движения. Подсказки Афганца только еще больше сбивали его с толку, и он со свистом замахал кулачищами. Влад откровенно играл с ним и не применил еще ни одного действительно болезненного удара. Леший подал Афганцу нунчаки, и тот в удобный момент швырнул их Юрке с подсказкой:
        - Кентай-итиё, как вчера!
        Дмитрий не понимал и четверти этих терминов, но сообразил, что если уж Володька начал подсказывать, а Самурай все равно не может справиться, то песенка его, на радость зевак, уже спета.
        - Завали его, Вулф! - кровожадно заорали сзади.
        Не то сбившись, не то еще по какой-то причине, но Ромальцев пропустил одно из молниеносных движений Юрки, и удар нунчаками пришелся почти что в висок - в то самое место, где еще остался рубец и не до конца сошел синяк. Из-под содранной корочки раны хлынула кровь, залила пол-лица и левое плечо Влада. Женщины испуганно вскрикнули: ну, уж бабы-то всегда любили Ромальцева.
        Влад откатился, но Самурай одним прыжком настиг его и уже изловчился покартиннее добить под разочарованный вздох зрителей, как вдруг - никто не понял, каким образом - внезапно перелетел через голову и через Ромальцева и грянулся на пол с выкрученной рукой с зажатыми в кулаке нунчаками. В следующий момент окровавленный Влад уже сидел на нем верхом, заломив для достоверности ему еще и ногу. Самурай стукнул свободной ладонью по полу и стиснул зубы. Афганец скис и отошел за спины ребят все они были намного выше него и скрыли за собой своего лидера, как стволы векового леса.
        Дмитрий швырнул Ромальцеву полотенце, и тот прижал его в скомканном виде к виску. Юрка поднялся и протянул ему руку. Вид у него был не то, чтобы помятый, но какой-то недоуменный: "Меня?! Этот?!"
        - Ну ни фига себе! - сказал Дмитрий, следуя за Владом в раздевалку. - Нормально ты его... Так о чем хотел побазарить?
        Ромальцев молча стянул через голову мокрую от пота и крови майку, протер полотенцем плечо и грудь и бросил все это в приоткрытую спортивную сумку. Затем все так же молча ушел в душевую. Дмитрий уселся на старого "коня" с ободранной дерматиновой оболочкой.
        - Я насчет нашей шарашкиной конторы, - послышался голос Влада из душа. - Познакомь меня с теми людьми, о которых ты говорил в тот раз.
        Дмитрий с грохотом свалился с коня. Хорошо хоть успел подставить ногу.
        - Чего?!
        - Что - "чего"?
        - Ты хочешь поднять свою фирму?
        - Да, мне понравились твои советы.
        - Ну, братан, у тебя и шея, я скажу! Пока дойдет - все волки в лесу передохнут. И долго ты телился, пока надумал?
        Вытираясь, Влад вышел в раздевалку. Прежней чопорности как не бывало. Раньше Ромаха ни за что не позволил бы себе разгуливать при ком бы то ни было абсолютно обнаженным, а сейчас ему не было до этого никакого дела. Он подошел к зеркалу, раскрыл аптечку, небрежно откупорил упаковку пластыря и, уронив на пол облатку, залепил кровоточившую царапину. Дмитрий тихо обалдевал с его тугодумия.
        - Мне нужна наша команда для работы в "горячей" точке.
        - Именно в "горячей"? - с сомнением уточнил Аксенов, полагая, что ослышался.
        - Горячее не бывает. И еще - оружие.
        - У тебя такие скромные запросы, братан, я тебе скажу! Какое и сколько?
        - Различное и много.
        - И когда?
        - Скоро. К концу лета.
        - Этого лета?
        Ромальцев одарил его непередаваемым взглядом. Так смотрят санитары на умалишенных. Дмитрий встряхнул головой:
        - Вау! На кой оно тебе сдалось?
        - Подробности позже. Я знаю, что через тебя я могу это провернуть, - Влад неторопливо оделся.
        В это время в дверь стукнули:
        - Эй, чё вы там закрылись? - крикнул голос Лешего. - Войти можно?
        - Нельзя! - дуэтом откликнулись Влад и Дмитрий.
        - Ну, блин! И долго вы там будете торчать?
        - Долго мы тут будем торчать? - осведомился Аксенов.
        - До тех пор, пока ты мне не ответишь, - пожал плечами Влад.
        "Молодой и нахальный" смог только утвердительно кивнуть. Ромальцев подошел к двери и открыл щеколду. Леший окинул его взглядом:
        - Как твое это? - он показал на свой висок. - Здорово он тебя...
        Влад прихватил сумку и на выходе встретился с огромной фигурой Усманова - самого добродушного парня в их компании по прозвищу "Горец". Ромальцев не был маленьким или ледащим, но рядом с Горцем он выглядел как доберман рядом с ньюфаундлендом. Хусейн пожал ему руку и пропустил мимо себя с улыбкой, полной одобрения.
        Дмитрий поскреб в затылке. Да, Ромаха - не Вулф... Он, скорее, Бульдозер...
        ШЕСТНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
        Зинаида Петровна решила, что пора закатить сыну истерику. Любимый домашний котик Владичка одичал так, что уже четвертые сутки возвращается домой под утро (значит, живет ночной жизнью), спит всего-навсего два-три часа, а потом снова сбегает. Где его носило, Ромальцева даже не подозревала. Он или отмалчивался, или отвечал, что на работе. Что за работа такая? И "мобильник" стал отключать, чтобы она его не беспокоила по пустякам: видите ли, своими частыми звонками она его отвлекает! Что с этим ребенком?! Неужели забыл, как неделю назад его полумертвого выловили из реки?!
        Зинаида Петровна специально дождалась приезда Влада, пять раз задремывая в кресле у телевизора, но всякий раз просыпаясь от малейшего шороха. Весь ее организм настроился на предстоящий спектакль, и она просто не могла дать себе нормально заснуть. Наконец в прихожей зазвенели ключи и щелкнул замок.
        - Владик! - придав своему голосу твердость и строгость, заявила она. - Так больше нельзя! Ты обо мне хоть немного думаешь?!
        Влад весело взглянул на нее:
        - Не говори, что я тебя разбудил!
        - Разве я могла заснуть? Как тебе не стыдно?
        - Ма! Во-первых, привет! - он подхватил на руки ее отнюдь не невесомое тело, закружил и расцеловал; Зинаида Петровна охала и ахала, боясь, что он либо уронит ее, либо надорвется. А во-вторых, я до жутиков голодный. Покормишь меня, ладно? Ну-у, мамуль! Не дуйся! Я же тебя люблю!
        - Перестань! Перестань! Ты как сумасшедший! - но истерика уже отменялась. Целующийся, да еще и веселый Влад - ценная реликвия. Своего рода, раритет. - Где ты ходишь в такое время?
        - Я не хожу, ма, я езжу. По делам.
        - По делам своей фирмы? Зачем она тебе сдалась, если из-за нее ты не можешь как следует отдохнуть?!
        - Я не хочу отдыхать! Я наотдыхался на всю эту жизнь, честное слово! Покорми меня, иначе я сейчас умру! - он засмеялся и поставил ее на ноги.
        Зинаида Петровна принялась разогревать остатки ужина, а Влад с упоением полоскался в ванной. Вечно взмыленный, словно какой-то грузчик. Рубашки меняет каждый день, и все равно они у него как у трубочиста. И постоянно приходится стирать его спортивные костюмы: он из них буквально не вылезает. Чем таким можно заниматься "по делам фирмы"?
        - За стол - в одних плавках?!! - Ромальцева чуть не потеряла сознание.
        Влад улыбнулся:
        - Ма-а-а! Если я сейчас чего-нибудь не закину в желудок, то и рукой не смогу пошевелить! Не веришь?
        - Но так нельзя! Это не эстетично!
        Не слушая ее доводов, Влад уже уминал за обе щеки то, что было на тарелке.
        - Зато так вкусно! - расправившись с доброй половиной щедрой порции, отозвался он. - Мам, ты - гений кулинарного искусства! Правда-правда!
        Знает, негодник, как подлизаться. Ну, как тут на него злиться?.. А надо... Господи! Как он ест! Как голодный волк! Неужто целый день ничего не ел?! Прямо как Дениска-паршивец. Ну, что с ними делать?
        - Когда ты будешь приходить домой, как положено? - Зинаида Петровна села напротив.
        - Ой, ма, не знаю! Не спрашивай! Наверное, очень нескоро... Боюсь, что мне придется много поездить... Слушай, чего такое я только что съел? Это сказка!
        - Худющий стал, как неизвестно кто! Разве так можно?
        - И можно, и нужно. "Сальце-то лишнее мне зачем"? процитировал он кого-то и со смехом поднял к губам стакан с молоком.
        - Тебя Зоя никак не может найти. Она уже замучила меня своими звонками. Ты уж разберись с нею.
        Влад оторвался от стакана:
        - Она уже приехала? Я не знал. Скажи ей, что я сам позвоню, когда смогу.
        - Ой, пороть вас некому, а мне некогда! Ты что, забыл, почему она тебя ищет?
        - Почему?
        - У тебя в воскресенье будет день рожденья!
        Он засмеялся:
        - Оу! Честное слово, забыл! Ма, я потом сам вымою. Иди спать! Спать, спать, спать! - и, составив посуду в мойку, он испарился.
        Схватившись за сердце, Ромальцева залила корвалолом полкухни, чтобы до утра не выветрилось. Правда, пить его она не стала.
        Привольно раскинувшись на постели, Влад уже видел десятый сон. Раньше он никогда не спал на животе. Дыхание у него было тихим, как у зверя в засаде. Одежду, естественно, всем скопом бросил на стуле: убирай, мама! Зинаида Петровна приложила к носу его рубашку в надежде унюхать женские духи: может быть, он на самом деле просто загулял, у мужчин это случается. Тогда она бы так не тревожилась. Не тут-то было. Рубашка носила в себе странный аромат смеси хвойного дымка, мяты, каких-то экзотических пряностей и... чего-то неопределенного, будившего давние воспоминания, но все равно не уловимого. Уж чей-чей, а запах кожи и волос собственного сына Зинаида Петровна прекрасно знала. И это не был его запах, а на парфюм он не похож.
        Ромальцева демонстративно развесила его одежду на вешалки и села с краю кровати. Он даже не пошевелился. Владичка всегда спит чутко, а сейчас точно выключился. И спать на животе его не заставишь: он с детства привык скручиваться в комочек и заворачиваться в одеяло или простыню.
        Зинаида Петровна осторожно погладила его по черным волосам и охнула: его тело так и дышало жаром, настолько сильным, что даже мокрая после душа голова уже почти высохла. Может быть, он заболел? Но больные так не едят и матерей на руках не носят. Безобразник! Загонит он ее в могилу! Она прикрыла сына простыней, подошла к шкафу и забралась в карман его джинсов. Ключи от машины и от гаража он всегда носил справа, а теперь переложил в левый карман. Мелочь, конечно, но как-то странно...
        Сбросив тапочки, она обула сабо и отправилась в гараж.
        То, что она обнаружила в багажнике, повергло бедную Зинаиду Петровну в долгосрочный шок.
        Машина была забита различным оружием, и не пневматическим, а настоящим, даже несведущая во всех этих делах Ромальцева сразу поняла это, с первого взгляда. На нее хищно смотрели автоматы, винтовки, что-то типа пулеметов, ТТ, еще какие-то пистолеты... В углу багажника, небрежно завернутые в газету, лежали ножи разных образцов и размеров.
        О боже! Вот за что мальчика едва не убили! Вот почему он скрывал от всех, как очутился в реке!
        Ромальцева бросилась домой. Разбудить! Сейчас же! Немедленно! Пусть все объяснит!
        Влад изъявил недовольство, когда его вырвали из объятий Морфея. Прежде чем ответить на вопли матери, теребящей его и требующей объяснений, он взглянул на часы и со стоном с размаху рухнул лицом в подушку:
        - Ма, я мог бы поспать еще целых полтора часа! Ну что тебе неймётся? Иди, поспи... Книжку почитай, в конце концов...
        - Ты меня в гроб загонишь! Отвечай сейчас же! Прекрати отшучиваться, это очень серьезно - то, что ты творишь! Думаешь, если я умру, тебе будет хорошо?!
        Влад поднялся и отправился на кухню, где сразу же учуял запах любимого маминого корвалола. Он поморщился:
        - Ма, давай договоримся: ты не будешь лезть в мои дела, а я не стану прятать от тебя ключи, слушать твои жалобы etc, etc... - вытащив сигарету, он закурил.
        - Не смей здесь курить!
        Ромальцев вышел на балкон, но мать преследовала его по пятам:
        - Влад! У тебя нет ни души, ни сердца!
        - Ма, ты переборщила со своими каплями. Иди поспи, а?..
        Она расплакалась. Ему надоело слушать все это. Он выбросил сигарету и, ни слова больше не говоря, отнес ее в спальню:
        - Добрых снов! - уложив ее в постель, Влад набросил на нее покрывало.
        И тут Зинаида Петровна ощутила, что безудержно хочет спать. Она тщетно боролась с этим состоянием секунд пятнадцать, а Влад тем временем прикрыл за собой дверь.
        Ей приснились высокие кедры с душистыми стволами, маленький костер и младенец в люльке, который звал ее тихим плачем. Весь свой сон Зинаида Петровна возилась с этим малышом, который то и дело превращался в каких-нибудь ласковых и невероятно хорошеньких зверюшек. Она получала несказанное удовольствие от этого общения, словно это было ее собственное дитя. Она не хотела просыпаться и длила этот сон с маленьким рыженьким мальчуганом, улыбавшимся ей из люльки...
        ПО ПРОШЕСТВИИ ДВУХ НЕДЕЛЬ
        Спать хотелось неимоверно, а маленький рыжий Сашка не давал ей сомкнуть глаз. В его плаче было столько неподдельного горя и тоски, что Рената засомневалась в утверждении врачей, будто дети на самом деле в этом возрасте так общаются и настоящих слез у них нет. Малыш, похожий на нее как две капли воды, словно хотел ей на что-то пожаловаться, а она утратила способность понимать его.
        Наконец усталость взяла свое. Рената рассердилась и строгим голосом предупредила, что больше не может петь ему колыбельные и что так себя вести нельзя.
        - Ты его ужасно напугала! - вынимая голову из-под подушки, с иронией откликнулся Гроссман, но обнаружил, что Шурик и правда замолчал.
        Рената молча сунула младенца под бок Николаю и свалилась спать.
        - Да, кажется, такой тон для тебя великая новость! - не мог не признать Гроссман. - Верно я говорю, ваше высочество?
        Мальчик взглянул на него одним глазом, чмокнул губами и задремал. Николай поправил на нем перекосившийся чепчик и ослабил пеленку, стиснувшую маленькое тельце. Ему всегда казалось, что Рената закручивает сына слишком туго. Она лентяйка, а с прижатыми к бокам руками Шурик засыпает быстрее (ну, кроме сегодняшней ночи, разве что). Мальчишка благодарно гукнул сквозь сон и раскинул в разные стороны сжатые в кулачки крохотные ручонки.
        - Ну, привет! - шепнул Николай, наклоняясь к его уху. Строгая у нас мамаша, правда? Ух, она такая! Я тебе уже про нее рассказывал, только боюсь, ты меня тогда еще не слышал... Хорошо тебе: побуянил - и байки! А мне еще на работу утром...
        Гроссман покосился на Ренату: не слышит ли она? Нет, слава богу, спит мертвым сном: ей только дай. Значит, можно поболтать еще. При ней он обычно стеснялся: ему казалось, что она будет смотреть на него как на идиота. Николай предпочитал делать вид, что относится к Шурику нейтрально. Так неосознанно хотела Рената и тем самым диктовала ему, как он должен держаться с "чужим произведением". Однако это "произведение" родилось настолько похожим на Ренату, что в глубине души Ник не мог себя заставить не любить его, хотя все его иллюзии насчет девочки рассыпались в прах. Пусть мальчик. В каком-то смысле, пожалуй... это даже и лучше... Он чистая страничка, в него можно вложить все, чего нет в них с Ренатой. Гроссман пообещал себе, что будет, по крайней мере, стараться.
        Заболтавшись, он и сам не заметил, как заснул в обнимку с ребенком. Утром, естественно, оба проснулись в луже, но ужасно довольные. Сашкин даже и не подумал кукситься, лежал, водил взглядом по потолку и самозабвенно гулил. Рената хмуро поднялась и отправилась за бутылочкой и соской. Ник посмотрел на часы и прикинул, что на работу еще слишком рано, так что можно поваляться и поиграть с малышом.
        - Какие у нас уже большущие руки! Ручищи, я бы даже сказал! Да-а! Рената! Как ты отнесешься к моему предложению выбраться куда-нибудь в это воскресенье? Марго предлагала свой любимый ресторанчик. Давай развеемся?
        Рената налила воду в бутылку и, завинчивая крышечку, что-то неопределенно проворчала. Спросонья она была весьма неприветлива. Шурик жизнерадостно тыкался носом в Гроссмановскую грудь и кривил ротик в сторону того, откуда, по его разумению, ему должна была достаться пища. Николай засмеялся и пощекотал пальцем его нежную щечку. Малыш потянулся губами еще активнее и схватил ручонкой мизинец Гроссмана.
        - Ладно, не ворчи! Давай выберемся? Нам нужно немного отдохнуть! Ты разве не хочешь побывать в людском обществе?
        - Там будет видно! - буркнула она, отняла Сашку и унесла перепеленывать и кормить. Рыжику все это весьма не понравилось, и он снова недовольно замяукал и заквохтал.
        Нику было обидно, что Рената никогда не кормит сына в его присутствии. Как будто он чужой! Как будто не он был с ними рядом все эти трудные месяцы! Как будто не с ним она строила всякие планы, если была в хорошем настроении!
        Гроссман вздохнул, поднялся и стал молча собираться. Журавль да цапля, точнее не скажешь...
        Проснувшись до конца, Рената заметно подобрела и даже позволила поцеловать себя на прощание. Шурик уцепился за его нос и как будто не хотел отпускать.
        - Какой ты у нас уже взрослый и способный! - сказал Гроссман, сделал ему "козу-козу рогатую" и убежал.
        Рената с тоской посмотрела ему вслед. Она скучала по нему, но только когда не видела. Стоило ему появиться, вне зависимости от ее воли в ней вспыхивали противоречивые чувства. Отторгая его, Рената страдала, но не могла поступить иначе. Он был какой-то не такой. И еще: она слишком хорошо помнила, каким он был раньше, так что теперь ничто не могло заставить ее изменить свое к нему отношение. А Сашкин все время напоминал ей то, что могло бы у нее быть и что она безвозвратно потеряла. Гроссман старался, иногда он был похож на... на Сашу... но... это был не он и это было редко. Когда такое происходило, Рената только раздражалась, так что Ник боялся лишний раз сделать или сказать что-нибудь неправильное. Как же он, взрывной, огненный, способен столько терпеть? Это мог только Саша, но ведь это был Саша...
        К счастью, времени на такие размышления у нее было мало. Периодически его не хватало на то, чтобы подойти к зеркалу и не заставлять Рыжика созерцать непричесанную и встрепанную мамашу. "Рыжик" - это прозвище, придуманное Риткой. Гроссман бунтовал поначалу, но потом смирился. Он ведь тоже называет Сашкина Шуриком, и Ренате тоже это не нравится - но ничего!
        Рената опустила голову и посмотрела на присмиревшего сына:
        - Ты - самый лучший... - прошептала она и поцеловала его в круглый лобик.
***
***
        Зоя нарядилась по полной программе: в ресторане соберется немало ее коллег, так что выглядеть нужно на все сто: пусть Влад смотрит только на нее и восхищается только ею! Кроме того, сопровождать их снова будет этот забавный тип, Дмитрий. Они так давно не встречались, что Зое было даже любопытно пообщаться с ним снова: в микродозах он, в общем-то, даже прикольный.
        Ромальцев был одет, как истинный джентльмен: в черном, при "бабочке", в лаковых туфлях. Статный. Все эти облезлые грымзы сегодня сдохнут от зависти, увидев ее в обществе таких кавалеров!
        - Шик-блеск-красота! - провозгласил Дмитрий, едва завидев их. - Фирма гарантирует: все будут в обмороке!
        Правда, сам он явился в повседневном костюме, но смотрелся тоже ничего.
        Вестибюль ресторана был прямо-таки переполнен. Узнав в толпе кого-то из коллег, Зоя отошла перекинуться словечком. Ромальцеву не нравился бессмысленный шум, и он посматривал, нельзя ли куда-нибудь улизнуть, пока не появится возможность подняться в зал. Манекенщица поправляла прическу и макияж, подруги наперебой что-то говорили ей, смеялись, жестикулировали.
        - Саша?! - вдруг услышал он тревожный голос и ощутил чьи-то пальцы на своем предплечье.
        От неожиданности Влад сильно вздрогнул, а зрачки его расширились.
        - Ради бога, прошу прощения! - молодая женщина с зеленовато-янтарными глазами убрала руку и отступила. Кажется, я обозналась! Извините!
        Он проводил ее глазами. По сравнению с теми дивами, что украшали собой вестибюль, она была сереньким неинтересным воробышком, даром что кто-то постарался, уложив ее рыжие волосы по-гречески в локоны, под серебристую тесьму и нарядить в серебристое же, напоминающее тунику, платье с палантином, которое искусно скрывало некоторые недостатки ее фигуры. Вообще же она походила скорее на продавщицу в магазине, нежели на завсегдатая таких вот заведений. Женщина как женщина. Баба.
        Обогнув несколько скучившихся компаний, она подошла к высокому брюнету, которому не доставала и до плеча, взяла свою сумочку, и они перекинулись парой фраз. Брюнет улыбнулся, вложил ее маленькую руку себе под локоть и повел к лестнице.
        Ренате было очень неудобно. Во-первых, не к чему было так выкрикивать этому парню в ухо чужое имя. Во-вторых, из-за ее дурацкого вопля он так сильно вздрогнул, его зрачки были так расширены, что в тот момент Рената и сама испугалась. Ну, а в-третьих, между ним и ее телохранителем не было ничего общего - он, конечно, не мог этого знать, но она-то знала, вот в чем все дело! Что же заставило ее броситься к нему, когда она случайно увидела его - со спины?! Сумасшедшая, ничего не скажешь. Она чокнулась уже, помешалась от всего, что произошло: в каждом встречном-поперечном ей видится его призрак. Сентиментальная идиотка...
        Чтобы немного прийти в норму, Рената отправилась в дамскую комнату, где смочила виски холодной водой и поправила прическу, придуманную специально для нее Маргаритой. Да, кстати, а где она сама? Марго, конечно, может найти себе спутника и отправиться с ним в другое место, чтобы дать Гроссманам побыть наедине - такое вполне в ее духе. Но Ренате не хотелось быть с ним наедине. Тем более, какое там - наедине - в этом гудящем, как улей, ресторане?! Смешно, право!
        Все еще улыбаясь после встречи с подругами, Зоя вернулась к своим спутникам и, взяв за руку Влада, поцеловала его в щеку:
        - Идём-идем! - шепнула она и повлекла его за собой.
        Дмитрий ухмыльнулся и пошел за ними.
        Танцоры из "Варьете" скакали по сцене, как заведенные, но мало кто обращал на них внимание. Каждый из присутствующих развлекал себя в меру своих возможностей и фантазии. На фоне профессиональных танцовщиков и танцовщиц любители смотрелись не очень выигрышно, однако никому не было до этого дела.
        Зоя с удовольствием поймала на себе и на Владе несколько завистливых взглядов и откинула за спину белокурые завитушки мелко накрученных волос. Еще бы! Смотрятся они оба отпадно!
        - С днем рожденья, милый! - произнесла манекенщица, поднося свой бокал к бокалу Влада.
        - Присоединяюсь, именинник! - тут же заявил Аксенов.
        Тот кивнул и молча выпил свое шампанское - судя по выражению лица, и не прочувствовав его вкуса. Аксенов произнес длинный витиеватый тост, но Ромальцев выслушал его не слишком-то внимательно. Казалось, мысли его далеко от собственного дня рождения и от этого столика. Зоя нахмурилась и приступила к наблюдению.
        Дмитрию же не терпелось повторить с нею тот залихватский танец, но уяснив, что намеки его не дошли до адресата, сказал прямо:
        - Спляшем, Зоенька?
        Та недовольно передернула плечиком. В это время Влад немного повернул голову и посмотрел на один из соседних столиков. Манекенщица стиснула салфетку: непобедимая женская интуиция подсказала ей, что такой взгляд у мужчины не появляется просто так. Сердце ее бешено застучало: за тем столиком, куда так косилась ее "зазноба", сидела какая-то незнакомая, ничего из себя не представляющая рыжая девица с красавцем-брюнетом, которого Зоя почему-то прозвала про себя капитаном Немо. Окончательно разозлившись, она толкнула под столом колено Влада и прошипела:
        - Тебе что, так нравятся большие титьки?!
        Ромальцев как будто не понял, о чем это она. Точно неожиданно разбуженный во время увлекательного сновидения, он моргнул и, вздернув бровь, воззрился на подругу:
        - Что?
        - Я спрашиваю, у тебя что, изменились вкусы? - она мотнула головой в сторону рыжей, которая мило беседовала с "капитаном Немо", снисходительно позволяла ему целовать свои ручки и вообще выглядела весьма счастливой; "капитан" же смотрел на нее влюбленными глазами. Надо же! Прямо семейная идиллия... Мымра...
        Влад слегка улыбнулся и покачал головой, дескать, ай-яй-яй, как нехорошо ты выражаешься... Но Зою это не только не развеселило, но и проняло еще больше:
        - Она же толстая, как не знаю что! - не обращая внимания на уставившегося в ее сторону Дмитрия, сообщила она. - С каких это пор ты стал тащиться от коров?!
        Ромальцев упрямо поджал губы:
        - Зоя. Успокойся! - очень членораздельно приказал он и заглянул ей в глаза.
        - Я все вижу, не пытайся меня переубедить!
        Он откинулся на спинку стула:
        - Дмитрий!
        - Аллё?
        - Дмитрий, сходите потанцуйте, ладно?
        - Если бы ты знал, с каким удовольствием я сделал бы это, если бы...
        - Вот и сделай.
        - Что это еще за распоряжения?! - возмутилась Зоя, но вдруг горячая ладонь Ромальцева придавила ее кисть, и необъяснимо-повелительный взгляд потемневших синих глаз пробрался в самую душу. Манекенщица ощутила, как на загривке у нее сами собой шевельнулись волосы, но в следующий момент шок прошел и сменился... умиротворением. Она и сама от себя такого не ожидала! Ну, нравится ему - пусть смотрит! А она пришла сюда повеселиться. В конце концов, у него сегодня день рожденья, а эта рыжая ей и в подметки не годится. Было бы от чего переживать! Тем временем Дмитрий подхватил ее под руку и повлек в круг танцующих. По счастливому совпадению, тут же заиграла одна из ее любимых песен Джо Дассена. Пусть смотрит! Никуда он от нее не денется, она уже знала об этом после вчерашнего дня, проведенного вместе с ним...
        Влад снова покосился на ту даму. Теперь и она, словно ощутив его взгляд, оглянулась и встретилась с ним глазами. Лицо Ромальцева не выразило никаких эмоций. Рыжеволосая смущенно улыбнулась, словно повторно извиняясь за нечаянную ошибку. Влад успокаивающе качнул головой, опустил ресницы и с горечью усмехнулся, машинально делая из салфетки кораблик...
*****
        По негласному правилу, при въезде поезда на территорию Чечни никто из пассажиров даже не пытался не то, что выглянуть, но даже приблизиться к окнам. Мало этого, так люди даже старались вообще лежать на своих полках в купе или плацкарте.
        Ехавший из Джанкоя Роман Комаров не был охвачен волнением остальных пассажиров: когда поезд пересек границу, он крепко спал себе на верхней полке.
        Внезапно состав дернулся, словно налетел на какое-то препятствие, и, скрежеща колесами, резко стал. Едва не кувыркнувшись со своего места, Комаров с чувством выругался. По вагону быстро распространился слух, что это терракт, что рельсы впереди повреждены, а быть может, взорван и сам электровоз. Правда, взрыва никто не слышал, но ведь этот вагон находится в хвостовой части состава, могло и не долететь.
        На самом деле все было иначе. За несколько минут до непредвиденной остановки две неопрятного вида и неопределенного возраста женщины в косынках, громко и оживленно переговариваясь на каком-то из вайнахских языков, как ни в чем не бывало, прошли со своими баулами в тамбур. Ничего странного, подозрительного или необычного в этих тетках не было, если только не считать того, что не только станции, но и самого что ни на есть задрипанного полустаночка на этом отрезке маршрута не предвиделось. Непонятно, зачем они собирались трястись в тамбуре тридцать-сорок минут, если можно было успеть высадиться за то время, пока состав будет стоять.
        Продолжая смеяться и тарахтеть на своем наречии, тетки активно жестикулировали натруженными, большими, как у мужчин, дочерна загорелыми руками. Одна из них была темноволосой, с широкой переносицей, худощавой и усатой. Эта еще более или менее походила на классическую горянку. Вторую, если бы она молчала, с легкостью можно было бы перепутать с русской или украинкой: рыжеватые с проседью волосы были прикрыты капроновой с пестрыми блестками косынкой, светлые глаза смотрели добродушно, как у гостеприимной тетушки из деревни, дородная фигура была облачена в широкое длинное платье, похожее на халат. На ногах обеих были хорошо разношенные мужские сандалии с обрезанными ремешками на пятках.
        Усатая прижалась к дверному стеклу, как будто пытаясь что-то высмотреть в темноте. Толстая взглянула на часы. Тогда ее товарка обернулась и молча кивнула. На лицах обеих появилась просто сказочная сосредоточенность. Тетка в халате дернула стоп-кран. Поезд резко затормозил, высекая из стальных рельсов яркие искры.
        Когда движение полностью прекратилось, тетки открыли дверь и убрали порожек. Довольно проворно спустившись вниз вместе со своими сумищами, они помахали руками подъезжающему к составу фургону. Он был крыт брезентом и ехал с выключенными фарами. Между тетками и теми, кто выпрыгнул из фургона, завязался непродолжительный обмен фразами все на том же языке, и наконец женщин подсадили в кабину.
        На электровоз взобралось пятеро молодчиков в камуфляже или во всем черном; все как один были вооружены до зубов. Машиниста предупредили, что поезд остановлен для досмотра документов, и караулить его вызвался один из зловещих субъектов. Остальные двинулись по вагонам.
        Когда эта новость докатилась до купе Комарова, он успокоился и лег, заложив руки за голову. Понятное дело: акция местных властей. Время-то не мирное. Ему, само собой, бояться нечего, ведь никакой гадости он с собой не везет, журналистом или еще каким-нибудь мало-мальски важным человеком не является, к армии тоже отношения не имеет. А в Гудермес следует, чтобы помочь с переездом сестре и матери. Документы в полном порядке.
        Прошло больше часа, но они по-прежнему стояли. Паспорта проверяли неторопливо, чинно, вдумчиво, подтверждая догадку Романа о том, что это - законные представители власти Ичкерии. "Наша республика вам не проходной двор, мы за этим следим строго", - словно говорили они.
        Наконец четверо парней с автоматами наперевес вошло в предпоследний, плацкарту, и стали заглядывать в каждое из отделений-"купе". Говорили они мало, а если и говорили, то очень плохо, со страшным акцентом и почти невнятным грамматическим построением. Роман на это внимания не обратил, но вот сидящая внизу загорелая девушка, на которую он посматривал еще со времени следования по Украине, вдруг наклонилась к своей спутнице, пожилой простоватой женщине, не сходящей с узелков и сумок, и вполголоса сказала на чудовищной смеси украинского и русского диалектного языка:
        - Бачишь, що за нарид? Це не пограничники, ненько... Русску мову як коверкают, а!
        Пожилая закивала и шепнула:
        - Ой, уж не бандиты ли?..
        "Ну, будут шмонать, что ж теперь поделаешь? - подумал Комаров. - Ну и хрен с ними. Я не такой дурак, чтобы большие деньги с собой возить. Где пристанут, там и отстанут".
        Четверка внимательно перелопатила вещи соседок Романа. Комаров заметил, что девушка понравилась одному из "горцев", но остальные, размахивая руками, в чем-то убеждали его. Наконец один из них на ломаном русском с сильным гортанным и квохчущим призвуком спросил, кто из родственников у них остался в России. Мать хотела было что-то ответить, но девушка с невинной улыбочкой перебила ее и развела руками:
        - Никому немае! Мы з Грозногу, з Черноречья... Вот, назад едем, ничього не знайшлы, дома лучше...
        Четверка посовещалась, но в конце концов все же уловила общий смысл ее лепета. Двое нехорошо усмехнулись, а один сказал:
        - Бежать хотел? Зачем бежать? Что, дома, Грозный, плохо? Э? - он игриво подтолкнул девушку в ребра стволом АКС и вернул мамаше документы.
        Комаров увидел, как девчонка пропорола ногтями собственные ладони - даже кровь выступила. Она стискивала челюсти, но загорелые щеки помимо ее воли дрожали. Правда, джигитам уже не было до нее никакого дела: они принялись за Романа.
        Тот без спора открыл им все свои чемоданы, отдал документы и позволил обыскать себя на предмет оружия...
        "А чего ты вообще сюда поперся, зима тебя побери, парень?! Сыновний долг вспомнил? Ну-ну! Давай!"
        Роман вздрогнул: ему почудилось, что это сказал кто-то из бандитов. Однако те были отчаянно заняты его чемоданами. Тот, что положил глаз на "хохлушку" разглядывал его паспорт, довольно успешно делая вид, что умеет составлять из узнанных букв слова. Наконец одному надоело возиться в чужом барахле, он поднялся и, обхлопав одежду на Комарове, затеял "светский" разговор:
        - Работаешь кем?
        Роман не успел еще что-нибудь придумать и сказал правду что юристом.
        - Живешь?
        - Живу, - согласился Комаров, сморозив это скорее от страха, нежели от смелости.
        Чеченец не понял юмора (на счастье Романа) и мрачно переспросил:
        - Где живешь, йурсик?
        - В Бахчисарае.
        - Э-э-э! - боевик засмеялся. - Хороший город. Мой брат Бахчисарай живет. Хороший город.
        В это время его напарнику надоело складывать слоги, он бросил паспорт Комарова и что-то сказал рывшимся в чемодане. Один из них тут же обратился к тому, кто вел импровизированный допрос:
        - Ваха!
        Девушка-соседка сжалась и с испугом взглянула на Комарова. Кажется, она знала местные обычаи куда лучше, чем покинувший эти места еще в детстве Роман.
        Чеченцы вытащили из бокового кармана в чемодане приличных размеров полиэтиленовый пакет с белым порошком, похожим на сахарную пудру. Ваха перешагнул через первый чемодан и склонился над вторым. Оттуда он извлек такой же пакет и с укоризной обернулся на Романа. Тот мог присягнуть, что видит оба этих мешочка впервые в жизни.
        - Дурь Грозный везешь? Т-ц, нехорошо-о-о-о! - Ваха назидательно покачал головой.
        - Какую дурь? Вы же сами мне это подкинули! - чего ты оправдываешься, дурачок? Они ведь уже все решили, ты разве еще не понял?
        - За глупых нас держишь, Рома? - довольно сносно по-русски спросил боевик, который до этого разглядывал документы. Думаешь, ты - русский, я - с аул, глупый, да? Обмануть, думаешь, легко? Не-ет, Рома, мы тут тоже умный стали! Джохар Дудаев за наркотики расстреливает, своих не жалеет, а ты, стыд у тебя нету, из Москва, из Россия порошок везешь, вайнахский народ травить будешь! Нельзя так!
        Отчитав таким образом Романа, он оглянулся на своих, и все они, не скрывая, дико заржали на разные лады.
        Комаров, даром что был юристом, подобного оборота событий никак не ожидал. Чтобы вот так, на глазах у всего народа?! Бедные мать и сестра, как они живут в этом логове гиен и шакалов?! А ведь намекали они ему в письмах, пока почта в Чечне еще работала, но он и представить себе не мог, что все так паскудно... Вагон тем временем безмолвствовал.
        Ваха пристал к какому-то пожилому дядьке, что сидел на застеленной полке в коридоре:
        - Чего, дед, смотришь? Жалко наркомана? А? Жалко, да? - он даже не стал потрясать лишний раз автоматом, только слегка пихнул дядьку ногой.
        Тот перевел глаза на Романа и, сымитировав ненависть так правдоподобно, как это не удалось бы никакому из голливудских актеров, играющих в злодейских амплуа, выкрикнул:
        - Да я этих г-г-гадов своими бы руками передушил! Всю страну развалили, к е... матери!
        - Ладно, дед, замолчи свой рот! Зачем такой слова гаваришь...
        Боевики снова заржали и быстро собрали разбросанные вещи Романа. Ваха нацепил на остолбеневшего юриста наручники и толкнул в сторону тамбура. Тот никак не мог осознать, что все происходящее с ним - правда. Еще вчера он и представить себе такого не мог.
        Бандит, которому так приглянулась "хохлушка", все же не удержался и поволок ее за собой. Она вскрикнула и, естественно, стала упираться. Мать вскочила было за нею, но дуло автомата быстро заставило ее сесть на место. У тетки, похоже, случился сердечный приступ, но Роман этого уже не знал.
        Когда его вытянули в тамбур, он увидел, что тот самый ублюдок, проверявший его документы, насилует девчонку прямо на грязном полу, а она лежит без движения, только на скуле виднеется ссадина: чем-то увесистым приложила ее эта сволочь. Конвоиры Романа издали несколько восклицаний - не то подбадривающих, не то осуждающих за нетерпение, а быть может, и того, и другого толка. Ему было уже не до этого. Комаров мог уже думать лишь о своей судьбе. Не исключено, что она еще легко отделается.
        На кой черт только он этим гадам понадобился? Выгоды от него - как от козла молока. Девка еще понятно, ее хоть трахнуть можно. Впрочем, от этих уродов всего можно ожидать, они же с гор спустились...
        Роман попробовал было что-то сказать Вахе, но тот счел его обращение несовместимым со своим достоинством и приложил его прикладом по затылку. В полубессознательном состоянии Комарова извлекли из душного вагона и заткнули кляпом рот. Роман помутившимся взором разглядел очертания фургона, и в следующий момент его забросили внутрь. Он приземлился на что-то мягкое, издавшее при этом глухой сдавленный стон. Тогда бывшему юристу захотелось взвыть.
        Черти несли их куда-то часа полтора, не меньше. При этом кто-то, лежавший справа от Романа, непонятным образом ухитрился размотать ноги: видимо, наручники ему застегнули не сзади, а спереди - по недосмотру или в спешке. Комаров стал делать невероятные усилия, чтобы привлечь внимание везунчика к своей персоне, но тот предпочел делать вид, что его это не касается. Зашевелились и слева, тоже надеясь на милость полусвободного товарища по несчастью. Плевать он на всех хотел. Наступая на ноги и руки пленников, везунчик пробрался к щели в брезенте и скакнул в никуда. Почти тут же фургон остановился. Роман услышал топот тяжелых ботинок, три автоматные очереди, несколько отрывистых фраз на чеченском, потом еще одну очередь и далекий вскрик. Через какое-то время на Комарова уронили что-то тяжелое, стонущее и мокрое. Он мысленно перекрестился, радуясь тому, что не смог развязаться, как этот несчастный. Тот поливал его своей кровью щедро и долго, а стонал все тише и тише. Когда фургон в очередной раз остановился, незадачливый беглец смолк.
        ДВАДЦАТЫЕ ЧИСЛА АВГУСТА...
        Зинаида Петровна опередила Влада и собственноручно открыла дверь. На пороге стоял мужчина средних лет с очень волевым подбородком.
        - Добрый вечер, - поздоровался он зычным, как у генерала Лебедя, голосом. - Я хотел бы увидеть Владислава Андреевича.
        - А что случилось?! - не на шутку распереживалась Ромальцева.
        - Ничего не случилось, - невозмутимо ответил "генерал". Он назначил встречу.
        - Это ко мне, ма, - бесшумно возникнув в коридоре, сказал Влад и пригласил странного гостя в свою комнату.
        Все еще дрожа, Зинаида Петровна проводила их взглядом. "Генерал" показался ей не просто странным, а каким-то зловещим. Не иначе, как его визит связан с появлением у сына такого немыслимого количества оружия. Мальчика втянули в какую-то аферу. Ожидать такого от Владички она не могла. Наверное, сыночку впутали во все эти темные дела его проклятые приятели. Может, за долги? Иначе зачем бы он так метался "по работе"?
        Убедившись, что добровольно выходить из комнаты они не собираются, Ромальцева пристроилась к двери и уловила некоторые фразы их тихого разговора.
        -...и я вышел на вас, - приглушая зычный голос, закончил фразу гость. - Затем можно было бы поговорить и...[...] разумнее всего... - дальше не было слышно до тех пор, пока не последовал тихий, но очень внятный ответ Влада:
        - По контракту слишком неудобно. Они не пойдут на это...
        - Я думал о таком варианте развития событий... - согласился "генерал". - Им действительно это ни к чему...[...] Но возможен и такой....[...]... Операция неофициальна... [...] на это нужно?
        Влад что-то ответил, но так тихо, словно учуял присутствие матери. Наступила пауза, затем, если судить по интонации, гость снова задал какой-то вопрос.
        - Этим я и занимаюсь уже больше месяца... - Влад, скорее всего, встал у окна, так что теперь половина его фраз скрадывалась акустическими особенностями помещения.
        - Но самостоятельно вы раскрутитесь не раньше, чем через год... [...] по самым оптимистичным прогнозам...
        - Потому я и разговаривал с вашим Зайцевым...
        - Какие дивиденды вы...[...], а через год...
        - Я не могу ждать год...
        - Почему? [...] такая спешка?
        - Мне нужно будет несколько миллиардов по самым скромным подсчетам...
        (Зинаида Петровна охнула, но тут же зажала себе рот, чтобы не услышали).
        - А сейчас?
        - [...]
        - Мало.
        - Согласен. Но провести [...] необходимо осенью. Этой осенью, а не [...]...
        -...исход операции [...] ...имели такой опыт?
        - Нет.
        - О чем тогда речь? Нужна нешуточная подготовка, Владислав [...]вич...
        - Это понятно. И уже сейчас она гораздо лучше, чем у тех мальчишек [...] и гибнут. .
        - Но я вас не понимаю. Вы не хотите быть со мной до конца откровенным...
        - У каждого есть свои мотивы...
        - Но я заметил, что деньги вас не[...]... и если...
        - У многих наших за плечами Афган...
        (Во что втравили Владичку?! И как она могла упустить тот момент, когда сына еще можно было спасти?! Куда он собирается?)
        - ...дел не на одну ночь, - снова забубнил гость, - и это должно быть оплачено. Кто сможет [...]?
        - С ФСК я связываться не собираюсь...
        - Я тоже... [...] узнают, что вы под них копаете?
        - К тому времени будет слишком поздно.
        - Я должен знать весь ваш план.
        - Вы его знаете. Остальное - мои личные счеты...
        - Личные счеты?
        - Они согласны, но благотворительность не в их духе, и я их понимаю... [...] увидеться...
        - Когда?
        - Завтра я уезжаю по делам фирмы. Связаться с вами мы пока не сможем. Если что - держите связь через Дмитрия... Если будет хоть малейший проблеск...
        - То есть, Аксенов [...] посредника?
        - Пожалуй. Материальную сторону я попытаюсь уладить хотя бы на четверть...
        Судя по звукам в комнате, гость поднялся со стула, и они оба шли к двери. Зинаида Петровна потрусила в свою спальню и услышала только, как "генерал" громко вымолвил (скорее всего, специально для ее ушей):
        - С вами приятно иметь дело! Всего доброго, Владислав Андреевич.
        Влад проводил его и щелкнул замком.
        - Владичка! - собравшись с духом, позвала Ромальцева. - Кто это был?
        - По работе, мамуль!
        - Я его не знаю...
        - Он не с нашей фирмы, - и молодой человек ушел к себе.
