РОМАН ГЛУШКОВ ДЕМОН ВЕТРА
        Суровы и беспощадны законы Святой Европы, где уже несколько веков после глобального катаклизма, сокрушившего современную цивилизацию, властвуют всемогущие Пророки при поддержке Ордена Инквизиции. Для Божественных Судей - инквизиторов - не существует неприкасаемых. Однако им бросает вызов Демон ветра - неуловимый воин Сото Мара. Для него также не существует неприкасаемых, поскольку единственные законы, какие он соблюдает, - это законы воинской чести своих предков.
        
        ПРОЛОГ
        
        Он так быстр, что даже ветер не поспевает за ним.
        Он так стремителен, что промелькнет, и даже молния не успеет блеснуть.
        Такуан Сохо «Хроники меча тайа»
        
        - Что дрожишь? - поинтересовался у подчиненного Гильермо, заметив, что тот перестал наблюдать за округой и, повесив арбалет на плечо, в задумчивости прислонился к стене. - Нахохлился, прямо как ворона под дождем.
        - Ветрено сегодня, - зябко поежился Драгомир, кутаясь в плащ. - Знобит. Продуло, наверное.
        Драгомир отвечал с неохотой, поскольку знал: если зубоскал Гильермо завел с ним беседу, то только с целью прогнать собственную дремоту, а для Гильермо лучшим средством от дремоты было найти подходящую жертву для насмешек и отвести на ней свою переполненную capказма душу. И не важно, что, кроме них, на этом участке стены оборонительного периметра больше никого не было, - Гильермо мог изгаляться над своими жертвами без свидетелей. Драгомир подозревал, что даже одиночество не мешает Гильермо зубоскалить, правда смеяться над собственной тенью ему скорее всего не особо нравилось - тень не обижалась.
        А Драгомир обижался, причем обижался сильнее других Добровольцев Креста, что служили в гарнизоне Сарагосского епископа. Объяснялось это просто: Драгомир - вспыльчивый серб, переведенный в Сарагосу из Ватикана за многочисленные дисциплинарные нарушения, - еще не успел привыкнуть к бесцеремонности нового командира и поэтому реагировал на его нападки столь болезненно, в то время как остальные его новые сослуживцы уже давно игнорировали докучливого задиру. Гильермо же знал, что заступаться за чужака-серба никто не станет, и потешался над ним при каждом удобном случае.
        И сегодняшний случай становиться исключением не собирался.
        - Ну-ну, заливай больше: «знобит, продуло»! - расхохотался Гильермо так, что Драгомир начал опасаться, как бы он не разбудил весь епископат, в том числе и строгого Сарагосского епископа. - Мне давно рассказывали, что сербы трусливы, а сейчас я в этом лишний раз убеждаюсь! Глядите-ка: ветром его продуло! Нет бы взять да честно признаться, что боишься, так ведь даже на это духу не хватает! Разве не видел я в своей жизни, как люди боятся? Видел, и не раз!
        - Отстань, - буркнул Драгомир, которого и впрямь знобило от легкой хандры (все еще сказывалась перемена климата), но убеждать в этом Гильермо у него отсутствовало всякое желание. Было лишь одно желание - заехать дешевому хохмачу по зубам. Однако такой справедливый, по мнению Драгомира, но в действительности опрометчивый поступок мог вылиться для него в месяц карцера: не только бить старшего караула, а даже перечить ему запрещал устав.
        «Может быть, потом, - лениво подумал серб, потерев костяшки. - Если будет настроение...»
        Гильермо, разумеется, просьбе Драгомира не внял. С тем же успехом «отстань» можно было сказать голодной акуле.
        - Уж кому-кому, но тебе, юноша, меня точно не провести! - продолжал Гильермо в своей обычной унижающей манере. - Да от тебя за километр страхом воняет! Перетрусил, аж поджилки трясутся!
        - Пусть лучше страхом воняет, чем той тухлятиной, что от тебя несет! - огрызнулся Драгомир, который из юношеского возраста давно вырос и вообще был ненамного младше самого Гильермо. - И кого я, по-твоему, испугался? Не тебя ли случайно?
        И презрительно сплюнул, не в сторону старшего караула, конечно, но так, чтобы он догадался: этот плевок не случаен и предназначается ему.
        - Меня ты, сербская морда, не боишься потому, что я тебя еще не наказывал, но учти, этот день не за горами, - пообещал Гильермо, после чего вдруг притих и полушепотом проговорил: - Я знаю, кого ты боишься. Ты боишься демона Ветра!
        - Кого-кого? - недопонял Драгомир. Как следует расслышать Гильермо ему помешал шелест листвы. - Я боюсь ветра?
        - Не ветра, кретин, а демона Ветра! - раздраженно, однако все так же не повышая голоса, ответил старший караула. Похоже, что боялся здесь все-таки он, а не Драгомир. - Не придуривайся; хочешь сказать, что за месяц, который ты у меня служишь, ни разу не слышал о демоне Ветра?
        - За месяц в Сарагосе я только и слышу твое лошадиное ржание! - не преминул взять небольшой реванш Драгомир. - И вы еще смеете называть сербов трусами! А сами-то лучше? В штаны накладываете, как только ветер сильнее подует! Демоны, видите ли, у них по ветру носятся! Единственные демоны, в которых я верю, поскольку видел их собственными глазами, - это те, которых русские укротили: огромные стальные твари с крыльями, ревущие в полете так, что земля содрогается...
        - Заткнись! - взвизгнул вскипевший от такой беспардонности Гильермо, после чего осекся и начал испуганно озираться по сторонам. - Заткнись, безбожник! - продолжил он уже на полтона тише. - У русских не демоны, а машины - это у нас в Сарагосе даже дети знают! А демон Ветра действительно существует!
        - Ты его видел? - скептически хмыкнул Драгомир.
        - Его никто не видел! Я имею в виду: никто из живых! Все, кому не посчастливилось с ним столкнуться, погибли! Демон разодрал их когтями, как ястреб цыплят!
        - Люди кровожаднее всяких демонов, - заметил серб. - Некоторым что свинью выпотрошить, что человека. Говорят, их кровожадность - врожденная болезнь, что-то с головой не в порядке.
        - Похоже, ты и впрямь ничего не знаешь, иначе не спорил бы как упрямый протестант, - проворчал старший караула, первый раз в присутствии Драгомира признавшийся, что ошибался. Факт был из ряда вон выходящий, и серб счел это собственной победой. Пусть маленькой, но победой. И потому с присущим победителю великодушием временно забыл о неприязни к Гильермо и попытался вызвать зубоскала на простой человеческий разговор, благо до конца смены было еще долго, а тема для беседы вырисовывалась хоть и «не к ночи будет помянута», однако все равно достаточно интригующая.
        - Почему же ваш потрошитель объявлен демоном? - нарочито дружелюбно полюбопытствовал Драгомир, для удобства слушания даже сняв с головы капюшон плаща. - И почему именно демоном Ветра?
        Гильермо посмотрел на Драгомира, как педагог на глупого ученика, задавшего вопрос «почемулюди не летают?», но до разъяснений милостиво снизошел:
        - А разве обычный человек способен становиться невидимым и проходить сквозь стены? Демон Ветра делает это шутя. А почему именно «Ветра»? Да потому, что появляется он лишь тогда, когда непогода и ветер. Не было еще случая, чтобы он появился при безветрии и безоблачном небе.
        - И что, ваш демон Ветра летает при каждой непогоде?
        - Не знаю, как в других епархиях, - признался Гильермо, кажется, уже забывший, что пришел сюда с целью позубоскалить, а не заниматься просветительством, - а в Испании его видели уже не однажды. Последний раз - месяц назад, аккурат перед твоим приездом. Только не говори, что ты и об убийстве главного казначея епархии Марко ди Гарсиа ничего не слышал.
        - А, это тот, чью отрезанную голову до сих пор не нашли, - припомнил Драгомир. О жестоком убийстве одного из богатейших граждан Мадридской епархии он был наслышан сполна. - И с каких пор его убийство стали приписывать демону Ветра? До меня доходили слухи, что это сделал кто-то из слуг казначея.
        - Мой старший брат служит Защитником Веры в Мадриде! - с гордостью заявил Гильермо, тем самым как бы пресекая любые сомнения серба в правдивости своих слов. - Так вот, брат сказал, что версия о причастности слуг отпала сразу, как только были расследованы все детали этого дела...
        - Чертовски любопытно.
        - Не перебивай, невоспитанный серб!.. Так вот, врагов у Марко ди Гарсиа имелось много, и охрана у него, само собой, была натаскана не хуже охотничьих псов. А в последнее время он явно опасался за свою жизнь сильнее обычного, поэтому несколько бойцов охраны дежурили даже у него в спальне.
        - Ему угрожали?
        - Этого так и не выяснили, но незадолго до своей гибели казначей стал шарахаться от каждой тени: значит, все же что-то предчувствовал... Дом у него гораздо неприступнее, чем этот... - Гильермо обвел рукой вверенную ему под охрану резиденцию Сарагосского епископа, - поэтому сначала и решили, что проникнуть туда извне никто не мог в принципе. Но по выяснении обстоятельств пришли к выводу: убийство совершил чужак.
        - Демон Ветра! - не сдержавшись, усмехнулся Драгомир.
        - Слушай, будешь перебивать - оставлю на вторую вахту! - пригрозил Гильермо.
        - Извини, больше не буду, - ответил Драгомир. Извиняться перед Гильермо абсолютно не хотелось, но, во-первых, этот мерзавец мог и впрямь организовать Драгомиру бессрочное патрулирование на продуваемой холодным ветром стене, а во-вторых, очень уж хотелось дослушать историю до конца.
        - Мерзнешь тут вместе с ними за компанию, и никакой благодарности, - буркнул Гильермо, немного посопел в обиде, но к рассказу все-таки вернулся. - ... В общем, на чужака указывало всего одно доказательство, зато бесспорное: не было среди слуг ди Гарсиа такого, который мог бы хладнокровно разделаться одновременно с тремя охранниками и самим Марко, причем разделаться так, что из его спальни не раздалось ни звука! Ты только представь своей тупой башкой: убить четверых вооруженных людей за считаные секунды не то что без автомата или дробовика, а даже без обычного пистолета!
        Драгомир промолчал, но мысленно с Гильермо согласился: действительно, в голове подобное не укладывалось.
        - ... Словно сама Смерть по спальне казначея косой прошлась, - продолжал старший караула. - Четыре истерзанных чем-то острым тела, а у ди Гарсиа и вовсе голова отрезана. Но это еще не все. - Гильермо драматично понизил голос, готовясь сообщить самую сногсшибательную, на его взгляд, новость. - По оставленному на полу кровавому следу удалось выяснить, что голову Марко унесли на крышу, откуда она в свою очередь также исчезла! След оборвался с концом. Будто тот, кто нес голову, просто взял да улетел. И кто, по-твоему, кроме крылатого демона, мог такое сотворить?
        - Следует понимать, что в ту ночь на дворе стояли непогода и ветер? - попросил уточнения Драгомир, которому рассказанная история все равно показалась больше чем наполовину придуманной небылицей, даже несмотря на клятвенные уверения рассказчика в ее правдивости.
        - Ветер в ночь убийства ди Гарсиа завывал будь здоров! - подтвердил тот. - Я тоже помню ту ночь: в Сарагосе тогда с церкви Санта-Марии Магдалены крест сорвало. Чуешь, что к чему: демон Ветра резвился, не иначе! И в предыдущих случаях все происходило примерно тем же образом: никакие стены, никакая охрана не помогала; ночью лишь вой ветра, а поутру изувеченные тела да кровь повсюду.
        - Этот демон, он что - убивает одних богачей, а крестьянами и искателями брезгует? - поинтересовался Драгомир. Подобная странность демона Ветра показалась ему любопытной.
        - Ты груб и неотесан, как любой серб! - фыркнул Гильермо. - Если бы ты хоть немного напряг свои жалкие мозги, то догадался бы, что ближайшие слуги Дьявола никогда не будут питаться кровью черни! Кровь благородных сеньоров - вот их насущная пища! Души благородных сеньоров - вот то, за чем они охотятся! А кровью и душами черни прельщаются в основном вампиры да ведьмы, которых - хвала Инквизиционному Корпусу! - последнее время стало гораздо меньше.
        - Ну хорошо, пусть это сделал демон Ветра, - согласился Драгомир, давно уяснивший своими «жалкими мозгами», что спорить с упрямым и злопамятным Гильермо будет себе дороже. - А тебе никогда не приходила мысль о том, что демон не мог появиться здесь сам по себе?
        - Ты хочешь сказать, что кто-то из смертных способен регулярно вызывать из Ада это чудовище и мало того - заставлять его подчиняться? - переспросил Гильермо. Драгомир кивнул. - Это каким же специалистом по черной магии надо для этого быть!.. Нет, серб, ты, как всегда, не прав. Всех крупных колдунов давно рассекретили и предали Очищению, а оставшимся на свободе их подмастерьям-недоучкам такое серьезное дело точно не по зубам. Ты опять говоришь свои обычные глупости!
        - Ну, не знаю... - пожал плечами Драгомир. - Может быть, кто-то из еще не пойманных гениев магии продолжает бегать по округе от инквизиторов. Всегда можно вычислить, кому была выгодна та или иная смерть, и схватить этого человека. Понятное дело, что среди ваших благородных донов это сделать достаточно сложно. Они веками грызутся между собой, и найти в Испании двух друзей среди представителей высших сословий просто нереально. И все же, чем сразу пасовать перед всемогущим демоном Ветра, следовало бы для начала поискать заинтересованного в его появлении человека.
        - Экий ты, я гляжу, самоуверенный! - как и ожидалось, все, казалось бы, разумные доводы Драгомира были восприняты Гильермо в штыки. - Неужели думаешь, что среди Защитников Веры и магистров Ордена Инквизиции никто этим вопросом не задавался? А там служат люди не чета нам с тобой... тебе - в особенности. Так что, если бы к появлению демона был причастен смертный, его бы давно схватили. Однако демон продолжает свои кровавые пиршества до сих пор.
        «Сказочник! - подумал Драгомир о Гильермо. - Небось наврал с три короба, а казначея и прочих на самом деле прикончили наследнички и не признаются. Сколько слышал на своем веку о загадочных убийствах всяких толстосумов, все случились из-за денег или наследства. И никуда жирным ублюдкам от этого не деться - чем больше имеешь, тем больше желающих это у тебя отнять».
        А вслух добавил:
        - Ерунда, выловят вашего демона Ветра не сегодня, так завтра. Охотники Инквизиционного Корпуса и не таких чертей-невидимок на свет божий за рога извлекали.
        - Как же, надейся: «выловят», - мрачно усмехнулся Гильермо. - Разве можно поймать ветер?..
        
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ЧЕЛОВЕК ИЗ ДАЛЕКОЙ ЗЕМЛИ
        
        Одного из молодых господ как-то наставляли, что «сейчас» - это и есть «то самое время», а «то самое время» - это и есть «сейчас». Человек ничего не стоит, если он не понимает, что «сейчас» и «то самое время» - это одно и то же... Если же человеку удается свести «сейчас» и «то самое время» воедино, он - настоящий слуга...
        О достоинствах людей прошлого можно судить по тому, как поступают их потомки.
        Ямамото Цунэтомо. «Хагакурэ»
        
        Сото Мара просыпался рано, задолго до того, как в асьенде дона Диего ди Алмейдо начинала кипеть жизнь. Повара и дворники - слуги, что обычно приступали к своим обязанностям раньше других, - еще видели предрассветные сны, когда приземистый байк Сото уже урчал мотором перед воротами асьенды, а стражник с недовольным лицом отпирал многочисленные засовы. Привратникам, да и прочим tiradores mercenaries1 из охраны дона ди Алмейдо такие ранние поездки их старшего тирадора казались странными, однако спрашивать о целях этих поездок у Мара они не пытались - все равно не ответит.
        Поговаривали, что немногословный наемник ездит на свидания с дочерью пастора ближайшей деревеньки. Но даже те, кто выдвигал подобные версии, не могли объяснить, почему Сото отправляется в путь перед рассветом и возвращается аккурат к завтраку слуг - отрезок суток для романтических встреч, мягко говоря, не самый подходящий. Тирадоры, служившие у дона ди Алмейдо с давних пор, утверждали, что Мара совершает свой ежеутренний мотомоцион уже много лет и лишь дождливая погода заставляет его отступать от подобной традиции. Вряд ли какая из местных сеньорит, а тем паче дочь пастора, сумела бы придерживаться столь жесткого графика свиданий такое продолжительное время.
        Между тем никакого секрета в поездках Сото Мара не было, и уезжал он от асьенды ди Алмейдо совсем недалеко (сеньор просто не одобрил бы большой расход горючего на личные нужды слуг, хотя и относился к своему старшему тирадору с благосклонностью). Сото выезжал на проходившую мимо асьенды дорогу, двигался по ней чуть больше километра, а затем сворачивал на узкую тропку, которую за все эти годы сам и прокатал. Тропка, пропетляв по заросшему дикими лимонными деревьями склону, выводила мотоциклиста на берег Эбро - самой крупной из рек Мадридской епархии, что текли на восток.
        Мимо облюбованного Мара местечка редко кто хаживал даже днем - что интересного может быть на каменистой береговой полоске, к которой следовало продираться через заросли лимонных деревьев и шафрана? А в утренние часы здесь и вовсе царила полная безмятежность, нарушаемая лишь плеском речных волн да ленивым шелестом листьев. Окружающая обстановка идеально подходила для ценителя уединения, каким являлся старший тирадор дона ди Алмейдо Сото Мара, в церковной метрике которого, однако, значилось совершенно другое имя: Луис Морильо...
        Когда Сото обычно прибывал на берег, предрассветные сумерки только-только начинали рассеиваться, а ранние птицы заводили свои песни. Время это выбиралось Мара не случайно. Он появлялся здесь затем, чтобы насладиться единственным природным явлением, которое потрясало его до глубины души с раннего детства - именно тогда Сото впервые сумел оценить величие этого явления и с тех пор не мог прожить и недели, чтобы не увидеть его снова.
        Сото восхищался восходом солнца. Восхищался изо дня в день, из года в год. Он приезжал именно сюда, где небесное светило появлялось не из-за гор, уже ослепительно-яркое, - а медленно и величаво, подобно омывающему тело в речных водах божеству, выплывало на небосклон прямиком из Эбро. Мутный Эбро единственный раз за весь день озарялся пурпурными бликами и обретал жизнерадостный вид, словно он вместе с Сото восторгался восходом, чтобы затем вернуться к обыденной жизни и продолжать угрюмо катить волны к Среди - земному морю.
        Воистину прав был древний поэт, предок Сото Мара, когда писал об этих мгновениях:
        
        Когда белые облака собираются вместе,
        Утренняя краса уже поблекла.
        
        На своем веку тирадор успел повидать немало картин (кстати, сеньор ди Алмейдо обожал живопись и держал у себя небольшую картинную галерею) и послушать различную музыку - от искрометного фламенко до унылых песнопений скандинавов, - но ни одно творение человеческой фантазии не смогло потрясти его так, как потрясало природное великолепие обыкновенного восхода. Бесспорно, Сото много раз наблюдал и закат, но в уходящем за горизонт гаснущем солнце было что-то траурное, а траура Мара насмотрелся и в жизни. Светлую же радость, которая наполняла его при любовании восходом, он ощущал лишь здесь, на каменистом берегу Эбро, и нигде больше. Именно ради этих мгновений Сото вставал в несусветную рань, и именно они регулярно наполняли его удивительно мощным зарядом внутренней энергии, способной вернуть к жизни даже мертвеца. И если любовь, голод, гнев, усталость и прочие человеческие чувства Сото мог описать простыми словами, то это чувство было необъяснимо даже ему самому, как порой бывают необъяснимы сновидения. Ибо как внятно растолковать кому-то другому, что творится лишь в бездонной глубине твоего сознания?
        Сото пытался разобраться в причинах своего неудержимого стремления видеть то, на чем окружающие его люди не заостряли ни малейшего внимания. Наемник чувствовал, что истинная разгадка его страсти не так уж и сложна, поскольку наверняка лежит где-то на поверхности, однако по каким признакам выделить ее из множества прочих разгадок, он понятия не имел. Поэтому довольно длительный период - все детство и первую половину юности - Сото (вернее, тогда еще не Сото Мара, а Луис Морильо) просто глядел на восход солнца, ни о чем не задумывался и с детской беззаботностью ликовал над тем, что видел, ни на йоту не вникая в суть этого ликования.
        Юность давно миновала, и сегодня Сото утолял свою страсть с каменным выражением лица, без тени улыбки. Где-то на дне его души продолжал трепетать ребяческий восторг, но прорваться сквозь вселенскую невозмутимость, что обуревала Мара при созерцании восхода, восторгу было не дано так же, как не дано лишенной крыльев птице подняться в воздух.
        Не дано уже никогда.
        Луис Морильо вырос в церковном приюте вместе с сотней подобных ему сирот. О своих родителях он знал немногое: они являлись членами какой-то незаконной секты, угодили в руки Божественных Судей - Экзекуторов и были преданы Очищению Огнем, тем самым перепоручив заботу о годовалом Луисе приютским наставникам. Не такая уж удивительная судьба для жителя Святой Европы, если задуматься.
        Детство Луиса нельзя было назвать счастливым и по другой причине. Казалось бы, мальчуган был довольно смышлен и неплохо развит физически, однако сверстники очень быстро дали ему понять, что он не такой, как все, и потому принимать равноправное участие в общих играх не может. И если даже кто-то из сверстников был бы не прочь дружить с Луисом, не делал он этого из элементарного соображения - дабы самому не стать таким же изгоем.
        Так уж заложено в детской природе, а тем более в природе детей, растущих в приютах: кто выделяется из остальных, не важно чем - избыточным весом, дефектом внешности или речи, хилостью тела, слабовольным характером, - тот всегда служит объектом насмешек и издевательств. И маленький Луис Морильо исключением из правил не был, хотя ожирением не страдал, не заикался, от драк не бегал и никаких ярко выраженных уродств не имел.
        Точнее, это Луис считал, что не имел уродств. К несчастью, мнение Луиса по этому поводу не учитывалось не только сверстниками, но и воспитателями, убежденными в том, будто необычная внешность мальчугана - не что иное, как неизбежное отмщение Господа за тяжкие грехи его родителей. Действительно, лицо Луиса настолько сильно выделялось на фоне лиц прочих воспитанников, что его донельзя широкие скулы, маленький приплюснутый нос и в особенности чрезмерно узкий разрез глаз считать нормальными не желал никто. А когда вдобавок к этому мальчик злобным волчонком исподлобья глядел на окружающих...
        - Дьявольские глаза! Дьявольский ребенок! - так отзывался о Луисе настоятель приюта, при этом всякий раз осеняя себя крестным знамением.
        Нелегкая судьба: родиться в стране, где властвует Глас Господень, он же Великий Пророк, и свирепствует Инквизиция, быть сыном родителей-отступников и благодаря необычной, а для многих отталкивающей, внешности прослыть в церковном приюте «дьяволенком»... Понятное дело, что одиночество Луису было предопределено еще в детстве.
        На «дьяволенка» Луис не обижался, но крайне унизительное, на его взгляд, прозвище «узкоглазый» задевало его и заставляло остервенело кидаться на обидчиков с кулаками. Такие всплески ярости демонстрировали очень странную черту характера немногословного мальчика, способного буквально за долю секунды выйти из себя и столь же стремительно вернуться к прежнему спокойному состоянию.
        Благодаря этой неестественной для ребенка взрывной и быстро затухающей агрессии, помимо «дьяволенка» и «узкоглазого», к десяти годам Луис обзавелся третьим прозвищем - «бешеный». Мальчик даже не знал, обижаться на него или нет, поскольку, когда тебя дразнят «бешеным», а ты тут же впадаешь в бешенство, этим ты невольно подтверждаешь правоту обидчика. И Луис принял на этот счет соломоново решение: обижался на «бешеного» лишь тогда, когда его действительно хотели оскорбить; в противном случае он просто не откликался.
        Несмотря на достойную взрослого драчуна ярость, редко когда «дьяволенок» выходил из драк победителем, пусть и был он при этом крепким и подвижным ребенком. Луиса били нещадно, обычно группой и до тех пор, пока не вмешивался кто-либо из воспитателей. После таких стычек мальчик уединялся в укромном уголке на чердаке и предавался горестным размышлениям. Думал он о том, что раз в этом мире все устроено по божьей справедливости (так из года в год учили Луиса его наставники), то, видимо, он - Луис - и впрямь расплачивается за родительские грехи, поскольку обидчики его за свои поступки не расплачивались никогда, ну разве что воспитатель накричит на них, и только. И если сверстники частенько отождествляли себя в играх с добрыми и сильными сказочными героями, то, глядя на них, Луис невольно относил себя к героям отрицательным, на которых в конце концов и обрушивается заслуженная кара.
        Именно тогда, скрываясь в одно прекрасное утро на чердаке от обидчиков, Луис открыл для себя всю красоту восходящего солнца.
        Солнце поднималось из-за гор, и казалось Луису, что оно единственное в мире, кто улыбается ему - бешеному узкоглазому «дьяволенку». Улыбается искренне и по-доброму, как улыбаются своим детям любящие матери и как никто из людей еще никогда не улыбался мальчугану. С той поры он полюбил солнце и старался встречать рассвет каждое утро, если, конечно, на дворе не стояла пасмурная погода. Маленький Луис видел в солнце живое существо, что появлялось на Земле из высшего мира. Оно было намного реальнее и добрее того Бога, о котором талдычили наставники и который так жестоко спрашивал с мальчика за ошибки его родителей...
        Пребывая в умиротворенном настроении, какое он всегда испытывал после утренних прогулок, Сото Мара загнал байк в гараж и направился к своему флигелю. Там он проживал с того дня, как сеньор ди Алмейдо назначил его старшим тирадором. Прочие наемники, охранявшие асьенду и сопровождающие дона в его поездках - лично отобранные Сото из лучших своих подчиненных, - жили на казарменных условиях в полуподвальном помещении под главным зданием.
        Путь к флигелю, что стоял на холме у самой оборонительной стены, пролегал под сенью платановой аллеи. Сото всегда старался ходить здесь неторопливо - ему нравилось это место. Ветви платанов сходились над головой, и Мара чудилось, что он идет не по аллее, а по живому коридору с движущимися в такт порывам ветра стенами. Сплетенные кроны деревьев создавали причудливые арки, какие не воспроизводил в камне еще ни один архитектор.
        Однако сегодня маленькая пешая прогулка перед завтраком не получилась. Едва ступив под тень платанов, Сото тут же припустил по аллее бегом, поскольку обнаружил, что оставленный им перед поездкой к реке привычный порядок вещей нарушен - дверь в его флигель была распахнута настежь. И хоть Сото никогда не запирал ее - ценных вещей он не имел и воровать у него было абсолютно нечего, - дверь не могла открыться от обычного сквозняка, поскольку имела пружинную защелку.
        Стараясь держаться в тени и не скрипеть половицами, Сото беззвучно переступил порог флигеля и сразу понял, что нечистые на руку слуги сеньора (к сожалению, попадались и такие) тут ни при чем.
        - Прошу прощения, сеньор, за долгое отсутствие. Меня не известили о вашем приходе, - проговорил Сото, отпуская учтивый полупоклон. - Простите, что заставил вас ждать.
        Дон Диего - а именно он пришел во флигель во время отлучки Сото - вздрогнул и уронил на пол книгу, которую в это время листал.
        - Напугал! - обернувшись, укоризненно покачал головой дон и собрался поднять оброненную книгу, но тирадор опередил его. Не успел еще хозяин асьенды сделать и шага, как Мара уже протягивал ему книгу.
        - Простите, что напугал... - начал было Сото снова извиняться, однако дон ди Алмейдо перебил его:
        - Прекрати, Сото. Это я должен просить у тебя прощение за незаконное вторжение.
        - Ну что вы, сеньор, - смутился Мара. - Как можно! Вы же знаете: мой дом - ваш дом.
        Дон Диего усмехнулся и кряхтя опустился на заскрипевший под ним стул. Книгу он положил на колени, открыв ее, очевидно, на той странице, где прервал чтение. Вслед за сеньором присел на краешек кровати и Сото - негоже почтительному слуге разговаривать с сидящим господином стоя; так диктовал кодекс чести предков Мара; предков, представителей той нации, которой Сото принадлежал в действительности, а не той, среди которой ему суждено было родиться и жить...
        Мара молчал, поскольку сеньор тоже молчал. В данной ситуации воспитанному слуге не пристало задавать вопросы господину. Дон ди Алмейдо соблаговолит обратиться к старшему тирадору тогда, когда сам сочтет нужным.
        Прежде чем завести разговор, дон счел нужным немного поиспытывать терпение слуги: несколько минут он в молчании перелистывал страницы книги. (Сказать по правде, дон Диего в жизни не смог бы изобрести воистину суровое испытание для выдержки Сото Мара, как не сумел бы он вплавь пересечь море. Наверняка ди Алмейдо догадывался об этом.)
        - Занятные вещи ты читаешь, - заметил сеньор, зевая. В отличие от Сото, он проснулся совсем недавно. - Я не силен в английском и потому почти ничего не понял. Скажи: вот эти люди - кто они?
        И, развернув книгу, дон ди Алмейдо указал на иллюстрацию в ней. Картинка представляла собой черно-белую фотографию, довольно качественную, поскольку сделал ее неизвестный фотограф Древних (в Святой Европе фотография только-только начинала возрождаться; ученые дьяконы лишь недавно раскрыли секрет фотоэмульсии на основе солей серебра).
        На фотографии были запечатлены люди с белыми повязками на голове, построенные в шеренгу на фоне небольших крылатых конструкций с пропеллерами. Не нужно было обладать острым зрением, чтобы определить: люди эти чертами лица, а особенно узким разрезом глаз, очень похожи на Сото Мара. Не будь книга выпуще - на Древними, дон ди Алмейдо мог бы с полной уверенностью подумать, что на фото изображены не просто ближайшие родственники Сото, а даже его родные братья. Книга была написана на английском языке, которым в Святой Европе пользовались лишь выходцы из Лондонской епархии да дьяконы всевозможных Академий при переводах найденной искателями литературы.
        - Это мои древние предки. Именно этих людей называли камикадзе, что на их языке означало «божественный ветер». Камикадзе садились в начиненные взрывчаткой машины, которые вы видите на заднем плане, поднимались на этих машинах в воздух, а затем направляли их на корабли врага.
        - Как же они спасались? - недоуменно вздернул брови дон Диего. - Прыгали в море?
        - Они не спасались, - покачал головой Мара. - Они взрывались вместе со своими машинами и вражескими кораблями.
        Ответ тирадора вогнал дона в еще большее недоумение.
        - Какие странные у тебя предки, - пробормотал он, почесав макушку. - И как странно они воевали... Да на такую армию солдат не напасешься.
        - Так поступали далеко не все солдаты их армии, сеньор, - уточнил Сото. - Причисление себя к камикадзе являлось показателем высшей доблести. Ими становились лишь лучшие из воинов.
        - Их к этому принуждали?
        - Вовсе нет. Все они - добровольцы, следующие кодексу чести воина. Пожертвовать собой во имя человека или страны, которым служишь, - это главный принцип их воинского кодекса. Пренебречь им - значит навести позор на себя и на весь свой род.
        - Я вижу, в понятиях чести твои предки были сродни моим, - уважительно кивнул дон ди Алмейдо. - Собственная жизнь - ничто. Честь рода, честь господина, честь страны - вот истинная ценность. Это хороший принцип, правильный принцип... Жаль, что сегодня он практически забыт... Твои предки победили в той войне?
        - Нет, сеньор, - потупился Сото, испытывая неловкость. И пусть с тех времен минули века, и неизвестно, существовала ли вообще сегодня страна его предков, Мара все равно не мог говорить без стыда о поражении воинов, чья кровь текла в его жилах. - Их враг был неисчислим и жил за океаном в стране, что была больше страны моих предков во много раз. Враг отказался воевать честно и пошел на подлость. Он использовал разрушительное оружие огромной силы, которым мои предки не владели. Он уничтожил два их мирных города и пообещал уничтожить еще, если те немедленно не сдадутся. Разумеется, они были благородными воинами и не могли подставить под удар вместо себя женщин и детей, поэтому покорились.
        - Какое коварство! - возмутился дон. - Трусы, что не умеют драться, всегда бьют в спину и стреляют из-за утла!.. И что же было дальше?
        - Я доподлинно не знаю, сеньор, - ответил Сото. - Кажется, потом наступил всеобщий мир и враг перестал считаться врагом. Мои предки начали с ним торговать, но солдаты врага все равно топтали их землю и держали свое дьявольское оружие наготове. Скорее всего так продолжалось до Каменного Дождя.
        - И все это ты прочел в своих книгах? - поинтересовался дон Диего, указав на полку тирадора, где лежали десятка два потертых книжных томов различных объемов. Некоторые из книг выглядели настолько истлевшими, что было боязно брать их в руки - того и гляди, рассыплются, как сухие осенние листья.
        - Да, сеньор, - подтвердил Сото. - К сожалению, это все книги о стране и обычаях моих предков, что я смог отыскать. Но даже их я не сумел прочесть все. Треть книг написана языком, которого не знает ни один свято-европеец.
        - Я уже обратил на них внимание, - подтвердил дон. - Странные письмена. Если так вычурно выглядят буквы твоих предков, как же звучал их язык?
        - Однажды в юности я задал похожий вопрос одному ученому человеку, - сказал Мара, - а он в ответ попросил меня произнести вслух по-английски названия городов и имена моих предков, что встречаются в понятных книгах. После того, как я сделал это, ученый человек сказал, что я самостоятельно ответил на поставленный вопрос.
        - Весьма любопытно... - Дон ди Алмейдо уткнулся в книгу и по слогам прочел: - Хоккайдо... Ямамото Цунэтомо... - проклятье, язык сломаешь! - Фудзияма... Токио... Мацуо Басе... Сатоши Накамура... А это имя похоже на твое!
        - Свое имя я тоже взял из этих книг.
        - Вот как? А я-то все годы, что тебя знаю, думал, будто оно русское или скандинавское! Каково же твое истинное имя?.. Впрочем, не отвечай, раз человек меняет себе имя, значит, на то есть веская причина. Мне вполне достаточно того, что тебя зовут Сото Мара... Хотя мне все-таки было бы интересно узнать значение твоего странного имени. Окажи честь, просвети старика... если, конечно, тебе самому известен ответ.
        Сото замешкался. Подобные вопросы ему задавали и раньше, но он на них никогда не отвечал. Тайну происхождения своего имени тирадор предпочитал не открывать никому. Но сегодня его спрашивал не случайный знакомый, а дон Диего ди Алмейдо - человек, от которого у Сото в принципе не должно быть никаких тайн.
        - Я сменил свое прежнее имя на «Сото» еще в юности, - принялся выполнять пожелание сеньора Мара. - Оно схоже со старой испанской фамилией, но я взял его по другой причине. Так звали одного великого древнего воина, большого знатока боевых искусств, написавшего о них книгу. К тому же оно понравилось мне еще и тем, что очень напоминало удар меча, с которым я тогда не расставался. Вслушайтесь, сеньор: «Со...» - словно короткий свист клинка по воздуху, а после «... то» - глухой звук, как при попадании в цель.
        В доказательство своих слов Сото даже воспроизвел характерный замах и стукнул по подушке ребром ладони, что играла роль воображаемого меча.
        - И впрямь есть что-то общее, - согласился дон.
        - ... Второе имя «Мара» я взял гораздо позже, - продолжал Сото, но голос его зазвучал мрачнее. - Значение этого имени мне также известно. Мара - демон, или по-другому - «похититель жизни».
        Дон невесело усмехнулся. Похоже, подобная расшифровка имени тирадора, честно отслужившего ему много лет, явилась для него неожиданностью. «Интересно, что бы сказал наш местный Божественный Судья-Экзекутор, когда вдруг проведал бы, что среди моих слуг затесался демон!» - так можно было трактовать кривую усмешку дона Диего.
        - Не знай я тебя столь хорошо, как знаю, то немало удивился бы, отчего это вдруг человек называет себя именем злого духа, - заметил сеньор. - Но имена твои - как первое, так и второе - подходят тебе как нельзя кстати, да ты и сам это понимаешь. Уж извини за откровенность, но ты действительно страшный человек, Сото. Даже я порой тебя побаиваюсь...
        - Ни вам, ни членам вашей семьи не следует меня бояться, сеньор! - пылко поспешил уверить его Мара, хотя скорее всего дон ди Алмейдо поведал о своем страхе в шутку. Хозяева не боятся верных псов, которые не раз доказывали, что готовы по их команде разорвать глотку любому недругу.
        - И все равно, порой твои поступки меня настораживают, - поморщился дон. - И не только меня, но и многих слуг, в том числе твоих подчиненных. Скажу по секрету, когда ты устроился ко мне на службу, жаловались на тебя едва ли не каждый день. Ответь, зачем ты распорядился перестроить мой тир? Чем тебя не устраивал старый?
        - Я не мог допустить, чтобы пули и стрелы летели в направлении вашего дома, сеньор!
        - Так ведь тир закрыт со всех сторон! - воскликнул дон ди Алмейдо. - Там бетонные стены толщиной в два локтя!
        - Не в этом дело, сеньор, - спокойно возразил Сото. - Даже если бы ваш тир находился на другом конце Сарагосы, пули и стрелы тирадоров не должны лететь в сторону сеньора. Это очень грубое неуважение.
        - Никогда не слышал о такой традиции! - удивился дон. - Но, кажется, понимаю, откуда ты ее сюда привнес. Что ж, похвально. Я весьма тронут... Ну хорошо, пусть так. Тогда объясни еще вот что: почему ты на первых порах позволял себе распускать руки по отношению к подчиненным? Они жаловались мне, что ты можешь ни за что ни про что ударить любого из них.
        - Я не могу спокойно слушать, сеньор, когда за вашей спиной о вас говорят различные гадости. Если человек поступает на службу к сеньору, он не должен о нем даже мыслить плохо. Это...
        - ... опять грубое неуважение, - закончил за него дон. Сото кивнул. - Ну здесь, дружище, ты, пожалуй, перегибаешь палку, Лично мне плевать, что говорят обо мне за моей спиной: шептаться по углам - удел недостойных. Вот если тебя оскорбляют в глаза - тогда совсем другое дело. Грубость в глаза и в присутствии посторонних - такое действительно нельзя прощать. Как считаешь?
        - Даже если сеньор не сочтет подобное за оскорбление, - ответил Сото, - это будет считаться оскорблением тем, кто служит сеньору... - и, немного погодя, добавил: - Смертельным оскорблением!
        - Полностью с тобой согласен. Именно на эту тему я и пришел поговорить, - дон ди Алмейдо понизил голос и посмотрел в полуоткрытую дверь, а затем в окно, будто опасался, что их подслушивают. Сото в отличие от него был полностью уверен, что за стенами флигеля никого нет. Если бы к ним подкрался злоумышленник, Мара учуял бы его легко - ведь не зря же вокруг жилища старшего тирадора был разбросан шуршащий гравий. Ходить по нему неслышно в своих ботинках на тонкой подошве мог лишь Сото и никто иной.
        - Скажи, ты знаешь Марко ди Гарсиа, главного казначея архиепископа Мадридского? - поинтересовался дон ди Алмейдо,
        - Два года назад он сопровождал Его Святейшество, когда тот гостил у вас в асьенде на День Всех Святых, - подтвердил Сото.
        - Да-да, конечно, ты его уже встречал... Невысокий, полный, и глаза как у змеи. Старый придворный интриган!..
        ... С момента, как Сото увидел сеньора у себя во флигеле, он догадался, по какому вопросу тот к нему пожаловал. Если бы проблема была рядовая, дон просто вызвал бы старшего тирадора к себе в дом. И только когда сеньору требовалась помощь в решении проблем подобного рода, он приходил к Мара лично. Можно было подумать, что самый влиятельный человек в Сарагосе (после епископа, конечно) испытывает неловкость, отдавая подчиненному столь деликатный приказ, при том, что делал он это уже не впервые.
        От неловкости дона ди Алмейдо Сото и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Дон беседовал с ним не как хозяин со слугой, а на равных, словно просил о дружеской услуге. Мара, конечно, принимал это обращение за большую честь, однако считал, что сеньору все же не следовало бы так поступать - Сото никогда не стремился выделяться из прочих слуг. Для него было бы куда проще, если бы сеньор отдал приказ по всей форме. Но по всей форме такие специфические приказы обычно не отдавались...
        - ... Позавчера на приеме у епископа этот заносчивый индюк обвинил меня в том, что я недоплачиваю налоги в казну, причем сделал это грубо, в присутствии Его Святости, а также других почтенных сеньоров и сеньор! Мало того, он пообещал лично начать в отношении меня разбирательство! Я подозреваю, что архиепископ Мадридский послал ди Гарсиа в Сарагосу именно с целью поставить меня перед этим недоказанным фактом. Тебе ли не знать, Сото, что многие в нашей епархии хотят всадить мне нож в спину. Подлецы всегда боятся открытой схватки - мы с тобой уже говорили об этом! Марко мог бы предъявить мне свои обвинения как благородный человек - с глазу на глаз, - но он предпочел сделать это публично, в форме оскорбления! В молодости я бы вызвал его на дуэль, но с тех пор, как за дуэли стали вешать, невзирая на положение...
        - Клянусь, я не знал об этом случае, сеньор! - огорченно проговорил Сото. - Мои люди мне не доложили. Я немедленно разберусь, почему они этого не сделали.
        - Твои люди не могли знать об этом, поскольку ждали меня во дворе епископата, - пояснил дон ди Алмейдо. - Я нарочно не поставил их в известность, так как... Хм... В общем, ты понимаешь: о моем позоре нельзя говорить во всеуслышание. Но такое обязательно случится, если начнется разбирательство.
        - Клеветник Марко ди Гарсиа пожалеет о том, что унизил благородного сеньора, - сказал Сото, ничуть не изменившись в лице. - Никаких разбирательств в отношении вас он возбудить не успеет. Он ответит за свои слова так же, как и те, кто хотел оскорбить вас раньше.
        - И это будет справедливо, - подтвердил дон ди Алмейдо. - Я освобождаю тебя от служебных обязанностей до тех пор, пока не разберешься с этим делом. Только не затягивай - клеветник должен быть призван к ответу как можно скорее.
        - Будут какие-нибудь дополнительные пожелания, сеньор?
        - Нет, все как всегда. Я намерен взглянуть ему в глаза и простить его, как простил всех тех, кто уже сполна ответил за свои злодеяния. Ты ведь согласен, что мы должны прощать своих врагов, как учит нас Святое Писание, не так ли?
        - Я согласен с вами во всем, сеньор.
        - Это замечательно, Сото. Ты достоин своих храбрых и благородных предков. Они могли бы гордиться тем, что далекий потомок свято чтит их древний кодекс чести.
        Сото почтительно склонил голову: слышать столь высокую похвалу из уст сеньора ди Алмейдо было для него самым лучшим вознаграждением...
        Луис Морильо сбежал из приюта в четырнадцать лет, поскольку дальше терпеть издевательства над собой он был уже не в силах. Подставлять под удары обидчиков вторую щеку, как учили его на примере общеизвестного мученика, он не желал, ибо категорически отвергал для себя мученическую судьбу. «Зуб за зуб, око за око» прельщало Луиса намного больше, но воплотить сей ветхозаветный постулат на практике без опасения, что враг «воздаст ему всемеро», возможности не представлялось.
        Убивать в те годы Луис еще не умел, хотя порой находился буквально в шаге от этого тягчайшего из грехов. Да если бы и умел, путь из приюта в случае убийства кого-либо из обидчиков был один - тюрьма. Но Луис был уже достаточно взрослым, чтобы догадываться: тюрьма отличается от приюта настолько, насколько ампутация конечности отличается от извлечения занозы.
        Луис вырвался из опостылевших серых стен на давно манившую его свободу и только тут уяснил, что понятия не имеет, как этой свободой пользоваться. Правда, у него хватило ума не ошиваться в окрестностях приюта, на чем ранее погорали другие беглецы, а сразу же скрыться из тех мест подальше. Несложно догадаться, что Луис выбрал единственно приемлемый для подростка в четырнадцати лет путь - на восток; туда, откуда каждый день появлялось жизнерадостное солнце и где, по мнению мальчика, в принципе не могло быть тоскливо и холодно.
        Все, чему так долго учили Луиса наставники, было забыто им в первый же день побега - постоянный голод не очень-то способствует соблюдению заповедей «не лги» и «не укради». Мальчику удалось без денег в кармане пересечь половину Мадридской епархии и добраться до Барселоны - крупнейшего города на восточном побережье Пиренейского полуострова. Для редко покидавшего приютские стены затворника подобное являлось невероятным достижением.
        В Барселоне Луиса ожидало жестокое разочарование, ибо на Краю Земли - таким представлялось ему тогда побережье - все было как и везде: обыденно и грязно. Близость к колыбели Великого Доброго Солнца отнюдь не превращала эту часть света в сказку, а солнце, как выяснилось, рождалось вовсе не здесь, а гораздо дальше - за морем. Единственным утешением беглеца являлись потрясающие по красоте морские восходы, но несмотря на все их великолепие, прыгать от радости почему-то не хотелось.
        Хотелось есть, причем постоянно...
        Так пролетели два месяца. Наверное, за это время Луис повзрослел куда быстрее, чем за годы, что прожил бы он в приюте, дожидаясь выпуска. На север, на юг, а тем более на запад бежать из Барселоны Луис не желал. Он уже знал, что ничего хорошего там не увидит. Все свое время мальчик тратил лишь на поиск пропитания. Он ел только ради того, чтобы назавтра у него хватило сил снова отправиться на добычу еды...
        Окончательно завязать с воровством Луис решил в тот день, когда еле сумел унести ноги от разъяренных рыночных торговцев, уличивших его в краже. Мчась во все лопатки по кривым припортовым улочкам с разбитым лицом и чудом не отобранной буханкой хлеба, паренек осознал, что если немедленно не разорвет этот порочный крут, то вскоре окажется там, где восходы можно будет созерцать лишь через прутья решетки. К чести Луиса, решив что-то твердо, он никогда не отказывался от исполнения своего решения...
        За время скитаний Луис смог неплохо разобраться в социальном устройстве государства, в котором его угораздило родиться. Быть законопослушным гражданином и при этом хранить в себе дух свободы - идеал взрослой жизни беглого воспитанника приюта - являлось возможным только среди вольных искателей - людей, возвращающих из небытия тайны Древних, чья высокоразвитая цивилизация погибла под Каменным Дождем.
        Искатели, класс которых был в Святой Европе третьим по численности после ремесленников и крестьян, жили общинами, соблюдая, помимо государственных, также собственные внутриклассовые законы. Территория страны делилась между искательскими общинами тем же способом, что и пахотные угодья между крупными землевладельцами. Участки искателей - довольно обширные и не предназначенные для земледелия разрушенные древние города и промышленные районы - именовались в среде вольных землекопов зонами раскопок. Найденные на раскопках предметы, имевшие научную либо другую ценность, сдавались в специальные приемные пункты при епископатах, где с искателями рассчитывались по утвержденным епископами тарифам. Разумеется, что за счет лишь этих выплат искательские общины не жили. Едва ли не главным источником их дохода была полулегальная торговля с крестьянами и ремесленниками найденными запчастями, материалами, утварью и прочими мелочами; в общем всем, кроме огнестрельного оружия и боеприпасов. Где-то такая торговля пресекалась, где-то на нее смотрели сквозь пальцы, но какого-либо официального запрета на подобную
деятельность в стране не существовало.
        Самым желанным событием для искательской общины было получение статуса «особая». Особые общины щедро финансировались самим Ватиканом и направлялись на раскопки военных баз и находящихся на них вооружения и боевой техники, к которым «неособые» искатели не подпускались под страхом смертной казни. У особых общин уже не было сильной нужды приторговывать налево, поскольку их грозные находки принимались епископатами по заоблачным тарифам. Ко всему прочему, «особняки» состояли на полном государственном обеспечении. Вот поэтому их яро ненавидели простые искатели, хотя каждый из «неособых» готов был отдать многое, чтобы его общине тоже был присвоен привилегированный статус.
        В кои-то веки удача улыбнулась беглому воспитаннику церковного приюта Луису Морильо. После двух месяцев бродяжничества и воровства, а также еще пары недель бесплодных скитаний по искательским общинам, он достиг-таки вожделенной цели и влился в ряды искателей, да не простых, а «особняков». Само собой, что закономерности в этой удаче не было, а имело место быть донельзя счастливое стечение обстоятельств.
        Луис уже отчаялся, пытаясь наняться в искательские артели хотя бы простым землекопом. В один из таких тягостных дней он сидел в трактире и, пребывая в унынии, проедал гроши, что умудрился сегодня заработать за переноску какому-то рыбаку корзин с уловом. В перспективе у скитальца маячила еще одна ночевка на сеновале местного фермера, где велика была вероятность попасться на глаза сторожу и получить от него в задницу арбалетную стрелу.
        Заработанных денег хватило лишь на пару вяленых рыбин да кружку пива, и потому Луис старался подольше растянуть удовольствие, смакуя каждый глоток и тщательно обгладывая рыбьи косточки. Ему следовало просидеть в трактире еще как минимум час. То есть аккурат до сумерек, которые при вероятном столкновении со сторожем обязаны были сильно повлиять на меткость его стрельбы.
        В трактире было шумно и людно, поэтому сначала никто не обратил внимание на вошедшего с улицы крепко сбитого бородатого мужичка в затертой искательской куртке. Мужичок подошел к стойке, купил кружку пива, в три глотка осушил ее и собрался было удалиться восвояси, как его окликнули.
        - Эй, «особняк», не желаешь угостить тех, кто не танцует на задних лапках перед Ватиканом?
        К мужичку обращался уже изрядно пьяный искатель, отиравшийся в трактире с тремя приятелями. Все четверо были с ног до головы замызганы глиной, по всей видимости, они пришли в трактир с ближайших раскопок.
        - Извините, ребята, но я спешу. Давайте в другой раз, - как ни в чем не бывало ответил мужичок, не обратив внимания на вызывающе грубый тон собратьев по роду занятий. После чего направился к двери.
        - Нет, ты глянь, какой гордый «особняк»! - наперебой заголосила компания. - Совсем нас за людей не считает! Э-э-э, куда пошел! Стоять! Стоять, тебе сказали!
        Загрохотали отодвигаемые стулья, на столе пьяных искателей задребезжали пивные кружки. Подскочивший к мужичку искатель обхватил его сзади, а второй что было силы сначала ударил бородача в лицо, а затем стал молотить кулаками ему в живот. Остальные двое пьянчуг маячили рядом них и требовали уступить им очередь...
        При виде этой картины на Луиса внезапно накатил приступ безумной ярости, за которую его еще в приюте наградили кличкой «бешеный». Пареньку вспомнилось, как его так же - нещадно и скопом - лупили «за некрасивые глаза» и что он при этом чувствовал. Мужичок не сделал здесь никому ничего плохого, а его избивали почем зря под свист и улюлюканье завсегдатаев этого смрадного заведения.
        Никто из дебоширов и не подозревал, что от сидящего в сторонке невысокого паренька следует ожидать каких-то сюрпризов. Тем не менее паренек подорвался со стула, отшвырнул стол, что весил чуть ли не больше его самого, и с безумным криком обрушил пивную кружку на голову искателя, который охаживал мужичка кулаками. Удар тяжелой кружкой уронил того на колени, а сама кружка брызнула осколками, оставив в руке Луиса лишь кривую ручку. В стане пьянчуг образовалось секундное замешательство. Пока же оно длилось, Луис времени не терял и успел вонзить стеклянную ручку в глаз того ублюдка, что ухватил мужичка сзади...
        В трактире раздался такой жуткий вопль, что половина завсегдатаев тут же бросилась в испуге к выходу. В дверях образовалась толчея. Следом за убегавшими с грозными криками ринулся трактирщик, поскольку большая часть из них еще не расплатилась за выпитое. Ошарашенный кружкой искатель тряс головой, но сознания не терял. Второй пострадавший тщетно пытался дрожащими руками ухватить торчащий в его глазнице стеклянный обломок. Этот негодяй уже не вопил, а лишь жалобно повизгивал. Кровь стекала у него по лицу и капала на спину получившего неожиданную свободу бородача.
        Дальнейшее Луис наблюдал лежа на полу. Глаза его застилала мутная пелена, а слышать он вообще перестал, так как в ушах его стоял сплошной звон - один из друзей пострадавших искателей вышел из замешательства и от души заехал Луису по лицу. Естественно, что для полного успокоения разбушевавшегося четырнадцатилетнего паренька одного удара взрослого мужчины хватило с лихвой.
        Освободившийся мужичок оказался, однако, не из робкого десятка, и хоть лицо его было перекошено болью, он незамедлительно взялся отыгрываться на своих обидчиках. Лежащий на полу Луис еще никогда не видел таких стремительных и отточенных ударов. Было в них нечто кошачье: мягкость и резкость одновременно; никакой грубой силы, а лишь четко отлаженная система.
        Первым делом бородач разделался с тем пьянчугой, который еще не принимал участия в драке, но очень того жаждал. Жажда его оказалась утолена, вот только навряд ли он испытал облегчение. Мужичок заехал ему ребром ладони по кадыку, затем пнул по коленной чашечке, а после ухватил за волосы и стукнул переносицей о стойку трактира, очень кстати оказавшуюся рядом. Пьянчуга так и замер на ней, уронив голову на грязные доски.
        Тот из нападавших, кто уложил Луиса, уже отвел ногу, дабы пнуть ему по ребрам, но, заметив драку возле стойки, сразу забыл про паренька и с яростным воплем бросился на мужичка. Бородач юлой крутнулся на месте, заставил атакующего проскочить мимо, а когда тот показался рядом, поставил ему подножку. Обидчику Луиса воздалось по справедливости (а Луис-глупец считал, что нет справедливости на свете!): он споткнулся и полетел вперед, попутно увлекая за собой лишившегося глаза искателя.
        Так они и упали в объятьях друг друга: одноглазый первым, а споткнувшийся поверх него - словно прелюбодей, решившие вкусить запретный грех однополой любви. Мужичок подскочил к ним и, очевидно, не слишком полагаясь на собственную подножку, на всякий случай нанес удар каблуком в затылок мерзавца, находившего сверху. Противник мгновенно обмяк, тем самым превратившись в неподъемную обузу для придавленного им товарища.
        Пока мужичок колошматил врагов, ошарашенный кружкой Луиса искатель успел подняться на ноги, вооружиться разбитой в острую «розочку» бутылкой и даже обозвать мужичка «особняковой мразью», однако в атаку не кидался. Бородач взял со стойки полотенце, неторопливо приблизился к последнему противнику и, не подлезая под разящую «розочку», словно плеткой щелкнул ему полотенцем по глазам. Искатель рефлекторно заслонил лицо руками. Именно в этот момент мужичок бросился на него, перехватил руку с «розочкой» и двинул противнику коленом в пах, да с такой силой, что дебошир аж подпрыгнул. Повторного удара не потребовалось: враг забыл про оружие, скрючился в три погибели и с воем упал ниц, крепко держась за пострадавший орган...
        - Как ты? - участливо поинтересовался у Луиса мужичок, которого поверженные противники называли обидным словом «особняк» (паренек еще не знал, что в самом слове «особняк» ничего обидного как раз нет, обидным оно бывает лишь исходя из ситуации).
        - Нормально, - буркнул Луис, пытаясь подняться, но тщетно. Его качало не хуже пьяницы, и виной тому было, конечно же, не выпитое пиво.
        - Идем отсюда, приятель. - Мужичок подхватил невесомого паренька под руку и поволок к выходу, где трактирщик как раз заканчивал отделять «зерна от плевел», сиречь плативших от неплативших.
        - Он еще не рассчитался! - Уперев руки в бока, трактирщик преградил путь мужичку и Луису.
        Бородач извлек из кармана пригоршню мелочи и швырнул ее на ближайший стол,
        - Этого хватит сполна, - огрызнулся он и добавил: - Уж не взыщи: компенсацию за ущерб платить не буду. Не я эту кашу заварил.
        Трактирщик покосился на корчившихся дебоширов, в задумчивости почесал плешь, но дорогу уступил.
        Бородач оттащил паренька к ближайшей водопроводной колонке, где и привел его в чувство окончательно. Там же они и познакомились. «Особняка» звали Лоренцо Гонелли.
        - Ты храбрый парень, - похвалил Лоренцо Луиса. - Конечно, накостылять бы я им все равно накостылял - не на того напали! Но если бы не ты, я бы не вышел оттуда таким уцелевшим. Кто твои родители?
        Луис без прикрас поведал Лоренцо свою печальную биографию, уложившуюся всего-то в несколько предложений.
        - Да, ничего не скажешь: трагедия, - сочувственно вздохнул искатель. - Беспризорник, значит?.. А ведь когда-то и я подобно тебе бегал по свету... Действительно, никому такой доли не пожелаешь... - и, немного подумав, предложил: - Вот что, парень, идем-ка со мной. Покажу тебя старшине общины: авось присмотрит для тебя работенку. Ты случаем ничем заразным не болен? Какое-то лицо у тебя странное...
        - Оно у меня такое от рождения, - признался Луис, решив не обижаться. Следовало привыкать к подобным вопросам, которые, похоже, теперь будут сыпаться на него всю оставшуюся жизнь. Поэтому каждый раз обижаться ни них - только время терять да нервы портить...
        Старшина общины, что именовалась Барселонской Особой, придирчиво осмотрел Луиса, поморщился и задал аналогичный вопрос. Ответ паренька его не удовлетворил, и он хотел было воспротивиться просьбе Лоренцо, но тот рьяно взялся заступаться за нового друга. Гонелли упирал на то, что парнишка смышленый и крепкий, а поскольку их общину переводят на новую зону раскопок, которая, по слухам, потребует много выносливой рабочей силы, было бы негоже отказывать в покровительстве тому, из кого со временем может получиться хороший искатель.
        - Черт с тобой, ставь на довольствие! - сдался-таки старшина и, уперев палец в грудь довольного Лоренцо, сурово добавил: - Но под твою личную ответственность! Начнет воровать или еще чего набедокурит, будешь отвечать вместе с ним! По всей строгости!
        Так что уже на следующее утро Луис Морильо пребывал на раскопках и орудовал искательской киркой. Пьяный от счастья, он даже не обращая внимание на то, что непривыкшие к суровой работе руки покрываются кровавыми мозолями, а каменные осколки бьют его по щекам, норовя угодить в глаза. И не понимал осуществивший свое сокровенное желание паренек, почему некоторые считают искательский труд каторжным. Церковный приют - вот сущая каторга, а махать киркой на свежем воздухе после сытного завтрака и знать, что впереди тебя ожидает не менее сытный обед, а за ним и ужин, - это не каторга, а одно удовольствие.
        Удовольствие, которое, впрочем, никогда не длится вечно...
        
        Ветер Сото Мара не любил. Не любил потому, что тот всегда приводил за собой тучи, а они затягивали небосклон и надолго прятали от взора Сото солнце. И хоть в летнюю жару ветер частенько дарил долгожданную прохладу, этим благородным поступком он все равно не мог заслужить любовь Мара.
        Ветер напоминал ему о сквозняках, гулявших в стенах церковного приюта, о том холодном презрении, в атмосфере которого Сото провел свои детские годы. А когда ветер сочетался с дождем, Мара и вовсе впадал в глухую тоску, стараясь поменьше выходить из флигеля и побольше спать. Сон был единственным средством, снимающим с Сото депрессию при плохой погоде.
        Средством этим, к сожалению, удавалось пользоваться далеко не всегда...
        Однако не испытывая ни малейшей любви к ветру, Сото тем не менее относился к сей безудержной стихии с уважением. Уважал его при этом ветер или нет, тирадора не интересовало. Уважение Сото к ветру было сродни уважению наездника к норовистому жеребцу. С таким требовалось вести себя предельно корректно, а иначе прыткое животное при первом же удобном случае сбросит ездока наземь. Наезднику не дано знать, что думает о нем жеребец, главное для наездника - наладить с животным взаимопонимание, а без уважения подобного не добиться. И если наездник проявляет к строптивому жеребцу терпение и не обижается на его мелкие шалости, со временем тот станет ему вернейшим помощником, проверено столетиями.
        Сото Мара следовал данному принципу неукоснительно, за что ветер уже не единожды приходил ему на выручку. Подельники в кровавом ремесле - Сото и ветер - расходились после каждой совместной работы, чтобы через какое-то время снова встретиться и продолжить сотрудничество...
        Дом Марко ди Гарсиа стоял на восточной окраине Мадрида. Как и все дома высокопоставленных граждан Мадридской епархии, его окружала высокая каменная стена, а охранялся дом подразделением наемных тирадоров - традиция, укоренившаяся со времен тотальных междоусобиц Века Хаоса.
        Сото был вынужден наблюдать за домом обидчика своего сеньора не два дня, как планировалось, а четыре - подельник-ветер нарушил все прогнозы и явился с опозданием. Он вообще редко приходил минута в минуту, но без его поддержки Мара еще ни разу в своей практике к делу не приступал. Когда же после обеда четвертого дня ожидания по небу заходили тучи, и листья на деревьях оживленно зашелестели, у тирадора не осталось сомнений, что задуманное им произойдет именно сегодня. Ветер следовало брать «под уздцы» без колебаний, поскольку его переменчивый характер был Сото уже прекрасно изучен: подельник может передумать и выйти из дела в любой момент...
        Ученые люди говорили, что во времена Древних у Земли было два солнца, чему Сото верил с большим трудом. Бывало, рассказчики и вовсе несли сущую ересь: дескать, второе солнце светило не днем, а ночью. Не так ярко, как дневное, но достаточно, чтобы темнота уже не казалась кромешной. Также говорили, что после Каменного Дождя, насланного на Древних за тяжкие грехи, Господь лишил своих рабов - тех, кто выжил, - ночного светила, как лишил некогда Адама и Еву права на жизнь в Раю. Сото прикинул в уме: свети сейчас на небе ночное Солнце, и для осуществления его планов требовалось бы уже нечто более всемогущее, чем обычный ветер и непогода...
        Хорошая манера - насаждать дворы деревьями, соглашался Сото с хозяевами асьенд, в которые ему доводилось проникать. Но соглашался не потому, что был любителем флористики, - у него имелись на это свои взгляды. При шелесте листьев можно шагать по гравию без опасения, что тебя расслышат. За деревьями удобно прятаться от света фонарей и факелов. Взобравшись на дерево, можно узнать, что творится на втором и третьем этажах нужного дома. Мара всегда глядел на декоративные насаждения с практической точки зрения.
        Но самое искреннее спасибо Сото готов был сказать владельцам тех домов (в большинстве случаев - посмертное спасибо), стены коих были увиты плющом. Лучшего подарка человеку, пришедшему по душу хозяина, и представить было нельзя. Дом казначея Марко ди Гарсиа как раз и принадлежал к таковым...
        Закрепленные на запястьях и лодыжках специальные верхолазные крючья удерживали Сото под карнизом крыши. Наверное, при взгляде со двора злоумышленник напоминал огромное осиное гнездо; жаль, нельзя проверить, так это или нет - уж очень любопытно. Цепляясь крючьями за карниз, Мара медленно двигался к нужному окну. Еще за пределами поместья он рассчитал, как добраться до этого окна с крыши, но закрепиться на стене требовалось чуть поодаль - в момент закрепления рука или нога могла сорваться с карниза, а мельтешить напротив освещенного окна было чревато получением в упор заряда из дробовика. По этой причине Сото и произвел свой рискованный маневр на том участке стены, где вообще не было окон. Теперь же он неторопливо, буквально по сантиметру, двигался к заветной цели.
        Плющ на стенах дома Марко ди Гарсиа разросся до безобразия и отбрасывал густые тени. Раствориться в них для Мара не составляло особой проблемы. И все равно, расслышав внизу шаги охранников, он как можно плотнее прижимался к карнизу и замирал без движения. Ветер, который своим напором будто решил извиниться перед Сото за двухдневное опоздание, шевелил стебли плюща и создавал вокруг столь интенсивную игру теней, что различить что-либо на стене выше второго этажа было попросту невозможно. Тирадор без спешки прополз над тремя темными окнами - судя по всему, за ними находились нежилые комнаты - и через несколько минут достиг нужного окна. После чего замер над ним, стараясь привести в порядок дыхание.
        Спальня казначея находилась за самым большим окном на этой стороне дома - будь окно расположено на первом этаже, Сото при желании свободно въехал бы в него на байке. Мара знал, что верно вычислил местонахождение спальни: четыре дня подряд он наблюдал в подзорную трубу, как по утрам шторы в окне распахивались и горничная занималась уборкой, выкладывая на подоконник для просушки подушки столь огромные, что для их набивки, по всей видимости, была ощипана целая птицеферма.
        Сото помнил, что у ди Гарсиа есть семья, но за время наблюдения ни один из членов его семьи - ни жена, ни сыновья, ни дочери - замечены не были. Зато было замечено неимоверное количество охраны, расставленной по оборонительной стене так плотно, словно Марко ожидал штурма. В воротах асьенды отиралась целая группа вооруженных дробовиками и арбалетами головорезов, а откуда-то с заднего двора слышался грозный лай собак, которых, как следовало догадываться, выпускают по ночам из вольеров.
        Впрочем, ничего необычного здесь не было. И усиленная охрана, и сторожевые псы, и отсутствие семьи, отосланной куда-то в безопасное место, говорили Сото, что ди Гарсиа крайне серьезно относится к давно циркулирующим по епархии слухам. Бытовало мнение, что якобы некоторые непримиримые враги дона ди Алмейдо непременно отдают душу, но не Богу, а некоему демону Ветра, что является за ней лично. Справедливости ради следовало отметить, что подобных слухов и легенд по Мадридской епархии ходило немало и редко кто принимал их на веру, однако к числу скептиков Марко ди Гарсиа, похоже, не принадлежал. Тем паче что после публичного обвинения Диего ди Алмейдо в недоплате налогов казначей архиепископа не мог больше считаться для дона Диего хорошим знакомым, кем он, впрочем, и до этого не являлся.
        Но больше всего позабавили Сото деревянные кресты, вывешенные на оборонительной стене и выставленные на крыше в огромном количестве. С ними дом Марко напоминал натуральную церковь. При виде крестов Мара довольно усмехнулся: появления демона Ветра здесь ждали и надеялись, что святые символы уберегут всех укрывшихся за ними от нечистой силы. Ди Гарсиа искренне полагал, что оградил себя от любых врагов - как в обличье людей, так и демонов. Но он не учел того, что среди них существуют и такие, против которых всех принятых мер явно недостаточно...
        Сото прислушался. Из-за плотно задернутых штор доносились голоса. Ди Гарсиа отходил ко сну и отдавал последние распоряжения охране. Охранники отвечали коротко - «да, сеньор». Никаких лишних разговоров, никаких вопросов - настоящие профессионалы. Марко был богат и мог позволить себе завербовать лучших наемников в епархии, возможно даже ушедших в отставку Защитников Веры, а то и Охотников. С последними Мара еще ни разу не сталкивался, но был премного о них наслышан: Братство Охотников - крепчайшая опора Ордена Инквизиции, элита силовых структур Святой Европы, противник, заслуживающий безусловного уважения. Хотелось надеяться, что Охотники в личной охране казначея отсутствовали.
        Довольно неудобное, похожее на ползание мухи по потолку перемещение завершилось, и выход на позицию для вторжения состоялся. Осталось дождаться, пока охрана ди Гарсиа покинет спальню и он уснет. На глубокий сон напуганного Марко Сото не рассчитывал, но убийца не намеревался громко топать возле кровати будущей жертвы.
        Мара прождал достаточно долго, но так и не услышал удаляющихся шагов и звуков запираемой двери. Свет в доме через некоторое время погас, и асьенда погрузилась в сон. Охранники, которых, по примерным расчетам Сото, внутри присутствовало как минимум двое, все еще находились в спальне и покидать ее, похоже, не собирались. Разве только они вышли из комнаты затаив дыхание и на цыпочках, что было маловероятно. Не иначе Марко ди Гарсиа впал в натуральную паранойю, если боялся оставаться в одиночестве даже во время сна.
        Присутствие охраны в спальне сильно осложняло ситуацию. Обойтись малой кровью теперь навряд ли удастся; повышалась вероятность лишнего шума и, как следствие этого, нежелательной тревоги. Но пути назад уже не было - цель находилась в нескольких метрах за окном и была отделена от Мара лишь шторами. Так что к бесшумности, которая ставилась злоумышленником во главу угла, теперь добавилась внезапность. Что ж, тем даже интереснее...
        «Будь стремителен и проходи через железную стену... Стремительно войти и быстро продвигаться вперед - вот залог успеха» - мудрый совет великого предка по имени Ямамото Цунэтомо пришелся сейчас очень кстати.
        Внизу, на ведущей к главным воротам аллее, лениво залаяла собака. Кто-то из охраны цыкнул на нее, и она заткнулась. Сото опасался чутких собак, но при сильном ветре запах чужака земли попросту не достигал. Бестелесный подельник прикрывал Мара и здесь.
        Через двадцать минут после того, как погас свет, до ушей злоумышленника долетел громкий храп. Буквально вслед за ним из противоположного угла спальни раздалось тихое сопенье, различимое только в перерывах между раскатами храпа. Неизвестно, сумел ли Морфей заключить в объятия всех охранников, но как минимум один из них заснул вместе с жертвой - все лучше, нежели было вначале.
        Сото медленно отцепился от карниза ногами и остался висеть на одних руках. Как и предполагалось, сразу достать ботинками до подоконника он не смог и потому пришлось сначала перецепиться ручным крюком за дощатый наличник, затем перецепить второй, после чего расслабить руки и медленно опустить себя на подоконник. Однако, несмотря на предельную осторожность Мара, один из его ножных крючьев все-таки ненароком звякнул о цветочный горшок...
        В спальне заскрипело кресло. Ни храп, ни вторившее ему сопение не прекратились, но за шторой послышался отчетливый звук шагов - осторожная поступь охранника, старавшегося двигаться как можно тише и случайно не разбудить хозяина из-за, вероятнее всего, вполне безобидного ночного шороха. Безобидного - и все же требующего обязательной проверки.
        Шаги приближались к окну, на подоконнике которого притаился за шторой и застыл наготове, будто змея перед броском, Сото. Пальцы его сжимали рукоять извлеченного из-под куртки короткого - чуть длиннее локтя - неширокого меча. Сам того не ведая, охранник уже был вовлечен в игру «кто быстрее»: успеет ли он поднять панику или тот, кто скрывался за шторой, помешает ему в этом. Ставки в игре были высоки для обоих участников.
        Играть в подобные игры с Мара было делом неблагодарным. Сото ни черта не смыслил в картах, ненавидел тупое бросание костей и не понимал, отчего некоторые так любят нервно дрожать возле колеса рулетки, однако в играх с применением холодного оружия равные ему по мастерству встречались редко...
        Охранник слегка отдернул штору, собираясь выглянуть во двор. Это и послужило Сото командой к действиям. Меч, направленный охраннику в горло, пронзил то насквозь, перерезав трахею и сонную артерию. Охранник запоздало отшатнулся, тем самым лишь помогая Мара извлечь меч из своей рассеченной почти наполовину шеи, захрипел и попытался убежать, но сделал лишь пару шагов, после чего загремел на пол, заливая кровью коврик возле кровати казначея.
        Звук падения грузного тела вывел из дремы двух других охранников, развалившихся в мягких хозяйских креслах. Сото ошибся в прогнозах - Марко стерегли не двое, а трое телохранителей, и вооружены они были не громоздкими арбалетами и дробовиками, а легкими пистолетами, которые держали при себе в расстегнутых кобурах. Проснувшимся охранникам потребовалась секунда, дабы понять, что происходит, но выхватить оружие и открыть огонь по ворвавшемуся в спальню не то человеку, не то и впрямь демону они все равно не успели.
        Сото перепрыгнул через корчившегося в предсмертной агонии охранника и не мешкая кинулся к рассевшимся в креслах его полусонным собратьям. Того из сидящих, который был ближе, Мара с разбегу пригвоздил мечом к спинке кресла, нанеся удар в самое сердце убийцы.
        Последний оставшийся в живых охранник и переключился на последнего телохранителя, вскочил и уже потянулся к кобуре. Чувствуя, что меч застрял между ребер убитого, Сото так и оставил оружие в теле врага, а сам ногой втолкнул подскочившего охранника в кресло, после чего полоснул ему по горлу своим верхолазным крюком, специально для подобных целей заточенным с внутренней стороны, будто серп.
        Нанесенный в спешке удар не получился фатальным, и охранник, брызжа кровью из разрезанного горла, попытался снова вскочить и перехватить руку Сото. Однако оплошавший Мара исправил ошибку, нанес повторный удар - более выверенный и сильный - другим крюком. А затем прижал агонизирующего охранника к креслу ногой и дождался, пока тот угомонится окончательно.
        Вся эта безмолвная и кровавая схватка продлилась в течение лишь двух храповых фуг, что одну за одной выдавал спящий Марко ди Гарсиа. Когда же он совершил сиплый выдох и затянул было очередную руладу, рот ему перекрыла окровавленная рука, а в грудь уперлось колено Сото Мара, уже извлекшего застрявший меч из тела охранника.
        От такой немыслимой бесцеремонности ди Гарсиа впал в ярость, еще толком не проснувшись. Впрочем, по мере пробуждения казначея ярость его иссякала, и к тому моменту, когда в его глазах появилось осмысленное выражение, ярость эту сменил безграничный испуг. Марко задрожал, а дыхание его сделалось частым, как у разморенной на солнцепеке собаки.
        Вид у облаченного в забрызганный кровью комбинезон Сото и впрямь был откровенно демонический. Его зловещее узкоглазое лицо сияло лютой ненавистью в долетающих со двора отблесках сторожевых огней, а зажатый в руке обагренный кровью меч не вызывал у казначея сомнений относительно его дальнейшей судьбы.
        Ди Гарсиа безумно вращал глазами и силился что-то сказать: возможно, пытался молитвой изгнать демона, возможно, предлагал убийце деньги. Но «демон» молитв не страшился и явился сюда вовсе не за деньгами.
        - Мое имя - Сото Мара. Я служу дону Диего ди Алмейдо, - негромко произнес Сото прежде, чем его меч опустился на шею Марко.
        Странная традиция предков - сообщать врагу перед его смертью свое имя. Традиция, так до конца и не осознанная Сото, но, несмотря на это, обязательная к исполнению, как и все прочие...
        Залитую кровью спальню Сото покидал с трофеем, не очень громоздким, но все-таки не настолько удобным, чтобы карабкаться с ним обратно на крышу по стене. Мара знал, что где-то в соседних комнатах должен быть лаз на чердак: ведущее с чердака на крышу слуховое окно он заметил еще в первый день наблюдения за домом.
        В коридоре было пустынно и тихо, но на всякий случай Сото все же держал в руке метательный нож. Кровь из мешка, в который он погрузил трофей, стекала на паркет тоненькой струйкой, но каратель не обращал на это внимания: пусть стекает, все равно след ее обнаружат лишь с рассветом. А Мара рассвет планировал встретить уже на полпути к Сарагосе.
        Лестница на чердак отыскалась в чулане, что находился в самом конце коридора. По какой-то причине лаз был крест-накрест заколочен досками, но Сото без труда отодрал их верхолазным крюком, словно выдергой...
        Мара не любил ветер, но когда очутился на крыше и снова ощутил лицом его сильное дыхание, мысленно поблагодарил своего бессменного подельника за то, что тот терпеливо дождался его и не бросил на произвол судьбы в чужом краю...
        
        Днем своего рождения Сото Мара считал не заявленную в церковной метрике дату и не тот день, когда он взял себе новое имя. Настоящее рождение Сото произошло зимой того года, когда, согласно метрике, ему уже должно было исполниться пятнадцать с половиной лет. Жаль, что точной даты своего подлинного рождения он, как и любой новорожденный, не запомнил, а зафиксировать ее для Мара никто не удосужился, ибо случилось это событие незаметно для окружающих и внешне на юноше ничем не отразилось...
        Радость первых недель пребывания Луиса Морильо в искательской общине постепенно сошла на нет. Вольный и в какой-то мере даже творческий труд на свежем воздухе превратился в обыденный, а на руках образовались столь жесткие мозоли, что при касании ими стола они скребли по поверхности, словно наждак. Деревянные нары в бараке для несемейных искателей стали для парнишки родными, а не особо разнообразный распорядок дня - по-своему удобным.
        Больше всего нравилось Луису, что в работе его никогда не торопили. От «особняков» требовалась прежде всего не скорость, а предельная осторожность: бывало, в земле им попадались такие опасные находки, что одно неловкое движение киркой либо заступом - и искатель отправлялся на небеса, причем не один, а вместе с работающими бок о бок товарищами. «На небеса» едва ли не в прямом смысле слова: после таких происшествий мало что от тела пострадавшего возвращалось на землю.
        ... Именно так через несколько месяцев после зачисления в общину Луиса погиб старшина Барселонской Особой. Луис слышал грохот, видел взметнувшуюся ввысь тучу земли и гигантскую воронку, оставшуюся после того, как рассеялась пыль. Старшину и нескольких работавших вместе с ним искателей он больше не видел. За свой привилегированный статус «особняки» платили непомерную дань...
        После гибели старшины на его должность был назначен Лоренцо Гонелли, практически единогласно выбранный на собрании общины. Как выяснил Луис еще в день своего зачисления в ряды Барселонской Особой, его бородатый друг хоть и считался искателем, лопаты в руках не держал уже давно. Лоренцо не занимался раскопками, он отвечал за сохранность всех смертельных находок, возглавляя общинную службу охраны. Но белоручкой Гонелли тем не менее никто не называл: во-первых, слишком много лихих людей зарилось на содержимое оберегаемых Лоренцо складов (в частности, окрест них постоянно кружили вездесущие байкеры), а от этого содержимого напрямую зависели благосостояние и репутация Барселонской Особой. Во-вторых, помимо руководства отлично организованной охраной, Гонелли постоянно защищал честь общины на ежегодных искательских турнирах и нередко становился чемпионом.
        Дисциплин на турнирах было представлено всего три: метание большой искательской кирки на дальность, рукопашный бой - точнее, обычная драка без правил, и едва ли не главный из турниров - определение «пивного короля», то есть человека, обладающего самым вместительным животом среди искателей в Святой Европе (поговаривали, что Древние, со всей их любовью к спортивным соревнованиям, так и не включили этот популярнейший во все времена вид спорта в свои Олимпийские игры).
        Лоренцо обычно состязался в рукопашных поединках и «пивной гонке». И хоть по нему нельзя было сказать, что он способен на немереное поглощение пенного напитка, тем не менее этот невысокий, крепко сбитый мужичок мог влить в себя столько пива, что перед ним, бывало, пасовали и тяжеловесы. Поэтому такого ценного человека, как Гонелли, в общине уважал каждый и со временем должность старшины досталась ему заслуженно.
        Луис всегда был желанным гостем в семье Лоренцо. Паренька звали на праздники, воскресные обеды, а то и просто так, без повода. И в доме Гонелли, и в компании других искателей общины никто не обращал на необычную внешность Морильо никакого внимания, лишь дети иногда показывали на него пальцем, но взрослые тут же шикали на них либо награждали подзатыльником. Немного повзрослев, Луис догадался, что причиной этой тактичности являлась вовсе не поголовная искательская воспитанность, а последствия все той же дружбы с Лоренцо, взявшего паренька под незримую опеку. И пусть от насмешек «за глаза» Морильо огражден не был, все равно было приятно чувствовать себя в кругу общинников не только полноправным членом Барселонской Особой, но и полноценным человеком.
        Жизнь потекла своим чередом. Епископат гонял Барселонскую Особую по всему северо-востоку Мадридской епархии. Не успел Луис с товарищами извлечь в Барселоне из-под земли какие-то бронированные чудовища на стальных колесах, что по всем признакам и ездить-то не могли, как в окрестностях Сарагосы их уже ждал обнаруженный оружейный склад, а за ним - вымытый из песка в устье Эбро военный корабль Древних, по сравнению с которым выкопанные, недавно бронированные монстры казались жалкими жуками-скарабеями. Таланты и кирки «особняков» шли в Святой Европе нарасхват: восточные соседи - русские - хоть войной и не грозили, но оружием потрясали при каждом удобном случае. Скандинавы также недобро косились, того и гляди, готовы были припомнить какие-нибудь старые обиды.
        Мир держался на оружии - парадоксально, но факт, - а количество оружия в стране напрямую зависело от стараний «особняков» в целом и от старания Луиса Морильо в частности. Эта мысль господствовала в голове паренька, вызывая чувство непередаваемой гордости. Господствовала до тех пор, пока не случилось событие, которое в будущем «похититель жизни» Сото Мара назовет своим «настоящим рождением»...
        - На днях парни из седьмой бригады откопали занимательную книжицу... - сказал Лоренцо, роясь у себя на полках. В то памятное воскресенье Луис по обыкновению гостил у него дома. - Куда я ее задевал?.. Да вот же она!
        Книги искателям попадались при раскопках довольно часто, но возиться с ними было делом неблагодарным: епископаты платили за них гроши, да притом тщательно отбирали из принесенной литературы единичные экземпляры, преимущественно научного содержания. Остальные книги и журналы не возвращали, а также забирали, чтобы потом предать их сожжению. Объяснялось это «еретической либо протестантской направленностью» большинства книг Древних, за которые в том числе на них и обрушился Каменный Дождь. Будучи по роду деятельности людьми любознательными, искатели - чего греха таить - частенько почитывали найденную литературу, а порой, не желая отправлять в огонь понравившуюся книгу, тайком оставляли ее у себя.
        Припрятанная Лоренцо большая и красочная книга оказалась на английском языке. Святоевропейский и английский были родственными языками, и Луис, наученный в приюте чтению на Святом Писании, при должном усердии мог разобраться в английском тексте. Но странное слово, вынесенное в заголовок книги, не вызывало у Луиса вообще никаких ассоциаций - Япония.
        Под заголовком была напечатана яркая цветная фотография: причудливая хижина с изогнутой на скатах крышей и дерево с распустившимися белыми цветками. Хижина и дерево размещались на фоне огромной горы в снеговой шапке. Пейзаж напоминал альпийский, если бы не хижина. Вызывало недоумение, зачем было так усложнять ее постройку, когда обычную четырехскатную крышу куда проще соорудить ровной, без лишней вычурности. Неизвестно, как у русских или скандинавов, а в Святой Европе такой стиль архитектуры не практиковался.
        - Ты дальше пролистай, - порекомендовал Лоренцо с интересом разглядывающему обложку Луису. - Клянусь, тебе это точно понравится!..
        Заинтригованный паренек распахнул книгу...
        ... И на время потерял дар речи!
        Книга была наполнена не менее красочными, чем обложка, иллюстрациями, но не великолепные природные пейзажи и виды гигантских городов Древних поразили Луиса. Поразили его люди: мужчины, женщины, старики, дети... Люди ходили по улицам, ездили на невероятной формы автомобилях, занимались своими будничными делами... Целый народ, гигантская нация, каждый представитель которой...
        ... Имел лицо, так или иначе похожее на лицо самого Морильо: большие, выпирающие вперед скулы, маленький приплюснутый нос, раскосые глаза, черные прямые волосы... Мужчины были столь же невысокого, как и Луис, роста, и любого из них при поверхностном взгляде можно было легко счесть за брата, отца или дедушку Луиса. Благодаря не менее экзотическим чертам лица женщины этой нации обладали неповторимой красотой, какой когда-то - теперь юноша был в этом убежден! - обладала и его мать...
        Для находящегося на пороге совершеннолетия паренька представшая перед ним истина граничила с шоком. Узнать, что твоя неординарная внешность не результат врожденного уродства, вызванного заражением родителей черной энергией Древних, что вытекла из их разрушенного Каменным Дождем адского оружия (такую версию выдвигал всезнайка Лоренцо)!.. Узнать, что это не божья кара и не расплата за родительские грехи!.. Узнать настоящую правду - об этом Морильо уже и не мечтал.
        Внешность Луиса, как оказалось, была естественной и вполне нормальной, а сам он являлся не «дьявольским отродьем», а представлял собой чудом сохранившегося потомка древней расы, видимо, погибшей под Каменным Дождем, как и подавляющее большинство древних рас. А может, не погибшей и существующей по сию пору, вот только где искать эту расу сегодня?..
        - Подари! - вцепившись в книгу, взмолился Луис.
        - Да забирай! - смилостивился Лоренцо и улыбнулся. - Я же говорил, что тебе понравится! Только спрячь ее подальше, если вдруг незваные гости в общину пожалуют...
        Последующие месяцы большую часть своего свободного времени Луис проводил за страницами этого подарка, бесспорно самого потрясающего подарка, полученного юношей за всю его жизнь. При чтении книги, бывало, приходилось звать на помощь тех искателей, кто прекрасно разбирался в английском, дабы они перевели в тексте некоторые особо непонятные места. Волей-неволей Луис нахватался от них недостающих знаний и вскоре сам поднаторел в искусстве перевода, благо текста в книге было не очень много; преобладали фотографии.
        Помимо тайны экзотичности собственной внешности, посредством книги Луис пролил свет еще на одну загадку - свою странную, обретенную еще в приюте, привычку. Как выяснилось, страна его предков (даже Лоренцо согласился с тем, что предки Морильо жили в этой загадочной Японии) носила также второе название: Страна восходящего солнца. Более того, предки Луиса чтили второе название своей родины не меньше лаконичного первого, поскольку изобразили восходящее солнце даже на государственном флаге. Луис, разумеется, догадывался, что его давно вошедшее в традицию любование восходами и восходящее солнце на знамени предков - скорее всего случайное совпадение. Но как в любой шутке есть доля правды, так и в этой случайности явно присутствовала изрядная доля неподвластной разуму закономерности.
        Одно дело, чувствовать себя уродливым изгоем без роду-племени, и совершенно другое - человеком, узнавшим, что у него тоже есть корни, пусть и вскользь, но прикоснувшимся к многовековой истории предков человеком, являющимся потомком большой и, судя по фотографиям в книге, высокоразвитой нации. Луис разглядывал фотографии, читал статьи, запоминал имена людей и названия городов; надо заметить, довольно сложные для заучивания вещи... Вскоре ему уже не приходилось сверяться с текстом - он помнил все статьи и подписи под фотографиями практически наизусть.
        И все равно, ощущения полноты и законченности открывшейся Луису исторической правды не возникало. Книга была объемной, но поверхностной; многие слова были юноше абсолютно непонятны и в книге не толковались. Ценным дополнением к книге была небольшая карта Японии. В действительности Япония оказалась островным архипелагом, но в какой части света лежал этот архипелаг, книга опять же умалчивала.
        Лоренцо предположил, что наверняка большинство островов и архипелагов планеты утонуло в океане при Каменном Дожде - примером тому служили полузатопленные острова Великобритания и Ирландия, - только Луис отказывался в это верить. По его мнению, не могла великая нация взять да сгинуть в одночасье под водой. В любом случае должны были сохраниться еще какие-либо доказательства ее существования, кроме этой книги. Как алкоголик зацикливается на выпивке, так и Луис зациклился на поиске новых сведений о своей таинственной прародине...
        Раньше Луиса вообще не интересовали обнаруженные при раскопках книги - не было тяги к чтению, - но теперь любопытство запылало в нем неудержимым огнем. Пришлось идти на поклон к старшине, чтобы тот выписал ему постоянный пропуск на склад, куда сносилась вся найденная общинниками литература. Гонелли долго всматривался в горящие надеждой глаза Луиса, словно боялся, как бы его искрящийся взгляд ненароком не воспламенил легковозгораемое содержимое книжного склада. Но пропуск выписал: пусть парень сам докапывается до всего; отвечать на его постоянные расспросы старшина уже устал. Да к тому же большинство ответов на вопросы юного друга Лоренцо не знал.
        По описанным выше причинам, книжный склад Барселонской Особой не блистал разнообразием книг и полностью освобождался от содержимого лишь раз в полгода. Однако, несмотря на это, на его ревизию у Луиса ушла целая неделя. Кашляя от бумажной пыли, Морильо перекладывал с места на место древние книги. Большинство из них он даже не открывал, ибо уже по обложке видел, что к интересующему его вопросу они отношения не имеют. А какие-то книги юноша бегло пролистывал, а некоторые изучал довольно пристально. Луису удалось договориться с кладовщиком Хосе, чтобы тот не бросал в общую кучу все поступающие находки, а складывал их отдельно. От награды за выполнение такой специфической просьбы благородный Хосе отказался, лишь попросил, чтобы юноша угостил его стопочкой-другой агуардиенте2. Не менее благородный Луис купил ему целую бутылку.
        Через месяц упорного разгребания книжных залежей был достигнут первый результат.
        Внешний вид находки был не ахти: обложка оторвана, страницы измяты, кое-каких нет вовсе. К тому же иллюстрации в книге все как на подбор являлись черно-белыми, блеклыми и нарисованными от руки - не чета богатейшей подборке цветных фотографий любимой и до сей поры единственной книги Луиса Морильо.
        Причина, по которой найденная книга не была отправлена Луисом назад, в общую кучу, крылась в непонятных витиеватых символах, присутствующих в книге едва ли не на каждой странице. Подобные символы юноша видел на фотографиях японских городов, где точно такие же не поддающиеся расшифровке письмена красовались на каждой вывеске - от огромных светящихся табло до едва различимых табличек с названиями улиц. Одно это наталкивало на мысль, что найденная книга непременно расширит кругозор Морильо по интересующей его теме.
        На сей раз Луису достался действительно крепкий орешек, благо под каждым из паукообразных символов имелось английское пояснение. Но и пояснения помогали слабо, поскольку книга пестрела узкоспециализированными терминами, перевод коих на святоевропейский язык ничего не давал.
        Единственная истина, которую Луис уяснил после досконального изучения находки: книга являлась своеобразным трактатом по ведению боя как холодным оружием, так и голыми руками. Плохо прорисованные иллюстрации в основном демонстрировали от души мутузящих друг друга мужиков, одетых в свободную белую одежду, напоминавшую грубо пошитое крестьянское исподнее. Каждый из мужиков демонстрировал на противнике невероятные по исполнению удары ногами, при попытке воспроизвести которые в реальности Луис потянул связку в паху. Помимо ударов ногами, рисованные мужики показывали уже не столь оригинальные удары руками, борцовские приемы и смахивающие на акробатический танец парные комбинации с разнообразным оружием в руках. Называлась вся эта обязанная впечатлять в реальном исполнении эквилибристика «боевыми искусствами». Все «искусства» подразделялись на различные категории, названия которых - Карате-до, Ниторю, Джиу-джитсу - больше походили на магические заклинания, нежели на имена собственные.
        Непонятным для Луиса - то есть примерно половина книги - осталось все, что относилось к внутренней энергии человека. Согласно заверениям авторов книги, сия невидимая субстанция циркулировала внутри каждого человека и при должном использовании ее в схватке она могла заставить бойца творить чудеса, повергая на землю по несколько противников одновременно. К непонятому юношей относились также статьи о различных точках человеческого тела, об искусстве медитации и описания странных обрядов, до боли похожих на языческие. В послесловии к книге особо подчеркивалось, что только после глубокого усвоения всех вышеперечисленных дисциплин человек способен стать истинным воином, знатоком древнего искусства поединка.
        Луис приуныл: стать преемником древних знаний предков очень хотелось, но все упиралось в банальное непонимание. Бог с ними, ударами и танцами с мечами - выучить и отточить их развитому физически и окрепшему в тяжелой работе пареньку будет несложно. Но вот как направить в нужное русло внутреннюю энергию тела, если даже приблизительно не знаешь, что это такое и с чем ее едят? Проблема...
        А медитация? Едва Луис закрывал глаза, чтобы «отринуть все мысли, погрузиться в себя и сделать сознание чистым, словно горный ручей», как через пять минут он уже засыпал. А ведь из медитации требовалось выходить не заспанным, а «очищенным от душевной грязи и готовым к великим свершениям». Юноше было стыдно за собственную мягкотелость. Стыдно как перед собой, так и перед давно умершими предками, которые - он верил - внимательно следили за ним с небес и горько при этом вздыхали...
        Помочь Луису разобраться с недоступными для его разума материями мог только человек, который был взрослее и мудрее его. Такой мудрец среди близких знакомых Луиса выискался лишь один...
        Лоренцо уже неоднократно проклял тот день, когда подарил своему юному другу книгу с картинками. Он как обычно с кислой миной выслушал очередную череду вопросов Луиса, пролистал принесенный им трактат и попросил дать ему книгу на некоторое время. И хоть юноше было жаль передавать в посторонние руки бесценную находку, отказать просьбе человека, которого Луис уважал больше всех на свете - практически боготворил, - он не мог...
        Лоренцо вернул книгу через два дня.
        - Довольно любопытно, - подытожил он прочитанное. - Сроду ничего подобного не читал. Говоришь, на складе нашел?.. Хм, никогда не думал, что у нас на складе есть такая литература. Такую книгу не то что епископат - и искатель не всякий оценит, а тем более до склада донесет. Удивляюсь, как ее парни на самокрутки не пустили... И чему же ты хочешь по ней научиться?
        - Я хочу овладеть боевым искусством! - как на духу выпалил Луис. - Стать таким же непобедимым, как мои предки!
        - Короче говоря, ты хочешь научиться бить людям морды? - донельзя упростив, переспросил Лоренцо.
        Юноша обиженно засопел. Лоренцо, видимо, его не понимал: искусство - это искусство, а мордобой - это мордобой. Искусство - это красота и совершенство, а мордобой - грязное и омерзительное занятие.
        Лоренцо заметил, что Луис насупился, и дружески похлопал его по плечу.
        - Ну хорошо, будь по-твоему: это искусство побеждать врага, - примирительно сказал он. - Только, видишь ли, в чем дело: я очень внимательно прочитал твою книгу, но тоже не особо-то в ней разобрался. Поэтому доподлинно объяснить тебе, что обозначает, к примеру, «внутренняя энергия ци» или точка «тандэн» - или как ее там? - не сумею. Но могу рассказать, что сам под этим подразумеваю. Основную мысль я, пожалуй, уловил: посредством всех этих мистических энергий книга учит тебя прежде всего одерживать верх над врагом, ради чего якобы следует сначала победить себя. И мне было бы интересно перво-наперво услышать, как ты представляешь себе, что кроется за этой фразой. Каким образом ты собираешься победить себя?
        Луис пожал плечами, что означало: «если бы знал, не пришел бы к тебе, правильно?»
        - Все с тобой ясно, приятель... - вздохнул Гонелли. - Ну хорошо, тогда ответь на вопрос: что ты почувствуешь, когда после тяжелого рабочего дня я возьму, да и отправлю тебя на вторую смену?
        - Мне это не понравится, - честно признался юноша, но добавлять, насколько ему это не понравится, не стал - мал еще, чтобы грубить старшине.
        - А теперь представь, что в этой ситуации ты не дожидаешься моего приказа, а сам приходишь ко мне и требуешь отправить тебя на вторую смену, причем на самый тяжелый участок раскопок.
        - Вот еще! - вырвалось у Луиса. - Зачем?
        - А затем, что ты стремишься всецело постичь мастерство искателя и готов ради этого трудиться невзирая на усталость, хотя больше всего на свете тебе хотелось бы сходить после работы в бар или выспаться.
        - Нет, ну я, конечно, хочу стать хорошим искателем, но... - замялся Луис. - Но ведь отдыхать тоже когда-то надо.
        - Тогда как же ты собираешься постигать свое боевое искусство? - ехидно поинтересовался Гонелли. - Дело это трудоемкое и хлопотное. Днем ты работаешь, вечером отдыхаешь, ночью спишь.
        - Не знаю... Может быть, по выходным?
        - Интересно, далеко бы ты продвинулся, читая подаренную мной книгу только по выходным дням?
        На такой сильный аргумент юноша не нашел что возразить. Старший друг поставил его в тупик.
        - Вот чего от тебя требуют в книге, - перестал испытывать терпение паренька Лоренцо. - Вот это и называется «победой над собой». Ты должен учиться, несмотря на усталость, заставлять себя заниматься тяжелыми тренировками тогда, когда все твои друзья отдыхают или уже спят. Ты должен тренироваться ежедневно, при любой погоде. Терпеть боль. Не зацикливаться на поражениях... Ты усвоил или лучше надо разжевать?
        Действительно, трактовка Лоренцо одного из непостижимых для Луиса моментов книги была настолько логичной, что никаких «разжевываний» больше не требовала.
        - И если ты в силах пойти на такой шаг ради достижения своей цели, если ты не сойдешь с пути - значит, ты сумел победить себя, а со временем научишься побеждать и врагов, - продолжал старшина. - Сейчас перед тобой два пути: можешь следовать малопонятным советам своей книги, а можешь следовать моим. Я дерусь достаточно давно и на турнирах, и в жизни, поэтому думаю, что могу кое-чему тебя научить. Таким акробатом ты, конечно, не станешь... - Лоренцо указал на иллюстрацию в книге, где один боец бил другого ногой в голову, находясь при этом в высоком прыжке. - Но как драться грамотно и эффективно, покажу. В конце концов, обе лежащие перед тобой дороги придут в одну точку. Вот только идти с проводником будет куда разумнее, чем по написанному неизвестно кем и когда путеводителю... В общем, решай сам.
        Юноша посмотрел на книгу, потом вспомнил, как Лоренцо разделался в баре с четырьмя обидчиками практически не сходя с места... Картинные позы книжных бойцов впечатляли, но представить подобное в реальном бою было сложно. На что способен Лоренцо, и представлять было не нужно. К тому же доводы его являлись простыми и понятными, не в пример тем, что в книге...
        И Луис выбрал проводника. Юноша решил, что вернуться к написанному в книге предков он сможет всегда, как и определить, брать что-либо оттуда вдобавок к урокам Лоренцо или не брать. Две дороги, о которых говорил наставник Луиса, не только сходились в одной точке, но и пролегали в пределах видимости друг друга. Поэтому молодой искатель справедливо рассудил, что если вдруг какой-то участок пути покажется ему труднопроходимым, его всегда можно будет попробовать преодолеть по-альтернативному.
        «Лоренцо достойный человек для того, чтобы стать моим Учителем, - подытожил Луис. - Мудрые предки наверняка со мной согласились бы...»
        
        - Прибыл молодой сеньор Рамиро, - сообщил привратник старшему тирадору, когда тот въезжал в ворота асьенды.
        - Давно? - спросил Сото Мара, притормозив байк.
        - Два дня назад, - ответил привратник. - Приехал с женой и детьми погостить на неделю...
        Рамиро ди Алмейдо был единственным сыном дона Диего. Он жил в Мадриде с тех пор, как достиг совершеннолетия и отец определил его в престижную Оружейную Академию. Дон ди Алмейдо сына любил, однако считал, что негоже молодому человеку расти на всем готовом, так что едва Рамиро поступил в Академию, как финансирование отцом его студенческих кутежей прекратилось. Дон ди Алмейдо платил только за учебу сына, деньги на свои прихоти Рамиро вынужден был добывать самостоятельно, подрабатывая вместе с простыми ремесленниками в оружейных цехах.
        Отцовское отношение дона ди Алмейдо к сыну было строгим, но справедливым. Самому Диего ди Алмейдо в молодости жилось гораздо тяжелее. Об учебе в Академии он и не мечтал. Рано потеряв отца, Диего получил в наследство практически разоренную ферму, запущенные виноградные плантации и массу кредиторов, старающихся отобрать все это у молодого наследника. И только благодаря врожденной изворотливости и политическому чутью Диего ди Алмейдо умудрился преодолеть все трудности и стать под старость лет тем, кем он являлся сегодня - одним из влиятельнейших землевладельцев не только в Сарагосе, но и во всей Мадридской епархии.
        Рамиро ди Алмейдо окончил Академию, да так и остался служить при ней в Мадриде. Имея за плечами не только влиятельную фамилию и образование, но и несколько лет ремесленной практики, вскоре он стал довольно заметной фигурой в оружейной отрасли. Его инженерные заслуги были неоднократно по достоинству оценены Ватиканом, так что, продолжая в том же духе, Рамиро имел все шансы стать со временем не менее почетным гражданином Святой Европы, чем его богатый отец...
        Сото Мара никогда не посылал гонцов и всегда докладывал дону ди Алмейдо об исполнении тех или иных дел лично. Прятаться за спину гонца при возможном гневе сеньора было недостойно, также недостойно было получать похвалу сеньора через посредника. Сегодня ожидалось скорее второе, нежели первое, поскольку ругать Мара было не за что - взятое на себя поручение он выполнил на совесть и следов не оставил.
        Дворецкий попросил Сото подождать в вестибюле и удалился разузнать, сможет ли сейчас сеньор принять старшего тирадора. Через минуту дворецкий вернулся и от имени сеньора осведомился, доставил ли Мара то, за чем его посылали в Мадрид. Сото молча указал дворецкому на снятую с байка чересседельную сумку. Дворецкий величаво кивнул и вновь удалился, а когда вернулся, то пригласил тирадора проследовать вместе с его ношей в столовую.
        Дон ди Алмейдо находился в столовой не один, а с сыном. Молодой и старый сеньоры только что отобедали и теперь, мирно беседуя, сидели в креслах со стаканами десертного вина в руках.
        - Добрый день, сеньор! Сеньор Рамиро! - поприветствовал Сото сначала почтительным полупоклоном отца, потом простым кивком - сына. - Сеньор, я пришел доложить, что порученное мне дело исполнено. Груз доставлен.
        - Были какие-нибудь затруднения? - полюбопытствовал дон.
        - Пришлось чуть дольше запланированного дожидаться хорошей погоды, но в остальном все как обычно, - ответил Мара, сделав для дона акцент на слове «хорошей»; не говорить же при Рамиро «нужной» или тем более «плохой» - зачем вгонять его в подозрения столь странной работой, для которой хорошая погода - препятствие.
        Дон ди Алмейдо улыбнулся, довольно прикрыл глаза и с явным облегчением вздохнул.
        - Покажи! - потребовал он у Сото.
        - Извините, сеньор?! - недоуменно переспросил Мара и покосился на Рамиро.
        - Все в порядке, Сото, - успокоил дон старшего тирадора, давая ему понять, что тот не ослышался. - Покажи мне это. Дай мне наконец взглянуть в его бесстыжие глаза.
        Сото еще раз покосился на Рамиро, который следил за ним очень внимательно и с нескрываемым интересом. Затем ответил «как прикажете, сеньор» и поставил сумку на столик для фруктов, предварительно сняв с него корзинку с яблоками и убрав расшитую скатерть.
        Рамиро был явно не готов к тому, что узрел перед собой в следующую минуту. Неизвестно, какой вытащенный из сумки сюрприз он ожидал увидеть, но уж точно не отрезанную под основание черепа человеческую голову с застывшими навыкате глазами и распахнутым в предсмертной агонии ртом. Кровь давно стекла с головы Марко ди Гарсиа, и остатки ее впитались в холщовый мешок, который Сото не стал извлекать из сумки. Вместо него он извлек другой мешок - чистый, - расстелил его на столе и аккуратно, будто дорогую хрустальную вазу, выставил голову на обозрение сеньоров. Вернее, обозревать ее взялся лишь сеньор Диего. Рамиро же брезгливо передернул плечами и, отставив в сторону недопитый стакан с вином, отвернулся к стене.
        - Я просто... в шоке... отец! - проговорил он дрожащим голосом. Сото показалось, что Рамиро вот-вот стошнит, что в данной ситуации было бы для инженера из Мадрида ничуть не зазорно. Дон ди Алмейдо успел на своем веку поучаствовать в дуэлях, пока их в конце концов не запретили, поэтому вид крови и мертвецов являлся для него привычным. Рамиро был воспитан уже в современном духе, когда хвататься за шпаги и пистолеты при малейших оскорблениях считалось противозаконным. Мара был твердо убежден, что на совести молодого сеньора нет еще ни одной загубленной жизни и вряд ли когда-либо подобное случится. Рамиро являлся специалистом по оружию, но использовать его по назначению в Оружейной Академии не учили.
        - Кто был этот человек? - исполнившись наконец решимости, Рамиро обернулся и заставил себя посмотреть на то, что так обрадовало его отца.
        - Прилюдно оскорбивший меня негодяй Марко ди Гарсиа! - не стал скрывать сеньор Диего. Опершись на руку Сото Мара, он поднялся из кресла, подошел к столу и встал напротив отсеченной головы обидчика. - Этот человек был недостоин жить в нашем справедливом мире. Теперь он поплатился за собственные злодеяния!
        - Казначей архиепископа! - со страхом воскликнул Рамиро. - Отец, ты в своем уме?!
        - Не смей разговаривать со мной в таком тоне! - раздраженный поведением сына, повысил голос дон. - Вам, молодым, уже не понять принципов настоящей чести. Каждый благородный человек прежде, чем сказать что-то другому благородному человеку, должен десять раз подумать, а не призовут ли его к ответу за сказанные слова! Будь я в твоем возрасте, то лично сделал бы это! - Дон указал на стоящую перед ним отрезанную голову. - Жаль, годы не те и сила былая давно ушла... Но, к счастью, есть еще достойные и верные слуги, на которых можно положиться; слуги, готовые постоять за честь сеньора!
        Дон ди Алмейдо обернулся к Сото, и тот как обычно ответил на похвалу сеньора учтивым полупоклоном,
        - Итак, мерзкий интриган, - продолжил дон, склонившись прямо к перекошенному мертвому лицу обидчика, - что же ты хочешь сказать мне сейчас?.. Ну, говори! Я тебя внимательно слушаю!.. Что молчишь?.. Я же сказал тебе тогда, что по-настоящему смеется тот, кто смеется последним! Или ты сомневался?
        - Прекрати, отец! - возмутился Рамиро. - Это... это... это просто дикость! Умоляю тебя, немедленно убери его... ее!.. Убери эту мерзость отсюда!
        - Ты прав: действительно мерзость! - с холодной усмешкой согласился дон ди Алмейдо и снова обратился к уже начавшей разлагаться и понемногу источать смрад голове Марко ди Гарсиа. - Я знаю, что тебе нечего больше мне сказать! Тогда послушай, что скажу я! Законы чести соблюдены! Мы в расчете и между нами больше нет разногласий! Я прощаю тебя, как велит нам прощать обиды Господь! Покойся с миром!..
        При взгляде со стороны разговор дона с мертвой головой выглядел жутко. Сото смотрел на эту сцену спокойно, поскольку присутствовал при подобном не впервые. Но Рамиро был просто вне себя: руки его ходили ходуном. Он то порывался схватить стакан, но понимая, что расплескает вино, нервно одергивал руку, то намеревался вскочить, но тоже по какой-то причине отказывался от этой затеи и лишь дергался в кресле будто пытаемый электричеством богоотступник. Было заметно, что Рамиро желает закатить грандиозный скандал, но присутствие Мара удерживает его от этого.
        Отведя душу, дон ди Алмейдо отошел от столика, указал Сото на отрезанную голову прощенного врага и распорядился:
        - Избавься от нее. Только позаботься, чтобы не откопали бродячие собаки! Ты хорошо послужил мне, Сото, и в самое ближайшее время я щедро отблагодарю тебя. Можешь идти.
        Пока Мара возился с головой, упаковывая ее обратно в мешок и пряча в сумку, Рамиро сумел-таки совладать с непослушным стаканом и залпом осушил его, после чего, немного придя в себя, тут же вновь наполнил его из графина.
        - Я никогда не думал, отец, - даже в мыслях не держал! - что ты способен на такое! - уже гораздо сдержаннее проговорил Рамиро после того, как старший тирадор поклонился всем на прощание и, зажав сумку под мышку, удалился. - Это чудовищно! Это противозаконно и если кто об этом узнает!..
        - Это, сынок, и есть подлинная справедливость! - вынес для него заключение сеньор Диего, с кряхтением усаживаясь обратно в кресло. - И ты зря беспокоишься: никто об этом никогда не узнает. Мой слуга Сото способен и не на такое. Скажу тебе по секрету... - Дон понизил голос и наклонился поближе к уху сына: - ... есть подозрение, что он якшается с нечистой силой, хотя и не признается мне в этом. Более того, я думаю, что сам он не совсем человек, а наполовину демон или оборотень. Он поклоняется не Господу, а своим древним предкам, читает книги на непонятных языках, живет по странным законам и чтит их столь же свято, как я - Писание и принципы чести. Именно в понятиях чести мы с ним солидарны, как ни с кем другим. Я даже склоняюсь к мысли, что если будет нужно, он умрет за меня не задумываясь.
        - Отец, на твоем месте я давно бы сдал твоего слугу-чернокнижника Инквизиционному Корпусу, а не эксплуатировал его дьявольские умения ради личных амбиций! - прервал его Рамиро. - Ты сам не замечаешь, что противоречишь себе: истово чтишь Святое Писание и призываешь на службу нечистую силу!
        - Использовать нечистую силу против людей с нечистой совестью отнюдь не зазорно, - не согласился с сыном дон ди Алмейдо. - Думаю, на Страшном Суде меня поймут и простят, ведь это самый справедливый суд из всех, что есть в природе... Однако не предполагал, что мой поступок так тебя напугает. Уж больно размяк ты в своем Мадриде.
        - Я испугался вовсе не отрезанной головы, отец! Я боюсь за тебя! - взялся оправдываться Рамиро. - Ты ведешь себя так, словно живешь в Век Хаоса, когда было дозволено абсолютно все: грабь и убивай кого угодно! Так ли уж серьезно оскорбил тебя этот Марко ди Гарсиа?
        - Во времена моей молодости за такие оскорбления порой даже не вызывали на дуэль, а убивали на месте! - ответил дон. - Он обвинил меня - благородного и законопослушного сеньора - в том, что я недоплачиваю налоги!
        - И только? - изумился Рамиро. - Да разве нельзя было вынести это дело на рассмотрение архиепископа?
        - Думай, что говоришь! - сверкнул глазами дон. - Неужто архиепископ встал бы на мою сторону и пошел против своего казначея? Меня затаскали бы по инстанциям и подвергли еще большим унижениям! Но теперь наконец-то справедливость восторжествовала...
        Сеньор Диего зевнул и тронул сына за плечо, дабы тот помог ему подняться из кресла.
        - Пойду вздремну, - устало произнес дон, направляясь из столовой. - Сегодня с моих плеч свалилась такая гора, и мне надо немного отдохнуть. Вечером покатаю внуков на лошади, если не возражаешь...
        Оставшись в одиночестве, Рамиро вылил себе в стакан остатки вина и стал медленно потягивать его. Выражение его лица было хмурым: он впал в глубокую задумчивость, из которой вышел не скоро.
        - Папочка явно сбрендил на старости лет, - вернувшись к реальности, пробормотал он под нос, обхватив голову руками и массируя виски. - Если оставить все как есть, со временем он угробит и себя, и меня, и мою семью. Тогда точно не видать мне ни повышения, ни перевода в Ватикан. Надо что-то предпринимать, причем безотлагательно.
        И Рамиро удалился в спальню, вот только в отличие от отца на спокойный послеобеденный сон он не надеялся...
        
