Сохранить .
Бедный Павел. Часть 2 Владимир Владимирович Голубев
        На пороге новой эры #2
        Победа в войне одержана, мятеж подавлен, но сложный и удивительный XVIII век преподносит новые сюрпризы.
        Владимир Голубев
        Бедный Павел
        Часть 2
        Глава 1
        Душа была пуста, боль, непонимание, неверие - всё смешалось… Воздуха не хватало. Может, я умираю? Я сидел, смотрел в окно, вокруг бегали мама, Потёмкин, в глаза заглядывал Белошапка, слуги крутятся - какая-то суета, а сил встать не было. Потом будто услышал, как кто-то поёт, протяжно так, красиво. Голосов было много, они сливались, переплетались. Я узнал - осмогласие[1 - Система организации церковных песнопений в православной церкви.]. Я слышал его в доме Разумовского и в его домовой церкви.
        Я осознал, что происходит. Отогнал жестом докторов, роившихся вокруг. Оперся на ручку кресла, встал, вцепился в плечо испуганного Потёмкина.
        - Пойдём, Гриша! - слова выкашливались, как мокр?та.
        - Куда, Павел Петрович?
        - В церковь!
        Григорий помог дойти мне до дворцовой церкви, где я сел в молельне и просто дышал воздухом, пахнущим ладаном, и молился. Прибежал отец Леонтий, который стал моим духовников, с тех пор как Платон был рукоположён в епископы Санкт-Петербургские. Он всё понял и просто начал вслух читать молитвы. Ровный речитатив отца Леонтия, горящие свечи, образа, внимательно смотрящие на меня, запах ладана и воска - мне становилось легче. Постепенно краски вернулись.
        Я так всё хорошо рассчитал, продумал. Всё должно было быть хорошо. У нас должно было получиться. И у нас получилось! Вот только детали - они всё меняют. Зачем мне такой мир, где я победил, но нет Маши? Бог показал мне, что смеётся надо мной и моими планами. Но как-то не полностью, что ли…
        Когда я вышел из церкви, уже стемнело. Я хотел отъехать в Петергоф, побыть одному, послушать море. Но спокойно пережить своё горе мне не удалось. На пути из церкви меня встретил бледный Белошапка и сообщил, что меня нижайше просит прибыть к нему Алексей Григорьевич Разумовский.
        - Что случилось? - ответил я ему, почти равнодушно, придавленный своим несчастьем. А Гришка ответил:
        - Помирает он! Проститься хочет! - ох, как! Я-то думал, что больнее уже не будет, но резануло как ножом, все чувства опять взбунтовались, голова закружилась, но мир остался очень чётким. Я резко встряхнул головой и махнул слугам.
        - Что случилось? - спросил я Гришку, накидывая кафтан и выбегая наружу. Осёдланный конь и конвой уже ждали меня.
        - Да вот, говорят, как в Петербурге всё это началось, он слёг и больше не встаёт! А сейчас послал человека сказать, что помирать будет, Павлушу просит! - голос Белошапки сорвался на всхлип, холодный и сырой воздух обжигал мне лицо. Я не понимал, что же происходит в мире, и молил Господа, чтобы застать Алексея Григорьевича живым.
        Бросив коня слуге около дворцового крыльца, я бегом кинулся в комнаты к Разумовскому. Человек, которого я давно считал своим отцом, лежал в постели, одетый в расшитый мундир, украшенный всеми орденами и наградами. На белом, как морская пена, лице его, казалось, жили только глаза, которые по-прежнему смотрели на меня с нежностью и жалостью.
        - Алексей Григорьевич! Что с Вами?! - просто взвыл я.
        Тот слабой рукой махнул находящимся в комнате брату, племянникам и слугам. Те вышли, и мы остались наедине.
        - Умираю я, Павлуша! Чую я, смерть за мной пришла! Не могу я уйти, с тобой, мальчик мой не попрощавшись. - Я, уже не сдерживаясь, зарыдал, и прижался к нему. Я гладил его по старым дряблым щекам, и только повторял:
        - Батюшка! Батюшка! Простите меня! - слеза медленно, как во сне, потекла по его мертвеющей щеке.
        - Павлушенька, воистину любил я тебя как сына своего! Прости меня, старика, что бросаю тебя в такой момент! Прости ты меня, сынок! Старый я стал, слабый! Не хватило мне сил дотерпеть! Прости меня, мальчик мой! - голос Алексея Григорьевича слабел, и я понимал, что он покидает меня. Я плакал, прижавшись к нему, сжимая его ладони, чувствуя, как они холодеют.
        Просидел я так больше часа, пока не нашёл в себе силы поверить, что его больше нет. Потом встал, утёр лицо, вышел из комнаты и позвал ожидающих за дверями родственников и слуг. Старичок-священник, что причащал умирающего, подошёл ко мне и, молча, погладил меня по голове. Как я снова не заплакал, не понимаю…
        Это был уже второй человек, который был мне ближе других, что ушёл от меня навсегда. Боже! Как же мне было больно!
        Я провёл в доме Разумовского ещё около получаса, пытаясь прийти в себя. Как остекленевший я сел на коня, всё было как во сне. Спать я не мог, сидел перед камином и смотрел на огонь. Люди во главе с мамой не оставляли меня ни на секунду. Я иногда успокаивающе улыбался им…
        Весь следующий день я молился, работать не получалось. Ночью опять не спал. Отправил родных спать, а за мной следил Белошапка. Но уже под самое утро примчался Карпов - верхами. Это для него было совершенно нехарактерно, Емельян побаивался лошадей, и то, что он прискакал… Он был одет очень небрежно, вид имел совершенно безумный и несчастный, глаза красные и вытаращенные.
        - Ты что, Емельян? - мне началось казаться, что я уже смотрю на всё как-то со стороны.
        - Михаил Васильевич там! Отходит он! Уж не знаю, как и… Но Вы всё же его любили и я… Я вот…
        - Боже, да что же происходит? Что? - уже не сдерживаясь, заорал я.
        Емельян, путаясь в словах, объяснил мне, что старый учёный при обороне Зимнего сильно простудился. Он не думал о себе, бегая по морозу в одном камзоле, часто распахнутом. Недугов у него было уже много, и ещё одного он сразу даже не заметил. А вот после моего прибытия, когда всё успокоилось, он понял, что заболел, и хворь его уже тяжёлая.
        Я слишком был занят подавлением мятежа и мало обращал внимания на окружающих, а оказалось, что мой старинный друг уже несколько дней лежит дома в горячке. Врачи бегали вокруг него, но помочь не умели. И вот теперь он понял, что ему не победить болезнь.
        Я бросился к нему. Мороза я не чувствовал. Белошапка, сдержанно ругаясь, обмотал мне лицо шарфом. Я скакал с ощущением, что опаздываю к очень-очень важному…
        Что же, я не успел принять его последний вздох, моего дорогого друга, соратника и учителя… Рядом с ним были его дочь, зять и Эйлер - старый слепой учёный прибыл к своему умирающему другу.
        Эйлер плакал не стесняясь. Он передал мне последнюю просьбу Ломоносова - сберечь его научное наследие. Старый математик протянул мне огромный свёрток бумаг - последние работы академика, которые он в спешке заканчивал уже на ложе смерти. Господи, когда же закончится этот кошмар! Сколько же ещё будут уходить близкие мне люди? Кто ещё уйдёт от меня этой кошмарной зимой?
        Боль прорвалась. Смертей было очень много. Да, детали - они всё меняют… Я не ждал такого и теперь платил за свои ошибки. И пусть душа моя просто разрывалась от боли! Но не во мне же дело! В маме, в Гришке, в Захаре, в Эйлере, во всех людях, которые поверили мне, и которые шли против меня! Мне надо держаться!
        Как мне скрыть свою боль от окружающих? Но я же победитель! Я монарх! Я символ их победы! Я обязан довести своё дело до конца! И я должен ничего им не показать! Должен, и всё! Я дал себе клятву не пытаться заглушить свою боль алкоголем, ибо так можно стать законченным пьяницей, остановиться будет очень сложно. Надо взять себя в руки.
        Я снова не спал в эту ночь, сидел у себя в кабинете, смотрел на огонь в камине и вспоминал близких людей. Громкий баритон Ломоносова и его гениальный ум, лаковое поглаживание руки Разумовского и его мудрые советы, и твёрдое плечо, на которое я всегда мог опереться, и мою Машу - самую нежную…
        Никого уже видеть не мог. В душе всё клокотало. Казалось, что и для меня эта ночь может стать последней. Как же мне всё пережить? Тихо-тихо открылась дверь, и вошёл младший брат мой, Алёша. Одиннадцать лет ему было, учился он неплохо, переписывались с ним постоянно. Алёша всё ко мне рвался на войну, но пока рано ему ещё было. Вошёл и, как котёнок, бесшумно ко мне. Смотрит на меня, испуганно так. Я улыбнулся ему, он робко мне в ответ, и говорит:
        - Братец Пашенька, плохо тебе?
        - Плохо, Алёшенька! Плохо! - голос срывался…
        - Так, может, поплачешь, братец?
        - Не могу, Алёшенька! Не волен я, ибо не просто человек, а император, пусть и соправитель, но император. Грех мне слёзы лить, когда отечество моё страдает. Негоже нам, царям о своей боли переживать - действовать надо! Бог на нас смотрит!
        Он прижался ко мне тёплым комочком и тихо сказал:
        - Коли тебе, Пашенька, плакать нельзя, можно я за тебя поплачу?
        - Поплачь, братец, поплачь!
        Он, лёжа у меня на коленях, плакал, а я гладил его по голове и молчал. Именно его слёзы дали мне ту отдушину, в которой я так нуждался. За эту ночь я смог найти в себе силы.
        Утром я был грустен, но уже твёрд и разумен. Я был готов вернуться к делам. Это странное письмо московского генерал-губернатора Салтыкова, в котором он сообщил о смерти моей супруги от чумы и почти более ничего, только скулёж и просьбы о прощении. Информации о ситуации толком не было. Что он там, с ума совсем сошёл? Что случилось в городе? Как Маша могла заболеть чумой, которую нам удавалось сдерживать даже в княжествах? Ответов не было, а я желал их услышать.
        В Москве у нас пока не было нормальной сети агентов, мы начали только строить её на слабом фундаменте, что возвела там Тайная канцелярия. Скорее мы имели там информационное бюро, но тогда где информация? Захар, дубина эдакая, не доложил мне о том, что уже две недели к нему не прилетают голуби из Москвы, посчитав это неважным на фоне событий в столице. Он ждал курьеров от своих агентов, а первым успел Салтыков…
        После этого он судорожно попытался исправить свою ошибку и выяснить подробности событий в Москве. Пока единственным источником информации был тот самый курьер, что привёз депешу от Салтыкова, но знал он очень мало - он знал только то, что в Москве чума. Ещё в самом начале эпидемии, он вместе с Салтыковым убыл из Москвы в усадьбу фельдмаршала в Марфино, где и находился всё это время. До него доходили слухи, что в Москве начался бунт, погромы. Салтыков заволновался, но боясь болезни, не вернулся в город. О содержании письма курьер ничего узнать не успел, ибо был незамедлительно отправлен ко мне.
        Вот так… В Москве ещё и бунт! У нас здесь в столице, пусть и временно, бардак полный, управление почти утрачено, а во втором городе страны непонятно что происходит. Я и мама на грани срыва. Сейчас, по сути, Потёмкин с Вейсманом на себе всё тянут. Только к вечеру прибыл курьер уже с вестями от наших агентов. Оказалось, что голубятня, которая обеспечивала связь, была разрушена ещё в начале эпидемии, посыльные отправлялись регулярно, но до нас никто из них не добрался.
        Св?дения об этом не доходили до экспедиции в Москве, но поняв, что что-то не так, ответов и указаний к ним не поступало, там начали дублировать сообщения и отправлять больше гонцов. И, вот, наконец, один до нас добрался. Причины этого были очевидны - бунт в Москве превосходил все наши предположения.
        Зараза пришла в город на цыпочках, Салтыков и иже с ним проглядели начало болезни, лекари сигнализировали о такой опасности, но карантинные меры своевременно не были предприняты. Небрежение городских властей своими обязанностями было просто ужасным. Информация о болезни была, но её, по сути, скрывали - если бы я знал о таком, то наверняка оставил в городе войска для карантина. Как попала чума в город пока непонятно, но, похоже, с трофеями и мародёрами, ибо солдат она почти не коснулась.
        Для меня было страшно, что я так сосредоточился на петербургских событиях и проглядел всё остальное! Я понимал, что если бы не замыкался столь на столичных делах, то увидел признаки проблем, услышал врачей, которые могли донести до меня свои волнения. Я бы нашёл войска, чтобы оставить для безопасности города. И Маша была бы сейчас жива!
        Взрыв случился через два дня после моего отъезда. Количество заболевших начало расти очень быстро, скрывать это стало невозможно, в городе началась паника. Сразу после начала эпидемии, поняв, что происходит в городе, из Москвы бежали и Салтыков и прочие местные власти. Маша осталась в городском доме губернатора, посчитав, что это будет правильным - супруга наследника престола должна остаться в городе для успокоения народа. Тем более что чуму она видела не раз и ужаса от неё не испытывала.
        Страшная болезнь вытащила наружу самые мерзкие нравы этого во многом патриархального города, который очень отличался от Санкт-Петербурга, где даже многие лодочники знали грамоту и читали газеты. Одуревший от страха народ рванул в церкви, где, целуя святые иконы, люди надеялись спастись от моровой язвы, но тем самым ещё больше увеличивая круг инфицированных.
        Архиепископ Московский Амвросий Зертис-Каменский, человек весьма умный и образованный, попытался ограничить заражение, распорядившись закрыть доступ к некоторым иконам, что вызвало уже настоящий бунт, в результате которого безумная толпа ворвалась в Кремль. Амвросий был растерзан, присутственные места - разгромлены. Салтыкова в городе не было. Ответственность на себя принял надзирающий за здравием города Москвы - генерал Еропкин. Он начал собирать войска по всем окрестностям, однако все боеспособные части ушли с Вейсманом. Лишь немногие солдаты ещё находились в казармах с ранеными, больными и при обозах, оставленных в городе.
        Основная масса оставшихся солдат обеспечила карантин города - инвалиды и раненные большего сделать не могли. Главные усилия вначале были направлены на недопущение распространение заразы на окрестности. Похоже, этого удалось избежать. Солдаты вошли в город и попытались навести порядок, но пока из успехов было только освобождение Кремля и монастырей, в которых разместили гарнизоны. Во время этого бунта был разгромлен и дом Салтыкова, где размещалась моя жена. Маврокордаты и их охрана сопротивлялись до последнего, в схватке погиб брат Маши, а её отец был ранен. Хотя солдаты Еропкина успели вырвать мою жену из рук обезумевшей толпы, но, похоже, Маша именно тогда заразилась.
        Уже в Кремле, через два дня, это обнаружилось - врачи работали очень активно, но лекарства от этой болезни не было. Только очень немногие счастливчики могли выжить. Врач Данила Самойлович, что лечил Машу, сам заболел, но пока надежды на его выздоровление ещё были. Что происходило в Марфино - никто не знал, а Еропкин в диком огорчении по поводу смерти моей супруги впал в полное уныние и просил об отставке. Хотя он был профессионалом и до получения ответа на свою просьбу не снижал усилий по наведению порядка, но сил ему катастрофически не хватало.
        Такой дефицит ресурсов вызывал сомнение в своих возможностях у армии, наводящей порядок в городе. Где же взять войска? Мы начали судорожно искать резервы. Было отправлено сообщение Румянцеву, но войска придут из Подолии очень нескоро. В Петербурге нам самим войск не хватало. Бунт в столице ещё не погас, и такой чудовищный удар нам было просто нечем парировать. Мы скребли войска, где могли, но собрать больше трёх рот было пока решительно невозможно.
        Однако вмешался другой неучтённый нами фактор - Григорий Орлов. Он почувствовал, что дело проиграно и пытался спастись, но жизнь лесного татя[2 - Тать - преступник (уст.).] была не для него. Соглядатаи сообщили о визите Григория к брату Ивану в его усадьбу, в которой у них состоялась беседа, и Иван прямо указал брату на путь спасения - Москва, где бунт и чума, куда не могут быстро отправить войска для наведения порядка. И тот начал действовать решительно: собрал конногвардейцев, которых Орлов возглавил при мятеже и, не обращая внимания на затруднения, рванул в Москву с огромной скоростью. Через четыре дня он был там.
        Именно он спас Москву, приведя более полутора тысяч очень желающих получить прощение от власти мятежников, и бесстрашно бросившись на улицы, объятые страшной болезнью и безумием.
        - ? ?
        Москва горела. Такой кошмар Елизар увидеть никак не ожидал. Сколько раз он бывал в Москве, сопровождая разных особ, и всегда Москва захватывала его. Она нравилась ему больше Петербурга и даже больше родной Рязани - одновременно и бурно-торговая, и величаво-торжественная. А сейчас от былой красоты и величия ничего не оставалось.
        Когда Григорий Орлов нарисовал конногвардейцам, которые пошли за ним в мятеже Паниных против Императрицы, всю картину их поражения, Лущилин, как и большинство его товарищей по гвардии, хорошо представляя себе последствия, ощутил отчаянье и полное опустошение. Но Орлов тут же предложил им альтернативу в наведении порядка в Москве, что должн? было дать им надежду на прощение. Да, конногвардейцы знали, что в старой столице чума и бунт, но вот к такому они точно не были готовы.
        Уцелевшие постройки, чёрные от копоти, как зубы мёртвых великанов, возвышались среди сгоревших домов на улицах города. Именно по уцелевшим каменным церквям и каменным же строениям и этажам купеческих домов и дворянских усадеб можно было понять, по каким улицам они едут. В первые дни было ещё страшнее, теперь-то они уже попривыкли. Китай-город и Замоскворечье были разрушены полностью, а в остальных частях города разорение носило уже очаговый характер.
        Трупы валялись везде. Сложно было понять, кто был убит душегубами, кто умер от моровой язвы, а кто от голода и холода. Сколько всего народу погибло не понять. По городу бродили одуревшие от крови шайки татей, собравшиеся, похоже, со всей России. Не меньшую опасность представляли толпы религиозных фанатиков, возглавляемых полоумными проповедниками, исступлённо уничтожавшие всех неприсоединившихся к ним. А ещё чума… В условиях хаоса на улицах она распространялась всё больше и больше.
        Бывший фаворит императрицы явно пошёл ва-банк, обещая всё и всем, причём никаких реальных полномочий у него не было. Генерал Еропкин молча согласился со старшинством Орлова в вопросе наведения порядка в Москве, чётко понимая, что город надо спасать любой ценой. Сразу же по прибытии в город Григорий Григорьевич кинулся в тюремные остроги, что у Калужских ворот и Бутырских казарм, где произносил жаркие речи, агитируя содержавшихся там заключённых послужить отечеству в качестве мортусов[3 - Служитель при больных карантинными заболеваниями во время эпидемии.] в обмен на прощение им преступлений.
        Однако преступники не горели желанием идти в город, чтобы погибнуть от страшной болезни. Перелом наступил, когда своё слово сказал Колобок, именно этот разбойник считался наследником знаменитого Ваньки-Каина. Настоящего его имени никто не знал, только прозвище. Ходили слухи, что он был даже дворянских кровей. Но никакие пытки после поимки не смогли заставить этого жестокого человека начать говорить, он только смеялся над неловкими катами[4 - Палач (уст.)].
        В его приговоре ни у кого сомнения не было - казнь или Нерчинские рудники, столько крови было на его руках. Елизар стоял тогда рядом с Орловым, тот громко выкрикивал, сверкая глазами, обещания, поминая умирающий город и Господа. Тати же прятали взор, не желая идти на верную гибель, предпочитая привычную каторгу смерти. И здесь, внезапно, в задних рядах поднялась огромная медведеподобная фигура. Лицо человека было изуродовано, один оставшийся глаз так пристально смотрел на генерал-аншефа, что тот запнулся.
        - Истинно ли Москва гибнет, твоё благородие? - хрипло произнёс разбойник.
        - Гибнет! А кто ты такой, что ко мне так обращаешься?
        - Я-то? Я раб божий, обшит кожей! Ты же меня о помощи просишь, не я тебя! Как хочу, так и обращаюсь - всё равно умирать, что мне… - Орлов проглотил наглую выходку.
        - Так что ты хочешь сказать мне, раб божий?
        - Я, пожалуй, пойду в мортусы! Мне город жалко, людишек… Записывай!
        - Кого писать-то? Раба божьего?
        - Раб Божий Колобок я - так и пиши! - генерал пристально смотрел на криво ухмыляющегося ему татя, потом медленно кивнул писарю. После решения Колобка все заключённые в тюрьмах согласись на предложение Орлова - все…
        По городу, наконец, побрели безликие фигуры, одетых в провощённые мешки мортусов, которые крючьями грузили трупы на телеги и увозили их на специальные чумные погосты.
        До сей поры даже некоторые улицы были просто перекрыты баррикадами трупов, и проехать конным по ним было невозможно. Этим пользовались бунтовщики и так могли скрыться от солдат. Теперь же наводить порядок стало проще и мощь регулярной армии уже начала давать о себе знать.
        Каждый день солдаты стали уверенно занимать улицу за улицей. За ними шли врачи и монахи, выявляя источники заразы. Дома, в которых были чумные, безжалостно, но аккуратно сжигались, больных собирали на территории чумных госпиталей, организованных за пределами города. Закон начал возвращаться в Москву, и ватаги татей начали отступать в сожжённые центральные районы, где они могли ещё отбиваться в руинах и на заваленных улицах. Пришлось даже использовать артиллерию, разбивая ею завалы.
        Здоровых людей размещали по уцелевшим домам, улицы патрулировались солдатами и вооружаемыми местными жителями. Вокруг Москвы были затеяны целых двенадцать специальных кладбищ, где хоронили умерших. Строго была запрещена практика Божьих домов, в которых трупы копились по полгода-год, пересыпаемые льдом.
        Москвичи веками создавали дикий ритуал, не желая зимой, которая продолжалась по полгода, рыть могилы в мёрзлой земле. Услуги могильщиков в такую пору были доступны лишь самым богатым горожанам. Остальные же копили своих мертвецов в таких заведениях до весны. А весной выяснялось, что часть покойников не востребована, и установить их родственников не представляется возможным. Таких мёртвых держали в Божьих домах, пока жуткий склад не переполнялся, и потом хоронили их в братских могилах.
        Это древняя традиция вызывала приступ дикой злобы у докторов, ибо в таких условиях эпидемия чумы была абсолютно естественна. Сам Орлов, посетив такое заведение в Марьиной Роще, долго извергал содержимое желудка с жуткими матами, после чего и постановил Божьи дома немедленно закрыть, а трупы похоронить.
        Елизар забрался в седло после очередного такого штурма центральных кварталов - он очень устал. За этот месяц, что Лущилин был в Москве, он ни разу не смог заснуть - всё ему виделись горящие дома, изуродованные чумой трупы и запах разлагающейся плоти. Конногвардейцы тронулись в путь к Кремлю, где они теперь размещались.
        Пусть теперь они были в городе не единственными подразделениями, которые занимались наведением порядка - два драгунских полка из армии Румянцева уже присоединились к ним, но работы хватало на всех. Императрица и Наследник своим Указом назначили Григория Орлова ответственным за наведение порядка в Москве, и он стремился скорее вернуть весь город под контроль властей.
        Елизар незаметно для себя отстал от своих товарищей. Взгляд его равнодушно скользил по серым стенам домов и по чёрным головням пожарищ, Лущилин равномерно покачивался в седле, и ему даже начинало казаться, что всё это лишь тяжёлый сон.
        Вдруг взгляд его споткнулся о какую-то преграду. Он встрепенулся, очнулся от мутной полудрёмы и услышал громкий человеческий голос, раздававшийся чуть в стороне, в переулке. Елизар разглядел, что у ворот подгоревшего, но ещё целого и богатого дома лежит женщина с безжизненным лицом, покрытым чёрными чумными пятнами, уставившись мёртвыми открытыми глазами в серое небо. А голос вопил, поднимаясь всё выше.
        - Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить. И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своём, ни в воровстве своём. И сидит на троне Антихрист и изрыгает он гной из уст своих! И от того гноя плодятся новые язвы, что поражают верных Господу! И если не поразим мы Антихриста, то станем в ряды рабов его… - солдат, наконец, понял смысл слов и бросился в переулок, где увидел тощего оборванного человека, который нацепил на себя явно не по размеру белую фелонь. Он, выкатывая глаза и обильно орошая всё вокруг пеной изо рта, проповедовал десятку изнеможденных людей.
        - Ах ты ж… Сквернавец! - Елизар выхватил палаш и, размахивая им, кинулся к людям. Те испуганно прыснули по сторонам, но проскочить мимо взбешённого солдата они не могли, попрятавшись по углам. Проповедник, сверкая бельмами глаз, прикрывался руками и выкрикивал:
        - Сатана! Сатана! Слуга Антихристов!
        Лущилин размахнулся и рукой, в которой была рукоять палаша, аккуратно ударил безумца в висок. Наступила долгожданная тишина. Солдат обернулся и пристально посмотрел на прижавшихся к стенам слушателей одержимого.
        - Ты не подумай чего, солдатик! - забулькал дородный старик в когда-то богатом кафтане и слишком большом для его головы рваном колпаке, - Мы живём тут, а он пришёл и кричит! Мы это… Мы ему не поверили!
        - Глупцы! Таких, как вы, тоже надо на дознание волочь! Что слушали и не повязали негодяя, что против Бога и Престола злословит! Что яд лживый вам в уши льёт! Ладно, проваливайте! - и устало начал вязать лжепроповедника. Потом, также не глядя на расползавшихся из переулка горожан, вскинул оказавшееся тяжёлым бесчувственное тело на плечо и потащил его к своей лошади, терпеливо стоявшей на улице. Уже пристроив оборванца и взяв лошадь под уздцы, Елизар внезапно услышал новый звук. Плакал младенец. Солдат непонимающе завертел головой и понял, что плач шёл из-под тела умершей от чумы женщины.
        Как заворожённый он оставил лошадь и подошёл к трупу. Протянул руки, чтобы перевернуть покойницу, и здесь его просто отшвырнуло от неё.
        - Уйди, дурень! Жить надоело, что ли! Не твоё дело тут умирать! - огромный мортус в своём мешке, закрывающим всё тело с головой, смотрел на него тёмными прорезями для глаз. Он сам своим крюком перевернул тело, а из-под него показался живой младенец. - Ух ты! Чудо-то, какое! Живой!
        Солдат тоже непонимающе смотрел на здоровенького с виду ребёнка, громко сообщающего всем о своём существовании. От его звонкого требовательного крика мир словно раскололся. Серость и равнодушие полумёртвого города уступила жизни. Мортус отбросил крюк, скинул свой страшный мешок, нежно прижал к себе кричащего младенца и решительно сказал:
        - Вот дела-то! Понесу его в Ивановский монастырь! Там сёстры и чумных лечат и сирот принимают.
        - Колобок? - Елизар узнал изуродованное пытками лицо. Мортус обернулся.
        - Нету Колобка больше, солдатик. Нету! - и решительно пошагал по улице.
        Эта ночь стала первой, когда Елизар спал.
        Глава 2
        Я был обязан, несмотря на все несчастья, продолжать работать. Встал вопрос о похоронах Разумовского и Ломоносова. Для меня вариантов не было - такие славные люди, герои отчизны нашей, должны лежать в каком-то общем сакральном месте. Чтобы память их чтилась, и последние почести им оказывались во всём. Всероссийский некрополь был нужен и для того, чтобы у людей верных и способных появился ещё один стимул служить империи, и для того, чтобы поклонение праху великих сынов России стало традицией, укрепляющей государственные устои. Со мной никто не спорил.
        Около строящегося Исаакиевского собора была выделена большая площадка, которая в будущем должна была быть полностью расчищена, и где будет организовано кладбище. Пока подготовили только маленький участок, и первыми похороненными там стали как раз Разумовский и Ломоносов. Похороны нельзя было отложить до полного замирения города, поэтому похороны были далеко не такие, как следовало бы. Но на церемонии было много людей и войска. Я произнёс слова о любви к Родине и героизме покойных, прочитал последнюю посмертную оду Ломоносова, которая была посвящена великой победе в войне с Турцией, мама, не скрываясь, плакала, многие тоже утирали слёзы.
        За что же Господь меня так наказывает? Почему я лишён дорогих и близких мне людей так сразу? Да, Разумовский и Ломоносов были уже немолоды, но почему все вместе? Почему сразу после Маши? Наверное, я бы мог опустить руки, но мама бросила свои дела и почти всё время проводила рядом со мной.
        А Потёмкин, он оказался человеком даже лучшим, чем я предполагал. Гришка был безумно влюблён в мою мать, и находиться рядом с ней хотел просто постоянно. А то, что мама жертвовала их временем для меня, Потёмкину было наверняка очень больно и тяжело. Я представлял себе, как он внутри ревновал. Но он был другом, настоящим другом. И Григорий тоже вцепился в меня как клещ и вытягивал из ночного кошмара, что стоял сейчас передо моими глазами.
        Нет, я чётко себе представлял, что могло случиться, если я сейчас начну пить или даже жалеть себя. Это закончилось бы катастрофой. Как лично для меня, так и для государства. Уже слишком многое зависело лично от меня, и мама с Григорием это понимали. Просто говорили со мной, то один, то другой. Я выстоял тогда благодаря им, да Алёше, что повадился приходить ко мне в кабинет каждый вечер. А потом примчался из Москвы Платон Левшин.
        Он был в Москве, тушил пожар московской катастрофы, как её начали называть в обществе. Даже мятеж столичной аристократии померк в сравнении с чумой, хаосом в старой столице и гибелью Марии.
        Не дожидаясь ничего и никого, он кинулся в Москву гасить религиозные волнения, спасать наследие своего друга архиепископа Амвросия, убитого там. Смерть Зертис-Каменского для Платона также стала и личной трагедией, тот был одним из его ближайших друзей и сторонников. Амвросий был опорой Платона внутри церкви. Умный, образованный, искренне верующий и почитаемый паствой человек. И сейчас было необходимо любой ценой остановить этот кошмар, то торжество дикого невежества, что захлестнуло Москву. Платон, уже ставший митрополитом Новгородским, тут же отправился в старую столицу со своими лучшими людьми.
        Проблема Чумного бунта, как его стали называть, для Церкви была значительно больше, чем проблема мятежа Паниных. Если в Петербурге решался вопрос о престоле и, по сути дела, вопросы веры противоборствующими сторонами не затрагивались, то в Москве одной из главных причин катастрофы стали именно вопросы религии. Разжигали огонь бунта в основном именно проповедники. Замечены были староверы различных течений, протестанты, какие-то сектанты, чуть ли не язычники, сатанисты, да ещё и радикальные православные священники активно подливали масла в огонь. Недаром первой целью мятежников стал Московский архиепископ, и именно после его гибели порядок в городе был разрушен.
        Так что, разбираться надо было серьёзно. И Платон встал во главе церковных властей, и стал той силой, без которой Орлов не смог бы остановить хаос. Но, как только порядок был установлен, Платон сразу вернулся в столицу, пусть и оставив там для следствия и контроля большую группу архиереев и монахов. Он ощущал ответственность за мои чувства и понимал, что мне нужна помощь в осознании и оправдании своих действий, да и вообще, в понимании смысла происходящего.
        Через некоторое время я снова почувствовал вкус к жизни. Мы говорили каждый день, Платон рассказывал о святых, которые через свою личную боль и трагедию тащили ярмо, что вручил им Господь. Ведь Он даёт только тот крест, который ты можешь нести.
        - ? ?
        Увидев наши проблемы, Священная Римская империя и Пруссия, подталкиваемые Францией, попытались прощупать почву в отношении раздела Польши, но Румянцев тут же начал изображать подготовку к военным действиям, польское войско тоже встрепенулось, и всё рассосалось. Не испытывали наши соседи, даже за французские субсидии, особого желания столкнуться с победоносными и верными престолу русскими войсками, которых должна была поддержать ещё и польская армия, только что успешно подавившая восстание на своей территории.
        Из Москвы приехал Маврокордат-старший. Чума и бунт лишили его детей: моя Маша умерла от чумы, а сын и наследник Александр погиб в схватке с погромщиками. Несчастный старик с перевязанной головой, с потухшим взором и серым лицом, вошёл ко мне тяжёлой шаркающей походкой. Как он отличался от того энергичного ещё не старого человека, что я знал до этого.
        Он напоминал мне о счастье, которого я лишился. Я одновременно хотел бежать и от него, и к нему - забыть, но не забывать! Слёзы выступили у меня из глаз, я всё же бросился к нему, обнял. Он крепился несколько секунд, а потом разрыдался на моём плече. Что я - совсем молодой человек, который ещё может полюбить и найти своё счастье. А он - старик, потерявший всё: и положение, и средства, и семью. Куда ему-то податься? В монастырь?
        - ? ?
        - Ваше Высочество! Я виноват во всём! Я не уберёг супругу Вашу…
        - Не надо так говорить, Константин Николаевич! Как Вы могли остановить чуму? Что Вы? Вы потеряли любимую дочь и единственного сына! Я нисколько Вас не виню! Что Вы?!
        - Я прошу Вас дать мне разрешение удалиться в монастырь…
        - Нет, что Вы говорите, Константин Николаевич! Вы, который был прекрасным отцом моей любимой жены, который столько сделал для нашего счастья и нашего государства! Я не могу дать Вам такого дозволения! Не могу! Когда я вижу Вас, я вспоминаю свою любимую, с которой я должен был пройти через жизнь, но воля Божия…
        Нет, положительно, если Вы найдёте в себе хоть какие-то силы - я прошу Вас оставаться рядом со мной! Вы нужны мне и как родной человек - Вы всегда останетесь для меня родным! И как советник при мне! Вы обладаете опытом, которого у меня нет. Вы умны, и при этом я могу доверить Вам свою жизнь, дорог?й тесть! Прошу Вас!
        Я уговорил его! Похоже, именно поддержка и цель в жизни были нужны старику, и он нашёл всё это у меня. Вот, я ещё раз убедился, что работа - лучшее лекарство от душевной боли. Маврокордат оказал нам помощь, которая оказалась крайне своевременной. Он через свои связи смог оказать влияние на власти Священной Римской империи, дабы убедить их не связываться с Россией. И именно факт резкого снижения активности австрийцев заставил и Пруссию задуматься о перспективах остаться с Россией с глазу на глаз.
        - ? ?
        - Фриц, мне кажется, что это авантюра!
        - Нет, Генрих! Я вижу в этом путь к величию Пруссии! - король Фридрих, прозванный Великим, бегал по своему кабинету в Сан-Суси и размахивал руками. Его брат Генрих принц Прусский сидел в кресле и некоторой иронией поглядывал на своего венценосного родственника.
        - Но, подожди, Фриц, ты не можешь быть уверен в австрийцах, у меня есть информация, что они тайно ведут переговоры с русскими, вроде бы о получении ими Валахии и Сербии от турок. Это будет им сильно выгоднее, чем воевать с поляками и русскими, даже в союзе с нами. Риск оказаться tete-a-tete с русским медведем слишком велик.
        - Но Кауниц[5 - Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг - (1711 - 1794) выдающийся австрийский государственный деятель. Отвечал за внешние сношения Великой Римской империи.] нас уверяет, что это лишь слухи!
        - Ты веришь этому хорьку, братец?
        - Нисколько! Но Королевская Пруссия[6 - Прусская часть Польши, с крупнейшим городом Гданьском (Данцигом).] и Данциг будут украшением нашего королевства!
        - Фриц, не спеши! Что там твой маленький Пауль?
        - Он безмерно уважает меня и предан мне больше даже чем его отец! Но его жестокая мать! Она вбила ему в голову уважение к матери, и он не может найти в себе силы свернуть власть этой русской Мессалины! Эта убийца собственного мужа держит своего сына под полным контролем, и он может только информировать меня о её намерениях, но повлиять на них не в состоянии!
        - И что сообщает, твой информатор?
        - Его матушка, безусловно, собирается драться, не допуская мысли выпустить из своих когтей Польшу и своего бывшего любовника[7 - Король Польши Станислав II Август Понятовский имел бурный роман с Екатериной II в 1756 - 1758 гг.]!
        - Успокойся, Фриц, а как здоровье Марии-Терезии[8 - Мария Терезия - (1717 - 1780) Эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии. Старшая дочь и наследница императора Священной Римской империи Карла VI Габсбурга. Жена императора Франца I и мать императора Иосифа II. Фактическая правительница Священной Римской империи.] и Екатерины?
        - Причём тут это? - Фридрих уже не бегал, а устало ходил по комнате - возраст брал своё, ему уже шёл седьмой десяток.
        - А притом что если одной из этих особ не станет, то нам придётся иметь дело с их наследниками. А твой преданный друг Пауль…
        - О да, братец! Он нам даст не только Польшу, но и всю Империю! Императрица России сейчас очень увлечена каким-то Потёмкиным, но она часто болеет и много проводит времени в загородном дворце! А Мария-Терезия уже стара, а её сынок грезит безумными реформами, что очень непопулярны в Империи!
        - И ты, Фриц, сможешь воспользоваться этим и захватить Империю даже без особого сопротивления!
        - О да… - старый Фриц в задумчивости опустился в кресло рядом со своим братом.
        Дядюшка Фриц, будучи очень хитрым персонажем, уже поистратившим б?льшую часть своего авантюризма, в одиночку связываться с Румянцевым не захотел. При этом прусский король хотел выглядеть не завоевателем, а скорее чуть ли не посредником между двумя империями, в том числе и для сохранения авторитета у меня лично.
        Фридрих Великий по-прежнему находился в приятной уверенности, что он для меня является высочайшим авторитетом, и Россия при моём правлении будет таскать для него каштаны из огня, а пока я нахожусь в зависимости от своей жёсткой и властной мамаши. Но вот, вскоре, настанет время, когда он всего добьётся и без войны! И уж лишать его этой уверенности я точно не собирался.
        - ? ?
        Меж тем, следствие шло и шло, вовлекая в свои тенеты всё новых и новых персонажей. Заговор оказался более разветвлённым, чем мы видели, чем планировали. Для меня, а особенно для мамы, это было тяжело и даже страшно, но сдаваться было поздно.
        В Риге, в начале мятежа, мои агенты схватили прибывшего туда по дороге из-за границы графа Александра Строганова - бывшего зятя моей драгоценной тётушки Анны Карловны Воронцовой. Он был активным участником заговора - ну и Бог бы с ним, небольшая фигура. Но, оказалось, что граф выступал в качестве не просто участника или даже одного из руководителей мятежа, а эмиссара зарубежных сил. При нём обнаружили более трёх миллионов гульденов золотом, которые он получил не только от французов, что было вполне ожидаемо, но и от англичан.
        Этот хитрый мерзавец убедил сначала французов выделить деньги на заговор в их пользу, а потом ещё и англичан в полезности заговора уже для них. Это была очень значительная сумма, и если бы он привёз эти средства вовремя, то, возможно, такое развитие событий также могло завершиться для нас катастрофой. Деньги смогли бы убедить многих колеблющихся. Но он опоздал.
        Хорошо, мы предполагали, что французы мимо такого заговора точно не пройдут, но англичане - наши союзники! Пусть они и дали существенно меньше, чем лягушатники, но всё-таки дали! Вот это афишировать пока точно не стоило. Это может подорвать наши отношения с ними, а Англия - сейчас главный союзник России в Европе.
        А сам Строганов - очень интересная фигура, если уж смог запудрить мозги первым лицам двух крупнейших европейских держав, да ещё так, что они доверили ему очень большие деньги и так и не узнали, что он доил их обоих - вечных антиподов европейской политики. Придушить бы такого ухаря втихую, но нельзя - талант! Надо придумать, как его использовать, так, чтобы ещё самому на его крючок не попасть…
        Практически физическую боль мне причинила измена человека, которому я уже привык доверять, которого я считал своим другом - одного из моих янычар - Андрея Разумовского. Конечно, во время войны мы близко не общались, но переписывались активно! Мы делились впечатлениями и мечтами. Николай Шереметев тогда активно изучал за границей финансы, Андрей воевал при Чесме, а Саша Куракин должен был пойти по дипломатической службе. К началу мятежа они вернулись в столицу, и я их предупреждал о грядущих событиях, давал им инструкции…
        Шереметев играл роль стороннего наблюдателя, слишком осторожного, чтобы участвовать в мятеже, но готового принять его итоги. Николай должен был наблюдать за настроениями в обществе и информировать меня. Но сдержаться не смог и всё-таки вышел на защиту Зимнего. Куракину досталась самая сложная роль - наблюдать за родственниками - Паниными. Информировать нас об их планах и делать вид, что он участник заговора. А вот Разумовский… Он был самым горячим из нас, к тому же воевал, и я его не наделял особыми задачами, берёг. А он присоединился к заговору, причём участвовал в боях и оказался последним, кого смогли выловить в лесах солдаты.
        Что это было? Зачем? Кирилл Разумовский оббивал наши с мамой пороги, прося за непутёвого отпрыска, который пошёл ещё и против его воли. К чему всё это было нужно Андрею, никто не мог понять. Я велел его пока подержать в Шлиссельбурге и не допрашивать, желая сделать это потом лично.
        Для мамы личной проблемой, близкой к трагедии, стала измена её бывшего любовника, бравого офицера, бравшего в Семилетнюю войну Берлин, человека, которому она безгранично доверяла, главы военной коллегии - генерал-аншефа Чернышёва. Захар Чернышёв оказался в центре заговора, а вместе с ним в мятеже участвовали и его два брата.
        Мама категорически дистанцировалась от расследования дела Чернышёвых, и я её понимал - конечно, сложно изучать место в заговоре против тебя людей, которым ты полностью доверял, на чью преданность ты надеялся. Мне самому это было неприятно, ведь глава военной коллегии по моим планам должен был быть опорой военных реформ, а брат его Иван был неплохим управителем флота нашего. Печально.
        Братья были заточены в крепость, однако старший, Пётр, был болен, и я отправил его под домашний арест, где он и скончался, не дождавшись приговора. Я общался с ними, пытаясь понять причины измены столь близких трону людей. М-да, крайне неприятная была обязанность…
        Пришлось заняться и делом бывшего генерал-кригскомиссара Глебова. Означенный персонаж был мною отодвинут от дел армейских, но об открытии нами его махинаций ему не сообщали - слишком уж интересны были его связи с иностранными дипломатами. Оказалось, что они есть, и в избытке.
        За ним следили почти год. Аарон Лейбович привозил ему мешки с золотом, правда, его было значительно меньше, чем они договаривались - всё-таки основные поставки продовольствия в армию давно уже шли чрез меня, но Глебов особенно не давил. Мы хотели выяснить, куда он эти средства пристроит, но долго не могли понять. Пока люди Пономарёва не смогли заинтересовать в сотрудничестве камердинера английского посла, после чего мы выяснили, что именно посол был посредником в переводе средств генерал-кригскомиссара в английские банки.
        Экий мерзавец, он уворованные деньги прятал за рубежом! Прямо знакомым духом будущей России на меня пахнуло! Но мы продолжили слежку и выяснили, что не только его средства уходили через посла - наш Глебов тоже был посредником. Он собирал деньги своих знакомых сановников, которые по положению своему не могли просто выехать за рубеж, и размещал их за границей. Целую сеть вскрыли. В крепость они попали одновременно с заговорщиками, но не вместе с ними - нечего наглых казнокрадов путать с мятежниками. Пока мы их принуждали вернуть выведенные средства домой, а суд - потом, не к спеху.
        - ? ?
        Братья Орловы приехали ко мне просить за своего брата. Прибыли все вчетвером. Мама не хотела обсуждать судьбу своего бывшего фаворита категорически, передав эту функцию мне, заявив, что я могу делать с ним всё, что хочу - хоть казнить, хоть миловать. Так что аудиенцию я им давал единолично, и не в кабинете, а в тронном зале. Выстроились они в ряд, по ранжиру слева направо: Иван, Алексей, Фёдор и Владимир. Я начал первым и просто:
        - Знаю, зачем явились! Знаю! За Гришеньку просить, братца своего! Знаю, что не он сам придумал в Москву мчаться - спасать, порядок наводить! Знаю! И о чём просить пришли тоже знаю - простить его! Так что - вот ответ вам мой! Конечно, прощу я его! Довольны? - на удивление голос подал не старший - Иван, а Алексей:
        - Государь-батюшка, Павел Петрович! Не с этим мы приехали! Григорий слёзно молит не его простить, а тех гвардейцев, коих он на измену подбил, в блуд ввёл, вынудил присяге изменить, а сам он готов ответить за измену свою. Солдаты же грех свой искупили - с моровой язвой и бунтом бесстрашно сражались и победили, страх свой преодолев! - вот здесь я, признаться, даже опешил.
        - Вот оно как! Гвардейцев просит простить! - я встал с трона и начал в задумчивости расхаживать по зале. А братья стояли, молча, смотрели на меня, и в глазах я их не видел гнева, ненависти и даже мольбы, они смотрели спокойно и прямо. Я, конечно, давно решил простить Григория, но вот то, что он будет так заботиться о своих солдатах, что готов будет пойти ради них на плаху… Это меня поразило, причём поразило приятно. Наконец, я остановился, посмотрел на них и сказал:
        - Счастлив я за государство наше, кое сынов таких имеет как братья Орловы! - удивление отразилось на их лицах, но я не дал им времени, - Я горд тем, что стоите вы передо мной и просите не за брата своего, а за солдат его! Конечно, я прощу им, ибо подвиг их велик и славен. И солдат, и брата вашего, и вас самих прощу, ибо хоть вы сами в бунте участия не принимали, но и брата своего не удержали от столь опрометчивых дел. Слушайте решение моё: брата вашего и солдат с ним пошедших прощаю, но освободить от наказания не могу! Ибо даст это надежду слишком многим, кои надежду получить не должны!
        Поэтому велю брату вашему удалиться в поместья свои и там прибывать. Гвардейцы же тоже получат наказание по грехам и заслугам их, однако лишены чинов и имущества они не будут. Со службы никого не отпущу, а отправлю служить туда, куда будет нужно для империи. Вас же, братьев Орловых, тоже со службы не отпускаю! Служить будете России, пока силы у вас есть!
        Голос подал младший Орлов - Владимир: - Что же это выходит, Ваше Императорское Высочество, ты хочешь нас братом к себе привязать, в аманаты[9 - Заложник (уст.)] его берёшь?!
        - Что?! - не выдержал я, сорвался я на крик, - К себе? Ты что, вин? перепил, глупец! Тебе что, пятнадцать лет? А вы, что, также думаете? Вы что мальцы, которые чести не знают? Одну гнилую гордость в себе носите?! - Иван поднял глаза на меня и произнёс:
        - Простите, Ваше Императорское Высочество, брата нашего молодшего! Молод он ещё, горяч и глуп беспримерно!
        - Угу… Где же я таких орлов-то ещё найду! Нужны вы, все четверо нужны! Не столько мне, сколько отчизне нашей! Даже Гришенька ваш дело себе найти должен! Хоть картошку растить, хоть лошадок разводить, хоть стволы ружейные сверлить - пусть пока сам решает! Вот когда решит - пусть приходит, в аудиенции не откажу! - они поняли, что гнев мой иссяк, казнить я их не собираюсь, начали улыбаться. - Вы все четверо нужны! Люди вы умные, храбрые, образованные - не мне вы нужны - империи! Находиться в Петербурге велю. Мы с императрицей решим, куда вас отправить, где вы всего способнее служить России будете.
        Те поклонились.
        - Ступайте!
        - ? ?
        В заговоре участвовало слишком много людей, пришлось напрячься даже для их размещения. Солдат, участвовавших в заговоре, содержали в казармах Петербурга, главарей и активных участников мятежа заключили в крепость. А вот основная масса участников из дворянского сословия просто находились в поместьях, ожидая решения власти.
        Тяжело было читать дела заговорщиков, участвовать в допросах, говорить с их родственниками, пришедшими просить за них. Хорошо, что не на одного меня всё ложилось - мама тоже тащила свой воз. Плакала вечерами. Тяжело поверить, что люди, которым доверяешь, на которых возлагаешь надежды, могут предать, тяжело… Потёмкин рвался на части, участвуя в расследовании, занимаясь управлением и успокаивая маму. Сам я ему не давался, ему и так тяжело, а я просто должен всё это выдержать.
        Но вот когда в заговор оказались вовлечены два старших сына Румянцева, а младший знал об этом, но не противился, вот здесь был удар. Если бы фельдмаршал присоединился к заговору, то ситуацию мы уже вряд ли удержали. Оказалось, всё висело на волоске, в то время как я был уверен, что всё просчитано. И мы действительно бы получили то, о чём мечтали наши враги.
        Пришлось бросить дела и поехать на встречу к Румянцеву. Надо было расставить точки над i. Фельдмаршал сейчас мотался между Малороссией и Польшей - армия должна была демонстрировать полную готовность, чтобы отбить желание у наших западных соседей пощупать наше мягкое подбрюшье - Польшу. Встретились в Киеве.
        Румянцев, к его чести, даже не попытался вступиться за отпрысков. Победоносный полководец лишь сказал мне, что верен престолу, а изменники должны быть наказаны вне зависимости от чинов и родственных чувств. Он был уставшим и опустошённым.
        - Пётр Александрович! - начал я наш разговор, - Как же так? Как же?
        - Простите меня Павел Петрович! Простите Ваше Императорское Высочество! Не знал я! Не ведал!
        - Как же так? Пётр Александрович! Я не могу… - оказалось, что мне держать себя в руках было ещё очень сложно, да и ему тоже.
        В конце концов, мы оба, почти рыдая, раскрыли друг другу свои объятья. Он, с трудом сдерживаясь, бормотал:
        - Ведь кровинушки мои! Ведь такие дураки! Господи! За что мне такое!
        Я тоже только и мог повторять:
        - Как же так, Пётр Александрович, как же так?
        На том мы и расстались, не в состоянии продолжать разговор нормально. Продолжение настало на следующий день. Немного придя в себя, мы вернулись к обсуждению перспектив.
        - Пётр Александрович! Вы же понимаете, что этот нарыв уже вскрыт, а теперь нам надо понять, как же нам жить дальше. Вам хорошо известно, дорог?й друг, что, дворяне заняли неподобающее им место в государстве, и начали пытаться подменить уже и власть царскую. Некоторые из них взяли на себя ещё больше, и пусть по недомыслию, но разрушили моё личное счастье. А главное: они пытались убить мою мать! Вы знаете, что всё это значит для меня слишком много! - он смотрел на меня понимающе, и, казалось, хотел сказать мне - «Ты же сам! Сам всё это затеял!».
        Он много знал, ещё о большем догадывался. И теперь задача состояла в том, чтобы убедить его в моей правоте и моральном праве переворачивать жизнь в стране! Не приказать - нет. Он, конечно, выполнил бы приказ, но ему надо будет убеждать своих подчинённых, а вот здесь одного приказа может быть недостаточно. Для решения проблемы мне требовалось именно убедить его в своей правоте, дать ему нужные аргументы.
        Я начал ему рассказывать о том, что будет в государстве, если мы его не изменим. Как мы с каждым годом будем отставать от Европы, и отставать всё больше и больше. Как во Франции и Англии копятся силы, которые скоро взорвут мир и захлестнут нас безудержной волной! Армии в Европе растут как на дрожжах, а для нас даже турецкая война оказалась почти непосильной. Мы могли потерять всё, надорваться, и государство наше погибло бы. Такого напряжения, как было при Петре, мы бы сейчас уже не выдержали. Чем бы это закончилось? В лучшем случае новой смутой! Мне кажется, что в этом я его убедил. Фельдмаршал согласился со мной.
        А уж когда я перешёл к вопросу награждения армии, Румянцев окончательно расцвёл. Оказалось, что он много думал и изложил мне ряд предложений по методам награждения армии без напряжения государственной казны и свой, пусть и пока недостаточно подготовленный, анализ военной ситуации и проблем в управлении на местах, в том числе в Малороссии, и вновь присоединённые земли, включая Молдавию.
        Его идеи о поощрении армии надо было обсудить и уже начать действия в этом направлении - долго тянуть с этим было никак нельзя, ибо далеко не все в армии были довольны происходящим, а ещё больше будут недовольны дальнейшими изменениями. В части же управления территориями, по его мнению, никаких радикальных шагов делать сейчас просто невозможно, ибо вызовет масштабные бунты, которые для нас недопустимы.
        Что же, это совпадало с моими мыслями. Даже Малороссия сегодня была фактически другая страна, и в этом мы были виноваты исключительно сами. Мы много лет занимались делами воинскими, пренебрегая гражданским управлением. Мы наслаждались победами, а в административные вопросы толком не вникали, позволяя местным нобилям жить практически отдельно от всей страны и наслаждаться, возникшими от такого положения дел, преференциями. Да, вопрос был сложный, но не настолько, чтобы создавать здесь хаос, лишь бы не решать его.
        Итак, очевидно, что мы не могли сейчас решительно интегрировать Малороссию в империю, а значит и со степными территориями и Молдавией тоже вопрос просто не решался. Однако у фельдмаршала был план, и теперь нам требовалось его совместно разложить по полочкам и начать реализовывать.
        Я привлёк для этого Теплова, который был сведущ в делах малороссийских, для него это было любимое дитя, и он умел отлично переводить мысли в конкретные планы и документы. Мы составили план изменений Малороссии и Новых земель на восемь лет. Мы считали, что так было нужно. Маме даже не пришлось что-то доказывать - она согласилась.
        И уже после всего этого Румянцев снова попросил аудиенции и наконец, попросил меня вмешаться в судьбу своих сыновей.
        - Ваше Императорское Высочество, я прошу Вас облегчить страдания детей моих и меня старого! Недостойны они, но всё-таки - они дети мои! - обижать фельдмаршала я никак не мог, но и прощать бунтовщиков тоже было никак не возможно.
        - Пётр Александрович! Как вы думаете, я уважаю Вас? Считаете ли Вы себя другом и единомышленником моим?
        - Я счастлив, Ваше Императорское Высочество, что мне дарована привилегия, считать себя Вашим другом. Вы не раз и словами и действиями своими показывали мне это!
        - Верите ли Вы мне, Пётр Александрович, что мне очень больно содержать детей Ваших в крепости?
        - Безусловно, верю, Ваше Императорское Высочество! Но моя боль, боль отца значительно…
        - Неужели Вы думаете, драгоценный мой Пётр Александрович, что они не дети мои?! Поверьте мне, Пётр Александрович, все подданные империи Российской - дети мои! И ко всем им я отношусь с любовью поистине отеческой и заботой родительской! И мне больно вдвойне, что дети Ваши, человека мною любимого и уважаемого, оказались в такой мерзкой истории! - я произнёс всё это с искренним надрывом и вынужден был остановиться и выпить воды, чтобы успокоиться.
        - Давайте без обиняков, Пётр Александрович! Вы понимаете, что я очень хочу простить их, но как это отразится на других моих подданных? Не примут ли они это за знак слабости и дозволенности преступлений? Где же закон тут? Одно самодурство… Как они мне верить будут дальше? Да и Вам тоже…
        - Я не знаю Павел Петрович! Не знаю… Но прошу! Нету у меня больше никого, кто род мой продолжит и старость мою поддержит!
        - П?лно, душа моя, п?лно! Неужто Вы думаете, что я не понимаю сложности положения? Но в любом случае будьте уверены, что уж старость-то ваша не пройдёт без моей личной поддержки! - я расхаживал по кабинету, заложив руки за спину и низко склонив голову. - Пётр Александрович! Я должен их наказать! Должен! Закон и справедливость должны торжествовать в государстве нашем! Поверьте мне, Пётр Александрович, что наказание будет суровым, но справедливым! Они ведь не участвовали в убийствах и не призывали к бунту своих подчинённых! Так что казни не будет! Каторги тоже! Да, они будут наказаны! Но я надеюсь, что обида за это не ляжет тяжким грузом на нашу дружбу и их верность в будущем!
        - Но что грозит крови моей, Ваше Императорское Высочество? - молил меня страдающий фельдмаршал.
        - Подождите немного, Пётр Александрович! - попросил я его в ответ, - Я ещё подумаю над наказанием, но пока мыслю направить их в провинции наши восточные для службы государственной. Пусть там они докажут способности свои и верность свою!
        - Благодарю Вас, Ваше Императорское Высочество!
        - Только прошу Вас, не оглашать всё сказанное здесь до поры официальной публикации! Всем участникам заговора, вольным и невольным, наказание будет объявлено одновременно! И публично! Успокойте супругу Вашу, но прошу, не сообщайте пока даже ей моё решение. Дети же Ваши пока посидят в крепости! Пусть почувствуют наказание за глупость свою, дабы впредь в таком деле не участвовали, ни по наивности юности, ни под влиянием людей других, даже ими уважаемыми и любимыми в будущем!
        - Я Вас понял, Ваше Императорское Высочество!
        - Участники мятежа будут лишены имущества, но они дети Ваши, а лишать имущества Вашу семью было бы в?рхом несправедливости, хотя по чести и Ваша вин? есть в глупости их.
        - Не уследил…
        - Да, не уследили, ибо служба России на первом месте у Вас перед семьёй и детьми всегда была, и корить Вас за это никто не решится! И теперь я постараюсь дать Вашим детям самостоятельность, Пётр Александрович! Чтобы в своей службе к Вашему покровительству и покровительству семьи Вашей обратиться они не могли. За советом, да и только!
        - Благодарю Вас, Ваше Императорское Высочество! Для детей своих ничего больше просить не могу! - он встал, оправил мундир и поклонился мне.
        - Не стоит благодарности, Пётр Александрович! Вы соратник мой и верный слуга отечества! - я обнял его на прощание.
        Надо было скорее возвращаться, дел в столице было великое множество. По дороге домой я смог найти в себе силы заехать в Москву, на могилку Маши. Её похоронили возле Новодевичьего монастыря, тогда невозможно было организовать нормальные и тем более торжественные похороны, а сейчас уж смысла не было. Я погоревал о любимой. Снег, белый-белый. Красиво так. Маше здесь, наверное, хорошо - красоту природы она любила.
        А вот город был чёрный, пожары его не пощадили. Весь центр города был разрушен. Жуткий контраст белого снега и чёрных домов, даже стены Кремля были закопчённые. Еропкин, которому и доверили восстановление порядка в городе, тоже был в копоти. Он хоть и пытался предстать передо мной в самом лучшем виде, но не смог проехать мимо замеченного беспорядка. Да, человек на своём месте сейчас.
        А следствие по Московскому бунту вёл официально князь Вяземский. Ему подчинялась Тайная канцелярия, пусть её бывший руководитель Шешковский сидел в Петропавловской крепости, будучи активным участником переворота, но сама структура, перешедшая под контроль Пономарёва, работала. Сам Вяземский оставался в Петербурге, а во главе расследования фактически встал один из стариков-разбойников - Афанасий Метельский.
        Его все звали дядькой Панасом, тихий такой, небольшой, седой. А его татары ещё мальцом угнали в рабство, потом в Венеции на галерах был, бежал, через Далмацию, Империю и Польшу пробирался пять лет на родину. О нём легенды ходили в Сечи, уж крови-то он повидал и пролил реки, но вот никого здесь до смерти не запытал - обет дал и блюл его строго. А вместе с ним работал отец Зосима - монах из Высоцкого монастыря.
        Уж его-то я хорошо знал лично - Зосима со мной и в Яицком городке был, и у калмыков. Умный, хитрый и харизматичный - явно ему архиерейская стезя светила. Он был из калужских мелких дворян, но очень способный и настырный, всю молодость провёл в Европе, даже католичество принимал и в Римской иезуитской коллегии учился, а потом всё-таки домой захотел. Вот здесь монашество принял, но его католическое и даже иезуитское прошлое серьёзно затрудняло путь наверх. Но Платон его заметил, и теперь Зосима был его правой рукой, фактически он был главой спецслужбы церкви. Мы с Платоном давно обсуждали, что у католиков и иезуиты есть и доминиканцы, а у нас так вообще никого нет. Так Платон нашёл человека, который может такое создать.
        Щепин тоже был в городе. Кому ещё мог я доверить следствие по чуме? Надо было всё выяснить, понять, как так получилось, что мы узнали о моровой язве только тогда, когда она выплеснулась на улицы.
        Так что, в части расследования всё было под контролем, но пока люди работали, и результата ещё не было.
        В столице следователи тоже пока не завершили своей работы, открывая всё новые и новые детали заговора, но материалы по отдельным участникам поступали постоянно. Мы уговорились с мамой не выносить решения без обсуждения и общего решения, благо серьёзных споров у нас не возникало. Наказаны должны были быть все участники заговора, но наказание их не могло быть одинаковым.
        Глава 3
        По моему возращению мы, наконец, начали проводить реформы, ради которых нами и всё и затевалось. Были выпущены Манифесты Правящих особ «О дворянах», «Об Имперском кабинете» и «О награждении армии», одновременно с ними указ о роспуске на вечные времена всех гвардейских полков с запретом на использование когда-либо их наименований за предательство, измену и попытку цареубийства.
        Манифест «О дворянах» предусматривал обязательность табели о рангах[10 - Таблица соответствия военных, гражданских и придворных чинов Российской империи, введённая Петром I. Табелью определялись чёткий порядок карьерного роста, а также получения личного и потомственного дворянства.] и отмену вольности дворянской, в части свободы от службы и обучения. Определялась необходимая служба дворянина в армии на протяжении десяти лет, причём эта служба могла прерываться однократно на срок не более пяти лет, однако в случае войны каждый дворянин обязан был явиться на службу воинскую. Возобновлялся запрет на отъезд за границу без разрешения.
        Вводилось понятие инфляции дворянского положения, которая применялось к лицам дворянского сословия от службы уклонившихся, то есть отказавшийся от службы дворянин, дворянином быть переставал и лишался земель. Неучёный недоросль не мог уже поступить на службу офицером или чиновником, только солдатом. Состояние потомственного дворянства теперь ограничивалось всего лишь двумя коленями в роду, а потом, если и второе поколение дворянской семьи не достигало чинов, достаточных для получения этого статуса, то их дети уже становились только дворянами личными.
        Всё это существенно дополняло табель о рангах. Мне казалось странным, что табель о рангах вводит систему поощрения, но не упоминает систему наказания, а это убирает из его основы половину стимулирующего эффекта. К тому же последствия отказа от службы теперь были полностью прописаны.
        Манифест «О награждении армии» даровал армейским офицерам и генералам обширные земли на новых территориях, которых было достаточно, чтобы удовлетворить их аппетиты. Переселенцы на эти территории должны были оседать на землях новых помещиков уже на новых основаниях. Чтобы не вызвать обиды в армии, на которую мы сейчас опирались, следовало, конечно, обеспечить поток крестьян быстро и масштабно. Но всё-таки мы получали время.
        Снести напрочь существующую социальную структуру и начать строить новую было очень соблазнительно, но абсолютно безумно. Полностью исключить дворян из общественной жизни, сослать их за мятеж, означало бы остаться без образованных людей в принципе, да и опереться для такой пертурбации в государстве было решительно не на кого.
        Армия такого не поддержала бы - офицеры сами по происхождению дворяне, их родственники, да и они сами были частью сложившейся системы. Убедить их в своей правоте, уговорить отказаться от привычного достатка и системы ценностей? Полноте, такое невозможно!
        Революции мы сделать бы не смогли без последующей Гражданской войны, а война в таких условиях окружающей действительности могла привести только к верной гибели государства и большинства населения - соседи порвут нас на лоскуты. Даже та Гражданская война, что была в той, моей, реальности, после тяжелейшей Мировой войны на фоне крайней усталости наших соседей и нежелании их воевать, вызвало масштабные интервенции соседей и потери многих окраин. А сейчас это было много страшнее. Страшно себе представить, что придётся снова оказаться на осколках, а может и просто всё погубить. Нет, только медленно и аккуратно.
        Сейчас надо вывести из игры наиболее радикальную часть дворян, дать больше воли крестьянам, запустить промышленность, а для этого надо подкупить армию. Да, пройдёт немного времени, и дворяне, а особенно их богатейшая часть придёт в себя и снова начнёт выдавливать себе привилегии, но, надеюсь, к тому времени мы уже найдём себе дополнительные опоры.
        Сенат же ликвидировался, ибо многие члены его оказались среди бунтовщиков, и заменялся Имперским кабинетом, с переводом служащих, дабы не нарушать управление империей. Вариантов пока особых не было, нам нужна была самодержавная власть без ограничений, даже слабеньких. Чтобы не путаться, существовавший со времён Петра, Императорский кабинет преобразовывался в Императорский приказ.
        Общество, однако же, всё ещё боялось худшего. В дворянской среде империи царил ужас перед грядущим. Наследник потерял в кошмаре бунта жену, своего близкого друга графа Разумовского и может начать рубить головы недовольным, Императрица же жестока изначально и ранее её останавливал только добрый нрав Наследника. Не дай бог чем-то спровоцировать их гнев!
        На этом фоне, дворянские бунты, которых мы опасались, отменяя вольности, были весьма незначительны - боясь окончательно потерять милость Престола, дворяне сидели тихо-тихо и молились, чтобы всё успокоилось само собой. Для подавления этих волнений даже не требовалось посылать войска, всё затухало под давлением соседей, которые боялись не только и не столько верховной власти, сколько крестьянских бунтов, что, возможно, уже не будут гаситься войсками.
        Да и пока меры властей, по мнению большинства, походили на действия Петра I по отношению к стрелецким полкам, что ещё не стёрлись в памяти. Так что до сих пор обществом всё воспринималось вполне с пониманием. Все ждали продолжения.
        И оно последовало. В общем, структура заговора и виновники были ясны, оставалось разобраться с прочими участниками. Тянуть же с наказанием для виновных в убийствах и грабежах смысла не было. Так что в марте 1773 г. приговор им был вынесен.
        - ? ?
        Бывший подпоручик Афанасьев, не отрываясь, смотрел в узенькое, под самым потолком окошко в своей камере. Через него был виден краешек серого Санкт-Петербургского неба. Афанасьев очень хотел увидеть в окно пролетающую птицу, почему-то ему казалось, что если он её увидит, то в его жизни ещё может случиться что-нибудь хорошее.
        За своей спиной он чувствовал присутствие священника, который уже исповедовал его и причастил перед предстоящей казнью. Что тот ждал ещё от него, Афанасьев не понимал и, не обращая на попика внимания, пристально смотрел в небо. В голове стучало, только мысли о смерти роились как рой злобных пчёл. Хотелось выть, но воздуха в груди на это уже не хватало.
        Как же так произошло? Как же его блестящая карьера гвардейского офицера может так окончиться? Его рвение к службе, его молодечество и желание выбиться в вельможи не могло быть так отмечено! Почему казнь? Понять он не мог. Как же так, он всё поставил на карту Паниных, убивал ради них, много и бездумно? Как же он ошибся? Он же раньше никогда не ошибался!
        Сын мелкопоместного дворянина из-под Волоколамска, он лестью, хитростью и точным расчётом добился места в гвардии - только чтобы родителей мочь содержать! Доходов от двух занюханных деревенек едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а они-то уже старенькие! Ухватил же удачу за хвост - замечен был самим Петром Паниным за свой волчий азарт в деле мятежном! Ну, не мог их замысел закончиться неудачей! Не мог!
        Весь этот кошмар мнится ему только - вот птица пролетит в окне и проснётся он! Может, в отчем доме он глаза откроет, горничная Глаша позовёт его к столу, а там соберутся все и дядя Илларион приедет с тётушкой Агафьей и кузиной Еленой…
        - Сын мой, есть ли тебе, что ещё сказать мне? - вырвал его скрипучий голос священника из мира фантазий. Больно так вырвал, словно уже петля захлестнулась вокруг шеи и дёрнула.
        - Что? Нет, идите! - и снова уставился в окно, надеясь вернуть эту сладостно-убаюкивающую мысль, узник. Священник горестно покачал головой, посмотрел с сожалением на приговорённого к смерти и вышел. «Как же такой молодой и красивый офицер столько людей умучил? Господь милостив, может, простит он ему, глупому?» - думал подпоручик, но сам уже в это не верил.
        А Афанасьев прилёг и попытался заснуть, но сон не шёл. Стояли перед глазами мертвецы - люди, которых он убил. Много их так… Сам не знал уж сколько - убивал, не думая, всё во имя славы и победы, знакомые и незнакомые. А впереди всех Борис Евстафьев - дружок же, пили вместе, мечтали. А он его, походя, в спину заколол, как негодяй какой. А кто же он ещё после этого? Убийца, тать - всё правильно… Примет ли его Бог такого?
        Он так и не заснул… Совсем не получилось - всё думал. Он думал до тех пор, пока под барабанный бой не затянулась петля. Возможно, ему показалось в последний миг - по низкому серому небу промелькнула шальная птица.
        - ? ?
        Стылым пасмурным мартовским утром на Царицын луг потянулись колонны бывших гвардейцев, под охраной солдат. Природа, как будто также стремилась наказать людей, что столь глупо и безрассудно повели себя. Заключённых вели из всех мест, где они содержались. Они шли, мрачно меся ногами холодную грязь на невымощенных улицах или скользя по покрытым мокрым ледком мостовым. С неба сыпался ледяной дождь с твёрдыми снежинками. Били барабаны, иногда ржали лошади, но люди шли молча и, казалось, слышно, как капли бились о мокрую одежду конвоированных или железные стволы ружей конвойных.
        Людей выстраивали на площади разомкнутым квадратом так, чтобы всем было видно место будущей казни. В центре поля были выстроены виселицы в количестве пятнадцати штук. Никто не мог оторвать глаз от чернеющих помостов - с них вскоре предстоит отправиться в мир иной приговорённым, имена коих ещё не были известны. Любой из пригнанных на казнь мог оказаться там - на чёрной плахе.
        За рядами гвардейцев и охраны, на расстоянии нескольких десятков шагов собирались горожане - в первых рядах мрачные дворяне, а дальше разношёрстная публика, жаждавшая зрелища. Все ждали, стояла жутковатая тишина.
        - Паниных казнить будут! - пьяный визгливый голос из гущи зевак щёлкнул как выстрел. Поднялся гомон, выкрикивались имена возможных казнимых, обсуждались подробности казни. Высшее сословие испуганно жалось друг к другу, и только некоторые брезгливо морщились. Наконец дружно забили барабаны, шум затих, с открытой стороны строя подъехал кортеж Императрицы и Наследника. Царствующие Особы поднялись на специальное возвышение, где уже установили лёгкие кресла.
        Барабаны забили часто-часто и замолкли. Вывели пятнадцать человек, обряженных в серую одежду - осуждённые. По длинным рядам бывших мятежников прокатился вздох облегчения - не их казнить будут. Опять ударили барабаны и замолкли. На постамент поднялся бывший генерал-прокурор Сената Вяземский, который не участвовал в заговоре и получил пост секретаря Имперского кабинета. Он зачитал приговор - слова его доходили до приговорённых и первых рядов зрителей. К повешенью были приговорены четыре офицера и девять солдат, которые лично убивали своих товарищей, а также двое горожан, что с особенным азартом разбойничали в охваченном мятежом городе.
        Барабаны снова забили. Приговорённых споро повесили, никаких помилований не было. А также не было сделано различий в казни дворян и простолюдинов. Это был ещё один чёткий сигнал о немилости престола к дворянам, и явного уравнивания их в статусе с прочими. Однако большинство увидело в этой казни и другой сигнал - казней больше не будет. Не станут Императрица и Наследник рубить головы без счёта и вести себя подобно предку их Петру Великому - будет что-то иное. Хотя тут же пошёл другой слух - это были только казни за убийства, за мятеж наказание будет позже.
        Дальнейших указаний и даже намерений власти относительно судьбы бунтовщиков как и офицеров, так и солдат, да и просто примкнувших к заговору дворян не появлялось, шло следствие. Оно шло тяжело - не хватало людей, умений - слишком много участников было в заговоре. В круг внимания следователей попало в общей сложности более восьмидесяти тысяч человек. Реально разобраться в участии каждого было невозможно. Поэтому решено было выделить непосредственных участников и руководителей и разрабатывать их, а также самых богатых и влиятельных персонажей и покопать под них. Остальных - уж как получится.
        В середине апреля я и мама получили итоговое заключение проведённого следствия и приступили к его изучению. Занимательное чтиво, которое позволяло понять роли участников и степень их вины. Дочитав, я приехал в Петропавловскую крепость - к Паниным, точнее, к Никите Ивановичу. Его брат Пётр имел для меня меньшее значение - он был вед?мым, хоть и крупной фигурой, но в глобальных вопросах двигавшейся исключительно следом за братом. Разговор состоялся в кабинете коменданта крепости, куда привели моего бывшего учителя.
        Он был подавлен, сильно похудел и осунулся, но при этом условия его содержания были весьма щадящими. Никита Иванович, конечно, томился неопределённостью и смертельной опасностью, но его достаточно авантюрный характер давал ему надежду на положительный исход, которой было достаточно для поддержания моего бывшего учителя в форме. К тому же он знал, что никто из членов его семьи не был казнён, а женщины, которые активно участвовали в неудачном заговоре, не были заточены в крепость. Увидев меня в кабинете, Панин воспрянул, но я сразу же осадил его:
        - Что же, драгоценный мой, Никита Иванович! - произнёс я со всей доступной мне язвительностью, - Расскажите мне, с чего это Вы собирались убить мою дражайшую маменьку? Неужто Вы хоть на минуту могли подумать, что стать матереубийцей, даже ради получения абсолютной власти для меня приятно и допустимо? Я вам хоть чем-то дал понять, что могу обидеть, унизить ту, которая дала мне жизнь? А убить её? Ну, скажите мне, Никита Иванович?
        Он ничего не смог мне сказать в ответ. Боялся? Конечно, боялся! Я явно был в ярости! Голос мой лязгал, скулы сводило… Я говорил с ним совершенно не так, как говорил раньше, не так, как подобает говорить верному ученику со своим глубокоуважаемым учителем. Причём эти проявления чувств были не наигранные, ну почти не наигранные - не такой уж я хороший актёр, чтобы изобразить такое достаточно натурально. Панин, низко наклонив голову, стоял передо мной несчастный, ясно понимая, что сейчас решается его судьба, и она может закончиться крайне неудачно.
        - Что же вы молчите, Никита Иванович? Вы были так смелы, когда составили поддельный манифест, на котором было начертано моё имя! Вы - тот человек, который учил меня! Учил меня чести! Отвечайте! Что же Вы молчите? Объяснитесь, наконец, любезный! - на последних словах голос мой поднялся высоко, я почти кричал на него, а Панин молчал, опуская голову всё ниже и ниже. Я продолжал тем временем:
        - Посмотрите мне в глаза и скажите, как Вы дошли до жизни такой? Вы - человек, что всегда считал себя олицетворением дворянской чести и кричал об этом на каждом углу! Вы считали себя умнейшим! Хитрейшим! А что я теперь вижу? Вы лгали! Вы, не испрося моего разрешения, воспользовались моим именем и подняли верных МНЕ солдат и офицеров на бунт! Не заботясь об их дальнейшей судьбе! Как Вас правильно называть после такого? Возможно, изменником? Может, даже Вы видите своё место на плахе? - здесь он всё-таки посмотрел на меня. Первый раз видел у своего наглеца и хитреца учителя глаза, наполненные просто собачьими преданностью и тоской.
        - Ваше Императорское Высочество… - залепетал он мне в ответ. Опять образовалась пауза. Я снова повысил голос:
        - Ну? Ну? Никита Иванович! Вы же мастер слова! Говорите же!
        - Я… Я виноват! Прошу простить если не меня, то хотя бы людей, верных мне, брата моего! Которых я обманул… - снова финт Орловых? Кто-то сообщил ему, как размягчить меня? Неужели братья болтливы? Сделал себе зарубку - проверить.
        - Так, ну что же, значит, вы всё-таки признаёте, что обманули множество людей, которых я сейчас, по чести, должен был бы казнить. Так скажите мне, казнить ли мне их?
        - Нет, Ваше Императорское Высочество, я прошу… Прошу Вас… - голос его наливался силой - Прошу Вас простить их и винить в этом преступлении только меня! Я обманул их! Обманул их всех!
        - Что же, даже брата своего?
        - И даже Петра! Я единственный виновный в этом! - на сей раз я не стал продолжать обличать его, а начал ходить по кабинету. Он несколько раз пытался говорить дальше, причмокивал губами, пытался набрать воздух, но у него ничего не выходило. Так что, я взял кувшин и стакан, стоявшие на столе, и протянул ему.
        - Пейте, несчастный! - тот схватил воду и жадно начал пить стакан за стаканом. Я же продолжал в задумчивости ходить по кабинету, не обращая на него внимания. Выпив весь кувшин, Никита Иванович нашёл в себе силы продолжить свои речи.
        - Я прошу извинить меня, Ваше Императорское Высочество, за то, что не оправдал Ваше доверие! За то, что я именем Вашим попробовал прикрыть своё желание возвыситься! Я считал, что поступаю так во благо империи! Я…
        - Вы, милостивый государь, - прервал я его, - всего лишь хотели получить личную власть! Об этом рассказали Ваши соучастники, которых я слышал своими ушами! Вы, дорог?й учитель, обещали своим родным и близким небывалое возвышение! Вы, душа моя, стремились к обладанию престолом! То есть в Ваши планы, драгоценный мой, входило двойное цареубийство! Не только матери моей, но и меня самого! Меня! Пусть и позже! Что же мне делать вот с этим? А? - я повернулся к нему, он попытался отвести взгляд, но тогда я закричал: - Смотри мне в глаза, ничтожество! Говори! Ну! - он побледнел, но нашёл в себе силы ответить:
        - Вин? моя безмерна, и я достоин смерти! Но я…
        - Молчите! - я смягчил тон, - Молчите, Никита Иванович! Молчание сейчас лучший способ что-то объяснить и смягчить мой гнев. Вы полагаете, что мне необходимо казнить Вас?
        - Я считаю, что это будет справедливая кара для меня недостойного!
        - Известно ли Вам, любезный, что Вы сотворили с государством нашим своим мятежом? Известно ли Вам, что я теперь не могу доверять своим дворянам? Ибо в голове каждого из них, возвышенного мною и допущенного мною к престолу, могут начать бродить такие же мысли… Известно ли Вам, что Вы вызвали у европейских держав убеждённость в возможности победы над нами? Известно ли Вам, что те люди в Европе, которым Вы доверяли и уверяли всех нас в обоснованости подобного доверия, воспользовались нашей слабостью, чтобы попытаться нанести потери империи?
        Вот, посмотрите, что рассказал Ваш верный конфидент, граф Строганов. - я протянул ему бумаги, - Посмотрите, он также лелеял мечту о престоле, и даже англичане, которым Вы столь безмерно доверяли, хотели и Вас, потом заменить - вот на него! Они собирались посадить на престол русский своего ставленника, и Вы отнюдь таковым не были! А пруссаки, которых вы боготворили, вознамерились, пользуясь неустройством нашим, отхватить себе Польшу! Что бы Вы потом с этим со всем делали? Расскажите мне, драгоценный Никита Иванович, какие были Ваши дальнейшие планы? - тот нервно теребил верхнюю пуговицу камзола, явно стремясь освободить горло.
        - Выпейте ещё воды! - резко сказал я ему, - Вы, который считал себя хитрейшим и умнейшим! Умудрились затеять столь большой беспорядок в государстве нашем, который легко мог ввергнуть нас не только в братоубийственную свару, ибо я никогда не принял бы власть и корону из рук человека, что убил мою мать! А ведь она правила страной, не нарушая её внутреннего спокойствия! Так ещё на государство наше обрушились бы и удары внешние от тех стран и людей, которых считали Вы вернейшими союзниками нашими! На содействие которых Вы полагались!
        Вы понимаете, что действиями своими, если бы они увенчались успехом, именно Вы погубили бы Россию? Вы, человек, который всегда говорил мне, что он верен престолу и государству! Вы? Каково? - первый раз в своей жизни я видел, что Панин просто подавлен моими словами. Всё подталкивало его к тому, чтобы признать свою собственную неспособность в делах великих, которые он всегда считал ДЛЯ СЕБЯ предназначенными. Я продолжил:
        - И что, Никита Иванович, вы думаете, что теперь Ваши грехи искупать будут другие? Вы надеетесь на свою казнь, и Вы получите, если не моё, так Божье прощение за всё, что вы здесь натворили? - тогда до него дошло, что эти мои слова дают ему надежду на жизнь, и он снова поднял на меня взор, полный ужаса и мольбы, - Так вот, Никита Иванович, я буду думать над Вашей дальнейшей судьбой и судьбой Ваших близких. А пока идите! Я надеюсь, Вы достаточно осознали то, что Вы натворили! Вот, теперь Вам предстоит всё хорошо обдумать. - его отвели в камеру. А я попытался понять, достаточно ли мне удалось продавить волю этого прожжённого интригана и гордеца, чтобы дальше попытаться использовать его в своих целях.
        В следующий раз я встретился с ним через десять дней, которые были мною специально отмеряны, дабы дать ему дозреть. Пока ехал в Петропавловку, смотрел вокруг. Весна уже явно брала своё. Грязь вокруг, конечно, но явно скоро совсем распогодится, настроение как-то улучшалось, работоспособность тоже повышалась. Я даже смог отправить маму с Потёмкиным в Петергоф - приходить в себя. Страна, вместе с наступлением весны возвращалась к нормальной жизни.
        Я уже вполне понимал, что я хочу от этих людей. Идею устроить массовые казни по примеру Петра Великого я отбросил изначально. Такое развитие событий, безусловно, развлекло бы столичное общество и серьёзно напугало дворянство, но потерять столь значительное количество образованных и энергичных людей - это, знаете ли, расточительство чистой воды. Их требовалось лишить возможности активно противодействовать моим планам и одновременно за их счёт усилить имущественные и финансовые возможности государства. Правда, никто не предполагал, что участников неудавшегося переворота будет так много.
        Но теперь, теперь мне требовалось решить, как именно их использовать. Варианты были. Виновные в убийствах были казнены, остались те, кто были виновны в мятеже и заговоре. Их необходимо наказать так, чтобы все поняли, что правление Правящих Императорских Особ, как мы с мамой именовались на официальном уровне, будет строгим и жёстким, но справедливым, и заботиться мы будем, в первую очередь, об интересах государства.
        - Ну что, Никита Иванович, Вы определились, как я должен наказать Вас за проступки Ваши? - начал я наш разговор.
        Панин выглядел уже значительно лучше, он ещё казался немного подавленным, но взгляд его уже был твёрд, голос тоже:
        - Ваше Императорское Высочество! Я считаю совершенно необходимым примерно наказать меня, аки заговорщика и преступника против престола и государства! И если уж не казнить примерно, то отправить тогда на войну простым солдатом, где я мог бы погибнуть с честью и так искупить кровью прегрешения свои! Или же направить меня с миссией дипломатической в ту же Англию, или Пруссию… - голос его всё набирал и набирал мощь, и последнее предложение он уже просто пророкотал, наливаясь наглостью, чувствуя, что самое страшное уже миновало.
        - О-о-о, Никита Иванович! Вы думаете, что ТАК Вы можете искупить свою вину? - я выдал в голос презрения и насмешки - Нет, любезный мой! Вы будете наказаны! Будете наказаны примерно и престрого! Чтобы никто и никогда даже не заподозрил, что в государстве нашем можно государя не то что свергнуть, а даже оскорбить безнаказанно. Подойдите сюда!
        Он подошёл, твёрдо ступая, готовясь узнать о своём наказании.
        - Итак, Никита Иванович! Вы будете лишены дворянства, а равно и всех чинов своих и орденов, так же как ваши соучастники! Вы согласны, что это справедливо?
        - Да, Ваше Императорское Высочество! - очень мрачно согласился со мной Панин.
        - Хорошо, далее, у вас отняты будут все поместья, дома и всё прочее имущество! Вы все будете разжалованы в солдаты. У вас не останется ничего, что выделяло бы вас среди прочих подданных наших. После чего я считаю нужным определить подданного своего, солдата Панина Никиту Ивановича к отправке для дальнейшей службы на Камчатку! - вот тогда он в лице переменился.
        - Как же… Как же Камчатка?!
        - Как только опубликован будет Указ, - я продолжал говорить, не изменяя тона, - Вы незамедлительно, проследуете, вместе с прочими осуждёнными - бывшими офицерами и солдатами, кои, нарушив присягу и предав долг свой, пусть и будучи обманутыми Вами лично, совершили измену империи - на место своей дальнейшей службы и проживания.
        - Как же я…
        - Как же там Вам жить, Вы хотели спросить, душа моя? Вы там начнёте жить заново! Каждому из бывших дворян будет предоставлено право взять с собой некоторое количество дворовых людей из своих бывших поместий, но крестьянам будет дана вольная грамота, сразу по прибытии на место! Кроме того, вы будете снабжены достаточным количеством провианта и фуража на несколько лет, в течение которых вы должны будете обеспечить себя сим самостоятельно. Дополнительно вам будет оставлено необходимое количество инструмента, вооружений и боеприпаса. Вы должны хорошо себе представлять, с какими целями вы отправитесь на столь дальние окраины Империи нашей!