        Немного подумав, Зинаида Петровна пошла за ним. Влад переодевался. Она догадалась, что его снова понесет в спортзал, откуда он не вылезает уже месяц: только туда он надевает свою любимую черную майку с этим страшным зверем на груди. Опять придет под утро весь потный, взмыленный, перемазанный не то пылью, не то грязью, как будто его кто-то по земле каждую ночь валяет...
        - Владичка! Куда ты снова на ночь глядя? Тебе завтра рано вставать...
        - Да, ма, собери мои шмотки: я завтра еду в командировку недельки на полторы...
        - Снова в N-ск?! Сколько ж можно?!
        - Не знаю. Может быть, и в N-ск, может быть, в Челябинск... Почему тебя это так беспокоит?
        - Еще бы меня это не беспокоило! Я тебя не узнаю!
        Влад очаровательно улыбнулся и, застегивая неизменную джинсовую рубашку, чмокнул ее в щеку:
        - Дела, ма...
        - Я не знаю, как с тобой разговаривать! - сдалась она. - У меня просто руки опускаются... Зачем тебе горбатиться на эту фирму? На что она тебе сдалась, если ты из-за нее дома почти не бываешь?!
        - Мамуль! Обычное человеческое тщеславие. Я же уже большой мальчик, угу? - он засмеялся и стал скидывать в спортивную сумку еще какие-то вещи.
        - Ты же сам всегда смеялся над теми, кто глядит в наполеоны! Говорил...
        - Ма, человеку свойственно ошибаться. Иногда удобно быть Наполеоном, в другой ситуации - его денщиком... Или отравителем! - он, шутливо устрашая, расширил глаза и наклонился к ее лицу; Зинаида Петровна отпрянула. - А иногда не мешает стать и Жозефиной...
        - Ты с ума спятил, сыночка!
        - Ма-а-а! Ну ты же сама затеяла этот разговор про наполеонов. Я всего-навсего продолжил логическую нить нашей увлекательной беседы... Буду поздно, не жди. Ложись спать. Пока!
        - Хоть бы ты уже на Зое своей женился да успокоился наконец!
        - О-о-о, ма! Я только-только вырвался на свободу, а ты мне уже сбрую готовишь?! - Влад покачал в воздухе пальцем - не погрозил, а именно взмахнул, как дирижерской палочкой - и, подхватив сумку, выскочил из квартиры.
        "Господи, зачем ему все это?! - пытала себя Зинаида Петровна. - Во что он впутался?!"
*********
        Горец и Дмитрий встретились при входе в спортзал. Усманов приветливо улыбнулся, но разбуженный посреди ночи Дмитрий был сильно не в духе и ограничился пожатием руки.
        Ромальцев сидел на тренажере и методично качал плечевые мышцы. Голова его, как всегда, была повязана широкой черной лентой поперек лба. Дмитрий уже не впервые отметил его сходство со средневековым сарацином. Горец, правда, как-то раз сказал, что на его родине такие повязки иногда носят "кровники" - те, кто по какой-то причине объявил кому-то кровную месть. Но, впрочем, к Ромальцеву это вряд ли относилось: кому ему мстить? Просто он знал, что смотрится в таком виде очень стильно, а Влад всегда отличался некоторой франтоватостью и любовью к картинкам.
        Самурай и Афганец бились в спарринге. Маленький, но жилистый Вовка-Афганец походил на метеор, и Юрка снова начинал ошибаться из-за ослеплявшей его ярости.
        Хусейн, точь-в-точь так же приветливо, как минуту назад с Аксеновым, поздоровался и с Владом. У Дмитрия мелькнула мысль, что если бы он не был знаком с тем и с другим, а ему пришлось бы выбирать, кто из этих двоих настоящий кавказец, то он наверняка указал бы на Ромальцева. Внешность у Хусейна была истинно славянская: симпатичный здоровяк на полголовы выше и в полтора раза шире Влада, зеленые глаза, русые волосы, светлая кожа и румянец во всю щеку. Акцент его проскальзывал лишь изредка, рассказывать всякие истории Усманов был мастер такого волей-неволей заслушаешься.
        Раньше Дмитрий как-то не наблюдал особенного дружелюбия между Владом и Хусейном. Теперь же все складывалось иначе. Впрочем, Горец и сам не давал себе отчета, почему вдруг его так потянуло в общество Ромахи, до этих пор слывшего нелюдимым и спесивым типом. Нельзя сказать, чтобы он заглядывал Владу в рот, юлил и прочую ерунду, но слушал Горец его всегда с большим интересом. Говорят, иногда так случается: из огромного количества окружающих знакомых внезапно находится такой, которого бы ты непременно хотел видеть в качестве своего друга. Может быть, здесь был как раз такой случай? Хусейн не знал.
        - Теперь все в сборе? - останавливая спарринг, медленно, но верно переходивший в бессмысленное избиение обозленного Самурая, спросил Афганец.
        Парни подтянулись к нему, но безропотно уступили дорогу Ромальцеву, едва только тот пожелал оказаться в центре круга рядом с их лидером. Афганец чуть отступил в сторону, освобождая ему место возле себя, и сделал это, по молчаливому замечанию Дмитрия, как-то непроизвольно.
        - Можно переодеться, - тихо сказал Влад, но во внезапно создавшейся тишине это прозвучало достаточно отчетливо.
        Все, кроме Дмитрия, отправились в раздевалку. Ромальцев молча взглянул на него, опустив глаза, кивнул и присоединился к остальным. Дмитрий хмыкнул, расстегнул пиджак и присел на ближайший тренажер. На каждой позолоченной пуговице его костюма были выгравированы инициалы - "АD" с различными стилизованными вензельными завитушками и прочей чепухой.
        ...Луна давно взошла и теперь светила почти с зенита. Ехали, не включая фары, на двух автомобилях. Шофером в переднем был Юрка-Самурай: великолепно зная трассу, он уверенно ориентировался на холмистой, покрытой лесом, местности. По правую руку от Самурая сидел Влад в своей неизменной повязке. Люди в обеих машинах были одеты одинаково за исключением Дмитрия, оставшегося в своем модном черном костюме.
        Ребята перешучивались, словно им предстояла обычная прогулка, но никакого сообщения между автомобилями не было: радиосвязью предпочитали не пользоваться.
        Ландшафт казался абсолютно диким, даже первозданным, если бы только не широкая лесная тропа, по которой продирались оба вседорожника. Где-то вдалеке тоскливо пищало несколько сплюшек: "Сплю? Сплю! Сплю? Сплю-сплю!".
        Внезапно Самурай едва не врезался в поваленный поперек дороги трухлявый ствол ели. Джип ткнулся в кору бампером и тут же стал, как вкопанный.
        - Это они, - спокойно сообщил Ромальцев. - Теперь рассредоточиться!
        Быстро, со всякими картинными перекатами, рисуясь друг перед другом, одиннадцать человек добрались до кустов и залегли с оружием наготове. Дмитрий остался сидеть в своей машине, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на груди.
        Горец подполз к Ромальцеву. Сделал это он настолько тихо, что не хрустнула ни единая веточка.
        - Засады не видно, - шепнул он.
        Влад оглядывал окрестности через встроенный в прицел прибор ночного видения. Никакого движения не заметил и он. Видимо, ребята постарались на славу.
        - Афганец! Убирайте елку, мы прикроем! - громким шепотом приказал он Володьке.
        В разговор вступил Самурай, терзая в зубах травинку и явно нервничая:
        - Тут это... можно метров на сто вернуться и объехать по параллельной тропе... Елка не просто так тут валяется...
        Пока шесть человек оттаскивали ствол, оставшимся четверым Влад изложил план:
        - Сейчас мы разделяемся. Первая машина с пятью бойцами едет впереди, Дмитрий следует за нами. Остальные шестеро, - он указал на трудившихся с Афганцем ребят, - пойдут по той самой параллельной тропе и подстрахуют нас. Встреча - за двадцать метров от нашей цели, на той полянке...
        Когда от елки на тропинке остались одни воспоминания в виде отломившихся веток и осыпавшихся игл, Влад поднялся и сделал Афганцу несколько загадочных знаков. Тот махнул рукой, дескать, понял, и увел свою группу в темноту.
        Самурай сел за руль, но от его былого спокойствия не было ни следа. Он ерзал, то и дело заглядывал в зеркала заднего вида, отвлекался от дороги. Влад поглядывал в его сторону, но не вмешивался.
        Дмитрий зевнул и завел машину.
        Когда до точки назначения оставалось не больше тридцати метров, послышался легкий хлопок. Лобовое стекло головного джипа залило красным, и Самурай замер за рулем, аккуратно пристроив голову на "баранку". Остальные четверо (Дмитрий снова не соизволил покидать машину) повторно выкатились наружу, чтобы успеть укрыться.
        Влад исчез, словно его и не бывало. Забравшись в маленькую пещерку в ложбине между холмами, Горец огляделся. Невдалеке слышались звуки борьбы, еще два хлопка. Он так и не сообразил, куда все подевались. Он знал, что за несколько метров отсюда расположен пост, и в их задачу входило занять его, обезвредив всех, кто бы там ни находился, однако как это сделать теперь, когда все ориентиры сбиты напрочь, не представлял. План был идеально прост и выучен назубок, но все пошло наперекосяк.
        Собравшись с мыслями, Хусейн сообразил, что находится в тылу вражеского стана. Ромаха правильно разогнал их, как зайцев, в разные стороны: врассыпную скрываться куда легче. Зато труднее отбиваться...
        Горец передернул затвор: сейчас их можно и нужно "сделать". Он посчитал, что действовать будет экспромтом, как покажется нужным, и поднялся в рост, чтобы беззвучно выйти из укрытия. В ту же секунду сверху на него прыгнуло что-то очень тяжелое, охватило шею, опрокинуло навзничь, оказавшись при этом под ним, и резко стукнуло в грудь сверкнувшим при свете луны лезвием. Руки разжались, выпустив оружие...
        Теперь Ромальцев знал точно, что из действующей пятерки остался он один. О чем он думал, неизвестно. Понятно только то, что его нынешнее положение отнюдь не безнадежно: он все-таки ухитрился занять высшую точку, так что теперь к нему просто так не подойдешь. Нужно было только немного подождать...
        Вдруг послышался хруст веток. Из-за куста к нему неслась косматая тень. Влад выстрелил:
        - Лежать!
        Тень споткнулась, но в запале сделала еще два прыжка, фыркая, пыхтя и рыча одновременно. Ромальцев повторил выстрел:
        - Умри!
        Поскуливая от недовольства, пес развалился в траве. Тут из-за пригорка высунулась рука (воюя с собакой, Влад отвлекся от того места, откуда должна прийти опасность). Эта рука схватила его за лодыжку и сдернула за собой под пригорок.
        Влад катился со своим противником под откос. Налету он все же успел вывести его из строя серией коротких и быстрых ударов. Оба они кубарем домчались почти до машин, которые он несколько минут назад успешно покинул с выбывшими из строя ребятами. Враг вытянулся рядом, а Влад попытался вскочить на ноги. Не тут-то было: чьи-то пальцы вцепились в него, за волосы на затылке оттянули его голову назад. Другая рука того же невидимого противника полоснула его по горлу чем-то металлическим и холодным.
        - Все, Ромаха, ты спекся, - выходя из машины, сказал Дмитрий упавшему в траву Владу.
        Это прозвучало, как команда. "Мертвецы" начали подниматься. Ромальцев с досадой отплевывался от земли, которая забила ему рот при падении. Поднялся и Леший, которому Влад почти всерьез навешал пинков при полете с косогора. Материться он не матерился, но был от этого недалек: потирал ушибленную поясницу и едва не свернутую шею. Самурай бурчал что-то насчет загаженного ветровика, выкарабкиваясь из джипа и начиная стирать со стекла краску, поразительно похожую на кровь:
        - Засранцы хреновы! - долетел до Дмитрия крик Юркиной исстрадавшейся души.
        К Ромальцеву, мотая хвостом, подбежала огромная московская сторожевая и сунула свою морду ему в лицо, словно предлагая самое лучшее полотенце всех времен и народов. Недовольный, он отодвинул от себя ее нос, но даму это нисколько не огорчило и не заставило прекратить своих порывов: даже наоборот, из-за явной своей молодости она была в игривом настроении, а Влад ей, по-видимому, сильно нравился.
        - Марченко! - крикнул Ромальцев Лешему, который в миру все же носил вполне человеческую фамилию. - Ты бы хоть дрессировал свою питомицу получше, что ли, прежде чем на людей напускать! Да уйди ты, чучело! Сгинь! Фу! Убери ее от меня, Леший! С десятого раза команду слушает! Фу, я сказал! В следующий раз ей-богу пристрелю!
        Ему не поверили ни Леший, ни его лохматая красотка. Это продолжалось бы до тех пор, пока Влад не вышел бы из себя окончательно, но в этот момент что-то произошло. "Выведенные из строя" замерли на своих местах и стали свидетелями следующего побоища: Марченко ко всему, что с ним приключилось на пригорке, получил еще и шлепок по темени. Смачно, с чувством, сплюнув, он попытался очистить волосы от бурой жидкости. Тем временем из темноты возникло шесть призрачных фигур, но за мгновение до этого уже четверо оборонявших "пост" вынуждены были признать себя недееспособными, а еще трое - тихо и мирно взятыми в плен. Пленникам повезло больше: им не пришлось схлопотать по плевку поразительно стойкой краски - тем более, Афганец любил пошутить, стреляя не в специально приспособленную для этого одежду, а метясь в голову или в шею. Кроме того, даже такой несерьезный удар по незащищенному телу был весьма болезненным и неприятным. Собака радостно лаяла и пачкала своими окрашенными боками все большие и большие пространства, независимо от того, были это люди, кусты или трава. Похоже, что единственной, кому все эти
забавы доставили истинное удовольствие, была питомица Лешего.
        - Цель достигнута, - сказал Владу Афганец, забрасывая винтовку за плечо и раскуривая сигарету.
        - Ты с трупом говоришь, - сообщил ему Дмитрий.
        - Н-да?! - удивился Володька. - Че ж ты так не продержался-то, дядя?
        - Но мы их все равно сделали, - возразил Горец, а глаза его светились от азарта.
        - Вы и в реальных условиях хотите так достигнуть цели? фыркнул Аксенов. - Ну, Ромаха, я сомневаюсь тогда, что кто-то из вас сможет отработать все издержки...
        Ромальцев поджал губы, но ничего не сказал. Все это казалось ему детским садом. Понятно, что в реальности так не бывает: с "духами" будет в какой-то мере сложнее, а в какой-то проще. Вряд ли они стали бы придумывать столь хитроумные способы заманивания их в чащу и прочая, и прочая, а вот "растяжки" непременно поставили бы по всей округе. Влад не особенно полагался на действенность этих тренировок, но если они поднимают у ребят боевой дух - почему бы нет? Он знал, что если бы сейчас их потянуло "на подвиги", то как бы опасно для общества это ни было, он не только позволил и одобрил бы инициативу своих парней, но и принял бы самое непосредственное участие в их организации. Иначе - ни в коем случае нельзя. Так было всегда, так будет всегда...
        "Как мне это нравится, Ал! В тебе просыпаешься ты сам. С добрым утром, братишка! Моя Ормона также рада приветствовать тебя, Звездный Путник! Добро пожаловать в наши чертоги, мы всегда рады такому гостю!"
        И звонкий женский смех разлетелся во все стороны, подхваченный озорным лесным ветерком. И никто, кроме Влада, не слышал его. Ни у кого, кроме него, глаза не вспыхнули при этих звуках красноватыми медяками.
        - Может, еще в "Зарницу" сыграете? - съехидничал Дмитрий, которого не брал азарт ни в каком виде; он мог позволить себе любые насмешки. - Ладно, Влад, чего насупился? Идем, по пивку-у, посиди-и-им, за жизнь почирикаем! - Аксенов при каждом слове слегка похлопывал Влада по плечу, словно уговаривал упрямого дитятю-переростка делать так, как положено, а не так, как хочется в данный момент.
        Ромальцев кинул на него взгляд, но ничего не сказал в ответ.
        Тем не менее, оставшуюся часть ночи они действительно провели в кабаке. Влад цедил пиво и по большей части молчал. Дмитрий же чувствовал себя в своей стихии и был довольно развязен - как всегда, впрочем.
        - Не знаю, чего ты так усердно добиваешься: пули в башку или чеченской нефти в полном объеме, но мне все это начинает нравиться... - сказал он, когда ушел последний из их компании: только они с Владом всегда отличались такой стойкостью, чтобы досидеть до рассвета и не уснуть прямо за столиком. - Ты же знаешь, чего греха таить: я люблю чужими руками жар загребать...
        - Мы все это любим, - спокойно ответствовал Ромальцев, не особенно стараясь глядеть в его сторону.
        - Слушай, ты так и не сказал мне, где ты всему этому так насобачился? А, Ромах?
        Влад щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Чаще всего он не отвечал на вопрос сразу, и Дмитрий уже успел привыкнуть к его манере. Но теперь пауза была слишком уж затяжная, однако отступать Аксенов не собирался и требовательно смотрел в лицо приятелю.
        - В армии...
        - В ВДВ, что ли?
        - Ты прекрасно знаешь, что там, - Влад слегка прищурился и разогнал дым рукой.
        Да, это были самые трудные деньки Владислава Ромальцева... Зинаида Петровна осаждала вначале ректора, а когда с "белым билетом" не прокатило ввиду абсолютного физического и психического здоровья сына, стала осаждать часть, куда десять лет назад забрали Влада. К его несчастью, нести воинскую повинность ему пришлось в области, так что матери не составляло никакого труда чуть ли не ежедневно навещать "любимого Владичку". То-то было потехи для его сослуживцев! Ромальцев чувствовал себя униженным до бесконечности и не мог простить Зинаиде Петровне ее обхаживаний. Естественно, его презирали. Естественно, парню было не до службы. Конечно, он мало что получил из знаний и навыков... Но ВДВ всегда считались элитным подразделением, и потому после "дембеля" девчонки так и липли к синеглазому "десантнику", а одноклассники не скрывали своей зависти. И Влад, чтобы не уронить престижа, старался не распространяться на данную тему, так что вдобавок ко всему заработал репутацию парня сдержанного и скромного, не склонного к дурацкому бахвальству и прочему мальчишеству.
        - Ладно, Ромах... Давай уж по домам... - взглянув на часы, Дмитрий решил, что пора заканчивать их чертовски содержательный разговор, больше похожий на театр одного актера, чем на дружескую беседу.
        Влад приехал домой и, постояв под струей воды в душе, без памяти провалился в сон. .
        Серая пыль лежала на ступенях древнего храма в Гелиополисе. Гимн Солнечной Птице пробуждал к жизни старые, уже полустершиеся фрески... Солнечные лучи падали сквозь колонны и возрождали к жизни блеклые краски некогда величественных картин.
        Осирис вновь покинул страну теней и ступил на пыльные плиты. Непривычно было ему, владыке миллионов лет, вновь очутиться на этой земле, вновь испытать те чувства, которые он так давно позабыл в своих владениях...
        Он оглянулся. Неподвижные изображения Исиды и птицеголового Гора были по-прежнему плоскими и безжизненными.
        Толстый Себек выполз из нарисованной реки и скользнул в зеленые воды Нила, дабы наблюдать оттуда. Справедливый Тот взошел на трон пред Девяткой, а в руке его по-прежнему был фетиш Осириса - Джед из тростниковых стеблей... Он будет говорить.
        Владыка миллионов лет увидел, что сын его, черный Анубис, хочет последовать за ним из царства мертвых, но боится показаться на свет, подставить бледно-серое тело под палящие лучи солнца. Осирис взмахнул рукой, и Ра-Хорахте повелел светилу скрыться за тучей.
        Владыка миллионов лет и его спутники - Анубис и Упуаут, тяжело дышавшие от непривычной для них жары, - стали в тени колонны храма Феникса. Шакалоголовые боги преисподней легли у ног своего повелителя, опираясь на локти и пристально глядя, не грозит ли Осирису какая-нибудь опасность. Осирис и без того был разлучен со всем и всеми, кто был ему дорог, а мир пребывал в хаосе.
        И тут, стукнув тростниковым джедом о плиты, заговорил справедливый Тот:
        - Из-за дальних морей в дар Себеку прибыла ладья. Чтобы вернуться к звездам, светлый Осирис должен проделать на ней бесконечный путь, да повторят после него это странствие все его последователи! Да будет так!
        И плакали народы, расставаясь со своим Учителем...
        - Когда-нибудь я вернусь к вам, - тихо произнес владыка вечности.
        "Когда-нибудь, но не слишком надейся на это!" - послышался голос Темного Брата из глубины преисподней.
        Осирис шагнул к сплетенной из тростника легкой ладье.
        - Подожди меня, отец! - поднялся Анубис и настороженно поглядел на затянутое тучами небо.
        Фрески вновь ожили. На пыльные плиты шагнул юный Сокол и подошел к своему остроухому брату. И тут ветер разорвал свинцово-серые облака. В солнечном столбе сплелись воедино Анубис и Гор, и луч ударил в грудь владыку вечности Осириса. И он остался стоять один, но не один он был отныне. Его глаза светились, его руки были готовы раскинуться подобно крыльям и унести повелителя миллионов лет по Млечному Пути к Сотис...
        Золотой воротник справедливого Тота вспыхнул на солнце, и Осирис невольно застился рукой от слепящего света. Отныне он говорил и творил от лица сына своего, мстителя-Гора. Отныне он уже не был прежним Осирисом. Это был новый бог, и никто не знал, что суждено ему...
        Но вселенским законом
        Мрак сменяется светом:
        Мир, что льдами окован,
        Просыпается летом...
        И с этой песней ожила крылатая Исида. И Нетеру подхватили мотив, и разлился он над Землей Великой Тайны, над дельтой изумрудного Нила, над храмом древнего города Инну...
        - Когда солнечный лик вознамерится опуститься в воду, люди вспомнят о тебе! - крикнули Исида и сестра ее, Нептида. - Когда взмахнет крылом птица, ты сам и все мы вспомним все, что с нами было, есть и будет! Когда мир начнет расставаться с беспамятством, мы все - люди и боги - воспоем тебя, наш повелитель, воскрешающий мир весной и заставляющий разливаться Нил! Пусть твой Путь будет легок! Плыви!
        Осирис ступил на сходни. В знак скорби Исида распустила золотые волосы и, гордо пряча слезы, несчастная, но величественная, пошла к нему. Они принадлежали теперь разным мирам. Они не могли слышать друг друга. Осириса уже не было с ними, а ее не было с Осирисом. Но как, как она может напутствовать его, дабы не забыл он ничего и не дал забыть ей?!
        Тогда Исида расстегнула на тонкой, как тростниковый стебелек, талии обсидиановый пояс с тремя сияющими бриллиантовыми звездами. Став в воду на одно колено и склонив голову, богиня протянула подношение мужу, но не мог он взять пояс прямо из рук ее. Поднявшись, из-за колонны вышел Упуаут и принял подношение Исиды. Пояс был бы слишком мал его повелителю, и он застегнул сей дар, обернув его вокруг головы Осириса.
        - Береги его, Охотник... Он пригодится тебе, - старый Себек вынырнул из-под ладьи, ожидая, когда он взойдет на борт.
        Осирис улыбнулся и заглянул на прощание в скорбящую душу Исиды.
        Она вскинула глаза, но не увидела уже ничего...
        Настойчивый писк вернул Ренату в ночь. Как жаль было ей расставаться с этим светлым, чуть горьковатым, но проникнутым надеждой сном! Он принял ее дар! Если он принял ее дар во сне, значит, он где-то существует, помнит о ней и посылает ей прекрасные грезы... Все должно измениться. Нужно только ждать... Он ведь умел терпеть и ждать, и он наверняка хотел бы, чтоб и она научилась этому когда-нибудь. .
        "Сестренка-Танрэй! Все спят. Может быть, поговорим по душам? Я..."
        Рената вздрогнула: голос, звучавший у нее в голове, был знаком ей, но фразу прервал испуганный писк Сашкина. Она вскочила - сама перетрусила больше! - и склонилась над его кроваткой:
        - Что такое, Рыжик? Что приснилось? Рассказывай!..
        Оказавшись у нее на руках, малыш доверчиво прижался к ней и, жалуясь, о чем-то загулил ей на ухо. Рената принялась ходить с ним из угла в угол, пытаясь вспомнить слова приснившейся песни... Мотив не шел ей на память.
        "Сестренка! Заря, свет которой... Ну? Что же ты? Ну, я же говорил..."
        Рената стала напевать погромче, чтобы заглушить этот вкрадчивый страшный голос, звучавший изнутри. Страшнее всего было то, что она не могла приписать его ни себе, ни кому-либо, кого она знала.
        Рыжик стал засыпать. Рената зевнула, уложила его на место, прикрыла одеяльцем и без сил рухнула в кровать.
        Сраженный усталостью Николай уже не реагировал ни на какие посторонние шумы. Не везет ему: Гроссман сам говорил, что перестал видеть сны. Боже, боже, что было бы, случись такое с нею?!
        Рената вспомнила сон, вспомнила, что проснулась с приподнятыми руками, словно и в реальности пытаясь отдать волшебный пояс Звездному Охотнику... И тоска перехватила дыхание, выжала слезы, которые давно уже не наворачивались на ее глаза... Слезы ностальгии и облегчения? Слезы отчаяния? Или, все-таки, и то, и другое? Она не знала. Рената отдалась этим слезам, не думая, какие они.
        - Не плачь! - вдруг шепнул Ник и обнял ее; ей показалось, что он говорит сквозь сон.
        - Мне нужно... - всхлипнула она.
        - Не надо плакать, Танрэй! Я здесь...
        Рената похолодела и включила ночник. Николай действительно спал, и сон его был глубок, как никогда. Он прижал ее к себе и вдохнул запах рыжих Ренатиных волос:
        - Полынный мед... - сказал он. - Душистый полынный мед... Как и всегда...
        Она замерла. Она с трудом узнавала его лицо. То есть, это было его, Николая, лицо, но черты смягчились, выражение сменилось. Кажется: вот-вот он откроет черные глаза... вот-вот... и она все вспомнит! Мысль была мгновенной и тут же улетучилась в никуда...
        - Ник! Ни-и-ик! - она потрясла его за плечо. - Проснись, Ник! Ты что-то говорил?
        Гроссман не проснулся. Рената вздохнула и погасила свет. Всё. Вот так же погасла и ее надежда...
        РАННЯЯ ОСЕНЬ...
        Совсем недавно Комаров установил, где он находится. Его и других заложников (а о существовании других нельзя было не догадываться: он часто слышал глухие голоса за стеной, и не только на русском, но и на иностранном - видимо, французском языке) удерживали в горах, в каких-то казенных домишках из фанеры. Однажды он попытался высунуться из своей комнаты в таком домике, но только чудом его не разорвала в клочья лохматая овчарка с отрезанными ушами - чудовищных размеров "кавказец" с черной "маской" на морде и злобным по отношению ко всему свету выражением глаз.
        Спать приходилось на раздерганном старом матрасе в жуткой грязи. Ее слой на полу достигал пяти сантиметров сверх досок: кому охота была здесь убираться? Благо хоть по нужде пленников выводили по очереди в лес, иначе и это пришлось бы делать здесь же - а куда было бы деваться? Видимо, все-таки это было своеобразным развлечением и для конвоиров, не сидеть же целый день сиднем. Тут же есть шанс применить свое "крутое" оружие: вдруг какому-нибудь придурку вздумается сделать ноги? Еду приносили все те же конвоиры - обросшие щетиной угрюмые боевики с автоматами и черными косынками на голове. Кормили пленников они раз в день, а то и раз в два дня (скорее всего, чтобы у тех как можно реже возникало желание прогуляться в лес; пытаться сбежать почему-то никто из заложников упорно не хотел).
        Роман плохо ориентировался на местности, но ему все-таки необходимо было узнать, где он находится. Он почему-то не верил, что задержится здесь надолго. Почему именно он? Ладно, не повезло в первый раз, повезет потом. В конце концов они поймут, что толку от него нет, и, быть может, отпустят на все четыре стороны или отвезут в более цивилизованное место. А то в самом деле: в зверинце - куда лучше!
        Чтобы чем-то заняться, Комаров выковырнул из окна сломанный шпингалет и стал "вспахивать" им грязь на полу. Отодранные куски он сгребал в угол. Сие хобби отнимало у него много времени, способствовало спокойному течению мыслей, даже в какой-то степени умиротворяло. А Роману только этого и было надо. Он отнюдь не стремился удержать время, которого внезапно у него стало чересчур много, с избытком...
        На третий день своих "ковыряний" он наткнулся на край некогда отполированной доски и выкорчевал ее одним рывком изрядно ослабевших рук. Доска походила на дверцу шкафа. Комаров отскоблил ее от грязи и на тусклой поверхности заметил следы белой масляной краски. С трудом разобрав некоторые буквы, Роман с грехом пополам составил слово "Беной". Что за Беной? Уж не тот ли поселок, что находится где-то в пятидесяти минутах езды от чеченской столицы по юго-восточной трассе: Грозный Гудермес - Сержень-Юрт - Беной? А то место, где он сейчас, напоминает какую-то базу отдыха, если судить по материалу, из которого собраны домики, да по инвентарным номерам, проставленным давным-давно на мебели...
        Комаров понимал, что это знание не даст ему ничего. Даже если он бежит и при допущении, что эта зверюга не превратит его в месиво, то он попросту заблудится или напорется на мину, или натолкнется на другую банду - их тут до черта шастает - или просто заснет и околеет от ночного холода: неизбежно подступала осень, а по ночам в горах случаются заморозки. То, что было надето на Романе, давно превратилось в грязные тряпки и нисколько не грело даже в домике, закрытом хотя бы от жестоких ветров. Если он сбежит, ему грозит много смертей. Если останется, то, возможно, одна, и то совсем не обязательно. Есть все-таки надежда, что они его отпустят...
        А теперь еще этот пацаненок... Подсадили его к Роману позавчера, но он до сих пор сидит и молчит. Такой же грязный, как и Комаров, совсем отощавший - кости едва не прорывают кожу и дрянную одежонку - да еще и сильно побитый. Дурацкое время тянулось несусветно долго, и за эти пару дней бывший юрист уже привык вести с ним односторонний диалог. Ему было все равно, слушает его мальчишка или нет. Он просто отводил душу, но так и не знал, как обращаться к одичавшему ребенку.
        - Что, парень, вдвоем хоть не скучно, верно? Ладно, ты подумай о том, что не на веки же мы здесь... Когда-нибудь эта "буча" закончится. Смотри на дело проще... Думаешь, успокаивает тебя дядя Рома? Нет, я действительно так считаю... Мы с тобой потерпим, главное - не отчаиваться. А то так и без "башни" можно остаться, в конце концов...
        Мальчик исподлобья взглянул на него и угрюмо насупился, так и не проронив ни звука. Язык у него отнялся, что ли?
        - Может, ты и не слышишь? - предположил Роман. - Ну да смотри сам... Конечно, чего говорить, когда и говорить-то особо не о чем...
        Тот даже не шелохнулся.
        Внезапно по крыльцу загромыхали тяжелые ботинки. Два чеченца заглянули в домик и мотнули головами в сторону выхода. Роман приподнял брови и приложил руки к груди: "Я?!" Это было странно, потому что не давеча, как пару часов назад его водили в лес, а прогуливаться с ним два раза в день просто "за красивые глазки" никто бы не стал.
        - Ты, ты! - гаркнул один из них. - Давай, подымай жопу!
        Комаров отправился за ними, напоследок взглянув на соседа. Мальчишка без интереса отвернулся в другую сторону.
        Воздух пах свежестью и грибами. Эх, сейчас бы по грибы... Другая жизнь, совсем другая. Она словно и не беспокоится о том, что Комаров как-то вывалился из нее. Правильно, у нее миллиарды других забот, на кой черт он ей сдался?..
        Где-то куковала кукушка.
        Дорожки между домиками вели под откос, и по ним Комарова доставили в просторное здание с высокими потолками и остатками мозаики на стенах. Раньше это вполне могло быть рестораном или столовой. В каждом из углов стояло по два калорифера, жарили они на полную мощность, а потому в огромном помещении было очень тепло. "Жируют, сволочи бандитские! - подумал Роман. Могли бы комнату поменьше найти, чтоб в карты дуться..."
        За сооруженным из нескольких маленьких столиков, сдвинутых воедино, большим столом сидело человек восемь кавказцев разного возраста и вида. Некоторые сильно смахивали на русских, и только говор выдавал их, другие были черны и бородаты - дети гор, таких теперь по всем российским рынкам гоняют почем зря, в очередной раз подтверждая тупость системы; а двое черных, бородатых и лохматых, были и подавно иноземного вида, да и говорили на неизвестном языке: Роман уже стал немного разбираться в чеченском, по крайней мере, мог отличать нахские наречия от других кавказских.
        Разглядывая Комарова, все они переговаривались и то и дело взрывались хохотом. Наконец один из конвоиров толкнул к нему ногой деревянный ящик и, презрительно сплюнув, велел сесть.
        Общество расселось за столом, и один из "иноземцев" стал сдавать карты.
        Уже через полтора часа Комаров оказался в хлеву у одного из приятелей бывшего хозяина, о существовании которого узнал только в той "столовой". Дом боевика находился глубоко в горах, хозяйство было большое, а слуг явно не хватало. Роман понял, что его будут использовать как батрака, пока не выдохнется окончательно, а потом, быть может, пристрелят, как загнанную кобылу. Первым делом новый хозяин привязал его вместе со скотиной и поставил тазик с водой на расстоянии, которое тот мог преодолеть, хитроумно изогнувшись и опустив голову (руки были замотаны за спиной).
        Через неделю привязывать его перестали: он вполне успешно "тупел". Вернее, это они думали, что он тупеет. У Романа же на самом деле, что называется, начался "сдвиг": то он сидел, уставившись в одну точку, как тот мальчишка, то начинал раскачиваться из стороны в сторону и что-то ныть, пока кто-нибудь не давал ему прикладом в зубы, если слишком уж надоедал. Однажды только он немного оживился, и за это "оживление" был нещадно избит хозяином: Комаров случайно увидел его жену, женщину еще молодую, еще красивую и еще не заезженную... До этого бывший юрист наблюдал за играми старших детей хозяина, и они показались ему не намного младше этой девушки, еще почти совсем юной, с двухлетним малышом на руках. Многолетний навык сработал независимо от состояния психики, и Роман быстро пришел к выводу, что первую супругу бандит благополучно свел в могилу и женился во второй раз. К несчастью, хозяин воспринял разумный блеск в глазах раба по-своему и отпинал его ногами, выбив последние остатки желания выходить из блаженного полулетаргического состояния...
        Так тянулся сентябрь...
        Зоя смотрела на оранжевый диск лениво садящегося солнца. Золотая дорожка бежала по синей воде залива, и такими же синими были глаза Влада. Они сидели на берегу, и Зое было хорошо вот так прижиматься спиной к груди Владислава, приятно знать, что сейчас можно оглянуться и увидеть ту же сапфирную глубину в зрачках его ласковых глаз... Ей не хотелось, чтобы заканчивался этот день. Впервые в жизни она подумала, что правы были древние, которые верили, что с уходом солнца происходит маленькая смерть этого крошечного мира, а с рассветом возрождается вновь. Никогда прежде не размышляла она над этим вопросом.
        Влад обнимал ее, и Зоя чувствовала себя счастливой и невероятно защищенной: его руки были точно крылья, а она походила на птенца, спрятавшегося в лебяжьем пуху. Он молчал, да и ей не хотелось говорить...
        Краешек солнца мигнул и исчез под водой. Перистые облака, все еще подсвеченные снизу, так и просились на полотно искусного мастера.
        - Не хочется уходить! - призналась она.
        Влад улыбнулся и коснулся губами ее уха. Зоя повернулась и поцеловала его.
        - Ты сегодня еще красивее, чем всегда... - шепнул он.
        Откуда он узнал, что больше всего она хотела бы услышать именно это, именно сейчас и именно его голосом? Но Влад шептал ей что-то еще, и девушка уже не прислушивалась, не пыталась уловить смысл. Она забыла, где находится, забыла обо всем и обо всех, словно он унес ее в какой-то иной мир, где не было больше ни души...
        Она опомнилась только когда стало совсем темно и взошла луна. Усталость и нега разливались по ее телу, сон прошел, но просыпаться совсем не хотелось, как не хотелось двигаться и о чем-то думать.
        Приподнявшись на локте, Влад внимательно смотрел на нее своими потемневшими глазами. Что было в его мыслях, она не знала, да и не хотела знать, лишь спросила:
        - Ты здесь?
        Он улыбнулся и слегка кивнул.
        - Нет, ты не здесь...
        Он кивнул еще раз и опустил ресницы.
        - Тебя что-то изменило, что-то произошло...
        Он прикрыл глаза, взял узкую Зоину ладонь с длинными и тонкими пальцами, прижался к ней губами. И она начала вспоминать, каким он был только что - в зависимости от ее желания, которого она ни разу не произнесла вслух: то порывистым, то нежно-покладистым... Всегда разным... Только бы не нарушилось это никогда!
        - Зоя... - начал он и на какое-то время замолчал. Девушка терпеливо ожидала продолжения: она уже привыкла, что иногда Влад говорит очень медленно, с большими паузами, словно испытывая ее терпение или желая тем самым впечатать сказанное в самое сердце собеседника. - Может быть, теперь мы с тобой долго не увидимся...
        Вот и всё. Она сжалась от болезненного предчувствия, но все же смогла собрать в кулак всю волю и ответить беззаботным голосом:
        - Мы и так видимся не очень часто... По крайней мере, мне хотелось бы видеть тебя гораздо чаще...
        - Я говорю о другом. Ты неправильно поняла меня, солнышко... - он невесело рассмеялся, взял ее за плечи, повлек за собой, а сам откинулся на спину, так что Зоя оказалась у него на груди. - Меня не будет в городе...
        - Главное, чтобы ты был среди живых, а все остальное ерунда! - стараясь казаться еще более беззаботной, ответила девушка.
        - Сомневаюсь... Не пугайся, это образно! - он быстро поцеловал ее в испуганно раскрывшиеся глаза. - Т-ш-ш-ш! Образно. Как в книжках, понимаешь? "Живой в стране живых" и тому подобное... Просто я на какое-то время уеду из Ростова.
        - Куда?
        - Еще не знаю.
        - Что-то случилось?
        - Нет.
        - Я вижу: случилось! Расскажи! Ну, пожалуйста! Я должна знать...
        - Родная моя, послушай меня... - Влад слегка приподнял руку, и Зоя взглянула на его ладонь, как на блестящий маятник в руках гипнотизера. - Если я не расскажу тебе, ты придумаешь кучу всяческих страстей, если расскажу - будет то же самое...
        - Поэтому лучше расскажи...
        Ромальцев усмехнулся:
        - Есть ложь во спасение... Хорошо, солнышко, объясняю, как ты хочешь - толком: я уеду по делам нашей фирмы, но конечного пункта не знаю. Как и того, какими будут результаты этой кампании...
        - Ты хотя бы позвонишь?
        - Постараюсь, но не обещаю...
        Зоя поднялась, села и обняла руками колени:
        - Можешь мне, конечно, не верить, но ты у меня только один... Я могу существовать только рядом с тем, кого люблю... Знаю, что выгляжу я иначе, но это так...
        - Я знаю, - Влад тоже сел и поцеловал ее в плечо. - Можешь ничего мне не рассказывать, я вижу это...
        - Ты видишь? - она недоверчиво обернулась и снова опустила щеку на колени. - Да, ты видишь, я это чувствую... Но не вижу тебя насквозь, а ведь раньше, по-моему, видела... И знаю, что ты относился ко мне по-другому, а я была счастлива обманывать себя, потому что не хотела верить, что меня можно не любить, бросить, не замечать, как многих других... Что изменило тебя, Влад? Ответь хотя бы на этот вопрос...
        Он отвел от ее лица прядь белокурых волос:
        - Большинство людей, солнышко - это целый мир, который их душа в разной степени стережет от чужого, может быть, враждебного взгляда. Ведь не каждый способен сходу оценить, что есть другой.
        - Чужая душа - потемки?
        - Приблизительно так, - согласился он. - Но если ты найдешь ключи и душа пустит тебя в этот мир, то ты увидишь его, восхитишься его несхожестью с миллионами других и обязательно полюбишь...
        - Как хорошо ты сказал. Я не знала, что ты умеешь так говорить.
        - А слова - это и не главное...
        - Но я-то уж чувствую, когда говорят о том, что думают, а когда врут. И ты говоришь больше, чем просто думаешь... Мне кажется, ты хочешь, чтобы я попала в твой мир...
        - Да, хочу. Но у тебя все впереди, Попутчица... Пока ты любишь только себя, а других пропускаешь через призму своей любви к себе. Если они "правильно" проходят сквозь нее, ты решаешь, что любишь их... Это все просто, но у тебя все впереди...
        - Но ведь так делают все! Разве нет?
        - Нет. Ты сумеешь и по-другому. Если дашь мне руку и пойдешь со мной по ступенькам...
        - По каким ступенькам?!
        Он расхохотался:
        - Это я... образно выражаясь!..
        - Ах ты!.. - она засмеялась и оттолкнула его. - Я с ним серьезно, а он прикалывается!
        Влад тут же оборвал смех:
        - Да нет, я не прикалываюсь... Просто я давно не видел таких солнышек, как ты...
        Зоину обиду как рукой сняло. Она потерлась щекой о его плечо:
        - Тогда и скажи мне, что любишь только меня! Скажи, только не так, как раньше! Скажи по-новому, что любишь только меня - и больше никого-никого!
        Ромальцев отказался и покачал головой.
        - Ах так! - полушутливо, полувсерьез возмутилась Зоя. Тебе что, жалко?!
        - В мире есть множество всего, что можно любить. Когда свет сходится на ком-то или на чем-то клином, это просто тяжелая форма болезни...
        - Тогда я больна... Или одержима. Во всяком случае, для меня свет сошелся клином на тебе! Как в той песне, помнишь? Иди сюда, загадочный хранитель моей души, иди! - она вскочила на своих ловких ногах и отбежала в сторону.
        Влад не двинулся:
        - Как ты... назвала меня?..
        - Твоим истинным именем! Я счастлива и могу делать все, что захочу! А ты - счастлив?!
        - Каждое мгновение...
        - Так не бывает...
        Она вскочила на большой валун, с одной стороны заросший осокой и камышами. Голос ее звенел на весь пустынный берег, пугая лишь разлетавшихся летучих мышей.
        - Все равно ты меня любишь! Меня нельзя не любить!
        Влад кивнул, печально улыбнулся и закурил.
***
****
        - А, Зайцев! - нюхнувший с утра дозу порошка, Дмитрий был в блаженном расположении духа. Работалось ему легко, и все шло, как по маслу: вот только что удалось выбить кредит там, где никто не мог этого сделать. С порошком он просто волшебник!
        Зайцев переступил порог Аксеновского офиса. Это был худой жилистый человечек очень маленького роста, и за глаза его все называли Сморчком.
        - Ну, здорово, здорово, Димитрий! - Зайцев пожал ему руку и сел в кресло. - Я тут вот почему. Мне бы выйти на вашего Ромальцева: дело у меня к нему неотложное... Да не хотел вот делать этого через твою голову, уважаю тебя, значить...
        Они рассмеялись.
        - Ну и какое дело у тебя к этому перестраховщику?
        - Должно заинтересовать и его, и тебя... Как раз то самое, о чем мы с тобой мозговали в последний раз...
        - Да неужели? Насчет этой дикой поездки в Чечению?
        - Насчет нее...
        Дмитрий поморщился, как будто понюхал водку, и его прямо-таки передернуло:
        - Сбылась мечта идиота. Это я о нашем общем знакомом... Брякни-ка ты ему на сотовый, озадачь парня...
        - Ты, значить, участие принимать в этом не будешь?
        - Люблю я чужими руками жар загребать, Зайцев, ты же знаешь... А что там у тебя?
        - Идея такая: нынче утром приводят ко мне в кабинет одного...
***
****
        Влад взглянул на часы и решил, что пора перекусить. Во второй половине дня намечалось много беготни, так что будет не до этого.