        - Чему вы так улыбаетесь, брат Карлос? - поинтересовался магистр Жерар у командира Пятого отряда Охотников, когда их автоколонна прибыла в Мадрид и остановилась у здания Мадридского магистрата, построенного на лесистой возвышенности Каса де Кампо, что находилась на западной окраине города.
        - Я уже несколько лет не был дома, ваша честь, - ответил Карлос Гонсалес, также известный в Братстве Охотников как Матадор, глядя со ступеней магистрата на раскинувшиеся перед ним до горизонта крыши Мадрида. - Давно не совершал рейды в Мадридскую епархию. Просто соскучился.
        - Должно быть, и впрямь очень волнительно вернуться в родные пенаты после долгой разлуки, - согласился Жерар. - Мне этого не понять: я вырос в Ватикане и больше чем на один-два месяца никогда столицу не покидал... А что же вы не съездили на родину в отпуске?
        - Да все как-то недосуг было. Только соберешься, как вдруг дела появляются... - вздохнул Карлос и с надеждой в голосе добавил: - Я тут подумал, пока мы ехали: может быть, получится у вас на денечек и в Сарагосу отпроситься?
        - Это вряд ли, брат Карлос, - огорчил Охотника Божественный Судья-Экзекутор. - Работы нас ждет много, и времени на отдых совершенно не предвидится. Мадрид взбудоражен, и нам с вами предстоит в кратчайший срок вернуть его честным гражданам спокойный сон.
        - Опять секта христопотрошителей бесчинствует? - будучи еще не в курсе задачи их богоугодной миссии, спросил Матадор. Рейд являлся плановым, а в плановых рейдах редко происходит что-нибудь интересное. Поэтому Карлоса Гонсалеса предстоящая Охота особо и не интересовала - поступит конкретный приказ, тогда Охотники и выйдут на сцену.
        - Ох, поверьте, даже я до сих пор не знаю, с чьими черными душами нам предстоит иметь здесь дело, - ответил магистр, качая головой. - Кругом сплошные загадки и тайны!.. Вы уже разместили своих людей?
        - Так точно, ваша честь. Магистр Гаспар отвел нам под расквартирование третью казарму.
        - Вот и хорошо. В таком случае не загоняйте в гараж ваш «Хантер», а идите-ка захватите трех братьев, и мы прокатимся с вами в одно откровенно дьявольское местечко.
        - Тогда не лучше ли будет взять с собой весь отряд и орудия огневой поддержки? - беспокоясь о безопасноети Жерара, предложил Карлос. Устав предписывал Охотнику посещать «дьявольские местечки» только во всеоружии.
        - Это, пожалуй, будет излишним, - отмахнулся Жерар. - Охоты там не ожидается. Там уже до вас кое-кто неплохо поохотился...
        Служебное рвение Божественного Судьи-Экзекутора Жерара Леграна нервировало даже такого преданного долгу Охотника, как Карлос Гонсалес. Матадор имел все основания полагать, что этот суетливый неугомонный французик до отставки точно недотянет и отдаст Богу душу прямо на служебном посту, возле Трона Еретика, в окружении пыточных инструментов. Вот и сегодня, не успел еще подчиненный Жерару Пятый отряд обосноваться в казармах мадридского подразделения Братства Охотников, а сам магистр передохнуть с дороги, как та шлея, что вечно попадала ему под хвост, снова дала о себе знать. Жерар не мог даже спокойно ехать в автомобиле, постоянно ерзал на сиденье, норовя протереть своим костлявым задом кожаную обивку.
        - О каких загадках и тайнах вы только что упоминали, ваша честь? - спросил у Жерара Карлос, полуразвернувшись к магистру с командирского сиденья «Хантера». Вел автомобиль заместитель Матадора: брат Риккардо. Путь предстоял неблизкий: через весь Мадрид к восточной окраине, и Карлос подумал, что было бы кстати, чтобы по дороге Жерар ввел в курс дела его и остальных сидевших в машине братьев.
        - О тех, что нас ожидают впереди, брат Карлос, - ответил французик, еще больше напуская тумана на сказанное им полчаса назад. - Я специально напросился в этот рейд, потому что безумно обожаю загадки. - «Не загадки ты любишь, а к званию «почетный инквизитор» рвешься, поэтому и хватаешься за все подряд, даже за то, в чем ни черта не смыслишь», - подумал при этом Матадор. - Сначала это дело проходило по линии Защитников Веры, но недавно они расписались в собственном бессилии и сказали, что умывают руки. В связи с этим архиепископ Мадридский вызвал нас.
        - Защитники Веры? - Карлос поморщился. - Нам что, ваша честь, спихнули обычную нераскрытую уголовщину?
        - Отнюдь! - возбужденно блеснув глазами, возразил Жерар. - Действительно, на первый взгляд и впрямь смахивает на уголовщину, но если присмотреться получше!.. Впрочем, скоро сами все увидите.
        - И все-таки, ваша честь, может, расскажете нам хотя бы вкратце? - попросил Карлос. Его-то таинственная атмосфера вокруг предстоящего дела нисколько не прельщала.
        - Ну если вы так настаиваете...
        
        Возле загородной асьенды обезглавленного казначея Марко ди Гарсиа уже не было той суеты, что кипела здесь в первые дни после убийства. Семья покойного Марко собиралась продать покрывший себя зловещей славой дом и перебралась в Мадрид, поэтому сегодня в асьенде жили только несколько самых преданных слуг ди Гарсиа - тех, что не разбежались в ужасе после произошедшей трагедии. Ворота асьенды не охранялись - прошляпившие убийцу опозоренные тирадоры также разбрелись восвояси, - и «Хантер» Инквизиционного Корпуса проехал внутрь беспрепятственно. Карлос успел заметить большие деревянные кресты, прибитые к оборонительной стене через каждые десять метров. Но едва Матадор собрался заострить на этом факте внимание магистра Жерара, как брат Риккардо резко затормозил, чуть не врезавшись в выскочивший из-за караульной будки старенький «Сант-Ровер» с эмблемой Братства Защитников Веры на дверце.
        «Сант-Ровер» принадлежал заместителю командира мадридских Защитников Веры брату Рохасу.
        - Я с утра вас тут дожидаюсь, - посетовал Рохас после того, как отсалютовал вылезшему из «Хантера» Божественному Судье-Экзекутору. - Уже уезжать собрался.
        Карлос и другие Охотники также представились и пожали Рохасу руку. Рохас наказал одному из слуг присматривать за автомобилями, а сам повел гостей в дом. При виде представителей Инквизиционного Корпуса остальные слуги попрятались кто куда, не желая лишний раз показываться на глаза инквизиторам: опасные гости - один косой взгляд в их сторону, и можно легко загреметь в застенки магистрата, откуда живым и здоровым редко кто возвращался.
        - И почему же, брат Рохас, вы решили списать это убийство на демона Ветра? - полюбопытствовал Жерар после того, как бегло осмотрел опечатанную Защитниками Веры спальню. В ней была детально сохранена картина преступления: все, как и в ту злополучную ночь, кроме, разумеется, тел. Вместо них в спальне присутствовали четыре соломенных чучела. Два сидели в заляпанных запекшейся кровью креслах, одно лежало в центре кровавого пятна на полу, а четвертое, изображающее мертвого казначея, развалилось поперек также обильно залитой кровью кровати и не имело на своих соломенных плечах тряпичной головы.
        - Судите сами, - пустился в разъяснения Рохас. - Спальня была заперта изнутри. Демон влетел в окно и расправился с тремя охранниками так, что они даже не успели пошевелиться. Затем адская тварь оторвала голову сеньору ди Гарсиа, после чего пробралась на крышу - мы выяснили это по оставленным в коридоре следам крови, - откуда бесследно исчезла. Убийца ди Гарсиа даже по земле не ходил! Никаких следов ни во дворе, ни за оградой, хотя она окружена клумбами, а не оставить на них следов попросту невозможно. И кто, по-вашему, мог это сделать, если не демон?
        - Да, пожалуй... - Вид у Жерара сразу стал отсутствующий - видимо, предвкушая разрешение занимательных загадок, он и не думал, что они окажутся настолько неразрешимыми. - И что, у вас нет совсем никаких зацепок?
        - Были бы зацепки, мы бы не вызывали сюда вас - экспертов по нечистой силе. - Последние слова были сказаны Рохасом с явно выраженной издевкой, но инквизиторы пропустили сарказм Защитника Веры мимо ушей. Они были поглощены изучением окружающей обстановки.
        Карлос перешагнул через лежащее на полу чучело и подошел к раскрытому окну, на подоконнике которого уже успел скопиться изрядный слой пыли.
        - Скажите, брат Рохас, - поинтересовался он, - вам не кажется странным, почему демон влетел в окно, а для того, чтобы покинуть спальню, ему понадобилось выбираться на крышу?
        - Безусловно, мы обратили на это внимание, - отозвался Защитник Веры. - Единственное объяснение: вероятно, у демона огромные крылья. Расправить их на подоконнике он толком не мог, в связи с чем и покинул дом именно с крыши. Ласточки, к слову, тоже никогда не садятся на землю, поскольку длина их крыльев по отношению к телу настолько велика, что взмахнуть ими как следует для взлета с земли они не могут.
        - Я знаю про ласточек, - огрызнулся Матадор, пригладив в задумчивости ладонью свою маленькую испанскую бородку. - И все же есть противоречие: вы сказали, что сидеть на подоконнике с расправленными крыльями ваш демон не мог. Отсюда следует и другой вывод: для того чтобы попасть в окно, демон влетел в комнату со сложенными крыльями на приличной скорости - будто ястреб камнем упал. Согласитесь: при этом он неминуемо должен был оборвать все шторы, однако они на месте, как и цветы на подоконнике. Дальше. Вы только вообразите: существо с огромными крыльями врывается в комнату и начинает жестокую резню. Где при этом крылья?
        - Сложены за спиной! - подключился к разговору магистр Жерар.
        - Пусть даже и сложены, - продолжал Карлос. - Но чтобы приблизиться к сидящим в креслах охранникам, ему нужно было пройти между вот этими рядами светильников. Лично я могу протиснуться между ними - я не очень-то широкоплеч. А у вашего демона - с ваших же слов! - за спиной такие крылья, что в разложенном состоянии они наверняка дотянулись бы до противоположных стен спальни. Да убивая направо и налево, он разнес бы тут все к чертовой матери... виноват, ваша честь. Кстати, мы еще не видели лаз на чердак...
        - М-да... он достаточно узок и для человека, - заметил озадаченный Рохас, после чего признал: - Видимо, вы правы: либо демон летает без крыльев - тогда непонятно, зачем ему вообще сдалась крыша, либо... У нас больше нет на этот счет версий. Вы извините, но я тороплюсь. Все интересующие вас документы вы можете получить у моего командира. Если есть еще какие-нибудь вопросы...
        - Нет, спасибо, можете идти! - Жерар произнес это нарочито властным тоном, дабы показать, что ответственный за расследование все-таки он, а не брат Карлос, который как-то чересчур рьяно взялся за выяснение обстоятельств убийства, хотя в действительности должен был лишь ассистировать и оберегать магистра.
        - Последний вопрос, брат Рохас, - придержал Защитника Веры Матадор, ощутив при этом на себе крайне недовольный взгляд Жерара. - Кто являлся основным врагом ди Гарсиа?
        - Кто являлся основным врагом главного казначея епархии, ответственного за налоговые сборы? - усмехнувшись, переспросил Рохас. - Да не проходило и недели, чтобы он не предъявлял кому-нибудь обвинение в нарушении налогового законодательства. Он жил в окружении врагов. Можете подозревать каждого, кто был в его списках. А они у него только за этот год вобрали в себя несколько десятков фамилий.
        - Что ж, благодарю вас, - кивнул Охотник, давая понять, что Защитник Веры свободен.
        - Желаю удачи, ваша честь! Брат Карлос! - откланялся тот и удалился.
        - Брат Карлос, я настоятельно попросил бы вас не превышать ваших полномочий, - обратился Жерар к Матадору с завуалированным под вежливую просьбу упреком. - Своими неожиданными вопросами к брату Рохасу вы... хм... сбили меня с мысли.
        - О, покорнейше прошу меня простить, ваша честь, - рассыпался в любезностях Карлос, что при его давно известном в Братстве Охотников горячем нраве выглядело довольно лицемерно. - Я лишь хотел вам помочь, и только. Уверяю вас: больше такое не повторится.
        И Гонсалес демонстративно отошел к двери, где толпились его бойцы. Риккардо и братья посмотрели на командира с еле заметными ухмылками. Карлос ухмыльнулся им в ответ - мол, давайте-ка, амигос, поглядим на работу нашего гениального отгадчика головоломок, раз уж он такой любитель докапываться до всего самостоятельно.
        Магистр прошелся по комнате, поскреб пыль на подоконнике, зачем-то сунул нос под кровать и за штору, внимательно осмотрел потолок и заглянул в стоявшие на туалетном столике шкатулки. Во время своих поисков Жерар ни на секунду не терял крайне сосредоточенного выражения лица, однако взгляд его почему-то оставался растерянным, как будто мысли магистра витали сейчас далеко от асьенды ди Гарсиа.
        - Драгоценностей нет, - во всеуслышание сообщил магистр, демонстрируя Карлосу пустую шкатулку. - Видимо, демон забрал и их тоже... Опять же зачем демону драгоценности?.. Да, задали нам с вами работенку.
        Карлос как образцовый подчиненный невозмутимо молчал, дожидаясь либо прямого вопроса, либо конкретного приказа. Магистр еще некоторое время поизображал великого сыщика, после чего наконец не выдержал:
        - Ну хорошо, брат Карлос, раз вы так хотите мне помочь, невежливо будет отклонять вашу инициативу. Итак, что вы обо всем этом думаете?
        - Демон не забирал драгоценности, - первым делом исключил магистерское предположение об алчности демона Карлос. - Они были взяты недавно - видите, на шкатулках скопилось много пыли и на ней отчетливо видны следы пальцев. Тонких женских пальцев. Может быть, отпечатки оставила горничная, а возможно, драгоценности умудрилась тайком забрать из опечатанной комнаты сеньора ди Гарсиа - мы не знаем. Не это должно нас с вами волновать. Пропали побрякушки - и черт с ними... виноват, ваша честь.
        - Да и правда - черт с ними! - широко улыбнулся французик, явно стараясь своим нарочито компанейским тоном вернуть расположение Матадора, которое магистр чуть было по неосмотрительности не утратил. - Пусть пропавшими побрякушками Защитники Веры занимаются. Мы же с вами будем думать о том, как изловить это исчадие ада и как спасти его гнилую душу... если, конечно, она у него осталась.
        - При всем уважении, ваша честь, здесь побывало явно не исчадие ада, - возразил Охотник.
        - Вы хотите сказать, что это дело рук обычного человека?
        - Что человека - несомненно, а вот обычного или нет - сейчас выясним.
        Карлос снова подошел к окну, после чего сдул с подоконника пыль, взобрался на него с ногами и, придерживая себя за наличник, высунулся наружу и посмотрел вверх. Затем попытался свободной рукой дотянуться до карниза.
        - Высоко, - подытожил он, слезая с подоконника. - Я бы не смог проделать такой трюк.
        - Вы подозреваете, что этот демон... или человек спустился сюда с крыши на веревке?
        - Он мог спуститься с крыши, но только не по веревке! - категорично отринул это предположение Карлос. - Нижний ряд черепицы выступает. Обопрись на него натянутая как струна веревка с карабкающимся по ней человеком, черепица неминуемо бы обломилась: жженая глина - довольно хрупкий материал. Убийца должен быть необычайно проворен, чтобы проделать такое без веревки. При том, что внизу охрана и собаки... Нет, он попал сюда не через окно. Теперь проведем такой эксперимент...
        Под недоуменным и отчасти испуганным взглядом магистра Гонсалес резко извлек нож Охотника из ножен на поясе и нанес им удар по воздуху.
        - Первый готов! - изрек после этого Карлос, указав ножом на лежащее у него под ногами чучело. - Он падает, и явно не без шума...
        Затем, едва не задев светильники, Матадор двумя прыжками преодолел расстояние до чучел, что сидели в креслах.
        - Вот здесь уже гораздо сложнее, - размышлял он вслух. - Если только они не спали.
        Матадор по очереди ткнул ножом в оба чучела, проделав серию ножевых ударов с грацией того, в честь кого и был награжден своим знаменитым прозвищем.
        - Разумеется, они спали, поскольку иначе никак, - продолжал он. - Но даже с учетом их неподвижности, убийца все равно должен быть быстрым до невероятия.
        Отойдя от кресел, Карлос с ножом в руке приблизился к кровати и склонился над безголовым чучелом. Имитировать убийство Марко ди Гарсиа он уже не стал - боялся, что это будет выглядеть по отношению к мертвому казначею не совсем почтительно. Оглянувшись назад и измерив взглядом весь свой путь по комнате, командир Пятого отряда пригладил бородку, как обычно бывало с ним в минуты раздумий, потом уверенно помотал головой.
        - Не берусь судить о повадках демонов, - проговорил он, возвращая нож в ножны, - но брать с собой голову жертвы в качестве доказательства исполненной работы - характерный почерк наемного убийцы. Или даже убийц... Брат Марчелло! - обратился Карлос к одному из бойцов. - Пригласи-ка сюда дворецкого. Кажется, он прячется сейчас в чулане.
        Оказавшись в окружении пяти инквизиторов, перепуганный дворецкий выказал необычайную словоохотливость. На вопросы Матадора он отвечал столь обстоятельно, что брату Риккардо частенько приходилось подзатыльниками направлять его в нужное русло. Карлоса, однако, совершенно не интересовало, кто и когда из прислуги или тирадоров прилюдно богохульствовал, о чем дворецкий все время пытался его проинформировать. Все вопросы Гонсалеса касались личностей и прошлого тех людей, кто служил в момент убийства в асьенде ди Гарсиа. Само собой, дворецкий не знал доподлинно их биографии, но полученных сведений Карлосу хватило вполне.
        - Думаю, ваша честь, нам здесь больше делать нечего, - сказал Карлос, отпустив дворецкого, который со всех ног метнулся в ближайшую уборную.
        - Вы в этом уверены? - недоверчиво спросил Жерар.
        - Абсолютно. Дело практически закончено. Если вы не возражаете, я все вам объясню по дороге.
        - Да уж, извольте постараться...
        - ... Как и любой верующий в Бога, я верю и в нечистую силу, что прислуживает мерзкому Сатане, - начал изложение своих выводов Карлос, когда их «Хантер» выехал из ворот асьенды и направился обратно в Мадрид. - В природе есть и демоны, и черти, и прочая нечисть - я не спорю. Но я - Охотник - и за годы службы Корпусу успел усвоить одну непреложную истину: нечистая сила редко когда делает свои черные дела самостоятельно, обычно ради этого она использует тех из смертных, кто готов идти ей в услужение. Поэтому я сразу отмел версию Защитников о демоне. Поймать прислужников Дьявола, что имеют человеческое обличье, намного проще, чем его ближайшее окружение. Все эти мерзавцы такие же смертные, как и мы с вами; впрочем, кому как не вам, ваша честь, этого не знать... Но сегодня мы не будем искать их!
        - Вот как? - вырвалось у Жерара. - А кого же нам тогда предстоит призвать к ответу?
        - Я привык мыслить как Охотник, ваша честь, - продолжал Карлос, - то есть от простого к сложному. Но сегодня меня заставили делать это в обратном направлении и хотели навязать поиск решения там, где его следует искать в последнюю очередь.
        - Хотели навязать? - переспросил Жерар. - Кто?
        - Один момент, ваша честь, обо всем по порядку. Для начала представьте себе такую ситуацию: вы очень богаты, и вам крупно насолил некий человек, поэтому вы решаетесь его убить. Что вы предпримете?
        - Да полноте, брат Карлос! - укоризненно покачал головой магистр. - Я законопослушный и богобоязненный гражданин и предпочитаю выяснять отношения с обидчиками по законам нашей страны...
        - Ваша честь, лично я и в мыслях не держу, что вы способны преступить закон! - поспешил утешить его Матадор. - Я высказался так лишь гипотетически.
        - Но если гипотетически... Имея средства, я найму лучшего наемного убийцу и обязательно сделаю это через посредника.
        - Это будет очень разумно, ваша честь, - польстил Жерару Карлос, но в его голосе сарказма было куда больше, чем лести. - Без посредников в таких делах никогда не обходится. Но прежде, чем посылать посредника на поиск наймита, вы бы наверняка дали ему сначала другое задание.
        - Какое еще задание? - непонимающе вскинул брови магистр.
        - Я не сомневаюсь, что вы бы послали его разузнать, а нельзя ли подкупить на убийство охрану вашего обидчика, если она у него все-таки имеется. Ведь при удачном подкупе приближенных к жертве слуг у вас окажется гораздо больше шансов на успех. Также это поможет вам сэкономить деньги.
        - А, вот вы о чем! - закивал Жерар. - Да-да, конечно, вы правы: я бы постарался в первую очередь подкупить именно охрану... Постойте-ка! Уж не подозреваете ли вы в убийстве Марко ди Гарсиа его охрану?
        - В самую точку, ваша честь! - ухмыльнулся Гонсалес. - Вы на редкость проницательны.
        - Но почему же тогда Защитники Веры не смогли вывести их на чистую воду?
        - А вы не забыли, о чем поведал нам дворецкий? - напомнил Матадор. - В охране ди Гарсиа служило больше половины отставных Защитников Веры. А где мы находимся? Мы с вами в Испании, ваша честь! В моей стране очень сильны клановые отношения, и в любой местной силовой, и не только структуре, вы прежде всего встретите уйму связанных родственными узами сотрудников. Ничего не попишешь - таковы наши традиции. Поэтому я не сомневаюсь, что у многих охранявших ди Гарсиа отставников имеются родственные связи с Защитниками - возможно, даже высокопоставленными, - которые находятся на действующей службе. Защитники Веры давно бы раскрыли это дело, если бы не...
        - Вот оно что! - хлопнул себя по коленкам озаренный догадкой Жерар. - Родственник не подозревает родственника! Круговая порука! Рука руку моет! Пыль в глаза Инквизиционному Корпусу! Продажный охранник, имеющий крепкий иммунитет от подозрений!
        - Разрешите уточнение, ваша честь, - прервал Матадор вскипевшего от наплыва чувств магистра. - Не «охранник», а «охранники» - так логичнее. Стрелять заговорщики не рискнули - их бы тут же разоблачили. Они взяли ножи и поднялись в спальню. Естественно, телохранители казначея открыли им без вопросов. Вы видели: двое из телохранителей даже из кресел не встали. Двое или трое заговорщиков без труда разделались с ними, отрезали голову своему сеньору, а после все инсценировали так, чтобы свалить убийство на демона Ветра. Тем более что казначей сам пуще смерти его боялся - вы же заметили кресты на стенах и крыше? Но желая усугубить ужасную картину, они явно переиграли. Было бы намного реалистичнее, если бы их мнимый демон Ветра убрался туда, откуда пришел. То есть в окно. Однако вся беда состояла в том, что запереть спальню изнутри заговорщики уже не могли. Эта нелогичность и отметает все подозрения о нечистой силе. Такие вот дела.
        - Вот мерзавцы! - вскричал Жерар, потрясая кулаками с такой яростью, что сидевшие рядом с ним Охотники принялись предусмотрительно отодвигаться. - Всучили нам сказку о демоне и глазом не моргнули! Да я просто уверен, что местные Защитники даже знают того, кто совершил убийство! Думали, что избавились от проблемы, переложив ее нам на плечи! Гоняйте, мол, своих демонов на здоровье! Не на тех напали! Брат Карлос, завтра же... нет - сегодня же доставьте всех до единого подозреваемых в убийстве отставников-тирадоров ко мне в магистрат! И этого лицемера Рохаса тоже!
        - Боюсь, с Рохасом возникнут проблемы, - заметил Матадор. - Он еще не в отставке и находится на государственном посту.
        - О нет, брат Карлос! - вскричал магистр. - Проблемы не у нас, а как раз у Рохаса! Пока вы будете заниматься арестом отставников, я свяжусь по телеграфу с Апостолом Инквизиции и опишу обстановку! Ордер на проведение дознания с Рохасом у меня будет уже к утру!
        - Как прикажете, ваша честь, - кивнул Гонсалес. - Возьмем подозреваемых сегодня ночью прямо из постелей. Это занятие моим братьям куда привычнее, чем за демонами гоняться. Тем более за выдуманными демонами.
        А сам при этом с усмешкой подумал, что неважно каков демон - выдуманный или реальный, - такой дотошный инквизитор, как Жерар Легран, сможет доказать сговор с ним даже архиепископа Мадридского. Дали бы только французику волю...
        
        В Лоренцо Гонелли определенно имелись задатки прирожденного наставника. Для Луиса, у которого еще со времен приюта слово «наставник» вызывало лишь отвращение, методы преподавания Лоренцо были непривычны. Старшина никогда не твердил «я так сказал», «молчи и не перебивай», «не спорь» и многое другое, что выслушивал юноша от приютских наставников по нескольку раз на дню. Гонелли объяснял все доходчиво, любил использовать наглядные примеры и самое главное - никогда не повышал голоса.
        Единственное, что не нравилось Луису, - это тяжелые кулаки Лоренцо. Но сетовать на крепость ударов Учителя (так по аналогии с древней книгой стал называть старшину Луис) было глупо, поскольку тот преподавал не светские манеры, а «науку грамотного мордобоя». Освоить же эту науку без синяков и шишек было равносильно обучению плаванию без вхождения в воду.
        - Ты многое не понял из своей книги по одной причине, - говорил Лоренцо, глядя, как Луис сооружает по его приказу непонятную для себя конструкцию, водружая на два табурета бочонок с водой. - Предки твои были на редкость поэтичными людьми, раз относили мордобой к искусствам. Ты только глянь, сколько церемонности: определенная одежда, поклоны, слова, строго очерченный характер передвижений... А удары: «Лапа Тигра», «Дракон Бьет Хвостом»!.. Лично я называю их куда проще: «двинуть в челюсть» и «пнуть под задницу». Натуральные поэты, честное слово... Но в этом и заключена проблема: поэты зачастую говорят столь образные и витиеватые речи, что понять их таким неотесанным болванам, как мы с тобой, очень сложно. Даже твой предок согласен с этим; вот здесь сказано: «Мы не понимаем многого, потому что наш ум груб и невоспитан». Что поделаешь, раз так оно и есть... Поэты называют элементарные предметы столь изысканно, что порой за красотой названия теряется сам предмет. Поэты окружают какое-нибудь незамысловатое занятие букетами традиций, преподнося его так, что без этих традиций оно якобы теряет всякий
смысл. Возможно, в чем-то они правы, но... Не знаю, как ты, а я всегда считал, что жизненно необходимые вещи должны быть предельно просты. Настолько просты, чтобы в нужный момент ты о них даже не задумывался, но действовал на уровне инстинктов. Задумываться о трудностях надо до их появления, а не во время борьбы с ними. По крайней мере, к драке это относится в первую очередь...
        Луис прислушивался к каждому слову Лоренцо, боясь упустить что-либо важное. И хоть потом всегда можно было переспросить, юноша старался вникать во все с первого раза - в этом проявлялось подлинное уважение ученика к Учителю. Благо, запоминать наставления Гонелли было легко, не то что заучивать в приюте псалмы за церковными псалмопевцами.
        - Тем не менее, если судить по фотографиям, предки твои ничем не отличались от нас... кроме черт лица, разумеется, - продолжал урок Лоренцо. - Самые обычные люди, разве что чуть более низкорослые. Поэтому все принципы рукопашной схватки, о которых известно мне, применялись и ими - это бесспорно. Существуют такие незыблемые постулаты, как законы физики и анатомия человеческого тела. Помня о них, хороший боец достигнет куда большего, нежели будет без конца погружаться в себя и очищать мысли всякими заклинаниями, надеясь на пробуждение всесильной энергии «ци».
        - Я ничего не смыслю в физике, а в анатомии и подавно, - огорченно вздохнул Луис. - В приюте нам рассказывали, что эти сложные науки преподают только в Академиях. Их изучают на примере различных формул и опытов.
        - Я могу поспорить, что в физике ты разбираешься гораздо больше, чем тебе кажется, - усмехнулся Лоренцо и взял со стола самую тяжелую гирю от амбарных весов. - Хочешь, докажу?.. Лови!
        И с этими словами он бросил гирю в Луиса; не со всей силы, но попади она в юношу, хорошего от этого было бы мало.
        Позабыв об ученической вежливости, Луис грязно выругался и отпрыгнул в сторону. Гиря с тяжелым стуком упала на землю рядом с ним.
        - Ты это... совсем с ума сошел, что ли!.. На кой черт так делать? - возмутился ученик, стараясь все же не выходить за рамки приличия.
        - Можешь считать это уроком по физике номер один! - рассмеялся Гонелли. - Вопрос первый: почему ты отпрыгнул в сторону, а не стал ловить гирю, как я тебе приказал?
        - Сам, что ли, не догадываешься? - огрызнулся Луис. - Руки бы себе отшиб да спину потянул!
        - Вопрос второй: что ты думал, когда увидел, что гиря летит в тебя?
        - Ну, если не считать бранных слов, то... по-моему, ничего. Просто отпрыгнул, и все.
        - А теперь рассмотрим твое поведение с точки зрения физики. - Лоренцо отломал от веника прутик и стал чертить на песке различные стрелки и окружности. - Любой движущийся предмет обладает силой, способной при столкновении передаваться другим предметам - в нашем случае это летящая гиря и ты. Сила удара зависит от скорости и веса движущегося предмета. Поймай ты гирю, ее сила передалась бы тебе: оттолкнула бы тебя назад и отбила твои пальцы. Ты четко знаешь, что без ущерба для себя не сможешь поймать в полете гирю, и потому предпочитаешь уклониться, а не рисковать. За долю секунды ты оцениваешь возможности своего организма и выносишь единственно верное в твоей ситуации решение. Так что отнекивайся - не отнекивайся, а элементарную физику ты, парень, знаешь неплохо.
        - Ух ты! - восхитился Луис. Всегда приятно, когда в тебе вдруг обнаруживаются какие-нибудь достоинства. - Я уже люблю эту науку - физику! А что еще из физики я знаю, о чем не подозреваю?
        - Много о чем, - ответил Учитель. - Ты пользуешься ее законами не задумываясь: ходишь по узким доскам, расставляя руки в стороны, поднимаешь тяжелую кирку, берясь за черенок так, как тебе удобней, носишь тяжелые мешки не в руках, а на спине, и так далее. А сейчас я постараюсь объяснить, как использовать законы физики в драке. Причем использовать их ты должен научиться столь же непроизвольно, как только что уклонился от гири: стремительно и без раздумий. То, что ты смелый и отчаянный парень, знают все. Когда к твоему бесстрашию добавится грамотный подход к поединку... Я боюсь представить, что получится. Итак, начнем.
        Лоренцо подошел к сооруженной юношей из табуретов и бочки конструкции.
        - Это можно считать элементарной физической моделью человека, - пояснил Учитель. - Тяжелое туловище размещается на двух опорах-ногах. Сказать по правде, не самое удачное создание Всевышнего с точки зрения боеспособности. Но, как говорится, не нам судить о его божественной воле - что есть, то есть, другого не дано. Думаю, не стоит напоминать тебе, что идеалом победы во все века считалось то, когда враг повержен и лежит на земле. Вот перед тобой противник. Как бы ты уронил его на землю? Продемонстрируй.
        Луис подошел к бочке и, недолго думая, выбил из-под нее один из табуретов. Бочка повалилась на землю, однако ученик не стал дожидаться, пока она упадет сама, и подтолкнул ее для скорости рукой.
        - А ты быстро схватываешь! - одобрительно закивал Лоренцо. - Не стал снимать ее с табуретов или упрямо толкать назад, а поступил предельно рационально. Ты вникаешь в принципы, а они куда важнее техники.
        - «Человеку, который овладел техникой и постиг принцип, нет равных», - процитировал юноша мудрого предка по имени Такуан Сохо. Сейчас он радовался не только похвале, но и тому, что сделал правильный выбор, подавшись в ученики к Лоренцо. Две дороги для постижения древних истин, что находились перед Луисом, пролегали гораздо ближе друг к другу, чем казалось в начале.
        - Ну хорошо, отныне можешь считать, что в победе над бочками равных тебе уже нет, - усмехнулся Гонелли. - Урок усвоен, переходим ко второму. А теперь иди сюда и попробуй проделать со мной то же самое, что проделал с бочкой...
        Вот с такой незамысловатой лекции и начались их каждодневные тренировки. Мало-помалу, шаг за шагом, Луис постигал довольно непростую науку рационального и быстрого ведения боя; боя, в котором разрешалось все, лишь бы противник как можно скорее очутился на земле в недееспособном состоянии. Юноша научился наносить короткие, без замаха, удары руками и низкие стремительные удары ногами, весьма отдаленно напоминавшие технику боя предков. По науке Лоренцо, ноги вообще не должны задираться бойцом выше пояса - именно на низком уровне удары ногами оказывались наиболее скоростными и сокрушительными, а атакующий ими сохранял хорошую устойчивость.
        Неотрывно от процесса обучения, Лоренцо просвещал ученика в «практической физике боя», открывая ему другие законы природы, в принципе известные Луису с рождения, но суть коих доходила до него лишь теперь. Юноша познакомился с такими понятиями, как инерция, точка опоры, правила рычага, столкновение разнонаправленных сил и рациональное приложение их, центр тяжести и многое-многое другое...
        - Обрати-ка внимание, - сказал как-то Лоренцо, листая книгу Луиса, которую ученик для сравнения методик таскал на тренировки постоянно. - Твои предки часто упоминают некую точку «тандэн», что расположена на три пальца ниже пупка. Вот здесь о ней говорится как о точке сосредоточения внутренней энергии, а здесь на ней требуется фиксировать ум во время медитаций. Между тем я абсолютно точно знаю, что центр тяжести любого человека расположен в районе таза, и от контроля за его перемещением напрямую зависит устойчивость бойца. Если убрать всю поэтическую мишуру из этого трактата, получается, что мы с твоими предками сходимся во мнении: постоянный контроль над этой точкой предельно важен.
        - Контроль над устойчивостью - это понятно, - кивнул Луис. - Но я занимаюсь уже два месяца и до сих пор даже примерно не представляю, что скрывается под понятием «внутренняя энергия ци». Поначалу я думал о ней как о физической силе, но вот здесь, - юноша ткнул пальцем в книгу, - говорится, что сила и внутренняя энергия - разные понятия. Причем второе из них гораздо важнее.
        - Действительно, трудная на первый взгляд загадка, - ответил Учитель. - Мне тоже все время не давала покоя эта загадочная «ци». Неужели, думал я, твои предки обладали какими-то утраченными современным человеком качествами. Однако после некоторых размышлений я повнимательнее прочел главу, где говорится, что при помощи внутренней энергии можно достичь того, чего нельзя добиться обычной силой. По-моему, я раскрыл секрет этой проклятой «ци»!
        - Прошу тебя: не томи, рассказывай! - умоляюще посмотрел на Учителя ученик. Будучи уже хорошо знакомым с Лоренцо, он знал, что тот никогда не будет бахвалиться понапрасну.
        - Да ты бы и сам со временем догадался, - ответил Гонелли. - Здесь снова все упирается в нашу физику; ну никуда от нее, родимой, не деться!.. Ладно, приготовься: сейчас я не только раскрою для тебя этот секрет, но и пробужу в тебе «ци». Видишь вон тот валун? Подними его!
        Валун выглядел внушительно. Когда во время раскопок требовалось передвинуть подобные камни, Луис всегда предварительно раскалывал их киркой.
        - Да ты что! - подивился ученик, после чего решил блеснуть недавно приобретенными знаниями. - Не проще ли будет воспользоваться рычагом?
        - В данном случае нет, - отверг его идею Учитель. - Забудь пока о рациональном подходе и делай, что говорят.
        Луис тяжко вздохнул, ухватился за валун и, надсадно пыхтя, принялся толкать его туда-сюда, не в состоянии оторвать от земли.
        - Нет, гиблое дело, - выдохшись, юноша прекратил свои бесплотные попытки и отпустил валун. - Не по моим плечам камешек. Не хочет просыпаться моя «ци».
        - Так ты же ее пока не будил, - рассмеялся Лоренцо. - Ладно, возьмись за камень еще раз... Взялся? Ноги пошире! Зад пониже! Спина прямая!.. Еще прямее!.. Отлично. А теперь попробуй не просто оторвать камень, а оторвать как можно быстрее. Вообрази, что тебе нужно положить его в телегу, а телега быстро отъезжает, и, промедлив, ты опоздаешь. Или представь, что камень придавил тебе ногу - так даже вернее... Действуй!
        Луис сосредоточился, постарался отчетливо вообразить то, о чем просил его Учитель, и рванул валун что было сил. В глазах юноши помутилось, жилы на руках затрещали, спина заныла, а ноги задрожали, однако валун от земли отделился. Поднять его на грудь Луис, конечно же, не поднял, но до уровня колен дотащил, после чего силы ученика иссякли, и он упал на землю вместе с валуном.
        - Ты видел?! - ликовал Луис, лежа на земле и с трудом переводя дыхание. Перед глазами его мерцали багровые круги, а конечности сводила судорога. - Я его поднял! Захотел - и поднял! Немыслимо! Ты и впрямь раскрыл тайну моих предков! Я просто прозрел!
        - Запомни это ощущение, - посоветовал Лоренцо. - Когда будешь в следующий раз лупить кулаками по мешку, постарайся вкладывать это ощущение в каждый удар. Однако будь осторожен, сразу же привыкай дозировать подобные нагрузки, а то, не ровен час, руки себе переломаешь. Злоупотребление предельной мощностью вредно для здоровья: помимо травм, можно элементарно надорвать себе пупок.
        - Ты хотел сказать «злоупотребление внутренней энергией ци»? - переспросил «прозревший».
        - Мощность и есть твоя «ци», - ответил Учитель. - Никакой мистики - сплошная физика! Сила вкупе со скоростью! Сильный удар хорош, но сильный и быстрый удар хорош вдвойне! Кстати, рекомендую тебе хотя бы пару раз в неделю практиковать поднятие тяжестей. Лично я подобного занятия терпеть не могу - я и так от природы крепкий, к тому же чрезвычайно ленивый, - но для тебя оно лишним не будет...
        Тренировки Луиса вошли в стадию повышенной интенсивности. Действительно, через пару месяцев поднятия тяжелых камней удар у низкорослого паренька стал таким, что от него стал шарахаться даже Учитель. Мешки с песком рвались и заменялись юношей на новые почти каждую неделю. После такого прогресса ученика удары Гонелли в учебных поединках уже перестали быть щадящими. Теперь они наносились Учителем как в реальной схватке, соответственно, Луис принялся больше уделять внимания защите, изучению которой раньше не придавал особого значения.
        Через полгода Луиса стало просто не узнать. И пусть в росте он прибавил слабо, но зато раздался в плечах, добавил в весе и вообще уже ничем не напоминал тонкокостного юношу, а являл собой крепко сложенного мужчину. И потому, когда однажды вечером старшина пригласил его с собой в трактир (чего до сего момента не делал еще ни разу), Луис счел это за знак признания его взрослости.
        Но здесь ему было суждено жестоко ошибиться. Едва они уселись за столик, как Лоренцо протянул Луису сложенный вчетверо листок бумаги и попросил передать его одному из посетителей трактира, сидевшему к ним спиной в противоположном углу. Луис без задней мысли взял листок и пошел выполнять поручение.
        Записка предназначалась угрюмому амбалу с кулаками, размером едва не превышавшими пивные кружки. Громила быстро прочитал послание, после чего лицо его вытянулось, и он, поднявшись из-за стола, грозно навис над Морильо.
        - Много видел в своей жизни придурков, - прорычал гигант, - но таких, как ты, еще никогда!
        И нанес Луису сокрушительный удар в лицо... Что было написано в записке, Морильо узнал часом позже. Содержала она всего два слова, но именно они и подействовали на громилу словно укол бандерильи на быка.
        «Ты кретин!» - говорилось в написанной рукой Учителя записке...
        Ожидай Луис удара, он бы без труда уклонился - гигант был хоть и свирепым, но медлительным. Однако столь неожиданный исход вполне безобидного поручения был для Морильо непредсказуем. Повалив спиной пару столов и с полдюжины стульев, он пролетел через весь трактир и остановился лишь возле стойки. Но едва он пришел в себя, как его ожидал следующий сюрприз: Луис с изумлением заметил, как Лоренцо - его лучший друг и Учитель! - спешно ретируется из трактира.
        Посетители заведения, чьи столики с выпивкой были ненароком повалены сбитым с ног Луисом, почему-то не стали обвинять в этой неприятности обладателя пудовых кулаков. Не сговариваясь, обиженные завсегдатаи ополчились на того, кто выступал лишь в роли несчастной жертвы обстоятельств. Не успел Луис подскочить с пола, как на него со всех сторон накинулась разъяренная пьяная орава. Деваться было некуда, и Морильо принялся бешено молотить кулаками и ногами направо и налево. Надо заметить, что полгода изматывающих тренировок не прошли для него даром. Прежде чем громила ударил его по спине стулом и вышвырнул за шиворот на улицу, Луису удалось щедро накостылять нескольким особо рьяным обидчикам.
        Отплевываясь кровью, Луис с трудом пытался встать на ноги из уличной грязи, когда из ближайшей подворотни выглянул Лоренцо. Подло усмехаясь в усы, он подхватил ученика под мышки и поволок в общину.
        Учитель пропустил мимо ушей мнение разгоряченного ученика относительно новой методики преподавания, выдал ему со склада бутылку спирта на компрессы и, дав пострадавшему два дня на поправку, порекомендовал тому во время лечения произвести трезвую самооценку своего поведения в реальной боевой ситуации.
        - Знаний хоть отбавляй, практики недостаточно, - подвел Луис результаты «экзаменов», когда, хромая, приплелся на очередную тренировку.
        - Очень здравое рассуждение, - согласился Лоренцо. - Но для первого раза неплохо. Я тут прослышал, что ты в трактие умудрился свернуть нос самому Пабло-Шакалу, а он довольно известный в округе забияка. Думаю, Пабло не отказался бы от реванша. Могу устроить вам неофициальную встречу, если, конечно, не струсишь...
        Чувствовать себя трусом в глазах Учителя ученик не желали с жаждущим мести Шакалом встретился. После той встречи к сломанному носу у Пабло добавилось выбитое колено и сломанная в двух местах челюсть.
        Слава о дерзком молодом искателе покатилась по барселонским трактирам. На Луиса ополчились многие из тех, кто считал себя «королем улиц». Вместе со своими подручными они начали подкарауливать Морильо где придется. Когда Луису не доводилось выходить из этих стычек победителем, он всегда вылавливал обидчиков поодиночке и возвращал им все сторицей - давала о себе знать непомерно развившаяся в жестоких приютских условиях мстительность.
        Луису стали угрожать убийством. Волей-неволей ему пришлось браться за изучение тех страниц книги, где описывались методы ведения боя с оружием. По образцам предков, Луис выточил себе из высокопрочной стали в ремесленной мастерской пару мечей - длинный и короткий. Длинный меч вкупе с приобретенным у байкеров арбалетом Морильо держал в своей маленькой хижине, которой к тому времени обзавелся, а короткий всегда носил с собой под одеждой.
        Обучать Луиса драться с оружием Лоренцо взялся с неохотой, поскольку не любил это грязное, по его мнению, занятие, да и вообще не являлся фехтовальщиком, хотя техникой боя ножом владел.
        - Не стоит каждый раз хвататься за меч, когда на тебя кидаются всякие вооруженные чем попало придурки, - прежде чем начать обучение, порекомендовал ученику Гонелли. - Если ты прикончишь кого-то этой штукой, гарантированно угодишь в тюрьму, поэтому используй меч лишь в крайнем случае. Под рукой всегда полно хлама, который с лихвой заменит тебе меч и даже арбалет: тарелки, вилки, ложки, бутылки, палки... Удары ребром тарелки по горлу или в висок не менее опасны, чем удары ножом, завернутая в полотенце кружка разит не хуже дубинки, а простой толчок головы противника о стену вообще не требует обучения. Подручные предметы - оружие защиты, а по закону ты имеешь право убивать, лишь защищаясь. Да и то если твоя невиновность будет доказана.
        «Всякому оружию - свое время и место», - вторил старшине со страниц книги великий предок Луиса, мастер меча Миямото Мусаси. Такое единодушие живого и давно умершего наставников снова доказывало юноше истинность выбранного им пути.
        Советы Учителя оказались очень ценными и пригождались ученику практически везде, где приходилось драться в одиночку против нескольких врагов. В конце концов от «долбанутого узкоглазого» отстали, а многие бывшие враги стремились затесаться к нему в друзья, тем самым признавая авторитет так убедительно заявившего о себе дерзкого искателя. Имя Луиса стало произноситься с не меньшим почтением, чем имя его наставника Лоренцо, а сам юноша вскоре был переведен из искателя-землекопа в общинную службу охраны. Это явилось для него настоящим подарком, поскольку теперь заниматься своими тренировками он мог прямо на работе...
        Через три года после того, как Лоренцо впервые объяснил ему азы «практической физики» на примере мордобоя, Морильо был записан старшиной Барселонской Особой на участие в ежегодных искательских турнирах.
        - Лучшей школы я тебе не придумаю, - заявил при этом Гонелли. - На турнир съедутся величайшие бойцы; такие звери в Барселоне тебе еще не попадались.
        - Это просто здорово, только вот... - немного смутился Луис, - боюсь, в «пивной гонке» я не выстою.
        - О «пивной гонке» не переживай, - утешил его старшина. - О ней позабочусь я. Надо же мне в кои-то веки от мордобоя отдохнуть и просто расслабиться.
        Турниры проходили неподалеку от Мадрида, в маленьком городишке Гвадалахара. Пока добирались туда на общинном дилижансе вместе с группой поддержки - освобожденными на время турнира от работы и в связи с этим не просыхающими от пьянства собратьями по общине, - Лоренцо порекомендовал Луису придумать себе какой-нибудь звучный псевдоним для участия в поединках.
        - Видишь ли, в чем дело, - пояснил он. - Против тебя выйдут такие крутые ребята, как Кулак Смерти, Людоед, Громовержец, Молот-Убийца, Чугунный Лоб... На фоне их турнирных имен Луис Морильо звучит чересчур скромно, не находишь?
        Луис наморщил лоб, потом встрепенулся и извлек из походной сумки захваченную им на турнир книгу по боевым искусствам.
        - Представь меня как Сото Хатамото! - с гордостью изрек Луис и указал на фамилию одного из авторов своей второй любимой книги. - Наверное, среди моих предков сеньор Хатамото был одним из лучших бойцов. Назвавшись в его честь, я во что бы то ни стало постараюсь не опозорить это великое имя!
        - Э-э-э, видишь ли... - замялся Лоренцо. - Как бы тебе это объяснить, чтобы не обидеть... Хм... Не спорю, «Сото Хатамото» безусловно великое имя. Только боюсь, что о его величии такие парни, как Чугунный Лоб и Кулак Смерти, попросту не знают.
        - Значит, после турнира они будут знать о нем превосходно! - с вызовом заявил Морильо.
        - И все же я бы посоветовал тебе придумать для первого раза что-то более запоминающееся. «Костолом», например.
        Но Луис упрямо продолжал настаивать на своем...
        По прибытии в Гвадалахару они все-таки сумели прийти к компромиссу, сойдясь на устроившем обоих псевдониме «Сото-Ураган»...
        Кулак Смерти и прочие одиозные персонажи ежегодных искательских турниров оказались вполне достойны своих турнирных имен. Лишь двое или трое бойцов имели комплекцию, сопоставимую с комплекцией Луиса; остальные представляли собой подобие того гиганта из трактира, на котором Учитель некогда устроил своему ученику экзамен: кряжистые громилы, закаленные годами тяжелого физического труда и сотнями уличных потасовок. Их ломаные-переломаные носы и уши, уродливые шрамы, жуткие татуировки и свирепые взоры бросали противника в дрожь еще до начала поединка. Ясное дело, что появление в их рядах юного и дерзкого сарагосца по имени Сото-Ураган было воспринято ими с презрительным скепсисом.
        Однако уже первые схватки дали понять, что Сото-Урагана нельзя недооценивать. Проигрывая в весе и силе, Луис брал яростным напором и гибкостью. Физическая форма Морильо на порядок превосходила форму его противников, проводивших свободное время в трактирах и прочих увеселительных заведениях, а посему в большинстве своем, несмотря на неоспоримую силу, страдающих одышкой закоренелых пьяниц.
        Луис превосходно осознавал, что для выбывания из турнира ему необходимо пропустить только один точный удар массивного оппонента. Бои Сото-Урагана были сродни раскопкам складов с боеприпасами, где первая допущенная искателем ошибка тут же становилась последней. Именно по этой причине свои первые поединки Луис начинал крайне осторожно, проводил предварительную разведку и стремился атаковать с дальней дистанции. Однако привыкнув к новым условиям и войдя в турнирный темп боя, он вывел для себя общую линию поведения всех противников: обладая убийственным ударом, те не очень-то задумывались о разнообразии тактик; мчались напропалую и старались в кратчайший срок выяснить, чей же лоб крепче. Само собой, грузные бойцы избегали выматывать себя долгой битвой.
        Зато шустрый Луис, воистину по сравнению с остальными участниками турнира - Ураган! - неплохо на этом выигрывал. Он гонял своих противников по площадке до тех пор, пока те не выматылись и едва не падали с ног от усталости. После чего молодому искателю требовалось лишь уличить выгодный момент и провести короткую завершающую контратаку.
        Схватки Луиса походили на бои со свирепыми быками и вскоре подтянули к себе почти всех зрителей турнира. У Сото-Урагана даже появились болельщики из других общин: еще бы, когда какой-то выскочка-новичок эффектно расправляется с опытными бойцами, это невольно вызывает уважение. Морильо нравилось признание публики, однако он ни на минуту не забывал, что за ним зорко следят секунданты других вероятных финалистов и делают соответствующие выводы.
        Три победителя первого этапа турнира определялись по количеству одержанных побед. Луис, проигравший лишь два боя из десяти (нарвался-таки на парочку касательных ударов), вошел в число финалистов. Схватки самых стойких должны были состояться на следующий день.
        - Молодец! - похвалил вечером ученика Лоренцо, накладывая ему на ушибы компрессы. - Но завтра твоя тактика уже не пройдет. Все неуклюжие тюфяки ушли сегодня в обоз, остались одни звери: Чугунный Лоб и Бенни-Плетка. Этих ты своей резвостью не возьмешь - они сами кого хочешь до смерти измотают. Подрался я в свое время против обоих: Чугунного, случалось, бил, но Плетку - ни разу. Тот еще фрукт.
        - Чем же он так страшен? - поинтересовался Луис.
        - Есть у него коронный прием - хлестать пальцами по глазам, за что его, собственно говоря, Плеткой и прозвали. Коварная штуковина, этот прием. Слепнешь на несколько секунд, а Плетка в это время тебя как щенка охаживает. Были случаи, когда он и вовсе глаза противникам выбивал.
        - Спасибо, учту, - кивнул Сото-Ураган. - Я тут уже задумывался о смене тактики. Попробую-ка вот что...
        Один из трех финалистов обязан был драться с двумя другими по очереди и до первого поражения. Тот, кто одерживал две победы подряд, и считался победителем турнира. Бывало, что бои по этим оригинальным правилам затягивались надолго, поскольку выдохшийся победитель первого поединка проигрывал из-за усталости следующий бой, а выигравший его в свою очередь капитулировал перед предыдущим отдохнувшим побежденным. Но в этот год финал турнира по рукопашным боям продлился от силы четверть часа.
        Первыми, согласно жребию, бились Чугунный Лоб и Бенни-Плетка. Оба поджарые, ловкие и опытные, они практически не уступали друг другу в силе. Луис даже невольно залюбовался их поначалу красивой схваткой. Возможно, как раз такие поединки предки Луиса считали подлинным боевым искусством. Каждый вражеский удар бойцы встречали быстрыми уклонами или отбивали в сторону, а атаки друг на друга противники чередовали прямо-таки с джентльменской вежливостью. Однако вежливость эта довольно скоро у обоих иссякла.
        То, о чем предупреждал ученика Лоренцо, случилось столь стремительно и неожиданно, что Луис даже не заметил, каким образом Чугунный Лоб удосужился нарваться на коронный прием Плетки. Просто вдруг ни с того ни с сего он схватился за глаза и отпрянул, после чего стал суматошно наносить удары во все стороны. По неуверенным и испуганным движениям Чугунного Лба было видно, что он явно дезориентирован и в упор не видит противника.
        Бенни-Плетка нырком ушел вбок и через мгновение очутился у Чугунного Лба за спиной. Несколько быстрых ударов по почкам, в затылок и по ногам, затем подсечка, и вот Чугунный Лоб уже без движения лежит на земле. Судьи немедленно останавливают бой...
        Секунданты Чугунного Лба разочарованно помотали головами и уволокли его с арены, давая понять, что в нынешнем году этот великий боец свое выступление на турнире завершил. В сложившейся ситуации вступало в действие правило, согласно которому «оставшиеся финалисты обязаны вести бой до тех пор, пока один из них не окажется полностью небоеспособен»; читай: не покинет арену тем же способом, что и Чугунный Лоб.
        Несмотря на молодость, Луис Морильо уже успел набраться опыта на зубодробительном поприще, и выход молодого искателя в финал турнира был тому ярчайшим доказательством. Но для равноправного поединка с таким матерым бойцом, как Бенни-Плетка, Сото-Урагану требовалось победить еще не в одном и не в двух турнирах. Даже самый неискушенный болельщик видел, что мастерство Сото и мастерство Плетки разнятся настолько, насколько задиристое тявканье молодого волка отличается от свирепого рыка матерого вожака стаи. Бенни-Плетка мог при желании побить Сото-Урагана и без применения своего коронного удара - прочий арсенал приемов Плетки был не менее грозен.
        Но несмотря на практически предрешенный финал, Луис Морильо вышел на бой в невозмутимом состоянии рассудка, ибо для воплощения в жизнь его новой стратегии требовалась прежде всего повышенная сосредоточенность и только потом все остальные боевые качества. Сото-Ураган отпустил вежливый поклон презрительно ухмыляющемуся Плетке и замер в ожидании команды секунданта...
        ... Когда-то, в очень давние времена, жил среди предков Луиса воин-самурай по имени Ходзе. Он ничем не выделялся из себе подобных; не трус и не герой - обычный солдат, каких под знаменами японских князей - дайме - служило в те годы тысячи. И вот однажды случилось так, что отец Ходзе был убит другим самураем, но не рядовым, а весьма искушенным во владении мечом мастером фехтования. Понятно, что все вопросы задетой чести гордые предки Луиса решали только одним способом - посредством поединка. И потому момент, когда Ходзе и его враг обязаны были скрестить мечи, неотвратимо приближался.
        Обуянный жаждой мщения, Ходзе являлся, однако, здравомыслящим человеком. Он осознавал, что не выстоит против обидчика в открытой схватке, а погибнуть не отомстив, или того хуже - убивать обидчика из-за угла, - ему препятствовал воинский кодекс чести Бусидо. Единственным выходом для Ходзе было выйти на поединок и успеть убить противника до того, как тот обнажит свой меч. Путем упорных тренировок Ходзе добился нужной быстроты и, столкнувшись с врагом, зарубил того одним-единственным молниеносным ударом. Впоследствии специфическая тактика владения мечом переродилась в целое искусство и обросла массой традиций, что, впрочем, для воинственных предков Луиса было вполне закономерно...
        Морильо прочел эту занимательную историю в своей книге давно, но только вчера осознал ее подлинную ценность. На вникание в принцип незнакомого стиля боевых искусств у него ушла лишь короткая летняя ночь, и вот через мгновение обязан был наступить момент истины: удалось это Луису или нет...
        Секундант поднял руку, и над ареной разнеслась его громкая команда к началу схватки. Бенни-Плетка все еще продолжал презрительно ухмыляться, а Сото-Ураган уже сорвался с места и несся к нему быстрее арбалетной стрелы. Быстрее Сото двигался только его выброшенный в перед кулак.
        Ухмылка так и не сошла с лица Плетки, когда он, оглушенный невероятно резким ударом в лицо, рухнул навзничь и застыл без движения. Секундант, который еще не успел набрать в грудь воздуха после выкрикивания команды, глядел на эту сцену выпученными жабьими глазами...
        Бенни-Плетку привели в чувство лишь через час, и он, очнувшись, первым делом поинтересовался, что с ним случилось. Когда же ветерану турниров объяснили суть произошедшего, он попросту не поверил: люди не солнечные зайчики и не могут прыгать - а тем более драться - с такой быстротой...
        Правила нарушены не были, и Сото-Урагана признали чемпионом турнира и лучшим кулачным бойцом среди искателей в текущем году. Лоренцо, от которого за километр несло вяленой рыбой (Учитель уже хорошенько разогрелся перед предстоящей ему «пивной гонкой»), ликовал больше всех, а так и не протрезвевшие за весь турнир члены их общины долго качали Морильо на руках и горланили в его честь хвалебные песни. Сам Луис больше всего на свете хотел сейчас завалиться спать, по-скольку давала о себе знать усталость после вчерашних боев вкупе с ночной тренировкой на мешке с песком...
        - Не называй меня больше Луисом, - потребовал Сото-Ураган у Лоренцо во время обратного пути в Барселону. - Я не желаю больше носить это чужое имя. И остальным скажи, чтобы не называли.
        - Вот те раз! - Изумленный Лоренцо едва не выпал из дилижанса. - Да, приятель, похоже, капитально тебе в Гвадалахаре мозги стрясли! И как же теперь прикажете вашу святость величать?
        - Называй меня Сото, - устало проговорил ученик. - Просто Сото. Не слишком тяжело запомнить.
        - Ладно, как пожелаешь... Сото. Мне, в общем-то, без разницы - твое право, - пожал плечами Лоренцо и еле слышно добавил: - Кажется, и впрямь крепко парню досталось... Ну ничего, через недельку оклемается. С кем не бывает...
        
        - Вызывали, ваша честь? - осведомился Карлос, представ пред очами магистра Жерара. Матадор сразу заметил, что очи эти были сегодня чересчур суровы. О причинах плохого настроения Божественного Судьи-Экзекутора Карлос не догадывался - дела шли отлично, все подозреваемые в заговоре с целью убийства казначея были схвачены, и дознание завершилось еще вчера.
        - Вызывал, брат Карлос. - Недружелюбный тон Жерара соответствовал его колючему взгляду. Сесть Матадору он тоже не предложил, из чего следовало, что суровость магистра вызвана не хандрой или чрезмерно жаркой погодой. Гонсалес волей-неволей насторожился, и от блаженного умиротворения, в котором он пребывал с самого утра, не осталось и следа.
        Жерар словно нарочно испытывал терпение Карлоса: молчал, кряхтел и сосредоточенно перекладывал на столе бумаги.
        - Какие-нибудь неприятности, ваша честь? - принимая уставную стойку, поинтересовался Охотник, недовольный тем, что ответы из Жерара приходилось вытягивать словно клещами - любимым дознавательным инструментом магистра.
        - А вы как думаете?
        Матадор начинал медленно закипать: он ненавидел подобные игры в молчанку. Если командир Пятого отряда в чем-то виноват - будь добр, объясни причину и не устраивай тут демонстрацию своих обид, словно жеманная сеньорита! Гонсалес заскрипел зубами, но в лице не изменился: дескать, хотите лицезреть мое волнение, ваша честь? Не дождетесь!
        Видимо, Жерар тоже понял, что у него недостаточно авторитета, дабы подавить Матадора психологически, поскольку вскоре прекратил кряхтеть и оставил бумаги в покое. Магистр вальяжно откинулся в кресле и, совершив протяжный мрачный выдох, скрестил пальцы на животе.
        - Даже не знаю, брат Карлос, как и назвать ту ситуацию, в которой все мы очутились благодаря вашим скоропалительным выводам, - изрек он с подчеркнутым сожалением. - Я доверился вашим советам, но это привело к тому, что я предстал перед местными коллегами, мягко говоря, в неблаговидном свете. Вы заставили меня идти ошибочным путем...
        Гонсалес молчал, ожидая объяснений непонятно откуда взявшимся в его адрес обвинениям. Не далее как вчера магистр Жерар довольно потирал руки и рассказывал ему, как двое главных подозреваемых из охраны казначея, на которых указал ему Матадор, после первого же дознания с пристрастием подтвердили: да, это именно они вступили в сговор с демоном Ветра, ради чего и принесли ему в жертву бедного сеньора ди Гарсиа. Остальные подвергнутые дознанию подозреваемые, в том числе и лишенный протекции Защитников Веры Рохас, идущие по делу свидетелями, все как один клялись, что вышеназванные прислужники демона давно вели себя странно, но, очевидно, некое парализовавшее волю свидетелей демоническое колдовство препятствовало тем донести на демонопоклонников Ордену Инквизиции.
        И пусть показания свидетелей зачастую противоречили друг другу, вместе с признанием подозреваемых их было более чем достаточно для подведения дела к финалу: демонопоклонников ожидало Очищение Огнем, а свидетелей, уже прошедших профилактическое Очищение Троном Еретика за недоносительство, магистру предстояло наставить на путь Истины душеспасительной беседой.
        Результаты дознания были не совсем те, на которые рассчитывал Карлос, однако Жерар ими вполне удовлетворился и не стал перепроверять версию о заказном убийстве. К тому же ни имени посредника, ни тем паче заказчика, демонопоклонники не открыли, хотя любая правда в Комнате Правды инквизиторов неминуемо всплывала на поверхность, словно дохлая рыба. Следовательно, подозреваемые и впрямь прикончили ди Гарсиа по собственной инициативе либо были так сильно запуганы заказчиком, что терпели даже пытки.
        Последнее было маловероятно, и потому Гонсалес не стал больше забивать себе голову загадками этого дела. Он не первое десятилетие служил Корпусу и давно усвоил: Главный магистрат в Ватикане превыше всего интересует покаяние грешника, а когда с покаянием все в порядке, то на «белые нитки», коими бывает сшито дело, командование уже не смотрит и о средствах «добычи» покаяния не спрашивает. Таковы правила войны с внутренними врагами государства - отступниками и еретиками. И если порой в этой войне случаются невинные жертвы, так что ж... Война есть война.
        - Уж не хотите ли вы сказать, ваша честь, что демонопоклонники отреклись от своего покаяния? - недоверчиво спросил у магистра Карлос. Отречение от покаяния было явлением редчайшим, поскольку подразумевало для отрекшегося не долгожданное избавление от мучений - Очищение Огнем, а новые, еще более суровые пытки.
        Вместо ответа Жерар взял со стола исписанный торопливым почерком лист бумаги и протянул его Матадору.
        - Ознакомьтесь и выскажите ваше мнение по этому поводу, - распорядился магистр.
        Карлос умудрился прочесть первую строку на листке, когда тот еще находился в пальцах Жерара: «Довожу до сведения почтенных магистров Ордена Инквизиции...» Так начинаются только доносы.
        - Этот документ мне передал час назад Главный магистр епархии, - пояснил Жерар, пока Охотник шел к окну, дабы при свете лучше рассмотреть неразборчивый почерк доносчика. - Умолчу, что конкретно мне пришлось выслушать от него по поводу якобы завершенного нами дознания, но вы неглупый человек, сами догадаетесь...
        «Довожу до сведения почтенных магистров Ордена Инквизиции, - говорилось в документе, - об имеющих место в сей богопослушной епархии фактах вопиющего беззакония и чернокнижничества. - «Ух ты, как сказанул: «вопиющих фактах»! - усмехнулся про себя Гонсалес. - Писал явно не ремесленник или крестьянин». - Как добропорядочный и богобоязненный гражданин Святой Европы, а также верный слуга Великого Пророка, вынужден сообщить, что мой отец Диего Мендосади Алмейдо, владелец ряда винодельческих предприятий и поставщик вина ко двору Его Наисвятейшества, является виновником гибели главного казначея Мадридской Епархии Марко Антонио ди Гарсиа, которого он убил при помощи своего слуги-чернокнижника. Я имею на этот счет убедительные доказательства, но предъявить их смогу лишь в том случае, если вышеуказанный чернокнижник будет схвачен. Как любящий сын я пекусь о спасении души моего погрязшего в тяжких грехах отца и умоляю Вас принять на этот счет самые экстренные меры. Заместитель главного инженера мадридского отделения Оружейной Академии Рамиро ди Алмейдо».
        Карлос оторвался от документа и посмотрел на внимательно следящего за ним магистра.
        - Этот сопляк соображает, что делает?! - спросил Матадор не то Жерара, не то самого себя. В голосе Охотника слышался нескрываемый гнев. - Это же вечный позор на весь его род и благородную фамилию! Я сам уроженец Сарагосы и прекрасно знаю сеньора ди Алмейдо. Сеньор Диего - почтенный человек и никогда не свяжется с чернокнижниками. Ваша честь, я просто отказываюсь в это верить!
        - Не горячитесь, брат Карлос, - одернул его Же-рар. - Поверить вам в это как ни крути, а придется. Рамиро ди Алмейдо прекрасно понимает, что делает. Он лично принес Главному инквизитору епархии свой донос и, зная о последствиях, взял с него слово, что если дело дойдет до Очищения отца - а при обнаружении веских улик скорее всего так и случится, - проведено оно будет в закрытом порядке и в строжайшей тайне.
        - Значит, вы намерены дать этому делу ход?
        - Давайте сразу внесем ясность: хоть я и вправе влиять на местного Главного инквизитора, я тут ничего не решаю. Согласно пятой поправке к двадцатому пункту устава Ордена Инквизиции, возбуждение дела против влиятельного гражданина - прерогатива местного Божественного Судьи-Экзекутора. А мы с вами беремся за это дело по той причине, что оно напрямую касается нашего, как выяснилось, незаконченного расследования. Не будь нас здесь, дознание вел бы местный Главный инквизитор, но обстоятельства сложились так, что нам приходится совместно с ним заниматься грехами гражданина ди Алмейдо и его подручного чернокнижника. Сожалею, если вам это доставляет какие-то неудобства.
        - Карамба!.. Виноват, ваша честь.
        - Спокойнее, брат Карлос! Я бы на вашем месте радовался, что этот донос поступил именно сегодня, когда нам еще не поздно исправить собственные ошибки. Страшно подумать, что было бы, поступи этот донос после того, как мы сдали бы все отчеты о рейде в Ватикан. Меня, как и вас, не погладили бы по головке, если бы узнали, что настоящий виновник смерти Марко ди Гарсиа остался на свободе, а вместо него Очищение приняли какие-то рядовые демонопоклонники... И не смотрите на меня так: они собственноручно подписали признание своей вины и избежать Очищения им уже не суждено.
        - Но, ваша честь!.. - Карлос все не мог успокоиться и возбужденно жестикулировал, даже не замечая, что сминает в руке официальный документ. - Насколько я помню двадцатый закон Ордена, одной санкции Сарагосского епископа на арест сеньора Диего будет явно недостаточно. Ведь он не просто влиятельный гражданин, он - поставщик двора Его Наисвятейшества. Кажется, в законе сказано, что даже Апостолы не вправе давать разрешение на арест граждан, состоящих на службе непосредственно у Пророка.
        - Брат Карлос, будьте так любезны, верните мне документ!
        - Прошу прощения, - буркнул Гонсалес, после чего положил на стол помятый лист и разгладил его ладонью.
        - Благодарю вас... - Жерар спрятал донос в одну из своих папок. - Да, вы правильно все помните: без санкции Его Наисвятейшества в таком щепетильном деле мы и шагу ступить не можем. Но хоть Диего ди Алмейдо и поставщик двора, в Ватикане его знают плохо, а Главного магистра этой епархии Гаспара де Сесо - превосходно. А магистр Гаспар, как выяснил я случайно, какой-то дальний родственник жене погибшего казначея... Вы понимаете, брат Карлос, что теперь, когда нами, похоже, выявлен главный подозреваемый в смерти ди Гарсиа... Впрочем, вы же сами не так давно рассказывали мне о клановых традициях, что процветают в Мадридской епархии... Магистр Гаспар уже известил меня, что все завизированные Пророком бумаги прибудут с курьером в начале следующей недели. Делу дан ход, и нам с вами не остается ничего иного, как приступать к исполнению наших обязанностей.
        Бессильный гнев Матадора утих, и он, отвернувшись к окну, принялся в раздумьях созерцать вечерний Мадрид. Судьба бывших Защитников Веры, которые завтра на рассвете подвергнутся Очищению Огнем, Карлоса не волновала. Кто знает, может, они и впрямь ни в чем не виноваты - на Троне Еретика сознаешься и не в таких злодеяниях, - но Корпус никогда не оправдывал тех, кто подписывался под признанием собственных грехов, пусть даже признанием, выбитым насильно и выдуманным до последнего слова.
        Волновало Охотника другое. Уже в скором времени ему предстояло взглянуть в глаза человеку, который помнил Карлоса еще босоногим мальчишкой, сыном пастора деревеньки Санта-Хуанаблиз Сарагосы; человеку, которого предал (здесь Гонсалес предпочитал называть вещи своими именами) собственный сын, не имевший никакого морального права так поступать, в чем бы его отец ни провинился. Возможно, Карлосу придется даже ассистировать магистрам в проведении Очищения - разумеется, какова будет на то их воля. Неизвестно, как Гаспар, а Жерар, похоже, затаил на Карлоса обиду, поэтому отвертеться от грязной работы Охотнику теперь навряд ли удастся...
        Сокрушаясь о предстоящем для него нелегком испытании, Матадор совершенно упустил из виду, что в доносе также упоминался некий чернокнижник, который якобы и убивал достопочтенного Марко ди Гарсиа. Но в тот вечер Гонсалес о чернокнижнике так и не вспомнил - мало ли Охотник выловил на своем веку мрази, уверенной в своей принадлежности к нечистой силе...
        «Jugada3, - мрачно усмехнулся в мыслях Карлос. - Хотел, амиго, посетить родную Сарагосу? Сбылась твоя мечта. Что ж, другого случая, кажется, не предвидится...»
        
        Всех гостей, посещающих асьенду дона ди Алмейдо, Сото Мара помнил наизусть, поскольку приезжали они не так уж часто. Сеньор старался не заводить себе новых друзей, предпочитал довольствоваться обществом старых и проверенных. Друзья дона являлись обычно по праздникам и привозили с собой семьи. Гости всегда пировали до утра, а бывало, что запала их веселья хватало и на два-три дня.
        Не сказать, что дон ди Алмейдо был общительным человеком, но, когда двор его наполнялся гостями, радушие из хозяина лилось рекой. Дон водил друзей в тир, на конюшню и в парк, где они развлекались стрельбой, катались на лошадях или просто пили вино на природе. Дети с веселыми криками бегали по парковым аллеям, а молодые сеньоры и прекрасные сеньориты обворожительно улыбались, порой награждая лучезарными улыбками даже угрюмого Сото. Впрочем, старший тирадор предпочитал не попадаться гостям на глаза - ничего, кроме его странной внешности, тех, как правило, не интересовало.
        Человека, подъехавшего к воротам асьенды сегодня, Сото Мара видел впервые. Человек прибыл на стареньком «Сант-Ровере» в гордом одиночестве; судя по внешности - типичный испанец средних лет с маленькой, аккуратно подстриженной бородкой. Однако, несмотря на скромную одежду незнакомца, его трудно было счесть представителем низших слоев общества: держался он с подчеркнутым достоинством, а взор его был пронзителен и надменен - такой, какой бывает у людей, облеченных властью. К тому же аристократическая осанка и поджарая фигура лишний раз подтверждали, что он отнюдь не тот, кем хочет казаться.
        Прибыв по срочному вызову привратника, Сото долго рассматривал с оборонительной стены человека, стоящего у ворот, потом наконец догадался, кого тот ему напоминает: типичный тореро, какие по праздникам потешают толпу в любом мало-мальски уважающем себя городе Мадридской епархии. Правда, возраст незнакомца вносил в эту версию некоторые коррективы, и правильнее было бы заметить «бывший тореро» - отошедший на покой ветеран, больше не испытывающий судьбу в кровавых корридах.
        Незнакомец в свою очередь пристально изучал наблюдавшего за ним Сото - так, будто пытался вспомнить, где он его раньше видел. Тирадор мог поручиться, что нигде. Попадись ему когда-либо ранее на пути данный незнакомец, Мара бы его запомнил: люди, подобные этому странному человеку с пронзительным взглядом, встречались ему редко.
        - Он желает встретиться с сеньором, - доложил старшему тирадору привратник. - Говорит, прибыл из Мадрида. Письменного приглашения не имеет, но уверяет, что сеньор ему не откажет.
        - Добрый день, сеньор! - поприветствовал со стены Сото незнакомца. Будь перед ним крестьянин или ремесленник, он без разговора отправил бы его восвояси - для них существовал специальный порядок посещений, - но спровадить этого посетителя Мара не рискнул. - Ваш визит не запланирован, и я обязан сначала доложить о вас сеньору ди Алмейдо.
        - Я подожду, - ответил незнакомец.
        - Как вас представить, сеньор?
        - Скажите сеньору ди Алмейдо, что его желает видеть Карлос Гонсалес. Сеньор должен помнить моего покойного отца - пастора деревеньки Санта-Хуана. Сеньор в молодости часто приезжал к нам на охоту.
        - Хорошо, сеньор...
        Сото отыскал дона Диего сидящим в кресле на восточной террасе, откуда открывался живописный вид на Эбро.
        - Гонсалес... Гонсалес... - Дон воздел глаза в небо, сосредоточенно припоминая. - Как же, не забыл доброго друга Роберто Гонсалеса, мир его праху. И сына его помню, но, правда, вот таким...
        Сеньор показал рост маленького Карлоса, подняв руку чуть выше подлокотника кресла.
        - Славный был человек падре Роберто, - вздохнул он. - Славные были времена. Вот однажды на Рождество Великого Пророка Витторио - не упомню в каком году - собрались мы... Впрочем, о чем это я? Разумеется, Сото, я приму достопочтенного Карлоса Гонсалеса. Проводи его сюда и попроси дворецкого подать нам вина...
        Следуя за обладающим жуткой наружностью телохранителем сеньора ди Алмейдо - «Откуда только дон выудил это привидение?» - Карлос волновался так, как не волновался, наверное, со дня своего боевого крещения, а случилось оно почти четверть века назад. На первый взгляд задача перед Гонсалесом лежала простая, однако выполнение ее требовало особой дипломатичности, что не шла ни в какое сравнение с обычной бесцеремонностью Охотников.
        Диего ди Алмейдо нужно было доставить в Мадридский магистрат, и сделать это требовалось так, чтобы процедура доставки осталось втайне даже от слуг. Ни одна капли грязи не должна была упасть на репутацию остальных членов фамилии ди Алмейдо. Вдобавок, чтобы, не дай бог, не разгорелся скандал, дона следовало уговерить поехать добровольно. Карлос понятия не имел, как отреагирует дон на подобное, мягко говоря, «приглашение», поэтому не стал поручать столь деликатное задание подчиненным. Командир Пятого отряда Охотников явился к сеньору ди Алмейдо лично, ради чего Гонсалесу пришлось облачиться в гражданскую одежду.
        Второй причиной повышенной конспирации была цель выявить скрывающегося в асьенде чернокнижника, под описание «уродливой внешности» которого пока что подпадал лишь старший тирадор местной охраны. Хотя глядя на него - типичного головореза, больше смахивающего на байкера, чем на наемного тирадора, - Карлос не подумал бы, что тот читает книги, тем более «черные».
        Гонсалес подошел к перилам террасы, стараясь угодить в поле зрения сидящего в кресле Диего ди Алмейдо. Старший тирадор замер неподалеку, старательно делая вид, что обозревает окрестности. Но Карлоса было не провести: он чуял, что этот угрюмый тип готов не задумываясь броситься на него в любую секунду.
        Сеньор ди Алмейдо изменился. Из детства Карлос запомнил его пышущим здоровьем громогласным гигантом; сегодня же перед ним сидел, поседевший, располневший, обрюзгший старик, который, наверное, уже редко покидал свое кресло. В движениях его не было прежней энергии, а руки едва уловимо дрожали. Во взгляде дона Диего царило усталое равнодушие - дон не удивился даже человеку, которого не видел больше тридцати с лишним лет.
        - Ты не похож на своего отца, - без обиняков заявил Диего ди Алмейдо Гонсалесу, вяло кивнув на его приветствие. - Видимо, весь в мать. Извини, но ее я помню плохо.
        - Вы совершенно правы, сеньор, - подтвердил Карлос. - Мне уже не раз это говорили.
        - Какая нужда привела тебя ко мне? Ты ведь наверняка пришел не ради того, чтобы повидаться с другом своего отца, не так ли? - А вот знаменитая прямолинейность дона с годами ничуть не изменилась. - Ищешь работу или хочешь попросить взаймы?
        - Мы могли бы поговорить наедине, сеньор? - осведомился Матадор.
        - Не бойся этого человека, Карлос. - Дон кивнул в сторону узкоглазого телохранителя. - У меня нет от него секретов. Да и с ним мне будет спокойнее - последнее время у меня столько врагов развелось.
        Намек был более чем очевиден.
        - Я не вооружен, сеньор, - признался Гонсалес. - Если это необходимо, ваш человек может меня обыскать. Но я настаиваю: вопрос, с которым я к вам пришел, нельзя обсуждать даже в присутствии самых надежных людей.
        - А ты упрям, Карлос... Ну да Господь с тобой, будь по-твоему, - уступил дон ди Алмейдо и махнул рукой телохранителю, не спускавшего с посетителя злобных настороженных глаз. - Все в порядке, Сото. Оставь нас.
        Узкоглазый телохранитель был явно не согласен с приказом хозяина, но повиновался с покорностью выдрессированного пса. Перед тем, как покинуть террасу, он одарил Карлоса недвусмысленным взглядом, который можно было истолковать как «запомни: если что-то случится, живым ты отсюда не уйдешь!»
        Пока сеньор ди Алмейдо не выказал вслух закономерное любопытство, Гонсалес извлек из кармана служебное удостоверение и протянул его дону. Дон Диего с недоуменным выражением лица взял удостоверение, сначала посмотрел на три тисненых серебристых креста на обложке - отличительный знак командира отряда Охотников, - затем открыл документ и начал читать выполненные мелким шрифтом надписи, демонстрируя неплохое для пожилого человека зрение.
        - Что все это значит? - спросил он дрогнувшим голосом. Державшая удостоверение неуверенная рука дона задрожала еще заметнее.
        Глядя на видневшийся с террасы мутный Эбро, Карлос негромким голосом объяснил, зачем он прибыл и в чем подозревает дона ди Алмейдо Главный магистр епархии Гаспар де Сесо.
        - Поверьте, я очень сожалею, сеньор. Надеюсь, что все это окажется досадным недоразумением, - нисколько не покривив душой, добавил Охотник в завершение.
        Грузный дон зашевелился и с трудом поднялся из кресла, после чего, шатаясь, подошел к перилам террасы и встал рядом с Карлосом. Дыхание его было частым, а глаза остекленели, как у мертвеца.
        - Ах, он сожалеет! - не проговорил, а скорее просипел дон полушепотом. Карлос убедился, что не ошибся: Диего ди Алмейдо находился в здравом уме и, хоть состояние его было крайне возбужденным, скандал закатывать старик не собирался. - Мерзавцы! Да как вы смеете! Я кто, по-вашему, - грязный отступник или протестант?!
        - Сеньор, прошу вас: не следует так переживать по этому поводу. Уверен, ваше беспокойство излишне, - попытался утешить его Карлос. Он тоже чувствовал себя прескверно, но, разумеется, не так скверно, как дон ди Алмейдо. - Проедемте со мной и спокойно во всем разберемся. Подумайте о возможных слухах, если кто-либо из слуг вдруг прознает, кто я такой и зачем сюда прибыл.
        - А если я откажусь, - поинтересовался дон, - вы что же, потащите меня силой? Ведь асьенда небось давно вами окружена, так ведь?
        Карлос предпочел воздержаться от ответа, хотя мог бы ответить на оба вопроса утвердительно - он подстраховался на все случаи жизни, в том числе и на крайний.
        Дон облокотился на перила и замолчал. Лицо его побледнело, на лбу выступил пот, но выдержка у дона была такая, что Карлос невольно проникся к нему еще большим уважением. Диего ди Алмейдо являл собой немощного старика, но характер его за последние три десятка лет, как выяснилось, изменений не претерпел. Глядя на пожилого сеньора, Гонсалес мимоходом подумал, что не отмени Пророк в свое время дуэли, Диего ди Алмейдо сражался бы на них и сегодня. Кто знает, возможно именно запрет дуэлей послужил первопричиной постигшей дона трагедии. Не имея сил мстить самостоятельно, он делает это посредством наемных убийц и черной магии.
        Карлос терпеливо ждал. Прошло порядка четверти часа, прежде чем дон ди Алмейдо снова заговорил. Подавленное состояние его не улучшилось, но голос заметно окреп.
        - Вы поступили очень благородно, Карлос, - произнес он еле слышно. - Вы не выманили меня из поместья ложным письмом и не стали публично заламывать мне руки. Вы не равнодушны к чести моей фамилии - это похвально. Скажу вам честно: я сроду не ожидал подобной учтивости от вашего брата. Будьте же и вы со мной честны: я чувствую, что больше никогда не вернусь в эти места... Не спорьте! Я не вернусь и потому хотел бы знать, кого следует за это благодарить. Ведь вы не явились бы сюда без веских свидетельств?
        Быть полностью откровенным Карлосу не позволяли служебные инструкции, но даже не соблюдай он инструкций о неразглашении, вряд ли бы у него хватило мужества открыть дону ди Алмейдо правду о том, что его предал собственный сын. Есть в мире и такие мерзости, при виде которых теряют дар речи даже хладнокровные Охотники.
        - Против вас имеется ряд заверенных свидетельских показаний, правдивость которых нам предстоит доказать либо опровергнуть. На ваш арест и дознание получена санкция свыше. - Это была вся информация, которую имел право сообщить подозреваемому Карлос.
        - Спасибо и на том, - обреченно вымолвил дон. - Впрочем, я догадываюсь, чьих рук это дело, раз уж Его Наисвятейшество так быстро выдал вам санкцию. Без участия епископа Сарагосского здесь точно не обошлось - он был свидетелем нашей ссоры с Марко... Да, против таких свидетельских показаний защищаться нелегко... Что ж, следует понимать, Карлос, что без меня вы отсюда уже не уйдете... Ну, со слугами проблем нет - им я причины своего отсутствия объяснять не обязан, - а вот что я скажу секретарю и охране?..
        - Прикажите им, чтобы оставались в асьенде до вашего возвращения и придерживались обычного в ваше отсутствие распорядка службы, - распорядился Гонсалес. - Объясните, что едете со мной в Мадрид к старому другу, у которого есть собственная охрана. Скажите это всем для вашего же блага.
        Карлос не намеревался снимать наблюдательные посты от асьенды, где согласно доносу скрывался чернокнижник. Дабы не поднимать шумиху, Охотник планировал взять чернокнижника, как только он высунет нос за ворота. Матадор сомневался, что тот будет сидеть на месте в ожидании хозяина и не попытается разузнать в Сарагосе, куда увезли его благодетеля. Карлос лишь опасался, как бы чернокнижник не вздумал использовать для собственного передвижения помело, поскольку в таком случае его пришлось бы сбивать из скорострельной пушки.
        - Плохая легенда. Боюсь, не поверят, и слухи все равно поползут, - горько усмехнулся Диего ди Алмейда. - Но приказа они не ослушаются... Вы позволите мне только переодеться?
        И дон демонстративно потрепал за лацканы свой потертый домашний халат.
        - Конечно, сеньор...
        За весь срок своей службы у сеньора ди Алмейдо Сото Мара еще никогда не оказывался в такой неопределенной ситуации. Относившийся к вопросам собственной безопасности крайне серьезно, сеньор никогда не пренебрегал рекомендациями старшего тирадора, и не было случая, чтобы дон покинул асьенду без надежной охраны. Но то, что произошло сегодня, выходило за рамки понимания Сото.
        Беседа сеньора тет-а-тет с сыном старого друга закончилась примерно через сорок минут. Все это время Сото дежурил в ведущем на террасу коридоре, предварительно наказав тирадорам на стенах, с которых была видна восточная терраса, приглядывать издали за беседующими. Сам Мара готов был в любую секунду ринуться на зов сеньора, если этот Карлос Гонсалес рискнет-таки выкинуть какой-нибудь нехороший фокус. Сото надеялся, что так необдуманно прогнавший его с террасы сеньор успеет позвать на помощь.
        Диего ди Алмейдо появился в коридоре вместе с гостем и сразу же направился к старшему тирадору. Сото немало удивился тому, что сеньор уже успел переодеться, сменив свой неизменный домашний халат на парадный сюртук, увешанный правительственными наградами, какими сеньора изредка награждали в честь больших праздников. Была среди наград и парочка памятных медалей Пророка - вино из лучших виноградников ди Алмейдо издавна ценилось Его Наисвятейшеством и Апостолами, которые понимали толк в данном вопросе. Обычно сеньор надевал парадный сюртук лишь по торжественным случаям, и что толкнуло его на это сегодня, Сото объяснить затруднялся. Гонсалес следовал за хозяином с бесстрастным лицом, будто бы он теперь являлся телохранителем дона Диего, а Сото Мара был только что снят с должности.
        - Я уезжаю на несколько дней, - холодно произнес дон, глядя на Сото. Казалось, что сеньор разговаривал вовсе не с ним. - Охрана мне не нужна - у моего друга есть собственная. Вы остаетесь в асьенде и несете службу как обычно.
        - Извините за нескромность, сеньор, но я все-таки настаиваю на том, чтобы поехать с вами, - постарался Сото воззвать к голосу разума дона ди Алмейдо, хотя и подозревал, что при таком подавленном состоянии сеньора «достучаться» до него будет нелегко. Что же такое произошло за закрытыми дверьми террасы, после чего дон Диего стал просто на себя не похож?
        - Это приказ! - отрезал дон. Глаза его потухли, словно в тот день, когда скончалась сеньора. И вдруг в них зарделись робкие искорки, а затем дон ни с того ни с сего вымолвил: - А дабы не слонялись без дела, займитесь наконец решетками в спальне. Я давно говорил, что их пора переделать - окна совсем не открываются. И чтобы к моему приезду... - голос дона сорвался и зазвучал еле слышно, - все было готово...
        Искорки в глазах Диего ди Алмейдо погасли, а взгляд снова остекленел.
        - Как прикажете, сеньор, - с плохо скрываемым недовольством ответил Сото и посмотрел на Карлоса. Новый «друг» сеньора его телохранителю откровенно не нравился. То, что Гонсалес принес дурные вести, было очевидно. То, что он так легко убедил мнительного хозяина отказаться от охраны, настораживало и пугало. И то, как Карлос посматривал на Мара, нельзя было назвать простым любопытством гостя при виде экзотической внешности старшего тирадора; больше смахивало на «погоди, я до тебя доберусь!».
        Но на приказ, каким бы спорным он ни казался, Сото возражать не посмел.
        - Сеньор, скажите хотя бы, куда вы направляетесь! - с мольбой в глазах попросил Мара.
        Ди Алмейдо зачем-то покосился на Карлоса, что также было воспринято Сото как плохой признак, и ответил:
        - У меня появились неотложные дела в Мадриде. Как все улажу, так вернусь. Беспокоиться не о чем... А теперь мне пора. И не вздумайте опять забыть про решетки в спальне. Quedais con Dios!4
        Сото проводил хозяина и Гонсалеса до ворот, вместе с остальными недоумевающими тирадорами проследил, как синьор уселся в «Сант-Ровер» Карлоса, и они уехали в направлении Сарагосы. За все это время дон не только не произнес ни слова, но даже мельком не взглянул ни на кого из тирадоров. Он лишь угрюмо смотрел перед собой да морщился, словно у него снова разыгралась его застарелая язва.
        Сото подождал, пока «Сант-Ровер» тронется, затем подозвал одного из тирадоров, после чего велел ему взять в гараже легкий мотоцикл и, не привлекая внимания, следовать за автомобилем Карлоса до тех пор, пока тот не прибудет на место назначения. Далее следопыт обязан был вернуться и доложить, где именно в Мадриде остановился сеньор. Выпускать беглого хозяина из поля зрения Сото не собирался; для чего он вообще тогда занимал при нем должность старшего тирадора?
        Отослав соглядатая, озадаченный Мара незамедлительно отправился к бойцам, которые несли вахту на стене близ восточной террасы.
        - Да ничего особенного не происходило, - доложили те. - Сеньор и гость просто стояли у перил и беседовали. Потом сеньор удалился в спальню и переоделся, а гость дожидался его на террасе. Затем они прошли в дом...
        «Прошел в спальню и переоделся... - размышлял Сото, следуя по аллее обратно к дому. - Прошел в спальню... В спальню... Точно: спальня! Надо в ней решетки на окнах переделать... Однако странная просьба перед отъездом. Очень странная...»
        Не далее как месяц назад старший тирадор устраивал тотальную проверку всех систем безопасности и лично смотрел все решетки в доме. В том числе и в спальне. Ни одна из решеток не мешала открыванию окон, поскольку делал их лучший кузнец Сарагосы Гедеон Лурье после того, как собственноручно снял все замеры. Действительно, странная просьба. Такая же странная, как и срочный отъезд сеньора.
        Обеспокоенный управляющий асьенды засыпал Мара расспросами - хозяин покинул резиденцию столь поспешно, что не оставил слугам никаких распоряжений. Сото поведал управляющему все, что знал (естественно, без посвящения того в свои подозрения), и сказал, что согласно распоряжению сеньора намерен осмотреть окна его спальни. Управляющий, разумеется, не возражал.
        Спальня имела две двери: одна выходила в коридор, вторая - на террасу. Перед тем как войти в спальню, Сото исследовал место, где беседовали дон Диего и его гость, но, как и ожидал, ничего подозрительного не обнаружил. Разве что Гонсалес даже не прикоснулся к вину, однако это ни о чем не говорило.
        Горничная прибрала в спальне еще утром; единственной деталью беспорядка являлся брошенный хозяином на кресло халат. Сото подошел к окну, но едва взялся за ручку рамы, чтобы удостовериться в ее неисправности, как тут же увидел лежащий на подоконнике сложенный лист бумаги. Мара никогда не интересовался чужими письмами, но на это нельзя было не обратить внимания: на нем крупными печатными буквами было написано имя старшего тирадора. Послание было предназначено Сото - безусловно! - и странное распоряжение дона о проверке решеток наверняка являлось лишь указанием на письмо.
        Но к чему подобная конспирация в собственном доме?
        Грудь Сото сдавило от нехорошего предчувствия. После появления в асьенде загадочного и зловещего Гонсалеса сеньора словно подменили. Кто знает, может быть, приключились неприятности у его сына: Рамиро похищен и за него требуют выкуп, а Карлос лишь посредник...
        Все должно было прояснить это письмо.
        Сото опасался, как бы в спальню некстати не заглянула горничная и не застала его читающим втихаря бумаги сеньора (не будешь же ей объяснять, что послание предназначено тебе!), поэтому сунул письмо за пазуху и спешно покинул дом. Больше здесь делать было нечего - решетки и рамы находились в полном порядке.
        По пути ко флигелю Мара так и подмывало перейти на бег, но со всех сторон на него смотрели прислуга и тирадоры. Вести себя следовало естественно, дабы не породить лишние кривотолки, которые в связи с внезапным отъездом хозяина и без того уже поползли по асьенде.
        Сото прикрыл дверь флигеля и сразу же выхватил из-за пазухи письмо, будто это была не бумага, а раскаленный лист жести.
        Знаменитого, каллиграфически безупречного почерка сеньора в письме не наблюдалось. Бумагу испещряли торопливые каракули, в которых Мара разобрался с большим трудом.
        
        «Мой верный слуга Сото! - говорилось в послании. В своих обычных письменных приказах дон никогда не обращался к старшему тирадору столь почтительно. - Прежде чем читать это, убедись, что поблизости никого нет, и храни все написанное здесь в тайне - так надо. Я угодил в большую беду. Гонсалес - Охотник. Он пришел предъявить мне ордер на арест. Меня отправляют в Мадридский магистрат на проведение инквизиционного дознания. Похоже, кто-то из нашего епископата донес на меня, иначе эти крысы из Корпуса никогда не осмелились бы на такое. Помоги мне, Сото. Срочно отправляйся в Мадрид и встреться с моим сыном. Пусть Рамиро потревожит моих старых друзей, в чьих силах заступиться за меня или хотя бы избавить меня от дознания. Рамиро знает, к кому обратиться. Я рассчитываю на тебя, Сото.
        Спасибо тебе за все, и помни мои слова - ты достоин своих предков»...
        
        Перед Сото открылась душераздирающая истина. Она едва не сбила его с ног, поэтому последующие несколько минут он просто сидел и приходил в себя. Мысли роились в голове одна другой страшнее, но порядка в них не было никакого. Однако мыслить сейчас следовало как никогда быстро и хладнокровно.
        Как ответственный за безопасность хозяина, Сото допустил катастрофическую ошибку. И пусть противостоять Охотникам он все равно бы не сумел, ему было вполне по силам эвакуировать сеньора в безопасное место, откуда тот воспользовался бы своими знакомствами и, возможно, устранил проблему.
        Ничего этого Сото не сделал, поскольку все произошло в тайне от него. Но как бы то ни было, он отвечал и отвечает за безопасность сеньора, а потому вину за произошедшее слагать с себя не намерен. Не успев спрятать сеньора от Охотников, Мара теперь в лепешку разобьется, но выполнит его просьбу... Не просьбу - приказ! Просьбы в такой ситуации неуместны. Сото найдет Рамиро и сделает это уже завтра утром. Ведь кому, как не Рамиро с его связями, заниматься спасением отца.
        Сото отправляется в Мадрид незамедлительно...
        Мара срочно отыскал самого опытного из своих тирадоров Пипо по прозвищу Криворукий. В отсутствие старшего тирадора Пипо всегда выполнял его обязанности. Сото сказал Криворукому, что уезжает на несколько дней, дабы заняться кое-какими поручениями, возложенными на него незадолго до стихийного отъезда сеньора. Пипо не удивился - частые отлучки Мара были в порядке вещей, а отлично вышколенная им охрана вполне способна несколько дней обойтись и без старшего. Сото не стал передавать через Пипо инструкции отправленному вслед за хозяином соглядатаю, поскольку надеялся перехватить его по дороге лично - посыльного следовало предупредить, чтобы помалкивал о том, куда доставили дона ди Алмейдо.
        Сото заправил байк под горловину бензобака и, прихватив кое-что из своего удобного для ношения под одеждой оружия, покинул асьенду уже в сумерках. Ездить в потемках Мара не особо любил, но ждать до утра он был не вправе. Каждая минута промедления означала лишнюю минуту тяжких мучений пожилого сеньора, для которого и обычная ходьба по лестнице давно превратилась в муку.
        Погруженный в мрачные мысли, Сото выехал на дорогу, что пролегала рядом с асьендой, огибала Сарагосу и шла прямиком на Мадрид. Тусклый дрожащий свет мотоциклетной фары с трудом освещал путь и заставлял в темноте даже неглубокие выбоины казаться чуть ли не канавами. Мерный рокот четырехцилиндрового двигателя, за недюжинную мощь которого Сото прозвал свой байк «Торо», немного успокаивал вздыбленные нервы ездока. Выстреливающие из-под покрышек камни резко стучали по щитку картера. Путь предстоял неблизкий, но Мара помнил его наизусть, так что сюрпризов никаких не ожидал...
        ... И потому их появление было вдвойне неожиданным. Сото не провел в седле и получаса, как, вынырнув из мрака, его настиг громадный внедорожник с затемненными фарами. Джип шутя обогнал мотоциклиста, ушел в небольшой отрыв, но вскоре резко затормозил и перегородил дорогу поперек. Мара вынужден был тоже сбросить газ и остановиться, хотя делать это очень не хотел.
        О том, кто перекрыл ему путь, Сото догадался, когда фара Торо осветила внедорожник и рисунок на его дверце. На «Хантерах» в Святой Европе ездили лишь Охотники Инквизиционного Корпуса, о чем лишний раз свидетельствовал красующийся на автомобиле герб их зловещего Братства.
        Дверцы «Хантера» распахнулись, и из него выпрыгнули два Охотника в кожаных плащах и серых беретах. Оба сжимали в руках помповые карабины, нацеленные на мотоциклиста. Сото не выключал двигатель, все еще надеясь, что произошло недоразумение и он не тот, кто нужен этим серьезным парням, что могут безнаказанно пристрелить любого, даже за непроизвольно резкое движение.
        - Глуши мотор! - рявкнул один из Охотников, качнув для пущей убедительности стволом карабина. - Быстрее!
        Сото подчинился, щелкнул тумблером зажигания, после чего единственным источником света в округе остались затемненные фары стоявшего поперек дороги «Хантера». Впрочем, темнота продержалась недолго: не успел еще тирадор к ней привыкнуть, как в лицо ему ударил слепящий луч аккумуляторного фонаря - немыслимо дорогой игрушки, доступной опять же лишь Охотникам и представителям прочих силовых структур. Сото зажмурился и прикрыл глаза рукой.
        - Подними руки! - крикнул держащий фонарь Охотник, а второй, не опуская карабина, приблизился к задержанному и рассмотрел его с близкого расстояния.
        - Он? - спросил напарника Охотник с фонарем.
        - Он самый! - довольно проговорил тот. - Чуть не удрал! Тот придурок на «трещотке», которого днем повязали, таким его и описывал...
        «Значит, Рауль до Мадрида не добрался...» - с сожалением подумал Сото о посланном им за сеньором соглядатае.
        - Руки за голову! - приказал Охотник с карабином. - Медленно слезай на землю и становись на колени! Дернешься, и тебе конец!
        В действительности все оказалось гораздо хуже, чем до этого представлял себе Сото. Охотники не просто арестовали сеньора, но и обложили асьенду. К тому же, исходя из случайно оброненной ими фразы, их по какой-то причине интересовала личность старшего тирадора Дона ди Алмейдо. Видимо, этим и объяснялось пристальное внимание Гонсалеса к Мара. Сото тоже был обречен на арест, а парни в серых беретах только и ждали, когда он покинет асьенду, чтобы проделать все без лишнего шума.
        Сото совершил на своем веку немало беззакония, причем такого, за которое ему давно светила виселица, но он никогда еще не вступал в открытый конфликт с Инквизиционным Корпусом. Однако правильно говорили люди: сколько веревочка ни вейся, конец найдется все равно. Наивный Мара, он считал, что в его силах предусмотреть все до мелочей, поэтому злодеяния будут сходить ему с рук постоянно. Две прямые, два пути - путь Сото и путь тех, кто всегда ему незримо противостоял, - наконец-то пересеклись...
        Схватка была неизбежна - тирадор не мог позволить себе угодить в лапы недругов, не выполнив приказа. Сото ничем не выказал, что готов к схватке, лишь внимательно наблюдал за противниками, которые считали, что контролируют ситуацию, и потому вели себя достаточно самоуверенно. В этом заключается слабое место многих представителей силовых структур: редко кто осмеливается бросать им вызов без оружия в руках; отсюда и вытекает заблуждение Охотников в собственной непобедимости.
        Вместо того чтобы дожидаться, пока задержанный опустится на колени, Охотник с карабином закинул оружие за плечо и, понадеявшись на прикрытие товарища, полез в карман, очевидно за наручниками. За ними или нет, Сото не выяснил, поскольку, едва он сошел с мотоцикла, в один прыжок очутился рядом с Охотником и нанес ему молниеносный удар кулаком в голову. Тот самый коронный удар, который был опробован им в юности на турнирном бойце Бенни-Плетке.
        То, что сработало на матером рукопашнике, на человеке, привыкшем больше воевать винтовкой, нежели кулаками, сработало и подавно. Охотник без чувств растянулся в пыли, так и не вынимая руки из кармана. Сото тем временем резво отпрыгнул в сторону, заботясь, чтобы выстрел другого Охотника случайно не зацепил ни его, ни Торо.
        Второму Охотнику пришлось спешно стрелять из карабина одной рукой, так как в другой он удерживал фонарь, который отбросить даже не подумал: разобьется - не расплатишься. Карабин весил немало, и выстрел получился неприцельным. Тяжелая пуля рассекла воздух в метре от головы Сото и угодила в скалу, потом с противным звуком срикошетила от нее и унеслась в неизвестном направлении. Передернуть заряжающий механизм помповика одной рукой было для Охотника весьма проблематично, впрочем, он все равно не успел бы этого сделать - рядом с ним уже находился Мара с занесенным для удара кулаком...
        Охотник зря переживал за свой фонарь - упав на землю, тот нисколько не пострадал. Чего нельзя было сказать о его хозяине, на время потерявшем сознание и навсегда - передние зубы. Замерев над телом поверженного противника, Сото обвел взглядом освещаемое уцелевшим фонарем поле боя, после чего посмотрел на свой кулак, поморщился и лизнул рассеченные о зубы Охотника костяшки. Бросить вызов самым грозным врагам в Святой Европе оказалось не так уж и сложно...
        Ближайшие полчаса Охотники в себя не придут - это точно, убойную силу своего неотъемлемого оружия Сото Мара изучил неплохо. Но дабы перестраховаться, он открыл капот «Хантера» и вырвал из двигателя провода зажигания. Неплохо было бы вдобавок также слить ценный бензин, но бак у Сото был полон, да и драгоценное время терять не хотелось. К тому же, того и гляди, из-за поворота вырулит грузовик торговца или нарисуются собратья этих неудачников.
        Правда, кое-какой трофей Мара все же прихватил: за такой дорогой фонарь можно было выменять у байкеров либо искателей много чего полезного. Сам Сото фонарями не пользовался - тьма нравилась ему гораздо больше...
        