        Когда же Вы добьётесь процветания вверенной Вам в управление территории, то Вам, как и отличившемся в сём деле, будут возращено дворянское достоинство. Смотрите! - и я развернул перед ним карту, которая была предоставлена мне в Академии наук.
        Исследования Камчатки, как и иных земель на севере и востоке России велись планомерно и постоянно, и сводились воедино тщанием покойного Ломоносова, который всегда считал, что будущее наше лежит именно в тех землях. При Сенате создан был особый Северный кабинет, во главе которого был поставлен бывший непримиримый соперник Михаила Васильевича, а с некоторых пор его друг - Фёдор Миллер[11 - Герхард Фридрих Миллер - (1705 - 1783) Русский историк, естествоиспытатель, путешественник. Автор «норманнской теории», создатель Московского архива.]. Так что, труд великого Степана Крашенинникова[12 - Степан Петрович Крашенинников - (1711 - 1755) Русский путешественник, ботаник, этнограф, исследователь Камчатки.] не пропал даром, и в него ежегодно вносились изменения на основе новых исследований.
        - Смотрите, Никита Иванович! Смотрите, будущий глава Камчатки! Здесь размечены места, что Вам непременно пригодятся!
        - А коли не получится у нас?
        - Так помрёте от голода или холода! - со смехом отвечал я ему! Вот здесь его перекосило! - Плакать сильно не будем, только вот усилий жалко будет, но что же тут поделаешь - мы, что можем для вас сделаем, а дальше уж вы сами! - и я снова ласково так засмеялся.
        А что он думал, в сказку попал? На курорт едет? Ага, прям сейчас! Мне, конечно, хотелось, чтобы у него получилось, но вот большую ставку на это делать не хочу. Даже если помрут все, то не от моей руки - не справились, и всё.
        - Но, дорогой Никита Иванович, я всё-таки думаю, что Вы справитесь. И Вы - человек способный, и люди у Вас - образованные и энергичные, и деваться вам, собственно, некуда. Понятно?
        - Да, Ваше Императорское Высочество! - мрачно, осознавая, наконец, перспективу, отвечал бывший мой учитель.
        - И ещё, душа моя! Вам надобно жениться!
        - Что? - вот, и ещё раз его перекосило! Инфаркта от него я не ждал, уж больно он жизнь любил, и помереть в такой момент не мог.
        - Чтобы у Вас ещё причины были успеха добиваться, Никита Иванович, господин солдат Панин! Жена, а, ежели бог даст, то и детки значительно воли к жизни и успеху прибавляет. Есть кто на примете? - тот уже, как рыба, ртом воздух хватал, но головой отрицательно помотал.
        - Тогда вот есть Анастасия Матвеевна Дмитриева-Мамонова, девица четырнадцати лет от роду, дочь Матвея Васильевича, который по глупости своей оказался вовлечён в Ваш заговор. Он свойственник Григория Александровича Потёмкина, который радеет за него по-родственному. Так что, не желаете ли на ней жениться? - вот так и супругу этому старому жуиру и сибариту нашёл. Кстати, удивительное дело, но у них действительно большая любовь случилась, м-да…
        Уже через две недели первые обозы переселенцев тронулись в путь. За это время с картами, описаниями и планами жития на Камчатке были ознакомлены и братья Панины, и Захар Чернышёв, и бывший генерал-майор Бибиков, что был правой рукой Петра Панина в военной части заговора, а также братья Куракины.
        Саша Куракин, мой верный соратник, отказался раскрыть перед обществом свою истинную роль в заговоре. Он не хотел оставить родственников в сложном положении и собирался разделить с ними невзгоды. Что же, он был готов оставаться моим верным конфидентом и другом. Я в личной беседе просил его беречь себя и помнить, что этот его поступок не считаю предательством, и он может рассчитывать на моё полное расположение, даже если у него лично на Камчатке не получится показать свои таланты.
        Так вот, этим людям надлежало управлять этими неосвоенными землями. Нами в обсуждении определены были места для поселений, продовольственных складов, бухт в которых будут организованы порты для снабжения столь большой группы людей. Были указаны и немногочисленные места, пригодные для земледелия, и поселений рыбаков, на которых и должна лечь основная нагрузка по обеспечению продовольствием населения.
        К первой же группе ссыльных позднее должны будут присоединиться четыре ученика Болотова. Они обучат новопоселенцев, как вести земледелие и животноводство в суровых условиях Камчатки и особенно выращивать картофель. К переселенческому каравану присоединятся четыре сотни вольных переселенцев - архангельских рыбаков и корабельщиков, которые должны будут учинять верфь на самом полуострове для строительства судов. Без флота организовать снабжение на постоянной основе было бы затруднительно, а уж организовать рыбные промыслы без кораблей…
        Планировалось, что переселенцы дойдут до Охотска и переправятся на Камчатку на имеющихся там судах. Доплыть до Камчатки по морю представлялось пока невозможным - почти кругосветное плаванье. Но меры по прокладке морского пути туда - Северного морского пути - предпринимались практически непрерывно уже много лет.
        Исследования стараниями Ломоносова и моим покровительством не прекращалось ни на один год, а до нас ещё с Петра I все русские цари искали пути освоения бескрайних наших северных просторов, но до организации постоянного маршрута для судов было ещё очень далеко. Без организации промежуточных стоянок в устьях великих северных рек существование такого маршрута было невозможно, а к этому вопросу мы, по сути, ещё не приступали.
        Получить необходимое количество инструмента внутри страны было бы чрезвычайно сложно - промышленность России традиционно не была ориентирована на изготовление готовых изделий, исключая, конечно, оружие, и ограничивалась сырьём для поставок на экспорт. Однако здесь можно говорить о моём чувстве предвидения, хотя всё было сильно проще - уже после побед Румянцева и Орлова я понял, что надо будет заселять новые земли и понадобятся сельскохозяйственные орудия.
        Так что я попросил Теплова съездить в Тулу, больше у нас нигде не было достаточных мощностей. Там был большой казённый завод, полностью занятый оружейным производством, и протолкнуть его перепрофилирование, даже вр?менное, через военную коллегию было бы невозможным. В результате нам пришлось идти к мелким частным производителям, которые также были связаны обязательствами с военными.
        Исторически сложилось, что вся остальная номенклатура возможного производства была у нас в экономике не востребована, так как и экономики у нас в обычном понимании не было. Население было крайне бедное, почти нищее, и железный инструмент покупать было просто некому - крестьянское хозяйство было почти натуральным и потребности закрывались местными кузнецами. Помещики же в основной массе тоже были весьма небогаты и не интересовались проблемами крестьян.
        Так что пришлось не просто заказывать нужный для передового сельского хозяйства инструмент, а ещё и инвестировать в его производство, да и с технологиями помогать. Тем не менее заказ начали исполнять и некоторое количество собственных плугов, сеялок, кос и тому подобное у нас в запасе было. Пришлось передавать эти запасы Камчатским переселенцам, а не, как планировали изначально, направлять на освоение новых земель. Но теперь у меня уже было достаточно средств для расширения производства, которое явно назревало. Пока вопрос с места не двигался, но зарубку я себе поставил - решить его в приоритетном порядке.
        Хорошо, что стараниями Болотова хоть с семенами и скотом у нас сейчас проблема не стояла. Всё наличествовало хоть пока и в небольшом количестве, но вполне достаточном на первое время освоения новых земель. Однако на расширение хозяйства нашего агронома тоже следовало обратить пристальное внимание, иначе при освоении перспективнейших южных территорий мы можем столкнуться с проблемами.
        Мне хорошо было известно, что рядом с Камчаткой лежали более благоприятные для освоения территории, до сей поры не заселённые нашими земледельцами и рыбаками. Задача их колонизации и стояла в первую очередь перед переселенцами. Затем они должны будут защитить свои земли от хищных соседей. Для этого требовалось достаточное количество людей, работающих на земле. Армия с флотом для их обороны обязательны, но войска должны были снабжаться, хотя бы продовольствием, на месте размещения, иначе придётся возить им зерно за тридевять земель, и овчинка выделки явно не будет стоить.
        Камчатка, Курилы, Сахалин пока ещё были свободны. Японцы могли быть только на Хоккайдо, но вот освоение острова, как я помнил, они начали сравнительно поздно и ещё, как следует, на острове не закрепились. Так что, простор для развития был. Наши поселенцы вполне могли обосноваться на этих землях, обеспечив себе неплохую жизнь, и ссыльные, освоив новые территории, вернули бы себе уважение и влияние в государстве. Я надеялся, что подобный стимул будет достаточным, чтобы направить энергию мятежников в нужное для государства русло.
        Пока мы планировали подготовку к переселению, я ещё много раз беседовал с руководителями проекта, объясняя им эти нюансы. Они должны были понимать, что в ином случае, они были обречены на прозябание в нищей провинции или даже голодную смерть, а я не стал бы сожалеть об этом - подобное наказание было достойно их проступков. Только так - победи или умри, других вариантов я для них не видел.
        Глава 4
        Первого мая был опубликован Манифест Правящих Особ «О наказании виновных в измене». По нему следовало, что все преступники делились на три категории: подлежащие казни через повешенье, отсечение головы и отправляемых на вечную каторгу. Однако, в виде жеста милосердия, все категории подлежали освобождению от указанного наказания, которое заменялось конфискацией имущества, лишением дворянства, чинов и наград, и ссылкой на вечное поселение на Камчатку.
        Б?льшая часть подследственных признавалась к заговору непричастными или же частично причастными. Мы не собирались казнить солдат, которые просто выполняли приказы, или же дворян, чья осведомлённость об умысле мятежа не могла быть доказана. Непричастные просто вернулись к обычной жизни, а вот частично причастные - то есть те, кто могли знать о заговоре или знали о нём и не поспешили в Тайную экспедицию, ставились под надзор и службу, что будет им назначена, должны были нести её до полной отставки и прощения.
        И всё равно, почти двенадцать тысяч человек попали под наказание, а если учесть и членов их семей, коим надлежало разделить участь ссыльных, то под наказание попало более сорока тысяч, из которых больше трети принадлежала к дворянскому сословию. Были затронуты почти все центральные губернии, все известные фамилии пострадали. Это был шок. Все замерли, а потом начали судорожно обсуждать, что это жестокость или милость? Чего ждать от Правящих Особ дальше? Во всяком случае, все сходились на справедливости наказания виновных - казнили только убийц, заговорщиков строго наказали, а невиновных не тронули.
        Отправка первой партии ссыльных прошла торжественно. Был обнародован ещё один Манифест «О чаянье исправления подданных наших», в котором мы с мамой указывали своим провинившимся подданным на то, что эта ссылка есть и наказание их, и способ искупить свою вину, и даже метод достичь достатка и уважения. Пусть эти слова прозвучат официально.
        Солдаты, закованные в кандалы, грузились в возке. Среди них были наиболее негативно настроенные к власти и наиболее обиженные результатами неудавшегося переворота люди. Именно их мы решили отправить в первую очередь, им предстояло решить первые и самые сложные задачи по обустройству промежуточных стоянок и поселений уже на Камчатке. Они должны были обеспечить более комфортное переселение и снабжение следующих партий, которые смогли бы уже воспользоваться результатами их трудов. Семьи их должны были отправиться вслед за ними. Солдаты знали об этом, и то, что их старания будут направлены на благополучие их близких, должн? было по моему замыслу послужить более ответственной их работе.
        Кандалы снимут с осуждённых постепенно: с тех, кто вызовет у охраны большее доверие, - уже после Казани, а с наиболее подозрительных и обиженных - после Иркутска. Дорога от Иркутска до Якутска была уже более опасна, там, бывало, гуляли лихие люди[13 - Преступники (уст.).], а за Якутском шлялись уже и не до конца смирённые чукчи, с которыми нашим войскам пришлось вести настоящую войну[14 - Русско-Чукотская война шла с 1727 г. по 1778 г.]…
        Маршрут был известен, задачи поставлены, ресурсы выделены. Это было отличное испытание для упорядоченной ещё во время войны системы военной логистики. Руководители ссыльных, во главе с Никитой Паниным, были настроены весьма решительно. Мне казалось, что они должны выжить.
        - ? ?
        Большинство заключённых несли на себе только ручные оковы, а колодки на ногах были лишь у самых дерзких и агрессивных. Кандалы, чтобы не лязгали и не натирали кожу, оборачивали тряпками. Конвоиры допускали такое послабление, жалея переселенцев. Ивашин был отнесён к опасным и теперь, злобно поглядывая на сопровождавших караван солдат, пытался запихнуть лоскут ткани под колодку. Осуждённые только сутки были в дороге, а он уже два раза намеревался затеять драку, так что кандалы ему предстояло тащить на себе ещё долго.
        Как же так получилось, что Ваньку Никитина освободили, а его - нет? Ведь вместе всю дорогу были! За что к нему такая несправедливость-то? Пусть он, Петька Ивашин, вначале воспринял переворот с огоньком, увлекал своих товарищей в бой, а потом активно принял участие в грабежах! В конце-то он же признал право Вейсмана отдавать им команды!
        Это же офицеры подбивали всех к мятежу! Он-то тут при чём? Он же вообще не виноват! А где все офицеры? Почему здесь только солдаты? Злоба выплёскивалась из него непрерывно и его даже сторонились другие осуждённые. Они шли пешком по дороге на Москву, отмахивая за день по 18 вёрст, и караульные разрешали переселенцам отдыхать на телегах со скарбом, что шли в их караване. Однако Пётр своей злобой заслужил их нелюбовь и такой привилегии он был лишён. Но он шёл, мерно переставляя ноги, сжав зубы, и не просил о помощи.
        Так продолжалось долго, может быть, он, в конце концов, вытерпел бы всё до конца, накручивая себя всё больше и больше, а может быть, он погиб бы в пути, окончательно потеряв поддержку своих товарищей. Однако он был солдат, и вокруг него тоже были солдаты, которые видели на свете ещё не такое.
        - Петька, дурья башка, охолони! Доиграешься! - ткнул его кулаком в бок Смыков, старый сержант преображенец, который стал неофициальным лидером их партии.
        - Чего пристал, Иваныч! Несправедливо всё это! - и Ивашин принялся с жаром изливать душу старшему товарищу.
        - Да, Петька! - вздохнул Смыков, поглаживая свои седые усы, - Вот ты дурень, так дурень… О чём ты? Чай не ты, а кто-то другой, вытаращив глаза, в Петербурге в дома врывался! Ты же был лейб-гвардии Преображенского полка солдат! Видел же, что с Афанасьевым за такое сотворили! А ты вроде живой, на своих ногах топаешь, а? Дорога в Москву знакомая, иди, да думай, что дальше делать будешь.
        - Тебе-то легко говорить, Иваныч!
        - Совсем сдурел, малец! - взорвался сержант, - Ты-то кто? Солдат! А я сержант! Я воевать начал ещё до того, как ты у мамки сиську сосал! Я при Кунерсдорфе бился, едва без ноги не остался! Глядишь и офицером бы стал, коли командиры бы порадели! А тут на старости лет на Камчатку шагай! А жена моя, а детки! Старшому-то едва двенадцать годков! Им-то каково?! Мне легко говорить! Всю жизнь свою перечеркнул! И не ворчу! Шагаю да думаю, как мне жить дальше! Как деток вырастить! - идущий рядом конвойный, прислушивался к их разговору и посчитал нужным вмешаться.
        - Не грусти, старый! Доля наша солдатская! Идти, куда приказали, делай, что приказали! Авось командиры знают, что тебя делать и как тебя накормить! Как видишь, кормят хорошо, места для ночлега подготовлены! Что ещё надо! А там, хоть на Камчатку, хоть на тот свет! Ха-ха! Бог не попустит, свинья не съест!
        - И то, правда! - грустно пробормотал сержант в ответ.
        Вот этот-то разговор и повернул Петькин взгляд на ситуацию - многим-то ещё хуже! Столько среди ссыльных семейных, у них жёнки, детки. Им-то каково?! А он пока один-одинёшенек, только о себе и думать приходится. Что же тогда грустить-то так? Воистину - доля его солдатская. Назвался груздём - полезай в кузов…
        - ? ?
        В дворянской среде такое суровое наказание для бунтовщиков вызвало новое содрогание. Их отправляли в края столь далёкие, что они, казалось, расположены за краем земли - это не Тобольск, даже не Берёзов или Пелым. Для наших подданных стало очевидно, что власть сурова и не собирается прощать дворянам их ошибки просто так, но и просто убивать их не хочет, а хочет их умучить. От того судьба Меншиковых казалась, чуть ли не сказочной.
        Одновременно, по стране прокатилась целая волна крестьянских бунтов, направленных против помещиков. Среди крестьян распространялись слухи, что дворяне больше не управляют ими и им можно мстить. Но что-то подобное мы предвидели, и войска быстро гасили эти вспышки. Виновных наказывали как положено - убийц и поджигателей отправляли в Петербург, где решалась их судьба, прочих участников - на Камчатку.
        Подобное поведение властей показало, что Императрица и Наследник не окончательно потеряли доверие к дворянству. Всё опять успокоилось, но количество жалоб от крестьян на помещиков быстро нарастало. Слишком много времени не было порядка в их отношениях и теперь его предстояло наводить. Благо, что множество земель и крепостных, принадлежащих ранее осуждённым дворянам, переходило в казну, а это гасило протестные настроения среди таких крестьян.
        После наказания виновных, жизнь в городе начала возвращаться на круги своя - в Санкт-Петербурге возобновились приёмы, торговля начинала восстанавливаться. Во время вед?ния следствия даже работа коллегий сильно замедлилась - исполнялись только основные функции, лишь после опубликования списка мятежников люди успокоились и снова взялись за дело. И из Юстиц-коллегии пришёл сюрприз - завещание Алексея Григорьевича Разумовского. Он составил его втайне ещё в ту пору, когда я уехал на войну, и передал на хранение в коллегию, не доверяя никому. Я его очень любил, он меня тоже, но вот такого я не ожидал, всё-таки у Алексея Григорьевича были племянники, брат… В общем, я был назначен его единственным наследником, а богат граф был очень. В завещании было и личное письмо мне, в нём Разумовский благословлял меня на реализацию моих планов по устройству России, называя сыном своим. Ох, снова душу разбередило это письмо.
        Наследство внесло разлад между мной и Разумовскими, что рассчитывали на состояние дяди своего. Если сам Кирилл Григорьевич отнёсся к решению покойного с уважением - у него самого состояние тоже было немаленькое, а старшего брата он всегда уважал и слушался, то вот дети его… Если старший сын, Алексей ещё пытался как-то сделать карьеру, хоть и вяло, а мой дружок Андрей сидел в крепости, ожидая моего решения, то остальные Кирилловичи уповали на наследство дяди, желая бездельничать. Они начали осуждать дядю и меня, причём, не обладая достаточным разумом, делали это вполне публично.
        Мне пришлось пригласить к себе их отца.
        - Кирилл Григорьевич! Я прошу Вас объяснить поведение детей Ваших! У меня может сложиться превратное мнение, что измена Андрея есть продукт общения внутри семейства Вашего! А этого я точно не хочу, всегда видя в Разумовских друзей своих.
        - Ваше Императорское Высочество! Я пришёл выразить Вам исключительно свои верноподданнические чувства! Помилуйте, Государь! Совсем дети от рук отбились! Как жена моя умерла, так совсем распоясались мерзавцы! Не уделял внимания должному воспитанию их, всё супруга моя покойная! Выросли безмозглые и ретивые! Простите старика!
        - Верю-верю! Но делать-то мне что с ними? Ведь разговоры ведут преступные! По совести мне их надо в крепость или на Камчатку отправить!
        - Не лишайте меня, Ваше Императорское Высочество, пострелят моих! Кто же скрасит старость мою и продолжит род мой, род Разумовских! Может, подрастут - поумнеют? - вот прохвост, детей своих воспитать не сумел, так на мои чувства к брату своему давит.
        - Хорошо, Кирилл Григорьевич! Не будем мы с Императрицей столь сурово наказывать Ваших потомков… Но и так оставить дело не могу! Мало того что они людей смущают словами и вседозволенностью своей, так ещё и не вырастут так путными людьми.
        - Так как же с детками моими?
        - Поедут тогда в армию. Только в служении они смогут найти место своё. А то, боюсь, и на самом деле род Разумовских может угаснуть… Переживёте без сынков своих, Кирилл Григорьевич, несколько лет?
        - Так, Ваше Императорское Высочество, лучше уж несколько лет без них, пока они в армии, чем навсегда один, пока они на каторге!
        - Да Вы - философ, Кирилл Григорьевич!
        - Да есть немного, в жизни ещё и не такому сподобишься! - успокоившись, засмеялся бывший гетман. Я тоже ему улыбнулся и приобнял на прощание. Расстались мы с ним вполне довольные друг другом.
        - ? ?
        Меж тем закончила работу и Московская комиссия. Что же, выводы были вполне ожидаемы, хотя и неприятны. Для возникновения этой катастрофы - Москва была полуразрушена - должн? было совпасть множество факторов, это и произошло. Фактически там имели место два заговора - нового и старого дворянства. Оба были направлены на усиления власти дворян и ослабление верховной власти. Пусть они были и не очень могучие, особенно по сравнению с Панинским, но были. Раскачивая ситуацию для обретения большей власти, я, пусть и не имея такой цели, вызвал мнение у слишком многих о возможности влиять на курс государства.
        Заговоры должны были показать слабость Престола и рост влияния консервативных сил, причём замысел одних был в требования возврата к старым порядкам и демонстрации их сил. А вторые, воспользовавшись стремлением первых, хотели показать вред и опасность консерватизма и подтолкнуть страну к ещё большему движению в сторону Европы. Эту сложную схему усилила чума, которая резко ослабила контроль заговорщиков за ситуацией.
        Потом всё усугубила трусость Салтыкова, который бежал из города при первой опасности, и уход части городского гарнизона вместе со мной в Петербург. Сверху ещё наложилось желание нескольких групп церковного руководства ослабить позиции Платона. И мы это всё проглядели, точнее, мы что-то видели, но тогда не обратили на эти мелочи внимания - всегда же все и всем недовольны… В результате получилась такая бомба, что взрыв её потряс основание государства.
        Стечение обстоятельств, невнимательность, глупость и трусость. А Москва в руинах, Маши больше нет. Я-то что - я должен всё пережить… Крупнейший город страны разорён, да ещё и второй по размеру город - столица - тоже сильно пострадала. Сколько же денег понадобится на восстановление, охохонюшки!
        А чума… Что чума… Она не могла не прийти тогда, или позже, или раньше. Судя по всему, карантины справились, всех подозрительных отсеивали по нескольку раз. В Москву зараза пришла, похоже, с награбленными на охваченных чумой территориях вещами - ткани, либо шерсть, либо хлопок. Очаг заражения - Хамовники, вымер почти полностью, понять, что именно принесло болезнь, уже не получилось. Похоже, первых заболевших просто скрывали, долго скрывали, не доверяя врачам. Жадность людская, да глупость.
        Здесь нужны были специальные меры - Щепин уже готовил проект по созданию системы медицинского контроля. Коли лечить всех мы пока не могли, то хотя бы следить за возможными эпидемиями, предотвращать их по возможности и не давать им распространяться - наша прямая забота и обязанность.
        Я отписался императрице в Петергоф, где она с Потёмкиным приходила в себя от зимних потрясений, и предложил наказание для виновных. Казнить даже отпетых негодяев уже не хотелось, все и так достаточно напуганы, а на Нерчинских рудниках всегда не хватало рабочих рук. Пусть тати отправятся туда, всяких агитаторов путь пока в оборот возьмёт Церковь. А вот виновных в бунте и заговоре следовало наказать так же, как и их Петербургских коллег - на Камчатку.
        Мама согласилась, решение довели до членов Имперского кабинета, и на полуостров из Москвы отправилось несколько тысяч человек. Среди наказанных не было имени фельдмаршала Салтыкова, он был стар, болен и наверняка не перенёс бы долгий путь. Но осознание им ошибок и преступлений своих привело к тому, что в Псково-Печерском монастыре появился инок Иннокентий. Бывший фельдмаршал сам захотел этого для искупления грехов и очищения рода своего от печати изменника. Я его не то что не принуждал, это была исключительно его собственная идея и нижайшая мольба, и мы не соизволили ему в этом отказать.
        - ? ?
        В мае в Петергофе было хорошо. Уже тепло, море, дом, который снял Лобов-старший, был просторен и удобен. Фрау Ингрид, которую приставила к пасынку бывшая вдова фон Гольтей, а теперь супруга заместителя главы канцелярии Правящих Особ Артемия Лобова, была женщиной очень заботливой. Алексей же, несмотря на всю благость обстановки, сидел в кресле около моря и мрачно глядел на волны.
        Так он сидел уже почти месяц, фрау Ингрид кормила его как на убой, и он поправился. Худоба и бледность уже покинули его, но вот силы ещё не вернулись. Алексей долго валялся в переоборудованном под госпиталь здании Сухопутного корпуса в Петербурге, пока организм перебарывал его ранение в плечо. Рана была сквозной, и, по счастью, кости не были повреждены, но она воспалилась, и доктора серьёзно опасались, что состояние пациента может ухудшиться.
        Потом он переехал в отцовский дом, но Наследник, узнав о матримониальных затруднениях Лобова-старшего, занялся его женитьбой. И, естественно, всё прошло вполне удачно, перечить ему никто не посмел. К тому же Теплов, которого назначили главой канцелярии Правящих Особ, решил переложить часть собственно канцелярских забот на нового заместителя, а им и стал Лобов-старший. Так что столь замечательное карьерное и семейное продвижение подвигло Артемия Ивановича на смену места жительства - старый дом уже не подходил для ещё нестарой супруги коллежского советника.
        А на время поиска нового жилья, для всё ещё не выздоровевшего Алексея сняли дом недалеко от Большого Императорского дворца. Здесь отставной офицер и грустил - рука побаливала и плохо двигалась, слабость одолевала, и размышления о будущей судьбе бездельного инвалида просто сводили с ума.
        - Алексей! Господин майор! - Лобов привстал в кресле, разглядывая, кто это его окликнул. Новый чин секунд-майора он получил за участие в подавление мятежа и спасение генерала Вейсмана, но так молодого человека ещё никто не называл, всё-таки он в отставке и вдали от общества.
        - Ваше Императорское Высочество! - обомлел он.
        - Не ожидали увидеть? Странно, душа моя, Петергофский Дворец недалеко, Императрица там, я её навещаю! - улыбался Наследник. В действительности Павел практически не выезжал из Петербурга, погрязнув в делах управления государством, и появился за городом в первый раз за много месяцев. - Как Вы себя чувствуете? Как рука?
        - Пальцы не шевелятся, Павел Петрович! Я теперь, похоже, калека! - с горечью ответил не успевший отвлечься от своих грустных размышлений молодой человек.
        - Калека! Громкое слово! Руку-то Вашу спасли, да и пальцы на месте! Ну-ка попробуйте пошевелить пальцами! Ха! Да они у Вас шевелятся!
        - Я не вижу…
        - Но я-то вижу, Алексей Артемьевич! Они двигаются, хоть и немного! В этом случая я могу Вам порекомендовать пытаться их разработать.
        - Что? - не понял его Алексей.
        - Возьмите глину. Обычную гончарную глину и мните её, для начала! Если Вы не найдёте в себе силы на такой пустяк, как восстановить подвижность руки, как же Вы сможете достичь высот, на которых я Вас вижу? - вот теперь Алексей совсем растерялся.
        - Не желаете ли чаю, Алексей Артемьевич? Или, может, лучше узвар?
        Кофешенк Наследника подошёл к беседующим и внимательно смотрел, ожидая команды.
        - Знаете, Алексей Артемьевич, как сложно было найти кофешенка, который был бы настоящим мастером? Абрам, безусловно, гений в приготовлении питья! - чернокожий молодой слуга очень степенным поклоном поблагодарил за комплимент, но в глазах его Алексей заметил предательский радостный блеск.
        - Обресков, Алексей Михайлович, по приятельству нашему прислал мне Абрама из Стамбула. Поверите ли, Алексей Артемьевич, Абрам сохранил верность, даже пока посол наш сидел в заточении. Так что человек он верный, а за время служения при Обрескове научился готовить не только кофий и чай, но и даже квас, причём очень неплохой. Вроде бы тоже из Абиссинии, как и наш Абрам Петрович Ганнибал.
        Вот поэтому, тоже крестили его Абрамом. Как и предок мой, Пётр Алексеевич, я самолично крёстным отцом ему выступил. И вот, Абрам Павлович он! А уж фамилию ему предлагали тоже Ганнибал дать и даже Гасдрубал советовали. Только вот я полагаю, что человеку с фамилией жить, и теперь Чернов он! - весело балагурил Наследник, пока кофешенк сервировал столик и заваривал чай, - Вот научит замену себе и пойдёт в Горный корпус учиться! Тягу к чудесам природы имеет, шельмец! Даже Тасимова уболтал его поучить! Молодчик растёт!
        Между тем Чернов закончил разливать чай, к которому имел пристрастие Павел Петрович, и беседа продолжилась. Лобов, за это время успел прийти в себя. Наследник с мечтательной улыбкой рисовал перед Лобовым-младшим перспективы, о которых он, оказывается, мечтал и видел в молодом артиллеристе своего единомышленника. Павел очень хотел, чтобы Алексей ещё в этом году отправился в Европу, вместе с ещё несколькими молодыми людьми для дальнейшего образования.
        Лобов был захвачен чаяньями Наследника до такой степени, что сразу же после его отъезда послал слугу найти ему глины, и занялся тренировкой руки.
        - ? ?
        Пора было более серьёзно заняться государственным управлением, но проблемы меня не отпускали. Аудиенцию запросил Маврокордат - он фактически исполнял функции вице-канцлера, занимаясь вопросами дипломатических отношений, но здесь вопрос был другой.
        - Ваше Императорское Высочество!
        - Константин Николаевич! Я уже неоднократно просил Вас не титуловать меня в приватной обстановке! Просто Павел Петрович или государь!
        - Конечно, Павел Петрович! Прошу меня простить за забывчивость, стар я…
        - Не стоит, дорог?й тесть мой! Не стоит! Полагаю, что столь занятой человек, как Вы, не станет отнимать сейчас время у столь же занятого человека, как я, без важных причин! - ласково улыбнулся я ему, предлагая ему выпить принятого у меня вин?, сильно разбавленного водой.
        - Безусловно, государь! - так же понимающее усмехнулся мой тесть, - Причины, конечно, есть! И причина эта - Молдавия!
        - Молдавия? - я искренне удивился. Вот Молдавия, по моему мнению, сейчас не должна была требовать какого-либо особого внимания, никаких резких действий на её территории мы ещё не принимали, более того, велось только обсуждение её будущего.
        - У меня, государь, есть информация, что там готовится мятеж.
        - Мятеж? Кто и зачем? - я напрягся, у меня ещё не было такой информации, а мне это не нравилось.
        - Местные дворяне, Павел Петрович. Во главе заговора стоит бывший господарь Григорий Гика, он сносится с Османами и Цесарцами. Те дают ему деньги, много денег. Пока непонятно, с кем он договорится, но и те и те сулят Григорию власть и свободы для дворян. - для меня это было неожиданно. Гика, как и Маврокордат, попал в плен к нашей армии при захвате княжеств, но очень быстро испросил русское подданство, и не рассматривался нашей администрацией как враг. У Турции дела были нехороши - Османы были очень заняты возвратом под власть султана своих мятежных провинций. А вот Австрия вполне могла попытаться что-то сделать.
        - И что? Его поддерживают?
        - Да, многие дворяне с ним. Им рост своего влияния в Константинополе и Вене очень по душе. Гордыня их…
        - М-да… А соседи наши? За Гику они войной на нас пойдут?
        - Турки - нет, им сейчас войну никак не потянуть, а Цесарцы… Скорее всего - тоже нет! Молдавия от нас отобьётся - они её поделят, не отобьётся - мы сильно потратимся на подавление волнений, причём и в глазах просвещённой Европы свои позиции ослабим.
        - Информация точная?
        - Люди, что мне сообщили её - вне моих подозрений.
        - Хорошо, дорог?й тесть, спасибо. Я обдумаю это, и тогда мы поговорим об этом. - я был в затруднении. Отвлекаться ещё и на этот мятеж было сложно - переселение уже разворачивалась вовсю, административные реформы требовали множество усилий, в армии уже запускалась демобилизация и здесь ещё это. Плюс, я Маврокордату доверял, но где другие источники?
        - ? ?
        Уже на следующий день, другие источники тоже сообщили о себе. Румянцев прислал письмо с подробным докладом. На месте нашу администрацию фактически возглавлял генерал-майор Суворов, который остался на хозяйстве после нашего ухода, и вполне устроил фельдмаршала. Так вот, Суворов, оказался очень неплохим администратором, держал всё под контролем и заметил подготовку мятежа.
        Практически одновременно пришёл доклад и от Титова. Тот организовал агентурную сеть как в Молдавии, так и на прилегающих территориях. В его докладе уже фигурировали многочисленные имена участников, посредников, суммы и сроки. Тянуть было уже нельзя. Имперский кабинет в составе мамы, меня, Потёмкина, Вейсмана, Алексея Орлова и Вяземского рассмотрел этот вопрос. Решено было незамедлительно провести репрессии, не дожидаясь выступления мятежников.
        Румянцев отправил два полка кавалерии в усиление Суворова и тот, опираясь на Титова, который готовил ему всю аналитику, провёл аресты подозреваемых. Паника в Молдавии была большая, многие дворяне, даже не участвующие в заговоре, бежали в Валахию, Польшу и Священную Римскую Империю. Что же, кто бежал, тот бежал - значит, они неверны империи, и их земли просто конфисковали.
        Священники оказались сделанными из того же теста, что и прочие - многие были готовы прогнуться под мусульман и католиков, даже переменить веру, в обмен на собственное благополучие. Таких клириков мы временно, до лишения их сана, заточили в Бендерскую крепость - доверия им больше не было, вопрос переподчинения Молдавской епархии от Константинополя Москве решался небыстро, а самим осудить их Вселенский Патриарх не мог - Султан бы не понял.
        Сорок три заговорщика попали на каторгу, почти две тысячи человек из разных сословий были явно причастны к заговору и отправились прямиком на Камчатку, вместе с семьями.
        Румянцев мне справедливо указал, что Суворов показал себя прекрасным администратором и его возможно оставить в Молдавии, так что с руководством в княжестве вопрос был решён. Александр Васильевич получил чин генерал-поручика, орден Александра Невского и назначение главой наместничества.
        Молдавия отвлекла моё внимание, а ведь проблем, кроме этой, перед нами стояло ещё великое множество. Я устал и морально, и физически. Боль потерь меня не опустила, хотя и слегка притупилась. На душе у меня было так мрачно, что хотелось просто лечь, заснуть и больше не просыпаться, или на крайний случай напиться и лежать на берегу, слушая море. Но сейчас вот, бросить всё, подвести маму, Гришку Потёмкина, всех прочих, что мне доверились, страну, наконец? Нет, за дело не отвлекаясь!
        Глава 5
        Надо заниматься экономикой, модернизировать её и достаточно быстро, но при этом постараться не повторить ошибок Петра I. Благо у нас были ресурсы, которые могли помочь нам сделать всё плавно.
        Итак, мне представлялось, что наша экономика испытывала очень большие сложности. Возможности России были недостаточными, даже по сравнению с соседней Пруссией. Королевство Фридриха Великого имело население значительно меньше российского, размеры территорий вообще смешно сравнивать, а вот прусская армия была вполне сравнима с нашей. Причём вышколена она была лучше, а оружие у них было в основном своё и относительно новое. А у нас в армии до сих пор были ружья, выпущенные при Петре I, иностранного производства, и даже собранные в полевых условиях из нескольких старых.
        Так что калибр ружей не поддавался учёту и анализу - у каждого солдата было оружие, которое существенно отличалось от того, что было у других. Оно было действительно индивидуальным - отличалось калибром, дальностью стрельбы, навеской пороха. В таких условиях нам невозможно было даже наладить нормальное централизованное снабжение армии боеприпасами - рассчитать количество пороха и свинца становилось задачей не разрешаемой. Более того, о какой прицельной стрельбе может вообще идти речь, если ружьё изношено, слеплено из непонятных деталей в полевых условиях, пуля не подходит к стволу? Мне была понятна ещё не сказанная фраза Суворова: «Пуля - дура, штык - молодец!». М-да…
        У нас практически нет промышленности, а сельское хозяйство застряло местами даже в Средних веках. Я сам это всё видел! Пока мы ещё держимся, благодаря военной модели, введённой Петром, в которой все находятся на пределе своих сил, умирают за победу. Но уже вскоре в Европе произойдут экономические изменения, которые очень надолго оставят Россию в хвосте континента. Именно на рубеже веков наша страна превратится, по сути, во второстепенную державу.
        Я помнил, что очень скоро Наполеон приведёт к нам сотни тысяч захватчиков, которых мы, конечно, перемелем, но очень высокой ценой. А потом он наберёт новых, а потом ещё, и на всё у него хватит денег и людей. И победит его только вся Европа вместе. Всё потому, что у Франции будет всё очень неплохо именно с экономикой.
        Скоро там случится революция, короля и его семью казнят, но даже это не остановит Францию, а, напротив, даже пришпорит её развитие. Третье сословие этой державы устроит такое миру, что сравнить это возможно только с приходом к власти в России коммунистов. В моём мире конкурировать с новой Францией удалось только новой Англии - вечному её антагонисту. Британцы, в свою очередь, в это же время совершили промышленную революцию, а не социальную, как будущая Республика. Но вот детали этого мне были неизвестны, так как просто не интересовался этим в прошлом.
        Но и этих общих деталей мне хватало для выводов - лезть в драку между этими странами нам не стоит - потери будут слишком значительны. В моей былой реальности даже грандиозные победы над Наполеоном, похоже, настолько подорвали и без того слабую экономику государства, что потом мы просто не могли справиться с ситуацией аж до самых большевиков. Мы пошли по нисходящей, и уже к Крымской войне проблемы, которые мы имели, привели нас к поражению.
        Никогда историей особо не интересовался, но знаменитый лесковский Левша и Нахимов с Корниловым в детстве оставили у меня в душе отчётливый след. Россия во время уже следующего за мной поколения русских монархов настолько отставала от Европы по экономике и вооружению, что даже храбрость и выучка наших солдат и матросов во время осады Севастополя уже не спасли страну от поражения.
        Мультфильм же про Левшу меня тогда вообще поразил до глубины души. Мой детский разум, сформировавшийся в условиях жизни в одной из могущественнейших стран мира, этой картиной неэффективного управления и слабости промышленности, был просто травмирован. Я помню, как ощущал эту беспомощность Левши изменить ситуацию, в которой ружья чистят кирпичом - она мне снилась в детских кошмарах. Теперь эти кошмары могли вернуться снова, но уже наяву.
        Единственное, что приходило в голову - попытаться поиграть на противоречиях европейских игроков, на их противостоянии. Торговать с противниками, попробовать заработать на этом - это похоже та узенькая тропинка, по которой нам надо пройти. В конце концов, позиция США в мировых войнах в этом и заключалась, а потом они присоединялись к побеждающей стороне и хватали всё сладенькое.
        А пока Франция будет пытаться победить всю Европу, за их спинами потихоньку перестроить сельское хозяйство и промышленность. Что потребуется сторонам, которые должны сцепиться на будущих полях сражений? Продовольствие, оружие, сырьё. Можем мы стать поставщиками всего этого? Конечно! Значит, будем к этому и двигаться.
        Надо было начинать, причём медлить с изменениями сейчас уже было нельзя. Ощущение было такое, что отстанем ещё больше, и уже через несколько десятков лет мы получим армию, которая будет, как в той реальности, сражаться только за счёт своей фантастической стойкости и потрясающего героизма, но никак не из-за технического совершенства и даже не численного превосходства, а совсем даже напротив. Проблема технологического отставания, что я увидел на Урале, и которую мы привычно преодолеваем, бездумно расходуя человеческие ресурсы, только подтверждала моё мнение.
        Да сего момента все мои идеи о развитии экономики базировались почти исключительно на отрывочной информации, моих домыслах и умозаключениях. И вот теперь я получил возможность взглянуть на всё это уже с высоты верховной власти и управления. И окончательно определить, что же у нас происходит и что с этим делать.
        Начинать, конечно, надо с финансов, к которым я получил полный доступ. Мама не могла отказать мне в этом, да и не хотела. Я, признаться, догадывался, что и здесь у нас не всё хорошо, и вот я в этом убедился. Страна, по сути, с Петра Великого представляла собой этакий войсковой лагерь, ориентированный на достижение военной победы. Хорошо, но теперь эта победа достигнута, а страна привыкла жить военными привычками - приказами и привычным отношением к жертвам. Чем-то похоже на то, что было в СССР перед его распадом. С отцом мы тогда много об этом говорили, военный лагерь не может функционировать долго, а здесь уже скоро сто лет.
        В общем, финансовой системы у нас не было. Кто-то что-то как-то считал - это кое-как сводилось, и вот на это мы и опирались. Людей не было, помещений не было, отчёты были слишком сложны - самое главное, все считали это нормальным. Всё держалось только на государственной идее. Идея эта сама по себе прекрасна, но только на ней не может держаться всё. Служащие жили и работали просто в нечеловеческих условиях - они зачастую не получали жалования годами, а работали в малюсеньких комнатушках без окон. Надо было строить именно систему - государственный механизм учёта и распределения средств.
        Далее, в государстве основой денежного оборота были медные монеты. Потребность в денежной массе росла, а добыча серебра, а тем более золота в государстве были явно недостаточны для его обеспечения. Нерчинск да Алтай давали серебра не так много, как хотелось бы, а золота и того меньше, а вот меди, благодаря Уралу, было в достатке. Но медь - она тяжёлая, а при этом номинал таких монет - минимален. Так что, для крупных сделок требовалось таскать с собой телеги с медной монетой. А сбор налогов превращался в странствие огромных обозов. В общем, бумажные деньги сейчас - вещь реально необходимая и этим надо заниматься.
        А также у нас не было системы налогообложения. Та её замена, которую организовал Пётр, и которой активно пользовались его последователи, меня нисколько не устраивал. Система сбора и подсчёта налогов была убогой - никто не понимал, как это работает! Как у нас получалось вообще что-то собирать и сводить в отчёты?
        Подушный налог был прямым и взимался по так называемым ревизским сказкам - результатам переписи населения. Как может работать система, в которой налоги собираются не с живых людей, а со списка налогоплательщиков, живших с десяток лет назад, я не понимал.
        Нет, для планирования это удобно, но вот для непосредственного сбора налогов - ужас же чистый. Деньги надо собирать и с умерших, и, наоборот, там, где уже десяток новых людей, мы собираем по-прежнему с одного. А ещё для работы такого механизма надо запретить, причём начисто, перемещение людей как между сословиями, так и в пространстве - иначе разбегутся-разъедутся, и собрать налоги станет невозможно до новой ревизии в принципе! Пётр воевал, жестоко воевал - на карту было поставлено всё, и ему деньги были нужны любой ценой, но мне-то нужно было и государство развивать.
        Ревизии к тому же проводились крайне редко, потому что представляли собой масштабную войсковую операцию по выявлению налогоплательщиков, а значит, сами по себе стоили немало. Работал принцип: кто не спрятался, я не виноват. Вот такая ситуация. Да, ранее я знал об этом, но до конца поверить не мог, а зря - вот оно.
        То есть, налоги должны были быть оплачены по сказке, составленной много лет назад. Все понимали, что в деревне за этот срок всё поменялось, поэтому налог должны заплатить все, кто там остался. Как они между собой разберутся - их проблема. Тогда, в начале XVIII века сложилась ситуация, при которой власти сами загоняли крестьян в группы, этакие колхозы, но с кучей недостатков. Первое - из общины невозможно выйти, только ногами вперёд. Второе - община должна платить налоги, которые ей спускаются, опираясь на сильно устаревшие данные. И третье, главное - жуткая эксплуатация со стороны помещиков.
        Здесь картина просто чудовищная. Многие помещики загоняли крестьян до смерти - и это не преувеличение. Ситуация с барщиной шесть дней в неделю и одновременным оброком была вполне обычной. Власть по этому поводу ничего не делала, положение крестьян менялось только в худшую сторону, налоги и выплаты росли и ещё больше придавливали несчастных земледельцев.
        С косвенными налогами было получше, а они давали нам до трети дохода. Но при этом половину от этого дохода нам давал винный откуп. Система этого откупа подразумевала продажу права торговли водкой, которую производили на казённых заводах по определённой цене. Мы не заботились о розничной торговле водки, а прибыль от неё получали и очень значительную - всё-таки ещё и себестоимость водки была небольшой.
        Однако при таком раскладе государство и винные откупщики хотят получить большую прибыль, и просто заставляют людей пить. Люди спиваются, нищают, а уже через поколение мы получаем кучу потомственных пьяниц и врождённые уродства. Не хочу так, просто не хочу! Убить своё будущее ради настоящего - это точно не ко мне…
        Остальные налоги вопросов не вызывали, но это пока. Так что, с финансами всё было плохо. Ситуация же в сам?й экономике была ещё хуже.
        Вся наша промышленность фактически ограничивалась тяжёлой. Мы производили очень много железа. Именно оно и давало нам львиную долю экспорта. Но это же сырьё, а готовой продукции производилось мало - не востребовано, единственный потребитель - армия, да и тот слабенький, у государства недостаточно средств, чтобы постоянно делать большие заказы, которые могут поддерживать соответствующую промышленность на ходу. Лёгкая и пищевая промышленности и те недоразвиты - опять-таки массового спроса нет.
        Так что военные заказы - единственный двигатель экономики. Но, в условиях отсутствия значительного масштаба производства, стоимость готового товара очень высока, а доходность производства - наоборот, достаточно низка. Промышленность не развивалась, а затраты на армию росли. Денег государству надо было всё больше и больше, аппетиты дворян, а они стали «просвещёнными» и ориентировались на уровень потребления в Европе, также росли.
        Все проблемы просто перенесли на головы податного сословия, а конкретно - крестьян. В поисках какого-то выхода, чтобы избежать голодной смерти целых семей и требования от выживших платить теперь и за умерших, крестьяне применяли кошмарную систему уравнивания возможностей внутри общины путём непрерывного передела участков земли, их обмена. Задача перед общиной стояла никак не улучшить жизнь её участников - всё равно отнимут весь возможный излишек, а просто выжить. Сельскохозяйственные работы разных членов общины должны были осуществляться одновременно и в сроки, определяемые возможностями самых слабых его членов. В результате голодали все и постоянно.
        Всё это вело только к дальнейшей деградации сельского хозяйства и большей части нашего населения. Система была ориентирована только на то, чтобы, как только крестьянская семья становилась на ноги, начинала жить лучше других, опустить её обратно в самый низ. Родилось больше мальчиков, и экстенсивно увеличивалась производительность - получите больше обязанностей и долгов. Трудитесь как пчёлки, интенсифицируйте производство - опять-таки получите больше платежей. Развиваться нет стимулов, более того - прямой стимул беднеть. Крестьянин чувствовал, что навсегда сам?й судьбой обречён на нищету и любые изменения для него вредны.
        Мне было понятно откуда ноги росли у крестьянских бунтов, а потом и Октябрьской революции - дворяне пытались максимально обесчеловечить крестьян, чтобы и управлять ими было легче, и самим не испытывать мук совести, угнетая своих соплеменников. И вот, наконец, они добились своего - и их просто уничтожили. В своей прошлой жизни мне было некогда и незачем думать об этом, а вот сейчас я начал уважать большевиков, которые смогли выправить проблему - вытащить крестьян из состояния почти животного, хоть и ценой большой крови. Вылечить их, дать образование, а самое главное - показать путь к лучшей жизни. Так уважать, что хоть памятник им досрочно ставь…
        Что здесь делать? Без спроса со стороны населения нам не развить промышленность, а спрос в текущих условиях отсутствует. Значит, надо начинать с самого низу - с крестьян. Надо снижать нагрузку на них, надо обеспечить им благосостояние, заставить их покупать промышленные товары. Одновременно надо вытягивать промышленность хотя бы на начальный уровень, чтобы именно наше производство могло обеспечить потребности крестьян, которые должны будут вырасти.
        И всё это требовало огромных изменений в жизни, причём не только в экономической, но и просто в повседневных привычках. Например, сажать картошку или просто мыть руки мылом. Конечно, понимание по большинству вопросов у нас с мамой было. Однако страшно - такой объём изменений надо запускать. Ладно, глаза боятся, а руки делают.
        Сначала - самое простое. Надо обеспечить финансовую базу для всех реформ. Конечно, огромный объём земель вместе с крестьянами переходит в казну. Состояния Паниных, Чернышёвых, Нарышкиных, Строгановых, Глебовых, Куракиных и так далее давали существенный доход государству, да ещё и наследство Разумовского, которое давало дополнительные возможности уже лично мне. Огромные средства, которые мы получили от турецкой войны, тоже успокаивали, но всё-таки требовалось больше.
        Первое - улучшение работы по добыче и выплавке драгоценных металлов. Я пригласил к себе Соймонова, знаниям которого доверял полностью, на беседу.
        - ? ?
        - Михаил Фёдорович! Здравствуйте! Как супруга? Как здоровье? Как дела в корпусе?
        - Ох, Ваше Императорское Высочество, Екатерина Алексеевна вернулась с вод, на которых Вашими заботами лечилась. Доктор Погорецкий говорит, что Спа[15 - Город-курорт в нынешней Бельгии. Самый старый европейский оздоровительный центр.] пошёл ей на пользу…
        - А что это Вы разволновались так, Ваше высокородие? Неужели…
        - Да, Павел Петрович, понесла Катенька!
        - Что же, замечательная новость, Михаил Фёдорович! Пётр Иванович прекрасный врач и достойный преемник Щепина во главе Медицинского корпуса. Вы не возражаете, если я попрошу его докладывать мне и о состоянии Вашей супруги? Я с нетерпением жду появления у вас наследников и очень хотел бы выступить в роли крёстного отца по отношению к ним. - Соймонов совсем размяк от моих слов и покраснел как рак.
        - Я, Ваше Императорское Высочество, никак не могу возражать против Вашего участия в делах моих! Я благодарен Вам за участие! Вашими заботами…
        - Не стоит, Михаил Фёдорович - это всё пустое! - внимательность и участие не занимает много времени, а эффект имеет поразительный. Да и душевное благополучие подчинённых стоит дорого. Соймонов пришёл в себя и смог продолжить.
        - Касательно дел корпуса, Ваше Императорское Высочество, я хотел бы просить об увеличении количества обучаемых в нём выпускников гимназий за казённый счёт!
        - А что, в корпусе мало желающих учится образованных родителями недорослей дворянских[16 - Образование дворянам должны были давать их родители.]?
        - Знания их недостаточны, Ваше Императорское Высочество! Необходимо доучивать не менее трёх лет, у имеющих же хорошее образование - желания становиться горными инженерами невелико.
        - Подумаю… - похоже, надо увеличивать гимназическое звено, и вправду, глупо принимать в корпуса подростков, не знающих грамоты. Идеал, конечно, всеобщее начальное, но пока не выйдет, так что хотя бы увеличим количество гимназий.
        - Сколько у вас сейчас в корпусе учеников?
        - Полторы сотни всего! Считаю мало! Нужно хотя бы в три раза больше!
        - Согласен, Михаил Фёдорович! Дел для них много предстоит. Ладно, это мы ещё с Вами обсудим… Вот что я хотел у Вас спросить, друг мой, думали ли Вы, как нам улучшить работу серебряных заводов? Никак не могут они добиться даже стабильных поставок серебра, а уж об увеличении оных даже речи не идёт.
        - Ну, Павел Петрович! Тут такое дело…
        Оказалось, что у нас на двух наших горных заводах, которые производили все серебро в стране, - Нерчинском[17 - Группа заводов в нынешнем Забайкальском крае, на реке Аргунь. Главный поставщик серебра в казну.] и Колывано-Воскресенском[18 - Группа заводов на территории Западной Сибири с центром в Барнауле, выплавляющих серебро и золото.] был фактически единый производственный цикл. На Алтае не было свинца, который требовался для современного производства серебра, а в Нерчинске его наоборот было очень много. Однако Нерчинскими заводами ведала Берг-коллегия, а Колывано-Воскресенскими - Императорский приказ. Из-за этого Нерчинск не был заинтересован в поставках свинца на Алтай и постоянно срывал их сроки, что зачастую останавливало там производство.
        К тому же в таких условиях ни о каком технологическом сотрудничестве между заводами речи не шло. Наоборот, наши заводы жёстко конкурировали между собой и интриговали друг против друга как в плохом романе.
        - То есть, Вы рекомендуете объединить управление в одних руках?
        - Безусловно, Павел Петрович! Причём эти руки должны быть знающими. Добыча и производство на заводах требуют переделки. Многие методы, известные на одном заводе как неудачные, пытаются внедрять на другом, ибо они не имеют доступа к этому опыту. Нужен человек, что объединит эти умения.
        - Вы мне можете порекомендовать кого-нибудь подходящего? Вы, Михаил Фёдорович, мне нужнее сейчас в Санкт-Петербурге.
        - Кхм… Павел Петрович, я могу предложить на это место Андрея Андреевича Нартова, члена коллегии Монетного департамента.
        - Нартов?
        - Да, он сын того самого личного токаря Петра Великого, очень опытный инженер и артиллерист. Он сможет. К тому же для организации работ потребуется привлечь многих специалистов из Монетного департамента и Монетного двора, а Андрей Андреевич там все ходы знает. Да и человек он нестарый, сил и желания у него много.
        - Хорошо, Михаил Фёдорович, спасибо Вам.
        - ? ?
        Так что, по результатам нашей беседы, управление Нерчинскими заводами передали из в?дения Берг-коллегии в Императорский приказ, где уже создали единую дирекцию. Общее руководство позволило упорядочить поставки свинца, устранило фактор конкуренции ведомств и модернизация добычи и производства теперь осуществлялись на единых технологических началах. Директором объединённых Императорских заводов назначили Нартова, который, не задерживаясь в столице, отправился на заводы, забрав с собой нескольких молодых специалистов - больших мастеров в части благородных металлов.
        Также было сформировано несколько геологических партий из приглашённых из-за рубежа специалистов и студентов Горного корпуса, которые поехали на Урал. Мне казалось, что там должны были быть ещё месторождения драгоценных металлов, да и Тасимов с Соймоновым говорили о такой перспективах.
        Хорошо, здесь порядок наведён, но всё равно, радикально количество серебра и золота не вырастет. Надо заниматься бумажными деньгами. Сейчас прекрасный момент для этого - запасы серебра в казне очень немаленькие, монетный двор работал в три смены, обеспечивая перечеканку турецких и европейских монет в российские рубли. Думаю, что можно даже обмен на золото и серебро оставить свободным.
        Мама, конечно, хотела ввести ассигнации ещё до войны, но я тогда крайне этому воспротивился. Увидев предлагаемые образцы купюр или ассигнаций, как их сейчас называли, я был настолько шокирован, что едва не разразился грубой руганью. Это был какой-то детский лепет! Все одного цвета и размера, защита минимальная. Подделывать их будут, и причём легко! Мне удалось объяснить это и настоять на своём. За рубежом начали искать мастеров и технологии. Причём, памятуя по прошлой жизни, что бумагу-то изобрели китайцы и умеют из неё делать очень многое, тем более деньги, я посоветовал искать таковые не только в Европе и в империи Цинь.
        И вот сейчас к печати нормальных ассигнаций мы уже были готовы. В Петергофе, недалеко от столь любимого нами загородного дворца был построен печатный двор, где и должны были печататься новые бумажные деньги. Они должны были иметь номиналы от одного до ста рублей, быть разного цвета и обладать разв?той защитой. На ассигнациях были изображены наши с мамой портреты, пока другой рисунок не был бы воспринят подданными. По словам экспертов, наши ассигнации должны были по качеству превосходить европейские. Да, стоимость их изготовления была достаточно высока, но и их красота и сложность подделки должна была обеспечить их долгую жизнь.
        К тому же, если по прежнему проекту, обмен был возможен только на медную монету, то теперь, с обменом на серебро и золото популярность ассигнаций должна была сильно вырасти. Манифест Правящих Императорских Особ об учреждении Государственного ассигнационного банка был опубликован первого июля 1773 года, а уже второго июля в обращение начали поступать первые бумажные купюры.
        На первые годы мы не планировали выпускать ассигнаций существенно больше имеющегося запаса драгоценной монеты, чтобы не вызвать кризиса доверия к новым деньгам из-за проблем с их обменом, но потом это было уже вполне возможно. Я помнил, что в этом деле главное - не забывать о мере. Так что резерв средств для проведения реформ мы получили.
        Промышленностью пока заниматься серьёзно было бесполезно. Весь мой опыт указывал на то, что развивать производство чего-либо можно только при наличии хотя бы потенциального спроса. Даже для лёгкой промышленности нужен спрос, а у меня 95 % процентов населения живёт натуральным хозяйством. Какой здесь спрос? Им даже еды купить не на что! Они абсолютно нищие. Больше половины страны чуть ли не в каменном веке живёт - ещё двупольем пользуется. Трёхполье для них - светлое будущее, а вот современное высокотоварное многополье для них недостижимо как с технической и экономической точки зрения, так и с моральной. А уж железо для них часто вообще недоступно - пашут деревянной сохой, вырезанной из корней.
        Ломать всё надо, похоже. А просто так ломать нельзя - самого сломают. У нас слабая опора на армию, и всё. Дворяне против нас, духовенство против - пока Платон всё здесь перестроит, много времени пройдёт. Если и крестьяне будут против - всё - туши свет. У них нет ресурсов, отбирается всё под ноль, просто дать им новые ресурсы - откажутся их использовать, как же быть?
        Любые изменения в жизни крестьян должны инициироваться как бы ими самими. То есть надо настроить ситуацию так, чтобы они сами хотели изменений, которые мы готовим, чтобы они были уверены, что они сами об этом мечтают. Но сначала надо было дать им вздохнуть, чтобы они перестали жёстко голодать, и дети их выживали в большем числе, давая своим семьям надежду на будущее.
        - ? ?
        - Ваше Императорское Величество! Я категорически против снижения налогов! Расходы государства нашего огромны! А вы предлагаете снизить его доходы до довоенных значений! Как мы будем платить армии? Как будем расплачиваться с кредиторами? - князь Вяземский впал просто в экстатический ужас и пытался заставить нас ощутить нас те же чувства.
        - Александр Алексеевич! Вам не следует так волноваться, ибо это чревато различными болезнями, а Вы очень важны для нас и Ваше здоровье является предметом нашей заботы! - Екатерина II, не желая терять инициативу на собрании Имперского кабинета, на котором обсуждались изменение в налоговой политике государства после войны, твёрдо вела свою линию, - Давайте вернёмся к обсуждению наших желаний и возможностей и попытаемся найти верное решение, и не будем сильно нервничать!
        - Снижение налогов, вещь совершенно необходимая. Ваше Величество! - взял слово Потёмкин, - Поборы слишком велики - крестьяне дальше нести столь высокое бремя неспособны, скоро начнут бунтовать, а купцы и промышленники скоро совсем издохнут. Что будет дальше? Вот, посмотрите, доклады губернаторов, челобитные крестьян и купцов, даже жалобы уральских горнозаводчиков. Всё это подтверждается мнениями наших чиновников, которые провели расследование сложившейся ситуации. Мы можем оказаться у разбитого корыта, если будем продолжать так давить на податное население.
        - Благо военные расходы сильно снижаются! - вставил своё мнение генерал Вейсман.
        - Да, Александр Алексеевич! Военные расходы снижаются, а наши доходы были постоянно выше наших расходов даже во время войны! - мама продолжала держаться выбранного курса.
        - К тому же доходы увеличатся за счёт оброчных платежей крестьян, изымаемых у мятежников! - снова подал голос Потёмкин.
        - Но вы же требуете снижения и оброчных платежей! - отбивался Вяземский.
        - Но улучшение жизни крестьян должно увеличить их численность! - настаивала мама.
        - Но если это и случится, то только через лет двадцать! - огрызался князь.
        - А как насчёт внешнего кред?та? - Потёмкин с интересом посмотрел на Вяземского.
        - Наше положение после подавление волнений позволяет нам спокойно говорить о кред?те с голландскими или английскими банками. - вынужден был объявить, отвечающий за финансовую часть империи, князь.
        - А что, Вы уже смогли точно посчитать наши доходы и расходы? - невинно заметила мама.
        - Возможно, скоро посчитаем. - Вяземский уходил уже в чёрную меланхолию.
        - Я объявляю о своей готовности поддержать стабильность государственных расходов из средств Императорского приказа! - мама дожимала князя, но тот упирался. Очень уж он был консервативен, настаивал на необходимости огромных запасов ресурсов в своём распоряжении и не понимал конечность возможностей налогоплательщиков - прямо настоящий финансист из XXI века. Только через пару часов тот не выдержал и согласился с доводами.
        Я по-прежнему старался оставаться в тени Императрицы, это очень помогало во внешнеполитической деятельности, да и внутри страны серьёзно отвлекало активных игроков. Мой имидж просвещённого, но подавляемого жёсткой матерью, романтичного юноши активно использовался, и отказываться от него я точно не собирался. Да просто комфортнее мне было действовать исподтишка, оставляя львиную долю интриг и светских разговоров матери.
        Так что я вначале убедил в необходимости этих решений маму, Потёмкина и Вейсмана, а уж они и убеждали Вяземского, который представлял собой наш чиновничий аппарат. Им надо было опять-таки именно убедить князя, а не приказать ему. Он и должен был проводить эти налоговые изменения, а без уверенности в правильности своих действий на такое человека посылать просто нельзя - моё мнение такое. Конечно, при необходимости я мог вмешаться, но это не потребовалось - убедили.
        - ? ?
        Финансовый вопрос был самым сложным, так как требовал расчётов и обсуждений. Остальное-то зависело только от нашей с мамой воли. И уже в июле вышли Манифесты «О Крестьянах» и «О Налогах». Отменялись военные платежи и сборы, а они к концу войны составляли уже около половины платежей податного сословия. Это принесло значительное облегчение экономике.
        Размер крестьянского оброка ограничивался. Крестьянам теперь давались большие права и возможности. Фактически уравнивались в правах государственные и крепостные крестьяне. Вводились единые правила для всех крестьян - барщина и государственные работы в период сельскохозяйственных работ запрещались, а в прочее время ограничивались двумя днями в неделю, запрещались неутверждённые законом повинности.
        Вечное прикрепление к земле заменялось договором на срок от пяти до пятнадцати лет. Полицейская и судебная власть помещиков над крестьянами ограничивалась - существенные наказания: ссылки, казни и тюремное заключение - требовали утверждения. Телесные наказания запрещались.
        Крестьянам разрешалось по завершении срока договора менять место проживания и даже покидать крестьянское сословие. Молодые люди, не достигшие восемнадцати лет на дату выхода манифеста, вообще не обязаны были заключать договор с помещиком, на которого работали их родители. По сути, этот манифест отменял крепостное право, меняя его фактически на арендные отношения - земля оставалась у помещиков. Хотя надо заметить, что уже больше половины земель в центральной части России и в провинциях сейчас уже принадлежали казне или Императорской фамилии.
        В идеалистических мечтаниях я видел полную свободу крестьян, наделяемых землёй. Но такое чудо было невозможно. Полностью лишить дворян имущества было никак нельзя - они основа армии и чиновничества - революция-то нам точно не нужна. Да и крестьяне пока не были бы готовы к такому, да и планов по заселению новых земель было громадьё - наместничества занимали огромные территории и там нужны были люди, которые переселятся туда с желанием, а не только по принуждению.
        Тут уже пришлось нашим военным поработать с подавлением крестьянских волнений. Те начали мстить наиболее одиозным помещикам за годы унижений и житья на грани голодной смерти. Однако войска не увлекались казнями и репрессиями, мятежников велено было судить и только так, а смертные приговоры утверждались исключительно Правящими Императорскими Особами. Так что казней было только две - были повешены убийцы женщин. Прочие убийцы отправились на каторгу, остальные же бунтовщики переселялись - требовалось осваивать и Крайний Север.
        Из виновных крестьян формировались команды, которым предстояло осваивать северные реки, чтобы корабли могли, не беспокоясь за места стоянки, идти Северным морским путём. К ним добавлялись охочие люди из Архангелогородской губернии - северные рыбаки и крестьяне, которых манили неистощимые рыбные и меховые запасы, да ещё и освобождение от всех налогов на двадцать лет. Ломоносов оставил нам план заселения Сибири, и только оставалось, что следовать ему. Уже вскоре переселенцами и ссыльными были заложены поселения на Печоре и Оби.
        А воеводой в Обдорский острог отправили Степана Шешковского. Сего предателя мама хотела казнить, но я её упросил так не делать. Люди нам были нужны, а он не дурак, хоть и слабый человек, который всегда искал, где лучше. Вот пусть там покажет, на что способен.
        Глава 6
        - И что делать-то будем дальше, Павел Петрович? - мы сидели с Потёмкиным в беседке на берегу залива. Вроде бы даже выпивали, хотя я по-прежнему мусолил первый бокал. Просто хорошо было сидеть с другом около моря. Летнее солнышко, шум волн… Как-то даже казалось, что всё и так прекрасно.
        - О чём ты, Гриш? - лениво спросил я.
        - Ну, так, кажется мне, что ты, Твоё Высочество, не сильно-то и горишь южными степями. Даже Молдавию свою и то не любишь?
        - Что это ты вдруг такое решил, Гриш?
        - Не спешишь ты с заселением!
        - Как не спешу - спешу! Только знаешь же Festina lente[19 - Поспешай медленно (лат.)], как говорил сам Октавиан Август, а он создал великую империю!
        - Но всё-таки, мне кажется, что ты в голове что-то другое держишь?
        - Что другое, Гриш? Путей-то больше нет. Оставаться на месте - сожрут нас соседи, затопчут. Оно, конечно, может, мне по душе больше Урал заселить, или какую-нибудь Барабинскую степь распахивать - там и врагов меньше. Только вот таких урожаев, как в Причерноморье нигде больше не найти, ехать туда близко, да и коли не мы эту землицу заселим, то опять всяких крымчаков набежит… Так что оно, конечно, заселять будем. Скоро… А потом уже и на Восток пойдём.
        - Что, на Восток всё равно рвёшься, Паша?
        - Как же не рваться, Гриш. Там столько всего! Железо, золото, меха, океан в конце концов! Там великий Китай, Индия. Нам без Сибири не прожить. Знаешь же, как Ломоносов говорил?
        - Ох, смотрю я на тебя, Паш. Вроде бы и не был ты за Уралом, а как начнёшь говорить о Сибири, так улыбка у тебя глупая, словно о любимой женщине говоришь!
        - Ладно, Гриш, скажи мне, сколько дней конному ехать отсюда до Ясс?
        - Да, дней десять! Коли лошадей менять!
        - Вот, а до Иркутска не меньше тридцати! А от него до Охотска ещё ехать и ехать, и то ещё не конец земли нашей. Где больше места?
        - Вот как ты смотришь! Так там же холодно да голодно?
        - Так не везде же! Прикинь, Гриш, сколько там мест для хорошей жизни можно найти! Конечно, идти туда нам сам Бог велел! Только не сразу. Пока Южные степи интереснее. А пока пусть вон, Панин со товарищи Камчатку осваивает. А ты на Юг рвёшься?
        - Да теперь и не знаю, Павел Петрович, может, лучше, как ты сказал, в Барабинскую степь съездить? Глядишь, она лучше Молдавии покажется!
        - Экий ты балабол, Гриша! Никогда не поверю, что ты тёплую степь да казачье раздолье на что-то променяешь!
        - Вот может род у меня из казаков?
        - Гриша, ты совсем от тепла да вин? размяк! Ну, какой ты казак, коли твой предок Гансом звался[20 - Род Потёмкиных происходит от Ганса Александровича Потемпского, выехавшего из Польши к Василию III.]? - мы смеялись, болтали. Хороший вечер выдался.
        - ? ?
        Для улучшения финансового положения в стране явно требовалось улучшить администрирование. Не дело, когда оно держится на честном слове. Точных цифр, да и даже приблизительных, нет ни у кого. Для устранения данной проблемы мы решили сформировать Казённый приказ. Основная задача его заключалась в организации управления финансами государства, и его структура должна была распространиться и на региональный уровень. Теперь контроль над казной и принципы организации должны будут расшириться на всю территорию страны.
        Возглавил Казённый приказ князь Вяземский. Выбирать, по сути, было не из кого, а бывший генерал-прокурор Сената, который был кристально честным человеком и прекрасным администратором, ранее много времени уделял именно финансам, так что ему и карты в руки. К нему в заместители напросился Николенька Шереметев, имевший тягу к финансам. Пусть ему и исполнилось всего двадцать два года, но я был уверен в его рассудительности, образованности и верности, так что с лёгким сердцем рекомендовал его Вяземскому, так сказать «на вырост».
        С коллегиями вообще пришло время заканчивать - текущее устройство империи не могло удовлетворить требованиям времени. В целом, очевидно было, что система коллегий явно отживала, она стала неэффективна, в основном благодаря коллективному принятию решений и коллективной же ответственности за них. Конечно, такая система лишала сильные фигуры возможности собрать значительные силы и провести переворот, но она же и не давала нормально управлять отдельными отраслями хозяйства. Так что, требовалось провести реформу государственного управления.
        Теплов занимался этой проблемой уже очень давно, и хотя вначале это была его частная инициатива, но после моей поездки на Урал и обнаружения мною многочисленных ошибок коллегий, его работа была санкционирована мной и мамой - изменения были необходимы. При этом в процессе изучения вопроса Теплов обнаружил ещё один нюанс - бездумное принятие западной терминологии плохо воспринималось значительной частью общества, причём на это не оказало влияние даже время, прошедшее с начала её внедрения.
        А уж когда основная часть наиболее европеизированных дворян отравилась в ссылку на восток, мы уже просто должны были продемонстрировать возвращение к истокам, хотя бы в части наименований некоторых управленческих структур. Мама уже тоже начала тяготеть к консерватизму и решено было снова учреждать приказы, как в допетровское время.
        Во главе приказа должен был встать Приказной глава, который единолично управлял бы работой приказа и нёс ответственность непосредственно перед Правящими Императорскими Особами. Фактически это станет началом перехода к министерской системе управления, что было мне значительно более привычно и удобно. Первой ласточкой на этом пути было формирование Императорского приказа. Теперь в рамках этой трансформации появлялся и Казённый приказ.
        Казённый приказ решал проблему улучшения именно администрирования, но проблемы движения государственных финансов так просто не решались. Финансы до сей поры управлялись категорически из центра, а при очевидной слабости управления получалось, что местные потребности чаще всего игнорировались.
        В результате этого слишком быстро рос разрыв между столицей и провинцией. Мне слишком помнилось моё прошлое, та прошлая жизнь, где все рвались в Москву, ибо только там были возможности жить и развиваться. Именно там были все деньги, школы, театры, даже магазины, а в провинции… Как вспомню… Я боялся такого будущего.
        Да и как в такой системе управления заселять новые территории? С медленной связью, со слабой администрацией на местах, нам будет слишком сложно контролировать происходящее на местах, сложно оперативно реагировать на их потребности.
        Так что реформа административного устройства должна была состояться. Территория государства была разделена на губернии, генерал-губернаторства и наместничества. Новые административные образования не совпадали со старыми границами. Губернии учреждались на землях, уже давно освоенных и заселённых, которые составляли основу империи. Генерал-губернаторства создавались в пограничье, где законы и обычаи империи ещё не устоялись, а сами земли нуждались в обороне. А наместничества были предназначены для регионов, которые должны были только осваиваться.
        Разница в финансовом управлении была вполне понятна - часть налогов, собираемых в губерниях, теперь оставалась в губерниях, уездах и волостях. На местах должен был быть создан механизм, аналогичный центральному Казённому приказу, по приёму и распределению средств на развитие территорий.
        В генерал-губернаторствах и наместничествах же средства на местах пока оставлять не предполагалось. В наместничествах вообще налоги были делом будущего, деньги туда направлялись из центра и за их расходование отвечал глава территории лично. А предоставлять право тратить средства, собираемые в генерал-губернаторствах, местным я считал преждевременным, пусть пока ими управляют мои генералы.
        Отличия, конечно, были и в управлении - в частности, в губерниях войска не подчинялись местному руководству, а в генерал-губернаторствах и наместничествах военная и гражданская власть были объединены.
        Были образованы двадцать три губернии, три генерал-губернаторства и восемь наместничеств. Наместничества были выделены Кубанское, Таврическое, Заволжское, Уральское, Зауральское, Сибирское и Камчатское, а генерал-губернаторства Малороссийское, Придунайское и Балтийское.
        - ? ?
        - Прекрасный день, Алексей Григорьевич!
        - Да, погода весьма приятная, Павел Петрович! Да и июль вообще приятный месяц!
        - Желаете чаю или сбитня, Алексей Григорьевич? - я был весьма предупредителен. Орлов был приглашён в Петергоф для конфиденциальной беседы, и по прибытии во дворец он был препровождён в беседку на берегу залива. Было жарко, но здесь лёгкий морской ветерок приятно остужал двух мужчин, одетых в парадные мундиры.
        - Может быть, Вы сможете угостить меня вином, Ваше Императорское Высочество? - улыбнулся генерал-аншеф.
        - Узна?, бесцеремонного Алексея Орлова! - засмеялся в ответ я, - Конечно, любезный, для Вас легко! - махнул рукой слуге и тот, не задавая вопросов, поднёс графу великолепный цветного стекла бокал с вином.
        - Неаполитанское? Прекрасно-прекрасно! - тот со вкусом отпил из бокала, посмотрел сквозь стекло на солнце и задумчиво произнёс, - Неужели, это столь обсуждаемое новое стекло Ломоносовского завода?
        - Вы правы, Алексей Григорьевич, наконец-то Цильх смог закончить проект покойного своего шурина, и вот что получилось!
        - Интересно, и когда же я смогу его купить?
        - Да, хоть сегодня, душа моя! Вам, так и быть, первому будет предложена посуда по новому проекту! И, если Вам будет угодно, вы можете посмотреть на новые зеркала, что вскоре тоже выйдут в продажу.
        - А что в них такого, чем они лучше Сан-Гобеновских[21 - Известнейший французский производитель стекла.]? - я постарался как можно таинственней улыбнуться и сказал в ответ:
        - А увидите, Алексей Григорьевич! Мне - понравилось! - и я снова засмеялся. Покойный Ломоносов многого добился, и теперь на заводе делали, мало того, что огромные массивные зеркала, так ещё и зеркальный эффект обеспечивался уже не медными сплавами, как было принято, а серебром, а это совершенно изменяло изображение.
        - Непременно посмотрю! Глупо было бы отказываться, Павел Петрович! - Орлов тонко улыбнулся и тут же резко снял улыбку с лица, - Но пригласили Вы меня, наверное, не стекло демонстрировать?
        - Вы проницательны, друг мой. Для подобного дела я бы пригласил к себе Анну Карловну, например! А Вас я, естественно, пригласил совершенно по другому поводу.
        - Вы планируете войну, и я должен отправиться в новую одиссею?
        - Упаси нас Господи, от новой войны! Сейчас нам она точно не нужна! Хотя Вы удивительно недалеко от той проблемы, что я собирался с Вами обсудить. Как Вы смотрите на перспективы нашей армии и флота? - что закрутилось в голове генерал-аншефа, страшно себе представить.
        - Спокойнее, Алексей Григорьевич! - я по-доброму ему улыбнулся, - Я совершенно не предлагаю Вам возглавить их! Здесь дело даже интереснее…
        - ? ?
        В июле мы плотно занялись армией - была создана комиссия по делам воинским. Точнее, фактически две - по делам морским и сухопутным, но вот результат должен был быть единым. В связи с тем, что человек, который по всем прикидкам должен был бы стать главой этой комиссии - глава военной коллегии граф Захар Чернышёв оказался по уши замешан в заговоре Паниных. Без его усилий им вряд ли бы удалось поднять гвардию почти в полном составе, так что он оказался в первых рядах сосланных на Камчатку.
        Теперь требовалось подыскать человека, который бы обладал сравнимым с Чернышёвым авторитетом в делах военных, при этом был бы лояльным и, что важно, адекватным и управляемым. Ему предстояло выступить лицом решения, которое должн? было быть весьма неприятным для армии и флота победителей. Я видел такого человека в Алексее Григорьевиче Орлове. А тот взял и с удовольствием согласился.
        Комиссия должна была оценить результаты деятельности армии и флота во время войны с турками. Для меня подобный разбор полётов был совершенно нормальным и, более того, - необходимым. Как же, недостатков было море, я сам их видел в действующей армии! А вот как их исправлять? Я же наверняка далеко не всё заметил и понял, сейчас дров могу наломать. Вот и надо было разобраться коллегиально. Найти недостатки, понять, что мы делали не так, и что мы должны сделать, чтобы этих ошибок не повторить. Для меня это просто необходимо. Я испытывал просто физическую боль оттого, что гибли мои солдаты и матросы - они мои люди - я уже знал это точно! И я за них отвечаю и сделаю всё, чтобы они не гибли зря!
        Руководителем сухопутной части комиссии должен был Вейсман, а морскими делами заняться контр-адмирал Грейг - его рекомендовал Орлов, называя, безусловно, лучшим нашим командиром на море. Конечно, ссориться с победителями в войне, а именно с адмиралом Спиридовым и фельдмаршалом Румянцевым, никто не собирался. Поэтому формально именно они стали заместителями руководителя комиссии, а Вейсман и Грейг получили должности руководителей соответствующих канцелярий комиссии.
        Я их инструктировал, требуя определить и учесть все причины потерь. Причём потерь не только в войсках, но и на этапе подготовки и обучения, и даже в процессе доставки рекрутов. Им требовалось разобрать всё по деталям, выявить, что лучше работает у наших соседей, а что - у нас. Подготовить меры по улучшению армии и флота, и составить бюджет этих мероприятий.
        - ? ?
        - Отто, друг мой, я замечаю, что с тобой что-то происходит. Мне тяжело смотреть на тебя, и я боюсь, что твоё новое назначение может твоё состояние усугубить! - Вейсман явно захандрил - стал рассеянный, невнимательный, явно думал о чём-то. Нет, конечно, Отто был моим боевым товарищем и в предательство его я не верил, но вот то, с ним что-то происходит, я отчётливо видел.
        - Павел! Я уверяю тебя, что моё состояние не вызвано обстоятельствами, которые могут угрожать…
        - Отто! Давай так, я просто волнуюсь за тебя сейчас! Я, надеюсь, что мои дружеские чувства не вызывают у тебя сомнений?
        - Павел! Клянусь тебе, что мои дружеские чувства к тебе тоже остались без изменений!
        - Тогда, поверь мне, братец, что я не заставляю тебя делиться со мной твоими проблемами! Я просто говорю тебе, что если ты захочешь, то можешь поделиться ими со мной, как с другом. Когда захочешь, Отто! Мои двери всегда открыты для тебя. - я подошёл к нему и приобнял его по-дружески.
        Это положительно помогло ему расслабиться и поделиться со мной своей историей. Генерал-аншеф, кавалер орденов Российской империи, Отто Адольф Вейсман, чья храбрость никем и никогда не подвергалась сомнению, оказывается, был робок с женщинами. Мой храбрый красавец-генерал, божок женского общества! Достигнув уже сорокапятилетнего возраста, он всю свою взрослую жизнь провёл в военных походах и так и нашёл себе супругу. А теперь, он, похоже, влюбился, и не мог понять, что с этим делать. Забавно…
        - Отто! Не спрашиваю у тебя имени твоей избранницы, но скажи - она знает о твоих чувствах, разделяет их?
        - Не знаю, Павлуша! Мне страшно и больно признаться ей в этом! Боюсь быть отвергнутым и подвергнуться насмешкам!
        - С чего бы это? Отто, ты сейчас кумир света, обласканный любовью народа и власти, мой друг, наконец! Почему тебя могут отвергнуть? - в ответ он только вздыхал.
        Я его, конечно, ещё поубеждал, но по своему опыту знаю, что в таком положении человека сложно убедить. По крайней мере, я его хоть немного успокоил. А после нашей беседы, я пригласил Захара, уточнить, по каким причинам мне о любовных страданиях Вейсмана ещё не известно.
        - ? ?
        - Анна Карловна, дорогая тётушка, как я рад Вас видеть!
        - Павлуша, я также рада снова беседовать с Вами! - мы с тётушкой, как обычно, прогуливались по Летнему саду, журчали фонтаны, охлаждая воздух, напитанный летним зноем, аллеи были пусты, и нашему разговору никто не мог помешать.
        - Анна Карловна, мне бы хотелось сначала узнать о теперешней жизни Вашей Аннушки.
        - Аннушки? Я не совсем… Хотя, возможно, я понимаю…
        - Тётушка, Аннушка мне как кузина, за судьбу которой я переживаю, испытывая к Вам родственные и дружеские чувства. Ей уже тридцать лет, она разведена, живёт почти затворницей, светские приёмы посещает редко. Я не желаю, чтобы род Ваш пресекся так грустно! Что она видит в своём будущем?
        - Ох, Павлуша! Она боится будущего! Она не хочет снова разочароваться в счастье своём! И боится светских знакомств! Мне тяжело об этом говорить…
        - И она не видит человека, который ей хотя бы нравился?
        - Видит, Ваше Высочество! Но боится, что может оказаться ещё одним разочарованием в жизни!
        - Анна Карловна! Если всё время сомневаться и не предпринимать шагов навстречу своему счастью, то можно его упустить! Вы знаете имя предмета её чувств? Я могу узнать о нём много из того, что свету не ведомо.
        - К сожалению, дочь моя таится от меня в этом! Знаю только, что в последний раз она видела его только третьего дня у Шереметевых.
        Я ей не поверил, откровенно говоря. Ну, не может мать не догадываться о чувствах дочери, особенно если они проходят у неё на глазах. Похоже, просто защищает дочь. Боится, что навязанное замужество может её сломать окончательно. Что же - это тоже даёт пищу для размышлений.
        - ? ?
        Угадал я верно - эти два дорогих мне человека испытывали друг к другу нежные чувства, но боялись их показать. Это подтверждали наблюдатели. С одной стороны, смешно - ей тридцать, ему сорок пять, а ведут они себя как подростки, а с другой стороны - да так они будут танцевать вокруг, пока не состарятся. Пришлось столкнуть их лбами - фрейлина императрицы Анна Михайловна Воронцова отправилась осматривать Воспитательный дом в Псков, а генерал-аншеф Вейсман был одновременно послан в тот же Псков для инспекции, стоявшего там Ингерманландского полка.
        На подъезде к Гдову карета Воронцовой сломалась, причём окончательно. Так что ей пришлось совершить своё путешествие в экипаже Вейсмана, который любезно предоставил эту возможность. Пусть Отто и проехал б?льшую часть пути верх?м, но это совместная поездка дала ожидаемый мною эффект. Эти двое перестали скрывать свои чувства от окружающих.
        Вскоре я был почётным гостем на свадьбе Антона Ивановича Вейсмана с Анной Михайловной Воронцовой. Красивая пара получилась. Смотрели они друг на друга, просто не отрываясь. А какое тепло я ощутил, когда я случайно встретился глазами с невестой, а она мне беззвучно прошептала - «Спасибо»! Да, умная дочка у тётушки, всё поняла… А уж нерастраченной любви у новоиспечённых супругов оказалось достаточно, чтобы сломать привычки и преодолеть опасения друг друга.
        После этого из Вейсмана можно было уже верёвки вить - он начал работать как минимум с утроенной силой, но вечером рвался домой - к любимой жене.
        - ? ?
        Все подготовительные работы закончились - следовало приступить уже к основной части работы по освоению новых территорий. Присоединённые к империи обширные степи Северного Причерноморья представляли собой фантастический ресурс для развития России. Чернозёмы, увлажнённые многочисленными реками, должны были дать огромные урожаи, и не только навсегда избавить нас от проблемы голода, но и обеспечить поступления от экспорта продовольствия. А полезные ископаемые, которые, как я точно знал, спрятаны в недрах этих земель, должны были дать новый толчок нашей промышленности.
        Их заселение однозначно при любом порядке распределения земель, должн? было резко увеличить наше население и финансовые возможности. Однако глупо идти по пути наименьшего сопротивления, если можно убить ещё сразу даже не двух, а множество зайцев.
        Дополнительной задачей следовало считать привлечение иностранцев для заселения наших обширных пространств. Мы с мамой уже многие годы обсуждали способы, как нам увеличить население России, а значит и число налогоплательщиков. Сложно не понять, что желанная цель достигалась только двумя путями - приростом населения внутри страны, либо иммиграцией. Рост местного населения возможен через снижение смертности и роста рождаемости - для этого улучшалась медицина, внедрялась гигиена и современная аграрная культура, снижалась налоговая и феодальная нагрузка. А вот прибытие поселенцев из-за рубежа - более сложное явление, но объективно - необходимое.
