Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Говда Олег / Новик : " №01 Сабля Трубка Конь Казацкий " - читать онлайн

Сохранить .
Сабля, трубка, конь казацкий Олег Иосифович Говда
        Новик #1
        Дикое Поле… Именно так помечены на всех старинных картах ничейные, безлюдные земли на стыке трех самых могущественных государств в этой части света XVI -XVII веков. Непрерывно полыхающий многотысячными сражениями, небольшими стычками и одинокими схватками огонь противостояния католицизма, магометанства и православия. Кто победит, чья возьмет, кому заселять эти бескрайние просторы? Конечно же, история не имеет сослагательного наклонения, и мы знаем или можем посмотреть справочную литературу, чтобы узнать, чем все закончилось. Но это если сейчас, сидя на диване или выйдя на балкон… А если очнуться прямо там? Голому, босому, с одной лишь дымящейся трубкой в руке…
        Степан Кулик
        Новик: Сабля, трубка, конь казацкий
        
* * *
        Ночь тиха, и небо звездно.
        У бивачного огня,
        Братцы, слушайте меня…
        Д. Бедный
        Часть первая
        Omnes viae setscham ducunt[Все дороги ведут на Сечь (лат.).]
        Глава первая
        Хорошо лежать в лопухах. Во всяком случае, гораздо удобнее, чем в колючем репейнике или зарослях жгучей крапивы. Особенно когда на тебе ни единого лоскутка одежды. Как на новорожденном младенце… Наверно, поэтому сердобольные аисты подбрасывают их не куда придется, а в основном на капустные грядки. Лопухи и прочая прибрежная мурава не вполне адекватная замена пеленкам-распашонкам и прочим подгузникам, но могло быть и хуже…
        Метрах в тридцати ниже по течению неизвестной речушки - на берег которой я только что каким-то образом попал прямо из лоджии городской квартиры - горело несколько костров. И мне очень не нравилась картинка, которую удавалось разглядеть в отблесках пламени. Совершенно не нравилась.
        Возле огнищ хозяйничали десятка полтора мужчин, разодетых как для съемок фильма о Диком Поле времен Золотой Орды или Османской империи. Я не большой знаток моды, тем более старинной, но восточные халаты, мисюрки[2 - Тип шлема.], тюрбаны, а главное - сабли и ятаганы, висевшие у пояса воинов, говорили сами за себя. Будь это отряд каких-нибудь современных басмачей или моджахедов, хоть один да поигрывал бы автоматом. Особенно перед пленниками. Это же так приятно, когда можно безнаказанно унижать других, ощущая себя героем…
        Имелись и пленники. Много… Отсвета костров было недостаточно, чтобы сосчитать сгрудившихся в плотную кучу бедолаг. Но никак не меньше полусотни. В основном, судя по платкам, женщины… А еще время от времени взлетающее чуть повыше пламя выхватывало из тьмы груженные доверху телеги и стадо коров, пасущееся за пределами лагеря.
        Человеку, вышедшему покурить на балкон городской квартиры и вдруг оказавшемуся черт знает где, разное приходит в голову. От мысли о сновидении и до сумасшествия… Но я почему-то был уверен, что не сплю и пребываю в здравом рассудке. Хоть и несколько всклокоченном.
        Возможно, измученный предыдущими наваждениями, я подсознательно уже ожидал чего-то подобного. Или, может, обладал стрессоустойчивой психикой, изрядно закаленной современной методикой обучения в вузах? В любом случае происходящее я воспринял как «реальность, данную нам в ощущениях», и больше к этой теме не возвращался.
        Отвлеченность мыслей уместна под торшером, в мягком кресле, с чашкой ароматного кофе, а не в тот момент, когда лежишь нагишом в мокрых лопухах, а от весьма неприятных и болезненных проблем тебя отделяет неосторожное движение или один-единственный чих…
        При этом я даже не могу воспользоваться весьма актуальным советом для «воробья, попавшего в дерьмо», в смысле - сидеть и не чирикать. Поскольку густая ночная роса, еще более обильная возле реки, даже летом совсем не теплая. И если мне придется пролежать здесь до утра, то одним чиханием не обойдется.
        Медленно, очень медленно… буквально по миллиметру я начал пятиться. Но уже в следующее мгновение замер, старательно вжимаясь в землю. Сожалея, что не могу распластаться, как камбала под китом…
        Один из воинов, отошедший от костра на пару шагов по малой нужде, вдруг резко повернул голову и пристально посмотрел в мою сторону.
        Несмотря на то что нас разделяло приличное расстояние и ночная тьма, я мог бы поклясться, что если хотя бы взгляну в ответ - он меня заметит. Татарин запахнул халат, настороженно потоптался на месте и сделал несколько шагов вперед. Постоял, вглядываясь и прислушиваясь. Потом произнес что-то вопросительным тоном. Отвечать я, естественно, не стал.
        Секунды растянулись до минут. Я, кажется, даже дышать перестал. Только поглядывал украдкой, с замиранием сердца ожидая, что мой кошмарный сон, ставший постоянным на протяжении последнего месяца, вот-вот окончательно превратится в явь, и шея ощутит прикосновение стального клинка…
        Татарин ждал, напряженно всматриваясь в темноту, одной рукой придерживая перевязь, а второй оглаживал рукоять сабли.
        - Кемдэ булса бармы монда?[3 - Кто здесь? (тат.)]
        Сперва меня бросило в жар, а потом по спине, между лопатками словно ледяной ветерок пронесся. Наверно, именно так ощущает себя мышь, притаившись под веником.
        К счастью, обошлось. Воин проворчал какую-то короткую фразу, сделал пальцами «козу», традиционный знак, отгоняющий злых духов, поворотился ко мне спиной и потопал обратно к огню…
        Уф… Так и заикой недолго стать. Как же он все-таки меня учуял? Услышать не мог, унюхал, что ли? Офигеть! Это ж какое обоняние надо иметь, чтоб…
        «Черт! - меня словно током пронзило. - Трубка!»
        От свалившихся треволнений и прочего душевного смятения я совершенно позабыл, что до сих пор сжимаю в кулаке курящуюся трубку. И удивляться следует не тому, что татарин почувствовал запах табака, а что никто не сделал этого раньше. Ветерок-то от меня к ним веял… Видимо, помешал дым костра.
        Стараясь не делать лишних движений, я ткнул трубку чашкой в землю.
        Вот ведь ирония судьбы: гол, как сокол или этот… святой, который из чрева китового вылез, - зато с трубкой. Самая, блин, необходимая в быту вещь во все времена! Лучше б зажигалку или коробок спичек прихватил, олух… И то больше пользы.
        «Да, ё-мое, что ж такое?! Что не сделаю - все не в лад!»
        Я так поспешно отдернул руку, которой вдавливал чубук в землю, будто змею задел.
        Нельзя тушить! Без огня не выжить… Это и диванному жителю известно. Правда, в основном из книг или реалити-шоу. А у меня, благодаря деду и отцу, опыта гораздо больше. И не подсмотренного чужого - собственного.
        Сомневаться, что ордынцы утром уйдут, не позаботившись затоптать, а то и залить костер, не приходилось. Уж кому, как не потомственным пастухам и коневодам знать, на что способен степной пожар. Так что единственная надежда развести огонь завтра - тлеющий уголек в трубке.
        Я торопливо ухватил мундштук губами и чуть-чуть затянулся. Покрывшись очередной испариной - от страха, что табак успел потухнуть. К счастью, жар еще теплился… Но едва-едва.
        Возможно, покажется странным, что я так сосредоточился на проблеме сохранения огня, отложив решение других вопросов до более подходящего момента. Но это, если не доводилось встречать рассвет в мокрой одежде, зная, что посушиться и обогреться негде. А еще - если подлинность окружающей действительности вызывала сомнения - уголек в трубке был настоящим. И разум уцепился за него, как рулевой потрепанного штормом клипера за свет маяка.
        …Я уже отполз шагов на десять, когда в лагере ордынцев поднялся шум. В той стороне, где содержались пленники, возникла какая-то нехорошая суета, сопровождаемая воплями, болезненными вскриками и бранью… Несколько охранников кинулись на помощь своим. Кто-то из оставшихся подбросил в угасающие костры хвороста, чтобы добавить света, но лично мне это ничуть не помогло.
        Неразличимая во тьме возня продолжалась еще какое-то время. Оглашая побережье звуками, характерными для ожесточенной драки. Но вскоре все поутихло. До меня долетали только ворчание басурман и негромкие, жалостливые причитания женщин.
        Потом двое нукеров притащили неподвижное тело и бросили его у ног своего господина. Во всяком случае, этот татарин был одет гораздо богаче других и чалму носил зеленого цвета. А я где-то читал, что головной убор такого цвета полагается за какие-то особенные заслуги.
        Бек[4 - Атаман, предводитель (тат.).] что-то спросил. Видимо, у пленника, - потому что не дождался ответа и задал вопрос второй раз. Громче… Теперь обращаясь к стражникам… Выслушал их и отдал приказ.
        Один татарин встал в ногах, второй - у изголовья, и оба принялись стегать пленника плетками. Тот лежал, как бревно, и по-прежнему не издавал ни звука. Может, сила воли у человека железная, а может - просто потерял сознание и ничего не чувствовал.
        Я успел насчитать восемнадцать ударов, прежде чем бек повелительно поднял руку. Нукеры тут же отошли в сторону. Главный татарин встал, подошел к невольнику, сунул ему в лицо носок сапога и что-то требовательно произнес.
        Видимо, на этот раз тот ответил.
        Бек взвыл от злости и отдернул ногу так быстро, словно наступил на змею. Потом опомнился, взял себя в руки и… громко рассмеялся. Не знаю, как пленнику, а мне его визгливый хохот совсем не понравился. Потому что так смеются, прежде чем плюнуть на могилу заклятого врага…
        Нукеры подхватили невольника под руки и поволокли к ближайшей вербе. Там поставили бедолагу на ноги и стали привязывать к дереву…
        «Ё-моё!»
        Приготовления ордынцев так напоминали финальную сцену из гоголевского «Тараса Бульбы», что меня чуть не стошнило.
        Похоже, на моих глазах собирались живьем сжечь человека, а я ничего с этим не мог поделать. То есть совершенно ничего! Был бы у меня автомат или хотя бы пистолет… Тоже безумие, учитывая, что врагов больше десятка, но хоть какой-то шанс. А с голой задницей много ли навоюешь? Я не компьютерный «задрот» - и в секции ходил, и отец кое-что показывал. Именно потому возможности свои знаю… Не Чак Норрис и не Емельяненко… То есть совсем «не». Но ведь и смотреть на готовящееся изуверство просто так невозможно!
        В каком-то старом фильме фашисты, чтобы заставить говорить советского разведчика, пытали на его глазах другого человека. Так у разведчика инфаркт случился… от сопереживания чужим страданиям.
        Насчет инфаркта - я слишком молод, зато голова, кажется, вот-вот взорвется. Даже кровь из носа пошла… Нет, точно не выдержу! Черт! Как глупо. Убегу - всю жизнь буду терзаться, что струсил. Брошусь спасать - сам пропаду. И хорошо, если быстро убьют, а не привяжут рядом.
        К счастью, пока я мучился проблемой выбора, все неожиданно закончилось само собой.
        Басурмане всего лишь крепко привязали строптивого пленника, непонятно посмеиваясь при этом, но больше не били и… вообще оставили в покое. То ли просто утихомирили и отделили наиболее строптивого от остальных, то ли - отложили экзекуцию до утра.
        А еще спустя некоторое время лагерь угомонился и уснул. Кроме троих часовых. Один из которых сидел спиной к костру всего в нескольких шагах от невольника. Так что, как бы мне ни хотелось - от мысли попытаться его освободить пришлось отказаться.
        Для очистки совести я выждал еще немного и, только когда окончательно убедился, что ничем не смогу помочь бедолаге, зато наверняка потеряю огонь, - пополз прочь. Скрипя зубами от досады и проклиная татар. А когда удалился достаточно, чтобы потерять из виду отсвет костров, поднялся и пошел самым быстрым шагом, каким только можно передвигаться по незнакомой местности в предрассветной полумгле. Когда звезды уже не светят, а солнце едва подкрасило горизонт на востоке, тем самым делая противоположный край неба еще темнее. При этом ощущая всем телом «правду жизни», но не в состоянии найти произошедшему со мной хоть какое-нибудь логическое объяснение.

* * *
        Случилось все примерно час или полтора тому назад…
        Ощутив леденящее прикосновение клинка к горлу, я открыл глаза и рывком вскочил с тахты. Ну, или сперва вскочил, а уже потом открыл… Вытер вспотевший лоб и дрожащей рукой нашарил на тумбочке трубку и кисет с табаком. Курить не хотелось совершенно, но привычные движения отвлекают, успокаивают.
        Отброшенное одеяло сползло на пол, и очередная подружка, оставшаяся у меня на ночь, недовольно заворочалась, когда прохладный воздух из кондиционера обдул обнаженное тело. Весьма, кстати, недурственное… если особо не привередничать. Вот только в плане избавления от кошмаров, к сожалению, такое же бесполезное, как и все предыдущие варианты.
        Жуткое сновидение объявилось снова, несмотря на общее утомление организма, две таблетки снотворного и пресловутый «ночной колпак». Да не двадцать граммов, на аглицкий манер, а нормальные для здорового мужика полстакана.
        Вообще-то я равнодушен к спиртному, так что в дело пошла бутылка коньяка, початая отцом еще на Новый год, когда родители выбрались в город, проведать единственное чадо. Но, честное слово, нет больше никаких сил терпеть это наваждение, с маниакальным упорством преследующее меня каждую ночь…
        Какое только снотворное я ни перепробовал за последние две недели, где и с кем бы ни засыпал - итог неизменный. Ближе к утру в ушах или прямо в мозгу раздается конский топот, скрип седла, слышится чужая гортанная речь и… я вскакиваю от прикосновения к шее ледяного острия сабли. И ощущение настолько реальное, что в первые дни я ощупывал себя, в поисках кровоточащего пореза.
        Хоть психиатрическую бригаду вызывай или «голубых ангелов», которые углубленных в себя пациентов из запоя выводят и от «белки» лечат. Только ведь не поверят доктора, симулянтом сочтут. Решат - что я изобрел еще один способ откосить от армии.
        Положим, я, как и большинство моих современников, в ряды вооруженных сил особо не рвусь, это факт. Но не через «дурку» же с темы спрыгивать. Если на учет в диспансер поставят или, не дай бог, реально начнут лечить - всё, будущее пропало. С клеймом «псих» - престижной работы не видать даже в наших краях. А за бугор так и вовсе рыпаться нечего. Да и в личной жизни запаришься всем и каждому доказывать, что нормальный, без придури… Особенно когда уже и сам в этом начинаешь сомневаться.
        Я поднял с пола одеяло и прикрыл им свернувшуюся калачиком, но так и не проснувшуюся девушку. Пусть поспит. Не ее вина, что «убаюкивание» не сработало - старалась, как могла. Надо будет утром как-то потактичнее узнать ее имя и продолжить знакомство… Особенно если она еще и завтрак сумеет приготовить, а не только кофейный порошок в кипятке разболтать.
        Осторожно ступая, я вышел на балкон. Отодвинул в сторону застекленную раму и вдохнул ночного воздуха. В этом году торфяники еще не горели, так что можно было дышать не только через кондиционер.
        Впервые канитель с кошмарами возникла примерно в начале мая… Сразу после праздников. Когда жизнерадостный весенний семестр пусть и неторопливо, но неотвратимо скатывается в омут зачетов и экзаменов.
        Именно тогда отцами-аксакалами нашей альма-матер было принято судьбоносное решение. К юбилею Петра Игнатьевича - последние четверть века бессменного ректора университета и большого почитателя творчества Гоголя - осуществить постановку спектакля по мотивам повести «Тарас Бульба».
        А поскольку бюджетом учебного заведения никакие, хоть трижды юбилейные, спектакли не предусмотрены - постановку решили осуществить собственными силами. Или, как пошутил декан факультета органической химии: «Если нет денег на артистов, надо изыскать Тараса Бульбу, а также всех прочих казаков и ляхов в рядах студентов и аспирантов».
        Совет «мудрейших» добродушно посмеялся и назначил шутника ответственным за постановку.
        Бывший мастер спорта по тяжелой атлетике трудностей не испугался и с энтузиазмом приступил к организации торжественного мероприятия - в тот же день переложив его на плечи своего зама. Назначив ее не только режиссером спектакля, но и продюсером. Со всеми правами и обязанностями. Мол, «Владлена Александровна, вы всегда меня уверяли, что наши студенты безумно талантливы, а неуспеваемость - случайность и стечение обстоятельств. Теперь имеете шанс это доказать на деле».
        Так юбилей ректора и… два весьма ощутимо назревающих «хвоста» по смежным предметам привели меня в актерскую труппу. А внушительный рост и крепкое телосложение - и вовсе выдвинули на главную роль.
        Здраво рассудив, что зачисленная автоматом сессия и хорошие отношения с деканатом студенту четвертого курса не помешают, я не стал отнекиваться, ссылаться на косноязычность, косолапость или сколиоз, а поблагодарил Владлену Александровну за оказанное доверие и принялся старательно вживаться в образ казацкого полковника.
        А без чего казак немыслим, кроме коня и сабли? Правильно. Поэтому я тоже начал с трубки…
        Тот, кто считает, что это плевое дело - профан и невежда. Курение трубки и сигарет отличаются так же, как настоящая чайная церемония и разбавление кипятком вчерашней заварки.
        Поверьте на слово - это целая наука! Я бы даже сказал - философия… Для трубки необходимо не только желание подымить, но и все остальные части удачного рандеву - место, время и настроение. Она требует от курильщика внимания и уважения. Почти как девушка… Ибо так же обидчива. Одинаково способная и удовольствие доставить, и превратить близость в сплошную нервотрепку.
        Причем это только в части ритуала… А уж о том, как правильно подобрать трубку, какую выбрать курительную смесь, вообще написаны целые научные трактаты. Но все равно, пока сам не распробуешь - до конца не поймешь.
        Честное слово, с невестой и то мороки меньше. Не зря же в одной старинной песне какой-то казацкий полковник или целый гетман сменял жену на табак и трубку. А народ напрасно говорить не станет.
        Конечно же, я не сразу стал таким умным. Но потихоньку освоился и втянулся. Да так, что сам не заметил, когда вместо демонстративной показухи впервые получил от курения настоящее удовольствие.
        Скорее всего, в тот день, когда консультант, приглашенный Владленой Александровной из драматического театра (я так и не понял, кем он там трудился), одолжил мне, как он выразился, подлинную казацкую люльку, взятую на время из реквизита театра. Да не какого-нибудь голоштанного сечевика-нетяги, а самого Ивана Сирка! Легендарного атамана Коша Запорожского…
        Насчет подлинности я бы усомнился. И дело не в том, что уж слишком хорошо трубка сохранилась за прошедшие полтысячи лет. Если рассматривать ее не как материал, из которого сделана, а вещь в целом - то почему бы и нет?.. От того, что чубук или мундштук по мере износа меняли - не делает трубку другой, а всего лишь продолжает ее историю.
        Сомнения вызывала привязка к конкретному казацкому атаману. Театральная трубка была пенковой, а прославленный куренной курил люльку из корня груши. Ну, или какой-то иной древесины. Если, конечно, верить картине Репина. Той самой, где запорожцы письмо пишут… Поскольку других свидетельств, что именно курил… и курил ли Иван Сирко вообще - не нашлось.
        Впрочем, это к делу не относится, зато буквально со следующей ночи меня начали посещать те самые предрассветные сновидения, от которых я просыпался в холодном поту и с бешено колотящимся в груди сердцем.
        Казалось бы, чего проще - брось курить или смени трубку - и всё закончится… Но как заядлый наркоман, прекрасно осознающий смертельную пагубность привычки, все равно ищет очередную дозу, - я снова набивал табаком чашку, вырезанную в виде куриной лапы, удерживающей яйцо, и раскуривал «раритетную» трубку. Догадываясь и предчувствуя, что столь странная история не может закончиться просто так. Но мне, до зуда в… спине, хотелось узнать ее продолжение.
        Трубка была набита с вечера, так что оставалось только поднести спичку. От горького дыма запершило в горле, голова закружилась, мир затанцевал, и я рухнул ничком… в траву. Успев удивиться: откуда взялся дерн на балконе шестого этажа? А очнулся уже здесь… Где-то в степи…

* * *
        К счастью, легкий ветерок под утро изменил направление и задул от переправы, благодаря чему я смог раскурить трубку как следует, не опасаясь, что запах табака донесется до татар. Пара торопливых и жадных затяжек чуток успокоили нервы и вернули возможность рассуждать. Если не хладнокровно, то хотя бы здраво. И принимать такие же решения.
        Перво-наперво я вырыл в берегу яму и напихал в нее столько сухой травы, сколько смог наскрести вокруг, не теряя лишнего времени. Потом вывершил получившуюся кучу сена самым тонким хворостом, который удалось собрать под кустами… Придавил несколькими ветками потолще. Приготовил еще с десяток, чтобы были под рукой, и, понимая, что дольше тянуть нельзя, попытался разжечь костер.
        Трава оказалась достаточно сухой или просто повезло, но уголек прижегся сразу. Пары секунд не прошло, как травинки рядом с ним почернели, задымились, а там и огонек заплясал. В мгновение ока он сожрал половину сена, проваливаясь внутрь кучки, но не пропал - перепрыгнул на ветки… Закряхтел довольно, набирая силы. А там и сучья в ход пошли…
        Подложив побольше дровишек, я наконец-то разогнулся и встал прямо над ямой. Не зря первобытные люди огонь если не божеством, то божественным даром считали. Ух, здорово! Настолько хорошо, что ни о чем больше думать не хочется. Так бы и плыл в потоке теплого воздуха, возносясь все выше и выше. Прямо к облакам…
        От ощущения полета голова слегка закружилась… и заворчал живот, возвращая меня с небес на землю. Сволочь ненасытная. Не мог пару часиков подождать? Я же никогда в такую рань не завтракаю.
        Блин! Напрасно я о завтраке вспомнил. Большая кружка горячего кофе и поджаренные тосты с сыром и колбасой тут же возникли перед глазами. Даже слегка подгорелым запахло.
        - Ой!
        Горел-то, оказывается, я. Разгулявшееся пламя ухитрилось лизнуть лодыжку. Не всерьез, только волосы «сбрило».
        - Но-но, не балуй…
        М-да… Шутки шутками, а вляпался я, похоже, крепко. А ведь было время, когда принципиально перестал читать истории о попаданцах, полагая, что после «Янки при дворе короля Артура» пера Марка Твена на эту тему ничего стоящего уже написать невозможно. И вот… сам попал, как кур в ощип.
        Куда? А бог его знает… Степь да степь кругом… Одно понятно, судя по тем подсказкам, что можно извлечь из обоза: на севере живут славяне, на юге - басурмане. Время - я бы прикинул век шестнадцатый… Плюс минус сотня. В общем, тот период, когда ордынцы на Русь за живым товаром ходили. Точнее определиться не получается. Слишком мало данных… Что я ночью, да в таком смятении, мог разглядеть? Откуда пришли и куда направление держат. Оружие, одежда, говор… Крохи. Но и того, что увидел, вполне хватает для весьма неутешительного вывода.
        Гаплык! В смысле тушите свет…
        Голый, безоружный, без каких-либо припасов и без гроша за душой. До ближайшего жилья наверняка десятки, если не сотни километров. А первые встреченные люди вполне могут оказаться не мирными поселянами, а разбойниками или людоловами. Единственное отличие которых в том, что харцызы[5 - Разбойник (тат.).] не всегда берут ясырь[6 - Плен (тат.).], а просто грабят и убивают. Чтобы не заморачиваться с невольниками. А поскольку с меня взять нечего - убьют наверняка. От злости или для потехи… Такая вот перспектива.
        Проклинать небеса за несправедливость или пытаться понять: что же произошло и как такое вообще возможно - бессмысленная трата времени. Даже начинать не буду. Но и засиживаться у костра тоже нечего. Сейчас я еще относительно сыт и общее состояние, кроме некоторого дискомфорта от наготы, вполне на уровне, - но это ненадолго. Максимум на сутки.
        Охотиться голыми руками я не умею. В съестных травах и корешках тоже не разбираюсь. Кроме заячьей капусты никакой дикорастущей пищи никогда не пробовал. Да и она, кажется, только в лесу растет. Значит, если хочу выжить, надо пробираться к людям, пока есть силы. Но и топать куда глаза глядят тоже не вариант. Кое-какие приготовления я все же могу и обязан сделать.
        Во-первых - еда.
        Не факт, но почему бы не вернуться к стоянке басурман, когда они уйдут, и не пошарить там? Татары были без собак, значит, какие-то объедки вполне могли у костров остаться. Противно побираться, но голод не тетка. Да и сперва найти надо хоть что-то, а уже потом нос воротить.
        Во-вторых - вода.
        Это степь. Что означает полное отсутствие тени… Днем солнце так припечет, что семь потов сгонит. К вечеру сплюнуть нечем будет. А там же - на месте бивака, вполне какая-то емкость могла остаться. Черепок… или хотя бы тряпка, которую можно пропитать водой. Вроде бы мелочь, но, как учил отец, бывают случаи, когда именно они определяют расстояние между жизнью и смертью.
        Заодно, может, хоть частично получится вопрос с отсутствием одежды решить. Стыдливость - дело десятое, тем более когда тебя никто не видит. Куда больше меня солнечные ожоги волнуют. Этим летом я еще ни одного часа на пляже не был, да и вообще - на открытом воздухе. Это раз… А два - обнаженный организм сильнее потеет - что значит - быстрее теряет влагу.
        На позабытые в кустах шаровары или халат я, конечно же, не рассчитываю, но какие-то лохмотья вполне могут остаться. А когда в хозяйстве нет вообще ничего…
        Ну и последний аргумент в пользу возвращения - след обоза. Людоловы не из пустыни пришли. И двигались при этом не кратчайшим путем, а от водоема к водоему. Лошадей и волов поить надо. Скотина не человек, ей потерпеть не прикажешь… В моей ситуации о лучшем проводнике и мечтать не приходится.
        Прежде чем уйти, я подложил в костер еще сучьев. Потолще. Чтобы жар под слоем пепла сохранился. Кстати, угольки тоже придется с собою брать. Так что не прав я насчет трубки. Пригодится в хозяйстве. Еще как пригодится. В общем, как говорили мудрые, если радоваться мелочам, то всегда найдется место для оптимизма.
        К тому времени, как я обогрелся и разобрался с мыслями, солнце уже успело подняться над горизонтом на целую ладонь. Что значит для летнего времени примерно шестой час утра.
        Кошмар! Нормальные люди только на второй бок переворачиваются. А еще более нормальные - только домой возвращаются.
        Людоловы, кто бы сомневался, к этой категории не принадлежали. Так что когда я осторожно подкрался к месту бивака, за татарским обозом уже и след простыл… Зато осталось их, в смысле - следов, множество. И самый страшный - неподвижно висящий на вербе пленник.
        - Замордовали-таки, сволочи! - пробормотал я, непроизвольно стискивая кулаки. - Такое, значит, имеем первое назидание от тутошней жизни. Чтоб не зевал… Если подобной судьбы не желаю… Вот дерьмо… Похоронить надо… Не оставлять же воронью. И не отмажешься, мол, я тут ни при чем, пусть другие… Некому слушать.
        Бормоча все это, я без особого желания шагнул к мертвецу… и в это время предполагаемый труп дернул головой и болезненно застонал…
        От неожиданности меня чуть медвежья болезнь не прихватила… Во всяком случае в животе заурчало, а встопорщились не только волосы, но и ресницы. Может, обойдется и без заикания, но преждевременная седина обеспечена на все сто.
        «Живой? Не добили?!» - следующая мысль вывела меня из ступора и бросила вперед.
        - Сейчас, мужик… Потерпи немного… Сейчас освобожу… - бормотал я, пытаясь развязать узлы на руках невольника.
        Трубку с «запасным» угольком бросить на землю не смог, пришлось сунуть ее в рот, - так что вместо внятных слов получалось нечленораздельное мычание. Впрочем, пленнику мое красноречие в любом случае было до лампочки, он-то и в сознание пока не пришел. Тело реагировало на боль самопроизвольно…
        - Сейчас, сейчас… Держись… Я быстро, - продолжал бормотать, успокаивая самого себя. - Еще чуть-чуть…
        Увы, все оказалось не так просто. Татары использовали не веревки, а ремешки из сыромятной кожи. И узлы затянули намертво. Хоть зубами грызи. Но и это оказалось непростой задачей - тонкие ремешки за ночь так глубоко впились в тело, что никак не подцепить, только резать. А чем?
        Оторвавшись на мгновение от узлов, чтобы подумать, я машинально поглядел вниз и только теперь понял, какой именно смертью людоловы хотели казнить строптивого пленника и почему не убили сразу. Бедолага обеими ногами стоял в большой муравьиной куче. А на что способны разъяренные насекомые, защищая муравейник, легко себе представить, если хоть раз вытаскивал муравья из-за пазухи или штанов. Не знаю, правда или нет, но где-то читал или слышал, что они могут за несколько суток обглодать до костей тушу годовалого оленя.
        И если муравьи принялись за бедолагу с рассвета…
        Не додумывая мысль до конца, я несколькими пинками разметал муравейник, заставляя насекомых хоть на время бросить жертву, чтобы сплотиться против более грозного врага, а потом развернулся и со всех ног понесся к своему костру.
        Глава вторая
        - Жги, добрый человек! Жги! Не церемонься! Христом Богом заклинаю! Нет больше сил терпеть эти муки!
        Мои неуклюжие попытки пережечь узы с помощью тлеющей ветки в первую очередь привели к тому, что пленник очнулся. А поскольку кляп изо рта я ему вынул, то комментарии посыпались тут же. Сперва в адрес треклятых басурман, чтоб им ни дна ни покрышки ни на том, ни на этом свете, а потом и по поводу моей криворукости. Все это перемежалось обильной руганью, но… если можно так выразиться, весьма корректной. С поименным упоминанием всех десяти казней египетских, грома небесного, кары Господней, собачьей шкуры и отходов жизнедеятельности свиней, но ни разу не потревожив анатомии и памяти родителей.
        На адресованные лично мне эпитеты я не реагировал - понимал, человек на грани. Да и трубка во рту мешала. Возможно, глупость, но расстаться с единственной вещью из прежней жизни оказалось выше моих сил. Вот и стискивал мундштук зубами, пока руки делом заняты.
        Сыромятные ремешки поддавались с трудом, но все же уступили огню. Вернее, ослабели достаточно, чтобы пленник смог их разорвать. И как только бечева с хлестким звуком лопнула, пленник, как из катапульты запущенный, метнулся к реке. В три гигантских прыжка преодолел добрых пять метров и прямо с берега бухнулся в воду. А там, где он погрузился с головой, она аж потемнела от мурашей. Словно из лотка высыпали… Будет у рыб праздник.
        Кстати, о рыбах. Незнакомец, похоже, тоже имел жабры. Сквозь прозрачную толщу я отлично видел, как он уселся на дно и прямо там принялся стягивать одежду. А по мере того как он обнажался, на поверхность всплывали целые горсти насекомых. При этом незнакомец вел себя столь непринужденно, что мне стало интересно - как долго он сможет обходиться без воздуха? К сожалению, ответа не получил: одежды на недавнем пленнике было негусто - шаровары да рубаха, так что управился быстро. И только после этого высунул чубатую голову на поверхность.
        - Ух, как хорошо, спаси Христос! Так бы и нежился… аж до вечера… - но вопреки собственным словам, тут же двинулся к берегу. А когда вылез, первым делом поклонился.
        - Челом тебе, добрый человек. Воистину глаголю, спас от мук немилосердных! Ну, ничего, аспиды голомозые, позволит Господь, поквитаемся еще… - погрозил кулаком с зажатыми в нем штанами в противоположную сторону. Потом снова повернулся ко мне.
        - Спасибо еще раз… - теперь он не просто изобразил, а отвесил полноценный земной поклон. Аж чубом травы коснулся… - Товарищ войска Низового Запорожского Василий Полупуд вовек тебя помнить будет и, как только доберемся до православных мест, немедля полупудовую свечу за твое здоровье в церкви поставлю. Не сойти мне с этого места, если брешу. Только имя свое назови. Чтоб знать, на кого Богу указывать… Он, знамо дело, и сам ведает, но дьяк спросит.
        Я тоже поклонился, как умел, а вот ответить не успел. Засмотрелся. Ничего подобного ни в одном спортзале или рекламе здорового образа жизни видеть не доводилось. Все мои современники культуристы и атлеты удавились бы от зависти. Рослый, не ниже меня, Василий казался свитым из рельефных мышц, жил и сухожилий, которые толстыми жгутами шевелились и перекатывались под загорелой до темно-коричневого оттенка кожей. Не человек, а пособие по изучению мускулатуры. Лицо будто топором из мореного дуба высечено. Вислые усы чуть тронуты сединой. Правый заметно короче.
        - А ты, как я погляжу, справный казак. Гол, как Иов, а трубку из рук не выпускаешь. Молодец. Люблю таких.
        Полупуд рассмеялся и принялся неистово почесывать грудь, негромко постанывая то ли от боли, то ли от удовольствия.
        Наверное, надо было что-то сказать в ответ, но, честно говоря, я немного растерялся. Слово не воробей - брякнешь чего-нибудь не в такт, после замучаешься оправдываться. А если ты даже не в теме, какой год на дворе - ляпнуть глупость немудрено.
        - Эй, добрый молодец, чего молчишь, как воды в рот набрал? - удивился казак. - Немой, что ли? Али глухой?..
        «Гм, а ведь неплохая мысль… Спасибо за подсказку, казак Василий. На первых порах это позволит не отвечать на вопросы и, соответственно, не попасть впросак. А там поглядим, что по чем на Привозе…»
        И я кивнул. Для наглядности изобразив невнятное движение пальцами возле губ и промычав что-то невнятное.
        - Вона как… Бывает… - запорожец отнесся к моей ущербности весьма философски. - Ну, да ничего. Казак не баба, ему много говорить нет нужды. Руки-ноги целы, голова на месте - вот и славно. А сигнал товарищам, если понадобится, и свистом подать можно. Или каким другим знаком…
        Зачем же другим? Желая продемонстрировать умение свистеть, я сунул пальцы в рот и надул щеки. Вот только Василию такое рвение совершенно не понравилось. Казак оказался рядом со мною едва ли не быстрее, чем прыгал в реку.
        - Я те свистну! - ударил по руке, так что мои пальцы выскользнули изо рта, и прорычал прямо в ухо: - Я те так свистну, что уши отвалятся. Белены объелся?
        Столь резкий переход от добродушия до свирепости огорошил меня настолько, что я глупо усмехнулся в ответ. Мол, чего ты? Это ж понарошку… в шутку.
        - Еще и блаженный… - сделал собственный вывод Полупуд.
        Казак покивал задумчиво, одновременно с ожесточением почесываясь в разных местах.
        - То-то я гляжу, ты какой-то странный. Чистый, ухоженный, руки нежные. Сперва подумал, что евнух, потом вижу - нет, все хозяйство на месте. Может, из белого духовенства?.. Хотя нет - молод для ангельских чинов, и трубка опять же, монашеской братии не подруга… Гм? А ну-ка перекрестись!
        «Это пожалуйста. Хоть сто порций»
        В церкви я за свои двадцать два года раз десять бывал, не больше, но стараниями бабушки Галины Михайловны и ее сестры Ольги креститься умею. Даже нескольким молитвам обучен. Так что крестным знамением осенил себя, как положено по православному обычаю - справа налево, не замешкавшись ни на секунду.
        - Добро… - прогудел Полупуд. - Всяко приятнее, когда спасением жизни своему, а не чужаку обязан.
        Казак вывернул наизнанку штаны, внимательно осмотрел каждый шов и только после этого натянул шаровары на себя. Проделал то же с рубахой, но надевать не стал - протянул мне.
        - Держи, парень. Господу все равно, а промежду людей принято срам прикрывать. Да и замерз ты, я вижу, изрядно. Вона как скукожился весь.
        Как мокрая рубаха может согреть, я не понял, но от одежды отказываться не стал. А как только просунул голову в воротник, Василий приступил ближе и, не глядя на меня, тихонько прошептал:
        - Рот открой…
        Я и разинул варежку. От удивления.
        - Язык цел… Голову наклони…
        Мог бы и не просить. Поскольку его ладонь уже легла на мой затылок, и шея сама согнулась под непреодолимой тяжестью. Потом пальцы казака неожиданно бережно прикоснулись к шраму на макушке. На прошлой неделе с отцом калитку на даче чинили. Вернее, отец чинил, а я ассистировал. Подай-принеси-убери. Да и то ухитрился поскользнуться и въехать головой аккурат в завесу. Крови было… Рана хоть и небольшая, но достаточно глубокая, чтобы след остался. Вот его-то Василий сейчас и нащупал.
        - Угу… Слышишь хорошо. Рубец свежий имеется. Хоть и вскользь прилетело, но видимо, зашибло крепко. Стало быть, не врожденная немота, а от удара… - сделал вывод самозваный лекарь. - Это радует, парень. Проси у Господа милости, и если будет на то воля Его - заговоришь. Доводилось, знаешь, повидать, как бывалые казаки, не чета тебе, закаленные воины, немыми с кровавой сечи выбирались, а потом - кто через час… кто через пару лет - но дар речи обретали. А я, уж будь покоен, к твоей молитве и свою просьбу присоединю. Со всей искренностью.
        «И за это, казак Василий, отдельное тебе спасибо. Не за молитву, а что еще один совет дал. Значит, если я на днях или чуть попозже заговорить надумаю, тебя это не удивит».
        - Жаль только, имени твоего так не узнал. Придется прозвище придумать… - и Полупуд уставился на меня с задумчивым прищуром во взгляде.
        С этим поворотом сюжета я согласиться не захотел. Казацкие прозвища иной раз такие заковыристые бывали, что при детях и женщинах лучше не произносить. Поэтому поднял руку, привлекая внимание запорожца, потом присел и стал выводить мундштуком на песке большие литеры. Неторопливо, как ребенок. Все же средневековье на дворе.
        - Так ты грамоте обучен, что ли? Это добре… - обрадовался запорожец. - Сам я, правда, только некоторые литеры знаю, но поглядеть можно…
        Он встал у меня за спиной и стал читать вслух.
        - Покой… Ять… Твердо… Рцы… Петр, что ли?
        Я кивнул. Дважды.
        - Ну, со знакомством, Петро… - казак Василий без обиняков сграбастал меня в объятия и стиснул так, что чуть ребра не хрустнули.
        Я с семи лет по разным секциям ходил. Футбол, плаванье, водное поло, самбо… На первом курсе, когда еще успевал совмещать учебу с тренировками, кандидата по боксу сделал. Потом студенческая жизнь завертела, и не до спорта стало, но до последнего времени не реже чем раз в неделю в «качалку» заглядываю. А дома, под настроение, полуторапудовую гирю тягаю… Да и зарядкой не брезгую. В общем, слабаком себя не считаю, и все же - ощущение было, словно под пресс попал. Неимоверная силища у человека…
        Нет, что ни говори, а повезло с товарищем. Еще и считающим себя обязанным мне жизнью. Так что теперь я здесь точно не пропаду. Где бы это самое «здесь» ни находилось.

* * *
        - Славное мы с тобой войско, Петрусь… - скептически оглядев нас, хмыкнул Полупуд. - Шаровары и те одни на двоих.
        Вместо ответа я только руками развел.
        - Ну, ничего. Обновка дело поправимое… - продолжил размышлять вслух запорожец, зачем-то оглядываясь по сторонам. Неужто считал, что одежда тут вот так, запросто валяется. Объедки у костров - да, имелись. Но теперь, когда я больше не один, наклониться и поднять огрызок лепешки с земли, утоптанной сапогами, перемешанной с золой и пеплом, - стало зазорно. Вот уж действительно: человек на многое способен, когда его никто не видит, и совсем иное - на миру.
        - Вчера одного из невольников гадюка укусила… Летом, особенно перед грозой, они злющие, - заметив мое недоумение, поделился соображениями казак Василий, заодно объясняя вчерашнее происшествие.
        - Яд я высосал. Но когда попросил татарина огня - ранки прижечь, этот сучий потрох взял и зарубил Грицька. Просто так… Забавы ради. И ведь видел, как я с укусом возился и кровь отравленную сплевывал… Чтоб его, кобыльего сына, вместе со свиной требухой в могилу закопали!..
        Казак зло сплюнул и перекрестил рот.
        - Не сдержался я и отблагодарил. Как смог. Жаль, что только левой рукой дотянулся. Зато приложил от души. - Полупуд продемонстрировал увесистый кулак. - Голомозый лишь сапогами мелькнул…
        Я кивнул. Да, такой «кувалдой» можно запросто быков на бойне глушить.
        - А потом на меня остальные набросились. Хрястнули чем-то по затылку… тоже не жалея. Так что и не помню больше ничего. Вроде еще били, но это уже как во сне. Очнулся, когда ты меня угольком прижигать стал… - Полупуд непроизвольно покосился на разворошенный муравейник и заметно вздрогнул. - Тьфу, напасть анахтемская… Храни тебя Господь и Пречистая Дева Мария, Петро… Не дал пропасть ни за понюх табаку.
        Помолчал немного и продолжил спокойнее:
        - Так вот, думаю, басурмане не стали утруждать себя похоронами Грицька. В лучшем случае - бурьянами притрусили.
        Я сразу и не взял в толк, к чему запорожец клонит, а когда сообразил - недоверчиво уставился на него. Василий понял вопрос и без слов.
        - Согласен, не в христианском обычае покойников раздевать. Но ты, Петро, сам посуди… Во-первых - мы похороним бедолагу. Что само по себе дело благое и нам зачтется. Во-вторых - душе, когда она пред ликом Господним предстанет, все едино - наг усопший в могиле или в ризах почивает. А в-третьих - нам с тобой еще ясырь от басурман отбивать предстоит. А это, брат, такое дело, что его лучше в штанах делать. Потому как много ползать придется. При этом желательно не отсвечивать… белым телом.
        Полупуд коротко хохотнул и ткнул меня кулаком под ребра. Весьма чувствительно.
        - Уразумел, отрок?
        Положим, преимущества одетого перед нагим мог и не разжевывать - и так все понятно. Но натягивать на себя шаровары покойника. Учитывая, что в эти времена ни о каких трусах или кальсонах еще и слыхом не слыхивали… М-да. А с другой стороны, не слишком ли привередливым я стал? Как для того, кто совсем недавно готов был поднятыми с земли объедками питаться… Секонд-хенд ему, видите ли, не угодил.
        Тем более что, если с умом к делу подойти, то ничего страшного. Муравейник имеется. Пропади он пропадом… Накрыть его на часок одеждой - лучшей дезинфекции и не придумать… После простирнуть с песочком и можно носить как собственную.
        - О! - казак Василий указал рукой на горбок свежей земли. - Кажись, напраслину я на басурман возвел. Не поленились по-людски похоронить… Нет, это понятно, что яму невольники вырыли, но все же - не бросили как падаль. Ладно… За это и я, когда придет время, тоже их уважу. До заката закопаю.
        Полупуд подошел к могиле, потом взглянул на мои руки, на свои - и неодобрительно помотал головой.
        - Не, Петро. Тут с тебя толку не будет. Сам управлюсь. А ты поброди вокруг, осмотрись. Может, еще что нужное найдешь. Ну и помолись… - Потом опустился на колени и широко перекрестился. - Прости нас грешных, Господи. Сам зришь… Не корысти ради, а токмо по нужде великой… - и принялся отгребать землю.
        Сложенные лодочкой мозолистые ладони Полупуда раскапывали рыхлый грунт не хуже совковой лопаты, так что я послушался и не стал соваться с предложением помощи. Действительно, только мешать буду. Лучше и в самом деле молитву вспомнить. Благодарственную… Поскольку судьба хоть и сыграла со мной злую шутку, выбросив за борт привычной жизни, о спасательном круге не забыла. В виде казака-запорожца. Заодно и о других потребностях позабочусь. За всей этой беготней совсем о личной гигиене позабыл, а организм требует. Привык, знаете ли, к расписанию. Еще с первого класса приучен. В семь тридцать - вынь да положь ему водные процедуры. А также все то, что им предшествует. И никакого, между прочим, разногласия. Как сказал писатель, в чистом теле и о возвышенном думать сподручнее.
        Высмотрел я в ивняке местечко поуютнее и потрусил в ту сторону… Хорошо, что под ноги смотрел. И двадцати шагов отбежать не успел, как буквально наткнулся на труп… Вернее, я сперва подумал, что это какие-то лохмотья, выброшенные за полной ненадобностью, такой у них был неказистый вид. Но когда пригляделся, то вздрогнул от отвращения. У моих ног лежала не кучка тряпья, а обезглавленное тело.
        В смятении я совершенно позабыл, что притворяюсь немым, и едва не окликнул Василия. К счастью, он отозвался первым.
        - Ты глянь, Петро, чего я откопал! Это же басурманин! Тринадцать пресвятых апостолов! То-то я не мог понять, с чего голомозые на меня так обозлились, что на деньги наплевали и казнить решили. А оказывается, я того охранника прибил… Ну и поделом собаке.
        Пока казак все это проговаривал, я немного успокоился и, согласно роли немого, замахал руками и замычал, привлекая внимание.
        - Чего тебе?
        Я повторил мычание громче, жестами подзывая Василия и указывая на труп.
        - Сейчас, погодь. Не горит же?
        Я кивнул. Покойнику действительно «не горело». Что бы в мире ни происходило - его это уже совершенно не беспокоило.
        - И что ты на это скажешь, Петро? Ах, ну да… Тогда послушай, я скажу… Если уж не везет, то и конь в конюшне ослом обернется. Ни тебе халата, ни сапог… Обобрали друзья покойника до нитки, только саван посмертный… Впрочем, если кусок отрезать, то на один запах хватит. Все лучше, чем нагишом… Сейчас, вытащу голомозого - посмотрим. Чего застыл, как пень? Иди сюда… Или и вправду важное что нашел?.. Гм, а где же тогда тело хлопца? Я развел руками. Мол, и да, и нет… Но потом все же кивнул.
        - Ладно, иду…
        Запорожец одним ловким движением выпрыгнул из могилы и подошел ко мне. Взглянул на обезглавленное тело, вздохнул и перекрестился.
        - Прими душу, Пречистая Дева, безвинно усопшего раба Божьего… Грицька. Насильственной смертью помер отрок - стало быть, мученик. Вишь, как оно выходит, Петро. Перехвалил я нехристей. Думал, что-то человеческое в них еще осталось, а они - как падаль бросили. Зверью на поживу… Берись за ноги, к могиле понесем. А голова-то где? - только сейчас обратил внимание на отсутствие части тела Полупуд.
        Я пожал плечами. Посмотрел уже вокруг, сколько рост и трава позволяла. Может, татары, голову в кусты забросили, насмехаясь над покойным? А то и вовсе - в реку спихнули…
        - Потом поищем, берись…
        Полупуд нагнулся и взял покойника за плечи, я - глотая комок, подступивший к горлу, заставил себя потянуться к ногам трупа, но в этот момент запорожец насторожился, пригнул голову, словно прислушивался и приложил палец к губам:
        - Тсс!
        Видимо, по привычке. Я же, типа, немой. Понятное дело, что помолчу.
        - Кажись, кто-то скачет… С той стороны.
        Василий указал на противоположный берег.
        - Думаю, Сафар-ага решил послать кого-то, проверить, как я поживаю. Или добить… Ну что ж, встретим дорогого гостя, как полагается по казацкому обычаю. - Запорожец почесал затылок, что-то прикидывая, а потом продолжил: - Значит так, Петро. Я встану у дерева, а ты спрячься в могилу. И не высовывайся. Справлюсь…
        «Куда?! - я чуть снова не проговорился и едва успел проглотить уже срывающиеся с языка слова. Зато замычал качественно, помогая себе бурными жестами, что должно было означать: - Я не хочу лезть в могилу! Зачем? Лучше в кустах пережду».
        - Боишься мертвецов, что ли? - вздел брови Полупуд. - Ну, это ты зря. По нонешним временам покойники самый смирный народ. Полночью, в полнолуние, положим, я и сам не стал бы рисковать, но среди белого дня… чего опасаться? Беда не в земле лежит, а на коне скачет.
        Все равно не убедил. День или ночь - пофиг. В могилу не полезу. Я упрямо помотал головой и на всякий случай попятился.
        - Ладно, ладно… - уступил казак. Видимо, не было времени на дебаты. - У каждого свои причуды. Схоронись в кустах… Да поживее. Слышишь: басурманин коня не жалеет. Вот-вот у переправы покажется… Стой!
        Полупуд, вопреки своему же приказу сохранять тишину, рявкнул так, что я аж присел.
        - Совсем заморочил голову… Сорочку снимай! Меня ж одетым привязали…
        «Черт! Хорошо, что Василий вспомнил. Иначе всей засаде гаплык… Вряд ли татарин решил бы, что рубаху муравьи сожрали. А заподозрив неладное, вполне мог изрешетить казака стрелами, даже не приближаясь».

* * *
        Немым я прикидываюсь понарошку, а вот глухой, похоже, без притворства. Потому что топот копыт услыхал почти одновременно с тем, как скачущий неторопливой рысью всадник показался на противоположном берегу. К этому времени я успел не только в кустах залечь и затаиться, но и до тридцати досчитать… Интересно, на каком же тогда расстоянии казак Василий его услышал? Получается, километра за три, не меньше.
        Татарин пустил коня вброд, а сам привстал в стременах и внимательно огляделся по сторонам. То место, где я прятался, настолько ему не понравилось, что воин попридержал коня и остановился, не выезжая на берег. Нет, заметить меня он не мог. Спрятался я хорошо. Но одного не учел - рой мошкары… Голый человек для них как пиршественный стол, так что на запах пота слетелась комашня со всей округи. Хорошо хоть не лошадиные оводы… И не заметить вьющуюся надо мной тучу мог только слепой…
        Но тут татарин, видимо, очень кстати вспомнил, что примерно в это же место вчера отволокли труп зарубленного невольника, и успокоился.
        Даже ухмыльнулся… Нас разделяло не больше двадцати шагов, так что мне хорошо было видно, как зашевелились на темном и круглом, как подгорелый блин, лице ордынца тонкие тараканьи усы. Теперь татарина интересовал только Полупуд.
        Казак, кстати, весьма правдоподобно изображал потерю сознания. Висел на вербе, безвольно согнув колени… и даже не дышал, кажется… Если б не знал правды - я бы поверил.
        - Исэнмесэз, касак?! - прокричал тем временем ордынец. Или как-то так. Ни татарского, ни турецкого языка я не знаю. Но смысл фразы в переводе не нуждался. Достаточно вопросительной интонации. Мол, как поживаешь, не подох еще?
        Не дожидаясь ответа, татарин остановил коня напротив «великомученика» и еще что-то произнес, только теперь сидел спиной ко мне, и я ничего внятно не расслышал. Впрочем, и так бы не понял… Запорожец в ответ и на этот раз промолчал. Тогда ордынец спешился и двинулся к нему. К сожалению, конь ордынца полностью заслонил картинку, так что я мог лишь догадываться, что происходило дальше.
        Впрочем, особого воображения для этого не понадобилось.
        Как только басурманин подошел достаточно близко, чтобы до него можно было дотянуться, запорожец ожил и взмахнул руками. Раздался мерзкий хряск, как при падении арбуза на бетон. После чего татарин рухнул на землю, засучил ногами, а потом замер и больше не шевелился. Его конь, почуяв кровь, тревожно всхрапнул и отбежал шагов на двадцать. Там остановился, повернул голову и коротко заржал.
        - Все, Петро, можешь не прятаться. Выходи, пока мухи не заели… - позвал меня Василий, вытирая ладони о штаны. - Холера… не рассчитал маленько. Но так тоже неплохо получилось. И не пикнул, голомозый… - запорожец опять дернулся и отчаянно зачесался. - А чтоб вам сквозь землю провалиться! Совсем озверели, аспидское семья!
        Полупуд развернулся и уже второй раз опрометью бросился к реке, на бегу стаскивая через голову рубаху. Запнулся сослепу о корягу и бревном плюхнулся в воду.
        Ну да… Муравьиную кучу мы хоть и разбросали, но основание муравейника по-прежнему оставалось между корней вербы. И Василию, чтоб ордынец не заподозрил неладного, пришлось снова залезть в него с ногами. Что вконец обозлило мурашей, только-только начавших отстраивать порушенный дом.
        - Вот же странная штуковина жизнь наша, Петро… - разглагольствовал, сидя в по шею в воде, запорожец. - То так повернет, то эдак вывернет. Полчаса всего и миновало, как мы одни шаровары на двоих делили, а теперь у нас всего вдоволь. Даже сапоги имеются. И конь! Чудны твои дела, Господи. Нипочем нам, смертным, не уразуметь, когда благословишь, а когда накажешь.
        Выслушивая снизошедшую на запорожца мудрость, я направился к лошади, смирно ждущей в сторонке и только время от времени косящейся в нашу сторону. В отличие от хозяина, она была живая - и ее вид не вызывал у меня рвотных позывов.
        Вот уж никогда не думал, что буду так бурно реагировать на покойников. В телевизоре они совершенно другие… И сценки с молодыми следователями, которых тошнит при виде трупа, мне тоже казались смешными. До сегодняшнего дня. Оказывается, у смерти лицо не столько страшное, как омерзительное и вонючее…
        - Эй-эй! Ты куда?.. К коню не суйся! - вскричал Василий встревоженно. - Татарские бахматы[7 - Порода лошадей.] чужих на дух не переносят. Не убежит, не волнуйся. Он от хозяина далеко не отойдет. Потом поймаем, когда басурманами переоденемся. Лучше тащи голомозого сюда. Все равно одежду простирнуть придется… И лучше не ждать, пока кровь запечется.
        Стараясь не глядеть на сплющенную голову мертвеца, будто попавшую в тиски, я ухватил татарина за сапог и поволок к реке. Но, видимо, полностью отвращения скрыть не смог.
        - Эка, тебя перекосило. Аж позеленел весь… - хмыкнул Полупуд. - Нет привычки к покойникам, стало быть… Да брось ты его, Петро… Не мучайся… чай, не сбежит. Иди сюда…
        А когда я приблизился, казак без лишних разговоров ухватил меня за руку и перебросил через голову в реку. Придержал чуток под водой, невзирая на все попытки освободиться, и только как я успокоился и перестал молотить руками и ногами - отпустил.
        - Ммм… (Ты чего?!) - фыркая и отплевываясь, возмутился я.
        - Полегчало?.. - добродушно уточнил запорожец. - Ну и добре. Точно монастырское воспитание, чтоб мне падучей заразиться… Небось, в самой Лавре с малолетства жил? Угадал? - и не дожидаясь ответа, продолжил: - Ну да, поговоришь с тобой. Чего глазами хлопаешь? Надо огонь разжечь. В бесагах[8 - Переметные сумы (тат.).] у татарина наверняка найдется, чем добрым молодцам подхарчиться. Да и просушиться не помешает. Еще и полдень не наступил, а мы уже второй раз отмокаем… Уголек в твоей трубке я испортил, уж извини. Но ведь сама трубка не утонула?.. Так что давай не кисни - метнись за жаром.
        Я хоть и не говорил Василию о своем костре, но догадаться не сложно. Чем-то же я пережег ремни.
        Легко сказать: «метнись». Не в смысле расстояния, а сколько времени прошло… Костер почти полностью прогорел. Только-только жар теплился. Пока снова сена надергал… угли вздул. Пока снова разжег. Правда, в этот раз ждать углей не стал - ухватил пару веток потолще и размахивая ими, как олимпиец факелом (пущей схожести с древнем эллином мне придавало отсутствие наряда), побежал обратно к переправе.
        Вроде и не слишком долго возился, а к моему возвращению одежда с убитого ордынца, уже выстиранная, сушилась, развешанная на нижних ветвях ближайших верб. Трупы обоих людоловов тоже куда-то исчезли, а Василий, что-то тихонечко насвистывая, уже расседлывал бахмата.
        - Тебя только за смертью хорошо посылать, - проворчал запорожец, кивая на заготовленный хворост. - Долго кончины ждать придется… Разжигай уже… К сожалению, с едой негусто. Всего пара лепешек и кусок конины. Зато нашел мешочек с турецкими зернами. Басурмане из него отвар делают - кофем называется. Не доводилось пробовать? Истинно адово зелье. Горькое, зараза, как полынь. Черное - как смола. Но сон отгоняет напрочь. А нам с тобой сегодня поспать не придется. Так что весьма кстати.
        Запорожец говорил, стоя за конем и при этом время от времени наклонялся. Соответственно чубатая голова его то возникала над холкой, то снова исчезала, вызывая в памяти что-то полузабытое.
        Сунув горящие ветки под кучу хвороста, я уставился на обихаживающего лошадь казака, пытаясь вспомнить, что же именно напоминает мне эта картина. Смутно знакомое и как бы в тему.
        - Ты, Петро, не волнуйся…
        Василий наконец-то показался весь. Уже подпоясанный саблей, с бесагами через плечо и седлом, зажатым подмышкой. Именно эта, последняя деталь и дополнила вертевшуюся в голове картинку недостающим пазлом.
        «Ай да я! Ай да молодец! Похоже, начинаю привыкать… коль умные мысли в голову полезли. Если и дальше так пойдет, придется ускоренными темпами возвращать умение разговаривать».
        - Вижу, что ратному делу ты не обучен, так что в бой не пущу… - продолжал тем временем Полупуд. - Не обессудь - будешь на подхвате… Я сам в лагерь проберусь, не впервой… Главная закавыка, чем бы таким внимание голомозых отвлечь, чтоб не сразу хватились. О, придумал! Свистнешь издалека… И пока басурмане будут тебя высматривать, я остальное сделаю.
        «Не обучен, говоришь? Это как поглядеть… Да, лично повоевать не довелось, но ты не представляешь, в скольких сражениях я принимал участие, как читатель и зритель. Так что не торопись с выводами, казак Василий. Сейчас я тебя немножко удивлю… и свистеть не понадобится».
        Уже отработанными жестами я привлек внимание запорожца, а дальше более-менее сносной пантомимой и рисунками стал излагать задумку, предназначенную для изумления ордынцев. Без малейшего зазрения совести позаимствованную у Майн Рида…
        Запорожец какое-то время недоверчиво вглядывался в мои объяснения, а когда понял, восхищенно хлопнул себя по бедрам, а потом аж вприсядку пустился от избытка чувств. Я вообще заметил, что Василий легко впадал в крайности и не стеснялся чувств. Не сдерживал эмоций… Если смеялся, то реально ржал, хватаясь за живот, а если огорчался - то едва не плакал.
        - Вот умора! - хохотал казак. - До чего ж ловко придумал, песий сын… Побей меня вражья сила, Петро, если твоя затея не понравится басурманам! Чтоб меня черти в аду с вил не снимали, ежели татарва не наложит в шаровары со страху! Они ж суеверные до икоты! И от такого «здрасьте» мне еще побегать за ними по степи придется! Хорошо, что не успел трупы в реку сбросить… На, держи лепешку - подкрепись чуток. Видел, видел, как ты глазами по объедкам у костра шарил. Чего покраснел? Дело житейское… Кто сам голодал, тот другого не попрекнет… А я тем временем все подготовлю… Вот умора… Будет что братчикам поведать, когда на Запорожье вернемся… Обхохочутся…
        Я стянул с ветки штаны, после стирки они казались более-менее чистыми, и наконец-то оделся. Хватит нудизмом заниматься. Не беда, что мокрые… Зато целые. На мне быстрее высохнут. Солнце уже высоко… Лишь бы налезли.
        Это я так шучу. Проблемами экономии ткани и подгонкой одежды по фигуре, здешний индпошив не страдал - в трофейные шаровары можно было легко втиснуть еще парочку таких, как я, или сделать небольшой шалаш… Видимо, отсюда и пошла поговорка - не подпоясанный, что голый. Ибо лантух[9 - Куль (укр.).], исключительно по недоразумению именуемый штанами, сам по себе держаться на талии не желал…
        В общем, несмотря на то что лепешка оказалась пресной и черствой, словно кора дерева, когда Василий всыпал в бурлящий котелок горсть трофейных зерен и над костром поплыл аромат свежего кофе - я понял, что жизнь потихоньку налаживается.
        Глава третья
        Мустафа, сын Керима, разворошил угли в почти прогоревшем костре и подбросил еще несколько поленьев. Не ради света, а для большего жару.
        Как бы ни было знойно днем, ночная сырость давала о себе знать. Особенно под утро, когда начинала ныть старая рана. Он потому и напрашивался добровольцем на утреннее, «собачье» дежурство, что все равно просыпался задолго до восхода и дальше уже только ворочался, тщетно пытаясь пристроить ногу поудобнее.
        Чтобы отвлечься от зарождающейся боли, Мустафа подоткнул под ломящее колено полу овчинной безрукавки и принялся размышлять о самом приятном. О том, что совсем скоро должно превратиться из сладкой мечты в не менее сладкую явь. О собственной свадьбе…
        Двенадцать лет он исправно выпасал табуны Гуюк-мурзы, не потеряв при этом ни одной кобылицы или жеребенка, сберегая и приумножая состояние хозяина. Но за все эти годы тяжелой работы Мустафа оставался бедняком, не имеющим собственной юрты.
        Он не был воинственным по натуре и поэтому долго не соглашался на уговоры других, таких же пастухов: пойти в набег на урусские земли. Мустафа знал, что успешный поход дает шанс быстро разбогатеть, но еще в молодости успел убедиться в том, что не все набеги одинаково удачливы. В тот раз ему повезло отделаться всего лишь ранением. Хвала милосердному Аллаху - нога зажила, и он не стал калекой, но желание испытывать удачу значительно поубавилось… Особенно перед дождем.
        И как знать, может, сын Керима так бы и оставался верен своему убеждению до самой старости, если бы не чернобровая красавица Гюльнара.
        Вдова двоюродного брата настолько пришлась по сердцу тридцатилетнему бобылю, что он впервые в жизни задумался о женитьбе и о собственном очаге. Оставшись одна с тремя малолетними детьми, женщина не возражала перейти жить к нему. Свой очаг всегда лучше, чем ютиться у родителей покойного мужа. Вот только юрты у Мустафы не было. Не говоря уже о достойном калыме и обязательных подарках родне невесты, - по закону шариата, доказывающих, что мужчина в состоянии прокормить семью.
        Узнав о намерении одного из своих лучших пастухов жениться, управитель Гуюк-мурзы сам предложил ему денег на калым… в долг. Но начинать семейную жизнь с долгов Мустафа не хотел. Как знать, что может случиться через год или два? А если он заболеет или волки жеребят порвут? Чем отдавать? Детьми? Или сразу продаться в рабство всей семьей? Нет… Такого будущего Мустафа не желал ни Гюльнаре, ни ее детям, пока еще своим племянникам. Поэтому, хорошенько поразмыслив, пошел проситься к Сафар-бею - младшему сыну мурзы, собирающему отряд для набега на урусов. И не пожалел…
        Им повезло с самого начала. Небольшой чамбул[10 - Отряд (тат.).] в три дюжины лошадей легко проскользнул сквозь казацкие заслоны на Порубежье и потом ни разу не попался на глаза сторожевым разъездам гяуров. А забрались они далеко… Почти под Хотин… Так близко, что можно было сосчитать зубья на мощных, вызывающих невольное почтение стенах крепости. И попытаться представить себе, какие огромные богатства могут храниться за ними…
        Сперва Мустафа думал, что молодой бек ведет отряд наугад, полагаясь исключительно на удачу, но как-то на привале заметил, как эфенди[11 - Ученый, уважительное обращение (тур.).] сверяется с каким-то свитком и даже что-то записывает в нем… Ну так на то он и в медресе учился, чтобы грамоту знать, и не пастушье дело мудрому господину через плечо заглядывать. Мало ли какие у него мысли имеются… Главное, поход заканчивался удачно. И на крепость гяуров поглядели, и на обратном пути село одно - хоть и не очень большое, зато богатое - разграбили. Почти без потерь…
        Немного странно было, что в таком зажиточном селе почти не оказалось мужчин, способных оказать сопротивление, - только трое, да и те так хорошо погуляли накануне, что опамятовались уже связанными. Ну так Аллах милостив…
        Десять возов разного добра в том селе взяли, стадо в сорок голов одних молодых трехлеток. Большей частью стельных. Ну и что самое ценное в каждом набеге - ясырь: девки да молодицы. Без малого два десятка. А еще пяток подростков для янычарского корпуса…
        После этого Сафар-бей отобрал десяток нукеров из отряда для охраны добычи, а остальных отправил куда-то еще. Куда именно, Мустафа не слышал, да и не интересовался. Зачем? Он же оказался в числе избранных и оставался при обозе, потому что лучше него никто не мог управиться со стадом, которое больше всего задерживает движение каравана. А у него коровы шли ровно, не пытаясь разбежаться…
        За это молодой господин обещал разрешить Мустафе выбрать одного невольника, помимо жребия. После того как возьмет свою часть добычи, разумеется. Это неоспоримое право каждого вождя, поэтому пастух и не рассчитывал на девушек - слишком дорогой товар, а заранее остановил свой выбор на самом крепком гяуре из тех трех. Судя по одежде и казацком чубе-оселедце, пленник был казаком. Опасный товар… Невольники для работ по хозяйству из них получались плохие. Чересчур свободолюбивы и строптивы. Зато на галеры казака можно было продать с большой выгодой. Крепкий, выносливый… Не меньше двух султани[12 - Золотая монета Османской империи.] заплатит за такого раба агасы капудан-аги[13 - Помощник капитана (тур.).]. Не торгуясь…
        Мустафа сокрушенно вздохнул. Заплатил бы…
        Кто же мог знать, что гяур окажется настолько необузданным, что поднимет руку на охранника… Вспомнив, как казак убил его соплеменника одним ударом кулака, Мустафа вздохнул еще раз. Не в память о покойном… Пустой был человечишка и глупый. Убыток нанес всему отряду, отрубив голову молодому невольнику. Хорошо что его часть добычи теперь в общий котел пойдет… А вот гяура, которого хан велел казнить, действительно жаль. Двое оставшихся пленников и вместе его цены не стоят. Значит, взяв взамен любого другого раба - Мустафа недосчитается ровно одной золотой монеты! А то и больше.
        Татарин непроизвольно пошевелил пальцами ноги, нащупывая спрятанные в сапоге уже накопленные монеты. Один дукат и пять полновесных талеров. Вместе с теми деньгами, которые Мустафа рассчитывал выручить за казака, их вполне хватило бы и на покупку юрты, и на бакшиш родителям невесты, и на свадебный пир. А еще он рассчитывал взять в подарок жене какую-нибудь молодуху подешевле и пару коров из общей добычи. Теперь же - либо о коровах придется забыть, либо от невольницы отказаться. Жена, конечно же, поймет. Но радости в их новом доме поубавится…
        «Ишак и сын ишака… - мысленно обругал пастух погибшего соплеменника. - Чтоб Аллах прогнал тебя из Садов Благодати поганой метлой! Пусть мангусы[14 - Злые духи (тат.).] пожрут твою душу! Чтоб шайтаны играли твоей головой в чаэвхан!»[15 - Игра, прародительница поло (тат.).]
        От перевозбуждения сын Керима всего лишь на мгновение позабыл, что злых духов ни в коем случае нельзя вспоминать до восхода солнца, и тотчас был за это наказан.
        Сперва послышался ровный перестук лошадиных копыт… Чуткое ухо табунщика сразу определило, что это возвращается Фарух, которого молодой господин посылал добить гяура. Но что-то в ходе лошади настораживало. В ее шаге не чувствовалась рука всадника. Как будто животное двигалось по собственной воле, а не направляемое человеком…
        Мустафа насторожился, поднялся на ноги и подбросил в костер хвороста. Теперь ему был нужен огонь. Выждал немного, но поскольку конь остановился за пределами света и дальше идти не собирался, табунщик взял в руки горящую ветку и пошел навстречу.
        - Фарух, это ты? - спросил, когда смог различить на фоне светлеющего неба силуэт всадника. - Чего молчишь?.. Почему не слезаешь и не идешь к костру? Уснул, что ли?
        Соплеменник продолжал таинственно молчать и даже не пошевелился.
        - Ну да, ты всегда был горазд поспать… А у твоей карлыгач[16 - Ласточка (тат.).] хода мягкая, как тюк шерсти.
        Мустафа поднес огонь выше. Лошадь тут же вскинула голову, встревоженно всхрапнула и попятилась.
        - Тихо, тихо… - татарин затоптал ветку и шагнул ближе, желая перехватить узду, и только после этого посмотрел вверх, пытаясь разглядеть лицо всадника.
        Лучше б не видел…
        У Фаруха (в этом табунщик не ошибся) не было головы. Точнее сказать - он держал ее под мышкой, как дыню.
        Мустафа сын Керима не был воином, но стрелять из лука умел не хуже любого охотника. Иначе табун от волков не уберечь. Исторгнутый его глоткой вопль еще звенел в воздухе, а руки привычно выдернули из сагайдака лук и выпустили в чудовище несколько стрел. Вот только зря… Безголовый наездник даже не вздрогнул. Покойника нельзя убить второй раз.
        Зато когда одна из стрел выбила из подмышки мертвеца жуткую ношу, и отрубленная голова, упав на землю, покатилась в сторону Мустафы, татарин, не помня себя от ужаса, завопил:
        - Мангус! Мангус! - и бросился прочь.
        Когда на охоту выходят Пожиратели душ, от оружия спасения нет. Остается лишь бежать со всех ног, умоляя Аллаха только об одном: чтобы те, кто убегает рядом с тобой, оказались менее проворными…
        Ничего не соображая от страха, Мустафа не заметил, как наперерез ему метнулся тот самый гяур, которого они казнили лютой смертью. Впрочем, даже если б и увидел - это ничего бы не изменило. Испугаться еще сильнее татарин просто не мог.
        Прыжок, разворот, удар… Острая сталь молнией полоснула людолова по горлу, - и несчастливый жених, захлебываясь кровью, упал на землю. Сделав красавицу Гюльнару вдовой второй раз…