        Он пожевал пиццу в ближайшем "фаст-фуде", немного пошутил со знакомыми девчонками-официантками, почитавшими его за постоянного клиента, сел в машину и поехал развеяться.
        Ромальцев притормозил возле въезда в парк, где, можно сказать, прошло его детство. Давненько он тут не был... Наверное, все сильно изменилось...
        Влад подкурил и отправился по аллейке с растущими по обеим сторонам голубыми елями. Обойти весь парк "за одну сигарету" было невозможно, да он и не хотел забираться слишком далеко. Поэтому, дав себе на релаксацию еще минут пять, Ромальцев уселся на скамейку в тени пышного желтеющего каштана, раскинул руки на спинке и отклонил голову назад. После бессонной ночи дремота пришла почти мгновенно...
        Его уже ждали. Попутчик был вялым: он то ли спал, то ли бодрствовал:
        - Твой затейник-приятель ухитряется искусственно делать то, чему учатся не одну жизнь... - сонным голосом пожаловался он. Может быть, хоть ты объяснишь ему, что для оболочки это слишком вредно? Нельзя прыгнуть выше головы, а от зелья ему только кажется, что он летает...
        Первый Даос обратился из рассыпавшейся по дну овражка листвы в солнечную птицу и взмахнул крыльями. Третий продолжал:
        - Твоя жизнь сейчас изменится. Чего ты и добивался, надо полагать...
        - Наконец-то... Я чувствовал, что это будет сегодня...
        И он ощутил, как что-то упало ему на крыло, а затем рассыпался золотым пухом...
        Золотым пухом... Золотой разлапистый лист каштана лежал у него на руке, сорвавшийся с ветки... золотые волосы...
        И скамейка чуть дрогнула, потому что кто-то сел на другом ее конце. Влад поднял глаза. Золотые волосы - словно мед из полыни...
        Невысокая женщина в бежевом костюмчике. Рыжие волосы собраны в забавный хвостик на макушке и огненным водопадом переливаются на спине ниже лопаток. Он видел ее уже дважды: один раз - на набережной, тогда ее малыш еще не родился; а второй раз она перепутала его с кем-то другим... С ним самим... Теперь ее фигура была почти такой же безукоризненной, как и давным-давно - какой он помнил ее. Разве только легкая, почти незаметная полнота - но и она придавала ей жизни. Она должна была быть такой...
        Незнакомка вытащила из прогулочной коляски двух-трехмесячного малыша и, поддерживая под мышки, поставила себе на колени. Улыбаясь во весь свой беззубый ротик, хорошенький рыжик радостно скакал у нее на руках, а она целовала его и болтала всякие милые глупости, как миллионы других счастливых матерей.
        - Как его зовут? - невольно вырвался у Ромальцева тихий вопрос.
        Женщина удивленно посмотрела на него, затем, по-видимому, узнала. По ее миловидному лицу с несколькими едва заметными веснушками и ямочками на щеках пробежала приветливая улыбка:
        - А, это вы?! Как нас зовут? Давай скажем дяде? Скажем? она надула щеку и хлопнула по ней кулачком малыша; рыжик развеселился пуще прежнего и заливисто захохотал. - Скажи: "Меня зовут Сашкин!" Ну, скажи!
        Влад посмотрел на мальчика, затем снова перевел взгляд на его красавицу-мать.
        - Вас можно подвезти? - спросил он предательски дрогнувшим голосом: не удалось скрыть интонацию надежды, и потому вышло фальшиво.
        Женщина ничего не заметила: ей не было дела до всего окружающего. Она только по доброте душевной терпела присутствие в их мирке кого-то постороннего; Влад понимал это и знал, каким будет ответ.
        - Нет! - беззаботно сказала она, играя со своим сыном. - Мы гуляем и будем гулять еще долго, потому что только пришли! Да, Сашкин? Скажи: "У-у-у-у, какая мама нехорошая, так долго меня гулять не выводила!"
        Ромальцев поднялся:
        - Тогда счастливо вам погулять.
        - Угу! Помаши дяде ручкой, Сашкин! Пока-пока, дядя! - она потрясла сжатым кулачком мальчика.
        Ребенок не особо осмысленно, но как-то чересчур внимательно посмотрел в сторону Влада непрозрачными, до синевы серыми глазками, нахмурил лоб, призадумался, сосредоточился на мыслях, родившихся в маленькой головке.
        - Какие мы грозные! Ух! - передразнила его женщина.
        Влад чуть было не назвал ее по имени, но вовремя опомнился; однако помимо воли он шагнул к этой парочке и, озарившись какой-то странной, озорной - детской - улыбкой, сел на корточки. Женщина посмотрела на него и не узнала в нем взрослого человека, с которым говорила лишь минуту назад. Это был мальчишка, настоящий мальчишка, и он с интересом заглядывал в глаза ее Сашкину:
        - Нет, - сказал он наконец и попытался, но так и не решился прикоснуться пальцами к румяной щечке рыжика, - он не грозный... Он - просто вспоминает и не может вспомнить... Правда ведь, Сань? - мальчишка во взрослой оболочке подмигнул. - Забудь, не стоит! Мы все делаем много ошибок, и что было бы, если бы нам не подарили счастье забывать их - хоть иногда?..
        Рыжик затих, да и женщина растерялась. Тут же мираж пропал. Влад был собой, разве только улыбка его исчезла не сразу, а мгновение спустя. Он извинился, поднялся и словно отпрыгнул от них. Ей показалось, что он как бы схватил себя за шиворот и отдернул в сторону.
        В этот момент у него запиликал мобильный телефон, и, кивком попрощавшись, Ромальцев направился к воротам парка.
        Разговаривая с Зайцевым, он не знал, что женщина еще долго провожала его глазами, забыв даже о своем сокровище, которое задумчиво ощупывало непослушными пальчиками ее лицо...
        НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ...
        Щебет птиц смолк. Из темной лесной чащи на узкую, едва заметную тропку вышел огромный серебристо-серый волк и царственно огляделся по сторонам. На солнце наползла туча, и в желтых глазах зверя разлилась тоска. Он неторопливо двинулся по своим владениям.
        (Мужской голос с сильным кавказским акцентом):
        - Если бы не эта власть, то мы давно бы умерли с голоду. Деньги идут и к нам. Разве не удивительно, что мы сражаемся с российской армией, держа в руках российские автоматы и одетые в российский камуфляж, купленные у россиян на российские деньги?!
        (Кизляр. Толпа людей на площади у памятника... Люди кричат, не слыша друг друга, люди возмущены и бурлят от гнева...)
        Серебристый лесной царь прибавил скорости и потрусил, а затем и побежал по склону. Сильные мышцы перекатывались под его мохнатой шкурой... Он бежал все быстрее и быстрее, состязаясь с самим ветром...
        Люди кричали и размахивали транспарантами:
        - Мы боимся своей армии! - скандировали они.
        - Москва - обман и ложь!
        - Москва свою игру играет!
        - Вывести войска из Дагестана!
        Волк взлетел на склон и остановился на самом краю обрыва. Небо заволокло осенними тучами. И тогда он поднял голову и, зажмурив желтые глаза, истошно завыл.
        (Хор множества мужских и женских голосов):
        - Уважаемый господин Президент! Очередной виток братоубийственной войны в Чечне лишает россиян последней надежды на скорейшее мирное разрешение конфликта. Бессмысленность и непопулярность этой войны очевидны для каждого. Разрушен Гудермес - второй по величине чеченский город. На очереди третий, четвертый - сколько еще потребуется доказательств безнадежности силового решения? В конце XX века, когда принцип политического урегулирования распутывает даже такие узлы, как ближневосточный или ольстерский, чеченская война представляется диким анахронизмом в глазах россиян и мирового сообщества. Мы, интеллигенция России, обращаемся к Вам с настоятельным призывом: ОСТАНОВИТЕ ЧЕЧЕНСКУЮ ВОЙНУ!
        Волк выл, захлебываясь, не прерываясь ни на мгновение, не открывая глаз... И все более безнадежным был плен дневного светила, захваченного свинцовыми тучами. Природа смолкла. Лишь властелин гор мог рвать свою волчью душу, только его еще слышало умирающее небо...
        (Голос женщины-репортера):
        - Сегодня Ачхой-Мартан напоминает блокадный Ленинград, со всех сторон окруженный войсками, которые всю свою воинственность срывают на мирных жителях. Буденновск и его жители совершенно невиновны в том, что произошло в Чечне. Но точно так же и мирные жители Чечни не причастны к политическим авантюрам Дудаева и его окружения. Но этого почему-то все предпочитают не замечать. Ситуация осложнилась еще больше. Умирают молодые и старики. И что самое страшное - умирают дети. Каждый день этой бессмысленной войны продолжает множить число не только официальных, но и незамеченных жертв этой бойни...
        Дрожали дикие косули, дрожали птицы, дрожали, кажется, даже вековые деревья в верховьях гор, слыша волчий вопль, который все не прекращался, то ли клича беду, то ли зная, что никуда от нее не деться...
        (Два мужских голоса):
        - И последний вопрос. Какой вы видите перспективу восстановительных работ в Чечне?
        - С оптимизмом. В нынешнем году мы в основном решаем вопросы социального блока. Как известно, в последнее время ситуация в Чечне опять ухудшилась. Только строителей в результате обстрелов и нападений боевиков мы потеряли тридцать человек. Но, думаю, разум и добрая воля в Чечне возобладают. Люди устали от войны, крови и насилия. А значит, есть надежда, что жизнь в республике войдет в свою нормальную колею. Для этого и трудятся многочисленные трудовые коллективы из различных регионов России...
        Устав от своей песни, волк начал замолкать. Это был уже не вой, мощный и останавливающий в жилах кровь. Это был тихий плач, не слышный никому... Кроме него самого...
        (Женский голос):
        - По дорогам и задворкам Чечни тенью бродит нынче детская беда, пугая матерей пуще волчьей злобы. Чеченские и ингушские, русские и еврейские, татарские и Бог их знает, чьи еще дети попадают в руки наркоманам, становятся сами наркоманами, а фактически - товаром, которым торгуют безродные псы войны...
        Волк медленно опустил голову и посмотрел со своей вершины на расстилавшийся снизу аул. Зоркий глаз лесного царя различил играющих внизу детей. Он смотрел на них пристально, но желтые глаза его были непроницаемо-пусты...
        (Мужской голос):
        - Дети в селах горной Чечни любят играть в Шамиля Басаева. Наиболее храбрый и сообразительный мальчуган изображает самого "национального героя", его друзья становятся боевиками. Заложниками и российскими солдатами быть никто не хочет, и эта роль достается наиболее слабым, небойким. Игра заканчивается всегда одинаково: счастливые восьмилетние "боевики" возвращаются в родное село. Не стоит сомневаться, что скоро появится и новая игра - в Салмана Радуева. В кого именно будут играть чеченские дети через несколько месяцев, пока неясно, но очевидно, что ребятишкам не придется ломать голову над этим вопросом: жизнь сама подскажет новое развлечение.
        От победных мальчишеских воплей, разнесенных любопытным эхом по горам, уши серого дрогнули. Он шумно встряхнулся. Глаза его совершенно потускнели и не видели больше ликующих "победителей".
        (Сообщение Би-би-си с наложением бесстрастного голоса переводчика):
        - Руслан Хасбулатов официально дал согласие стать соискателем поста лидера Чечни на выборах в этом году. Сторонники Дудаева объявили эти выборы незаконными и призвали население бойкотировать их...
        Переминаясь с ноги на ногу, волк все еще смотрел на аул, на детей, затеявших новую игру и дерущихся друг с другом в точности как взрослые...
        (Мужской голос):
        - Сегодня можно уже с уверенностью констатировать, что перемирие в Чечне окончательно сорвано и началась новая широкомасштабная война. По сообщению Интерфакса, особых событий за истекшие сутки в Чечне не произошло. Позиции федеральных войск 34 раза подвергались обстрелам. Объектами обстрелов по-прежнему остаются контрольно-пропускные пункты, комендатуры, пункты временной дислокации воинских частей. В Грозном боевики пять раз обстреляли здание, где разместилось Главное управление объединенных штабов...
        Съежившись и как бы состарившись, волк развернулся и потрусил прочь со склона. А с неба сыпал мелкий надоедливый дождь...
        (Голос робота):
        - Органами. Внутренних. Дел. России. Разыскивается. // Дудаев. Джохар. Мусаевич.
// 1944 года. Рождения. Уроженец и житель. Города. Грозного. Обвиняемый по статьям.// 64. Пункт "а". // 70. Часть 1.// 133. Часть 1.// 74. Часть 3.// УК Российской. Федерации. Если кому-либо. Известно. Его местонахождение. Просим. Сообщить. В ближайший. Орган. Внутренних дел. Или позвонить. По телефону.// 02. МВД. России.
        Не оглянувшись напоследок, волк скрылся в чаще...
        (Торопливый голос репортера, прерываемый помехами: репортаж из Грозного):
        - Другой вопрос: кому надо его ловить? Ведь, задержав Дудаева, надо будет устраивать суд. А на процессе подсудимый вполне может поделиться с обществом интереснейшей информацией, касающихся российско-чеченских отношений в 1991-1994 годах. И мало ли чем обернутся для больших политиков откровения человека, которому нечего терять...
        - Махмуд! Хавуоолла! Едут... - подходя к воротам, окликнул своего напарника высокий боевик в больших черных очках и берете "а-ля Че Геварра".
        Махмуд щелкнул затвором. Его едко-зеленый "натовский" комбинезон в свете прожектора ярким пятном выделялся на фоне выложенного из горной породы забора.
        Подскакивая на кочках, выныривая из канав и вновь попадая в расхлябанную от осенней грязи колею, к опутанным колючей проволокой воротам подкатил армейский джип.
        Убедившись, что в машине находятся те, кому положено там находиться, Рустам и Махмуд открыли въезд.
        - Вай! - поднявшись с сидения, радостно воскликнул один из приехавших и раскинул руки. Рустам и Махмуд загалдели и бросились встречать победителя.
        - Со чьо ка двэлла! - после всех встрясок и объятий сообщил приехавший. - Со мацьвэлла...
        Обнявшись и подбадривающе похлопав дорогого гостя по спине, Рустам повел его в лагерь, а водитель с помощью Махмуда выгнал из машины еще одного человека. Это был высокий парень в утепленной джинсовой куртке, потертых джинсах, ботинках военного типа на протекторной подошве с высокими "голяшками" и, главное, с завязанными широкой черной лентой глазами.
        Махмуд, не церемонясь, развернул его, привалил к машине и обыскал. Удовлетворенный результатом, он прихватил его за рукав и потащил к воротам, а затем продолжил напутствие уже при помощи подталкивания дулом автомата. Хоть и не связанный, пленник беспрекословно подчинялся.
        Главные расположились на поляне у костра. Сооруженный из крепких досок стол стоял в стороне и ломился от всяческой еды и питья. Кроме того над углями мангала жарился настоящий шашлык из откормленного барашка - голова этого животного была насажана на кол тут же, рядом, а сам кол воткнули глубоко в землю, так что получился своеобразный памятник нынешнего пира.
        С пленника стянули повязку, и он, щурясь с непривычки, огляделся по сторонам. Главные не смотрели на него прямо, но искоса то один, то другой все же изучали, что за фрукт пожаловал на десерт. Это был мужчина явно не русской внешности, с двухнедельной, а то и больше, щетиной на лице и внимательными голубовато-зелеными глазами. Он натянул болтающуюся ни к селу, ни к городу повязку на лоб и тем самым убрал с бровей мешающие темные волосы. Особенного страха он явно не испытывал.
        - Проверили - все чисто?.. - с акцентом, но по-русски спросил один из полевых командиров, усаживаясь в складное кресло для пикников.
        - Ага, - с гортанным призвуком заверил водитель.
        - Ну, Зелимхан, с возвращением! Хреново там было, в России?
        - Хреново. Тут лучше, - ответил тот, кого так радостно встретили привратники.
        - А ты, оказалось, смелый, хюрсик! - командир посмотрел теперь на пленника, и все остальные грохнули от смеха: мультяшный персонаж с рыльцем вызывал особенно теплые чувства у мужественных горцев. - Надо было б, канешна, за каждого из иностранцев по два наших парня требовать, ну да подавись они, свиньи русские! И так всех, на х..., перережем... А ты, - он глянул на русского так, словно сморкнулся, - ты нам гарантией будешь, чтоб с Тамерланом чего не схитрили твои...
        Пленник даже не пошевелился. Бандиты вдоволь посмеялись над ним и милостиво предложили сесть на бревно у стола. Парень не стал спорить и отказываться, а потому спокойно сел.
        - Махмуд, хавуоолла! - крикнул другой командир с закатанными по локоть рукавами. Такой густой шерсти, как на руках у этого боевика, не видели даже его товарищи, не говоря уж о пленнике.
        Привратник возник из темноты.
        - Махмуд! Веди сюда иностранцев. Шашлыка им угостим на дорожка! Хюрсик, а ты шашлык любишь, а?
        Пленник равнодушно повел плечами. Остальные снова грянули хохотом: непонятно почему, но упоминание о "запретном плоде", а точнее, о "запретной плоти" мусульман их веселило до упаду.
        - Где им еще настоящий шашлык кушать придется, да? продолжал острить первый полевой командир, не столь мохнатый, как его товарищ. - А ты, хюрсик, подумай: может, тебе с нами придется остаться... Как, а?
        Все пили водку. "Распутин", "Смирнофф", еще какую-то... Махмуд оперативно доставил к столу востребованных иностранцев и, глотнув из протянутого ему за службу стакана, отошел.
        Иностранцы были французами, точнее, тем, что осталось от двух французских журналистов - супружеской пары. Оборванные, грязные, изможденные, доведенные до полудистрофического состояния.
        - Видишь, женщина, ты двум, - командир показал два растопыренных пальца, - нашим джигитам жизнь спасла! Вах, вах! Ну, садись, говорю! И слушай: выпей с нами, женщина, за здоровье всех пленников! Давай, не стесняйся. Щас дома будешь. Жалко, если йурсик водку не попробуешь!
        Тем временем пленник незаметно взглянул на наручные часы. Вероятно, их с него не сняли только лишь потому, что они показались боевикам чересчур дешевыми.
        Журналистка попыталась от водки отказаться, но полевые командиры прицепились к ней с удвоенной силой и стали совать рюмку ей в лицо. У женщины не было сил бороться с ними; тогда она сделала вид, что предпочитает пить самостоятельно. Муж ее, ласково подбадриваемый автоматами, не мог и рукой двинуть.
        - И ты держи, пацан! - сказал мохнатый и вручил пленнику полный стакан "Распутина". Тот, ни слова не говоря и даже как будто не выдохнув, опрокинул в себя все содержимое и не поморщился. Мохнатый с показным восхищением хлопнул себя по ляжке:
        - Вай, молодец, хюрсик, мужик! Во как надо пить! Ты тоже давай! - потребовал он у француза, наполняя "Распутиным" все тот же стакан.
        Тот пытался что-то объяснить на своем языке, но его, естественно, никто не понял. Женщина на ломаном русском сказала, что у него больной желудок. Чеченцы взорвались хохотом:
        - Вот и полечи свой желудок, чмо американское! Вай, взгрев!
        Бедолагу с первого же глотка вывернуло. Он закашлялся и упал на колени. Женщина плакала. Пока все потешались над ее мужем, русский сделал ей знак вылить водку в траву. Она так и сделала и тут же поднесла пустую рюмку к губам. Русский закурил.
        - Во, а женщина твоя - молодец! Смотри-ка, Аслан! Выпила! Га!
        - Веди их в машину, Махмуд! - явно заскучав в обществе "трезвенников-язвенников", сказал мохнатый Аслан. - Хюрсик хорошо пьет, он с нами останется!
        Пиршество продолжалось. Пленнику протянули второй стакан, и снова наполненный до краев:
        - Давай, покажи еще!
        Русский поднялся, отбросил сигарету и хрипловато сказал:
        - Отолью для начала...
        Чеченцы рассмеялись. Едва он сделал шаг в сторону, с жухлой травы поднялась кавказская овчарка и угрожающе зарычала. Вернувшийся Махмуд гаркнул на нее и пошел проводить пленника и сделать то же, что собирался сделать и тот. Выйдя за круг света, русский отвернулся к кустам и звякнул заклепками куртки по пряжке ремня. Махмуд тоже не стал слишком удаляться от остальных и расстегнул штаны, стоя шагах в пяти от пленника.
        Внезапно боевики услышали совсем рядом леденящий душу волчий вой. Никто не успел понять, что происходит, как вдруг русский развернулся и швырнул что-то маленькое и сверкающее в горло Махмуду. Сюрикен воткнулся прямо в сонную артерию чеченца, и тот осел в траву, как и был - с расстегнутой ширинкой. Среагировав на предсмертный хрип, собака с яростным ревом вскочила с места, но русский пленник уже завладел оружием умирающего врага и, прикрывшись его телом, как щитом, от очередей переполошившихся чеченцев, первым делом пристрелил овчарку.
        - Ха цьог! - выругался кто-то из боевиков, потеряв из виду русского, который растаял в темноте, бросив труп на землю.
        - Оборотень! - проорал еще кто-то и осекся на полуслове: чей-то снайперский выстрел пробил ему голову.
        Выскочившая из-за кустов пара человек устроила на месте пиршества откровенную резню. Особенно буйствовал молодчик в черной косынке с завязанным, как и у всех, лицом, но сверкавшими далеко не как у всех узковатыми глазами. Этот зверел не на шутку. В руке у него было что-то вроде ятагана, при каждом всполохе потревоженного костра отливавшего кровавыми бликами. Этим "ятаганом", вскорости действительно окровавленным, он размахивал, как ветряная мельница. В громадное блюдо с шашлыком упала голова мохнатого командира, а обезглавленное тело, судорожно уцепившись за столешницу, конвульсивными взмахами рук смело на землю "Распутина", "Смирноффа" и почти все стаканы и рюмки. Не успев всласть налюбоваться делом своих рук, молодчик принялся за других. Его напарник старался не колошматить их, а, выждав удобный момент, когда горе-мамелюк не будет мешаться, предпочитал стрелять.
        Чуть в стороне тот, кого назвали Оборотнем, положил из автомата всех боевиков, что пытались спастись бегством.
        За какие-то минуты все было кончено.
        К огню подтянулось семнадцать человек.
        - Все целы? - спросил один, стягивая с головы шапку-чулок с прорезями для глаз, и оказался Володькой-Афганцем.
        - Как всегда! - отозвался Хусейн, разглядывая трофей - "ПМ" одного из полевых командиров.
        Кровожадный Самурай прошелся по валявшимся телам "контрольными в голову". Было видно, что ему приходится это делать не впервые: еще бы, сколько раз приходилось "разбираться" с неприятелями того же Дмитрия...
        - Скиф, Мастер! За остальными заложниками! - бывший пленник затянул потуже свою повязку и перекинул через плечо ремень "калаша".
        Названные ребята, прихватив по шампуру из мангала, не оскверненного последствиями Самурайского гнева, подались за ним.
        - Эй, Вулф! - усмехнулся Афганец, тем самым заставив Ромальцева оглянуться. - А ведь тебя вычислили!..
        Оборотень ничего не ответил, молча развернулся и растворился в темноте. А что отвечать? "Вычислили" его уже не в первый раз; но всякий первый раз для "вычислившего" оказывался последним. Так уж получалось...
        - Полнолуние... - вздохнул Самурай, вытирая пучком травы свой "ятаган": в первую очередь - оружие, себя - уж как-нибудь позже, не страшно. - У свинины прорезаются зубы. Как там ты говоришь, Горец, по-ихнему... ну, вашему, то есть... "поросенок" будет? "Хурсик"?
        Наемники засмеялись. Хусейн не стал отвечать. По команде Афганца все они немедленно занялись зачисткой территории. Завтра здесь не останется даже намека на ночную резню...
        Бывший пленный журналист в полубеспамятстве лежал на заднем сидении джипа, и его уже не беспокоила даже беспорядочная стрельба в лагере. Жена тихо рыдала в правом переднем кресле, зажав уши руками и терзая поломанными грязными ногтями пучки некогда роскошных каштановых волос. Она испуганно вскрикнула, когда из ворот к ним навстречу вышло три парня - двое в камуфляже и один (слава Иисусу!) тот самый, в "джинсе" и черной повязке. Они вели еще троих, гражданских, и, если судить по состоянию одежды, таких же заложников, как злосчастные французы. В их числе был ребенок - щупленький мальчишка в накинутой на плечи джинсовой куртке русского.
        Мужчина в повязке подсадил мальчика в джип, к журналисту, а сам оглянулся и негромко свистнул в темноту. Француженка остолбенело смотрела на перемазанных кровью "камуфляжников". Душа ее не вынесла. Перевесившись через борт, она конвульсивно задергалась, но пустой желудок вывернуло только желчью.
        Один из заложников - ничего не соображающий дядька с отстреленным указательным пальцем правой руки - то и дело канючил: "Вы кто? Кто вы? Куда нас?".
        На свист русского в повязке отозвался рев двигателя, и из закрытого маскировочной сетью сарая, оборудованного под гараж, выехал еще один джип, похожий на первый. Тем временем сам русский, покачнув машину, сел за руль к французам.
        - Встречаемся на старом месте, - коротко сказал он своим парням.
        - Хоп! - ответили те.
        - Вы кто, а?! - снова затянул дядька, которого негрубо, но упорно подталкивали ко второй машине эти странные окровавленные мужчины.
        - Мы - по ваши души, - наконец решил ответить похожий на богатыря, но не очень высокий "камуфляжник" и почти забросил заложника в джип. - Скорей, скорей, время - бабки!
        Француз начал приходить в себя. Жена его успокоилась, начиная осознавать, что самое страшное, скорее всего, для них закончилось. Оставалось только не попасться в руки еще какой-нибудь банды или не угодить в перестрелку. Но журналистке почему-то казалось, что эти странные, выглядящие жестокими, люди знают, как всего этого избежать. Только бы побыстрее все это закончилось! Только бы улететь на родину и забыть, забыть, забыть всё!.. Однако она точно знала: забыть ни она, ни Шарль не смогут ничего...
        ЗА ТРИ ДНЯ ДО ВЫШЕОПИСАННЫХ СОБЫТИЙ...
        Забравшиеся высоко и глубоко в горы наемники наконец могли перевести дух после череды операций. Они были сами по себе как те же дикие звери, выбравшиеся на охоту. Никто не указывал им, куда идти и что делать. И в случае гибели они тоже закончили бы как звери: безымянные, безродные, бездомные... Они просто исчезли бы - и все. Наверное, каждый из них думал об этом, но в то же время каждому из них было наплевать, где сдохнуть, если придется подыхать. А если не придется - то всяко лучше уж бороться за жизнь до последнего. Какая разница: пристрелит ли тебя бывший дружок, перекинувшийся под враждебную "крышу", на улицах родного города, или же этой чести удостоится неграмотный "дух", умеющий держать автомат и делать им "тра-та-та"?.. Выбор не богат, но зато в случае успеха за эту операцию их ждут баснословные "бабки"; в случае же промаха "братка" - отсрочка, и все равно в итоге тесная вечная и опять-таки безымянная квартирка "два с половиной на полтора" где-нибудь на заброшенном кладбище, где повадились хоронить свои жертвы все, кому не лень...
        Горец и Скиф в тот вечер отправились в лес. Они разбирались в грибах и обещали подыскать чего-нибудь эдакого на ужин, но грибов нашли мало, зато набили полный рюкзак Хусейна спелым кизилом и мушмулой.
        Афганец отсыпался: он вообще был не дурак поспать. Дай ему волю, так дрых бы без просыпу до второго Пришествия.
        Влад куда-то исчез. Скиф, правда, видел его бродящим в одиночестве по опушке, но тот не пожелал чьего-то общества и скрылся за уступом скалы. Может быть, ему просто понравилось жевать эти кисловатые ягоды мушмулы - в простонародье они назывались "шишками" - и, обрывая их с веток, он подумывал над новым броском, а потому не хотел, чтобы ему кто-то мешал размышлять.
        На самом деле они уже достаточно нашумели в Горной Ичкерии; "белых пятен" на карте Афганца оставалось все меньше - это те места, где шайка Оборотня еще не успела оставить свой кровавый след. В лицо их не узнавали никогда, да они никогда и не показывались все вместе. Конечно, пришлых людей в маленьком ауле заметят сразу. Но только не во время войны. Через чеченские села протопало уже столько всякого сброда, что двумя-тремя головорезами больше, двумя-тремя меньше - никого это не удивляло. Внешность у большинства "оборотников" была непримечательна, как у всех. Мирных жителей они никогда не трогали, но и не защищали. Ни от "федералов", ни от "земляков". Во-первых, им платили не за это; во-вторых, им за это не платили бы; в третьих, как выразился однажды Володька-Афганец, "сами виноваты". Ёмко и кратко. Оборотень промолчал: видимо, согласился, но скорей всего, ему не было до этого дела. То, что у него была определенная, никому не понятная, цель, к которой он ломился, круша все на своем пути, было ясно каждому мало-мальски здравомыслящему человеку. Но что это за цель... знал только сам Оборотень, или
Вулф, или, как его все реже и реже называли, Ромаха...
        В народе ходили упорные слухи, что этот загадочный головорез - брат Лабазанова или еще какого-то боевика из грозненских, в свое время схлопотавших пулю; законы кровной мести обязывали его отомстить кому-то из рода убийцы, вот, дескать, почему он и носит на голове эту черную повязку, если затевает бой. Впрочем, ни его, ни повязку своими глазами не видел никто или же не знал, кого видел. Когда было нужно, его узнавали, но поделиться впечатлениями могли уже лишь с аллахом при личной встрече. Или, скорее, с Иблисом...
        В общем, век телевидения не изменил человеческую природу и даже прибавил буйства воображению. Время от времени мальчишки порывались сыграть в бой Басаева и Оборотня, но матери, до этого не обращавшие внимания на забавы собственных наследников, едва заслышав многоголосый вой, бросались разгонять свару и отчаянно ругались. Так староверцы дают подзатыльника отроку, впервые помянувшему сатану: вспомни черта, он и появится. А чтобы появился Оборотень, не хотел никто. Слишком уж он был ненормален по своей сути. Непонятен. А все непонятное страшнее самой лютой злобы.
        Афганец проснулся, когда солнце скрылось за ближайшей горой. Все еще было светло, но со стороны долины тянуло ледяным северным ветром: золотая осень благополучно подходила к концу.
        - Ну вот, - сказал он, - пора и поужинать... Чем порадуете? - он вопрошающе воззрился на Горца и Скифа. Откуда только узнал? Спал ведь! Ел он всегда за троих, но куда все это у него девалось, не знал даже сам. Как выражался Самурай, "с ним только добро на дерьмо переводить"...
        По кругу пошла фляга с чистым спиртом - "для сугреву". На запах съестного подтянулся и невесть откуда взявшийся Ромальцев. Правда, был он не слишком голоден; тусклыми глазами обвел свою команду и уселся на бревно возле потеснившегося Володьки. Ребята быстро согрелись, и вскоре их потянуло на философию.
        Влад обматывал запястья обеих рук эластичным бинтом. Он делал так всегда, но не потому, что страдал от растяжения сухожилий или хрупкости суставов. Ему было так удобнее.
        - Странно... - обращаясь вроде как к нему, произнес вдруг Горец и замолк, чтобы сделать глоток из фляги.
        - Что - странно? - оказывается, Ромальцев все-таки прислушивался, о чем они все говорят, да только не принимал участия в разговоре. И то: ни о чем серьезном ни болтать, ни думать парням не хотелось. Раны зализаны, желудки сыты, тело пригрелось - чего еще нужно для счастья?
        - Странно, что нас наняли для того, чтоб мы чистили эти горы... А ведь я здесь родился, вырос, в Грозном в свое время институт Нефтяной заканчивал... Красиво тут было-о-о-о... Глаз ведь не оторвешь, Ромаха... Сейчас верить не хочется, что с моим городом сталось... Ни одной улицы по "ящику" узнать не могу... Пока не скажут...
        - Тут и сейчас красиво, - возразил Мастер, легкомысленно подбрасывая в воздух ягоду кизила и ловя ее ртом.
        - Сейчас - красиво в горах... Да и то с оглядкой. Все думаешь: вот вылезет какая-нибудь сволочь да башку тебе отстрелит... Каждое дерево - как враг... Вроде, не из трусливых я, да все же вам, наверное, полегче. Мне наш воздух голову кружит, настороже быть не дает...
        - Значит, ты Грозный хорошо знаешь? - Афганец дочерпывал из общего котла то, от чего отвалилась уже остальная команда.
        - Знал когда-то, - румяная, немного обросшая светлой щетиной щека Усманова заметно дернулась.
        Володька облизал ложку, да с таким аппетитом, что Самураю, наевшемуся под завязку, внезапно захотелось проглотить еще хоть немного варева. Афганец продолжал:
        - Ну, тады как на танке туда въедем - тебя с собой возьмем. Дорогу показывать...
        - На танке... - совсем загрустил Усманов. - На каком танке, Афганец? Были б мы хоть солдатами. А то - наемники... Нас горы только за то и терпят, что мы их гусеницами не ковыряем... Нам же за души платят! За шлепнутых...
        Тут Влад, затянув как положено бинт, внезапно вступил в разговор:
        - Нет, Горец. Не за них нам платят, а за спасенных... За спасенные души...
        И звучало это почему-то без всякого пафоса, хотя слова были достаточно громкими и высокопарными. Хмельным воинам, однако, так не показалось. Они с воодушевлением подхватили идею Оборотня, зашумели. Не выдержал и Афганец и, когда заговорил, остальные невольно примолкли:
        - Ну уж точно, что не за шлепнутых... У них ее и не было никогда, этой души-то... А чего ж платить за то, чего нету? Так что Вулф прав. И я, может, только отчасти за деньги давлю эту мразь поганую. Не нравится мне, когда войну здешнюю называют охотой на волков. Волки - животина благородная. Их хоть уважать можно, раз уж любить не получается. Они сами по себе - хоть в стае, хоть в одиночку. Сволочные, правда, бывают, да кто сволочным не был? А эти - шакалы. Они без стаи - ноль без палочки. Они в одиночку-то и напасть побоятся, уссутся да руки лизать начнут. А ты только отвернись: враз тебе такая сука в задницу вцепится, исподтишка. Так что политика, разговоры - все чухня! Давить надо их, до последнего шакала давить. Согласен, Ромаха?
        Тот внимательно посмотрел на него и подсел к Мастеру. Что-то сказав на ухо саперу, пошел к блиндажу. Мастер с некоторой неохотой поднялся и последовал за вожаком.
        С наступлением темноты ребята начали расходиться на ночлег. Хусейн заглянул в блиндаж и увидел сидящих за столом Мастера и Оборотня; наклонясь к тусклой керосиновой лампадке, они тихо переговаривались и изучали какое-то разобранное устройство. Приглядевшись, Усманов понял, что сапер посвящает Ромальцева в детали взрывного устройства часовой мины, показывает всякие проводки и прочее. Влад повторял за ним все движения, и до Горца дошло, что с каждым разом пальцы его становятся все более ловкими и чувствительными. Мастер уже не в первый раз обучал Оборотня уму-разуму в своей науке. Опять же: зачем это Ромальцеву, когда есть саперы, да не один, а два, мастера высшего класса?!
        - Вы чего тут? - спросил выглянувший из-за Хусейна Афганец. - Ночь ночевать собрались? Спать не будете?
        Влад поднял голову. В этот момент пламя в лампочке мигнуло, и Хусейну показалось, что по брезентовой стене мелькнула тень зверя. Когда свет выправился, это оказалось тенью, отбрасываемой Ромальцевым - и только. Нормальная тень. Человеческая. Взгляд Влада недвусмысленно попросил оставить их в покое. Ни слова не сказав, Афганец удалился. Хусейн Ромальцеву не мешал, потому что не шумел, и потому он спокойно отвернулся, словно Горца тут и не было. Однако Хусейн и сам решил уйти: если у Влада еще находятся силы для бдений, то уж он-то просто валится с ног.
        Горец уже почти совсем заснул, когда вернулись Мастер и Оборотень. В холодной землянке лежать рядом с Ромахой было одно удовольствие: от него всегда шло столько тепла, сколько не дала бы никакая печка. Поначалу Хусейн думал, что это у него жар, однако Оборотень был здоров, как бык. Больные так не дерутся.
        Влад подкатился под плащ и, привалившись одним боком к Усманову, а другим - к Мастеру, перевернулся на живот. Горец вскорости ощутил, что согревается, но Ромальцев к тому времени уже тихо, но крепко спал.
        Хусейну казалось, что ему только-только удалось сомкнуть глаза, как часовые подняли всех по тревоге. Он вскочил, вскинул автомат, в последнее мгновение подумав: "А где ж Ромаха?!" Того уже и след простыл. Выбравшись из землянки, Горец увидел, что тот уже выслушивает дозорных, а парни еще подтягиваются к ним на поляну.
        - Там, чуть севернее, - докладывал Афоня, - в ауле, кажись, если по звукам судить, стреляли, взрывы были...
        Далее его репортаж уже не требовался: стрельба началась снова, но как будто удаляясь.
        - Ага, тише стала... - подтвердил мысли всех второй часовой, Санчо-Панчо. - На север уходят, что ли...
        - Встречаемся у канатной дороги, - быстро сказал Оборотень, и это означало - "рассыпаться".
        Канатной дорогой у них назывался навесной мосток над неизвестной речушкой, к осени обмелевшей так, что достаточно тренированный мужчина мог каждый из ручейков, в который она превратилась, перепрыгнуть без особого разбега; впрочем, конечно, если бы он был налегке. Дощечек на этом мостике практически не осталось, а гнилые канаты рвались, казалось бы, от одного на них взгляда. Переходить по нему через русло на высоте пятнадцати-двадцати метров решился бы разве что Ромальцев, и то в своем недавнем прошлом, о котором никто из парней, естественно, не знал...
        По ту сторону безымянной реки - наверняка одного из притоков Терека или Аргуна - начиналось чеченское селение.
        Наемники появлялись у "канатной дороги", как из-под земли, ведь было еще довольно темно. Ромальцев возник последним и не стал никого пересчитывать: ясное дело, сделал это до того, как объявиться пред ясны очи коллег. Усманов и Самурай были отправлены в село на разведку.
        Оставив все тяжелое на месте, Юрка и Хусейн налегке отправились штурмовать речку: спустились с обрыва, почти бесшумно заскользили по высохшей гальке, в половодье устилавшей дно, и принялись, как кузнечики, скакать через вялые потоки. Ручьев там текло штук семь, и смотреть на них сверху было бы в какой-то степени забавно, если бы после второго же прыжка команда не потеряла их из виду.
        Самым трудным был последний: на той стороне берег был еще круче, потому что без всяких предупреждений и церемоний за ручьем начиналась гора - благо еще, что хоть не нависала над водой. Мочить ноги в такой холод было более чем противно, но иного выхода ни Хусейн, ни Самурай не нашли. Горец ощутил, как ступни свело судорогой, и ускорил переправу. Юрка же двигался как паром.
        Воздух, который они до этого считали морозным, теперь показался им эфиром африканского рая, ни больше, ни меньше. По крайней мере, бежать было лучше, чем стоять на месте...
        Аул ходил ходуном. Никто не заметил появления новых лиц, ибо никого из жителей невозможно было выманить за пределы их дворов. На улицах валялось несколько тел - не то трупы, не то раненные.
        - Федералы! - тихо сообщил Самурай, разглядев лычку у лежавшего в кустах и закрученного в неестественной позе убитого. - Пошли... Не хрена нам тут светиться. Все, что надо, мы узнали...
        - Подожди! - Горец приложил ухо к ближайшему забору; в доме довольно громко говорили по-чеченски.
        - Чё они там? Переводи, что ли...
        Горец прислушался.
        - Она кричит, чтобы выкинули кого-то из дома... - сам того не замечая, Хусейн усилил собственный акцент и говорил теперь с подхрипыванием и гортанными призвуками, характерными для его родной речи, - еще говорит, чтобы уходил он сам..
        - Да кто?
        - Подожди... Тот просит: "Бабушка, пусть остается! Ранен Эльдар, сильно ранен"... Она говорит, знать его не хочу... русские придут, застрелят, если мы его прятать у себя оставим... Он - что Эльдара родичи заберут его отсюда... Ругаются...
        - Ни хрена не понял, - шепнул Самурай. - Чё за Эльдар?
        - Боевик. Он их родственник. Только не кровный. Она не хочет, чтобы их всех расстреляли за укрывательство. Но его все равно оставят, так что можно будет прийти в этот дом...
        - С какого рожна его оставят! Бабка его выпрет, как миленького, блин!
        Горец снисходительно посмотрел на него и усмехнулся.
        - Короче, перестрелка у них тут была, - акцент снова исчез, - и, похоже, федералов разнесли в клочья...
        - А чего ж Эльдара этого тогда не подобрали, если победили?
        - Значит, подумали, что убитый. Или на своих понадеялись... Да кто их знает? Я в их головы влезть не могу, да и не хочу, Самурай. Пошли...
        Хусейн быстро сложил в уме довольно правдоподобную картинку: нападение бандформирования на пункт временной дислокации русских, внезапная перестрелка, закончившаяся поражением федералов; если кто-то из русских и выжил, их, вне всякого сомнения, захватили в плен. Несколько месяцев назад, быть может, расстреляли бы на месте или снесли головы. Но теперь боевиков взяли за жабры, и каждый русский им нужен для обмена на своих. Стоит ли упускать такой случай? Но, по крайней мере, это означает, что далеко они уйти не могли или же находились где-то рядом. Гор много, но "духи", как и люди, оставляют следы. Не могут не оставить. А волки умеют выслеживать. И еще как...
        Выслушав принесенную информацию, Оборотень взглянул на небо. Ноздри его тонкого - "римского" - носа слегка раздулись. Ага, подумал Хусейн, вот след и взят...
        Через двадцать минут они вломились в тот самый дом. Женщина что-то вопила, но понять ее мог только Горец, а ему было не до перевода. "Оборотники" были в маскировочных платках, в шапках, натянутых до подбородка, Самурай так вообще перемазал физиономию не то сажей, не то еще какой-то фигней - ужас дня и ночи! Однако все хозяева сразу поняли, что к ним пожаловали не сородичи, а, скорей всего, русские солдаты. Раненого прятали в сарае, на сене. "Как в фильмах про гражданскую", - мелькнуло у Хусейна. Рана у боевика была тяжелая, но не смертельная: колено разворотило.
        Оборотень нагнулся над ним. Чеченец смотрел больными глазами, но с вызовом. Особой ненависти не было в его взгляде, да и что бы он мог сделать всего-навсего с ненавистью?
        - Сколько твоих и куда они ушли? - спросил Влад.
        Боевик презрительно изогнул рот, но слюны, чтобы плюнуть, ему не хватило. Ромальцев повторил свой вопрос еще более внятно. В доме послышался вой бабки. Она же не знала, что ни ей, ни ее семье пока ничего не грозит. Пока. До следующего налета "родственников" или приезда "федералов". Правда, на всякий случай в доме остались Мастер и Скиф.
        Тогда раненый завизжал что-то на своем. Горец вопросительно взглянул на Оборотня, но тот двинул плечом: перевод ему не требовался.
        - Ты узнал нас? - еще раз спросил Влад.
        Чеченец разразился бранью на смеси русского и родного языка. Больше вопросов Оборотень не задавал:
        - Если ты сейчас не вспомнишь, куда ушли твои, я сниму эту повязку... - тихо произнес он.
        Боевик увидел его глаза. Кто знает, что творилось у него внутри в тот момент, но вопить и браниться он прекратил. Кажется, он понял, что будет с ним, если этот черный человек сейчас развяжет косынку и откроет лицо. Кажется, своим замутненным болью разумом он догадался, кто этот черный человек. Стиснув зубы, он пробормотал:
        - Выше, в горы. По тропе... Там двор Улугбека...
        - Сколько русских?
        - Четверо. Может, больше, не знаю... Четверо было...
        - Оружия много?
        - На вас хватит...
        - Задушить его к едреной матери! - не выдержав, проревел Самурай. - Чурка сраная!