        Ещё до созыва Уложенной комиссии, мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы изменить позицию мамы по вопросам приглашения в Россию иностранцев. Поводом к этому послужило её желание любой ценой привлекать новых подданных, что могло привести к появлению изолированной колонии немцев Поволжья.
        Мне о поволжских немцах рассказывал ещё Пашка Гольдштейн. Его, человека с немецкими корнями, в детстве интересовало, как там образовались огромные немецкие территории, и как большинство населения там сохранило свой язык, традиции и культуру почти до самой Великой Отечественной. Причём перед самой войной немцы были оттуда выселены принудительно в Казахстан, ибо представляли конкретную опасность для государства. И ведь многие наши немцы решили, что им ближе сородичи из гитлеровского государства, чем русские, с которыми они жили бок о бок больше ста лет. Пашка-то такого поведения своих формальных родичей понять не смог, хоть и пытался.
        Я был категорически против любых национальных автономий. Врезался мне в голову рассказ замечательной Светланы Ивановны, нашего с Пашкой финансового директора, что была родом из солнечного Душанбе. И из которого чудом сбежала вместе с мамой, бросив имущество и тело старшего брата, убитого местными националистами. Такие дела творились по всей стране - негодяи под национальными знамёнами вырезали русских и в Средней Азии, и на Кавказе.
        Всем будет спокойнее, если, по крайней мере, национальной розни в моей стране не будет. Пусть это случится не на моём веку, пусть мне будет труднее, но мои преемники с этим злом не столкнутся. Никаких тебе Молдавий, Прибалтик или Закавказий у меня не будет. Это совсем не значит, что мы остановим экспансию, нет, просто в состав страны будут приниматься территории, только с чётким пониманием того, как они станут Россией. Альтернатив для меня нет.
        - ? ?
        - Я не понимаю, Павел, твоего желания ограничить приток иностранных переселенцев в Россию! Мы же с тобой много раз говорили, что нам нужны иностранцы и в большом количестве! В конце концов, не всё ли равно какая будет вера и язык у них, если они станут российскими подданными и будут платить нам налоги?
        - Мама, я нисколько не против приезда к нам инородцев и иноверцев! Что я, не понимаю - ты была в точно таком положении, когда приехала в Россию! Ты стала русской царицей и стала по праву и сути! Ты скажешь, что вокруг тебя были в основном русские! Но даже в этом случае, ты могла продолжать вести себя как Пётр Фёдорович. Ты могла не принять веру и язык России и закончить как твой покойный муж и мой отец. Но ты была умнее его, и изменилась!
        А вот новые переселенцы… Большинство из них, оказавшись в окружении соплеменников, даже не заметят, что теперь они живут в России, а не, к примеру, в Гессен-Касселе. И относится, к окружающим их русским, будут как к жителям других государств.
        - Это пройдёт, сын мой! Через некоторое время они станут как их соседи.
        - Конечно, маменька, как калмыки, например!
        - Это дикий народ, который далёк от культуры и цивилизации.
        - Ну, я, конечно, мог бы поспорить с тобой, что потомки Чингиз-хана менее цивилизованы, чем мы, но не буду. - я улыбнулся ей. - Вот тебе пример получше - посмотри-ка на ту же Чехию или Силезию. Тамошние славянские князья привлекали немцев для подъёма своей промышленности и сельского хозяйства. Они давали им особые права и привилегии. Цивилизованный народ привлекался для освоения необжитых земель и новых технологий. Надобность с них была действительно большая. А потом, почти вся Чехия и Силезия стали Германией, а чехи и силезцы - немцами, а их князья исчезли либо стали просто немецкими дворянчиками, такими же, как и прочие. Теперь же уже даже не Чехия, а Богемия стала частью Священной Римской Империи, а Силезия - Пруссии, и возвращать себе свою независимость и национальное сознание не собирались. А где их правители? Мелкие дворянчики среди прочих немцев… Ты для нас видишь такое же будущее?
        - ? ?
        Да, такой разговор у нас был тогда, мне пришлось тяжело, но всё-таки удалось свернуть Екатерину с того утопического и опасного пути создания немецких территорий, который ей навевала эта глупая вера во всесилие просвещения. Одним разговором тогда не обошлось - говорили много и часто.
        Думаю, что и разговоры со мной её не до конца убедили. Пришлось дёрнуть за все доступные мне верёвочки, самому разбиться в лепёшку. Мама очень хотела дать немцам освобождение от налогов на тридцать лет, свободу передвижения и проживания, волю жить своей верой и обычаями. А для чего? Для выращивания картофеля? Картошка на Средней Волге? Да ладно! Вот совершенная необходимость, ради которой можно сломать государство!
        В конце концов, под давлением мнения окружающих, мама тогда всё-таки усмирила своё упрямство и согласилась изменить условия приёма иностранцев. Я не мог точно определить, что было бы при неизменном развитии событий, но сейчас с момента опубликования Манифеста «О дозволении переселения» поселенцев в Россию переехало всего около двадцати тысяч человек. Совершенно ничтожное число для наших огромных территорий. Мама грызла локти, но я уговаривал маму не спешить и не сомневаться.
        Мигранты, в основном из Германии, были расселены по государственным землям максимально рассеянно, максимум по две семьи на деревню. Я не сомневался, что через одно-два поколения они станут обычными русскими. Причём такое вливание свежей крови в традиционные общины давало некоторый эффект - в нескольких деревнях прошёл переход к добавлению картофеля в севооборот. Картофель на наших полях неплохо себя чувствовал и давал отличные урожаи.
        Болотов сигнализировал об успешном освоении новых технологий и значительном снижении риска голода в подобных селениях. Это грело мою душу. И давало понять, что такая прививка может быть вполне эффективным средством внедрения современного сельского хозяйства. Совершенно необязательно учить новым технологиям сразу всех, достаточно научить малую часть, а потом, глядя на их успехи, её освоят и остальные.
        Второй проблемой, которая требовала решения, была проблема немецкой Прибалтики. У меня была ideа fix, о недопустимости существования в России инородных и иноязычных анклавов, а Прибалтика сейчас была немецкоговорящей, и с этим надо было радикально разобраться. Немецкое население Прибалтики, которая сейчас носило название Остзейского края - немецкое, заметьте название - дворяне и горожане должны были в будущем переселиться на новые места жительства. Но этот процесс должен был постепенным, и проходить при полном согласии переселяемых - не хватало нам новых волнений и потерь налоговых доходов.
        Заодно с Прибалтикой я решил устранить и проблему с прочими национальными окраинами, которые пока были в составе России. Пусть они зачастую были такими только номинально, но я знал, что вырастет из этого потом…
        Так что, в августе мы согласовали, наконец, проект, который я долго лелеял, над которым Теплов работал ещё с довоенных времён, в том числе и для этого мы создавали новое административное деление страны, но вот реализация его началась только сейчас. Вышел Манифест «О порядке дворянского владения землёй в генерал-губернаторствах», который получил второе название magna beneficium. В рамках этого проекта предлагалось населению генерал-губернаторств переселяться в наместничества, для начала в новоприсоединенные земли и Заволжье.
        Дворяне в Прибалтике, Молдавии и Малороссии должны были обменять свои владения на значительно большие по размеру и плодородию поместья, нарезаемые на пустующих землях. Горожанам также предлагалось переехать в города, которые основывались на новых землях, где им должны были быть построены дома и лавки.
        Более образованные слои общества генерал-губернаторств должны будут увидеть прямую выгоду от такого варианта - результаты их хозяйствования на старых землях в условиях ограничения эксплуатации крестьян резко уменьшаются, а на новых землях возможный доход был выше. К тому же причины предлагаемого переезда озвучивались, как необходимость использовать их технические навыки для производства значительных объёмов зерна и развития городов в новых землях.
        Обмененные земли вместе с крестьянами должны были передаваться в казну. Местное население должн? было послужить одним из источников заселения пустующих территорий, причём не только полученных в результате последней войны, но и прочих наших.
        Молдаване, так же как жители Малороссии, на настоящий момент ещё практически ничем не отличались от обитателей центральной России - православные, язык и культура отличаются не больше, чем у архангелогородцев с воронежцами. Но плодить и усиливать эти отличия я точно не собирался - пусть местные привыкнут к законам и языку империи, все перемешаются и вскоре совсем забудут о былом различии. Тем более даже молдаване, не говоря уже о малороссах, ещё помнили, что они потомки славян, входивших в состав Руси, а многие даже назвали себя русскими или русинами.
        Земли же, освободившиеся в генерал-губернаторствах после переезда местного населения, должны были быть заселены русскими из центральных губерний. Так что, естественным образом, по всей России, уже через пару поколений мы получим более или менее моноэтническое население.
        Вот теперь уже следовало заняться основным проектом освоения новых просторов. В августе 1773 вышел Манифест «О заселении земель», который объявлял порядок поселения на территориях, вошедших в наместничества Таврическое, Заволжское и Кубанское, где и должна была заработать программа переселения. В этот процесс могли включиться все свободные подданные российской империи, иностранцам же достаточно было подданство принять. Государственные крестьяне должны были участвовать в этом на основе вводимой переселенческой повинности. Также право поселения получали солдаты русской армии, кои пожелают оставить службу.
        Мы решили нарезать участки для поселенцев централизованно исходя из плана заселения земель, который начали готовить. При определении структуры поселений в наместничествах было решено строить их гнёздами - волостями. В центре волости ставилось село с церковью, которое должн? было стать центром волости, а вокруг уже деревни. Деревни размечались из расчёта десяти семей, в волости закладывалось шесть деревенек. В деревне из десяти семей пять должны были быть переселенцами из внутренней России, а остальные пять - из внешнего мира. Пока все поселения должны были размещаться по берегам рек - так и перевозки осуществлять проще, и вода рядом, и рыбкой всегда можно подкормиться.
        Расселение на них проводить под контролем местных властей так, чтобы в деревнях не было больше одной семьи из одного народа, кроме русского. Размеры участков, предназначенных для поселенцев, решено было делать отличающимися друг от друга.
        Наделы для православных должны были быть в два раза больше, чем для последователей других религий. Это должн? было послужить отличным стимулом для ассимиляции инородцев. Именно так западнославянское население Прибалтики было ассимилировано немцами, и мы предполагали просто повторить этот опыт, но уже в обратную сторону.
        Бывшие солдаты должны были получать участки большего размера, чем простые переселенцы, а унтер-офицеры больше, чем солдаты. Вот эти меры пропагандировались, показывая военным уважение верховных властей, а крестьянам, что служба в армии уже не является смертью заживо, а становится социальным лифтом.
        К тому же всей подготовкой земель под заселение в наместничествах уже несколько месяцев занималась почти исключительно армия. Почти все армейские инженеры, пройдя краткое обучение у Болотова, который был вынужден для этого вместе со своими людьми выехать в Киев, мотались по Таврии, Кубани и Заволжью. Они определяли места для поселений, портов, причалов, дорог. Нарезали участки для переселенцев, намечали места для строительства домов и построек. Солдаты же занимались заготовкой строительного леса и его транспортировкой, стоили жильё и карантинные лагеря для иностранных мигрантов.
        Посадить на землю часть армии, которая и так почти перестала заниматься боевой подготовкой, было вполне разумным решением. Румянцев поворчал, но в принципе согласился, хотя механизм демобилизации ещё предстояло определить. Да и после выхода этого манифеста солдаты осознали, что эти работы они ведут и для себя, после чего качество и скорость работ выросла.
        К концу лета места для поселений были уже размечены для нескольких десятков тысяч семей. Основную волну послевоенных беженцев разместили на Днепровской линии, а вот для освоения наместничеств требовались новые люди.
        Глава 7
        Болотов, вернувшись из Киева, прибыл ко мне в Санкт-Петербург, чтобы протолкнуть идею расширения агрономической школы и открытия ещё одной - в Таврическом наместничестве. Он указывал на рост потребности как в специалистах, так и в культурных семенах и молодняке животных. Маховик сельского хозяйства, похоже, начал раскручиваться. Это была третья задача, что мы собирались решить.
        В ответ я предложил Андрею Тимофеевичу лично заняться организацией двух новых школ ускоренного обучения и опытовыми участками в Таврическом и Заволжском наместничествах, а школу в Лопасне преобразовать в Императорский корпус агрономических наук. Но вот директором корпуса предстояло стать отнюдь не Болотову. Младший Орлов - Владимир, сильно болел, просил полностью отставить его от службы и разрешить удалиться в поместья.
        Я не горел желанием отпускать без дела человека, который был ещё молод, неплохо образован, влиятелен, богат и обладал большим опытом управления людьми. Он был приглашён в Зимний дворец, где состоялся наш с ним разговор. Да, здоровье его было не лучшим, но он скорее устал от всей столичной суеты, чем был действительно серьёзно болен. Тогда у меня и родилась идея доверить ему руководство школой под Серпуховом. Болотов там достиг больших успехов, работу наладил. У него был достойный преемник в качестве главного преподавателя и исследователя - Матвей Афонин, но вот навыка администратора, чтобы расширить школу до размера корпуса, ему явно не хватало.
        А сам Болотов, будучи человеком активным, явно хотел и мог достичь большего - он самолично побывал в Калмыцкой степи, изучая возможности земледелия, ездил в Заволжье исследовать местные условия и подбирать растения, сам посетил Таврию и Кубань, хотя мог бы сидеть в Киеве. Как человек раскрылся, поразительно! Из гениального агронома, но фантазёра и интроверта, он стал ярким педагогом и управленцем. На него у меня были планы, и я их ему раскрыл.
        - Андрей Тимофеевич, помните, вы мне когда-то сказали, что не хотите выращивать продукты для моего стола, а желаете осчастливить всю Россию?
        - Помню, Ваше Императорское Высочество! Конечно! Я и до сих пор мечтаю об этом!
        - Не пора ли Вам реализовывать свои мечты?
        - Ваше Императорское Высочество! Значит ли это, что Вы недовольны…
        - Успокойтесь, дорог?й друг! Вы всё ещё тот вспыльчивый молодец, что тогда никак не желал стать моим личным агрономом. - улыбнулся я ему. - Не волнуйтесь, я всего лишь хотел предложить Вам новую работу.
        - Какую? - он явно напрягся, не зная, что от меня ждать.
        - Вы явно переросли свой пост моего личного агронома и даже пост директора агрономической школы, драгоценный Андрей Тимофеевич! Вам по плечу задача настоящего переустройства сельского хозяйства всей России. Вы уже видите, как разнообразна наша природа, как в разных местах отличаются растения и животные, сколько требуется усилий, чтобы обеспечить земледельцев семенами, инструментом, скотом. Я очень рад, что Вы выросли из коротких штанишек и стали большим специалистом.
        - И что, Павел Петрович? Что мне делать? - в нём явно боролись два противоположных чувства - он был счастлив от моих комплиментов, но боялся изменений в своей судьбе.
        - Вам, душа моя, предстоит возглавить новое ведомство, которое займётся всем, что я ранее Вам описал! Именно Вам надо будет научить крестьян и дворян, обеспечить им необходимым и проследить, чтобы всё было как надо! Как Вам эта задача?
        - ? ?
        Одной из причин, по которой мама соглашалась так долго терпеть малый приток населения из-за рубежа, был мой эксперимент с Симоном Лейбовичем, теперь больше известным как барон фон Штейнбург. Мне казалось, что сейчас в конце XVIII века должен наступить рассвет европейского романтизма, в том числе и в литературе. Вскоре должны появиться Гёте, Гейне, Вальтер Скотт, которые станут реальными лидерами общественного мнения, а точнее они его будут формировать, наполняя меха общественной мысли мёдом сентиментальных рассуждений о том, что надо подчиняться не устарелым правилам, а сильным, ярким страстям.
        И я решил попробовать начать ковать железо заранее. Сам заниматься этим я не мог, и в силу собственного положения, и для того, чтобы выходящие книги не связывали с моим именем, и люди как можно дольше не видели в них пропаганды, и в силу просто своей удалённости от Европы, где формировались таланты и идеи.
        Здесь мне очень вовремя подвернулся Симон. Я изначально решил, что ему следует войти в число крупных европейских издателей. Ему было необходимо создать в мировых державах - Англии, Франции, Австрии издательства, которые вскоре начнут публиковать эти самые романтические книги. Он смог выполнить задачу, и теперь мы развернулись.
        Первый роман о несчастной любви Людовика Заики прошёл на ура. Молодые литераторы начали активно вспахивать эту ниву дальше, выпуская новые романы раз в полгода. Пока чаще их выпускать Лейбович считал излишним. А пока каждый роман звучал в Европе как пушечный выстрел. Ему удалось оседлать эту волну и стать, пусть и временно, монополистом. Ходили разные слухи, кто стоит за этими книгами.
        Большая литера L, увитая плющом, красовалась на оттиске всех издательств, что публиковали книги насыщенные страданиями и любовными страстями. Лейбович был довольно тщеславен, но очень осмотрителен, поэтому большинство слухов приводили общество к персоне какого-либо члена фамилии Лихтенштейн, что придавало изданиям ещё более романтический флёр.
        В этих книгах тема любви и страданий была основной, а действия их происходили в максимально романтических декорациях. Сюжет развивался в Крестовом походе в Святую землю, когда доблестный рыцарь-крестоносец, влюблялся в деву древнего рода, проходил через многочисленные препятствия на пути к счастью, наконец, побеждал и женился на своей избраннице, оставаясь править и жить на новой родине. В последнем же романе действие происходило уже в России, где прекрасный германский рыцарь находил истинную любовь, сражаясь с прокл?тыми турками.
        То есть потихоньку мы создавали романтический образ нашей империи. Она приобретала черты, если уж не земли обетованной, то страны огромных просторов и возможностей, в которой местные рыцари в сверкающих доспехах защищают Европу от кошмарных азиатов, а добродушные пейзане под их защитой создают истинный рай на земле.
        Мама с интересом наблюдала за моей тайной политикой литературного продвижения России в Европе и ждала от ученика Дидро и Вольтера результата. Пока она доверяла моим идеям.
        Создание этого самого романтичного покрывала для России шло довольно успешно, а вот программы мамы по привлечению мигрантов были сокращены, дабы не вызывать лишней агрессии у немецких князей, теряющих налогоплательщиков, и не подорвать ненароком литературного проекта. Мамины агенты, которые активно занимались вербовкой мигрантов, к тому времени себя раскрыли и зачастую были посажены в тюрьму или даже убиты, так что эта программа уже не могла работать нормально. Но вот экзотический романтизм должен был вскоре дать свои всходы.
        Симон умудрился обернуть даже мою личную трагедию - смерть Маши, бунт в Петербурге и разорение Москвы в пользу нашего проекта. Талант он был, что говорить. Вышел, наверное, самый громкий роман, который просто взорвал уже не только образованное общество, но и простой народ, правда, для них он вышел в упрощённом варианте.
        «Чёрный рыцарь» молодого Гёте стал первым безусловным бестселлером европейского литературного рынка. Даже я умудрился его прочесть, и даже закалённый беллетристикой, что прочёл в прошлой жизни, был приятно удивлён качеством произведения. Чёрный рыцарь Иоганн фон Горн, уезжает в Крестовый поход в Святую землю. Пока он находится в походе, его возлюбленная умирает. Вернувшись, он узнает об этом, и на её могиле даёт клятву сражаться, пока господь не заберёт его к ней в лучший мир.
        Фон Горн возвращается в Святую землю и становится ещё более яростным и честным воином, чем был раньше, высочайшим авторитетом как среди крестоносцев, так и среди мусульман. Он ищет смерти, но находит новую любовь. Очень красиво получилось, это был действительно неплохой роман.
        Гёте был большим талантом, и пусть я не думал именно про него, когда задумывал этот план, но он стал подлинным открытием Симона. Кстати, самым романтичным народом в Европе сейчас оказались именно немцы, не французы, как Дюма, или шотландцы, как Вальтер Скотт, а немцы! И нам удалось повести мир за собой. В Англии в результате выхода этого романа я получил прозвище «Чёрный принц».
        В общественном сознании мой образ начал сливаться с образом того легендарного принца Эдуарда. Конечно, Симон заранее решил использовать мою привычку к тёмным одеждам, но эффект был просто потрясающий. Мой авторитет в Англии поднялся на небывалую высоту. Даже памфлеты, что публиковались с подачи правительств европейских стран, которым активно не нравилось, что Россия после победы над Турцией столь усилилась, не смогли изменить ситуацию.
        Наш образ в Европе вырос почти до статуса волшебной страны, в которой каждый может найти своё счастье. Установилось мнение, что территории наши огромны, а условия жизни как минимум не хуже, чем в Европе.
        Конечно, сей процесс захватил в большей степени девиц, которые начали воздыхать о русских рыцарях, сражающихся с азиатской напастью и юношей, что грезили о прекрасных русских девах и воинской славе. Но постепенно их мнение захватывало и остальных - только так, исподволь, не требуя сразу серьёзных решений, мы и должны действовать.
        Больше всего укрепились наши отношения с Англией. Это позволило нам договориться с их правительством и аристократией о свободной вербовке людей. Там продолжался массовый сгон крестьян с земли - эвикция, то, что я знал, как огораживание. Города Англии наполнялись бездомными и нищими людьми, и правящий класс был не против, чтобы часть этих новых пролетариев отправилась в Россию. В Англии ещё не утвердилось представление, что люди, которые изгоняются с земли, должны стать рабочей силой для промышленности.
        Наоборот, исчезновение наиболее активной части обедневших крестьян снимало социальную напряжённость. Так что мы начали вывозить с острова людей. Какая разница, кто переезжает к нам в государство - немцы или англичане с шотландцами? Главное, что они хотят и умеют работать с землёй. Конечно, мы отхватили лишь небольшую часть миграционного потока с острова, но и это неплохо.
        Причём уже через несколько лет процесс внезапно интенсифицировался, и пошёл уже и на неофициальном уровне - к нему подключились английские купцы. С купцами налаживалось взаимовыгодное сотрудничество - мы принимали людей, предоставляя им землю и орудия труда, а купцы за доставку переселенцев получали вознаграждение, причём с двух сторон - от нас и от самих переселенцев.
        Купцы включились в процесс вербовки, и к нам начали переселяться уже не только полностью отчаявшиеся люди. Крестьяне и рабочие были уверены, что на новом берегу им предоставят все необходимое, пусть и в кред?т, и спокойно оставляли перевозчикам своё имущество в плату за перевоз. Англичане, обездоленные новой экономической реальностью, стремились к новой жизни, которая была сравнительно недалеко.
        А пока нам удалось создать устойчивый поток переселенцев с острова. Притом что этот процесс не расстраивал, а, наоборот, укреплял наши отношения с Англией, в которой снижалась преступность, а аристократия получала устойчивый заработок, ибо мы платили за каждую переселяющуюся семью, пусть и немного, и б?льшая часть этих денег уходила именно им.
        Россия получила ещё и большую группу населения с европейских территорий Османской империи, на которых турки начали наводить порядок крайне жестокими мерами - примерно тридцать тысяч человек болгар, греков, сербов, валахов и прочее перебежали к нам уже после ухода наших войск с турецкой территории.
        Кроме того, вместе с возвращающимся флотом, с турецкого Средиземноморья поплыли решившиеся бежать люди, которые помогали нам там - греки, албанцы, даже ливанцы. А честный и принципиальный Орлов, понимая, что множество людей, поверивших ему, не помещаются на суда эскадры, за свой счёт арендовал почти все доступные суда и вывез оттуда ещё разом до двадцати тысяч человек. Они пока размещались на неаполитанской территории, причём также за его счёт, и постепенно вывозились в Россию.
        Так и это было ещё не всё - люди переезжали и переезжали. Разными путями - поодиночке, семьями и большими группами подданные султана рвались к нам, в надежде на новую жизнь. Среди них были даже казаки-некрасовцы, предки которых, не выдержав угнетения со стороны администрации, изменили и бежали на службу Султану. Теперь они осознали, что времена изменились и вспомнили о Родине.
        При таком притоке населения из-за рубежа нам требовалось значительно увеличить количество русских переселенцев для формирования устраивающей нас структуры населения на новых землях. Именно русские должны были стать основой населения наместничеств. Я хотел уже в ближайшее время получить здесь русский регион, чтобы все будущие иностранные переселенцы - и немцы, и англичане, и славяне, и греки стали всего лишь прививкой на русском дереве.
        Очень сложной задачей оказалось обеспечение перемещения множества переселенцев. Движение ссыльных на Камчатку подъело наши резервы, а манёвры армии на границах для успокоения умов соседей окончательно их добили. Как перевезти огромные массы населения из центральной России на окраины? Людские ресурсы мы имели - после перевода множества крепостных крестьян во владение государства, мы спокойно могли изымать из их среды отдельные семьи, формируя переселенческие группы. Причём крестьяне вполне готовы были к подобному решению - после резкого облегчения налогового и феодального бремени у них снова проснулось доверие к центральной власти. А вот организация этого…
        Пришлось, не дожидаясь окончательного решения Орловской комиссии, начать изменять воинские порядки. Первое, ликвидировали полностью дискредитировавшую себя службу генерал-кригскомиссара и создали вместо неё Имперскую Окольничью службу. Структуру и функции изменили в соответствии с опытом турецкой войны. Главой её - Главным Окольничим, назначили Фёдора Орлова, а Антропов стал его заместителем - пусть поучится игре на высшем уровне.
        Второе, я добился изменения функций Генерального штаба. Структуру-то создали давно - всем очевидна уже была необходимость организации постоянно действующего механизма планирования будущих войн и комплектования штабов воинских подразделений крупнее полка, которые формировались пока только при необходимости. Но вот прочие функции этой структуры пока не были определены. Так что, я настоял, чтобы Генеральный штаб, пусть и на время, взял на себя ответственность за планирование передвижений поселенцев и размещение их на новых местах.
        Генерал Баур, который возглавлял Генеральный штаб, сначала пробовал сопротивляться такой деятельности, видя функции свои в другом, но смирился, понимая всю необходимость этого. Я и сам не до конца понимал, какие именно задачи надо ставить перед генштабом, но полагал, что военная комиссия Орлова, к которой Баур тоже имел отношение, определит это лучше меня. А пока - пусть делом займётся.
        Анализ у них был, конечно, слабенький, на глазок, но и это было неплохо - лиха беда начало, научатся. Но стало понятно, что необходимое жильё, пропитание, транспорт, в требуемые сроки мы не обеспечим. Пришлось пересматривать всю программу переселения. Начали строительство вр?менного жилья возле портов, где разгружались корабли, и на Дунае, чтобы размещать мигрантов, идущих посуху.
        Крестьянам было объявлено о переселенческой повинности грядущей весной, общины начали отбирать кандидатов на переселение. По стране срочно строились так называемые запасные хлебные магазейны для хранения запасов продовольствия на случай голода. Часть формируемых хлебных запасов решено было сразу перевозить ближе к лагерям переселенцев.
        Но пока мы катастрофически не успевали. Мы даже вынуждены были пойти на закупку кибиток у кочевников для размещения людей. Пришлось часть желающих переселиться в Россию начать перемещать на внутренние территории империи. Но ведь осваивать нам требовалось именно новые земли, где почвы были значительно лучше, и отдача от заселения была бы значительно выше и быстрее. Всё это было довольно мрачно - мы оказались не готовы к такому массовому переезду.
        Ведомству Баура приходилось крутиться как ужу на сковородке, планируя перемещение огромных масс людей, обеспечение их питанием, снабжение скотом и инструментом, и ещё надо было учитывать их размещение в соответствии с планируемым соотношением национальностей. Я просто был счастлив, что у нас уже был Генеральный штаб - готовый инструмент для управления этим процессом, одна Окольничья служба с таким объёмом информации просто бы не справилась.
        Когда подвели предварительные итоги, оказалось, что у нас к концу сезона накапливалось около восьмидесяти тысяч переселенцев из-за наших рубежей, переселенцев же из губерний пока не было. Вырвать сейчас, разом множество людей из Центральной России было положительно невозможно, это реально сделать только зимой, после уборки урожая.
        Удачно, что в зимнее время переселение из Европы и Турции снизится из-за зимних штормов и ветров. Небольшое удовольствие - плыть зимой даже по тёплому Чёрному морю, а уж Балтика или ледяная степь - просто безумие. Значит, новых иностранных поселенцев до весны будет немного. Тогда надо принять меры по организации внутреннего переселения именно зимой, благо зимой с дорогами у нас чуть ли не лучше, чем летом.
        Откровенно жаль, что в транспорте ещё не настала эпоха железных дорог, которые позволяли быстро перевозить тысячи людей со скотом и домашним скарбом. Всё бы проще. Но что же делать, пока так.
        Пришлось объявить новую повинность для государственных крестьян - строить вр?менное жильё по пути в новые земли, где будут отдыхать от дороги переселенцы. Люди будут идти с семьями, возами, лошадьми - терять людей от невозможности им передохн?ть было глупо. А армия уже вытянуть не могла. Почти половина армии, а войска, что были внутри империи так вообще все, у нас сейчас работали лесорубами и плотниками, строя городки для переселенцев. Если бы сейчас началась новая война, тяжело бы нам пришлось.
        Стало понятно, что нам не хватает еды, чтобы кормить эту армию переселенцев, которые должны были зимовать во вр?менных посёлках. Зимой мы сможем доставлять продовольствие из внутренних регионов, но это будет сложно - необжитая степь круг?м, да и до установки зимних дорог им надо что-то есть. Второй проблемой стало обеспечение людей скотом. Без лошади им не вспахать целину, а без коровы не прокормиться. Где их взять, да ещё в таком количестве? Третья проблема - железный инструмент. Да мы начали активно расширять производство в Туле, но пока прогноз был не очень оптимистичен - не хватало рабочих рук, а где их взять? Что опять начинать приписывать крестьян к заводам? Не вариант, даже не принимая во внимание моральный фактор - пока они научатся работать с железом годы пройдут.
        Выкрутились. Нам пришлось закупать продовольствие, благо оно в Австрии, Польше и Валахии ещё было. Лошадей купили у калмыков и башкир - пусть лошадки мелкие и слабенькие, в основном отнятые у татар, но это наиболее рентабельно. Татарские лошадки в основном были беспородны, племенного интереса не представляли и были нами после войны с чистой совестью переданы нашим иррегулярами.
        А вот крупный рогатый скот для пользования в хозяйствах пришлось начать закупать за границей, хотя и в небольшом количестве. Болотов уже давно занимался селекционной работой и разведением скота, но количество его пока было невелико. Уже после Кагульской победы он принялся за создание сети селекционных станций, что потребовало новых вложений и закупок племенного скота в Германии, Англии и Голландии. Успехи на этом поприще у Андрея Тимофеевича были значительные, причём и в части технологий кормов и ухода, но пока мы не успевали обеспечить всех переселенцев. Было даже принято решение - на первый год-два выделять коров не на семью, а на поселение - справятся.
        С лошадьми тоже как-то продвигалось. Ещё в Варне, Алексей Орлов, бывший большим знатоком конного дела, с пеной у рта доказывал нам преступность передачи стад, захваченных в войне с турками, в крестьянские хозяйства или башкирам - вывозить исключительно внутрь страны на конные заводы, для разведения на племя. Именно у турок было множество породистых лошадей, которые представляли большую ценность и необходимы были для создания нашей кавалерии.
        Григория Орлова я практически обязал заняться коннозаводством, и он сейчас строил целых три конных завода, хотя основное руководство организацией процесса осуществлял его брат Алексей, который был мало задействован в работе комиссии по делам воинским. Кирилл Разумовский, оказалось, тоже питал слабость к лошадям и с энтузиазмом занялся их разведением. Я просил их заниматься пока не кавалерийскими лошадьми, а именно тяжеловозами, которые были крайне востребованы в крестьянском хозяйстве на целинных землях, а также в артиллерии и обозном хозяйстве. Замечу, что вскоре разведение лошадей стало одним из излюбленных занятий знатных особ, выходящих в отставку с государевой службы.
        Так, до следующего года у нас всё распланировано, осталось два нерешённых вопроса - уже сейчас имелось несколько сотен построенных домов в новозаложенных деревнях, которые можно и нужно было заселять. Однако заполнить их бывшими иноземцами будет ошибочно, почувствовав себя первопоселенцами, они могут отказаться потом принимать наши порядки. Правильнее было бы заселять их уже в как-то обжитые деревни. Значит, надо найти русских поселенцев уже сейчас, дать им пережить зиму в новых поселениях до следующей весны, ощутить себя аборигенами. Они же помогут новопоселенцам в следующем сезоне разобраться на месте.
        Второй вопрос с армией. Если офицеры получали обещанные земли в наместничествах, причём чуть менее половины получили свои поместья в Заволжье, дабы как следует разбавить остзейцев с молдаванами, то солдаты ждали обещанного, а терпение их не бесконечно. К тому же из соображений экономии средств армию требовалось сократить хотя бы до предвоенных штатов.
        Так что, не дожидаясь решения комиссии Орлова, в сентябре было принято решение об увольнении в отставку желающих солдат. Каждому солдату, который отслужил больше пяти лет, был предоставлен выбор: остаться служить, перейти в разряд посадских людей либо стать государственным крестьянином. Отставным солдатам, решившим снова примерить на себя судьбу земледельца, полагался надел в Таврической, Придунайской, Кубанской или Заволжской наместничествах. Причём солдат, отслуживший минимальный срок, получал обычный надел, отслуживший более десяти лет - уже двойной, так же как и капрал, а сержанты - тройной. Солдат, решивших пойти в посадские люди, наделяли пятьюдесятью рублями.
        В результате выяснилось, что солдат, которые желали заняться крестьянским трудом не так уж много. Из всей, почти трёхсоттысячной российской армии, в крестьяне решили пойти только чуть более тридцати тысяч человек, причём это были преимущественно молодые солдаты, что ещё не забыли запаха вспаханной земли, а в посадские люди собрались податься ещё около пятидесяти тысяч, преимущественно ветеранов, срок службы которых давно перевалил через середину. Таким образом, армия уменьшилась меньше, чем на треть и ещё вполне сохраняла способность воевать.
        - ? ?
        Иван Никитин твёрдо решил в крестьяне вернуться. Твёрдо! Пусть и сержантом стал в Астраханском полку, куда перевели его после расформирования преображенцев, а для себя всё решил.
        Тогда следователи определили, что капрал Никитин в мятеже не замешан и одним из первых поддержал законную власть. Но после всего, что было, не мог Иван снова солдатом себя осознать. Появилось у него недоверие к офицерам, боялся он, что опять они затеют измену. Как при таких мыслях и страхах снова послушным стать? Мрачен он стал, спал плохо. Не мог никак себя перебороть и всё назад вернуть.
        Бывший сержант Смолянин, ставший прапорщиком в том же Астраханском полку, вполне понимал проблемы Никитина, говорил с Иваном часто, пытался его успокоить. Но, как только пошли слухи, что солдатам будет разрешено выйти в отставку до срока и выбрать себе дальнейшую жизнь, Ивану началась сниться крестьянская жизнь.
        Никитин, после того как ушёл в солдаты, забыл думать о возврате в крестьянское состояние, хотя тяга у него к растениям и животным осталась, и ещё в армии он замучил знающих людей расспросами. А теперь ему снилась то тёплая земля в ладонях, то запах свежескошенной травы, то щекотка от остей колосьев на лице. Ничего с собой он поделать не мог. А уж когда вышел указ о правилах выхода в отставку, по которым он мог получить огромный участок земли в богатых степных землях, лошадку и скарб, то вариантов дальнейшего будущего у него просто не осталось. Иван только и думал о том, как он придёт на свою земельку и прижмётся к ней щекой, втянет в себя её аромат.
        О своём решении уйти и стать земледельцем он объявил своему поручику Соломатину. Тот сначала принялся уговаривать его остаться в полку, понимая, что без опытного сержанта служить будет трудновато. Но потом, поняв решимость Никитина, принялся уговаривать его подписать крестьянский договор именно с ним.
        Однако Иван точно не хотел уйти под руку помещика - недоверие его к офицерам и дворянам никуда не исчезло, поэтому он готов был уйти только под казённое управление. Пусть Соломатин и предлагал ему большую отсрочку оброчных платежей - на казённых землях давалось два года освобождения от них, а он говорил о пяти, да и сам оброк должен был быть чуть меньше.
        Как ещё помещики могли привлечь крестьян на свою землю, как, не пообещав им льготы? Если уж Правящие особы запретили принуждать крестьянина к заключению договора, а тот мог при необходимости жаловаться на такое деяние. Пусть наказание за такое преступление не было обозначено, но зная крутой характер Императрицы, можно было ожидать и высылки в Зауральские наместничества и даже на саму Камчатку. Зачем рисковать офицерам, которые и так получили за свою верную службу многое, а могли получить ещё?
        Узнав о его желании уйти со службы, c ним побеседовал и прапорщик Смолянин. Он тоже покидал службу, его здоровье так и не смогло восстановиться - грудь болела, иногда он начинал даже харкать кровью, и армейские врачи дали ему абшид[22 - Отставка (уст.).]. Прапорщик получил поместье на реке Саксагань в Таврическом наместничестве. Сначала он рассчитывал просто продать землю, и переехать в любимую Кострому, где прикупить домик, лавочку и заняться торговлей и ремонтом скобяных изделий, к которым он имел пристрастие и талант.
        Однако на его землях нашли выходы угля, и Императорский приказ заинтересовался этим. Ведомство организовывало компанию для разработки копей. А вот когда сам Теплов, готовя документы, увидел имя помещика, что владел это землёй, то сразу вспомнил, сержанта, который за помощь генералу Вейсману в подавлении мятежа, получил офицерский чин. Так что вместо выкупа прапорщику предложили войти в эту компанию наделом и заняться добычей угля.
        Распоряжаться землёю теперь свободно уже не позволялось. Продавать землю, равно как и крестьян, дворяне теперь не могли. Они имели право только передавать земли по наследству и то, пока род сохранял статус дворянского, закладывать её в Дворянском банке для дальнейшего кредитования крестьян и вносить в капитал предприятий.
        Компании же обязательно требовали участия в капитале купцов, Императорского или Казённого приказа. Купеческое сословие могло получить землю для своих нужд либо в аренду на сто лет от казны, либо же войдя в компанию. Допускался и выкуп или обмен земли казной, в случае нужды. Крестьянам, которые использовали передаваемые земли для своих нужд, должна была предоставляться замена на стандартных условиях переселения. По нашим расчётам, такая практика должна была стимулировать предпринимательскую активность в стране.
        Смолянин не смог отказаться от чести стать компаньоном самих Правящих Особ и согласился. Теперь он искал себе людей в помощь, но сержант очень хотел именно на землю и с грустью отказал боевому товарищу.
        Наконец, сержант получил паспорт и указание следовать на место сбора будущих крестьян из солдат под Александровскую крепость. Там были построены казармы, в которых солдаты жили до получения новых паспортов для проезда на уже свой участок.
        На второй день он попал на урок в земледельческий кабинет.
        - Братцы-молодцы! - обратился к собравшимся молодой учитель агрономических занятий непривычно невоенного вида, - Картошку вы, конечно, ели?
        - Дык! Ваше благородие! - отозвался Пантелей Гагарин - молодой бойкий солдатик, - Каждую неделю, почитай, как война окончилась, кормят, хоть и не помногу!
        - И, как, съедобно?
        - Есть можно! - засмеялись солдаты.
        - Вот! А теперь, Вы узнаете очень важную вещь про неё! Вот, посмотрите! - он достал два клубенька и показал собравшимся. Один из них был ярко-зелёным, а второй - обычным желтоватым. - Что вы думаете? Что с ними, почему они разного цвета?
        - Так зелёный - значит, не созрел! - опять вылез Пантелей.
        - А вот и не так! - буркнул Никитин, - Зелёную есть нельзя - ядовитая она! Хотя её можно разварить или запечь, тогда можно. От солнца это она так… - его знания о растениях были очень неплохими.
        - Ага! - радостно улыбнулся агроном и поднял зелёный плод над головой, - Это - ядовитая картошка! А вот как это получается? Может, наш знающий человек поподробнее расскажет? - он по-доброму посмотрел на Ивана и тот нехотя, приподнялся и начал рассказ.
        Три месяца просидели они на сборном пункте, где их обучали навыкам земледелия и обращению с животными, показывали, как выглядят результаты соблюдения вбиваемых им в голову правил и их нарушения. Часто приезжали по одному и группами новые помещики с крестьянскими билетами, которые позволяли им вербовать себе крестьян. Билеты выписывали на каждый сборный пункт и карантинный лагерь исходя из расчётов по национальному и религиозному составу.
        К концу пребывания на пункте уже более половины бывших солдат подписали договоры с дворянами, а остальные решили согласиться на условия Казённого приказа. К осени их небольшое обучение завершилось. Наконец, все получили паспорта и отправились к своим наделам. Иван был определён на берега Днестра и вместе с сотней других бывших солдат погрузился на барку, на которой и спустился по Днепру до самог? Очакова. Там он пересел на транспорт «Вологда», потом в Аккермане снова сменил корабль и, наконец, прибыл на место назначение - деревню под странным названием Четвёртая Андреевка.
        Барка пристала прямо к берегу. Он, напоследок, обнял Пантелея, который всю пору обучения смотрел бывшему сержанту в рот и увязался за ним.
        - Ты смотри, парень, не пропадай! Заезжай, я рядом буду! - Гагарин получил надел в соседней деревне - Седьмой Андреевке, и должен был сойти на следующей остановке.
        Спрыгнул с барки в воду и пошагал к новой жизни.
        Глава 8
        В целом мы процесс запустили. Теперь пришло время заниматься частностями. Одной из проблем, которую мы заметили ещё в 1768 в Заволжье, был дефицит топлива - степь всё-таки, деревьев мало. Как вр?менное решение, лес спускали с верховьев рек, но так долго продолжаться не могло.
        Мы долго обсуждали эту проблему. Русские привыкли жить в лесных зонах, где проблем с дровами никогда не было, а теперь мы готовились заселять степь, где каждое дерево было на счету. Да, деревья в наместничествах мы собирались сажать. Болотов просто требовал развивать там лесопосадки, что должны были защитить распаханные поля от ветра, и сады, которые, по его мнению, принесут прекрасный урожай, но достаточно леса на дрова здесь не будет никогда.
        Мы изучали возможность использовать в качестве постоянного источника топлива кизяк - сушёный, спрессованный с соломой навоз домашних животных. Так поступали кочевники для обогрева своих жилищ и приготовления пищи. Но такой вариант был нами отвергнут - скота у нас пока слишком мало, да и как сжигать навоз, если это лучшее удобрение на нынешний день! Почвы здесь богатейшие, но если их не удобрять - вскоре истощатся, и что тогда делать?
        Вот тогда-то я и вспомнил про уголь, торф и горючий сланец. Ископаемое топливо очень пригодилось бы для отопления в безлесных областях, да и промышленности в будущем будет нужен уголь! Но до сей поры люди у нас жили и работали в местах, где дерева много, и каменный уголь и прочие сланцы были не востребованы. В результате специалисты по углю у нас отсутствовали, и до начала освоения степей причин работать над этим вопросом не было.
        И вот пришло время, когда уголь и сланцы надо было начинать использовать. «Шиферного уголья»[23 - Кашпирское месторождение горючих сланцев] было много под Сызранью, так много, что на всё Нижнее Поволжье хватит, а вот на юге был целый Донбасс, пусть его так пока никто не называет, но угольные месторождения-то там уже находят.
        Тратить ресурсы на продвижение угля в металлургии тогда, пять лет назад, было откровенно глупо - задача непростая, а заводы у нас пока на древесном угле работали, леса ещё много - на несколько десятков лет точно хватит. Просто бы время без толку тратили. Но сжигание угля и сланцев для обогрева - совсем другое дело.
        У нас уже были искусные печники, и сложилась даже своя школа печного отопления. Но уголь - топливо специфичное. К примеру, он при сгорании выделяет значительно больше тепла, чем дрова, и обычная русская печь просто прогорела бы, да и воздуха при горении ему требуется значительно больше. Так что, нельзя было просто в?льно перенести конструкцию дровяной печи на угольную - требовалась разработка специальной конструкции. Этим занялась моя канцелярия.
        Григорий Николаевич Теплов ещё в 1769 году, разменяв шестой десяток, и начиная уставать самостоятельно решать все вопросы, которые я ему поручал во всё растущем количестве, решил с себя часть нагрузки снять. Но подошёл, по выработавшейся привычке, к этой проблеме системно, а именно предложил мне завести в моей канцелярии отделение, которое займётся различными техническими проблемами.
        Я с ним согласился и поручил организацию нового отделения промышленных заводов тогда ещё живому и здоровому Ломоносову. Но лично возглавить его Михаил Васильевич отказался, а предложил эту миссию Иоганну Эйлеру - сыну своего друга, Леонарда[24 - Леонард Эйлер - знаменитый швейцарский и русский математик, механик, физик и астроном.]. Тот был очень энергичным молодым человеком и сильно помог в организации промышленности. К тому же он активно искал талантливых людей, например, он обнаружил талант Кулибина. Только после его представления я вспомнил эту фамилию, ведь именно оно стало нарицательным в будущем для изобретателей. Более того, Иоганн попросил дать сему самородку системное образование и настоял на отправке Кулибина на учёбу в Марбург.
        Или, например, Эйлер-младший живо заинтересовался изобретением уральского механика-самоучки Ивана Ползунова[25 - Иван Иванович Ползунов - (1728 - 1766) русский изобретатель-теплотехник, создатель первой в России паровой машины.], о котором ему как-то рассказал его приятель Кирилл Лаксман[26 - Кирилл Густавович (Эрик Густав) Лаксман - (1737 - 1796) русский учёный и путешественник, химик, ботаник, географ.]. К сожалению, самог? мастера уже не было в живых, но глава отделения инициировал пересылку в Петербург чертежей и образцов первой русской паровой машины. Иоганн увидел в этом механизме перспективы в качестве заводского всесезонного привода - я не стал ему противоречить. Пусть он развивает эту тему, хотя бы теоретически. Когда-нибудь у нас появится большая промышленность и тогда…
        Так вот, если отвлечься от мечтаний, то ещё до окончания войны, памятуя о проблемах с отоплением и необходимости осваивать степные земли, я дал техническое задание Иоганну на конструирование домашней печки, которую топят каменным углем или горючими сланцами, которых много в Нижнем Поволжье. Тот выписал из Англии двух каминных мастеров, знакомых с этим топливом, свёл их с нашими печными мастерами и уже через год получил вполне работоспособную печь, топящуюся сланцами, которая активно внедрялась в Заволжье.
        Вариант на каменном угле тоже уже был создан. Так что наши печники по весне 1773-го отправились в Киев, который стал вр?менной базой для заселения Таврического и Придунайских наместничеств - поселенцев и материалы спускали по Днепру к Чёрному морю. Там Румянцев создал временную школу печных дел, в которой обучали добровольцев из солдат, что должны были строить жильё для первой волны переселенцев.
        В свою очередь, Теплов подыскал мне такого Петра Красильникова, потомка компаньона Никиты Демидова. Он не имел доступа к основным семейным капиталам довольно богатой семьи Красильниковых, но был обладателем небольшого состояния и являлся потомственным рудознатцем и металлургом. Для начала мне этого было достаточно, и Теплов предложил ему в товариществе со мной разрабатывать угольное месторождение у Лисьей балки на Северском Донце. Покупать уголь должна была казна, саму землю вносил Императорский приказ - так что, при известном умении предприятие д?лжно было быть очень прибыльным.
        Красильников набрал в Туле авантюрно настроенной молодёжи, основную массу рабочих навербовал из вольных переселенцев из Европы и башкир, которых прислал заинтересованный мной в проекте Тасимов, и уже к лету 1773 начал потихоньку добывать уголёк. Так что с топливом вопрос был снят.
        Пришлось серьёзно заняться подбором руководства. Сразу было очевидно - генерал-губернатором Малороссии оставался Румянцев, а Придунавья - Суворов. В Прибалтику отправился Олиц, его немецкое происхождение и высокий статус должны были позволить ему контролировать ситуацию, а его преданность престолу - твёрдо проводить наши решения.
        Назначение прочих наместников было более сложной задачей. Готовых фигур на такое дело у нас не хватало. Назначать Потёмкина на Таврическое наместничество, что напрашивалось, было сейчас категорически нельзя - слишком он был влюблён в мою мать, и уехать для него в далёкие степи было просто невозможно, да и с другой стороны, отнимать у матери любимого человека было тоже чревато. Мало ли какой ухарь объявится, начнёт против меня интриговать - не надо нам такого точно.
        Вот кто ещё мог освоить эти новые земли, кроме Гришки? Он в истории, что была в моей прошлой жизни, приложил огромные, просто нечеловеческие усилия по освоению этих земель, стал легендой, а теперь кто может это сделать? А это нам нужно и очень - тысячи десятин богатейшей земли, реки, металлы, уголь! Ладно, вопрос пока закроет Румянцев - он готов, кипит энергией, будто молодой.
        Наместником в Заволжском наместничестве мама хотела назначить престарелого фельдмаршала Гольштейна-Бекского. Мама вызвала его к себе из Ревеля, где он ранее был губернатором. Старик весьма удивился, так как считал, что именно там закончит свои годы. К этому были предпосылки, ибо правил он в губернии, как в своём герцогстве. Он был очень популярен среди остзейского дворянства и даже местных крестьян, известен как заботливый и честный правитель.
        Мама его очень уважала, и я, в принципе, против этого назначения не возражал, однако его значительный возраст - стукнуло ему уже 77 лет, мог помешать в освоении этих земель, а его привычки - он был немец до мозга костей, могли помешать построить там часть именно России.
        Если с первой проблемой вопрос был решаем - мама описала Гольштейн-Бекскому богатство и перспективы этих земель. Польстила ему, упомянув его огромный опыт в управлении и своё доверие к нему. И предложила ему пригласить для службы России своего внука - Фридрих Карл Людвиг должен был наследовать фельдмаршалу в управлении наместничеством. Но что делать со второй?
        Его внук тоже был немец, а учитывая привычки деда, который так и не выучил русский язык, хотя и прожил в России уже почти сорок лет, можно было сомневаться в его желании управлять именно русскими. Однако такой реверанс этой фамилии, должен был послужить дополнительным аргументом для удержания лояльности населения бывших Ревельской и Рижской губерний.
        Так что назначение наместником Гольштейн-Бекского обязано было носить формальный характер, а вот фактическое руководство наместничеством должн? было осуществляться другим лицом. Получается, что таким образом мы не решали вопрос о руководителе заволжских земель, а лишь усложняли его - новому человеку предстоит ещё решать вопрос с Гольштейн-Бекскими.
        Между тем в сентябре произошло и ещё одно событие, что несколько изменило политическую конфигурацию внутри страны. Я был чрезвычайно занят подготовкой реформ и текущими делами, исполняя фактически функции главы правительства, а мама с Потёмкиным уже с мая отдыхали в Петергофе. Императрица была измучена мятежом и волнениями, и ей действительно требовался отдых. Мне же нужна была работа как отдушина от мыслей о Маше, и я стремился как можно больше времени заниматься делами.
        Я, конечно, обсуждал и согласовывал все решения с мамой, но лично мы виделись за лето всего пару раз. И вот получилось провести с мамой несколько дней вместе.
        Москва была разрушена, но порядок там навели, и теперь Московский губернатор генерал-аншеф Еропкин настоятельно просил начать восстановление города. Естественно, оставить его без поддержки мы не могли, хотя это и сильно напрягало и без того измотанные государственные финансы. Главным архитектором «Комиссии по устроению Москвы» назначили молодого академика Академии художеств Ивана Старова.
        Он подготовил проекты новой планировки города и ряда новых зданий. Так что мама предложила мне совместно осмотреть их и утвердить. И я с радостью устремился к ней. Мне не хватало общения с ней, пусть и не мальчик уже, но всё-таки…
        - ? ?
        Я с утра приехал к ней в Петергоф, откуда мы уже вместе отправились в Ропшу, где в Инженерном корпусе должн? было состояться мероприятие, которое в будущем получило бы наименование презентации. Грустный Потёмкин остался в Петергофе, как он сказал, пересчитывать бутылки в винном погребе.
        На следующий день Старов устроил нам замечательное представление. Молодые инженеры помогли ему с изготовлением макетов зданий и пространств, так это было действительно грандиозно. Иван Егорович был адептом классицизма, и его проекты зданий были просто фантастичны. Изначально мы планировали соорудить в Москве присутственные места для администрации, учредить новые корпуса, которые должны были послужить увеличению количества образованных людей, и возвести несколько церквей - куда сейчас без них.
        Старов представил нам требуемый проект, но он нас с мамой не устроил. Уточнения требовали не столько проекты зданий, сколько планировка улиц, их общий облик. Архитектор рассчитал всё почти по линиям, которые сложились исторически, то есть этот хаотичный рисунок узких кривых переулков он намеревался сохранить.
        Я же видел в своих мечтах город, подобный Петербургу, с прямыми дорогами, красивый в своей строгости и блеске. Москва после бунта была сильно разрушена, причём центр города представлял собой практически руины. Сетку улиц и внешний вид домов можно было менять почти совсем без оглядки на прошлое. И маме мои идеи тоже нравились. Так что, поняв наши мысли, Старов просто отправил свою фантазию в полёт.
        Три дня мы провели в Ропше, рисуя широкие проспекты, бульвары, сады, пруды и набережные, храмы и административные здания. Москва должна был стать сказочным городом, подобным старому Константинополю, со строгим зонированием и удобным проездом. Мама была поэтична, энергична и просто прекрасна, она как бы светилась изнутри, и все окружающие были просто очарованы ей. Казалось, что она помолодела. Какие там сорок четыре года!
        Я долго думал, к чему всё это, и вот уже на обратном пути в Петергоф меня осенило:
        - Матушка, а Вы, часом, не беременны? - вот вогнать Екатерину II в краску я не ожидал. Маменька была особой не просто острой на язык, а просто настоящей змеёй, которая могла словами стереть в порошок любого, чем она часто и пользовалась. А тут она покраснела и смутилась как девочка, - Приехали, Екатерина Алексеевна! - улыбнулся я ей, - Гришка-то знает?
        - Нет ещё! - шёпотом отвечала она.
        - Что же муж и не знает? - продолжал я шутить. Ещё в мае они с Потёмкиным тайно обвенчались, ибо негоже жить во грехе людям любящим и преданным.
        - Сама недавно узнала! - мама потихоньку преодолевала смущение, - Павлуша, а делать-то что с этим будем?
        - Мам, ну что делать? Муж у тебя есть, он тебя любит! Так что всё нормально - родишь, воспитаем! Ну, что ты нервничаешь-то? Чай, вот Алёша Акулинин растёт, мальчик хороший, скоро в корпус, какой выберет, пойдёт. Неужели мы ещё одного ребёнка не выкормим, не воспитаем! - и я тепло её обнял.
        Гриша, как узнал, так только в пляс не пустился. Как же! Вечером мы с ним посидели, как водится, на берегу. Счастливый он был, смешной…
        Теперь уже ни о каком возвращении мамы из Петергофа и речи не шло. Мы договорились, что она будет сидеть здесь, беречь себя и ребёнка. Ладно, работы больше - это даже к лучшему. Вообще, весь бы в работу ушёл, чтобы все мысли только там были.
        - ? ?
        За окном кареты мелькали зелёные деревца, одно, другое, третье… «На равном расстоянии, одно за другим, как день за днём мелькают и мелькают… Где же конец их будет?» - думал Пётр, не отводя взгляда от оконца кареты. Дорога в Ораниенбаум казалась бесконечной. Карету ему прислали из канцелярии наследника, с приказом немедленно явиться к Павлу Петровичу, который инспектировал артиллерийский корпус.
        Его погрузили в карету, едва дав одеть парадный мундир и чиркнуть пару строк супруге. «Как на допрос везут, право слово!» - нервничал он. А ведь мог быть и допрос. Пётр Бакунин долго был секретарём самого Никиты Панина и его правой рукой, он знал о мятеже чуть ли не больше, чем сам Панин. Но, буквально перед самым штурмом Зимнего дворца, каким-то шестым чувством Пётр понял, что авантюра не удастся, и бежал к императрице, где и рассказал всё.
        Не факт, что следствие в отношении его завершилось окончательно, и не открылись новые факты, которые могут привести его на плаху. Пётр знал - грешки за ним водились, и хоть он надеялся, что они никогда не всплывут, но чем чёрт не шутит… Его везли в Ораниенбаум, где, по слухам, были и пыточные! Что его там ждёт?!
        Деревца мелькали и мелькали. «Один, два, три…».
        Наконец, карета въехала во внутренний двор. Остановилась прямо перед крыльцом. Молчаливые гайдуки открыли двери и проводили Бакунина к кабинету, где передали на руки новому караулу. Внутри его уже ждали.
        - Бакунин Пётр Васильевич?
        - Я… Конечно, я! Ваше Императорское Высочество! - голос Петра дрожал. Павел сидел перед ним за широким столом и пристально смотрел на него.
        - Думаете, Вас сюда привезли на пытку? Успокойтесь. - Бакунин испуганно закивал, - Вас привезли сюда, потому что у меня очень мало времени!
        - А, понимаю! - он по-прежнему очень нервничал.
        - Не волнуйтесь, Ваши былые дела мне известны! Как были известны и следователям. И они Вам прощены. Возврата к прошлому не будет. Но если согрешите вновь - пощады не ждите! Понятно?
        - Да, Ваше Императорское Высочество! Будьте уверены, не подведу!
        - Вас считают негодяем, который предал своего благодетеля и друга - низким человеком. С Вами не желают работать даже Ваши былые товарищи из коллегии иностранных дел, Вам не подают руки. Вы сидите дома и не посещаете приёмов, ибо Вас не принимает никто из Петербургского общества. Только Ваша супруга, урождённая Татищева, пытается найти Вам протекцию по службе и через своих и Ваших родственников хлопочет за Вас. Всё так?
        - Да, Ваше Императорское Высочество! - лицо Бакунина выражало высшую степень душевной боли.
        - Вы, Пётр Васильевич, знали столько о заговоре, но открылись властям только после его начала. Почему? Если бы Вы пришли к императрице раньше, то возможно было избежать стольких жертв. Если бы Вы пришли позже, то к Вам не было бы претензий у общества. Так почему именно тогда Вы покинули лагерь заговорщиков?
        - Я знал, что Шешковский в заговоре и не понимал, кому я могу довериться…
        - Неправда! Вы знали всех крупных заговорщиков и вполне могли обратиться к тому, кто точно был бы вне этого круга.
        - Я боялся, Ваше Императорское Высочество! Я понимал, что мятеж не удастся, но не мог решиться бежать! - глухо проговорил Бакунин, опустив голову на руки. Наследник встал и начал ходить по комнате. На боку его покачивалась сабля турецкого образца. Качалась равномерно, и Пётр опять начал считать её движения. Из транса его вырвал голос Наследника:
        - Это уже лучше, Пётр Васильевич! Хорошо, что Вы понимаете это. Я долго думал, что с Вами дальше делать. Отправить Вас на Камчатку, как следовало бы - Вы же заговорщик, хоть и раскаявшийся - означало бы приговорить Вас к верной смерти. - Бакунин испуганно замотал головой, - Работать в столице или даже в Москве Вы не сможете - Вас презирают. Но Вы всё-таки человек умный и способный, а Ваша слабость делу не помеха. М-да, если только правильно выбрать Вам дело…
        - Ваше Императорское Высочество! Клянусь, я не предам Вас! Верен буду до конца!
        - Верю. - неожиданно твёрдо ответил Павел и снова внимательно посмотрел на Петра, - Верю! Ведь я сейчас Ваша единственная надежда. И будучи верным мне, Вы обеспечите себе будущее. Вы, Пётр Васильевич, отправитесь в Заволжье. Будете вице-наместником при Петре Августе Гольштейн-Бекском.
        - Я? Вице-наместник? Покинуть Петербург с семьёй? Уехать в Заволжье? - Бакунин, казалось, на секунду потерял ощущение происходящего, но резко тряхнул головой и продолжил уже совсем другим тоном, - Какие будут мои задачи, Ваше Императорское Высочество?
        - Хорошо! - Наследник с удовлетворением кивнул и продолжил расхаживать по кабинету, - Гольштейн-Бекский, человек неплохой, но всё-таки немец и к немцам имеет особое благоволение. Не мешайте ему чувствовать себя властителем наместничества. Также и внуку его Фридриху Карлу потакайте. Но, Вы должны обеспечить исполнение всех инструкций, что будете получать из моей или матушкиной канцелярий. Мне надо, чтобы ни Гольштейн-Бекские, ни прочие остзейцы не сомневались, что они правят краем. Но правили бы им Вы! Справитесь?
        - Думаю, да, Ваше Императорское Высочество!
        - Я тоже так думаю… Я хочу видеть наместничество процветающим русским краем и вижу именно Вас человеком, что сможет такое сотворить. А уж после такого успеха, Вы вернёте себе и уважение столичного общества и моё уважение.
        - ? ?
        Фельдмаршал Голицын отправился на Кубань, а на Таврию решено было назначить Алексея Орлова, но уже после окончания работы военной комиссии, а пока Румянцев посидит и на этом посту. Иван Орлов готовился отправиться на Урал - там пригодится его рассудительность. На Зауралье мама помогла уговорить встать победителя при Чесме - адмирала Спиридова, а главой Камчатского наместничества будет назначен Панин, как только прибудет на место и немного освоится.
        Меж тем настал октябрь, дороги захватила распутица, и дела естественным образом затихали, а у меня появилось время на решение уже и второстепенных дел. Я занялся вопросами последних арестованных. Сложный вопрос был с Глебовым, негодяй же, но умный, организаторские способности на высочайшем уровне - аж целых две сети создал, одну по хищению в ведомстве Кригс-комиссариата, а вторую по выводу денег за рубеж.
        Однако, подумав хорошенько, пообсуждав его дела, я понял, что вариантов с ним нет - слишком много людей Глебов погубил своими махинациями. Сколько солдат погибло от плохого снабжения - не сосчитать… Всеми ими он пожертвовал ради своего прибытка. Нет у него чести, и не будет, так что использовать его в управлении себе будет дороже. Но казнить уже не хотелось, людей и так по всему свету собираем. Так что пошёл он на каторгу, теперь и каторжанам было чем заняться - не одним Нерчинском[27 - Нерчинские рудники - крупнейшее место каторжных работ.] единым живём, по всей стране дороги надо вести, мосты и гати строить, городки и деревни возводить, лес валить.
        Со Строгановым было ещё сложнее. Хитрец, авантюрист, дипломат - он оказался просто гением интриги и убеждения. Уговорить неглупых вельмож европейских дворов дать денег ему лично, под переворот, причём ещё и под его личный переворот уже после переворота Паниных - это просто высший пилотаж. Если бы не во многом случайный его арест в Риге - случайный, я посмотрел отчёты и поговорил с исполнителями - у Строганова могло что-то получиться. Он всё хорошо просчитал, всё спланировал. Положительно, талант.
        Говорил я с ним, много говорил. Ну вот чего у него не было? Всё было - деньги, власть, женщины, перспективы, а он в заговоры играть начал. На трон захотел? Но всё-таки граф Строганов - это тебе даже не боярин Годунов[28 - Борис Фёдорович Годунов - (1552 - 1605), боярин, шурин сына Ивана Грозного Фёдора, фактический глава правительства при Фёдоре I Иоанновича, после его смерти и пресечения правящего рода Московской ветви Рюриковичей избран Земским собором царём.], куда он полез? Чистой воды авантюрист. Просто жалко такого казнить. А, с другой стороны, отправишь его куда, а он там новый заговор сколотит…
        Напоследок, наконец, занялся Андрюшей Разумовским, сидевшим в Шлиссельбурге уже более полугода, и остававшимся там чуть ли последним заключённым. Откладывал я его дело, до последнего откладывал, но играть в прокрастинацию я позволить себе не мог.
        Его допрашивали постоянно, а изоляция в крепости от всех связей во внешнем мире помогла моим следователям добиться от него всех подробностей его преступлений. Что же, он успел побезобразничать, но всё-таки убийствами он душу не отяготил. Это подтвердили и его люди. Вот странный человек - болтался по лесам более полутора месяцев, грабил, но не убивал. М-да…
        Читая заключение по Андрею, я пришёл к выводу, что он дозрел до разговора. Что же пора, хватит отодвигать от себя неприятное. Да, мой друг, или человек, которого я считал другом, предал меня, причём почему, я не понимал, пора было это выяснить. Пусть мне это и больно…
        - ? ?
        Его привезли ко мне в Петергоф, с чёрным мешком, надетым ему на голову. Он не знал, куда его везут - может, и на казнь. Андрей понял, где он, только когда у меня в кабинете смог увидеть окружающий мир.
        - Здравствуй, Андрей!
        - Приветствую Вас, Павел Петрович! - он говорил хриплым голосом, щурясь от света. Обстановка моего кабинета была ему хорошо знакома и он, очевидно, понимал, куда его привезли.
        - Зачем ты предал меня, Андрей? Ты же понимал, что действуешь против меня, что заговор обречён? Зачем? - чего тянуть? После всего он был готов говорить, я в этом не сомневался. Уже просто хотелось быстрее всё выяснить и покончить с этим. Я мог понять хоть принять бы не смог, предательство ради каких-либо благ, но вот так… Бред какой-то! Ночной кошмар!
        - Скучно мне было, Павел! Скучно! - хрипло застонал он, почти завыл. - Я вот сколько в каземате сидел, всё думал - зачем? А вот не знаю! Скучно, и всё!
        - Скучно? Так ты же только с войны вернулся! После моего возвращения ты бы получил почти всё, о чём ты мечтал! Как скучно?
        - Вот так, Пашенька! Сам не знаю как… Просто скучно стало, и что-то в голове повернулось - айда побешусь, побегаю! Не думал вообще, как я тебе потом всё объясню, только скучно было и всё… - он сам сел на стул, низко опустил голову и уже почти бормотал.
        - Это всё, Андрей? Ты что-то хочешь мне ещё сказать?
        - Не знаю, Пашенька… Что сказать не знаю! Столько слов в голове, а что сказать не знаю! Всё ерундой кажется!
        - Ты же предал меня, Андрей! - в моём голосе была такая же неизбывная тоска.
        - Предал, Ваше Императорское Высочество! Как есть - предал! И прощения мне нет! Хоть и хочется очень! Но, не могу я тебе, братец, объяснить, что это было! Помрачение какое-то… Прости, если можешь! - на последних словах его голос вообще превратился почти в шёпот.
        Я кивнул гайдукам и его увели. Сам же решил пройтись к морю. Было холодно, и сыпала морось, я же шёл вдоль моря и смотрел себе под ноги. Как странно… Андрей не смог объяснить, какое-то наваждение, бездумная лихость, и всё. Но ведь примерно тоже говорили ещё многие заговорщики, тот же Строганов. Где здесь логика? Странные люди.
        Пётр Великий когда-то перенёс столицу в Петербург. Тогда он бежал из Москвы, которая непрерывно бунтовала, причём эти вспышки тоже были без смысла и порядка. Слишком много пассионариев в одном месте собралось, и что-то вроде цепной реакции началось… И вот, уже в Петербурге снова скопились они в одном месте и ведут себя как молодые собаки - носятся, высунув языки, лают, безобразничают! Иначе, как объяснить это столпотворение молодых идиотов? А то, что молодые ученики корпусов в категорической форме поддержали меня - это, конечно, заслуга обучения, что-то всё-таки привившее им, но, в большей степени - директоров корпусов, которые повели их за собой своей харизмой. Тоже очень похоже на пассионарный взрыв.
        Столько переворотов в России за последнее время случилось. Всё ещё с Екатерины I началось, которую на престол гвардия посадила, а потом понеслось. И я вот с мамой на престоле сижу после переворота, да уже и не одного. С этим надо заканчивать, однако. В прошлой жизни Павла Петровича ведь свергли, а потом и сына его Николая чудом не скинули. К чёрту такие игры!
        Я, конечно, много таких ярых на Камчатку отправил. Вот, чувствую, они и там накуролесят… Что они учудить могут? Там и нет толком никого, главное, чтобы на китайцев не полезли. Сейчас там империя Цин сидит и крепко сидит. Империя была очень крепким соперником, который в конце XVII века нанёс нам чувствительнее поражение[29 - Имеется в виду Албазинская война 1685 - 1689 гг. между Цинским Китаем и Россией. По её итогам в 1689 г. был заключён Нерчинский мир, и русские были вынуждены покинуть Приамурье.].
        Маньчжуры[30 - Маньчжуры - тунгусо-маньчжурский народ, покоривший в 1644 г. Китай и создавший на её территории империю Цин.] тогда выбили наших поселенцев из Приамурья, отодвинув границу на Аргунь и Становой хребет, и едва не захватили Забайкалье. Я хорошо помнил, что снова освоить эти земли мы смогли только в середине века следующего, когда те сильно ослабели[31 - Айгунский договор, заключённый в 1858 г., установил границу между Российской империей и империей Цин по Амуру.]. А сейчас - они были на пике могущества, уверенно захватывая Центральную Азию[32 - В период с 1750 г. по 1759 г. Империя Цин захватила Тибет, Джунгарию (часть Внутренней и Внешней Монголии, Казахстана, Киргизии и Хакассии) и Кашгарию (Синцзян-Уйгурский АР Китая).].
        Требовалось их контролировать, не допустить их нападение на Россию. Если бы они захотели, то лишились бы мы Нерчинска[33 - Осадой войсками империи Цин Нерчинска и подписанием Нерчинского договора в 1689 г. завершилась Албазинская война.], и это как минимум. Нам-то туда большие силы не перебросить - задавят. Только бы на них не полезли! Но здесь я всех так накрутил, авось удержат. А вот с японцами, боюсь, ничего дожидаться не станут - полезут на рожон!
        Вот, кстати, в конце концов, пусть туда Александр Строганов и отправляется - в русскую духовную миссию в империи Цин[34 - По итогам Албазинской войны в плен Цинской империи попало сорок пять казаков, для духовного окормления которых Русской православной церкви разрешено было открыть миссию в Пекине. Долгое время Русская православная миссия была единственным европейским постоянным дипломатическим представительством в Китае.]. Посольства-то нашего там нет - маньчжуры не дают. Столько усилий было предпринято по укреплению отношений. Даже что-то получалось, недаром удалось вывезти несколько специалистов по бумаге и шелковым тканям. Но позиция маньчжуров и их презрение к окружающему миру снова всё свело почти к началу. Требуется в Китае усиливать наше представительство, вот пусть он там и развернётся со своими интригами. Посмотрим, может и принесёт он пользу Родине.
        Ладно, а с остальными-то что делать? У меня наверняка таких пассионариев полным-полно. Я смотрел на море, оно было серо, но спокойно. М-да, опасно держать столицу здесь - в Петербурге. Здесь и буйных много, и место - на самом краю империи, причём дальше в эту сторону нам расти как-то не с руки. Зачем нам Финляндия? Или Швеция? Холодно, голодно там, у нас вон на юге земли полн? и богаче она сильно. Да ещё и наводнения эти, и дождь, и сырость. Вон, половина вельмож ещё не старые люди, а больные насквозь.
        Нет, мне Питер в прошлой жизни очень нравился, не подумайте чего, да и сейчас - строгий он, красивый. Но как столица… Вот снова вспомнилось, как в детстве мне попался альбом с Медным всадником Пушкина, и там было много картинок про наводнение. Я тогда боялся, что вода ко мне в комнату набежит. Долго боялся, спать мешало сильно. Мама замучилась меня по ночам успокаивать!
        Столицу надо будет переносить, пожалуй. Ладно, об этом думать надо и денег на это сейчас точно нет. А вот что с Андреем-то делать? На Камчатку, как всех? Куда-нибудь в Тмутаракань, как Строганова? Нет, не годится - он всё-таки мой друг, хоть и подвёл меня сильно. Разумовский действительно парень смелый, умный, но идиотизма у него чересчур. Обломаться ему надо, повзрослеть. Но и наказать надо - здесь без вариантов. Пусть ещё посидит - я подумаю.
        Глава 9
        К зиме, наконец, созрела и церковная реформа, причём самым сложным оказался финансовый вопрос - на какие средства будет жить воссоздаваемая структура. До всех реформ, осуществлённых с петровских времён, Православная церковь была крупнейшим землевладельцем в стране, на эти средства она прекрасно существовала. А теперь вся Церковь финансировалась государством - священники и монахи фактически стали чиновниками на зарплате. Дальше так продолжаться не могло, ибо именно такое развитие событий привело к потере всяческого авторитета Церкви.
        Несамостоятельная Церковь, ставшая частью государственного аппарата, начинала восприниматься обществом, пока ещё только высшим, как очередная рука правительства страны, пытающееся залезть через душу в карман паствы - равно как и остальные конечности власти, которые хоть ведут себя более прямолинейно.
        Церковь всё более сливалась с государственной властью, перенимая все её пороки, свойственные бюрократической машине. Она всё дальше удалялась от людей и их чаяний. Ей надо было предоставить самостоятельность, пусть даже и насильно, чтобы она смогла вернуть себе былой авторитет и снова стать олицетворением лучших человеческих чувств и порывов. Я хотел сделать из Церкви один из столпов государства. Имеющее несколько опор, здание становится более устойчивым. А для всего этого Церковь должна быть независимой, и в первую очередь - финансово.
        Источников самостоятельного дохода у Церкви сейчас нет, а напрямую содержать её за счёт казны - она потеряет всякую самостоятельность, как известно, кто платит, тот и заказывает музыку. В результате Церковь, несмотря на все устремления её нового руководства, снова скатится в состояние, которое уже к началу XX века сделает из неё жупел, ненавидимый всеми.
        Согласовывали долго. Наконец, остановились на том, что церковь будет получать десятину от подушного налога, но только с православных, от верующих остальных конфессий она пойдёт, как и прежде, государству. Бюджет всё-таки надо поддержать, ему и так тяжело, да и стимул для развития церкви нужен. С точки зрения доходов казны, конечно, потеря почти десятой части дохода от подушного налога была достаточно существенна, но одновременно из расходной части уходило содержание духовенства и церковного имущества.
        Это был самый острый вопрос - все остальные вопросы, касающиеся объединения русской церкви, принятия ею на себя функций учителя народа и представителя части его интересов, разногласий не вызывали. Только вопрос денег, как всегда, тормозил - всё равно пришлось принимать волевое решение на заседании Имперского кабинета. Вяземский как глава Казённого приказа не был готов отказаться от десятой части главного налога, а митрополит Платон - искать доход в деятельности церкви, также справедливо указывая на опасность платности треб для доступности спасения.
        В общем, я принял ответственность за решение на себя, уговорив всех членов совета. Лучше так, чем индульгенциями торговать! Вон, католики в XI веке заявили, что все добрые дела, в том числе Христа и Богородицы, принадлежат Папскому престолу, их запас является неисчерпаемым, эта благодать может искупить все грехи мира, и принялись продавать отпущение грехов за деньги. А вот после этого, именно деньги стали смыслом церковной деятельности, потом пошло-поехало - про настоящую веру в Бога забывать начали, всё же можно исправить деньгами.
        В результате Лютер[35 - Мартин Лютер - (1483 - 1546) христианский богослов, инициатор и один из идеологов Реформации.] написал свои 95 тезисов[36 - Знаменитая работа Лютера «Диспут доктора Мартина Лютера, касающийся покаяния и индульгенций» с критикой действующей доктрины католицизма. Послужила формальным началом Реформации.], причём основное своё возмущение он направил именно на эту странную практику. Его поддержали множество людей разных сословий, и тридцать лет вся Европа упоённо резала друг друга[37 - Тридцатилетняя война - военные конфликты между католиками и протестантами в Священной Римской империи в период 1618 - 1648 гг. Во время Тридцатилетней войны в Европе погибло до 8 миллионов человек.]. Теперь уже к нам эта зараза лезет через Флорентийскую[38 - Ферраро-Флорентийский собор христианских церквей 1438 - 1445 гг. Под давлением восточно-римского императора Иоанна VIII Палеолога в условиях череды поражений Византии от Османов было признано подчинение Православной церкви и Восточных христиан Папе Римскому и принятие православными католических доктрин. Впоследствии не принята большинством
православных и восточных христиан.] и Брестскую[39 - Брестская уния - решение в 1596 г. Киевской митрополией православной церкви о принятие католичества с сохранением традиционного богослужения. Породило возникновение т. н. Униатской церкви.] унии - и Восточные и Вселенский патриархи вовсю торгуют спасением. Нам такого точно не требуется.
        Ну а после этого, двадцатого ноября 1773 года вышел Манифест «О возобновлении Патриаршества и созыве Поместного собора». Собор должен был собраться первого января 1774 года - избрать нового Патриарха. После чего уже новый Патриарх должен был вынести на решение Собора вопросы об обрядах, порядках, устройстве Православной Церкви. Высшее общество опять испуганно прижало уши, ожидая новых изменений в жизни.
        А в декабре, наконец, закончила работу комиссия по делам воинским под руководством Алексея Орлова. Он торжественно преподнёс итоговый документ на большом приёме Правящих особ, организованном именно для этого. Требовалось придать официальный статус итогам её деятельности.
        Выводы комиссии запрашивали изменений в привычной жизни армии и флота. Они требовали изменения оружия, формы, норм снабжения, численности подразделений, их структуры организации, программы подготовки, правил поведения и наказания, системы управления и численности армии.
        Во флоте требуемые изменения были ещё больше - необходимо было перестроить систему подготовки личного состава, полностью изменить сложившуюся практику кораблестроения и вооружения. Фактически предлагалось поменять всё.
        Шум в армии был большой - наша армия была армией-победительницей, но авторитетные военачальники согласились с решением комиссии. Для внедрения её постановлений управление армией было изменено на самом высоком уровне. Военная коллегия и Адмиралтейств-коллегия упразднялись, вместо них создавалось два новых приказа - Военный и Морской. Руководителями приказов назначались Вейсман и Грейг. Генеральный штаб был признан необходимым и Баур оставался его начальником.
        Учреждались также Лесная и Оружейная палаты, причём в обязанности первой входила забота обо всех лесах в стране, особенно о подготовке леса для кораблестроения, а вторая должна была заняться оценкой, отбором и унификацией вооружений в стране.
        - ? ?
        - Ваше Императорское Высочество! - ну что же, моя беседа с Антоном Вейсманом уже подходила к концу, а он весело мне рассказывал о том, как его драгоценная Аннушка поведала о своей беременности. Смешно, такой большой солидный генерал, а она его Отиком зовёт. Хорошее новогоднее празднество получалось, меня в кои-то веки мама уговорила выпить шампанского, уже состоялся небольшой фейерверк, бал был в разгаре. Петергофский дворец никогда не мог вместить очень много народу, поэтому торжество проходило в довольно узком кругу.
        Мама весело смеялась над шутками Алексея Орлова, что собирался отправиться наместником в Таврию, а вот Потёмкин подошёл ко мне.
        - Пашенька! Прости покорно! Что ты такой невесёлый? Не танцуешь, дамы он в тебе скоро дырку проглядят! - действительно, из кружка, образованного женщинами, ведущими свои разговоры, на меня устремлялись хитрые взгляды.
        - Гриш, неправда, я танцевал с Анной Карловной!
        - Ну, ты совсем, Павел Петрович, угрюмцем стал!
        - Гриша, тебе чего надо?
        - Вот, Павел Петрович, что хотел тебе сказать… Жёсткий ты стал дюже, даже жестоким, тебя уже чиновники бояться начали!
        - Что ты, Гриш? Когда это я жестоким-то был?
        - Когда? А кто Астраханского губернатора Петра Кречетникова[40 - Пётр Никитич Кречетников - (1727-около 1800) генерал-майор.] так избил, что тот даже заболел? А он всё же против мятежа выступил, верный человек наш! А ты его, что - казнить решил?
        - Гриш, ну что ты говоришь-то? Я у этого пустоголового спросил, где калмыки, коли комиссия, мною отправленная, нашла в степи только чуть более семидесяти тысяч кочевников всякого роду. А было-то более двухсот! А он мне и говорит, мол, что считать дикарей всяких! Ну как здесь удержаться-то было? Кого мы пошлём в бой, коли война придёт? Кто будет ясак платить?
        - Павел, ну ты же знаешь, что его только назначили - не разобрался он ещё…
        - Гриша, ты же сам читал отчёты! Три доклада ему калмыцкая экспедиция предоставила, что грядёт большая замятня! А он даже ответа им не дал. Доклада в столицу не сделал! А когда началось там, он что, сразу войска запросил? Дождался, что вся степь вспыхнула! А может, он женщин и детей калмыцких и ногайских накормил-приютил? Нет! Сразу грабить их начал! Даже генерал Берг, который туда войска привёл, был поражён! Положительно негодный человек!
        - Вот, видишь, Пашенька - распалился, аж глаза запылали! Слухи о тебе по государству пошли, что ты Кречетникова изрубил. Потом его доктора откачали, чтобы ты его в каторгу загнал!
        - Изрубил… Заехал по его наглой харе, не выдержал! Вот скажи мне, Гриш, у нас что, все губернаторы такие?
        - Что ты, Павел Петрович?! Вот Бекетов твой - орёл! Сразу порядок навёл.
        - Знает Никита Афанасьевич порядок и честь имеет! Зря вот его с Астрахани убрали так не вовремя…
        - Ну, что поделаешь-то… Зато вот теперь боятся что-то скрыть и не так сделать! Вот Александр Михайлович Голицын, наместник Прикубанский, теперь мне уже пишет, боится гнева твоего.
        - И что пишет?
        - Да войск просит, опасается, что в Кабарде волнения начнутся, а он проспал.
        - А доклад где?
        - В пути ещё. А письмо он мне голубиной почтой заслал. Боится в Якутск воеводой отъехать на старости лет!
        - Так что - проспал Кабарду, старый дурень?
        - Ну, не то что проспал… Сложно там, все против всех, турки ещё воду мутят. А у него и людей походящих нет. Но и проспал тоже!
        - Войск у меня лишних нет. Да и давить Кабарду нельзя. Мы здесь со всего мира всех подряд собираем, страдаем, что людей не хватает. Вон уже евреев вербовать собираемся! А у нас почти триста тысяч кабардинцев сидят, а мы их войсками давить собрались. Ха! Вот туда Андрея пошлём! Засиделся Разумовский в крепости - пусть в Кабарде порасхлёбывает кашу!
        - Ну, тоже дело. Но я не только об этом, Павел Петрович речь веду!
        - Ещё что?
        - Да, амур тебе, Пашенька нужен!
        - Чего? - я сразу себе представил Амур, Хабаровск…
        - Ну, баба тебе нужна! - я аж подавился шампанским, которое потягивал. - Совсем же озверел! Вяземский боится с докладами к тебе ходить, говорит так смотришь, будто со свету сжить хочешь! Спишь по три-четыре часа, даже в день воскресный отдыху не придаёшься! Вон глянь, как на тебя фрейлина Волконская смотрит, а ты даже не замечаешь! - я невольно оглянулся на дамский кружок. Елена, вдова поручика Волконского, стреляла в меня своими синими глазками.
        - Вот ты, Гриша, выводы делаешь, поражаюсь.
        - А что поражаться? Женское влияние всегда покой приносит! Особенно молодому-то человеку! Вот я при Екатерине Алексеевне как остепенился! - мама была на сносях, и уже даже пышные платья не скрывали её положение, она сидела в кресле, на тронном возвышении и принимала знаки внимания окружающих, - Еленушка вон в твоём вкусе! Стройная, шустрая!
        Елена, в девичестве Станислава Огинская, была и впрямь хороша. Правда хороша она была именно в представлении XXI века, а на век нынешний она была тоща и слишком подвижна. Да и блондинки с голубыми глазами в моду пока не вошли. Однако, покойный муж Елены, Лев Михайлович, будучи в Польше при князе Репнине, нашёл её столь прекрасной, что женился на ней незамедлительно, не обращая внимания на факт происхождения Станиславы из худородной ветви обширного рода Огинских и отсутствия у неё какого-либо приданного. Семья Волконских намерение сего брака не одобрила, да ещё и невеста была католичкой. Последний факт, правда, был быстро исправлен, Лев и Стася отправились в Ригу, где девушка стала православной Еленой, и брак их был закреплён венчанием.
        Однако вскоре Лев Михайлович отправился к армии коронного гетмана, желая отличиться в сражениях, где при переправе через небольшую речку Пилицу, к несчастью, утонул, оставив молодую жену вдовой. Собственным состоянием Волконский ещё не обладал, но его семья всё же решила признать вдову членом фамилии, и его отец, генерал-аншеф Михаил Никитич, ходатайствовал за неё перед маменькой. Так что, состояла она её фрейлиной.
        Да что такое! Я же помню Машу! Она была моей любимой! Как же я могу даже думать о женщинах! Моё дело - биться за Родину, делать её лучше! Всё-всё! Я выпил ещё пару бокалов вин?, поговорил с мамой, постаравшись успокоить её относительно своего нервного состояния, станцевал с Еленой Никитичной Вяземской, передав свои самые добрые слова её мужу и дочерям. Затем, понимая, что торжество подходит к концу, откланялся и проследовал к себе.