* * *
        Заполошный вопль дозорного поднял на ноги весь лагерь. И хоть немногие расслышали сквозь сон, что именно кричал Мустафа - благодаря свету от ярко полыхнувшего костра, - Злого Духа увидели все.
        Предрассветный туман, обычный для здешних мест, особенно в это время года, сейчас казался зловещими клубами дыма, сочащимися сквозь трещины в земле прямо из раскаленной преисподней. Как бы даже серой потянуло… А оттуда, из бурлящих облаков пара, не касаясь земли и источая леденящий ужас, к ним приближалось истинное исчадие ада - ифрит. Безголовый всадник на безногом скакуне…
        - Шайтан! Шайтан!
        Вопя во все горло, суеверные татарины оставались на месте и не разбегались в ужасе только из-за привычки подчиняться приказам. А их молодой господин, похоже, страха не ведал.
        - Аллаху Акбар! - воинственно воскликнул Сафар-бей слегка осипшим и немного дрожащим от возбуждения голосом. - Злой дух! Именем Аллаха и пророка его Мухаммеда заклинаю тебя! Сгинь! Пропади! Наши души не станут твоей пищей!
        Всадник молчал, только лошадь вскинула голову, как бы прислушиваясь к голосу человека. И если б эфенди продолжал говорить, а еще лучше - начал читать Бакару[17 - 2-я сура Корана.], то воины его успели бы опомниться и набраться мужества. Но молодость и горячность подвели татарина. Решив, что Злому духу недостаточно одних слов, юный бек тоже потащил из сагайдака лук.
        Гуюк-мурза на день совершеннолетия сына подарил ему не простое оружие, а сделанное на заказ. С начертанным на нем изречением из Аль-Корана. «Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение…», придающими стрелам мощь, смертоносную не только для людей, но и для слуг Иблиса. Вот за этот лук Сафар-бей и схватился.
        Однако даже заговоренные стрелы не причинили ифриту никакого вреда. Может, поэтому рука молодого бека дрогнула, и очередной выстрел пришелся не в наездника, а черкнул по крупу лошадь. В то же мгновение неспешно бредущий к людям «Безногий скакун демона» вскинулся и, подстегнутый болью, не разбирая дороги, рванулся вперед. Прямиком на лагерь ордынцев.
        Ошалевшие спросонья и не менее изумленные тем, что кошмар продолжается наяву, татары завыли, словно раненые звери, и, подгоняемые смертельным ужасом, бросились наутек. Куда глаза глядели. а ноги несли… Совершенно позабыв о дисциплине и оставляя своего повелителя один на один с разъяренным Иблисом. Кто думает о казни, когда Смерть смотрит прямо в глаза. И не благородная, возвышенная смерть воина, которой будут гордиться твои потомки, а душа героя вступит под прохладную сень Джан-на-ата. Такая гибель - честь и награда. Но кто настолько безумен, чтоб не ужаснуться пылающих огнем кровавых глазниц мангусов, Пожирателей душ… Потому что после не будет ни Рая, ни Ада.
        Далеко убежать не удалось…
        За то недолгое время, в течение которого ордынцы пытались понять, что происходит, а после - изгнать Злого духа, Полупуд незаметно обошел лагерь и пробрался к пленникам…
        Секрет неизменного успеха нападения людоловов - внезапность. В «час волка», когда сон самый крепкий, басурмане толпой врываются в дома, и зачастую хозяева оказываются связанными раньше, чем успевают проснуться. Какое уж тут сопротивление. А если кто и схватится за оружие, то вынужден в одиночку противостоять сразу нескольким врагам. Без какой-либо надежды на помощь.
        Теперь ордынцам на собственной шкуре предстояло узнать, что значит быть атакованными внезапно, пребывая в меньшинстве. А еще - почему самым страшным зверем считают не раненого шатуна-людоеда, а медведицу, защищающую потомство.
        Пережившие ужас порабощения, смерть детей и родителей, видевшие, как убивали их соседей и других односельчан - освобожденные запорожцем пленницы жаждали мести… И у дюжины людоловов - крепких и сильных мужчин - не было никаких шансов спастись от безудержной ярости женщин.
        Подлинными фуриями они гурьбой набрасывались на каждого пойманного татарина, царапались, кусались, сбивали с ног, валили на землю и… От тех звуков, что доносились до лагеря, меня даже в дрожь кинуло. Лютому врагу не пожелать такой смерти.
        Выжил только юный бек… Да и то благодаря Василию.
        Сын Гуюк-мурзы оказался самым храбрым из своего пастушьего воинства и сопротивлялся до конца. Он даже попытался сразиться с Полупудом. Но куда кутенку, хоть и благородного рода, до матерого степного волка. Всего лишь трижды звякнули клинки, а потом неумолимая сила выдернула ятаган из руки ордынца и отбросила в сторону. Как будто и в самом деле вмешался злой дух.
        Секунду или две Сафар-бей недоуменно глядел на лежащий на земле клинок, а потом завопил: «Алла!» и бросился на запорожца, потрясая зажатым в кулаке кинжалом. Василий только хмыкнул и, когда треснул бека в челюсть, попридержал руку. Впрочем, юноше хватило. Рухнул как подкошенный.
        - Это тебе за муравейник, щенок… - проворчал Полупуд, пряча саблю в ножны. - Стоило бы самого так же, да уж больно хлипкий… Свяжи-ка ты его, Петро, и постереги… А я пока баб наших успокою… Эй, красавицы, хватит дрожать! - в первую очередь гаркнул запорожец на группку девушек, которые, в отличие от молодиц, даже после освобождения не сдвинулись с места и жались друг к дружке, как цыплята. - Займитесь кострами! И чтоб огонь, как в аду, пылал.
        От его грозного вида девушки так и прыснули во все стороны. То ли хворост собирать, то ли чтоб еще лучше спрятаться.
        - Волос длинный, ум короткий… - проворчал Василий. - Попомни мое слово, Петро, намаемся мы еще с ними. Нет хуже для казака мороки, чем с девкой связаться. Впрочем, - пригладил запорожец усы, - без них тоже скучно.
        Я не стал спорить. Во-первых, к мнению мужчины, как минимум вдвое старшего, всегда стоит прислушаться. Небось знает, о чем говорит. А во-вторых, человеку, лишенному речи, затруднительно отстаивать собственную точку зрения. Даже если она имеется…
        - Охрим, Тарас… А вы-то чего застыли, как неродные? Займитесь волами! Одарка, Ганна, Лукерья! Дышло-коромысло! Коровы со вчерашнего дня не доены! Не слышите, что ли, как скотина мучается? - продолжал распоряжаться Полупуд, пытаясь вразумить женщин тем, что переключал их внимание на вещи привычные, обыденные.
        - Солоха! Катерина! Бабоньки - у вас совесть есть или нет? Мы сегодня обедать будем или до завтрашнего дня подождем?.. Живо кулеш варить, пока я вас батогом не приголубил!
        В прошлой, цивилизованной жизни мне не доводилось никого связывать. Даже в ролевых играх… В смысле не участвовал. Соответственно, никогда не думал, что это такая проблема. В кино - все просто, а в жизни какая-то ерунда происходит. Руки сами себе мешают, пальцы в узлах путаются… Хорошо, что татарин лежал без сознания - иначе не уверен, что справился бы. Все время то ремешок выскальзывал, то концы перепутывались и ни в какую не хотели завязываться. Не знаю, сколько провозился, но аж взопрел. И чтобы хоть как-то компенсировать собственную неумелость, решил проявить инициативу: обыскать пленника.
        Увы, карманы обшарить не удалось. Ни внешние, ни внутренние, ни потайные. Из-за полного их отсутствия. Все имущество татарин хранил за широким поясом или подвешенным на нем же. Так нашелся небольшой, но острый нож. Кисет с табаком и махонькой трубкой-носогрейкой. А еще - продолговатый кожаный мешочек. Невероятно тяжелый для своих размеров. Содержимое мешочка приятно позвякивало, наводя на определенные мысли… Хотел проверить догадку, но хитрая петля на горловине не поддалась, а прямо сейчас разрезать ее мне показалось не ко времени.
        Кроме этого, за отворотом халата обнаружился свиток пергамента в тубусе из мягкой кожи. Заглянул в него мельком, но кроме штрихпунктирных линий, арабских литер и множества непонятных значков ничего не увидел. Рисунок, сделанный черной краской, напоминал какую-то схему или карту. Но без привязки к местности - для меня совершенно бессмысленную. Подумал, куда положить, и сунул за пазуху. Чтоб не потерялась…
        К тому времени, пока я закончил шмон-ревизию, прибавив к кучке конфиската медную чернильницу с набором гусиных перьев, тоже в чехле, и отличный засапожный нож, девчата уже несколько костров чуть не до небес раскочегарили, а Василий не только собрал поближе всех невольниц, но и занял каждую конкретным делом. Так что опустевший было лагерь снова ожил и стал напоминать базар в торговый день. С той лишь разницей, что над всей сутолокой висела странная, тревожная тишина. Совершенно неестественная для такого количества женщин. Словно при трансляции картинки звук выключили. Если б не общий шум, сопение скота, потрескивание сучьев в костре - подумал бы, что действительно оглох.
        - Не очнулся еще, песий сын? - Полупуд, обойдя лагерь и замкнув круг, снова вернулся к нам. - Поднимай голубчика на ноги, Петро. Хватит ему прохлаждаться. Надо поскорее разузнать: куда он остальных нукеров отослал. А то, боюсь, как наших баб за душу возьмет, тут такое светопреставление начнется… Не приведи Господь. Сутки с места не сдвинемся… пока не угомонятся. А надолго оставаться нам здесь никак нельзя. Если басурмане опять налетят - не сдюжим вчетвером…
        Благодарный казаку, что он и меня посчитал способным оказать сопротивление, а не причислил к бабам и ребятне, я одним рывком взгромоздил ордынца на ноги. Василий взглянул на пленника, прислушался к дыханию, кивнул и без особых церемоний отвесил беку звонкую оплеуху. Помогло. Татарин застонал и открыл глаза.
        - Очухался, Сафар-бей? - Полупуд взял пленника за грудки и чувствительно встряхнул. - Слушай меня, щенок. Хорошо слушай. Дважды повторять не стану. Тебя бы стоило проучить как следует, но жаль времени. Так что выбор за тобой. Я буду спрашивать, а ты - быстро и без утайки отвечать. Сделаешь, как говорю - обещаю, что останешься жив. И, может быть, еще этой зимой, Гуюк-мурза сможет тебя выкупить. Если захочет, конечно…
        О втором варианте развития событий Василий ничего не сказал. Предоставив молодому татарину догадаться самому. Но тот все же решил уточнить. Скорее всего, паузу тянул. Впрочем, он мог банально не понимать по-нашему? Но бек опроверг мои сомнения, пробормотав смуро:
        - А если я буду молчать?
        - Ну, это вряд ли… - запорожец как бы в раздумье покрутил ус. - Если спрашивать по уму, да с пристрастием, говорят все. Даже безъязыкие и те, кто действительно ничего не знает. Так что ты, хлопец, в конце концов все расскажешь. Но, видишь ли, какая закавыка… Единственное, о чем будешь молить Аллаха потом - это чтоб я смилостивился и убил тебя, избавив от невыносимых страданий. Потому как лекаря здесь нет… Да и не выживают после такого разговора. Подумай еще раз крепко: ты именно такой судьбы себе желаешь?
        Молодой татарин смертельно побледнел, но упрямо сжал губы и промолчал.
        - И чего я с тобой вожусь? - словно удивляясь самому себе, Василий пожал плечами, сокрушенно вздохнул, подошел к костру и сунул руку в пламя. Пошуровал в нем неторопливо, будто кочергой, и вытащил из огня ярко пышущий жаром уголек. Размером с крупную сливу. Взял в руку и, держа его на раскрытой ладони, как на подносе, вернулся к пленнику.
        - Петро, развяжи басурмана. Авось, хватит ума не пытаться бежать. Тут-то мы его защитим, а если бабы догонят… - Василий выразительно пожал плечами. Мол, бывает смерть и страшнее, но редко.
        Глядя на запорожца, как на фокусника, я, не теряя времени на распутывание узлов, полоснул по бечевке тем самым, найденным у Сафар-бея, ножом. Слегка зацепив запястье пленника. Но молодой татарин даже не вздрогнул. Он, как и я, не мог оторвать взгляда от ладони Полупуда.
        - Держи… - Василий поднес алеющий уголек татарину так буднично, словно передавал кусок лепешки. При том, что в воздухе явственно пованивало горящей плотью.
        Сафар-бей, как завороженная змеиным взглядом лягушка, машинально потянулся к угольку, даже дотронулся кончиками пальцев и немедля отдернул, как только почувствовал жар. Даже руки за спину спрятал.
        - Не хочешь? - словно удивился запорожец. - Неужто горячо? Ну, как знаешь.
        Все так же обыденно, словно проделывал это ежедневно, Василий растер уголек между мозолистых ладоней и небрежно сдул золу. Черное облачко взметнулось в сторону Сафар-бея, и юный бек так резво отшатнулся от него прочь, что не удержался на ногах. Чуть не упал. Пришлось поддержать.
        - О, Петро, да у тебя тютюн имеется… Что ж ты молчишь? - Полупуд пригладил усы и забрал у меня реквизированный кисет, словно именно это для него было сейчас самым важным. - Славно, славно… Курить хочется, спасу нет. Так о чем я спрашивал? Ах да… Куда ты, бек, говоришь, отправил вторую часть своего чамбула?..

* * *
        После столь наглядной демонстрации превосходства характера и силы воли запорожца молодого татарина не пришлось больше ни уговаривать, ни запугивать. Понукать тоже…
        Иной раз мне казалось, что сын Гуюк-мурзы отвечает быстрее, чем Василий успевает задать вопрос… При этом выкладывая все, как на исповеди, или что там у мусульман взамен… В общем, даже не пытаясь хитрить и лукавить. Нет-нет да и поглядывая на испачканные золой ладони казака. Да же на вид твердые и мозолистые, как кора векового дуба. К слову, доводилось пару раз видеть руки если не мастеров, то адептов боевых искусств, отдавших десятки лет изучению рукопашного боя. Ничего не скажу, впечатляет. Но в сравнении с этими «досками» их ладони, что детская пухлая ручонка…
        В ходе добровольно-принудительной беседы выяснилось, что второй части чамбула опасаться не следует, поскольку воины будут возвращаться в родной улус другим, окружным путем. Через Тивильжанский брод…
        - И какого рожна вам там понадобилось? - удивился Полупуд. - Разве не знаете, что в прошлом году паводок затопил пойму реки на многие мили по обоим берегам? Так что не только к Перуну, а даже к Тивильжану[18 - Тивильжан и Перун - во времена Запорожской Сечи острова на Днепре между порогами Будило и Лишний.] не добраться иначе как вплавь.
        - Зато нынешняя весна поскупилась на дожди… - без утайки объяснил Сафар-бей. - Да и лето жаркое. Степь высыхает быстро. Вот отец и велел проверить: в каком состоянии переправа.
        - Это верно, вода сошла, - согласился запорожец. - Зато осталось такое множество болот и заводей, что ни пешком, ни вплавь, ни на лодке… Тем более - с обозом. Оборонил Господь - в этом году нет там дороги вашему брату голомозому. Одного в толк не возьму: чем мурзе Кичкаский брод не угодил?
        - Зачем спрашиваешь? - пожал плечами бек. - Сам видел, как через урочище тяжело переправлять груженые телеги. Много товару вода подпортит… скот обезножит.
        - Угу… видел… - казак дернул щекой, время, проведенное в плену, никому вспоминать неохота, и сердито пыхнул трубкой.
        - Чтоб тебя, аспида, так черти в пекло везли, как ты нас… - встрял в разговор один из пленников. Тот, что постарше.
        Басурманин вскинулся, сверкнул глазами, видимо, не признавал права за крестьянином пенять ему - воину, но смолчал. Хоть юный и горячий, а понимал, не время сейчас гонор показывать.
        - Уйди, Охрим, не мешай… - буркнул Полупуд. - Дай казакам свое дело справить. У самого забот больше нет, что ли? Так баб подгоняй. Почитай сутки во рту маковой росинки не было.
        Крестьянин уважительно поклонился, не в пояс, конечно, так, чуть шею согнул и ушел. О как? Никогда над этим не задумывался, а, похоже, имеем элементарную кастовость общества. Казаки-воины и крестьяне-гречкосеи. Вместе супротив внешнего врага, а внутри - знай сверчок свой шесток и не лезь с суконным рылом в калашный ряд. Занятно…
        И, кстати, если провести анализ до логического конца - Василий и меня к казакам приписал. Авансом. Пока не будет доказательств обратного.
        Помолчали немного.
        - Телеги, говоришь?.. Значит, еще этим летом Гуюк-мурза хочет на север большой обоз отправить? Откуда ж у него столько товара? На болгар или на венгров зимой крымчаки вроде не ходили. Да и в Козлове, кажется, базар еще не сгорел… Так с какого рожна ногайский мурза к нам на ярмарку завернуть решил?
        - У моего отца нет столько товаров, - не стал отрицать очевидного Сафар-бей, но и отвечал так, словно держал ответ наготове. Излишне торопливо… - Многие купцы из столицы изъявили желание торговать в урусских городах… Черкассах, Киеве, Чигирине… И попросили провести их караван через Дикое Поле. А почему - они не объясняли. У торговых людей свои тайны. Отец и не спрашивал. Когда прибывает гонец от Солнцеликого, даже ханам должно только повиноваться.
        - Гонец от султана… - задумчиво пробормотал Василий. - И мурза отправил тебя проверить состояние пути…
        Сафар-бей кивнул.
        - Но это значит… - по-прежнему думая о чем-то своем, потер подбородок Полупуд, - что Гуюкмурза велел тебе сходить на разведку малым отрядом, вести себя тихо, ни во что не вмешиваться и никому не попадаться на глаза. Верно?
        Молодой татарин опустил голову.
        - Думаю, когда отец узнает, что ты, бек, пожег Свиридов угол, ясырь взял, из-за чего и сам попался - ему это совсем не понравится. Во-первых, у него нет времени отправить второй отряд к переправам… Караван-то небось уже вышел из Царьграда?[19 - Царьград, Стамбул и Константинополь - разные названия одного и того же города.] А во-вторых, никто, будучи в здравом уме, не начинает с грабежа жителей тех мест, куда собирается на торг. Все равно что сперва разорить улья и разозлить пчел, а потом идти собирать мед… По меньшей мере глупо. Как думаешь, что мурза тебе скажет при встрече? Если вообще захочет увидеть?
        Сафар-бей снова промолчал, но по лицу татарина было видно, что перспектива свидания с отцом, при столь плачевных обстоятельствах, кажется юному беку не слишком приятной. Тем более теперь. Одно дело - нарушить наказ, но вернуться победителем и с добычей, другое - пленником. За которого еще и выкуп платить придется.
        Тут я вспомнил о реквизированном пергаменте с тайными знаками и протянул тубус Василию.
        «Вот. При нем было…» - растолковал знаками и мычанием.
        Сафар-бей обеспокоенно дернулся, но ничего не сказал, только еще больше скис лицом. Казак развернул сверток, присмотрелся и удивленно хмыкнул.
        - Вот оно как. Занятно… Мне послышалось, бек, или ты упоминал Киев? А тут совсем другая дорога обозначена. На северо-запад. Как бы не под Хотин? Обмануть вздумал, щенок? Так хоть соврал бы с умом. Впрочем, о чем это я… Не повезло мурзе с сыном.
        - Нет-нет… - жарко заверил запорожца Сафар-бей. Так торопливо, что даже оскорбление пропустил. - Я правду говорю. Ты же сам сказал: мой отец мудрый человек. Далеко вперед смотрит… В чужую голову не заглянешь. А что если купцы передумают в Киев с товаром идти? Вот он и велел мне заодно посмотреть дорогу на Хотин. От Кичкаского урочища к Умани битый шлях ведет, а оттуда - хоть на Черкассы сворачивай, хоть через Белую Церковь на Киев езжай. Чего там высматривать? А с дорогой на Хотин - каждый год все иначе… То вода в ручье под землю уйдет и нечем поить коней, то буерак новый путь перегородит - ищи объезд по бездорожью.
        - Складно говоришь, - согласился Полупуд. - И все же что-то не верится… Слишком сложно… Я ведь и сам чумацкие валки водил. И то, о чем ты рассказываешь, только для большого обоза важно. Очень большого…
        - Возможно… - согласился татарин. - Но в ответ могу только повторить: когда отец что-то велит, то не сыну переспрашивать: «Зачем?..» А большой или малый обоз из Истамбула вышел, то мне неведомо… атаман.
        География не входила в число любимых предметов. Не в такой, конечно, мере, чтобы и я, как Митрофанушка[20 - Герой пьесы Фонвизина «Недоросль».] считал, будто наука сия для барина бесполезна: если надо куда - кучер довезет. Скорее, я соглашался с вариантом: «Язык и до Киева заведет». В том смысле, что всегда можно спросить или на карте посмотреть. Чай, не в каменном веке живу… Жил то есть. И вот теперь, когда запорожец с татарчуком принялись обсуждать детали предполагаемого путешествия турецких негоциантов «из греков в варяги» или куда-то еще - мне стало скучно. Ибо, кроме Матери городов русских, остальные названия мне почти ни о чем не говорили. В плане их точного географического расположения на карте. И в какой стороне от нашего лагеря находится будущая столица Украины и город-герой Киев, если честно, я тоже представлял весьма смутно. Не на юге - это точно. А в северном полукруге - разброс градусов сто… В общем, на два лаптя левее солнца.
        С другого боку, какое мне дело: кто, что и куда продавать везет? Я же не в доле… Со своими заморочками разобраться бы. Не на диване у телика сижу, пивко посасывая…
        Делать вид, что ничего необычного не происходит - подумаешь, эка невидаль: оказался в другом веке без каких-либо объяснений и внятных перспектив - становилось все сложнее. На какое-то время можно забить, поскольку «довлеет дневи злоба его», но не страус - мысли в песок не спрячешь. Нет-нет да и вспомнишь, что не кино смотришь…
        Поэтому, пользуясь некоторой паузой, когда именно от меня не требуется никакой активности, я решил устроить перекур. Абстрагироваться чуток, собраться с думками, посоветоваться с… собой же и наметить хоть какой-то план действий. А то до сих пор только реагировал на внешние раздражители, всего лишь пытаясь удержаться на плаву. Не имея ни малейшего понятия: куда меня несет стремнина, как тут глубоко и где ближайший берег? Банальный синдром «собаки и колеса».
        И ситуация, несмотря на проявленную находчивость и даже геройство, принципиально не изменилась. Мне по-прежнему предлагали не выбор, а только измененные обстоятельства. Грубо говоря, станция и буфет другие, а пиво и железная дорога все та же. Путь следования из «Фиг знает откуда» до «Хрен знает куда». Остановка Березайка, кому надо - вылезай-ка…
        Продолжая размышлять примерно в таком интеллектуально-саркастическом ключе, я оставил Василия рулить процессом дознания, а сам набил свою трубку изъятым у татарина табаком, прикурил от костра, крепко затянулся и… выпал в осадок.
        Глава четвертая
        Как и бывает при сновидениях, всего не запомнил. Только самые яркие, последние мгновения. Запах примятой полыни, горький привкус во рту, топот копыт и неприятная, гортанная речь… Мерзкий, похожий на змеиное шипение, шелест выдвигаемого из ножен клинка… Понимаю, что надо бежать, пытаюсь вскочить, но кто-то силой удерживает меня на месте и при этом трясет так, что зубы клацают…
        - Петро! Петро… Очнись! Что с тобой?! Эй, бабы! Воды! Скорее!
        С трудом выныриваю из полуобморочного состояния и обнаруживаю себя в руках запорожца. Похоже, именно Полупуд пытается вытрясти из меня душу. Лицо у казака встревоженное, взгляд тоже. Начисто позабыв о том, что я изображаю немого, пытаюсь сказать, чтоб отпустил, но вместо этого выдавливаю из себя самое главное:
        - Та… та… тары…
        Впрочем, результат получается тот же. От неожиданности Василий разжимает руки, и я рогожным кулем валюсь на землю. Казак тут же бросается поднимать меня обратно.
        - Слава тебе, Господи! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Отпустило горемыку! - восклицает радостно. - Заговорил! Слышь, Петро! Ты заговорил!
        Сила и амплитуда потрясений увеличиваются в геометрической прогрессии, так что запираться и дальше опасно для здоровья.
        - Я?.. - ничего умнее в усердно взбалтываемую голову не пришло. А лучший способ потянуть паузу - отвечать вопросом на вопрос.
        - Нет, я… - хохотнул запорожец, наконец-то успокаиваясь. - Вот видишь, Петро, ты мне не верил. А я тебе говорил: «Господь милостив…»
        Вообще-то я как раз верил. Более того - точно знал, что непременно обрету «утерянный» дар речи, но не собирался стать полноценным так скоро. Не во все еще вник, во многом не успел разобраться, а теперь не отмолчишься. Жаль. Обморок мне подкузьмил. Ну да чего уж теперь. Взялся за гуж… полезай в короб и кажи «гоп».
        - Василий… - я попытался подобрать слова, способные убедить запорожца, что не брежу и умом крепок. - Погоди… Мне видение было. Вот те крест, не вру…
        Что ни говорите, а всеобщее простодушие и неискушенная доверчивость средних веков имеют свои преимущества. В просвещенное третье тысячелетие мне бы в лучшем случае посоветовали температуру измерить и холодный компресс на затылок. В худшем - вызвали «неотложку». А здесь - сказал человек, что видение ему было, значит - было. Чего уж там, дело обыкновенное. Сплошь и рядом происходит. Ежедневно и регулярно. Как реклама в новостях.
        - Это я понял сразу, как только ты о татарах заорал… - запорожец заботливо усадил меня под дерево, прислонил к стволу, а какая-то сердобольная молодица протянула флягу.
        - Спасибо… - во рту реально пересохло, как после марафона.
        Тьфу! Чуть не вытошнило. Кумыс, что ли? Ничего более отвратного в жизни пробовать не приходилось. Словно перебродившее неделю назад и «задохнувшееся» молоко, для «вкуса» еще и на нестираных портянках настаивали. Настоящая «живая» вода. Мертвого на ноги поставит.
        - Как болезного корежит-то… - с сочувствием произнесла та самая молодица. - Падучая у него, что ли?..
        - Уйди, ворона, - отмахнулся запорожец, - не каркай. Что именно привиделось-то, Петрусь?
        - Воды… - меня опять согнуло в сухом рвотном позыве. - Ради всего святого, дайте воды…
        Василий распорядился. Бабы подали. Обратно уже не ушли. Столпились вокруг, тихонько гомоня промежду собой. Ясное дело, меня жалели. Такая уж натура женская. Как бы самих жизнь ни била, а увидели страждущего и уже готовы… если не помочь, так хоть посочувствовать.
        Я сделал несколько жадных глотков, слегка массируя горло, периодически покашливая и произнося отдельные звуки и слога. Словно сам себе не верил, что снова могу говорить.
        - Ну? - подогнал более черствый и нетактичный Полупуд. - Хорош мычать. Рассказывай…
        - Татары…
        - Петро, не дури… - нетерпеливо дернул усом запорожец. - Это я уже слышал. Сказывай, как должно… Какими силами? Откуда и куда скачут?
        Вот как? Очуметь. Казак не просто верил в способность человека общаться с тонким миром и зреть в… пространстве, но даже требовал от медиума сообщить подробности, как от посланного в дозор наблюдателя.
        Ну, ладно… Я то что, я с превеликим удовольствием.
        Закрыл глаза, вспоминая увиденное в трансе, и, чтобы лучше сосредоточиться, крепче сжал в кулаке еще теплую чашку трубки… Картинка перед мысленным взором возникла неожиданно четкая, словно застывший на мониторе кадр.
        - Э-э… Сейчас, сейчас посчитаю… - чтобы не сбиться, я стал загибать пальцы, при этом не открывая глаз. - Два, три… восемь… десять… плюс еще три… плюс пять… Ага, вон там еще трое… нет, четверо. Вместе… ой, еще вот этих не посчитал… В общем, двадцать четыре… Две дюжины, - уточнил на всякий случай, вспомнив, что в эти времена, кажется, двенадцатеричная система исчисления была в ходу. - А скачут они…
        Похлопал ресницами, покрутил головой и снова закрыл глаза, повторно вызывая скриншот видения. Интересуясь не столько всадниками, сколько окружающим пейзажем. Увы, не так все просто. Ракурс не слишком удачный - перспектива не захватывает горизонта. Никакой привязки к местности…
        «Ну, и как тут сориентироваться?» - Я призадумался, продолжая сидеть с закрытыми глазами, внимательно разглядывая удерживаемую в воображении картинку.
        Никогда раньше не замечал за собою такой способности. Иной раз, буквально выйдя из кинотеатра или выключив комп, о чем только что просмотренный фильм толком вспомнить не получалось. Не говоря уже о лицах актеров или их костюмах. Интересно: у художников и писателей творческий процесс именно так происходит? А чего, прикольно. Закрыл глаза, «подсмотрел» нужную сценку в мельчайших деталях и знай рисуй или описывай в меру отпущенного таланта. Когда вернусь, надо будет обязательно попробовать. Рисую я как курица лапой, а грамоте обучен… Авось, чего и получится? Если вернусь…
        Стоп. Не отвлекаться. Вернемся к нашим бара… татарам.
        Отряд движется шагом. Лошади даже не вспотели. Лениво помахивают хвостами, отгоняя слепней. У первого всадника на голове какой-то странный, рыжеватый треух, отороченный сзади облезлым лисьим хвостом. Конь - чуть крупнее остальных, вороной масти. Такой черный, что даже тень отбрасывает гуще. Был бы такой под седлом у нашего «сюпрыза» - басурмане вообще на месте попадали б… от инфаркта.
        Хоп! О чем я сейчас подумал?.. Об инфаркте! Отвали, умник… Конь, седло… Не то… Тень! Вот именно! Куда она падает? Ага. И это значит, что если я вижу их в реальном времени, то…
        - Отряд движется с северо-востока.
        Для наглядности ткнул пальцем в нужном направлении. Чтоб наверняка, а не как у хрестоматийной блондинки в такси.
        - Две дюжины и с северо-востока… - повторил Полупуд. - А еще что-нибудь можешь прибавить?
        «Во дает, товарищ. Не только мед подавай, но еще и ложку… Хотя чего я кипешую? Это ж и в моих интересах… В одной лодке гребем… Сейчас поглядим с пристрастием. Кажется, было что-то странное в том всаднике, на что я не обратил внимания. Ну-ка… ну-ка… Ага, есть!»
        - Отряд ведет воин с большим шрамом через все лицо… На черно… на вороном коне.
        Я и договорить не успел, как Василий оказался рядом с Сафар-беем, схватил татарчука за воротник и рывком вздернул на ноги.
        - Ах ты ж песий сын! Обмануть вздумал? Да я полпуда соли съел раньше, чем тебя от титьки отняли! Вот такой шрам, Петро? - запорожец взмахнул ладонью наискосок, как бы перечеркивая лицо сына мурзы, и не дожидаясь ответа, еще раз встряхнул пленника. Тот только зубами щелкнул… - Не твой ли аталык[21 - Наставник (тат.).] Хасан ведет их?
        Татарин промолчал. Может, сказать было нечего, а может, просто растерялся. Полупуд реально страшен был в гневе. Не знаю, как вепрь, а медведь отвалил бы с дороги без разговоров. Даже когтями меряться не стал.
        - Ну что ж, - запорожец швырнул пленника под ноги. - Ты сам сделал выбор! Господь наш свидетель, я хотел по-доброму. А теперь - не обессудь, не заслужил. Охрим, Тарас! Вяжите басурмана покрепче и тащите ближе к костру. Только баб к нему не подпускайте… Убьют раньше, чем он заговорить успеет. А я еще спрос не закончил…
        - Нет! Стой, казак! - Сафар-бей не просто побледнел - позеленел. То ли от мысли о предстоящей огненной пытке, то ли от возможности оказаться в руках разъяренных гяурок. В чьем горе он виноват куда больше, чем уже растерзанные в клочья нукеры… Да, убивали и насиловали воины, но приказывал он.
        - Я не врал! Клянусь Аллахом! Чамбул ведет мой аталык. Но я не знаю, почему Хасан возвращается этой дорогой!
        - И я должен тебе верить?
        Сафар-бей открыл рот и… ничего не ответил. Только обреченно опустил голову. Любые заверения и клятвы всего лишь пустой звук между кровными врагами. Особенно если один из них правоверный мусульманин, а второй - христианин. А кроме слов у бека не было ничего. И юный эфенди, отлично это понимая, не стал унижаться пустыми заверениями. Что ж - достойно и убедительно. По меньшей мере для меня.
        - Подожди, Василий… Не торопись.
        - Ты еще что-то видел, Петро?
        - Нет. Что видел - все сказал… Думаю, Сафарбей не врет.
        Казак удивленно поглядел на меня. Не ожидал, что вмешаюсь? А почему? Успел привыкнуть к тому, что я все время молчу? Или с ходу записал в разряд тех, кто не имеет собственного мнения либо опасается его высказать. Это ты, брат Полупуд, зря. Я еще тот борец за справедливость. Замучаешься удерживать.
        Запорожец ждал. Все вокруг тоже настороженно притихли.
        Ну, правильно. Хоть я не враг, но и ничем не заслужил, чтобы мои слова на веру принимались. Хочешь убедить - обоснуй.
        - Не ты ли давеча говорил, что Тивильжанская переправа с прошлого года непроходимая?
        Василий кивнул.
        - Ну, вот Хасан в этом тоже удостоверился. Дошел… докуда он там дойти смог, и обратно повернул. Если дороги через Днепр все равно нет, зачем без толку болотами плутать? Да и ясырь здесь… Сам разве иначе бы поступил?
        О добыче я ловко ввернул. Этот резон был понятен всем. Даже пес не оставляет зарытую кость надолго без присмотра.
        - Да-да… именно так… твой товарищ сущую истину говорит, - вновь обретший надежду Сафарбей заторопился поддержать мою версию. Показалось - или в его взгляде мелькнула признательность? - Хасан верный слуга. Но, как всякий наставник, иной раз считает, что вправе ослушаться своего ученика. Он же старше, опытнее, мудрее.
        - Гм, может, и так… - Полупуд задумчиво почесал затылок. - Что ж, поглядим. Раньше чем с полдороги Хасан повернуть обратно не мог, а это двое суток - не меньше. Большего нам и не надо… Скажи, Петро, в твоем видении чамбул очень быстро скачет или как?
        - Нет, - это я мог утверждать с полной уверенностью, даже «не подглядывая» заново. - Шагом едут. Совсем не торопятся.
        - Это хорошо. Но все равно без обоза они движутся шибче, значит, и нам засиживаться нечего. Эй, бабоньки! Давайте угощайте уже казаков, чем бог послал, и будем в дорогу собираться. Не знаю, как вы, а мне судьбу второй раз испытывать неохота. Охрим! Пленника тебе с Тарасом поручаю. Берегите бека пуще ока. Если татары все же обоз нагонят - глядишь, мы ценой его жизни свободу себе выторгуем. Как думаешь… эфенди - пристанут твои воины на такой обмен?
        - Хасан умрет, если я прикажу… - заносчиво ответил тот, не заметив насмешки в голосе казака. - Велю, и все они сами себя свяжут и аркан на шею наденут. В обмен на мою свободу.
        Судя по уверенности в голосе, бек ни на секунду не сомневался в том, что говорил. М-да, хорошо, что я не мусульманин. Дисциплина, порядок и все такое - это, конечно же, неплохо. Лучше анархии и волюнтаризма. Но и «цо за бардзо - то не здрово»[22 - Излишек вреден (пол.).].
        - Вот как? - хмыкнул казак. - Ну, ну… Поглядим, посмотрим.
        - А куда пойдем-то, Василий?
        Бывшие пленницы не торопились к казанам с парящей похлебкой. Сходились ближе, теснее и с надеждой глядели на запорожца. Единственного, кто мог сейчас позаботиться о них. Защитить.
        - Разве не домой нам возвращаться надо?
        - Нет у вас сейчас дома, бабоньки… - сокрушенно развел руками казак. - Село татары дотла пожгли. Только пепелище осталось. Да и не проведу я вас без помощи столько миль[23 - Старая русская или старорусская 1 миля = 7 вёрст = 7467,6 м.] по Дикому Полю… Любая самая малая ватага харцызов или басурман снова повяжет всех. Или - побьет. Иное мыслю… Знаю я здесь, неподалеку местечко укромное. В былые годы наш курень сюда на промысел ходил. Правда, годков пять как туда никто не заглядывал… но место хорошее. Большой остров в плавнях… Если придется - даже зимовник обустроить можно. Туда и мы двинемся… Там вас не то что татары - сам нечистый не отыщет. Да…
        Василий глядел и говорил уверенно.
        - Я тем временем на Низ метнусь… За подмогой. Мужьями вашими и братьями… кому смогу, кто не в походе, весточку отправлю. С Божьей помощью за месяц-полтора и управлюсь. А когда соберемся все вместе - тогда и решите: как вам жить дальше? Домой возвращаться или на другом месте новый Свиридов угол закладывать… А пока, бабоньки, подсаживайтесь к казанам да набивайте брюхо доверху. Не жалейте. Аж до самого завтрашнего утра к тому месту идти будем. Без дневки и ночлега…

* * *
        Василий как в воду глядел. Сперва заголосила одна молодица… Потом к ее причитаниям присоединились и те бабы, что поначалу кинулись успокаивать подругу. А дальше словно пожар или паводок - плач и стенания хлынули вдоль обоза, накрывая его сплошным протяжным воем-стоном, в котором уже не разобрать отдельных слов, а слышится только безумное горе и сетования на бесталанную, жестокую судьбину.
        Радость от неожиданного освобождения, как и ярость отмщения, понемногу улеглись, суета сборов тоже осталась позади - и сердца бывших невольниц снова сдавила боль утраты… Особенно жгучая от понимания собственного спасения и невозможности воскрешения мертвых. Осознание того, что эта разлука навек и никогда уже не будет по-прежнему…
        Честно говоря, у самого в глазах защипало и запершило в горле.
        Безутешная скорбь женщин ощущалась как собственная… Да и как иначе? Хоть и не после татарского налета, но я тоже осиротел - в одночасье потеряв и дом, и всех близких. А то, что отец с матерью живы - просто находятся в другом мире, - сути не меняет. Ведь по христианским традициям, да и всем остальным тоже, с умершими прощаются не навсегда. И одному Создателю ведомо, у кого больше шансов: у покойников - воскреснуть, или у меня - вернуться в свое время?
        В общем, настроение и так не слишком радостное, теперь и вовсе в глухой минор скатилось. Не зря говорят, что безделье - кратчайший путь к безумию. Да уж… Как ни хорохорься и ни утешайся мыслью, что о таком приключении можно только мечтать - одно дело, экстрим-тур… пусть самый рисковый и длинный, другое - когда приговор пожизненный, без права переписки и обжалованию не подлежит. Хуже только полная безвестность.
        Я придержал лошадь, намеренно желая немного отстать от обоза. Плач не вопли, на расстоянии не так слышен. И меньше жалобит. А раскисать и начинать себя жалеть последнее дело для мужика. В любой ситуации…
        - Ты чего, Петро? - тут же оглянулся Полупуд. Видимо, догадался по выражению моего лица и прибавил, отводя взгляд: - Тоже верно! Нечего всем одним стадом плестись… Не валка, а прости Господи… Забирай вправо, объедем кругом дозором. А то знаешь, как оно бывает… Поджидаешь беду с одного боку, а она - падлючая, тем временем совсем с другого краю куснуть примеряется. И разрази меня гром, если неправду говорю.
        - Ну да… Знал бы, где упадешь - соломы подстелил бы… - машинально ответил я в тон казаку другой народной мудростью. Давно подметил: если нечего сказать по существу, поговорки и цитаты сами на язык запрыгивают. Потому как мудрый «копит золото» молча, а остальные торопятся его напоказ выставить.
        Запорожец кивнул, но, видимо, придерживался такой же думки и продолжать умный разговор не стал. Послал коня шенкелями вперед (а проще говоря - стукнул коленями), и тот, неожиданно покорно, потрусил рысью, забирая в степь.
        Дозором, значит, дозором… Да хоть наблюдателем за самолетами. Главное, - отъехать подальше.
        Наездник, к слову сказать, из меня так себе. Спасибо отцу и его сослуживцам, не совсем «собака на заборе», но если сложить вместе время, проведенное в седле, включая детские годы, отрочество и даже часть университета, то и одной полной декады не наберется. Что, естественно, не могло остаться незамеченным.
        С самого начала, глядя, как «ловко» я взгромоздился на доверенное мне личное транспортное средство мощностью в одну лошадиную силу, Полупуд только крякнул. Впрочем, от комментариев запорожец воздержался. Видимо, «монастырское» воспитание объясняло и эту грань моего всестороннего, гм… недоразвития. Но, судя по нахмуренным бровям казака - не оправдывало. И будь в обозе хоть кто-нибудь еще из мужчин, даже хлопец старше десяти лет, управлять бы мне волами, а не на воинской службе состоять.
        К счастью, кроме приставленных к беку Охрима с Тарасом, прочей ребятне можно было только вожжи доверить. Да и то - воловьей упряжки. Самому старшему из хлопцев, захваченных людоловами в деревне, едва восемь годков миновало. Младшему - шесть. А по неписаным казацким законам в дозор одному нельзя. Один в поле не воин. Прилетит вражеская стрела - даже тревогу поднять не успеет. Так что выбирать Василию, кроме меня, было не из кого. А на безрыбье…
        Зато сам он в седло не запрыгнул - взлетел. По-змеиному быстрым и слитным движением. Причем лошадь как бы даже и не заметила прибавившегося веса. Стояла смирно и только глаз скосила. Мол, что новый хозяин прикажешь? Шагом пойдем или сразу вскачь, галопом помчимся?
        Указав кнутовищем вознице первой телеги направление, запорожец пропустил обоз мимо и вернулся ко мне.
        - Слышь, Петро… - начал не совсем уверенно. - Не в сечевых правилах новику допрос учинять - захочет человек, сам обо всем расскажет.
        Дела его важнее слов, но - коль уж нас доля свела вместе, позволь все же спросить?..
        Полупуд дождался моего кивка и продолжил:
        - Можешь объяснить, откуда ты такой несуразный выискался? Вот гляжу я на тебя - и, право слово, диву даюсь… Ничегошеньки как следует не умеешь. И в то же время - вижу: знаешь, что и когда надлежит делать. Но как не своими руками, а будто с чужих слов запомнил…
        «Знал бы ты, друг Василий, насколько точно подметил, сам бы удивился. Потому что я реально обо всем, что сейчас делаю, знаю либо из книг, либо из телевизора… И только самую малость - такую как костер разжечь без спичек или как лошадь оседлать - освоил в вылазках на природу. Когда отец приезжал в отпуск и вытаскивал нас с матерью, как он выражался, воздухом подышать».
        Вот только, именно правду, которую говорить сладостно и приятно, я казаку рассказать не могу. Дикое Поле не обезумевшая от охоты на ведьм Европа, но и здесь разных колдунов-демонов вряд ли хлебом-солью привечают. Немедленно топить или жечь меня, скорее всего, не станут, зато отношение изменится - и к гадалке не ходи. Был хоть и ущербным, но своим… Стану - чужаком. Непонятным, непредсказуемым, а от того таящим в себе опасность. И на доверие, права не имеющим. Невзирая на заслуги… По меньшей мере, пока на все стопитсот процентов не докажу свою лояльность.
        Пришлось ограничиться пожиманием плеч и сокрушенным покачиванием головы. Удрученность даже изображать не понадобилось, само собой получилось. Вину-то свою перед запорожцем я по-настоящему чувствовал.
        - Не знаю, Василий… Ничего не помню… Ни где жил, ни что делал… Ни как здесь… вернее, у той вербы, на берегу реки, ну, где тебя… - тут замялся, неправильно это. Получается, что намеренно напоминаю о услуге, ему оказанной. - В общем, верь - не верь, а не кажи: брешешь… Порой щелкнет что-то в голове… Возникнет смутное видение… Но пока соберусь присмотреться повнимательнее - глядь, а уже и нет перед глазами ничего. Было - не было?.. Словно марево мелькнуло и пропало. Поди разбери, что там почудилось…
        - Да, хлопец, видать, крепко тебя по макитре приложили… - посочувствовал запорожец и тут же прибавил веселее: - Ну, ничего. Не бери в голову… Не так страшен черт, как его малюнок. Давно ли немой был - а вот уже вспомнил, как разговаривать. Глядишь, со временем и остальное образуется. Ан нет - и это не беда. Обучишься заново. Была бы охота…
        Запорожец подмигнул.
        - И не тушуйся, Петро. За порогами народ тертый да битый… всякое да разное видали. Так что Сечь-матушку даже седобородым новиком не удивишь, не то что парубком. Тем более таким геройским.
        Полупуд помолчал немного, поигрывая поводом, и неожиданно прибавил:
        - А знаешь что, Петро… Я не позабыл, кому жизнью обязан… Так что, если не возражаешь, приставай ко мне в казацкую науку. Обучу всему, что сам умею. Задаром, без услужения. Как младшего брата… Согласен?
        Глядя в честное, открытое лицо казака, видя его искренние глаза, мне непроизвольно подумалось: как же много люди растеряли по пути цивилизации. Да спаси я от смерти какого-нибудь современника, особенно из богатеев - зуб даю, большинство даже спасибо не сказали бы. Максимум - денег сунули. Если еще окончательно на паранойю не подсели. А то, вполне реально, вместо благодарности заимел бы нешуточный менингит от евойной службы безопасности. Типа, кто подослал? С какой целью в доверие втираешься? А там включилось бы золотое правило спокойной жизни всех «властьимеющих» и тех, кто им ее обеспечивает: «Нет человека - нет проблемы».
        Какое уж там, к чертям собачьим, сочувствие чужой беде и дружеская помощь? Вот и проходят люди мимо лежащего на тротуаре человека, а то и вовсе перебегают на противоположную сторону улицы, потому что доброе дело наказуемо и милосердие может выйти боком.
        - Спасибо… Василий. Я буду старательным учеником. Обещаю, если скажешь: «Ничего, ничего, не тревожься, спи дальше…», или «Садись, Петро, пообедай», - дважды повторять не придется.
        Ну да. Я же тоже из будущего. Просто и искренне «спасибо» сказать мне западло. Непременно надо повыеживаться. Лишний раз независимость продемонстрировать.
        Какое-то время Полупуд обдумывал мои слова, а потом крякнул и пригладил ладонью усы.
        - Зух! Будут из тебя люди… Как завернул, псяюх… Садись, пообедай… Чтоб мне полпуда соли без хлеба съесть, ежели славный казак из этого желторотика не выйдет! Если только вошь не загрызет и не затопчет!.. Хе-хе…
        Василий наверняка прибавил бы еще какую-нибудь казацкую прибаутку в том же духе, если б неподалеку не раздался трубный рев крупного животного. Такой громкий и протяжный, что перекрыл женский плач. Мгновенно заставив всех притихнуть.