        - Тебя не было в общине больше недели! - возмутился Лоренцо, когда Луис, или как он сам пожелал с недавних пор именоваться - Сото, - предстал перед старшиной после длительного отсутствия, исхудалый и небритый. - Где ты шатался все это время?
        - Мне надо было подумать, - буркнул Сото. - Высчитай прогулы у меня из жалованья... Или даже высчитай все жалованье, только, пожалуйста, ни о чем не спрашивай.
        - Я не принимаю такой ответ, - не согласился Гонелли. - Ты член общины и не имеешь права покидать ее без предупреждения. Последним тебя видел старый пердун Хосе, когда ты забирал у него со склада какие-то книги. Твоя отлучка связана с ними?
        - Прошу тебя, давай поговорим позже, - Сото был крайне необщителен, что случалось с ним довольно редко. - Я устал и хотел бы выспаться - завтра на работу.
        - Работа столько дней двигалась без тебя, потерпит еще один. Даю тебе на завтра выходной, только я обязан узнать, что с тобой происходит.
        Ругаться с Лоренцо не хотелось - все-таки он был прав, и Сото не должен был держать старшину в неведении относительно места своего пребывания.
        - Ничего не происходит, - раздраженно ответил Сото. - Просто... даже не знаю как объяснить... Ты никогда не приходил к мысли, что тот образ жизни, которым ты живешь, - не для тебя; что ты достоин чего-то... совершенно особенного?
        - Да десятки раз я хотел махнуть на все рукой, забрать семью и податься на все четыре стороны, - признался Гонелли, довольный тем, что блудный общинник снизошел-таки до разговора. - Однако что дальше? Ну осяду в другом месте; а кто сказал, что там будет лучше? Барселонская Особая, дружище, далеко не самое худшее место в мире, и с годами я понимаю это все сильнее и сильнее. Для такого человека, как я, наша община - просто дар свыше. И ты в свои годы ничем не отличаешься от меня, уж поверь. Так что смирись, обзаведись семьей, и вот увидишь - очень скоро мысли «о лучшей доле» сами перестанут тебя одолевать.
        - Наверное, не получится, - вздохнул Сото. - Я не такой, как ты и твои друзья. Я - другой. Не только внешне, но и внутренне. Ваши праздники, ваши обычаи, ваш жизненный уклад... Я до сих пор чувствую себя гостем в вашей общине.
        - Я не ослышался: ты сказал «в вашей»?
        - Видимо, так. Не могу сказать «в моей», а притворяться, ты знаешь, я не очень-то умею.
        - Вот уж не думал, что через семь лет твоего членства в общине услышу от тебя такое... - обиженно проговорил Лоренцо. - Ну ладно, сказал бы ты мне это поначалу, но теперь, когда каждый из нас считает тебя чуть ли не родным братом...
        - Извини.
        Гонелли хмыкнул и отвернулся.
        - Кем же тогда ты себя считаешь? - спросил он после минутного молчания. - Вечным Бродягой, как байкеры, с которыми ты, кстати, последнее время что-то сильно спелся?
        - Нет, я не хочу быть байкером, - возразил Сото. - Обычаи байкеров мне чужды. Я хочу жить так, как жили мои предки - по тем же принципам и законам.
        - Так живи себе на здоровье! - воскликнул Лоренцо. - Кто мешает тебе здесь, в общине, соблюдать свои принципы? Можешь даже поклоняться своим древним богам, но только чтоб никто этого не видел. Поверь, более демократичного старшину тебе во всей Святой Европе не встретить.
        - Да я пока никуда и не ухожу, - ответил Сото. - Куда мне еще идти-то?..
        - Но судя по твоему настроению, ты уже недалек от того, чтобы помахать дядюшке Лоренцо ручкой, - пробормотал старшина. - И вообще, что это за принципы такие, если они мешают тебе нормально уживаться с людьми?.. Постой-ка, я кажется догадался: ты заболел очередной книгой! Верно? Я прав?
        Сото не ответил: Лоренцо редко оказывался не прав, а своего младшего товарища он и подавно видел насквозь.
        - Не хочешь посвятить меня в прочитанное? - полюбопытствовал Гонелли.
        Сото помотал головой: последуют ненужные комментарии и советы, в которых он сегодня не нуждался. Да и кому понравится, если посторонние вдруг возьмутся обсуждать приходящие к нему письма откровенного содержания? А то, что прочтенное недавно Сото «послание через века» предназначалось лишь ему и никому больше, он не сомневался, ибо кто из его знакомых мог бы по-настоящему оценить эти строки?
        - Ну как знаешь, - махнул рукой старшина. - Однако после того турнира, когда ты сменил имя, ты пугаешь меня все больше и больше. Даже не знаю, что тебя ожидает, если дальше так дело пойдет...
        На этой неопределенной ноте их разговор в тот день и завершился. Завершился, чтобы через полгода возобновиться, но уже не в такой приятельской атмосфере...
        «Самурай должен прежде всего постоянно помнить - помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги, - что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед и насладиться долгой жизнью. Он будет исключительной личностью, наделенной прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина...»
        Эти слова были написаны предком Сото по имени Юдзан Дайдодзи в далеком семнадцатом веке, когда до Каменного Дождя оставались еще столетия. Так начинался трактат «Будосесинсю», который в переводе с языка предков звучал как «Напутствие вступающему на Путь воина».
        Трактат этот, вместе с другим заключенным с ним под одну обложку трактатом Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ» - «Сокрытое в листве», - пополнил небольшую библиотеку Сото не так давно. Но он уже успел затмить собой по значимости все имеющиеся у молодого искателя книги, что медленно - две-три в год - продолжали скапливаться у него на полке. Некоторые из собранных книг были для Сото подобны пустой скорлупе, поскольку не содержали ничего нового, помимо того, что он уже знал. Некоторые были полностью написаны на непонятном языке предков - Сото оставил эти книги лишь из-за фотографий.
        Две вышеупомянутые книги были вовсе без фотографий и картинок. Даже скомпонованные вместе, они недотягивали по объему и до половины все той же книги о боевых искусствах. Однако ради этого неброского тома Сото готов был пожертвовать всей своей библиотекой, если бы вдруг кто-то поставил его перед подобным выбором.
        Попади «Будосесинсю» и «Хагакурэ» к Сото в четырнадцать лет - во времена, когда Лоренцо еще не научил его читать многие мудреные произведения между строк, - он бы не отнесся к ним с таким почтением. Просто счел бы сборником нудных нравоучений, коими его так любили пичкать в приюте. Но сегодня, когда затхлый воздух приюта остался лишь в воспоминаниях, а Сото для своих лет был довольно рассудителен, дисциплинирован и являл собой весьма грозного противника для любого недоброжелателя, книга под заголовком «Напутствие вступающему на Путь воина», да еще написанная рукой мудрого предка, попалась ему очень кстати.
        «Будосесинсю» и «Хагакурэ» хоть и имели менторский тон, вопреки любым другим наставлениям учили Сото не жить, а умирать, чем и перевернули склад мышления молодого человека с ног на голову. Оба трактата начинались буквально с одних и тех же слов, только в «Хагакурэ» они звучали еще радикальней: «Я постиг, что Путь Самурая - это смерть. В ситуации «или - или» без колебаний выбирай смерть, это нетрудно...» «Умереть» в мыслях еще при жизни считалось у предков единственным способом сохранить вселенское спокойствие в кровавых битвах и тем самым исполнить долг по защите чести и достоинства, как своих, так и господина, которому служишь. Способы достижения высшей доблести были описаны на примерах конкретных воинов, чьи поступки показались бы любому нормальному человеку безрассудным самоубийством. Но только не Сото.
        Служба в охране общины позволяла молодому искателю причислять себя все же к воинам, а не к искателям, которые копались в земле, словно крестьяне. Поэтому у Сото не возникло мыслей о том, что «Напутствие...» может предназначаться не для него. И пусть называть себя самураем он не имел никакого права (разве мыслимо, не будучи выращенным в самурайской семье, в один прекрасный день стукнуть себя в грудь и крикнуть «Я - самурай!» только потому, что занимаешься боевой профессией и внешне похож на предков?), следовать самурайскому кодексу чести - бусидо - ему не возбранялось, поскольку даже авторы трактатов сходились к одному мнению, соблюдение хотя бы некоторых принципов этого кодекса будет не лишним никому из молодых людей.
        Каноны бусидо были на порядок строже любых канонов, что приходилось изучать Сото до сего дня. Самурай не имел права даже на малейшую ошибку или малодушие - проступки эти карались смертью через ритуальное самоубийство сэппуку, являющее собой вскрытие живота посредством ножа. Сото поражался решимости, какой должен был исполниться воин, чтобы хладнокровно выпустить себе кишки. И это при наличии куда более простых и не столь болезненных способов самоубийства. Любой другой на месте Сото ужаснулся бы подобным дикостям, но далекий потомок начал уважать своих предков еще сильнее: даровать опозоренному воину последний шанс вернуть себе попранную честь могли только люди великодушные и справедливые. А великодушие и справедливость в полной мере присущи лишь воистину великим людям.
        Закончив изучать «Будосесинсю» и «Хагакурэ», Сото испытал странное и ни с чем не сравнимое ощущение некой внутренней наполненности, которого ранее после прочтения книг у него не возникало. Два коротких воинских трактата стали крепкой нитью, сшившей в единое полотно все полученные ранее молодым человеком знания. Просто узнавать факты из жизни предков было, конечно же, интересным занятием, но когда при этом спустя столетия ты можешь объяснять, чем диктовались те или иные, подчас совершенно необъяснимые их поступки... Сам довольно воинственный по натуре, теперь Сото понимал, с чем была связана воинственность его предков, не расстававшихся с мечами даже во время принятия ванн. Дух древней нации проникал в Сото через скупые строки «Будосесинсю» и «Хагакурэ» и вытеснял из него остатки характера Луиса Морильо, заменяя мысленный сумбур озлобленного на жизнь беспризорника на стройный порядок суждений готового к смерти воина, пусть не самурая, но стремившегося во всем на него походить.
        Вызывало печаль одно: если безродному бродяге Луису сочувствовали многие, то нашедшего свои исторические корни и вставшего на Путь традиций Сото не понимал никто. Даже те, кто раньше называл его братом...
        - Мощный зверюга! - похлопал Лоренцо по седлу новое двухколесное приобретение Сото. - Где-то я его раньше уже видел... Не тот ли это кусок ржавого железа, что наши парни продали байкерам с полгода назад?
        - Он самый, - признался Сото, откручивая у байка головку цилиндра. - Правда, хорош? Теперь он мой. Только клапана подрегулировать, и будет как новый. Я даже имя ему придумал - Торо. Землю из-под себя рвет не хуже быка.
        - Ни разу не слышал, чтобы байкеры делали кому-то столь щедрые подарки, - недоверчиво проговорил Гонелли, обходя вокруг внушительного четырехцилиндрового Торо. - Надеюсь, ты не прикончил его владельца?
        - Нет, не прикончил, - усмехнулся Сото. - Но пару месяцев с постели он точно не встанет... - и, дабы окончательно пресечь сомнения старшины, пояснил: - Я выиграл Торо в кулачном поединке; у байкеров это развлечение тоже практикуется. Они очень азартны и порой делают довольно-таки высокие ставки. Хозяину Торо вчера не повезло - удача отвернулась от него. А я ведь советовал ему: не выходи на поединок пьяным!
        - Интересно, какую же ответную ставку сделал ты? - с настороженным прищуром полюбопытствовал Лоренцо.
        - Все свои сбережения, - не стал скрывать Сото. - Я тут кое-что скопил за последние годы. Человек я неженатый, пью редко, да и это уже был не первый мой бой со ставками у байкеров. Так что деньги у меня есть.
        - Рискованный шаг, - заметил Гонелли. Было очевидно, что поступок младшего товарища он не одобряет.
        - Вот потому я и не должен был проиграть. - Сото произнес это как само собой разумеющееся. - Кстати, почем сегодня бензин?
        - Как и всегда - гораздо дороже, чем стоит в действительности, - вздохнул Гонелли, присаживаясь на ящик с инструментами.
        Сото догадался, что старшина пришел к нему не просто поглядеть на сверкающую диковинку, в которую мастеровые байкеры могли при желании обратить любой двухколесный металлолом. Выигранный общинником байк наверняка являлся для Лоренцо лишь поводом к разговору. И разговору нелицеприятному, что при взгляде на угрюмое лицо старшины также было яснее ясного.
        - Стоит ли твоя овчина выделки? - спросил Лоренцо. - Не дорого будет катать свою задницу: глянь, двигатель какой монстр; небось горючего жрет побольше «Сант-Ровера». Так ли уж нужно тебе это прожорливое стальное животное?
        - Мои предки говорили, что воин без клана и без лошади - не воин вообще, - ответил Сото.
        - Вот и купил бы себе обычную лошадь. Овес куда дешевле бензина.
        - Эти слова были сказаны предками очень давно, когда Стальных Жеребцов не было в помине, - возразил Сото. - В те века пешие армии бились на огромных полях, и кто воевал верхом на лошади, имел преимущество. Сегодня лошади используются лишь для передвижения, а для дальних поездок байк удобнее. Да и лошадь требует особого ухода... Значит, тебе не понравился мой Торо?
        - Мне не нравится, что ты крутишься с этими байкерами, - поморщился Лоренцо. - Скрытный они народ. В лицо улыбаются, но стоит только ослабить бдительность, как они уже возле наших складов словно стервятники кружат. Смотри, попадешь ты с ними в неприятности. Они-то шустрые ребята, смоются, а тебя подставят. Завязывал бы ты к ним шляться.
        - Не волнуйся, в их противозаконных вылазках я не участвую, - попытался обнадежить старшину Сото. - А к байкерам я хожу по одной причине: лучше их в технике никто не разбирается, Есть множество практических вещей, которые я просто должен в жизни знать, а им можно обучиться лишь у байкеров.
        - Странные слова ты говоришь. Я вон в двигателях и механизмах профан, но тем не менее прекрасно себя чувствую и без знания их устройства. Зачем изучать то, что наверняка никогда тебе не пригодится?
        - У тебя свои принципы в жизни, у меня свои, - отрезал Сото, стараясь все же быть не слишком грубым. - Твои принципы я понимаю и отношусь к ним с уважением. Будь добр, уважай и ты мои. Хоть немного.
        - Да я бы рад... но не получается, - вздохнул Лоренцо. Сказано это было им с таким недружелюбием, какого Сото за своим старшим другом не замечал еще ни разу. Молодой искатель в недоумении даже оторвался от работы и отложил гаечный ключ. - Как я уже однажды говорил, - продолжал старшина, - порядки в нашей общине демократические - почти как у твоих байкеров! Я готов терпеть в ней даже махровых идолопоклонников, но при двух условиях: общинник должен хорошо работать и исповедовать свои убеждения так, чтобы даже малейшая тень не упала на Барселонскую Особую. Только так, а не иначе.
        - К чему ты ведешь? - вспылил Сото. - Я что, дерьмово работаю или опозорил общину?
        - Работаешь ты, как дай бог работать каждому, - невозмутимо ответил Лоренцо. - Надо быть последним мерзавцем, чтобы попрекать тебя твоей работой. И общину, к счастью, ты пока не опозорил...
        - Что значит «пока»?!
        - А то, что, если ты не прекратишь свои странные выходки, такое рано или поздно произойдет! - не стал увиливать от прямого ответа Гонелли. - Люди на тебя давно подозрительно косятся. Слухи нехорошие по поселку ползут. А мы с тобой не за каменными стенами живем, и никто из общинников обетом молчания не связан - дойдут слухи куда следует, быть беде!
        - В чем же ты меня обвиняешь? - так же, без обиняков, поинтересовался у старшины Сото. - В том, что я якшаюсь с байкерами?
        Беседа принимала нехороший тон, но оба старых друга все-таки придерживались рамок приличия и не пускались во взаимные оскорбления.
        - Байкеры - это цветочки, причем самые безобидные, - махнул рукой Лоренцо. - Будь дело в одних байкерах, я бы слова не сказал... Дело в тебе. Ты ведешь себя дико и порой напоминаешь безумца. Взять хотя бы случай, когда ты своим мечом проткнул собственное бедро! Благо хоть артерию не задел! И ты хочешь, чтобы люди считали эту выходку нормальным поступком?
        - Это было испытание, которое мои предки называли «матануки». Все их воины проходили через матануки и готовы были в любой момент повторить его! Я должен был доказать себе, что достоин считаться воином!
        - И правда, лекарь, который штопал тебе бедро, о чем-то таком мне уже поведал - испытание кровью... Да ты помешался на крови! - Лоренцо понемногу начинал терять спокойствие: подскочил с ящика и, нервно жестикулируя, заходил по гаражу из угла в угол. - А вчера мне рассказали, что ты устроился подрабатывать на бойню. Ну ладно бы, просто резал там скот, так нет же!.. Будь другом, расскажи-ка мне, чем ты там занимаешься!
        - Я и режу скот, - недоуменно пожал плечами Сото. - Чем еще можно заниматься на бойне?
        - Да, режешь! - уже почти кричал Лоренцо. Проходившие мимо гаража искатели в любопытстве заглядывали внутрь, но, завидев разгневанного старшину, тут же ретировались. - Вопрос в другом: как ты его режешь? Что за кровавые вакханалии ты вытворяешь со скотиной?
        - Я учусь убивать мечом, - как ни в чем не бывало ответил потомок грозных воинов. - Оттачиваю удар. Привыкаю к виду крови. Какая разница, как я убиваю скотину, если ее все равно пригоняют на убой? Воинов моих предков отцы заставляли делать это, когда им было пять лет от роду, а в пятнадцать их водили в тюрьмы обезглавливать преступников! Настоящим воином не станешь по книжкам и в кулачных поединках! Воин должен попробовать кровь на вкус!
        - Я не спорю, но мы-то не на твоей исторической родине! Очнись, ты в другой стране и в другой эпохе! Напомню, если ты позабыл: здесь любого, кого прельщает вид крови, легко обвиняют в сатанизме и ортодоксальном язычестве! Ты хоть представляешь, что такое Трон Еретика и Очищение Огнем? Пророк никогда не жалел бензина на борьбу с сатанистами и язычниками!
        Сказанное старшиной вогнало Сото в замешательство: он никогда не задумывался, что у кого-то вообще может зародиться даже малейшее подозрение в причастности его к сатанистам. Молодому искателю всегда казалось, что для вынесения столь чудовищного обвинения требуются улики посерьезней, чем обезглавливание мечом крупного и мелкого рогатого скота.
        - По общине ползут слухи, и скоро они выйдут за ее пределы, - повторил Гонелли. - Слишком много слухов. Настолько много, что я уже сбился со счета и устал опровергать их. Слухи не только о твоих странностях - к несчастью, полно и других. Некоторые из общинников даже утверждают, что по ночам видят неподалеку от общины гигантского охотящегося орла!..
        - Кто это говорит? - встрепенулся Сото, заинтригованный последними словами старшины.
        - Не важно, - не стал уточнять тот. - Но раньше я не замечал, чтобы эти парни плели небылицы. Ты часто покидаешь общину после заката - никогда не наблюдал ничего похожего?
        - Я не допиваюсь до такого состояния, когда начинают мерещиться адские птицы, - огрызнулся Сото, однако взгляд его стал настороженным. - По ночам я езжу к байкерам и учусь у них обращаться с техникой... Да, вспомнил: они тоже как-то обмолвились про огромную ночную птицу. Только зачем из-за нее паниковать? Мало ли крупных орлов живет в окрестных горах? Вот и пусть себе летают, раз домашняя птица и скот не пропадают. Или ты хочешь ко всему прочему обвинить меня в том, что это я превращаюсь в ночного орла и пугаю общинников? - Сото натянуто рассмеялся. - Клянусь: я здесь ни при чем. А если не веришь мне и веришь всяким бредням, могу задрать майку и показать, что крылья у меня не растут!
        - Не мели ерунды, я веду речь совершенно не об этом... Пойми: слишком много кривотолков ходит у нас в последнее время. Согласен - большинство из них дурацкие. И все бы ничего, но ты, как нарочно, взялся порождать новые сплетни, будто нам старых не хватает. Люди напуганы твоей необъяснимой кровожадностью и отныне готовы приписывать тебе все, что угодно. Для того чтобы окончательно угробить твое честное имя, нам только какого-нибудь кровавого убийства поблизости не хватало!.. Видит Бог, я готов смириться со всеми твоими странностями, однако мне надо думать не только о тебе, но и об общине. «Особый» статус трудно заслужить и легко потерять: достаточно, чтобы одного из нас обвинили в тяжком грехе и подвергли дознанию в Инквизиционном Корпусе. Я всеми силами стараюсь не допустить этого. У многих из нас, в том числе и у меня, есть дети, и я хочу, чтобы им досталась в наследство именно Барселонская Особая, а не община обычного статуса...
        - Значит, ты просишь меня уйти? - потупившись, подытожил за Лоренцо Сото.
        - Я не прошу тебя уйти, - поспешил разубедить его старшина. - Я даже не прошу тебя отрекаться от своих странностей. Просто прежде, чем в следующий раз выкидывать что-то в этом духе, подумай о нас и наших семьях. И хоть у нас нет в родстве таких великих воинов, как у тебя, а наши традиции не кажутся тебе достойными почитания, но мы тоже чтим память своих предков и соблюдаем законы чести. Пусть не воинской чести, но искательской и просто человеческой. Как умеем, так и живем... Надеюсь, мы поняли друг друга. И без обид, договорились?
        - Да, я понял тебя, - кивнул Сото, не поднимая глаз. - Старые друзья должны быть откровенны друг с другом, так что какие между нами могут быть обиды... Ты прав: я и впрямь веду себя невнимательно и неуважительно к вам. Клянусь: этого больше не повторится.
        - Вот и молодец! - улыбнулся Гонелли, вновь становясь самим собой. - Я знал, что ты разумный парень... Завтра у Хосе юбилей - шестьдесят лет старику стукнет. Ребята собираются после раскопок в бар, дабы отметить это дело. Ты участвуешь?
        - Завтра будет видно.
        - Приходи. Хосе всех звал.
        - Он и платит за всех? - улыбнулся Сото.
        - Ну, это вряд ли. Скорее всего нам как обычно его за свои гроши поить придется...
        Это была последняя встреча Лоренцо Гонелли и Сото. На следующее утро молодой искатель из общины пропал. Стражники сказали, что после полуночи он уехал на байке в неизвестном направлении и назад не вернулся. Хижина его оказалась открытой, и все вещи остались в неприкосновенности. Опустела лишь книжная полка да стойка с оружием, на которой Сото хранил свои мечи, арбалет и несколько метательных ножей.
        На столе, правда, обнаружилась короткая записка, но о смысле ее догадался лишь Лоренцо. Догадался, однако рассказывать о своих догадках никому не стал. Судя по приписке в конце послания, письмо являлось выдержкой из произведения, автором коего был человек со странным именем Юдзан Дайдодзи.
        «Есть вещи, которые нам понятны сразу же, - писал Сото словами своего древнего предка. - Есть вещи, которых мы не понимаем, но можем понять. Кроме того, есть вещи, которых мы не можем понять, как бы мы ни старались».
        Лоренцо не усомнился, что послание предназначалось конкретно ему...
        Кое-кто из искателей Барселонской Особой мельком встречался с Сото в дальнейшем. Его запоминающееся лицо видели то среди байкеров, то среди наемных тирадоров, которые нанимались на службу высокопоставленным гражданам, не носящим духовного сана. Но ни в Барселоне, ни в ее окрестностях Сото больше не появлялся.
        
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ СЛОВО ОГНЯ
        
        Вы, которые еще не знаете о рождении, как вы можете знать о смерти?
        Вы, которые еще не познали себя, как вы можете познать природу злых духов? Конфуций
        
        Совершенная преданность способствует правильной ориентации ума и дисциплине тела. Такуан Сохо «Письма мастера дзэн мастеру фехтования»
        
        Торо пришлось оставить за пределами городской черты. Кататься по улицам Мадрида на столь приметной технике, да еще после того, как ты надавал по морде не каким-то подзаборным пьянчугам, а самим Охотникам, было очень рискованно. Охотники, в отличие пьянчуг, являлись на редкость обидчивыми парнями, и помириться с ними, угостив выпивкой, было невозможно. За Торо согласился приглядеть крестьянин из пригорода. Он получил от Сото небольшой задаток и обещание щедрого вознаграждения, если по возвращении владельца с байком будет все в порядке; деньги у Мара пока водились, но тратить их он решил только на самое необходимое.
        К сожалению, байк был не единственной яркой отличительной приметой Сото, и дабы соблюсти полную конспирацию, тирадор приобрел у уличного торговца большие солнцезащитные очки, обязанные скрыть от любопытных взглядов приметное лицо тирадора. Стекла на очках, добытых, по всей видимости, на ближайших раскопках, были в царапинах и трещинах, но Сото не обратил на эти мелочи внимания - щеголять сей модной безделушкой на людях он особо не собирался.
        Мара знал, где в Мадриде искать Рамиро ди Алмейдо, так как не раз лично сопровождал сеньора Диего в его поездках к сыну. Рамиро жил в неприметном двухэтажном доме на улице дель ла Круз, неподалеку от плаза Майор - центральной площади Мадрида, на которой проходили городские праздники, а также аутодафе: публичные Очищения Огнем самых знаменитых отступников Мадридской епархии. О последних мероприятиях, в частности, свидетельствовало не смываемое дождями пятно копоти в той части площади, где устанавливалась тесная клеть с заключенным в нее отступником, в страхе ожидающим, когда Главный магистр епархии предаст его душу очистительному огню.
        Один из воинских принципов, которым Сото Мара пренебрег по выезде из Сарагосы и который после стычки на дороге вертелся у него в голове постоянно, гласил: «Покидая свой дом, веди себя так, как будто видишь врага». Своего нового врага Сото перестал недооценивать со вчерашнего вечера, Теперь тирадор видел недругов повсюду: в каждом встречном прохожем, в каждом лавочнике или извозчике, даже в женщинах; разве только не в детях. Весьма вероятно, что за домом человека, чей отец угодил в застенки Инквизиции, Охотники также организовали круглосуточное наблюдение, поэтому просто подойти и постучать в дверь к Рамиро было бы крайне опрометчиво. И несмотря на то, что Мара спешил увидеться с молодым сеньором, он не поленился неприметно побродить по округе и подтвердить свои догадки.
        Или наблюдение было устроено очень искусно, или его и впрямь не было, но только наметанному глазу Сото так и не удалось выявить ни подозрительных широкоплечих типов, ни их громоздких внедорожников, ни других характерных примет слежки. Грамотнее всего было бы дождаться темноты, когда народ на улице рассеется, после чего обнаружить вражеское наблюдение станет куда проще. Но время неумолимо уходило, и Сото решил действовать. И только подойдя к крыльцу, он вдруг вспомнил, что на дворе полдень, а раз так, значит, государственный служащий Рамиро ди Алмейдо скорее всего находится сейчас в Академии. Упрекая себя за то, что после ареста сеньора стал ужасно рассеянным и начал забывать элементарные вещи, Мара направился к Оружейной Академии, расположенной неподалеку от плаза Майор в окрестностях Меркадо де ла Кебада - главного мадридского рынка.
        О том, чтобы проникнуть в Оружейную Академию, не могло идти и речи, и Сото с раздражением подумал, что как ни крути, а придется дожидаться окончания служебного дня. Однако ему повезло: он еще не успел дожевать в ближайшем трактире тапас5, как увидел в окно Рамиро, выходящего из ворот Академии. Молодой ди Алмейдо огляделся по сторонам и быстрым шагом припустил куда-то по улице. Сото торопливо расплатился с трактирщиком и ринулся за Рамиро вдогонку...
        - Прошу прощения, сеньор Рамиро! - окликнул Сото спешащего инженера. По всей видимости, он торопился в более презентабельную, нежели рыночный трактир, закусочную, что заметил Мара неподалеку от Академии по пути сюда.
        Рамиро обернулся и в недоумении уставился на окликнувшего его человека. Сото догадался, что инженера смущают его солнцезащитные очки, и на мгновение приподнял их, продемонстрировав свои примечательные раскосые глаза...
        Испуг Рамиро оказался настолько очевиден, что Сото забеспокоился, как бы тот не заголосил на всю улицу и не бросился от него наутек. Взгляд молодого ди Алмейдо забегал, как у застигнутого врасплох карманника, ноги подкосились, а рот открылся, будто у вытащенного из воды карася. Казалось, Рамиро пытался в чем-то оправдаться, но не находил нужных слов.
        - Что тебе нужно? - не спросил, а скорее взвизгнул он, пятясь от приближающегося к нему Мара.
        Испуг молодого сеньора объяснялся просто: последний раз, когда Рамиро видел старшего тирадора своего отца, в руках у того была отрезанная голова Марко ди Гарсиа. Разумеется, если тебя неожиданно окликает на улице такой отъявленный головорез, тут волей-неволей испугаешься.
        Сото и в голову не приходило, чем вызван этот испуг на самом деле...
        - Я искал вас, сеньор, чтобы передать послание от вашего отца, - кивнув в знак приветствия, сказал Мара. - У него большие неприятности... Где мы могли бы поговорить?
        Похоже, до Рамиро наконец-то дошло, что папашин телохранитель прибыл не за его головой, поэтому волнение инженера несколько улеглось. Но приближаться к Сото он все равно опасался.
        - Ты сказал «проблемы»? - переспросил он дрожащим голосом. Мара молча кивнул. - Ну, хорошо... То есть, конечно же, ничего хорошего... - Рамиро нервно вздрогнул. - Я хотел сказать «хорошо, пойдем со мной»... Меня отпустили на обед, и, если не возражаешь, мы могли бы поговорить вон в той забегаловке...
        - ... Итак, что же случилось с отцом? - спросил Рамиро, когда они с Сото уединились в кабинке трактира, цены в котором, как отметил Мара, были на порядок выше, чем там, где он недавно перекусывал.
        Сото доводилось на своем веку служить гонцом, приносящим дурные вести, в том числе и скорбные. Поэтому реакция Рамиро, не столь крепкого духом, как его отец, прогнозировалась тирадором уверенно: глухой ступор или нервное возбуждение. Однако хваленое чутье Мара уже в который раз за истекшие сутки дало осечку - молодой сеньор отреагировал на печальные новости довольно спокойно, намного спокойнее, чем даже на неожиданную встречу с посланником из Сарагосы.
        - А ведь я предупреждал его, что он доиграется! - проговорил Рамиро, не отрываясь от еды. - Давно предупреждал! Хорошо, что все прошло тихо... Ладно, я что-нибудь придумаю. Догадываюсь, каких людей отец просит меня потревожить. Сегодня же вечером я наведаюсь кое к кому из них, но... ты понимаешь, что здесь ничего конкретного обещать нельзя.
        - Я могу помочь вам, сеньор! - с готовностью отозвался Сото. - Вы только прикажите, и я выполню любое ваше распоряжение!
        Рамиро оторвался от тарелки с супом и изучающим взглядом посмотрел на Мара. Испуг у молодого сеньора полностью так и не прошел, вот и теперь Рамиро будто хотел о чем-то спросить, но не решался. Предложив помощь, Сото склонил голову - так требовали правила вежливости с вышестоящими; смотреть в глаза во время разговора было необходимо лишь врагу.
        - Пожалуй, мне может понадобиться твоя помощь, - согласился Рамиро, возвращаясь к еде. - Конечно, не такая помощь, какую ты оказывал отцу, но ты ведь не только это умеешь делать, да?
        И он провел пальцем по кадыку - жест, не требующий пояснений.
        - Разумеется, сеньор, - подтвердил Сото, не обращая внимания на робкую попытку собеседника иронизировать. - В любое время дня и ночи я в вашем распоряжении.
        - Отец был прав: ты и впрямь отличный слуга, - кивнул Рамиро, после чего спросил: - Ты уже нашел, где остановиться?
        - Еще нет, сеньор.
        - Остановишься у меня.
        - Это невозможно, сеньор, - возразил Мара. - Меня преследуют Охотники, и я не могу допустить, чтобы вас обвинили в моем укрывательстве.
        - Ничего, поселишься на чердаке и будешь выходить только по ночам... Не спорь - ты сам только что поклялся слушаться меня во всем!
        - Как прикажете, сеньор...
        
        - Гражданин ди Алмейдо... - начал было магистр Жерар, но был тут же прерван.
        - Извольте называть меня как подобает: «сеньор ди Алмейдо»! - запротестовал дон Диего. - Я честный человек, и то, что я угодил к вам, - ужасное недоразумение. Очень скоро вам прикажут меня освободить, и вы пожалеете о своем беззаконии!
        - Попасть в святые стены Комнаты Правды равносильно тому, что предстать пред ликом Господним, - терпеливо пояснил арестованному Жерар. - А пред ликом Всевышнего все равны - и сеньоры, и крестьяне. Но мы прекрасно помним, кто вы есть в миру, поэтому вам была выделена лучшая камера и вы не испытываете недостатка в пище.
        - Какое почтение с вашей стороны! - гневно усмехнулся дон. - Вы даже взяли на себя заботу избавить меня от скуки и подсадили ко мне в камеру этого болтуна Альфонса. Он не дает мне ни минуты покоя, все твердит о своих прегрешениях и засыпает меня вопросами. Ваша честь, вы ведете грязную игру: неужто думаете, что я не догадываюсь, кто такой на самом деле ваш Альфонс и чьи уши слушают наши беседы по ту сторону вентиляционной отдушины?
        - О чем таком вы говорите?! - возмутился Жерар. - Гражданин Альфонс Лопес такой же, как и вы, оступившийся с праведного пути раб божий. Однако смею заметить, что в отличие от вас он искренне готов покаяться. А то, что он уговаривает покаяться и вас, лишний раз подчеркивает честность его намерений!.. Присаживайтесь, гражданин ди Алмейдо, не стойте.
        - На Трон Еретика или на стул? - мрачно пошутил дон Диего.
        - Пока на стул, но если будете упорствовать, в следующий раз я не буду с вами столь любезен. - По-деловому сосредоточенное лицо Жерара демонстрировало дону Диего, что шутки давно закончились.
        Ди Алмейдо еще раз обвел взглядом жуткое убранство Комнаты Правды, негромко выругался и грузно опустился на подставленный Охотником стул.
        - У вас что, нет нормальных кабинетов для бесед? - поинтересовался дон. - Хотя догадываюсь: это ведь тоже специальная процедура, нечто вроде прелюдии к дознанию. Вы пытаетесь сломить меня морально.
        - Перестаньте говорить ерунду, гражданин ди Алмейдо, и настройтесь наконец на нужный лад. - Терпения Жерару было не занимать. При проведении столь тонкого процесса, как дознание, магистр контролировал себя превосходно, и если даже выходил из себя, то делал это преднамеренно, с целью надавить на подозреваемого психически. Однако дон ди Алмейдо был не тем человеком, который поддался бы на гнев инквизитора, и потому подход к нему требовался особенный: метод кнута и пряника, но кнута мягкого, а пряника большого и сладкого.
        Лязгнула железная дверь, и в Комнату Правды вошел Главный магистр Мадридской епархии Гаспар де Сесо. Следом за ним семенил кругленький дьякон-секретарь с папкой бумаг под мышкой. Магистр Гаспар скупо поприветствовал дона ди Алмейдо; дон на его приветствие не ответил и даже не повернул в сторону де Сесо головы.
        - Следует понимать, гражданин ди Алмейдо, что вас уже ознакомили с предъявленными обвинениями? - спросил Гаспар.
        - Да, ваша честь, - отозвался вместо него Жерар. - На этом больше нет нужды заостряться.
        - Тем лучше. Значит, у вас, гражданин ди Алмейдо, была целая ночь на раздумья, - продолжал Гаспар. - Итак, что вы намерены нам сегодня сообщить?
        - Я все сказал вчера! - сверкнул глазами дон. - Больше мне добавить нечего!
        - В таком случае довожу до вашего сведения, что наши неформальные беседы закончены и все дальнейшее будет дословно запротоколировано, - известил дона Главный магистр епархии, после чего придвинул к нему лежащее на столе Святое Писание. - Приступайте к ведению протокола, дьякон Себастьян... Гражданин ди Алмейдо, прежде чем приступить к предварительному дознанию, вы должны дать клятву на Святом Писании в том, что будете говорить нам только правду и ничего от нас не утаите. Прошу вас.
        - Я всегда говорю правду! - возмутился дон Диего. - Раньше мне верили и без клятв!
        - Значит, вы отказываетесь поклясться на Святом Писании? - Глаза де Сесо злобно сощурились. Жерар и толстый дьякон с занесенным над бумагой пером также настороженно замерли.
        Ди Алмейдо посмотрел сначала на одного дознавателя, затем на второго.
        - Вот в чем дело! - наградил он их кривой усмешкой. - Стоит мне отказаться от клятвы, и вы незамедлительно пришьете мне еще и отступничество! Не дождетесь! - дон положил руку на Святое Писание. - Клянусь, что буду говорить только правду и ничего от вас не утаю. Достаточно?
        - Очень хорошо, - кивнул Гаспар, отодвигая от дона Писание. Дьякон тут же уткнулся в протокол и застрочил пером, то и дело макая его в чернильницу.
        Далее дону Диего был повторно задан вопрос, на который он ответил категорическим отказом еще вчера: признает ли он, что у него в охране служит особо опасный чернокнижник, с помощью которого гражданин ди Алмейдо убил Главного казначея епархии, с коим у него не так давно случилась крупная ссора. Дон не счел за труд повторить, что никаких чернокнижников в штате не держит и Марко ди Гарсиа не убивал, а ссора действительно имела место, но дон не счел ее смертельным оскорблением и в тот же день про нее забыл.
        - Если бы я убивал каждого, кто хочет самоутвердиться за мой счет, то уже, наверное, половину епархии истребил бы, - подытожил допрашиваемый. - Я прощаю всех своих обидчиков, чему и учит нас Святое Писание, разве не так?
        - Значит, вы настаиваете на том, что у вас не служит человек по имени Луис Морильо? - присоединился к допросу Легран.
        - Нет, у меня не служит такой человек! - Дон хотел добавить «черт вас дери!», но вовремя вспомнил, кто передним, и потому благоразумно воздержался.
        - А человек по имени Сото Мара вам знаком? - вновь спросил Жерар.
        - Это мой старший тирадор, - ответил дон. - Но он такой же чернокнижник, как я - ловец макрели!
        - И вам не показалось странным его имя, когда вы нанимали его на службу?
        - А что в нем странного? - вскинул брови дон. - Я в своей жизни встречал и не такие чудные имена. Однажды у меня на конюшне служил финн...
        - Не отвлекайтесь, пожалуйста! Мы провели расследование и выяснили, кто скрывается под вымышленным и наверняка языческим именем «Сото Мара». Этот человек - некогда сбежавший из приюта, а после несколько лет проживший в одной из искательских общин Луис Морильо, чьи родители являлись сектантами и были преданы Очищению, - проинформировал дона Жерар. - Под видом Защитников Веры мы проникли в вашу асьенду якобы с плановой проверкой документов и провели обыск в его хижине, где обнаружили большое количество колдовских книг, написанных предположительно языческими рунами...
        - И вы арестовали моего старшего тирадора? - с недоверием поинтересовался дон.
        - К сожалению, он сбежал, - не стал скрывать правду Легран. От магистров не ускользнуло, что при этих словах на лице ди Алмейдо промелькнула едва заметная улыбка. - Вы не знаете, куда он мог бы направиться?.. Нет?.. Мы так и предполагали. Ну ничего, в скором времени его все равно схватят.
        - Я не знал, что Сото Мара - это Луис Морильо, - ответил дон, ничуть не погрешив против истины. - Я вообще не знал, что он читает книги... - Здесь уже дон лукавил. - И что же, теперь я должен отвечать за его грехи?.. Позвольте, ваша честь, но я немного сведущ в правилах Очищения - такой фокус у вас со мной не пройдет! Обвинить меня в смерти Марко ди Гарсиа только потому, что один из моих слуг читал втихаря языческие книги?.. Самое серьезное обвинение, что вы можете мне предъявить - невнимательность при найме прислуги, а это, кажется, уже не ваша забота, уважаемые члены Ордена Инквизиции!
        - Спокойнее, гражданин ди Алмейдо! - призвал его к порядку магистр Гаспар, - Грехи язычника Луиса Морильо - его грехи, и он за них ответит. Мы ведем речь о ваших. Кто ваш исповедник?
        - Простите, не понимаю? - Дон пытался уразуметь, куда клонит Главный инквизитор епархии.
        - Я спрашиваю: кто ваш исповедник и когда в последний раз вы были на исповеди? - повторил Гаспар.
        - Моим исповедником последние годы являлся Сарагосский епископ Доминго, - ответил дон. - А на исповеди я был... дай бог памяти... даже не упомню... Каюсь, давно исповедовался,
        - Епископ Доминго, однако, утверждает, что раньше вы исповедовались с завидной регулярностью. Как объяснить, что такой богобоязненный человек, каким вас все знают, вдруг стал избегать исповеди?
        - Сами понимаете: стар уже, любые поездки мне в тягость, поэтому асьенду покидаю редко, - попытался оправдаться дон.
        - А не кажется ли вам, что ваше пренебрежение исповедью означает то, что сегодня вам придется исповедоваться в чересчур страшных вещах? В том числе и таких, за какие епископ Доминго, как блюститель закона в епархии, неминуемо призовет вас к ответу?
        - Господь с вами, да какие грехи могут быть у немощного старика, не покидающего собственного поместья! - упрекнул обвинителей ди Алмейдо. - Не спорю, мне есть в чем исповедаться. Но вряд ли у епископа Доминго есть время, чтобы выслушивать мое брюзжание о том, как я ущипнул за задницу горничную или отвесил затрещину слуге.
        - Для истинно верующего человека это не может быть оправданием, гражданин ди Алмейдо, - возразил Гаспар, - Не знаю, как вам, а вот нам ваша боязнь исповеди говорит о многом.
        - А скажите, гражданин ди Алмейдо, - вновь приступил к дознанию Жерар, - те грехи, в которых вас публично обвинил Марко де Гарсиа - я имею в виду недоплату налогов в казну, - действительно правда?
        Дон Диего ответил не сразу:
        - Как и любой казначей, Марко обязан был проверять каждого крупного налогоплательщика ежегодно. До сего дня он еще не имел ко мне претензий. К несчастью, там, где фигурируют крупные суммы, всегда велика вероятность ошибки. Видимо, в этом году при подсчете моих налогов Марко ди Гарсиа где-то обсчитался.
        - Мы подняли бумаги покойного казначея, те, что касаются вас, гражданин ди Алмейдо, - снова «приоткрыл карты» Легран. - В прошлом году стояла на редкость замечательная погода и урожай винограда в епархии был собран достаточно большой. Вы владеете лучшими виноградниками в Сарагосе, однако почему-то количество вашего урожая ненамного превышает позапрошлогодний. А ведь у других земледельцев в сравнении с тем же годом урожайность выросла в среднем в два с половиной раза. Именно это и не давало покоя Марко ди Гарсиа. Прокомментируйте, пожалуйста, данный факт.
        - Если бы Марко ди Гарсиа и вы, ваша честь, разбирались в земледелии, то знали бы, что большой урожай зависит не от одной хорошей погоды, - огрызнулся Дон. - Есть множество других причин, просто невозможно учесть все. В прошлом году над моими виноградниками прошел странный желтый дождь - говорят, это до сих пор дают о себе знать последствия черной энергии Древних. Видимо, причины неурожая следует искать в нем.
        - Расскажите о людях, что следят за вашими виноградниками, - попросил магистр Гаспар.
        - Это еще зачем? - поинтересовался дон, чуя какой-то подвох.
        - Отвечайте на вопрос! - грозно приказал Главный магистр епархии.
        - На моих плантациях трудятся лучшие виноградари епархии! - с гордостью сообщил ди Алмейдо. - Настоящие профессионалы! Именно поэтому мое вино так ценится Его Наисвятейшеством и Апостолами! Но даже отличным специалистам было не по силам справиться с последствиями желтого дождя - человек бессилен против господней воли.
        - Мы и не сомневались, гражданин ди Алмейдо, - заверил дона Гаспар, однако голос магистра приобрел злорадный оттенок, а на лице второго дознавателя появилась хитрая ухмылка. - Божественное вино могут создавать только великие виноградари и виноделы. Люди, которые знают самые тонкие нюансы своей профессии.
        - Именно так! - подтвердил дон Диего, но нехорошие предчувствия уже грызли дона изнутри, поэтому в голосе его уже отсутствовала былая уверенность. - К чему вы клоните? Хотите тоже причислить их к чернокнижникам, виновным в порче урожая, а после этого объявить меня покровителем всех чернокнижников Святой Европы?
        - В записях Марко ди Гарсиа нами обнаружены любопытные документы, - произнес Гаспар, выуживая из папки несколько листков бумаги, в углах которых виднелся оттиск епархиального казначейства. - Вот они... Это официальные протоколы допросов виноградарей ваших плантаций, сделанные дознавателями казначейства по просьбе Марко ди Гарсиа незадолго до его трагической гибели. Очень любопытные документы, скажу я вам. Показания давались под присягой сразу несколькими виноградарями и совпадают вплоть до мелочей. Согласно этим показаниям, странный желтый дождь действительно пролился на ваши плантации, однако ущерба виноградникам практически не нанес. Ваши виноградари также уверяют, что столь прекрасного урожая, какой был собран в прошлом году, они не видели уже больше десяти лет.
        - Вот оно что... - только и сумел вымолвить Диего ди Алмейдо. Услышанное явилось для него настоящим сюрпризом, поскольку никто не докладывал ему о слонявшихся по его плантациям дознавателях казначейства. Старый прохвост Марко не просто копал под ди Алмейдо яму, а готовил ему настоящую волчью ловушку, утыканную острыми кольями добытых за спиной дона показаний его слуг. Ди Гарсиа давно отошел в мир иной, но ловушка его, так и не засыпанная землей забвения, все-таки сработала.
        - Гражданин ди Алмейдо! - перейдя на официальный тон, Главный магистр епархии поднялся из кресла. - Я обвиняю вас в том, что вы солгали под присягой Божественным Судьям-Экзекуторам, поэтому не ждите больше от Ордена Инквизиции никакого снисхождения. Дальнейшие дознания будут проводиться с вами как с клятвопреступником. Вы переводитесь в обычную камеру, на обычное питание и обязаны будете носить одежду с табличкой, на которой будут отображены ваши доказанные прегрешения. По результатам дальнейших дознаний мы решим, какое Очищение вы примите: полноценное - Огнем - или только предварительное - Троном Еретика. Следующее дознание состоится завтра. На этом все. Да смилуется Господь над вашей душой.
        Два Охотника помогли Диего ди Алмейдо встать со стула и, пыхтя, поволокли грузного дона в его новую камеру. Ходить самостоятельно дон Диего с этой минуты уже не мог...
        
        С того момента, как магистр Жерар ознакомил Карлоса Гонсалеса с доносом на дона ди Алмейдо, написанным рукой его сына, Охотник надеялся, что Господь проявит к нему милосердие и оградит от встречи с Рамиро. Господь к мольбам Матадора остался глух, в чем Карлос убедился, когда Жерар вызвал его в магистрат и представил ему молодого сеньора ди Алмейдо собственной персоной.
        Карлос сделал вид, что не заметил протянутую ему для рукопожатия ладонь Рамиро. Жерар, от которого не ускользнуло подчеркнутое равнодушие Матадора к посетителю, недобро зыркнул на командира, но понимающе промолчал; Устав Охотников предписывал быть вежливыми с гражданскими лицами, но проявлять вежливость к человеку, обрекшему на мучения собственного отца, было выше сил Карлоса.
        Впрочем, когда Охотник услыхал от Рамиро то, с чем он пожаловал в магистрат, вся неприязнь Карлоса к инженеру сразу отошла на второй план, а на первый вырвался неудержимый охотничий азарт, ставший за годы службы естественным состоянием узревшего цель Матадора.
        - Значит, говорите, он у вас на чердаке скрывается? - переспросил Карлос у Рамиро, а глаза Охотника постепенно загорались, словно раздуваемые угли. - Как же вам удалось задержать у себя этого демона?
        К «узкоглазому демону» у Пятого отряда были особые счеты. Еще никто не унижал бравых головорезов Матадора столь бесцеремонно: избил двоих из них голыми руками, отнял казенное имущество и повредил «Хантер». Все двадцать Охотников Пятого отряда во главе с командиром жаждали реванша, хотя и сомневались, что после такого дерзкого поступка «демон» задержится в Мадридской епархии даже надень. Однако «демон», похоже, не слишком дорожил своей шкурой...
        - Его прислал ко мне отец для того, чтобы я помог... помог ему избежать Очищения души, - ответил Рамиро взволнованным голосом.
        - Странно... - Карлос пригладил бородку. - Мне казалось, что при аресте вашего отца все прошло гладко и он никому не успел отдать подобных приказаний - я же от него ни на шаг не отходил.
        - Вот я и говорю, что этот человек с узкими глазами - чернокнижник! - закивал Рамиро. - Отец мог при помощи колдовства отдать ему приказ даже из магистрата!
        - Все возможно, - уклончиво ответил Гонсалес, гадая при этом, где мог допустить просчет. Винить в собственной оплошности колдовские силы он собирался в последнюю очередь. - Ваша семья еще дома, сеньор Рамиро?
        - Да вы что! - замахал руками тот. - Чтобы я оставил свою семью в одних стенах с этим дьяволом? Я сразу же отправил детей и жену к ее родителям в Фуэнте-дель-Берро!
        - Вы убеждены, что чернокнижник все еще у вас на чердаке? - поинтересовался Матадор.
        - Абсолютно! - заверил Охотника Рамиро. - Этот дьявол сказал, что будет подчиняться любым моим приказам. Вот я и приказал ему сидеть и не высовываться...
        Карлос не упустил возможность сыграть с ненавистным ему Рамиро злую шутку. Матадор хитро прищурился и уставился в глаза инженера испепеляющим взглядом:
        - Как вы сказали: демон подчиняется вашим приказам? Хотите сказать, что вы повелеваете демоном?
        Рамиро побелел и попятился к двери.
        - Да нет, это не то, что вы подумали!.. - забубнил он, дрожа как осиновый лист. - Как вы могли такое подумать!
        - А что мы, по-вашему, должны были подумать? - неожиданно включился в игру магистр Жерар. Очевидно, Леграну тоже до колик надоели и это донельзя затянувшееся дело, и неуловимый чернокнижник, и просто пребывание в самой жаркой епархии Святой Европы.
        - Это все мой отец! - Рамиро принялся яро оправдываться, живо смекнув, что сболтнул глупость. - Его происки! Это он приказал своему чернокнижнику найти меня! Я же сам пришел к вам! Ваша честь, сеньор Карлос! Спасите меня от него! Я даже не знаю, что у этого дьявола на уме! А вдруг у него есть приказ убить и меня? Мой отец совсем из ума выжил! Я его боюсь, ваша честь, сеньор Карлос!..
        Карлос и Жерар с холодным презрением смотрели на льющего слезы Рамиро. В магистрате к причитаниям и слезам относились так же, как на бойне к мычанию скота.
        - Прекратите! - наконец рявкнул французик. - Никто пока вас ни в чем не обвиняет! Однако заметьте: пока!.. Сеньор Рамиро, отправляйтесь домой, а вы, брат Карлос, берите ваших людей и завершайте свою работу!
        - Считайте, что дело сделано! - козырнул на прощание Матадор.
        
        Время уходило, но в данный момент от Сото уже ничего не зависело. Он выполнил приказ сеньора, и теперь обеспокоенный судьбой отца Рамиро сделает все возможное. Друзья у сеньора Диего имелись повсюду, и они наверняка не откажутся помочь угодившему в беду дону. Мара старался пока не думать о том, что будет, если помощь покровителей вдруг запоздает или вообще не придет.
        Напуганный Рамиро - Сото все-таки винил в испуге инженера свою жуткую репутацию, а не горькие обстоятельства, - тем не менее в истерику не впадал и начал суетиться незамедлительно. Спровадив по-тихому Мара на чердак, он вызвал извозчика и куда-то отправил с ним свою семью, после чего на другом извозчике укатил сам; Сото наблюдал всю эту суету через слуховое окно. В доме осталась одна кухарка - тучная неповоротливая женщина. Она знать не знала, что у них на чердаке завелось «привидение», поэтому гость старался передвигаться как можно тише.
        Ближе к ночи ушла и кухарка. Расстелив возле слухового окна валявшийся в углу старый матрац, Мара постарался с умом использовать выпавшую на его долю передышку и немного вздремнуть. Несмотря на волнения прошедших суток, заснул тирадор быстро и достаточно крепко; по крайней мере, подошедшего к дому Рамиро он не расслышал.
        Не расслышал он и звук отпираемой парадной двери, однако не расслышал не потому, что крепко спал. Вернувшийся Рамиро в дом заходить отказался наотрез, передав ключи тем, кто прибыли вместе с ним. А гостей инженер притащил за собой превеликое множество, вот только гости вели себя очень странно, и вечеринки здесь, похоже, не намечалось...
        Права на вторую неудачу при захвате неуловимого чернокнижника Карлос не имел, и потому привлек к операции Охотников Мадридского подразделения Братства. Раньше гордый Матадор никогда не согласился бы на подобный шаг, но сегодня гордость пришлось запрятать в дальний ящик и признать, что на сей раз Пятому отряду достался действительно сильный противник. При легкомысленном отношении к такому врагу можно было шутя обломать о него зубы, с чем в первую очередь соглашался один из бойцов Гонсалеса, брат Антуан, только вчера поставивший себе новые зубные протезы.
        Руководство стихийно организованной операцией Карлос, однако, делить с командиром мадридцев не стал, а приказал ему заняться лишь вспомогательной работой - оцепить периметр вокруг дома Рамиро ди Алмейдо. Так что в случае неожиданного исчезновения Луиса Морильо Гонсалесу было на кого перекинуть все стрелки.
        Карлос не доверял полученной от Рамиро информации и исходил из того, что чернокнижник не ограничен пределами чердака, а перемещается по всему дому. Разбив отряд на две группы, он направил одну к черному ходу, а сам со второй направился к парадному. Охотники зашли с той стороны дома, где не было окон, после чего, пригибаясь, начали двигаться вдоль стен и выходить на позиции. Все четко помнили приказ стрелять только по конечностям Морильо: даровать легкую смерть от пули такому негодяю было бы чрезмерно гуманным поступком. Матадор гуманистом не являлся, ибо «гуманизм» и «Охотник» - понятия изначально несовместимые. Самые гуманные деяния, которые числились за Карлосом, это добивание смертельно раненных отступников.
        Дабы парадная дверь не скрипела, брат Марчелло залил ее замок и петли маслом, после чего аккуратно повернул ключ в замочной скважине. Держа карабин на изготовку, Матадор проник в прихожую первым и, мгновенно сориентировавшись в полумраке в соответствии с инструкциями Рамиро, направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Проверкой первого этажа была обязана заниматься группа, что заходила с черного хода. Марчелло и прочие братья рассредоточились вдоль стен прихожей и медленно двинулись вслед за командиром.
        Жилище Рамиро было не особенно просторным, и его проверка не заняла у двух десятков Охотников много времени. Мягкие ковры заглушали поступь тяжелых охотницких ботинок, а проникающий сквозь шторы тусклый свет уличного фонаря помогал Охотникам различать обстановку комнат.
        Матадор мысленно похвалил братьев за серьезность, с которой они отнеслись к порученному делу. Ни одна половица, ни одна дверь и ни одна лестничная ступенька не скрипнули под девятнадцатью парами ног, нигде не загремела случайно задетая дюжими Охотниками мебель. Девятнадцать человек рыскали по дому, а единственным звуком, который долетал до ушей Карлоса, был звук собственного дыхания.
        Охотники заглянули даже в шкафы и под кровати, но чернокнижника не обнаружили. Оставалось проверить только чердак. Если Морильо прятался там, значит, он и впрямь четко соблюдал распоряжение молодого сеньора ди Алмейдо.
        Лаз на чердак в доме Рамиро был устроен не так, как в большинстве известных Карлосу домов: это был не типичный люк, пропиленный в потолке, а небольшая дверь, через которую владелец дома попадал на чердак, словно в комнату. К чердачной двери вела узкая крутая лесенка. Гонсалес молча указал на трех бойцов, которые подошли к чердаку первыми и уже успели полить дверные петли маслом, а потом коснулся пальцами своих век. Немой приказ командира означал: вы, трое, - приступить к осмотру!
        Дверь оказалась незапертой. Опасаясь, как бы сверху над ней не был закреплен какой-нибудь предмет, который неминуемо упадет и загремит - хрестоматийный прием конспираторов с не очень богатой фантазией, - Матадор придержал идущего первым бойца, после чего легонько приоткрыл дверь, просунул руку в крохотную щель и лично проверил вход на наличие подобной «кустарной сигнализации». Сюрпризов не обнаружилось. Карлос махнул рукой: теперь приступайте!..
        «А он и впрямь хорош! - подумал Карлос, проследовав за первой тройкой бойцов внутрь чердака и занимая позицию неподалеку от входа. - Морильо точно знает, что глупо полагаться на всякого рода премудрости, и предпочитает быть бдительным круглосуточно. Надеюсь, мы были достаточно аккуратны, и он еще не сбежал...»
        Мрак на чердаке был гораздо плотнее, нежели в доме. Единственным источником освещения здесь служило слуховое окно, через которое и днем проникало не так уж много света. Но глаза Охотников давно привыкли к темноте и потому могли различить в ней любое движение. Предположение, что чернокнижник спит, вряд ли соответствовало действительности, но если он и вправду заснул, брать его сонным было предпочтительнее...
        При всей своей параноидальной осторожности, Карлос все-таки не догадался, каким способом Сото Мара обезопасил свой сон. Способ этот был еще элементарнее, чем закрепленная над дверью железная кружка.
        Сото действительно спал, когда Охотники проверяли нижние этажи, - Пятый отряд и впрямь оказался на высоте, умудрившись проникнуть в дом и обыскать его, не нарушив покой чуткого врага. Однако как только чердачная дверь оказалась открытой, по чердаку пронесся сквозняк. Створка слухового окна, находившаяся в нескольких сантиметрах от уха спящего Мара, под напором сквозняка захлопнулась и звякнула. Негромко, но для Сото ее едва различимое звяканье показалось громче рева медного горна, каким трубят побудку в военных гарнизонах.
        Предусмотрительный тирадор провел эксперимент со сквозняком и окном еще вечером, поэтому знал, что никто не посмеет проникнуть на чердак незамеченным даже в темноте.
        Ветер - неизменный подельник Сото - иногда брался оберегать покой спящего приятеля и никогда не требовал за эту мелкую услугу платы...
        Посланные Карлосом вперед бойцы были практически неразличимы во мраке, поэтому, когда с противоположного конца чердака донеслась шумная возня, Карлос не разобрал, что там происходит. В любом случае при столкновении с врагом братья обязаны были известить об этом остальных. Тем не менее возня быстро прекратилась, и на чердаке опять воцарилась тишина.
        Карлосу такое развитие событий очень не понравилось, и он подал знак затаившимся рядом братьям включить фонари. Два вспыхнувших ярких луча на миг ослепили Карлоса, глаза которого уже привыкли к темноте, после чего озарили тот угол, где только что маячили силуэты пропавших бойцов.
        Чердак был загроможден всяческим хламом, наваленным вдоль скатов крыши и стропильных подпорок - коробками, старой мебелью, плетеными корзинами. Гонсалес махнул рукой идущим сзади братьям, приказывая им подтянуться и рассредоточиться, а затем при свете фонарей стал продвигаться по тому же пути, каким следовала невесть куда сгинувшая тройка бойцов.
        Пропавший авангард обнаружился неподалеку от слухового окна. Братья лежали вповалку без движения. Следов крови на них не наблюдалось, зато берет одного из бойцов слетел с головы, демонстрируя на темечке поверженного солидную ссадину. Рядом с ним валялась массивная точеная ножка от стола, которой, по всей видимости, и были приглажены угодившие впросак Охотники.
        Лучи фонарей в беспорядке заметались по чердаку. Оружейные стволы не на шутку встревоженных Охотников тоже заходили в разные стороны, пытаясь отыскать цель, но не обнаруживая ее. При взгляде на пострадавших братьев перед глазами Гонсалеса возникла другая картина: трое зверски убитых телохранителей Марко ди Гарсиа, так и не успевших вскочить из кресел и извлечь оружие...
        - Человек ты или демон - деваться тебе отсюда некуда! - наконец нарушил тишину Матадор, рывком заглядывая за стоящий перед ним шкаф. - Именем Господа и Пророка предлагаю тебе сдаться! Все выходы перекрыты! Выползай из своей дыры и держи руки на виду! Немедленно! Или мы откроем огонь!
        - Они живы! - доложил один из бойцов, проверив состояние пострадавших. - Только оглушены...
        - Я жду! - не унимался Карлос, наблюдая в свете фонарей, как братья рассредотачиваются по чердаку. - Не делай глупостей и не вынуждай нас прострелить тебе колени!
        Луч фонаря, обшаривающий скаты крыши, вдруг рванулся назад и задержался на одной из стропильных стоек.
        - Вижу его! - воскликнул боец с фонарем. - Вон он, натой стропилине!
        Карлос и братья как по команде вскинули стволы вверх - туда, где дрожащий луч высвечивал странную фигуру: не то скорчившегося в немыслимой позе человека, не то огромную летучую мышь. Соверши сейчас Охотники совместный залп, существо разорвало бы на части множеством пуль, а в крыше появилась бы дыра размерами намного шире слухового окна...
        Рассмотреть странное существо, напоминающее человека лишь отдаленно, Матадор толком не успел - едва угодив в луч света, оно отцепилось от стойки и рухнуло вниз, прямо на бойца с фонарем. Перед тем как фонарь в руках бойца разбился и погас, Карлос с содроганием заметил блеснувшие на руках (лапах?) существа длинные когти...
        - Не стрелять! - что есть мочи рявкнул Гонсалес, поскольку опасался, как бы в темноте братья не перестреляли друг друга. Впрочем, приказ командира оказался излишним: его вышколенные бойцы нервы имели железные, и ничей палец на спусковом крючке не дрогнул...
        От оставшегося фонаря толку вышло немного: его свет все время заслоняли спины кинувшихся на захват врага бойцов. На чердаке образовалась неразбериха: топот, удары, пыхтение и ругательства Охотников, пытающихся в темноте угодить прикладами по больно шустрой цели. Карлоса ненароком оттеснили от потасовки, и тому не осталось ничего другого, как ожидать ее исхода за спинами братьев. Похоже, что своими жуткими когтями «демон» не орудовал, поскольку криков боли и звуков рвущейся одежды до Матадора не долетало.
        Звякнул и погас последний фонарь, причем Гонсалесу послышалось, что его разбили о чью-то голову (что не «демона» - это точно; ни у кого из бойцов не хватило бы духа отбиваться такой бесценной вещью, накинься на него хоть сам Люцифер). Неразбериха от этого только усугубилась. С грохотом рухнул древний шифоньер, придавив собой кого-то из братьев. Прямо к ногам Карлоса упал державшийся за колено и шипевший от боли его заместитель Риккардо. Пыль на чердаке поднялась столбом, отчего видимость только ухудшилась...
        Стремительная тень выпрыгнула из гущи схватки и, с завидной ловкостью перемахнув через стопку ящиков, устремилась мимо Карлоса к выходу. Матадор кошкой метнулся наперерез беглецу, замахнулся и ударил того прикладом карабина в лицо, намереваясь вынести Морильо не только зубы, но и всю челюсть...
        Не останавливаясь, чернокнижник выставил перед собой руку и, вжав голову в плечи, изловил приклад карабина своим длинным когтем, что на поверку оказался острым стальным крюком. После чего шустрый дьявол резко крутанул крюк, вырвав карабин из рук Матадора. Карлос потерял равновесие и рухнул на колени.
        Мимо стерегущих дверь на чердак Охотников Морильо проскочил так, словно тех и вовсе там не было: парировав крюками приклады их карабинов, он просто с разбега налетел на противников и треснул обоих затылками о стену...
        Фигура «демона» на секунду появилась в проеме двери - темно-серое пятно на светло-сером фоне, - однако именно в этот миг и грохнул выстрел. Все еще стоявший на коленях Карлос воспользовался моментом и, выхвав из кобуры на поясе револьвер, выпустил вслед черкнижнику пулю. Морильо развернуло и бросило вниз чердачную лестницу - взбешенный и разгоряченный Карлос все-таки не промахнулся... Обгоняя братьев, Гонсалес метнулся к выходу, перепрыгнул через поверженных бойцов и буквально вывалился на лестницу. Револьвер его уже был взведен для второго выстрела...
        Под чердачной лестницей было пусто, лишь на перилах Карлос размазал рукой капли свежей крови да где-то по пустому дому удалялись сбивчивые шаги: раненый враг нашел в себе силы подняться и продолжить бегство. Перспектива угодить в лапы Ордену Инквизиции заставит бегать не только раненого, но даже паралитика...
        Сото уже доводилось получать ножевые ранения, а однажды его чуть не пригвоздили к дереву арбалетной стрелой - всякое в жизни бывало, - но из огнестрельного оружия в него попадали впервые. Удар револьверной пули в плечо и вспыхнувшая затем боль на какое-то время ослепили его. Он даже не заметил, как очутился под чердачной лестницей: только что находился в проеме двери и вот уже лежит внизу с дико нарывающим плечом и онемевшей рукой.
        Однако боль не помешала Мара вскочить и продолжить бегство. Требовалось срочно отринуть мысли о ней и сосредоточиться на собственном спасении. За стенами дома тирадора также наверняка поджидали Охотники, и времени на разработку стратегии у него имелось ровно столько, сколько длился его путь на первый этаж, - от силы десять секунд.
        «Страх иногда допустим в обыденной жизни, - учили Сото мудрые предки. - Но в ответственный момент гоните страх прочь. Усомнившись хотя бы на мгновение, вы потерпите поражение». «Мысли до, мысли после, но только не во время драки! - советовал ему не менее мудрый Учитель Лоренцо. - В драке ты должен принимать решения не задумываясь...»
        Сото уже догадался, что нужен Охотникам живым. Не обязательно невредимым, но непременно живым. В него стреляли с расстояния в несколько шагов, но не убили; Охотники с такой дистанции не промахиваются. Этот приказ магистрата связывал Охотникам руки, а беглеца заставлял чувствовать себя несколько уверенней.
        Левая рука онемела - пуля зацепила плечо хоть и вскользь, но довольно ощутимо. Ввязываться с больной рукой в драку было нежелательно, но желаемое и действительное, как известно, совпадают редко.
        Из дома на волю вели несколько путей, однако Сото предпочел не мудрствовать лукаво и рванул через дверь. На перелезание через подоконник ушло бы гораздо больше времени, к тому же это не давало преимуществ - дом находился в окружении, и под окнами скорее всего тоже притаились Охотники. Двигаясь к парадной двери, Мара понадеялся на внезапность. Ухватив со стола в гостиной здоровенный канделябр, он рывком распахнул дверь и, будучи абсолютно уверенным, что за ней окажется стерегущий выход Охотник, наотмашь ударил канделябром, даже не успев толком разглядеть, прав или нет. Выяснилось, что прав: импровизированная дубинка угодила точно в цель. Охотник расстелился на пороге, а его выроненный из рук карабин загрохотал по ступенькам.
        Перед тем как встретиться с Рамиро, Сото не зря потратил время на изучение обстановки вокруг его дома.
        Не хотелось недооценивать врага, но Мара готов был поклясться, что знает, где вражеское оцепление образует брешь. А где выстроилось само оцепление, он уже разглядел, маячившие вблизи от дома, перекрывшие улицу одинаковые черные силуэты не походили на припозднившихся гуляк.
        Мадрид имел мало общего со столицей - Центром Мира, Божественной Цитаделью Ватиканом. Если бы не филиалы Академий и несколько крупных учреждений епархиального значения, то Мадрид напоминал бы обычный, разросшийся донельзя провинциальный городишко, ту же Сарагосу, к примеру. Заросшие грязью ремесленные кварталы чередовались с кварталами почище. В них улицы подметались уже раз в день, а патрули Защитников Веры встречались на каждом углу, а не как у ремесленников - по одному патрульному на всю улицу, и того, бывало, в нужный момент не докричишься. В ухоженных кварталах проживали дьяконы и различного рода мелкие служащие.
        Улица дель ла Круз, на которой стоял дом Рамиро, лежала как раз на границе таких кварталов, а непосредственно пограничной чертой между ними являлась большая сточная канава, куда сливали нечистоты жители обоих ее берегов. Ранее канава представляла собой речушку, но признать ее таковой сегодня можно было с трудом: если крепко зажать нос и, отринув брезгливость, погрузить руку в мутную зловонную жижу - течение ощущалось. К радости мадридцев, речушка-канава не впадала в главную реку города - Мансанарес, - а бесследно исчезала где-то в обширных подземных коммуникациях Древних - самой таинственной и зловещей части Мадрида.
        Сото шмыгнул в узкий проход между домами, где разойтись со встречным прохожим было бы очень сложно, и, слыша позади грозные оклики бойцов оцепления, бросился в сторону помойной канавы. Будто шакала-падальщика, его вел к заветной цели выворачивающий наизнанку смрад.
        Мара извлек из-под куртки короткий меч, который в дело пока не пускал - нечего было усугублять свое и без того бедственное положение убийствами. Впрочем, интуиция подсказывала ему, что скоро его так или иначе вынудят к кровопролитию. Однако сейчас ему нужен был не меч, а ножны. Они имели на нижнем конце съемную заглушку и при надобности обращались в небольшую, порядка сорока сантиметров, трубку...
        К грозным окрикам за спиной добавились выстрелы. Несколько пуль резанули воздух над головой, но темнота мешала Охотникам прицелиться как следует.
        Бросаясь с разбега в грязную воду, Сото здорово рисковал, так как мог разбить себе голову или сломать шею о железный хлам, что скрывался под поверхностью мутной жижи и в изобилии валялся на берегу. Вдобавок ко всему, открытой ране неминуемо угрожала инфекция. Но в данный момент Мара о последствиях не задумывался, поскольку жил лишь текущим мгновением.
        Воды в канаве было всего ничего - низкорослому Сото по пояс. Погружаясь с головой в зловонную теплую жижу, он мимолетом припомнил, как очень давно с усмешкой читал об одном воине-предке. Точнее, остальные предки к воинам его не причисляли, потому что тот человек занимался грязными убийствами из-за угла, причем делал это за деньги (Сото тоже был не праведник, но за деньги никогда не убивал, поэтому считал, что не заслужил бы презрения предков). И вот однажды «презренный убийца» получил задачу прикончить некоего дайме. И все бы ничего, но дайме был настолько помешан на собственной безопасности, что подступиться к нему даже на расстояние полета стрелы было попросту нереально.
        Единственным местом, где чокнутый дайме оставался один, являлся край большой выгребной ямы; предки Сото не пользовались уборными в общепринятом их виде. От выгребной ямы и решил наемный убийца строить свои кровожадные планы.
        Проникнув правдами и неправдами к яме, он погрузился в нечистоты и оставил на поверхности лишь измазанную в дерьме голову (само собой, что этой омерзительной процедуре предшествовал ряд тренировок по преодолению брезгливости). Дождавшись, пока жертва приблизится к яме для отправления естественной нужды, убийца вынырнул, пронзил дайме копьем, после чего нырнул обратно, высунув наружу лишь трубку для дыхания.
        Автор истории утверждал, что наемник просидел в выгребной яме несколько дней, пока не улеглись страсти и все телохранители дайме, обвиненные в заговоре с целью убийства господина, не были с позором казнены...
        Вот уж не думал Сото Мара, что именно эта древняя легенда когда-нибудь послужит для него руководством к действию!
        - Стреляйте, дьявол вас побери! - неистовствовал Карлос, осыпая бранью бойцов как мадридского, так и своего отрядов. - Он не уплывет далеко! Он должен вынырнуть где-то поблизости! Стреляйте, perros perezosos!6
        Покой ночного Мадрида разорвали залпы карабинов и очереди автоматических винтовок. Зрелище со стороны выглядело дурацким: сорок Охотников выстроились вдоль берега сточной канавы и методично всаживали обойму за обоймой в чавкающую вонючую жижу.
        - Отставить! - наконец рявкнул Карлос, обозревая взбаламученную грязную реку. Ему доводилось выуживать отступников из разного дерьма, но чтобы из настоящего! Расскажи кому в баре из собратьев-командиров - засмеют!..
        Несколько минут братья упорно глядели на результаты своей бестолковой деятельности, а точнее, на отсутствие таковых. Растревоженные жабы подняли громкое кваканье, словно насмехались над командиром Пятого отряда, испортившего им сон в этом жабьем раю.
        - Наверняка утоп, - к Гонсалесу приблизился, хромая, побитый чернокнижником заместитель Риккардо. - Туда ему и дорога - дерьму проклятому!
        - Дерьмо в дерьме не тонет! - огрызнулся Матадор. - Оно в нем только растворяется! Проклятье! Куда смотрело оцепление?! Почему периметр был организован так далеко?!..
        У командира мадридцев хватило ума молча снести нападки столичного Охотника - любые оправдания послужили бы для гнева Карлоса лишь маслом в огонь. Напоследок Гонсалес поклялся отправить Мадридский отряд и лично его командира на поиски тела, после чего запрыгнул в «Хантер» и в сердцах хлопнул дверцей так, что она едва не отвалилась.
        Карлосу предстояло объясняться с магистром Жераром, а тому требовался либо живой чернокнижник, либо, на худой конец, его тело.
        Охотнику радовать инквизитора было совершенно нечем...
        Если из года в год, из десятилетия в десятилетие, ты занимаешься таким суетливым делом, как Охота, это волей-неволей откладывает отпечаток на ход твоих мыслей. Охотник Инквизиционного Корпуса! Ты привыкаешь, что уже при одном упоминании твоей профессии люди начинают шарахаться от тебя, как от огня.
        Так оно раньше для Карлоса и было. Охоты Матадора мало чем отличались друг от друга: блокирование, налет, облава, преследование... Сопротивление отступников редко когда оказывалось действительно яростным, обычно все они бежали от Охотников сломя голову. Отлавливать же их было азартным занятием...
        Не в этом ли заключался смысл жизни охотничьего пса, которым по сути являлся командир Пятого отряда Карлос Гонсалес?
        На этот раз натасканным на зайцах псам попалась хитрая куница, которая все время сбивала свору со следа и ловко выходила из заведомо проигрышного положения, оставляя в песьих зубах лишь обрывки своей шерсти. Безусловно, охотиться на куницу было чертовски азартно, однако последнее время вожак своры чувствовал себя неуютно. Он боялся, что в конце концов жертва исчезнет бесследно, а строгий хозяин наплюет на все прошлые заслуги любимого пса и отлупит его палкой. Такого унижения грозному вожаку было не пережить...
        Карлос доложил магистру, что скорее всего застреленный чернокнижник утонул в сточной канаве и его тело засосало в ил. Охотник ни словом не обмолвился о том, что думал на самом деле. Он не стремился вызвать у инквизитора еще больший гнев, который на сей раз, к счастью Гонсалеса, обрушился на командира мадридцев, а Матадора зацепил лишь вскользь. Командир Пятого отряда допускал, что раненый беглец действительно мог быть застреленным, захлебнуться или - совершенно дурацкая идея! - утопиться от безысходности. Карлос допускал это, но допускал с малой долей вероятности, примерно такой же, какая бывает у револьвера на осечку.
        Гонсалес допустил уже три осечки подряд: сначала взял ложный след, затем не сумел захватить чернокнижника на месте, и вот сегодня, когда Морильо был почти в его руках...
        Охотничий пес всеми своими охотничьими инстинктами чуял, что куница на самом деле жива и только прикидывается мертвой. А по-настоящему мертвой она станет лишь после того, как вожак своры лично перегрызет хитрой твари глотку...
        Оглохший от стрельбы, едва не задохнувшийся от длительного дыхания через узкую трубку, ослабший от потери крови Сото наконец вынырнул на поверхность. Вынырнул практически на том же месте, где с головой погрузился в нечистоты.
        Плыть он, разумеется, никуда не собирался - далеко ли уплывешь, гребя одной рукой в густой, как кисель, жиже? Едва зловонные воды канавы поглотили его, как он, цепляясь за дно, тут же подплыл к полузатопленному ржавому остову автомобиля Древних. Забившись под него, словно рак под корягу, беглец взял сооруженную из ножен трубку в рот, высунул ту на поверхность, энергично дунул в нее, прочищая, после чего ухватился за остов и стал молиться, чтобы торчащая из воды трубка была принята Охотниками за обломок автомобильной рамы или другой затопленный в канаве хлам. Дышать было трудно, воздуха не хватало, а тот, что попадал в легкие через рот, имел отвратительный привкус. Но Сото терпел, вдыхая и выдыхая очень медленно, делая это так, будто по прошествии стольких лет снова решил попрактиковаться в медитации.
        Теперь оставалось только ждать. Ржавый остов закачался, едва не придавив притаившегося под ним человека ко дну канавы. По железу затопали ботинки преследователей - парни не желали пачкать обувь в грязи и потому запрыгнули на торчащий из нее искусственный островок. Громкая брань командира Охотников долетала сквозь толщу воды до ушей Сото, и он в страхе ожидал, что вот-вот чьи-нибудь крепкие руки ухватят его за шиворот и выдернут на поверхность, словно садок с рыбой.
        Затем ударила оружейная канонада. Для находящегося под водой Мара стрельба показалась вовсе оглушительной. Он не успел вовремя заткнуть уши, и голова мгновенно наполнилась звоном, который не позволил ему определить, когда выстрелы на поверхности стихли. Водись в канаве рыба, она наверняка всплыла бы от такого грохота кверху брюхом.
        Остов автомобиля опять зашатался, задрожал от топота и перестал давить на грудь - Охотники явно возвращались на берег. Но вот долго ли они пробудут на берегу?..
        Чтобы иметь хоть какое-то представление о времени, Сото начал считать в уме секунды. Пятнадцать секунд уходило у него на вдох и выдох. Время текло медленно, намного медленнее, чем вода в канаве...
        Терпения у ныряльщика хватило на четверть часа. Рука болела жутко. Воздуха не хватало, Попадавшие в дыхательную трубку брызги проникали в горло и вызывали кашель, который сбивал дыхание. Кашель приходилось сдерживать, иначе потом вновь пришлось бы продувать трубку от воды. Кожа чесалась на всем теле от лица до лодыжек...
        «Плевать, если Охотники еще здесь! - подумал едва живой Сото. - Все равно через три минуты я задохнусь!»
        И вынырнул.
        На берегу уже никого не было. Беглец выбрался из сточной канавы и ничком плюхнулся в грязь, пытаясь надышаться, наверное, на всю оставшуюся жизнь. В глазах у него рябило, и казалось, что тихая ночь была наполнена сверкающими молниями, вопреки всем законам природы вспыхнувшими после раскатов грома, который Мара переждал под водой.
        Сото вырвало и полоскало до тех пор, пока из желудка не пошла желчь.
        Разрывающаяся от звона в ушах голова соображала туго, однако не настолько, чтобы не догадаться: с минуты на минуту Охотники вернутся сюда с острогами и легкими якорями-кошками, дабы извлечь тело чернокнижника из канавы. То-то парни порадуются, когда увидят, что утопленник решил упростить им работу и сам выполз на берег!
        Сдаваться именно сейчас, когда удалось с таким трудом избавиться от преследователей, тирадор тем более не хотел, поэтому собрался с силами, поднялся на ноги и, придерживаясь за стены и заборы, побрел вдоль канавы. Когда же поток нечистот шумным водопадом закончил свой путь в бездонном провале, беглец последний раз плюнул в него - вроде как на прощание - и поковылял дальше, совершенно не ведая, куда направляется. Все, что ему требовалось, так это побыстрее скрыться из этого района.
        Ближе к утру путь Сото преградили воды Мансанареса, выглядевшие по сравнению с водами сточной канавы настоящей райской купелью. Изможденный скиталец упал на колени, окунул идущую кругом голову в воду и начал жадно пить, удивляясь, куда в него только вмещается выпитое. Чувствуя, что еще мгновение - и он рухнет без сознания, Мара все-таки взял себя в руки, скинул куртку и промыл раненое плечо. Потом нарвал растущего на берегу подорожника, разжевал и залепил им рану, перевязав ее наскоро выстиранной в реке майкой.
        Восход солнца над крышами Мадрида был необыкновенно красив, но Сото его уже не видел, поскольку заполз под перевернутую брошенную лодку и провалился в глубокое забытье...
        Очнулся Сото, когда вокруг снова царила ночь. Тирадор долго не мог понять, где находится, Поначалу показалось, что в гробу, но как только сквозь прохудившееся лодочное дно он увидел звезды, все встало на свои места. События прошедшей ночи постепенно восстанавливались в памяти, и едва картина прояснилась, Мара негромко застонал и опять закрыл глаза. Но забытье пропало бесследно, так что отрешиться от окружающего мира больше не удавалось.
        Рана болела, и рука двигалась с большим трудом. Однако жар отсутствовал, плечо не распухло, а значит, заражения крови не было - это утешало. Одежда воняла ужасно, и выветрить из нее вонь теперь было столь же нереально, как запах гнили из плохо выделанной коровьей шкуры.
        Поданные неприятности, даже ранение, были мелочами по сравнению с теми, какие свалились на Сото вдобавок к аресту сеньора. Ясно как божий день, что все попытки Рамиро помочь отцу провалились, и теперь он сам наверняка угодил в застенки магистрата; иначе как объяснить присутствие Охотников в его доме?
        Мара оказался в непростой ситуации. Следовало срочно что-то предпринимать, но что именно? Он не знал, к кому из друзей сеньора должен был обратиться его сын, а даже если бы знал, кто из них принял бы у себя отчаявшегося тирадора? Пока Сото почти сутки пребывал без сознания, каждый Защитник Веры в городе успел получить подробное описание его приметной внешности. Отныне даже десять шагов по улице пройти - проблема, а не то чтобы еще с визитом к кому-то напрашиваться.
        Спасение находилось за городом, но беглый тирадор понятия не имел, чем он будет там заниматься, пока молодой и старый сеньоры находятся в подвалах Ордена Инквизиции. Обратный путь в асьенду дона ди Алмейдо тоже был отрезан. Несомненно, Охотники уже обыскали его флигель и конфисковали все вещи...
        Сото лежал в глубоком унынии под перевернутой лодкой, смотрел на звезды сквозь дыру в днище и чувствовал себя жуком, у которого оторвали ноги. Что толку с того, что такой жук еще имеет крепкие жвалы? Пользы от них никакой. Жук без ног мертв, пусть он при этом продолжает дышать и шевелить усами.
        Сото Мара тоже мертв. Вернее, в мыслях он умер много лет назад, теперь же просто сделал еще один шаг к смерти физической. Широкий шаг. Настолько широкий, что осталось совершить всего ничего - крохотный шажок, после которого жизненный путь Сото завершится.
        Единственное, что огорчало: завершится с позором. Мара не выполнил свой воинский долг - не сумел защитить ни сеньора, ни его сына. Последний приказ дона Диего оказался невыполненным. Сото Мара - плохой слуга. И пусть раньше все порученные ему дела он выполнял на совесть, когда для сеньора наступили действительно суровые времена, пользы от старшего тирадора оказалось немного.
        Получалось, что все вчерашние ночные злоключения прошли впустую. Спасая себя, Сото не задумывался над тем, зачем это делает, поскольку никогда не впадал в раздумья перед лицом атакующего врага. Сейчас волей-неволей приходилось задумываться...
        Итоги коротких раздумий были неутешительными.
        Рука Мара потянулась к лежащему рядом мечу. Давным-давно он дал себе слово, что, если для него настанет время совершить сэппуку, он нанесет свой последний в жизни удар мечом без колебаний. Убить врага, убить себя - разница невелика. Резкий выдох, короткий сильный удар и режущее движение вверх и вправо... Вот и вся наука. Разве что лезвие направлено не на противника, а в собственный живот... Сото опозорил себя и искупит позор по традициям предков, поскольку других традиций для него не существовало...
        Он выполз из-под лодки, встал на колени, вынул меч из ножен... Требовалось исполниться решительности и отринуть колебания. Жизнь кончилась, нужен ли еще какой-то довод в пользу задуманного?
        Руки поудобнее ухватились за оплетенную кожей привычную рукоять, острие замерло в нескольких санти - метрах от солнечного сплетения,..
        Несколько сильных мобилизующих вдохов... Замах...
        Нет, не получится! Проклятая раненая рука дрожала, и пальцы не могли как следует сжаться на рукояти. Что, если эта мелочь не позволит нанести точный удар, а приведет лишь к тяжелому ранению? Жаждущий скорого прихода смерти Сото будет умирать в мучениях до рассвета, а то и дольше. Хотелось умереть, но не хотелось мучиться. У совершающих сэппуку предков на этот случай имелся помощник - кайсяку. Кайсяку стоял позади с мечом наготове и был обязан совершить так называемый удар милосердия - отрубить голову приговоренному к самоубийству после того, как тот выполнил обряд и вскрыл себе живот. Чтобы искупивший свой позор воин не мучился. Очень гуманный и справедливый обычай.
        У Сото не было уверенности, что он лишит себя жизни мгновенно, поэтому, сделав еще несколько бесплодных замахов, он в раздражении отбросил меч на песок, после чего в отчаянии схватился за голову и упал рядом. Он и впрямь оказался малодушным, испугавшись долгой мучительной смерти. И никакое отсутствие кайсяку не являлось тому оправданием...
        Впрочем, решение принято, и Сото все равно сегодня умрет. Не сегодня, так завтра. Броситься в ярости навстречу многочисленным врагам и умереть с мечом в руках - такой способ принять смерть тоже считался у предков вполне достойным. Говоря начистоту, так следовало поступить еще вчера. Ну ничего, задержка в день-два не есть трусость, просто следует немного подготовиться. Взять, к примеру, сорок семь легендарных самураев-ронинов, которые готовились к отмщению за убитого господина - и, разумеется, к собственной неминуемой смерти - целый год. Автор «Хагакурэ» - уважаемый Ямамото Цунэтомо - хоть и называл их задержку ошибкой, утверждая, что мстить следовало незамедлительно, но ведь не считал ее трусостью. Значит, короткая задержка смерти Сото тоже не будет таковой.
        Прежде всего надо переодеться. Идти в последний бой, воняя как свинья - элементарное неуважение к традициям предков, уделявшим столько внимания опрятности внешнего вида. Деньги у тирадора еще остались, правда промокли, но это не беда - высохнут, а деньги не пахнут. Также сохранились в нагрудном кармане солнцезащитные очки, без которых теперь носа в город не высунуть.
        Потом требовалось добраться до лесистой возвышенности Каса де Кампо - путь, в принципе, недалекий, но у находящегося в розыске преступника он займет куда больше времени, чем у обычного горожанина. Погибать на полпути к намеченной цели, равно как и погибать в страшных муках Сото не хотел.
        Оружия для осуществления задуманного он имел достаточно, так что одна проблема отпадала. В любом случае больше четырех-пяти врагов ему не уничтожить - там, куда держал путь отчаянный самоубийца, их обитало чертовски много, причем каждый из врагов был вооружен не арбалетом, а огнестрельным оружием.
        Сото шел не убивать. Он шел с честью уйти из жизни, а скольких обидчиков он при этом захватит с собой - одного или десяток, - роли не играло. Сегодня днем или вечером Мара ворвется в здание Мадридского магистрата таким, каким его знают набожные жители епархии - свирепым демоном Ветра. Он заявит о себе достаточно громко. По крайней мере, заключенному в подвал магистрата сеньору наверняка о нем расскажут.
        Сеньор услышит о своем старшем тирадоре и все поймет, ведь Сото не раз рассказывал ему о традициях своих предков. Неизвестно, как Рамиро, но его отец обязательно оценит кажущееся безрассудство преданного слуги по достоинству.
        А большего Сото Мара после смерти и не надо.
        «Самурай должен умереть, поэтому цель его - умереть так, чтобы своей великой доблестью поразить и друга, и врага, чтобы о его смерти пожалел и господин, и командующий, чтобы его славное имя осталось в памяти будущих поколений. Иная участь ждет презренного труса... Об этом следует думать днем и ночью и никогда не забывать».
        
        Сырые казематы Мадридского магистрата были лишь жалким подобием таковых при Главном в Ватикане. Там подвальные помещения простирались вниз на несколько уровней и содержали в своих тесных камерах-пеналах сотни обладателей черных прогнивших душ. Не считая Ада, больше, чем в подвалах Главного магистрата, грешников скапливалось лишь в одном месте - в Ватиканской тюрьме под названием Дом Искупления. Мадридский магистрат имел всего один подвальный уровень, камер на нем размещалось два десятка и были они, надо заметить, гораздо просторнее своих ватиканских аналогов.
        Единственная их общая черта: полное отсутствие окон. В этом при желании обнаруживалась определенная логика: очищенные Огнем от скверны души покаявшихся грешников направлялись прямиком в Рай, и потому было бы несправедливо лишать их знакомства с Адом хотя бы в виде его скромной земной модели. Отступники оказывались в темном сыром подвале, непрерывно оглашаемом дикими криками боли, и сполна осознавали, что ожидает их после смерти, если они не покаются. Мучительное дознание только укрепляло их в мысли о скорейшем покаянии. Так что, очутившись в Раю, они уже имели право утверждать, что пусть один круг Ада, но они прошли в полной мере. Суровый, но справедливый Орден Инквизиции облегчал Страшному Суду его и без того нелегкую работу. За эту помощь Всевышний порой великодушно закрывал глаза на случающиеся при проведении дознания накладки. Куда же без них в таком тонком и деликатном деле, как божественное правосудие?
        Магистры Жерар Легран и Гаспар де Сесо следовали по узкому каменному коридору за угрюмым сутулым надзирателем и негромко переговаривались.
        - По-моему, это бесполезно, - говорил Жерар. - Он не станет каяться. Он отказался от покаяния вчера, откажется и сегодня.
        - Почему вы так уверены в этом? - спросил Гаспар. - У него была целая ночь на раздумья. Вам ли не знать, что в этих стенах... - он обвел рукой мрачный коридор, - ночь - очень долгий срок. Вполне достаточный для того, чтобы принять здравое и взвешенное решение.
        - Здравые решения принимаются в здравом уме, - возразил Жерар. - Разве вам еще не доложили о том, что сегодня ночью вытворял в камере гражданин ди Алмейдо? Как он проклинал наш Орден, Сарагосского епископа, Апостолов и даже Пророка?
        - Да, мне доложили, что пришлось пойти на крайние меры: воспользоваться кляпом и оборачивать его в мокрую простыню.
        - Вот видите. Мне кажется, это и близко не похоже на трезвое осмысливание собственной участи...
        Надзиратель подошел к двери предпоследней камеры, сначала заглянул в окошечко, а затем принялся деловито бренчать ключами, отпирая огромный дверной замок.
        - Может быть, мне все-таки остаться, ваша честь? - осведомился он.
        - Нет, спасибо, Жюль. Иди. Когда потребуешься, я тебя позову, - отмахнулся Гаспар. Ноги у дона ди Алмейдо отнялись еще позавчера - после того, как его обличили во лжи под присягой, - и на вчерашнее дознание Охотникам уже пришлось тащить грузного арестанта на руках. Никакой опасности этот немощный старик магистрам не представлял, разве что мог в сердцах запустить в них кружкой.
        Диего ди Алмейдо лежал на соломенном тюфяке прямо на холодном полу. Черная выцветшая арестантская роба была ему мала и не сходилась на животе, а штаны едва прикрывали колени. На первый взгляд казалось, что арестант спит, однако лицо его то и дело дергалось, рука дрожала, а губы бормотали что-то невразумительное, но на слух очень грозное. Видимо, все те же проклятия. Вчерашнее дознание на Троне Еретика сильно помутило рассудок дона Диего, поэтому узнать в нем прежнего благородного и гордого сеньора стало теперь нелегко.
        Сесть в камере было не на что, и магистры остались стоять напротив недвижимого арестанта, который не обратил на их приход ни малейшего внимания. Надзиратель покинул камеру, заперев за собой дверь, что являлось в принципе излишней предосторожностью, но порядок оставался порядком, исключения в нем не допускались.
        - Гражданин ди Алмейдо! - обратился к арестанту магистр Жерар. - Вы меня слышите, гражданин ди Алмейдо?
        Арестант не отреагировал.
        - Он... свобода... скоро... покарать... каждый... - бормотал в забытье дон, дергая рукой. - Покарать... ангел... придет... ночь... карать... карать... каждый...
        Магистры переглянулись, после чего Жерар приблизился и потряс арестанта за плечо.
        Вдруг веки дона распахнулись, а трясущаяся рука с быстротой атакующей змеи резко ухватила Жерара за рукав балахона.
        - Ты готов?! - глядя на магистра выпученными глазами, прошипел очнувшийся от забытья Диего ди Алмейдо. Зрачки его были расширены, как у слепца. - Ты готов встретиться с ангелом смерти?
        Жерар отшатнулся и нервным рывком высвободил рукав из цепких пальцев арестанта. Треснула надорванная ткань. Дон уронил руку на грудь, но глаза его оставались открытыми и не мигая смотрели куда-то мимо инквизиторов, он будто не замечал визитеров. Однако дон не ослеп - ловкость, с какой он схватил рукав Жерара, опровергала подобное умозаключение.
        - Я знаю, что вы меня слышите, гражданин ди Алмейдо! - продолжал Гаспар, на всякий случай отойдя от арестанта подальше. - Возьмите себя в руки и прекратите ломать комедию! Вчера на дознании вы сознались в совершенных вами совместно с чернокнижником Морильо преступлениях, однако от покаяния отказались. Но Орден Инквизиции милостив и делает вам повторное предложение о чистосердечном покаянии. А также официально уведомляет вас, что завтра на рассвете вы примете Очищение Огнем.
        - Очищение Огнем? - медленно и без малейшей тени испуга повторил за магистром дон. Взор его наконец-то прояснился и стал немного похож на осмысленный. - Какая честь: меня будут жечь огнем на городской площади! Фанфары глашатаев и объедки в лицо...
        - Из уважения к вашим прошлым заслугам перед страной Очищение пройдет в закрытом порядке, - уточнил Жерар. - Его Святейшество архиепископ Мадридский принял решение не подвергать позору вашу благородную фамилию.
        Диего ди Алмейдо хрипло рассмеялся:
        - Значит, я сгорю на помойке, как чумная скотина? Никаких фанфар, одни объедки! Что ж, передайте Его Святейшеству...
        - Прекратите паясничать, гражданин ди Алмейдо! - гневно перебил его Гаспар. - Последний раз спрашиваю: готовы вы к покаянию или нет? На вашем месте я бы не стал пренебрегать дарованной вам последней милостию Господней!
        - На моем месте?! - возмутился арестант. - Откуда тебе, ничтожество, знать, каково это - быть на моем месте! Проклятый лицемер!
        - Значит, вы отказываетесь от покаяния?
        - Мне не в чем каяться! Я судил негодяев справедливым судом! Высшим судом! Я был инструментом гнева Господнего, его карающим бичом и исполнителем высшей воли!
        - Вы были правы, ваша честь: он действительно отказался, - вздохнул Главный магистр епархии, соглашаясь с собратом по Ордену. - Похоже, увещевать этого гражданина - гиблое дело. Вы как хотите, а я умываю руки. Идемте обедать.
        - Одну минуту, ваша честь, - придержал его Жерар. Отказ отступника от покаяния - явление редкое. Прежде всего оно говорило о том, что Божественный Судья-Экзекутор не сумел до конца выполнить служебный долг и расписался в собственном бессилии. Такие вещи всегда отражались в послужных списках магистров, а бывало, что существенно портили репутацию Божественных Судей. Неизвестно, как Гаспар, а Жерар относился к чистоте своей репутации крайне трепетно.
        - Послушайте, гражданин ди Алмейдо, - Легран склонился над арестантом, стараясь говорить как можно дружелюбнее. - Всех непокаявшихся предают Очищению медленным огнем, а это, сами понимаете, наиболее мучительная смерть. Очищение растягивается на целый час, а то и больше. Искренне покаявшиеся проходят эту процедуру за десять минут. Вы сознались в своих преступлениях - замечательно. Так не останавливайтесь на полдороге, идите до конца, до полного искупления. Неужели из-за своего упрямства вы хотите вечно терпеть муки Ада, какие терпит сейчас ваш чернокнижник, который, к нашему глубокому сожалению, вчера ночью утонул в канаве с нечистотами?
        На лице Диего ди Алмейдо расплылась безумная улыбка, по которой Жерар вынес заключение, что все сказанное им было впустую. Он не ошибся.
        - А теперь вы послушайте! - сорванным голосом просипел дон, снова попытавшись ухватить магистра за балахон, однако Жерар пребывал настороже и успел отскочить. - Послушайте старого дона Диего внимательно. Я смирился с мучительной смертью и готов принять ее так же безропотно, как принял Господь. Говорят, он умер за наши грехи. Что ж, я тоже готов умереть за чьи-нибудь грехи. Например, за ваши, поскольку вы приговорили на смерть невиновного... Но только, к несчастью, этого не будет. Вы сами ответите за свои грехи, причем ответите уже скоро. За вами придут. Все называют его демоном, но это большая ошибка. На самом деле он - ангел! Да-да, именно ангел! Именно тот ангел, что приходит по ночам и несет с собой смерть...
        - Не иначе вы имеете в виду своего подручного - утонувшего чернокнижника! - с усмешкой оборвал было старика Гаспар, но дон одарил его таким грозным взором, что Главный магистр епархии тут же примолк.
        - Не смей называть небесного ангела чернокнижником! - гневно захрипел Диего ди Алмейдо. - Им правит рука самого Господа, и нет преграды, что его остановит! Ни стены, ни оружие! Ничто! Только на пороге смерти я наконец понял, кто служил мне все последние годы! С помощью этого ангела Господь оберегал меня, так как знал, что я честный и порядочный человек! Поэтому я не боюсь Страшного Суда! Его должны бояться такие бесстыжие люди, как вы, ошибочно причисляющие себя к Божественным Судьям! Но Господь нашел на вас управу, и она уже близко! Хорошенько запомните мои слова, нечестивцы, которые карают людей на основании доносов и клеветы! Вы обязательно вспомните их, когда будете смотреть в глаза ангелу смерти!
        - Да, конечно, мы их не забудем, - пообещал озлобленный непокорностью арестанта Гаспар. - Надеюсь, сегодня-завтра Охотники выловят тело вашего так называемого «ангела», чтобы мы могли взглянуть на него поближе. Только вот не думаю, что он будет способен кого-то из нас карать... И хоть ваше поведение накануне Очищения, гражданин ди Алмейдо, нельзя назвать достойным, я все равно обязан выполнить ваше последнее желание. В пределах допустимого, разумеется. Итак, я жду.
        Дон Диего прекратил стращать магистров явлением ангела смерти и замолчал. В наступившей тишине было различимо лишь его сиплое дыхание да стоны заключенного из соседней камеры. Взгляд дона потух, а руки безвольно упали на тюфяк. Вспышка ярости лишила старика остатка сил.
        - Дайте мне увидеться с сыном, - еле слышно попросил ди Алмейдо. - Большего не прошу.
        - Сожалею, гражданин ди Алмейдо, - развел руками магистр Гаспар. - Это желание невыполнимо - ваш сын не хочет вас видеть. Он очень огорчен всем случившимся и уехал с семьей из Мадрида. Желаете что-нибудь еще?
        Подбородок дона затрясся, глаза часто заморгали, а дрожащая рука сжала мешковину тюфяка мертвой хваткой. Похоже, известие о презрении сына оказалось для него куда страшнее, чем ожидающая его завтра утром огненная клеть. Тем не менее он нашел в себе силы для ответа:
        - Желаю... Бутылку «Вега Сесилия» десятилетней выдержки... и оставьте меня до утра в покое.
        - Вообще-то это уже два желания, - поправил его Гаспар, но потом махнул рукой: - Ну да Господь с вами. Такую просьбу мы, пожалуй, выполним. Через час вам все доставят... Раз вам больше нечего сказать, в таком случае - до завтра.
        Но Диего ди Алмейдо уже не слушал магистра, поскольку отвернулся лицом к стене и спрятал голову под набитую соломой подушку. Плечи его то и дело мелко вздрагивали...
        Вопреки ожиданиям Карлоса, никто его на Очищение Диего ди Алмейдо идти не заставлял, хотя магистр Жерар еще с вечера пребывал в скверном настроении и вполне мог приказать командиру Пятого отряда прибыть на церемонию. Чтобы тот, дескать, не протирал штаны от безделья, пока руководитель рейда занимается грязным и тяжелым трудом. Однако Матадор, сам того от себя не ожидая, проснулся ни свет ни заря, привел в порядок парадную форму, надел ее и явился на церемонию при всех регалиях. Словно некая непреодолимая сила сломила нежелание Гонсалеса присутствовать на Очищении человека, которого его отец считал другом, и насильно выгнала из казармы.
        Очищение было закрытым. Проводил его Главный магистр Мадридской епархии при участии магистра Жерара, а ассистировали им бойцы местного подразделения Братства Охотников. Из всего Пятого отряда Карлос Гонсалес присутствовал на церемонии один. Кроме него, из сторонних наблюдателей в зале для закрытых Очищений находился лишь епископ Сарагосы Доминго, специально приехавший по такому поводу в Мадрид. Архиепископ Мадридский не присутствовал на Очищении одного из знатнейших граждан епархии по уважительной причине: к нему из столицы прибыл с визитом Апостол Транспорта.
        Жерар с удивлением посмотрел на одетого в парадную форму Матадора, но ничего по этому поводу не сказал. Лишь пожал плечами и отправился проверять исправность огнемета, которому сегодня предстояло работать без остановки целый час и сменить по ходу церемонии несколько баллонов с бензином. Все остальные и вовсе не обратили на присутствие Гонсалеса внимания.
        Тесная железная клеть, обычно черная от копоти, но ради сегодняшнего отступника отчищенная до некоторого подобия блеска, висела внутри похожего на большой камин стенного углубления. Вверху углубления имелась мощная вытяжка, дабы все находившиеся в зале не задохнулись от смрада чадящего бензина и горелой человеческой плоти. И несмотря на это, вонь от прошлых Очищений стойко держалась в воздухе, насквозь пропитав Стены зала и его скромное убранство.
        Одетого в дерюжный балахон Диего ди Алмейдо приволокли под руки двое крепких Охотников. На груди у непокаявшегося висела табличка. Она извещала о том, что отступник сознался в собственных преступлениях, но отказался считать их грехами. В противном случае в руках его находился бы деревянный крест, который был бы сожжен вместе с ним. Крест символизировал для покаянца пропуск в райские врата, а носившим на шее таблички святой Петр категорично давал от тех ворот поворот. Зато их принимали с распростертыми объятьями в другом месте, где было намного жарче, однако несмотря на это, согласно древнему крылатому изречению, общество там обитало гораздо интересней.
        Ноги не держали дона ди Алмейдо, но вел он себя с достоинством: не сопротивлялся, не кричал от страха и не умолял о помиловании. Впрочем, почти все, кто выходил на Очищение с табличкой непокаявшегося, вели себя подобным образом. Того, кого не сломали на дознании, напугать Очищением было уже не так-то просто. Для него огонь символизировал прежде всего вожделенное избавление от тяжких мучений и только потом все остальное.
        Поместить грузного дона Диего в тесную клеть с учетом того, что самостоятельно он в нее войти не мог, оказалось серьезной проблемой. На помощь конвоирам пришли еще двое Охотников. Совместными усилиями, кряхтя и пыхтя, они сумели кое-как затолкать отступника внутрь клети, где он не уже мог упасть по причине тесноты, и запереть за ним дверцу. Дон глядел на суету конвоиров с грустной улыбкой и даже пытался им помочь, придерживаясь руками за прутья решетки. Он был единственным из присутствующих, кто находил это забавным.
        Отличие закрытых Очищений от публичных состояло в том, что никто не произносил на них пафосных речей, не брызгал слюной, перечисляя перед толпой грехи приговоренного и рисуя подробные картины Страшного Суда. Короче, не устраивал из обыкновенной казни балаган. На закрытом Очищении вся прелюдия к нему проходила предельно сжато. Официальные речи - оглашение списка прегрешений, приговор и молитва - обычно укладывались в несколько минут, и если бы Диего ди Алмейдо покаялся, то и сожгли бы его за считаные минуты, включив огнемет на полную мощность. Но отступник предпочел сознательно продлить собственное Очищение. Поэтому инквизиторам приходилось придерживаться буквы закона, и, как бы ни хотелось всем присутствующим побыстрее отсюда разойтись, теперь им поневоле предстояло топтаться в этих прокопченных стенах больше часа.
        Дон Диего выслушал бубнящего магистра Гаспара, понурив голову и глядя на люк в полу, куда после Очищения должны были смести его прах; как бы ты ни готовился к страданиям, как бы ни собирался с духом, но когда до жутких мук остаются минуты, это волей-неволей подавляет даже самых отъявленных храбрецов. Дон поднял взгляд лишь однажды - после того как Гаспара сменил гость из Сарагосы. Епископ Доминго вызвался лично прочесть над непокаявшимся грешником молитву.
        А пока епископ гнусавым голосом причитал «смилуйся, Господь, над душой раба твоего...», Охотники выволокли и установили напротив клети баллоны с бензином, а затем подключили к ним огнемет. Гаспар в это время при помощью Жерара повязывал себе на шею фартук, надевал нарукавники и защитные очки...
        Пламя с фырчаньем полыхнуло в полутемном зале ослепительным оранжевым облаком, но тут же уменьшилось и потускнело. Жерар прикрыл вентиль баллона почти до конца - медленный огонь. Главный магистр епархии перекрестился, перехватил поудобнее трубу огнемета и нажал на рычаг клапана подачи топлива...
        Все собравшиеся в зале успели поучаствовать в подобных церемониях не один десяток раз, и потому смутить кого-то из них дикими воплями было уже невозможно. Даже воплями, что длятся больше часа. Лишь Сарагосский епископ старался поменьше смотреть на пламя и корчившегося в нем человека, перебирал четки и шептал поднос молитву.
        Магистр Гаспар взялся обрабатывать свою жертву по частям и начал с ног. Пламя мгновенно уничтожило полы дерюжного балахона и принялось отчаянно лизать стопы и лодыжки дона Диего. Кожа на них чернела, лопалась и сочилась сукровицей, ногти от огромной температуры плавились и слезали с пальцев вместе с мясом. Непокаявшемуся только и оставалось, что заходиться в безумном крике - в тесной клети он был не в состоянии даже повернуться. Он дергался в тщетных попытках уклониться от горящей струи и раскачивал висевшую на толстых цепях клеть. Засвистела вытяжка, но горелая вонь все равно поползла по залу.
        Главный магистр епархии по праву слыл экспертом своего дела и, едва замечал, что жертва вот-вот потеряет сознание, сразу выключал огнемет. Дождавшись, пока дон Диего немного придет в себя, он вновь открывал клапан и подносил тусклое пламя к небольшому участку тела жертвы, медленно, но верно сжигая ее по частям. Гаспар де Сесо не позволял отступнику найти спасение в беспамятстве. Методика казни медленным огнем была куда изощреннее быстрого Очищения, при котором огнемет переключали на полную мощность и сжигали отступника целиком.
        Крики дона Диего стали и вовсе дикими, когда Гаспар оставил в покое его обугленные до костей лодыжки и нацелил пламя выше - на бедра и низ живота...
        Карлос Гонсалес наблюдал за казнью с невозмутимостью каменной статуи. Он так и не сумел ответить на заданный самому себе вопрос, зачем вообще здесь находится. До того, как началось Очищение, он все ждал, когда сеньор ди Алмейдо узнает его, встретившись с ним взглядом. Охотник не боялся этого взгляда. Где-то в глубине души его терзало любопытство, каким будет последний взгляд человека, который давным-давно трепал по кучерявой головке маленького Карлоса - презрительным или прощающим. Скорее всего, именно ради этого взгляда Матадор и появился здесь.
        Дон Диего в глаза Карлосу так и не посмотрел. Может, намеренно, а может, просто не узнал его в форме...
        Диего ди Алмейдо был стариком, но он стойко выдержал час Очищения медленным Огнем прежде, чем отдал Господу свою замаранную в грехе смертоубийства душу. По прошествии этого самого тяжкого часа в его жизни, на его голове уже не осталось волос, глаза давно лопнули и вытекли, губы обгорели, а зубы торчали из-за них белыми точками на фоне запекшегося в корку лица. Тем не менее, когда Божественный Судья-Экзекутор в очередной раз выключил огнемет, дон Диего собрался с силами и хрипло выкрикнул во всю оставшуюся мощь обожженных легких какие-то слова. После чего поник головой и больше не подавал признаков жизни.
        Убедившись, что жертва мертва, магистры выкрутили вентиль баллона до отказа и при помощи максимального пламени обратили останки непокаявшегося грешника в прах, оставленный дымиться на дне каменной ниши в ожидании, когда его выметут через маленькое отверстие в полу. Последняя дверь, которой было суждено воспользоваться некогда грузному и осанистому сеньору, оказалась такой узкой, что через нее едва протиснулась бы кошка...
        Карлос вышел из зала закрытых Очищений одним из последних. Парадная форма на нем пропиталась смрадом, и теперь командиру придется долго держать ее отдельно от прочей одежды. В ушах Матадора все еще звенел предсмертный вопль Диего ди Алмейдо; хриплый, надрывный, однако он напоминал вовсе не мольбу о милосердии, а скорее грозное проклятие.
        Проклятие умирающего в адских муках человека. Карлос не верил в проклятия, а магистры, которых за всю их жизнь проклинали несчетное количество раз, и подавно. Но все равно на душе оставался неприятный осадок, предчувствие чего-то нехорошего, ожидание беды.
        Внезапно Матадора осенило: кажется, он догадался, что именно кричал перед смертью сеньор Диего. Да, действительно, очень похоже на...
        «Ангел Смерти! Ангел Смерти уже здесь! Молитесь!» Жуткие вещи, если думать о них на ночь глядя...
        