        Устроившись у камина с бокалом вин?, я по привычке смотрел в огонь и размышлял, но мои думы были неожиданно прерваны. С тихим смехом ко мне вошла Волконская. Я был слегка нетрезв, да и я всё-таки мужчина в самом расцвете сил, у которого не было женщины почти год! А Стася, как я её называл, была действительно чудо как хороша - где мне тут удержаться… Ох, моя хитрая мамочка!
        - ? ?
        Андрей Разумовский был переведён из камеры в Шлиссельбургском замке в Ораниенбаум - в Артиллерийский корпус, там он получил в своё распоряжение комнату, так называемую келью, где должны были размещаться два ученика-новика. Его привезли туда в декабре, без каких-либо объяснений, без традиционного мешка на голове, просто провели в комнату и оставили.
        Разумовский устало прилёг на кровать, одну из двух, что стояли в комнате и внезапно заснул. Когда проснулся, не мог понять, какое время сейчас - за окном была всё так же серость, но ему показалось, что прошло довольно много времени. Он аккуратно выглянул за дверь и с замиранием сердца понял, что она не заперта, и охраны за ней нет.
        В остолбенении Разумовский тихо её закрыл и заглянул ещё за одну дверь в комнате. Там он с удивлением обнаружил туалетную комнату с ночным стулом[41 - Унитаз (авт.)] и акватермой[42 - Душ (авт.)], которые только входили в моду в Петербурге перед попыткой переворота. Андрей не смог удержаться и простоял под струями акватермы почти полчаса, смывая нервную усталость и пот, пахнущий страхом за его судьбу, ведь князь думал, что везут его на казнь. Струи акватермы были сильными и горячими, это, после почти года в крепости, где только изредка была баня, воспринималось им как чудо, и он не мог заставить себя остановить наслаждение. Потом он всё-таки справился с собой и воспользовался чистыми полотенцами и бельём, которые лежали там же в шкафчиках. Единственное о чём он сожалел - об отсутствии цирюльника, который сбрил бы его десятидневную щетину.
        Наконец он вышел из туалетной комнаты и с удивлением обнаружил, что вторая койка в его комнате занята каким-то молодым человеком, лежавшим в одной сорочке без камзола.
        - А-а-а! Андрей Кириллович! Наконец-то! - он энергично вскочил с кровати, и Андрей понял, что у него нет правой руки. После всех сегодняшних событий он воспринял это с каким-то равнодушием. Молча сел на свою кровать и посмотрел на сто?щего соседа. - Что это Вы кислый такой? Я отставной поручик Астраханского карабинерного полка Александр Кривонос! Ваш, так сказать, компаньон!
        - Что?
        - Павел Петрович меня напутствовал, что я к Вам приставлен, дабы Вы не чувствовали себя брошенным, но при этом не забывали, о своей несвободе! - и он добродушно засмеялся. Лицо Кривоноса было открытым и твёрдым. До увечья он наверняка считался красавцем, да и теперь, несмотря на тень страдания на его лице, он был вполне симпатичен. Такой красавец кавалерист, от вида которого в былые времена не одно девичье сердце забилось чаще.
        - Откуда Вы, Кривонос? - довольно грубо равнодушным тоном спросил Андрей.
        - От Румянцева я, Андрей Кириллович! Был секретарём у него в канцелярии, воевал, а потом вот под Ларгой… - он показал левой рукой на пустой рукав, при этом добрая, но грустная улыбка не сходила с его лица, - Доктора меня спасли, но какой теперь из меня секретарь, да и офицер тоже… Вот Пётр Александрович и походатайствовал, чтобы меня куда пристроили. К земле - то тяги не имею, силы есть, а что руки нет… Так я вот левой писать учусь! - и он тихо засмеялся. Андрей смотрел на него и представлял себя в таком же положении, что и его собеседник. Без руки, молодой, а жить дальше как? А он живёт и даже вон, смеётся, учится левой рукой писать. А ведь секретарём был, значит, писал хорошо…
        - Александр, а вы рисовать умели? Ну, когда ещё…
        - Пока с рукой-то был? Умел, Андрей Кириллович. - как-то сухо ответил весельчак, и взгляд его на секунду затуманился. Андрей понял, что бередит рану. Уже потом, он узнал, что рана была очень глубокая. Когда они пришли на лекцию Бецкого, который доводил до слушателей свою систему воспитания, то сам Иван Иванович оказался близким знакомцем Кривоноса, и очень огорчился его ранению, помянув отказ «славного живописца» от поездки в Италию на обучение рисованию. Как у Александра скулы свело! Вот, оказывается, он был художником, и коли его сам Бецкой посылал на учёбу в Италию - очень неплохим.
        А пока Андрей смирился с проживанием в корпусе. Он ходил на лекции, имел возможность посещать местную библиотеку, по праву считающуюся одной из лучших в России, но всё это делал вместе с Кривоносом, который действительно стал его тенью. Возможность переписки у него отсутствовала, но сейчас он этого и не хотел. С Александром он вполне сдружился, даже завидовал тому, что у того внутри стержень, который не даёт упасть, растечься горем от своего ранения и потери смысла в жизни. С удивлением Андрей понял, что ему нравится быть рядом с таким человеком, называть его своим другом. Он быстрее начал приходить в себя и даже ждал, что же будет дальше.
        Вскоре после Нового года в Ораниенбаум прибыл сам Павел. Разумовский попал в кабинет директора, где принимал Наследник, сразу после Кривоноса, который, выходя, улыбнулся ему.
        - Здравствуй, Андрей! - Павел, принимая его стоя, как он всегда любил, у окна. Он смотрел на заснеженный пейзаж за окном, скрестив руки на груди и не оглядываясь на Разумовского. Тот подошёл к нему и встал рядом:
        - Здравствуй, Павел!
        - Как тебе Кривонос?
        - Александр очень сильный человек, Павел. Ты специально приставил мне именно его?
        - Молодец! Догадался… - голос Наследника был почти равнодушный, он так и не посмотрел на Андрея. Повисла пауза.
        - Кривонос прекрасный офицер и человек. Ты знаешь, что он отказался от свадьбы с Машенькой Загряжской, так как не хотел стеснять её увечьем своим?
        - Нет, не слышал! А что она?
        - Она… Она уже помолвлена с другим.
        - Вот как… Ты знаешь, Павел, мне кажется, что Александр - человек лучше, чем я…
        - Да и лучше, чем я, наверное, Андрей.
        - Что ты, Павел! В тебе тоже есть сила, что может рвать цепи!
        - Как поэтично… Знаешь, Андрюша, я ведь тоже слаб…
        - Ты не можешь быть слабым, Павел! Никогда не мог! Ты сильнее нас! Ты - будущий император!
        - Да! Знаю, спасибо! Тебе лучше?
        - Да! Я готов к своей судьбе! Куда ты меня отправляешь? Берёзов? Нерчинск?
        - Не говори ерунды, Андрюша! Ты неглуп и понимаешь, что ты бы здесь не сидел, и я бы к тебе не приезжал ради этого!
        - Так куда?
        - Кабарда. Голицын не справляется. Будет создана Кабардинская экспедиция, ты её возглавишь. Мне нужна Кабарда. Вся! Все люди и земли. Она России нужна, Андрей! Вон Черкасские[43 - Род князей Черкасских происходил из Кабарды от князя Инала Светлого, чьи потомки в разное время переезжали в Россию. Из Черкасских вышли многочисленные русские военачальники и сановники.] одни чего стоят. Мы выпустили Кабарду из вида, забыли о них, об их верности и силе. Теперь настало время вспомнить.
        - Ясно… А что говорит Голицын?
        - Войска просит - хочет порядок навести силой.
        - Там плохо?
        - Похоже! - впервые наследник отвлёкся от вида из окна и взглянул на Разумовского. Насмешливо так взглянул.
        - Кого мне дашь?
        - Вот, Кривоноса.
        - Одного?!
        - Ещё солдат, человек десять.
        - Смеёшься, Павел? - Наследник повернулся и внимательно посмотрел на Андрея.
        - Это твой крест, Андрей! И мой тоже… - вторая часть фразу прозвучало глухо, будто слова были сказаны для себя, - Ты должен показать мне и прочим, что считают тебя мятежником, коей должен следовать на Камчатку вместе со всеми, свою волю и умения. Доказать, что ты не казнён мною не напрасно, и восстановить своё доброе имя. А может, и больше! Сможешь?
        - Смогу! - Андрей ответил не сразу, он будто раздумывал, и его ответ был тем более твёрдым.
        - ? ?
        На Соборной площади было не протолкнуться. Солдаты, что разделяли людей, не давая начаться давке, возвышались столбами, эдакими скалами в бушующем море. Правда, я знал, что главная толпа там, за стенами - на Красной площади, вот там воистину собралась половина Москвы. Здесь же были только приглашённые.
        Собор, без сомнений, определил необходимость восстановления патриаршества и избрал патриархом митрополита Платона. Не пришлось принимать никаких мер в его поддержку, Платон действительно стал олицетворением нового мира в церковной жизни, особенно после церковного следствия по Чумному бунту. Церковное собрание пришлось проводить в Петербурге, ибо Москва была ещё порядком разрушена. Но вот интронизация не могла проходить нигде кроме Москвы.
        Но столование нового патриарха вызвало такой ажиотаж, что Еропкин, бедняга, чуть с ума не сошёл, обеспечивая порядок на улицах и размещая приезжающих. Февраль был ледяным, а люди прибывали - крестьяне, горожане, дворяне, священники… Все хотели увидеть нового патриарха и церемонию, которая проводилась по древним обычаям с участием целых двух православных патриархов - Иерусалимского и Александрийского.
        Платон стоял на крыльце Успенского собора и благословлял восхищённую паству. Я был один - мама только разрешилась от бремени слабенькой девочкой, крещёной Марией, и не могла быть в Москве. Стасю я тоже с собой брать не стал - официально из-за нежелания портить отношения с церковью - мне казалось неправильным присутствовать на религиозных церемониях вместе с любовницей, а на самом деле - я хотел посетить могилу Маши, а делать это в присутствии Стаси…
        Пришлось вырядиться в белые с золотым одежды и участвовать в церемонии, подавая новому патриарху его жезл. Шум стоял чудовищный. В толпу метали монеты и пряники. Платон был настолько величествен, что я опасался выглядеть на его фоне мелкой сошкой, но и ко мне рвались люди, тянули руки, желая дотронуться или просто привлечь внимание. Наконец Платон сошёл с крыльца и сел на приготовленного ему для следования по Москве осла. Новый Патриарх категорически отказывался от кареты, настаивая на традиционном осле, потому его маршрут пролегал от церкви к церкви, где он должен был произносить проповеди, дарить подарки, а главное - греться. Простудить патриарха было бы крайне опасно.
        Торжества, торжества… Праздновали возобновление патриаршества десять дней и я участвовал во всех мероприятиях. Нужно было показать полное доверие новому церковному руководству и свою боголюбивость. Следом мы собирались вернуться в столицу, где должен будет продолжить свои работу Поместный Собор.
        Но провести всё это время, только празднуя и молясь, было решительно невозможно. Вместе с Платоном мы провели переговоры с патриархом Иерусалимским Софронием о передаче молдавской епархии Русской церкви. Все уже прекрасно понимали, кто именно станет следующим вселенским патриархом, ибо нынешний - Феодосий оказался замешанным в неблаговидных делах и уже почти не влиял на позицию Константинопольского патриархата.
        Я каждый день осматривал Москву, то в компании Платона, то в одиночестве, искренне нахваливая Еропкина и Старова. Патриарх тоже поражался масштабами планируемых изменений. Он радовался восстановлению и строительству храмов, живо интересовался сроками перестройки Заиконоспасского монастыря для нужд Славяно-греко-латинской академии, которая должны была занять уже весь монастырь. Платон очень хотел ускорить строительство нового кафедрального Богоявленского собора, но пока это было невозможно - не было у нас сил сделать всё и сразу.
        Москва должна было стать совсем не такой, как я помнил. Стены Белого города и Китай-города разбирались, вал Земляного города срывался. Однако башни должны были сохраниться, приспосабливаясь к функциям пожарных станций и городовых участков. Правильная сетка улиц бульваров уже была размечена, и любое строительство должн? было вестись только по линиям разметки. Еропкин ежедневно объезжал город и самолично следил за этим.
        Были заложены огромные здания присутственных мест, комплекс Московских Императорских корпусов за Таганскими воротами, широкие полосы бульваров, сады и парки - всё это обещало сделать Москву образцовым городом для всей России. Конечно, сразу построить весь город было невозможно, поэтому работы велись пока в основном земляные по расчистке новых улиц и дорог для доставки строительных материалов.
        Для восстановления Москвы пришлось отдать все налоговые сборы в губернии на пять лет. Такую дыру в бюджете было трудно пережить. Однако этих средств не хватило бы и на треть требуемых работ - б?льшая часть затрат шла за счёт местного населения. Тот же генерал-поручик Салтыков - сын бывшего градоначальника - пожертвовал для восстановления старой столицы почти всё своё состояние. Замечу, что я его к этому не принуждал, он сам изъявил подобное желание ради искупления ошибок отца. Кроме Салтыкова, средства передавали почти все дворяне Центральной России.
        Люди прибывали в город. Для столь масштабных работ были нужны люди, и крестьяне окрестных губерний, почуяв возможность заработать, рвались в Москву. Помещики легко соглашались отпускать их на подённую работу, видя в этом и свой заработок. Я понимал, что значительная часть этих вр?менных рабочих останется в городе, заработав достаточно средств, для оплаты требуемого отступного в размере оброка за оставшийся срок договора. Город должен был вырасти, а равно вырастут и его потребности, а этот процесс следовало возглавить.
        Мою душу грел тот факт, что значительная часть строительных материалов и инструмента шли с заводов, находящихся в в?дении Императорского приказа. Кирпичные мануфактуры заводил ещё царь Пётр, но уровень производства был откровенно слаб, и качество, и цена никого не устраивали. Однако ещё во время своего путешествия на Урал, я обнаружил, что там из кирпича строят много и хорошо.
        Так что этот вопрос был поставлен ещё тогда - насколько я помнил, именно кирпич был основным строительным материалом до середины XX века. Теплов организовал коммерческую часть этого дела, организовав несколько предприятий вместе с уральскими заводчиками. Также эти заводы должны были заняться и производством кровельной черепицы. Но под такое строительство пришлось сильно увеличить количество заводов, и вместо трёх около Москвы уже начали свою работу тридцать восемь. Причём в четырёх из них моей доли не было - это были частные проекты.
        Инструмент для работ тоже делали в основном на Императорских заводах. Хорошим подспорьем стал запуск в Туле волочильного стана, который позволил быстро и относительно недорого делать гвозди. Такие станы давно работали в Англии, но у нас это была новинка. У автора идеи, Тимофея Крутова, не было своих средств для этого, но он дошёл до меня, доказывая перспективность проекта, а я решил рискнуть.
        Для обеспечения продовольствием, особенно летом, мы строили в селе Передельцы, где в будущем возникнет посёлок Московский, консервный завод. Технологию консервации разработали ещё при Ломоносове, однако, проблема оказалась в таре - у нас не было дешёвой тонкой жести, а без этого делать банки для консервов было слишком дорого. Единственным вариантом было запаковывать консервы в глиняные горшки, но они были чересчур хрупкими для перевозки на серьёзные расстояния. Так что пока для армии консервы не подходили. А вот для поставок в Москву горшки с консервированным мясом должны были вполне сгодиться.
        Такие предприятия не должны были принести большого дохода, но я наделся сократить с их помощью расходы на снабжение города продовольствием и отработать технологию на будущее - нам ещё надо южные и восточные земли осваивать. Перестройка разорённой Москвы потребовала огромных ресурсов, которые должны были быть вложены в Таврию, Кубань, Дунай, Волгу, так что пока мы не стали строить там большие города, ограничившись деревнями и портами.
        Ладно, зато потом лучше будет!
        - ? ?
        Старов робко мялся рядом со мной, пока я осматривал работы по прокладке первоочередного проспекта, в районе Владимирских ворот Китай-города. Рабочие разбирали стены, срывали земляные валы и укрепления, засып?ли рвы. Выглядело это просто потрясающе - несколько сотен человек подобно муравьям сновали на площадке. Было холодно, так что везде горели костры для обогрева и разморозки грунта, между этих огней сновали люди: рыли, таскали, подносили - эпично, глаз не оторвать. Я смотрел и наслаждался.
        Всё-таки Старов - прекрасный организатор. Эх, надо, конечно, ещё посмотреть на его работу, но, похоже, главного организатора строительства новых городов я себе нашёл. Да и Москва станет образцовым городом Европы. Чую, что барон Осман лишится в этом мире части своих лавров!
        - Иван Егорович! Говорите, что у Вас на уме!
        - Ваше Императорское Высочество! Я очень прошу меня извинить… Тут такое дело…
        - Иван Егорович! Во-первых, я для вас Павел Петрович - не теряйте времени с полным титулованием. Во-вторых, если речь не идёт о чём-то богопротивном - говорите, я Вас не собираюсь казнить.
        - Кхм… В общем, Павел Петрович, прошу проехать со мной ко мне. Я хотел бы Вам кое-что показать!
        Вот затейник! Что сложно объяснить словами. Ну ладно - поедем.
        - Павел Петрович, посмотрите! - дом у Старова в Москве скромный, всё для работы сделано, а вот в гостиной стоит огромный камень.
        - Что это, Иван Егорович? - вот зараза - это бетонный блок, натуральный! Откуда это здесь? Сейчас такого нет! Точно нет - я бы знал.
        - Это камык[44 - Драгоценный камень (уст.)].
        - Камык?
        - Так его назвал придумавший его. Мне больше по душе - адамант!
        - Так, давайте, любезный, подробности.
        Оказалось, что искусственный камень изобрёл рабочий одного из кирпичных заводов. Некий Тит Волчков. И он здесь, в доме Старова. Чудеса!
        - Вот он, Павел Петрович! - Тит был молодым человеком, заросшим и диковатым.
        - Беглый? - вот уж выводы я делать умею.
        - Беглый! - Старов поник головой.
        - Откуда ты, Тит?
        - С Урала я, Ваше Высочество! - говорил он вполне уверенно и грамотно. - С графа Воронцова Верх-Исетского завода!
        - Так… А почто сбежал-то? Доработал бы договор и уехал?
        - Дык, Ваше Высочество, какой договор-то? Мы же приписные! - выяснилось: на заводском Урале Манифест «О крестьянах» никто выполнять не собирался, не считая, что он вообще к ним относится. И парнишку заездили до полусмерти. А он оказался просто невероятно ловким и добрался до Подмосковья, где его на мой завод взяли, не глядя - он специалист по обжигу был хороший. Ладно, припомню уральским промышленникам! Думают, что если они опора экономики, то и законы выполнять им не требуется.
        - А как ты свой камык придумал-то, беглец?
        Он долго и путано объяснял, что попробовал перетирать разные камни, пробуя получить лучшую смесь для кирпичей, и отец его пробовал, и дед тоже. И вот у него получилось что-то, а потом он как-то намочил… В общем, бывают открытия как бы случайные, а на самом деле ещё и результат долгих экспериментов…
        А ведь бетон нам нужен. И Старов это знает. Вот и спрятал этого изобретателя у себя, чтобы не выяснился статус беглеца, а потом мне его показал… Да, Старова я теперь не упущу - он не просто молодец, он - почти гений! А Тит - так точно гений. Пусть и неучёный. Таких надо учить, может, ещё что-то придумает.
        Тит получил нормальные документы и один из строящихся кирпичных заводов в управление - пусть делает бетон и играется. Учить его будет один из моих молодых инженеров, пока так. Потом, может, ещё что придумаем. Но приятно.
        - ? ?
        Всё-таки главное в Москве для меня было посещение Маши. Я скучал… Стася что, это для тела, а душа моя осталась здесь, на кладбище Новодевичева монастыря. Могила её выглядела странно - год назад она выглядела по-другому, а сейчас видны были следы многочисленных посещений, ухода. Мать-игуменья мне сказала, что к Маше ходят люди, считая её святой. Люди считают, что именно Маша своей смертью спасла Москву от гибели. Может, так оно и было?
        Я же сидел рядом с местом упокоение моей жены и смотрел на кресты монастыря. Молился и разговаривал с ней, проходили минуты, сливаясь в часы, а я не мог уйти. Гайдуки накрыли меня черкесской буркой, чтобы я не замёрз. Я чувствовал, что иногда слеза стекала по моей щеке, но остановиться и встать не мог найти в себе сил. Наконец радостный колокольный звон чуть отрезвил меня. Торжества же продолжаются и я не должен показывать свою боль в такое время.
        Нет, я не смогу принять Москву как столицу. Пусть здесь сердце страны, пусть здесь Кремль, но в Москве я буду думать только о Маше.
        Глава 10
        Тобольск. Для Петра этот город стал просто раем небесным. Их караван, наконец, пришёл в место, где они остановились больше чем на неделю. Здесь ссыльные впервые за всю дорогу просто отдыхали - не валили лес, не строили избы и казармы, не ставили мосты и не гатили[45 - Строить дорогу (гать) через болото.] болота. Такое счастье - просто отдыхать долго. Даже конвойные оценили эту передышку, они тоже устали.
        Осуждённые дворяне присоединились к каравану ещё в Казани и с тех пор все шли вместе. Работали тоже наравне - все теперь просто ссыльные, и конвойные не желали давать кому-либо поблажек. Если простые солдаты были людьми привычными, и тяжёлая работа была для них делом обычным, то для благородных в начале пути это стало истинным бедствием.
        Большинство разжалованных в солдаты дворян не умели работать, и даже длинные переходы были им в тягость. Но постепенно они тоже привыкли, и из разнородной толпы ссыльных началась сколачиваться команда.
        - Петька! Нитки у тебя есть? - сосед по недавно отстроенной казарме для пересыльных бывший прапорщик Кошелев штопал порвавшийся рукав кафтана.
        - А то, Василий Илларионович! Держи!
        - Вот, Пётр, до чего дошёл, пальцы таким мозолем покрылись, что иголку не чувствую! Раньше ведь шпагой только натирал и то… А теперь вот топором так наработался, что чую - угольки могу брать из огня!
        - Ничё, Василий! Ещё вернёшь себе и дворянство, и чин! Вон Панин какие речи ведёт!
        - Так он только к нам присоединился! Ещё не испытал работы с наше-то!
        - Так и не испытает! Он человек немолодой, его так насилить не будут. - засмеялся Ивашин.
        - Так и будет командовать, значит.
        - А что ему!
        - А когда семьи-то нас догонят не слышал?
        - Да, не раньше Иркутска, говорят - за нами ещё две партии ведут. Всё дорогу обустраивают. Боятся, что жёнки и детки без тепла перемрут.
        - И то дело… Я вот по своей Ольге сильно скучаю! Ты-то семейный, Петь?
        - Когда мне успеть-то, Василий Илларионыч? То война, то служба…
        - А я вот успел! Как там она без меня?
        Очень хотел сказать ему Петр гадость. Вот ведь - офицеришка, труда не знал, впроголодь не жил, уже женат, а теперь наравне с солдатами живёт! Но не стал - зачем? Ещё идти вместе может год, а может, и больше… И что там, на Камчатке будет - никто не знает. Нельзя ссориться, никак нельзя.
        - ? ?
        Фью-фью - скрипел снежок под полозьями, пегая лошадка, мерно перебирая мохнатыми ногами, везла Ивана в Первую Андреевку, ну или уже просто Андреевку. Иван Никитин, лёжа на санях, лениво посматривал по сторонам.
        Выехал он рано, чтобы по дороге в бывшие Бендеры, а теперь Борисову горку, навестить отца Лаврентия, священника церкви Андрея Критского, которая и дала имя селу. Никитин волновался перед столь ответственным делом, как выбор жены, и хотел поговорить со своим приятелем и его супругой, матушкой Леонидой. В Борисовой горке сегодня должны были состояться смотрины, на которые наместничество обещало прислать несколько сотен безмужних женщин, что хотели завести семью, а уж женихов в округе было много. Только в деревнях уезда было несколько сотен отставных, в основном бессемейных, солдат.
        Бывший сержант, пытаясь отвлечься, вспоминал о своей деревеньке, что теперь называлась Никитинкой - в его Ивана Никитина честь, как первого поселенца. Хотя, когда он приплыл туда на переселенческой барке, там уже были вр?менные жильцы - солдаты строительной команды, что возводили в деревеньке дома и постройки для новосёлов.
        - Иван, стало быть? - спросил серьёзный усатый сержант, что был старшим в пятёрке строителей.
        - Иван Никитин! Отставной сержант Астраханского полка! Вот и подорожная!
        - Оставь, Иван! Нам это, стало быть, без надобности! Без паспорта ты бы с барки не сгрузился! - засмеялся сержант, а вместе с ним и прочие солдаты.
        - А вы кто такие и чего здесь?
        - Мы-то? Мы, стало быть, плотницкая команда Нарвского пехотного полка! Доделываем тут, нам положено ещё за неделю избу построить, конюшню и амбар.
        - А потом?
        - А потом, стало быть, за нами тоже барка придёт. Отвезёт она нас в Белый город, который при турках Аккерманом[46 - Белгород-Днестровский.] звался, где мы тоже в отставку уйдём!
        - А что…
        - Так мы тут посмотрели, что дело наше плотницкое, стало быть, шибко нужно всем. Вот там будут порт строить, и умение сильно пригодится. Стало быть, на много лет при деле будем! И семьям нашим хорошо там будет! Жизнь-то здесь сытая! - остальные плотники радостно загудели, поддерживая своего начальника.
        - Вона оно как! - философски отвечал Иван, - Хорошо придумали! А деревеньку-то мне покажете?
        Так вот он и познакомился со своим новым местом жительства. Ладная и небольшая деревенька выход?ла - на десять домов. Три избы должны были возвести армейские строители, а остальные уж сами поселенцы, но места для них уже были размечены. Дерево для строительства пары домов с пристройками уже было складировано в крытых штабелях около берега. Огороды большие, а за околицей - степь до горизонта.
        Плотникам Иван сразу взялся помогать - к работе он привычный, а сейчас ещё для себя работает. Весёлые они ребята были. У них Никтитин и спросил, почему деревенька называется Четвёртой Андреевкой. А они и ответили, что инженеры не могут сами всем деревням названия придумывать - замучаются, поэтому своё имя давали только селу, да и то по церкви, которую в ней строить собирались. Вон, в их селе храм должны были освятить во имя святителя Андрея Критского, так что она - Андреевка, а деревни, которые к селу относились, получили просто порядковые номера. А вот имена им планировали давать уже по первопоселенцам.
        Через три дня ещё печник приплыл с материалом, и угля сразу привезли, на полгода вперёд. Неделю тот печки клал, не спеша - у него тоже последняя деревня была, а потом все они на одной барке и уехали. Вместо них прибыли инструмент, плуг припасы, семена, лодка-плоскодонка и ещё один отставной солдат - Кузьма Жданов.
        Кузьма прибыл из Ревеля, где он служил в Ингерманландском полку. С ним случилась целая история - исполнявший обязанности командира подполковник Дубинский исхитрился записать в собственные крестьяне чуть ли не половину полка. Дошло до Императрицы и Дубинского за глупость сослали воеводой аж в Дудино. А Кузьма тогда смог отправиться на Днестр, только из-за следствия его отправка сильно задержалась, и нормального обучения он не получил.
        Ничего - вдвоём веселее, а когда калмыки пригнали им лошадок, вообще стало хорошо. До конца сезона два товарища успели посеять озимые. Поодиночке они бы не справились - целину поднимать ох как тяжело, но солдаты были привычны к совместному труду и успели всё закончить в срок. Даже продолжали до самых холодов пахать, готовя землю к следующему году.
        А вот зимой он уже навестил Андреевку, познакомился с бывшим полковым священником, что по ранению покинул армию и стал настоятелем местного храма. А потом даже подружился с ним и его семьёй - красавицей матушкой Леонидой и тремя детишками. Выезжали в Борисову горку всего один раз - казнили[47 - Казнь - наказание.] прилюдно капитана Сололуху и поручика Разина, кои проворовались, и целых два села с деревеньками чуть от голода не померли. На площади сорвали с них мундиры, обрили, да и отправили на два года на каторгу - дороги строить за Якутск-город, а после там навсегда поселиться. Строга царица-матушка, но справедлива!
        А кроме этого случая, он дальше Андреевки и не выезжал. И вот теперь, наконец, он должен был найти себе жену. Без женщины было уже очень трудно. А вот ошибиться Иван боялся и думал попросить совета. Но совета-то он не получил! Что батюшка, что матушка лишь улыбались. Они-то как увидели друг друга - молодой семинарист и дочка дьячка московской церкви Николая Чудотворца - у решётки ворот церкви, так всё сразу поняли. А как здесь посоветуешь человеку?
        Так что Иван приехал в Борисову горку совсем растерянный. Хорошо, что встретил там Пантелея, который по привычке смотрел на Ивана как на отца родного. Теперь уже лицом в грязь упасть было нельзя, и Никитин вступил на Соборную площадь с таким решительным видом, будто шел в бой.
        На площади были расставлены войлочные кибитки, в которых и сидели девушки, а мужчины ходили по кругу и заглядывали внутрь. Иногда из кибиток выход?ли пары и направлялись в Успенскую церковь, где благословляли будущий брак и выписывали невесте паспорт, а венчание должн? было состояться уже в селе новобрачных.
        Иван уверенно заглянул в ближайшую кибитку, осмотрел девиц и вышел - не приглянулись, потом во вторую, в третью. Так он проходил больше часа. В невесты в основном шли женщины из турецких гаремов, просто рабыни, освобождённые нашей армией, а также вдовы и дочери кочевников, которые погибли в войне или калмыцкой междоусобице. Женщине одной без поддержки семьи было не выжить, и судьба крестьянской жены для многих была желанной. Но даже при таком богатом выборе подобрать себе невесту по вкусу Иван пока не мог.
        Гагарин меж тем уже сговорился со смешливой гречанкой по имени Ираида и, попрощавшись со старшим товарищем, убыл в Андреевку венчаться. Никитин же всё ходил и ходил. Он уже обошёл все шатры и думал, как будет лучше - попробовать столковаться хоть с какой-нибудь потенциальной невестой, или же снова приехать на смотрины через две недели. Но всё-таки Иван решил ещё раз заглянуть хотя бы в несколько кибиток. И он нашёл её.
        Сначала взгляд его проскользнул мимо, но потом что-то заставило его снова взглянуть на лицо, которое было едва заметно в полумраке. Стало понятно, почему её до сих пор никто не выбрал, и почему он не заметил её сначала - девушка была с тёмной, коричневой кожей. Но глаза у неё были очень красивые и очень грустные. Видимо, именно глаза он и заметил. Иван глядел на неё и понимал, что она ему нравится и даже очень. Если не обращать внимания на цвет кожи, то она была молодой, красивой и статной девушкой.
        Отставной сержант вздохнул и подошёл к ней.
        - Иван Никитин я! - хрипло представился он.
        - To onoma mou einai Tatta[48 - Меня зовут Татта (греч.)]! - голос у девушки был мелодичный, но слов Иван не понял.
        - Иван я! - он ткнул себя в грудь пальцем.
        - Tatta! - девушка заразительно засмеялась и повторила жест жениха.
        - Это… Со мной пойдёшь? Я человек хороший! Обижать тебя не буду! - он робко протянул к ней руку.
        - Den katalavaino Rosika[49 - Я не понимаю по-русски (греч.)]! - она вложила свою ладонь в его, и показала на выход из кибитки. Они вдвоём пошли к церкви, где священник уже смог помочь им поговорить. Девушку звали Татта, она была наложницей сераскира Эмир-Махмета, эфиопкой, воспитанной в гареме. Татта была крещёной и знала греческий и турецкий языки, а вот русским она пока не владела. Самое главное, что она была согласна стать женой Никитина - он ей показался очень добрым и красивым.
        Иван больше не сомневался. Священник с улыбкой благословил их, и они помчались в Андреевку. Иван не хотел ждать и рвался добраться до отца Лаврентия засветло.
        - ? ?
        Мама сидела в Петергофе - моя единоутробная сестра была очень слаба. У Императрицы это был первый ребёнок, которого она могла держать в руках без ограничений. Уже никто не мог отнять у неё дитя, руководствуясь династическими соображениями как это было со мной, когда тётушка Елизавета решила воспитывать Наследника престола сама, или понятиями чести, когда обществу не следовало демонстрировать Алёшу. И, вот, материнский инстинкт взял Екатерину под контроль. К тому же Машенька болела, и мама боялась, что если её перевозить, то девочка может и умереть, а оставить её на попечение нянек она не хотела. Врачи пеняли на возраст матери и не делали прогнозов.
        Я старался как можно чаще приезжать в Петергоф и поддерживать маму. Машенька действительно была очень хорошеньким ребёнком, и я любил держать её на руках. Алёша также носился с сестрой, и эта семейная идиллия успокаивала всех.
        Я надеялся, что забота и любовь помогут девочке выжить, а весна и солнце придаст ей силы. Я старался максимально освободить маму ото всех забот, чтобы она спокойно занималась Машей. Однако я замечал мрачность Потёмкина, которую сначала списал на беспокойство о дочери. Но как выяснилось, я был не совсем прав.
        - Павел, можно с тобой поговорить?
        - Конечно, Григорий. Что случилось?
        - Посоветуй мне, что делать, места себе не нахожу! Вот сколько мы в Петергофе сидим, всё волнуюсь - то за Катю, то за Машу и за Катю! Извёлся весь. Пью постоянно, хоть как-то успокаивает. Ты вот справился, а я, боюсь, потеряюсь… - вот как выходит - я всё о маме пёкся, хотел ей помочь, а здесь и друга могу потерять. Забыл я, что Гриша тоже человек. Просто забыл. А он ведь обо мне всегда думал, даже когда у самого что-то не так.
        - Гриша, чем ты сейчас занят?
        - Да вот, в комиссии армейской работал, с Платоном по изменениям в церковной жизни…
        - А сейчас что делаешь?
        - Маша тут…
        - Да, душа моя… Делом тебе заняться надо. Чтобы плохие мысли отогнать!
        - Катя просит, чтобы я рядом был…
        - Знаю! Это сейчас не обсуждается - ты нужен ей рядом. Вот что… Как тебе идея возглавить работу по устройству городов и сел? Вот Москву-то мы перестраиваем, принципы градостроения заявили, деньги в губерниях появились, а дальше не идём. Никак времени не найдём. А вот ты можешь этим и заняться - планы застройки городов составлять и утверждать! И императрице забава - когда со Старовым новый застройку Москвы обсуждали, очень она увлекалась. Ей тоже отвлечься следует, а то сгорите, как свечки от волнений!
        - Да я не против, Павел Петрович! - глаза у Потёмкина загорелись. А я вспомнил ещё одну проблему, которой занималась моя канцелярия, но требовался влиятельный человек для скорейшего решения.
        - И ещё, Гриша! Я прошу тебя заняться составлением Уставов для казаков, башкир и калмыков. Хотя калмыков после степной войны, которую допустил Кречетников, уже совсем мало осталось… Вот и этим тоже заняться следует! Сможешь?
        - Паша! Да я с удовольствием!
        - И ездить никуда не надо - работа пока кабинетная, а там видно будет! - вот так и маму с Гришкой от тяжких дум отвлёк и дело решил. А то уже муки совести начал испытывать оттого, что никак не выполню обещанное казакам и башкирам! Всё у самог? руки не дойдут, и поручить никому не могу. Теплов как начал проекты писать, я чуть не заплакал - не понимает он ничего, снова дров наломаем. А вот Гриша точно в курсе - он тогда мою канцелярию возглавлял. Сможет.
        - ? ?
        - Профессор Карпов! Емельян Кузьмич! - Карпов выход?л из своего кабинета в Академии, погруженный в размышления, и даже вздрогнул от неожиданности. Завертев головой, новоиспечённый академик обнаружил источник раздражения. Молодой инженерный офицер с горжетом поручика, подходил к нему и радостно улыбался.
        - Господин поручик! Что-то знакомое…
        - Иван Шульцев…
        - А! Помню-помню! Я читал вам в корпусе математику!
        - И у Зимнего…
        - Конечно-конечно! Иван?
        - Иван Иванович, но для Вас, дорог?й учитель, просто Иван!
        - Ну, хорошо, Иван! Чем обязан Вашему визиту? Приношу извинения, я спешу - у меня званый ужин. Моя супруга…
        - Я хотел посоветоваться с Вами. Может, по дороге?
        Карпов не смог отказать настойчивому молодому человеку.
        Шульцев служил при Генеральном штабе, в котором регулярно проводились игры на ящиках с песком. Из него легко было сделать требуемый рельеф и обсудить варианты действий войск на какой-либо конкретной местности. А через некоторое время для этих занятий стали использовать модели зданий и сооружений. А Крепостной стол штаба, что заведовал планами по постройке крепостей, посмотрев на такие забавы, также стал просить делать модели для себя.
        Далее и для Палаты городских и поселенных дел, которая изготавливала и утверждала планы строительства городов и сел Империи, тоже потребовались модели - сам Потёмкин попросил Баура помочь. В результате при Генеральном штабе открыли специальную мастерскую. Вот Шульцев и стал её начальником. У него в подчинении было два столяра-краснодеревщика, но и на стороне он что-то заказывал.
        - Так, вот, Емельян Кузьмич! Большая сложность в том, чтобы понять, что хотят от меня видеть, а потом ещё и мастерам это объяснить. И пришло мне в голову, что можно изобразить задачу в чертеже. Вот я здесь набросал…
        В общем, на званый вечер Карпов не явился. Супруга его, Наталья Васильевна, к такому была привычна - муж её часто забывал о подобных мероприятиях, уходя с головой в какую-либо идею, но вот отсутствие его дома в течение трёх суток было всё-таки необычно. Жену Карпов нежно любил и ночевал дома. В его кабинете в Академии его не было, и она забила в набат.
        Наконец, он обнаружился. В Генеральном штабе. Где в модельной мастерской он и прибывал с того самого момента, когда понял идею Шульцева. Академик и поручик настолько погрузились в новую теорию, что забыли и о еде, и об отдыхе. Когда супруга академика в сопровождении Наследника, который лично возглавил поиски, и Иоганна Эйлера ворвалась в саму мастерскую, то грязный, небритый Карпов, уставившись красными от недосыпа глазами на вошедших, произнёс с больш?м удивлением:
        - А что случилось? - смеялись все, даже Наследник хохотал до слёз. А потом он спросил:
        - Так, мученики, что вы здесь затеяли? - а когда увидел результаты их трудов - чертежи геометрических фигур в трёх плоскостях и многочисленные формулы, то задумчиво произнёс:
        - Этих увлечённых личностей развести по домам! Завтра к вечеру на доклад. Иван Леонтьевич, возьмите эту тему под контроль. - Эйлер кивнул, - Генерал Баур! Вам моя личная благодарность за организацию мастерской и квалификацию офицеров! - начальник Генерального штаба прямо надулся от гордости.
        Через год вышел первый учебник для образования новиков[50 - Новик - дворянский подросток.] корпусов по начертательной геометрии, а читать курс взялся Шульцев. Баур не возражал, что его подчинённый в мирное время будет помогать воспитывать будущих офицеров.
        - ? ?
        Свед?ние бюджета в условиях перестройки всего и вся оказалось очень сложным занятием. У нас даже надёжных данных ещё не было, хотя система активно строилась, и уже хоть что-то можно было понять. Ясно было, что денег нам не хватает.
        Хотя такая проблема в государстве была всегда, более того, она на этот момент была характерна для всех стран, но меня такое положение не устраивало. Постоянные, порой многолетние, задержки выплат жалования в армии и государственном управлении подрывали веру людей в возможность жить честно, и подвигали даже порядочных офицеров и чиновников на хищения. Так что своевременность выплат я определил как важнейшую задачу государственных финансов и всеми силами стремился обеспечить её исполнение.
        Ассигнации стали отличным инструментом для этого - бумажные деньги можно было напечатать в нужном количестве. Однако требовалось удержать их статус - обеспечить свободный обмен на монеты, а вот тут-то как раз было сложно. Конечно, нам в реальности не нужно было иметь столько же монет, сколько и купюр, но всё-таки подавляющее большинство тех, кто получал ассигнации, пока стремились обменять их на привычные металлические деньги.
        И драгоценных металлов нам не хватало. Огромный запас турецкой войны стремительно иссякал, и моя уверенность, что его хватит года на три, превращалось уже в наивную надежду… Теперь я сосредоточился на государственных и моих личных доходах, а расходы безжалостно рубил или откладывал на будущее. Даже реформы в армии на флоте проводились только за счёт внутренних резервов.
        Фактически все преобразования в войсках свели к введению новой формы одежды, и то только благодаря тому, что модернизированное обмундирование оказалось дешевле принятого, да к отмене рогаток, шпаг и гранат, как отживших своё. А средства для военных преобразований требовались, и в первую очередь на масштабное строительство. Армии нужны были новые крепости, которые могли бы как минимум задержать противника до подхода наших основных сил, склады продовольствия и боеприпасов. Флоту же требовались нормальная система подготовки древесины с лесопилками, дорогами, сушильнями и складами, новые порты и верфи.
        Так что наши военные усиленно занимались тренировкой войск и экипажей, для этого утвердили общие правила преподования и подготовки в полках, которые требовали сохранения жизни и здоровья солдат. Грейг обучал экипажи на имеющихся судах, укатывая их просто до разрушения. Вот случись сейчас война на море - так нам нечем было бы воевать.
        Организационных проблем было множество. В армии у нас была система подготовки специалистов - офицеров и сержантов, но были сложности в пехоте и кавалерии. Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус выпускал недостаточное для комплектования армии количество плохих пехотных офицеров, которые были скорее лощёными шляхтичами, чем солдатами, а кавалеристов не производил вообще. Так что теперь пришлось разделить его на Кавалерийский и Пехотный корпуса.
        К сожалению, у нас не было нормальной кавалерии, а значит и достойных, и авторитетных начальников конницы, кому можно было доверить руководство корпуса, который будет готовить соответствующих командиров. После некоторых споров мне пришлось выйти на арену и умолять дядюшку Фрица помочь мне в этом вопросе. Прусская конница по праву считалась в Европе самой лучшей. Мне пришлось снова намекать на необходимость усиления собственного влияния в армии и льстить, льстить, льстить…
        Фридрих II согласился мне помочь и попросил самого великого фон Цитена[51 - Ганс Иоахим фон Цитен - (1699 - 1786) знаменитый прусский генерал.] принять на себя руководство Императорским Кавалерийским корпусом. Прославленный генерал нехотя согласился и весной прибыл в Петербург, где для обучения был приспособлен Строгановский дворец.
        Директором же Пехотного корпуса стал Кирилл Разумовский - только у него был авторитет, достаточный для слома сложившейся структуры. Системы обучения строились по образцу Миниховских корпусов, который показали себя с лучшей стороны.
        Если в армии у нас хотя бы была основа для организации обучения в виде Инженерного и Артиллерийского корпусов, то во флоте дела были ещё хуже. Существовавший Морской корпус готовил откровенно слабых офицеров, мы вынужденно привлекали множество иностранцев, но нареканий на наших моряков от них было просто без счёта. Грейг требовал полностью изменить систему образования. Я вынужден был с ним согласиться.
        Для руководства корпусом он смог пригласить своего старого товарища по английскому флоту - капитана Адама Дункана, который уже давно был без службы. Систему образования мы решили сделать смешанной, из принятой в сухопутных войсках, и английской. Практику наши новики должны были пока проходить на зарубежных флотах - английском и французском.
        И вот на этом проводимые реформы практически заканчивались. Формировались штаты Оружейной палаты для оценки и улучшения оружия в армии и флоте, да планировали строительство крепостей. Правда, делали это самым тщательным образом - при Генеральном штабе создали Крепостной стол, который занимался только этим. Но пока мы ограничивались планами и привязкой их к местности - не было у нас денег на стройку.
        Такая же ситуация была пока с военными портами и адмиралтействами. К тому же подбор и подготовка древесины для строительства корабля занимала около трёх лет, и мы сосредоточились на этом. Как и на подготовке экипажей кораблей и специалистов-корабельщиков - при Морском приказе создали Корабельный стол, который ведал обучением корабельных мастеров, технологиями и проектами кораблестроения. И корабелов начали централизованно отправлять на стажировку на верфи Англии, Франции, Голландии и Испании. А пока мы ограничились производством галер в устье южных рек - из сырого леса, дешёвых, но во множестве.
        Пришлось пойти на риск оказаться в случае внезапной войны без нормального корабельного флота, однако же, этот риск был просчитанным - Турция воевать сейчас никак не могла в силу внутренних проблем, Швеция тоже была слаба и быстро нарастить свой военный потенциал пока была не в силах, а война с Англией или Францией представлялась в настоящий момент крайне маловероятным событием.
        Денег на все проекты катастрофически не хватало. И так мне во многом повезло. Нартов с ходу начал рыть землю и, кроме технологического прогресса в области добычи и переработки драгоценных металлов, занялся ещё и золотыми россыпями, что дало пусть и небольшой, но постоянный прирост выработки. Императорский Виноградовский фарфоровый и Императорский Ломоносовский стекольный заводы со своей продукций уверенно продвинулись в Европе и полностью захватили внутренний рынок. Дополнительный рекламный эффект получился из-за нескольких упоминаний о них в книгах Гёте - Симон решил вложить часть своих средств в торговлю посудой, зеркалами и весьма преуспел.
        Но и все проекты, управляемые Императорским приказом, не могли нам дать необходимых резервов для обеспечения финансовой стабильности, пришлось даже потихоньку продавать драгоценности Императорской фамилии. Очень аккуратно, чтобы не вызвать падения цен и понимания, что это делаем именно мы.
        Вяземский чуть нервную чесотку не заработал, пока мы так танцевали на углях.
        - ? ?
        Свадьба была лихая. Весь Чёрный город, как теперь назывался Очаков, был здесь. Из турецких владений приехали чуть ли не сотня гостей, причём не только православных греков, болгар и валахов, но и армян-миафизитов и даже мусульман. Богдан был известен и в европейской Греции, что располагалась уже на берегах большого Средиземного моря, а не родного Чёрного, оттуда тоже были гости.
        Невеста была великолепна - дочь богатого фанариота Ефросинья была красива, умна и без оглядки влюбилась в партнёра своего отца. А Богдан решил, что вот та девушка, с которой он сможет провести всю свою жизнь. Отец красавицы был рад породниться с самым удачливым честным контрабандистом на Чёрном, а может, вскоре и на Средиземном море. И дал в приданое новую шхуну, которую так и назвал «Ефросинья».
        Богдан организовал праздник для всех. Удачливый купец подключил все свои связи, чтобы гостей из-за границы не подвергали процедурам таможенного и карантинного досмотра. Он пригласил на свадьбу гарнизон крепости Очаков и экипаж галерной флотилии - гуляли все!
        На третий день празднества, купец и судовладелец Гешов уединился со своими близкими друзьями, чтобы попить вин? и немного отдохнуть от торжеств.
        - Ты счастлив, Богдан?
        - Конечно, брат! Я женюсь на самой красивой и желанной девушке мира! Конечно, я счастлив!
        - Я тоже счастлив за тебя, друже! У тебя всё отлично - хорошая жена, три корабля, склады, торговля! Ты уже купец! Как ты смотришь на купеческий статус? Может, получишь пояс? Может, даже серебряный? - хохоча, сказал грек Поликарпос, что торговал в городе вином.
        - Да, а куда деваться? Я узнал, что только серебряный пояс даст право владеть кораблями - для меня вольница закончилась.
        - Да уж, ты хват ещё тот - всё простым горожанином прикидывался? Сколько денег властям отдавал, а?
        - Сколь бы не отдавал - всё выгоднее было! А и ладно! Серебряный пояс для семейного человека важен.
        - А, может, золотой пояс получишь?
        - Вот уж нет! Что мне официальная торговля с другими странами?! Я лучше ваш товар возить буду!
        - На бумаге?! - захохотал уже другой его приятель - Акоп, армянин-ювелир.
        - И на бумаге тоже! - в ответ засмеялся Богдан, - Ладно, предлагаю выпить! Выпить за моего друга и шурина - Ивайло Попова, без разума которого я бы не достиг таких успехов! - Ивайло смутился, не ожидал он такого внимания.
        После он спросил Богдана:
        - Зачем ты это сказал?
        - Я хочу, чтобы ты знал, что ты мой товарищ и ты…
        - Я знаю, брат!
        - Но они-то не знают, они думали, что ты мой бедный родственник!
        - А зачем мне слава? У меня есть семья, хороший дом и хороший друг!
        - Ну, что ты, Ивайло! Ты же помнишь, как мы приехали сюда, и выяснилось, что рядом с Очаковом, куда я так рвался, пока наделы не нарезают - инженеры всё ещё думали, где будут строить порт и не желали делать лишнюю работу, определяя границы участков, которые вскоре уйдут под строительство? Как ты хотел уехать крестьянствовать и как ты решил поддержать меня и стать горожанином? Именно ты, брат, оказался моряком от Бога, да и в кораблях начал разбираться лучше меня! Если бы не ты, я не стал бы за какие-то два года таким успешным судовладельцем! Именно ты человек, без которого я не принимаю никаких решений! Даже по поводу свадьбы с тобой советовался! Ты - та опора, на которую я всегда могу рассчитывать!
        - Как ты много говоришь, брат! Это ты мне льстишь, чтобы убедить в том, что контрабанда хорошее занятие?
        - Честная контрабанда, брат! Честная! Я же не занимаюсь работорговлей!
        - Да, но и твоя контрабанда… Теперь ты - глава семьи! Ты уже можешь заработать, и хорошо заработать, просто перевозками! Прекращай ты рисковать так. Поймают - не простят!
        - Ивайло, я теперь женился! Мне дом тоже важен! Я прекращу это! Но не сразу - у меня есть обязательства!
        - Ох, брат, заиграешься, смотри!
        - Не волнуйся! Ты за мной проследишь!
        - ? ?
        - Вот скажи, граф Андрей, ты вино пьёшь?
        - Пью, князь Джанхот! Моя вера это позволяет.
        - Тогда давай выпьем! За моего сына Кучука, которого ты спас - мне на счастье! И моя любимая жена Аминат бы не пережила его смерти! Так что Аллах не будет против того, что немного выпью! - Андрей улыбался верховному кабардинскому хану Татарханову, к которому ехал в надежде понять с его помощью ситуацию в Кабарде. А так повезло, что нечаянно спас его сына.
        Кто бы мог подумать, что мальчишка, который убежал из дома в поисках приключений, попадётся на дороге небольшому отряду Разумовского. У парнишки понесла лошадь, вокруг обрывы, и Андрей, не задумываясь, бросился наперерез. Князь был прекрасным наездником и смог всё-таки остановить обезумевшее животное на самом краю бездны.
        Спасённый смотрел волком, говорить с русскими отказывался, общался только жестами, но к дому провёл. А оказалось, что он старший сын самого Уалия-Пшишхо[52 - Верховный князь (адыг.)] Кабарды, к которому и ехал новоявленный глава Кабардинской экспедиции Прикубанского наместничества. Голицын, что был наместником на Кубани, заниматься проблемам Кабарды желанием не горел. Вот совсем не горел. Он просто завидовал ситуации в соседней Таврии, где почти не было местного населения, а у него и Кабарда, да и Калмыцкая степь должна была перейти в его наместничество.
        В общем, князь Александр Михайлович, предпочитал заниматься строительством и заселением вверенных ему земель, а не работой с местными, и информацию о событиях в Кабарде было проще получить от Бекетова из Астрахани, чем от Голицына в Кизляре. Так что Андрей справедливо рассудил - ехать надо как можно скорее.
        Теперь вот сидел у человека, с которым он так хотел поговорить, и у него были все шансы стать его другом.
        - ? ?
        Я был снова в Москве. И опять-таки был повод - оглашение постановлений Поместного собора Русской православной церкви, уже получившего названия - Великий. Патриарх Платон говорил с людьми с крыльца Успенского собора, рассказывал о решениях Собора красиво с паузами и выражением. Народ внимал каждому его слову.
        Речь шла об объединении церкви и прекращении деления на старообрядцев и никонианцев. Видимым признаком нового единства стало возведение в сан Митрополита Крутицкого одного из глав старообрядцев Василиска Торбеева. Изменялись обряды, пусть и не радикально, принимались новыне богослужебные книги. Прошла канонизация многих новых святых, в числе которых были и священномученик Аввакум, и благоверный князь Ярослав Мудрый, и, что привлекло особое внимание - благоверный царь Иоанн Васильевич Грозный и праведный Григорий Скуратов-Бельский, известный в народе как Малюта.
        Это был знак того, что и широкое общество и церковь поддерживают государство и престол, а мы с мамой получаем церковное благословение в наших деяниях. Такое решение дорого стоило и моё давление по финансовому вопросу вполне окупилось. Наконец должны были реализоваться задуманные Ломоносовым изменения правил монашеской жизни и венчания, а также устроены церковные школы при приходах и богадельни для внебрачных детей при монастырях.
        Принимался и новый Месяцеслов[53 - Месяцеслов или святцы - указатель памяти святых по календарю.], пусть это изменение и прошло пока незаметно, количество имён выросло и значительно - были уточнены и дополнены списки святых. Вынесли порицание традиции разделения имён по разрядам населения. Прямо указывалось, что имена православных не могут отличаться в зависимости от положения родителей, и священникам строго запрещалось потакать такой языческой дикости.
        Сказано же Святым апостолом Павлом про христианский мир: «…нет ни Еллина, ни Иудея…», что значит - все должны быть равными, никто не может отделять себя от остальных. А у нас даже в именах чёткое разделение по сословиям. У нас дворянам претит быть Потапами да Кузьмами, а крестьянам не след становиться Константинами да Илларионами. Будто бы преподобный Потапий Фивский исцелял только простолюдинов, а преподобный Илларион Великий вёл к спасению исключительно аристократов.
        Процесс пошёл, теперь на батюшек ложилась обязанность обучать детей прихожан грамоте и счёту, что должн? было стать основанием для всеобщего начального образования. Да, мы уже практически были к этому готовы - церковные школы в Москве, Петербурге и Казани серьёзно расширились и вовсю выпускали священников, Славяно-греко-латинская академия в Московском Заиконоспасском монастыре готовила уже специалистов-богословов, из которых, в частности, должны были избираться епископы.
        Церковь брала на себя ответственность за сирот, инвалидов и вообще людей, оставшихся без попечения родных. Фактически на неё возлагались все социальные функции в стране. Такое дорого стоило.
        Глава 11
        - Богдан, ну я не хочу никуда плыть! Райна на сносях, ей сложно одной, а ты меня желаешь украсть у неё на несколько недель!
        - Ивайло, я знаю, что с Райной! Ну, поможет ей Ефросинья пока, что ты! Ты мне нужен в Стамбуле. Там может получиться очень рискованно, но очень выгодно! Ты же сам настаиваешь, чтобы я завязал с контрабандой, а если выгорит - это будет последнее такое дело - обещаю! Я же только твоему уму и чутью доверяю! И матрос ты хороший. Ну же! Я прошу тебя!
        - Сколько наговорил! - засмеялся Ивайло, - Ну-ка, побожись, что это будет последнее дело! - голос его стал серьёзным.
        - Вот тебе крест, брат!
        Отплыли они ранним утром. Их фелука[54 - Небольшое судно с косыми парусами.] шла в Стамбул с грузом зеркал и посуды. Ивайло работал на палубе и пытался отогнать от себя плохие предчувствия. Ничего, главное, что это будет последняя контрабанда Богдана. Шли небыстро, чтобы прибыть к Босфору затемно.
        Аккуратно в сумерках прокрались в Золотой Рог[55 - Узкий изогнутый залив пролива Босфор в месте соединения с Мраморным морем.], уже в темноте плыли по заливу. Богдан уверенно ориентировался, чувствовалось, что маршрут ему хорошо знаком. Наконец они причалили к маленькой пристани где-то в городе. Поднялся ветер и пошёл дождь, мелкий и мерзкий. Влага запорашивала глаза, и шапку хотелось спустить как можно ниже, а воротник кафтана поднять.
        Богдан спрыгнул с борта на причал и поманил за собой Ивайло. Тот последовал за другом. Им навстречу вышли двое. Один из них, радостно закричал:
        - Богдан! Брат мой! Приветствую тебя на земле Константинополя!
        - Здравствуй, Теван! Счастлив видеть тебя! - встречающие стремительно приближались, и здесь Ивайло заметил какое-то движение где-то справа. Он увидел, что второй встречающий держит руки немного странно. Болгарин не успел понять всего, что ему не понравилось, но отреагировал немедленно:
        - Богдан, бежим - это ловушка! - шурин не понял, что происходит и заметался. Тогда Ивайло схватил его в охапку и просто швырнул к кораблю, тот удержался на ногах и второй матрос протянул купцу руку и помог забраться на борт. Ивайло так не повезло, задержавшись со спасением друга, он чуть приотстал, и тогда этот подозрительный встречающий достал до его затылка той самой дубинкой, что пряталась под одеждой, и очертания которой разглядел каким-то свои чутьём болгарин. Свет померк в его глазах.
        Со всех сторон бросились к ним люди с оружием, но фелука смогла отчалить - матросы услышали крик Ивайло и были готовы к опасностям. На её борт запрыгнул один из сидевших в засаде, а второй зацепился и повис, пытаясь подтянуться. Раздались выстрелы в сторону корабля, но попасть по кому-нибудь в темноте было сложно.
        Богдан, сам вооружившись дубинкой, с помощью матроса выкинул за борт нападавшего, а второй сам отцепился, понимая бесполезность своих действий. Судно уходило в темноту, а на берегу оставался лежать Ивайло.
        Купец стоял у мачты и думал. Его партнер явно решил просто захватить груз и судно. Вернуться и биться за друга? Нападающих было с десяток, втроём не получится никак. Обратиться к властям? Бесполезно - они контрабандисты. Оставалось только попытаться оплатить возвращение шурина, но надо дождаться утра.
        С выкупом ничего не получилось. Теван, оказывается, продал своего партнёра турецкому офицеру и теперь был обвинён в неудаче и бит плетями. Договариваться с крайне обозлённым турецким офицером было бессмысленно. Ивайло канул в небытие.
        - ? ?
        В августе 1774 я решил погостить в Петергофе чуть больше одного вечера. Устал, накопилось недовольство миром, и от Стаси хотелось отдохнуть. Нет, в постели Волконская была хороша, но первые её чувства - всё-таки она соблазнила самого Чёрного принца - прошли, и теперь женщина донимала меня просьбами о всяческих благах для её родственников. А вот в условиях, когда я аккуратно, под видом аскетического поведения, экономил на всём, мне было точно не до этого. Да и вообще я никогда не переносил подобного женского поведения, а здесь пришлось терпеть - слишком многие мне говорили, что мой характер действительно улучшился после начала этого романа.
        Здоровье Машеньки летом возле моря, хоть и Балтийского, явно улучшилось и врачи больше не волновались за её жизнь. Да, она оставалась хрупкой бледной девочкой, но уже задорно смеялась, не кашляла и прибавляла в весе. Мама повеселела, Потёмкин был весь в бумагах о совещаниях и - счастлив. Да, ему без дела никак. А вот Екатерина…
        Ей, похоже, понравилась такая жизнь. Она много говорила о планировке городов, монастырей и новых дорогах, начала писать пьесы, стихи и духовные сочинения. А Потёмкин для её удовольствия вёл переговоры о приезде к нам Моцарта, который сейчас испытывал серьёзные материальные затруднения, причём собирался платить австрийскому композитору из своих средств. Эта идея мне понравилась, и я поддержал Григория в его намерениях.
        Воскресным днём мы сидели с мамой в беседке около залива и разговаривали практически наедине, с нами была только Маша, но она сладко посапывала в кроватке. Тёплое солнышко и мягкий ветерок с запахом моря, что может быть лучше для летнего дня!
        - Я давно хотела тебе сказать спасибо, Павлик.
        - За что, матушка?
        - Я осознала, насколько важно для женщины иметь прочную опору в жизни! Для обычной женщины - это муж, а вот у меня есть ты!
        - Что ты, маменька, у тебя же есть Григорий!
        - Его бы не было без тебя, сын мой!
        - Куда бы он делся, матушка? Родился Гришка без моего участия, с тобой познакомился тоже, а добрался бы до тебя обязательно - он очень упорный.
        - Не смейся надо мной! Ты скрываешь это от всех, но я-то вижу, что именно ты сейчас управляешь страной, как лоцман ведёшь её меж прибрежных скал. А тебе плохо! Ты ещё не пережил потерю своей Маши, а Волконская тебя уже стесняет, но ты несёшь свой крест и заботишься обо мне и моих детях! Вон, Алёшенька души в тебе не чает и уже горит поступлением в артиллерийский корпус. А Машенька? Она бы не выжила, если бы ты не позаботился о ней и обо мне!
        Я поняла это, ещё когда ты маленький защищал меня от Елизаветы Петровны и её клевретов, а дальше я видела всё больше и больше твоё участие и твой ум! Я верю тебе уже больше, чем себе. И, боюсь, без тебя моя любовь с Григорием Александровичем давно бы закончилась, погребённая проблемами и заботами императрицы и её министра.
        - Пустое, мама, пустое. Мой сыновний долг - заботиться о тебе и своих братьях и сёстрах! - но она продолжала.
        - Ты бы мог уже много раз захватить власть и отправить меня в монастырь, или даже убить, но ты никогда, даже полунамёком, не попытался отнять у меня трон!
        - Ты моя мать! И ты лучший правитель, которого я видел, мама! Как я могу тебя обидеть? Или допустить, чтобы тебя кто-то обидел! - здесь она не выдержала и зарыдала, бросившись мне на грудь. Я гладил её по голове, мы и сидели довольно долго. Маша так и не проснулась от нашего разговора. А потом, императрица пришла в себя, и мы продолжили.
        - Тебе пора жениться, Павел! Прости, что я говорю об этом, но срок настал. Ты будущий император, и у тебя нет наследника… - понятно, как любой матери, ей хочется женить сыночка.
        - Не могу, мамочка! Маша слишком глубоко у меня в сердце, и это будет м?ка, подобная твоей с отцом. Ты для меня этого хочешь?
        - Я хочу отречься от престола, сынок! - а вот это удар ниже пояса.
        - Мама! Как? Ты мне нужна! Мне же только двадцать лет исполнится!
        - Сын мой, ты достаточно взрослый для этого! И давно… А моё место рядом с дочерью! Я ей нужна! Она без меня не выживет! - вот понеслось, то… - Поэтому ты должен жениться! Чтобы успокоить моё сердце!
        - А я, а Россия? Мамочка, как ты думаешь, смогу ли я без тебя везти тяжкий воз управления империей?
        - Я знаю, что сможешь, Павел! Я вижу, как ты уже это делаешь, и я уверена в тебе! Мне кажется, что ты это можешь уже лет с тринадцати…
        - Мамочка! Как же ты не понимаешь - у меня что-то получается, только потому, что я прячусь в твоей тени! Я прикрываюсь твоим авторитетом, твоей волей, умом и хитростью! Да, мама, именно хитростью. Да у нас половина дипломатических комбинаций на этом построена!
        - Видишь, сын мой, ты уже признал, что в политике я нужна тебе больше как ширма…
        - Ох, мамочка, видишь, ты и в споре со мной легко выигрываешь… - Екатерина засмеялась глубокими грудным смехом и грустно ответила:
        - С тобой это просто - ты меня любишь… А вот ты общаешься с сотнями тех, кто тебя боится или даже ненавидит искренне и сильно… И ты добиваешься от них того, что нужно тебе! Ты точно справишься! Но ты должен жениться - государству нужен наследник!
        Я её упросил не отрекаться от престола, по крайней мере, прямо сейчас, дать мне ещё хотя бы год на завершение дипломатических комбинаций. А мама взяла с меня слово принять её выбор кандидатуры моей супруги. Екатерина твёрдо решила, что хочет быть женщиной, женой и матерью больше, чем императрицей.
        - ? ?
        Ивайло попытался открыть глаза. Получалось плохо. Он испуганно дотронулся до своего лица и обнаружил, что его правый глаз закрыт большой болезненной припухлостью, переходящей на висок и затылок, а левый глаз просто залеплен засохшей кровью. Болгарин содрал коросту со здорового глаза и, наконец, смог увидеть окружающее. Однако смотреть было не на что - вокруг было темнота.
        Он по качке понимал, что находится в трюме какого-то корабля. Явно не своего - слишком уж тут плохо пахло, да и воды на дне было многовато.
        - Где же я? - прохрипел Попов, почему-то по-турецки, не надеясь на ответ.
        - Где-где! На английском бриге! - спокойный голос ответил ему откуда-то из темноты.
        - Что я тут делаю?
        - Ты дурак? Путешествуешь в Лондон! - захохотал невидимый собеседник, - Тебя продали этим гяурам[56 - Презрительное наименование немусульман у турок.]!
        - Продали? - Ивайло по-прежнему ничего не понимал.
        - Им были нужны матросы, и этот сын ишака Мехмет-Эфенди продал меня, ну и тебя, как довесок!
        - А ты кто?
        - Я-то? Я Вардан Бардакчиан! Я был успешным судовладельцем, но этот проклятый потомок больного паршой верблюда Мехмет-Эфенди отнял у меня мой корабль…
        - Подожди-подожди! Почему ты постоянно поминаешь этого Мехмета? И как продал и тебя, и меня?
        - Этот Мехмет - сын шакала!
        - Давай опустим пока его родословную - мне сложновато понимать тебя, и такие подробности запутывают и без того ещё слабые мои мысли!
        - Вах! Как сказал! Хорошо! Этот Мехмет - офицер, который служил на военном корабле, и именно он поймал меня за провозом одного груза…
        - Ты возил контрабанду?
        - Зачем так громко! Скажем, один маленький груз, на который слуги султана обычно смотрят сквозь пальцы, но вот эта жадная отрыжка крысы…
        - Вардан!
        - Ладно-ладно! Он потребовал с меня выкуп, а я не смог его заплатить - уж больно много запросил! И мой брат Теван пообещал Мехмету сдать своего подельника - твоего хозяина, который должен был прибыть с грузом драгоценных товаров!
        - Так ты брат этого Тевана?
        - Да! А благодаря твоей внимательности и прыткости твоего хозяина эта афера провалилась! Тогда этот Мехмет просто продал нас инглизам, которые искали матросов! Вот ничтожество! Даже я дал бы ему много больше за свою свободу!
        - ? ?
        - Ты, Ваня, муж, конечно, справный! Добрый муж! Ты, вона, и яровой пшенички богато собрал, сам-девять[57 - Устаревшее наименование урожайности - во сколько раз собрано больше чем посеяно.] получил, а я-то едва сам-шесть, хотя у себя в Ликурге[58 - Ликурга - село около Костромы.] - то сам-два только и растил! А картофель этот…
        - Фролка, ты уже хорош меня нахваливать! Чай твоего сына крестим, а тут себя словно женихом чувствую! - Никитин захохотал и стукнул по плечу своего соседа Фрола Балязина, что поселился у них зимой, приехав вместе с непраздной жёнкой из-под Костромы по переселенческой повинности. И вот сейчас аккурат после жатвы, в октябре 1774 народился у него сынок - первый рождённый в Никитинке человек.
        Отец Лаврентий, прибывший вместе с женой крестить младенца, получившего имя Лука, не мог нарадоваться очередному прибавлению в семьях уже местных крестьян. Роды были нелёгкие и, если не матушка Леонида, которая имела навыки повитухи, полученные в церковной школе для жён священнослужителей, глядишь и не явился бы на свет Лука Фролович. Теперь именно она по праву стала крёстной матерью нового человека.
        На крестинах пили мало, но Фрол был пьян и без вин?, болтал непрерывно, щедро разливая комплименты, то Ивану - старосте Никитинки, который бросил всё и привёз матушку Леониду на роды. То своему лучшему другу и соседу Михаилу Молдаванину, который не пожалел на крестины небольшой бочонок вин?. То отцу Лаврентию, что сам приехал на праздник, а то и прочим своим соседям.
        - Ты, Фролушка, не болтай! Твой праздник, твой сын, твои гости! Сколько угощения на столах стоит! Когда такое было-то?
        - Почитай, никогда не было, Ваня! Как в сказке ведь! - конечно, подобные столы были редкостью в крестьянской жизни - и пироги, и каши, и картофель, и овощи, и разная рыба - всё благодаря дружным соседям.
        В новых деревнях складывались сплочённые общины, в этом была заслуга и бывших солдат, которые составили первоначальный костяк населения, они-то привыкли все делать вместе. И русских крестьян, что приходили на землю сразу вслед за отставниками, для которых община была единственным привычным способом существования. И даже переселенцев из Прибалтики и западных стран, которые просто не могли бы понять правил жизни на неизведанных территориях без поддержки местных жителей. Как без помощи соседей вспахать целинные земли, построить дом, научиться топить печь углем и так далее?
        - Вань, а куда хлебушек денем-то? Ты человек ловкий и сметливый! Что ты думаешь-то? - пошли, наконец, серьёзные разговоры. Урожай был хороший, да что говорить - такого количества пшеницы с одного надела не видел ни один крестьянин, а при этом ещё была картошка, а уж про овощи и сено и говорить не приходилось. Оброка с государственных крестьян не брали первые два года, а подушного налога так целых пять лет и всё выращенное оставалось в их распоряжении.
        - Ну, люди добрые! Я сам пока не решил, а давайте-ка у отца Лаврентия спросим - он больше всех о порядках знает! - батюшка приосанился, погладил бороду и начал:
        - Тут, чада мои, всего три пути вижу: первый - всё съесть, али пропить! - народ весело загудел. Священник явно шутил, и шутка удалась. Пётр из Прибалтийского генерал-губернаторства разъяснял смысл происходящего ещё очень плохо понимавшему русский язык албанцу Адриану, батюшка не продолжал свою речь, ожидая, когда они закончат. И снова начал после хохота понявшего смысл шутки бывшего турецкого подданного.
        - Второй путь - продать казне. Те же государевы амбары, откуда вы получали семена, готовы купить у вас любую снедь, да и овёс с сеном возьмут. И третий путь - думаю, что скоро поедут купцы, будут скупать или менять урожай.
        - И какой путь лучше, батюшка? - робко спросил Пантелей Гагарин.
        - А вот не знаю! Только по опыту своему скажу - менять лучше не стоит. Оно, всегда, кажется, что так проще, но поехать в тот же Белый городок и там всё купить на всех соседей - всяко выгоднее. Вот! - все загудели, обсуждая слова отца Лаврентия. Приобрести всякого инструмента, одежонки, даже скотины, вдобавок к выданным казной - у каждого была какая-то заветная мечта.
        - Смотрю, отче, матушка опять непраздна? - Иван, не любил бесполезных сейчас фантазий, и продолжил разговор с Лаврентием уже наедине, отведя его в сторону.
        - Глазастый ты, Иван, вот никто ещё не заметил, а ты уже! - засмущался священник.
        - Так я и не говорю никому, вот только тебе! - спокойно улыбнулся Никитин.
        - Что, и Татьяне своей не сказал? - хитро глянул отец Лаврентий.
        - Так это она заметила! - засмеялся крестьянин, - Когда твоя Леонида её осматривала.
        - Вот оно что? И когда вы ждёте дитя?
        - Да где-то к ноябрю и у нас прибавление будет, отче.
        - Почитай все жёнки в волости к Рождеству родят. Леонида совсем умучается - хочу просить, чтобы повитуху ещё хоть одну прислали из Белого города! А вот крестить в распутицу буду по деревням, наверное…
        - Ничего, отче, так вместе рожать, небось, не будут больше. Сам знаешь, что так получилось от счастья, как свои наделы увидели… Да, ладно, а на свете-то что твориться?
        - Чума в Кабарде, люди мрут! Туда вот докторов со всей Руси собирают, монахи на подвиг идут, да ещё объявлено об учреждении Чумного Ертаула[59 - Передовые части армии (уст.)]. Ертаульные будут и порядок в зараженных местах наводить, и не выпускать никого из карантина. В армии добровольцев собирают.
        - И что, идут? С чумой-то бороться страшнее, чем с неприятелем.
        - Да идут - и жалование двойное платят, и год службы там за два года в армии считают.
        - Ну, тогда оно понятно…
        - Ещё, говорят, многие солдаты, что в Москве на Чумном бунте были, идут. Не боятся они уже чёрной смерти, в глаза ей смотрели…
        - Ох, отче, страшное дело это…
        - Это да, сыне… Ещё указ вышел, что три года ещё рекрутского набора не будет, дескать, переселенческая повинность и так тяжела.
        - Тоже дело, батюшка! Народец к нам едет со всей Руси-матушки, кто же там остался…
        - ? ?
        - Куды прёшь, дурья башка? Застрелю же! Не заставляй грех на душу брать! - Елизар наставил ружьё на идущего к нему с безумным криком кабардинца, тот кричал на своём языке, и сержант не понимал его.
        - Стой, достойный уорк[60 - Благородный (кабард.) - дворянин в Кабарде.]! - высокий властный офицер прокричал эти слова прямо с коня, на котором он подъехал, сначала по-русски, а потом повторил это на кабардинском, - Ты сейчас умрёшь, ибо этот честный солдат всего лишь спасает твоих детей от страшной болезни!
        - Я знаю тебя, пши[61 - Князь (кабард.)]! Ты друг уалия Джанхота! Зачем ты здесь? - идущий на ертаульных человек остановился, кажется, начал понимать, что происходит вокруг, и ответил на хорошем русском.
        - Меня послал русский царь, чтобы заботиться о кабардинцах! Мой долг быть там, где плохо! - твёрдо ответил офицер.
        - Хорошо, что ты хочешь от меня, пши! - черкес хмуро смотрел на русских.
        - Иди в село и не пытайся пересечь линию ертаула. Пока все больные только в этом селе, в соседних - болезни нет. Мне жаль, уорк, что ты был здесь. Но, постарайся ни с кем не говорить и не касаться ничьих вещей! Скоро в село придут русские монахи, они вам помогут.
        - Ты говоришь правду?
        - Да, клянусь тебе честью! - черкес поклонился и ушёл назад, Елизар облегчённо выдохнул.
        - Я Андрей Разумовский - голова Кабардинской экспедиции наместничества! Ты кто такой?
        - Сержант ертаула Лущилин! Велено взять село под карантин, Ваше высокоблагородие!
        - Кто старший?
        - Я и старший! Нас здесь всего пока пятнадцать человек - только конные, пешие к вечеру подойдут - доктора и монахи.
        - И сколько всего?
        - Два врача и пятеро иноков.
        - И всё?
        - Так чума-то по всей Кабарде идёт! Людей не хватает, Ваше высокоблагородие!
        Вечером действительно подошли чрезвычайно уставшие военный доктор Шутен - сухощавый долговязый молодой врач, полковой лекарь Доронин - краснолицый толстяк, и монахи Николо-Манычского монастыря, старшим у которых был отец Памфилий - улыбчивый мужчина маленького роста.
        Определились - прямо сейчас, без отдыха, надо пройтись по домам деревни - осмотреться и объяснить селянам, что будет дальше. Пока ещё все местные жители сидели по домам, напуганные болезнью и появлением русских. Первыми должны были пойти Лущилин, Шутен, Памфилий и Разумовский. Каждый из них хотел своими глазами увидеть ситуацию и определиться с дальнейшими действиями. Кривонос остался готовить временный лагерь и госпиталь, да размечать места для могил.
        Обрядившиеся в промасленные костюмы и маски с клювами, чтобы вдыхать воздух только через травы, которыми были набиты эти страшные хоботы, борцы с чумой выглядели просто адскими существами. Разумовский, взглянув на такое зрелище, решительно снял маску со своего лица:
        - Если так пойдём, нас, в лучшем случае убьют, приняв за демонов!
        - Вы правы, Андрей Кириллович, но я лучше так! - мрачно пробурчал Шутен.
        - Всем, Карл Иванович, так делать, конечно, не стоит - мы их должны спасти, а не умирать вместе с ними! Но я пойду!
        - Я тоже так не пойду! - отец Памфилий решительно снял маску с лица, - Чай, не прятаться пришёл, а людские страдания облегчать! А как я с такой харей[62 - Маска (уст.)] им помогу? Испугаю только!
        Так и пошли вчетвером, обходя дом за домом. Разумовский, говоривший на кабардинском, хоть и не очень хорошо, мог сойти за переводчика и шёл первым. Шутен аккуратно, словно боясь споткнуться, ступал за ним, а Лущилин с Памфилием замыкали группу.
        Постучали в первый дом. Оттуда отозвался хриплый и низкий мужской голос.
        - Уходите! Здесь чума! - перевёл Андрей. Сам же и ответил, - Сколько вас и как давно вы больны? Мы посланцы русского царя! Отправлены вам помочь!
        - Отойдите от двери! - через несколько секунд из дома выглянул тот самый кабардинец, что днём пытался напасть на карантинный караул, - Это ты, пши? Ты был прав, я заболел! Кто эти чудовища рядом с тобой?
        - Это врач и солдат, которым поручено лечить вас! На них защитная одежда, в которой они не должны заболеть.
        - А этот человек, что стоит с тобой рядом?
        - Я отец Памфилий - сам ответил монах, - Я пришёл помочь!
        - Христианский священник! Ты смелый человек, если не боишься смерти? Или ты колдун?
        - Нет, я не колдун! Я должен облегчать страдания и помогать. Как мне сделать это, если ты будешь меня бояться? А смерть… Если Господь определит мне умереть, значит - такова его воля! Если я облегчу муки хоть одного человека, то моя задача будет выполнена.
        - Ты смелый муж! Чем ты можешь мне помочь? Ты был прав, пши, я шёл к моим детям! Моя семья уехала к родичам жены, а я заболел! Я понял, что со мной и хотел увидеть их перед смертью! Я не подумал, что могу и их убить! Гнев и страх заслонили мне глаза! А что мне теперь делать?
        - Ты один в доме?
        - Один! Одному и умирать!
        - Тогда я принесу тебе еду и питьё. И буду говорить с тобой, пока ты здесь!
        - Тебе не страшно, христианин?
        - Смерть ко всем придёт, человече! Приближать её не стоит, но и бежать от неё не след!
        - Ты рассуждаешь как настоящий уорк! Я поговорю с тобой!
        Они обошли все дома в селе, успокаивая людей, обещая им помощь. Считали живых, определяя, сколько продовольствия надо запросить. Считали больных, считали мёртвых. Мертвецы были почти в четвёртой части домов, требовалось прямо сейчас их вынести и похоронить. Монахи и ертаульные взяли в руки крюки и пошли делать работу мортусов. Пусть некоторые семьи не хотели отдавать родных, но солдаты обеспечили эту неприятную миссию с помощью угрозы оружия.
        Доктор и лекарь осматривали живых, определяя заболевших, отделяя их от здоровых. А монахи сняли страшные маски, и, взяв еду для голодных, пошли по домам. Они говорили с людьми. Иногда использовали переводчиков из экспедиции, но чаще всего люди их понимали и так - отношения с русскими имели многовековые корни.
        Местный дворянин - Магомед Карданов умер через три дня. Отец Памфилий был с ним рядом. Разумовский простился с достойным человеком, князь сам выкопал уорку могилу и, вместе с Памфилием, похоронил его. А потом, оставив одного из подчинённых, знающих кабардинский язык, Андрей и его люди отправились дальше - чума ещё свирепствовала.
        Молодой руководитель экспедиции видел свой долг в том, чтобы помогать кабардинцам. Когда началась эпидемия, он уговорил своего друга Уалия-Пшишхо Кабарды Татарханова и других князей-пши отправить их семьи в Моздок и Кизляр, где они были в безопасности, также поступили многие уорки из окружения этих вельмож. Теперь местная знать, не волнуясь за своих родных, могла спокойно ездить по поражённым моровой язвой селениям, участвуя в наведении порядка вместе с русскими солдатами, врачами и монахами.
        В деревне чума забрала примерно третью часть жителей, двух монахов, и Доронина. Лекарь сразу понял, что болен. Едва ощутив небольшое недомогание, он отделился от остальных и, молча, ожидал дальнейшего развития событий. Ещё двое суток медик работал с больными, стараясь облегчить их страдания, но строго избегал общения со здоровыми. Потом, лёжа в муках на циновке, он говорил и говорил ещё три дня, пока не угас. С ним рядом часто сидел Шутен и слушал рассуждения лекаря - немолодой медик много замечал и внимательно смотрел за больными.
        - Карл Иванович, я не верю, что моровая язва передаётся миазмами[63 - Заразные начала, попадавшие в организм из воздуха, воды или почвы (уст.)], как считают в учёном мире! Иначе умирали бы вообще все, а живых много! Посмотрите, заболевают те, кто живёт рядом, вместе. А их дальние соседи не заражаются, даже если они видели своих ближних больными! Может быть, даже - вся беда в насекомых! Я нечаянно разрезал свой балахон и не заметил этого! И меня укусила вошь! Обычная вошь! Может быть, именно в ней дело? Вши ведь живут в тряпках, шерсти! В Москве же зараза пошла именно из суконных рядов! Карл Иванович, Вы меня слышите? Как Вам моя мысль, Карл Иванович?
        - Я Вас прекрасно слышу, Яков Порфирьевич! Не волнуйтесь!
        - Не забудьте, Карл Иванович! Надо проверить это! Вошь! Вошь! - у Шутена текли слёзы под маской, стёкла, прикрывающие глазницы, запотевали, а протереть их он пока не мог. Мир был словно в дыму. Запах серных шашек, которыми окуривали госпиталь, проникал даже через набитый травами клюв маски. Шутену было очень жарко в промасленном балахоне, который не пропускал воздух, порой, казалось, что молодой врач уже горит в аду.
        Перед Шутеном умирал близкий человек, они были рядом четыре года, как начинающий медик выпустился из корпуса и прибыл в Азовский пехотный полк, где Доронин служил уже двенадцать лет. Они прошли вместе сражения и дружеские пирушки, стали друзьями и теперь безотказный добродушный обжора и выпивоха лекарь умирал, выполняя свой долг. Выполнял его до конца, думая только о медицине и спасении людей.
        Только за несколько минут до смерти, он попросил позаботиться о жене и детях, которые ждали его в Астрахани. Но, умирая, он опять твердил: «Вошь, Карлуша! Вошь!».
        Когда эпидемия утихла, отряд свернул лагерь и отправился в другую деревню, бороться с чумой. Выжившие провожали своих спасителей, стоя на околице и с тоской глядя им вслед.
        Жизнь начала возвращаться в кабардинские селения, даже муллы не могли заставить князей воспротивиться строительству двух монастырей на землях Кабарды. Люди помнили, кто спасал их, кормил, успокаивал и провожал в последний путь.
        К концу 1774 года с моровой язвой в Кабарде было покончено, удалось не допустить распространения болезни на новые поселения в прикубанской и калмыцкой степях. Однако потери населения в Кабарде и среди новосформированного Чумного Ертаула были большими. Разумовский запрашивал значительные средства на оказание помощи кабардинцам, оставшимся ещё и без урожая, который собрать в условиях эпидемии было практически невозможно.
        Пришлось указать Андрею, что оказанием простой продовольственной помощи здесь не обойтись, и задачу включения Кабарды в империю это не решит. Так что его план был доработан в части направления расходов. Кабардинских крестьян начали массово переселять, в основном на Дунай, Волгу и Таврию. Это дало нам ещё порядка пятнадцати тысяч поселенцев в год. Переезд осуществлялся за выкуп, так что и уорки тоже были довольны.
        Выкупались также и освободившиеся земли, где строилось два монастыря, и линия крепостей от Анапы к Моздоку и дальше к Кизляру, которые должны будут обеспечить наш контроль над территорией. Земли приобретались достаточно значительные, и вокруг крепостей и монастырей размечались участки под строительство деревней и сел по стандартной переселенческой программе.
        Многие местные дворяне соглашались обменять свои земли на наделы в наместничествах и начали активно вербоваться в нашу армию, особенно в кавалерию. Дети влиятельных князей отправились в Петербург и Москву для обучения в корпусах. Казалось, что Андрею удалось решить поставленную перед ним задачу.
        Глава 12
        Я всё-таки расстался с Волконской. Пусть прекрасная полячка была замечательна в постели, но навык выматывания моих нервов непрерывными требованиями всяческих благ у неё был как-то переразвит. В общем, я не выдержал, к тому же поиски невесты для меня уже подходили к концу. Идея породниться с императорской фамилией Священной Римской империи была похоронена князем Кауницем - цесарским канцлером, который испытывал к России стойкую неприязнь из-за наших турецких приобретений и позиции по Польше. Его влияние на внешнюю политику Империи после успеха в организации брака между дочерью императрицы Марии-Терезии и французским дофином было определяющим, что ставило крест на наших планах сейчас улучшить отношения с соседом.
        Так что, волей-неволей пришлось делать ставку на дружбу с Пруссией, и к процессу поиска мне невесты был активнейшим образом подключён Фридрих Великий, к которому я по-прежнему выказывал максимальное уважение и преданность.