* * *
        - Тур?.. - несколько удивленно произнес запорожец, приподнимаясь в стременах и вглядываясь в колышущееся море трав. - Черт! Неужто какая-то из наших буренок в охоте? Как же он почуял?
        Полупуд наслюнявил палец и поднес руку над головой, определяя направление ветра.
        - Ну, точно… Как раз туда веет, зараза. Только этого нам и не хватало.
        Подтверждая правильность догадки Василия, из стада послышалось хриплое мычание коровы. И тур немедленно заревел в ответ. Громко, требовательно и, что важнее, существенно ближе. Хотя самого животного среди высоких, вровень с седлом, стеблей ковыля, чернобыльника, полыни и других степных трав видно еще не было.
        Тур…
        Я порылся в памяти и припомнил, что читал о степном исполине, в моем мире уже ставшим ископаемым. Поскольку при посильной помощи человека это животное - предок нынешнего поголовья БРС - окончательно вымерло в начале семнадцатого века.
        Кстати, вот и первая временная вилка нарисовалась…
        Когда была официально зафиксирована кончина последнего экземпляра, точнее вспомнить не удалось. К тому же мне вполне мог попасться и нелегал, избежавший статистического учета… Или мигрант из неохваченных цивилизацией мест. Ну а без шуток - если туры все еще «бороздят просторы украинской степи», значит на дворе максимум первая половина этого самого XVII столетия. А первая Сечь - Томаковская - была заложена во второй половине шестнадцатого века. К сожалению, опять-таки по официальной версии… Такой вот разброс.
        Но об этом можно и после покумекать, поскольку, помимо условной даты смерти этого вида млекопитающего парнокопытного, я вспомнил, что тур был весьма опасным и свирепым животным. Взрослый самец - это не только ценный мех (ха-ха), но и два метра в холке, полторы тонны сплошных мышц и длинные, острые рога. Причем, несмотря на внушительную массу, тур двигался очень быстро. На коротких дистанциях легко догоняя лошадь… даже без всадника. И, если верить очевидцам, подхватив коня на рога, мог зашвырнуть его на дерево. Так что в круге средневековых любителей острых ощущений охота на тура считалась гораздо опаснее, чем на медведя…
        Я сказал «был»?!
        Мощная черно-бурая спина вспорола травостой метрах в пятидесяти правее от нас, уверенно держа курс на обоз. Ведомый запахом и инстинктом, бык двигался напрямик, точно удерживая цель, как магнитная торпеда или атакующая акула. Но вот на какой-то миг ветер сменил направление, и тур остановился. Фыркнул раздраженно, поднял голову, принюхиваясь, - и над травами показались устрашающих размеров рога. По полметра в каждом… не меньше. Даже если у страха глаза велики. И не разведенные в стороны, как у домашних быков или буйволов, а нацеленные вперед. Боевые вилы, а не рога.
        - Ой, не вовремя его нелегкая принесла… - недовольно проворчал Полупуд, приподнимаясь в седле и внимательно оглядывая животное. - Здоровый бугай… Наделает беды, если до обоза доберется… Надо как-то отогнать… - казак вынул из сагайдака составной лук, тот самый, отнятый у бека, проверил натяжение тетивы и недовольно поморщился. - И это еще самый лучший… Эх, мушкет бы сюда. Хоть с одним зарядом… - потом вспомнил обо мне. - Слышь, Петро, ты не суйся. Давай вон к бабам… От греха подальше… С туром шутки плохи. И «Отче наш» промолвить не успеешь, как к ангелам отправишься. Или куда там тебя святой тезка определит.
        Рев зовущего самку быка встревожил и женщин. Что такое разъяренный бык, деревенским жителям объяснять не надо. Позабыв о горе и слезах, девки и молодицы перебрались на противоположную сторону обоза, встав под защиту телег и флегматичных волов. Я, в общем, тоже был не против заныкаться куда подальше от дикой зверюги… но присоединиться к бабам… Счас! Извини, Василий, но ты не прав. Прячась за телегой от каждой напасти, казаком не станешь.
        Пользуясь тем, что запорожец больше не обращает на меня внимания, я потихоньку двинулся следом за ним, держась левее, чтобы взять тура в вилку. Из общего развития я знал, что животные всегда атакуют ближайшую цель и выбирать не любят. Поэтому какое-то время пребывают в растерянности. И такая маленькая хитрость могла дать казаку лишние секунды для прицеливания или для дополнительного выстрела.
        Учуяв приближение всадников, огромный бык на какое-то время замер, поводя головой. Длинные изогнутые рога тура, более темные и хорошо видимые на серебристо-сером фоне трав, напоминали наклоненную вперед рамку радиолокатора, ловящего устойчивый сигнал. Вот он повернул голову в мою сторону, потом - нацелился на запорожца. Но тут «гулящая» корова снова призывно замычала, и тур, позабыв о людях или посчитав их неопасными, двинулся на зов плоти. Прибавляя в скорости с каждым шагом…
        Расстояние до обоза не позволяло дольше медлить, полминуты, минута - и будет поздно. Поэтому Василий громко свистнул, привлекая внимание тура, пришпорил коня и понесся быку навстречу, немного забирая вправо. Метров на пять, не больше. А как только поравнялся с животным, выпустил в него, одна за одной, две или три стрелы…
        Тур взревел от боли и, с удивительным для такой махины проворством, почти не теряя скорости и времени, развернулся в сторону врага. Я даже сообразить не успел, как это произошло. На той же корриде нападающий на тореадора бык, после промаха, бежит по инерции чуть ли не до противоположного края арены и только там, после продолжительных раздумий, изготавливается для повторной атаки. А здесь все произошло практически мгновенно.
        Сухое пощелкивание тетивы, короткий рык боли… и огромный, разъяренный зверь уже атакует врага. В скорости не уступая галопирующему коню.
        Отпустив поводья, Василий развернулся в седле и продолжал стрелять. Но, похоже, особого вреда это туру не причиняло, бока он не подставлял, а в наклоненный лоб метить, что из рогатки по броне танка щелкать. Там и кувалдой надо знать куда треснуть, чтоб результат был… Зато расстояние между всадником и ним сокращалось буквально на глазах.
        Оставшись без управления, и подсознательно ища спасения у людей, конь запорожца не стал убегать в степь, а заложил широкую дугу, упирающуюся в обоз. И… по счастливой случайности пролегающую мимо меня…
        Счастливой, поскольку и я заимел шанс принять посильное участие в охоте…
        Свой первый и последний лук я держал в руках примерно в семилетнем возрасте. Он был изготовлен из вербовой ветки и рыболовной лески, стрелял вырезанными из камыша стрелами и предназначался для войны с лягушкам в пруду. Татарский лук, которым меня вооружил Василий, был куда тяжелее и туже. Но принцип действия тот же… Да и цель крупнее раз в сто. Именно это обстоятельство и подвигло меня на то самое геройство, которому поем мы песню.
        Ясен пень, что с такой стрелецкой подготовкой в конкурсе на лучшего Робин Гуда я бы участвовать не стал, а попасть в тушу габаритами три на два, даже несущуюся во весь опор, с расстояния в шесть-семь метров можно попытаться.
        В общем, изготовился в меру разумения и, когда черно-бурая махина поравнялась со мной, спустил тетиву. Получил по пальцам… и, конечно же, забыв о необходимости взять упреждение, промахнулся… Почти.
        Мне повезло дважды. Во-первых, вытащенная наугад из колчана стрела оказалась не бронебойной, а режущей - с листообразным наконечником. Во-вторых, по той же счастливой случайности она не попала в бок туру, поскольку вряд ли нанесла бы ему хоть сколь-нибудь существенный вред. Зато очень удачно чиркнула по копчику… В том самом месте, где начинается хвост. Может, у быка там была старая, незажившая рана, а может, место такое, особо болезненное, я не ветеринар, не знаю, - но огромный зверь издал то ли булькающий, то ли икающий звук и остановился, зарываясь в землю передними ногами. А в следующее мгновение в мою сторону повернулась морда разъяренного животного…
        В благообразного старичка с нимбом над головой, восседающего на облаке, чинно свесив ножки, я, как и большинство ровесников, никогда не верил. Зато теперь, глядя в налитые кровью и ненавистью глаза тура, нацеленные на меня рога, пышущие паром ноздри и слетающие с губ желтоватые хлопья пены, понял - церковь не врет: дьявол существует. И сейчас он подхватит меня на эти вилы и утащит прямиком в Преисподнюю. Чтоб не богохульствовал и лез куда не просят. Сказано: «в обоз к бабам», вот и нечего…
        В общем, как гласит мудрость: всякое доброе дело непременно наказуемо.
        Мой конь, кажется, тоже мнил себя большим грешником и ада опасался всерьез… Потому что даже не заржал - закричал от ужаса и ломанулся прочь со всех четырех копыт, не дожидаясь, пока недотепа-всадник соизволит очнуться и отдать команду. Да так резво, что едва не выбросил меня из седла.
        Поводья были отпущены раньше - мешали стрелять, а теперь за ними последовал и лук. Осознавая, что моя жизнь сейчас зависит только от скорости коня и крепости рук, я прильнул к лошадиной шее, вцепившись в гриву так крепко, как только мог и заорал что блаженный:
        - Выноси, родной! Давай! Пошел! Пошел!.. - или как-то так.
        Вряд ли татарский конь понимал разговорную русскую речь, но от того, что я вопил ему прямо в ухо, ходу все же прибавил. Хотя, казалось бы, куда больше. Я даже не представлял себе, что лошади могут мчаться с такой скоростью. Земля под копытами мелькала с головокружительной скоростью.
        Тур, поняв, что этот враг от него уйдет, еще раз громогласно и разочарованно заревел, взрыл копытом землю и развернулся к предыдущей цели…
        Мгновенно оценив ситуацию, Полупуд, словно был готов к моим действиям заранее, не теряя ни секунды, остановил коня и, используя неподвижность зверя, неторопливо прицелился.
        На этот раз попал, как надо. Острая, будто шило, предназначенная для пробивания стальных панцирей бронебойная стрела вошла точно в правый глаз зверя… А когда тур, обожженный болью, чуть дернул мордой, вторая стрела словно выросла рядом с первой. Только в левой глазнице…
        Степной исполин издал жалобное мычание, зашатался на подгибающихся ногах, захрипел и рухнул. Так, что земля загудела. Потом завалился на бок и забился в предсмертных конвульсиях, сминая травы и вздымая клубы пыли.
        Конечно же, об этом я узнал позже, а пока все мои усилия были сосредоточены на том, чтоб удержаться на спине бешено галопирующего коня. А когда я все же сумел взять бразды в свои руки и кое-как справился с этой задачей, то понял, что злоключения мои на этом не закончились.
        Смертельно испуганная лошадь, что называется, закусила удила и понесла. Не разбирая дороги. Лишь бы побыстрее и подальше. И, как часто бывает в жизни, убегая от одной опасности, конь сломя голову мчался навстречу другой… Стене из тяжело груженных телег. Налетев на которые, скорее всего, расшибся бы насмерть. И меня приложил бы не хуже. Может, и без летального исхода, но как минимум с множественными ушибами и переломами.
        Опытный наездник, наверно, сумел бы совладать с конем, обуздать, успокоить… Направить в сторону. Но как именно все это проделать - я не имел ни малейшего понятия. Все попытки как-то управлять движением, используя поводья и колени, не производили на лошадь нужного впечатления. Наоборот, похоже, эти сдавливания она воспринимала как посыл и пыталась бежать еще быстрее. А до обоза уже оставалось всего несколько десятков метров.
        И тут я вспомнил, как отец рассказывал, что лошади близоруки и поэтому очень пугливы. Шоры им для того и надевают, чтоб они не шарахались от каждого непонятного предмета. Поэтому, если ничто не помогает успокоить напуганную лошадь, лучший способ - «ослепить» ее, накинув на голову плотную ткань.
        Ни плотной, ни какой любой другой ткани у меня под руками, разумеется, не было. Так что пришлось использовать единственный доступный способ. Я снова бросил поводья, подался вперед и, как при игре в жмурки, закрыл коню глаза ладонями.
        Отец сыну плохого не посоветует…
        На неожиданно свалившуюся тьму конь отреагировал соответственно - замер как вкопанный. Ну, а я, согласно не только законам Мерфи, но и обычным - физическим, понесся во весь опор дальше. Кувырком через голову. В том числе свою собственную.
        Глава пятая
        Поговорка о том что утро добрым не бывает, из-за банальности и затасканности, актуальности не утратила. Господи, это сколько надо было выпить?.. Нет - не так… Как же надо было надраться, чтобы в мозгах несмолкаемо шумела целая Виктория Ниагаровна, а голова буквально раскалывалась на отдельные части. То есть она пока еще сохраняет видимость единства, но если я вздумаю оторвать затылок от подушки - задняя часть черепа откажется исполнять решение центра и останется почивать на наволочке.
        Хорошо хоть репетиции сегодня нет. Потому что на пары забить не проблема, а вот нарисоваться в таком виде в районе деканата - стопроцентный приговор без права на обжалование.
        Вообще-то в моей альма-матер за всю ее историю еще не наблюдалось случая отчисления студента с четвертого курса, но зачем рисковать здоровьем, создавая прецедент? Нет уж… Нормальные герои на рожон не лезут, а обходят универ стороной.
        Кажется, в числе прочих тостов мы пили за то, чтобы наши желания совпадали с нашими же возможностями. А единственное желание, ради которого я сейчас готов на подвиг - запотевшая банка пива, томящаяся в холодильнике. И сдерживает меня от решительного насилия над организмом единственная крамольная мысль, от которой начинает учащенно биться сердце, а тело покрывается липким потом: «Что, если я вчера вылакал все и ничего не оставил на похмелье?!»
        - Вот уж воистину, заставь дурака Богу поклоны бить, так он об пол лоб расшибет…
        Ворчливый голос запорожского казака Василия Полупуда я безошибочно мог различить даже с закрытыми глазами и шмелиным роем в голове.
        Значит, с мечтами о похмелье после студенческой вечеринки придется попрощаться. Жаль… А ведь все мои предыдущие приключения с попаданием в прошлое могли оказаться всего лишь белой горячкой. Делириум тременс, так сказать. Увы мне, увы - не получилось соскочить…
        Сделав титаническое усилие, я разлепил тяжеленные, будто сделанные из жерновов, веки и вздохнул. В этот раз не только мысленно.
        Василий сидел рядом, по-турецки скрестив ноги, и дымил трубкой. Почти равнодушно. В сравнении с прошлым разом, когда он единолично пытался заменить мне родную мать и Карлсона.
        - Очнулся? Вот и славно… А скажи мне, Петро: это в бурсе такую хитрую штуку придумали или аж в семинарии?.. Какую? А такую, что ежели при каждом подходящем случае биться головой о что-нибудь твердое, то в ней непременно ума прибавится? Или ты сам такой сообразительный? Чего молчишь? Говорить-то хоть не разучился? А то с тебя станется…
        Шутит. Остряк-самоучка… Значит, со мною все в порядке. Запорожец, конечно, едкий на язык, как щелок, но будь у меня серьезная травма - он так беспардонно не подтрунивал бы. Дело за малым - вспомнить, что со мной случилось на этот раз. Вот только шмелиный рой никак не унимается, и ни одной здравой мысли пробиться сквозь их гул пока не удается. Спасибо Полупуду, подсказал…
        - Ну, вот скажи: какого рожна ты за мной поперся? - продолжал ворчать запорожец. - Думал, тур увидит, как ты в седле держишься, и со смеху помрет?
        - Тур… - я вспомнил огромного степного исполина, едва не наколовшего меня на рога, и сделал попытку приподняться, несмотря на то что тело возмущенно застонало каждой зашибленной мякотью и каждой косточкой. Стона, правда, сдержать не удалось. - Ох-х… Ё… Как болит всё. Он что, догнал меня?
        - Не, не успел… - казак мотнул головою, указывая мне за спину. - Там лежит… Удалась твоя затея… Везучий ты, как… - Василий не нашел подходящего сравнения и неопределенно взмахнул рукой с трубкой. - Бык так удивился, что встал словно вкопанный. Грех было промахнуться.
        - Ох, и здоровенная ж скотина… - Дышащая дикой злобой морда степного исполина снова возникла перед глазами.
        - Точно, - согласился Полупуд, пыхнув трубкой. - И ты супротив него что куренок. А меня не послушался и в бой полез… Почему? Ты что, бессмертный?
        - Может быть… - не понимая, куда Василий клонит, решил отшутиться. - Откуда мне знать? Я же ничего не помню.
        - Вот-вот… Ничего толком не умеешь, ничего не помнишь, а жизнь мне спасаешь уже во второй раз. Прям ангел-хранитель.
        Запорожец глядел серьезно, и очередная, просившаяся на язык шутка осталась невостребованной. Есть вещи, над которыми не стоит насмехаться. Никогда. Если не хочешь потерять друга.
        - Сам поднимешься или помочь? Падение с лошади не самая страшная беда, что может случиться с казаком, но всяко бывает.
        И опять я промолчал. Вместо ответа, сопя и скрипя зубами, сперва встал на карачки, а там и на ноги взгромоздился. Ощущая себя последней развалиной. Зато, несмотря на усилившуюся качку, в вертикальном положении «белый шум» в мозгах существенно поутих.
        - Вот и славно, - казак выколотил трубку о подошву сапога, привычно растер ладонью упавшие на землю угольки и пружинисто вскочил. - Пошли… ангел. Поглядишь на поверженного сообща супостата.
        Идти, правда, никуда не пришлось - только развернуться кругом. От резкого движения меня так мотнуло, что пришлось ухватиться за Полупуда. И «морская болезнь» проснулась. К счастью, обошлось…
        - Эк тебя, - вздохнул запорожец.
        - Подумаешь, - проворчал я. - Банальное головокружение от успеха. Слава, она такая. Не одному мозги набекрень сбила…
        Запорожец многозначительно хмыкнул, но промолчал.
        Метрах в десяти от нас, над тушей убитого животного трудились Охрим с Тарасом и… плененный бек. Причем, насколько я мог судить, за старшего в этом деле был татарин. Именно Сафар-бей заправски орудовал кривым ножом, а оба крестьянина беспрекословно помогали ему. Охрим оттягивал подрезанную шкуру, чтобы забойщику было удобнее свежевать тура, а Тарас, пыхтя от натуги, тащил за рога к стоящей рядом телеге отрезанную голову. Парубок выглядел крепким, так что, судя по прилагаемым усилиям, весу в голове степного исполина было никак не меньше трех пудов.
        Я с удивлением поглядел на запорожца. Если я что-то не перепутал, то мы, кажется, спешили. А разобрать такую тушу дело не одного часа. Присутствовал как-то в деревне при процессе превращения свиньи в мясные изделия. Точно не помню, но не меньше часа провозились. Так в той хрюшке и было-то всего центнера полтора, а здесь… раз в десять больше.
        - Не бросать же столько мяса… - правильно понял мой взгляд Василий. - Оно, конечно, жесткое как вожжи, но голод не тетка… Если провялить как следует, да проварить подольше - ближе к весне еще спасибо скажут. Да и шкура в хозяйстве сгодится. Не хочу загадывать, но боюсь, девонькам нашим зазимовать в плавнях придется… - Полупуд помолчал, давая мне время осознать услышанное.
        Не скажу, что проникся. Но в целом малоприятная картина. Особенно, как ее Джек Лондон описывал. Здесь, не там… Но мороз и нехватка провизии…
        - А из-за спешки пришлось беку поручить, - продолжал Василий. - Лучше него это дело никто не спроворит. Каждый татарин - прирожденный живодер.
        - Доверяешь?..
        - Я, может, и не самый умный на ярмарке, но и не последний дурень в селе… - хмыкнул запорожец. - Сафар-бей поклялся головой пророка Магомета, что не сбежит и ничего супротив нас замышлять не станет. А для муслема, особенно для совершившего хадж - это одна из самых священных клятв. И тому, кто ее нарушит, не видать райского сада и гурий как собственных ушей.
        «Фантастика! - я даже головой мотнул. - Смертельные враги верят один другому на слово. Расскажи кому в моем времени, обхохочутся. Еще и прибавят, что-то типа: “Страна непуганых идиотов»” или “Лохов учить надо” и влет подкинут с десяток идей, как с этого прибыток поиметь. У нас же друзья-товарищи, сообща нахлебавшиеся лиха от наездов и слопавшие вместе не один пуд соли, подписав кучу бумаг, проверенных юристами и заверенных нотариусами, каждый день и час ждут от партнера подвоха. А то и киллера… если запахнет реальными деньгами. М-да… В том ли направлении мы движемся, господа-товарищи? Уверены, что развитие цивилизации стоит потери таких моральных качеств?»
        Жаль, вопрос мой останется без ответа. Потому как и задать-то его некому. Ни сейчас и здесь, ни в той, прошлой жизни. Которая будущая… И, откровенно говоря, с каждым днем, прожитым в прошлом, нравится мне все меньше.
        - Как на Сечь отправимся, рога с собою возьмем… В предместье живет Максим Хрущ, резчик - золотые руки. Он нам из них что ни захотим смастерит. Хоть кубок для меда, хоть пороховницу. Или сигнальный рог… Станешь атаманом - будешь его ревом казаков в бой посылать.
        - Все шутишь…
        - И в мыслях не держал… - серьезно ответил Полупуд. - Вот только имя тебе надобно казацкое дать. Как по обычаю полагается. Хорошее прозвище - и такое, чтобы братчики не возражали.
        Он замолчал, задумался… Я слегка запаниковал. Имя, если что, и сменить можно, а кличка - это навсегда. Не смола. Пристанет - не отдерешь.
        - Трясило?.. Хмель?.. Сулема?.. Сагайдачный?.. О… Есть! Когда расскажу хлопцам, нашу историю, думаю, согласятся… Так что, новик Петро, роду и звания неизвестного, отныне и покуда казаковать станешь - зваться тебе Петром Ангелом.
        Василий прищурился, как бы примеряя на меня прозвище. Как лежит… Не жмет ли в плечах, не обвисает…
        - А что, неплохо звучит. Куренной атаман войска Запорожского Низового Петр Ангел! - Василий слегка толкнул меня локтем в бок. - Чего замер, как истукан? Кланяйся крестному в пояс и благодари, пока не передумал! Ну, и магарыч с тебя, само собой, полагается. За такое прозвище - ведро, не меньше. Как только до ближайшего шинка доберемся.
        Я дважды просить себя не заставлял. И в самом деле поблагодарить не грех. Не Криворучко какой-нибудь или, к примеру, Беспамятный… Не говоря уже о таких, сохраненных молвой, «знатных» прозвищах, от которых краснели даже бывалые писари, занося казака в реестр, а сечевые попы истово крестились и отказывались поминать в святцах.
        - Спасибо… батька… Василий.
        Я не был до конца уверен, но, кажется, на Запорожье именно так казаки величали атаманов, а ученики - своих наставников и крестных. Судя по тому, что Полупуд не удивился - угадал.
        - А дозволено ли будет и мне тебя спросить?
        - Можешь… Но на будущее запомни, Петро, одну мудрость: меньше спрашивай - больше приглядывайся да слушай. Тогда и выучишься всему, и за умного сойдешь.
        От такого совета впору промолчать, но любопытство не только кошку сгубило и девицу Варвару без носа оставило. У меня тоже свербело.
        - Василий, а который год нынче? Чтоб запомнить дату крещения…
        - Год? - Полупуд взглянул на меня с удивлением. - Петрусь… Не, я понимаю, что ты в голову ушибленный, но скажи: я сильно на попа похож? Или на писаря? Божий год, какой же еще. Как и день… Но если очень надо - в Сечи спросим. Надеюсь, мы туда еще этим летом доберемся.
        Нескладно получилось. Мог бы и сообразить, что календари сейчас не в каждой избе в простенке висят. Ни «японские», ни отрывные. Надо срочно тему менять.
        - Да. Брякнул, не подумав. Вообще-то я о другом хотел… Скажи, а тебя почему Полупудом нарекли?
        Запорожец пригладил темно-русый чуб и усмехнулся.
        - По правде говоря, доподлинно не ведаю, но крестный сказывал, будто чумаки выменяли меня в таборе за полпуда соли. Видели: младенец не цыганской крови, в богатых пеленках… вот и подумали: может, где в пути им родная мать встретится? Но раньше возле казацкого стану заночевали. В том году казаки у княжеского замка, что на Малой Хортице, еще куреня ставили… На новое место перебрались, когда мне уже двенадцать миновало.
        Василий продолжал рассказывать, но дальше я уже слушал вполуха.
        «Стоп! Вот тебе, товарищ путешественник во времени, еще одна точка отсчета! Малая Хортица, говоришь?.. Насколько я помню - после гибели князя-атамана Байды-Вишневецкого казаки ушли из его земли и поселились на острове Буцкий[24 - От «буць» - «беглец».], он же Томаковка. И там казацкая крепость простояла до зимы девяносто третьего года. Одна тысяча пятьсот, разумеется… Когда ее сожгли татары… После чего Кош перенесли в более недоступное место, дальше по течению Днепра, аж за притоки Чертомлык и Базавлук. Что ж, пока все сходится… Во всяком случае, туры в те времена по Дикому Полю еще бегали… Значит, родился Василий плюс-минус в восемьдесят первом. Осталось узнать, сколько лет казаку, точный адрес Запорожской Сечи и получим дату прибытия…»

* * *
        - Так что ты даже не сомневайся, Петро, - отвлекшись на подсчеты, я и не заметил, как Василий заговорил о чем-то другом, но переспрашивать не стал, запомнил совет. - Покомандуешь еще всеми нами… Если захочешь, конечно, науку казацкую превзойти…
        - Как приговаривают в бурсе: «Чему бы ни учиться, лишь бы ничего не делать», - ввернул я студенческую поговорку, но не найдя одобрения в построжевшем взгляде Полупуда, быстро добавил еще одну, не менее древнюю, зато более добропорядочную: - Ученье свет, а неученье - тьма…
        - Хорошо сказано, - народная мудрость больше понравилась запорожцу, чем бурсацкая прибаутка. - Вот прямо сейчас и начнем… тьму разгонять.
        - Как, сейчас? - я слегка опешил, наука ассоциировалась у меня со специально оборудованной аудиторией. Спортзалом, наконец…
        - А чего тянуть? - Полупуд кивнул в сторону Сафар-бея с помощниками. - Пока мясники разделывают тушу, нам все равно заняться нечем. Не над душой же у них стоять…
        Честно говоря, я только сейчас обратил внимание, что кроме нас пятерых и одной пустой телеги, запряженной лошадьми, вокруг больше никого.
        - О, а куда все подевались?
        Вопрос вырвался раньше, чем я успел прикусить язык. Вот ведь, действительно: «враг мой». Ситуация, как из анекдота о Зорком Соколе, который на второй день заключения увидел, что в тюрьме нет четвертой стены.
        - Заметил, да? - насмешливо хмыкнул запорожец. - Не хотел сразу говорить, но тут такое было, когда я велел обозу двигаться дальше. Бабы в плач кинулись, чуть на колени не падали: «Не оставим Петруся одного! Что хочешь с нами, изувер, делай, а без сокола нашего с места не сдвинемся!» Особенно девки убивались… Еле урезонил. Нагайкой пригрозить пришлось…
        Какое-то время я изумленно хлопал глазами, а когда сообразил, что запорожец ерничает, натужно рассмеялся. Уел-таки, товарищ низовой…
        - То-то же, - поддержал мои усилия склеить улыбку басовитым хохотом казак, протягивая флягу с водой. - Самому смешно стало, да?..
        Потом объяснил серьезно:
        - До тайного места еще полдня пути… Верховому… А волы - хорошо если к рассвету дошкандыбают[25 - Доковыляют (укр.).]. С какой же радости время терять? Нападения зверья больше можно не опасаться. На угодья такого исполина, - Василий кивнул в сторону туши, - другие не сунутся. Спереди, - жест в другую сторону, - плавни… Там, если броду не знать, верная погибель. Стало быть, врага оттуда можно не ждать. Остаются татары. А они за спиной - мимо не проскочат. Хотя, если честно, я бы последнюю рубаху за такое везение отдал… Так что бабоньки пока без пригляду обойдутся. Ну и хватит об этом талдычить. Не заговаривай мне зубы, а берись за саблю.
        Сабля… Аника-воин, ёперный и он же японский театр! Дите асфальтовых лужаек и зарослей светофоров! Я и думать о ней позабыл, - а Василий, между прочим, вручил мне оружие даже раньше, чем шаровары позволил надеть. Мол, нагота не срам: Господь Бог нашего прародителя Адама и жену его Еву тоже не в кафтанах вылепил, а вот казак без сабли одно сплошное недоразумение. Что дьякон без псалтыря и кадила.
        Волею чиновников из Министерства образования и науки благородное искусство фехтования не входит в учебную программу университета, так что саблю в руках я держал всего несколько раз. Бутафорскую… Герой мой по ходу пьесы должен в некоторых сценах с грозным видом выхватывать оружие и потрясать им над головой. На страх ляхам и прочим супостатам. Так что хотя бы это я точно умел. Репетировал, и режиссеру нравилось. Девчонкам в зале тоже… О, вспомнил! Эту белокурую бестию, что осталась досыпать у меня на квартире, я там же и склеил. В смысле на репетиции. Девчонка вроде на «туристку» учится. М-да… Знала бы она, какой мне тур выпадет…
        Воодушевленный воспоминаниями, я выхватил саблю из ножен, как мне казалось, весьма ловко. После чего гордо взглянул на учителя, чтоб услышать одобрение… и не увидел его перед собой. Оказалось, пока я возился с ножнами, запорожец успел не просто переместиться, а обойти по кругу и встать у меня за спиной.
        Пришлось разворачиваться. Выражение лица Полупуда было таким же несчастным, как в тот момент, когда первый раз увидел меня вскарабкивающегося на коня.
        - Вот что я тебе скажу, Петро… - пробормотал казак, дергая себя за ус сильнее обычного. Как только не оторвал? - Это просто удивительно… Если б сам не видел - ни в жисть не поверил бы…
        - Что именно?
        Гм, вроде хвалит… Я победоносно крутанул саблей над головой еще раз. Мол, знай наших. Настоящий клинок, как ни странно, оказался легче бутафорского. И лежал в ладони гораздо удобнее любой из окрашенных деревяшек, которыми мы должны были орудовать на сцене.
        - Что ты сумел дожить до своих лет… - ровным тоном продолжил Полупуд. - Или вас вообще за монастырские стены не выпускали? Без охраны?
        - Не знаю… - привычно спрятался я за универсальную отмазку. Увы, похоже, не хвалит. И даже совсем наоборот. Просто заходит издалека. Как Изя, когда хотел стрельнуть у Мойши сотню.
        - Видимо, Господь и в самом деле длань свою над тобой простирал… - продолжил Полупуд, не слушая ответа. - А теперь, когда даже его безграничное терпение закончилось, Создатель решил переложить этот крест на мои плечи… - казак вторично дернул себя за ус, подумал и размашисто перекрестился. - Что ж, значит, так тому и быть. Кто мы такие, чтобы роптать и волю Его не исполнить? Нравится - не нравится, а придется строгать…
        Я счел разумным помолчать. Поговорку «наука не идет без бука» придумали давно, и мне совершенно не хотелось проверить: согласен ли с этим тезисом казак Василий. А тот уже и сам обозначил методику преподавания.
        - Всыпать бы, для вразумления, но сегодня бить не буду. Тебе и без того досталось. Еще остатки ума вышибу. А на будущее, новик, не обессудь. Розгами пишут по спине и тому месту, что ниже, а в голове мысль чеканится.
        Под хмурым взглядом запорожца сабля вдруг стала гораздо тяжелее, и моя рука сама опустилась.
        - Первое… Когда берешься за черен[26 - Рукоять.], забудь обо всем - смотри только в глаза противника. А если солнце слепит - на его ноги. По взгляду, по движению ступней поймешь всё. Не сразу, конечно, и даже не через месяц, но когда научишься - больше тебя врасплох никто не застанет. К тому же уверенный, твердый взгляд очень часто позволяет выиграть поединок еще до его начала. Это понятно?
        - Да. Но… - я неуверенно замолчал.
        - Говори, - разрешил наставник.
        - Если я все увижу в глазах врага, то и он тоже… в моих.
        - Толково кумекаешь… - в голосе Василия промелькнуло одобрение. - Но не спеши поперед батьки в пекло. Придет время, обучишься и этой хитрости… А пока постарайся запомнить самое простое. К примеру, не тискай рукоять без надобности. Ладонь устанет, потеряет чувствительность. Вспотеет. Когда не атакуешь и не парируешь, держи саблю, как пустую ложку. Без усилий, даже небрежно. И только «зачерпнув из казана», сжимай держало в кулаке покрепче. А теперь - вытяни руку перед собой и удерживай прямо, сколько сдюжишь. Чтоб перо не плясало.
        Я произвел требуемое движение. Это запросто. Знакомое упражнение. В боксе тренер не раз заставлял работать с двухкилограммовыми гантельками или браслетами-утяжелителями. Тут я за себя спокоен. Пару раундов удержу запросто.
        Полупуд тем временем снял с себя саблю вместе с перевязью. Обмотал ремни вокруг ножен и встал так, что я едва не прикасался острием к его груди.
        - Попробуй уколоть меня, не сдвигаясь с места.
        И это без проблем. Обычные «качели» плечевого пояса. Левое плечо назад, правое…
        В лицо дунуло ветром, что-то мелькнуло перед глазами, а моя сабля, словно живая, выскользнула из рук и шмякнулась под ноги.
        - Вот так, голубь сизокрылый, у тебя и ложка в кашу булькнула бы. А дальше - ходи голодный или, после того как вся ватага отобедает, казан вылизывай… - хмыкнул Василий. - Ну, чего сопишь, как гнида на кожух? Сабля сама в руку не прыгнет. Поклонись, подними и продолжим…
        Казак подождал, пока я стану в стойку, и продолжил:
        - Так же ловко, как ты орудуешь ложкой, когда тащишь из полумиска понравившийся вареник, так казаку должно и саблей владеть. Еще только подумал, а она уже сама все сделала. Давай, дотронься до кончика моего носа.
        Теперь я все сделал по науке. Собрался, примерился… И рукоять крепче сжал, и плечами качнул… только в последний момент дернул рукой в сторону. Вроде никогда прежде на глазомер не жаловался, а тут почудилось, что лицо запорожца само двинулось мне навстречу. Став или больше, или гораздо ближе, - и я испугался, придержал руку.
        В общем, по носу Василия не задел, зато оцарапал казаку щеку.
        - Кривым меня сделать хочешь? - проворчал тот совсем не сердито. - Ничего, ничего, Петро. Не тушуйся. Сперва так с каждым бывает. Это ангел нас под руку толкает. Чтобы люди одуматься успели и зря кровь не проливали. Но человек тварь упрямая, ему все нипочем. Даже Божья воля. Приноровились кромсать друг дружку так, что только кровавая юшка во все стороны брызжет. И ты, если врагу жизнь свою и товарищей подарить не захочешь, тоже свыкнешься… А пока хватит. Первый шаг в каждом деле самый трудный.
        Казак положил ладонь на мое запястье сверху и опустил саблю к ноге.
        - Прячь оружие… Вижу, басурманин тура нашего уже почти разделал. Пойдем, поможем хлопцам мясо на воз сложить. Солнце уже вон где… Боюсь, до вечера обоз не нагоним. Здоровенный бык был, не меньше ста пудов… Хоть Сафар-бей только самую мякоть выбрал, - все равно телега перегружена. Для бездорожья-то.
        А вот тут я чего-то не понял или…
        - Подожди, Василий… Ты говоришь, медленно двигаться будем?
        Тот только плечами пожал.
        - Как телега, так и мы.
        - То есть пешком не отстанем?
        Полупуд поглядел на меня внимательнее.
        - Говори яснее. Что-то в толк не возьму, куда ты клонишь?
        - Если мы пешком пойдем, то почему бы и наших коней к повозке не пристегнуть? Все коренникам легче будет. А четверка не пара, можно и подогнать… Главное, чтоб мы сами не отстали.
        Запорожец почесал затылок.
        - Гм, а ведь ты прав, Петро. Вообще-то, в степи так делать нельзя. День дольше в пути или меньше - невелика беда. Зато если харцызы налетят или басурмане, свежий конь под седлом может жизнь сохранить… Имущество дело наживное, а голова - одна. Вдругорядь о подобной глупости даже не помышляй. Но как раз нынче - то самый случай, когда можно… Спасибо, что надоумил. Мне бы такая думка точно не пришла. Я же говорил - атаманская голова. Правда, у недотепы на шее. Пока…

* * *
        В целом идея использования дополнительной тяги была одобрена, а вот способ внедрения рацухи в жизнь отличался радикально. Это ведь только горожанину кажется, что лошадь достаточно привязать к повозке и всё - погоняй до яма. Ага, счас… Система ремней и креплений в гужевом транспорте, проще говоря, упряжь, дело совсем не тонкое, а весьма замысловатое. Один хомут чего стоит… Не в смысле цены, а что перевозка грузов без него сплошное наказание. В первую очередь для лошади… Измучается до мыльной пены, а толку чуть. Так что мой вариант с пристяжными не прошел. Решили по-другому. Путем перемен…
        Какое-то время повозку гонят ходким шагом, быстрее нет смысла, да и не получится - степь не битый шлях. Чуть зазевается возница, и телега может угодить колесом в байбачью или лисью нору. И хорошо если только обод треснет, а если ось? Запасные имеются, но сколько времени уйдет, чтобы повозку разгрузить, поломку устранить, снова все обратно погрузить… После такой задержки, хоть через каждую версту меняй лошадей, упущенного не наверстать. Это в том случае, если конь сам ногу не подвернет, или, не приведи бог - сломает.
        Поэтому самая лучшая скорость, когда пеший попутчик идет рядом с телегой, положив руку на полудрабок. Но не опирается на него, а только держится. Грубо прикидывая - километров семь в час. А через две-три версты - смена запряжки. И лошади не успевают притомиться, и люди из сил не выбиваются. Всегда готовые, если понадобится их помощь, приналечь, поднажать плечом.
        При таком темпе движения не до задушевных разговоров - дыхание сбивается. С одной стороны - это вроде бы и неплохо: нет нужды врать или лишний раз изображать амнезию, с другой - одолевают мысли собственные. А чрезмерная рефлексия, умноженная на ностальгию, еще никого до добра не доводила. Некоторые даже уши себе отрезали…
        Какой прок вспоминать прошлое и прикидывать варианты: «а не было бы хуже, если бы покойник зашел с бубен?», когда шансов изменить ход событий все равно не предвидится? Ну, не имеет жизнь сослагательного наклонения, хоть ты тресни. Или, как сказал мудрец: «Никоим образом нельзя сделать так, чтобы бывшее стало не бывшим».
        Взять, к примеру, мой случай. Какие вопросы первыми в голову приходят? Правильно: «Кто, как и зачем?» И без запинки получаем ноль на выходе.
        Кто? А Бог его знает, если только Он сам не причастен к этому деянию. Как? Смотри предыдущий вывод. Зачем?.. Тут возможны варианты от того же постулата до «в свое время поймешь». Стало быть, нечего делать себе беременную голову заранее, а надо просто жить и ждать того самого, предопределенного свыше, времени «Ч» и дня «Д».
        Приняв эту вводную за основу с первых минут «попадания», я и сейчас не собирался стенать, рвать тельняшку или посыпать в отчаянье пеплом голову. Отнюдь… Сколько себя помню, всегда мечтал о приключениях. Причем не фантастических - с участием зеленых инопланетян или эльфо-гномиков, а самых обычных… если так можно выразиться о головокружительных авантюрах. Сражаться с гориллами-людоедами в пустынях Амазонки или кровожадными индейцами в североамериканских джунглях… Шутка юмора, разумеется. Как бы намек, что в заграницах я разбираюсь еще хуже.
        Короче говоря, если б существовал такой развлекательный аттракцион, и мне предложили программу на выбор, то скорее всего именно на Запорожье я бы и захотел отправиться. В этом мне, можно считать, подфартило. Об одном сожалею: что не предупредили заранее.
        Во-первых - родителей как-нибудь подготовил бы. Соврал о секретном приглашении в сверхсекретную лабораторию в одном из научно-номерных городов, с последующей защитой сразу кандидатской. Типа, я весь такой гениальный и нужный стране… Они родом из совка, так что еще ведутся на подобную туфту. Во всяком случае, какое-то время не волновались бы. А так… Даже думать не хочется, как они переживут известие о моем исчезновении… Господи, храни их и дай силы.
        Я помотал головой, отгоняя грустные мысли. Нафиг, нафиг… Если уж предаваться грезам, так хоть сладостным, а самоедство оставим врагам.
        И все же… сколько всего полезного и даже необходимого можно было прихватить в этот вояж, имея хоть какое-то время на подготовку. К примеру…
        Тут я, неожиданно для самого себя, надолго завис. Потому что, здраво рассуждая, ничего по-настоящему важного и нужного, способного существенно облегчить инфильтрацию и дальнейшее существование, я взять не мог. Даже зная предстоящий маршрут…
        Конечно же, я о любительском подходе, а не серьезной государственной программе, вроде подготовки космонавтов… Что-то вроде шестикрылого серафима, который явится во сне, взмахнет огненным опахалом и прогнусавит трубным голосом: «Готовься, избранный! В пятницу тринадцатого, ровно в тринадцать часов и тринадцать минут по Гринвичу (или по Москве), я приду снова и отправлю тебя в мир иной!»
        Или иначе, но близко по тексту… Как там у «Ивана Васильевича»? «Поелику мы зело на самолет опаздываем…»
        Что в первую очередь приходит в голову в подобной ситуации? Кроме не менее знаменитой фразы: «Пить надо меньше!..» Я окажусь в мире чужом и, согласно закону Мерфи, скорее всего, враждебном! Значит, надо вооружаться… Чем? У кого дома хранится что-нибудь посерьезнее охотничьего ружья? В лучшем случае… Лично у меня - ничего такого не водится.
        Деньги! А какие? Даже не в смысле: «все обе стипендии брать или хватит одной?», а что тут по рукам ходит? Наверняка не рубли последней чеканки… Злато-серебро и прочие алмазы? Вариант ответа обзаведения командировочными и подъемными средствами почти дословно совпадает с возможностями вооружиться. Не оставила прабабушка в наследство ни ларца, ни кубышки.
        Вот и получается: кроме одежки покрепче, как для длительного похода, аптечки первой помощи и еще пары-тройки мелочей, способных облегчить туристу адаптацию к иным мирам в первые дни пребывания, - у меня под руками не нашлось бы ничего по-настоящему необходимого. Что от нынешнего варианта «в чем мать родила» несущественно отличается.
        А если вдуматься, то и наоборот. Тот же казак Василий вряд ли признал бы во мне своего, нарисуйся я в прикиде двадцать первого века. В колдуны, может, и не записал бы, но никакой дружбы и братства уже и в помине не получилось бы. Чужак - он и в Африке чужак…
        Стоп. Похоже, об этом я уже думал раньше…
        Кони заметно сбавили шаг, и Охрим, правящий повозкой, заорал: «Тпру!» Мог и не напрягать связки - кони сами встали как вкопанные.
        - Меняем…
        Пока селяне возились с лошадьми, Полупуд спешился, лег ничком и приложил ухо к земле, потом взгромоздился на воз. Неторопливо. Значит, просто так, для порядку. Приставил ладонь козырьком, заслоняя глаза от заметно склонившегося к закату солнца.
        - Добро. Вижу обоз. Нагоняем… Меньше мили будет… верст шесть… Если ничего не случится - как стемнеет, должны поравняться.
        Спрыгнул на землю, и Охрим тут же дернул вожжами: «Но-о, волчья сыть… Шевелись, утроба…» Так, для порядка. Отдохнувшая пара резво потащила телегу вперед, без понукания набавляя шаг. У лошадей слабое зрение, зато отменный нюх - не хуже собачьего. А ветер аккурат с юга повевает… Доносит знакомые запахи.
        - Отчего казак не весел, чего буйну голову повесил? Держи кисет… - Василий протянул мне мешочек с табаком. - Закури, чтобы дома не печалились…
        - Можно… - не стал отказываться я. - Только ты и трубку давай.
        - А своя чем нелюба? - удивился запорожец. - Такой цацкой и кошевому атаману незазорно похвалиться. Славно сработана… Небось, заморская?
        Я быстро прикинул несколько вариантов более-менее правдоподобной причины, но так как ничего путного в голову не приходило, решил плюнуть на конспирацию и рассказать о своих подозрениях как есть. В конце концов, здесь у меня нет никого ближе Василия, стало быть, нечего изначально пачкать наши отношения мелким обманом. Хватит и того, что главной правды сказать не могу.
        - Понимаешь, тут такое дело… Я не совсем уверен, но, кажется, видения меня чаще всего как раз после перекура посещают. Не хочу рисковать, чтобы снова в обморок не свалиться. Лошадям и без меня груза хватает… А люди подумают, что я падучей болен. Или того хуже - бесноватый.
        Полупуд отнесся с пониманием. Покивал с самым серьезным видом и понизил голос.
        - Верно рассудил… Такое лишний раз лучше не показывать. Ты вот что, Петро… - запорожец протянул мне почти опустевший кисет. - Спрячь сюда свою люльку да на шею повесь. Вроде ладанки. Так оно надежнее будет, чем за поясом таскать. Не дай бог потеряешь. А как обустроим наш табор - выберем время и развеем все сомнения. Проверим, значит…
        Дельный совет. Я и сам уже подумывал, как бы ее удобнее пристроить. Пенка, хоть и крепкий материал, а все ж не железо. Жаль было бы из-за неловкого движения или иной случайности сломать единственную вещь из моего мира, и тем самым утратить последнее напоминание о прошлой жизни. Глупость, конечно, но если трубка вдруг исчезнет, то у меня не останется ничего, кроме воспоминаний. Которые, с течением времени, очень легко перевести в разряд грез и сновидений. Как воспоминания из детства… Яркие, счастливые, но совсем не обязательно происходившие в реальности.
        Шнуровка кисета оказалась подходящей длины, и замшевый мешочек весьма комфортно улегся за пазухой. Словно всегда там был.
        - Это… спросить хотел… - Василий смущенно кашлянул в кулак. - Куда твой нательный крестик подевался? Небось тоже не помнишь?
        Я только плечами пожал. Мол, зачем спрашиваешь, коли и так все ясно?
        - Угу… - запорожец поскреб подбородок. Потом вынул из-за пояса нож, надрезал воротник и протянул мне вытащенную из шва небольшую щепку. Сперва благоговейно коснувшись ее губами, сказал: - Держи. Положи в ладанку… А то как-то не по христиански.
        - Что это?
        - Отец игумен из Зарубского монастыря говорил, что щепка эта от креста Спасителя… из самого Иерусалима паломниками доставлена… - казак перекрестился. - А еще сказывал, что реликвия имеет силу отводить погибель от того, кто не щадит живота своего в борьбе с супостатами за землю и веру православную.
        И хотел бы усмехнуться, но достаточно вспомнить, какой лютой смерти удалось избежать Василию Полупуду не далее как вчера, чтобы в голову даже самому заядлому атеисту закрались сомнения… Тем более я лично скорее агностик, чем безбожник, поскольку никогда категорически не отрицал возможность существования Всевышнего. Согласитесь, что считать себя божьим внуком, как веровали на Руси задолго до поголовного крещения, гораздо приятнее, чем обезьяной-мутантом.
        Да и прибыльнее. Поскольку частное от Вселенной, делимой на любое число, равно все той же бесконечности. Если математика не врет… Так что наследство нам Создатель оставил соответствующее.
        - Спасибо… А как же ты?
        - Ну… - заметно было, что Василию жаль расставаться с оберегом, а с другой стороны - хотелось сделать мне приятное, а заодно и отблагодарить за спасение. Причем так, чтоб не обидеть.
        Казак задумался на мгновение и улыбнулся, найдя приемлемый вариант.
        - Это же не навсегда. До сечевой церкви доберемся, там отец Никифор тебе освященный крестик даст. Как новому члену казацкого войскового товарищества. Или сам себе вырежешь, а он освятит. Тогда и вернешь… По рукам?
        Василий плюнул в ладонь и замахнулся, как для пощечины. Честно говоря, я немного опешил. Но вспомнил, что читал где-то о подобной традиции, мол, даже Иисус слепому в глаза плевал[27 - Точнее - замесил землю на слюне и эту «мазь» на веки положил.]. Слепил каменную морду, изобразил в свою очередь плевок и подставил ладонь под хлопок.
        Ох, и крепкое «слово казачье». Кожу словно огнем обожгло. Ляскнуло, как кнутом щелкнули. Даже кони шагу прибавили.
        - И потом, мы же вместе будем? А если с тобой ничего не случится - то и мне бояться нечего…
        Довольный, что так ловко все рассудил, казак беспечно рассмеялся. Увы, никто из нас не знал, насколько сильно Василий ошибается.
        Глава шестая
        К обещанным плавням вышли поздно ночью. Новорожденный месяц, как и полагается детям, отправился спать задолго до полуночи, - но бодро перемигивающиеся звезды давали вполне достаточно света, чтобы проводник не сбился с пути. Впрочем, Полупуд на небо чаще поглядывал, чем под ноги, - ведя обоз степью, как капитан корабль, по такому же бескрайнему морю, - ориентируясь на Полярную звезду и Млечный Путь. Не зря же на Украине его называют Чумацким шляхом. И когда над головою сияет такой указатель - связывающий север с югом - мудрено заблудиться даже неопытному путешественнику.
        Далеко за полночь, дойдя до ему одному известного места, запорожец остановил караван, размашисто перекрестился и распорядился отдыхать. Измученные длинной дорогой люди и животные улеглись, где стояли. Напиться и то никто не пожелал, несмотря на близость воды. И тут же уснули. Только всхрапывали… От неимоверной усталости, наверно, даже сны никому не снились. Ну, оно и к лучшему. После всего пережитого вряд ли недавних невольниц могли посетить приятные сновидения.
        А вот мне спать не хотелось совершенно. Видимо, сказывалось переутомление. С непривычки. В городе какой самый длинный пешеходный маршрут? До ближайшей булочной или остановки общественного транспорта - и обратно на диван. А мы, за вчерашний день и сегодняшнюю часть ночи, даже двигаясь со скоростью воловьей упряжки, отмахали добрых пятьдесят километров. Если не больше. Сделав за все время пути только четыре кратких привала… Напоить и покормить скотину.
        При этом сами обходились сухарями, вяленым мясом, по твердости не уступавшем сухарям, и сырой водой. Я, во всяком случае, второй раз пробовать кумыс не стал. А заодно и от парного молока отказался, когда бабы на вечерней стоянке подоили коров. Акклиматизация и без того штука капризная, зачем рисковать понапрасну…
        Но больше всего мне хотелось выкупаться. Пот, пропитавший каждую ниточку рубахи и шаровар, с одной стороны, сослужил добрую службу, - перебил все запахи прежнего хозяина и позволил ощущать чужую одежду как собственную. Зато с другой… я никогда не думал, что от человека может так разить.
        В общем, пусть без мыла и шампуня, пусть в холодной воде, но - немедленно. И с головой. Пока там ненужная в хозяйстве живность не завелась.
        Не в состоянии думать больше ни о чем другом, я покинул табор и двинулся к зарослям тростника, обозначающим край суши, на ходу стаскивая с себя льнущую к телу рубаху.
        - Эй, ты чего удумал, оглашенный? - окликнул меня Василий, возникший рядом как из под земли. - Далеко собрался?
        - Пропотел, спасу нет. Хочу искупаться и простирнуть одежду, пока бабы спят. Чтобы утром телешом не сверкать…
        - Сейчас?
        Что-то в голосе Василия меня насторожило, но не настолько, чтобы не подтвердить.
        - Ну да… А чего такого? Мне же не бриться. Звезды светят. Мимо морды ладони с водою не пронесу.
        Полупуд мгновенно оказался рядом. Как-то странно оглядел меня с ног до головы, будто впервые видел, положил руку на эфес сабли и тоном, не терпящим возражений, потребовал:
        - Мимо морды, говоришь? А ну, читай «Отче наш»!
        Кроме сурового тона во всем облике запорожского казака ощущалась такая напряженность, что я, не задав ни одного вопроса, быстро осенил себя крестным знамением и заученно затараторил:
        - Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
        - Аминь… - с видимым облегчением повторил за мною Василий и тоже перекрестился. - Забодай тебя комар, Петро… Разве можно так над живым человеком глумиться? М-да, послал же мне Господь наказа… - Полупуд поперхнулся. - Новика на науку… Того гляди, кондратий хватит.
        - Да что случилось-то, батька… - я по-прежнему ничего не понимал и на всякий пожарный чуть-чуть подольстился: - Можешь объяснить по-людски?
        Запорожец покивал сочувственно и проворчал:
        - Не зря поговаривают: если Бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум. Ты же купаться шел…
        Разговор заворачивал на второй круг, так и не прояснив ситуацию.
        - Подожди, Василий… Не говори лишнего, просто ответь на вопрос. Что плохого в том, чтобы искупаться перед сном? Я же никакого обета не давал…
        - Ночью?!
        Тон, которым было произнесено это единственное слово, пояснил если не все, то многое. Вот, оказывается, в чем проблема. Причина настороженности запорожца не во мне, а в том, что ночное купание под запретом. Неважно почему, но табу настолько сильное, что казак, которому я дважды спас жизнь, готов был меня… Нет, лучше не думать о том, что Василий действительно мог сделать, если бы молитва не помогла, - а принять покаянный вид и пробормотать самым невинным тоном:
        - Я же не собирался нырять. Только поплескался бы у берега и все… Никто бы и не узнал.
        - Ой, беда, беда… - Полупуд привычно достал трубку, но табаком набивать не стал, просто повертел в пальцах и сунул обратно. - За каждым шагом не уследишь… А объяснять все подряд, да еще такое, что известно любому мальцу, отпустившему мамкин подол, тоже невозможно… Скажи, Петрусь, неужели ты ничего о речной нежити не знаешь? Водяном, болотном… русалках?..
        Сказать, что слышал, но запамятовал - явная натяжка. Сказать, что не слышал - может голос выдать. Пришлось неопределенно пожать плечами. Пусть Василий сам истолковывает, как захочет.
        - Значит, все еще хуже, чем я думал… Ладно, парень, сегодня уже не до разговоров - устал так, что язык едва ворочается. А как пристроим баб, да отправимся на Запорожье, вот тогда, в дороге, обо всем и переговорим. В том числе и о нежити. А сейчас просто поверь мне на слово - нет большей глупости, чем ночью купаться. Тем более одному в неизвестном водоеме. Я не утверждаю, что место тут нечистое, а русалок и кикимор - не протолкнуться, но что ни один поп никогда здесь молебен не служил и крест в воду не окунал, убежден…
        Василий смачно зевнул, перекрестил рот и продолжил с едва уловимой насмешливостью в голосе:
        - А если к будущему пану атаману без вечерней купели сон не идет, то пойди, смени Охрима. Ему все же давно за полвека перевалило. Крепок еще дуб, но года свое берут. В общем, покараульте вместе с Тарасом до рассвета. А как забрезжит - баб не буди, пусть спят… только меня поднимешь. Поищу переправу. Давненько я здесь не бывал… Что-то примет не вижу. Ну, ничего. Не страшно. С Божьей помощью солнце поможет следы распутать…
        С этими словами запорожец растянулся на земле, даже не сходя с места, но не захрапел, а изрек вдогонку:
        - И не горюй, что не умылся, Петрусь. Меньше комары заедать будут…
        Ободренный такой «приятной» перспективой, я вернулся к обозу. Освобожденные из татарского плена невольницы никогда не казаковали, да и с чумаками не хаживали, так что на ночевку возы в круг не заводили, а просто сгрудились в одну кучу, чтобы поближе друг к дружке, - да так и спали вповалку.
        Охрим с Тарасом отошли чуть назад, чтобы видеть весь табор разом, и чтобы шум, создаваемый даже спящими людьми и животными, не мешал слушать степь. Ночью дозорному и самое лучшее мало поможет, а вот звуки, особенно над водой и перед рассветом, далеко разносятся. И если умеешь слушать - степь все тебе расскажет и обо всем предупредит.
        Завидев меня, дозорные поднялись навстречу. Неторопливо, с чувством собственного достоинства, но и не проигнорировали, проявили уважение.
        Я еще вчера заметил, что спутники меня не то чтобы сторонятся, но посматривают как-то искоса. Со слов Полупуда, они знали, кому обязаны освобождением - поэтому глядели по-доброму, с благодарностью. Но не как на равного себе, а чуточку настороженно. Словно я был… ммм… аспирантом, ненароком заглянувшим на студенческую вечеринку.
        - Доброй ночи добрым людям… - поздоровался я приветливо, чтобы сгладить неловкость. - О, да у вас костер горит… Примите до компании, погреться? А то зябко у воды… Полупуду хоть бы хны, а я - так продрог чего-то…
        Огонь селяне развели умело, в приямке. Так что отсвета пламени даже с пары шагов заметно не было. А вот тепло ощущалось. И аромат запекающейся на углях ветчины… Впрочем, насчет сорта мяса это к слову, вполне могла быть и конина.
        «Какая ветчина, какая конина… - хмыкнул я мысленно, поправляя самого себя. - Не дал Господь ума, считай калека. Целый воз турьего мяса!»

* * *
        - Присаживайтесь, пан спудей[28 - Спудей - название в Украине в XVI -XVIII веках учеников братских школ, коллегий, средних и низших классов Киево-Могилянской академии.], - Охрим степенно обвел рукой вокруг себя. - Место не куплено, всем хватит. А если замерзли, то и перекусить можно. Я как думаю: если уж мы все равно не спим, чего утром время зря терять? - седоусый крестьянин, словно подбивая меня на что-то запрещенное, заговорщицки подмигнул. Но его испещренное глубокими морщинами, обветренное, темное лицо при этом странно дернулось. Будто от спазма… - Тем более ночь на дворе…
        Как же трудно постоянно ощущать себя недоумком. Вроде бы нахожусь среди своих, разговариваем на одном языке, а впечатление - будто, по оплошности помощника режиссера, не в своей пьесе на сцену вышел. И реплики других актеров не совпадают с тем текстом, который сам вызубрил. Поэтому приходится играть с листа, в надежде, что еще немножко и я пойму сюжет. А пока надо отчаянно импровизировать, внимательно ловя каждый жест «партнеров»… чтобы мой герой не выглядел в глазах зрителей полнейшим болваном.
        Вот и сейчас, если бы пожилой крестьянин в конце фразы не перекрестился и не покосился на небо, - ни в жизнь бы не сообразил, на что он намекает.
        - Думаю, после всех мытарств и бед, что свалились на наши плечи и головы, Господь простит столь малое прегрешение, как мясо в постный день… - я не менее набожно осенил себя крестным знамением. Потом решил немножко сбавить пафос. Чтобы не переиграть… - Тем более бык не был тучным. А даже совсем наоборот - сплошные сухожилия. Столетний ворон, небось, жирнее и мягче. Ну, а если сомневаетесь - можно попробовать старинный басурманский способ.
        Сказал и чуть не укусил себя за язык. Вот же ж помело без костей… Люди только-только рабского ярма избежали, а я им о басурманах.
        - Это какой же? - заинтересовался Тарас.
        Похоже, любопытство пересилило отвращение и ненависть, вызванную упоминанием ордынцев. А, может, набеги татар здешним людом воспринимаются как нечто обыденное? Ужасное, непоправимое несчастье, но - неподвластное желаниям и воле человека. Как мор, градобой, пожар или наводнение…
        Дозорные ждали ответа, и я поторопился объяснить:
        - Магометане считают, что Аллах смотрит на мир их глазами. Вот и закрывают глаза ладонью, когда пьют вино или едят пищу, запрещенную Кораном. Аллах не увидит - значит, и не накажет.
        - Что с голомозого возьмешь? - махнул пренебрежительно рукой Тарас, которому по молодости лет полагалось быть менее рассудительным и более категоричным. - Дикие люди… Это ж надо, такую ересь придумать. Ссадить Господа Бога с небес и засунуть в свою дурную башку. Не, ну скажи, дядька Охрим, разве я не прав? Это ж каким дурнем надо быть, чтобы пытаться обмануть такой примитивной уловкой Всеведущего!
        - Что верно, то верно… - подтвердил тот. - Глупая затея… Нет, недостойно христианина пытаться обманывать Творца. Согрешил, вольно или невольно, имей смелость ответ держать, а не юлить, как вьюн на сковородке. Покайся, прими епитимию. В жизни всяко-разно бывает. Конь о четырех ногах, а и тот спотыкается…
        - Верно подмечено, - подыграл я крестьянам. Потому как один из способов сойтись поближе с малознакомыми людьми - похвалить или обругать кого-то вместе. То бишь выказать единомыслие. - Преподобный Никифор часто любил приговаривать, что всякое прегрешение достойно осуждения, но нет хуже бремени для души, чем лукавство перед Господом. Ибо как сказано в Писании: «…приятельство с лукавым - есть не что иное, как приятельство с дьяволом».
        Дозорные посмотрели на меня гораздо теплее и с толикой уважения. Еще бы!.. Не каждый такую тезу не то что завернуть, а хотя бы до конца произнести способен.
        - Мудрый человек… - кивнул Охрим и тут же поинтересовался: - А доводилось ли вам когда пробовать запеченный в лопухах язык степного быка, пан спудей?
        - Нет… - я непроизвольно сглотнул слюну. - Вернее - я не помню… - многозначительное касание головы. - Но, думаю, вряд ли такое можно забыть.
        - Ну, так, милости просим, пан спу…
        - Дядька Охрим, Тарас… Родители меня Петром крестили… Так и зовите. Или - Ангелом, как казак Василий прозвал. Потому что спудеем мне уже быть не придется. Закончилась наука… Разве только новиком в Низовой академии войсковой.
        - Можно и по имени… - пожилой крестьянин пожал плечами. То ли в знак того, что ему без разницы, то ли - не соглашаясь с моими словами. Мол, все в руке Божьей и никому не дано знать, какая доля нам выпадет. - Тарас, подай пану спу… гм… Петру кусок, вон с того краю… Думаю, в самый раз будет.
        - Спасибо… - мясо шкворчало соком и пахло так умопомрачительно, что я чуть не забыл, зачем пришел. - Дядька Охрим, Полупуд велел тебе идти отдыхать. А меня прислал на подмену…
        - Спасибо, конечно, Василию за заботу… - как-то совсем невесело вздохнул тот. - Но я лучше с вами у костра посижу.
        - Чего ты, дядька Охрим?.. - Тарас протянул мне на лепешке кусок дымящегося языка. - В самом деле, приляг, отдохни. Умаялся, небось.
        - Твоя правда, парень… - кивнул пожилой крестьянин. - Да только не уснуть мне. Едва веки закрою - все мои тут же и являются. Одарка, Гнат, Соломия… Назарко… Лесь… Наталка… Стоят и молчат с укоризной… Мочи нет им в глаза глядеть. Ведь не виноват ни в чем. Но… я-то живой, а родные… Никого не пощадили, ироды. Даже малютку.
        Охрим застонал и отвернулся, пряча лицо. Мог и не делать этого. В тот миг, когда крестьянин вспомнил о погибшей родне, оно посерело, словно пеплом от пожарища покрылось. И такой болью от него дыхнуло, что у меня самого сердце защемило, заколотилось. Это ж каково ему? Похоже, из последних сил держится. Мысли отгоняет… Надо срочно что-то делать? Если не помочь - обширный инфаркт гарантирован. Или умом тронется… Как только до сих пор держался?
        - Думаешь, они в аду? Сильно грешили?.. - я так и не откусил мяса. Ну, что за глупая натура. Казалось бы - кто тебе этот крестьянин? Сиди, жуй и не лезь, куда не след. Так нет же: всегда больше всех надо.
        - Что… что ты сказал?
        На Охрима было страшно смотреть. Его лицо белизной могло сравниться лишь с саваном.
        «Внимание привлек, сосредоточил на себе, теперь не переборщить бы, а то и до беды недолго… Человек и так весь извелся, а я прямо по кровавой ране, без анестезии. Ну, ничего… Боль мгновенна, а облегчение навсегда»
        - Я это, вот о чем думаю, дядька Охрим. Ведь душам безвинно убиенных уготовано место на небесах, и чтобы святой Петр затворил перед ними Райские врата, надо очень много грехов иметь. Поэтому и спросил… Без злого умысла. Я же в голову ушибленный. Казак Василий подтвердит… Иной раз вспоминаю что-то, а большей частью - пустота… Если что не так брякнул, прости…
        Охрим, явно собирающийся подойти ко мне и, если не дать по морде, то схватить за грудки, замер, не ступив и трех шагов. И не просто так остановился. Призадумался. Значит, зацепило. Надо дожимать…
        - Рассказывал как-то митрополит Кирилл, что в древние времена в людях было больше веры. И когда умирал человек достойный, друзья и родные собирались на праздничный пир, радуясь, что муж сей оставил бренную юдоль, а душа его заслуженно получает жизнь вечную, благую и счастливую. Потому и нет места печали на тризне, ибо не прощание это, а всего лишь проводы…
        Я продолжал толкать речь в таком же духе, не слишком вникая в смысл произносимых слов. Главное - удержать доверительную интонацию и не потерять контакт со слушателями. Банальный ораторский прием, простейшая методика вербального внушения, но в эти времена явно еще никому не известная. Во всяком случае, не горстке крестьян, волею судеб оказавшихся посреди Дикого Поля.
        Прошла минута, вторая… и дядька Охрим снова посмотрел на меня. Я ответил самым искренним и простодушным взглядом, на который способен только студент, прежде чем произнести важнейшую мантру всех учащихся: «Честное слово, профессор, я знал… но забыл!»
        Седоусый крестьянин медленно перекрестился, несколько раз кивнул, в такт своим мыслям, потом развернулся и, не произнеся ни слова, пошел к обозу. Казалось, в его облике ничего не изменилось, но спина Охрима больше не горбилась, словно он вдруг избавился от непосильной ноши, пригибающей его к земле. Выпрямился и плечи расправил.
        - Чтоб мне на этом месте провалиться… - восхищенно воскликнул Тарас. - Если бы сам не видел, ни в жизнь не поверил бы. Дядька Охрим все эти дни как с креста снятый ходил. Не живой и не мертвый… А сейчас ожил… - парень поскреб стриженный под макитру затылок. - Какое прозвище, говоришь, дал тебе запорожец? Ангел? Ну, прям как в воду глядел…
        Тарас не то чтоб задумался, но глядел на меня, склонив голову к плечу, будто цыган на лошадь, прицениваясь. Очень дорогой лошади. Решая: купить или украсть?
        - Сказывал отец Михаил, царствие ему Небесное, что Господь никогда не оставляет паству свою без опеки… Посылая нам на помощь ангелов… Когда незримо, а когда и в человеческом обличье. Как думаешь, правду сказывал?
        - Наверно… Не помню… Надо у Господа спросить. Ему лучше знать… - привычно отмахнулся я. И в который раз пожалел о необдуманности слов. Не на кафедре и не в спортзале…
        Глаза у молодого крестьянина сделались огромными, как у коровы… и такими же осоловелыми. Будто его по затылку чем-то тяжелым огрели. Ага, вот только преклонения мне здесь не хватало. Верно говорят, иной раз лучше жевать, чем говорить… Что я немедля и исполнил. Пока еще чего-нибудь эдакого не ляпнул. И очень правильно сделал.
        - Ммм… Вкуснотища.
        - А правда, что в Киеве на всех церквях золотые купола? - Тарас чуток опомнился, но с религиозной темы слезать не торопился.
        Видимо, парню впервые представился случай поговорить с человеком, пришедшим из далекого мира. О котором в родной деревне только и известно, что он якобы есть. Но не видно даже с самого высокого пригорка за селом. И с колокольни тоже…
        - Сияют весьма ярко, цвета золотистого… - подтвердил я отчасти. - А из чистого золота или только позолоченные, того не ведаю. Своими руками не трогал…
        Я сидел спиной к костру, наслаждаясь исходящим от него теплом и вкусом хорошо прожаренного мяса… Как мало, оказывается, надо для счастья… Разве что прилечь да покемарить минуток двести… Точно, сейчас дожую и пристроюсь… на бочок, калачиком… Ладони под щеку, колени подтянуть к животу…
        «Что? Какие колени?! - Я вскочил на ноги, будто мне за шиворот жару насыпали… - Твою дивизию! Неужто уснул? Или успел опомниться?»
        Помотал головой, проморгался и замер… Не скажу, на каком расстоянии, но не слишком далеко, коль сумел разглядеть - мелькнула быстрая тень. Словно кто-то перебежал с места на место, низко пригибаясь к земле.
        - Что случилось, Петро?
        - Там кто-то есть… - я указал рукой направление.
        - Зверь, наверное… - рассудительно произнес Тарас. Кажется, погруженный в размышления, моей попытки уснуть на посту он не засек. - Человек не дал бы себя заметить. Ты глаза не напрягай… В ночи, да с усталости, всякое привидится. Просто слушай.
        - Может, волки?
        - Это вряд ли… Ветер изменчивый, то в степь, то из степи - кони давно бы учуяли и тревогу подняли. Скорее всего, корсак балует. Они страсть какие прожорливые… И трусливые. Запах мяса манит, а подойти ближе - страшно. Вот и мечется поодаль…
        И тотчас, как бы подтверждая слова парня, в степи обиженно и возмущенно затявкала степная лисица.