        На путь до лесистой возвышенности Каса де Кампо Сото Мара потратил не день, а целых три. Купив новую одежду и избавившись от старой, исполненный решимости умереть верный тирадор своего сеньора направился было воплощать в действительность собственную смерть, но вместо этого вынужден был срочно искать себе укрытие - город кишел Защитниками Веры. Выяснилось, что в Мадрид прибывал с визитом Апостол Транспорта - этим и объяснялись столь повышенные меры безопасности.
        Сото снял комнату с окнами на восток в маленьком трактире и стал ждать, когда Защитники Веры наконец расползутся по казармам, а на улицах останутся лишь обычные, лениво прохаживающиеся патрули, избежать встречи с которыми было проще простого. Для идущего на смерть любая отсрочка являлась худшей пыткой, но Мара желал встретиться лицом к лицу только со своими главными врагами. Вступить в схватку с Защитниками Веры и пасть от их пуль было бы тоже храбрым поступком, однако в этом случае сеньор скорее всего никогда не узнал бы об искуплении позора своего старшего тирадора. А Сото очень рассчитывал на то, что сеньор все-таки еще услышит о нем.
        Находясь в томительном ожидании, Мара даже соорудил себе из обрывка простыни повязку на голову, подобную той, какую надевали его предки-камикадзе прежде, чем отправиться на героическое самопожертвование в начиненных взрывчаткой машинах. В самом центре повязки Сото тоже изобразил восходящее солнце, за неимением красной краски нарисованное собственной кровью. Выводить рядом загадочные буквы предков он уже не стал, поскольку все равно не понимал, что они означают. А с солнцем все было ясно: у предков оно символизировало государственный герб и верность родине, а у Мара - то, чем он вдохновлялся и восхищался на протяжении многих лет. Символ всей его жизни.
        Солнце. Тысячелетиями верное выбранному пути и ни разу не сошедшее с него. Не подвластное никому и ничему на Земле. Возможно, не подвластное даже времени. Справедливое из справедливых, ибо одинаково щедро одаривает теплом как нищего, так и Пророка; сам Господь не мог похвастаться такой справедливостью к своим рабам.
        Солнце - единственное, что, по мнению Сото, могло служить гербом настоящего воина.
        Два дня наблюдал Мара восход из окна трактирной комнаты. Даже грязное, засиженное мухами и потрескавшееся стекло не могло принизить для него величие восходящего солнца. Именно под символом солнца войдет Сото в логово врагов, растоптавших честь сеньора, а также его сына. Жаль, что Охотникам не дано понять смысл этой символики, но, может быть, после того, как те познакомятся поближе с ее носителем, они хотя бы обратят на нее внимание. А для потомка великих воинов это тоже немало...
        На третий день ожидания Сото все-таки решился выйти из трактира и пройтись по кварталу. Суета вокруг приезда Апостола улеглась, и, помимо фуражек двух сонных Защитников Веры, больше такие приметные головные уборы нигде не мелькали. Мара вернулся в трактир, выплатил трактирщику остаток за проживание, вложил ножны с мечом в специально пришитые к подкладке куртки петли, рассовал по карманам и в рукава оружие покомпактней и, надеясь, что теперь обязательно доберется до Каса де Кампо, выдвинулся в путь. Не сказать, что темные очки надежно прикрывали его приметное лицо, но иного способа маскировки не существовало. Обмотанных с ног до головы тряпьем прокаженных в Мадрид не пускали, и попытаться выдать себя за подобного бедолагу с колокольчиком на палке не получилось бы, хотя в провинции этот номер сработать и мог.
        Чем ближе подходил Сото к лесистой возвышенности, тем реже попадались ему прохожие. Дурная слава покрывала эти места, и несмотря на довольно привлекательные для прогулок рощицы Касаде Кампо, граждане Мадрида старались не захаживать сюда без особой нужды. Гулять неподалеку от стен самого зловещего во всей епархии учреждения, при этом постоянно помнить, что ты имеешь шанс в любой момент угодить в его серые подвалы по обычному доносу недоброжелателя, было для мадридцев не очень-то веселым времяпрепровождением.
        Первый и последний раз в жизни Мара собирался проникнуть в логово врага даже без мало-мальской разведки. Что ожидало его внутри неприступного здания, больше похожего на небольшую крепость, нежели на государственное учреждение? Удастся ли тирадору прорваться через охрану снаружи и проникнуть за ворота магистрата? Естественно, что полностью уверенный в итоге своей авантюры смертник особо не зацикливался на подобных вопросах, но даже на пороге неизбежной гибели в нем продолжало играть любопытство.
        С каждым шагом к намеченной цели в Сото росло возбуждение, которое постепенно перерождалось в настоящую предсмертную ярость обреченного. Он уже видел несущих караулу входа Охотников. Парни в серых беретах лениво прохаживались по крыльцу магистрата в полном неведении, что жить им осталось от силы несколько минут. Их беспечность была вполне объяснима: за более чем полувековую историю Инквизиционного Корпуса никто и никогда не нападал на магистраты Ордена, тем паче не нападал в одиночку. Для сведения счетов с жизнью существовало множество других, гораздо более безболезненных способов.
        Камикадзе сунул руку за пазуху, но потянулся не за мечом, а за своей боевой повязкой. Меч следовало извлечь в последний момент, иначе, размахивая им, мститель не добежит даже до крыльца. Несмотря на внешнюю беспечность, Охотники быстро заметят и без колебаний пристрелят вооруженного человека. Сото ни на миг не забывал, что имеет дело не с разгильдяями - добровольцами Креста, и не с разжиревшими Защитниками Веры, а с теми, кого несколько лет тщательно отбирали и готовили в элитном военно-учебном заведении Святой Европы - ватиканской Боевой Семинарии.
        Мара спрятался за дерево и развернул повязку, последний раз в жизни взглянув на восходящее солнце, жаль, что только нарисованное. После чего вздохнул и собрался было повязать атрибут смертника вокруг головы, но так и застыл с повязкой в руках, будто выжидая момент, чтобы подкрасться к ближайшему часовому и задушить его своей тряпицей. Причина, что ввергла в замешательство без пяти минут мертвеца, должна была оказаться куда уважительней, чем вооруженные до зубов враги в полусотне метрах от него.
        И такая причина действительно выискалась.
        Из ворот магистрата вышли два человека. Один был в форме Охотника, второй - обычный гражданский, державший в руках небольшую сумку. Охотник что-то негромко говорил гражданскому, а тот лишь молча кивал, испуганно глядя себе под ноги. На лице Охотника было написано заметное даже издалека презрение. Выражения лица второго человека Сото не видел - он не поднимал понурой головы. Разговор этих люде и продлился недолго, и вскоре гражданский, кивнув в последний раз, сбежал по ступеням и торопливой походкой поспешил прочь. Охотник проводил собеседника таким взглядом, словно хотел выхватить из кобуры пистолет и выстрелить ему в спину. Затем он перекинулся парой фраз с охранниками, развернулся на каблуках и удалился обратно в магистрат.
        Сото был знаком с обоими говорившими на крыльце людьми. Охотник являлся не кем иным, как Карлосом Гонсалесом, что, напялив на себя гражданскую одежду, приходил арестовывать сеньора. Судя по тому, с какой надменностью держался Карлос перед собеседником и часовыми, он был явно не рядовым бойцом, а наверняка занимал должность не ниже заместителя командира отряда. Мара предполагал, что в последней его стычке с Охотниками Карлос принимал самое непосредственное участие - энергичный Охотник с решительным взором не походил на командира, который руководит бойцами, прячась за их спинами. Возможно, пистолет, носимый Карлосом в кобуре на поясе, и был тем самым пистолетом, который оставил на плече тирадора глубокую отметину.
        Покинувшего магистрат человека звали Рамиро ди Алмейдо, и его появление на крыльце вышло для Сото Мара вдвойне неожиданным. Рамиро не вели под конвоем и, исходя из его нормального самочувствия, никакого дознания с пристрастием по отношению к нему инквизиторы не применяли, хотя укрывательство у себя в доме беглого еретика считалось пособничеством преступнику. И пусть половина обвиняемых в пособничестве частенько Очищения Огнем не заслуживала - зачем приговаривать к крайней мере наказания тех, кого втягивали во грех по принуждению или обманом? - дознания с пристрастием и предварительного Очищения Троном Еретика никто из пособников не избегал. Однако Рамиро ди Алмейдо каким-то непостижимым образом умудрился избежать Комнаты Правды. Это вызывало у Мара недоумение, поскольку инженеру в его незавидном положении нереально было выйти сухим из воды, даже при помощи чьего-либо покровительства.
        Сото глядел на спешащего по дороге Рамиро и пытался унять волнение, ибо сейчас ему срочно требовалось принять верное решение. Инженера выпустили, и благодарить за это надо, по-видимому, кого-то из высокопоставленных друзей семьи ди Алмейдо. А если всё-таки нашелся могущественный покровитель у сына, значит, вполне вероятно, что ему удастся вызволить и отца...
        «В ситуации «или - или» без колебаний выбирай смерть», - Сото помнил наставление предков как собственное имя. Но в данный момент ситуация «или - или» была не так проста, чтобы с легкостью разрешить ее в пользу смерти. Что будет, если желающий восстановить честь Сото не откажется от своих намерений и ворвется в магистрат, убивая направо и налево? Он искупит свой позор отчаянной храбростью - бесспорно. Однако если инквизиторы уже получили либо вот-вот получат распоряжение выпустить сеньора? Дело закрыто, сеньор готовится к освобождению, и вдруг в магистрат врывается его разъяренный слуга и начинает кровавую резню, которую он считает своим Очищением, только не Огнем, а Кровью... Глупо рассчитывать на то, что после такого инцидента сеньор Диего получит свободу. Никакое покровительство его уже не спасет, поскольку никто не поверит, что старший тирадор дона ди Алмейдо действовал исключительно по собственной инициативе.
        Сото скомкал повязку и затолкал ее обратно в карман - все же разум одержал в нем верх над безрассудством. Старшему тирадору следовало заботиться прежде всего о жизни и благополучии сеньора. И если ради этого предстояло сойти с пути в двух шагах от намеченной цели, Мара смирится.
        Вернуться на прежнюю службу Сото не мог - он находился в розыске и не имел покровителей, которые вступились бы за него. Кроме сеньора Диего. Но тому хватило бы сил обелить собственную репутацию, не говоря уже о репутации слуги, которую обелить будет куда сложнее. Конечно же, справедливый сеньор не откажется попросить своих покровителей замолвить словечко и за Сото, но зачем доставлять ему лишние хлопоты и вынуждать унижаться перед кем-то? Значит, выхода у Сото Мара не остается...
        Предки называли таких, как он, ронинами - воинами, не сумевшими уберечь жизнь господина либо уволенными им с позором за какие-либо проступки. Многие из ронинов прожили в бесчестье до старости, многие даже нанимались на службу к другому господину. Но те, кто ставил собственную честь превыше всего, оставались ронинами недолго. Сото Мара смел надеяться, что он принадлежал именно к таким.
        Что ж, пусть будет сэппуку...
        Но прежде чем совершить повторную попытку вскрыть себе живот, Сото решил напоследок выяснить окончательную судьбу пожилого сеньора ди Алмейдо. Умирать с мыслью о том, что с человеком, на службе которого Мара состоял едва ли не треть своей жизни, все в порядке, будет намного легче.
        Догонять Рамиро и интересоваться у него об отце он не стал, хотя это был бы самый простой вариант. Сото поклялся себе, что больше не допустит, чтобы его - находящегося в розыске преступника - видели рядом с кем-либо из членов благородной фамилии де Алмейдо. Также Мара не станет посылать им никаких писем, которые легко можно перехватить. Пусть лучше молодой и старый сеньоры считают, что их бывший слуга пропал без вести или погиб. Тем более что так оно вскоре и случится.
        Потупив взор, Рамиро быстрой походкой удалялся от притаившегося за деревом Сото, не подозревая, что прошел от него буквально в нескольких шагах. Отойдя от магистрата подальше, он остановился, открыл сумку, зачем-то долго глядел в нее, будто проверял, все ли вещи на месте, после чего тяжко вздохнул и зашагал дальше. В глубине души Мара недолюбливал молодого сеньора за его не слишком почтительное отношение к отцу, а также за слабый характер, который, к большому сожалению, не передался ему по наследству от крепкого духом родителя. Но сейчас Сото сочувствовал Рамиро, как сочувствовал бы любому, кому довелось побывать в суровых инквизиционных застенках.
        Следить за молодым сеньором Мара не стал, ведь наверняка после всех выпавших на долю Рамиро злоключений он возвращался домой, к семье. Наоборот, тирадор дождался, пока инженер отойдет на достаточное расстояние, и только после этого направился в город той же дорогой.
        Неудавшийся камикадзе шел и раздумывал о двух вещах: каким образом выяснить за спиной Рамиро об участи его отца и как потом добраться до своего излюбленного местечка на берегу Эбро, что находилось неподалеку от асьенды сеньора ди Алмейдо. Лучшего места для достойного ухода из жизни Сото себе не представлял. Он верил, что там его рука точно не дрогнет...
        
        - Впервые за все время службы сталкиваюсь с таким... с таким... - У магистра Жерара не находилось слов. - ... С таким неоднозначным делом. Слава Господу, что наконец-то можно поставить в нем точку.
        Имей Карлос право высказывать оценку получаемым приказам, он бы подобрал более точный эпитет - мерзкое дело. Наемный убийца, донос, необходимость арестовывать и предавать Очищению знакомого с детства и уважаемого человека... Говорят, вор не ворует там, где живет. Очень разумное правило; жаль, что среди Охотников нет запрета заниматься Охотой в родной епархии. Поэтому и приходится иногда невольно завидовать свободным скитальцам: ворам, байкерам, искателям-контрабандистам, пиратам - людям, не отягощенным бременем служебного долга...
        - Согласен с вами, ваша честь, - ответил Карлос. - Не самый приятный рейд. Такими рейдами нельзя гордиться.
        - Вас что-то беспокоит? - От Жерара не ускользнуло, что после Очищения Диего ди Алмейдо Матадор ходит в подавленном настроении. - Переживаете, что не сумели схватить чернокнижника живым? Да полноте, успокойтесь. Я укажу в отчете, что это была не ваша вина. Отвечать за халатность будет командир местного отряда, не сумевший организовать грамотное прикрытие.
        - Не только это портит мне настроение, ваша честь, - признался Гонсалес. - Просто не могу уложить в голове одну вещь... Я, конечно, не сомневаюсь, что Рамиро ди Алмейдо законопослушный и богобоязненный гражданин, исполнивший свой долг, но все равно...
        Матадор не договорил и презрительно поморщился.
        - Вы, наверное, полагаете, что он написал донос на отца, руководствуясь другими мотивами, я вас правильно понимаю? - предположил магистр.
        - Так точно, ваша честь. Я уже рассказывал вам, что в моей стране очень сильны клановые отношения. У нас процветает круговая порука и обычно родственники не доносят друг на друга. Тем более сын на отца. В Испании это дикость. И если такое случается, то только из корыстных соображений, а не по зову так называемого гражданского долга... Извините за прямоту.
        - Наверное, мне следует с вами согласиться, - не стал отрицать доводы Охотника Жерар. - Рамиро молод и образован. Его карьера идет в гору, и, судя по тому, что нам о нем известно, в Мадриде он долго не задержится - того и гляди, переведут в Ватикан. А отец Рамиро хоть и слыл благородным человеком, но под старость лет совсем выжил из ума. Вы читали его признания - за ним столько смертоубийств, что рано или поздно его бы все равно разоблачили. Но тогда разразился бы грандиозный скандал, последствия которого сказались бы на дальнейшей судьбе сына катастрофически... Молодой ди Алмейдо хитер и предусмотрителен. Он просто ускорил естественный ход событий, но так, чтобы при этом максимально обезопасить себя и репутацию своей семьи. Возможно, в глубине души он сильно сожалеет о том, что сделал. По крайней мере, когда сегодня утром Рамиро забирал прах своего отца, горевал он искренне... как мне показалось.
        - Что ж, многомиллионное наследство должно его быстро утешить, - буркнул Гонсалес. - Впрочем, Господь теперь ему судья. Пусть живет с осознанием того, что натворил, до конца своих дней. Глядишь, к старости и раскается.
        - Кстати, вы известили Рамиро о том, что тело чернокнижника не обнаружено?
        - Как вы и приказали, ваша честь. Я подробно проинструктировал его на случай, если узкоглазый дьявол вдруг снова появится. Хотя, даже если Морильо выжил, не думаю, что с такой приметной внешностью он надолго задержится в Мадридской епархии.
        - Как бы то ни было, но я уже распорядился на всякий случай разослать по магистратам его описание, - сказал Жерар. - И если чернокнижник все-таки жив, гулять на свободе ему недолго. А я сегодня утром получил по телеграфу новый приказ, и через пару дней мы с вами направляемся во Францию. Слышали что-нибудь об этой новой секте Пожирателей Святой Плоти?
        - Краем уха. Говорят, ее члены каннибалы, а поедают они исключительно пасторов и монахов.
        - Все верно. Не люди, а сущие звери! Тем не менее последователей у них хоть отбавляй. В общем, настала пора познакомиться с ними поближе...
        Карлосу не хотелось во Францию. Ему хотелось обратно в Ватикан, чтобы взять отпуск и уйти в запой на неделю. Однако, рассудил Матадор, пусть уж лучше Франция, чем Мадрид - город, превратившийся для него за несколько недель в олицетворение сплошных поражений. Теперь Гонсалеса на родину не потянет долго.
        Следовало бы радоваться скорой перемене задания и обстановки, но радости у него не было в помине. Предчувствие чего-то скверного не отпускало Карлоса. Будто он получил укус ядовитой змеи, ввел себе противоядие, а потом разглядел на ярлыке, что сыворотка просрочена. И вот теперь приходилось гадать, под счастливой звездой ты родился или нет.
        Матадор понятия не имел, какие звезды светили на небе в день его рождения, но последний десяток лет ему везло. Он дослужился до командира отряда и заработал много наград. Его отряд ставили в пример другим отрядам. Во время Охоты в Карлоса нередко стреляли, но пули и стрелы миновали его. Не многие в Братстве Охотников могли похвастаться таким везением.
        Командир Пятого отряда любил читать и даже возил с собой в рейды небольшую походную библиотеку. Однажды ему довелось прочесть интересное изречение, которое он запомнил надолго. Принадлежало оно соотечественнику Матадора, древнему проповеднику, монаху-иезуиту Балтазару Грасиану.
        «Долго тащить счастливчика на закорках надоедает и фортуне», - утверждал Балтазар Грасиан.
        Карлосу не удавалось отделаться от ощущения, что в этом рейде он перешел рубеж, за которым его везение заканчивалось. Ему казалось, что он потерял чутье, а потеря чутья Охотником как раз и ведет за собой потерю везения. А также символизирует скорый приход старости.
        Во Франции командиру Пятого отряда предстояло доказать себе, что он ошибается и до старости ему еще далеко...
        
        Возможно, было к лучшему, что небо в то утро затянули тучи и подул ветер, сильный и холодный. При плохой погоде Сото переживал горестные мысли не так остро, как при хорошей.
        Ветер дул в лицо сидящему на берегу Мара и словно упрекал его в том, что ищущий смерти ронин столько раз успел попрощаться с солнцем, а ему - верному напарнику в самых опасных делах - не удосужился отвесить даже прощального поклона.
        «Не было возможности, говоришь? - негодовал обиженный ветер, шелестя листьями кустарника. - Ну так сегодня я здесь! Чего же ты ждешь? Или опять струсил, как тогда, в Мадриде, на берегу Мансанареса?»
        Сото молчал, глядя, как ветер катит по Эбро большие серые волны. На обиды старого подельника тирадор не реагировал. Вложенный в ножны меч лежал рядом с ним на камне. Сегодня Мара даже не пытался извлечь его, но не потому, что болела рука и он вновь колебался. Наоборот, решившийся на сэппуку Сото был в это утро уверен в себе как никогда, и ему стоило немалых усилий удержаться от попытки раз и навсегда избавить себя от всех земных проблем и несчастий. После всего того, что он узнал за последние дни, это был бы самый легкий выход из положения...
        ... Выведать первые новости относительно судьбы сеньора Диего удалось лишь на следующее утро после сорвавшейся из-за непредвиденных обстоятельств самоубийственной атаки на магистрат. Выведать раньше не получилось, поскольку источник информации, на который рассчитывал Сото, был по вечерам недоступен.
        Напротив дома Рамиро ди Алмейдо находилась небольшая лавчонка, где торговали вином, продуктами и мелкой хозяйственной утварью. Кухарка молодого сеньора наверняка запасалась провизией именно там, а следовательно, лавочник непременно был в курсе всех творившихся по соседству дел.
        Мара появился в лавочке после полудня - как раз когда все рачительные домохозяйки уже завершили обход магазинов и занимались приготовлением обедов. Покупателей не было. Сонный лавочник сидел в углу и лениво шлепал мухобойкой ползающих по прилавку мух.
        - Что угодно? - поинтересовался он, не отрываясь от своего чрезвычайно увлекательного занятия.
        - Бутылочку «Крускампо», - потребовал Сото, зная, что торговцы становятся намного разговорчивее, если начинать с ними беседу с правильной ноты.
        - Ты пришел по адресу, - оживился лавочник, вскакивая со стула и ныряя в подпол. - У нас самое дешевое и лучшее пиво в городе!
        Сото очень сомневался в каждом из пунктов этого заявления, но спорить не стал, а отсчитал деньги, не взял с лавочника сдачи и только после этого приступил к делу:
        - Скажи, амиго, в этом большом доме напротив случайно не сдается комната? - и пояснил: - Приехал в Мадрид искать работу, а в гостиницах у вас такие цены ломят... Вот и подумал, может, получится договориться с кем подешевле.
        - В этом доме тебе вряд ли сдадут комнату, - ответил лавочник. - Здесь живет инженер Рамиро с семьей. Он служит в Академии, а его отец - один из богатейших сеньоров Сарагосы.
        - Вот как? - изобразил удивление Сото. - Да я сам из Сарагосы! А как фамилия инженера?
        - Его фамилия ди Алмейдо. Довольно известная, между прочим.
        - Как же, прекрасно знаю их семью! Пару лет назад я работал у них на виноградниках... Может, все-таки зайти? Вдруг Рамиро возьмет да вспомнит земляка Санчо Лопеса и поможет ему по знакомству. А то гляди, еще на работу пристроит куда-нибудь. Я неприхотливый; мне хоть глину месить, хоть мешки таскать - без разницы.
        - Попробуй, - пожал плечами лавочник, после чего печально добавил: - Но только в другой раз. Сегодня у них в семье большое горе: отец инженера приехал в Мадрид по делам и внезапно скончался.
        - Не может быть! - уже ненаигранно оторопел Мара. - Сеньор ди Алмейдо умер? Ты точно знаешь? Когда? Как?
        - Говорят, вчера в Медицинской Академии. Сердечный приступ или что-то типа того. Сегодня утром Рамиро повез тело отца обратно в Сарагосу...
        Других подробностей от лавочника добиться не удалось. Впрочем, Сото хватило и этих. Сеньор Диего скончался, и это бесспорно достоверные сведения. И умер он явно не в Медицинской Академии, а там, откуда вчера выходил понурый и озадаченный Рамиро. В магистрате могут заставить умереть от сердечного приступа даже такого крепкого человека, каким был дон ди Алмейдо, который на сердце сроду не жаловался.
        Рамиро с телом отца направлялся в Сарагосу, а значит, Сото должен последовать за ним - он тоже должен выказать последнее уважение умершему сеньору. Пусть не присутствовать на похоронах, но хотя бы посетить его могилу. А после этого...
        Мара не загадывал так далеко: надо сначала добраться до Сарагосы и проститься с сеньором и только потом решать, а что же «после»...
        Сото сжал кулаки. Ветер снова подул ему в лицо, но, как показалось, уже не с обидой, а совершенно с другим настроением. Дуновение ветра было сильным и ободряющим, как хлопок по плечу старого друга. Он словно лишний раз напоминал: что бы ты ни задумал, подельник, я всегда с тобой; можешь на меня рассчитывать.
        А мысли образовывали в голове Сото хаос. Привести их в порядок пока не удавалось - мешали эмоции, которые не проявлялись внешне, но яростно бурлили внутри, ожидая, когда Мара ненароком проделает в броне своей невозмутимости брешь, чтобы вырваться через нее наружу. Словно кипящая вода в наглухо закупоренном котле...
        Огонь под этим котлом разгорелся с новой силой вчера вечером, когда опечаленный тирадор добрался до Сарагосы. Двигаться пришлось окольными путями, и эта вынужденная предосторожность стоила беглецу почти всего имеющегося в запасе бензина, который на труднопроходимых проселках мощный Торо поедал в удвоенных количествах. Сото кое-как дотянул на остатках топлива до своего потайного местечка на берегу. Там он забросал мотоцикл с пустым бензобаком ветками и без промедления отправился на разведку. Но пошел он не к асьенде ди Алмейдо, где его могли опознать и выдать властям. Мара решил пробраться на окраину Сарагосы, в один из популярных трактиров - излюбленное место отдыха некогда подчиненных ему тирадоров.
        Заходить в трактир Сото не рискнул, а притаился поблизости, наблюдая за входящими и выходящими посетителями. Ждать пришлось долго, но ожидание было вознаграждено. Мара не заметил, когда в трактир прибыл Криворукий Пипо - видимо, он сидел там давно, - но вышел он навеселе и покачиваясь, так что проскользнуть незаметно мимо своего бывшего сослуживца у Пипо не получилось.
        Криворукий Пипо был человеком семейным и жил не в асьенде дона Диего, а в Сарагосе. Несмотря на свое неблагозвучное прозвище, он метко стрелял из арбалета и являлся довольно ловким и смекалистым малым. Несколько лет назад Сото нанял его в охрану сеньора по рекомендации и ни разу с тех пор в этом тирадоре не разочаровался. Пипо имел один грешок - он любил выпивать, однако никогда не совмещал свое любимое занятие со службой. К тому же Мара верил, что Криворукий был не тем человеком, который выдал бы его властям.
        Пипо поравнялся с притаившимся за деревом Сото, и тот окликнул его. Криворукий не удивился и не испугался неожиданной встрече, лишь спросил:
        - Ты уже слышал?
        Мара подтвердил.
        - Ну тогда потопали ко мне, - предложил Пипо. - Помянем старого сеньора - замечательный был человек, упокой Господь его светлую душу. Ах да, забыл: ты же не пьешь!
        - Сегодня можно, - грустно ответил Сото. - К тому же я не на службе. Только извини - с деньгами у меня не густо.
        - Это не проблема. - Пипо извлек из-за пазухи початую бутылку агуардиенте. - Нам с тобой здесь хватит: мне уже пора сегодня остепениться, а тебе - трезвеннику, - я так думаю, много пить и вовсе вредно.
        Криворукий неровной походкой двинулся в сторону дома. Сото направился вслед за ним. Для него пока оставалось загадкой, в курсе ли Пипо, что старший тирадор сеньора ди Алмейдо объявлен вне закона или нет, и потому молчал. Вопрос разрешился сам собой. Довольный тем, что подыскал компанию для достойного завершения вечера, Пипо вскоре проболтался, что в асьенде уже известно, кто таков в действительности Сото Мара и чем он опасен для окружающих.
        - Надеюсь, у тебя хватило ума не соваться туда. - Пипо указал в сторону асьенды ди Алмейдо. - За твою голову дают неплохую награду, и многие не отказались бы ее получить. И если сейчас я огрею тебя бутылкой по голове, потом полгода буду ни в чем себе не отказывать... - Он кисло усмехнулся. - Так ты и вправду колдун?
        - Нет, конечно, - успокоил его Сото. - Те книги, что у меня нашли, написаны на забытом языке Древних, а не колдовскими письменами. Я просто пытался их расшифровать - хорошая тренировка для ума.
        - Расскажи это Охотникам, - отмахнулся Криворукий. - Им будет очень интересно, а я такими вопросами вообще не задаюсь.
        Бывшие сослуживцы добрались до дома Пипо уже за полночь. Стараясь не шуметь, Криворукий провел гостя на кухню, удостоверился, что домочадцы крепко спят, на всякий случай прикрыл дверь в комнату, после чего достал стаканы и выставил бутылку на стол...
        Сото старался не налегать на агуардиенте - он пришел сюда за новостями, а не напиваться. Пипо не возражал, себе наливал по полной, а гостю поменьше и через раз.
        - Когда похороны? - спросил Сото, наводя собутыльника на нужную тему.
        - Завтра, - ответил Криворукий. - Только это будут не похороны, а черт знает что!
        - В смысле?
        - В смысле, что никому из нас даже толком попрощаться с сеньором не позволят. Знаешь, какой Рамиро из Мадрида гроб привез? Жестяной ящик, запаянный, как консервная банка! Говорит, что в Медицинской Академии ему дали взглянуть на тело отца только через стекло, а затем покойного прямо там в железный сундук и запихали.
        - Незачем?
        - Затем, что сеньора убила какая-то сильно заразная болезнь. Сначала якобы вообще собирались тело кремировать, но Рамиро не разрешил. А какая разница, посуди? Или прах хоронить, или железный сундук - все равно, разве это человеческие похороны? Эх, бедный несчастный сеньор Диего! Ладно, хоть долго не мучился.
        - А я слышал, что сеньор от сердечного приступа скончался... - озадаченно произнес Сото, глядя на свой пустой стакан.
        - Теперь всякое будут болтать, - ответил Пипо, перехватив взгляд гостя и наливая ему очередную символическую порцию. - Чем известнее человек, тем больше вокруг его смерти ходит кривотолков. Я тебе пересказываю лишь то, что нам Рамиро сообщил. Ему-то на кой черт врать?..
        Сото просидел у Криворукого недолго и на предложение заночевать ответил вежливым отказом. Если вдруг кто-то случайно узнает утром выходящего из дома Пипо преступника, гостеприимному хозяину не поздоровится, и его кривые руки очень быстро выправят в нужную сторону.
        - Сделай мне последнее одолжение, - попросил Мара, когда Криворукий отправился проводить его до порога. - Сеньор выделял мне лимит бензина на месяц, и в моем гараже еще должна остаться одна полная канистра. Сможешь незаметно вынести ее за ворота, когда будешь на смене? При случае обязательно сочтемся.
        - Не знаю... - замялся Пипо, опустив глаза и почесав затылок. - Дисциплина сейчас, конечно, не та, что при тебе, но все равно, если поймают... Завтра ночью попробую. Но обещать не буду.
        - Спасибо. Удачи тебе и твоей семье.
        - Куда ты теперь?
        - Понятия не имею. Но прежде, чем убраться отсюда, хотелось бы еще с одним человеком поговорить.
        Эта идея пришла к Сото несколько минут назад, но осуществить ее являлось не так-то легко. Человек, с которым он хотел составить беседу, в отличие от Криворукого Пипо не был таким гостеприимным.
        Но шанс разговорить его все-таки имелся...
        Записка, которую сеньор написал перед арестом, была давно уничтожена, но Сото помнил ее текст наизусть. Внимательно изучая в молодости свои книги, теперь уже потерянные навсегда, он научился запоминать нужный ему отрывок текста практически с первого прочтения. Письмо сеньора было прочитано тирадором неоднократно и потому отложилось в его памяти на всю оставшуюся жизнь.
        Распитое с Криворуким Пипо агуардиенте не позволяло трезво обдумать странные новости из поместья. В сумбуре мыслей Мара мелькали обрывки событий последнего времени: встречи, злоключения, незнакомые многое другое. В том числе и это письмо. Точнее, дишь одна строка из него:
        «Похоже, кто-то из нашего епископата донес на меня, иначе эти крысы из Корпуса никогда не осмелились бы на такое...»
        Сеньор догадывался, кто инициировал против него дело. И он счел нужным сообщить о своей догадке старшему тирадору. Не стоит гадать, зачем он так поступил - главное, у Сото есть зацепка, с которой можно начать выяснение обстоятельств смерти сеньора, а также почему он лежит в закрытом гробу. Либо он скончался несколько дней назад и по какой-то причине его тело продержали в магистрате, пока оно не начало разлагаться; либо дознание, которого опасался сеньор, было настолько жестоким, что на его лице имеются увечья, либо...
        Либо его тело в гробу отсутствует!
        А причина, по которой магистрат не выдал тело, может быть только одна!..
        Сото дождался очередного порыва ветра и медленно втянул ноздрями прохладный воздух. Проклятье, он всю сознательную жизнь пытался следовать воинскому кодексу чести предков, но так этому и не научился! Сото Мара слишком много думает. Он впадает в раздумья и начинает колебаться всегда, когда не имеет перед собой четкого приказа.
        Как там у мудрых предков? «... Человек должен принимать решения в течении семи вдохов и выдохов... Если размышления длятся долго, результат будет плачевным...»
        Сколько вдохов и выдохов уже совершил Мара за это утро?..
        «В ситуации «или - или» без колебаний выбирай...»
        Сото и этого не забыл. Он может выбрать смерть прямо сейчас, стоит лишь протянуть руку и взять меч. Но что даст его смерть?
        Сеньор Диего был убит. Если не инквизиторы, то само нахождение в магистрате убило его. Причем не только убило, но и обесчестило, а за такие вещи положено мстить и по закону предков Мара, и по тем законам, каких придерживался сеньор.
        Кто же будет мстить за него, если не верный слуга Сото? Рамиро? Инженер не мститель; он упадет в обморок при одной мысли о том, что ему придется перерезать человеку горло. Но как бы то ни было, все равно надо сказать Рамиро спасибо: он сделал все возможное, чтобы нахождение его отца в магистрате осталось в тайне. Он сохранил честь всей фамилии ди Алмейдо.
        Сото Мара восстановит честь убитого сеньора.
        Конечно, можно вернуться в Мадридский магистрат и постараться продолжить сорвавшуюся резню, но это будет опрометчивый поступок. За столь суровые злодеяния должны отвечать конкретные виновники, а не несколько угодивших под руку случайных Охотников. Возмездие Сото не станет слепым. В отличие от Фемиды, Немезида не носит на глазах повязки, может быть, поэтому ее суд нередко выходит гораздо справедливей?
        Записка покойного сеньора подсказывала, где отыскать по крайней мере одного виновника его смерти - в Сарагосском епископате.
        И Сото отыщет этого негодяя, какую бы высокую должность он ни занимал...
        История о железном гробе оказалась правдивой. Сото лично убедился в этом, поскольку отважился присутствовать на похоронах. Само собой, что ни к церкви, ни к могиле он во время похорон не приближался. Беглый преступник и неудавшийся самоубийца, а ныне убежденный мститель затаился между гранитных памятников на кладбище и издали пронаблюдал, как Сарагосский епископ отслужил литургию, после чего тяжелый гроб осторожно опустили в могилу. Гроб был накрыт покрывалом и украшен венками, и с позиции Мара было совершенно непонятно, из чего он сделан. Но когда по крышке гроба гулко загремели комья земли - загремели так, словно падали не на гроб, а на капот автомобиля - слова Пипо Криворукого подтвердились.
        Сото упорно ждал, пока от могилы сеньора разойдутся скорбящие. Очень много горожан Сарагосы пришло проститься со старейшим и почетным жителем города. Мара раньше не подозревал, что у дона Диего ди Алмейдо имелось в округе столько друзей и знакомых. Епископат явился почти в полном составе, кое-кто из служащих даже плакал. Церемония прощания растянулась на два часа...
        Сото Мара приблизился к могиле сеньора последним, когда на кладбище уже не осталось ни одного скорбящего. Бывший старший тирадор покойного дона не принес с собой цветов, и глаза его оставались совершенно сухими. Он просто постоял несколько минут у огромной цветочной горы, какую представляла из себя свежая могила, затем наклонился, словно поправил венок, и удалился...
        Если бы кто-нибудь следил в этот момент за Сото и сразу после его ухода подошел к могиле дона Диего да раздвинул охапки цветов, он бы разглядел на свежевырытой глине непонятный символ, очень похожий на языческий. Тем не менее языческим символ не был.
        Значение именно этого иероглифа Сото знал. Иероглиф был написан в качестве названия одной из глав его любимой книги - «Будосесинсю» Юдзана Дайдодзи - и там же переводился на понятный для Мара английский язык.
        «Почтение» - короткое слово, сокрытое в замысловатом сплетении ломаных линий...
        Иероглиф просуществовал на могиле недолго, гораздо меньше, чем увядшие через три дня цветы. Уже через несколько часов он был смыт сильным ночным дождем...
        
        Звон в кузнице стоял такой, что никто из работающих в ней не расслышал, когда к дверям подкатил рокочущий байк. И только после того, как посетитель спешился и вошел в жаркое, пропахшее кислым потом помещение, его заметили.
        Коренастый пожилой кузнец с костистыми кулаками покосился на приезжего, отложил инструмент, крикнул что-то сквозь шум раздувающему горн подмастерью, после чего указал гостю на дверь, предлагая поговорить на улице, в тишине и прохладе.
        - Добрый вечер, Гедеон, - поприветствовал посетитель хозяина кузницы.
        - И тебе добрый, Сото, - буркнул кузнец, усаживаясь на разрезанную автомобильную покрышку, что служила ему противопожарной емкостью для песка. - Соболезную по поводу смерти твоего сеньора... Почему тебя не было на похоронах?
        «Значит, он еще не в курсе, - подумал Мара. - Значит, можно не тратить время на оправдания».
        - Так уж получилось, - уклончиво ответил он. - Я находился в отъезде.
        - Жаль старого дона, - вздохнул Гедеон, вытирая руки о траву и извлекая из кармана фартука заранее свернутую самокрутку. - Видел бы ты его в молодости. Он мог проткнуть тебя саблей за один косой взгляд. Сейчас такие люди уже перевелись.
        Кузнец прикурил самокрутку и блаженно затянулся табачным дымом. Вокруг Гедеона моментально растеклось по воздуху сизое облако. Чуждый этой странной привычке - добровольно дышать едкой дрянью, - Сото отошел от кузнеца на два шага, чтобы не закашляться.
        - Что привело тебя сюда на ночь глядя? - поинтересовался Гедеон. - Решил поработать или Стальной Жеребец расковался? Если надумал поправить лезвия своих «игрушек», то ты вовремя. Мне на днях приволокли замечательный точильный камень, такой мелкий и «нежный», что его хоть цирюльнику для бритв перепродавай.
        - Нет, спасибо, Гедеон. Я бы хотел просто забрать свои вещи.
        - Все вещи?
        Сото кивнул.
        - Да ты никак уезжать собрался! - разочарованно воскликнул кузнец, продолжая пускать ноздрями табачный дым, отчего облако вокруг него не развеивалось, далее несмотря на легкий ветерок. - Нет желания служить молодому сеньору?
        - Ты прав - уезжаю, - подтвердил Мара. Последний вопрос он предпочел оставить без ответа.
        - Понимаю тебя: куда уж молодому сеньору до старого... - начал было Гедеон, но осекся, вспомнив, что бывший тирадор дона Диего не любил, когда в его присутствий начинали обсуждать кого-то из семейства ди Алмейдо. - Что ж, мне очень жаль... Кто теперь будет вместо тебя просить за меня у нового сеньора? Кто будет приглашать в его асьенду на такие хорошо оплачиваемые подряды?.. Эх, похоже, закончились мои «семь сытых лет», настали «семь голодных»... И дай Бог, если только семь...
        В угрюмом молчании кузнец докурил самокрутку, загасил окурок в песочнице, после чего неторопливо поднялся, морщась и держась за поясницу, - старик, который, наверное, и душу отдаст, не отходя от горнила.
        - Ладно, пошли, - буркнул он. - Все твои вещи в целости и сохранности. Правда, внук-проказник стащил как-то на удилище одну из тех складных палок, но я вовремя заметил и отобрал...
        Гедеон помог Сото донести его нехитрый скарб до байка.
        - И далеко перебираешься? - осведомился кузнец, глядя, как гость приторачивает к мотоциклу хоть и не тяжелые, но объемные чехлы с вещами.
        - Еще толком не решил, - солгал Мара. - Может, Даже к русским. Слышал, что их князья очень щедро платят таким, как я.
        - С каких это пор тебя стали интересовать деньги? - подозрительно сощурился Гедеон. - И что ты собираешься с ними делать, если разбогатеешь?
        - Подумываю открыть кузницу, как у тебя.
        Ответ Сото вызвал у Гедеона безрадостный смех:
        - Кузницу, говоришь? Наслышан историй о кузнецах, которые не от хорошей жизни подавались в наемники, но ни разу не слышал об обратном. Тем не менее, намерен ты это делать или нет - все равно желаю успеха. Будешь проезжать мимо - заглядывай.
        - Непременно, - пообещал гость, заводя байк и протягивая кузнецу на прощание руку. - Ты хороший человек, Гедеон. Спасибо за все, и счастливо оставаться.
        Кузнец крепко пожал ему руку, и Мара невольно подумал о том, что было бы, сомкнись узловатые пальцы Гедеона у него на горле.
        Свернули бы шею как цыпленку...
        
        Попытка Пипо раздобыть для Сото горючее увенчалась успехом. Пока в асьенде толкались многочисленные друзья и родственники покойного сеньора, Криворукий сумел под шумок вынести через задние ворота канистру с бензином. Отныне Сото рассчитывал, что ему хватит горючего для воплощения всех незаконченных планов. Говоря иначе, шесть галлонов бензина ему должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.
        Теперь хватило бы только собственных сил...
        Мало кто из горожан обратил внимание на рокот мощного байка, что раздался на ночных улицах Сарагосы через день после похорон дона Диего ди Алмейдо. Ездить ночью по городу мог кто угодно: и курьеры-почтовики, и посыльные епископата, и еще днем проникшие из-за городских стен байкеры, которые боялись соваться в крупные города, но в мелкие, наподобие Сарагосы, наведывались частенько.
        И уж тем более никому не пришло в голову счесть рычание четырехцилиндрового двигателя предзнаменованием того, что в городе появилось одно из самых ужасных порождений Зла, о котором в Мадридской епархии были наслышаны все, от мала до велика...
        В образе ночного странника-мотоциклиста по улицам Сарагосы мчался жаждущий крови демон Ветра...
        
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ КРУГИ НА ВОДЕ
        
        Все мы желаем жить, и поэтому нет ничего удивительного в том,
        что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать.
        Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ»
        
        ... От небес нас никто не защитит. Мы будем не правы,
        если скажем, что небеса предпочитают хороших людей плохим.
        Небеса помнят о хороших людях, но никогда не забывают и о плохих.
        Лишь человек отличает хорошее от плохого.
        Такуан Сохо «Вечерние беседы в храме Токайдзи»
        
        Сарагосский епископ Доминго трудился по вечерам при свете свечей. И хоть в епископате был неплохой электрогенератор, работающий на соляре, Его Святость распоряжался запускать его только во время официальных приемов и визитов важных гостей. В обычные дни тарахтение генератора епископа раздражало. Хорошо жилось тем служителям Господним, кто работал в столицах епархий - мощности маленьких электростанций, что имелись во всех региональных центрах, вполне хватало, чтобы электричество поступало в дома властей предержащих без перебоев. К тому же все они были избавлены от постоянного грохота работающего дизеля за окном - не жизнь, а сущий рай!
        Счастливцы! А Доминго о таком нельзя было и мечтать - для него шансов на перевод в Мадрид не предвиделось. Стар был Сарагосский епископ для повышения, и единственная маячившая перед ним перспектива была перспективой скорой отставки.
        Да бог с ней, с отставкой, - действительно, пора бы уже старику на покой. Доминго исправно послужил Ватикану и будет служить еще столько, сколько ему позволят. Однако, если епископу снова придется проходить через испытание, какое выпало на его долю полторы недели назад, до отставки он точно не доживет - сердце откажет; оно и без того изношено, частенько пошаливает,
        У Доминго никак не получалось выкинуть из головы Очищение Огнем Диего ди Алмейдо, на котором он вынужден был присутствовать. Но теперь, хвала Господу, все нервотрепки позади, прах старого дона покоится в земле, и гонцы из Мадридского магистрата больше не привозят епископу повесток. Покойся с миром, раб божий Диего, и да смилуется Господь над твоей душой...
        В вечернее время епископ любил совмещать работу с каким-нибудь приятным занятием - выпить не спеша за бумагами стаканчик-другой вина или пригласить в кабинет дочурку управляющего с гитарой, чтобы усладила слух старика музыкой - шустрая девчонка играла виртуозно; в кого только такой талант? Сегодня весь день Доминго нездоровилось, поэтому он предпочел вину и музыке обычный таз с горячей водой, куда он опустил свои слабые старческие ноги.
        Процедура оказалась настолько приятной, что сразу почему-то захотелось, не вынимая ступней из таза, выпить добрую кружечку кагора, дабы та вдобавок к горячей воде согрела Доминго изнутри. Да и музыка, если честно, тоже бы не помешала... Но епископ не поддался чрезмерным искушениям и сосредоточился на работе.
        По полу пробежал сквозняк. Епископ ненавидел сквозняки и боялся их, считая, что все его болезни идут в первую очередь от коварных сквозняков, подстерегающих Его Святость в каждом углу епископата. Сейчас холодное дуновение ветра из-под двери кабинета было вдвойне неприятно, так как Доминго и без того ощущал недомогание.
        Епископ раздраженно подергал за веревку звонка для вызова слуг. Миновала минута, однако никто из прислуги в кабинет не явился. Доминго дернул еще раз, да посильней, но тут почувствовал, что веревка не пружинит в его руке, как обычно, а легко тянется вниз, очевидно, оборвавшись где-то в коридоре.
        Кричать Его Святость не любил, да и далеко было до кухни - кричи не кричи, все равно не услышат. Проклиная управляющего за то, что этот разгильдяй не следит за сигнализацией, Доминго с неохотой вынул распаренные ступни из таза, обтер их полотенцем, напялил тапочки и отправился в коридор бороться со сквозняком в одиночку. Скорее всего дующий целый день ветер распахнул коридорное окно; в этом и крылась причина неприятности.
        Так оно и оказалось. Ближайшее к кабинету окно распахнулось, и шторы на нем колыхались, словно праздничные флаги на Рождество Великого Пророка Витторио. Несколько ближайших к окну свечей задуло ветром. Доминго запахнул халат и, покачав головой, закрыл окно на шпингалет, тугой от ржавчины, поскольку его не запирали с самой зимы. Шторы в последний раз колыхнулись и замерли, прекратив изображать в отблесках свечей на стенах коридора безумную пляску теней.
        Пока Доминго возился со шпингалетом, ему почудилось, что ветер распахнул и соседнее окно - штора над ним едва заметно качнулась, хотя сквозняк в коридоре уже пропал. Его Святость не поленился подойти и проверить, однако окно оказалось в порядке. Решив было на всякий случай запереть и его, епископ вскоре оставил свою затею, так как на этом окне шпингалет приржавел намертво. Махнув рукой, Доминго задернул шторы и пошлепал тапочками обратно в кабинет.
        Но не успел он закрыть за собой дверь, как рот ему накрепко зажала чья-то рука, а перед глазами возникло устрашающее загнутое лезвие - что-то наподобие острого серпа, только с более крутым изгибом, отчего лезвие напоминало не серп, а крюк или багор с обломанным прямым наконечником. Дыхание у Доминго перехватило, а глаза едва не вылезли из орбит. Ему даже показалось, что он обделался от страха, но, к чести епископа, все-таки лишь показалось...
        - Молчите и слушайте меня внимательно, - угрожающе зашептал в ухо епископу владелец жуткого крюка. - Если закричите - умрете в жутких мучениях... - Крюк красноречиво коснулся горла Доминго, после чего вновь очутился перед его глазами. - Если вызовите охрану с помощью каких-нибудь секретных штучек - умрете в жутких мучениях. Если будете мне лгать - умрете в жутких мучениях. Выход у вас один - правдиво ответить на мои вопросы. Затем я уйду, и вы останетесь живы. Как видите, все очень просто. Итак, вы согласны?
        Как было не согласиться с такими убедительными доводами? Доминго угукнул и потряс головой. Зловещий незнакомец еще какое-то время раздумывал, стоит ли верить такому ответу, потом все же убрал от лица епископа крюк и отпустил заложника. Испуганный старик так и остался стоять на полусогнутых ногах, опасаясь обернуться и взглянуть на незнакомца, словно к нему на прием пришла сама горгона Медуза. Впрочем, ей бы, наверное, Доминго обрадовался больше - окаменеть было куда приятней, чем дать выпотрошить себя, как пойманную рыбу.
        Незнакомец неслышно прикрыл за епископом дверь и запер ее на щеколду.
        - Садитесь в кресло! - распорядился он полушепотом. - Руки на стол, и чтобы я их все время видел!
        Доминго подошел к столу и только сейчас осмелился взглянуть на незнакомца. Как зовут Сото Мара, епископ, конечно, не знал, но приметное лицо этого человека он вспомнил сразу. А также вспомнил, где и когда он имел возможность его лицезреть.
        Епископ нередко бывал в асьенде покойного Диего ди Алмейдо. Именно этот незваный ночной гость тенью следовал за доном всюду и зверем смотрел на каждого, кто приближался к его хозяину. Свирепый, но отлично вышколенный пес. Доминго казалось тогда, что, если телохранитель дона почует неладное, он без заминки прикончит даже его - высшего представителя власти в Сарагосе.
        Как выяснилось, давние опасения епископа были недалеки от истины.
        Его Святости стало нехорошо. Он побледнел, голова его закружилась, а ноги подкосились. Старик обессиленно плюхнулся в стоявшее позади кресло, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди.
        - Руки на стол! - напомнил Сото. В полумраке его раскосые глаза выглядели и впрямь как у настоящего демона, а надетые на запястья верхолазные крючья притягивали взор почти парализованного от ужаса епископа.
        Доминго развернулся к столу и загремел спрятанным под ним медным тазом.
        - Что там у вас? - вздрогнул от резкого звука человек-демон.
        - Вода... - промямлил епископ. - Я парил ноги. Сейчас уберу...
        - Сидите, я сам! - остановил его Мара, после чего нагнулся и вытащил из-под стола таз с уже остывшей водой, а затем уселся на край столешницы и постучал по ней крюком, пытаясь вывести епископа из заторможенного состояния.
        - Вы не прячете лицо, - стараясь не встречаться с визитером взглядом, произнес Доминго упавшим голосом. - Значит, вы меня убьете...
        - Я уже говорил, в каком случае вас убью, и не намерен повторять, - отрезал Сото. - Пока что вы ведете себя разумно. Продолжайте вести себя так и дальше... Я не отниму у вас много времени. Мой первый вопрос: по чьему приказу был убит сеньор Диего ди Алмейдо?
        - Убит? Боюсь, я вас не понимаю: он скоропостижно скончался в Мадриде от болезни...
        Отточенная грань крюка прошлась по краю стола, срезав с него аккуратную, похожую на кудрявый локон, стружку.
        - Эту трогательную историю приберегите для вашей воскресной проповеди, - заметил при этом Сото. - Я так же, как и вы, прекрасно знаю причины смерти сеньора ди Алмейдо. Еще раз солжете мне, и вам станет не за что цеплять дужки ваших очков. У вас есть последняя попытка правильно ответить на мой вопрос.
        Епископ нервно заерзал, будто в кресле под ним неожиданно лопнула пружина.
        - Клянусь Господом и своими детьми, я понятия не имею, почему Мадридский магистрат возбудил против вашего хозяина дело, - с мольбой в глазах изрек Доминго. - С полгода назад здесь работали дознаватели из епархиального казначейства. Они собирали информацию о сеньоре ди Алмейдо. Но после убийства дона ди Гарсиа все стихло. А недавно Главный магистр епархии вызвал меня в Мадрид и попросил завизировать санкцию на проведение инквизиционного дознания с сеньором ди Алмейдо. Меня заверили, что для этого имеется ряд неопровержимых улик...
        - Каких улик?
        - Свидетельские показания в том, что дон Диего ди Алмейдо покровительствует некоему чернокнижнику и с его помощью убивает своих врагов.
        - Вот как? - удивился Мара. - Кто давал эти показания?
        - По закону, Орден имеет право не разглашать имена свидетелей даже нам... Да неужели вы думаете, что я стал бы сомневаться в словах Главного магистра епархии, Божественного Судьи-Экзекутора?!. Я просто не мог не подписать санкцию на арест. Надеюсь, вы меня понимаете?
        Епископ заморгали сжался, больше всего опасаясь, как бы «искатель истины» не счел его ответы очередной ложью. Но Мара умел отличать ложь от правды.
        - Допустим, я вам верю - вы не знаете имен доносчиков. Но вы наверняка догадываетесь, кто это был: тот человек из вашего окружения, кто недолюбливал сеньора ди Алмейдо. Мне нужно имя.
        - Вы хотите от меня правды? - В голосе Доминго сквозь страх проступило раздражение. - Чтобы отделаться от вас, я могу назвать любое имя - это простительно, ибо это ложь, вынужденная насилием. Если выживу, я искуплю мой грех покаянием. Но тем не менее, я скажу вам истинную правду. Помимо меня, большинство моих ближайших помощников также успело побывать в гостях у вашего хозяина. Лично я никаких чернокнижников у него в асьенде не замечал, равно как и мои приближенные, - уверен. Так что подобных причин для доносов на сеньора ди Алмейдо ни у кого из нас не имелось. Скажу больше: доносить из епископата на кого-либо из высокопоставленных сограждан нигде не принято. Такие доносы опасны многочисленными проверками и выездными судами. Это наводит тень на наш округ. Мы не плюем в свой колодец - это глупо. Первая и последняя неприятная история, произошедшая в моем епископате непосредственно с вашим хозяином, была ссорой дона Диего с главным казначеем епархии. Мы в это не вмешивались. Так что или я не подозреваю никого, или подозреваю всех.
        Сото замешкался - епископ не хотел умирать, но и хвататься за соломинку, подсовывая карателю первого попавшегося под руку козла отпущения, он тоже не хотел. Его Святость был напуган, но вел себя достойно. Встречая раньше в асьенде этого высокомерного старика, Мара даже не предполагал, что в характере епископа сокрыт крепкий стержень.
        - Вы снова убедили меня, Ваша Святость, - сказал Сото. - Продолжайте в том же духе - и получите пощаду. Теперь скажите мне как человек, более искушенный в таких вопросах: на всякий ли донос, в котором упоминается богатый и влиятельный гражданин, в канцелярии Божественных Судей обращают внимание?
        - Разумеется, нет. Во-первых, дело это хлопотное - подобных доносов уйма: редко кто из слуг доволен своими сеньорами, вот и отыгрываются. А во-вторых, оно очень щекотливое в юридическом плане.
        - Кем же тогда надо быть, чтобы твой донос рассмотрели и на его основе началось дознание? Явно не крестьянином или искателем.
        - Да-да, конечно, - закивал Доминго. - Доносчиком мог быть лишь человек, не менее влиятельный, чем сам сеньор ди Алмейдо. В первую очередь вам следовало бы поискать такого человека среди могущественных врагов вашего хозяина...
        Сото задумался: могущественных врагов сеньора он знал поименно, но искать автора доноса среди них было невозможно. Головы этих людей давно покоились на дне глубокой лужи мазута, что находилась за нефтеперегонным заводиком в десятке километров от Сарагосы. Мара подозревал, что если вдруг кому-то взбредет на ум осушить ту лужу, то на дне ее будут найдены не только трофеи демона Ветра, но и множество жертв других, уже не столь одиозных убийц.
        Конечно, у врагов сеньора еще оставались многочисленные родственники, разбросанные по всей епархии и за ее пределами. Они могли догадываться о причастности сеньора Диего к смерти своих отцов, братьев, дядьев, однако опасались бросить ему открытый вызов при его жизни. Так что донос - вполне естественный способ отмщения для подобных трусов. Но как найти среди массы рассеянных по стране потенциальных доносчиков истинного виновника? У Сото Мара всего одна жизнь, да и та очень скоро оборвется, если он начнет мотаться по Святой Европе и пытать всех, кого подозревает...
        - Уверяю вас: вы пришли ко мне совершенно напрасно, - выводя Сото из раздумий, подал голос епископ. - Истину вам скажет только один человек: тот, кто вел дознание и проводил Очищение Огнем - Главный магистр епархии. Боюсь, что, кроме него, всех деталей этого дела не знает никто...
        - Что вы сказали?! «Очищение Огнем»?! - Глаза карателя вспыхнули ледяным пламенем, а его крюк впился острием в полированную поверхность стола. Мара только что случайно получил ответ на одну из главных загадок - почему дона Диего хоронили в закрытом гробу. - Значит, вы утверждаете, что Главный магистр епархии собственноручно сжег сеньора ди Алмейдо из огнемета?! Что ж, это многое объясняет...
        Крюк Сото медленно и с силой царапал столешницу, оставляя на ней глубокие борозды. Каратель не сводил лютого взгляда с епископа, а тот в свою очередь выпучил глаза на крюк. Пальцы Доминго сжались в кулаки - похоже, он собирался оказать телохранителю покойного ди Алмейдо сопротивление, если тот вдруг задумает нарушить свое слово.
        - Я здесь ни при чем! - принялся оправдываться епископ. - Я действительно присутствовал на Очищении, но меня вызвали на него в официальном порядке! Вашего хозяина приговорили к Очищению Медленным Огнем, но держался он очень мужественно! Все это время я не переставал молиться о его душе! Я и сейчас молюсь о его душе!..
        Сото глядел на тараторящего епископа, но совершенно не слушал его. Он не собирался убивать старика. Как раз наоборот, кромсая столешницу, Мара пытался выместить свой гнев только на ней - бездушной деревяшке, - а потом взять себя в руки. Ему еще предстояло проделать обратный путь, не менее тяжелый, чем тот, который уже был проделан. Ярость была для Сото не попутчица, но уходить она, как видно, не собиралась.
        Ярость чуяла, что без нее сегодня никак не обойдется...
        И тут во дворе громко чихнул, а после затарахтел запущенный электрогенератор. Лампочка в кабинете епископа несколько раз моргнула и загорелась бледным светом, уничтожая царивший в комнате полумрак.
        У Доминго перехватило дыхание и сильно сдавило левую половину груди - запустить генератор без его приказа охрана могла только по тревоге. А что ожидает Его Святость в случае тревоги, разгневанный ночной визитер епископу уже объяснил...
        
        - Просыпайся, проклятый серб! - разбудил Драгомира нервный и визгливый голос старшего караула Гильермо. - Просыпайся, мерзавец, а то прикладом огрею!
        И ведь действительно огрел! Несильно, но весьма чувствительно.
        Этого издевательства Драгомир простить Гильермо не мог. Мало того, что тот вот уже несколько месяцев изгалялся над переведенным из Ватикана Добровольцем Креста, насмехаясь над ним и выматывая внеочередными нарядами за каждую мало-мальскую провинность! Теперь Гильермо и вовсе замахнулся на святое: вознамерился лишить Драгомира положенного по уставу отдыха! До сей поры вспыльчивый серб сдерживался, чтобы не пустить в ход кулаки - драться он умел и до сих пор не бил старшего караула лишь потому, что тот был старше по званию. Но сейчас этот дешевый зубоскал точно свое получит! Терпение Драгомира лопнуло. Пусть лучше за мордобой его переведут еще дальше - на границу, - чем он будет терпеть издевательства над собой еще неизвестно какой срок.
        Готовый вырвать ублюдку сердце голыми руками, серб подскочил с кровати и даже успел сжать кулаки, но тут заметил, что Гильермо разбудил не только его, но и всех, кто спал в караульном помещении. Если это была шутка, то очень глупая, а старший караула хоть и был туп, как колун, но все же не окончательно - как и положено настоящему тяжелому топору. Кое-кто из разбуженных Гильермо Добровольцев имел в Сарагосе высокопоставленных родственников и за шутки над собой мог накостылять шутнику, невзирая на его командирское звание.
        Пока Драгомир продирал глаза, Гильермо растолкал последнего из спящих.
        - Быстрее просыпайтесь, сукины дети! - размахивая руками, поторапливал он копошащихся спросонок бойцов. - Восточной пост засек на крыше епископата какое-то движение! Я уже приказал запустить генератор!
        Старший караула был сильно напуган. Серб догадывался о причине, что заставляла дрожать голос Гильермо.
        - Уж не демон ли Ветра к нам пожаловал? - с издевкой поинтересовался Драгомир и тут же заметил, что испугом объят не только Гильермо, но и многие из рядовых бойцов. Они покосились на серба с явным недружелюбием: дескать, хорош каркать, ты, ватиканский ублюдок!
        Нелюбовь епископа к электрогенератору сослужила Добровольцам Креста плохую службу. Когда их группа под командованием Гильермо выскочила из караулки, видимость во дворе была отвратительная. Двор освещался слабыми керосиновыми фонарями, которые раскачивались на ветру и заставляли тени деревьев двигаться. Засечь на этом фоне во мраке какое-нибудь движение охранникам не удавалось. Электрические прожекторы на оборонительной стене давно бы превратили ночь вокруг епископата в ясный день, но генератор включался редко, и чтобы, запустить его, требовалось время.
        - Скорее к епископу! - распорядился Гильермо. - Кто бы ни проник в дом, Его Святость надо обезопасить прежде всего!
        Генератор затарахтел, когда Добровольцы уже топали по коридору второго этажа епископата. Лампочки под потолком зажглись вполнакала - видимо, у запускавшего генератор моториста не получилось дать дизелю нужные обороты. Разумеется, что ни о каких прожекторах при таком слабом напряжении в сети и речи не шло. Впрочем, для тревожной сигнализации электричества хватило. Пронзительная трель, словно кто-то без устали гремел ложкой в пустой железной кружке, нервно задребезжала в коридоре.
        Согласно уставу, в экстренной ситуации Добровольцам дозволялось не дожидаться приказов епископа, а хватать его под руки и срочно эвакуировать в безопасное место. В епископате таким местом служил подвал. И не думая стучать, Гильермо толкнул дверь кабинета, но она оказалась запертой изнутри.
        - Ваша Святость! - заколотил старший караула кулаком по двери. - Откройте немедленно - в дом проник посторонний!.. Ваша Святость!.. Ваша Святость?!
        Раздавшийся из-за двери крик заставил вздрогнуть даже видавшего виды Драгомира, который из всех Добровольцев епископата меньше всего верил в ведьм и демонов.
        - Он здесь!!! - голосил Сарагосский епископ. - Помогите! Помогите, он убьет меня-а-а!..
        Вслед за этим раздался сдавленный хрип, а еще через секунду - странный хлопок и звон битого стекла.
        Драгомир посчитал, что это грохнул пистолетный выстрел. Серб ошибся, поскольку никогда не слышал раньше, как бьются электрические лампочки - одно из бесценных сокровищ, доставшихся новому миру от старого...
        Его Святость не выдержал и закричал. Сото сам был виноват в этом, напугав епископа вспышкой ярости, а включившаяся сигнализация только укрепила Доминго в мысли, что теперь его точно прикончат.
        Почему всполошилась охрана - неизвестно. Либо ошибку допустил Мара, либо епископ все-таки сумел нажать какую-нибудь потайную кнопку. Карать старика за то, что у него сдали нервы, Сото не собирался. Карателю следовало задуматься над тем, как спасать свою шкуру, а не портить чужую.
        Окна кабинета были заделаны чугунными решетками, а в дверь ломились Добровольцы Креста. Эти любители выпивки и ненавистники строгой дисциплины являлись, бесспорно, не грозными Охотниками, но пренебрегать Добровольцами как противником Сото все равно не имел права. Сейчас ему требовалась темнота, желательно кромешная. Подпрыгнув, Мара сперва расколотил крюком лампочку, а затем сбил ногой стоявшие на столе канделябры с зажженными свечами. Один из канделябров отлетел к окну. Пламя непогасшей свечи принялось медленно расползаться по ковру, подбираясь к шторам.
        Сото собрался было приказать епископу бежать в безопасный угол, но только тут увидел, что Доминго держится за сердце и медленно сползает по креслу на пол. Старик хрипел, а на губах его выступила пена...
        Что творилось с Его Святостью, Мара выяснить не успел, потому что запор на двери кабинета не выдержал усердных пинков Добровольцев и оторвался. Дверь с треском распахнулась, и в кабинет ворвались растревоженные и растрепанные охранники. В отличие от Охотников, что преследовали Сото в Мадриде, эти враги не имели приказа брать демона живьем, а потому биться с ним врукопашную даже не намеревались.
        Но первым в кабинет ворвался все-таки не Доброволец. Поток свежего воздуха хлынул из распахнутой двери, в момент раздул на загоревшемся ковре пламя, которое в свою очередь воспламенило штору и взметнулось к потолку...
        Сото и не пытался устроить в тесном кабинете грандиозную потасовку. Необходимо было перехватить инициативу у врага в первые же мгновения, пока тот суматошно искал в отблесках пламени цель для своих стрел и пуль. Осознавая, что в упор из дробовика не промахнется даже ребенок, Мара упал на пол, перекатился по ковру и вскочил на ноги прямо перед ворвавшимся первым Добровольцем. Каратель постарался заслониться противником от идущих следом его собратьев. Доброволец успел спустить тетиву, но цель уже ушла с линии выстрела, и тяжелая арбалетная стрела со стуком воткнулась в стол. Тренькнули еще две тетивы, однако и эти стрелы были выпущены впустую: одна разбила окно, а вторая пригвоздила к стене горящую штору.
        Захваченный противник мог бы стать легкой жертвой, но Сото не стал его убивать. Нанеся врагу коварный удар в пах, Мара ухватил скрючившегося охранника за шею, прижал к его кадыку крюк и, прикрывшись заложником от Добровольца с дробовиком, грозно прокричал:
        - Оружие на пол!
        Арбалетчики подчинились без колебаний, поскольку их арбалеты все равно были разряжены. Охранник с дробовиком - по всей видимости, командир группы - мешкал, продолжая удерживать Сото на прицеле.
        - Сдавайся! - рявкнул командир Добровольцев, но голос его звучал не грозно, а напуганно.
        Волоча заложника и при этом прижимаясь спиной к стене, Мара стал продвигаться к двери. Пламя со штор уже перекинулось на обои и шкафы, лак на которых загорелся очень быстро. Едкий дым заполонил кабинет и резал глаза. Со звоном вылетело лопнувшее от огня оконное стекло.
        - Я сказал: оружие на пол! - еще яростнее крикнул Сото.
        - Я сказал: сдавайся! - в один голос с ним прокричал Доброволец. Бросать оружие он явно не собирался.
        Каратель надавил крюком на кадык заложника сильнее и почувствовал, как ему на руку потекла кровь. Доброволец не закричал, а лишь сдавленно захрипели засучил ногами.
        До двери оставалось совсем немного.
        - Последний раз говорю: оружие на пол!
        Кровь заложника должна была бы убедить Добровольца с дробовиком лучше всяких слов, но результат получился совсем иным.
        - Он все равно убьет его! - вскричал командир группы, оглядываясь на товарищей. - Он убил епископа, убьет и серба! Нельзя дать ему уйти!
        После этих слов он выстрелил.
        Заряд дроби угодил заложнику в правое плечо. Подстреленный дернулся и зарычал от боли. Сото едва успел спрятать лицо за голову заложника, но одна или две дробины, будто раскаленными иглами, пронзили ему ухо. На счастье Мара и его «живого щита», дробовик стрелявшего был заряжен обычной дробью, а не картечью. Иначе первому наверняка оторвало бы полголовы, а второму - руку.
        Теперь раненый заложник превратился в обузу. Не дожидаясь, пока командир Добровольцев перезарядит карабин, Сото отпихнул заложника и попытался нанести стрелку рубящий удар крюком в шею. Доброволец отшатнулся, но крюк все равно угодил ему в лицо: разорвал щеку и выбил несколько зубов. Вторым крюком Сото подцепил карабин и вырвал оружие из рук стрелка, после чего толчком ноги сбил обезоруженного противника на пол.
        Огонь объял кабинет, на глазах разгораясь от сквозняка, возникшего из-за лопнувшего стрелой стекла. Книжная полка позади епископа и бумаги на столе горели. Сам Доминго лежал под столом, лишь его голые ноги торчали наружу. Если старик был еще жив, его требовалось поскорее вытащить на улицу, чтобы он не сгорел или не задохнулся дымом.
        - Я ухожу! Спасайте Его Святость! - указав оставшимся врагам на епископа, крикнул размахивающий трофейным дробовиком Сото и кинулся в дверь. Судя по всему, Добровольцы последовали его совету, так как в погоню не бросились...
        Во дворе раздавались крики прислуги и охраны - из окна второго этажа епископата било мощное пламя. Здание горело, а сильный ветер грозил вот-вот раздуть огонь и уничтожить резиденцию Сарагосского епископа вместе с окружающими ее постройками. В возникшей панике поиск проникшего в епископат неизвестного отошел на второй план.
        Сото взбежал по лестнице на третий этаж. Внизу, у парадного входа, гремели сапоги других Добровольцев, чей-то срывающийся голос требовал срочно выгнать из гаража пожарную машину. Визжали кухарки и горничные.
        У Мара было немного времени на поиск чердачной лестницы, но он знал более короткий путь на крышу. К торцу здания примыкала небольшая терраса, на которой уступами располагались каменные ниши с цветами - подобие садов Семирамиды в миниатюре. Такому ловкому парню, как Сото, взобраться по этим уступам на крышу было плевым делом.
        Несколько перепуганных слуг выскочили из комнат и бросились к лестнице. Оружия ни у кого из них не имелось, поэтому каратель посторонился и оставил их в покое. Заметив на руках незнакомца окровавленные стальные когти, бегущая последней девочка-подросток взвизгнула и шарахнулась к стене, но Мара на нее даже не взглянул и помчался своей дорогой.
        Сото выскочил на террасу и через мгновение очутился на крыше. Во дворе обеспокоенные Добровольцы что-то кричали про пожарную помпу, которую никак не удавалось подключить к электрогенератору. У карателя оставалось в распоряжении всего несколько минут: огонь грозил отрезать ему все пути к бегству.
        Ветер бил подельника в спину, будто советовал поторопиться...
        
        Драгомир задыхался от дыма. Ему срочно требовался глоток свежего воздуха. Боль в плече была такая, словно в него ввернули десяток шурупов. Из пореза на горле шла кровь, но, к счастью, коготь «демона» не зацепил артерию.
        Пока серб валялся на полу и приходил в себя, через него перешагнули двое товарищей, тащивших на руках тело епископа. О том, что Его Святость мертв, Драгомир догадался сразу - свесившаяся набок голова, перекошенное в предсмертной агонии лицо и выпученные остекленевшие глаза не могли принадлежать живому человеку.
        Помогая себе здоровой рукой, Драгомир кое-как поднялся на четвереньки и тут же получил пинок по ребрам, от которого чуть не упал обратно.
        - Вш-ш-штать! - раздался возле уха истеричный шепелявый крик, в котором с трудом узнавался голос Гильермо. - Я шка-ж-жал вш-ш-штать!..
        Серб глянул вверх и понял, отчего старший караула не кричит, а громко шипит, словно лопнувшая камера. Левая щека у Гильермо была разорвана от уха до рта и теперь свисала кровавым лоскутом с нижней челюсти. Отпетый зубоскал плевался кровью и выплевывал вместе с ней осколки зубов. Кровь стекала по шее за воротник рубахи, оставляя на ней уродливые багровые разводы. Тем не менее Гильермо стоял на ногах, держал выброшенный злоумышленником дробовик и пинками подгонял серба выполнять приказ.
        Драгомир получил еще несколько пинков, пока наконец не принял устойчивое вертикальное положение. Изуродованный Гильермо сверкал глазами и пускал кровавую слюну, гораздо больше напоминая сейчас демона, чем тот шустрый убийца, что исполосовал ему лицо.
        - Гх-хде твое орх-хужие, бое-х-хц? - прохрипел старший караула. Драгомир опустился на колено и поднял с пола арбалет. Гильермо захотел отвесить ему очередной пинок, но пошатнулся и потому вместо серба пнул тумбочку. - Ж-ж-жарядить и ж-жа мной бех-х-хом мар-х-хш!..
        Быстрого бега не получилось. Своими шаткими походками два раненых Добровольца больше всего напоминали пьяниц, уносивших ноги от уличного патруля Защитников Веры. Исполнившийся героизма Гильермо решил любой ценой не выпустить врага из епископата, и ему было совершенно плевать, что вокруг него разгорался нешуточный пожар. Драгомир торопился за командиром, безрезультатно пытаясь натянуть одной рукой арбалетную тетиву.
        По лестнице сбегали перепуганные слуги. Завидев охранников, они стали показывать в сторону третьего этажа и наперебой объяснять старшему караула о странном незнакомце, что попался им навстречу. Слуги с отвращением пялились на изуродованное лицо Гильермо, а дочка управляющего даже вскрикнула от ужаса, когда старший караула повернулся к ней разорванной щекой.
        Драгомир хотел предложить разъяренному командиру дождаться подкрепления, но тот уже шагал вверх по лестнице, держась за перила и опираясь на дробовик, чтобы не упасть. Чертыхнувшись, серб последовал за ним...
        Дым затягивал коридор третьего этажа, но в отблесках пожара Добровольцам все-таки удалось рассмотреть, как по крутым уступам террасы ловко карабкается чья-то тень. Гильермо вскинул к плечу дробовик, однако тень достигла края крыши и пропала.
        - Ж-жа ним! - прошипел старший караула и устремился к чердачной лестнице...
        Пока Гильермо карабкался в слуховое окно, Драгомиру удалось упереть арбалет в стену, а затем снять с пояса натяжное устройство, взвести тетиву и зарядить стрелу. Так что на крышу серб вылез во всеоружии, только вот стрелять он мог лишь левой рукой. Это означало, что выпускать в демона стрелу ему придется с очень близкого расстояния. Задача сложная, поэтому основные надежды Драгомир возлагал на дробовик командира.
        Ветер наверху дул сильными порывами, того и гляди намереваясь сбросить кого-нибудь из Добровольцев с крыши на камни двора. Деревья раскачивались и шумели листвой. Иногда мимо Драгомира проносились обломанные ветки, которые так и норовили выколоть ему глаз. На противоположной стороне епископата сверкало оранжевое зарево, слышался треск пожара. Языки пламени и искры взлетали уже выше крыши и уносились порывами ветра в направлении гаража, где ревели моторами спешно эвакуируемые со двора машины. Не переставая кричали люди. Чаще всего звучал один короткий вопрос: где вода? Очевидно, помпа еще не функционировала.
        Лишь четверть часа назад епископат спал мирным сном. Теперь он погружался в огненный кошмар, который, к сожалению, был не сном, а явью...
        Но все это происходило у Добровольцев за спиной, а впереди их ожидал не менее ужасный кошмар.
        Вполне вероятно, что все дальнейшее привиделось Драгомиру от потери крови, перенапряжения и застилающего все вокруг черного дыма. Но как бы то ни было, впервые в своей жизни сербу довелось узреть демона в его подлинном инфернальном обличье. От таких видений слабонервные сходят с ума, а закоренелые атеисты начинают истово молиться. Драгомир был крепок духом и с детства верил в своего небесного покровителя - святого мученика Варфоломея. Наверное, поэтому серб и не потерял в тот момент рассудок.
        В дыму пожара перед Добровольцами предстал уже не тот низкорослый узкоглазый шустрик, с которым они схватились в кабинете, а настоящее порождение Преисподней. В отблесках огня и мельтешении теней стоявшее на краю крыши окутанное дымом существо выглядело и вовсе ужасным. Человека оно напоминало лишь туловищем, на котором оставалась прежняя одежда. Все остальное...
        Большая уродливая голова с блестящей и черной как антрацит макушкой; казалось, вместо волос ее покрывали роговые пластины. Выпученные огромные глаза в поллица, посаженные настолько близко, что переносица между ними практически отсутствовала. Оскаленная пасть, полная кривых зубов. Когтей, что разодрали Гилермо лицо, демон не выпускал, но зато имел на спине трибут, без которого любой посланец Ада выглядел бы просто несолидно - размашистые черные крылья, расправленные и, очевидно, готовые к полету.
        От всего увиденного даже у скептика Драгомира перехватило дыхание, а ноги стали ватными. Жалкий арбалет, из которого он собрался застрелить демона, являлся не тем оружием, с каким охотятся на подобную неметь, Не было особой надежды и на дробовик Гильермо, Серб попятился, думая о том, уцелеет ли он, если плюнет сейчас на все приказы и сиганет с крыши. Сломаные ноги срастутся, а вот оторванную голову вряд ли пришьют обратно... если ее вообще потом отыщут.
        В отличие от серба Гильермо всегда истово верил в она Ветра и потому удивлен был куда меньше, хотя тоже сильно испугался. Стараясь придать себе уверенности, он яростно закричал, вскинул дробовик и нажал на спуск. Осечка!
        Старший караула передернул заряжающее устройство и повторно спустил курок. Выстрела опять не последовало. Растерянный Гильермо стал в ярости дергать помповый механизм дробовика и только потом понял, что побывавшее в руках человека-демона оружие полностью разряжено.
        - Ш-штреляй! - завопил он на пятившегося к кар-низу Драгомира. - Ш-штреляй, х-хад!
        Драгомир не был намерен подчиняться этому бессмысленному приказу. Ему уже рассказывали местную притчу о том, как один благородный сеньор помутился рассудком и начал кидаться с копьем на ветряные мельницы. Пускать в демона стрелы было не менее идиотским занятием. Да пусть эта тварь летит себе восвояси на все четыре стороны! Жажди она крови, поубивала бы их с Гильермо еще внизу. Добровольцы Креста демону не нужны, так что нечего лишний раз искушать собственную смерть. Таких монстров требуется либо убивать сразу, либо не злить их вовсе.
        Драгомир не желал ощутить на своей шкуре ярость раненого демона.
        - Ш-штреляй, ф-фредатель! - шипел и фыркал разорванным ртом Гильермо. - Мерж-жкий труш-шли-выйш-шерб! Ш-шлюнтяй! Ях-хлянусь, ш-штоотф-фрав-лютебяф-фодтриф-фунал! Ш-штреляй, труш-ш!..
        Услыхав про трибунал, Драгомир вздрогнул, поморщился, а затем поднял дрожащей рукой арбалет и после секундного раздумья спустил «собачку» тетивы. Попасть под трибунал серб хотел так же сильно, как и в когти демона.
        - Да пошел ты, кусок дерьма! - выкрикнул Драгомир, отбрасывая подальше разряженный арбалет. Он давно собирался сказать это Гильермо, да все не осмеливался.
        Теперь такое стало возможно. И благодарить за это следовало демона Ветра.
        На близком расстоянии тяжелая арбалетная стрела разит не хуже ружейной пули, без труда пробивая двухмиллиметровый лист железа. Возможно, стрела все-таки пробила бы толстую шкуру демона, но арбалетчик не стал проверять эту сомнительную гипотезу. Демон не сделал ему ничего плохого, разве только царапину на кадыке оставил.
        Стрелял в Драгомира из дробовика, грозил ему трибуналом и всячески унижал все прошедшие полгода не демон, а человек, судьба которого внезапно оказалась во власти жертвы его постоянных унижений. Раньше Драгомир не считал себя злопамятным, но, как выяснилось, жестоко ошибался...
        На серба накатило неимоверное облегчение. И хоть перед глазами у Драгомира стоял туман, мысли его работали четко. С опаской косясь на окутанного дымом демона, он подошел к бьющемуся в предсмертной агонии Гильермо, вырвал стрелу из его шеи, после чего извлек из ножен наваху и безжалостно искромсал горло умирающего на клочки. Отныне невозможно было определить, отчего погиб старший караула: от стрелы сослуживца или от когтей дьявольской твари.
        Демон взирал на произошедшее своими огромными равнодушными глазами, а в лапе его, что появилась откуда-то из-под крыла, был зажат нож, очень похожий на метательный.
        Драгомир удивился: зачем крылатому демону со стальными когтями и острыми зубами сдался обычный нож? Однако серб не усомнился в умении сатанинского отродья метко бросать ножи, поэтому без резких движений вернул наваху в ножны и, не выпуская демона из вида, попятился к слуховому окну. Пустые руки он держал перед собой, дабы тварь видела: Доброволец не собирается корчить из себя борца с нечистой силой и проваливает отсюда восвояси.
        В двух шагах от слухового окна пятившийся серб все-таки споткнулся и упал, плюхнувшись задом на черепицу. Когда он снова встал на ноги, грозный демон уже бесследно исчез, растворившись в дыму, будто его здесь и не было. Все не веря, что остался жив, Драгомир мысленно поблагодарил святого Варфоломея за помощь и попросил у него прощения за совершенный грех смертоубийства. Серб верил: небесный покровитель обязательно поймет его и замолвит перед Всевышним за грешника словечко на Страшном Суде.
        Драгомир убегал из горящего здания и, несмотря на ранение и грозившие ему служебные разбирательства, улыбался. Он уже давно не переживал такого душевного подъема; выжить в смертельной передряге и сполна поквитаться с обидчиком - как можно этому не радоваться? Сегодня ночью Доброволец Креста Драгомир был единственным счастливым человеком в Сарагосском епископате...
        
        - И вышел Ангел из храма и воскликнул громким голосом: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы...
        - Прошу прощения, ваша честь?
        - Апокалипсис, брат Карлос... Ангелы смерти, что карали и еще не раз будут карать нас за грехи.
        - Вы сказали «ангелы смерти»?
        - Совершенно верно, вы не ослышались: ангелы смерти...
        И магистр Жерар тяжко вздохнул.
        «Значит, я и тогда не ослышался, - подумал Матадор. - Сеньор ди Алмейдо действительно кричал об ангеле смерти, ведь не зря же ты, старый пердун, вспомнил о нем именно сейчас».
        И хоть картина, что предстала в это утро перед глазами Охотников и инквизитора, походила скорее на последствия бесчинств обычного поджигателя, чем на деяния ангела смерти, все равно, что-то сверхъестественное в ней было. Ибо с чего вдруг при виде ее на ум Божественного Судьи-Экзекутора пришли строки из Апокалипсиса?
        Левое крыло Сарагосского епископата выгорело дотла. Крыша над ним обвалилась, деревянные перегородки и полы обратились в угли, а роскошное убранство - и вовсе в дым. Кое-где из черных провалов окон еще продолжали выбиваться наружу дымовые струйки, хотя огонь был потушен четыре дня назад.
        Карлос поморщился: в воздухе витал стойкий запах пожарища.
        Правое крыло епископата пострадало в основном от воды, которой горящее здание заливали сразу из нескольких дизельных помп. Самое неприятное заключалось в том, что в уцелевшей половине размещались лишь слуги, зал для приемов, столовая и кухня, а кабинеты, архивы и прочие служебные помещения находились в выгоревшем крыле.
        Помимо легкораненых и обожженных, погибших было всего двое, но ими являлись сам Сарагосский епископ Доминго, скончавшийся от сердечного приступа, и Доброволец Креста, который отвечал в епископате за организацию караула. Свидетель утверждал, что Добровольца прикончил тот, кто всю эту кашу и заварил - неуловимый и неистребимый демон Ветра, он же - вернувшийся из небытия, сиречь восставший из клоаки, чернокнижник Луис Морильо.
        Голова Карлоса раскалывалась на части. Он уже не сомневался, что узкоглазый «демон Ветра» - это проклятие за все его прошлые грехи, а также, вероятно, за грехи будущие. Во Франции Пятый отряд пробыл всего два дня, после чего туда примчался курьер из Мадридского магистрата с ошеломляющими сведениями: чернокнижник не только выжил и никуда не исчез, а даже обнаглел до того, что отважился напасть на епископат! Главный магистр Мадридской епархии в подчеркнуто-вежливой форме предлагал Жерару и Карлосу вернуться и подчистить за собой оставленную грязь, а иначе Гаспар де Сесо пожалуется на работу ватиканцев не кому-нибудь, а самому Апостолу Инквизиции.
        Командир Пятого отряда был зол как никогда, и даже заместитель Риккардо старался держаться от него подальше. Гонсалес в свою очередь сторонился магистра Жерара, которому, кроме как на Охотниках, сорвать гнев было попросту не на ком: Морильо все еще разгуливал на свободе и категорически отказывался облегчать жизнь своим преследователям явкой с повинной. Мало того, чернокнижник словно издевался над магистром и Охотниками, зарабатывая себе в послужной список все новые и более тяжкие грехи.
        Правда, имелся в этом и свой не бог весть какой, но все-таки плюс: теперь повадки врага были Матадором неплохо изучены, а описание приметной внешности Луиса Морильо давно разошлось по всем силовым ведомствам Святой Европы. Гонсалес знал своего врага в лицо, знал его имя и способности. Это было куда лучше, чем охотиться за тенью. Вот только опять эта проклятая легенда о демоне...
        - ... То есть вы хотите сказать, что отступник Морильо выскочил на крышу, а затем просто расправил крылья и улетел? - попросил уточнения Карлос, поскольку все рассказанное ему непосредственным участником ловли «демона» звучало очень уж неправдоподобно.
        - Я не знаю, как его звали - он не представился, - огрызнулся Доброволец Креста. - Я рассказал лишь то, что видел собственными глазами, и ничего не придумал...
        Рука свидетеля, чудом выжившего той ужасной ночью, покоилась на перевязи, а шея была перебинтована, но в столкновении с демоном ему повезло куда больше, чем его командиру. Во время допроса Доброволец вел себя дерзко. Карлос не переваривал таких людей и обычно сразу же сбивал с них спесь. Но сегодня он отступил от своих принципов, списав дерзость свидетеля на нервное потрясение после всего произошедшего.
        - А вы случайно не были пьяны? - в лоб поинтересовался у него Матадор. - Просто понимаете: клыки, когти, крылья, хвост - все это...
        - У демона не было хвоста!
        - Ах да, вы же говорили... Однако странно, не находите? - крылья есть, а хвоста нет.
        - Да не был я пьян! - возмущенно вскричал Доброволец. - Никто из нас не пил на службе - мы же, в конце концов, не наемники, которых вербуют в трактирах!
        - Успокойтесь! - стукнул ладонью по капоту «Хантера» Карлос. - Я вас ни в чем не обвиняю, а просто уточняю. Разбираться с вами по этому вопросу будет ваше непосредственное командование. Давайте лучше вернемся к тому моменту, когда вы с Гильермо Алваресом увидели, как отступник Морильо превращается из человека в демона.
        - Мы этого не видели, - немного успокоившись, возразил Доброволец. - Когда мы вышли на крышу, этот ваш Морильо уже принял дьявольское обличье.
        - Сколько времени прошло с момента, как вы в последний раз видели его в образе человека?
        - Минуты полторы-две.
        - Быстро у него это получается... Расскажите еще раз, как погиб ваш командир.
        - Опять вы за свое!.. Пятый раз повторяю: мы обнаружили демона, когда он уже улетал. Он набросился на нас как ястреб на цыплят. Гильермо был впереди, поэтому демон ударил его когтями, Гильермо не успел даже выстрелить. Мне удалось пригнуться и пустить стрелу, но она отскочила от монстра, словно тот был из стали. Слава Господу, демон не стал возвращаться и улетел. Я бросился к Гильермо, но он был уже мертв... Вот и все.
        Едва свидетель удалился, как перед Матадором тут же нарисовался магистр Жерар. Во время допроса он сидел неподалеку и специально не приближался к Карлосу и Добровольцу, не желая еще пуще смущать последнего. Легран справедливо посчитал, что двое служивых людей быстрее найдут общий язык, если побеседуют с глазу на глаз.
        - Бесспорно, это дело рук нашего чернокнижника, - подытожил Охотник рассказ свидетеля. - Его опознали по приметам. Морильо проник в кабинет епископа и убил его.
        - Но ведь медик утверждает, что Его Святость умер ненасильственной смертью, - возразил магистр. - Епископа убил не отступник, а сердечный приступ.
        - Морильо мог прикончить Его Святость одним своим внешним видом, - пояснил Карлос. - Напугать до припадка дышащего на ладан старика куда проще, чем пачкаться его кровью. К несчастью Морильо, его засекла охрана, и ему пришлось с ней драться. Безусловно, негодяю не составило труда уйти от Добровольцев, если он в свое время даже от нас ускользнул. Он устроил пожар и под шумок скрылся, а оплошавшая охрана не нашла другого оправдания, как снова всучить нам вечно живую сказку про демона Ветра.
        - Но ветер и впрямь был...
        «И ты туда же!» - хотел воскликнуть Матадор, но, разумеется, сдержался.
        - Насколько я помню, ваша честь, в ту ночь, когда Морильо ушел от нас, тоже стояла ветреная погода, - заметил Гонсалес. - Тем не менее «демон» предпочел плавать в нечистотах, а не летать по небу. Я не исключаю, что он владеет каким-то ловким трюком, чтобы быть незаметным, но вот летать он точно не умеет. И пуль он боится. Луис Морильо - профессиональный убийца, он сведущ в искусстве маскировки - это я знаю. И еще я подозреваю, что он решил устроить нам настоящую вендетту.
        - Боже мой, брат Карлос! - всплеснул руками Жерар. - Вы думаете, этим убийством дело не ограничится?
        - Не забывайте, ваша честь, что Морильо был в курсе того, куда мы увезли Диего ди Алмейдо. Чернокнижник появился в доме Рамиро не просто так, а с предупреждением, что старый дон находится у нас. Морильо достаточно умен, чтобы догадаться, кто виновен в смерти его хозяина. Епископ подписывал санкцию на арест, и теперь он в могиле. А ведь, говоря начистоту, он был меньше всего замешан в гибели дона Диего.
        - В санкции на арест, помимо епископской, стояло еще две подписи, - вспомнил Легран. - Надо быть полным безумцем, чтобы даже помыслить об убийстве этих высокопоставленных людей!
        - А разве все это... - Карлос обвел рукой пожарище, - дело рук нормального человека?
        - Боже мой, боже мой!.. - покачал головой магистр. - Это просто уму непостижимо! Надо срочно позаботиться о безопасности этих преданнейших господних служителей!
        - И не только их, - добавил Гонсалес. - Чернокнижник видел меня и наверняка считает, что я такой же виновник, как и все остальные. Но и это не все. Епископ был на Очищении Диего ди Алмейдо, и если перед смертью он проговорился Морильо о тех, кто там присутствовал... Так что, ваша честь, теперь вам тоже надо почаще оглядываться и запирать на ночь дверь.
        Невеселая шутка Охотника вовсе не показалась инквизитору шуткой и повергла его в подавленное настроение. Французик действительно стал с опаской озираться по сторонам, вглядываясь в лица окружающих, - видимо, всерьез боялся, что под видом Охотника, Добровольца или дьякона к нему подкрадется безумный чернокнижник Морильо.
        Глядя на Жерара, Карлос едва заметно усмехнулся. Из всех «приговоренных к смерти» Матадору было проще всего, поскольку он не боялся прихода старухи с косой и надеялся, что в нужный момент ему хватит решимости плюнуть ей в лицо. Неизвестно почему, но для командира Пятого отряда смерть всегда ассоциировалась с мокрым песком, частенько засасывающим Охотника в его ночных кошмарах. Гонсалес был уверен, что в действительности смерть такая же вязкая и холодная. На удивление стойкое ощущение, преследовавшее Карлоса с юности...
        Всю обратную дорогу в Мадрид Жерар не проронил ни слова. Гонсалес был благодарен ему за это, поскольку погруженный в невеселые мысли магистр не мешал Охотнику спокойно обдумывать текущую ситуацию.
        Матадор нарушил молчание после того, как они уже миновали городские ворота Мадрида.
        - Ваша честь, вы не могли бы выполнить две моих скромных просьбы? - поинтересовался он.
        - Какие, брат Карлос? - Голос Жерара был заунывен и глух, будто звучал из могилы.
        - Во-первых, мне нужны книги, которые мы конфисковали у Морильо в асьенде ди Алмейдо. Желательно все. Ну или на худой конец хотя бы одна-две.
        - Вы что, собрались бороться с чернокнижником его же методами? - мрачно пошутил инквизитор.
        - Конечно, нет. Но изучение вещественных доказательств могло бы нам здорово помочь. Кажется, я видел там книги не только с магическими письменами, но и на английском языке.
        - Хорошо, я раздобуду вам книги Морильо, если только магистр Гаспар не предал их огню. А вторая ваша просьба?
        - После того, как я завершу организацию усиленной охраны для вас и магистра Гаспара, разрешите мне съездить на пару дней в Барселону. По службе, само собой.
        - Это еще зачем?
        Матадор пояснил.
        - Делайте все, что сочтете необходимым, брат Карлос, - махнул рукой Жерар. - Но только епископ Доминго должен остаться последней жертвой в списке Луиса Морильо. Кстати, вы ни словом не обмолвились о том, что собираетесь взять под охрану Рамиро ди Алмейдо. Вы считаете, ему не угрожает опасность?
        Карлос поглядел на магистра Жерара с таким выражением лица, что отвечать ему было уже излишне. Тем не менее он ответил:
        - Не думаю, ваша честь, что в обязанности Инквизиционного Корпуса входит охрана обычных граждан от наемных убийц. Безусловно, мы предупредим Рамиро о том, что случилось в Сарагосе, на случай, если он еще не в курсе. Надумает получить охрану - пусть обращается к Защитникам Веры. Но бояться ему пока нечего: покойный епископ не знал автора доноса, поэтому выдать Рамиро Луису Морильо он попросту не мог.
        - Я не забыл вашего мнения о Рамиро, брат Карлос, - невесело проговорил Легран. - И да простит меня Господь, если ошибаюсь, но я считаю вашу точку зрения справедливой. Предавать родного отца, даже в руки Божественных Судей, есть грех. И пусть теперь свершится Высшее Правосудие: посчитает Господь, что Рамиро невиновен - он пощадит его; в противном случае он покарает грешника независимо от того, поймаем мы Морильо или нет. Давайте лучше позаботимся о более честных и уважаемых людях...
        «... таких, как магистр Гаспар и мы с вами!» - усмехнувшись, закончил за ним в мыслях Матадор...
        
        Наконец-то враг Сото Мара обрел конкретные облик и имя! Братство Охотников и Орден Инквизиции после этого, конечно, не перестали считаться врагами, однако говорить «я намерен поквитаться с Корпусом» было подобно тому, как бить себя в грудь и заявлять «я хочу выпить море»; короче - глупой мальчишеской бравадой.
        «Я собираюсь перерезать глотку магистру Гаспару де Сесо!» - звучало куда реалистичней.
        С этой мыслью Сото просыпался и засыпал всю последнюю неделю. На него словно снизошло творческое вдохновение, только творил он не картину или литературный труд, а детально разрабатывал мероприятие, кульминацией которого должен был стать его меч, врезающийся в шею Главного магистра Мадридской епархии. «Мое имя - Сото Мара! Я служу дону Диего ди Алмейдо!»... Надо будет обязательно успеть это сказать, прежде чем магистр умрет; ничего не поделаешь - древняя традиция предков.
        Сегодня Сото поостерегся проникать за стены Мадрида и искать там жилье. Еще в пригороде ему попался на глаза приклеенный к дереву бумажный плакат с ярким заголовком «Разыскиваются!» и четырьмя нарисованными лицами под ним. Три угрюмые физиономии со злобными взглядами Сото не узнал, но вот четвертая показалась ему больно знакомой: широкие скулы, черные прямые волосы, узкие глаза...
        Мара остановил байк, убедился, что поблизости никого нет, затем спешился и рассмотрел плакат вблизи. Бесспорно, четвертым разыскиваемым преступником был он. Пару секунд каратель в недоумении разглядывал надпись под своим портретом, поскольку уже изрядно отвык от того, как пишется, а тем более звучит его старое имя: Луис Морильо. Последний раз Сото пользовался им... он и забыл когда.
        Сегодня имя Луис Морильо писалось наподобие королевского имени Древних - с номером; почти как «Луи Шестой», только к шестерке было приписано еще три нуля, а в конце, словно титул, название денежной единицы - «сант-евро». Далее следовал список преступлений негодяя Морильо, в котором пока отсутствовали нападение на Сарагосского епископа и поджог епископата. Сото предположил, что, когда из типографии выйдет следующий тираж подобных плакатов, эти грехи под его фамилией уже обязательно будут. И сумма награды за его голову подпрыгнет с шести до как минимум девяти тысяч. Неуловимый каратель повышал ставки, и противники обязаны были отвечать ему тем же. Пасовать в игре никто не собирался.
        Сам портрет больше смахивал на карикатуру, и опознать по нему оригинал можно было лишь при внимательном рассмотрении, но Сото все равно не стал искушать судьбу и соваться в город. У карателя имелся реальный шанс организовать встречу с Распаром де Сесо за городской чертой, и только если из этой затеи ничего не выйдет, тогда уже придется идти на крайний риск и требовать сатисфакции у Главного магистра в Мадриде.
        Сото решил обосноваться в древних руинах на севере от Каса де Кампо. Видимо, до Каменного Дождя здесь находился маленький, но густонаселенный город, поскольку разрушенные здания стояли впритык друг к другу, а об их первоначальных размерах можно было судить по широким фундаментам и фрагментам стальных каркасов, явно рассчитанных на массивные стены. Мара имел представление о постройках Древних по фотографиям в книге о Японии: высокие, почти касавшиеся крышами облаков, башни из стекла и бетона. Наверняка они были гораздо выше ватиканского Стального Креста, которого Сото, впрочем, тоже никогда не видел, поскольку ни разу в жизни не покидал пределов Мадридской епархии.
        Разрушенный безымянный город был давно и основательно перекопан искателями, после которых - Мара знал это не понаслышке - выискивать здесь что-либо ценное являлось бесполезным. Заваленные обломками зданий улицы утопали в разросшейся зелени; гнилые остовы автомобилей в высокой траве напоминали гигантских мертвых жуков. Запах человека выветрился отсюда с уходом последнего искателя - то есть много лет назад. Углубляться в бетонные лабиринты Сото не стал - гнать Торо через труднопроходимые завалы и заросли колючего кустарника было лишней тратой драгоценного бензина, к тому же не хотелось проколоть колесо. Проехав немного по безлюдной улице, каратель обнаружил чудом не погребенный под руинами съезд в просторный подвал, по всей видимости, служивший когда-то гаражом. Недолго думая, путник направил байк в ворота найденного убежища.
        Очутившись внутри, Сото заглушил двигатель, установил Торо на подножку и осмотрелся.
        В продуваемом насквозь подвале оказалось на удивление сухо и чисто. От бетонных стен веяло прохладой, а все ржавые остовы древних автомобилей были аккуратно складированы в дальнем конце помещения. Все-таки заброшенный город привлекал внимание не одного такого изгоя, как Сото Мара. На это также указывало огромное пятно копоти на полу в центре подвала. Бетон под пятном успел потрескаться от огня и раскрошиться - те, кто жег здесь костры, обитали в подвале довольно долго. А порядок, который предыдущие постояльцы оставили за собой, говорил, что они еще рассчитывали сюда вернуться.
        «Байкеры, - пришел к выводу Сото. - Может быть, даже кто из знакомых. Но в этом году их точно не было - трава не примята».
        Дабы подтвердить догадку, он обследовал все укромные уголки подвала и обнаружил запертую на замок стальную дверь, на которой были изображены выцветший знак в виде желтой молнии и надпись на испанском:
        «Не входить! Высокое напряжение!» Первую половину надписи кто-то обвел красной краской совсем недавно.
        За дверью наверняка хранился запас горючего, консервов и запчастей, что байкеры обычно оставляли на своих временных стоянках, но Сото не стал срывать замок и присваивать найденную заначку. Он был посвящен в законы Людей Свободы и не смел нарушить их - когда чтишь собственный кодекс чести, невольно начинаешь уважать тех, кто тоже соблюдает жизненные принципы. Запасами на стоянке имели право пользоваться лишь оставившие их. Или, в крайнем случае, члены другой банды, но они обязаны были предоставить взамен какую-нибудь компенсацию либо записку, по которой компенсацию с них могли стребовать позднее. Сото к байкерам не принадлежал, хоть и являлся владельцем прекрасного, по байкереким понятиям, Стального Жеребца. Пользоваться стоянкой для ночлега ему в принципе не возбранялось, но злоупотребление гостеприимством было при этом недопустимо.
        Мара припрятал байк за автомобильными остовами, разложил скарб, разжег крохотный костерок, перекусил, а остаток дня потратил на изучение окрестностей и поиск резервных путей для вероятного отступления. «Ибо долг самурая состоит в том, чтобы быть бдительным и внимательным и все время думать о том, как сослужить любую возможную службу, для исполнения которой он назначен», - говорилось в книге «Будосесинсю», которой суждено было пережить Каменный Дождь и обратиться в пепел в котельной Мадридского магистрата.
        Сото всегда удивлялся жестокости Судьбы, не замечающей разницы между людьми и неодушевленными предметами, ибо у последних участь порой складывалась куда драматичней...
        Неделя пристального наблюдения за Мадридским магистратом прошла для Сото как целый год. Говорят, ничего хуже, чем ждать и догонять. «И наблюдать!» добавил бы теперь Мара.
        Раньше в таких ситуациях он не тратил на разведку и подготовку более трех-четырех дней, так как враги сеньора обычно предпочитали жить не в суетных городах, а в тихих загородных асьендах. Если и случались иногда задержки в исполнении приказов, винить в них следовало лишь погоду. Сото был верен себе, он действовал по раз и навсегда определенным правилам. Он допускал импровизацию в деталях, но кое-что в его стратегии оставалось неизменным.
        Магистр Гаспар де Сесо являл собой самый крепкий орешек из тех, что когда-либо доставались карателю. Во-первых, потому что уклад жизни Гаспара по сравнению со всеми жертвами Мара протекал с точностью до наоборот: его честь проживал в Мадриде, а работал за городом. Во-вторых, охрана магистра: сказать про нее «отличная», значило бы дать ей очень скромную оценку. Охотники точно не будут ловить «демона» с разряженными дробовиками и на радость ему убивать друг друга (странный случай на крыше Сарагосского епископата все не выходил у Сото из головы). Ну и в-третьих: неизвестно, как дом Гаспара в Мадриде - тоже наверняка та еще цитадель, - но неприступный вид здания магистрата здорово подавлял «творческое вдохновение» карателя. Войти к инквизиторам с мечом и с честью погибнуть было по сути плевым делом, а вот разыскать в стенах магистрата нужного человека и убить его - совершенно иное дело,
        Однако Сото нравилась поставленная передним задача. Она была сложна, но от этого еще более интересна. Воевать с сильным врагом - достойное занятие.
        Только нудная слежка портила настроение, но, как известно, не зная броду, в воду суется лишь тот, кто решил утопиться. Мара было пока рановато тонуть, ибо он прибыл сюда топить других...
        Мадридский магистрат был построен на самой высокой точке лесистой возвышенности Каса де Кампо, по-этому наблюдать за ним приходилось с более низкого пригорка. Но прежде чем взобраться на этот пригорок, Сото долго ходил вокруг, пытаясь выяснить, не выставлен ли на его вершине дозорный, поскольку место для размещения поста было выгодное. Выяснилось, что Охотники несли охранение лишь на территории магистрата.
        Просто замечательно, что с неба не лил дождь, иначе лежащий на мокрых камнях в зарослях кустарника Сото неминуемо подхватил бы воспаление легких. Позволить такой досадной случайности сорвать ему планы было бы очень обидно.
        От постоянного глядения в подзорную трубу под правым глазом образовался синяк. Шея затекла и ныла, а в затылок словно песка насыпали. На теле также выступили синяки - приходилось то и дело переползать с места на место, чтобы разглядеть магистрат с разных точек и не допускать, чтобы солнце отражало блики на линзе подзорной трубы. Перед тем как в очередной раз сменить позицию, Сото доставал блокнот, смотрел на хронометр и делал в блокноте пометку.
        По возвращении в убежище для того, чтобы перекусить и вздремнуть два-три часа, Мара открывал страницу, что успевал исписать за день, и сравнивал ее с той, на которой делал пометки вчера. После сравнительного анализа каратель вносил коррективы в свои планы, добавляя или вычеркивая из них какую-либо деталь. Подведением итогов он занимался уже не на бумаге, а мысленно.
        Шесть раз Сото встречал рассвет, наблюдая, как солнце поднимается из-за мрачных готических башен магистрата, словно ночь оно проводило не на востоке, а в подвалах у инквизиторов. Шесть вечеров терпеливый наблюдатель смотрел, как закатные лучи играют в окнах цитадели Божественных Судей-Экзекуторов, напоминая беззвучный и бездымный пожар. Солнце словно искушало Мара, демонстрируя, как в действительности будет выглядеть представление, которое каратель может здесь учинить при должном усердии и отваге.
        Искушение было сильно, но искушаемый на него не поддался. «Меч и горло врага! - постоянно напоминал себе он. - Только так! Никаких винтовок, что дают осечку, никаких бутылок с зажигательной смесью, которые нередко взрываются в руках, и наоборот - не разбиваются в нужный момент. Никаких надежд на счастливый случай! Меч прост и надежен, поскольку он - это продолжение моей руки. Смогу я - сможет и он. Только меч и горло врага!»
        На седьмой день Сото Мара собрался как обычно еще до рассвета занять свою наблюдательную позицию, но едва преодолел половину пути по склону пригорка, как внезапно расслышал посторонние звуки. Сото схоронился за камнем и прислушался получше.
        На том самом месте, где он провел лежа на камнях шесть долгих дней, раздавались голоса. Точнее, два голоса. Негромкие и спокойные, словно за деревьями мирно беседовали остановившиеся на ночлег путники. Только странные это были путники: костер не разжигали и ночевали на голых камнях, в то время как у подножия пригорка росла мягкая травка.
        Стараясь не дышать, Сото подкрался в темноте к говорившим, благо за шесть дней он успел запомнить здесь каждые камень, куст и выбоину. Каратель притаился за кривым стволом сосны настолько близко от беседующих, что даже различал в темноте их силуэты. Устроившись поудобней и обратившись в слух, Мара мимоходом глянул на восток, дабы не прозевать рассвет и успеть удрать с пригорка еще затемно.
        На головах незваных гостей были напялены береты, а сами они носили длинные кожаные плащи. На излюбленном месте Сото теперь расположились Охотники. Вряд ли это была засада - следов осторожный наблюдатель не оставлял, и определить, что на этих камнях кто-то долго протирал штаны, Охотники сумели бы, только обедай они собачьим нюхом. Скорее всего охрана магистрата перешла на усиленный режим службы и выставила вокруг объекта дополнительные посты.
        Сото злорадно усмехнулся: Гаспар де Сесо не дурак, раз смог почуять нависшую над ним опасность! Очевидно Сарагосского епископа все-таки не спасли, иначе бы он обязательно доложил, по какому адресу направил своего ночного визитера и Охотники всполошились бы намного раньше. Игра становилась все увлекательнее...
        - ... Этот Матадор из Ватикана не верит в демона Ветра, - негромко говорил один Охотник другому. По всей видимости, беседа была для них лучшим способом прогнать сон. - И я не верю. Больно на сказку смахивает.
        - Вот это ты зря, - отвечал ему напарник, видимо, не такой отъявленный скептик. - Раз многие люди говорят о демоне Ветра, значит, надо в него верить. Ведь если есть демоны, значит, ангелы тоже существуют. Или ты и в ангелов не веришь?
        - Может, ты и прав, - зевнул первый Охотник. - Но уж коли существуют демоны, тогда какой смысл во всех наших стараниях? Что толку с этих тройных линий оцепления и каждодневных прочесываний местности? Захочет демон стать невидимым, и все наши труды насмарку. А ну как он еще умеет в разные тела вселяться? Ты не задумывался над этим?
        - В мое тело я ему вселиться не позволю, - уверенно заявил второй. - Я свой крест даже в бане не снимаю. Он у меня особенный. Несколько лет назад мне его сам архиепископ на Рождество Великого Пророка освятил. Демоны от этого креста как от очистительного огня должны шарахаться. Мне рассказывали, что Сарагосский епископ погиб лишь потому, что крест свой на ночь с шеи снимал.
        - Эх, зря про Рождество напомнил, - сразу сник первый. - Пропало оно для нас в этом году. Так бы как обычно семейных по домам распустили, а несемейных на дежурство поставили, но нынче, похоже, никому поблажек не дадут.
        - Это точно. Тем более что у нашего Гаспара в честь праздника публичное аутодафе запланировано. Я сам слышал, как он вчера с ватиканским магистром ругался, дескать, чтобы я - Божественный Судья-Экзекутор - испугался какого-то безумного чернокнижника, отменил аутодафе и спрятался за стенами магистрата!.. Так что хочешь не хочешь, а придется все праздники в усиленном режиме работать.
        - И нет бы просто в магистрате сидеть, - добавил носитель особенного креста. - А то ведь весь день предстоит в толпе толкаться да с места на место переезжать. Хоть бы Матадор этого Морильо до Рождества схватил, что ли...
        - Не успеет - пять дней осталось... Почему жизнь такая несправедливая: все веселятся, а мы как проклятые... Ты случайно не знаешь, большой прием нынче по случаю праздника у архиепископа в его загородной резиденции намечается?
        - Понятия не имею. Но наш Гаспар там точно будет - он такую пьянку ни за что не пропустит...
        Вскоре восток начал розоветь, а темнота - таять. Сото предпочел больше не задерживаться у стен магистрата и вернулся в убежище. Там он долго просидел над своим блокнотом, сопоставляя результаты шестидневной разведки и кое-какую случайно подслушанную у Охотников информацию.
        Рождество Великого Пророка Витторио... Зацикленный на возмездии, Сото даже не вспомнил о том, что со дня на день наступит один из главных праздников Святой Европы, воистину всенародный, поскольку празднуют его и в крестьянской лачуге, и во дворце Пророка. Говорят, Древние с таким же размахом отмечали раньше Рождество Христово, которое сегодня считалось вполне рядовым праздником, наряду с днями рождений прочих святых и мучеников. Грядущее всенародное празднование немного портило планы Мара. Однако у карателя еще оставалось время, чтобы поразмыслить, каким образом извлечь из неожиданно вскрывшихся фактов выгоду, ибо ничто так не усыпляет бдительность жертвы, как царящая вокруг нее праздничная атмосфера...
        
        - Господи боже мой! - старшина искательской общины Лоренцо Гонелли отпрянул от Карлоса Гонсалеса, словно Охотник достал из кармана не служебное удостоверение, а шипящую гадюку. Карлос снова был в гражданской одежде, но сегодня он шел на встречу не с пустыми руками - пояс его оттягивала кобура с револьвером. На всякий случай.
        - Мне надо с вами побеседовать, гражданин Гонелли, - сухо обратился Матадор к насторожившемуся старшине. - Где бы мы могли это сделать?
        - Это, видимо, какое-то недоразумение! - проигнорировав вопрос, взялся оправдываться Лоренцо. - В Барселонской Особой никогда не обитали ни колдуны, ни протестанты, клянусь вам! Я не принимаю в нашу семью подозрительных типов и лично слежу за каждым общинником. Если бы я обнаружил что-то подозрительное, то поверьте - немедленно бы вам сообщил. Статус особой общины, знаете ли...
        - Все в порядке, гражданин Гонелли. Я к вам, скажем так, с полуофициальным визитом, - успокоил его Карлос. - Нынешние члены вашей общины вне подозрений. Меня интересуют бывшие, те, которые в ней уже не состоят. А конкретно лишь один из них.
        Лоренцо огляделся по сторонам. Мимо проходили искатели, они с любопытством разглядывали говорившего со старшиной незнакомца, который прибыл в Барселонскую Особую на «Сант-Ровере» с опознавательными знаками местного епископата. Если вдруг общинники прознают, что нежданный визитер не курьер епископа, а Охотник... Слухи среди искателей разносятся быстро, и кривотолки поползут по Барселоне одни немыслимее других.
        - Пройдемте в дом, - предложил Лоренцо. - Там и поговорим...
        Карлос не стал раскрывать Лоренцо все карты, сообщил лишь, что хорошо известный старшине гражданин Морильо, он же Сото Мара, разыскивается по обвинению в чернокнижничестве и потому Охотника интересует, не появлялся ли здесь в последнее время данный отступник.
        - Нет, мы не видели Луиса уже больше десяти лет - с тех самых пор, как он нас покинул, - ответил Лоренцо, после чего кисло усмехнулся: - Чернокнижничество? Дикость какая-то! Наверняка вы ошибаетесь: Луис Морильо не может быть чернокнижником.
        - Это почему же? - осведомился Карлос, внимательно наблюдая за Лоренцо. Несмотря на то, что старшина не видел своего бывшего общинника долгое время, он прекрасно его помнил и даже заступался за него - это говорило о многом.
        - Луис был достаточно разумным парнем и не забивал себе голову всякой ерундой, - пояснил Гонелли. - Он прекрасно знал Святое Писание и чтил заповеди. Вы наверняка в курсе того, что он обладает неординарной внешностью. Многие находили ее пугающей. Скорее всего благодаря внешности Луис и прослыл колдуном.
        - Что он сам думал по поводу своей странной внешности?
        - Луис утверждал, что он - последний потомок древней нации, корни которой теряются где-то на востоке.
        - Откуда в нем появилась такая уверенность?
        - Он прочел это в древней книге. Он показывал ее мне - обычная книга, не колдовская. Написана на английском, много фотографий, и люди на тех фотографиях были действительно все как один похожи на Луиса.
        - И вы не конфисковали у него эту странную книгу? - сощурился Карлос, пристально глядя в глаза собеседнику.
        - Луис утверждал, что взял ее в библиотеке. - На лице Лоренцо появилось испуганное недоумение. - Я не запрещаю общинникам посещать библиотеку - это для них очень полезно. Уж лучше ходить в библиотеку, чем в трактир, согласитесь?
        - Безусловно, - кивнул Матадор, сам большой любитель почитать на досуге. - А каково осталось ваше личное мнение о той книге?
        Лоренцо неопределенно пожал плечами, несколько секунд раздумывал, потом ответил:
        - Красивая история о далекой древней стране и ее жителях, не больше. Я прекрасно понимал, почему она произвела на Луиса такое впечатление - он всю жизнь считал себя уродливым, а тут вдруг выяснилось, что его неординарная внешность - вовсе не уродство. И не было ничего страшного в том, что юноша стал соблюдать кое-какие обычаи своих предков. Не религиозные - боже упаси! - самые безобидные, наподобие тех, какие до сих пор соблюдаем мы. Ведь никто же не обвиняет испанцев в том, что они обожают корриды и съедают на Новый год свои обязательные двенадцать виноградин. А карнавал на Хэллоуин? Воистину справедлив Пророк, если закрывает глаза на такие мелочи, хотя в них наверняка можно отыскать элементы древнего язычества.
        - Воистину справедлив Его Наисвятейшество, - не преминул подтвердить Карлос. Когда ему напоминали о подобных вещах в приватных беседах, он почему-то сразу чуял в этом провокацию. - Просветите меня, что за традиции соблюдал Морильо.
        - Ничего необычного, Старые как мир традиции чести, доблести, верности слову и долгу. В общем, те традиции, соблюдать которые было бы нелишне любому человеку, не важно, кто он - воин или простой гражданин.
        - По моим данным, Морильо служил у вас в охране. Следует понимать, что он причислял себя к воинам?
        Лоренцо примолк и в задумчивости почесал лоб. В беседе с Охотником искатель старался взвешивать каждый свой ответ.
        - Наверное, вы правы, - пожал плечами он, - Луис был неплохим бойцом: ловким, сильным... Но самое главное: бесстрашным и расчетливым одновременно - это редкий дар. Я регулярно выставлял его в качестве рукопашного бойца на наши ежегодные турниры.
        - Ему случалось убивать?
        - На моей памяти никогда. В драке он контролировал себя превосходно.
        - Кто научил его так грамотно драться?
        - Немного я, немного другие искатели... - признался Лоренцо. - Но в основном он учился сам. Сами понимаете, с такой необычной внешностью, как у Луиса, жить непросто. Постоянно находились мерзавцы, которые задирали его, так что к дракам он привык с детства.
        - Проясните мне еще один вопрос: зачем Луис Морильо поменял свое настоящее имя на языческое?
        Старшина рассмеялся, но смех его был нервным и натянутым. Лицо Гонсалеса оставалось бесстрастным.
        - Какое языческое?! - продолжая смеяться, ответил Лоренцо. - Да ведь «Сото» - его обычное прозвище! Луис где-то вычитал о древнем воине по имени Сото и рассказал нам, а мы его так и прозвали. Меня, к примеру, друзья тоже называют Пивным Бочонком - разве это грех? Я слыхал, что даже у вас - Охотников - есть такая традиция...
        И осекся под суровым взглядом Карлоса, поскольку понял, что ищет наглядный пример явно не там, где следует.
        - Исходя из ваших слов, Луис Морильо состоял у вас на хорошем счету, - подытожил Матадор. - И тем не менее он покинул вашу общину.
        - К сожалению, не знаю, в какую сторону изменился Луис за прошедшие десять лет, - произнес Лоренцо, отвернувшись к окну и отрешенно глядя вдаль, - но в нашей общине о нем остались добрые воспоминания. У него имелись странности, но это вполне нормально для человека, который с детства жил изгоем. Он близко к сердцу воспринимал прочитанные книги и если вбивал что-то себе в голову, то переубедить его потом было сложно. Но повторяю: жизненные идеалы он выбирал правильные. А ушел он от нас по простой причине: его перестали устраивать наши порядки, поскольку иногда они противоречили его принципам. Он мечтал поступить на службу к благородному и уважаемому сеньору, а здесь... сами видите. Мы живем по законам общины, и благородных сеньоров среди нас нет. Но мы, по крайней мере, расстались без скандала, и это главное.
        Карлос примолк, обдумывая ответ старшины. Полминуты Охотник смотрел в том же направлении, что и Лоренцо, будто пытался определить, что так привлекло внимание собеседника. После чего задал последний вопрос:
        - Как вы считаете, Луис Морильо служил на новом месте так же хорошо, как и у вас?
        - Не то слово! - с блеском в глазах ответил Лоренцо, снова поворачиваясь к Гонсалесу. - Я уверен: он был не просто хорошим слугой - он был образцовым слугой. Такой принципиальный человек, как Луис, не стал бы наниматься к первому встречному. Он наверняка во что бы то ни стало постарался попасть на службу к самому достойному из достойных сеньоров. И если Луис все-таки осуществил свою мечту, тому сеньору несказанно повезло. Лучшего слуги ему отныне вовек не сыскать. Сегодня большая редкость найти телохранителя, который не задумываясь отдал бы за тебя жизнь. Не те времена...
        