        Горец покосился на него. Волей-неволей, а слыша такие слова, он чувствовал оскорбленным и себя. Ничего не мог с этим поделать... Влад не обратил на его рев никакого внимания.
        - Если ты соврал хоть одно слово, мы вернемся, - сказал он.
        Юрка развернул и нехотя свернул свою удавку.
        - Считай, что тебе повезло, вонючий шакал! - поставив тяжелый ботинок на забинтованное колено боевика, произнес он и сделал ногой движение, словно давил какое-то насекомое.
        Раненый не выдержал и заорал. Из-под косынки сверкнули холодные голубые глаза... Самурай постарался затеряться за спинами Горца и Лешего.
        - Тебе же потом пулю в спину пустит... - услышал Хусейн его ворчание у себя за плечом.
        Они шли по свежим следам. Заметок было много: то поломанная ветка, то кровь. Уходили пешком (на машине тут и не проедешь). Значит, где-то совсем рядом... Совсем...
        И вот они вышли к большому имению, которое, казалось, затерялось в горах.
        - Вульф, - вдруг произнес доселе молчавший Афганец. Послушай, а какого черта мы вмешиваемся? Это их разборки... Мы же никогда не лезли в это дерьмо...
        Влад ничего не сказал. Рассвело, и действовать нужно было быстро.
        Коротко обсудив план действий, "оборотники" рассыпались во все стороны. Казалось - в полном беспорядке.
        Хозяин, принимавший у себя неожиданных ночных гостей, только что разошедшихся по отведенным для них комнатам, наконец-то мог лечь. Жене его это счастье не грозило: поди накорми такую ораву! Для этого надо встать в четыре и больше уже не сомкнуть глаз до наступления темноты. Она молча и безропотно возилась на кухне, и старшая падчерица, семнадцатилетняя Сацита, помогала ей управляться по дому. Остальные дети, как и мужчины, спали.
        Женщина загнала под ноготь занозу и только присела на табурет, чтобы вытащить ее, как вдруг откуда-то из леса до нее донесся протяжный волчий вой. Сацита вскинула светловолосую, обмотанную тонкой косынкой, голову и с тревогой переглянулась с мачехой. Волк затих.
        Едва хозяйка взялась за казан и зажгла огонь на плите, во дворе началась стрельба. Гости, кто одеваясь на ходу (кто-то и вообще не раздевался), кто-то - как был, хватая оружие, повалили отбиваться.
        Женщины, пригнувшись, чтобы не получить пулю, прилетевшую через окна, бросились в задние комнаты - к детям.
        Дальнейшая неразбериха длилась еще минуты три. Бросив Саците отцовский обрез, мачеха выволокла из-под кровати пасынка громадную плетеную клетчатую сумку и выхватила оттуда автомат. Мальчишки тоже вооружались, но хозяйка крикнула им, чтобы сидели и не лезли.
        В доме уже хозяйничали чужие люди с замаскированными лицами. Женщина выстрелила в одного, он отлетел, выматерился (бронежилет - поняла она, но только поздно) и швырнул в нее нож. Лезвие вошло под ключицу и острие выскочило со спины. Глухо застонав и выронив автомат, женщина повалилась на ковер в коридоре...
        Ступая через разбросанные по дому тела, наемники заглядывали в каждый угол. Афганец ругнулся на глупо подставившегося под очередь Санчо-Панчо и пощупал горло раненной женщины. Она была без сознания, но умирать пока не собиралась.
        На втором этаже, в глубине, снова поднялась стрельба. Неужели не все боевики сложили голову?
        - Едрит твою мать!!! - рычал сверху Самурай. - Шакалята достали!!!
        Мальчишки дрались свирепо, но были захвачены запрыгнувшими в окно Лешим и Бабаем. В них даже не пришлось стрелять. Девчонки сбились в кучу и голосили. Сациты в комнате не было. О ее существовании наемники пока не догадывались.
        Злобствующий Самурай едва не затоптал двухлетнего сына хозяина, который по неразумению выполз из кровати и отправился разыскивать веселящихся отца и его друзей. Папа стреляет - и это интересно! Влад успел выхватить пацаненка из-под ботинок ревущего, как разъяренный слон, Юрки.
        - На улицу их! - перехватывая ребенка под мышку, крикнул Оборотень Хусейну.
        Ребята подняли воющих от ужаса детей на ноги и потащили во двор. И тут-то из-за веранды пристройки выбежала Сацита с отцовским обрезом. Афганец в прыжке вышиб у нее ружье, но курок был нажат. Вместо Влада пуля угодила в человека, выскочившего из хлева. Девчонка яростно завизжала и бросилась было на Володьку, но тот пнул ее в живот, и, задохнувшись, она скатилась на землю. Из дома показался Леший:
        - Все, там все чисто. Никого не осталось...
        Выскочивший из хлева мало походил на человека: на нем были какие-то невообразимые лохмотья, свалявшиеся волосы и борода делали его похожими на безумного дикаря. Пробитый выстрелом, он рухнул посреди двора.
        Влад бросил младенца в руки его сестрам, окружившим Сациту, которая беспомощно хватала воздух горящим ртом, и кинулся к раненому. Скиф открыл сарай и стал выводить оттуда связанных федералов.
        Ромальцев содрал с лица повязку и наклонился к подстреленному. Кровь толчками выплескивалась из огромной раны в правом боку. Он был не жилец и находился на последнем издыхании, но что-то заставляло его корячиться и пытаться привстать, цепляясь кровавыми пальцами за воротник Владовской куртки. На губах его запузырилась черная кровь, когда он попытался что-то сказать.
        - Скорей! - сказал Оборотень.
        - Я - Ко... Комаров... Роман Мих... Михайлович...
        Влад наклонился еще ниже и зажмурился. Роман перехватил воротник, выскальзывающий из слабых пальцев.
        - Беной... Бенойское... ущелье... ребята... Мама и... Танька! Ребята, Беной! Слы..
        - и с этим недосказанным словом он испустил дух.
        Ромальцев несколько раз содрогнулся. Наемники видели его спину и недоумевали, что он там делает. Наконец, покачиваясь, Влад поднялся. Кажется, его мутило. Хусейн уловил в его глазах смертную тоску.
        - Что с этими-то? - спросил Горец, когда Оборотень приблизился к нему и уцепился за его рукав. Он имел в виду детей, с ненавистью глядевших на замаскированную свору головорезов, разоривших их родное гнездо.
        Тот не мог говорить, только ткнул пальцем в рацию. Вместо него сказал Афганец:
        - Что с этими? Пусть ими государство и занимается...
        Влад отдышался. Самурай с грохотом вывалился из гаража, встроенного в дом:
        - Никакого оружия! Федералы говорят, у них много оружия было...
        Ромальцев посмотрел на него, и наконец понял, что хочет сказать Юрка.
        - В доме его не будет. Поищем в окрестностях.
        И точно. В полукилометре от имения наемники наткнулись на подозрительного вида холм. Подозрительным он был только потому, что всюду его засыпала слежавшаяся, темная листва да сухой дерн, а с одной стороны листья были совсем свежими, золотыми, как будто только с ветки обтрясенные. Так и было: холм был завален дерном, под дерном обнаружилась маскировочная сеть и дальше - слоями: брезент, полиэтилен, бумага... огромная куча оружия... Даже видавший всякое Афганец присвистнул. Стоявший с ними федерал указал на несколько автоматов - те самые, которые отобрали у них чеченцы в том ауле. Но Влада и Володьку заинтересовало совсем другое: целая связка ПМН.
        - Откуда у них это? Да еще столько сразу? - Афганец посмотрел на Оборотня, словно тот мог дать ему ответ.
        Влад оглянулся на федерала. Тот уже успел рассмотреть главаря наемников, и скрывать свое лицо теперь Оборотню не имело смысла. Но его это мало беспокоило.
        - Останетесь тут, - тихо сказал он солдату. - Дождетесь своих...
        - Про вас говорить? - уточнил федерал.
        Ромальцев равнодушно пожал плечами:
        - Как хочешь...
        Парень понимающе кивнул.
        Наемники собрались в одну команду и ушли по тропе, прихватив с собой только то, что посчитали необходимым. Самурай, правда, позарился на парочку ПМН - "пригодятся".
        Через полтора часа их разрозненные машины выехали к серому от непогоды Каспию: Оборотень устроил всем передышку в дагестанском поселке Инчхе.
        Узнав о случившемся, Зайцев вышел на Ромальцева с связал его с французской миссией из Москвы. Влад располагал сведениями, источником которых называл последние слова умирающего раба чеченцев. Никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть того, что Комарову хватило сил перед смертью выложить столько информации, что, согласуясь с нею, Ромальцев отважился на проведение сверхсложной операции в Беное. Как ни удивительно, Зайцев поддержал его. Именно тогда и зародилась не просто рискованная, а даже безумная идея захватить лагерь боевиков в Бенойском ущелье. Миссионеры начали переговоры с боевиками, а тем временем ростовские наемники, никому не подчинявшиеся и дающие ответ только самим себе, готовили план операции.
        Как всегда, Афганец ориентировал команду по картам; Ромальцев дополнял его, и делал это странным образом: закрывал глаза, менялся в лице и чужим голосом начинал называть детали объектов, которые не могли отразить чертежи. Хусейн не знал, как относятся к этому другие парни, но самому ему было жутковато наблюдать за метаморфозами, происходившими с вожаком. Он чувствовал присутствие чего-то потустороннего, необъяснимого, и волосы помимо воли становились дыбом у него на загривке.
        - Очень удобные высоты для снайперов - здесь и здесь, говорил Влад, указывая на карте места, изображавшие в картографической проекции два горных склона над руслом реки, которую местные жители называли "Белка". - Вот эта - вообще идеальна, - ничего не значащий волнистый кружок по его рассказам обозначал обрыв почти над лагерем (с этого места была видна практически вся база - находка для снайпера!).
        - Если об этом знаешь ты, то грех о том же не знать и "духам", - проворчал Афганец.
        - Конечно, они об этом знают, - без тени сомнения сказал Ромальцев, - и мы знаем, что они об этом знают. И знаем, что делать в связи с этим...
        Володька посмотрел на него долгим взглядом и наконец кивнул.
        За день до операции Влад предложил себя в качестве "пушечного мяса". Никто не сомневался в "неправильности" Влада, но ожидать от него такого сумасшедшего поступка не мог даже Афганец.
        Миссия смутилась. ЗАЧЕМ?! - мучил всех вопрос. Пара недель - и все можно утрясти без таких жертв. Зайцев, лично приехавший в Инчхе, тщетно пытался убедить в этом Оборотня. Тот был непреклонен:
        - Две недели - это целая вечность. За две недели изменится столько, что мы будем страшно жалеть...
        Переубедить его было невозможно. Самурай ворчал, что, мол, черт с ним - хочет мужик задницей рисковать, так чего ему мешать? Недолюбливал он Ромальцева почти в открытую и откровенно хотел, чтобы все было по-старому: чтобы ими верховодил не кто-то "слева", а испытанный и проверенный Афганец.
        Тем не менее, даже если речь шла уже не о спасении жизни самого Оборотня, нужно было позаботиться о чистоте непосредственно операции: если жертвенного агнца приносят впустую, то для чего было затевать сам ритуал?
        В "штабе" Зайцева и "генерала" была изобретена более или менее достоверная "легенда".
        Было решено, что Влад работает в российском представительстве той же Миссии и занимается непосредственно процессом передачи заложников. Провел он уже якобы около десятка подобных операций, не только в Чечне, и обе стороны остались довольны.
        Стоит, однако, заметить, что боевики подозрительно отнеслись к этому новшеству, но слишком уж соблазнительной им показалась перспектива задержать у себя вместо французов русского "сорвиголову", тем более, после того, как оба их соотечественника тоже уже будут возвращены в их теплые объятья. Влад был, наверное, единственным, кто верил, что "легенда" оправдает себя и что алчность бандитов возобладает над здравым смыслом: они считали себя полноправными хозяевами гор и жизней тех, кто в этих горах живет. Какой-то паршивый миссионер не мог сделать им ничего...
        На операцию Влад мог позволить себе только сюрикен "звездочку" с краями, как у бритвы, спрятанную в специальный карман с внутренней стороны ремня джинсов. Различные варианты ситуации были проиграны каждый по пять раз, и Володька-Афганец остался удовлетворен действиями Оборотня.
        На следующий вечер все действующие фигуры заняли свои места. Почему-то лишь Хусейн чувствовал смутное беспокойство за судьбу лидера. Остальных, в принципе, интересовал только благополучный исход дела. Горцу уже несколько дней подряд снился сон; вначале он не придавал ему значения. Ему снилось, словно он смотрит анимационный фильм про Маугли и часто беседует с нарисованным вожаком стаи волков. Но раз от раза волк становился все более реальным: в первом сне он был изображен в стиле примитивизма, как нарисовал бы пятилетний ребенок, а затем - все более и более мастерски. И вот, в последний раз, непосредственно перед отправкой в Беной, Хусейну привиделся все тот же Акела, но теперь в каждой шерстинке его серебристо-седой шкуры играл солнечный луч, на потрепанных былыми ранами сухощавых лапах были жесткие и шершавые, как наждак, подушечки со стесанными от долгих блужданий по земле когтями, глинисто-непрозрачные глаза смотрели выжидательно, но не враждебно. Он царственно возлежал на пригорке, сложив крест-накрест передние лапы, и о чем-то тихо, на человеческом языке, говорил Горцу. О чем шла речь,
Хусейн не запомнил после пробуждения, но сон показался ему тревожным. Поговорить обо всем этом ему было не с кем, а сам Оборотень, который, как казалось Усманову, имел какое-то отношение к этому, уже уехал в Сержень-Юрт. Парни готовились к переброске и общались мало чаще всего грубоватыми, короткими замечаниями либо знаками. Перед отъездом Хусейн долго смотрел на мрачный Каспий и не к добру причислил выброшенного на береговой песок труп молодого тюленя: ночью случился шторм, и зверя, почему-то потерявшего ориентацию в темноте, расшибло о дальние эстакады. Не хотелось кликать плохие мысли, но так уж вышло, что все вокруг после этого сна склоняло его к предчувствиям неблагополучного завершения операции. Правда, перед въездом в Ичкерию Горец все-таки сумел стряхнуть с себя дурные мысли и сосредоточиться.
        Тем временем Влад уже был в Сержень-Юрте. Вместе с Зелимханом Ахмедовым (тем самым, на кого предстояло обменять французов) и двумя оперативниками они выбрались на встречу с боевиками в тупиковой ветке, отходящей от шоссе и заваленной горным оползнем: в этом году их было особенно много - то ли из-за землетрясений, то ли из-за бухающих выстрелов "Града", частенько раздававшихся теперь в этих краях, то ли просто от того, что изнасилованной земле невыносимо стало терпеть своих кровожадных детишек и тех, кто с ними грызся. Она словно нарочно хотела быть как можно страшнее, чтобы никто уже не претендовал на ее былые красоты. Неизвестно, думал об этом Влад, либо его голова была занята иными мыслями, но одно точно: где-то в подсознании все это вертелось и у оперативников, и даже у отупевшего от заключения Ахмедова.
        Возле самой осыпи их поджидал армейский джип боевиков. Здесь Ахмедова и Ромальцева передали в руки чеченцев, и для последнего дороги назад отныне не было. Ахмедов оживал все быстрее и быстрее. Получив автомат, он радостно вертел его в руках и даже дал очередь по стае ворон, круживших над деревьями и не успевших убраться за спасительный перевал. Две птицы упали на землю, остальные с карканьем рассыпались во все стороны и очистили быстро темнеющее осеннее небо. Шофер что-то сказал Зелимхану, и они невсерьез поцапались, перемежая чеченские слова с русскими. Из их короткой перепалки Ромальцев, которому уже завязали глаза какой-то лентой, случайно оказавшейся в кармане его куртки, понял, что шоферу не хочется, чтобы Ахмедов лишний раз шумел.
        Два боевика остались, чтобы проконтролировать действия оперативников. Все четыре человека были напряжены и готовы чуть что схватиться за "узи", но все-таки белый флажок давал какую-то призрачную гарантию, что этого не случится. С этими двумя чеченцами этой ночью произойдет кое-что, о чем они еще не догадываются: никто из врагов не должен оставаться в живых после того, как увидел истинное лицо Оборотня. А то, что это был именно Оборотень, они, несомненно, сделают вывод сегодня же, узнав о падении лагеря в Бенойском ущелье.
        Опьяненный вседозволенностью Ахмедов всю дорогу глумился над Ромальцевым, подталкивая его автоматом под ребра и в силу своих способностей и эрудиции философствуя на тему бренности бытия. Влад молчал и только однажды усмехнулся.
        - Че ржешь, свинья? - тут же вскинулся Зелимхан.
        - Плохая примета - так обращаться со своей свободой... ослепленный повязкой, Ромальцев просто смотрел перед собой, не поворачивая головы.
        - Поп...и у меня! - совсем по-русски матюгнулся чеченец, но от Влада на какое-то время отстал, словно пытался сообразить, что хотел сказать своей фразой этот придурок: надо же, подставляться неизвестно ради кого! Были бы там у него родственники или кто еще...
        "Для меня, увы, не существует течения времени... Сам не знаю, почему об исходе этой ночи я знал раньше, чем о подготовке к ней... Не подскажешь, в чем тут дело, братец Ал? Что нарушилось на нашей с тобой земле, если даже Время взбунтовалось против тебя и меня? Я не знаю ответа. А ты?"...
        СПУСТЯ ДВОЕ СУТОК...
        (Мужской голос, вещающий из радиоприемника):
        - Город со всех сторон блокирован федеральными войсками, а внутри держат оборону дудаевские боевики. Так же, как и во время январского наступления на Грозный, большинство чеченцев вывезли своих женщин и детей в горные следа. В Гудермесе остались только боевики и местные русские, которым просто некуда деться. Во время штурма Грозного российская авиация и артиллерия в первую очередь убивали не боевиков, а мирных женщин и детей. Наши корреспонденты в это время были в Грозном и могут с уверенностью засвидетельствовать: на одного убитого боевика приходилось не менее десяти мирных жителей, причем большинство из них были русские. Не приходится сомневаться, что на днях аналогичная бойня повторится и в Гудермесе...
        Зоя вошла в гримерную и, услышав это, быстро поймала другую волну.
        - Катя! - крикнула она парикмахерше. - Не трогай больше мои вещи!
        - Да я только послушать новости хотела! - ответила та из умывалки.
        - Я не хочу слушать ничего такого на работе!
        - Хорошо, больше не буду!
        - Вот то-то!
        А из динамиков уже звучала ни к чему не обязывающая "Но только не говори мне, что любишь меня!", исполняемая сладеньким голоском эстрадной певицы...
***
*
        Раннее утро. В городе уже прекратили стрелять, угомонились, но на это никто не обратил внимания: стрельба была непременным атрибутом здешней жизни.
        Любовь Игоревна и Танька спали. Не может человек не спать. Так уж от устроен.
        Запертые на окнах тяжелые старинные ставни, забаррикадированная тумбой дверь - техминимум по обеспечению чувства хоть какой-то безопасности. Это, конечно, не спасет, если кто-то настойчиво решит взять дом штурмом.
        В комнатах было очень холодно, и женщины спали в обнимку, полностью одетыми.
        Стрелка часов достигла цифры "двенадцать": они отставали минуты на три-четыре и показывали пять часов утра.
        В двери громко постучали. Стук разбудил и, конечно, вызвал панический ужас. Уже давно у Комаровых любой подобный звук вызывал животный страх - даже если это были соседи. Но сейчас... о каких соседях может идти речь?!
        - Может, затаимся и не откроем? - спросила шестнадцатилетняя Танюшка.
        - Т-с-с-с-с! - Любовь Игоревна испуганно приложила к губам указательный палец.
        Но стучавший знал наверняка, что хозяева дома. Правда, теперь он почти совсем тихо скребся в дверь, словно понимал, что обе женщины проснулись после первого же раза, словно угадывал их страх и хотел показать, что явился не со злыми намерениями.
        С замирающей душой мать подошла к двери:
        - Кто там? - тихо спросила она.
        - Это я, откройте! - послышался столь же тихий голос. Только быстрее!
        Любовь Игоревна содрогнулась:
        - Танюшка! Это Ромка! Иди, помоги!
        Они вдвоем отодвинули тяжелую тумбу, убрали засов и открыли замки. В первый момент Любовь Игоревна не сообразила захлопнуть дверь перед носом непрошеного гостя, оказавшегося совсем не Ромой, и незнакомец скользнул в прихожую.
        - Закройте! - теперь его голос, не измененный эхом подъезда, был совершенно другим.
        Танька шарахнулась в комнату: молодой человек был очень похож на местного, то есть, на чеченца. Любовь Игоревна затряслась. Гость сам запер дверь и повернулся к ней:
        - Постарайтесь выслушать меня, времени мало, - попросил он.
        Голос его был успокаивающе-приятным, без всякого намека на акцент. На мать он произвел утешительное воздействие:
        - Вы кто? - спросила она.
        - Меня зовут Саша, - сообщил парень, входя в комнату, где спряталась Таня. - Я был другом Романа Михайловича Комарова.
        - Был?.. - машинально, ничего не соображая, переспросила мать.
        Саша опустил глаза:
        - Мне жаль, но новости у меня для вас плохие... Рома погиб по дороге в Гудермес...
        Танька выскочила из-за шкафа и обняла мать. Тут же у обеих хлынули слезы. Молодой человек подождал, стоя посреди комнаты и не сводя с них глаз, затем подошел к столу.
        - Теперь вы должны взять самое необходимое: деньги, документы, теплые вещи. Только не спешите, иначе что-нибудь забудете, а у нас уже совсем не остается времени.
        Те бессмысленно забегали по комнатам. Насмотревшись на них, Саша нетерпеливо усадил Любовь Игоревну на стул и поймал Танюшку:
        - Таня, покажи, где и что у вас лежит и во что это все можно собрать. Я должен вывезти вас в Бахчисарай...
        Убитые страшным сообщением, женщины уже и не думали о том, что незнакомец может готовить им ловушку. То есть, конечно, мысль такая у них была, но им было уже все равно. Только бы скорее все закончилось...
        Пока Саша собирал вещи в четыре руки с Танькой, Любовь Игоревна еле слышно спросила:
        - Как это с ним случилось?
        Он остановился и оглянулся, словно для того, чтобы оценить, как все это сказать. Неизвестно, к какому выводу он пришел, но ответ был таким:
        - В конце лета он собирался приехать за вами. Его похитили и держали в доме одного из боевиков... - на секунду этот высокий синеглазый брюнет вдруг стал похож на коренастого, всегда чуть полноватого светловолосого Романа: говорил, как он, держался, как он, и даже слегка картавил, как Рома; да и во внешности мелькнуло разительное сходство с погибшим сыном и братом. - Затем... я узнал, что его расстреляли... Может быть, - Саша снова стал прежним, - может быть, за него некому было заплатить выкуп...
        - А вы? - прошептала мать. В другое время она не сказала бы этого: такие слова звучали, как обвинение. Но сейчас вырвалось. Невольно.
        - Я не знал. Теперь поздно об этом говорить.
        Любовь Игоревна вздохнула. Он прав. Даже если бы и знал что бы это изменило?
        Саша взглянул сначала на настенные, потом на свои часы и подхватил с грехом пополам собранную сумку:
        - Отнесу в машину. Не возитесь, лучше подумайте, что можно было бы взять еще...
        Спустившиеся женщины увидели припаркованный у подъезда "уазик". Рядом с ним курили Саша и еще один парень, выше него ростом, мощного телосложения, чуть-чуть полноватый, точнее, просто похожий на медведя. Комаровы сразу поняли, что он чеченец, хотя у него были русые волосы, зеленые глаза и румянец во всю щеку. Они уже привыкли различать русских и не русских по едва уловимым приметам в выражении лица, по взгляду, по движениям... Женщины испуганно переглянулись: мог ли оставаться сейчас в Гудермесе хоть один порядочный чеченец?
        - Загружайтесь, - словно угадав их мысли, с улыбкой сказал "медведь" и открыл перед ними дверцу. - Проскочим уж как-нибудь...
        Делать было нечего. Бросив сигарету, Сашин спутник плюхнулся за руль, и амортизаторы просели под его поистине богатырским весом, а машина качнулась влево. Саша уселся рядом с ним и повернулся к женщинам:
        - Хусейн знает свое дело. Мы проскочим... Я хочу сказать вам одну вещь... - и тут он начал старательно подбирать слова. - Мне кажется, отец... то есть... - Саша споткнулся на полуслове и встряхнул головой: - то есть, что Михаил Алексеевич всегда жалел о двадцатом июня...
        Танька не помнила этой даты, а вот Любовь Игоревна в момент поняла, о чем он говорит. Девять лет назад двадцатого июня они развелись. Михаил уехал в Крым. Сын учился тогда в Симферополе и остался жить у него.
        - Он сразу согласился, чтобы вы переехали к ним в Бахчисарай... Просто... иногда очень трудно бывает собраться с духом, отмести самолюбие, забыть прошлые обиды и..
        первым протянуть руку. Даже если это рука помощи... Надеюсь, вы поймете его... Горе сблизит вас теперь. Втроем вы легче переживете этот удар, а вот поодиночке вам придется туго... Не отказывайтесь от помощи... Это, собственно, все, о чем я хотел вам сказать... Ваша будущая жизнь зависит теперь от вас самих...
        Настороженность Комаровой улетучилась теперь уже окончательно. В такие детали первого встречного не посвящают, а это значит, что Саша был близким другом сына и. . и что Рома тоже с болью вспоминал ту роковую дату... Она не знала об этом, прочитывая скупые и редкие письма Ромы из Бахчисарая... Он помнил...
        Светловолосый чеченец какими-то замысловато петляющими, как волчьи тропы, дорогами довез их всех до Минвод. Переговорив о чем-то на вокзале, мужчины попрощались, и Хусейн уехал обратно на своем "уазике", а Саша пошел за билетами и взял все три на свои деньги: у женщин не хватило бы и на один.
        - Хороший парнишка, - заметила Любовь Игоревна, всхлипывая в платочек.
        Таня почему-то покраснела. Когда он вернулся, девушка осторожно и в то же время пристально посмотрела на него.
        - Вы с нами, Саша?! - удивилась и обрадовалась мать, увидев, что третий билет он взял для себя.
        - Да. Провожу вас, и у меня еще дела в Ростове...
        Вначале озаренная тайной надеждой, после этих слов Таня сникла. Ростов - это ведь так близко... Саша словно угадал ее мысли:
        - А провожу вас я до Бахчисарая. Нужно будет помочь вам устроиться... Ромка тоже не раз выручал меня... - он опустил глаза, хоть в них и не было написано, о чем он думает. А подумал он наверняка о том выстреле, который Афганец заставил изменить направление - совсем чуть-чуть - и от которого не спас бы даже самый прочный бронежилет...
        "Да, братишка, не раз... Иногда и полраза достаточно, чтоб мусолить потом эту тему до конца жизни... Ты на это способен"...
        Переживания этого дня вылились для Любови Игоревны в бесконечный поток слов ближе к вечеру. Для человека, только что избежавшего смертельной опасности, нет правил - одни исключения. Кто-то замыкается в себе, кто-то плачет, а кто-то начинает забивать мучительную тоску и боль следующими один за одним рассказами. Она говорила, как им жилось в Гудермесе последние годы, она не давала и на мгновение отойти от нее. Саша молчал и, что самое главное, слушал все. Слушал - и было видно, что внимает. А Комаровой хотелось быть с ним, со спасителем, предельно откровенной. Танюшка укоризненно поглядывала на нее и робко - на Сашу: а ну как ему надоест? И однажды он так улыбнулся, что сердце девушки затрепетало: Ромка! Вылитый Ромка! Она редко видела брата и многое успела придумать про него и для подруг, и для себя. В какой-то мере, он был ее мужским идеалом. Провинциальные барышни взрослеют поздно и долго, очень долго сохраняют целомудрие тела и души.
        Наконец Любовь Игоревна выдохлась и легла спать. Она не сделала бы этого, сидела бы еще, тараща глаза и разглядывая "избавителя" с преданностью вытащенной из проруби собаки, но Саша сделал едва заметный жест у нее перед лицом, и, когда женщина приклонила голову на подушку, набросил на нее тонкое казенное одеяло. Видя, что он собирается выйти в тамбур и покурить, Танюша попросилась к нему в компанию. Саша не возражал.
        - А что будет потом? - спросила Таня, глядя на огонек его сигареты. - Потом - вы уедете? И всё?
        - Я уеду, когда надобность во мне отпадет.
        Танюшка оживилась:
        - А если нет?!
        Он усмехнулся:
        - Такого еще не бывало. Все имеет логический конец, и еще ничто в мире не смогло нарушить установленный порядок...
        - Ну а вдруг?! - покраснев, настаивала девушка, пытливо выискивая в его глазах хоть лучик надежды для себя.
        - Та-а-а-анечка! Дайте себе время оглядеться на новом месте!
        Таня огорченно покачала головой:
        - Я не знаю, как буду жить... Все ужасно. Я неудачница...
        - Ты привыкнешь. Сейчас ты как бы совершаешь путешествие во времени, не только в пространстве...
        - Почему?! - удивилась она.
        - Твоя душа принадлежит сейчас к другому веку - может быть, к девятнадцатому... Я знаю многих девушек из этих мест, и все они получили похожее воспитание...
        - Все? - кажется, Таня поняла, о чем он говорит, и вспомнила двух своих одноклассниц - девиц сволочных и вполне приспособленных для этого века; а еще пришла на память девчонка с их улицы, которую не лапал разве только ленивый и которой все это нравилось. Это имел в виду Саша?
        Он улыбнулся и покачал головой:
        - Я сказал: многих. Я не сказал: всех. Тебе, как и им, будет трудно прижиться на новой почве: большие саженцы долго болеют, когда их выкапывают и перевозят в чужой сад... Но ведь ты хочешь жить, правда? Ты ведь выживешь?
        Девушка заплакала. Он ей действительно сочувствовал. Он понимал ее. Как брат. Как она сама. И его-то уж она не выдумала.
        - Да... - шепнула она.
        - Все будет хорошо. Может быть, мы еще встретимся с тобой, когда у тебя будет много новых знакомых и друзей...
        - Да не нужны мне... никакие новые знакомые! - и Таня, порывисто, чтобы не успеть испугаться или смутиться, поцеловала его не то в губы, не то в щеку. Красная от стыда, она убежала в купе.
        Саша улыбнулся, прикоснулся пальцами к тому месту, куда пришелся поцелуй, и, докурив, задумчиво пошел следом за нею.
        Танюшка притворялась, что спит. Отчаянно притворялась. Только плечо чуть подрагивало. Но она правильно сделала, что легла на верхнюю полку, потому доверия защелке на двери было мало, а Саша привык контролировать ситуацию. Тем более, в таком месте и в такие времена.
        Ничего не говоря, молодой человек стянул тонкий трикотажный джемпер и скользнул под одеяло. Однако на этот раз он изменил своей привычке спать на животе - улегся на бок, спиной к стенке.
        Когда Комаровы собрались полной семьей - увы, без Романа Саша счел свое дело сделанным и решил, что ему пора возвращаться. Как бы Таня жалобно ни поглядывала в его сторону, надеясь уловить тот момент, когда он соберется прощаться, и выпросить еще хоть денек, хоть часок, но ей так и не удалось этого сделать. Он исчез еще более неожиданно, чем появился: тогда он хоть стучал. Ушел, не оглядываясь. Это был странный человек...
***
***
        Влад быстро нашел здание интерната. Никогда раньше он не обращал внимания на это серое здание, обсаженное, как и многие другие, неприхотливыми кленами и липами. Сейчас, когда листва уже почти полностью облетела с веток, этот дом выглядел еще более серым и невзрачным.
        Ромальцев поднялся в административное крыло на втором этаже.
        - День добрый, - сказал он, приоткрыв двери в кабинет.
        Его, по-видимому, уже ждали.
        - Здравствуйте! - директор протянул и пожал ему руку. Владислав Андреевич?
        - Просто Влад, - и Ромальцев перевел взгляд на мальчишку. Да, его хорошо вымыли, даже приодели. Почти не узнать. Только взгляд по-прежнему затравленный, каждую минуту готовый к тому, что случится что-то плохое. - Здравствуй...
        Мальчишка сверкнул глубоко посаженными серыми глазами и ничего не ответил. Скорее всего, он и не узнал Влада. Неважно. Главное, с ним все в порядке. В физическом отношении.
        - Ну, это, знаете, был сюрприз для всего нашего интерната! - рассмеялся директор. - Пока его мыли, ни один человек из персонала не остался не поцарапанным, а то и не покусанным! Откуда такой бесенок свалился на нашу голову?
        Ромальцеву не показалось это смешным.
        - Как его зовут? - спросил он.
        - Так не говорит же, хоть ты тресни! Что, пьющие родители? Где вы его нашли?
        - Неважно. Нужно подписать некоторые бумаги, и я заберу его...
        - Заберете?! Да упаси бог! Пусть хоть пройдет реабилитацию... Не знаю уж, какая гнусная сволочь над ним так измывалась, но он и на ребенка-то не похож... Волчонок какой-то дикий... Лишить бы родительских прав такую...
        От внимания Влада не ускользнуло, с какой ненавистью посмотрел на директора мальчишка. Все понимал...
        - Но ты же сам ничего не говоришь... - присаживаясь неподалеку от него на корточки, произнес Ромальцев. - Поэтому не обижайся... Ты умеешь говорить?
        Мальчишка слился с обоями на стене.
        - Помнишь меня?
        Директор удивленно покосился на Влада. Пацаненок не отвечал. Да и с какой стати он будет отвечать дядьке с улицы, если даже они, педагоги, лаской его взять не смогли?!
        Ромальцев подошел к мальчику и протянул руку, чтобы прикоснуться к его плечу. Тот вывернулся и что есть сил впился ногтями и зубами в его кисть. Намертво. Директор даже сморщился. Но Влад спокойно смотрел на мальчишку, хотя рука его побелела. На его лице не было никаких эмоций. Тот стискивал зубы изо всей мочи: воспитателей он так не кусал, не успевал. Они вперед вырывались. Вероятно, под конец у него свело челюсть, и хватка ослабела. Рука Влада в том месте, где мальчишка укусил ее, стала уже сизой. Передние зубы у того были плохонькие, порченные, а вот клыки все еще оставались острыми и смогли прокусить кожу. Почувствовав непривычный вкус крови, мальчишка оторопел и приоткрыл рот. Ромальцев не торопился выдергивать изуродованную руку. Пацаненок медленно убрал с нее пальцы, ногти которых, хоть и подстриженные, тоже до крови ободрали кожу, причем довольно глубоко. Влад не сводил с него взгляда.
        - Все? - спросил он.
        Тот отстранился.
        - На, можешь укусить еще. Тебе стало легче?
        Не стало. Ко всему прочему, мальчишка приготовился получить еще и хорошую взбучку. Разумеется, никакой взбучки не последовало. Все той же рукой Влад продолжил делать то, что собирался: прикоснулся к его плечу и сел рядом на стуле. Тот уже не огрызался, но и не мог понять, как поступить в следующий момент.
        - Как тебя звали? - тихо спросил Ромальцев.
        - Леша, - вдруг проговорил тот и кинул подозрительный взгляд на мягко касавшуюся его, им же изувеченную руку странного дядьки, который, как ни странно, пока не собирался избивать его.
        - Ты из Грозного, Леша?
        - Позвать медсестру? У нас есть... - вмешался было директор, но Влад пресек дальнейшее коротким жестом здоровой руки, и он отступил.
        - Так ты из Грозного?
        Леша подумал - основательно подумал - и решил кивнуть.
        - Свою фамилию ты помнишь?
        - Нет. Не помню...
        - У тебя остались родные?
        Глаза мальчика высохли и сверкнули недетской злобой:
        - Мамы - нет, убили! Папы - нет, убили! Я видел: убили! Видел, как убивали! Сам видел! С бородой стрелял, другой в яму сбрасывал! А меня на цепь садили, ржали, в карты играли. Кто выиграл - забрал. Я их запомнил, всех... Вырасту, найду и убью! Головы отрежу, как они у Карена отрезали! Отрежу! Сам!
        Директор даже задохнулся от всего, что услышал.
        - Вот видите! - пробормотал он. - Ему необходима реабилитация! Психика исковеркана войной так, что выпускать его в общество нельзя... Пусть поживет в клинике, привыкнет к нормальным людям...
        - К нормальным людям нужно привыкать с нормальными людьми, - отрезал Влад, смерив его ледяным взглядом из-за плеча.
        Директор не знал, как еще аргументировать. В это время на его столе заверещал телефон.
        - Егоров слушает... А-а-а, Дмитрий! Здравствуй, здравствуй! Да, уже у меня... Бумаги-то? Бумаги, Дмитрий, в порядке, только я твоему Владу пытаюсь втолковать... Не надо? Ну, как скажешь... Хорошо-хорошо, Дмитрий, все будет как положено... Как машина? Замечательно! Доброго тебе здоровьичка! Угу! договаривал он, невольно вытянувшись по струночке, елейным голосом.
        - Ты хочешь побродить по городу? - пока он распинался, спросил Лешу Влад.
        Тот недоверчиво покосился на его руку. Кровь уже сама собой остановилась, и кожа на кисти принимала нормальный цвет.
        - Если не хочешь, так и скажи...
        Влад поднялся и взглянул на часы:
        - Я заеду за Алексеем завтра. Завтра в это же вре...
        - Я хочу с тобой... по городу... - вдруг перебил его Леша и так съежился, словно сказал неслыханную дерзость; последние слова вышли у него совсем уж тихо: - Только клянись матерью, что не будешь сильно бить меня кулаком или ногами...
        Он снова посмотрел на причиненные им увечья и понял, что наказания не избежать. А если не избежать, то надо выторговать себе хоть какое-то облегчение. Ну, а там видно будет. Может, удастся улизнуть? В свое время он хорошо лазал по заборам...
        Ромальцев с полной серьезностью поклялся, только слово "сильно" в своей клятве опустил - как бы случайно.
        - И аллахом поклянись, что не будешь продавать меня назад! - Леша пытливо следил за выражением его глаз: отведет взгляд или не отведет? Не отвел. И снова поклялся. - Если клятву нарушишь, в аду будешь! Вместе с бородатым в аду будешь! Я тогда и тебя убью, когда большим стану, понял?!
        Влад кивнул. Директор сделал движение, намекая, что лучше бы перебинтовать рану, но тот покачал головой и вывел мальчика из кабинета.
        Они именно бродили по городу. Бродили бок о бок, но их миры не пересекались. Мальчик не пускал к себе никого и уже давно ни к кому не стучался. Ромальцев заметил, что вид машин, автобусов, трамваев вызывает у мальчика тревогу, и повернул к скверу. В этот момент у какого-то проезжавшего грузовика лопнула шина. Вздрогнули все, Влад в том числе. И в следующий момент обнаружил, что Леша ничком лежит на асфальте, вдавив лоб в асфальт и накрыв голову обеими руками. Люди, до которых уже дошло, что это всего-навсего лопнувшая камера, снова отвернулись от дороги... и увидели потрясающую картину. Ожидая следующего взрыва, мальчишка даже не шевелился. Народ стал собираться вокруг него и севшего рядом с ним прямо на асфальт Влада. Однако один взгляд Ромальцева навел всех на мысль, что неплохо было бы заняться своими делами. Толпа быстро рассосалась. Влад положил горячую ладонь между лопаток Леши:
        - Вставай, Алексей. Вставай, отбой...
        Тот не поверил и, все еще лежа на животе, осторожно огляделся. Влад молча сидел рядом, положив локти на колени, и прохожие, недоуменно оборачиваясь, обходили их стороной.
        - Больше так не нужно делать. Здесь никогда не будут стрелять...
        - Клянешься?
        - Клянусь.
        - Откуда ты знаешь?
        Влад мрачно посмотрел на свои туфли, сжал и разжал кулаки:
        - Пусть только попробуют...
        Леша взглянул на него как-то по-другому, поднялся и протянул ему руку:
        - Вставай. И смотри: ты поклялся!
***
**
        На следующий день, когда Влад приехал за ним в интернат, чтобы уже окончательно забрать его оттуда, Леша встретил его у двери комнаты и слегка, чуть-чуть, краешком рта, улыбнулся. У него был такой вид, словно он весь день просидел на этом самом месте, не отходя ни на шаг. Остальные дети внимательно смотрели на них, и сколько разных выражений видел Ромальцев на их лицах! Он ничего не сказал, только протянул Леше свою здоровую - левую - руку.
        Не без колебаний садился Леша в его машину. Влад видел, чего ему стоило переломить себя. Мальчик был напряжен до самого конца пути и успокоился только тогда, когда Влад открыл ему дверцу и выпустил на свободу. Машина стояла у большого дома в самом центре города. К одному из подъездов и повел его Ромальцев.
        - Дядя, а научи меня стрелять и резать горло, - попросил он, когда они входили в подъезд.
        Услышав эту фразу, соседка с собакой, выкручивая голову, проводила странную парочку - "Владьку с одиннадцатого вместе с каким-то страшненьким" - обескураженным взглядом. Потом она все-таки убедила себя, что это была шутка или фраза из какого-нибудь американского боевика, а потому пошла дальше, увлекаемая своим спаниелем.
        - Научишь? - не получив ответа, повторил Леша уже в лифте.
        - Сколько тебе лет?
        - Девять. С половиной.
        - Ты ходил в школу?
        - Второй класс бросил. Когда Витьку Синельниковых на Первомайке застрелили прям перед школой... А потом Карену кто-то голову отрезал, на спортплощадку во дворе подкинул... Ну, папка и сказал, что нечего шастать... Меня мама дома всему учила..
        Она у меня учительница... - тут он вернулся из ранних воспоминаний в реальность, и взгляд его налился злобой: Научишь? Я бородатому голову отстрелю за то, что он маму с батей убил...
        - У тебя на руке десять пальцев? Вот каждый месяц загибай по одному, а когда пальцы закончатся, я вернусь и научу.
        - До-о-о-олго! Вдруг его кто-нибудь вместо меня убьет?
        - Не убьет. Дерьмо не тонет...
        - А если ты его случайно?..
        - Оставлю. Специально для тебя.
        - Ладно. Верю. Буду загибать. Только ты смотри, чтобы тебе самому там не выпустили кишки, дядь. Так бы научил - и ехал. А если что, я бы и за тебя отомстил...
        Влад отворил дверь и хотел было пропустить Лешу вперед, но тот как вкопанный застыл на пороге.
        - Это мой дом. И твой. Пошли.
        Только после этого и только следом за Владом мальчишка рискнул войти.
        - Мама! - окликнул Ромальцев. - Ма!
        Зинаида Петровна встревоженно выскочила из кухни.
        - Мама, это - Леша. Я рассказывал тебе о нем.
        Она замерла. Тот стоял, стоял и вдруг прижался что было сил к бедру Влада.
        - Ма, мы голодные. Покорми нас, угу?
        Зинаида Петровна снова задвигалась, точно в ней сменили батарейки.
        - Что ж вы встали на пороге?! Разувайтесь, руки мойте! Сейчас согрею обед! Разувайтесь! - залопотала она и убежала.
        На кухне зазвенела посуда, загудела микроволновка. Леша поднял глаза на Ромальцева. Тот улыбнулся и впервые подмигнул ему. Леша остался серьезен, на этот раз даже краешки губ его не дрогнули.
        Зинаиду Петровну как подменили. Она словно и не замечала сына, зато отчаянно суетилась возле маленького, но сурового гостя.
        - Ма, теперь моя комната - его. Ему все можно в ней трогать. Убирать он тоже все будет в ней сам. Договорились?
        Вопрос был адресован обоим. Не сводя переполненных слезами глаз с Алеши, согнувшегося над тарелкой, как бродячая собака, у которой хотят отнять кость и которая за это обещает откусить у отнимающего руку, Зинаида Петровна молча кивнула. Немного прожевав пищу, кивнул и Леша: дядька ведь пообещал научить его стрелять и резать, а за такое он руки ему вылизать готов, не то, что комнату какую-то...