* * *
        Утро пришло вместе с туманом… Густым и белым, словно на мир разом опрокинулись все обещанные праведникам молочные реки. Хорошо хоть кисельные берега за ними не последовали. Аэрозольная взвесь и та отказывалась держаться в воздухе, оседая на все, с чем туман соприкасался. В том числе и на людей…
        Так что нравится это Полупуду или нет, а я все-таки искупался, не дожидаясь окончательной победы солнечного дня над ночными страхами…
        Специфическое, надо сказать, умывание получилось. Почти дословно по присказке: «Не мытьем, так катаньем…»
        Когда почувствовал, что одежда промокла насквозь, отошел чуть в сторону, разделся, лег и покатался по росистой траве. Не хуже, чем с ушата окатило. Вместо мочалки подошел жмут молодых побегов полыни, ромашки и мяты. Растирался, пока травы не истрепались в труху, а я не согрелся.
        Вот только одежда, как ни отжимай и ни выкручивай, оставалась влажной. Или - становилась… Зато больше не стояла колом от задубевшего пота и зябкой прохладой бодрила лучше чашки горячего кофе, опрокинутого в постель. Шутка…
        Правда, только меня одного. Все остальные продолжали безмятежно спать.
        Напарник мой, Тарас, тоже. Сперва парень упирался, мол, не дело одному в дозоре стоять, но под самое утро сдался. Не железный. И в отличие от меня, сюда попал не с балкона городской квартиры, а прошагав связанным в обозе пленников аж из-под… как его там? В общем, издалека. Отсюда не видно.
        Даже скотина притомилась, хотя им-то, насколько подсказывает мой деревенский опыт, полагается подниматься с восходом солнца… Так нет же - дрыхнут и хвостом не шевельнут. Хотя с какой стати? Петухи не горланят, не жарко… и мухи не кусаются. А замычишь - тут же хозяйки набегут. Кого доить, а кого и в ярмо…
        Сонное царство, одним словом.
        Да пусть спят себе, не жалко. Мое дело, как у упомянутого петуха на подворье - вовремя прокукарекать, а там пусть хоть и не рассветает. Было приказано поднять отца-командира до общей побудки, вот и исполняй, все прочее - его забота…
        Примерно ориентируясь по обозу, я пошел искать Полупуда, рассчитывая, что казак не сменил лежку и спит не там, где я его оставил. Увы, Василия на прежнем месте не оказалось… Почва попалась тут слишком твердая и кочковатая, или какая иная причина образовалась - не суть. Важно другое: где мне теперь запорожца искать, если видимость нулевая? Вытянутая рука и то норовит спрятаться.
        Впрочем… Не знаю, положено так или здешняя природа чудит, но внизу молочная пелена заметно истончалась, становясь почти прозрачной. И этот зазор, с момента моего утреннего туалета, заметно увеличился. Поднявшись уже почти до уровня колен. Поэтому я опустился на четвереньки и стал оглядываться по сторонам, надеясь, что Полупуд отошел не слишком далеко, и я сумею его высмотреть.
        Слева и справа, шагов на сто, ничего хоть отдаленно напоминающее лежачего или стоячего человека не обнаружилось. Позади, за спиной, довольно четко виднелся обоз. Все так же безмятежно досматривающий крайние сновидения. А впереди, у воды… То есть там, куда запорожец не пустил меня ночью под угрозой физической расправы, темнело нечто… Достаточно массивное и габаритами смахивающее на здоровенную корягу или присевшего на корточки человека. Ну, или, как я, - вставшего на четвереньки.
        «Вот гад ползучий! Меня заставил в росе купаться, а сам в плавни умываться пошел… - немедленно возмутилось мое обостренное чувство справедливости. - Одним гражданам, значит, белый хлеб и белые “Жигули”, а другим - черная икра и черный “Мерседес”? Счас…»
        Негодование скачкообразно переросло в неудержимое желание отомстить за попранные права, свободу и равенство. Ну, или хоть как-то компенсировать обиду. Обрести, так сказать, моральное удовлетворение.
        В общем, пока не получивший привычной утренней дозы кофеина головной мозг пребывал в расслабленном состоянии, спинной взял управление организмом на себя. И древнейшие инстинкты возобладали над хрупким налетом цивилизации…
        Я вскочил на ноги, рысью преодолел разделяющие нас три десятка метров, и подъем ступни с ходу «пробил пенальти» по развернутому ко мне седалищу…
        Попытался, точнее сказать. Потому что в самый последний момент оно исчезло… Казак упал ничком, а когда моя нога просвистела над ним, извернулся змеей и, лежа на спине, проделал со мной другой футбольный прием, «удар перекатом». Бил казак, катился я. Прямиком в воду.
        А когда вынырнул, обнаружил Полупуда стоящим на берегу, уперев руки в бока.
        - Ты чего это, Петро, на людей спозаранку бросаешься? Приснилось чего?
        - Не… Сперва померещилось… - отфыркиваясь и отплевываясь, полез я на сушу. - А потом подшутить хотел…
        - Угу… - осуждающе помотал головой запорожец. - Шутил один… Потом всем куренем искали… Ладно. Что с убогого взять. Но в другой раз сперва все же пытайся подумать, прежде чем сделать. Со мной можно, я не обидчивый и добро помню. А над кем иным, даже новиком, так пошутишь и быть тебе нещадно битым. Уразумел?
        - Да, батька. Спасибо за науку.
        Что ни говорите, а в имидже ущербного умом есть определенные преимущества. Как у ребенка… Всерьез не воспринимают, зато и к разным чудачествам не придираются.
        Взглянул Полупуд на мою растерянную физиономию и проявил снисхождение к бедолаге, у которого еще не все дома ночуют. Покивал головой и заговорил о другом. Даже как бы и не ко мне обращаясь.
        - Ничего не узнаю. Иной раз кажется - вот оно, нашел. А приглядишься - нет, ошибся. И туман еще этот разлегся. Совсем некстати… Сглупил я… Надо было вчера с факелами осмотреться. Сколько времени зря ушло.
        - А что ты ищешь? Может, я увижу?
        - Это вряд ли, - Василий в который раз неуверенно огляделся. - Приметы старые… На словах не объяснить. За долгие годы они все изменились и выглядят теперь иначе. Узнать может только тот, кто знает, куда смотреть, что искать и на что оно похоже.
        Полупуд не мог спокойно устоять на месте и, отвечая мне, продолжал похаживать берегом, напряженно вглядываясь в очертания проступающего сквозь редеющую пелену противоположного берега заводи.
        - Где-то здесь, к примеру, валун здоровущий лежал. Не то что сидеть, спать можно. Вот куда он запропаститься мог? Такую брылу и воловьей упряжкой не утащить.
        Разведя руки в стороны на всю ширь - чтобы нагляднее было, о каких размерах он говорит, и напоминая при этом пресловутого рыбака, рассказывающего о сорвавшейся рыбине, - казак чуток попятился, зацепился за что-то пяткой и чуть не упал. Оглянулся, и сердито пнул носком торчащий из-под земли камень. Не больше половинки футбольного мяча.
        - Тьфу, недомерок… На вершок не вырос, а уже под ноги лезет. М-да… Старею. Ни большого, ни малого не замечаю. Скоро в лесу лбом о деревья биться начну.
        - А на что они указать должны? - поторопился я отвлечь от самобичевания запорожца. - Приметы эти…
        - У нас с товарищами гать тут где-то была, тайная… - неуверенно повел рукой вдоль берега запорожец. - До первого островка. Там дальше, если знать брод, полегче будет, а через эту заводь иначе не переправиться. Дно больно топкое. И Богородицу не выговоришь - засосет. Если только вплавь или на челне. Но челна у нас нет, а товара, необходимого для зимовки, много. Да и скотину на лодке не перевезти…
        - Гать? - удивленно переспросил я. - Да она небось совсем сгнила… за столько лет.
        - Не должна… - мотнул чубом запорожец. - В основу осиновые бревна клали. Не дуб, но тоже долго держится… А если и прохудилась местами, так поправить легче, чем новую замостить. Главное, найти. Если до вечера на берегу застрянем, голомозые нас нагонят. А уйдем вплавь - до весны бабы не доживут… - казак дернул многострадальный ус. - Как по мне, лучше от голода и холода околеть, чем в басурманской неволе. Но решать им.
        И хоть говорил об этом Василий совершенно буднично, я понял: на лошади аталыка Сафар-бея скачет наша смерть. Неотвратимая и мучительная. А умирать мне совершенно не хотелось. Вот только как из этой западни выскользнуть? Если даже запорожец не мог нужные приметы отыскать. А главное - вот оно, спасение. Всего в каких-то ста метрах темнеет зарослями кустарника и верхушками деревьев.
        И если я хоть что-то понимаю в жизни, то ближайшие несколько часов (тут уж как повезет) мне, как салаге, то бишь - новику, предстоит провести с шестом в воде. Кормя пиявок и разыскивая переправу, под чутким руководством Полупуда. «Левее забирай, левее… Вот, черт косорукий! Куда полез?! Нет, правее, еще правее!»
        Ну, почему такая несправедливость? Одним существам природа выдала крылья - и все, никаких преград, лети куда хочешь, а люди, даже вроде водомерок, по воде передвигаться не способны. А как было бы здорово: разбежался и шмыг-шмыг, как по льду. Прямиком по «лунной дорожке» с одного берега на другой. Вон как сверкает… Глаз не отвести.
        «Стоп! Какая еще нафиг “лунная дорожка”, практически посреди белого дня? Галлюцинации со страха начались? Так рановато мне еще “белый свет в конце туннеля” видеть».
        Я помотал головой, протер глаза, но полоса, пересекающая плес и сияющая, будто солнечный блик, от этого не исчезла. Больше того - приобрела естественность. И вместо небрежного мазка гигантской кисти по ровной заводи проявились индивидуальные черты… Потемнела… Зазмеилась угрем… Обозначая множество выпуклостей, разрывы, изгибов…
        Наваждение?
        Я оторвал взгляд от плавней и повернулся к Василию. Полупуд по-прежнему задумчиво ковырял носком сапога подвернувшийся камень. Вот только не маленький камешек, каким он его видел, а большущий валун… От времени и под собственной тяжестью ушедший в почву почти целиком. Не такой огромный, как описывал казак, но все же достаточно внушительный.
        Не понял? Это я что? «Зрю в корень»? В смысле, вижу на семь вершков вглубь? Как в сказках? Никогда не замечал за собой таких способностей…
        Впрочем, я и в параллельный мир попал тоже впервые. Может, от «тур-оператора» такой бонус положен? Чтоб хоть как-то помочь с выживанием. Кто бы ни был тем «доброжелателем», устроившим «экскурсию», вряд ли его целью было угробить меня максимально ударными темпами. Дома было бы и проще, и дешевле…
        Убедив себя столь нехитрым способом в здравомыслии, повернулся к запорожцу.
        - Слышь, Василий… Я вот о чем подумал… Ты говоришь, все изменилось до неузнаваемости.
        - Ну да, - подтвердил тот. - Считать не считал, но годков десять миновало, как с куста, не меньше. Карпо Полторажупана уж пятый год как у Чертовой балки погиб. Седой Ахметка - еще раньше у Легкого брода стрелу глазом поймал. Иван Трясогузка - той же зимой от лихорадки сгинул. Ступка и Борозда - еще раньше, в том последнем походе, когда Рудого Панька пленили, вместе погибли.
        Называя имена товарищей, запорожец загибал пальцы.
        - Вот… Значит, семь лет точно… А промышляли мы ватагой здесь и того раньше.
        Василий все еще предавался воспоминаниями, но я не стал вникать в историю о том, как они за один только день взяли десяток выдр, а уловив паузу, поторопился вставить свои «пять копеек».
        - Если все меняется, то может, и приметный камень тоже, того-этого?.. Другим стал. Больше или меньше.
        Василий замолчал и внимательно поглядел на меня. Видимо, решая, что на меня сейчас нашло: очередное помутнение рассудка или наоборот - просветление? И ответил, медленно добирая слова:
        - Деревья, положим, растут или гибнут от огня… Реки, озера - мелеют и высыхают. Горы - осыпаются. А с валуном что может случиться?
        - Земля здесь рыхлая… - я демонстративно поковырял почву носком мягкого татарского сапога. Кстати, ичиги эти весьма удобная обувка. Вот только без каблуков ходить непривычно. И подошва пожестче тоже не помешала бы. Впрочем, когда верхом - это не так заметно.
        - Ну, так это ж сейчас, летом, мы на суше… а в весенний паводок вода бывает, вон куда доходит… - Полупуд размашисто ткнул вдаль. Жестом захватывая место стоянки. - Только смыть его никак не могло… Стремнины здесь нет… Просто река разливается, да так и стоит потом озерцами да болотами аж до Троицы… Топь не топь, а если пятку вдавить - лужица и проступит. А валун… - Василий опять взмахнул руками.
        Но мысль уже не только запала в голову, но и ростки пустить успела. Полупуд еще и не договорил до конца, а уже опустился на колени и стал отгребать от камня землю. Как и в прошлый раз, когда могилу раскапывали, его железные ладони справлялись с рыхлой почвой не хуже лопаты. При этом казак с некоторым недоумением поглядывал в мою сторону и ворчал:
        - Говорят четырежды человек бывает глуп… Когда на биваке у костра от огнива трубку раскуривает. Сидя за веслами, на ладони поплевывает. У жены просит… И когда посреди поля телегу заносит… Брешут люди… Можно, еще и в пятый раз сглупить… Сидя на ветке, дерево высматривать…
        За те несколько секунд, в течение которых Полупуд озвучивал список народных премудростей, на поверхность показалась добрая четверть валуна. Большего казаку, чтобы узнать «старого знакомца», и не понадобилось.
        - Есть! Он самый!.. Видишь зарубку, - Василий провел рукой по одной из граней. Царапина на ней точно была. - Я сам ее и сделал… Для верности.
        Пружинисто вскочил на ноги и уверенно повернулся в сторону, все так же отчетливо видимой мною дорожки, змеившейся на другую сторону плеса.
        - Пойдем, Петро. От камня до гати ровно полста и еще полтора десятка шагов. Теперь голомозым кукиш с маслом достанется, а не христианские души. Уйдем от погони… Как Бог свят, уйдем.
        Глава седьмая
        Шагал Полупуд излишне радостно и широко, или отмерял кто-то другой, пониже ростом - да только, отсчитав положенные шестьдесят пять шагов, казак умудрился промахнуть гать на добрых три метра.
        - Здесь… - указал уверенно на пустое место и не задумываясь побрел в воду. Даже шаровары не подтягивая. Только сапоги сбросил.
        - Не спеши… - я едва успел ухватить запорожца за руку. - Может, сперва хоть палкой дно потыкать? Для верности.
        Но Василию уж очень не терпелось поскорее отыскать переправу, только плечом дернул. Не мешай, мол.
        - Да постой же, оглашенный!.. Тебе твои наставники разве не говорили: «Не зная броду, не суйся в воду?» - пришлось повысить голос и упереться со всей силы. Ага, вола проще остановить… Пришлось к разуму взывать. - Стой! Нет там гати! Только в болоте увязнешь, а мне придется баб звать, чтобы помогли вытащить. Я же сам не осилю. Вот тут она… - указал я правильное место.
        - Баб?.. - задохнулся от возмущения Полупуд, услышав только часть сказанного. - Чтоб меня… низового казака… бабы, как борова из навозной ямы?! Говори, да не заговаривайся! А то я не посмотрю…
        Тут Василий наконец-то осознал, куда я показываю пальцем.
        - Погодь, Петро… Хочешь сказать, что ты ее видишь? Гать нашу… Прямо сквозь воду? Или опять видение было? Так не курил вроде… или курил? А ну, признавайся!
        - Нет, нет… - очень не хотелось врать, но и объяснить же нормально не получится. - Ничего я такого. Мне кажется… Просто ты старые приметы ищешь, а я свежим взглядом оцениваю. Видишь, берег в том месте сильнее сглажен, чем здесь. Стало быть, утоптан сильнее, нахожен…
        Вообще-то, положа руку на сердце, если и была какая разница, то только в моем воображении, но казаку, знающему толк в выслеживании зверя или врага, такое объяснение понравилось даже больше, чем ссылка на ведовское умение.
        Василий присел, пригляделся внимательнее. Погладил берег ладонью, растер комок сухой земли между пальцами, сухая пыль серой, непросеянной мукой запорошила влажную траву. Сразу же превращаясь в потеки грязи.
        - Молодец, - похвалил чуть погодя. - Зоркий глаз у тебя, Петро. Будут из тебя люди. Я и то не обратил внимания… В самом деле есть разница. Ну, ты нашел - тебе и честь… Полезай первым.
        Это уж точно, кто бы сомневался. Как гласит мудрость: всякое доброе дело должно быть наказано. Держал бы рот на замке - хоть попытался бы обсохнуть. А так, будьте любезны… Мокрый дождя не боится. Скорее всего, Василий здраво прикинул, что, если мы все же ошиблись - ему сподручнее меня вызволять из болота, чем самому там барахтаться. И правильно, не положено атаману срамиться и авторитет ронять. Если бабы кого на смех поднимут - пиши пропало. Никакого порядка и в помине больше не будет. А с меня, убогого, какой спрос?..
        Впрочем, все эти ворчливые мысли мелькнули в голове мимолетом. Благодаря «помощи извне», я видел гать не хуже, чем траву под ногами. Каждое бревнышко по отдельности. И, не сходя с берега, мог указать места, где придется настил усилить или попробовать обойти… Так что тоже снял сапоги, разделся до пояса, правда, совершенно машинально, - сорочка из-за тумана и так была хоть заново отжимай… И совсем уже было собрался залезть в воду, когда подумал, что предпринять некоторую предосторожность не помешает. Если люди искренне верят в Бога, то и к наличию в мире нежити-нечисти тоже должны относиться с большим доверием и пониманием, чем к особым умениям «попаданцев».
        - Василий, а ты не знаешь, каким подношением можно водяного задобрить?
        - Чего? - переспросил тот и то ли похвалил, то ли обругал: - Вот шельма… А я и не сообразил.
        Кажется, все-таки хвалит.
        - Не, Петро, ты точно не иначе как в семинарии учился, и если не до кошевого, то до генерального писаря точно дослужишься. Умен и соображение имеешь… Хоть до Спаса и больше месяца еще, но перед таким важным делом хозяина здешних вод непременно надо уважить. Хорошо, что мы не весь табак выкурили…
        - Табак?
        - Не знал?.. А, не важно… - тут же поправился запорожец, вспомнив о моих проблемах с памятью. - Запоминай заново. Никто не знает почему, но доподлинно известно, что водяной обожает хороший табак. И нет лучшего способа задобрить его, чем бросить понюшку в воду. А когда рассердить захочешь - наоборот, выколоти выкуренную трубку в воду. Так осерчает, что байдак перевернуть может.
        Рассказывая все это, запорожец достал из кисета щепотку курительной смеси, протянул руку вперед и старательно растер табак над водою, приговаривая при этом:
        - Нижайший тебе поклон, дух водяной. Прими в знак нашего уважения скромное подношение. И если ласка твоя, не шали нынче, позволь обездоленным буцям[29 - Беглецам.] на ту сторону перебраться. А еще, коли ласка твоя… следом за нами ордынцы идут. И ежели над басурманами захочешь покуражиться, от меня отдельная благодарность будет. Как только осядем на новом месте. Слово даю.
        Несколько секунд стояла тишина, а после, поодаль в камышах, будто большущая рыбина плеснулась.
        - Кажется, договорились… - довольно пригладил усы запорожец. - Слышал? Это водяной знак подал. Был бы не согласен, вода заурчала бы или пузырями пошла.
        - Василий, а можно еще спросить?
        - Можно… - Полупуд пожал плечами, видимо, делая для меня исключение из казацкого правила: «молчи, слушай да на ус мотай». - Как-то так выходит, что от твоих вопросов толку больше, чем от иных советов. Но и о деле не забывай. Время не ждет… Полезай в воду… Чего как цапля на берегу замер?
        Тоже верно. Я с некоторой опаской - не вызывала у меня доверия древесина, пролежавшая десятилетие в болоте - шагнул на край настила и с удивлением почувствовал под ногами весьма прочную опору. Осклизлую на ощупь, от нанесенного ила, но не более. Проверяя надежность, я даже несколько раз подпрыгнул. Гать выдержала…
        - Нашел. Держит!
        - Не балуй, - одернул меня казак. - И не торопись. Гать хитро положена. Чтоб, даже найдя ее, враг не сразу мог переправу использовать. С этого места прямо только двадцать шагов можно пройти, потом будет поворот на восток. Пять шагов… и снова на юг… Но только десяток.
        Об этом Василий мог не предупреждать. Я прекрасно видел, как настил виляет по дну аж до противоположного берега. Но кивнул. Мол, понял. Мое дело шагать, твое - направлять.
        - О чем спросить хотел? - напомнил Полупуд.
        - Почему ты заговорил о Спасе? Мол, хоть до Спаса и далеко еще, но водяного все равно задобрить не помешает.
        - Стоп… - Василий, видимо, решил, что я уже дошел до поворота, хотя на самом деле до него оставалось еще почти полтора метра. - Теперь шесть шагов на запад и потом снова двадцать на юг. Да стой, тебе говорят!
        - Ты не переживай, батька. Я чувствую твердь ногами… Да и вода здесь прозрачнее, чем у берега. Местами даже видно бревна. Ну, а искупаюсь лишний раз - тоже не беда. Какая разница - дважды намокнуть или трижды?
        - В общем-то верно… - согласился запорожец и решил предоставить мне свободу действия. - Сам так сам… Сверзишься - на дно не становись. Выплывай.
        Казак уселся по-турецки на берегу, набил люльку и стал вводить меня в начальный курс славянской мифологии. По разделу «Главная нежить водяная, водяным именованная». При этом голосом и манерой изложения он так разительно напоминал доцента Литковца, что я едва удержался от смеха, по извечной студенческой привычке большую часть лекции пропуская мимо ушей. Но кое-что не мешало и запомнить.
        - …старые люди говорят, что водяной особенно опасен по большим праздникам. В ночь на Ивана Купала, в Троицкую субботу и в Ильин день. В эти дни, а также перед грозой лучше не купаться и без нужды в воду не лезть. Зато водяной не может вредить людям от Крещенья и аж до Пасхи… - вещал Полупуд, благодушно попыхивая трубкой и одобрительно кивая каждый раз, когда я выбирал правильное направление.
        - А что до Спаса… Так Господь Бог не позволяет нежити подолгу засиживаться на одном месте. Посылает святого Илью, тот и гоняет их молниями. Поэтому до Крещенья водяной живет в воде, а потом переходит в лозу, отчего его еще зовут Дедом Лозовиком. Потом перебирается на сушу, в прибрежные травы и аж после Первого Спаса снова может вернуться в воду. Если только кто-нибудь не столкнет его в водоем раньше. Поэтому он все время сидит на берегу и ждет прохожих. Но так как сам попросить о такой услуге не может, а люди его не видят - водяной начинает сердиться и пакостить…
        «Гы… - усмехнулся я мысленно. - Интересная версия. И окажись правдой, я мог вполне водяному пинка отвесить. М-да, надо все же аккуратнее… Прав Василий, так и нарваться недолго»

* * *
        - Бог в помощь! - чуть хрипловатый голос раздался из густых зарослей камыша, до которых мне оставалось пройти по прямой метров пятнадцать.
        От такого «здрасьте» я едва мимо гати не шагнул. Хорошо ближе к противоположному берегу настил был не так заилен, как прежде. Наверняка не удержался бы на ногах. Что не говорите, а водяной дух, нежить по сути, желающий людям в трудах божью помощь - это слегка чересчур. Картина из области абсурда и такого сюра, что Дали отдыхает.
        А Полупуд ничего. Сперва потянулся было за луком, с которым после встречи с туром не расставался ни на минуту. Но передумал… Ну правильно. Враг не стал бы о себе предупреждать. Поднялся не торопясь, степенно и не менее громко ответил:
        - И тебе подобру-поздорову, добрый человек, коли не шутишь. Обзовись… Как давний обычай велит. Сделай милость.
        В ответ на пожелание запорожца с противоположного берега трижды подал голос пугач.
        - С Луга, стало быть… - обрадовался Василий, потом приложил сложенные «ракушкой» ладони к губам и повторил крик ночной птицы. - Пугу… пугу… пугу… Челом тебе, брат-казак. Я - Василий Полупуд. Минского куреня товарищ. А ты кем будешь?
        - То-то я гляжу и думаю: кто такой хозяйничает в моих угодьях, как на своем гумне… - вместо ответа насмешливо прокричал невидимый собеседник. - А это Полупуда принесло в добрый час. Да не один пожаловал - с целым обозом баб приперся. Никак в магометанство перейти надумал… а, Василий? Ну, а чего… Тоже верно. Как сказано в Писании: «Каждому свое…» Кому-то в монастыре - грехи замаливать, а кто-то ж и грешить должен. Га-га-га…
        - Голос кажется знакомым… - озадаченно почесал затылок запорожец. - Но пока не признал. Видимо, давно не слышал. А ну, весельчак болотный, гукни еще чего-нибудь?.. Только горло не дери сильно. Не приведи Господь, очкур развяжется - перед русалками оконфузишься.
        - О, да ты и глухой к тому же… - все так же насмешливо фыркнули шуршащие заросли. - Совсем сдал на старости… Тогда понятно: зачем гарем от чужих глаз решил подальше запрятать. У такого трухлявого пня уведут молодок раньше, чем медовый месяц закончится. А прочие - сами разбегутся.
        - Погодь, погодь… Корсак?.. Ты, что ли? - неуверенно произнес Полупуд. Мотнул головой и с силой хрястнул кулаком о раскрытую ладонь. Звук раздался такой, словно поленом по камню шваркнули. - Чтоб мне аж до самой смерти больше ни одной чарки горилки не выпить, если это не Иван Корсак! Покажись на люди, песий сын! Пока я сапоги не замочил… Потом тебе это дороже встанет.
        Камыши, чуть сбоку от того места, куда выходила гать, разразились хохотом, потом зашелестели громче, раздвинулись и явили невысокого, можно даже сказать, низенького мужичка. Что называется, «метр с кепкой». Одетого в нечто с трудом поддающееся описанию и больше всего похожее на мешок с дырой для головы, сметанный на живую нитку из шкур нескольких десятков степных лисиц. Причем хвосты к общей ткани не крепились, а свисали по сторонам, как пушистые кисти. Голову человека-лиса венчала шапка такого же покроя, с двумя хвостами по бокам и острой мордочкой зверька вместо козырька… Но смешным при этом мужичонка не казался. Может, потому что подпоясан был саблей, а может - из-за «янычарки»[30 - Тип мушкета.] в руке.
        - Челом тебе, брат Василий! - изобразил он поклон, снимая шапку и взмахнув ей перед собой, словно моль вытряхивал. - Сто лет не виделись. Или больше?
        - Чудны твои дела, Господи. Действительно Корсак… - протянул все так же неуверенно Полупуд, словно что-то мешало ему до конца поверить собственным глазам. - Чтоб мне… - Василий замялся, видимо решив, что хватит уже обетниц, а то того и гляди сбудутся. - Иван… Тебя же в позапрошлом году харцызы на кол посадили? Или соврал Капуста?
        - Нет, брат, не соврал…
        Я стоял неподалеку и видел, как потемнело лицо Корсака, губы сложились в горькую складку и недобро прищурились глаза.
        - Уцелел, значит, побратим мой верный? Ушел от погони… Да так торопился, горемыка, что позабыл вернуться…
        - Нет, Иван… - Полупуд говорил негромко, но голос его над водой звучал отчетливо и сурово. - Напраслину городишь. Не забыл Лаврин тебя… Конь его полумертвым к дозору у Колючей балки вынес… Только и успел казак, что о тебе рассказать, прежде чем Богу душу отдал… Но дозорные - люди подневольные. Сам знаешь… Не имеют права с места уйти, пока замена не придет. Поэтому о приключившейся с вами беде братчики только через неделю узнали. Выслали отряд, конечно… Да там и следов-то никаких не осталось. Выгорела степь на несколько верст вокруг. Случайно или умышленно кто пал пустил, не понять, а искать следы на пепелище только время терять.
        - Не знал… - Корсак трижды перекрестился и опустил голову. - Прости, брат Лаврин, плохое о тебе думал. Зло на сердце держал… А оно вон как оказалось. Прости, побратим мой верный… Авось свидимся на том свете, там и обнимемся. Там и повинюсь перед тобой…
        - Как же ты, лисий сын, с кола соскочить ухитрился? Не расскажешь? Или, может, так с ним в заднице и ходишь?
        Слова и насмешливый тон, которыми они были произнесены, меня слегка покоробили. Все же о смерти и о страданиях надо как-то иначе. Торжественнее… Но тут же и сообразил: в Диком Поле жизнь и смерть столь тесно переплетены, что стали неразделимыми спутницами казаков. Обыденными, привычными и неизбежными, как восход и закат. Вот и говорят о них запорожцы так же просто, как о рыбалке, к примеру… Хороший клев был или сорвалась клятая рыбина? Как там в песне: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать…»
        Суровая жизнь, беспощадная. И в то же время сладкая. Не рабы они и не слуги, всякому, кто родом выше или мошной толще. И никто не властен над их судьбой, ибо нет над казаком никого, кроме Бога и верности Товариществу.
        Свобода! Эфемерное чувство… Его нельзя пощупать руками или взвесить… Она не обещает мягких перин и вкусных яств. Не манит золотом и драгоценностями. Но кто носил рабский ошейник или холопское ярмо, знает, чего стоит одна лишь присказка о вольной жизни: «Хоть и ляжешь не сытым - зато встанешь не битым»! Удивительно точно…
        - Отчего не рассказать?.. - даже бровью не повел Корсак, подтвердив мои догадки, сумбурным ветром пронесшиеся в голове. - Все равно вечером у костра надо обо что-то язык чесать, вот и послушаешь о моих мытарствах. И о своих поведаешь… Судя по обозу, тоже не за печкой в просе отлеживался. Хотя бы в эту седмицу. Но о нас после… А то хлопец твой плавники и жабры отрастить успеет, если мы прямо сейчас побасенки править затеемся.
        Я и в самом деле, пока давние знакомцы обменивались приветствиями, торчал посреди плеса ни в сих, ни в этих, будто аист на жабьей охоте. Не двигаясь ни вперед, ни назад.
        - Твоя правда, Иван, - согласился Полупуд. - Надо торопиться… Татарва следом идет. А бабье войско не казацкий отряд, да и коровы строем ходить не обучены… Ты сам как на остров добираешься? Вброд или челн где припрятал?
        - Есть челн, - кивнул Корсак. - И даже не один… Скажи своему хлопцу, пусть со мной идет, вместе мы быстрее их сюда перегоним, а ты баб поднимай… сколько дрыхнуть можно? Солнце уже в воду заглядывает.
        - Петром кличут… - проворчал я, недовольный, что это чучело в лисьих мехах говорит так, словно меня здесь нет или я тварь бессловесная. - И недосуг с тобой кататься. Есть дело и поважнее… Пока переправа не началась, вехи надо по всем изгибам гати расставить… А ты, если ленишься сходить дважды, привяжи один челн к другому… Оно сподручнее будет.
        Полупуд расхохотался так громко, что вспугнул птиц. Стая чаек или чего-то помельче с возмущенным верещанием выметнулась из камышника и закружила над плесом, оглушая окрест криком и хлопаньем крыльев. Потом перенеслась чуть поодаль и снова пропала в зарослях.
        - Уел тебя мой ученик? То-то же… Ты хоть и Корсак, а все ж не самый хитрый в степи. Петро молод, да умен. Атаманская голова… Попомнишь мое слово.
        - Это мы поглядим… - незлобиво проворчал его знакомец, скорее для порядку, потому как я был прав, да и пропал с глаз. Даже не зашелестело. Только по качающимся не в лад с ветром булавам рогозы да метелкам очерета можно было определить, в какую сторону казак подался.
        - Давай, Петро… - для порядку одобрил мое решение Полупуд, не отрывая взгляда от зарослей и не ощущая, что терзает ус. - Руби прутья. Отмечай повороты. Вижу, ты лучше меня зришь, что и где… Пойду народ будить. Самое время убираться, от греха подальше…

* * *
        Переправа заняла гораздо больше времени, чем ожидалось. Аж до густых сумерек.
        Звезды уже отражались в воде, а беглецы и беглянки еще перетаскивали последние тюки. Не потому, что вещей оказалось так много, да и откуда бы им взяться?.. Татары всего лишь небольшое село разграбили, а не многолюдный город. Но ведь у каждого что-то нажито… И оно совершенно некстати напоминало о утраченном. Так что часа не проходило, чтоб какая молодица не начинала подвывать и заливаться слезами. Остальные товарки, понятное дело, тут же забывали обо всем, бросались ее утешать… Чем никак не ускоряли переправу. Не помогали ни грозные окрики Полупуда, ни свист нагайки…
        Может, и был бы результат, если б запорожец «причесал» одну-другую против шерсти, как обещал, но не поднималась рука у казака. Жалел… Понимал, что нельзя, а все равно жалел. И кто знает, чем бы все это закончилось, если б не дядька Охрим.
        Поглядев на это непотребство, седой крестьянин молча взял ведро, сходил к плавням, зачерпнул воды да и окатил самых голосистых. Унылое завывание тут же сменилось бодрящим визгом… И работа снова закипела.
        Так и спасались. Только где начинала заминка образовываться - Тарас бежал по воду…
        Со стадом тоже довелось повозиться.
        Нипочем не желали круторогие буренки по гати идти. Два-три шага сделает, поскользнется или чего иного испугается и - прыг в воду. Вчетвером не удержать… за собой утащит… А там разворачивается и обратно на берег. Спасибо водяному, хоть он сдержал обещание, подсобил - ни одна не утонула. Зато люди намаялись так, что, кажется, легче было бы все стадо на руках перенести, чем перегнать. До обеда только полтора десятка самых смирных и переправили.
        Не помог даже проверенный на лошадях способ завязывания глаз. Конь, чувствуя руку хозяина, доверчиво идет следом, а корова как в землю врастает, убей - с места не сдвинется. И чем громче понукаешь - тем сильнее упирается. Не доверяла животина человеку.
        Все тревожнее поглядывая на север, Полупуд сгоряча предложил прирезать остальных буренок. Жалко, конечно, но так хоть мясо не пропадет, а сложить головы из-за коров - глупее не придумаешь. Бабы, хозяйки той части стада, что еще не переправилась - тут же снова заголосили, одаривая запорожца такими сердитыми взглядами, словно он их самих под нож пустить собрался.
        - Не, ну что ты будешь делать? - сплюнул казак в сердцах. - Сказано: длинный волос - короткий разум. Забыли уже, как басурмане в неволю гнали. Снова хотят к людоловам угодить. И ведь не переспоришь… Может, действительно за нагайку взяться?
        - Слушай, Василий… - Хорошая мысля обычно приходит опосля, но эта наведалась вовремя. - Я где-то читал, что в больших городах на скотобойню коров ведет специально обученный козел. Что, если и нам так попробовать?
        - Читал он… - проворчал казак, но как-то неуверенно. Все же уважение к грамотности было в те времена, не в пример нынешнему, велико. - Может, где-то и есть такое диво. В городах много иудеев проживает, а пейсатые на всякие уловки горазды. Хитрющий народ, как бес лукавый. Только где ж я тебе цапа[31 - Козел (укр.).] возьму? Самому что ли тулуп наизнанку надеть и на четвереньки встать?
        Представив себе на секундочку такую картину, я не удержался и хмыкнул.
        - Лучше не надо. От такого поводыря буренки драпанут - с огнем не сыщешь.
        - Во-во, - насупился запорожец. Того и гляди за ус ухватится.
        - Погоди, Василий… Сперва дослушай. Важен же сам принцип, идея… А детали можно и подкорректировать.
        Полупуд помрачнел еще больше.
        - Знаешь, Петро. Немым я тебя лучше понимал, чем сейчас.
        - Извини… Не обращай внимания… Слова сами вылетают. А сказать вот о чем хочу. Обойдемся и без цапа. Конь за человеком в воду идет? Идет… Вот к седлу налыгач и привяжем. Авось получится? Как считаешь?
        Теперь Василий глядел с уважением.
        - Побей меня пропасница[32 - Лихорадка.], как же я сам не сообразил?! Слышал же, что цыгане так делают. А запамятовал… Как Бог свят, должно помочь.
        Дальше дело пошло живее. Видя перед собою конский круп, безмятежно помахивающий хвостом прямо перед мордой, коровы больше не взбрыкивали, а хоть и косились на плещущую под ногами воду, спокойно шли следом. Так что с остальным стадом меньше чем за два часа управились…
        К тому времени большую часть припасов, которые лучше было не мочить, перевезли двумя челнами Корсака. А то, что искупать не страшно, взвалили на плечи и в три ходки обернулись. Напоследок, как рачительные хозяева, Тарас и дядька Охрим разобрали все подводы и тоже перенесли на другой берег. Полудрабок, дугу или дышло любой мужик, имея хотя бы нож, спроворит, нашлось бы дерево подходящее, а колесо посреди плавней не валяется. И сделать его - особое умение надобно. Неспроста «колесник» отдельным ремеслом считается.
        Свиридовцы же не успели еще дом забыть, о возвращении думали.
        Потом был еще один переход. Подальше от берега, вглубь плавней. Не такой сложный, но тоже утомительный. Ибо мочары не сухая земля. То и дело ноги грузнут, еле-еле вытаскиваешь. Пот глаза выедает, мошкара в рот лезет, а руки заняты и не всегда рядом сухое место, чтоб снять тюк, передохнуть и от гнуса отмахнуться. Так что умаялись все не меньше, чем от непрерывного перехода через степь. Хотя там отмахали не один десяток верст, а здесь едва полторы прошли.
        Поэтому лагерь на новом месте снова разбивать не стали. Да и ни к чему. Все равно завтра на другой остров перебираться, в то самое потайное место, где промысловая ватага курень заложила. И который, как подтвердил Корсак, до сих пор вполне справный. Подмазать стены, чтоб не задувало, да верх новый заложить - и зимуй, не журись. А если не полениться, да опавшие листья в загату[33 - Плетень вокруг дома, промежуток между которым и стенами закладывается листьями или соломой для утепления дома на зиму.] сгрести - вообще как у Господа за пазухой будет.
        Разожгли пару костров, чтобы похлебать горячего, все ж вымокли до нитки, и, едва дождавшись ужина, сразу спать завалились. Даже Охрим с Тарасом, дежурившие прошлой ночью, не устояли перед усталостью и, хоть от «мужского» костра не отходили - уснули, как только примостились.
        Странно, но и сегодня, несмотря на то что трудился наравне с остальными, спать совершенно не хотел. А вот услышать историю бывалого казака - напротив, весьма и очень. И не только я. Пользуясь тем, что кроме меня его никто не видит - из ближайшей заводи высунул голову и водяной. Кивнул, как старому знакомцу, взгромоздился на корягу и затаился, прислушиваясь.
        А Корсаку даже напоминать не пришлось и упрашивать тоже. Видимо, у отшельника давно свербело хоть кому-то о злоключениях пережитых поведать. Так что рассказывать Иван начал раньше, чем порцию саламахи выхлебал.
        …Сумерки упали на степь внезапно, как тень коршуна. Всего несколько мгновений тому Корсак вполне отчетливо различал силуэты коней, пасущихся неподалеку, а когда поворошил угли, чтобы поддать жару (заячья тушка все еще была немного сыровата), и отвернулся от костра - вокруг стало темно, хоть глаз выколи. Иван даже протер кулаками веки и пару раз подряд сморгнул. Но ночь от этого не отступила…
        - Эй, Лаврин? Ты куда запропастился? - окликнул для порядку побратима, слишком надолго отлучившегося по надобности. - Веревку ты проглотил, что ли?
        Товарищ ничего не ответил, а издал какой-то странный, сдавленный хрип, услышав который, встревоженно фыркнул его конь.
        - Ладно, ладно… - рассмеялся Корсак. - Не тужься так сильно, а то животину пугаешь. Не торопись, сделай все, как надо… Без тебя ужинать не стану.
        В тот же миг в воздухе прошелестел аркан, и сплетенная из конского волоса петля упала казаку на плечи. Он успел вскочить, хватаясь левой рукой за жесткую веревку, а правой нашаривая нож, но туго затянувшаяся петля сковала руки, а мощнейший рывок повалил казака навзничь. Крепко ударившись затылком оземь, Иван на какое-то время потерял сознание, а когда очнулся, то аж зубами заскрипел от отчаянья и злости.
        Вот угораздило так угораздило. Сколько лет топтал Дикое Поле, в каких передрягах не побывал, и на тебе - попал в плен к харцызам, как сопливый новик. Эх, учила жизнь уму-разуму, да, видать, не выучила. Нет, чтоб, прежде чем коней расседлывать, самому как следует оглядеться, степь послушать - на Лаврина понадеялся. Подвел побратим под монастырь… Да только что теперь пенять. Потеряв голову, по волосам не плачут.
        Вон он, бедолага, лежит в сторонке… раскинув руки и уткнувшись лицом в сухую землю. А вокруг головы ореол, как у святого великомученика… только черный. Не жилец, одним словом. Даже если дышит еще…
        - Очухался, сучий потрох?! - болезненный пинок под ребра заставил Корсака испустить протяжный стон.
        - Значит, ожил… - подтвердил другой голос, густой и хриплый, как у простуженного дьякона. - Это хорошо, а то второй, кажись, окочурился. Говорил я тебе, в ногу стреляй…
        - Я и стрелял… - проворчал еще один. - Кто ж знал, что он успеет плашмя упасть. Резвый, что кот дикий. Еще б мгновение и ушел.
        - Отбегался, - снова прохрипел бас.
        - Ну и пес с ним, - отозвался четвертый харцыз. - Продать невольников все равно некому, а таскать за собой по степи двух низовых казаков - все равно что гадюку за пазухой носить. Выкупа не дождешься, зато можно проснуться с ножом в брюхе. Эй, раб божий! - он остановился рядом с Иваном. - Ты какой смерти хочешь?
        Притворяться беспамятным не имело смысла - просто начнут бить, и Корсак, сделав усилие, сел и огляделся. Ему не препятствовали. Со связанными ногами и руками далеко не убежишь.
        В свете от костра были хорошо видны фигуры шести разбойников, а чуть поодаль слышались еще голоса. Но в целом попались они отряду небольшому. Сабель в десять. Может, дюжина. Оттого Лаврин и не заприметил их следов. Или только подошли. А здесь, на лихую беду, казаки им и встретились.
        - Чего молчишь? Язык со страха проглотил? А ты вспомни, скольких таких ватаг, как наша, твои братчики порубили почем зря, может, полегчает.
        - Думаю… - невнятно произнес Иван и сплюнул соленую слюну. Падая, прикусил язык, и тот распух, ворочался с трудом. Во рту стоял привкус крови и желчи… Это уже от пинка в бок.
        - О чем? - рассмеялся хриплый. Судя по тому, что говорил больше других, именно он был их атаманом.
        - Так ведь не каждый день умирать приходится… Выберу не тот способ, потом жалеть буду.
        - Веселый… - одобрительно отозвался кто-то, стоявший сзади. Уже невидимый в темноте.
        - Шуткует, - проворчал еще один. - Ну и мы подтрунивать умеем. Люблю веселых… Ты с него кожу снимаешь, а он песни поет.
        Говоривший ухватил Корсака за воротник и рывком поставил на ноги. Судя по хватке и ширине плеч - силой харцыз обладал недюжинной.
        - Ну, надумал? - опять сиплый. Ростом так себе. Ничего особенного. Но глаза, как сверла. Будто в самую душу лезут. Кто похлипче духом, от такого взгляда и сомлеть недолго.
        - Трудное дело… - помотал головой Иван, отгоняя наваждение. - Коли спрашиваешь, значит, можно легкую смерть попросить, верно?
        Тот, заинтересованный рассуждением, кивнул.
        - И человек ты, я вижу, серьезный, обстоятельный - стало быть, обещание сдержишь.
        - Само собой…
        - Вот… Оттого и сомневаюсь я… - поцокал языком Корсак. - Слаб человек, падок на соблазн. Могу согласиться и упустить единственный шанс… Другого ведь не будет.
        - Ничего не понял… - атаман огляделся по сторонам. - Умом он тронулся со страху, что ли? Вот незадача. Одного убили, второй сбрендил… Несет какую-то околесицу.
        - Притворяется… - здоровяк чувствительно пихнул пленника кулаком в поясницу. - Дозволь, Дьяк?.. Я только один ремешок со спины срежу. Он тебе сразу сам расскажет все, что знает. Даже спрашивать не придется.
        - Успеется… - атаман остановил его рвение и снова обратился к пленнику: - Не зли меня, казак. Я не люблю загадок. И всегда получаю ответы.
        Корсак не сошел с ума и не молол вздор со страху или отчаянья. Просто запорожец заметил то, чего не могли видеть стоявшие к нему лицом харцызы. Лаврин Капуста, которого они уже записали в покойники, пошевелился и приподнял голову, как бы прислушиваясь. Шанс призрачный, совсем малюсенький, как волос на лысине, но все равно ничего другого взамен не имелось. И упускать его - сыграть смерти на руку.
        Одному Богу ведомо, какие кости выпадут, но кто не рискует, тот куш и не срывает. А единственное, что пока можно сделать - это тянуть время, надеясь на чудо и привлекая внимание харцызов.
        - Ничего заумного в моих словах нет… - запорожец с достоинством расправил плечи. - Сами посудите… Прожил я жизнь… чего там - и долгую, и трудную. Всякое случалось… Порой с водой, часом с квасом… Есть чем гордиться… Ну и в чем покаяться, тоже отыщется. Не святой…
        На Сечи Корсак слыл отменным говоруном и умел такие байки заворачивать, что запорожцы только чубами мотали и приговаривали: «От же ж брешет, песий сын, чтоб ему пусто… От же ж заливает». И не только словом, но и интонацией… Когда надо - поднимет голос, а в другой раз тихонечко зашепчет, что только знай, прислушивайся. Так что Иван не удивился, когда и харцызы стали к нему подтягиваться со всех сторон. Одного опасался: не выдержать и самому себя не выдать. Поэтому, как ни хотелось, а собрался с силами и повернулся к побратиму боком, чтоб даже случайно не бросить в его сторону лишнего взгляда.
        - В общем, жил не тужил… Поживал да добро наживал. О завтрашнем дне не беспокоился, на то куренной атаман есть. И полковая старшина. Ну, и кошевой, само собой… Но сейчас, когда, считай, одной ногой на тот свет шагнул… Задумался я: куда меня святой Петр, что ключи от Райских ворот держит, определит? А?
        Харцызы не ответили, да Иван и не ждал. Привлек вопросом к себе еще больше внимания и продолжил так же неторопливо, словно наедине с собой рассуждал.
        - Сечевой поп отец Никифор часто приговаривает, что каждый, кто за православную веру оружно стоит и за нее живот положит - в раю будет.
        Харцызы недовольно заворчали - они ж все отступники, и Корсак поднял голос, перебивая гомон:
        - А вдруг это не так? Что если на небесах другое мнение имеют? Сунется моя душа к вратам заветным, а святой Петр ухватит за шкирку и как рявкнет: «Куда прешь, пес шелудивый?! Брысь в Пекло, пока не очистишься!» И законопатят меня на муки адские, невыносимые… Туда, где только огонь, плач и скрежет зубовный. Лет на сто… а то и более.
        Похоже, разбойников проняло. Они не подали виду, особенно атаман, но взгляд опустили. Не задумывались об этом, но ведь знали, что легче вьючному коню в игольное ушко протиснуться, чем душам их очиститься. Оттого и свирепствовали, что обратный путь лиходеям заказан был. Как прокаженные стремятся заразить здоровых, так и им сладко было отнимать чужую жизнь, зная, что проклятые, и хуже все равно не будет. Поэтому в следующее мгновение на запорожца уставилась дюжина горящих ненавистью глаз.
        - Вот я и думаю… - заторопился тот, понимая, то еще мгновение и его перестанут слушать. - Может, здесь помучиться напоследок? День, два… даже неделя… это ж не вечность. А святой Петр, глядишь, перенесенные страдания и засчитает. Стоит овчинка выделки или нет, как думаете?
        Ответа на свой вопрос Иван не услышал. Поскольку Дьяк в этот момент зачем-то посмотрел в сторону его побратима и аж покраснел от злости. Как только не лопнул?..
        - Остолопы! - заорал, брызжа слюной. - Уши развесили! А пока этот нам зубы заговаривал - второй сбежал!.. Догнать! Поймать! На кол! Обоих!
        И давая выход злобе, с такой силой врезал Корсаку кулаком в зубы, что у того в глазах померкло, - и запорожец опять рухнул наземь, как не живой.
        Глава восьмая
        - Да, Иван… - помотал головой Полупуд. - Казак ты, скажу откровенно, так себе, как и все мы, грешные. Из самопала в стену куреня с пяти шагов попадаешь. Саблю в руке тоже крепко держишь, ветром не выдует… Зато языком ворочать умеешь, не чета другим. Слова как картечь из гаковницы[34 - Гаковницы - европейские крепостные дульнозарядные ружья XV -XVI веков, с крюками («гаками») под стволами, которые зацеплялись за крепостную стену с целью уменьшения отдачи при выстреле. В России использовался термин «затинная пищаль», то есть предназначенная для стрельбы «из-за тына» (частокола).] вылетают.
        - Вот те святой крест, - размашисто перекрестился Корсак. - Ни одного слова не соврал. Как на исповеди. Чистая правда…
        - Да я верю, верю… - успокоил его Василий. - Хотел бы соврать, придумал бы ловчее. Сказывай, что дальше было.
        - Дальше… - Иван набил трубку, раскурил не торопясь и прикрыл глаза. Возвращаясь мыслями в прошлое. - Не знаю, сколько я провалялся без памяти, но когда очнулся от крепкого пинка, небо уже серело. Харцызы бродили лютые, как шершни у разоренного гнезда. Только и знали, что переругиваться. Из их настроения и услышанного я понял: Лаврина поймать не удалось. Ушел… Это известие и мне сил придало. Был уверен, побратим не оставит в беде. Что-нибудь да придумает…
        - Да, - кивнул Полупуд. - Лаврин был мастак на разные штуки… Куренной часто приговаривал, что Капуста в кипятке не только не сварится, но еще и сухим из воды выйдет.
        - А я о чем?.. Но, видимо, где-то мы нагрешили слишком, вот везение наше и закончилось. Земля тебе пухом, братка…
        На этот раз Корсака даже с земли поднимать не стали, а долго, с остервенением пинали лежачего, большей частью норовя попасть сапогом в лицо. К счастью, руки у казака были связаны спереди, и он ухитрялся хоть немного, но прикрывать голову. Зато спине досталось, как снопу на току. Несколько раз хрустнули ребра, и тело обожгло острой болью, рот заполнился кровью. Иван совсем попрощался с жизнью и стал шептать разбитыми губами «Верую» - решил, что харцызы так и забьют до смерти, но у Дьяка были другие виды на пленника. Дав разбойникам сорвать злобу за бессонную ночь, он остановил избиение.
        - Хватит… Остынь, Лушня! Uzak dur, Махмуд! Я хочу услышать его вой!.. Медведь! Где кол?
        - Угомонись, атаман… - проворчал в ответ тот самый здоровяк, что хотел ремней нарезать. - Ты не забыл, что мы в Диком Поле, а не в лесу? Здесь чернобыль и полынь самые большие деревья. Так что, если непременно на кол посадить казака желаешь, придется его с собой забрать. Пока хоть на какую-то рощицу не наткнемся. Думаю, к вечеру что-нибудь подходящее отыщется. Если на север двинемся.
        - Что?! - Дьяк в сердцах топнул ногой. - Нет. До завтра ждать не будем. Сегодня казним пса запорожского. Сейчас. Собирайте все, что горит… Поджарим ублюдка. Это даже веселее… А пока бросьте его на угли, пусть греется.
        Харцызам повторять не пришлось. Головорезы и сами любили такие забавы. Сразу несколько подхватили Корсака и швырнули в едва тлеющий костер. Тот самый, на котором Иван готовил ужин. От зайца давно и костей не осталось, зато и жар поостыл. Едва-едва теплился. Даже рук не согреть…
        Атаман харцызов помолчал немного и раздраженно сплюнул.
        - Черт… Как ни дерьмо, то обгаженная щепка! Там поди зола одна, а я так явно представил, как ублюдок запекается, что даже гарью пахнуло. Ну, ничего, сейчас раздуем огонь. Быстрее пошевеливайтесь!
        Знакомец мой не удержался и громко охнул. Похоже, для водяной нежити смерть в огне была во сто крат ужаснее любой другой гибели.
        Корсак и Василий мгновенно развернулись в его сторону, но видеть не могли. А тот уже замер неподвижно, прижав переднюю ласту к губам. Мол, все-все, продолжай, молчу и мешать не буду.
        - Что это? Рыбина плеснулась? - удивился Иван. - Для птицы или выдры поздновато.
        - Выхухоль… - подумав, ответил Василий. - Они ж слепые. Им что день, что ночь. Не отвлекайся, сказывай дальше…
        - Да я почти закончил уже…
        Огонь харцызы таки раздули… Сухие стебли многолетних трав полыхнули весело, и хоть жару от них почти не было, но все же припекло Ивана основательно. Особенно в тех местах, где сквозь прорехи в одежде светило голое тело. Казак не сдержался и застонал.
        - Что, нравится?! Погоди, погоди… скоро не так запоешь и запляшешь… Еще огня! Еще! - закричал Дьяк разбойникам. - Тащите сюда все, что горит!
        Понимая, что последний час уже совсем близок, Иван поглядел в небо и произнес:
        - Господи, ты все видишь! На тебя одного уповаю. Если суждено мне нынче умереть - прими душу без покаяния…
        - А ты покайся… - гоготал атаман. - Глядишь, он и смилостивится. Пошлет тебе на выручку ангела с мечом… или хотя бы ливень огненный. Нам на погибель. Давай, давай. Поведай, скольких бедолаг самолично убил? Дюжину, две? А, может, еще больше?
        Но погруженный в молитву Иван уже не слушал харцыза. Потому как никто сейчас не мог встать между его душой и Спасителем. Он даже не услышал первых тревожных криков и поднявшейся в лагере суматохи. Как и не обратил внимания, что впервые в жизни утренняя заря занималась не на востоке.
        - Атаман! Степь горит!
        - Бежим! Быстрее!
        Даже при полном затишье степной пожар несется быстрее лошади, а если попутный ветерок задует - не всякая птица улететь успевает. Огонь в мгновение ока подминает целые версты, весело скользя по верхотравью легким, гулким пламенем. И только после, сопя и потрескивая, выжигает все дотла тяжелой, черной поступью низового жара.
        Если кто хоть раз не то что побывал в таком переплете, а всего лишь наблюдал издали, тот ни одной секунды не промедлит. Разве что - высматривая: куда бежать? Да и это сподручнее делать на всем скаку.
        Так что и харцызы вмиг позабыли обо всем, кроме спасения собственной жизни.
        Не дожидаясь разрешения атамана, сбросив с коней всю лишнюю поклажу, они запрыгивали в седла, а некоторые и на это время не тратили - садились охлябью. А уж тревожно прядущих ушами коней, испуганных доносимым запахом гари и гулом, характерным для степного пожара и сметающей все на своем пути первой волны паводка, даже понукать не пришлось. Рванули с места вскачь, только копыта замелькали.
        - Это беглец поджег, не иначе… - догадался атаман разбойников. - Понял, что товарища не спасти. Так отомстить решил.
        - Нам какая разница, Дьяк! - Медведь нетерпеливо переминался, с трудом удерживая под узду двух выплясывающих коней. - Торопись, атаман!
        - Погоди, запорожца порешу… - харцыз потянул из ножен саблю.
        - Кой черт тебе в нем?! - в сердцах заорал Медведь, взгромоздясь в седло. - И без нас сгорит! О себе заботься!
        - Сейчас, сейчас…
        - Ну и черт с тобой! Пропадай вместе с ним! Я ждать не буду! - рявкнул здоровяк, бросил атаману повод второго коня и, не оглядываясь, пришпорил своего.
        Понимая, что его ждет, если останется без коня, Дьяк подчинился. Прокричал какое-то проклятье, но так как товарищ уже скакал прочь во весь опор, а оставшийся конь рвал повод из рук, ворочая налитыми кровью глазами и роняя с губ пену, харцыз не стал испытывать судьбу. В конце концов, у избитого до полусмерти и связанного казака не было ни одного шанса на спасение.
        - А однако ж ты выжил, - хмыкнул Полупуд.
        - Скажу без утайки, сам удивляюсь… - пожал плечами Корсак. - Огонь, что харцызы подо мной разожгли, к тому времени перекинулся на одежду, и стало так припекать, что больше ни о чем думать не мог. Вертелся, как уж на сковороде, стараясь из костра выкатиться да пламя сбить… Да только со сломанными ребрами не шибко повертишься. Боль была такая, что я в очередной раз сомлел… А когда очнулся - все вокруг черно и пышет жаром, как в преисподней, а я лежу посреди этого пепелища, аки Адам. Наг и благостен. Оселедец и тот под корень выгорел, - Иван снял малахай, демонстрируя розовую и лысую, как ладонь, всю укрытую узлами многочисленных ожогов голову.
        - Изрядно… - оценил Василий.
        - Ото ж то… - согласился Корсак. - Но и путы мои огонь не пощадил. Сгореть не сгорели, а истлели достаточно, чтобы порваться. Освободился, встал, огляделся, да и побрел сюда… Без коня и оружия в Диком Поле долго не заживаются, сам знаешь. Помощь то ли будет, то ли нет… А здесь мы всегда в тайнике кое-какой припас на черный день хранили. В общем, добрел с горем пополам… Подлечился… Перезимовал. Сперва хотел по весне на Запорожье двинуться, а потом решил дождаться, когда промысловики сюда придут. Хорошее ж место… Редкий год сюда не хаживали. Не из нашего куреня, так другие. Не дождался…
        - В том году Кош Молдавскому господарю на помощь ходил… - объяснил Полупуд.
        - Вон оно что, - Иван покивал понимающе, но как-то равнодушно. - Ну, я примерно так и думал… А не зная броду… на Сечь соваться не рискнул. Не решился один в такую даль пускаться. Не смог забыть пережитого. Да оно само не давало… Особенно перед дождем… Перезимовал опять здесь же. И не заметил, как отшельником стал. Не тянет больше к людям…
        Казак помолчал немного и продолжил чуть смущенно:
        - Обида, по правде сказать, меня сильнее боли мучила. На Лаврина… Я же побитый, с поломанными ребрами медленно шел… И все думал: если это он подпал учинил, то почему не догнал… Не выследил?.. - и Корсак снова перекрестился. - А оно вон как. Прости еще раз, побратим…
        - У каждого своя судьба… - рассудительно отозвался Василий. - Меня, к примеру, людоловы третьего дня в муравьиную кучу сунули… И если б не Петруха, там сейчас бы уже только кости оглоданные белели. Так что не нам судить божий промысел. Может, для того Господь тебя сюда и направил, чтобы теперь ты всех этих несчастных баб да детей, чудом неволи избежавших, приютил и оберег? И чем казнить себя да сокрушаться, лучше подумай, как зимовать с ними станешь. Теперь это твоя семья и твое войско, Иван Корсак… Во всяком случае, пока мы с Ангелом их мужей да сыновей не отыщем… И я думаю, что спасти сорок душ - хорошая плата за одну жизнь. Лаврин Капуста был бы доволен, что не зря погиб…
        Произнеся все это, Полупуд лег на бок, надвинул на глаза шапку и почти тотчас размеренно захрапел. Негромко, но так сладко, что тревожить его не осмелился бы и самый приставучий собеседник. Даже если не поверил…
        Так что Корсак озадаченно почесал затылок и как бы в первый раз оглядел спящий лагерь… Потом посмотрел на меня.
        - Ты… отдыхай, парень… Как там Василий тебя назвал? Ангел? Чудно… Ну, да не мое это дело. Намаялся небось? Вот и ложись. А я на всю оставшуюся жизнь отоспался. Покараулю…