        - Какую занятную историю вы нам поведали, брат Карлос, - хмыкнул магистр Гаспар. - Но кажется, вы чересчур сгущаете краски. Где это видано - понятия о чести среди наемников! Деньги - вот чем подобная публика дорожит в жизни. Ваш чудо-наемник убивал, пока хозяин ему платил. Диего ди Алмейдо не стало - естественно, Морильо очень расстроился, ведь он потерял хороший источник доходов, поэтому и спалил со злости Сарагосский епископат. Возможно, Морильо был в курсе, что охрана там никудышная, хлебнул с горя лишку и устроил погром - горячая кровь закипела, и все такое. Но утром наступает похмелье, во время которого даже самые отчаянные головорезы порой задумываются о своих поступках. Вы сами только что сказали: те, кто раньше знал Морильо, отзывались о нем как о разумном человеке. Не лучше ли было вместо того, чтобы наводить панику и превращать магистрат в бастион, просто поискать преступника в укромных норах?.. Сдается мне, брат Карлос, что вы расписались в собственном бессилии и уже не знаете, за что хвататься, поэтому решили учинить этот большой переполох...
        Для Матадора последние слова Гаспара прозвучали словно пощечина; на щеках командира даже выступили красные пятна.
        - При всем уважении, ваша честь, - проговорил он, едва сдерживая негодование, - мне непонятно ваше легкомысленное отношение к собственной безопасности. Я не сомневаюсь, что рано или поздно мы схватим Морильо, но пока этого не случилось, я бы рекомендовал вам...
        - Я принял к сведению ваши рекомендации и по мере сил следую им, - оборвал его Главный магистр епархии. - Но ваша сегодняшняя просьба немыслима по своей дерзости! Никаких телеграмм я в Ватикан посылать не собираюсь - и не мечтайте! Чтобы меня - почтенного человека - сочли трусливым паникером?! Вы этого хотите?!
        - Никак нет!
        - Тогда хорошенько запомните мои слова и впредь с такими просьбами ко мне не обращайтесь! В Ватикане и без нашего напоминания есть кому задуматься о вопросах безопасности. Просто закончите добросовестно то дело, ради которого вас сюда вызвали. Вам понятно?
        - Так точно!
        - Вы свободны!..
        Карлос предчувствовал, что после такого разноса магистр Жерар пожелает сказать ему несколько слов с глазу на глаз. Действительно, не успел еще Матадор отойти от кабинета Гаспара, как разгневанный французик окликнул его и поманил к себе в соседний кабинет.
        «Предупрежден - значит, вооружен!» - Карлос помнил этот старый тактический принцип. Командир Пятого отряда был готов к тому, как встретит его Легран, и потому, едва переступив порог, тут же перешел в яростную атаку:
        - Ваша честь, я еще раз прошу вас дать мне возможность связаться с Ватиканом! Я отвечаю за поимку отступника! Пока он не пойман, я вправе поступать, как того требует обстановка! Вполне возможно, что Морильо уже давно нет в Мадриде. Мы задействовали всех информаторов: и наших, и тех, кто работает на Защитников Веры. Сеть информаторов включает в себя больше сотни человек. Они целыми днями отираются в городе и окрестностях, следят за злачными местами и ежедневно докладывают. Мы проверили несколько предполагаемых укрытий Морильо. Результат нулевой - он пропал! Но я предполагаю, что он еще заявит о себе, причем довольно скоро! Я не поднимаю панику, я лишь призываю к осторожности! Мы имеем дело...
        В тщетных попытках вставить хотя бы полслова, Жерар открывал рот, будто вытащенная на берег рыба, Магистр тряс рукой, пытаясь остановить взявшего с места в карьер Матадора, но тот его пантомиму упорно игнорировал. В конце концов, Легран не нашел иного способа перехватить инициативу, как дождаться, когда Карлос выдохнется, и лишь после этого заговорил. Однако контрмеры Гонсалеса возымели эффект: пожар магистерского гнева уже не пылал, а тлел, сбитый встречным пламенем негодования.
        - Потише, брат Карлос! Что вы так расшумелись? - замахал руками Жерар. - Здесь распоряжаемся не мы, и не требуйте от меня невозможного! Что за недостойные выходки вы стали себе позволять в последнее время? Я вас просто не узнаю!
        - Виноват, ваша честь, - обезопасив себя, Карлос позволил себе остыть. - Но как заставить вас по-другому прислушаться к моим просьбам? Я внимательно изучил книги, которые вы любезно для меня раздобыли. Я встретился с людьми, с которыми Морильо прожил почти треть своей жизни. И теперь я пытаюсь объяснить вам, с кем мы сегодня столкнулись. Мы бегаем не за каким-то недоделанным сектантом...
        - Да-да, вы уже рассказывали это магистру Гаспару.
        - И я готов рассказывать это ему и вам до тех пор, пока вы не убедитесь в моей правоте...
        - Брат Карлос!..
        - Три минуты, ваша честь! Выслушайте меня хотя бы три минуты!.. Вам доводилось бывать на корриде?
        - Нет, знаете ли, я не любитель подобных зрелищ.
        - Если представится случай, сходите обязательно. Хотя бы ради ознакомления - поверьте, ничего не потеряете... Впрочем, не важно - вы ведь наверняка представляете себе, что там происходит.
        - Ну, допустим.
        - Так вот, бой с быком начинается не на арене, а гораздо раньше. Сначала быка морят голодом. Затем на пути к арене его приводят в ярость уколами пик. Это продолжается до тех пор, пока перед быком не появляется матадор, который в угоду публике доводит своей шпагой животное уже до полного бешенства. Бык разъярен, и представление начинается. Сложно поверить, что еще вчера жевавшая траву флегматичная гора мяса способна бегать с такой скоростью и убивать направо и налево. Тупая, зацикленная на убийстве машина смерти, которая мечется по арене в поисках жертвы. Остановить ее теперь можно лишь одним способом, и горе мадору, если он допустит при этом неточный удар... Подобное происходит и с нами. Луис Морильо - упрямец, каких поискать; человек с воистину бычьим упрямством. Выгоняемого на корриду быка выращивают с одной целью - умереть от руки тореадора. Морильо сам подготовил себя к смерти. Парадоксально звучит, но главная цель его жизни - это смерть. Славная смерть в бою с оружием в руках во имя своего сеньора. Сеньор почитается им наравне с богом, а возможно, и выше. Железные принципы, несоблюдение коих
- страшный позор, искупить который необходимо все той же смертью. Это самое бескомпромиссное мировоззрение, какое я встречаю за всю свою жизнь. Оно отвергает взывания к милости и замаливание грехов, но зато превозносит жестокое самоубийство как один из способов искупления позора...
        - Отступничество чистой воды! - вставил Жерар. - Самоубийство - тяжкий грех.
        - Согласен, ваша честь, - кивнул Матадор. - Отступничество, аналогов которому мы еще не встречали и, искренне надеюсь, больше не встретим. Так что этот случай мы запомним надолго, но не благодаря его уникальности, а благодаря нашей беспомощности перед подобного рода угрозой. Нам угрожают, ваша честь, причем не какая-нибудь злостная секта, а один-единственный человек. Вы припоминаете что-нибудь похожее?.. Проведя Очищение сеньора ди Алмейдо, мы разъярили Луиса Морильо и невольно устроили эту сумасшедшую «корриду». Бык в бешенстве, он мечется по арене и желает поквитаться с каждым, кого считает виновным. И если мы начнем уповать на то, что его остановит наш грозный вид, мы впадем в глубокое заблуждение. Объятого смертельной яростью быка не останавливает ни шпага матадора, ни пики пикадоров. Ко всему прочему, наш «бык» весьма умен и проворен, поскольку успешно уворачивается от бандерилий и выбирает для атаки самые неожиданные моменты. Поверьте, ваша честь: Морильо нельзя недооценивать, и лучше нам перестраховаться. Свяжитесь с Ватиканом. Не пугайте их, а просто предупредите, чтобы они усилили
бдительность.
        - Хорошо, брат Карлос, я пошлю телеграмму в столицу сегодня вечером от своего имени. Но не забывайте, что завтра праздник, и ответят нам скорее всего не раньше понедельника... - Жерар обреченно вздохнул и недовольно забарабанил пальцами по столу. - Вы умеете добиваться своего. Можете идти.
        - Благодарю вас, ваша честь, - козырнул Карлос и добавил: - С наступающим Рождеством вас.
        - И вас также, брат Карлос, - кивнул магистр. - Постарайтесь, чтобы в городе все прошло гладко.
        - Непременно, ваша честь...
        
        Чтобы автомобили высокопоставленных лиц и правительственных делегаций не простаивали в очереди к городским воротам в предпраздничные дни, когда там скапливались десятки крестьянских подвод и торговых грузовиков, в Мадриде открывались специальные ворота - служебные. Они располагались в западной и восточной частях оборонительной стены, и в обычное время держались закрытыми. Однако за день-два до праздников запоры на воротах убирались, и возле них появлялся привратник в парадной форме Защитника Веры. На рождество эта практичная местная традиция также вступала в силу.
        Магистр Гаспар следовал на приуроченное к празднику аутодафе в предпоследнем автомобиле небольшой автоколонны. Возглавляли и замыкали кортеж по двое Охотников на громко тарахтящих «Иерихондах». Помимо банков, автомобиль Гаспара прикрывали спереди и сзади «Сант-Ровер» местных Охотников и «Хантер» ватиканцев, в котором сидели Карлос и бойцы его отряда. Вся техника в честь праздника была оттерта до блеска и подновлена свежей краской.
        Прежде чем достигнуть западных служебных ворот, автоколонне пришлось сделать крюк по объездной дороге - главное шоссе было забито направляющимися в Мадрид подводами и грузовиками. Празднование Рождества в этом году обещало быть многолюдным, впрочем, как и всегда. Привратник заметил кортеж еще на подъезде и распахнул ворота заблаговременно. Поэтому автоколонне не пришлось сбрасывать скорость, и через ворота она пронеслась настолько стремительно, что, когда Защитник Веры выскочил из будки, дабы отдать честь, автомобиль магистра умчался уже далеко,..
        Перед тем как заступить на службу по обеспечению безопасности Главного магистра епархии, командир Пятого отряда тренировал бойцов с таким усердием, что те, наверное, успели проклясть его не по одному разу. Гонсалес с хронометром в руке заставлял Охотников оттачивать приемы экстренной эвакуации подзащитного из многолюдного места, его прикрытие и препровождение в автомобиль. Тренировки длились несколько часов без перерыва. Норматив, который Карлос выработал тут же, на тренировочной площадке, являлся практически невыполнимым, но даже когда бойцы каким-то чудом умудрялись в него укладываться, Матадор все равно заставлял их повторять упражнение заново. Уже к исходу дня крутой нрав брата Карлоса стал у Охотников любимой темой для казарменных пересудов.
        На учениях роль магистра играл толстый писарь из канцелярии, отобранный Матадором из нескольких кандидатов только по причине большого веса - попыхтев на тренировке с «отягощением», в случае опасности Охотники должны были таскать на руках сухощавого Гаспара будто невесомого. Писарь, решивший поначалу, что вместо душной канцелярии ему предстоит приятно провести день на свежем воздухе, уже к обеду мечтал только об одном - пусть его лучше завалят бумажной работой на все праздничные дни, чем еще раз дадут почувствовать себя в шкуре Божественного Судьи-Экзекутора. Господь к мольбам толстяка оказался глух - видимо, писарь недавно в чем-то крупно согрешил.
        Взмыленные тяжелой тренировкой, Охотники и рады были бы выместить свой гнев на неуклюжем писаре, но Матадор зорко следил затем, чтобы с «тренажером» обращались как можно бережнее - Гаспар невежливого обращения со своей драгоценной персоной не потерпит. Однако когда Карлос отворачивался, на «тренажер» со всех сторон исподтишка обрушивались болезненные тумаки. Озлобленных Охотников совершенно не интересовало, что несчастный толстяк тоже присутствует здесь по принуждению. В довершение всех страданий писаря, один раз впопыхах его так шарахнули затылком о дверцу «Хантера», что бедолага едва не окочурился. Придя в себя, писарь мысленно от всей души пожелал магистру Гаспару тоже когда-нибудь испытать нечто подобное.
        Усилия сурового брата Карлоса не пропали даром. В охваченном всенародным весельем Мадриде Охотники работали на загляденье слаженно: оперативно отсекали от инквизитора толпу зевак; когда требовалось, применяли рукоприкладство и ни на секунду не выпускали из виду горожан на площади, а также крыши и окна окружающих ее зданий. Матадор неотступно следовал за Гаспаром и готов был в случае чего заслонить магистра грудью, хотя, имейся у него выбор, он махнул бы на все рукой и увел бойцов в казармы. Раз Гаспар так уповает на свою неприкосновенность, то пусть сам и отбивается от стальных крюков Морильо, следы от которых теперь украшали приклад карабина Карлоса.
        Аутодафе прошло без эксцессов. Трое злостных еретиков были преданы Очищению Огнем на радость пьяным зевакам, специально собравшимся на плаза Майор ради острых ощущений. Публичное Очищение являлось жутким, но в чем-то притягательным зрелищем, которое испокон веков обожала толпа. Гонсалес уже давно люто ненавидел всю эту служебную рутину. Неся службу, он радовался, что, наблюдая за округой, ему приходится стоять к помосту спиной, где Божественный Судья-Экзекутор исполнял свой долг, привычно превращая из огнемета в прах запертого в тесной клети грешника. Карлос слышал позади безумные вопли и невольно вспоминал другое Очищение, на котором ему довелось не так давно присутствовать. То Очищение, в отличие от десятков других, Матадор не забудет уже никогда...
        Незадолго до праздничного приема в загородной резиденции архиепископа магистр Гаспар попросил отвезти его домой переодеться. Ближе к вечеру на улицах Мадрида было не протолкнуться, и байки во главе колонны отчаянно сигналили, заставляя народ расступиться. Карлос приказал замыкающей колонну паре байков объехать «Хантер» магистра с флангов и следовать бок о бок с ним. Всем сидевшим в автомобилях Охотникам Матадор также отдал приказ опустить стекла кабин и быть готовыми стрелять в любого, кто не уступит дорогу или попытается выкинуть какую-нибудь глупость. На счастье встречных прохожих, они были еще не настолько пьяны, чтобы не узнать автоколонну Инквизиционного Корпуса.
        Кратчайший путь в загородный особняк архиепископа пролегал опять же через западные служебные ворота, но в этот раз привратник не проявлял расторопности и вообще отказывался покидать будку, даже несмотря на настойчивые автомобильные сигналы.
        - Небось уже успел нализаться, мразь! - буркнул Матадор, нервно поглаживая лежащий на коленях карабин, после чего высунулся из машины и прокричал одному из ехавших на байке: - Эй, дозорный! Иди-ка растормоши его!
        Охотник поставил «Иерихонду» на подножку, откинул забрало шлема и по крутой лесенке взбежал в будку привратника. Прошла минута, прежде чем ржавые цепи лязгнули на блоках, завращались и заскрипели шестерни и железные ворота с противным скрежетом начали разъезжаться. Но лишь между створками образовался проем, через который едва протиснулся бы «Хантер», скрежет прекратился, а ворота замерли в полураскрытом положении. Дозорный Охотник вышел из будки, сбежал по ступеням и направился к своему байку.
        - Эй, брат Джанкарло! - окликнул его Карлос. - Мы же здесь не проедем! Там что - поломка? И где привратник? Эй, я тебя спрашиваю?!
        Джанкарло опустил на лицо забрало шлема и, обернувшись к командиру, щелкнул себя по кадыку, после чего озлобленно махнул рукой в сторону будки. Немой ответ дозорного в переводе не нуждался.
        - Tonto borracho7! - вполголоса выругался Матадор и вдруг обратил внимание на одну странную деталь: на руках идущего к Джанкарло не было белых форменных краг, которые являлись обязательной частью формы эскорта. Да и шел дозорный как-то необычно, словно на полусогнутых: полы его кожаного плаща едва не волочились по земле...
        Карлос открыл было рот, чтобы снова окликнуть брата Джанкарло, но Охотник в этот момент выкинул совершенно необъяснимый фортель. Джанкарло словно взбесился - он подобрал полы плаща и стремглав бросился мимо своего байка, мимо напарника, мимо головного «Сант-Ровера», а остановился лишь возле автомобиля Гаспара. Распахнув водительскую дверцу «Хантера»! безумец выволок за шиворот сидевшего за рулем Охотника и, не дав тому опомниться, что есть силы пнул его по затылку, а затем вскочил на место водителя...
        Все произошло в считаные секунды. Карлос и братья словно завороженные следили за происходящим, пытаясь уразуметь, что случилось с дозорным Джанкарло, в которого будто бес вселился...
        «Хантер» Гаспара закачался на рессорах - было видно, что внутри идет нешуточная борьба. Еще через мгновение передняя пассажирская дверца распахнулась, и из нее выпал второй находившийся в машине Охотник. Берет с его головы слетел, а лицо было залито кровью. Едва вышвырнутый боец мешком плюхнулся на дорогу, как «Хантер» взревел, взвизгнул покрышками и яростно рванул с места, объехав стоявший впереди «Сант-Ровер» и с лязгом оторвав о его кузовок открытую дверцу. Попавшуюся на пути «Иерихонду» Джанкарло, похоже, и не заметил: ударил бампером, сбил на землю вместе с «водителем» и переехал мощными колесами внедорожника...
        Оцепенение с Гонсалеса сошло, как только он понял, что человек, учинивший все эти бесчинства, вовсе не Джанкарло. Кем являлся безумец, гадать было некогда, но Матадор не сомневался, что нацепивший шлем и плащ Охотника негодяй - не неуклюжий Защитник Веры, который открывал им ворота утром. Наглая и стремительная манера нападения до боли напоминала стиль Луиса Морильо, знакомый Карлосу по их последней встрече лицом к лицу в доме Рамиро ли Алмейдо.
        - Догнать!!! - во всю глотку рявкнул командир Пятого отряда. Сидевший за рулем брат Риккардо молниеносно выполнил распоряжение: утопил педаль акселератора в пол, рывком сорвал внедорожник с места и устремился вслед уходящему «Хантеру», который уже прорвался в приоткрытые ворота, ободрав бока и снеся зеркала заднего вида.
        Когда «Хантер» ватиканцев проезжал мимо «Сант-Ровера» с выпучившими глаза мадридцами, Матадор махнул им рукой:
        - За нами!
        Замыкающие на байках рванули было следом, но Карлос жестом придержал одного и указал ему на корчившегося под разбитым байком собрата. Охотник дал знак, что приказ понял, и остался на месте.
        «Хантер» Матадора и внедорожник мадридцев тоже остались без дверных ручек и зеркал. Выскочив за ворота, оба джипа вместе с тарахтящей позади «Иерихондой» поднимая пыль, помчались по ненакатанной грунтовке, что соединяла западные служебные ворота с шоссе, идущим к окружному центру Сеговия. Морильо (Карлос перестал сомневаться, что это он) успел оторваться и сейчас маячил далеко впереди. Судя по уверенности, с которой он вел мощный внедорожник, ублюдок имел опыт вождения не только двухколесной техники. Куда Морильо направляется, Матадор не ведал, но, что похититель затевает, представлял себе отчетливо.
        Шустрая «Иерихонда» без труда обошла «Сант-Ровер» и поравнялась с автомобилем Карлоса. Из всех преследователей был единственной, кто мог настигнуть «Хантер» до того, как тот выйдет на шоссе и разовьет предельную скорость.
        - Пробей колеса! - стараясь перекричать рев джипа и треск байка, распорядился Гонсалес, указав ездоку на угнанный внедорожник. - Только не зацепи магистра, иначе я тебя!..
        Охотник не стал дослушивать, что его ожидает в случае неудачи и, пригнувшись к бензобаку, прибавил скорость. По лобовому стеклу «Хантера» хлестанул выброшенный из-под колес «Иерихонды» гравий, а сам байк начал стремительно отрываться от идущих за ним след в след внедорожников.
        Карлос в напряжении следил, как Охотник неумолимо сокращает дистанцию с беглецами и пристраивается им в хвост. Однако уверенности в его действиях не ощущалось - этот боец Мадридского магистрата раньше выполнял лишь курьерские обязанности и никакой эквилибристикой на байке не занимался. Когда до цели осталось совсем немного, наездник вытащил из кобуры пистолет и едва не выронил его, пытаясь одновременно взвести затвор, управлять байком и не потерять скорость.
        Морильо заметил преследователя и принялся вилять из стороны в сторону, но на неширокой дороге простора для хорошего маневра не было. Охотник несколько раз выстрелил, всадил полдюжины пуль в борт кузовка, разнес фонарь и заднее стекло кабины, но в колесо не попал.
        - Безмозглый идиот! - Карлос стукнул кулаком по приборной панели. - Угробит магистра, как пить дать! Кто его только стрелять учил?!
        Матадор сыпал проклятиями, хотя подозревал: он бы на месте дозорного вел себя еще неуклюжей; задача попасть на ходу в такую небольшую цель, как автомобильное колесо, являлась сложной даже для опытного наездника. Будь у того при себе не пистолет, а автоматическая винтовка, все вышло бы намного проще, однако бойцов мобильного эскорта не экипировали громоздким оружием. Смена обоймы оказалась для Охотника огромной проблемой. Неровности дороги и большая скорость не позволяли ему длительное время управлять байком одной рукой, и процесс перезарядки оружия постоянно срывался. Запасная обойма уже находилась в руке Охотника, но вставить ее в рукоятку у него не получалось.
        Хитрый Морильо наверняка заметил возню преследователя с пистолетом и потому не упустил столь благоприятного момента. Дождавшись, пока «Иерихонда» окажется аккурат напротив заднего бампера «Хантера» и Охотник в очередной раз оторвет руку от руля, похититель резко ударил по тормозам и пустил автомобиль юзом.
        Наездник не успел ни притормозить, ни отрулить. Его байк ударился передним колесом в бампер, а сам он перелетел через руль, через кузов и приземлился на скользкую крышу кабины. С нее Охотник перекатился на капот, и уже с капота - на обочину. Неуправляемый байк завалился набок, поднял тучу пыли и тоже отлетел к обочине, только противоположной.
        Едва кувыркающийся Охотник промелькнул перед носом Морильо, тот немедленно ударил по газам и снова рванул вперед. Но вынужденное торможение, что избавило его от близкого врага, невольно позволило врагам отдаленным сократить дистанцию. Теперь Карлос даже различал за выбитым стеклом угнанного «Хантера» растрепанную шевелюру водителя, избавившегося от шлема. Головы магистра в салоне различить было нельзя.
        - Как можно ближе! - наказал Карлос Риккардо, который с трудом удерживал руль прыгающего на ухабах «Хантера», а затем открыл дверцу и, сняв ее с петель, отшвырнул на дорогу, дабы не мешала.
        - Держите меня! - распорядился Матадор сидящим позади бойцам, после чего привстал с сиденья и вместе с карабином высунулся по пояс наружу. Охотники вдвоем крепко ухватили командира за ремень, и Гонсалес получил возможность стрелять на ходу более точно.
        Однако со стрельбой пришлось обождать. Грунтовка выходила на шоссе, где, растянувшись почти на километр, замерла вереница крестьянских и искательских подвод. Владельцы повозок до сих пор не теряли надежды попасть в переполненный гостями и уже закрытый на ночь Мадрид. Праздники должны были продолжаться еще два дня, так что шанс повеселиться у желающих имелся, следовало только потерпеть и переждать под стенами города ночь.
        Не сбавляя скорости, Морильо мчался прямо на большую трехосную повозку с вместительной цистерной, что замерла на перекрестке грунтовки и шоссе. Карлос сначала подумал, что кровожадному убийце плевать на тех, кто стоит у него на пути, но ошибся - не доезжая перекрестка, Морильо принялся призывно сигналить и моргать фарами.
        Несущиеся во весь опор джипы не могли остаться незамеченными владельцами цистерны, на боку которой красовалась эмблема знаменитой на всю епархию пивоварни. Уже расположившиеся на ночлег извозчики подскочили и в панике стали пытаться отогнать повозку с перекрестка. Зажатые другими повозками, лошади упирались, и пивовары тянули их под уздцы, при этом не сводили взгляда с неотвратимо приближающейся черной громадины. Цистерна на колесах дергалась взад-вперед, но с места не трогалась. «Хантер» тем временем резво подпрыгивал на кочках - Морильо даже не думал останавливаться...
        Наконец пивовары осознали, что за рулем внедорожника сидит не пьяный шутник, а настоящий безумец. Они плюнули на все и с криками бросились врассыпную. Напутанные не меньше их, владельцы соседних повозок тоже принялись в страхе разбегаться. Извозчики, жгущие костры на обочине, вскакивали с мест и указывали пальцами на пронзительно сигналивший джип.
        - Проклятье! - выругался Карлос и стукнул братьям по рукам, чтобы они втянули его обратно в кабину. Он уже отчетливо представлял, что сейчас произойдет, поэтому не на шутку забеспокоился. Купание не входило в его ближайшие планы, а тем более столь экзотическое купание.
        Наверное, со стороны зрелище смотрелось очень эффектно. При выходе на шоссейную насыпь грунтовка образовывала невысокий, но довольно крутой подъем. «Хантер» с разгона влетел на этот подъем, и его сразу же подбросило вперед и вверх. Почти две с половиной тонны металла тараном врезались в бок огромной пивной бочки...
        «Хантер» с треском переломил повозку, раскурочил деревянную цистерну и в янтарном ореоле пивных брызг ударился колесами о землю уже на противоположном склоне насыпи. Мощные рессоры внедорожника спружинили и заставили его совершить несколько грузных скачков, прежде чем джип вернул себе устойчивое положение и выровнял курс.
        Морильо повезло - его автомобиль проломил цистерну настолько стремительно, что даже не успел как следует намокнуть. Пиво потоком хлынуло из раскуроченного резервуара в тот момент, когда в пробитую брешь решили прорваться преследователи. Матадор сам оказался виноват в том, что устроил себе и находившимся с ним в кабине братьям пивной душ. Пенные струи ворвались в салон через отсутствующую дверцу и окатили Охотников с ног до головы, но больше всего, конечно же досталось сидевшему на переднем сиденье Гонсалесу. Пиво угодило ему в рот, в нос, в правое ухо, насквозь промочило одежду и волосы. Берет Карлоса смыло с головы куда-то под ноги Риккардо, который чуть не захлебнулся и теперь фыркал и откашливался. Братья на заднем сиденье в ярости бранились, невзирая на присутствие в салоне командира. Впрочем, Карлос на них не рассердился, а наоборот - поддержал товарищей по несчастью таким же крепким словцом. Ячменный напиток стекал с сидений и образовывал на полу «Хантера» мутные лужи, а запах в кабине образовался такой, что выветриться ему, наверное, было не суждено уже никогда...
        «А на вкус очень даже ничего», - непроизвольно отметил в мыслях Матадор, отирая мокрое лицо рукавом плаща.
        Внедорожник мадридцев избежал пивной купели, поскольку к тому моменту, когда он достиг пробитой цистерны, содержимое ее уже полностью выплеснулось на дорогу. «Сант-Ровер» лишь намочил колеса да забрызгал мокрой грязью подкрылки. Зато мадридцы сполна насладились незабываемым зрелищем: высокомерные ватиканцы, которые всегда и во всем стремились быть впереди, получили неплохой урок на будущее. Этот урок они запомнят надолго...
        Морильо отказался от затеи объехать по обочине вереницу подвод, вернуться на шоссе и потягаться с преследователями в скорости. Накатанной дороге он предпочел непролазное бездорожье - по другую сторону насыпи тянулись отлогие каменистые берега Мансанареса. Карлос занервничал сильнее - он рассчитывал нагнать похитителя на шоссе, но, во-первых, Морильо показал себя гораздо лучшим водителем, нежели думали Охотники, а во-вторых, он намеренно не искал легких путей, дабы не упрощать преследователям их задачу. На беду Матадора, он был плохо знаком с этим районом пригорода и опасался, как бы узкоглазый мерзавец не загнал его в ловушку.
        Джипы запрыгали по бездорожью, изредка разгоняясь на ровных травянистых островках и снова сбрасывая скорость, когда приходилось преодолевать усыпанные камнями подъемы и спуски. «Сант-Ровер» нагнал автомобиль Карлоса и теперь двигался с ним бок о бок. Промокший и благоухающий ячменным суслом, командир Пятого отряда приказал братьям, чтобы те вновь подстраховали его, и вернулся на позицию для стрельбы. Болтающийся словно щепка в бурном ручье «Хантер» не давал прицелиться из карабина как следует, поэтому Гонсалес сначала для верности уперся локтем в крышу кабины и только потом открыл огонь.
        Карабин Матадора был заряжен тяжелыми пулями, которыми можно было шутя прострелить автомобиль беглецов навылет. Карлос отчетливо наблюдал затылок Морильо, но взять его на прицел никак не удавалось. Двигайся они по ровному шоссе, командир непременно рискнул бы и попробовал снести чернокнижнику череп - и наверняка бы снес! - но при такой болтанке являлось проблематично попасть даже в автомобиль, поэтому Карлос целился пониже, в колеса. Охотник истратил впустую почти все патроны; лишь одна пуля угодила цель. Причиненный ей урон оказался незначительном - у автомобиля оторвало глушитель, отчего глухой рокот магистерского «Хантера» перешел в оглушительный треск - такой, будто Морильо начал отстреливаться из пулемета.
        Карлос вернулся в кабину, открыл подсумок, высыпал себе на колени патроны и принялся перезаряжать карабин. Мадридцы в это время решили последовать примеру командира ватиканцев. Из боковой дверцы «Сант-Ровера» тоже высунулся стрелок с легким пистолетом-пулеметом. Он стал поливать «Хантер» короткими очередями. Карлос с удовлетворением отметил, что Охотник не напропалую, а стреляет прицельно, всякий раз прекращая стрельбу, когда погоня переходила на тряский участок берега. С таким точным оружием и разумным подходом к делу мадридец обязательно должен был добиться результата...
        Но он не успел расстрелять даже первый магазин. Хладнокровный и хитрый Морильо удирал явно не наугад. Карлос догадался об этом, когда чернокнижник начал постепенно забирать левее, отдаляясь все дальше и дальше от берега. Едва джипы перевалили очередной холм и промчались сквозь редкий лесок, что покрывал вершину, как перед ними вдруг разверзся глубокий овраг, по дну которого протекала небольшая и мелкая, впадающая в Мансанарес, речушка. Берега оврага нисходили к воде каменными осыпями. Спускаться по ним было затруднительно даже для пешего человека. Тем не менее рисковый чернокнижник без колебаний направил свой «Хантер» вниз по склону, исчезнув из виду Охотников так, словно провалился сквозь землю.
        Какова была глубина оврага, Карлос рассмотрел чуть позже, поскольку Риккардо, едва завидев впереди неожиданное препятствие, тут же ударил по тормозам. Следовать наобум за Морильо Риккардо не хотел: не далее как вчера командир рассказывал ему и братьям, что человек, именующий себя Сото Мара, - не только убийца, но еще и потенциальный самоубийца. Кто знает, возможно, он только и рвался к этому оврагу, дабы угробить здесь магистра и себя в том числе?
        Водитель мадридцев, очевидно, счел, что знает местность неплохо, так как не задумываясь устремился за нырнувшим с откоса Морильо. Джипы скрылись с глаз, оставив ватиканцев в одиночестве у края оврага.
        - Не отставай! - бросил Матадор заместителю. - Пошел аккуратно за ними! Переключись на пониженную и не дергай рулем!
        Риккардо последовал практическому совету командира, и когда их джип на малой скорости приблизился к оврагу, открывшаяся перед ними картина была удручащей. «Хантер» Морильо медленно съезжал вниз по пологой осыпи; теперь Гонсалес окончательно убедился, что негодяй заранее знал, куда едет - так расчетливо вырулить на столь удобный спуск к воде было возможно только после предварительной разведки. Сиганувший следом за «Хантером» «Сант-Ровер» ненамного ошибся в расчетах и выскочил на склон всего на полметра правее (хотя Карлос сомневался, делал ли водитель «Сант-Ровера» вообще какие-то расчеты), но эта, казалось бы, незначительная погрешность обошлась ему дорого. Внедорожник «мадридцев» угодил колесами на глыбы, отчего накренился, а инерция преобразовала этот крен в череду головокружительных кувырков. Так что когда «Хантер» Матадора выехал к обрыву, «Сант-Ровер» уже кувыркался вниз. Крышу его кабины смяло, а открывшиеся дверцы болтались и гремели, пока в конце концов не оторвались окончательно. Кто-то из братьев выпал из салона и, растопырив руки, кувыркался по камням следом за автомобилем...
        Потерпевший катастрофу «Сант-Ровер» остановился уже в реке. Перекошенный, измятый до неузнаваемости, растерявший колеса и лишенный стекол джип теперь практически ничем не отличался от валявшихся повсюду остовов древних автомобилей.
        «Хантер» Морильо съехал с осыпи и, обдав брызгами покореженный автомобиль Охотников, помчался по руслу речушки; воды в ней было всего ничего - едва до половины колеса. Пока Риккардо осторожно вел джип по проторенной беглецом дороге, Карлос в нетерпении ерзал, пытаясь различить в разбитом «Сант-Ровере» хоть какое-то движение. Но судьба оставшихся внутри автомобиля мадридцев, по всей видимости, сложилась не менее трагично, чем у того, который выпал из кабины на склоне. Этот несчастный ничком распластался на камнях и не подавал признаков жизни.
        - Марчелло! - коротко бросил Матадор сидящему позади бойцу и указал на место трагедии. Охотник понял все без пояснений, не стал дожидаться, пока «Хантер» сползет с осыпи, выпрыгнул из кабины и бросился на помощь мадридцам. Риккардо вопросительно посмотрел на командира, но Карлос «Сант-Ровером» больше не интересовался. Не сводя глаз с уходящего джипа, он указал на него пальцем и процедил сквозь зубы:
        - Догнать любой ценой! К дьяволу Очищение - лично вырежу мерзавцу сердце!
        Поднимая фонтаны брызг, джипы помчались друг за другом вверх по руслу. Пропахший пивом Карлос уже не обращал внимания на то, что опять мокнет с ног до головы, он только следил, чтобы не намок карабин. Охотники двигались практически вслепую - по лобовому стеклу хлестала перемешанная с песком речная вода, а польза от стеклоочистителей была мизерная. Опасаясь наглотаться воды, Матадор не рискнул высунуться наружу. Он не переставая ерзал на мокром сиденье да то и дело понукал Риккардо, который от напряжения прикусил губу и вцепился в руль так, словно собрался его оторвать.
        Коварный Морильо определенно имел в запасе еще какие-нибудь сюрпризы, ибо путь своего отступления он разведал весьма тщательно. Стараясь не попасть впросак подобно мадридцам, Риккардо вел джип след в след автомобилю беглеца, зная, что тот вполне способен заманить их в глубокую вымоину или на скрытые под водой крестьянские бороны - излюбленная байкерская тактика остановки торговых грузовиков. Матадор, не переставая, твердил заместителю об осторожности, для пущей доходчивости напомнив ему о таких вещах, как трибунал и материальная ответственность за разбитую технику. Командир Пятого отряда часто стращал подобными наказаниями нерадивых бойцов, но сегодня он делал это как никогда убедительно.
        - Не позволяй ему уйти в отрыв! - пригрозил Карлос. - Из оврага так просто не вырулить. Если Морильо выскочит на склон, то скорость его упадет, и мы нагоним его даже пешком. Он тоже об этом догадывается, поэтому и старается оторваться. Так что не вздумай даже на метр от него отстать, а иначе я тебя!..
        Угрозы командира возымели действие. Риккардо сделал все, что было в его силах, и даже больше - он постепенно начал сокращать дистанцию.
        - Ближе! - сосредоточенно вглядываясь в мокрое стекло, руководил Матадор. - Еще ближе! Чуть левее! Сделай так, чтобы я четко видел его заднее колесо! Еще немного, и ему конец!..
        Появившаяся было у Гонсалеса уверенность относительно успеха этой, бесспорно, самой запоминающейся Охоты в его жизни согревала душу Охотника недолго, расстояние между «Хантерами» неуклонно сокращаюсь, и Матадор уже взял на изготовку карабин, когда Риккардо внезапно воскликнул:
        - Проклятье, брат Карлос, ведь не проскочим!
        Гонсалес отвлекся от беглеца и посмотрел на то, что так напугало заместителя. В сотне метров впереди поперек оврага располагался узкий пешеходный мост с единственной поддерживающей его деревянной подпоркой. Подпорка торчала аккурат посередине оврага и своим устойчивым основанием препятствовала проезду. Шансов проскочить под мостом по склону также не существовало; мост был построен на небольшой высоте и без учета того, что под ним когда-нибудь будут проезжать громоздкие внедорожники.
        - Конец тебе, ублюдок! - вскричал Карлос, однако «ублюдок» вовсе так не считал. Даже не думая тормозить, Морильо направил свой «Хантер» не в какой-либо из двух проемов в надежде протиснуться под мостом с разгону, а нацелил автомобиль точно в подпорку.
        Будь подпорка сооружена из бревен, «Хантер» ни за что бы не снес ее даже с приличного разгона. Но для нетяжелого пешеходного моста бревенчатая конструкция была явным излишеством, поэтому в свое время мостостроители ограничились лишь тонким брусом, сколоченным между собой обычным горбылем. Бампер джипа, словно топор, с одного удара перерубил подпорку, и осыпанный обломками «Хантер» покатил дальше. Теперь проем под мостом стал вполне пригодным для проезда не только внедорожника, но и более крупной техники.
        Единственная проблема: таковым он продержался от силы две-три секунды...
        Мост с выбитой подпоркой прогнулся посередине и издал громкий треск, перекрывший даже грохот лишенного глушителя «Хантера» Морильо. Падение утратившей опору конструкции не заставило себя долго ждать. Продолжая прогибаться и трещать, мост начал рушиться, превращаясь из геометрически правильного сооружения в груду годных лишь на дрова обломков.
        - Не тормозить! - бешено вращая глазами, прорычал Карлос. - Успеем!
        Риккардо не сомневался, что командир обезумел, но противиться приказу не посмел - втянул голову в плечи и, не сводя напряженного взора с падающего моста, повел внедорожник на прорыв. Боец на заднем сиденье тоже не разделял нездоровой уверенности Матадора, прикрыл голову руками и уткнул лицо в колени.
        Впоследствии Карлос все-таки признал, что, нарушив приказ, Риккардо спас им жизни, поэтому командир не стал привлекать заместителя к ответственности. Впавший в раж Матадор был так опьянен погоней, что не отдавал отчета в своих действиях, из-за чего едва не погубил бойцов и не погиб сам...
        Не дрогни Риккардо и не нажми на тормоз, мост словно гигантской крышкой гроба накрыл бы «Хантер» Охотников всей массой. Но нога водителя ударила по педали тормоза как нельзя вовремя. Заскользивший юзом по илистому дну речушки внедорожник со всего маху врезался в рухнувшую прямо перед ним груду ломаных балок и досок. Оба передних колеса зашипели, пропоротые острыми щепками. От удара автомобиль тряхнуло, и выставивший руки вперед Карлос выдавил ладонями лобовое стекло. Риккардо сдавленно крякнул, ударившись грудью о рулевое колесо. Предусмотрительный боец на заднем сиденье отделался легче всех: боднул макушкой мягкую спинку водительского кресла и даже не набил себе шишку.
        Карлос схватил изрезанными в кровь руками карабин и буквально вывалился из джипа во взбаламученную грязную воду. Не обращая внимания на брызжущий из пробитого радиатора кипяток, разъяренный Матадор вскочил на капот и выпустил из карабина все до единого патроны в удалявшуюся цель. Гонсалес и не надеялся, что попадет - слишком сильно дрожали его пораненные руки, - но он не мог просто так стоять и смотреть, как заклятый враг в очередной раз ускользает от него, причем ускользает вместе с заложником. Выстрелив в последний раз, командир в сердцах зашвырнул разряженный карабин в салон, после чего спрыгнул с капота и, тяжко дыша, уселся на подножку автомобиля.
        Карлос молчал. У него не осталось сил даже на проклятия...
        
        Оглушенный магистр застонал и пошевелился, приходя в себя. Он медленно ощупал огромную шишку на голове, однако глаза его все еще были мутными, а взгляд - отсутствующим. Гаспар усиленно пытался вспомнить, что с ним произошло, но голова, похоже, после удара карателя соображала туго.
        Сото Мара продолжал сидеть в водительском кресле, не снимая охотницкого плаща. И хоть с момента, как он заглушил двигатель, прошло без малого полчаса, сердце злостного преступника все еще бешено колотилось - так, будто за ним до сих пор гнались Охотники. Уйти от них оказалось чертовски сложно, и если бы не предпринятая за день до захвата разведка местности, планы похитителя пошли бы прахом еще у служебных ворот Мадрида. Мара сидел, глядел в темноту и все не мог поверить, что его коварный замысел удался: убийца сеньора ди Алмейдо находился в его руках живой и невредимый.
        Гнать трофейный «Хантер» далеко по руслу Сото не стал, и, как только обнаружил подходящее для выезда место, тут же выгнал автомобиль из оврага. Затем, объехав стороной небольшую деревеньку, каратель выбрал одну из лесных дорог, на которой, по всем признакам, нельзя было встретить ночью ненужных свидетелей.
        Мара петлял между каменистыми пригорками, пока окончательно не стемнело, и только когда ехать без света фар стало затруднительно, нашел подходящее местечко и остановился. Насколько похититель успел изучить местность, он находился на южной оконечности Каса де Кампо, а следовательно, до здания Мадридского магистрата отсюда было сравнительно недалеко. Что ж, тем даже интереснее...
        - Что происходит, Охотник? - вымолвил наконец магистр. Одетый в кожаный плащ Сото казался Гаспару в темноте одним из его охранников. - Где я? Будь добр, потрудись объяснить!.. Как твое имя, брат?
        - Меня зовут Сото Мара. Я служу дону Диего ди Алмейдо!
        Как же долго каратель ждал этого момента! Когда раньше он, бывало, произносил свои традиционные слова, делать это всегда приходилось в жуткой спешке. Сегодня также следовало бы поторопиться. Но с осознанием того, что отныне главный враг находится в его власти, на Сото вдруг нашло необъяснимое состояние. Вопреки голосу разума, он не испытывал желания спешить и суетиться. Желание это прошло вскоре после того, как за его спиной рухнул мост и отгремели выстрелы оставшихся с носом Охотников.
        Отныне Мара переполняло спокойствие. Невозмутимое каменное спокойствие. Парадоксально: чем дальше находился от тебя враг, тем сильнее ощущалась к нему ярость, а когда он сидел от тебя на расстоянии вытянутой руки, резать его на куски почему-то не хотелось. Вернее, хотелось, но не сразу. Словно кошка, которая наконец-то схватила мышку, слегка придушила ее и теперь лениво наблюдает, как полумертвая жертва предпринимает жалкие попытки избежать кошачьих когтей. Хладнокровный садизм хищника - своеобразное наслаждение собственным триумфом, в полной мере понятное лишь тому, кто знает цену пойманной добыче...
        Имя похитителя было магистру прекрасно знакомо. Когда Гаспар услыхал его, он тут же пришел в сознание и нехотя вспомнил все произошедшее с ним за последнее время. Страх и гнев одновременно обуяли его, и было непонятно, какое из этих чувств преобладало над Гаспаром в данную минуту.
        - Именем Господа, Пророка... и Апостолов приказываю тебе немедленно отпустить... меня! - стараясь придать голосу твердость, гневно заговорил инквизитор. Но дыхание его от испуга постоянно сбивалось, и от этого речь Божественного Судьи-Экзекутора не вызывала в Сото трепет. - Ты совершаешь непростительную ошибку... оступившийся раб божий! Но еще не поздно одуматься! Я... я даю тебе возможность...
        Сото не репетировал никаких обвинительных речей на случай успеха своей преступной затеи. Все, что требовалось сказать виновному в смерти сеньора, он уже сказал. Покинув «Хантер», он сбросил с плеч великоватый для него охотницкий плащ и не спеша обошел автомобиль, слушая вполуха сбивчивые тирады магистра. Подойдя к задней дверце, каратель обнажил клинок, сделав это подчеркнуто неторопливо в свете автомобильных фар. Магистр вскрикнул и оборвал исполненную праведного гнева речь на полуслове, после чего принялся метаться по заднему сиденью, пытаясь выбраться из внедорожника с противоположной стороны.
        Замок на дверце не поддавался - он был специально заблокирован Охотниками, дабы их подзащитный чувствовал себя в большей безопасности. Но сейчас подзащитный этого не чувствовал, поскольку защищать его было некому, а заблокированный замок так и вовсе пособничал убийце.
        Сото открыл дверцу, грубо ухватил инквизитора за лодыжку, после чего принялся вытаскивать его из салона. Гаспар брыкался, хватался за спинки сидений и, позабыв об угрозах, стал громко звать на помощь. Но помощи ждать было неоткуда, так что напрасные вопли только лишили магистра остатка сил. Тщетно пытаясь удержаться за ручку дверцы, Гаспар в конце концов оторвал ее и шмякнулся на камни, сжимая в кулаке пластмассовый обломок.
        Каким-то чудом магистру удалось вывернуться и вскочить, однако пуститься наутек ему все равно не удалось. Мара одним прыжком нагнал Гаспара, ухватил за шиворот и снова повалил ниц, при этом де Сесо едва не врезался головой в бензобак.
        Именно резкий запах бензина и остановил меч карателя, уже занесенный для последнего удара. Сото в задумчивости посмотрел на бензобак, после этого подтащил его честь за капюшон балахона к «Хантеру» и, придерживая жертву коленом, принялся отматывать трос от лебедки внедорожника.
        Выдохшийся от безуспешного сопротивления, Гаспар тяжко хрипел и кашлял. Он уже не звал на помощь, просто лежал, прижатый к камням и трясся крупной дрожью.
        - Хорошо, наемник, я все понял: тебе, очевидно, нужны деньги, - с трудом проговорил он. - Что ж, я готов дать тебе столько, сколько пожелаешь! И обещаю закрыть против тебя дело!
        Сото хмыкнул.
        - Разве этого мало?! - вскричал магистр. - Ты переберешься за границу и заживешь там как король! Кому еще из твоих друзей так повезло в жизни?!
        Мара молчал, продолжая наматывать тонкий стальной трос на руку.
        - Тогда чего же ты хочешь?! - взвизгнул Гаспар. Каратель не ответил. Сковырнув кончиком меча шплинт, что удерживал трос на лебедке, Сото заставил магистра подняться с земли и толкнул его в сторону ближайшего дерева. Немного восстановивший силы после короткой передышки, Гаспар хотел было вновь оказать сопротивление, но получил тяжелый удар под дых и едва не задохнулся. Инквизитор согнулся пополам, а его боевой настрой разом иссяк. А пока он приходил в себя, чернокнижник успел крепко примотать ему тросом к дереву ноги и туловище, оставив свободными лишь руки. Концы троса Сото намертво связал на противоположной стороне дерева так, чтобы де Сесо ни в коем случае не дотянулся до узла.
        Каратель немного постоял рядом с пленником, наблюдая, как тот хватает ртом воздух и дергается, упорно пытаясь освободиться из стальных пут. Естественно, это ему не удалось. Убедившись, что жертва не даст деру, Сото достал из кузовка «Хантера» ведро и гаечный ключ, а затем подполз под бензобак, вывернул пробку отстойника и подставил емкость под стекающее топливо. Тоненькая струйка задребезжала по днищу ведра, медленно наполняя его и распространяя по округе резкий бензиновый смрад.
        Гаспару не составило труда догадаться о ближайших планах своего похитителя.
        - Эй, Морильо, послушай меня! - обратился он к Сото, и тот невольно вздрогнул, услыхав свою настоящую фамилию. - Уверяю тебя: ты допускаешь громадную ошибку! Я не виноват в смерти дона Диего ди Алиейдо! Я говорю тебе истинную правду, клянусь Господом!..
        Сото посмотрел в ведро, но бензин стекал очень медленно. На наполнение емкости должно было уйти несколько минут.
        - Вы убили сеньора ди Алмейдо собственными руками, - сказал Мара. Он не обвинял Гаспара и не спорил с ним, он просто констатировал факт.
        - Я - человек на государственной службе, и я выполнял приказ! - ответил на обвинение магистр. - Неужели ты думаешь, что магистр епархии, пусть даже главный, имеет право по личной прихоти проводить дознания и Очищения столь высокопоставленных граждан, каким был твой сеньор? Дон Диего ди Алмейдо являлся поставщиком двора Его Наисвятейшества, и я бы пальцем не посмел его тронуть без соответствующего Приказа свыше!
        Сото подошел и встал напротив инквизитора, внимательно всматриваясь ему в лицо. В тусклом свете фар вылупивший глаза худой как жердь Гаспар казался восставшим из могилы покойником. Правда, в отличие от покойника, он говорил уж больно любопытные речи. При всем этом еще и Господом клялся.
        - Кто отдал вам такой приказ? - осведомился каратель.
        - Будто сам не догадываешься? - нервно усмехнулся едва дышавший от страха де Сесо и испуганно огляделся, словно Морильо был не единственным злодеем поблизости. - Приказ пришел от человека, кому ни один смертный в мире не имеет права приказывать!
        - Значит, вы выполняли волю самого Пророка?
        Гаспар предпочел не отвечать вслух, но в подтверждение слов Сото несколько раз энергично кивнул.
        - Прошу тебя, не совершай грех - не убивай невиновного, - с мольбой добавил он. - Ведь у тебя тоже есть свои понятия о справедливости. Не хочешь взять деньги, так хотя бы сжалься над стариком. Я и так скоро умру, я тяжело болен... Ты должен меня понимать! Ты!..
        - Я понимаю вас, - оборвал его Сото. - Я только не понимаю, по какой причине Пророк отдал такой приказ, ведь сеньор состоял у него на хорошем счету. До Ватикана отсюда далеко, и мнение Пророка не могло само по себе измениться в худшую сторону. Что вы на это скажете?
        - Обещай не убивать меня, если я выдам человека, который написал Пророку донос на твоего сеньора! - потребовал Гаспар.
        - Я не буду давать вам обещаний, поскольку не верю ни единому вашему слову, - устало ответил Мара. - Я уже пообещал, что все виновные в смерти моего сеньора умрут, и не собираюсь отступать от своих слов. А имя этого человека я узнаю и без вас...
        - Никто, кроме меня, не скажет тебе его! Эта информация засекречена!
        - Почему же никто? - удивленно вскинул брови Сото. - Пророк наверняка знает имя доносчика.
        - Уж не собираешься ли ты пойти к Пророку и спросить у него об этом? - захихикал Гаспар, но смех его больше походил на всхлипывания.
        Сото не ответил - его отвлек плеск бензина, льющегося через край ведра. Ввернув обратно в отстойник пробку, Мара вытащил ведро из-под бензобака, подошел с ним к сразу же задергавшемуся в путах магистру, после чего хладнокровно заметил:
        - Один древний мудрец сказал о таких людях, как вы: «Внутри - шкура собаки, снаружи - шкура тигра». Вы любите убивать, но страшитесь собственной смерти. Сжигая моего сеньора, вы мнили себя карающим перстом Господним, но сейчас я вижу лишь поджавшего хвост пса. Я убью вас без сожаления. «Око за око» - кажется, так гласит ваш главный принцип справедливости? Все то, что вы не сказали мне, вы скоро скажете сеньору Диего лично. Надеюсь, он вас простит - сеньор всегда прощал обидчиков. Я, к сожалению, не могу...
        Облитый бензином Гаспар кричал не переставая. Сото еще ни разу не слышал крика, исполненного такого нечеловеческого страха и отчаяния, но остался хладнокровен, как сам магистр был хладнокровен к воплям своих жертв во время Очищений.
        - Это Рамиро ди Алмейдо состряпал донос на своего отца! Это он вынудил Пророка подписать санкцию! - вопил на всю округу де Сесо. Видимо, он тешил себя последней надеждой, что его откровение произведет на Морильо впечатление и палач сменит-таки гнев на милость. Или хотя бы дарует инквизитору менее мучительную смерть. - Рамиро ди Алмейдо подробно рассказывал мне о том, как ты показывал отцу отрезанную голову казначея! Он клялся на Святом Писании в подлинности своих показаний!
        Сото задумчиво посмотрел на горящую спичку в своих пальцах, но раздумья его продлились недолго - спичка едва успела догореть до половины.
        - Лжец! - процедил он сквозь зубы и щелчком метнул спичку в магистра...
        Привязанный к дереву Божественный Судья-Экзекутор горел недолго. Единственное снисхождение, которое проявил к нему Мара, состояло в том, что он не стал сжигать магистра медленным огнем. У карателя даже мысли такой не возникло. Да, он убивал жестоко, но его жертвы мучились недолго - смерть являлась для них достаточной расплатой за злодеяния, чтобы требовать к ней надбавку в виде пыток.
        Сото терпеливо дождался, пока агония умирающего врага прекратится и Гаспар отправит к Господу последнюю очищенную от греха душу - на этот раз свою собственную. Объятый пламенем магистр махал руками в тщетных попытках сбить огонь и освободиться от намертво притягивающего его к дереву троса, однако вскоре его крик оборвался, а руки беспомощно повисли - сердце Гаспара не выдержало. В таком положении он и умер. Огонь еще какое-то время слизывал последний бензин с его останков, после чего медленно угас. Огонь не находил для себя достойной пищи в обугленном человеческом теле, стальной проволоке и сырой древесине.
        Сото оставил труп магистра привязанным к дереву, сел в «Хантер» и поехал прочь от Каса де Кампо. Но несмотря на то, что убивший сеньора человек получил по заслугам, на душе у карателя было муторно. Долг оставался невыплаченным, и на окончательную выплату его требовалось немало сил, которые у Мара были далеко не бесконечны.
        И все же долг долгом, но в первую очередь следовало позаботиться о другом: надо было найти укромное местечко и припрятать «Хантер», чтобы потом вернуться к нему и слить остатки горючего. Путь предстоял неблизкий, поэтому заниматься грабежом и привлекать к себе лишнее внимание не хотелось. Каратель чуял, что после сегодняшнего происшествия ему станет тесно не только в Мадридской епархии, но и во всей Святой Европе...
        
        - Что с пострадавшими братьями? - глядя, как Охотники заворачивают останки Гаспара де Сесо в брезентовую палатку, полюбопытствовал Карлос у только что прибывшего на место преступления командира мадридцев.
        - Дитрих и Кристоф скончались, - мрачно ответил тот. - Виктор еще в коме. У Ставроса и Джорджио серьезные переломы. У остальных самочувствие более-менее в норме: у Джанкарло легкое сотрясение, а у Гжетоша лишь куча ушибов.
        Мадридец замолчал. Он помнил, каким бывает Матадор в гневе, и потому старался не подходить к нему в такие моменты без особой нужды. Но сегодня очи Гонсалеса не сверкали от злобы, он не метался в неистовстве и вообще ничем не напоминал разъяренного пса, на какого походил в день, когда Морильо скрылся от него из дома инженера. Карлос глядел на окружающих потухшим взором, его небритое лицо было грязным и помятым, а руки перебинтованы. Всю ночь он не сомкнул глаз, руководя поисками похитителя титулованной особы, и только утром Охотникам удалось обнаружить то, что от нее осталось. А осталось немного. Вместе с командиром мадридцев на место преступления приехал магистр Жерар. Его так потрясло увиденное, что он даже не стал приближаться к останкам собрата по Ордену, хотя к виду обугленной человеческой плоти Леграну было не привыкать. Подойдя к Карлосу, он встал рядом и замолчал в ожидании доклада, но Гонсалес вел себя так, словно не замечал магистра. Жерар не торопил подчиненного: он тоже провел тяжелую бессонную ночь, поэтому знал, каково оно - ощущение того, что все твои старания пропали даром. Легран,
конечно, мог выбрать самый простой вариант: официально обвинить Карлоса в халатности и снять с себя всю ответственность. Однако магистр не забыл, что командир Пятого отряда был единственным, кто настаивал на неучастии Гаспара в публичных празднованиях. Поступать несправедливо с таким исполнительным подчиненным Жерар не хотел - как знать, возможно, в будущем Господь еще не раз сведет его и брата Карлоса в совместных рейдах.
        - Виноват, ваша честь - задумался... - Матадор наконец-то заметил магистра. Голос Охотника звучал сухо и надтреснуто. - Наверное, мой заместитель уже проинформировал вас о случившемся...
        - Да, я подробно осведомлен о вчерашнем происшествии, - подтвердил Жерар. - Очень сожалею, брат Карлос, что мне не удалось убедить магистра Гаспара отказаться от его планов... Вы уже что-нибудь разузнали?
        - Немного, ваша честь. Имеется множество отпечатков подошв Морильо, но проку от них никакого. Следы «Хантера» теряются на выезде из леса. В общем, убийца вел себя достаточно осторожно. Но я все-таки сумел обнаружить одну зацепку. Идемте со мной.
        Карлос подвел Жерара к лежавшей на земле дверце от украденного Морильо «Хантера». На покрытой свежей краской дверце была коряво нацарапана большая закорючка, похожая на паука, которому оборвали больше половины ног.
        - Этот знак начертил чернокнижник? - полюбопытствовал магистр.
        - Вне всякого сомнения! - подтвердил Охотник. - Возможно, я не обратил бы на него внимания, если бы в свое время вы не выдали мне книги Морильо. Их страницы испещрены такими идеограммами, причем кое-где они даже переводятся на английский.
        - Очень интересно, - желая рассмотреть странный символ получше, Легран присел на корточки и поводил по нему пальцем, как будто это могло помочь инквизитору вникнуть в тайный смысл послания. - Что же Морильо хотел этим сказать?
        - Я расшифровал значение данной идеограммы, - с гордостью заявил Гонсалес.
        - Неужели?! И как же вам это удалось? Насколько я помню, в книгах Морильо таких закорючек тысячи.
        - Его книги я всегда держу в бардачке «Хантера» и при каждом удобном случае продолжаю их изучать, - пояснил Гонсалес. - Немного пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что наш «головорез с принципами» наверняка и сам не знал значения всех идеограмм. Вы верно подметили - их тысячи, и лишь немногим из них дается объяснение. В своих поисках я отталкивался от этой догадки и довольно скоро убедился, что абсолютно прав!
        - Весьма похвально, брат Карлос! - Легран посмотрел на Охотника с неподдельным уважением. - И о чем же Морильо нам сообщает?
        - Вряд ли это послание для нас, ваша честь. И вряд ли оно носит какой-то церемониальный смысл. Возможно, это обычная причуда, эмоциональный жест или просто глубоко въевшаяся привычка. Порой задумавшись над чем-либо, я тоже не замечаю, как начинаю рисовать всякую абракадабру, а останавливаюсь лишь тогда, когда перо уже рвет бумагу. Эта идеограмма взята из книги, которая, как я выяснил, служит учебником по фехтованию мечом, довольно занимательная вещица... впрочем, суть не в этом. Надпись переводится как «Удар в сердце».
        - Что, интересно, он подразумевал, когда выцарапывал ее? - почесал лысину тугодум-французик. - Насколько мы можем судить, Морильо или отрезает жертвам головы, или, как, например, сегодня, сжигает их... Бедный, бедный магистр Гаспар...
        - Разрешите высказать предположение?
        - Конечно, брат Карлос. Последнее время интуиция вас не подводит... к нашему глубокому сожалению.
        - В санкции на арест сеньора ди Алмейдо стоит три подписи. Двое из тех, кто оставили их, мертвы. Совпадение? Сомневаюсь. Чтобы до конца воплотить в жизнь свои черные планы, Морильо осталось отнять только одну жизнь. Ваша честь, вы уже связывались с Ватиканом по телеграфу, как обещали?
        - Пока нет, но... Боже мой, брат Карлос, третья подпись! Я обещаю... Я клянусь вам, что свяжусь с Ватиканом немедленно! И пусть только попробуют проигнорировать мою телеграмму!
        - Вы правильно догадались, ваша честь. Безусловно, «Удар в сердце» обозначает не то, каким образом Морильо собирается убить третью жертву. Он выражает то, чем будет являться это убийство для нас. Убийца склонен к театральным эффектам: магистр Гаспар сжег его сеньора - Морильо сжег магистра Гаспара. Впрочем, это неудивительно, если брать во внимание книги, на которых он воспитывался, - наставления, обличенные в художественно-поэтическую форму: Одни названия чего стоят: Книга Земли, Книга Воды, Книга Огня, Книга Ветра, Книга Пустоты... Действительно, если сейчас мы не поспешим и дадим свершиться следующему убийству, оно будет равносильно для нас удару в самое сердце... Поторопитесь с телеграммой, ваша честь, - Луис Морильо направляется в Ватикан!..
        
        По пути в разрушенный город Древних, где были припрятаны байк и вещи, вымотанный, угрюмый, но в целом удовлетворенный сбывшимися мечтами каратель все не мог выгнать из головы последние слова магистра Гаспара: Рамиро ди Алмейдо написал донос на собственного отца! Признаться, поначалу Мара едва не принял это лживое заявление за чистую монету, поскольку инквизитор упомянул о том незабываемом случае, когда вернувшийся из Мадрида Сото демонстрировал сеньору «трофей» в присутствии Рамиро. Помимо карателя, об этой сцене знали только двое, однако бывший тирадор и в мыслях не допускал, что дон Диего сломался под пытками и выдал Гаспару такие подробности.
        Действительно, оставался один Рамиро. Но почему обязательно донос? Нет, конечно, никакого доноса инженер не писал. Ведь его тоже забирали в магистрат, где такой слабовольный человек, как он, наверняка не выдержал психологического давления и рассказал обо всем, что знал: о скрывающемся у него на чердаке телохранителе отца и о том, при какой ужасной сцене инженеру довелось присутствовать в родительской асьенде. Но случилось все это уже после того, как в санкции на арест сеньора появилась последняя подпись. Без сомнения.
        Считать малодушный поступок Рамиро предательством глупо: нельзя требовать от человека невозможного. Сото не был полностью уверен, что и сам выдержал бы инквизиционное дознание с пристрастием - у магистров Ордена Инквизиции имелся огромный опыт по развязыванию языков. В их Комнатах Правды могли заговорить даже камни. Желая спасти свою жалкую душонку, Гаспар де Сесо нарочно обвинил Рамиро в доносительстве, надеясь, что каратель поверит последним словам обреченного на смерть и сжалится над ним.
        Утопающий и соломинка. Интересно, спасла ли она хотя бы одного хватавшегося за нее несчастного?
        Но кто настоящий доносчик? Наверное, это уже не важно - главное, Сото знал, кто настоящий убийца. И пусть руки этого человека чисты, без его высочайшего указа трагедия с сеньором ди Алмейдо никогда бы не случилась. Мара призовет к ответу высокопоставленного негодяя. Кто сказал, что такое неосуществимо? Разве кто-нибудь пробовал когда-либо осуществить нечто подобное, чтобы высказываться так категорично? Затея вполне может получиться именно потому, что так еще не поступал никто.
        Кем бы ни мнил себя Пророк, прежде всего он такой же человек из крови и плоти, как и те, чьи отрезанные головы Сото держал в свое время за волосы. Каратель поквитался с Божественным Судьей-Экзекутором, поквитается и с Гласом Господним. И если при этом их Всевышний Покровитель отказывается защищать своих драгоценных слуг, это тоже о многом говорит. Все твердят о справедливости Всевышнего, а значит, Мара будет считать, что именно она и творится сегодня под солнцем.
        Точнее, под знаком Восходящего Солнца...
        Обуреваемый мыслями, каратель двигался к убежищу, но все его раздумья разом прекратились, когда он увидел сизый дымок, тянувшийся из подвала, где были спрятаны его вещи. Реакция сработала мгновенно: Сото тенью метнулся за ближайшие кусты и затаился. И только когда полностью убедился, что его не заметили, осмелился выглянуть наружу.
        Из подвала доносился запах жареного мяса, раздавались громкие голоса и смех. Сото быстро догадался, кого занесло в эту глушь, однако не поленился проползти сотню метров в высокой траве, дабы окончательно подтвердить свою догадку. Как и ожидалось, единственный путь, по которому к стоянке можно было подобраться на технике - во времена Древних здесь пролегала широкая улица, - изобиловал разнообразными следами. Трава, что за лето покрыла проезжую часть густым покровом, была изъезжена множеством мотоциклов. Виднелся также парный след автомобиля. Судя по характеру отпечатков, база автомобиля была неимоверно широкая, колеса - мощными, а дорожный просвет настолько большим, что угодившая между колес высокая трава осталась практически непримятой. Мара еще не сталкивался с такими престранными внедорожниками. Разве что видел как-то грузовик-«монстромобиль» Охотников, но для чудовищного «Самсона» проехавший здесь автомобиль был все же мелковат.
        Все окончательно прояснилось: на стоянку прибыли ее законные хозяева - байкеры. Каратель пока не догадывался, какая из банд посетила разрушенный город - Сото лично был знаком с тремя байкерскими вожаками, - но едва он убедился в догадках, как сразу покинул укрытие, встал в полный рост и направился к стоянке. Теперь таиться было излишне, поскольку Мара имел представление, как общаться с подобной публикой; хотелось лишь надеться, что это не дикие отморозки, а «правильные» ребята. Однако судьба находившихся на стоянке его вещей и байка здорово беспокоила Сото: погруженный в заботы, он забыл оставить в чересседельной сумке Торо короткое послание тем, кто может случайно его обнаружить. По байкерским правилам, найденный без опознавательных знаков байк мог быть присвоен нашедшим его человеком. Так было заведено издавна потому, что настоящий владелец брошенного мотоцикла скорее всего погибал - живой байкер редко расставался со своим Стальным Жеребцом надолго.
        Сото еще не достиг съезда в подвал, как до его ушей долетел резкий предостерегающий свист - очевидно, кто-то из дозорных заметил приближение незнакомца. Смех и говор внутри убежища разом стихли, и когда Мара спускался в подвал, его уже встречала целая делегация. Правда, далеко не мирная - несколько арбалетов ощетинились стрелами в сторону нежданного гостя, а в руках остальных «парламентеров» находились ножи и монтировки.
        Занявшая стоянку банда оказалась довольно многочисленной. Разбредшихся по подвалу байкеров сосчитать было сложно, но возле стен выстроились в два ряда около трех десятков разнообразных байков, а в углу застыл тот самый престранный внедорожник, что оставил снаружи приметный след. Конструктор этого четырехколесного чудовища вряд ли обладал здравым рассудком, поскольку ни один нормальный человек ни в жизнь не додумался бы до чего-нибудь подобного. Угловатая и обшитая стальными пластинами техника (назвать ее автомобилем даже язык не поворачивался) напоминала древнее животное под названием «носорог», только вместо ног у носорога были прикручены колеса. Живя у искателей и проводя регулярные ревизии книжного склада, Сото как-то разглядывал фотографию носорога в древней книге и запомнил уродливого зверя надолго. Поэтому при виде байкерского самоходного агрегата у него в голове и возникла подобная ассоциация.
        Сото остановился, после чего, повинуясь традиции, поднял вверх кулак и произнес:
        - Ясного вам неба и сухой трассы, Люди Свободы!
        Настороженные байкеры с неохотой отсалютовали в ответ.
        - Меня зовут Сото Мара, - продолжал гость. - Я пришел за своими вещами и байком. Приношу извинения, что без ведома воспользовался вашей стоянкой. Надеюсь, мои вещи вам не слишком помешали.
        - Из чьей ты банды? - поинтересовался державший арбалет байкер.
        - Я - сам по себе, - ответил Сото. - Раньше служил наемным тирадором, теперь занимаюсь чем придется. Очень давно я недолго жег резину у Одноногого Прыгуна. Был знаком со Стэнли-Академиком и Лихорадкой. Они знали меня под моим настоящим именем.
        - Ты служил наемником? - переспросил упитанный коротышка с монтировкой. - Ты убивал людей за деньги?
        - Да, случалось, - признался Мара. - Но ведь я не сказал, что живу по вашим законам. Я никогда не называл себя Человеком Свободы, и потому вам не в чем меня обвинить.
        Байкеры начали переглядываться и о чем-то негромко между собой совещаться. После этого большинство из них согласно закивало, очевидно, поддерживая чье-то предложение, а некоторые довольно рассмеялись.
        - Прости, бродяга, - повернувшись к Сото, с сожалением произнес толстячок с монтировкой. - Но раз ты не имеешь покровительства и тем более отказываешься именоваться Человеком Свободы, значит, не надейся на то, что мы поступим с тобой по нашим законам. Твой байк и вещи конфискованы за незаконное пользование стоянкой. Отныне ты не вправе претендовать на них. У тебя есть пять минут, чтобы убраться отсюда подальше. Не успеешь - пеняй на себя.
        Взгляд Сото из дружелюбного превратился в лютый, но тон голоса не изменился:
        - Без своего байка и вещей я никуда отсюда не уйду. Кто ваш вожак? Дайте мне поговорить с ним.
        - Ишь ты - вожака ему подавай! - воскликнул исписанный шрамами громила в рваной майке. - Твою проблему мы и без вожака решим! Поторапливайся, или хочешь, чтобы тебе руки и ноги переломали? Так это мы запросто...
        - Я не хочу кровопролития! - перебил его Мара. - Да, я не Человек Свободы, но ваши законы я уважаю. Я не тронул ваши запасы, хотя мог бы забрать их и скрыться. Отдайте мои вещи, и я уйду.
        - Попробовал бы ты тронуть тайник! - хохотнул толстячок, которого, похоже, эскалация конфликта лишь раззадорила. - Кстати, у тебя осталось мало времени. Поторопись!
        - Верните байк и вещи, или я возьму их сам!
        - Во дает! - воскликнула байкерша с желтым морщинистым лицом, хотя на фигуру довольно привлекательная. Девица явно злоупотребляла курением табака. - Наверняка ушибленный головой, и не раз! Беги отсюда, придурок, пока еще на ногах стоишь!
        - Я уеду на своем байке и со своими вещами!
        - Короче, хватит ломать комедию! - рявкнул громила и, шагнув вперед, протянул к Сото руку, намереваясь ухватить его за отворот куртки. Что собирался делать громила потом - ударить упрямца пудовым кулаком или пинать ногами, - присутствующие не выяснили. Едва байкер коснулся Мара, как тот стремительно поднырнул под руку противника и, очутившись сбоку, нанес ему несильный удар ботинком под коленную чашечку. Затем, выполнив подсечку под ушибленную ногу громилы, толчком в лоб повалил его на землю. Взревевший от боли байкер хотел тут же вскочить, но легкий удар карателя ребром ладони ему по кадыку заставил громилу упасть на колени и захрипеть, жадно хватая ртом воздух.
        Байкеры загалдели и бросились было на наглеца скопом, но Мара брякнулся на колени рядом с поверженным врагом и упер тому в горло острие короткого меча, появившегося в руке словно из пустоты.
        - Стоять! - закричал он. - Стоять, я сказал! Все назад!
        Разъяренные байкеры не рискнули проверять, блефует противник или нет, и отпрянули на два шага, после чего взялись обеспокоенно переглядываться.
        - Ну, придурок, теперь тебе точно конец! - проговорил толстячок, нервно поигрывая монтировкой. - Ты на всю жизнь запомнишь свою выходку!
        Расслышав грозные вопли, к выходу сбежалась вся банда, от мала до велика. Разновозрастные байкерши, пожилые байкеры и совсем еще сопливый молодняк выглядывали из-за спин товарищей, стараясь понять, что происходит. Покрасневший как рак громила хрипел и кашлял, но уже не задыхался - удар Сото был щадящим, не рассчитанным на летальный исход. Взывающий к справедливости храбрец удерживал массивного - почти в два раза тяжелее его самого - противника за волосы и для наглядности водил по шее заложника тупой стороной клинка. Каратель намекал, что стоит байкерам сделать лишь шаг, и он мгновенно перевернет лезвие режущей кромкой вверх.
        Ситуация выходила тупиковая. Прорваться с заложником к Торо будет несложно, но вот сесть и спокойно уехать Сото уже не позволят, а заложником при езде на байке не прикроешься. Уйти ни с чем Мара тоже не мог: к Торо было приторочено все оставшееся у карателя «богатство», без которого отправляться в дальнюю дорогу было так же немыслимо, как без башмаков. Но наибольшей глупостью будет вступать с байкерами в схватку: если прольется кровь, эти люди сразу забудут о том, что избегают смертоубийств, и истыкают Сото стрелами, словно игольницу иглами. Да и кто спросит с них за убийство бродяги без роду и племени?
        «Глупо получается: погибнуть от рук тех, кого раньше называл друзьями, - обреченно подумал Сото. - Тем более не доведя дело до конца и не выполнив клятву...»
        Байкеры потрясали кулаками и галдели столь громко, что треск подъехавших сзади двух мотоциклов Сото расслышал лишь тогда, когда очередные прибывшие на стоянку визитеры уже въезжали в подвал. Опасаясь получить в спину стрелу или пулю, Мара оттащил заложника к стене и встал так, чтобы противник не смог застать его врасплох.
        С появлением новых действующих лиц крики и угрозы байкеров стихли, из чего Сото сделал вывод: кто-то из прибывших являлся, по всей видимости, либо вожаком, либо его помощником.
        - Эй, Скелет, какого дьявола здесь происходит? - недовольно поинтересовался байкер, который остановился неподалеку от виновника переполоха и его заложника. - Оставишь вас на полдня одних, и вы тут же поножовщину учините!
        Прижавшегося к стене вооруженного незнакомца он в упор не замечал. «Наверняка это и есть вожак», - подумал Сото, разглядывая байкера, утихомирившего толпу одним своим появлением. Среднего роста, плотный, кряжистый, с крепкими руками, голова - гладко выбрита, и на ней от шеи до затылка красовалась большая татуировка в виде переплетенных и разинувших пасти змей. Вся растительность, что имелась на голове вожака, сконцентрировалась у него на подбородке в виде длинной бороды, доходившей вожаку едва ли не до пупа. Мара непроизвольно отметил, что регулировать с такой бородищей заведенный двигатель очень опасно - чуть зазеваешься, и ее тут же затянет под ремень или в шестерни.
        К немалому удивлению Сото, Скелетом оказался не кто иной, как толстячок с монтировкой. Носивший несоответствующее комплекции прозвище байкер принялся возбужденно объяснять вожаку суть происходящего. При этом он постоянно упирал на свою правоту, однако факты преподносил без вранья, что было уже неплохо. То и дело тыча в гостя шиномонтажным инструментом, кругленький как мяч Скелет называл Мара грязным отщепенцем, который осмелился появиться на территории тех, кто свято чтит законы Людей Свободы. Такое непочтительное поведение, по мнению Скелета, просто не должно было остаться безнаказанным. Непочтительный гость молчал, не перебивая и дожидаясь, когда вожак обратится к нему.
        - Эй, храбрец, убери нож! - прикрикнул бородач на Сото, слезая с байка и устанавливая тот на подножку. - Убери, кому говорю! Без моего разрешения никто тебя здесь и пальцем не тронет.
        Храбрец нехотя подчинился, отпустил волосы заложника, отошел от него и, ни слова не говоря, спрятал меч в ножны под курткой. Однако все-таки оставил на виду торчащую из-за пазухи рукоять. Вожак посторонился, пропуская ковылявшего прочь побитого громилу, затем без страха приблизился к виновнику переполоха, оглядел его с ног до головы, но руки не подал.
        - Ты действительно знал Одноногого Прыгуна, Лихорадку и Стэнли-Академика? - спросил он, видимо, усомнившись в словах Скелета.
        Но ответить Сото не успел.
        - Он говорит правду, - раздался из-за спин байкеров громкий, но приятный, с легкой хрипотцой, женский голос. - Несколько лет назад Прыгун рассказывал мне об этом человеке. Жаль, его имени я тогда не запомнила, но речь шла о нем - это точно.
        Сквозь ряды столпившихся протолкалась и направилась к вожаку невысокая девушка, одетая в комбинезон из плотной ткани. На голове ее красовался глухой шлем. Девушка прибыла на стоянку вместе с бородачом, но оставила байк ближе к выходу, и потому Сото только сейчас определил, что за рулем двухколесной техники восседала именно отчаянная байкерша. Обычно верные подруги наездников Стальных Жеребцов предпочитали разъезжать в седлах за спинами своих «рыцарей», так что перед Мара предстала, несомненно, уникальная особа, способная не только обуздывать строптивое «животное», но и, по всей видимости, являющаяся его полноправной хозяйкой. Байкерш, которые наравне с мужчинами владели собственными байками, каратель еще не встречал, а посему сразу проникся уважением к этой миниатюрной валькирии.
        Но настоящее потрясение ожидало его мгновением позже.
        Подойдя к вожаку, байкерша стянула с головы шлем и небрежным движением откинула назад свои длинные черные волосы. Сото взглянул в ее лицо и, пораженный, застыл на месте. Голова его пошла кругом. Ощущение было непривычное, и оттого Мара вконец растерялся. Словно закоренелый трезвенник, которого заставили приложиться к бутылке, и теперь он панически боялся, как бы во хмелю не выкинуть какую-нибудь глупость, о которой потом пожалеет.
        О таких моментах принято говорить, что они подобны грому среди ясного неба. Сото был не согласен: раздайся сейчас снаружи гром, он удивился бы ему куда меньше. Наверное, со стороны Мара и впрямь выглядел забавно, поскольку даже суровый вожак-бородач не смог сдержать улыбки. Карателю показалось, что его узкие от природы глаза от изумления округлились и стали аккурат такими, о каких он мечтал когда-то в детском приюте.
        В своей жизни Сото видел столь прекрасные лица лишь однажды, да и то не наяву, а на страницах своих утраченных книг. Женщины, что обладали такими неповторимыми лицами, не носили обтягивающих комбинезонов, а ходили в просторных одеждах, сделанных из цельного куска широкой материи, украшенной рисунками диковинных птиц и цветов. Эти странные одеяния назывались кимоно. На ноги изображенные в книгах женщины обували не кожаные сапоги, а деревянные сандалии на высокой подошве, ношение которых представляло собой, наверное, целую науку. Волосы женщин были уложены в сложные прически и скреплены длинными спицами, а на лицах наблюдались следы тонко и умело нанесенной косметики.
        Именно так, по мнению Сото, должны были выглядеть благородные женщины из числа его предков. Безусловно, в книгах хватало фотографий, где они изображались и в скромной повседневной одежде, но именно такими - экзотическими и утонченными - они навсегда запомнились Мара. И пусть прическа черноволосой байкерши растрепалась, косметики на ее лице не наблюдалось вовсе, а поношенная одежда была покрыта пылью, Сото не задумываясь поставил прекрасную незнакомку в один ряд с самыми благородными женщинами Страны восходящего солнца. Тем более что с первого взгляда было заметно: предки у очаровательной брюнетки и Сото Мара общие...
        Байкершу позабавили изумленный взгляд и отвисшая челюсть незваного гостя, и она снисходительно улыбнулась. Сото хотел улыбнуться в ответ, но его лицо словно судорога свела - ни один мускул не двинулся. Пораженный встречей, ослепленный красотой незнакомки и вдобавок ко всему лишившийся дара речи каратель застыл на месте и напрочь позабыл о том, что еще минуту назад собратья брюнетки собирались переломать ему руки и ноги.
        - Он тебе случаем не брат, Лисица? - с ухмылкой полюбопытствовал у девушки вожак, для которого не осталась незамеченным поразительная схожесть подруги и отчаянного гостя, посмевшего диктовать условия целой банде.
        - Не думаю, - ответила Лисица, оценивающе разглядывая карателя. - Я была единственным ребенком в семье. Разве что папаша погулял где-то на стороне... Хотя вряд ли - он боялся мою мать как огня... Эй! - окликнула она Сото, выводя того из замешательства. - Мара - твоя настоящая фамилия?
        - Нет, - ответил Сото растерянным голосом. Не в пример тому, которым он требовал назад свои вещи. - Моя подлинная фамилия - Морильо. Но своих родителей я не знал - их предали Очищению, когда мне исполнился год.
        - Вот видишь, - заметила Лисица вожаку. - Никакой он мне не брат, хотя... - она прищурила свои и без того узкие «лисьи» глаза, - ... черт его знает. Уверена в одном: в детстве ему так же, как и мне, пришлось несладко.
        Как выяснилось, помимо внешности, у Лисицы и Сото имелось еще кое-что общее.
        - ... Когда Одноногий Прыгун увидел меня в первый раз, он тут же взялся рассказывать о странном парне, который некогда состоял у него в банде, - продолжала девушка. - Да, теперь вспомнила: Сото Мара - так он его называл. Прыгун все сокрушался, что я не появилась у него на пару лет раньше, а то бы непременно познакомилась со своим «родственником». Поначалу меня это заинтриговало, но со временем как-то вылетело из головы. Вот уж не надеялась, что когда-нибудь погляжу на своего... «родственника».
        - Значит, и впрямь не соврал бродяга, - удовлетворенно кивнул вожак, после чего наконец представился. - Я - Аспид. Возможно, ты еще не слышал обо мне: три года назад я с парой бродяг откололся от банды Золотого Кентавра.
        - Я не слышал про тебя, Аспид, - подтвердил Сото. - Но я много наслышан о Золотом Кентавре. Говорят, у него был знакомый дьякон в Транспортной Академии, который покрыл ему байк позолотой.
        - Да вранье все это, - махнул рукой Аспид. - Что им удалось позолотить, так это бензобак, да и за тот пришлось полбочки бензина отдать. Все наши тогда Кентавра осудили: мол, где-то бродяги по полгода на стоянках без горючки парятся, а он с жиру бесится - ишь ты, бак ему золотой захотелось! Кентавр под старость лет совсем из ума выжил. По зтой причине я от его банды вскоре откололся... Ладно, спрячь свою саблю; погорячились немного парни, с кем не бывает. Вещи и байк, говоришь, тебе вернуть? Забирай. Нам ведь чужого не надо, да, Скелет?
        - Как скажешь, - пробурчал толстячок с монтировкой. - Только это не я его байк забрал, а Беззубый. Поэтому, если что пропало - с него спрос.
        Уяснив, что инцидент исчерпан, байкеры стали расходиться. Арбалеты были разряжены, ножи и монтировки спрятаны, а на лицах у всех появилось разочарование: накостылять наглецу по шее не получилось - веселье не удалось. Самое мрачное лицо было у униженного громилы, как раз и оказавшегося тем самым Беззубым, что прибрал к рукам найденные вещи. Мало того, что бедолаге отбили ногу и унизили перед друзьями, так еще Аспид заступился за узкоглазого пришельца, распорядившись вернуть тому его барахло; раньше хоть было, чем утешиться, а теперь выходит, что зазря терпел побои - с чем был, с тем и остался.
        Угрюмо глядя под ноги, Беззубый проводил Сото к Торо и вещам, в которых уже основательно покопался, Аспид и Лисица направились следом, очевидно желая лично проконтролировать, чтобы гость сполна получил то, что ему причитается, и никаких претензий к Беззубому не имел.
        Довольный победой, Мара неторопливо собрал разбросанные пожитки, заново упаковал и приторочил к байку распотрошенные Беззубым вещи. При этом каратель периодически бросал мимолетные взгляды на следившую за его хлопотами Лисицу. Сото грызли изнутри два противоречивых желания. Первое: ему очень хотелось побеседовать с Лисицей с глазу на глаз, но он понятия не имел, о чем с ней говорить. Что у них могло быть общего, кроме трудного детства, о котором вспоминать охоты не возникало? И второе: пользуясь благоприятным моментом - кто знает, что взбредет в голову Аспида через минуту и не пожалеет ли он о своей доброте? - требовалось поскорее отсюда уезжать, однако гость намеренно копошился, оттягивая время. Мара не торопился покидать тех, кто едва не сделал его калекой, и причиной тому была опять же Лисица, сумевшая поколебать эмоциональное равновесие хладнокровного карателя. Не подвластное контролю душевное смятение лишало движения Сото уверенности. Он обратил внимание, что при завязывании узлов руки у него подрагивают.
        - Все на месте? - уныло глядя в сторону, спросил Беззубый.
        - Да, все в порядке, - подтвердил Сото, после чего открыл чересседельную сумку, извлек оттуда аккумуляторный фонарь, который отобрал у Охотников во время стычки на дороге, и протянул его Беззубому. - Возьми. Это подарок. В благодарность за то, что присмотрел за вещами. Штука хорошая; не пригодится, так на горючку обменяешь.
        Беззубый недоверчиво посмотрел на внезапно подобревшего гостя, который только что готов был перерезать ему глотку, затем на фонарь, с опаской взял подарок и щелкнул тумблером. В полумраке подвала вспыхнул яркий луч света - фонарь работал исправно. Байкер направил луч себе в лицо, зажмурился и расплылся в довольной улыбке, заодно продемонстрировав Сото причину своего неблагозвучного прозвища - отсутствие передних зубов. Улыбку громилы также следовало понимать как знак того, что все обиды забыты. Беззубый благодарно угукнул и, не сводя глаз с дорогого подарка, похромал к товарищам хвастаться.
        - Широкий жест, ничего не скажешь... - заметила Лисица, глядя вслед Беззубому, потом поинтересовалась: - И куда ты путь держишь, одинокий бродяга?
        - Подумываю прокатиться вдоль побережья на восток, - не вдаваясь в детали, ответил Сото, заканчивая паковать вещи. - Надо бы заехать в Ватикан, отдать кое-кому долг.
        - А потом?
        Сото пожал плечами.
        - Я не загадываю так далеко, - добавил он, помолчав. - До Ватикана путь неблизкий. В дороге всякое может случиться.
        - А мы тоже небольшую прогулку планируем, - признался Аспид. - В Ватикан, конечно, соваться не собираемся, но до Милана нам с тобой будет по пути. Если особо не торопишься, можешь подождать нас несколько дней, а потом покатим вместе. Все веселей, чем одному, так ведь?
        Сото, уже снявший байк с подножки, остановился и стал в задумчивости поглаживать кнопку стартера - предложение Аспида лишь сильнее раздразнило в нем нежелание уезжать. Несколько дней... Что изменит эта небольшая задержка? Излишняя спешка все равно ничего не даст - Мара и так в розыске, и его портрет наверняка уже красуется на ватиканских улицах. Пожалуй, следует принять предложение Аспида. Тем более что человек он неплохой, а задумал бы какое-нибудь коварство - давно натравил бы на гостя своих головорезов.
        Меч под курткой уперся рукоятью в ребра, словно выражал несогласие с решением хозяина. Сото поправил ножны и посмотрел в сторону выезда: замечательная погода на улице, теплая и безветренная. Грунт на проселочных дорогах высох; три-четыре дня - и путник уже у стен Ватикана. Кто знает, а вдруг через несколько дней зарядят дожди, и тогда путешествие по проселкам превратится в сущий ад. А бензина негусто, даже с учетом запасов в припрятанном «Хантере». Просить бензин у байкеров и при этом знать, что никогда не вернешь долг, - недостойно. Нет, хочешь не хочешь, а придется отвечать на предложение Аспида отказом...
        - Неплохая мысль, Аспид! - улыбнулась Лисица и глянула на Сото таким доброжелательным взглядом, что у карателя сразу выветрились из души все сомнения. - Конечно, пусть остается! К тому же Прыгун говорил, что он в технике хорошо разбирается. Так что, может, осмотрит на досуге моего «зверя». А то после того, как Скелет в нем покопается, тот еще больше артачиться начинает.
        «Да черт с ней, с погодой! - подумал Мара, будучи не в силах отвести взгляд от игривой улыбки Лисицы. Хладнокровие его таяло и испарялось, словно лед на солнцепеке. - Даже во время последнего пути следует изредка переводить дух. Сеньор бы наверняка меня понял».
        - Спасибо за приглашение, Аспид. Сочту за честь прокатиться с тобой, - кивнул Сото, вновь устанавливая байк на подножку, после чего собрался с духом и ответил Лисице дружеской улыбкой. - Показывай своего «зверя». Надеюсь, мы с ним поладим...
        Появление в своих рядах нового члена банда Аспида восприняла спокойно, хотя еще утром они собирались превратить незваного гостя в калеку. Равнодушие байкеров было вполне объяснимо: все время кто-то приходил, а кто-то уходил или его изгоняли за провинность. Люди Свободы неукоснительно соблюдали свои неписаные правила, но свободу выбора подходящей компании для себя никогда не ограничивали. Лишь бы коллектив был не против нового товарища.
        В случае с Сото такого препятствия не возникло. Наоборот, когда он довольно скоро довел артачившийся байк Лисицы до ума (самый крутой механик Аспида - Скелет - похоже, не догадывался, что медные контакты в системе зажигания нуждаются в периодической чистке), байкеры один за другим стали напрашиваться в друзья к новоприбывшему. Скелет и вовсе не отходил от Мара, перенимал бесценный опыт, внимательно наблюдая, как тот устраняет мелкие, но порой чертовски хитрые неисправности, в основном касавшиеся электроники.
        Так что весь первый день своего пребывания в новом, однако привычном по прежней жизни обществе Людей Свободы Сото провел с гаечным ключом и отверткой в руках. На попытки байкеров завести с ним разговор он отвечал нежеланием распространяться о себе, ограничивался скупыми обтекаемыми фразами или просто отмалчивался. Байкеры не обижались: не хочет гость общаться, так не хочет; значит, есть на то причины.
        Сото постоянно выискивал глазами среди окружающих Лисицу, и когда, бывало, встречался с ней взглядом, тут же отворачивался. У него никак не получалось совладать со смущением, царившим в его душе с самого утра, когда он впервые увидел миниатюрную брюнетку с раскосыми, но такими прекрасными глазами, обладавшими воистину магическим притяжением.
        Те несколько фраз, которыми он и Лисица успели переброситься во время ремонта байка, дали понять Сото, что девушка считается у Аспида главной помощницей и пользуется в его коллективе уважением. Байк достался ей в наследство от бывшего кавалера, несколько лет назад арестованного Защитниками Веры, да так и сгинувшего где-то в тюрьмах на островах Средиземного моря. На байк этот поначалу зарились многочисленные приятели арестованного, но его подруге хватило сил и отваги отстоять осиротевшего Стального Жеребца. О том, как Лисица вообще угодила к Людям Свободы, Сото интересоваться не стал. Но девушка мимоходом обмолвилась, что однажды ей просто наскучила монотонная крестьянская жизнь и она сбежала из дома. На этот счет Мара заметил, что, расти он не в приюте, а в крестьянской семье, наверняка тоже удрал бы от подобной жизни. Он видел, насколько сера и уныла жизнь простых скотоводов и земледельцев, вкалывающих от рассвета до заката и получающих за свой труд жалкие гроши.
        Сото помнил, что вечерний досуг байкеры обычно проводят так, словно каждый прожитый день был для них последним. Банда Аспида исключения из правил не составляла. Едва за стенами подвала сгустились сумерки, как посреди стоянки разгорелся большой костер, а из кузова автомобиля-«носорога» был извлечен целый ящик агуардиенте. Женщины принялись резать мясо и раскладывать его на противни, мужчины в ожидании ужина откупоривали бутылки и убивали время играми в карты и кости.
        Аспид и его люди вели себя сдержанно - сказывалась близость к стоянке густонаселенного города. Оттуда в любой момент могли нагрянуть Защитники Веры, вызванные обитателями пригородных поселений, которых всегда беспокоило появление в округе моторизированных банд. Но если бы Люди Свободы остановились на ночлег вдали от цивилизации, их веселье напрочь утратило бы всякие границы. Воздух тогда содрогался бы от грохота двигателей, поскольку редко какая стоянка в пустынной местности обходилась без азартных мотогонок - этому мог помешать разве что недостаток горючего. Не менее азартно протекали поединки кулачных бойцов. Их сопровождали крики возбужденной публики и, бывало, уже далеко не спортивные избиения нечистых на руку букмекеров. Пьяные песни, гогот и перебранки не умолкали до рассвета...
        Не желая казаться непочтительным, Сото несколько раз приложился к ходившей по кругу бутылке, правда после второго круга он лишь делал вид, что пьет. В обществе байкеров на трезвенника смотрят с подозрением, а напиваться вдрызг Мара, понятное дело, не имел права. И все равно, для редко пьющего человека даже нескольких глотков агуардиенте хватило, чтобы изрядно захмелеть. Набив желудок плохо прожаренным мясом, вновь причисленный к Людям Свободы каратель разлегся неподалеку от костра и принялся вполуха выслушивать захватывающие байкерские истории, в коих лихие «рыцари дорог» недостатка не испытывали.
        В большинстве повествований рассказывалось о бесшабашных налетах на торговые грузовики и заправочные пункты епископатов. Кто-то из «стариков» посетовал, что раньше совершать налеты было куда проще, так как по новым законам стерегущие бензоколонки Добровольцы Креста имели право стрелять на поражение в любого подозрительного субъекта на мотоцикле. Было высказано невеселое предположение, что скоро такую привилегию получат и наемные тирадоры, сопровождающие транспорты торговцев. Автора сего заявления никто не поддержал - слишком неправдоподобно звучала мысль, что наемников уравняют в правах с представителями власти. Высказавшему глупую версию байкеру доходчиво объяснили, что он туп как кувалда и поэтому некомпетентен обсуждать столь сложные вопросы. Обиженный запустил в обидчика сапогом, однако промазал. После этого его глупость была доказана еще раз, когда бумерангом вернувшийся к нему из темноты его же сапог съездил несчастному по физиономии. Под всеобщий хохот среди подвыпивших оппонентов завязалась шутливая потасовка, в ходе которой один из них умудрился-таки расквасить другому нос.
        В голове у Сото приятно шумело, и ему даже не удавалось вспомнить, когда в последний раз он чувствовал себя так хорошо. Иногда он завидовал Людям Свободы: никаких планов на будущее, нет нужды заниматься каждодневным трудом, вся жизнь - сплошное путешествие. Свободнее байкеров в этом мире жилось только диким зверям. Не встань Мара однажды на путь предков, сойти с которого он был уже не вправе, наверняка колесил бы сейчас по дорогам Святой Европы с бродячими мотоциклистами и жил по их вольным законам. К сожалению, время выбора пути для него ушло безвозвратно...
        Веселье у байкеров было в самом разгаре, когда уставшего и издергавшегося за эти дни Сото вконец разморило спиртное и жаркое пламя костра. Каратель в последний раз сделал вид, что приложился к бутылке, и, слегка покачиваясь, побрел к Торо. Ему хотелось только добраться до своей жесткой дорожной постели, что в разложенном состоянии являлась небольшой брезентовой палаткой, и уснуть. Раз уж он решил дать себе краткосрочную передышку, пользоваться ей следовало рационально, к тому же понятия «отдых» и «сон» всегда были для Мара неотделимы друг от друга.
        - Вот ты где! - вывел его из полудремы хорошо знакомый приятный голос. - А я тебя везде ищу. Сидел вместе со всеми и вдруг пропал.
        Сото вздрогнули открыл глаза. Подобно натуральной рыжехвостой хищнице, Лисица подкралась к нему беззвучно и застала врасплох. Люди, обладавшие такими талантами, всегда настораживали Мара, однако внезапное появление Лисицы его нисколько не испугало. Напротив, даже обрадовало. Он моментально утратил сон и шустро вскочил с палатки так, будто он и девушка служили в военном подразделении и она была старше его по званию.
        - Да вот... сморило у костра, - принялся оправдываться Сото, как будто был в чем-то виноват. - Я ведь на самом деле пью редко...
        - Разбудила, да? - улыбнулась Лисица. В отблесках костра ее черные волосы и неповторимо прекрасное лицо завораживали карателя гораздо сильнее, чем при солнечном свете. - Извини. Просто хотела предложить тебе прокатиться - люблю ночные прогулки. Здесь неподалеку река, и вдоль берега тянутся такие замечательные скошенные луга, что по ним и с закрытыми глазами ездить можно. Не желаешь составить компанию?
        Не успел еще Сото как следует осмыслить предложение Лисицы, а ответ у него уже был готов:
        - Конечно!
        Игривый взгляд девушки ответил: я и не сомневалась!
        Сото предложил отправиться на прогулку на его байке. Лисица не возражала, только потребовала, чтобы Мара позволил ей на берегу прокатиться. По-быстрому скинув сумки и отвязав прочие вещи, они оседлали могучий «круп» Торо. Лисица, недолго думая, крепко обхватила Сото руками и бедрами, отчего у того даже дух перехватило. От резкого звука запущенного двигателя девушка вздрогнула и прижалась к кавалеру сильней, а затем, смутившись своего невольного испуга, негромко рассмеялась.
        Пьяные байкеры у костра проводили парочку восторженным улюлюканьем и непристойными выкриками, на что Лисица обернулась и показала им средний палец. Сото успел заметить ехидную ухмылку Аспида. «Я так и знал!» - отчетливо читалось в ней...
        Мара привык ездить в одиночестве, и потому пассажир заставлял его чувствовать себя за рулем неуверенно. А тем более сегодня, когда позади него сидел не дорожный попутчик, а самое очаровательное создание, какое он когда-либо встречал в своей жизни. Притягательный аромат волос и кожи прекрасной спутницы сводил его с ума. Сото опасался, что голова его закружится и он слетит в кювет. Лисица, разумеется, чувствовала, что она лишает хладнокровия своего немногословного кавалера и, похоже, ей это нравилось. Объятия ее были крепкими, а дыхание - жарким, причем Мара оно казалось и вовсе обжигающим. Еще не отошедший от агуардиенте, с каждой минутой он пьянел все сильнее и сильнее...
        Лисица знала эти места намного лучше кавалера и уверенно направляла его в темноте, пока наконец не вывела в широкие луга, что раскинулись по правому берегу Мансанареса. Очутившись возле реки, Сото заглушил двигатель, дабы дать ему немного остыть - ночи стояли жаркие, и после даже непродолжительной езды по бездорожью мотор сильно нагрелся. Лисица выпустила спутника из объятий и легко выпорхнула из седла. Мара слез с байка неторопливо, все еще пребывая в эйфории от этой недолгой романтической поездки.
        «Наверное, сплю, - думал он при этом. - Напился, вот и снится подобное...»
        - Как тебе картина? - спросила Лисица, обведя рукой ночное небо и мерно текущие, отражающие звезды, воды Мансанареса. И, не дожидаясь ответа, продолжила: - Мне почему-то с детства кажется, что по ночам все на земле обретает свою настоящую сущность. Вот он, настоящий мир! Такой, каков он есть на самом деле - угрюмый и серый. Без прикрас. Утром взойдет солнце, наполнит его красками, но едва оно скрывается, как все сразу пропадает. Просто не нравится палачу пестрый колпак шута... Прости, напилась и несу всякую ерунду. Тебе, наверное, все это неинтересно.
        - Нет, почему же, очень интересно, - поспешил заверить ее Сото. - Я раньше никогда не слышал, чтобы женщина так говорила. Ты говоришь очень красиво, почти как пишут в книгах.
        - Ненавижу книги! - поморщилась Лисица. - Меня так усердно пытались научить читать в воскресной школе, что отбили охоту к чтению на всю жизнь. Святое Писание - скука смертная.
        - Ну зачем ты так сурово, - вступился Сото за свою «азбуку». - В Писании тоже можно найти много чего интересного. Раньше я часто перечитывал Екклесиаста: «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит...» Так, кажется, у него сказано... Там еще есть много красивых строк, наподобие «время убивать, и время разбрасывать камни...». Чертовски умный человек был этот Екклесиаст.
        Лисица приблизилась к нему и внимательно всмотрелась в его лицо. Было темно, и Сото недоумевал, что такое любопытное она стремится разглядеть на нем во мраке.
        - А скажи мне, одинокий и начитанный скиталец, - усмехнулась Лисица, - удалось ли тебе в твоем Писании отыскать ответ на вопрос, почему ты с рождения не такой, как все?
        - В Писании - нет, - признался Мара. - Но я нашел ответ в другой книге...
        И он вкратце рассказал девушке, кем в действительности являлись его предки, где они жили и как называлось их государство.
        - Странно, - заметила Лисица. - Мой папаша рассказывал мне абсолютно другую историю. Он верил, что его предки жили не на островах, а на большом материке в огромной стране. Далеко-далеко на востоке - там, где кончаются Российские княжества и начинаются сплошные дикие пустоши. Говорят, в тех краях Каменный Дождь был самым жестоким и не пощадил вообще никого. Были сровнены с землей высочайшие горы на планете, и теперь там гигантская каменная пустыня, которая тянется вплоть до океана... Ты сказал «Япония»? Забыла, как отец называл свою историческую родину, но точно не Япония. Я не особо верила ему - папаша любил приврать, особенно когда напивался. Он даже клялся, что во времена Древних таких людей, как он и мы с тобой, была едва ли не четверть от всего населения Земли! Представляешь, какие еще небылицы обожал рассказывать мой папаша?
        - Да уж... - пробормотал Сото. - Но я своими глазами видел фотографии и читал книги древних предков, так что, наверное, твой отец все-таки заблуждался.
        - Какая теперь разница, верно? Таких людей, как мы, сегодня практически не осталось. Не знаю, как в России или Скандинавии, но в Святой Европе - точно. После расставания с отцом я много где побывала, но за все эти годы встретила лишь одного человека, похожего на него - тебя. Может быть, ты встречал кого-то еще?
        - Нет. Ты - единственная из нашей породы, кого я увидел за всю свою жизнь. А родителей своих я, к сожалению, не помню совсем.
        - Вот видишь... - Лисица печально вздохнула и прильнула к Сото, чему он нисколько не возражал. - Наши предки вымерли подобно тем диковинным животным, что сегодня остались лишь на картинках. Но давай не будем больше об этом - мы-то с тобой еще живы... Садись, прокачу тебя с ветерком.
        Поначалу Лисица побаивалась четырехцилиндрового Торо, но довольно скоро освоилась за рулем громадины и вошла во вкус. Сидевший позади лихой байкерши хозяин мотоцикла вцепился в поручень и молчал, стиснув зубы и изо всех сил стараясь не выпасть из седла на очередном повороте или ухабе. Попросить девушку ехать помедленнее Сото мешала гордость, которая обещала после такой малодушной просьбы безнадежно пострадать.
        Они летели сквозь ночь по пологим подъемам и спускам. Колючая скошенная трава хрустела под колесами, а в дрожащем свете фары мелькали ночные бабочки и вспугнутые луговые птицы. Теплый ветер нес в себе запахи трав и речного ила, наполняя Мара невероятной легкостью. Чудилось, что стоит только расправить руки - и ты воспаришь над ночным лугом, глядя сверху, как отважная Лисица с гиканьем мчится вперед, разогнав байк так, как Сото не рисковал разгонять его еще ни разу.
        Прямо по курсу из мрака нарисовалась желто-бурая копна соломы, однако девушка и не помышляла о том, чтобы отвернуть или затормозить. Обеспокоенный Сото привстал с сиденья, тронул наездницу за плечо и указал ей на препятствие. Лисица ответила на это заливистым смехом и еще больше выжала рукоятку газа.
        «Взбрендила! Рехнулась! Чокнутая сучка! Да что же ты, зараза, делаешь!..» - пронеслось в голове Сото, и он снова попытался предупредить сумасшедшую байкершу об опасности. Лисица опять не отреагировала.
        - Да стой же ты! - не выдержал наконец Сото. И пусть на пути у них была не каменная скала, а мягкая копна, врезаться в нее и падать с байка все равно не хотелось. - С ума сошла?!
        Смех девушки стал еще громче, но тем не менее она подчинилась и ударила по тормозам. Байк пошел юзом, того и гляди норовя опрокинуться. Стараясь удержаться в седле, Мара замахал руками, будто отгонял рой ос. При этом он боялся ненароком задеть сосредоточенную на выполнении маневра Лисицу. Теперь Сото бранился уже вслух.
        Так и не успев полностью сбросить скорость, байк ткнулся передним колесом в рыхлую солому и остановился. Сото все-таки не удержался в седле и полетел на траву, ухватив девушку за талию и увлекая ее за собой - тяжелый Торо начинал заваливаться на бок, угрожая придавить обоих ездоков. В полете кавалер постарался обезопасить даму и извернулся так, чтобы при падении она очутилась сверху...
        Лисица заливалась смехом, не переставая, - она находила все произошедшее крайне забавным. Сото было не смешно. Почти с головой провалившись в солому, он продолжал бранить безумную наездницу, поскольку, случись с ней несчастье, он бы до конца жизни не простил себе этого. Но, судя по веселому настроению Лисицы, она не ушиблась, и с ней все было в порядке. Мара отпустил барахтающуюся девушку и хотел было встать, но она вдруг цепко ухватила его за отвороты куртки и уронила обратно в солому, а затем, прекратив смех, обвила кавалера руками за шею и припала губами к его губам. Праведный гнев, переполнявший Сото, в мгновение ока вытеснило гораздо более мощное чувство, совладать с которым утратившему хладнокровие карателю было уже не по силам. Впрочем, бороться со своими чувствами он сегодня и не пытался...
        Рассвет в это утро Сото банальным образом проспал. И неудивительно - после такой-то запоминающейся ночи! Полуночные гонки на байке были не единственной страстью Лисицы, которой она отдавалась без остатка. За эту ночь Мара побывал и в огне, и в воде, падал в бездонные пропасти и взмывал под облака. Сознание его то замирало, то неслось вперед со скоростью ураганного ветра. Сото не верил в колдовство, однако чем, если не колдовством, можно было объяснить умопомрачительные вещи, которые проделывала с партнером маленькая, но поразительно гибкая брюнетка. В минуты блаженства Сото отрешился от всего, и казалось ему, что всю свою жизнь он жил лишь ради этого момента...
        Однако чем больше вкушал Сото так не вовремя обретенную любовь, тем сильнее укреплялся в мысли, что такое захватывающее приключение уже никогда с ним не повторится. К счастью для себя, Мара давно привык не жалеть об ушедшем...
        
        Каждое мгновение - драгоценный камень;
        Не успеешь оглянуться, как его уже нет.
        Как жаль, что день заднем проходят незаметно;
        Сегодняшний день не вернется никогда...
        