        - Сейчас мы поедем посмотреть с Лешей школу, в которой он будет учиться... Поможешь ему подтянуться, ма? Ты же у нас в прошлом тоже педагог...
        - Да какой из меня педагог... - отмахнулась Ромальцева и повернулась к мойке, чтобы не расплакаться окончательно.
        - Я не хочу в школу. Я хочу, чтобы ты побыстрей, дядь, научил меня как следует стрелять и забрал с собой...
        - Мы ведь договорились? А неученые стрелки мне не нужны... - спокойно ответил Влад и поднес ко рту первую ложку.
        Леша обреченно вздохнул:
        - Хорошо. Раз надо, я пойду. Только быстрее бы ты уже возвращался, не то бородатого убьют, что ж я тогда делать буду? Не успею же...
        Зинаида Петровна просверлила сына долгим взглядом. Влад опустил ресницы и упрямо поджал губы.
        ПОЛТОРА МЕСЯЦА СПУСТЯ...
        Промозглая зимняя слякоть Питера сводила на нет все предпраздничные затеи городских властей. Если у кого-то и было новогоднее настроение, то наверняка только у тех, кому не приходилось носиться по грязным полутемным улицам города.
        Андрей также не был вовлечен в карнавальную суету, но не оттого, что ему приходилось шлепать пешком по раскисшим дорогам или поскальзываться на тротуарах, которые не успевали чистить дворники. Он не выбирался из работы, не мог думать ни о чем, кроме своей проклятой работы. Скорпион-младший и сам не понимал, почему с таким остервенением забивает себе голову совершенно не интересными ему вопросами, которых по мере решения становилось все больше и больше. И все они касались работы, работы и только ее...
        "Куда тебе деваться, мой лучший воин?! Ты всегда будешь подавать мне меч - ВСЕГДА! ! Знаешь, что такое - всегда? Ты достанешь его из-под рваной хламиды, закрывающей роскошные доспехи, и протянешь мне, а на пальце твоем сверкнет перстень, который ты забудешь снять перед приходом ко мне в ту грозную ночь...И на перстне этом будет твой знак - петля, перехлестнутая дугой с клешнями и заключенная в овал... И знак этот будет преследовать тебя отныне повсюду, где бы ты ни был... Идем со мной, ученичок, я поделюсь с тобой своим искусством... Твой неокрепший разум и твоя злоба, истока которой ты не помнишь, сделают свое дело"...
        Только поздним вечером он смог позволить себе забраться под душ и постоять под расслабляющими горячими струями. Как только холеное, тренированное тело начало избавляться от накопившейся за день усталости, зазвонил мобильный телефон. Андрей с неохотой откинул занавеску, протянул руку и взял трубку.
        - С наступающим тебя, сынулья! - послышался голос отца. Жди, завтра прилечу...
        - Хорошо, - зевнул Андрей и, отключая телефон, подумал, что неспроста отец вспомнил о нем... Неспроста...
        "Золотая рыбка на посылках жадной старухи... Ладно уж, судьба у тебя такая"...
        Стоило выйти из душа, звонок на входной двери залился трелью. Андрей взглянул на монитор. На пороге стояла фигуристая девушка в меховой шляпке, улыбающееся личико ее было искажено превратностями трансляции, но никакой опасности миленькая визитерша не таила. Андрей открыл.
        - Андрей Константинович?
        - Да. Чего угодно?
        Она засмеялась:
        - Вы сказали это так, словно хотели добавить "сударыня"... Но я по делу, - она приподняла синюю сумочку с запоминающейся надписью на ней. Ну, конечно, красотка была направлена из косметического салона!
        Андрей отступил и показал, что она может раздеться. Помогать ей он не собирался.
        - Я могу предложить вам разные виды массажа, - отделываясь от пальто, тараторила незнакомка.
        Скорпион-младший поморщился:
        - На ваше усмотрение. Мне без разницы... А каким образом вы...
        Она отмахнулась. Складная девочка. И ручки у нее ловкие, уверенные.
        - Ваши знакомые. В качестве предновогоднего сюрприза, девушка засмеялась и сняла меховую шляпку.
        Золотисто-рыжие волосы тяжелой волной обрушились на плечи. Андрей, собиравшийся удалиться в комнату, мельком ухватил ее отражение в зеркале и резко обернулся. Массажистка снова улыбнулась, еще более лукаво. Точеный носик, немного веснушек, зеленовато-янтарные глаза, жемчужные зубки... Как он сразу?..
        - О, черт! - усмехнулся Андрей. - Я чуть было не онемел... Надо же! Проходите...
        Она вошла в спальню, минуя зал. Андрей пожал плечами и последовал за нею.
        - Почему вы чуть не онемели? - с любопытством озираясь по сторонам, спросила рыженькая и поставила сумку прямо на пушистый ковер.
        - Да нет, это я так... Как зовут вас?
        - Рената.
        Андрей приоткрыл рот, повел бровями, но быстро справился с собой и ничего не сказал. Сразу же назвать ее по имени не повернулся язык, и он лишь махнул рукой в сторону кровати.
        - Может быть, нам будет удобнее на ковре? - спросила Рената. - Эти кровати всегда такие мягкие, что не до всех мышц можно добраться как следует...
        - Как скажете, - и Скорпион улегся прямо на пол.
        Девушка ловко и красиво разоблачилась до ярко-алого пеньюара, вытащила из сумки какой-то флакончик, выдавила на тыльную сторону кисти какой-то ароматный крем и стала разогревать им маленькие, но - сразу видно - сильные руки. Андрей поглядывал на нее, лежа на боку и подперев голову рукой, но когда Рената сделала знак, перевернулся на живот. Тем не менее, он то и дело оглядывался. Девушка хитро улыбнулась и склонила голову к плечу:
        - Вы готовы?
        - Весь ваш.
        Да, у нее были волшебные руки. Его тело знало многих массажисток, но так не умел никто. Под ее цепкими пальчиками оживала и пела каждая мышца, словно струна, прихваченная виртуозным музыкантом. В какой-то момент она переместилась, взяла пульт и направила его на музыкальный центр. Из динамиков тут же полилась классическая музыка.
        - Вам нравится Моцарт? - слегка удивилась массажистка, наклоняясь к Андрею.
        - Мне нравится музыка Моцарта, - спокойно, не поворачиваясь, ответил тот.
        - Вы слушаете только классику, да?
        - Я слушаю только то, что мне нравится...
        - И, наверное, делаете только то, что нравится, я угадала?
        Андрей оглянулся, но она настойчиво повернула его на место и начала второй раунд борьбы с усталостью.
        - Вы - колдунья, - чувствуя, как к нему возвращается желание жить и двигаться, сообщил Скорпион-младший. - Поднять меня из руин под силу не каждому, тем более, не каждой...
        - Просто интуиция: предчувствую, чего ждет от меня клиент, и стараюсь выполнить любую его прихоть...
        - Любую? - он покосился на нее через плечо. - А что я жду от вас сейчас... Ре... ената? - Андрей споткнулся, но, просмаковав это имя, вдруг понял, до чего легко ему произносить эти три слога.
        Она таинственно улыбнулась, соскользнула с его спины и, нагнувшись, поцеловала в правую лопатку. Андрей ничего не ответил. Рената улыбнулась еще загадочнее и добралась губами до его плеча. По его телу побежали мурашки, а когда она прикусила чувствительную зону у основания шеи, истома разлилась внутри него и сосредоточилась горячим ядром в животе. Скорпион развернулся и притянул ее к себе. Закрыл глаза, представил запах - и он пришел к нему мгновенно: запах полынного поля на закатном солнце. Шепнул имя, но она как-то странно напряглась, чтобы, впрочем, тут же расслабиться и прижаться к нему полуобнаженным телом.
        Время текло незаметно. Рената сидела в глубоком, как грот, кресле, утопая в серебристой шкуре какого-то хищника, наброшенной поверх обшивки. В руке ее был высокий бокал с апельсиновым соком. Андрей смотрел-смотрел на нее, лежа на ковре и подпирая голову ладонью, а потом гибко поднялся и подошел к ней. Он и сам был похож на хищника - сильного, ухоженного, выследившего жертву и не намеренного оставлять ее без внимания ни на секунду. Зашел со спины, склонился через спинку, заглянул сверху ей в глаза. Они засмеялись, и Рената приподняла свой бокал к его губам. Продолжая посмеиваться, Андрей глотнул оранжевую ароматную жидкость и поцеловал девушку в шею.
        В этот момент - короткий, как озарение - не было никакой массажистки. Рыжие волосы, щекотавшие лицо Скорпиона, принадлежали вовсе не чужой девице, доступной и согласной на все, как многие и многие другие, а...
        "Неужели ты поверил, что моя сестренка-Танрэй могла бы снизойти до тебя, ученичок?
        Вы с вашими дурацкими терминами назвали бы это нарушением субординации. Открой глаза, мой лучший воин! И, желательно, не забывайся больше!"
        Он выпрямился, и глаза его стали такими, как всегда колючими и ядовитыми. Массажистка Рената не в добрый час не заметила резкого перепада. "За мое разочарование, пусть и маленькое, пусть и мимолетное, платят всегда другие", - словно сказали эти глаза.
        - Что ты любишь? - спросила она, подставляя ему бокал еще раз.
        Андрей отодвинулся, обошел кресло и стал над нею. Она с безмятежным любопытством наблюдала за ним, щуря от блаженства зеленовато-желтые глаза. Скорпион посмотрел на нее свысока и намотал на кулак золотистую прядь Ренатиных волос, которые, увы, никак не хотели вновь запахнуть полынным медом - так же, как зрачки не наливались глубоким янтарным светом, словно мед из полыни.
        - Я люблю, когда меня не спрашивают о том, что я люблю, негромко ответил он и, дернув ее голову к себе, заставил платить по счетам: платят всегда другие...
        И, скрывая улыбочку, массажистка подчинилась. Ему неинтересно было, отчего она так улыбается. Он знал, что заставляло ее чувствовать себя победительницей - именно та минута его нечаянной слабости. Так давай, детка, еще, еще! Покормись и ты иллюзией власти! Может, когда-нибудь тебе повезет и на ком-нибудь ты успешно применишь свои приемы... Давай! Ну! Работай! И Андрей все сильнее скручивал ее волосы на затылке, сильно дергая к себе и заставляя недоумевать: отчего гневается повелитель?!
        Утром, перед самым ее уходом, он, наблюдая за тем, как надевает свое пальто ночная гостья, вдруг разомкнул зубы и произнес:
        - Ты можешь прийти еще...
        Рената вначале не поняла. Затем что-то (Скорпион понял: остатки самолюбия) взыграло в ней, и массажистка достала визитную карточку.
        - Я повторяю: ты можешь прийти еще, - повторил он и случайно взглянул на визитку. Что-то задело его, и Андрей перехватил ее руку:
        - Анастасия?!
        Массажистка поняла, что отомщена хотя бы отчасти, и с большим удовольствием поведала о вчерашнем звонке какого-то пожилого типа, который справлялся о ее росте, цвете волос и фигуре, а после велел назваться Ренатой и откликаться на это имя, как на свое. Ясно, сказал про себя Скорпион, случка прошла успешно. Тебе это почти удалось... папа! Ну, спасибо! Расстарался, поставил сынулю на место! Скорпион укусил скорпиона...
        - Давай, сказал он, коротко кивнув на дверь.
        Как бы невзначай оставив карточку в его руке, массажистка выскользнула в подъезд.
        Скомкав визитку, Андрей бросил ее в мусоропровод, а затем пренебрежительно пробормотал:
        - Анастасия, звезда моя...
        В спальне все еще пахло кремом и духами Лжеренаты. Андрей открыл фрамугу, собрался и, хлопнув дверью, ушел из дома, не сдавая квартиру на охрану.
        Константин Геннадьевич нашел его поздно вечером в офисе и сразу определил, что сын сильно не в духе. Не показав своего удивления, он пригласил его к себе в гостиницу.
        - Чего ж в гостиницу? Можно и ко мне... - проворчал Андрей.
        - К тебе, так к тебе. Как скажешь. Поехали только быстрее: поболтать нужно, да я еще хотел отдохнуть с дороги...
        В машине Скорпион-старший все же сделал небольшое предисловие:
        - Сына, у нас есть для тебя работенка. Мозги твои нужны. И свободное время...
        - И то, и другое занято, - с неприязнью бросил сын.
        - Ерунда. Что-нибудь придумаем...
        - Как же...
        Первым делом Константин заглянул в бар в столовой Андрея:
        - Надо же! Андрюх, да ты, я погляжу, совсем разучился расслабляться! Похоже, только горничная пыль с них стряхивает, а так все то же, что и в позапрошлом году. .
        Скорпион-младший ничего не сказал. Константин Геннадьевич извлек из буфета два бокала для коньяка и наполнил их из красивой темной бутылки. Он был эстетом и ненавидел всякую пошлятину.
        Андрей повертел бокал между ладоней.
        - Хотел, чтобы ты немного отвлекся, расслабился... - словно за что-то оправдываясь (они оба знали, за что именно), произнес Константин. - Ну что, за встречу...
        Скорпион-младший нехотя чокнулся с отцом и лишь слегка пригубил, не желая ощущать божественного вкуса дорогого коньяка. Константин Геннадьевич кашлянул:
        - Ну что, ближе к теме?
        Андрей кивнул, но по-прежнему избегал смотреть на отца.
        - Ты не морщись. Тебя это тоже затрагивает, так что не думай, что мы тебя впустую от дела отвлекаем. Тут у нас некоторые проблемы с Чечней прорисовываются... Четыре случая перехвата поставок. Похоже, стучит кто-то из своих...
        - Кто перехватывал?
        - Один раз оружие просто исчезло. Остальные три - операция ФСК. Но без чьей-то "доброй" помощи "фискалы" об этом не пронюхали бы...
        Андрей подумал:
        - А вы всех проверяли?
        - Ну, всех - не всех, а кое-кого проверили... Пока следов никаких...
        - А если кто-то со стороны? Мало ли кому мы могли перебежать дорогу...
        - Если всех перебирать, то и карт в колоде не хватит... безнадежно отмахнулся Скорпион-старший.
        - Значит, перебирать нужно среди тех, кому мы порядком насолили... Эдакий "Ворон", видимо...
        - Да, но в отличие от "Ворона" этот из плоти и костей: в духов мщения я не верю, да и ты, надеюсь, пока тоже до этого не докатился... А значит, его можно вычислить, его можно поймать и, в конце концов, его можно убить... Поработай над этим ублюдком. Рушинский обещал не остаться в долгу...
        - Нужна мне его благодарность...
        С лица Константина Геннадьевича тут же словно смахнули всю его умильность. Сверлящие глаза уставились на Андрея в упор:
        - Я сказал тебе: займись!
        И программа снова не дала сбой. Андрей опустил веки и стиснул зубы, но это означало уже согласие.
        "Подай скорее мне мой меч, ученичок! Земля - маленький шарик, от себя не убежишь! Я жду тебя у самого кедра, куда ты придешь, чтобы помочь мне! Идем, полетаем, мой лучший воин!"
        - И сбавь спесь, - уже помягче, с улыбкой, добавил отец. Хоть ты этим и не занимался лично, а умывать руки теперь тебе никто не даст. В семье друг друга не кидают, а если и кидают, то долго не живут. Законы тебе не надо рассказывать, сам знаешь, без меня...
        - У твоего Рушинского мания накопительства, папа. Он сам когда-нибудь потонет и тебя за собой утянет. Вместе со Стасом, - тихо проговорил Андрей, пытаясь отделаться от шептавшего ему в ухо чужого вкрадчивого голоса.
        - Мы все когда-нибудь потонем, если будем руководствоваться твоими принципами. Голова - прежде всего. Извини меня, но все, что ниже пояса - потом...
        Зрачки Андрея сверкнули:
        - Не будем об истоках, папа! Если уж на то пошло, то еще неизвестно, кто больше руководствуется тем, что у него в штанах - я или твой импотент-Рушинский! У кого о чем болит, тот о том и думает. А когда у него не получается, то готов удавить всех на свете за свое слабосилие...
        - Ладно, перемыли Витьке косточки - и будет. Нехорошо о человеке за глаза...
        Скорпион-младший криво усмехнулся.
        - Так что? Я могу на тебя рассчитывать?
        Андрей поднялся и ушел к раскрытому окну. Там он, стоя на самом сквознячке, взглянул на гадкое черное небо и сглотнул вдруг накопившуюся во рту вязкую слюну:
        - Мне нужны подробности. Много подробностей. Чем больше, тем лучше, - и стиснул пальцы в кулак.
        - Ну вот, другой разговор! Узнаю своего сына, своего наследника! Между прочим, единственного!
        Андрей развернулся, как на шарнирах, подошел к столу и залпом допил свой коньяк. Взгляд его остался по-прежнему мрачен.
        - Значит, решено! - отец поднялся.
        Ясно, что от сына ему было нужно только это. И черт с ними!
        ЗА НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ ДО ЭТОГО, НАЧАЛО ЗИМЫ...
        Он был кедром, громадным, прекрасным кедром, раскинувшим ветви в прозрачно-сиреневом воздухе. По его стволу бегали суетливые белки, на него присаживались птицы... А он любовался шальной, неуправляемой в своем веселье златовласой девушкой, что танцевала на берегу у ручья.
        - Ты - колдун! - восторженно кричала она. - Никуда не денешься! Заворожу! Усыплю! Укачаю! - каждое слово, ударяясь о порывы ветра, рассыпалось мелкими бусинками эха.
        Он шевельнул ветвями, но она не заметила, думая, что это тоже от ветра. Но Он был счастлив, что видит ее, что после всех невзгод она жива и помнит о нем, хоть и не может найти среди густого леса таких же, как он...
        "Я с тобой, мы вместе! - шелестел кедр свежими, темно-зелеными иглами. - Мы никогда не расставались! Вспомни меня, вспомни до конца!"
        Она оглядывалась, но глаза не могли найти того, что слышала душа. Но это не главное... Не главное.
        Внезапно рывок боли заставил его вздрогнуть и застонать.
        Смеющийся, пьяный от лихости, бессмысленно жестокий владыка всадил топор в красноватую кору:
        - Смотрите, дети мои, смотрите и учитесь!!!
        Сидящий на самой верхней ветке кедра пернатый медвежонок обратился в облачко и всплыл в небо:
        - Извини, Попутчик, мне нечего здесь делать...
        Ствол умер и, тесня остальных, медленно рухнул наземь. И Он остался жить калекой. Друзья по несчастью грустно поприветствовали собрата, который только что закрывал их от палящего солнца сенью своих ветвей.
        Боль продолжала рвать рану, но он так давно привык к боли... Однако теперь он не видел той девушки, танцующей у ручья, а она не подозревала, как далеко от нее он теперь... Если бы разломать тиски изуродованного ствола и вырваться к ней... Так нельзя. Ладья плыла в бурном море, брошенная на произвол судьбы. И тот, кто должен был помочь ВСПОМНИТЬ ей, ничего не помнил сам. Там, где не в силах справиться двое, на помощь приходит третий... А третий и сам запутался в своих ошибках, запутался так, что все казалось безнадежным. Так трудно было находить ее каждый раз... Еще труднее - каждый раз терять ее, не зная, не ведая, не последний ли это.
        А теперь - последний...
        Боль душила его. Смола струями текла по коре, горячая и неуемная. Он хотел бы крикнуть ей...
***
**
        Влад проснулся оттого, что Хусейн подталкивал его в бок:
        - Ты что? - спрашивал он, видя, как Ромальцев возвращается в этот мир.
        Глинистые края траншеи, накрытой брезентом и маскировочной сетью... Да, это - реальность. Реальность этого мира... Забытое всеми богами местечко близ Аргунского ущелья.
        - Чего скулил? Нога замучила, что ли? - Усманов кивнул на простреленную в позавчерашней стычке лодыжку Влада. Может, и нога... Может, и топором владыки... Время от времени не поймешь, где причина, а где - следствие...
        - Спи, - сказал Ромальцев и подтянул к себе автомат. - Спи, нам нужны будут завтра силы...
        - На, глотни, - Горец протянул ему флягу со спиртом. Может, отпустит.
        - Спи, - повторил Ромальцев и сделал несколько глотков.
        Хусейн повернулся к нему спиной. Разбуженный стоном Оборотня, он не смог больше уснуть. Думалось. Так, ни о чем и обо всем. И огненная жидкость фляги не сбила его с ровного течения различных мыслей. Может быть, скоро они отработают свои деньги, и до того, как наступят суровые холода, появится время для отпуска. Закончится время чумазых небритых физиономий, время промерзшей земли, пота пополам с кровью и пеной, время постоянно караулящего в груди страха, который все равно, как ты его ни гони... время, которое стало интервалом для них с Асей, запавшей в самую душу..
        Хусейн не знал, что способен на это: постоянно думать о ком-то одном, перебирать воспоминания, когда никто не стреляет и когда можно привалиться к холодному камню, вытянуть ноги и закрыть глаза...
        Странно, почему же больше не хочется спать? Он поднялся и хотел незаметно отползти в сторону, чтобы выбраться из траншеи, но Ромальцев тут же открыл глаза:
        - Куда?!
        Хусейн удивился: вот еще новости!
        - Как куда? Туда! Надо мне...
        Ромальцев поднялся и, прихрамывая на неразработанной со сна ноге, поплелся за ним.
        - Девочка я тебе, что ли, что ты меня провожаешь?.. недовольно проворчал Горец.
        - Был уговор не ходить по одному. Или забыл?
        Хусейн отошел к кустам:
        - Ага, только пасешь ты исключительно меня, я уж давно засек... Сначала думал: не доверяет, что ли? Потом вижу, что-то другое... Ну, говори уж, что не так?
        Влад зевнул и прислонился к дереву:
        - Уезжай, Горец.
        Тот застегнул штаны и вразвалку подошел к нему. Было похоже, что Ромальцев был занят своими мыслями, далекими от предмета разговора, и неожиданный бунт Усманова сбил его с правильного их течения, потому что тот, теряясь в догадках, но стараясь казаться спокойным, потребовал объяснить причину столь внезапной "немилости":
        - Ну, выкладывай, что еще за новости? Все-таки не доверяешь? Или я в чем-то провинился? Недостаточно храбрым себя показал?
        Ромальцев рывком избавился от своей задумчивости. В голубых, как лед, глазах его вдруг сверкнула неподдельная угроза. Хусейн подумал, что будь Влад зверем, в тот момент он ощерил бы клинки клыков и глухо зарычал. Оборотень не сказал ничего. Только так посмотрел на Горца, что тому захотелось залезть на дерево, под которым они стояли, или, еще лучше, забиться куда-нибудь в нору. К мамке. Под теплый бок. Уж она не даст его в обиду этому извергу... Ан нет! Воображаемая "мамка" тоже лязгнула зубами, отгоняя его: "Сказано тебе?!" Хусейн встряхнулся. Было ли все это?! Вон и Влад - снова рассеянный, погруженный в свои раздумья... Только и добавил, что:
        - Мы и сами вскоре разъедемся на отдых. Так что лишний день не послушаешь пальбы. Давай, без разговоров...
        Хусейн вспомнил обрывок своего сна. Что-то похожее говорил ему сказочный "Акела" этой ночью... Это как "ложная память" ситуация повторяется с точностью до микрона. . Только "Акела" не Акела.
        Они сели у обрыва, но со стороны гор послышался прерывистый рокот, эхо которого в разные стороны трепало менявшимся капризным ветром. Влад поднялся и ушел под деревья. Хусейн тоже. Два вертолета вылетели из-за ближайшей вершины и направились в сторону Грозного. Летели они так низко, что на борту у одного в сумрачном свете зимней зари наемники разглядели нарисованную морду собаки с яростным оскалом. Ромальцев и Усманов переглянулись. Российская техника. "Волкодавов" кидают на мелочь, а задавить всё никак не могут... "Оружия, - сказал тот раненый боевик, - на вас на всех хватит"... ПМН - секретные разработки, а уже в чеченском загашнике их сколько угодно... Конечно, страшнее не умные старые псы, а злобные маленькие шавки... Шакалы...
        Усманов встряхнул головой. Обидно за своих, ну да что ж поделать, если они так себя пред всем миром выставили?
        - Что за война такая, - глухо, с неизвестно откуда взявшимся в горле комом, произнес он, - что мы за люди такие, что уж и дьявол на нашей стороне, а мы все никак победить не можем, глотки друг другу рвем?..
        Влад поглядел мимо него и промолчал. Только возвращаясь в траншею, он напоследок сказал:
        - Уезжай, Горец. Я добра тебе хочу. Поверь... - и коснулся озябшего от утренней сырости плеча Хусейна.
        Завтракали консервами. Вскрытые кинжалами банки после еды аккуратно закапывали и закрывали срезанной вместе со слоем почвы побуревшей травой. То же самое ждало и затушенный костер.
        Затем занялись картами. Зайцев позаботился о том, чтобы у наемников Ромальцева было все, что могло бы обеспечить благоприятный исход кампании. И он был не за горами: по замыслу Влада, им оставалось провести еще несколько операций в этом районе. Где-то здесь, где-то здесь... Он чуял носом, он ощущал всем телом, всей душой... Верный след найден, и цепочка вот-вот приведет его к финалу...
        Очередной лагерь боевиков, откуда на днях было вывезено четверо заложников, обмененных на захваченных в плен чеченцев, должен был стать отправным пунктом в таинственном плане, задуманном Ромальцевым. Операцию проводили российские власти, но наемники Оборотня были поставлены в известность и, не вмешиваясь в ход обмена, проследили все пути, ведущие к логову банды.
        Чтобы подойти к базе, необходимо было убрать все поставленные "духами" растяжки, выявить и снять снайперов, стерегущих лагерь от "охотников"... И последнее - дождаться сигнала об отсутствии в лагере заложников, которыми чеченцы могли бы прикрыться как щитом. Пожалуй, труднее всего будет установить именно это.
        - Кто займется? - спросил Афганец, оглядывая еще не замаскированные лица наемников.
        Скиф небрежно выбросил в воздух два пальца. Была его очередь. Влад вручил ему маленький наушник, вставлявшийся только в одно ухо, микрофончик, "усилок", рацию. Остальным Скиф обзавелся загодя, учить его было не нужно. Все прошли через это задание - кроме Мастера - уже по несколько раз.
        Стемнело уже к половине седьмого. Вернулся сапер и сказал, что все обработано как надо.
        - Ну, пошел я на дело, - сообщил Скиф, подымаясь с места и растворяясь в чаще.
        Вслед за ним ушли Афганец и Самурай, поигрывавший вделанной в браслет удавкой - настолько тонкой, что человеческому взгляду ее не дано было разглядеть, и настолько удобной, что, оправдав свое предназначение, она за доли секунды скручивалась в исходное состояние и пропадала внутри браслета, оставляя на поверхности невинное стальное колечко, как в рулетке.
        Хусейн ощущал обычное напряжение, но сердце уже не выпрыгивало из груди, как в первые вылазки, и желал только скорейшего прихода сигнала от Скифа. Озирая лица парней, он видел на них то же сосредоточенное выражение, что было, наверное, и у него. Через какие-то минуты они исчезнут под масками...
        Юрка и Володька вернулись до того, как разведчик подал сигнал. Афганец не показал вида, что удивился, застав команду на прежнем месте. Самурай же внес некоторую смуту в настрой изготовившихся наемников. Он шумно пыхтел и трещал ветками. Ромальцев взглянул в его сторону, но тут же услышал в наушнике сигнал Скифа и поднял парней:
        - Начали!
        И до того, как натянуть на лицо шапку-"чулок", Хусейн успел взглянуть в небо. Чем отличается мысль от слова, так в первую очередь тем, что за считанные мгновения она успевает воспроизвести удивительное количество информации, а иногда при этом и запутаться так, как не запутает ее речь. То же произошло и с Горцем: увидев разъевшийся желтый череп искоса поглядывавшей на него Луны, Хусейн вдруг вспомнил один эпизод своей жизни. Он был тогда еще мальчишкой. Лето стояло уморительно-знойным, пьянящим, необычайно прекрасным, каким оно бывает только в детстве. К соседям - деду с бабкой - приехали внуки, сверстники Хусейна, брат и сестра. Удивительно было смотреть на бледно-белую, как неживую, кожу северян, по полгода не видевших дня в студеной Воркуте. Сестра, красивая томная девочка, рано сформировавшаяся, пышнотелая, однажды соизволила выйти к мальчишкам во двор и послушать песни под гитару. Кажется, Хусейн тогда был чуть-чуть влюблен в нее, смешно, неловко и по-детски, а потому с радостью пел для нее все, о чем она ни просила. И - он не помнил, к чему - Женя однажды рассказала не то чукотскую, не то
ненецкую легенду, которую еще помнили воркутинцы и которая истолковывала в сказочном стиле происхождение этих пятен на Луне. Если приглядеться получше, то кажется, что на фоне желтого круга кувыркается два человека, соединенных между собой длинным шестом. Северяне говорят "Брат брата вилами закалывает". Очертания верхней фигуры действительно напоминают примитивно изображенного человечка в национальной чукотской одежде (Женя как-то называла ее, но Усманов не запомнил)...
        К чему он это? И Хусейн закрыл лицо, чтобы подскочить вслед за Оборотнем и бесшумной тенью заскользить среди кустов.
        Афганец первым достиг высоты близ лагеря. Пока другие рассредоточивались по окрестностям, он тем временем стал на колено и, положив на плечо трубу гранатомета, нажал рычаг спуска, практически не целясь.
        Саманный дом в центре базы превратился в огненный букет. Затем в горящую свечку обратилась вышка - над нею поработал уже Скиф.
        В свете огня по лагерю заметались человеческие фигуры. Ориентируясь по направлению прилетевших гранат, они стали отстреливаться из пулемета, установленного на джипе, но Афганец, любивший, когда сопротивляются, просто-таки с удовольствием выпустил по смельчаку второй заряд.
        Леший и Бабай вместе с Оборотнем и Горцем бежали вдоль выщербленного осколками кирпичного забора базы. Беспорядочная пальба полностью заглушала крики людей. Влад отдавал приказания знаками. Горец мчался, чуть отставая от него, и, когда на них полился свинцовый град, едва успел припасть к земле и откатиться в канаву. Леший костерил боевиков на чем свет стоит и одновременно, ухватившись зубами за один из концов повязки, пытался перетянуть у плеча простреленную руку. В канаве было более или менее безопасно: чеченцы стреляли наугад, с навесом, и пули летели все больше поверх голов.
        Оборотень мотнул головой в сторону пригорка, за который заворачивала канава. Горец пополз за ним, а Леший, расправившись с повязкой, сильно отстал, орудуя уцелевшим локтем, как совком. Толку от его "гребли" было мало, и потому Бабай вернулся, ухватил его за шиворот и поволок за собой. Верно говорится: воздастся нам за добрые порывы, ибо только он подался назад, в том месте, где мгновение раньше находилась его голова, в обрубленный корень дерева, запутавшегося в глине, ударила точная пуля.
        - Там снайпер! - что было мочи заорал Владу Бабай.
        Кажется, в адском шуме тот все же услыхал его и выхватил ночной бинокль. Оптика не помогла: все видимые открытые зоны были пусты. Хусейн ощутил, что в вязаной шапочке, натянутой на голову, его лицо пылает, и пот течет в глаза, мешая ориентироваться и отвлекая внимание. Кругом все горело, и точно так же горело его тело. Он сдернул шапку и сунул ее за отворот куртки, а затем с облегчением вытер пот.
        - Горец! - опустив бинокль, Влад в упор смотрел на него. Чулок на место!
        Усманов не подчинился. Перед смертью все на равных. Надо было завязать косынку...
        Оборотень не успел проверить, выполнен ли его приказ, и уже требовал от кого-то по "уоки-токи" снять снайпера, давая приблизительные координаты.
        - Сейчас повалят... - повторял Бабай, - сейчас... Как тараканы повалят...
        Он не ошибся: боевики начали отступать, и сидящая в тылу у них четверка - заградотряд на новый лад - принялась косить их, не давая уйти. То ли не ожидая этого, то ли растеряв остатки разума с перепуга, те уже просто беспорядочно бежали, стреляя во все стороны, мешая друг другу, падая и не находя хоть какого-то мало-мальски надежного, не простреливаемого, укрытия.
        Распалившись от предчувствия победы, Хусейн бросился вперед, не обратив внимания, что Оборотень не торопится покидать место за каменистым пригорком, надежно охраняющим их от пуль. Одного мгновения снайперу вполне хватило на то, чтобы нажать на курок. С пробитым виском Горец рухнул навзничь, на менявшего магазин Влада. Тот бросил автомат и, смягчая падение, охватил тело Усманова за пояс. Тем не менее, оба они снова покатились в канаву. Еще не остановившись, Оборотень понял, что Горец мертв: только мертвый падает таким образом, только труп может быть настолько тяжелым и обмякшим.
        Глаза Хусейна были широко распахнуты, не замутнены внезапной смертью. В них не было даже удивления, только пыл борьбы, словно он сейчас вновь готов вскочить и ворваться в бой...
        Влад склонился к его лицу и зажмурился. Его несколько раз дернуло, словно от удара током, затем он скрючился, как подбитый пес, и поволок свое непослушное тело в сторону. Увалившись на землю, Оборотень дрогнул и замер.
        Бабай схватился с одним из боевиков, что добежал до насыпи с целью укрыться, невзирая на ранение и свинцовый поток из их канавы. Оглушив его прикладом, он увидел своих, короткими перебежками несущихся к ним от дерева к дереву. Стрельба прекратилась так внезапно, что Леший подумал, как бы это не у него ко всему прочему еще и лопнули барабанные перепонки.
        Влад зашевелился, ткнулся лицом в сгиб локтя, как бы сдерживая рвоту, а затем повернулся к убитому. Глаза Хусейна, теперь уже немного помутившиеся и засыпанные землей, вылетевшей из-под ног Бабая и чеченца, когда те сцепились у самого края, по-прежнему смотрели на луну.
        Парни были злы. Огрызались друг на друга, ругались, до одури спорили между собой, кто вел себя более по-дурацки и как было нужно. Обветренные, уже открытые лица, горели яростью.
        - Твою бога, мать, душу, в ребро!.. - ревом загнул Афганец, спрыгивая в канаву и бросаясь на Оборотня. - Какого х... вы лезли на эту сторону?! Мы, бля, че решили?! А вы?! И тит вашу душу в такое-то коромысло!..
        Проведя ладонью по лицу Хусейна от лба до подбородка, Влад выпрямился и встал перед Володькой.
        - Что ты орешь? - вкрадчиво спросил он, сверля его холодными глазами.
        Афганец скользнул взглядом по мертвому:
        - Это - Горец, что ли? - понижая голос тона на три сразу, спросил он.
        Увидевшие то, что происходит под насыпью, наемники тоже прекратили собачиться. Ситуация изменилась. В их команде появилась первая жертва... Кто следующий? Все поняли, что и они, "оборотни" вовсе не так неуязвимы, как казалось...
        Афоня пнул оглушенного боевика. Тот застонал и начал приходить в себя. Со стороны базы шли Скиф и Самурай, толкая впереди чеченца с заложенными за голову руками. Самурай вытащил нож и разрезал на штанах боевика ремень и пояс: вздумает убегать - споткнется ...
        Оборотень был точно не в себе. Парни остыли, перешли на нормальное общение, накрыли труп брезентом, а он стоял, как посторонний, и смотрел то на них, то на луну. Ночь была такой ясной...
        Пленных затолкали в карцер, где, может, они и сами не так давно держали заложников. База тихо догорала. Зданий, оставшихся в сносном состоянии, было раз-два - и обчелся. Сохранился небольшой домик в самом углу территории. Туда и положили убитого. Влад отыскал где-то полуобгорелый, но очень дорогой персидский ковер и приказал перенести тело Усманова на него.
        - На пол, что ли?! - буркнул Самурай.
        Влад кивнул. "Все не как у людей!.." - подумал Юрка, но вместе с Афоней уложил труп на ковер.
        - Ну вот, - когда все наконец затихли, проговорил Афганец, - въехал с нами в Грозный на танке...
        Раненный Леший поежился:
        - Кто-нибудь знает, че там надо делать по ихним законам? Ну, над мертвым? Намаз, что ли, какой прочитать?..
        - Можно подумать, больно уж он соблюдал эти законы... недовольно высказался Самурай.
        Афганец взглянул на Влада. Тот указал ему глазами на дверь. Володька понял и махнул остальным:
        - Пошли...
        Скиф выходил последним и услышал за спиной тихий напевный голос... Так Горца же убили! Кто там заговорил вдруг на непонятном языке?!
        - Бисмиллах рахмани рахим... - наемник обернулся. - Ассалам аллейкум...
        Оборотень, скрестив под собой ноги, сидел над Горцем. Просто, без привычки, таким образом не сядешь: на пятках, откинувшись назад, вывернув стопы внутрь. В такой позе должно быть очень больно ногам, однако же Влад не проявлял никаких признаков беспокойства. Двумя руками он проводил руками по своему лицу - от корней волос до подбородка - точно медленно умываясь... И бормотал Ромальцев... по-арабски, что ли...
        Но останавливаться и прислушиваться Скиф не стал. Он и так почему-то почувствовал странную неловкость, словно подглядел за чем-то запретным.
        В обломках и головешках, оставшихся от построек, наемникам пришлось поковыряться немалое время, чтобы найти главное хорошо замаскированное хранилище с оружием. Совершенно случайно Афганец наткнулся на обугленную, еще раскаленную скобу подвальной крышки и, залив ее водой, расчистил от штукатурки. Самурай не без труда отодрал ее от пола:
        - Во прикипела, сволочь! - и сунул в черный квадрат открывшейся пустоты фонарик.
        Ящиков было много. Пламя не добралось до них, и они стояли в углу так невинно, словно хранили в себе банки с маринадами, закатанные рачительной хозяйкой. Пока все завороженно рассматривали содержимое, Самурай оттерся за их спины и как бы невзначай выбрался из подвала.
        "Ну, гады! - вертелось у него на уме. - Ну и спущу я с вас шкуру за Горца, мать вашу!"
        Связанные чеченцы валялись в карцере в том же виде, в каком их туда и закинули. Самурай не стал делать никаких предисловий: просто бил вначале одного, потом - другого, до полусмерти. Особенно ему понравилось, как хрустнул хрящ носа одного из них, когда в него угодил тяжелый ботинок. Возбужденный происходящим, Самурай и не заметил, что делает это уже не один. Много желающих обнаружилось... Втихую сбежали от Афганца и выместили все, что нагорело, на связанном враге...
        "Братишка-братишка! Ты не верил мне, что люди не меняются... И вот ты среди них, и ты - один из них...Будем спорить?.."
        Оборотень спустился в подвал, где Афганец и еще четверо парней расставляли ящики на полу - чтобы легче было исследовать содержимое. Остальных - словно ветром сдуло.
        - Где все? - рассеянно, усталым голосом спросил Влад.
        - Кто их знает... - как-то фальшиво ответил Володька и скосил глаза в угол на потолке.
        - Убьют - с тебя спрошу, - констатировал Ромальцев и уселся на один из ящиков.
        - Да ну, на хрен... Не убьют... - и Афганец отбросил в сторону газету, закрывавшую сложенные в кучку автоматы. - Самим сведения нужны... Соображают же...
        Оборотень машинально поднял ее с цементного пола и направил луч фонарика на передовицу.
        - Чё там чурки читают? - спросил Санчо-Панчо. - Поди, какой-нибудь "Грозненский рабочий"?
        Влад спокойно показал ему название: "Челябинск сегодня".
        - Уральская? И откуда она здесь? - поинтересовался Афганец, перебирая еще не очищенные от масла новенькие стволы.
        Влад пожал плечами.
        - Подстава... - Санчо-Панчо бросил взгляд на передовицу и склонился над вторым, тоже уже распотрошенным, ящиком. - Долго купить такую, что ли?..
        - Ну да... - согласился Ромальцев. - Если специально ехать за нею на Урал...
        Афганец подпер бока обеими руками и вопросительно взглянул на Оборотня.
        - Эта газета не выходит за пределами области. Ее и в Екатеринбург доставляют небольшим тиражом...
        - Откуда такая уверенность? - Володька понимал, что Влад говорит правду, но для полной очистки совести хотел знать, откуда тот взял свою информацию.
        - Я знаю редактора "Челябинска".
        - Лично?
        - Да, пришлось, когда его брата ох... - и тут Влад осекся.
        - Его брата - что? - тут же переспросил Афганец.
        - С его братом в командировке познакомился, - Влад криво усмехнулся: - Пили мы вместе, да и все! Там и узнал. А вообще это тебе ничего не говорит? - он указал на число, которое черкнули на полях газеты - не то 117, не то 177...
        - Ну, когда по квартирам разносят подписные, так делают... - пробормотал Санчо-Панчо. - Чтоб ящиком не ошибиться...
        Ромальцев перевел взгляд на Афганца:
        - Теперь ты понимаешь, почему мне нужно, чтобы хоть один из них мог говорить?
        Володька, когда было надо, информацию переваривал очень быстро, со световой скоростью:
        - Как ты себе это представляешь? Сидит такой скромный пенсионер и заворачивает в газетки с прикроватной тумбочки пушки, калаши, огнеметы... Да?
        - Пути дьявола, как и господни, неисповедимы...
        - То есть, ты хочешь сказать, господь нам сейчас помогает... - с иронией отозвался Афганец. - Ничего, не хилый союзник...
        Оборотень пожал плечами и, вдруг на мгновение сменившись в лице, сказал не совсем своим голосом:
        - Да не удивлюсь, если и дьявол подсуетился...
        Санчо-Панчо засмеялся:
        - Клевая шутка, Ромаха!
        Тот удивленно шевельнул бровью, но не ответил. Ничего "клевого" он, похоже, в этой "шутке" не нашел.
        - Так спроси у своего дьявола, если на то пошло, кто нам сюда такие посылочки отправляет, - Афганец сплюнул куда-то вбок и подтолкнул ногой ящик.
        - Если, конечно, твои самураи еще оставят нам возможность у кого-то об этом спросить... - невозмутимо согласился Ромальцев.
        - Тогда советую поторопиться, - и Афганец довольно прытко направился к металлической лесенке, ведущей наверх.
***
**
        - Так все и было... - заканчивая рассказ со слезами на глазах, Рената подперла голову ладонью. Она старалась не смотреть в глаза Марго. - Теперь... - она не договорила и слегка дернула плечами.
        Ритка подлила вина в ее бокал и вздохнула:
        - Уф... Вот как оно всё, оказывается... - она подумала. Да уж, жизнь всегда пробьет себе дорогу... А я удивлялась вашим с Гроссманом скандалам... Тоже ведь жалела тебя: вот, думаю, сволочь - как мой Глебыч... Ты ему, мол, наследника, а он нос воротит: то имя ему не нравится, то еще чего-нибудь... Не знаю, мать... Ник твой - клад. Ты на него молиться должна...
        - Знаю я все это. А молиться не могу... С души воротит...
        - Пей!
        - Мне еще стирать, а я совсем пьяная... - сквозь слезы улыбнулась Рената.
        - Да ты и не пила почти!
        Рената не слушала ее. В кои-то веки удалось выговориться! Может, легче стало и не намного, но все же лучше, чем ничего...
        - А сны мне снятся, господи!.. - она закрыла лицо ладонями и поставила локти на стол, бессильно ссутулившись и навалившись на них, словно тело ее стало ватным и безжизненным. - Я готова всю жизнь спать ради этих снов, Марго! Если бы не Сашкин, я давно бы уже так и сделала... вслед за ним... тогда еще, в Одессе...
        - Придумала тоже! - возмутилась Ритка. - Ты чем на жизнь смотришь? В каком веке живешь?! Не скули ты, как дура последняя! Ты хоть чуть-чуть счастливой побыла... Да и теперь. Дурная ты совсем! Я как посмотрю, насколько Колька с тобой носится: "Садись, ладонька! Ты не устала, куколка?!" - так и все внутри от обиды с завистью переворачивается... Может, не нужна ты была своему телохранителю, откуда ты знаешь? У этих типов, по-моему, так: мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Как роботы: оборонил - исчез. Глупые мы, бабы. Все думаем, мужики в точности так, как и мы, чувствуют... Фигушки! Что у них там на уме - черт его разберет...