        Константин Маврокордат уже как год вёл сложную международную интригу по стравливанию Оттоманской и Римской империй. Причём цель его была отнюдь не в простом вед?нии военных действий между нашими соседями, а скорее в получении нами различных преимуществ в этой назревающей сваре. Аккуратно подогревая аппетит Кауница к территориальным приобретениям в Османских владениях, он с другой стороны пугал этими намерениями своих турецких визави.
        Мухсинзаде Мехмед-паша смог сохранить свою голову после подписания Варненского мира благодаря тем нашим с мамой противоречиям, что начались в русской политике сразу по его заключению. Все наши публичные споры и последующий панинский мятеж общественное мнение в Османской империи считало исключительно его заслугой. И даже включение в состав России Молдавии позиций Великого визиря не ослабило. А успехи Мехмед-паши по возращению под контроль Стамбула бунтующих вилайетов[64 - Территориально-административная единица Османской империи.] ещё более укрепили его авторитет.
        Однако сейчас Великий визирь собирал силы для вторжения в Египет и Алжир, в которых порядок ещё не был восстановлен, и война с цесарцами никак в его планы не входила. Имея такую информацию от своих друзей-фанариотов наш вице-канцлер и затеял эту сложную игру.
        А вот сейчас мы подходили к её завершению. Австрийцы начали явно готовиться к войне с Османами в следующем году, рассчитывая, что при нейтралитете дружественной Франции и ослабленной России, король Пруссии точно не сможет им помешать, видя своей целью присоединение Валахии, части Сербии и Боснии. Теперь турки были готовы к заключению с нами нового торгового договора, окончательно признающего итоги Варненского мира и подтверждающие наши послевоенные границы. Проект трактата разрешал нам держать любой флот в Чёрном море, позволял России завести своих агентов по вербовке переселенцев, Турция обязалась поощрять такую нашу деятельность и не препятствовать отъезду своих подданных, а также мы должны были получить существенные льготы в торговле.
        Но главное, о чём просили турки - поддержать Османскую империю в споре с австрийцами, причём не только дипломатическими методами, а, при необходимости, и военными. Новые территории нам сейчас были не нужны - не освоить, да и стратегически Россия находилась во вполне удобной конфигурации южных границ, так что мы настаивали на прямой оплате наших военных усилий.
        Деньги всегда были для турок больным местом, но и наиболее понятным аргументом переговоров. Всё крутилось вокруг суммы и графика платежей, но теперь, когда стало понятно, что время истекло - война на носу, турок удалось уломать. Опять-таки с помощью взяток. Маврокордат в силу своего положения при Российском императорском дворе смог уже выступить самостоятельной фигурой, и именно ему эту мзду и поднесли, а он ею уже поделился со своими контрагентами при султанском дворе.
        Такой метод вед?ния дел всех устроил. Россия получила четыре с половиной миллиона гульденов единовременно, и ещё два с половиной миллиона за следующие пять лет, а Маврокордат получал взятку в три миллиона гульденов и полтора из них отдавал османским чиновникам.
        Эффект подписания в декабре 1774 года договора в Бухаресте был в Европе оглушительным. На пять лет Россия и Турция фактически становились союзниками, которые обязали поддерживать друг друга в случае нападения любой европейской страны. Кауниц был просто в бешенстве и в качестве мести нам снова затеял раскачку Пруссии на раздел Польши. Но Фридрих II уже и не подумал серьёзно поддерживать этот проект, опасаясь очередного обмана и надеясь на ещё большее упрочнение своего влияния на меня через женитьбу.
        Однако этот австрийский фортель помог нам додавить поляков, и всё-таки наши православные диссиденты, наконец, получили почти полные права и начали играть активную роль в сейме[65 - Сословное представительное собрание в Речи Посполитой. Предтеча парламента.].
        Субсидии по договору с Османской империей позволили нам в начале 1775 года завершить изменения и в налоговой системе. Наконец отменён был винный откуп[66 - Система взимания косвенного налога на алкогольную продукцию путём продажи права торговли вином в определённой местности.]. Был объявлен переход к механизму акцизов, пока подакцизными товарами объявлялись только вино и табак, а там - разберёмся.
        - ? ?
        - Ваше Императорское Высочество! Прибыл по Вашему повелению для доклада!
        - Да, да, конечно, Семён Фёдорович, проходите! - я смотрел в окно своего кабинета в Зимнем и размышлял. Сложная ситуация складывалась. Для меня сложная. Мой дорог?й соратник, моя правая рука Григорий Николаевич Теплов, явно пренебрегал своими обязанностями.
        Иван Эйлер прекрасно закрывал все проблемы, связанные с научно-технической деятельностью, сельскохозяйственный вопрос ушёл в созданный под Болотова приказ Земледелия, собственно канцелярию уже больше года тащил на себе Лобов-старший, даже секретарь у меня с полгода был новый - Александр Безбородко. Этот молодой малороссийский казак был рекомендован мне самим Румянцевым и оказался весьма деятельным человеком. Себе Теплов оставил только коммерческие вопросы, но вот уже как пару месяцев и их он толком не решал. Вот и сейчас я принимал у себя начальника моего консервного заводика в Передельцах по вопросу развития производства.
        - Итак, Семён Фёдорович, с чем Вы ко мне пришли? - пока я размышлял, бывший московский торговец, с говорящей фамилией Мясной, что недавно стал во главе этого моего предприятия, терпеливо ждал и потел от страха.
        - Я, Ваше Императорское Высочество, имею идею по развитию заводика. Так вот я… - и он начал довольно путано рассказывать о том, как его семья в Москве торговала мясом, а он второй сын, а здесь чума. Вот зачем мне это слушать, спрашивается? А Теплов его просто отправил ко мне, не подготовив даже нормальную справку по этому вопросу. Причём это был уже четвёртый такой случай за последнее время. М-да, надо с ним говорить, так дальше не пойдёт! А сейчас не пришлось терпеливо выслушать словоизлияния, дожидаясь перехода к сути. Таких людей нельзя прерывать - Мясной слишком нервничает и может совсем потерять нить.
        - Значит, Семён Фёдорович, спрос растёт очень быстро? - я поймал паузу в его речи.
        - Да, Ваше Императорское Высочество, распробовали «Летнее мясо»! Те, кто сильно богатые, те, конечно, свежую убоину едят, а вот дворяне и купцы, что победнее, уже даже зимой наши консервы предпочитают. Да и обычные горожане едят и нахваливают!
        - Так и что же Вы хотите? Увеличить производство?
        - Да мы же, Ваше Императорское Высочество, уже увеличили! Простите! - оп-па, да я его, кажется, напугал.
        - Семён Фёдорович! Вы не волнуйтесь, мне Вас не за что прощать. Вы все сделали правильно! Успокойтесь! - пришлось взять паузу и дать побагровевшему от испуга просителю прийти в себя. - Итак, если Вы уже нашли средства для расширения производства, то, что же Вы хотели от меня?
        - Тут такое дело, Ваше Императорское Высочество, я ведь договорился с прасолами, что они будут мясо нам с отсрочкой ставить. А торгуем мы хорошо, и денег хватит. Да вот только продаём-то мы всё в Москву, а за консервами приезжают и из Санкт-Петербурга, и из Киева, да откуда только не едут! И довозят же! Соломой обложат, чуть ли не на руках везут и довозят! Диковинка же!
        - Ну и?
        - Да вот тут у нас и возникают две закавыки! Первое - горшки шибко бьются, а второе - наскучит скоро им «Летнее мясо», редкость она же не навсегда! - я заинтересовался. Пусть и косноязычно немного, но ведь дело говорит!
        - Так, и что?
        - Вот что я придумал. - Мясной достал из большого короба, что принёс с собой, обычный горшок, наподобие того, в которые паковались консервы. И как шваркнет его об стенку! Я аж подпрыгнул. А горшок как мячик отскочил от неё и не разбился.
        - Ну, ты Семён Фёдорович и балаганщик! Напугал и удивил! Что, просто сказать не мог, что ли?
        - Так виднее же! - он расслабился и, захватив моё внимание, стал говорить более связано.
        - Ладно, что за горшок? Кто делал?
        - Митрошка Мамутов - гончар он, из московских тоже, вот лепил горшки лепии и придумал. Только вот их нам много надо, вот я решил, что тут без заводика не обойтись! И везти проще. Глядишь, и в армию можно ставить!
        - Молодец ты, Семён Фёдорович! Молодец! - тот нежно зарделся, как девушка, - И что, так вот все не бьются?
        - Не, не все. Этот я специально подбирал - крепок дюже! - бесхитростно усмехнулся тот, - Обычно они просто прочные очень, но иногда бьются все же. Вот что для этого ещё придумал! - и вытащил из своего короба маленький деревянный ящичек.
        - Так-так! - подбодрил я его.
        - Целый привезти сложно вышло, вот я такую штуку маленькую сделал. Она вот, вроде решётки, не даёт горшкам друг о друга биться. А коли соломкой чуток проложить…
        - В ящики паковать?
        - Ага! Тут и заводик нужен, чтобы доску пилить.
        - Так-так, дальше давай удивляй!
        - Ага! Вот, подумал, что одну консерву делаем, а надо бы и ещё что. Так я повара нашёл, он у Строгановых служил, да по неуёмной страсти к питию места лишился. Он такие блюда делает, что точно расхватают!
        - Ха-ха-ха! Удивил и порадовал! Всё?
        - Так мало, что ли? И то ж, считай, три завода новых ставить! - похоже, я нашёл себе дельца от Бога. Столько придумал всего и всё для дела. Что-то сам изобрел, а что-то углядел и оценил. Так что я его идеи принял, и денег распорядился выдать на его проекты. И новый предложил - горшки разукрашивать, чтобы всякий сразу мог понять, какое у его банки содержимое. Он загорелся. Торговец, однако! Чую, скоро у меня проблема снабжения армии нормальной провизией решиться!
        - ? ?
        Теплова же пришлось с поста главы канцелярии Правящих Особ снимать - устал он, да и душа другого просила. Он по собственной инициативе стал заниматься лесным хозяйством. Сначала это было для него отдушиной в веренице государственных проблем, решение которых было возложено на него. А теперь именно деревья стали для Григория Николаевича главной заботой, ради которых он отодвигал даже свою голубую мечту - стать новым Юстинианом, и создать кодекс законов Российских.
        Он действительно устал, почти смертельно, если потерял нить управления и уже даже думать нормально не мог. Что же, Адам Васильевич Олсуфьев, который руководил Императорским приказом, пока неплохо справлялся с текущим управлением хозяйством, открытым оставался только вопросы о новых предприятиях и расширении старых, ну и подборе для них персонала. Частично проблему закрывал Иван Эйлер, хорошо себя зарекомендовавший в промышленных кругах, но таких связей и опыта, как у Теплова не было ни у кого.
        Так что я взял с Григория Николаевича слово оставаться моим консультантом по данному вопросу и спокойно перепоручил ему руководство Лесной палатой, где он мог предаваться любимому делу и приносить пользу государству. Однако я попросил его, перед переходом на столь желанную ему должность, завершить одно чрезвычайно важное дело, за которое пока никто другой в реальности даже взяться не мог.
        Я попросил его отправиться на Урал, где явно царило беззаконие и даже безумие, и справиться в таких условиях мог только искушённый в интригах, деловых отношениях и психологии человек, которым он, без сомнения, являлся. Теплов не стал упираться и изъявил готовность отправится туда.
        Вообще, проблема с кадрами была одной из основных. И если с управленцами она пока худо-бедно решалась, то с учёными и исследователями дело было худо - мало у нас их было. Да ещё и направление работы наши исследователи выбирали совсем не те, что требовались. Вот недавно, пришлось заставить Кирилла Лаксмана прекратить свои путешествия и исследования дикой природы и заняться химией. Изучать живой мир и открывать новые растения и животных сейчас в мире науки было так же престижно, как и открывать новые вещества и химические реакции, а насколько интереснее путешествовать, чем сидеть в лаборатории и дышать ядовитыми испарениями…
        После смерти Ломоносова у нас остался только один приличный химик - Иван Леман, который преподавал химию в корпусах и просто не успевал заниматься наукой. Леман активно жаловался на свою занятость и невозможность прославить своё имя в истории. Его в этом поддерживал и сам Леонард Эйлер. Они пеняли в основном на отсутствие нормального университетского образования в стране - Московский университет в без заботы властей вначале совсем захирел, а после чумы вовсе закрылся. Просили меня учёные наши завести хоть один полноценный университет в стране, и начать самим жрецов науки воспроизводить.
        Смысл в их словах, конечно, был, однако я пока не видел такой необходимости - и в корпуса-то преподавателей искали по всей Европе, а уж на Университет где их столько набрать… Такое заведение просто оттянуло деньги, ресурсы, а результат бы был весьма нескоро. Пока пусть немногие наши таланты в Европе учатся, всё равно этого не избежать - сколько там ещё перенимать!
        Но именно химия должна была стать одним из краеугольных камней развития России. У нас уже сейчас вполне прогнозировался, например, дефицит селитры - пороха мы делали всё больше, а она там важнейший компонент. У меня в голове засело, что в будущем она изготавливалась путём химических реакций, да ещё в количестве, позволившим ей стать популярнейшим удобрением. Да и в металлургии - как работать со сплавами без знаний о материалах и их свойствах?
        Так что я уговорил Кирилла Густавовича отойти от своих путешествий. Теперь стало попроще, вдвоём с Леманом они и преподавание смогли обеспечить и исследованиями заняться. А когда вернуться из Европы молодые офицеры, которые отправились туда учиться, ещё проще будет. Но пока придётся выкручиваться так.
        В общем, химиков у нас пока наперечёт, а проблем много. Так что свою голубую мечту об использовании каменного угля в металлургии мне пришлось всё-таки отложить. Хотя о том, что в будущем металл плавят на каменном, а не на древесном угле я помнил, и задачу искать специалистов с повестки дня не снимал.
        - ? ?
        - Ещё косушку неси! - голос Зыкова прорезал ровный гомон трактира. Половой быстро принёс требуемое, но неодобрительно поглядел на поручика, который под один холодец начал уже второй графин. Причём тарелка стояла на столе нетронутой, похоже, что поручик Казанского полка вообще не хотел закусывать, а заказал еду, только чтобы получить выпивку. Чувствовалось, что Иван Зыков может сегодня создать большие проблемы заведению. Причём раньше поручик заглядывал в трактир только поесть, а хлебного вин? никогда даже в рот не брал.
        - Что смотришь?! - Зыков зло глянул на полового, и тот спешно отступил в зал. Иван снова налил и выпил, не чувствуя вкуса. Пил он так в первый раз в жизни… В голове стоял туман, но не от алкоголя, опьянения-то он как раз не чувствовал.
        - Присяду, разрешите? - незнакомый мрачного вида полковник с изуродованной левой рукой, прищурив глаза, внимательно смотрел на него.
        - Пожалуйста… - равнодушно ответил ему Зыков, снова налил себе, выпил и продолжал свою горькую думу. Как он, выпускник Инженерного корпуса, прошедший войну офицер, семьянин, у которого впереди была вся жизнь, такое себе сделал? Как же Евдокии-то такое сказать? Как же сынок Ванечка теперь? Поместье теперь отнимут… Что же это происходит? Как же теперь жить? Или…
        - Что с Вами, поручик? - оторвал его от раздумий голос соседа по столу.
        - Бывший поручик! - вторя своим мыслям, не думая, ответил Иван.
        - Бывший? Странно слышать такое? Не хотите ли поделиться? - Зыков поднял вгляд на полковника, помотал головой, стряхивая туман перед глазами, и, неожиданно для себя, выложил всё как есть.
        - Полковой трибунал за кражу постановил лишить меня чина, дворянства и передать суду губернатора! Так что…
        - И что Вы украли, Иван Борисович? - Зыков не понял, что собеседник назвал его по имени, и продолжал рассказ.
        - Средства на строительство солдатских казарм.
        - Что, правда, украли?
        - Нет, конечно! Я их премьер-майору Комаровскому передал! Просто он не отчитался, а я…
        - А Вы ему поверили, а он всё отрицал?
        - Да! Как же так, он же офицер! И полковник Раш всё знал! И тоже ничего не сказал!
        - М-да, попали Вы, Иван Борисович, в переделку… - теперь, наконец, Зыков понял, что незнакомец знает его.
        - Мы знакомы, Ваше Высокоблагородие?
        - Мне Вас рекомендовали, и я заинтересовался Вашим делом. Я полковник Довбыш, может, слышали, Иван Борисович. - Зыков подобрался и резко протрезвел. В голове звенело. Про полковника Довбыша слышали почти всё - глава личной надзорной службы наследника Павла Петровича был ужасом любого казнокрада, который не одного генерала отправил на каторгу или на поселение.
        - Ваше Высокоблагородие…
        - Называйте меня Василий Миронович! И не волнуйтесь, я не на Камчатку Вас отправлять приехал! - успокаивающе улыбался ему полковник.
        - Василий Миронович! Я… Не виновен я в том, что на меня наговорили! Но, не знаю я, зачем меня так оболгали! Комаровский и Раш никогда не были замешаны в казнокрадстве, офицеры честные и так…
        - А поручик Марков?
        - Степка? Что Вы! Он же дружок мой! Мы же на войне с ним…
        - Степан Ваш с Комаровским - два сапога пара! На двоих дело вертели! А то, что Комаровский в делах воровских замечен не был, так то от умений его и ловкости! А Раш - трус и подлец, побоялся, что репутацию свою подпортит…
        - Степан, он что? Он…
        - Он всё это затеял с Вами. Вы ведь, Иван Борисович, неплохо в документах разбираетесь, недаром же вы казначей полковой, и дела Комаровского непременно бы разглядели. А человек Вы честный и такое бы не скрыли. С Вами же Марков наверняка такие разговоры вёл? Вот! М-да… История достойная Шекспира!
        - А как Вы, Василий Мировнович, всё это узнали?
        - Ха! Так я же изначально к Вам приехал - посмотреть-поговорить. А здесь такое дело… Я с другой стороны зашёл - к купцам местным, что вам материалы для строительства ставят. Они-то у вас в Выборге не от окольничих идут, а от торговцев здешних - места-то населённые и до столицы рукой под?ть. Так вот, они когда узнавали, с кем общаются…
        - Грязнов! - прервал его Иван, - Он дела только через Комаровского вёл!
        - Точно, он! Серебряный пояс Кузьма Грязнов. Вот видите, точно бы Вы все раскрыли, как к отчётам перешли!
        - А что же дальше будет?
        - Ну, полковнику Рашу уже сейчас приказ доставляют - в Петербург он поедет к генерал-аншефу Вейсману, а оттуда, ну не знаю точно, но думаю гарнизоном командовать в Ирбит, например. А то и в Якутск - Антон Иванович очень не любит трусов и подлецов! Маркова и Комаровского - под арест в городскую тюрьму, будут там ждать, пока нового командира на полк назначат, и трибунал полковой состоится. Грязнов у губернатора уже в ножках валяется, просит не казнить сильно. А Вы, Иван Борисович, со мной поедете в столицу. Только Наследник да Императрица, как Вам ведомо, приговоры полковых трибуналов отменять могут. А потом ко мне пойдёте служить - Вы хоть и слишком людям доверяете, но ум светлый имеете. Глядишь, и дело сие Вам взгляд на жизнь поправит! Но только послезавтра поедем - Вы, с непривычки, после таких возлияний завтра точно весь день болеть будете! Ну, пойдёмте, я Вас к Евдокии Александровне провожу!
        - ? ?
        Вяземский, наконец, пришёл ко мне в хорошем расположении духа.
        - И что же случилось, на сей раз, драгоценный Александр Алексеевич? Что так обрадовало Вас, что Вы сменили свою обычную угрюмую мину на выражение неприкрытого удовольствия? Неужели Нартов нашёл на Урале огромное количество золота, и наши проблемы теперь позади? - я ласково подшучивал над своим главным финансистом и незаменимым специалистом.
        - Замечу Вам, Павел Петрович - всё значительно лучше! - вот здесь он меня действительно удивил. Я столь удивлённо вздёрнул левую бровь, что князь прямо-таки расцвёл от радости и продолжил, - Пришли последние ведомости по налоговым платежам!
        - Что произошло? - мы ничего хорошего не ждали, как минимум ещё лет пять, пока не начнут платить налоги новые поселения в наместничествах.
        - Таможенные сборы, Павел Петрович, и купеческий сбор! Почти четыреста тысяч рублей сверх ожидаемого получаем!
        Это было приятной неожиданностью. Мы установили небольшую пошлину на вывоз сырьевых товаров, а в особенности пшеницы, за границу, рассчитывая на отложенный эффект. А здесь сразу пошло. Не то чтобы крупные объёмы пошли, но пошли!
        А замена подушного налога для купцов купеческим сбором и создание поясных обществ, через которые и определялась сумма платежа, вообще было попыткой просто привести эту систему в порядок. Ранее для всех торговцев устанавливалась единая равная для всех сумма налога, каких-то преимуществ от своего статуса купцы не имели, настоящими правами не обладали - всё это создавалось исключительно для закрепления населения на местах. Люди не видели никакого смысла как-то получать купеческий статус, декларировать свои реальные доходы.
        Развитие торговли в стране ранее не входило в сферу интересов правительства, государство-то у нас было дворянское. Именно дворянам должны были доставаться все богатства в стране, поэтому купцы же обязаны были знать своё место и не иметь сколь-нибудь существенных доходов. Их всячески унижали и ограничивали в возможности заработка.
        Теперь же мы определили, что только члены поясных обществ могут торговать где-то кроме сезонных ярмарок. Установили привилегии и возможности каждого общества, и главное - впервые наделили купцов правом владения землёй для строительства заводов и фабрик. Четыре пояса теперь определяли права торговли. Обладатели золотых поясов получали возможность внешней торговли, серебряных поясов - внутригосударственной, медных - внутригубернской, а железных - внутриеуздной или разносной торговли.
        Устанавливался имущественный ценз для каждого общества, который заявлялся купцами в добровольном порядке. Из этого мы получали основу для расчёта купеческого сбора - пока администрировать налогообложение торговли иначе мы не умели. При этом поясные общества получали право поручительства по кредитованию своих членов в созданном Императорском Торговом банке. Это должн? было по моей мысли дать торговле необходимый оборотный капитал и заставить самих купцов следить за честностью своих собратьев.
        И теперь мы уже в первый год получили серьёзный доход, и были все предпосылки, что он будет расти! Да, это ещё не тектонические изменения жизни империи, но это давало нам возможность вздохнуть свободнее и подумать о дальнейших действиях.
        - ? ?
        В феврале 1775 мама завершила поиски невесты для меня. Екатерина Алексеевна долго выбирала, но, в конце концов, всё-таки согласилась с выбором, который навязывал нам дядюшка Фриц. Его поддержка по-прежнему была чрезвычайно важна для спокойствия наших западных границ.
        На смотрины в качестве моей потенциальной жены в Санкт-Петербург прибыли три принцессы Гессен-Дармштадские Амалия Фредерика, Вильгельмина Луиза и Луиза Августа вместе со своей матерью, известной в Европе просвещённым нравом, ландграфиней Каролиной. Их сопровождал сам принц Прусский Генрих, который представлял Фридриха Великого.
        Дядюшка Фриц прислал его как в качестве почётного эскорта моей будущей супруги, так и с дипломатической миссией ко мне лично. Генрих был достаточно умён, и мне пришлось серьёзно напрягаться, демонстрируя принцу свою зависимость от матери и одновременно юношескую верность его венценосному брату.
        Мне было противно участвовать в брачных мероприятиях, слишком уж остра ещё была боль от потери Маши, но обязанности монарха меня к этому принудили. Несколько дней шли балы и приёмы, я должен был светски беседовать с этими сёстрами, а моя мама решала, какая из них наиболее для меня подходит. Я всё-таки не смог самостоятельно это сделать - такой выбор по-прежнему для меня был похож на предательство памяти любимой.
        Для всей этой делегации прямо-таки шоком оказалась принятая при русском дворе скромность - в Европе больше любили роскошь. Мама, кротко улыбаясь, рассказывала про Божьи заповеди, которые требовали умеренности, а это ещё больше пугало гостей, привыкших к тому, что Просвещение отодвигало Бога на второй план. Чуть смирил девушек с перспективой до конца жизни остаться в этой слишком консервативной и неприхотливой стране высокий уровень личного комфорта, а именно наличие водопровода, канализации и отопления.
        Наконец, мама остановила свой выбор на средней принцессе - Вильгельмине Луизе, посчитав её самой красивой и живой претенденткой. Я согласился - что же, девушка была действительно симпатичной, неглупой и весёлой, чтобы я мог попытаться найти с ней своё счастье.
        Дальше время тянуть не стали. Девушку быстро окрестили Прасковьей Фёдоровной - церемонию вёл сам патриарх Платон. И через три дня двадцать пятого марта 1775 г. прошло уже наше венчание. Невеста была очень красива, для неё мама не пожалела лучших драгоценностей, но я не чувствовал от неё какой-то нежности, что ли.
        Я всё время вспоминал, как сияли счастьем и любовью глаза Маши, и не находил у Прасковьи даже тени этих чувств. Хотя радости в её глазах было много, но мне казалось, что девушка, как опытный купец, осматривает драгоценности, украшения зданий и храмов, одежды гостей, словно оценивает, что ей досталось и что с этим делать. А я… Я, похоже, не стал сразу предметом её восторга. Это было для меня несколько странно, но… Ладно, я не ждал здесь большой любви. Брак, по сути, династический. Попробуем хотя бы жить в мире с ней и завести будущего наследника престола.
        Ещё через неделю мы отправили восвояси её родственников и посланцев короля Пруссии, одарив их на прощание гостинцами. Все уверения были даны, все сёстры получили по серьгам. Всё так быстро прошло…
        - ? ?
        Безбородко, как некий анекдот, доложил мне, что аудиенции просит иркутский купец, желающий представить мне свой проект заморской торговли. Этот толстый и весьма некрасивый молодой человек оказался подлинным талантом, который быстро стал просто незаменимым работником. Чрезвычайно работоспособный и умный, сей молодой человек имел недостаток, который мог бы помешать ему сделать карьеру - отсутствие нормального образования, он не знал наук и языков.
        Но его ум был просто выше всяких похвал, за время войны с Османами он овладел турецким и немецким, а в процессе обучения он воевал и даже успешно, а потом так вообще стал секретарём Румянцева. В общем, отсутствие систематического образования с лихвой компенсировалось другими его талантами. Однако же заменить Теплова он мне не мог - у него практически начисто отсутствовала коммерческая жилка.
        Так вот, я не понял, при чём здесь заморская торговля и Иркутск. Безбородко вынул из своей папки прошение, и я с практически экстатическим восторгом прочитал фамилию купца - Шелихов.
        Со мной хочет встретиться сам Шелихов - Колумб Тихого океана. Да я доклад в школе про него делал! Я даже был уже в юности на его могиле в Иркутске, хотя вот подробно его биографию уже не помню, так детали. А, может, это не он? Мало ли Шелиховых в России. Хотя нет - он, хоть и пишет себя уже Иркутским купцом общества серебряного пояса, родом из Рыльска. Так что, я и его прошение внимательно прочитал и принял его.
        Шелихов был истинным Колумбом. Он грезил богатствами земель, о которых он сам почти ничего не знал! Григорий Иванович рвался к Тихому океану со всей страстью, подобно Бальбоа, который первым из европейцев увидел этот бескрайний водный простор. Не до конца понимая, что именно он там обнаружит, он мечтал о новых ещё не освоенных землях. Истинный романтик открытий, Шелихов тем не менее искал для своей мечты и экономическую основу, и нашёл её в добыче мехов.
        Пушнина - мягкое золото Империи. Меха совсем недавно, каких-то несколько десятилетий назад, приносили огромные доходы казне, а вот теперь… Вели мы себя бездумно. Соболя уже почти не было - повыбили, да и прочий пушной зверь был в дефиците. Цены на европейских рынках сбили донельзя, уже даже и торговать было неинтересно. А при всём при этом, никаких позиций на этих рынках не получили - всё шло через немцев, голландцев, англичан…
        Так что попытка взять торговлю пушниной под контроль было вполне естественным решением. Императорский приказ привычно вздрогнул и отреагировал уже по сложившейся системе - в его структуре создали Меховое отделение. Даже подобрали кандидатуру руководителя - в окольничих служил поручик Севастьян Губкин, из кунгурских купцов.
        Он отлично ориентировался в торговле, причём к меховой он тоже имел непосредственное отношение. Злой Губкин был до неё сильно - его отец, разорился на попытке в ней поучаствовать, так что Севастьян был вынужден пойти в солдаты. Воевал он хорошо, из капралов попал в окольничие и значительно продвинулся в новой службе, но всё помнил.
        Вцепился он в работу намертво - не каждый день даётся шанс и карьеру сделать лихую и за боль своей семьи расплатиться. Мотался по Сибири, в Архангельске сколько раз бывал, Европу навестил, даже в Кяхту съездил. После чего предложил проект мер по улучшению добычи и торговли мехами, который включали и монополию на продажу их за рубеж.
        После Манифеста «О пушной торговле» пошлины от внешней торговли уменьшились на треть, что весьма огорчило Вяземского, но меня манили перспективы. Снижение количества продаваемых на внешних рынках мехов, при повышении их качества могло дать нам контроль за ценами. Сейчас в Европе нас давили слаженные веками картели местных купцов, а в Китае - власть Цинского правительства. Нам надо было им противопоставить свою волю.
        Но для частных меховых торговцев настали суровые времена - сверхприбылей уже не получишь. И вот на таком фоне Шелихов решил попытаться всё же осуществить свои мечты. Он начал искать финансирование для своих устремлений. Вначале пытался найти в Иркутске, где он уже удачно женился, заработал авторитет и состояние, которое позволило ему получить серебряный пояс. Компаньонов Григорий Иванович себе не нашёл - не приняли ещё наши купцы новых правил, не изменили своим привычкам и несли огромные убытки, даже часть добытой пушнины бесполезно сгнила. Однако в Иркутске Шелихов встретил Панина и его товарищей, которые провели в городе почти месяц, готовясь к отправке в Якутск.
        Григорий Иванович узнал об интересе, который я испытывал к освоению Дальнего Востока, о картах, что были в Северном кабинете и решил попытать счастья в столице. Он бросился ко мне, преодолев бескрайние пространства России менее чем за месяц, и сразу запросил аудиенцию. Энергии у него было достаточно, чтобы освещать города.
        Вот здесь и проявился талант Безбородко. Пусть он пока был слаб в понимании моих идей и работе с коммерческими проектами, но вот чувствовать увлечённых людей он умел. И не постеснялся, пусть даже в виде шутки мне об этом доложить. Кстати, это был его дебют с таким интересным персонажем, и потом именно это его понимание увлечённых, целеустремлённых людей стало его коньком - он умел подбирать перспективные проекты именно через их инициаторов, а не через потребности сегодняшнего дня.
        В общем, я, конечно, согласился с Шелиховым. Было организовано товарищество, получившее громкое имя Российская Тихоокеанская компания для освоения богатств региона. Усилия, которые мы собирались направить на строительство верфи на Камчатке, должны были быть как минимум удвоены. Сейчас компании следует сосредоточиться на освоении уже разведанных земель в Камчатском наместничестве и Северной Америке.
        Основным источником развития по-прежнему должны были быть меха, но их продажа уже пойдет через Губкина. Особое внимание я просил обратить на отношения с местными народами, без которых мы проиграем европейцам в освоении территорий. Людей у нас недостаточно даже для заселения имеющихся земель, а уж для новых и подавно. Да ещё и чрезвычайная их удалённость, а тем более по суше - ох, опасная игра может начаться. Здесь надо с умом!
        Северный кабинет получил указание оказывать компании всё возможное содействие. Флот и Академия наук должны были предоставить людей для комплектования экспедиций. От Шелихова, его взаимодействия с Паниным, зависело скорейшее строительство новых кораблей на верфях Охотска, которую предстояло расширять, и Петропавловска, которую требовалось возвести.
        Шелихов, получив даже больше, чем рассчитывал, убыл окрылённым. Посмотрим, что у нас получится, если нашим первопроходцам ещё и помогать…
        Глава 13
        Вейсман с Бауром начали менять организационную структуру нашей армии. Заключение комиссии Орлова прямо указывало на невозможность сохранения сложившейся системы управления войсками, в которой полк был высшим постоянным организационным звеном. Дивизий и бригад в мирное время не было, они образовывались только в период военных действий. Уже в процессе военных действий эти формирования дополнялись вспомогательными частями, на ходу сколачивались новые подразделения и проводилось обучение совместным действиям.
        Собственно для комплектования их командования изначально и создавался Генеральный штаб, где все эти офицеры и генералы числились в мирное время. Требовалось организовать бригадное и дивизионное звено уже на постоянной основе, наполнить его вспомогательными подразделениями и научить воевать.
        Новый штат предусматривал формирование восьми дивизий в составе трёх бригад каждая, для чего провели, как ни странно, сокращение командования армии. У нас болталось без дела большое количество генералов и даже фельдмаршалов, которые числились в армии, но при этом никаких функций в ней не выполняли. Так что большинство из них было официально отправлено в полную отставку.
        Начали формирование новых полков и отдельных подразделений, пока сокращённой численности, забирая кадры из уже существующих частей, ибо рекрутских наборов не было. Остро не хватало лошадей для кавалерии, артиллерии, ездовых частей - все силы шли на заселение наместничеств. Был дефицит ружей, штуцеров, пушек, даже холодного оружия. Крепости не строились несмотря на готовность проектов. Мои командиры крутились как могли, чтобы обеспечить боеспособность войск.
        Надо было приступать к строительству казарм, укреплений, портов, верфей и т. п., и перевооружению, но пока не выходило - уж больно славный результат мы могли получить с новых земель, и все деньги шли туда. Но не совсем - закладку верфей и крепостей силами армии и флота я осуществлять разрешил. Инженеры спланировали земляные работы частями, чтобы солдаты могли заниматься этим без лишнего перенапряжения и отрыва от воинских занятий, а также, что важно, видеть результат своего труда.
        Нам требовалось построить множество новых опорных пунктов разного класса. Начиная с небольших способных вместить всего крепостной батальон, вроде крепости св. Всеволода Псковского - бывшего Нейшлота[67 - Нейшлот - совр. Савонлинна. Город, расположенный на пути через Сайменскую водную систему. Перекрывал проход из Шведской Финляндии в Русскую.], и заканчивая огромными, как крепость св. Фёдора Стратилата, которая прикрывала Фокшанские ворота[68 - Фокшанские ворота - проход между Восточными отрогами Карпат и Дунаем.], в которых могли разместиться почти два полка. Нам нужны были новые верфи на юге - в месте впадения Ингула в Южный Буг было заложено адмиралтейство, названное Николаевским. Это было символично вдвойне: Николай Угодник был покровителем моряков, а для меня лично такое название - Николаев, было именем судостроительной мощи будущего.
        Судоремонтные доки закладывались в Крыму в районе Корчева[69 - Корчев - старорусское наименование г. Керчь.] и Корсуни[70 - Корсунь - старорусское имя Херсонеса Таврического, греческого города на месте нынешнего Севастополя, в котором Владимир Святой принял православие.], где активно обустраивался наш флот, а также около бывшего Очакова. Мы намеревались строить и новые торговые гавани и стоянки боевых кораблей, многочисленные военные городки для нормального размещения частей армии и флота. Планов было громадьё. Пусть наши войска поработают для собственного обустройства, в следующем же году с деньгами должно стать легче, и мы уже сможем выделять больше средств, что позволит вести дальнейшую стройку с привлечением вольных строителей.
        А для того чтобы ситуация с финансами у нас наладилась, мне надлежало активно заниматься проблемами доходов. В окрестностях Петербурга прекрасно работали императорские фарфоровый, стекольный, гранильный и шпалерные заводы. Фактически их благополучие брало своё начало в деятельности покойного Ломоносова, который наладил технологию производства, вырастил мастеров, организовал работу, да ещё и подготовил преемников для руководства мануфактурами.
        Однако же в деятельности каждого предприятия были проблемы, которые мог решить пока только я, ибо настоящую замену Теплову в деловых вопросах я ещё не нашёл. Да, наш фарфор, стеклянная посуда, зеркала отлично продавались за рубежом. Но спрос на эти товары рос, и требовалось озаботиться расширением производства.
        Наш фарфор набирал всё большую популярность в Европе, благодаря деятельности Лейбовича и своему качеству, с которым уже не мог конкурировать Мейсенский[71 - Мейсенский фарфор производился на мануфактуре в Саксонском городе Мейсен, в Европе считался самым дорогим и изысканным.]. Европе требовалось больше нашего Виноградовского фарфора, и его туда отправляли уже за счёт продаж внутри страны. На фоне такой популярности мы могли начать там торговлю и более дешёвым фаянсом. А если учитывать тот интерес, который начал испытывать просвещённый мир к нашей системе водопровода и канализации, где немалую роль играли керамические трубы, что производились на этом же заводе, то увеличение выпуска товара было просто необходимо.
        При этом фарфоровое производство начало испытывать серьёзные проблемы с сырьём. Глину для фабрики возили аж с Гжели и Чебаркуля, и транспортировать растущие объёмы материалов стало уже сложно. Необходимо было решить вопрос с переносом части производства ближе к источникам сырья, без этого увеличить выпуск было нереально. Так что пришлось отделить б?льшую часть производства фаянса и перевести его в Гжель. При этом было непонятно, насколько нам хватит разведанных запасов белой глины.
        Со стеклом ситуация также была непростая. Здесь, правда, сырья пока хватало, посуда, витражи, которые делались совместно с мозаичной мануфактурой, даже зеркала ещё спокойно производились в необходимом числе.
        Однако у нас были уникальные перспективные технологии изготовления стекла, которые требовали долгой доработки. Первая с отливом крупных листов на платформе из жидкого олова. А вторая - прессование расплавленной стеклянной массы в формы. Обе идеи сулили прекрасные результаты, но пока были весьма сырыми и давали неприемлемо много брака. Цильху, который руководил мануфактурой, стало сложно заниматься одновременно разработками новых технологий и управлением массовым производством.
        Также рос спрос на стекло внутри страны, особенно в Москве. Его пытались удовлетворить частные производители, однако результат их работы был весьма далёк от того качества, что давала Императорская мануфактура. Логичным было бы перенести часть производства, которая занималась более дешёвым товаром, ближе к Москве, а опытное и элитное оставить в Петергофе. Так что около города Клин, где были качественные пески, была заложена новая Императорская стекольная мануфактура.
        Мозаики у нас были уникальны и прекрасны, и путь они пока не снискали себе такой популярности, как наша посуда, но у них был отличный потенциал в дворцовой и церковной росписи. В первую очередь я начал работать над увеличением зарубежных продаж нашей стеклянной живописи. Мною была заказана мозаики «Битва при Лейтене»[72 - Битва при Лейтене - сражение Семилетней войны, состоявшееся 05.12.1757, в котором Фридрих Великий с 32-тысячной армией разгромил 80-тысячное войско австрийцев во главе с Карлом Лотарингским.] и «Битва при Азенкуре»[73 - Битва при Азенкуре - сражение Столетней войны, состоявшееся 25.10.1415, в котором английская армия Генриха V разгромила превосходящие силы французов.], которые я подарил дядюшке Фрицу и английскому королю Георгу.
        Вечной проблемой в любимом деле у Ломоносова было отсутствие во всём мире готовых художников, понимающих специфику мозаики. Но он всё-таки успел подобрать учеников Академии художеств из наиболее невостребованных, отправить их в Италию на учёбу, а потом хоть чуть-чуть объяснить, что он от них хочет. Так что, пусть я и ждал от этих мозаик большего, но результат был вполне приличный и, это главное - эффектный. Будем надеяться, что такие масштабные работы получат своё признание и основное - спрос со стороны европейцев.
        Со шпалерным же производством всё было для меня совсем неочевидно - не интересовался я раньше им. Пришлось серьёзно разбираться. После изучения результатов трудов наших ткачей я понял бесперспективность этого производства в таком виде, как оно у нас работало. На шпалерной мануфактуре, которая уже более десяти лет размещалась в Петергофе, выпускали нечто подобное мозаикам - масштабные тканые произведения. Ломоносов этим проектом не занимался так серьёзно, как остальными, и не наладил здесь работу, а также не подготовил преемников.
        Однако он смог частично механизировать процесс, приняв за основу машину француза Вокансона[74 - Машина Вокансона - первый механизированный станок для изготовления узорчатых шелковых тканей, изобретённый знаменитым французским механиком Жаком де Вокансоном в 1745 г.], но закончить проект Михаил Васильевич не успел. Также он начал работу над красителями, которыми заинтересовался незадолго до смерти. Здесь тоже прорыва не случилось. Хотя и в таком виде у нашей продукции уже были очевидные плюсы по сравнению с европейской. А именно: относительная дешевизна производства и несколько ярких красок, которые при должном умении могли дать цвета, не выгоравшие много лет.
        Однако не было мастеров, что свели бы всё воедино, и не было хороших художников, которые могли создавать картоны, что использовались, как и в мозаичном деле, для создания рисунка изделия. Переместить же художников из мозаичной мастерской на шпалерный проект было бессмысленно - специфика здесь совсем иная. Да и место для таких вещей на европейском рынке сейчас было плотно занято.
        Вот пришло мне в голову, что, как и в случае с фарфором, ст?ит отойти вначале от премиального производства в сторону более дешёвого. У Ломоносова с фарфором дела пошли только после того, как завод начал работу над более массовым продуктом - фаянсом, который, и по сею пору, приносил неплохой доход от продаж, хотя сначала за рубежом он и не продавался. Академик тогда отработал технологию на крупном производстве, только потом начал улучшать штучное.
        Так вот, почему бы и в части шпалер нам не создать массовое производство тканых обоев, которые могли занять свою нишу именно за счёт дешевизны и стойкости? Здесь же мне на ум пришло и производство обоев бумажных, которое в России сейчас отсутствовало. У нас же есть прекрасное, одно из наиболее передовых в Европе, производство бумаги! Пусть оно и специализированное - для печати ассигнаций, но технологии-то уже есть. Требовалось лишь их адаптировать для массового производства.
        На этот участок были переведены два молодых специалиста из бумажной мастерской печатного двора, тяготевшие к экспериментам, а также был отправлен вернувшийся из Европы Кулибин. Иван Петрович, креатура Ивана Эйлера, получил основное образование в знаменитом Марбургском университете, а потом ещё два года прожил в Англии, где изучал тонкости механизмов. Эйлер хотел его оставить при себе в качестве специалиста по машинам, но я решил, сначала дать ему определённый участок, чтобы понять его действительный уровень.
        Художников же картонистов, что были в штате шпалерной мастерской - ещё молодых парней в количестве пяти человек - я решил отправить на обучение на четыре года в экзотические страны. Двое поехали в Китай, двое в Персию, а один в Турцию. Дипломаты наши получили указание пристроить их к местным художникам для обучения и следить за судьбой живописцев до возвращения домой.
        - ? ?
        - Михаил Фёдорович! Григорий Николаевич! Прошу Вас, присаживайтесь! Разговор нам предстоит долгий! - я указал Соймонову и Теплову на стулья за столом в своём кабинете. Те чинно расселись. - Итак, я позвал вас поговорить о задачах, которые вам предстоит решить на Урале.
        - Мне как мне кажется, цель моей поездки в основном ясна! - начал Соймонов.
        - Михаил Фёдорович! Вам надлежит выступить в первую очередь советником Григория Николаевича, который обладает огромными знаниями в части законов наших и делах денежных, однако мало что понимает в выплавке железа. - я дружески улыбнулся своим гостям.
        - Советником? - искренне недоумевал Соймонов, - Необходимо ли тогда моё личное присутствие в данной поездке? У меня есть достаточное количество специалистов, кои могут оказать содействие Григорию Николаевичу…
        - Это я попросил отправить со мной именно Вас, Михаил Фёдорович! - с кривой усмешкой подал реплику Теплов, - Более того, с нами отправится ещё почти целый полк солдат и рота драгун.
        - Да, господа, вам предстоит задача не просто сложная, а почти невозможная! - я встал из-за стола и начал задумчиво расхаживать по кабинету, - На Урале имеет место полное беззаконие и неприятие порядков государственных! Однако же, именно тамошние заводы дают нам почти всё железо, которое приносит России огромные доходы, и не только их. Всё наше оружие изготавливается из тамошнего железа. М-да… Однако переносить дальше те безобразия, что там творятся, мы не можем. Люди просто бояться Урала и уральских заводчиков! Слышали про бунты, которые происходили в тех поселениях, что покупались ими?
        - Конечно, слышали! - кивнул Соймонов, а Теплов устало прикрыл глаза в знак согласия.
        - Вот это империю нашу тоже устроить не может! А Вы, Михаил Фёдорович, отправляетесь туда не только советы давать, но и думать над улучшением местных технологий, чтобы заводы не умерли, после наведения порядка! - тяжёлый был разговор, сложный. Люди они были умные и верные, но уж больно сложная задача стояла перед ними. На месте им должен был помогать ещё и тамошний губернатор Иван Орлов, который не мог в одиночку решить такую проблему. Да и войска я туда вместе с комиссией отправлял не просто так. Очень жарко им будет на Урале, но я на своих порученцев надеюсь.
        Я планировал также, что какая-то часть Уральских заводов станет убыточной, и это позволит относительно безболезненно переселить персонал этих предприятий в новый центр металлургии - уже в Таврическом наместничестве.
        Сейчас Урал производил восемьдесят процентов железа в стране, да ещё и почти всю медь. Ещё немного делали на Олонецких[75 - Карелия.], Замосковских заводах[76 - Ростово-Суздальская земля.] и в Липецке, но там невозможно было говорить о нужных масштабах - в Карелии руда была бедная, плохо разведанная, населения мало, в Липецке уже не было леса - вырубили, очевидная перспектива было только у Баташевских заводов.
        Глупость, конечно, большая - основными материалами в производстве чугуна и стали сейчас были железная руда и древесный уголь. Древесный! Каменный в этом процессе не был задействован вообще, так как в нём много всяких вредных для конечного продукта элементов. То есть если сейчас просто использовать для изготовления железа каменный уголь, то на выходе будем получать продукт мусорного качества, из которого что-то изготовить было бы невозможно - результат будет ломаться, рассыпаться и так далее. Поэтому для производства использовали только древесный уголь, то есть для металлургии нужен был ещё и лес, много леса.
        Я же помнил про громадную стальную индустрию Приазовья в моём бывшем мире. И лес здесь сейчас был, но очень мало, и расходовать его для выплавки металла - нерационально. Однако в наместничестве в изобилии был каменный уголь, но мы не умели его использовать для производства железа. Такая технология была только в Англии, но она была слишком сложна и пока использовать её вне самой Великобритании не получалось. Я, конечно, ориентировал на её изучение всех, кого только мог и Ивана Эйлера, и свою разведку, и даже молодых людей, которые уезжали в Европу учиться металлургии. Но пока это не давало результатов.
        Правда у нас была отлично разработанная ещё Ломоносовым технология так называемых пламенных печей, в которых топливо горит за стенкой, передавая расплаву только тепло. Да, Михаил Васильевич, такую печь применял для изготовления фарфора и стекла, но идея адаптировать её для плавки уже несколько лет владела умами моих металлургов, и результат должен был вот-вот явить себя.
        Так что, я решил рискнуть и, не дожидаясь завершения этой работы, отдал приказ. Берг-Коллегия провела изыскания, и на уже разрабатываемых угольных копях на речке Саксагань мы будем закладывать металлургический завод, куда чугун и железо должны будут поставляться с Урала. Пока там мы будем пытаться строить новый центр металлообработки. Тула не должна оставаться единственным нашим промышленным районом в этой отрасли.
        Слишком многое увязло именно в металле. Даже полевые кухни, которые были высоко оценены в армии, производить было тяжело - слишком дорого и мало, да и с глиняными горшками в консервном производстве мы возились не от хорошей жизни. Сырья у нас в металлургии делали довольно много, а вот перерабатывали ничтожное для нас количество. Ситуация стала меняться с открытием в Туле сначала одного, а теперь уже трёх заводов, в которых была основная доля Императорского приказа.
        С самого начала заводы имели заказ на свою продукцию от казны, но казна имела право закупить не более трёх четвертей их продукции - остальное должн? было продаваться уже частным лицам. Сейчас уже сформировался устойчивый спрос на сельскохозяйственный и строительный инвентарь со стороны помещиков наместничеств, желающих, чтобы их крестьяне получали на своих землях больший урожай и платили им большие оброчные платежи. Но этот спрос мы обеспечивали через Дворянский банк, который кредитовал помещиков, пока только в наместничествах, под залог земель.
        Пока нам инструмента хватало, но я предвидел рост его потребления на старых территориях в результате изменения культуры сельского хозяйства, которая должна была произойти позже. А самое главное, мы стояли на пороге перевооружении армии и создания Черноморского флота. Для этого нам должн? было понадобиться огромное количество оружия. И вот возить его с Урала уже было бы накладно. Я хотел попытаться хоть немного опередить время и за счёт этих военных заказов создать второй металлургический центр именно в Таврии. Но делать на это ставку я не мог - ещё не было технологий и отработанной логистики. Так что основой перевооружения по-прежнему должен был оставаться Урал. А я надеялся…
        Кстати, я принял вариант размещения нового завода на Саксагани, потому что мне очень понравилось название поселения углекопов там - Кривой Рог. Это вряд ли было совпадение, и я предпочёл поверить, что в моей реальности здесь размещались металлургические комбинаты не просто так. Кроме того, там уже копали уголь, там жили люди, которые не понаслышке знали о добыче и выплавке металла.
        - ? ?
        Я ушёл в работу, снова с головой. Отношения с Прасковьей вообще не выстраивались. Изначально мне не видны были с её стороны тёплые чувства ко мне, но и мама говорила да и я сам прекрасно понимал, что для юной девушки, которую оторвали от родного дома и познакомили со своим супругом и его страной всего за несколько дней до свадьбы, это очень сложно. Избранная мною политика заключалась в постоянных попытках бесед с ней и демонстрациях моей любви и заботы. Мною владели искренние надежды на лечение временем.
        Прасковья же с ходу попыталась влезть в дела управления, а самое неприятное - назначений на должности. Однако её опыт в этой сфере не позволял ей на равных участвовать в заседаниях Кабинета. И я, и мама выслушивали её мнение, но не принимали её предложений. И пусть мы старались делать это в максимально корректной форме, но она восприняла наше поведение в штыки. Прасковья попробовала было давить на меня и маму, но получила твёрдый отпор и наши просьбы вести себя спокойнее.
        Супруга стала ещё более холодна со мной, встречались мы только за едой и иногда на брачном ложе, если я настаивал, но и здесь Прасковья часто манкировала обязанностями, указывая на свои недомогания. В постели же моя жена была настолько пассивна, что я начал ощущать себя почти насильником, обременённым долгом завести наследника. Как-то вообще ничего не получалось. Я не мог понять её мотивы и желания, и она не становилась мне ближе.
        Возможно, на её поведение влияло отсутствие рядом с ней друзей и родственников, которые вернулись в свои пенаты сразу после свадьбы. Или повлияло назначение прусским посланником в России самог? Карла Вильгельма Финка фон Финкенштейна[77 - Карл Вильгельм Финк фон Финкельштейн - (1714 - 1800) друг детства Фридриха Великого, крупнейший прусский дипломат, кабинет-министр, управляющий иностранными делами.] - лучшего друга Фридриха Великого, который продолжал выстраивать максимально дружеские отношения между нашими державами в противовес союзу Австрии и Франции. Старый Финк был человеком весьма консервативных нравов и не поддерживал поведение моей молодой супруги, по этой причине её общение с родными и даже просто соотечественниками становилось минимальным.
        Я честно пытался преодолеть барьер в наших отношениях, донимая Прасковью разговорами и стараясь привлечь её внимание.
        - Дорогая, мне хотелось бы вместе с тобой отправиться в Москву. Я мечтал бы показать тебе нашу древнюю столицу и её перестройку. - я с улыбкой подошёл к супруге, прогуливающейся в одиночестве в Летнем саду, намереваясь уговорить её на совместное путешествие, которое по моей мысли могло сблизить нас.
        - Зачем Вам это? - Прасковья ответила мне с такой презрительной интонацией, что начисто отбила моё желание говорить с неё ласково. Кстати, изучать русский язык она также отказывалась, называя его варварским и кошмарным для цивилизованного уха.
        - Я мечтаю о том, чтобы наши отношения изменились! В моём представлении, взаимопонимание и любовь между мужем и женой являются необходимыми для супружеской жизни!
        - Оставьте меня с Вашими глупостями! Довольно того, что я согласилась стать Вашей женой и поселиться в Вашей дикой стране! Где нет развлечений, кроме церкви, в которой бородатые золочёные вандалы не знают немецкого языка! Где по залам дворца ходят полуживотные, одетые в жуткие одежды! Где постоянно холодно или идёт дождь! Где нет театров, и я не могу накупить себе драгоценностей! - с каждой фразой она всё больше распалялась и к последним словам она так раскраснелась и перевозбудилась, что вся её красота куда-то ушла.
        - Прасковья! - я был неприятно поражён и говорил с ней холодно и жёстко, - Вы жена моя перед богом и людьми! Вы супруга наследника престола одной из величайших империй в мировой истории! Как Вы смеете говорить с таким презрением о народе, который принял Вас к себе и сделал свой владычицей? Кто эти золочёные вандалы в церкви? Уж не отец ли Леонтий, который знает восемь языков? Ах да! Он хорошо владеет нижненемецким[78 - Нижненемецкий язык - совокупность диалектов, используемых на Севере Германии, Нидерландах, Бельгии и Дании. Фонетически сильно отличается от прочих германских языков.], а Вы не считаете, что это омерзительно! Полуживотные, это, видимо, великий Леонард Эйлер, внимание которого ищут почти все учёные Европы? Что Вы, вообще, несёте, дорогая моя?
        Не удержался я, и вместо душевного разговора вышла очередная ссора. Правда, мне удалось сразу взять себя в руки:
        - Прасковья Фёдоровна! Пусть Вам и неприятно наше общество, наша страна и даже наша Вера, но они именно Наши! Вы сами согласились стать моей женой, принять именно этот образ жизни и эти устремления. Потрудитесь соответствовать ожиданиям! Я надеюсь, что Вы найдёте в себе силы смирить Вашу непомерную спесь, которой я, признаться, ранее не наблюдал. Держите себя в руках!
        - ? ?
        Ивайло ходил на Ориоле[79 - Oriole (англ.) - иволга.] капитана Картрайта уже год. Бриг был хорошим кораблём, а Картрайт вполне приличным капитаном, но вот команда у него подобралась - полная шваль. Капитан, он же хозяин брига, потерял все свои деньги в неудачных торговых сделках, и теперь у него остался только корабль. Так что, Картрайт лез во все сомнительные предприятия, где мог просто заподозрить хорошую прибыль.
        Вот сейчас бриг шёл из Лиссабона с грузом старых английских ружей и второсортных шерстяных тканей, которые капитан прикупил у своего соотечественника, в Гвинею, где Картрайт хотел заняться работорговлей. Ивайло сплюнул себе под ноги и пошёл в кубрик. Он устал после вахты и рассчитывал поспать. Вардан окликнул его по дороге:
        - Эй, русский! - при первом знакомстве с капитаном и экипажем Ивайло не нашёл ничего лучше, как представиться русским, и теперь его так все и звали. Даже Вардан, который знал и его имя и то, что он болгарин, поступал так же.
        - Чего тебе, бербер?[80 - Общее название коренных жителей Северной Африки.] - Вардана, когда они пытались торговать с алжирцами, умудрились перепутать с бербером, и теперь он предпочитал, чтобы его называли именно так.
        - Ты слышал, что сегодня вечером мы должны пристать к берегу? У капитана есть на примете местный вельможа, который готов продать нам негров в обмен на наш груз!
        - Боже мой, Вардан, есть ли хоть одна тайна у капитана, которую ты не знаешь?! - тот в ответ только захохотал. Он по праву гордился, что, благодаря своей болтливости и способности к языкам, стал личным слугой капитана и даже его брадобреем. - Куда мы двинемся потом, бербер?
        - Капитан слышал, что в Вест-Индии у испанцев остро не хватает рабочих на серебряных шахтах, наверно туда их повезём!
        - Господи, твой Картрайт лезет в каждую дырку, где есть шансы заработать! А мы-то когда отдохнём?
        - Ха, Ивайло, ты хочешь снова недельку посидеть под замком в трюме? Капитан тебя на берег не отпустит! Он заплатил за тебя полновесным серебром, а ты всё пытаешься убежать!
        - Я хочу домой! - медленно произнёс Попов, - Я уже год не видел жену, я даже не знаю, кого она родила - девочку или мальчика! Я хочу домой!
        - Брось, парень! Ты же понимаешь, что если даже капитан тебя отпустит, то ты не доберёшься до своего Чёрного городка?
        - Я всё равно вернусь домой, бербер! У меня любимая жена, у меня семья, у меня дом! Тебе-то хорошо, ты вдовец, ты не скучаешь по своему очагу!
        - Да, не скучаю! У меня там только братец остался, а он меня бросил! Хотя мог догнать этого англичанина… - на такой грустной ноте приятели разошлись. Ивайло пошёл спать, понимая, что вечером его снова ждёт работа, а Вардан побежал к капитану, тому что-нибудь могло понадобиться.
        Вечером, когда в сумерках их Ориоль скользил по ровной глади залива к берегу, бывший судовладелец снова окликнул Ивайло:
        - Что ты такой грустный, русский? Опять увидел свою Райну во сне?
        - Полено ты бездушное, Вардан! У меня плохое предчувствие! Точно так же было, когда в Стамбуле мы шли навстречу с твоим братцем. Ты вот не жалеешь, что вы такое затеяли? Только я вот чувствую, что, даже если бы я тогда ничего не заметил, хуже бы мне не было - небось тоже продали бы в матросы, а?
        - Не жалею! Я ещё тут пробьюсь! - армянин горделиво повёл плечами, - А что тебе не так-то сейчас?
        - Да, балбес твой Картрайт! Идёт в неизвестность, а он наблюдателей не выставил, да у пушек никого нет. А вдруг там засада ждёт? Как нас тогда в Стамбуле… - и Ивайло, мрачно сплюнув, ушёл. Вардан замер, задумавшись, постоял так с минуту, а потом бросился к капитану. Что-то ему сказал, тот, поморщившись, отмахнулся, но армянин не успокоился, начал что-то ему доказывать, размахивая руками. И наконец, Картрайт, скорчив недовольное лицо, приказал зарядить картечью пять орудий, стоявших на бриге.
        Именно это спасло их, когда во время переговоров под прикрытием темноты к Ориолю понеслись лодки, набитые вооружёнными чернокожими. Ночь была безлунной, и выдали нападавших только немногочисленные всплески вёсел, суматошный вскрик задремавшего на марсе[81 - Марс - площадка на верхушке (топе) мачты.] наблюдателя, которому эти звуки что-то напомнили, и неумелые действия канонира[82 - Канонир - пушкарь.]. Пушка на борту неожиданно выстрелила, и вспышка раскрыла тайну нападавших.
        Картрайт, увидев десятки лодок, яростно закричал, Вардан с рёвом открыл огонь из пистолетов по переговорщикам, а артиллерия брига - по атакующим. Ивайло схватил топор и перерубил якорный канат, благодаря Бога за то, что капитан не приказал поставить и второй якорь. Марсовые[83 - Марсовый - матрос, который во время управления парусами находится на мачтах.] матросы, воя от страха, подняли парус. Бриг медленно начал отходить от берега. Нападавшие, попав под обстрел артиллерией, разворачивались и исчезали в темноте. Конец схватки на палубе положил Ивайло, раскроив сзади топором голову вооружённому двумя огромными ножами негру.
        - Молодцы! - прохрипел Картрайт, раненный в плечо, - Вот только что нам теперь делать? Куда нам, чёрт побери, деть это тряпьё и ружья?
        - ? ?
        Манифест «О казачьей пограничной службе» прошёл хорошо. Потёмкин умудрился удовлетворить большинство запросов, и не разорить этим казну. Казаки получали уверенность в довольствии, приобретали обязанность охранять границы империи и выступать в качестве иррегуляров в случае войны. Образовывались Войска с собственными Уставами и управлением, башкиры тоже получали своё. Калмыки, бедняги, из-за глупой степной войны не дождались. Их осталось мало, и они разделились уже на четыре враждующие части.
        Но камень с души у меня упал. Обещание я сдержал. И спокойствие на окраинах было установлено. Освоение наместничеств шло хорошо, переселение дворян из Прибалтики, Малороссии и Молдавии соответствовало ожиданиям. Всё было бы неплохо, но вот личные дела расстраивали.
        Отношения с Прасковьей меня серьёзно волновали. Сестрёнка Машенька зимой снова болела, мама нервничала. Врачи советовали сменить ей климат.
        Мы сидели с Екатериной Алексеевной, Гришей и Машенькой. Прасковья не любила Петергоф и под любым предлогом избегала поездок туда. Такие семейные посиделки. Мама с супругом переживали и изливали свои страдания на мою голову.
        - Машеньке рекомендуют смену климата! - бубнил Потёмкин, - Говорят, на юг надо, лучше в Италию! А как же в Италию?! Положительно невозможно!
        - Поезжайте в Таврическое наместничество. Там климат неплохой, чем не Италия!
        - Ты думаешь, это будет хорошо? - спросила очень тихая сегодня мама.
        - А что, если от границы подальше, да ещё и на Азовском море, а не на Чёрном, чтобы турки не пугали, то Маше там будет хорошо. По возврату запрошу у Щепина, чтобы подыскали место.
        - Ты знаешь, Павел… - мама сказала тихо и как-то грустно, - Знаешь, сынок, я ведь снова непраздна… - Потёмкин так и замер, вытаращив глаза. Я улыбнулся и в шутку погрозил ему пальцем.
        - Это прекрасно, мамочка! Я очень рад за вас с Гришей!
        - Только я думаю, что пока мне уезжать не стоит.
        - Конечно, мама, куда ты поедешь беременной!
        - Я не поэтому… Что у тебя происходит с Прасковьей?
        - Не знаю, мама. Не могу я пока её найти…
        - Я вижу, сынок. Ты уверен, что она не изменяет тебе? - вот опять она на больную мозоль наступает. А как иначе? Хоть и плохо, а надо - наследник же я…
        - Уверен, мама. Захар не зря свой хлеб ест. Присматривают за ней.
        - Может, дитя вас соединит?
        - Я сам на это надеюсь, мама.
        - Ох, боюсь я, что с выбором для тебя ошиблась. Я думала, что она будет тебя хорошей женой, а пока…
        - Посмотрим, мамочка, посмотрим…
        Я смог уговорить Екатерину пока не отрекаться. Ей уезжать сейчас никак нельзя, да ещё и с супругой у меня непонятно что - так что лучше, чтобы мама рядом была.
        - ? ?
        - Охотск, твоя милость! - радостно заорал казак, который выступал проводником переселенцев. Панин, в ожидании города ехавший в первых рядах, погладил свою отросшую пегую бороду:
        - Вот эта деревня и есть тот самый Охотск?
        - Ну, почему деревня, Никита Иванович! - весело ответил ему едущий рядом Александр Куракин, - Домов сто-то будет. А с нами так совсем городом станет! Нам здесь всё одно придётся порт строить. Ибо без этого не будет нам никаких поставок!
        - Саша, ты лучше подумай, что сейчас уже конец июня, а нам надо успеть на Камчатку людей переправить. Месяца четыре всего осталось нам на плаванье!
        - Да, Никита Иванович, времени в обрез, но мы и так об этом знали! Хотя Вы посмотрите! - стала видна гавань, в которой стояли два судна, - Корабли в Охотске есть, может, ещё всё получится!
        - Смотрите, ваши милости! - перервал их беседу крик казака, - Скачет кто-то к нам! Вона-вона! - к каравану действительно приближалась группа конных.
        - У Вас глаза помоложе, Саша! - Панин, щурясь, пытался разглядеть приближающихся, - Не видите, кто там?
        - Что-то я сомневаюсь, Никита Иванович! Похож на того иркутского купца, что вился вокруг, но откуда он тут взялся? Александр Ильич, Вы-то его видите?
        - Вижу, Саша, вижу! И глазам своим не верю! - усталым голосом ответил третий член их компании - бывший генерал-поручик Бибиков.
        Наконец встречающие достигли каравана, и оказалось, что среди них действительно был Шелихов.
        - Какими судьбами, милейший?!
        - Господа! Я здесь по делу, порученному мне Его Императорским Высочеством!
        - Это Ваши корабли в гавани? - поинтересовался Куракин тем, что считал сейчас самым важным.
        - Ну, в общем, они ваши!
        - Наши?
        - Бригантины[84 - Бригантина - двухмачтовое парусное судно с прямыми парусами на передней и косыми парусами на задней мачте.] Святой Пётр и Святой Павел были заложены ещё в прошлом году как первые корабли Камчатской флотилии… Однако, я бы просил вас разрешить ими пользоваться и моим людям, благо у меня есть на это разрешение от Павла Петровича!
        - Так, давайте-ка, любезный, обсудим этот вопрос в Охотске. Что так, сгоряча, серьёзные дела вершить!
        В городе разобрались, что сам Шелихов тоже строил два судна для своих нужд, бригантину Святой Николай и галиот[85 - Галиот - двухмачтовое парусное плоскодонное судно для прибрежного плавания.] Святая Екатерина, но они ещё не были готовы и он предлагал пока совместно использовать готовые суда. Всё равно, б?льшая часть каравана должна остаться в Охотске для строительства жилья, портовых сооружений и расширения верфей почти до конца навигации, и только по завершении основных работ их имело смысл переправлять на саму Камчатку.
        Так что Шелихов получил Святого Павла, а Камчатские переселенцы должны были использовать Святого Николая. Все остались вполне довольны. К Шелихову также на взаимной основе переходила часть учёных. Долгая дорога и лишения избавили руководство ссыльных от иллюзий, касаемо неисчерпаемости человеческого ресурса. Истина, что надо помогать друг другу, чтобы выжить, доходила уже до самых упрямых.
        Глава 14
        В мире меж тем происходили преинтереснейшие события. Противостояние между английским правительством и американскими колонистами нарастало и уже перешло в фазу активных военных действий. Как я понимал, это было начало той самой Войны за независимость США.
        Английский посланник при нашем дворе Роберт Ганнинг, начал обхаживать Маврокордата на предмет русской помощи Британской короне в этом конфликте. Константин Николаевич дипломатично уверял почти союзника в нашей лояльности, но не давал никаких обещаний, ссылаясь на тяжёлое экономическое положение. Но этот Ганнинг оказался очень странным персонажем, который слышал только то, что хотел, а памятуя о мозаике, которую я преподнёс его королю, и, посчитав её знаком высочайшей преданности России идеям союза с Великобританией, уверил своего монарха в нашем искреннем желании вмешаться.
        Так что в августе 1775 мама пригласила меня к себе в Петергоф, обсудить личное послание Георга III Английского[86 - Георг III - (1738 - 1820) король Великобритании и курфюрст Ганновера с 1760 из Ганноверской династии.]. Я взял с собой Маврокордата и прибыл незамедлительно - с такими вещами не шутят.
        Мы сидели вчетвером - я, мама, Маврокордат и Потёмкин. Императрица читала послание брата-монарха, а мы слушали. Георг выдал такой текст, что я даже подавился квасом, который пил ввиду летней жары. Настолько выспренного и наглого сообщения я ещё не слышал. Тон его соответствовал скорее отношениям между восточным правителем древности и его сатрапом, чем между двумя друзьями. Если не обращать внимания на тон, то англичане требовали от нас двадцати- или даже тридцатитысячного войска в Канаде и денежной субсидии в три миллиона фунтов.
        Когда мама закончила читать, все подавленно молчали. Тишина стояла несколько минут. Наконец Маврокордат высказал общее мнение:
        - Это, безусловно, большая неприятность!
        - Это скандал! - буркнул Потёмкин.
        - Конечно, это наглость, но ведь этот самовлюблённый павлин, возглавляет нашего главного, пусть неформального, союзника в Европе и одного из основных торговых партнёров! - это уже я.
        - И что ты предлагаешь, Павел, согласиться с его требованиями? - удивлённо подняла брови мама.
        - Упаси меня Господи! У нас нет денег, свободных войск, да если бы и были, то отправлять своих солдат в чужую страну за тридевять земель под командование таким же, как наш британский брат, напыщенным полудуркам, я не готов!
        - Ха-ха, а про деньги ты не сказал - денег тебе не жалко? - засмеялся Григорий.
        - Были бы деньги, можно было бы поторговаться! А вот людей не дам!
        Мама улыбнулась мне и сказала:
        - Я полностью согласна с мнением Наследника! Но всё-таки, что нам делать? Как отвечать?
        - Отказать им нельзя, но и согласиться с их требованиями мы не можем. - начал Маврокордат, - Значит, нам надлежит убеждать англичан, что Россия сейчас достоверно не в состоянии сделать требуемое ими! Пусть это их, скорее всего, и не убедит. - тихо закончил старый дипломат.
        - Да, по тону Георга очевидно, что он не принял бы нашего отказа, даже если бы в Петербурге стояли шведы, а в Москве - крымчаки. Надо же «даю своё милостивое согласие»! - поморщился Потёмкин.
        - Что говорит Мусин-Пушкин? - спросил я у Маврокордата, имея в виду нашего посланника в Англии.
        - Да, менять его надо - он узнал об этом письме из моего запроса! Но, судя по данным наших купцов и агентов, это действительно мнение самог? короля, подкреплённое соображениями премьер-министра Фредерика Норта. Они - два сапога пара! Норт интересуется только деньгами, армия на голодном пайке, вон колонии уже бунтуют…
        - Разрыв торговых отношений будет?
        - Однозначно ничего не будет! Норт считает деньги, и терять их не станет!
        - Что они могут нам сделать? - это уже мама.
        - Гадить с Турцией, Швецией. И, наверное, всё. С французами сейчас у них всё плохо - вот-вот война начнётся. Пруссаки с нами ссориться не будут, даже если шведы на нас полезут, а это маловероятно - будут бояться, что цесарцы им в спину ударят.
        - Значит, пока не страшно! - резюмировал Потёмкин.
        - Пока да, но вот потом это может нам выйти боком! - я был мрачен, - Я попросил бы тебя, Григорий Александрович, поразвлекать Ганнинга. Пусть увидит масштаб наших проблем в армии и хозяйстве. Мама, ты не против?
        - Нет, Павел! Я согласна с тобой. Может, и ты тоже?
        - Да, я, пожалуй, присоединюсь к нему, здесь кашу маслом не испортить. Что будем делать с ответом?
        - Я попросила бы Константина Николаевича подготовить проект письма. - Маврокордат церемонно поклонился.
        Послание вышло на загляденье - предельно вежливое, честное, дружеское. Я даже под большим секретом продемонстрировал Ганнингу полупустые императорские сокровищницы. Но, как и предполагалось, наш отказ не был принят с пониманием.
        - ? ?
        Маленький Ивайло Гешов горько плакал и уже не обращал внимания на погремушку, которой его пытался развлекать отец.
        - Богдан, ну когда же ты проведёшь с нами, хотя бы несколько недель! Ивайло каждый раз тебя узнает заново! А я! Мне плохо без тебя! Я скучаю! - Ефросинья надула губы и готова была расплакаться.
        - Любимая моя! Ты же знаешь, ходить по морю - это моя работа!
        - У тебя три судна! Ты перевозишь чужие грузы! Зачем тебе плавать самому?
        - У меня есть дела, которые я не могу доверить никому другому.
        - Знаю твои дела! Вот, твой шурин погиб из-за них! А если ты так?
        - Милая, Ивайло не умер! Не надо так говорить!
        - Ладно, пусть он жив! Но он столько раз просил тебя прекратить так рисковать. Ты же совсем перестал оглядываться! Даже отец говорит, что ты самый лихой контрабандист, которого он знает!
        - Я от него уже слышал, что он не отдал бы тебя мне в жены, если бы знал, кем я стану!
        - И что бы ты тогда делал?
        - Украл бы тебя, моя прелесть!
        - А я бы не далась! Мне важно, чтобы у моего ребёнка был отец! - Ивайло, будто услышав, что говорят о нём, снова заревел. Ефросинья взяла его на руки и начала укачивать.
        - Фросюшка! Я правда-правда исправлюсь! Только не гневись на меня!
        - ? ?
        - Скажи мне, Гришенька, что это ты творишь? - я, наконец, смог лично поговорить с Потёмкиным.
        - Паша, а я что…
        - Гриша, Екатерина Алексеевна уже не девочка, чтобы беременеть каждый год! Здоровье-то её пожалей! Совсем, что ли, одичал?
        - Паш, да я и сам не знаю! Скучно мне, понимаешь?! Делать мне нечего, вот я и…
        - Ты дурак совсем?! Нет, я осознаю, что ты мужчина крепкий, и к амурному делу страсть имеешь, но башка-то тебе зачем?
        Ругал я его долго. Он виновато соглашался. Пришлось даже направить его к доктору Ротову, который принимал предыдущие роды у мамы, чтобы тот снабдил Гришку презервативами и разъяснил, как ими пользоваться. Я, конечно, понимал, что здесь и роль мамы была велика - расслабилась она, но вот ругать я мог только его.
        - Скучно тебе, Гриш?
        - Ох, скучно, Паша! Скучно, сил моих нет! Поверишь, уже рыбу ловить начал! Совсем одичал. Нет, ты не подумай, я Екатерину Алексеевну люблю, мне с ней хорошо, вот только она от дел государственных часто бежит. Машенька то, Машенька сё… Теперь вот, ещё ребёночка ждёт… Конечно, совсем она от дел не уходит, но мне скучно! Пить пробовал - не идёт! Жена рядом, дочка… Не могу. Приказ - так там дел-то уже… Час-два в неделю, а после что? Уехать бы - повоевать, города строить - так жену жалко, без меня боится она… Что мне делать-то, Паша?
        - Ох, Григорий Александрович, дела у тебя… А что раньше-то молчал? Чай, мы с тобой близкие люди. Давно бы сказал!
        - Так, Паша, думал, что справлюсь, а вот не получается. Хоть лопату вон бери, да землю рой!
        - М-да… Знаешь, Гриша, кажется мне, что маменьку не переубедить, насчёт отречения…
        - Это да. Держится она из последних сил…
        - И о переезде следует уже серьёзно думать. Вот Лекарский приказ прислал здесь описание мест, климат которых считают наилучшими в Империи нашей. Я тебе перешлю, озаботься выбором.
        - Конечно!
        - И вот что ещё, Гриш. Все места, что они указали - в южных наместничествах.
        - И что такого?
        - У меня Алексей Орлов скулит, на здоровье жалуется.
        - Врёт же! На нём пахать можно!
        - Именно. Скучно ему, я так вижу. Не его это дело, хозяйство налаживать. Воин он. Ему бы сабелькой махать, в бой идти. Ещё лошадок любит. Не Григорию, а ему надо было бы конезаводами ведать. Там в Таврии всё на помощниках держится…
        - Ты это к чему, Павел Петрович?
        - Переедете, наместником будешь.
        - Да я же…
        - Справишься! Как раз делом займёшься.
        - ? ?
        Я ехал в Москву - надо было осмотреть работы, заводы, да просто хотелось поговорить с Машей. Столько всего происходит - устал я как-то. Дел много, только это и спасало, да ещё беседы с отцом Леонтием. Но и он посоветовал мне на могилку жены сходить, коли легче становится от этого… Вот я и ехал. Прасковья отказалась, мол, зима уже, холодно. А я не настаивал. Пусть так. Поговорю с Машей, может, что в голове на место станет.
        Новый 1776 год сулил нам столь требуемый покой. Дела государственные понемногу улучшались. В мире тихо, ну как тихо. Для нас если только. Англичане сцепились с колониями, сейчас королевские войска были блокированы в Бостоне. Британцы сильно ограничили миграционный поток к нам, забривая всех подходящих в свою армию, и активно вербовали наёмников в германских княжествах.
        Французы тоже были заняты этим конфликтом, участвуя в событиях и мечтая о реванше за поражение в Семилетней войне и потери колоний в Северной Америке и Индии. В Европе было тихо, все ожидали дальнейшего развития событий. И мы занимались своими делами. Всё шло неплохо.
        Освоение наместничеств шло семимильными шагами - мы уже имели на просторах новых земель почти сто пятьдесят тысяч новосёлов и намеревались перевезти туда в ближайшие три года ещё двести тысяч человек. Налоговые поступления, несмотря на отъезд населения уверенно, хоть и медленно, росли. Панин активно отстраивал Петропавловск и Охотск, глубоко исследовал Курилы, Командоры, Сахалин, Хоккайдо. Шелихов сновал вдоль побережья Северной Америки и уже заложил три новых поселения, смело названные городами - Новоархангельск, Новый Каргополь и Новые Холмогоры, на крупных островах около побережья.
        Всё шло по плану, уже в следующем году должн? было начаться активное строительство крепостей и портов в наместничествах. Основная работа сейчас шла вокруг проекта манифеста «Об армии и флоте», который должен был определить порядок службы в армии и поощрения отставников. Ещё один манифест «Об орденах», утверждающий систему наград империи, уже был согласован и ждал опубликования.
        В России до сих пор не было чёткой системы мобилизации и службы - не был определён возраст призыва, а срок солдатчины обозначался как вечный. Никто не мог заранее сказать, когда пройдёт рекрутский набор - они объявлялись по мере необходимости. Получалось, что в иной год набора не было, а в другой - их могло быть несколько. Вместе с пожизненной службой такая бесцеремонность властей вызывало у крестьян отношение к солдатчине сродни смерти - как и смерть, набор приходил неожиданно и навсегда вырывал члена общины из жизни.
        Я же хотел превратить военную службу в эдакий социальный лифт для крестьян, заставить их даже стремиться к ней. У Советского Союза это получилось, я отлично помню, как мой отец ещё в детстве в том мире рассказывал, как почётна была служба в армии, ведь там учили разным профессиям. Почему же у меня с этим дело не выгорит?
        Хорошим примером успеха подобного решения были наместничества, в которых отставные солдаты составили костяк нового населения, и вполне успешно развивали там хозяйство. Такого обученного элемента нам не хватало и на старых землях, где новые методики хозяйствования пока приживались не очень хорошо. В общем, требовалось показать крестьянам и горожанам, что жизнь меняется. Мы победили, и теперь всё будет иначе - армия становится способом получить значительное улучшение судьбы.
        Так что основной идеей нового манифеста было ограничить срок службы, сделать рекрутские наборы предсказуемыми и по срокам, и по числу забираемых в армию и определить, как будут поощрены отставники. Вокруг сроков службы и числа рекрутов сейчас и ломались копья. Традиционные представления армии требовали пожизненной солдатчины, что обуславливалось нежеланием обучать новых солдат и нехваткой призывного контингента - натуральное хозяйство с малым приростом населения не давало существовать по-другому.
        Я же справедливо говорил о том, что отказ от пожизненного срока службы, вернёт после солдатчины в состав производительных сил большинство призванных. Причём навыки отставников будут значительно выше, чем у рекрутов, что не только полностью компенсирует потери, но и должно повысить эффективность их деятельности. Что же касается нежелания обучать и муштровать солдат, то с этой привычкой необходимо было бороться со всей возможной энергией, ибо без тренированных бойцов победы не будет.
        В общем, я хотел, чтобы солдаты служили не более десяти лет, а многие армейские офицеры и генералы хотели двадцать пять. Вот и боролись. Моими союзниками были военачальники, которые стояли во главе наместничеств, а группу консерваторов составляли командующие войсками, что размещались далеко от наших границ.
        Такое разделение было вполне понятно - первые, руководя хозяйственным освоением новых земель, отлично замечали эффект возвращения солдат в мирную жизнь и активно применяли эти качества отставников и отказываться от их использования не собирались. Вторые же, занимаясь только армейскими проблемами, не видели причин отдавать больше сил обучению, в основном будучи полностью удовлетворёнными неспешным образом жизни.
        Я был уверен, что мои боевые генералы одолеют оппозицию - в конце концов, весь вопрос был в системе обучения и использовании солдат начальниками в качестве собственных крепостных, а это воспринималось большинством офицеров, прошедших войну, одинаково отрицательно. Командиры видели, что в результате обучения солдаты становятся более способными к управляемым действиям, а это резко повышает вероятность победы и получения умелыми офицерами наград и чинов. Вознаграждение же отставников в целом не вызывало споров, они должны были получать земельные наделы либо денежное поощрение в зависимости от заслуг.
        Манифест же «Об орденах» создавал систему наград империи. До сей поры ордена в России были скорее неким церемониальными украшениями, опирающимися на европейскую традицию рыцарских сообществ. Порядок награждения ими не был определён с достаточной чёткостью. Мне же хотелось получить систему поощрений, подобную той, что видел в своей прежней жизни.
        Все ордена получали новые уставы и чёткий статут. Орден святого Андрея Первозванного теперь мог вручаться только за решительные победы в войне, дипломатические успехи или великие достижения в управлении армией, флотом или на гражданской службе. Святым Георгием должны были награждать исключительно за личную храбрость и доблесть. Святой Александр Невский же становился полководческим орденом. Для гражданской службы учреждался орден святого Владимира, для награждений отличившихся офицеров и чиновников создавался орден святого Иоанна Грозного. Святая Екатерина определялась женским орденом за заслуги перед отечеством. Теперь наши ордена, кроме Андрея Первозванного, имели четыре степени.
        Наконец все ордена, кроме Андрея и Екатерины, должны были получить медали трёх степеней для награждения нижних чинов. Новые награды давали большие преимущества своим кавалерам в различных вопросах. Для солдат и унтеров награждение тремя медалями открывало дорогу в офицеры.
        Обсуждение и подготовка манифестов выжали из меня последние соки. Я ехал уже просто отдохнуть, хоть чуть-чуть, от совещаний, приёмов, аудиенций и прочее.
        - ? ?
        Медное, что располагалось недалеко от Твери, было обязательным пунктом моей программы. Мы свернули с тракта, отъехали немного. Вонь стояла неимоверная. Что же - специфика работы, здесь строились крупная бойня, консервный, салотопный и кожевенный заводы. Прасолы уже не могли обеспечить растущее производство в Передельцах скотом. Окрестные крестьяне переходили на откорм бычков, что было выгоднее, чем выращивать хлеб, но пока сырья не хватало, и я решил построить новый завод уже здесь, под Тверью.
        Место выбрали неслучайно. Болотов считал, что в этих краях был слишком холодный климат для пшеницы, и выгодное земледелие было возможно только при выращивании картофеля, кормов и садов. Я не сомневался в его выводах. Населения вокруг было достаточно, и откорм бычков мог стать вполне нормальным заработком для местных крестьян. Консервы отсюда по Тверце и по государевой дороге могли спокойно перевозиться по всей стране.
        Салотопный заводик был экспериментальным производством для обеспечения сырьём мыловаренной промышленности, которая быстро росла. Наше мыло было хорошего качества для России и успешно продавалось среди горожан, однако оно было слишком дорого для повседневного потребления крестьян. Мои мыловары были готовы расширять и удешевлять производство, но пока препятствием служило именно отсутствие постоянных поставок жиров.
        Растительных масел у нас было всё ещё недостаточно, а качество сала, что топили кустари, было нестабильно, да и жуткий запах требовалось убрать подальше. Был человек, который смог организовать процесс и тащить этот воз. Тимофей Мыльников, сын и наследник Варфоломея Мыльникова, что когда-то стал моим компаньоном в мыловарении, оказался фанатиком парфюмерного производства. Обучившись за границей, он вернулся с кучей новых идей. Его товарищ по учёбе, тоже Тимофей, но Блинов, составил ему пару, и они достигли многого.
        Уже два года наше мыло продавалось за границей. А авантюризм Симона Лейбовича дал мощнейший толчок популярности их товара. Лейбович, а точнее, уже барон фон Штейнбург из Брауншвейга, смог устроить демонстрацию русского мыла в Париже и сравнение новых сортов с французскими. Всё было организовано как издевательство над нашим товаром. Для этого собрался весь бомонд государства, во главе с королём и королевой. Как же - какие-то дикари смеют конкурировать с безупречным марсельским мылом!
        Знатоки сего галантного продукта раскрывали упаковки, ощущали аромат мыла, оценивали его мягкость для кожи и тому подобное. Однако, после оглашения результата, который был ожидаем и предсказуем - безоговорочная победа Франции, на сцену вышел известнейший парижский нотариус, мэтр Бевье. Он уверенно сообщил зрителям, что в его присутствии, непосредственно перед демонстрацией было произведена подмена упаковки, таким образом, все многочисленные судьи конкурса безусловно признали русское мыло много лучшим, чем все европейские сорта.