* * *
        Утро пришло не с солнечными лучами или петушиным криком, а с тихим шелестом дождя, конским топотом, бряцаньем оружия и громкими восклицаниями. А для меня лично - роль будильника сыграл не слишком вежливый тычок в бок.
        - Просыпайся, Петро… Басурмане пожаловали.
        Сон как рукой сняло. Я мгновенно вскочил на ноги, уже почти привычно нашаривая рукой саблю.
        - Тихо, тихо… - ухмыльнулся Полупуд. - Что ты как заяц на пашне скачешь? Только птиц растревожишь.
        - Птиц?.. - я все еще ничего не понимал. Не привык к таким побудкам. Мне бы контрастный душ принять, чашечку кофе с круассаном выпить. Пришлось довольствоваться собранными в ладонь дождевыми каплями, все чаще просачивающимися сквозь густую крону леса. И попил, и умылся.
        - Ну да… - запорожец уже смирился с тем, что имеет под своей опекой несмышленыша. - Здесь же истовое птичье царство… Испугаются, взовьются тучей над зарослями - вернее приметы и не надо. Сразу укажут басурманам, где беглецов искать. Нас то бишь… Так что ты давай без прыжков и резвых движений. Ненастье нам на руку, птицам тоже мокнуть зря не хочется, но лучше поберечься… Тарас, вон, сходил уже.
        Василий кивнул в сторону молодого крестьянина, вокруг которого хлопотали несколько молодиц.
        - Что с ним?
        - В дозоре стоял. Услышал, как татарва прибыла. Задумал посчитать их… Вот и поймал стрелу. Считай, дважды в рубашке родился. Первый - голомозые на слух били. От того только плечо зацепили. Второй - стрела чистая, не отравленная. Что у басурман редкость большая. Очень они любят, когда враг мучается. Так что ты запомни, на будущее… Случись что, рану сперва расширить… чтобы побольше крови вытекло. Если жила не задета и мух нет, то и не перевязывать вовсе, пусть яд с сукровицей выйдет. А как подсыхать начнет, щедро окропить рану соком тысячелистника и его же листьев измочаленных под повязку положить. Потом сменить на капустный лист или подорожник. Они жар вытягивают. А если надо все быстро - замешать тесто из пороха на водке и залепить. Но ненадолго… При первой же возможности рану надо очистить и снова кровь пустить. Иначе пропасница может кинуться.
        - Я понял… От лихорадки, да и просто от жара крепкий отвар из вербовой коры хорошо помогает… - я вовремя вспомнил историю открытия салициловой кислоты. - А пока отвар будет остывать, горсть муравьев в него надо бросить.
        Это уже собственная придумка. Но как иначе использовать муравьиную кислоту, я сходу не сообразил. Не рекомендовать же взрослым людям веточку в муравейник совать, а потом облизывать. Лечение должно быть солидным, иначе в его силу не поверят.
        - Да? Я запомню… Одарка? Слышала? Делай, что Петро сказал. Ставь казанок на огонь и вари кору. А мы - пойдем на берег, глянем на гостей непрошеных. У тебя глаз зоркий, приметливый. Дождь нам на руку, никакой шелест не выдаст. Только вперед все рано не суйся. Держись позади меня.
        В детстве я зачитывался книгами Фенимора Купера и Карла Мая о Диком Западе, и всегда у меня вызывала сомнение правдивость описываемого в романах умения индейцев бесшумно передвигаться по лесу. Ну, невозможно это!.. Сколько раз сам пробовал… Ветки осторожно раздвигал, под ноги глядел, а все равно - нет-нет да и треснет какой-нибудь сучок, незаметный под опавшей листвой. Да как хрустнет! За сто шагов слышно…
        Вчера днем я об этом не задумывался, но теперь, когда мощный, неуклюжий с виду, как битюг, Василий шел впереди меня, невольно вспомнил. Ибо казак производил шума не больше, чем порхающая с цветка на цветок бабочка. Несмотря на то что в руках держал мушкет, да и под ноги как бы не особенно глядел. Смысла нет, темновато еще…
        Представив себе на мгновение летающего над лугом Полупуда, я зазевался и уткнулся запорожцу в спину.
        - Тихо… увалень… - проворчал тот тем особенным шепотом, который слышен только стоящему рядом. - Топочешь, как лошадь. Гляди… Вон они, гости незваные. Кружат по берегу, к переправе готовятся. Понятное дело, как ни старайся, а следы от такого стада не спрячешь. Слепой бы нашел… Слава богу, дождь пособил… Хоть и поздновато зарядил, но все же… Вот и сомневаются голомозые, не могут точно понять: сколько нас и как давно переправились?
        Сквозь полупрозрачную серую завесу моросящего дождя копошащиеся на противоположном берегу пешие и всадники казались персонажами из сновидения. Или не слишком удачного трейлера к очередному историческому блокбастеру. Слишком много суеты и ни одного крупного плана. Взять бы хоть того, что уже зашел на гать и, тыкая впереди себя копьем, осторожно, мелкими шажками приближается к первому повороту. Колоритный персонаж. Один только кожух наизнанку чего стоит… О! Да он никак помочиться решил? Вот паскуда! Все, теперь пью только кипяченую…
        - Две дюжины… - подсчитал врагов Василий. - Больше, чем хотелось. Днем раньше - несдобровать бы нам. А теперь - приходи, кума, любоваться… Спасибо Ивану, есть чем басурман встретить… - запорожец ласково похлопал ладонью по мушкету и принялся заряжать оружие.
        Неторопливо засыпал в ствол порох, вложил пыж, пулю, придавил шомполом, примостил ствол на специальную рогульку и стал выцеливать татарина.
        - Погоди, Василий… Может, не стоит их прямо сейчас беспокоить? Ты сам сказал, что басурмане не могут понять, как давно мы переправились.
        - Дождь сохранению следов не способствует. Видят, что не раньше вчерашнего дня. А вот - к обеду мы управились или позже - это уже невдомек.
        - Ну, так пусть и думают, что беглецы далеко. Пусть поторопятся.
        Казак посмотрел на меня пытливым взглядом и подергал себя за ус.
        - Угу… Не иначе ты опять что-то придумал… Выкладывай.
        Легко сказать…
        - Хорошо, только обещай не смеяться.
        Полупуд вздохнул и пожал плечами.
        - Связался черт с ребенком… Рассказывай, а там посмотрим: смеяться или плакать. Да не тяни вола за дышло, Петро… Видишь, голомозый уже второй поворот нащупывает. Самое время басурману лишнюю дырку сделать.
        - И многих ты успеешь застрелить, пока они кусты стрелами не засыплют?
        Казак подумал и уверенно ответил.
        - Троих точно упокоить успею. Но ты прав, надо сперва щит смастерить. Ты его над нами подержишь. От стрел прикроешь. Тогда и целый десяток положить можно. Жаль, у Лиса только одна «янычарка». В два ствола мы бы со всем отрядом справились. А так - не успеем. Перебегут раньше…
        - Это если бежать, - кивнул я, подводя казака до собственной придумки. - А ежели плыть?
        - Что ты, ей-богу, вечно глупости спрашиваешь? - фыркнул Василий. - Любому ж понятно, что плыть дольше.
        Потом помолчал немного и продолжил задумчиво:
        - Знаешь, Петро… Гляжу я на тебя и вижу желторотого новика, еще ни разу не сходившегося в бою с врагом… Белоручку - наверняка не державшего в руках ни косы, ни лопаты… А как в глаза посмотрю, чудится мне, что ты постарше седого Карпа-бандуриста будешь - самого древнего на Сечи деда. О котором сказывают, что он вторую сотню разменял аккурат в тот год, как на Томаковке новый Кош закладывали. И знаешь такое, что другим неведомо… Дурость же несусветная глядеть, как татары переправляются и не препятствовать, но я ничего не делаю, верю тебе. Выкладывай, что задумал?
        - Ну, я просто подумал, если у басурман подстилку из-под ног выдернуть…
        - Выдернуть, говоришь? - глаза у Василия заблестели.
        - Извини… понимаю… глупость сказал…
        Но казак меня уже не слушал.
        - Значится так, сиди здесь. Гляди за переправой. Как только басурманин переберется, дай знак. Крикни пугачом. Как я учил. Дважды. Только сперва за дерево спрячься. Они ж не дурные, знают, что в такую погоду птица молчит. Могут стрелу пустить. А я быстро…
        - А что делать, если он не только выберется, но и дальше пойдет?
        Казак пожал плечами.
        - Вообще-то не должен. Чего одному в заросли лезть? Ну а если… Сабля у тебя есть. Держать умеешь. Пора и в деле себя попробовать. Главное, не бойся. Татарин он на коне да с луком или копьем чертом скачет, а пеший не боец. Если не забоишься - справишься. А нет, так убегай в лагерь. Бабы еще не остыли, мигом ему козью морду скрутят.
        Подколол или всерьез посоветовал, я так и не понял. А покуда переспросить собирался, казак исчез, словно призрак. Даже жутко стало, и мурашки по спине пробежались. Или это от того, что я снова один? Легко выдумывать хитрые способы и давать мудрые советы, сидя в безопасности, и совсем иное - остаться с ней с глазу на глаз. Вон… чапает по гати. И не поскользнется ж ни разу, сволочь. Ну, оступись, зараза…
        Бог или дьявол, но кто-то мои мольбы услышал. Татарин взмахнул руками и плюхнулся в воду. Что было встречено дружным хохотом сородичей. Правда, смех очень быстро затих, когда басурмане поняли, что самостоятельно разведчик из водоема не выберется. Во всяком случае, быстро.
        По оставленным им вехам двое голомозых, опираясь на копья, поспешили на помощь. И общими усилиями вытащили незадачливого товарища. Обговорили между собой что-то, я не понял ни слова, и разведчик продолжил искать проход, а спасатели вернулись к остальным. Только теперь шли гораздо медленнее, и каждый шаг прощупывали копьями. Видимо, упавший сообщил сородичам о коварном дне запруды.
        Ну, как бы там ни было, несколько лишних минут это нам подарило. Мне - чтобы побороть неуверенность - не может навевать страх тот, кто смешон, а остальным на подготовку. Жаль только, что Василий не удосужился посвятить меня в подробности. Может, моя идея была круче, ну да теперь пойме тмолько после того, как все завершится.
        Тем временем татарин уже вышел на последний, прямой отрезок и мог бы выбраться на берег буквально за считаные минуты, если б знал об этом. Но, к счастью, басурман оставался в неведении, а купели хватило, чтобы он по-прежнему внимательно прощупывал гать, прежде чем шагнуть.
        И все же ничто не тянется вечно. Вот и басурман таки дошел. Выбрался на сушу и отряхнулся, словно зверь. Впрочем, меховая шапка, тулуп наизнанку делали его весьма похожим на волка. Не матерого зверюгу, но все равно достаточно опасного, чтобы отнестись пренебрежительно.
        Заглядевшись на врага, я чуть не позабыл о приказе Полупуда. А когда вспомнил, шагнул за дерево и дважды крикнул пугачом.
        - Пугу, пугу!
        Услышал казак сигнал или нет, не знаю, а татарин отреагировал весьма живо. Упал на землю, перекатился пару раз и, быстро-быстро перебирая всеми конечностями, на четвереньках метнулся в ближайшие кусты. Остальные басурмане, все еще остающиеся на другом берегу, тоже то ли услышали пугача, то ли заметили маневры разведчика, но мигом ощетинились луками. Стрелять, правда, не стали. Не расслышали или правда, в дождь у них с этим делом не очень?
        Это радует. Если дождь помеха, то уж падение в воду и того круче будет. Лишь бы Полупуд успел.
        Стоп! Вот же я тупой! Что он в любом случае должен сделать? Добраться до гати под водой и привязать к ней веревки. Незаметно! А как он это сделает, если и с одного берега, и с другого на запруду татары глядят? Вот… Тем, что напротив, я помешать не могу, а который рядом - отвлечь обязан.
        Значит, вызываем огонь на себя.
        Я нагнулся, поднял с земли комок земли и бросил в направлении тех кустов, куда спрятался басурман. Целясь в другой куст, чуть в стороне и ближе ко мне.
        Татарин услышал. Ветки в том месте, где он засел, дрогнули. Жаль, лучник из меня неважный, да и лука нет, а то бы…
        Ветки шевельнулись еще раз, теперь ближе к тому месту, куда упал комок. Подкрадывается, значит… Ну, а мы пойдем другим путем. И план самый простой - зайти со спины и рубануть со всей дури. Куда попаду.
        Саблю я вытащил загодя, чтоб с непривычки не запутаться в самый неподходящий момент. А уж двигался так осторожно, что сам себя не слышал.
        Это я не слышал, а басурманская морда как-то учуял. И когда до кустов оставалось всего пару шагов, с рычанием выпрыгнул оттуда навстречу. От неожиданности я забыл про оружие и, видя летящего на меня врага, не придумал ничего лучшего, как отшагнуть в сторону и врезать ему в ухо. Хук слева у меня всегда неплохо получался. Татарина унесло в следующие кусты, а я только теперь вспомнил о сабле. И, выставив клинок перед собой, осторожно двинулся посмотреть, как там басурман. А то что-то долго не показывается.
        Татарина в кустах не нашлось. И это мне не понравилось. Играть в «кошки-мышки» с вооруженным противником не самое приятное времяпровождение.
        Услышал шум позади и резко развернулся.
        В шаге от меня, оскалив зубы, на землю оседал мой противник. А за ним возвышался Полупуд.
        - Заставь дурня Богу молиться… - проворчал казак со вздохом, но ни слова упрека больше не прибавил. - Держи, - протянул мне скрученные в жгут поводья. Мокрые, как и он сам. - Сейчас Охрим волов приведет. Прицепите. Корсаку скажешь, что я позицию справа от гати займу. Нехай слева мостится. Слабину выберите сразу, но тащить только по моему свисту.
        - Так ты что, уже привязал? - моему удивлению не было предела.
        - Привязал… - подтвердил казак, как само собой разумеющееся. - А что, ты иначе как-то хотел?
        - Нет, но… - я хотел спросить, как он сумел так быстро обернуться, только Полупуд не дал.
        - После, Петро, сейчас не до разговоров. Управитесь, беги ко мне. Может, мне твоя помощь понадобится.
        Этой фразой запорожец одним махом прицепил мне крылья и нимб. Ему! Моя! Помощь!
        Хорошо Охрим с волами чуток задержался, а то пришлось бы объяснять, с чего я так сияю.
        Для надежности привели две упряжки. Поставили их друг за другом и зацепили буксир. Волов передвигать не стали, не факт, что круторогие остановятся по первому слову. Слабину выбрали, заведя вожжи вокруг дерева, используя мощный ствол как натяжной валик. Оно и надежнее. Нагрузку по вектору распределяет…
        Свист ждали все, но прозвучал он, как водится, неожиданно.
        - Цоб-цабе! - закричал Тарас и щелкнул кнутом. Серые вскинули головы, махнули хвостами и шагнули вперед… Сыромятные вожжи натянулись так, что аж зазвенели. Волы на мгновение задумались и шагнули еще раз.
        Со стороны запруды донесся треск, крики и громкие всплески. А еще секундой позже гавкнули мушкеты. В ответ татары взвыли дурными голосами, но, похоже, только этим и могли ответить.
        - Тпру! Стой! - дядька Охрим и Тарас кинулись останавливать волов. Задача разнести гать в хлам не ставилась. А я побежал к Василию.
        Из того места, где он пристроился для стрельбы, была хорошо видна запруда, сейчас напоминающая бурлящее варево. А вместо пены - головы, шапки и кожухи. Упав в воду, татары попытались встать на ноги, но илистое дно тут же вцепилось в добычу и потянуло вниз. Пришлось спасаться вплавь… Что не так просто сделать с оружием в руках и одежде. С оружием татары расставаться не хотели. С одеждой, впрочем, тоже… Особенно те, кто оказался ближе других к гати. Но именно с них и начали отстрел казаки. Едва кто-то, уже решивший, что поймал удачу за хвост, крепко вставал на ноги, как в голову или грудь прилетал свинцовый гостинец.
        Всего четыре раза бахнули мушкеты, а желающих взобраться на гать больше не было. Зато появились те, кто решил, что тело сородича держит ничем не хуже…
        А запорожцы неторопливо перезаряжали мушкеты и слали пулю за пулей в это вопящее и орущее месиво из тел.
        Не могу сказать, сколько прошло времени, но закончилось все довольно быстро. Я даже толком проникнуться трагичностью момента не успел, а перед глазами снова мирно дрожала легкой рябью ровная поверхность самых обычных плавней. А татарский чамбул исчез бесследно. Даже тот, которого оставили сторожить лошадей, с дикими воплями убежал прочь, вопя во все горло и размахивая руками, будто пытался взлететь или отбиться от невидимого врага. И только одинокий малахай, каким-то чудом зацепившийся за одну из вех, указывал, что здесь кто-то был.
        - Спасибо, Петро… - Василий отставил мушкет и крепко стиснул меня за плечи. - Не от себя благодарю, казак со смертью навеки повенчан, а за молодиц да детей. Мудр ты, аки Соломоновы чеботы. Этого не отнять… Хорошо придумал. Но глядя на то, как ты с оружием управляешься, я больше краснеть не буду. С живого не слезу… Так и знай. Не хватало, чтобы на Низу в нас пальцами тыкали.

* * *
        Полупуд высказался, продемонстрировал мне кулак, а потом пронзительно свистнул. Подождал немного, прислушиваясь, и свистнул еще раз. Уже не так громко.
        - Чего высвистываешь, как дурень на Пасху? - негромко проворчал Корсак, показываясь из-за деревьев. - Чай, не глухой.
        - А кто тебя, старого пса, знает? Бери Охрима, пару-тройку молодиц попроворнее и собирайте коней. А у нас с Петром еще одно дело имеется. Петрусю, сынку, не спи, шагай за мной.
        Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания соваться в воду, буквально через несколько минут после виденного. Но выказать трусость… Увольте. Тут не там… От такого косяка до смерти не отмоешься и никакие провалы в памяти не помогут.
        Кони в табуне менее пугливые, или казак знал заветное слово, но он совершенно спокойно двинулся к ним напрямик, и те не выказали особого беспокойства. Некоторые даже пастись не перестали. Только вороной жеребец аталыка отпрянул в сторону, ощерил зубы и недовольно фыркнул. Настоящий красавец, особенно на фоне прочих лошадок - косматых и низкорослых. Чуть-чуть повыше пони.
        - Вот аспид, - довольно похвалил его казак, демонстрируя кулак. - С норовом. Наверно, поэтому бек тебя не себе оставил, а наставнику подарил. Ну да ничего… Сейчас недосуг, а потом поглядим, какой ты под седлом будешь…
        Жеребец косился, прядал ушами, но больше враждебности не выказывал. Василий походя подхватил под узду одну из кобыл, потом повернулся ко мне. - Готов к обучению? Знаешь, зачем мы здесь?
        Учитывая тот факт, что собирать лошадей казак поручил Корсаку, значит, не за этим? Добро оброненное подобрать?.. Ерунда. Если трофейщики назначены, то какая разница? Вещи собрать всяко проще, чем за конями гоняться. С этим и бабы управятся. С чего бы запорожец нам дело полегче выбрал? И что в сухом осадке остается?.. Беглец! Как же я сразу не вспомнил?..
        - Татарина ловить будем?
        - Верно, - подтвердил Василий, подъезжая и передавая мне повод.
        Не зная, чем их беглецы встретят, басурмане коней не расседлывали. Так что пока я думал, казак не только второго коня поймать успел, но и верхом уселся.
        - Были б мы обычным войсковым отрядом, даже голову морочить бы не стали. Один в степи, пешком… Пускай бежит на все четыре стороны. Доберется до родного улуса - значит, Аллах очень сильно его любит. Но что если случится именно так, и он расскажет другим басурманам, где спрятаны сбежавшие невольницы?.. Не стоит судьбу испытывать. Господь помогает тем, кто и сам не ленится… Так что придется ловить. А где? След найдешь?
        Шутит он, что ли? Да вокруг на полверсты все истоптано, так что живой стебелек не найти. Впрочем, раз спрашивает…
        Первым делом я тоже взгромоздился на кобылку. Сверху лучше видно. Получилось ненамного выше, но все-таки. Поерзал мокрым задом по такому же седлу, устраиваясь поудобнее, (не слишком приятные ощущения), потом задумался. Что мне сразу показалось странным? А то, что кони оседланы, а басурман бросился наутек пешком! Значит, его обуял тот запредельный ужас, когда человек перестает хоть что-либо соображать и действует на уровне первобытных инстинктов. Как бы рано степняки ни садились на коня, хоть буквально с рождения, ходить человечество научилось много раньше. И если это так, то убегать он должен кратчайшим путем, как слепой, не разбирая дороги. То есть по прямой! А как много вокруг прямых троп?
        Я приподнялся в стременах и еще раз неторопливо огляделся. Дождь, к счастью, немного поутих, и хоть не с первого взгляда, но более темную линию, уходящую вдаль, там, где травы еще стояли в полный рост, я смог заметить.
        - Там? - не слишком уверенно указал направление.
        - Добро… - запорожец вроде как удивился. - Ну, давай, веди дальше. Коль такой глазастый.
        Приказ командира - закон для подчиненного. Тем более курсанта.
        Двинулись по следу. Не очень четкому, но если приноровиться - вполне заметному. Дождь почти совсем утих, зато повеяло ветерком. А Василий ни разу не подгонял коня.
        - Может, быстрее поедем? Как бы ветер траву не подсушил.
        - Быстрее?.. Гм… А скажи мне, Петро. Татарин быстро бежал?
        - Ну да… А что?
        - И как долго, по-твоему, сын степей, выросший в седле, сможет пробежать, еще и со всех ног?
        Я не специалист по легкой атлетике. Да и татарина того только издали, мельком видел. Но, исходя из общих соображений, думаю, километра на два его хватит. О чем Василию и сообщил. Тот согласился и спросил снова:
        - А как притомится, что сделает?
        Вопрос явно был с подковыркой. Что делает человек, когда устанет? Отдыхает…
        Как там у смурфа Лентяя? «Зачем бежать, если можно ходить? Зачем ходить, если можно стоять? Зачем стоять, если можно сидеть? Зачем сидеть, если можно лежать? Зачем бодрствовать, если можно поспать».
        Ну, положим, после такого стресса до «поспать» вряд ли дойдет. Во всяком случае, так быстро. А до чего дойдет?..
        Василий поглядывал с хитринкой в глазах, но молчал и не торопил.
        Черт? Еще раз… Все погибли, я чудом спасся? Что я стану делать?… О! Чудом! Значит, я просто обязан поблагодарить Господа за спасение… Ну, разумеется, Аллаха… что сути дела не меняет.
        - Я думаю… татарин сейчас молится…
        - И опять молодец! - Василий прямо сиял от удовольствия. Будто ему губы медом намазали. Десятилетней выдержки… - Все верно. А если б не в себя смотрел, а вокруг - еще раньше ответ бы нашел… - казак указал плеткой вперед.
        Я посмотрел в указанном направлении и увидел коленопреклоненную фигуру. Обращенную к нам спиной.
        - Так что ум хорошо, но глазами тоже пользоваться не мешает. Держи… - казак протянул мне сложенную кольцами волосяную веревку - аркан. - Ты выследил, тебе и ловить.
        - Но… Но я не умею…
        - Уверен? Или снова не помнишь?
        - Уверен…
        - Ну, ладно… В общем-то он нам и не шибко нужен живой. Выкуп не возьмешь. А в лагерь приведем - бабы его живым выпотрошат. Может, голомозый и заслужил не такую смерть, но месть опустошает душу. Не женское это дело…
        Запорожец послал коня вперед, с каждым шагом увеличивая скорость. Татарин не мог его не слышать, но даже не оглянулся. Я глядел, как Полупуд приближается к нему, а сердце отбивало перестук лошадиных копыт. Бу-бух, бу-бух… Василий пустил коня левее, поравнялся с татарином, слегка наклонился и взмахнул саблей.
        Глава девятая
        «Довлеет дневи злоба его…»
        Расхожая библейская фраза, которую мне случалось слышать достаточно часто в прошлой жизни. Смысл вроде понятный и особого разъяснения не требующий. А задуматься над ним, ощутить в полной мере пришлось впервые только здесь. Потому что там я жил в потоке своего времени, и проблемы, с которыми сталкивался, были из того же набора - пусть неприятной, но обыденности. Тогда как в этом мире я постоянно ощущаю себя… образно говоря, рыбой, приглашенной на строительство гнезда. Причем не в качестве «подай-принеси», а как минимум прораба…
        В общем, малоприятная перспектива для человека цивилизованного, образованного и где-то в общем неглупого, но почти ничего не смыслящего в нюансах сельской жизни. Тем более - XVI столетия.
        Шагнув из лоджии девятиэтажки в прошлое, я с ходу окунулся в такой водоворот событий, что только успевай поворачиваться. Соответственно, решения принимал не трезвым рассудком, а исключительно благородством порывов. Но, вопреки расхожему мнению, сожалеть не пришлось. Если бы не покровительство запорожского казака Василия Полупуда, меня ожидала судьба деревенского дурачка. Для этого даже не пришлось бы напяливать на голову семь шапок и седлать палку. А так, слетев с лошади, я оказался не рохлей, наоборот - попал в разряд героев, пострадавших за общество.
        Бабы ненавязчиво подкладывали «болезному страдальцу» в миску лучшие куски, мужики старались не привлекать к работе, а девки бросали украдкой весьма заинтересованные взгляды. Особенно Иванка. Как только заметит, что я на нее смотрю, что бы ни делала, тут же остановится и косу теребит, словно ждет, пока я подойду.
        Коса толстая, длинная… Думаю, если расплести, то укроет девушку, как шатром, ниже коленок. Вот бы поглядеть на такую красоту… единолично… особенно когда на ней больше ничего не будет… Во время переправы мокрые сорочки мало что прятали, и я хоть не глазел нарочно, но ведь не слепой. Так что примерное представление имею…
        В своем мире я бы ситуацию в тот же вечер пробил. Дело нехитрое. Пара пошлых шуток, два-три комплимента как можно примитивнее, долгий и недвусмысленный взгляд, чтоб у девушки и тени сомнения не возникло, какие «достопримечательности» меня интересуют в первую очередь, и дело в шляпе. Если моя личность ей индифферентна - пошлет или уйдет, а если останется и шутку поддержит, значит, согласна на… второй тур марлезонского балета. Хватай и тащи…
        Но это там, в мире победившей охлократии, а как здесь за девушками ухаживают - тайна за семью печатями. Может, еще проще. А может, наоборот - гораздо сложнее?.. И за «большой и чистой любовью» сиротка на сеновал вместе с кузнецом придет!..
        В целом не смертельно - овчинка выделки стоит, такую красавицу не на всяком «глянце» увидишь. Но пока тема бракосочетания меня не греет… Я на Запорожье хочу. А туда, между прочим, женщинам вход запрещен под страхом смертной казни. Поэтому не будем смешивать кокосовые опилки и райское наслаждение.
        Если я здесь не проездом, если загремел в прошлое всерьез и надолго - то над вопросом любви и семейного гнездышка раньше или позже придется подумать. Если доживу, конечно… А пока нечего тень на плетень наводить. Короче, «первым делом самолеты…», дальше видно будет.
        Спасибо Василию… Будто почувствовал, что от безделья одни проблемы рисуются, и не делал «для ранетого» никаких поблажек. Под предлогом, что лошадям надо отдохнуть перед дальней дорогой, он на несколько дней отложил отъезд на Запорожье и посвятил все это время моему обучению.
        Ворчливо изрекая народные мудрости о том, что «за одного битого двух небитых дают, а убитых так и вовсе целую копу», «умение на вороту не виснет», а «под лежачий камень и вода не течет», он часами заставлял меня упражняться в казацкой науке… Ездить верхом. Бегать, прыгать, ползать… Фехтовать, стрелять из лука (из-за небольшого запаса пуль и пороха мушкет мне дали только подержать и почистить). И особенно - бросать аркан. Втыкал в землю копье и глядел, как я ловлю его волосяной петлей. Стоя, сидя, лежа… На ходу и на бегу. Подпрыгивая на месте и стоя на одной ноге. Ну и само собой - с седла, на всех аллюрах. Иной раз у меня даже получалось…
        Позабыв о том, что молчание золото, я не удержался и тоже как-то продемонстрировал обширное знание фольклора. Без запинки выдав самые расхожие в студенческой среде пословицы… Ученье свет, а неученье тьма. Тяжело в ученье, легко в бою. Сытое брюхо к науке глухо…
        Последние два изречения заслужили одобрительный кивок запорожца, но прямых репрессий, к счастью, не последовало. Впрочем, уже немного поняв натуру казака, я мог быть уверен, что расплата за избыток знаний не за горами. Спасибо и на том, что он не заставлял меня тренироваться на виду у переселенцев, а с этой целью каждое утро мы отправлялись то на рыбалку, то на ловы. И уже там Василий гонял меня до седьмого пота. Так что после окончания тренировки я не мог даже плавать, а ужом сползал с берега в воду по шею и отмокал.
        Наслаждаясь прохладой, невесомостью и покоем. Прислушиваясь к ноющим мышцам и радуясь жизни. Без преувеличения.
        Да, пока еще многое было непонятно, а еще больше - непривычно. Часто не хватало самых обыденных вещей, типа зубной щетки или туалетной бумаги. Все время хотелось сладкого и, как это ни парадоксально - городского шума. Даже уши закладывало… Но в то же время я не мог не признать, что эта жизнь мне нравится гораздо больше, чем прошлая суета.
        В том мире, без солидного стартового капитала и родичей-депутатов, я был обречен на безликое прозябание, перманентное безденежье типичного представителя офисного планктона, с весьма сомнительной перспективой карьерного роста. Или - муть мелкого частного предпринимательства, весь доход которого - мнимая независимость и букет нервных болезней. Банальная судьба одного из миллионов винтиков, легко заменимых и унифицированных до полного обезличивания, в урбанизированном сообществе периода накопления первичного капитала.
        А здесь, на земле Войска Запорожского Низового, живущего по закону товарищества, оценивающего человека не по происхождению и прочих привилегиях, а за личные заслуги, - я мог подняться так высоко, насколько хватит ума, таланта и трудолюбия. Даже без учета уникального послезнания. Всего лишь опираясь на личные качества и желание. Так что стоило сцепить зубы, работать, благодарить учителя и, если жалеть, то лишь об одном: что в сутках двадцать четыре часа, а до намеченного отъезда на Сечь остается все меньше времени…
        И я старался. Без дураков… Выкладываясь до изнеможения, до потемнения в глазах. Прекрасно понимая, что экзамен по пропущенным лекциям списать не удастся, а оценивать мои знания будут по двухбалльной системе: живи дальше или умри…
        Может поэтому, сегодня Василий не стал меня гонять, а ограничился обычной зарядкой, когда он скакал на коне, а я бежал рядом, ощущая между лопатками тупой конец копья, и получасовым выбиванием у меня из рук любого оружия. Потом спрятал саблю, достал трубку, раскурил ее, пустил клубок дыма и задумчиво покрутил ус.
        - Ну, вот что, Петро… Хватит рвать жилы. Как ни тужься, а все премудрости за пару дней еще никто не постиг. Пока конь привязанный, с седла ты уже не падаешь, о ножны собственной сабли на бегу не запинаешься… Ложку мимо рта не проносишь, а остальное приложится. Жизнь - самый лучший наставник.
        - Беда всему научит…
        - И за ответом в пазуху не лезешь… - кивнул казак. - До Базавлука путь неблизкий, так что сегодня отдыхаем, а завтра… с Божьим благословением и двинемся.
        Услыхав о скором отъезде, я против отдыха возражать не стал. Заслужил, однако. Конечно, Василий прав - учиться мне еще и учиться, но ведь любая дорога начинается с первых шагов и, как сказано: осилит ее идущий. А я не то что идти, бежать, скакать галопом готов. А как иначе? Это же не в Гагры или Ялту на недельку смотаться… Своими глазами увидеть овеянную легендами, славную Запорожскую Сечь!.. И не просто увидеть, а стать ее частью. Не прикоснуться к истории, а попытаться самому ее написать… Зачем-то же судьба перебросила меня из будущего в прошлое? Голым и босым, но с трубкой прославленного кошевого в руке. И вот эта мысль компенсировала мне все неудобства и трудности, которые еще стоило преодолеть. Потому как в курьеры экспресс-доставки я точно не нанимался…
        Ничто так не радует, как заслуженный отдых. Особенно первый час… Потом становится скучно. Дома я бы сериал какой в нете нашел или игруху запустил. На крайняк созвонился с кем-то из подружек. А дальше, как обычно: чай-кофе - потанцуем, пиво-водка - полежим. М-да… На что люди жизнь тратят.
        О, кто о чем, а вшивый о бане. Лучше помолчу…
        Полупуд чуть поодаль забросил несколько сетей, дымит трубкой да на куги посматривает. Ждет, пока который не заволнуется на воде, не подаст знак, что большая рыбина заплутала, пора вытаскивать. А в казанке первая ушица закипает… Из мелюзги, которую коптить смысла нет, а отпускать жаль.
        К слову, здешняя мелочь - не тюлька, а вполне приличные, как рыбаки говорят, «лапти». С ладонь и больше. Вот только их «не берут». Не промысловый товар.
        Красота… Или, как там Иван Васильевич говорил, правда, по совершенно противоположному поводу: «Лепота!» Лично меня вид из лоджии никогда не умилял - поскольку из нее я мог любоваться исключительно такими же бетонными «человейниками», а дышать… Нет, лучше не вспоминать о той смеси асфальтно-бензиновых испарений и продуктов жизнедеятельности миллионов биологических существ - именуемой городским воздухом.
        А здесь… Чистый кислород. Нектар, а не воздух. Вот только лежнем лежать надоело. Как-то незаметно привык к движению. Вроде и устал, а на одном месте долго не усидеть. Пройтись, что ли?
        - Василий! Я прогуляюсь? Вон к той излучине?
        - Да хоть всю пойму вокруг оббеги, только не ори…
        Не знаю, что меня потянуло сюда, какой такой внутренний голос, но оказалось не зря.
        Пройти мимо было бы сложно. На заводь словно яркий солнечный блик лег - зеленоватая, чуть мутная, болотная вода здесь была чистая, небесного оттенка и хрустально-прозрачная до самого дна. На котором чинно возлежал невесть откуда приплывший с вешними водами символ христианской веры. Большой, метра три в высоту, не меньше. Похожий я только однажды видел… На кургане.
        - Василий! Иди сюда!
        - Вот неугомонный! Ну какого рожна тебе от меня надо? Дай спокойно порыбачить.
        - Не-не, тебе самому взглянуть на это надо.
        - Ну гляди, - ворча и покряхтывая, поднялся тот. - Если зря встал, побежишь с конем наперегонки.
        Я не ответил. Все равно сейчас именно тот случай, когда лучше один раз увидеть, чем сто услышать.
        - Ого… - уважительно протянул Полупуд. - Это где такой выворотило? Неужто аж от Самарских берегов доплыл?
        Я тактично промолчал. Поскольку из всех географических привязок пока имел только Дикое Поле. А это на минуточку территория, соизмеримая с Белоруссией, Румынией или Польшей. Так что понятия не имел, насколько далеко от нас эта самая Самара, даже если угадаю, о чем именно говорит Василий… Реке, горе или городе? Единственное, что смущало - если мне не изменяет память - Самара впадает в Днепр выше самого первого, Кодацкого порога. И это стоило уточнить.
        - Как же он… через пороги?..
        - На все воля Божья, - развел руками казак. - Сам удивляюсь, но ближе городищ нет, а в деревнях кресты пониже… Впрочем, какая разница, Господу виднее… Вот только как его вытащить? - Василий озадаченно почесал затылок. - По воде не сплавишь, дно топкое. Сами увязнем… Как его только до сих пор болото не засосало?.. На руках тоже не вынесем. Дубовые брусья и сухие нелегкие, а вымокшие - тяжелее железа будут… А за конским хвостом святой крест волочить - тоже не годится. Чай, не басурмане…
        - Это точно… - согласился я. - Тащить крест волоком совсем не дело.
        - А я о чем? - вздохнул Полупуд. - Закавыка, однако… Что ж… Ничего не поделать, придется волоком. Авось, простит нам Господь невольное прегрешение.
        - Не торопись, Василий… Обойдемся без богохульства. Есть у меня одна придумка. Только, прежде чем за дело браться, надо крышу куреня разобрать.
        - Крышу?.. Разобрать?.. - запорожец постучал кулаком по лбу. - После того, как бабы два дня камыш резали, с утра до ночи из болота не вылезая?.. Петро, я даже не спрашиваю зачем… Они же нас… - Полупуд не закончил. Видимо, не смог с ходу придумать той, самой страшной казни, которой мы будем подвергнуты.
        - Думаю, обойдется. Женщины набожнее мужчин… Когда узнают, для чего нам тростник нужен, сами в снопы увяжут и сюда принесут.
        - Тростник?.. - переспросил Василий.
        - Ну, да… Сделаем несколько больших вязок… Притопим, привяжем к кресту, а когда они всплывут, то и крест со дна поднимется. Останется только подвести его к гати… можно даже с лодки. А там, стоя на твердом, и на руки взять не составит труда.
        - Поплавок… - Полупуд посмотрел на плавающие на поверхности плеса плетенные из куги круги, обозначающие место установки сетей. - Ну конечно же… Как я сам не догадался… Молодец, Петро.
        Василий на радостях так хлопнул меня по спине, что чуть в воду не сбросил.
        - Есть на то иной способ. Спасибо, что надоумил. И курень разбирать не будем.
        - Какой?
        - Стародавний… - усмехнулся запорожец. - Татары так целыми чамбулами через реки переправляются. Ну и казаки тоже этому научились. Связываем два бурдюка[35 - Бурдюк - кожаный мешок из цельной шкуры животного, предназначен для хранения вина, кумыса и других жидкостей.], пропускаем под руками и - плыви куда хочешь. При оружии. Даже в кольчуге или бехтерце. Пойдем, обрадуем Корсака. Честно говоря, я немного опасался, что не справится Иван с нашим табором. Не выдержат бабы на острове долго, взбунтуются… Станут домой, в родные края проситься. А то и сами в мандры[36 - Странствия (укр.).] подадутся. Теперь-то поутихнут. Увидят в этом перст Божий и угомонятся. Хотя бы на пару месяцев, а к тому времени и мы обернуться управимся.

* * *
        Не зря большинство писателей сравнивает степь с морем. Как и на бескрайних водных просторах, здесь тоже, куда ни посмотришь, колышутся серебристо-зеленые волны, выкатывающиеся из-за горизонта и уходящие в бесконечность на противоположном краю мира. Может, стекают прямо на спины тем слонам, что взгромоздились на панцирь Вечной Черепахи?.. Животным тоже надо что-то кушать.
        Местами волны кажутся темнее. Это сквозь неплотную чащу верхотравья, как покрытая мидиями отмель, проступает ковер молодой поросли. А в другой стороне - огромное светлое пятно. Значит, там почва победнее, посуше… и борющиеся за каждую каплю влаги, мощные корни многолетних растений: ковыля, чернобыля, полыни, рванувшие вверх с первыми весенними дождями, заглушили, убили все остальные, более позднее разнотравье. А там словно яркими красками плеснуло. Ромашки, маки, васильки… Чертополох, бодяки, репейник.
        Солнце еще не вскарабкалось в зенит, но воздух уже душен от непередаваемо густого аромата всевозможных цветов… Ощущение, словно оказался запертым в подсобке парфюмерного магазина, где нерадивые грузчики расколошматили пару-тройку ящиков тройного одеколона, духов и прочего парфюма. Аж голова кружится… И водки не надо - знай, дыши глубже и получай удовольствие.
        Шучу, конечно.
        И все же - от елейных запахов разнотравья, зноя и тишины, сошедшей на степь взамен утреннему гомону - неудержимо клонит в сон.
        Я еще борюсь с негой, а Полупуд давно не сопротивляется власти Морфея - знай покачивается в такт идущего шагом коня и громко посапывает… Пустив повод, то ли положившись на меня, то ли - что куда надежнее - доверившись лошадиному инстинкту. Потому как я сейчас все равно что пловец посреди моря. В какую сторону ни посмотри - «степь да степь кругом, путь далек лежит. В той степи глухой…». Тьфу три раза!.. Впрочем, до зимы еще далеко.
        Кстати, о лошади. Как «корабль» степей, прерий, саванн и пампас отыскивает нужное направление, лично я ответить затрудняюсь. Ведь «плывут», фактически погрузившись с головами. Верхушки трав, словно ласковый котенок, поглаживают колени всадника… Правда, когда двигаешься не спеша. А по росе или после дождя, да галопом… Хлещут не хуже розг. Но сейчас мы не торопимся, так отчего бы и не вздремнуть часок-другой казаку?
        С дороги все равно не собьемся. Ввиду полного отсутствия таковой. Во всяком случае - в обозримом с седла пространстве.
        Я и сам бы с охотой вздремнул. Но, увы… В отличие от Полупуда, которому все ясно и понятно, хотя бы на ближайшее время, меня терзают мысли и сомнения. Впрочем, не только они одни… Слепни тоже упорно норовят отыскать обнаженные участки кожи, а то и попросту прокусить ткань сорочки. И если им это удается, особенно на спине, я начинаю подумывать о том, что Господь напрасно не дал человеку хвост…
        И если свободного времени вдоволь, а заснуть не получается - в самый раз предаться воспоминаниям и рефлексии. О прошлом и нынешнем. А чтоб не только о грустном думать, то и о будущем помечтать… Но сначала воспоминания и анализ. Потому как учиться на собственных ошибках хоть и глупо, зато проще…
        Мое рацпредложение по поднятию со дна заводи святой реликвии, уточненное и исправленное Полупудом, увенчалось успехом. Шести бурдюков, наполненных воздухом, вполне хватило, чтобы приподнять крест на буксирную глубину. Так и доволокли его, принайтовив к лодке. А уж там недостатка в желающих подставить плечо под ношу не было. Бабы облепили крест, как муравьи стрекозу, и занесли его к месту водружения, даже не останавливаясь.
        Место выбрали и подготовили заранее. Сообразно христианским канонам, в которых я ни ухом ни рылом. Сам нюансы уточнять не стал, а когда сунулись ко мне за советом, сообразно легенде о монастырском воспитании и обучению в духовной семинарии, дипломатично отмазался. Мол, и постарше меня люди есть. Им и решать. Сочли мой ответ за смиренность, мудрость или последствие контузии, не знаю, но больше не приставали.
        Потом был долгий молебен. Как я понял, за все сразу. И в честь воздвижения, и воздаяние за чудесное спасение, и просьба не оставить без опеки в будущем. Священника, само собой, не было, но женщинам это нисколько не препятствовало. Все нужные молитвы, а также их очередность, они и сами знали. Часа четыре пели, били поклоны… и плакали.
        Ближе к концу молебна Василий наклонился ко мне и шепнул едва слышно:
        - Кони оседланы. Бесаги полны. Поехали?
        - Как? - удивился я. - Прямо сейчас? Даже не попрощавшись?
        Василий испытующе поглядел, странно хмыкнул и дернул себя за ус.
        - Проститься хочешь? Ладно, будь по-твоему. Дело житейское. Молодое. Это я уже душой зачерствел. А оно, может, так и надо…
        Тогда я его не понял, но когда религиозно-официальная часть закончилась и начался праздник…
        Нет, ну я совсем не ханжа и не пай-мальчик, доводилось отмечать разные даты в студенческой общаге и даже с выездом на природу, - когда вкус горячительных напитков не портят закуской, а от эстетствующих личностей за версту разит коноплей… Но чтобы здесь и сейчас… Как минимум за четыреста лет до окончательного раскрепощения женщины и победы сексуальной революции.
        Врать не стану, никакого повального пьянства или свального греха в помине не было. Все гораздо скромнее и не на глазах у других. Пару раз меня, держа за руку и даже не прижимаясь, будто невзначай, случайно - отводили в укромный уголок, а там… так пристально и жалобно глядели в глаза, что нельзя было не пожалеть, оттолкнуть.
        Улучив момент, я все же решился спросить Полупуда: мол, как все это понимать? На что казак, вздохнув и пожав плечами, ответил просто:
        - Прощаются бабоньки. И с нами, и с жизнью прошлой. Одному Господу ведомо, как оно дальше сложится? Вернемся мы когда-нибудь с подмогой или сгинем за версту отсюда? Степь - она и мать, и мачеха… По-разному случается… Те, кому есть кого ждать или во что верить, к нам не идут. А тех горемычных, что совсем одни на всем белом свете остались, если на то благословение будет, судьба дитем одарит. Не угаснет род, не затухнет…
        - Погоди, погоди… Каким еще дитем? А отцом кто будет? В смысле, мне что, потом на них жениться придется?
        Если я когда-либо еще увижу подобное выражение на лице казака, то буду знать, как выглядит крайнее удивление.
        - Ну ты как брякнешь, Петро, - хоть стой, хоть падай, - пробормотал он, то ли откашлявшись, то ли отсмеявшись. - Ты ж не магометанин, чтобы гаремом обзаводиться?.. Не, ежели какая по сердцу придется и сама не прочь будет - совет вам да любовь. Казаку жену иметь не возбраняется. Правда, из куреня выпишут, но это ничего - в паланке осядешь. А в походе все равно вместе будем…[37 - По обычаю Сечи Запорожской, курени состояли только из «товарищей», то есть холостых казаков, имеющих право жить в Сечи, тогда как женатые жили по паланкам и считались в «подданстве».] Но сейчас об этом не думай. Вдовы да сироты не ласки от тебя ждут, хотя… тоже не помешает. Главное, - чтобы дальнейшая жизнь смысл имела. Наперекор всему, вопреки смерти, которая отняла родных и близких. И не нам или кому иному их за это осуждать. Понимаешь?
        - Да… Воин только за себя да друзей в ответе, а бабы - они за весь род человеческий.
        - Умно сказано. Хорошие у тебя наставники были, Петрусь… Вот и соответствуй, - крепким, ободряющим хлопком по спине Полупуд, как бы невзначай подтолкнул меня к той самой русокосой Иванке. Ох и пригожая ж дивчина, спасу нет! Теперь, когда гормоны угомонились, я мог утверждать это со всей ответственностью. И впервые за весь вечер сам взял девушку за руку.
        Она чуть заметно вздрогнула, взглянула испуганно, но ладошку не отняла. Стояла только как окаменелая.
        - Не бойся… Не обижу… - нужные слова сами нашлись. - Пойдем, просто посидим где-нибудь… Хочешь, я покажу тебе на небе Большую Медведицу?
        Вот и не верь, что мужчина и женщина совершенно разные биологические виды. То стояла, дрожала, будто на морозе, а тут - вмиг потеплела. Словно я невесть что доброе или умное сделал. Может, они и в самом деле откуда-то с других звезд к нам на Землю прилетели? Поскольку, если даже послать подальше Дарвина с его обезьянами, не может же мое собственное ребро быть настолько красивее своего хозяина. Хотя… если по аналогии с побегом и пнем…
        Медведицу искать не стали, а на россыпи Млечного Пути все же посмотрели… Ближе к утру. Когда на небе уже начали задергивать тюлевый полог. А потом Иванка сказала то, о чем другие молчали:
        - Ты, пожалуйста, уцелей, Петро. Я буду ждать…
        Пара слов всего, а какая дилемма образовалась. С одной стороны - радоваться надо. Это же важно, когда ждут. А с другой - ощущение, будто ненароком в долги влез. Хотя с Иванкой действительно было хорошо. С другими… ммм… приятно, а с ней - хорошо. Вот и думай, казак, суши голову. Нет, как ни крути - это правильно, что их на Сечь не пускают. Какой там боевой дух? Одно расстройство и душевное смятение…
        Часть вторая
        Fatum est non recto itinere[У судьбы нет прямых дорог (лат.).]
        Глава первая
        «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…» Гениальная фраза. Вот только со второй ее частью я согласиться не могу. Поскольку блеснуть никак не получается. Потому что «чего-нибудь» в голове навалом, а нужного - хоть со свечкой ищи. Ну откуда ж я мог знать в свои, не столь отдаленные школьные годы, успевая сделать на уроке истории домашнее задание по алгебре или физике, что не радоваться надо, а плакать. Сколько полезной инфы мимо ушей просвистело…
        М-да… Знал бы прикуп… Впрочем, может, все не так безнадежно. Да, я был сосредоточен на другом, но голос учителя слышал. Неужто совсем ничего в памяти не осталось? Тем более что она у меня довольно «списфиская». Кто во что был одет и чем потчевали - не помню в упор. Хоть двадцать раз повтори. А цифры - влет и навсегда. И сложные названия… Специфика химфака. Любой нормальный человек с тоски удавится, если попытается не то что наизусть - по бумажке прочитать химическое название ненавистной с детства «зеленки»[39 - Бис-(4-диэтиламино) трифенилангидрокарбинола оксалат.] или с благодарностью вспоминаемого «анальгина»[40 - Натриевая соль ((2,3-дигидро-1,5-диметил-3-оксо-2-фенил-1Н-пиразол-4-ил) метиламино) метансульфоновой кислоты.].
        Значит, от этого и будем танцевать. Включаем мозги и вытаскиваем наружу все даты, которые мне запомнились относительно событий, имеющих прямое отношение к этой территории. В смысле - Дикому Полю и его окраинам. В промежутке от одна тысяча шестьсот пятнадцатого года - Василию по-любому больше тридцати лет от роду. И, скажем, до одна тысяча шестьсот двадцать пятого. По той же причине…. Не знаю, как казаки выглядят, приближаясь к полувековому юбилею, но все же не так браво.
        Итак… Легко сказать… Первая пятилетка вроде ничем особенным в историю не вошла. Сагайдачный сотрясал Порту морскими набегами, татары ходили на Покутье и Подолье как на работу… но это не считается - все рутинно и далековато.
        А вот год двадцатый… интереснее. Главное событие - сражение войска Речи Посполитой с турецко-татарскими войсками у деревни Цецора вблизи Ясс. Закончилась разгромом поляков и гибелью великого гетмана коронного Станислава Жолкевского. Кроме этого, Искандер-паша взял в плен целую кучу разной шляхты. В том числе подстаросту Михаила Хмельницкого вместе с сыном Богданом.
        Но уже в следующем году, в ответном матче под Хотином, результат сравняли. Причем с таким разгромным счетом, что султан подписал с ляхами очередной договор о вечном мире. Болельщики остались недовольными, и через год Осман II был свержен с престола недовольными фанатами - янычарами. А гетману Сагайдачному, главному тренеру казаков, за то, что привел к Хотыну не только реестровиков, но и запорожцев - в Варшаве подарили именное оружие с дарственной надписью. Практически посмертно. Ибо в том же году гетман умер.
        Ни на что не намекаю, после этого не значит - вследствие этого, но будучи начитанным о славном братстве иезуитов, не удивился бы, окажись все не случайным стечением обстоятельств. Как известно, императорам герои больше покойными нравятся. Их можно восхвалять, награждать, ставить в пример и не опасаться… Да и меч тот, наградной, поляки почему-то у себя под замком до моих дней держат. Не от экспертизы ли ныкают?
        Впрочем, это не мой уровень, а вот если на минуточку вспомнить, что рисовал на карте-схеме Сафар-бей, то дальше в исторических россыпях можно и не копаться. Таких совпадений просто не бывает. Обязательно надо будет расспросить Василия, когда проснется… А может, трубку покурить? Для ясности? Вдруг опять что явится? Вот только Сирко тут с какого боку? «Дурют нашего брата, ой дурют! В нутре у средневекового рыцаря - наши опилки…» Мало ли что театрал ляпнуть мог, а на самом деле неделю тому на фабрике еще тысячу таких же наклепали…
        - Как ты там говорил, Петрусь? Спи-спи, не тревожься? - насмешливый голос Полупуда выдернул меня из архивной пыли истории на свежий воздух.
        - Не сплю я… - без заминки отмел напраслину. - Думаю.
        - Доброе дело, - сладко потянулся Василий, взмахнул ногой, перебрасывая через конскую шею, спрыгнул и пошел рядом. - Размяться не хочешь? Пусть кони от нас отдохнут немного. Заодно поведаешь о чем…
        Дывлюсь я на нэбо
        та й думку гадаю:
        Чому я не сокил?
        Чому не литаю?
        Чому ты, о Боже,
        Ми крылэць нэ дав?
        Я б землю покынув
        Та й в небо злитав…
        Так ловко, как Полупуд, естественно, спешиться не сумел. Но в три движения уложился. Ну почти. В самый последний момент носок правой ноги застрял в стремени. Хорошо конь умный, сам остановился. А то пришлось бы попрыгать. Василий мою ловкость комментировать не стал. Вряд ли потому, что раньше еще хуже получалось. Скорее, стихотворение Шевченко[41 - Автор в курсе, что стихи написал поэт-романтик Михаил Петренко, но герой этого не знает.] понравилось. Задумался.
        - Красивая песня, - подтвердил казак мою догадку, почему-то при этом морщась. Словно у него зубы заболели. - Душевная. Никогда раньше не слышал.
        «Еще бы. Где мы, а где Тарас Григорьевич… М-да. Как это у меня вырвалось… Нехорошо. Всегда ржал над попаданцами, спешащими поделиться с предками трудами Высоцкого и других современников. А тут на тебе… Само с языка слетело».
        - Как на Сечь приедем, сведу с кобзарями. Перескажешь слова… Только ты, Петро, сам больше не пой. Хорошо? - попросил Василий. - А то я сперва подумал: волки стаю созывают. Глянь, как кони ушами прядут…
        Так, значит?.. Вот гад! Ну, я тебе это припомню. А еще товарищ называется. Ну, ничего, ничего. За мной не заржавеет. Артиста каждый обидеть может, а сам…
        Но только я собрался с духом, чтоб высказаться, как запорожец поднял руку, останавливая меня.
        - Воду чуют… Ну, и нам передохнуть не помешает. Давай, друг… - казак легонько плеснул коня по крупу. Тот недоуменно покосился, мол, не понял? Но когда Василий ободрительно причмокнул, - конь взмахнул хвостом и проворно затрусил, забирая левее. Оттуда как раз легким ветерком повевало. Заводная - следом. А мои кони поплелись за ними, даже не спросясь. М-да, авторитет штука сложная, на дороге не валяется.
        Минут через пятнадцать кони вывели нас на обширную лужайку и совсем крошечное озерцо, я бы даже обозвал его большой лужей - шагов пятьдесят в окружности. Но судя по многочисленным следам, хорошо утоптанным берегам и выпасенной вокруг просторной площади - место это здешние обитатели знали хорошо.
        - Смотри, сколько зверья сюда на водопой ходит… - восхитился Василий. Покрутил головой и кивнул. - Какой луг вокруг выпасли. И ни одной приметы вокруг… Понятно, почему сюда никто не ходит. Разве только вон с той могилы[42 - Курган.] плешь и озерцо можно увидеть… - указал на почти незаметную возвышенность, метрах в трехстах на запад. - Ну, нам же лучше. Вода чистая… И не потревожит никто.
        Лошадей напоили, стреножили и отпустили на выпас.
        - Я думаю, надо сделать полноценный привал, - словно советуясь, произнес Полупуд.
        Ага, так он и ждет моего одобрения. Давно все решил, а теперь обучает походя казацкой премудрости.
        - Днем огонь не так заметен, как ночью. Можем горяченького похлебать. Кони отдохнут… А как на вечер повернет, так по холодку и двинемся. Согласен?
        Я кивнул.
        - Тогда я костром займусь, а ты мушкетом. Почисть и заряди. Помнишь, как я учил?
        - Помню…
        Василий ценил немногословие. Так что, если вопросов не возникало, я старался обходиться краткими ответами. Тем более я собирался устроить казаку за обедом настоящий допрос. В плане: куда дорога стелется и путь далек лежит? А пока со всем прилежанием займемся чисткой легкого осадного орудия, по недоразумению обозванного ружьем. Вес, как у ведра воды. Уперев прикладом в землю, удобно заглядывать в дуло. Аккурат под носом ствольный срез и будет. Пули… Если метко бросить, то таким свинцовым шариком и не стреляя убить можно. Зато чистить удобно. Калибр такой, что указательным пальцем, как в носу, ковыряться можно.
        В общем, работа кипит и спорится. А если все путем, то и поговорить в охоту.
        - Василий…
        - Чего.
        - Можно спросить, где мы и куда направляемся? А то ты меня, как кутенка слепого в мешке, везешь. Нет, я не против и всецело тебе верю. Но пойми, я даже не знаю, где именно ты меня нашел.
        Вообще-то еще кто кого нашел, но немножко лести не помешает даже запорожцу.
        - Гм… Об этом я не подумал. Ладно, придвигайся поближе и слушай…

* * *
        Василий глубоко затянулся и выпустил солидный клуб дыма. Словно хотел запастись порцией никотина побольше, чтобы не отвлекаться, пока будет рассказывать.
        - В набеги татары ходят разными дорогами, но ясырь и добычу гонят в Крым в основном двумя путями. Черным шляхом и Муравским. Черный шлях начинается от Перекопского перешейка, переправляется через Днепр на правый берег, рядом с островом Тавань, и тянется просто на север аж к Чёрному лесу в верховьях Ингульца, Ингула и Тясмина. Нам он пока не важен… потому что нас с тобой судьба свела на шляхе Муравском. Выйдя за Перекоп, он тянется сразу на север, оставляя Днепр по левую руку, аж до острова Хортица. Там, чуть выше головы острова в Кичкаском урочище первая переправа через реку. Вторая - более удобная, еще выше по течению, верст на сорок. Между порогами Будило и Лишний.
        Видя, что я воспринимаю его слова пятое через десятое, Василий взял прутик и в несколько взмахов начертил на земле небольшую схему.
        - Смотри сюда… Это Днепр… - казак ткнул в самую толстую линию, нарисованную, как большая буква «Г», только перевернутую вверх ногами. - Ты нашел и спас меня здесь…
        Нет, не купился Василий на мое подхалимство. О чем и не преминул напомнить.
        - На берегу реки Конской, - Полупуд провел тонкую линию параллельно изгибу Днепра.
        Если я правильно понял, Конская впадала в него с востока.
        - Молодиц мы оставили здесь… - Василий, не рисуя, просто провел прутиком вниз, как бы вдоль этой притоки, а потом снова вильнул к Днепру. - Сами… - прутик скользнул ниже, - выбрались на сухое и двигаемся к Каменному Затону. Там и переправа удобная, и казаков можно повстречать. У Никитского брода дозор уж непременно стоит. А оттуда до Сечи, считай, рукой подать. И находимся мы примерно вот тут…
        Казак воткнул прутик в землю, примерно в одной пятой от плавней и четырех пятых пути до Затона.
        - Уразумел?
        - Да… - я кивнул с самым серьезным видом, хотя, если руку к сердцу, получил только самое смутное понимание о направлении и ближайшей цели. И расстоянии… Но, по крайней мере, стало понятно, почему мы чаще двигаемся на запад, чем на юг. - Теперь уразумел… И, если что, не заблужусь.
        Мое заявление вызвало на лице казака насмешливую ухмылку.
        - Не кажи гоп, хлопец… А «если что» - забирай вправо. Мимо Днепра не проскочишь. Дальше - как повезет. Но сейчас войны нет, и если не казаков, то купцов каких-нибудь точно встретишь. Только присмотрись сперва, наобум не суйся. Купцы тоже разные бывают, а молодые невольники, тем более грамоте обученные - всегда в цене.
        - Эй, ты чего, Василий? Будто и в самом деле выпроваживаешь?
        - Я тебя уму учу… - проворчал тот, попыхивая трубкой. - А пригодится наука или нет, то не от нас зависит. Так что лучше запоминай впрок, чем опосля затылок чесать.
        - Я запомню, спасибо. И сколько нам еще до того Каменного Затона ехать? Дней пять? - я нарочно накинул день про запас.
        - Не «закудыкивай» дорогу… - проворчал казак. - О господи… Всему учить надо. И когда ты уже поумнеешь?
        - Это потому, что у меня не все дома… - улыбнулся я примирительно. - Но ты, батька, не кручинься. Когда-нибудь да сойдутся…
        Ответить казак не успел. В воздухе тревожно пропела стрела, и один из коней повалился на землю. Он еще бился в корчах, а стрела уже просвистела и во второй раз… бросая наземь следующего.
        Василий рыбкой нырнул в мою сторону, валя навзничь и выхватывая из рук мушкет.
        - Зарядил?
        - Да…
        Я действительно во время разговора успел не только почистить оружие, но и зарядить. Ну, так у меня и времени было навалом. А вот когда казак успел фитиль поджечь, я не заметил. И тем не менее мушкет пальнул всего лишь через несколько секунд после нападения.
        Стрелял Василий на слух, поскольку на лужайке никто не показался, и тем не менее не промахнулся. Жалобное конское ржание донеслось с той стороны, куда улетела пуля. А следом - забористая ругань. Понятная и без перевода.
        - Свои?
        - Свои дома сидят, за печкой… - проворчал Полупуд. - Харцызы.
        Казак отбросил мне «янычарку», схватил лук со стрелами и, пригибаясь к земле, длинными прыжками метнулся в травяные заросли. Я и до пяти досчитать не успел, как он скрылся из виду.
        Не понял? А мне что прикажете делать? Бежать следом или тут бдеть?
        Выбрал второе, и поскольку все равно нечем было заняться, стал перезаряжать мушкет.
        Первый из подстреленных конь уже околел. Второй еще хрипел, но уже даже не брыкался. Меткие, черти. Только что ж они не в нас, а в лошадей метили? И спросить не у кого. Может, спешить хотели, а потом, когда устанем убегать - живьем в плен взять. Может, просто мы достаточно далеко от зарослей сидели. Боялись промахнуться. А кони и мишень побольше, и паслись ближе.
        Шорох заставил меня обернуться и вскинуть мушкет.
        Василий… И слава богу. Я же про запал совсем позабыл. Мог бы тянуть за спусковой крючок аж до посинения. В буквальном смысле.
        - Ушли… Трое… Я одного коня свалил… - покосился на наших. - Скотобойня какая-то… И ведь не отстанут.
        Словно в подтверждение его словам, послышался громкий свист. Взглянув туда, я увидел на вершине того самого, единственного холма троих человек. Один насмешливо размахивал руками, двое потрясали саблями.
        - Ну, ничего. Ночью поглядим, кто утром смеяться будет…
        Во как! Прямо ковбойский лозунг. А те на холме не унимались.
        - Чего они от нас хотят, Василий? Мозоль мы им оттоптали или в кашу нагадили?
        - Башибузуки…[43 - Вообще-то, bas?bozuk - название иррегулярных военных отрядов в Османской империи. В дословном переводе означает «больной на голову». Употреблялось и в этом смысле.] Гашиш курят… Ума совсем нет. Род прогнал, вот и скитаются по степи. Пока живы… Кто знает, что там в ихних гнилых котелках варится? Может, шайтанами нас считают, а может - себя.
        Тем временем один из оружных положил саблю на землю. Повернулся спиной, нагнулся и приспустил шаровары.
        - Вот зараза… - казак взялся за мушкет, но не поднял. Покрутил головой. - Далеко. Не достанет пуля. Только раззадорим дурней.
        А тех и поощрять не понадобилось. И минуты не прошло, как на нас глядели три голые задницы.
        - Была не была… - пробормотал Василий и вскинул мушкет. - Помогай, Божья Матерь!
        Громыхнуло сильнее обычного. Да и отдача, судя по тому, как Полупуд покосился на фузею, была сильнее. Но больше всего казак удивился, когда взглянул на могилу. Один из троицы лежал ничком, остальные суетились над ним. Пытаясь поставить на ноги.
        Казак приложил ладонь козырьком и присвистнул.
        - Что за крендель? Кажется, я одного убил. Быть того не может. До могилы добрых триста шагов… - потом поглядел на меня. - Ты сколько пороха всыпал?
        - Обычно. Мерку…
        - Какого ж оно?!
        - Может, Матерь Божья…
        - Не богохульствуй, а то в ухо получишь… На, - он сунул мне мушкет. - Заряжай. Погляжу на твою мерку…
        Да пожалуйста. Было б на что глядеть. Шомполом пробанить. Теперь порох… Ну как его можно набрать больше мерки? Пыж… пуля и опять пыж… Василий этого не говорил, но ведь логично. Иначе пуля вывалится.
        - Стой…
        Василий отобрал мушкет.
        - В прошлый раз тоже так сделал?
        - Да… - я пожал плечами. - Точь-в-точь.
        - Угу…
        Казак поджег фитиль, навел ствол на цель и выстрелил. Один из башибузуков, все еще пританцовывающих возле убитого, взвыл и схватился рукой за плечо. Даже отсюда было видно, как мгновенно потемнела на нем выгоревшая под солнцем ткань рукава. Второй - взглянув на товарища, завопил едва ли не громче раненого. А потом оба метнулись прочь и пропали, словно померещились.
        - Воистину, чудны твои дела, Господи, - перекрестился запорожец. - М-да… Гляжу я на тебя, Петро, и думаю, блаженный ты или мудрец?
        - А что лучше? - осторожно поинтересовался я. Понимая, что опять сделал что-то не так, но подзатыльника не получу.
        - Вот и я об этом…
        Глава вторая
        Понятное дело, о привале пришлось забыть. Саламаха все равно выплеснулась, когда Василий прыгнул через костер. Купаться тоже расхотелось. Как-то совсем не было желания лезть в воду, оставив на берегу одежду и оружие.
        Собрались и двинулись к могиле.
        Труп лежал там, где настигла смерть, со спущенными шароварами. Остальных и след простыл. Что, впрочем, не помешало казаку определить, что башибузуков было только трое. И без заводных коней. Что вполне могло подразумевать наличие неподалеку большей ватаги харцызов. Не факт, что атамана степных разбойников заинтересует пара казаков - навару-то никакого. Но достаточно вспомнить историю Корсака, чтобы не упорствовать в этом. Да и вообще пытаться понять, что у бешеного пса на уме, себе дороже.
        - Принес же черт на наши головы, - Василий в сердцах пнул еще не окоченевшее тело. Что, конечно же, не могло компенсировать потерю заводных коней, но как-то полегчало. Даже мне. - Чтоб тебя до конца веков на вилах таскали. Тьфу, срамота… И даже взять нечего. Только порох зря потратили… А я еще сомневался: брать или нет… Как чувствовал… - похлопал ладонью по торбе, в которой хранился самый маленький бочонок из арсенала байрачника.
        - Угу, - кивнул я. - Только если так и дальше пойдет, скоро мы все имущество на себе переть будем.
        - Верно… - задумался казак, присматриваясь к следам, оставленным харцызами. - Гм… Как в Писании сказано? Око за око, зуб за зуб… Поехали… Нечего тут торчать… - и пустил коня вниз по склону.
        - Куда?
        - За конями, куда ж еще. Сам говоришь, поклажи много.
        - Ты хочешь…
        - Пока не уверен, - Василий понял невысказанный вопрос. - Смотреть надо. На рожон не попрем, но если представится случай - грех не воспользоваться. У разбойников с порядком туго. Каждый сам по себе. Атамана побаиваются, конечно… А в целом… Посмотрим, в общем.
        Дело ясное, что дело темное…. Здраво рассуждая, нам бы рвать когти, пока товарищи обиженных не нарисовались, а мы сами к ним едем. За лошадьми… Ага. Разозлился Василий, вот и все причины. Слишком много в последнее время невзгод выпало на казацкую долю. А еще рассказ Корсака… Разум, возможно, советовал другое, а душа воина требовала мести. Победы над супостатом… И никак иначе. Иначе - за печку. Боки вылеживать. Или в монастырь.
        Беглецы ломились напрямки, так что выслеживать их не составляло труда. Но все равно через определенные промежутки времени, примерно раз в десять минут, Полупуд придерживал коня. Давал знак остановиться и прислушивался. Раза три… Пока мы не услышали тех, кого искали…
        Либо разбойникам действительно было море по колено, либо они считали себя большой силой и поэтому чувствовали в безопасности, но место бивака мы определили много раньше, чем заметили вьющийся дым от костра. По ору, который там стоял. Впечатление, что подъезжаем к небольшой ярмарке или небольшому стадиону. Дюжины две мужских голосов всячески пытались перекричать друг друга, не вслушиваясь в слова других. У каждого имелось собственное мнение, и он торопился его высказать.
        - Стоп. Приехали… Дальше пешком. Коней стреножим и оставим здесь.
        - Ты уже решил, как действовать?
        Полупуд отрицательно мотнул чубом. Но, судя по тому, что мушкет не стал брать, а только лук и стрелы - громкое нападение не планировалось.
        Где убыстряя шаг, а где и замирая на миг, минут через десять мы вышли к лагерю харцызов. Пока добирались, слушали… Опуская подробности, атаман разбойников был очень недоволен. О чем он громогласно излагал, не скупясь на красочное описание умственных способностей и прочей телесной ущербности сотоварищей. И причин для недовольства у него было много. И почему безголовые ублюдки ускакали, не спросясь. И почему, сыны ослицы и бешеного верблюда, не дали знать ему, когда нашли бивак казаков. А если уж напали, косоглазые и криворукие выкидыши, то почему не убили? И так далее в таком же духе.
        Один из обвиняемых вяло пытался объяснить причины, а второй - молча лежал неподалеку от костра и молчал. Хорошо Василий попал. Харцыз еще дышал, но, похоже, уже был одной ногой в могиле. Рубаха на груди потемнела от крови, так что лицо разбойника на ее фоне казалось высеченным из куска мела.
        Но не оправдания и ругань привлекли наше внимание.
        - Слышал? - оглянулся на меня Полупуд.
        - Что именно? - одними губами ответил я. Хоть ор в лагере стоял такой, что можно было говорить в полный голос, рисковать не стоило. По закону подлости как раз в тот момент, когда не надо, все умолкнут.
        - Как этот ушлепок атамана назвал?
        Я помотал головой. К теркам не прислушивался, считал разбойников. Что требовало некоторой сосредоточенности - они же не стояли шеренгой, а все время суетились. Вопрос Василия застиг меня на чертовой дюжине. И этот был далеко не последний.
        - Дьяком! - Василий дернул щекой и повторил: - Дьяком!
        Что-то важное он этим хотел сказать, но я, честно говоря, не проникся. Погоняло как погоняло. Ничего особенного. И тут вспомнил: «Корсак!» Это ж прозвище из его рассказа!
        - И что дальше? - сделал характерный жест, чиркнув большим пальцем по кадыку.
        - Слишком много, - нахмурился Полупуд. - Вдвоем не управимся.
        Если считать буквально, то вне всяких сомнений. Но как говаривал великий полководец: «не числом, а умением».
        Остальные бандиты весьма бурно поддерживали главаря. Правда, пока только словами. Хоть и хватались за сабли, но лошадей седлать не бежали. Наверно, потому, что паслись поодаль.
        - Неужели просто уйдем?
        - А что поделать? - еще больше потемнел лицом запорожец. - Всех не перебьем… Уложить атамана? Можно, но тогда получим всю свору на хвост. Без заводных коней не уйдем. Ихних захватить не получится. Отдельно выпасают. Но без присмотра. А если шуганем табун - о скрытности можно забыть. И опять тот же результат. Получим дюжину преследователей, горящих жаждой мести. А у нас впереди не меньше недели пути. Извини, Петро, сглупил я. Сразу надо было уходить. Зря только время потратили…
        Василий уже разворачиваться начал, когда картинка у костра изменилась.
        Устав орать или для наглядности, Дьяк врезал кулаком в челюсть тому из харцызов, что пытался оправдываться, потом присел возле раненого и одним движением перерезал ему горло. Но на этом не остановился. В несколько движений отпилил трупу голову и встал, держа ее за волосы.
        - Сегодня я добрый. Поэтому, Ворон, ты держишь в руках не свою голову, а Выверта! - атаман бросил голову второму провинившемуся. - Но это в последний раз! Хотите уйти - степь широка! Вольному воля! Но каждого, кто останется и решит своевольничать, я убью без разговоров! Невзирая на былые заслуги!
        - А вот это хуже… - Полупуд потянул ус в рот, но остановился раньше. - Нельзя его отпускать. Много бед натворит… Вот незадача - куда ни кинь, кругом клин. И так нехорошо, и так плохо.
        Василий поглядел на меня, словно совета просил. Здрасьте… Кто из нас опытный воин? Хотя… если в широком смысле… Я же столько боевиков и вестернов пересмотрел, что на все Войско Запорожское хватит. К примеру, Джеки Чан что бы в подобной ситуации сделал?
        - Вижу по глазам, - казак придвинулся ближе. - Ты что-то придумал?
        Идея у меня действительно возникла. Как только пара разбойников сняла с костра большой казан и отнесла его в сторону от огня, а остальные, позабыв о трупе и прочих разногласиях, стали усаживаться вокруг, доставая ложки. Дьяк, отсюда, видимо, и кличка - загудел молитву, благословляя трапезу.
        Я с детства был довольно рослым и крупным. В школе на физкультуре стоял если не первым, то вторым. Соответственно, уже в третьем классе меня записали в баскетбольную секцию, а в седьмом - в виде дополнительного бонуса, за пятерку в табель, еще и на толкание ядра. Ни на одном из поприщ я серьезных результатов не достиг, не грело, но кое-какие навыки приобрел. Особенно важные для задуманного…
        - Василий, скажи. А фитиль долго горит?
        Запорожец не сразу уловил суть вопроса, какое-то время хмурился, соображал. Но недолго. Вскоре лицо его распогодилось, и губы расплылись в довольной ухмылке.
        - А сколько надо? Можно сделать дюжину ударов сердца. Можно - больше…
        - А меньше?
        - Опасно… - помотал головой казак. - Слишком короткий хвостик получится.
        - Тогда надо заранее поджечь.
        - Это можно, - согласился Василий.
        - Значит, так и сделаем…
        Я совсем чуть-чуть, для пущей убедительности, помогая себе жестами, изложил товарищу идею.
        В целом запорожец замысел одобрил, не устроил только выбор исполнителя.
        - Может, я сам?
        Вместо ответа я поднял с земли небольшой, с горошину, камешек, примерился и отправил его по очень крутой навесной траектории… в казан разбойников раньше, чем Василий успел меня остановить.
        Судя по звуку и головам, как по команде поднятым к небу, не промахнулся.
        - С ума сошел?! - зашипел Полупуд.
        Но провидение было на моей стороне. В небесах, аккурат над местом привала, кружила какая-то птица. Ястреб, кажется. Так что «бульк» в каше был расценен правильно и вызвал только смех.
        - А помните, как Гаплык в борщ нас. л? - спросил кто-то поверх общего ржания. - И ничего, никто не подавился…
        - Угу, кроме него… - проворчал другой голос. - Удавили, падлюку, когда узнали. А стряпня его всегда на вкус такая была, что не отличить.
        Запорожец хмыкнул, подумал, показал мне кулак и пошел к лошадям. Не было его минуты две, а когда вернулся, то держал в руках бочонок с порохом, над верхним донышком которого маленьким фейерверком разбрызгивал искры огонек. Почти у самых досок.
        Не теряя времени на разговоры, запорожец сунул бомбу мне в руки, а сам упал плашмя.
        Мама дорогая! Это я сам придумал?!
        Отец брал на полигон, учил метать гранаты. Тоже страшно, но они маленькие, а тут килограммов шесть пороха, не меньше. Аж спина взмокла. На более длительный анализ ощущений огонек времени не дал.
        Я зажмурился, сосредоточился, как учили. приноровился к весу… потом открыл глаза, зафиксировал цель и одним слитным движением рук и корпуса отправил бочонок в корзину… В смысле - в котел.
        Провожать взглядом не стал - плюхнулся рядом с Василием и открыл рот. На всякий случай…
        Грохнуло феноменально. Даже сравнить не с чем… Сверху что-то посыпалось, как мелкий град по спине забарабанил. Посмотрел на Полупуда - тот уже вскочил.
        - А чтоб меня… - запорожец не стал уточнять «что», вместо этого наклонился, ухватил меня за воротник и вздернул на ноги. - Гляди, - и метнулся вперед.
        Картина впечатляла. Бомба, похоже, угодила точно в казан, и взрывом накрыло всех, кто сидел у костра. Кого осколками казана, кого варевом, а кого просто взрывом. Но из полторы дюжины харцызов ни один не смог подняться. Часть ворочалась и стонала, часть ползала на карачках. А еще больше - лежали без движения. И внутри этого круга из тел, с обнаженной саблей в руке, волчком крутился Полупуд. Словно вытанцовывал какой-то невероятный, гопак смерти.