        - Да ведь любят-то не умом!
        Марго фыркнула в свой бокал:
        - Мне тебе рассказывать, чем любят, что ли? - она рассмеялась, и даже Рената не удержалась от невольной улыбки. У твоего Саши была программа. Поверь, если бы на твоем месте был кто-то другой - девка, я имею в виду, конечно, - он бы и над нею трясся не меньше. Телохранители - они не люди. Скорее, нелюди...
        Рената почувствовала укол обиды:
        - Да мне выть хочется, как подумаю, что этот, как ты его назвала, "нелюдь" никогда не сможет прикоснуться к нашему Рыжику, на руках подержать! Знаешь, что на душе творится?! Я по дурости уже один раз чуть руки на себя не наложила. Мою окно, вниз смотрю и думаю: а ну как полететь? Во второй и последний...
        - Замолкни ты! Вот уж правду говорят: что имеем, не храним, а потерявши - плачем..
        Это про тебя! Не вытерпит Гроссман локти кусать будешь!
        - Не буду. Накусалась уже... в свое время... Хватит...
        - Ну-ну... Тебе бы такой, как мой Глебыч мне, в девятнадцать лет попался - вот бы ты поплясала! До сих пор бы ни про амуры, ни про зефиры без тошноты думать не могла!
        - Так нельзя...
        Марго развела руками:
        - А это, знаете ли, мои университеты! Так что сиди и молчи! Не буди лихо, покуда тихо!
        И тут в ее сумочке запиликал пейджер. Она прочла сообщение и засмеялась:
        - О! Вот у кого жизнь - сахар! "Жду тебя, как договорились. Зоя"...
        - Что за Зоя? - без особого интереса уточнила Рената, поворачиваясь на стуле и выглядывая в окно; внизу с Сашком на руках ходил Гроссман. Словно почувствовав ее взгляд, Николай поднял голову. Рената отстранилась.
        - А это моя клиентка, манекенщица!
        - Кто?
        Рита посмотрела на нее, как на полоумную, и почти рявкнула:
        - Зоя!
        - Ой, - Рената прыснула и вжала голову в плечи: - Я нить разговора потеряла! Говорю же: не наливай мне больше!
        - Зойка - страшное дело, какая фифа. Куда нам, грешным... Все при ней. Платит за наряды с нахлестом, но капри-и-и-изная... До жутиков. Удивляюсь, как мы с ней еще ни разу не разлаялись в пух и прах... Мужик у нее роскошный. Главное, в моем вкусе: брюнет с глазами си-и-иними-синими... как васильки прямо...
        - И зовут - Ален Делон? - подколола ее Рената.
        - Да ну, совсем другое. Делон - записной красавец, весь такой из себя. А Зойкин - роскошный мужик, и все тут сказано... Мне нравится. Но, как говорится - не про нашу честь!.. Ну все, побежала. А не то дива расфыркается...
        Рената проводила ее до двери и, включив в ванной свет, бросила в стиральную машинку замоченное белье. Ритка-Ритка... Такой ли ты была в школе... Ты бредила принцами и думала, что один из них бросит когда-нибудь к твоим ногам самые красивые на свете цветы вместе с завоеванным для тебя миром... Не говорила, но втайне надеялась... Мы все на это надеялись в разном возрасте, но ты держалась до последнего... Как же тебя переколесило на твоем пути за шесть лет, пока мы не виделись... Если бы я не знала тебя раньше, я подумала бы, что встретила самую циничную и вульгарную женщину на земле. Но ты хорошо защищаешься. У меня так не получится, потому что ты сильная, а я...
        И Рената почему-то вспомнила другого брюнета с голубыми глазами... вернее, с си-и-и-иними-синими... как васильки. Как море. До сих пор неловко за тот выкрик: "Саша?!" До сих пор не могла простить себя за ошибку...
        И Нетеру взошли на горы, чтобы искать Гора, сына Исиды. Что же до Гора, то он спал под деревом Шенуша в земле Оазиса. И тогда Сет нашел его, и схватил, и бросил его на спину на горе. Он вырвал его глаза и закопал их на горе, чтобы озарять землю. И яблоки его глаз превратились в лотосы и расцвели...
        Сет пришел и лживо сказал Ра-Хорахте:
        - Я не нашел Гора.
        И тогда Хатхор, Владычица южной сикоморы, пошла и обнаружила Гора: плача, он лежал в пустыне. Она схватила газель, подоила ее и сказала своему мужу:
        - Открой свой глаз, и я волью туда это молоко.
        Влила она в правый, влила в левый и сказала:
        - А теперь - смотри!
        Он открыл свои глаза, она взглянула на него и сочла, что он выздоровел. И тогда Хатхор отправилась к Ра-Хорахте, чтобы сказать ему:
        - Я нашла Гора, своего мужа. Сет лишил его глаз, но я излечила его, и смотри - он пришел!
        И тогда Нетеру сказали:
        - Призовите Гора с Сетом, чтобы рассудить их!
        Гор и Сет были приведены пред Девяткой, и сказал Владыка вселенной пред Нетеру великими Гору с Сетом:
        - Идите и послушайтесь того, что я сказал вам: ешьте и пейте, и дайте нам покой, и перестаньте ссориться так каждый день!
        Но произнес Сет великую клятву бога, говоря:
        - Не дадут ему сана, пока не будет он выведен передо мною! Мы построим себе каменные ладьи и оба будем состязаться. И кто одолеет противника, тому отдадут сан владыки, да живет он, да будет здоров и благополучен!
        И тогда Гор построил себе ладью из кедра, обмазал ее гипсом, опустил ее на воду вечерней порой, и никакой человек во всей стране не видел этого. Увидел Сет его ладью и поверил, что это камень. Пошел он на гору, отколол ее вершину и вырубил себе ладью из камня в сто тридцать восемь локтей.
        И спустили они свои ладьи пред Нетеру, но ладья Сета утонула в воде. Тогда Сет превратился в гиппопотама и утопил ладью Гора. Гор схватил свой гарпун и бросил его в Сета, а затем поплыл к северу в Саис, чтобы сказать Нейт, великой матери бога:
        - Да рассудят меня с Сетом, ибо уже восемьдесят лет мы перед судом, и никто не знает, как рассудить нас! И не бывал он признан правым против меня, но тысячу раз до этого я был признан правым против него ежедневно! Он же не считается с тем, что говорят Нетеру. Я состязался с ним в Дороге Истин и был признан правым против него. Я состязался с ним в Поле Тростников и победил его. Я состязался с ним в Пруду Полевом и был признан правым против него. Что делать мне, Нейт?!
        И Нетеру сказали Шу, сыну Ра:
        - Прав во всем, что сказал он, Гор, сын Исиды!
        Влад присел на корточки возле деревянного забора, вытащил из нагрудного кармана сигарету и закурил.
        - Ты - Хусейн? - услышал он на чеченском.
        Прищурившись от низко висящего зимнего солнца, Ромальцев поднял голову и взглянул на привалившегося к тому же забору мужчину в серой каракулевой папахе и поношенном черном тулупе их овчины. На ногах чеченца были трико, заправленные в высокие сапоги. Незнакомец пригляделся:
        - Нохча вуй?
        - Вуй, - согласился Ромальцев, и беспокойство его собеседника прошло.
        - Ты Магомеда искал? - по-прежнему на чеченском продолжал тот.
        - Ты и есть Магомед?
        - А зачем искал?
        - Работу ищу.
        Вокруг темных глаз чеченца собрались морщинки смеха, и лицо приняло добродушное выражение:
        - С чего ты решил, что Маге нужно работников?
        Влад поднялся и сделал глубокую затяжку, а, выдохнув дым, ответил:
        - А то не ищет?
        Видимо, незнакомцу он понравился. По крайней мере, в глазах его была симпатия:
        - Ты сам, Хусейн, откуда?
        - Отсюда. Аракеловский помнишь?
        - Ну.
        - Из того дома...
        Чеченец сочувственно кивнул:
        - Мой дом в микрорайоне тоже разбили. А сейчас откуда путь держишь?
        - В селе жил, у родственников. Потом русские пришли, теткин дом спалили. Всю скотину перерезали. Я три дня в лесу прятался, но солдат тех запомнил... - светлые глаза Влада сверкнули недобрым огнем.
        Собеседнику приглянулась свирепость и безрассудная смелость, сквозившая в каждой черточке лица Ромальцева. Он кашлянул в кулак, прикидывая, стоит ли вести его прямо к Маге или пока подождать, присмотреться, что за человек. Влад молча докуривал свою сигарету.
        - Ладно, посмотрим... - пробормотал чеченец. - Ехали пока, у меня погостишь...
        Ромальцев исподлобья посмотрел на него. Сам того не желая, чеченец сделал небольшой шаг назад - на всякий случай.
        - Не подойду твоему Маге - не пропаду. Отыщу других, мне все равно... - глухо, как бы рыча, презрительно вздернув верхнюю губу, проговорил Влад.
        - Ладно, орел. Уболтал! - чеченец протянул ему ладонь. Шарипом меня зови. Пошли к Маге, пусть он на тебя поглядит...
        Влад бросил окурок в глинистую лужу, под колеса стоящего у края дороги БТР. Если бы не бронетранспортер и не дома с выбитыми стеклами да выщербленными стенами, а некоторые - в руинах, можно было бы подумать, что в столице Ичкерии сейчас мир. По улице время от времени ходили люди, чаще мужчины, изредка - вооруженные. Как и "оборотни", "духи" вылезут из этих людей ночью. Сейчас все они - забитые войной тихие жители, пытающиеся восстановить разоренное хозяйство. Именно таких снимают корреспонденты из России... Именно этому потом и удивляются они, недоумевая, куда исчезают многочисленные бандформирования...
        Прощаясь с ним позавчера, Афганец сказал:
        - Теперь без прикрытия будешь работать, Ромаха. Не буду тебя обманывать: думаю, что не выживешь между двух огней... Так что давай прощаться, как если насовсем...
        Они простились, впервые в жизни обняв друг друга и похлопав по спине.
        Шарип вел его по длинному, обсаженному вишневыми деревьями, переулку. Здоровался по дороге со знакомыми. На Влада не оглядывался.
        - Погоди! - сказал он, задерживая Ромальцева у поворота за угол. - Не суетись. Тут простреливаться может...
        Шарип осторожно выглянул из-за низенькой оградки, заплетенной пожухлым редким виноградом, и обозрел окрестности возле реки.
        - Пошли пока... Там увидим... Не дергайся.
        К Сунже спускаться не стали: улочка вильнула вправо и снова повела их мимо дворов и усадеб, целых и разбитых. Она была односторонней, дворы смотрели на поросший старыми деревьями берег, пологий, но не дававший увидеть саму реку. Шарип тревожно поглядывал на противоположный, крутой откос. И Влад знал, почему: где-то на той стороне находилась тюрьма, заключенных которой еще в начале 90-х распустил генерал Дудаев и которая теперь стала исключительным бастионом для снайперов и любителей всех мастей. Проводник тихо сказал что-то себе под нос и перешагнул через валявшуюся поперек дороги тушу огромной собаки. Убитая уже давно, она медленно разлагалась, никем не убираемая в окружающем мусоре. Влад повторил за Шарипом его действия.
        Наконец они достигли цели - дома, огороженного зеленым железным забором и воротами с узором из пятиконечных звезд и еще различных аляповатых завитушек. Во дворе тут же заклокотали индюшки, а когда открылась калитка, толпой повалили от входа, напирая друг на друга и высоко задирая грязные лапы. На участке злобно залаял цепной пес.
        Поднявшись на крыльцо, Шарип приоткрыл дверь в дом:
        - Мага! К тебе пришли...
        На деревянных перилах крыльца висела застиранная, некогда зеленая бархатная тряпка, вывешенная для просушки после мытья пола. Посреди штандарта еще можно было различить круглую эмблему со звездочками и воющим волком.
        "Ох, и не говори, братишка! О-о-о-очень плохая примета так обращаться со своей свободой! Но ты - один из них. Придется привыкать, никуда не денешься!"
        - Проходи, - кивнул головой Шарип, оглядываясь на Влада.
        Магомед - крупный седой мужчина с глубокими морщинами на щеках - обедал. По левую руку от него за столом сидел маленький рыжий парень, при ближайшем рассмотрении оказавшийся человеком лет тридцати пяти. Даже так было видно, что у него невероятно кривые ноги. Одет он был, как боевик - в отличие от Магомеда, на котором был обычный, гражданский, серый костюм. На телохранителя рыжий не тянул, скорее им был Шарип, но вот какую функцию он исполнял при "Маге", Влад еще не определил. Вокруг них суетились три женщины в капроновых косынках: одна подавала, две - убирали. Или наоборот.
        - Садись. Будешь с нами обедать, - Магомед указал на табурет напротив себя - чтобы лучше видеть гостя.
        Все нутро Влада протестовало против того, чтобы обедать с ними. Он знал, что эти вареные куски теста - чеченские галушки, что их нужно макать в жир и есть, несмотря на неприятный запах. На самом деле эта пища была довольно вкусной и калорийной. Однако чтобы не навлечь на себя подозрений хозяев, пришлось есть в их доме. У многих других народов, в частности, у русских, этот обычай уже изжился, а вот на Кавказе отказ разделить трапезу непременно приняли бы за дурной знак.
        - Магомед Арсаныч! - взглянув на Влада, сказал рыжий. Пойду.
        - Иди, Асланбек, иди. Все передай, как я сказал...
        Рыжий еще раз кинул взгляд на Ромальцева, протиснулся между ним и холодильником, хотя вполне мог бы обойти стол с другой стороны, и даже слегка замешкался, надеясь, что Влад, задетый им, как-нибудь выкажет недовольство. Тот даже не повернул головы. Взяв каракулевую шапку - почти такую же, как у Шарипа, Асланбек вышел во двор, встреченный дружным хором индюшек и остервенело рвущимся с цепи псом.
        Избавившись от общества рыжего, Магомед изменил и поведение. Он придвинулся к столу и тихо спросил, игнорируя при этом присутствие женщин:
        - Ты из чьих, Хусейн? Воевал раньше?
        - Не приходилось...
        - Шарип говорит, ты из Ачхой-Мартана?
        - Из Толстой-Юрта. Тетка там у меня.
        - Ну, ешь, ешь, - и Магомед снова занялся своими "галушками". - А ты, Шарип, сходи, скажи, кому положено... Пусть ждут. Сейчас, Хусейн, ешь хорошо: в горы поедешь. Дело есть.
        Влад загнал в рот пару кусков теста, стараясь макать их в пиалу с жиром самым-самым краешком и не вдыхать запах. Внутренний протест наконец сменился безразличием.
        Расторопная женщина с опухшим лицом сунула ему под руку глубокую тарелку с чем-то, что по виду напоминало загустевший и каким-то образом высушенный мед, наколотый кусочками. Это была чеченская халва. "Мать часто такую делает", - мелькнула мысль. Влад попробовал. Нет, у матери все же лучше выходит. Дома всегда лучше... Халва таяла на языке, рассыпаясь во рту прохладной сухой и сладкой пыльцой...
        ...Когда Влад уехал, Магомед поманил к себе своего телохранителя и сказал с крыльца:
        - Ехай с ним, дорогу покажи. А потом оставишь там - и к тетке его в Толстой-Юрт загляни...
        Шарип понимающе кивнул.
***
******
        Рыжий Асланбек - вот кого увидел Влад в первую очередь, добравшись до места - уже был среди боевиков, вместе с которыми теперь ему предстояло жить и воевать. Его глубоко посаженные неопределенного цвета глазки повсюду преследовали Ромальцева. Он был не на лучшем счету среди своих, и его это бесило. Чеченцы обращались с ним, как с "шестеркой", хотя, судя по всему, Асланбек затесался к ним уже очень давно. Мнением его никто никогда не интересовался. Если он что-нибудь говорил, боевики слушали его вполуха, без всякого намека на уважение. И Влад стал вести себя с ним точно так же.
        Почти неделю не делали вообще ничего - только ели, спали да смотрели всякое старье по "видику", который был в доме. Все это время шел снег, но за день все успевало растаять, оставаясь только на ветках да поверх листвы на земле. Наконец с командиром "чертовой дюжины" (вместе с Владом их отряд насчитывал тринадцать человек) связался Шарип Яндиев, сподручный Магомеда Арсановича, и передал приказ последнего отходить к границе Грузии через заслоны федералов с целью выбить всех российских солдат из одного горного аула. Ромальцев почуял, что все начинается, хотя ему никто ни о чем не говорил. Рыжий куда-то исчез, и в походе участия не принимал.
***
******
        Перестрелка с русскими была ожесточенной. Аул походил на слоеный пирог: одна улица - во владении федералов, другая - у боевиков, третья - снова у федералов... Прибывшая на подмогу своим "чертова дюжина" вломилась в село, как ураган. Первый же слой сразу, с налета, перешел в руки чеченцев...
        Ромальцев выволок из обстрелянного дома раненного в грудь и в голову напарника, Тимура. Самого его лишь немного зацепило в шею.
        Тимур хрипло стонал и оказался очень тяжелым, но для Ромальцева это было единственным шансом не стрелять в своих, причиной оправданной и в какой-то степени даже благородной. Однако какой-то федерал все же высмотрел их, отставших от остальных, и стал стрелять. Влад и Тимур закатились под фундамент недостроенного дома, в яму. Русский решил во что бы то ни стало поймать "духов" и понял, что они обессилены, а потому даже не сомневался в том, смогут ли они оказать сопротивление. Он сиганул с крыши, и Влад увидел, что это обычный пацан, призывник, возрастом, как двое в их "дюжине". Федерал был уверен, что отличится, что поймал удачу.
        Ромальцев откатил Тимура еще глубже в яму и пополз по гравию в сторону торца дома, где было до черта спутанных зарослей. Русский понял его замысел - уйти в кусты и начать отстреливаться оттуда - и поспешил наперерез, уже посмеиваясь в душе над тупым чучмеком. В зарослях что-то зашуршало - парень выстрелил наугад. Добежал и увидел, что палил по куску кирпича-сырца.
        Позади него бесшумно выпрямился словно выросший из-под земли чеченец с черной повязкой на голове. И, едва вскинувшись, пацан внезапно для себя узнал того самого... того, Оборотня... Влад его не помнил. Он резко приложил к губам указательный палец левой руки и вдруг, молниеносно развернувшись винтом, ногой ударил парнишку в ухо. Тот грянулся на "пятую точку" и, отгоняя искры и звездочки, посыпавшиеся из глаз, схватил автомат. Ромальцев слегка ударил его ребром ладони по шее, и пацан отключился.
        - Не шуми, - сказал Оборотень, забирая у него автомат и неиспользованный "рожок". - Полежи чуток. Целее будешь.
        Федерал обмяк.
        Через час, прошив насквозь село, "чертова дюжина" без потерь, но с подранками, ушла в Горную Грузию...
***
******
        Перейдя через кордон, наемники, возглавляемые Афганцем, залегли близ дороги, по которой ожидался проезд фургона с оружием. Володька взглянул на часы. Чеченцы и Оборотень будут ниже этого места, в ущелье, через полчаса. Фургон проедет туда минут через десять-пятнадцать. У команды есть в запасе какое-то время - если, конечно, ничего не изменится.
        Самурай пыхтел возле него и вглядывался вдаль, туда, где за уступом скалы терялась дорога, виляющая вдоль отвесной стены над пропастью. Юрка ненавидел горы всеми фибрами души и готов был ненавидеть еще больше.
        Наконец окрестности огласились рокотом работающего мотора. Самурай взмахом руки изготовил сидящих в засаде наемников и спиной почуял их правильное напряжение. Внизу показался фургон без опознавательных знаков.
        По команде Володьки "оборотни" оцепили машину кольцом летящего свинца. По колесам не стреляли.
        Когда все было кончено, в кабине фургона и внутри обнаружили шесть трупов. У троих наемники обнаружили документы, и из них только один оказался жителем Грузии. Двое других были русскими.
        Самурай, матеря все горы на свете, еле-еле развернул машину, чудом не свалившись вместе с нею в пропасть, и повел ее обратно, в сторону обозначенных на карте Самурая пещер. И вовремя: вскоре над этим местом закружил вертолет пограничников..
        ПОСЛЕ НОВОГО ГОДА...
        Если бы Андрей предавался излишней рефлексии, то после долгих самокопаний он решил бы, что ответ пришел к нему случайно. Ознакомившись с информацией, которую предоставили ему отец и Рушинский, Скорпион-младший крепко призадумался. И было над чем. С самого начала становилось ясно, что противодействует им человек, хорошо знакомый с работой и, быть может, даже со структурой "Саламандр".
        Подобно пауку, Андрей принялся поддергивать паутинки сети, в центре которой он находился, желая выяснить, не запуталось ли где-нибудь там что-нибудь интересное. "Интересного" оказалось много, и, отсеяв ненужное, Скорпион-младший стал шерстить именно тех, кто имел какое-то отношение к "чеченской кампании". Естественно, эти люди и не догадывались о проверке, а сам Андрей и его сподручные проявляли фантастическую изобретательность, дабы не повторяться в "испытаниях на вшивость". В конце концов он все же собрался и приехал в Челябинск.
        В тот день, когда все прояснилось, Скорпион даже не рассчитывал получить какие-то новости. Он заехал к одной своей бывшей подружке, о которой вспоминал лишь изредка из-за их общей дочки - время от времени "отстегивал" им с барского плеча щедрый куш, на который обе безбедно существовали года полтора-два (до следующей милости "большого папы"). У Снежаны была своя жизнь, но с Андреем она предпочитала поддерживать сносные отношения, а потому всегда встречала его с широкой улыбкой на ослепительно-красивом, но ледяном лице.
        Андрей прошел в комнату, словно делал это ежедневно и был здесь полновластным хозяином. От его внимания не ускользали некоторые изменения в интерьере, но он вел себя так, как будто сам их и ввел. Пролистал лежавший на телевизоре журнал, небрежно отбросил его в кресло:
        - Где Оксана?
        Снежана повела белоснежным плечом:
        - У мамы. Ужинать?..
        Андрей уселся на диване, раскинул руки и отрицательно покачал головой. Снежана, как и все женщины, в его присутствии чувствовала себя несколько неуютно, но, однако же, довольно ловко это скрывала. От внимания въедливых глаз Скорпиона не ускользнуло то, как она завела руку за дверь и сняла в прихожей фотографию какого-то парня со стены. Он усмехнулся про себя, но ни слова не сказал.
        - Чего поделываешь? - Андрей закинул ногу на ногу и покосился на нее, отмечая перемены в Снежанкиной внешности: какие-то дурацкие серьги, красится поменьше, духи сменила, поправилась. Эдакая толстовская Элен Курагина с маслянисто-белыми плечами...
        - Да... что... Живу потихоньку...
        - Ясно. Оксанка?
        - Вот думаем... думаю, в какую школу ее отправить...
        - А что тут думать?
        - Ну, как... - смутилась Снежана и бросила тревожный взгляд в сторону пачки сигарет, предательски высовывающейся краешком из-под раскрытого на середине дамского журнала. Ей невдомек было, что Андрей учуял запах этих самых сигарет еще с порога. Ревизии она явно не ожидала.
        - Почему ушла из агентства?
        Она приподняла брови: все никак не могла привыкнуть, что, будучи очень и очень далеко, Скорпион-младший способен знать обо всем.
        - Так получилось... Предложили новую работу, я решила не упускать случай...
        - Он тоже там работает? - Андрей кивнул в сторону коридора.
        Снежана опустила глаза:
        - Да. Он начальник...
        Скорпион ничего не сказал. Эта дамочка никогда не изменится. Амплуа у нее такое - любовница шефа.
        - Я зайду завтра. Оксану привезешь.
        Снежана безропотно наклонила голову и вышла на кухню сделать кофе. Андрей поднялся и прогулялся по квартире. В это время в дверь позвонили.
        - Я открою? - нерешительно спросила хозяйка.
        Скорпион безразлично повел плечами. На пороге стоял Борюся:
        - О, Андрей Константиныч! Я вас ищу-ищу... - оттеснив Снежану, он рванулся к шефу: - Тут у меня есть кое-что...
        Они ушли в комнату, но, усевшись в кресло и по-американски закинув ногу на ногу, Андрей не указал Борюсе садиться, и тот продолжал стоять перед ним, как секретарь на докладе.
        - Один тип проштрафился. Язык у него больно длинный оказался, так сразу на приманку и клюнул. Наши даже еще и постараться, как надо, не успели, а у него уже баксы в глазах заплясали. А он ведь непосредственно под Саблиновым ходит, понимаете, да? И Чечня - в его ведении... понимаете, да? возбужденно, вполголоса, выложил красавчик, светя глазами и пытаясь предугадать реакцию босса.
        - Рад за тебя, - невозмутимо отозвался Андрей. - Кто это?
        - Некто Егор Тушин...
        Ну, ясное дело: сегодня день Льва Толстого. Скорпион поднялся:
        - Поехали, - в дверях он все же остановился и смерил взглядом Снежану: - Перед тем, как приеду, не забудь проветрить квартиру.
        - А во сколько тебя ждать?
        Он не удостоил ее ответом, развернулся и ушел. Снежана поежилась и прикрыла за ними дверь.
***
***
        Застегиваясь на ходу, Егор Тушин закурил. Припаркованная на стоянке машина отозвалась нежным попискиванием, разблокировав двери, и Егор плюхнулся за руль. Ну все, еще одна встреча - и по домам. Непонятно только, за каким дьяволом он понадобился питерскому белоручке, сыну одного из трех боссов корпорации? Ну, сейчас узнает. Чисто из уважения, как водится...
        Ему пришлось попетлять в поисках забегаловке, где Скорпион-младший исхитрился назначить встречу. Мог бы, если уж на то пошло, выбрать место и получше...
        При личной встрече мнение Тушина о Скорпионе-сынке нисколько не улучшилось. Это был довольно серенький тип, хоть и брюнет, с колючим взглядом светло-карих глаз, упрямыми губами, улыбочкой превосходства. Егор протянул ему руку. Андрей посмотрел на его ладонь, словно прикидывая, был ли тот в умывальнике, и с видом одолжения поздоровался.
        Егор уселся за столик и вопросительно уставился на собеседника, дескать, чему обязан? Скорпион загадочно улыбнулся и, поставив локти на краешек столешницы, сложил подушечки пальцев обеих рук. Любимый жест его папаши, отметил про себя Тушин. Повозив языком за щекой, Андрей неторопливо произнес:
        - Вы закажите что-нибудь. Разговор будет долгим...
        У Егора создалось впечатление, что тот нарочно сел спиной к улице, чтобы наблюдать за его мимикой и до определенной степени скрыть свою.
        - У меня не очень много времени...
        - Разговор пойдет о "Клубе-II", - пояснил тогда Скорпион.
        Егор насторожился: так называли у них операции с поставками определенного груза в "горячие" точки страны. По сути дела, чистоплюй-Андрей не должен был быть посвященным в это...
        - А почему, собственно, я должен говорить об этом с вами и, тем более, здесь? - не показав замешательства, уточнил Тушин.
        - Делайте заказ, - он кивнул на официантку, протянувшую Егору меню.
        Тушин молча пролистал засаленные странички и попросил принести жаркое. Андрей спокойно пил аперитив и даже не смотрел в его сторону. Правда, один раз его взгляд скользнул по лицу Егора, но тот так и не смог определить, о чем думает Скорпион-младший. Забегаловка была пошло украшена предновогодней мишурой, уже не первой свежести - как в обычных государственных магазинах.
        Жаркое, вопреки худшим ожиданиям, оказалось недурно приготовленным, да и порция отнюдь не была скупой. Тушин так увлекся, что даже позабыл о существовании Андрея. Да и немудрено: тот, когда хотел, мог становиться практически невидимым.
        - На прошлой неделе, - вдруг напомнил он о себе, провалилась очередная сделка "Клуб-II". Как вы объяснили бы это для себя самого, Тушин?
        - Это не мой промах. Вам должны были порассказать обо мне, если уж моя персона так вдруг заинтересовала вас. У меня всегда все как в аптеке...
        - Вот как? - Андрей снова провел языком по внутренней стороне щеки и по-вампирски причмокнул. - Как в аптеке... Замечательно...
        - Но вы так и не объяснили, почему я должен говорить об этом деле именно с вами?..
        Андрей поднялся, запахнул длинное пальто и вдруг оказался за спиной у Тушина.
        "Отличный ход, мой воин! Поддай-ка ему, чтобы знал свое место! Каждый должен знать свое место, ученик. Каждый!"
        Несмотря на провоцирующий его внутренний (или не совсем внутренний?!) голос, Андрей не стал "поддавать" Егору. В лопатку Тушину ткнулось что-то твердое, явно металлическое.
        - Руки на стол, - тихо, без тени волнения, приказал Скорпион. - Теперь медленно подымайся... Хорошо. К выходу. Своим быкам скажешь, что отпускаешь их по домам. И не дури...
        Обняв Егора за плечи, как подвыпивший рубаха-парень, Андрей с улыбкой, но держа свободную руку за отворотом пальто (именно с той стороны в ребра Тушина и упирался тот самый твердый предмет), повел его к дверям. При выходе их встретил красивый молодой человек с модельной прической, слегка подкрашенными прядками волос, стильно одетый и в золотых часах стоимостью не меньше полутора тысяч баксов. Неизвестно, к чему Тушин отметил все эти незначительные подробности, но в течение ближайших часов он еще не раз вспомнит все это.
        Толчок в бок заставил Егора сделать знак своим телохранителям и улыбнуться, чтобы они поверили и уехали. Когда это произошло, Андрей убрал руку с плеча Тушина и взглянул на красавчика:
        - Веди его к машине...
        ...Скорпионовские ребята обрабатывали его всю ночь в подвале чьего-то коттеджа. За свои деньги молодчики служили на совесть. Они знали свое дело: когда Тушину уже хотелось просто сдохнуть, они вдруг прекращали избиение и пытки и делали так, что он приходил в себя. Поначалу он отпирался, уверенный в своей невиновности и еще не теряя надежды, что явится покровитель и спасет его из ядовитых клешней сына Константина Геннадьевича, который сидел в кресле напротив и бесстрастно наблюдал за шаловливыми проделками своих сподручных. Время от времени красавчик приносил ему кофе и бесшумно вставал в стороне в ожидании каких-нибудь распоряжений. От скуки Скорпион время от времени позевывал в кулак, а в конце концов и вовсе потерял интерес к жертве: сделал знак Борюсе и раскрыл почитать принесенную им газету. Красавчик снял куртку и поддернул рукава спортивной ветровки:
        - Чисто для тупых как бы объясняю, - откровенно прикалываясь и утрируя речь "братков", запрудивших мрачный подвал в эту ночь, произнес он, - Если ты, типа, будешь тут гнуть пальцы, то рога тебе обломают и опустят в два счета. Дела проходили в основном через твои лапы, а на руку ты нечист, братан, даже не отпирайся, - он подмигнул растиравшему отбитые костяшки на кулаке громиле, и тот плюнул сквозь редкие зубы. От одного взгляда на громадный лысый череп этого индивида хватило бы на то, чтобы "рога" обломились сами собой у кого угодно.
        - Не... ну.. не...у... - пытаясь повернуть распухший язык в окровавленном рту (после того, как лысый индивид сунул ему в рот кусок стекла и припечатал кулаком наотмашь, с языком были проблемы) протянул Егор. Осколки распороли глотку и, возможно, повредили пищевод. Тушин едва дышал от режущей боли в груди. Из-за нее он почти не ощущал боли от побоев.
        - Чё-чё? - красавчик наклонился к нему и подставил ухо чисто символически, потому что подходить ближе, чем на полметра, к Егору он брезговал. - Чё ты там несешь? Давай, не тяни! Называй, под чьим башмаком ходишь - и цирк уезжает на гастрольки! Давай, не томи! Андрей Константиныч устали. Оне ведь и обидеться могут. Не слышу! А-а-ась?!
        Суровый индивид дал Тушину в поддыхало, и тот повис на руке, пристегнутой к проходившей под потолком трубе. Борюся покачал головой и обернулся на шефа. Тот сложил газету и поднялся:
        - Мне надоело, - поднимаясь, сказал он. - Он ваш. К моему возвращению он должен не просто говорить, а петь...
        - Запоет! - пробасил индивид, скаля редко натыканные зубы не то в улыбке, не то от злости.
        Андрей не снизошел до разговора непосредственно с ним и направился прямиком к лестнице.
        - Ну, Егорушка, это уже не смешно! - резко меняясь, высказался красавчик. - Или вы трясете его как следует, ребята, или "биг босс" тряхнет нас так, что мама - роди меня обратно! Давайте, я уж чую, что он начинает беситься по-настоящему...
        Помощники индивида, тоже индивиды в своем роде, полезли в большую черную сумку. Один выволок из нее автомобильную аптечку и упаковку со шприцем.
        - Добро на говно переводить, - сказал он, щелкая толстым пальцем по ампуле с прозрачной жидкостью.
        - Давайте, давайте! - торопил Борюся. - Он должен заговорить! И даже запеть! Иначе запоем мы - "биг босс" не шутит!
        - Мы над этим работаем! - подал голос индивид №1 и, хрустя хребтом, передернул голову вначале к правому плечу, затем - к левому: размялся...
        Ладья покачивается на волнах. Глядя в бесконечную, надувшуюся, как сфера, синюю гладь, Владыка миллионов лет стоит на носу судна. О чем думает он, что за грезы приходят к нему в его воспоминаниях? Рад ли он свободе после долгого заточения?.. Неведомо то простому смертному...
        В сапфирной глубине мелькнула громадная тень, она же обогнала ладью Осириса и в мириадах искрящихся брызг вылетела из пучины к солнцу. Тяжелое тело, окованное серебристой чешуей - такой же серебристой, как одежды мудреца-Тота - с шумом и плеском обрушилось в воду, лишь на несколько мгновений ослепительно сверкнув в небесах. Змееподобная рыба забила крыльями-плавниками и положила морду на воду, точно воткнула острые драконьи зубы в поверхность.
        Осирис сел на устеленную циновками палубу и поклонился чудовищу. Тотчас же оно распахнуло огромную пасть.
        - Рад видеть тебя, Попутчик мой! - сказал Первый царь Кемета, предвечный Создатель и Владыка преисподней.
        Из темноты меж острых зубов дракона, выпущенных и всегда готовых для смертельного укуса, сверкнули угли звериных глаз. Тонкая смуглая фигура, точно вырезанная из вулканического стекла - камня магов и чародеев. Быстрое прерывистое дыхание, волчья пасть приоткрыта. Проводник. Упуаут. Тело покойно, но во всем его облике таится страшный, разрушительный потенциал руки сжаты в кулаки, торс едва-едва накренился вперед, а сам шакалоголовый бог смотрит вверх, выглядывая из-под верхних клыков змея. Он готов к броску и безмятежен одновременно, словно чудовище, что тысячи лет уже лежит среди песков и таит в себе молчаливую мудрость...
        - Здравствуй, брат! Здравствуй, Владыка миллионов лет, Властелин Запада!.. - длинная черная морда наконец ощерилась в улыбке: - Приветствую, Попутчик! Вот куда занесло тебя... Ты вспоминаешь?
        - Да, мой спутник... Здесь все возвращается, как и раньше...
        - Учитель вывел меня из танца и направил сюда... Ты сейчас далеко от того места, куда должен прибыть я?
        - Очень далеко... - Осирис наклонил голову.
        - Никак не привыкну к этим категориям! Пора воплощаться в твоем излюбленном мире, друг мой, иначе я рискую потерять форму и забыть о том, зачем мы здесь... Торопиться с этим я не буду: хочу - не чета тебе - поднабраться сил... Ну, лет этак через... шестьсот, семьсот... Ты не знаешь какого-нибудь гения, в которого я смогу вселиться лет через семьсот?
        Первый Даос взмахнул руками и накрылся плащом. Ветер взметнул шелковые полы - и вот уже не Осирис стоит на носу тростниковой ладьи. Огненная птица распростерла свои крылья над хрупкой лодкой. Печальные глаза смотрят на Упуаута... И вдруг исчезла птица, точно капля ртути перетекла она в форму зверя. Опираясь передними лапами на борт ладьи, серебристый волк, как в отражение, смотрит на своего собрата-получеловека. В восхищении покачал головой Третий Даос и попытался изменить свой облик, подобно Первому. Но тут змей излишне сильно открыл пасть, и солнечный луч сверкнул в волоске от темного тела Проводника из преисподней. Зашипев, словно кошка, шакалоголовый бог отшатнулся назад и потряс рукой, по которой пробежал пар так и не свершившейся метаморфозы.
        - Мне пора, - сказал он серебристому оборотню, который смотрел на него грустным взглядом по-стариковски мудрых и добрых глаз.
        Мышцы волка напряглись. Он навалился грудью на борт, и Упуаут ощутил, как волна горячей энергии - волна поддержки ударила из старого волка в него, в молодого. Он встряхнулся и разметал остатки старого облика. Старик не видел того, что видел он. А Третий уже не видел моря. Он висел, пристегнутый наручником к змеиному зубу, чувствуя нарастающую боль в пищеводе. Сладкие грезы покидали его, и адская реальность - о, нет! не было такого в его владениях, Царь не допустил бы этого! - окружила его. Как он ненавидел такие воплощения! Как это больно - умирать всякий раз! Если бы не друг-Попутчик...
        "Страшно? Но ты прекрасно знаешь истину, неуч: последователи всегда во сто крат более жестоки и свирепы, нежели их духовные учителя! Ты прячешься от реальности, а я с такой радостью поменялся бы с тобой местами!"
        - Я не прячусь. Для меня это - не реальность. Это один из снов! - отрезал Третий, оглядывая Внутреннюю Зону, но нигде не находя Его; значит, тут действовал Попутчик.
        "Взгляни на этого неуча, дорогая! Он еще и огрызается! Что? Заткнуться? От тебя только это и слышишь! Мы с тобой стареем: раньше мы куда как легче понимали друг друга... Один из его снов! Он ни льдинки не помнит, Ормона! Ну и Попутчиков нацеплял себе наш братишка! Что? Он всегда любил трудности? Истина рождается в муках? Дорогая, это клише. Молчу-молчу"...
        - До следующего Дао! - крикнул Упуаут, зная, что Осирис все равно услышит его, и тут клыкастая пасть захлопнулась...
        Отдышавшись от усталости, Первый Даос поднялся с циновки, встал на одно колено и перегнулся через борт, чтобы проститься со спутником. Но обрушившийся в воду дракон был уже глубоко.
        Красавчик поднял обвисшую голову Егора за волосы:
        - Ну и чушь он тут нес, Андрей Константиныч, скажу я вам! Ширева жалко: кому-то ведь пригодилось бы, правда?
        - Болтаешь... - с предупредительной интонацией констатировал шеф.
        Борюся залепил Тушину пощечину, и тот стал приходить в себя:
        - Это... один из... снов... - едва ворочая раскромсанным языком, договорил он. - До следующего Дао... Попутчик...
        - Во! Слышите? - красавчик вывернул ладонь и убедительно указал ею на Егора. - Чё попало несет, сволота...
        Андрей уселся на свое место и откинулся на спинку кресла. Внезапно почти что над его ухом прозвучал этот вчерашний, где-то слышанный много-много раз, страшный голос:
        "А ты, мой лучший ученик, ты - помнишь старую, как мир, истину: "Бей своих, чтобы чужим неповадно было"? Помнишь? Я всегда знал, что не ошибся в выборе воинов! Может быть, когда-нибудь ты станешь таким же, как я. Как знать, как знать"...
        Почти бессонная ночь давала о себе знать... Андрей взял кофе. Первый же глоток заглушил вкрадчивое бормотание над правым ухом.
        Егор заморгал. Тупая улыбка озарила его лицо.
        - Давай, говори! - пнул его красавчик. - Кто тебя перекупил? Под чьим началом ходишь?
        Тушин начал что-то соображать. Андрей показал костоломам и Борюсе отойти от него в сторону и вгляделся в опухшее, уже ни на что не похожее лицо бывшего союзника. Взгляд Егора уперся в него, принял осмысленное выражение и уже не отрывался от гипнотизирующих зрачков Скорпиона.
        - Мне приказали... Я ничего не делал без ведома... Мне так сказали... - залепетал он.
        - Что приказали?
        - Сдавать ФСК все сведения о предполагаемых операциях... (ведь это они хотели услышать? Они это услышали).
        - Имя того, кто приказал, - голос Андрея, глухой и хрипловатый, звучал в абсолютной тишине так страшно, как никогда, словно за него говорила сейчас сама преисподняя, наполненная суеверными страхами грешников.
        Егор завалил голову набок. Индивид №1 загасил об него окурок. Плоть зашипела, но Тушин лишь слегка дернулся, словно от безобидной щекотки.
        - Имя! - заорал на него красавчик, в нетерпении ожидавший развязки, напряженный от предвкушения конца.
        - Далеко ходить не нужно... Саблинов, Станислав Антонович... Третья голова... хи-хи... Третья... А вы и не знали, кто он?.. Третья...
        Андрей откинулся на спинку кресла, и лицо его окаменело. Затем он поднялся и прошел от стены к стене, не скрывая шока. Это был удар ниже пояса... Саблинов - "фискал"... Саблинов... Третья голова... лучший друг отца...
        "Этак вы все друг друга передавите, как пауки в банке, ученичок. Ну, бывает, всего не предусмотришь. Вива Саблинов! Упокой его душу, мать-Природа!"
        Скорпион-младший повернулся к двери:
        - Кончайте его.
        Дурь сбежала с Егора:
        - Нет! - заорал он. - Не надо! Я же сам сказал! Я же... Я же сам!..
        На этом его словоизвержение закончилось - Скорпион как раз поднялся из подвала.
        Через день челябинская милиция была занята расследованием одного из происшествий, череда которых стала уже входить в повседневность и могла считаться явлением нормальным, отражающим дух и нравы времени. Один из довольно крупных и влиятельных олигархов Уральской и Зауральской области совершенно неожиданно попал в ужасную автокатастрофу. На месте катастрофы были найдено несколько до неузнаваемости обгорелых трупов, и все, как один - с одинаковыми дырками в черепах. Миллиметров этак шестнадцать в диаметре...
        В городских новостях сообщили, что, скорее всего, это было следствием криминальных разборок между выдающимся предпринимателем и за что-то невзлюбившей его мафии. Похороны останков человека, так много сделавшего для любимого города, должны будут состояться через три дня... Челябинск рыдает. Друзья и коллеги убитого обещают не оставить всего этого без расследования и подвергнуть преступников суровому наказанию.
***
***
        - И ты не пришел ко мне на показ?! - возмутилась Зоя и капризно оттолкнула он себя руку гримерши, поролоновой губкой удалявшую грим с ее лица. - Ну подожди, Катя, ты видишь: я разговариваю!
        На том конце ей что-то ответили. Гримерша терпеливо сложила руки на груди. Зоя смягчилась и рассмеялась:
        - Волчина ты позорный! Я ведь так по тебе соскучилась! Ну, конечно! Сейчас и приеду. Сам заедешь? Жду! Попробуй опоздать: покусаю! Ну все, пока. Целую, целую, целую, люблю! Пока! шепнула она и нажала кнопочку. - И что ты стоишь?! Убирай скорее эту дурацкую краску! Накрасишь меня, как всегда... - Зоя покосилась на часы и на фотографию Влада на трюмо: - У-у-у! Получишь ты у меня, волчина!
        Катя вздохнула. Надоела ей эта стерва. Выбилась из грязи в князи - а теперь на других отыгрывается за "трудное детство"... Кому бы ты нужна была с таким характером? Да если бы не твои ноги от ушей да не морда смазливая, была бы ты сейчас мышью серой и сидела в своей норке... Ишь! Намылилась к своему хахалю! Поди, трусики уже мокрые! Не терпится ей... Сучка... А с ним-то она как: ти-ти-ти, сю-сю-сю! Ох и обломается мужик, если женится на такой твари, как ты! А мужик очень даже... Что, спрашивается, ничего получше не мог найти? С эдаким материалом попробуй поработать - себе дороже! Мегера...