        Скандал был огромный и барона Штейнбурга спас только весёлый нрав королевской четы, которая признала успех розыгрыша, и Симон всего лишь был выслан из Франции. Чуть позже был издан запрет на ввоз в королевство нашего мыла, что послужило для него ещё большей рекламой. А когда половину дела Штейнбурга, который уже открыл во Франции множество салонов по продаже русских товаров, купил граф де Водрёй, игравший одну из первых скрипок в окружении Марии-Антуанетты, популярность нашего мыла взлетела до небес. Даже в Версале местные болтуны и иностранные дипломаты открыто судачили о том, что Король Людовик и Королева Мария-Антуанетта используют только русское мыло, которое тайно привозят им прямо от двора Екатерины II.
        Сколько это стоило Лейбовичу, я судить не брался. Но продажи нашего мыла в Европу ограничивались пока только его недостаточным производством, причём именно из-за отсутствия качественного жира в нужном количестве. Нехватка и цена сырья также мешали нам выпускать дешёвые сорта, которые были бы доступны и крестьянам. Для решения этой проблемы два Тимофея и предложили организовать специальную мануфактуру по изготовлению животных жиров из отходов консервного производства.
        Инициатива шла снизу, и это было прекрасно. Я никогда бы не смог организовать систему мелких производств, которые и дают на выходе промышленность. Наверное, каким-то одним делом я бы смог заняться, но те многочисленные отрасли, что нам нужны, одному мне были не по зубам. И огромное облегчения приносило появление таких Мыльниковых, Мясных, Цильхов…
        Завод решили строить почти посередине между центрами производства мыла в стране. Мыльниковский завод был в Петербурге, но в целом мыльных мануфактур уже было полтора десятка - в основном в двух столицах. К большинству из них Императорский приказ не имел отношения - мыловаренная промышленность стремительно росла уже сама. Оборудование на заводе было экспериментальное, к нему приложила руку половина учёных России.
        Я надеялся их первых уст узнать, как работает завод. Ко мне бежал Блинов, яростно жестикулируя.
        - Ваше Высочество! Ваше Высочество!
        - Тимофей Ильич! Добрый день! Что случилось! - улыбаясь, крикнул я ему в ответ.
        - Всё получилось! Прекрасный бычачий жир выходит! Идеальный - белый, нежный, без запаха и вкуса! Тимошка счастлив будет!
        - А качество постоянно?
        - Именно так. Ваше Величество! Третий день делаем - он совершенно одинаков!
        - Что же, поздравляю! Покажете свой заводик-то?
        - Конечно! Однако вонь тут первостатейная…
        - Ничего, душа моя, надеюсь, шарф пропитанный духами поможет!
        Да, производство в XVIII века - чистый ужас. Полумрак, освещаемый огнями очагов под котлами, дикая вонь, которую не останавливал даже благоуханный шарф, жара посреди зимы, грязь… Но результат был - теперь цены на жир упадут, мыло будет дешевле, да и свечи тоже обесценятся - в них используется тот же материал. Посмотрим, если всё будет работать без сбоев, то такой же завод построим и в Передельцах.
        Вторым местом, что я посетил в Медном был консервный завод. Здесь тоже проводился эксперимент, который мог изменить многое. Уральский промышленник Иван Осокин прислал образцы новых консервных банок. Ему, кажется, удалось решить вопрос с прокатом и лужением железа. Это был итоговый опыт, который должен подтвердить или опровергнуть данные уральцев.
        Кузьма Шиллинг - начальник новой мануфактуры, встретил меня, хитро улыбаясь в роскошную бороду.
        - Ну? Что скрываешь, Кузьма Петрович?
        - Успех. Но это пока! Я хотел бы настоять, чтобы консервы пролежали в новом горшке год - не меньше! Возможны процессы, которые нарушат сохранность, Ваше Высочество!
        - Но пока?
        - Пока я подвергал банки различным воздействиям и пробовал их удобство в производстве - нет!
        - Что не так-то?
        - Да, те, что дешевле не очень стойкие - ржавеют, а если брать те, что получше, то глина пока дешевле выходит.
        - Сильно дешевле?
        - Раза в два, Ваше Высочество!
        - Ох, печально…
        - Но, однако, как мне кажется - пойдёт этот металл на кухни войсковые, как Вы задумывали. Я тут попробовал, вроде неплохо получается!
        - Спасибо, Кузьма Петрович! Уже хорошо! Обрадовал.
        Не обошёл я вниманием и кожевенное производство. Выделанная кожа у нас в стране исторически была весьма неплоха, но её было маловато для растущего спроса, особенно в армии и флоте. Так что кожевенный завод тоже был экспериментом по механизации хотя бы части процессов. В Передельцах мы решили завести лабораторию по исследованию реактивов для дубления и обработки кожи, а первый завод открыть в Медном. Что же, даже на нынешнем уровне технологии кожи выход?ли неплохие как для изготовления сапог, так и различных ремней.
        Я выехал из Медного уже в более хорошем настроении, чем то, в котором отправился из Петербурга. Нервничал я, хотя даже от себя это скрывал. А то, что я начал волноваться по пустякам - уже минус. Ну, не получилось бы с говяжьим салом, ну не вышло бы у Осокина - никто бы не умер. Начали бы искать ошибку, нашли, исправили. А я вот нервничал… Ой нет - с Прасковьей надо что-то решать. Не могу я так. Уж лучше никак, чем так…
        - ? ?
        - Ваша милость желает кофе? - слуга вежливо наклонился к сидящему за маленьким столиком Лобову.
        - Да, будьте любезны! И пирожное a la Prince noir[87 - Чёрный принц (фр.)]. - Алексей редко заходил в Чёрный принц, как назывались салоны де Водрёя, по крайней мере, в Страсбурге. Пока был в Париже, захаживал, а теперь… Ну что ему делать здесь? Пить кофе, или вспоминать вкус сбитня и кваса? Покупать фарфор, стекло, мыло и тому подобное? Или приобретать консервы? Он располагает достаточными средствами, чтобы питаться в трактирах. А баловство ему ни к чему - надо заниматься наукой и изучать чужие умения.
        Но сейчас ему настоятельно посоветовал заглянуть в этот салон русский консул в Штутгарте, к которому молодой человек заехал по дороге в Голландию. Лобов пожаловался консулу на свою неудачу в общении с генералом Грибовалем[88 - Жан Батист Вакет де Грибоваль - (1715 - 1789) французский артиллерист. Фельдмаршал-лейтенант австрийской службы во время Семилетней войны, генеральный инспектор артиллерии Франции. Создатель т. н. «Системы Грибоваля» по реформированию французской артиллерии.], который предложил проект реформирования французской артиллерии. Идеи Грибоваля был чрезвычайно близки Лобову, и Алексей хотел ознакомиться с его проектом для сравнения со своими мыслями. Однако Жан-Батист, сначала хорошо принявший молодого артиллериста, прославившегося в недавней русско-турецкой войне, узнав о предмете его интереса, общение полностью прекратил.
        Свой проект реформы, который уже давно был одобрен на высшем уровне, но в армии не внедрявшемся из-за интриг консервативных вельмож, он считал секретом, принадлежащим Франции, и делиться им с русским офицером категорически не желал. Более того, после своего очевидного интереса к этому проекту сам Алексей явно попал в сферу внимания французских служб безопасности, и ему было недвусмысленно указано на нежелательность его дальнейшего нахождения во Франции.
        Консул выслушал его и, надолго задумавшись, порекомендовал Алексею явиться к нему через неделю за инструкциями. Лобов с нетерпением ждал назначенного дня и прямо с утра пришёл к консулу. Тот встретил его с улыбкой, понимая горение молодого человека, и направил его в Страсбург, где в заведении де Водрёя он должен был провести полчаса с полудня 23 января 1776 года. После чего Лобов и получит дальнейшие инструкции. Как и когда консул не знал и только посоветовал Алексею не нервничать и выполнять указания из Санкт-Петербурга.
        Вот сейчас Лобов сидел в салоне, пил кофе и ждал непонятно чего. Люди заходили и выход?ли, спрос на русские товары был высок даже в Страсбурге. Помещение было достаточно обширно, в нём стояли несколько столиков, где клиентам предлагали напитки и закуски, по стенам были расставлены стойки с товаром, и сновали продавцы и прислуга. Салоны де Водрёя были олицетворением роскоши и неги, и Алексею было совершенно несложно слиться здесь с толпой праздношатающихся богатеев.
        В салон вошёл высокий хромой баварский офицер и громко потребовал русского мыла. Вежливый продавец рассказал ему о существовании королевского запрета на ввоз во Францию этого продукта. Баварец начал громко ругаться, заявляя, что он привык мыться только самым дорогим и изысканным мылом и считал Францию цивилизованной страной, а здесь такое творится!
        Продавец виновато посоветовал тому переехать через границу и купить всё, что ему нужно в маркграфстве Баденском, а вот сидевший тут же богато одетый дворянин с хохотом посоветовал недовольному покупателю поискать запрещённый товар в мелких лавках в городе. Иностранный офицер поблагодарил советчика и, ворча, покинул салон.
        Потом заглянула хорошо одетая дама с гнусавым голосом и долго торговалась за красивый фарфоровый набор на две персоны. Время, которое Алексей должен был провести в салоне, истекло, и он в непонимании покинул гостеприимное заведение. Молодой человек шёл к Илю[89 - Река, на которой стоит Страсбург.], пытаясь привести свои мысли в порядок, и вдруг откуда-то раздался голос:
        - Алексей Артемьевич! Не спешите Вы так! - русский язык, звук шёл почему-то сверху - Алексей обеспокоенно закрутил головой, - Да, не волнуйтесь Вы! Я за стенкой! Не мог же я подойти к Вам прямо в салоне!
        - Фу ты! - усмехнулся своему непониманию Лобов, - За стенкой! Но Вы меня видите?
        - Безусловно! Через щель. Присядьте на камень, надо, чтобы никто не заподозрил, что мы разговариваем.
        - Конечно! Как Вы меня нашли?
        - Следил от салона. Вы меня не узнали?
        - А должен был?
        - Я-то вас узнал. Мы встречались в корпусе. Это значит, что я хорошо скрываюсь…
        - Подождите, Вы - тот баварец… Сейчас-сейчас…
        - Не напрягайтесь, Алексей Артемьевич. Я занимался с Вами языками, как допущенный нижний чин…
        - Сидоров! Герой Рябой Могилы!
        - Вспомнили всё-таки!
        - Это было сложно, Вы непохожи…
        - Я был тяжело ранен. Остальное - просто маскарад. Итак, довольно воспоминаний - к ним мы вернёмся на родине! Разъясните мне Ваши проблемы с генералом, пожалуйста. Мне поручено помочь их решить. - Лобов пустился в объяснения.
        - Хм… Значит, сам Грибоваль Вам отказал… Так, а у него есть план организации артиллерии? Или он просто источник идей?
        - Есть, у него в рабочем кабинете в его доме. Но дом охраняется - фельдмаршал очень беспокоится за сохранение тайны.
        - А король, говорите, одобрил его план?
        - Да, одобрил, причём ещё дедушка нынешнего - Людовик Возлюбленный[90 - Людовик XV - (1710 - 1774) король Франции с 1715 из династии Бурбонов.], но начальник артиллерии, генерал де Вальер, не допускает его внедрение, ибо предлагаемые изменения противоречат воззрениям его покойного батюшки.
        - Понятно… Что же, попробуем помочь. Этот план важен лично для Вас?
        - Нет! Нисколько! Я, конечно, очень хотел бы его увидеть, но больше он пригодится в Петербурге. Оружейная палата Петра Ивановича Мелиссино готовит подобный проект и у меня уже несколько раз запрашивали моё мнение по ряду вопросов. Мне кажется, что решения Грибоваля во многом помогут именно в этой работе.
        - Я вас понял… Так, слушайте дальнейшие инструкции. Проведёте в Страсбурге ещё три дня. К Вам прибудет курьер из Парижа с секретной депешей. Как только Вы её получите, быстро помчитесь в Гаагу к нашему посланнику. Если Вас будут преследовать и пытаться это письмо отнять - посопротивляйтесь для приличия и отдайте его. Оно написано исключительно с целью обеспечить оправдание Вашего нахождения в Страсбурге. Понятно?
        - Да, но…
        - Вы же собирались потом отбыть в Англию? Из Гааги это будет вполне удобно. Пока всё, Алексей Артемьевич! Не могу рассказать Вам большего - буду думать. Что-то считаете нужным добавить?
        - Нет, всё понятно.
        - Ну, тогда, не смею Вас больше задерживать, господин секунд-майор! Не поминайте лихом.
        - ? ?
        - Что же, Андрей, спеши к своей молодой жене! - Кривонос широко улыбался другу, а Андрей Разумовский всё ещё не решался бросить дела и отправится домой.
        - Отчёт в Канцелярию Правящих Особ… - хрипло начал он оправдываться.
        - Я доделаю, все острые моменты мы обсудили. Завтра придёшь, проверишь и отправим! - смеялся Александр, - Иди уже к своей Дарье! А то она меня заживо съест!
        - Да уж, она может… - Андрей улыбнулся, вспомнив, как после долгих свадебных церемоний, уже крещённая, его Дахе в первую брачную ночь приставила ему к горлу кинжал. Она торжественно пообещала, что убьёт и его, и себя, если он только подумает посмотреть на другую женщину. Горячая и яркая красавица. Любимая дочь Джанхота, сестра Кучука, она захватила его сердце ещё в те времена, когда Разумовский помогал кабардинским аристократам спрятать свои семьи от чумы в Кизляре.
        А он сам Дахе понравился ещё раньше, с первого знакомства Разумовского с семьёй Уалия-Пшишхо Кабарды, и девушка начала давить на отца, желая получить в мужья именно русского пши. Татарханов же справедливо опасался, что такой брак может не состояться и по религиозным мотивам - Андрей православный, а Дахе мусульманка, так и по статусным - Разумовский из рода близкого к русскому престолу, да и сам он друг Наследника.
        Андрей же робел, как мальчишка. Сердце его таяло под взглядом чёрных глаз юной кабардинки, и Разумовский начал избегать встреч с семьёй своего друга. Решающую роль в свадьбе сыграл, как ни странно, Кривонос. Александр начал учить детей Татарханова русскому языку, счёту, рисованию, причём питая к этим занятиям искренний интерес, отдыхал таким образом от основной работы. Поняв чувства друга, он подключил к решению проблемы Кучука, который был после своего спасения в восхищении от князя Андрея и готов был сделать всё что угодно для него.
        С помощью сына Уалия-Пшишхо Кривонос выяснил, что чувства молодых людей взаимны, после чего начал вести активную дипломатию. Он написал письма Наследнику и графу Кириллу Григорьевичу, который отреагировали совершенно одинаково - дали своё согласие на свадьбу без малейших сомнений. После этого с этими ответами Александр пошёл к самому молодому графу и разъяснил ему всю обстановку. Андрей тут же отправился к Татарханову и сообщил ему о своём горячем желании стать его родственником.
        Главной проблемой оказалось мнение мусульманского духовенства. Под влиянием турок они категорически выступали против подобного брака. Но всё разрешилось волей Божией - наиболее реакционные муллы собрались на совет в горном селении князя Кугорко Татарханова - брата Уалия-Пшишхо, горячего сторонника ислама, где их накрыл обвал. Сам пши Кугорко уцелел, но почти все участники совета погибли.
        Русских поблизости точно не было, и обвинить их в этом не смогли, так что гибель наиболее радикальных сторонников ислама была воспринята даже в среде происламски настроенных уорков как знак. Александр не стал рассказывать своему другу, что это событие, кардинально изменившее положение произошло по вине Кучука. Кривонос смог убедить молодого и горячего парня помочь счастью своей сестры и своего спасителя.
        Кучук уже к тому времени был морально готов сменить веру. Будучи человеком горячим, юноша остро воспринимал рассказы о величии Российской империи, которыми его щедро потчевали Разумовский и Кривонос, и, главное, чрезвычайно близко к сердцу принимал беседы с игуменом Михаилом, настоятелем Кизлярского Крестовоздвиженского монастыря.
        Отец Михаил был очень образованным человеком, знатоком богословия и истории. Поэтому его рассказы о древних традициях зихов[91 - Древнегреческое наименование адыгско-абхазского племенного объединения на Кавказе с античности до средневековья.] и касогов[92 - Древнерусское наименование адыгского племенного объединения на Северном Кавказе.], что были могущественными народами, которые, заселяли Восточное Причерноморье и Северный Кавказ, воевали с великими империями древности - просто завораживали.
        О зихах было известно ещё из Римских книг, им проповедовал сам Андрей Первозванный, и они приняли православие одними из первых народов мира. А родственные им касоги были отделены от христианской традиции аланами[93 - Ираноязычные племена скифо-сарматского происхождения.] и хазарами[94 - Тюркоязычный кочевой народ.], снова стали язычниками и были крещены самим Мстиславом Храбрым[95 - Мстислав Владимирович «Храбрый» - (ок.983 - 1036) князь Тмутараканский и Черниговский, сын Владимира Святого, брат Ярослава Мудрого, правитель юго-западной части Руси.], что недавно был причислен к лику Святых. Касоги и зихи были союзниками великого Константинополя и князей киевских и черниговских, именно им русские доверяли охрану границ своих земель. Только великое нашествие кочевых племён отделило касогов и зихов от России, но связи между народами сохранялись через Византию.
        Переход в ислам степных кочевников, возникновение Крымского ханства, а потом и падение Восточного Рима под ударами турок сделало невозможным поддержание контактов наследников древнего зихского государства с Православным миром - со всех сторон были мусульмане. Но при Иване Грозном Черкасы и Кабарда, как теперь назывались потомки этого древнего кавказского народа, снова стали союзниками русских и получили доступ к христианству, и только Великая Смута прервала эти новые связи.
        Турки же начали хорошо организованную компанию по искоренению христианства на Северном Кавказе. Они не допускали православных попов из Греции и России, похищали богослужебные книги и утварь, разрушали церкви и монастыри, закрывали местные духовные школы, запрещали поездки кабардинских юношей в христианские земли, да и просто убивали священников. Люди были вынуждены идти за благословением к муллам, ибо уже давно были отвержены от языческих традиций, а ислам является достаточно близкой к христианству религией.
        Всё же, несмотря на такие действия турок, Кабардинцы помнили о своих корнях, пусть и в части каких-то привычек и традиций. Например, популярнейшими фамилиями у дворян-уорков по-прежнему были Кардэн, что означало дьякон в церкви, и Шогэн - православный священник. Множество легенд, историй и поговорок кабардинцев однозначно указывали на древние христианские традиции этого народа.
        Кучук, постепенно проникся рассказами отца Михаила, он помогал ему собирать фольклор своего народа и писать историю христианской Кабарды. Вскоре он даже втайне принял православие. Так что предложение Кривоноса об участии в заговоре против турецких мулл, которые мешают свадьбе его друга-спасителя и его любимой младшей сестрёнки, никаких возражений у молодого аристократа не вызвало.
        Кривонос имел достаточно информации о предстоящем совете. Пусть его организовали втайне, но среди окружения младшего брата Джанхота были сторонники хороших отношений с русскими. Кучук смог провести её великолепно - парень был безусловно талантлив, следов искусственного характера обрушения породы не нашли, и свадьба смогла состояться.
        Сам Кучук сразу после венчания уехал учиться в Петербург, в Кавалерийский корпус. Он стал первой ласточкой массового отъезда детей аристократов на учёбу и службу в Россию. Плотину просто прорвало, и теперь в корпусах получали образование более двух десятков сыновей княжеских фамилий Кабарды. А на службе в русской армии числилось уже более сотни уорков.
        Такие результаты, достигнутые за два года, вкупе с основанием на территории Кабарды уже семи крепостей и трёх монастырей, принесли заслуженную славу Кабардинской экспедиции и её руководителю. Разумовский уже получил полное прощение, шестой гражданский класс и бриллиантовую табакерку с вензелем Правящих особ. Кривонос также не остался без поощрения - получил восьмой класс.
        Андрей уже мог просить о возвращении в столицу, но сердце его прикипело к Кабарде. Он чувствовал себя дома в Кизляре, который предпочитал быстрорастущей столице наместничества - Моздоку. В Кизляре была его дорогая жена, которая очень любила своего отца, да и сам Уалий-Пшишхо уже практически постоянно жил в этом городе.
        Андрей попрощался с Кривоносом и поспешил к своей Даше.
        Глава 15
        Москва явно хорошела. Два года и уже такой результат! Сетка новых улиц была вполне заметна. Центр выглядел достаточно обжито, и пусть было ещё много пустых мест на проложенных проспектах, улицах и бульварах, но новых домов уже было в избытке, а строящихся так и ещё больше.
        В более бедных районах тоже вовсю шла стройка, дома строились в основном кирпичные. Общественные работы приобрели невиданный доселе размах. Несмотря на холодное время года, количество людей, занятых на строительстве, явно исчислялось тысячами - старые стены города уже были полностью разобраны, валы срыты и теперь всё вертелось вокруг водопровода, канализации и громадного Богоявленского собора. Строительство корпусов и присутственных мест пока не сильно продвинулось, ну так и денег на всё не хватало.
        Я и так отверг, как несвоевременные, проекты по перестройке Кремля и строительству нового императорского дворца, который, по мнению московской знати, должен был привлечь Правящих Особ к более частому посещению города. Так что только самое необходимое, ну и храм, благо строился он исключительно на пожертвования.
        Собор выход?л величественным и как бы летящим. Даже сейчас, когда церковь Богоявления Господня была готова едва ли наполовину, было понятно, что она будет самым большим и красивым храмом империи.
        - Иван Егорович, я поражён! Приятно поражён!
        - Ваше Высочество, я…
        - Прошу Вас называть меня в личном разговоре Павлом Петровичем!
        - Я благодарю Вас за такую милость, Павел Петрович!
        - Ничего, Вы это вполне заслужили! Скажите, Иван Егорович, кто может за Вас закончить Вашу работу в Москве?
        - Я не понимаю…
        - Не волнуйтесь, я не изменил своего мнения и считаю именно Вас лучшим архитектором и градоустроителем России и моё благоволение к Вам неизменно! Просто я вижу для Вас иное место приложения Ваших сил. Как Вам должность главного архитектора наместничеств? Мы там панируем строить города, порты, дороги, каналы, и мне там нужен человек, который всю эту громаду сможет удержать. К тому же к Азовскому морю собирается переселиться их Императорское Величество с семейством.
        - Павел Петрович, а как же Москва?!
        - Что же Вам и оставить здесь некого, за себя-то? Помощники-то у Вас есть?
        - Ну, Баженов Василий, но вот только я его не оставлю во главе дела! Увлекается он очень, разум теряет - потом не расхлебаем. Пока он на подхвате - великолепен, а как только волю получит… Вот, пожалуй, Казаков Матвей[96 - Казаков Матвей Фёдорович - (1738 - 1812) известный русский архитектор, работавший в стиле раннего классицизма и русской готики.], он справится, но не сейчас. Он талантлив и умён, но привык быть даже на не вторых - на третьих ролях. Я его хотел подрастить за собой, а вот во главе всего встать… Ну, Павел Петрович, только Иван Лем[97 - Лем Иван Михайлович - (1738 - 1810) русский архитектор и градостроитель.] сможет! Однако не хватает нам архитекторов для зданий, очень не хватает!
        - При Инженерном корпусе открываем обучение зодчих, однако ждать выпуска больно долго… Что же, попрошу рекомендаций у Пиранези. - мама и я уже давно состояли в переписке с замечательным архитектором и художником Джованни Пиранези[98 - Пиранези Джованни Батиста - (1720 - 1778) итальянский архитектор, художник, археолог. Создатель знаменитых в XVIII веке архитектурных фантазий в стиле Древнего Рима.]. Я бы с удовольствием пригласил этого итальянца в Россию, но он был болен и категорически не хотел переезжать из Рима. Однако обратиться к нему за советом было вполне возможно.
        - ? ?
        - Показывайте. Иван Петрович! Недаром же Вы сюда сбежали из Петербурга! Что Вас так прельстило в Москве? - Кулибин покраснел. Он очень быстро предложил для обойного производства машину по печати обоев, и тут же просто удрал в Москву, приметив какой-то отчёт в документации отделения.
        - Ваше Высочество! Я объяснил Ивану Леонтьевичу, что проект, который я обнаружил в бумагах, очень важен для моей дальнейшей работы!
        - Не волнуйтесь, Иван Петрович! Если бы хотел Вас укорить, Вы бы уже об этом знали! - улыбнулся я ему, - Давайте, господин главный механик Императорского приказа, расскажите мне о Ваших успехах, я приехал на них посмотреть! - Кулибин раскраснелся уже от удовольствия. Два месяца назад состоялся запуск его обоепечатной машины, непосредственной сборкой и отладкой которой занимался сам Эйлер. Результаты были прекрасными, я уверился в его непревзойдённом таланте и дал изобретателю долгожданную должность.
        - Итак, Ваше Высочество, позвольте Вам для начала представить автора прожекта, который меня чрезвычайно заинтересовал. - он подвёл ко мне крупного, хорошо одетого мужчину с уже пегой от седины бородой, - Родион Глинков, купец серебряного пояса из Серпейска. - тот посмотрел на меня круглыми от потрясения глазами и механически кивнул. Я решил немного растормошить явно впадавшего в ступор изобретателя.
        - Родион, как Вас по батюшке именуют?
        - Андрияном, отца завали! - хриплым голосом прокаркал тот.
        - Родион Андриянович, может, Вы мне расскажете про свою диковинку, что привлекла Ивана Петровича?
        - Так, я… - Глинков звучно прокашлялся и уже значительно увереннее продолжил, - Вот уже пять лет почти как послал модель своей махины в Вольное экономическое общество, приезжал оттуда господин Христиан Лашенколь. И всё…
        - Тут такое дело, Ваше Высочество. Отчёт и чертежи были переданы для изучения Михаилу Васильевичу, наравне с прочими. И оставлены им без движения. - вмешался Кулибин.
        - Ничего не понял, потрудитесь объяснить мне ещё раз, что за махина, почему ею не стал заниматься Ломоносов?
        - Так! - снова заговорил Глинков, - Придумал я махину для чесания льна и ещё одну - для прядения нитей!
        - А Михаил Васильевич не обратил внимания на этот прожект среди прочих, что ему присылали. У него таких чертежей было несколько сотен, и он их даже не смотрел! Его архив передали сначала Эйлеру-старшему, он им толком и не занимался - тоже недосуг было. Он пару дел продолжил, а остальное… Потом архив передали в наше отделение, а Иван Леонтьевич начал его потихоньку разбирать. И вот я нашёл…
        - Там много ещё дел в архиве осталось? - мне было горько. Вот что я за человек? Обещал работы Ломоносова довести до результата, а всё отдал сведущим людям и забыл. Смотрел только на то, что нужно мне сейчас.
        - Ваше Высочество! - всё верно понял Кулибин, - Там ещё их много, но вот людей в отделении недостаточно. Механики нужны, химики, а их и нет толком. Одни канцеляристы… Нет, они люди хорошие, стараются, но понять, что за махина или чертёж… Иван Леонтьевич ищет, но пока мы с ним вдвоём. Однако люди скоро начнут прибывать с учения за границей - проще станет. Я вот разбирал архивы и вот - махину Родионову случайно нашёл, а она мне в голову запала.
        - И на что она Вам сдалась?
        - Ваше Высочество, я изучал в Англии механику. Видел там Прялку-Дженни[99 - «Прялка-Дженни» - механическая прядильная машина Джеймса Харгривса. Важнейшее изобретение, сделанное в 1765 г., которое ознаменовало начало промышленного переворота.] и хотел повторить её. Нам нужна ткань и для обоев тоже! - поспешил он объяснить свой интерес.
        - Не волнуйтесь, Иван Петрович. Потребность в махинах для производства ткани мне вполне понятна, но Вы же вроде бы хотели заниматься бумагой?
        - У меня не было идей, и я решил, что производство бумаги сродни ткацкому делу. И увлёкся слегка… - смутился механик.
        - Ладно, к бумажным делам вернёмся позже, а сейчас уж покажите, что там у вас получается. Не зазря же я к вам приехал!
        Вот здесь была феерия. Как эти два молодца умудрились всего за полгода создать производство, пусть и опытовое, было удивительно. Оба извинялись, что всё сделано на скорую руку, а главное - используется водяное колесо, а надо бы паровые машины, ибо сезон слишком короткий получается. А зимой вот воды мало, колесо замерзает…
        Я наблюдал за чесальными, прядильными, ткацкими станками. Поочерёдно подключая махины, изобретатели показали мне, как с минимальным количеством людей можно произвести ткань, качество которой навскидку было не хуже европейской. Процесс был законченным, и пусть ещё и не идеальным, но уже менял многое.
        Людей у нас в производстве сильно не хватало. Крестьяне не хотели идти на заводы, люди привыкли работать на земле и ещё не были готовы сами уйти с неё. Гнать их силком, прикреплять к предприятиям, как Пётр I было малоперспективно - они будут бунтовать, умирать, а результат придёт очень нескоро.
        Я хотел сломать эту систему, но сломать мягко. Пусть через некоторое время, люди, уже принявшие мысль, что переезд на новые земли, служба в армии - это не смерть, допустят для себя возможность жить, не обрабатывая землю. Но до этого ещё очень далеко - не день, не два, и даже не год… Так что именно механизация должна была стать основой нашей промышленности.
        А пока тот же Глинков едва не разорился, ибо в своём Серпейске не мог найти рабочие руки, а принуждать к этому ему мешали и его убеждения и отсутствие капитала. Поэтому экспериментальный заводик ставили около Москвы, где с людьми было не так плохо. Из-за этого дефицита рабочих рук производство в стране не развивалось.
        Вот и тканей нехватка у нас в государстве был значительной. Пусть шелковые дорогие материи производились в большом разнообразии, но вот сукон было недостаточно даже для обеспечения армии. Народ рядился в домотканое либо импортное - в зависимости от достатка.
        И вот сейчас я видел, пусть и начало того, как эту проблему можно решить. Коптили свечи, скрипели станки, перекрикивали друг друга Кулибин с Глинковым, а я криво и глупо улыбался, радуясь, что у меня есть такие люди.
        - ? ?
        - Здравствуй, Машенька! Как ты тут, любимая? - я, наконец, завершил все дела в Москве и пришёл к месту упокоения человека, которого я считал самым близким и родным на свете. Мела позёмка, было холодно - зима всё-таки. Я как-то не научился приезжать в Москву в другой сезон. Всё времени не хватало, все дела, и я не видел места упокоения мой Маши в зелени и тепле. Всегда холод, всегда снег.
        Я присел на скамейку, что стояла около могилы. Всё изменялось, теперь уже захоронение её было внутри ограды, рядом строилась часовня. Гайдуки уже привычно накрыли меня буркой, я говорил с Машей, просил совета. Мне порой казалось, что в шуме ветра, шуршании снега я могу услышать её любимый голос.
        Матушка-игуменья ждала неподалёку. Далеко не старая женщина, она была из древнего дворянского московского рода. Муж погиб, единственный ребёнок умер, а она нашла себя именно в служении Богу. Сейчас матушка Иулиания была чрезвычайно влиятельна среди православных, её воззрения на женское монашество получили поддержку большинства иерархов, в том числе и самого Платона. В Москве сейчас именно её слово порой было определяющим при принятии решений о жизни города. Жаль было морозить такую женщину, и я нашёл в себе силы отвлечься от своей грусти.
        - Матушка Иулиания, Вы хотели поговорить о чём-то?
        - Да, сын мой. Отец Трифон, схимонах[100 - Монах, принявший Великую схиму - совершенное отчуждение от мира. Живёт отдельно от прочей братии, не занимается монастырскими работами.] Свято-Данилова монастыря, просит тебя навестить его.
        Старец Трифон был в Москве главным духовным авторитетом. Таинственный провидец и целитель уже около года как перебрался в старую столицу из скита в лесах возле Оптиной пустыни, куда к нему за советом устремлялись как простые крестьяне, так и аристократы. Судачили, что это он отговорил графа Апраксина от участия в Панинском заговоре, а малолетнюю дочь князя Урусова - Екатерину излечил от телесной слабости.
        Трифон принимал только избранных, получить беседу у него считалось в Москве большим счастьем, а его слово зачастую определяло мнение московского общества.
        - Отец Трифон? Что это он, матушка, вдруг так решил?
        - Ох, сын мой, он святой человек, всех насквозь видит, только Господь его рукой водит! - здесь тень улыбки промелькнула на её губах, - Зачем зовёт - не открывает!
        - Хорошо, матушка. Сегодня я буду у него. - игуменья кивнула, сделав что хотела, и покинула меня. Мой покой был нарушен, я уже не чувствовал того спокойствия и летящей печали. Пришлось поклониться могиле и отбыть. Что же к отцу Трифону, так к отцу Трифону.
        В Даниловском меня уже ждали. Молча проводили в келью, где меня встретил сам схимник.
        - Ведаешь ли ты, сын мой, зачем позвал я тебя?
        - Нет, отче Трифон, не ведаю. - костистый старик, тощий, как сказочный Кощей, с горящими ярко-голубыми глазами, приблизил своё лицо к моему, пытаясь при слабом свете свечи разглядеть меня, и заговорил, все поднимая голос.
        - Знаю, сын мой, что радеешь ты за людишек, за Веру, за страну свою! Знаю! Знаю, что на Москве люди молятся за тебя! Называют лучшим царём, что на Руси был! Уже сейчас называют! Видя, как ты людям помогаешь! Как ты город спасаешь! Как дворян укоротил и крестьянам волю дал! Всё люди видят! Видят! - на последней ноте он резко повысил голос и воздел персты к небу. Потом выдохнул устало и присел на край деревянных полатей. И продолжил уже спокойно и без аффектации.
        - Любят тебя людишки, Павел Петрович - боятся сильно, но любят! Ты, Павел Петрович, воистину смог получить больше власти, чем все, кто после Петра был. Даже дворяне московские и те… Напугал ты их знатно, по потом они в тебе защиту увидели - и от сброда всякого и от тех бездельников, что бунт учинили. Чиновники те же, почитай, впервые жалование из казны увидали, да заботу отеческую почувствовали! На восстановление города денег дал, водопровод твой да клоаку[101 - Клоака - канализация (лат.).] оценили. Сначала, оно понятно, от этой новинки шарахались, а теперь без такого удобства жизни себе не представляют.
        В армии-то и того чище - солдаты-то тебя спасителем своим считают, а офицеры готовы за тебя на верную смерть идти - деньги им платят регулярно, да и за службу ты их так землями отблагодарил, что и не припомнить! Даже церковь и ту ты облагодетельствовал - к вере вернул и доходом наделил! Что священники, что монахи поверили тебе! Крестьяне, так вообще на вас с императрицей молятся!
        Видят все, что ты за них радеешь по велению души и ведёшь за собой! И кнут им дал и пряник, а люди любят это! Попробуй кто сейчас бунт поднять против тебя - побьют сразу! Цари и правители - не те, которые носят скипетры или избраны кем попало, и не те, которые достигли власти по жребию или насилием, но те, которые умеют управлять[102 - Цитата из Сократа. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. 3. IX. 10.]! Что тебе сказать, сын мой? Я и сам вижу, что ты царь наш, Богом нам ниспосланный! Воистину ты самый талантливый юноша в Европе, царству которого позавидуют примеры Древней Греции! - монах говорил ровно, с улыбкой посматривая на меня.
        Я же с каждым его словом всё больше удивлялся - Трифон стал говорить в выражениях и тоне совсем непохожих на те, в которых он начал разговор. Цитату из Сократа я ещё воспринял спокойно, но вот слова Дидро, сказанные им обо мне и ставшие популярными среди образованных людей в Европе, вывели меня из равновесия.
        - Отче Трифон, кто Вы? Откуда…
        - Что, Павел Петрович, ждал, поди, что и дальше кликушествовать[103 - Истерить, выражать своё мнение криками (уст.).] буду? Думал, что обычный юродивый[104 - Намеренно изображавший безумие религиозный подвижник, бичующий пороки общества и отдельных лиц.] московский с тобой говорит? - усмехался схимник. А я напрягался всё больше и больше. Но дальше он смущать меня не стал, - Я, Павел Петрович, из Головкиных буду! Михаил Гавриловича[105 - Головкин Михаил Гаврилович - (1699 - 1754) представитель древнего дворянского рода, граф, сын канцлера Петра I, вице-канцлер Анны Иоанновны, кабинет-министр (глава высшего государственного ?ргана) Анны Леопольдовны. Политический противник Елизаветы Петровны. После переворота лишён всего имущества, чинов и званий и сослан в Германг (ныне Среднеколымск), где и умер.] сын старший - по крещению Иваном звался.
        Батюшка мой, коли помнишь, ближним человеком при Анне Леопольдовне был, требовал Елизавету Петровну в монастырь запереть, а её сторонников казнить незамедлительно. Да не успел, дочь Петрова власть взяла, да батюшке моему ничего не простила. Как отца с матерью[106 - Екатерина Ивановна Головкина - (1701 - 1791) урождённая Ромодановская, единственная внучка князя-кесаря Фёдора Юрьевича - ближайшего соратника Петра I.] - то моих схватили, я только в монастыре и скрылся. А потом жизнь такая мне по душе пришлась, и иной доли я для себя не вижу! - он говорил это с такой доброй улыбкой, что я успокоился.
        - А что же Вы, отче, о своём происхождении не объявили? Матушка-то Ваша давно из ссылки вернулась, в Георгиевском монастыре послушницей живёт, прощение ей полное дано было! Чай, порадовалась бы Вам! Да и Императрица давно желает Ваших родственников из чужбины на Русь вернуть[107 - Брат Михаил Гавриловича - Александр, после опалы своего покровителя - канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, отказался возвращаться в Россию из Гааги, где был посланником в Голландии, принял протестантизм и скорее умер. Его дети разъехались по Европе, приняв подданства разных стран. Несколько внуков позже вернулись в Россию.], посодействовали бы.
        - Что, Твоё Высочество, обижен, что сыскари твои меня не опознали? - усмехнулся он.
        - Прямо мысли читаете, отче! - я расслабился и ухмыльнулся ему. Уж больно он тепло мне улыбался, да и мысли мои читал как открытую книгу. Я действительно был разозлён, пропуском Захаром того факта, что в Москве живёт наследник древней фамилии, которая пыталась сыграть против Елизаветы Петровны, но потерпела поражение и была жестоко наказана. Да и самого Трифона он изучал и ответа не нашел.
        - Не огорчайся ты так, Павел Петрович - ты же первый, кому я открылся из живущих! Знали, кто я такой, только слуга батюшкин, Иона, что меня в Екатерининской пустыни[108 - Ныне Свято-Екатерининский ставропигиальный мужской монастырь в г. Видное. Основан при Алексее Михайловиче.] спрятал, да братец мой меньший - Петруша. Только погибли они - на дороге возле Кимр их тати лесные побили. Так что, никто не знал, кто я! - он смотрел на меня прямо и грустно, не отводя взора.
        - И что же, отче, и не открылись Вы никому?
        - А зачем? Я схиму принял не от страха! Скит - дом мой! А в город вернулся - так то вид?ние мне было, что в Москву должен прийти. А зачем - это лишь Господу ведомо! Может, вот с тобой поговорить надо было, а может, и ещё дело какое мне назначено… Пока Господь меня на земле держит, хожу!
        - А матушке своей что не открылся?
        - Михаил Гаврилович у неё всегда на первом месте был! Родовая честь и супруг для неё были важнее деток. Я батюшку очень любил, а матушку только боялся. А теперь… Зачем мне сердце бередить себе, да и ей… Она, когда в Москву вернулась, не пыталась потомков своих разыскать. Кровь князя-кесаря Фёдора Юрьевича Ромодановского, что всю Россию в руках держал, пока царь Пётр своими делами занимался, своё взяла. Матушка моя, Екатерина Ивановна, его единственная внучка, и всю его гордость и жестокость в себя вобрала! Его же до сей поры люди московские к ночи не поминают! Жёстче и страшнее его никого не было! - монах вздохнул, но тут же улыбнулся и посмотрел на меня, - А тебе открылся, так иначе бы ты мне не смог довериться! А я хочу тебе помочь, поддержать, да и поправить кое-где. Понятно тебе, Павел Петрович, что я за человек? Или ещё что-то рассказать надо?
        - Да, понятно, отец Трифон! Что же тут не понять! - криво усмехнулся я.
        - Так, значит, со мной разобрались, давай о тебе поговорим, Павел Петрович! Что у тебя на душе за камень? - я видел, как пристально он всматривается в моё лицо, как внимательно он прислушивается к моему дыханию. Я видел, как судорожно сжимаются его узловатые пальцы на посохе. Я понимал, что он ждёт от меня ответа честного и не стал обманывать его ожиданий.
        - Страшно мне, отче! Привыкнут люди-то к кнуту и прянику, снова начнут свой карман впереди общего ставить! Погибнет государство наше! Вот чего боюсь!
        - Сын мой! - мягко улыбнулся мне монах, - На такое дело тебя Господь и избрал! Твоё дело вести за собой! Много ли человеку надо? Жить лучше и замечать это! Знать, что за доброе и злое ему воздастся сторицей! Ты это сделаешь!
        - А вдруг не вынесу тягот, ошибусь в чём-то важном, занедужу тяжко, али умру… Как тогда предстану на Страшном суде, не выполнив возложенного?
        - Вот оно как, сын мой… - Трифон улыбнулся грустно и снова приблизил своё лицо к моему, - Слышал ли ты, что людишки московские повадились ходить на могилку покойной жены твоей, просить её о помощи в здоровье и делах?
        - Да, отче, слышал…
        - Не противься, сын мой, почитать её будут, как местную московскую святую[109 - Святые в православии разделяются по распространённости и масштабу почитания на местнохрамовых, местноепархиальных и общецерковных.]. Давно бы уже её святой назвали, но тебя бояться огорчить! - я был огорошен. Мне всегда казалось, что Маша - моя, только моя. Я головой понимал, что захоронение её почитают, но в душе не придавал этому значения. А здесь… Видимо, что-то такое отразилось на моём лице, и Трофим протянул руку и погладил меня по голове.
        - Молод ты ещё как! И любишь ещё её - вижу… - так это было проникновенно, что слёзы навернулись на мои глаза.
        - Я ведь виноват в её смерти, отче! Я не должен был… - Трифон гладил меня по голове, одновременно грустно и ласково улыбался. Он говорил мне о путях Господних, об испытания Его, об ошибках, что мы совершаем, и никто не скажет, зачем нам даётся то или иное испытание. И моё испытание именно такое, и я должен его пройти с достоинством. Я делаю это. И так должно быть и дальше! А я верил ему, почему-то не мог не верить. Наконец он улыбнулся ещё раз и уже строго спросил меня:
        - Знаю я, женился ты, сын мой!
        - Да, отче!
        - Так почему же жену свою, коя была не веры православной, не присылал к матушке Иулиании, чтобы поучила та её вере истинной? - я, виновато опустив голову, попробовал что-то объяснить про спешку, о мамином желании поскорее найти мне супругу, про наследника, что нужен империи, наконец, про свою апатию. Трифон слушал меня, качая головой, дождался, что я замолк, перечислив все аргументы, и резюмировал:
        - Значит, решил, что всё само пойдёт. Выпустил удила уз рук… - я только поморщился от его правды. Он пристально посмотрел на меня и сказал, - Помни, сын мой, что Господь помогает только тем, кто сам старается! Думал ты, сын мой, что, коли женой твоей стала, стало быть, должна быть твоим другом и помощником в делах?
        - Думал, отче! - мрачно и решительно согласился я с ним.
        - А что так? Ведь Екатерина Алексеевна никак твоему батюшке другом не стала? Почему же ты так решил?
        - Сам не знаю, отче!
        - Что не знаешь-то? Людишек на свою сторону переводишь, управляешь ими, ведёшь за собой, а с девкой не сладил!
        - Наверное, всё казалось, что как-то само должн?…
        - Само… А коли она не шибко умная? Да напугана! Как же в чужую страну привезли, даже не показали-не рассказали! А ещё в твоей скромности жить!
        - Думал я об этом, отче…
        - И что думал-то?
        - Попробую объяснить ей всё, может, и вправду…
        - Может, и! Девка-то совсем молодая, многого не видит, многого не понимает! Или же пусть пострижётся. Я-то тебя не осужу… И Платону накажу, чтобы не осуждал. Да и чтобы в вере крепче стоял! Ишь, чего удумал, окрестил девицу, оженил, а кто же ей Бога-то в душу вложит? - корил он меня, а я принимал его слова как должное. Платон был политиком и даже очень неплохим, и это мешало ему сейчас быть мне полноценным духовным учителем. А вот Трифон не боялся ничего, говорил мне в глаза правду, причём был очевидно очень умён, образован и просто мудр…
        - И ещё тебя спрошу, Павел Петрович! - хитро улыбнулся мне монах, - Ты вот слова русские любишь, те же приказы возрождаешь, чины Петровские отменяешь, Ивана Грозного в святые продвинул, Ярослава Мудрого и прочих Рюриковичей чтишь. Это порыв души твоей?
        - Отче, я всё это не только по страсти своей творю! Те, кто к европейским словечкам, да привычкам тяготел, по большей части на Камчатку уехали, а вот для Московских дворян, да прочих - именно русские названия ближе и роднее. А уж крестьянам все эти коллегии да камергеры родными так и не стали. Я не Пётр, в шею гнать страну в Европу не желаю, да и зачем, как дикарям, в мелочах стремиться на кого-нибудь походить? Россия-то всегда промеж Востока и Запада стояла, и своими традициями тоже гордиться может!
        - Понял, я тебя, сын мой. Понял… Что же сказать, получилось у тебя - истинно, для московских жителей твой возврат к обычаям старинным мёдом для души стал, последней каплей, которая их к тебе повернула!
        Как-то легче я себя почувствовал после беседы с отцом Трифоном. Словно в детстве - отец по голове погладил, объяснил тебе ошибки, подсказал, как дальше быть, да ты ещё и под защитой его.
        - ? ?
        - Ах ты ж! Стой! - Зыков стряхнул полудрёму, в которой пребывал последние два часа и выпрыгнул из возка, не дожидаясь полной остановки, ямщик только выругался на беспечного офицера.
        - Степка! - Иван был уверен, что разглядел среди дорожных рабочих своего старого знакомого - Степку Маркова. Десятник, который следил за трудами по строительству моста через речушку в окрестностях Весьегонска, зло оскалился, но увидев мундир офицера, тут же изменил настроение.
        - Ваше Благородие! Чем обязаны?
        - Голубчик, я поручик Зыков! Это у вас Степан Марков? - он ткнул рукой в сутулого рабочего, что тащил бревно к проруби.
        - Так точно! Марков! Осуждён на два года каторжных работ.
        - Можно мне его на разговор?
        - Марков! Подь сюды! - сутулый медленно опустил свой край бревна на лёд, и также медленно побрёл к ним, - Бегом!
        - Здравствуй, Стёпа! - десятник отошёл подальше, чтобы не мешать разговору. Марков, не поднимая головы, буркнул:
        - Здравствуй, твоё благородие!
        - Стёпа, у нас тогда нормально поговорить не получилось. А тут вижу… Стёпа, мы же с тобой друзьями были, воевали вместе, зачем ты меня хотел так? Неужто, всё из-за денег, а? Не верю я, что ты такой человек! - слова давались Зыкову с трудом. На душе накипело, но речи говорить было сложно, горло прямо пережимало горечью. Он не видел бывшего дружка с отъезда из Выборга. Знал, конечно, о его наказании, но вопросы не давали ему покоя.
        - Правды хочешь, господин поручик? Правды? - Марков медленно, как во сне, поднял на Зыкова взгляд, полный лютой ненависти, - Ты помнишь, как с женой своей, Евдокией, познакомился?
        - Мы через Ржев шли и там я её и встретил!
        - Кто тебя там с ней познакомил?
        - Степка! Ты что же… - вспомнил, наконец, Иван.
        - Любил я её! Мы же в Ржеве уже две недели стояли! Я за ней ухаживал, думал - вот прям сейчас женюсь! А ты!
        - Что же ты, Стёпа не сказал? Как же ты это скрывал два года?
        - Ты всегда был счастливчиком, Ваня! Будто чертям душу продал! В корпус попал, а сколько не смогли? Я вот всё пытался, но не судьба вышла! Евдокия, как тебя увидела, так сразу ни на кого больше не смотрела! Казначеем тебя в полку выбрали, Раш тебя повышать собирался, вон и Довбыш тебя приметил! Как же тебя ненавижу!
        - Стёпа! Как же ты с этим живёшь-то?
        - Ненавижу тебя! Думаешь, мне деньги были нужны? Жалования не хватало? Да мне плевать на них было! Я хотел быть лучше тебя! Хоть в этом лучше! А потом шанс выпал вовсе тебя уничтожить! Ты такой весь замечательный, умный, удачливый! Все это видели! И все тебе завидовали! Ты думал, что все тебя любят? А на самом деле тебя же все тебя ненавидели! Кто за тебя на суде вступился? Раш твой и тот от тебя отказался! - Марков злобно захохотал.
        - Дурак ты, Стёпа! За меня тогда многие вступились, просто слова их веса не имели! А Раш… Не ожидал я, что он струсит! Верил я ему, как отцу родному! В бою с ним был! Да и с тобой тоже… Ты всё это затеял, оболгал меня тогда! А люди, бывает, верят в худшее.
        Но вот ты всё-таки… Я не мог подумать, что у тебя столько грязи на душе, Стёпа! Всё сомневался! А здесь… Зависть тебя съела! Ревность… Да уж, история, достойная пера Шекспира! Ха-ха-ха! - грустно засмеялся Зыков, - Глупец! Ушёл бы ты тогда в другой полк, Стёпа, делал бы карьеру, забыл бы Евдокию, женился бы! А ты всё гниль в сердце растил, все соблазны собрал…
        - Да ты святошу всё из себя корчишь!
        - Эх. Стёпа! Ничего ты не понял! Я, Стёпа, зла на тебя не держу! Жалко мне тебя!
        - Что на каторгу меня отправил - жалко? Что вся жизнь моя сгорела - жалко? - просто зашипел Марков.
        - Жалко мне тебя, что ты гниёшь изнутри в своей зависти! - горько скривился Зыков, - Вот и сейчас! Знаешь же, что закончится твоя каторга! Что можешь потом и новую карьеру сделать - мест, где грамотные люди нужны, вокруг множество! Жил бы этим!
        - Честь моя порушена! - рванул кафтан на груди каторжник.
        - Честь, это да… - ухмыльнулся поручик и тут же резко сказал, - Однако честь родовая порушена, а твоя собственная ещё с тобой! Можешь её заново построить! Или у вас на каторге пример поручика Ратова не знают? Как он теперь в Анадырском остроге воеводит, да Георгия получил? Он-то честь собственную имеет и растит её!
        Так ты, наоборот, всё обиды свои воспоминаешь… Вот я всё переживал тогда за жену, за сына. Что моя честь? Как им с этим быть? А у тебя никого нет, так и что же тебе мешает, просто самому всё заново начать? Помнишь, как в корпусе нам повторяли слова Марка Аврелия: «Делай, что должен - и свершиться, чему суждено!». Если бы ты это помнил, Стёпа, то уже пытался свою жизнь в свои руки взять!
        Только вот тянет тебя вниз грязь. Жалко мне тебя… И, прости меня, Стёпа! За Евдокию прости - не знал я про твою любовь, не видел я её за своею. За остальное тоже прости! Верил я тебе и не смог разглядеть, что грызёт тебя зависть! Не остановил тебя, не подсказал! Прости и прощай, Стёпа! - Зыков резко повернулся и пошагал к своей кибитке, в Ярославле его ждали дела. А Марков стоял и смотрел ему вслед.
        - ? ?
        Я вернулся в столицу с новыми силами. Самой важной задачей, которую я хотел решить, была ясность в отношениях с Прасковьей. Я чётко для себя определил, что отсутствие взаимопонимания меня не устраивает. Брак наш был не настолько политическим, чтобы я переживал за международные последствия. Платон был готов меня поддержать в случае необходимости принудительного пострижения моей супруги в монахини и отправке её в отдалённый монастырь. Общество тоже вполне приняло бы эту ситуацию, учитывая жестокость Петра, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.
        Я попробовал было побеседовать с Прасковьей, но разговора не получилось - жена просто устроила истерику и отказалась даже слушать меня. Меня это насторожило, такое поведение было для неё не характерно, открыто ругаться со мной в такой форме она до сей поры не позволяла. Изменение её поведения за время моего отсутствия должн? было иметь какое-то объяснение.
        Расстроенный я вернулся к текущим делам. Текст манифеста «Об армии и флоте» был согласован, срок солдатской службы был ограничен пятнадцатью годами. Мама была согласна с таким решением, и мы спокойно всё подписали. Публикация этого манифеста, вкупе со вторым «Об орденах», потребует от армии и общества переосмыслить подход к воинской и гражданской службе, что серьёзно займёт их внимание.
        Однако, когда ко мне с докладом пришёл Захар, я попросил его взять Великую княжну под плотное наблюдение, я хотел понять причины изменения её поведения - какое-то неприятное чувство было. Захар понимающе кивнул.
        Уже на следующий день слуга, подающий мне обед, незаметно шепнул мне, что Захар ждёт меня на кухне. Такие меры предосторожности меня насторожили, но я постарался не под?ть вида. Спокойно закончил обед, отпустил обедавших со мной Безбородко и Ивана Эйлера, а сам зашёл в поварскую, чтобы поблагодарить за прекрасный обед - я ценил своих чудесных кулинаров, что творили воистину великолепные блюда.
        - Ну? - нетерпеливо сказал я Захару, который ждал меня в одиночестве.
        - Ваше Императорское Высочество… - начал он, не поднимая на меня глаз.
        - Захар! - злость в моём голосе просто звенела.
        - Секретарь Ваш…
        - Что-о-о?! - заорать мне помешала только вскипевшая ярость, которая перехватила мне горло.
        - Прасковья Фёдоровна уединялась с ним за вчерашний день четыре раза и сегодня уже три. Правда, ненадолго - минуты на две.
        - Что он? - слова я просто рычал. Надо же, оказывается, я привязался к супруге. Ревность заиграла. Дополнительным грузом ложилось понимание, что Безбородко - один из моих доверенных лиц, от которого я не скрывал почти ничего. Да, он не успел стать мне практически родным человеком, как тот же Эйлер, но всё-таки мой секретарь знал так много, что было немного страшно…
        - Александр Андреевич последние восемь дней проявляет беспричинную радость и резвость ему прежде несвойственную. В эту Вашу поездку Вы не изволили взять его с собой - ему недужилось. Однако вскоре он поправился и принялся за работу. Вот здесь и было отмечено резкое изменение его настроения и привычек. - Захар выдал эту тираду на одном дыхании и уставился на меня с щенячьей преданностью, как бы признавая свой недосмотр.
        - Было что?
        - Не думаю, Ваше Высочество. Встречи их столь непродолжительны, что…
        - Так… Значит, всего восемь дней… - я успокоился и уже начал думать о рисках сего моего личного конфуза.
        - Так точно…
        - Не надо меня титуловать[110 - Формальное обращение в соответствии с титулом в сословно-феодальном обществе.], Захар. Не надо! Не сейчас! Твоя ошибка, что не заметил изменения настроений Безбородко и Прасковьи Фёдоровны и не уследил за их встречами. Но и моя тоже есть… Сашиного изменения настроения вообще не заметил, что нехорошо…
        - Я бы уследил, если бы они сколь-нибудь предосудительное время…
        - Это тоже понятно, Захар, но было бы поздно! Понятно? Ладно. За Безбородко наблюдение установили?
        - Так точно!
        - Всю переписку, что идёт через него, под контроль взял?
        - Так точно!
        - Есть ещё что важное?
        - Мне кажется, что странное поведение английского посланника может быть с этим связано!
        - Так-так… - Захар мне уже однократно докладывал, что посол короля Георга III сэр Роберт Ганнинг ведёт себя необычно - прячет свои документы очень тщательно и наши агенты из обслуги не могут получить к ним доступ, работает много и никого не допускает к себе в это время. Причины такого поведения были непонятны и могли заключаться в личных его проблемах - он незадолго до этих событий сменил любовницу. Так что копаться в этом пока было признано нерациональным. А вот теперь действительно как-то всё складывалось…
        - Я уже велел с него глаз не спускать, чтобы даже в туалетную комнату без присмотра не выход?л!
        - Молодец! Ищи, Захарушка, что-то назревает!
        Мне надо было подумать и я, сославшись на усталость с дороги, отправился в Петергоф к маме за советом.
        - ? ?
        - Винишь Безбородко, Павлуша?
        - Конечно, мама! Он моё доверенное лицо, секретарь! Ему известны секреты Империи…
        - Брось ты, Пашенька! Он молодой человек, со своими страстями!
        - Что ты говоришь-то! Я, чай, тоже молод, но такого…
        - Ты красив и интересен женщинам, Паша! Очнись! Посмотри на своего Безбородко! Над ним смеются в обществе - он уродлив, толст и неприятен! Дамы издеваются над ним, даже его положение не привлекает светских любезниц. Он ищет продажной любви, и это знают в обществе! Он несчастен и одинок. А здесь прекрасная дама… Ты же понимаешь, что твоя Прасковья очень хороша собой?
        - Ты думаешь, что она…
        - Она играет им, конечно! Для каких своих целей, вот вопрос…
        Мама была мудра и правильно умела разобрать ситуацию. Конечно, Саша некрасив, но я не придал этому значения, понадеявшись на его преданность. А он, как оказалось, бесконечно несчастлив от такого невнимания противоположного пола, его снедает сладострастие. Похоже, что он не в состоянии удержаться от соблазна. И это в лучшем случае! Хотя нет - он не смог бы сознательно участвовать в заговоре, более того, быть его инициатором. Это было бы слишком - сначала обмануть Румянцева, потом Теплова, потом меня, потом мою жену. Это уже попахивает паранойей.
        Нет, я просто глупо поступил, приблизив его. Слишком уж легко использовать очевидные проблемы человека, а я их не учёл. Ладно, продолжим наблюдать. Необходимо понять смысл этих действий Прасковьи. Я вернулся в столицу снова спокойным и уверенным в себе человеком. Вида я не показывал, лишь ежедневно получал отчёты Пономарёва, да отложил на время большие совещания.
        Глава 16
        Через несколько дней Захар принёс мне новую информацию. Прасковья активно строила глазки молодым офицерам моего конвоя, что укрепляло меня в мыслях о её злом умысле. Но это было не всё, на следующий день в обычном пакете переписки с английским посланником, который отправил Безбородко, ушлый Захар обнаружил лишнее.
        Пономарёв решил вскрывать всю переписку, проходящую через руки моего секретаря, и нашёл там небольшое письмо, которое оказалось личным посланием моей жены английскому премьер-министру лорду Фредерику Норту. В этой записке Прасковья выражала согласие стать Императрицей России и указывала на свою преданность королю Георгу. Вот так…
        Опять заговор. Король Георг не простил нам с мамой отказа и решил сыграть против нас с помощью моей жены. Переписка, судя по всему, уже велась раньше. Только вот как? Безбородко не мог до недавних пор передавать её сообщения, или всё-таки мог? И почему мы не видели даже следов такой переписки в корреспонденции английского посланника, которую мы как бы контролировали?
        У нас давно и успешно работал «Чёрный кабинет», с которым сотрудничал Карпов. Кабинет полностью досматривал всю трансграничную почтовую переписку. Шифры, даже самые сложные, быстро нами раскрывались. Как мы пропустили такое?
        Надо было найти ответы на эти вопросы, да ещё и выяснить, как именно собираются осуществить переворот наши английские друзья и кто им в этом поможет. Правда, я не собирался на сей раз доводить дело до драматической развязки - слишком уж в прошлом это было чревато последствиями.
        Захар начал копать. Вскоре он вычислил, как же моя супруга вступила в контакт с Робертом Ганнингом. Всё оказалось простым до банальности - Прасковья танцевала с ним на балах и приёмах, каждый раз… До эпохи подслушивающих «жучков» было ещё очень далеко, и агенты Тайной экспедиции не обратили внимания на эти контакты - она танцевала много, активно и часто не со мной.
        А потом обнаружились и наши «почтальоны». Пристальное выяснение контактов Великой княжны указало на повара, который числился в креатурах приснопамятной Екатерины Романовны Дашковой. Дашкова, не получив ожидаемых ею в результате давнишнего переворота благ, удалилась от двора и находилась длительное время за границей. Вернулась она домой одновременно с прибытием Гессен-Дармштадского семейства и проживала в Санкт-Петербурге. Несколько раз Екатерина Романовна посещала маму, но никаких новых выгод от этого не обрела.
        Единственное, что она смогла сделать, так это пристроить на хлебные места нескольких своих слуг, да получить обещание обучения её единственного сына Павла в корпусе по его выбору по достижению необходимого возраста. Так вот, повар-француз, которого Дашкова привезла с собой в Россию, оказалось, неоднократно готовил блюда лично для Прасковьи Фёдоровны и подавал их в частной обстановке. Этот же повар готовил свои кушанья и в доме Екатерины Романовны, коя с завидной регулярностью встречалась с сэром Робертом Ганнингом, официально по вопросам заботы о своём сыне, что обучался в Эдинбурге.
        Повар уже месяц как сломал себе ногу, поскользнувшись на льду, и пребывал в одной из городских больниц под присмотром врачей. Видимо, после этого казуса моя супруга нашла новый канал переписки в лице моего же секретаря.
        Передача писем в Англию, видимо, осуществлялась посредством нескольких английских торговцев, которые почему-то повадились плавать в Ригу зимой, не опасаясь замерзания Рижского залива, что бывало неоднократно. Они прикатывались с обозами в Петербург где, конечно же, встречались с посланником. Торговля их была вполне успешной, но риски подобного плавания были слишком велики. Эти купцы могли быть курьерами английского двора, и такие предположение следовало проверить.
        Наблюдение за британским посольством пришлось усилить, а ближайший обоз из Риги был ограблен лесными татями - что же, риск зимней торговли! Тело купца так и не нашли, точнее, его не нашли официально, и это неудивительно - волки нынешней зимой свирепствовали и погрызли многих. А на деле сей коммерсант действительно оказался курьером, при нём нашли секретные письма, да и сообщил моим следователям он многое.
        В общем, заговор мы взяли под плотный контроль. События неслись галопом. Прасковья жаловалась Ганнингу, что ей не удаётся найти себе твёрдых сторонников, а обстановка во дворце препятствует этому. Уже в конце февраля 1776 Ганнинг отправил ей успокаивающий ответ, что Англия готова ей помочь в этом.
        После такого события, в течение трёх дней Тайная экспедиция получила несколько сотен писем о принуждении к участию в заговоре от членов масонских лож, а сам главный масон России, старый друг и соратник мамы, Иван Перфильевич Елагин, тайно прибыл в Петергоф, где и излил душу Императрице. Англичане, очевидно, были уверены в своём контроле над масонским обществом в России. Тщательно культивируемое ими движение, которое считалось неким признаком цивилизации, пустило глубокие корни в нашем государстве. Пусть многие его члены оказались удалены из столицы после Панинского заговора, но большинство не пострадало, и на сей момент франкмасонами были почти все образованные люди России.
        Мы не препятствовали функционированию лож, считая, и, как оказалось, справедливо, что это просто некое модное увлечение, и на лояльность наших подданных мы можем рассчитывать. Конечно, за деятельностью обществ был надзор, и теперь Захара не было проблем с вычислением нелояльных. Таких было не очень много, но они были. Что же, тянуть дальше было бы опасно и глупо, был отдан приказ на устранение заговора.
        Начали мы с Безбородко. Я долго думал над причинами и глубиной его измены и пришёл к выводу, что Прасковья элементарно использует влюблённого юношу. Мне надо было проверить результаты своих размышлений. Так что, я просто ознакомил его с письмом Прасковьи, который на его глазах извлёк из запечатанного конверта, что он прямо перед этим вложил в пакет и передал курьеру.
        Если в начале беседы, он героически отстаивал невиновность моей супруги, ведя себя подобно рыцарю из романов, то после этого всё поменялось. Лицо Александра исказилось, когда он осознал, во что оказался вовлечён. Дополнительной неожиданной для Безбородко деталью была фраза Прасковьи о необходимости устранить его. Влюблённому сложно принять, что предмет его воздыханий именует его «бесполезным уродцем».
        - Она ведь говорила, что любит меня! Что мы будем вместе! Что вскоре она получит больше свободы и тогда…
        - То есть, дорог?й Александр Андреевич, Вы были готовы на адюльтер по отношению ко мне - Вашему императору и как я наделся другу?
        - Она не любила Вас!
        - А Вас? - здесь он просто заплакал. Он рыдал как ребёнок, узнавший, что Деда Мороза не бывает. Вся его жизнь, все надежды и чаянья утекали в дыру, которую он же сам проделал своим безумием страсти. Бессмысленной страсти.
        - Она говорила, что это письма её матери и сёстрам, которые Вы ей запрещаете отправлять! - Безбородко оправдывался из последних сил.
        - Это похоже на меня? - я говорил с ним ласково, с отцовской усмешкой.
        - Нет! Но…
        - Саша, Вы же всё понимаете, что же сопротивляетесь правде?
        - Я не верю…
        - Не верите или не хотите верить?
        - Не хочу! - голос его звучал глухо. Он сидел передо мной, уничтоженный собственной глупостью, обманутый любовью.
        - Так сделайте над собой усилие! Рассказывайте! Рассказывайте, как стали изменником. - и он начал говорить. Всё было так, как я думал. Прасковья воспользовалась наивным юношей, который мечтал о любви. Нашёптывала ему на ухо разные сказки, и он делал всё, что она просила, надеясь, скоро получить её. А она решила просто убить его, чтобы не объяснять ему, почему этого не будет…
        - Я не виню Вас, Александр Андреевич! Вас использовали… Но так ли это важно сейчас? Я не могу Вам доверять больше. Вы слабы, и Ваши слабости могут использоваться врагами - и моими, и Вашими… Вам надлежит привести свои страсти в порядок, научится ими управлять. А до сих пор Вы неспособны занимать важные посты. Я не хочу Вас обманывать - Вы один из самых талантливых моих подданных и могли бы вырасти в даже более значимую фигуру, чем сейчас. Но после этого… Идите, напишите всё, что знаете. Пока Вы будете находиться во дворце под негласным арестом. Вы не будете ни с кем общаться, а я пока решу, что с Вами дальше делать. - он подавленно кивнул и вышел. Его встретил Захар и повёл к себе на допрос.
        С Прасковьей было всё сложнее. Она отбивалась, визжала, не в силах признать своё поражение. Обвиняла меня, что я хочу её убить, унизить. Картина была пренеприятная. Только масса фактов, которые были против неё, заставила мою супругу сдаться и признать всё. Правда, как оказалось, у неё был козырь в рукаве - она сообщила о своей беременности, потом зарыдала. Это меняло многое. Сослать непраздную жену в монастырь или, тем более, на плаху для меня было положительно невозможно. Да и понимал я, что какие-то чувства я к ней испытывал. Венчаны мы с ней перед Богом. Больно это всё сложно…
        За всей этой картиной из соседней комнаты тайно наблюдали мама и Финк фон Финкельштейн. Прусский посол мне был нужен, чтобы легитимизировать все мои дальнейшие действия в глазах Фридриха Великого, который после назревающей ссоры с Англией должен был остаться моим союзником против амбиций Священной Римской империи, поддерживаемой Францией. Мне было необходимо дать понять старому Фрицу, что он подсунул мне паршивый товар, которым воспользовалась, причём совершенно бессмысленно, Англия, и не моя вин? в возможном разводе как с супругой, так и с нашим общим партнёром.
        После этого я попросил маму принять Прасковью в Петергофе и позаботиться о ней, пока она носит в себе моё дитя. С её дальнейшей судьбой мы разберёмся после родов. Конечно, при других обстоятельствах, я бы не стал затевать скандал с Англией, но здесь уж шила в мешке не утаить, да и не пойти сейчас на принцип означало убедить англичан в их вседозволенности.
        Я не хотел повторить судьбу того, прошлого, Павла Петровича, убитого табакеркой в висок. А убили-то его, а точнее - меня, в результате заговора ближних людей во главе с собственным сыном, будущим Александром I. И за всеми этими событиями стояли англичане. Жалко, что я не помню имён и обстоятельств этого заговора, но и того, что помню, вполне достаточно - в общем, особо тёплых чувств к англичанам я не испытывал.
        Сэр Роберт Ганнинг не ждал нашего визита. Всё было обставлено без шума, войска привлекать не стали, все сделали специалисты Тайной экспедиции. Посланник, одетый в халат, был искренне шокирован - он слишком был уверен в своих способностях интригана и не ожидал, что всё вскроется ещё до завершения подготовки переворота. Ганнинг не мог понять суть происходящего и безвольно сидел в кресле, ожидая завершения обыска.
        Большинство тайников были нам известны заранее, но нашли ещё и несколько новых - улов был знатный. Такой коллекции неофициальных писем английских вельмож я даже не ожидал увидеть. Там было достаточно материалов, чтобы опозорить не только одного короля или премьер-министра - всю Англию. Показать их ненависть даже к своим друзьям, презрение к окружающим. А их беспечность переходила все мыслимые пределы - писать такое открытым текстом! Почему эти письма сохранял Ганнинг понятно - они могли ему пригодиться.
        В комплекте с депешами, которые мы изъяли у Прасковьи и Дашковой, они давали полную картину заговора. Нас с мамой англичане просто решили убить для большего контроля российской политики. Таким образом, британцы хотели также резко усилить свою власть и над Пруссией - у Фридриха не оставалось бы больше никаких вариантов, кроме как, полностью следовать в кильватере[111 - Кильватер (гол.) - струя воды, оставляемая идущим судном. Идти в кильватере - в переносном смысле, следовать путём, указанным «старшим» партнёром.] воли Англии.
        Письма Георга III и премьер-министра Норта могли потрясти всю Европу. Как же монарх и главный министр одной из важнейших стран мира захотели убить своего союзника и одного из популярнейших европейских лидеров. Позор для них был бы огромным - противники политики Георга могли как минимум добиться отставки правительства лорда Норта, между прочим, сводного брата короля[112 - Лорд Норт, по мнению современников, родился в результате любовной связи его матери с Принцем Уэльским Фредериком - отцом короля Георга III.]. Англии стало бы значительно сложнее оперировать на континенте, а главное - помешало бы торговле.
        Однако это навредило бы и нашей торговле. Англия была важным партнёром. Мы поставляли туда почти всё, что могли, и хотя британцы уже не были главным покупателем наших товаров, но всё ещё были крупнейшим. Я не был готов сейчас потерять третью часть экспортной выручки, так что выносить сор из избы совершенно не входило в мои планы.
        - Сэр Роберт, я не требую от Вас показаний, мне всё ясно. - тот поднял глаза пустые и мутные, как у снулой рыбы, - Завтра же Вы получите письмо с Острова, из которого Вы узнаете о болезни своего кузена. Сразу же запросите у меня паспорта и уедете. Отправитесь ямской гоньбой[113 - Почтовая служба в России - самый быстрый способ передвижения.], через три дня будете в Риге, где сядете на судно. Ваш капитан Уайтинг будет Вас ждать. Понятно?
        - Да, но…
        - На словах передадите моему брату Георгу, что я помню оскорбление, которое он мне нанёс. Дружба наша на сем закончена. Вся эта грязная история останется между ним и нами - я не желаю на всю Европу позорить собственную супругу. Всё понятно?
        - Да, Ваше Императорское Высочество!
        Вот ничтожество! Я с удовольствием убил бы его собственноручно, но не ст?ит демонстрировать свои чувства, особенно перед врагами, м-да…
        - ? ?
        Пришлось учинять новое следствие. В обществе безошибочно определили, что во главе заговора встала Екатерина Романовна Дашкова, а союзников она искала в масонских обществах. Отъезд Ганнинга замечен не был, зато люди отлично заметили аресты почти сотни членов масонских лож. А последующий Манифест «О запрете тайных обществ» укрепил образованные слои в уверенности вреда таких объединений.
        Самая сложная ситуация была с Никитой Акинфиевичем Демидовым. Сей немолодой уже человек, один из наследников великого Акинфия Никитича, который и создал промышленную империю Демидовых, играл не последние роли в масонских кругах и был своим зарубежным начальством посвящён в заговор. Однако же он не поспешил проинформировать Тайную экспедицию о сём прискорбном факте, и хотя активности в вовлечении в данный преступный комплот новых членов не проявил, но и не воспрепятствовал этому. Непосредственно перед арестами участников каким-то звериным чутьём он ощутил обречённость этой задумки и примчался с покаянным письмом в Зимний дворец.
        Он был, без сомнения, виновен, но также и невиновен, ибо всё же доложил о заговоре задолго до его завершения. Так что, пришлось его наказать, но несильно - он был отправлен к своим землям на Урал, с заданием привести дела в порядок, заняться увеличением производства с соблюдением всех установленных в империи законов. Такая милость была обусловлена и его репутацией одного из лучших заводчиков и покровителя технических новинок.
        Я также поставил ему задачу увеличить продажи нашего железа через Чёрное море в Турцию и дальше, в Средиземноморье. Это начинание вполне позволялось нашими торговыми соглашениями и было уже просто необходимо в свете конфликта с Англией. Важнейшим препятствием было отсутствие нормальных транспортных путей, позволявших перевозить большие объёмы подобных грузов.
        Для решения этой проблемы уже были предприняты определённые шаги, в частности, в окрестности города Царицын ещё почти год назад была отправлена группа инженеров для изучения возможности построения канала, соединяющего Волгу и Дон. Однако я хорошо понимал, что это будет крайне затратное предприятие, и обязал Никиту Акинфиевича заняться организацией подобных работ и привлечением финансирования.
        Для Демидова такая задача выглядела всяко лучше отправки на каторгу или на Камчатку, и мы расстались вполне довольные друг другом.
        Прасковья сломалась, плакала и просила вернуть её домой, к маменьке. Я к женским слезам всегда относился плохо, а здесь вообще, сердце рвало. Моя женщина, пусть и не любимая, но ведь моя же. Супруга она моя перед Богом и людьми. Мама сама её допрашивала, я просто наблюдал.
        Я многое понял. Маленькая девочка, она приехала в чужую страну, к чужим людям, от мамы и сестёр, которые её любили, холил и лелеяли. Приехала, вед?мая мечтою стать как Екатерина - правительницей, что восславится в веках. Приехала в дикую страну, цивилизовать и царствовать, а попала… Где пышные балы и беспредельная роскошь, где глупые дикари, только и ожидающие её слова? Всё работает без неё, все понимают друг друга с полуслова и, пусть не гонят её прочь, но особого внимания к её словам не проявляют. Обидно!
        А я? Чёртов сухарь! Не понял, не поддержал! Ничего не заметил… Просто назвал её своей женой, и всё. Всю думал о своей потере. Зачем тогда женился?
        А Прасковье помогла Дашкова. Вот волчица, а не женщина. Не получила того, что хотела после переворота Екатерины, тогда решила добыть своё после нового. Она всё и затеяла. Завела интригу, охмурила Прасковью, убедила Ганнинга.
        Я Екатерину Романовну сам допрашивал. Очень хотелось на пытки её отправить - оскорблениями так и сыпала. Всё описывала, как четвертовала бы маму-предательницу, что обязана была ей вообще всем! По её словам, она Императрице лучше родной матери была! Меня так, по её мнению, следовало бы придушить в колыбели. Брызгала ядом, шипела - воистину, змея! Сначала у меня даже сложилось впечатление, что она полоумная. Но, подумав, я понял, что здесь всё-таки гремучая смесь страха, неизбывной злобы и обманутых надежд.
        Посоветовавшись с мамой, я решил оставить её сидеть в казематах Петропавловской крепости, пока следствие не выявит все её связи. Дашкова очень много времени провела в Англии, там же учился её сын, у неё были связи - со всем требовалось разобраться, да и деньги, которые у неё водились в большем изобилии, чем следовало ожидать привлекали наше внимание.
        Пока выходило, что главным заговорщиком была именно Дашкова, ну и англичане, которые запустили этот маховик. Выводы были сделаны, теперь посольских возьмут под более плотное наблюдение, а въезжающих в страну усиленно досматривать - нечего всяким торговцам, да праздношатающимся без контроля проезжать.
        На сей раз мы справились с заговором значительно лучше. И профессионализм спецслужб вырос, и общество отреагировало на усилия бунтовщиков сугубо отрицательно - то есть массой доносов, да и не требовалось мне теперь всё доводить до взрыва… В общем, на сей раз заговор получился каким-то опереточным, что ли.
        К чёрту этот «Катькин бунт», как его назвали в народе! У меня дел полн?! После раскрытия заговора я поехал в инспекционную поездку, которую задумал ещё до него. Мне требовалось лично оценить архангельского губернатора Михаила Кречетникова - брата того главного астраханского администратора, который был мною жёстко наказан. Было крайне подозрительно, что брат такого ничтожного человека, как Пётр Кречетников, славится как один из лучших губернаторов, пусть у него были и личные рекомендации самог? Румянцева.
        По дороге днёвок не делали - доехали споро. Архангельск мне понравился - сразу видно, богатый город, на дорогах чисто, каменных домов много, улицы полны народом. Он был ещё архаичен и чем-то напоминал мне Москву до её переустройства. Губернатор встретил меня и показал город. В Архангельске было две гимназии - две, столько же, сколько сейчас в Москве.
        Город явно процветал. Отмена всех абсурдных петровских ограничений по развитию торговли, кораблестроительства и застройки пошли ему на пользу. Сам губернатор вёл себя странно - по слухам на него большое влияние оказала опала его старшего брата. После отправки Петра Кречетникова на каторгу Михаил пытался наложить на себя руки. Поняв бесперспективность борьбы за брата, Кречетников-младший решил, что теперь и для самого всё кончено.
        Остановила его только вера, точнее, страх перед самоубийством ею внушённый. Подробности всего этого были его личной тайной, но теперь он стал верным прихожанином и даже приятельствовал с епископом Архангелогородским и Холмогорским Арсением, который оказывал ему всяческое покровительство и даже стал его духовником.
        Теперь, по словам своего епископа, Кречетников-младший изменил свой высокомерный нрав, начал смиренно относиться к людям, и посвятил себя заботе о племяннике, оставшемся сиротой после смерти матери, не пережившей позора мужа. Такой набор информации о губернаторе и вызвал мои подозрения, которые начали разбиваться сразу по прибытии в город.
        Дом Кречетникова в Архангельске был беден до такой степени, что я не смог разместиться в нём. Губернатор проживал с супругой и племянником всего в нескольких комнатах. Выезд[114 - Выезд (уст.) - лошади с экипажем и упряжкой.] его был меньше купеческих, средства свои он активно жертвовал на городское строительство и украшение Троицкого собора. Зато репутация у него была очень жёсткого человека, который твёрдой рукой управлял губернией, не оставляя без своего внимания даже дальние её уголки. Кречетников носился по подведомственным землям, непрестанно следя за ходом работ по улучшению дорог, которые он же и затеял.
        Всё это мне рассказывали степенные архангельские купцы, которые вернули себе уверенность в будущем и прямо былинную гордыню. Они не стеснялись обращаться ко мне с разговорами и просьбами. А сам Кречетников при мне словно был не совсем от мира сего - задумчивый, тихий, молчаливый.
        - Михаил Никитич, я даже понять не могу - Вы ли губернатор Архангельский или мне подсунули кого другого, а настоящий где-нибудь в Пустозерске[115 - Теперь полностью исчезнувший город близ Нарьян-Мара.] порядок наводит? - мягко улыбнулся я Кречетникову. Мы ехали к Соломбале[116 - Исторический район Архангельска на Соломбальских островах, место размещения Адмиралтейской слободы.], смотреть верфь.
        - Ваше Высочество, я же по заветам Божьим живу, скромность за добродетель почитаю.
        - А вот купцы ваши говорят, что губернатор крут. Да и доносов на Ваши жестокость и самоуправство от чиновников и офицеров множество. Где же здесь скромность-то?
        - Я, Ваше Высочество, за каждый проступок свой ответить готов. Даже, как брат, могу в Нерчинск отправиться, но я десятой заповеди не нарушал. Твёрд я в этом - всё, что делал и делаю, всё по чести. Коли лихоимство или окаянство какое допущу, то как потом перед Богом отвечу? - он распалялся, уже тихо рыча к концу своих слов.
        - К Вам, Михаил Никитич, я претензий не имею. Хоть и проверили мои люди доносы на Вас. К примеру, ваш Холмогорский бурмистр Мокрицкий по результатам расследования отправится солдатом на Камчатку - подлинно вор, как Вы и указали, да ещё и дурак, коли жаловаться на такое решил.
        - Даже так, Ваше Высочество, на Камчатку?
        - А куда его ещё такого? С такими характеристиками ему даже острог на Лене-реке не доверишь - всё испортит.
        - А брата моего Петра, значит, в Нерчинск?
        - О, Михаил Никитич, разговор наш приобретает черты откровенного!
        - Вы не желаете этого, Ваше Высочество?
        - Напротив, я рад поговорить с Вами об этом. Вы мне непонятны, что опасно. Я должен знать, что в голове у людей, которые окружают трон и следить за тем, чтобы они были верны престолу и государству. Возможно, Вам это неприятно?
        - Моё мнение, Ваше Высочество…
        - Имеет огромное значение, Михаил Никитич! - прервал я его. - Вы губернатор, причём Ваша работа, проделанная чуть больше чем за год, оценивается очень высоко. Ваши люди молятся на Вас, чиновники воют, но работают. Впору к Вам людей на учёбу отправлять. А у Вас камень за пазухой, и преогромный… Вы хотите про брата своего спросить, почему он в Нерчинск поехал? Много слухов ходит?
        - Ходят слухи… Что Вы его, Ваше Высочество, по злобе да плохому настроению…
        - Да, накипело у Вас, Михаил Никитич, коли Вы такое мне в лицо говорите… Не страшно ли по той же дороге, что и братец отправиться? А? - я с интересов заглянул ему в глаза.
        - Не страшно! Я перед людьми и Богом чист!
        - А за племянника да супругу не страшно ли? - усмехнулся я.
        - Люди им проп?сть не дадут! - скулы его свело судорогой.
        - Не волнуйтесь Вы так, Михаил Никитич! За мной тоже несправедливости нет! Перед Богом я чист! За честные вопросы наказания нет. - грустно усмехнулся я, - Вот, Вы же в войну в Крыму при князе Долгоруком были?
        - Был, Ваше Высочество!
        - Калмыков в бою видели?
        - Видел…
        - Ну и как они? Много ли их заслуги в крымской виктории?
        - Так, почитай, они половину дела сделали…
        - Так вот, больше не сделают! Нету калмыков больше… Что-то там в степи ещё есть, но вот Калмыцкая экспедиция уже в основном вопросом заселения опустевших земель занимается. Начнись сейчас война, легко ли нам без калмыков будет?
        - Это да, но…
        - А почему это случилось? А! Так это потому, что новоназначенный Астраханский губернатор принялся радостно воровать всё, что видит, а тем временем калмыков началась вначале небольшая, но уже всё-таки война. Он должен был доложить в столицу, собрать войска, двинуть их в степь, чтобы развести пока ещё не смертельных врагов. А братец Ваш забоялся, что пришедшие полки, да ещё и вновь присланные чиновники могут его игры увидеть, в лучшем случае захотеть, чтобы он своими доходами с ними и поделился, и смогут тем самым свободно обогащаться ему помешать!
        Да и потом, когда катастрофу в степи скрывать уже было невозможно, он не нашёл времени отправить к калмыкам войска, разделить врагов, помочь выжившим, а, напротив, продолжал сладострастно промышлять себе состояние. В остальной же губернии тоже настал полный развал - все начали воровать, торговля встала, купцы разорены. Он так увлёкся сим деянием, что даже перестал скрывать свой промысел от приехавших на замирение степи военных и гражданских чинов.
        И всё это продолжалось до тех пор, пока я его не вызвал к себе. А мне он радостно сообщил, что калмыки - дикари, и обращать внимание на них ему невместно, да и дела губернские неинтересны - он же обогащением занимался. Так что я должен был сделать с таким губернатором? Как Вы думаете, Михаил Никитич? - я поймал его взгляд. Он посмотрел на меня, пожевал губами. Потом закрыл глаза и молчал несколько минут. Затем глухо ответил:
        - Казнить!
        - Вот-вот… Казнить! Причём с оглашением, и чтобы и весь род его в позоре прибывал. Я же так не поступил, Вас и сына его - Ивана Петровича, не тронул. Что Анна Яковлевна умерла - воистину не желал такого. Что же Вы, Михаил Никитич, этого всего не знали? Всё разве тайно делалось?
        - Знал, Ваше Высочество!
        - Так что же Вы меня об этом спрашиваете? Похоже, ли, что я со зла Вашего брата на рудники сослал?
        - Не похоже, Ваше Высочество! Прошу простить меня за глупость! Надеялся я, что есть хоть какая-то неправда, что оговорили брата… Брат он мне! Кровь родная!
        - Как же так получилось, что Пётр Никитич так себя повёл? Сами-то понимаете?