        Что еще можно было добавить к словам мудрого предка Такуана Сохо?..
        Прошли несколько дней... Вернее будет сказать - промчались, поскольку время, проведенное с Лисицей, обретало нехорошее качество ускорять свой ход. Сото часто вспоминал, как он караулил автоколонну Главного магистра епархии, сидя в будке привратника у служебных ворот Мадрида. Минуты томительного ожидания казались тогда даже не часами, а сутками. Пульс набатом стучал в виски, а стрелки хронометра двигались так медленно, что Мара несколько раз подносил прибор к уху, проверяя, не сломался ли он. Сегодня все обстояло с точностью до наоборот - часы проносились столь быстро, что глядеть на циферблат отсутствовала всякая охота. Сото даже намеренно прекратил заводить хронометр. К сожалению, остановившиеся стрелки никоим образом не удерживали неумолимое течение времени. Дни незаметно пробегали в мелких заботах, а ночи и вовсе напоминали мелькающие тени, какие отбрасывают стремительно пролетающие над головой птицы.
        Отправляясь к припрятанному «Хантеру», Сото не хотел брать с собой Лисицу, но она настояла на своем, а перечить подруге каратель за эти дни так и не научился. Дождавшись сумерек, они оседлали байки, покинули стоянку и, стараясь держаться подальше от пригородных поселений, доехали до потайного места, где палач магистра загнал в кусты и забросал ветками трофейный внедорожник.
        Поблизости от тайника все было спокойно: джип оставался необнаруженным и никакие типы в серых беретах за окрестными скалами не прятались. Сото и Лисица укрыли байки за придорожными камнями, а сами захватили канистры и спустились по склону к невидимому с дороги «Хантеру».
        - Дьявол тебя побери! - ругнулась Лисица, когда Сото скинул с внедорожника маскировку. - Ты сказал, что украл джип, но я даже представить себе не могла, у кого ты рискнул его украсть! Меня многие называют сумасшедшей, но на такие безумные выходки я еще никогда не решалась!
        - И не вздумай решаться, - предостерег подругу Мара. - И я бы никогда не решился, если бы не... крайние обстоятельства.
        - Ты что, не мог спереть торговый грузовик? - осведомилась байкерша, испуганно, но с любопытством заглядывая внутрь автомобиля. До сего дня она наблюдала подобную технику лишь издали. - У торговцев и бензобаки вместительней, и ребята они не такие злопамятные... Эй, по-моему, здесь на сиденье кровь!
        - Попросил вежливо - не отдали, - мрачно пошутил каратель. Но встревоженной Лисице было сейчас не до шуток, поэтому Сото тоже обрел серьезность. - Прости, но я не буду тебе ничего объяснять. Ты сама напросилась со мной, так что...
        Лисица фыркнула, обиженно поджала губку и отвернулась. Ни слова не говоря, Мара открутил пробку отстойника и принялся сцеживать в канистры бензин, что еще оставался в «Хантере» после экзекуции над Гаспаром де Сесо. Вскоре выяснилось, что горючего оказалось больше, чем предполагалось, и временный член байкерской банды мысленно похвалил себя за то, что догадался прихватить с собой не одну запасную канистру.
        За истекшие дни Сото часто наблюдал за подругой и уже уяснил, что такой общительный человек, как она, просто не умеет обижаться долго. И не ошибся: не успела еще наполниться первая канистра, а Лисица опять улыбалась, правда, искорки в ее глазах пропали, уступив место тревоге.
        - Уверена, что это далеко не первая твоя глупость, - сказала она, подавая другу следующую канистру. - И раз ты пока на свободе, значит, мозги у тебя имеются. Признаюсь, ты самый загадочный человек, какого я когда-либо встречала. Раньше я всегда считала полным безумцем Аспида, но чувствую, что он тебе и в подметки не годится. Не хочешь организовать свою банду? Я бы вступила в нее не задумываясь.
        - Я не соблюдаю ваших законов, - напомнил Сото и добавил: - Да и не быть мне лидером - нет во мне стремления командовать, хотя и приходилось долгое время стоять во главе тирадоров.
        - Все со временем появится, надо лишь попробовать, - взялась убеждать его Лисица. - А законы?.. Покажи мне того Человека Свободы, кто хотя бы раз не нарушил их. Нет таких среди нас. Я знаю множество бродяг, которым совершенно плевать на наши законы - они порой опускаются и до убийств! - однако с их мнением продолжают считаться даже «старики». Да что там «старики». Как будто они в молодости лучше были!.. Ты бы все-таки подумал над моими словами. Я тебя всегда поддержу, Аспид тоже...
        - Хорошо, я поразмыслю на досуге, - пообещал Сото. Сделал он это лишь для того, чтобы прекратить безрезультатный разговор и не обижать лишний раз Лисицу отказом. Бесспорно, резон в словах подруги имелся, но предложение ее, как ни прискорбно, запоздало уже надолго...
        На следующее утро банда Аспида снялась со стоянки и отправилась на северо-восток. По понятным причинам байкеры избегали главных дорог и двигались так называемыми «тропами» - заброшенными проселками, порой узкими настолько, что приходилось выстраиваться в цепочку и следовать за проводником. Сото и Лисица замыкали процессию. Нагруженный вещами и канистрами с горючим Торо ехал медленно и нагонял основную группу, только когда она сбрасывала скорость перед очередным препятствием. Обладательница более легкого и скоростного байка, девушка имела возможность двигаться в дозорной команде, но предпочитала плестись в хвосте за компанию с другом. Четырехколесный «носорог» пылил сильнее, чем вся банда, вместе взятая, и замыкающим частенько приходилось отставать, дабы не наглотаться противной песчаной пыли.
        Байкеры никуда не спешили и часто совершали привалы. Бродячая жизнь Людей Свободы протекала особыми темпами: неспешными, ибо спешить «вечным бродягам» было попросту некуда. Они не ставили перед собой цель покрыть за день громадное расстояние, обычно трогались в путь ближе к полудню, а на ночлег останавливались, едва солнце начинало клониться к закату. Не сказать, что Сото нравилась неторопливость попутчиков, но для человека, который ни разу в жизни не выбирался за пределы родной епархии и числился в розыске, компания провожатых подобралась лучше не придумаешь.
        К вечеру второго дня пути на горизонте замаячили высокие пики Пиренеев. Раньше Сото наблюдал их заснеженные вершины лишь издали, но теперь, приближаясь к Пиренейскому хребту, испытал восхищение - испанские нагорья, к которым Мара привык с детства, выглядели в сравнении с Пиренеями как кочки на фоне холмов.
        Аспид решил не углубляться в горы на ночь глядя и остановился неподалеку от скотоводческой фермы. Хозяин фермы с охотой согласился взять у байкеров кое-какие запчасти в обмен на продовольствие и самогон. В этот вечер по поводу удачной сделки в банде был организован настоящий пир, кульминацией коего стали кулачные поединки. Великодушно зачисливший Сото в банду, Аспид лично пригласил того поучаствовать, поэтому отказывать вожаку для новичка было крайне невежливо. Каратель глотнул для должного настроя немного самогона и, сдав все свое холодное оружие на хранение Лисице, откликнулся на первый брошенный вызов.
        Драться по щадящим правилам Сото уже отвык. В этот вечер ему предстояло забыть о смертельных ударах, сдерживаться и следить, чтобы ненароком не покалечить подвыпившего байкера. Такая осторожная манера боя не вела к быстрой победе и лишь раззадоривала врага, порой умудрявшегося весьма ощутимо заехать Мара по корпусу или физиономии. По этой причине каратель чуть не проиграл первый поединок, но пропущенные удары сумели-таки придать ему злости, так что противника Сото вскоре пришлось уносить к ручью для приведения в чувство.
        Обиженные крики потерявших свои ставки байкеров слились с восторгами тех, кто не прогадал и поставил на новичка. Сото собрался было закончить собственное выступление после первого боя, однако только он надумал покинуть круг, как пари начали заключаться по новой, а соотношение ставок уже наметилось в его пользу.
        Следующий боец был гораздо опытнее предшественника. Временному члену банды пришлось изрядно попотеть ради того, чтобы его проворный и сильный противник оказался без сознания на земле. Но прежде, чем это все-таки произошло, левый глаз Сото успел скрыться под бордовым синяком.
        Вечер удался. Все, кто хотел помериться силами с дерзким новичком, отвели душу. Правда, вряд ли кто-то из них остался доволен - тропинка, по которой был унесен к ручью первый проигравший, была протоптана основательно во время следующих поединков. Не вышел на бой только Беззубый. Хитрец сослался на недомогание - он чуял, что сегодня за его синяки и шишки никто ему ценных подарков дарить не будет. Выигравшие пари великодушно угощали проигравших, только бы те прекратили возмущаться, оспаривая итоги турнира. Помятый и побитый Сото также был вполне удовлетворен - благодарный Аспид, делавший ставки только на победителя, залил ему полный бензобак из собственных запасов.
        - Погоди, бродяга, дай только через горы перевалить! - дружески хлопая Мара по плечу, говорил пьяный и довольный вожак. - Во Франции мы обязательно пересечемся с кем-нибудь из братьев и тоже устроим что-нибудь подобное! Вот тогда мы с тобой им все баки насухо и опорожним!..
        Сото был не против.
        Утро выдалось хмурым во всех отношениях: головы раскалывались после вчерашнего, к тому же начал накрапывать мелкий дождик, того и гляди грозивший перерасти в ливень. Проснувшийся спозаранку Сото высунулся из-под палатки, посмотрел на небо и снова пополз обратно под бок к сладко сопящей Лисице. Он был уверен, что при такой погоде о рейде по горам никто не заикнется. Однако уже через час Аспид принялся будить людей и поднимать их в дорогу.
        Сото был наслышан о многочисленных горных тропах в объезд главных трасс, которыми пользовались отчаянные байкеры, и о том, как коварные обвалы порой хоронили под собой целые банды. Отчетливо представляя себе, что будет, если они вдруг застрянут в дождь на узкой размытой тропе, Мара недоверчиво оглядел затянутые серой мглой Пиренеи и на всякий случай поинтересовался у Лисицы о причинах столь странной уверенности вожака.
        - Верь ему, - ответила байкерша. - Аспид знает, что делает. Безумец он, конечно, еще тот, но за пустую канистру голову в петлю совать точно не будет.
        Перед тем как углубиться в горы, пришлось объехать по краю огромный кратер: след, оставленный постигшей когда-то Землю катастрофой - Каменным Дождем, о котором давным-давно наставники церковного приюта рассказывали как о сбывшемся Апокалипсисе. Воронка кратера в центре горной гряды выглядела как дупло в колоссальном гнилом зубе. На дне воронки скапливалась вода, но приблизиться к водоему было нельзя - на гладких отвесных склонах, где песок некогда расплавился в стекло от чудовищной температуры упавшей с неба глыбы, не удержалась бы даже цепкая ящерица.
        Миновав кратер, байкеры очутились в горной долине, при виде которой Сото вновь посетили сомнения относительно здравомыслия Аспида, тем паче что тот наверняка еще не отошел после вчерашней попойки. Узкая извилистая долина круто уходила вниз и терялась в серой пелене дождя. По всей протяженности откоса то здесь, то там торчали невысокие скалы, и от этого долина напоминала окаменевшую челюсть гигантского дракона, какие по слухам населяли Землю миллионы лет назад.
        - Этой тропой мы пользуемся только в одном направлении, - пояснил Аспид, прочитав на лице Сото неуверенность. - Спуск Безумцев словно клапан: из Испании ты катишься по склону даже не запуская двигатель, а вот в обратном направлении подъем не одолеет и самый мощный внедорожник.
        - Ты сказал «Спуск Безумцев»? - переспросил Мара.
        - О, да! - подтвердил Аспид. - Тот, кто первый прошел по нему, был настоящим безумцем, ибо рискнул на такую авантюру. Катиться несколько километров с горы, точно зная, что путь назад заказан, и понятия не имея, что ожидает тебя впереди: тупик, обрыв или все-таки годная для проезда местность... Безумие, иначе не скажешь. Везучим сукиным сыном оказался тот бродяга; хотел бы я пожать его счастливую руку. Эх, чтоб нам всем так фартило в жизни!
        Из соображений безопасности первым в неизвестность ушел «носорог». Следуй он последним, и любой замешкавшийся на спуске байкер имел все шансы угодить под колеса тяжелого автомобиля - на мокром склоне затормозить такой махине было практически нереально.
        - У всех тормоза в порядке? - на всякий случай осведомился Аспид. Услыхав утвердительные ответы, он заглушил двигатель, а затем оттолкнулся ногами и начал осторожно съезжать по склону, притормаживая одновременно обоими колесами. За ним последовали остальные.
        Никогда еще езда под гору не отнимала у Сото столько сил и нервов. Тормозные диски Торо нагрелись, и попадающие на них капли дождя шипели, как на сковороде. Бывало, спуск образовывал крутой уклон, и тормоза не справлялись, поэтому приходилось помогать им, включая пониженную передачу. Экономя горючее, каратель заглушил двигатель так же, как и все. В возникшей тишине была отчетливо слышна раздающаяся со всех сторон ругань собратьев, испытывающих аналогичные неудобства. Особенно нелегко приходилось тем, у кого сзади примостились пассажиры. Торчавшие на пути в беспорядке скалы вынуждали все время приостанавливаться и объезжать их, пропуская вперед товарищей. Тело Сото ныло от напряжения, особенно ноги, которыми приходилось постоянно давить на педали, и руки, удерживающие байк в равновесии на малой скорости. Мара всерьез опасался, как бы подошвы на его башмаках не начали плавиться от трения.
        Несколько раз на маршруте попадались относительно ровные участки, где байкеры совершали короткие передышки. Как лучший знаток Спуска Безумцев, Аспид ориентировался в непроглядной серой мгле только по этим площадкам. При каждой остановке он во всеуслышание объявлял, какое расстояние осталось пройти до края долины. Однако когда за той площадкой, что с его слов должна была являться последней, обнаружилась следующая, а за ней еще одна и еще, вожак растерялся. Впрочем, никто по этому поводу особо не переживал, поскольку понимал: заблудиться в похожей на узкий желоб долине сложно, а вот обсчитаться с тяжелого похмелья - легко.
        Край «желоба» все-таки обнаружился, но путь между ним и последней площадкой для привала показался Сото бесконечным. В довершение всех бед, склон размок окончательно, и удержание байка в равновесии превратилось в своего рода укрощение строптивого жеребца, неустанно норовившего сбросить седока на камни. Каратель скрипел зубами, чувствуя, как намокшие тормозные колодки становятся все более бесполезными, а груженый Торо постепенно набирает опасную скорость. Где-то за спиной послышался лязг и грохот. Беспокоясь за идущую следом Лисицу, Мара обернулся и увидел, что неприятность постигла не ее, а Скелета. Толстяк полностью утратил контроль над техникой и не нашел иного выхода, как остановить ее, врезавшись в скалу. На его удачу, разогнаться как следует он еще не успел, и потому лишь погнул переднюю вилку байка да уронил его на бок. Добраться после такого происшествия до конца спуска Скелет еще мог.
        Сото приготовился к тому, чтобы подобным образом придержать и своего не в меру разогнавшегося Торо, пока это было осуществимо без катастрофических последствий. Но скала, на которую он нацелился, торчала, как оказалось, уже не на склоне, а на ровной поверхности. Рядом со скалой пристроился обогнавший банду внедорожник-«носорог», для которого отчаянное скольжение по Спуску Безумцев тоже не прошло гладко: одно из передних крыльев «носорога» было смято. Члены экипажа чудо-машины наперебой костерили горе-водителя и срубали зубилами покореженную деталь.
        Торо выскочил на долгожданную равнину, немного пропрыгалпо камням и остановился. Наездник кое-как отстегнул подножку негнущейся от усталости ногой, установил байк и, донельзя измотанный, улегся животом на бензобак, расслабленно уронив затекшие руки. Отовсюду раздавались восторженные вопли байкеров, радующихся окончанию многочасового мучения.
        - Кому нравится мокнуть, пусть остается здесь! - стараясь перекричать собратьев, выкрикнул Аспид. - Остальные - за мной!
        После этих слов он запустил двигатель и ринулся дальше во мглу.
        Ни один из героев, преодолевших Спуск Безумцев, мокнуть, естественно, не собирался, поэтому все не мешкая последовали за вожаком. Сото не терпелось узнать, что же ожидает их впереди, но он не хотел надоедать расспросами усталой Лисице, для хрупких плеч которой пережитое испытание было особенно тяжким.
        Они не проехали и километра, когда путь им преградили сошедшиеся вместе отвесные стены ущелья. Преграда выступила из тумана так неожиданно, что, двигайся Мара с приличной скоростью, он неминуемо врезался бы в скалу, даже не успев притормозить. Выступающий провожатым Аспид замедлил ход, покрутил головой словно собака, потерявшая след, в задумчивости поскреб лысину, а затем указал направо и первым двинулся в том направлении...
        Вскоре перед путниками распахнулся зев гигантской пещеры, и Сото невольно поежился, представив, каких размеров чудовище могло бы обитать в этой норе. Однако при близком рассмотрении выяснилось, что пещера вовсе не является пещерой, а представляет собой рукотворный тоннель с массивным бетонным козырьком над въездом и ровным дорожным покрытием внутри. Правда, кое-что все же отличало данный тоннель от виденных Сото ранее. А именно - диаметр: никто в Святой Европе не копал столь огромные тоннели; даже самому крупному торговому грузовику хватило бы для проезда и половины высоты, на какую был воздвигнут тоннельный свод. Сообразно размерам свода были и его несущие конструкции - массивные бетонные арки. Чтобы разрушить такие, потребовалось бы взорвать не одну тонну взрывчатки. Пролеты между арками были тщательно замурованы полукруглыми плитами, так что даже камешек горной породы не мог отколоться от стены и упасть на дорогу.
        Создать подобное чудо тоннелестроения было по силам только великим зодчим, каких представляли собой лишь Древние. Это также доказывала и стальная конструкция над въездом в тоннель, на которой болтались выцветшие ржавые вывески. Картины на них, а также надписи, что читались с большим трудом, казались нелепыми. В частности, на одной из вывесок угадывалась фигурка прекрасной девушки, за какие-то неведомые грехи заключенной в плоский черный ящик со стеклянной передней стенкой. Надпись под ящиком на испанском советовала изменить жизнь к лучшему посредством приобретения техники «Филипс». Сото хмыкнул: чего только не напридумывали в свое время эти башковитые Древние; в бытность свою искателем он извлекал из-под земли и не такие престранные вещи.
        Байкеры въехали в жерло тоннеля и остановились. Аспид убедился, что группа в сборе, после чего приказал всем спешиться и готовиться к ночлегу. Едва вещи были разложены и разведен огонь, как дождь снаружи зарядил в полную силу. Вода потоками стекала с тоннельного козырька, но в тоннель не попадала - специальный уклон дороги при въезде препятствовал этому.
        - У-ф-ф, вовремя успели! - облегченно вздохнул вожак, приблизившись к Сото, который пристально всматривался во мрак - туда, куда всем им предстояло завтра утром отправиться. - Ты чего, бродяга, так напрягся?
        - С детства обожаю темноту, но в этой есть что-то неприятное, - признался каратель. - Холодом веет, будто из могилы. Как долго тянется подземная дорога?
        - Прилично. Несколько часов придется при свете фар продвигаться, зато тоннель выходит на поверхность уже во Франции. Надеюсь, за те три года, что я здесь не был, нигде не случилось обвала или затопления...
        Несмотря на заверения Аспида в том, что он проехал по подземному пути уже с полдюжины раз, в эту ночь Сото спал плохо. Темные своды тоннеля давили ему на психику, а из темноты чудились зловещие звуки, напоминающие то жалобный волчий вой, то рычание более крупного хищника. Хотя возможно, что это всего-навсего завывал ветер и отражалось от бетонных стен эхо байкерского храпа. Мара укорял себя за малодушные мысли, но совладать со страхом ему не удавалось. Страх его обитал на неподвластном самовнушению инстинктивном уровне.
        Похожее чувство животного ужаса каратель испытывал только один раз в жизни. Было это еще в те годы, когда Сото состоял членом Барселонской Особой. Тот страх был страхом перед могучими природными стихиями, способными шутя прикончить любого, кто задумает идти им наперекор. В молодости Мара не удалось совладать с этим страхом. Все, что сумел тогда искатель, это лишь загнать страх поглубже в себя и удерживать там до сей поры. Но стоило только Сото узреть перед собой нечто доселе не изведанное и зловещее одновременно, как животный страх - низменный страх за собственную шкуру - тут же вырвался на свободу. И чтобы загнать его обратно, требовалось опять прилагать немалые усилия.
        Впрочем, с приходом утра карателю полегчало. Ожидание погружения в черную бездну оказалось куда мучительнее, чем сам процесс. С рассветом раздались веселые голоса байкеров, подзадоривающих друг друга перед дальней дорогой, заурчали мотоциклы, словно вторившие своим наездникам, вспыхнули фары, и таинственный тоннель сразу перестал казаться огромным и зловещим. А после того, как свои бортовые огни зажег внедорожник-«носорог», вокруг стало даже светлее, чем в ущелье, где продолжал поливать дождь.
        Двигаясь в общей группе, Сото поражался, как байкерам удается так долго скрывать в тайне свою драгоценную находку. Прознай о тоннеле власти, они бы точно не поскупились подвести к нему с обоих концов хорошие подъездные дороги, после чего оборудовали бы здесь еще одну трассу государственного значения, которая моментально стала бы вне конкуренции с уже имеющимися. Дорожное покрытие в тоннеле было уложено столь идеально, что мститель, чей зад от езды по камням уже покрылся синяками, будто и не двигался вперед на байке, а плыл на быстрой лодке по течению спокойной реки. В тоннеле постоянно чередовались плавные подъемы и спуски, отчего завтрак несущегося во весь опор Мара ворочался в желудке, того и гляди норовя отправиться по пищеводу в обратном направлении. Уши периодически закладывало от перепада давления, а перед глазами все предательски плыло от быстрого и плавного волнообразного движения. Последние страхи покинули Сото, вытесненные непередаваемой эйфорией. Безусловно, не такой сильной, как во время ночи с Лисицей, но тоже головокружительной.
        Вся дорога была прочерчена белыми и желтыми полосами, как сплошными, так и прерывистыми. Предназначение их оставалось для Сото такой же загадкой, как и предназначение древней техники «Филипс». Полосы мельтешили в свете фары, и при быстром движении байка казалось, что они извиваются и переплетаются между собой подобно змеям, вытатуированным на лысой макушке Аспида. Мрак подземелья, сотни тысяч тонн камней над головой, безумная гонка, больше смахивающая на падение в пропасть, загадочные движущиеся узоры на дороге, неизвестность впереди - все это завораживало своей нереальностью и создавало иллюзию перехода в другой мир. Сото на мгновение почудилось, что он умер и сейчас движется не в Парижскую епархию, а прямиком в Ад. И даже грядущие адские мучения не притупляли восторга от захватывающего и неповторимого полета в Преисподнюю...
        Ближе к северному концу тоннеля дорога начала ухудшаться, а гладкое покрытие трескаться, Когда же впереди наконец возникла и принялась расти на глазах светлая точка далекого выхода, пришлось совсем сбросить скорость, поскольку на дороге стали попадаться сорванные от стен плиты и рухнувшие потолочные балки. Что в свое время случилось с этой частью тоннеля, Мара понял, как только они выехали из мрака на свет божий. Прямо у подножия горы, из недр которой выходила на поверхность подземная дорога, зияла воронка кратера. Гораздо меньшая, чем та, что уже попадалась скитальцам на пути, но все равно достаточно глубокая. Ударная волна от давным-давно упавшей на землю небесной глыбы чуть было наглухо не закупорила северные ворота тоннеля, однако прочное сооружение Древних выстояло.
        За кратером на добрую сотню километров раскинулась дикая пустошь, сплошь изрытая другими воронками, коварными провалами и трещинами, но одолевших Спуск Безумцев байкеров такими «мелочами» было уже не напугать. Каждый из «рыцарей дорог» обязан был знать проторенные в пустоши тропы назубок, как священник - Псалтырь. Знать и помнить, чтобы в опасный момент всегда спасти себя и товарищей, сбежав туда, куда, кроме Людей Свободы, никто больше не совал нос.
        Погода на северной стороне Пиренейского хребта стояла отменная. Покрытая коркой запекшейся на солнце глины, байкерская тропа всего задень вывела скитальцев к побережью. Здесь мадемуазель Удача сразу же одарила байкеров ослепительной улыбкой: на пустынном проселке, по которому Аспид вел банду, им попалось навстречу сразу два крупных торговых грузовика.
        Хитрый торговец, руководивший этим маленьким караваном, оказался настолько жаден, насколько и глуп: не желая платить пошлину за проезд по государственной трассе и тратиться на охрану, он решил проскочить епархию по задворкам. Скряга тешил себя надеждой, что ему хватит удачи избежать встречи с обитателями этих самых задворок. Вторая ошибка, допущенная торговцем, заключалась в том, что при виде Людей Свободы он решил от них скрыться, хотя испокон веков среди торгующего люда ходило неписаное правило поведения в подобных ситуациях: если ты едешь без охраны, то просто остановись и отдай грабителям ключи - дешевле отделаешься. Самое плохое, что ожидало покладистые жертвы, - это утрата некоторой части товара и слитый бензин. Непокорные за свое упрямство платили куда дороже: от проколотых шин и сломанных ребер до сожженной техники с остатками недоразграбленного товара. Последнее являлось для торговцев на колесах равносильным тотальному разорению.
        Аспид со товарищи резво нагнали неповоротливые грузовики и, не став размениваться на угрозы, просто прострелили им шины из арбалетов. Грузовики встали как вкопанные, зарывшись спущенными колесами в песок. И пока усложнивший себе жизнь торговец и его водители получали обязательную порцию тумаков, их фургоны были вскрыты и тщательно проверены. После байкерской ревизии фургонов вместительный кузов «носорога» под завязку наполнился продуктами и выпивкой. Как временный член банды, Сото помог товарищам с разгрузкой товара. Участвовать в показательной экзекуции он отказался - желающих научить «зажравшихся барыг» правилам общения с Людьми Свободы хватало и без него.
        Сжигать лишенные колес грузовики Аспид не стал, но не потому, что испытывал сострадание к попавшему впросак торговцу. Вожак поступил так из сугубо практических соображений. После тяжелого перехода через горы запасы бензина в банде значительно истощились, и тратить десяток-другой литров трофейного топлива во имя устрашения тех, кого и без того запугали до полусмерти, было неразумно. Однако соблюсти байкерские традиции все же следовало, поэтому на обоих грузовиках были раскурочены радиаторы без шанса на их восстановление.
        После такой дерзкой акции требовалось срочно проваливать из этого района. Банда Аспида так и поступила. Времени в запасе имелось немного - избитые торговцы могли за полдня добраться пешком до ближайшего населенного пункта. Поэтому на ночлег в тот вечер байкеры предпочли не останавливаться, как бы ни привлекало распробовать ящик превосходного германского шнапса - второго по значимости трофея после горючего. Ночное бегство по гористому побережью протекало в жуткой спешке, зато к утру шнапс был разлит по кружкам уже в окрестностях Марселя. Там уставшие и довольные байкеры единодушно поддержали предложение вожака и устроили долговременный двухдневный привал.
        За две недели пребывания среди вольных бродяг Сото успел плотно приобщиться к их неторопливому укладу жизни: много спал, не обращал внимания на то, чем питался, и все реже отказывался от выпивки. Половина мыслей его вращалась вокруг мелких насущных проблем, наподобие проколотого колеса или похмельной головной боли. Вторая половина была обращена к Лисице, шустрой девчонке, в компании с которой Мара чувствовал себя легко и свободно. Он догадывался, что такой разбитной человек, как Лисица, навряд ли станет хранить кому-то верность долго. Но тем не менее со дня их близкого знакомства других парней она избегала, а на подруг, которые пытались порой заговорить с новичком, смотрела с нескрываемой злобой. Сото же, кроме Лисицы, ни на кого из байкерш и смотреть не хотел.
        Несомненно, каратель ни на минуту не забывал, с какой целью он движется на восток. Повязка на голову - та, что он для себя изготовил, планируя нападение на адридский магистрат, - лежала в нагрудном кармане его куртки, завернутая в чистую тряпицу. Иногда, при взгляде на закат (за последнее время Сото проспал все восходы, и виной тому была сама Повелительница Ночи в обличье прекрасной брюнетки), Мара доставал повязку и подолгу держал ее в руке, словно набирался от своего талисмана храбрости перед грядущим визитом в Божественную Цитадель. Сото никогда не любил закаты (провожать друга и встречать его - совершенно разные вещи), но сегодня они почему-то обрели для него притягательность. Хотя вполне возможно, что винить в этом следовало опять же Лисицу, безраздельная власть которой над Мара как раз и начиналась с той минуты, когда солнце скрывалось за горизонтом...
        Проспав после безостановочного ночного бегства почти весь день, Сото проснулся вечером и первым делом подумал, что надо бы завязывать с выпивкой. Последние две недели это умозаключение каждый раз посещало его при пробуждении. Однако по вечерам, когда путники наконец-то позволяли себе расслабиться и передохнуть, никаких мыслей на тему трезвого образа жизни почему-то не возникало.
        Лисицы вместе с ним под палаткой не оказалось. Каким-то образом девушке удалось освободиться из объятий друга и при этом не нарушить его чуткий сон. Но Сото уже привык к подобным ее выходкам и даже хотел попросить подругу научить его этим воистину «лисьим» штучкам. Начав обеспокоенно искать глазами ускользнувшую Лисицу, Мара заметил, что на стоянке отсутствовала примерно четверть банды вместе с самим Аспидом. Однако все байки пребывали на месте.
        Впрочем, куда подевались их владельцы, загадки не составляло.
        Жизнь в Марселе - городе, населенном рыболовами и рыботорговцами, - концентрировалась возле порта, и потому удаленные от побережья городские окраины днем будто вымирали. Так что пока не наступил вечер и окраинные улочки не наводнились пьяными рыбаками, байкеры решили пробежаться по лавкам да трактирам для того, чтобы выведать последние новости: кто знает, а вдруг туда, куда они направляются, соваться вовсе не следует. Непоседливая Лисица так же направилась в город вместе с товарищами.
        Сото не испытывал желания появляться на людях, поэтому не стал догонять недавно ушедших байкеров. Вместо этого он отыскал возле костра недопитую бутылку шнапса и постарался привести себя в нормальное самочувствие. Нагревшийся от костра шнапс пробуждал в желудке рвотные позывы. Но прав оказался человек, который вывел заключение, что самое полезное лекарство всегда самое противное: карателю и впрямь полегчало, а в голове взамен боли воцарилась легкая безмятежность. Стараясь в полной мере насладиться ощущением, Мара оттащил свою дорожную постель к краю обрывистого склона пригорка, на котором они остановились, после чего разлегся поверх палатки, подложив под голову куртку.
        Солнце катилось по краю небосклона, постепенно тускнея и обретая пурпурный оттенок. Гладь моря тянулась до горизонта и растворялась в туманной дымке, а по обе стороны холма возвышались каменистые отроги Альп. Море было отсюда достаточно далеко, поэтому до Сото не долетали шум прибоя и крики чаек, однако это ничуть не портило великолепие окружающего мира. Южное побережье Франции ненамного отличалось от восточного побережья Испании, и все-таки атмосфера здесь была уже другая: море, трава, раскаленные на солнце камни пахли иначе, чем в той же приморской Барселоне. Нет, «иначе» не в смысле «неприятно», а скорее в смысле «непривычно», поскольку воздух Марселя понравился карателю так же, как и воздух прекрасной Барселоны.
        Сото расслабленно лежал на теплых камнях, с легким прищуром глядел в сторону моря и постепенно приходил к мнению, что есть все-таки и в закате своя неповторимая красота, поэтому не стоило относиться к нему раньше столь пренебрежительно. Красиво уйти - тоже своего рода искусство, и солнце владело им в совершенстве. Уйти красиво и с честью - разве не к этому стремился Сото все годы, что прожил с осознанием своего истинного предназначения? Вот еще одна причина, по которой солнце следует считать символом жизни человека, вставшего на воинский путь Предков из Страны восходящего солнца...
        Сото заметил Лисицу, когда она уже почти взобралась на холм. Девушка возвращалась одна и в спешке. Такой взволнованной Мара не видел ее ни разу и потому сразу же ощутил в голове тревожный сигнал - товарищи в городе явно угодили в передрягу. Мгновенно придя в себя, каратель хотел было вскочить и броситься навстречу подруге, но она, не добежав до стоянки, внезапно перешла на шаг и вошла в лагерь совершенно спокойно, без предупреждающих криков. Разморенный на солнце Сото в недоумении следил за девушкой, стараясь определить причину столь поспешного ее возвращения.
        Неожиданное появление Лисицы вызвало вполне обоснованное любопытство у слонявшихся по стоянке байкеров, но девушка лишь лениво отмахнулась от них, дав понять, что ничего экстраординарного не произошло. Но все же взгляд ее наполняла необъяснимая тревога, и направлен он был куда-то в сторону заката. И даже не являясь тонким знатоком психологии, можно было определить: девушку гложет не то печаль, не то сильное волнение. Но что так взволновало ее в городе, заставив бросить товарищей и вернуться?
        Сото не двигался с места, надеясь, что Лисица сама подойдет к нему и все объяснит. Однако она, как нарочно, не приближалась к другу. Складывалось впечатление, что это он виноват в ее скверном настроении. Мара попытался вспомнить, чем он мог обидеть подругу, - не получилось. Да и что за странная обида, которая нахлынула на Лисицу почему-то именно в Марселе?
        Прошло больше часа, прежде чем их разговор состоялся. Все это время Сото продолжал смотреть на закат, изредка оборачиваясь к маячившей за спиной Лисице. А она то принималась зачем-то копаться в своих вещах, то подкручивала гайки у себя на байке, то просто начинала ходить взад-вперед по стоянке, словно ожидая, когда приятель первым заговорит с ней. Но Мара не выказывал свое любопытство: в человеческих взаимоотношениях он в первую очередь ценил прямоту и открытость, а подобные игры в намеки и недомолвки презирал.
        Что ж, если Лисица надумала отыскать предел его терпения, значит, она занялась заведомо бесперспективным делом. Нет, конечно, терпение у Сото далеко не бесконечное, но то, что оно во много раз превосходит терпение подруги, - это бесспорно.
        Терпение Лисицы иссякло после того, как она опять занялась байком и, не осилив крепко затянутый винт, расцарапала себе руку. В сердцах отшвырнув отвертку, девушка подошла к Сото и уселась на палатку рядом с ним. Держалась она при этом подчеркнуто отстранение.
        - Ты - дьявол, - негромко проговорила Лисица упавшим голосом, совсем не подходящим для столь сурового обвинения. - То, что ты безумец, я поняла давно. Но я и не подозревала, что на самом деле ты дьявол. Только дьявол способен на такое... на такое...
        - Нет, я не дьявол, я - человек, - ответил Мара, начиная догадываться, что так взбудоражило Лисицу в городе. - Хотя есть люди, которые называют меня демоном. И они недалеки от истины... Ты случайно не прихватила с собой эту бумажку? Хотелось бы взглянуть.
        Лисица тяжко вздохнула, вынула из-за пазухи сложенный вчетверо небольшой плакат с оторванными уголками и протянула Сото.
        - Возле трактира висел, - пояснила она. - Новенький, видать, недавно отпечатан. А я - дура - все гадала, откуда у тебя взялся тот «Хантер»...
        Каратель покосился на жгущих костер байкеров, после чего повернулся так, чтобы им был не виден плакат, и разложил его на камнях перед собой. Как выяснилось, на этот раз Луис Морильо был изображен отдельно от подобных ему кровожадных убийц. Наверное, следовало считать это огромной честью. Когда экономное государство не скупясь тратит драгоценную бумагу на твой персональный портрет, оно волей-неволей признает твою значимость, пусть и в негативном плане. Подобного удостаивались лишь единицы: Пророки, Апостолы... да отъявленные негодяи наподобие Морильо.
        Портрет был выполнен детально и качественно, что лишний раз свидетельствовало о серьезности, с какой власти подошли к поимке преступника. Неизвестный художник поработал на славу: чернокнижник Морильо узнавался на портрете с большого расстояния. Также издалека можно было разглядеть и сумму, обещанную сегодня за его голову. Вознаграждение и впрямь впечатляло: всего за какой-то месяц оно выросло с шести тысяч сант-евро до тридцати. Сото и не представлял, что его скромная персона настолько драгоценна. Любому из байкеров хватило бы тридцати тысяч сант-евро, чтобы завязать с разбоем и бродяжничеством и начать новую жизнь: купить дом, открыть торговую лавку, стать добропорядочным гражданином... И еще бы наверняка про запас осталось. Да что говорить - даже просто получить на руки столь головокружительную сумму было бы весьма неплохо. Сильное искушение, устоять перед которым нелегко как Человеку Свободы, так и любому другому.
        - Кто еще из наших это видел? - спросил Сото, ткнув пальцем в свою нарисованную физиономию.
        - Эту картинку больше никто, - ответила Лисица. - Парни как раз зашли в трактир глотнуть пивка, когда я ее заметила. Однако если в городе есть еще такие... Скажи, а правда, что ты... сделал все это?
        - Все до последнего слова - правда, - не стал юлить каратель. - Разве что Сарагосский епископ скончался сам... Впрочем, если по совести, в его смерти я тоже виновен - не напугай я бедного старика, он бы, несомненно, еще жил.
        - Но зачем? - Голос Лисицы задрожал.
        - А зачем ты остервенело бьешь палкой укусившую тебя собаку? Ты же не думаешь в тот момент о том, что она стережет имущество хозяина. Мало того - попадись тебе под руку ее хозяин, ты без колебаний двинешь палкой и ему. Это естественное человеческое чувство - наказывать обидчиков. Поступая по справедливости, мы сохраняем свою честь.
        - Какие глупости ты говоришь! - с укором перебила его Лисица. - Ты что, совсем не видишь разницы между такими вещами, как пнуть собаку и заживо сжечь человека? Причем не кого-то, а самого Главного инквизитора епархии?! Чем бы он ни разозлил тебя, был ли смысл убивать его за это?
        - Разумеется. Он расплатился сполна, и теперь я полностью простил его, - ответил Мара словами своего покойного, но еще не отмщенного в полной мере сеньора.
        - И чего же ты добился?! - Казалось, девушка вот-вот накинется на Сото с кулаками. - Я смотрю на живого покойника! Да тебя теперь и ловить не надо - сдаст Охотникам первый встречный! Даже у Аспида найдутся такие, кто не посмотрит, что он тебя покрывает - за эти деньги они не остановятся ни перед чем.
        - Очень даже их пойму, - усмехнулся каратель, покосившись через плечо на галдящих возле костра байкеров, после чего постарался перевести нелицеприятную беседу в шутку: - Ну а ты не хотела бы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь? Когда еще такой шанс выпадет?
        Шутка вышла крайне неудачной.
        - Кретин! - вспыхнула девушка. Щеки ее покрылись красными пятнами, а в глазах заблестели слезы. - Мерзавец! Да как ты мог!.. Да я же!.. Ведь я с тобой, а ты!.. Ты... ты!.. Бессердечная скотина!
        И она обиженно отвернулась.
        Осознав ошибку, Сото начал в срочном порядке подыскивать слова утешения. Но едва он раскрывал рот, как тут же находил приготовленные утешения глупыми и умолкал, пытаясь придумать что-нибудь получше. Однако, как назло, ничего достойного на ум не приходило. Так что вскоре Мара беспомощно развел руками и угомонился.
        - И впрямь бессердечная скотина, - подытожил он, вздыхая. - А то и хуже..,
        Но обиженная Лисица не уходила, продолжала в молчании сидеть рядом, подтянув колени к подбородку и потупив взор. Солнце тем временем неторопливо скрылось за горизонтом, и над Марселем начали сгущаться сумерки. Вернулись из города подвыпившие Аспид с компанией. Поскольку на Сото они даже не глядели, они явно не ушли дальше того трактира, где их оставила Лисица. И все-таки каратель незаметно наблюдал за ними: если байкеры все-таки обнаружили в Марселе его портрет и задумали недоброе, косые недружелюбные взгляды выдадут их с головой. Но судя по всему, Мара подозревал их напрасно. Разве только за прошедшие часы байкеры сумели хорошо натренироваться в лицемерии, что было маловероятно.
        - Зачем ты едешь в Ватикан? - внезапно полюбопытствовала Лисица; Сото думал, что она уже не проронит сегодня ни слова.
        - Я, кажется, тебе говорил, - буркнул он. - Хочу отдать кое-кому долги.
        - Точно так же, как ты отдал их мадридскому инквизитору?
        - Это уж как получится, - ответил Сото. - Предки учили меня, что с долгами надо рассчитываться как можно быстрее. Не важно, кому и сколько ты должен - чем быстрее расплатишься, тем лучше.
        - Ради кого или чего ты вообще всем этим занимаешься? Повзрослел и вдруг решил поквитаться за сектантов-родителей?
        - Нет. Хотя человек, ради памяти которого я это делаю, и впрямь был мне как отец. Я остался виноват перед ним - он рассчитывал на меня, а я его подвел.
        - И что, ты надеешься таким образом искупить перед ним свою вину? - Лисица снисходительно поглядела на друга. - Уверяю тебя, мертвым совершенно наплевать, что думают о них живые. Мертвые мертвы и останутся такими навечно, что бы ты ради них ни делал и как бы при этом ни старался. И тем более глупо убивать во имя мертвых. Тот человек - он что, просил тебя умереть ради него? Ведь ты сам сказал, что он был тебе как отец. Разве отец попросил бы о таком своего сына?
        - Давай не будем больше на эту тему, - попросил Мара. - В конце концов, это мое дело, и незачем тебе терзаться чужими проблемами.
        - Чужими?! - вздрогнула Лисица. Глаза ее сверкнули: она снова была готова накричать на Сото, но запал ее уже иссяк, и потому говорила она хрипло и подавленно. - И ты говоришь это после всего, что у нас с тобой... как я думала...
        И она совсем сникла.
        - Зря ты так думала, - пробормотал Сото, озадаченный поведением подруги. Ее волнение, ее слова... Он раньше и не предполагал, что его судьба способна волновать кого-то еще, а тем более такую свободолюбивую девушку, как Лисица. В чем причина? В том, что они с ней похожи внешне и принадлежат к одной древней расе? Но ведь, насколько он помнил, Лисица не интересовалась подобными вопросами. В остальном же они - совершенно разные люди, так что дружба их была лишь мимолетным знакомством, какие обычно и происходят в байкерской среде. Так, по крайней мере, считал Мара.
        Лисица в унынии теребила ремешок на своем сапоге. По ее бегающему взгляду было заметно, что девушке не терпится что-то сказать, но ей никак не удается собраться с духом.
        - Выслушай меня, пожалуйста, - наконец решилась она. Голос ее звучал тихо, и Сото с трудом разбирал, о чем она говорит. - Не буду больше этого скрывать - ты мне небезразличен. Почему? Если бы я только знала... Я была знакома со многими парнями, но с ними я распрощалась легко и после ни разу ни о ком из них не жалела. Даже о Тесаке (Сото был в курсе: так звали парня, который оставил Лисице байк). С тобой - все по-другому! Ты особенный, причем не только внешне. Я не хочу, чтобы ты уходил. Умоляю: выброси из головы всех своих врагов - они недостойны того, чтобы думать о них день и ночь. Разве ты еще недостаточно поквитался с ними? По-моему, даже чересчур. Забудь о них и оставайся. Ради меня. Давай уедем подальше отсюда. Без Аспида и его придурков - только ты и я. Я знаю кое-кого из бродяг по ту сторону границы - они нам помогут. Никакие Охотники не отыщут тебя на востоке. Ну что скажешь?.. Ради меня, Сото!
        Сото не отвечал, отрешенно наблюдая, как ветер гонит по склону ходма бумажный лист с крупным заголовком «Разыскивается...». Плакат уносило вдаль, и догнать его было уже непросто. Куда умчит его ветер за ночь? Окончит ли плакат свою короткую жизнь, размокнув под дождем в горах, или угодит на растопку печи в рыбацкой хижине? Одному Всевышнему известно. А ведь изначально плакат предназначался для самых благих целей: помочь в поимке убийцы и тем самым спасти чью-то жизнь, а то и не одну. Плакат не выполнил своего предназначения, хотя убийца находился от него буквально в шаге, и отныне судьба измятого бумажного листа ничем не отличалась от судеб тысяч его собратьев, носимых ветром по всей стране.
        В образе этого бездушного обрывка бумаги Сото видел себя. Ветер, что сорвал тирадора с места и понес по стране, неминуемо приближал его к жизненному финалу, который был пока неизвестен. Но то, что финал не за горами, - сомнений не вызывало. Судьба Мара была почти написана, осталось только дописать в ней последний абзац. Каким он будет: коротким и емким или затянутым, но бессмысленным, наполненным ненужными рассуждениями на тему «почему я всю жизнь шел по этому пути и свернул с него перед самым концом?»
        Никто не торопил Сото с выбором, но выбор он сделал быстро, как и пристало выбирать человеку, ступившему на этот особый путь. Как и учили предки: семь вдохов и семь выдохов. Принятое по истечении их решение ни обсуждению, ни отмене уже не подлежало...
        Мара ничего не ответил Лисице, молча улегся на палатку и закрыл глаза. Пусть думает, что он размышляет над ее предложением. Пусть думает, что Сото - бессердечная скотина. Пусть думает все, что угодно: незачем продолжать разговор, если заранее знаешь, что он ни к чему не приведет.
        Лисица не настаивала. Повздыхав немного в одиночестве, она прилегла возле друга, положила голову ему на плечо и запустила руку ему под куртку - словно старалась удержать возле себя. Сото открыл глаза и погладил Лисицу по щеке. Девушка улыбнулась, после чего взяла его ладонь и нежно переложила себе на грудь. Мара посчитал, что его вторая рука оказалась при этом незаслуженно обиженной, и отправил ее прогуляться по другим приятным участкам тела подруги... Прелюдия, с какой вот уже две недели кряду начиналась каждая их совместная ночь. Игра, где не было места словам и где никто не требовал от партнера чего-то невозможного...
        Сон Лисицы был сладок, к тому же во сне она обладала особой привлекательностью, поэтому выпускать ее из объятий не хотелось: разбудишь - и словно погубишь нежный цветок, который осыпается даже от легкого прикосновения. Однако Сото все-таки рискнул. Он покинул нагретую постель и спящую подругу с такой филигранной аккуратностью, с какой не двигался даже во время ночных визитов во вражеские цитадели. Лисица не проснулась, и это было к лучшему - Мара не собирался отказываться от своих замыслов, даже если бы потревожил ее чуткий сон.
        В этот вечер Сото не брал в рот ни капли спиртного, так что голова его была свежая, а мысли - ясными; изрядно забытое за две недели состояние. К тому же их последний откровенный разговор с Лисицей выветрил остатки опьянения, как алкогольного, так и того, которое Мара всегда испытывал, находясь рядом с очаровательной брюнеткой. На самом деле их недавняя близость была прощальной, но Лисица не знала об этом. Знал только Сото, но он промолчал, иначе никакой близости не было бы, а если бы и была, то уже не столь захватывающая. Наверняка такой поступок являлся подлым, и все же Сото совершил его, желая запомнить две последние недели на всю оставшуюся жизнь. Пусть лучше прощание будет таким - легким и приятным для обоих, - нежели наполненным пустыми словами и обещаниями, которым уже никогда не суждено исполниться.
        Решение было принято, и сомнения не терзали больше Сото. Решение болезненное, но необходимое, как ампутация пораженного гангреной пальца. Лишние колебания и угрызения совести грозили изъесть ржавчиной неуверенности и сломить стальной боевой дух карателя. Такое уже происходило - Мара чувствовал. Искушение бросить все и удариться в бегство вместе с прекраснейшей женщиной в мире было настолько велико, что Сото уже всерьез начал задумываться, а так ли необходимо совершать то, что он замыслил. Сеньора ди Алмейдо все равно не вернуть, и даже молодой сеньор Рамиро смирился со смертью отца... Подобные мысли и впрямь напоминали гангрену, только проникающую не в кровь, а в сознание. Избавляться от них следовало незамедлительно. Сото покидал банду Аспида, оставляя его, Лисицу и прочих своих новых друзей здесь, в окрестностях Марселя, мирно спящими вокруг костра. Говорят, что у британцев даже есть такое правило - уходить не прощаясь. Очень хорошее правило, надо признать: незачем тратить время на сантименты, лишающие путника спокойствия перед дальней дорогой. Путь до Ватикана каратель знал во всех подробностях
- Аспид успел рассказать ему об окольных тропах Апеннинского полуострова, о надежных людях, к которым следует обратиться за помощью и о неприятностях, что могут приключиться по дороге. Горючего у Мара имелось в избытке, и он даже снял одну запасную канистру, оставив ее возле байка Лисицы. Хороший прощальный подарок - дорогой и практичный. К нему также прилагалась палатка, на которой сейчас спала девушка. Сото верил, что Лисица оценит подарки по достоинству, и они хоть ненамного, но подсластят ей горечь разлуки.
        Каратель оседлал Торо и покосился на Беззубого, несущего караул возле костра. Беззубый уснул на посту и храпел так громко, что его храп, наверное, был слышен даже в Марселе.
        Сото вздохнул и в последний раз поглядел на сладко спящую Лисицу... Снова тягостное нежелание уезжать заныло внутри него хуже зубной боли. Вернуться в объятья подруги, а завтра утром рвануть вместе с ней куда глаза глядят и начать новую жизнь. Не думать ни о прошлом, ни о будущем. Просто жить и наслаждаться сегодняшним днем и обществом прекрасной спутницы...
        ... В то время, как главный инициатор убийства сеньора ди Алмейдо будет безнаказанно наслаждаться собственной жизнью в роскоши своего дворца! Слишком большое снисхождение проявит к нему Сото, если оставит все на своих местах. Возможно, по отношению к какой-нибудь мелкой сошке, наподобие Матадора, это было бы и справедливо, но только не к двуличному Пророку, святость которого являлась лишь овечьей шкурой, прикрывающей злобную волчью натуру. Всемогущий Небесный Покровитель отказался спасать своего верного слугу Гаспараде Сесо. Скоро выяснится, пожелает ли Господь заступиться за того, кто именует себя его Гласом.
        Сото Мара - вот настоящий Божественный Судья-Экзекутор, для которого не существует неприкасаемых. Сото Мара - а не эти жалкие типы в балахонах крысиного цвета! И судный день Пророка уже не за горами!
        Прости, Лисица. Спасибо за все, и прощай. Ясного тебе неба и сухой трассы... А также более достойных спутников...
        Больше Сото не оборачивался. Он растолкал Торо ногами и съехал с холма не запуская двигатель - незачем было поднимать лишний шум. Потом еще с четверть часа байк вел в руках, и только когда удалился на порядочное расстояние, завел его и тронулся по неровному проселку на восток.
        Неприступные стены Божественной Цитадели и двухсотметровая громада великой святыни - Стального Креста - не пугали летящего к ним из далекой Испании демона Ветра...
        
        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОСТАНОВИТЬ ВЕТЕР
        
        Хотя сокол видит перед собой тысячи птиц, он не замечает
        ни одной из них, кроме той, что должна стать его добычей.
        Ямамото Цунэтомо «Хагакур»
        
        Среди кромешной тьмы, когда врата чувств и окна
        переживаний плотно закрыты, человек вступает в царство свободы.
        Так происходит потому, что у человека после смерти нет формы.
        Такуан Сохо «Ясное звучание самоцветов»
        
        Карлос Гонсалес не встречал Джованни Скабиа без малого два десятка лет - с тех самых пор, как того изгнали с предпоследнего курса Боевой Ceминарии при Главном магистрате. Карлос и Джованни четыре года учились в одной группе и проживали в соседних кельях, так что в те годы они знали друг друга неплохо. Кадет Скабиа считался одним из лучших воспитанников, но по совершенно необъяснимой причине за год до выпуска он удосужился провалить выпускные экзамены и вылететь из Семинарии, буквально в одночасье лишившись всех перспектив на службу в привилегированном Братстве Охотников. Сосед Джованни по келье говорил, что причиной апатии однокурсника к учебе стала молоденькая послушница ордена Сестер Услады Духа, в которую Джованни не посчастливилось по уши влюбиться и которая в итоге разбила ему сердце.
        Единственное, что разузнал Матадор о несчастном влюбленном после того, как его отчислили, - Скабиа подался в братство Защитников Веры, поскольку там отчисленных семинаристов принимали с распростертыми объятиями. Несмотря на неоконченный курс, начальную боевую подготовку Джованни прошел, и пусть он не имел права служить в элитных подразделениях, стаптывать сапоги в воинских частях рангом пониже ему не возбранялось.
        И вот спустя много лет дослужившийся до должности командира отряда Гонсалес узнал, что тот рябой кадет, с которым они вместе когда-то хлебали пресную семинаристскую кашу, также сумел достичь неплохих вершин служебной карьеры. Заместитель командира личной гвардии Пророка и Апостолов, так называемых Ангелов-Хранителей - звучало не менее впечатляюще, чем «командир Пятого отряда Охотников при Главном Магистрате».
        - Карлос, ты ли это, дружище? - Уже изрядно поседевший Джованни Скабиа вышел из-за стола поприветствовать прибывшего к нему в кабинет Матадора. - Так вот каким стал наш гордый сарагосец! Да, время летит... А взгляд у тебя все тот же - до костей пробирает. Помнится, даже старшекурсники тебя задирать побаивались.
        Бывшие однокурсники обнялись. Карлос тоже был рад встрече, хотя друзьями они с Джованни никогда не являлись и, чего греха таить, порой довольно крепко ссорились. Но сегодня о юношеских ссорах никто не вспоминал: встреча командиров была сугубо служебной, причем вызванной неприятными обстоятельствами...
        Охотиться в Ватикане Карлосу пока не доводилось, и то, что его отряд сегодня работал внутри Божественной Цитадели, следовало считать редким, но, к сожалению, не почетным исключением. Затянувшееся дело с сарагосским чернокнижником-убийцей требовало, чтобы его непременно довели до конца. Поэтому как только Пятый отряд прибыл в Ватикан, Гонсалес и Легран были вызваны разгневанным Апостолом Инквизиции, который уже получил отправленную Жераром из Мадрида телеграмму. Оказалось, что после жестокого убийства Главного магистра Мадридской епархии к подобному предупреждению в столице отнеслись весьма серьезно.
        Первым в апартаменты к Апостолу направился магистр. Пробыл он там недолго, но вышел оттуда красным, как перезрелый помидор; будто не выслушивал разнос, а парился в жарких термах. На Матадора Жерар даже не взглянул - едва ли не бегом скрылся с глаз, только Карлос его и видел. Гонсалес обреченно вздохнул и, гордо задрав подбородок, двинулся за своей порцией нагоняев.
        Неизвестно, о чем Апостол говорил с магистром, но с Охотником он вел себя на удивление сдержанно и в какой-то степени даже приветливо. Впрочем, Карлос догадывался, что добродушие главы Ордена Инквизиции очень зыбкое и в любой момент может закончиться.
        - Вы превосходный Охотник, брат Карлос, - заметил Апостол. - Я не обвиняю вас в том, что случилось в Мадриде. Магистр Жерар ознакомил меня с вашими отчетами - вы действовали согласно обстановке и давали своевременные советы. Жаль, что к ним не всегда прислушивались. Пять минут назад я освободил магистра Жерара от ведения этого дела, и раз уж сегодня ваша Охота привела ваш отряд на столичную территорию, я беру дело под свой личный контроль. Его Наисвятейшество крайне обеспокоен. Отныне вы подчиняетесь только мне и больше никому. Все рапорты должны идти на мое имя. Вам понятен приказ?
        - Так точно, Ваше Святейшество.
        - Вам наверняка известно, что согласно инструкциям на территории Ватикана имеют право вести Охоту только Первый или Второй отряды. Столица - особая зона, поэтому, исходя из правил, я должен забрать у вас дело и передать его либо брату Бернарду, либо брату Густаву. Однако я не собираюсь этого делать. Вы успели прекрасно изучить врага и лучше знаете, чего от него следует ожидать. Наоборот, я развязываю вам руки и не ограничиваю в применении средств. Через час у меня деловая встреча с Апостолом Защитников Веры, на которой я намерен настаивать на оказании вам всяческой поддержки со стороны его ведомства. Если потребуется, я даже готов по вашей просьбе ввести в столице чрезвычайное положение. Но надеюсь, что до крайних мер дело все-таки не дойдет. Итак, с этого момента вы наделены исключительными полномочиями. Вы осознаете, какова теперь степень вашей ответственности?
        - Осознаю, Ваше Святейшество.
        - И вы осознаете, что вас ожидает в случае, если убийца Главного магистра Мадридской епархии не будет схвачен в кратчайшие сроки?
        - Полностью, Ваше Святейшество. - Об этом Матадору было излишне напоминать.
        Таким образом, командир Пятого отряда на время превратился по сути в одного из самых влиятельных людей в Ватикане. Он мог беспрепятственно врываться с обысками в дома высокопоставленных горожан и устраивать поголовные проверки в любом столичном квартале. Во власти Гонсалеса было перекрывать городские ворота и все ватиканские мосты без какой-либо санкции сверху. По его приказу были готовы подняться по тревоге все силовые подразделения города - от не просыхающих в трактирах Добровольцев Креста до любого из свободных отрядов Охотников. Порой у Матадора начинала кружиться голова от могущества, которым наделил его Апостол Инквизиции. Однако Карлос ни на миг не забывал, что от подобного кружения голова его может легко слететь с плеч, а значит, пользоваться неограниченными возможностями Гонсалесу предстояло с оглядкой. Поэтому начинать исполнение апостольского приказа командир намеревался все же не с досконального прочесывания города. Карлос учел, что, несмотря на приметную внешность, Луис Морильо чертовски ловко избегает облавы. Так что в планировании сегодняшней Охоты Матадор отталкивался не от
вероятного поведения преступника, а от его конечной цели - места, где неуловимый Морильо должен был так или иначе появиться...
        
        Обменявшись с Карлосом дежурными вопросами о житье-бытье, Джованни Скабиа, уже знавший причину визита Охотника в казармы гвардейцев Гласа Господнего, отвел его к своему командиру. Командир Ангелов-Хранителей - угрюмый верзила-бельгиец Манфред Флиссинген - оказался немногословен. Он молча отсалютовал посетителям в ответ и так же молча указал на кресла, предлагая садиться. Представителю более влиятельного, нежели Защитники Веры, Братства он был явно не рад.
        - Я уже в курсе ваших особых полномочий, брат Карлос, а также причины, которой они вызваны, - заговорил Флиссинген, не дожидаясь, пока Матадор перейдет к делу. - Однако прежде, чем я услышу ваши требования, вы должны уяснить: в вопросах безопасности Его Наисвятейшества и охраны «объекта номер один» мои люди гораздо компетентнее ваших. Так что от рекомендаций по данной теме можете воздержаться.
        - Я ничуть не сомневаюсь в компетентности ваших гвардейцев и пришел не давать им рекомендации, - сверкнув глазами, столь же резко ответил Карлос. Ему не понравилась нота, с которой брат Манфред начал разговор. Беседа в подобном тоне вряд ли обещала быть конструктивной. - Я прибыл не учить вас чему бы то ни было, а ознакомить с повадками человека, с которым вашим Ангелам, возможно, в скором времени предстоит столкнуться. В Мадридской епархии его давно прозвали демоном, и надо сказать, не без оснований. Я и мои люди на собственном опыте убедились, на что этот Морильо способен. Иногда кажется, что он и впрямь дружит с нечистой силой. К счастью, это не так.
        - Демон он или человек - в этом мы еще разберемся, - проворчал Манфред, но взгляд его несколько потеплел - Гонсалес вел себя открыто и не задирал перед ним нос, чем всегда грешили Охотники в отношениях с Защитниками Веры. - Но вы меня заинтриговали: если Охотник столь почтительно отзывается о жертве, значит, она действительно чего-то стоит. Что ж, я вас внимательно слушаю...
        Карлос принес с собой копии своих мадридских отчетов, тех самых, что повлияли на отстранение отдела магистра Жерара. Он выложил бумаги на стол перед командиром Ангелов-Хранителей, после чего занялся устным инструктажем. По ходу повествования брат Манфред знакомился с бумагами и передавал их заместителю. Больше всего Матадор опасался, что Флиссинген и Скабиа тоже обзовут его предостережения «занятной историей», как это сделал покойный де Сесо, но гвардейцы, к их чести, оказались людьми здравомыслящими и трезво оценили степень угрозы.
        - Хорошо, брат Карлос, мы приняли к сведению вашу информацию, - кивнул Флиссинген. - Хотя лично я не понимаю, почему вы так уверены, что Морильо направился в Ватикан. Сделать вывод лишь на основе нацарапанной преступником закорючки...
        - Сегодня утром я получил донесение из Монпелье, - перебил его Карлос. - Есть такой городишко на юге Парижской епархии. Не так давно в его окрестностях были ограблена и избита группа торговцев. Так вот, они утверждают, что среди грабивших их байкеров присутствовал человек, схожий по описанию с Луисом Морильо. Согласитесь, ошибиться при опознании этого убийцы трудно. Отсюда следует, что я все-таки оказался прав: Морильо покинул Мадридскую епархию и движется на восток.
        - Но это еще не доказывает, что он направляется в Ватикан, - возразил брат Манфред.
        - Будет замечательно, если я ошибусь и мы схватим его на материке, - вздохнул Гонсалес. - Однако уповать на это я бы не стал.
        - Здесь я с вами солидарен, брат Карлос, - согласился «архангел-хранитель». - Я принадлежу к тем людям, которые таскают с собой зонт даже при ясной погоде. Иначе, сами понимаете, я бы не сидел в этом кресле. Обещаю вам, что охрана объекта будет усилена, пропускной режим ужесточен, а на стены выставлены дополнительные прожекторы. Никто не приблизится к объекту ночью даже на сто метров. Также распоряжусь перекрывать движение лодок по Тибру возле стен дворца в ночное время. Вы уже контролируете мосты?
        - Да, на городских мостах установлены пропускные пункты, - подтвердил Карлос, после чего уточнил: - На всех, кроме моста Санта-Катарина.
        Через Тибр по мосту Санта-Катарина проходила закрытая дорога. Она вела от расположенного на левом берегу дворца Гласа Господнего к служебной резиденции Пророков, возвышающейся на правобережном холме под названием Ватикан, на котором в древности было расположено крохотное одноименное государство - прообраз современной Святой Европы. Целое самостоятельное государство внутри города, называвшегося тогда Римом. На заре образования Святой Европы Великий Пророк Витторио высочайшим указом переименовал Рим, «страшными пороками себя унизивший», в Ватикан - название, сохранившее святость даже во время тотальной смуты Века Хаоса, наступившего после Каменного Дождя. Разумеется, что священный холм стал центральной частью переименованного города, а прекрасные здания на холме - собор Святого Петра, музей, дворец, названный позже дворцом Апостолов, и Сикстинская капелла - отреставрированы. Мост Санта-Катарины, о коем упоминал Карлос, соединял их с дворцом Гласа Господнего и использовался только по служебным надобностям. Само собой, что Охотникам требовалось особое разрешение на размещение там пропускного пункта.
        - Мост Санта-Катарина мы берем на себя, - сказал Флиссинген. - Хотя там и без того посты установлены.
        - Скажите, брат Манфред, привлечение дополнительных сил на охрану дворца Гласа Господнего не повредит безопасности служебной резиденции Его Наисвятейшества? - осведомился Матадор. - У Морильо вполне хватит дерзости организовать покушение даже там - в святая святых...
        - Нисколько не повредит, брат Карлос, - обнадежил Гонсалеса командир гвардейцев. - К тому же обстановка в столице играет нам на руку: все крупные праздники миновали, а до следующих еще довольно далеко. Его Наисвятейшеству нет нужды лишний раз появляться на людях, а работать он может и у себя во дворце. Так что меня не затруднит уговорить его воздержаться на какое-то время от выходов за пределы объекта номер один. Как скоро вы планируете окончательно разобраться с проблемой?
        Наиболее честным ответом на поставленный вопрос был бы «дьявол ее знает», но права на такой ответ Охотник не имел. Отвечать следовало не правдиво, а как положено, что в данном случае были совершенно разные понятия.
        - В самое ближайшее время, брат Манфред, - уверенно заявил Матадор. - К тому же, согласно принципам, по которым живет Морильо, затягивание мести - малодушный поступок, а малодушие для него - позор. Так что я просто обязан поторопиться. Но я убежден, мы возьмем его раньше, чем он приблизится к стенам дворца Гласа Господнего.
        Однако в чем действительно был убежден Карлос, так это в том, что затянувшаяся Охота станет для него не меньшим позором, чем и затянувшаяся месть - для Морильо...
        
        Это было непередаваемое ощущение. Будь Сото лет на десять моложе, он бы наверняка открыл рот и выпучил глаза от наплыва впечатлений. Но даже в свои годы, когда окружающий мир вроде бы давно не преподносил сюрпризов, каратель ощущал себя впечатлительным подростком, глядя на открывающееся перед ним великолепие Божественной Цитадели - «первого города Земли».
        Мутные волны Тибра мерно бились о борт большой широкой лодки, на которой в данный момент прятался Сото. Он вплывал в речные ворота Ватикана так, словно это были врата Аида - повелителя подземного мира мертвых (в свое время Луис Морильо наслушался от Лоренцо много античных легенд - старшина Барселонской Особой знал их и любил пересказывать). Самое занятное заключалось в том, что подобное сравнение являлось чертовски подходящим: вместо Стикса - древний Тибр, вместо перевозчика Харона - торговец холстом Григорио, но главное - Мара и впрямь давным-давно считал себя мертвым. А роль монеты, что древние греки клали во рты своих покойников в уплату Харону за пере - праву через Стикс, сыграл верный Торо.
        Григорио был давним компаньоном Аспида и других байкеров, реализовывая, помимо собственного товара, награбленные ими вещи по хорошим ценам, что в Ватиканской епархии всегда держались на порядок выше, чем в остальных. Отыскав во Флоренции лавку Григорио, Сото упомянул общих знакомых и изложил свою нетипичную просьбу. Торговец присвистнул и поинтересовался, а понимает ли узкоглазый байкер, чье лицо почему-то кажется Григорио знакомым, сколько будет стоить подобная услуга. Байкер понимал и, уже не имея за душой ничего ценного, кроме Торо, заранее смирился с его утратой. Бесспорно, расставаться со стальным товарищем было нелегко, но Мара утешал себя мыслью, что байк - последняя его тяжелая утрата в жизни.
        Собственную жизнь каратель в расчет не брал.
        Узнав, что предлагается в качестве оплаты, флорентиец снова присвистнул, но теперь в его удивлении сквозило сочувствие - ему не требовалось объяснять, что значит для Человека Свободы расставание со Стальным Жеребцом.
        - Это достойное вознаграждение, - уважительно произнес торговец и даже не стал торговаться, хотя Аспид предупреждал: договориться с флорентийским скупщиком краденого тяжело - еще тот скряга. - Я переправлю тебя в эту проклятую Цитадель. И все же, бродяга, нелишне будет узнать, какого дьявола тебе так не терпится сунуть задницу в этот муравейник, раз ты готов ради такого «счастья» даже душу продать?
        - Тебя устраивает оплата? - ответил вопросом на вопрос Мара.
        - Вполне, - осклабился Григорио щербатым ртом. - Говоря начистоту, ты платишь даже больше, чем требуется.
        - Тогда давай договоримся, что на это «больше» ты не будешь задавать вопросов! - отрезал каратель. Торговец хитро рассмеялся, капитулирующе поднял руки и кивнул, давая понять: отныне он нем как могила. И действительно, к данной теме Григорио больше не возвращался, хотя его говорливый рот не закрывался практически весь путь от Флоренции до Ватикана.
        Байк Сото, без которого последние годы бывший тирадор себя и не мыслил, увели в гараж флорентийца, будто проданного жеребца в конюшню нового владельца. На прощание Мара провел рукой по хромированной поверхности бензобака и седлу, после чего проводил Торо потухшим взглядом и почтительно склоненной головой. На протяжении этой трогательной сцены Григорио, деликатно отвернувшись, молча глядел в окно...
        Самый безопасный путь в Ватикан лежал по воде: лодки сновали в город и обратно не переставая. Проверяли их обычно внутри городских стен, после швартовки у пристани. Поэтому пассажир, не желающий попадаться на глаза представителям властей, обязан был сойти на берег до швартовки, что, впрочем, в любом из густонаселенных районов не представляло особой проблемы. Выполняя взятые обязательства, Григорио решил извлечь из поездки в столицу дополнительную выгоду и под завязку нагрузил арендованную им лодку рулонами холстов. Перегруженная лодка двигалась медленно, но в этом присутствовал и свой плюс: под холстами можно было надежно схорониться, когда торговец замечал прямо по курсу дымок парового катера речного патруля. Флорентиец все-таки припомнил, откуда ему знакома приметная физиономия пассажира, однако сделку не расторгнул - слишком щедрая оказалась оплата за два дня неторопливой водной прогулки.
        Сото Мара пересекал свой Стикс. Вся прошлая жизнь карателя, попорченная грехами смертоубийств, как червивое яблоко гнилью, лежала позади, и возврата к ней теперь не было. И пусть оставшийся отрезок жизни Сото также не обещал быть праведным, зато сразу за ним уже отчетливо различались контуры Свободы. Подлинной Свободы: от страданий, от обязательств, от бесчестия, от страха... Мара знал: подлинная Свобода окончательно избавит его не только от всего вышеперечисленного, но даже от бренного тела. Свобода, а не смерть, ибо смерть он уже пережил. Цель обрести Подлинную Свободу возникла перед Сото не случайно - лишь она была способна поддержать в нем боевой дух, если вдруг в ответственный момент одного желания восстановить справедливость окажется недостаточно. Два стимула все лучше, чем один. Кто знает, а вдруг та «гангрена духа», от которой Мара вроде бы успешно излечился в Марселе, все же позволила ему непоправимо размякнуть?
        Мадрид был и оставался единственным крупным городом, с которым Сото Мара мог сравнить Ватикан, хотя впоследствии каратель признал, что сравнивать их было просто смешно. Разве возникла бы у кого-нибудь мысль проводить параллели между видавшим виды рыболовецким баркасом и колоссальным кораблем Древних, который искатель Луис Морильо очищал когда-то от песка на восточном побережье Испании? И баркас, и корабль назывались судами, равно как Мадрид и Ватикан назывались городами, однако даже беглого взгляда хватало, чтобы увидеть разницу и уяснить, какой из них следует считать настоящим судном, а какой - настоящим городом.
        Лодка Григорио, влекомая размеренным течением Тибра, неторопливо двигалась на юго-запад. Восходящее солнце грело путникам затылки, а небо на западе все еще оставалось подернутым ночной дымкой. Дымка рассеивалась медленно, будто бы состояла из ледяной крошки, что постепенно таяла под солнечными лучами. Однако внизу почти у самой линии горизонта на голубеющем небосклоне продолжало оставаться темное пятнышко, по какой-то неведомой причине не желавшее сливаться с окружающим его фоном. Пятнышко походило на маленькую тучку, портившую однотонную лазурь безоблачного неба.
        То, что это не тучка, Сото догадался позднее, когда солнце взошло, а дымка окончательно растаяла. Таинственное пятнышко стало увеличиваться в размерах и обретать симметричную форму, с каждой минутой становясь все больше похожим на нательный крестик, надеваемый младенцам при крещении.
        Вскоре Мара утратил все сомнения относительно природы загадочного явления, на самом деле не представляющего из себя загадки. Знаменитый Стальной Крест, габариты которого в действительности были чудовищными - двести метров в высоту и сто в размахе - возвышался в Ватикане на площади Святого Петра. У его подножия Пророки и Апостолы произносили свои церемониальные речи, а Орден Инквизиции устраивал публичные Очищения Огнем наиболее одиозных отступников. Не было в Святой Европе человека, не знающего об этом гигантском символе Единственно Правильной Веры - Стальной Крест давно по праву считался неотъемлемой частью столицы, наравне с уцелевшими при Каменном Дожде четырьмя из семи левобережных холмов.
        Появление в чистом небе огромного распятия выглядело символически - святой крест навис над пока невидимым городом, словно указывал заблудившимся путникам месторасположение Центра Мира. Правда, заплутать в этой области мог только слепой - как и тысячи лет назад, сегодня все дороги так же вели в бывший Рим. Туда же нес свои воды и Тибр.
        Ватикан предстал на пути Сото Мара с величественной степенностью. Не возник внезапно из-за поворота реки, как это случалось с прочими встречными городишками и деревеньками. Подобно все тем же Пиренеям, столица медленно материализовалась на горизонте и постепенно надвигалась, пока ее стены не перекрыли собой все впередилежащее пространство. В появлении крепкостенной Божественной Цитадели было нечто мистическое, отчего даже у такого скептика, как Сото, волосы начали шевелиться на загривке. Какой же тогда трепет должны были испытывать многочисленные паломники, стекающиеся к Центру Мира со всех уголков страны?
        Стены Ватикана были сооружены во времена первого Пророка Витторио, сумевшего взять в свои руки власть над всей западной Европой. Основатель государства резонно опасался, что его благим инициативам в объединении народов будут рады далеко не все и наверняка найдутся те, кто захочет выбросить Великого Пророка со «святого места». Так что генеральная реконструкция городских стен стала первым грандиозным строительством, развернутым Витторио в Ватикане. В кратчайший срок стены выросли на не досягаемую для штурмовых башен пятидесятиметровую высоту, а толщина их была вполне достаточной, чтобы выдержать попадание тяжелого артиллерийского снаряда. С тех пор Божественная Цитадель именовалась крепкостенной не только в образных проповедях Гласа Господнего, но и стала таковой в действительности. И хоть ни во времена правления Великого Пророка, ни после, так и не нашлось желающего проверить ее неприступность на практике, тем не менее оборонительный периметр всегда поддерживался ватиканцами в боеготовности. Стены регулярно подвергались профилактическому ремонту, а механизм запирания ворот - настоящее произведение
инженерного искусства - работал безупречнее хваленых швейцарских хронометров.
        Устройство речных ворот города выглядело элементарно: когда требовалось по какой-либо причине перекрыть Тибр, в полуметре над водой лебедкой натягивалась толстая якорная цепь, закрепленная между двух сторожевых башен, стоящих на противоположных берегах. Несмотря на простоту заграждения, оно с успехом препятствовало проникновению в столицу как легких рыбацких лодок, так и более громоздких посудин. Возвращавшиеся с Ватиканской ярмарки на парусных лодках знакомые Григорио торговцы уже поведали ему, что начиная с прошлой недели заградительную цепь устанавливают над рекой каждую ночь.
        - Что-то я даже не припомню, когда такое делалось в последний раз, - пробормотал он, хмуро покосившись на пассажира. - Не иначе, Большой Папочка кому-то войну объявил. Огромные стены («Уж не с титанами ли собирался воевать Первый Пророк?» - подумал Сото, когда они подплыли к городу вплотную) загораживали собой всю панораму «первого города Земли», которая - каратель чувствовал - также обещала быть весьма впечатляющей. Из-за зубцов парапета выступали лишь шпили высоких соборов, да, разумеется, Стальной Крест, от взглядa на который вблизи у Сото закружилась голова, и он одва не перекувыркнулся через борт лодки. Ему не верилось, что люди способны сотворить подобного колосса, разве что сделали это при непосредственной помощи самого Всевышнего. Стаи птиц, кружившие у вершины Креста, лишний раз подчеркивали его монументальность. Мара пожалел, что небо сегодня как нарочно безоблачное, и потому нет возможности проверить россказни о том, что Ватиканский Колосс якобы огромен настолько, что задевает верхушкой облака. Впрочем, в это верилось и без наглядного примера.
        Каратель жутко нервничал, когда их лодка наконец достигла северных речных ворот и очутилась в тени возвышающихся над рекой сторожевых башен. На всякий случай Сото затаился между штабелями рулонов ткани, однако любопытство терзало его. В конце концов он не вытерпел и высунул нос наружу, продолжив во все глаза пялиться по сторонам. Благо вокруг действительно было на что посмотреть.
        Лодка выплыла из отбрасываемой стеной тени внутри Вечного города, оставив за кормой сторожевые башни и заградительную цепь, в данный момент покоившуюся на речном дне. Солнце снова ударило путникам в глаза, от чего окружающий их пейзаж засверкал красками. Точнее, красок наблюдалось немного, да и назвать их жизнерадостными было нельзя: серый гранит набережной, потемневший от времени известняк прибрежных зданий, коричневая черепица крыш, пыльная буро-зеленая листва деревьев... Правда, изредка промеж многоэтажных строений попадались ухоженные и выкрашенные в яркие цвета особняки крупных чиновников, но их аляповатый вид не разнообразил общей картины, скорее наоборот, подчеркивал ее блеклость. Унылую непривлекательность зданий не скрашивала даже добротная архитектура и сложная узорчатая лепнина на стенах. Над рекой витал тяжелый смрад клоак, сбрасывающих сточные воды прямо в Тибр. Покрытые черной слизью трубы торчали из гранитной набережной через каждую сотню метров. Поговаривали, что не пострадавшая при Каменном Дожде канализация древнего города измеряла свой возраст даже не веками, а тысячелетиями.
        Теперь Стальной Крест предстал пред Сото во всем великолепии, если, конечно, слово «великолепие» вообще являлось применимым к открытой всем ветрам и непогодам железной конструкции, чей срок службы перевалил за два с половиной века. Впрочем, чтобы поразить гостя столицы, Ватиканскому Колоссу с лихвой хватало своих размеров, так что эстетическая привлекательность была ему не нужна. Первое, что невольно приходило на ум, когда Стальной Крест становился виден целиком: что будет, если вдруг разразится крупное землетрясение и эта махина рухнет на близлежащие строения? Тысячи тонн железа шутя сравняют с землей добрую половину комплекса правительственных зданий, а грохнись Крест в направлении Тибра - и в Ватикане сразу же появится новый мост. Хотелось бы Мара стать свидетелем этой катастрофы, которая рано или поздно непременно произойдет, ибо что более грандиозное могло случиться в Святой Европе после Каменного Дождя?
        Здания и набережная по левому берегу закончились, а им на смену пришла глухая отвесная стена, выходящая прямо из воды и вздымающаяся приблизительно на ту же высоту, что и городские стены. Стена была выкрашена в бежевый цвет - неброско и аккуратно. У основания стены, там, где волны Тибра неустанно лизали ее и где она никогда не высыхала, на ней бурно разрослись водоросли и лишайники, отчего внизу цвет ее резко менялся с бежевого на ядовито-зеленый. Узкие оконца в верхней трети стены походили на бойницы, а возможно, ими и являлись. Строение, часть которого составляла эта стена, было огромным, поскольку тянулась она далеко вперед и обрывалась, очевидно, где-то за речным поворотом - по крайней мере, отсюда Мара ее конец не видел.
        - А разве Дом Искупления находится не в пригороде? - полюбопытствовал Сото, обводя взглядом нескончаемую бежевую плоскость. Ему рассказывали, что городская тюрьма, построенная основателем Братства Защитников Веры, покаявшимся грешником Маркусом Крюгером, располагалась за пределами города; а какая еще городская постройка, кроме нее, могла обладать столь непривлекательным видом?
        - Да ты что! Где ты видишь тюрьму? - рассмеялся Григорио. - Неужели дворец Гласа Господнего не признал? Ну ты, бродяга, даешь!
        - Дворец? - недоверчиво переспросил каратель. При слове «дворец» ему всегда представлялось что-то величественное и одновременно потрясающе красивое. Настоящий дворец он видел один раз в жизни. Переживший Каменный Дождь и Век Хаоса (разумеется, ценой огромных потерь), Королевский дворец в Мадриде даже в современном неблаговидном состоянии - теперь в нем размещалась Транспортная Академия - был достаточно изящен в архитектурном плане. Здесь же говорить об изяществе не приходилось вовсе, поскольку где это видано, чтобы гигантский оборонительный бастион украшали архитектурными излишествами?
        - Это северная стена дворца, - пояснил Григорио. - Первый Папочка Витто лично проектировал свои апартаменты. Вкус у него, скажу тебе, был не ахти.
        И флорентиец смачно плюнул за борт, тем самым выражая свою оценку художественным талантам Первого Пророка.
        Лодка уже миновала один мост неподалеку от городской стены и сейчас приближалась к следующему. Движения на втором мосту отсутствовало, зато было полно вооруженных людей в униформе Ангелов-Хранителей. Каратель сразу же юркнул в укрытие, дождался, пока лодка проплывет под мостом, и лишь затем отважился высунуться из-под рулонов. Он еще долго смотрел назад, стараясь сосчитать количество патрулирующих мост гвардейцев - а вдруг да пригодится. Логово врага было огромным и неприступным - куда неприступнее здания Мадридского магистрата, - поэтому все его входы и выходы требовалось тщательно изучить. Трюк с захватом автомобиля, на который попалась охрана Гаспара де Сесо, в Ватикане вряд ли сработает: на любом из маршрутов следования Пророка всегда предпринимались строжайшие меры безопасности. Словоохотливый Григорио, которого отнюдь не смущала немногословность «бродяги», как-то обмолвился, что Ангелы-Хранители Его Наисвятейшества будут, пожалуй, пострашнее самих Охотников. Хотя, если подумать, добавил он, закон в Святой Европе не писан ни тем, ни другим.
        - Один мой знакомый по имени Самуил решил однажды задницу почесать, когда мимо него кортеж Большого Папочки проезжал, - привел флорентиец конкретный пример. - А эти собаки в белых беретах, видимо, посчитали, что у Самуила в заднице пистолет запрятан, не иначе. Мало того, что едва не пристрелили бедолагу на месте, так вдобавок по дознаниям его потом затаскали. Понятное дело, разобрались, но ни извинений, ни компенсаций он не дождался. В какой еще стране такие зверские порядки встретишь? Тьфу!..
        Река совершила крутой поворот. Вместе с ней под острым углом изменила направление и дворцовая стена, которую теперь следовало называть не северной и даже не западной, а юго-западной. Однако вскоре она отвернула от берега, уступая место прежней гранитной набережной. Путники, ранее двигавшиеся вплотную к стене, а теперь удалившиеся от нее, получили возможность рассмотреть дворец Гласа Господнего целиком. Крыша дворца была плоской и огороженной высоким зубчатым парапетом, отчего больше походила на верхнюю площадку оборонительной башни, чем она в принципе и служила. Действительно, дворец Пророка нельзя было назвать иначе, как гипертрофированной приплюснутой башней неправильной геометрической формы: ее ровные южная и восточная стены сходились под прямым углом, в то время как оставшиеся соединяли их ломаной линией сообразно изгибам речного русла. Более странного по форме сооружения Сото на своем веку не встречал.
        Впрочем, имелась-таки на дворцовой крыше одна деталь, которая разнообразила унылый облик этого «бастиона». Большой купол диаметром порядка двухсот метров и высотой около десяти возвышался в центре плоской дворцовой крыши. Сото поразил не столько сам купол, плохо вписывающийся своей округлостью в общую архитектурную картину ломаных линий, сколько то, из чего он был сооружен, - стекло. Сотни тонн стекла. Несущий каркас конструкции был скрыт под куполом, так что снаружи, а тем более издалека, казалось, будто сооружение сделано из сплошного выпуклого куска стекла. Карателю стеклянный купол напомнил прежде всего чудовищных размеров мотоциклетную фару, направленную строго вверх. Фонтаны солнечного света отражались от «фары», от чего сверкающий подобно второму солнцу купол можно было хорошенько рассмотреть лишь в пасмурный день.
        Сото ждать плохой погоды не желал, поэтому, прищурившись и соорудив из ладони козырек, вглядывался в диковинную сверкающую конструкцию, пытаясь определить ее предназначение.
        - Это оранжерея, - проследив за взглядом пассажира, пояснил Григорий. - По-другому, зимний сад. Всякие экзотические деревья и цветочки, в основном из Африки.
        - Прямо под стеклом, что ли?
        - Точно! Некогда нашим Большим Папочкам выбираться за город любоваться природой. Пророки - парни занятые, однако как ни крути, а все же живые люди, вроде нас с тобой. Пророкам тоже порой хочется птичек послушать и фиалок понюхать. Вот и устроили себе этакий райский садик прямо во дворце. Там у них даже в январе цветы распускаются. Представь себе: на дворе дождь, ветер лютует, снег валит - тоска, короче, - а Большой Папочка ходит по благоухающему саду, цветами любуется да попутно государственные проблемы в спокойной обстановке решает... Эх, чтоб я так жил!
        Помимо крыши зимнего сада, блистающий купол выполнял еще одну функцию. Неизвестно, закладывалась ли она в сооружение изначально - скорее всего нет, - однако в итоге все вышло как нельзя уместно. Пусть не круглые сутки, пусть лишь по погожим дням, но над дворцом Его Наисвятейшества сиял самый настоящий нимб - большой и ослепительный, именно такой, какой и должен быть у Великих Пророков.
        - А где парадный вход? - поинтересовался Сото. Мост, под которым они только что проплыли, вел явно не к главным воротам.
        - Отсюда далеко, - ответил Григорио. - Он на противоположной стороне дворца. Там, где восточная стена через плаза Витторио проходит. Найти несложно; заметишь издалека - ворота из чистого золота, портик, колоннада такая, что в ней заблудиться можно, почетный караул... Напротив парадного входа еще Пантеон находится.
        - Знаю, читал: Храм Прощенных Язычников.
        - Он самый. Настолько старый, что его, по слухам, даже Древние «древним» называли. Первый Папочка, как дела принял, так сразу издал указ, чтобы Пантеон снести - Витто с язычниками особо не церемонился. Но все-таки вовремя передумал. А знаешь почему?
        Задавать болтливому Григорио вопросы было равносильно тому, как подливать в огонь бензин - флорентиец начинал так увлеченно на них отвечать, что порой, жестикулируя, выпускал из рук рулевой рычаг.
        - Храм Всех Богов - так раньше Пантеон назывался, - начал рассказ торговец, хотя Мара и не выказал желания слушать его историю. - Доходит до тебя, в чем загвоздка вышла?.. Хитры были Древние, ничего не скажешь, чертовски хитры! «Все Боги» - значит все без исключения. И лживые, и истинные. А как снесешь храм, если он, помимо прочих, и в честь твоего Бога воздвигнут? Да еще под Каменным Дождем уцелел - это же просто знак свыше! Древние будто чуяли, что их боги рано или поздно свое отслужат, поэтому и перестраховались на будущее. Ловкий ход, да? Я ничуть не сомневаюсь, что Пантеон и нашу Железную Крестовину переживет. А если и рухнет, то лишь в тот день, когда весь мир уже окончательно в тартарары сгинет. Ни минутой раньше...
        Миновали еще один мост, сразу за которым русло Тибра резко расширялось, образуя большое озеро, протянувшееся на несколько километров. Дальше по течению, перед южными речными воротами, русло вновь сужалось и возвращалось к своей прежней ширине. Таковым оно оставалось вплоть до впадения реки в море. В бытность свою Римом, столица не имела ничего похожего на этот крупный водоем, разлившийся в центре города и обладающий бездонной, по сравнению с остальным руслом, глубиной. Русло Тибра видоизменилось по той же причине, по какой и множество других рек Святой Европы - тяжелые «капли» Каменного Дождя оставили на теле многострадальной планеты глубокие шрамы. Героически выживший Ватикан гордился тремя шрамами - две воронки в левобережной зоне и одна, доверху заполненная речной водой, - на месте изрядной части правобережья. Кто-то давным-давно назвал кратер озером Слез Кающихся, с тех пор название за ним и прижилось. До Каменного Дождя на сгинувшее под воду побережье выходили сразу несколько римских мостов. Их остатки существовали поныне, только служили они уже не мостами, а пирсами. Пирсы - они же половинки
древних мостов - отходили от левого берега. К ним и причаливали все прибывающие в Ватикан торговые лодки.
        - Приготовься, - предупредил Григорио пассажира. - Как только выплывем в озеро, я ненадолго прижмусь к правому берегу, где ты и высадишься. Дальше тебе нельзя - мне необходимо двигаться к пирсам, пока течение позволяет причалить без паруса. Только постарайся не мешкать, бродяга! Если «фуражки» заметят, что я выбросил пассажира, - не оберусь неприятностей.
        Все правобережье озера Слез Кающихся было застроено однотипными многоэтажными домами-коробками, которые в Ватикане назывались так же, как их прообразы в Древнем Риме, - инсулы. Непрочные инсулы лепились друг к другу так плотно, что когда, бывало, подточенная паводком, рушилась одна из них, вместе с ней частенько разваливались и соседние здания, погребая под руинами десятки жильцов. Не менее катастрофические беды здесь также причиняли пожары, уничтожавшие подчас целые кварталы. Отвратительное качество и скученность местных построек объяснялась просто: они сооружались за счет муниципалитета и предназначались для несметных полчищ паломников, обычно наводнявших Ватикан в преддверии грандиозных праздников. Кварталы, застроенные инсулами, так и назывались - район Паломников.
        Григорий направил лодку к развалинам одной из инсул, что некогда возвышалась на самом берегу и рухнула прямо в озеро. Развалины инсулы выступали из воды подобно дамбе, и на них было удобно высаживаться из лодки, не вынуждая ту заплывать на мелководье. Флорентиец уперся шестом в дамбу и придержал влекомую течением лодку, а Сото, взвалив на плечи скарб, соскочил на ближайший обломок. Ноги карателя после двух дней, проведенных им в шаткой посудине, с непривычки подогнулись, и Мара чуть было не плюхнулся в воду со всеми вещами. Но в последний момент он сумел-таки ухватиться за выступ камня.
        - Удачи тебе, - бросил Сото торговцу, уже выталкивающему лодку на течение. - Надеюсь, мой Торо попадет в надежные руки.
        - Не беспокойся, - отозвался Григорий, налегая на шест. - Я знаю парочку бродяг, кому эта громадина будет по карману - ребята достойные. И тебе удачи... во всем, что бы ты здесь ни задумал. Ох, подсказывает мне интуиция: пожалею я, что согласился на эту сделку. Ох, пожалею! Глупый алчный старикашка!..
        Лодка отплыла, а Григорий, укоризненно качая головой, все еще продолжал во всеуслышание упрекать себя в чрезмерной жадности.
        ... Прыгая с камня на камень, Сото выбрался из развалин и наконец ступил на берег. Нарукавную повязку паломника - синюю, с белым крестом - он повязал еще в лодке. Повязку раздобыл для него Григорий, поскольку идея высадить пассажира в паломническим квартале принадлежала флорентийцу. Разумеется, помимо повязки, каждый паломник обязан был иметь официальный документ, подтверждающий его статус путешественника по святым местам, но справка требовалась лишь для того, чтобы попасть в город, а также на случай встречи с патрулем Защитников. Первую проблему Сото уже разрешил, а при возникновении второй документы все равно бы не помогли - с его-то мрачной известностью! Со всеми же мелкими подозрениями, какие могли возникнуть в отношении Мара у встречных прохожих, обязаны были справляться повязка и черные очки, тем паче что в солнечном Ватикане такие очки носил едва ли не каждый пятый.
        Сото нацепил очки на нос и осмотрелся. Публика в районе Паломников была интернациональная: бледнолицые лондонцы, говорливые варшавцы и киевляне, белобрысые берлинцы, смуглые афиняне и мадридцы. Граждане Святой Еврйпы всех возрастов съехались в столицу поклониться ее святыням, покаяться в грехах у подножия Стального Креста и очистить душу молитвами в многочисленных ватиканских храмах. Многие паломники прибыли целыми семьями, и со всех сторон раздавался заливистый детский смех. Любопытно, что обстановка в этом многолюдном месте была на удивление спокойной - человек, который сознательно встал на путь Покаяния, обычно крайне дисциплинирован и богобоязнен. Исключение составляли разве что затесавшиеся в ряды паломников городские бродяги да мелкие жулики, но их здесь околачивалось немного. Наткнувшись на доброжелательность окружающих, обуреваемый черными мыслями Сото почувствовал себя не в своей тарелке.
        По праздничным дням в районе Паломников было не протолкнуться, в остальное время дышалось свободней (паломники стекались к Центру Мира в течение всего года, район никогда не пустовал), поэтому шанс найти здесь пустующее жилье возрастал. Инсула включала в себя до полутора сотен тесных комнатушек-ячеек, отчего смахивала на огромный улей. Каждая из ячеек по площади ненамного превышала установленные в ней общие нары на несколько человек; другой мебели, как и дверей, в ячейках не имелось. Покинув набережную и углубившись в лабиринт инсул, Сото задался целью подыскать для себя такое жилье, чтобы регулярные проверки Защитников Веры обходили его стороной. По логике, нечто похожее следовало искать в окраинных кварталах, подальше от многолюдного рынка.
        Мара посчастливилось обрести «дом своей мечты» достаточно быстро. Точнее, назвать его домом было уже трудно, но едва это строение нарисовалось на пути карателя, тот сразу понял: о лучшем убежище в его положении мечтать просто нельзя - старая инсула, одна половина которой полностью рассыпалась, и ее обломки курганом громоздились возле второй половины, покрытой жуткими трещинами, но пока еще не рухнувшей. В целях безопасности участок был обнесен символическим веревочным ограждением с повязанными на нем красными флажками. Флажки уже заметно поистрепались - по всей видимости, здание рухнуло достаточно давно. В первую очередь веревка ограждала развалины от снующих по кварталу пронырливых ребятишек, поскольку вряд ли бы кто-то из их родителей вздумал селиться в полуразрушенной инсуле. Казалось, стоило лишь чихнуть рядом с ней или облокотиться о потрескавшиеся стены, как они немедленно обвалятся тебе на голову.
        Обойдя вокруг опасного участка, Сото удовлетворенно хмыкнул и, убедившись, что за ним не наблюдают, поднырнул с вещами под ограждение и прошмыгнул в подъезд уцелевшей половины инсулы. Зыбкая непрочность жилища карателя не пугала - он был уверен, что как минимум несколько дней здание еще простоит. Более вероятной являлась опасность нарваться на проверку документов, обосновавшись в пригодном для жилья строении. Сюда же патруль Защитников точно не сунется, но Мара все равно не собирался разводить в инсуле огонь. Он не хотел лишний раз искушать судьбу, и без того охладевшую к нему за эти месяцы.
        Поднявшись на верхний этаж, Сото прошел до конца коридора и побросал вещи на нары в последнюю ячейку. Вот он и на месте. Теперь предстояло позаботиться о том, чтобы длинный путь, проделанный им из глухой провинции в сердце Святой Европы, не оказался напрасным. Полная Свобода уже рядом; до нее осталось несколько шагов, но на финальном участке пути следует выложиться изо всех сил. Второго случая искупить вину карателю не представится.
        Сото осознавал, что если будет маячить перед окнами, то рано или поздно привлечет к своему убежищу внимание, однако он не удержался от соблазна взглянуть на город. Стараясь не выходить из тени, он подкрался к лишенному стекол оконцу ячейки и выглянул наружу. Панорама столицы с верхнего этажа открывалась великолепная, только вид справа загораживала соседняя инсула. Прямо перед глазами блестело под солнцем озеро Слез Кающихся. На его противоположном берегу возвышались пирсы, облепленные лодками, словно брошенные в воду корки хлеба голодным малькам. Возле одного из пирсов покачивалась сейчас груженная холстами лодка флорентийского торговца Григорио, совершенно не различимая среди подобных ей лодок. Берег у пирсов был застроен складами, а сразу за ними раскинулась рыночная площадь, шумная и яркая. Григорио говорил, что на Ватиканской ярмарке при желании можно отыскать все. Даже огнестрельное оружие, за торговлю которым грозило столь длительное тюремное заключение, что на свободу после него выходили лишь те, кто угодил за решетку в юношестве.
        Рыночная площадь заканчивалась у подножия второй по величине столичной постройки - храмового комплекса Первых Мучеников. Мощная стена вокруг комплекса, состоящая из четырех ярусов аркад, окружала возвышающийся за ней храм идеальным эллипсом. Один крупный сегмент ограждения был гораздо старше основной части стены, пристроенной к нему уже после Каменного Дождя. Подковообразный сегмент являлся остатком древнеримского амфитеатра Колизея, на арене которого сложили когда-то свои головы первые мученики за Истинную Веру. На их крови и был построен один из крупнейших храмовых комплексов не только Ватикана, но и всей Святой Европы.
        Сото посмотрел налево. Между храмом Первых Мучеников и дворцом Гласа Господнего лежало несколько ухоженных кварталов, где проживала городская знать. Дворец, очертания которого с высоты птичьего полета наверняка напоминали арфу - две прямые стены и одна длинная, причудливо изогнутая соединяющая их стена, - сверкал устремленным в небеса стеклянным «глазом» и слепил Мара красными отблесками - солнце клонилось к закату. Разделяющий дворец и Ватиканский холм Тибр был с этой точки не виден - из-за крыш прибрежных построек торчали лишь перила моста Санта-Катарина. Зато очень хорошо просматривалась площадь Святого Петра и возвышающийся в ее центре Стальной Крест, царапающий ржавой макушкой небосвод.
        В лучах заходящего солнца Крест отбрасывал такую длинную тень, что она пересекала реку и отпечатывалась на крыше и бледно-желтых стенах резиденции Пророка. Тень походила на растопыренную лапу дракона, какие в изобилии украшали страницы утраченных Сото книг. Драконья лапа сомкнулась на дворце Гласа Господнего, и казалось, будто невидимый обладатель сей чудовищной конечности вот-вот взлетит и вырвет дворец из земли вместе с фундаментом, оставив на его месте еще одну глубокую воронку. Воистину велик Ватиканский Колосс, если ему по силам выставить ничтожными даже самые грандиозные городские сооружения. Практически все, что Сото слышал о нем раньше, оказалось правдой.
        Мара невольно пришли на ум слова странствующего проповедника, гостившего однажды в асьенде сеньора:
        «Божественная Цитадель подобна листу бумаги, а Стальной Крест - булавке, которая удерживает бумагу на месте. Выдерни булавку, и лист немедленно унесет ветром одному Господу известно куда. Без Креста Ватикану никогда не быть Центром Мира. Крест - вот краеугольная опора Вечного города!» Безусловно, в словах того проповедника крылась немалая доля истины.
        Растопыренная лапа-тень Стального Креста тянулась все дальше и дальше, пока постепенно не подобралась к стеклянному куполу дворца. Мысль, которая озарила Сото при созерцании этой картины, была настолько безумной, что от нее даже мурашки пробежали по телу. Впрочем, вряд ли спонтанная идея Мара являлась безумнее того замысла, что крепко сидел в его голове со дня казни Главного магистра Мадридской епархии. И все-таки, трезвая часть рассудка Сото, смирившаяся в конце концов с самоубийственными планами карателя, в этот раз вынесла категоричный вердикт: безумие, чрезмерное даже для самоубийцы.
        «Помни о своей задаче! - звенело в мозгу у Мара. - Не забыл, зачем ты прибыл сюда? Ты прибыл защитить честь сеньора и обрести Свободу, пав славной смертью! А если решил отказаться от планов и покончить с собой, зачем вообще плелся в такую даль? А ну, немедленно оставь эти дикие мысли и сосредоточься на цели!»
        «Но ведь ты сейчас как раз и решаешь этот вопрос! - возражала здравому смыслу насквозь пропитанная адреналином и тестостероном вторая половина сознания, постоянно толкающая карателя на отчаянные поступки. - В случае удачи у тебя автоматически отпадет большинство проблем! Надо только рискнуть! Или ты, трус, уже не помнишь, как это делается?! Ведь в юности тебе хватило отваги пойти на риск, после чего ты стал для многих настоящим порождением Преисподней! Ты поверил в себя и сделал шаг в бездну! И бездна отступила! Тебе уже знакомо это ощущение - согласись, оно непередаваемо! Вот увидишь, сегодня сделать этот шаг будет куда проще!»
        «Да, конечно! Проще не бывает!.. Нет, нет и нет! - упорствовал здравый смысл. - Ищи рациональные пути! Тебе только кажется, что их нет! На самом деле их много! Затаись и выжди! Рано или поздно момент представится, как это случилось в Мадриде, где ты разумно решил не торопиться. Получится и здесь».
        «Как раз промедление и будет для тебя настоящей дурацкой смертью, - пыталась перекричать здравый смысл безумная половина сознания. - Тебя ищут по всей стране, в том числе и в Ватикане. Охотникам нетрудно отследить твой путь и вычислить твою цель. Ты сам слышал: в городе уже введены повышенные меры безопасности. Конечно, это не обязательно связано с тобой, только разве тебе от этого легче? В общем, брось сомневаться и действуй: план рискованный, но вряд ли у тебя появится лучший».
        Внутренний конфликт рассудка и безрассудности вывел Сото из душевного равновесия и лишил сна, который уже давно обязан был сморить его после насыщенной впечатлениями речной прогулки (любопытно, но даже на пороге смерти каратель продолжал встречать вещи, впечатляющие его). Следовало срочно искать компромисс и примирять «оппонентов», дабы противоречия не разобщили их окончательно. Здравый смысл и отчаянная храбрость должны были действовать сообща - проку от каждого в отдельности было немного. Иными словами, карателю срочно требовалось привести мысли в порядок, иначе задуманное им мероприятие грозило потерпеть неудачу.
        Осенивший Сото безумный план не был выброшен им из головы. Этого нельзя было сделать уже никаким самовнушением - слишком крепко вкогтился он в мысли мстителя. Однако Сото не спешил сиюминутно воплощать задумку в действительность, хотя руки чесались от нетерпения покончить со всеми проблемами еще до восхода. Все могло получиться, если, конечно, приложить к этому максимум усердия. Стихийно выработанная стратегия, какими всегда рекомендовали пользоваться воины-предки Мара, была отложена им на время. Отложена по той же причине, по какой откладывают в темную сухую коробку недозрелый помидор. Полежав в благоприятных условиях, помидор непременно дозреет до кондиции, надо только дать ему срок.
        Мара ненавидел недозрелые помидоры, ровно как недозрелые идеи, пусть на первый взгляд и трижды гениальные...
        