        Очистив лицо манекенщицы, гримерша быстро наложила несложный повседневный макияж и сняла с ее плеч пелеринку. Зоя не одарила ее даже "спасибом", подхватила сумочку и выпорхнула за дверь. Иди, иди. К дураку своему слепоглазому...
        Рядом с Владом в машине сидел какой-то мальчишка. Кто такой - Зоя не поняла. Но Ромальцев только сказал, что это - Алексей, а терять время на расспросы манекенщице не хотелось. Не хватало только упускать драгоценные моменты из-за какого-то сопливого недоросля...
        Когда возле ресторана Зоя попыталась взять Влада под руку, мальчишка озлобленно сверкнул на нее глазами. Впрочем, и Ромальцева он особо не жаловал - сторонился. Противный маленький паразит! Он вынуждает ее обратить на него внимание, мешает общаться с Владом...
        - Это твой родственник?
        - Да. Я привел его, чтобы вы познакомились. Вам обоим нужно это...
        Зоя так не думала. Не думал так и Лешка, усаживаясь напротив и сверля ее полным ненависти взглядом. Пакость какая! Тьфу!
        - Наверное, ты все время его обижаешь, - сказала она. Посмотри, какой он надутый!
        Влад наклонился к ней и поцеловал в ушко. Зоя радостно засмеялась и приподняла плечо, ежась от удовольствия. Ромальцев шепнул ей:
        - Зоя, я привез Лешу из Чечни. Он очень нуждается в том, чтобы кто-то полюбил его. .
        Она ошалело посмотрела на него:
        - Вот сам и люби! - сорвалось у нее с языка. - Почему я?!
        Влад опустил глаза. Ага! Не можешь! А меня, значит, хочешь заставить... Ну и что, что из Чечни! Мало, что ли, таких? Всех теперь любить, что ли?
        - Извини, конечно, я не то хотела сказать... Но... зачем все это?!
        Он улыбнулся. Ну... хорошо... Ладно... не такой уж этот Леша, наверное, и противный... ну, если с ним - ты... Может быть, с ним можно будет договориться. Даже симпатичный. Она попробует привыкнуть, раз Влад так хочет...
        Зоя посмотрела на Лешу, стараясь делать это другими глазами. Конечно, несчастный мальчик. Война, и все такое... Нужно его пожалеть.
        Манекенщица отпустила руку Влада и подвинулась к мальчишке:
        - Все будет хорошо, - стараясь не фальшивить, произнесла она. - Ты будешь жить здесь. Тебе ведь здесь лучше? - и Зоя потянулась, чтобы погладить его по голове.
        Ромальцев не успел перехватить ее кисть, и Леша вцепился ей в кожу острыми ногтями:
        - Пошла к черту, дура! - взвизгнул он.
        Зоя вырвалась. Кисть была разодрана до крови. Взгляд ее от боли переместился с Леши на Влада и принял непередаваемое выражение. Кровь бежала струйками и запачкала рукав белой кофты. Манекенщица вскочила и бросилась в уборную.
        В глазах Алексея погасли злобные огоньки. Влад смотрел на него в упор, и от этого Лешина спина похолодела и покрылась потом.
        - Мне нужно говорить, что ты сейчас сделал? - тихо спросил Ромальцев.
        Мальчишка опустил глаза, но потом все же покосился на приемного отца:
        - Она сама... Я случайно. Она притворялась... - бессвязно пробормотал он, не то желая оправдаться, не то объясняя самому себе свою жестокую вспышку.
        - Тебе стало от этого легче? - как и в тот раз повторил Влад.
        - Не хотел... А чего она...
        - Я спросил. Ответь, пожалуйста: тебе стало от этого легче?
        - Ну, нет...
        - Зато ты сделал плохо еще и другому. Пусть не один я буду страдать, так? - Влад подпер голову рукой, но взгляда с Леши не сводил.
        - Я не такой, как тот бородатый, понял?! - вспыхнул мальчик.
        - А чем ты другой? - тот не изменил ледяному спокойствию и даже бровью не повел, хотя и видел, что Леша бередит у себя начавшие заживать раны. Мальчику захотелось взвыть от обрушившихся на него противоречий: да, я сделал это просто так, от злости на всех - как тот дядька убил его мать, ни за что, ни про что... Ничего подобного, он никогда не будет, как тот бородатый! Он не должен был делать этого, ведь ее рука ничем ему не угрожала...
        - Что я должен сделать? - переведя дух, куда-то в воротник свитера прогудел Леша.
        Наконец лицо приемного отца ожило: двинулся излом густой черной брови, казавшейся такой суровой, нахмуренной.
        - Тебе решать: ты мужчина. А она - женщина.
        - Я не смогу. Она не захочет простить...
        - А ты пробовал?
        - Ты думаешь, что я боюсь? Так я не боюсь. Ничего больше бояться не стану, понял?! - выкрикнул Леша и, спрыгнув со стула, побежал искать Зою.
        Приехал, а сам вместо обещанного тира повел к тетке... Обманул сам, а сам говорит. . Привез его сюда... Зачем?! Где ее искать? А вдруг она уже уехала?
        Леша сбежал на первый этаж и едва не столкнулся с Зоей. Глаза у нее были припухшими, царапины - заклеенными пластырем. Леша заглотил слишком много воздуха - и все равно его не хватило - шагнул назад, прижался к стене. Сейчас она выйдет из-за поворота. Как в страшном сне, когда каждый шаг дается с невероятным трудом, мальчик пошел ей навстречу.
        - Тетя Зоя... - выдавил он, и поджилки у него тряслись, как и губы.
        Она загорелась яростью, но вдруг в голову пришла мысль, что ей - двадцать два, а не одиннадцать, и что так вести себя приличествует капризным детям, а не взрослым женщинам. Сосчитав до пяти, она выпустила пар и подбоченилась:
        - Что?
        - Извини меня, теть Зоя... Я сам виноват...
        Интересно, его Влад послал или сам догадался? Но все равно, пришел ведь он сам, не на аркане. Смелый пацан. А в нем, пожалуй, что-то есть...
        - Мне было больно! - чуть капризно сообщила она и ощутила себя девочкой, которую в детском саду обидел не в меру разыгравшийся мальчик и к которой воспитатели направили этого самого мальчика извиняться; тогда она присела на корточки и сказала уже серьезно: - У меня плохо сворачивается кровь. Я не знаю, это болезнь или что, но если я поранюсь, мне всегда очень трудно остановить кровотечение... Я испугалась только этого, понимаешь?
        Он опустил голову и кивнул:
        - Извини, теть Зоя... А она может и вообще не остановиться, что ли? - детское любопытство все же взяло верх.
        - Не знаю. И врачи не знают. Я ведь всегда была осторожна, не ранилась сильно, не ударялась...
        - И что, тебя ни разу не били?!!
        Она в ужасе посмотрела на него и охватила ладонями свои заплаканные щеки:
        - О, боже ты мой! Пойдем отсюда! Пойдем туда! - Зоя нечаянно схватила его руку, чтобы повлечь за собой, и ощутила, как Леша напрягся. Напугавшись, она отпрянула и отпустила его, но мальчик пошел с нею рядом.
        Весь вечер она просидела тихо-тихо, прижимаясь щекой к плечу Влада и разглядывая Лешу. Что творилось у нее на душе не знал никто...
***
*****
        И снова горы, теплый снег, глинистые откосы, снова реки и речушки... Снова стрельба, пот, кровь, ярость. То ли сон сменился, то ли кто-то там, в заоблачной дали, просто перевернул страницу...
        Влад стоял на склоне и смотрел на разбросанные вдалеке, в голубоватом мареве, здания заводов. Некоторые из них еще действовали - как бы сами по себе, независимо от людей, по застарелой привычке... Один из факелов чадил, выпуская в воздух адский смрад. В низине между холмами бежала трасса и, если приглядеться, еще можно было различить трамвайные пути. Если приглядеться. В овраге валялся и проржавевший вагончик, когда-то опрокинутый взрывом...
        Влад поднял голову и посмотрел в серое зимнее небо. Завтра "Хусейн" исчезнет. Все начнется завтра. А сегодня - еще один рейд, еще одно испытание.
        Отчего-то хотелось выть. Смысл, что пауки передушат друг друга?.. Она от этого не вспомнит ровным счетом ничего. Она уже не та, что прежде: все позабывшая ныне, не может очнуться от летаргии, ниспосланной ей самим Временем.
        Как иногда он терял осколки надежды, так же иногда он с воплем отчаянья разбивал кулак о стволы деревьев. Крутанув головой он стесал костяшки о кору ближайшего орешника, и вопль перешел в почти звериный рык. Все, все повторяется, как тысячу раз до этого. Если ничего не выйдет, он, как и прежде, больше уже никогда не сможет заглянуть в ее глаза - загадочные, с янтарной искрой на дне, таившей мудрость веков... Если она не вспомнит, ему не прикоснуться и не обнять собственного сына о, и на этот раз этот малыш был тем же, без сомнения!.. Если они все, втроем, не вспомнят, им грозит небытие...
        Влад скрестил ноги и сел прямо на землю. С горы спускалось несколько боевиков из "чертовой дюжины", и они услышали протяжное: "Аллах акбар!", разнесенное по окрестностям. Это был Хусейн, поняли они. Хусейн, свято чтивший законы предков и постулаты шариата... Тот, что был сам по себе, тот, что мог молиться днями напролет, не принимая участия в их развлечениях. Только двое в их "дюжине" знали Коран почти так же хорошо, как он. В свое время эти парни пользовались расположением старейшин - когда в Грозном все начиналось. Тогда же с мостов полетели в Сунжу первые памятники, а из окон райисполкомов - первые государственные чиновники... Затем вертеться в среде закостенелых стариков молодежи надоело, захотелось крови, денег и славы. И полного ощущения себя господами гор. Переворот за переворотом - и в конце концов недоучившиеся в университетах, подающие надежды парни ушли воевать с такими же юнцами, как они, а здания университетов по очереди взлетели на воздух...
        Они не стали мешать ему молиться и тихо ушли к дому. Усманов, среди своих получивший почетное прозвище "Шейх", внушал им если не страх, то уважение. Никто не отдавал себе отчета, что заставляет их сторониться, уступая ему дорогу, слушаться его приказов в бою...
        Темнело. Влад поднялся и пошел в дом. До отъезда остается несколько часов.
        Рыжий Асланбек сидел у видика и с ругательствами стучал пультом по столу, возмущаясь тем, что прибор наотрез отказывается работать. Влад бросил на него короткий взгляд и пошел к Тимуру, переговорить о предстоящем деле.
        Угол комнаты, где боевики готовили и чистили оружие, переодевались и прочее, был отделен от "зала" фанерной перегородкой. Ситцевая занавеска была небрежно закинута за эту переборку и цепляла всех входивших по голове. Кроме видеомагнитофона, после того, как хозяева усадьбы забросили свой сад, никаких новшеств здесь, видимо, не было.
        Чеченцы шумно общались. Влад перекинулся с некоторыми парой слов и подсел к Тимуру. Беседа их несколько раз прерывалась выкриками Асланбека и стуком по столу. Ромальцев поглядывал в его сторону, а боевики дружно ржали над тупым Асланчиком. Рыжий злился еще больше, но пульт от этого работать не начинал. В очередной раз перебитый его воплем, Влад поднялся и вышел в "зал". Боевики притихли в ожидании, что Шейх сейчас надает придурку по ушам, и, как ехидные мальчишки (кем, собственно, они и являлись в душе), высунулись посмотреть на это зрелище.
        Ромальцев подошел к Асланбеку и выдернул пульт у него из рук. За переборкой кто-то хихикнул. Влад вытряхнул батарейки из "гнезда" на ладонь, взглянул, перевернул одну, вставил назад, сменив тем самым полярность. Затем бросил пульт на стол и ушел назад. Боевики взорвались хохотом. Асланбек злобно посмотрел вслед Шейху, едва ли обрадованный воплем Беслана: "Вай, взгрев! Этот гурон даже батарейки перепутал!". Повезло тебе, Хусейн, что тогда я промахнулся... Никто бы не узнал, где ты сдох и почему, в той перестрелке... Ты и сам бы не узнал, сволочь... Ничего, все впереди, успеется...
        Ночь была на исходе. Переодетые в гражданское, Тимур, Беслан, Асланбек и Хусейн вышли из машины...
        Влад потянул носом влажный воздух. Кажется, только двое суток назад он уехал отсюда, а сейчас все было иначе. Или он сам сменил "полярность", и город не хочет принимать его... Ростов был живым. Все города живые, и их можно убить, сделать призраками, унизить... Ромальцев был сейчас частью тех, с кем он приехал, чужеродным телом в здоровом организме. Город хотел избавиться от него, как и от его спутников...
        Вдвоем с Бесланом Влад прошел мимо пятиэтажного здания с вывеской "Родильный дом
№2". Вход в подвал был почти не закрыт - так, никчемный замочек, на сараи вешают иногда более убедительные. Беслан открыл его без всякого шума. Ромальцев подал ему тяжелый пакет.
        Едва они открыли дверь, две тени отделились от деревьев садика, окружавшего больницу, и присоединились к ним...
        Асланбек стоял на "шухере" у входа. Все это выглядело настолько несерьезно, словно четыре взрослых дяди зашли сюда поиграть в "казаки-разбойники". Влад выбрал подходящее место, и Тимур с Бесланом осторожно стянули пакет с коробки, в которой умещалась небольшая установка со смертоносной начинкой. Затем Беслан сам поднял ее и загнал в углубление под оплетенную пыльной паутиной балку. Тимур размотал проволоку.
        Асланбек привставал на цыпочки, пытаясь ничего не пропустить в этот исторический момент.
        - Аслан! - громким шепотом подозвал его Тимур. - Хавуолла! Подержи здесь...
        Они все столпились над установкой. Влад покосился на рыжего Асланбека и придвинулся к нему.
        - Ничего не трогай, просто держи! - командовал Беслан, и рыжий почувствовал укол обиды.
        Рука Ромальцева скользнула возле шеи Асланбека. Тот не ощутил ее, и только обтер ладонью выступивший от усердия пот.
        Через несколько минут все было закончено. Они вышли на воздух, и Асланбек расслабленно закурил. Остальные молчали.
        - Через сколько, а?.. - спросил он, кивая назад.
        Ему не ответили. Они отошли на полквартала, как вдруг рыжий спохватился: хлопнул себя по шее, по куртке, заглянул под ворот:
        - Цепочка!.. - с ударением на "е" сказал он. - Бес, цепочку не видел мою, а?
        - Какую цепочку?
        - Вай, отца моего - какую! Только что на мне была - пропала куда-то...
        Ромальцев ощутил раздвоение. Сейчас он не понимал ни слова из их разговора. Их перепалка была для него чем-то вроде набора неприятных звуков. Тимур и Беслан ругали Асланбека, тот пытался толкнуть Беслана в грудь, махал руками. Влад еще больше растворился в своих мыслях...
        - Куда он? - вмешался Хусейн лишь тогда, когда рыжий отделился назад и бегом бросился к больнице.
        - Гурон тупой цепочку свою в подвале, говорит, посеял... недовольно объяснил Тимур.
        - Он что, дурак? Зачем его пустили?
        - Память его от отца... Нехорошо, если б не пустили...
        - Больше с нами не поедет... - добавил Беслан. - А то с таким козлом все провалить недолго... Ну, гурон! Ну, тупой!..
        - Может, он ее в машине обронил... - предположил Влад, снова задумываясь о своем.
        - В машине, говорит, была. Отцом клянется, что была. Она тяжелая у него, заметная. .
        Влад поджал губы и сел на спинку скамейки. Чеченцы опустились на корточки, а Беслан вытянул из пачки сигарету.
        Асланбек вернулся и радостно показал всем цепочку:
        - На брэвне валялась. Когда держал, упала! Вот она! - он любовно чмокнул ее и нацепил на шею.
        Остальные покачали головами и снялись с места.
        В назначенное время взрыва не произошло. Разведать, в чем дело, к больнице послали Асланбека. Тот вернулся и сказал, что роддом оцеплен омоном и подходить ближе было опасно.
        В дороге между ними висело тяжелое молчание. Более или менее непринужденно вел себя только рыжий. Все знали, что им предстоит неприятный разговор с Магомедом Терлоевым, и морально готовились к нему.
        У знакомых Владу ворот их встретил Шарип и яростный лай сторожевого пса. По лицу телохранителя Магомеда нельзя было определить, что их ждет у командира.
        На этот раз суровый хозяин усаживать их за стол не стал. Они стояли перед ним в его комнате, оборудованной как кабинет, и Тимур объяснял, как все было. Магомед мрачно поглядывал на них.
        - Дядя Мага! - вмешался Асланбек и хотел было добавить что-то еще, но Терлоев так глянул на него, что язык сам собой утянулся в глотку.
        - Что скажешь, Хусейн? - внезапно обратился к Владу Магомед Арсанович.
        Тот неопределенно повел плечами. Тимур, который чувствовал себя обязанным Усманову за спасение жизни, подумал, что сейчас все шишки незаслуженно повалятся на новичка, и вступился за него:
        - Они с Бесом все проверили перед поездкой. Да, Бес? Все было в норме! Почему не сработало - не знаем! Аллахом клянусь: не знаем!
        - Так что скажешь, Хусейн? - словно не приняв во внимание тираду Тимура, повторил Терлоев.
        - Я - скажу? Не знаю... Мы с Бесланом действительно все проверили, но он лучше разбирается в этих устройствах...
        - Оно могло выйти из строя - вот просто так? - суровый взгляд Магомеда сверлил Влада, а сзади его действие довершал не менее тяжелый взгляд Шарипа.
        Влад стиснул зубы, сжал губы, опустил голову и покачал ею.
        - Отсюда выходит - что? - Магомед Арсанович прищурился.
        Тимур и Беслан тоже смотрели на Хусейна. Тот нечаянно покосился на Асланбека, резко отвел взгляд и еще раз покачал головой:
        - Я не знаю...
        - Ты знаешь. И зря его покрываешь. Таких нельзя жалеть, Хусейн, запоминай! Он потом и тебе пулю в спину пустит, Терлоев махнул рукой Шарипу, и словно спущенный с цепи пес, тот врезал кулаком по затылку рыжему. - Думаешь, зря он за цепочкой возвращался? Не верь никому, Усманов! Вези его к Гилаеву, Шарип...
        Хусейн мрачно посмотрел на него и на Асланбека. Тот еще не понял, что они собираются делать, и безвольно пошел, прихваченный под локоть железными пальцами телохранителя. Беслан и Тимур скривились.
        Что-то сообразив, рыжий внезапно застопорился у двери и, пока Шарип еще не успел стукнуть его еще раз, посильнее, оглянулся на Усманова. Только он да сам Хусейн почувствовали, как растянулось это мгновение - действительно короткое, как падение звезды. Быстрая, одной стороной рта, по лицу последнего скользнула улыбка, и Асланбек верно перевел для себя ее значение. Затем его почти оглушил удар по темени и ругательство Шарипа.
        - Пошли, - сказал тогда и Магомед Арсанович, приглашая парней в дальнюю комнату. - Кое-чего обсудим...
        ЕЩЕ ДВА ДНЯ СПУСТЯ...
        Когда очередная поставка груза сорвалась, Скорпионы и Рушинский поняли, что Саблинов был не один. Хуже всего то, что людей корпорации, сопровождавших фургон с оружием, на этот раз оперативникам удалось взять живыми и арестовать. Рано или поздно кто-нибудь из них откроет рот. И тогда начнется такое...
        Где-то там, в подсознании, Андрею даже хотелось, чтобы они заговорили и развалили все это к собачьей матери. Чтобы отец и Рушинский, трясущиеся над своими удобствами, поняли, что и они могут потерпеть фиаско. Конечно, уж их-то здоровью и свободе не грозит ровным счетом ничего - эти матерые хищники застраховались и перестраховались на три жизни вперед... Но это в подсознании. А на поверхности была четкая программа: найти, убрать, исчезнуть. Как всегда. Палач есть палач...
        Андрей вернулся к исходной точке. Кто еще? Или он ищет не с того конца? Делает что-то не так?..
        "Ну! Ну! Ученичок! Пораскинь-ка мозгами! Не с того конца мне эта формулировка нравится! А если подумать? Ну!..."
        Если не с того конца, тогда... Но че-е-ерт! Эта огромная страна, затеряться в которой - раз плюнуть, разве даст она так сразу определить, где ослабла паутинка?.
        Если не с того конца... Если не с того конца...
        Андрей почти лихорадочно (такое с ним бывало исключительно редко) вцепился в эту идею.
        - Я должен знать, кто отвечает за сохранность и доставку груза до места назначения уже в самой Чечне! - позвонив Рушинскому прямо посреди ночи, заявил он.
        Виктор Николаевич посмотрел на часы, помянул недобрым словом - про себя, правда - и Скорпиона, и его паскудного сынка, поднялся с кровати и выглянул в окно:
        - Ты ошалел, Андрюша? - тепло и ласково осведомился он. Ты бы еще в радиоэфир вышел и оттуда спросил... Привет бы заодно передал батюшке...
        - Ой, вы чудесно знаете, что этот номер не может прослушиваться! - поморщился Андрей.
        - Бывает, что и медведь летает, мальчик! - сквозь зубы парировал Виктор Николаевич. - Я даю тебе телефон, но не вздумай...
        - Господин Рушинский!
        Вторая глава корпорации примолк: в голосе молодого Скорпиона лязгнул металл - как если передернуть затвор или рвануть из ножен саблю. Собравшись с мыслями, он назвал номер. Андрей не простился и бросил трубку, едва дослушав до конца.
        - Сучий потрох! - и Рушинский ласточкой нырнул в постель.
        Утром Андрей уже знал наверняка, что поездки в Чечню не избежать.
        "Он уже знает, что ты дышишь ему в затылок... Будь осторожен, мой воин! Не таится ли где-нибудь ловушка? Сделай отвлекающий шаг, а там и нанесешь удар первым!"
        Андрей приписал эти, казалось бы, посторонние мысли самому себе и подумал, что Рушинский теперь по гроб жизни будет обязан ему за все проведенные без сна ночи...
        Нужные люди вывели его на нужных людей, те, в свою очередь, на третьих, четвертых. . Цепочка привела сына Константина Геннадьевича в Грозный, в ставку Терлоева, полевого командира одного из бандформирований, с которыми активно сотрудничали "Саламандер ин файр".
        Магомед Арсанович не слишком обрадовался тому, что его так легко было разыскать. Но размышления его на эту тему мало касались Андрея. Тот сразу взял быка за рога:
        - Мы с вами, Магомед Арсанович, должны немедленно сесть и подумать, кто подводит нас под монастырь. Я вижу, вы собираетесь уезжать, но придется отложить и повременить с отъездом...
        Чеченец не привык, чтобы какой-то русский ублюдок указывал ему, что делать. Но Терлоев меж тем был человеком неглупым и знал, что в деловых отношениях национальность воистину не имеет отношения. Вот где скрывается натуральное единство, куда более надежное, чем какая-нибудь Лига Наций, спаянное проверенным историей раствором - Страхом.
        Магомед Арсанович поведал ему эпизод с предательством Асланбека.
        - Где он? - немедленно спросил Андрей.
        - Расстреляли, - махнул рукой в неопределенном направлении Терлоев.
        Андрей поджал губы.
        - Здесь что-то неправильно... - помолчав, наконец выдал он. - Что-то не так с этим Асланбеком. Сколько вы знали его, Магомед Арсанович, до того, как он пришел в ваш отряд?
        - Пару месяцев знал... Дальний родственник он мне... Но пришлось избавиться от него: за такое не прощают...
        - Вы допрашивали его перед расстрелом?
        - Не особо... - полевой командир отвел глаза: даже этот седой дядя с трудом выдерживал взгляд Скорпиона.
        - Но он не мог молчать. О чем он говорил? Только очень подробно - каждое слово...
        - Шарип! - окликнул Терлоев своего телохранителя и заговорил с ним по-чеченски.
        - А! - понял Шарип и, кивнув, повернулся к Андрею: - Аслан? Кричал он сильно, нехорошее настроение у него было... Я и не разобрал толком...
        - Вспомни, Шарип! - веско приказал Магомед.
        Тот снова перешел на родной язык и стал что-то говорить. В его монологе Андрей несколько раз услышал имя "Хусейн" и однажды - фамилию "Усманов". Он вычленил все ненужное и пришел в выводу, что и имя, и фамилия принадлежат одному и тому же лицу.
        - Скажи ему! - отметя все возражения телохранителя, распорядился Терлоев.
        - Аслан кричал, что это Хусейн его подставил... Но это не Хусейн. Аслан - трус, а Усманов дрался, как тигер, все ребята скажут за него... Асланбек это...
        Андрей предпочел решать сам, Асланбек это или нет.
        - Кто такой Хусейн Усманов? - задал он вопрос.
        И пришлось Терлоеву вспоминать историю появления у них свирепого парня, который во что бы то ни стало рвался отомстить русским солдатам за погром в доме тетки, которая (они проверяли) жила в Толстой-Юрте и приветила у себя потерявшего все племянника. Это давало Андрею повод для размышлений. Асланбек мертв - а кто-то по-прежнему "стучал". И если сам Терлоев тут не при чем, то...
        - Я должен увидеть вашего Хусейна.
        Шарип пожал плечами:
        - Наши сейчас в разъезде. Отдыхают. Не могут они все время воевать с вашими, они тоже люди...
        - Вы держите с ними связь?
        - С кем-то и держим. Все вернутся через десять дней, это уж точно! - уверил его телохранитель.
        Это число Андрею не понравилось. К тому же, Скорпион был уверен, что уж одного-то бойца они точно не досчитаются по прошествии этих десяти дней.
        - Шарип, да? - он поднялся. - Отвезешь меня к тетке Усманова, Шарип...
        - Стреляют в городе... - коротко ответил тот, не двигаясь с места.
        Где-то вдалеке, в северо-западной части Грозного ухали залпы "Града". Андрей прикинул и понял, что обстреливают аэропорт. Но это не могло его остановить:
        - Мы можем вылететь из Ханкалы, - сказал Скорпион, не обращая внимания на вопросительный взгляд Шарипа, адресованный хозяину: он и без того прекрасно понимал, что Терлоеву остается только кивнуть и лететь с ними.
        На опустившийся с неба вертолет сбежалось посмотреть полсела мальчишек. Невзирая на грязь, летящую во все стороны от вихря, создаваемого винтом, не боясь ни дождя, ни автоматов, ребятня крутилась под ногами мужчин и с любопытством разглядывала с иголочки одетого, чистенького Андрея. Шарип проводил его к дому тетки Усманова.
        Смешно, что чеченцы и ингуши подчас и сами путаются в своих родственных связях. А отсюда нисколько не удивительно, что Терлоев не стал слишком глубоко копать под якобы тетку Хусейна: не станет же чеченка обманывать своих ради чужого. Андрей, конечно, мог напомнить про родственничка-Асланбека, которого расстреляли несмотря на кровную близость с самим полевым командиром. Мог, но не стал. Не к чему. Надо будет - сами поймут. А не поймут, так и не надо: такой союзник в просвещенном состоянии станет только опаснее и прижимистее. Кто знает, что изобретет его скудоумная голова? Животные - они и есть животные...
        Вначале тетка отпиралась. Она была из бедных - очень бедных - селян. Из тех, что не сумели или из-за честности своей не смогли навороваться в довоенные времена. Муж ее помер еще в начале девяностых, рак у него был, что ли, дети - еще не в том возрасте, чтобы хвататься за автомат и снабжать свою мать награбленным.
        Андрей нежно приобнял одного из сыновей хозяйки средненького, самого опрятного из всех:
        - Что же, тогда ваш малыш ненадолго полетит с нами. Хочешь ведь покататься на самолете, как там тебя?..
        Мальчик побледнел, а женщину и того сильнее затрясло. По этой дрожи, вначале не слишком заметной, Андрей еще с первого взгляда и удостоверился, что был прав. Она бросилась к Терлоеву и, судя по интонациям, стала слезливо уговаривать его отпустить ребенка. Скорпион не торопился расставаться с мальчишкой и не сводил с нее глаз.
        - Говори давай! - лениво потребовал Шарип по-русски.
        Андрей прекрасно знал, что, рискуя сыном, она ни в коем случае не станет покрывать какого-то чужака. И не ошибся. Женщина рассказала, как в конце осени к ней на двор приехало несколько мужчин. Все они были на хороших лошадях, и поначалу она приняла их за боевиков. Законы гостеприимства не позволили ей отослать их. И только чуть погодя она поняла, что эти суровые небритые парни вовсе не чеченцы. Но и не федералы - это уж точно. Говорили они по-русски, "мальчиков моих не обижали", вели, говорит, себя пристойно. Набравшись смелости, тетка все-таки спросила, зачем они здесь. Тогда эти типы и показали ей Усманова - "Этот, я поняла сразу, что да - этот был чеченец!" Он поживет у тебя, по хозяйству, где че надо поможет, сказал ихний главный. Денег дали.
        Она подумала, что Усманов ранен и должен потому отлежаться, но выглядел он целехоньким, чуть-чуть только прихрамывал, но да она потом видела его рану - царапина. Хусейн и правда оказался смирным квартирантом, даром что странным. Один раз тетка даже пожалела, что у нее на самом деле нет такого племянника. Он пахал на нее почти неделю - как вол. Ничем не брезговал. В селе его уже узнавали, поверили, что родственник Абдуррахмановых, здоровались.
        - Опиши его, - слегка ослабляя тиски пальцев, вцепившихся в мальчишку, приказал Скорпион.
        - Высокий... ну, такой где-то... - тетка подняла руку не меньше, чем сантиметров на двадцать над своей головой, здоровый такой... Не брился - ни бороду, ни волосы. . глаза у него были такие... светлые, грустные. У собак такие бывают...
        Терлоев и Шарип переглянулись. Ясно: описание совпадает.
        - К черту глаза. Как одевался, как говорил? - перебил ее причитания Андрей и снова впился в ребенка.
        - Хорошо говорил, складно. Все время по-нашему. А повязку носил, как кровник - на лбу. Широкую, черную...
        На этот раз Терлоев недоуменно приподнял бровь: какую, дескать, еще повязку?! А Шарип нахмурился, что-то прикидывая в уме.
        - Еще что скажешь? - снова воззрился на нее Андрей.
        - Милый человек, да что же я еще скажу?! - делая головой просящие круговые движения, снова запричитала женщина.
        - Что он делал, как себя вел?
        - Верхом в седле держался, как настоящий джигит. Потом ребята его корову вон мне откуда-то пригнали, так он с ними за сеном ездил сам... все умел, все делал! И вел себя как приличный... Я и не подумала чего-нибудь плохого... Отпусти сына, а? Аллахом заклинаю: отпусти! Я все тебе рассказала!
        - Ну, смотри! - пригрозил Шарип для острастки, и они втроем, в сопровождении еще одного боевика, что караулил в сенях, пошли к вертолету.
        - Что скажете? - забравшись в кабину, спросил Андрей.
        Винт закрутился, и гигантская "стрекоза", переваливаясь то вперед, то назад, едва не цепляя хвостом землю, развернулась, словно уносимая в сторону промозглым ветром.
        - Есть соображение... - с неохотой процедил Терлоев. - С Оборотнем мы познакомились, вот что... Кто бы наперед знал только...
        - С Оборотнем? Что за Оборотень?
        Пришлось рассказывать местные байки про какого-то непонятного террориста, что воевал неизвестно на чьей стороне и вырезал уже не один отряд хороших бойцов. В лицо его, правда, не видели, но поговаривают, что глаза у него стальные, холодные, безжалостные - как у зверя. И кое-кто утверждает, что знак его такой - повязка на голове, какие кровники носят. У многих поначалу такие были - вон, у Лабазанова, например... Не расстреливать же теперь всех, кто законы предков блюдет... А Шейх, Усманов, то есть, при них, при Магомеде с Шарипом, повязку свою никогда не носил. Может, в бою где и надевал, а так - мужик как мужик...
        Выяснив главное, Андрей уже почти не слушал Терлоева. Его терзал единственный вопрос: зачем? Ему почему-то казалось очевидным, что Оборотень копал ИМЕННО под "Саламандр". Для этого он втерся ИМЕННО в то формирование, ИМЕННО к тому командиру, который поддерживал с ними связь. ИМЕННО поставки оружия интересовали его в этой чехарде - все остальное было для отвода глаз. И целил он ИМЕННО в три головы огромной корпорации. Это не было элементом логики, но Скорпион-младший так чувствовал... Ладно, Георгий-Победоносец, тебя мы разъясним...
        "Браво, ученик! Вот теперь я вижу, что ты достоин носить сие звание! Браво! ИМЕННО Гора-Победителя ты и должен "разъяснить"! Наконец-то я узнаю тебя, сын мой!"
        - Доставьте меня в Дагестан, - сказал Андрей, сообразив, что они уже подлетают к Грозному и кружатся над Ханкалой.
*Да льнейшие действия Скорпиона носили, на первый взгляд, спонтанный характер. Как и всюду, в спецслужбах у "Саламандр" было немало "своих" людей. Операция наверняка являлась секретной, но нет такого деяния в этой реальности, о котором не знал бы хоть один паршивый человечишка, готовый продать пусть малую, но обязательно сулившую внести свою лепту в общее дело, информацию тем, кого она заинтересует. Выяснение обстоятельств могло затянуться на долгие недели, а то и месяцы, если бы Андрею не повезло почти сразу: неглубоко копнув, он вышел на человека, имевшего общие дела с неким Зайцевым (работа с наемными солдатами) и в то же время связанным с сетью "семьи". Субъект этот знал совсем немного, но как раз про Оборотня - и про то, как однажды связывал шефа с типом, подходящим под описания Скорпиона, и про то, как один раз ездил с Зайцевым непосредственно на встречу. Андрей сомневался, были это "те самые" наемники, или же по случайному совпадению их переброска совпала с диверсией настоящего Оборотня. Он узнал фамилию, имя и прочие данные подозреваемого, чтобы самостоятельно, без лишних помех, проверить все
это и принять соответствующие меры. Игра начиналась. Скорпион ощутил азарт борзой, подхватившей с земли запах следа заклятого зверя...
*
        - Сегодня арестовали человека Рушинского, - были первые слова, которыми Константин Геннадьевич встретил вернувшегося из аэропорта сына. - Если дать ему заговорить - Витьке и нам конец...
        - А вы не давайте, - посоветовал Андрей.
        Отец кивнул, мол, да, ты такой умный - советы давать.
        - Не знаю... Прямо не верится! - продолжал он, усаживаясь в "Мерседес" и толкая шофера в плечо, чтобы трогался. - Не было бы этого со мной, я бы сказал, что в России быть такого НЕ МОЖЕТ!!!
        - В России может быть все, - спокойно заявил Андрей. - А куда, если не тайна, мы сейчас едем?
        - К Витьке, разумеется!
        По-настоящему напуганный, отец представлял жалкое зрелище. Андрею больно было смотреть на него, но опять-таки где-то в глубине подсознания его второе Я мерзко злорадствовало. В душе было больно, точно ее защемили дверью и грозили разорвать на две части. Вот кому я поклонялся всю мою жизнь... Мне уже тридцать, а я понял это только сейчас... Папа, папа, у тебя есть еще пять минут, чтобы я не разочаровался в тебе до конца... Нет, папа... уже нет у тебя этих пяти минут... Оно, увы, произошло... Андрей взялся за виски. Мир раскалывался для него на куски, и осколки его рвали сердце... Неужели ты никогда не смотрел в глаза настоящей опасности, папа?! Да что я тут делаю, в конце концов, если все это так?! О, боги, сделайте, чтобы я ошибся! Или ослеп!
        "Хорошо. Правда, я никогда не хотел быть этим мерзким - ну, как ты там его обозвал - но желание лучшего ученика закон...Не пожалеешь? Сбывшиеся мечты - это не всегда так прекрасно, как ты думаешь, мой воин"...
        - Я знаю, кто виноват во всем этом. Но почему, ЗАЧЕМ он это делает - и не спрашивай...
        - Как же ты вычислил его, если не знаешь мотивов?
        - Я пошел по другой дороге...
        И он не прибавил: я теперь всегда буду ходить по другой дороге, папа. Потому что широкая и заасфальтированная - не всегда та, что надо. Иногда дорогой может называться карабканье по уступам скалы, похожей на пирамиду. А вы, внизу, с этой пирамиды кажетесь маленькими червями, копошащимися в обстрелянной вами же траншее. .
        - Кто он? - нетерпеливо спросил Скорпион-старший.
        - Кавказский Оборотень. В миру - Ромальцев, Владислав Андреевич, шестьдесят пятого года рождения. И живет он в Ростове, а работает в небольшой фирмочке с дурацким названием "Бенну". Скромным менеджером...
        - Так наслать на него горцев - да и дело с концом!
        - Пап, а тебе не кажется, что это наши разборки? И что за ним стоит сила? И что будет еще хуже? И что шестеренки работают, часы тикают, а время не остановишь, даже если переведешь стрелки назад? - прищурил Андрей правый глаз и в упор уставился на отца.
        - Болтаешь ты что-то много, сына!.. - недобрым голосом заметил Константин Геннадьевич.
        Тот пожал плечами, но взгляд все же не отвел.
        - Ладно, что ты предлагаешь?
        - У каждого на этой земле есть свои слабые места. Не мы завели этот механизм, а Оборотень. Вот он пусть и останавливает. А не остановит - так это его проблема.
        Скорпион-старший долго смотрел на сына. Потом двинулся:
        - Да, пожалуй, ты прав. Что-то старею я, Андрюша... Уже не тот, что прежде...
        Да нет, пап, ты всегда был таким. Просто ни разу еще не сталкивался ты с реальной опасностью, точнее, с неизвестностью - а что может быть страшнее непонятной, неразгаданной неизвестности?! Вот так-то вот... Но и это Андрей предпочел промолчать...
        ПО ПРОШЕСТВИИ СУТОК...
        Зоя, похожая на кошку, уверенную в точном прыжке, скользила по подиуму. Она нравилась москвичам, она четко чувствовала это. Зал был для нее единым живым существом, и он посылал ей флюиды благорасположения. Экстравагантное, но очень красивое платье сидело на ней безукоризненно, ноги переступали сами собой под проникновенную песню Гребенщикова. И, думая о том, что завтра в Ростов приедет Влад, душой она была уже там, с ним, а губы ее беззвучно вторили песне, едва-едва шевелясь, неуловимо даже для вездесущих камер под ярким светом юпитеров:
        Тебя там встретит огнегривый Лев
        И синий Вол, исполненный очей,
        С ними золотой Орел небесный,
        Чей так светел взор незабываемый...
        Тело само собой развернулось, чуть не долетев до края, развевающиеся одежды полыхнули крыльями того самого Орла... Наверное, это красиво... Эх, Влад, зачем же ты не видишь меня сейчас?!
        Она скользнула по зрителям невидящим взглядом. Какое ей дело до них до всех, если там нет Его?!
        Зоя не заметила, с каким особым интересом уставились на нее глаза парней - трех человек, что пристроились сбоку от подиума. "Молодые и нахальные", - сказал бы Дмитрий. Гримерша-Катька называет таких "кислотными". Дурацкое слово... Только меняя платье для следующего выхода, манекенщица поняла, что эти троица все же для чего-то запечатлелась в ее памяти. К чему?..
        И вот показ закончен. Зоя чувствовала приятную усталость и думала о горячей ванне. С трюмо на нее смотрел Влад, фотографию которого она повсюду возила с собой - как талисман: с ним ей сопутствовала удача. Манекенщица погрозила ему пальцем и засмеялась:
        - Противный ты синеглазый бабник! Ладно-ладно, волчина! Попробуй не приехать ко мне сразу же после приезда! Попробуй! она убрала остатки помады, поцеловала кончики пальцев и коснулась губ изображения. - Хоть и глядишь ты в лес, хоть и баб у тебя, скорее всего, целый гарем, а все равно ты будешь мой, понял? Так-то вот!
        Конечно, он приедет сразу же. Он тоже скучает. По-своему. По-волчьи. И найдет ее везде, где бы она ни была, как будто по запаху. И дадут они тогда волю чувствам, счастливые коротким моментом...
        Последняя ночь в Москве - и домой, в веселый Ростов. Зоя уже знала, что подарит ему в этот раз. Ее подарок будет лучше всех.
        - Никуда не денешься! - заключила она.
        Фотография, как и оригинал, не спорила.
        Банкет утомил ее. Последние полгода ей было невыносимо скучно слушать легкомысленное щебетание коллег, пустые сплетни, видеть закулисную грязь. Сама себе Зоя казалась более одухотворенной личностью, к тому же, теперь у нее был Влад тот, кем она одержима. Может быть, он все-таки затянул ее на ступеньку повыше, как обещал? Ну, образно выражаясь... Зоя тихо хихикнула.
        Возвращалась она в гостиницу на такси, и ей было невдомек, что едва она отъехала, вслед за ними тронулась машина, в которой сидели те три "кислотных" парня с показа. Рассеянная, задумчивая, она уж тем более не придала значения тому, что буквально едва за нею закрылась дверь в гостиничное фойе, эта троица отправилась на ее этаж...
        Она приняла ванну, держа в руках бокал с ледяной клубникой и катая его по разгоряченным щекам. Затем, распаренная, легкая, выпорхнула в спальню, надела прозрачную ночную накидку и, прыгнув на постель, включила телевизор.
        В двери постучались.
        - Спасибо, мне ничего не нужно! - крикнула она, всерьез полагая, что это горничная или портье: любят они таскаться по номерам знаменитостей под предлогом какой-нибудь услуги, а сами так и норовят или автограф, или фотографию выклянчить.
        Стук повторился. Зоя поднялась, запахнула розовую накидку цвета утренней зари, взглянула на халат, но, передумав, не стала набрасывать его и слегка приоткрыла дверь. За дверями стояли те самые, "кислотные, молодые и нахальные".
        - Что хотите? - довольно раздраженно спросила манекенщица. - Уже поздно, я отдыхаю.
        Вместо того, чтобы что-нибудь ответить, один из парней сильно толкнул дверь (Зою даже отшвырнуло к стенке), второй заскочил внутрь, а третий окинул взглядом коридор и, войдя, хорошенько запер эти двери. В эту минуту второй уже держал Зою, напуганную, растерянную, выкручивал ей руку и зажимал ее рот широкой ладонью.
        Манекенщица брыкнулась, но удар в пах стоящему напротив вышел скользящим и, соответственно, нужного результата не принес. За это он наотмашь ударил ее по лицу. Зоя замычала и стала что есть сил извиваться. Весь мир исчез для нее теперь. Остались только весы, на одной чаше которой находилась она и ее жизнь, а на другой - неумолимая, жуткая опасность и несущие эту опасность люди, от которых уже не избавиться, ни скрыться. Девушка была один на один с реальной угрозой. Все остальное кануло в небытие - вся Вселенная. Паника, ужас обуяли Зою. Хватаясь за последнюю соломинку, она укусила руку того, кто стискивал ее тело и, приподняв над полом, тащил в спальню.
        Затем ее били. Все, по очереди. Никто и никогда не поднимал на нее руки, и теперь происходящее представлялось Зое таким нелепым, страшным, отвратительным, что она даже не чувствовала сильной боли - только изумление и что-то сродни тошноте, как если бы посмотрела очень откровенный, со всеми извращениями больного разума порнографический фильм.
        Тот, что выносил дверь - самый маленький и самый крепкий из троих - оторвал шнур от ночника и связал ей руки, а второй небрежно заткнул ей маленьким платочком рот и криво заклеил пластырем, чтоб не выплюнула.
        - Передашь своему, - сказал маленький, - что мы еще не очень старались. И пусть ему сильно-сильно захочется нас разыскать... - он с удивлением увидел, как прямо на глазах в местах, куда приходились удары, на ее лице и теле набухают багровые кровоподтеки, мало похожие на синяки. Они взбугрились шишками и становились все темнее. Но это зрелище не помешало ему расстегнуть молнию на джинсах и швырнуть Зою на середину постели. Она замычала и попробовала отползти, но двое пристроились сзади нее и один из них стиснул ее шею коленями, а второй с силой развел ноги девушки и задрал прозрачную накидку цвета утренней зари...