* * *
        Отдохнувшие лошади шли ходко, а мы им не мешали. Не тот случай, когда «тише едешь - дальше будешь».
        Пережитое все еще бурлило в крови, то бросая в испарину, то проводя ледяной лапой по хребту.
        Нет, ну а что? Хорошо, что башибузуки действуют не рассуждая. А ведь могли зайти с другой стороны. И сейчас на берегу безымянного озерца остывали бы не конские туши, а наши тела. Или бочонок с порохом рвануть раньше расчетного времени… И вся моя одиссея на этом бы и закончилась. Ни славы, ни почестей, ни следа в истории… Как-то напрягает такой итог. Неужто мое предназначение - стать пищей стервятников… Да ну, ерунда. Стали б меня ради этого на пятьсот лет обратно возвращать. Или здесь такой напряг с кормами?
        Тишина действовала на нервы, и чтоб отвлечься от провокационных и минорных размышлений, я принялся расспрашивать Василия о Запорожье. Он отвечал охотно. Чувствовалось, что казаку приятно поговорить о Сечи. Впрочем, кто из нас не любит вспомнить о доме, родных и близких? Особенно когда те далеко.
        При этом слово «Сечь» суровый, битый, рубаный и стреляный казак, видевший сотни смертей не только и врагов, но и товарищей, произносил с той тихой нежностью, как говорят о матери.
        В общем-то, ничего нового, помимо того, что мне доводилось читать, Василий поведать не мог, но его рассказ был живым, полным любовью к родному краю, гордостью за товарищей. Если рассказывал о крепости, то не высоте и толщине стен, а о том, как затаскивали на угловые башни тяжеленные кулеврины. И как не выдержали доски под весом толкающих пушки снизу. И шестеро братчиков, стоя на стене, удерживали кулеврину на весу несколько минут, пока подводили новый помост. Трое сомлели, а веревки не отпустили. Отливать водой пришлось. А Товкун от перенапряжения оглох на одно ухо. Что-то внутри лопнуло.
        Потом перескочил на то, как Зубань выиграл спор, кто дольше под водой высидит. Больше двух суток отмокал в реке выкрест, а сапоги юфтевые от кошевого в награду заработал. Еще и с подковками серебряными.
        Заговорив о реке - вспомнил рыбный промысел. И так широко стал разводить руками, что я не выдержал.
        - О, побасенку вспомнил. О рыбаках. Хочешь послушать?
        Василий, говорящий о том, какая прорва рыбы в воде, мол, если в косяк копье сунуть - оно так и плывет, не падая, почувствовал подвох и замолк на полуслове.
        - Рассказывай. А то у меня уже в горле пересохло. Отдохну немного.
        - Ну, история короткая. Одному рыбаку, который рассказывая о улове, любил разводить руками, друзья руки-то и связали. После спрашивают: «Ну и какую ж рыбину ты вчера выудил?» А тот сложил кольцом большой палец с указательным и говорит: «Не поверите! Вот с такими глазами! Как у фи лина!»
        Запорожец хохотнул, открыл рот… и неожиданно подал знак молчать.
        - Тсс… Не шуми. Шутки шутками, а кони в самом деле встревожились. Чуют что-то. И это им не нравится.
        - Может, волки?
        - Нет… - Василий уже был в седле и оглядывал степь, приложив ладонь ко лбу. - Рановато им еще… Щенкам месяца три-четыре, не больше. Волчицы с ними наособицу возятся. Вот, как к концу лета в стаю приведут, вот тогда да… А сейчас если и рыщут серые, то десятком, не более. Мы им не по зубам… Не сунутся.
        - Можно подумать, волки станут рассуждать так же разумно, как ты… - хмыкнул я недоверчиво. - Это ж тварь дикая, безмозглая. Поди, угадай, что им втемяшится?
        Василий придержал коня, подождал, пока я поравняюсь, и отвесил смачного подзатыльника. Вернее, попытался. Я ожидал чего-то подобного и был наготове. А боксер, не освоивший уход нырком - дерево и калека. Я хоть и недолго в зал ходил, но азы усвоить успел.
        - Что уклонился, хвалю, - не стал повторять воспитательный процесс Василий. Хотя взглянул так, что стало ясно: если захочет, никакие нырки не помогут. - А в остальном - ерунду несешь. Умнее волка разве только кони. Но если они видят в нас хозяев, друзей и защитников, то волки - самого опасного врага. С которым лишний раз лучше не связываться. И пока голод не заставит, никогда стая не нападет на того, кто сильнее. Так что до зимы волков опасаться не стоит. Они летом даже к раненому человеку не подойдут, пока не убедятся, что обессилел. А главное, никогда не слышал, чтобы хищник с подветренной стороны к добыче подкрадывался.
        - А кони это знают?
        - Я разве не сказал, что они умные? - кажется, Василий всерьез задумался о втором подзатыльнике и уже примерялся, как проделать это половчее.
        Но опять отвлекся… Замер, напоминая насторожившегося беркута. Даже глаза закрыл, обращаясь в слух.
        А мой конь впервые ткнулся мордой мне в плечо. Словно подталкивал. Торопил… И видя, что я не понимаю, недовольно фыркнул. Шагай, мол. Действительно, кто из нас умнее?
        - Садись в седло, Петр. Не нравится мне это… Может, и нет там ничего, может - на холодную воду дую. Но об заклад на шаровары биться не стану. А раз так, не стоит лишь на везение уповать. Если там наша беда - раньше или позже она объявится. Ну а казацкое дело - подготовиться к встрече, насколько возможно.
        За последнее время доводилось видеть мне Полупуда в разных ситуациях. Но таким тоном и с таким выражением лица он говорил лишь однажды - когда мы собирались напасть на лагерь ордынцев. Идя в бой против дюжины, с одной саблей на двоих. А значит, то неведомое, затаившееся в степной дали, по мнению Василия, было не менее опасным.

* * *
        - Видишь, вон там полоса темнеется на горизонте… Вроде грозовая туча выползает? - закончив осмотр окрестностей, Василий ткнул кнутовищем вперед и левее. - Туда и двинем.
        - Вижу… Лес?
        - Не, лес был бы повыше и не такой темный. Буерак…
        - Что? - я вполне объяснимо удивился. Энциклопедия ошибается, или название с веками другое значение приобрело? - Буерак - это же овраг. Как он может над степью возвышаться?
        - Он и не возвышается… - Конь Полупуда пошел ходкой рысью, и мне пришлось послать и своего. Чтобы не отстать и объяснение услышать.
        Кони сменили аллюр охотно. Видимо, сами были не прочь убраться поскорее и подальше.
        - То, что мы видим - кустарник по краю и верхушки деревьев, выгнавших наверх. От того пятно кажется ровным и более черным, что растительность гуще, чем если бы мы видели сам кустарник или одни верхушки.
        Логично. Поверю на слово. Вот только навар нам с этого какой - я все равно не просек. О чем и не замедлил спросить.
        - Огонь… - думая о чем-то своем, Василий отвечал так лаконично, словно в Спарте воспитывался.
        - Где огонь? - я даже в стременах приподнялся, пытаясь разглядеть впереди струйку дыма. Пламя, если только это не пожар, днем не увидишь. Тем более на таком расстоянии.
        - Дрова… там… Сможем… развести… огонь…
        Интонации Василий не менял, но слова произносил так, словно я был омоновцем. Впрочем, откуда ему про них знать? Говорил как с недоумком. Или дитем малым… Блин, ну что мне трудно было подождать. Полчаса-час и сам бы все увидел. Или сообразил.
        А может, я себя накручиваю, а он просто слова в такт скачке произносит? Чтоб язык не откусить.
        - Да понял я, понял… Шучу. Но если тебе огонь нужен, значит, все-таки зверей опасаешься?
        Василий промолчал. Я, чтобы на очередную отповедь не нарываться, на ответе не настаивал. Какое-то время скакали молча. Полупуд периодически приподнимался и оглядывался кругом. Что-то, известное только ему, тревожило казака, не давало покоя. Кони тоже вели себя необычно - бежали ходко, без понукания, хвостами не обмахивались и прижимали уши. А еще, если мне не показалось, потеть стали сильнее…
        Мало-помалу я тоже заразился общей паранойей. Хоть и не видел ничего - не только угрожающего, а вообще ничего, кроме трав - вертел башкой на все триста шестьдесят, что тот истребитель…
        А степь даже на йоту не изменилась. Расстилалась вокруг все такая же привольная и безмятежная. Как морской штиль… Пока зыбь не вспорет акулий плавник.
        Собачий лай на этом бескрайнем просторе показался столь неуместным, что я сперва решил: послышалось. Но когда забрехали повторно, понял, что нет, не почудилось. Не меньше трех штук. Двое, судя по басовитому лаю, крупные псы. Третий, тявкающий - либо мелкий, либо сука.
        Впрочем, если вдуматься, что в этом такого особенного? Мало ли по степи казацких хуторов да зимовников пораскидано? Оно ж только по карте Диким Полем числится, а на самом деле здесь казаки и уходники давно хозяйствуют. На свой страх и риск. Местами - явно, рассчитывая оружно от татар отбиться, а где - тайком промышляют. Так спрячутся, используя рельеф, что если носом не уткнешься, ни в жизнь не догадаешься, что рядом с человеческим жильем проехал. И за примером далеко ходить не надо. Достаточно вспомнить остров в плавнях, где мы погорельцев из Свиридова угла оставили…
        Даже рот открыл, чтобы окликнуть Полпуда и изложить свое мнение, когда тот громко и весьма речисто выругался.
        - Вот же ж напасть! Чтоб вас, кобыздохов, слепыми щенками перетопили…
        Сплюнул в сердцах и добавил:
        - Если верно то, о чем я думаю, Петро… то плохи наши дела.
        - Там кочевье? Да?
        Татарское стойбище - единственное объяснение, что пришло мне в голову. Татары вроде не должны так далеко забираться на север. Но кто их, басурман, знает. Вдруг там, на югах, саранча опять всю траву выжрала или иное лихо случилось? И потом, если нашим можно зимовники и пасеки заводить чуть не под носом у ханов, то почему им отары и табуны там, где трава зеленее и гуще, не выпасать? Контрольно-следовой полосой здесь еще не озаботились. Ни одно государство. Граница нараспашку…Челнокам, в смысле чумакам и кочевникам - сплошное приволье. А вот нам очередная встреча с «пастухами» совершенно ни к чему. Особенно если их там много.
        - Хуже… - Василий не торопился с ответом. Видимо, верил, что пока беду вслух не окликнешь, она может и миновать. И только после того, как собачий брех раздался снова, ответил: - Дикие псы…
        - Динго?! - машинально вырвалось. Чисто на автомате. Слишком уж я удивился. Поскольку никак не ожидал, что в здешних степях тоже проживают австралийские псы. О шакалах, место которых занимают корсаки - читал. Даже о гепардах… Что они тоже водились в этих местах, слышал. Но динго?..
        - Латыни я не знаю… - пожал плечами Василий. - А по-простому - обычные одичалые псы. Из тех, что татары при налете на селение не добили. Или от наших стрел ушли… когда братчики авыл[44 - Деревня (тат.).] потрошили. За последние годы много расплодилось. Волки порвать не управляются. А то и сами пристают… Да и неудивительно - невольничьи рынки Кафы переполнены русинами. Вот и бродят псы, оставшись без хозяев… Звереют.
        Честно говоря, я почувствовал себя немного разочарованным. Бежим, как от чумы, а вся опасность, на самом деле, несколько бездомных шавок, что и в мое время, стараниями Гринпис и прочих полоумных защитников животных, по помойкам шарятся. Гоняя крыс и таких же облезлых кошек…
        - Обычные псы?.. Всего лишь?
        Василий ответить не успел. Лай донесся снова. Только теперь не правее, как раньше, а сзади. И лаяли уже другие!.. Да, петь я совершенно не умею, как дядька Игорь говорит: «нюту не держу», - но слух почти музыкальный. Так что ошибиться не мог. Либо там еще одна свора, либо псы разделились и берут нас в кольцо. Как загонщики дичь.
        - Вот тебе и ответ… Тпру… - Василий попридержал норовящего перейти в галоп коня. - Будь моя воля, я бы предпочел волков.
        До разведения питбулей и прочих амстаффов собаководы еще не додумались, а другие породы у меня страха как-то не вызывали. Из-за отсутствия соответствующего опыта, скорее всего. Были ж у персов боевые мастифы, да и у овчарки довольно мрачных страниц в биографии. А еще меделянцы[45 - Вымершая русская порода крупных псов-медвежатников.], столь ненавистные красным комиссарам, что во времена Гражданской были поголовно истреблены карающей рукой пролетариата. Но все же… При слове «волк» в воображении возникает сверкающая клыками свирепая пасть, а «пес» - ассоциируется с виляющим хвостом. Максимум - цепь, намордник и ошейник.
        - Но почему?
        - Потому что они человека не боятся.
        - А волки, значит, боятся? - уперся я. Справедливости для…
        - Любой зверь боится человека. Даже самый сильный и свирепый, - кивнул Полупуд. - И никогда не нападет без крайней нужды… Мы для них существа загадочные. Опасные более всего тем, что непредсказуемые. В одних и тех же ситуациях можем и убегать, и нападать.
        - А для собак мы просты и понятны? Так по-твоему выходит?
        - Хуже, Петро, гораздо хуже… - Полупуд остановил коня и взгромоздился на седло с ногами. Похоже, буерак как убежище его больше не устраивал. - С простым зверьем у людей обычная война. С чередующимися победами и поражениями. Чья сила - тот и сверху. Без обид… Другое дело одичавшие псы. Тут, брат, уже не война. Тут - кровная месть. Потому что псы считают людей предателями… А месть, она беспощадна и до последнего издыхания. И еще - в отличие от зверей, они не боятся огня. Поэтому и гонят нас в буерак.
        - Гонят?
        Вместо Василия ответом стал лай еще правее. Похоже, я не ошибся, нас действительно брали в полукольцо, отжимая на северо-восток. Именно туда, где над степью уже достаточно четко проступали верхушки деревьев, больше напоминающие пышные кусты.
        - Псы, Петрусь, в отличие от волков, быстро и долго бежать не могут. А вот загнать добычу в западню - как раз то, чему научились у людей.
        - Но если они хотят, чтоб мы скакали туда - значит, это нельзя делать ни в коем случае.
        - Верно миркуешь… Держись за мной и не жалей плетки. Потом извинишься. Если псы круг замкнут, всем…
        Полупуд не стал договаривать до конца. Да и надобности не было. Чтоб догадаться, чем закончится встреча двух людей со сворой озверевших псов, большого ума не надо. Достаточно воображения…
        Глава третья
        Минут десять неслись во весь опор как оглашенные. Травам это не нравилось, и они неохотно расступались перед лошадьми, хлестали их по мордам и груди, а особенно доставалось коленям всадников. Которые еще больше не проходят по габаритам. Зато заливистый лай, раздающийся время от времени, заметно поотстал и сместился в сторону, больше не отсекая нам путь к свободе.
        - Кажись, проскочили! - повернул Василий в мою сторону радостное лицо. - Еще немного, и они бросят погоню. Я же говорил: псы не волки. Долгих преследований не любят. И если не уверены, гнаться не станут…
        Лучше б он этого не делал. Не спит закон подлости и даже не дремлет. В тот миг, пока казак еще глядел на меня, конь под ним споткнулся, жалобно вскрикнул и кувыркнулся вперед через голову.
        Все случилось так быстро и неожиданно, что я даже остановиться не успел, проскочил мимо. И только метров через двадцать смог осадить скакуна и вернуться назад. Спешился и подбежал к ним. Конь Василия хрипел и пытался подняться. Но каждый раз без сил валился на землю. А Полупуд лежал ничком чуть в сторонке и не подавал признаков жизни. Не знаю, смог бы Василий что-то предпринять или нет, если б смотрел за конем, а не отвлекся, на этот вопрос ответа уже не будет. Жизнь не имеет сослагательного наклонения. Чего уж теперь…
        - Твою ж дивизию!..
        Я пулей слетел на землю, упал рядом с казаком на колени и осторожно перевернул его набок. На лекциях по оказанию первой медицинской помощи нас учили, что попавшего в аварию и лежащего без сознания человека нельзя передвигать. Чревато всевозможными осложнениями. Вплоть до летального исхода. Мало ли какие у него могут быть внутренние травмы. Особенно - если поврежден позвоночник. Так что лучше всего, не теряя времени, вызвать «неотложку».
        Я с удовольствием последовал бы тем рекомендациям. Вот только сильно сомневаюсь: что поблизости… в радиусе десятков километров есть хоть один лекарь. А если и есть - то вряд ли услышит. Зато псы гораздо ближе, и своего шанса не упустят… Но вряд ли мы их приходу обрадуемся…
        - Всё! Хорош умничать!
        Это я сам себе. Звуки голоса, даже собственного, успокаивают. Вроде как человек осознает, что это не сон и быстрее выходит из ступора.
        - Так, что у нас здесь? Угу… Облицовка расцарапана, нос расквашен, лоб в ссадинах… но дышит. И вроде ничего не сломано. Во всяком случае, не заметно. Руки-ноги целы и не имеют неестественной геометрии. Кровавые пузыри не пускает. Хрипы не слышны.
        Василий негромко застонал.
        - Сейчас… погоди маленько.
        Метнулся взять флягу с водой. Попутно бросил взгляд на коня Полупуда. А вот здесь все плохо. Я не ветеринар, но открытый перелом такая штука, что повышенной квалификации не требует.
        Присел рядом с Василием и плеснул казаку в лицо водой. Аккуратно. Мне надо, только чтоб очнулся, а не вскочил. Внутренние ушибы штука подлая. Не сразу почувствуешь.
        - Уфф… - простонал Полупуд, разлепляя глаза. Лопатообразная ладонь мазнула по лицу, растирая кровь и воду, казак посмотрел на нее удивленно, потом на меня. - Занятно… Это кто ж меня так славно приложил, Петро? Ты, что ли?
        - Земля-матушка… На, хлебни.
        Я сунул горлышко фляги в губы запорожца. Казак сделал пару глотков. Не поморщился. Это хорошо, значит, утроба не отбита.
        Закряхтел, приподнимаясь, - хоть с трудом, но все же сел. Мотнул головой и проворчал:
        - Гудит, как с перепою.
        Взгляд его наткнулся на искалеченного коня. Секунду или две казак соображал, а после крепко выругался. Во всяком случае, я не все слова понял… Зато Полупуду помогло. Былую немощь как рукой сняло. Мигом оказался на ногах и заторопился к коню. Заметно припадая на правую ногу. Вердикт последовал незамедлительно. Полупуду тоже хватило одного взгляда.
        - Все… отбегался…
        Василий, конечно же, говорил о коне, но при этом морщился и старался держать вес на одной ноге. Правую щадил.
        - И что теперь нам делать?
        Наверно, можно было и умнее вопрос придумать, но вся сообразительность куда-то подевалась из-за ощущения неправильности происходящего…
        Почему Полупуд? Это подо мной должна была пасть лошадь! Я - а не он - просто обязан был вылететь из седла и вывихнуть ногу или еще чего-нибудь сломать. Я! Новик, новичок, неумеха, тютя… а не профессиональный воин, всю сознательную жизнь проведший в степи, убивший врагов больше, чем я этих самых… Да неважно, чего. С чем не сравнивать, хоть с мухами - счет все равно будет не в мою пользу.
        - Как тебе сказать, Петро, чтобы не сильно расстраивать? - Василий отцепил от седла собственную флягу и сделал еще пару глотков. - Были мы с тобой в заднице. Сейчас - оказались чуток глубже. На одном коне от псов не уйти. Еще и смеркаться не начнет, как нагонят кобыздохи. А и припозднятся немного, от этого легче не станет. Особенно если встретимся вот так - на ровном месте. Поэтому, хотим мы того или нет, а придется сворачивать к буераку.
        Василий оглянулся вокруг и озадаченно почесал затылок.
        - Не, ну ты глянь… На ровном месте… Нигде ни горбочка, а меня прямо в нору занесло. Одна яма на десятину, и та мне под ноги. Как подтолкнул кто… или нарочно ловушку подстроил.
        - Хорошо, что не собаки…
        Запорожец не сразу сообразил, что я имел в виду, а как дошло - многозначительно хмыкнул:
        - Не стал бы биться об заклад… Но если это так, то Господь полюбил псов больше, чем людей… Хотя, надо признать, я его понимаю.
        Всевышний слова Полупуда оставил без комментариев, зато отозвались псы. Как-то поняв, что добыче не удалось ускользнуть, они снова бросились в погоню. И лай их приближался чересчур быстро.
        Запорожец отстегнул подпруги и снял седло. То же самое проделал с уздечкой. Переметные сумы слетели раньше, при падении. Впрочем, там ничего, кроме мешочка с сухарями и куска провяленного мяса, все равно не было. Василий решил, что мы летом в степи с голоду точно не помрем, а бабам лишний кусок не помешает… Лучше б мушкет и сагайдак слетели… Может, уцелели бы. Побывав под лошадью - и лук, и стрелы годились только на растопку. У самопала… наверно, тоже что-то сломалось, поскольку казак даже поднимать его не стал. Только плюнул, вздохнул и потащил уцелевшее имущество к моей лошади. Еще заметнее припадая на ногу.
        - Прирежь его…
        - Что? - показалось, что ослышался.
        - Коня, говорю, прирежь…
        Нет, умом я понимал, запорожец прав. Оставить лошадь на растерзание псам нельзя. Но убить живое существо самому. Особенно когда оно так жалобно смотрит. Ждет от человека помощи.
        - Я не смогу… я не умею.
        - Тьфу ты… - запорожец плюнул под ноги и заковылял обратно. - Все время забываю. Прыгай в седло… Я рядом побегу, держась за стремя. Устану - поменяемся.
        Говоря все это, он достал засапожный нож и легко, как погладил, чиркнул лезвием по шее. Кровь ударила мощной струей. Конь жалобно ржанул, дернулся несколько раз и поутих… Только глазом на людей косил и… я впервые видел, как они плачут.
        - Извини, дружище… Лучше так, чем дать тебя живьем сожрать… А ты чего ждешь? - вызверился на меня. - Живо в седло!
        Команду, отданную таким тоном, выполняют беспрекословно. Василий тут же хлопнул коня по крупу. Но тот недовольно всхрапнул и с места не сдвинулся. Запах свежей крови беспокоил его. Он косился на агонизирующего товарища, нервно пританцовывал и прядал ушами.
        - Пошел, пошел… - я вспомнил, кто всадник, и сдавил бока коленями. На этот раз конь упираться не стал… Зато я, когда глянул на Василия, немедля натянул повод. - Тпру…
        Казак был белее мела и весь мокрый, словно из ведра окатили.
        Вот я идиот! Видел же, что запорожец прихрамывает. Не говоря ни слова, спешился и сунул повод в руки Василию. И только потом прибавил, как бы невзначай:
        - Не сердись, батька… Засиделся я. Аж задница болит… Дозволь чуток ноги размять?
        Конечно же, Василий понял мою нехитрую уловку, но оспаривать не стал. Сам бы казак ни за что в слабости не признался, а так - отчего ж не дать новику пробежаться? Только для пользы… Да и лай все ближе, некогда чиниться…
        - Добро… Дыши ровно… Отталкивайся сильно. Удерживай часть веса на руке. Но не позволяй коню тянуть тебя - и не заметишь, как носом запорешь. Собьешься с ноги - подай знак. Перейду на шаг… Ну, с Богом. Авось, разминемся с костлявой-то?.. И это… спасибо, в общем…

* * *
        Старуха с косой, наверно, из-за преклонного возраста, сильно не торопилась. Так что до буерака мы добрались без дополнительных происшествий.
        Остановку и то всего одну делали - я на другую сторону перешел. Сменил толчковую ногу и опорную руку.
        Сперва было не слишком удобно, раньше так быстро не бегали, и все казалось, вот-вот копыто ступню отдавит. А как приноровился, то даже понравилось. Трава б пониже и пожиже - вообще красота. Однажды в аквапарке родители разрешили на дельфине покататься. Схожие ощущения… Не с земным притяжением в смысле, с собственным весом борешься, а сопротивление среды преодолеваешь. Вода только облицовку так больно не скребла. Пришлось уткнуть нос в пропотевший рукав, а это менее приятно, чем дышать полной грудью, паря на носу «Титаника». Хотя гораздо безопаснее… Поскольку, в отличие от парохода, мы с Полупудом к месту назначения прибыли.
        Правда, якорь бросить удалось не сразу.
        Колючие кусты терна, шиповника и боярышника встали перед нами глухой стеной. Куда там каменным. Те мы бы в два счета перемахнули, а здесь пришлось пускать коня по периметру, в надежде, что где-то обнаружится проход. Или заросли будут не такими густыми. В крайнем случае - разбавятся растениями менее воинственными. Например, калиной, черемухой, лещиной. Сквозь которые можно продраться, не оставив на ветвях часть одежды и кожи.
        По уму, стоило разделиться и пойти в разные стороны, но ощущая загривком сопение своры одичалых псов, рассудок уступил наитию и - двинулись направо. Может, веря интуиции, а может - что в той стороне в овраге росло больше дубов. Я не ботаник, но точно знаю: где они - кустарник пожиже. А то и вовсе отсутствует. Очень уж дуб до влаги жадный. И тень отбрасывает такую густую, что солнца не видно.
        Так оно и оказалось… Кусты сперва поредели… Если б не конь, уже и протиснуться можно. А еще через полсотни шагов и первая прогалина обнаружилась. А нам больше и не надо, вторую даже искать не стали. Тем более берег в том месте оказался не так чтоб пологий, но можно попытаться спуститься на дно достойно. Не используя для устойчивости пятую точку опоры…
        Конь наш, правда, с этим не согласился - прошел всего пару шагов, присел на задние ноги и съехал на крупе. Ну, ему можно. Животное. Вот только меня зачем за собой тащить? Скотина…
        - Да отпусти ты повод, Петро… - крикнул сверху Василий. - Чего ты в него вцепился? Куда он денется?
        Оно, конечно, правильно. Но конь у нас один остался. Он же последний. Так что пока не стреножим, лучше подержу. Да и скудный припас тоже весь на него навьючен…
        Примерно эти резоны я и огласил, пока Полупуд слезал к нам. Поврежденная нога казаку в этом сильно препятствовала. Так что он сосредоточился на спуске и возражать не стал. А когда подошел, сразу стал крутить головой, сопеть, хмыкать и чесать затылок.
        - Странное место. Никогда о нем слышать не доводилось. А ведь не первый раз в этих местах. И с промысловой ватагой хаживал, и в позапрошлом годе с сотней Чуба недалече проходили.
        - Чем странное-то? - лично я ничего такого не наблюдал. Овраг как овраг. Крутые берега, плотно обшитые разномастным кустарником, высотой примерно как трехэтажный дом. Внизу более-менее ровная площадка. Точно не скажу, кусты и внизу растут - но не меньше двадцати шагов. В длину - побольше стадиона. В общем и целом - шикарный амфитеатр. Вырубай насаждения, расставляй скамейки и запускай гладиаторов… Ой, а вот об этом я, наверное, зря подумал.
        - Э, нет, Петрусь… В буераках все больше казацкий можжевельник да кустарники разные. Из деревьев - дикая вишня, груша, сосна. Ну, там граб иной раз попадется, ольха - где земля мокрее. Но чтоб вот так - целая дубрава, и казаки о ней ни слухом ни духом. Быть такого не может.
        Дубрава - это слишком громко сказано. Всего-то пяток дубов. И только в нашем конце овала. Правда, весьма могучих. Стволы метра полтора в диаметре, не меньше. Я бы не обхватил.
        - Ну, объяснение всегда найдется. Например, о буераке этом только ты не знаешь… Как о том водопое, помнишь? И потом, что особенного в дубе?
        - Дуб - это вода, еда, топливо и кров, - не слишком понятно, но достаточно емко объяснил Василий, пропуская мимо сентенцию о степени информированности. - Позже поговорим, если живы останемся… А теперь смотри сюда… Здесь делаем завал из кустарника. В рост и пошире, чтоб не перепрыгнули и не подползли. Самый хреновый для обороны участок… Широко. Могут массой смять. Здесь поуже, но тоже повыше… И побольше хвороста под низ. Он и колючее, и зажечь легче. Здесь, - Василий указал очередное направление, - завал пониже. Пусть скачут. Вдвоем не поместятся, а по одному справимся. Костер вот здесь надо разложить… и еще один вон там… У нас за спинами. Псы хоть и не боятся огня, но в пламя же не полезут. Коня тут привяжем. Всё понял?
        - А чего не понять? - пробормотал я, нагибаясь - сапог поправить. - Руби, тащи, подтаскивай. Потом жги и руби тех, что перелезут…
        - Ну, что ты скажешь… Приперлись на чужое подворье… Ни доброго здоровья хозяину пожелать, ни разрешения спросить. Сразу рубить да жечь…
        Василий уже повернулся спиной и с таким рвением ринулся рубить кусты, что только треск стоял. Я и не стал переспрашивать: с чего на казака ворчливость напала? Ничего ж особенного не сказал. Практически повторил распоряжения. Странно… Впрочем, когда у человека что-то болит, трудно ожидать хорошего настроения. Не зря охотники считают, что нет хуже, чем нарваться на медведя с больным зубом…
        Сухой хворост для растопки собрался быстро. Под дубами нашлось достаточно опавших веток. А вот с кустарником пришлось повозиться. Видел в каком-то ролике, как казаки лихо половинят на всем скаку лозу. Вжик, и снес под корень. Красиво… Вот только у меня так не получалось. Может, потому что те, в телевизоре, рубили шашками, а не саблей? Может, вербовые прутья помягче терновых кустов? Ну, или руки кривые…
        Глядя, как быстро растет куча веток за спиной у Полупуда, остановился на третьей причине.
        - Давай я лучше баррикады строить буду… - предложил я, реально оценивая ситуацию. - Тебе рубить сподручнее, а мне ходить.
        - Чего будешь строить? - оглянулся Василий.
        - Завал… - объяснил я, вновь запоздало зарекаясь использовать слова иностранного происхождения. Только кто б мне вовремя напоминал, какие из тех, что у меня в голове, чужеземные, а которые родные и легитимные. - Баррикада - это по латыни. Или по-французски…
        Но Полупуда такие тонкости не интересовали. Суть понял, остальное побоку. Постоял минутку, прислушиваясь, но псы пока голос не подавали. Как мы в кустарник нырнули, так разом и поутихли. Надеяться, что след потеряли, глупо. Скорее - добились, чего хотели, вот и замолкли. Дожидались отставших. Это в стае все одинаковы, а в своре разных пород намешано.
        - Добро… Укладывай. Слой тонких - верхушками от нас. После - слой поперек. Из прутьев потолще. И так дальше. Уразумел?
        - Да. Дело нехитрое…
        Тут мой взгляд зацепился за одну из нижних веток на ближайшем дубе. Очень уж удобно она в сторону отходила. Толстая, крепкая… Правда, примерно на уровне потолка обычной квартиры. Чуть повыше двух с половиной метров. Дотянуться кончиками пальцев можно, а зацепиться в прыжке сложновато. Учитывая толщину сука. А если другого варианта не будет? В смысле, хотим мы того или нет, а придется искать спасение на дереве. Тут каждое мгновение…
        - Слышь, Василий! Как считаешь, стоит на этом дубе зарубку сделать? Чтобы взобраться удобнее было?
        - А вот тут хрен тебе вместо редьки! Накось, выкуси!
        Полупуд стоял вполоборота ко мне, и хоть я вроде не сделал ни одного движения, тяжелый желудь с размаху влепился мне в лоб.
        - На челе себе зарубку сделай, дурень стоеросовый! Чтобы все видели!
        - Эй, ты чего? - возмутился я. - Ничего же не сделал, только спросил.
        - Что я «чего»? - оглянулся Василий.
        - Желудями бросаешься…
        - Я? - запорожец выпрямился и взглянул на меня из-под приставленной к глазам ладони. Я стоял западнее, так что ничего странного. Кроме удивленного тона. - Ну-ка, ну-ка? А подробнее?
        - Издеваешься? Я предложил засечку на стволе сделать, ступеньку, значит. А ты обругал меня… всяко. И желудем в лоб засветил. О… - я продемонстрировал явно напухающее место контакта с плодом дуба.
        - Вот так даже… - Полупуд осторожно, оберегая ногу, уселся на землю. - Гм… Поверишь, если скажу, что ничего такого я не делал.
        - А кто ж тогда?! - вгорячах воскликнул я. - Кроме нас здесь никого больше нет.
        - Значит, есть… - все так же неторопливо ответил казак.
        - Только и горазды, что жечь и рубить…
        Голос звучал ближе. И доносился будто бы сверху. Я поднял голову, но не то что какого-нибудь сказочного, говорящего ворона - ощипанного воробья на дереве не разглядел. Вообще никого. Ветки, листья… Воронье гнездо…
        - Неужто с лешим сподобилось встретиться… - хмыкнул Василий.
        - Сам ты леший! - немедля прокомментировал его высказывание невидимка.
        Тот крякнул, но не обиделся.
        - Извини, хозяин. Не признал. Но ты и сам виноват. Отчего не покажешься? Совсем другой разговор бы у нас вышел. Честь по чести… Мы ж не басурмане, разумение имеем. Тем более что не своей волей с пути свернули. Гонят нас…
        - Гонят… - не спешил сменить гнев на милость тот. - Можно подумать, вы первые или последние, с кем это случилось.
        - Правда твоя… Мир жесток и несправедлив. И давно ты здесь хозяйничаешь?
        - Да как деда помер, так и остался за старшего.
        - Погоди. Так вы тут вдвоем жили?
        - А я о чем толкую?
        - С плена бежали или уходники?
        - Не то и не другое. Казаки мы.
        - Казаки? - удивился Василий.
        - Да. Только мне с чужими о том говорить не велено. Деда сказывал, только свои знать должны. Так что лучше не выспрашивай.
        - Не буду… Скажи только, как давно вы здесь?
        - Чего? - хмыкнул тот. - Делать мне больше нечего, только года считать. Кому надо - тот знает. А кто не знает - тому и без надобности.
        - Разумный подход! - Василий не стал возражать. - Тогда вот что скажи, хозяин любезный.
        А не помог бы ты и нам схорониться? Веришь, у самого сердце кровью обливается - такую красоту рубить.
        Безумное переплетение колючего кустарника в моем понимании мало тянуло на достопримечательность даже для Дикого Поля, но тут наши взгляды с хозяином буерака не совпадали. А вот запорожец, похоже, сумел нащупать нужный нерв.
        - Правда?
        - Чтоб мне днем не спать, а ночью не обедать! - истово поклялся Полупуд. - Чтоб мои кобылы никогда тройней не ощенились, а куры доиться перестали! Чтоб со свиней ни пера, ни пуха, а гуси…
        - Верю, верю… - успокоил разошедшегося не на шутку казака байрачник. - Когда человек искренне говорит, это сразу понятно. Так и быть - помогу. Но не задаром. Согласны за свое спасение службу мне сослужить?
        - Если в наших силах, отчего не помочь? - кивнул казак.
        - Думаю, сдюжите. Я и сам бы смог, да сила уже не та, - вздохнул байрачник. - Видите, в другом конце яра камень лежит? Сейчас он безвредный. А как весной дожди хлынут, да ключ оживет… Плотиной ручей перегораживает. В иной год - до июля вода под ногами хлюпает. Сырость такая, что даже змеи уползают. И ломота в костях. Потом всю зиму мучает… Ну, так что? По рукам?
        Огромный валун, которому чуть-чуть не хватило высоты, чтобы именоваться утесом, впечатлял. Не то что убрать - сдвинуть с места его смогли бы только объединенные усилия сотни невольников и дюжины воловьих упряжек. Вот только времени на размышления не оставалось. Все время вертя головой в поисках невидимого собеседника, я первым заметил появление псов. Вернее, пока только одного. Но мне и его хватило. Прав был Василий, говоря, что предпочел бы волчью стаю своре одичалых. Особенно если там все такие… Наверху, морща морду и издавая едва слышимое, на грани инфразвука, рычание, стоял огромный грязно-белый волкодав.

* * *
        - Да… Договорились! Останемся живы - камень уберем, - торопливо протараторил я, опасливо косясь на псину. Черт! От такого зрелища не только ночью окочуриться можно. Бедный сэр Чарльз… Я его понимаю.
        Василий, если и хотел возразить, то проследив за моим взглядом, благоразумно промолчал. В конце концов, не он обещание дал. Не с него и спрос. Хотя вроде, по казацкому обычаю, наставник за новика в ответе? Надеюсь, нежить степная о том не ведает, а мы объяснять не станем.
        - Слова достаточно или крест целовать надо?
        - Не надо… - зашебуршало наверху. - Верю. А-а…
        Следом на плечи упало несколько желудей. Уже не прицельно. Видимо, байрачник попросту высыпал приготовленный боезапас. Зашелестела листва, закачались ветки, и вниз ловко спрыгнуло нечто, больше всего похожее на оживший куст. То сплетение веток, которое я принял за большое воронье гнездо. А когда байрачник выпрямился - стало понятно, что перед нами небольшого роста, мне по плечо, сухонький дедок. Возраст я определил исключительно по цвету волос. Седых аж до белизны. А ветки, листья и даже самое настоящее гнездо (все же не привиделось) не что иное, как маскировка. Причем сделанная весьма искусно, и надевалась на пояс, делая человека на дереве снизу практически незаметным.
        Василий поклонился молча - не в пояс, а учтиво, как гость хозяину - и всё.
        Байрачнику уважительность запорожца понравилась. На поклон ответил.
        - Сладились, значит. Тогда ступайте за мной… - но как только Василий взялся за повод, остановился. - Эй-эй… О коне разговора не было. Только вы двое.
        - Как? Хочешь, чтоб мы его псам оставили? - возмутился Полупуд. - Где это видано, чтобы казак боевого друга на произвол бросил?
        Хозяин буерака только руками развел.
        - Ну, тогда считай, что и разговора не было. Ты - сам по себе. Мы - тоже. Поджигай, Петро. Пришло наше время… Один раз умирать, так хоть повеселимся напоследок. Потешим предков славной битвой!
        Байрачник аж вокруг себя, как волчок, крутнулся.
        - Стой! Стой… Не надо. Не жги… Погоди!..
        Василий поднял руку, как бы останавливая меня от поспешного действия. Ага, можно подумать, я уже разбежался… Сам кого хочешь на понт возьму. Иначе за половину зачетов платить пришлось бы. А у казака вся его хитрость на лбу аршинными буквами прописана. Если читать умеешь.
        - Я ж не зверь, все понимаю… - дедусь даже ростом меньше стал. - Но не войдет конь в пещеру. Там проход такой узкий, что человеку едва-едва бочком протиснуться. А другого укрытия у меня нет… Прятались бы вы от людей - другое дело. Им глаза отвести не сложно. Но пес не человек - он больше нюху верит, чем зрению. Вас двоих спрятать могу, от своих слов не отказываюсь, но коня… - байрачник сокрушенно развел руками.
        Понятно. И рада бы душа в рай, да грехи не пускают.
        - Другой выход отсюда есть? - я поспешил взять разговор на себя, пока Василий опять не брякнул что-то типа «на нет и суда нет» или иную глупость, но в этом же роде и с не менее фатальными последствиями. Лошадь, конечно, животное в хозяйстве нужное и необходимое, и даже первый товарищ человека, но не настолько важный, чтоб из-за него умирать… в клыках других «друзей». А с казака станется. С его прямотой и упрямством.
        - Да, там, за камнем… - байрачник махнул в противоположную сторону оврага. - Даже удобнее, чем здесь, более пологий.
        - Тогда все не так плохо… Василий, если мы верхом смогли оторваться от псов, то как считаешь - конь сам, без седока, ускачет от них?
        - Если прорвется, то да… - кивнул казак. - Только они не выпустят… - указал взглядом перед собой.
        На тот самый валун, который нам еще предстояло убрать, как Акела в знаменитом мультфильме, взгромоздилась точная копия псины, скалившей клыки с обрыва. Такой же здоровенный степной волкодав… Седой, с подпалинами. И с очень внимательным взглядом.
        - Это другой вопрос… Снимай с него все лишнее. Есть идея, - я присел рядом с хозяином оврага, чтоб тому не задирать голову. - Хозяин, как тебя звать-величать прикажешь?
        - Величать?.. Гм… Я уж и забывать стал. Как дед помер, некому было напоминать. Обходился без имени. Каленым казаки кликали. А по имени - Остапом.
        - А меня Петром… - ощутил пристальный взгляд вожака своры и вытер о штаны разом вспотевшие ладони. - Будем знакомы. Значит, Остап… ты говорил, что глаза от коня отвести можешь?
        - Не то чтоб отвести… Но отвлечь смогу, - подтвердил тот. - Дед научил. Это несложно.
        - Сделай… А потом пугни его так, чтобы проскакал без остановки не меньше мили.
        - Хорошо. Но я же говорил…
        - Что псы унюхают? Ну и пусть… Пока поймут, что происходит, конь уже за оцепление вымахнуть успеет. Лови потом ветра в поле. Заодно и нам чуть побольше времени даст.
        - Гм… - многозначительно произнес Полупуд, глядя, как байрачник ловко натирает ноги и живот коня растертой в ладонях мятой и еще чем-то. Не менее пахучим… А конь не противится, наоборот - выгибает шею и пофыркивает. Нравится ему…
        А как с маскировкой запаха закончил, Каленый крутнулся на пятке, припал к земле и издал самый ужасный звук из всех, что мне доводилось когда-либо слышать. Нечто среднее между мяуканьем большой кошки и трубным ревом слона. Не знаю, как Василий, а я обрадовался, что благодаря вынужденной пробежке вся лишняя влага из организма вместе с потом вышла.
        В тот же миг нечто туманное, как запотевшее стекло, мощно толкнуло меня в плечо, едва не сбив с ног, обдало замешанным на травах конским духом, мазнуло по лицу хвостом и унеслось прочь. Только удаляющийся топот, вопреки глазам, утверждал, что не почудилось - конь настоящий.
        Сбитые с толку душераздирающим воем Остапа примерно с десяток псов, к тому времени уже спустившихся в овраг, растерянно заметались и злобно залаяли, не понимая, что происходит. Одни метнулись следом за уносящимся прочь конем - наверх, другие закружились, завертели головами, принюхиваясь…
        Общую суматоху усиливал рыжий кобель, сбитый грудью и попавший под копыта. Похоже, у него был перебит хребет, и пес отчаянно и жалобно скулил, пытаясь приподняться… Но даже отсюда было видно, что задние лапы ему не служат.
        И все же растерянность не может продолжаться бесконечно. Упустив одну добычу, псы станут только злее и решительнее.
        - Идите за мной… - напомнил о себе Каленый.
        - Далеко? - Василий перегрузил седла и переметные сумы на меня, а сам обнажил саблю. - Если далеко… Боюсь, не успеем.
        - Успеем…
        Остап шагнул в просвет между дубов, ведя нас к ближней стене, густо, как мохом, поросшей казацким можжевельником. (С этим кустарником я знаком, в центральном парке из него целая аппликация сделана). Отвел в сторону пару зеленых разлапистых веток и указал на темнеющий позади проем. Да уж… В двух шагах, можно сказать, от спасения стояли, а в жизни б не догадались там пещеру искать.
        - Ух ты! - прищелкнул языком Полупуд. - Не всякая дыра - прореха… Слава богу! Поживем еще. Полезай первым, Петро. Мало ли какая напасть там внутри засела и дурней вроде нас поджидает? А ты ж поумнее меня будешь. Глядишь - не тронет.
        Он еще и шутил.
        Я растянул губы, показывая, что оценил шутку юмора, и сунулся в щель.
        Глава четвертая
        И все-таки мы не успели. Самую малость замешкались, совсем чуть-чуть - но именно этого мгновения нам не хватило…
        Два десятка шагов форы позволяют с легкостью уйти от человека. Но псы двигаются быстрее. Раз в пять, если энциклопедия не врет. Почуял что-то вожак или ума хватило понять - я еще только примерялся к расщелине, чтоб ничем не зацепиться, - когда седой пес издал рык, немногим уступающий по децибелам вою байрачника. Пружинисто вскочил, вздыбил загривок… и прыгнул вперед. Сразу сокращая почти половину дистанции. Ну, или мне так показалось. Рыкнул еще раз и метнулся вперед.
        Стремительно, размазываясь в движении не хуже заговоренного коня.
        Вопреки множеству фильмов, где пес или другой хищник в красивом затяжном прыжке метит в горло жертве или вцепляется клыками в подставленную руку - волкодав атаковал низом. Ну, правильно, зачем терять время и скорость на полет? Все равно, как низкорослый боец, игнорировал бы все болевые точки более рослого врага, упрямо пытаясь засветить ему в глаз. Рана, нанесенная в пах или бедренную артерию, ничем не хуже разодранного горла, а по уязвимости - гораздо доступнее. Да и сбить с ног противника проще, подсекая колени, чем толчком в грудь.
        К счастью, обороняться от собак и волков казак обучался не по фильмам. Пес еще только начинал движение, как Василий скользящим, приставным шагом, словно пританцовывая, ушел с линии атаки. Перенес центр тяжести на опорную ногу, скрутил корпус и - когда пес, выворачивая шею, бессильно щелкнул пастью, промахнувшись едва на пядь - с силой врезал ему сапогом.
        Удар был не столь сокрушительным, как могло казаться. Казак помнил о поврежденной ступне, которая в любой момент могла подвести. Поэтому не вложил в пинок весь вес, а только чтоб сбить с пса гонор и лишнюю прыть.
        Потеряв равновесие, волкодав немалой массой упал на одну переднюю лапу, та подвернулась - и вожак со всего маху зарылся носом в землю, с полметра пропахав юзом. Тут же пружинисто вскочил и почти мгновенно снова развернулся к врагу, но и тот не дремал. Секундной заминки казаку хватило, чтобы дотянуться и чиркнуть пса поперек морды пером сабли.
        В этот удар Василий тоже не вкладывал силы. Он не собирался убивать - по-прежнему выгадывал время… Казак знал, что пока сражается вожак - свора вмешиваться не посмеет. А кровь из рассеченного лба, заливающая глаза и нос, не делала пса побежденным - зато существенно ограничивала его подвижность.
        Так и случилось. Остальные псы взвыли, раздраженно залаяли, еще немножко сузили круг, но в драку не полезли. Выжидали.
        Большего Василию и не требовалось. Пока ослепленный волкодав тряс головой, пытаясь если не увидеть, то хотя бы унюхать врага, Полупуд добежал до расщелины, втолкнул внутрь меня - увлеченный схваткой, я все еще торчал снаружи - и втиснулся следом.
        - Завалить лаз есть чем? - казак переступил через меня, как через колоду, оглядываясь по сторонам. Остап еще не ответил, а Василий уже ухватил что-то объемное и, судя по сопению, тяжелое, поднатужился и загромоздил проход.
        - Ф-фу… - поднял саблю, сунул в ножны и только после этого вытер лицо рукавом. - Заморился… Легче трех ляхов зарубить, чем с одним псом тягаться. Проворен, сучий сын. Ну да ничего, и мы не лыком шитые. Да, Петро?
        Поглядел на меня удивленно и поинтересовался:
        - Эй, а ты чего разлегся? Не зашибся, часом?
        - Не… Не ожидал просто…
        - Это плохо… В бою зевать нельзя. Никогда не ведомо, что и откуда прилетит. Так что вдругорядь клювом не щелкай. Черт, темно, как в могиле… И сыро. Огонь бы развести. Огниво у тебя?
        - Опять огонь? - недовольно проворчал байрачник. - Что хорошего в пламени? Смерть и боль?
        - Свет и тепло… - кратко, но доходчиво объяснил казак. - А не хочешь обжечься - не лезь в пламя. Дурень и в кружке молока утопиться способен. Вот ты можешь без огня сделать так, чтобы в пещере стало тепло, сухо и светло? Эй, эй, куда? А ну проваливай!.. - Василий ткнул пером сабли в собачью морду, упорно протискивающуюся в оставшуюся щель. Пес взвизгнул и исчез. Снаружи снова завыли и заскреблись. Подкоп рыть начали, что ли? - Никак не угомонятся.
        - Чтоб светло… это можно, - немного подумав, ответил Каленый. Он подошел к стене, потер ее широкими движениями, после чего та озарились легким зеленоватым свечением. Словно укуталась люминесцентной дымкой. - Сухо и тепло не сумею.
        - И на том спасибо, - ответил Василий. - Теперь хоть видно что, где и голову о притолоку не расшибешь. Ого, да у тебя тут целый склад! Богато живешь, хозяин. Уважаю…
        Восклицание Полупуда было вполне обоснованно. Я и сам глазами захлопал. Пещерка, в которую мы едва протиснулись, оказалась весьма просторной. Почти как моя двухкомнатная квартира. Если только за тем выступом, что правее, еще одно помещение не прячется. А то и целая галерея.
        Но не только размеры удивили нас. Вдоль обеих стен тянулись стеллажи из грубо отесанного горбыля, но от этого казавшиеся только массивнее и надежнее. Нижняя полка размещалась примерно на уровне груди обычного человека. А для меня, восседающего на полу, аккурат над головой. Вторая - на полметра выше. Третья - в рост. Полки загромождали разнокалиберные плетенки, свертки, бочонки. Рогожные кули и кожаные торбы. Под низом стояли бочонки и мешки побольше.
        - Прям пещера Али-бабы… - прокомментировал я себе под нос. - О! Факелы! - взгляд наткнулся на корзину с характерными изделиями. Стоящую, кстати, очень удобно, почти у входа. Протянул руку, пощупал. Корзина едва держалась кучи, а вот пакля под пальцами не расползлась и по-прежнему была осклизлая на ощупь. Значит, пропитка тоже не вся выветрилась. - Сейчас и я сделаю светло. А если зажечь сразу десяток, то и потеплеет немного.
        Я решительно вытащил огниво, но оно в тот же миг оказалось в руке запорожца. Попутно другой рукой Василий поставил меня на ноги.
        - Эй, - слегка возмутился я. - А сейчас-то что не так? Или свет и тепло уже без надобности?
        - Порох… - Полупуд указал на бочонки. - Может, и отсырел, но лучше сперва убедиться. Видишь, сколько его тут? Одна искра - и овраг станет не только шире, но и немного глубже.
        Бочонки я срисовал, но что в них порох, действительно не сообразил. Думал, вино или масло. Ну, или что там еще в них хранят?.. Моченые яблоки, капуста, огурцы… Хотя нет, эти продукты такой характерный запах издают, что их еще снаружи можно учуять. И если в каждом бочонке хотя бы по ведру… М-да… Не то что тело, душу в клочья разнесет…
        - Так откуда такое добро? - повторил вопрос Полупуд, вынимая из одного свертка мушкет. - Фитильный самопал… Старинный.
        - Казаки оставили… - не стал скрытничать Каленый. - Прятались мы здесь. Шли обозом с Сечи обозом, да татары выследили. Отбиться - мало сил, а с грузом не уйти. Вот и оставили припас здесь. Деда и меня - тоже. Чтоб приглядели, значит. Сказывали, следующим летом заберут. Да так по сей день и не вернулись.
        - И когда ж такое случилось? Помнишь?
        - Давно, - пожал плечами Остап. - Я тогда еще джурой был. А у деда волос черный.
        - Гм… - Василий поскреб подбородок, но ус теребить не стал, занялся мушкетом. - Стало быть, лет пятьдесят минуло… примерно. Интересно… Уж не тот ли это обоз, что кошевой гетману Свирговскому отправил, но ни к полковнику Ганже, ни к самому гетману он так и не дошел?.. Доберемся на Сечь, надо будет скарбничему сообщить - негоже добру пропадать. Да и Феська Покотила отбелить посмертно. Многие тогда нарекали, что кошевой нарочно гетману подмогу не выслал. Из-за чего тот и погиб под Килией. А оно вон как вышло…
        Говоря все, это казак осмотрел мушкет и вскрыл один из малых бочонков. Сунул руку внутрь и недовольно поморщился.
        - Отсырел… Не будет толку…
        Вскрыл второй, третий, четвертый…
        - Что такое не везет и как с ним бороться? - прокомментировал я выражение его лица. - Совсем не годится?
        - Сушить надо…
        Я поглядел на тянущиеся вдоль стены полки и скорее наобум, чем по здравом размышлении, предложил:
        - Погляди самый дальний и верхний бочонок. Воздух в пещере не затхлый. Значит, есть сквозняк. Может, там наверху и поодаль не так влажно, как у входа?
        Этот крайний бочонок Василий открывал не спеша. Показалось даже, что он сперва прошептал молитву. А может, и не показалось.
        - Есть! Сухой! - от радости казак забыл, где мы находимся, и запустил такое эхо, что всех тут же обдало комьями земли и струйками песка, посыпавшимися с потолка.
        - Потише нельзя? - шикнул на него Каленый. - Если завалит, не откопаемся. И провизии тут никакой нет. Я припасы в другом месте храню. Там посуше будет.
        - Молчу, молчу… - Василий едва не приплясывал. Что было совершенно для него не характерно. - Живем, Петруха. Теперь нам сам черт не брат… Сейчас, сейчас…
        Запорожец быстро нашел на полках все, что нужно: пули, пыжи, фитили… Умело и сноровисто зарядил сразу десяток мушкетов и перенес поближе к выходу. Потом зажег несколько факелов, вставил их в специальные крепления, приделанные к стеллажам - сразу стало гораздо светлее и уютнее. А один сунул мне.
        - Становись сзади. Как выстрелю - поджигай фитиль и подавай. Только не торопись. Если бабахнет внутри, точно не выберемся. Уразумел?
        - Да.
        - Ну, тогда и начнем, Богу помолясь!.. Приходи, кума, любоваться…
        Полупуд пристроился за баррикадой. Упал на нее грудью и так далеко высунул мушкет наружу, что показалось, будто вообще выбросил. Громыхнул выстрел, и снаружи раздался визг подранка. Василий быстро вскочил, одним рывком сдвинул в сторону преграждающий щель куль, встал в проходе и требовательно протянул руку.
        Вовремя. Я же поджег фитиль сразу, как бабахнуло. Второй выстрел был прицельнее первого, поскольку в ответ раздался только многоголосый лай. О том, что казак мог промахнуться, даже не подумал.
        Да и некогда было. Разряженный мушкет упал под ноги, и я всунул в ладонь запорожца третий самопал.
        Бабах! Четвертый… Бабах!
        Пятый… Шестой…
        - А чтоб тебя! - запорожец попятился, пытаясь ногой отпихнуть наседающего пса. Совсем чуть-чуть не хватало тому места, чтобы изловчиться и цапнуть Полупуда за стегно. - Да отцепись же ты, холера.
        Судя по всему, казаку опять было не до мушкета, а запал уже тлел. В общем, размышлять некогда. Я присел, примерился и, когда пес опять кинулся вперед, сунул ствол ему в пасть. Тот, не разобравшись, вцепился в него зубами и рванул к себе. Я не стал сопротивляться, напротив подался вперед, пытаясь вытолкнуть мушкет из пещеры как можно дальше. Почувствовал пес что-то или нет, но в последнюю секунду перед тем, как грянул выстрел, я успел увидеть его глаза. Не грустные, как обычно у собак, а почти белые от лютой ненависти.
        Бабахнуло здорово. Но, к счастью, как и прежде, почти снаружи. Зато приклад подпрыгнул и засветил в лоб.
        Очумело мотая головой, чтоб избавиться от легкой контузии и избытка впечатлений, я снова занялся самопалами. Седьмой… Восьмой… Или какой там…
        - Стой! - Василий попятился назад. - Хватит. Не прикуривай. Да стой же ты, чудило… Вот, черт!
        Полупуд ухватил меня за плечи и вытолкнул наружу. Похоже, это уже входило у него в привычку. Ничего не понимая, я настойчиво пытался всучить казаку мушкет, но Василий лишь развернул меня лицом к оврагу.
        - Сам бабахни еще разок… Только держи крепче, чтоб опять не улетел. И не прижимай к жив…
        Бабах!
        Мушкет снова повел себя неправильно. Сперва двинул прикладом под дых, а потом, когда я упал на колени, хватая воздух, и вовсе вывалился из ослабевших рук.
        - С-сука… - прошипел я сквозь зубы.
        - Где? - Василий внимательно поглядел вокруг. - Не, показалось. Разбежались… Псы опасны тем, что все про человека понимают, но потому и совладать с ними легче. Отлично знают, что такое огнестрельное оружие. К тому же - вожака ихнего я первым завалил… Больше не вернутся. Чтоб мне…
        Казак хмыкнул и промолчал. Здраво рассудив, что после стольких везений необдуманными зароками судьбу лучше не провоцировать.