        - Хотел бы сказать, что не понимаю, что чёрт его попутал, но… Всегда он был слабым до денег и не шибко умным… Тут и моя вин?…
        - Где она, Михаил Никитич, вин? Ваша? Вы далеко от него были и видеть всего не могли.
        - Мог! Мог предупредить его!
        - О чём? О чём младший брат может старшего упредить? Уж не валите на себя лишку. То, что Вы нашли в себе силы не стать подобным брату уже похвально. Правда ли жизни себя лишить хотели? - он дёрнулся от вопроса как от чувствительного укола.
        - Хотел… Уже и пистоль приготовил…
        - Что остановило?
        - Владыка Арсений остановил. Узрел он что-то во мне на службе в субботу ту и заговорил…
        - Я рад, что он Вас тогда в этом намерении упредил!
        - Спасибо! А могу ли я за брата своего попросить? Чтобы из рудников он хоть на поверхность вышел?
        - Нет, Михаил Никитич! Во-первых, он справедливо наказан. Что же я за царь, коли неправедно решать буду, какой пример для прочих подданных моих? А во-вторых, Вы пока ещё неспособны просить такого! Кто Вы? Неплохой губернатор, но без году неделя на месте. Славы за Вами нет, заслуг немного.
        - Я заслужу!
        - Вот когда заслужите, тогда и просить будете! - твёрдо улыбнулся я ему.
        На следующий день на прощальном приёме ко мне подошла делегация горожан во главе с губернатором и владыкой Арсением.
        - Чем обязан, господа? - я был удивлён, к тому же их подход вывел меня из задумчивости относительно дальнейших планов.
        - Ваше Высочество! - обратился ко мне самый смелый из золотых поясов, - Мы тут с просьбишкой ничтожной! - я напрягся. После московского решения об оставлении налогов на восстановление города с пожеланиями повторить подобное обращались почти все губернии. Пришлось даже разразиться публичной руганью, чтобы остановить поток прошений. Вот здесь, похоже, воспользовавшись моим явным благоволением к Архангельску, местные решили повторить сию глупую затею. Я категорически не мог уже делать подобных подарков - деньги были нужны очень.
        - Слушаю вас.
        - Мы вот тут хотели город наш перестроить! - оратор под моим строгим взглядом смутился и стал робко отодвигаться с первой линии горожан.
        - Хотели бы начать перестройку города в соответствии с утверждённым общим планом устроения Архангельска. - вступил уже сам Кречетников, принимая удар на себя.
        - Ну и я при чём здесь? - моё недовольство пыталось выплеснуться наружу.
        - Просим утвердить проект создания общества устроения Архангельска, Ваше Высочество! - криво усмехнулся губернатор, поняв причины моего недовольства, - Денег не просим!
        - Ну, уж коли денег не просите… - улыбнулся уже я, - Тогда давайте, рассказывайте о своих идеях!
        Торговые ряды Архангельска, очень красивые строения XVII века во время запрета торговли пришли в негодность, и горожане просили разрешения их разобрать. Намеревались завести водопровод и канализацию. Сам город же хотели радикально перестроить по новым планам, изменив уличную сетку по образцам перестроенной Москвы. К тому же кроме зданий присутственных мест для губернских служб, дома губернатора, аж трёх гимназий и множества крупных частных особняков, собирались возвести новый кафедральный собор Михаила Архангела.
        В общем, планов у горожан было громадьё. Для их реализации архангелогородцы порешили отдавать на эти цели десятую часть своих доходов, Владыка Арсений брал на себя ответственность за честный сбор и сохранность средств, а Кречетников должен был этими деньгами распоряжаться.
        Я смотрел на них и улыбался. В голове крутились две мысли. Первая - я горжусь такими людьми, которые решили сами отдать свои деньги, заработанные тяжким и опасным делом, причём отдать без давления. А вторая - налоги надо повышать помаленьку, купцы уже жирком обрастают, деньги у них водятся. Правда, вторую мысль я сейчас отбросил - не время ещё.
        - Значит, три гимназии? - усмехаясь, спросил я.
        - Три, батюшка-государь! Две нам никак - детишек много, грамота нужна! Дела купеческие требуют! - снова пришёл в себя спрятавшийся было среди товарищей авторитетный обладатель золотого пояса.
        - Так и в Москве их всего две! Только в столице три ещё! - уже открыто смеялся я.
        - То их дело, государь-батюшка, нам точно три надобно!
        - И нам ещё, Ваше Императорское Высочество, не помешал бы Лицей, подобно тому, что для чиновников и учёных людей создан, но только для дел торговых! - вступил в разговор ещё один член делегации, церемонно кланяясь мне на французский манер.
        Вот это интересно! Я подобное направление изначально упустил. Ломоносов упоминал эту тему в наших беседах об образовании, но всё было тогда не к спеху, а потом я как-то об этом благополучно забыл. И вот только здесь, в Архангельске, эта идея всплыла из уст местного купца. В Петербурге и Москве о подобном никто не упоминал, воистину, пока именно здесь наша торговая столица!
        Проект я их, конечно, согласовал, но сначала передал своим секретарям. Вместо одного Безбородко, которого я отправил в Астрахань во вновь сформированную киргиз-кайсацкую экспедицию, я завёл себя двух. Бумажной работой и аналитикой занялся Михаил Вейде, отставной поручик из обрусевших немцев, упрямый педант, у которого всё вокруг сразу оказывалось на своей полочке, а деловые вопросы передал в руки Ивану Бантышу, из окольничих, вызвавшего у Румянцева восхищение своим умением выводить на чистую воду самых прожжённых дельцов.
        Пусть таланта у них двоих было меньше, чем у одного Безбородко, но порядок они навели, и положиться я на них вполне мог. Ребята уже не юные, семейные, обстоятельные и верные. Они посмотрели проект, уточнили детали. От себя я попросил не разбирать Торговые ряды, а восстановить их как память о великих предках достойных людей, да и с перестройкой Собора не спешить. Уж лучше новый построить, чем старый разбирать - красивый он, намоленный, дышалось там легко. После правок я его со спокойной душой согласовал. Отслужили по почину Архангелогородских горожан торжественный молебен.
        На дорожку отвёз меня Кречетников в Конецдворье - село неподалёку. Там местный священник - отец Тихон Бородулин, оказался большим любителем рыбы и затеял её готовить и запасать по-разному. Вот и позвал меня губернатор посмотреть на него и труды его.
        Село-то было большое, красивое, все дома из дерева - резные, чудесные, словно в сказку попал. Бородулин был настоятелем Свято-Никольской церкви, жил при ней. Огромный, мрачный, чернобородый встретил он нас не приветливо. Года не прошло, как он овдовел, оставшись с тремя детьми один. Ну, как один - люди его не оставили, но всё же таки…
        Я не нашёл ничего лучше, чем приветить его сыновей - трое ребят, старшему из которых едва исполнилось десять, а младший - годовалый младенец. Хорошие мальчишки - живые, пусть грустные, но любознательные. Мой разговор с ними действительно заставил их отца расслабиться и начать с нами беседу.
        Он сам был из-под Курска и получил этот приход уже почти как двенадцать лет. За его добрый нрав и любовь к рыбе ценили его местные крестьяне. Батюшка коллекционировал и выдумывал разные способы заготовки, приготовления улова, и теперь соседи уговорили его собрать артель по рыбному промыслу и стать в ней кормщиком.
        Бородулин угощал нас своей продукцией, рассказывал про происхождение рецепта, либо про обстоятельства его возникновения - он оказался замечательный сказитель, недаром его так ценили прихожане. Мне понравилось. Понравилось всё, а особенно вкусная рыба! По некоторым блюдам невозможно было даже догадаться, что они приготовлены не из свежих продуктов. Помогу я им, пожалуй. А отцу Тихону жениться надо, тяжело детям без мамы. Такой видный мужчина - найдёт он себе новую жену, а мир его поддержит. Был бы он один - ничего бы не сказал, но его мальчишки…
        Отец Тихон даже сопротивлялся как-то вяло, видно, и сам всё понимал. Про решение Великого Собора, что повторные браки для вдовцов-священнослужителей разрешаются, он знал, убеждать его в возможности подобного мне не пришлось.
        Интересно, вот это всё - Кречетников, Архангельск и его жители, крестьяне Конецдворья, соломбальские корабелы, которые просили дать разрешение на строительство в Адмиралтействе на деньги местных купцов пяти новых эллингов для гражданских судов, - это всё моих рук дело, или я просто плыву по волнам, что подняла мама? Я что-то изменил в этом мире, или он всё тот же, что был при том, предыдущем Павле?
        Глава 17
        - Ну, что ты мне скажешь, Аникита Сергеевич? - я, улыбаясь, смотрел на начальника вновь учреждённых Олонецких заводов Ярцова[117 - Ярцов Аникита Сергеевич - (1736 - 1819) деятель русской горнозаводской промышленности. Известен как администратор и устроитель металлургии России.], который, вот уже второй год пытался возобновить изготовление пушек, опираясь на последний работающий здесь Кончезерский завод[118 - Кончезерский завод - меде и чугуноплавильный завод в селе Кончезеро, в современном Кондопожском районе Карелии. Прекратил свою работу в 1905 г.].
        - Ох, Ваше Высочество, что и сказать-то… - Ярцов выглядел очень уставшим, но в ответ мне также улыбнулся, - Людей мало, руда бедная озёрная… Скучно! Мне бы к Баташеву, али в Кривой Рог - там такие дела вертеть собираются!
        - Аникита, ты же сам вызвался? - я удивлённо посмотрел на него, - Что за настроения? Это же ты мне вместе с Эйлером покоя не давал, всё уговаривал завод поставить?
        - Шучу-шучу, Ваше Высочество! - грустно улыбнулся Ярцов, - Просто медленно всё идёт без приписных-то! Вот раньше дела были - нагонят несколько тысяч крестьян, они быстро так все перероют! Раз - и завод уже работает!
        - Ну, да, а потом с голоду помирают, из-за того, что ничего не посеяли! Ты же сам мне докладывал, что это - дорога в никуда! - я недовольно поморщился. Затем увидел, что Ярцов веселится, наблюдая мои гримасы, - Ты мне, Аникита, зубы-то не заговаривай! Ты здесь давно сидишь, чай летом по плану уже Эйлер должен махины привезти, так показывай-давай!
        - Вот, Вы, Ваше Высочество, какой человек! Чуть что, бедного горного инженера гоняете почём зря!
        - Ярцов! - здесь уж я не выдержал и просто рассмеялся! - Прекращай дурачиться! Скучно ему, видите ли! На тебя уже жаловались, что голубей по три раза за день гоняешь, переписываешься с Эйлером, всё идеи обсуждаешь! Что ты мне голову морочишь-то? Специально в Петровской слободе завод затеяли, чтобы вы могли быстро с Петербургом сноситься! Взял бы, да съездил в столицу поразвеяться!
        - Никак не могу, Ваше Высочество! Дела по строительству не отпускают! - погрустнел развеселившийся горный инженер. Ярцов был замечательным мастером своего дела, правой рукой Эйлера по металлургической части. Провёдший почти восемь лет в Европе, тогда ещё по протекции Ломоносова, он был поистине талантом, коего выдворили из Англии за интерес к тайнам металлургии, которые были коронным секретом. Но, вернувшись в Россию, молодой человек упрямо заявил, что все тайны он и сам раскроет. Весельчак и работяга Аникита стал любимцем Ивана Эйлера, да и я ему позволял много больше, чем кому-либо ещё, а он этим пользовался, хотя меру знал.
        - Показывай, зубоскал! - я ласково потрепал его по плечу.
        - Адамант[119 - Бетон (авт.)] московский преотличнейшая штука, Ваше Высочество, очень удобно для нашего дела - фундамент под домны да махины отливать! - Ярцов увлечённо жестикулировал, а я замер, с наслаждением наблюдая панораму стройки. Чем был хорош Аникита, так это тем, что он всегда глядел на задачу как бы сверху. Строя завод, он строил и город, в котором было всё, что требуется для жизни и работы. Воистину плачет по нему место директора Горного корпуса - он-то научит парней, как надо всё планировать и реализовывать. Но пока не до этого…
        Ярцов сделал всё по уму. Летом, по теплу отливали фундаменты, да не только под рабочие здания, но и под дома и конторы, а теперь, крестьяне, нанятые на зимние работы, били камень, расчищали улицы нового посёлка и дороги, заготавливали лес для строительства и отжига угля.
        - Пристань перестроили в первую очередь. - говорил Ярцов, - Нам на неё махины принимать, кран пришлось поставить новый - старый бы не справился. Потом пушки будем грузить!
        - Вот, Аникита Сергеевич, сколько всего ты здесь натворил! А всё прибеднялся! На Кончезере-то…
        - Там тоже всё так же, как и тут! Желаете, Ваше Высочество, посмотреть?
        - Недосуг мне, Аникита! Заехал по дороге тебя проведать и дела твои увидеть! Вижу, всё хорошо. Летом Иван Леонтьевич приедет к тебе, махины наладите, а уж на открытие завода я точно приеду и всё посмотрю, что вы мне вдвоём сосватали! - у Эйлера образовалась навязчивая идея использования паровых машин - изобретение Ползунова глубоко запало ему в душу. Он много работал с чертежами, макетами - паровики стали его отдыхом от административной деятельности и развлечением для ума. Однако переход игры в практическую плоскость пришёл вместе с Ярцовым.
        Горный инженер, сблизившись с начальником и узнав о его интересах, сразу увидел здесь перспективы для реализации своих идей. И вот совместный проект они мне и преподнесли. Что говорить, мысль-то была привлекательная - улучшение конструкции домны за счёт механической подачи воздуха. Повышение температуры плавки, однако, должн? было значительно повысить износ сам?й домны. Работа была интересная, требующая массы испытаний, для чего они просили построить опытовый завод.
        Интересно им, видишь ли… Люди увлечённые - скорее даже увлекающиеся… Пришлось их на землю вернуть тогда. Какой завод они ставить собрались, если машин-то ещё нет? Куда бегут впереди лошади-то? И ведь серьёзные люди, а вот как дети бывают.
        Вернулись через месяц уже с нормальным проектом. Завод литейный в Кронштадте, там на арсенале металлолома на многие годы складировано - пушки старые, ядра, якоря, да и людей рукастых на корабельных мастерских в достатке. Там будем механизмы ладить, а вот опытовый металлургический уже здесь - на Онежском озере. Какая-никакая руда есть, людей опытных найти можно, а главное - рядом со столицей, чтобы легче было обсуждать результаты работы.
        Смешно, конечно, для меня звучали рассказы, как здесь с озёр железную руду собирают. К концу лета, когда уровень воды падает, всё местное население на лодках и плотах высыпает на водоёмы да выгребает ил со дна. Потом его сушат несколько месяцев, полученный порошок сжигают - на огне выгорают все органические составляющие ила, а оставшийся материал уже плавят в горнах. И вот, результат такого долгого труда продают на завод, где из него плавят металл. Очень дорого, совсем неэффективно и нетехнологично, но пока ничего не поделаешь.
        Вот так вот… Красиво здесь так, снег, солнце, леса полн?, курорт прямо…
        - А жена-то твоя как, Аникита? Не закисла вдали от столицы совсем?
        - Надюша-то? Так она на Марциальных водах[120 - Марциальные воды - бальнеологический и грязевый курорт в Кондопожском районе Карелии. Первый русский курорт.]. Как доктор Бутков там побывал и заключение своё дал, так она всё туда ездит. Мол, Ярцовы строят, муж - заводы, жена - лечебницы!
        - Молодец она у тебя! Слышал я от Щепина, что воды очень хороши, да и места здесь блаженные.
        - Скажете, Ваше Высочество, блаженные! В здешних местах летом комары, что волки! Истинно говорю! Живьём сжирают! Какой тут отдых! Только вот плоть усмирять! - захохотал Ярцов, - Вот монастырь-то новый - хорошее подспорье нам. И людям легче и рыба всегда есть!
        - Что монахи рыбачат? - рядом в Кондопожской губе был открыт Свято-Пантелеймонов Суйсарьский монастырь.
        - Рыбачат. Вон картошку начали разводить, пока на продажу не хватает, только вот рыбку продают. Сейчас вся она к нам уходит. У них теперь новый инок Исидор поселился, вот он большой знаток коновального дела оказался. Ходит по деревням, скотину лечит и обихаживает - авторитетный человек стал. Теперь мужики монастырь ценят. Помогают строить, рыбалке учат.
        - А что крестьяне-то местные? Не боятся уже?
        - Да уже всё нормально. Сначала всё не верили, что на завод не загонят, прятались. А потом я их уболтал, да и батюшки местные помогли - убедили, что закон новый есть, и их не тронут. Нанимаются хорошо, даже летом их у меня много. Пусть я и мало плачу, а им хорошо - хлебом же платим, да консервой - не голодают, и на иголки жёнам остаётся. Теперь они на завод молятся.
        - Голодно им здесь?
        - Крестьянам-то? Да, что говорить! От земли в здешних местах мало что получишь, всё больше рыбой кормятся. Я тут одну деревеньку уговорил картошку сажать, как монахи делают, а ещё две - мясо нам ставить, травы-то много. Посмотрим, что будет.
        - Заботливый ты, Аникита, я гляжу…
        - А что делать? Вы же сами, Павел Петрович, всё время говорите, что кормильцы они наши, а мы их защитники. Да и правильно это - дело ли, что нам припасы аж с Волги возят! Уж мясо-то, рыбу, да картошку на месте надо искать! Ну, я так думаю…
        - Правильно ты, думаешь, Аникита Сергеевич! По государственному! Может, тебя Новгородским губернатором назначить?
        - Смеётесь всё надо мной, Ваше Высочество! Зачем мне оно надо? У меня металл! - я улыбался, глядя на него. Смотрел на Петровский завод и думал, что вот Ярцов - столбовой дворянин, с детства на заводах, простолюдины для него должны быть пылью под ногами, а вот - заботится о них. Значит, всё я делаю правильно!
        - ? ?
        - Степан Еремеич! Христом Богом тебе клянусь - именно там я эти камни нашёл! Вот прям в этом урочище!
        - «Дробные камни», говоришь Тимоха? - Смолянин пристально смотрел на казачка-рудознатца, одного из тех, кого он подрядил на сбор камней в округе для поиска полезных ископаемых. Понравилось отставному прапорщику горное дело - уголёк уже принёс ему сильно больше доходов, чем он мог рассчитывать даже в мечтах. Теперь Смолянин затеял поиск минералов в окрестных местах.
        - Именно так, Степан Еремеич! Недалече от Лугани, значит!
        - И Ефима проведёшь? - Ефим Яумбетов, молодой учёный рудознатец, которого нанял Смолянин для анализа результатов, резко привстал, хищно прищурив глаза.
        - Знамо дело!
        - Ефим, как думаешь, дело ст?ящее?
        - Почти наверняка, Еремеич! Киноварь[121 - Ртутный минерал.] это! Точно тебе говорю! На Альмаденскую[122 - Крупнейшее месторождение киноварных руд в мире около города Альмаден в Испании.] очень похожа!
        - Так ты смотри там, Ефим! Всё разведай! Сколько там этой киновари, как добывать, как возить - всё на тебе!
        - Не учи, Еремеич! - Ефим азартно оскалил зубы, - Сам знаешь, если всё правильно разведаю, и от тебя премию получу и от казны ещё! Всю семью в Петербург перевезу!
        - Давайте, ребятки! Не помёрзните только! Жду я вас очень!
        - ? ?
        Я вернулся в столицу в идиотски-благостном настроении, сил явно прибавилось, голова была полна новыми мыслями и идеями. Нужно было разгрести документы, накопившиеся за время моего отсутствия. Надо работать над новыми проектами. Через месяц мама должна была уже рожать. Належало готовить к публикации манифест об осеннем рекрутском наборе. Дел было много!
        Я спешил работать. Мой кортеж въехал в Петербург солнечным, тёплым и сырым мартовским утром, странно было видеть солнце над ещё зимней столицей, но оно будто бы встречало меня, подмигивая и улыбаясь. Дескать, всё хорошо и будет ещё лучше - работай, парень!
        Итак, сначала отчёты. Уже ясны итоги прошлого года, надо всё изучить, сделать выводы. Вечером явился Вяземский. Князь сиял от приятных известий - огромной радостью и облегчением стал значительный прирост налогов. Несмотря на то что провинции пока подушной подати не платили, рост пошлин от их торговли был более чем в полтора раза - у нашего хлеба упрочились позиции в Турции и Персии. И, по сообщениям дипломатов, которым сбор подобной информации давно был вменён в обязанность, эти рынки могли поглотить и многократно большие объёмы.
        Самое интересное, что значительно выросло количество налогоплательщиков. Естественный прирост их пока не мог быть большим, в возраст ещё только входили те, кто родился в середине пятидесятых годов. Пусть сейчас и стало больше деток, но пока они вырастут… Ну и вот, вместо ожидаемого увеличения примерно на четыре процента, количество зарегистрированных крестьянских хозяйств выросло более чем на десятую часть.
        Похоже, меры по улучшению жизни крестьян, повышению их места в обществе начали давать свои результаты. Те, кто до сей поры скрывались от учёта и уплаты налогов, начали выход?ть на свет. Благо все возможные недоимки им прощались, да и розыск беглых был прекращён, теперь они просто могли легализовать своё положение и не бояться больше.
        Сработали меры по улучшению жизни, замирению со староверами и, как бы это сказать - образа власти. Наверняка не всё, что спрятались в лесах вышли, но происходящее уже можно было охарактеризовать как тенденцию. Насколько же легче дышать, когда понимаешь, что задумки срабатывают! Да и с деньгами проще становится!
        Вот как представлю, что через два года налоги из Москвы пойдут, да переселенцы начнут подушную п?дать платить - эх, заживём! Сейчас уже даже без учёта доходов Императорского приказа бюджет государства вполне сводился, мы, наконец, могли начать наращивать армию, не переживая, что нам опять придётся в пожарном порядке искать средства на затыкание дыр в финансах империи.
        Что же, Вяземский получил заслуженную похвалу и ушёл от меня окрылённым. На следующий день с докладом пришёл Олсуфьев, сжимая в руках солидную папку из телячьей кожи с императорским вензелем. Говорил он медленно, делая паузы, как-то хитро на меня поглядывая. После минут пяти его речей я понял, что он пока ничего мне не сказал, просто монотонно несёт какую-то ерунду.
        - Адам Васильевич, дорог?й Вы мой! Заканчивайте уж шутки шутить! Тоже мне, нашли кому голову морочить - Наследнику Престола! - я демонстративно подвыл на титуле, Олсуфьев не выдержал и захихикал, сорвавшись. С Олсуфьевым мои отношения были приятельские, я уважал верного сторонника мамы и прекрасного администратора, а он со времён моего детства всегда был рядом с мамой и со мной, как бы по-отечески помогая мне в делах.
        Мои дела оказались ещё лучше, я имел уже более трёх миллионов рублей в плюсе. Результаты года оказались настолько хороши, что уже не выдержал и предложил Олсуфьеву вин? в честь таких успехов. Мы отпраздновали нашу удачу в делах, просидев за разговором и моим любимым неаполитанским до вечера, а на завтра я пригласил с докладами виновников этих достижений, благо в преддверии подведения итогов года они прибыли в Санкт-Петербург.
        Нартов, что докладывал первым, показно хмурился, внешне демонстрируя серьёзность и усталость, но изнутри прямо сиял, словно начищенный медный пятак. Ему было чем гордиться - благодаря его активности за два года прибыль от драгоценных металлов выросла почти в полтора раза. Причём это произошло без больших затрат, за счёт снижения себестоимости металлов и роста добычи.
        Глава Золотой палаты с увлечением рассказывал мне о единых технологических решениях добычи, устранении нездоровой внутренней конкуренции, о посещении им всех рудников и изучении условий работы, и о закрытии также им нескольких копей, в том числе старейшего Воицкого, о постоянной комиссии по улучшению добычи и выплавки. А главное - о необходимости дальнейшего развития освоения россыпного золота.
        Как известно, золото добывается в основном из золотоносных руд, но у нас оно также очень часто встречается в виде золотого песка, который сокрыт среди речных отложений. Этот песок вымывается течением рек из золотых жил, он тяжелее обычного речного, и его залежи собственно и называются россыпями.
        Андрей Андреевич, ссылаясь на мнение Ломоносова и всё более загораясь, рассказывал мне об огромных запасах золота именно в россыпях и ошибочности интереса исключительно к его рудным кладовым. Я даже заслушался. Но пора и меру знать, сей соловей мог петь до вечера.
        - Андрей Андреевич! Прошу не обижаться, но Вы всё это изложили ещё в своих письменных докладах, и мы с Императрицей с Вами согласились и даже Манифест «О добыче золота подданными нашими» издали. - ласково улыбнулся я ему.
        - Виноват, увлёкся, Ваше Высочество! - не смутился Нартов, - Так вот, Манифест ваш, что разрешил всем подданным Империи искать и разрабатывать россыпи, дал нам всего за год двукратный прирост добычи золота! Причём стоимость его для нас ниже, даже чем на Змеиногорском руднике, где оно идёт попутно с серебром, а уж Березовское золото сильно дороже выходит. Мы его просто берём у добытчиков. Четыре скупных избы дали нам столько же золота, сколько все наши рудники!
        - А что, Андрей Андреевич, старатели не обижаются, что всё надо в избы сдавать? Не низкую цену-то ставим? Не пойдёт ли золотишко мимо твоей Палаты-то?
        - Часть пойдёт, конечно. Но основной поток у нас! Выгодно им мне золото сдавать, оно же у них грязное, его задорого не продашь, да и идти с золотом к большим городам, где его сбыть выгодно можно - страшно. Так что плавка, дорога - надёжнее в скупную избу отнести! Пока только на Урале у нас старатели - людей-то вокруг много, там и избы поставили. Так вот, Ваше Высочество, сразу же тати объявились! Старателей грабят, убивают, на скупную избу в Турьинских рудниках налёт был - заводские отбили. Наместник казаков прислал - ловят татей! Золото под строгой охраной возим! - он говорил и снова распалялся, бегал по кабинету, яростно жестикулировал, иногда почти кричал. Природный артист, очень он хорошо передавал события и чувства.
        - Вот у троих фузеи[123 - Фузея (уст.) - ружьё.] были, они старшего скупщика-то поранили, а дьяка-то счётного убили, один пристав дверь скамьёй подпёр и из пистоля отстреливался! Он почти двадцать лет в армии, всю турецкую войну прошёл, опытный человек - долго держался! А тут мужики заводские пальбу услышали и побежали в село, эти воры сдуру по ним из фузей, а те-то наполовину из каторжных - такой обиды не стерпели и в дубьё их! Никто не выжил! Я от себя всем заводским, что там были, премии выписал, а семьям убитых - пенсии назначил! Такое дело, вот!
        Я его слушал и представлял себе суровый фронтир, золотоискателей, бандитов, перестрелки… Джек Лондон, прям! Ага! Есть идея для следующего романа Лейбовича, как Нартова отпущу, непременно Симону отпишу, пусть попробует эту тему. Для боевиков ещё рановато - не поймут, а вот романтика «Золотой лихорадки» может и зайти - золото, возможность обогатиться вполне способно стать этаким магнитом для авантюрно настроенных людей в Европе. Урал может привлечь дополнительное население. А потом, глядишь, и до сибирских рек руки дойдут, а дальше - Колыма, Аляска, и чем чёрт не шутит - Калифорния и Южная Африка.
        Следующим явился глава уже Соляной Палаты Пётр Петрович Рычков. Мощный мрачный старик, он железной рукой держал сложнейшую и одну из самых важных отраслей нашего хозяйства. Его кандидатура была предложена ещё Ломоносовым, с которым Рычков давно состоял в дружеской переписке. Пост этот был очень ответственным, но главное - он мог озолотить замечательно вписавшегося в процесс ловца удачи, деньги там ворочались огромные.
        Соль была важнейшим товаром для населения, без неё в настоящее время не было возможна никакая консервация, а кушать-то зимой людям надо. Государственная монополия была введена с целью получения дополнительного дохода государством и в лучшие времена приносила в бюджет до миллиона рублей.
        Но одновременно любая неурядица на рынке соли приводила к голоду, а, возможно, и бунтам. Один Соляной бунт в Москве при Алексее Михайловиче чего стоил. Тогда, сколько домов богатых пожгли да бояр знатных поубивали, а царь был вынужден для снижения напряжённости созвать Земский собор[124 - Собрание представителей всех слоёв населения Русского царства с середины XVI в. и до конца XVII в.] и учинять Соборное уложение[125 - Свод законов Русского царства.], что до сих пор действует.
        Конечно, эти обстоятельства часто мало волновали желающих обогатиться на огромных государственных заказах, и срывы происходили регулярно. Притом воровство достигало чудовищных размеров, так что доходы от соляной монополии уже приближались к нулю.
        А мне Рычков понравился сразу, ибо первым своим требованием выдвинул отмену соляной монополии. Причём в виде аргумента он привёл мне сравнение стоимости производства соли и её качества. Он чётко доказал, что соль, добытая на Баскунчаке и Илецкой защите, значительно лучше, чем Строгановская или даже с Эльтона и Крыма, подходит для консервации - капуста, редька, грибы, мясо, рыба хранились с нею значительно дольше. Да и цветом она белее, и из этого Пётр Иванович делал умозрительный вывод, что именно эта соль не имеет примесей, она чище.
        А рубить соль значительно дешевле и быстрее, чем вываривать её из рассола, так что именно соль каменная, по его мнению, и должна стать главной в России. Я с ним согласился, но уточнил, что розовая Эльтонская или Крымская соль пользуется большей популярностью у поваров за свой вкус. Пусть она дороже, но это уже не тот продукт, который потребляет большинство населения, так что её просто следует оставить вне его проекта.
        В общем, я со спокойной душой добился его назначения на пост главы Соляной конторы. Вскоре по его проекту вышел Манифест о «Добыче и торговле соли», по которому соляная монополия упразднялась, а Илецкие, Эльтонские и Баскунчакские промыслы передавались в в?дение Соляной палаты Императорского приказа. С Эльтона шла львиная доля соли России, но это пока.
        Уже вывоз соли с Илетской защиты вырос в три раза, а Баскунчак начал давать свою - дороги и пристани были построены в короткие сроки. Рычков был строг, даже жесток, конкретен и умён. Цена соли была резко снижена, а количество её выросло. Благодаря изменению структуры, хищения были сведены к минимуму. Это, наконец, позволило получить прибыль от производства соли.
        Отпущенные на вольные хлеба крупные игроки попытались было вздуть цены для населения на отдельных территориях, скупая нашу соль на корню, однако добились лишь арестов и наказаний. Отпускные цены нами были уже доведены до всех, поэтому люди начали волноваться, а местные власти активно действовать, противодействуя такому повышению стоимости соли, понимая, что, попытавшись подыграть жадным торговцам, они могут лишиться всего. Вариантов, как раньше бывало, поучаствовать в афере, для них уже не было.
        А сейчас Рычков просил у меня больше тяглового скота и повозок. Он не испытывал проблем с рабочей силой на рубке соли - были организованы система многосменной работы, нормальное питание, жильё, и каторжники уже не мёрли, как мухи. Сложности были именно в доставке соли к пристаням для дальнейшей транспортировки, ну и в развозе по уездам. Но если со вторым пунктом активное содействие оказывали окольничие, которые взяли на себя организацию системы доставки, то с транспортными средствами была проблема.
        Мы рассчитывали получить от племенных заводов значительно количество тяжёлого скота, но для армии, а вот на Соляную палату задела не было - не рассчитали. Но вопрос-то крайне важный, больше соли - больше припасов, больше солёной рыбы, что уже потекла на продажу за границу. Придётся решать, ужмётся армия.
        С повозками же было ещё сложнее - Окольничая служба бомбардировала меня требованиями о поставках телег для перевозки грузов, полевых кузниц, кухонь, Лекарский приказ не отставал, желая фуры для раненных, для походных аптек, двуколки для уездных лекарей, даже Мелиссино в Оружейной палате намекал, что ему нужны типовые лафеты[126 - Лафет - специальное приспособление, на котором закрепляется ствол артиллерийского орудия.] и зарядные ящики[127 - Зарядный ящик - передвижной сундук для хранения и перевозки зарядов.]. Производство экипажей росло, но всё-таки это было кустарное производство - оно и количественно, и качественно не соответствовало нашим растущим потребностям. В общем, пока с повозками дело было плохо.
        Вопрос сложный, надо заняться будет. А пока, пусть телеги на месте заказывает, хоть и мало и неудобно ему так. Рычкову и так всё понятно, правильный человек он.
        - ? ?
        Поручик Зыков задумчиво смотрел на сидящего перед ним Григория Строганова. Барон низко опустил голову и мрачно молчал. Иван снова начал писать, продолжая держать уже порядком затянувшуюся паузу. Наконец, закончив, он тихо спросил допрашиваемого:
        - А зачем Вам всё это было надо, Григорий Николаевич?
        - Да, всё, как всегда, господин поручик! Золота хотелось, власти больше…
        - Вот странно, у Вас же было всё, что только можно себе представить. - с грустной усмешкой продолжил беседу Зыков, - Огромное состояние, титул, земли, влияние, место при дворе, внимание Правящих особ… Вы один из немногих, и так вот… Зачем Вы затеяли это дело? Знали же, что против Престола идёте - соль же Императорским приказом продаётся! У Вас самих этой соли - торгуй сколько хочешь! Вам же Рычков такие идеи давал…
        - Да что там, его идеи… Так, гроши…
        - Гроши… Знали же, что игры с жизнями подданных Правящие особы не прощают! Ведь в Манифесте по делу князя Репнина прямо было сказано, что «бывший Воронежский губернатор наказывается нами не токмо за дела воровские, которые затеял сей проштрафившийся сановник наш во вверенной его заботе губернии, а за небрежение обязанностями своими, этим воровством вызванное»! - по памяти процитировал поручик, - Неужто прошло мимо Вас дело это? Князя же за подобное тому, что Вы учинили, на каторгу отправили!
        В Манифесте подробно разъяснялось, что не за одно казнокрадство, а за разворовывание хлебных запасов, так что и местные крестьяне и переселенцы тяжко голодали! За то, что средства на строительство дорог, устройство городов, портов и ярмарок должны были пойти, все, без остатка, в свой карман забрал! За посулы[128 - Взятка (уст.)], что он с гостей торговых и крестьян требовал! За развал дел в губернии его осудили! И открыто об этом сказано было. Специально так подробно. Главное - дело делать и разумно. А Вы, прямо как Репнин - тот голодом людишек морил, ибо все запасы разворовал разом, а Вы с родичами решили наместничество и четыре губернии без соли оставить. И думали, что никто этого не заметит, да? Зачем всё это?
        - Не знаю сам уже, господин поручик. Quod licet Iovi, non licet bovi[129 - Что позволено Юпитеру, не позволено быку! (лат.)]! Так думал… Репнин-то из Польши после Конфедерации отозван был - недовольна им Императрица была, а мы-то Строгановы!
        - Так что же, кузен Ваш, Александр Сергеевич, лишён был имущества и чинов, послушником в Пекинскую миссию отправлен, а Строгановых это не касалось? - удивился Зыков.
        - Так он и за почти родственницу Императорской фамилии - Анну Михайловну Воронцову, наказан был, и за заговор графа Панина! Мы-то здесь при чём?
        - Вот оно, как Вы всё это дело видите! Похоже, что даже если над Вами небеса разверзнутся, то Вы всё равно ничего не поймёте! - горько засмеялся Иван и снова начал писать. Барон меж тем, помолчав несколько минут, продолжил свои откровения.
        - Да понял я всё, понял… Глупость какая! Что-то думалось - всегда же так делали, Варька всё говорила, что крестьяне нынче, как зайцы по осени жирны, и надо их поприжать… И вот не хотелось признать, что времена изменились. Всё оправдания искал себе, всё думал, что я-то не братец Саша, не князь Репнин…
        - Что же Вы Варваре Александровне так доверяли? Вы же человек сановный, а женскому уму послушны…
        - Баба она злая! Ум у неё купеческий, мужской! Недаром муж её от неё сбежал - дважды ему повезло: и от злой бабы ушёл и от нашей глупости!
        - Ну, да, ушёл. И честно признался, что о затее знал, но доносить на жену посчитал невозможным. А Вы вот так не смогли…
        - Борис Григорьевич, человек честный и отважный - жадности в нём недостаточно! А я… - глухо проговорил барон.
        - А Вы ещё и плохо продумали всю затею Вашу. И губернаторы сразу крик подняли и порученцы Ваши, как один, помчались доносить - они-то всё поняли сразу…
        - Эх, грехи мои! - тоскливо взвыл Строганов.
        - Ладно, Григорий Николаевич, давайте заканчивать! Мне всё понятно, буду докладывать на суд кабинета и решение Правящих особ.
        - Что нам всем, как Репнину, на вечную каторгу? А как же жёны, да дети наши - нищими сиротами останутся?
        - Ну… - криво усмехнулся поручик, - За волю Престола отвечать не буду, но сам-то вижу, что княгиня Шаховская суть главная виновница воровства Строгановского - ей и достанется больше всего. Вам же, прочим участникам, положено будет после каторги на поселение ехать. А здесь - вы все люди образованные, нестарые, хватка купеческая какая-никакая есть - устроитесь заново, дай бог!
        - Что в крестьяне идти?
        - Что претит Вам такая перспектива?
        - Отнюдь! Всё в воле Божией! Просто думаю о будущем.
        - Тогда, что Вам судьба барона Розена, который стал за новые заслуги капитаном Ратовым, не нравится? Так он уже второй орден заслужил, да, глядишь, чукчей умиротворит и в генералы выйдет!
        - А что, у меня может получиться?
        - Ну, генералом стать, как вижу, не Ваша стезя, вот чиновником или купцом, отчего бы Вам не стать? Что помешает? До последней копейки Вас не разденут, образование, ум, опыт не отнимут. Так что всё в Ваших руках. Генерал Довбыш так говорит: «Служи верно России, а она тебя в беде не бросит!».
        - Спасибо, господин поручик на добром слове!
        - Не за что! Ступайте, Григорий Николаевич!
        - ? ?
        Закатывалось солнце торгово-промышленной империи Строгановых. Результаты следствия давали понять, что шансов остаться в стороне у них нет. Все три ветви семьи участвовали в преступлении. Конечно, это был не заговор против престола, а банальная попытка нажиться на мне и людях, но, по-моему, это, как сказал или скажет кто-то: «Это хуже, чем преступление, это ошибка!».
        Конечно, Довбыш раскопает всё - почти половина Строгановских приказчиков и управляющих правильно поняли всё и сами прибежали с доносами, а остальные сейчас азартно каялись перед следствием, да и среди самих Строгановых стойкости не наблюдалось, так что я спокойно ожидал, когда их баснословное состояние перейдёт в собственность государства.
        Конечно, решение такого уровня будет принимать Кабинет, но в нём можно быть уверенным. Я буду только утверждать приговор, и у меня в голове уже было небольшое уточнение этого вердикта - виновные отправятся на каторжные работы по добыче соли. Труд здесь был очень тяжёлый - соляная пыль разъедала кожу, забивала лёгкие. Надо было ещё раз показать, что расхищение казны, которое несёт опасность для людей, будет караться очень жёстко.
        Прибыл с докладом Щепин. От него ждать новостей не стоило - казалось бы, рутинный отчёт, а новости были.
        - Ваше Высочество! Павел Петрович! Я хотел бы доложить об открытии доктора Карла Ивановича Шутена, который он представил на ежегодной коллегии Медицинского общества при Лекарском приказе.
        - Это настолько грандиозно, Константин Иванович?
        - Более чем! Это невероятно! Это просто…
        - Понял-понял, Константин Иванович! Давайте же перейдём к сути этого открытия!
        - Карл Иванович выяснил, что разносчиком эпидемий чумы вступают блохи и вши. Он доказал, что при уничтожении этих насекомых, путём мытья тела, прожигания одежды или окуривания её серой и серной же дезинфекции жилья - чума дальше не распространяется! Его опыты подтверждены многочисленными свидетельствами и, безусловно, справедливы! Мы победим чуму! - Щепин был, безусловно, талантливым организатором, причём эпидемиология была одним из его коньков. Оспа уже отступала, теперь, похоже, настала очередь чумы.
        - Это - замечательно, Константин Иванович! - я встал из-за стола и начал расхаживать по комнате. Со вшами мы боролись, конечно, гигиена вообще была одним из главных инструментов нашей медицины, но то, что эти насекомые переносят чуму, я даже не догадывался - не было чумы в моём будущем! Боролись мы со вшами просто частым мытьём, а вот про организацию стирки белья в зонах эпидемии мы и не подумали! А про прокаливание одежды, тем более! Господи, ну я же слышал про этот метод! Что мне мешало вспомнить об этом! Может и Маша тогда бы не умерла! Так, спокойно. Что я ещё помню о вшах?
        - Константин Иванович, а тиф он так не пробовал предотвращать?
        - Тиф, Павел Петрович? - Щепин явно пребывал в недоумении.
        - Да, тиф, Константин Иванович. Армия болела в турецкую войну в основном тифом, кровавым поносом и чумой. Понос, благодаря Вашим мерам по поддержанию гигиены, почти побеждён. Тиф и чума встречались нечасто, но встречались, и мы боролись с ними карантинами. Так вот…
        - Понял, Ваше Высочество! Я не догадался…
        - Да-да, подождите. И второе, он, надеюсь, не уверился в том, что чумой можно заразиться только через блох и вшей?
        - Но его опыты…
        - Его опыты, драгоценный Константин Иванович, показали, что таким образом чумой заражаются в большинстве случаев, и только! Однако он наверняка есть и другие способы передачи болезни. Я могу сразу предположить, что зараза каким-то образом передаётся через кровь - ибо блоха кусает сначала одного, потом другого. Да и отличный результат использования в прошлом чумных масок и окуривания говорит, что здесь что-то не так.
        - Я, Павел Петрович, всё-таки настаиваю, что чума, которая буйствует на наших просторах, передаётся именно так! Возможно, что имеет место другая болезнь, которую, в силу своих малых знаний о ней, мы также называем чумой, с другим способом передачи. Но пока мы её здесь не встречали.
        Аргументировано он выступал, твёрдо. Всё понимал, но упрямился. А я что? Я про чуму в прошлой жизни только в Декамероне читал, давно это всё было… Меры он предлагал правильные - чистота да порядок нужны. В армии еженедельную баню и ежедневную помывку сделать непременными, даже в походах и на манёврах, обеспечить регулярную стирку и прожигание одежды, ввести обработку складов и арсеналов от насекомых и грызунов. Для этого создать специальные войсковые части, что будут сопровождать войска в походах и учёбе, и обеспечивать чистоту.
        Чумному ертаулу меры по борьбе с насекомыми принимать в первую очередь, вещи при невозможности быстрой обработки безжалостно сжигать, ещё не заразившихся принудительно мыть и стричь. Серу, чей дым смертелен для насекомых и грызунов, выдавать в части и учить её правильному использованию.
        Молодцы, всё правильно придумали… Единственное, что мне в голову пришло, это указать на необходимость усиления санитарной обработки на въездных карантинах, которые решено было увеличить. Серным дымом постановили окуривать ввозимые товары, включая продовольствие.
        А самое интересное, Шутен просил об устроении лаборатории, где он хотел изучать болезни и методы противодействия им. Я вспомнил про чумной форт в Кронштадте, о котором что-то слышал в детстве. Жаль, что сейчас такой вариант не пройдёт - Балтика ещё не настолько наша, чтобы там лаборатории ставить, да и фортов там пока нет, море одно…
        Но идея была уж очень интересна, остров в нескольких вёрстах от берега - это же единственный верный путь изоляции такого опасного заведения, блохи по воде ещё скакать не научились, да и крысе столько не доплыть. В общем, подумали-подумали и на Зеленецких островах на Ладожском озере был построен форт Доронин, где и разместилась опытовая чумная станция доктора Шутена.
        Глава 18
        Отчёты-отчёты, совещания, доклады - всё шло своим чередом. Новости были как приятные, так и не очень. В частности, Фёдор Орлов доложил о невозможности перевезти в этом году к Охотску более десяти тысяч переселенцев - Панин и Шелехов просили пушки, в том числе корабельные, якоря, порох, ядра, свинец, инструменты, припасы, а на пути к Охотску ещё были проблемные места - сколько одних рек на дороге да горных перевалов. Мостов сейчас через ту же Волгу или Лену не построить - таких технологий нет, так что, коли разлив или ледоход, то переправа останавливается. В общем, в этом году ну никак больше не провезёшь - грузы главнее, без них всё потеряем!
        М-да, вот оно отсутствие опыта в организации перевозок на такие расстояния. Да и населения на Охотском тракте маловато. Самое слабое место, конечно, за Алданом - горы, мелкие речки, бедные земли, холод. Никак там нашим крестьянам не выжить. Ссыльными только и заселять, пусть хоть на время, вроде как вахтовики в будущем. Может быть, кто и приживётся там. Охота, рыбалка, картошка может расти - чем плохо-то…
        Итак, решено, теперь всех ссыльных туда слать будем. А вообще-то, нормальный путь на восток нужен, по этим буеракам на Охотск дорого и долго возить. Когда на Камчатке и Аляске людей много будет жить - точно не наездимся. Амур нам нужен будет - он дорога широкая, но пока к Цинцам лезть никак нельзя - народу у нас там ещё мало, возить боеприпасы и войска далеко, китайцы просто задавят нас. Так что, нечего тут мечтать - нам по Охотскому тракту ещё долго ездить, надо его обустраивать.
        Отчёты из генерал-губернаторств. Здесь всё хорошо и даже очень. Почти всё, что планировали по Малороссии - сделано, оставался только вопрос Запорожской Сечи. Это казацкое войско находилось глубоко внутри страны, границы уже ушли далеко, и положенные функции пограничной охраны нести им стало невозможно. По принятому Уставу службы Войска Запорожского казаки должны были переехать к новым границам государства нашего. Местная старшина свой Устав приняла радостно, всяческие блага получила, а вот исполнять свои обязанности, а особенно по переселению на неосвоенные земли, желанием совсем не горела, считая этот вопрос необязательным.
        Сам Румянцев готов был принудить казаков к исполнению приказа о передислокации силой - уговоры его приняла, дай бог, треть местных, которые покинули свои курени и спокойно переселялись в низовья Килийского гирла Дуная, на нашу новую границу. Однако здесь против выступал Потёмкин - он рассчитывал убедить близких ему по духу подданных империи переехать на новые земли, благо для этого всё было организовано. Его письменные увещевания пока были безуспешны, но к лету, как закончится распутица, он собирался лично прибыть в Сечь и этот вопрос закрыть так или иначе.
        После упразднения Сечи можно было и Малороссийское генерал-губернаторство расформировывать - шляхта переселена, часть местных крестьян и горожан отбыла к новому месту жительству, армия давно в Подолии и Галиции стоит. Так что эти земли больше не опасное пограничье, а по сути, тыл это теперь, Румянцев и тот уже больше в Каменце находится, а в Киеве и не бывает. Ладно, решим. Писать буду Петру Александровичу, а лучше - съезжу к нему летом, поговорим об этом.
        На Дунае, в бывшей Молдавии, нужно было ещё время на полную интеграцию. Дворяне уже большей частью сменились - отъезд на новые земли был очень привлекателен, да и Суворов оказался превосходным политиком, то уговаривая, то заставляя местных. Крестьяне с энтузиазмом переезжали вглубь, подальше от границы с Турцией, на земли, где они получали множество льгот. Со священниками процесс тоже шёл очень активно - после передачи епархии Московскому патриарху многие из попов решили не изменять своим привычкам и связям и отбыть в Константинополь к хорошо знакомому патриарху, оставшиеся же постепенно переезжали к новым приходам в России. Всё же на завершение программы несколько лет Суворову ещё потребно.
        В Прибалтике Олиц перевыполнял все планы. В этом году переселение местных крестьян в провинции должно завершиться - останутся на этих землях уже совсем немногие. Генерал-губернатор просил начать заселять б?льшую часть уездов переселенцами из других регионов России.
        Дворяне отсюда почти все переехали, Ревель и Пернов теряли грузооборот, уходящий в Петербург, Архангельск и новые южные гавани, да и для военного флота начали строительство гавани и крепости в Балтийском Порту. Местные горожане уже охотно переезжали в развивающиеся торговые центры. Проблема была только с Ригой, которая контролировала устье Западной Двины, а значит всю торговлю литовских и белорусских земель. Немецкие купцы сидели там крепко, и оставлять насиженные веками места не стремились.
        Да и бог с этой Ригой! Скоро вокруг будет русское население, и опасность будущего сепаратизма уйдёт в разряд невозможного. Достоин Пётр Иванович Андрея Первозванного за эти вещи. Кстати, вот эти последние пятьдесят тысяч крестьян из Прибалтики надо отправить к Охотску. Сорок тысяч расселим до Якутска, а десять тысяч поплывёт к Петропавловску. Хватит их на чернозёмы сажать, пусть и на бедной земельке поживут, а то несправедливость какая-то выходит - мы их только на лучших угодьях селим, а прочие земли втуне пропадают.
        К тому же наместники за Волгой в один голос просили начать переселение крестьян на их территории как для обеспечения работы Сибирского тракта, так и для развития земледелия. Это тоже следовало принять во внимание, так как возить продовольствие из Центральной России на Дальний Восток и Америку было очень накладно. Развитие на Урале и в Сибири продовольственной базы открыло бы широкие перспективы заселения этих земель, организации там нового промышленного района на железных рудах и угле Кузбасса, и, что немаловажно, снабжения армии, которая могла быть там размещена. Ох, мечта!
        Серьёзно заняться заселением Сибири мы пока не были способны. Даже Заволжское наместничество будет осваиваться ещё многие десятилетия. Но направлять по Сибирскому тракту больше людей возможности не было. Вообще, мы уже были в силах существенно увеличить количество переселяемых крестьян. Продовольствия для них хватало - система хлебных запасов быстро разрасталась, однако были проблемы с инструментом и скотом.
        Мои Тульские мастерские достигли предела производства в текущих технологических условиях - никак не получалось найти людей для существенного расширения. Кривой Рог ещё не начал работать. Зато нехватку сельскохозяйственного инвентаря для южных и Заволжской провинций смогли компенсировать Баташевские заводы в Замосковском крае[130 - Замосковский край - Ростово-Суздальская земля.]. Братья Баташёвы оказались на редкость деловыми людьми и включились в решение проблем государства очень резво, серьёзно опережая уральцев благодаря своей хватке, ну и своему географическому положению в бассейне Оки, что приближало их к рынкам сбыта.
        Но вот для Сибири, Дальнего Востока и Америки, на наших заводах резервов производства инструмента уже не было. Пока у Панина и Шелихова были запасы, которые они используют после завершения расчистки полей под посевы, но дальше для прибывающих поселенцев нам надо будет готовить новый инвентарь. Мой расчёт был на Урал, но вот смогут ли они начать производство прямо сейчас? Задача, которую следовало решать.
        Болотов же чисто технически не мог дать больше лошадей, коров, овец и птицы - им надо родиться и вырасти. И так его люди до сих пор носились по Европе и скупали породистый скот, глава приказа Земледелия стремился увеличить количество селекционных станций вдвое в ближайшие три года, но пока нам едва хватало молодняка для действующей программы переселения.
        Так что же, нам отказаться от переселения в Прибалтику, на Урал и в Сибирь? Отложить этот вопрос до лучших времён? Не хочу! Может, таких удачных обстоятельств больше не будет. А пока люди обустроятся на новых землях - время у нас есть. Начнём переселение, лошадей и коров, пусть и слабосильных, но в большом количестве, мы могли сторговать у киргиз-кайсаков, а породистую скотину люди получат позже, надо будет только дать им дополнительные льготы. Так и поступим!
        Теперь Камчатка. Результаты пока далеки от желаемых - мы ещё присматриваемся к новым землям. На Камчатке в окрестностях Петропавловска были организованы опытовые картофельные делянки, а на лугах начался выпас скота. Первые разведчики-поселенцы уже разместились на Сахалине и Хоккайдо, которые пока называли Северным и Южным островами, где было возможно нормальное земледелие. Было заложено двенадцать поселений, из которых пять были на Южном острове, три - на Северном, два - на Камчатке, и два - на Курильских островах. Пока все деревни были рыболовными - рыбы и морского зверя было в изобилии.
        Переселенцы большей частью ещё размещались около Охотска, в этом году планировалось начать их перевозку к новым местам жительства, где они будут сначала расчищать лес. Ожидать, что в этом году наместничество сможет получить хоть сколь-нибудь значимый урожай даже картофеля не приходилось - сложность природных условий усугублялась слабостью наших путей сообщения.
        На Аляске Шелихов сразу решил заложить целых три поселения-крепости, которые он гордо называл городами, в каждом, правда, разместилось всего по сотне первопроходцев. У него, зато, в отличие от Панина, хорошо налаживался контакт с местными аборигенами - алеуты уже активно сотрудничали с ним, а с индейцами племён колоши, салиши и нутка у него установились пока нервные, но перспективные отношения. Он обменивал у них меха и продовольствие на русские товары. Именно такая линия поведения была избрана нами ещё в Петербурге. Пусть это, на первый взгляд, менее выгодно, чем принуждение местных к выплате ясака, как было принято у нас в Сибири, но в условиях захода на столь отдалённые территории, где у нас могли в любой момент появиться конкуренты из Европы, других вариантов я не видел.
        Шелихов просил людей, много людей. Он считал, что необходимо быстро развивать земледелие вокруг наших поселений, для чего ему нужны были крестьяне. Он чувствовал опасность в довольно многочисленных местных племенах, которые станут нашей опорой, только видя, что мы сильны. Он также предвидел скорые визиты испанцев и англичан, которые могли достичь наших поселений и попытаться помешать нам закрепиться в регионе, где было множество пушного зверя.
        Григорий Иванович просил об ускорении расширения Охотской и строительства Петропавловской верфей. Он считал насущной необходимостью спуск на воду больших пушечных кораблей для защиты наших интересов и транспортов для перевозки поселенцев и снабжения. Ну и настаивал он на оправке не менее двух рот солдат для гарнизонной службы в новых поселениях.
        Отдельно шёл отчёт Петра Палласа, который возглавлял научную экспедицию на Тихом океане. Вот здесь я крайне удивился - на наброске карты, которую представил Паллас, были указаны разведанные земли и заложенные поселения. Так вот, местонахождение Нового Каргополя и Новоархангельска вполне соответствовало моим ожиданиям - острова, названные в честь святых Петра и Павла, но вот Новые Холмогоры располагались на острове святого Андрея, который был сильно южнее, чем в моей памяти отложились границы Русской Америки - примерно в районе Сиэтла.
        Берега Северной Америки ещё были недостаточно исследованы, но мне всё-таки казалось, что город, который Шелихов видел столицей наших поселений, располагается очень далеко от Аляски, скорее в районе будущего Сиэтла. Паллас также настаивал на том, что наиболее интересен для освоения именно остров св. Андрея - климат там мягкий, почвы хорошие, а местные племена готовы сотрудничать. Развитие земледелия возле Нового Каргополя тоже возможно, а вот Новоархангельск он видел скорее в качестве рыболовецкого порта и центра торговли с индейцами - скалы и бедные почвы.
        Да, ребята рвались на юг, но здесь была и опасность - не закрепившись серьёзно, мы действительно рисковали столкнуться с превосходящими силами наших недоброжелателей и полетят тогда все наши приобретения… Надо дать им команду закрепляться, не уходя южнее. Коли мы уже достигли границ меховых территорий, а земли вокруг даже первых наших поселений вполне плодородны - надо осваиваться здесь.
        Такие вводные я им давал перед отправкой, да и у Панина были такие же инструкции - пока твердо не встанем на земле, соседей не задирать! Но сейчас, чувствую, могли они и увлечься, а воевать так далеко от метрополии с такими малыми силами и проблемами с путями сообщения никак не стоило - надо ещё раз указать им это.
        Палас писал о нахождении, видимо, последнего, совсем небольшого - шесть голов всего, стада стеллеровых коров. Я помню, как плакал в детстве над трагедией этих замечательных животных, что могли стать первым одомашненными морскими тварями, но были по жадности и глупости полностью истреблены нашими первопроходцами. Так что, я попросил своих исследователей уточнить, действительно ли морские коровы исчезли или есть ещё шанс их сохранить.
        Прекрасно, что экспедиция Паласа смогла найти их на Алеутах. Даже нашёлся архангельский охотник на тюленей, который решил попытать счастья в разведении коров. Может, моя детская мечта и даст что-то полезное.
        Палас сделал подробные доклады о природе Тихоокеанских морей и земель, о необходимости развития здесь земледелия, о рыболовстве, о пушном звере, очень просил ещё людей и хотя бы одну бригантину для его исследований.
        Со строительством кораблей у нас там пока не очень хорошо, но на Охотской верфи шло строительство четырёх новых эллингов, причём одного 85-метрового для судов крупного водоизмещения, сейчас уже они должны были быть готовы. На Петропавловской же пока эллинги только закладывались - людей там было маловато, а подходящий для кораблестроения лес ещё искали. Что же, значит, за сезон мы построим четыре новых грузовых судна и две небольшие скоростные бригантины - одну для исследований Палласа, а вторую для Мехового отделения.
        Само же Меховое отделение сообщало, что пока деятельность дохода не приносит. Мы скупали пушнину у промышленников, почти не продавая её в Европе, да и на Китайском направлении, в Кяхте, мы прекратили торговлю дорогими сортами мехов - соболем, каланом, горностаем, бобром и чернобуркой. Продавалась только белка и лиса, что позволяло нам сводить концы с концами.
        - Рассказывайте, Севастьян Парамонович! Я не верю, что Вы затеяли столь рисковую для нашего бюджета игру, не задумав что-то интересное. - я сурово посмотрел на Губкина, который явился с личным докладом.
        - Ваше Высочество! Я настоял на прекращении продажи меха в Европу по одной причине - там не заинтересованы в нашем товаре.
        - Как не заинтересованы? - я был удивлён. Всегда читал, что меха востребованы, а здесь такое…
        - Европа любит бобра, которого везут из Канады. Да и наши поставки шли только через местных купцов, которые и снимают все сливки. Нас же на европейский рынок не пускают. Неинтересно нам так торговать, и всё тут!
        - Что же Вы решили?
        - Хочу наши меха от Европы пока увезти, Ваше Высочество. У них соболь хорошо идёт только, а его-то лучше в Китае торговать.
        - Так Вы же его в Китай тоже не продаёте?
        - Мало его осталось. Такая торговлишка приведёт к тому, что совсем он кончится! Я распорядился его мало покупать - пусть растёт пока. Вот мы ещё пытаемся его на фермах разводить, нам устойчивые поставки нужны.
        - За это хвалю, а всё-таки дальше-то, что делать будем?
        - Продажу меха переориентируем на Восток - в Персию и Турцию, там готовы покупать много и дорого. Пробуем также с Индией торговать - там есть большие нелюбители Англии, готовые покупать именно наши меха. В этом году собираемся начать. В Европе же нам надо торговлю под себя подмять, а в Китае хочу попробовать не через Кяхту продавать. Из Кяхты до покупателей шибко далеко, да и Цинцы сильно уж цены нам сбивают - в Китае-то пушнина дороже!
        - Ну, излагай свои прожекты, Севастьян!
        План Губкина был красивым, довольно проработанным и, несмотря на то, что отдельные детали мне были известны, придуманная главой приказа картина стала для меня сюрпризом, причём приятным. В Китае Александр Строганов быстро понял, что серьёзно улучшить отношения с китайским Цинским правительством он сможет только располагая большими средствами на взятки. Нет, не так - огромными средствами на взятки!
        Агенты, которых мы смогли пристроить в миссию, наладили очень слабые контакты с дворцовыми евнухами и, уже в результате чистого везения с адептами националистической секты Белого лотоса, люто ненавидившими маньчжурскую империю, поработившую Китай. Строганов осмотрелся и помощью евнухов познакомился с одним очень жадным молодым Цинским чиновником, неким Нюхюру Хэшэнем.
        Хэшень быстро рос в чинах, его называли фаворитом императора, но он очень любил деньги. И хотел их иметь значительно больше, чем мог сейчас получить, даже занимая очень высокую должность. И этот маньчжур просто мечтал контроль над всей торговлей мехом Китая. Однако захватить такой кусок официально ему никто бы не позволил, но вот Строганов готов был помочь ему сделать это тайно.
        Хэшень был очень жаден, но и очень осторожен - сам засветиться в контрабанде он не мог. Поэтому Александр задумал ещё более рискованную аферу, в которой уже не только ему, но и всей Российской Империи предстояло пройти по лезвию. Нашей ставкой в этой игре могло стать полное прекращение торговли с Китаем, а то и война с Цин. Предсказать реакцию императора Цаньлуна на такое нарушение наших соглашений было сложно. Вот поэтому-то и требовалось моё согласие.
        Риск был велик, с другой стороны, возможный выигрыш также был очень большим. Мы могли увеличить наши доходы от меховой торговли с Китаем примерно в десять раз. Причём сделать это в том числе за счёт наших соперников на этом рынке - Британской Ост-Индской компании. Это было заманчиво…
        В целом, этот проект выводил в прибыль не только нашу меховую промышленность в целом, но и делал вполне окупаемой деятельность Шелихова в Америке. Давал возможность захватить китайский рынок пушнины полностью. Так что, я был практически вынужден согласовать план Губкина-Строганова, но с уточнением - контрабанду провозить под видом англичан, все действия представить как личную инициативу послушника Иркутского Вознесенского монастыря Александра… Ох…
        В Европе же план Мехового отделения был нацелен на захват розничного рынка, и только впоследствии на продажи. Здесь я мог помочь как в силу своего богатого опыта прошлой жизни, так и пересечения планов Севастьяна с моими.
        - ? ?
        - Дорог?й тесть, Константин Николаевич! Присаживайтесь! - я встречал Маврокордата в кабинете, где уже был накрыто небольшое угощение. Он прибыл ко мне.
        - Ваше Высочество! - отец Маши не отказался от бокала вин? и лёгких закусок - это был знак особого внимания к старому дипломату, и он это прекрасно понимал, - Мы с Вами долго обсуждали сложившуюся сложную ситуацию в Европе. Наши отношения с Великобританией оставляют желать лучшего.
        - Да они и изначально не могли быть основанием нашей политики, Константин Николаевич! Англичане никогда не стали бы нам активно помогать в европейской войне. Это для них слишком. Они готовы помочь на море, предоставить базы, но воевать за нас точно не станут. Хотя, что я Вам-то об этом говорю… - улыбнулся я.
        - Конечно, Павел Петрович! Но всё-таки их поддержка наших интересов могла остановить многих в Европе. Однако я считаю переломным моментом в наших отношениях отнюдь не заговор Дашковой, и даже не наш отказ на письмо короля Георга - англичане напряглись ещё после нашей победы над турками. Слишком быстро мы победили и чересчур большие территории приобрели. А главное - мы действительно начали становиться соперниками Англии в Средиземноморской торговле.
        - М-да, а учитывая их внимание к торговле с Китаем, то вскоре мы ещё больше разойдёмся - объективные интересы заставят…
        - Безусловно! Также наша дружба с Пруссией имеет под собой два основания - взаимная нелюбовь к Австрии, а также Ваши и Екатерины Алексеевны личные отношения с Фридрихом II. По моему глубокому убеждению, эти основания слишком зыбки. Пруссия становится сильнее, а Священная Римская Империя слабеет. Притом мы не сможем приветствовать победу Пруссии над Австрией - нам равно неприятно будет подпадение Германии под власть любого из их скипетров. Нам-то как раз нужно сохранение status quo, пусть немцы воюют между собой, но победителя в этой битве быть не должн?. Личные отношения, поверьте старику, всегда заканчиваются тогда, когда они становятся невыгодны!
        - Согласен, Константин Николаевич, но как же союзник Австрии в Европе - Франция? Именно против этого альянса мы и сближаемся с Пруссией.
        - Я не вижу здесь опасности для нас, Ваше Высочество! Франция дружит с Австрией только против Пруссии. Французы считают цесарцев существенно менее опасными для своих интересов на Рейне, чем пруссаков, а австрийцы боятся Фридриха значительно более чем кого-либо. Против нас такой союз не сыграет - мы далеко от Франции, а, следовательно, для неё малоопасны.
        Наше влияние на Средиземном море уже немного волнует Людовика, но пока не сильно. Ему ещё рано переключаться на нас - у него есть Англия, которая отняла французские колонии в Америке и Индии, и именно эта рана беспокоит его больше всего. Империя сейчас прикрывает его спину от Пруссии, да и всё - нет у них больше общих интересов.
        - Так в чём тогда Вы видите проблему?
        - Исключительно в союзе Пруссии и Австрии против нас. Фридрих бредит Королевской Пруссией и Данцигом, а мы раз за разом лишаем его столь желанного приза! Мария-Терезия не могла простить старому Фрицу Силезии, которую Пруссия отняла у неё в войне, и именно это всегда помогало нам вбивать клин между ними и не допускать подобного содружества. А вот молодой Иосиф уже не страдает от этой потери, он ищет новые земли, новую славу и вполне может договориться с пруссаками.
        - Согласен с Вами, дорог?й тесть. Но пока Вы сообщаете мне достаточно очевидные факты, которые мы с Вами много раз обсуждали. Единство Империи и Пруссии - это наш ночной кошмар. К ним вскоре смогут присоединиться Швеция, Турция, а возможно, и Британия. Как точно эти шакалы поймут, что нам тяжело - непременно ударят.
        Польша сейчас наше больное место - яблоко раздора с соседями. Но разделить её, что успокоит наши отношения и перенесёт центр напряжения от наших границ в Германию для нас очень неприятно - Польша - это наш рынок товаров и только наш. Отдать большую её часть соседям означает потерять деньги, которые нам очень нужны - из них мы финансируем развитие промышленности и заселение территорий.
        К тому же Польша содержит нашу армию. Почти сорок тысяч солдат Румянцева в Галиции и двадцать тысяч Олица в Курляндии кормятся и одеваются исключительно за польский счёт. Нами было потрачено столько сил на принуждение сейма и короля Станислава на принятие таких условий и что же, теперь отказываться от этого?
        А значительное усиление соседей и приближение их к нашим границам? Вейсман с Бауром с ума сойдут - война, которая будет идти на территории России, ослабит нас значительно больше, чем битвы на земле соседей. Польша сейчас нам желанна и как буфер с германской Европой. Нет, потеря Польши, безусловно, крайнее решение.
        - Итак, Павел Петрович, нам требуется отвлечь мысли молодого Иосифа от Польши на другие направления.
        - Что, Германия или Турция?
        - Да, или всё сразу, Павел Петрович! Однако для этого необходимо, чтобы мы для Империи стали друзьями, именно с которыми они будут дружить против Пруссии.
        - Но как? Мы далеки от такого! Наши отношения с Марией-Терезией нельзя назвать дружескими. Кауниц обижен на нас из-за нашего союза с Турцией и занятия нашими войсками Галиции! То, о чём Вы говорите, дорог?й тесть - это новый дипломатический переворот!
        - Так вот, Ваше Высочество! Я нижайше прошу Вас освободить меня от поста вице-канцлера Российской империи и назначить меня посланником в Вене. Я уверен, что такое действие будет под силу только мне! - он вынул из своей папки прошение и церемонно протянул мне. Я вертел его в руках.
        - А как же Коллегия иностранных дел? Как же подготовка к созданию Приказа? Как же отношения с Турцией, Францией? Всё же на Вас держится, Константин Николаевич!
        - Обресков Алексей Михайлович введён мною в курс моих личных сношений, а в создании Приказа он понимает даже больше моего - именно он готовит все документы. Он вполне справится! - пожилой грек грустно улыбнулся, - Я стар и болен! Скоро я покину этот мир! Не спорьте со мной, Павел Петрович! Я знаю, о чём я говорю! Мне недолго осталось! - тон моего главного дипломата был достаточно безапелляционным и я, поморщившись, не стал ему активно возражать.
        - Я надеюсь ещё долго иметь возможность беседовать с Вами, дорог?й тесть!
        - Только Бог ведает, сколь нам отведено, Павел Петрович! Но, я прошу Вас, давайте лучше вернёмся к деталям!
        По результатам нашей беседы мы решили, что мы вновь разыграем карту ссоры в семье, в попытке сохранить какие-то нормальные отношения с Пруссией. А я заказал две новые мозаики - Осада Белграда[131 - Крупное сражение между силами Священной Римской и Османской империи в 1717 г. Австрийская армия под командованием принца Евгения Савойского разгромила турецкую армию и захватила главную крепость османов в Европе - Белград.] и Битва в Дюнах[132 - Сражение 1658 г. Французская армия под командованием маршал Тюренна около Дюнкерка разгромила испанскую армию.], для Иосифа и Людовика соответственно, надо было улучшать отношения.
        Теперь же, в беседе с Губкиным я решил дополнить свой подарок августейшим особам и сообщил об этом Севастьяну. Тот сразу понял мою мысль и загорелся идеей одеть высшее общество ведущих государств континентальной Европы в наши меха.
        Разговор с Губкиным затянулся, а доклада ждал очень важный человек в моих планах на будущее - Глава Оружейной палаты Пётр Иванович Мелиссино. Именно от него зависело грядущее перевооружение армии и флота. Мелиссино принёс мне подарки - изданные в моей личной типографии труды о развитии артиллерии.
        Первой книгой была «Положение о реформе Французской артиллерии, предложенное Фельдмаршал-лейтенантом армии Священной Римской империи Жаном Батистом Вакетом де Грибовалем», а второй - «План изменения русской артиллерии» за авторством самого Мелиссино. Наш план был составлен на основе изучения опыта войн в Европе и, во многом, на этой самом труде Грибоваля, который попал в Оружейную палату благодаря деятельности русской разведки.
        Обе книги были изданы в количестве пятидесяти экземпляров, были номерными и именными. Такое нововведение стало ещё одной мерой по обеспечению секретности проекта. Экземпляры предназначались исключительно для служебного пользования ответственных лиц приказов и палат и не могли выноситься за переделы рабочих кабинетов. Мои книги имели номер один, и я единственный, кто мог ими распоряжаться без ограничений.
        Столь приятный подарок означал, что в работе над организацией и унификацией артиллерии уже завершено планирование и согласование деталей и началась реализация проекта. Отлично, однако, не всё шло по плану. Новые орудия требовали большей точности при производстве, что оказалось проблемным для нашей металлургии - пушки и гаубицы для армии выход?ли с каким-то чудовищным процентом брака. Из четырёх десятков опытных орудий, отлитых на Каменском заводе[133 - Один из главных русских пушечных заводов того времени, располагавшийся в городе Каменск-Уральский.], только одно выдержало первичные испытания. С морскими орудиями дело оказалось и того хуже - ни одна из тридцати двух пушек поверку не выдержала.
        Нужный результат смог дать только Императорский завод в Туле - ключиком к решению проблемы было сверление заготовок, внедрённое Ярцовым. Он улучшил станок Моритца[134 - Йохан Моритц (Жан Мариц) - (1680 - 1743) швейцарский инженер, переехавший во Францию, изобретатель горизонтально-сверлильного станка.], и запустил расточку на Тульских заводах, а болванки для орудий отливались в Каменске. Так что технологию мы создали, дело было за её промышленным использованием. Эйлер уповал на Ярцова и его опыты на Олонецких заводах, кроме того Кривой Рог скоро должен был начать работу, да и Баташев активно желал поучаствовать в производстве пушек и уже затеял изготовление сверлильных станков Моритца-Ярцова.
        С ручным оружием ситуация была не лучше. До сих пор основная масса ружей и штуцеров делалась на полукустарных заводиках в Туле, ещё некоторое количество давал Сестрорецк. Наши заводы технически уже явно устарели, а организация производства там была на уровне начала XVIII века, а не как не последней его четверти. О стандартизации и массовом изготовлении говорить в таких условиях не приходилось, к тому же все заключения Оружейной палаты показывали, что качество нашего железа было очень низким, и оно значительно отличалось от завода к заводу, а стали мы выпускали слишком мало.
        Проблемы эту мы сразу решить не могли. Выбор единых образцов огнестрельного и холодного оружия тоже ещё не был произведён. Оружейники готовили проекты ружья, сабли и штыка, которые будет общими для нашей армии, но пока либо технология производства была слишком сложной и дорог?й для массовой продукции, либо надёжность оной оставляла желать лучшего.
        Центр разработки огнестрельного и холодного оружия был в Сестрорецке, который был рядом со столицей, поэтому управляющий заводом и заводской инженер регулярно являлись в Петербург с докладами. Управляющим был младший брат Ивана Эйлера - Христофор, а инженером - Пётр Бухвостов, потомок того «первого русского солдата» Сергея Бухвостова.
        Ещё в 1683 г. когда мой великий предок Пётр Алексеевич, в возрасте одиннадцати лет получил право сформировать потешные войска для своего развлечения и объявил набор в них среди дворовых слуг. Первым, записавшимся в новый полк, стал конюх Сергей Леонтьевич Бухвостов. Он долго состоял при персоне первого русского императора, однако в Северной войне получил тяжелейшие ранения и был отставлен от службы. Царь Пётр так ценил своего верного слугу, что по его заказу Карл Растрелли отлил из бронзы бюст Бухвостова. Сам герой сюжета ненадолго пережил своего императора, а его род больше не достигал высокого положения.
        Пётр был выпускником артиллерийского корпуса, дослужился до поручика артиллерии, но при Бабадаге рядом с ним взорвался порох, он был страшно обожжён. В общем, выжил он чудом - руки и лицо он почти потерял, однако зрение сохранил, но ум его ещё более заострился от невзгод.
        Его рекомендовали мне Ганнибал и Щепин - первый помнил своего ученика, а второй знал изуродованного инвалида, который обладал какой-то невероятной волей, чтобы не умереть и научиться жить дальше. Кожаные маску и перчатки он не снимал, наверное, никогда, чтобы не испугать и не оттолкнуть людей от себя.
        С Эйлером они сработались и уже с полгода почти везде были вдвоём. Парочка была очень импозантная - Эйлер был высок, с явной склонностью к полноте, порывист, а Бухвостов был низок ростом, невероятно широк в плечах и совершенно спокоен и молчалив. У первого лицо передавало все оттенки настроения, а второй - в коричневой кожаной маске. Да уж, но работали они как звери, замечательно дополняя друг друга. Эйлер был прекрасным организатором и администратором, а Бухвостов обладал врождённым даром раскладывать всё на части. Любую большую проблему он разбивал на меньшие, а те ещё на более мелкие и так, пока он уже не был в состоянии их решить. Только такая связка могла заставить мастеров, привыкших изготавливать каждое ружьё или саблю самостоятельно и единолично с начала и до конца, работать на поточном производстве.
        Бухвостов предложил, пусть и с моей подсказки, применять расположение цехов и рабочих мест в соответствии с технологическим циклом, Эйлер донимал брата и добивался применения новейших методов прозводства. Они были уверенны, что в ближайшее время смогут предложить на вооружение армии ружьё, не уступавшее по дешевизне и надёжности пресловутой английской «Браун Бесс». Ну а пока Тула могла выдавать около восьми тысяч ружей и столько же сабель и палашей в год, тем самым закрывая текущие потребности армии.
        Снова знакомый и привычный темп работы, но на сей раз в пятницу уверенно направил свои стопы в Петергоф - к матери.
        - ? ?
        - Павел, и что же ты думаешь делать дальше?
        - Я же тебе рассказал, мама, наши отношения с тобой для публики начинают снова разлаживаться…
        - Сын мой, я ещё в своём уме и прекрасно помню, о чём мы договорились! Я о другом - о Прасковье.
        - А! Теперь понял, Ваше Величество! - засмеялся я невесело.
        - Не шутите со мной о важных вещах, Ваше Высочество! - в ответ мне улыбнулась Екатерина Алексеевна.
        - Прасковья - моя жена, мама! Жена перед Богом и людьми! Пусть она и оказалась неверна государству и, пыталась стать неверной мне, но выносить сор из избы России негоже. Никто не должен узнать о неустроении в нашей семье. Прасковья к тому же носит под сердцем моего ребёнка. Так что, до родов ничего не изменится, по крайней мере, официально.
        - Что же, сын, я долго думала над этим… И я согласна с тобой - показать разлад в императорской семье, означает не только дать плохой пример подданным! - здесь она мученически скривила рот и возвела глаза к небу, ибо её собственная жизнь долгое время как раз и являлась таким жупелом для окружающих, - Это означает вступить на опасный путь поощрения всяческих заговоров! Если в твоей семье нет лада между женой и мужем, то только глупец не попытается использовать это. Однако твой наследник нам нужен! Нужен государству для обретения уверенности в сохранении династии. Долгие годы страх перед новой смутой есть главный страх подданных наших, и мы любыми силами должны с ним бороться! Так что, воистину, никаких слухов об участии Прасковьи в «Катькином заговоре» быть не должн?. По крайней мере, до родов…
        - Да и после родов, я бы не желал…
        - Конечно, Павел! Лучше, если бы эта тайна навсегда была погребена в тине истории, но об этом знают, как минимум пруссаки и англичане!
        - М-да… Тогда, по-моему, самая верная идея - Прасковье уйти в монастырь от горя за свою глупость!
        - А она захочет?
        - А ей будет предоставлен выбор?
        - Ты жесток, сын мой!
        - А что, мама, у меня есть другое решение? Жить с ней, как я уже сказал, долго и сч?стливо - я уже точно не смогу. Развестись с ней, и дать ей уехать к родителям - тоже никак. Мы явно оповестим всех о нашем несчастье и, более того, дадим всем недругам прекрасный инструмент для вмешательства в наши дела. Как напрямую через венчанную супругу мою, так и через различные лживые слухи о моих детях, которых она вроде как родит в разлуке!
        - Ты думаешь, что всё настолько плохо?
        - А ты думаешь, что это не так?
        - Ты говорил об этом с Платоном?
        - Да. Он подтвердил свою готовность обеспечить это решение. Он мне буквально сказал, что сей грех он отмолит! - грустно усмехнулся я.
        - Как ты? - помолчав, очень тихо спросила императрица.
        - Плохо, мама! Я допустил такое множество ошибок! Теперь именно Прасковье платить за них! Каково ей в столь молодые годы будет отправиться в монастырь?
        - Так её вин? здесь больше твоей! Не ты же замыслил её убить!
        - Вот я думаю, мама, а мы-то сами были ли лучше, когда батюшку свергнуть решили?
        - Молчи, сын! - лицо её посуровело, а голос звякнул металлом, - Всё затеяно было только мною, ты в том деле слишком мал был! И двигало мною не желание просто власть захватить, а страну да и нас с тобой спасти от безумия мужа моего!
        - А Прасковью спроси, может, и она то же самое расскажет!
        - Ты сомневаешься? - тихо-тихо сказала моя мать.
        - Да нет, мама… Жалко мне Прасковью, вот и придумываю ей оправдания, ну и обкатываю варианты общественного мнения и ищу, как с ними бороться… - криво усмехнулся я.
        - Помогает? - участливо спросила императрица.
        - Мало помогает. Однако есть империя, есть дела по устроению её - вот это помогает! - уже более открыто улыбнулся я, - Матушка Иулиания советует Киево-Николаевский Новодевичий в Алатыре, там и устав строгий и игуменья благочестивая, и места от границ удалённые…
        - Уже и монастырь ей подобрал… Молодец, значит, решил твёрдо?
        - А как ещё это можно делать?
        - Прости меня, Павлуш, ведь это я выбирала её, мне казалось, что она может стать хорошей женой тебе и твоей опорой в жизни.
        - Пусть ты и выбирала, но решения принимал я сам! - я обнял её. Мне была важна её поддержка в этом вопросе. Всё-таки пусть у меня за плечами уже много лет в двух мирах, но вот семейного счастья я пока так и не нашёл.
        - Я буду рядом с тобой столько, сколько нужно!
        - Не спеши, Мама! Тебе скоро рожать, да и Маше местный климат не подходит. Я справлюсь! Позаботься о себе и своих детях!
        Екатерина лишь усмехнулась, глядя на меня.
        Глава 19
        Ивашин шёл по лесу. Шёл вполне уверенно - валежник уже не похрустывал предательски под его ногами, птицы в испуге не прекращали свой щебет в ветках над его головой, нос его различал запахи на несколько вёрст вокруг, ему было легко, как птице в полёте. Кто бы сказал Петру несколько лет назад, что его судьба - охота, лес и этот остров. Пусть другие его называют - Южный остров, для него - Петра Ивашина - он только остров Счастья.
        Ивашин был благодарен своей Туне и её отцу Кунасику, которые подобрали его - раненного медведем охотника, в?ходили и научили жить в лесу. Теперь он был настоящим человеком - айном на местном языке и членом большой семьи Кунасики. Пётр шёл к родичам - семье Саткетека обменять меха куницы и сушёное мясо на медвежью шкуру, которую очень просил его привезти голова Новой Вязьмы - небольшой деревни на юго-востоке острова.
        Ивашин стал вольным охотником, который снабжал русские поселения - все пять посёлков на берегах Южного острова, что были основаны Камчатским наместником как базы для исследований и освоения местных земель, мясом и шкурами. Иной раз Пётр приносил в посёлки необычные камни или растения.
        Меньше всего бывший солдат ожидал, что станет лесным жителем. Даже до рекрутчины он любил лес, но жить так даже не думал. Однако вот так сложилось. Он записался в добровольцы и прибыл в числе первых русских поселенцев на Южный остров, мечтая о том, чтобы видеть как можно меньше людей вокруг - он их научился терпеть, но не любил. Так и не смог перебороть Ивашин свою злобу ко всем окружающим.
        А на новом берегу командир их партии, бывший капитан Викентьев, прямо сказал, что вокруг лес и море, и удержать всех своих людей в поселении он не в состоянии, да и не желает. Кто захочет, тот может уходить в неизвестность, есть на то и воля исправляющего обязанности наместника Никиты Ивановича Панина. Люди вольны уйти с оружием и припасом, но посёлок всегда ждёт их назад. Порох к ружьям тем, кто выживет, понадобится, а его можно будет получить на обмен в поселении.
        Пётр пожелал уйти первым. Кроме него, этого захотели всего двое из сорока первопоселенцев - слишком уж страшно было уходить в незнакомый дремучий лес, по которому бродят дикие звери и люди… Трудно было очень, охотиться он умел, но в лесу жить навыка не было. Повезло, что была весна, погода не огорчала, а звери не привыкли к охотнику с огнестрельным оружием, и мяса было вдоволь. А потом была встреча с медведем.
        Туна нашла его сильно помятого, под телом молодого медведя, и волоком притащила бывшего солдата в своё поселение. Айны жили охотой, били зверя из луков, собирали корешки и травки и земледелия не знали, но врачевать раны от когтей и зубов умели. Первым человеком, которого Пётр увидел, придя в себя, был глава семейного поселения - Кунасика. Невысокого дикаря с почти европейскими чертами лица с огромной густой пегой бородой и в странных одеждах Ивашин принял за лешего. А когда тот заговорил с ним гулким басом на непонятном языке, окончательно в этом уверился.
        Вывела его из этой убеждённости только Туна, которая ухаживала за Петром, учила его языку и сразу, как он пошёл на поправку, стала его женщиной - не может быть у леших таких девок! Потом айны учили его ходить по лесу, выслеживать зверя и птицу, находить съедобные растения. Такая жизнь ему, конечно, нравилась, но вскоре Ивашин всё-таки отправился с двумя охотниками в русское поселение. Тогда ещё в ближайшее, Верхние Лужки, где успешно получил в обмен на шкуры порох, зерно и картофель - очень уж он соскучился по нормальной еде.
        С этого визита и завязались отношения айнов и русских - сначала члены поселения Кунасика стали навещать русских, обменивая свои товары на железные инструменты, продовольствие и украшения, а потом пошли и прочие семьи. Пётр уже три раза был в Новой Вязьме, где посещал церковь и дом главы, с которым у него возникло множество общих интересов в части исследования внутренних земель острова и коммерции. С местным батюшкой он даже договорился, что приведёт свою Туну, чтобы крестить и венчаться - девушка была беременна, а жить во грехе, ожидая младенца, Ивашин не желал.
        Внезапно охотник ощутил запах дыма. Дым пах плохо - горелой плотью. Возможно, что в селении айнов молодая хозяйка уронила вертел в очаг, но вонь сохранялась и усиливалась, будто бы мясо там в огне и лежало. Это заставило Ивашина насторожиться ещё больше. Он оставил свой груз, закрепив его на дереве, вытащил из чехла штуцер, который приобрёл совсем недавно, повесил его на плечо, а своё старое ружьё взял в руки.
        Теперь уже крадучись, Пётр медленно по кругу стал походить к посёлку Саткетека. Ноздри его уловили ещё и слабый запах пороха, что ещё больше усложнило ситуация - огнестрельного оружия у айнов не было, значит, здесь были гости. Кто они, может, ниходзины[135 - Самоназвание японцев.] прибыли, которых местные как пожара боятся? Но как они попали так далеко от берега? Что происходит?