        Карлос Гонсалес прожил достаточно разнообразную жизнь, исколесив Святую Европу вдоль и поперек. Раньше, когда в молодом Охотнике - еще не командире отряда, а обычном рядовом бойце - бушевала юношеская тяга к путешествиям, он с нетерпением ожидал очередного рейда и никогда не ворчал, если вдруг нелегкая заносила его в промозглый Лондон или заснеженные Альпы. Выросшему в глухой Сарагосе Карлосу нравилась любая перемена обстановки. И все бы ничего, но с годами Матадор начал ощущать, что стакан хорошего вина в ватиканском трактире и полный покой воздействуют на него куда благоприятнее, нежели суетливая беготня за разного рода отщепенцами. Гонсалес старел, и с этим ничего нельзя было поделать.
        Сегодня командира Пятого отряда уже не манили ни суровый север, ни солнечный юг, ни горные пики, ни бескрайние равнины. А после того, как долгожданная поездка на родину обернулась для Карлоса массой неприятностей, казалось, он и вовсе охладел к путешествиям. Однако, как вскоре выяснилось, тяга к неизведанному никуда у Матадора не пропала. Она лишь дремала в ожидании, когда ее разбудят чем-нибудь действительно впечатляющим.
        Персональное приглашение во дворец Гласа Господнего послужило для любопытства Гонсалеса отличной побудкой. А то, что приглашение было устным и неофициальным, только усиливало интригу. Самое короткое путешествие в жизни Матадора - всего-то несколько кварталов - заставило его волноваться как никогда ранее.
        Сногсшибательную новость доставил Карлосу в Главный магистрат лично Джованни Скабиа. Замком гвардейцев торопился, и у него не нашлось времени ответить на вопросы ошарашенного Охотника. Джованни лишь пояснил, что его командир имел с Пророком беседу, и Его Наисвятейшество выразил желание встретиться с человеком, который за несколько дней успел переполошить всю столицу. Брат Манфред воспринял желание Гласа Господнего как приказ и не замедлил его исполнить.
        Аудиенция была назначена на вечер, так что у Матадора оставалась еще уйма времени на раздумья и борьбу с нервным потрясением. Гонсалес начал со второго, поскольку волнение препятствовало не только трезвомыслию, но и исполнению служебных обязанностей. Едва Джованни удалился, Карлос тут же открыл сейф и вытащил из-за кипы служебной документации початую бутылку коньяка и рюмку. Не вынимая бутылку из сейфа, он наполнил рюмку, покосился на дверь кабинета и, спрятавшись за сейфовой дверцей, залпом уничтожил порцию. Внутри приятно потеплело, а на глаза навернулись слезы - Карлос не водил близкой дружбы с крепкими напитками, предпочитал им вино. Поморщившись и смахнув слезы, Охотник задержал взгляд на пустой рюмке, в задумчивости покрутил ее в пальцах, наблюдая, как по донышку размазывается темная коньячная капля, после чего махнул рукой и повторил процедуру. Запах спиртного до вечера, один черт, выветрится, а успокоиться следовало во что бы то ни стало.
        Помогло. Карлос уселся в кресло, раскрыл перед собой первую попавшуюся на глаза папку и, развалившись поудобней, сделал вид, что изучает документы. А сам в это время сосредоточился на предстоящем визите в святая святых, пытаясь разгадать причину неожиданного желания Пророка. Неофициальность приглашения можно было воспринимать как доброе предзнаменование. Приглашение по всей форме пришло бы через Апостола Инквизиции, который, как непосредственный командир Карлоса, сопровождал бы его во дворец, где их явно не ожидало ничего хорошего. Хвалиться было нечем: в активе имелась масса версий, а вот результаты Охоты совершенно не радовали. Существовала высокая вероятность того, что будь визит сугубо официальным, и из дворца Охотник направился бы уже не к себе в отряд, а в пониженном звании был услан куда-нибудь на африканское побережье усиливать пограничные посты. По слухам, пограничные части на четверть состояли из таких разжалованных, в какого мог легко превратиться Матадор.
        Африка являлась тем редким местом, куда обожавший в молодости путешествия Карлос не стремился даже в ознакомительных целях. Песок, пекло и жуткие болезни, лекарств от которых до сих пор не изобретено, - Матадору не обязательно было посещать Африку, чтобы на всю жизнь обрести к ней стойкое отвращение. Но кажется, долгая командировка на защиту государственных рубежей от набегов чернокожих язычников вроде бы пока Охотнику не грозила - и слава богу.
        Было только необходимо поставить Апостола в известность о неофициальном приглашении - столь важная встреча не должна происходить за его спиной. Прознает - одними упреками дело не кончится. Эх, жаль, поторопился с приемом успокоительного! Теперь докладывать самому рискованно, а заместитель Риккардо с братьями отправились инструктировать кадетов Боевой Семинарии перед предстоящим рейдом по кварталам бедноты; Карлосу понравилась идея привлечь к розыскам Морильо кадетов - семинаристы горели желанием поучаствовать в настоящей Охоте, отчего занимались нудными поисками на порядок инициативнее убеленных сединами ветеранов. Что, впрочем, еще не гарантировало положительный результат.
        Карлос решил доложить Апостолу Инквизиции о своем визите во дворец сразу после обеда, во время которого Охотнику пришлось съесть целиком свежий лимон, дабы кислый фрукт на корню уничтожил предательский запах коньяка. Конечно, было бы предпочтительнее сдобрить трапезу изрядной порцией чесночного соуса, но тогда возникла бы проблема, чем убить запах чеснока. Он бы точно до вечера не выветрился, а идти к Пророку, благоухая, как поклонник французской кухни, было не очень тактично.
        Вынужденное самоистязание, сиречь добровольное поедание жуткой кислятины, оказалось напрасным - Апостола в служебных апартаментах не обнаружилось. Карлос оставил информацию апостольскому дьякону-секретарю и отправился приводить в порядок парадную форму, чувствуя, как в желудке начинает заниматься пожар изжоги. «Час от часу не легче! - тихо паниковал Охотник, по пути заворачивая в медпункт за таблетками. - Не хватало еще, чтобы стошнило, как новобранца при первом Очищении!»
        К счастью, изжогой все и ограничилось. Победить ее таблетками полностью не удалось, так что во дворец Гласа Господнего Матадор входил с такой кислой миной, будто до сих пор держал во рту треклятый лимон.
        Джованни встретил Карлоса возле первого поста охраны.
        - Больше уверенности, командир, - подбодрил он бывшего однокурсника, видимо, посчитав бледный измученный вид Гонсалеса за обычное волнение. - Тебе оказана великая честь - радоваться надо!
        - Зачем я понадобился Его Наисвятейшеству? - осведомился Карлос, стараясь прогнать с лица страдальческое выражение. Изображать радость было уже выше его сил.
        - Понятия не имею, - пожал плечами Скабиа. - Извини, но до меня такую информацию не доводят. Мне приказали - я передал... Следуй за мной.
        Просторный сводчатый коридор, по которому повел Карлоса Джованни, больше походил на крытую улицу. Массивные колонны по бокам коридора поддерживали перекрытия, расположенные на такой высоте, что наверняка обновлять здешние расписные потолки вызывали бригаду верхолазов. Гонсалес даже не пытался рассмотреть изображенных там огромных ангелов и святых - опасался уронить с головы берет. Мраморный пол под ногами блестел подобно льду, однако не скользил. Страшно было представить, сколько мастики уходит на его натирание; наверное, где-нибудь на окраине города целая фабрика для нужд дворца трудится. Каблуки Охотника и гвардейца гулко стучали по малахитово-зеленому с белыми прожилками мрамору. Стук этот отражался от белокаменных стен, вибрировал и пропадал между колоннами. Карлоса так и подмывало остановиться и послушать, как эхо будет долго еще забавляться топотом его подкованных ботинок, но ему приходилось спешить за проводником. Для Джованни, похоже, во всех этих необычайно гармоничных перестуках давно не было ничего удивительного.
        Главный коридор то и дело пересекался с другими коридорами, пониже и поуже. На каждом перекрестке, словно каменные изваяния, застыли по два Ангела-Хранителя. При приближении Джованни и Карлоса гвардейцы четко и синхронно салютовали им оружием - раззолоченными винтовками с блестящими штыками, проку от коих в реальном бою было бы немного. Впрочем, вышколенные строевой муштрой долговязые бойцы почетного караула представляли собой не главную ударную силу Ангелов. По сигналу тревоги коридоры дворца в считаные секунды были готовы заполонить десятки телохранителей Пророка, вооруженных до зубов уже не архаичными пятипатронными «манлихерами», а оружием посерьезней.
        Вдоль стен коридора, за колоннадой, располагались друг над другом длинные балконы второго и третьего ярусов. По ним сновали быстроногие слуги, неторопливо прогуливались приближенные из свиты Пророка, его ближние и дальние родственники. А также многочисленные послушницы ордена Сестер Услады Духа, которых Карлос за годы службы в Ватикане научился безошибочно выделять из толпы по взглядам. Пристальным оценивающим взглядам профессионалок своего нелегкого ремесла, готовых в любую секунду расплыться в ослепительной улыбке перед высоким чиновником, одарить сдержанно-игривой улыбкой вояку вроде Матадора и презрительно скривить губы при встрече со слугой или официантом. Правда, здесь, во дворце, обитал самый цвет Ордена Сестер, и на посетителей низкого ранга улыбок они не расточали. Дворцовые Сестры прекрасно разбирались в знаках различия и помнили всех, кому следовало уделять внимание, а кого можно с чистой совестью игнорировать. Весьма вероятно, будь Карлос командиром Первого или Второго отряда, Сестры наверняка удостоили бы его не только улыбкой, но и почтительным реверансом. К сожалению, нарукавный
шеврон с цифрой «пять» не позволял Матадору рассчитывать на снисхождение дворцовых красавиц.
        Карлос вскоре догадался, куда тянется бесконечный коридор, ибо все идущие к центру дворца коридоры неминуемо упирались в оранжерею. Почему Охотника провожают именно туда, вызывало недоумение. Матадор молчал, терпеливо ожидая, когда загадка разрешится сама собой.
        Коридор был отделен от оранжереи сплошной стеклянной перегородкой с такими же стеклянными раздвижными дверьми. Заметить прозрачную перегородку издалека было сложно, и потому казалось, что золотые дверные ручки на ней просто повисли в воздухе. Джованни довел Карлоса до входа в зимний сад, распахнул перед ним дверь, но дальше не пошел, лишь махнул рукой в сторону непроглядных зеленых зарослей, какой виделась оранжерея из коридора. Гонсалес оторопел, пытаясь понять, чего от него хотят, и собрался было задать гвардейцу вопрос, но тот опередил его:
        - Иди по главной аллее. На первом перекрестке свернешь налево, потом до развилки и направо. Его Наисвятейшество уже ждет тебя.
        Карлос с опаской переступил порог и принюхался. Воздух в оранжерее нельзя было назвать свежим: тяжелый, влажный, наполненный ароматами мокрой земли, неизвестных цветов и еще чего-то непонятного. Диковинные, переплетенные лианами растения с разлапистыми листьями и яркими цветами вставали стеной, едва позволяя разглядеть багровое вечернее небо сквозь стеклянный купол высоко над головой. Откуда-то слышалось успокаивающее журчание воды, а пение райских птиц, порхавших с ветки на ветку, наполняло атмосферу оранжереи негромкой переливчатой музыкой. И все это не в глуши африканского континента, а внутри обычного городского здания!.. То есть не совсем обычного, конечно, но тем не менее.
        Дверь за спиной Карлоса с легким шуршанием закрылась. Он обернулся и увидел, что Джованни Скабиа торопливо удаляется в обратном направлении, оставляя Охотника наедине с дикой тропической природой, знакомой ему лишь по рассказам и книгам. Желая поскорее свыкнуться с непривычной обстановкой, Матадор полной грудью вдохнул насыщенный запахами воздух и осмотрелся получше. Радовало то, что ядовитых рептилий, кровожадных хищников и мерзких визгливых обезьян здесь точно не водилось.
        Указателей в оранжерее не было, так что, по всей видимости, прямая и широкая, являющаяся как бы продолжением дворцового коридора, дорожка и считалась главной аллеей. Карлос сделал несколько неуверенных шагов по мелкому гравию, который сразу же под его ботинками предательски захрустел. Привлекать к себе лишнее внимание Гонсалес не хотел. Даже не задумываясь, на уровне охотничьих инстинктов, он моментально перешел на тихую походку, какой его обучали еще в Боевой Семинарии: стопа аккуратно ставится на носок и плавно перекатывается с него на пятку. Не сказать, что после этого передвижение стало полностью беззвучным, однако теперь оно заглушалось громким птичьим щебетанием.
        То и дело озираясь, Карлос двинулся в указанном Джованни направлении. После того как он свернул с главной аллеи, его продвижению начали мешать свисающие над тропинкой листья, толстые, как свиная кожа, и похожие на широкие лезвия древнеримских гладиусов. «Карамба! - ругнулся про себя Матадор. - Что за игру в прятки устроил мне Пророк? Не мог, что ли, как нормального человека в кабинете принять? Только форму испачкаю!»
        По мере углубления Гонсалеса в райские кущи плеск воды становился все громче, будто где-то неподалеку в зарослях протекал ручей. Охотник повернул на развилке, раздвинул заслонившие дорогу листья, вспугнул пеструю птицу с длинным хвостом из радужных перьев и наконец добрался до цели. Тут же Карлосу открылась причина странного журчания. Его издавал не ручей, а фонтан, сложенный в виде крупной античной вазы. Невысокий мраморный парапет окружал бассейн фонтана, а площадка вокруг бассейна была выложена идеально подогнанными друг к другу гранитными плитками.
        Затаив дыхание, Матадор ступил с гравия на гранит и в нерешительности остановился. Возле фонтана никого не было. Пели птицы и сонно журчала вода. И без того взволнованный Карлос вовсе растерялся. Безусловно, он мог заблудиться, но только в том случае, если Джованни Скабиа неверно указал ему дорогу. Все инструкции бывшего сокурсника Охотник выполнил безукоризненно и вышел в точно указанное место - это без сомнения; других тропинок он поблизости не видел. Но куда же запропастился Его Наисвятейшество? Единственный известный Карлосу маршрут закончился у этого фонтана, и где еще было возможно отыскать в оранжерее хозяина дворца и прилегающей к нему восточной Европы, Гонсалес понятия не имел. Бродить по зимнему саду Гласа Господнего без провожатого было непросто, а отыскать кого-то в зарослях тропической флоры и вовсе нереально.
        Изжога Карлоса, на которую он только-только перестал обращать внимание, вновь напомнила о себе. Матадор поморщился, с тоской посмотрел на кристально-прозрачную воду в бассейне и уже наклонился, чтобы зачерпнуть оттуда горсть, как вдруг чарующие звуки природы нарушил скрипучий голос, раздавшийся, казалось, прямо из воздуха. Возжелавший совершить мелкий грех, испив воды из дворцового фонтана, Охотник вздрогнул и покраснел, как подросток, застигнутый за непотребным занятием. Испуг Гонсалеса был вдвойне силен, потому что Матадор мгновенно узнал обратившийся к нему голос.
        - Как ловко вы умудрились ко мне подкрасться, брат Карлос, - с усмешкой произнес невидимый Пророк, после чего соизволил наконец явиться пред очи командира Пятого отряда Охотников. Все это время Его Наисвятейшество сидел спиной к посетителю, заслоненный мраморной вазой фонтана. Провернуть подобный фокус тщедушному человеку, каким в действительности являлся Глас Господень, было несложно. - Вот что значит истинный Охотник, Ловец Душ Заблудших, как любил называть вашего брата Пророк Андроний, вечная ему память...
        - Ваше Наисвятейшество!.. - Ошарашенный Карлос сорвал берет, склонил голову и опустился на одно колено. Привилегия вставать перед Пророком на одно колено, а не падать ниц, как пристало обычным гражданам, была дарована лишь Охотникам и Защитникам Веры. - Умоляю простить меня, Ваше Наисвятейшество, за то, что напугал вас.
        - Вы прощены, - великодушно произнес Пророк. - Встаньте, брат Карлос.
        Матадор поднялся, и когда вновь осмелился взглянуть на Его Наисвятейшество, тот уже сидел на парапете бассейна прямо перед ним. Все официальные портреты Пророка лгали: в действительности он был куда более низкорослым и пожилым. Выжженный у него на лбу перстом Господним крест окружали глубокие морщины, лицо было осунувшимся, а щеки - обвислыми. Красные воспаленные глаза Пророка слезились и смотрели на Охотника с лихорадочным блеском. Возможно, Его Наисвятейшеству нездоровилось, хотя в газетах об этом умалчивалось. На нем был скромный будничный балахон, а в руках он держал Святое Писание. В ином облике Гласа Господнего в стенах дворца Карлос и не представлял. Охотник принял уставную стойку и незамедлительно взялся докладывать:
        - Ваше Наисвятейшество, командир Пятого отряда Инквизиционного Корпуса Карлос Гонсалес прибыл по вашему высочайшему распоряжению и готов к исполнению божественной воли.
        Пророк величаво кивнул.
        - Как там в Мадридской епархии, брат Карлос? - неожиданно спросил он и, заметив промелькнувшее на лице Охотника недоумение, пояснил: - Я осведомлен, что вы не так давно вернулись из Мадрида. Вот и просветите меня, как там обстановка.
        Гонсалес принялся суматошно гадать, куда клонит Глас Господень. Его хитрый прищур и вкрадчивый тон Матадору совсем не нравились. К тому же Пророк не удосужился уточнить, какую обстановку он имеет в виду - политическую или погодную.
        - Сбор урожая, Ваше Наисвятейшество, - подыскал Охотник наиболее подходящий, с его точки зрения, ответ, - в разгаре, следует управиться до сезона дождей. Ваши подданные трудятся от восхода до заката не покладая рук.
        - Очень похвально, - улыбнулся Пророк, не сводя с Матадора пристального взгляда. Карлос придал лицу то же выражение, что было у встреченных им гвардейцев почетного караула - невозмутимо-каменное, и уставился поверх головы Пророка на фонтан; образцовый служака перед главнокомандующим: никаких эмоций, все внимание словам старшего по рангу. Правда, краем глаза Карлос все-таки следил за реакцией Пророка и надеялся, что она не перейдет во взрывную стадию. Нельзя было опускать и такую возможность, и уж тем более нельзя было спровоцировать гнев Пророка своим необдуманным ответом. А Его Наисвятейшество напоминал сейчас хитрого дознавателя, старавшегося расположить к себе обвиняемого доверительным тоном и отвлеченной беседой. Хотя не исключено, что перенервничавшему Охотнику это лишь казалось и никакого подвоха в словах Гласа Господнего не существовало.
        - Вы знаете, брат Карлос, - продолжил Его Наисвятейшество все тем же вкрадчивым тоном, - я ведь уроженец Вальядолида. Прекрасный город; надеюсь, вы в нем бывали. Все детство там провел, поэтому всегда при случае интересуюсь делами на родине. Да, конечно, сбор урожая, как я мог позабыть... Вино с виноградников Саламанки раньше было гораздо лучше. Сегодня оно уже не то. Сегодня я предпочитаю вино с сарагосских виноградников ди Алмейдо...
        Карлос насторожился сильнее, даже задышал тише, опасаясь пропустить хотя бы слово. Кажется, разговор постепенно подходил к нужной теме.
        - ... Однако чувствую, что на следующий год мне придется искать нового поставщика. Вы случайно не знаете под Сарагосой другого прекрасного винодела? Такого, чье вино соответствовало бы качеству вин покойного ди Алмейдо?
        - К сожалению, не знаю, Ваше Наисвятейшество, - не покривил душой Матадор. - Сеньор... виноват - гражданин ди Алмейдо - был лучшим виноделом не только в Мадридской епархии, но и во всей стране.
        - Согласен с вами, - печально потупив взор, признал Пророк. - Очень жаль, что такой уважаемый гражданин погряз в болоте тягчайших грехов: убийство, чернокнижничество, еретические речи, противление покаянию... Я не перестаю молиться о спасении его души.
        - Я тоже, Ваше Наисвятейшество, - не преминул подтвердить Гонсалес.
        - Кстати, брат Карлос, я тут узнал, что вы были не согласны с покойным магистром Гаспаром, упокой Господь его светлую душу, по факту обвинения гражданина ди Алмейдо в укрывательстве злостного чернокнижника. А также в соучастии этого некогда благородного сеньора в кровавых колдовских ритуалах. Это действительно так или я ошибаюсь?
        «Вот оно! - подумал Карлос. - Хитрец явно старается выведать мое истинное отношение к покойному сеньору ди Алмейдо! Что это: простое любопытство или первый толчок мне в спину по направлению к уже вырытой яме? Осторожнее, Матадор, на дне той ямы острые колья, и вряд ли ты из нее выкарабкаешься».
        - Действительно так, Ваше Наисвятейшество, - не стал медлить с ответом Карлос, осознавая, что отпираться перед Пророком бессмысленно. Глас Господень скорее поверит отчетам Божественного Судьи-Экзекутора, чем оправданиям припертого к стенке Охотника. - Магистры Гаспар де Сесо и Жерар Легран основывали свое обвинение по этому пункту на основании найденных у отступника Морильо книг, которые при поверхностном изучении и впрямь могут показаться колдовскими. Желая получше узнать характер убийцы, я изучил эти книги более пристально и обнаружил, что они носят обычный сектантский характер и служат сводом правил поведения, которым следует отступник Морильо. Колдовство тут ни при чем. Гражданин ди Алмейдо укрывал у себя обычного отступника, а не колдуна. Это также доказывает и факт, что никаких следов проведения колдовских ритуалов в асьенде ди Алмейдо не зафиксировано.
        - И тем не менее, брат Карлос, извольте объяснить: каким образом вполне обычный человек умудрился скрыться от такого опытного Охотника, как вы, без применения колдовского искусства?
        «Раз уж взялся отвечать честно, буду делать это до конца, - решил Матадор. - Если и пострадаю, так хоть за правду».
        - Морильо сильный противник, Ваше Наисвятейшество, - ответил Карлос. - Никогда еще Корпус не сталкивался с таким необычным врагом. Из года в год мы боролись с пакостными крысами, а теперь нам вдруг попалась хитрая куница, ловить которую крысиными капканами неправильно. Куница - хищник, и она чует наши капканы по идущей от них крысиной вони. Я благодарен вам, Ваше Наисвятейшество, и Апостолу Инквизиции за то, что вы наделили меня особыми полномочиями и дали в помощь неограниченные силы для обеспечения безопасности. Однако этого явно недостаточно. Если брать во внимание то, как легко Морильо проник в хорошо охраняемые дом казначея Мадридской епархии и Сарагосский епископат, убийце не составит труда обойти наши заслоны и пересечь городские стены. А затеряться в ватиканских трущобах для него - сущий пустяк. Даже несмотря на расширенную сеть наших информаторов в каждом из таких кварталов. Морильо - профессиональный убийца-одиночка, а такие опасны вдвойне, поскольку рассчитывают только на себя. Круг их контактов строго ограничен, они пользуются лишь проверенными связями. Чтобы поймать банду, достаточно
выловить хотя бы одного ее члена. В данном случае такое не сработает. Даже если мы совершим невозможное и выловим кого-то из немногочисленных контактеров убийцы - Морильо наверняка не вводил их в курс своих планов. На данный момент нам известен лишь один его контакт - банда байкеров, ограбившая торговцев под Монпелье. Я отдал приказ, и их уже ищут. Но я не возлагаю на эти поиски надежд: байкеров поймать едва ли легче, чем самого Морильо. Тем более если они рассеются и уйдут в пустоши. Мы делаем все возможное, Ваше Наисвятейшество, но есть вещи, предугадать которые мы не в силах. Я покорнейше прошу вас не забывать об этом и соблюдать рекомендованные меры предосторожности. При всей бдительности ваших Ангелов-Хранителей, следует учитывать, что убийца - большой специалист проникать на охраняемые территории. Вряд ли стены дворца послужат ему слишком серьезной преградой. Простите вашего покорного слугу, если его слова показались вам дерзкими.
        - Ценю вашу честность, брат Карлос, - проговорил Пророк. Матадор отметил, что во взгляде Гласа Господнего, способном пронизывать собеседника насквозь, таилось беспокойство. - Немногие из моего окружения смеливаются говорить мне правду в глаза... Но я не сержусь на вас. Нельзя сердиться на прямоту слуг, которые искренне пекутся о жизни своего Пророка. Моя жизнь, как и жизнь любого другого раба божьего, находится в руках Господа. Чему быть, тому не миновать. Однако раз уж Господь дозволяет нам позаботиться о себе самим, неразумно будет пройти мимо такой возможности. Вы сказали, вам недостаточно выделенных средств на поимку Морильо. Что вы имели в виду под эффективными мерами? Военное положение в столице? Комендантский час? Фильтрационные лагеря для иногородних?
        - Не осмелюсь просить Ваше Наисвятейшество о подобных вещах, - склонил голову Карлос. - Я понимаю, что все перечисленное вами вызовет в столице кривотолки и беспорядки. Это ударит не только по экономике, но и по репутации Центра Мира. Опять же я до конца не уверен, что это поможет нам схватить убийцу.
        - Вы правильно ориентируетесь в ситуации, брат Карлос, - кивнул Глас Господень. - Паника и сплетни нам не нужны. А вот предать это животное Морильо медленному Очищению у подножия Креста я хотел бы в самое ближайшее время. И раз вы не уверены в эффективности обычной Охоты, значит, у вас уже есть особая стратегия по поимке уникального убийцы. Или хотя бы наработки в этом плане. Я прав?
        - Так точно, Ваше Наисвятейшество. При охоте на матерого хищника мы обязаны диктовать ему условия, а не он - нам, как происходит сейчас. Вот только... - Карлос потупился, - вправе ли я просить у Вашего Наисвятейшества, чтобы вы... внесли кое-какие изменения в ваши планы на ближайшие две-три недели?
        Пророк недовольно поморщился, озадаченно потер свою крестообразную божественную метку над переносицей, а после долго рассматривал в задумчивости ее позолоченный аналог на обложке Святого Писания.
        - Моя жизнь под угрозой, - ответил он немного погодя. - Это волей-неволей разрушает любые планы на будущее, не так ли, брат Карлос? Жить с ощущением того, что какой-то негодяй может всадить тебе нож в спину прямо в стенах собственного дома - тяжкое бремя. Господь возложил на меня святую миссию печься днем и ночью о благополучии в его великом земном анклаве, заботиться о верных рабах и их душах. Вместо этого голова моя занята совершенно иными мыслями. Я верный слуга Господа, брат Карлос, и потому не страшусь смерти. Но разве можно с такими мрачными мыслями принимать взвешенные решения?.. Вы знаете что-нибудь о заговоре Старополли?
        - Никак нет, Ваше Наисвятейшество, - ответил Карлос. Фамилия Старополли была ему знакома: полвека назад ее носила весьма влиятельная в столице семья, но применительно к ней слово «заговор» Матадор слышал впервые.
        - Ничего удивительного, брат Карлос, - об этом ведь нигде не упоминалось. Эта некрасивая история случилась достаточно давно - еще при Пророке Стефании, - повел рассказ Его Наисвятейшество. - В те годы Старополли занимали множество высоких государственных постов, а Пророк Стефаний, упокой Господь его светлую душу, был человеком прямым и требовательным. Многим такая политика не нравилась, в том числе кое-кому из семейства Старополли. Мерзкие двуличные люди, они продали души дьяволу и решились на тягчайший из грехов: покушение на убийство высочайшего Господнего слуги! Им удалось подкупить одного из Ангелов-Хранителей, который должен был заколоть Пророка Стефания штыком. Но хвала Господу - на нервное поведение гвардейца обратил внимание его напарник. Он и закрыл в последний момент Пророка собственной грудью. Верный присяге Ангел-Хранитель погиб как герой, а предателя взяли живым и вынудили рассказать всю правду. Правосудие свершилось. Продавшаяся дьяволу семья Старополли получила по заслугам, однако трагедия так потрясла Пророка Стефания, что после покушения он не прожил и года. А ведь он был
образованнейшим человеком, крупнейшим реформатором после Великого Пророка Витторио. Сколько бы еще полезного он осуществил во благо Святой Европы, если бы не жалкая кучка негодяев с черными, как сама Преисподняя, душами... Человек кристально чистой души, Пророк Стефаний умер, поскольку не смог вынести мысль о том, что является причиной столь жгучей ненависти своих подданных... Ужасная, непоправимая трагедия!.. Догадываюсь, брат Карлос, какой трепет ощущает преданный слуга, когда хочет дать совет своему Пророку. Но сейчас я приказываю вам отринуть опасения и рассказать о ваших планах, насколько бы дерзкими они, на ваш взгляд, ни являлись. Обещаю внимательно выслушать их... ну а дальше будет видно. Однако клянусь, что в любом случае наказания за вашу прямоту вы не получите...
        Карлос Гонсалес покинул резиденцию Пророка за полночь. Он сбегал по дворцовым ступеням в гораздо более приподнятом настроении, чем поднимался по ним несколько часов назад в ожидании неприятностей и надежде на милость Всевышнего. Надежды сбылись: Господь даровал брату Карлосу милость и более того - дал шанс воплотить в жизнь некоторые из несбыточных желаний Охотника. Суждено им было воплотиться на практике или нет - неведомо, - но впереди у Матадора назревала грандиозная Охота, в какой он на своем веку еще не участвовал. Карлос был с головой погружен в грядущие планы. Его даже не расстраивала мысль о том, что в случае удачной Охоты имя командира Пятого отряда, подобно имени героически погибшего гвардейца из охраны Пророка Стефания, никогда не станет известным широкой публике. Еще одна из множества тайн, которые свято хранили и будут хранить неприступные стены Дворца Гласа Господнего...
        
        Сон был приятный и в то же время грустный. Сото Мара снился Марсель, а точнее - нагретые солнцем камни прибрежного холма и Лисица, сидящая в одиночестве возле байка, только не своего, а оставленного во Флоренции Торо. Сам Сото присутствовал рядом с Лисицей в образе бесплотного духа, но это ничуть не мешало девушке видеть его - она смотрела ему прямо в глаза и не отводила взгляд уже достаточно долго. Просто сидела и смотрела, печально и молча. В глазах Лисицы не было ни осуждения, ни обиды, ни слез, только легкая грусть, какая посещает человека при светлых воспоминаниях о чем-то приятном и неповторимом.
        Сновидение выглядело настолько реальным, что Сото даже почудилось, будто все происходит в действительности, а то, что случилось с ним после расставания с прекрасной байкершей - долгий путь в Ватикан и несколько дней пребывания в столице, - как раз и является настоящим сном. Уставший с дороги Мара прилег возле Торо и уснул, а Лисица уже вернулась из города, но не захотела будить друга и тихонько дожидалась, пока он проснется. Так что нет у нее за пазухой листовки «Разыскивается...», и впереди их с Сото ждет долгая-долгая дорога к восточной границе, поскольку кавалер передумал и отказался от визита в Божественную Цитадель. Почему? Да разве он в силах покинуть прелестную брюнетку, встречи с которой ждал всю свою жизнь? Разве может такая встреча вообще быть случайной? Не знак ли это свыше, призывающий прекратить кровопролитие и начать спокойную жизнь с женщиной, которой ты небезразличен и которая готова идти за тобой хоть на край Земли, хоть за край? Разве всего этого недостаточно, чтобы наконец остепениться?..
        Сото проснулся и рывком сел на расстеленной куртке. Он не открывал глаз, пытаясь удержать перед собой прекрасное видение, но оно неотвратимо покидало его, растворяясь в багровой пелене. Мара тяжко вздохнул и нехотя разлепил веки. Если бы он обладал властью над своими снами, то непременно выбрал бы другое сновидение, более успокаивающее. Например, высокий полет над прозрачно-голубой гладью моря в яркий солнечный день, и чтобы обязательно поблизости виднелось песчаное, поросшее пальмами побережье в обрамлении далеких гор со снеговыми шапками. Подобный сон снился Сото лишь однажды, в далеком детстве, но остался одним из немногих снов, которые запомнились ему из мрачной приютской поры.
        «Должно быть, это здорово - летать при свете дня? - подумал Мара, протирая глаза, после чего с грустью подытожил: - Жаль, что демоны не летают при свете дня... Разве только в своих демонических снах...»
        Он проснулся раньше намеченного часа - солнце еще не зашло. Камни у подножия теневой стороны Ватиканского холма отдавали сыростью и холодом и совсем не походили на те, что снились карателю минуту назад. Разлеживаясь на них долго, Сото рисковал подхватить простуду. Но для прогрессирования болезни требовалось как минимум два-три дня, а так далеко каратель сегодня не заглядывал. Все его проблемы должны были раз - решиться в ближайшую ночь.
        А за ней - полная Свобода...
        ... Которую, впрочем, еще надо заслужить.
        Было бы неплохо опять провалиться в сон - самый приятный способ скоротать бесконечные часы до наступления темноты. Но сон в последнее время доставался Сото ценой неимоверных усилий. Чуждая обстановка и приближение Судной Ночи угнетали его, поэтому в Ватикане на него стала тяжелой плитой наваливаться бессонница. И хотя бессонница частенько навещала тирадора и раньше, в столице ночи без сна превращались в сущий кошмар, поскольку безжалостно вытягивали так нужные сейчас Мара физические и душевные силы. Для спасения от бесшумного истязателя-бессонницы существовало только одно верное средство - побыстрее завершить задуманное.
        Сегодня утром, когда Сото наконец добрался до присмотренного им несколько дней назад укромного местечка вблизи Ватиканского холма, каратель был уверен, что заснет и проспит крепким сном весь день. Он приложил к этому все усилия, пробежав всю ночь без остановок от района Паломников до зарослей кустарника, что ковром устилали территорию вокруг главной столичной возвышенности. Из вещей каратель нес лишь притороченный к спине чехол. Поклажа в нем была не тяжелой, но весьма громоздкой и потому неудобной.
        Кратчайший и безопасный маршрут для этой ночной пробежки был разведан Сото после того, как безумная идея, посетившая его в день прибытия в столицу, окончательно укрепилась у него в голове. Других идей у Мара попросту не осталось. Наблюдая через подзорную трубу с крыши инсулы за левым берегом Тибра, каратель пришел к выводу, что прогуляться по левобережью не так просто, как кажется на первый взгляд. Примыкающие к дворцу кварталы знати хорошо патрулировались, и о том, чтобы пересечь реку и обойти дворец под личиной паломника, нельзя было даже мечтать. Защитники Веры на каждом шагу останавливали людей с синими повязками и тщательно проверяли у них документы. Так что «окопавшемуся» на правом берегу карателю пришлось довольствоваться обычным наблюдением. Его взору был доступен относительно небольшой участок периметра - западная стена и часть южной, - но опасному преступнику с приметной внешностью выбирать было не из чего.
        Прохаживаясь по набережной Озера Кающихся и наблюдая за белыми беретами Ангелов-Хранителей на противоположном берегу, Сото все чаще склонялся к мысли, что он зря теряет время. Он в незнакомом городе, ко всему прочему скован в передвижении. Те немногие ватиканцы, с кем ему доводилось общаться, являлись либо трактирщиками, либо такими же, как Мара, приезжими, либо местными бродяжками. С трактирщиками Сото не вел долгих бесед - каждый второй из них наверняка стучал Защитникам Веры. Приезжие паломники отпадали автоматически. Оставались одни бродяжки, но их было необходимо в обязательном порядке угощать выпивкой, а денег у карателя практически не осталось. Приходилось тщательно присматриваться к завсегдатаям трактиров и пытаться вычислить среди них того, кому случалось побывать за стенами дворца: полотеров, ремонтников или грузчиков.
        Надежд на такую поверхностную разведку Сото почти не возлагал, тем не менее она принесла достаточно неплохой результат. В одном занюханном грязном трактире, куда, по всей вероятности, брезговали заглядывать даже участковые Защитники Веры, Мара повстречался любопытный пьянчужка. В громком пьяном разговоре с собутыльниками пьянчужка обмолвился, что он - отличный ботаник и ему даже довелось недолго поработать в дворцовой оранжерее. Сото дождался, пока пьянчужка выберется на улицу, после чего нагнал его и предложил возобновить веселье, но уже в другом трактире. Повод для знакомства каратель придумал убедительный: он тоже якобы когда-то служил на северной границе, где, исходя из оброненных пьянчужкой слов, недавно погиб его младший брат. Почтить память о брате, выпив с тем, кто служил с ним почти бок о бок, пьянчужка не отказался. Впрочем, как понял Сото позже, тот не отказался бы от пьянки с незнакомцем и вовсе без повода, только бы инициатор попойки платил за обоих.
        О растениях и растениеводстве Оскар мог рассказывать долго и обстоятельно, но Мара постепенно подвел собутыльника к нужной теме и попросил поведать о том, как Оскар работал помощником смотрителя дворцовой оранжереи. Тут же выяснилось, что зимний сад Пророка - любимая тема для бесед у безработного ботаника.
        - Это только благодаря мне оранжерея Его Наисвятейшества сегодня функционирует! - грохнув кулаком по столу, заявил без обиняков совершенно захмелевший Оскар. - Я перекопал ее вдоль и поперек! Я - а не этот болван Маурицио, который ротанговую пальму от таллипотовой в упор не отличит! Смотритель чертов! А кто с ризоктониями возился как с детьми новорожденными, когда орхидеи в оранжерее вдруг без причины вянуть начали? Маурицио? Нет - Оскар! Да будь моя воля, я бы Маурицио и лейку не доверил!
        - Верно, - поддержал его Сото, щедро наливая собутыльнику и едва закрывая вином донышко в собственной кружке. - Нигде нет справедливости.
        - Нигде! - согласился ботаник, судорожно хватая кружку обеими руками и жадно припадая к ней.
        - Но зато теперь тебе есть что вспомнить; кому еще из твоих друзей посчастливилось по дворцу Гласа Господнего погулять? - утешил его Мара. - А правда, что у Пророка кровать размером с четверть дворцовой площади и вся из золота?
        Каратель ожидал в ответ потоки пьяного вранья, от которого предстояло потом скрупулезно отделять зерна истин, однако Оскар оказался на удивление честным человеком.
        - Неужели ты думаешь, добр-человек, что я вот так преспокойно по дворцу разгуливал? Ошибаешься! Ангелы-Хранители сроду не пускали садовников дальше оранжереи.
        - Как же вы в нее попадали? Ведь она расположена в самом центре дворца.
        - Ты глуп как пробка, добр-человек! Для этого есть специальный служебный коридор. Или ты думаешь, что землю и удобрения тоже через парадный вход таскают?
        - Наверное, пропуск обязательный выдавали?
        - А как же! С личной печатью Его Наисвятейшества!
        - Не сохранился случайно? Интересно хотя бы одним глазком взглянуть.
        - Ишь чего захотел! - замахал руками Оскар. - Нет его у меня, и не мечтай. Как с оранжереи выгнали, так тут же отобрали. Кто ж тебе позволит официальный документ на память оставить?.. А вдруг я надумаю при помощи его во дворец прокрасться и канделябр золотой оттуда прихватить?
        - А что, была такая мысль?
        - Да, посещала... Золота там - нам с тобой за десять жизней не прогулять! Только... не все мозги я пропил, добр-человек, - поймают, и даже судить не будут. Гвардейцев внутри - я до таких чисел и считать не обучен... Хотя... - Оскар понизил голос и доверительно наклонился через столик к Сото, - если бы нужда заставила, то пролез бы в оранжерею без пропуска. Рассказать как?
        Каратель насторожился и огляделся по сторонам. Все выходило слишком гладко и поэтому было крайне подозрительно. Совпадение? Возможно, ведь они сидят здесь уже достаточно долго, так что если бы за ними следили, то давно бы схватили - лучшего места для захвата преступника, чем тесный трактир, не придумать. Провокация и попытка заманить в западню? В принципе такой вариант тоже исключать не следовало.
        - Ладно, ври, да не завирайся! - отмахнулся Мара. - Во дворец он пролезет! В невидимку, что ли, умеешь превращаться?
        - Вот еще - в невидимку! - проворчал ботаник. - И без колдовства пролезу, только... - он похлопал себя по выпирающему из-за ремня животу, - похудеть надо чуть-чуть - тесновато там. Но у подростка... или такого, как ты, при желании все получится.
        - Понятно: между прутьями оконных решеток нужно протискиваться, - кивнул Сото.
        - А вот и не угадал, - довольно потер ладони Оскар. - И не догадаешься ни за что.
        - Да уж, куда мне. Не я же, в конце концов, во дворце работал.
        - Так это, добр-человек... угостить бы надо Оскара еще бутылочкой, он и расскажет.
        - Обойдешься. На кой черт мне твои россказни? Я что, из ума выжил - непрошеным гостем к Пророку идти? - хмыкнул каратель, пристально наблюдая за собеседником. Если Оскар знает, кто его собутыльник, и ведет против него игру, намереваясь всучить дезинформацию, это был наилучший момент вывести ботаника на чистую воду. Должен всучить - всучит в любом случае.
        - Э-э-э, жадный ты, добр-человек, - укоризненно покачал головой растениевод. - Что ж, ты много потерял... Грех такую историю бесплатно отдавать, так что не отдам, не надейся.
        Оскар вылил себе в кружку остатки вина и снова вернулся к своей любимой теме. Минут десять Сото выслушивал драматичное повествование о том, как тяжело приживались в дворцовой оранжерее тропические папоротники, привезенные пограничниками из африканской глубинки. Оскар даже прослезился, когда рассказывал о гибели бесценных растений, которые не сумели адаптироваться к местной почве, отчего ему пришлось собственноручно вырывать их и выбрасывать - тяжелая трагедия для истинного растениевода. К истории о тайном проходе во дворец он больше не возвращался, с головой погрузившись в глухую хмельную тоску.
        - Ладно, уговорил, - сжалился каратель и купил ему еще бутылку. Но прежде чем разлить по кружкам, поставил условие: - Только пока хоть что-то соображаешь, расскажи про свой дворцовый секрет.
        Не сводя с бутылки умоляющего взгляда, ботаник часто-часто затряс подбородком, что следовало воспринимать как согласие. Вино незамедлительно забулькало в его кружку.
        - Ага, все-таки зацепило! - разулыбался сквозь слезы Оскар и, грубо высморкавшись на пол, приложился к кружке, затем продолжил: - Многим это интересно, и я непременно продал бы свой секрет за хорошие деньги, если бы только нашел покупателя. Но пока вот приходится продавать ее таким скрягам, как ты... - Однако, посмотрев на почти полную бутылку, тут же поправился: - Прости, добр-человек, беру свои слова назад. Ты не скряга, ты - настоящий милосердный самаритянин. Побольше бы вас шлялось тут, эх..,
        - Ближе к делу.
        - Да-да, прости... На самом деле не такой уж это и секрет. Когда я только начинал служить при оранжерее, к ней подводили новый трубопровод с горячей водой. Раньше зимний сад отапливался вместе с дворцом, но теплотехники произвели дополнительные расчеты и выяснили, что оранжерея забирает слишком много тепла, поэтому ей требуется отдельная система отопления. Дворцовая котельная расположена на этом берегу Тибра, так что трубы решили провести по мосту Санта-Катарина, что и сделали шесть лет назад. Однако возникла проблема: когда водопроводчики пробивали толстую стену дворца, они ошиблись в расчетах и прорубили слишком широкий проход. Заливать его обратно бетоном не рискнули - случись авария трубопровода, и придется тогда всю стену к чертям собачьим ломать, - и потому все свободное пространство в проломе плотно забили утеплителем.
        - И все? Никаких решеток?
        - Ну почему же? Есть решетки - и на внутренней стороне пролома, и на внешней. Запираются на замки. А как без них-то? Без них получается всего лишь большая дырка, забитая комками пакли. Но Оскар знает, добр-человек: тот, кто отважится пробраться во дворец, со ржавыми-то замками как-нибудь совладает, верно?
        И хитро подмигнул, отчего у Мара зародились в душе новые подозрения.
        - Ты хоть понял, какую глупость сейчас сморозил? - недовольно произнес каратель. - Ты собрался проползти несколько метров сквозь паклю? Небось в молодости любил кувыркался с подружкой в стоге сена и теперь думаешь, что продраться сквозь паклю так же легко, как сквозь мягкое сено? Наивный чокнутый садовод!
        - Но-но! Попрошу без оскорблений! - насупился Оскар. - Я пока не закончил. Плесни-ка мне еще глоточек - разговорился с тобой, и в горле запершило... Благодарю... Фу, полегчало... На чем мы остановились? Ах, да - пакля... Сейчас, добр-человек, я расскажу тебе самое интересное: летом, когда отопление отключают, пакля на трубах отсыревает, ведь река же рядом. С приходом осени трубы снова нагреваются и утеплитель высыхает. И так происходит из года в год...
        - И что из того?
        - А то, что от таких перемен окружающей среды мягкая пакля постепенно скукоживается. Готов побиться об заклад - она уже не заполняет собой пространство между трубами и стеной дворца целиком. Сейчас там просто обязан существовать проход. Воспользовавшись им, ты легко попадешь в оранжерейную бойлерную. Ну, разумеется, при условии, что справишься с замками на решетках.
        - Лично я не собираюсь ползать по пакле и пилить замки, - напомнил Сото и скептически осведомился: - И где же ты успел стать таким ярым специалистом по утеплителю? Я думал, твоя специальность - трава и цветочки.
        - Дворцовая оранжерея - не первое место моей службы, - пояснил Оскар. - Бесспорно, лучшее местечко, но не первое и даже не второе. До нее я долго работал с тюльпанами в тепличных комплексах Брюсселя и с овощами в гидропонных садах Киевского университета. В последних я своими руками обмотал утеплителем половину отопительной системы, поэтому малость разбираюсь, что к чему. Такие вот дела, добр-человек... Налей-ка Оскару последнюю кружечку; кажется, в бутылке еще что-то плещется.
        - Допивай... А ты, я погляжу, и впрямь на все руки специалист. Что ж позволил согнать себя с такой золотой жилы? Я бы на твоем месте зубами за нее держался. Глядишь, сейчас бы уже сам главным смотрителем стал. Вместо этого... Маурицио.
        - А-а, долгая история, - поморщился Оскар. - Да и грустная. Все оно, проклятое, - он потряс в руке только что опорожненную бутылку. - Не вытерпел, напился однажды на службе и уснул прямо в оранжерее под пальмами. А вечером, перед вечерней прогулкой Его Наисвятейшества, Ангелы аллеи проверяли да на меня наткнулись... Дальше рассказывать или сам догадаешься?
        - Спасибо, можешь не продолжать, - отмахнулся Мара и полюбопытствовал: - А что, Пророк частенько по оранжерее прогуливается?
        - Каждый божий день. У него ведь болезнь такая - хроническая бессонница, поэтому он долгими прогулками на свежем воздухе с ней и борется. Бывало, когда я в бойлерной дежурил, гвардейцы меня там до утра запирали. Чтобы я, дескать, своей пропитой харей Его Наисвятейшество случайно не испугал, как эти ублюдочные Ангелы порой шутили. Но я все равно иногда украдкой из-за занавески подсматривал. Ходит, значит, Пророк по аллеям целыми ночами, грустный, притихший, задумчивый... Таким ты его больше нигде не увидишь. Ни дать ни взять: обычный человек. Скажи мне в тот момент, что это он жуткими проклятиями отступников стращает и лично кое-кого из них Очищению предает - не поверил бы. Честное слово, не поверил!..
        Расставшись с ботаником Оскаром, Сото полночи проблуждал по темным улочкам района Паломников. Он тщательно пытался выявить за собой слежку, но так и не выявил. Встречающиеся на пути Защитники Веры предпочитали не забредать далеко в темноту и держались возле фонарей, редких в кварталах бедноты. Завидев патруль, каратель обходил его закоулками.
        Остаток ночи и весь последующий день Мара провел в раздумьях, а вечером, дождавшись сумерек, уложил вещи и покинул свою полуразваленную инсулу. Ему предстоял выматывающий пеший бросок к возвышающемуся на севере склону Ватиканского холма. Отчаянный план, что созрел у Сото за истекшие сутки, был довольно неплох, и тянуть с его осуществлением означало понапрасну тратить душевные силы на томительное ожидание. Сегодня каратель знал все, что ему требовалось. «Завтра или никогда!» - эта мысль как удар плетью гнала его сквозь мрак, по задворкам кварталов паломников. Туда, где на фоне вечернего неба растопырила стальные руки долговязая фигура Ватиканского Колосса...
        
        - Проклятие, дадут мне в конце концов опохмелиться или нет? - возмутился Оскар Макдуган, член Братства Защитников Веры, вот уже несколько лет находящийся в отставке и как следствие этого почти не вылезающий из запоев.
        Немного поразмыслив, Карлос Гонсалес пришел к выводу, что ветерана следует уважить.
        - Держите. - Карлос извлек из сейфа полупустую бутылку коньяку и поставил ее на стол перед гостем вместе со стопкой. Оскар пренебрежительно отодвинул стопку и взял стоявший возле графина с водой большой стакан. Охотник с отвращением проследил, как остатки его любимого «успокоительного» выплескиваются в неподходящую для благородных напитков емкость, а затем - сущая дикость! - выпиваются Оскаром жадными глотками, будто мерзкое грошовое пойло. Взбешенный такой бесцеремонностью, Матадор был в шаге от того, чтобы заехать отставному Защитнику по физиономии, однако гнев пришлось унять. Карлос напомнил себе, что сидящий перед ним опустившийся горький пропойца, несмотря на все свои недостатки, достоин даже не похвалы, а хорошей награды. Невероятно, но факт: отставной ветеран сделал практически невозможное - встретил в густонаселенной столице Луиса Морильо и вынудил его заглотить наживку.
        В кабинете Матадора также присутствовал замком дворцовых гвардейцев Джованни Скабиа. Он и привез с собой едва державшегося на ногах вернувшегося со спецзадания вдрызг пьяного отставника. Сам герой ночной операции, а точнее сказать, банальной пьянки, развалился в кресле и тоскливо глядел на стоявшую перед ним опорожненную коньячную бутылку.
        - Теперь я понял, брат Карлос, почему вы бутылочку-то не допили. Согласен: так себе выпивка, - подытожил Макдуган, глянув бесстыжими глазами на заскрипевшего зубами Карлоса. - Без обид - я пробовал пойло куда дешевле и лучше. Могу порекомендовать заведение, где угощают отменной граппой. А у вас случаем ничего больше в сейфе не затерялось? Было бы очень кстати повторить...
        Исполненный негодования командир Пятого отряда намеревался упрекнуть пропойцу в его развязном поведении, но Охотника опередил его бывший однокурсник:
        - Брат Оскар, напомню вам, что сейчас вы снова находитесь на государственной службе. А значит, вы должны держать себя в руках и помнить об уставе! А ну-ка, соберитесь и доложите по всей форме!
        - Только не надо на меня давить! - огрызнулся Оскар. - Согласившись работать под прикрытием, я сделал вам одолжение, а не вы - мне. Как говаривал один мой знакомый русский иммигрант: будет хлеб, будет и песня.
        - Осмелюсь заметить, брат Оскар, что хлеб вы уже изволили откушать, - с издевкой заметил Матадор. - Теперь мы ожидаем песен.
        Оскар хотел было ответить дерзостью и Карлосу, но вовремя спохватился. Ветеран-Защитник был не настолько пьян, чтобы осмелиться грубить инквизитору. Стерва-жена давно называла Оскара дьявольским отродьем, однако он не стремился к тому, чтобы из-за его опрометчивой дерзости это было признано в официальном порядке. Впрочем, манера его доклада все равно мало походила на уставную.
        - Вчера вечером ваш сукин сын Морильо находился от меня еще ближе, чем сейчас вы! - с гордостью сообщил Макдуган. - Я нес перед ним всю ту заумную галиматью, какую вы забивали мне в голову на прошлой неделе, а он сидел развесив уши! Клянусь: эта сволочь мне поверила. Соблаговолите немедленно выписать мне обещанную награду, или я буду жаловаться вашему командованию.
        - Не спешите, брат Оскар, - осадил его Гонсалес. - Давайте поподробнее: где и при каких обстоятельствах произошла ваша встреча?
        - Я ошивался в трактире «Хромая Лошадь», бил себя в грудь и кричал, что я - тот самый великий Оскар, который облагораживал оранжерею Его Наисвятейшества, и тому подобное. В общем, четко следовал вашим инструкциям: ходил по трактирам и как мог привлекал к себе внимание ахинеей, которую вы, брат Карлос, заставили меня вызубрить. Само собой, выпивал - куда же без этого?..
        - Все в порядке, брат Оскар, - поспешил успокоить его Джованни Скабиа. - Это входило в наши планы. Другое дело, в каком количестве вы употребляли спиртные напитки, но сейчас мы не будем заостряться на данной теме. Не отвлекайтесь на мелочи.
        Оскар недоверчиво посмотрел на гвардейца, после чего продолжил:
        - Я засек Морильо еще в «Хромой Лошади», но виду, естественно, не подал. Он носит эти дурацкие черные очки, в каких сейчас полгорода красуется. Безусловно, опознать его было трудно, но все ваши картинки с возможными вариантами его измененной внешности я помню хорошо - память пока не пропил. Поначалу решил, что мерзавец так и не клюнет, и уже пошел было за подмогой, однако он все-таки клюнул.
        - Я хочу, чтобы вы дословно восстановили в памяти вашу беседу, - попросил Карлос и со снисходительной ухмылкой добавил: - Тосты и традиционный обмен любезностями наподобие «ты меня уважаешь?» можете опустить.
        - Тяжеловато будет с учетом моего вчерашнего состояния... Но попробую, - почесал макушку Оскар. - Ведь Морильо в меня три бутылки влил... Сукин сын он, конечно, еще тот, но пить с ним - одно удовольствие... Хм, впрочем, о чем это я?
        И он принялся усердно вспоминать события минувшего вечера, часто наморщивая лоб и делая по ходу своего монолога длинные паузы. Чем сильнее углублялся Макдуган в подробности вчерашней пьянки, тем дольше его лоб оставался наморщенным и продолжительнее становились раздумья.
        - Не больно-то этот Морильо общительный, - добавил Оскар после того, как признался Карлосу и Джованни в том, что момент ухода собутыльника отложился в его памяти весьма смутно. - Больше слушает, чем говорит. Скрытен, однако предсказуем: как только он нагнал меня на улице, я уже не сомневался, что у меня все получится.
        - Почему вы убеждены, что Морильо заинтересовался вашей информацией? - полюбопытствовал Карлос.
        Оскар поглядел на Охотника так, словно тот задал ему откровенно глупый вопрос.
        - Ради моей байки он не поскупился на лишнюю бутылку вина. Неплохого вина, следует заметить, - подчеркнул он с ностальгическим вздохом. - Вы ведь тоже не поскупились на угощение, дабы я стал разговорчивым, разве не так, брат Карлос? Скажите, угостили бы вы старого больного шотландца, если бы не доверяли его словам?.. То-то же!..
        Макдуган покинул кабинет Матадора довольным. В руках у Оскара находилось подписанное Гонсалесом официальное прошение к казначею Инквизиционного Корпуса о выделении псевдоботанику денежного вознаграждения в двойном объеме, какое обычно выплачивалось наиболее ценным осведомителям. Карлос был уверен, что знает, куда будет израсходована Оскаром изрядная часть награды. Впрочем, судьба этих денег, как и судьба самого пропойцы, Карлоса не волновала - две сотни сант-евро были выброшены не на ветер. Известие о том, что Морильо в Ватикане, стоило гораздо большего.
        После ухода Макдугана Карлос и Джованни немного посидели в полной тишине. Матадор сожалел, что в бутылке не осталось ни капли коньяка. Судя по направлению взгляда, Скабиа думал о том же.
        - Твой выстрел мелкой дробью по воробью не пропал даром, - почтительно заметил гвардеец. - Надеюсь, подстреленная птичка упадет прямо нам в руки. Что прикажешь делать с остальными двадцатью девятью соглядатаями, пропивающими сейчас казенные средства по городским и окраинным трактирам?
        - Немедленно отзывай всех, - ответил Матадор. - Не хватало еще, чтобы Морильо наткнулся в столице на второго спившегося садовода. Хотя я почти уверен, что убийца больше не будет шляться по трактирам.
        - А если устроить крупную облаву в районе Паломников?
        - Я провел там уже две облавы, и никаких результатов. Морильо может забиться в любую щель и лежать в ней неделями. Такую хитрую рыбу следует ловить не неводом, а на приманку. «Оставь дверь открытой - и враг уже тут как тут» - так сказано в одной древней книге... - Разумеется, Гонсалес не стал уточнять автора цитаты, поскольку цитировал строки из книги чернокнижника Морильо. - Надеюсь, ты уже распорядился насчет подготовки лазейки?
        - Еще нет, - признался Джованни. - Я ждал, пока к нам поступят обнадеживающие сведения - незачем без нужды заставлять бойцов отдирать от труб утеплитель. Парни недовольны - не понимают, почему именно они, а не слуги делают эту дурацкую работу.
        - Никаких слуг! - отрезал Карлос. - Операция должна проходить в обстановке строгой секретности. И смотрите - работайте аккуратно. Необходимо, чтобы все выглядело натурально - ни клочков пакли на полу, ни вообще свежих следов пребывания в проломе человека. Проход обязан быть...
        - Я не забыл: лишь бы ребенок протиснулся, - перебил его Скабиа и поморщился: - По-моему, ты перегибаешь палку со своей секретностью. Флиссинген и так дуется на тебя после того, как ты шептался в оранжерее с Его Наисвятейшеством. Бельгиец считает, что у вас - земляков-испанцев - имеются от него секреты.
        - Это полная ерунда. Действительно, мы с Пророком в какой-то степени земляки, но не более, - опроверг слухи Охотник. - Ты и Манфред в курсе всех моих планов. Однако тебе придется подготовить командира к очередной неприятной для него новости: я со своим отрядом перебираюсь во дворец.
        - Вот как? - сразу скуксился Джованни. - Пожалуй, такие известия его точно доконают... Хотя, с другой стороны, если вся эта суета впустую - сами же и отвечать будете. Место-то вам в казармах найдется, но заранее предупреждаю: не ждите для себя ни теплого приема, ни беспрекословного подчинения.
        - Нашел чем удивить! - проворчал Матадор. - С вас будет достаточно и того, что постараетесь не вспугнуть мне эту тварь...
        
        Темнело медленно. Закат по эту сторону Ватиканского холма бы не виден, но тени от зданий и деревьев на другом берегу реки постепенно удлинялись, пока наконец не слились со сгустившимся сумраком. Жара сразу же спала, а от воды потянуло прохладой. И если для кого-то вечерняя прохлада несла долгожданное облегчение после жаркого дня, то на Сото она подействовала, будто лютый февральский ветер, и вызвала озноб. Дожидаясь, когда окончательно стемнеет, каратель дрожал всем телом и ничего не мог с собой поделать. Слишком долгое ожидание подтачивало его стальные нервы, и этот озноб был очередным признаком того, что они понемногу сдают.
        Дыхание Сото участилось, на теле выступил холодный пот, а сердце заколотилось бешеным барабанным ритмом. Карателю вдруг отчетливо показалось, что он сошел с ума, и непонятно что удерживает его сейчас от всплеска безумия. Хотелось закричать во весь голос и, бросив вещи, кинуться вниз по склону холма. Мара было уже все равно, какую смерть принять - тонуть в Тибре, нарваться на пули Защитников Веры или просто расшибить себе голову о ближайший столб. Отчаяние овладело им. Но не прежнее, яростное, что возникало во время смертельных схваток, а отчаяние безысходности, какое, очевидно, испытывает человек, попадая в камеру смертников или подвал инквизиторов. Выхода из бетонного мешка нет, а впереди маячит мучительная смерть и ничего более.
        Психический срыв являлся не тем попутчиком, с которым следовало пускаться в дальнейший путь. Мобилизовав волю, Сото постарался унять разгулявшиеся нервы, но животный страх исходил из глубин сознания и контролю не поддавался. Страх требовалось изгонять другими способами, и самый действенный из них - поскорее приступить к делу, при мысли о котором как раз и начинали опускаться руки. Однако подобное было осуществимо только после наступления темноты.
        Тогда Сото применил другое средство. Он повернулся лицом к возвышающемуся на вершине холма Стальному Кресту и принялся не отрываясь глядеть на его цепляющую небеса далекую вершину. Пристальное созерцание монументального сооружения обязано было отвлечь Мара от переживаний. Редкие облачка ползли по небу, и чудилось, будто на фоне их массивная громада начинает медленно падать. Начало этого грандиозного падения вопреки всякой логике длилось бесконечно - так, словно Господь вознамерился предотвратить страшную катастрофу и остановил время. В конце концов у Сото закружилась голова, и он снова улегся на спину, но взгляда при этом от Ватиканского Колосса не отводил. Пот лил с карателя уже ручьями, но вместе с потом Мара понемногу покидали и болезненные ощущения.
        И впрямь помогло. Приступ страха миновал так же внезапно, как и начался. Дыхание успокоилось, сердцебиение вернулось в норму, дрожь унялась. Сото не знал, повторится ли нервный срыв в дальнейшем - не хотелось бы. Особенно там, куда каратель направлялся...
        Сумерки продолжали сгущаться, и на небе зажглись звезды, дрожащие, будто бы их тоже что-то пугало. «Пора», - вздохнул Сото, после чего несколько минут массировал затекшие от длительной неподвижности ноги. Закончив разминку, он выглянул из кустов, осмотрелся, взвалил на плечи ношу и покарабкался на холм, по дороге изгоняя из мыслей остатки страха. Дыхание вновь участилось, только теперь не от волнения, а от обычной физической нагрузки. К такому стрессу Мара было не привыкать. Он энергично взбирался вверх, и ему даже не верилось, что томительный период ожидания наконец-то завершился...
        Имевшейся у карателя информации было более чем достаточно, но именно это его и настораживало. Встречу с бывшим служащим дворцовой оранжереи иначе, как счастливой случайностью, назвать было сложно. Сото в случайности не верил, хотя допускал, что они порой происходят. Слова спившегося ботаника имели притягательный сладковатый аромат, настолько сильный, что у Мара просто не оставалось выбора, как последовать в указанном направлении. Не воспользоваться обнаруженной лазейкой представлялось ему откровенной глупостью.
        Однако карателю не однажды доводилось видеть, как лавочники и трактирщики отлавливают мух, развешивая по помещению вымазанные медом листки бумаги. Заманчивый рассказ Оскара испускал именно такой медовый запах, и пусть даже вел этот запах не к западне-липучке, верить пропойце до последнего слова Сото не собирался. Из услышанной истории он почерпнул лишь самое необходимое - то, что, по его мнению, больше всего походило на правду.
        Путь во дворец для несгибаемого Мара лежал не через тесный пролом в стене и устилающие его дебри колючей пакли. Говоря по существу, такой дороги были достойны лишь грязные воры да наемные убийцы. Они заботились о своей шкуре и путях отхода. Благородному карателю, ищущему славной смерти и настроенному на последний бой, недостойно было думать о бегстве. Поэтому и путь, по которому он собрался идти на встречу со смертью, должен быть особый, исключающий даже малейший шанс к отступлению.
        Сото знал такую дорогу. Она вела лишь в одном направлении, и пройти по ней было дано не каждому. По крайней мере, Мара никогда не встречался с людьми, которым было под силу такое. Каратель имел все основания считать, что он - единственный, кто в Святой Европе отважился ступить на этот опасный путь. Правда, настолько далеко в своих путешествиях по нему Сото еще не заходил.
        Перед тем как разобраться с последними земными делами и обрести полную Свободу, карателю предстояло пересечь Бездну...
        В Святом Писании говорилось, что великий мученик Христос ходил по воде. Если бы Сото когда-нибудь встретил Иисуса, он бы рассмеялся ему в лицо: какой никчемный трюк - пешком по воде! Любой желающий может сесть в лодку и передвигаться по воде, причем с гораздо большей скоростью. Умел бы Христос летать по воздуху, тогда, глядишь, и заслужил бы уважение Сото Мара, а так...
        В отличие от миролюбивого Иисуса воинственный Сото мог похвастаться подобным умением...
        
        Искатели Луис Морильо и Лоренцо Гонелли сидели на крыльце и вели неторопливую беседу. Воскресный день близился к закату, завтра предстояли тяжелые раскопки, поэтому никто из них сейчас не выискивал для себя работы - обычный размеренный отдых перед очередной трудовой неделей. Тема их беседы в основном касалась тренировки, которую Луис Морильо завершил час назад. У желающего овладеть искусством рукопашного поединка ученика накопилась масса вопросов к Учителю, а тот, как всегда, пытался дать на каждый из них емкий ответ. И, как всегда, почти безуспешно.
        Из-за хижины слышался веселый детский гомон - там играл с друзьями сынишка Лоренцо, маленький кучерявый Себастьян. Внезапно смех сменился огорченными криками, и дети принялись наперебой дразнить кого-то из своей компании неуклюжим растяпой. Спустя пару минут к Лоренцо и Луису подбежал насупившийся и шмыгающий носом Себастьян - по всей видимости, упреки товарищей предназначались ему.
        - Папа! - обиженно прогнусавил он. - Он опять на дереве застрял! Я все делал так, как ты учил, а он все равно меня не слушается!..
        - Не дадите вы мне сегодня покоя! - обреченно вздохнул Лоренцо, покосившись на Луиса. Слова старшины явно предназначались и ему. - Сынок, я же предупреждал, чтобы вы играли подальше от деревьев. Думаешь, охота папке каждый час изображать перед вами обезьянку? Идите, займитесь чем-нибудь другим. Завтра принесу лестницу и достану.
        - Ну, папа! - не унимался Себастьян. - В последний раз! Ну пожалуйста!..
        - Так уж и быть, уговорили, мелочь босоногая, - пробурчал Лоренцо, вставая с крыльца и направляясь вслед припустившему впереди него сынишке. - А впрочем... - он обернулся к Луису, - идем-ка со мной. Не полезу я больше на это дерево.
        Причиной большого переполоха детворы являлся воздушный змей, зацепившийся за верхние ветки невысокой ольхи. Ветер шевелил листву, и змей трепыхался на запутанной нити, будто угодившая в силок птица. Без лишних напоминаний Луис вскарабкался по ветвям к бумажной игрушке, сочувствуя при этом упитанному старшине, не единожды проделавшему сегодня нелегкий даже для ловкого юноши путь.
        Нить запуталась основательно, и верхолазу не оставалось ничего другого, как только разорвать ее, после чего сбросить змея на мягкую траву и спускаться обратно. Детвора сопровождала его триумфальный спуск восторженными возгласами.
        Лоренцо откусил зубами от змея обрывки нити и, взяв протянутую Себастьяном катушку, принялся привязывать к злополучной летающей игрушке новую нить.
        - Давно хотел задать тебе один вопрос, - начал было Луис и увидел, как после этих слов глаза наставника умоляюще закатились вверх.
        - Может, хватит на сегодня вопросов? - упавшим голосом попросил старшина общины. - Должен я отдохнуть в конце концов или нет?
        - Это - последний, - пообещал Луис и с улыбкой подумал, что похож сейчас на малолетнего Себастьяна, давно усвоившего, что отец попросту не умеет противиться настойчивым детским просьбам. - Почему эта штука летает? Ведь обычный лист бумаги никогда не будет держаться в воздухе так долго и ровно.
        - Как я уже не раз тебе твердил: в этом мире царят законы физики, - ответил Лоренцо. - Когда пойдешь купаться на реку, проделай такой опыт: опусти руку в поток, ладонь - параллельно дну. Затем поверни ладонь так, будто хочешь задержать течение. Делай это медленно, и ты сразу почувствуешь, как ее начинает тянуть либо к поверхности воды, либо ко дну - все зависит от того, в какую сторону ты вращаешь запястье. В воздухе царят похожие законы: плоский лист бумаги можно рассматривать как ладонь, а ветер - как речное течение. Держи... - Гонелли протянул починенную игрушку сыну. - Идите играть вон на тот пригорок - там нет деревьев.
        Ребятишки радостно загалдели и убежали в указанном направлении. Не добегая до вершины пригорка, Себастьян подбросил игрушку в воздух. Подхваченный ветром змей рванулся ввысь, дернул хвостом, но едва удерживающая его нить натянулась, как он прекратил метаться и, направляемый мальчишкой, занял уверенное положение под углом к земле. Себастьян взялся понемногу отматывать нить, отчего змей начал плавно набирать высоту, покачивая из стороны в сторону хвостом, словно плывущая против течения крупная рыбина. Вскоре змей поднялся так высоко, что рассматривать его с земли стало довольно трудно. Мальчишки взволнованно показывали на него пальцами и принялись отбирать друг у друга катушку с нитью. Каждый из них стремился почувствовать себя укротителем летающего бумажного создания.
        - Мастерить эту на первый взгляд мудреную, но в действительности простую игрушку меня научил мой дедушка, - пояснил Лоренцо, наблюдая за играющими детьми. Завороженный парящим в поднебесье змеем, старшина даже не заметил, как вопреки нежеланию отвечать на вопросы, сам пустился в объяснения. - Все дело в правильном креплении нити и тяжести хвоста, в мешочек которого надо сыпануть пригоршню песка. Хвост тянет нижнюю часть змея к земле, а Себастьян при помощи нити задает игрушке нужный наклон. Ну и, само собой, хороший ветер. Без него в этом занятии вообще никуда.
        - Никогда в детстве не играл в подобные игры, - признался задравший голову Луис. - Говоришь, всего лишь обычная физика и ничего сверхъестественного?
        - Абсолютно, - подтвердил Лоренцо. - Лишь бы подъемная сила была. Слышал про летающие железные машины русских? Похожие нарисованы в твоей любимой книге. Недалекие люди считают, что ими движет колдовство Древних, но это неверно.
        - Неужто тоже ветер? - недоверчиво спросил Луис, после чего с уверенностью заключил: - Но ведь нет в природе такого ветра, который поднимет в воздух столько тонн железа...
        - ... Если только не вызвать этот ветер искусственным путем, - закончил старшина общины. - Очень мощными вентиляторами - или как там они у русских называются? - подвешенными на самой машине и толкающими ее вперед со страшной силой. Тот же принцип движения, что и у моторных лодок, только в сотни раз мощнее.
        Луис вспомнил фотографии огромных стальных птиц в книге о стране предков. На одной из фотографий птица стояла на земле и вокруг нее суетились люди, по сравнению с летающей машиной - просто букашки. На второй фотографии стальное чудовище летело над облаками - потрясающая воображение картина, одна из любимых фотографий Луиса Морильо. Под крыльями механического существа имелись большие цилиндры, наверняка те самые двигатели, о которых толковал Лоренцо.
        - Я, кажется, понял! - воскликнул Луис. - Крылья у стальных птиц! Это же большая плоскость, изменяя наклон которой они взлетают! Отталкиваются мощными вентиляторами и взлетают!
        - В самую точку, дружище, - кивнул Гонелли. - Страшно вообразить, сколько бензина жрут эти твари. Но в отличие от нас русские, на свое счастье, просто сидят на нефтяных залежах. Так летали по воздуху Древние. А нам остались лишь воспоминания, да вот эти игры...
        И старшина Барселонской Особой указал на паривший в небе бумажный квадрат. Несколько минут оба искателя молча следили за радостной возней ребятишек, совершенно не задающихся тонкостями природных законов, по которым их любимая игрушка проявляет столь удивительные свойства.
        - Ты сказал, что в хвосте у змея засыпана горсть песка, - встрепенулся Луис, выходя из раздумий. - Это же груз порядка полукилограмма! Да еще полсотни метров нити! А если, предположим, я захочу поднять в воздух груз весом с мешок муки. Какой тогда должна быть сила ветра и размеры воздушного змея?
        - Э-э-э, кажется, я догадываюсь, на что ты намекаешь, - ехидно прищурился Лоренцо. - Мне тоже в молодости приходила в голову подобная сумасшедшая идея. Полетать захотелось, да? Не отпирайся - так и есть! Нет, теоретически такая задумка выполнима: хорошая подъемная плоскость при сильном ветре и точных расчетах угла наклона способна оторвать от земли ребенка или небольшого взрослого человека вроде тебя. Однако подобные цирковые номера точно не доведут до хорошего.
        - Но неужели никто никогда не пробовал проделать такой трюк? - недоуменно вскинул брови Луис. - Даже циркачи?
        - Почему же? Пробовал один ненормальный... - Лоренцо зевнул. Похоже, беседа с дотошным юношей снова начинала ему надоедать. - Я в те годы еще ребенком был, поэтому историю эту позднее услыхал... Служил в Будапештской Транспортной Академии дьякон... имени его, к сожалению, не помню. Сварганил он себе как-то пару огромных тряпичных крыльев и решил, что самого Всевышнего перехитрил. Залез на крышу здания и прыгнул. Благо здание не очень высоким оказалось, и дьякон не то в стог, не то в кучу навоза приземлился... Короче, легко отделался: пара переломов, и все...
        - А в чем причина неудачи? - возбужденно перебил старшину Луис. - Слабый ветер или маленькие крылья?
        - Доподлинно не знаю, дружище. Но думаю, что совокупность всех этих факторов, а также множество других. Но это еще не конец истории. Потерпев поражение, дьякон не упал духом - смелый был человек, надо отдать ему должное. Учтя ошибки первого испытания, он сделал вторую летающую конструкцию. Теперь он настолько верил в успех, что сразу же вскарабкался на самую высокую колокольню в городе... Разумеется, его снова ожидало фиаско. Однако поговаривали, будто ему удалось-таки перелететь через городскую площадь и упасть не на мостовую, а на крышу местного епископата. Дьякон наверняка в рубашке родился - остаться в живых после двух таких грандиозных падений... Я вот как-то на раскопках с верхотуры навернулся, и с тех пор стараюсь больше судьбу не искушать.
        - А что дальше? - не вытерпел Луис. - Не поверю, что этот отважный человек отказался от своей затеи! Не бывает такого!
        - Наивный юноша... - с усталым раздражением бросил Лоренцо. - Забыл, где живешь и что бывает с теми, кто посмел приравнять себя к божьим ангелам? Дьякон, может, и не отказался бы, да вот только после падения на крышу епископата никто его больше в глаза не видел. Надо думать, допрыгался наш дьякон до собственного Очищения... Так что мой тебе совет: ходи по земле - это надежней и безопасней. Во всех смыслах...
        С того памятного разговора прошло несколько лет. Луис Морильо стал называть себя Сото и начал исповедовать свои странные, по мнению Лоренцо, принципы. Он частенько мысленно возвращался к той беседе, особенно когда вновь видел над поселком паривший на ветру воздушный змей. Судьба несчастного экспериментатора из Будапешта вызывала у Сото сочувствие, но дьякон казался ему настоящим героем, пожертвовавшим собственной жизнью ради смелых идей. Мара верил, что инквизиционное дознание не заставило храбреца отречься от своих убеждений и признать их посягательством на незыблемые божественные законы. Представить, как звучало вынесенное отступнику обвинение, было несложно: «Люди - не ангелы. Им не дано летать. Попытка человека объявить себя ангелом подобна попытке Сатаны объявить себя равным Господу...» Каждого святоевропейца, и Луиса Морильо в том числе, убеждали с малых лет, что способностью к полетам обладает лишь бессмертная душа. Забывшему этот постулат дьякону-отступнику напомнили о нем весьма убедительным способом - посредством Очищения заставили его грешную душу проделать то, к чему оказалось
неспособно его тело...
        Сото Мара всегда старался учиться не на своих, а на чужих ошибках. Такое нередко удавалось, но только в тех случаях, если у молодого искателя имелся под рукой совет Учителя или руководство в виде мудрой книги. А лучше, когда то и другое сразу. В увлечении Сото физическими опытами по преодолению земного притяжения случилось противоречие: Учитель всячески отговаривал его от опасной затеи, однако литературный источник, обнаруженный любознательным юношей в книжном складе общины, доказывал обратное: чему бы ни учили малограмотную паству всезнающие проповедники, при желании человек способен совершить такое, от чего всячески ограждал его всемогущий Господь.
        Обнаруженную книгу нельзя было назвать мудрой. Точнее сказать, было бы вообще несправедливо причислять ее к книгам: тоненькая брошюрка из восьми листков, написанная на неизвестном языке; Сото предположил, что на скандинавском. Увлеченный поисками литературы, посвященной стране и обычаям предков, юноша отшвыривал подобные книжонки, даже не листая. Разбирая очередную поступившую на склад партию находок, он поначалу отбросил и эту потрепанную книжицу. Но когда Мара отправлял в общую кучу следующую ненужную книгу, взгляд его невольно упал на тыльную сторону обложки уже неинтересной ему брошюрки.
        Никаких подписей и комментариев - только большая, во всю обложку, фотография. При мимолетном взгляде на фотографию можно было подумать, что на ней запечатлена парящая на фоне гор крупная летучая мышь с тонкими кожистыми крыльями. Только крылья у нее были почему-то разрисованы разноцветными красками и покрыты яркими надписями. При внимательном рассмотрении все же становилось очевидно, что на фотографии не подвергнутое надругательству животное, а обычный человек, уцепившийся за хитроумный каркас из тонких трубок и растяжек, туго обтянутых поверх тканью. Находившийся в свободном полете смельчак и его аппарат сразу же вызвали у Мара ассоциацию с бесстрашным дьяконом и его искусственными крыльями, о которых рассказывал Лоренцо.
        Человек летел на небольшой высоте - внизу под ним отчетливо виднелись зеленые поля, невысокий кустарник и миниатюрные одноэтажные домики. Двигателей летательный аппарат не имел, так что нетрудно было сообразить - в воздухе он держался лишь за счет силы ветра. Сото живо заинтересовало то, каким образом человек управлял своим аппаратом: тело летуна было подвешено в неудобном положении под крыльями, а руки держались за специальную планку. Познаний юноши хватило, чтобы сделать вывод: нужный наклон подъемной плоскости в подобного рода конструкции обеспечивается не механизмом, а непосредственно усилиями человека.
        Изображенный на фотографии аппарат - вскоре Сото обозвал его Летягой - выглядел элементарным. Поднаторевший к тому времени в кое-каких ремеслах юноша решил, что без труда смастерит нечто похожее. Он аккуратно вырезал фотографию из брошюры и собрался было показать ее Лоренцо, однако в последний момент передумал посвящать старшину в свои планы. Мара не забыл настоятельные предостережения Учителя и обоснованно предположил, что старшина не потерпит у себя в общине такую сомнительную деятельность, за которую искателя могут привлечь к ответственности. А пусть и одобрит, общинники наверняка замучают новоявленного естествоиспытателя издевками и шутками, коих станет еще больше, если испытания вдруг провалятся. Быть в центре всеобщего внимания Сото Мара не любил, насмешки над собой и вовсе не терпел, но считать эти неприятности поводом для отказа от затеи не собирался.
        Тем более новая затея его действительно увлекла, а такое случалось нечасто.
        Создание и испытание собственного Летяги превратилось в главный секрет Сото Мара на весь его последний год пребывания в Барселонской Особой. Фотография древнего прототипа была изучена им с увеличительным стеклом: каждый ремешок, каждая растяжка, каждое крепление - все фиксировалось в памяти дотошного юноши. Первая собранная из подручного материала масштабная модель с глиняной куклой вместо человека обладала всего метровым размахом крыльев, однако, запущенная во время сильного ветра с верхушки холма, она сумела-таки с шестой попытки плавно приземлиться у подножия. Во время ее короткого драматичного полета естествоиспытатель заострил внимание на одной немаловажной детали. Случайный порыв ветра качнул маленького Летягу, и нос его задрался. Идущий на снижение аппарат произвел короткий взлет, отчего и умудрился улететь в полтора раза дальше, чем при предыдущей попытке. Мара долго размышлял над этим явлением и вынес соответствующие выводы.
        Подводя итоги первых испытаний, Сото пришел к следующему: собери он большого Летягу из тех же материалов, из каких состоял маленький, и весу в нем окажется непростительно много. Каркас аппарата нельзя было сооружать деревянным. Тонкие трубки из легкой прочной стали, которые частенько попадались искателям при раскопках и из которых потом выходили отличные стойки для палаток - вот идеальный материал для идеального Летяги. Искать такие трубки в своей общине означало вызвать ненужные расспросы, поэтому Сото озадачил данной проблемой кое-кого из знакомых байкеров, тех, кому общинники и сам он в том числе изредка продавали найденные запчасти.
        Байкеры лишних вопросов не задавали, и их любопытство удовлетворила история о том, что искатель изобретает вместительную и легкую походную палатку. Пронырливые Люди Свободы помогли Сото не только с трубками, но и с материалом для «палатки», умудрившись спереть с какого-то правительственного учреждения большой флаг из крепчайшего шелка. Проблема с комплектующими наконец-то отпала, однако автоматически возникла другая - как перекрасить широченный стяг. Разобранного Летягу было еще реально выдать за обычную палатку, но при опознании материала, из которого она была сшита, от обвинения в святотатстве, оскорблении государственной символики уже не уклонишься. Да и герб на крыле Летяги выглядел хоть и патриотично, но неуместно. Впрочем, загвоздка эта с грехом пополам и не без помощи тех же байкеров разрешилась - после окраски анилином двухцветное полотнище обрело однотонный иссиня-черный оттенок, мрачный, но вполне устроивший нелюдимого Сото Мара.
        Несмотря на внешнюю незамысловатость летательного аппарата, работа над ним заняла у юноши целых полгода. Причиной тому были не только общинные обязанности и регулярные тренировки, которые Сото старался не пропускать, но и кропотливость, с какой он относился к каждой мелочи, будь то натяжение ткани или состыковка узлов каркаса. Во избежание огласки ему пришлось воспользоваться инструментальной базой техников из банды Одноногого Прыгуна, а в качестве оплаты за услуги помогать тем реставрировать старые двигатели. Эта практика пошла Мара исключительно на пользу: к его специальностям искателя и бойца охраны добавилась еще одна - слесарь-ремонтник. И неплохой ремонтник, как признавались байкеры, с которыми ему довелось бок о бок поработать.
        Сооружение Летяги происходило на загроможденном грудами старого железа пустыре, там же аппарат в разобранном виде и хранился. Сото подошел к сборке и транспортировке своего детища с учетом того, что они будут производиться в спешке, поэтому немало времени потратил на разработку непосредственно стыковочных узлов. Трубчатый каркас требовалось сделать раскладным и мобильным, но в то же время предельно прочным, дабы ни одно сочленение не развалилось от вибрации в полете, который, как надеялся педантичный конструктор, рано или поздно все-таки состоится. Каким образом устроены аналогичные узлы у изображенного на фотографии прототипа, рассмотреть, к сожалению, не удавалось, так что пришлось напрягать воображение и выкручиваться самостоятельно.
        Плодом этих кропотливых изысканий стала довольно практичная система сборки и разборки летательного аппарата, изготовленная по принципу откидывающейся крыши некоторых автомобилей. В сложенном положении - без отсоединения ткани от каркаса - Летяга стал транспортабелен и легко переносился в специальном чехле. После полной разборки он и вовсе занимал немного места - не больше, чем упакованная палатка на шестерых человек. Сото нарочно засек время, за которое он приводил в «боеготовность» летательный аппарат из не полностью разобранного состояния. Результаты обнадеживали: на раскладывание каркаса, фиксирование сочленений, установку тросов-растяжек, рычага управления и подвесного крепления для пилота у него уходило около трех минут. Оставалось лишь уповать на то, что все параметры Летяги были соблюдены и он без труда выдержит вес Мара. Изображенный на фотографии человек выглядел гораздо крупнее низкорослого Сото, но все же юноша подстраховался, немного увеличив соотношение габаритов конструкции к размерам собственного тела.
        Безрассудный подход к испытаниям пресловутого Дьякона из Будапешта был Сото решительно отвергнут. Прыгать очертя голову с верхотуры в надежде на милость Всевышнего он не собирался, поскольку помнил, как тот наказывает за подобную неосмотрительность. «Господь благоволит терпеливым», - говаривал настоятель церковного приюта, где провел детство Луис Морильо. И пусть юноша не особо доверял словам бывших воспитателей, сегодня он признавал, что в их нравоучениях тоже содержалось много чего полезного.
        «Беспринципно считать, что ты не сможешь достичь всего, чего достигли великие мастера. Мастера - это люди, и ты - тоже человек. Если ты знаешь, что сможешь стать таким же, как они, ты уже на пути к этому», - прочел Сото немного позже в «Хагакурэ». «Есть намерения, будет и прозрение», - говорилось там же. Как и при овладении боевыми искусствами, Мара требовалось выработать технику и постичь принцип - одно было неотделимо от другого. И для всестороннего познания их юноше вновь предстояло усердно тренироваться.
        Целую неделю Сото вырабатывал равновесие и навыки управления, запрыгивая на Летягу и соскакивая с него; аппарат при этом подвешивался к железной арке при помощи всего одного троса. Как только юноша отрывал ноги от земли, конструкцию тут же начинало раскачивать из стороны в сторону, отчего бездушный аппарат обретал норов необъезженного скакуна. Но как и при объездке лошадей, человеческое упорство и выдержка одержали в конце концов неоспоримую победу: постепенно Мара укротил строптивца и научился в мгновение ока занимать нужное положение в страховочных приспособлениях подвесной системы.
        В ночь перед первым полноценным испытанием Летяги Сото не сомкнул глаз - давало о себе знать огромное волнение. Получится или нет? Какие ощущения придется пережить и удастся ли сохранить самоконтроль, когда ноги твои перестанут опираться о земную твердь? Даже накануне своего первого рукопашного турнира молодой искатель беспокоился куда меньше.
        ... Поросшая травой заброшенная дорога, что вела на пустырь, пролегала между двух пологих холмов и имела небольшой уклон. Легкий ветер шевелил траву и дул в спину стоявшему на дороге Сото. Над его головой расправил черные шелковые крылья готовый к полету Летяга. Сгущались сумерки. Юноша сосредоточенно смотрел на плавно идущую под гору дорогу и пытался привыкнуть к вздрагивающему от порывов ветра аппарату. Удержание его на ветру в предстартовом положении требовало определенной сноровки. В ногах у Мара затаилась предательская слабость...
        Миг, который следовало считать рождением демона Ветра, впоследствии наводящего ужас на епархию долгие годы...
        Первый полет «демона» едва не стал для него последним. Отрыв Летяги от земли произошел настолько неожиданно, что, как ни готовился испытатель к этой секунде, все равно он порядком растерялся. Дыхание перехватило, однако выработанные на тренировках навыки позволили ему не задумываясь принять правильное положение тела и даже попытаться управлять летательным аппаратом. Эти корявые попытки и уронили Летягу на землю, не дав ему как следует выровнять положение в пространстве. Аппарат, уже набравший хорошую скорость, камнем рухнул с трехметровой высоты. Юноше повезло: в последний момент ему удалось задрать нос аппарата вверх, и это притормозило падение. К тому же упал он не на каменистую дорогу, а на мягкий склон холма. Летяга зарылся в кусты и накрыл собой Сото, не успевшего вовремя отстегнуться от страховочного троса.
        Не думая о расквашенном носе и содранных коленях, возбужденный до дрожи испытатель незамедлительно кинулся проверять состояние «споткнувшегося» детища. К радости испытателя, прочные трубки и крепкий шелк выдержали, оно осталось целым и невредимым. У Мара отлегло от сердца, только потом ноги его подкосились, и он плюхнулся задом на траву. С начала разбега и до сего момента прошло не больше двадцати секунд, однако юноша чувствовал себя вымотанным до предела. Вымотанным и счастливым. Его воздушную акробатику уже нельзя было назвать просто длинным прыжком - это был полет. Пусть короткий и неуклюжий, но все-таки полет...
        В тот и несколько последующих вечеров Сото предпринял еще не один десяток попыток обуздать неукротимого Летягу. Прежде всего при помощи непродолжительных, полсотни метров - не более, перелетов требовалось отточить технику приземления, ибо повредить по собственной нерасторопности бесценный аппарат Мара был не вправе. О своей шее, которая также имела шанс оказаться свернутой, он особо не задумывался. И все же, памятуя о первом падении, дальнейшие испытания он проводил одетым в прочный комбинезон, на конечностях его красовались самодельные наколенники и налокотники, а голову венчал легкий пластиковый шлем, какими пользовались те байкеры, кто хоть немного дорожил собственными мозгами. Так что неизбежные падения, происходившие с Сото еще не раз, он пережил без потерь.
        Научившись со временем преодолевать по воздуху дистанцию в сотню-другую метров, перестав пугаться внезапных порывов ветра и даже приноровившись использовать его силу себе на пользу, Сото отважился на следующий шаг. Теперь ему предстояло осуществить головокружительный перелет через дорогу, со склона одного холма на склон противоположного. И пусть расстояние между холмами было невелико, высота, какой планировал достигнуть испытатель, являлась по его меркам той поры нешуточной: полтора десятка метров. Едва ощутивший сладостный аромат свободного полета, юноша всей душой стремился опробовать это ощущение на вкус. Апробацию хотелось провести по возможности скорее, но у Сото хватило здравомыслия взять себе такой кусок «сладкого пирога», какой он мог проглотить без затруднений. Постучать его по спине, если он подавится, было некому.
        Подгадав направление ветра, Мара бросился со склона вместе с Летягой, приблизительно представляя себе, какие ощущения нахлынут на него в следующие секунды. Действительность превзошла ожидания: букет ощущений получился гораздо богаче. Однако очарования в том букете было столько, сколько и в букете чертополоха - цветы вроде бы красивые, но уродливые листья и огромные шипы, обрамляющие эту красоту, превращали ее в жуть.
        ... Ужас тошнотой подкатил к горлу, а взгляд невольно устремился вниз - на придорожные валуны. Последнее явилось ошибкой, поскольку голова тут же закружилась, а руки, сжимавшие планку управления, задрожали. Ветер колотил по натянутому шелку, как по барабану, так и норовя сбить Летягу с курса и лишить равновесия. Но уже поднаторевший в низких полетах юноша пересилил страх и стал глядеть строго вперед, подыскивая местечко для посадки. За технику приземления он не переживал - она была отработана на совесть...
        Покоренная высота только добавила Сото азарта в его увлечении. В следующих своих перелетах со склона на склон он все чаще корректировал курс параллельно дороге - так, чтобы расстояние между точками взлета и посадки постепенно увеличивалось. Это помогало избавляться от головокружения, а также заставляло подниматься на все большую высоту. Со временем испытатель стал замечать, что его отношение к полетам меняется. Спустя пару месяцев со знаменательного дня «становления на крыло», он уже не стремился поскорее приземлить Летягу, а пытался задерживаться в воздухе до предела, тренируя не просто прямолинейные полеты, но и всевозможные маневры.
        Однажды Сото обратил внимание, что, попадая в идущие от нагретой земли восходящие потоки воздуха, Летяга словно обретает второе дыхание, взмывая вверх неожиданно и стремительно. В такие моменты приходилось особо тщательно контролировать крылатого строптивца, на самом деле лишь притворявшегося покорным. Однако умелое пользование теплыми воздушными течениями продлевало время полета почти в два раза, так что Сото просто не мог не воспользоваться этим подарком природы.
        Первое по-настоящему серьезное испытание свалилось на Мара, когда он начал приходить к мысли, что его полутора-двухминутные «прогулки по воздуху» - это максимум, на что способен Летяга. Выше привычного для испытателя уровня полетов царили такие ветровые стихии, что знакомиться с ними было равносильно выходу в штормовой океан на утлой лодчонке. Сото опасался, что они в мгновение ока изорвут шелковые крылья на лоскуты, вынудив несчастного юношу уподобиться древнегреческому Икару, о котором давным-давно рассказывал Лоренцо. Поэтому с некоторых пор Сото даже не пытался поднимать высоту полетов, довольствуясь тем, чего достиг. Благо острых ощущений хватало с избытком и в полусотне метрах от земли. Жаль, что поделиться своими впечатлениями он ни с кем не мог, хотя порой этого хотелось просто нестерпимо.
        За месяц до случая, после которого в шевелюре Сото появились преждевременные седые волосы, юноше пришлось перейти из вечернего в ночной режим полетов. Поднимаясь над холмами и облетая вокруг пустыря - апогей летного мастерства испытателя, - он отчетливо увидел дозорные вышки родной общины. Из этого следовало, что часовые на вышках могут столь же хорошо наблюдать и Летягу. Выходы имелись простые: спуститься ниже и продолжать тренировки на безопасных высотах либо прекратить их вовсе. Разумеется, что ни о каком из этих вариантов Мара не хотел даже думать, поэтому ему пришлось привыкать к опасной, но от этого еще более захватывающей ипостаси летучей мыши.
        Местность окрест пустыря-свалки была изучена Сото досконально - плоские каменистые холмы, покрытые пятачками травы и редким кустарником. Приземляться на них в темноте было небезопасно. Единственным удобным для приземления местом была пролегавшая между холмами дорога. Мара неплохо видел в темноте, но полагаться лишь на это качество в ответственный момент снижения было чересчур рискованно. Разведенные вдоль дороги с интервалом в сто метров три маленьких костерка радикально меняли дело. Правда, при первой же ночной посадке испытатель здорово отшиб ноги - при взгляде на огни в темноте возникала иллюзия, что земля располагается ниже, чем оказалось в действительности. Сото приобретал необходимые навыки через боль, зато в голове они откладывались весьма основательно.
        В ту злополучную ночь ветер разыгрался не на шутку, и Сото хотел было отложить запланированную «прогулку по воздуху», но, поразмыслив, решил, что опыта у него уже достаточно, а значит, стоит дерзнуть. Ошибочность подобного суждения стала понятна, как только Летяга оторвался от земли. Оттолкнувшись от склона, испытатель как обычно направил своего крылатого друга на мерцающие вдалеке костры, но тут боковой порыв ветра подхватил аппарат и будто пушинку понес его совершенно в другом направлении. Сила внезапного порыва едва не перевернула Летягу вверх тормашками, а Сото качнуло на подвесном устройстве так, что он практически потерял ориентацию в пространстве. Растерянность продлилась лишь миг, однако, когда юноше удалось выровнять полет, Летягу уже унесло за холм, а сигнальные костры пропали из виду. Не оставалось ничего другого, как отдаться буйству ветра, поскольку сопротивляться воздушному потоку в его родной стихии было бессмысленно.
        Взяв себя в руки, Сото сразу же начал плавное снижение, зная, что у земли скорость ветра ослабнет. Летяга как будто тоже оценил всю серьезность ситуации и безропотно повиновался пилоту, устремившись вниз по плавной волнообразной траектории. Все могло закончиться через пару минут, если бы на их пути не вынырнул из мрака поросший лесом пригорок. Скорость Летяги оставалась огромной, а темные, колышущиеся на ветру кроны деревьев надвигались все ближе и ближе...
        Отжав планку управления, Сото крутым маневром направил аппарат вверх. Сделал он это весьма своевременно - верхушки крайних деревьев чуть не хлестнули его по лицу. Выполнив крутой вираж и на секунду застыв почти в вертикальном положении, Летяга резко «клюнул» вниз, но испытатель успел развернуть крыло параллельно земле, а сильный ветер поддержал аппарат, не позволив ему опуститься по инерции ниже - аккурат на колючие ветви вековых сосен. Сото судорожно сглотнул, представив, что случилось бы, окажись он на пять-десять килограммов упитаннее.
        За лесистым пригорком возвышались еще несколько подобных, а по правую руку заблестели во мраке огни Барселоны. Ветер неумолимо нес угодившего впросак испытателя к побережью. Посадка на воду не входила в планы Сото, хотя в его незавидном положении это было бы самым безопасным выходом. Безопасным, но не наилучшим: юноша выплыл бы на берег без труда, а вот Летяга с его железным каркасом и промокшими крыльями ушел бы на дно в считаные секунды. Сото скорее готов был утонуть вместе с ним, чем потом тяжко горевать об утрате своего крылатого товарища, с любовью собранного молодым искателем до последнего винтика.
        Садиться следовало на одну из идущих к побережью дорог, желательно на наименее оживленную. Сото торопился, поэтому выбрал ближайшую, надеясь, что его желания совпадут с действительностью. Находившаяся прямо под ним дорога лихо петляла между крутых скальных откосов и состояла сплошь из одних поворотов. Приземление на нее обещало стать воистину захватывающим. Ко всему прочему, испытатель даже не был до конца уверен, что видит под собой именно дорогу, а не обычное ущелье. Но что бы там за местность под ним ни находилась, она представляла собой единственный пригодный для посадки участок.
        Все-таки это оказалась дорога, проходившая по лощине, а не дикое ущелье. Юноша подумал, что ему вновь повезло: ломать руки-ноги в неприступных скалах, а затем выбираться из них являлось худшим из зол. Куда хуже сломанной шеи - в этом случае все закончилось бы скоро и без мучений. На дороге его в любом случае подберут, правда, придется бессовестно врать, как он сюда попал, но эта задача, в отличие от жесткой посадки, была уже не столь головоломной. Мара аккуратно снизил Летягу и принялся отчаянно маневрировать промеж каменистых придорожных склонов, стараясь не зацепиться крыльями за скалы. Ветер в извилистой лощине завывал гораздо тише, и скорость Летяги падала, но все-таки недостаточно стремительно. Испытатель заранее смирился с неизбежными травмами, стиснул зубы и приготовился к жуткой боли.
        Преодолев очередной поворот и перейдя ту границу, за которой обратный взлет уже невозможен, Сото рассмотрел впереди по курсу узкий мост, проложенный над горной речушкой, впадающей в море неподалеку от Барселоны. По расчетам, Летяга обязан был приземлиться - а вернее грохнуться - сразу за мостом. Такой исход был нежелателен, поскольку дорога в том месте делала резкий поворот, выставив на пути Мара отвесную придорожную скалу. Разминуться со скалой стало уже невыполнимой задачей - летный потенциал Летяги практически иссяк. Требовалось срочно принимать решение: заложить крутой вираж и падать на ровный мост или сталкиваться со скалой. Сото рисковал в обоих случаях, в первом Летяга имел шанс отделаться меньшими повреждениями. Испытатель заботился не только о себе, но и о своем детище, поэтому накренил нос аппарата и буквально уронил его на мост, все же успев в последний момент развернуть крыло так, чтобы оно хоть немного задержало падение.
        Сото приземлился на полусогнутые ноги, но не устоял и, вылетев из страховочных приспособлений, закувыркался по мосту, раздирая одежду. Голова, защищенная каской, несколько раз крепко стукнулась о булыжники. Лишившийся пилота аппарат со скрежетом покатился дальше, высекая искры стальным каркасом. Летяга остановился раньше своего наездника, врезавшись в ограждение моста и погнув левое крыло. Юноша пробороздил по камням, однако каким-то чудом умудрился упереться на ходу ногами в бордюр и прекратить головокружительную череду кувырков. Отделался он, как и Летяга, довольно счастливо: легкое сотрясение мозга, растянутая связка на ноге, ушибленное плечо да попорченный летный комбинезон, прекрасно справившийся с задачей и сумевший уберечь испытателя от серьезных ран...
        Обогатившийся опытом и впечатлениями, Сото всю ночь добирался до пустыря, хромая и волоча на плече крылатого товарища, которого с трудом сложил в транспортабельное положение. Поврежденное крыло Летяги так и торчало у Сото из-за спины, отчего в темноте он напоминал потрепанного в небесной баталии ангела. А с учетом зловещей черноты крыла - падшего ангела, тем более что падение с небес и впрямь имело место.
        В процессе этого долгого и мучительного ночного путешествия у испытателя выдалась масса времени обдумать свою дальнейшую судьбу. Пережитое им приключение обязано было надолго отвадить его от полетов, однако уже на следующий день Сото чинил у байкеров погнутые детали каркаса летательного аппарата. В кружившейся от легкого сотрясения голове Мара царили свист ветра и незабываемые воспоминания о Свободе. Подлинной Свободе. Не той, о какой твердили бродячие мотоциклисты, ибо разве можно было уверенно судить о ней, живя прикованным к земле? Сото жил теперь в двух стихиях, и это давало ему право считать себя более искушенным в понятиях подобного рода, нежели так называемые Люди Свободы. Разумеется, отстаивать перед ними свою точку зрения он не стал - ненавидел глупые споры и ссоры из-за несовпадения мировоззрений. Мара вполне довольствовался привычным порядком вещей и свято хранил свои тайны. Он радовался одержанной победе, которая бесспорно являлась одной из главных побед в его жизни. Радовался, пусть знал о ней лишь он один.
        Увлечение ночными полетами продержалось у Сото в числе приоритетных еще несколько месяцев - до тех пор, пока он навсегда не покинул Барселонскую Особую...
        
        Сото достиг площади Святого Петра, когда окончательно стемнело. Две беломраморные аркады полукружиями обрамляли площадь с севера и юга, так что с высоты птичьего полета должно было казаться, будто Ватиканский Колосс охвачен гигантскими кузнечными клещами. С востока - со стороны Тибра - к подножию Креста вела крутая лестница, а с западного конца площади находился парадный вход в увенчанный куполом собор Святого Петра. Собор, дворец Апостолов и прилегающие к ним правительственные здания освещались мощными фонарями. Непосредственно на площадь было направлено всего два прожектора, укрепленных по центру каждой из аркад. Светили они довольно ярко, но, чтобы полностью осветить широкий овал площади, мощности им не хватало. Первый прожектор озарял пространство перед подножием, где по традиции Пророки проводили публичные богослужения и Очищения Огнем, второй прожектор захватывал промежуток от постамента Стального Креста до ограждения собора. Лучи двух прожекторов как бы разделяли площадь Святого Петра на три темных участка, в средний из которых попадал массивный постамент Ватиканского Колосса. Великий
символ Единственно Правильной Веры на ночь скрывался под покровом темноты, поскольку не находилось в Святой Европе прожекторов, что сумели бы как положено осветить гигантское сооружение.
        Площадь Святого Петра была почти пустынна. Паломникам по ночам доступ сюда ограничивался. Тех, кто приходил к подножию Креста помолиться в одиночестве, обычно не трогали, но для больших групп дежуривший на площади патруль Ангелов-Хранителей исключений не делал. Порядок есть порядок; некоторые из Апостолов проживали не в загородных резиденциях, а во дворце рядом с собором, и простым смертным не дозволялось тревожить их ночной покой.
        Сото задержался у подножия лестницы, убедился, что на ней нет ни паломников, ни гвардейцев, а затем поудобнее перебросил груз на плечах и стремительным рывком взбежал по ступеням. Очутившись на площади, он тут же метнулся в тень, под прикрытие колонн ближайшей аркады, где позволил себе опустить ношу на землю и отдышаться. С этого момента действовать следовало с особой осмотрительностью, тщательно рассчитывая каждый шаг дальнейшего маршрута.
        Каратель выглянул из-за колонны и огляделся. На освещенном ближайшим прожектором пространстве расположилось несколько одиноких паломников. Кое-кто из них неустанно осенял себя крестным знамением, кто-то шевелил губами, читая молитву; двое уронивших голову на грудь откровенно спали. Пришедшие издалека усталые люди намеревались до утра просидеть на холодных булыжниках площади. Паломники совершили долгий путь и наконец достигли своей цели, чему безмерно радовались. Мара пока цели не достиг, так что ему успокаиваться было рано. Наоборот, самая рискованная часть его плана только начиналась.
        Ему никак не удавалось обнаружить патруль Ангелов-Хранителей, однако это вовсе не означало, что его здесь не было. Сото даже не пытался двинуться с места, не выявив местонахождение троицы вооруженных гвардейцев. Больше всего беспокоило злоумышленника, как бы Ангелы не вздумали прогуляться с фонарями под темной аркадой у него за спиной. Безусловно, встреча с давно разыскиваемым преступником в сердце Божественной Цитадели станет для них неожиданностью, вот только вряд ли кто-либо из вышколенных телохранителей Пророка запаникует и даст Мара улизнуть. Каратель не сомневался, что эти парни как никто другой обучены стрелять быстро и метко.
        Патруль, выйдя из-за постамента Стального Креста, нарисовался на освещенном участке площади. По всей видимости, ночная служба на площади Святого Петра была для гвардейцев скукой: эксцессы здесь случались, пожалуй, реже, чем наводнения в африканской пустыне. Ангелы-Хранители проследовали на середину освещенного участка и остановились, лениво переговариваясь и озираясь по сторонам. Похоже, возвращаться в караульное помещение у ворот соборной ограды они собирались еще не скоро.
        Это нарушало планы Сото, но он был готов к подобному развитию ситуации. Не спуская глаз с патруля, он порылся в поклаже и извлек оттуда загодя припасенную пивную бутылку. После пробежки по лестнице чертовски хотелось глотнуть пивка, но злоумышленник позволил себе лишь немного воды из поясной фляжки. Пить из бутылки было опасно для здоровья - в ней плескалось не пиво и не вода, а бензин. Оглядываясь на зевающих гвардейцев, Сото подкрался к внешнему ряду арочных колонн, за которыми обрывался вниз каменистый склон Ватиканского холма. Спрятавшись за колонной, каратель поставил бутылку на землю и, чиркнув спичкой, запалил тряпичный фитиль, служивший затычкой для бутылки с зажигательной смесью. Не мешкая, Мара подхватил огнеопасный сосуд и швырнул его вниз, прямо на камни у подножия холма.
        Применять подобные штуковины как оружие Сото не любил - слишком ненадежные, - но использовать их в качестве отвлекающего средства не гнушался. Бутылка звякнула о камень где-то на склоне, вслед за этим полыхнула во мраке яркая вспышка, сопровождаемая фырчаньем воспламенившегося бензина. Отблески оранжевого пламени, не заметить которые было сложно, заплясали на колоннах аркады, нарушая царивший под ней полумрак. Мара не стал наблюдать за разгоравшимся внизу пламенем - похватав вещи, он поспешно присоединился к молившимся паломникам, стараясь при этом не высовываться на освещаемый прожектором участок. Упав на колени неподалеку от дремлющего богомольца, каратель сделал вид, что усердно молится, а сам зорко поглядывал туда, где играли во мраке оранжевые всполохи.
        Как и предполагалось, странный огонь у подножия холма вызвал у патрульных любопытство. Троица Ангелов встрепенулась и быстрыми шагами направилась туда, где полминуты назад скрывался злоумышленник. Бодрствующие паломники тоже обеспокоенно завертели головами. Лишь сосед Сото не отреагировал - как клевал носом, так и продолжал клевать.
        Момент выдался благоприятный: гвардейцы отирались под южной аркадой, стараясь разглядеть, что же творится внизу; паломники обеспокоенно следили за суетившимися гвардейцами. Пламя тем не менее затухало - бензин на голых камнях выгорал быстро. Вскочив с колен, Сото подхватил чехол, перекинул его за спину и, не выходя из тени, бросился к подножию Стального Креста. Двигался он бесшумно и стремительно, насколько позволял груз.
        Постамент Ватиканского Колосса являл собой мощную бетонную пирамиду высотой порядка двадцати метров. На месте усеченной вершины пирамиды было влито в бетон четырехгранное основание Креста, вертикальная опора которого для лучшей устойчивости плавно сужалась кверху подобно наконечнику копья. Вырубленная в бетоне лестница находилась на той грани постамента, что была обращена к собору Святого Петра, и, дабы воспользоваться ей, Сото пришлось бы обежать пирамиду по периметру. На это могло уйти много времени, не считая подъема по лестнице, и потому каратель решил воспользоваться более трудоемким, однако и более быстрым способом. Взяв хороший разбег, он заскочил на ближайшую к нему покатую грань постамента и принялся энергично взбираться по ней к вершине. Чем выше поднимался Мара, тем сильнее сгущалась вокруг него темнота, но ему все равно постоянно мерещилось, что его карабкающаяся фигура видна с площади как на ладони; еще секунда - и позади раздадутся грозные окрики вперемешку с пистолетными выстрелами.
        Сото не оглядывался, но успевал посматривать туда, где минуту назад он совершил свое дерзкое хулиганство - невинную шалость по сравнению с задуманной авантюрой. Двое Ангелов бежали к ведущей с холма лестнице, намереваясь спуститься и выяснить причину возгорания, а один спешно возвращался в караульное помещение, по всей видимости, доложить о происшествии. Подходящая минута, чтобы благополучно завершить первую часть плана - добраться до Стального Креста, - ибо вскоре на площади наверняка появится дополнительный патруль вместе с пожарной командой, после чего у паломников начнут проверять документы и препровождать их с холма. Мара надеялся, что к тому моменту он уже будет в недосягаемости для зорких глаз гвардейцев, а с каждым пройденным шагом эта надежда в нем укреплялась. Ангелы-Хранители не будут заламывать головы и пялиться в темноту. Им даже на ум не придет, что следующая выходка развлекавшегося со спичками хулигана будет настолько безумной.
        Достигнув основания Креста, Сото чувствовал боль в ногах, натруженных от скоростного подъема по наклонной плоскости, но он не позволил себе даже короткую передышку. Каратель приблизился к одному из четырех несущих стояков, потуже затянул ремень притороченной к спине поклажи и отогнул закрепленные на запястьях и лодыжках верхолазные крючья. Проделав это, он не раздумывая начал карабкаться по армированным перемычкам, соединяющим стояки в единое целое - монументальный «ствол» Стального Креста. Мара постарался изгнать из головы все мысли, беспокоясь, как бы излишние сомнения снова не спровоцировали пережитый им психический срыв. Во избежание этого следовало действовать решительно и сконцентрироваться только на конечной цели - поперечной перекладине Креста. И пусть она находилась от карателя на расстоянии каких-то полутора сотен метров, дорога к ней пролегала не по твердой земле, а по вертикальным решетчатым пролетам, уходящим во мрак на головокружительную высоту. Дорога, один неверный шаг на которой означал мгновенное возвращение к ее началу. Возвращение уже без шансов на повторную попытку.
        Впрочем, особого страха по этому поводу Сото не испытывал. Разве в его жизни это была первая дорога, которая вела в небеса? Подняться туда - еще не самое страшное. Спуск с небес - вот насчет чего действительно следовало поволноваться...
        
        Служба у дона Диего ди Алмейдо не позволяла Сото уделять много времени любимому увлечению, но забрасывать его наемный тирадор и не подумал. Отыскать в окрестностях Сарагосы подходящее для ночных прогулок по воздуху местечко оказалось несложно; сложно было сохранить их в тайне. Во избежание ненужных расспросов Мара хранил Летягу и кое-что из своего вооружения у местного кузнеца Гедеона, чья кузница располагалась неподалеку от асьенды. Благодаря умению обращаться со слесарным инструментом и техникой, новый старшина тирадоров сеньора ди Алмейдо довольно скоро снискал уважение пожилого кузнеца. Как признавался Гедеон, подобные таланты среди наемных головорезов попадались крайне редко, поэтому он и позволял Сото иногда похозяйничать у себя в кузнице. В благодарность за такую любезность Мара постоянно подкидывал кузнецу высокооплачиваемую работенку, когда в асьенде порой возникала нужда в умелых руках Гедеона. Сеньор Диего щедро платил тем, кто знал толк в своем ремесле, независимо от того, являлся специалист виноградарем, ремесленником или тирадором.
        Сото не требовал для себя высокого жалованья даже тогда, когда в его обязанности стали входить не только охрана поместья и сопровождение сеньора в его поездках, но и то, что сеньор привык называть «восстановлением чести и справедливости». И хоть после первого же приведенного Мара в исполнение «приговора» жалованье его возросло почти втрое, молодой тирадор со странными, непонятными многим, принципами готов был работать и вовсе бесплатно. К вопросам попранного достоинства - а тем более достоинства сеньора - он относился очень серьезно, ибо так диктовал ему кодекс собственной чести.
        Сеньор никогда не приказывал Сото карать своих обидчиков, старый дон просто рассказывал старшему тирадору о терзающих его проблемах. Так было при первом откровенном разговоре дона Диего с Мара, так было и при последней их беседе, после которой решилась судьба бессовестного интригана Марко ди Гарсиа. Для Сото любое пожелание сеньора воспринималась как приказ, а приказы находящийся на службе у господина воин был обязан исполнять беспрекословно, четко и быстро.
        Впервые поклявшись сеньору в том, что его задетая честь будет восстановлена, Сото даже не ведал, во что ввязывается. Явившись во всеоружии в земли некоего Салазара Сан-Мартино, имевшего наглость отсудить у ди Алмейдо часть виноградников, каратель рассчитывал, что легко перехватит жертву возле ее дома. Каково же было удивление Мара, когда он обнаружил, что Салазар проживает не в обычной асьенде, а в настоящем неприступном замке и вне его передвигается исключительно в сопровождении отряда отборных головорезов. Совершать дерзкую лобовую атаку на грозного врага, что приравнивалось у предков Сото к наивысшей доблести, каратель отказался. Не потому, что струсил - как истинный воин, он считал себя мертвым уже давно, - просто он пообещал себе, что непременно принесет сеньору голову его врага. Тирадор не сомневался: сеньор поверит ему и на слово, но все-таки будет лучше, если слово слуги будет подкреплено неопровержимыми доказательствами.
        Идея задействовать Летягу родилась у Сото, когда он обратил внимание на расположение замка Сан-Мартино. Обнесенное крепостной стеной убежище врага было выстроено у подножия пригорка - очень удобно, особенно для защиты от затяжных зимних ветров; асьенда ди Алмейдо тоже располагалась в аналогичном месте - весьма распространенная практика строительства в гористой и со всех сторон продуваемой морскими ветрами Мадридской епархии. Крыша самого высокого строения замка находилась гораздо ниже верхушки пригорка, и расстояние между ними было для Летяги вполне преодолимо. Правда, при условии благополучной погоды.
        Ожидание попутного ветра вынудило Сото заняться разведкой более основательно. Сначала он исследовал пригорок - место взлета. Затем выяснил примерное расположение и назначение комнат в замке, наблюдая за окнами в подзорную трубу, а также досконально продумал пути отхода. Подняться в воздух с крыши замка можно было так же, как с вершины пригорка. При удачном раскладе это позволяло уже через минуту очутиться в километре от места преступления.
        Первая совместная работа с новым подельником - ветром выдалась нелегкой, но в итоге удачной. Фактор внезапности сыграл свою роль - уж откуда не ожидала охрана Сан-Мартино нападения, так это с неба. Перелететь в темноте с пригорка на широкую крышу было не тяжелее, чем с холма на холм - прием, давно отработанный Сото до совершенства. Спустившись с крыши по веревке, мститель ошибся всего на одно окно и очутился не в спальне Салазара, а в соседней комнате, к счастью, пустой.
        Закоренелый холостяк и распутник Салазар в эту ночь также не изменял своим привычкам, нежась на кровати в компании двух Сестер Услады Духа. Очевидно, развлекаться ночи напролет Салазару уже не позволяли преклонные годы, поскольку вся троица, сплетенная в немыслимый клубок обнаженных тел, спала крепким сном. Мара растерялся, но ненадолго. Два молниеносных удара подряд вложенным в ножны мечом по затылкам девиц - Сото потом убедился, что обе невольные жертвы акта правосудия остались живы, - и лишних свидетелей можно не опасаться. Для пущего удобства было бы неплохо оглушить и Салазара, однако тому еще предстояло узнать имя человека, который пришел за его головой. Так что Сан-Мартино пришлось разбудить. Правда, лишь на несколько секунд...
        Ветер доставил Сото Мара к жертве, ветер и унес его прочь от обезглавленного тела. Распахнутые окна в залитой кровью спальне Салазара, ничего не помнившие, обезумевшие от ужаса Сестры Услады Духа, шокированная охрана - и легенда о демоне Ветра отправилась гулять по епархии. Само собой, что легенда дошла и до ушей дона Диего, однако он не задавал вопросов своему старшему тирадору. Справедливый сеньор ди Алмейдо взглянул в глаза мертвому врагу и простил его - по мнению карателя, именно так и должен был вести себя настоящий человек чести; именно так поступали предки Мара, для которых смерть была достаточным искуплением за все грехи. Сото истово верил, что служит великому человеку, у которого, как вскоре выяснилось, помимо покойного Салазара Сан-Мартино, имелось еще множество непримиримых врагов. Сеньор нуждался в защите от них, и, кроме Сото, защитить его было некому. Не демон Ветра, а ангел-хранитель оберегал одного из благороднейших граждан Святой Европы - так думал перед смертью Диего ди Алмейдо. Мара не узнал об этом умозаключении сеньора, ровно как и сеньор ни разу в жизни не увидел черных
крыльев своего «ангела»...
        