* * *
        Соблюдая максимальную осторожность, поднялись наверх и оглядели окрестности. Псы ушли. Во всяком случае, их не было ни видно, ни слышно. Степь жила обычной жизнью, постепенно наполняясь гомоном и щебетом, не прерываемым суматохой или переполохом, который птицы вздымают, заметив крупного зверя. Последнее убеждало больше всего… Ну и Остап уверял, что не ощущает их присутствия. А ощущениям человека, век прожившего наедине с природой, можно верить.
        Значит, с одной проблемой разобрались. Остались дела помельче - добраться пешком до Запорожья… и помочь хозяину буерака с валуном.
        Похоже, Василий думал о том же, поскольку глядел с кручи на огромный камень, и взгляд казака не лучился энтузиазмом и оптимизмом. Но и уныние тоже отсутствовало. Что было несколько странно. Поскольку моих соображений, как устранить преграду, он еще не знал. А метод - не из тех, что на поверхности лежат. Сам бы не сообразил, если б не любил в детстве старые мультфильмы смотреть.
        - Слышь, Петро… - первым нарушил тишину Полупуд. - А откуда ты узнал про порох в пещере?
        Я точно знаю: трубку не курил. Или к тебе озарения и без нее приходят?
        Запорожец неудобно наступил на ногу и непроизвольно поморщился.
        - Болит? Давай посмотрю… Если вывих не вправить, то чем дольше - тем хуже будет. Ты и так уже который час терпишь…
        - А ты умеешь? - недоверчиво поглядел Полупуд.
        - Дурное дело нехитрое. Отец показывал, как вправлять.
        - Отец?! - Василий ухватил меня за плечо. - Ты вспомнил отца?
        - Что?.. А-а-а… - Вот помело, опять за рыбу гроши… Болтун - находка для шпиона. Я помотал головой и вздохнул. - Нет… Как-то само на язык соскочило. Даже не знаю, почему.
        - Ничего, ничего… Не журись, хлопец… Еще вспомнишь.
        Василий уселся на склоне так, чтобы мне было удобнее подступиться снизу, и мы общими усилиями стащили сапог с его уже изрядно распухшей ноги. Поверхностный осмотр, насколько мне хватало знаний, показал, что кости целы. Имеет место исключительно вывих. А это дело поправимое… В самом буквальном смысле.
        - Терпи, казак, а то мамой будешь… - пробормотал я неразборчиво, ухватил, повернул и дернул. Хрустнуло мерзко, но Полупуд даже не охнул, только брови к переносице сдвинулись. Потом пошевелил пальцами. Подвигал ступней…
        - Гм… Кажись, Петрусь, батька твой и в самом деле был добрым костоправом.
        - Надо повязку тугую наложить…
        - Вот еще с такой ерундой возиться. И сапог сойдет, - отмахнулся казак, с кряхтением натягивая обувку. - Куда уж туже…
        Встал, притопнул, слегка поморщился, но остался довольным.
        - Прямо сейчас гопака не станцую, а в остальном как новенькая. Спасибо, Петро. И тебе, и твоему отцу. При случае непременно поклонюсь… Но ты так и не ответил о порохе. Откуда узнал?
        - Да не знал я… С чего ты решил?
        - Не знал? Занятно… А как же ты собирался каменюку эту убрать? Или со страху все что угодно готов был пообещать, не задумываясь?
        Василий глядел без осуждения. Скорее с любопытством.
        - Испугаться я, положим, толком не успел… А что до обещания, побасенка одна вспомнилась. Хочешь послушать?
        - Валяй, - кивнул казак. - Язык у тебя хорошо подвешен. А после доброй баталии гарную байку послушать - самое оно. Жаль, чарку нельзя опрокинуть. Но ничего, на Сечи за все сразу на грудь примем. Рассказывай. Вон и Остап вовремя подоспел. Тоже внемлет.
        Байрачник ничего не ответил, но по внимательному выражению лица видно было, что старик весьма соскучился по людскому голосу и разговору.
        - Ну, стало быть, так… - лишняя фраза понадобилась мне, чтоб мысленно адаптировать анекдот из будущего к реалиям нынешним. - Сорвался купец с высокой кручи, можно сказать, скалы, что у дороги… Падает и молится: «Господи, спаси меня! Обещаю, что больше не буду прелюбодействовать! Начну соблюдать все посты! Прибыль с торговли отдавать в церковь!..» Хоп - и валится на проезжающую под скалой телегу, груженную сеном. Сползает с копны, отряхивается и думает: «Взбредет же человеку всякая блажь в голову…»
        - Бу-га-га… - Полупуд издал булькающий звук, имитируя закипающий котел, и загоготал, как гусак. - Блажь!.. Га-га-га… В голову… Го-го-го… Вот стервец! Вот сучий потрох!
        В отличие от запорожца, Каленый не рассмеялся, а погрустнел и тяжело вздохнул.
        Такое поведение озадачило даже Полупуда. Он поглядел на байрачника, смекнул, о чем подумал старик, подергал ус и чуть смущенно пробормотал.
        - Так ты что, тоже вот так хочешь? Э-э, нет, брат, шалишь. Что купчишке не зазорно, то для казака бесчестье. Промолвил слово - делай. Даже смерть не может от обещания освободить. Сам не доживешь - побратимы исполнят.
        - Окстись, батька. Да я ж не о себе говорил, - взмахнул я руками, словно мух отгоняя. - Байка это. Смеху ради. А камень уберем, не волнуйся… - повернулся к хозяину. - Дело нехитрое. Придется чуток повозиться, но… дня за два управимся… Я думаю… Если в складе хоть пара заступов найдется.
        Сказал и только теперь сообразил, насколько уязвима моя идея. Без шанцевого инструмента - полный абзац. Можно не сомневаться. Нарубался уже веток без топора… До сих пор ладони ноют.
        - Заступы наверняка найдутся… - вместо Остапа ответил Полупуд. - Без них ни одна ватага в поход не выступит. Только я все равно не понял?
        - Да все просто. Обычная задача для артели землекопов. С одной стороны, перед камнем, роем яму под размер. А потом он сам, под своим весом в нее и сползет. Останется только землю разровнять.
        - Яму?! - подпрыгнул степной дедок, одновременно всплескивая ладонями. - Всего лишь яму?.. Как просто. А я голову сломал, соображая, как вы его из оврага вытаскивать будете… Где ж ты, мил человек, раньше был?! Давно б уже все сделали.
        - Ну да… - проворчал Полупуд. - Языком все просто. Не, если хочешь копать - дело хозяйское. А я лучше подсушу пару бочонков пороха и рвану валун на куски…
        - Одно другому не помеха.
        - Нет, нет, не надо… - Остап возбужденно замахал руками.
        - Да я тихонько… - заверил его Василий. - Не боись. Зато быстрее будет, чем заступом. Ну, или как Петро сказал - чем меньше камень, тем легче закапывать.
        - Не надо взрывать, не надо заступом… - сердито притопнул Каленый. - Ничего не надо. Я сам все устрою. А тебе, Петро, огромная благодарность.
        - Это за что же?
        - Что надоумил… Про подкоп… Разумный совет дорогого стоит… - байрачник все никак не мог успокоиться. Аж пританцовывал. - Да я сегодня же начну. Вы не понимаете… Столько годов я здесь как на привязи. Уйти нельзя и заняться нечем. А теперь мне на полгода, не меньше, дело нашлось! Так что вам больше нет нужды беспокоиться. Считайте, что квиты.
        Потом как-то странно, бочком приблизился и неуверенно протянул руку к моей пазухе.
        - А можно спросить, что у тебя там?
        Переход был настолько неожиданный, что я немного завис и, не уточняя вопрос, попросту распахнул ворот.
        - Ладанка, - кивнул Остап, но увиденным не удовлетворился. - А что в ней?
        - Щепка от креста Спасителя, - объяснил Полупуд. - Монахами из Священной земли принесена. Неужели почувствовал?
        - Так крещеный… А почитай всю жизнь в храме не был. Только молитвы к небу возносил.
        Если я слушал с открытым ртом, то Василий и вовсе чуть ус не открутил.
        - Ну так что? Можно взглянуть? - напомнил просьбу дедок.
        - Да пожалуйста… - я снял ладанку, распустил петлю, стягивающую горловину, и протянул мешочек Остапу. - Гляди, не жалко.
        Первым делом байрачник вынул освященную щепку. Подержал перед глазами, понюхал и протянул Василию.
        - Что-то не так? - забеспокоился Полупуд.
        - Я в семье столяра-краснодеревщика вырос. И дед кое-какое умение передал. Это сикомор[46 - Согласно церковному Преданию, крест Спасителя состоял из кипариса, певга и кедра.].
        - Не из Иерусалима дерево? Не может быть. Я ж в монастыре брал… Говорил - сильная реликвия. Оберег. Обманул монах, что ли?
        Казак растерянно вертел кусочек деревяшки в пальцах, не зная, что с ней делать.
        - В этом не обманул, - помотал головой старик. - Дерево на святой земле росло. Но крест из него не делали. И в том, что это оберег - тоже не соврал. Только ты лучше при себе ее держи. Так больше пользы будет.
        Потом осторожно, словно чашка и в самом деле была из яичной скорлупы, взял трубку.
        - Занятная вещица…
        - Да… Работа настоящего мастера, - согласился казак и опять не угадал.
        - Не в этом дело… Она не вся здесь. Я это чувствую.
        Теперь пришла моя очередь забеспокоиться. Религия вопрос сложный. Не первое тысячелетие разобраться не могут: где заканчивается правда и начинается вымысел? Что было раньше: дух или материя? Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы? Есть ли жизнь на Мар… Нет, это не оттуда. Неважно. Моя история посвежее будет. Да и вообще - своя рубашка ближе.
        - Что значит не вся?
        - А то и значит… Видеть - вижу. Вес чувствую… Выкуренным табаком пованивает… А больше ничего. Пусто… - пожал плечами хозяин буерака. - Ауры нет. Я не рассказывал. Казак Тимофей Куница, при котором я в джурах состоял, характерником был и ведовским знаниям обучен. И пока мы тут припасы охраняли да своих дожидались, со скуки кое-чему и меня обучил. Жаль, вершкам только.
        - Да не морочь ты голову! - не стерпел запорожец. - Объясни нормально! Видишь, нюхаешь, щупаешь - так какого рожна тебе еще надо?
        Остап вздохнул. Но, прежде чем ответить, сперва вернул трубку. Соблюдая все предосторожности. Блин, даже стремно стало ее обратно за пазуху запихивать. Не трубка, а бомба какая-то. Добре хоть часы не тикают. Решил в руке подержать. Там видно будет. А пока послушаем знающего человека.

* * *
        - Раньше, когда мир был еще совсем молод… - менторским тоном начал Каленый, при этом оглядываясь, словно искал возвышенность, на которую можно взгромоздиться как на кафедру.
        Ну почему, когда предстоит экскурс в прошлое, все начинают корчить из себя помесь пророка с патриархом. Так и лезет в голову сценка из «Кавказской пленницы». Ага, та самая… «Короче, Склифосовский». Вспомнив огромный шприц, торчащий из «западного полушария» Бывалого, я едва не заржал. Вовремя сдержался. Зачем понапрасну обижать человека. Для нас же старается.
        - Нюх люди еще сохранили, а вот умение ощущать сущность утратили окончательно… - вещал тем временем тот.
        В общем, в пику Воланду Остап хотел сказать, что людей испортил не квартирный вопрос, а цивилизация, курение, распитие алкоголя и прочие нехорошие излишества. Поэтому мы больше не воспринимаем самых обычных вещей. А именно - не видим ауры, которая имеется у любого предмета, растения и существа. Кроме моей трубки.
        Во загибает… Теперь ясно, с каких глубин прошлого тянутся в будущее верхние и нижние чакры, венки безбрачия и прочая мутотень, предназначенная для выколачивания денежек из суеверных теток. Хорошо, что у меня иммунитет к любому промыванию мозгов, а вот Василий, похоже, поплыл, как воск у печки… Осталось объявить трубку проклятой, казака - порченым и велеть принести из дому все самое ценное, а лучше - золото, для проведения очистительного ритуала.
        - И у него тоже нет… - Остап словно застеснялся, что вынужден сообщить такую злую весть, отвел от меня взгляд и потупился.
        - Вот только не надо! - возмутился я. - Все у меня на месте. Одежда - да, чужая. А остальное свое собственное. И в полном комплекте. Как уродился.
        - Акта рождения не отрицаю, - покладисто согласился старик. - Не голем, но рожден не в этом мире.
        Тут-то я и заткнулся. Как онемел. Крыть то нечем. Отмазка - «ничего не помню» больше не работает, наоборот - еще и усиливает обвинение. Хорошо Василий не поверил с ходу. Разбираться начал.
        - Что значит не из этого? - казак нахмурился. - Ты толком сказывай. Не наводи тень на плетень.
        - Был бы Тимофей жив, он бы лучше объяснил. Я в людях плохо разбираюсь. Больше со зверюшками да травками обретаюсь. Но не слепой же… В Яви - и живое, и неживое - все имеет свое предназначение, и всему есть свое место.
        Байрачник поскреб подбородок.
        - О! - нагнулся и отвернул набок небольшой камень. Из образовавшейся впадинки тут же шмыгнул в травы жучок, а пара дождевых червей поспешили втянуть в норку торчащие наружу хвосты… или головы. В общем - каждый свою часть тела.
        - Видите? Такой же оттиск имеет и все сущее в ткани мироздания.
        - Нашел с чем сравнить, - на это объяснение даже Полупуд не купился. - Камень годами на месте лежит и под него, как известно - вода не течет. А человек… И потом, в Писании сказано, что каждому дана свобода выбора. За что ж отвечать на Страшном суде, если все предопределено заранее?!
        - Да, - согласился старик. - Ты верно подметил. С живыми существами немного иначе, чем у камня… Они этот оттиск в какой-то мере на себе носят.
        - Как улитки домик, что ли?
        - Нет… - Ладони описали круг, словно рисовали сферу. - Сущность, она вроде скорлупы. Но не твердая, не как ракушка… Сотканная из душевной силы. И чем точнее человек совпадает с предназначением, тем она прочнее и оберегает надежнее. Тем легче ее поддерживать в целости. А свобода… - хмыкнул недоученный характерник. - Вот ты, когда шаровары натягивал, долго взвешивал: надевать их или нет? Скорее всего, вообще не задумывался. И это тебя не смутило. Потому что нагишом несподручно. Зато как ты эти шаровары дальше носить станешь - только от тебя зависит. Бережно или через час порвешь и выбросишь.
        Мы с Василием одновременно посмотрели на прореху в штанине, оставленную собачьими клыками.
        - Так же и с предназначением. Есть то, о чем задумываться не приходится. Потому что так правильно и иначе никак нельзя. А в остальном - все живут кто во что горазд. Кстати, от того, как близко и точно человек занимает место, отведенное Создателем, тем крепче здоровье и длиннее жизнь. Награда такая для тех, кто бережно шаровары носит…
        - Погоди, погоди… Совсем своими штанами голову заморочил, - Василий оторвал взгляд от прорехи и посмотрел на меня. - Начинали с Петра! Что у него с шаровар… тьфу, зараза, чтоб ты сказывся!.. - казак с силой пнул тот самый, вывороченный камешек. - Что с ним не так?..
        - У Петра оттиска своего в Яви нет, - развел руками Остап. - Или я его не вижу…
        - И что это должно значит?
        Бред и клиника. Но Василий воспринимает эту галиматью всерьез. Ой, мама…
        - Оттиска нет только у тех, кто свое предначертание исполнил… У мертвых.
        Гром таки грянул. И если я не хочу дождаться испепеляющей молнии, пора с этим цирком заканчивать.
        - Чего-о?! - сперва наши голоса с Василием слились в один, но потом разделились на разные потоки.
        - Я что, покойник по-твоему?! А в глаз не хочешь?!
        - Цыть, малой! А ты… Старый пень, прекращай околесицу нести! Говори вразумительно! И не завирайся! Кто видывал упыря, что мог бы целую седмицу на груди священную реликвию носить?
        Тот, будто защищаясь, поднял вверх руки.
        - Я о упырях ничего и не сказывал… Сами придумали, а на меня накинулись! Ну вас… - протянул обиженно, словно дите малое. - Ни слова больше не скажу.
        - Гляди на него, какой обидчивый!.. Ишь, надулся, как мышь на крупу. Меня в покойники записал и сам же обиделся. Я же не обижаюсь.
        - Да, ты уж это… взялся за гуж…
        У Василия был такой вид, словно он, будучи совершенно трезвым, затесался в компанию пьяниц, пребывающих на стадии «ты меня уважаешь?». И никак не может выбрать, что лучше: свалить по-тихому или быстро нагнать пропущенное.
        - Господи, вразуми этих несчастных! - завопил Остап. - Ты им про грибы, а они про гробы! Разве я хоть одним словом обмолвился о мертвяках? Я только сказал, что Петр не из Яви!
        - А откуда?! - Полупуд непроизвольно сделал «козу», знак, прогоняющий нечистую силу. - Из Нави?![47 - Правь, Явь и Навь - в язычестве «три стороны бытия» «Небеса, Земля и Подземный мир» - соответственно.]
        Что ж вы такие нервные-то все?.. Впрочем, пока за саблю и осиновый кол не хватаетесь, терпимо.
        - Нет, - мотнул головой байрачник. - Нечисть я бы распознал…
        Василий с каждым произнесенным словом явно офигевал все больше. Многострадальный ус он уже не крутил и не дергал - жевать начал. Теперь я понял, почему левый короче правого.
        - Оттуда?.. - казак то ли с опаской, то ли с глубочайшим уважением поднял взгляд вверх.
        - А вот этого я ни утверждать, ни отрицать не могу. Не сподобился ни разу. Не с чем сравнивать… - пожал плечами старик.
        - Ну всё, достали… оба! - я топнул ногой и без всякого почтения к возрасту сунул Каленому под нос кулак. - Еще одно слово брякнешь - и понюхаешь, чем моя аура пахнет! Василий! Очнись! Положим, чуду степному я не удивляюсь. Если разговаривать с людьми не чаще чем раз в полстолетия - еще и не такое померещится. Но ты же меня голым видел! И что - был там хвост или крылья? Нимба и рогов, кстати… - нагнул голову, - тоже нет! И чтоб уж совсем оставить дурной разговор - знайте, на лютне или арфе я играть не умею. А вот вилами - лучше не доводите до греха…
        Тут запал и запас воздуха закончились. Так что я только махнул рукой. Мол, а ну вас в… Достали.
        - И все-таки, Петро… родителей своих ты не помнишь… - если мой искрометный спич и произвел впечатление, то последней точки в разговоре не поставил.
        - Ты, положим, тоже… - ляпнул раньше, чем сообразил, что это лишнее. Вряд ли кому-то приятно напоминание, что он подкидыш… Но Василий и бровью не повел.
        - Верно говоришь, хлопец. Обое рябое… А потому вот что я скажу, Петро. Будь ты хоть ангелом, хоть бесом, хоть… - казак на секунду замялся, не зная, с кем еще можно сравнить, и не нашелся. - Да кем угодно! Для меня ты - славный парень! Товарищ боевой!.. С которым вместе я готов полпуда соли съесть. И первый дам в морду всякому, кто в этом усомнится. Веришь?!
        - Верю. Спасибо. Ты настоящий друг.
        Остап Каленый глядел на нас, присев на корточки и подперев щеку ладонью. Хорошо хоть не прослезился. Этого я бы уж точно не стерпел. Блин, только бразильской мелодрамы не хватало. Но когда ребра затрещали в медвежьих объятиях запорожца, понял - Василий говорил всерьез. Над такими вещами здесь еще стебаться не умеют.
        Глава пятая
        Кто знает, чем закончилась бы моя прижизненная канонизация, если б не банальный голод. Ибо как сказано, Богу богово, а обед по распорядку. Ни разу не приученный питаться нектарами и амброзиями, мой живот, прямо в процессе дружеских объятий, издал хоть и немелодичный, зато понятный всем звук. А для тех, кто в танке или витает в эмпиреях, повторил урчание. И гораздо громче. На всякий случай…
        - Отобедать бы, что ли? - несмело перевел я его урчащую речь на обыкновенную.
        - Не помешает… - согласился Василий. - Слышь, Остап. Чтобы нам у тебя там, внизу, пожар не устроить - может, принесешь охапку хвороста сюда? Не в службу, а в дружбу?
        - Ну, если в дружбу… - пробормотал тот, - почему и не уважить? С одним условием. Вы мне за это еще чего интересного расскажете. Одной истории маловато. За столько лет-то…
        Каленый вздохнул, развернулся и поплелся вниз.
        - Во как, забодай меня короста… - Василий озадаченно почесал затылок и наконец-таки вытащил трубку. - Да ну его все… Кури, Петро. Чтобы дома не грустили… А поскольку своей хаты ни у меня, ни у тебя нет, то пусть хоть нам веселее станет.
        - А если я опять того?..
        - Сомлеешь? Плевать… Никто ж не узнает. Зато, может, чего нужное разглядишь… Кури. Согрей душу. Моя забота…
        Ну, если «папа-мама» разрешают, то отчего б и не засмолить «косячок»?
        Смесь из неизвестного травяного сбора, больше напоминающая крупно нарезанный гербарий, чем тютюн, которой мы разжились у Корсака, пахла любистком и мятой, орехом и малиной. Даже полынью… Пока не начала тлеть. А как дымком пахнуло, я чуть не задохнулся. Доводилось как-то при случае курить кубинский «Партагас»… Трех затяжек хватило на весь день. Курительной смеси «от Корсака» - одной. Затянулся… и забыл выдохнуть.
        Нет, в обморок не брякнулся… Просто застыл, как статуя. Не в состоянии даже кашлянуть. А перед глазами - разворачивалась панорама грандиозной битвы. На фоне средневекового замка…
        Да какого там замка - огромной, неприступной крепости! С такими высоченными стенами, что даже меня впечатлили… А в его предполье, но за пределами огня пушек, схлестнулись две человеческие волны.
        Слева - разношерстная, пестрая, как южный ковер - бесформенная толпа. Справа - как на параде - стройные ряды закованных в сверкающие латы крылатых гусар. Сплошная, кажущаяся несокрушимой, ощетинившаяся сотнями, тысячами копий, стальная стена.
        Вот она колыхнулась… Зашелестели, зашипели перья на крыльях, и кони тронулись с места. Неторопливо, нехотя, но с каждым шагом прибавляя, набирая разгон для удара, которому можно противопоставить только такую же панцирную стену. Или крепостные валы. О том, что человеческая плоть, даже собранная в огромную массу, задержит продвижение стальной лавины, даже в голову не приходило.
        Я смотрел и не понимал, почему они до сих пор стоят на месте?
        Что орут во все глотки - это понятно. Сам бы вопил, окажись там. Но почему не разбегаются? Ведь только так можно выжить, спастись. Но моего мнения, похоже, больше никто не разделял. И не бежал…
        В самый последний момент, всего за мгновение до соприкосновения, толпа взволнованно выдохнула, втянула живот, слегка попятилась, уплотняясь. Инстинкт самосохранения, как у всего живого, на какой-то неуловимый миг все-таки взял верх. Но уже в следующую секунду, под взглядом смерти, эта огромна орда, ставшая единым организмом, единой плотью - страшно, душераздирающе заорала «Алла» и бросилась на копья поляков…
        Крик, вой, рев, лошадиное ржание, вопли умирающих и смертельно раненных, треск ломающихся копий, лязг метала - все сплелось в неповторимую и ужасную какофонию битвы.
        Мне хотелось заткнуть уши, закрыть глаза, но я не мог пошевелиться и только надеялся, что потеряю сознание раньше, чем увижу, как крылатая машина смерти перемелет все живое на своем пути и покажется на противоположной стороне поля битвы. Нет, я не стал сторонником мусульман, но то, что творили ляхи, мне почему-то показалось не менее омерзительным. Как если б крепкий, подготовленный и вооруженный боец стал убивать обхамивших его тинэйджеров. Глупое и некорректное сравнение - ордынцы те еще «тинэйджеры», - но именно оно почему-то пришло в голову.
        И может, именно поэтому для меня стало полным шоком, когда бушующее, пестрое море, значительно уменьшившись в размере, в конце концов, угомонилось, затихло. Но прежде, как и надлежит пучине, бесследно поглотило всю польскую конницу… Как и не было.
        - Судя по бледному виду, узрел ты не самые приятные вещи в своей жизни… - резюмировал Василий, парой несильных оплеух возвращая меня к жизни. - На, глотни водички. А то краше в гроб кладут. Тьфу, тьфу, тьфу…
        - Спасибо…
        Я опасливо выколотил о подошву остатки тлеющего зелья и притоптал угольки. М-да, тот еще опиум для народа.
        Василий вопросов не задавал, ждал, пока сам созрею. А мне душу излить - одно облегчение. Пересказал все, что видел, в самых красочных выражениях. Даже к пантомиме пару раз прибегал, когда слов не хватало. И, честно говоря, был разочарован едва ли не демонстративным равнодушием запорожца. Неужели ему настолько безразлична судьба тысяч людей? Небось, когда я чамбул Сафар-бея разглядел - чуть не пританцовывал от возбуждения. Ну, правильно! Тогда о своей шкуре заботился, а сейчас чего? Подумаешь: кто-то… где-то… с кем-то… рубится насмерть. В первый или последний раз, что ли? Нас ведь там не было.
        Почти угадал. Правда, немного под иным соусом.
        - Картинка и в самом деле малоприятная… - задумчиво протянул запорожец. - Воочию увидеть тысячи смертей, еще и в одночасье - не полумисок галушек со сметаной стрескать. Помню, когда первый раз в бою побывал - сутки как пришибленный ходил. И ведь сам не сражался, только мушкеты набивал. А тут такое побоище… Но какое и где именно? Судя по штандартам и вооружению - османы с ляхами бьются. Ну, так это, почитай, каждый божий год случается. Крепость над водой… Тоже не примета. Через одну поближе к реке ставят. Чтоб защиту усилить и рвы не копать… Даже время года не понять. Зеленая трава… Синее небо. Солнце высоко. От Благовещения до Воздвижения креста Господнего. Да и с годом… тоже. Было, будет… или прямо сейчас рубятся? Как понять?
        Да уж. Кругом Василий прав. Никаких привязок. Один общий план. Если только…
        - Хотин. Это точно Хотинская крепость! А год… м-м-м… - на всякий случай я быстро пересчитал в старинную систему летоисчисления, которая ведет отсчет от сотворения мира. - Семь тысяч сто тридцать первый[48 - 1623 год от Р. Х.]. И даже не спрашивай: откуда я знаю. Знаю и всё.
        Блин горелый. Если уж я «оттуда», то хоть какую-то пользу надо извлечь?
        - Хватит хворосту или еще принести? А то, может, мне и саламаху самому сварить? - байрачник свалил к ногам объемистую охапку сушняка и вопросительно уставился на нас. - Странные вы… То торопитесь куда-то, то за битый час с места не сдвинулись. Уходил - стояли. Вернулся - на том же месте торчат. Корни пустили, что ли?
        - Хотин, значит? - задумчиво переспросил Полупуд, не обращая на нежить внимания. - А татарчук на карте отмечал броды и водопои для прохода купеческого каравана… Вот так значит. Что ж, это будет далеко не первый караван, который посылает на наши земли Османская Порта… Авось, встретим гостей, как надлежит, со всем почетом. И спровадим так же. Осталось понять, какой нынче год… - и, дернув щекой, закончил: - На Сечь нам надо, Петро. И чем скорее мы туда попадем - тем лучше.
        - Так что, прямо сейчас и пойдете? - опять влез Остап. - Даже не отобедав? Зачем же я хворост тащил? Историю рассказать обещали.
        - Расскажем, расскажем… не журись… - Полупуд приятельски похлопал старика по плечу. - Тебе ж лучше. Чем быстрее мы на Низ доберемся, тем скорее сюда казаки придут. Тебя сменят.
        - Куда уже мне… - махнул рукой тот. - Отвык я от людей. В монастырь если только. Но с этим погожу… Покуда сам с собой управиться могу - никому в тяжесть быть не хочу.
        - Твоя жизнь, тебе и решать… - не стал разубеждать отшельника запорожец. - Давай и в самом деле обедом займемся. Я огонь разведу, а ты, Петро, тащи бесаги. Все равно нынче из меня ходок никудышный. Так что до утра можем подождать. Перекусим, отдохнем, обмозгуем, как дорогу срезать. Пешкодралом до Коша долго волочиться. Вот, зараза… Хоть бери да назад возвращайся. Дня четыре потеряем, зато снова коней получим. Как считаешь?
        Впервые за все время нашего знакомства Василий задал вопрос без подначки, серьезно. Как равному.
        - А есть еще соображения?
        - Свернуть к воде. Тут, напрямки, к притоке Конской день ходьбы, не больше. Плот связать. Хоть какой… И сплавиться по воде. Приятного мало, зато подметки целы будут. И неделю, не меньше, выгадаем.
        - По воде, говоришь… - что-то мелькнуло на грани восприятия. - Гм…
        - А ты чего задумал?
        - Погоди, Василий. Не торопи. Сперва харчи принесу. Заодно и с мыслями соберусь. А то они у меня сейчас, как те овцы без чабана. Разбрелись по всем закоулкам.
        Полупуд только хмыкнул. А когда я отошел достаточно далеко, чтобы казак решил, что я не услышу, негромко прибавил:
        - Слышал, старый, с кем у одного костра сидеть довелось? Тут, когда хоть одна дельная думка морду кажет, не знаешь куда от счастья бежать. А у него - целая отара… То-то… Так что не отлынивай, тащи еще дров.

* * *
        Небольшой ручеек - шагом переступить и не замочить ног - тихонько журчал между трав, обозначая себя не видом бегущей воды, а густой и темной зеленью. Путевая нить в жухлой степи, указывающая верное направление.
        Мы с Василием бредем вдоль нее уже часов… Навьючив седла, бесаги и прочую амуницию, без зазрения совести, изъятую из запасника Остапа.
        Сколько точнее топаем? А шут его знает… Сам бы не отказался от любых часов, на которых делений больше, чем четыре: «утро», «день», «вечер», «ночь». Никак не научусь определять время по тени. Выходили - едва серелось, а сейчас солнце уже почти над макушкой зависает. И жарит так, что невольно правый глаз щурить приходится, чтобы шею не свернуть, постоянно отворачиваясь. Вот когда б пригодилась бейсболка или хотя бы широкополая шляпа. Как только доберусь до цивилизации - головным убором озабочусь в первую очередь. А то хоть седло надевай.
        Кстати. Почему нет? Кто меня тут увидит? Носят же на Востоке кувшины на головах…
        Как там в наставлениях по боевым единоборствам? Мысль опережает действие, или наоборот? А я чем хуже?
        - Ты только ржать не начни? - проворчал Василий, который, как и положено командиру, замыкает колонну. А мне, как наименее полезному члену отряда, любезно предоставлена возможность встречать любую возможную опасность. Которой, слава богу, пока не видать… Может, выбрали лимит? Хотя бы на эту неделю…
        Должен признать, Василий умел ждать. Приправленная двумя горстями перетертых в труху сушеных грибов - угощение байрачника, саламаха булькала, источая дивные ароматы. Я травил одну байку за другой, едва успевая переводить их на здешний лад. Даже спеть попытался, но этого душевного порыва сотрапезники не одобрили. Причем дружным хором. Никогда не думал, что все так плохо. Надо будет взять пару уроков вокала при случае. А хоть бы у лирника или кобзаря.
        Короче, «Ревет и стонет…» пришлось закончить речитативом. Этот вариант публике пришелся больше по вкусу, так что на бис я еще исполнил отрывок из Гоголя. О редкой птице, долетающей до середины Днепра.
        И как оно часто бывает, без какой-либо внятной привязки, но именно в тот момент, когда я произносил: «Чуден Днепр и при теплой летней ночи…», - вертевшаяся в голове мысль окончательно сформировалась. Соответственно, я запнулся, потерял нить повествования и умолк.
        - Наконец-то, - Василий как нюхом угадал настоящую причину. - Я уж думал, ты до утра балаболить будешь. Давай выкладывай придумку.
        - Нам нужны кони.
        - Здорово! - восхитился запорожец. - Быстро сообразил. И полдня не прошло… Того и гляди, до полуночи вспомнишь, что их у нас не только нет, но и негде взять. Видать, курево еще не отпустило…
        - Да погоди ты ехидничать. Я серьезно.
        - Так и я не шучу… - Василий взглянул пристальнее. - Погоди, погоди… Неужто и вправду придумал, где коней раздобыть?!
        Я кивнул. Теперь Полупуд не издал ни звука, ждал. И я неторопливо указал на Остапа.
        - У меня? - удивился отшельник. - У меня нет коней. Зайцы, мыши, ежи, суслики - есть. Ужи… Пара гадюк неподалеку обретается, если надо. А коней нет.
        - Если негде взять коней обычных, значит - надо поймать диких. И где это проще всего сделать? Правильно - у водопоя. А водопой где? Ни за что не поверю, что ты за столько лет не изучил округу, как собственную пещеру. Укажешь дорогу?
        - Да чего там указывать? За ручейком ступайте, он - вон там… - Остап ткнул пальцем в сторону, противоположную закату, - снова на поверхность выходит. Ручеек вас к Жабьему озеру и приведет. Если спозаранку выйдете - чуть за полдень и добредете.
        - Еще лучше… - обрадовался я. - Вообще рукой подать.
        - Так-то оно так, - скривился Василий. - Да только тарпаны[49 - Подвид диких лошадей.] под седло не годятся. Даже если сможем заарканить парочку - выездить их такая канитель, что быстрее пешком. Времени потеряем много, а толку… Черта и то проще под седло поставить, чем этих дичков.
        - Гм… Можно, конечно, и черта, - ухмыльнулся я, вспоминая соответствующий фольклор. Василий с Каленым обменялись быстрыми взглядами, но оставили реплику без комментариев. - Хотя я думал о другом…
        Полупуд вроде облегченно вздохнул? Да что ж такое?.. Долго он будет на меня, как Леонардо на Джоконду глядеть? Надо с этим вопросом поработать. И как можно быстрее, пока не схватилось намертво.
        - Уверен, в табунах тарпанов встречаются и домашние кони. Ведь так?
        - Так… - протянул Полупуд. - Как же я сам-то… Не раз доводилось слышать от табунщиков, что кобылицы по весне с дикими жеребцами убегают. Да так и не возвращаются больше. Гм… А ведь из твоей затеи вполне толк может выйти. Если исхитримся поймать… - снова засомневался казак. - Пугливые они шибко… Нипочем к себе не подпустят. Даже на мушкетный выстрел… Чтоб ты знал: латинского обряда монахи очень до мяса тарпанов лакомые. И хорошие деньги платят. А не во всякое время охотники поставить дичину берутся. Только зимой, когда снег глубокий. В другое время - лови ветра в поле. Одна маета и никакого прибытка.
        - Ничего. Как сказал мудрец, нет таких… - тут я запнулся. Поскольку не сообразил с ходу, какие именно вершины могли бы покорять запорожцы? - …порогов, которые не преодолел бы низовой казак. На месте разберемся. Голова человеку ведь не только для ношения шапки дана.
        Почему озеро получило такое своеобразное название, мы поняли задолго до того, как увидели воду. Не знаю, сколько жаб там проживает, но общим ором и полнотой октавы они с легкостью могли заглушить хор Александрова. Даже вместе с дублирующим составом. Такого оглушающего и непрерывного кваканья в жизни не слыхивал. Куда только аисты смотрят?
        - Насчет водопоя не ошиблись, - огласил в общем-то очевидное Полупуд. - Ходят сюда кони. И немаленький табун. Может, даже не один.
        Берега озера, кстати, достаточно большого, не как прежняя лужа, были вытоптаны до голой земли. А у самой воды - подернувшийся корочкой ил хранил сотни отпечатков копыт и копытец. На любой вкус. Нашлась интересная «плюшка» и для казака.
        - Смотри, Петро! - запорожец присел на корточки и почти нежно погладил одну из тысячи ямок. - Видишь?
        Видеть я видел. Но, судя по восторженному тону, явно не то же самое, что Василий. В чем честно признался.
        - Подкова… - объяснил тот. - След от подковы. Жаль только, в этом месиве ничего толком не понять. Ни когда, ни сколько… Но и этого достаточно. Не зря мы сюда перлись.
        - А коль так, то давай все сделаем, как договорились.
        Полупуд только в грудь кулаком постучал. Мол, даже не сомневайся. Слово - закон. Твоя парафия, тебе и кадилом размахивать. После чего подхватил нашу амуницию и потащил в сторону. Устраивать бивак. Освобождая, так сказать, сцену для моего сольного выступления.
        Я тоже затягивать не стал. Кто знает, когда кони опять пить захотят? Припекает нешутейно. Так что лучше успеть приготовиться, чем потом еще один день куковать, поджидая табун.
        Подошел к самой воде, отвесил глубокий поклон и бросил в озеро горсть желудей.
        - Челом тебе, хозяин. Прими угощение.
        В воду полетела очередная горсть подарков. Сидит там водяная нежить или нет, одному Богу ведомо. Но Полупуд считал, что кашу маслом не испортить. Так что нечего жалеть. И уж тем более горсть желудей да плодов терна.
        Жабье озеро не имело никакой поросли, кроме трав, так что налитые темно-синие дикие сливы вполне могли сойти за изысканное угощение.
        Какое-то время озеро молчало…
        Естественно, я не имею в виду несмолкающий ни на мгновение лягушачий хор. Что, если честно, не могло не радовать. Как объяснил Полупуд - тишина означала бы надвигающееся ненастье. Зато звонкий ор - гарантировал зной. Широко распахнутые цветы мальв - тоже. А если зной, то и жажда сильнее. Меньше ждать. Потом одна из кувшинок чуть колыхнулась, словно поклонилась.
        - Принял, - обрадовался казак. - Теперь можно лезть в воду без опасения. Никакая нечисть не тронет…
        Полупуд замолчал на полуслове, упал ничком и приложил ухо к земле. Потом поглядел на меня.
        - Видимо, под счастливой звездой кто-то из нас уродился, Петро. Идет табун. Далече еще, но идет…
        Учитывая то количество злоключений, которые выпали на нашу долю только за последнее время, должно же хоть в чем-то повезти. А то ж никакой справедливости.
        - Ну что, полезли пиявок кормить?
        Мог и не спрашивать. Дальнейшие наши действия были неоднократно оговорены и взвешены. Дело за малым - претворить задуманное в жизнь. И желательно с первого раза. Поскольку уверенности, что на водопой приходит несколько табунов, у нас не было.
        Способ для поимки коней выбрали самый простой и комфортный. А именно - засаду. Сидишь и ждешь, пока добыча сама к тебе не пожалует. Из преимуществ - не потеешь. Из минусов - кроме конечного этапа: «хватай-держи» - от тебя ничего не зависит. Захотят кони пить - повезло. А не захотят или к другому водопою отправятся… Сиди и жди дальше.
        С одной стороны - лето, солнце, воздух, вода. И питьевая, и для купания. С едой тоже проблем нет. Рыба, раки… В крайнем случае водяного напрячь можно. Одно плохо - время поджимает. Не цейтнот, конечно… В семнадцатом веке - плюс-минус неделя не в счет. Особенно если речь идет о передвижении большой армии. Это только в кино орда вихрем проносится от города к городу, оставляя за собою руины и пепелища.
        Вообще-то я тоже так думал, пока Полупуд не объяснил мне, что в реальности все происходит гораздо медленнее. То есть татарские набеги по-прежнему стремительны, но опасны только для тех, кого крымчаки захватят вдали от стен городища и уходникам. А вот настоящее войско, которое с пушками или хотя бы камнеметами - ползет, как улитка.
        Потому что скорость движения любого отряда зависит от его обоза. Точнее - от неторопливой поступи волов, крейсерская скорость которых равна пяти верстам в час. Три с половиной километра! А расстояние от Перекопа до любого края Дикого Поля, то есть до мест заселенных не меньше шести сотен. При том, что войска движутся не больше десяти часов в сутки. Легко сосчитать, сколько времени будет на подготовку, если о готовящемся нападении узнать вовремя, а еще лучше - заранее.
        Другая проблема, что и готовиться будут примерно такими же темпами. Пока воеводы проверят донесение. Не ложная ли тревога?.. Пока разошлют гонцов. Пока союзники соберутся и выступят… От того столь важное значение имеет информация о цели «главного удара». Поскольку ошибка в сотню-другую верст может стать роковой. Помощь не придет вовремя, и союзники будут разбиты по частям.
        Именно поэтому так важно было все, что мы знали о Хотине. Пусть пока без конкретики, одни только догадки и предположения… Но если удастся их соединить с другими такими же, пока еще обрывистыми вестями - то вместе они превратятся в достоверную информацию, способную решить исход битвы.
        Все эти мысли проносились в голове, пока я сидел на дне озера, примерно на метровой глубине. Засыпав за пазуху для «усидчивости» не менее полпуда песка и дыша через камышинку.
        Вода отличный резонатор, и поступь приближающегося табуна была отчетливо слышна. Что не могло не радовать… Еще один минус засады - не видишь добычу до самого последнего мгновения. И если нет никакого подтверждения, что она идет к тебе, терпение улетучивается быстрее лужицы бензина на раскаленной бетонке.
        Для эффективности мы с Василием разошлись в стороны. И действовать должны автономно. Никакого общего сигнала. Просто как борщ - увидел цель - работай.
        Гул копыт немного поутих, что означало - табун подошел к озеру на расстояние прямой видимости и осторожничает. Вынюхивает и высматривает окрестности. Но никаких следов, что могли бы вспугнуть тарпанов, мы не оставили. Непромокаемое - притопили у дальнего берега, того, что покруче. Остальное - зарыли и дерном прикрыли. Все чинно и благостно… Практически как в то счастливое для фауны время, когда нога человека еще не ступала на Землю, а топтала траву Эдема.
        Время будто замерло… Кони двигались не спеша, вразнобой, и барабанная дробь копыт больше не оповещала об их присутствии. Начинался самый сложный для нервов этап. Если я ничего не вижу, что это значит? Кони ушли? Пьют в другом месте? Василий уже выскочил и поймал своего, распугав остальных, а я как дурак продолжаю чего-то ждать?..
        Лошадиная морда возникла передо мной, как отражение в колодце. Только заглядывал не я, а ко мне. Увеличенная водяной линзой раза в полтора, не меньше. Я даже растерялся на мгновение. С обычным конем не так просто совладать, как кажется: соотношение триста килограммов мышц дикого животного против жалкой сотни человеческих. Хоть и подсушенных уже степной жизнью, но все же изрядно подпорченных цивилизацией. Короче - баланс не в мою пользу.
        Но ступор от неожиданности быстро прошел. Одно я помнил крепко: Василий ждать не будет. А если он начнет раньше, я останусь без коня. Думаю - кто после этого поскачет к Каменному Затону, а кто побежит - объяснять не надо.
        Сгруппировавшись, пружиной вытолкнул себя наружу, одновременно вскидывая аркан. Веревка, сплетенная из конского волоса, от длительного пребывания в воде ничуть не отяжелела. И петля легла точно на голову коня…
        Испуганный моим внезапным появлением, тот взвился на задние ноги и замолотил передними, чудом не задев меня. Потом извернулся в сторону, упал на все четыре ноги и мощным прыжком попытался выбраться на сушу. Я камнем плюхнулся в воду, повисая на противоположном конце аркана, чтобы потуже затянуть петлю, очень удачно легшую на шею животного.
        К счастью, илистое дно не позволяло коню хорошо упереться, и рывок получился не слишком сильным, иначе он просто выдернул бы веревку из рук и убежал. А так - пришлось тащить меня волоком за собой. При этом петля затягивалась все туже, перекрывая поступление воздуха.
        У коня, природой приспособленного к длительному и быстрому бегу, по сравнению с человеком, огромные легкие. Но и потребность в кислороде тоже гораздо выше. Особенно во время стресса. А задерживать дыхание кони не умеют. И теряют силы тем быстрее, чем мощнее и яростнее сопротивляются.
        Не знаю, чем бы все закончилось, успей конь выбраться на сухую поверхность и протащить меня пузом по степи хотя бы метров двадцать-тридцать. Совсем не уверен, что выдержал бы… Но проверять не пришлось. Сил у коня хватило аккурат, чтобы выудить меня из озера. А там он захрипел, зашатался и упал на колени.
        Я, как учил Василий, тут же откинулся назад, изо всех сил натягивая аркан, не давая ослабнуть удавке. Конь уже не хрипел - сипел. Вот-вот забьется в предсмертных конвульсиях.
        - Тихо, тихо… - чуть-чуть ослабив натяжение, я стал сматывать аркан, чтобы подойти ближе. Прежде чем снять удавку, надо накинуть уздечку на морду и путы на ноги. Причем успеть проделать все это раньше, чем конь задохнется или, наоборот - отдышится.
        Глава шестая
        И вот снова вокруг одна только степь. По сравнению с Жабьим болотом, совершенно безмолвная. Будто уснула, отгородившись от остального мира небесным куполом. Первый день пути мы с Василием любой разговор начинали с крика и, только проорав пару фраз, переходили на нормальную громкость. Потом снова привыкли…
        Вот уже четвертый день мы движемся на юг, и степь понемногу преображается. Все реже встречается чернобыль или марь с мясистыми, толстыми стеблями в рост человека, медленно, но неизбежно уступая перед натиском набегающих с юга серебристых волн ковыля.
        Ветерок все жарче, земля тверже… Одно радует, как будто сделанные из проволоки листья и стебли не достают до ног всадника и до лошадиного брюха. Иначе мы за пару дней все бы кровью изошли от порезов. Чтобы в этом не сомневаться, достаточно посмотреть, в какие лохмотья превращается мешковина, которой мы обвязываем нижние части ног коней. Те, что ниже колена и выше бабок. Пясти и плюсна…
        Повезло мне с потерей памяти. Есть время все выучить и запомнить. Честно говоря, никогда не думал, что конь такая сложная штуковина и состоит из неимоверного количества совершенно неизвестных мне слов. Даже без седла и узды…
        Кстати, о лошадях…
        Когда я доблестно закончил операцию по захвату транспортного средства, в том смысле, что исхитрился накинуть коню на ноги путы и наконец-то смог оглядеться - оказалось, Василий тоже управился со своей добычей. Да еще какой… Если я хватал первого попавшегося, то казак явно выбирал. Позабыв о вольной жизни, перед ним покорно склоняла шею великолепно сложенная соловая кобыла. С роскошной золотистой гривой. Настоящая красавица, особенно в сравнении с моим неказистым, черно-бурым и каким-то излишне кудлатым экземпляром. Еще и горбоносым. Прям как из сказки… Ну да я не привередливый. Главное, чтоб не пешком. Санчо Панса вообще на осле ездил и ничего, в рыцарский роман попал. Тут куда важнее с выбором спутника не ошибиться. А в этом мне как раз повезло. Хоть и простой казак, но не рядовой точно.
        - Да, Петро, с тобой точно не соскучишься… - стреножив кобылу, Полупуд подошел ко мне. - Куда ни сунешься, всюду на вербах золотые груши растут. Что тарпана вместо коня поймал - это полбеды. Со всяким могло случиться. Но зачем тебе вожак понадобился? Его ж не то что выездить - просто удержать в неволе не удастся. Гляди, как зыркает зверюга! Дай только отдышаться. Любые путы перегрызет. А зазеваешься - так и убьет. Кони ударом копыт волку череп разбивают. И куснуть могут не хуже медведя.
        - Не может быть!
        - Еще как может. Это же не корова. У коней зубы вперед торчат. Цапнет - мало не покажется. Не раз видел, как в бою жеребец полплеча или бедра врагу отхватывал. Так что извини, но отойди в сторону. А еще лучше - пойди, мою кобылку придержи.
        О зубах и всем таком я был в курсе. Сомневался, что вожака поймал. Но это уже было неважно.
        Василий ловко и чрезвычайно быстро, так что пленник даже дернуться не успел, снял с тарпана путы и уздечку. Дичок еще какое-то время продолжал лежать, не сообразив, что свободен. Потом резво вскочил и рванул прочь… Остановился, отбежав метров сто. Оглянулся. Посмотрел на нас. Явно недоумевая, что это было… Мотнул мохнатой головой, заржал и припустил в степь, как барабанную дробь пробил. Хватило нескольких секунд, чтобы тарпан скрылся с виду. Затерялся в травах…
        - И что мне теперь делать? - я не то чтобы возмутился поступком запорожца, но призрак пешего путешествия, принимающий осязаемый вид, тоже не обрадовал.
        - Для начала оглянись, - ухмыльнулся Василий.
        Я последовал совету и… обалдел. По колени в воде в озере стояла весьма симпатичная лошадь. Не такая красавица, как у Полупуда, но тоже ничего. И статью, и мастью. Буланая, с симпатичной белой «звездочкой» во лбу… Кобыла недоуменно озиралась, пофыркивала, но из воды не выходила.
        - Увязла, что ли?
        - Угу… В капкан попала, - хмыкнул Полупуд. - Я так понимаю, подарок от водяного. Забирай - и поблагодарить не забудь. У нас, помимо терна, еще шиповник оставался. Высыпь весь. Потерпим без узвара.
        На этот раз обошлось без проблем. Кобыла, ощутив узду, немного потрясла головой, приноравливаясь к упряжи, и без малейшего сопротивления пошла в поводу. В отличие от дикого зверья, домашнему животному неволя была не в тягость. И под седло встала охотно. Видимо, и сама уже по людям соскучилась.
        К ужину Василий подстрелил упитанную дрофу. Нечто среднее между курицей и индейкой. Не знаю, сколько в дичи было веса, но за один присест мы ее не умяли. Осталось по солидному куску на завтрак. А сегодня на ужин будет зайчатина…
        Глядя, как казак охотится, я в очередной раз поздравил себя с отличной компанией.
        Зашелестит где-то неподалеку, свистнет стрела… и запорожец возвращается с добычей. Я даже понять ничего не успеваю, не то что к стрельбе изготовиться. В одиночку наверняка умер бы с голода. В лучшем случае перебивался корневищами растений. И то… Надо ж еще знать, какие съедобные?.. А я различаю только лопухи, белые зонтики горичника, цикорий и топинамбур… Последний, правда, к нам еще из Америки вроде не попал, так что вычеркиваем. Зато цикория немного насобирал. Время от времени яркие синие цветочки попадались в пути. Трудно не заметить.
        Василий поглядывал на мои действия с опаской. И на обещание угостить отваром, ничем не отличающимся по вкусу от басурманского кофе, когда корни хорошенько просохнут, отреагировал без особого энтузиазма. Уточнив только, кто меня учил травничеству? И привычное «не помню» - оптимизма казаку явно не прибавило. Ничего. Это поправимо. Буду убеждать личным примером, если сам смогу пить эту бурду без сахара. Несмотря на уверения рекламы, что напиток из цикория гораздо полезнее, чем лучшие сорта кофе…
        Наши вечерние посиделки, пока на углях запекается очередной дар природы, стали самой приятной частью путешествия. Днем Василий держался настороже, и мои попытки заговорить пресекались пробежкой. Дабы кровь отхлынула от зад… в смысле от головы - и равномерно заструилась по жилам, как объяснял наставник. Так что я уже на третий день научился помалкивать и слушать степь.
        Зато по вечерам, когда небо усеивалось зорями, а угли едва краснели - поев и закурив трубку, казак становился гораздо словоохотливее. Даже упрашивать не приходилось. Сам принимался рассказывать о товарищах, о походах. Особенно любил вспоминать морские набеги на турецкие припортовые города под проводом кошевого атамана Самуила Кошки.
        Иногда и общую картину мира затрагивал. По чуть-чуть, вскользь…
        Уплетая печеную рыбу или пернатую дичь, а нынче - зайчатину, я узнал, что вот уже скоро год, как запорожцы выбрали кошевым атаманом и гетманом Войска Низового Запорожского Якова Бородавку. А реестровыми казаками, во всем послушными ляхам и Польному гетману, командует Конашевич-Сагайдачный. И что нет между казаками реестровыми и низовыми согласия ни в чем, кроме войны с басурманами. Да и то - запорожцы предпочитают воевать по своему разумению и хотению, а реестровые - по указке Варшавы. Так чтоб и добычей разжиться, и не сильно рассердить Порту. Поскольку Польша не готова к большой войне и опасается разозлить султана всерьез. Отчего покусывать предпочитают крымчаков да валахов.
        Произнеся несколько фраз о геополитике, Василий обычно смурнел и умолкал или уводил разговор в сторону. Вот и сейчас он пыхнул дымком и поглядел на меня с прищуром.
        - Скажи, Петро… Ты, когда говорил там, в буераке, что если понадобится, готов и черта оседлать - просто так брякнул? Для красного словца? Или и в самом деле замышлял что-то?
        - Ну, так черти ж бестолковые… - я охотно подхватил тему. Радуясь, что Василий не улегся спать, как он обычно делал, если терял интерес к разговору. - Думаешь, не смогли бы задурить им головы и взнуздать? - протянул задумчиво. - Оседлать не сложно. А вот как довериться нечисти? Кто знает, куда она занести может? Как бы после такой езды еще дальше от Сечи не оказаться. Или сбросили бы… с обрыва, или в болото. Им шутки, а нам - слезы. Нет, отец сказывал, что лучше с умным потерять, чем с дурнем найти. А где у чертей ум был, там рога выросли.
        - Хорошо сказано, - довольно хмыкнул Василий. - Я запомню.
        Да ради бога, главное, сейчас не углубляйся. А то договоримся еще. И чтоб сменить тему, поинтересовался:
        - Слушай, я все хотел спросить… Вот ты днем требуешь тишины, чтобы врага не проворонить. А сейчас, когда темно, - и огонь жечь не опасаешься, и разговаривать не запрещаешь. Как так?
        - Днем мы на страже, а ночью - кони бдят, - объяснил Василий. - У них слух лучше. А что до огня… Муравский шлях самое оживленное место, которым и чумаки ходят, и купцы, и татары - от нас миль за десять[50 - 70 верст.] на восток лежит. Правее - плавни тоже на многие-многие мили растеклись. Рыбы - видимо-невидимо. Выбирай прямо руками да в челн складывай. Но чтобы жить там, надо обзавестись или жабрами, или ластами. Воды больше, чем суши. Да и та одно лишь название - сплошь бочары да топи. Так что мы сейчас едем по той части Луга, где человека только случайно встретишь. Такого, что, как и мы, безлюдье выбирает. А если ни мы, ни он встречи не желаем - то кто нас вместе сведет? Разве только Богу угодно будет.
        - Даже странно… - я зябко поежился. - Такой огромный мир, и в нем только мы.
        Жар еле-еле пробивался сквозь толстый слой пепла, и даже лицо Василия казалось всего лишь сероватым пятном. Силуэты коней и вовсе сгустками тьмы.
        - Почему же? - хмыкнул Полупуд. - Вон там еще кто-то вечеряет.
        - Где?!
        Василий взял меня за плечи, развернул в нужном направлении и пояснил:
        - Самую крупную звезду над горизонтом видишь?
        - Да.
        - Ну, так это не звезда. Огонь на вершине Горбатой могилы горит. Значит, кто-то еще в степи заночевал. Так что не одни мы в мире, Петруха. И не надейся…
        - Подожди, подожди. Как давно ты его заметил? Огонь…
        - Не очень. Заяц уже допекался… Припозднился путник. Или не торопится.
        - А он нас видит?
        - Если не такой же, как ты, а смотреть умеет - то должен. Сверху обзор лучше.
        - То есть вы друг друга видите, но встречаться не желаете. Вернее - это мы не хотим. А вдруг тот - хочет?
        - Вот беда с дитем-то, - проворчал запорожец. - Голова же у тебя, Петро, на месте. Пользуйся ею хоть изредка. Я имею в виду не рот, а разум. Когда люди видят друг друга? Что они делают?
        - По-разному. Свои - здороваются. Чужие - молча разъезжаются.
        - Вот. Сам все знаешь. Точно так и сейчас. Хотел бы странник встречи - подал бы знак. А я бы ответил: согласен или нет.
        - Знак?
        - Ну да… Заслонил бы от нас огонь трижды. Несколько раз… Мигающий свет легче всего заметить. И если б мы не возражали - я бы ответил тем же. Потом договорились бы, кто к кому подъедет. Утром, естественно. Ночью - лезть неизвестно куда - дурных нет.
        - А если человеку не разговор, а помощь нужна?
        - Тогда костер должен запылать очень ярко. Как обычно, никто, будучи в здравом уме, не делает. Степь не лес - тут лишних дров нет… - Василий умолк, а после эмоционально закончил:
        - А чтоб тебя подняло, трижды обернуло да гепнуло! Накаркали!
        Я быстро оглянулся и тоже охнул. Та самая «звезда», на которую указывал Полупуд, с каждым мгновением разгоралась все ярче. Пылая в ночи, как луч маяка. Или сигнал бедствия.

* * *
        К Горбатой могиле двинулись с рассветом. Вернее, Василий растолкал меня, только забрезжило, велел собирать пожитки, взлетел в седло и умчался. Успев сказать, чтобы я не сильно торопился, вел свою кобылу в поводу да на курган поглядывал. Если все путем - он мне помашет. Если ж я, пройдя половину пути, на вершине его не увижу - немедля и ничего не предпринимая разворачивать на запад и… Ну, в общем, как и куда двигаться дальше, если останусь один, мы уже сто раз обговорили. Он, мол, если Господь поможет, как-нибудь из беды вывернется. А мне лучше в передрягу не соваться. Я, конечно, мог намекнуть, что уже дважды сунулся весьма вовремя, но нельзя слишком часто напоминать человеку, что он тебе жизнью обязан. Оскомину набьет…
        Отправиться на помощь неизвестному путнику сразу, еще ночью, Полупуд отказался наотрез. И не поддавался ни на какие уговоры и доводы.
        - Если смог такой костер развести, то не при смерти. До утра дотянет.
        - Но…
        - Не зуди, Петро. На все воля Божья. Одной свиткой весь курень не укроешь, так что не бери на себя больше, чем можешь поднять. Какой дурень суется в воду, не зная брода? Степью разный люд шастает… Иные не то что доброго слова, а и хоть какого-нибудь упоминания не стоят. Без чести и правды живут. В ловушку заманить могут даже не для наживы - потехи ради. А после такое учудят, что и чертям в аду в голову не взбредет… Поизмываются вволю, колени перебьют и бросят помирать от жажды и голода. Зверям на растерзание. Или кожу со ступней снимут… А то пятки разрежут, дробленый конский волос в рану набьют и зашьют… Да что я тебе, как малому дитяти, объясняю? Сам же видел уже…
        Заметив, как я вздрогнул, запорожец сплюнул, перекрестился и сменил тему.
        - Да ну их к чертовой матери. Не бери в голову… На самом деле, разбойников не так уж и много. За харцызами, как за бешеными псами, все охотятся. И казаки, и татары… И никогда живыми не отпускают. Но береженого Бог бережет. Был бы ты, Петро, бывалым казаком, я может и рискнул бы судьбу испытать. А с таким желторотиком - и тебя сгубить не долго, и самому пропасть… Не забывай, сколько народа на нас надеется, помощи ждет. Да и Хотин этот, будь он неладен… Всё. Спи. До рассвета недалече. Летняя ночь короткая. Даже бок отлежать не успеешь, как подниматься надо.
        На том разговор и закончился.
        Я поворочался еще немного, поглядывая в сторону кургана, но костер на его вершине давно погас. В степи с дровами трудно, долго гореть нечему. Так что на небе остались только настоящие звезды, которые тоже вскоре поблекли, затуманились и растаяли. А потом меня растолкал Полупуд…
        До могилы оставалось меньше километра, а Василий все не показывался.
        Взбудораженный словами казака, я уже настолько готов был запрыгнуть в седло и… нет, не дать деру, а попытаться подкрасться поближе (как бы убедительно казак ни говорил, а оставить товарища в беде я не смогу, не прощу себе после), что когда узрел размахивающего руками запорожца, сперва не поверил. Помотал головой, протер глаза, но Полупуд не исчез. Махнул мне еще пару раз, потом достал трубку, присел на землю и принялся ее раскуривать.
        Я и не заметил, как перекрестился. Заразное все же дело… В смысле богобоязнь. Пока вокруг цивилизация и прочие достижения науки и техники, как-то проще быть атеистом. И совсем другое, когда остаешься наедине с целым миром. То и дело жутковато становится…
        Хорошо сказал кто-то: «Безбожник идет по жизни в одиночку, а у верующего - всегда есть попутчик». Вот и я не то чтобы резко ударился в религию, но от надежного спутника не отказался бы. По крайней мере, покуда МЧС не организуют.
        У холма меня ждал сюрприз. Рядом с Полупудом сидел совсем юный парнишка. Лет шестнадцати - не больше. В свитке, явно с чужого плеча, латаной-перелатаной и перехваченной в поясе обрывком когда-то давно богатого кушака из сложенной в несколько слоев шелковой ткани. Как и свитка, пояс столь давно знавал лучшие годы, что настоящий небесный цвет сохранил только на швах. Лицо у паренька замурзано так, что лишь одни глаза блестят из-под наискось отхваченной ножом челки. Выглядит изрядно усталым, давно не евшим досыта, но не изможденным. Скорее, встревоженным.
        - Гляди, Петро! - приветствовал меня Полупуд. - Не имела баба хлопот, так завела козу. Был у меня один недоросль в попутчиках, теперь - пара. Скоро буду, как цыганка по табору с целым выводком ходить. Чтоб меня качка пнула…
        Э-э, нет. Так не годится. Упадничество не наш стиль. Надо срочно казаку ауру подправлять. Пользу от позитивного мышления никто не отменял.
        - Неправильно ты думаешь, казак Василий… - я важно подбоченился. - И не с того боку запрягаешь.
        Запорожец заинтересованно взглянул из-под нахмуренных бровей, многозначительно поглаживая рукоять нагайки.
        - Ну-ка, ну-ка… Поучи батьку детей делать.
        - Этому вряд ли, а чему другому можно и попробовать. Сам посуди… В плавнях у тебя имеется целая паланка[51 - Деревенька (тат.).]. Это раз! Не с одним, а с двумя джурами, как сотник, а то и целый полковник путешествуешь[52 - Джура - оруженосец, помощник у казацкой старшины. Обычно джурами были молодые ребята. Вместе с казаками ходили в походы, участвовали в боях. «Джура» иранское слово, означающее товарищ, в украинский попало как заимствование из татарского.]. Это два… Осталось пару-тройку казаков в отряд принять, и можешь свой бунчук поднимать. Чем не гетман?
        - Гетман… - фыркнул Полупуд. - Ох, и язык у тебя, Петро. Не язык, а помело. Чешешь как по писаному!
        Сработал прием. Возражая против очевидного, со всем остальным казак исподволь уже как бы соглашался. Не всерьез, конечно, но для поднятия настроения - достаточно.
        - А то никому не ведомо… - отмахнулся я. - Сегодня нет, а завтра - кто знает? Наши судьбы на тех скрижалях, которые только Господь зрит и в милости своей одобряет. Ну, пусть не гетман. Но уж от сотника не отказывайся.
        Неся всю эту ахинею, я заметил, как вздрогнули веки у парнишки. А во взгляде мелькнуло нечто вроде одобрения. Вот как? Интересно… Откуда такие проблески образованности у голодранца? Или судьба столкнула меня посреди Дикого Поля с еще одним, в отличие от меня, настоящим спудеем?
        - Со… со… - пробормотал запорожец. - Сорока-белобока твой союзник. Полковник, гетман… Тьфу. Обмолотил сто коп пшеницы, а в мешках одна полова… Лучше дай хлопцу поесть, да помозгуем, как сподручнее троих на двух коней усадить. Хорошо хоть цель у всех одна: матушка Сечь. Не надо с пути сворачивать…
        - Так а чего думать? Двое скачут - один бежит. У тебя - нога еще не зажила. Малой - отощал. Так что придется мне… Зато между двумя лошадьми бежать - одно удовольствие. Знай подпрыгивай да лети… - Я сунул парнишке кусок вчерашнего зайца, завернутого в листья лопуха и черствую лепешку. Как ни исхитряйся, а за семь дней пути хлеб свежим не останется.
        - Спаси Бог… - хлопец говорил хриплым полушепотом. С трех шагов и не расслышать.
        - Простудился, что ли? - проявил я заботу. И поинтересовался, пользуясь случаем: - Откуда ты такой тут взялся?
        - Из полона сбежал… - ответил за парнишку Полупуд. Тот уже вовсю вгрызался в заячью ногу. - А голос криком сорвал. Сам знаешь, что такое басурманская неволя. Вернее… видел.
        Хлопец жевал и кивал. Мол, ага, все так и есть. Интересно. Это только я вижу, что у паренька ни на запястьях, ни на шее нет потертостей от веревки? И что у степного голодранца, одетого почти в такое же рубище, с которого готов был начать я, на ногах добротные сапоги. Я не швец, в моде и типах выделки кожи не разбираюсь, но уж хорошую, качественную обувку от поршней и прочих ходаков[53 - Кожаная обувь без голенищ (диал.).] отличить могу.
        Или Василий все эти несуразности тоже заметил, но, в отличие от моих параноидальных настроений, истолковал более прозаично? И решил забыть, как мелочь, не стоящую внимания. Может, отвести в сторону и расспросить, или погодить? Сам скажет, если захочет.
        Дилемму, как водится, решила судьба.
        Я еще мысленно чесал затылок, как в отдалении показалась небольшая группа всадников? Точнее - трое. Но с заводными лошадьми. Завидев нас, неизвестные подскакали ближе и остановились примерно в двух сотнях шагов. Может, чуть поменьше. Перекрикиваться, как с дальних трибун на футболе, уже можно, а устроить перестрелку - сложновато. Нет, пульнуть - это запросто. И с мушкета, и с лука. Попасть затруднительно. Хотя, если вспомнить недавнюю меткость Полупуда… Ага, ту самую, что то ли с моей, то ли с Божьей помощью…
        - Пугу, пугу… - трижды прокричал один из всадников. Давним казацким знаком обозначая себя. Второй держал наизготовку лук. Третий сидел смирно, зато головой крутил по сторонам. Бдел.
        - Слава тебе, Господи… - перекрестился Василий, приложил ладони к губам и ответил так же: - Пугу, пугу…
        - Казак, что ли?! - прокричали из степи. - Назовись.
        - Василий Полупуд! Минского куреня товарищ! А вы чьи будете?
        - Из Никитинской заставы!
        - И чья сотня там сейчас в дозоре?
        - Сотника Сороки!
        - Андрея или Никиты?
        - А ты, я погляжу, обоих знаешь?..
        В процессе разговора казаки придвинулись ближе, и теперь уже можно было не перекрикиваться. Просто громко говорить.
        - С Андреем под Трапезунд ходили в одном байдаке. А Никиту не очень. Но разве ж его рыжий чуб забудешь? Не тарахтел бы, как сорока - стал бы Зничем[54 - Огонь (слав.).] или Лисом.
        Казаки рассмеялись, видимо, историю с прозвищем для Никиты знали многие. И тот, что был за старшего, ответил:
        - Под рукой у Андрея мы. Меня Меченым прозывают. Товарищи - Самопал и Карась. А с тобой кто?
        Василий оглянулся, поглядел на нас, но отвечать не стал.
        - Про то сотнику поведаю. Дело у нас важное. Не на всю степь кричать.
        - Ну так седлайте коней, да и поедем на заставу. Сороки сейчас здесь нет, но не позже завтрашнего подъехать должен. Огонь-то зачем жгли? Дорогу на Сечь забыл?
        Казаки снова расхохотались.
        - Не серчай, Меченый, но и это я тоже только сотнику поведаю. Знаешь, как оно бывает - начнешь болтать и не заметишь, как проговоришься. А что знают двое… Одно могу сказать без утайки - нас трое, а коней только пара осталась.
        - Экий ты таинственный, - проворчал старшой. - Как лазутчик… Ну да ладно - допытываться не буду. Пусть сотник решает. Карась, дай им свою каурую. Ты самый легкий. Обойдешься без заводной. Давайте, други, поехали. Степь широкая… Может, не мы одни сигнал видели? Зачем нам попутчики?