        Вскоре он услышал крики - женские, мужские, но пока смысл их до него не доходил. Тогда Пётр решил зайти на лесистый холм, с которого деревенька была как на ладони. Медленно, прислушиваясь к каждому шороху, он забрался на высоту - картина, что предстала перед ним, заставила кровь зашуметь у него в ушах.
        Человек десять русских солдат во главе с двумя офицерами грабили поселение. Б?льшая часть нападавших была занята, деловито насилуя женщин. Один из офицеров курил трубку, с брезгливым видом смотря на горизонт. А вот второй, вместе с двумя солдатами, пытал огнём самог? старого Саткетека - деда Туны, этот-то запах и привлёк внимание Иванишина.
        Гнев охватил бывшего солдата - его, пусть и в прошлом, боевые товарищи убивали и насиловали его друзей и уже почти родственников! Как же так! Ведь ему много раз вбивали в голову, что местные жители должны стать друзьями русских, это помогло ему проще принять обычаи айнов и их скудную пищу. Что здесь происходит? Внезапно Ивашин узнал курящего в стороне офицера - это был бывший прапорщик Василий Кошелев, с которым Пётр прошёл почти весь путь до Южного острова.
        - Ох ты, Василий Илларионович! Как же тебя так угораздило-то? Уж не думал - не гадал, что ты такое можешь-то сотворить! - бормотал себе под нос Иванишин, уже принявший страшное решение, снаряжая свой штуцер. Пётр был прекрасным стрелком, и перевести его в егеря, в ряды которых собирали самых метких солдат, во время службы не давали его командиры, и вот сейчас он свои умения готовился применить по своим русским людям.
        Выстрел! Упал в огонь офицер, пытавший старого главу поселения. Солдаты не поняли ещё, что случилось - ветер унёс звук выстрела, да и дым от сгоревшего пороха тоже. Они оставили насилие над женщинами и испуганно заметались по посёлку. Охотник спокойно перезарядил штуцер и сделал ещё один успешный выстрел - упал немолодой солдат, в потрёпанном мундире, который пытался навести порядок среди паникующих.
        Теперь грабители увидели дым от выстрела и бросились к холму. Пётр спокойно собрал оружие и перешёл дальше в лес. Как только первые преследователи выскочили на вершину холма, где недавно лежал Иванишин, его штуцер снова выстрелил.
        - Ещё одним меньше! - прошипел он сквозь зубы. Всего татей он насчитал тринадцать человек. Теперь их было уже десять. Он снова сменил позицию.
        Через два часа преследователи закончились - десять человек остались лежать на земле, двое бежали в лес, а Кошелева среди них Пётр не разглядел, значит, тот остался в деревеньке. Преследовать убежавших он не хотел - устал от смертей, медленно побрёл к поселению.
        В деревне женщины уже потушили основные пожары и причитали над трупами мужчин, среди которых был и старейшина - все охотники полегли под огнём нападавших, не ожидая такой подлости от русских. Кошелев так и курил на окраине, не глядя на дымящуюся деревню и приближавшего к нему мстителя.
        - Как же ты так, Василий Илларионович? - тихо спросил Ивашин, глядя на человека, который совсем недавно называл его другом.
        - Петюня, вот, почему-то именно тебя я и ожидал увидеть… Всё вспоминал, как ты людей не любил, и, значит, прав был…
        - Так как же так, Василий? Ты хоть и из дворян, но так к людишкам добрым относиться - грех же!
        - И нарушение приказа… - почти шёпотом продолжил его мысль Кошелев, - Как Сурмин - начальник отряда, бывший подпоручик из гренадер, начал воду мутить, а сержант Копин его поддержал, так я не смог их остановить! Виновен!
        - Как же так-то…
        - Вот прав ты был, Петя, человек - суть зверь рыкающий! Только и дай ему повод и власть, так всё позабудет! Как Сурмин с Копиным начали говорить, что айнов никто считать не будет, а поселения их вдали от моря ещё когда другие отряды посетят, так загорелись солдатики, всё позабыли… Как ты тогда… - Ивашин дёрнулся, как от выстрела. Кошелев наступил ему на больную мозоль, и бывший солдат отчётливо вспомнил, как грабил, насиловал и убивал в мятежном зимнем Петербурге. Всё это промелькнуло перед его глазами.
        - Что же ты их не остановил-то Вася? - с тоской произнёс охотник.
        - Не смог. Просто не смог. Насилие ведь это так просто! Сразу не понял, думал, что усовещу. Потом умереть хотел… Убили бы они меня всё одно, чтобы я никому не сказал! Уже смерился я со смертью. Но от твоих рук это будет лучше! Заканчивай Петя! - Кошелев докурил трубку, положил её рядом и посмотрел на небо.
        - Нет, Василий Илларионович! - помолчав, ответил ему Ивашин, - Не стану я тебя убивать. Вернёшься ты к нашим да и расскажешь, что тут случилось. Пусть вон наместник решает, жить тебе или умереть. Я этого греха на себя не возьму - и так через край их!
        - Как же, Петь? Все же узнают, что это ты их…
        - И так узнают, среди айнов быстро слух пройдёт, да и зачем мне такое таить. Не тать я всё же, не тать… Провожу я тебя, Вася, чтобы дошёл ты.
        Довёл он Кошелева до Верхних Лужков и ушёл в лес, думая, что навсегда.
        Через месяц, к нему в селение пришёл пожилой айн-охотник с письмом от самог? наместника, которым Панин давал Ивашину полное прощение за гибель преступников и приглашал его на встречу в Новой Вязьме, где Камчатский начальник и находился в настоящее время.
        Ивашин пожал плечами и поехал. Что бы не попробовать поверить? Чай не каждый день целый наместник его приглашает на разговор, а коли убьют… Вон, Туна на сносях, а невенчаны они до сих пор! А когда дитя народится? Да и люди Кунасика и родственных семей к нему идут, спрашивают, что им делать, если вдруг ниходзины эти нападут. Что делать-то? Столько причин поехать, а не ехать только одна - смерть там можно свою найти. Но смерти после всего пережитого Пётр уже не боялся.
        В Новой Вязьме его встретил Кошелев и провёл за стену острога через караулы.
        - Что, Василий Илларионович, жив ты?
        - Жив, Пётр! Жив! Твоими молитвами!
        - Всё рассказал?
        - Как на духу, Петь! Думал, казнят. Но нет, даже вот сам Панин приехал. В этом году хочет расчистить поля, чтобы озимые посадить. Говорят, здесь хорошие урожаи будут. Тут и меня простили, хоть теперь, думаю, в лес не отпустят. И ты вот пригодился. Никита Иванович очень хочет твоих айнов к делу приставить. - за беседой они подошли к дому главы поселения.
        На крыльце стоял сам наместник. Немолодой, крупный, но на удивление стройный. Ивашин, который видел бывшего графа не раз, был поражён переменами в его внешности. Очень упитанный и обрюзгший в прошлом, сейчас он словно помолодел и разом сбросил вместе с лишним весом как минимум десяток лет. Пётр, конечно, слышал, что Панин был счастлив в браке и ходит кочетом вокруг молодой жены, но чтобы так.
        - Что, Кошелев, привёл своего знакомца?
        - Так точно, Ваше…
        - Молчи, грусть! Какое я тебе Ваше! Господин наместник, и то исправляющий обязанности. Не гневи Бога и Престол!
        - Так, господин наместник, куда же дальше сошлют? На Луну, что ли?
        - Смешно! Молодец! - захохотал Панин, похлопал по плечу Кошелева и пристально посмотрел на Ивашина.
        - Значит, это ты, лесной стрелок, столько людей порешил?
        - Я! - исподлобья взглянул на него Пётр.
        - Что же сказать тебе - хорош! Коли они и здесь за ум не взялись, значит, ты всё правильно сделал! На этом это дело - всё, закончилось! У меня к тебе другой вопрос, стрелок. Ты же с айнами дружен?
        Пётр был просто подавлен напором и энергией наместника. Тот столь могуче размахивал руками и громыхал низким голосом, что бывшему солдату хотелось забиться под крыльцо и переждать начинающуюся грозу. Однако он уже не служивый человек, а вольный охотник. Прибыл он сюда, понимая, что его могут просто убить, а здесь этим явно не и не пахнет. Так что Ивашин стоял спокойно, с каменным лицом, и ждал.
        - Так вот, стрелок, скажи мне айны твои, они люди хорошие?
        - Хорошие, господин наместник! Всяко лучше, чем многие…
        - Ха! Тогда скажи мне, будут они хлебушек да картошку растить с нами вместе? Воевать вместе? Детей растить? В церкви молиться?
        - Много и сразу хотите, господин наместник! Да, вон семья моя уже картошечку и хлебушек распробовала - корешками одними питаться не желает. Огородик потихоньку разводим, но дело хлеборобное им доселе было неведомо. Лесные они жители, али морские, к земле непривычные. Но научатся быстро - есть вкусно, из ружей стрелять, да одежды богатые носить все любят. А так, люди они тихие, вот этих ниходзинов боятся. Однако же русские у них в чести, коли защитить их сможем, и они это увидят - только с нами и пойдут.
        - Значит, ты ещё с нами вместе, стрелок… Ты сказал: «Мы их защитим» - а не «Вы их защитите» - тихо проговорил Панин и более внимательно посмотрел на Ивашина.
        - Наверное… Куда я из русских уйду? Из солдат-то уйти непросто, а уж от молока материнского и того сложнее.
        Говорили они долго. Пётр своих Кунасика теперь бы в обиду не дал, но и против предлагаемого Паниным возражать смысла не было. Да, требовалось приучить айнов к земледелию, к огнестрельному оружию и дружбе с русскими - иначе не выжить и тем и другим.
        Всех лесных жителей ниходзины уничтожат, без сомнения. Сколько бывший солдат слышал легенд о старых временах, когда все земли вокруг были заселены айнами, а захватчиков было мало, и как те вырезали аборигенов, вытеснили их в леса и на мелкие острова, как страшны ниходзины, и что единственный способ выжить для местных - бежать дальше. А русские - без знания местности, малочисленные, разбросанные по островам… Без айнов им тоже будет очень тяжело против сильного соседа.
        - ? ?
        Наконец-то вернулись с Урала Соймонов и Теплов. Вернулись, конечно, очень уставшими, но довольными. Свою задачу они выполнили. Порядок был наведён. До бывших приписных крестьян были доведены новые законы империи, безобразия заводчиков остановлены, при этом сами заводы сохранены.
        Умений моих посланников хватило на то, чтобы больших эксцессов не было - так пришлось наказать нескольких промышленников, да испугать излишне активных работных. Однако же было очевидно, что уже через несколько лет разорится до четверти уральских заводов - там, где лес рядом был сведён, или же приписных будет мало для нормальной работы, производство становилось невыгодным.
        Конечно, в целом на Урале уйти с заводской работы желали почти треть крестьян. Особенно те, что приписаны были сравнительно недавно и ещё помнили, какова она крестьянская жизнь. Требовалось заменять их в производстве, но тем не менее около шести тысяч работных людей оказывались лишними. Это была прекрасная новость - так мы могли решить проблему нехватки рабочих рук на планируемых заводах. Однако требовалось переместить их, да и прочих, кто менял место работы, к новым заводам. Причём аккуратно, не потеряв столь нужных людей.
        За такие вести мне хотелось расцеловать моих порученцев. И я не стал лишать их такой чести. Ордена, конечно, тоже были нелишними.
        - Какие ваши дальнейшие намерения, друзья мои? Насколько я помню, Вы, Григорий Николаевич, решительно были настроены заняться лесом. Что же, весьма достойное дело. Корабелы наши давно ругаются, что найти в русских бескрайних лесах порядочное корабельное дерево задача почти нерешаемая. Агрономы уверенно заявляют, что без лесопосадок в земледелии ничего толком не получится. Да и для строительства и столярного дела дерево всегда будет необходимо. Одно из важнейших проблем государства нашего! Лесная палата, опять же, уже год как существует, а всё ещё без начальника! Всё Бургсдорф обязанности там исправляет. - улыбался я своему верному соратнику.
        - Кхм-кхм! - прокашлялся смущённо Теплов, - Я, Павел Петрович, просил бы Вас освободить меня от обязанностей по лесному ведомству!
        - Да Вы что, Григорий Николаевич? Вы же так хотели заняться этим вопросом? Именно Вы создавали правила лесопосадки и лесопользования, подбирали людей для этого! Как же Вы своё любимое дитя бросаете? - искренне удивился я.
        - Я, Ваше Высочество, будучи столь далеко от столичных городов, убедился в том, что законов на местах не знают и пользоваться ими не умеют. Даже зачастую не имея нездоровых желаний, не могут разобраться в бесчисленных указах, манифестах и законах наших, коими обросло Соборное уложение.
        Само уложение уже настолько сильно устарело, что даже основанием для создания новых законов служить не может. Вижу именно в этом главную задачу свою! Нужны нам новые кодексы законов, подобные Юстинианову, понятные и логичные! Без этого сложно нам будет порядок в Империи сохранять, да и дела коммерческие и промышленные никак хорошо развиваться не смогут. - глаза Теплова разгорались неподдельным интересом.
        - Григорий Николаевич, а как же Ваше здоровье? Я опасаюсь что…
        - Павел Петрович! Прошу меня простить за мою горячность, но я достаточно отдохнул от дел канцелярских, и порывы души моей сейчас сосредоточены исключительно на законах российских!
        - Хм… В общем, мечтаете Вы, друг мой, о славе русского Сцеволы[136 - Публий Муций Сцевола - (176 - 115 д. н. э.) знаменитый римский юрист, известный под прозвищем Юрисконсульт. Один из основателей гражданского права.]! - с некоторой грустью произнёс я. Мне было тяжело обрекать своего уже далеко не молодого друга на тяжкую, почти невыполнимую работу. Но Теплов стремился к ней всем своим горящим как факел естеством, и отказать ему в этом означало признать его слабость и продемонстрировать моё недоверие, а это погубило бы его ещё быстрее.
        Так что Теплов хотел организовать Законный приказ. Сборники законов - эдакая новая Российская Правда, уже снились ему! На Лесную палату поставили Фридриха фон Бургсдорфа, который уже три года работал у Григория Николаевича, будучи его помощником по лесному делу. Именно он фактически руководил ведомством в отсутствии своего начальника и теперь уже полноправно возглавил палату, изнуряя своей немецкой педантичностью в организации лесного дела губернаторов.
        Соймонов тоже заразился энергией своего коллеги и вместо возвращения к преподаванию просто рвался на Олонецкие заводы, где желал присоединиться к команде исследователей. Он справедливо заявлял, что его опыт и знания могут там пригодиться. Старый мастер уехал туда, даже толком не отдохнув.
        - ? ?
        - Прощай, брат! Мне будет тебя не хватать! - Вардан плакал, не скрывая слёз.
        - Прости, меня, бербер! Но я хочу домой! Ты же знаешь!
        - Знаю, Ивайло! Ты всё время твердишь о своей Райне и детишках! Я всё понимаю! Просто мне тебя будет не хватать! Два года вместе!
        - Да, Вардан, два года - это не просто так! Столько всего было!
        - Помнишь, как ты спас меня в шторм в Карибском море?
        - А как ты вытащил меня из беды в том бою с приватиром[137 - Приватир, также капер или корсар - частное судно, которое с разрешения воюющего государства напад?ет с целью захвата и грабежа на торговые корабли неприятеля.] этих чокнутых колонистов?
        - Всё равно, русский, ты спасал мою шкуру постоянно! И мне тебя будет не хватать! И Картрайту тоже!
        - Чёрт! Эта скотина ни разу не отпускала меня на берег! Даже в Нью-Йорке, где мы ремонтировались, он запер меня в трюме!
        - Ха! Выпусти тебя на берег - ты бы непременно сбежал! И как бы мы без тебя выбрались из гавани? Ты же чувствуешь опасность!
        - Ох, Вардан, а не сам ли ты посоветовал капитану меня тогда запереть? - грустно произнёс Ивайло.
        - Я, брат, чего уж тут скрывать… Ты же давно это понял?
        - Я это знал, Вардан. Я слышал ваш разговор.
        - Но, ведь это я уговорил Картрайта тебя отпустить!
        - Ха! Как бы он меня удержал? Нашему Ориолю нужен доковый ремонт. А уж в доке я бы точно сбежал.
        - Ну всё-таки… Прости меня, брат!
        - Надеюсь, у тебя будет всё хорошо, Вардан!
        - Будет, конечно! Мы заработали достаточно, чтобы Картрайт расплатился по своим долгам и Ориоль нормально отремонтировали! А я - старший помощник, и все шансы стать капитаном!
        - Может, ты заглянешь как-нибудь к нам в Очаков, почти капитан?
        - Будет воля Божья, загляну, рулевой! - они напоследок обнялись, и Ивайло спустился по сходням на пирс. Он не ступал на твёрдую землю уже два года, голова его закружилась, но он упрямо, не оглядываясь, вышагивал в сторону огней Плимута, где надеялся найти корабль, идущий в Россию - домой.
        Его неуверенность от встречи с земной твердью сыграла с ним злую шутку - Попов не заметил тёмную фигуру, мелькнувшую за его спиной. Короткий удар - и он снова, как тогда в Стамбуле провалился во тьму.
        Когда он открыл глаза, то осознал, что снова находится на корабле. И мерзкая рябая морда смотрит на него и ухмыляется.
        - Добро пожаловать на королевский флот, морячок!
        - ? ?
        Задачи перед нами в связи с переселением множества людей на новые места жительства росли, вопросов обеспечения их всем необходимым становилось всё больше, и Генеральный штаб уже не раз недвусмысленно давал понять, что его сотрудникам невозможно заниматься этим предметом дальше.
        Требовалось, наконец, организовать ведомство, которое возьмёт в свои руки координацию переселения и контроль над территориями. Мне нужен был могучий ?рган, что сопряжёт все изменения в стране в единый поток и даст дублирующую информацию о процессах в государстве в целом и на отдельных землях в частности. Сложным вопросом был подбор персонала для новой структуры, но теперь я уже был готов принять решение.
        - Присаживайтесь, господа! - я указал гостям на кресла в своём кабинете. Те, поклонившись, заняли предложенные места. Я принялся расхаживать перед ними, - Итак, друзья мои, я пригласил Вас, чтобы обсудить одну из важнейших задач, сто?щих перед Россией - задачу заселения новых земель и обустройства их.
        - Ваше Высочество! Я осмелюсь спросить Вас, а что же не так сейчас? Ведь Фёдор Васильевич Баур вполне неплохо справляется с решением этой задачи. - генерал-майор Фабрициан, храбрец и умница, которого я лично знал по турецкой войне выразил вполне обоснованное непонимание. Его коллега - Окольничий полковник Дабижа, также сопроводил этот вопрос недоуменным поднятием бровей и кивком.
        - Что же, Фёдор Иванович, Вы находились весьма далеко от столицы и давно не общались с офицерами Генерального штаба и его руководителем. - ободряюще улыбнулся я Фабрициану, - Баур уже давно не в состоянии обеспечить работу сразу на двух фронтах - и переселение, и реорганизация армии. Мы с императрицей намерены для решения этой проблемы, а также для системного управления областями империи нашей создать новый приказ - Земельный, которому и будут вменены в обязанности задачи сии.
        - А мы здесь… - Фабрициан даже с некоторым испугом переглянулся с Дабижей.
        - А Вы здесь, Фёдор Иванович, в качестве будущего главы этого ведомства. Вам лично даны самые лучшие характеристики как Суворовым, под начальством которого Вы служили последнее время, так и Румянцевым, с которым Вы много взаимодействовали. Генерал Баур также оценил Ваши качества весьма высоко.
        - Но я же боевой генерал, и Александр Васильевич…
        - Суворов был чрезвычайно недоволен моими намерениями лишить его столь нужного человека. Это было для меня решающим аргументом для избрания на эту должность именно Вас, Фёдор Иванович. Александр Васильевич согласился, что такой человек, как Вы нужен империи, а ему придётся найти себе другого руководителя переселением и размещением войск. А уж боёв на новой должности Вам придётся вынести не меньше, чем в хорошей войне, уж поверьте мне…
        - Я не был готов… - выпучил глаза Фабрициан.
        - Не спорю, что задача весьма сложная, хоть и близкая Вам. Но на этом пути Вам должен помочь Дмитрий Васильевич, с которым Вы трудились в Придунавье. - Дабижа вскочил и вытянулся, - Вы, господа, очень неплохо сработались, а главное - вы работали системно, и именно ваши планы и регламенты были приняты Бауром в качестве образца, который он решил внедрять, в том числе и в армии.
        - Я, Ваше Высочество, готов выполнить Вашу волю, однако у меня будет ещё очень много вопросов и просьб! - храбрый полковник славного молдавского княжеского рода попытался отвлечь внимание от пребывающего в прострации старшего товарища.
        - Не стоит так волноваться, господа. Я уверен в вашей способности успешно выполнить поставленную задачу, благо Генеральный штаб не устраняется от помощи новому приказу, да и часть своих офицеров Баур передаст вам, конечно, в случае соответствующего обращения.
        Разговор был долгим. Несколько часов мы обсуждали планы и перспективы перемещения людей, скота и грузов, основания новых поселений, строительства городов и портов, работы по сбору информации на местах и налаживанию взаимодействия с губернаторами. Фабрициан пришёл в себя и уверенно вёл разговор, а Дабижа играл вторую скрипку. Они очень хорошо сработались у Суворова - молодой курляндец, который проявил себя неплохим администратором, и ещё более молодой молдаванин, показавший себя мастером снабжения.
        Сколько слёзных писем отправил мне Суворов, уговаривая не забирать у него Дабижу, а особенно Фабрициана, на котором держалось гражданское управление в наместничестве. Но государственная задача главнее частной и Александр Васильевич это признал. Я проблему организации важнейшего ведомства успешно решил, а наместник пусть теперь сам выкручивается, хе-хе!
        - ? ?
        Корабли отходили от причалов Кронштадта. Играл оркестр, всё общество собралось здесь, даже Императрица с двумя дочерями стояла на берегу и прощалась с экспедицией Чичагова. Василий Яковлевич горделиво возвышался на шканцах Святого Владимира и кланялся провожающим. Палили пушки крепости и кораблей на рейде, звонили церковные колокола. Сам патриарх Платон благословлял уходящую маленькую эскадру.
        Сегодня он положительно был в ударе и произнёс прекрасную проповедь о благословении Господом открытий и новшеств, кои совершаются к торжеству веры. А уж молебен, который вместе с ними вело множество православных иерархов, был грандиозен.
        Да, такая экспедиция дорого стоит, во всех смыслах! В кругосветное плавание уходили новейшие наши фрегаты Святой Владимир и Святитель Николай, и транспортное судно Камчатка. Первый корабль - тридцатидвухпушечный фрегат, был изделием Кронштадтских верфей, судостроителем был француз Жан-Дени Гобер, которому было поручено руководство отечественным корабельным делом.
        Известный мастер из Бреста, он решил стать судовладельцем, но оказался неудачливым коммерсантом, разорился и отчалил в Новый Свет, где собирался начать новую жизнь. Французы нисколько этому не препятствовали, а, напротив, зачастую даже поощряли укрепление своих связей с Североамериканскими колониями, в которых уже много лет справедливо видели перспективных союзников против англичан.
        Но именно Гобер, по мнению самог? Грейга, был одним из лучших корабелов мира, и мои люди его просто перекупили. Французы узнали о смене направления переезда своего мастера, но только поворчали и скандала устраивать не стали - наши отношения улучшались день ото дня. Совсем недавно случился новый дипломатический прорыв, и можно было рассчитывать уже на постоянный поток специалистов разных мастей и из Франции.
        Алексей Орлов всё-таки выпросил у меня отставку с поста наместника Таврии, но получил новое назначение - посланником в Париж. Эта роль пришлась ему значительно больше по вкусу, ибо на дипломатической службе он был свободен от надоевших ему административных обязанностей. К тому же французским языком новоявленный посол владел совершенно свободно.
        Для уравновешивания его авантюрных качеств и текущей работы ему были приданы три секретаря, один из которых должен был заниматься исключительно разведывательной деятельностью.
        После получения подарков и моего письма из рук графа Чесменского, Людовик с явным удовольствием вступил в личную переписку со мной, а мой посланник оказался просто в центре внимания версальского двора. Алехан был этаким дикарём на фоне изнеженных придворных - огромный, громогласный, пусть слегка неотёсанный по местным меркам, но компенсировавший это бешеной харизмой.
        Он много говорил о своих подвигах на войне, причём явно выдумывая половину. Судя по рассказам очевидцев барону Мюнхгаузену в этом мире лавров уже не снискать. Особенно французскому обществу полюбилась история Орлова, как он на ядре залетел на флагманский корабль турок и саблей зарубил турецкого капудан-пашу. Популярности России это явно очков прибавило, да и сам Людовик оказался в числе почитателей таланта рассказчика моего посла.
        Людовик был весьма неглупым молодым человеком, но очень робким и скромным. Он прекрасно осознавал своё слабое образование, стеснялся проявлять всласть, боялся больших групп людей, хоть и справлялся с этим, выказывал уважение к старшим и заработал себе стойкую репутацию мямли и нерешительного правителя. Но внутри он был великим реформатором, полководцем, учёным. Ему нужно было время и поддержка окружающих, а вот того-то у него не было.
        Он искал во мне такой идеал рыцаря и правителя, которым стремился стать сам. В переписке мне с ним было легче, чем с Иосифом II, энергия и неудержимая ярость которого просто хлестали через край, а склонность к интригам сочилась со страниц его писем.
        А между тем суда удалялись. Второй фрегат Святитель Николай пришёл из Архангельска, он был тридцатишестипушечным, и его строил уже русский мастер Александр Катасанов. Камчатка тоже была изделием Соломбальских верфей, но представляла собой транспорт, вооружённый всего двадцатью пушками, но размером почти с линейный корабль - проект талантливого молодого корабела Михаила Окунева, созданный по образцу английских ост-индийцев[138 - Ост-Индский корабль - крупное торговое судно, принадлежащее какой-либо европейской Ост-Индской компании.].
        Контр-адмирал Чичагов вёл за собой в первое русское кругосветное плавание более 600 человек экипажей, солдат морского батальона Балтийского флота и новиков, в основном Морского корпуса, более тридцати двух тысяч пудов различных товаров, предназначенных для наших поселений на Тихом океане и торговли в пути.
        Основной груз составляли шесть 48-фунтовых береговых, восемь 24-фунтовых береговых и тридцать 12-фунтовых морских пушек с лафетами для вооружения батарей наших новых гаваней и военных кораблей, которые строились в Петропавловске - перевозить такие огромные орудия по сухому пути было крайне сложно, ведь вес такого пушечного ствола мог достигать двухсот пудов. В экспедиции принимали участие более сотни морских новиков из корпуса, которым это путешествие должн? было заменить практические занятия. В Копенгагене к экспедиции собирались присоединиться ещё полтора десятка нанятых в Европе учёных-исследователей.
        Как долго я лелеял эту экспедицию. Без кругосветного плавания, по моему мнению, которое совпало с мнением Грейга, военный моряк не мог называться моряком. Да и для нашего тихоокеанского проекта как воздух требовалось и морское снабжение. К примеру, при организации производства возить машины из Европы по трактам было просто задачей невозможной, а это нам ещё предстояло.
        Только сейчас, получив уже новые корабли из отличного леса, медные листы для обшивки дна, новые орудия, новых офицеров, которые послужили на флотах больших морских государств, Россия уже могли позволить себе организовать такое плавание с надеждой на положительный результат.
        Конечно, пока задачей экспедиции была всего лишь разведка и испытания. Чичагову предстояло изучить лучшие маршруты плавания, порты, ветра и течения. Проверить характеристики судов, которые были построены на разных верфях и по разным проектам, выносливость и надёжность экипажей, практичность и удобство припасов, сохранность различных грузов.
        Посмотрим, как сложится их плавание. Как выдержат суда этот безумный, бесконечный маршрут. Они должны будут пересечь Атлантику, обогнуть мыс Горн и через весь Тихий океан достичь Камчатки и Аляски. Там должен будет остаться транспортный корабль и один из фрегатов, который более пострадает в пути. А второй должен будет вернуться в Кронштадт, пройдя через Индийский океан, обогнув Африку.
        Если всё у них получится, то мы увидим возвращение нашего корабля, совершившего воистину кругосветное плавание в лучшем случае через два года.
        Хотя многие вернутся сушей через Сибирь раньше, но их подвиг тоже будет велик. Чичагову и его офицерам были обещаны в случае положительно исхода плавания и повышение в звании и ордена и награды. А главное - слава! Слава первых русских кругосветчиков.
        За места в эскадре боролись - Чичагову получил своё назначение в жёсткой схватке с бригадиром Крузом, одним из героев войны с турками. Круза пришлось удерживать просто за штаны - Грейг считал его одним из лучших капитанов флота и не был готов отпустить с Балтики. «Кто мне будет здесь команды к делу ставить?» - гневно кричал глава Морского приказа, который тоже мечтал об этом плавании, но прекрасно понимал всю невозможность подобного.
        На фрегатах и транспорте шли лучшие офицеры и матросы всего российского флота. С ними отправлялся и Алёша Акулинин, который отпросился у императрицы и меня поучаствовать в этом походе, дабы увидеть бескрайность мира и России. Каков будет его путь? Мой младший брат рвался к подвигам, но при этом он был очень умён и чуток к людям. Я искренне хотел увидеть его возвращение. Он был мне очень дорог и близок. Даже несмотря на его учёбу и мою занятость, мы не отдалились - он писал мне каждую неделю, а я отвечал ему. Я гордился им, юным новиком, стоявшим недалеко от Чичагова.
        Глава 20
        Потёмкин отряхнул мундир, поправил треуголку и дал знак немногочисленной свите выдвигаться. Генерал Текели кисло смотрел на отъезжающих. Желание Потёмкина решить вопрос казаков путём переговоров его пугало, Текели прекрасно понимал на кого ляжет ответственность в случае гибели супруга императрицы. Пусть Григорий Александрович и оставил Петру Абрамовичу письменный приказ, но всё-таки за подобное генерала явно по головке не погладят.
        Кортеж выехал из ворот Новосеченского укрепления[139 - Новосеченское укрепление - крепость, построенная для контроля русскими войсками Запорожской сечи.] и направился к Новой Сечи[140 - Новая или Подпольненская Сечь - административный центр Запорожской сечи в то время.]. Всего четыре человека, включая самог? Потёмкина, отправлялись к мятежным казакам, что наотрез отказались переселяться - мол, никто не стронет их, вольных людей, со святой их землицы! Уговоры не помогали, и Румянцев требовал дать ему императорское разрешение силой принудить бунтовщиков к исполнению приказа.
        Но здесь вмешался сам Потёмкин, чьё положение в государстве было всего на ступень ниже самих Правящих персон, который остановил военную операцию и лично прибыл с идеей решить этот сложный вопрос. Бригадный генерал Пётр Текели был на отличном счету у наместника, а его бригада была первой такой частью постоянного формирования в армии Румянцева. Неудивительно, что фельдмаршал свалил на него проблемы взаимодействия с супругом императрицы, миссию которого он не одобрял. Текели должен был принять на себя удар в случае неудачи переговоров.
        Пётр Абрамович пребывал в бешенстве, пусть и тщательно укрываемом от окружающих. Он уважал Потёмкина, считая его своим боевым товарищем, с которым вместе проливали кровь в войне с турками, но не одобрял риска, что тот брал на себя в этом деле. Казаки, по его мнению, должны были быть просто жёстко наказаны, чтобы не вызвать проблем с другими подданными империи, а Потёмкин желал решить дело миром.
        Да и Текели просто боялся за боевого друга, который мог быть убит запорожцами, а Потёмкин был именно его другом, да и вероятным покровителем в карьере. Столько слов было сказано в попытках уговорить Григория оставить столь опасные мысли, но решение супруга императрицы было твёрдо - коли уж сама Екатерина Алексеевна не смогла принудить его к оставлению столь опасной затеи, то и горячему и храброму сербу было такого не совершить.
        И вот теперь Потёмкин в компании всего нескольких человек в слепящем блеске орденов и позументов отправлялся в Сечь. Вместе с ним в опасное путешествие отправился старый казак Афанасий Метельский, который, будучи одним из руководителей тайной экспедиции Императорского приказа, всё же помнил о своём происхождении и твёрдо решил не оставлять проблему Сечи без внимания. Ещё двумя членами отряда стали молчаливый гайдук, приставленный для охраны Потёмкина, и молоденький ординарец.
        Кортеж спокойно проехал до ворот Сечи. Казаки двери открыли не сразу, а только после долгих споров. Потёмкин со товарищи оказали внутри крепости, могучие створки за ними захлопнулись, и наступила неопределённость. Текели всё больше волновался и уже просто бегал кругами, ожидая развития событий. С Потёмкиным было обговорено, что у того есть четыре часа на уговоры, а вот отсутствие вестей от делегации более этого срока означают проблемы и большие. Вот тогда Текели должен был штурмовать Новую Сечь.
        Почти вся его бригада была здесь, только один полк остался в Подолии, и вот сейчас артиллеристы не отходили от орудий, коротко переговариваясь между собой, егеря выбирали себе цели на стенах Сечи, а гренадерские и пехотные роты готовились к штурму.
        Пётр Абрамович нисколько не желал той битвы, привыкнув считать казаков боевыми товарищами, но был готов к ней. Текели применил свой недюжинный военный талант для подготовки к возможному сражению. Генерал молился за успех переговоров, но боялся худшего. Ему не пережить этой битвы. Он так решил - не желал Текели получать упрёки в смерти Григория Александровича, да и себя он уже корил, и страдать от мук совести было выше его сил.
        Наконец время вышло, а сигнала из города не поступало. Текели, перекрестившись, извлёк саблю из ножен и собрался было отдать команду артиллерии на открытие огня, но его в последний момент прервал молодой адъютант, что стоял на стене:
        - Смотрите, всадник! - и действительно из ворот крепости выехал человек, однако ехал он очень странно, виляя из стороны в сторону, словно раненный, он пытался взмахами руки привлечь к себе внимание, но получалось это у него не очень, видно было, что подобное действие даётся бедняге весьма тяжело.
        Текели зашипел сквозь зубы:
        - Похоже, что он ранен. Зараза! Братцы! Ежели, кто в него со стороны Сечи захочет выстрелить - огонь без команды! Он должен добраться до нас!
        Всадник между тем приближался. Наконец, его стало отчётливо видно - это был ординарец Потёмкина, молоденький немец из бывшего эстляндского, а ныне из поволжского дворянства - Иван Эссен. Стало понятно, что состояние гонца вызвано отнюдь не раной, а крайней степенью опьянения.
        Егеря подхватили его, аккуратно стянули с коня и поставили перед своим генералом. Иван мотал головой как лошадь, сл?бо мычал и пытался хоть как-то прийти в чувство, чтобы доложить Текели о происходящем в Новой Сечи, но вытолкнуть хоть слово изо рта у него не получалось. Наконец, его облили холодной водой, и он нашёл в себе силы прийти в чувство.
        - Всё в порядке, господин генерал! - выдавил Эссен из себя, - Григорий Александрович пьяны, казаки все пьяны тоже! Они сдаются!
        - Потёмкин жив и здоров? Сечь сдаётся? - молодой человек говорил довольно путано, язык его заплетался, и Текели не был уверен в смысле его лов.
        - Обязательно! - ординарец снова потерял контроль и обвис на руках солдат.
        - Братцы! Казаки сдаются! Битвы не будет! - с облегчением закричал генерал. Раздался радостный гомон солдат, никто не желал воевать со своими.
        Когда ещё через целых пять часов никаких новостей из Сечи более не поступило, Текели уже не выдержал и сам проследовал в казачью крепость. Ворота были приоткрыты, и в щели спал вусмерть пьяный казак. Два десятка русских гренадеров, которые составили охрану генерала, убрали спящего с дороги.
        Картина, открывшаяся Текели, поражала - на ногах в Сечи никто не стоял, все были не просто пьяны, а изумительно пьяны. В середине сего пейзажа в обнимку лежали Потёмкин и запорожская старшина. Ошарашенный Пётр Абрамович, аккуратно перешагивая бесчувственные тела, проследовал к супругу императрицы.
        Григорий Александрович не приходил в себя. Однако Текели внезапно был отвлечён от попыток привести в чувство своего командира. Его кто-то подёргал за рукав.
        - Пётр Абрамович! - сзади него стоял Метельский, совершенно трезвый с виду.
        - Э-э-э… - ошарашенно пробормотал генерал.
        - Времени мало, Пётр Абрамович! Вводите войска в Сечь, пока все не проспались. Пусть Григорий Александрович и убедил их подчиниться, но с похмелья, боюсь, снова заиграет кровь молодецкая. Всю старшину порознь разместите, пусть сам Потёмкин потом и решит, кого куда, тут дело тёмное. Письма надо изъять, дайте мне десяток солдат поспособнее.
        - Афанасий Степанович! Вы как же - не пьяны?
        - Не положено мне! - усмехнулся казак Панас, - Дело делать надо!
        Всё завершилось миром. Остаток Войска Запорожского, что не приняло первый приказ о переселении, разделили на три части. Самую малую часть - триста двадцать человек, признали изменниками, что с султаном и римским кесарем сносились и казаков смущали. Их за признанием измены и готовности к исправлению вместе с семьями отправили на поселение на Аляску, к Шелихову.
        Остальные же запорожцы, которых признали обманутыми, разъехались в двух разных направлениях. Половина отправилась в Забайкалье, где запорожцы составили основу создаваемого там казачьего войска. Вторая же половина ушла на Иртыш, охранять Сибирскую линию, по соседству с Башкирским войском, что прикрывало их стык с оренбуржцами.
        - ? ?
        - Как же ты, Гриша, уговорил этих буянов-то? - я прибыл в Киев, решать дела по преобразованию Малороссийского генерал-губернаторства, а заодно встретиться с Потёмкиным, который отбывал, минуя Петербург, на берега Азовского моря, где в устье реки Берда предполагалось начать строительство нового города - будущего дома его семьи.
        - Я, Паша, столько не пил никогда! Ничего не помню толком! - смущённо хохотал он в ответ, - Кабы не Панас, споили бы они меня до смерти!
        - А мне-то Афанасий Степанович другое докладывал! Что вы с ним договорились обо всём заблаговременно! - я сыграл такое нарочитое удивление, что Потёмкин снова жизнерадостно захохотал. Дела вдали от столичных канцелярий, и тёплый воздух уже наших степей шёл ему положительно на пользу. Он загорел, похудел и просто фонтанировал новыми планами и идеями.
        - Ну, что ты, Твоё Высочество, надо мной изгаляешься-то? Всё же знаешь уже! Небось тебе, дядька Панас сильно больше рассказал, чем и я ведаю! А всё спрашиваешь!
        Конечно, я был много наслышан об этой успешной операции моих помощников, где сошлись воедино знания и связи Метельского и харизма Потёмкина, но выяснить всё до конца считал для себя необходимым. Гриша меня всё-таки понял и перестал стесняться и выгораживать старого казака, который за эту операцию получил уже полковничий чин и орден Ивана Грозного.
        - Панас, конечно, хитрющий дядька! Столько он раз сам тайно в Сечь ездил, Калнышевский[141 - Калнышевский Пётр Иванович - (1691 - 1803) последний кошевой атаман Запорожской сечи.] ему в рот смотрел, смутьянов казаки сами уже повязать готовы были…
        - Преувеличиваешь, Гришенька! Всё бы так просто было, не пришлось бы вам пить пять дней как последним пропойцам. - остановил я снова входящего в раж друга.
        - Твоя правда, Павел Петрович! Многие ничего слушать не хотели. Наверное, без большой драки не обошлось бы, а так… Сам знаешь, дело мужчины сабелькой махать, а вот думать… Это мало кто умеет. А в Сечи таких так вообще почти не было - вот повоевать, пограбить… Крикуны так легко могли убедить столь многих, что их обманывают, что переселяться им невместно, что надо сопротивляться. Сами-то и деньги получали от турок и австрийцев, да ещё и надеялись на новые блага от престола нашего. Жадные и недалёкие людишки!
        - Слышал про дело под Килией?
        - Драгуны Суворова порубили там бандитов каких-то. А что?
        - Да можешь про тех казачков, что сбежали из Сечи перед твоим визитом, больше не вспоминать.
        - Вот оно как… Панас навёл?
        - Здесь уж скорее старшина постаралась, чтобы грехи свои замолить, Гриша. - усмехнулся я ему.
        - М-да… Ну, и чёрт с ними. А здесь даже Калнышевский не смог всех убедить, ещё немного и драка была бы, и Панас заявил, как договаривались, что не дело казакам без горилки такие сложные переговоры везти. А Калнышевский этой злой воды в Сечи столько припас, что упились вообще все. А Текели под шумок и крепость занял и архивы всё изучил, после этого старшина уже от страха на всё была согласна, а некоторые так хоть в черти готовы был записаться!
        - А Метельский доложил, что ты своими речами многих убедил. Он-то говорит, что коли бы не твои слова, то и горилка не помогла, а, наоборот - с пьяных глаз за ножи да сабли схватились.
        - Жалко мне было запорожцев! Вот как ты говорил, что кто на следующей войне сражаться будет, коли мы всех своих недовольных порубим, да на каторгу отправим, так и подумал. Такие храбрые ребята, пусть и буйные, и глупые, а не дело их терять.
        - Что же, Гриша, правильно ты подумал!
        - ? ?
        - Ох, душно-то как! - генерал Баур оттёр платком пот со лба, отпил из бокала, и снова тяжело вздохнул.
        Совещание шло уже второй час, а липкая жара, что стояла в Петербурге в эти дни отнюдь не способствовала нормальному мыслительному процессу. Мы снова и снова пытались определить потребности в повозках разных ведомств и выработать понимание в дальнейших действиях по созданию столь необходимого нам колымажного производства.
        Окна в моём кабинете была распахнуты настежь, но полное отсутствие ветра не давало нам облегчения. Я уже склонялся к тому, чтобы прекратить наши нынешние мучения и перенести совещание на более поздний срок, но обстоятельства меня опередили. В городе раздался страшный взрыв, который заставил зазвенеть стёкла в рамах, посуда на столе задребезжала.
        - Что это? Что это? - раздались восклицания. Все вскочили, в кабинет влетели гайдуки и заняли позиции у окон.
        - Так, господа, совещание прерывается! Новое организуем где-то через месяц, за это время вы подготовитесь лучше. Спасибо! Гриша, что это и где это? - это я уже сказал Белошапке, который вошёл в кабинет с крайне напряжённым видом.
        - На Васильевском, Ваше Высочество. Судя по всему, взорвалась одна из лабораторий! Пока непонятно, какая именно. Пожарные выехали, градоначальник тоже. - на острове размещалось несколько исследовательских кабинетов, в частности, химический. Давно уже в связи с жалобами горожан на резкие запахи и непонятные звуки, мы собирались перенести почти все опыты за город, но пока ещё стройка новых зданий для этих целей не завершилась, и вот так получилось.
        - Я тоже поеду посмотреть, Гриша!
        - Опасно, Ваше Величество! А вдруг снова что взорвётся!
        - Хорошо! - согласился в его логикой я, - Тогда в Академию Наук. Там обождём до завершения тушения. Я хочу знать, что случилось их первых рук. Боюсь, что там могли быть жертвы и повреждения. - я искренне волновался, ну и дополнительный резон был в прогулке по воде, что должн? было слегка охладить мой перегретый мозг.
        По приезде в Академию выяснилось, что мои волнения были не напрасны - взорвалась химическая лаборатория, но разрушены были почти все объекты, размещавшиеся рядом. Жертвы были, но пока не было понятно, сколько их, и кто именно погиб. В нескольких кварталах были выбиты стёкла, снесена черепица. Наконец, я не выдержал и всё-таки лично поехал на место катастрофы. Риск уже был крайне небольшой, так как повторных взрывов не было.
        Первыми, кого я встретил, к своей радости, на месте, были совершенно ошарашенные произошедшим, но вполне целые, Иван Леман и Франц Эпинус[142 - Эпинус Франц Ульрих Теодор - (1724 - 1802) российский физик, астроном и математик.], которые заведовали химической и электрической лабораториями соответственно. Именно эти здания оказались разрушены совершенно. Астрономическая лаборатория пострадала значительно слабее, а небольшое увечье получил её глава Иоганн Бернулли[143 - Бернулли Иоганн III - (1744 - 1807) швейцарский астроном и математик.]. Физическая лаборатория же пострадала в наименьшей степени, к тому же в ней в этот момент никого не было, ибо весь её состав во главе с Иваном Вильке[144 - Вильке Иоганн Карл - (1732 - 1796) известный шведский физик.] в связи с жаркой погодой отдыхал.
        Прибежал запыхавшийся градоначальник Чичерин, который руководил работой на месте.
        - Ваше Императорское Высочество…
        - Не волнуйтесь, Николай Иванович! Много ли людей погибло?
        - Пока обнаружили три тела, Ваше Императорское Высочество! Опознан только служитель электрической лаборатории Елисей Бурка. Двое других сильно обожжены. Раненных двенадцать, в том числе академик Бернулли и адъюнкт Серна. Адъюнкт и опознал служителя, который стоял с ним рядом и был поражён камнями. Всех раненных и покойных уже забрали в Василеостровскую лечебницу. Причины взрыва пока устанавливаются! - отличный доклад сделал градоначальник, хорошо вышколен.
        - Пойдёмте к месту взрыва, господа! - обратился я к учёным, - Вас же не было при происшествии?
        - Нет, Ваше Императорское Высочество! - ответил за обоих Леман, - Мы с Францем отправились обедать, и всё произошло в наше отсутствие!
        - Ваши помощники оставались на месте?
        - Не можем знать! Они тоже могли уйти на обед.
        Очевидно, что взрыв произошёл в химической лаборатории, а электрическая оказалась на пути взрывной волны. Остальные здания пострадали незначительно, ибо были на расстоянии, да и удар пошёл в другую сторону. Прочее же - мелочи.
        В городе пострадали несколько десятков человек, ушибленные или порезанные осколками стёкол. В общем, обошлось. С такими ранениями справиться и одна Василеостровская больница, а вот с разрушениями не всё так просто, да и с причинами надлежит разобраться.
        Эпинус без остановки жаловался на потерю великолепных Лейденских банок, что погибли при взрыве, и о служителе Бурке, который готовил ему чудесный кофе и был весьма талантливым юношей, и он, к счастью, не успел завести семью. А вот Леман с тех пор как увидел свою лабораторию, уничтоженную взрывом, молчал как рыба.
        - Иван Христианович, что-то Вы столь задумчивы?
        - Я очень опасаюсь, Ваше Императорское Высочество, что именно мои ошибки послужили причиной этой катастрофы! - покаянно произнёс бледнеющий на глазах Леман.
        - Подробнее, пожалуйста, Иван Христианович! - спокойно с участием сказал я.
        - Мною повторялись опыты Кункеля[145 - Кункель Иоганн - (1630 - 1703) знаменитый немецкий алхимик.] по обработке смесью азотной кислоты и спирта ртути, и я получил белые кристаллы[146 - Так в 1799 г. английским химиком Эдвардом Говардом была получена гремучая ртуть.], которые отложил до лучших времён. Признаться, я рассчитывал исследовать их после открытия новой лаборатории, так как опасался, что они взрывоопасны. Кристаллы хранились в моём кабинете здесь же. Вот…
        - Так, Леман работал со ртутью, повторял опыты какого-то Кункеля. Что я знаю о Кункеле? Ничего! - судорожно думал я, - Вот угораздило же меня, настоятельно посоветовать ему активнее исследовать новые элементы, искать новые вещества, работать для блага отечества и собственной славы! Спокойно! Что я слышал в прошлой жизни о ртути или азотной кислоте? Гремучая ртуть? Что-то такое я слышал, вроде ртуть нитрировали… Вот почему я не учил химию? Как бы было проще… Итак, рабочая версия - гремучая ртуть. Хорошо.
        А вот ещё вроде бы первый бездымный порох получали нитрируя хлопок[147 - Главный герой ошибается, так получали пироксилин - нитроцеллюлозу, мощное взрывчатое вещество.], так, а нитрировать, это, в общем-то, как? Полить азотной кислотой? Наверное, не так всё просто… Но Леману надо посоветовать, однозначно! - побеседовав сам с собой, я немного успокоился и уверенно сказал:
        - Прошу Вас, Иван Христианович, пока не делать поспешных выводов по причинам трагедии. Я думаю, что градоначальник прекрасно разберётся. Вас же я приглашаю отдохнуть у меня в Петергофе, развеяться, так сказать. Даю Вам слово, что Вы не будете наказаны за Ваш проступок. Империи нужна Ваша светлая голова, а с безопасностью опытов после таких проблем, я думаю, Вы больше не ошибётесь.
        Позднее, оказалось, что Леман не был виновником взрыва. Вернее, он был не основным её виновником. В химической лаборатории работал очень перспективный молодой служитель Алексей Копанский, сын священника из Ярославля. Талантливый юноша был незаменимым помощником в исследованиях, проявляя чрезвычайную скрупулёзность в оформлении результатов опытов.
        В тот день Копанский должен был провести серию испытаний с так называемым свинцовым мылом - вязкой жидкостью, которая было получена в мыловаренной лаборатории как результат воздействия кристаллов свинцового глёта[148 - Свинцовый глёт - минерал, красные или жёлтые кристаллы оксида свинца.] на животный жир. Молодой химик обрабатывал «свинцовое мыло» кислотами и получил в результате вязкую прозрачную жидкость[149 - Нитроглицерин - взрывчатое вещество, основа динамита. Чрезвычайно взрывоопасно.]. Это было последнее, что записал юноша в лабораторный журнал - записывал он всё и подробно, именно эта его привычка и позволила ему стать служителем, и слушать курс химии в корпусах. Именно она дала нам возможность понять причины трагедии.
        Опыты, которые после обнаружения лабораторного журнала провели наши химики, подтвердили чрезвычайную взрывоопасность полученной субстанции. Что послужило непосредственной причиной взрыва: неловкое движение, нагрев в процессе исследования или что-то ещё - точно неизвестно. Вещество, которое получило имя копаниум, в честь своего первооткрывателя и первой же своей жертвы, взорвалось с огромной силой, что вызвало детонацию уже гремучей ртути, как с моей лёгкой руки назвал её Леман. Только вот Копанскому, который мог стать новым гением химии, было уже всё равно…
        - ? ?
        Жара была просто убийственной! Это лето выдалось таким знойным, что майор Карпухин, который был комендантом крепости святой Анны Новгородской, уже подумывал нижайше просить о переводе назад, на шведскую границу, где он прослужил без малого двадцать лет. Однако к его радости, небеса смилостивились над ним - набежали тучи, температура резко упала, и начался дождь. Точнее сказать - ливень! Истинно «хляби небесные отверзошася»[150 - Библия, Бытие 7:11]!
        Вроде бы даже Платон Абрамович выкрикивал эти слова, прыгая под первым за полтора месяца дождём, до тех пор, пока его не угомонил крепостной священник, отец Силуан.
        - Негоже коменданту русской крепости вести себя подобно мальчишке! - сипел невысокий тощий батюшка и тычками-тычками загнал великана-майора в помещение.
        Жёны их - родные сёстры, с детками отправились погостить к родне и мужчины оставались без женского пригляда. Однако майор за долгую службу привык ухаживать за собой и сложностей в этом не видел, а вот попик сжился с мыслью, что матушка всегда была рядом и теперь ворчал по поводу и без повода. Вот и сейчас он возмущённо шипел на свояка:
        - Вот увидела бы тебя Марьюшка! Вот бы такую орясину-то хворостиной огуляла! Прыгает он под дождиком! Что вон черкесы скажут! Совсем русский комендант от жары спятил!
        - Что ты бухтишь, Силуаша! Твоя Агриппинушка-то что, поколачивает тебя втихую? А то мы-то с Марьюшкой живём душа в душу! Нечто у неё рука подымется мужа дорогого хворостиной хлестать! - подсмеивался в ответ майор над священником.
        Свояками они стали всего три года назад, когда тогда ещё капитан, находящийся в солидных годах, посватался к младшей сестре жены знакомого священника. Марья была из весьма небогатой семьи, уже сильно подзадержалась в девках и почти перестала мечтать о замужестве, приживаясь при семье сестры, а здесь такой жених. Платон же Марью любил, сильно любил, да и она вскоре исполнилась чувств к великану военному, выслужившемуся из солдат в офицеры.
        Опытного офицера отправили строить новую крепость, что закрывала «старую турецкую тропу»[151 - Военно-Сухумская дорога.] из Кабарды в Сухум-Кале. Жена его последовала за ним, да и свояки решили отправиться туда же. Обустроились на месте, у молодожёнов, наконец, дети пошли - пока только один Петруша, но Марья снова непраздна была. Силуановым деткам в здешних чудесных местах очень понравилось - у него их четверо было.
        Всё хорошо было, крепостца была совсем новая. Сельцо уже рядом русское образовалось - Новгородка, дорога, снабжение. Да и тихо тут было - черкесы не буянили, рядом торг, торговля, какая-никакая, шла. Скучно бывало, но родственники жили дружно. И сейчас-то ссоры не вышло - поворчал Силуан недолго - уж больно весёлый характер у свояка. А здесь ещё к коменданту гость заглянул - проезжий приказчик - Никодим Бубнов.
        Молодой приказчик был едва за тридцать, однако уже хвалился, что ближний человек одного из богатейших купцов. Первый такой гость в крепости - здесь всё больше мелкие армянские торговцы от Османов да Персов наезжали, да свой товар уже местным, русским купчикам продавали. А теперь принесло приказчика целого золотого пояса, да ещё и из сам?й Москвы. Что он к ним приехал? Известно же, что большая торговля почти вся по морям шла, а здесь - просто тропа, дорога-то давно в запустении.
        - Платон Абрамович! - учтиво начал приказчик, - Подскажите, когда я смогу выехать? Я планировал выступить завтра утром, меня в Сухум-Кале ждут дела. Как Вы думаете, получится у меня?
        - Ну, любезный Никодим Иванович, дождик же пошёл! - засмеялся майор, - Тутошние тропы от этакого ливня всенепременно размокнут! Надо подождать, подсохнет земля, так обязательно поедете!
        - Я попрошу Вас решить этот вопрос! - начал заводится приказчик, - У меня в Сухум-Кале дела…
        - Что Вы, батенька, волнуетесь! - с виноватой улыбкой басил комендант, - Я же не Господь Бог, чтобы погодой управлять! Вот и отец Силуан подтвердит!
        - Истинно! Истинно! - торопливо засипел священник, - Всё в руце Божией! Погода, она мирским начальством не управляется! Только небесная канцелярия её ведает, а прошения в ней по таким пустякам не принимают. Давайте лучше хлебного вина примем, а? Тут у меня полуштоф есть и закуски разные…
        Напор его был столь велик, а обстоятельства было сложно отнести на вину коменданта, что купец сломался, да и майор не возражал чуток выпить. Правда, оказалось, что отца Силуана было припрятано аж две четверти отличного воронежского хлебного полугара, да и дождь лил на удивление почти две седмицы, и порядок в крепости был…
        Сама крепостца-то была небольшая, в ней стояла всего рота Кавказского крепостного полка, но, кроме коменданта, было ещё трое офицеров, что крепко уважали майора и его веселью не препятствовали. Да и дороги действительно совсем размокли и никаких гостей, кроме крестьян из Новгородки, не было.
        Дальше-то и у Карпухина нашлись запасы добрых напитков, а потом и приказчик выставил на стол свои. В общем, погуляли. После распития спиртного торговец подрастерял спесь и оказался отличным собеседником и товарищем.
        - Вот, Платон, я так и повоевал. Прилетела пуля, да прямо в правое плечо, так что пальцы-то на руке плохо шевелились… М-да…
        - И что, так вот и вышел в отставку?
        - А что делать, коли пальцы не шевелятся, ни саблю удержать, ни пистоль. Левой рукой, конечно, мог, да ведь левая…
        - Ишь ты как…
        - Да я не жалуюсь! Вон, какой успех по торговому делу вышел!
        - А чем торгуешь-то?
        - Да, всем подряд! И мылом, и фарфором…
        - А в Сухум-то что везёшь? Тюки-то малы…
        - Образцы товаров везу - мыло да хрустальное стекло. - коротко ответил приказчик, и майор, понимающе усмехнувшись в усы, перевёл тему.
        Пили три дня, а на четвёртый, Карпухин вышел из своего дома под струи дождя, постоял там с полчаса, а затем твёрдо заявил:
        - Пора, други, и честь знать! Попили-погуляли и хватит!
        - Воистину! - согласился с ним Силуан, что по размерам своим никак не мог поддерживать скорости пития свояка и купца, который тоже был немал размерами, поэтому б?льшую часть гулянки проспал.
        - И то правда! - согласился и Бубнов, - Может, скоро распогодится и мне отбывать надо будет, а в таком состоянии - никак!
        Однако дождь шёл и шёл. Уже давно товарищи протрезвели, купец снова был готов к отъезду, а погода всё не давала своего согласия. Тренировки для гарнизона в такой ливень проводить было сложно, и время в основном проходило за разговорами. За эти дня комендант с купцом совсем сдружились, Бубнов даже начал помогать Карпухину в учёбе - очень тот желал выучить французский, чтобы читать труды маркиза де Вобана[152 - Вобан Себастьен Ле Претр де - (1633 - 1707) выдающийся военный инженер, писатель, маршал Франции.] в оригинале.
        Наконец дождь сократился, снова вышло солнце. Дороги начали подсыхать, и Бубнов начал собираться.
        - Что же ты, Никодимушка, так в свой Сухум-Кале рвёшься? Здесь ведь Восток! Время по-другому идёт, и твоего приезда вовремя никто не ждёт!
        - Э-э-э, брат! Мне много чего успеть надо, да и в Сухум-Кале мои дела не заканчиваются! Хочу дороги в Персию да дальше в Месопотамию посмотреть. Вдруг чего для торговли найду!
        - Понятно! - пригладил усы майор, - Тогда я тебе провожатого дам, да не одного. Не спорь! Лучше проводника, чем Мартын Иванов тебе не найти. Он местный крещёный черкес, человек верный и умный, капрал уже, в сержанты точно выйдет. А с ним ещё и Егоров Матвей Кондратьевич пойдёт, служака старый, уже почитай с десяток лет в сержантах ходит. Ему как себе верю. Он людишек насквозь видит, убережёт тебя, Никодимушка! Чтобы ты дела государевы все исполнил! - уже с явной усмешкой полголоса закончил он.
        - Ты что же, угадал? Или Васька проболтался? Или я сам… - взвился приказчик.
        - Угадал-угадал! Не волнуйся! Твой Васька так слова лишнего не скажет, как бирюк какой! Я чай не первый год всё торговцев разглядываю! И на шведской границе смотрел и здесь вот. Да и где это видано, чтобы торговый человек со столь малыми тюками ехал? Посмотреть поразведать, говоришь, ха! Никому не скажу о догадках своих, не бойся! Езжай с богом!
        На прощанье они обнялись, майор смахнул непрошеную слезу. Отец Силуан благословил отъезжающих. Комендант и священник смотрели вслед небольшому каравану, пока тот не скрылся за поворотом. Потом майор ткнул свояка в бок и весело произнёс:
        - Пора нам, Силуанушка, подарки для жёнок искать. Скоро семьи наши явятся, а тогда не знаю как Марьюшка, а твоя Агриппина так точно выяснит, что мы тут бражничали, и нагоняй тебе устроит, а?
        - ? ?
        - Лето-то какое жаркое, Павел Петрович! - Щепин оттёр пот с лица тонким льняным платком, выделки императорской мануфактуры.
        - Безусловно, Константин Иванович. Вот, только в Петергофе хорошо, ветер с залива остужает… - мы прогуливались с моим главным медиком вдоль берега и обсуждали ситуацию с Прасковьей.
        - Да, Ваше Высочество, она по-прежнему настаивает на том, чтобы её осматривал исключительно прусский доктор! Если до сей поры это был только врач посланника, то теперь, с принцем Генрихом приехало ещё трое! - продолжал выказывать своё возмущение мой соратник.
        - Да-да, Константин Иванович, я знаю. Вот она политика… Как пошли разговоры, что мы можем её заморить. Что матушка только и мыслит отравить Прасковью. Глупости это, конечно, не волнуйтесь! - снова зло взяло! Решил братец Георг так нас очернить, да в угол загнать. Слухи пустил, а Прасковья-то после всей этой истории и взаправду надумала, что я так могу с ней счёты свести. Пытался я её уговорить, но здесь она упёрлась. И репутация-то моя в Европе затрещала. Пришлось принимать экстренные меры, с дядюшкой Фрицем договариваться.
        А у него самого в Германии проблемы начались. Фридрих был одним из лидеров немецких князей и явным противовесом имперцам. И вот, местные князья на него косо смотреть начали, мол, не защищает принцессу. Пришлось официально передать вед?ние родов пруссакам. Удовлетворяя, так сказать, пожелания беременной супруги. А для них это возможность показать родственникам Прасковьи, что они прилагают все усилия, чтобы уговорить меня дать жене развод после родов и отпустить её домой.
        Так и не допускала Прасковья до себя моих врачей, только немецких. А я волновался, зная какой уровень медицины сейчас. Мои-то медики получше будут, хоть руки моют! А Ротов-то вообще в акушерстве на голову выше всех европейских авторитетов. Но так и не пустила жена их в свои покои, и всё тут! Попытайся я проявить насилие - такой визг подымут, что отравить хочу…
        Так и живём. Волнуюсь, всякие задачи Захару ставлю на получение дополнительной информации, а пока ничего толкового - пруссаки эти только голову нам морочат.
        - Я, Павел Петрович, вовсе не о недоверии речь веду!
        - А о чём же, Константин Иванович?
        - Почему столь большое количество врачей приехало с прибывшим на роды прусским принцем Генрихом? Он же всегда одним обходился! Есть у меня подозрение, что врачи посланника не справляются и запросили консультаций! Да и вторую неделю она из покоев выход?ть не желает. Боюсь, что положение супруги Вашей не столь хорошо, как нас извещают!
        - Да, вероятно, Вы правы, Константин Иванович! Вы, я смотрю, замечаете многое, что другие не видят. - я всерьёз заволновался. Захар уже сообщал о совещаниях новых докторов с принцем Генрихом и посланником королевства Пруссия фон Финкельштейном. Принц всего неделю как приехал, а они уже два раза уединялись. Всё это, пусть и косвенно, но указывало на какие-то вопросы с беременностью и родами Прасковьи, а слова Щепина меня убедили, что проблемы есть, и их от меня пытаются скрыть.
        В тот же день я был у принца Генриха Прусского, что приехал в качестве личного посланника Фридриха Великого.
        - Дорог?й дядюшка Генрих, я хотел бы получить известия о течении беременности моей супруги, так сказать, из первых рук. Ваша позиция о недопуске русских врачей к моей супруге мне понятна, но тишина вокруг родов, что вот-вот должны начаться, меня не устраивает.
        - Дорог?й Пауль, не скрою, я не знаю, что Вам сказать! - Генрих был крайне взволнован, да и присутствие на встрече Финкельштейна наводило на неприятные мысли, что он призван помочь принцу сгладить возможно сложную ситуацию, - Наши медики считают, что роды начнутся вот-вот, срок уже пришёл. Но у них есть определённые сомнения…
        - Какого рода?
        - Мне сложно объяснить, ибо о медицине я имею лишь весьма общие понятия, а уж о течении беременности и подавно…
        Здесь наш диалог был бесцеремонно прерван влетевшим слугой:
        - Ваши Высочества! Роды идут! - мы переглянулись и все трое направились к выходу, к ожидавшим нас каретам.
        Вопрос о недопуске моих акушеров уже не мог оставаться в прежнем ключе. Прасковья рожала, ей было крайне тяжело, но понять причины этого немецкие медики не могли. Принц и прусский посланник изливались в извинениях. Щепин, Ротов и их коллеги бросились к Прасковье. Медики не отходили от роженицы, которая просто нечеловечески кричала.
        Я слышал, как дважды рожала Екатерина, считал себя уже знающим человеком, но крики Прасковьи были просто ужасны. Ей было очень плохо. Я не находил себе места. Пусть я её не любил, пусть она изменница, пусть её судьба была определена, но она моя жена! Она рожает моего ребёнка! Что происходит?
        Наконец, после многих часов ожиданий, ко мне вышел изнеможённый Щепин. Он был просто чудовищно бледен, губы его тряслись. Я его никогда таким не видел, это был знак…
        - Ваше Высочество! - я молча смотрел на него и ждал, - Ваше Высочество! Прасковья Фёдоровна умирает! Шансов почти нет!
        - Ребёнок? - горло моё перехватило судорогой, и я смог прохрипеть только это слово.
        - Плод мёртв. Похоже, уже давно. - я видел, как тяжело ему это говорить. Он говорил громко и отрывисто, словно каждое слово выкрикивал по отдельности.
        - Что случилось? - хрип мой был столь жутким, что, влетевший в комнату, принц Генрих в явном испуге отшатнулся в угол.
        - Мы не слышали дыхания плода изначально, но пытались вызвать схватки, надеясь на спасение матери.
        - Спасти её! - наверное, я начал впадать в безумие.
        - Невозможно вырезать плод, не убив роженицу! - категорично отвечал Щепин, - Надо было раньше…
        Я взмахом руки остановил все дальнейшие речи. Мне нужно было пару минут, чтобы прийти в себя. Наконец я спросил:
        - Прасковья в сознании?
        - Да, Ваше Императорское Высочество! - тяжело проговорил Щепин, - у неё сейчас священник.
        - Ведите меня к ней! - я твёрдо решил, что я обязан быть рядом с ней. Слишком много дорогих мне людей ушло без меня, чтобы я позволил так уйти мой жене, пусть и нелюбимой, - Пруссаки Ваш диагноз подтверждают, Константин Иванович?
        - Они в ужасе. Понимают, что если бы они вовремя…
        - Ладно, это потом. - я уже полностью держал себя в руках.
        Мама выскочила мне навстречу, и я попросил её заняться формальной стороной дела, оставив ей Щепина. Тихо вошёл в комнату, где лежала Прасковья. Хорошо знакомый мне Ротов встал мне навстречу с несчастным видом, я жестом отослал его вон вместе с прусскими врачами. Я стоял около Прасковьи, мы были одни.
        Она посмотрела на меня и криво улыбнулась. Вид её был поистине жуток, она была сильно изнемождена.
        - Что, муж мой, противно видеть меня такой?
        - Как жаль, что я не придумал тебе ласкового прозвища…
        - Что?
        - Мы столько были мужем и женой, а я не придумал для тебя имени. - я присел на край кровати и взял её за руку, - Странно, но я больше всего сейчас жалею именно об этом!
        - Как? Ты можешь плакать? - она была действительно удивлена.
        - Могу, девочка, могу! - слёзы текли из моих глаз сами. Я смотрел на неё и видел ту красавицу, что обвенчали со мной при ликовании народа. Я жалел о том, что у нас не получилось. О потерянном времени, которое мы могли бы быть вместе. Я будто видел, что всё могло быть иначе.
        Ротов дал ей макового молока, и ей уже не было столь больно. Я сидел рядом с ней и говорил с ней, успокаивая её. Я рассказывал ей сказки, истории, пел ей песни. Я был с ней рядом. Это был мой долг. Долг супруга, долг императора.
        Сколько часов я провёл там, я не знаю. Потом она начала рассказывать мне о себе. Наконец, я смог понять её настоящие мысли. О её детстве, о суровой матери, которая только прикидывалась доброй, об Алиеноре Аквитанской[153 - Алиеонора Аквитанская - (1124 - 1204) герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье. В разные годы королева Франции и Англии. Самая богатая и влиятельная женщина Средних веков.], которую ей всегда выставляли примером женщины, что правит миром, о её предназначении стать великой императрицей. Боже, какими глупостями забили ей голову!
        Она сама смеялась над своими былыми мыслями, над сам?й собой, над той прежней Прасковьей, что легко повелась на посулы Дашковой. Я даже ещё больше возненавидел эту бывшую мамину подругу, которая научилась отлично внушать другим людям нужные ей мысли. Решительно, ей не ст?ит жить, ибо она воплощение зла!
        А потом настала тишина.
        Я понял, что Прасковья уже не дышит. Она ушла. Возможно, в лучший мир. Я встал, отпустил её руку, вышел вон. Все всё поняли. Мама бросилась ко мне, пытаясь успокоить. Но мне это не требовалось. Было острое сожаление о несбывшемся.
        - Бедная девочка! Бедная маленькая девочка! - думал я.
        Всё прошло, я научился справляться с болью. И пусть все шептали вокруг: «Бедный, бедный Павел!», но это уже было не так…
        notes
        Примечания
        1
        Система организации церковных песнопений в православной церкви.
        2
        Тать - преступник (уст.).
        3
        Служитель при больных карантинными заболеваниями во время эпидемии.
        4
        Палач (уст.)
        5
        Венцель Антон Доминик Кауниц-Ритберг - (1711 - 1794) выдающийся австрийский государственный деятель. Отвечал за внешние сношения Великой Римской империи.
        6
        Прусская часть Польши, с крупнейшим городом Гданьском (Данцигом).
        7
        Король Польши Станислав II Август Понятовский имел бурный роман с Екатериной II в 1756 - 1758 гг.
        8
        Мария Терезия - (1717 - 1780) Эрцгерцогиня Австрии, королева Венгрии и Богемии. Старшая дочь и наследница императора Священной Римской империи Карла VI Габсбурга. Жена императора Франца I и мать императора Иосифа II. Фактическая правительница Священной Римской империи.
        9
        Заложник (уст.)
        10
        Таблица соответствия военных, гражданских и придворных чинов Российской империи, введённая Петром I. Табелью определялись чёткий порядок карьерного роста, а также получения личного и потомственного дворянства.
        11
        Герхард Фридрих Миллер - (1705 - 1783) Русский историк, естествоиспытатель, путешественник. Автор «норманнской теории», создатель Московского архива.
        12
        Степан Петрович Крашенинников - (1711 - 1755) Русский путешественник, ботаник, этнограф, исследователь Камчатки.
        13
        Преступники (уст.).
        14
        Русско-Чукотская война шла с 1727 г. по 1778 г.
        15
        Город-курорт в нынешней Бельгии. Самый старый европейский оздоровительный центр.
        16
        Образование дворянам должны были давать их родители.
        17
        Группа заводов в нынешнем Забайкальском крае, на реке Аргунь. Главный поставщик серебра в казну.
        18
        Группа заводов на территории Западной Сибири с центром в Барнауле, выплавляющих серебро и золото.
        19
        Поспешай медленно (лат.)
        20
        Род Потёмкиных происходит от Ганса Александровича Потемпского, выехавшего из Польши к Василию III.
        21
        Известнейший французский производитель стекла.
        22
        Отставка (уст.).
        23
        Кашпирское месторождение горючих сланцев
        24
        Леонард Эйлер - знаменитый швейцарский и русский математик, механик, физик и астроном.
        25
        Иван Иванович Ползунов - (1728 - 1766) русский изобретатель-теплотехник, создатель первой в России паровой машины.
        26
        Кирилл Густавович (Эрик Густав) Лаксман - (1737 - 1796) русский учёный и путешественник, химик, ботаник, географ.
        27
        Нерчинские рудники - крупнейшее место каторжных работ.
        28
        Борис Фёдорович Годунов - (1552 - 1605), боярин, шурин сына Ивана Грозного Фёдора, фактический глава правительства при Фёдоре I Иоанновича, после его смерти и пресечения правящего рода Московской ветви Рюриковичей избран Земским собором царём.
        29
        Имеется в виду Албазинская война 1685 - 1689 гг. между Цинским Китаем и Россией. По её итогам в 1689 г. был заключён Нерчинский мир, и русские были вынуждены покинуть Приамурье.
        30
        Маньчжуры - тунгусо-маньчжурский народ, покоривший в 1644 г. Китай и создавший на её территории империю Цин.
        31
        Айгунский договор, заключённый в 1858 г., установил границу между Российской империей и империей Цин по Амуру.
        32
        В период с 1750 г. по 1759 г. Империя Цин захватила Тибет, Джунгарию (часть Внутренней и Внешней Монголии, Казахстана, Киргизии и Хакассии) и Кашгарию (Синцзян-Уйгурский АР Китая).
        33
        Осадой войсками империи Цин Нерчинска и подписанием Нерчинского договора в 1689 г. завершилась Албазинская война.
        34
        По итогам Албазинской войны в плен Цинской империи попало сорок пять казаков, для духовного окормления которых Русской православной церкви разрешено было открыть миссию в Пекине. Долгое время Русская православная миссия была единственным европейским постоянным дипломатическим представительством в Китае.
        35
        Мартин Лютер - (1483 - 1546) христианский богослов, инициатор и один из идеологов Реформации.
        36
        Знаменитая работа Лютера «Диспут доктора Мартина Лютера, касающийся покаяния и индульгенций» с критикой действующей доктрины католицизма. Послужила формальным началом Реформации.
        37
        Тридцатилетняя война - военные конфликты между католиками и протестантами в Священной Римской империи в период 1618 - 1648 гг. Во время Тридцатилетней войны в Европе погибло до 8 миллионов человек.
        38
        Ферраро-Флорентийский собор христианских церквей 1438 - 1445 гг. Под давлением восточно-римского императора Иоанна VIII Палеолога в условиях череды поражений Византии от Османов было признано подчинение Православной церкви и Восточных христиан Папе Римскому и принятие православными католических доктрин. Впоследствии не принята большинством православных и восточных христиан.
        39
        Брестская уния - решение в 1596 г. Киевской митрополией православной церкви о принятие католичества с сохранением традиционного богослужения. Породило возникновение т. н. Униатской церкви.
        40
        Пётр Никитич Кречетников - (1727-около 1800) генерал-майор.
        41
        Унитаз (авт.)
        42
        Душ (авт.)
        43
        Род князей Черкасских происходил из Кабарды от князя Инала Светлого, чьи потомки в разное время переезжали в Россию. Из Черкасских вышли многочисленные русские военачальники и сановники.
        44
        Драгоценный камень (уст.)
        45
        Строить дорогу (гать) через болото.
        46
        Белгород-Днестровский.
        47
        Казнь - наказание.
        48
        Меня зовут Татта (греч.)
        49
        Я не понимаю по-русски (греч.)
        50
        Новик - дворянский подросток.
        51
        Ганс Иоахим фон Цитен - (1699 - 1786) знаменитый прусский генерал.
        52
        Верховный князь (адыг.)
        53
        Месяцеслов или святцы - указатель памяти святых по календарю.
        54
        Небольшое судно с косыми парусами.
        55
        Узкий изогнутый залив пролива Босфор в месте соединения с Мраморным морем.
        56
        Презрительное наименование немусульман у турок.
        57
        Устаревшее наименование урожайности - во сколько раз собрано больше чем посеяно.
        58
        Ликурга - село около Костромы.
        59
        Передовые части армии (уст.)
        60
        Благородный (кабард.) - дворянин в Кабарде.
        61
        Князь (кабард.)
        62
        Маска (уст.)
        63
        Заразные начала, попадавшие в организм из воздуха, воды или почвы (уст.)
        64
        Территориально-административная единица Османской империи.
        65
        Сословное представительное собрание в Речи Посполитой. Предтеча парламента.
        66
        Система взимания косвенного налога на алкогольную продукцию путём продажи права торговли вином в определённой местности.
        67
        Нейшлот - совр. Савонлинна. Город, расположенный на пути через Сайменскую водную систему. Перекрывал проход из Шведской Финляндии в Русскую.
        68
        Фокшанские ворота - проход между Восточными отрогами Карпат и Дунаем.
        69
        Корчев - старорусское наименование г. Керчь.
        70
        Корсунь - старорусское имя Херсонеса Таврического, греческого города на месте нынешнего Севастополя, в котором Владимир Святой принял православие.
        71
        Мейсенский фарфор производился на мануфактуре в Саксонском городе Мейсен, в Европе считался самым дорогим и изысканным.
        72
        Битва при Лейтене - сражение Семилетней войны, состоявшееся 05.12.1757, в котором Фридрих Великий с 32-тысячной армией разгромил 80-тысячное войско австрийцев во главе с Карлом Лотарингским.
        73
        Битва при Азенкуре - сражение Столетней войны, состоявшееся 25.10.1415, в котором английская армия Генриха V разгромила превосходящие силы французов.
        74
        Машина Вокансона - первый механизированный станок для изготовления узорчатых шелковых тканей, изобретённый знаменитым французским механиком Жаком де Вокансоном в 1745 г.
        75
        Карелия.
        76
        Ростово-Суздальская земля.
        77
        Карл Вильгельм Финк фон Финкельштейн - (1714 - 1800) друг детства Фридриха Великого, крупнейший прусский дипломат, кабинет-министр, управляющий иностранными делами.
        78
        Нижненемецкий язык - совокупность диалектов, используемых на Севере Германии, Нидерландах, Бельгии и Дании. Фонетически сильно отличается от прочих германских языков.
        79
        Oriole (англ.) - иволга.
        80
        Общее название коренных жителей Северной Африки.
        81
        Марс - площадка на верхушке (топе) мачты.
        82
        Канонир - пушкарь.
        83
        Марсовый - матрос, который во время управления парусами находится на мачтах.
        84
        Бригантина - двухмачтовое парусное судно с прямыми парусами на передней и косыми парусами на задней мачте.
        85
        Галиот - двухмачтовое парусное плоскодонное судно для прибрежного плавания.
        86
        Георг III - (1738 - 1820) король Великобритании и курфюрст Ганновера с 1760 из Ганноверской династии.
        87
        Чёрный принц (фр.)
        88
        Жан Батист Вакет де Грибоваль - (1715 - 1789) французский артиллерист. Фельдмаршал-лейтенант австрийской службы во время Семилетней войны, генеральный инспектор артиллерии Франции. Создатель т. н. «Системы Грибоваля» по реформированию французской артиллерии.
        89
        Река, на которой стоит Страсбург.
        90
        Людовик XV - (1710 - 1774) король Франции с 1715 из династии Бурбонов.
        91
        Древнегреческое наименование адыгско-абхазского племенного объединения на Кавказе с античности до средневековья.
        92
        Древнерусское наименование адыгского племенного объединения на Северном Кавказе.
        93
        Ираноязычные племена скифо-сарматского происхождения.
        94
        Тюркоязычный кочевой народ.
        95
        Мстислав Владимирович «Храбрый» - (ок.983 - 1036) князь Тмутараканский и Черниговский, сын Владимира Святого, брат Ярослава Мудрого, правитель юго-западной части Руси.
        96
        Казаков Матвей Фёдорович - (1738 - 1812) известный русский архитектор, работавший в стиле раннего классицизма и русской готики.
        97
        Лем Иван Михайлович - (1738 - 1810) русский архитектор и градостроитель.
        98
        Пиранези Джованни Батиста - (1720 - 1778) итальянский архитектор, художник, археолог. Создатель знаменитых в XVIII веке архитектурных фантазий в стиле Древнего Рима.
        99
        «Прялка-Дженни» - механическая прядильная машина Джеймса Харгривса. Важнейшее изобретение, сделанное в 1765 г., которое ознаменовало начало промышленного переворота.
        100
        Монах, принявший Великую схиму - совершенное отчуждение от мира. Живёт отдельно от прочей братии, не занимается монастырскими работами.
        101
        Клоака - канализация (лат.).
        102
        Цитата из Сократа. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. 3. IX. 10.
        103
        Истерить, выражать своё мнение криками (уст.).
        104
        Намеренно изображавший безумие религиозный подвижник, бичующий пороки общества и отдельных лиц.
        105
        Головкин Михаил Гаврилович - (1699 - 1754) представитель древнего дворянского рода, граф, сын канцлера Петра I, вице-канцлер Анны Иоанновны, кабинет-министр (глава высшего государственного ?ргана) Анны Леопольдовны. Политический противник Елизаветы Петровны. После переворота лишён всего имущества, чинов и званий и сослан в Германг (ныне Среднеколымск), где и умер.
        106
        Екатерина Ивановна Головкина - (1701 - 1791) урождённая Ромодановская, единственная внучка князя-кесаря Фёдора Юрьевича - ближайшего соратника Петра I.
        107
        Брат Михаил Гавриловича - Александр, после опалы своего покровителя - канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, отказался возвращаться в Россию из Гааги, где был посланником в Голландии, принял протестантизм и скорее умер. Его дети разъехались по Европе, приняв подданства разных стран. Несколько внуков позже вернулись в Россию.
        108
        Ныне Свято-Екатерининский ставропигиальный мужской монастырь в г. Видное. Основан при Алексее Михайловиче.
        109
        Святые в православии разделяются по распространённости и масштабу почитания на местнохрамовых, местноепархиальных и общецерковных.
        110
        Формальное обращение в соответствии с титулом в сословно-феодальном обществе.
        111
        Кильватер (гол.) - струя воды, оставляемая идущим судном. Идти в кильватере - в переносном смысле, следовать путём, указанным «старшим» партнёром.
        112
        Лорд Норт, по мнению современников, родился в результате любовной связи его матери с Принцем Уэльским Фредериком - отцом короля Георга III.
        113
        Почтовая служба в России - самый быстрый способ передвижения.
        114
        Выезд (уст.) - лошади с экипажем и упряжкой.
        115
        Теперь полностью исчезнувший город близ Нарьян-Мара.
        116
        Исторический район Архангельска на Соломбальских островах, место размещения Адмиралтейской слободы.
        117
        Ярцов Аникита Сергеевич - (1736 - 1819) деятель русской горнозаводской промышленности. Известен как администратор и устроитель металлургии России.
        118
        Кончезерский завод - меде и чугуноплавильный завод в селе Кончезеро, в современном Кондопожском районе Карелии. Прекратил свою работу в 1905 г.
        119
        Бетон (авт.)
        120
        Марциальные воды - бальнеологический и грязевый курорт в Кондопожском районе Карелии. Первый русский курорт.
        121
        Ртутный минерал.
        122
        Крупнейшее месторождение киноварных руд в мире около города Альмаден в Испании.
        123
        Фузея (уст.) - ружьё.
        124
        Собрание представителей всех слоёв населения Русского царства с середины XVI в. и до конца XVII в.
        125
        Свод законов Русского царства.
        126
        Лафет - специальное приспособление, на котором закрепляется ствол артиллерийского орудия.
        127
        Зарядный ящик - передвижной сундук для хранения и перевозки зарядов.
        128
        Взятка (уст.)
        129
        Что позволено Юпитеру, не позволено быку! (лат.)
        130
        Замосковский край - Ростово-Суздальская земля.
        131
        Крупное сражение между силами Священной Римской и Османской империи в 1717 г. Австрийская армия под командованием принца Евгения Савойского разгромила турецкую армию и захватила главную крепость османов в Европе - Белград.
        132
        Сражение 1658 г. Французская армия под командованием маршал Тюренна около Дюнкерка разгромила испанскую армию.
        133
        Один из главных русских пушечных заводов того времени, располагавшийся в городе Каменск-Уральский.
        134
        Йохан Моритц (Жан Мариц) - (1680 - 1743) швейцарский инженер, переехавший во Францию, изобретатель горизонтально-сверлильного станка.
        135
        Самоназвание японцев.
        136
        Публий Муций Сцевола - (176 - 115 д. н. э.) знаменитый римский юрист, известный под прозвищем Юрисконсульт. Один из основателей гражданского права.
        137
        Приватир, также капер или корсар - частное судно, которое с разрешения воюющего государства напад?ет с целью захвата и грабежа на торговые корабли неприятеля.
        138
        Ост-Индский корабль - крупное торговое судно, принадлежащее какой-либо европейской Ост-Индской компании.
        139
        Новосеченское укрепление - крепость, построенная для контроля русскими войсками Запорожской сечи.
        140
        Новая или Подпольненская Сечь - административный центр Запорожской сечи в то время.
        141
        Калнышевский Пётр Иванович - (1691 - 1803) последний кошевой атаман Запорожской сечи.
        142
        Эпинус Франц Ульрих Теодор - (1724 - 1802) российский физик, астроном и математик.
        143
        Бернулли Иоганн III - (1744 - 1807) швейцарский астроном и математик.
        144
        Вильке Иоганн Карл - (1732 - 1796) известный шведский физик.
        145
        Кункель Иоганн - (1630 - 1703) знаменитый немецкий алхимик.
        146
        Так в 1799 г. английским химиком Эдвардом Говардом была получена гремучая ртуть.
        147
        Главный герой ошибается, так получали пироксилин - нитроцеллюлозу, мощное взрывчатое вещество.
        148
        Свинцовый глёт - минерал, красные или жёлтые кристаллы оксида свинца.
        149
        Нитроглицерин - взрывчатое вещество, основа динамита. Чрезвычайно взрывоопасно.
        150
        Библия, Бытие 7:11
        151
        Военно-Сухумская дорога.
        152
        Вобан Себастьен Ле Претр де - (1633 - 1707) выдающийся военный инженер, писатель, маршал Франции.
        153
        Алиеонора Аквитанская - (1124 - 1204) герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье. В разные годы королева Франции и Англии. Самая богатая и влиятельная женщина Средних веков.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к