        ... «Ангела»-хранителя, пусть осиротевшего, но до сих пор исполненного решимости карать врагов и предателей человека, которого он опекал...
        Стальные крючья на руках и ногах Сото противно скрежетали о металлические перемычки Ватиканского Колосса, но подниматься с помощью крючьев было намного легче, чем без них. Отделанные изнутри мягкой шерстью хомуты надежно удерживали крючья на лодыжках и запястьях; ступни верхолаза опирались на специальные стремена, а кулаки сжимались на удобных, прицепленных к крючьям рукоятях. Все, что требовалось от карателя - по очереди переставлять конечности все выше и выше, постоянно удерживая вес тела вместе с ношей на трех точках опоры. Надумай Мара осуществить столь длинный вертикальный подъем, да еще с грузом, без вспомогательных средств, его силы иссякли бы уже на первой трети пути. Периодически Сото устраивал короткие передышки, прицеплял страховочным тросом прочный поясной ремень к перемычкам и расслаблял уставшие руки. Теперь он не боялся, что его заметят - ночью Стальной Крест уже не просматривался с земли на такую высоту. Впрочем, отсюда также нельзя было различить то, что творилось на неосвещенных участках площади Святого Петра. Изредка в свет прожекторов попадали суетившиеся гвардейцы. Где-то у
подножия холма заурчал двигатель, а после раздался плеск воды, и устроенный злоумышленником «фейерверк» погас окончательно - оперативно сработала местная пожарная команда. Внизу наверняка царило оживление, но людской гомон до Мара не долетал - его напрочь заглушал завывающий в решетчатых конструкциях ветер.
        В кои-то веки Сото соизволил заглянуть в гости к давнему товарищу: здесь была родная стихия ветра, здесь он обитал постоянно, и ожидать его появления, как это порой случалось на земле, не приходилось. Однако ветер оказался не очень-то рад старому другу: недовольно шумел, налетал недружелюбными порывами, того и гляди норовя сбросить Мара вниз или сорвать у него со спины поклажу. Чем выше взбирался каратель, тем сильнее злился ветер. Как будто знал, что эта их совместная прогулка станет прощальной, и потому обижался. Но такое поведение ветра не стало для Сото неожиданноетью. К тому же он подозревал, что свой главный неприятный сюрприз ветер преподнесет наверху...
        С каждым осиленным пролетом Стального Креста пред Сото все многообразней и шире открывался вид на окутанную темнотой столицу. Ему доводилось наблюдать ночной Мадрид с пригородных возвышенностей - мало что превосходило по великолепию ту картину. При взгляде на главный город Испании с высоты создавалось впечатление, будто все видимое пространство заполонила опустившаяся на землю стая огромных светляков. Редкие фонари на мадридских улицах, большинство из которых были проложены далеко от критериев прямолинейности, в беспорядке расползались огнями по обоим берегам Мансанареса.
        Вид ночного Ватикана производил гораздо более захватывающее впечатление. Здесь стая светляков подошла бы для сравнения лишь в том случае, если бы какой-нибудь блошиный дрессировщик вдруг сумел приручить ее и заставил ползать по земле ровными колоннами и шеренгами. Столько ярких фонарей сразу Сото видел ранее только на фотоснимках Древних. Уличные огни Ватикана появлялись единичными точками на окраинах, а затем, по мере приближения к центру города - плаза Витторио, Храму Прощенных Язычников и дворцу Гласа Господнего, - их количество вырастало до неисчислимого. Плаза Витторио буквально утопала в огнях так, словно сама по себе являлась одним мощным источником света. В отличие от Мадрида, ночная столица больше напоминала упавшую с неба звезду, разновеликие лучи которой состояли из маленьких огоньков и исходили от центра во все стороны.
        Сото остановился на очередную передышку и невольно загляделся на раскинувшуюся перед ним панораму. Он подумал, что, пожалуй, до него с этой точки на Божественную Цитадель смотрели немногие: монтажники, строившие Ватиканский Колосс, да ремонтники, что следят сегодня за его состоянием...
        Мысли, чертовы отвлеченные мысли о прекрасном! Будьте вы прокляты! Идущему на смерть пристало думать о достойной кончине, а не о красоте пейзажей. Время восторгаться ими ушло навсегда...
        При приближении к стометровой поперечине Креста ветер ожесточался. Со стороны старого подельника это выглядело полным неуважением, намеком на нежелательность присутствия Сото в чуждом ему поднебесном мире. Ветер делал ему подобные намеки не впервые. Раньше каратель всегда понимал их с первого раза и немедленно уводил Летягу с запретной для того высоты. Сегодня намеки подельнику делались как никогда прозрачные, и то, что упрямец отказывался понимать их, бесило ветер еще сильнее.
        Высоту в полторы сотни метров - расстояние, которое по земле Сото преодолевал бегом за треть минуты, а на Летяге или Торо и того шибче, - мститель покорял больше получаса. Несколько раз ему угрожал рецидив нервного припадка: сердце Мара едва не выпрыгивало из груди, а легким не хватало воздуха. Тьма вокруг, звездное небо над головой и гигантская «звезда» городских огней перед глазами - вот и все, что наблюдал дезориентированный мраком Сото, будто клещ прицепившийся к железному боку Креста на головокружительной высоте. Рассудок карателя готов был вот-вот помутиться, причем уже без надежд на последующее прояснение. Пот стекал с Сото, несмотря на непрерывно обдувающий его холодный ветер, а руки и ноги предательски дрожали. Двигать ими приходилось ценой неимоверных усилий.
        Кто-то из бывших подчиненных Сото тирадоров - кажется, это был Пипо Криворукий - однажды заметил, что если человек способен взобраться на дерево высотой в два десятка метров, то, значит, при желании он так же хладнокровно покорит и самый высокий пик Сьерра-Невада. «Ибо велика ли разница, откуда падать? - глубокомысленно подытожил автор сей гипотезы. - Ведь шею свернешь в любом случае».
        Логичная на словах, на практике эта гипотеза не выдерживала критики. Сото лазил по деревьям с детства, случалось, взбирался по ним на достаточно опасную высоту. Разумеется, он испытывал при этом страх, но далеко не такой, от которого перехватывало дыхание и отнимались конечности. Вроде бы и впрямь нет разницы, с какой высоты разбиваться - двадцать или полторы сотни метров. И все-таки очень хотелось, чтобы эта чертова поперечина была приделана хотя бы ненамного, но пониже.
        Тем не менее вопреки собственным страхам каратель, чьи поступки с недавних пор нельзя было расценивать со стороны как разумные, добрался до своей второй цели. Будь она конечной, Сото непременно порадовался бы этому и гордился своей отчаянной выходкой. Но перекладина Стального Креста служила лишь отправной точкой для достижения третьей цели, опять же не финальной. Каратель намеренно разбил свой путь к Свободе на несколько отрезков с конкретным ориентиром в конце каждого из них - так было легче. Подобному способу решения задач - любых, не только математических - Сото научил его Учитель Лоренцо. Большая головоломка, поделенная на мелкие составляющие, автоматически становилась на порядок проще. Все составляющие решались по отдельности, и было недопустимо приступать к решению очередной, не разобравшись до конца с предыдущей. Четкая, проверенная веками система. В головоломке Сото Мара изначально имелось пять фрагментов. С первыми двумя он благополучно разобрался, осталось три. Хотя может случиться и так, что в процессе решения придется разделить какой-либо фрагмент на части поменьше. Но там, как
говорится, время покажет.
        Пять составляющих одной большой головоломки. Пять этапов короткого, но головокружительного пути. Награда за прохождение каждого из них - жизнь. Приз за успешное решение всей головоломки - обретение полной Свободы, а она во много раз ценнее мерзкого существования с чувством невыполненного долга...
        Вскарабкавшись на поперечину, Сото наконец обрел опору под ногами. Не сказать, что опора была твердой - могучие «руки» Ватиканского Колосса подрагивали и натужно скрипели от порывов ветра и собственной тяжести. Возле вмурованного в бетон основания Креста это не ощущалось, однако здесь, практически у самых облаков, жуткая вибрация гиганта насквозь пробрала и без того испытывающего нервную дрожь Сото. Но это уже были мелочи - без сомнения, Стальной Крест дрожал со времен своего триумфального воздвижения, а значит, бояться его иллюзорной непрочности попросту глупо. И все-таки покоритель высоты не спешил выпрямляться в полный рост - опасался, что его ненароком сдует и расшибет в лепешку о купол собора Святого Петра.
        Верхняя плоскость четырехгранной решетчатой поперечины была приспособлена для того, чтобы по ней без труда перемещались изредка наведывающиеся сюда ремонтники. По краям устланной прутьями арматуры узкой дорожки были даже оборудованы маленькие, ниже колен, не заметные с земли перильца. И пусть миниатюрные перильца на такой высоте являлись чисто символической деталью, не будь их, Сото чувствовал бы себя куда неуверенней. Занятная с психологической точки зрения особенность.
        Дабы ненароком не зацепиться ножными крючьями за арматуру, каратель отсоединил их от хомутов и засунул в специальные чехлы на поясе. Крепившиеся на руках «когти демона» были определены туда же. Хомуты Сото пока не снимал: весьма вероятно, что крючьями еще предстоит воспользоваться.
        На перекладине существовало единственное место, где можно было укрыться от сбивающего с ног ветра: закрытое пространство между железными щитами, подвешенными с обеих сторон Колосса на перекрестье вертикальной и горизонтальной перекладин. На каждом из глядевших в противоположных направлениях щитов был изображен герб Святой Европы. Размеры щитов по отношению к Кресту были невелики, иначе они парусили бы на ветру и сверх меры раскачивали массивную конструкцию. Но спрятаться между ними группе в несколько человек было вполне реально. Собственно говоря, щиты и предназначались для подобных целей - работающие на верхотуре монтажники наверняка не стали бы спускаться на землю всякий раз, когда им требовалось справить нужду. И уж тем более они не отважились бы делать это в открытую, что называется, «по ветру». Безусловно, Стальной Крест возводили рисковые парни, но не до такой же степени рисковые, чтобы куражиться, мочась с него на площадь Святого Петра. Так что импровизированная кабина из двух параллельных щитов и спасала время от времени великие святыни от подобного надругательства.
        Нет, Сото не собирался устраивать себе перерыв на отогревание (хотя, если честно, он бы не помешал) - просто работа, какую ему предстояло проделать в ближайшие минуты, на сильном ветру была практически невыполнима. Каратель на четвереньках добрался до щитов, где и освободился от накрепко притороченной к спине поклажи. Минутная передышка - и вперед, к следующему этапу решения непростой задачи...
        Стянутый ремнями, упакованный в транспортабельное положение Летяга выглядел до боли жалко: пойманный аист, грубо связанный жестокими птицеловами. Сото поначалу хотел как обычно расстегнуть на ремнях пряжки, однако сведенные судорогой пальцы подчинялись плохо. Пришлось разрезать путы Летяги мечом.
        Сото отточил процесс сборки летательного аппарата настолько, что сегодня готов был осуществить ее даже одной рукой и с завязанными глазами. Правда, сборку одной рукой производить при таком ветре было опасно, а вот глаза действительно можно было закрыть, поскольку раскладывать каркас и шплинтовать шарниры и так пришлось почти вслепую. Спустя несколько минут грозный Летяга уже расправил черные крылья и, будто раззадоренный бойцовый петух, нетерпеливо забился в проникающих за щиты порывах ветра. Сото укрепил оставшиеся замки, установил растяжки, в последний раз проверил все узлы, после чего извлек из кармана очки-полумаску, но надевать их пока не стал, а просто нацепил на лоб. Раньше в комплект к очкам прилагался шлем, который пришлось оставить во Флоренции вместе с Торо; пластиковая каска занимала слишком много места, но без нее каратель обходился, а вот без очков в полете было нелегко.
        Ничто больше не препятствовало Сото совершить очередной шаг к Свободе. На этом отрезке пути его не подстерегали ни вражеские засады, ни томительное ожидание в укрытиях, ни выматывающие пешие переходы. Парадоксально, но небо было самым безопасным убежищем для разыскиваемого преступника - ради показательного Очищения такого отпетого негодяя, как Луис Морильо, его не поленились бы извлечь даже из-под земли или со дна морского. В противовес доброй дюжине смертей, что были уготованы карателю на земле, в небе ему грозила только одна. Жаль, что жить в этом прекрасном мире Мара мог лишь короткими мгновениями...
        Сото выглянул из-за щита. Вот она, следующая цель - сверкает огнями внизу, на юго-востоке. Казалось, плюнь в нее с высоты, и подхваченный ветром плевок долетит туда быстрее, чем ты успеешь утереть губы. На самом деле близость цели - иллюзия. Цель находилась гораздо дальше: примерно на том же расстоянии от Креста, что и северные улочки района Паломников. Вдобавок ко всему, между целью и ее покорителем пролегал Тибр.
        Каратель вернулся в укрытие, после чего на миг задумался, а затем встрепенулся, будто уколотый иглой. Со всеми нервотрепками едва не запамятовало такой важной детали! Забывчивость - плохой знак. Значит, сдают понемногу нервы. Но до утра окончательно сдать все равно не успеют, это однозначно...
        Сото сунул руку за пазуху и достал оттуда свою бережно хранимую от самой Испании налобную повязку с символом, очень простым, но обладающим славным героическим прошлым. Кровь, изображающая на повязке восходящее солнце, уже давно приобрела бурый цвет, но для верного традициям воина это не имело принципиального значения. Ему был важен не цвет, а то, что за этой скупой символикой скрывалось. Сото снял со лба очки и аккуратно обвязал тряпицу вокруг головы. Обстановка, конечно, не соответствовала торжественности момента, ну да опять же не в ней дело. Теперь герб карателя занял положенное ему место. Другим символам и гербам Сото не поклонялся, а один из них даже попирал сейчас ногами...
        Каратель поднял Летягу, закрепился на подвесном устройстве, водрузил на глаза очки (ну чем не пилот-камикадзе с древнего фотоснимка!) и тремя энергичными прыжками выскочил из-за щитов на открытую площадку поперечины. Осознавая, что не удержит аппарат на столь свирепом ветру, Сото не стал долго разбегаться, а, едва покинув укрытие, тут же перемахнул через перильца и бросился вниз...
        Точка невозвращения...
        Сото не помнил, откуда он знал такой малопонятный термин, но чувствовал: именно эта точка им только что пройдена. Отныне и впрямь назад дороги не было.
        Черная бездна разверзлась под ним, затягивая дерзкого смельчака в себя словно водоворот. Сото не противился этой силе и не пытался как обычно набрать высоту сразу после взлета. Наоборот, высоту требовалось немедленно понизить, поскольку она являлась чрезмерной. Легкий Летяга не был предназначен для ураганных порывов ветра, поэтому во власти их становился неуправляем. Так что пока «окрыленного» карателя не уволокло по воздуху за городские стены, он обязан был спешно ретироваться на свой привычный уровень полетов, который пролегал где-то в пределах восьмидесяти-девяноста метров. Сосредоточившись на данной проблеме, Сото, пусть и не до конца, но сумел перекрыть дорогу паническому страху, что обрушился на него после того, как он доверил свое тело зыбкой стихии.
        На обуздание ее ушло немного больше времени, чем он рассчитывал. Когда Летяга достиг-таки более-менее приемлемого для уверенных маневров уровня, коварный напарник успел сбить его с курса и отнести к югу от цели. Но лишь Сото выровнял полет, озлобленный ветер вдруг присмирел и снова превратился в покладистого трудягу, каким он был с тех пор, как Мара перестал бояться высоты. Таким дружелюбным он нравился Сото куда больше. Каратель подправил курс и с облегчением подытожил, что скептическая половина его натуры, которая отговаривала его от этого безрассудства, оказалась не права. Демон Ветра не разбился и теперь расправил свои черные крылья над самой Божественной Цитаделью - немыслимое по дерзости богохульство. Мало того - ему даже довелось осквернить великий символ Единственно Правильной Веры! Грязный «демон» ползал по Стальному Кресту, словно наглая ворона по фонарному столбу! Прознай кто об этом - что вполне вероятно скоро и случится - какими тогда способами возвращать прежнюю чистоту оскверненной святыне? Сколько цистерн святой воды уйдет на окропление Ватиканского Колосса?
        Сам мерзкий «демон» не желал ограничиваться осквернением Стального Креста. Покинув его, он направил свой зигзагообразный полет к другой святыне - дворцу Гласа Господнего...
        С той ночи, когда Сото начал наблюдать за резиденцией Пророка, во дворце произошли кое-какие изменения. Касались они, конечно же, не архитектуры, сохранившей свою оригинальность со времен Великого Пророка Витторио, а наружного освещения, которое во дворце носило не только декоративные, но и охранные функции. Всего за пару дней количество прожекторов на стенах выросло втрое, причем если раньше они просто озаряли округу, то теперь их лучи постоянно двигались, обшаривая каждый сантиметр прилегающей ко дворцу территории. Безусловно, это могло быть лишь плановым усовершенствованием системы безопасности, однако в дополнение к беспокойству столичных силовых ведомств и подозрительной встрече с бывшим работником дворцовой оранжереи наводило на определенные выводы.
        Сото Мара здесь ждали, а не ждали, так лишний раз перестраховывались, пока неуловимый убийца бегал на свободе. Готовились, возможно, загоняли в ловушку, подсовывая ему байки про теплотрассу со слежавшейся паклей. Ведь надо же было кому-то додуматься! Нет бы элементарно совратить головореза какой-нибудь похотливой служанкой, что якобы влюбилась в него с первого взгляда и согласилась провести во дворец, точнее, в лапы дворцовых гвардейцев. Ничего не скажешь, грамотно: за калачом осторожный Морильо не побежит, а вот за рассыпанными по земле крошками... Только каким бы искушенным ни являлся этот неизвестный дворцовый стратег, он забыл об одном: убийцу не зря называют демоном Ветра, а тот, что логически вытекает из его имени, вряд ли станет ползать по норам.
        В обители Гласа Господнего готовились к встрече с хитроумным Луисом Морильо, а не с демоном Ветра: ни один из прожекторов не обшаривал сейчас небо над дворцом. А следовало бы - чернокрылый «демон» как раз снижал скорость и шел на посадку...
        
        - И все-таки осечка, брат Карлос? - с ухмылкой осведомился командир Ангелов-Хранителей Манфред Флиссинген, глядя на задумчиво поглаживающего бородку Матадора. После того, как по воле Его Наисвятейшества Пятый отряд в полном составе перекочевал во дворец, не проходило и часа, чтобы брат Манфред не доставал Карлоса своими злорадными замечаниями. Впрочем, оно и понятно: двадцать Охотников были допущены работать на территорию, где до них полновластно распоряжались дворцовые гвардейцы. Командир Ангелов чувствовал себя уязвленным. Гонсалес прекрасно его понимал - сам бы наверняка скрипел зубами, если бы им понукали Защитники Веры. Но воля Пророка есть воля Пророка...
        - Рано пока говорить об осечке, брат Манфред. Возможно, негодяй выжидает, проверяет наше терпение. Я бы на его месте тоже не стал сразу соваться в сомнительное место. Он ждет, а значит, подождем и мы, - холодно отозвался Матадор. Он заранее дал себе слово пропускать злорадство бельгийца мимо ушей, поэтому спровоцировать Охотника на ответную грубость было тяжело. Нервировало только долгое ожидание, но присутствие рядом подчиненных не позволяло эмоциям Карлоса одержать верх - братья должны видеть невозмутимую мину командира при любом исходе игры.
        Бойлерная оранжереи, куда вела переоборудованная в «секретный проход для убийцы» теплотрасса, мало подходила для засады, зато имела всего один выход. Поэтому засада была устроена аккурат за дверью бойлерной, что выходила в маленький коридорчик, уже считавшийся частью оранжереи и усаженный широколиственным кустарником. Идеальное место для западни. Карлос без труда разместил в густых зарослях четырех своих лучших стрелков и наказал им стрелять по ногам любому, кто выйдет из бойлерной. Исключение составляли лишь сам Матадор да пожилой смотритель, присутствие коего на посту требовали жесткие правила оранжереи - она продолжала функционировать и нуждалась в постоянном присмотре. Смотритель пребывал в неведении как относительно засады, так и появления того, на кого она устроена. Гонсалес подозревал, что старик скорее всего погибнет от руки Морильо, но это будет неизбежная жертва, вполне допустимая в чрезвычайной ситуации.
        Карлос рвался присоединиться к засаде и лично всадить пулю в колено убийцы, но присутствие руководителя операции требовалось на остальных участках «двойной ловчей сети», которой предусмотрительный Матадор опутал весь дворец. Не участвующие в засаде Охотники перекрыли другие места вероятного проникновения убийцы: пожарные лестницы, вентиляционные отдушины, двери хозяйственных помещений - в общем, те выходы, где не имелось регулярных гвардейских постов. Карлос оставил почти всех Ангелов на их обычных постах - незачем было вызывать излишние кривотолки мельканием в дворцовых залах вооруженных Охотников. Он только взял под свой контроль входы в оранжерею, поскольку это было необходимо для осуществления его плана. А вообще, Матадор доверял гвардейцам - ребята надежные. Да и положа руку на сердце, стоило признать: люди Манфреда Флиссингена подготовлены ничем не хуже бойцов Гонсалеса, разве что у них недоставало опыта в отлове чересчур скользких негодяев. Что неудивительно: такие чокнутые, как Морильо, во дворце появляются редко - раз в столетие, а то и реже. Но визиты их помнят долго.
        Двое суток Карлос не сомкнул глаз. Охотники отдыхали по очереди в казарме гвардейцев, и он тоже хотел было устроить себе короткий сон, но, проворочавшись на жесткой койке полчаса, махнул рукой на эту бесперспективную затею. Сон не приходил, а вместо него в голову лезли разнообразные мысли, по большей части мрачные. Морильо заглотил наживку, однако воспользоваться лазейкой не торопился. Матадор считал, что он выжидает. Может, оно и так, только вдруг убийца выплюнул проглоченного «червячка» и каким-то чудом нашел другой путь во дворец. И пока командир Пятого отряда тщетно пытается заснуть, узкоглазая тварь уже рыщет по дворцовым коридорам с обнаженными стальными когтями...
        Какой уж тут сон!..
        - Мне надо с вами серьезно поговорить, брат Карлос, - оглядевшись, обратился к Матадору Манфред Флиссинген. - Желательно наедине.
        Гонсалес тоже осмотрелся. Поблизости находился лишь пост Ангелов, и никаких Охотников. Надумай Флиссинген сказать Карлосу что-то хорошее, вряд ли ему помешали бы собственные бойцы. Значит, опять предстоит нелицеприятная беседа, неизвестно какая по счету за истекшие сутки.
        - Я уже смирился с вашими наглыми методами работы, брат Карлос, - довольно резко начал бельгиец, когда командиры отошли в уединенное место. При слове «наглыми» Матадор поморщился, но возражать не стал - безусловно, гвардеец был прав. - Но ваше присутствие негативно сказывается на отношении Его Наисвятейшества к своей безопасности.
        - Вот как? - изобразил недоумение Карлос. Он уже догадался, что так взбесило брата Манфреда. Но пускаться в оправдания Охотник не хотел, поэтому выбрал для защиты от нападок Флиссингена непробиваемый заслон усталого непонимания. - В чем же это выражается?
        - Вы явно убедили Его Наисвятейшество в том, что с вами ему ничего не угрожает! - без обиняков заявил командир гвардейцев. - Он настолько уверовал в ваше могущество, что стал пренебрегать даже моими рекомендациями!
        - Почему вы так решили, брат Манфред? Лично я никогда не просил Его Наисвятейшество отказываться от вашей охраны. Наоборот, я всячески советовал усилить ее. Наверное, он вас в чем-то недопонял.
        - При разговоре с Его Наисвятейшеством я всегда выражаюсь предельно ясно, - огрызнулся Флиссинген. - И не далее как вчера я рекомендовал ему не покидать своих апартаментов, пока суета вокруг вашего чернокнижника не уляжется. И что я вижу сегодня? Его Наисвятейшество опять преспокойно гуляет по зимнему саду, а в это время в нескольких шагах от него бравые Охотники готовятся расстрелять в упор вылезшего из дыры убийцу! Да неужели бы раньше такой здравомыслящий человек, каким бесспорно является Его Наисвятейшество...
        - Бесспорно, брат Манфред. Полностью с вами согласен. Его Наисвятейшество - на редкость здравомыслящий человек.
        - Да... Вот... Не перебивайте меня!... Неужели он проявил бы подобное безрассудство, если бы знал, что его жизнь под угрозой? В чем же тогда причина, как не ваша гипертрофированная уверенность в своем могуществе?
        - Поверьте, брат Манфред, Его Наисвятейшеству и вправду нечего опасаться, ведь его оберегают такие отличные ребята, как мы с вами, - с едва заметной улыбкой вымолвил Карлос. - На сегодняшний день оранжерея - одно из самых безопасных мест дворца.
        - Как может быть безопасным огромное, засаженное растениями помещение, имеющее несколько выходов? - не согласился бельгиец. - Даже я не могу гарантировать, что сумею полностью обезопасить подобную территорию.
        - Тем не менее, это так, - настаивал Гонсалес. - Вы же осознаете, насколько важны для самочувствия Его Наисвятейшества ежевечерние прогулки в саду. Я тоже осознаю, поэтому обезопасил оранжерею в первую очередь. Перестаньте терзаться сомнениями, брат Манфред, а сосредоточьтесь лучше на ваших непосредственных обязанностях. Следите за парадными входами: я не исключаю, что помешанный на геройской смерти Морильо впадет в отчаяние и рванет в лобовую атаку. Оплошаете - прольется много крови.
        - Не переживайте, мои ребята не хуже ваших знают свое дело, - буркнул Флиссинген. - Узкоглазому не приблизиться ко дворцу и на сто шагов. И все-таки насчет оранжереи... Вы меня не убедили. Я намерен еще раз побеседовать с Его Наисвятейшеством на эту тему. Клянусь, что сегодня я заставлю его прислушаться к моим советам.
        - Ваше право, - развел руками Матадор, после чего поинтересовался: - Вы уже просмотрели вечерние сводки происшествий?
        - Само собой, - смерив Охотника презрительным взглядом, хмыкнул гвардеец. - В отличие от вас, я делаю это регулярно и вовремя, что и вам рекомендую.
        - Ваша правда. Не отрицаю - запамятовал, - пошел на примирение Карлос. - Непременно запомню ваш дельный совет... Ну и как, было в округе что-нибудь примечательное? Морильо прячется в трущобах, возможно, успел прирезать кого или ограбить. Почерк у него заметный: бьет ножом уверенно и наверняка - горло, сердце...
        - Сегодня лишь пьяные драки да несколько случаев хулиганства, - ответил Защитник Веры. - Одно хулиганство вообще из ряда вон: кто-то бросил зажигательную бутылку с бензином возле площади Святого Петра и скрылся. Никто не пострадал, но паника была... Совсем народ распоясался, никого, мерзавцы, не боятся.
        - Это верно...
        Карлос Гонсалес вернулся в оранжерею, вполуха выслушал доклад поставленного при входе бойца, кивнул и посмотрел на главную аллею. Редкие фонари в густой листве не справлялись с воцарившимся там полумраком. Сквозь оранжерейный купол просматривались звезды, показавшиеся Матадору необычайно крупными; видимо, в этом следовало винить линзоподобные купольные стекла. Огромные звезды тревожно пульсировали на ночном небосклоне, своим холодным светом вызвав у Охотника прилив тревоги. Что-то происходило, и он чувствовал это едва ли не загривком. Невероятное дело: дворец кишмя кишел вооруженными до зубов людьми, а Карлос Гонсалес, бесстрашный Матадор, боялся! И хоть ветра в оранжерее не было, окружающие командира джунгли зловеще двигались во мраке, словно представляли собой не деревья, а большое неповоротливое существо, испуганно шевелившее тысячами зеленых щупалец. Существо в этот вечер тоже чего-то страшилось - это чуяли даже оранжерейные птицы, чье щебетание смолкло, будто все они враз выпорхнули из божественной идиллии зимнего сада.
        Матадор помотал головой, стараясь прогнать стойкое и от этого вдвойне жуткое видение. Почти удалось: звезды, правда, так и продолжали мерцать, но заросли, по крайней мере, опять превратились в обычные деревья.
        Или это адское зеленое существо просто притихло и затаилось? Дьявольское наваждение в преддверии еще одной ночи тревожного ожидания...
        Согбенная фигура Пророка медленно брела к противоположному концу аллеи. Его Наисвятейшество пребывал в глубокой задумчивости, понуро глядел под ноги, демонстрируя Карлосу лишь сутулую спину. Сегодня на Пророке был надет скромный балахон с капюшоном, обычно носимый во время поста, а в руках его виднелось неизменное Святое Писание. Натянутый на голову капюшон, очевидно, помогал Пророку отрешиться от мира и сосредоточиться на собственных мыслях. Невеселых мыслях. Глас Господень также испытывал страх - несмотря на свой божественный статус, он являлся обычным человеком, мечтающим о покое и безмятежности. Карлос упорно не верил в демоническую сущность Морильо. Однако что-то дьявольское в том несомненно было, ибо он удосужился напугать не набожного впечатлительного крестьянина, а самого Пророка, выше которого стоял только всемогущий Господь.
        Матадор намеревался встретиться лицом к лицу с человеком, наполнившим ужасом сию обитель, откуда бы тот ни появился. Пусть даже с неба. Карлос полагал, что готов и к этому...
        Сверкающий днем подобно солнцу, ночью оранжерейный купол выглядел мутным, словно глаз дохлой рыбы. Звезды отражались в нем тусклыми бликами, а сквозь стекло просматривались фонари, что освещали аллеи зимнего сада. Впрочем, Сото в оранжерею не глядел. Карателя больше волновало, выдержит ли при посадке его вес толстое стекло купола. Было бы предпочтительнее посадить Летягу на дворцовую крышу, но по ней расхаживала охрана, а вступать в схватку раньше срока Мара не хотел. При посадке на купол он уходил из вражеского поля зрения - рассмотреть с крыши то, что творилось на вершине десятиметрового купола было нельзя. Прожектора обшаривали лишь прилегающую к дворцу территорию и реку, поэтому засечь «демона» в воздухе Ангелы-Хранители могли по чистой случайности. Оставалось только не наделать лишнего шума.
        Сото пересек воздушное пространство над дворцом со стороны Тибра. Внизу, у зубчатого парапета крыши, он разглядел часовых, несущих вахту возле прожекторов. Яркие лучи медленно двигались по серой глади реки, а управляющие прожекторами гвардейцы тщательно обозревали каждый метр периметра. Поиск злоумышленника велся вовсе не там, где требовалось.
        Погрешность при посадке вышла незначительной - Сото приземлил аппарат не на верхушку купола, а чуть ниже. Прежде чем закрепиться, карателю пришлось совершить по инерции несколько скачков по стеклянным пролетам. Стекло загремело под ногами, завибрировало, готовое вот-вот покрыться трещинами и со звоном осыпаться вниз... Мара остановился и замер на месте, с содроганием ожидая хруста и последующего падения в неизвестность. Падения, рассчитывать в котором на помощь Летяги уже не приходилось...
        Обошлось. Купольное стекло оказалось на редкость прочным, такое, пожалуй, и молотком не расколешь. Сото несколько секунд постоял в неподвижности, приводя в порядок дыхание и нервы: после посадки ему всегда требовалась короткая успокаивающая пауза. В том, что ты снова умудрился перехитрить безжалостную стихию и выжить, было что-то от нового рождения. В такие моменты Мара всегда хотелось вопить во все горло, однако еще ни разу он не осуществил это безумное желание. Да и не особо раскричишься по ночам, а на крышах домов будущих жертв и подавно.
        Сото высвободился из подвесного устройства, бросил на растопырившего крылья Летягу прощальный взгляд, тяжко вздохнул и отработанными движениями привел его в сложенное положение, после чего тот опять стал напоминать пойманного птицеловами журавля. Каратель никогда не разбирал аппарат, не окончив работу, но сегодня была совершенно иная ситуация. Не хватало еще, чтобы подхваченную случайным порывом ветра трубчатую конструкцию уронило прямо на головы стерегущих дворец гвардейцев. Мара так и оставил Летягу лежать на куполе, однако отошел от него с большой неохотой. Присутствие рядом крылатого товарища вселяло в Сото дополнительную уверенность, даровало твердую гарантию на удачное отступление. Другими словами, окрыляло. Иначе и быть не могло, поскольку раньше Летяга карателя не подводил. Но как ни крути, а прощаться надо и с ним. Жаль только, что не получится устроить ему такое же благополучное будущее, как Торо. Но Летяга не обидится, поймет - Сото не сомневался в этом.
        Третий этап пути завершен. Четвертый этап был в какой-то мере рассчитан наудачу, так как планировать его пришлось на основе сведений, полученных от отставного служителя оранжереи Оскара. Если верить его словам, прогулки по оранжерее - любимое времяпрепровождение страдающего бессонницей Пророка, которое частенько затягивается аж до рассвета. Сото достал хронометр и в первый раз после того, как покинул подножие Ватиканского холма, взглянул на циферблат: почти полночь. Завершил ли на сегодня Его Наисвятейшество свой успокоительный моцион или нет? А если захворал и вообще воздержался от прогулки? Каратель не мог об этом знать и целиком полагался на счастливый случай. На случай неудачи у Мара также имелся план: он собирался дождаться следующего посещения Пророком зимнего сада, спрятавшись под покровом тропических зарослей. Их непроглядную массу злоумышленник уже ясно различал за стеклом под ногами - укрыться в таких густых дебрях было не так уж и трудно. Огорчало только долгое сидение в засаде, но оно обещало проходить не в томительном ожидании, а в азарте. Азарте рыболова, уже подцепившего на крючок
крупную рыбину и теперь осторожно подтягивающего ее к берегу, дабы поддеть сачком.
        Азарт ожидания одного-единственного удара мечом, между которым и Полной Свободой оставалась последняя преграда - боль. Но боль короткая и потому не особо пугающая привыкшего к ней карателя.
        Сото уселся на купол и снял с плеча свернутый кольцами легкий капроновый трос - единственная объемная поклажа, какую он перенес с собой по воздуху через Тибр. Троса как раз должно было хватить от вершины купола до оранжерейного грунта; Мара надеялся, что глазомер его не подвел. Помимо троса, неразлучного короткого меча и нескольких метательных ножей каратель захватил с собой еще отвертку. Наблюдая за дворцом в подзорную трубу с крыши инсулы, Сото так толком и не разобрался, каким образом купольные стекла крепятся к каркасу. Но, опираясь на свой слесарный опыт, определил, что если не найдет в куполе люк, то в крайнем случае выставит одно из стекол. Люка поблизости не наблюдалось, а искать его в темноте наугад желания не возникло. Как и ожидалось, стекла были закреплены в гнездах обычными стопорными пластинками, поэтому взломщик, не мудрствуя лукаво, сразу взялся за отвертку.
        Тяжелое, толщиной в два пальца, стекло с трудом вышло из гнезда и едва не выскользнуло из рук Сото. Скатись оно с купола, звон раздался бы такой, что сбежались бы все окрестные Ангелы-Хранители. Каратель осторожно оттащил стекло и заглянул в проделанную лазейку, до которой пропивший все мозги Оскар вряд ли когда-либо додумался.
        Из отверстия пахнуло влажным, наполненным диковинными ароматами воздухом. Сото с непривычки фыркнул, но отметил, что оранжерейная атмосфера обладает неким пьяняще-успокоительным свойством - именно то, что необходимо человеку, страдающему от бессонницы. А вот где в данный момент находился сам страдалец, определить было нельзя. Густые листья деревьев загораживали обзор, и Сото разглядел за ними лишь проникающие сквозь листву отблески редких фонарей. По фонарям было легко вычислить примерное расположение аллей, но рассмотреть тех, кто ходил по ним, не удавалось. Каратель утешил себя мыслью, что в действительности аллей не так уж и много, а перемещаться от одной к другой можно под покровом растительности. Практически идеальные условия для таких скрытных убийц, как Мара.
        Сото привязал конец троса к прочной железной трубке, отсоединенной от рамы Летяги, и, аккуратно распутывая моток, начал опускать трос вниз. Когда тот исчез в лазейке до последнего метра, каратель положил трубку поперек отверстия, надел защитные перчатки, проверил, надежно ли закреплен запазухой меч, поправил повязку на голове и еще раз окинул взглядом огни Божественной Цитадели.
        Не очень приятная картина для последнего воспоминания... Да и черт с ней, с Цитаделью, - Мара было что вспомнить в последний миг жизни. Запах моря, горячие камни марсельского побережья и не менее горячее податливое тело прекрасной Лисицы...
        То, что надо. Лучшего не придумаешь - прекрасные воспоминания. Какой бы мрачной ни была ушедшая жизнь, эта короткая часть прошлого наполняла ее красками.
        Взявшись за трубку, каратель свесил ноги в проход и повис на ней. Затем перехватился за трос и, притормаживая ногой, медленно заскользил по нему вниз. Прямо к черным, одурманивающим своим ароматом джунглям. В полную неизвестность...
        Ближе к земле воздух становился тяжелее, а от ароматов экзотических цветов голова у Сото закружилась даже сильнее, чем от спуска с верхотуры. Опустившись до верхушек деревьев, каратель задержался на мгновение, прислушался и, не обнаружив внизу ничего подозрительного, продолжил скольжение. По лицу захлестали жесткие листья, а захлопавшая где-то поблизости крыльями вспугнутая птица заставила Сото вздрогнуть. Действительно, он угодил на настоящий островок тропического леса, выросшего в центре роскошного дворца не иначе, как по воле самого Создателя.
        Ботинки уперлись в мягкий грунт столь неожиданно, что опоздавший напрячь ноги Сото не устоял и плюхнулся на задницу. Хорошо, хоть веревки хватило с запасом, а то пришлось бы сигать в темноту наугад да хрустеть ветками на весь зимний сад. Вероятно, в настоящем лесу на шум и не обратили бы внимания, но в дворцовой оранжерее, где громче птичьего пения отродясь ничего не раздавалось, непонятные звуки не остались бы незамеченными. А также, когда наступит утро, не останется незамеченной странная веревка, свисающая из-под купола. Ночью, конечно, волноваться о ней не стоило, однако, если убийце суждено дожидаться жертву долго, обнаруженный трос сослужит ему плохую службу. Поэтому, вскочив на ноги, Сото тут же несколько раз энергично дернул за трос, стараясь уронить трубку в лазейку, за которую тот крепился. Лежавшая поперек проема трубка легко соскочила в него вместе с тросом. Опасаясь удара по затылку, каратель прикрыл голову руками, но трубка упала где-то за спиной, негромко чиркнув по листве. Для пущей конспирации Мара снова смотал трос и припрятал его в растущей повсюду невысокой траве.
        Неужели получилось? Сото Мара, обычный тирадор из глухой провинции, сумел осуществить неосуществимое: тайком проник в один из самых закрытых и охраняемых объектов Святой Европы, по сути отдельную цитадель внутри Божественной Цитадели. Да, именно так. Событие из ряда вон выходящее, но радостью оно одарило карателя ровно на столько, на сколько радуется занесенному над головой топору долго ожидавший казни смертник.
        «Неужели получилось?» - последняя мысль в голове Сото, которая еще хоть немного напоминала человеческую: недоверчивое удивление. Когда же пальцы его сомкнулись на рукояти меча, сознание карателя уподобилось картинной галерее, по которой пронесся порыв ветра и разом погасил светильники. Все, кроме одного. Оставшийся светильник горел на удивление ровным и ярким пламенем. Чем был заправлен этот светильник - непонятно, но задуть его пламя было не под силу даже ураганному ветру.
        Возле негасимого светильника висела всего одна картина. Точнее, портрет. Изображенный на портрете человек с заносчивым взором и крестообразным шрамом над переносицей был еще жив, но жизнь его уже отсчитывала свои последние мгновения...
        В зимний сад Гласа Господнего - из всех существующих в мире садов наверняка больше всего подпадающий под определение «эдемский» - впервые за всю его длинную историю проник кровожадный хищник. Он явился сюда на охоту, хотя это было не самое идеальное место для такого занятия. Хищник крался под сенью густых деревьев в поисках добычи, обнажив свое главное оружие - короткий меч с нешироким, слегка изогнутым клинком. Хищник всегда убивал свои жертвы только таким оружием, поскольку принадлежал не к животному миру, а к человеческому. Можно было, конечно, сказать проще: «хищник являлся человеком», но при взгляде на него в данный момент это было бы неверное определение. Приготовившийся к прыжку двуногий зверь, ноздри которого трепетали от возбуждения, а глаза горели огнем лютой злобы - разве подходит такое описание для разумного существа?
        Хищник по имени Сото Мара рыскал по окутанной мраком оранжерее уже больше двух часов. Он осмотрел уже три аллеи, но они оказались пустынны. Особенности их расположения позволили карателю вычислить примерную схему остальных аллей, проложенных по оранжерее в более-менее симметричном порядке. Осью симметрии следовало считать самую широкую - главную - аллею. К ней Сото как раз и направлялся. По пути он наткнулся на маленькую, выложенную булыжником площадку с неработающим, наверное отключенным на ночь, фонтаном. Освещение над площадкой отсутствовало, однако ее ухоженность и уединенность указывали на то, что жертва определенно любит захаживать сюда в светлое время суток. Хищник постарался запомнить это место, подобно тому, как его четвероногие собратья запоминают выходы к реке, куда их добыча периодически наведывается на водопой.
        Стараясь не мелькать на открытом пространстве, Сото выглянул из кустов и повертел головой, выясняя обстановку на главной аллее. Фонари отбрасывали круги света на тщательно просеянный ровным слоем рассыпанный по дорожке гравий. Развесистые кроны растущих по бокам аллеи деревьев сплетались над ней, образуя темно-зеленый, слегка колышущийся свод.
        Мертвая тишина...
        И здесь никого! Похоже, поздновато хищник вышел сегодня на охоту... Хотя нет, один момент! Что-то мелькнуло по левую руку, ближе к концу главной аллеи: тень от качнувшегося фонаря или человеческая фигура свернула на боковую дорожку? Больше походило на второе. В любом случае, надо обязательно проверить.
        Кто бы ни расхаживал по оранжерее в столь поздний час - гвардеец, садовник или все-таки Пророк, - он явно держался освещенных дорожек. Рациональнее всего было бы подождать, пока он не вернется на главную аллею и не приблизится. Но Сото опасался, как бы вероятная жертва не направилась к выходу, поэтому каратель решил во что бы то ни стало ее срочно перехватить. Задача несложная - надо лишь срезать по зарослям угол между аллеями и затаиться возле боковой дорожки. Тогда неторопливо бредущий человек непременно выйдет на засаду, а там уже будет видно, пойдет он дальше своей дорогой или удостоится чести услышать имя того, кто перережет ему горло.
        Бесшумной тенью бегущий промеж деревьев хищник теперь напоминал человека только одеждой. Даже фигура его - пригнувшаяся, со втянутой в плечи головой и поджатыми к груди руками - больше походила на зверя, чем на прямоходящего потомка Адама. И не было для Мара отныне ни прошлого, ни будущего - только малый промежуток между ними, равный по времени удару меча.
        Настоящее?
        Нет - пустота. Именно та загадочная пустота, которой всегда стремились достигнуть в мыслях яростные, как тигры, и одновременно хладнокровные, как рептилии, предки Сото. Пустота царила сейчас и в сознании их потомка. Пусть не совершенная, но достаточно близкая к идеалу пустота - предвестник неотвратимой Свободы, дарованной свыше не только разуму, но и телу исполнившего долг воина.
        Стремительный хищник опередил медлительную добычу и замер подобно взведенной пружине за развесистым кустом у обочины дорожки. Обнаженный меч в руке Сото нервно подрагивал, а немигающий взгляд карателя нацелился туда, откуда должен был появиться замеченный им человек. Пути хищника и жертвы практически достигли точки пересечения...
        Всевышний определенно имел зуб на своего верного глашатая, ибо с чего вдруг он отвернулся от Пророка в эту ночь, обрекая его на столь безжалостную смерть? То, что по аллее шел Пророк, стало несомненно, как только одиноко бредущий человек вышел под свет фонаря. Гвардейцы и слуги не носили одежд, приличествующих лишь облеченным властью. Скромный будничный балахон Его Наисвятейшества был знаком карателю по виденным ранее портретам, на которых Пророк изображался в неофициальной обстановке. Повседневная одежда Гласа Господнего отличалась от апостольской, так что перепутать Пророка с оказавшимся здесь в ночной час Апостолом тоже было нельзя. Величайшего из жителей цивилизованного мира изводила элементарная бессонница - это было заметно по измученному состоянию Его Наисвятейшества, понурившего упрятанную под капюшон голову и с трудом переставляющего ноги.
        Вид усталого старика не разжалобил карателя. Разве свирепого хищника могла разжалобить ослабленная болезнью добыча? Наоборот. Человек в балахоне санкционировал жестокое убийство (назовем вещи своими именами) благородного сеньора Диего ди Алмейдо, жизнь и честь которого оберегал его верный слуга Сото Мара. Пророк не дождался бы снисхождения, даже будь он смертельно болен и готовься умереть на следующий день.
        Плохо, что так и осталось неузнанным имя негодяя, написавшего на сеньора донос. Но теперь это уже неважно - все те, кто санкционировал убийство, получили по заслугам, а доносчик рано или поздно сам запутается в паутине своих интриг и ответит за гибель сеньора ди Алмейдо тоже. Возможно, смерть, которую даровал бы доносчику Мара, окажется для негодяя самой желанной...
        Удрученный мыслями Пророк вздрогнул, отпрянул и выронил Святое Писание, когда прямо перед ним из кустов выпрыгнул разъяренный незнакомец с безумными остекленевшими глазами. На голове незнакомца красовалась белая повязка, пропитанная запекшейся кровью, а в руках он сжимал короткий клинок со скошенным тупоугольным острием, при первом взгляде напоминавшим обломок гвардейской сабли. Незнакомец не проронил ни звука, подскочил к Его Наисвятейшеству и со всей силы заехал ему в челюсть...
        Каратель не позволил Пророку поднять крик. Крики жертв создавали панику, поэтому при охоте за головами врагов Сото всегда и везде старался соблюдать тишину. Бесшумно пришел, бесшумно сделал свое грязное дело, бесшумно удалился... Сегодня этим правилом можно было поступиться, к тому же страсть как тянуло услышать предсмертный вопль Гласа Господнего. Однако в таком случае «бежать к Свободе» придется сквозь сонм остервенелых врагов, которые вряд ли смилуются и подарят убийце легкую смерть. Нет уж, свой последний шаг к смерти Сото Мара сделает сам, в тишине, возле тела убиенного врага. Недрогнувшей рукой и с чувством выполненного долга.
        Пророк издал короткий сдавленный всхлип, взмахнул руками и упал на гравий. Каратель был уверен, что после такого крепкого удара этот тщедушный человечек уже не встанет, но все равно прыжком догнал Гласа Господнего и, дабы пресечь сопротивление жертвы, приставил конец клинка к впалой старческой груди. Ошарашенный нападением и сокрушительным ударом Пророк лежал без движений. Он, правда, попробовал выкрикнуть не то мольбу, не то призыв о помощи, но при свернутой челюсти с его уст сорвалось лишь вялое мычание.
        - Мое имя - Сото Мара, - отчетливо произнес каратель. Голос его звучал надтреснуто - Сото изрек первую фразу за несколько минувших дней. - Я служил и до сих пор служу убитому вами сеньору Диего ди Алмейдо. Сейчас вы ответите за его смерть...
        Лишенный дара речи Глас Господний рванулся всем телом, и от этого меч карателя только сильнее уколол его. Или болезненный укол, или услышанный приговор, или все сразу - но это вдруг пробудило в Его Наисвятейшестве жгучее желание к жизни. Вмиг обретя самообладание, он ухватился обеими руками за лезвие и принялся вырывать клинок у убийцы, не обращая внимания на глубокие порезы и хлынувшую из них кровь. Сото не ожидал, что у оглушенного старика найдется столько сил, и стал отбирать у него меч, при этом отвешивая Пророку увесистые пинки, которые, впрочем, на жертву никак не действовали.
        Завязалась неуклюжая и шумная борьба, сопровождаемая шуршанием гравия и натужным пыхтением обоих противников. Во время возни с головы Пророка слетел капюшон, что невольно заставило хищника взглянуть в глаза своей жертве...
        Пропусти Сото удар, подобный тому, что сбил наземь Его Наисвятейшество, это потрясло бы его куда меньше. Возникшее из-под капюшона лицо жертвы повергло карателя сначала в недоумение, затем в испуг, а после в растерянность. От пустоты в мыслях не осталось и следа: в голове воцарился кромешный хаос. Потрясенный Сото пялился на Пророка во все глаза и едва не выпустил рукоять меча, чуть было не подарив оружие противнику.
        Поверженный человек носил одежду Его Наисвятейшества и фигурой тоже его напоминал, но вот лицо... Безусловно, оно тоже чем-то походило на знакомое каждому святоевропейцу лицо Гласа Господнего, но не более. Во-первых, лицо этого человека было моложе. Во-вторых, вместо лысины, какой обладал истинный Пророк, у двойника имелись волосы. Пусть коротко подстриженные, однако вполне здоровые, без единой залысины. И в-третьих: лоб противника Мара был чист. Никаких божественных меток в форме креста, которые носили истинный Пророк и его двенадцать Апостолов. Обычный лоб, коего никогда не касался огненный перст Господень.
        Бродивший по оранжерее человек в балахоне всячески стремился выдать себя за Его Наисвятейшество и вел себя так явно неспроста. Это была не какая-то дворцовая шутка или розыгрыш. Пророки - не изнывающие от скуки короли древности, изобретавшие для себя тысячи немыслимых забав. Пророки - люди, не склонные к шуткам. Удел Пророков - нести пастве Слово Божие, что само по себе подразумевает серьезность их поведения. Так что атакованного Сото двойника тоже требовалось воспринимать серьезно, воспринимать как фрагмент некой дворцовой системы, которую коварный злоумышленник только что расстроил. Во что конкретно выльется это расстройство, Мара не ведал, но предполагал - угроза системе будет устранена в кратчайшие сроки.
        Вдобавок ко всему, присутствие двойника в оранжерее давало понять, что оригинала поблизости нет. Появится ли он здесь когда-нибудь - неизвестно. Зато известно точно, что скрытно дождаться его появления карателю уже не суждено. Удача, благоволившая Сото со дня проникновения в Сарагосский епископат, решила, что с нее достаточно, и раздумала покрывать кровожадного мстителя. Жаль, это решение было принято ею немного преждевременно.
        В душе Сото разверзлась бездонная пропасть отчаяния, только падать в нее было уже практически нечему. Последняя надежда, которая до сих пор жила в карателе и была так близка к осуществлению, уцепилась за зыбкий край пропасти и упорно барахталась. Надежда готовилась вот-вот рухнуть, но жажда жить в ней, на удивление, еще теплилась. Воистину, неистребимая надежда - именно она упорно вела Сото к цели столь длительное время и поддерживала в минуты душевной слабости. Вот и теперь, не имея даже шанса обрести прежние силы, ослабленная надежда продолжала вселять в Мара уверенность в то, что еще не все потеряно.
        Если Пророк во дворце, демон Ветра отыщет его и прикончит, кто бы ни встал у него на пути. Если Пророка здесь нет... Что ж, визит «демона» сохранится в памяти Гласа Господнего до конца его жалких дней...
        Исполненный решимости Сото выхватил меч из пальцев мнимого Пророка с такой яростью, что не удержался на ногах и упал. Заляпанный кровью клинок описал в воздухе дугу, стряхивая с себя багровые брызги. Лишь мгновение провел каратель на земле, но, пока он падал и вскакивал, в изрезанной руке противника неожиданно возник двуствольный ружейный обрез, извлеченный из-под полы балахона. Узко посаженные черные глазницы стволов обреза в упор смотрели на Мара парализующим взглядом.
        Именно таким - пустым и холодным - представлялся в детстве Луису Морильо взгляд отвратительной старухи с косой, которая явится за ним в отведенное судьбой время.
        Время вышло...
        
        Гвалт разбуженных птиц, что раздался вслед оглушительному дуплету, заметался под куполом зимнего сада свистяще-кричащей какофонией. Еще полминуты назад мирно спавшая оранжерея уподобилась охваченному пожаром лесу и погрузилась в хаос...
        - Ты и ты - оставаться на месте! - коротко распорядился Матадор, указав пальцем на двух стерегущих вход в бойлерную Охотников. Когда неподалеку прогремели выстрелы, Карлос как раз инспектировал свой «пост номер один». - Ты и ты!.. - он указал на остальных братьев. - За мной!..
        Что творилось в полутемном зимнем саду, было сложно описать словами. Вопивший на все лады птичий ураган бушевал в оранжерее. Казалось, что ураган готов вот-вот пробить купол и вырваться наружу, в столицу. Едва Карлос и братья с оружием наперевес выбежали на центральную аллею, как на плечи им тут же шлепнулось по нескольку липких белых комочков.
        - Diablo! - выругался Матадор. Птичий обстрел оказался последней каплей, лишившей его выдержки. Когда томительное ожидание в мгновение ока переходит во вселенскую кутерьму, это волей-неволей выбьет из колеи любого.
        Стреляли явно в оранжерее, но вот где именно и в кого? Два выстрела последовали один за другим, и стрельба прекратилась. Вполне возможно, что это случайно спустил курок задремавший на посту Охотник (на выдрессированных дворцовой дисциплиной Ангелов грешить было не резон), и тогда бедняге сейчас не поздоровится. Или все-таки случилось то, к чему так долго и упорно готовился командир Пятого отряда Инквизиционного Корпуса? В любом случае, произошла крупная оплошность - насчет этого Матадор не сомневался.
        Несколько гвардейцев, также расслышавших выстрелы, бежали навстречу группе Карлоса с противоположного конца оранжереи. Завидев Охотников, они вознамерились было присоединиться к ним, однако один из бойцов Флиссингена вдруг возбужденно вскричал «Ваше Наисвятейшество!» и указал на дорожку, что пересекала главную аллею. Ангелы устремились в указанном направлении. Охотникам не оставалось ничего иного, как последовать за ними...
        
        ... Брат Эдгар покинул Братство Охотников давно, уйдя в отставку из Пятого отряда через год после того, шк его командиром стал брат Карлос. Эдгар был неплохим бойцом, имел несколько наград и множество поощрений за отличную службу. Матадор нередко сталкивался с ним в трактире и беседовал о делах нынешних и минувших. Братья Эдгар и Карлос уважали друг друга, поэтому первый не раздумывая принял предложение второго, когда тому потребовалась его помощь. Матадору же со своей специфической просьбой больше обратиться было не к кому: когда брат Эдгар еще находился на службе, ему постоянно напоминали, что он сильно похож на нового Пророка, не так давно сменившего у власти вознесенного на небеса предшественника.
        Брат Эдгар осознавал, на что шел, и его не смущала роль дублирующей приманки, необходимой на тот крайний случай, если Морильо прорвется-таки через засаду. Наоборот, ветеран просто рвался поучаствовать в Охоте внутри дворца Гласа Господнего. Карлос утешил Эдгара тем, что скорее всего «приманке» не представится шанса схватиться с убийцей - кем бы ни являлся Морильо, через «двойную сеть» он не пройдет.
        «И ладно. Зато будет что вспоминать перед смертью - такая великолепная Охота, брат!..» - улыбнулся тогда Эдгар Карлосу.
        Он и сейчас улыбался. Глядел немигающими глазами на ночное небо, что виднелось за стеклами купола, и улыбался. Кривой глубокий разрез на его горле тоже чем-то походил на улыбку. Беззубую улыбку Смерти...
        - Это не Его Наисвятейшество! - в недоумении воскликнул один из гвардейцев. - Это же... Это же... ваш человек, брат Карлос! Но как?..
        - Я вижу! - процедил сквозь зубы Матадор. Объяснять гвардейцу причину того, почему в балахон Пророка наряжен Охотник, Гонсалес не имел никакого желания.
        Карлосу было до боли жаль погибшего товарища, но горевать о нем именно в эту минуту он не собирался. Узкоглазый дьявол, чье появление во дворце было предсказано Матадором давно, подтвердил все прогнозы. Даже больше - Морильо опять выставил Охотников дураками, просочившись сквозь «двойную сеть» и пролив первую кровь. И если бы не перестраховка Гонсалеса с дублером, одобренная непосредственно Пророком, возможно на месте мертвого брата Эдгара сейчас лежал бы Его Наисвятейшество.
        Обнаружившие тело гвардейцы вскинули винтовки и начали обеспокоенно озираться по сторонам, то и дело поглядывая на командира Охотников. Вышло так, что Карлос оказался среди присутствующих единственным представителем командования.
        - Живо в центр оповещения! - приказал Матадор ближайшему Ангелу. - Пусть свяжутся с казармами и объявляют «красную тревогу»! Передай брату Манфреду: «червь в яблоке», так что через пять минут «яблоко» должно быть в «железной банке». Опоздают - будут отвечать перед самим Пророком. Ты!.. - он ткнул пальцем в следующего посыльного. - Бегом к брату Джованни! Передай: все патрульные группы внутри дворца сосредотачиваются на выходах из оранжереи. Тварь не должна отсюда выползти! Ты!.. - Настала очередь получать задачу третьему гвардейцу. - Мой заместитель брат Риккардо в западном секторе у выхода на мост Санта-Катарины. Найди его и передай: все Охотники перегруппировываются по «схеме четыре»... Выполнять!
        Гвардейцы разбежались каждый в своем направлении. Резвость, с которой они отреагировали на приказ Охотника, вселяла надежду, что реакция прочих Ангелов на распоряжения Матадора окажется аналогичной и все «межбратственные» дрязги будут забыты. Хотя бы на время.
        Пока Карлос командовал, его бойцы, не дожидаясь приказа, словно ищейки наскоро исследовали участок вокруг трупа.
        - Он его подстрелил! - не скрывая злорадства, сообщил брат Марчелло. - И кажется, довольно серьезно.
        Держа карабин наготове, Матадор подошел к бойцу, дабы удостовериться в правдивости его слов. Возле неглубоких отпечатков подошв, что оставил на гравии убийца, имелся отчетливый кровавый след. Кровь петляла по белой мраморной крошке тонкой прерывистой линией, которая обрывалась в придорожных зарослях.
        - Тем лучше! - люто ухмыльнулся Карлос, пристально всматриваясь во мрак за кустами. - Пусть молится, мразь, чтобы издох раньше, чем я его найду!.. За мной!
        Двое Ангелов-Хранителей и Охотники без суеты рассредоточились в боевой порядок, организовав прикрытие командира с тыла и флангов. Неплохо было бы, если бы сейчас под куполом вспыхнули прожектора, наподобие тех, что освещали дворец снаружи. Но Гонсалеса уже уведомили, что другой иллюминации, кроме имеющейся, в оранжерее нет. Мощности аллейных фонарей едва хватало на освещение дорожек; все, что творилось за их пределами, было покрыто завесой душного плотного мрака. Карлос еще не забыл, насколько уверенно Морильо ориентируется во мраке. Повторять свою мадридскую ошибку Охотник не стремился.
        Сборная команда Матадора углубилась в заросли. Крадущийся первым Карлос попытался обнаружить хотя бы маломальские следы беглеца - кровь на листьях или поломанные ветки. Но больше всего на свете командир, конечно же, хотел наткнуться на самого «узкоглазого дьявола», желательно мертвого. Со следами тем не менее возникли проблемы - их попросту не было. Однако погладив рукой траву, Охотник тут же испачкал пальцы кровью, после чего с удовлетворением отметил, что движется в правильном направлении.
        Растревоженные птицы постепенно угомонились, и в оранжерее восстановилось относительное затишье. Что происходило за стенами зимнего сада, Карлос не слышал, но хлопанье дверей и топот сапог - неотъемлемые атрибуты сигнала «красная тревога» - он бы определенно учуял. Видимо, посыльные еще до подмоги не добрались.
        Мрак сгущался. Нащупать кровавый след больше не удавалось, поэтому Карлос придержал свой маленький отряд, а затем во весь голос прокричал:
        - Луис Морильо, или, если желаешь, - Сото Мара! Твоя игра окончена! Ты полностью окружен! Бросай оружие и выходи на свет с поднятыми руками! Обещаю, тебя не тронут! Выйди и отдай свою грешную душу на суд Божественным Судьям! Позаботься о ней, Морильо, пока тебе дают такую возможность!
        Ответом Карлосу явилась лишь тишина, чему он, впрочем, нисколько не удивился. Охотника беспокоило, как бы Морильо не удрал отсюда той же дорогой, по которой пришел. Карлос обращался к невидимому убийце, а сам в это время лихорадочно пытался определить, где в его «сети» выискалась столь крупная прореха. Однако вычислить таковую не получалось, как он ни напрягал свои проутюженные многочисленными Охотами извилины. «Рыба» ни за что бы не прошла сквозь «сеть». Она могла ее только перепрыгнуть. По воздуху...
        - Nunca en la vida8! - пробормотал Гонсалес, задрав лицо к куполу. Он скорее поверил бы, что Морильо приплыл во дворец по канализационной трубе - куда как разумное объяснение, притом что плавать в нечистотах убийца уже пробовал. И Карлос несомненно поверил бы, если бы не одно «но»: он лично проверял коллекторную и видел ведущие из дворца в городскую клоаку трубы диаметром семь дюймов. В такие и голова не пролезет, не то что все остальное.
        Неужели и впрямь с неба свалился? Неужели и впрямь демон Ветра? Или ангел Смерти, как окрестил его сеньор диАлмейдо?..
        Где-то неподалеку раздался всплеск воды. Карлос встрепенулся: звук был ему знаком. Точно: фонтан! Но ведь до этого он молчал.
        Бойцы также услышали всплеск.
        - Это на площадке Раздумий! - воскликнул один из гвардейцев и, перехватив вопросительные взгляды Охотников, пояснил: - Так Его Наисвятейшество здешний фонтан прозвал... Но по ночам фонтан отключают!
        - Знаешь короткий путь? - поинтересовался у него Матадор. Как пройти к фонтану от главной аллеи, он помнил, но ради этого пришлось бы бежать в окружную. Для поиска площадки Раздумий в ночной оранжерее требовался более искушенный проводник.
        - Так точно, - подтвердил Ангел.
        - Веди!..
        Хоть пятерка преследователей и старалась двигаться тихо, их бег сквозь заросли все же нельзя было назвать беззвучным. Свисавшие на пути ветви шелестели листвой и трещали, раздвигаемые широкими плечами бойцов. Карлосу и братьям приходилось щуриться, так как ветви постоянно стегали их по лицам. Снова взвились в воздух вспугнутые птицы. Матадор даже не пытался утешить себя мыслью, что подстреленный Морильо вполне может не расслышать шумное приближение их маленького отрядика.
        Не привыкшие к оранжерейному ландшафту, Охотники часто спотыкались, поэтому и умудрились отстать от гвардейцев на добрый десяток шагов. И все бы ничего, но успех атаки на площадку Раздумий зависел лишь от совместных действий нападавших. Против пяти противников с винтовками вооруженный лишь холодным оружием раненый убийца ничего предпринять не успеет, однако одного-двух противников при желании уложит, как пить дать - дьявольски быстрый мерзавец. Бегущий последним Карлос коротким свистом предупредил своих бойцов, и те сбавили темп, но гвардейцы бессловесную команду Охотника проигнорировали - видимо, общаться условными знаками им во дворце не доводилось. Карлос уже определил, что плеск у фонтана стих. Подобное означало, что Морильо либо вновь ударился в бегство, либо...
        - Вижу его! - Крикнул гвардеец-проводник. - Он здесь!
        - Братья, стоять! - рявкнул Матадор, но гвардейцы как раз выскакивали из зарослей на площадку Раздумий. Раздумывать над приказом Охотника Ангелы-Хранители не собирались - они видели цель...
        Опять выстрелы сотрясли воздух в оранжерее, вгоняя несчастных пернатых в новую панику. Правда, стрелял лишь один гвардеец, зато с каким остервенением. Еще в Боевой Семинарии Карлос зарубил себе на носу, что, выпуская по цели из автоматической винтовки больше трех патронов за одну очередь, ты в большинстве случаев лишь напрасно расходуешь боезапас, а за перерасход оного командование по голове не гладит. Гонсалес свято чтил это правило, а также требовал от подчиненных соблюдать его. Гвардейца, похоже, ничему такому в свое время не обучали. Его автомат выдал длинную непрерывную очередь и замолчал только потому, что опустел магазин. Безалаберность Ангелов вкупе с их неподчинением приказу озлобила Карлоса еще сильнее. Выскочивший на площадку фонтана Матадор готов был сжалиться над гвардейцами только в одном случае - если те прикончили или обездвижили Морильо.
        Причина, по которой не стрелял второй гвардеец, была проста - он лежал возле бортика бассейна, хрипел и бился в предсмертных конвульсиях. Плоская рукоять тяжелого метательного ножа торчала у него прямо из сердца.
        - В укрытие! - Завидев такую картину, Карлос тут же присел за ближайшую скамью. Идти грудью на бесшумную смерть он не желал. Охотники последовали его примеру, но взбудораженный гвардеец наплевал на собственную безопасность и склонился над убитым товарищем. Правда, помочь ему он был уже не в состоянии.
        - Попал? - спросил Матадор Ангела-Хранителя.
        - Не знаю, - раздраженно откликнулся тот, подбирая автомат погибшего и закидывая его себе за плечо. - Это Гордон его хорошо рассмотрел, а я только тень заметил...
        И, не обращая внимание на присутствие старшего по званию, выругался.
        Карлос не стал уподобляться гвардейцу и палить наугад. Не покидая укрытия, он пристально всмотрелся в заросли через прицел карабина. Задетые растревоженными птицами и пулями Ангела ветви раскачивались, и определить в их мельтешении удирающего убийцу было нелегко. Интуиция подсказывала Охотнику - раз уж Морильо предпочел избежать схватки, то наверняка ретировался отсюда подальше. И все же Карлос не рискнул вставать в полный рост, а, пригнувшись, прокрался к фонтану на корточках. Он знал, что именно обнаружит на бортике бассейна, и просто хотел лишний раз убедиться в своей правоте. Мрамор был заляпан кровью - геройски погибший брат Эдгар оставил на теле своего убийцы серьезную отметину. Но надеяться на то, что рана вот-вот доконает Морильо, не позволяла прыткость, с которой тот уходил от преследования.
        - В цепь! - скомандовал Карлос поредевшей группе. - Вперед, короткими перебежками от дерева к дереву! Отрезаем Морильо от ближайшего выхода. Надо продержать его здесь, пока патрули полностью не блокируют оранжерею.
        Ближайший выход находился как раз за теми дверьми, через которые Гонсалес впервые вошел в зимний сад, направляясь на встречу с Его Наисвятейшеством. Двери открывались в главный дворцовый коридор, откуда вырвавшийся из оранжереи Морильо мог направиться либо к парадным воротам, либо, с учетом того, что путь на верхние этажи ему преградят посты, в хозяйственные помещения. Первый вариант Карлос отмел для убийцы как тупиковый - у парадного входа взвод охраны; покончить с собой Морильо мог и не покидая оранжерею. Лишь второй вариант был для него перспективным: кухня, комнаты слуг и прочие помещения первого этажа были связаны друг с другом системой служебных коридоров. В некоторых из коридоров для прислуги имелись отдельные лестницы на верхние этажи. Естественно, все они сейчас охраняются, однако...
        Еще четверть часа назад Матадор верил, что у него под контролем каждый закуток дворца Гласа Господнего. Уверенность в собственной предусмотрительности начала испаряться из него в тот момент, когда он взглянул в мертвые глаза брата Эдгара. А смерть гвардейца начисто выветривала последние остатки этой уверенности.
        Трижды проклятый Морильо с его трижды проклятыми идеалами! Хищный зверь, у которого, похоже, несколько жизней. Даже несмотря на то, что сам он давно причисляет себя к мертвецам...
        Ласкающие ухо звуки тревоги донеслись до Матадора, когда его продирающаяся сквозь заросли группа почти достигла цели. Топот множества ног по ту сторону оранжерейных дверей придал Карлосу и братьям смелости, и оставшееся до выхода расстояние они пробежали, не прячась. Гонсалес имел все основания считать, что они опередили рвущегося из оранжереи убийцу, поскольку следивший за выходом Охотник помалкивал. При обнаружении врага он стрелял бы, не задумываясь.
        Карлос снова опоздал. Часовой без движения лежал навзничь прямо в дверном проеме. Убийца прикончил его тем же способом, что и гвардейца у фонтана, только на этот раз метательный нож мерзавца угодил жертве точно в глаз. Морильо оставил свое оружие на месте убийства - это означало, что он не только спешил, но и то, что такого добра в его в карманах еще предостаточно. Матадора жгла бессильная ярость, которая, впрочем, не помешала ему восхититься выдержкой врага, даже будучи серьезно раненным, все еще обладающего твердой рукой и выверенным глазомером.
        Большая группа Ангелов-Хранителей под командованием Джованни Скабиа приближалась к выходу из оранжереи со стороны главного коридора. Завидев своих, гвардеец из команды Карлоса перепрыгнул через труп Охотника и бросился навстречу непосредственному командиру, прямо на ходу докладывая ему о случившемся. Так что когда Джованни и его бойцы подбежали к Матадору, они были в курсе событий.
        - Морильо неподалеку, - добавил к докладу гвардейца Карлос, указав на едва заметную цепочку капель крови, уходящую по полу за колоннаду. - Он ослаблен и истекает кровью. Но это не значит, что мы должны воспринимать его как без пяти минут мертвеца, - Матадор скорбно посмотрел на своего погибшего бойца. - ... Кто будет так думать, умрет раньше, чем увидит перед собой врага. Брат Джованни, ваша новая задача - изолировать восточный сектор дворца. А мы с ребятами... - Охотник кивнул на спешивших к нему по центральной аллее оранжереи Риккардо и остальных бойцов Пятого отряда, - возьмем эту узкоглазую тварь...
        
        Окрестности Марселя. Запах моря. Запах дыма, жаренного на костре мяса и нагретых солнцем камней. Прекрасная Лисица, сидящая рядом на расстеленной палатке. Впереди еще одна незабываемая ночь. А завтра, возможно, еще одна и потом еще...
        Нет, ошибка: Лисицы почему-то рядом не наблюдается. Ах да, она же ушла с друзьями в город... В какой город, о чем ты, Сото? Забыл, где находишься?
        Не забыл.
        Но дым и тепло раскаленных камней - откуда они во дворце Гласа Господнего? Их не может здесь быть, ведь они - лишь воспоминания, не больше. Происки уставшего и обескровленного мозга, медленно, но верно теряющего связь с реальностью. Вот только что теперь считать за реальность: Марсель или дворец Пророка? Глаза видят холодный мрамор дворца, а нос чует горячие запахи свежезажаренного мяса, без которого не обходилась ни одна вечеринка Людей Свободы. Какому из чувств верить?
        Боль в раненом плече - она не обманывает. На марсельском берегу в Сото не стреляли. Стреляли везде - в Сарагосе, в Мадриде, в Ватикане, - но только не там. Значит, все-таки дворец Гласа Господнего... Но дым и жара?
        Кухня! Огромная просторная кухня и разбегающиеся во все стороны люди в белых колпаках. Ужас поваров и прислуги оправдан: к ним ворвался безумец с остекленевшими глазами и обнаженным мечом в руке. Намерения безумца были написаны у него на лице, и принять их за мирные мог разве что такой же умалишенный.
        Новый выстрел ударил буквально в нескольких шагах от Сото и поставил точку в сомнениях, что разрывали на части помутившийся рассудок карателя. Впавший в кратковременное забытье Мара очнулся, однако перед глазами его все пошатнулось, и он упал на колени, словно был изрядно пьян. Мешающая двигаться неустойчивость в данную секунду послужила исключительно на пользу - на том месте, где только что маячила голова Сото, противно взвизгнула пуля, которая затем проделала огромную дыру в кипевшем на плите чане с водой. Хлынувший из пробоины на раскаленную плиту кипяток едва не ошпарил карателя и мгновенно окутал все вокруг непроглядной завесой пара. Где-то за белой пеленой щелкнул перезаряжающий механизм помпового карабина, после чего прогремел еще один выстрел. Вторая пуля смела со стола кухонную утварь, зазвеневшую по мрамору прямо перед носом Мара, а упавший вместе с ней разделочный тесак едва не отрубил ему пальцы.
        Горячий пар и крики напуганных кухарок привели карателя в чувство и заставили сосредоточиться на стерегущем его стрелке. Сото мельком выглянул из-за стола и разглядел сквозь облако пара крадущегося к нему гвардейца с карабином на изготовку. Рукоять тяжелого поварского тесака сама легла в ладонь, а расстояние для броска являлось оптимальным...
        Брошенный специалистом своего дела тесак надвое раскроил череп гвардейца с той же легкостью, с какой перерубал головку сыра. Вопли в кухне стали еще пронзительнее, но Сото пропустил их мимо ушей. Подобрав меч, он поднялся с колен и, качаясь, двинулся дальше, однако чуть было не перекувыркнулся, налетев на толстого повара, укрывшегося от выстрелов на полу. Увидев возле своего лица покрытый запекшейся кровью клинок, бедняга заерзал и испуганно залепетал о пощаде.
        - Где... Пророк? - уперев острие меча в пухлую щеку повара, прохрипел задыхавшийся от жары, боли и изнеможения Сото.
        - Пощадите!.. Не убивайте!.. Пощадите!.. - лепетал толстяк. Похоже, что вопроса он попросту не разобрал - Мара сам с трудом узнавал свой измученный голос.
        - Где... Пророк? - отчетливей повторил каратель, нажимая на лезвие.
        - Не убивайте! - не унимался повар, валясь ему в ноги и закрывая голову руками.
        Сото знал множество способов развязать язык неуступчивому собеседнику, но все они требовали времени и сил. То есть всего того, чего у Сото и так почти не осталось. В кухне уже слышался сотрясающий дворцовые коридоры топот гвардейских ботинок. Или охотничьих - каратель столкнулся с типом в черном плаще даже здесь. Топот приближался - преследователи спешили на звук выстрелов. Хаотичный топот почему-то вызвал у загнанного карателя ассоциацию с ритуальными барабанами африканских дикарей, о которых ему в юности живописно рассказывали отставные пограничники. По их заверениям, свирепые дикари всегда били в барабаны на кровавых жертвоприношениях, а также при травле зверей во время охоты. Сравнение выходило как никогда уместным.
        Барабанная дробь - музыка стремительно приближающейся Свободы...
        Сото отпихнул дрожащего повара и зашагал дальше, туда, где за приоткрытой кухонной дверью просматривалась ведущая наверх лестница. Искать Гласа Господнего следовало не на грешной земле, а ближе к небесам - странное, но не лишенное логики умозаключение, родившееся в воспаленном мозгу обезумевшего Мара...
        Длинная лестница... Просто бесконечная...
        Путь в гору... Для уроженцев Мадридской епархии вполне привычное, а для некоторых из них - каждодневное занятие. Подниматься на гору Медвежья Лапа, названную так из-за растущих на ее вершине четырех кривых сосен, действительно напоминающих звериные когти, Сото приходилось не один десяток раз. Наверное, он был единственным жителем Сарагосы, кого вообще интересовала эта гора на отшибе: голые скалы, на которых ничего, кроме пресловутых сосен, не росло, не привлекали ни звероловов, ни искателей, ни праздных гуляк; сюда приходили только Мара и его верный крылатый товарищ Летяга.
        Изнурительный подъем в предвкушении свободного полета вовсе не казался Сото изнурительным. Ночной ветер приятно освежал разгоряченное лицо, когда он достигал вершины и начинал раскладывать летательный аппарат. Сегодня все будет как обычно: плавный спуск на Летяге с Медвежьей Лапы, а затем поездка на берег Эбро, где Мара предстоит умиротворенное созерцание восходящего солнца. Свободный полет и созерцание восхода - лучшие мгновения жизни старшего тирадора сеньора ди Алмейдо.
        Путь в гору... Предвкушение счастья... Некоторые находят удовольствие в шумных компаниях, неумеренной выпивке и дешевых трактирных шлюхах. Некоторые пьют дорогие вина в благородном обществе, окружая себя Сестрами Услады Духа, но они ненамного отличаются от первых. Все они - ограниченные люди с такими же ограниченными запросами. Они никогда не поймут Сото Мара, научившегося пользоваться высшей формой дозволенной человеку Свободы и ценить простую красоту природы...
        Голос. Незнакомый, голос. Причем голос человека, который знает Сото, поскольку этот некто зовет его по имени. По старому имени! Откуда ночью на склоне горы Медвежья Лапа взялся посторонний? Здесь и днем-то пустынно, а по ночам и подавно...
        - Луис Морильо! - Голос был громким и угрожающим, однако, несмотря на это, из него сквозила неуверенность. - Ты проиграл, Морильо! Ты ищешь Его Наисвятейшество? Тебе никогда его не найти! Он под надежной охраной, но не здесь, а далеко отсюда! Сдавайся, нечестивец! Подумай о собственной душе! Твои грехи неисчислимы, но они подлежат искуплению, ибо Господь милостив! Я жду, Луис!
        Багровая пульсирующая пелена перед глазами на миг отступила, и Сото вновь увидел под ногами благородный мрамор, коим во дворце Гласа Господнего было выложено все, даже лестница для слуг.
        Опять провал в сознании! Каратель помнил, как начал подниматься по лестнице, но когда успел преодолеть ее - загадка. Замутненное сознание витало в прошлом, однако тело словно автомат шагало вперед, к недостигнутой пока цели.
        - Остановись, Морильо! Тебе не скрыться! Ты обречен!..
        Снова этот голос. Слышится откуда-то снизу, по всей видимости из столовой. Между прочим, знакомый голос... Да, верно - тот самый Гонсалес, что преследовал Сото в Мадриде. Что он говорил про Пророка? Его нет во дворце? Лжешь, Охотник, лжешь, как и все ваше инквизиционное отродье! Где же еще быть Гласу Господнему, как не здесь? Уж не хочешь ли ты сказать, что самый могущественный человек в мире трусливо прячется сейчас от простого тирадора где-то за пределами своей цитадели? Вот уж действительно была бы новость!
        Лестница не имела выхода на второй этаж, поэтому сразу из столовой вела на третий - верхний. Убитый последним гвардеец, очевидно, как раз и охранял этот стратегический участок. Для обессилевшего человека два длинных лестничных пролета с небольшой площадкой посередине и впрямь показались восхождением на гору, причем гораздо более крутую, нежели привычная Медвежья Лапа. Полупрозрачная красная муть затянула взор Сото, а голос продолжавшего кричать из столовой Карлоса пробивался сквозь шум, что беспрерывно звенел в ушах карателя хором ночных цикад. Стены и лестница качались под ногами Мара, будто он передвигался по палубе угодившего в шторм корабля.
        Все это мелочи - лишь бы не ослабела держащая меч рука. Похоже, метко бросить нож ей уже не суждено, но для точного удара сил определенно хватит.
        Ступеньки закончились, и прямо перед Сото выступили из багровой пелены большие двухстворчатые двери, резные, с массивными золотыми ручками. Что скрывалось за дверьми, определить было сложно, но скорее всего за ними находилась обеденная зала или гостиная, куда блюда доставлялись по лестнице напрямую из столовой. Ступив на ровную площадку после тяжкого подъема, Мара ощутил в ногах необычайную легкость, но насладиться этим ощущением не успел - позади него раздались крики и топот, которые сразу же перекрыл грохот выстрелов.
        Не дождавшийся вражеской капитуляции Гонсалес возобновил преследование, и теперь Охотников от Сото отделяло лишь два лестничных пролета. Однако едва ковыляющий к двери убийца угодил в поле зрение преследователей, как те незамедлительно открыли шквальный огонь. Вплотную приближаться к не имеющему огнестрельного оружия врагу они явно не стремились - четыре трупа за их спинами были убедительным доводом против подобной тактики.
        При звуках стрельбы полуживой от потери крови Сото даже не вздрогнул, лишь отрешенно проследил, как прямо перед его лицом от лакированных дверей отлетают выбитые пулями щепки. И ведь не пожалели такую красоту!.. Он вытянул руки, намереваясь распахнуть двери и сразиться с притаившимся за ними очередным противником, но мощный удар в правую лопатку, сопровождаемый глухим хрустом и ослепительной болью во всем теле, бросил его грудью прямо на двери.
        Дыхание перехватило, и, когда первая волна боли схлынула, Мара уже лежал на полу внутри просторной залы, куда он не вошел, а натуральным образом влетел. Попытка опереться на руку с мечом и встать ни к чему не привела: мышцы не подчинялись - правую половину туловища парализовало. Пальцы свело судорогой, и они мертвой хваткой вцепились в меч, ставший в этот момент действительно неотделимой частью руки.
        Левая рука пока шевелилась. Правда, с большим трудом, но все-таки шевелилась. Опершись на локоть, Сото кое-как встал на четвереньки, после чего, пачкая кровью мраморный пол, пополз обратно к двери. Он делал это не задумываясь, так как знал: драться в одиночку с многочисленным противником удобнее всего в узком дверном проеме. И пусть вояка из карателя уже не ахти, встретить врага необходимо лицом к лицу. Ничего не попишешь: такова традиция; быть убитым в спину - тяжкий позор...
        Легкие словно горели, а частое прерывистое дыхание постоянно срывалось на хриплый кашель - пуля зацепила легкое. Рот Сото был наполнен кровью, капающей на пол вместе со слюной. Клинок в омертвевшей руке звенел по мрамору и весил, казалось, центнер. Устрашит ли Охотников такая атака? Вряд ли...
        Мара оставалось проползти до дверей всего полметра, когда распахнутые тяжелые створки медленно затворились перед ним под собственным весом. Каратель успел заметить, что враги уже взбегают по второму лестничному пролету. Потом он моргнул, а когда открыл глаза, двери уже захлопнулись и перед его глазами тускло блестел позолоченный дверной засов. Или из опасения получить распахнутой дверью по лбу, или чисто инстинктивно, но Сото ухватился негнущимися пальцами за рукоять засова и запер его. Буквально через пару секунд массивная дверь задрожала от увесистых ударов, но свернуть ее с петель можно было разве что грузовиком.
        При взгляде на бряцающий засов, Сото представил, как по-идиотски выглядят за дверью Охотники, и на него внезапно накатил приступ смеха. Смех этот был жалок и по большей части представлял собой брызжущий кровью кашель, но тем не менее каратель смеялся. Умирал, но смеялся... Он не прекратил смеяться, даже когда заметил на себе еще одну кровоточащую рану - пуля Охотников вырвала у него из бедра изрядный кусок мяса. Когда только она успела? Наверное, ударила вслед за своей свинцовой сестрой, раздробившей Мара лопатку. Страдающий от первой раны, полученной в оранжерее, и шокированный второй пулей, он и не почуял попадания третьей. Кто знает, а вдруг у него где-нибудь в теле сидит еще пара-тройка пуль, не ощущаемых по той же причине?
        Жалкий нервный смех сорвался и перешел в булькающий хрип. Сото задыхался. Силясь вдохнуть хотя бы глоток воздуха, он рванулся от дребезжащей двери и пополз к центру зала. Вскоре он уткнулся в большое кресло с мягкой обивкой. Привалившись к нему плечом, каратель совершил серию коротких сиплых вздохов, после которых дыхание немного восстановилось, а глаза вновь стали различать окружающую обстановку.
        «Игра проиграна», - сказал пару минут назад Гонсалес. Видимо, придется с ним согласиться. Куда-то идти Сото уже не в состоянии. Шанс прикончить Пророка оставался только один - если Его Наисвятейшество подойдет к карателю на расстояние вытянутой руки и вдобавок подставит под удар свое горло. Нелепейшая предсмертная мысль, от которой вновь хочется засмеяться... Но не получается. Что ж, истовый блюститель традиций предков Сото Мара, ты берег силы для последнего удара мечом не напрасно. И пусть конечной цели ты не достиг, твой последний удар все равно состоится - нельзя позволить Охотникам захватить тебя живьем.
        Сэппуку - твое почетное право на искупление и одновременно тяготеющее над тобой проклятие, которое ты сам на себя когда-то и наложил. Тебе никуда от него не деться - как любое проклятие, оно неумолимо свершится в урочный день и час.
        Привалившись поудобней к креслу, Сото по одному разжал левой рукой сведенные судорогой на рукояти меча пальцы правой руки, которую сейчас можно было отпилить ножовкой даже без наркоза - рука полностью онемела и уже начинала холодеть. Левая рука приняла меч неуверенно, но все-таки силы для замаха в ней оставались. Тяжело совершать сэппуку одной рукой, практически невозможно. Однако если не вскрывать себе живот, а резко вогнать клинок в левое подреберье, он легко достанет до сердца. Надо лишь хорошенько сосредоточиться...
        Бледный солнечный зайчик будто из воздуха возник на темном полу перед Сото Мара и пополз прямо на него. Вот светящийся кругляш неторопливо перемахнул через окровавленное бедро карателя и с упорством черепахи последовал дальше. Тонкий лучик света, проникающего сквозь щели в гардинах, неотрывно сопровождал его. Не в силах отвести взгляд от столь завораживающей картины, Сото повалился набок и, высунувшись из-за кресла, продолжил наблюдение за зайчиком, становившимся все ярче и ярче. Карателю следовало бы поторопиться с осуществлением своих замыслов - Охотники вот-вот ворвутся в зал, - но он сейчас о них даже не вспоминал.
        Сото Мара дожил до рассвета. Он и не надеялся, что окажется таким живучим. И впрямь настоящий демон... И теперь он собрался умереть, сидя спиной к восходящему солнцу! Умереть и не увидеть последний в собственной жизни восход?..
        Этого не случится.
        Собрав в кулак остатки утекающих сил и цепляясь ногтями за липкий от крови мрамор, Сото двинулся за маленьким солнечным посланцем, который в отличие от ползущего следом человека с каждой секундой лишь наливался жизненной энергией разгоравшегося рассвета.
        Сото Мара шел навстречу солнцу. Он шел на восток всю свою жизнь...
        
        - Он блокирован! - доложил Карлосу подбежавший к нему запыхавшийся Марчелло. - Брат Риккардо просил передать, что его группа у парадного входа в обеденный зал. Только...
        - Отлично! - не дослушав, кивнул Матадор. - Чего же они медлят? Пусть врываются и берут мерзавца!..
        Карлос и идущая с ним группа захвата отбили себе ноги, пытаясь выломать засов на запертых Морильо дверях. Охотники собственными глазами видели, как две пули угодили в уже раненого убийцу, но тот будто заговоренный категорически отказывался отдавать Господу свою черную душу. Другой бы на его месте издох еще в оранжерее - ружейная пуля свалит в упор даже лошадь, - но бессмертный Морильо жил и продолжал убивать себе в удовольствие. Возможно, у «заговоренного» все-таки имелась ахиллесова пята, вот только знать бы, где конкретно она находится...
        - Брат Риккардо просил также передать, - неуверенно добавил Марчелло, - они не могут войти. Двери заперты на ключ. Прикажете ломать?
        - Dernonios! - вполголоса чертыхнулся Карлос. Предусмотрительный Флиссинген запер все двери жилого этажа, где не были выставлены посты, а дубликаты ключей доверил лишь Матадору. - Вот держи! - Он вынул из кармана плаща связку ключей и бросил ее Марчелло. - Ломайте только в том случае, если заперто на засов... Мы начинаем без вас.
        Карлос не собирался маячить на лестнице, дожидаясь, пока брат Риккардо проникнет в обеденный зал и откроет им засов изнутри. Между Матадором и его врагом, по следу которого Охотник шел все эти месяцы, оставалась последняя преграда, так что для командира было бы обидно проторчать перед закрытой дверью, пока за ней его верные бойцы вяжут Морильо.
        - Внимание! - Карлос подошел к дверям и указал бойцам на выступающие позолоченные шляпки винтов, что крепили внутренний засов. - По моей команде стреляем сюда. Входим быстро, в проходе не задерживаемся. Приготовиться!..
        Одиночные пули не пробивали массивную дверь. Но дружный залп из десятка стволов, нацеленный в одно место, шутя вырвал из двери солидный кусок лакированной древесины вместе с засовом. Облако пороховой гари окутало испачканную кровью убийцы лестничную площадку и выстроившихся на ступенях в затылок друг другу готовых к атаке Охотников...
        Все еще опасаясь метательного оружия врага, пригнувшийся Карлос ворвался в обеденный зал первым, после чего замер на корточках неподалеку от входа, прикрывая идущих следом братьев. Охотники отработанными маневрами заняли позиции вдоль стен и начали по одному рассредотачиваться по залу, держа оружие наизготовку.
        - Никого! - донесся до Матадора первый доклад.
        - Под столом - никого!.. За ширмой - никого!.. - послышались рапорты других бойцов.
        Свежий утренний ветер шевельнул бархатную портьеру и пронесся по обеденному залу, качнув листья декоративных деревьев, растущих по углам в дубовых бочонках. Как и все помещения верхнего этажа, частью которых являлась внешняя дворцовая стена, обеденный зал также имел выход на широкий балкон, что опоясывал дворец по кругу. Выходившая на балкон стеклянная дверь была распахнута, и из-за прикрывающей ее портьеры в зал уже пробивались первые лучики солнца.
        Они-то и позволили Охотникам рассмотреть в полумраке идущий к балкону кровавый след.
        Занявшие позиции возле окон бойцы двинулись было к балкону, но Карлос жестом остановил их, а затем поманил к себе остальных братьев. Пока Охотники подтягивались, их командир медленно отвел портьеру стволом карабина и с опаской выглянул из двери. Местонахождение врага выдавали все те же кровавые отпечатки, коими пестрил мрамор возле балконной двери. Багровые следы уходили вправо. Матадор отважился переступить порог и выйти на балкон...
        Морильо он заметил сразу же, да и разве тот уполз бы далеко, потеряв столько крови? Невысокий, крепко сложенный человек - такой, каким Карлос запомнил его по визиту в асьенду ди Алмейдо - сидел, расслабленно привалившись к стене и поджав под себя не задетую пулей ногу. Будь у него в руке бутылка, он напоминал бы уснувшего под забором пьяницу. Вместо бутылки пальцы Морильо сжимали упершийся ему острием в живот меч. На голове Луиса была надета белая повязка, подобная тем, которые Гонсалес видел на изображенных в книгах Морильо древних воинах. Лужа крови вокруг недвижимого убийцы медленно растекалась по мрамору.
        Куртка и рубаха на Морильо были распахнуты, демонстрируя Охотнику заляпанный кровью обнаженный живот. Однако, как определил Карлос, кровь эта текла из раны в плече; на животе никаких ран не наблюдалось. Острие меча касалось пупка Морильо, но не более. Матадор помнил об обычае, что описывался в изъятых у отступника книгах: церемониальное самоубийство посредством выпускания кишок - сэппуку, так кажется - упоминалось там почти на каждой странице. Меч в руке Морильо и его голый живот указывали на то, что ритуал сэппуку убийцей готовился, но до конца доведен не был - видимо, тому помешал упадок сил, но точно не малодушие.
        Узкие глаза отступника были подернуты пеленой и не мигая смотрели поверх балконных перил куда-то вдаль, на озаряемые утренним солнцем крыши Ватикана. Изо рта умирающего текла кровь. Не опуская карабина, Карлос пригляделся: Морильо еще дышал, правда, делал это редко и прерывисто.
        Бойцы собрались выйти на балкон вслед за командиром, но он приказал им оставаться на месте. Держа карабин наготове, Карлос рискнул приблизиться к истекающему кровью врагу. Охотник осознавал, насколько тот коварен - сущая змея, способная ужалить даже на последнем издыхании, - и все-таки Гонсалес не мог не подойти к еще дышавшему Морильо. На Матадора смотрели сейчас его братья-Охотники; что они подумают, если увидят, как командир проявляет нерешительность перед лицом умирающего врага или, того хуже, стреляет в него издалека?
        А что в таком случае подумает о Карлосе сам Морильо, если, конечно, он еще в сознании? Что подумает перед смертью человек, свято соблюдающий принципы своей чести о трусливом враге, испугавшемся его даже поверженным?.. Впервые в жизни Охотника заботило мнение о нем грязного отступника - странно, но тем не менее так оно и происходило. Луис Морильо был не единственным, кого в этом мире не обошли стороной понятия воинской чести. И пусть у Матадора они являлись не столь категоричными, соблюдать их требовалось хотя бы из уважения к себе.
        Карлос расправил плечи и, стараясь избавиться от излишней скованности, подошел к заклятому врагу. Он даже не побоялся наклониться и вынуть меч из руки убийцы, хотя вместо этого предпочел бы сейчас отобрать кость у голодного волкодава. Пальцы Луиса спазматически сжались, но рука так и осталась лежать в луже крови. Некогда грозный вояка безропотно позволил лишить себя оружия - других доказательств беспомощности противника Карлосу не требовалось. И все же ради пущего успокоения Матадор упер ствол карабина в грудь Морильо и извлек из внутренних карманов его куртки три коротких метательных ножа, торчащие рукояти которых Охотник заметил еще издали.
        Веки отступника дрогнули, медленно опустились и снова поднялись. На глазах его выступила влага, отчего в них появилось некое подобие блеска. Жуткого нечеловеческого блеска, ибо взгляд убийцы продолжал оставаться мутным. Карлос не мог уверенно сказать, видит ли его Морильо. Лучше бы не видел - так спокойнее.
        В обеденном зале хлопнула дверь. Сразу за этим раздался топот ворвавшейся туда группы Риккардо. Матадор повернулся к столпившимся в проходе Охотникам и дал знак, чтобы те придержали взбудораженных братьев и объяснили им, что все закончилось...
        В следующую секунду карабин Карлоса рванулся у него руках так, будто был не бездушным оружием, а пойманной рыбиной. Отвлекшийся Охотник, и без того напряженный, вздрогнул и вцепился в карабин обеими руками. Палец Матадора рефлекторно метнулся на спусковой крючок...
        ... Но так и не нажал на него. Разумеется, Матадор испугался - да еще как испугался! - и все же матерый Охотник не позволил своим нервам сорваться.
        Морильо не нападал и даже не пытался отобрать у Гонсалеса оружие; как сидел, привалившись к стене, так и продолжал сидеть. Только рука его, в которой до этого был зажат меч, судорожно вцепилась в ствол карабина и приставила тот к своей груди. Глаза Луиса, лишь мгновение назад бывшие глазами мертвеца, теперь глядели на противника с яростью и презрением. Лишенный меча отступник все равно был полон решимости умереть. Как видно, пассивно дожидаться прихода смерти, тень которой уже лежала на нем, он не собирался.
        - Стоять! - окриком остановил Карлос Кинувшихся было к нему братьев. - Все назад! Назад, я сказал!..
        Братья нехотя подчинились и осадили, исподлобья взирая на грозного командира и схватившего его за карабин отступника. Морильо тем временем сверкнул глазами и шевельнул окровавленными губами. Он силился что-то произнести, но тщетно - Матадор расслышал лишь тихий сдавленный хрип. Впрочем, догадаться о том, что стремится сказать убийца, можно было без слов - его отчаянный поступок в пояснениях не нуждался.
        Карлос смерил Морильо холодным взглядом, но ствол карабина у него так и не отобрал. Матадора переполняла ненависть: отступник убил и ранил нескольких его братьев, неоднократно одурачивал самого командира, дерзко убивая у него под носом титулованных особ, а сегодня едва окончательно не погубил жизнь и репутацию Карлоса Гонсалеса - одного из лучших Охотников Инквизиционного Корпуса. Имелись ли в его послужном списке пойманные отступники, которых он ненавидел сильнее? Наверное, нет.
        Но с другой стороны, были ли когда-нибудь у Матадора враги, которых он действительно боялся и которые отняли бы у него столько сил и нервов при поимке? Иными словами, мог ли командир Пятого отряда похвастаться победами подобного калибра? Безусловно, существовали победы, что в свое время доставили Охотнику особое наслаждение, но все они меркли на фоне победы над Сото Мара.
        После сегодняшней победы Карлос наконец-то узнал, что это - чувствовать себя победителем в затяжной войне с серьезным противником. И подарил ему подобное ни с чем не сравнимое ощущение вот этот узкоглазый демон Ветра, который просит сейчас своего победителя о последнем одолжении.
        Гонсалес считал справедливой традицию, согласно которой поверженный противник обязан получать от триумфатора снисхождение. И пусть о победе Матадора будут знать немногие - как мало кто узнал когда-то о заговоре Старополли, - главное, что среди этих немногих окажется Его Наисвятейшество. О большем триумфе Охотник и не мечтал.
        Что ж, проклятый Морильо, ты оценишь щедрый жест Карлоса Гонсалеса. Истинному победителю свойственно великодушие, и ты его получишь.
        - Ты приглашаешь меня стать твоим кайсяку? - снисходительно осведомился Карлос, произнеся вопрос отчетливо, чтобы отступник обязательно понял его.
        Морильо понял. При упоминании кайсяку дыхание его участилось, а узкие глаза расширились. Карлос готов был поклясться на Святом Писании, что хладнокровный убийца испытывает в эту минуту неподдельное изумление: слышать из уст Охотника такие слова! Отступник снова попытался что-то сказать и снова безуспешно, лишь закашлялся, поперхнувшись кровью.
        - Я принимаю твое приглашение, - кивнул Матадор и чуть тише добавил: - Видит Бог, я уважал твоего хозяина. Сожалею, что все так получилось... Ты готов?
        Морильо совершил тяжелый хриплый вздох, отпустил ствол карабина и закрыл глаза.
        - Да смилуется Господь над твоей душой... - Карлос осенил себя крестным знамением, после чего приставил ствол к сердцу отступника и спустил курок...
        До сего дня Карлосу Гонсалесу не доводилось наблюдать восход солнца с балкона дворца Гласа Господнего. В это утро у него выдалась такая возможность. Жаль, что ненадолго - тело Луиса Морильо еще не унесли, а холодный осенний ветер уже затянул горизонт тучами. Однако в те минуты, когда Матадор волею обстоятельств созерцал утреннее солнце, ему пришлось признать: увиденная им картина действительно бесподобна...
        
        ЭПИЛОГ
        
        Путь Стратегии - это Путь природы. Когда вы отдаете должное силе природы и остаетесь чуткими к ритму в каждой конкретной ситуации, вы можете напасть на врага и победить его естественно. Это и есть путь Пустоты...
        Миямото Мусаси. «Книга Пяти Колец»
        
        - Приветствую тебя, амиго! Давненько не виделись, - раздался за спиной Карлоса Гонсалеса обрадованный голос. Матадор в одиночестве сидел в охотничьем трактире и допивал уже вторую бутылку вина. Настроение у него было скверное: ему до изжоги надоело торчать в пыльном и душном Ватикане, но до начала очередного рейда оставалась еще неделя.
        Карлос с неохотой обернулся - ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, - но, увидев того, кто окликнул его, все же обрадовался. Фабио Петрелли, командир Восьмого отряда, получивший за свои пронзительные зеленые глаза в Братстве Охотников прозвище Ящерица, протискивался к Карлосу между столиками с бутылкой вина и стаканом в руках. Когда Матадор и Ящерица были еще необстрелянными выпускниками Боевой Семинарии, им довелось послужить плечом к плечу в Пятнадцатом отряде. Судьба проявила благосклонность к обоим: Петрелли стал командиром лишь на полтора года раньше Гонсалеса. С тех пор бывшие сослуживцы виделись крайне редко - сказывались занятость и несовпадение графиков рейдов.
        - Не против моей компании? - полюбопытствовал Фабио, ставя бутылку и стакан на столик Карлоса.
        - О чем ты говоришь! Присаживайся, - устало улыбнулся Карлос и указал приятелю на стул напротив. Не так давно на этом самом месте сидел еще один хороший приятель Матадора, отставной Охотник Эдгар, который согласился тряхнуть стариной и поучаствовать в грандиозной Охоте, ставшей в его жизни последней.
        - Позволь тебя угостить... - Ящерица до краев наполнил из своей бутылки стакан Матадора. - Ну давай, за встречу...
        Беседа с командиром Восьмого отряда немного разогнала хандру Карлоса. Ящерица был человеком общительным, к тому же пребывал в отличном расположении духа, так что Матадор счел невежливым беседовать с Фабио с унылым выражением лица. Кто знает, когда они свидятся в следующий раз и свидятся ли вообще.
        - До меня дошли слухи, что в позапрошлом месяце ты был допущен к Охоте в «заповеднике», - глядя на Карлоса с нескрываемой завистью, сказал Ящерица. - Причем без присмотра местных «егерей». Как же тебе удалось обскакать Бернарда и Густава, если не секрет? Догадываюсь, что здесь не обошлось без вмешательства самих...
        И Фабио воздел глаза к потолку, намекая на вышестоящих покровителей Карлоса, с чьего соизволения тот был допущен «хозяйничать» на запретной для подавляющего большинства отрядов территории.
        - Не секрет, - ответил Матадор. Петрелли был не первым, кто задавал ему этот вопрос и получал на него давно заготовленный ответ. - Только, амиго, ничего в этом почетного не было. Меня заставили подчищать за собой кое-какую грязь, залетевшую сюда после мадридской Охоты. Теперь молю Бога, чтобы он больше не подсовывал мне таких почестей, как работа в «заповеднике».
        - А что за «грязь»?
        - Язычник, прикончивший Главного магистра Испании Гаспара и еще нескольких человек. Безумец, помешанный на крови.
        - А, да знаю... И какого дьявола его понесло в «заповедник»?
        - Я же тебе говорю: безумец. Хорошо, вовремя изловили, а то бы он и здесь бед натворил.
        - И не говори, - поморщился Фабио. - Кругом одни безумцы. Говорят, даже во дворце какой-то рехнувшийся слуга начал на гвардейцев с ножом кидаться. Двоих или троих успел уложить, пока его самого не пристрелили.
        - Слышал про такое, - подтвердил Карлос. - И куда только мир катится... Мы тоже в последней Охоте брата потеряли.
        - Мои соболезнования, амиго... Взяли кого на замену или пойдете в следующий рейд неполным отрядом?
        - Наверное, неполным. Думаю подождать оставшиеся месяцы до выпуска из Семинарии да самому подыскать себе перспективного кадета. Пока опять какого-нибудь бездаря в приказном порядке не навязали.
        - Это ты правильно решил, - кивнул Ящерица. - Чертовски талантливые ребята попадаются порой среди выпускников. Надо только не лениться их выискивать. Я тоже хотел в этом году у себя свободную вакансию семинаристом закрыть. Но потом мозгами пораскинул и до следующего года это кропотливое дело отложил.
        - Что так? Неужели ни одного подходящего нет?
        - Почему же? Есть, и немало. Могу даже тебе кое-кого порекомендовать. Обещаю: не пожалеешь. Но только если я в этом году себе в штат кадета зачислю, в следующем такой самородок прозеваю, что потом до конца жизни локти кусать буду. Знаешь брата Анджея, который у нас в тире оружейником подрабатывает?
        - Кто же его не знает? - ответил Карлос. - Великий Охотник был когда-то: ловок, хитер и стрелял отменно. Поражаюсь, как он до командира не дослужился. Бернард как-то обмолвился, что, если бы брата Анджея снова на службу взяли, он бы его к себе сразу заместителем оформил.
        - Да Анджею и в отставке неплохо живется. Сам посуди: пенсия, должность инструктора по стрельбе у семинаристов, должность оружейника в тире. В рейдах не участвует, а зарабатывает даже больше, чем на действительной службе... Впрочем, не об этом речь. Тут на него под старость лет блажь нашла. То ли инструкторская работа отпечаток наложила, то ли он решил прославиться как автор прогрессивной методики обучения, не знаю... В общем, надумал наш старый добрый Анджей взяться за воспитание персонального ученика из числа кадетов Боевой Семинарии.
        - Надо же, - хмыкнул Матадор. - Сэнсэй выискался.
        - Извини, амиго, не расслышал: как ты его назвал?
        - А, не обращай внимания, - отмахнулся Карлос, уже смекнувший, что перебрал и потому начинает заговариваться. Слова и истины сгинувших в огне книг отступника Морильо изредка всплывали в памяти Гонсалеса, особенно на пьяную голову. - Ну и чему Анджей обучает своего семинариста? Полагаю, что не пению псалмов.
        - Верно, - согласился Фабио. - А что наш Анджей еще умеет делать, кроме как дух из людей на расстоянии с одной пули вышибать? Этому и учит, а конкретно - стрельбе из пистолета. Мастерской стрельбе, не той, что нас с тобой когда-то обучали. Нашел способного паренька и начал собственные методики на нем испытывать. Мне об этом братья рассказали, которые с Анджеем общаются. Я поначалу не поверил, когда они мне заявили, что Анджеев ученик якобы своего учителя превзошел...
        - Действительно, и я бы не поверил - Анджея в стрельбе переплюнуть! Не родился еще тот человек.
        - ... Дай, думаю, лично схожу и проверю. Сходил... Он родился, амиго. Родился, и это истинная правда, клянусь. Причем родился уже с пистолетами в руках. Что он вытворяет в тире - такие вещи надо своими глазами видеть. Парень с тяжелой «береттой» обращается легче, чем ты с обеденной ложкой. Кажется, он ее даже не ощущает, будто из пальца по мишеням палит. Я моргнуть не успел, а он уже три мишени поразил. И ладно бы стоя на месте - в падении с перекатом! Многие из наших братьев такое умеют? А кадет предпоследнего курса Хенриксон, который четыре года назад еще кораблики в лужах пускал, имеет результат в стрельбе «девяносто пять из ста». По усложненной программе обучения! Я этому сопливому мерзавцу так потом и сказал: ляпнешь на распределении, что желаешь служить не у меня, - прикончу собственными руками!..
        Зеленые глаза Ящерицы горели изумрудным огнем. Руки командира Восьмого отряда возбужденно жестикулировали, того и гляди норовя опрокинуть со стола бутылки. Сидевшие за соседними столиками Охотники косились на Петрелли с любопытством.
        Матадору редко случалось видеть приятеля в возбужденном настроении. Спокойный в обычной жизни, Фабио выпускал на волю свою эмоциональную итальянскую натуру лишь тогда, когда что-то действительно потрясало его до глубины души. А для того чтобы заставить засверкать глаза тертого жизнью Ящерицы, надо было еще постараться. Похоже, что стрелковый талант никому не известного семинариста Хенриксона и впрямь являлся уникальным.
        - Знаешь, что я думаю, амиго? - продолжал Петрелли, выпустив пар и захмелев. - Господь наградил этого парня редким даром, но это не значит, что другие люди, например мы с тобой, не обладаем чем-то особенным. Много наших сокурсников стали командирами отрядов?.. То-то и оно. Возможно, такая судьба была предопределена нам еще до рождения, возможно, свою роль сыграло наше воспитание. К ним также следует прибавить обычное везение, или Божью милость - ведь без нее нигде не обходится. Мы знакомы с ней не понаслышке - наверное, нас надо считать счастливчиками. Так что умеешь получать - умей и отдавать. Мне приятно думать, что проявлением Божьей милости для кадета Хенриксона станет мое прошение о зачислении его в Восьмой отряд. Он будет служить при Главном магистрате, в то время как большинство его сокурсников отправятся на периферию. И если парень приложит максимум усилий, то рано или поздно обязательно добьется успеха. Успех, амиго, закономерен в любом деле, если помимо желания ты обладаешь еще и массой полезных качеств. А они у Хенриксона есть - я чую...
        Карлос Гонсалес был полностью согласен с Фабио Петрелли. Он тоже мог бы привести ему пример того, чего способен добиться простой смертный человек. Пример из совсем недавнего прошлого. Но Матадор предпочел промолчать, ибо поклялся Пророку хранить в тайне эту историю до конца своих дней.
        Матадор не рассказал приятелю об искусственных крыльях, которые он с братьями обнаружил на крыше дворца Гласа Господнего. А также о носителе этих крыльев, бывшем при жизни настолько целеустремленным, что, едва Карлос увидел летающую конструкцию в сборе, он больше ни секунды не сомневался в умении уже мертвого отступника перемещаться по воздуху. Луис Морильо вошел во дворец Гласа Господнего там, откуда его ждали в последнюю очередь; раньше Карлос готов был скорее поверить, что убийца ходит сквозь стены, нежели летает подобно птице.
        Изучить трофейный летательный аппарат повнимательней Гонсалесу уже не позволили, но он догадался: конструкция предназначалась для коротких плавных спусков с возвышенностей на землю. Возвышенностей на родине Карлоса было предостаточно, поэтому смекалистому и отчаянному Морильо не составило труда наловчиться сигать по ним при помощи своих «демонических» крыльев. Что послужило для летуна стартовой площадкой в лишенном гор Ватикане, Матадор тоже довольно быстро сообразил. Охотника на такую верхотуру не загнал бы даже приказ Его Наисвятейшества...
        Действительно, сказки о демоне Ветра оказались правдой. И даже более: кое в чем Морильо превосходил демонов, ибо те, как известно, летают по природе, а тирадор покойного сеньора ди Алмейдо приобрел свои летательные навыки путем упорной практики. Только вот чья воля покровительствовала ему - загадка. На Божью она походила слабо...
        Демона Ветра предали закрытому Очищению Огнем посмертно. Его черные искусственные крылья и исписанные непонятными идеограммами книги сожгли вместе с ним в одной клети. Карлос узнал об этом из официального протокола, поскольку на церемонии Очищения не присутствовал. Наблюдать за тем, как обугливается мертвое тело поверженного врага, Охотник не имел ни малейшего желания. Воспоминаний о лучшей Охоте в его жизни у Матадора и без того было достаточно.
        Гоняясь за демоном Ветра, Карлос опрометчиво думал, что хитрый Морильо - это наказание свыше за все прежние грехи Охотника. Как понял он позднее, все было совсем иначе. Узкоглазый отступник являл собой не наказание, а испытание, которое командир Пятого отряда с честью выдержал. Его Наисвятейшество был в высшей степени доволен им, а слово Пророка - это слово Господа. Значит, был доволен и Всевышний. Как и многие Охотники, Матадор верил, что великодушный Господь иногда закрывает глаза на мелкие прегрешения своих преданных слуг. Так что он наверняка не заметит и маленький грех, учиненный Карлосом при сдаче выданной ему на руки конфискованной у Морильо литературы. Возвращенная Охотником стопка книг была немного тоньше той, что он получил в свое время от магистра Жерара. Всего на одну неброскую книжицу, которую Карлосу не составило труда спрятать на верхней полке своей походной библиотеки.
        Вполне простительный грех: книга не была протестантской или того хуже - колдовской. Ну, может быть, при придирчивом прочтении кое-какие высказывания в ней и отдавали язычеством. Но это были лишь отголоски эпохи, в которую писалась книга, и Карлос особо не заострял на них внимание.
        «Напутствие вступающему на Путь воина» - боевой трофей Матадора, взятый им у Морильо подобно тому, как сам убийца забирал в качестве трофеев головы врагов своего сеньора. Гонсалес справедливо посчитал, что, оказав Луису последнюю услугу, он по праву заслужил эту пережившую не одно столетие реликвию...
        
        Никто не знает доподлинно, находился ли «боевой трофей» Карлоса в его библиотеке в тот день, когда умирающий Охотник ощутил спиной береговой песок залива Сен-Мало; сырой холодный песок, снившийся Гонсалесу в кошмарах и на котором ему пришлось умереть наяву. Скорее всего, книга была взята Матадором с собой во Францию как обычно; командир Пятого отряда бережно хранил все ценные экземпляры своей коллекции и редко расставался с ними даже в дальних поездках.
        Также неизвестна дальнейшая судьба самой библиотеки, бесследно исчезнувшей после гибели владельца. Вряд ли ее присвоил кто-то из бойцов Карлоса: той осенью Пятый отряд Инквизиционного Корпуса почти весь полег костьми от пуль отступников вместе со своим командиром.
        Лишь через год отряд был воссоздан из опытных Охотников других отрядов и лучших выпускников Боевой Семинарии. Говорят, что братья возрожденного Пятого никогда, в отличие от Карлоса Гонсалеса, не видели своего нового командира с книгой в руках. И еще говорят, будто преемник Матадора собственноручно перекрасил перешедший ему «в наследство» походный командирский отсек. Якобы его слегка нервировала надпись, оставленная на стене рукой предшественника.
        Кое-кто из братьев помнил эту надпись. «Никто не умирает напрасно» - гласила она...
1 Наемным стрелкам. (Здесь и далее - исп.)
2 Агуардиенте - испанская водка.
3 Злая шутка.
4 Оставайтесь с Богом!
5 Тапас - традиционные испанские легкие закуски, обычно подаваемые в недорогих закусочных.
6 Ленивые псы.
7 Пьяный дурак.
8 Никогда в жизни! ??
        -?
        -?
        -?