* * *
        Накричавшись при встрече или просто так, но большую часть дороги казаки помалкивали. Василий с Меченым перебросились парой фраз, вместо верительных грамот вспомнили еще пару-тройку общих знакомых и вскоре тоже замолчали. Ну и мы с Олесем, так звали парнишку, в собеседники не рвались. Хлопец, похоже, не спал всю ночь, потому что сразу задремал, как только кони в обратный путь двинулись. Во всяком случае, ехал с закрытыми глазами. А я - вспомнил наставление Полупуда. Смотреть, слушать, на ус мотать.
        Кстати, за полторы недели пребывания вдалеке от любимого Gillette и его кремов, мотать - не мотать, а подергать уже было за что. Подбородок, по примеру запорожца, я скоблил ножом. А к верхней губе с таким варварским орудием, еще и без зеркала, приступить опасался. Шрамы, может, и украшают мужчину - «заячья губа» точно нет. Голову тоже оставил зарастать. Хотя, по некоторым ощущениям - это ненадолго. Без мыла и шампуней завшиветь легко. А такая меня перспектива не устраивала.
        Подъезжая к первому обжитому месту в этом мире (полуразрушенный курень на острове не считается), да еще и не простому жилью, а военному форпосту - я приготовился увидеть нечто сродни острогу или форту, как в фильмах про индейцев. И каким же разочарованием оказалась действительность.
        Никитинская застава представляла собой всего лишь деревянный помост, вознесенный на высоту двухэтажного здания и прикрытый от дождя островерхой очеретяной крышей. Напоминающей большой, раскоряченный сноп. На помосте, усевшись на толстую вязанку того же камыша, бдел дозорный. Приветливо замахавший нам, радуясь хоть какому-то разнообразию.
        - Что, хлопцы, поймали палия[55 - Поджигатель (укр.).]?! - проорал весело.
        - Угу, - пробормотал я. - Поймал охотник медведя. А тот не отпускает.
        Услышав мою отповедь, казаки довольно расхохотались. Смешливые какие попались. Или они тут, на службе ратной, так скучают, что готовы, глядя на палец, смеяться?
        Дозорный моего ответа не слышал, но тоже рассмеялся. Видимо, решил, что это его вопрос такой остроумный.
        - О, да их там целая компания была? Что случилось-то? - не унимался казак. - Искра из люльки выпала?
        - Сменишься, сам расспросишь… А теперь в оба гляди, Веретено. Не забыл, что Трясило новый чубук к люльке смастерил. Тверже прежнего.
        Эта новость почему-то не обрадовала дозорного. Наоборот - согнала улыбку с лица и развернула казака к нам спиной.
        - То-то же, - пробормотал Меченый, обращаясь к Полупуду: - Беда с новиками. Совсем дисциплины не знают. Вот скажи, в наши годы, дозорный открыл бы рот для чего-нибудь еще, кроме как спросить: «Кто едет?»
        - Не-а, - мотнул головой Василий. - За такое непотребство дюжину батогов всыпали бы, не меньше…
        Вслушиваться в древний, как мир, разговор на тему, что раньше все было лучше: и небо голубее, и трава зеленее, а девки ласковее - я не стал. Видимо - это тема вечная. Когда мама начинала излишне рьяно воспитывать нас с сестрой, отец неизменно басил: «Забыла корова, как теленком была?» Действовало безотказно. Мать принималась уточнять, кого «старый пень» обозвал коровой, а нас оставляла в покое.
        Оказалось, с оценкой поторопился. Только сторожевой вышкой застава не ограничивалась. Просто берег в этом месте был двухъярусный - коренной и пойменный, и «палаточный городок», раскинувшийся поближе к воде, на заливном лужку, я заметил не сразу. Только когда подъехали к яру.
        Шучу, конечно. Какие там палатки… Два просторных куреня, размером с гараж для легковушки - стояли по правую руку от огнища. Один поменьше - слева. Над огнем висел большущий казан, ведер на пять, не меньше. А над ним колдовал голый по пояс казак, помешивая варево… чем-то очень похожим на обычное весло. При этом поглядывая на реку и подгоняя возившийся там десяток длинночубых братчиков, вроде заводящих к берегу сеть.
        - Шевелите копытами! Долго еще ждать? Караси уже уварились. Пора стерлядь закладывать.
        Кроме него, ловлей руководил еще один казак. Невысокий крепыш. В серой, смушковой шапке. Нет, кроме шапки на нем еще и шаровары имелись, но шапка первой бросалась в глаза. И длинная, как флейта, трубка, которой он размахивал, будто дирижер оркестра. Видимо, тот самый Трясило.
        - Кудлатый! Куда тебя черт несет, поперед всех?! Стой на месте! Цыган! Заводи!
        - Сейчас, сейчас, батька! Зацепили, кажется, парочку!..
        - Это мы вовремя… - довольно погладил усы Полупуд. - Давненько я ушицы не едал.
        А в реке тем временем завязалась настоящая баталия. Не знаю, кого именно зацепили рыбаки, но в уху оно категорически не желало. Сеть рвалась из рук, как живая, а вода кипела круче, чем в казане.
        - Держи! Держи! Не отпускай! - заорало сразу несколько голосов. Да только словами не поможешь. Рыбе, видимо, удалось как-то извернуться и найти край сети, куда она и рванула, в поисках выхода.
        Споткнулся крайний казак, или другая беда приключилась, но он повалился в воду с головой, потащив за собой сеть и стоящего рядом товарища. Тот тоже не устоял и потянул следующего… На мгновение показалась над поверхностью длинная и острая морда, мелькнул над краем сети пилообразный хребет, и здоровенная рыбина, величиной с дельфина, вырвалась на свободу.
        - Держи! Держи!
        Теперь вопили все. Даже мои спутники.
        - А чтоб вам до конца дней икалось! На ногах устоять не могут! - ревел Трясило. - Не казаки, а коровы на льду! Да держите ж, черти! Уходит!
        - Врешь, зараза! - заорал то ли в ответ старшому, то ли подбадривая себя, один из рыбаков. Смуглый до черноты. Выхватил нож и кинулся следом. Как на кабана. И, похоже, достал-таки. Потому что, держась за что-то под водой левой рукой, правой стал наносить удары ножом. Часто-часто, как в шинке по столу кулаком стучал.
        - Так ее, Цыган! Так! - все, кто оставался на берегу, приветствовали действия казака. Те, что были в воде, благоразумно держались в сторонке.
        Минуту или две длился поединок, и человек в очередной раз доказал, что не зря числится царем природы. Бурление поутихло, а Цыган устало вытер лоб. Чисто рефлекторно. Поскольку руки его были не суше… Скорее, наоборот.
        - Вытаскивайте…
        Теперь и остальные рыбаки засуетились. Бросились на помощь товарищу. И вскоре на берегу распростерлась огромная рыбина. Как бревно.
        - Заставь дурня Богу поклоны бить, так он и лоб расколотит… - оценил результат рыбалки кашевар. - Я что просил? Стерлядь. А вы чего вытащили? Осетра… Еще и старого, как кошевой казан.
        - Не ворчи, Слива, - попробовал урезонить его кто-то из добытчиков. - Осетр тоже хорошая рыба. И на уху наваристая, и запечь…
        - Черти б вас запекали! - проорал тот люто, выхватывая из казана орудие труда. - Брысь, с глаз! А то как тресну сейчас по куполу. Хорошая рыба… Вы вверх пузом на солнышке греться будете, а мне чистить это чудовище!
        - Э-э… - попятился рыбак. - Полегче.
        - И то правда, - поддержал его Трясило. - Чего буянишь? Все по справедливости. Одни ловят, другие готовят.
        - Ну да… - поубавил тон кашевар. - Так я и знал. И ведь никто ж не поможет…
        - Я помогу, если можно…
        Услышав хрипловатый голос за плечами, я даже не сразу понял, что это Олесь отозвался. А хлопец уже с коня слез и вниз спускался.
        - Видать, джура твой возле баб больше крутился, чем с казаками ходил? - хмыкнул Меченый, обращаясь к Полупуду. - Впервые вижу, чтобы парень сам кашеварить вызывался. Моих новиков, бывало, только из-под палки…
        - Младшеньким в семье рос… - объяснил Василий.
        Сам на ходу сочинил или расспросить хлопца успел, пока я до них добирался? В принципе, времени было достаточно. А Полупуд продолжал, подтверждая мою догадку. Еще и присовокупив подробности, на которые я даже внимания не обратил.
        - Видел, уши проколотые? Серьги носил. В полоне басурмане повыдергивали. Надо будет опять справить. Теперь он не только младший, но и последний в роду остался.
        - Во как… Сирота, значит… - стер улыбку с лица Меченый. - Что ж, извини. Глупо пошутил. Не хотел ни тебя, ни хлопца обидеть. Считай, буду должен…
        - Пустое, брат… - Василий спешился, бросив мне повод. - Пойдем, покурим. Ты Однокрылого помнишь? Из Уманского куреня…
        - Семена? А как же… У него еще, помнится…
        Твою дивизию. И тут дедовщина. Ничего не попишешь. Назвался новиком, ухаживай за конем казака. Обязанности оруженосца, как его ни называй, хоть джурой, хоть сквайром - прислуживать старшему по званию. И делать это надлежит со всем старанием. Как говорится, старайся, молоток - вырастешь, кувалдой станешь. Рыбу чистить не послали, и на том спасибо. А Олесь, получается, тоже, как я - ни родных, ни близких. Надо знакомиться. На Сечи все время возле казаков тереться не получится, не по чину - а парнишка хозяйственный. И в жизни здешней лучше кумекает. Мои мозги, его опыт, плюс покровительство Полупуда - авось не пропадем…
        Глава седьмая
        Казаком быть хорошо, а моряком - лучше.
        Я бы в моряки пошел. Пусть меня научат…
        Детский стишок вертелся в голове, как закольцованный файл, очень точно отвечая настроению и пейзажу. Широкая, метров тридцать река, спокойная, как озеро, неспешно несет челн, едва-едва покачивая его, как люльку. Еще и шепчет при этом, будто колыбельную мурлычет. Синева, чуть отбеленная редкими разводами облаков, и вверху, и внизу. Лепота… Тепло, светло и мухи не кусаются.
        Поглядев, как я управляюсь с веслами, Василий долго думал, пожевывая ус, и усадил на корму. Доверив рулевое весло. Правда, перед этим дополнительно привязал его поводом к уключине.
        Действие сопровождалось комментарием, что он не собирается гоняться за кормилом, из-за того что у некоторых руки из задницы растут.
        Я, конечно, мог бы и возразить против столь грубых инсинуаций. Руки у меня, как у всех, к плечам приделаны, но когда Полупуд в таком настроении, лучше промолчать. От едких слов корона не свалится, а от подзатыльника - запросто. В исполнении Василия - даже вместе с головой.
        Причина же для скверного настроения запорожца имелась уважительная. У нас украли коней… Ну вот не везет нам на лошадей - хоть тресни. Как говорится, то соль в глазу, то заноза в пятке. Но и это еще не самое поганое. В конце концов, конь товар ходовой, ценный. Самодвижущийся… В общем, сам в руки просится. Хуже другое - коней увел Олесь.
        Василий, как узнал, аж лицом потемнел. Еще бы, мы его на кургане нашли, приютили, а он нам такую подлянку устроил. Я б его своими руками…
        Кстати, о руках. Именно они и вручили Олесю вечером поводья. В самом прямом смысле. Спать укладывались, когда он подошел ко мне и говорит: «Не могу уснуть в курене. Все время кажется, снаружи кто-то затаился и меня подстерегает. Снаружи лягу. Хоть вскакивать не надо».
        Взял седло, потник и вышел. Пошуршал там, устраиваясь. Снова заглянул.
        - Не идет сон?
        - Не-а… Дай сбрую, свожу коней к реке. Напою и искупаю…
        - Нельзя же ночью.
        - Ты о русалках? - хмыкнул он. - Меня не тронут… - и быстро объяснил: - Они конского пота не любят. Близко не подходят.
        Чужое рвение потрудиться на общее благо всегда приветствуется. Особенно если эта работа ждала с утра тебя. Так что я без лишних вопросов выдал Олесю все необходимое и, несмотря на принятое решение завязать более тесное знакомство, в помощники не набивался. После вчерашних треволнений лишний час сна был важнее. Мол, Олесь и завтра никуда не денется. Наговоримся еще… А парень решил иначе.
        - Старый я дурень… - вздохнул Полупуд. - Видел же, что парнишке, как под хвостом горит, так на Сечь рвется. Но думал, что это он все еще убегать продолжает. Такое случается с теми, кто из плена спасся. Им кажется, что еще недостаточно далеко ушли, и погоня вот-вот настигнет. Подумал, среди казаков почувствует себя в безопасности и успокоится. А оно, вишь, как вышло… Не доглядел.
        Желая разогнать тоску, Василий, взялся за весла и погнал лодку в таком темпе, что вода аж вспенилась. Я думал, казак разогреет кровь и угомонится, но он даже не думал сбавлять. Греб как заведенный…
        О том, что Олесь пропал вместе с лошадьми, узнали ближе к завтраку. Табун пасся в стороне, а за хлопцем никто специально не приглядывал. Только когда один из табунщиков прискакал перекусить, все и открылось. Когда казак спросил, чего это мы своих кобыл отдельно прячем?
        Я вспомнил вчерашний разговор. Сменившийся дозорный добавил, что видел, как парнишка на другой берег переплывал. Но подумал, что это Полупуд своего джуру куда-то отправил, и тревогу поднимать не стал.
        В общем, Олесь рассчитал все точно. Мы его ни в чем не подозревали, а остальным до хлопца и вовсе не было дела. Непонятно другое, - если он на Сечь подался, то почему один? Мы ведь туда же собирались. Хотели только сотника Сороку дождаться. Что может гнать паренька в Кош с такой поспешностью? За помощью спешит? Куда и кому? Сам же говорил, что людоловы всех убили. А если нет, почему у Трясила казаков не попросил? Десяток опытных и хорошо снаряженных воинов - это довольно грозная сила. С полусотней ордынцев вполне способны управиться. А сотню с обозом - задержать до подхода Сороки.
        Кстати, о сотнике. Хотели или нет - а теперь уж пришлось дожидаться. К счастью, недолго. Меченый правду сказал, чуть ближе к вечеру Сорока объявился. С тремя десятками казаков. О чем они с Полупудом толковали, я не слышал. Но закончился разговор тем, что нам выдали одну из двух лодок, имевшихся на заставе…
        Так что мы по воде даже быстрее беглеца до Базавлука доберемся… Вот и спрашивается - чего сорвался?
        Нет, ничего не сходится. Чем дольше сушу голову, тем больше запутываюсь. И опять вспоминается чистая шея и запястья беглого пленника.
        - Я вот что спросить хотел… Ты не обратил внимания, что у хлопца нигде следов от уз не было?
        - Слепой я, что ли? - в такт движению размеренно ответил запорожец. - Ты кормило ровнее держи. На середке течение быстрее.
        Вообще-то, за размышлениями я и не заметил, что река заметно ускорилась. И без усилий казака берега проплывали мимо гораздо проворнее. Да и шум усилился. Будто неподалеку оживленная трасса проходит.
        О причине Полупуда спрашивать не стал. Не ребенок. Два и два сложить могу. Понятно, что это Днепр уже слышен. Еще немного и притока вынесет нас на основное русло. Нам с ним, к сожалению, не по пути. Базавлуцкая сечь тоже в плавнях, только по другую сторону. Так что Днепр придется наискосок проскочить. И чем быстрее, тем меньше возвращаться… Поэтому Василий и сел на весла. Но пока до борьбы со стремниной не дошло, есть время поговорить.
        - А что ж не сказал ничего? Разве не подозрительно, что людоловы парня не связали?
        - Случается и такое… - проворчал казак. - Когда парнишка смазливый, его отдельно, вместе с девками держат. Понимаешь?..
        Чего тут не понять. В толерантном обществе вырос, раскудрить его через коромысло. В ответ кивнул.
        - Я и не хотел хлопца конфузить, - продолжил Полупуд. - Тем более перед казаками. Клеймо поставить много ума не нужно, а смыть - даже кровью не всегда получается… Ну все, хватит лясы точить. Сейчас нас на плес вынесет… Гляди вперед и правь вон на ту скалу… Видишь? Которая на медвежью голову похожа? - Василий полуобернулся и мотнул подбородком.
        - Вижу.
        - Добро… Круто не забирай. Днепр только кажется тихим, а волна сильная. Опрокинемся, и ойкнуть не успеешь…
        - Хорошо… - я хотел еще что-то в этом роде добавить. Мол, не беспокойся, все сделаю как надо, но внимание мое приковал к себе показавшийся из-за поворота большой челн. Идущий не только на веслах, но и под парусом. Флага, вымпела или каких иных опознавательных знаков на нем не имелось.
        - Василий, смотри! - ткнул пальцем. - Это чайка? Да?
        Полупуд взглянул и мотнул чубом.
        - Не, Петро. То не боевое судно. Байдак купеческий. Видишь, как низко сидит? Чуть волну бортом не черпает. Жадный купец… Много груза взял. Как только через пороги переправились? Или уже в низовье догружались? Да бог с ними… Ходко идут, торопятся. Мы и на середину не выплывем, как мимо проскочат. Не отвлекайся… Держи ровнее. Видишь, сносит…
        Как только притока лодку вынесла на стремнину, Днепр не замедлил показать свою силу. Подхватил легкое суденышко, как скорлупку, и понес. Василий налегал на весла, я же старался удерживать рулевое весло так, чтоб идти течению наискосок.
        Борьба с рекой отнимала все внимание и силы, так что стало не до купца. Плывет себе к морю, ну и скатертью дорога… Главное, рассчитать скорость так, чтоб не столкнуться.
        Это только кажется смешным… Мол, река широкая, от берега до берега стрелу не перекинешь… А на самом деле, если уж в моем мире самолеты умудряются лоб в лоб влететь - то лучше перебдеть. Береженого и бог бережет.
        - Табань! Пропустим купца… - скомандовал я, поскольку Василию через плечо оглядываться было не с руки, а байдак накатывал весьма споро. Весла, парус, течение… Это не лебедь, рак и щука.
        Полупуд втянул весла и обернулся, поглядеть вблизи на челн. Я же подруливал, так чтоб и лодку не снесло сильно, и купеческое судно прошло мимо, не ближе чем в пятнадцати-двадцати метрах.
        - Слава Иисусу Христу! - прокричал Василий, когда нос байдака почти поравнялся с нами. - Откуда и куда путь держите? Если не тайна великая…
        - Сверху и вниз по течению… - шутливо ответил кто-то. После добавил серьезнее: - Слава навеки Богу нашему! В Ачи-Кале правим. Сказывают, нынче там хорошая цена на пшеницу. Саранча и в этом году не дала голомозым урожай собрать…
        Вроде бы ничего такого не сказали, а казак почему-то потерял интерес к разговору. Махнул нехотя, мол, бывайте и отвернулся.
        - Ворон! Ты видишь его?! - заорал кто-то, словно жару за голенище сыпанули. - Это же Полупуд! Чтоб глаза мои лопнули!
        Голос запорожцу был знаком, поскольку он пригнулся, как перед прыжком, и схватился за весла. Потом зачем-то вскочил на ноги, опасно пошатнув лодку.
        - Уйдет! - продолжал рвать глотку тот же.
        - Не, не в этот раз… - второй отвечал спокойнее. А в следующее мгновение грохнул выстрел. Лодка качнулась, и Василий исчез. Вместе с веслом…
        Я в растерянности бросил кормило и вытаращенными глазами уставился на реку, ожидая, что голова казака вот-вот покажется над поверхностью. Но время шло, а запорожец не выныривал. Слишком долго даже для такого отличного пловца.
        - Не может быть… - я облизнул пересохшие губы, поглядел на купеческий байдак и увидел нацеленное дуло мушкета. Даже с десяти метров оно казалось огромной черной дырой, способной засосать весь мир.
        - Эй, парень! Если не хочешь пойти ракам на корм, прыгай в воду и плыви к нам. Обещаю, оставим живым. В Ачи-Кале невольники тоже в цене… Ну, чего замер? Небось, в шаровары со страха наложил? Ничего, пока доплывешь - отмоешься…
        Громкий хохот был последним, что я услышал, прежде чем волна улучила момент и опрокинула вставшую поперек течения лодку.

* * *
        Умирать не хотелось категорически. Абсолютно и совершенно. Всеми фибрами или что там у души имеется. Какого дьявола?! Я не Гастелло, не Матросов, да и вообще - это не мой мир. Почему я должен геройствовать? С какого перепугу?
        М-да… Как-то некрасиво. Именно что с перепугу. Трусостью не то что отдает - смердит за версту как падалью. Надо для оправдания другое что-то придумать, если не поблагороднее, так хоть благозвучнее. Пусть и для внутреннего использования, но чего хорошего, если сам от себя нос воротить будешь?
        О! Вспомнил! Есть причина! Есть! Мне ни в коем случае нельзя умирать. Ведь тогда никто не узнает о тех бедолагах, что остались зимовать в плавнях. Если Полупуд погиб - я единственный, кто может привести помощь. Так что я теперь не принадлежу самому себе и должен выжить любой ценой!..
        Полегчало? Вообще-то не очень. Но как рабочая версия сойдет. Тем более времени сочинять что-нибудь другое все равно нет. Пара сильных рук ухватили меня за рубаху и втащили в байдак будто куль. Коим я безрезультатно попытался прикинуться.
        Спасителям притворство не понравилось, и наградой за фальшь стал крепкий пинок под ребра.
        - А ну-ка, встань! Ишь, разлегся, как панночка!
        После чего я был водружен на ноги и награжден еще одним чувствительным тычком в живот. Аж дыхание забило.
        - Гляньте, как воздух ртом хватает! - заржал кто-то. - Чисто карась… - и продолжил уже без смеха: - Эй, карась… Ты кто таков? Откуда Полупуда знаешь? Да не лги. Огнем пытать станем!
        - Не знаю я его…
        Попытку отмазаться не засчитали. Тут же последовала звонкая оплеуха. В том смысле, что в ушах зазвенело, как в колоколе. Короткая пауза - и еще одна затрещина, теперь с другой стороны.
        - Христом Богом клянусь! - завопил я, пытаясь избежать продолжения. - Первый раз его на Никитинской заставе увидел.
        Угадал. Третьего удара не последовало. Кем бы ни были эти люди, но Днепр они знали. К тому же не могли не видеть, откуда наша лодка шла. Хотя бы направление… И что на той протоке стоит казацкая застава, тоже ведали. Значит, я мог и не врать. Ну а к тому, кто правду говорит, и отношение другое. Меня толкнули в грудь, тем самым усаживая на какой-то рогожный куль. Как потом оказалось… А в данный момент, не ожидая подобной любезности, я повалился навзничь и при этом хорошенько приложился затылком о фальшборт. Так что на какое-то время даже выпал из реальности.
        - На заставе, говоришь? - к тому времени, как звон в голове утих и вместе с ним исчезли разноцветные огоньки, калейдоскопом крутившиеся перед глазами, беседовать со мной остался только один из незнакомцев. С виду типичный пират. Одноглазый, с повязкой, закрывающей левую пустую глазницу, большими цыганскими серьгами в ушах, - только на бритой и загорелой до цвета мореного дуба голове вместо банданы - казацкий чуб.
        Я опрометчиво кивнул, и огоньки снова вернулись. Потом меня затошнило, и я долго и со смаком блевал за борт. Судя по симптомам - сотрясение серого вещества, именуемого мозгом. Интересно, если мозг вместилище ума, то почему вещество «серое»?
        - Я вопрос задал… - напомнил о себе «пират». - Или тебе ухо отрезать? Чтобы лучше слышал…
        Логика в его словах даже не ночевала, зато угроза присутствовала.
        - Да. На Никитинской заставе. Вчера.
        - Угу… И чья сотня там сейчас в дозоре?
        Проверка или допрос? Впрочем, я же не пароли и явки сливаю, а всего лишь имя сотника назвать должен. Вряд ли это главная казацкая тайна.
        - Андрея Сороки, говорили… Сам я сотника не видел.
        Похоже, ответ «пирата» удовлетворил. Поскольку ни угроз, ни репрессий за ним не последовало. Зато меня начало трясти… Да так, что аж зубы застучали. Не знаю, последствие сотрясения или длительного пребывания в далеко не теплых днепровских водах, плюс обильное поглощение последних… а может, просто со страху, как пришло понимание, куда я вляпался на этот раз… Но колотило меня не по-детски.
        - Самого как звать-то?
        - Пет-т-тро…
        - На, Петро… Глотни… - «пират» протянул флягу. - Согрей душу. Эк тебя прихватило. Того и гляди, копыта отбросишь.
        Наверно, следовало поблагодарить, но у меня зуб на зуб не попадал. Легче было язык откусить, чем внятную фразу выдавить. Ухватился за флягу обеими руками и приложился к горлышку. Только забулькало… Ни вкуса, ни запаха я не разобрал. Одно лишь чувствовал, как с каждым глотком по жилам разливается тепло.
        - Добрый молодец, - снова рассмеялся кто-то. - Как дите к титьке присосался. И не жалко тебе, Ворон, ракии? При нынешних ценах на невольников такая фляга дороже раба стоит.
        Понимая, что у меня сейчас отнимут сосуд здоровья и счастья, я сделал глоток побольше. Не рассчитал и закашлялся…
        - О, через край пошло… - констатировал Ворон и… как я ни цеплялся за нее, забрал флягу. Но заговорил при этом не со мной, а со своим товарищем: - Вот объясни мне, Пешта. Как так получается, что у меня глаз один, а видит лучше, чем твои два?
        - Да? - хмыкнул тот. - И что же такое важное он разглядел?
        - Ты же помогал мне хлопца из реки вытаскивать. Неужели ничего не заметил?
        Понимая, что вопрос задан не зря, Пешта помолчал немного, припоминая, но ответил неуверенно:
        - Не-а, ничего особенного. Обычный русин. Да еще и тощий… Таких на рынке пучок за грош отдают. Все равно долго не протянет. И то, если попадется добрый хозяин и держать будет в доме или при скотине…
        - Истинно сказано, - насмешливо ответил Ворон. - Не тот слеп, у кого глаз нет, а тот, кто видеть не умеет. Скажи, Пешта, как часто попадались тебе русинские парни такого возраста со столь чистой кожей, нежными, как у панночки, руками. А главное - ровными, белыми зубами? И чтоб все до одного…
        Пешта явно не отличался скоростью мышления, поэтому его опередил другой голос:
        - Думаешь, из шляхты?
        - И не ниже княжеского сословия, - уверенно ответил Ворон. - Не знаю, за каким лешим этого паныча на Низ занесло, но что в Русских или Ляшских землях, если не у него самого, то у близкой родни сел больше, чем у цыгана вшей, готов биться о заклад с кем угодно. Эй! Петро! Ты меня еще слышишь? Хоть кивни, что я прав, если говорить не в силах.
        «Кивнуть? Отчего нет, если хороший человек просит? Мне не жалко… Хоть дважды. Пусть ему тоже приятно будет. Как мне сейчас. Какой он славный, этот Ворон. Добрый, приятный… И, главное, так вовремя напомнил совет Полупуда. Что говорить, если попаду в плен. Бедный Василий… Как ни уходил от смерти, а все ж она настигла. В самом неожиданном месте. И я снова остался один-одинешенек во всем этом жестоком и чужом мне мире…»
        Я тяжело вздохнул, повалился на бок и попытался свернуться калачиком.
        - Да погоди ты спать! - такой поворот Ворону не понравился.
        Пират бесцеремонно ухватил меня за плечи, встряхнул и попытался усадить обратно. Но как только убрал руки, я снова осунулся.
        - Ну уж нет! - разозлился тот и опять встряхнул меня. - Сейчас поспишь. Ответь только еще на один вопрос.
        Этот прием я знал. Из телевизора. Заключенному не дают спать, и он, чтобы прекратить пытку и хоть немножко вздремнуть, начинает говорить. Мне таить было нечего, в правду все равно никто не поверит, так что сделал усилие и открыл глаза.
        - Вот и хорошо. Скажи, Петро, зачем ты на Сечь ехал?
        «Интересный вопрос. А и в самом деле зачем? О! Василий говорил, что из меня кошевой атаман получится. Или хотя бы генеральный писарь».
        Кажется, незаметно для самого себя, я произнес это вслух, потому что байдак буквально потонул в дружном хохоте.
        - Заткнитесь, олухи… С чего тешитесь? Сведущий в грамоте человек везде нужен. А уж на Низу, где лишь один на сотню собственные пальцы посчитать способен, такому грамотею прямая дорога в старшину. Так что не ошибся я… И вот еще что скажу. Чтоб мне ни чарки ракии не выпить, если этого парубка мы не продадим туркам меньше чем за сто цехинов! Вот такой мой сказ. Так что налегайте на весла, хлопцы. Только что доля каждого из вас на пару золотых монет стала больше.

* * *
        Скрип такой, словно я внутри огромной, сто лет не смазанной телеги. Аж зубы сводит. Глаза открываться не желают, во рту словно кубики «Буль-буль» жевал. Но переполненный пузырь любого поднимет, лучше сигнального горна или трубного гласа.
        А в общежитии студент Петров
        То захрапит, то забормочет.
        Ему приснилось, что он моряк, и он поплыл.
        Спокойной ночи, спокойной ночи…
        Такой вот казус… Не хочешь вспомнить счастливое детство, зад от кровати оторвешь.
        Справа у меня тумбочка. Надо положить на нее руку и, уже обретя точку опоры…
        Не понял? А куда она подевалась? Просил же родителей мои вещи не трогать и мебель не переставлять. Стоп! Какие родители? Они что, ночью приехали из деревни и первым делом кинулись порядок наводить? Бред… Почему я ничего не слышал? Вроде вчера на спиртное особенно не налегал. Да и в баре не засиживался. Снял по-быстрому эту… как ее… Дашу? Катю? Нет, вроде Лена?..
        Твою дивизию! Наличие голой девицы в кровати ненаглядного и «сама скромность» сыночка могла маму и до инфаркта довести.
        Я торопливо пощупал кровать левее, но и под этой рукой почему-то оказались какие-то доски. Холодные и неприятно осклизлые на ощупь.
        Да что же здесь происходит, в конце концов?!
        Подчиняясь настойчивому требованию организма, веки все с тем же противным скрипом раздвинулись, и я увидел над собой мрачное, затянутое облаками небо. И полощущийся на ветру парус.
        - О, кажись, паныч наш проснулся… - раздался рядом, но вне поля зрения, неприятный, каркающий голос. - А еще говорят, будто шляхтичу для крепкого сна надо не меньше трех перин стелить. Слышь, Ворон! Может, ошибся ты? И никакой он не княжич?
        - Кружка ракии кого хочешь приспит… - проворчал в ответ уже знакомый мне голос. Очнувшееся сознание услужливо вспомнило лицо одноглазого «пирата». - Ты, Хрипун, забыл, как намедни на навозной куче за шинком спал?
        Дружный хохот подтвердил, что такая оказия действительно с владельцем каркающего голоса была. Впрочем, тот и сам не отпирался и отвечал вполне добродушно.
        - Я ж не о себе… Навозная куча еще не самое поганое место, где мне приходилось утро встречать. Эй! Барило! Помнишь бахчисарайский зиндан?
        - Чтоб он сгорел… - присоединился к разговору еще кто-то. Голос долетал издалека.
        - Земля и навозная жижа не горят… - каркнул в ответ Хрипун. - Это ж там я свой нынешний голос заимел. А до этого лучшим певуном в Звенигороде считался. По праздникам в церковном хоре пел. Эх… - вздохнул громко. - Теперь-то мне в храм путь заказан. Столько нагрешил, что даже если б и захотел покаяться, всего не упомню.
        Краем уха прислушиваясь к разговору, я вспомнил все, что случилось со мною раньше. И попадание в иное время, и казака Василия Полупуда, и наши с ним приключения. А также тот миг, когда для запорожца они закончились… навсегда.
        - А вот мы у паныча спросим… - решил призвать меня на помощь Ворон. - Небось, грамотей лучше в этом понимает. Эй, Петро! Слышишь, что спрашиваю?
        Даже если б и слышал, с ответом пришлось бы подождать. Окончательно проснувшийся организм так решительно потребовал облегчения, что я аж застонал от режущей боли. Резво вскочил… Застонал еще раз - от пронзившей голову молнии… Но спасительный борт был рядом, осталось только шаровары припустить.
        О!.. Райское блаженство…
        Вместе с отравляющими веществами из организма уходила и слабость. Сразу стало не так мерзко на душе, да и в голове чуток просветлело.
        Ржание десятков луженых глоток, сопровождающих процесс очищения, навели меня на мысль, что мужской коллектив прошлого, похоже, ничем не отличается от тех компаний, в которых мне приходилось тусоваться раньше. В далеком будущем… И… пока меня не начали бить… в том смысле, что обхождение вполне сносное - даже не связали, надо набирать очки.
        Привел себя в порядок и повернулся лицом к лодке. Одномачтовое парусное судно. Полупуд сказал - купеческий байдак. Восемь скамеек. На каждой по паре гребцов. Жилистые, «вяленые» тела. Мышцы, сухожилия и никакого жира. Кожа дубленая. А лица… Мама дорогая! Любое ночью приснится - заикой станешь. Какое хочешь увечье придумай, присмотрись и найдешь.
        Тем более надо втираться. Так что нечего тянуть, сразу заходим с козыря.
        - Байку хотите послушать?
        Байка - это святое. Любая дорога прежде всего однообразие и скука. Плюй на ладони да, знай, греби. Греби и плюй… Вон как глаза засверкали. Словно у псов, вареную кость учуявших. Но я на них не гляжу, смотрю только на одноглазого. Жду его разрешения. Тем самым подчеркивая его старшинство.
        Похоже, оценил. Хмыкнул многозначительно и кивнул.
        - Можно и послушать. Понравится - дам опохмелиться. Нет - пять батогов получишь.
        Я на такое дополнение не рассчитывал, но отступать поздно. Да и риск минимальный. Чтоб студент четвертого курса не нашел занимательной истории для банды речных пиратов из замшелого средневековья? Тем более что за сюжетом и ходить далеко не надо.
        - Как-то иудей, татарин и… казак…
        Прежде чем произнести последнее слово, я немного напрягся. А вдруг они как раз из тех, которые казаков на дух не переносят? Но никто не поморщился. Нормально восприняли. Видимо, казак - это не только тот, кто на службе, а вообще - сословие людей вольных. Ну, правильно. Бандит, разбойник, харцыз - это же не самоназвание. А обидное прозвище, кличка. Сами себя они как раз казаками считают. И тех, что по другую сторону забора, ненавидят примерно так же, как псы бездомные - дворовых, цепных Серков да Полканов.
        - В общем, сошлись в шинке, разговорились и заспорили о том, что такое настоящее, безмерное счастье… Иудей, ясное дело, о гешефте прибыльном, при котором можно столько заработать, что на весь век хватит и себе, и детям, и внукам, толкует. Татарин - о табуне скакунов чистокровных да гареме из юных одалисок. По одной со всех стран мира. О дворце сказочном, в саду с фонтанами. В общем, каждый свою мечту нахваливает да других убедить пытается. А казак молчит, хмурится и только из кувшина в кружки подливает. Час спорят, второй… И вот поднимается из-за стола иудей. Мол, извиняюсь, надо выйти. Но казак усаживает его обратно и наливает снова.
        - Погоди, погоди, Ицхак. Успеешь. Так меня твои слова проняли, что я почти поверил. Надо за это выпить! Иначе не сбудется…
        Выпили. Теперь поднимаются уже оба. И иудей, и татарин. А казак по-прежнему не отпускает.
        - Постой, Ахмет! Поверил я тебе. Вот буквально напополам разрываюсь. Не могу выбрать, чьи слова слаще. Давай за твое тоже по глотку. Иначе получится, что мы только за иудейское счастье пили. Значит, Ицхак победил.
        Убедил. Усадил обратно. Выпили еще. Из-за стола не то что вскакивают, взлетают. А казак обратно тащит.
        - Эй! Эй! Нехорошо так! Не по-товарищески. Я за вас пил, а вы за меня отказываетесь? Как же так? Выходит, что у казака вообще никакого счастья нет? Обидеть хотите?
        Обижать казака во хмелю никто в здравом уме не станет. Но только садиться уже не стали. Стоя выпили. И как вымело их на улицу. Только дверь хлопнула.
        Казак следом вышел. Смотрит, иудей и татарин рядышком под деревом пристроились, справляют малую нужду и аж стонут.
        - О, Аллах! Как хорошо!
        - О, Яхве… Азохен вей.
        Подошел к ним, встал за спиной и спрашивает:
        - Ну что, басурмане, христопродавцы, теперь знаете, что такое настоящее счастье? Вот и радуйтесь жизни. А то размечтались - золото, одалиски…
        Дружный хохот гребцов завершил байку, а наградой стала уже знакомая фляга Ворона. И шмат лепешки.
        - Держи, паныч. Заслужил. И впрямь, такое оно - счастье наше, казацкое. Сегодня пан, а завтра - пропал. Только не налегай. Опьянеешь - брошу за борт. Говорить с тобой хочу. И второй раз ждать, пока ты проспишься, не намерен.
        - Спасибо… атаман… Я самую малость. А то в душе, как кони нагадили.
        Похоже, дебют прошел удачно. Поят, кормят… По-прежнему не связали. А это увеличивает мои шансы. Главное - не торопиться. Глядя на ржущих, как кони, пиратов, я ни секунды не сомневался, что если доведется, с таким же веселым смехом они станут сдирать с меня кожу или пытать огнем. Я не китаец, ждать, пока мимо проплывут трупы врагов, не стану, но и бежать надо тоже вовремя. Так, чтобы не попасться. Уверен, Василий посоветовал бы то же самое.
        Глава восьмая
        Чуден Днепр… Если погода тихая. А сегодня не задалась. Пока я приходил в себя, травил байку и опохмелялся, тучи окончательно договорились между собой и стали наползать на солнце плотным строем. Ветер тоже принял их сторону и будто из засады выпрыгнул. Ударил в парус с такой силой, что аж мачта застонала, а ванты зазвенели, словно струны.
        - Святые угодники, - перекрестился кормчий. - Ворон! Надо бы к берегу пристать. Переждать ненастье.
        - Ты чего, Типун? - удивился тот. - Впервой, что ли? Обычная гроза. Погромыхает да и угомонится. Парус спустим и все. Чего время зря терять? И так ползем, как улитки.
        - Видал я разное, - согласился кормчий. - Да не с таким грузом. Видишь, Славута волнуется. Перехлестнет через борт, и всё - пойдем раков кормить, типун мне на язык. А кто выплывет, того Искандер-ага после на палю насадит. Байдак то уж точно на дно ляжет.
        - Об этом я не… - начал было Ворон и замолчал. Сообразил, что атаману не пристало глупцом казаться. - Уговорил. Поворачивай вон к тем зарослям вишняка… Заодно и отобедаем. Раз такой случай подвернулся. Чтоб потом уже до самого Очакова не останавливаться.
        А погода портилась с каждой минутой. Река уже темнела, словно впитывала в себя свинцовую тяжесть туч, и вспенивалась бурунами. Волны накатывали реже, но каждая следующая была чуточку выше и ударяла громче, обдавая сидящих с наветренной стороны брызгами. Того и гляди, дотянется до края фальшборта.
        - Ну-ка, други. Правый борт вполсилы. Левый - наляжем. Не спать, бисовы дети, чтобы в аду не проснуться! Типун мне на язык!
        Типун, похоже, имел огромный опыт, поскольку тяжелый байдак заскользил к ближайшему берегу так проворно, словно с горки катился. А набирающие силу волны и ветер не мешали ему в этом, а лишь подталкивали.
        Зато теперь нарисовалась другая опасность - выскочить с разбегу на мель или прибрежные камни. При такой скорости и явном перегрузе челн если не разобьется в щепки, то уж засядет намертво.
        М-да, вот уж заразная штука… Не зря говорят, что общие тревоги объединяют. Мне-то какая разница? Наоборот, радоваться должен любой задержке. Ведь в конце пути меня не ждет ничего хорошего. А пока плывем… Так что хорош пялиться на берег, а пока никому до тебя нет дела, оглядись: может заметишь что нужное для побега. Или в самом деле в Турцию на ПМЖ собрался? Так там сейчас не Европа… Ататюрк еще фески не победил. И ничего кроме рабского ошейника тебя там не ждет.
        Ну, огляделся? Легче стало? Кули да тюки… Тщательно упакованные и обвязанные толстыми веревками. Десяток больших бочек… Литров на двести, не меньше. Я бы поместился. Еще плетенные из лозы корзины. Тоже большие… Но уже не так тщательно упакованные. Видимо, там менее ценный груз. Или из повседневных запасов, типа провизии. Поэтому далеко и не прячут. А кроме этого - ничего. Ни гвоздика, ни щепки, ни обрывка веревки. Чисто, словно только что генеральную уборку закончили.
        Оружия, к слову, тоже не видно…
        В том смысле, что отдельно не валяется. Каждый разбойник при себе держит, сложив под скамью. Так что не стоит и мечтать. Я никогда не считал себя хлюпиком, но эти парни открутят мне голову, как куренку, и даже не вспотеют. С Полупудом им не тягаться… если только Ворону… но тоже крепкие. А главное - вот они все, передо мной. А казак Василий…
        - Табань! - заорал кормщик. - Парус долой! Шевелитесь, раскудрить вашу через коромысло! Телки титьку скорее находят! Разом! Или я вам весла в зад засуну, олухи царя небесного! Типун мне на язык!
        Угроза подействовала, или гребцы тоже имели немалый опыт, но команду выполнили дружно, уверенно. Байдак на мгновение замер, словно примеряясь, а потом прыгнул вперед и… закачался в почти незаметной заводи. Рыбакам хорошо знакомы такие места. Метр-два дальше стремнина несется, как бешеная, а тут - возле берега, поплавок стоит будто привязанный. Пока рыба не тронет, даже не шелохнется.
        Знал это место Типун или угадал, пользуясь опытом, но челн как прилип левым бортом к берегу, повернувшись носом против течения. А уже в следующую минуту двое разбойников спрыгнули в воду и потащили на берег причальные концы. С противоположного борта ухнули в реку здоровенную каменюку - встали на якорь.
        - Слава Иисусу, - перекрестился кормчий.
        Его слова могли бы показаться комичными, если б не оглушительный раскат грома, шарахнувший так, что уши заложило. А потом полыхнула молния…
        Я не двоечник, знаю, что скорость света больше скорости звука, и мы должны наблюдать сперва вспышку и только потом грохот, но сейчас было именно так. Ну, или первую молнию я прозевал. Вот только они были такие мощные, яркие и разлапистые, что даже слепой бы узрел. Настоящий шторм… Одно отличие - ветер утих. Как будто и сам испугался такого разгула стихии. Замерло все вокруг, затихло… Аж жутко стало.
        Минуты на две… А потом кто-то из небожителей перевернул лоханку. Ливень хлынул сплошной стеной. Даже не имело смысла прятаться. Вода была вокруг. В реке, казалось, даже теплее и суше. Во всяком случае, дождь не хлестал по спине водяными батогами. Так что все гребцы, и я вместе со всеми, попрыгали за борт и стояли по шею в воде, прикрывая голову руками.
        - Зачем было к берегу грести, если все равно в воде сидим? - проворчал Пешта.
        - Ничего, ничего… - Ворон насмешливо прищурил единственный глаз. - Не медовый, не растаешь. Зато умоешься.
        - А если это на весь день?
        - Не, хлопцы… Я на Днепре родился, вырос и, даст Бог, помру… Типун мне на язык, - подбодрил разбойников кормчий. - Если так сразу взялось, то это ненадолго. Погоняет святой Илья чертей, пришибет пару-тройку и угомонится.
        Шутил он или взаправду так считал, но небо в верховьях Днепра и в самом деле уже светлело. А гроза, ливень или шторм - не знаю, как обозвать это явление - выполнив норматив, погромыхивая и посверкивая, потащило воду дальше, в сторону Черного моря.
        - Что я говорил? - вздел указательный перст Типун. - Можно вылезать… Вон уже и солнце проклевывается.
        В общем-то, его разрешения никто и не спрашивал. Сами не слепые. Поворчали для порядка и полезли на берег, пихая и подталкивая друг дружку.
        Не обошлось и без падений. То один, то другой разбойник ныряли с головой, поскользнувшись или не устояв от товарищеского толчка. Чем сильно веселили товарищество.
        Глядя на их нехитрые забавы, я неожиданно наткнулся на идею. Рисковую… Но, как говорится, другим шампанское не подают. Идея требовала проверки. И немедленной, пока большая часть разбойников все еще была на глубине.
        Взмахнув руками, я взвизгнул и бултыхнулся, вздымая целую тучу брызг. Причем упал так неловко, что умудрился повалить еще двоих гребцов, на свое несчастье, стоявших слишком близко. А под водой хватался за них, как утопающий за соломинку. И сам не выныривая, и им мешая.
        В общем, когда остальные все же ухитрились нас как-то разнять и вытащить, и я, и мои соседи так наглотались воды, что едва живы остались.
        - Вот недотепа, - Ворон почти дословно повторил характеристику, выданную мне Полупудом. - И чего ж тебе, паныч, дома-то не сиделось? Одна морока. Честно говоря, начинаю сомневаться, что сто цехинов достойное вознаграждение за труды. Одно тешит - что купивший тебя намается еще больше. Держись за меня и двигай уже на берег…
        Да я и сам уже накупался по самое «не хочу», но задуманное требовало еще одного погружения. Понимая, что промедление может все испортить, я кивнул, сказал: «Хорошо», и тотчас упал.
        Черт! У Ворона оказалась молниеносная реакция и железная рука. Которой он сграбастал меня за шкирку и потянул обратно. А я ведь не просто так групповое ныряние устроил, и щупал соседей не наобум, а исключительно за пояса и голенища. Благодаря чему обнаружил у того, который на шаг впереди, в сапоге нож. И мог бы сейчас вытащить… Если б не Ворон.
        Меня такое зло взяло за несвоевременную и непрошеную помощь, что я как безрассудный замолотил руками и ногами, вырываясь из захвата разбойника. Но куда кутенку супротив матерого волка. Меня выдернули из воды, заехали кулаком в ухо и, таким простым способом призвав к порядку и образумив, направили к берегу.
        Больше я не сопротивлялся. Судьбу не обманешь. Тот нож, который я хотел похитить, мне не достался. Поэтому придется довольствоваться вытащенным из-за пояса Ворона. Если сумею спрятать, пока меня не вытолкали из реки.

* * *
        Не знаю, где они нарыли после такого ливня сухих дров, но не прошло и десяти минут, как на берегу полыхало три жарких костра. Один - побольше, над ним повесили большой, ведра на три-четыре, казан. Два - поменьше. Для посидеть, погреться, обсушиться.
        Вишняк, рядом с которым мы причалили, казался каким-то сказочным местом. Я не чистое дите асфальтовых прерий и каменных джунглей, бывал и в деревне и на лоне дикой природы. Да и последний месячишко только по пустыням да чащам пробираюсь. Но даже вообразить себе подобного чуда не мог.
        Берег от реки вздымается пологим склоном… И вот я стою на кромке берега, которую половодье отвоевало у деревьев, а передо мной - куда ни глянь, аж до горизонта - заросли вишен. Деревья небольшие, даже карликовые, как подстриженные, очень редко выше головы, обзор не закрывают, и буквально усеяны ярко-красными плодами. Да так густо, что и листву не видать.
        - Что, паныч, нравится? - заметив мое восхищение, отозвался Типун. - А ты не стесняйся, любуйся. Нигде в мире больше нет такой красоты. Ни в ляшских землях, ни в басурманских. Эх, месяцем бы раньше… Когда все цвело… От реки и до неба как снегом земля усыпана была. А пахло… Голова кругом шла, как от штофа горилки. Даже лучше. Ходишь будто пьяный, а похмелья наутро нет. Только пару дней потом все вокруг вишнями пахнет. Даже собственное дерьмо… Типун мне на язык.
        Ворон прислушался и пренебрежительно махнул рукой.
        - Чего их нюхать? Вот когда поспеют - чистый рай. Ходишь между деревьев и прямо ртом с веток ешь. Только косточки сплевываешь. А как подсохнут, греби в мешки да на ярмарку. И поохотиться можно. Кабаны так и шастают. Не то что весной, когда все зверье за милю этот цветник обходит. Оно ж не такое дурное, как человек, понимает, что можно так нанюхаться, что навеки прямо между деревьев и уснешь. Тебе - вечное блаженство, а им - удобрение…
        Я слушал, что говорят речные разбойники, глядел вокруг и… не верил. Настолько мало походил рассказ на правду. Скорее, такая же байка, как я сам плести умею. Одно ясно, если прямо сейчас нырнуть в эти заросли, то без псов меня здесь ни за что не найти. Тем более что они торопятся в Очаков. Значит, долго искать не смогут.
        - Эй, паныч! - Ворон словно почувствовал мои мысли. - А ну-ка, иди сюда!
        В голосе одноглазого не осталось и следа приветливости. Более того, поджидая меня, он приготовил аркан.
        - Протяни руки…
        И хотел бы ослушаться, да не моя воля. Танцуй, враже, как пан скажет.
        Ловко затянул петлю на запястьях, обмотал свободный конец вокруг шеи, не затягивая, как бандаж делают, и еще раз обкрутил вокруг рук. Потом дернул за очкур на шароварах. Я еле успел подхватить их. И объяснил… Раньше, чем я успел подумать плохое и никудышнее.
        - Так, паныч, оно всем спокойнее будет… Ты не первый невольник, которого я в своей жизни вижу. И добре знаю, что означает такой блеск в глазах. Но вот что я тебе скажу… Даже не думай. Здесь на десятки миль ни одной живой души. Пропадешь ни за понюшку табака. Если с голоду не окочуришься, то зверье разорвет… как ослабеешь. Так что, хватит глазеть, присаживайся у огня, обогрейся. Сейчас перекусим, чем бог послал, и полезешь обратно на байдак.
        Спалился, блин… М-да, только в покер играть. Надо учиться лучше собой владеть. Теперь, с шароварами в руках, действительно далеко не ускачешь. Лучше любых пут удержат.
        Но и плюс во всей этой сценке тоже был. Затягивая аркан на моих руках, Ворон машинально ощупал пояс. Удивился, когда не обнаружил там кинжал, но - судя по тому, что шмонать меня не стал, а лишь с досадой покосился на реку - утерю оружия списал на нелепую случайность. А это куда важнее связанных рук. Да и связанных - одно название. Гудини освободился бы за пару секунд. Я так не умею, но не обращайте на меня внимание минут пять, и «свобода нас встретит радостно у входа». Кинжал я уже экспроприировал.
        Еще меня сильно обрадовали слова Ворона о ночевке на борту. Всяко народу там будет поменьше, да и костер на палубе байдака точно разводить не станут. А это значит, там будет темнота, которая, как известно, друг молодежи.
        Я так размечтался о возможности побега, что аж вздрогнул, когда мне едва не ткнули в лицо ломоть хлеба.
        - Эй, паныч, отцепись ты уже от своих штанов… - проворчал Пешта. - Не бойся, не убегут. На… Не верю я, что из тебя прибыток будет, но если Ворон чего решил, лучше не перечить. Так ты, говоришь, раньше Полупуда не знал?
        Ох, не люблю я таких задушевных бесед. Сразу вспомнилось классическое «Болтун - находка для шпиона». Один из плакатов, украшающих нашу военную кафедру. И поскольку другого выхода спрыгнуть с темы у меня не имелось, я торопливо прикрылся другой поговоркой: «Когда я ем, я глух и нем». Выхватил у Пешты из рук хлеб и жадно вгрызся в краюху. А чтоб на грубость не нарваться, интенсивно закивал при этом. Мол, все верно. Не знал, не видел, не слышал… И. вообще, что это?
        - Не торопись, а то подавишься, - проворчал разбойник. - А Ворон скажет, что я нарочно удавил.
        Демонстрируя голод, я и в самом деле перестарался и чувствовал, что откусил явно больше, чем стоило, и этот кусок мне поперек горла встанет. Но не выплевывать же. Во-первых - это оскорбление. Можно и по морде схлопотать. Сапогом. Во-вторых - кто знает, когда следующая кормежка будет? Так что едой лучше не разбрасываться. А вот время потянуть можно. Да и запасец небольшой заиметь не помешает.
        Делая вид, что запихал в рот всю краюху, остатки хлеба невзначай уронил в шаровары.
        Отличный вид одежды, к слову. Не штаны, а чехол автомобильный. Туда не только кусок хлеба - еще одного такого, как я, запросто засунуть можно, и тесно не будет. А главное, не потеряешь - внизу, на лодыжках такие же завязки, как на поясе. Чтобы штанины в сапоги проще влезали. В результате имеешь две почти что безразмерные торбы. Как ходить с дополнительным грузом? Это уже другой вопрос. Просто надо знать меру…
        Ну, а мне кусок хлеба, провалившийся аж до щиколотки, сейчас уж точно помехой не станет.
        Пешта еще стоял над душой, дожидаясь, пока я смогу говорить, но судьба в очередной раз распорядилась иначе.
        - Татарчук! Сучий потрох! Ты где запропастился?! Костер скорее потухнет, чем твоя милость дрова принесет! - крикнул кто-то громко от дальнего, «кашеварского» костра.
        Татарчук, если и услышал, промолчал.
        - Эй, хлопцы! - не так уверенно крикнули во второй раз. - Татарчука никто не видел? - И не дожидаясь ответа, кашевар заорал во весь голос: - Татарчук!!!
        Тишина.
        - Что случилось, Панас? Чего орешь как резаный? - отозвался Ворон.
        - Так это… атаман… Татарчук пропал. Кажись…
        - Что значит «кажись»?
        - Так это… за дровами пошел… и нет.
        - Давно? Может, по нужде присел?
        - Так это… - поскреб затылок кашевар. - Я тоже так думал. Поэтому и не окликал. Но саламаха уже почти уварилась. Огонь догорает. А его все нет…
        Ворон приложил ладони к губам и крикнул так, что аж в ушах заложило:
        - Татарчук! Это Ворон! Отзовись! Не то битый будешь! Я не шучу! Ты меня знаешь…
        Лично я не рискнул бы после такого предупреждения и дальше в прятки играть. Ясно было - атаман зол, как сто чертей. Порвет провинившегося, как Тузик грелку. Но пропавший разбойник по-прежнему не отзывался.
        Ворон крикнул еще раз, но уже без энтузиазма. Скорее, для порядка. Подождал немного и хмуро распорядился:
        - Всем быть начеку. Не зевать. Смотреть и слушать. Не нравится мне это. Типун - возьми пару хлопцев, паныча и полезайте на байдак. На всякий случай. Мушкеты держите наготове. Пешта, Убейволк, Лютый - пойдете со мной. Посмотрим, куда этот лайдак запропастился. Не похоже на шутку. Не совсем уж он безумен, чтобы такое учудить. Но если… Своей рукой дюжину буков отвешу. Неделю на животе спать будет… если выживет…
        Конец книги первой
        notes
        Сноски
        1
        Все дороги ведут на Сечь (лат.).
        2
        Тип шлема.
        3
        Кто здесь? (тат.)
        4
        Атаман, предводитель (тат.).
        5
        Разбойник (тат.).
        6
        Плен (тат.).
        7
        Порода лошадей.
        8
        Переметные сумы (тат.).
        9
        Куль (укр.).
        10
        Отряд (тат.).
        11
        Ученый, уважительное обращение (тур.).
        12
        Золотая монета Османской империи.
        13
        Помощник капитана (тур.).
        14
        Злые духи (тат.).
        15
        Игра, прародительница поло (тат.).
        16
        Ласточка (тат.).
        17
        2-я сура Корана.
        18
        Тивильжан и Перун - во времена Запорожской Сечи острова на Днепре между порогами Будило и Лишний.
        19
        Царьград, Стамбул и Константинополь - разные названия одного и того же города.
        20
        Герой пьесы Фонвизина «Недоросль».
        21
        Наставник (тат.).
        22
        Излишек вреден (пол.).
        23
        Старая русская или старорусская 1 миля = 7 вёрст = 7467,6 м.
        24
        От «буць» - «беглец».
        25
        Доковыляют (укр.).
        26
        Рукоять.
        27
        Точнее - замесил землю на слюне и эту «мазь» на веки положил.
        28
        Спудей - название в Украине в XVI -XVIII веках учеников братских школ, коллегий, средних и низших классов Киево-Могилянской академии.
        29
        Беглецам.
        30
        Тип мушкета.
        31
        Козел (укр.).
        32
        Лихорадка.
        33
        Плетень вокруг дома, промежуток между которым и стенами закладывается листьями или соломой для утепления дома на зиму.
        34
        Гаковницы - европейские крепостные дульнозарядные ружья XV -XVI веков, с крюками («гаками») под стволами, которые зацеплялись за крепостную стену с целью уменьшения отдачи при выстреле. В России использовался термин «затинная пищаль», то есть предназначенная для стрельбы «из-за тына» (частокола).
        35
        Бурдюк - кожаный мешок из цельной шкуры животного, предназначен для хранения вина, кумыса и других жидкостей.
        36
        Странствия (укр.).
        37
        По обычаю Сечи Запорожской, курени состояли только из «товарищей», то есть холостых казаков, имеющих право жить в Сечи, тогда как женатые жили по паланкам и считались в «подданстве».
        38
        У судьбы нет прямых дорог (лат.).
        39
        Бис-(4-диэтиламино) трифенилангидрокарбинола оксалат.
        40
        Натриевая соль ((2,3-дигидро-1,5-диметил-3-оксо-2-фенил-1Н-пиразол-4-ил) метиламино) метансульфоновой кислоты.
        41
        Автор в курсе, что стихи написал поэт-романтик Михаил Петренко, но герой этого не знает.
        42
        Курган.
        43
        Вообще-то, bas?bozuk - название иррегулярных военных отрядов в Османской империи. В дословном переводе означает «больной на голову». Употреблялось и в этом смысле.
        44
        Деревня (тат.).
        45
        Вымершая русская порода крупных псов-медвежатников.
        46
        Согласно церковному Преданию, крест Спасителя состоял из кипариса, певга и кедра.
        47
        Правь, Явь и Навь - в язычестве «три стороны бытия» «Небеса, Земля и Подземный мир» - соответственно.
        48
        1623 год от Р. Х.
        49
        Подвид диких лошадей.
        50
        70 верст.
        51
        Деревенька (тат.).
        52
        Джура - оруженосец, помощник у казацкой старшины. Обычно джурами были молодые ребята. Вместе с казаками ходили в походы, участвовали в боях. «Джура» иранское слово, означающее товарищ, в украинский попало как заимствование из татарского.
        53
        Кожаная обувь без голенищ (диал.).
        54
        Огонь (слав.).
        55
        Поджигатель (укр.).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к