        Зоя пришла в себя от ощущения, что лежит она полубоком и что-то горячее хлещет у нее по внутренней стороне бедер. Маленький взял со столика фотографию Ромальцева, вытащил ее из рамки и, издевательски поцеловав ее, очень убедительно изобразил "гомика", а затем бросил карточку возле Зоиных ног:
        - Краса-а-авчик!
        Они захохотали. Маленький вытащил кнопочный ножик. Зоя заскулила и стала отползать к изголовью. По белоснежным простыням за нею тянулся широкий кровавый след: она поняла, что это ее кровь, что неспроста у нее так режет внизу.
        - Подержите детку, а то она такая темпераментная! - и "шибздик" прыгнул к ней. - Иди сюда, любовь моя! Пусть твой любимый о нас помнит и ждет продолжения, - он с видом мастера-гравера и наслаждением творца, то и дело отстраняясь и разглядывая, что получается, располосовал ей лицо и грудь, и без того обезображенные до неузнаваемости. - Как же ты хороша, маленькая зомби! Просто чудо, как хороша! Только ничего не перепутай, котёна! Не то мы придем в гости второй раз, уже к его мамуле и сынуле! А затем отыщем пару-тройку людей, которых он менее всего хотел бы видеть вот в таком виде. И так будет долго-долго, пока он не объявится. Все передашь, котёна? Ну, все, последний штрих...
        Зоя замотала головой.
        - Чего ты там? Хочешь, чтобы развязали? - она с умоляющим видом кивнула. - Отсосешь! Пошли, пацаны.
        Они заглянули в ванную, смыли следы своих занятий и убрались из номера.
        "Горе, горе тебе, братец Тессетен! Твои псы переплюнули даже тебя самого! Все катится в преисподнюю в этом деградирующем мире... О, друг мой Ал, в чем-то был прав и ты!.."
        У нее был бы шанс, не оставь они ее связанной. Один ничтожный шанс, чтобы чаша весов не оборвалась...
        Истекая кровью, задыхаясь от нестерпимой боли, Зоя все же сползла с кровати. Ноги не держали ее, став тяжелыми, как из свинца. Как подкошенная, она рухнула на пол и потащилась, из последних сил потащилась к стулу, чтобы содрать об него ненавистный пластырь, выплюнуть кляп и позвать на помощь.
        Вслед за нею с постели сквозняком сдернуло фотографию Влада. Пластырь наконец отклеился, но закричать девушка не смогла. Задыхаясь, она оглянулась и увидела карточку. Инстинктивно она совершила последний рывок в ее направлении, но не достала и ткнулась в ковер изуродованным лицом, похожим на кровавое месиво. Жизнь уходила из тела, глаза застилала пугающая темнота.
        И, когда смерть уже шагнула к ней с порога, Зоя собрала все остатки жизни, что еще не вылились вместе с кровью, чтобы оглушительно, как ей казалось, а на самом деле совершенно беззвучно закричать:
        - Вла-а-а-ад!
        Тогда смерть махнула косой...
*
        Полный безысходной тоски крик, заглушая свистящий ветер и шум волн, пронесся над океаном. Ладья вздыбилась на пенной верхушке вала и обрушилась в никуда...
        Влад подскочил с земли. Ночь еще не кончилась. Встряхнув за плечо спящего Афганца, Ромальцев вскочил:
        - Я уезжаю.
        Володька спросонья не понял его:
        - Ты чё, рехнулся?!
        Вместо ответа Оборотень выскочил из блиндажа. Его страшная ошибка, его жуткий просчет... Он не смел ошибаться теперь, как тогда... Конь-убийца снова понес, и вернуть его, остановить галоп невозможно...
        Афганец выбрался следом за ним и помог расчистить спрятанную под горой валежника машину.
        - С утра выезжайте в Ростов, - бросил на прощание Влад. Созвонимся...
        - Ну ты, бля, сдвинулся!
        Однако тот уже дал по газам.
        Известными только ему тропами несся Ромальцев в сторону дома. К утру он уже был в городе и подогнал джип к Зоиному подъезду. Не думая даже о том, что он грязный, заросший, страшный, как дикий зверь, Ромальцев в три прыжка взлетел на второй этаж.
        Вернувшаяся с ночного дежурства Зоина мать в первый момент не узнала его в глазок и, напугавшись, пригрозила милицией.
        - Алла Леонидовна, это Влад! - прижавшись к двери грудью, задыхаясь, объяснил он. - Откройте, пожалуйста!
        Недоумевая, она повернула замок. Ромальцев ввалился в прихожую. Алла Леонидовна отпрянула: от него и несло, как от лесного зверя...
        - Зоя! Где Зоя?! - прохрипел он, переводя дыхание.
        - В Москве пока еще... Скоро прилетит... А что случилось, Влад?! Вы что?!
        Тут затрезвонил телефон. Она махнула рукой, чтобы он раздевался, и подняла трубку:
        - Да, алё? Да... А в чем... Да, да, это я, да! А... ЧТО??? - она выронила аппарат, и Ромальцев едва успел подхватить его. Он сделал это неудачно: зацепил кнопку, и связь прервалась. Услышав гудок, он бросил трубку и кинулся к сползающей на трельяж Зоиной матери.
        - Зоенька! - не своим голосом завыла вдруг она.
        Влад закрыл глаза, но через секунду вновь вернулся к реальности. То, что увидел он ТАМ, оправдало его худшие опасения. Стряхнув с себя ужас представившейся ему картины, он принес женщине стакан воды. Напившись, она схватилась за голову и закачалась из стороны в сторону:
        - Вла-а-ад... Вла-а-ад... Зою нашли в номере... в Москве... МЕРТВОЙ!!!
        И она рухнула на него. Влад уже знал это. В глубине его зрачков начали разгораться кровавые медяки...
        ЧЕРЕЗ ДЕНЬ...
        Её хоронили в Ростове. Гроб был закрыт - так попросила Алла Леонидовна. Только родители и Влад видели, что с нею сделали ненайденные убийцы.
        Еще накануне Ромальцев увез свою мать с Лешей из города, на дачу, и вызвал к ним Дениса со Светкой. В день похорон оделся он по-граждански, но только Зоин отец, заметивший, что в стальных его глазах притаилась смерть, подозревал, что под черным костюмом у Влада бронежилет и столько оружия, сколько могло уместиться и не выдать себя, когда на плечи наброшен широкий черный плащ. Состарившийся сразу на несколько десятков лет, отец погибшей ничего не сказал, только однажды взглянул на Ромальцева... ну, как бы поддерживая его, что ли... Мол, не будь тебя, сынок, пришлось бы мне, старику, делать то же самое, да ведь и не вышло бы у меня как следует...
        Несмотря на отвратительную погоду, народа на похороны приехало много. Была здесь и Катя-гримерша, в душе проклинавшая себя за то, что желала зла девочке - пусть и капризной, но не заслужившей такой кошмарной смерти. Чуть поодаль стоял Дмитрий, сложив руки на груди и мрачно наблюдая за ритуалом.
        Когда гроб опускали в землю, Зоин отец взглянул на Влада. В тот момент не было в его взоре ледяного мрака. Что-то, похожее на слезы, сверкнуло в них и тут же пропало. Ромальцев бросил третью горсть земли и выпрямился. Дмитрий сделал к нему быстрый шаг, хлопнул по руке и показал в сторону. Влад кивнул. Он давно уже приметил стоявшую в отдалении, за три участка от этого, машину, из которой до сих пор никто не вышел.
        Рыдающая Алла Леонидовна подошла к Владу и прижалась поседевшей в один день головой к его груди. Маленькая, тихая, она совсем не походила на Зою, которая была выше даже отца... Тихо поцеловав ее в щеку, Ромальцев передал ее в руки мужа и оттерся за спины родственников, друзей и знакомых погибшей. Звериные огоньки вновь мерцали в его глазах. Дмитрий посмотрел ему вслед и одобрительно кивнул.
        Ромальцев запрыгнул в свой джип. В прошлый приезд Влад сменил свою малолитражку на "Паджеро"; Зоя еще смеялась, что ей больше по душе линкольн пурпурного цвета. Пошутила, конечно. "Паджерик" понравился и ей. Бедная девочка...
        Стиснув зубы, Влад гнался за машиной, которая тронулась с места, едва Ромальцев приблизился к своей. Заманивают... Отлично. Он набрал номер собственного "мобильника", оставленного матери и Леше.
        - Владичка?! Ну, что?! - взволнованно спросила Зинаида Петровна.
        - У вас все в порядке? Если заметите что-то подозрительное, звоните сюда, мне, и Дмитрию. Лешу дай!
        - Дядя Влад?! Дядя Влад, это я!
        Ромальцев нетерпеливо перебил его:
        - Алексей, береги бабушку.
        - Как договаривались! - откликнулся мальчик.
        - Молодец.
        Влад бросил трубку и вдавил педаль в пол. Машина впереди тоже прибавила скорости, и вот они уже, как две пули, неслись по безжизненному шоссе, скакали, словно каскад, на громадных кочках, а холмы так и мелькали по обе стороны дороги.
        Наконец джип настиг приманку и смел их с полотна под откос, словно разъяренный бык, подхвативший на рога не увернувшегося вовремя тореадора. Машинка покатилась с обрыва. Влад съехал в кювет, оставил "Паджерик" ждать хозяина, и помчался следом, прыгая через ухабы и на бегу поддергивая рукав сорочки. На перемотанном эластичным бинтом запястье сверкнул широкий браслет Самурая.
        Машинка докатилась до болота, обросшего кустами и травой высотой в человеческий рост. Плюхнувшись что было сил, она по самый бампер, покореженный мощным джипом, погрузилась в грязь. Одуревшие от кувырканий пассажиры - их было трое - стали дергать заблокированные двери. Одному из них в этом помог добежавший Влад. Он выволок его с заднего сидения через разбитое окно и легко махнул заточкой. Один из двоих, оставшихся в живых, через какое-то время пожалеет, что не оказался на его месте.
        Водитель извернулся и попробовал выстрелить. Выстрелить-то он выстрелил, но пуля только слегка развернула Влада, предвещая небольшой синяк на груди. Не останавливаясь, Влад попер на него и влепил ему пулю промеж глаз. Второй при этом выдергивал ноги из грязи и получил два выстрела - в руку и в живот. Этот был самый маленький, самый крепкий и, видимо, самый верткий, с противным "голубоватым" голосом, которым он заблажил на всю округу, шмякнувшись в болотную жижу, тут же ставшую багровой. Ромальцев перескочил через крышу все более проседающего автомобиля и прыгнул на свою жертву сверху. В следующую секунду раненый ощутил режущую боль в горле и удушье. Краем глаза он увидел сверкнувшую тонкую-тонкую паутинку, тянувшуюся из браслета Влада и обнявшую его шею.
        - Куда мне ехать? - глухо, как бы рыча, спросил Ромальцев.
        Пытаясь отодрать от горла удавку (а она только сильнее врезалась при этом в плоть), парень засипел и, налившимися кровью безумными глазами покосился на убитых. Ждать от них помощи уже бессмысленно: оба безнадежно мертвы.
        - Я провожу!.. - надсаженно выдавил "шибздик".
        Удавка стала пилить кожу: Влад не сжимал ее сильнее, чтобы не задушить раньше времени, но и боли от такого "пиления" было достаточно, чтобы пленник завыл. В брюшине жгло огнем, вторая рука не поднималась... Понадеялся на везение, даже бронежилетку не нацепил... Эх, черт!..
        - Где мне их искать? - прозвучал над ухом металлический голос.
        - В Белокалининском районе... Я покажу, я все покажу! Отпусти!..
        - Ты что-то не понял? - и Влад коротким рывком отхватил ему заточкой пол-уха. Предметы появлялись и исчезали в его руках, словно он был фокусником.
        Парень взвизгнул и быстро, речитативом, отрапортовал адрес.
        - Сколько их там? Быстро!
        - Около пяти... Но они "шестерки", должны только отвезти тебя куда-то, куда я не знаю... Вот те крест: не знаю!
        - Заткнись! - поморщился Влад и полоснул его заточкой уже по руке, потянувшейся, чтобы осенить хозяина крестным знамением. Кровь хлестнула из перерезанных вен густой темной струей. - Этот дом в центре поселка или на окраине? Ну?!
        - Это коттедж, он в садах, он не в поселке...
        - Посмотри на меня, - Влад ослабил удавку, и парень удивленно уставился на него. Сейчас Ромальцев походил на себя с фотографии - выбритый, причесанный, опрятный. Только вот без той мягкой любящей улыбки, которую он, наверное, адресовал своей девчонке. Сама преисподняя наблюдала сейчас за раненым глазами этого Существа. - Это то, что она видела в последний раз. Ты - тоже! - и Ромальцев скрутил почти невидимую нить. Она не просто задушила: от невероятной силы, которую приложил к этому Оборотень, удавка почти наполовину отделила парню голову.
        "Наконец-то, Ал! Как ты хорош в ярости! Я всегда любила тебя именно таким - огненным и беспощадным! Я знала, что это живет в тебе!" - и звонкий женский смех перешел в грубый и хриплый мужской хохот, который в конце концов закашлялся и смолк...
        Звериный огонь в зрачках Влада угас. В свой джип Ромальцев сел уже человеком и выехал на пустынную трассу. Кто знает, кто знает, почему за эти бесконечные семь минут по шоссе не проехало ни единой машины...
        - Афганец! - сказал он в трубку. - Бери ребят в Белокалининский район. Рассчитывайте человек на пять - на семь. Остаться не должно ничего...
        - А информацию?
        - Она мне не нужна. Камня на камне... Запоминай адрес, потом сочтемся...
        - Ладно, Ромах, какие, на хрен, счеты?!
        - Запоминай адрес.
        Да, Тессетен, ты прав: я один. И в том, что у меня есть стая, ты тоже не ошибся. И что я один из них...
*
        - Скоты! - сказал Андрей, когда узнал, что "шестерки" Рушинского вместо того, чтобы лишь припугнуть, убили ни в чем не повинную женщину.
        Можно сделать так, что человек пойдет на все, лишь бы договориться: припугнуть его девочку, сделать харакири его любимой собачке... Но если перегнуть палку, она сломается, как бы силен и могущественен ни был тот человек, на которого открыли охоту. И Оборотень сломался. И правильно сделал. И план теперь не законсервируешь, пока его создатель не будет уничтожен. Сумасшедший мир... Как в сказке: чем дальше, тем страшнее...
        Андрей свистнул к себе красавчика-Борюсю и двух головорезов. Вот и доверяй таким ублюдкам после этого... Нет уж, в таких делах Скорпион-младший всегда предпочитал действовать сам.
        - В Тосно, - сказал он, садясь в машину.
        - В какое, Андрей Константиныч?
        - В Тосно-3. Дом семь.
        Красавчик расплылся в улыбке от предвкушения интересной заварушки:
        - Хотите Дениску Ромальцева проведать, босс?
        - Тосно-3... - сквозь стиснутые зубы в третий раз повторил Андрей.
        - Еду, еду я уже, босс! - поспешил заверить его Борюся.
        В квартиру они пошли вдвоем с Борюсей, но дверь им никто не открыл.
        - Займись, - распорядился Андрей.
        Красавчик без проблем вскрыл вначале замок на металлической двери, а затем и на обитой рейкой, деревянной. Они вошли в маленькую двухкомнатную квартирку. Мебель была старая и представляла собой скорее рухлядь, чем интерьер.
        - Шеф! - Борюся указывал на раскрытый ежедневник с обведенными маркером цифрами телефонного номера на странице.
        Андрей взглянул:
        - Это код Петропавловска-Камчатского. Звони и ясным соколом узнавай, чей телефон..

*
        - Господин Рушинский? - представительного вида мужчина остановил Виктора Николаевича в аэропорту и, коснувшись рукава его пальто, показал, что им нужно отойти в сторону. - Виктор Николаевич?
        - Ну, что дальше? - когда под твоими ногами горит земля, напрочь забывается прежняя солидность и властность.
        - У меня к вам дело, Виктор Николаевич, - теперь уже мужчина смотрел на Рушинского, как начальник на подчиненного; апофеозом всего этого был предъявленное им удостоверение сотрудника ФСБ.
        В стороне их поджидало еще двое мужчин - помоложе и попроще первого.
        - Позвольте узнать, гражданин Рушинский, куда вы только что направлялись?
        - Какого черта вам нужно? У вас есть, за что...
        - Не "какого черта", гражданин Рушинский, а ответьте, пожалуйста, на вопрос.
        И тут откуда ни возьмись со всех сторон повалили какие-то люди с камерами, микрофонами, осветительными приборами, фотоаппаратами... Виктор Николаевич прикрылся папкой, приставив ее слева, откуда на него смотрело больше всего любопытных объективов.
        Сотрудник ФСБ поморщился, и его сподручные, которых оказалось в здании куда как больше, чем два, стали оттеснять мешающую прессу. Появились даже спецназовцы со специальными щитами, но применять их в ход пока не спешили.
        - Так куда вы собрались, Виктор Николаевич? - повторил "фээсбэшник".
        - В Штаты. И через двадцать минут у меня посадка, между прочим! Вы безосновательно задерживаете меня, и, если я опоздаю, вам придется за это ответить...
        - Ничего, я отвечу. А вот второй вопрос я могу задать вам только в присутствии еще одного человека. Привезти его сюда мы не смогли, а потому доставим вас к нему. Это ваш бывший подчиненный...
        - Вы хотите устроить мне очную ставку, так следует понимать ваши слова, товарищ...
        По лицу сотрудника ФСБ скользнула улыбка:
        - Прямо сразу и товарищ... Где же господа, Виктор Николаевич? Кто старое помянет, тому глаз вон... Пройдемте, пройдемте, - и он передал Рушинского в руки молодых коллег.
*
        Денис набросил куртку и отправился покурить на веранду. В первый момент он вздрогнул: подобрав под себя ноги, прямой, как струна, на веранде сидел Влад и неподвижно глядел на луну. Это был конец января. Пол веранды, хоть и дощатый, был ледяным. Старший брат сидел на нем в одних джинсах, голый по пояс.
        - Влад! - шепотом окликнул его Денис, думая - живой, нет?
        Тот не оглянулся, только слегка двинул головой. Он не был похож на замерзшего.
        - Влад, если мама увидит, ей сплохеет!
        Влад повел плечами, но опять-таки не обернулся. Денис ушел в дом и вынес куртку. Набросив ее на обнаженные плечи брата, он закурил.
        - Не можешь уснуть? Светка тоже не может...
        Влад посмотрел на него. В непрозрачных глазах старшего брата тонул даже свет луны, как в черных дырах Вселенной.
        - Держи, - Денис дал ему сигарету, а сам присел рядом на корточки - он же не Владька, на льду сидеть как-то не привык. Что с утра собираешься делать?
        Влад затянулся и неопределенно пожал плечами.
        - Владька, ну ты хоть скажи, чем я-то могу тебе помочь?
        Ромальцев-старший взглянул на него и, усмиряя, похлопал по коленке:
        - Ты уже все сделал, Денис... И все сделал правильно... А с утра я вместо вас поеду в Петропавловск.
        - Не страшно?
        Влад усмехнулся:
        - Всем страшно. Если бы не было страха, ничего бы не было... Надеюсь, твоему Хотиненко не придет в голову вернуться из круиза именно завтра?
        - Цветочки полить, разве что...
        Влад кивнул и опустил голову. Денис помолчал и через пару затяжек спросил:
        - Извини, Владька, за бестактный вопрос... но... я ведь давно не видел тебя и не таким помню... Прости, ради бога, но это гибель Зои так изменила тебя?
        - Мне все это расхлебывать, Дениска... Я жалею о самом главном: что в последнюю минуту не успел оказаться рядом с нею...
        - Никогда, если честно, не думал, что ты так ее любишь... признался Денис.
        Влад снова бросил на него взгляд и, прищурившись, затянулся:
        - Она этого заслуживала. Её действительно нельзя было не любить. Главное всегда скрывается под напускной чепухой... Надеюсь... - тут он осекся и замолчал
        - На что надеешься? - ждал-ждал, да так и не дождался продолжения Денис.
        - надеюсь, что сейчас мы ей снимся. И на то, что она счастлива. И на то, что когда-нибудь вспомнит... ведь это многим удается в конце концов - вспомнить...
        - Владька! Тебе не кажется, что ты перемерз и заговариваешься?
        Тут в сенях раздался топот. Это был Леша, натянувший на себя кирзовые сапоги, оставшиеся еще от деда-Ромальцева, его же телогрейку и вязаную шапку.
        - Дитя подземелья, - заценил Денис.
        Мальчик без разговоров юркнул под мышку к Владу и прижался к его горячему боку.
        - А ты что не спишь, горе луковое? - Ромальцев-старший выжал из себя улыбку и прихватил мальчишку за нос.
        - Поговорить надо, - серьезно сообщил мальчик.
        - Намек понял, - сказал Денис, выбросил окурок и пошел в дом.
        - Ну, говори, - Влад тщательно завернул Лешу в телогрейку.
        - Дядя Влад... разрешишь по-другому тебя звать?
        - Как?
        Леша укоризненно взглянул на него: мол, ты же знаешь, как! Но Влад покачал головой:
        - Нет. Пока - нет...
        Мальчик насупился, о чем-то подумал, и лицо его прояснилось:
        - Да, я тут решил, дядя Влад... Ты не учи меня в людей стрелять и глотки им резать. Не хочу я убивать. Противно это. Не рассердишься, что я от слова своего отказался? - совсем как взрослый добавил он, свернулся комочком и прижался к Владу еще теснее.
        Ромальцев поднял руку, передумал было, но потом все-таки погладил его по голове. Леша не только не напрягся или огрызнулся. Напротив, мальчик доверчиво положил голову ему на колени.
        Константин Геннадьевич торопливо собирался. Весть об аресте Рушинского хоть и была предсказуемой, но все же застала его врасплох. Вторая голова все-таки полетела, так что крысам пора уносить ноги с гибнущего корабля. Банально, но это так. Из загранки он, может, и попытается помочь Витьке. Хотя вряд ли. В любом случае, здесь больше нечего ловить.
        На его звонок сын сухо ответил, что ему некогда и отключил трубку. Скорпион-старший обратился в гараж и потребовал для себя машину. Билет на самолет в Мюнхен был забронирован им загодя.
        Внизу громко хлопнула входная дверь. Константин Геннадьевич решил, что за ним вернулся кто-то из его телохранителей, и крикнул со второго этажа:
        - Степа! Бери чемоданы и неси в машину!
        Степа ничего на это ему не ответил. Скорпион надел пиджак и застегнулся. В это время на лестнице послышались почти бесшумные шаги.
        - Степан, мне что, дважды пов...
        И при выходе из двери гардеробной он едва не налетел на незнакомца в черной кожаной куртке и высоких ботинках на протекторной подошве. Он отпрыгнул назад, выхватил пистолет, но незнакомец ногой тут же вышиб оружие у него из рук. Константин Геннадьевич узнал его, и даже не по черной повязке, стягивавшей лоб, а по глазам, глухим и непрозрачным, как гранитная скала.
        - Ты?!
        Он стряхнул наваждение. Тот, о ком он подумал в первый момент, уже давно рассыпался в прах. Про него не помнит уже никто.
        Под расстегнутой курткой Оборотня виднелась рубашка с маскировочными кляксами. Брюки были из того же материала. Да, это же тот самый Ромальцев, кавказский Оборотень, о котором толковал Андрюха.
        - Собираетесь? - недобро улыбнулся молодой человек. - А присесть на дорожку? - он ударил его кулаком в челюсть, и Скорпион, отлетев, приземлился на подлокотник кресла, больно зашибив при этом поясницу. - А прилечь? - ударом ноги преследующий его Оборотень скинул Константина Геннадьевича на пол.
        Скорпион успел нажать на кнопку тревоги, но Оборотня это не обеспокоило: в мире Статики и Дисгармонии у мертвых почему-то не принято подниматься. Так что ждать охрану Константин Геннадьевич может бесконечно долго...
        - Обожди, обожди! - закрываясь руками, крикнул старик. Давай без ног?! - он прибег к старому испытанному способу: отвлечь мстителя разговорами. Но Оборотень был необычным мстителем, ибо ему нисколько не мешало разговаривать в процессе. Он пнул Скорпиона в подбородок с такой неведомой силой, что тот перекувыркнулся через голову и едва не свернул шею. - Чего тебе не сиделось?! Что ты хотел от нас?! - старик сплюнул кровь, и Влад дождался, пока он поднимется. В святой уверенности, что сейчас прибежит подмога, Константин Геннадьевич призвал к себе все остатки красноречия: - Ты сам полез в драку. Мы знать тебя не знали, и до сих пор не знаем, к-какого дьявола ты все это затеял!
        Оборотень сгреб его за грудки и заглянул в глаза, не задетый даже невыносимо ядовитым взглядом. Старик трепыхался в его руках, словно тряпичная кукла - и откуда столько силищи в этом довольно-таки худощавом парне?!
        - Я расскажу тебе. Потом.
        Константин Геннадьевич подумал, что если этот молодчик стукнет его еще раз, так из него, пожалуй, и дух может вылететь:
        - С девкой плохо вышло, но не приказывали мы ее убивать!
        Оборотень впечатал ему кулаком прямо в нос. Скорпион опрокинулся навзничь и от пронзительной боли не смог даже выдохнуть. Крови не было, а кожа на носу вмиг побелела. Оборотень наклонился над ним и, подождав, пока пройдет болевой шок, сказал:
        - Плохо вышло у тебя с обеими...
        - С кем еще?! - зажимая нос ладонями, прогундосил Константин. - Мы больше никого не трогали!
        - Склероз? А как насчет гостиничного номера в Нижнем Новгороде, папаша?
        - При чем тут... - и Скорпион замер на полуслове, даже убрал руки от пострадавшей части тела. - Так ты... про рыжую ту... про Сокольникову?!
        - Про Гроссман, - кивнул Оборотень. - Ну во-о-о-от, папаша, вспоминаешь... И меня, поди ж ты, узнал?
        Старик затряс головой и попробовал отползти, глядя на Ромальцева как на изготовившуюся к броску кобру.
        - Я был телохранителем Александра Сокольникова. Помнишь меня? А потом я имел глупость обменять себя на то, что сынок твой отстанет от Ренаты и ее мужа... Видимо, недооценил я твоего выродка...
        - Телохранитель уже полтора года как на том свете...
        - У тебя превратные представления о "том" свете, папаша.
        И тут Скорпиону снова на какой-то миг почудилось, что перед ним стоит тот самый человек, которого он видел всего раз в жизни и который снова доставил ему ужасную боль. Но длилось это мгновение.
        - Но пришел я сюда не вспоминать старые дрязги, Константин как-там-тебя... Я прекрасно знаю, что с нашими законами адвокаты тебя обязательно отмажут от "вышки"... Меня это не устраивает. Запомни перед долгим сном, что ты видел того самого телохранителя, которого полтора года назад пристрелил в Таганроге твой любимый сынок...
        И Оборотень плеснул в стакан немного коньяка, а после растворил в нем несколько крупиц какого-то порошка. Вытащив пистолет, он под дулом протянул Скорпиону нисколько не изменившую цвет жидкость. Верно говорят, что "это" пахнет миндалем - он перебивал даже аромат дорогого коньяка.
        - Сделай напоследок красивый жест, папаша. Ты очень любил все красивое, так не разочаровывай людей перед смертью. Для воодушевления я могу рассказать тебе "сказку на ночь". Жил-был один скорпион. Он был насекомым, но не знал этого и считал себя царем всего сущего. Каждый, кого он считал неправым, умирал от его яда. И вот однажды он путешествовал по пустыне и заполз в оазис. Игравшие мальчишки увидели его и решили пошутить: он казался им таким отвратительным и ничтожным. Но скорпион угрожающе задирал хвост и щелкал клешнями, уверенный, что справится с любым из них. И тогда мальчишки пролили вокруг него керосин, а потом подожгли. Не найдя выхода из огненного кольца, скорпион в отчаянии укусил сам себя и умер. Зато он не сгорел. Пей!
        - Да будь ты проклят, урод! - и Скорпион-старший опрокинул в себя стакан с растворенным в коньяке цианистым калием.
        Смерть была мгновенной и благородной. Скорпион любил все благородное...
        НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ...
        ...Путь - это то, что находится за пределом слов.
        Такое тонкое, что не имеет ни вкуса, ни запаха.
        Вглядываясь в него, не сможешь его разглядеть,
        вслушиваясь в него, не сможешь его услышать,
        используя его, не сможешь его исчерпать!
        Старик-Учитель вкладывает эти слова в уста китайских мыслителей. Здесь не властно Время. Здесь все --ВСЕГДА. Всегда прошлое, настоящее и будущее. Путь. Дао. Бенбен пирамиды, венец всего.
        Ученики танцуют у ручья в Золотой Долине... В то же время в благостном Инну, Гелиополе, жрецы храма Феникса воспевают солнечную птицу и не на жизнь, а на смерть сражаются со служителями культа Тессетена, Темного Брата - отныне и во веки веков... А ладья ВСЕГДА плывет в бурном море и будет плыть, и это есть, было и никуда от этого не деться...
        ОН скользит по границе между антимирами. ОН не там и не здесь, все видит, все понимает, но не срывается ни туда, ни сюда. Не до отдыха Ему сейчас...
        Идущий истинным путем не найдет отпечатков колес.
        Знающий истинные слова говорит без изъяна.
        Лучший запор тот, что не имеет замка:
        его невозможно взломать...
        Пернатый медвежонок сползает с кедра и косолапо подходит к нему:
        - Как вас много! Приветствую вас, Попутчики! Вот ты и сам стал Учителем, Первый...
        - Где остальные одиннадцать? Я надеялся встретиться перед тем, как...
        - Они придут...
        И вот пернатый медвежонок уже просто Третий Даос - нечто, что нельзя заполнить до краев, как и всех, кто упорно карабкается к вершине пирамиды, невзирая на ветер, снег и дожди... Может быть, сейчас их видит кто-нибудь из антимира. Во сне. Может быть, даже кто-то из тех самых китайских философов... А потом он проснется и запишет загадочные слова на первой бумаге, которую так сложно и долго делали в его великой стране...
        Подлинные речи не изящны,
        изящные речи не верны.
        Хороший человек не станет спорить,
        слова того, кто любит спорить - пустые слова.
        Знающий не тот, кто много знает,
        тот, кто много знает, тот не знает...
*
        Влад вынырнул из дремоты. К чему-то вспомнился Оритан - не такой, каким он был теперь, не город-призрак, закованный во льды. Солнечный, с огромным храмом-обсерваторией в Эйсетти...
        "А помнишь, братишка, как мы вчетвером приходили туда смотреть на звезды в твою волшебную трубу? А помнишь, как спорили о том, что будет через много тысяч лет на нашем маленьком сфероиде? Ты убедился, что я был прав? Ну да, по крайней мере, теперь ты уже не споришь - никогда и ни с кем"...
        Самолет ровно гудел, заходя на посадку.
        На Камчатке была глубокая полночь. Петропавловск раскинулся на горах тысячами огней. Дальневосточная природа мирно отошла ко сну.
        Возле аэропорта Ромальцев взял такси и назвал адрес Хотиненко, приятеля Дениса и Светланы.
        Ни одно окно в трехэтажном здании не светилось, но Влад знал, что в квартире на втором этаже его ждут. Ждут с нетерпением. Вернее, ждут, конечно, не его. Но придет он.
        На тускло освещенной площадке Ромальцев громко зазвенел ключами и встал за пределами видимости из глазка. Он чувствовал троих. Он чуял их. И один из них караулит под дверью.
        Влад открыл замок, толкнул дверь и отскочил в сторону. Тот, кто ждал его, промахнулся, пытаясь сбить с ног входившего, и Ромальцев просто продолжил его движение, опрокинув на площадку и оглушив его же пистолетом. Еще до того, как в прихожей вспыхнул свет, Влад уронил на пол бросившегося на него красавчика-Борюсю.
        В ярко освещенном коридоре они с Андреем стояли друг против друга, целясь каждый из своего пистолета в голову противнику. И у обоих были глушители.
        - Мне это нравится! - слегка улыбнувшись, заявил Андрей.
        - Мне тоже, - ответил Влад. - В прошлый раз пушка была только у тебя.
        - Значит, равновесие?
        Борюся попытался вскочить, но, не говоря ни слова, Влад пришпилил его кисть к ящику для обуви. Красавчик взвыл не своим голосом.
        - Ух ты! - усмехнулся Андрей. - Нарушаем? Как же мы протащили в самолетик такую груду металла?
        - Нарушить закон могут все. Но не все умеют нарушать его безнаказанно, двойник.
        - Кто-кто?
        Вытье красавчика отвлекало. Андрей поморщился и спросил:
        - Может, ты заткнешься? - затем снова обратился к Владу, ни на мгновение, как и тот, не сводя с него пристального взгляда. - Откуда ты знаешь про двойника?
        - Оттуда же, откуда ты узнал про меня - досадная случайность...
        - Ну так давай пристрелим друг друга, а то мне уже скучно...
        И Андрей первым нажал на спусковой крючок. Влад растянул для себя мгновение, за которое пуля покидает ствол, на целую минуту и просто уклонился от нее. Пуля пробила висящий на стене алюминиевый таз, и грохота от него было гораздо больше, чем от самого выстрела. За ту же "разложенную на кадры" минуту Ромальцев ухватил Андрея за руку и, крутанув, запустил его в комнату.
        Подвывая, Борюся выкорчевал лезвие из дерева, затем, вскрикнув, извлек его из руки. Пробито было в том же месте, что и год назад, между костями. Проклятье какое-то... Эта малоприятная процедура заставила его забыть о судьбе шефа. С грехом пополам обмотав рану носовым платком, он хотел было сбежать, но замешкался. Если с Андрюшенькой-душенькой что-нибудь случится, его папочка любого из-под земли достанет и танцевать заставит. Знает он этих Скорпионов... Не первый день знаком..
        Красавчик кинулся в комнату. Там происходило следующее: шеф и незнакомец в черной повязке на лбу пытались прикончить друг друга в тесном помещении, но то одному, то другому что-нибудь мешало. Оба были не понаслышке знакомы с приемами и действовали подчас как зеркальное отражение и его оригинал. Кроме того, Борюсе показалось, что незнакомец вполне мог бы воспользоваться пистолетом, который валялся не так далеко от него, но не делал этого, словно задался целью придавить врага голыми руками. А вот у Скорпиона дотянуться до оружия возможности не было. Вот и метелили они один другого почем зря.
        Наконец Андрею не повезло: незнакомец сшиб его с ног и железной хваткой вцепился ему в горло пальцами. Скорпион захрипел и забился.
        В этот момент красавчик исхитрился выловить из-под ног Ромальцева пистолет. Причем черпанул он его так, словно "ствол" был раскален, а ему нужно выхватить его из пламени и подождать, пока остынет. Но едва оружие откатилось подальше от опасной близости этого психопата, Борюся схватил его уцелевшей левой рукой. Андрей выкрутился и увидел, что водила вооружен, а потому выкрикнул из последних сил:
        - Давай, чего стоишь?!
        Красавчик пальнул в Ромальцева, но курок даже не щелкнул: это был пистолет Андрея, а Борюся забыл передернуть затвор после первого выстрела.
        В эту секунду в пальцах Влада сверкнул какой-то круглый зазубренный предмет, и красавчик, зажимая ладонью шею, пробитую сюрикеном, откинулся в угол. "Звездочка" вошла так, что ни одна из артерий не была повреждена, правда, сам Борюся пока об этом не знал и, ожидая скорой смерти, немного угомонился.
        Но все же Андрею он подсобил: воспользовавшись моментом, когда Влад швырял сюрикен, Скорпион выскользнул из-под его пальцев, ткнул ему в лицо железной спицей, перебросил через себя и бросился бежать. Влад извернулся, как кошка, и приземлился на стопы, однако на это ушло определенное время. Спица чудом не лишила его глаза, но довольно глубоко продрала верхнее веко и левую бровь. Опустив голову, он набрал в легкие воздух, исподлобья взглянул перед собой и дернулся за Андреем. Красавчик плюхнулся вперед и схватил его за ногу.
        Влад пинком освободился от него, изменил намерения и надвинулся на красавчика, который, хватаясь за горло и умоляюще тряся головой, быстро отползал назад, покуда не уперся спиной в стену.
        - Не надо! - едва слышным шепотом вопил он. - Н-не надо!
        Ромальцев посмотрел на него, как на кем-то раздавленное дерьмо, и край его рта презрительно дернулся:
        - Мне тебя жалко! - произнес он так, что в другой момент Борюся предпочел бы скорее умереть, чем услышать это.
        Тут же забыв про красавчика, Влад побежал за Андреем.
        В конце улицы уже вовсю заливалась милицейская сирена: не иначе, как кто-то из жильцов, разбуженный шумом драки, вызвал сюда наряд.
        Влад нырнул в темноту. Скорпиона и след простыл. Но, как видно, он и не собирался разыскивать его, как не собирался и убивать. Какую цель преследовал Ромальцев во всей этой истории, кроме него не знал никто...
*
        Зинаида Петровна и Леша бегом бросились навстречу Владу.
        - Слава Богу! Слава Богу! - без устали повторяла Ромальцева, а потом охнула, увидев рассеченную бровь и веко. Господи, Владичка, что с тобой произошло?!
        Света и Денис вопрошали его только взглядами, но Влад сделал знак, что обо все расскажет потом. Может быть. Зато он сразу сел на корточки и взял за плечи Алексея:
        - Ты приглядывал за бабушкой?
        Мальчик кивнул. Влад ободряюще встряхнул его и поднялся:
        - Если вам не трудно, дайте пожевать голодному сыну и брату...
        - И папе, - вдруг упрямо пробурчал Леша.
        Ромальцев вскинул брови и удивленно посмотрел на него. Алексей смутился и, охватив Влада за талию, ткнулся лицом ему в живот. Света улыбнулась, а ее будущая свекровь, сериально прослезившись, побежала разогревать оставшийся обед.
        - Я тут подумал, - сказал Ромальцев-старший Денису, умываясь и приводя себя в порядок. - Может быть, мы заслужили хотя бы коротенькую поездочку в жаркие страны? Скучно сидеть на одном и том же месте...
        - Бродяга ты бродяга! - все-таки услышав его, упрекнула Зинаида Петровна.
        Братья переглянулись и усмехнулись.
        - Ма, ну правда! - Влад сел к столу. - Как это ни странно, никто из нас еще не был в Египте. Ну, по крайней мере, в этой жизни... А ты, Леш, как на это смотришь?..
        НАЧАЛО МАЯ...
        И тогда Сет сказал:
        - Пусть отведут нас на остров Внутренний и я буду состязаться с ним!
        Пошел он на остров Внутренний, и признан был правым Гор пред ним. Тогда Атум, владыка Обеих Земель в Гелиополе, послал к Исиде, говоря:
        - Приведи Сета, ибо он связан узами!
        И тогда Исида привела Сета, и был он связан узами, как пленник. Атум сказал ему:
        - Почему ты препятствовал решению суда над тобою и почему отнял для себя сан Гора?
        Сет ответил ему:
        - Нет, мой добрый господин, пусть позовут Гора, сына Исиды, и пусть отдадут ему сан его отца Осириса!
        И тогда привели Гора, сына Исиды, и возложили Белую корону на его голову, и возвели его в сан отца Осириса. И сказали ему:
        - Ты - прекрасный царь Египта и ты прекрасный владыка каждой земли во веки веков!.
        Рената проснулась с улыбкой. Солнечный зайчик путался в ее золотистых волосах, и удравший от Ника Рыжик пытался поймать его неловкой ручонкой.
        - Привет, котенок! - она подхватила сына и затянула его к себе. - Мне снился такой классный сон и как будто про тебя!
        - А про меня? - прислонясь к косяку, в дверях возник Гроссман.
        Рената показала ему кончик языка и отпустила недовольно заурчавшего самостоятельного Сашкина на пол. Неуклюже переставляя ножонки, он помчался на разведку в соседнюю комнату.
        На майские праздники в городе было уже совсем тепло. Кое-где расцвела сирень, в парках и скверах вовсю резвились бабочки и ребятишки. Природа начала новый цикл жизни.
        Рита "отпустила" себя и Ренату в загул, и потому все Первое мая они впятером болтались по парку, используя Ника в качестве вьючного мула. Отпрыск Марго клянчил у матери деньги на карусели и автоматы и постоянно исчезал из поля зрения. Впрочем, Ритка не очень беспокоилась:
        - Он в меня. Не пропадет и не потеряется. Главное - сесть где-нибудь на лавочке и никуда не уходить, пока не вернется...
        Сашкин выдернул ручонки из родительских пальцев и на своем тарабарском наречии объяснил, что он, собственно, человек самостоятельный и ограничивать свою добрую волю не позволит никому. Когда Ник погнался за ним, Рыжик объяснил то же самое более понятным методом: сморщил кнопочку носа, показал свою гордость - первые три зуба - и сказал что-то типа "Вя-я-я-яка!" Гроссман засмеялся, и, тут же прекратив кукситься, Саша заливисто захохотал. Замечательная бабочка увлекла его на газон.
        - Сашкин! Землю - не есть! - предупредила Рената.
        Глупая ты, мама! Как же можно не есть землю, когда она такая вкусная?! Вот воздух - невкусный, а есть его можно сколько угодно... Вопиющая несправедливость.
        Влад пришел сюда один. Он знал, что Рената и Сашка здесь. Может быть, ему посчастливится ни к чему не обязывая ни себя, ни их, перекинуться с нею хоть парой слов?.. Может быть, и удастся...
        Они с Ником сидели на скамейке недалеко от корта, а их сын... да, их сын... он резвился на клумбе, безуспешно отлавливая пестрых легкокрылых мотыльков. Рита - Влад знал и ее, она была в неплохих отношениях с Зоей, а также имела деловые связи с его фирмой - поднялась и куда-то ушла, наверное, тоже чтобы не мешать семейной идиллии Гроссманов...
        Ромальцев взобрался на турникет шагах в двадцати от них и закурил, балансируя на узкой перекладине. Он смотрел на Сашку, похожего на свою маму... Если бы можно было хоть прикоснуться к нему. Но нельзя: такой закон, его не нарушишь. Пока нельзя. И неизвестно, будет ли можно когда-нибудь. Так повелось, а с тем, что повелось, не шутят...
        Влад тихо засмеялся: Рыжик в это время как раз нырнул за бабочкой обеими руками и, шлепнувшись на пузик, удивленно выглянул из одуванчиков. Очередная бабочка неторопливо улетела.
        Рената не выдержала и забралась к нему. Николай остался на скамейке и, чтобы что-то сообщить ему, Рената все время оглядывалась. О господи, какой она стала красивой! И, если бы он не знал того, о чем не догадывались даже они, то сказал бы, что и счастливой... Влад прикрыл лицо рукой, но не мог не взглянуть на Сашкина еще и еще раз.
        Малыш восторженно втягивал в себя воздух, удивляясь и восхищаясь. Его радостные возгласы были слышны даже Ромальцеву.
        Рената сорвала желтый одуванчик - цветочек солнца - и стала щекотать им нежную щечку Рыжика. Золотистик-Сашка, золотистая Рената и золотистые одуванчики под золотистым солнцем... Малыш смеялся, запрокидывая голову и отталкивая от себя "щекотальный" цветок. Затем понюхал и, верно, перемазав носик в пыльце, чихнул.
        Наклонившись к ним, Николай любовался их возней, Ренатой, Сашкой. Это было видно даже отсюда...
        Влад докурил сигарету, в течение которой решал - либо сейчас, либо никогда. И чем ближе к фильтру подходил огонек, тем яснее ему становилось: не стоит мешать. Ради одного единственного - вот такого - мига иногда можно пожертвовать и вечностью. Пусть. Если сбудется, то сбудется, а если нет, он до последнего будет помнить именно это мгновение, как помнил тысячи и тысячи таких же, с ними же...
        Ничто вокруг не должно мешать им, когда они пищат и смеются. И ничто не помешает. Он позаботится об этом.
        Влад легко спрыгнул с турникета и пошел в противоположном от них направлении. В конце концов он просто растворился за деревьями...
        КОНЕЦ 2 КНИГИ
        (ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ)
        декабрь - август 2000 года